Дудоров-Орловец Петр Петрович
Сергей-Путиловец

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Мир приключений", 1926 г., No 8.

Сергей-Путиловец

0x01 graphic

Очерк П. ОРЛОВЦА.
Рисунки с натуры И. А. ВЛАДИМИРОВА.

   Заводская атмосфера сразу охватывает, лишь только я вхожу за забор.
   Путиловский завод!
   Черные, закоптелые здания, кирпичные и железные, глухие и со стекляными крышами и стенами, так и лезут друг на друга, жмутся одно к другому. Огромные корпуса в два и три этажа, -- в иных можно свободно разместить целый полк, -- теряются среди площади, способной дать место провинциальному городку.
   Утробы великанов с огненными внутренностями, переваривающие стальную, железную и чугунную пищу...
   Десятки труб тянутся к небу, изрыгая черный дым, и темные клубы медленно тают в воздухе, заволакивая солнце, покрывая копотью строения и людей.
   Рельсы двойными змеями извиваются между зданиями, забегают в них, выползают снова наружу и путаются кругом железной паутиной.
   Черная земля, черные стены, черные люди...
   Жаром пылает из раскрытых настежь дверей, и голубое, искрящееся небо как-то не вяжется с царящей внутри полутьмой.
   Отчаянно свистят паровички, перетаскивая поезда груженых вагонеток, лязгают цепи, гремят лебедки, грохочут гиганты-молоты, беснуется в печах пламя и расплавленный металл. Одиннадцатитысячная армия рабочих рассыпана на территории завода. Одиннадцать тысяч пар рук, с утра до вечера, льют, топят, куют, прокатывают и перекидывают с места на место глыбы металла.
   Там, за стенами завода, среди шумных улиц, кипит другая жизнь, слышны смех, веселые голоса, сверкает солнце, здесь задают тон тысячепудовые молоты и бушующий огонь.
   Сергей стоит в мартэновском отделении и внимательно следит за одной из печей. Мартэновское отделение, похожее на перевернутое вверх дном колоссальное застекленное корыто -- самое большое на заводе. Это -- артерия завода, питающая все остальные.
   На земле навалены грузные болванки, вагонные колеса, рядами тянутся вагонетки.
   Стук, грохот, свист пламени... Отчаянно вережжит паровозик, перекатывая платформу с поворотным краном, и этот кран кажется живым чудовищем с длинной шеей, высматривающим добычу.
   Вдоль стен, вторым ярусом, тянутся железные площадки, мостки, и по ним с сердитым гулом по рельсам движутся подъемные краны. Они похожи не то на тяжеловесные самолеты, не то -- на гигантских птиц, одного прикосновения которых достаточно, чтобы разможжить голову неосторожному человеку. Тяжелые цепи свешиваются вместо лап, огромные крючья на концах заменяют пальцы и когти.
   Вон медленно летит в воздухе тысячепудовый кран. Движение руки невидимого машиниста -- и он остановился над грудой восьмисотпудовых железных болванок. Хищно-медленно спустились цепи. Двое рабочих суют в когти чудовища болванку, и болванка, поднятая как перышко, уносится к вагонеткам.
   -- Береги-ись!
   Я еле успеваю отскочить в сторону. Чудовище медленно проносится мимо, сдает на вагонетки свою добычу, опять возвращается, снова протягивает могучие когти.
   И вдруг... ослепительный поток света. Это пустили одну из мартэновских печей.
   Новая жизнь врывается в отделение. Расплавленный, при температуре 1700R по Цельсию, металл, огненным водопадом ниспадает в подставленный под жолоб мартэновской печи ковш.
   Пустячный ковш, вмещающий более 1200 пуд. плава, ковш, где свободно поместились бы на ночлег десяток беспризорных.
   Солнцем блещет белый поток... Слепя глаза, град искр мириадами звезд вырывается из спускного отверстия, сыпется вниз огненным дождем и отскакивает от земли, подымается из ковша.
   Неужели эти люди не боятся огня?! Они как ни в чем не бывало копошатся под дождем расплавленного металла, и белое пламя ярко освещает парусиновые куртки, штаны, широкополые шляпы и фиолетовые очки.
   Сергей стоит под самым дождем и внимательно следит за наполнением котла.
   -- Стоп!
   Содержимое ванны вылито. Поворотный кран при помощи лебедки подхватывает адский ковш и передает его на крючья подъемного крана.
   Воздушное чудовище приподымает ковш за цапфы и переносит к изложницам (формам).

