"И старый клич я подымаю: Да вечно здравствует Москва!" К. Аксаков.
Кто совершал путешествие летом перед жатвой, тот помнит, вероятно, толпы поселян, идущих мерным, неторопливым шагом по большим дорогам. Сумка с хлебом и костыль, -- вот все их дорожные запасы. Идут они иногда до отдаленного Киева, но чаще всего идут поклониться Московским угодникам, Троице-Сергиевой Лавры, или Коссинской Божией Матери. Под другим именем не знает ее народ, но икона, которой он приносит такие теплые моленья, была написана под южным небом, и ей молились когда-то на чуждом нам языке. Известно по преданью, что один из наших вельмож (1) привез ее из Модены, и вот уже полтора столетия, как стоит она в Коссине, посвященном издревле, верованиями народа, Пречистой Деве.
Славное место Коссино (2) . Чудный в нем лес и три озера: одно называется Черным, другое Белым, третье Святым озером. Сказывают, что давно, давно, стояла тут церковь во имя Пречистой Девы Марии, что раз во время литургии, лишь запели Херувимскую песню, стала вдруг опускаться церковь в землю, выступила из земли вода, всю ее залила, и образовала озеро, которое называется теперь святым. Коссинцы говорят, что если наклонишься над волнами, когда тихо на дворе и озеро спокойно, то слышишь, как раздается внизу церковное пение, и Коссино прослыло в народе местом святым, местом возлюбленным Девой Марией. Долго не видали в нем храма, но знали, что не умолкает молитва под волнами, и что та молитва угодна Богу.
Наконец была воздвигнута в Коссине маленькая деревянная церковь, которая уцелела до сих пор в своем первобытном виде. Чьим усердием она построена, -- неизвестно, но была она посвящена не Божией Матери. На наружной ее стене и на деревянном напрестольном кресте читают следующую надпись.
"Освятися храм Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во имя святителя Христова и Чудотворца Николая в лето от создания мира 7180, от воплощения Божия Слова в 1672 при Благоверном Великом Государе нашем царе и великом князе Алексее Михайловиче, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержце, и при Великом Государе святейшем Иосафе Патриархе Московском и всея России".
Храм был освящен во имя Чудотворца Николая, но в народных верованиях Коссино осталось по-прежнему под особым покровительством Божией Матери.
Когда Император Петр задумал о построении флота, кто-то подал ему мысль взглянуть на Коссинские озера. Он приехал в Коссино, и приказал их измерить, но вода оказалась слишком мелка для судоходства. Однако он не забыл о своей поездке: место ли ему полюбилось, или он хотел заявить о своем уважении к народным верованиям, но дело в том, что вскоре после своего посещения он прислал в Коссино икону Божией Матери, привезенную из Модены. Ее приняли коссинцы как давно ожидаемую святыню, украсили богатой ризой, и много лет стояла она в церкви, освященной при патриархе Иосафе. Но в 1817 году были выстроены в Коссине две другие каменные церкви. Одна посвящена опять Чудотворцу Николаю, а другая в память Успения Божией Матери. В этой церкви стоит теперь Моденская икона.
Она привлекает каждое лето многочисленных богомольцев, и рассказывают, что много совершилось от нее чудес. С нее был снят список, для которого построена часовня на святом озере, и, как будто в воспоминание полуденных стран, даровавших нам икону, учрежден ей праздник в жаркий летний день (3) . Тут стекаются к ней на поклонение толпы болящих и сирых: они купаются в озере, бросают в него деньги, и оставляют в нем белье, с которым сбрасывают с себя недуги. Духовенство при звуке клирного пенья обходит святое озеро с иконами и хоругвями, и в ответ на божественные гимны раздаются из глубины волн другие голоса. Хотите, православные, расскажу я вам, кто там вечно молится за вас да за родимую Москву?