0x01 graphic

Воздушное чудовище приподымает ковш за цапфы и переносит к изложницам.

   Несколько рабочих внимательно следят за ковшом. Вот он повис над изложницами. Железной кочергой один из рабочих открыл выпускное отверстие, и расплавленный поток хлынул в формы, разливаясь по каналам.

0x01 graphic

Железной кочергой рабочий у печи открыл дверцу.

   И снова сыпятся снопы искр, а с жолоба печи падает на землю расплавленный шлак, отскакивая от земли раскаленными звездами.
   Посреди помещения снует другой кран; по рельсам, свистя, продвигаются паровозик, вагонетки, какие-то формы; свешиваясь с третьего яруса над вторым, плавно двигается длинноносое чудище -- завалочный кран с длинным носом-лотком, наполненный металлическими обрезами, железной стружкой и всяким ломом.
   Вот чудовище остановилось около загрузочной двери мартэновской печи, во втором ярусе. Железной кочергой рабочий у печи открыл дверцу. Нос лотка влез в печь, кран наклонил жолоб и ссыпал в ванну печи поднесенный материал. Это -- пища мартэновской печи. Теперь она будет ее переваривать, пока не расплавит.
   Мартэновских печей здесь пять, из них одна в ремонте. Назначение печей -- превращать чугун, металлические отбросы вроде отрубов, стружек, обрезов, ломаных частей разных машин -- в годные снова различные сорта железа и стали, согласно задания управления. Ежемесячно мартэновское отделение снабжает остальные 342.000 пудов железа и стали.
   Я вижу Сергея.
   Он сидит на вагонетке и, повидимому, отдыхает, пока не будет готов плав в одной из остальных печей.
   Я подхожу к нему и здороваюсь. Мы -- старые приятели.
   -- Посмотреть пришел?
   -- Да. А, ведь, красиво! -- восторгаюсь я.
   -- Как у чорта в пекле, -- смеется он. -- Ты вот у печи или у спуска постой!
   -- Охоты нет, мне и так душно. Да и опасно, небось! Что, если сорвется какой-нибудь загрузочный лоток или болванка!
   -- Лоток? -- Сергей смеется. -- Ну, лоток -- не беда, а вот ковш -- дело другое. Видал, как ковш подхватывает? Запомни. Был у меня в жизни случай, во век не забуду.
   -- Давай-ай! -- доносится сверху.
   -- Уходи! -- машет Сергей. -- Вот спущу и -- конец.
   Я не без удовольствия отхожу подальше. И снова сыпятся искры. Белым водопадом, ярким как солнце, падает металл.
   Пока что рассматриваю мартэновскую печь. Она -- в два этажа. Первый этаж составляют две пары камер, по одной паре с каждой стороны. По одной камере газовой, куда поступает газ из генератора, и по одной воздушной. Камеры действуют попарно, очередями.
   По одной камере на ванну, находящуюся в самой печи, во втором ярусе, проходит газ, по другой -- воздух. Газ, сгорая с воздухом в печи, нагревает ванну, куда загружается для плавки металл, а кислород излишнего воздуха, поглощаемый расплавленным металлом в ванне, соединяется с углеродом и улетучивается в виде окиси углерода вместе с горячим воздухом печи, через другую пару камер, в регулирующую камеру, а затем и трубу.
   Во втором ярусе, над камерами, находится самая печь. Три отверстия для загрузки ванны и два малых окна для наблюдения за плавом.
   Протяжный гудок прервал мои наблюдения.
   -- Пойдем, -- крикнул Сергей, подходя ко мне.
   Мы вышли с завода, зашли в столовую, и я напомнил Сергею про обещанный рассказ. Он не заставил себя упрашивать.
   -- Было это не здесь. В то время я работал на одном из южных металлургических заводов, -- заговорил он. -- Завод огромный, вроде нашего Путиловского, и стоял я тоже при мартэновских печах, внизу, на сливе. Со мной вместе работал и Иван Загрязин. Чудной какой-то парень! Угрюмый, неразговорчивый, глядит исподлобья... И ни с кем он не сходился. Ума особенного в нем не было, зато обидчивости -- сколько хочешь. Мы иной раз и шутим, и друг над другом смеемся, -- все ничего. А его только чуть задеть -- так и окрысится.
   Стали мы его избегать. В пивную ли, в чайную идем -- его не просим. Обозлился парень еще больше. Иной раз посмотрит на человека -- словно огнем обожжет.
   Да и в работе не горазд. Другие из кожи лезут, стараются, а он -- лишь бы время прошло.
   Мастером у нас был Евгений Мартыныч Корольков. С виду суровый, а на деле -- хороший человек, хотя и строгий. Интерес рабочих соблюдал, но работы требовал. Загрязин его с первого дня не взлюбил, да и Евгений Мартыныч Загрязину на первых же днях замечание сделал. Дальше -- больше.
   У Евгения Мартыныча в то время роман был. Собирался жениться. Как-то обозлился он на Загрязина. Призвал его и говорит при нас: -- Этак у нас не работают. Если не хочешь работать -- уволю.
   Я сам эти слова слышал и видел, как Загрязин взглянул на него. Не желал бы я, чтобы кто-нибудь так на меня глядел!
   Когда мастер отошел от него, Загрязин пробормотал сквозь зубы: -- Чорта с два выгонишь меня!.. Желал бы я видеть тебя женатым!
   В то время я не придал значения его словам. Известно, злобствует человек.