Стояла над Русью черная туча: враждовали между собой удельные князья. Забыли они кровные связи, забыли древнюю правду, и одно лишь было им дорого: корысть да чужое добро. Шел свой на своего, и начались в народе грабежи да бунты. Много лилось невинной крови, много терпела Русь горемычная. Посылал ей Господь в наказание пожары и голод и язвы моровые и разные знамения на небесах, а народ не опомнился, все оставался в своих грехах и раздорах. А знала когда-то Русь светлые дни! Рассказывали старики о великом Ярославе, помнили они и Владимира, помнили, как окрестил он народ в веру Христианскую, как угощал Владимир-солнце своих бояр, какими богатыми милостынями оделял он бедных. Мудрый был государь Владимир, отец горьких и сирот. Он строил храмы, строил и училища. Благословил при нем Господь народ новоизбранный, и весело было жить в его время. Пиры давал он богатые, и какие сказочники, какие гусляры при нем бывали! какие чудные слагались песни! А где поется песня, там и воля, и холя, и доля. Славились красные девушки красотой, а молодые парни силой, и такие были богатыри, про которых теперь лишь в сказках рассказывают. "А нынче, -- говорили старые люди, -- прогневали мы Господа: не видать уже нам другого Владимира, не видать Ярослава".
Жил в то время статный молодец по имени Букал. Нигде не свил он себе гнезда, а переходил из рати в рать, наживал себе добычи от княжеских ссор, и грабил, что только под руку попадалось. Так провел он всю буйную молодость, да и под старость от греховного дела не отказался. Уже пробивалась седина в его волосах, когда пошел он опять в поход с князем. Шли полки степями необозримыми да топкими болотами, и приключился недуг Букалу, с устали что ли, с чего ли другого, чувствует он, что голова у него словно в огне горит и еле сидит он на коне. Вдруг видит, что отстал от дружины, хотел лошадь ударить, да не смог и свалился с седла. Помчалась лошадь вслед за полками, а он, как упал на землю, так и пролежал замертво, Бог весть сколько времени, а как опомнился, видит: чернеет перед ним лес глухой, да ходит ветер по лесу, и ночь уже наступает. Пришлось, знать, умирать ему голодной смертию, либо звери дикие его разорвут, и страшно ему стало. Долго забывал он Бога и жил неправедно, а тут вспомнил все свои прегрешения и начал молиться, чтобы Господь его помиловал и принял бы дух его с миром.
Как совсем стемнело, видит он, мелькнул вдали огонек. Забилось у него сердце в груди, да не хватило сил на ноги встать, и пополз он на четвереньках к огоньку. Вот стоит избушка: он постучался в дверь и молит:
-- Христа ради!
Отворил ему кто-то и молвил сладким голосом:
-- Благослови тебя Господь ныне и присно и во веки.
Взглянул Букал и видит старца с кротким взором, и говорит ему тот старец:
-- Войди, мой сын, коли ты голоден, я накормлю тебя; коли ты страждешь, я упокою тебя.
И приютил он его. Долго был болен Букал, и ходил за ним старец день и ночь, своих сил не жалея. Стал больной оправляться и спрашивает его:
-- Как прозывается это место?
-- Прозывается оно Коссиным, -- отвечает ему старец.
-- А ты, добрый человек, кто такой? -- спрашивает опять Букал. -- Хочу я знать, кто меня спас от смерти, и за кого мне Бога молить.
Отвечает ему старец:
-- Пришли плохие времена: благословил Бог наших отцов, сподобил их принять христианскую веру, послал им благочестивого князя, и жили они в радости, да восхваляли Его Святое имя. А ныне прогневали мы Господа, и тяжко страдает земля наша в грехе и в беззаконии: идет брат на брата, дядя на племянника, и свой своему стал враг. Был я в городе священником, да разорили тот город, где служил я перед престолом Божиим, и разорили его не чужие народы, а все свои кровные. Бежал я из родимого пепелища, долго скитался и не находил места, куда бы голову преклонить: везде раздоры, везде войны да грабежи. Зашел я в эти места, да места пустынные, места безлюдные, а где стоит поселок, там гонят Христово имя: не познал его народ, поклоняется, как и встарь, своим идолам. Некому крестить водой и духом, как Владимир крестил в Киеве наших отцов. Устроил я здесь, в моей избе, маленькую церковь во имя Пресвятой Богородицы, всю утварь сделал собственными руками, и освятил ее тайком от неверных. Благословляю я Господа, когда пошлеть он христианина под мой убогий кров, да приведет меня помолиться с ним, да вместе поскорбеть о бедствиях народа.
-- А где твоя церковь? -- спросил Букал.
Священник встал и отодвинул засов низенькой дубовой двери, и они вошли. На двух поперечных саженях стояла церковь: иконостас был деревянный, с разными образами, занавес из толстого полотна, а на престоле лежал крест, и на жертвеннике стоял сосуд, также вырезанные из дерева. Все было бедно, да все угодно Богу. Стали на колена священник и Букал и молились со слезами и умилением. Потом говорит Букал:
-- Прими мою исповедь, святый отец; жил я долго в беззаконии и в грехе, ходил войной на своих и наживался грабежом. Забыл я Господа, да Господь меня вспомнил: послал он мне час покаяния, и даю я Пресвятой Богородице обет удалиться в пустыню и молить о прощении моего окаянства и грехов родины, чтоб не погубил правды народ, чтоб сам не погиб, что былинка в поле. Благослови ж меня, честный отец, и отслужи молебен Царице небесной, чтоб приняла Она мой обет.
Благословил его священник, облачился в бедную ризу, и отслужил молебен Пречистой Деве, а на другой же день принялся Букал строить себе хижину недалеко от Коссина в дремучем лесу, на самом месте, где стоит теперь Москва (4) . Поселился он в своей хижине, стал жить в посте и молитве, завел небольшой огород и питался его овощами. Диких зверей он не боялся, потому что уповал на Бога; с людьми не водился. Лишь по воскресным дням хаживал он в Коссино: служил священник обедню, а он прислуживал вместо причетника. Потом беседовали они, разбирали писания, читали каноны святым угодникам, либо скорбели о бедствиях народа. Знали они, что без веры Господь не помилует, что без правды Господь не спасет, и все-то казалось им, что приходит Русь в упадок, что недолго будет Бог терпеть ее беззакония, а пошлет ей страшную кару.
Много лет прожил Букал среди леса дремучего. Спустилась до колен его борода, и поседели волосы от прожитых годов да от скорби душевной. Часто проводил он целые ночи в молитве, выплакивал перед Богом прощение своим и чужим грехам, благословение стране родной, и умолял Его смягчить сердца народа и князей; либо сидел он у берега реки, что протекала около его хижины, и думал свою грустную думу, а сам смотрел при месячном свете, как катятся волны, да, когда ветер гулял по лесу, прислушивался к шуму деревьев. Качались они над его головой и словно перешептывались друг с другом, и мнилось иной раз старцу, что они поведывали ему какую-нибудь чудную быль, либо предвещали людям гнев Господень.
Раз, в знойный летний вечер, в тот час когда румяное солнце склонялось уже за лес, и все стихало в лесу, стоял на коленях пустынник у пня векового дуба, пораженного грозой, и молился. Он молился за родину, и все думалось ему: не устоит святый Киев, погубят его раздоры да войны, -- а не станет Киева, какой же город благословит Господь быть славой земли Русской? Или погибнет и сама Русь? -- и замирало в тоске его сердце. Долго стоял он на молитве перед Девой Марией, принявшей его обет, и одолела его дремота. Заснул старик, и чудный виделся ему сон. Снилось ему, что бродит он по лесу, и вдруг спустился ангел с неба. Золотая звезда сияла над его кудрями, и белые его крылья еще дрожали от быстроты полета, когда он коснулся земли и молвил пустыннику:
-- Услыхала Пречистая Дева твои моленья, старец, и прислала меня утешить тебя в твоей скорби. Недаром тоскует твоя душа по святом Киеве: будет он сожжен и разграблен; возвысятся и падут и другие еще города, но умолил ты надолго за грехи народа, и возлюбила Мария то место, что освятил ты своей молитвой. Будет здесь стоять дивный город, на семи холмах, и благословит его Господь быть главой городов Русских: взгляни.