0x01 graphic

Загрязин.

   Прошло недели две с того времени, и мастер забыл про разговор, да и Загрязин как будто изменился, в работе стал прилежнее, иной раз и с товарищами словом-другим перекинется. Нам тоже приятно. Не хорошо, когда с человеком рядом работаешь, а он с тобой слова сказать не хочет.
   Ладно... Пришел я как-то на работу, стал на место. Видел, небось, как мы крючьми крана подхватываем ковш под цапфы? Так и тогда было. Как дали знать с мартэновской, что металл готов, подали под жолоб ковш и наполнили его.
   Крючьями под цапфы подхватывали с одной стороны я, с другой -- Загрязин. А надо тебе сказать, перед этим он все на живот жаловался. Так вот, сделали мы все, что каждому полагалось. И только передали ковш с лебедки на кран, Загрязин и кричит:
   -- Ой, не могу, живот схватило! -- Да бегом к выходу.
   Ну, думаю, наплевать!
   Я уже хотел крикнуть наверх машинисту, чтобы крану ход давал, да словно что силой толкнуло меня ковш обежать и посмотреть.
   Взглянул на Загрязинскую цапфу, а она еле-еле на крюке держится. Так и затрясся я как лист, в глазах помутнело.
   Чуть толкнуть -- крюк соскочит, и ковш с тысячью двумястами пудов плава на землю грохнется!
   И сам, и двадцать ближних рабочих, и мастер, и машинист, да и дальше -- в момент сгорят, а то от взрыва и все отделение рухнет. Уж о том, что тысяча двести пудов плава в козля (испорченный, застывший плав) превратится, в то время и в голову не пришло.
   Крикнуть? -- думаю, -- подымется паника. все бросятся к выходу, а машинист может не разобрать и дать машине ход. А как даст ход с толчком -- ковш обязательно рухнет. И знаю я, что он моего сигнала ждет.
   Волосы дыбом у меня встали. Секунды часами показались. И вдруг осенило меня. Тут -- наверняк погибать, а там, может, и пронесет. Подскочил я к товарищам и тихо им:
   -- Не смейте сигнал давать, пока не вернусь. В кране неисправность!
   А сам словно вихрь -- наверх, к машинисту.
   Сразу тот недоброе учуял, как увидал, что я бегу белый, как полотно.
   -- Товарищ! -- кричу. -- Ковш еле держится. Отведи в сторону, да поставь тихо на свободное место! Тихо... осторожно, без толчков...
   Машинист было бежать. Я его за горло!
   -- И себя, и нас погубить хочешь?! Умру, не пущу! Минуту промедлишь -- пропадем.
   Сел он, дрожит весь...
   -- Эй, -- кричу, -- возьми себя в руки! -- Взял рычаг, ничего... Отвел в сторону и опустил плавно ковш на землю. Никто ничего не понимает.
   Соскочил я вниз, кричу:
   -- Ну, теперь спасены! Давай лебедку!
   И только когда взял снова ковш с лебедки на крючья крана и вылился плав в изложницы, силы оставили меня. Грохнулся я как сноп на землю, целый час без памяти лежал. Заводский доктор думал, что крышка будет, да ничего, очухался.
   Тут я все товарищам рассказал и слова забытые Загрязина припомнил, и то, что свадьба Евгения Мартыныча через три дня состояться должна.
   Что тут было -- сказать трудно! Кто куда, искать разбойника, а его и след простыл. Даже как и каким выходом с завода ушел -- никто не мог сказать. Словно сквозь землю провалился.
   Поднялась на заводе суматоха, сбежались инженеры, управляющий, рабочие, перерыли весь завод, да так и не нашли.
   Да, милый, никогда не забуду этой минуты!
   Сергей с ожесточением выпил стакан пива.
   -- Так и не нашли? -- спросил я.
   -- Не нашли. Да только история его еще не кончилась. Мы не нашли, -- судьба нашла. Вот, пройдемся еще по заводу, тогда доскажу, -- ответил Сергей.
   Мы расплатились и снова вернулись на завод.
   Сергей забыл в мартэновском табак и я воспользовался случаем, чтобы поглядеть на плавку.
   По моей просьбе рабочий открыл мне завалочную дверцу одной из печей и дал мне фиолетовое стекло.
   Дивное и сказочное зрелище! Освещенный фиолетовым цветом стекла, в ванне бесновался сверкающий, кипящий металл. Посреди ванны, под поверхностью расплавленной массы, возвышался причудливый гористый островок из еще не успевшего расплавиться металла.
   Картина была до того прекрасна, что трудно описать ее. Такие картины нужно видеть.
   Но медлить было нельзя. Мне хотелось посмотреть еще прокатное отделение и кузню с прессовочной.
   Полумрачное, такое же закоптелое и такое же огромное отделение тихо вздрагивало всем корпусом. Неживое -- оно жило, ибо оно творило.
   Если мартэновское отделение только переваривало на разные лады металлическую пищу, рассылая по отделениям болванки стали и железа весом от 75-ти до 1.200 пудов, то здесь уже из этого варева приготовляли необходимые стране блюда.
   Тут главным образом прокатывали рельсы.
   Огненным дыханием душат раскаленные печи, в которых накаливаются грубые железные болванки. Немного поодаль -- ряд прокатных станков. Железными крючьями рабочие подсовывают в вальцы накаленные добела болванки и могучая машина медленно протягивает болванку между крепкими вальцами. Так удав втягивает в пасть свою жертву. Вот втянулась голова, туловище, ножка... и нет кролика.