И перед старцем, вместо темного леса возвышается город, какого он и во сне не видывал. Что перед ним и Киев, и самый Царьград, о котором слыхал он столько чудес! В песне не споешь и в сказке не расскажешь о его красе. Сияет он белизной и золотом, что невеста в брачной одежде. Со всех сторон горят кресты да золотые шапки церквей, и звучно гудят колокола. Замолкли птички вокруг и выглянули рыбки из реки, чтоб полюбоваться дивным городом. Раскалилось сердце старца, пал он ниц и зарыдал.
-- Поведай мне, -- говорит он, -- святый ангел, как имя того белокаменного города. .
-- Имя его Москва, -- говорит ангел, -- от реки, что поила тебя своей студеной струей. Будет народ называть его своим родимым городом, и домом Пресвятой Богородицы. Он смирит вражды междоусобные, и вся Русь, от края до края, возлюбит и благословит его, и недаром: не в вечной радости будет он ликовать, а увидит много бедствий и примет много горя за страну родную. Не раз будет он гореть за святую Русь, не раз потерпит за нее плен и унижение, не раз ульет землю своими слезами и кровью. Прогремит Господень гром, и застонет Русь. Придет неверное племя с мечом и огнем и поработит ее: не пощадит оно ни народа, ни князей, ограбит Москву златоглавую и осквернит ее храмы: взгляни.
И видит Букал, кипит город, что в аду: везде крик и стон, везде пожар и смерть. Рассыпались толпами по улицам уроженцы неверного востока. Надвинута баранья шапка на бритые волосы. Никогда не блестела слеза милосердия в узких, лживых, поднятых к вискам глазах, никогда не смягчалось выражение смуглых скулистых лиц. Рубит суровое племя старцев, жен и детей; спасается народ в храмы Божии, но и в храмах нет ему убежища: врываются за ним убийцы, и упиваются христианской кровью. Ограблены алтари, ограблены святые иконы. Ругаются враги над мертвыми, а живых забирают в плен, -- и дрогнула земля от жалости (5) .
Замерло сердце старика, и говорит он:
-- Святый ангел, неужели погибнет дивный город? Неужели нет у него богомольца, и никто не отвратит от него гнева Господня?
-- Да успокоится душа твоя, -- отвечает ему ангел, -- многие голоса будут молить за юный город и за народ православный, и угодней всех перед Богом молитва инока... Отдаст он Господу свою молодость, отдаст ему и благочестивую старость. Оснует он около Москвы обитель во имя святой Троицы, и услышит от Пречистой Девы обет, что будет она хранить ту обитель под своим покровом (6) . Пройдут века, а не забудет о нем Русь, и в храм, воздвигнутый над его останками, будут издалека приходить на поклонение и царь и раб. Сильна его молитва перед Богом.
И спросил опять Букал:
-- А когда ради его избавит Бог народ православный от племени неверного, какая доля выпадет Москве? какую пошлет ей Господь еще кручину? Врага ли нового, добрых ли князей?
Отвечает ангел:
-- Не вечно дробить Русь князьям: будет в ней властвовать единый лишь царь, да пошлет ей Бог царя немилостивого, царя грозного. Много страха увидит при нем Русь, много горя примет от него Москва горемычная: усеет он площади телами верных ее сынов, и воздвигнет она церкви на их костях (7) : взгляни.
И видит пустынник большую площадь: приближается к ней на лихом коне царь во главе своих князей и бояр. Дает он, знать, пир народу, что нарядился в золото да в самоцветные камни, и все готово для пира: на площади стоят виселицы, горят костры, и палачи в красных рубахах и с засученными рукавами собираются потешить на славу батюшку-царя. За князьями и боярами идут толпой обреченные жертвы, едва передвигая ноги, истерзанные, изнуренные пыткой, бледные, что мертвецы покинувшие могилу. Их окружили мучители: полилась кровь рекой, и захрустели кости. Бросают в костры старцев, жен и юношей; качаются на виселицах изувеченные тела.
Смотрит царь, да радуется; смотрит парод, да плачется (8) .
Объял ужас Букала, и закрыл он глаза, чтоб не видать такого горя.
-- Страшно мне, -- говорит он, -- ангел мира. Неужели нет у народа богомольца, который упросил бы Бога смягчить сердце царя, или послать Руси царя милостивого?
-- Есть богомольцы, -- отвечает ангел, -- есть, в особенности один... ходит он по городу в нищенском рубище. Господь его отец, и народ его кормилец; живет он молитвой да мирским подаянием. Обижают его малые дети, и зовут его все юродивым, но велик он будет в царствии Бoжиeм, и на той самой площади, где погибнет столько жертв, будет посвящен его имени чудный девятиглавый храм (9) .
-- Но если молитвой блаженного, -- спрашивает опять Букал, -- Господь пошлет народу царя милостивого, какие же новые бедствия ожидают еще Москву?
Отвечает ему ангел:
-- Придет на нее иноземная сила, поработить Москву венчанную, отымет у нее царя, избранного народом, и присягнет она царю иноземному. Не сыны земли Русской, а пришельцы будут владыками на Москве: взгляни.
И видит Букал: возвышаются среди обширного поля, у подножия самого города два великолепных шатра. Воздвигнуты в них алтари, а на алтарях лежат Святое Евангелие и золотой крест. Теснится на поле густыми толпами народ. Он внемлет непривычным ухом речам, раздающимся со всех сторон на чуждом ему языке и смотрит с недоверием на высокую желтую обувь, на богатые кунтуши, на белые султанчики бархатных шапок, на ухарски вздернутый ус красивых лиц, мелькающих в его рядах. Вокруг алтарей сияют иконы и хоругви, и собралось духовенство. Впереди всех стоит в святительском облачении и с посохом в руке старец. На седой его голове горит алмазами, под лучами летнего солнца, патриаршая митра. Блестит слеза в его тоскующем взоре, и бледно его лицо. Он приводит народ к присяге, к присяге царю иноземному, в виду родного Кремля, в виду православных храмов, почивающих в них святителей и родительских могил, и везде развевается незнакомое знамя чуждого белого орла (10).
Заплакал старец:
-- Благий ангел, -- говорит он, -- неужели Бог не спасет Руси от племени иноземного? Неужели будет Москва рабыней? Неужели нет у нее богомольца перед Господом?
-- Есть богомолец, -- отвечает ангел, -- тот святитель, что стоит у алтаря. Ведает единый Бог, как полно его сердце скорби и молитвы. Он вождь народа и мученик за веру и родину. Попадет он в плен к врагам и изменникам, погибнет невольником в темнице и будет, умирая, молить о спасении Руси (11) .
-- Ангел света, -- спрашивает опять Букал, -- если дойдет до Бога молитва праведника, увидит ли Москва конец своим страданиям?
-- Не кара Божия навлечет на нее новые страдания, -- отвечает Ангел, -- а сам народ обесславит ее невинной кровью. Много жертв падет под его топором, падет и маститый старец, ходатай перед царем за неимущих и сирых. Вызовется народ соорудить ему палаты из камней, снятых с отцовских могил (12) , но пройдут годы -- и будет народ его палачом: взгляни.
И видит Букал: сбежались мятежные толпы народа к царским палатам. Стоит на площадке крыльца юноша в богатом наряде. Из-под шапки, надвинутой на брови, выглядывает болезненное лицо и безжизненный взор. Рядом с ним молодая, красивая царица робко прижимает к себе ребенка, которого показывает взволнованной толпе. Еще нескоро ус пробьется над его губой, слаба еще его рука, но в повелительном повороте головы, в смелом очертании алых губ, в бойком взгляде синих глаз, устремленных на непокорную чернь, высказывается непреклонная воля будущего владыки. Стоит тут и старец: он обращает к народу кроткий взор и кроткую речь, и народ утихает мгновенно перед его словом. Но вдруг появилось другое лицо, лицо, искаженное гневом, и заговорил жестокий и угрожающий голос. При его звуке заколыхалась опять раздраженная толпа, в ее рядах поднялись бердыши. Сотни мятежников ринулись на лестницу царского чертога, схватили оскорбившего их смельчака и бросили его на копья, сверкающие внизу.
И опьянела чернь от пролитой крови, и ищет новой поживы... Зловещий гул раздается в толпе... Царица обняла дрожащими руками стоящего около нее старца, но он вырван из ее объятий, свергнут с высокого крыльца, он замучен, растерзан на ее глазах. Потом пала еще и еще жертва, и горячими потоками заструилась кровь по площади (13) .
Обтер пустынник холодный пот с побледневшего лица:
-- Белокрылый ангел, -- спросил он скорбным голосом, -- чья молитва дойдет до Бога? Какому праведнику дарует он прощение грешников?
-- Я вижу праведника, -- отвечает ангел. -- Он смирен духом и кроток сердцем. Непорочностию долголетней жизни призывает он на грешников милость Господню. Придет он в эти самые палаты, где соберется народ для поругания святой церкви и веры праотцев, и не устрашится святитель мятежной черни, а исповедует смело слово Божие (14) . Не устрашится он и грозящей ему, именем царя, казни, и не вступит его нога в жилище, украшенное нечестивыми изображениями идолов (15) . Но не будет держать на него гнева Царь, и понесет на раменах своих тело святителя до могилы (16) .
-- А если услышит Бог его молитву, -- говорит опять Букал, -- познает ли народ покаяние? Увидит ли он светлые дни?
-- Прогневает он Бога, -- молвил ангел, -- и пошлет ему Бог черную смерть. Но не в слезах и покаянии примут грешники кару небесную, а будет живой грабить мертвого, сильный обижать слабого. Даст Господь народу пастыря доброго, а народ поругается его сединам и его святительскому сану, схватит его у святого алтаря, замучит его и убьет у подножия храма Пречистой Девы: взгляни.
И видит старик: усеяны улицы трупами, что во вражие нашествие, а народ бежит по улицам. Не ломает он шапок перед святыми храмами, не поминает усопших молитвой, а попирает трупы ногами и бежит с топорами и вилами. Укрываются с плачем в дома дети и жены, а народ все бежит. Он разбивает двери высокого храма, врывается в него толпой, и влачит оттуда старца. Старец облачен в рясу инока, седы его волосы и светел взор. Бросил его народ к своим ногам: он пал и сотворил крестное знамение. Поднялись и опустились топоры, потекла его кровь, и он сотворил крестное знамение; ринулась на него толпа, истязала, замучила его, а праведник сотворил крестное знамение, и испустил дух (17) .
Перекрестился и Букал трепетной рукой.
-- Еще кровавая жертва, -- молвил он, -- еще грех на народ! Бессмертный ангел, кто же вымолит за него прощение у Бога?
-- Самый тот мученик, -- отвечает ангел, -- ты видел, он все молился, он молился за народ.
-- Господень ангел, -- молвил старик, -- если его неповинная кровь искупит перед Богом грех народа, узнает ли наконец тот дивный, тот горемычный город мир и тишину?
-- Когда минет ему, -- говорить ангел, -- шесть сотен, да шесть десятков, да шесть еще годов, увидит он нашествие двунадесяти языков. Слезами и кровью заплачет Русь от края до края: будет мать рыдать о сыне, молодая жена о муже. Не отстоит народ своей Москвы, да и врагу ее не выдаст, а покинет он ее и обречет пожару: взгляни.
И видит старик: стоит опустелый город, словно смерть по нем прошла. Разлился во все стороны пожар, что волны морские. Не видать никого на улицах, не слыхать живого звука, лишь огонь ходить по воле, что ветер по полю, либо хозяин-большак по дому (18) .
Потемнело в глазах старика, и задрожал его голос:
-- Гибнет, -- воскликнул он, -- гибнет дивный город! Милосердый ангел, ужели не сжалится над ним Господь? Ужели нет у Москвы горячего заступника перед Богом?
Потупил ангел грустный взор и говорит:
-- Не видать никого; ополчился весь народ, а праведной молитвы нет перед Богом. Восстанет ли опять Москва из пепла на радость Руси или доживает она свой последний день, того не поведал мне Господь. Молись за нее, старик.
Распустил ангел крылья, а пустынник проснулся. Горело в любви его сердце, и блестели глаза в слезах. Поднял он взоры к небу и молвил:
-- Помилуй святой город, Пречистая Дева, прими хоть мою грешную молитву, коли нет у него праведника перед Богом. Дозволь мне жить неземной жизнию, не жизнию людской, а жить хоть с мертвецами в сырой земле, хоть на дне морском, да лишь бы не замер мой голос, лишь бы молил он вечно Господа за народ православный, да за город, что благословил Он быть главой городов Русских.
Солнце взошло уже высоко на небе, а пустынник сидел и думал свою думу, потом взял он костыль и побрел в Коссино. Шедши лесом, он окинул его глазами и молвил:
-- Скоро ли падешь ты под топором? По тебе ли станет гулять пила? Из твоих ли дубовых стволов будет выстроен златоглавый город ?
И замирало опять его сердце, -- все-то ему мерещилась Москва венчанная, охваченная пожаром, и молил он опять Деву Пресвятую осенить ее своим покровом...
Дошел он до Коссина, поведал священнику о своем сне и о своей молитве, и говорит ему священник:
-- Помолимся вместе, сын мой. Сказал Спаситель: "Где соберутся двое во имя мое, там и я между ими буду". Станет он третий между нами, и услышит нас Господь. Не для мирских радостей просим мы долговечной жизни, а лишь бы дозволил Он нам жить в вечном бдении и в вечной молитве о земле родной, да о том дивном городе, что явил тебе во сне.
Вошли они в церковь, и стал, невидимо, между ними Спаситель. Вдруг среди божественной литургии явилась им на облаках Пречистая Дева. Возгорелись их сердца при чудном видении, и уста замолкли. Хор ангелов запел Херувимскую песнь, и церковь стала медленно опускаться в землю. Залила его хрустальная волна, и с тех пор вечно раздается из глубины озера божественное пение, вечно молятся праведные старцы за народ православный, да за родимую Москву.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Граф Борис Петрович Шереметьев.
2. Коссино в 13-ти верстах от Москвы, в стороне от Нижегородской железной дороги, около Кускова.
3. В первое воскресенье после Вознесения.
4. По преданию, основанному, впрочем, на басне, там, где стоит теперь церковь "Спаса на Бору", жил будто бы, до основания Москвы, пустынник по имени Букал. Он был жизни благочестивой, имел дар предвидения, и предсказывал будущую судьбу столицы.
5. Нашествие Тохтамыша на Москву, 26 августа 1382 года.
6. Сергию Радонежскому, во время его молитвы, было видение: Божия Матерь явилась ему и обещала свое покровительство его обители. В память этого события устроена в Лавре часовня при самом Троицком Соборе.
7. В память казненных Иоанном Грозным на Красной площади, были воздвигнуты в Кремлевском рву церкви "на крови и костях".
8. Приготовления казни, по рассказу Карамзина, до такой степени напугали москвичей, что все разбежались: купцы покинули свои лавки. Иоанн приказал опричникам согнать народ на площадь. Казнь совершилась 25 июля 1570 года, и продолжалась четыре часа. На площади осталось около двухсот тел.
9. Храм Василия Блаженного на Красной площади.
10. 17 августа 1610 года присягали королевичу Владиславу на Девичьем поле.
11. Патриарх Гермоген был заключен в Чудове монастыре, где скончался.
12. Все удивлялись, что Артамон Сергеевич Матвеев, когда он был уже начальником посольского приказа и принимал иностранных посланников, жил в небольшом, только что не бедном доме (в приходе Николы на Столпах, где похоронено все семейство Матвеевых). Царь Алексей Михайлович часто подшучивал над скромными привычками своего любимца, и его замечания на этот счет распространились по городу, и дошли до стрельцов и до народа. Простолюдины и стрельцы любили Матвеева, который оказывал им, где только мог, деятельное покровительство. Многие явились к нему. "Если не хватает твоей казны на постройку хором, -- говорили они, -- мы разберем могилы наших отцов и братьев и навезем тебе каменьев". Он отказался, разумеется, от предложения, и выстроил дом на свои доходы.
13. Приверженцы царевны Софии распространили в народе слух, что Нарышкины удушили Царевича Иоанна. 15 мая 1682 года стрельцы и присоединившаяся к ним чернь, при звуке набатных колоколов и барабанного боя, явились в Кремль, крича, что отомстят за смерть Царевича. Наталья Кириловна, по совету Матвеева, который находился во дворце, вывела на Красное крыльцо девятилетнего Петра и Иоанна, которому было шестнадцать лет. Все убедились, что Царевич жив, но руководители мятежной толпы не хотели отказаться от удобного случая покончить с ненавистными врагами, и кричали, что надо истребить недоброхотов Иоанна, которые не успели его извести, но изведут. Толпа колебалась; тогда Матвеев спустился на площадку и стал уговаривать стрельцов не верить лживым толкам, и расходиться по домам. Он был всеми любим, его слова подействовали, и толпа успокоилась. Но, к несчастию, когда он взошел опять на площадку Красного крыльца, князь Долгоруков, недавно назначенный в стрелецкий приказ, обратился в свою очередь к народу с криком и угрозами. Раздраженные стрельцы кинулись наверх, схватили его и бросили на копья своих товарищей.
Не было возможности остановить вспыхнувшего мятежа: второй жертвой пал Матвеев.
14. 5 июля 1682 года святитель Митрофан, епископ Воронежский, присутствовал в Грановитой палате при соборе, назначенном для решения спора с раскольниками.
15. Живши в Воронеже, Император Петр приказал украсить языческими статуями двор и дом, где происходили приготовления для постройки флота. Раз, обозревая работы, Царь пригласил к себе Митрофана, чтобы переговорить с ним о каком-то деле. Митрофан, дошедши до ворот, увидал статуи и возвратился домой. Петр послал за ним вторично: "Скажи Государю, -- отвечал епископ царскому послу, -- что я не могу прийти к нему, пока он не низвергнет идолов, которые соблазняют народ". Раздраженный Петр послал к нему в третий раз с приказанием явиться немедленно, и в случае непослушания грозил ему смертной казнию. "Моя голова в руках Государя", -- отвечал опять Митрофан, и по удалении императорского посла он приказал звонить ко всенощной. Петр, услыхав благовест и знавши, что на другой день нет праздника, велел узнать, по какому случаю служат всенощную. Митрофан отвечал: "Я ослушник царский, мне объявлена казнь, и я готовлюсь к смерти". Петр был так тронут твердостию епископа, что помирился с ним немедленно, а статуи приказал истребить.
16. Петр Великий любил Митрофана. Приехавши в Воронеж в ноябре 1703 года, он узнал о его болезни и отправился немедленно к нему. Старец доживал свои последние часы. Петр, вошедши в его келию, заплакал, нагнулся к нему и поцеловал его руку. Царь до последней минуты не отходил от умирающего, закрыл ему глаза и нес гроб его до могилы. "Не осталось у меня такого святого старца, -- сказал он после похорон епископа, -- ему же буди вечная память".
17. Когда во время чумы поднялся бунт у Варварских ворот, архиерей Амвросий, живший в Чудове, спасся в Донской монастырь, где ждал всю ночь пропуска, чтоб выехать из Москвы. К несчастию, распространился по городу слух, что архиерей в Донском. Мятежники бросились туда: они приблизились к монастырю в ту минуту, когда Амвросий в простой монашеской рясе собирался уже сесть в повозку. Он спрятался на церковные хоры. Толпа обыскала напрасно храм и была уже готова удалиться с убеждением, что Амвросий скрывается в другом месте. Но ребенок лет восьми увидал полу его рясы и указал на нее народу.
Мятежники, не желая осквернить храма, вывели несчастного за монастырские ворота и умертвили его. Он молился до последней минуты. (13 сентября 1771 г.).
18. 1812 год.
-----
Т. Толычева [Е.В. Новосильцева]. Село Коссино. Посвящается памяти К.С. Аксакова. Изд. 3-е. М.: Склад в магазине "Сотрудник Школ" А.К. Залесской. 1896. 32 с. (Первое издание Ученым Комитетом Мин. Нар. Просвещения одобрено для ученических библиотек и низших училищ. Учебным Комитетом при Святейшем Синоде допущено в ученич. библиотеки духовных Семинарий, мужских и женских епархиальных училищ, в качестве книг для внеклассного чтения (во втором издании)).