0x01 graphic

Железными крючьями рабочие подсовывают в валы накаленные добела болванки.

   Только тут болванка не исчезает. Стискиваемая и протаскиваемая с невероятной силой, она выскакивает по другую сторону вальцев, сделавшись только тоньше и длиннее, направляется в соседние вальцы и так далее, постепенно превращаясь в рельсу. Она проходит сначала отжимные, потом обделочные вальцы, придающие ей форму рельсы, ползет красная и злобная по вращающимся валам в железном полу под дисковую пилу. С визгом, разбрасывая тысячи искр, крепкие зубья врезаются в железо и отпиливают по мерке рельсу, как мы отпиливаем острой пилой кусочек палочки. Одни за другими тянутся красные сияющие полосы, растут груды рельс. Отсюда их развезут по всей Республике и сотни поездов побегут по ним, громыхая на стыках. Тут артерия путей.
   Мы заходим в кузницу. Старую, темную кузницу, где в десятках печей стонет и мечется пламя, где непрерывно хохочут тяжелые, паровые молоты. Однотонные, двух- и трехтонные, прокатывающие валы для авиации, части для моторов, паровозных и пароходных машин и проч.
   То и дело подымаются и грузно опускаются тяжелые молоты. Легкого нажима человеческой руки достаточно, чтобы поднять молот в десятки пудов весом. Тут темно и дымно, тут гремят несмолкаемые удары. Наука победила. Одним движением руки человек может поднять тяжесть, равную по весу двадцати слонам.
   Взгляните на эти три семитонные паровые молота в помещении новой кузницы. Они ждут своей очереди, чтобы бить раскаленное железо с силою 434-х пудов.
   Но это только ягодки.
   В прессовочном отделении уже действуют пятнадцати и двадцати-тонные молоты, огромные, черные, похожие на какие-то восточные арки, с наковальнями, над которыми мечутся вверх и вниз огромные кувалды.
   Тысячадвухсотпудовые удары сыпятся на тысячепудовые, раскаленные болванки, превращая их удар за ударом в колоссальные коленчатые оси для Волховстроя и других надобностей. Грохот и свист пламени глушат голоса.
   Мертвой хваткой давит болванку тысячетонный пресс, тоже похожий на огромную черную арку. Какая необыкновенная силища! Трудно себе представить давление в 62.000 пудов.
   Этот пресс -- Ленинградский гигант. Он свободно расплющит в порошок огромную гранитную глыбу.
   Молоты, прессы, молоты, кучи тысячепудовых тяжестей. Дальний конец здания почти скрывается в полумраке.
   Пот льется градом, дыхание теснит пропитанный углем и газами воздух.
   Нет, довольно, скорей к свету, к солнцу, к простору и шуму улиц! Пусть отсюда выбегают ежедневно тысячи рельс и всевозможных машин, пусть выкатываются паровозы Пасифики, Прерки и Деканоды [Названия типов паровозов по американской классификации -- Пацифик (Pacific or St. Paul, 4-6-2), Прери (Prairie, 2-6-2), Декапод (Decapod, 2-10-0) -- прим. Гриня], -- я тоже выкатываюсь!
   Сергей смеется.
   -- Ну, а конец? -- спрашиваю я.
   -- Конец? Конец скоро пришел. Через год я получил письмо от товарища с Сормовского завода. Он писал, что с одним из их рабочих случилось несчастье. Поступил он к ним месяцев шесть тому назад, по паспорту Михеев, и работал у пятнадцатитонного молота, подавал болванки для проковки. Как-то при отковке коленчатого вала, он споткнулся, упал на раскаленное железо и получил страшные ожоги.
   Через два дня он умер и перед смертью сказал, что фамилия его Загрязин и просил написать матери.
   Сергей усмехнулся:
   -- Так мы и узнали про него.

---------------------------------------------------------------------

   Текст издания: журнал "Мир приключений", 1926 г., No 8.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru