Нильсен Закариас
Чайка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Maagen.
    Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", NoNo 6-7, 1894.

Чайка.

Романъ въ двухъ частяхъ съ датскаго.

Захарія Нильсена.

   Въ служеніи идеѣ старый редакторъ Рабе пріобрѣлъ свои морщины.
   Долгая, однообразная работа перомъ и ножницами, безустанная возня съ машиной, останавливающейся поминутно, непріятности съ наборщиками и невнимательными корректорами, въ добавокъ надоѣдливые совѣты разныхъ доброжелателей и ожесточенные нападки желчныхъ противниковъ, которые не хотѣли или не могли понять его политики, вѣчная жизнь подъ градомъ уколовъ и подвоховъ,-- все это избороздило его лицо и озлобило противъ цѣлаго свѣта!
   Онъ не былъ счастливъ и дома. Послѣ десяти лѣтъ одинокой, печальной жизни вдовцомъ, онъ женился на своей экономкѣ, скромной, тихой и честной дѣвушкѣ, служившей у него все это время. Совмѣстная ихъ жизнь не принесла имъ радостей и поддерживалась только въ силу долга и привычки.
   Отъ перваго брака у него былъ сынъ, который, испробовавъ разныя поприща въ Вальби, предмѣстьи Копенгагена, пристроился къ полиціи въ гавани. Отъ второй жены была дочь, Елена, которая провела внѣ дома нѣсколько лѣтъ и теперь возвратилась, чтобы помогать больной матери въ хозяйствѣ.
   Редакторъ поднялся со своего скрипучаго стула на винтѣ, отправился на квартиру, находящуюся въ нижнемъ этажѣ напротивъ, и передалъ дочери письмо.
   -- Ахъ, отъ Томаса! произнесла она.
   -- Глупости! проворчалъ старикъ, взглянувъ мелькомъ покраснѣвшими глазами на письмо.
   -- Онъ ѣдетъ сюда! И сегодня... скоро будетъ уже здѣсь!
   Редакторъ не отвѣчалъ, взялъ книгу съ полки и ушелъ.
   Молодая дѣвушка постояла немного, посмотрѣла на свое кольцо, и у нея сжалось сердце. Она сѣла и прижалась головой къ стѣнѣ. Предъ нею пронеслись послѣдніе годы, возстало ея дѣтство съ тѣмъ большею ясностью, что она вернулась теперь къ тихой, однообразной, прямолинейной жизни.
   Мало было свѣта въ этомъ однообразномъ пейзажѣ, но всякій разъ, когда она переживала эти минувшіе, милые дни, она испытывала особое, съ примѣсью нѣкоторой грусти, счастье. Странно. Жизнь, которую мы ведемъ, кажется намъ часто скучной и безсодержательной, но если мы смотримъ на нее на разстояніи нѣсколькихъ лѣтъ, она представляется намъ переплетенною тонкими золотыми нитями поэзіи.
   Какимъ она была сдержаннымъ ребенкомъ. Никогда не рѣшалась она заговорить съ отцомъ, не убѣдившись прежде, что его большая складка между бровей разгладилась настолько, что туда хотя немного могло попасть свѣта. Она вспомнила и розгу въ спальнѣ за зеркаломъ. Ее употребляли не часто; но она била очень больно, когда отецъ обхватывалъ ее своими длинными пальцами и взмахивалъ ею.
   Мать всегда была добра, но такая молчаливая и цѣловала такъ холодно.-- Пріучайся къ терпѣнію, дитя мое, говорила она часто, приглаживая ея волосы, между тѣмъ какъ изъ глубины сердца поднимался вздохъ.
   Цѣлые дни отецъ проводилъ въ типографіи, въ заднемъ флигелѣ дома. Ежедневно, когда обѣдъ былъ готовъ, дѣвочка перебѣгала дворъ въ красныхъ чулочкахъ, маленькихъ башмачкахъ, чистенькомъ платьѣ и, гладко причесанная, стучала тихонько въ дверь конторы, открывала ее и говорила:-- Подано! Она постоянно повторяла одно только это слово, никакъ не больше; такъ желалъ отецъ. Когда же всѣ были за столомъ, отецъ складывалъ руки, закрывалъ глаза и читалъ молитву. Маленькій, толстенькій факторъ вытягивалъ далеко на столѣ свои сложенныя руки, чтобы отецъ замѣтилъ, до чего онъ набоженъ. Она не могла удержаться, чтобы не взглянуть искоса на указательный палецъ толстяка, всегда оттопыренный и устремленный на суповую миску. Послѣ молитвы всѣ брались за ложки. Факторъ всегда вздыхалъ при этомъ, но было страшно видѣть, какъ много уничтожалъ онъ даровъ Господнихъ.
   Отецъ ѣлъ мало, мать еще меньше; ни одного слова не произносилось за обѣдомъ.
   По средамъ и субботамъ отецъ ходилъ въ клубъ; остальные вечера онъ проводилъ дома, читалъ большія книги и писалъ. Иногда онъ шутилъ съ нею, разспрашивая о куклахъ, или щекоталъ, и тогда она краснѣла отъ радости. Но обыкновенно онъ дѣлалъ ей замѣчанія, и тогда показывалась его глубокая складка. Того и того маленькая Лена не должна говорить, того и того маленькая Лена не должна дѣлать. Если она станетъ лгать, у нея почернѣютъ всѣ внутренности, если станетъ ѣсть очень много сладкаго, у нея появятся глисты и будутъ выползать носомъ и ртомъ. Утромъ и вечеромъ ей напоминали, что она должна слушать отца и мать, держать въ порядкѣ вещи, ставить при ходьбѣ носки врозь, молиться послѣ ѣды, быть вѣжливой съ посторонними, дѣлать книксенъ священнику, быть честной и т. д. и т. д.
   Она получила разъ лишній грошъ сдачи отъ булочника, и отецъ приказалъ ей тотчасъ отнести его обратно, хотя вечеромъ ей снова нужно было идти въ булочную. Отъ прислуги и болѣе опытныхъ товарокъ она узнавала строгіе законы, управлявшіе людьми. Покачивая головами, съ серьезными лицами разсказывали онѣ, что если кто вскроетъ чужое письмо, тому отрубаютъ руку, а если въ королевское кушанье попадетъ волосъ, то поваръ платится за это своей головою. Всѣ же добрые, честные и исполнительные люди получаютъ награду отъ Бога и отъ короля, и попадаютъ въ царство небесное.
   Маленькой дѣвочкой ее посылали въ школу мамзель Карльсенъ, у которой она училась до десяти лѣтъ. Какъ ясно видѣла она теперь всю толпу дѣвочекъ, съ гладко причесанными головками, стоящихъ у большаго стола со сложенными для молитвы руками. Мамзель Карльсенъ была добра и ласкова, и любила ихъ всѣхъ, но бывала и строга и имѣла дурную привычку наказывать ихъ, когда онѣ не знали катехизиса.-- Ты не достаточно усвоила себѣ это, дорогое мое дитя, говорила она, наматывая на свой тонкій указательный палецъ волосы дѣвочки и потрясая свою жертву. Это было очень больно, такъ какъ она тянула всегда вверхъ. Позднѣе, закону Божію сталъ учить помощникъ священника, господинъ Томсенъ. Необыкновенно высокій, худой, съ блестящими очками, серьезный и ужасно богобоязненный человѣкъ, онъ требовалъ, чтобы дѣвочки знали не только всѣ пять главныхъ отдѣловъ катехизиса, но и правила, стоявшія въ концѣ книги.-- Обращаю ваше особенное вниманіе на это, милыя мои дѣти, говорилъ онъ постоянно. Разсуждая же съ ними о четвертой заповѣди, онъ всегда говорилъ такъ много прекраснаго. Она помнитъ, какъ свято она клялась себѣ почитать своихъ родителей, служить имъ, повиноваться и любить, и не потому, что хотѣла долго прожить на землѣ, но потому, что это было хорошо и что этого требовалъ Богъ. Служить, повиноваться и почитать -- это было не трудно; не трудно было также любить и мать, но любить отца, обвить шею его руками -- это было уже труднѣе. Тѣмъ не менѣе, она рѣшалась иногда на это, напримѣръ, на Рождество, и тогда чувствовала, что поступаетъ хорошо, и что отецъ особенно тогда ласковъ съ нею. Господинъ Томсенъ внушалъ имъ также, чтобы онѣ повиновались начальникамъ, какъ свѣтскимъ, такъ и духовнымъ, и чтобы вели жизнь тихую, спокойную и честную и въ страхѣ Божіемъ. Онъ настаивалъ особенно, что всякая власть, какъ свѣтская, такъ и духовная, назначается Богомъ, и это вызывало въ ней цѣлый рядъ глубокихъ размышленій. Она недоумѣвала, какъ могъ Богъ назначить полицейскимъ Момзена, человѣка съ такимъ краснымъ носомъ, сидящаго въ пивной мадамъ Свендсенъ съ ранняго утра и до поздняго вечера. Но, вѣроятно, когда Боженька опредѣлялъ на мѣсто Момзена, тотъ былъ тогда порядочнымъ еще человѣкомъ, и поэтому Боженька не виноватъ. Говоря объ отношеніяхъ супруговъ, молодой священникъ напиралъ на то, что мужъ -- глава жены, о чемъ жена никогда не должна забывать.
   Теперь Елена понимала, почему мать избѣгала противорѣчить отцу. Въ правилахъ стояло, что она должна подчиняться мужу: "Жены да подчиняются своимъ мужьямъ, какъ господамъ, точно такъ, какъ Сара повиновалась Аврааму и называла его господиномъ".
   Дома не часто говорили о Богѣ, но родители постоянно ходили въ церковь. Елена поняла уже въ дѣтствѣ, что въ праздничные дни люди должны быть набожны и охотно слушать слово Божіе.
   Каждый вечеръ, убравъ свои вещи и пожелавъ отцу и матери покойной ночи, она становилась на колѣни, какъ предписано въ правилахъ, читала Отче нашъ и "маленькую молитву": "Благодарю Тебя, небесный мой Отецъ, черезъ Іисуса Христа, Твоего любезнаго Сына, что Ты помиловалъ меня сегодня. Отдаю тѣло и душу свою въ Твои руки. Ниспошли ко мнѣ ангела Твоего, чтобы злой духъ не имѣлъ надо мною власти. Аминь! И дай мнѣ скоро и спокойно уснуть". Послѣдняя просьба составляла маленькое прибавленіе къ "Аминь". И даже взрослой, въ силу привычки дѣтства, она прибавляла эти слова послѣ вечерней молитвы, закрывая глаза въ кровати.
   Она помнила, что отецъ ея постоянно нападалъ на сторонниковъ крестьянъ, считая ихъ глупыми, властолюбивыми и грубыми людьми. Маленькое ея сердце возмущалось при упоминаніи именъ Чернинга, Валтасара, Кристенсена и многихъ другихъ. Видя коренастаго крестьянина, везшаго торфъ и посматривавшаго на окна, она содрогалась, говоря:-- о, это вѣроятно другъ крестьянъ! Чего добивались сторонники крестьянъ, она не понимала; знала только, что желаніе отца справедливо и что люди несогласные съ нимъ -- злые люди.
   Она такъ глубоко вѣрила въ умъ и честность отца. Она смотрѣла на него почти какъ на Бога, онъ зналъ все, могъ сдѣлать почти все, но дѣлалъ только то, что слѣдовало. И всякій разъ, держа въ рукахъ свѣжій листъ газеты и вдыхая запахъ невысохшей краски, она проникалась новымъ благоговѣніемъ къ уму отца и сильнѣе утверждалась въ своихъ убѣжденіяхъ. Все стоявшее въ газетѣ было, по ея мнѣнію, такъ же хорошо и справедливо, какъ и то, что Богъ начерталъ своимъ перстомъ на каменныхъ скрижаляхъ.
   Съ десяти до двѣнадцати лѣтъ Елена провела у брата своей матери, бывшаго учителемъ въ сосѣднемъ городкѣ. И тамъ также говорили о сторонникахъ крестьянъ. Изъ этихъ разговоровъ она вынесла убѣжденіе, что всюду есть много дикихъ людей, которые замышляютъ возмущеніе и этимъ затрудняютъ Богу и начальникамъ управлять страною. Она сердилась на этихъ людей, но была спокойна, такъ какъ знала, что все кончится такъ, какъ хочетъ Богъ, ея отецъ и начальники.
   Каждое воскресенье она ходила съ теткой въ церковь. Онѣ приходили очень рано; тетка любила посидѣть до начала службы, склонивъ голову и сложивъ руки. Такъ было торжественно въ большой, тихой, прохладной церкви, гдѣ Святой Духъ незримо носился подъ сводами, гдѣ шаги мущинъ и женщинъ и глухое хлопанье дверей доносились точно изъ другаго міра. Затѣмъ приходилъ старый, сѣдоволосый пасторъ, докторъ Рудельбахъ. Онъ шелъ медленно, склонивъ голову, погруженный въ мысли. У нея пробѣгали мурашки по тѣлу; она чувствовала присутствіе Бога въ дуновеніи воздуха, вызванномъ длиннымъ чернымъ одѣяніемъ пастора. И когда раздавались чудные звуки органа, ей всегда казалось, что ангелы незримо спускались на молящихся. Съ напряженіемъ всѣхъ нервовъ сидѣла она, всматриваясь въ пространство, припоминая все читанное и слышанное о величіи Господа въ храмѣ Соломона. И когда, наконецъ, на амвонѣ показывалась убѣленная сѣдинами голова проповѣдника, дѣвочка складывала руки и искренно обѣщала Господу забыть весь міръ и слушать внимательно. Но не легко было слушать, что говорилъ старый ученый пасторъ, точно такъ же, какъ трудно было понять ей пророковъ. Она воображала, что передъ проповѣдью онъ бесѣдуетъ всегда съ Богомъ въ ризницѣ и затѣмъ въ понятной формѣ передаетъ приходу откровеніе Господа. Съ глубокимъ благоговѣніемъ смотрѣла она на пастора. Она видѣла въ немъ избранника Божія, распространителя чистаго ученія. Она видѣла у дяди нѣсколько его сочиненій на нѣмецкомъ и датскомъ языкахъ: "Сущность раціонализма", "Савонарола и его время", "Книга проповѣдей" и другія. Она знала, что весь свѣтъ читаетъ эти книти и что всѣ должны со вниманіемъ слушать его слова. Долгое время онъ провелъ въ Германіи, поучая тамъ народъ истинной религіи. При томъ дядя говорилъ, что онъ ученѣйшій человѣкъ въ мірѣ. Какъ это можетъ человѣкъ удержать столько въ своей головѣ? Но, конечно, это даровано ему отъ Бога. Ахъ, если бы она могла понимать его! Она напрягала вниманіе, стараясь уловить болѣе понятный для нея оборотъ рѣчи.
   Но если она немного выносила изъ проповѣдей, за то тѣмъ сильнѣе дѣйствовала на нее фигура пастора, особенно строгое и величественное выраженіе его лица.
   Она никогда не могла забыть того впечатлѣнія, какое онъ производилъ на нее всякій разъ, когда шелъ съ сестрою по улицѣ. Ежедневно оба старика выходили изъ пасторскаго дома. Медленно, съ наклоненными отъ старости головами, двигались они, точно привидѣнья. Невольно у нея являлась мысль, что старые братъ и сестра никогда не сходили съ путей Господа. Она была убѣждена, что если бы имъ повстрѣчался Богъ и сказалъ: "Могила ваша готова, идите", они спокойно легли бы въ нее и закрыли глаза. Такъ могутъ жить и умирать только люди съ непоколебимою вѣрою.
   Когда Еленѣ минуло двѣнадцать лѣтъ, умерла ея тетка. Дѣвочкѣ пришлось вернуться домой, и жизнь ея снова вступила въ старую колею. Все было такъ размѣрено и опредѣлено, и все шло такъ спокойно и ровно, точно теченіе ручья по прямому, какъ стрѣла, руслу въ равнинѣ.
   Отецъ часто говорилъ о совѣсти, называя ее путеводителемъ людей на жизненномъ пути. Она понимала совѣсть какъ высшее судилище, данное человѣку отъ Бога. Дѣйствовать противъ совѣсти -- это одно и то же, что жечь себя самому. А когда отецъ начиналъ говорить о "совѣсти народа", о пульсѣ общаго чувства законности, объ "управленіи инстинктами людей" и проч., она присущимъ ей высшимъ инстинктомъ понимала, что міровой порядокъ можетъ поддерживаться только привитіемъ народамъ глубокаго почтенія къ духовнымъ и свѣтскимъ начальникамъ.
   Въ. маленькомъ ея сердцѣ совершился настоящій переворотъ послѣ того, какъ ея двоюродный братъ Томасъ съ Остгольмструпской мельницы провелъ у нихъ въ домѣ каникулы.
   Двоюродный этотъ братъ, длинный красноволосый юноша съ пробивающимся пушкомъ надъ верхней губою, отличался завиднымъ здоровьемъ и веселостью, любилъ пошутить, но былъ кротокъ и добродушенъ. Ее забавляло, что онъ приходится ей родственникомъ. Онъ былъ гораздо любезнѣе ея брата, который, пріѣзжая домой, бывалъ всегда не въ духѣ. Она становилась съ нимъ все смѣлѣе, дергала его за желтоватую бороду, обхватывала его шею обѣими руками и трясла его, и постоянно съ нимъ шутила,
   Одного только она не могла понять: онъ жевалъ -- и не лакрицу, а настоящій табакъ "Августинусъ No 2". Разставивъ ноги, со спокойнымъ взглядомъ, какъ настоящій старый морякъ, вынималъ онъ изъ кармана жестянку и откусывалъ конецъ лежавшаго въ ней толстаго, чернаго свертка, похожаго на червяка.
   -- Фи! Что-за отвращеніе! восклицала она, кривя ротикъ, точно сама попробовала табаку. Наконецъ разными уловками и увѣщаніями ей удалось добиться, что онъ прекратилъ жевать табакъ.-- Перестану, ради тебя, сказалъ онъ ей и посмотрѣлъ на нее такимъ взглядомъ, который долженъ былъ ее убѣдить, что онъ приноситъ большую жертву.
   -- Дарю тебѣ эту табакерку, Елена, спрячь ее на память о сегодняшнемъ днѣ, о 2-омъ августа. Это была странная вещица. На крышкѣ нарисована была голова, лицо которой улыбалось, если держали табакерку прямо; если же ее перевернуть, то на васъ смотрѣла отвратительная рожа съ отвислой губой. Еленѣ очень понравился подарокъ, и она берегла его.
   На слѣдующее лѣто Елена поѣхала съ матерью въ Остгольмструпъ, гдѣ онѣ пробыли довольно долго. Это было однимъ изъ большихъ событій ея дѣтства, скачкомъ въ романтику жизни.
   Какъ отчетливо помнитъ она поѣздки, которыя предпринимались ею и Томасомъ въ Кегэрской бухтѣ! Необъятное море съ бѣлыми гребнями пѣны, рыбацкими лодками, разставленными вершами для крабовъ, скалами у берега, бурными птицами и черноголовыми чайками,-- все это имѣло для нея прелесть новизны.
   Ежедневно они уѣзжали на лодкѣ. Скоро она научилась управлять веслами, и ея сильныя руки, привыкшія дома къ напряженію мускуловъ, не уступали въ выносливости рукамъ родственника.
   Однажды они заѣхали такъ далеко, что могли видѣть Стевисъ Клинтъ на Моэнѣ. Бѣлая эта скала, высоко вздымающаяся надъ синей поверхностью моря и освѣщенная солнцемъ, до того восхитила Елену, что она опустила весла и воскликнула: -- Ахъ, Томасъ, во всю жизнь я не видала ничего болѣе прекраснаго!
   Польщенный ея восторгомъ и гордясь, что можетъ показать ей у себя такую величественную картину, онъ съ воодушевленіемъ сталъ разсказывать, какіе чудные виды открываются со скалы, о высокихъ ступеняхъ, о мѣстѣ ломки известковаго камня, о пещерѣ короля скалъ и о Гоструперской церкви. Фантазія Елены наложила на всѣ эти картины волшебное стекло съ разноцвѣтными тонами и придала имъ такое величіе и красоту, которыя всецѣло завладѣли ея вниманіемъ.
   Въ увлеченіи, они не замѣтили, что съ острова надвигается буря, не замѣтили порывовъ вѣтра, и только когда волны стали ударяться о бока лодки, обдавая ихъ брызгами, они ухватились за весла. Черная туча заволокла небо, тутъ и тамъ сверкали молніи, обдавая на секунду утесъ сказочнымъ сіяніемъ Въ нѣсколько минутъ вся южная часть неба покрылась свинцовыми тучами, между тѣмъ какъ городъ Кёгэ и лежащій за нимъ на сѣверо-западѣ лѣсъ еще освѣщались солнцемъ.
   -- Вотъ чайка! воскликнулъ Томасъ, показывая вверхъ.-- Она живетъ тутъ нѣсколько лѣтъ и теперь пробирается домой!
   Сильными взмахами крыльевъ красивая птица боролась съ вѣтромъ, направляясь къ скалѣ.
   -- Въ бурю она не доберется, замѣтила Елена.
   -- Не безпокойся,-- доберется. Въ борьбѣ она проявляетъ желѣзную настойчивость.
   Молча они гребли дальше. Томасъ сталъ безпокоиться, но Елена не замѣчала этого, слѣдуя взглядомъ за чайкой, попавшей въ полосу солнца и ярко выдѣлявшейся на темномъ небѣ. Чайка то поднималась высоко, то опускалась внизъ и летѣла почти надъ самой водою. По временамъ она уклонялась въ сторону, точно желая прорѣзать волну вѣтра поперегъ. По временамъ, утомленная, она опускалась на воду и качалась на волнѣ, но затѣмъ поднималась снова и съ удвоенною силою боролась съ бурей. Наконецъ, она исчезла изъ глазъ, но Елена увидѣла ее снова, когда молнія освѣтила темную тучу.
   Вѣтеръ завывалъ и усиливался, удары грома все учащались. Когда Елена взглянула на Томаса, она похолодѣла отъ ужаса: лицо его поблѣднѣло, какъ у мертвеца.
   -- Поскорѣе бы намъ добраться до берега, Томасъ.
   -- Не бойся, отвѣтилъ онъ съ напускною развязностью,-- Такъ скоро мы не сложимъ оружіе.
   Волна за волною брызгала черезъ бортъ лодки. Вода достигала имъ уже до щиколки. Томасъ озирался въ нерѣшительности.
   -- Я немного... гм...
   Отъ ужаса она не могла вымолвить слова. Наконецъ, онъ притянулъ весла и прижалъ весла къ тѣлу.
   -- Великій Боже, матушка! зашепталъ онъ.
   Елена едва не выронила веселъ и близка была къ обмороку. Но вотъ она встрепенулась и проговорила съ энергіею:
   -- Нужно бороться, Томасъ, греби же! Она закусила губы и налегла на весла.
   -- О, матушка! Что, если мы утонемъ, и я тебя не увижу!
   -- Греби же, Томасъ! Развѣ ты не видишь, что лодка совершенно ложится на бокъ.
   Томасъ сталъ дѣйствовать веслами.
   -- Глубже, глубже, ты захватываешь только верхи гребней, приналягъ сильнѣе!
   Болѣе получаса боролись они съ непогодой. Дождь хлесталъ безустанно, и волны обдавали ихъ пѣною. Томасъ работалъ изо всѣхъ силъ; дѣвушка не спускала съ него глазъ.
   -- Ты гребешь неровно, Томасъ; слѣдуетъ дѣйствовать вмѣстѣ.
   Наконецъ, вѣтеръ, казалось, полегчалъ, но Томасу пришлось теперь вычерпывать воду и, такъ какъ дѣвушка не могла сидѣть безъ дѣла, она не придумала ничего лучшаго, какъ снять башмакъ и помогать ему.
   Промокшіе насквозь, усталые, съ ободранными руками, добрались они до берега. Тутъ, обезсиленная Елена опустилась на бревно и почти лишилась чувствъ. Томасъ же съ гордостью смотрѣлъ на бушующее море.
   -- Такъ легко мы не поддадимся! проговорилъ онъ.
   Все, испытанное въ этотъ день, произвело глубокое впечатлѣніе на Елену. Скала, буря, страхъ -- все это не выходило у нея изъ головы. А во снѣ она часто видѣла бѣлую птицу, распростершую крылья и смѣло несущуюся навстрѣчу бурѣ. Сила и увѣренность ея полета оставили неизгладимые слѣды въ душѣ дѣвушки.
   Но веселыя прогулки съ Томасомъ продолжались. Они бродили по лѣсу и полю, и зачастую перешептывались въ укромныхъ уголкахъ.
   Разставаніе было грустно. Прощаясь съ Еленой, Томасъ пристально посмотрѣлъ ей въ глаза и сказалъ:
   -- Не забывай меня, Елена!
   Слова эти долго раздавались у нея въ ушахъ и до того смутили ее, что, по пріѣздѣ домой, скинувъ съ себя пальто, она побѣжала въ погребъ и, усѣвшись тамъ на бочкѣ сельдей, заплакала.
   Долго послѣ того она ходила задумчивая и украдкой вздыхала по Остгольмструпу. Непонятная тоска овладѣла ею; по временамъ же ей казалось, что она несется въ далекія страны съ какимъ-то таинственнымъ и манящимъ сіяніемъ.
   Будничныя занятія постепенно успокоили ея волненіе; осталась только невысказанная тоска, превращавшаяся по временамъ въ страстное желаніе стать взрослой и, расправивъ крылья, улетѣть и собирать медъ съ цвѣтовъ жизни.
   Послѣ конфирмаціи она изучала еще нѣкоторое время иностранные языки и рукодѣлія, а затѣмъ провела цѣлый годъ въ сосѣднемъ имѣніи для ознакомленія съ веденіемъ хозяйства. Когда ей исполнилось двадцать лѣтъ, благодаря содѣйствію своего дяди, мельника Рабе, она получила мѣсто сельской учительницы въ Кирхгольмструпѣ. Знакомство съ Томасомъ возобновилось, и вотъ, однажды, краснѣя и заикаясь, онъ объявилъ ей, что дольше молчать не въ состояніи, что бы она ему ни отвѣтила. Но если она ему откажетъ, знаетъ Богъ, какъ онъ будетъ несчастенъ.
   Въ это время Томасъ былъ довольно вѣтренымъ парнемъ. Обладая избыткомъ здоровья, большою энергіею и силою, онъ шатался то въ городѣ, то въ деревнѣ, игралъ въ кегли и на бильярдѣ, пилъ шампанское, шутилъ съ кельнершами и затѣвалъ ссоры съ задорными соперниками. Но, несмотря на необузданность, задатки въ немъ были хорошіе, онъ былъ неиспорченнымъ человѣкомъ, и это Елена увидѣла по его открытому. сердечному взгляду, когда онъ дѣлалъ ей предложеніе. Притомъ ей казалось, что въ глубинѣ его невоздержанной натуры скрывается много чувствъ, которыя при благопріятныхъ условіяхъ могутъ развиться и разорвать оболочку грубости.
   Нѣкоторое время дѣла оставалось въ застоѣ. Она не соглашалась дать положительнаго отвѣта, не посовѣтовавшись съ родителями. Она находилась въ большомъ затрудненіи. Она любила Томаса и знала, что ей будетъ хорошо на мельницѣ, но, несмотря на все... Сознавая невозможность рѣшить самой, она уѣхала наконецъ къ родителямъ.-- Нечего и думать отказываться отъ такой партіи! услышала она авторитетный и убѣжденный голосъ отца. И вотъ свое двадцатилѣтнее, но дѣтское сердце она отдала Томасу, а такъ какъ каждое обрученіе сопровождается мечтами о солнечномъ сіяніи и запахѣ розъ, -- она стала видѣть все въ свѣтлыхъ краскахъ и спокойно и радостно глядѣла въ будущее.
   Дѣйствительно, все шло хорошо. Правда, у Томаса сохранились еще нѣкоторыя, не совсѣмъ пріятныя студенческія привычки, но она отучила его уже отъ многаго и избытокъ его силъ направила на другой путь.
   Исполняя ея желаніе, онъ поселился въ Копенгагенѣ для посѣщенія высшей сельскохозяйственной школы; но вдругъ, къ великому удивленію, написалъ ей, что оставилъ свое ученіе "такъ какъ арендовалъ паровую мельницу въ Мальмё".

* * *

   Отъ долгаго сидѣнья прижавшись къ стѣнѣ, у нея разболѣлась голова. Она встала и посмотрѣла въ окно. Въ ту же минуту кровь прилила ей къ лицу, и она кивнула.
   Съ шумомъ раскрылась дверь, въ комнату вбѣжалъ высокій, краснощекій парень и широко раскрылъ объятія. Въ слѣдующее мгновенье лицо ея исчезло въ лѣсу пропитанныхъ запахомъ сигары волосъ, и толстыя горячія губы прижались къ ея ротику.
   -- Ахъ, Томасъ! взмолилась она.
   Но онъ снова и снова цѣловалъ ее.
   -- Милая, милая моя дѣвочка! Я не зналъ, что ты уже дома!
   Къ счастью, въ эту минуту вошла ея мать, и этотъ, разъ она избавилась отъ задушенія.
   -- Здравствуйте, теща!
   -- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ, Томасъ, у меня болитъ голова.
   -- Я только хотѣлъ... поздороваться! Какъ поживаете? Конечно, вы получили мое первое письмо? Я не могъ дольше усидѣть за книгами. Вы не имѣете понятія, что значитъ изо дня въ день возиться съ грамматикой и извлекать корни. Богу извѣстно, какъ это тяжело!
   -- Да, но что это за исторія съ паровой мельницей? спросила Елена.
   -- О, это очень интересная исторія. Онъ обнялъ ее за талію и хотѣлъ посадить рядомъ съ собою.-- Сядь, я...
   -- Погоди, я позову отца. Она вывернулась у него изъ-подъ руки и вышла.
   -- Гм! Онъ всталъ.-- Она, кажется, не въ духѣ!
   -- Она серьезный человѣкъ, Томасъ, ты же знаешь это!
   Маленькая женщина имѣла сама очень серьезный видъ въ своемъ узкомъ, собственной работы, платьѣ, оперевъ свою маленькую повязанную голову о невидимую стѣну терпѣнія. Онъ очень жалѣлъ эту маленькую покорную женщину, всю жизнь исполнявшую свои скромныя обязанности въ этомъ домѣ и старавшуюся поддержать разъ заведенный порядокъ, несмотря на все убывавшее здоровье.
   Вошелъ редакторъ. Когда онъ здоровался съ Томасомъ, строгія его черты разгладились настолько, насколько, по его мнѣнію, это было прилично "оффиціальному" лицу.
   -- И такъ, началъ онъ, закидывая голову,-- ты счелъ необходимымъ оставить ученіе?
   -- Да.... гм! Дѣло въ томъ... но не сядемъ ли мы, тесть?
   И вотъ онъ разсказалъ свою необыкновенную исторію. Нѣсколько дней тому назадъ онъ ѣздилъ въ Мальмё и тутъ, благодаря замѣчательному стеченію обстоятельствъ, наткнулся на паровую мельницу, арендаторъ которой сбѣжалъ. Дѣло обѣщало такой колоссальный доходъ, что онъ былъ бы настоящимъ глупцомъ, если бы не воспользовался имъ.
   -- Да, сказалъ редакторъ, кривя на сторону нижнюю челюсть и растопыривая всѣ пять пальцевъ правой руки,-- если твоя совѣсть подсказываетъ тебѣ этотъ шагъ, остается только согласиться съ тобою.
   Томасъ зналъ, что существовало нѣчто, называемое совѣстью, у него также имѣлась она, но, говоря откровенно, находилъ, что ему рѣдко приходится пользоваться ею.
   -- Ну, какъ поживаешь, тесть? спросилъ онъ, послѣ того, какъ ему посчастливилось потокомъ неясныхъ фразъ до того запутать вопросъ о совѣсти, что наконецъ онъ сталъ непонятенъ и редактору.
   -- Какъ можетъ поживать человѣкъ, живущій постоянно подъ градомъ непріятностей? отвѣтилъ редакторъ, поглаживая свои жидкіе сѣдые волосы, плоско лежащіе на макушкѣ, точно дѣйствительно прибитые сильнымъ градомъ.
   -- Тебѣ слѣдуетъ прекратить глупую газету, тесть, и перебраться въ Остгольмструпъ. Купаніе въ Кёгэрской бухтѣ принесетъ тебѣ пользу.
   Тесть не отвѣтилъ; послышалось только его презрительное "вздоръ!", что заставило Томаса принять менѣе товарищескій тонъ.
   Редакторъ ушелъ въ свой кабинетъ окончить начатую статью о современномъ легкомысліи.
   Томасъ взялъ Елену за обѣ руки и сталъ раскачивать ихъ вправо и влѣво. Проникнутый любовью и счастьемъ, онъ смотрѣлъ на нее радостнымъ взоромъ. Прелестная эта дѣвушка уѣдетъ скоро отсюда и станетъ его милой, дорогой женушкой.
   -- А какъ ты думаешь, Елена? Мы заведемъ себѣ хорошенькое, теплое гнѣздышко, гдѣ будемъ сидѣть сами и будемъ счастливы.
   -- Ты забываешь мать, сказала она, кивнувъ въ сторону спальни, куда ушла госпожа Рабе.
   Томасъ пожалъ плечами и вздохнулъ.
   -- Да, да, сокровище мое, наше время еще придетъ. Не думаю, чтобы ты скучала такъ, какъ я, когда мы не вмѣстѣ.
   -- Почему ты такъ думаешь?
   -- Не знаю, но по временамъ, отъ тоски, я близокъ къ помѣшательству.
   Она пожала его руку.-- Добрый, дорогой Томасъ.
   Придя вечеромъ въ свою комнату, Елена поставила на комодѣ свѣчу и выдвинула ящикъ, отыскивая платокъ. Послѣ дороги ничего еще не приведено было въ порядокъ.
   Вотъ она вздрогнула. Сухая вѣточка грабины выпала изъ книги, которую она хотѣла отложить въ сторону. Она не знала, что у нея сохранилась эта вѣточка. Уже давно она не брала этой книги въ руки.
   Сухіе листья издавали слабый пряный запахъ.
   Припоминая прошлое, скрашенное воображеніемъ, стояла она, держа въ рукѣ сухую вѣтку, устремивъ глаза на красное пламя свѣчи.
   Легкая дымка заволокла ея глаза, образуя слабое радужное сіяніе вокругъ соннаго огненнаго пункта. Но вотъ свѣтъ сталъ мерцать и вздрагивать и, точно по волшебству, началъ усиливаться, распространяясь по большой залѣ съ зеркалами въ золотыхъ рамахъ, освѣтивъ толпу молодыхъ, веселыхъ людей, разгоряченныхъ играми.
   Протянули веревочку. Вотъ, смѣясь, приближаются одинъ къ другому два лица: одно съ сверкающими зубами и черной бородкой. Ихъ обступаетъ масса головъ въ локонахъ, цвѣтахъ, съ пенснэ на носу. Оба рта сближаются, воздухъ между ними становится теплѣе, губы вытягиваются, наконецъ, одно лицо краснѣя, отшатывается назадъ при взрывѣ рукоплесканій и смѣха.
   Елена перемѣнила позу и нѣсколько разъ медленно и глубоко вздохнула. Но свѣтъ шелъ дальше, по полю и лѣсу, наполняя воздухъ желтоватымъ сіяніемъ, отражавшимся въ водѣ и проникавшимъ въ тростникъ и водяныя лиліи. На дерновой скамейкѣ, подъ грабомъ, сидятъ двое молодыхъ людей. Тѣ же, что были въ залѣ. Изъ лѣса доносится смѣхъ и голоса. Они сидятъ и дружески разговариваютъ, какъ братъ и сестра, то серьезно, то шутя. Легкій вѣтерокъ проносится по временамъ по болоту, слегка волнуя водяную поверхность, перескакиваетъ черезъ тростникъ и приближается къ нимъ, принося съ собою запахъ тундры и болотныхъ растеній. Вотъ они придумали шутку, которою зачастую развлекаются взрослыя дѣти.-- Не странно ли, сказалъ онъ,-- что люди постоянно должны мигать глазами? Не замѣчаешь этого, но постоянно это дѣлаешь.
   -- Можно и воздержаться, если только хочешь, замѣтила она.
   -- Нѣтъ, нельзя. Попробуйте смотрѣть мнѣ прямо въ глаза. Онъ нагнулся къ ней, и они стали смотрѣть одинъ на другаго.-- Смотрите прямо, не спуская глазъ, командовалъ онъ, устремивъ на нее свои черные, спокойные глаза. Долго выдерживала она, не мигнувъ; но вотъ почувствовала, что ей становится жарко; ей казалось, что она смотритъ въ пропасть, на днѣ которой блеститъ и сверкаетъ и куда ее влекутъ невидимыя руки. Вотъ все завертѣлось у нея передъ глазами, кровь прилила къ головѣ, у нея зашумѣло въ ушахъ, и ей почудилось, что она опускается и опускается. Она отвела глаза и закрыла лицо платкомъ.
   -- Ахъ, я такая нервная. Не всѣ могутъ это выдержать.
   Онъ засмѣялся и кинулъ ей на колѣни вѣточку. Все это обращено было въ шутку.
   Сквозь стѣну она услышала кашель Томаса изъ то же мгновеніе исчезло сіяніе, исчезли мечты, оставивъ одни трезвые образы, какую-то пустоту. Она провела рукою по лбу, сѣла на кровать и положила голову на столъ. Вдругъ она вскочила, взяла положенную ею вѣтку, растерла въ рукахъ и бросила въ печку.
   Томасъ постучалъ въ стѣнку.-- Хорошо ли тебѣ?
   -- Хорошо!
   -- Покойной ночи, сердце мое!
   -- Покойной ночи!
   -- Желаю тебѣ видѣть во снѣ милаго!
   Она сѣла на кровать, уткнула голову въ подушки и разрыдалась.

* * *

   Утренній поѣздъ съ пыхтѣніемъ и свистомъ подошелъ къ маленькой станціи. Начальникъ станціи, въ шапкѣ съ золотымъ галунчикомъ, положилъ карандашъ за ухо и недовольный и заспанный взглянулъ на вагоны. Нѣсколько минутъ на платформѣ раздавались поспѣшные шаги, шумъ отъ колесъ телѣжекъ, слышались прощанья и привѣтствія, затѣмъ локомотивъ пронзительно свистнулъ, и длинный, суставчатый червь покатился дальше.
   Среди пріѣхавшихъ находился блѣдный молодой человѣкъ съ черной бородкой, въ сѣромъ полосатомъ лѣтнемъ костюмѣ и широкополой шляпѣ. На ремнѣ у него висѣла зеленая, жестяная коробка, а черезъ руку было перекинуто дорожное одѣяло, напоминавшее окраскою шкуру тигра. Быстрыми шагами направился онъ черезъ залъ, остановился на минуту на каменныхъ ступеняхъ и осмотрѣлся.
   -- Не ѣдете ли вы въ сторону Остгольмструпа? спросилъ онъ извощика, стоявшаго поодаль возлѣ своего экипажа.
   -- Нѣтъ, мнѣ нужно совсѣмъ въ другое мѣсто.
   Молодой человѣкъ поправилъ ремень ботаническаго ящика, и двинулся по дорогѣ на югъ.
   Взобравшись на небольшой холмъ, онъ остановился, заложилъ руку за спину и выпрямился съ выраженіемъ страданія. Тонкія рѣзкія черты становились однако веселѣе по мѣрѣ того, какъ онъ всматривался въ окружающую природу. Бѣловатыя облачка носились надъ торфяникомъ и ольховымъ лѣсомъ, вдали сверкала серебристая поверхность моря подъ навѣсомъ синяго неба.
   Глаза его стали влажны и немного покраснѣли.
   -- Какъ прекрасенъ Божій міръ!
   Онъ прижалъ руку къ глазамъ и опустилъ голову. Затѣмъ снова пустился въ путь и, любуясь открывающимися предъ нимъ картинами, сталъ меньше думать и о прошломъ, и о планахъ будущаго.
   -- Сколько я могу еще прожить? спросилъ онъ наконецъ себя.-- Ахъ, прочь всѣ эти могильныя мысли! Ихъ нужно потопить въ морѣ! Не стану учиться; побольше отдыха, свѣжее молоко, охота и каждый день холодныя купанья.
   Но поможетъ ли это, когда Господь отмѣтилъ его своимъ перстомъ и сказалъ: умри!
   Старый садъ, каштановое дерево съ заржавленнымъ желѣзнымъ кольцомъ, отецъ, мать, рождественскіе праздники,-- все это вдругъ встало передъ нимъ. Какъ далеки эти чудные дни, дни, когда онъ не зналъ другихъ огорченій, какъ изъ-за разбитой дудочки. Счастливое дѣтство погребено теперь подъ толстымъ слоемъ пепла, откуда его нельзя уже извлечь! Зачѣмъ жизнь призвала его на праздникъ, если она хотѣла только подшутить надъ нимъ и вмѣсто дверей рая открываетъ ему кладбищенскія ворота?
   Страшная усталость овладѣла имъ. По счастью, проѣзжала повозка изъ-подъ торфа, и онъ проѣхалъ въ ней нѣкоторое разстояніе. Когда онъ слѣзъ, ему пришлось въ началѣ дѣлать маленькіе шаги, пока онъ снова разошелся.
   Въ отдаленіи виднѣлась Остгольмструпская мельница съ своими сѣрыми крыльями, выдѣлявшимися на фонѣ бѣлыхъ облаковъ. Что скажетъ Томасъ Рабе?
   Молодой человѣкъ охотно полежалъ бы на зеленой травѣ, вспоминая прошлое, но роса уже показывалась на стебляхъ и листочкахъ, и ему нельзя было сойти съ дороги.
   Онъ все болѣе приближался къ мельницѣ, этому хорошо ему знакомому, старому, четыреугольному мучному ящику на семи перегнившихъ дубовыхъ столбахъ. Дома ли Томасъ?
   Мельница стояла въ пятидесяти футахъ отъ дороги посреди овсянаго поля. На верху, опершись плечомъ о дверь, стоялъ молодой человѣкъ съ бородою, похожей на лошадиную гриву, и смотрѣлъ вдаль. Неужели это Томасъ? Нѣтъ, онъ не кланяется. Ахъ, вотъ онъ выпрямился и приложилъ пальцы къ шапкѣ.
   -- Вотъ уже чего не ожидалъ! Гансъ Бопе!
   -- Здравствуй, Томасъ! поздоровался, пришедшій и поднялся по маленькой, узенькой лѣстницѣ наверхъ.
   -- Здравствуй, старый буршъ! И добро пожаловать! Мельникъ пожалъ протянутую тонкую, холодную, влажную руку съ такою силой, точно хотѣлъ ее раздавить.
   Какимъ большимъ и коренастымъ сталъ Томасъ Рабе! Большое красноватое лицо, усѣянное веснушками, но красивой формы, обрамлялось густой темнорыжей бородою. Здоровье, казалось, въ немъ било черезъ край. Вся въ мукѣ гарибальдійская шляпа покрывала цѣлую копну вьющихся красныхъ волосъ; большія уши выглядывали изъ густыхъ завитковъ. Одѣтъ онъ былъ въ короткій охотничій кафтанъ, въ складкахъ котораго виднѣлась ржаная мука, а въ петлицахъ отруби.
   -- А я думалъ, продолжалъ онъ,-- что ты, самое большее, ходишь по воскресеньямъ въ паркъ, ложишься тамъ на спину и обрѣзаешь ножикомъ паутину!
   -- Какъ видишь, я проникъ немного дальше парка!
   -- Что ты держишься за спину? Ты усталъ?
   -- Немного.
   -- Знаешь, что я думаю, старина?-- Тебѣ необходимъ хорошій кормъ. Увидишь, какая будетъ съ тобой перемѣна. Ты погостишь у насъ нѣсколько дней?
   -- Да, я думалъ...
   -- Вотъ это хорошо! И онъ ударилъ его по рукѣ веревкой, оставившей на рукавѣ пару тонкихъ бѣлыхъ полосъ.-- Повѣрь, лѣтомъ у насъ вовсе не плохо. Поди сюда и взгляни на берегъ! Видишь ты пароходы и рыбачьи лодки? Вонъ та съ коричневымъ парусомъ -- это таможенный катеръ. А взгляни, какой лѣсъ! Но самое лучшее у меня тамъ внизу! Нагнись немного надъ люкомъ. Видишь маленькій домикъ съ черепичной крышей,-- вонъ тотъ направо отъ тополей!
   -- Вижу, что же тамъ?
   -- Тамъ живетъ моя невѣста! воскликнулъ онъ, поднимая кверху брови и толкнувъ пріятеля локтемъ.-- Но, чортъ возьми! Ты этого не зналъ? Мѣсяца черезъ два, три, мы справимъ свадьбу!
   -- Вотъ какъ! Это..? Говоря откровенно, онъ не былъ увѣренъ, что рѣчь идетъ объ Еленѣ Рабе. Наконецъ у него блеснула удачная мысль скрыть свое незнаніе, спросивъ, почему они не обвѣнчаны уже давно.
   Томасъ пожалъ плечами. Въ сущности это очень глупая исторія. Но что подѣлаешь? Нельзя лишить мать помощи Елены, хотя это положительно глупо. Но теперь все это улаживается.
   -- Ахъ, старина, ты не имѣешь понятія, какая это милая, добрая дѣвушка. Я почти боюсь... ты не обрученъ?
   -- Нѣтъ,
   -- Ни на столько? Ахъ, ты дитя! Тебѣ двадцать шесть лѣтъ, и тебя не коснулась еще стрѣла Амура?
   Онъ снова подвелъ его къ двери.-- Посмотри,-- это все мое поле, до самой плотины.
   -- Да, я помню.
   -- Повѣрь, не легко съ нимъ справляться. На всемъ томъ кускѣ возлѣ ручья я проложилъ въ прошломъ году дренажъ, теперь наступаетъ очередь осушить это мѣсто. Пекарню внизу я всю перестроилъ и поставилъ хорошую печь. Теперь я подумываю построить голландку.
   -- Ты говоришь о новой мельницѣ?
   -- Да, а то настоящій скандалъ работать такимъ старымъ, гнилымъ ящикомъ. Нынче нельзя отставать, нужно идти въ ногу со временемъ. Положимъ, на нашей землѣ есть двадцать тысячъ кронъ ипотечнаго долгу, но если работать прилежно, то ежегодно можно откладывать тысячи по двѣ. На то и молодость, старина! Поднимемъ всѣ паруса и помчимся, чтобы только поскрипывало на реяхъ!
   Томасъ и Бойе пошли вмѣстѣ въ мельничный домъ, стоявшій въ концѣ деревни, не вдалекѣ отъ мельницы.
   Бойе смотрѣлъ на свои отсырѣвшія запыленныя панталоны, болтавшіяся на его ногахъ.
   -- Меня безпокоитъ, что ты и родные твои не особенно обрадуетесь, узнавъ мои планы,
   -- Что же это такое? Мельникъ остановился.
   -- Дѣло въ томъ, что мой врачъ, докторъ Гартвигъ, послалъ меня сюда подышать воздухомъ и покупаться.
   -- Не боленъ же ты серьезно?
   -- Да; у меня не въ порядкѣ спина.
   -- Ну, мы тебя скоро вылѣчимъ, только оставайся у насъ.
   Черезъ запыленную мукою лавку съ ларями и полками хлѣба вошли они въ комнату, освѣщенную лѣтнимъ солнцемъ. Стоявшія передъ окнами деревья отбрасывали слабую, дрожащую тѣнь. Надъ столомъ висѣла люстра съ стеклянными призмами, отъ которыхъ шли по краснымъ стѣнамъ радужныя пятна. У одного изъ оконъ стоялъ стулъ и рабочій столикъ. Между окнами вился плющъ, образуя широкую темнозеленую раму вокругъ мраморныхъ часовъ, стоявшихъ на колонкѣ.
   Бойе остановился въ изумленіи.-- Какъ тутъ хорошо!
   -- Не правда ли? Но тутъ почти все новое. Нужно устроиться поуютнѣе, когда собираешься ввести въ домъ молодую жену. Садись и отдыхай!
   Большая старая, полная женщина въ чепчикѣ и туфляхъ изъ тростника вышла изъ кухни, переваливаясь съ боку на бокъ и пережовывая корку сыра.
   Бойе поднялся ей на встрѣчу и, пожимая руку, закричалъ на ухо:-- Здравствуйте, мадамъ Рабе! Узнаете меня?
   Она заморгала глазами и продолжала жевать.
   -- Это странствующій ремесленникъ, не правда ли, матушка? закричалъ Томасъ.
   Она улыбнулась и толкнула сына локтемъ.
   -- Я былъ у васъ уже раньше, продолжалъ выкрикивать Бойе.
   Тутъ она сдѣлала движеніе рукою, чтобы показать, что теперь она узнала.
   -- Это все борода! И къ тому же вы такъ похудѣли!
   Сынъ ея поторопился вставить слово:-- Онъ хотѣлъ бы пожить у насъ.
   -- Хорошо! Но только комната для гостей не совсѣмъ въ порядкѣ. Тамъ...
   -- Елена уберетъ, перебилъ онъ мать.
   -- Да, да, мы уже устроимъ.
   Гость поблагодарилъ, кивнувъ головою. Онъ слышалъ половину изъ сказаннаго, погрузившись въ разсматриваніе блестящаго отъ жира, платья старухи. Нельзя было сказать, что видъ у нея пріятный, но онъ зналъ, что она очень добрая женщина. Единственная цѣль ея жизни теперь состояла, казалось, въ пережовываніи сухихъ корокъ отъ сыра и хлѣба.
   Когда она ушла, дружески кивнувъ ему, Бойе опустился на качалку, стоявшую возлѣ него. Взглядъ его остановился на англійской гравюрѣ, купленной, какъ ему было извѣстно, въ числѣ вещей прежняго священника. Это была копія картины Людовика Каррачи "Святая Елизавета съ мертвой головою". Видъ безглазой мертвой головы непріятно подѣйствовалъ на него.
   -- Закури трубку, крикнулъ Томасъ изъ спальни, куда онъ ушелъ, чтобы немного оправиться.-- А объ пивѣ я и позабылъ. Онъ вбѣжалъ съ засученными рукавами рубахи и съ массой мыльной пѣны на рукахъ.
   -- Спасибо, Томасъ. Нельзя ли лучше получить стаканъ молока?
   -- Молока? Ну, конечно. Ей, вы! Трина, Стина, или какъ васъ тамъ, подайте молоко! закричалъ онъ въ кухню и снова вернулся къ умывальнику.
   Въ ту же минуту Бойе поднялся съ почтительнымъ поклономъ. Въ дверяхъ появилась молодая дѣвушка съ накинутымъ на голову голубымъ платкомъ. Румяная и веселая, остановилась она на секунду, смотря на него. Вдругъ лицо ея поблѣднѣло, затѣмъ покрылось яркой краской.
   -- Господинъ Бойе! Я такъ... мнѣ такъ жарко отъ быстрой ходьбы.
   Онъ поздоровался съ нею и высказалъ, какъ радъ, что она его помнитъ.
   -- Это ты, моя цыпочка? раздалось изъ спальни, и вслѣдъ затѣмъ въ дверяхъ появился улыбающійся мельникъ. Онъ вытиралъ бороду полотенцемъ, между тѣмъ какъ его красные локоны стояли горою.-- Ну, не чудесно ли это, что онъ... Но что съ тобою? Ужь не бѣжала ли ты въ перегонку? Ха, ха, ха! Сядь же, дѣтка. А какъ ей къ лицу голубой платокъ, не правда ли, Бойе?
   Онъ вошелъ въ комнату.
   -- И подумай только, этотъ избалованный копенгагенецъ хочетъ оказать честь намъ, простымъ поселянамъ, и разбить свою палатку на нѣкоторое время здѣсь. Онъ будетъ жить у насъ.
   -- А! воскликнула она не совсѣмъ увѣренно. Она сочла все это шуткой.
   -- Да, вмѣшался гость.-- Мнѣ, право, совѣстно врываться непрошеннымъ сюда.
   -- Вотъ вздоръ! Ради Бога перестань фокусничать! сказалъ Томалсъ.
   Она смотрѣла то на гостя, то на жениха, не зная, что сказать.
   -- Но я боюсь, что мое присутствіе обезпокоитъ васъ.
   -- Ахъ, Томасъ, не стой же здѣсь съ грязнымъ полотенцемъ. И съ этими словами Елена ввела Томаса въ спальню и заперла дверь. Дѣвушка снова поблѣднѣла.
   -- Томасъ, этого нельзя! Ты не долженъ соглашаться, зашептала она.
   -- Что это за выдумки!
   -- Да, не долженъ, ни подъ какимъ видомъ. Я не могу справиться; у насъ нѣтъ мѣста, я не знаю, гдѣ его помѣстить.
   -- А въ комнатѣ для гостей, дѣтка!
   -- Тамъ сложена шерсть и кромѣ того...
   -- Ну, мы ее уберемъ.
   -- Невозможно, Томасъ!
   Дѣвушка, принесшая молоко, открыла дверь въ спальню, чтобы спросить о чемъ-то по хозяйству. Елена вышла съ нею, но прошла поспѣшно мимо Бойе, не останавливаясь. Онъ замѣтилъ ея разстроенное лицо и раздумывалъ, какая этому можетъ быть причина. Навѣрное полотенце! Но она очень недурна съ темными густыми волосами, повязанная голубымъ платочкомъ. Прежде она не отличалась красотою. Лобъ былъ слишкомъ малъ, а черты лица слишкомъ грубы. Хороши были только глаза, смотрѣвшіе ласково и кротко, но въ которыхъ по временамъ сверкали страстные огоньки.
   Онъ помнилъ хорошо, что въ первый разъ, когда ее увидѣлъ, она ему ужасно не понравилась. Это было въ домѣ управляющаго имѣніемъ въ Христіанслундѣ. Молодежь играла "въ веревочку", и ему приходилось ее поцѣловать. Но онъ вовсе не добивался этого; у нея были такія сухія губы. Единственно почему онъ интересовался ею, было то, что она считалась невѣстой Томаса Рабе. Впослѣдствіи онъ неоднократно обмѣнивался съ нею нѣсколькими словами послѣ обѣдни на церковномъ погостѣ и только разъ разговорился съ нею, встрѣтившись во время прогулки въ лѣсу. Всякій разъ онъ узнавалъ ее болѣе; въ послѣдній же разъ замѣтилъ въ ея глазахъ отблескъ глубокой страсти и нашелъ, что это очень своеобразная дѣвушка, несмотря на кажущуюся черствость ея характера. Быть можетъ, въ этотъ день онъ былъ съ нею ласковѣе обыкновеннаго, но онъ помнитъ хорошо, что невольно подумалъ о "солнечной росѣ" -- растеніи, которое раскрываетъ свои цвѣтки только подъ жаркими лучами солнца. Но съ его стороны это была очень невинная любезность, и затѣмъ онъ скоро забылъ объ Еленѣ. Изъ Христіанслунда онъ отправился въ Ютландію, гдѣ нѣсколько лѣтъ состоялъ помощникомъ управляющаго большимъ имѣніемъ и влюбился въ дочь своего хозяина. Получивъ отказъ на сдѣланное предложеніе, онъ оставилъ сельское хозяйство и уѣхалъ въ Копенгагенъ, гдѣ съ тѣхъ поръ жилъ на полученныя въ наслѣдство деньги. За все это время онъ не имѣлъ извѣстій о своей знакомой изъ Гольмструпа и до сегодняшняго дня не зналъ, существуютъ ли прежнія отношенія между его старымъ товарищемъ и Еленой.
   Томасъ былъ мраченъ, выйдя изъ спальни, и только усѣвшись за обильно уставленный столъ и увидя бутылку золотистаго хереса, снова повеселѣлъ.
   Накрыто было на шесть человѣкъ.
   -- А отецъ и тесть не придутъ? спросилъ Томасъ.
   -- Не знаю. Твой отецъ, кажется, пошелъ въ поле, а мой уже позавтракалъ дома.
   -- Тогда начнемъ. Пожалуйста, Бойе, садись и кушай хорошенько, это придастъ тебѣ силы.
   -- Къ сожалѣнію, мнѣ нужно быть очень осторожнымъ въ пищѣ.
   -- Ты, конечно, знаешь моего тестя, стараго редактора Рабе? спросилъ Томасъ послѣ того, какъ они стали ѣсть.
   -- Не помню, чтобы мнѣ приходилось встрѣчаться съ нимъ.
   -- Видишь, тутъ въ Гольмструпѣ кишитъ воронами {Rabe -- воронъ.}; ты попалъ въ настоящее воронье царство, продолжалъ мельникъ, поднося стаканъ пива ко рту.-- Но, по счастью, большинство мужскаго пола. Съ женскимъ поломъ справляться труднѣе; вороны -- тѣ прямо клюютъ, не правда ли, Елена?
   Ротъ ея сложился въ горькую улыбку.
   -- Да, да, цыпочка! Но мы съ тобою ладимъ, не такъ ли? За твое здоровье, сокровище мое, ты одна скрашиваешь мою жизнь. За твое здоровье, Бойе!
   Гость приложился къ рюмкѣ, пробормотавъ, что, по его мнѣнію, рано еще пить хересъ.
   -- Рано? Но это настоящій утренній напитокъ!
   Старуха Рабе, которая немного пріодѣлась и вмѣсто плетеныхъ туфель надѣла башмаки, сидѣла тутъ же, ласково поглядывая на всѣхъ и молча пережевывая жирные куски, которые сама себѣ отрѣзывала, причемъ углы рта у нея блестѣли отъ масла. Томасъ поминутно кивалъ ей и придвигалъ блюдо съ яйцами и колбасой. По временамъ она шептала нѣсколько словъ Еленѣ, и та отвѣчала ей глазами и руками.
   -- Такъ ты займешься крахмальнымъ бѣльемъ, дорогая Елена? Да, да,-- на заборѣ.
   Бойе понялъ, что молодая дѣвушка уже теперь помогала старой, располнѣвшей женщинѣ въ хозяйствѣ. Онъ нагнулся къ послѣдней и сказалъ:-- вы навѣрно довольны вашей невѣсткой?
   -- Хе, хе! засмѣялась старуха.
   Елена видимо чего-то безпокоилась и молчала. Бойе заговорилъ съ нею, но всякій разъ она отвѣчала коротко и принималась переставлять стаканы и блюда.
   Въ сосѣдней комнатѣ послышались удары палки. Открылась заклеенная обоями дверь вблизи печки и, прихрамывая, въ комнату вошелъ маленькій, худенькій человѣчекъ, опиравшійся на суковатую дубовую палку.
   -- Вотъ и господинъ редакторъ! Присядь съ нами, тесть, и выпей рюмочку! Это другъ дѣтства,-- лѣсничій!
   -- И, конечно, радикалъ? спросилъ старикъ рѣзко, пронизывая незнакомца острымъ политическимъ взглядомъ.
   -- Ужасный радикалъ! Такой же, какъ и я, отвѣтилъ Томасъ,-- но это не мѣшаетъ тебѣ подружиться съ нимъ. Возьми стаканъ, Бойе, мы чокнемся со старымъ, неисправимымъ либераломъ. Всего хорошаго, тесть!
   Старое, гладко выбритое лицо оставалось спокойно со сдвинутыми бровями. Старикъ никогда не говорилъ много, но подъ его поношеннымъ, чернымъ бархатнымъ жилетомъ царствовала вѣчная политическая буря.
   -- Ахъ, Бойе, началъ снова мельникъ,-- какъ часто я вспоминаю тѣ времена, когда мы съ тобой учились ариѳметикѣ у стараго Фенса.
   -- А какъ ты его сердилъ?
   -- Все же меня любилъ старикашка, хотя и часто подчивалъ меня пощечинами. Я часто помышлялъ держать экзаменъ на доктора математики. Что, ты смѣешься! Но я и теперь могу тебѣ отзвонить всю алгебру и геометрію: поверхность круга 4/3 r3π, усѣченный конусъ...
   -- Стой, стой! Совсѣмъ наоборотъ.
   -- Какъ наоборотъ? А это единственное, что я знаю... Но, дружище, у тебя ничего нѣтъ въ стаканѣ.
   -- Благодарю, я не буду больше пить.
   -- Вздоръ! Мельникъ сталъ лить ему вино на пальцы и, такимъ образомъ, заставилъ отнять отъ стакана руки.
   -- А теперь, старина, выпьемъ за вѣчное здоровье, глубоко гнѣздящееся въ сердцѣ.
   Съ печальнымъ удивленіемъ смотрѣлъ Бойе на усѣянное веснушками лицо. Ему казалось, что избытокъ здоровья этой большой, красной головы увеличиваетъ его слабость.
   -- А шерсть мы раскинемъ на чердакѣ, Елена! Ты управишься, не такъ ли? Какъ? Нѣтъ? Я думалъ, что можно положить за трубою... но объ этомъ мы поговоримъ послѣ.
   Оклеенная обоями дверь открылась еще разъ, но теперь распахнулась быстро. Пришелъ старый мельникъ, отецъ Томаса, маленькій, толстенькій, веселый старичекъ, лысая голова котораго выглядывала изъ громаднаго воротника. Онъ шелъ, неся въ рукахъ колъ и напѣвая пѣсенку, но вдругъ остановился, увидя незнакомое лицо.
   -- Погоди, погоди! воскликнулъ онъ со свистомъ въ носъ, точно въ носу у него была невидимая замычка.
   -- Что ты несешь, отецъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Погоди, повторилъ старикъ, показывая коломъ на Бойе.-- Дидриксенъ! проговорилъ онъ, наконецъ, съ убѣжденіемъ.
   -- Нѣтъ, это Бойе, пояснилъ сынъ.-- Ты не помнишь Ганса Бойе, отецъ? Онъ былъ помощникомъ управляющаго въ Христіанслундѣ.
   -- Да, да, да! Сынъ садовника Бойе! Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Бойе! Добро пожаловать!
   -- Что это за колъ? повторилъ свой вопросъ сынъ.
   -- Колъ? Гм! Право, не знаю. Я прямо отъ телятъ. Не можетъ ли онъ полежать здѣсь на полу, дорогая Лена?
   Онъ сѣлъ и взялъ понюшку табаку.
   -- Такъ это сынъ стараго садовника Бойе! Кристенъ! обратился онъ къ своему брату, бывшему редактору.-- Знавалъ ты Сёрена Бойе?
   Тотъ покачалъ отрицательно головою и метнулъ на брата взглядъ, который, казалось, говорилъ: не приставай ко мнѣ съ пустяками.
   -- Но замѣчательно, продолжалъ старый мельникъ,-- что я васъ тотчасъ узналъ! Но видъ у васъ не важный. (Тутъ сынъ толкнулъ его ногою подъ столомъ).-- Что тебѣ? Чего ты хочешь?
   -- Не налить ли тебѣ стаканчикъ, отецъ?
   -- Стаканчикъ? Гм... да! Такъ что я хотѣлъ сказать... да, а я васъ видѣлъ не больше разу.
   -- Поэтому и неудивительно, что вы меня не тотчасъ узнали, отвѣтилъ коварно Бойе.
   -- И то правда. Это было въ тотъ разъ, когда мой племянникъ и она... (Елена встала и вышла изъ комнаты). Помните вы прогулку въ лѣсу?
   -- Въ которой я былъ непрошеннымъ гостемъ.
   -- Непрошенный гость! Вотъ вздоръ! Мы пригласили васъ и вашу сестру Эмилію, встрѣтивъ васъ на тундрѣ. Помнишь, Томасъ? Ахъ, правда, ты былъ тогда въ Копенгагенѣ.
   -- Да! Какъ время уходитъ! Но я всегда повторяю, дорогой Бойе, что нужно весело смотрѣть на жизнь, тогда все идетъ хорошо. А теперь чѣмъ вы занимаетесь? спросилъ онъ, почти исчезая въ воротникѣ.
   -- Я пробылъ года два въ Копенгагенѣ, приготовляясь къ экзамену на лѣсничаго.
   Старикъ покачалъ головою и стянулъ кожу на носу.
   -- Экзаменъ на лѣсничаго! Что это за штука? Знаете, что вы должны дѣлать, молодой человѣкъ? Изучать политику; вотъ это современная наука. Лѣсничество! Милостивый Боже, кто думаетъ нынче объ охотникахъ и лѣсной культурѣ? Вотъ воспитывать народъ, научить его самоуправленію -- можешь не гримасничать, дорогой Кристенъ. Ты и твои друзья такъ долго стояли у руля, что теперь наступилъ нашъ чередъ.
   -- Чтобы только корабль не сѣлъ на мель, замѣтилъ Бойе.
   -- Тысяча чертей! заревѣлъ старикъ, наступая на гостя.-- Взгляните на меня! Взгляните на человѣка, которому кончается седьмой десятокъ! Вы не вѣрите, что въ этой головѣ есть и разумъ, и опытность?
   -- Въ этомъ я не сомнѣваюсь.
   -- Великій Боже! Были ли у вашихъ единомышленниковъ такіе люди, какъ полковникъ Чернингъ, Грундвигъ, Бальтазаръ...
   -- Я отдаю должное уваженіе и Чернингу и Грундвигу, какъ чиновникамъ и хорошимъ датскимъ гражданамъ, но вовсе не какъ политикамъ.
   Редакторъ схватилъ свой стаканъ и взглянулъ на молодаго человѣка одобрительно, точно говоря: пью за твои рѣчи. Но лѣсничій уже заспорилъ о внутренней политикѣ и идеализмѣ.
   Мельничиха, замѣчая по жестамъ мужчинъ, что они, безъ сомнѣнія, спорятъ о политикѣ, воспользовалась случаемъ уяснить себѣ вопросъ, надъ которымъ она все время ломала голову.
   -- Дорогая Елена, о какой шарманкѣ говорилъ мнѣ Бойе?
   -- Онъ говорилъ о невѣсткѣ, что вы, вѣроятно, довольны невѣсткой.
   -- Ахъ, да! Я не разслышала. Конечно, онъ правъ, мое дитя.
   Эта ошибка до того забавляла старуху, что долго еще улыбка не сходила у нея съ лица.
   -- Вы называете это свободой? спрашивалъ Бойе, размахивая вилкой.-- Это настоящій деспотизмъ.
   -- Правда, правда! проворчалъ редакторъ и такъ поспѣшно схватилъ стаканъ, что вино запрыгало, точно въ смертельномъ страхѣ.
   Споръ разгорался. Томасъ принялъ сторону отца и высказалъ, что народная партія, знаетъ Богъ, побѣдитъ въ концѣ концовъ, если только у нея достанетъ выдержки. Напротивъ, редакторъ и Бойе выставляли преимущества образованія и знанія дѣла.
   Редакторъ схватилъ пробочникъ, нервно вертѣлъ его въ рукѣ и поминутно вставлялъ:-- Совершенно вѣрно! особенно, когда его молодому единомышленнику удавалось привести въ замѣшательство обоихъ мельниковъ.
   Наконецъ Томасъ до того увлекся, что не удержался отъ рѣзкаго замѣчанія, что политика его тестя отдаетъ плѣсенью и давно отжила свое время.
   -- Вотъ какъ! вскричалъ старикъ, стукнувъ каблукомъ объ полъ, быстро всталъ и вышелъ.
   Бойе замѣтилъ, что пора бы прекратить этотъ разговоръ.
   -- Не обращай на него вниманія. Нельзя сказать слова, чтобы онъ не всталъ тотчасъ на дыбы.
   -- Да, но ты слишкомъ горячишься, Томасъ, сказалъ старый мельникъ, который все время подпрыгивалъ на стулѣ и размахивалъ руками, точно безумный.
   Оба друга отправились затѣмъ осмотрѣть хозяйство и пекарню, при чемъ вспоминали событія дѣтства.
   -- Странно, сказалъ Бойе, -- что мы можемъ ссориться съ тобою въ вопросахъ политики. Между тѣмъ, въ сущности, я прогрессистъ, а въ вопросахъ религіозныхъ большой либералистъ.
   -- Прекрасно! но какъ тебѣ нравится эта сѣрая въ яблокахъ? Она отъ "Гинчиста" изъ Христіанслунда.
   Осмотрѣвъ все, они отправились въ небольшой, но уютный домикъ редактора, гдѣ Томасу удалось вскорѣ успокоить стараго политика.
   -- Не правда ли, Бойе, что у тестя тутъ очень хорошо и уютно?
   -- Да, очень мило.
   Елена подошла къ комоду и повернула лампу, чтобы кусочки бумаги, которыми былъ склеенъ колпакъ, приходились къ стѣнѣ.
   -- Но за то же и здѣшняя хозяйка умѣетъ все держать въ порядкѣ. Что ты скажешь на это, Елена?
   Она улыбнулась принужденно и сняла пылинку съ колпака.
   Томасъ сидѣлъ въ углу дивана и отдувался. Онъ вытиралъ лобъ, закидывалъ ногу на сидѣнье и, наконецъ, разлегся на диванѣ.
   -- Ахъ, какъ хорошо! А между тѣмъ хочется, чтобы было еще лучше. Подумай, Елена, только два мѣсяца. Два мѣсяца, Елена!
   Цѣлыхъ два года Томасъ хозяйничалъ на мельницѣ въ Мальмё. Онъ хотѣлъ, знаетъ Богъ, хорошенько повысосать шведовъ. Но высасываніе кончилось тѣмъ, что онъ самъ потерпѣлъ большіе убытки. Старый мельникъ ходилъ у себя дома, похлопывалъ по табакеркѣ, покачивалъ головою и все болѣе и болѣе втягивалъ ее въ воротникъ.
   -- Гм! Что мнѣ дѣлать съ этимъ осломъ? И, чтобы отвлечь сына отъ невыгоднаго дѣла, онъ вызвалъ его домой и передалъ ему все хозяйство.
   Послѣ обрученія Елена была очень счастлива. Но вотъ въ теченіе втораго года у нея стали являться мысли, которыя серьезно тревожили ее и вызывали сомнѣнія въ ея счастьѣ. Но, благодаря трезвому разсудку, унаслѣдованному ею отъ отца, и усвоенному ею дома безпощадному подчиненію повелѣніямъ долга, она отогнала всѣ безпокойныя мысли и печатью своей воли скрѣпила данное слово.
   Томасу она сдѣлалась положительно необходимой. Зачастую, когда по воскресеніямъ онъ сидѣлъ и зѣвалъ, она приносила ему хорошую книгу, или садилась возлѣ него и умѣла заинтересовать разговоромъ. Или же, не говоря ему ничего, приказывала запречь маленькую рыжую лошадку и приходила совсѣмъ одѣтая съ корзинкой провизіи на рукѣ, приглашая его на прогулку въ лѣсъ или на морской берегъ. Томасъ багровѣлъ въ такихъ случаяхъ отъ прилива любви, обнималъ Елену и увѣрялъ ее, что она, знаетъ Богъ, неоцѣненная дѣвушка.
   Она не интересовалась современнымъ политическимъ движеніемъ. Иногда, при сильныхъ раскатахъ міровой свалки, на нее нападалъ страхъ, и она искренно желала, чтобы миръ и любовь успокоили разбушевавшееся человѣчество. Вообще же на всякую борьбу она смотрѣла, какъ на движеніе времени, ни мало ее не касавшееся. Ей незнакомы были никакіе страстные порывы; никогда не мечтала она о воздушныхъ замкахъ; никогда не испытывала того безпокойства, которое волнуетъ людей, стремящихся къ высшимъ духовнымъ цѣлямъ. Это была во всѣхъ отношеніяхъ трезвая натура, истинная дочь стараго, сухаго редактора. Но въ глубинѣ ея сердца таилось стремленіе приносить своими скромными дѣйствіями пользу въ предѣлахъ четырехъ стѣнъ, стремленіе -- сдѣлать жизнь другихъ пріятной и легкой, устранить всѣ ядовитыя капли, угрожающія дорогимъ ей сердцамъ. Жертвовать собою для счастья другихъ, строго и всецѣло подчиняться обязанностямъ,-- вотъ отличительныя черты ея характера, унаслѣдованныя отъ кроткой, вѣрной своему долгу матери. А въ сердечной ея каморкѣ, гдѣ помѣщается выносливость и воля, было далеко не пусто. Она обладала характеромъ немногихъ, но совершала свой жизненный путь скромно и тихо. Кротко и ласково заботилась она объ окружающихъ, сообщая воздуху ту теплоту, въ которой живется хорошо и цвѣтамъ, и сердцамъ.
   Благодаря ея вліянію въ легкомысленномъ, грубомъ сынѣ мельника проснулось желаніе полезной дѣятельности. Нужно же, знаетъ Богъ, показать, что онъ на что-либо пригоденъ.
   Это "знаетъ Богъ" осталось изъ числа многихъ крѣпкихъ выраженій, которыя онъ употреблялъ съиздавна и которыя цѣлый день сыпались градомъ. Постепенно и самымъ незамѣтнымъ для него образомъ Елена изгнала одно за другимъ, однако не могла искоренить этого "знаетъ Богъ". При томъ выраженіе это возбуждало уваженіе, и кромѣ того его по преимуществу употреблялъ во время большихъ охотъ графъ, владѣлецъ Христіанслунда.
   Старый мельникъ былъ очень доволенъ и потиралъ себѣ руки, въ томъ убѣжденіи, что онъ перехитрилъ Томаса и заставилъ его стать порядочнымъ человѣкомъ.
   Стараго мельника Рабе всѣ знали въ окрестности. "Мельникъ Рабе изъ Остгольмструпа,-- старый Расмусъ Рабе"! И при упоминаніи о немъ людямъ казалось, что они видятъ нѣчто веселое, нѣчто желтоватое, морщинистое; казалось, что на нихъ пахнуло свѣжимъ нюхательнымъ табакомъ. Всегда подвижной и веселый, его и теперь видѣли постоянно въ полѣ или на тундрѣ, гдѣ съ неутомимостью юноши онъ то бѣгалъ на своихъ быстрыхъ кривыхъ ногахъ, то носился на бойкой трехлеткѣ. Постоянно онъ ломалъ себѣ то руку, то ногу, или получалъ такую серьезную ссадину, что принужденъ былъ нѣкоторое время не вставать съ кровати. Въ виду необыкновенно большаго количества извести въ его костяхъ, онѣ были чрезвычайно ломки, почему врачъ часто совѣтовалъ ему быть осторожнымъ, но старикъ Рабе забывалъ всѣ предостереженія. Его любили всѣ, считая добрымъ, отзывчивымъ человѣкомъ. Однако всѣ знали, что его, какъ и многихъ хорошихъ согражданъ, одолѣваетъ безпокойный червь,-- червь честолюбія, порожденный самоувѣренностью и вскормленный съ теченіемъ времени легкими политическими рукопожатіями и улыбками. Пройдя всѣ ступени общинной должностной лѣстницы, оканчивающейся званіемъ муниципальнаго совѣтника, онъ много лѣтъ упорно добивался играть политическую роль въ округѣ и наконецъ достигъ того, что имя его стояло въ книгахъ сберегательной кассы зеландскаго крестьянскаго сословія и что во время торжественнаго обѣда въ Гольмструпской харчевнѣ его посадили рядомъ съ имперскимъ депутатомъ. Тогда червь его успокоился. Онъ не смѣлъ стремиться выше.

* * *

   Послѣ обѣда Томасъ отправился переговорить съ своимъ другомъ, помощникомъ лѣсничаго, Іенсеномъ, и просилъ отца занять въ его отсутствіе гостя. Но безпокойный старикъ убѣгалъ каждую минуту то приказать что-либо прислугѣ, то поймать выскочившаго теленка. Наконецъ онъ и совсѣмъ исчезъ.
   Бойе вышелъ въ садъ, гдѣ онъ сильно напугалъ Елену, которая просушивала крахмальное бѣлье на терновой изгороди.
   -- Я васъ испугалъ? спросилъ онъ, видя, что она покраснѣла до корня волосъ.
   -- Ахъ, нѣтъ! Она стала расправлять воротничекъ своего жениха, не ложившійся ровно.
   Онъ смотрѣлъ на нее, забавляясь въ тайнѣ ея смущеніемъ въ его присутствіи. Притомъ онъ немного сердился на нее за утреннюю сцену. Можно ли промчаться съ такимъ лицомъ чрезъ комнату, послѣ того, какъ она перекинулась съ нимъ всего нѣсколькими словами!
   -- Мнѣ кажется, фрекенъ Рабе, что вы... стали очень молчаливой.
   -- Этого я за собой не замѣчала.
   -- Но вы были гораздо сообщительнѣе во время нашихъ разговоровъ на погостѣ.
   -- Быть можетъ. Она сняла нѣсколько мушекъ съ воротничка.-- Въ то время я была моложе.
   -- Моложе? Но два-три года не могутъ такъ измѣнить.
   -- Да, но все же съ годами является серьезность.
   Съ этимъ онъ вполнѣ согласился, но по его мнѣнію у нея столько основаній быть веселой и счастливой.
   -- Я и счастлива.
   -- Остается только два мѣсяца до того дня, когда вы надѣнете миртовый вѣнокъ.
   Она не отвѣчала, и онъ не находилъ, что сказать ей болѣе.
   -- Вѣроятно, вы очень заняты вашимъ приданымъ?
   -- Занимаюсь, но немного.
   -- Но молодую дѣвушку должно очень занимать приданое!
   -- Да, приходится о многомъ подумать.
   -- А волненіе, свѣтлыя картины при мысли о новыхъ отношеніяхъ.
   -- Ахъ, обыкновенно слишкомъ погружаешься въ работу.
   -- Но вы только-что сказали, что занимаетесь, немного!
   -- Нѣтъ, я этого не говорила. Она покраснѣла еще больше и нагнулась надъ корзиной.
   -- Въ такомъ случаѣ я васъ не понялъ.
   Они замолчали снова.
   -- Въ домѣ Томаса все теперь очень красиво, началъ онъ снова.
   -- Да!
   -- Безъ сомнѣнія, вы устраивали все сами?
   -- Да!
   -- Въ такомъ случаѣ вы устроили по своему вкусу.
   -- Да!
   Разговоръ не клеился. Казалось, точно она умышленно не хотѣла съ нимъ говорить. Она всецѣло занялась воротничками и манжетами, хотя они висѣли очень хорошо.
   Пришелъ почтальонъ и подалъ ей черезъ заборъ газету и письмо. Что-за незнакомый почеркъ? Она вскрыла письмо и посмотрѣла на подпись: Эмилія Бойе.
   Во время чтенія глаза ея расширились. Вдругъ она опустила руку съ письмомъ и посмотрѣла на Бойе взглядомъ, въ которомъ отразились и ужасъ, и глубокое состраданіе.
   -- Знаете ли, сказалъ онъ, отворачиваясь отъ газеты, -- что здѣсь стоитъ разбитый корабль, наткнувшійся на мель?
   -- Да, знаю.
   -- Можетъ ли такой корабль быть снятымъ съ мели или онъ осужденъ на гибель?
   -- Не знаю,-- вѣроятно его можно спасти... извините меня, пожалуйста, мнѣ нужно уйти и...
   Онъ не разслышалъ конца фразы; она оставила корзину и пошла къ дому.
   -- Что-за странные люди! Томасъ ушелъ, старикъ убѣжалъ, а теперь она! Онъ сталъ раздумывать, не лучше ли вернуться въ столицу, но чувствовалъ такую боль въ нижней части позвоночника, такую слабость во всемъ тѣлѣ, что рѣшилъ остаться на мельницѣ, хотя бы сегодня.
   -- А, что новаго? раздался вдругъ голосъ съ дороги, и лысая голова старика-мельника, полузакрытая костлявой рукою, въ которой онъ держалъ бумажный платокъ и обтиралъ имъ лицо, казалась надъ изгородью.
   -- Кажется, нѣтъ ничего новаго, отвѣтилъ Бойе, подавая газету.
   -- Да, время теперь вялое, застой во всѣхъ дѣлахъ, никакой жизни въ контурахъ. Мы скоро станемъ посмѣшищемъ всѣхъ иностранныхъ государствъ. Ахъ, дорогой Бойе,, какъ жаль, что вы не знали полковника Чернинга! Что за парень! Стоитъ только прочесть, что онъ писалъ въ тридцатыхъ годахъ о вооруженіи народа, о школахъ и потому подобномъ. Все это имѣется у меня.
   -- Я уже сказалъ, что отношусь съ полнымъ уваженіемъ къ полковнику Чернингу, но.....
   И вотъ снова завязался политическій споръ, сопровождаемый маленькими уколами и усиленными размахиваніями рукъ, причемъ, однако, ничто не угрожало безопасности сражающихся. Между ними была широкая терновая изгородь.
   Въ то время какъ тутъ подъ тополями обсуждалось благосостояніе государства, Томасъ большими шагами обогнулъ, заборъ, окружавшій Гольмструпскій лугъ, и направился къ дѣсу. Домъ лѣсничаго былъ старымъ допотопнымъ зданіемъ съ глиняными стѣнами и соломенной крышей, нависшей точно большой зонтъ надъ маленькими, окрашенными въ синій цвѣтъ оконными рамами.
   Помощникъ лѣсничаго стоялъ въ дверяхъ и возился съ револьверомъ. Это былъ небольшаго роста человѣкъ съ короткой шеей и громадной выцвѣтшей на солнцѣ бородою, ниспадавшей на грудь, точно связка хворосту. Онъ былъ порядочно толстъ, благодаря питательной деревенской пищѣ, которую уничтожалъ въ громадномъ количествѣ.
   -- Дружище! привѣтствовалъ его Томасъ; -- До чего ты растолстѣлъ....
   -- Ты шутишь, отвѣтилъ толстякъ недовольно, покачивая головою, насколько дозволяли ему толстыя жилы и толстый слой носковъ, которые онъ навертѣлъ себѣ на шею.
   -- У тебя новое оружіе?
   -- Да; я только-что его пробовалъ. Это Эдинсоновское; само отливаетъ пули.
   -- Само отливаетъ пули?
   -- Да; я думалъ, тебѣ знакома эта штука.
   -- Покажи-ка. Какъ же оно дѣйствуетъ?
   -- Вотъ видишь, если случится, что на тебя нападутъ и ты не имѣешь пули, оторви отъ платья оловянную пуговицу, согни ее и вложи въ одно изъ отверстій. Пуговица расплавится во время выстрѣла, охладится на концѣ ствола и превратится въ прелестную маленькую пульку. Чортъ возьми, до чего изобрѣтательны американцы!
   Мельникъ смотрѣлъ на маленькаго человѣчка сверху внизъ,-- желая подмѣтить малѣйшую улыбку на его лицѣ, но тотъ, не сморгнувъ, спокойно выдержалъ этотъ взглядъ. -- Гм, да, проговорилъ мельникъ нерѣшительно.
   -- Ха, ха, ха! разразился лѣсничій.-- А ты и повѣрилъ.
   Мельникъ разсердился въ свою очередь.-- Теперь; знаетъ Богъ, не знаешь чему вѣрить и чему нѣтъ.
   Лѣсничій продолжалъ смѣяться. Всякій разъ когда Томасъ отворачивался, лѣсничій поворачивался за нимъ всѣмъ корпусомъ; сегодня все его тѣло играло роль шеи.
   Мельникъ переговорилъ о дѣлѣ и разсказалъ затѣмъ, что у него гость..
   -- Помнишь ты Бойе?
   -- Бойе? Управляющаго?
   -- Да.
   -- Тогда совѣтую тебѣ, паренекъ, хорошо смотрѣть за голубятней.
   -- Что хочешь ты сказать?
   -- Я. проходилъ случайно: и видѣлъ, какъ онъ выворачивалъ глаза, сидя напротивъ дѣвушки. Нужно было видѣть, какъ онъ умѣлъ ее увлечь. Въ концѣ она до того смутилась, что онъ могъ сдѣлать съ нею, что хотѣлъ, но кто-то подошелъ.
   -- Вздоръ! Ты былъ пьянъ, Іенсенъ.
   Помощникъ лѣсничаго кивнулъ головой.
   -- Да, да!..
   Когда Томасъ уходилъ, товарищъ пошелъ проводить его и повелъ мимо молодыхъ срубленныхъ дубковъ на опушкѣ лѣса. Любившій природу Томасъ въ задумчивости разсматривалъ длинные, красноватые стволы, раскиданные по травѣ.
   -- Отчего ты молчишь? замѣтилъ его спутникъ.
   -- Каждому станетъ, жалко такихъ молодыхъ, славныхъ парней! Томасъ остановился и замолчалъ.-- Ты вѣдь понимаешь, Іенсенъ, продолжалъ онъ,-- что каждый нервъ страдаетъ въ такомъ молодомъ деревѣ, когда вы его рѣжете и обдираете съ него кору.
   Іенсенъ расхохотался.
   -- Право, это несправедливо! Они стояли здѣсь, выросли, грѣлись на солнцѣ, и вдругъ являетесь вы съ топорами... и все кончено! Это несправедливо.
   Мельникъ простился. Бѣдные дубки были имъ забыты, какъ только онъ вышелъ въ открытое поле, гдѣ обиліе красокъ и тоновъ и запахъ спѣлаго хлѣба настроили его снова на веселый ладъ. Полный силъ и думая о предстоящемъ ему счастьѣ, онъ быстро шагалъ къ дому.
   На дворѣ онъ встрѣтилъ Елену.
   -- Томасъ, я думаю, что можно прибрать комнату для гостя.
   -- А, ты одумалась! Злая, злая дѣвочка; къ чему тотчасъ становиться на дыбы съ людьми хорошими. Если бы я былъ сочинителемъ, я написалъ бы повѣсть "О злой Еленѣ и добромъ Томасѣ".
   Она улыбнулась и потянулась къ нему.
   -- Милая, дорогая дѣвочка! воскликнулъ онъ, обнялъ ее и сердечно и горячо прижалъ къ своей груди.
   И вотъ въ комнатѣ для гостей начали дѣйствовать щетками и тряпками. Вынесли ящики и сундуки, убрали шерсть и связки льна, открыли окна и удалили изъ угловъ паутину съ застрявшими въ ней мухами. Вечеромъ туда пришла Елена со свѣчею посмотрѣть, все ли въ порядкѣ. Комнаты нельзя было узнать, такъ все было чисто и хорошо. Загнулся только уголокъ одной подушки и на одѣялѣ перышко, которое непремѣнно нужно было снять. Необычайно взволнованная, Елена присѣла у открытаго окна, поставивъ свѣчу подальше на столъ. И вотъ снова на нее подуло теплымъ вѣтромъ съ тундры съ запахомъ смолы и граба. Дерзкій вѣтерокъ впрыгнулъ чрезъ окно, заигралъ ея волосами на затылкѣ, пробрался до висковъ и подулъ на свѣчу, такъ что пламя закачалось во всѣ стороны.
   Энергично сжавъ губы, она взяла свѣчу и направилась къ двери, но, подумавъ мгновеніе, возвратилась къ постели, гдѣ упрямый уголокъ снова загнулся и гдѣ нужно было еще расправить складку на одѣялѣ.
   Послѣ того она долго стояла со свѣчою въ рукѣ и смотрѣла въ пространство. Затѣмъ выпрямилась, глубоко вздохнула, точна желая выдохнуть остатки прежняго лѣснаго воздуха и наполнить грудь здоровымъ Гольмструпскимъ воздухомъ. Но вдругъ сердце ея замерло отъ страха, и, прижавъ руку къ груди и поднявъ глаза, полные слезъ на небо, она прошептала: Боже, помоги ему!
   Первые дни Бойе чувствовалъ себя нехорошо. Боль въ спинѣ, тяжесть головы и общая вялость приводили его въ отчаяніе. И окружавшіе люди не подходили къ нему. Томасъ слишкомъ шумѣлъ, Елена слишкомъ молчала, мадамъ была слишкомъ жирна, а старый мельникъ, который прыгалъ, какъ мальчикъ, поминутно нюхалъ табакъ и смотрѣлъ на жизнь съ веселой точки зрѣнія, досаждалъ ему политикой. Болѣе всѣхъ нравился ему старый редакторъ. Маленькая, напыщенная его особа не лишена была извѣстнаго достоинства и благородства, составлявшихъ пріятный контрастъ съ манерами семьи мельника. Дочь также отличалась сдержанностью, которая внушала невольное уваженіе и заставляла держаться на почтительномъ разстояніи.
   Ежедневно онъ ходилъ не на долго къ старому редактору и разговаривалъ съ нимъ. Но при ближайшемъ знакомствѣ ему стало ясно, что то, что онъ считалъ достоинствомъ и благородствомъ сердца, возносящимъ людей до высоты настоящаго образованія, было только внѣшнимъ проявленіемъ непреклоннаго упрямства, не признающаго никакихъ другихъ формъ жизни, кромѣ тѣхъ, какія существовали полъ-вѣка тому назадъ. Мало по малу онъ сталъ удаляться, и когда старикъ замѣтилъ такую скорую измѣну своего новаго союзника, онъ безъ сожалѣнія швырнулъ его къ прочей рухляди, которую взвѣшивалъ въ теченіе всей своей жизни и нашелъ слишкомъ легковѣсной.
   Но дивная природа, поля съ очарованіемъ пустынныхъ дорожекъ, шумъ листвы ивъ, зеленоватое, сверкающее море, луга, лѣсъ -- какъ ново и свѣжо было все это для больнаго горожанина! Свѣтлыя воспоминанія того времени, когда онъ здоровый и веселый ходилъ по торфяникамъ и рапсовымъ полямъ, нахлынули на него и смѣшались съ тайной надеждой на выздоровленіе.
   Постепенно привыкъ онъ къ жизни семьи, въ которой поселился. Мало-по-малу онъ прозрѣлъ и увидѣлъ, что это добрые люди, особенно Томасъ и старая чета мельниковъ. Однако онъ не могъ уяснить, какъ ему держать себя съ настоящей хозяйкой, фрекенъ Еленой. Это была странная дѣвушка. Что касается его удобствъ, -- онъ долженъ былъ сознаться,-- она дѣлала все, чтобы ему было хорошо. Комната его содержалась въ образцовомъ порядкѣ и ежедневно и долго провѣтривалась, постель часто выносилась, на солнцѣ и выколачивалась, на его столикѣ стояли постоянно свѣжіе цвѣты и три раза на дню ему подавали полную кружку свѣжаго молока. Но все же недоставало самаго главнаго...
   Томасъ привезъ изъ города мягкое плюшевое кресло, которое также поставили у него въ комнатѣ.
   -- Но это уже лишнее баловство, Томасъ!
   -- Не я это придумалъ, послѣдовалъ отвѣтъ Томаса.-- Но это все равно, мы хотимъ, чтобы тебѣ было у насъ хорошо.
   Елена поспѣшно ушла изъ комнаты.
   И такъ она вела себя постоянно. Куда дѣвалось сердечное участіе придающее всему цѣну и которое только и могло убѣдить его, что оказываемое ему гостепріимство вытекаетъ изъ теплаго къ нему сочувствія, а не есть слѣдствіе того пустаго вниманія, которое оказывается гостю въ каждомъ благовоспитанномъ семействѣ, даже и въ этомъ случаѣ, когда втайнѣ гостя этого посылаютъ ко всѣмъ нелегкимъ. И, обращаясь къ нему съ ободряющимъ словомъ.:-- Все снова пойдетъ хорошо, или:-- вы дѣйствительно поздоровѣли, она точно умышленно старалась умалить свое участіе, опуская глаза; или приводя что-либо въ комнатѣ въ порядокъ.
   Онъ смущался, раздумывая объ ея странномъ поведеніи. Въ общемъ она очень ему нравилась. Въ ней было такъ многое нѣжнаго, женственнаго, она такъ красиво держала голову, а во всѣхъ ея хозяйственныхъ распоряженіяхъ проглядывало столько знанія и спокойной увѣренности.
   Какъ-то вечеромъ къ нему въ садъ вышелъ, Томасъ.-- Ты не долженъ, сидѣть тутъ такъ поздно.
   -- Не думаю, чтобы это могло мнѣ повредить.
   -- Войди, пожалуйста; Елена уже давно, смотритъ въ окно и безпокоится.
   Заботливость, эта пріятно, на него подѣйствовала. Но почему бы Еленѣ не выйти самой?
   Каждый день онъ ходилъ на берегъ и купался. Зачастую онъ бралъ съ собой ужинъ и съѣдалъ его лежа на берегу. Странно, но мысли его постоянно были заняты Еленой. То онъ ломалъ себѣ голову надъ тихимъ пламенемъ, которымъ искрились ея глаза, то надъ загадочнымъ отвѣтомъ, то надъ внезапнымъ ея румянцемъ или блѣдностью. Одному Богу извѣстно, что происходитъ въ ней. Есть ли тамъ обширныя плоскости съ носящимися по нимъ свѣжими вѣтерками; глубокія, прозрачныя воды, въ которыхъ отражаются разноцвѣтныя облачка? Или тамъ ущелья, изъ которыхъ со страхомъ смотришь въ высоту, опасаясь, что стѣны ихъ могутъ сомкнуться каждую минуту?

* * *

   Въ одинъ изъ дней Томасъ предложилъ поѣхать въ лѣсъ, Бойе охотно согласился.
   -- Поѣдемъ, Елена. Возьмемъ съ собой бутылочку и немного провизіи.
   Вначалѣ она отказывалась, но наконецъ согласилась. Они собирались уже тронуться, какъ прибѣжалъ старый мельникъ Вся голова его была въ сѣнѣ.
   -- Куда вы?
   Ему также хотѣлось ѣхать съ ними.
   -- Поѣзжай, отецъ, я останусь дома! Ты забываешь эту глупую ось.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Поѣзжайте!
   Солнце жгло сквозь красноватую мглу, воздухъ былъ пропитанъ пылью, по дорогѣ росъ бурьянъ, сонно повѣсивъ листья, покрытые желтоватымъ налетомъ.
   Елена и Бойе сѣли рядомъ, между тѣмъ какъ Томасъ взгромоздился на переднее сидѣнье и воевалъ съ оводами, выказывавшими поползновеніе усѣсться на его покрытыя веснушками руки. Маленькая, длинношерстая лошадка бѣжала, опустивъ уши. По временами, однако, она задорно поднимала ихъ, точно радуясь тому, что гуётыя, взбиваемыя ею облака пыли производятъ надлежащее дѣйствіе на носовыя стѣнки ѣдущихъ.
   -- Но фрекенъ Рабе, вы держите зонтикъ надо мною, вмѣсто того, чтобы закрывать себя отъ солнца.
   -- Это вышло оттого, что мы тутъ повернули.
   Томасъ полуобернулся и началъ говорить съ Бойе о помощникѣ лѣсничаго.
   -- Да, это настоящій скандалъ, какъ съ нимъ поступила дѣвушка, сказалъ Бойе.
   -- Онъ давно уже успокоился. Увидишь, какой онъ толстый.
   -- Тѣмъ не менѣе она поступила очень нехорошо.
   -- Нехорошо? А если она пришла къ заключенію, что не можетъ быть счастлива съ нимъ, и что напротивъ будетъ счастлива съ другимъ; тогда въ порядкѣ вещей, что она дала отставку этому и ушла съ тѣмъ.
   -- Вы того же мнѣнія, фрекенъ Рабе?
   -- Нѣтъ, ни мало.
   -- О, въ этомъ отношеніи мы не можемъ согласиться съ Еленой, сказалъ Томасъ, поворачиваясь и хлопнувъ лошадь вожжею.
   -- Я стою за свободу, за свободу сердца.
   -- Но, Томасъ, двое людей, которые связаны...
   -- Связаны? перебилъ онъ ее.-- Но это не ткацкій узелъ; его всегда можно развязать.
   -- Да, люди очень скоры тамъ, гдѣ требуется развязать узелъ, вмѣшался Бойе.-- Въ этомъ отношеніи мы дошли до такой слабости, которая только вредитъ нравственности. Это тоже, что съ "геніальностью", которая можетъ переступать всѣ границы. Видите ли, великіе умы обладаютъ сильными страстями и для нихъ не годятся законы, написанные для всѣхъ смертныхъ. Поэтому они могутъ предаваться разврату сколько имъ угодно, и съ нашей стороны это простая ограниченность и безсердечіе, если мы осмѣливаемся указать имъ на правила нравственности и христіанства.
   -- Гм! Говоря откровенно, я не нахожу, что проповѣдь вашего преподобія тутъ у мѣста.
   -- Да, все стремится къ тому, чтобы предоставить людямъ право поступать такъ, какъ имъ подсказываютъ страсти. Прочь оковы: свобода страстей! Природа всегда права! Всѣ, чувствующіе естественное влеченіе, должны принадлежать другъ другу, а данныя обѣщанія и нравственность -- Богъ съ ними!
   -- Гм, да! Скажи, пожалуйста, Гансъ Бойе, если бы ты былъ связанъ словомъ съ дѣвушкой, которая, какъ тебѣ извѣстно, болѣе любитъ другаго, неужели бы ты женился на ней? Неужели хладнокровно и съ открытыми глазами прыгнулъ бы въ пекло?
   -- Въ пекло? Нѣтъ, силою моей любви я принудилъ бы ее полюбить себя. И если она женщина порядочная,-- она полюбила бы меня.
   -- Полюбила бы тебя любовью, отъ которой у нея содрогнулось бы все внутри, какъ только бы ты подставилъ ей ротъ для поцѣлуя! Нѣтъ, благодарю покорно за это! Любовь не выноситъ принужденія. Она приходитъ сама собою, точно голодъ. И если она уже поселилась, то ее можно уничтожить только мышьякомъ или карболовой кислотою. Но дѣло въ томъ, дорогой Бойе, что чувства эти знакомы тебѣ, такъ сказать, съ лѣвой стороны,-- по наслышкѣ. Погоди, дружокъ, пока въ тебѣ хорошенько застрянетъ стрѣла Амура, тогда ты увидишь, что произойдетъ съ тобою.
   Они никакъ не могли согласиться. Бойе и Елена стояли за святость даннаго обѣщанія, между тѣмъ какъ Томасъ доказывалъ право сердца выбирать свободно.
   -- Послушай! началъ снова Бойе, волнуясь.-- Я не отрицаю правъ сердца, но говорю: молодые люди должны испытать другъ друга прежде, чѣмъ протянуть себѣ руки. Но когда слово дано, тогда уже поздно слушаться своего сердца.
   -- Нѣтъ, неправда! По моему мнѣнію, только послѣ помолвки наступаетъ настоящее время для испытанія. Пойми, что всѣ молодые люди, которые нравятся другъ другу, думаютъ: Ахъ, я никогда не любилъ еще такъ! Нѣтъ, мой другъ, только послѣ того, какъ имъ позволено постоянно видѣться и они находятъ случай и поспорить, и поссориться, и заглянуть каждый на дно души другаго, туда, гдѣ проходятъ большія жилы, только тогда они могутъ сказать, годятся ли для общей запряжки.
   -- Это страшная наука! Но что будетъ тогда со всѣми святыми клятвами...
   -- Но при обрученіи нѣтъ надобности употреблять святыя клятвы. Можно только сказать: попробуемъ, пойдетъ ли на ладъ? И если не пойдетъ, или же окажется, что съ другимъ выходитъ лучше, тогда...
   -- Томасъ, перебила его Елена,-- ты говоришь такъ легкомысленно о вещахъ такихъ серьезныхъ.
   -- Я хочу только сказать, что когда двое полюбятъ другъ друга всѣмъ сердцемъ, слѣдовательно Самъ Господь предназначилъ ихъ одно другому, и тогда имъ нужно быть вмѣстѣ, хотя бы противъ этого былъ весь міръ. Конечно, прежде чѣмъ рѣшать окончательно, нужно серьезно все взвѣсить, иначе могутъ выйти большія непріятности.
   Но вотъ они пріѣхали. Мельникъ, желавшій поговорить съ Іенсеномъ, быть можетъ "за стаканомъ холоднаго пива", уговорилъ невѣстку и Бойе прогуляться до березоваго болота. Онъ скоро ихъ догонитъ. Помощникъ лѣсничаго посмотрѣлъ имъ вслѣдъ, прищуривъ одинъ глазъ дотого, что онъ представилъ изъ себя впадину, окруженную морщинами и отѣненную пучкомъ волосъ.
   Они шли и шли, а Томасъ не являлся. Конецъ дороги причудливо извивался среди заросли изъ молодыхъ сосенъ и орѣшника. Обогнувъ уголъ, они увидѣли вдругъ болото, освѣщённое солнцемъ, сверкавшее, точно серебро.
   Они отошли немного въ сторону, избѣгая ослѣпляющей полосы и въ то же время отыскивая мѣсто, съ котораго открывается красивый видъ. Отсюда виднѣлась большая, зеркальная поверхность воды съ зеленоватыми тѣнями и синими свѣтлыми пятнами, окруженная со всѣхъ сторонъ лѣсомъ и обрамленная широкимъ вѣнкомъ тростника, тонкія верхушки котораго раскачивались отъ малѣйшаго дуновенія вѣтра. Тутъ и тамъ-раскинулись маленькіе островки, поросшіе ивами, низко склонившими свою листву къ водѣ. По временамъ надъ водою проносилась ласточка, описывая острые углы при полетѣ. Болотные дрозды и перепела прокрадывались между водяными лиліями и прятались въ зелени ивъ. По другую сторону болота, по краю лѣса, тянулся рядъ березъ, густыя верхушки которыхъ сплелись между собою, образуя длинную, громадную зеленую цѣпь, ярко отдѣлявшуюся отъ бѣлыхъ стволовъ и сверкавшей воды.
   Бойе стоялъ и молча смотрѣлъ на болото. Имъ снова стало овладѣвать то умиленіе, какому онъ поддался въ утро своего пріѣзда на холмѣ. Елена въ безпокойствѣ обмахивалась зонтикомъ.
   -- Становишься лучше отъ общенія съ природой, сказалъ онъ, подходя къ ней на шагъ.-- Въ природѣ видишь намѣреніе Бога, видишь нѣчто, дающее понятіе о развитіи и гармоніи.
   -- Да, еслибы люди вдумывались больше, они бы всюду находили Бога, сказала она.
   -- Взгляните туда. Солнце на бѣлыхъ стволахъ, мягкія округлости буковъ, отраженія на водѣ,-- ахъ, все это такъ прекрасно, что невольно является желаніе любить, жить, наслаждаться; вознестись въ лучшія и болѣе чистыя сферы.
   Она отступила и прикрылась зонтикомъ. Онъ замолчалъ, осматривая все вокругъ.
   -- Вотъ грабина, воскликнулъ онъ.-- Помните, какъ мы сидѣли подъ нею четыре года тому назадъ?
   Да, она смутно помнила, что они тамъ сидѣли.
   -- Пойдемте туда, предложилъ онъ.
   -- Не понимаю, почему нѣтъ Томаса.
   -- Онъ скоро придетъ! Не хотите ли взять меня подъ руку? Мѣсто тутъ неровное.
   -- Благодарю, я привыкла ходить одна.
   Они усѣлись на склонѣ подъ тѣнью листьевъ и заговорили о томъ, какъ скоро проходитъ время. Четыре года! Куда дѣвалось это время!
   Сквозь просвѣтъ въ деревьяхъ, на томъ берегу, показалось, темное шествіе, которое медленно поднималось по холму въ Кирхгольмструпъ...
   -- Я и забыла, сказала Елена;-- сегодня хоронятъ дочь сельскаго старосты.
   Это была совсѣмъ молоденькая дѣвушка и умерла отъ чахотки. Гробъ ея утопалъ въ цвѣтахъ.
   -- Какъ поздно хоронятъ. Скоро четыре часа.
   Бойе молчалъ, слѣдя, какъ двигалось шествіе.
   -- Замѣчательно, сказалъ онъ, наконецъ.-- Свѣтъ такъ великъ и время безконечно, а между: тѣмъ каждому изъ насъ дается только маленькое мѣстечко и маленькая частица времени. Все, что можно бы увидѣть, все, что можно бы сдѣлать, все счастье, которымъ можно, бы воспользоваться,-- куда дѣвается все это?
   -- Но есть же много счастливыхъ, замѣтила она.
   -- Много? повторилъ онъ съ сомнѣніемъ.-- Много ли есть такихъ, которые дѣйствительно обладаютъ счастьемъ, то есть способностью и, силой возвыситься надъ будничными интересами.
   И онъ сталъ говорить, что уже давно пришелъ къ тому убѣжденію, что на землѣ нѣтъ счастья. Единственное, чѣмъ скрашивается жизнь,-- это спокойнымъ подчиненіемъ судьбѣ и той надеждой, которую питаютъ люди на загробную жизнь. Земное существованіе -- это рядъ разочарованій, лжи, зависти, грѣховъ. А между тѣмъ всѣ цѣпляются за него, и каждая, трель птички возбуждаетъ въ человѣкѣ желаніе жить.
   До нихъ доносились звуки погребальнаго звона въ Кирхгольмструпѣ.
   -- Дѣйствительно, счастливыхъ -- очень мало, фрекенъ Рабе, но зато много рабовъ привычки, людей съ притупленнымъ умомъ. Въ холерное время пили и чокались, сидя на гробахъ. Теперь юная жизнь прекратила свое существованіе, и всѣ провожающіе ее знаютъ, что придетъ время, и даже очень скоро, и они всѣ послѣдуютъ за нею, но готовъ держать пари, что всѣ они весело покуриваютъ сигару и болтаютъ о цѣнахъ на лошадей и товары. Ни одинъ изъ этихъ людей даже и не вспомнитъ о смерти.
   -- Вы преувеличиваете, замѣтила Елена.
   -- И причина въ томъ, что здоровье бьетъ у нихъ черезъ край, и они думаютъ, что смерть еще за тысячи миль. И такъ мы всѣ. Пока мы здоровы, мы не смущаемся тѣмъ, что другіе валятся кругомъ насъ, точно мухи, и даже, слушая сообщеніе о смерти того или другаго, подъ нашей напускной печальной миной кроется родъ самодовольства. но какъ только появляется болѣзнь и запускаетъ въ насъ свои когти, или если мы теряемъ кого-либо, кто составляетъ кровь отъ крови нашей, тогда мы становимся другими, и у насъ является сознаніе, какъ ужасно попасть въ могилу.
   Елена сидѣла въ страхѣ и безпокойствѣ. Она то поднимала глаза на Бойе, то опускала ихъ снова.
   -- Но, мнѣ кажется, недурно заглянуть въ преддверіе смерти. Я знаю молодаго человѣка, который былъ опасно боленъ. Онъ выздоровѣлъ, но написалъ въ своемъ дневникѣ небольшое стихотвореніе, въ которомъ говоритъ, что онъ, въ виду своей молодости, никогда не думалъ о смерти, полагая, что до пятидесяти лѣтъ ему нечего вспоминать о ней. Но вотъ онъ заболѣлъ, смерть заглянула ему въ глаза, и съ тѣхъ поръ, выздоровѣвъ, у него всякій разъ сжимается сердце при видѣ гроба. Но онъ не боится умереть. Въ ту ночь, когда ему приходилось особенно тяжело, онъ кое-чему научился и пришелъ къ сознанію, что тамъ, за гробомъ, существуетъ вѣрная пристань.
   Елена все болѣе волновалась; наконецъ, точно подъ наплывомъ чувства, дотронулась до руки Бойе.
   -- Вы не умрете, Бойе, не должны умереть.
   Но, высказавъ это, она тотчасъ отняла руку и стала дергать бахрому зонтика.
   Бойе удивленно посмотрѣлъ на нее.
   -- Вы знаете, чѣмъ я боленъ, фрекенъ Рабе?
   -- Знаю. Я получила письмо отъ вашей сестры. Она проситъ поберечь васъ, на что я отъ души согласна, но я не вѣрю, чтобы у васъ была сухотка. Не нужно только терять бодрости.
   Она въ первый разъ посмотрѣла на него съ участіемъ.
   -- Многое зависитъ отъ насъ самихъ, начала она снова.-- Мнѣ кажется, если захочешь, можешь все превозмочь -- и болѣзнь, и несчастье. Видѣли вы когда-либо, какъ борются чайки съ противнымъ вѣтромъ?
   И на отрицательный отвѣтъ она продолжала:
   -- Томасъ и я очень долго слѣдили за чайкою въ бухтѣ. Птица втягивала голову, выставляя только клювъ, закрывала глаза и, напрягая всѣ силы, направлялась къ скалѣ. Нужно было видѣть, какъ она летѣла противъ вѣтра, какъ сильно и увѣренно работала крыльями, все двигаясь впередъ. По временамъ, усталая, она опускалась на воду, затѣмъ вспархивала и начинала снова борьбу. И намъ также слѣдуетъ бороться съ напряженіемъ всѣхъ силъ, и тогда мы побѣдимъ!
   Щеки ея разгорѣлись, вся скрытая сила ея души отразилась на ея лицѣ. Бойе смотрѣлъ на нее и хотѣлъ взять ее за руку, но пронзительное: "Ага-а!" заставило ихъ обоихъ вздрогнуть. Они взглянули въ сторону, откуда раздался крикъ, и увидѣли стараго мельника, который большими прыжками прокладывалъ себѣ дорогу по сухой листвѣ, трещавшей и шуршавшей подъ его ногами.
   -- Ага-а, вы тутъ! Хи-хи-хи!
   -- Но какъ вы попали сюда? спросилъ Бойе.
   -- Видите какъ! Я вбилъ себѣ въ голову, что буду въ лѣсу, а такъ какъ мы не совсѣмъ еще устарѣли, дорогой Бойе, то намъ не трудно пройти пѣшкомъ такой небольшой путь.
   Спустя минуту къ нимъ присоединился Томасъ и лѣсничій, принесшіе корзину съ закуской.

* * *

   Послѣдніе годы, проведенные редакторомъ въ провинціальномъ городѣ, жена его постоянно хворала. Самъ онъ также страдалъ болью въ ногѣ, причинявшей ему невыносимыя мученья, тѣмъ не менѣе строго выполнялъ свои обязанности до той минуты, когда ему пришлось сложить перо и ножницы. Чрезъ всю его дѣятельность прошла прямая, твердая линія, составлявшая вѣрность тѣмъ властямъ, которымъ онъ служилъ, и линія эта тянулась и теперь черезъ его жизнь и, безъ сомнѣнія, окончится только въ его гробу.
   Похоронивъ жену прошлой зимою, въ началѣ весны онъ распростился съ маленькимъ мѣщанскимъ городкомъ и поселился въ Остгольмструпѣ, гдѣ къ тому времени оказался не занятымъ уютный домикъ зятя, отдававшійся обыкновенно въ наемъ. Вначалѣ онъ не хотѣлъ селиться здѣсь, но Томасъ все же настоялъ на своемъ. И старикъ чувствовалъ себя сравнительно хорошо, хотя этого и нельзя было прочесть на его лицѣ.
   Кромѣ дароваго помѣщенія и отопленія, ему съ дочерью не мало перепадало съ мельницы, что было далеко не лишнее, такъ какъ у старика не было почти никакихъ средствъ.
   Большую часть дня проводилъ онъ за чтеніемъ своей газеты за тридцать лѣтъ. Переплетенные года этого изданія на подобіе готовыхъ къ бою солдатъ, выстроились на полкѣ. Нѣсколько часовъ уходило ежедневно на рѣшеніе трудныхъ шахматныхъ задачъ, на посѣщеніе семьи мельниковъ и на обходъ садика, по которому онъ ковылялъ съ лейкой, причемъ корчилъ такое лицо, точно намѣревался залить водою весь Гольмструпъ.
   Поминутно у него возгорался споръ о политикѣ съ братомъ и зятемъ, но послѣдній нѣсколькими словами умѣлъ успокоить его, между тѣмъ какъ братъ по часамъ сидѣлъ съ трубкой, надоѣдая ему своими похвалами полковнику Чернингу, дѣйствовавшими на редактора, какъ ударъ шаловливаго пальца въ бокъ.
   Елена была серьезна по обыкновенію. Кроткій характеръ матери, который придавалъ ей спокойный видъ, но который въ минуты отчаянія могъ проявить необузданную страстность, оставилъ глубокіе слѣды въ ея умѣ, подверженномъ теперь броженію. Она унаслѣдовала также отъ отца немного его тяжеловѣсной крови, но лучше его умѣла подчиняться силѣ обстоятельствъ. Жизнь ея складывалась изъ строгаго выполненія цѣлаго ряда обязанностей, которыя она усвоила уже съ дѣтства. Но иногда наступало время, когда ей трудно было удержать равновѣсіе, время, когда въ сердце ея закрадывался страхъ и болѣзненное безпокойство.
   Такое время наступило теперь.
   Томасъ зналъ, что это тяжелое время можетъ наступить; онъ помнилъ его со втораго года своего обрученія, но утѣшался тѣмъ, что все измѣнится, когда они повѣнчаются, когда домъ ихъ будетъ устроенъ уютно и когда, быть можетъ, появится парочка дѣтокъ, которыя оживятъ ихъ жизнь. Грустно, однако, что этотъ нервный припадокъ, или какъ бы онъ ни назывался, случился съ нею теперь, передъ самой почти свадьбой.
   -- Попробуй, Бойе, не развлечешь ли ты ее своимъ пѣніемъ псалмовъ и чтеніемъ библіи.
   Хозяйственныя занятія въ послѣдніе годы какъ будто покрыли собою ея внутреннюю жизнь; теперь, однако, ея религіозное стремленіе пробуждалось въ новой формѣ; оно точно требовало словъ, которыя одновременно и карали, и успокоивали.
   Для Бойе стало необходимостью говорить съ нею по нѣскольку минутъ ежедневно. Это была своеобразная дѣвушка, угрюмая, строгая, загадочная. Какъ понять эту двойственность ея характера, которая и привлекала, и отталкивала въ то же рремя, Снова и снова замѣчалъ онъ, какъ она пугливо отдаляется отъ него, между тѣмъ въ общемъ она выказывала ему участіе, которое дѣйствовало на него, какъ нѣжная сердечность сестры.
   Одно онъ узналъ тогда въ лѣсу: что никому не былъ въ домѣ въ тягость, и это обрадовало его и сдѣлало пребываніе на мельницѣ пріятнымъ.
   Недѣли проходили быстро. Онъ купался, розыскивалъ травы, читалъ и бесѣдовалъ. Здоровье его замѣтно улучшилось. По временамъ, онъ съ надеждой смотрѣлъ въ будущее. А пока у него была цѣль жизни -- вернуть бодрость духа Елены. Впервые онъ очутился лицомъ къ. лицу съ задачей, захватывавшей самыя сокровенныя стороны жизни другаго человѣка, и чувствовалъ, что въ отреченіи отъ. собственнаго "я", въ усиліи принести пользу другому заключается нѣчто здоровое. Онъ такъ былъ поглощенъ этимъ, какъ человѣкъ, замышляющій важное предпріятіе, и въ заботахъ объ Еленѣ забывалъ свою боль въ спинѣ.
   Вдыхая запахъ жасмина, доносившійся въ окно, и глядя на безоблачное ночное небо, онъ цѣлыми часами лежалъ безъ сна, обдумывая, о чемъ станетъ говорить съ нею завтра, гдѣ она сядетъ и проч.
   Замѣчательно, всякій разъ, когда онъ вспоминалъ о ея близкой свадьбѣ, имъ овладѣвало смутное неудовольствіе; онъ чувствовалъ тупую боль, понемногу запускавшую въ него когти.
   Гуляя въ одно утро по берегу, онъ услышалъ, какъ мальчикъ звалъ дѣвочку: Ле-на! Какъ это звучало мило. Странное,-- опьяняющее чувство любви наполнило его сердце. Ему захотѣлось взглянуть въ глаза мальчику и погладить его по головѣ.
   Въ это утро онъ долго сидѣлъ на берегу моря. Необъятная поверхность освѣщалась золотисто-красными солнечными лучами; утренній вѣтерокъ слегка бороздилъ воду, и бѣлые гребешки пѣны то появлялись, то исчезали. Вдали качались двѣ чайки и сверкали, точно двѣ бѣлыя пуговицы на темнозеленомъ атласѣ, а надъ его головою тянулась клиномъ стая дикихъ птицъ, издавая продолжительные, печальные звуки. Все вмѣстѣ вызвало въ немъ смутное желаніе, получившее таинственнымъ образомъ свою окраску отъ возгласа мальчика; пробудило нѣчто, заявившее себя безпокойствомъ, страданіемъ, недовольствомъ и восторгомъ.
   Возвратившись домой, онъ сталъ искать Елену, но не нашелъ ея. Онъ хотѣлъ поговорить съ нею о духѣ природы, о глубокихъ тонахъ, проникающихъ къ намъ съ моря и изъ воздуха, о томъ чудесномъ языкѣ, призывающемъ нашъ духъ въ надземныя сферы.
   Только вечеромъ удалось ему высказать ей свои впечатлѣнія, но она почти испугалась его.
   -- Нѣсколько разъ я собирался просить васъ, сказалъ онъ, дотрогиваясь до ея руки,-- позвольте мнѣ называть васъ Еленой. Мы хорошо знаемъ другъ друга.
   На это она согласилась.
   Тутъ вошелъ Томасъ, и Бойе, смущаясь, разсказалъ ему шутливо, какъ онъ принудилъ его невѣсту позволить ему откинуть формальное "фрёкенъ", оставивъ только одно имя.
   -- Вотъ это прекрасно! Къ счастью, Елена -- но тебѣ нѣтъ никакого основанія краснѣть -- я хотѣлъ только сказать, что къ счастью ты не жеманница. Говоря откровенно, вы должны сдѣлать еще одинъ шагъ и тотчасъ же выпить брудершафтъ.
   Елена ушла изъ комнаты.
   Придя вечеромъ въ свою комнату, Бойе долго еще ходилъ, изъ угла въ уголъ и нѣсколько разъ громко повторилъ: "Елена, дорогая Елена", точно желая послушать, какъ это будетъ звучать, когда завтра онъ подсядетъ къ ней и станетъ продолжать разговоръ: "о языкѣ природы".

* * *

   Въ августѣ, послѣ обѣда, старый редакторъ Рабе сидѣлъ на своемъ жесткомъ диванѣ, задумавшись и насупивъ брови надъ шахматной доскою.
   Болѣе часу сражался онъ съ ловкимъ противникомъ, ускользавшимъ всякій разъ, когда, казалось, всѣ выходы ему были уже закрыты. Морщины вокругъ глазъ старика Рабе обозначились ясно. Пальцы худой руки вытянулись надъ доскою, чтобы быть на-готовѣ сдѣлать окончательный ходъ.
   Елена сидѣла у окна за шитьемъ своего приданаго. Она казалась похудѣвшей.
   По временамъ она оставляла иглу и въ задумчивости взглядывала въ открытое окно.
   Съ поля, за садомъ, доносились крики и смѣхъ, прерываемые звономъ оттачиваемой косы. Въ окно вливалась теплота вмѣстѣ съ запахомъ тиволги и свѣже скошенной ржи. Большая, съ металлическимъ блескомъ муха носилась по комнатѣ съ громкимъ жужжаніемъ, звучавшимъ точно насмѣшка надъ сосредоточеннымъ молчаніемъ редактора. По временамъ она кружилась надъ шахматной доскою и даже имѣла дерзость сѣсть между фигурами изъ слоновой кости, но въ ту же минуту, замѣтивъ пару большихъ, сверкающихъ глазъ, дико сорвалась съ мѣста, не безъ самодовольства опрокидывая бѣлую королеву, винтикъ у которой немного ослабъ.
   -- Елена, заворчалъ редакторъ, топая ногою,-- прогони это отвратительное животное!
   Елена встала, махнула нѣсколько разъ работой вслѣдъ за преступницей и снова сѣла. Сжавъ плотно губы и нахмуривъ брови, смотрѣла она на кустъ жасмина, очевидно, забывъ про шитье. Мысли ея заняты были статьею "о безнравственности", которую отецъ ея писалъ въ тотъ осенній вечеръ, когда такъ неожиданно пріѣхалъ Томасъ, и которую она случайно нашла сегодня утромъ въ одной изъ большихъ книгъ, лежавшей раскрытою на столѣ.
   "...Безнравственность -- это современная язва. (Елена помнила наизусть цѣлый отрывокъ). Тлѣющая въ людяхъ и все болѣе и болѣе развивающаяся жажда наслажденій, вызываемая соблазнительными романами и зрѣлищами, овладѣла всѣми нашими отношеніями, которыя прежде стояли подъ защитой нравственности и чести..."
   Она вздрогнула. Одинъ изъ игроковъ съ силой поставилъ фигуру. Отецъ ея всталъ съ улыбкой побѣдителя и съ гордостью смотрѣлъ на противника, который смущенно собиралъ битыхъ коней и павшія туры.
   -- Бороться съ вами не легко! проворчалъ старикъ и заковылялъ въ садъ, скрываясь за домомъ, гдѣ нѣсколько астръ требовали поливки.
   "Съ каждымъ днемъ исчезаетъ чувство приличія; старые идіотскіе предразсудки", имѣвшіе прежде связь съ обрученіемъ и бракомъ, осмѣиваются и порываются; нарушеніе слова, безстыдство стало обычнымъ явленіемъ..."
   Раздались поспѣшные шаги; вся кровь прихлынула у нея къ лицу.
   -- Вы тутъ однѣ?
   -- Да, отецъ только-что вышелъ.
   -- Какъ вы раскраснѣлись! Но ужасно жарко. Двадцать одинъ градусъ въ тѣни.
   Онъ сталъ обмахивать ее большимъ листомъ репейника.
   -- Удивительно, право, продолжалъ онъ, садясь около нея,-- какъ я съ каждымъ днемъ поправляюсь. Но тутъ въ Гольмструпѣ чудесно!
   Она съ участіемъ взглянула на него, но тотчасъ опустила глаза и стала прилежно шить.
   -- Вамъ также нужно повеселѣть, Елена! Взгляните на меня и послушайте, что я вамъ скажу.
   -- О, мнѣ нужно торопиться!
   -- Пустяки! Оставьте на минутку вашу работу! Поспѣете дошить послѣ!
   -- Ну, что такое?
   -- Я хотѣлъ вамъ сказать, продолжалъ Бойе, придвигаясь ближе,-- что вы слишкомъ молоды и слишкомъ добры. Вамъ слѣдуетъ быть веселой и счастливой, въ жизни такъ много хорошаго!
   -- Еще такъ недавно вы были совершенно другаго мнѣнія.
   -- Другаго -- да. Такъ всегда бываетъ съ людьми впечатлительными. Жизнь даетъ окраску нашему настроенію. Но вы научили меня, что не слѣдуетъ поддаваться своему настроенію; нужно показать, что имѣешь волю. Не такъ ли?
   -- Да!
   -- И эта наука принесла мнѣ такъ много пользы, я такъ полонъ желаніемъ работать, у меня такъ много плановъ. Я испытываю такое чувство, точно вдругъ мнѣ многое открылось, что ждетъ меня и зоветъ къ себѣ.
   Она посмотрѣла на него на этотъ разъ влажными глазами.
   -- Вы будете счастливы, Бойе.
   -- При Божьей помощи -- да. Вы также будете счастливы, какъ и всякій, кто честно и серьезно пробиваетъ себѣ путь. У меня явилось непреодолимое желаніе вернуться къ своимъ книгамъ, чтобы съ достаточной подготовкой вступить въ жизнь и приносить пользу. Кто знаетъ, быть можетъ, мнѣ удастся получить мѣсто здѣсь въ Христіанслундскомъ лѣсу. Повѣрьте мнѣ, я съумѣю быть полезнымъ какъ въ лѣсу, такъ и среди людей. И тогда вы уже не избавитесь отъ меня, Елена! Я хочу бывать у васъ и стану важничать своими занятіями.
   Она улыбнулась принужденно.
   -- Эти дни я занимался въ саду розами и деревьями. Въ сущности, это прекрасное занятіе подвязывать стебли и заботливо ухаживать за деревьями, чтобы они хорошенько росли и съ поднятыми головами обозрѣвали міръ.
   -- Но есть стебли, которыхъ нельзя подвязать, они ломаются.
   Нѣсколько секундъ онъ сидѣлъ молча, затѣмъ положилъ свою руку на ея.
   -- Елена, что озабочиваетъ васъ? Скажите мнѣ; мы одни, а вы можете положиться на меня!
   Она молчала.
   -- Я сдѣлаю все, что въ моихъ силахъ, чтобы помочь вамъ, если только моя помощь вамъ нужна.
   Онъ взялъ ее за руку и чувствовалъ, какъ кровь бьется у нея въ жилахъ.
   -- Скажите же мнѣ!
   Вотъ онъ нагнулся къ ней.
   -- Неужели вы не довѣряете мнѣ, дорогая Елена? Еслибы вы знали, какъ искренно я желаю видѣть васъ счастливою!
   Блѣдная и неподвижная сидѣла она, не въ состояніи произнести ни слова. Сердце ея болѣзненно билось, а страхъ сжималъ горло.
   Наконецъ, она вырвала свою руку, взглянула на него и прошептала:
   -- Мнѣ кажется, вамъ лучше всего уѣхать, Бойе.
   Онъ отшатнулся. Въ слѣдующее мгновеніе онъ вскочилъ, нагнулся, обвилъ ее руками и горячо поцѣловалъ въ губы.
   -- Бойе! Она оттолкнула его, смотря на него съ дикимъ ужасомъ.
   -- До этой минуты я этого не зналъ, но... я уѣду.
   Онъ прижалъ ея руку къ губамъ, сдѣлалъ движеніе, точно еще разъ хотѣлъ обнять, но одумался, опустилъ руку и быстро вышелъ изъ комнаты.
   Нѣсколько минутъ Елена сидѣла неподвижно, точно ожидая, что разразится молнія и убьетъ ее на мѣстѣ. Но молнія не ударила, только вѣтеръ поднялъ занавѣски, скрипнула оконная петля, затѣмъ наступила снова тишина -- убійственная тишина.
   Она бросилась на стулъ, на которомъ онъ сидѣлъ, и зарыдала отчаянно, судорожно, точно разставаясь съ жизнью.
   Въ этотъ же день Гансъ Бойе уѣхалъ.

* * *

   Декабрьскій туманъ окутывалъ столицу. Былъ одинъ изъ тѣхъ безотрадныхъ, дождливыхъ дней, которые удручающимъ образомъ дѣйствуютъ на мысли людей. Изъ надвинувшихся громадныхъ тучъ, не переставая, шелъ дождь; дороги представляли какое-то мѣсиво, въ которомъ колеса экипажей оставляли блестящія полосы; вода капала съ вѣтвей и стекала ручейками по черной, шероховатой корѣ деревьевъ.
   Въ предмѣстьи города, въ четвертомъ этажѣ закоптѣлаго дома, стоялъ Гансъ Бойе и, подбоченясь, смотрѣлъ въ окно, въ которое барабанилъ дождь. Изъ тонкой желѣзной трубы сосѣдней крыши вырывался дымъ, выталкиваемый паровой машиной.
   Посмотрѣвъ нѣсколько минутъ на причудливые извилины, Бойе кинулся на стулъ, возлѣ стола, и долго просидѣлъ въ такомъ положеніи. Затѣмъ онъ выпрямился, открылъ тетрадь съ математическими чертежами и старался сосредоточить вниманіе на линіяхъ. Но бѣлыя плоскости превращались въ залитые солнцемъ деревенскіе виды, а черты въ темныя косы и блестящіе глаза.
   Онъ откинулся на спинку стула. Лицо его пылало. Точно какая-то таинственная сила подсказывала ему, что Елена сидитъ въ эту минуту въ маленькомъ домикъ и думаетъ объ немъ. Какъ часто сознавалъ онъ всю справедливость словъ Жана Поля: "Разлука тѣлъ способствуетъ сближенію душъ".
   Немало боролся онъ со своимъ непослушнымъ сердцемъ, когда замѣтилъ, куда оно стремится! Но напрасно! Деревенская идиллія, со всѣми мельчайшими подробностями, отрывки воспоминаній, выступившіе только теперь въ надлежащемѣсвѣтѣ, всецѣло овладѣли его душою.
   Была ли Елена связана словомъ или свободна? Отъ Кирхгольмструпскаго ветеринара, котораго онъ случайно встрѣтилъ на улицѣ, онъ зналъ, что она еще не замужемъ; но по какой причинѣ откладывалась свадьба, объ этомъ онъ не могъ разспрашивать.
   Хотѣла ли она, могла ли, вообще, идти къ алтарю съ Томасомъ?
   Часто ему казалось, что міръ втолкнули на другой путь, на которомъ онъ вертится по другимъ законамъ, чѣмъ прежде. И не дѣлается ли въ дѣйствительности такъ, какъ утверждалъ въ то время Томасъ? Когда двое людей полюбятъ другъ друга, они должны принадлежать одинъ другому, несмотря на всѣ данные обѣты. Томасъ -- безусловно здоровая натура, и нельзя не позавидовать его непосредственному пониманію естественныхъ правъ человѣческой природы.
   Мысль объ Еленѣ неотвязчиво преслѣдовала его, вызывая въ его мозгу всевозможныя случайности въ пользу его любви. Чувство его превратилось въ жгучую страсть, на которую уже не дѣйствовали библейскія изреченія.
   Но къ чему всѣ эти мысли и представленія, всѣ эти стремленія одного сердца къ другому? Эти чистыя душевныя влеченія ведутъ только къ новымъ разочарованіямъ и безнадежности. Онъ сознавалъ, что любовь его превратилась въ пламя, которое испепелитъ его душу, а между тѣмъ не хотѣлъ лишиться этой любви; онъ жилъ и думалъ ею, она перенесла его въ новый міръ и затронула лучшія стороны его личности.
   Позвонили. Онъ слышалъ, какъ жившая рядомъ съ нимъ прачка заковыляла по корридору, чтобы отворить.
   -- Здравствуй, олицетворенное прилежаніе! раздался затѣмъ веселый возгласъ.-- Сейчасъ убѣгаю, дай мнѣ только минуты на двѣ трубку.
   Кандидатъ философіи, Юлій Рудольфъ, учитель исторіи и отечественнаго языка въ латинской школѣ, маленькій, коренастый человѣкъ съ рыжими короткоостриженными волосами и жидкими усами и бородкой, былъ дальнимъ родственникомъ Ганса Бойе. Послѣ четырехлѣтней разлуки они недавно встрѣтились на улицѣ и, припоминая веселыя событія дѣтства, сошлись ближе. Бойе, не особенно расположенный въ это время къ болтливости и притомъ сильно занятый, предпочелъ бы отправить своего словоохотливаго друга за тридевять земель, но отъ маленькаго человѣчка не легко было отдѣлаться. Онъ забѣгалъ поминутно, принося цѣлый рогъ изобилія колоссальныхъ идей, которыя въ своемъ реформаторскомъ рвеніи высыпалъ на голову Бойе, ероша свои волосы и хмуря свои торчащія брови.
   -- Не къ чему запираться, дорогой Гансъ, у меня острое зрѣніе, и я тотчасъ вижу пламя священнаго огня. Поздравляю тебя, счастливецъ, иначе "жизнь была бы безъ радостей, еслибы намъ не улыбалась золотая Афродита".
   Бойе спросилъ, какъ подвигаются дѣла его общества.
   -- Великолѣпно! отвѣтилъ Рудольфъ.
   -- Уставъ готовъ и въ члены уже записались семьдесятъ одинъ человѣкъ. Недостаетъ только тебя. Смѣю ли нацарапать твое имя на моей таблицѣ?
   -- Нѣтъ, я не хочу участвовать, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока не сдамъ экзамена.
   -- Тебя, быть можетъ, устрашаетъ наша программа?
   -- Нѣтъ, программа ваша хороша, но сами основатели слишкомъ для меня радикальны.
   -- Радикальны? Но развѣ намъ не требуется радикализма, страсти въ нашемъ старомъ, покрытомъ плѣсенью гнѣздѣ? И радикализма самаго остраго, жгучаго. Великія мысли одна за другою попадаютъ къ намъ изъ культурныхъ центровъ, но едва достигнутъ до нашего маленькаго города, какъ тотчасъ умираютъ. Мы буквально утопаемъ въ равнодушіи. Мы добрые, честные упрямцы ведемъ свои дѣла, обѣдаемъ, ходимъ въ театръ и самодовольно преклоняемся предъ тѣмъ, что Гейбергъ назвалъ: "Плоской, флегматической жизнью на землѣ, гдѣ думаютъ только объ одномъ реальномъ, и гдѣ не видно даже и тѣни остова идей!"
   -- Да, быть можетъ, тутъ есть доля правды.
   -- Необходимо немного страсти, мой другъ. Великія мысли умираютъ въ маленькихъ государствахъ именно отъ недостатка страсти. Необходимо развить народъ, широкій слой крестьянъ и рабочихъ; во всѣхъ углахъ и закоулкахъ нужно подложить пороху. Прежде всего нужно открыть глаза людямъ на лицемѣріе церкви, гдѣ все устроено на принципѣ: "нужно драпироваться", но гдѣ ложь сквозитъ въ складкахъ драпировки.
   -- Безъ сомнѣнія, кое-что нужно бы тамъ передѣлать, но какъ же вы-то, радикалы, не придерживающіеся никакой вѣры, годитесь для исправленія церкви.
   -- Тогда выступайте вы, вѣрующія души! Мы примемъ васъ съ распростертыми объятіями и зажжемъ для васъ на высотахъ жертвенные огни. Но вы не идете, вы набожные трусы, потому что въ сущности вы слѣдуете девизу: увертываться.
   -- Неправда, Рудольфъ. Ты знаешь, что я во многомъ съ тобою соглашаюсь какъ относительно церкви, такъ и женскаго вопроса.
   -- Радуюсь, что по крайней мѣрѣ я не даромъ проповѣдывалъ.
   -- Но раньше, чѣмъ начать дѣйствовать, я хочу выдержать экзаменъ. Притомъ я долженъ сказать тебѣ откровенно, что въ нѣкоторыхъ существенныхъ пунктахъ я не раздѣляю твоего мнѣнія.
   -- Прекрасно, превосходно! Вотъ это и нужно нашему обществу!
   -- Во всякомъ случаѣ, прошу тебя оставить меня пока въ покоѣ.
   -- Хорошо. Возись со своими циркулями. А теперь я ухожу. Сиди, сиди пожалуйста. Но послушай, Гансъ, покланяйся златокудрой дѣвѣ, какъ честный юноша! заключилъ маленькій человѣкъ свою рѣчь.
   Бойе слышалъ, какъ онъ открылъ выходную дверь, послѣ чего раздались нетерпѣливые шаги нѣсколькихъ ногъ.-- Помилуйте! Прошу васъ! Ни подъ какимъ предлогомъ, пожалуйста! слышалось за дверью.
   Что-за знакомый голосъ?
   Спустя минуту дверь распахнулась, и на порогѣ появился человѣкъ веселыхъ воззрѣній, неся подъ мышкой узелокъ и совершенно втягивая въ воротникъ желтое лицо съ широкой улыбкой.
   -- Ага-а! Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Бойе! послышался знакомый носовой голосъ.-- Видите, я васъ отыскалъ. Добрый день! Фу! Чортъ возьми! Какъ высоко вы живете!
   Потъ лоснился на лысой макушкѣ старика. Бойе думалъ про себя, что вѣроятно онъ въ восемь прыжковъ поднялся по восьми переходамъ лѣстницы и, безъ сомнѣнія, выходя отъ него, ляжетъ на перила и такимъ образомъ скатится внизъ.
   -- И вы не задумались ѣхать по такой скверной погодѣ?
   -- Да, что вы на это скажете? Сегодня, въ пять часовъ утра, мнѣ вдругъ пришло на мысль поѣхать. Дома никто и не подозрѣваетъ, что я уѣхалъ.
   -- Никто не знаетъ, что вы уѣхали?
   -- Ни одна душа! Они уже привыкли, что я убѣгаю, когда мнѣ вздумается. Я шелъ почти всю дорогу пѣшкомъ, и ноги у меня совсѣмъ мокрыя, Послушайте, какъ скрипитъ обувь. Но это ничего. Я переночую въ харчевнѣ, а завтра въ четыре часа утра пущусь снова въ путь. Ахъ, дорогой Бойе, въ домѣ у насъ не все благополучно!
   -- Что случилось?
   -- Да, бѣдная моя невѣстка... могу я положить тутъ свой свертокъ?
   -- Что же съ нею?
   -- Ахъ, она такъ... религіозныя какія-то сомнѣнія, или что-то въ этомъ родѣ. Мѣсяцъ за мѣсяцемъ мы откладывали свадьбу, чтобы она немного поправилась, но къ чему это повело? Бѣдный Томасъ! Онъ все надѣялся на улучшеніе, но и самъ повѣсилъ теперь голову. Мой братъ ходитъ, таращитъ глаза, какъ быкъ, и все хочетъ строить крѣпости и броненосцы, но скажите мнѣ, дорогой мой другъ, какая намъ польза въ томъ, что мы станемъ разыгрывать могущественное государство?
   -- Какія же это сомнѣнія?
   -- Сомнѣнія? Послушайте, дорогой Бойе, вамъ извѣстны мои воззрѣнія на жизнь; но скажите мнѣ откровенно, если у насъ нѣтъ достаточно людей для пушекъ...
   -- Я спрашиваю о вашей невѣсткѣ.
   -- Да, да!.. Что это такое, что это такое?
   -- Но она не лежитъ?
   -- Слава Богу, нѣтъ. Но все же она очень нехороша. Ахъ, да! Бѣдная моя жена также больна и совершенно оглохла за послѣднее время. Томасъ все ходитъ и киваетъ ей головою. Онъ всегда очень любилъ свою мать. Это очень похвально. На меня онъ почти никогда не обращалъ вниманія. Но правду говоря, мать его прекрасная женщина.
   -- Печальныя же у васъ новости.
   -- Да, неутѣшительныя, дорогой другъ. Онъ провелъ по глазамъ знакомымъ уже Бойе краснымъ платкомъ.-- Ахъ, дорогой Бойе, знаете, что мы такое? Всѣ мы вмѣстѣ взятые -- несчастныя созданія. Но когда складываютъ оружіе, тогда совсѣмъ плохо. Нужно бодро работать и весело смотрѣть на жизнь, тогда все устроится само собою, да, тогда все устроится само собою. Могу вамъ предложить? закончилъ онъ, взявъ щепотку табаку.
   -- Благодарю, я не нюхаю.
   -- Гм, да! Все это устроится. Но посмотрите, что я себѣ купилъ, продолжалъ онъ съ блеснувшими отъ радости глазами, схватывая свой сверточекъ.-- Посмотрите,-- полный костюмъ. Прекрасная матерія, не правда ли? И бсе это за пятнадцать кронъ. Баснословно дешево. Но я не смѣю даже сказать, гдѣ я это купилъ,-- мѣсто не очень красивое. Но пощупайте подкладку. Я смѣло проношу этотъ сюртукъ лѣтъ двадцать по воскресеньямъ.
   Бойе стоялъ и автоматично трогалъ платье.
   -- Намъ приходится экономить, дорогой Бойе! Какое мнѣ дѣло, если въ этомъ сюртукѣ разъ или два погулялъ лавочникъ или торговецъ саломъ? Это не можетъ...
   -- Конечно, конечно, я васъ понимаю.
   -- Да, не правъ ли я? Мы дѣйствительно должны экономить, дорогой Бойе. Времена тяжелыя, чертовски тяжелыя времена. А Томасъ такъ и швыряетъ деньгами. Ну, разумно ли это, что онъ покупаетъ для Лены бобровую шубу въ двѣсти кронъ?
   -- Для Елены?
   -- Да, благоразумно ли это? И это дѣлаетъ человѣкъ, сидящій по уши въ долгахъ.
   -- Гм... Что это за человѣкъ? Ахъ да... конечно, онъ... нѣтъ, это не благоразумно.
   -- И кромѣ того онъ вбилъ себѣ въ голову перестроить мельницу къ веснѣ. Онъ хочетъ поставить новую большую голландскую мельницу съ французскими поставами и патентованными цилиндрическими ситами, или какъ тамъ завется весь этотъ модный хламъ. Но, великій Боже, чѣмъ все это кончится? Но и это бы ничего, если бы остальное было въ порядкѣ!
   Непрерывная болтовня старика, видъ краснаго бумажнаго платка и запахъ свѣжаго нюхательнаго табаку перенесли Бойе на мельницу. Онъ все стоялъ, ничего не отвѣчая старику, который покачалъ головою и сталъ прохаживаться по комнатѣ.
   -- Но, послушайте, мой дорогой, молодой другъ, зачѣмъ я собственно пріѣхалъ. Видители,-- можно мнѣ тутъ присѣсть? Религія -- вещь очень хорошая, я самъ преклоняюсь предъ религіей, но нужно очень осторожно обращаться со святымъ словомъ -- оно точно огонь. Видите ли, когда у меня холодная рука, на нее можетъ упасть искра, но если рука горячая, -- о, какъ жжетъ тогда эта искра! Вы понимаете, мой другъ, о чемъ я говорю, вы сами человѣкъ благочестивый; вы -- человѣкъ, который думаетъ. Я не знаю никого, кто бы такъ спокойно и хорошо говорилъ о религіи, и не знаю никого, кто бы имѣлъ въ этомъ случаѣ большее вліяніе на мою невѣстку, чѣмъ вы.
   Бойе стало не по себѣ.
   -- Свадьба назначена теперь на 15 января -- это день рожденія Томаса -- и на этотъ разъ уже безповоротно. Она просила сама, чтобы сдѣлали оглашеніе и чтобы все приготовили. Но не знаю, она въ такомъ состояніи, все молчитъ... (Онъ постучалъ себя по лбу и покачалъ головою).-- Дорогой другъ, пріѣзжайте къ намъ на Рождество и поживите съ нами до свадьбы. Вы намъ очень нужны. Пріѣзжайте, поговорите съ нею серьезно и придайте ей немного храбрости для послѣдняго шага! Вы, конечно, сдѣлаете это изъ расположенія къ намъ?
   -- Не могу я пріѣхать.
   -- Не можете? Но у васъ каникулы, и вамъ самому полезно уѣхать отсюда.
   -- Но я не могу.
   -- Почему же? Вамъ не позволяетъ здоровье?
   -- Нѣтъ, но есть еще другія причины.
   Все вокругъ его вертѣлось, онъ чувствовалъ, какъ кровь приливаетъ ему къ лицу.
   Старикъ вытащилъ изъ кармана засаленный кошелекъ.
   -- Дорогой другъ, я васъ понимаю, но вы не должны со мною стѣсняться.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Благодарю васъ за одолженіе, но мнѣ денегъ не нужно.
   -- Но какая же у васъ причина? Почему вы не можете пріѣхать?
   -- Я. не въ такомъ настроеніи... то-есть... я очень занятъ! Вы видите, какъ я здѣсь сижу и мучусь!
   -- Но, дорогой другъ, на праздники... на Рождество.
   -- Нѣтъ, положительно не могу!
   Они долго говорили еще объ этомъ дѣлѣ, но старикъ такъ ничего и не добился.
   Много разъ качалъ онъ на обратномъ пути лысой головою, совершенно ушедшей въ воротникъ.
   -- Не понимаю, не понимаю! шепталъ онъ.

* * *

   Но сынъ его понялъ.
   Въ тотъ день, когда Бойе, плохо скрывая свое волненіе, такъ неожиданно покинулъ мельницу, въ сердцѣ Томаса Рабе закралось подозрѣніе, которое впрочемъ онъ не могъ себѣ въ точности объяснить и которое временами онъ могъ даже побороть. Но теперь, послѣ возвращенія старика, который своимъ таинственнымъ разсказомъ о странномъ поведеніи Бойе раздулъ тлѣвшіе уголья, подозрѣніе Томаса усилилось и подтвердилось еще воспоминаніемъ о томъ, что сказалъ ему лѣтомъ помощникъ лѣсничаго о Бойе и какой-то дѣвушкѣ.
   Однажды послѣ обѣда, зная, что Елена одна, онъ отправился къ ней.
   Она сидѣла у окна и вязала.
   Онъ былъ сравнительно спокоенъ и началъ разговоръ о постороннихъ предметахъ, искоса пытливо поглядывая на нее и встрѣчая нѣсколько разъ ея вопросительный робкій взглядъ.
   -- Какъ ты себя чувствуешь сегодня?
   -- Хорошо. Я хочу теперь быть здоровой.
   Послѣднее время она старалась подчинить свою любовь волѣ. Она была связана съ Томасомъ, и порвать эту связь было бы стыдомъ, преступленіемъ. Жизнь повела ее по трудной дорогѣ, но она не можетъ свернуть, не нарушивъ даннаго обѣщанія. И вотъ она вытерпитъ все до конца, уважая святость обѣта. Но бывали минуты, когда она невыносимо страдала.
   -- Скажи, дорогая Елена, куда ты дѣвала голубой платокъ? Ты его больше не носишь!
   -- Я подарила Аннѣ, онъ совсѣмъ полинялъ.
   Онъ задумался на минуту.
   -- Елена, отвѣть мнѣ честно и откровенно на одинъ вопросъ.
   Она вздрогнула,-- На какой?
   -- Но ты мнѣ отвѣтишь честно?
   -- Да, Томасъ. Но какой ты странный.
   -- Любишь ты Ганса Бойе?
   У нея опустились руки.-- Томасъ! воскликнула она,-- зачѣмъ ты меня объ этомъ спрашиваешь? Она дрожала и едва была въ состояніи говорить.-- Это нехорошо съ твоей стороны.
   Онъ опустился въ креслѣ, точно его сразила смертельная пуля.
   -- Томасъ, продолжала она, подходя къ нему,-- ты не долженъ думать ничего дурнаго, ты знаешь, какъ я тебя люблю, знаешь, что я никогда не нарушу даннаго тебѣ слова.
   Онъ ласково ее оттолкнулъ, всталъ, посмотрѣлъ на нее глубоко опечаленнымъ взглядомъ, взялъ ее за руку, пожалъ нѣсколько разъ и, придерживаясь за стѣну, вышелъ, шатаясь, изъ комнаты, не обращая вниманія на то, что она говорила и дѣлала.
   Въ это мгновеніе она почувствовала, что въ десять разъ связана съ нимъ сильнѣе, чѣмъ прежде.
   Спустя немного посланный принесъ письмо. Взявъ его въ руки, она тотчасъ почувствовала въ немъ тяжелый круглый предметъ. Она сѣла; вся кровь отхлынула у нея отъ головы; ей казалось, что въ темя ея втыкаютъ ледяныя иглы. Но вдругъ кровь снова ударила ей въ голову. Она осмотрѣлась кругомъ. Гдѣ она? Что случилось?
   Опираясь на палку, вошелъ ея отецъ, сѣлъ на диванъ и повелительнымъ движеніемъ головы указалъ на шахматную доску, стоявшую на книжной полкѣ.
   Но Елена не шевельнулась.
   -- Подай мнѣ шахматную доску!
   Никакого отвѣта, только растерянный взглядъ.
   -- Что съ тобою, дитя?
   Она вздрогнула, схватилась за голову и болѣзненно застонала.
   -- Что съ тобою?
   -- Ахъ, отецъ... случилось большое несчастіе!
   -- Что такое?
   -- Все покончено между Томасомъ и мною!
   -- Все покончено? Что ты говоришь?
   -- Ахъ, отецъ!
   Она сдвинула столъ, кинулась на полъ и положила сложенныя руки на колѣняхъ отца. И вотъ, въ отчаяніи, безъ слезъ, она призналась во всемъ, испытывая такое чувство, точно ее кто давитъ за горло, точно она тотчасъ лишится сознанія.
   Брови старика хмурились все болѣе и болѣе, и лицо блѣднѣло.
   -- Отецъ, не сердись на меня. Я терпѣла нѣсколько лѣтъ, но никто не узналъ бы этого никогда, еслибы Томасъ не догадался самъ.
   Насмѣшливый звукъ вырвался у него, онъ всталъ и хотѣлъ ее оттолкнуть, но упалъ снова на диванъ и сталъ учащенно дышать.
   Въ одинъ мигъ онъ понялъ свое положеніе. Рухнуло все, чѣмъ онъ жилъ послѣдніе годы. Его надежды на обезпеченную будущность для нея, на спокойную старость для него, все это уничтожилось сразу. Тутъ онъ, несчастный, ходилъ въ этомъ маленькомъ домикѣ, ставшемъ для него такимъ дорогимъ, и мечталъ о покоѣ на старость. И вотъ ему приходится теперь уѣзжать, уѣзжать по милости родной дочери! Куда онъ отправится, чѣмъ будетъ жить? Нужда и безпомощность,-- вотъ что ему предстояло. И притомъ имъ приходится уѣзжать, возбудивъ толки людей, увозя дурную славу, уѣзжать съ позоромъ и начинать голодную жизнь. И все это потому, что она не исполнила своего долга! Гдѣ былъ у нея разсудокъ? Какъ могла она поддаться этой непростительной слабости, этому увлеченію, которыя безусловно противорѣчатъ всѣмъ требованіямъ честности и женскаго цѣломудрія! Поведеніе ея -- это явное нарушеніе долга и нравственности, возмущеніе противъ Провидѣнія и непочтеніе и невниманіе къ ея безпомощному отцу. Но пусть она и спитъ, какъ себѣ постлала. Онъ больше ея не знаетъ!
   Елена встала и, прижавъ руки къ вискамъ, стояла блѣдная и дрожащая, точно уличенная въ тяжеломъ проступкѣ.
   Отецъ ея сказалъ немного, но слова его больно отозвались у нея въ сердцѣ. Она умоляюще смотрѣла на него, но старикъ пришелъ въ такое бѣшенство, что уже не могъ владѣть собою. Наконецъ онъ намекнулъ, что вѣроятно теперь, когда она свободна, она отправится къ своему любовнику, чтобы жить съ нимъ открыто.
   -- Отецъ, отецъ, ты убиваешь меня.
   -- Такъ обыкновенно говорятъ женщины твоего сорта. Уйди, уйди, уйди!
   -- Отецъ, я не въ силахъ выносить это дольше; ты доведешь меня до сумасшествія! Она заломила руки.-- Ты единственный человѣкъ, къ которому я могу обратиться за утѣшеніемъ и поддержкой въ моемъ несчастіи, а ты осмѣиваешь и унижаешь меня!
   -- Молчи! воскликнулъ онъ, сжимая кулаки.
   -- Нѣтъ, я не стану молчать, хотя бы ты меня и убилъ. Ты мучишь меня и обращаешься со мною, какъ съ невольницей. Я должна тебѣ высказать это хотя разъ въ жизни. Не ты ли запугивалъ меня всю жизнь злыми взглядами и строгими словами! Не ты ли терзалъ меня постоянно наставленіями и обязанностями, доводя меня этимъ чуть не до сумасшествія.
   Онъ поднялся во весь ростъ и замахнулся на нее палкой, но поскользнулся и упалъ на диванъ и съ пѣной у рта указалъ ей на дверь:
   -- Вонъ изъ дому... и тотчасъ!
   -- Уйду, и ты никогда не увидишь меня больше!
   Спустя нѣсколько минутъ, въ дождь и вѣтеръ, она бѣжала по дорогѣ только въ одной шали. Вечеромъ она достигла предмѣстья Копенгагена -- Вальди, гдѣ жилъ ея братъ.
   Въ маленькомъ домикѣ, гдѣ Елена Рабе искала пріюта въ несчастьи, было много маленькихъ черныхъ головокъ, которыя съ утра и до вечера просили хлѣба.
   Ей было очень непріятно стѣснять своимъ присутствіемъ брата и невѣстку, которые должны были заботиться о прокормленіи большой семьи. Она не могла также не замѣтить, что каждый кусокъ, который она клала въ ротъ, былъ на счету. Но она предполагала, что пробудетъ у брата недолго. Безъ сомнѣнія, отецъ ея скоро уѣдетъ изъ Гольмструпа, и ей придется покориться необходимости и снова поселиться съ нимъ.
   Но обстоятельства складывались очень странно. Отецъ оставался тамъ, гдѣ былъ, и такъ какъ она ни подъ какимъ условіемъ не хотѣла возвратиться въ Гольмструпъ, ей приходилось устроиться въ Вальби. Поэтому она наняла по близости отъ брата большую комнату на чердакѣ въ одномъ изъ низкихъ домовъ и устроила тамъ школу для дѣвочекъ.
   И вотъ началась жизнь съ трудовыми днями и безсонными ночами.
   Одинокая и покинутая всѣми, жила она замкнуто, вдали отъ мірской суеты. Братъ и невѣстка были единственные люди, съ которыми она видѣлась, но она боялась даже ихъ, такъ какъ чувствовала, что они смотрятъ на нее почти какъ на павшую.
   До чего ее возмущало, что ее подозрѣвали въ легкомысліи! По временамъ, несправедливость эта вызывала въ ней непреодолимую жажду мщенія, но, вспоминая грустное лицо человѣка, стоявшаго въ тотъ памятный для нея день въ ея комнатѣ, вспоминая этого человѣка, на котораго любовь и счастье дѣйствовали такъ благотворно и который теперь въ своемъ горѣ опустился нравственно, она склоняла голову и начинала плакать, сознавая свою вину.
   Но зачастую, проводя одинокіе вечера, предъ нею вставала другая картина. Она видѣла красивое, открытое лицо, глубокіе глаза, слышала звучный голосъ, проникавшій до глубины души! По благородству и добротѣ, человѣкъ этотъ не могъ сравняться ни съ кѣмъ, а между тѣмъ, думая объ немъ, она чувствовала, какъ будто вся комната наполнялась грѣхомъ.
   Зачѣмъ Богъ во второй разъ послалъ его на ея жизненный путь? Есть же и другія мѣста съ морскими купаньями и заботливымъ уходомъ. Тогда пошло бы все своимъ порядкомъ, и не было бы никакого несчастья. Но Богъ зналъ, чѣмъ все это кончится!
   Но сама она развѣ не предвидѣла этого? Почему она не воспротивилась поселенію его въ домѣ Томаса тогда, когда въ первую минуту испытанный ею страхъ подсказалъ ей опасность?
   Да, почему? Почему? Но къ чему ведутъ всѣ эти вопросы, которые насъ мучатъ до боли въ мозгу и которые въ концѣ концовъ ясно показываютъ намъ нашу вину.
   Но еслибы ей пришлось мучиться въ вѣчномъ огнѣ, она все же не можетъ не любить его.
   Ей постоянно вспоминалась счастливая любящая пара, которую она видѣла на вокзалѣ въ Копенгагенѣ. Она провожала свою невѣстку и стояла у входа, слѣдя за суетливой толпою, уѣзжающей съ первымъ отходящимъ поѣздомъ. Молодая дѣвушка, которой на видъ было не болѣе семнадцати лѣтъ, въ дорожномъ платьѣ, блѣдная и взволнованная, прохаживалась передъ входной дверью, посматривая на площадь, по которой постоянно сновали люди и экипажи. Дѣвушка, видимо, поджидала кого-то и боялась, чтобы та особа не запоздала. Наконецъ подкатилъ извозчикъ, и изъ дрожекъ выпрыгнулъ молодой человѣкъ, въ которомъ сразу можно было узнать художника.
   -- Экъ, Экъ! закричала молодая дѣвушка и обрадованная кинулась навстрѣчу.
   Сняли нѣсколько сундуковъ, кучеръ получилъ плату, и экипажъ уѣхалъ. Все это длилось не болѣе минуты. Молодая пара, войдя въ темную полосу корридора, остановилась, бросилась въ объятія другъ другу и затѣмъ уже вошла въ залъ.
   Почему видъ этихъ двухъ людей такъ болѣзненно подѣйствовалъ на нее, что часто послѣ того, вызывая образъ ихъ въ памяти, ее охватывала невыразимая грусть. Почему одинъ человѣкъ наслаждается счастьемъ, между тѣмъ какъ другой, подобно пробитому кораблю, погибаетъ на подводной скалѣ?
   Что, если онъ вдругъ появится тутъ у нея! При этой мысли она начинала дрожать. Слово "любовникъ" еще отдавалось у нея въ ушахъ. Какъ больно сжималось ея сердце отъ подобнаго обвиненія; можно ли было оскорблять и ее, и его этимъ гадкимъ словомъ.
   Грубость, съ какою отецъ обошелся съ нею въ послѣдній разъ, ожесточила ее. Но постепенно, съ теченіемъ времени, предъ нею вставала грозная пятая заповѣдь, и, благодаря унаслѣдованной отъ матери привычкѣ во всемъ доискиваться своей вины, кругозоръ ея на отношенія къ отцу съузился до такой степени, что, наконецъ, она стала приписывать всю вину себѣ. Во всякомъ случаѣ, она считала своимъ долгомъ покориться его волѣ.
   Затѣмъ совѣсть принудила ее написать отцу и попросить прощенія. Она писала два раза: "Пріѣзжай ко мнѣ, отецъ, стояло въ послѣднемъ письмѣ,-- я стану беречь тебя, и при Божьей помощи мы оба проживемъ тѣмъ, что я зарабатываю".
   Но онъ не отвѣтилъ ей. Она была несказанно несчастлива. Ей казалось, что за нею накопилась масса провинностей, и это приведетъ ее къ погибели.
   И въ добавокъ ко всему Томасъ, милый, добрый Томасъ, который, безъ сомнѣнія, глубоко несчастливъ! Теперь она все болѣе и болѣе убѣждалась въ томъ, что она одна причиною всего несчастья. Почему она не поборола своей любви къ Бойе, или почему не заставила его уѣхать, когда еще не было опасности?
   Одно только смягчало ея страданія. Она безповоротно рѣшила не поддаваться своей любви даже и въ томъ случаѣ, если бы Бойе нашелъ ее и сдѣлалъ ей предложеніе. Въ этой мысли она находила нѣкоторое облегченіе. Ея искупленіе должно заключаться въ пожизненномъ мученьи.
   Тогда въ ней стала крѣпнуть мысль возвратиться въ Гольмструпъ и возобновить снова прежнія обязательства. Она никогда не успокоится здѣсь въ городѣ. Господь однажды намѣтилъ ей путь, по которому она и должна идти.
   Она думала до того, что по временамъ утрачивала способность соображать. Ей казалось, что какая-то таинственная сила ведетъ ее по ложному пути, такъ-что она не въ состояніи дѣйствовать самостоятельно.
   Цѣлую зиму она никуда не выходила, всецѣло посвящая себя школьнымъ занятіямъ.
   Въ свободное время она думала и думала. Мысль ея, подобно змѣѣ Эскулапа, искала цѣлебныхъ травъ, но находила только тернія и сухія вѣтки.
   Когда позеленѣли верхушки деревьевъ и запахъ свѣжей травы сталъ проникать къ ней въ окно, въ ней проснулось страстное желаніе выдти на просторъ и хотя на время не видѣть надъ собою потолка.
   И вотъ, прибравъ все въ комнатѣ, она каждое утро уходила въ ближайшую рощу, гдѣ съ наслажденіемъ вдыхала свѣжій воздухъ. Эти утреннія прогулки, которыя она продолжала всю весну, очень подкрѣпили ее. Какъ чудно было по утрамъ въ лѣсу, когда солнце освѣщало верхушки деревьевъ, сообщая молодымъ листьямъ золотистый оттѣнокъ! Тутъ понемногу успокоилось ея наболѣвшее сердце, тутъ она почувствовала сладкое и мучительное ожиданіе чего-то неизвѣстнаго. Что принесетъ ей лѣто?
   Въ концѣ іюня, въ одно изъ воскресеній, она рѣшилась пойти въ Фредериксбергскій садъ, гдѣ никогда не бывала раньше. Едва войдя въ ворота, она испугалась присутствія многихъ людей и хотѣла уходить обратно. Замѣтивъ, однако, что никто на нее не обращаетъ вниманія и видя все веселыя и добрыя лица, она набралась смѣлости обойти садъ.
   На поросшемъ травою откосѣ у замка бѣгала веселая компанія, ловя другъ друга. Вотъ мчится ловкій подмастерье и толстый артиллеристъ, догоняя высокую молодую дѣвушку, немного далѣе объемистая дама кричитъ въ сильныхъ рукахъ гвардейца къ неописанному восторгу своего супруга, удобно растянувшагося на травѣ. Всюду сверкаютъ пуговицы и развѣваются ленты, щелестятъ свѣженакрахмаленныя платья, слышны крики и смѣхъ, и все это освѣщается солнечнымъ блескомъ.
   Она остановилась на широкой дорожкѣ, гдѣ собралась кучка людей всевозможныхъ возрастовъ, слѣдя за веселой игрою. Но вотъ сзади послышался всплескъ, а затѣмъ крики многихъ голосовъ. Все устремилось къ каналу, куда упалъ мальчишка. Стоявшіе близко къ водѣ старались осадить все прибывавшую толпу. Произошла давка. Со всѣхъ сторонъ слышались крики и проклятія, локти стали усиленно работать. Елена, попавшая въ давку, дрожала отъ страха и чуть не лишилась сознанія отъ жары.
   -- Не робѣйте, малютка! проговорилъ какой-то человѣкъ, отъ котораго несло водкой, и чья-то рука обняла Елену.
   Она крикнула и оттолкнула наглеца. Въ ту же минуту толпа точно сверхъестественной силой подалась въ сторону.
   "Ахъ, какъ мнѣ выбраться!" было единственною мыслью Елены. Но вотъ въ нѣсколькихъ шагахъ она увидѣла темную бороду, обрамлявшую лицо человѣка, съ удивленіемъ и радостью смотрѣвшаго на нее.
   Люди и деревья и все остальное закружилось у ней передъ глазами.
   Нѣсколькими сильными толчками онъ проложилъ дорогу къ ней и взялъ ее подъ руку. Охраняя ее отъ толпы лѣвой рукою, онъ старался вывести ее на свободу, что ему и удалось послѣ продолжительной борьбы, вызвавшей румянецъ на его лицѣ.
   Въ ту же минуту раздалось громкое "ура!" въ честь сапожнаго подмастерья, который прыгнулъ въ каналъ и вытащилъ мальчика.
   -- Могъ ли я ожидать, что встрѣчу васъ здѣсь, Елена!
   Отъ смущенья она не въ состояніи была отвѣчать и старалась вырвать у него свою руку.
   -- Слава Богу, что я васъ наконецъ вижу, продолжалъ онъ.-- Я такъ много думалъ о васъ.
   -- Ахъ, Бойе, позвольте мнѣ уйти!
   Онъ удержалъ ее,-- Неужели вы думаете, что я хочу причинить вамъ зло?
   Противъ воли она пошла съ нимъ въ прилегающую къ саду рощу. Она не понимала, что отвѣчаетъ на его вопросы; на нее напала робость, ей казалось, что она идетъ во мракѣ и по пути грѣха.
   Изъ несвязныхъ отвѣтовъ, которые онъ вынудилъ у нея своими вопросами, онъ понялъ, что ее выгнали изъ дому, какъ падшую, и что всѣ эти мѣсяцы она жила въ горѣ и лишеніяхъ.
   Они сѣли на скамейку. Онъне могъ оторвать отъ нея глазъ. Какъ она похорошѣла за это время страданій! Она стала изящнѣе, выраженіе лица сдѣлалось благороднѣе, щеки покрылись нѣжнымъ румянцемъ.
   Съ трудомъ подавляемое его чувство выразилось цѣлымъ потокомъ сердечныхъ словъ. Она пугливо озиралась, точно боялась, что всякій видящій ее приметъ ее за женщину, идущую дурнымъ путемъ.
   -- Вы не подозрѣваете, Елена, какъ всякое ваше слово утѣшенія придавало мнѣ новую силу! А съ тѣхъ поръ какъ я уяснилъ себѣ наши отношенія, сила эта еще удвоилась. Я былъ пораженъ, изумленъ. Никогда раньше ни одно сердце не билось для меня. И уже одно сознаніе, что вы думаете обо мнѣ, дѣлало меня способнымъ на все. Съ тѣхъ же поръ, какъ я узналъ, что вы свободны, внутренній голосъ подсказывалъ мнѣ, что мы должны встрѣтиться.
   Слова его еще увеличили ея страхъ, но въ то же время заставили ее быть на-сторожѣ.
   -- Я не свободна, Бойе! Вы забыли развѣ, что сами говорили объ обрученіи?
   -- Нѣтъ, не забылъ. Но не вы порвали отношенія. Вы ни въ чемъ не виноваты. Притомъ воззрѣнія наши были тогда немного односторонни.
   -- Меня преслѣдуетъ мысль, что виновата я, и такъ оно есть въ дѣйствительности. Не могу выразить, до чего мнѣ жалко Томаса; я знаю, что онъ погибнетъ.
   -- Нѣтъ, этого не случится. Томасъ сильная натура, онъ помирится со своей судьбой и увидитъ въ этомъ руку Божію.
   -- Бойе, мнѣ кажется, намъ не слѣдуетъ часто поминать въ этомъ дѣлѣ имя Бога.
   -- Развѣ у насъ есть какой-нибудь грѣхъ на совѣсти? Развѣ отношенія наши не такъ же чисты, какъ отношенія двухъ дѣтей?
   -- Да, съ вашей стороны... но...
   Она замолчала, вспомнивъ всѣ тѣ непокорныя мысли, которыя въ тайнѣ одолѣвали ее, вспомнивъ всѣ тѣ грѣховныя желанія, которыя постоянно безпокоили ее въ то время, какъ она притворялась вѣрной другому. Не ужасно ли, что всѣ тѣ мѣсяцы, когда она шила себѣ приданое, сидѣвшій теперь рядомъ съ нею человѣкъ ни на минуту не выходилъ у нея изъ головы.
   -- Въ чемъ же заключается ваша вина? спросилъ онъ ее.
   -- Не могу сказать съ точностью, но я чувствую, что нарушила вѣрность Томасу, возстала противъ отца и противъ всего своего прошлаго. А между тѣмъ я знаю, я твердо убѣждена, что не могла помѣшать тому, что случилось.
   -- А почему вы не могли этого сдѣлать? Потому, что въ васъ проснулось нѣчто новое, нѣчто такое; что въ тысячу разъ сильнѣе вашей воли, сильнѣе воли цѣлаго міра, И если я вамъ скажу, что то же сильное, горячее чувство...
   -- Право, Бойе, я боюсь, что насъ услышатъ.
   Онъ понизилъ голосъ, но придалъ ему тѣмъ большую теплоту.
   -- Говорю вамъ искренно, что вы пробудили во мнѣ все хорошее, что вы вдохнули въ меня энергію и вѣру въ жизнь!
   Теплый вѣтерокъ доносился до нихъ съ запахомъ травы и водяныхъ растеній, напоминая тотъ лѣтній день, когда они гуляли въ березовомъ лѣсу. У нея сжалось въ груди, и она должна была выпрямиться, чтобы вздохнуть свободнѣе.
   Наконецъ она подняла на него глаза, но, замѣтивъ странный блескъ въ его взорѣ, затаенную страсть, она сочла это предостереженіемъ свыше и съ крикомъ: нѣтъ, нѣтъ! вскочила и побѣжала черезъ мостикъ.
   Онъ послѣдовалъ за нею, стараясь ее догнать.-- Елена, вы не должны такъ уходить отъ меня! Но она обернулась, наставивъ руку, точно желая защититься отъ него.
   -- Бойе, прошу васъ, оставьте меня.
   Онъ возвратился, сѣлъ на скамейку и закрылъ лицо руками.
   -- Господи, на кого вы похожи, фрекенъ?
   Елена отстранила хозяйку, взбѣжала по лѣстницѣ и не раздѣваясь кинулась на стулъ, прижимая руки къ груди.
   -- Благодарю Тебя, Господи, что все уже кончилось.
   Но ласковыя его слова еще раздавались у нея въ ушахъ, и мысленно она видѣла его сидящимъ на скамейкѣ въ убитой позѣ. Она знала, что горячо любитъ его, и, предчувствуя, сколько ей придется еще выстрадать, залилась слезами.
   Долгое время Елена не видѣла Бойе и не слышала ничего объ немъ. Постепенно она успокоилась. Она все повторяла себѣ, что поступила правильно въ тотъ день, когда искушеніе было такъ близко, что одержала побѣду, которая зачтется ей на небѣ. За эту побѣду ей простится многое.
   Время проходило, какъ и прежде, въ занятіяхъ и однообразно. По вечерамъ она шила обыкновенно при лампѣ, или усѣвшись на деревянной скамеечкѣ, облокачивалась на табуретъ, и давала волю своимъ мыслямъ.
   Она увѣрилась теперь въ силѣ своего характера и находила мучительное удовольствіе въ той мысли, что теперь она въ состояніи сдѣлать шагъ, который она давно обдумывала, но накоторый до настоящаго времени не рѣшалась, именно возвратиться въ Гольмструпъ, кинуться въ ноги Томасу и отцу и наложить на себя прежнее ярмо. Тяжело смотрѣть на безконечное пространство пустыни, но становишься спокойнымъ и сильнымъ, когда идешь по дорогѣ, которую указываетъ намъ Господь своимъ облачнымъ столбомъ.
   Но вотъ однажды вечеромъ пришелъ Бойе.
   Вся кровь сбѣжала у нея съ лица, когда она открыла дверь и увидѣла его, но скоро успокоилась: она была увѣрена въ себѣ.
   -- Вамъ не слѣдовало приходить, Бойе.
   Онъ стоялъ на порогѣ, привѣтливый и ласковый; она -- въ комнатѣ, не отнимая руку отъ замка. Прислуга хозяйки, принесшая въ это время подносъ съ чаемъ и булкою, подошла къ двери и остановилась, въ ожиданіи, позади Бойе. Онъ обернулся, намѣреваясь пропустить ее, но передумалъ и вошелъ въ комнату. Дѣвушка поставила подносъ и ушла.
   -- Бойе! Вы не должны оставаться!
   Грустная его улыбка заставила ее замолчать.
   -- Не странно ли это? Всякаго другаго вы встрѣтили бы дружески, а меня не рѣшаетесь принять у себя.
   -- Вы знаете хорошо по какой причинѣ.
   -- Нѣтъ не знаю, потому что нѣтъ такой власти ни на землѣ, ни на небѣ, которая могла бы удержать наши сердца,-- если мы дадимъ имъ волю.
   Она усѣлась на табуретѣ возлѣ стола и судорожно принялась за шитье подъ яркимъ свѣтомъ лампы, между тѣмъ какъ юнъ сидѣлъ на стулѣ около двери и набалдашникомъ своей палки мялъ свою мягкую шляпу.
   -- Скажите мнѣ, Елена, почему вы не хотите меня видѣть?
   -- Я уже вамъ сказала это: я не свободна, я дала слово другому.
   -- Но вамъ его возвратили.
   -- Но не перестали любить. Я знаю., что онъ меня никогда не забудетъ. Еслибы я знала, что онъ относится ко мнѣ равнодушно, я тогда бы не мучилась.
   -- Не понимаю, какъ могъ онъ отказаться отъ васъ!
   -- Онъ сдѣлалъ это потому, что въ глубинѣ сердца такъ честенъ, какъ немногіе.
   -- Но если онъ нашелъ необходимымъ порвать съ вами отношенія, то сдѣлалъ это не исключительно ради васъ, но и потому, что чувствовалъ, что почва ускользаетъ изъ-подъ его ногъ.
   -- Но я глубоко убѣждена, что теперь, когда мы разстались, онъ любитъ меня въ десять разъ сильнѣе. Я не могу отдѣлаться отъ мысли, что я должна нести отвѣтственность за его будущность.
   -- Какъ можете вы говорить что-либо подобное?
   -- Да, это такъ. Съ того самаго дня, когда я согласилась стать его женою, я ясно сознала, что самъ Богъ соединилъ насъ. Онъ далъ мнѣ надъ нимъ такую власть, какой не пользовался никто, и насколько вѣрно, что жизнь его послѣ нашего обрученія получила совершенно другое направленіе, настолько-же вѣрно, что онъ теперь погибнетъ послѣ разрыва со мною.
   -- И вы думаете снова возобновить ваши отношенія?
   -- Думаю ли я объ этомъ? повторила она. Вопросъ этотъ послѣдовалъ такъ неожиданно, что она не знала, что отвѣчать.-- Быть можетъ, наступитъ день, когда онъ самъ призоветъ меня.. Или быть можетъ меня заставитъ вернуться мое сердце или совѣсть. Нельзя предвидѣть, что можетъ случиться.
   Рѣзкимъ движеніемъ Бойе поднялся.
   -- Вы не можете сдѣлать этого, Етена! Вы не можете выйти замужъ за человѣка, котораго не любите, между тѣмъ какъ... нѣтъ, вы не можете этого сдѣлать!
   -- Мы можемъ многое, къ чему побуждаетъ насъ совѣсть.
   -- Но что скажете вы о правѣ любви? Неужели у насъ нѣтъ никакихъ обязанностей относительно нашей собственной жизни?
   -- Бойе, вспомните тотъ день, когда мы ѣхали въ лѣсъ.
   -- Я его помню и долженъ сознаться, что теперь иначе смотрю на вещи.
   -- Да, такъ всегда бываетъ. Будемъ честны, Бойе. Когда наши мнѣнія не подходятъ намъ болѣе, мы становимся очень покладливы; мы идемъ на уступки, пока наконецъ не начинаемъ думать совершенно противуположное.
   -- Нѣтъ, взгляды мои измѣнились не потому, что тутъ затронуты мои интересы. Конечно, и это повліяло до нѣкоторой степени. Но движеніе, совершающееся во всемъ мірѣ, принуждаетъ каждаго, кто добивается истины, отречься отъ многихъ устарѣвшихъ воззрѣній, особенно касающихся отношеній мужчины и женщины. Я много говорилъ объ этомъ предметѣ съ однимъ моимъ другомъ, кандидатомъ Рудольфомъ, и все болѣе убѣждаюсь, что мы должны давать болѣе простора личной свободѣ и личнымъ правамъ, чѣмъ дѣлали это до сихъ поръ.
   При томъ она хорошо знаетъ, прибавилъ онъ, что онъ вовсе не приверженецъ такъ называемой "свободной любви". Онъ защищаетъ только право свободы сердца. Отношенія, о которыхъ они ведутъ рѣчь, самыя простыя въ мірѣ: онъ любитъ ее, она любитъ его, оба они свободны, оба совершеннолѣтніе, и ничто не можетъ и не должно препятствовать ихъ соединенію.
   Она покачала головою и отодвинула лампу. Ей нужно не забывать отца, который также стоитъ между ними. Какой-то внутренній голосъ говоритъ ей, что она должна подчиниться его авторитету.
   -- Бойе, въ мірѣ есть нѣчто сильнѣе любви,-- это заповѣди Божіи.
   Онъ протянулъ ей руку на прощанье.
   И вотъ она снова одна. Остывшій чай остался нетронутымъ. Обхвативъ голову руками, она сѣла на своемъ обычномъ мѣстѣ на концѣ стола, положивъ на него локти. Она не хотѣла думать о Томасѣ и объ отцѣ. Она хотѣла всецѣло предаться своимъ страданіямъ, помечтать еще разъ о возможномъ счастьи, а затѣмъ завтра или послѣ завтра она уѣдетъ въ Гольмструпъ.
   Но вотъ на слѣдующее утро она снова встрѣтила его въ лѣсу.
   Онъ говорилъ такъ сердечно и въ то же время такъ спокойно, какъ можетъ только говорить съ сестрою братъ. Онъ просилъ позволенія приходить къ ней только изрѣдка. Не смѣшной ли это предразсудокъ, что мужчина и женщина не могутъ бывать другъ у друга, не могутъ посидѣть вмѣстѣ и обмѣняться мыслями безъ того, чтобы возлѣ нихъ не сидѣлъ стражъ хорошаго тона? Но не сказалъ ли Оливеръ Гольдсмитъ: "Добродѣтель, требующая постоянной охраны, не стоитъ того, чтобы ее берегли". Не можетъ ли ихъ дружба быть такъ же чиста, какъ дружба двухъ мущинъ или двухъ женщинъ, даже гораздо чище и благороднѣе?
   Она соглашалась съ нимъ, но таковъ уже установившійся въ мірѣ порядокъ, и не имъ измѣнять его. При томъ для нихъ обоихъ лучше, если они не будутъ видѣться.
   Онъ высказалъ, что нужно бороться со свѣтомъ, если онъ слишкомъ стѣсняетъ право отдѣльныхъ лицъ.
   Разставаясь съ Бойе, Елена замѣтила на боковой дорожкѣ свою домовую хозяйку, которая, вытянувъ шею, очевидно старалась уловить ихъ разговоръ.
   Весь день Елена провела въ нервномъ настроеніи. Когда же вечеромъ раздался звонокъ, она прижала руки къ груди и искренно взмолилась къ Богу, чтобы это не былъ Бойе. Но, открывъ дверь и увидѣвъ улыбающееся лицо старой торговки, она съ досадой захлопнула дверь.
   Спустя немного позвонили снова, и на этотъ разъ это былъ онъ. Отворяя ему, она вся дрожала.
   -- Я васъ просила не приходить!
   -- Вы подозрѣваете, что я прихожу со злымъ умысломъ?
   -- Нѣтъ, но все же я прошу васъ тотчасъ уйти. Я не могу принимать васъ, Бойе.... люди станутъ говорить.
   Онъ велъ себя такъ же спокойно какъ утромъ, и притомъ она такъ вѣрила въ его порядочность.
   Онъ вынулъ изъ кармана книгу.
   -- Вотъ небольшая повѣсть, которую мнѣ одолжилъ мой другъ Рудольфъ. Не хотите ли почитать?
   -- Благодарю, съ удовольствіемъ! Я уже давно ничего не читала.
   Они стали говорить о произведеніяхъ новѣйшей литературы и перешли затѣмъ на отношенія мужчины и женщины. Онъ замѣтилъ, что, прочтя книгу, она станетъ судить объ этомъ предметѣ менѣе пристрастно.
   -- Въ такомъ случаѣ мнѣ лучше не читать.
   -- Елена, позвольте сказать вамъ одно: если жизнь ваша основана на правдѣ, въ чемъ я глубоко увѣренъ, вы не должны малодушничать.
   -- Это не малодушіе, но сознаніе, что правильно судить объ этихъ вещахъ.
   -- У всѣхъ насъ накоплено множество устарѣлыхъ мнѣній, которыя наши родители, учителя и духовники запаковали въ мѣшечки и разложили по различнымъ нашимъ внутреннимъ каморкамъ. Многое изъ этого можетъ быть прекрасно, и я далекъ мысли отрицать все старое, но когда мы достигаемъ такихъ лѣтъ, что можемъ судить уже сами, то это наше право и наша обязанность вскрыть пакетики и сравнить содержимое съ новыми товарами, которые въ это время появились въ странѣ.
   -- Все это такъ. Но когда находишь, что новые товары ядовиты?
   -- А, это дѣло другое,-- тогда остаешься при старыхъ! Но человѣкъ самостоятельный, живущій на уровнѣ вѣка и добивающійся правды, тотъ не долженъ пугливо посматривать на новые товары и надписывать на пакетахъ "ядъ", не узнавъ, въ чемъ заключается ихъ содержимое. Прочтите книгу, Елена, вы можете не опасаться ничего!
   Уходя, онъ поблагодарилъ ее, что она позволила ему посидѣть и поговорить съ нею.
   Долго послѣ его ухода сидѣла она, обдумывая его слова. Взявъ книгу, она прочла заглавіе: "Двѣ ласточки, повѣсть Торстена Ринга".
   Неужели она боится? Руки у нея дрожатъ. Какая она жалкая! Она открыла книгу и начала читать. Въ повѣсти описывалась молодая знатная дама, которая полюбила бѣднаго художника и нѣсколько лѣтъ подчинялась сословнымъ предразсудкамъ и требованіямъ родителей. Но вотъ однажды ночью, дама прыгаетъ въ окно, убѣгаетъ со своими другомъ въ другую страну, гдѣ они вѣнчаются и гдѣ ведутъ счастливую жизнь. Вся повѣсть была хвалебнымъ гимномъ молодой, сильной, энергичной любви, которая преодолѣваетъ всѣ стѣснительныя формы и, гордая и радостная, на крыльяхъ ласточки уносится въ залитое солнцемъ пространство свободы.
   Она глотала страницу за страницей, увлеченная и новизной предмета, и красотою стиля, но вдругъ среди одной изъ нѣжныхъ сценъ на нее напалъ неизъяснимый страхъ, она захлопнула книгу и стала усиленно дышать, точно желая освободиться отъ опьяняющихъ паровъ, которые она вдохнула.
   Хозяйка ея, маленькая, хитрая вдова портнаго, съ цѣлой сѣтью черныхъ морщинъ на лицѣ, принесла ей въ одинъ изъ дней чай сама. Со свойственнымъ ей таинственнымъ подмигиваніемъ красноватыхъ глазокъ и вкрадчивымъ шепотомъ, подѣйствовавшимъ на молодую дѣвушку точно электрическій ударъ, она поклонилась и посмѣиваясь передала поклонъ "отъ господина, который ходитъ къ барышнѣ".
   Елена встала и сердито взглянула на женщину.
   -- Боже мой, барышня не должны...
   -- Оставьте меня въ покоѣ, мадамъ Сорензенъ. Разъ навсегда запрещаю вамъ что-либо подобное.
   -- О, великій Боже, что же я сказала и сдѣлала?
   -- Ни слова болѣе, ни слова! Слышите?
   -- О, Боже! Вы опрокинули чай! А я по простотѣ... Ну, хорошо, не скажу болѣе ни слова, но фрекенъ должны...
   Елена отвернулась и не слушала, что болтала старуха, уходя. Когда дверь за нею закрылась, Елена сѣла на табуретъ и съ чувствомъ необыкновенной слабости во всемъ тѣлѣ уставилась въ одну точку. Такъ вотъ до чего уже дошло. Ей прямо въ лицо дѣлаютъ намеки объ ея легкомысліи!
   Кровь стучала у нея въ вискахъ, а передъ глазами носились красные круги. Но, гордо закинувъ голову, она встала и зашагала по комнатѣ.
   Весь слѣдующій день она провела въ какомъ-то состояніи колебанія, граничащемъ съ болѣзнью, а въ слѣдующій приходъ Бойе умоляла его уйти тотчасъ. Онъ повернулся, не входя даже въ комнату, и ушелъ. Тутъ на нее напало раскаяніе. Она послала ему записку, прося не сердиться, и позволила прійти еще разъ, чтобы окончательно проститься.
   Нѣсколько дней книга лежала у нея на комодѣ, привлекая ее своей желтой ооложкой. Она не рѣшалась взять ее въ руки. Голова ея была еще полна любовными сценами, отъ которыхъ кровь приливала у нея къ щекамъ. Но искушеніе было слишкомъ сильно. Въ одинъ изъ вечеровъ она дочитала книгу до конца.
   Бойе пришелъ какъ разъ послѣ того, какъ она ее захлопнула. Сердце ея еще усиленно билось отъ участія къ судьбѣ молодой пары.
   -- Вы дали мнѣ очень опасную книгу.
   -- Опасную?
   -- Да; мнѣ кажется, не слѣдовало ее читать. Она страшно на меня подѣйствовала.
   Глаза ея горѣли, отѣненные темными рѣсницами, лицо оживилось. Бойе никогда не видѣлъ ее такой красивой.
   -- Какъ по-вашему, Грамъ и Маргарита имѣли право поступить такъ?
   -- Да, но чувства родителей... Книга написана такъ, что никогда еще я такъ не волновалась.
   -- Однако, вы не можете сказать, что книга неприлична?
   -- Нѣтъ, но герои порываютъ со всѣмъ, чѣмъ прежде жили, съ родителями, друзьями...
   -- Они въ правѣ поступить такъ, потому что грубо хотѣли разлучить ихъ сердца.
   -- Въ правѣ? Да, конечно; но... ахъ, я не знаю, право, что и сказать?
   -- А у меня нѣтъ ни малѣйшаго въ этомъ случаѣ сомнѣнія. Существуетъ одно мнѣніе, которымъ такъ глубоко проникнуто здоровое человѣческое чувство, что ничто въ мірѣ не въ состояніи поколебать этого мнѣнія.
   Онъ думалъ о Томасѣ, но не хотѣлъ назвать его имени. И это было излишне, потому что она тотчасъ подумала объ немъ. Да, даже Томасъ былъ того же мнѣнія! Когда онъ начиналъ говорить объ этомъ предметѣ, въ голосѣ его она слышала всегда полное убѣжденіе.
   -- Ты... вы, она покраснѣла и въ смущеніи стала перебирать цѣпочку отъ часовъ,-- Не знаю, какъ могла я такъ ошибиться,-- я думала о...
   -- Нѣтъ, вы не ошиблись, ваше сердце думаетъ "ты". Правда, Елена?
   Онъ осторожно обнялъ ее. Зачѣмъ имъ чуждаться другъ друга? Зачѣмъ она боится его? Развѣ она не знаетъ, что онъ живетъ и дышетъ только ею.
   Ей казалось, что во всѣхъ ея мысляхъ наступилъ переворотъ. Въ ней боролись любовь и страхъ; всѣ основныя привычки и правила, чувство нравственности и вѣрности, все, на чемъ развилась ея жизнь, все это содрогнулось точно отъ землетрясенія. Она мысленно видѣла надломленную фигуру Томаса, суровые глаза отца, эти блестящіе глаза, напоминающіе тьму и молніи Синая, слышала безпощадный приговоръ своихъ родныхъ и клевету людскую. Но среди этихъ спутанныхъ представленій она вдругъ ощутила силу воли, разсѣявшую весь ея страхъ. Чувство самосохраненія, непреложное право сердца слѣдовать своему влеченію выразилось въ одномъ сознаніи: -- Я знаю, что грѣшу, но дѣлаю это добровольно!
   И она кинулась на его грудь.

* * *

   Въ Остгольмструпѣ наступила, какъ и всегда, зима со снѣгомъ и непогодой. Въ небольшой деревнѣ произошло мало перемѣнъ къ веснѣ: только одной дѣвушкой было меньше, и былъ человѣкъ, который пилъ хереса больше, чѣмъ обыкновенно.
   Вначалѣ Томасъ стойко переносилъ свое горе. Онъ спокойно предавался своимъ думамъ, стараясь найти утѣшеніе и поддержку въ самоуваженіи, свободѣ и непринужденности. Когда двое людей сердечно любятъ другъ друга, "знаетъ Богъ", они должны принадлежать одинъ другому! Онъ гордился тѣмъ, что остался вѣренъ самому себѣ въ тотъ день, когда убѣжденія его были поставлены на пробу.
   Но въ одинъ вечеръ его не оказалось дома. Его искали повсюду, въ пекарнѣ и на мельницѣ. Наконецъ, его нашли: онъ стоялъ у забора и плакалъ.
   Съ этихъ поръ онъ часто ложился въ кровать одинъ, безъ сна...
   Онъ долго боролся съ собою. То цѣлый день онъ сидѣлъ на бревнѣ, кусая соломинку, то усиленно занимался работой на мельницѣ и по хозяйству. Чортъ возьми! Есть же еще и друтія дѣвушки!
   По временамъ на него нападало желаніе покинуть все, поселиться въ первобытномъ лѣсу Америки, построить тамъ избу и вести борьбу съ краснокожими. Но, взглянувъ на свою старую мать, всѣ его планы о переселеніи рушились.
   Съ наступленіемъ весны имъ овладѣла строительная горячка. Но эти проклятыя деньги! Откуда ихъ взять!
   Нѣкоторое время онъ ѣздилъ по сосѣдямъ, желая сдѣлать новый заемъ, но всюду покачивали головами. Наконецъ, надъ нимъ сжалилась "сберегательная крестьянская касса", но полученная имъ сумма была недостаточна. Однако онъ рѣшилъ начать постройку, надѣясь позднѣе раздобыться гдѣ-нибудь деньгами.
   Дни проходили въ разъѣздахъ, въ рисованіи и разсчетахъ, въ переговорахъ съ плотниками и кузнецами, въ постоянной суетѣ.
   А затѣмъ началась постройка. Съ утра и до поздней ночи слышалось хлопанье бича и стукъ колесъ, катанье балокъ и звонъ инструментовъ. И всюду онъ поспѣвалъ самъ, расхаживая съ большими глазами и краснымъ лицомъ.
   Старый мельникъ посматривалъ на все это, стучалъ по своей табакеркѣ и покачивалъ головою.-- Гм! Гм! Мать молча грызла корки и убирала пустыя бутылки.
   Неподатливый старый редакторъ и не думалъ о примиреніи.
   Въ тотъ вечеръ, когда ушла Елена, онъ рѣшилъ немедленно переѣхать въ тотъ городъ, гдѣ жилъ прежде. Онъ отыщетъ себѣ тамъ какую-нибудь лачугу, запрячется со своимъ горемъ и одинокій станетъ ожидать смерти. Быть можетъ, ему удастся даже заработать немного денегъ на корректурѣ прежней своей газеты. И при этой мысли: корректоръ оффиціальной газеты! насмѣшливая улыбка искривила его губы.
   Скоро все было готово для переѣзда. Несмотря на боль въ ногѣ, онъ пошелъ на мельницу, чтобы проститься. Съ осанкой генерала и высокомѣрнымъ взглядомъ, наполовину прикрытымъ рѣсницами, подалъ онъ брату руку и проявилъ настолько родственнаго чувства, насколько это совмѣщалось съ его глубокимъ презрѣніемъ къ мужичьей дружбѣ. Невѣсткѣ онъ два раза пожалъ руку и кромѣ того похлопалъ по плечу и все это съ достоинствомъ. Но когда дошла очередь до Томаса, старикъ не выдержалъ. Снова и снова жалъ онъ ему руку, между тѣмъ какъ ротъ его странно вздрагивалъ; наконецъ онъ выпрямился и хотѣлъ удалиться съ несокрушимой твердостью стоика, но тутъ у него закружилась голова, онъ зашатался, поблѣднѣлъ и упалъ бы, еслибы его не поддержалъ во-время Томасъ и не посадилъ на стулъ.
   Тогда только старикъ замѣтилъ, что жизненная его сила изжита, что осталась только одна сухая старческая оболочка. Съ выступившими отъ слабости каплями пота на лбу, протянулъ онъ Томасу руку:-- Томасъ, могу я здѣсь остаться?
   Томасъ пожалъ протянутую худую руку.-- Оставайся, тесть, оставайся!
   Послѣ того кровать его перенесли на мельницу, предполагая, что ему тутъ будетъ удобнѣе.
   Старый мельникъ былъ очень внимателенъ къ брату. Великій Боже! Какъ не ужиться двумъ братьямъ вмѣстѣ, если они только захотятъ! Все еще можетъ поправиться, нужно только Кристену смотрѣть на жизнь немного веселѣе!
   Но дѣло не ладилось! Братья ссорились каждый вечеръ, такъ что комната бывала полна нюхательнымъ табакомъ и самой ѣдкой насмѣшкой. Старый мельникъ чуть не уморилъ брата своими торпедо и плавающими батареями. Боже мой, на что намъ крѣпости! Береговая оборона и вооруженіе народа по плану Чернинга -- вотъ это дѣло!
   Такимъ образомъ редактору пришлось снова переселиться на старое пепелище, и все снова вошло въ прежнюю колею. Не доставало только Елены.
   Да, Елены не было! Фактъ этотъ ежедневно бросался всѣмъ въ глаза. Это замѣчали всѣ по утрамъ во время чая, вечеромъ -- у огня, читали на завявшихъ листкахъ растеній...

* * *

   Въ одинъ изъ лѣтнихъ дней, редакторъ, опираясь на руку Томаса, медленно прохаживался въ садикѣ и бросалъ мрачные взгляды на завядшіе цвѣты. Онъ долгое время хворалъ и теперь ослабъ дотого, что не могъ ходить безъ посторонней помощи.
   Томасъ старался его ободрить. Знаетъ Богъ, онъ поправится снова; нужно только побольше быть на воздухѣ и побольше ѣсть. Нужно начать пить мальцъ-экстрактъ, и тогда онъ скоро нагуляетъ полноту.
   -- Но это дорого стоитъ.
   -- Ахъ, чортъ возьми! Да жизнь-то длится не вѣчно! Предоставь это мнѣ, тесть!
   Старикъ погладилъ его по рукѣ.
   -- Не хочешь ли пойти къ намъ, тесть? Ты такъ давно уже тамъ не былъ.
   По старой привычкѣ Томасъ все звалъ его тестемъ.
   Они медленно пошли къ дому и сѣли въ чистой комнатѣ. Въ сосѣдней послышались быстрые шаги.
   -- Посмотри-ка, Томасъ... ахъ! вотъ и братъ Кристенъ! Добро пожаловать, братецъ! Ну, какъ здоровье? Хорошо! Вотъ и прекрасно. Не хочешь ли взглянуть, что стоитъ въ народномъ листкѣ! Прочти, что намъ предлагаетъ правительство! Изъ вѣрныхъ источниковъ извѣстно, что военный министръ въ слѣдующемъ засѣданіи...
   -- Да, да! Я уже это читалъ, отецъ!
   -- Ну, не ужасно ли это! продолжалъ онъ, размахивая листкомъ, между тѣмъ какъ роговыя очки все болѣе сползали у него съ носа.-- Во всю жизнь я не слышалъ ничего подобнаго.
   Редакторъ искоса посматривалъ на него изъ-подъ насупленныхъ бровей и отворачивался, чтобы не видѣть даже газеты.
   -- Ну, можетъ ли человѣкъ здравомыслящій предлагать насыпь въ три съ половиною мили протяженія? Тогда слѣдуетъ дать каждому изъ людей по громадной сигнальной трубѣ, чтобы онъ могъ сзывать на помощь сосѣдей! Вотъ береговая оборона и вооруженіе народа -- это дѣло другое! Я и самъ не прочь послужить, если потребуется. Каждый человѣкъ долженъ имѣть ружье и умѣть владѣть оружіемъ,-- тогда-то и поднимется духъ народа.
   Онъ все вертѣлъ газетой, производя возлѣ консервативнаго редактора такой либеральный вѣтеръ, что тотъ наконецъ притопнулъ ногою и съ раздутыми ноздрями посмотрѣлъ на брата.
   -- Чортъ возьми глупаго теленка! вскричалъ Томасъ, взглянувъ въ окно.-- Тянулъ, тянулъ, пока не оборвалъ веревку!
   -- Что... оборвалъ? И безъ шапки и съ газетой старикъ выскочилъ изъ комнаты.
   Томасъ улыбнулся про себя.
   -- Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Іензенъ! раздался на дворѣ голосъ мельника.
   -- Мнѣ некогда! бѣгу за теленкомъ... но что это? Онъ спокойно лежалъ въ тѣни!
   -- Вотъ идетъ лѣсничій! воскликнулъ Томасъ, обрадовавшись, что можетъ распить съ товарищемъ бутылочку.
   Лѣсничій былъ наканунѣ въ городѣ, гдѣ между прочимъ покупалъ что-то для Томаса, и теперь принесъ покупку.
   Какъ и всегда, при появленіи гостя, накрыли столъ и поставили все лучшее, что было въ домѣ. Пригласили строителя мельницы, а спустя немного явился и третій гость, землевладѣлецъ Ганзенъ изъ Гольмструпсгофа.
   Водка и ромъ разгорячили головы. Громко толковали о дурныхъ временахъ и политическихъ затрудненіяхъ. Землевладѣлецъ клялся, что все сельское хозяйство погибнетъ, если правительство не запретитъ ввозъ свинаго сала изъ Америки. Томасъ былъ того мнѣнія, что все несчастье происходитъ отъ ввоза ржи изъ Остзейскихъ провинцій. Старый мельникъ утверждалъ, что контуры земли измѣнятся, если зальютъ пустыню Сахару водою. Лѣсничій сидѣлъ и смѣялся, вертя въ зубахъ раскрутившуюся сигару и опоражнивая одинъ стаканъ за другимъ.
   Томасъ вышелъ въ кухню съ разбитымъ стаканомъ и обратился къ одной изъ дѣвушекъ -- двусмысленнаго поведенія, мѣстной Венерѣ -- занятой мытьемъ посуды.
   -- Хорошенько, Анна, но не бей посуды, сказалъ онъ, дотрогиваясь до ея голой руки.
   -- Ну, ну! отстранилась она.-- Мнѣ некогда тутъ стоять и играть.
   -- Мы молоды, Анна, и должны играть, пока еще есть время.
   -- Но теперь не время.
   -- Когда же?
   Обсудивъ подробнѣе вопросъ о времени, они согласились оба, что играть лучше всего вечеромъ, при лунѣ.
   -- Хорошо, Анна. Дай же мнѣ стаканъ.
   Онъ возвратился къ гостямъ и залпомъ выпилъ цѣлый стаканъ.
   -- А я чуть не забылъ, воскликнулъ лѣсничій, проводя невѣрной рукою по своей большой, всклокоченной бородѣ, гдѣ засѣло много крошекъ.-- Послушай, мельникъ. Ахъ, онъ не слышитъ (онъ постучалъ ножомъ объ стаканъ): да заткните глотки хоть на минуту!
   -- Что такое? спросилъ Томасъ.
   -- Что такое! Новости изъ Копенгагена!
   На минуту воцарилось глубокое молчаніе.
   -- Стою я вчера на улицѣ съ сестрою и болтаю. Вдругъ проходитъ какой-то господинъ съ дамой подъ руку и толкаетъ меня зонтикомъ прямо въ спину.-- Извините!-- Пожалуйста!
   -- Но кого я вижу? Я подумалъ: чортъ меня возьми, если это не твоя прежняя невѣста и тотъ управляющій, съ большими глазами! Мы разговорились. Они недавно повѣнчались и чертовски счастливы,-- что? ничего! пусть знаетъ.
   Послѣднія слова относились къ старому мельнику, который толкнулъ его подъ столомъ.
   Лицо Томаса сдѣлалось сѣрымъ, темные круги выступили подъ глазами, но черезъ мгновеніе кровь снова прихлынула у него къ лицу, на которомъ виднѣлось множество мелкихъ синеватыхъ жилочекъ.
   Редакторъ, сидѣвшій все время въ углу и перелистывавшій календарь и съ презрительнымъ молчаніемъ слушавшій глупую болтовню плебейскаго общества, посмотрѣлъ безпомощно во всѣ стороны и попросилъ, чтобы его отвели домой.
   Томасъ подалъ ему руку и вывелъ.
   Лѣсничій закусилъ губу и презрительно махнулъ рукою.
   -- Ну, вы могли бы и не разсказывать этого, лѣсничій, гм!
   -- Ахъ, провались всѣ женщины къ чорту!
   Когда Томасъ сѣлъ снова за столъ, глаза его дико горѣли. Знаетъ Богъ, какъ весело онъ заживетъ теперь! Никто теперь не стоитъ ему на дорогѣ!
   Вскорѣ комната снова наполнилась говоромъ, смѣхомъ, возгласами и пѣніемъ.
   Старикъ-отецъ качалъ головою и отъ времени до времени ходилъ въ спальню Томаса, гдѣ сидѣла старуха и съ полными слезъ глазами смотрѣла на сына.
   Пили нѣсколько часовъ не переставая, наконецъ силы стали измѣнять Томасу, который уставился въ пространство какимъ-то стекляннымъ взглядомъ.
   Лѣсничій хлопнулъ его по плечу и неосторожно пошутилъ, намекнувъ, что онъ только притворяется веселымъ. Томасъ оскорбился, а когда лѣсничій, желая поправить дѣло, посовѣтовалъ ему выкинуть изъ головы всю старую исторію и не горевать, самолюбіе Томаса было задѣто, и онъ закричалъ сердито:-- Что тебѣ за дѣло, весело мнѣ или нѣтъ; заметай соръ передъ своей избою! Я никогда не мѣшался въ чужія дѣла и, будь я проклятъ, если допущу, чтобы кто-либо совалъ свой носъ въ мои.
   -- Томасъ! Томасъ! остановилъ его отецъ,
   -- Чего онъ суется и своими насмѣшками растравляетъ старыя раны. Я не мальчишка и не позволю каждому дураку давать себѣ совѣты!
   Кровь въ немъ волновалась и кипѣла. Все скрытое горе, которое въ теченіе долгихъ мѣсяцевъ онъ таилъ подъ маскою безпечности, прорвалось вдругъ наружу съ такою силою и дикостью, которыя ужаснули всѣхъ.
   Тогда вышла старуха и нѣжно погладила его по головѣ. Мгновенно онъ успокоился, повеселѣлъ и снова принялся за бутылку. Лѣсничій охотно составилъ ему компанію.
   Общество разошлось уже поздно ночью.
   -- Покойной ночи; искренно благодарю за угощеніе, сказалъ землевладѣлецъ, протягивая большую, красную руку.
   Томасъ стоялъ, высоко поднявъ правую руку, и долго смотрѣлъ на красную ладонь; наконецъ, сильно хлопнувъ, пожалъ протянутую руку.
   -- Я долженъ благодарить васъ, Гансъ Петеръ Ганзенъ изъ Гольмструпсгофа! Поклонись своей дочери и скажи ей... скажи ей, что на мельницѣ еще умѣютъ веселиться.
   -- Пріѣзжай и скажи ей это самъ!
   Томасъ кивнулъ головою и потрясъ руку богача.
   -- Пріѣду, быть можетъ, раньше, чѣмъ ты ожидаешь! Мы, друзья, Ганзенъ, и были ими всегда, хотя я и молодъ въ сравненіи съ тобою. Но шутки въ сторону, Каролина слишкомъ хороша, чтобы оставаться старой дѣвой!
   На дворѣ Томасъ остановился съ лѣсничимъ, и оба увѣряли себя въ вѣчной дружбѣ. Всхлипывая, мельникъ положилъ руки на плечи лѣсничаго и много разъ повторялъ:
   -- Будемъ сильны, Ганзенъ: мы оба страдали,-- да, да!
   И наконецъ обнялъ пріятеля.
   Лѣсничій, спотыкаясь, пошелъ на-прямикъ, увязая на вспаханномъ полѣ и громко напѣвая.
   Томасъ постоялъ немного, смотря на лугъ, на которомъ капли росы блестѣли при лунѣ. Торжественная тишина прохладной ночи, милліоны свѣтлыхъ звѣздочекъ, покой природы -- все это подѣйствовало на Томаса и почти отрезвило его. Но внутри онъ не чувствовалъ покоя; сердце въ немъ болѣзненно сжималось, и онъ повернулся, чтобы уйти. Тутъ онъ увидѣлъ молодую дѣвушку въ голубомъ платкѣ, которая сидѣла на бревнѣ.
   Онъ посмотрѣлъ на нее. Воздухъ былъ пропитанъ сильнымъ запахомъ розъ и лавенды, а изъ жасминоваго куста доносились звуки соловьиной пѣсни. Дѣвушка сидѣла, подавшись впередъ, глаза ея блестѣли.
   -- Ахъ, это ты, Анна! Ты разодѣлась для игры?
   -- А что, развѣ я не нарядная? Садись же!
   Онъ подошелъ къ ней, но вдругъ остановился и долго смотрѣлъ на голубой платокъ. Вышедшая изъ-за облачка луна освѣтила крупную слезу, выкатившуюся у него изъ глазъ.
   И, не сказавъ ни слова, тихими шагами онъ побрелъ къ дому.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

   Съ той минуты, когда Елена сожгла за собою мостъ, она стала другимъ человѣкомъ. Теперь приходилось покидать старые берега и выходить на глубокую воду, гдѣ мужество ея должно выдержать пробу. Она чувствовала въ себѣ силу преодолѣть все.
   Какъ только она сообщила брату и его женѣ о своей помолвкѣ, тѣ прекратили съ нею всякія сношенія.-- Всякій долженъ идти своею дорогою, сказала невѣстка, гордо закидывая голову. Но Елена съ каждымъ днемъ пріобрѣтала новую силу. Когда она поселится въ своемъ новомъ гнѣздышкѣ, для нея начнется новая жизнь. Все старое отойдетъ въ вѣчность, и въ ея домѣ будутъ только свѣтъ и свобода, любовь и счастье.
   Бойе нанялъ двѣ комнаты въ старомъ Кенигсвегѣ. Увидѣвъ въ первый разъ это хорошенькое помѣщеніе, Елена пришла въ восторгъ. Гипсовые фризы и золоченые карнизы! Никогда въ жизни не мечтала она о такой роскоши. А какъ высоки комнаты! Тутъ они заживутъ, какъ пара голубковъ.
   Какъ много у нея оказалось дѣла передъ свадьбой. То она сидѣла у себя въ комнатѣ за шитьемъ бѣлья, размѣряла занавѣски и полотно, то ходила съ женихомъ отъ одного торговца къ другому, выбирая мебель и кухонную посуду.
   А затѣмъ приведеніе въ порядокъ комнатъ. Какъ хорошо пришелся маленькій, низенькій диванчикъ у средней стѣны!-- Отстранись немного, Гансъ, и дай мнѣ посмотрѣть! И какъ хорошо подходилъ крупный узоръ занавѣсокъ къ обоямъ въ цвѣточки.-- Хорошо, что мы не взяли тѣ другіе; а я было остановилась на нихъ. А гдѣ мы повѣсимъ Локе и Сигина? Вонъ тамъ надъ комодомъ.-- Нѣтъ, тамъ слишкомъ темно, Сигинъ любитъ больше свѣта. Ахъ, малютка, ты наступила на веревку!-- Ха, ха, ха! Поднимай теперь птичекъ!
   Бойе взялъ въ садоводствѣ, гдѣ онъ работалъ нѣсколько часовъ по утрамъ, много цвѣтовъ и растеній. Цѣлый уголъ былъ уставленъ широколиственными растеніями, а на окнахъ красовались пестрые душистые цвѣты.
   -- Я поставлю розы на своемъ рабочемъ столикѣ!
   -- Этого нельзя. Цѣлый день онѣ будутъ просить: "больше свѣта! больше свѣта!"
   -- А я все же ихъ поставлю, когда тебя не будетъ дома.
   Тутъ они схватились за руки и вертѣлись по комнатѣ, точно шаловливыя дѣти.
   Но незадолго до свадьбы, оставшись одна въ спальнѣ, у нея сжалось сердце отъ воспоминанія: "Твой любовникъ!" Она сѣла, прижавъ руки къ груди, но тотчасъ вскочила и, оттолкнувъ скамейку, стала спокойно убирать комнату.
   Правда, во время вѣнчанія она много плакала, но, придя въ свое маленькое уютное гнѣздышко, обняла Бойе и, прижимаясь къ нему, прошептала: Теперь я твоя до смерти!
   И вотъ началась борьба за существованіе. Бойе проявилъ дѣятельность, какой у него не бывало прежде. И хотя на устройство онъ израсходовалъ весь остатокъ своего небольшаго наслѣдства, но онъ не унывалъ. Теперь онъ здоровъ и могъ заработать отъ тысячи до тысячи двухсотъ кронъ, частью въ садоводствѣ, частью въ публичномъ паркѣ, гдѣ онъ получилъ мѣсто младшаго садовника. Благодаря выдержанному экзамену, онъ разсчитывалъ на скорое повышеніе.
   Будущее имъ улыбалось. Какъ онъ былъ счастливъ, приходя домой обѣдать и заставая на столѣ вареныя селедки и картофель или другія, подобныя этимъ, простыя блюда. Въ восторгъ онъ обнималъ Елену.
   Видя его веселымъ и работающимъ, Елена успокоилась окончательно и съ любопытствомъ присматривалась къ новой жизни.
   Шумъ и движеніе столицы, ея блескъ и роскошь опьяняли Елену, которая смотрѣла на все съ наивностью ребенка. Шумная музыка и сказочное освѣщеніе Тиволи, прекрасная игра въ театрѣ, сокровища художественныхъ собраній -- все это было для нея ново и приводило въ восторгъ.
   Иногда Бойе бралъ ее въ общественное собраніе, гдѣ она слушала съ напряженіемъ всѣхъ нервовъ. Возвращаясь затѣмъ домой, она бывала подъ впечатлѣніемъ всего слышаннаго и наивно спрашивала мужа: Дѣйствительно ли хотятъ либералы запретить королю избирать своихъ министровъ? Какъ зовутъ того, который говорилъ, что женщины должны имѣть право голоса? Дѣйствительно ли священникъ имѣетъ право отказать въ причастіи тому, кто не конфирмованъ.
   Она удивилась, сдѣлавъ открытіе, что подъ безпечной наружной жизнью большаго города кроется безчисленное множество маленькихъ вулкановъ, угрожающихъ поминутно взрывами.--
   Разсужденія на новыя современныя темы, особенно обсужденіе вопроса о необходимости религіозной свободы, происходили у нихъ почти ежедневно. Бойе, обладавшій подвижностью ума и счастливымъ даромъ плавно излагать свои мысли, до нѣкоторой степени руководилъ Еленой и развивалъ ее; но она испугалась, узнавъ, насколько онъ заразился новыми вѣяніями.
   Она не скрыла отъ него, до чего не сочувствовала всему этому вольнодумному движенію, но онъ старался убѣдить ее, что сильное умственное волненіе необходимо для народа.
   Одинъ вопросъ вызывалъ другой, отчего разговоръ становился оживленнымъ и разжигалъ ея умъ. Бойе говорилъ такъ внушительно, что настало время стряхнуть съ себя столѣтнюю тяжесть старыхъ формъ. Елена сознавала, что мнѣнія его справедливы, и наконецъ приходила къ убѣжденію, что многія изъ новыхъ мыслей содержатъ въ себѣ жизненную силу.
   По временамъ у нея являлось желаніе перенестись въ другой воздухъ, чѣмъ тотъ, которымъ она дышала во времена дѣтства и юности, но замѣчательно, всякій разъ ею овладѣвало при этомъ необъяснимое безпокойство. Бывали дни, когда она чувствовала себя полубольной, какъ птица во время линянья.
   Но чаще всего, глубоко сознавая свое счастье и оставаясь дома одна, она осматривала свое новое хозяйство, красивыя вязанья, салфеточку, цвѣты и растенія и съ блестящими глазами шептала: Тутъ я у себя!
   Въ сущности какая это была странная обстановка! Быть можетъ, она принадлежала различнымъ семействамъ, и быть можетъ десять разъ продавалась съ молотка. Любопытно узнать исторію всѣхъ этихъ вещей со времени ихъ нахожденія до того часа, когда онѣ попали въ эти комнаты. Сидя одна въ сумерки съ вязаньемъ, она скользила взглядомъ отъ одной мебели къ другой, и воображеніе ея разыгрывалось. Столъ на колонкѣ съ рѣзными львиными, красиво переплетенными, ножками, стоялъ въ прекрасной министерской залѣ, уставленный серебряными подносами съ дорогимъ севрскимъ фарфоромъ. Зеркало въ рѣзной рамѣ висѣло на стѣнѣ, обитой дорогими обоями, и отражало молодое лицо краснѣющей фрейлины и ея тайнаго поклонника, который воспользовался удобной минутой и поцѣловалъ ея руку. Болѣе простые стулья она помѣщала въ квартиру ремесленника, гдѣ они скрипѣли подъ тяжестью усталыхъ тѣлъ и слышали тихіе вздохи о хлѣбѣ и дровахъ. Какъ бы то ни было, все это теперь ея. Все это собрано ими и такъ умѣло уставлено, что придало ея квартиркѣ необыкновенную уютность.
   Время отъ времени забѣгалъ кандидатъ Рудольфъ съ карманами, полными книжекъ, о которыхъ ему приходилось писать или о которыхъ онъ уже написалъ критику.
   Въ одинъ изъ приходовъ Рудольфа рѣчь зашла о сомнѣніяхъ, вызываемыхъ христіанскою вѣрою. Елена находила это преступнымъ.-- У насъ есть слово Божіе, и мы должны имъ руководствоваться.
   -- А вамъ никогда не приходилось бороться съ сомнѣніями, госпожа Бойе? Знаете, что сказалъ знаменитый англійскій эстетикъ: "Человѣческая душа, которая не страдала отъ мучительныхъ сомнѣній, будетъ съ презрѣніемъ говорить объ нихъ". Это и видно, что вы не страдали.
   -- Нѣтъ, я въ этомъ должна сознаться.
   -- Сомнѣніе нельзя разсматривать какъ грѣхъ, вмѣшался Бойе,-- оно можетъ быть выраженіемъ искренняго желанія свѣта и покоя.
   -- Это и мое мнѣніе. И это же думаетъ Теннисонъ, говоря:
   "Вѣра зачастую заключается болѣе въ сомнѣніи, чѣмъ въ исповѣданіи, о которомъ легко говорятъ".
   На это Елена возразила, что при серьезномъ желаніи можно до извѣстной степени побороть свои сомнѣнія. Если нынѣ развелось такъ много невѣрующихъ, то причина заключается въ томъ, что они не хотѣли доискиваться правды, или же въ своей гордости упрямо отворачивались отъ нея. При всей своей учености и умствованіи они не могли дойти до познанія истины, и поэтому ожесточились, и стали считать все "глупостью" и насмѣхаться надъ нами за то, что мы вѣримъ въ подобныя "глупости".
   -- Вы говорите о волѣ, госпожа Бойе! Но не учитъ ли христіанство, что воля связанная лежитъ у ногъ грѣшнаго человѣчества? Богъ даетъ намъ желанія, а также возможность исполнять ихъ. Знаете, что говорить великій терминистъ изъ Тарса {Апостолъ Павелъ.}: "Что я хочу, того не дѣлаю, а чего не хочу, то дѣлаю!" Нѣтъ, если христіанство падетъ, то это вслѣдствіе законовъ развитія, вслѣдствіе...
   -- Но оно не падетъ! перебила его Елена.-- Христосъ обѣщалъ, что врата ада никогда не одолѣютъ христіанскаго ученія.
   -- Вы поступаете, какъ богословы: доказываете истину христіанства христіанскимъ же ученіемъ.
   -- Что мы читали недавно, Гансъ? Слова, сказанныя Гете Экерману?-- Да, теперь вспомнила.
   Она подбѣжала къ полкѣ съ книгами и вынула одну брошюру.
   -- У васъ всегда наготовѣ великія имена, Рудольфъ! Послушайте, что сказалъ о христіанствѣ одинъ изъ величайшихъ міровыхъ умовъ -- если я только найду это. Ахъ, вотъ. "Какіе бы успѣхи ни сдѣлала культура ума, какъ бы далеко ни шагнулъ человѣческій умъ, онъ никогда не превзойдетъ высоты христіанскаго ученія и той нравственной культуры, которая заключается въ четырехъ евангеліяхъ.
   -- Не станемъ спорить о мнѣніи Гёте, дорогая госпожа Бойе! Наше время не спрашиваетъ у человѣка, магометанинъ онъ или христіанинъ; оно спрашиваетъ только, дѣльный ли онъ человѣкъ, приноситъ ли пользу человѣчеству. Знаете, что говоритъ Шелли: "Какъ бы ни былъ вѣрующъ человѣкъ, но если онъ не любитъ свободы и правды, если онъ не борется за счастье и миръ человѣческаго рода,-- то онъ безсердечный лицемѣръ и негодяй".
   -- Но каждый истинный христіанинъ... вставила Елена, но ей не дали окончить.
   -- Видите ли, госпожа Бойе, государственная церковь создаетъ вѣрующихъ тысячами, но она не создала ни одного искренняго самостоятельно мыслящаго человѣка!
   -- Но послушайте, каждый истинный христіанинъ готовъ бороться изъ-за счастья людскаго, изъ-за умственной свободы и истины.
   -- Это происходитъ помимо государственной церкви.
   -- Народной церкви, поправилъ Бойе.
   -- Вздоръ! У насъ нѣтъ никакой народной церкви; церковь -- это просто государственная машина.-- Теперь личность эмансипируется, госпожа Бойе! Государственная церковь крѣпко держитъ людей въ оковахъ, въ догматическихъ повязкахъ и не допускаетъ порицанія авторитетовъ.
   И затѣмъ маленькій человѣкъ быстро простился, торопясь въ собраніе.
   Елена покачала головою и сидѣла нѣсколько минутъ задумавшись.
   -- А что, Гансъ, придерживается ли Рудольфъ какой-либо вѣры?
   -- Право, не знаю, дорогая. Я не могу изслѣдовать сердца и почки другихъ людей.
   -- Не къ чему такъ говорить; но обыкновенно составляютъ себѣ мнѣніе.
   -- Мое мнѣніе таково, что въ сущности онъ ближе стоитъ, къ христіанскому ученію, чѣмъ тысячи людей, похваляющіеся своей вѣрой; но онъ настоящее дитя времени, онъ дѣйствуетъ по-своему.
   -- Но развѣ мы можемъ дѣйствовать по-своему?
   -- Мы должны это дѣлать!
   -- Дѣтей должны вести родители, слабые должны поддерживаться сильнѣйшими,-- это въ порядкѣ вещей.
   -- Дорогая моя, ты слишкомъ много живешь въ прошедшемъ и слишкомъ мало въ настоящемъ.
   Онъ сталъ доказывать, что каждое новое поколѣніе должно выработать самостоятельный основной взглядъ на вещи и не полагаться во всемъ на мнѣнія прошлаго. Говоря о религіи и воспитаніи, Рудольфъ очень кстати привелъ слова Лесинга: "Христіанская религія не такое дѣло, которое должно приниматься отъ родителей на вѣру".
   -- Именно должно!
   -- Мы сами должны составить себѣ убѣжденіе, принимая участіе въ жизненной борьбѣ. Мы должны взвѣшивать и сортировать, пробиваться впередъ дюймъ за дюймомъ, тогда только воззрѣнія наши могутъ быть серьезны; все же остальное ведетъ только къ слабой вѣрѣ по преданію, составляющей постоянную задержку самостоятельнаго развитія личности. И что происходитъ въ этомъ случаѣ, то же самое происходитъ и со всѣми умственными вопросами: мы должны броситься въ потокъ и испробовать, удержитъ ли насъ вода.
   -- Все это прекрасно, но ты навѣрно согласишься, что многіе погибли бы, еслибы добрый отецъ, или мать, или другъ не поддержали ихъ на водѣ. Много есть такихъ, которые въ вещахъ умственныхъ не могутъ отличить бѣлаго отъ чернаго, какъ же ты хочешь, чтобы такіе дѣйствовали по-своему?
   -- Да, но главное въ томъ, чтобы мы участвовали въ борьбѣ, чтобы мы бодрствовали и постоянно стремились къ правдѣ.
   Съ этимъ она соглашалась. Она прекрасно видитъ, что старое время, въ сравненіи съ настоящимъ,-- мертвое время. Нынѣшній воздухъ пропитанъ большей жизненностью; однако не все новое здорово и хорошо.
   -- Но я убѣждена, продолжала она, любовно на него взглядывая,-- что ты хочешь только того, что по истинѣ справедливо, дорогой ты мой якобинецъ.
   Бойе, вступившій также въ члены общества, въ которомъ участвовалъ Рудольфъ, хотѣлъ идти съ товарищемъ, но остался дома ради Елены, которая ожидала появленія въ скоромъ времени ребенка.
   Въ маленькой комнаткѣ было тепло и уютно. Бойе удобно усѣлся на диванѣ, курилъ изъ длинной трубки и время отъ времени отпивалъ по глотку грога. Сквозь тонкій бумажный абажуръ, лампа распространяла розоватый свѣтъ по комнатѣ, образовала яркій кружокъ на потолкѣ и кидала темнокрасную тѣнь на стоявшіе въ углу пальмы и фикусы, которые походили на тропическій лѣсъ, освѣщенный послѣдними лучами солнца.
   -- Какъ у насъ хорошо! воскликнула Елена, придвигаясь къ мужу. Она прижалась къ нему, ища въ его любви защиты и успокоенія.
   Задумавшись, она долго сидѣла, положивъ головку на его плечо, но вдругъ вздрогнула подъ вліяніемъ того страха, который часто овладѣвалъ ею.
   -- Мнѣ кажется, тутъ холодно! сказала она, вставая въ волненіи.
   Ожидая появленія малютки, радуясь и страшась, Елена приводила все въ порядокъ. Маленькія рубашечки и крошечныя кофточки и чулки! Она могла простаивать по получасу, глядя на нихъ задумчивыми глазами.
   Большую часть дня Бойе не было дома. Какъ жаждала она имѣть опытную подругу, съ которой можно бы было поговорить откровенно.
   Въ страданьяхъ будешь рождать дѣтей...
   Очень часто у нея являлось смутное чувство, что тамъ, въ ясномъ небѣ, засѣдаетъ строгій божескій судъ, который изречетъ свой приговоръ раньше, чѣмъ она ожидаетъ. Богъ можетъ наказать ее ужасными страданіями и даже смертью!
   Тогда она умоляла Господа повременить немного со своимъ судомъ, чтобы то, что предстояло ей, случилось еще не скоро: чтобы ей позволено было пожить немного съ ребенкомъ.
   Въ присутствіи Бойе, она чувствовала себя спокойнѣе. Онъ бралъ на себя болѣе чѣмъ половину ея боязни и сообщилъ ей часть своей бодрости.
   Въ сосѣднюю квартиру, долго стоявшую пустою, переѣхала одинокая молодая женщина, вдова художника, которая, какъ говорили, жила рисованіемъ по фарфору и художественнымъ вышиваньемъ.
   Еленѣ казалось, что она уже видѣла это блѣдное съ тонкими чертами лицо. Наконецъ, она вспомнила, что это та женщина, которую она видѣла на вокзалѣ. Дѣйствительно, это была она. Но Елена не рѣшалась заговорить съ нею; она казалась такой робкой и застѣнчивой.
   Но, встрѣтившись однажды въ корридорѣ, онѣ разговорились. Елена познакомилась немного съ исторіей несчастной жизни, возбудившей и ея любопытство, и ея состраданіе.
   Съ этого дня она часто поджидала молодую женщину, но та не показывалась и видимо хотѣла остаться незамѣченной.
   Однажды вечеромъ -- Бойе легъ спать и сама она была полураздѣта -- сильно позвонили и, когда Елена открыла дверь, она увидѣла свою молодую сосѣдку.
   -- Я сидѣла у себя и мнѣ такъ сдѣлалось страшно, сказала она.-- Могу я посидѣть у васъ минутку? Я скоро уйду.
   Она сѣла у двери и сжала лобъ руками.
   -- Иногда на меня нападаетъ страхъ... могу я посидѣть у васъ минуты двѣ? спросила она несмѣло.
   Искреннее полное такта участіе Елены успокоило взволнованную женщину. Она разговорилась, стала немного откровеннѣе, разсказала нѣсколько случаевъ изъ своего дѣтства, когда она жила въ Борнгольмѣ, гдѣ отецъ ея былъ священникомъ, а также упомянула о послѣднемъ времени, когда ей приходилось добывать себѣ пропитаніе. Но она не затрогивала того, что случилось между двумя этими періодами, и что по всей вѣроятности было причиною ея нервнаго состоянія. Елена терялась въ догадкахъ, не составивъ себѣ никакого яснаго представленія о жизни этой женщины.
   -- Я васъ не понимаю. Вашъ мужъ не умеръ?
   -- Мой мужъ? Да, то-есть... ахъ, какъ у меня болитъ голова. Мнѣ такъ бы хотѣлось не думать. Ахъ, госпожа Бойе, если бы можно было не думать.
   Въ эту минуту она казалась такой маленькой и худенькой. Невольно Елена вспомнила свою маленькую умирающую мать.
   -- Но этого нельзя! продолжала она.
   -- И это очень глупо, такъ какъ ничего нельзя измѣнить въ своей судьбѣ. Мадамъ Бойе, вѣрите вы въ Бога, въ личнаго Бога, который вмѣшивается въ нашу жизнь?
   -- Конечно, вѣрю!
   -- И онъ наказываетъ какъ въ ветхомъ завѣтѣ?
   -- Да -- почему вы спрашиваете?
   -- Должно быть онъ очень сердитъ на меня. Какъ я ему молилась! Ночью, когда всѣ спали, я ложилась на окно и взывала къ Нему, я такъ горячо просила Его помочь мнѣ, но Онъ оставался тамъ вверху, великій, холодный и молчаливый. Не знаю, чему вѣрить. Вѣроятно, нѣтъ Бога.
   -- Вы сами не знаете, что говорите, госпожа Экъ. Это ужасныя слова!
   Молодая женщина покачала головою.
   -- Вѣроятно, вы не много вращались среди людей, мадамъ Бойе, и не много читали. Не странно ли, всѣ великіе современные поэты -- вольнодумцы: Викторъ Гюго, Свинбурнъ, Шпильгагенъ, Флоберъ, Поль Гейзе, а также и всѣ наши выдающіеся люди. Вы, должно быть, не знаете, какія наступили въ мірѣ перемѣны. Дѣйствительно, не подозрѣваешь ничего, пока не познакомишься съ жизнью. Ахъ, я была очень богобоязненнымъ ребенкомъ и твердо вѣрила, что Богъ на небѣ хмуритъ свое чело всякій разъ, когда говорятъ "Ей Богу!" Я росла въ строгомъ, благочестивомъ семействѣ; отецъ мой пасторомъ въ Боригольмѣ.
   -- Вы говорили мнѣ это.
   -- Говорила? Да, мнѣ и самой кажется, что я говорила вамъ это. Я выросла подъ пѣніе псалмовъ и подъ чтеніе молитвъ и всему вѣрила -- дѣти вѣрятъ всему -- но съ тѣхъ поръ, какъ я познакомилась съ жизнью... Она покачала головою и протянула руки, точно отстраняя что-либо отъ себя.-- Знаете, что случилось съ Вольтеромъ въ дѣтствѣ? Будучи пяти лѣтъ, онъ выучилъ на память атеистическое стихотвореніе, и впечатлѣнія, полученныя имъ при этомъ, не изгладились во всю его жизнь. Почти то же случилось со мною, когда мнѣ было семнадцать лѣтъ. Я гостила у зятя, и тамъ мнѣ попалась книга "Іисусъ и разсудокъ". Я прочла ее и стала серьезно разбирать свою религію. Ахъ, я все думала и думала! Я всегда отличалась склонностью къ размышленіямъ, но чѣмъ болѣе я вдумывалась, тѣмъ болѣе отдалялась отъ тѣхъ воззрѣній, которыя мнѣ были привиты въ дѣтствѣ. А когда впослѣдствіи я попала въ Парижъ и жила въ кружкѣ, который...
   -- Вы бывали въ Парижѣ?
   -- Да! Неужели я вамъ не говорила объ этомъ? Какъ могло это случиться? Но сегодня вечеромъ я ничего не помню. И, обхвативъ лобъ и затылокъ руками, она сжала голову.-- Между тѣмъ я не могу забыть. О, еслибы можно было забыть все. Какъ должны быть счастливы мертвые, госпожа Бойе. Этотъ вѣчный покой, тишина!
   Послѣ сильнаго возбужденія наступилъ упадокъ силъ, что придало чертамъ молодой женщины мечтательное выраженіе. Точно въ полуснѣ она откинулась назадъ, сложивъ руки и опустивъ рѣсницы. Вдругъ она выпрямилась и обвела взглядомъ комнату.
   -- Я еще тутъ! Какая я неосторожная и невнимательная! Вы вѣроятно устали!
   Она встала и обняла Елену.-- Благодарю васъ, дорогая мадамъ Бойе, за вашу привѣтливость! Можно мнѣ иногда заходить къ вамъ? Я не буду вамъ часто надоѣдать.
   Въ эту ночь Елена спала плохо. Она все думала, что-за причина волненія молодой женщины? Предъ нею все стояло испуганное лицо съ грустными глазами, точно умоляющими о разрѣшеніи какого-то ужаснаго вопроса.
   Раннимъ утромъ, съ помощью своего ключа, она открыла помѣщеніе сосѣдки и тихонько подошла къ ея постели. Комната была въ безпорядкѣ, но молодая женщина крѣпко спала, тяжело дыша.
   Елена вздохнула съ облегченіемъ, вернулась къ себѣ и принялась за работу.
   -- Ты уже встала? спросилъ Бойе, когда она проходила мимо дверей спальни.
   -- Я была у госпожи Экъ. Слава Богу, она спитъ спокойно,
   Бойе также принялъ участіе въ загадочной несчастной и уговорился съ женою отвлекать ее по возможности отъ печальныхъ мыслей.
   Говорятъ, что летучая мышь, будучи даже слѣпою, можетъ свободно летать въ комнатѣ, пересѣченной множествомъ стальныхъ проволокъ. Инстинктъ у нея такъ развитъ, что она всегда во-время избѣгаетъ проволоки. Подобное же тонкое чувство давало Еленѣ возможность избѣгать воспоминаній о Томасѣ и отцѣ. Но, несмотря на всѣ старанія, она по временамъ все же наталкивалась на жесткія нити. Она убѣдилась, что не легко забыть прошлое. Часто она вспоминала изреченіе Горація, приведенное однажды Рудольфомъ: "Кто можетъ убѣжать отъ самого себя, даже въ томъ случаѣ, если онъ убѣжитъ изъ отечества?"
   Но сильная воля помогаетъ во многомъ. Елена хотѣла забыть, хотѣла превозмочь всѣ печали и заботы, сопряженныя съ прошлымъ. Она хотѣла идти своей особой, спокойной дорогой, хотѣла построить на собственной почвѣ домъ полный свѣта и уютности.
   По временамъ въ ней поднималась досада, проистекавшая отъ смутнаго недовольства всѣмъ стариннымъ ученіемъ, которое своими отжившими предразсудками стѣсняло свободную волю человѣка и мѣшало его счастью.
   Подобное чувство овладѣло ею, когда она выходила какъ-то подъ вечеръ за покупками.
   Бойе съ восторгомъ смотрѣлъ на нее. Никогда прежде она не казалась такой самоувѣренной и гордой, какъ въ этотъ вечеръ.
   Возвратившись домой, она застала мужа сидящимъ у стола и до того углубленнымъ въ писаніе, что у него не было времени повернуть при ея приходѣ голову.
   -- Ты уже возвратилась?
   Она опустилась на стулъ возлѣ дверей и долго просидѣла тутъ не двигаясь. Но вотъ Бойе взглянулъ на нее: она была блѣдна, какъ мертвецъ.
   -- Ты нездорова, дорогая? Быть можетъ...
   Она покачала головою.
   -- Что же съ тобою?
   Она тяжело вздохнула, смотря какимъ-то страннымъ взглядомъ. Тогда Бойе всталъ и подошелъ къ ней.-- Но что же съ тобою?
   -- Томасъ пьетъ!
   Его кольнуло въ сердце. Въ теченіе цѣлаго года она не говорила о Томасѣ, чему онъ очень радовался, предполагая, что все старое забыто. И вотъ теперь это извѣстіе.
   -- Откуда ты это знаешь?
   Она сидѣла, все смотря въ пространство.
   -- Откуда ты знаешь?
   -- Что ты говоришь?
   -- Я спрашиваю, откуда ты это знаешь?
   -- Я встрѣтила госпожу Ганзенъ, сестру лѣсничаго; она была тамъ въ воскресенье.
   Бойе нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ.
   -- Вѣроятно, все идетъ такъ же, какъ и прежде, сказалъ онъ наконецъ. Въ этомъ отношеніи онъ всегда былъ слабъ.
   -- Гансъ, зачѣмъ ты это говоришь? Ты знаешь хорошо, что онъ сталъ другимъ человѣкомъ.
   Бойе почувствовалъ приступъ ревности.
   -- Не думаешь ли ты, что ты, или вѣрнѣе мы, должны нести теперь отвѣтственность за то, что онъ дѣлаетъ? спросилъ онъ, становясь передъ нею.
   Она посмотрѣла на него смущенно. Затѣмъ встала и ушла въ кухню.
   Онъ походилъ еще немного по комнатѣ, потомъ собралъ бумаги, кинулъ въ ящикъ, сталъ у окна и началъ смотрѣть на противуположныя крыши. Наконецъ, онъ пошелъ въ кухню, взялъ жену за руку и проговорилъ спокойно:-- будь же благоразумна, Елена!
   -- Да, я буду благоразумна, отвѣтила она тихо.

* * *

   Тихая ночь спустилась на городомъ, но въ одной изъ маленькихъ квартирокъ на Кенигсвегѣ усиленно бился пульсъ.
   То была ночь безпокойства и страха. Слышались въ комнатѣ торопливые шаги, раздавались крики. Затѣмъ все смолкло на нѣсколько часовъ. Тутъ въ эту ночь явилось на свѣтъ маленькое созданіе.
   Торжественная тишина, на подобіе тои, какая бываетъ въ церкви передъ началомъ службы, царила въ квартиркѣ на разсвѣтѣ. Все въ комнатахъ стояло въ молчаливомъ удивленіи, точно тутъ пронесся духъ и вѣяніемъ своихъ крыльевъ вызвалъ сдержанный восторгъ и благоговѣйное настроеніе.
   Бойе вскочилъ съ кровати, на которой онъ лежалъ въ платьѣ. Растрепанный, онъ присѣлъ на край постели Елены, погладилъ ее по щечкѣ и боязливо и радостно заглянулъ подъ одѣяло, гдѣ покоилась маленькая головка.
   Онъ былъ внѣ себя отъ счастья. Елена могла видѣть, какъ кровь переливалась у него въ жилахъ на шеѣ.
   Мадамъ Ганзенъ, ходившая за Елелой, покачала головою.-- Посмотримъ, что вы заговорите, когда у васъ появится трое или четверо такихъ малютокъ.
   Елена скоро поправилась. Она ухаживала за ребенкомъ и справляла все по хозяйству. Средства Бойе не позволяли имъ держать прислугу.
   Никогда не предполагала Елена, какое это счастье имѣть ребенка. Она поминутно прибѣгала отъ лоханки или печки, чтобы полюбоваться личикомъ спящаго малютки. Малѣйшій возгласъ его будилъ ее ночью и кромѣ того она просыпалась по десяти разъ, чтобы посмотрѣть, удобно ли ему лежать.
   Бойе помогалъ ей во многомъ, когда бывалъ дома. То онъ раздувалъ уголья подъ чайникомъ, то равномѣрно качалъ люльку. Однажды вечеромъ Рудольфъ засталъ его за глаженіемъ свивальника и не могъ оторвать его отъ гладильной доски. Рудольфъ похвалилъ его за ловкость въ исполненіи женскихъ работъ и, шутя, сравнилъ съ Геркулесомъ, прядущимъ у ногъ Омфалы.
   Событіе, происшедшее у Бойе, было для госпожи Экъ источникомъ печали и радости. Взявъ въ первый разъ на руки малютку, она расплакалась и, усѣвшись съ нимъ, долго смотрѣла на него влажными глазами. Она забѣгала почти каждый день и была счастлива, если могла понянчить ребенка.
   -- Вы такъ умѣло держите его, что можно подумать, что у васъ самой былъ ребенокъ, сказала Елена.
   Она покачала ребенка на рукахъ и тихо отвѣтила: Да, у меня былъ такой же мальчикъ.
   -- Но этого вы мнѣ не говорили.
   -- Онъ лежитъ на кладбищѣ въ Дюссельдорфѣ.
   -- Въ Дюссельдорфѣ? Вы жили и тамъ?
   -- Цѣлые полгода.
   -- Въ Копенгагенъ вы пріѣхали оттуда?
   Она кивнула головою.
   -- А вашъ мужъ?
   -- Онъ возвратился въ Парижъ. но какъ уже поздно! Нужно бѣжать; было бы хорошо попасть въ конку!
   И, заторопившись, она убѣжала, мелькнувъ за угломъ и оставивъ свою пріятельницу въ недоумѣніи.
   Елена хотѣла сама быть крестною матерью своею ребенка.-- А въ крестные отцы мы попросимъ Рудольфа и Христенсена, отозвался Бойе. (Христенсенъ приземистый, сангвиническаго темперамента господинъ, былъ тотъ садовникъ, у котораго работалъ Бойе и съ которымъ онъ не совсѣмъ ладилъ)..
   -- Но Рудольфа никоимъ образомъ нельзя приглашать.
   -- Почему?
   -- Развѣ тебѣ неизвѣстно, что крестные отцы принимаютъ на себя обязанность воспитывать ребенка въ вѣрѣ христіанской церкви, въ случаѣ...
   -- Ахъ, перебилъ ее Бойе заносчиво,-- все это пустяки. При томъ, мы еще не собираемся съ тобою умирать!
   -- Рудольфъ, во всякомъ случаѣ, не будетъ у меня крестнымъ отцомъ.
   -- Не будетъ крестнымъ отцомъ? И ты говоришь такъ увѣренно? Ну, тогда я скажу тебѣ, что я пригласилъ уже Рудольфа?
   -- Да!
   Она поблѣднѣла.-- Почему ты сдѣлалъ это, Гансъ, не сказавъ мнѣ объ этомъ ни слова?
   -- Есть о чемъ толковать. Все это не болѣе, какъ одна форма.
   -- По-твоему крещеніе только форма?
   -- Не крещеніе, а крестные родители. По-моему совершенно безразлично, кто будетъ крестнымъ отцомъ и будетъ ли у ребенка вообще крестный отецъ. И кромѣ того Рудольфъ хорошій, честный человѣкъ.
   -- Объ этомъ я не спорю. Тутъ идетъ рѣчь, о томъ, насколько, въ случаѣ нашей смерти, онъ станетъ заботиться о христіанскомъ воспитаніи нашего ребенка.
   -- Ты все еще не можешь отстать отъ стараго хлама со всей его неподвижностью и мертвыми формами. Но тебѣ не къ чему такъ волноваться. Въ сущности мнѣ безразлично, кто будетъ крестнымъ отцомъ, однако на этотъ разъ Рудольфъ будетъ имъ.
   Цѣлый день она волновалась, но когда вечеромъ открыла мужу дверь и онъ обнялъ ее и, заглядывая въ глаза, сказалъ:-- Мы болѣе не сердимся другъ на друга?-- она мгновенно успокоиласьй
   Вопросъ о крестномъ отцѣ былъ рѣшенъ къ обоюдному удовольствію, и маленькое торжество прошло благополучно.
   Обыкновенно Елена часто ходила въ церковь, но теперь материнскія обязанности мѣшали ей отлучаться изъ дому. Бойе, часто сопровождавшій ее въ первый годъ послѣ женитьбы то къ одному, то къ другому изъ проповѣдниковъ, сталъ понемногу лѣниться и постоянно критиковалъ форму богослуженія, манеру проповѣдниковъ и содержаніе проповѣдей.
   -- Если ты хочешь, дорогая, пойти въ церковь,-- не стѣсняйся. Я посижу со Свендомъ.
   Иногда она уходила, иногда оставалась, но зачастую какое-то недовольство портило ея праздничное настроеніе.
   Обязанности отца придали Бойе гордость и пробудили въ немъ стремленіе принять участіе въ жизни. Благодаря чтенію газетъ и книгъ, благодаря разговорамъ съ Рудольфомъ и другими красными прогрессистами, имъ все болѣе овладѣвала, возникшая въ его отечествѣ, мысль о перемѣнахъ, а также мысль о новыхъ вѣяніяхъ, проложившихъ себѣ путь изъ другихъ странъ и оказывавшихъ вліяніе на жизнь столицы, и въ газетахъ, и въ бурныхъ собраніяхъ, и въ книжномъ дѣлѣ, и во множествѣ семействъ, гдѣ возгоралась борьба между отцами и сыновьями. Елена также надышалась новымъ воздухомъ. Какъ измѣнились ея жизненныя условія! Дѣтство ея протекло въ укромныхъ мѣстахъ, куда шумъ свѣта доносится только издали. Затѣмъ ее бросило въ водоворотъ и въ такое именно время, когда ея нравственная жизнь пришла въ сильное колебаніе. И теперь въ ней боролось старое и новое. Зачастую ею овладѣвало безпокойство, наводившее на нее страхъ; но, вѣруя твердо въ честность своего мужа и въ его умственную зрѣлость, она искренно старалась проникнуться его убѣжденіями.
   Но зачастую врожденное ей чувство самостоятельности заявляло свои права, что подавало поводъ ко многимъ столкновеніямъ. Не могла же она говорить "аминь", если не соглашалась съ нимъ. И къ тому же онъ часто не сдерживался въ выраженіяхъ. Почему онъ постоянно упрекалъ ее, что она придерживается все старыхъ формъ?
   И это было несправедливо! Она допускала большую свободу въ дѣлахъ церкви. Такъ напримѣръ, она ничего не имѣла противъ того, чтобы къ дѣятельности проповѣдниковъ допускались дѣльные, хотя и неученые, люди; она соглашалась, что люди имѣютъ право избирать сами своихъ священниковъ. Вообще она во многомъ симпатизировала новому движенію. Но все, что носило на себѣ печать соціализма и вольнодумства, было и оставалось для нея непозволительнымъ, точно такъ же, какъ ей не нравилось многое въ реалистической литературѣ.
   Заглянувъ въ нѣкоторыя изъ книгъ Рудольфа, она высказала мужу свое мнѣніе.
   -- Не ужасно ли, что теперь нельзя открыть ни одной книги, чтобы не натолкнуться на обманъ, нарушеніе супружеской вѣрности и самоубійство! Почему всѣ пишутъ на эти отвратительныя темы?
   Новыя книги выражаютъ требованія времени, т. е. желаніе добиться ясности въ вопросахъ, которые составляютъ сущность современной жизни. Отношенія мущины и женщины занимаютъ теперь всѣ страны. Напротивъ -- полезно, что прозорливые люди поставили подъ микроскопъ человѣческія побужденія и основательно изслѣдываютъ всѣ ихъ развѣтвленія. Это приводитъ въ движеніе умы мыслящіе, пробуждаетъ лѣнивые, подстрекаетъ человѣчество выработывать новые законы, которые ставятъ болѣе здоровыя и болѣе естественныя границы для всеобщей нравственности и которые даютъ въ семьи доступъ воздуху и свѣту.
   -- Но развѣ такъ необходимо постоянно заниматься чувственностью, какъ этотъ, напримѣръ, писатель, у котораго на каждыя десять строкъ, по меньшей мѣрѣ, одна непремѣнно намекаетъ на чувственность. Вѣроятно, онъ только и думаетъ о подобныхъ гадостяхъ!
   -- Напротивъ, самъ онъ ведетъ жизнь безукоризненную.
   Тутъ запыхавшись вбѣжалъ Рудольфъ съ блестящими глазами.
   -- Побѣда! закричалъ онъ.-- Наконецъ-то мы достигли цѣли! Профессоръ Брэнсъ обѣщалъ мнѣ быть въ собраніи въ понедѣльникъ, въ восемь часовъ вечера. Пріидутъ также фрёкенъ Странге и капитанъ Ранхъ. Вотъ-то у насъ возгорится борьба!
   Онъ сорвалъ очки и сталъ протирать ихъ платкомъ, болтая безъ умолку и посматривая на обоихъ супруговъ. Бойе пришелъ тоже въ волненіе и взялъ съ Елены обѣщаніе присутствовать въ собраніи, хотя ей вовсе этого не хотѣлось.
   Между тѣмъ наступили сумерки, и Бойе и Рудольфъ ушли.
   Елена долго стояла въ спальнѣ, задумавшись о томъ волненіи, которое проникало къ ней въ домъ черезъ всѣ щели и скважины и очень часто нарушало ея семейное согласіе.
   Все было тихо. Только изрѣдка доносился съ улицы стукъ экипажей. Въ то время, какъ она стояла, смотря на спящаго въ колыбели малютку, мысли ея постепенно перешли на воспоминанія, далеко запрятанныя у нея въ сердцѣ.
   Ребенокъ проснулся. Она вынула его и стала кормить, съ любовью поглядывая на маленькое раскраснѣвшееся личико. Затѣмъ она положила его въ колыбель и заботливо прикрыла.
   Снова на нее нахлынули мысли. Одно впечатлѣніе смѣнялось другимъ, чередуясь, точно цвѣта на мыльномъ пузырѣ. Наконецъ, все это смѣшалось, всѣ мысли ея расплылись. Со стономъ кинулась она на стулъ, прошептавъ:-- Ахъ, Томасъ!

* * *

   Большая, ярко освѣщенная зала собранія была великолѣпна съ ея золочеными колоннами, увѣнчанными бронзовыми лампами, съ ея фризами и розетками и расписанными стѣнами, на которыхъ были изображены дикіе звѣри и высокія пальмы.
   Постепенно зала стала наполняться очень смѣшанною толпою. Въ общемъ собралось человѣкъ двѣсти.
   Въ ту минуту, когда раздался звонокъ предсѣдателя, всѣ четыреста глазъ устремились на возвышеніе, гдѣ помѣстилась дирекція, въ томъ числѣ Рудольфъ и нѣсколько дамъ. Елена, въ сущности очень любившая маленькаго человѣчка, давно уже сидѣла на своемъ мѣстѣ. Она съ любопытствомъ слѣдила, какъ онъ суетился, обходилъ препятствія, то разговаривалъ съ однимъ, то раскланивался съ другимъ, то, наступивъ на ноги дамамъ, расшаркивался и улыбался. Но вотъ и она посмотрѣла на предсѣдателя, объявившаго, что обсужденію подлежатъ два вопроса: "Бракъ и религія" и "Государственная церковь и женщина", и что эти вопросы будутъ обсуждаемы совмѣстно. Слово предоставляется профессору Брэнсу.
   На эстрадѣ появился профессоръ Брэнсъ, съ кучкой бумагъ въ одной рукѣ, съ поднятыми бровями, точно удивляясь, что ему приходится говорить. Плавно и многословно изложилъ онъ исторію брака, перешелъ къ разбору различныхъ формъ его въ цивилизованномъ мірѣ и указалъ, какимъ образомъ единобрачіе было подчинено церковнымъ законамъ, благодаря домогательствамъ властолюбивыхъ князей церкви.
   Профессора смѣнила ораторша фрекенъ Странге, дама уже не первой молодости, съ рѣшительными манерами, тонкая, какъ оса.-- Да она переломится, замѣтилъ веселый каменщикъ, сидѣвшій рядомъ съ Бойе и Еленой.
   Рѣчь ея "полная соленой кислоты", какъ не стѣсняясь выразился тотъ же каменщикъ, не произвела впечатлѣнія, хотя нѣсколько хлопающихъ и кричащихъ господъ и старались оживить общее настроеніе.
   Затѣмъ послѣ рѣчи капитана Ранха, къ ужасу Елены, на эстрадѣ появился Бойе. Собраніе, принявшее подъ конецъ бурный характеръ, закончилось постановленіемъ о насильномъ введеніи гражданскаго брака. Прокричавъ "ура" въ честь дирекціи, участники собранія стали расходиться.
   Вышедшая вмѣстѣ съ другими Елена съ наслажденіемъ вдыхала свѣжій воздухъ. Она остановилась подъ деревомъ, поджидая Бойе. Какъ-то справляется дома госпожа Экъ съ маленькимъ Свендомъ? Елена уже каялась, что оставила ребенка.
   -- Вы. вѣроятно, потеряли мужа? спросилъ, подходя къ ней болѣзненнаго вида студентъ медицины, дальній родственникъ Бойе, навѣщавшій его изрѣдка.
   -- Да, не знаю, гдѣ онъ остался, отвѣтила она, оглядываясь.
   -- Онъ едва-ли скоро придетъ; я видѣлъ его за стаканомъ пива съ господиномъ Рудольфомъ. Не проводить ли васъ домой?
   Однако Елена хотѣла подождать мужа. Наконецъ тотъ пришелъ.
   -- Ну, проговорилъ тотъ сконфуженно,-- вотъ я и попалъ на подмостки.
   Она молчала. Въ ту же минуту кучка подошедшихъ товарищей увлекла его съ собою, и Еленѣ пришлось возвращаться домой со студентомъ.
   Бойе вернулся поздно ночью, наполнивъ маленькую спальню запахомъ рома и наткнувшись нѣсколько разъ на стулья. Однако онъ былъ еще настолько въ памяти, что нашелъ кровать въ темнотѣ. Елена не отзывалась.
   Только на слѣдующій день, когда на столѣ дымилась уже миска съ супомъ и оба они сѣли обѣдать,-- Елена съ малюткой на рукахъ -- имъ удалось поговорить о событіяхъ прошлаго дня.
   -- Ну, что же ты скажешь о собраніи? спросилъ Бойе,-- смотря въ свою тарелку.
   Охотнѣе всего онъ не поднималъ бы этого вопроса, зная прекрасно, что у жены осталось не особенно пріятное воспоминаніе; но онъ считалъ трусостью уклоняться отъ объясненія.
   -- Я спрашиваю, какъ тебѣ понравилось собраніе, повторилъ онъ, не получая отвѣта.
   -- Все это мнѣ вовсе не понравилось!
   -- Нѣтъ?
   Она замолчала, ударивъ по рукамъ малютку, который хвастался за тарелку и ножи.
   -- Не знаю, отчего это происходитъ, сказала она, -- но я нахожу, что мы все болѣе и болѣе удаляемся отъ того, на чемъ мы выросли.
   -- Неужели ты хочешь, чтобы мы ходили въ платьѣ нашихъ дѣдовъ.
   -- Нѣтъ, но я бы хотѣла, чтобы наше время хотя немного позаимствовало отъ нашихъ дѣдовъ приличнаго тона. Во всѣхъ этихъ собраніяхъ замѣчается нехорошее направленіе, и слова, сказанныя тобою о лицахъ духовныхъ, также нехороши.
   -- Развѣ я говорилъ неправду?
   -- Только не горячись, Гансъ, иначе я не могу съ тобою говорить (Снова легкій ударъ по маленькимъ пальчикамъ).
   -- Ты знаешь хорошо, что я сама не одобряю многаго, но нельзя порицать такъ невоздержанно, въ особенности передъ людьми, которые готовы обратить это порицаніе на самую христіанскую религію.
   -- Ну, и пусть! Но мнѣ кажется, что въ свободной странѣ можно порицать общественныхъ дѣятелей, если они того заслуживаютъ.
   -- Прежде всего нужно умѣть управлять собою. Помнишь, мы оба признавали справедливость словъ Гете, сказавшаго: "Все то, что даетъ свободу нашему уму, но въ то же время не научаетъ насъ владѣть собою -- вредно".-- По моему мнѣнію, фрёкенъ Странге -- это невозможная каррикатура женщины. Когда вспомнишь слова апостола Павла, сказавшаго, что женщина не должна говорить въ собраніяхъ, но принимать ученіе "молча и покорно", тогда невольно возмутишься, увидѣвъ подобную ей женщину на эстрадѣ и услышавъ, какъ легко она. отзывается объ церкви и какъ выхваляетъ безнравственность и безстыдство.
   -- Ахъ, "молча и покорно", что это за вздоръ! Сколько уничтожено молодыхъ силъ, сколько милліоновъ развитыхъ женщинъ задержано въ ихъ стремленіи этою наукой апостола, которая, быть можетъ, подходила къ условіямъ давно прошедшимъ, но которая имѣетъ такъ же мало общаго съ умственною жизнью девятнадцатаго столѣтія, какъ рабство съ условіями жизни свободнаго человѣка.
   -- Я полагалъ, продолжалъ онъ, -- что ты со временемъ поймешь современную борьбу, и надѣялся найти въ тебѣ поддержку, но, кажется, все клонится къ тому, что ты меня свяжешь по рукамъ и ногамъ.
   -- Я не желаю никого связывать по рукамъ и ногамъ, но хочу имѣть право откровенно высказывать свои мнѣнія.
   -- Въ первое время послѣ нашей женитьбы, ты, какъ будто, намѣревалась высоко нести голову, подобно многимъ изъ современныхъ молодыхъ женщинъ, но теперь ты все болѣе и болѣе возвращаешься къ старымъ привычкамъ.
   -- Ты развѣ хочешь, чтобы я выступала рядомъ съ фрекенъ Странге и говорила непочтительно о Святомъ Духѣ и "о кружкахъ и тарелкахъ" при причастіи?
   -- Нѣтъ, этого я не хочу, но я бы хотѣлъ, чтобы ты была болѣе способна воспринять здоровое направленіе настоящаго времени, и чтобы ты была въ состояніи понять сущность моей работы и мои честныя, искреннія намѣренія.
   -- Когда же я тебѣ говорила, что сомнѣваюсь въ честности твоихъ намѣреній?
   -- Но ты мѣшаешь мнѣ при всякомъ удобномъ случаѣ.
   -- Гансъ! Что даетъ тебѣ право говорить со мною такимъ образомъ?
   -- Развѣ ты не наносишь мнѣ поминутно ударовъ своими библейскими цитатами и нравственными наставленіями? Ты видимо стремишься надѣть на меня смирительную рубашку всѣми этими ученіями о добродѣтели.
   -- Ты сердитъ, Гансъ, но ты самъ пожалѣешь о томъ, что сказалъ.
   -- Никогда; я знаю хорошо, что говорю. И, отодвинувъ тарелку, онъ всталъ и вышелъ изъ комнаты.
   Госпожа Ганзенъ, крупная, широкоплечая женщина съ искривленною нижнею челюстью и сѣдою бородкою, появилась въ дверяхъ и уставилась на Елену.
   -- Господи! Что съ вами? На кого вы похожи! воскликнула она.
   -- Ахъ, малютка такой безпокойный; онъ, вѣроятно, нездоровъ.
   -- Это все отъ молока, сказала мадамъ Ганзенъ.-- Но, мнѣ кажется, вамъ самимъ не по себѣ.
   -- Нѣтъ! Но, вѣроятно, придется его уже отнять отъ груди. Въ послѣднее время онъ сталъ очень безпокойный.
   Мадамъ Ганзенъ молча кивнула головою.
   Ночью Еленѣ долго пришлось носить мальчика по комнатѣ. Бойе хотѣлъ встать и смѣнить ее, но она сказала, что справится и сама.
   Въ кухнѣ Елены было все чисто и въ порядкѣ. На столѣ стояла тарелка съ топленымъ саломъ, и тутъ же лежало нѣсколько ломтей хлѣба. Сама она сидѣла на скамейкѣ, держа въ рукѣ корку хлѣба и поставивъ на колѣни чашку кофе. Мальчикъ бродилъ съ лопаткой по комнатѣ и кухнѣ. Елена радовалась его здоровому виду и думала, что, благодаря его толстымъ щечкамъ, онъ очень похожъ на ангела, какими ихъ рисуютъ.
   Вошла госпожа Экъ и съ жадностью посмотрѣла на хлѣбъ и сало.
   -- Ахъ, какъ это должно быть вкусно, мадамъ Бойе!
   -- Не хотите ли отвѣдать? Къ сожалѣнію, я не могу предложить вамъ масла.
   -- Вы очень любезны, но я очень люблю свиное сало! Помню, съ какимъ наслажденіемъ я ѣла хлѣбъ съ саломъ ребенкомъ, убѣжавъ потихоньку въ людскую.
   И она стала ѣсть съ такою жадностью, которая наводила на печальныя заключенія.
   Съ присущимъ Еленѣ тактомъ, она старалась при всякомъ удобномъ случаѣ утѣшить несчастную сосѣдку и вдохнуть въ нее вѣру. Но не легко было помочь этой бѣдной женщинѣ, видимо страдавшей очень много и утратившей способность находить утѣшеніе въ молитвѣ.
   -- И рада бы согласиться съ вами, мадамъ Бойе, но не могу. Какъ вы счастливы! Вы чувствуете себя въ безопасности подъ крыломъ Провидѣнія.
   -- Да... "счастлива", подумала Елена.
   -- Вы очень слабохарактерны, мадамъ Экъ, вотъ и все. Вы должны превозмочь свою печаль; да, должны. Ободритесь, попытайтесь серьезно взять себя въ руки. Поѣзжайте на время къ роднымъ и постарайтесь успокоиться.
   Молодая женщина устремила взглядъ въ пространство. Глаза ея медленно наполнились слезами:-- У меня нѣтъ родителей, мадамъ Бойе!
   -- Какъ? Они оба умерли?
   -- Да, они умерли для меня!
   -- Что это значитъ?
   -- Я обручилась противъ ихъ воли и уѣхала со своимъ женихомъ. Это было въ то время, когда вы видѣли меня на вокзалѣ. Съ той поры домъ моихъ родныхъ закрытъ для меня. Но что съ вами?
   -- Ничего. Иногда мнѣ вдругъ дѣлается холодно.
   -- О, я знаю, что съ вами. Я понимаю, что мой поступокъ вы считаете грѣховнымъ. "Повинуйся отцу твоему и матери" -- не такъ ли?
   -- Да, это всегда слѣдовало бы помнить.
   -- "Отецъ и мать заступаютъ намъ Бога на землѣ", я это знаю. Но еслибы вы знали, мадамъ Бойе, какимъ подвергаешься страданіямъ, когда приходится выбирать между родителями и тѣмъ, котораго любишь, до чего чувствуешь себя несчастной... Вы ищете ножъ? Вотъ онъ.
   -- Нѣтъ, ничего.
   -- Но я готова была пойти за него въ огонь, и я дѣйствительно это сдѣлала. При подобныхъ условіяхъ у насъ является сила, о которой до того мы не имѣли никакого понятія. Можно возстать противъ Бога и людей и имѣть одно только желаніе и одну только мысль: скрыть на груди человѣка, которому вѣришь, и свое отчаяніе, и свое счастье.
   -- Но не судите меня очень строго, мадамъ Бойе, прибавила она, причемъ крупныя слезы текли у нея по щекамъ.
   -- Я вовсе васъ не сужу.
   -- Я знаю, что вы думаете обо мнѣ въ глубинѣ души, но не рѣшаетесь высказать это. Вѣрьте мнѣ, я поплатилась за это,-- ахъ, я такъ много выстрадала. Но мнѣ пора уходить. Благодарю васъ, дорогая мадамъ Бойе!
   Елена снова сѣла на скамейку и просидѣла такъ долго въ задумчивости.
   Елена постоянно испытывала какой-то страхъ и безпокойство, тѣмъ болѣе овладѣвавшія ею, что будущее смущало ее. Она ожидала появленія втораго ребенка, а тутъ пришлось отказаться отъ ихъ хорошенькой квартирки. Бойе не могъ платить довольно высокой цѣны и нанялъ три маленькія комнатки въ четвертомъ этажѣ задняго флигеля. За эту квартиру они будутъ платить семьдесятъ кронъ дешевле и кромѣ того у нихъ будетъ больше помѣщенія. Это были отвратительныя комнатенки, темныя и грязныя, но Елена молчала.
   Человѣкъ, нарушившій заповѣди, можетъ ли ожидать чего инаго, кромѣ проклятія и несчастія?
   Она такъ горячо молила Бога, прося Его о помощи. У нея былъ только Онъ, великій, всемогущій, всезнающій -- каратель грѣховъ, отецъ милосердія,-- предъ которымъ она могла облегчить свое сердце.
   Бойе до того былъ поглощенъ своей политикой и борьбою рабочихъ, что едва находилъ время перекинуться съ женою словомъ. Размолвки его съ садовникомъ Христенсеномъ возобновились; и послѣдній грозилъ даже уволить его.
   Неоднократно Елена просила его поискать мѣсто лѣсничаго, но онъ не обращалъ на это вниманія. Онъ слишкомъ привыкъ къ полной волненія столичной жизни, чтобы довольствоваться существованіемъ въ деревнѣ и уединеніемъ лѣса. Между тѣмъ имъ было необходимо выйти изъ стѣсненнаго положенія, что было возможно только при полученіи лучше вознаграждаемой должности. У нихъ постоянно не хватало денегъ. На хозяйство она получала сорокъ пять кронъ въ мѣсяцъ, но по прошествіи полумѣсяца у нея обыкновенно не бывало уже денегъ,
   -- Но теперь только половина мѣсяца!-- У меня было много долговъ съ прошлаго.
   Ей было непріятно подвергаться такому допросу. Зачастую она хотѣла давать ему подробный отчетъ въ каждомъ истраченномъ грошѣ, чтобы онъ убѣдился, на долго ли можетъ хватить сорока пяти кронъ, но никогда не приводила въ исполненіе своего намѣренія и мало по малу привыкла спрашивать денегъ.
   -- Дай мнѣ денегъ, у меня всѣ вышли.
   Первый разъ, когда она пришла съ такимъ требованіемъ, онъ удивленно посмотрѣлъ на нее:-- Что это за тонъ!
   -- При всемъ моемъ желаніи, я не могу ничего подѣлать. Ты сталъ болѣе требовательнымъ; каждый день хочешь имѣть хорошее питательное блюдо, которое я съ радостью готова тебѣ сдѣлать, но я не могу ставить волшебствомъ на столъ бифстексы и баварское пиво.
   Но она не говорила о томъ, что сама никогда не ѣла масла и пила чай безъ сахару и сливокъ. Она не хотѣла возбуждать его состраданіе, и при томъ это походило бы на жалобу.
   Приходилось покупать то дрова, то башмачки для сына. Требовалась тысяча разныхъ вещей, и какъ она ни изворачивалась, ей все же приходилось обращаться къ мужу за деньгами.
   -- Да, да, я знаю, дорогая, что ты ничего не тратишь попусту, говорилъ иногда Бойе.-- Нужно какъ-нибудь пробиться.
   Иногда же онъ приходилъ въ бѣшенство и возмущался тѣмъ, что за жалкія тысячу кронъ долженъ работать круглый годъ, между тѣмъ какъ богатые купцы сидѣли въ своихъ прекрасныхъ комнатахъ и проматывали вдвое или даже въ десять разъ больше.
   Елена благодарила Бога, что пользуется хорошимъ здоровьемъ. Если роды ея пройдутъ благополучно, она тоже постарается кое-что заработать, давая у себя уроки маленькимъ дѣвочкамъ.
   Однажды госпожа Экъ, взволнованная болѣе обыкновеннаго, пробѣжала въ свою комнату. Невольно у Елены зародилось подозрѣніе, что или несчастье случилось, или оно случится; поэтому она пошла за нею и видѣла, какъ та вытащила изъ кармана пузырекъ. Испуганная приходомъ Елены, она уронила бутылочку, которая разбилась, наполнивъ воздухъ удушающимъ запахомъ карболовой кислоты.
   -- Что вамъ нужно... что вамъ тутъ нужно? спросила та растерявшись и дико смотря на Елену.
   -- Ничего. Я только хотѣла... Съ удивительнымъ спокойствіемъ, которымъ она обладала въ такія минуты, когда приходилось оказать помощь другимъ, она продолжала:-- Я только хотѣла попросить васъ прійти ко мнѣ сегодня и вообще приходить всѣ эти дни... все это время. Необходимо, чтобы мнѣ помогали по дому.
   Госпожа Экъ опустилась на стулъ, обводя комнату безумнымъ взглядомъ. Елена принесла тряпку и щетку, вытерла кислоту и открыла окно.
   -- Вамъ вѣроятно это понадобилось для рисованья? Какъ жалко, что бутылочка разбилась.
   Молодая женщина тяжело вздбхнула.
   -- Пойдемъ теперь ко мнѣ! Я думаю, что кофе еще горячъ; при томъ у меня есть свѣжія булки и свѣжее масло изъ деревни.
   -- Нѣтъ! Я останусь.
   -- Пойдемте ко мнѣ. Мнѣ такъ было скучно одной.
   -- Не могу, мадамъ Бойе!
   -- Конечно, можете! Нечего отговариваться! Если вы чувствуете слабость, то это скоро пройдетъ. Идемъ же!
   Елена увела ее къ себѣ, накрыла для нея столъ, говорила не умолкая и наконецъ заставила ее гладить.
   -- Вы сдѣлаете мнѣ большое одолженіе, мадамъ Экъ, если останетесь у меня на ночь. Я ожидаю родовъ каждый часъ.
   Послѣ того молодая женщина все время проводила у Елены. Бойе ворчалъ на увеличеніе расходовъ, но Елена не обращала на это вниманія.
   -- Пожалуйста, пришейте завязки у маленькой кофточки, и затѣмъ... ахъ, я и забыла про цвѣты! Прежде всего полейте ихъ, мадамъ Экъ! А теперь перемойте чашки. До чего я счастлива, чтобы со мною! Не знаю, право, что бы я дѣлала безъ васъ!
   Каждый день обѣ молодыя женщины сидѣли у рабочаго столика и разговаривали. Съ непокидающею ее находчивостью, Елена умѣла навести подругу на такіе разговоры, которые успокоивающимъ образомъ дѣйствовали на наболѣвшее сердце несчастной. При помощи цѣлой массы доказательствъ, которыя она черпала со всѣхъ странъ міра, изъ священной исторіи, изъ природы и въ особенности изъ святилища своихъ убѣжденій, она старалась вразумить госпожу Экъ, что существуетъ милосердый Богъ, который, въ силу неизреченной своей любви, прощаетъ всѣхъ грѣшниковъ міра. Вѣра придавала необычайную убѣдительность словамъ Елены. Она водила госпожу Экъ по такимъ мѣстамъ, въ которыхъ та никогда не была. Днемъ и ночью молодую женщину волновали разныя мысли. И, ложась вечеромъ на диванъ, она долго еще лежала, тихо плача подъ одѣяломъ; но слезы эти, казалось, уносили съ собою часть ея страданій.
   Вернувшись домой въ одинъ изъ вечеровъ, Бойе засталъ родившуюся дочь. Съ прежней заботливостью сталъ онъ ухаживать за Еленой и спросилъ, не нужно ли взять въ помощь женщину.
   -- Совершенно не нужно! Да этого не позволяютъ и наши средства.
   -- Въ данное время я при деньгахъ. Я получилъ двадцать кронъ за статью, написанную въ ботаническій журналъ.
   Но Елена не хотѣла имѣть другой помощницы, кромѣ госпожи Экъ. Для нея она постоянно находила дѣло. То посылала ее въ аптеку за дѣтской мукою, то просила подержать ребенка, или сдѣлать чай и согрѣть супъ.
   -- Благодарю васъ, дорогая мадамъ Экъ. Не знаю, чѣмъ мнѣ отплатить за ваши услуги!
   Госпожа Экъ, занятая съ ранняго утра и до поздней ночи, порозовѣла и видимо стала другимъ человѣкомъ.
   -- Я такъ боялась, чтобы вы не умерли, сказала она Еленѣ.
   -- Я также боялась -- изъ-за Бойе и дѣтей. Но еслибы это случилось, то милосердый Господь нашелъ бы для нихъ исходъ.
   Онѣ долго говорили о смерти.
   -- Да, мадамъ Экъ, міръ продолжаетъ существовать, живемъ ли мы или умираемъ; но если онъ не улучшается ко времени нашей смерти, то мы жили напрасно.
   Молодая женщина замѣтила, что ея жизнь не принесла никому пользы.
   -- Неправда, госпожа Экъ. А ваша любовь и помощь, оказанныя мнѣ вами.
   -- Объ этомъ не стоитъ говорить.
   -- Напротивъ -- стоитъ. Вы многое для меня сдѣлали.
   Госпожа Экъ нагнулась и поцѣловала Елену.-- Услужить другимъ очень пріятно!
   -- Да, пріятно. О, еслибы можно было только радовать людей и помогать имъ! Но даже при всемъ желаніи можно сдѣлать немного.
   Вскорѣ Бойе должны были переѣзжать на новую квартиру.
   Госпожа Экъ замѣтила, что Елена что-то пишетъ, но тотчасъ прячетъ листокъ при ея входѣ.
   -- Вотъ странность, мадамъ Экъ, я не могу вспомнить вашей дѣвичьей фамиліи!
   Госпожа Экъ улыбнулась.-- Я вамъ и не говорила.
   -- Неужели? А мнѣ казалось, что вы назвали себя Гольстъ.
   -- Откуда вы это взяли?
   -- Развѣ это не ваша фамилія?
   -- Нѣтъ, моя фамилія Томсенъ.
   -- Вотъ какъ! Не понимаю, право, съ чего я вздумала, что вы урожденная Гольстъ!
   Спустя немного, Елена въ разговорѣ спросила пріятельницу, часто ли она бывала въ Рённэ.
   -- Нѣтъ, мы бывали тамъ очень рѣдко.
   -- Но приходъ вашего отца по сосѣдству съ Рённэ?
   -- Нѣтъ, я съ восточной стороны острова, отецъ мой пасторомъ въ Г.
   -- Вотъ откуда. Вечеромъ Елена вышла потихоньку, добѣжала до перваго почтоваго ящика и, оглядѣвшись во всѣ стороны, опустила письмо.
   Спустя три дня, въ ея комнатѣ появился высокій мужчина въ черномъ платьѣ. Первою мыслью Елены, когда она открывала ему дверь, было: Боже, какой онъ длинный! Но у нея не было времени измѣрять его, потому что въ то же мгновеніе, когда она подняла голову, чтобы достать взглядомъ до его глазъ, вооруженныхъ очками, онъ началъ говорить густымъ, на подобіе органа, голосомъ, странно затронувшимъ въ Еленѣ старую, забытую струну:
   -- Я имѣю честь говорить съ госпожою Бойе? Душевно радъ знакомству съ вами; пасторъ Томсенъ -- отецъ Софьи.
   Тутъ Елена разомъ вспомнила, что это ея старый законоучитель, и уваженіе къ нему со времени дѣтства, въ соединеніи съ удивленіемъ, что онъ оказался отцомъ госпожи Экъ, подѣйствовали на нее такимъ образомъ, что она невольно потупила глаза и стояла въ смущеніи, какъ маленькая дѣвочка.
   Онъ взялъ ее за руку.
   -- Благодарю васъ, что вы мнѣ написали и сообщили все откровенно. Какъ видите, я тотчасъ пріѣхалъ и по странной случайности тотчасъ встрѣтилъ дочь въ городѣ.
   -- Пожалуйста садитесь, догадалась Елена попросить пастора.
   -- Благодарю, я дѣйствительно усталъ.
   Усѣвшись, сложивъ акуратно свои перчатки на поля шляпы и оправивъ полы сюртука тѣмъ же движеніемъ, которое Елена помнила съ дѣтства, онъ разсказалъ, что долго говорилъ съ дочерью въ городѣ и что она согласилась ѣхать съ нимъ домой.
   -- Слава Богу! Какъ я этому рада. И въ восторгъ она продолжала:-- Вы не подозрѣваете, господинъ пасторъ, что я васъ знаю хорошо.
   -- Черезъ Софью?
   -- Нѣтъ, вы были моимъ учителемъ. Помните -- въ школѣ мамзель Карльсенъ?
   Она думала, что онъ протянетъ ей руки, скажетъ ласковое слово, но онъ сидѣлъ прямо, съ лицомъ серьезнымъ.
   -- Не припомню васъ.
   -- Елена Рабе!
   Онъ покачалъ головою, но въ туже минуту что-то дрогнуло подъ его стеклами.
   -- Рабе! Не дочь ли вы редактора Рабе?
   -- Да, его дочь.
   -- Теперь я васъ припоминаю, то-есть припоминаю миссіонерское собраніе, происходившее въ лѣсу. Помню, вы такъ хорошо пѣли. Если не ошибаюсь, вы были тамъ съ вашимъ родственникомъ.
   Она смутилась и поблѣднѣла и, вставъ, спросила, не желаетъ ли онъ стаканъ пива.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ; я попрошу стаканъ воды.
   Она долго не возвращалась и, принеся стаканъ воды, заговорила снова объ его дочери.
   -- Да, еще разъ позвольте поблагодарить за все, что вы для нея сдѣлали.
   Благодарность его звучала необычайно сухо, точно онъ хотѣлъ сказать: "Вы поступили такъ, какъ это указывалъ вашъ долгъ".
   -- Позвольте вамъ высказать, госпожа Бойе, мою радость, что вы усвоили сердцемъ все то, чему я васъ училъ въ дѣтствѣ.
   Она взяла со стола газету и стала ее мелко складывать. Она думала о томъ, что въ молодости голосъ его во время ученья звучалъ пріятнѣе, чѣмъ теперь.
   -- Рѣдко приходится видѣть, что плоды благодати произрастаютъ на почвѣ, на которой ихъ посѣешь. Нынѣшняя молодежь охотно покланяется Астартѣ или заманчивому призраку наслажденій, но не сгибаетъ колѣнъ передъ Искупителемъ.
   Она расправляла складки бумаги большимъ ногтемъ. Легкая дрожь пробѣжала по ея тѣлу.
   -- Если бы моя дочь слѣдовала моимъ совѣтамъ и слушалась матери, она не попала бы въ сѣти сатаны, наслаждалась бы такимъ же душевнымъ покоемъ, какъ и вы, и не навлекла бы на себя гнѣвъ Божій.
   Газета выпала изъ рукъ Елены. Она нагнулась за нею и, поднявъ, стала обмахиваться.
   -- Я вижу, что возбуждаю своими словами ваше состраданіе. Это еще болѣе дѣлаетъ честь вашему доброму сердцу.
   -- Ахъ, бѣдная, бѣдная госпожа Экъ, до чего мнѣ ее жалко!
   Онъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее.
   -- Я говорю о вашей дочери.
   -- Она не зовется Экъ, дорогая госпожа Бойе; она никогда не была замужемъ.
   -- Но это невозможно!
   -- Къ несчастью, это такъ. И обольститель ея живетъ теперь въ Парижѣ съ другою.

* * *

   Въ одну темную ноябрьскую ночь, между Остгольмструпомъ и Кирхгольмструпомъ нашли на дорогѣ человѣка и опрокинутую повозку. То былъ Томасъ Рабе. Онъ наѣхалъ на кучу камней и при паденіи расшибъ себѣ голову.
   Долгая болѣзнь Томаса повлекла застой въ дѣлахъ. Постройка мельницы, производившаяся и до того не совсѣмъ успѣшно, такъ какъ не всегда оказывались деньги на наемъ рабочихъ, теперь пріостановилась совершенно. Работники на мельницѣ и въ пекарнѣ напивались постоянно и дѣлали, что имъ вздумается.
   Въ кровати же лежалъ человѣкъ, который сражался со всякой нечистой силой.
   -- Посмотри, они прокрались сюда съ большими ножами и садятся по угламъ. Возьми мою саблю, Елена! Но ты сошла съ ума! Зачѣмъ ты ставишь мнѣ на голову горячій утюгъ. Вы жжете меня. Вы истязуете меня. Дорогая, милая Елена, какъ можешь ты такъ жестоко поступать со мною? Посмотри, вотъ, онъ тутъ, этотъ съ черными волосами! Онъ хватается за спину и извивается, точно змѣя. Дай мнѣ саблю, я изрублю его грѣховное тѣло!
   Лучше всѣхъ съ нимъ справлялась его старая мать. Своей жесткой рукою она нѣжно гладила его по головѣ и умѣла скоро его успокоить. Съ безпримѣрной неутомимостью старуха просиживала надъ сыномъ дни и ночи, тихонько раскачиваясь изъ стороны въ сторону и пережевывая корки.
   -- Такъ, такъ, милый Томасъ! Будь добрымъ мальчикомъ и ложись. Вотъ такъ!
   Одно ея присутствіе, казалось, успокоительно дѣйствовалона него и отгоняло всѣ непріятныя видѣнья.
   Ужасно только, что она не слышала, что онъ говорилъ. Когда онъ хотѣлъ пить, она подавала ему носовой платокъ, а когда просилъ поправить подушки, приносила сырое полотенце. Тогда онъ терялъ терпѣніе, бранился и швырялъ подушкою или тѣмъ, что попадало ему подъ руку. Она кротко садилась возлѣ него и смотрѣла безпомощнымъ взглядомъ, между тѣмъ какъ слеза за слезою скатывалась у нея по морщинамъ. Тогда онъ утихалъ.
   -- Добрая ты моя матушка!
   Просыпаясь ночью, онъ встрѣчался съ ея выцвѣтшими глазами, устремленными на него, кивалъ ей головою и пожималъ руку. Иногда онъ долго лежалъ съ закрытыми глазами, прислушиваясь къ ея дыханію, которое ему представлялось отдаленными ударами веселъ, пока чудесные сны не заволакивали его сознанія, унося его на глубокія воды.
   Его болѣзнь подготовлялась долго, и ушибъ головы былъ только внѣшней причиной, вызвавшей ее. Отъ сильной горячки онъ похудѣлъ и ослабѣлъ. Однажды онъ попросилъ зеркало, но, взявъ его въ руку, тотчасъ же бросилъ, чтобы не видѣть своего измѣнившагося лица.
   Худой и какой-то сѣрый лежалъ онъ, смотря въ пространство. Его постоянно преслѣдовало видѣніе, что все его хозяйство, и мельница лежатъ вокругъ него въ развалинахъ, что надъ этими развалинами жалобно завываетъ вѣтеръ.
   Но ужаснѣе всего, что онъ чувствовалъ себя совершенно разбитымъ и неспособнымъ бороться съ судьбою.
   Иногда на него нападала такая безнадежность, какую испытываетъ человѣкъ, просыпаясь послѣ пріятнаго сна, во время котораго онъ видѣлъ исполненіе всѣхъ завѣтныхъ желаній сердца.
   Мысли его постоянно были заняты Еленой. Вначалѣ онъ думалъ, что найдетъ силу идти своею дорогою, или что полюбитъ другую женщину; но чѣмъ больше проходило времени, тѣмъ ему становилось яснѣе, какъ дорога она ему. Онъ помнилъ ее всегда спокойной и любящей. Воображеніе придало ей такія совершенства, какими она не обладала никогда; вся крывшаяся въ немъ потребность любви и счастья влекла его къ ней;, она же отступала все дальше, манила его за собою и отрицательно качала головой.
   Въ одно изъ воскресеній его навѣстилъ лѣсничій. Томасъ лежалъ со впавшими глазами и потухшимъ взглядомъ.
   -- Ну, какъ твое здоровье?
   Томасъ слабо махнулъ рукою и сказалъ только одно слово:
   -- Готовъ!
   Былъ теплый, зимній день. Томасъ первый разъ всталъ съ постели. Откинувшись на спинку дивана, обставленный подушками, сидѣлъ онъ и разсматривалъ новую мебель, возвышеніе у окошка, рабочій столикъ; онъ сдѣлалъ такое движеніе, точно желалъ отстраниться отъ угрожавшей ему невидимой петли, и голова его безсильно упала на грудь.
   Въ теченіе зимы силы его отчасти вернулись, и онъ снова принялся за работу. Наступила весна, но она не радовала его. Онъ съ удивленіемъ думалъ, какъ скоро человѣкъ можетъ состариться. А бывало -- время это безповоротно ушло -- онъ съ наслажденіемъ слѣдилъ за каждой травкой и листикомъ, любовался всѣми чудесами весны и лѣта. А теперь? Теперь онъ зналъ и зиму, и лѣто наизусть и жаждалъ только покоя.
   Энергія его надломилась. Онъ не въ силахъ превозмочь той боли, какая овладѣваетъ имъ при мысли, что Елена находится въ объятіяхъ другаго, что онъ никогда не выбьется изъ того болота, въ которое его загналъ недостатокъ денегъ.
   Въ теченіе болѣзни долги его увеличились на нѣсколько тысячъ кронъ; многолѣтняя его мечта -- голландская мельница -- всегда будетъ только тѣмъ, чѣмъ она есть въ настоящее время -- голымъ остовомъ, стоящимъ на холмѣ и возвѣщающимъ всему міру о своей непригодности. Всѣ хозяйственныя постройки требовали ремонта, а лошади въ стойлахъ исхудали отъ голода. Вдобавокъ ко всему, онъ зналъ, что кредиторъ его навѣдывается часто, разузнавая, нельзя ли нанести послѣдній ударъ своей жертвѣ.
   По временамъ въ немъ пробуждалось нѣчто похожее на прежнюю жизнерадостность, на подобіе тѣхъ зеленыхъ почекъ, которыя появляются на короткое время на срубленномъ деревѣ, не утратившемъ окончательно питательные соки. Тогда онъ бодро принимался за работу, проявляя такую же дѣятельность, какъ изъ прежніе дни. Будь у него только деньги, тогда, знаетъ Богъ, все пошло бы хорошо!
   Въ Гольмструпгофѣ его поджидала высокая, толстая сорокалѣтняя дѣвица. Втайнѣ Томасъ давно былъ влюбленъ въ ея деньги. Наконецъ, чувства его воспламенились до того, что онъ надѣлъ чистый воротникъ, взялъ палку въ руки и отправился посмотрѣть еще разъ на обладательницу толстаго кошелька. Но, увидя поблекшія щеки и два испорченныхъ зуба въ нижней челюсти, онъ вспомнилъ русую головку молодой дѣвушки въ голубомъ платкѣ. Сказавъ нѣсколько незначащихъ словъ о погодѣ, онъ въ изнеможеніи бросился на качалку.
   Послѣ того онъ долгое время ходилъ задумчивымъ.
   Отправляясь въ городъ,-- а это случалось нѣсколько разъ въ недѣлю,-- онъ везъ съ собою ящикъ пустыхъ бутылокъ. Счастливѣе всего онъ чувствовалъ себя, ложась вечеромъ спать и напѣвая, между тѣмъ какъ ромъ и вино волновали его кровь и зажигали въ глазахъ бенгальскіе огни.
   Отецъ Томаса былъ единственнымъ человѣкомъ на мельницѣ, не унывавшимъ при этихъ обстоятельствахъ. Какъ и всегда, носъ его торчалъ кверху, какъ бы ни уходила въ воротникъ его голова.-- Нужно стараться придерживаться веселаго взгляда на жизнь, говорилъ онъ постоянно Томасу.-- Мой старый учитель велѣлъ мнѣ запомнить слова мудраго царя Соломона: "исе зависитъ отъ времени и счастья". Это хорошія слова; они нерѣдко служили мнѣ утѣшеніемъ. Въ тотъ день, когда Томасъ далъ ему понять, что идетъ свататься къ Каролинѣ, старикъ почувствовалъ себя такимъ молодымъ и такимъ подвижнымъ, точно его неожиданно перенесли на планету Венеру, на которой человѣкъ, по утвержденію астрономовъ, теряетъ одну пятую своего вѣса. Но когда Томасъ возвратился, еле передвигая ноги, и сказалъ, что онъ былъ тамъ, но что это не въ его вкусѣ, старикъ сморщилъ носъ и покачалъ головою.
   -- Да, да, найдемъ другую, гмъ, гмъ!
   Весною случилось еще новое несчастье. Вертлявый старикъ сломалъ ногу. Онъ хотѣлъ перепрыгнуть ровъ на четырехгодовалой лошади, но былъ сброшенъ ею и одну ногу сломалъ, а другую вывихнулъ. Онъ вылежалъ цѣлыхъ шесть недѣль, твердо придерживаясь своего взгляда на жизнь. Но когда всталъ съ кровати и попробовалъ гоняться за телятами, ноги отказались ему служить. Однако старикъ не могъ свыкнуться съ тѣмъ, что ему не придется ходить въ поля и смотрѣть за скотомъ, поэтому Томасъ купилъ для отца кресло на колесахъ, которое въ большинствѣ случаевъ и возилъ самъ.
   Такимъ образомъ Томасъ ежедневно ухаживалъ за обоими старыми братьями, то поддерживая одного во время его прогулокъ по садику, то катая другаго по полямъ.
   Въ іюнѣ наступалъ платежъ двадцати тысячъ кронъ, взятыхъ подъ залогъ земли. Томасъ снова сталъ ѣздить, чтобы раздобыться деньгами, бывая то въ провинціи, то въ Копенгагенѣ. Денегъ онъ не привозилъ домой, но всюду, гдѣ онъ бывалъ, вино лилось рѣкою.
   Наконецъ, благодаря вмѣшательству отца, удалось продать тридцать десятинъ земли. Вырученными деньгами не только уплатили большой долгъ, но еще покрыли разные мелкіе долги. Осматривая въ послѣдній разъ передъ продажей поля, старый мельникъ замѣтилъ:-- Гмъ, гмъ! Да, да, "контуры" снова могутъ подняться!
   Все пришло въ порядокъ на нѣкоторое время, но Томасъ сознавалъ, что "контуры" уже не поднимутся. Окончательное разстройство хозяйства было только вопросомъ времени. Онъ задолжалъ слишкомъ много. Всего непріятнѣе при этихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ былъ для него видъ мельничнаго остова на холмѣ, Онъ даже желалъ, чтобы какой-нибудь бродяга заронилъ спичку и такимъ образомъ избавилъ бы его отъ этого привидѣнія и далъ бы ему возможность получить страховую сумму; или чтобы Богъ сжалился надъ нимъ и послалъ ударъ молніи.
   Старуха Рабе стала сильно прихварывать. Обыкновенно она сидѣла въ креслѣ и вязала чулки. Она никогда не жаловалась ни на что, но видимо болѣла душой за Томаса. Она замѣчала, какъ щеки его начали обвисать. Мужъ ея былъ, по-своему, очень къ ней внимателенъ, а Томасъ кивалъ ей, какъ и въ прежніе дни. ежедневно приносилъ ей вишни, а бывая въ городѣ, привозилъ медовые пряники.
   Осенью съ нею случился ударъ, и долгое время она была безъ движенія. Теперь наступила очередь Томаса сидѣть у постели больной. Приходя къ ней вечеромъ, онъ обыкновенно держалъ руку за спиною. Молча сидѣлъ онъ у кровати, смотря сонными глазами на пламя ночника. Часто голова его клонилась, и тогда онъ вставалъ и, кивая матери, говорилъ:
   -- Мы еще поправимся, мамочка. Когда же голова его становилась уже слишкомъ тяжела и не хотѣла держаться прямо, онъ прокрадывался въ уголокъ за шкафомъ, гдѣ возился съ какимъ-то невидимымъ предметомъ, и, возвращаясь на мѣсто, обыкновенно подбоченивался и устремлялъ глаза на какой-то особенный предметъ на потолкѣ.
   Въ одну изъ ночей старуха вдругъ взглянула на него какимъ-то стекляннымъ взглядомъ.
   Онъ схватилъ ея руку и вскричалъ:
   -- Матушка! матушка!
   Она прошептала нѣсколько неясныхъ словъ:-- ты знаешь... что... обѣщай мнѣ. Ты знаешь хорошо... ахъ, дитя мое, дитя!
   -- Да, мама, обѣщаю, насколько хватитъ силъ.
   И вотъ ему пришлось проститься навсегда со своей дорогой, доброй, любимой матерью!
   Онъ серьезно пытался исполнить ея послѣднюю просьбу и долгое время воздерживался отъ вина, но настроеніе его становилось все печальнѣе. Наконецъ, онъ отправился къ лѣсничему съ просьбой одолжить ему револьверъ.
   Іензенъ посмотрѣлъ на него въ упоръ своими сѣрыми глазами:
   -- Ты спятилъ съ ума!
   Томасъ сказалъ, что хочетъ только попугать лисицъ, которыя повадились въ курятникъ.
   Револьвера онъ не получилъ. За то друзья сварили себѣ изрядное количество крѣпкаго грога и, чокаясь поминутно, увѣряли себя въ дружбѣ.

* * *

   Елена убѣждалась все болѣе, что создана для тихой трудовой жизни дома, а не для бурнаго существованія въ свѣтѣ. Часто она думала, какъ трудно человѣку, мыслящему серьезно, стоять на распутьи двухъ эпохъ. По рожденію, воспитанію и семейнымъ преданіямъ она принадлежала къ времени, получившему въ исторіи свое направленіе отъ Фридриха VI, но при этомъ сердце и глаза ея не были закрыты для свѣжей, новой жизни. Она не знала той радости, какая заключается въ посвященіи себя твердо выработанному влекущему тяжелыя послѣдствія воззрѣнію на жизнь; благодаря постоянной борьбѣ своей совѣсти, она отъ одного волненія борьбы страдала въ тысячу разъ болѣе, чѣмъ тотъ, кто носитъ въ своемъ знамени только одинъ цвѣтъ.
   Да, она убѣждалась все болѣе, что не подходитъ къ этому бурному времени.
   Съ возрастающей энергіей Бойе бросался въ борьбу. Казалось, точно избытокъ силъ, задержанный въ молодости болѣзнью и разочарованіями, нашелъ себѣ теперь выходъ и поднимается выше береговъ. Въ обществѣ, кассиромъ котораго онъ былъ избранъ давно, онъ стоялъ наравнѣ съ Рудольфомъ и другими вожаками. Постоянно онъ былъ занятъ, писалъ пѣсни, говорилъ рѣчи, устраивалъ общія торжества и пикники и зачастую возвращался домой навеселѣ. Множество мужчинъ и дамъ, желавшихъ говорить въ собраніи или приходившихъ увѣдомить о невозможности присутствовать на немъ, почти приступомъ брали его квартиру. Ящики его письменнаго стола были переполнены уставами и карточками членовъ, повсюду валялись радикальные листки. Зачастую онъ приводилъ съ собою цѣлую толпу друзей, которые за стаканомъ пунша просиживали далеко за полночь.
   Въ церковь онъ теперь не ходилъ никогда, и Елена должна была употребить все свое вліяніе, чтобы помѣшать его выходу изъ народной церкви. Она утѣшалась только тѣмъ, что онъ не принималъ участія въ нападкахъ на христіанство; но она не могла себѣ составить понятія, во что собственно онъ теперь вѣрилъ.
   Новымъ помѣщеніемъ своимъ она была недовольна. Комнаты были низкія, стѣны грязныя со слѣдами жирныхъ пальцевъ. Зимою было очень холодно, а теперь, лѣтомъ, особенно по жаркимъ днямъ, въ окно доносился съ моря гнилой запахъ травы. Комнаты эти нельзя было содержать по-прежнему въ порядкѣ. При томъ мебель обветшала, ковры вытерлись, занавѣски порвались. Длинныя портьеры пришлось превратить въ чехлы, которые послѣ стирки нужно было всякій разъ починять.
   Третій ея ребенокъ умеръ тотчасъ послѣ рожденія. Сама она также долго хворала, но наконецъ оправилась. Чтобы покрыть расходы, вызванные смертью ребенка, ей пришлось тронуть копилку, куда она въ теченіе года и съ большимъ трудомъ собрала тридцать кронъ, заработавъ эти деньги шитьемъ и обученіемъ маленькихъ дѣвочекъ со втораго этажа. Часть этой суммы предназначалась на покупку чернаго шерстянаго платья. Оо времени своей свадьбы она не сдѣлала себѣ еще ни одного новаго платья. Съ необычайной ловкостью умѣла она пустить пыль въ глаза, превращая при помощи краски старое въ новое и прикрывая бантикомъ или кружевцомъ заплатанныя мѣста. Но теперь платья ея пришли въ такое состояніе, что никакая изобрѣтательность не могла уже ничего подѣлать.
   Но стоило ли говорить о томъ, что платья ея были съ заплатами, чулки состояли только изъ одной большой штопки, а бѣлье едва держалось! Стоило ли говорить о томъ, что съ пяти часовъ утра до десяти часовъ вечера она должна была работать въ потѣ лица, чтобы управиться по дому; что она бѣгала въ пекарню и въ зеленную; стряпала въ четвертомъ этажѣ и одновременно стирала въ подвалѣ, что она мыла корридоръ и лѣстницу и присматривала за дѣтьми на дворѣ! Нѣтъ, объ этомъ не стоило говорить: многимъ женщинамъ живется еще тяжелѣе. Но ее печалило то, что, несмотря на всю свою любовь къ мужу и дѣтямъ, она никогда не чувствовала радости, не чувствовала счастья.
   Одно мѣсто изъ библіи, которое Елена знала еще въ школѣ и которое послѣ свиданія съ пасторомъ Томсономъ засѣло у нея въ головѣ, не давало теперь ей покоя. Это мѣсто, гдѣ говорится, что нельзя безнаказанно презирать совѣты отца и ослушаться приказаній матери. Не слѣдуетъ ли искать причины несчастія всей ея жизни въ томъ, что она сошла со спокойнаго пути, намѣченнаго ей Господомъ въ минуту ея рожденія, что она съ дерзко присвоеннымъ себѣ правомъ кинулась въ такія условія, которыя рѣзко противорѣчили всему, чѣмъ ей предназначено было жить съ самаго дѣтства? Сравнивая то мѣсто библіи съ постановленіемъ Соломона: "Не нарушай установленныхъ границъ", она невольно вздрагивала, чувствуя, что она нарушила границы, попрала всѣ преданія, возстала противъ отца и ослушалась приказаній матери, бывшей воплощеніемъ кротости и самоотверженія; что она избрала путь, по которому никто изъ дорогихъ ея сердцу не послѣдовалъ за нею.
   А затѣмъ Томасъ! Не проходило ни одного дня, ни одного часа, чтобы она не думала объ немъ. Она постоянно забѣгала къ мадамъ Ганзенъ, чтобы узнать что-либо объ Остгольмструпѣ, и всякій разъ возвращалась домой съ новымъ безпокойствомъ. Но она обѣщала мужу быть благоразумной. Она исполнитъ обѣщаніе, спрячетъ раскаленные уголья. Тихій, но болѣзненный стонъ вырвался изъ ея груди. Въ страстномъ желаніи примириться съ Богомъ, она стала на колѣни и молила послать ей силу и терпѣніе. Призвавъ на помощь всю свою волю, она искала бодрости въ работѣ, въ честномъ выполненіи своего призванія, какъ жены и матери.
   Нѣсколько мѣсяцевъ она думала задать одинъ вопросъ Бойе, но не рѣшалась. Наконецъ въ одно изъ воскресеній утромъ, она набралась храбрости и, взявъ мужа подъ руку и съ любовью заглядывая ему въ глаза, сказала: -- Мнѣ хочется сдѣлать тебѣ одинъ вопросъ, но ты не долженъ сердиться.
   -- Что же такое, сердце мое?
   -- Ты никогда не думалъ объ этомъ, что прошло уже три года съ тѣхъ поръ, какъ мы были у причастія?
   -- Дѣйствительно, я объ этомъ не думалъ.
   -- Пойдемъ со мною въ воскресенье; это день моего рожденія.
   -- Какъ ты можешь просить меня о чемъ-либо подобномъ?
   Она тяжело дышала.-- Тогда, Гансъ, я пойду одна.
   Когда въ воскресенье она одѣлась въ свое поношенное парадное платье, Бойе спросилъ ее, куда она собирается.
   -- Къ причастію.
   -- Неужели ты пойдешь одна?
   -- Конечно, пойду.
   -- Не дѣлай скандала, Елена! И при томъ скажу тебѣ, что я не останусь съ дѣтьми; мнѣ нужно быть въ десять часовъ у Рудольфа, чтобы просмотрѣть списокъ нашихъ членовъ.
   -- За дѣтьми присмотритъ мадамъ Ганзенъ; она уже пришла.
   Онъ прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, взялъ какія-то бумаги и ушелъ. Елена стояла въ нерѣшительности. Раздѣться ей и остаться дома или уйти? Висячая лампа, растенія, картины на стѣнѣ все запрыгало у нея передъ глазами, но она не измѣнила своего намѣренія.
   Когда она возвратилась изъ церкви, ее встрѣтилъ Бойе и поцѣловалъ.
   -- Я велъ себя скверно, Елена. Конечно, ты должна имѣть полную свободу. Но не сердись на меня пожалуйста.
   Елена расплакалась, но была довольна этимъ днемъ.

* * *

   Бойе сидѣлъ надъ счетами, отыскивая десять ёръ, попавшія не въ ту графу.
   У него почти слипались глаза, а голова болѣла отъ вчерашняго угощенья, устроеннаго въ честь рожденія Рудольфа.
   По временамъ онъ сердито обращался къ дѣтямъ. Они играли на полу клубками и радостно вскрикивали всякій разъ, когда ему казалось, что онъ отыскалъ уже свои десять ёръ.
   Затѣмъ влетѣлъ, какъ бомба, Рудольфъ и, жестикулируя и гримасничая, началъ развивать новую мысль, зародившуюся въ его изобрѣтательной головѣ при первомъ проблескѣ дня.
   -- Вотъ блестящая мысль! Газета для всей... Что это? (Тутъ маленькая его фигурка споткнулась на клубокъ).-- Настоящее изданіе для всей сельской демократіи! Я пишу всѣ статьи изъ столицы -- этого Везувія агитаціи; ты пишешь о сельско-хозяйственныхъ условіяхъ и бичуешь землевладѣльцевъ и богатыхъ арендаторовъ.
   -- Да, но гдѣ деньги, деньги!
   -- Это предоставь мнѣ! У насъ есть друзья -- ты знаешь! Побывай со мною у богатаго Іонсена. Мы можемъ предложить ему шесть процентовъ.
   Тутъ появился еще новый гость, депутатъ Торзенъ, котораго Рудольфъ тотчасъ познакомилъ со своей идеей.
   Депутатъ медлилъ отвѣтомъ.
   -- Не правда ли,-- это божественная мысль?
   -- Скажу вамъ только одно, что у датскаго крестьянина вы не встрѣтите сочувствія, вашему дѣлу.
   -- Почему же?
   -- Наши крестьяне дѣлаютъ иначе, чѣмъ лѣвая копенгагенская фракція, къ которой вы принадлежите, господа.
   -- Несмотря на свои либеральныя воззрѣнія, пояснялъ Торзенъ, и несмотря на возбужденіе, въ какомъ находится въ настоящее время крестьянское сословіе, по натурѣ своей онъ въ сущности консервативенъ и, пока существуетъ Данія, будетъ придерживаться своей церкви и своей библіи, законнаго брака, права наслѣдства и собственности, всѣхъ тѣхъ христіанско-нравственныхъ основъ, на которыхъ зиждется наша жизнь,
   Бойе накинулся на него. Неужели онъ не понимаетъ, что девятнадцатое столѣтіе вдохнуло въ людей новый духъ? Неужели онъ не видитъ, что наступаетъ новое возрожденіе, эпоха науки, мышленія, гуманности, гордо прокладывающія себѣ путь черезъ всѣ страны?
   Депутатъ соглашался съ нимъ, но со своей стороны немогъ сочувствовать новымъ основамъ образованія, раціональнымъ естественнымъ наукамъ, всему этому "модному воспитанію", которое хотятъ ввести вмѣсто христіанской вѣры. Во всемъ новомъ ученіи нельзя замѣтить розмаха крыльевъ духа, оно не въ состояніи сообщить ни единой душѣ продолжительнаго покоя и истинной радости.
   Стоявшая въ спальнѣ Елена слышала весь разговоръ; она появилась на порогѣ и съ восторгомъ глядѣла на депутата. Врожденная застѣнчивость и сознаніе, что она не умѣетъ съ достаточною ясностью выразить свое мнѣніе при постороннихъ, удерживали ее вмѣшиваться въ подобные разговоры, но подъ вліяніемъ радостнаго настроенія, вынесеннаго ею изъ церкви, она рѣшилась теперь вставить и свое слово.
   -- То же и я говорила часто!
   -- Что ты говорила часто? спрашивалъ ее мужъ.
   -- Что, благодаря новому воспитанію, люди скоро пресыщаются жизнью.
   -- Пресыщаются? повторилъ Рудольфъ, принимая энергичную осанку.
   -- Нѣкоторое время они волнуются, пока для нихъ все ново и свѣжо, но затѣмъ они начинаютъ замѣчать, что новое ученье не даетъ никакой пищи, никакого утѣшенія, не въ состояніи кинуть ни единственнаго луча на важнѣйшіе вопросы ума о смерти и жизни.
   -- Дорогая мадамъ Бойе, отвѣтилъ Рудольфъ,-- жизнь и смерть были и остаются неразрѣшимыми загадками сфинкса, и такъ будетъ продолжаться до тѣхъ поръ, пока существуетъ міръ.
   -- Но не для истинно вѣрующихъ христіанъ, замѣтилъ депутатъ.-- Однако это такой вопросъ, который нельзя исчерпать во время короткаго воскреснаго разговора. Онъ посмотрѣлъ на свои часы.-- Притомъ я долженъ уже уходить, я зашелъ, чтобы сообщить вамъ о своемъ выходѣ изъ общества.
   -- Вы отказываетесь быть нашимъ членомъ? невольно вырвалось у Бойе, между тѣмъ какъ Рудольфъ воскликнулъ, поднимая глаза къ потолку: Боже!
   -- Да, мнѣ не нравится его направленіе, и я ухожу.
   Онъ простился. Рудольфъ подбоченился и долго и грустно смотрѣлъ на дверь, за которою скрылся уважаемый всѣми человѣкъ!
   Спустя немного оба товарища направились къ богачу занимать деньги.
   Цѣлый день Елена пробыла одна. Удушливая жара вызвала нестерпимую боль головы. Открывъ окно, она хотѣла освѣжиться, но среди скученныхъ построекъ не было никакого движенія воздуха.
   -- Каренъ и Овендъ, пойдемте погулять.
   Она вышла съ дѣтьми и безъ всякой опредѣленной цѣли свернула въ аллею. Она и не замѣтила, какъ дошла до кладбища, и только видъ моря вывелъ ее изъ задумчивости. Свѣжій вѣтерокъ доносился съ запада; ласточки носились надъ могилами, исчезая вдали. Какъ тутъ было хорошо и прохладно!
   Она поднялась на возвышеніе и смотрѣла на Кьёгерскую бухту на югѣ, гдѣ сверкали бѣлыя полосы на темносинемъ фонѣ и гдѣ высокій берегъ Мэнса выдѣлялся надъ морской поверхностью, какъ маленькое сѣрое облачко.
   Слезы наполнили глаза Елены и одна за другой стали сбѣгать на ея накидку. Она сѣла на камень и изъ запаса своихъ воспоминаній стала черпать всю милую и прекрасную поэзію, которой освѣщалась ея юность. Дѣтство лежало передъ нею, точно страна, залитая свѣтомъ, точно страна, очертанія которой правильны и гдѣ все такъ, какъ должно быть.
   Съ нею произошло то же, что со многими душами въ отчаяніи, которыя среди невзгодъ настоящаго оглядываются на прошлую жизнь. Все счастье своего дѣтства, все веселое, спокойное настроеніе она приписывала условіямъ того времени. Душевная теплота, окрыленная фантазія, населяющая небо ангелами и видящая на землѣ сказочныя чудеса, вѣчная воспріимчивость малѣйшихъ радостей, все, чѣмъ отличается отъ позднѣйшей жизни давно миновавшій счастливый возрастъ,-- все это приписывается духу времени, болѣе счастливымъ условіямъ. Въ воспоминаніи все кажется яркимъ свѣтомъ, берущимъ начало въ условіяхъ своего времени, между тѣмъ какъ въ сущности это плодъ присущаго дѣтямъ избытка жизненныхъ силъ.
   Она сидѣла и думала о своей благочестивой матери, безшумно двигавшейся по дому; думала о своихъ тихихъ играхъ, о ежедневномъ докладываніи "подано", объ обѣденной молитвѣ, о морѣ, по которому каталась съ Томасомъ, и гдѣ видѣла чайку, которую никогда не могла забыть съ тѣхъ поръ; о тихихъ улицахъ провинціальнаго города, о тишинѣ церкви, о звукахъ органа, о прогулкахъ доктора Рудельбаха и его сестры. Все это пронеслось предъ нею, вызвавъ въ ней странную тоску по странѣ, гдѣ протекло ея дѣтство.
   Когда она подняла голову, взглядъ ея упалъ на пестрый Амагерскій берегъ. Она посидѣла еще немного, тихонько покачиваясь; дѣти встали передъ нею и съ любопытствомъ смотрѣли на нее. Вдругъ она притянула ихъ къ себѣ и со слезами на глазахъ прижала ихъ къ груди.

* * *

   Съ наступленіемъ зимы всѣ газеты забили тревогу, возвѣщая что-то необычайное. Говорили, что въ столицѣ образовалась партія, которая во главѣ съ кандидатомъ философіи Юліусомъ Рудольфомъ и кандидатомъ лѣсоводства Гансомъ Бойе, и при сотрудничествѣ многихъ ученыхъ и писателей, намѣрена издавать новую радикальную соціалъ-демократическую газету.
   Спустя нѣсколько дней послѣ появленія этого извѣстія садовникъ Христенсенъ отказалъ Бойе отъ мѣста. Опасаясь, что его удалятъ также изъ общественнаго парка, Бойе уже самъ отказался отъ должности, порвавъ, со всѣмъ "реакціоннымъ сбродомъ", у котораго онъ несъ "рабскія обязанности".
   -- Война объявлена, замѣтилъ Рудольфъ.
   Оба они были веселы, радуясь свой задачѣ, которую во что бы то ни стало хотѣли довести до конца.
   Нѣкоторое время Бойе жилъ случайными литературными работами, но заработокъ былъ такъ малъ, что приходилось постоянно занимать деньги.
   Болѣе всего страдала Елена. Она видѣла, что мужъ все болѣе и болѣе отъ нея отдаляется и что хозяйство приходитъ все въ большій упадокъ. Ко всему этому присоединялась забота о крошечномъ существѣ, появленія котораго она вскорѣ ожидала.
   Она попросила у мужа немного денегъ на полотно.
   Денегъ, денегъ! Гдѣ взять ему денегъ! Она и сама знаетъ, въ какомъ онъ положеніи! И онъ ушелъ, не желая слушать вѣчнаго нытья изъ-за денегъ.
   Зачастую онъ не бывалъ дома цѣлые дни и возвращался только ночью.
   Но иногда онъ бывалъ ласковъ, подсаживался къ ней и съ убѣдительностью говорилъ объ осуществленіи своихъ плановъ. Однако честность ея принуждала ее часто противорѣчить и, какъ ни осторожно она выбирала свои слова, но почти всегда оканчивалось тѣмъ, что онъ сердился и уходилъ. По временамъ увѣренность его немного падала, точно съ нимъ приключилось что-нибудь непріятное. Она не могла понять, отчего это происходило, но чувствовала, что онъ ей не высказываетъ всего.
   Ее очень тревожилъ болѣзненный видъ сынишки, худѣвшаго на глазахъ.
   -- Онъ поправится, утѣшалъ Бойе.-- Вотъ увидишь, когда придетъ весна и онъ будетъ больше на воздухѣ, у него снова станутъ толстыя щеки.
   -- А самъ ты здоровъ? Мнѣ кажется, ты часто хватаешься за спину. Что съ тобою?
   -- Ничего! Маленькая простуда или что-нибудь въ этомъ родѣ. Это часто случается со мною по зимамъ и проходитъ весною.
   Но до весны было далеко. Она отправилась съ мальчикомъ къ доктору.
   -- Ему необходимо шерстяное бѣлье.
   Добрымъ докторамъ легко говорить, что необходимо для больнаго. Но откуда ей взять денегъ на шерстяное бѣлье? Она не смѣла говорить объ этомъ мужу, притомъ знала, что у него денегъ нѣтъ.
   Тогда у нея явилась счастливая мысль снять съ себя свою выношенную кофту и приспособить ее къ маленькому тѣльцу. Конечно, послѣ того она въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ не могла избавиться отъ сильнаго кашля, но за то малютка сталъ замѣтно поправляться.
   Бодрость вернулась къ ней. Приближалась весна, несущая радостныя надежды для всѣхъ больныхъ и удрученныхъ. Быть можетъ, когда зацвѣтетъ сирень, небо пошлетъ радость и имъ.
   Но вотъ наступилъ день -- это было на шестой годъ ихъ женитьбы -- когда Еленѣ показалось, что передъ ея глазами спустилась черная завѣса, скрывшая отъ нея и солнце, и радость.
   Бойе пришелъ домой блѣдный и утомленный.
   -- Не хочу дольше скрывать передъ тобою, Елена. Я былъ у доктора Гартвига. У меня снова началась старая исторія съ спиною.
   Она безсильно опустилась на стулъ, не въ состояніи вымолвить ни слова.
   -- Но это не опасно, ты самъ знаешь, проговорила она наконецъ съ трудомъ.
   Онъ печально покачалъ головою. Холодный потъ выступилъ у него на лбу.
   Многолѣтняя, безпокойная жизнь, проведенная въ безустанной борьбѣ, въ соединеніи съ ночными попойками, простудам:и и постоянными заботами,-- подорвала его здоровье и возобновила старую болѣзнь.
   Нѣсколько дней Елена ходила точно въ бреду. Ужасныя видѣнья безпокоили ее. Бойе умеръ -- въ домѣ нѣтъ хлѣба,-- сама она захворала отъ голода и заботъ,-- въ одно утро дѣти взбираются къ ней на кровать, но она не шевелится,-- они бѣгутъ къ другимъ квартирантамъ дома и разсказываютъ, что мама лежитъ холодная...
   Но она сумасшедшая! Развѣ нѣтъ всемогущаго Бога, питающаго птицъ и усмиряющаго Генисаретскія воды!
   -- Мы не должны отчаяваться, Гансъ! Подумай о дѣтяхъ!'
   Докторъ велѣлъ ему прекратить всѣ занятія и прописалъ пользоваться свѣжимъ воздухомъ.
   Бойе часто можно было видѣть сидящимъ на скамейкѣ въ Фредериксбергскомъ дворцовомъ саду или въ примыкавшей къ нему рощѣ. Въ одинъ изъ теплыхъ іюньскихъ дней онъ, для разнообразія, отправился въ Эрстедскій паркъ и, заложивъ руки за спину, медленно ходилъ, любуясь цвѣтами. Всюду на дорожкахъ виднѣлись люди всякихъ возрастовъ. Тутъ были молодые щеголи съ изящными палками, согбенные старцы, масса нянекъ и дѣтскихъ колясочекъ. Разсматривая гуляющихъ, онъ почувствовалъ въ сердцѣ своемъ злобу. Одна картина жизни смѣнялась другою, представляясь ему цѣлымъ рядомъ случайностей и безсодержательности, и это глубоко возмущало его.
   "Да, мы не постигаемъ этого, раздавался у него въ ушахъ голосъ Елены.-- Но наступитъ время, когда мы поймемъ. Жизнь на землѣ, полная борьбы и сомнѣній,-- это время испытаній, въ которое духъ долженъ приготовиться къ вѣчному".
   Но, присматриваясь къ людямъ, является вопросъ, когда истина коснется этой страдающей, занятой, смѣющейся толпы? Не слѣдуетъ ли девяносто девять процентовъ людей лишь собственнымъ побужденіямъ и сходятъ въ могилу прежде, чѣмъ искра духа освѣтитъ ихъ жизнь? Какого усовершенствованія достигъ ихъ сынокъ, прожившій только два часа? не говоря уже о милліонахъ разсѣянныхъ по всей землѣ существъ, разсудокъ которыхъ бываетъ омраченъ всю жизнь.
   "Мы должны вѣровать въ Бога, говоритъ Елена.-- Только вѣра помогаетъ постигнуть жизнь, и при ея свѣтѣ всѣ загадки становятся намъ ясны".
   -- Да -- вѣрить! Не вѣровалъ ли онъ! Не поднимается ли и нынѣ въ глубинѣ его души нѣчто, что призываетъ Бога! Но не есть ли требованіе безусловной вѣры нѣчто непостижимое, возмутительное? Какъ согласовать съ "безконечной любовью", о которой намъ постоянно проповѣдуютъ, требованіе отъ насъ, слабыхъ людей, вѣры и обусловливать этой вѣрой искупленіе, тогда какъ нашъ естественный умъ, дарованный намъ самимъ Богомъ, находитъ такъ много противорѣчій основнымъ правиламъ вѣры? Какъ можетъ Богъ, который есть самъ свѣтъ и истина, требовать, чтобы мы вѣрили сказкѣ, противорѣчащей дарованному намъ самимъ Богомъ уму, соглашались бы слѣпо съ тѣмъ, что требуетъ болѣе глубокаго изученія, чѣмъ все остальное въ мірѣ, и что Онъ можетъ показать намъ съ такою ясностью, что не погибнетъ ни одна душа? Справедливо ли, что Онъ предлагаетъ намъ все въ загадкахъ и, указывая одной рукой на двери рая, другую протягиваетъ угрожающе къ вѣчному огню?
   -- А, ты сидишь здѣсь и философствуешь?
   Это былъ Рудольфъ. Только впервые у Бойе явилось недовольство другомъ.
   -- Ты нездоровъ? спросилъ съ участіемъ маленькій человѣкъ.
   -- Да, мнѣ нездоровится!
   -- Дѣйствительно, ты очень похудѣлъ. Вѣроятно, ты плохо спишь?
   -- Да!
   -- Ахъ, еслибы ты былъ такъ же здоровъ, какъ я! Отъ души желаю тебѣ этого. Съ той минуты, когда я лягу, и до той минуты, когда меня разбудятъ, я сплю какъ убитый, а днемъ ѣмъ съ превеликимъ аппетитомъ.
   Свѣдѣнія эти только раздражили Бойе.
   -- Однако я въ бѣшенствѣ на этихъ заносчивыхъ толстосумовъ! Они все время тянули, а теперь -- повѣришь ли?-- теперь они имѣютъ дерзость говорить мнѣ прямо въ лицо, что не питаютъ къ намъ обоимъ довѣрія.
   Бойе возмутился недовѣріемъ къ нему, но, подумавъ о своемъ несчастномъ положеніи, сказалъ:-- Мнѣ, впрочемъ, все равно.
   -- Ахъ, какой вздоръ! Ты снова поправишься. Но я долженъ бѣжать. Я еще заверну къ тебѣ сегодня. Подбодрись, дружище! Мы не сдадимся такъ скоро!
   Бойе остался на скамейкѣ. Но вдругъ ему ужасно захотѣлось видѣть Елену. Онъ всталъ и шатаясь поплелся домой.
   Елена, выказывавшая въ молодости способности къ рисованью и получившая отъ своей сосѣдки Экъ нѣкоторыя указанія, какъ владѣть кистью, принялась рисовать по фарфору и, благодаря этой работѣ, кое-какъ содержала семою. Но вотъ она родила мертваго ребенка и затѣмъ проболѣла цѣлый мѣсяцъ.
   Въ это тяжелое время она и Бойе узнали ближе мадамъ Ганзенъ. Добрая женщина не только помогала имъ изъ своихъ скудныхъ средствъ, но и внимательно ухаживала за обоими.
   -- Какъ можно отчаяваться! восклицала словоохотливая мадамъ, слыша жалобы Бойе.-- Идите, подышите свѣжимъ воздухомъ, а я посмотрю за женой и дѣтьми!
   Елена поправилась и снова принялась за работу.-- Увидишь, Гансъ, все еще пойдетъ хорошо!
   Неожиданнымъ событіемъ былъ вторичный приходъ пастора Томсена. Онъ получилъ приходъ въ Зеландіи и былъ теперь у короля, чтобы поблагодарить за назначеніе.
   -- Я привезъ вамъ поклонъ отъ дочери.
   -- Благодарю! Какъ она поживаетъ? Счастлива она и довольна?
   -- Нѣтъ, счастливой ее назвать нельзя, она страдаетъ, но она покорилась своей участи.
   Еленѣ непріятно было слышать это. Покорность хороша, но ужасно, что молодая дѣвушка, полная жизни и силъ, поступила въ этотъ монастырь тихой покорности.
   -- Благодареніе Богу, она снова обратилась къ Искупителю, продолжалъ пасторъ,-- но у нея нѣтъ той радостной вѣры, которою обладаете вы.
   Елена опустила глаза. Ей сдѣлалось, совѣстно и вмѣстѣ съ тѣмъ страшно, что онъ снова станетъ хвалить ее.
   -- Я благодарю Создателя, что Онъ привелъ ее къ женщинѣ, которая всю жизнь почитала слово Божіе и которая силою своего слова и примѣромъ могла руководить ею.
   Елена сгорала отъ стыда. Нужно прекратить этотъ разговоръ.
   -- Господинъ пасторъ, начала она,-- не говорите такъ со мною, я не заслуживаю такихъ похвалъ.
   Онъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее.
   -- Я не вела жизни по заповѣдямъ Бога. Если бы вы знали мою исторію, вы отвернулись бы отъ меня.
   Потребность высказать хоть одинъ разъ все тайное горе своего сердца соединилась въ ней съ желаніемъ отклонить отъ себя незаслуженную похвалу.
   -- Ахъ, если бы вы не осудили меня слишкомъ строго! Мнѣ бы такъ хотѣлось поговорить съ вами откровенно. Вы были моимъ учителемъ!
   -- Дорогая мадамъ Бойе, вы также... согрѣшили?
   Выраженіе сердечнаго участія въ его глазахъ развязало ей языкъ.
   Чтобы не запугивать ее своимъ серьезнымъ лицомъ, онъ потупилъ взглядъ и нагнулся немного къ ней, какъ католическій духовникъ, обращающій свое ухо къ рѣшеткѣ, въ конфесіоналѣ.
   И вотъ Елена начала разсказывать. Она разсказала о своемъ многолѣтнемъ обрученіи съ двоюроднымъ братомъ, о своей тайной любви къ Бойе, о разрывѣ съ Томасомъ и съ отцомъ, о своихъ угрызеніяхъ совѣсти изъ-за Томаса.
   -- Вы видите, господинъ пасторъ, что исторія моей жизни немного схожа съ исторіей вашей дочери, и я не стану ручаться, что не поступила бы точно такъ же, какъ она, потому что я чрезмѣрно любила Бойе. Поэтому я никогда не осуждала вашей дочери; напротивъ, она мнѣ внушала одно сожалѣніе. Впослѣдствіи я начала думать, не изъ снисхожденія ли къ себѣ я такъ поступала съ нею, и не желала ли я ободрить себя всѣмъ тѣмъ, что говорила ей. Ахъ, а вовсе не такъ хороша, какъ вы думаете.
   Пасторъ сидѣлъ молча и смотрѣлъ на полъ.
   -- Но не сжалится ли Господь Богъ надъ вашей дочерью и надо мною?
   На колѣняхъ она готова была умолять его о кроткомъ "да". Онъ былъ священникомъ, у него имѣлся ключъ, онъ долженъ знать, когда можно сказать "да" и когда "нѣтъ".
   Онъ снялъ очки, отвернулся и вытеръ носъ; затѣмъ снова одѣлъ очки, спряталъ платокъ, обычнымъ движеніемъ поправилъ полы, снова немного нагнулся и снова опустилъ глаза.
   Ротъ его сложился въ улыбку.
   -- Въ шестнадцатомъ столѣтіи народъ вѣрилъ, что священникъ выгонялъ дьявола изъ новорожденнаго ребенка, подувъ на него. Вы, дорогая мадамъ Бойе, думаете, что своимъ "да" я изгоню безпокойство изъ вашего сердца, но этого я сдѣлать не могу. Конечно, я вѣрю, что Богъ будетъ для васъ и для моей Софьи милостивымъ судьею, но вы должны выслушать Его приговоръ, Онъ самъ долженъ вдохнуть въ васъ свое "да"!
   -- Я такъ горячо молилась Ему объ этомъ, сказала она съ глазами, полными слезъ.
   -- Тогда будьте покойны! Впрочемъ, я думаю, что ваша ошибка далеко не такъ велика, какъ вы это воображаете.
   -- Вы такъ думаете? Она встала и сдѣлала шагъ къ нему.
   --- Я даже склоненъ осуждать не такъ строго поступокъ моей Софіи.
   -- Да, но... мой двоюродный братъ?
   -- Если вашъ родственникъ самъ возвратилъ вамъ слово, хотя вы твердо рѣшились оставаться ему вѣрной, онъ долженъ самъ нести послѣдствія и отвѣчать за свою жизнь передъ Богомъ.
   -- Я сама часто думала объ этомъ, но онъ такъ несчастливъ, и я знаю, что это я послужила поводомъ къ его несчастью.
   -- Невольнымъ поводомъ.
   -- Да, но тѣмъ не менѣе...
   -- Знаете, что я думаю, мадамъ Бойе? Вы должны переговорить съ нимъ.
   -- Я?
   -- Да. Вы не утратили еще на него вліянія, и я глубоко убѣжденъ, что у васъ будетъ столько такта, чтобы подыскать настоящія слова, которыя бы подѣйствовали на него.
   -- Не могу... не теперь, сказала она, садясь снова.
   -- Подумайте объ этомъ. Вы должны также поговорить и съ отцомъ. Не забывайте, что первый шагъ долженъ быть сдѣланъ вами.
   -- Я готова на это, но онъ живетъ у моего двоюроднаго брата и притомъ... я не могу оставить Бойе одного на цѣлый день.
   Она разсказала о болѣзни своего мужа, въ осторожныхъ выраженіяхъ сообщила объ его раздраженіи, о внутренней борьбѣ.
   Пасторъ Томсенъ чувствовалъ, что находится въ домѣ, гдѣ идетъ скрытая борьба на жизнь и смерть. Только теперь онъ замѣтилъ на ея исхудаломъ лицѣ слѣды всѣхъ страданій, которыя она вынесла. Но онъ увидѣлъ также, что она принадлежитъ къ разряду женщинъ, могущихъ вынести многое, къ разряду тѣхъ женщинъ, которыя сдаются только тогда, когда кровь застынетъ въ ихъ жилахъ.
   Они говорили долго. Наконецъ, пасторъ поднялся и взялъ ее за руку.
   -- Мадамъ Бойе, въ одномъ изъ своихъ псалмовъ Давидъ сравниваетъ женщинъ съ краеугольными камнями храмовъ. Мнѣ кажется, вы принадлежите къ этимъ женщинамъ и что милосердый Богъ избралъ васъ краеугольнымъ камнемъ этого дома. Молитесь и работайте, и вы безъ сомнѣнія побѣдите.
   Она хотѣла поблагодарить его за эти слова, но была не въ состояніи говорить и только смотрѣла ему въ глаза и пожимала руку.
   -- Затѣмъ мнѣ остается еще одно, сказалъ онъ. Онъ не зналъ собственно, какъ приступить. Было такъ непріятно вытаскивать записную книжку послѣ всего, что случилось, но это было необходимо.
   -- Я вамъ долженъ еще за содержаніе Софьи.
   -- Прошу васъ, господинъ пасторъ...
   -- Вы должны взять деньги, мадамъ Бойе. Я бы вамъ отдалъ ихъ уже прошлый разъ, но у меня было столько, что я едва могъ добраться до дому. Пожалуйста поймите меня. Я у васъ въ долгу и хочу заплатить мой денежный долгъ, но затѣмъ остается еще долгъ, который я никогда не въ состояніи заплатить.
   И вотъ завязался одинъ изъ тѣхъ небольшихъ споровъ, одинаково тягостныхъ для обѣихъ сторонъ, но, благодаря такту и настойчивости пастора, Елена должна была принять деньги, которыя онъ вложилъ ей въ руку.
   -- А теперь прощайте. Богъ да подкрѣпитъ васъ!
   Послѣ его ухода, она судорожно зарыдала и только позднѣе вспомнила о деньгахъ, которыя положила на рабочемъ столикѣ.
   -- Великій Боже, да тутъ цѣлыхъ сто кронъ!
   Вслѣдъ затѣмъ пришелъ Бойе. Какъ ему сказать объ этомъ? Она набралась храбрости и протянула руку.-- Что ты скажешь на это?-- Это отъ пастора Томсена!
   -- Онъ тебѣ прислалъ?
   -- Онъ былъ у меня и долго со мною разговаривалъ.
   .Лобъ Бойе нахмурился.
   -- Я не хотѣла брать денегъ,-- продолжала она,-- но онъ сказалъ, что долженъ намъ за содержаніе дочери. Дѣйствительно, не мѣшало, чтобы онъ вознаградилъ насъ немного, она стоила не мало.
   -- Но ты говорила, что она не ѣстъ почти ничего.
   -- Да, но потомъ у нея былъ прекрасный аппетитъ. Я это замѣчала по маслу. Вообще прокормить человѣка стоитъ очень дорого.
   Онъ странно улыбнулся, но ничего не отвѣтилъ.
   -- Если же мы имѣемъ право на эти деньги, почему намъ не взять ихъ? Будемъ откровенны, Гансъ, мы сильно въ нихъ нуждаемся. Я заплачу хоть часть нашихъ долговъ.
   -- И снова очутишься въ такомъ же положеніи.
   -- Тамъ что-нибудь придумаемъ! Сегодня онъ былъ очень любезенъ. Въ его словахъ было... было такъ много теплоты. Мнѣ кажется, онъ понравился бы и тебѣ.
   -- Я знаю эту теплоту лицъ духовныхъ.
   -- Да; но эта была не та... какъ мнѣ выразиться?.. не теплота съ амвона, которая такъ тебѣ не нравится... съ размахиваніемъ руки. Онъ дѣйствительно проявилъ сердечность. Духовныя лица могутъ быть также честными, благочестивыми христіанами, занимая даже извѣстныя должности.
   -- Странно только, что честность этихъ господъ обладаетъ очень гибкой спиною, когда наталкивается на людей знатныхъ, между тѣмъ какъ она гордо выпрямляется, когда идетъ рѣчь о людяхъ бѣдныхъ.
   -- Но, Гансъ!
   -- Христосъ дѣйствовалъ иначе. Онъ читалъ строгія нравоученія господамъ, разодѣтымъ въ бархатъ, и садился на одну скамью съ грѣшниками и мытарями.
   -- Какъ тебѣ кажется, не происходитъ ли это оттого, что они чувствуютъ, какъ христіанское ученье выставляется при всякомъ удобномъ случаѣ въ смѣшномъ видѣ и какъ къ нему относятся недружелюбно.
   -- Отчасти, быть можетъ,-- согласился онъ,-- но съ другой стороны они виноваты сами. Съ христіанской религіей слѣдуетъ обращаться съ большимъ уваженіемъ, чѣмъ это происходитъ въ дѣйствительности. Сомнѣнія могутъ явиться у всякаго. Но въ сущности христіанство -- это защита всѣхъ страждущихъ и угнетенныхъ, т. е. въ томъ случаѣ, если оно слѣдуетъ духу Христа, а не истолковывается богословами государственной церкви.
   Но послѣ Бойе высказалъ, что, подумавъ хорошенько, считаетъ поступокъ пастора -- благороднымъ.
   -- Впрочемъ, прибавилъ онъ,-- отнынѣ я не стану тревожить господъ богослововъ. Довольно съ меня.
   Какъ она была счастлива, слыша, что онъ защищаетъ христіанство отъ злостныхъ современныхъ нападокъ! Она чувствовала себя такъ, точно добрый духъ влилъ въ нее новыя силы и окружилъ ее солнечнымъ сіяніемъ.
   -- Я часто думаю о томъ,-- сказала она,-- какъ превратно люди понимаютъ жизнь. Не знаю, какъ выразиться? Ты знаешь, есть такіе жестяные ящики съ двойными лицами (Она думала о ящикѣ, подаренномъ ей Томасомъ и хранящемся у нея въ комодѣ).-- Такова и жизнь,-- у нея два лица.
   Онъ не понялъ ее.
   -- Видишь ли,-- она пересѣла къ нему -- если разсматривать жизнь, какъ время исправленія,-- чѣмъ она бываетъ для многихъ, ты не можешь этого отрицать -- и если смотрѣть на все, что происходитъ, сквозь свѣтъ вѣры, тогда въ основѣ жизнь является спокойной и чистой, потому что все сводится къ великой, безконечной любви, желающей намъ только добра. Если же повернуть ящикъ и разсматривать жизнь на землѣ, какъ нѣчто отдѣльное, какъ нѣчто, чѣмъ мы можемъ распоряжаться и управлять по произволу -- тогда жизнь показываетъ намъ ужасное лицо! Она не хочетъ складываться такъ, какъ мы желаемъ.
   -- Да, это правда! согласился онъ со вздохомъ.
   -- Въ этомъ и заключается несчастіе многихъ людей, что они не такъ поворачиваютъ ящикъ. Они начинаютъ бороться съ жизнью, идутъ противъ "судьбы", не могутъ одолѣть ее, отказываются отъ всего и погибаютъ. Но еслибы у всѣхъ несчастныхъ людей открылись глаза, если бы они могли увидѣть, что существуетъ живой Богъ, который можетъ намъ помочь, когда мы искренно къ нему обращаемся.
   Бойе усталъ и прилегъ на диванъ.
   -- Увидишь, Гансъ, и для насъ настанутъ хорошіе дни.
   Но хорошіе дни не настали. Бойе худѣлъ, чувствительность его притупилась, а спина согнулась.
   И снова началась старая исторія съ мелкими займами, залогами, съ бѣготней къ доктору и къ аптекарю, съ ворчаніемъ хозяина и угрозами отказать отъ квартиры.
   -- Вы можете переѣхать ко мнѣ въ ту комнату, въ которой жилъ портной, предложила мадамъ Ганзенъ.-- Платы я пока не требую. Мы, маленькіе люди, должны по мѣрѣ силъ помогать другъ другу.
   "Съ переѣздомъ туда мы будемъ ближе къ кладбищу", подумалъ про себя Бойе.
   Перебравшись къ мадамъ Ганзенъ, Еленѣ пришлось подумать о новомъ источникѣ заработка. Рука ея слишкомъ дрожала отъ напряженія и усталости, и она не могла работать тонкой кистью. Она стала продавать вѣнки и саваны, но дѣло это не пошло. Тогда она принялась за стирку тонкаго бѣлья и глаженье, наняла катокъ и получила работу отъ сосѣднихъ семействъ. Кромѣ того она учила чтенію нѣсколькихъ дѣтей, ходила стирать по домамъ и не отказывалась ни отъ какой работы.
   Такъ проходилъ мѣсяцъ за мѣсяцемъ, исчезая въ великомъ океанѣ времени, гдѣ вздохи милліоновъ смѣшиваются съ милліонами радостныхъ возгласовъ, между тѣмъ какъ большой таръ продолжаетъ свой путь въ таинственномъ пространствѣ.

* * *

   Передъ дверью одной изъ харчевенъ въ западномъ предмѣстьи Копенгагена стоялъ угрюмый парень въ бѣломъ передникѣ и возился съ возжами, которыя запутались самымъ непріятнымъ образомъ.
   Двѣ длинношерстыхъ вороныхъ лошади стояли у дышла, печально повѣсивъ головы при мысли о предстоящемъ имъ пути въ шесть миль.
   Былъ канунъ сочельника, и день выдался туманный. Дворъ былъ усѣянъ соломой, рваной бумагой и сѣномъ. Видно было, что въ теченіе дня тутъ перебывало не мало повозокъ.
   Бѣдно одѣтая молодая женщина, пугливо озиравшаяся по сторонамъ, подошла къ парню, только-что окончившему запрягать лошадей.
   -- Не можете ли вы сказать, тутъ ли мельникъ Рабе изъ Остгольмструпа?
   -- Тутъ, отвѣтилъ онъ сердито, закидывая возжи на спину лошадей.
   -- Онъ скоро уѣзжаетъ домой?
   -- Не знаю, но вѣроятно скоро, такъ какъ велѣлъ запрягать.
   Одна изъ лошадей потянулась къ ней, ласково ее обнюхивая. Въ ту же минуту она узнала животныхъ.
   -- Ну! крикнулъ парень и потянулъ за вожжу.
   Она не смѣла разспрашивать больше. Работникъ застучалъ по двору своими деревянными башмаками и скрылся въ конюшнѣ.
   У нея болѣзненно сжалась грудь. Со вздохомъ она сѣла на пустой ящикъ и безъ мысли устремила взглядъ въ пространство. Она вздрагивала всякій разъ, когда кто-либо заворачивалъ съ улицы на дворъ. Она ожидала появленія Томаса съ этой именно стороны несущимъ большіе свертки.
   Въ боковомъ флигелѣ харчевни слышался громкій смѣхъ и звонъ бутылокъ и стакановъ.
   Она сидѣла довольно долго, слѣдя за двумя утками, которыя отбивали одна у другой голову угря. Одна изъ нихъ толкнулась въ сложенныя шведскія коробки изъ щепы, которыя разсыпались. Съ хриплымъ крикомъ обѣ онѣ отскочили на середину двора. Съ другой стороны, черезъ правильные промежутки времени, доносился рѣзкій завывающій шумъ желѣзныхъ полосъ, которыя бросали на мостовую. На сосѣднемъ дворѣ играла шарманка, а рядомъ въ конюшнѣ лошади дергали свои цѣпи. Она слышала и видѣла все это точно во снѣ.
   Ахъ, почему на долю ея выпало столько несчастья! Она нагнулась, подперла голову рукою и подавляла слезы. Наконецъ, она не въ силахъ была сдержать ихъ; нѣсколько капель скатилось у нея по лицу, но она выпрямилась рѣзкимъ движеніемъ и вытерла глаза.
   Протянувъ свою сѣрую, худую руку, она стала ее разсматривать. Суставы выдались, пальцы искривились, какъ это всегда бываетъ на рукахъ, дѣлающихъ грубую работу. На указательномъ пальцѣ правой руки была большая ссадина, какую скоро пріобрѣтаетъ нѣжная рука при стиркѣ бѣлья.
   Сумерки надвигались. Она дрожала отъ холода. Нѣсколько разъ она тоскливо взглядывала на брошенныя на козлы попоны, но не рѣшалась взять одну изъ нихъ: онъ скоро могъ прійти. Наконецъ, она поднялась, взяла одну попону и закуталась. Ей показалось, точно ее обхватываетъ заботливая любовь Томаса.
   У нея снова выступили слезы. Всѣ остгольмструпскія воспоминанія нахлынули на нее, вызвавъ передъ нею цѣлый рядъ картинъ.
   Если бы она была его женою, еслибы она сидѣла на мельницѣ, въ теплой комнатѣ съ тяжелыми, шерстяными зимними занавѣсками на окнахъ, съ красивой мебелью и пылающей печкой,-- если бы она тамъ сидѣла, ожидая пріѣзда его съ рождественскими покупками.
   Она сдѣлала усиліе и отогнала отъ себя эти мысли. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Тысячу разъ лучше провести у себя рождество въ голодѣ и холодѣ! Тамъ находилась Виѳезда ея любви, тамъ она страдала и боролась, любила и надѣялась, тамъ душа ея погрузилась въ здоровую воду.
   Елена возвратилась мысленно къ первымъ годамъ своего замужества, когда Бойе былъ силенъ и когда она чувствовала себя въ безопасности подъ крыломъ его любви. Какъ своеобразно сложилась ея жизнь! Кто могъ предположить, что она и Бойе будутъ втянуты въ водоворотъ общественной жизни, которая -- въ этомъ она должна была сознаться -- пробуждаетъ и облагороживаетъ многія души и высаживаетъ ихъ на материкъ свободными людьми, но которая во многихъ пробуждаетъ хищныя наклонности, отнимаетъ у нихъ жизненную силу, нитка за ниткой срываетъ съ нихъ нравственныя одѣянья и наконецъ прибиваетъ ихъ къ берегу въ видѣ нагихъ, обреченныхъ на смерть, калѣкъ.
   Какъ тяжела была ея жизнь въ послѣдніе годы! По временамъ Бойе слабымъ и мутнымъ взглядомъ уставлялся въ одну точку; по временамъ въ немъ поднималась злоба и ненависть противъ людей и Бога, противъ своей судьбы.
   Сколько ей стоило труда удержать въ немъ остатки его христіанской вѣры и вдохнуть душу почти въ мертвое тѣло! Сколько стоило труда вразумить его, что въ мірѣ существуетъ принципъ мудрости, вѣчно дѣйствующая сила, принимающая участіе въ жизни народовъ и отдѣльныхъ людей, имѣющая конечною цѣлью вѣчность и требующая отъ каждой души самозабвенія, вѣры и совершенствованія.
   Ежедневными разговорами, ободряющей улыбкой, выносливостью и заботами о семьѣ она постепенно подчинила своему вліянію его нравственную личность, но была безсильна одолѣть его тѣлесныя страданія.
   Иногда ему становилось легче, и тогда, опираясь на палки, онъ выходилъ на улицу; обыкновенно же цѣлые дни просиживалъ въ креслѣ у окна, завернувшись въ свой поношенный плащъ.
   Возвращаясь съ работы и видя его кротко сидящимъ на мѣстѣ, она едва удерживалась отъ слезъ, и у нея перехватывало горло. Но она превозмогала себя. Она весело подавала ему руку и говорила:-- Ну, какъ поживаешь? Затѣмъ садилась возлѣ него, брала его за руку, и вотъ начинался взаимный обманъ: у него сегодня хорошій видъ.-- Да, съ наступленіемъ весны здоровье возстановится.
   Но иногда, невзначай, истина прорывалась наружу и выражалась въ долгомъ, испытывающемъ взглядѣ, который говорилъ: еще немного, и мы разстанемся.
   Послѣдніе дни онъ совсѣмъ походилъ на мертвеца. Елена приготовилась ко всему. Но вотъ утромъ она увидѣла проѣзжавшаго Томаса, и въ ту же минуту у нея созрѣло рѣшеніе. Она постоянно думала о совѣтѣ пастора Томсена, но не могла его исполнить, отчасти потому, что ей было совѣстно встрѣтиться съ Томасомъ, отчасти потому, что у нея не было денегъ на поѣздку. Но теперь она его повидаетъ. Еслибы ей удалось привести его сюда, чтобы онъ протянулъ руку примиренія! Ей казалось, что разставаніе съ Бойе не будетъ для нея такимъ ужаснымъ.
   И вотъ она сидѣла тутъ и ждала.
   Въ залѣ харчевни чиркнули спичкой, рука потянулась къ газовому рожку, и въ ту же минуту наполненная табакомъ комната освѣтилась, такъ что можно было различить нѣсколько раскраснѣвшихся лицъ.
   И вотъ она увидѣла высокаго, широкоплечаго человѣка, который кинулъ на столъ серебряную монету, послѣ чего, передвинувъ сигару во рту, всталъ, спустилъ рукавъ и надѣлъ подбитый овчиною плащъ.
   Но не Томасъ ли это?
   Да, онъ повернулся такъ, что лампа прямо освѣщала его лицо, красное, налитое, но съ знакомыми милыми чертами.
   Елена вскочила, кинула попону на козлы и поправила волосы. Колѣни у нея дрожали. Ахъ, какъ заговорить ей съ нимъ!
   Дверь открылась, онъ вышелъ и прямо направился къ повозкѣ.
   Сердце Елены готово было выпрыгнуть; она спряталась за лошадей, точно боясь, чтобы ее не увидали.
   Не совсѣмъ твердымъ шагомъ Томасъ подошелъ къ лошадямъ, чтобы посмотрѣть, хорошо ли продѣты вожжи. Работникъ, подошедшій также въ своихъ деревянныхъ башмакахъ, стоялъ тутъ же и улыбался.
   Томасъ взялся за возжи.
   -- Ну, Іергенъ, теперь надо поспѣвать домой! Подсади меня, пожалуйста.
   Парень спросилъ, говорилъ ли онъ съ дѣвушкой?
   -- Съ какою дѣвушкой?
   -- Тутъ была женщина или дѣвушка -- не знаю; да вотъ и она!
   Елена обошла повозку и стояла у подножки, на нижнюю ступеньку которой Томасъ занесъ уже ногу. Свѣтъ изъ дома освѣщалъ лицо Елены и отражался въ черной булавкѣ, которая придерживала ея шаль.
   Томасъ повернулъ голову и встрѣтилъ пару большихъ глазъ.
   -- Добрый.вечеръ, Томасъ.
   Онъ все смотрѣлъ на нее. Она протянула руку. Томасъ отступилъ.-- Это, знаетъ Богъ...
   И, ухвативъ протянутую руку, онъ пожалъ ее, опустилъ, снова схватилъ ее за другую руку и потянулъ за собою подъ полутемный навѣсъ.
   Работникъ посмотрѣлъ имъ вслѣдъ, покачалъ головою и покрылъ лошадей попонами.
   Ни Томасъ, ни Елена не могли произнести ни слова. Онъ держалъ ея обѣ руки въ своихъ и пожималъ.
   -- Мнѣ лучше уйти, прошептала она, стараясь освободить руки.
   Но онъ этого не слышалъ.
   -- Елена! Почему мы не стали мужемъ и женою?
   -- Томасъ, не говори о томъ, что было -- ахъ, я такъ несчастна!
   -- Несчастна?
   -- У Ганса старая болѣзнь, и онъ скоро умретъ...
   Она наклонилась къ нему и заплакала.
   -- Я хочу попросить тебя объ одномъ, но не отказывай въ моей просьбѣ, Томасъ, продолжала она.-- Пойдемъ ко мнѣ, протяни ему руку передъ смертью.

* * *

   Какъ они сѣли въ повозку, о чемъ говорили дорогой, этого онъ совсѣмъ не помнилъ. Онъ помнилъ только, что попона нѣсколько разъ сползала у него съ ногъ и что она всякій разъ заботливо укрывала его.
   Остановились передъ квартирой Елены, Онъ покрылъ лошадей, и онѣ снова повѣсили головы.
   -- Ахъ, это вы! воскликнула мадамъ Ганзенъ, появившаяся со свѣчей на порогѣ,-- Дѣти спятъ! Они съѣли большую порцію картофеля съ мучнымъ соусомъ!
   -- Спасибо, дорогая мадамъ Ганзенъ! Что Бойе?
   Та пожала плечами.-- Все въ томъ же положеніи.
   Томасъ, покончившій съ лошадьми, подошелъ, когда Елена открывала дверь комнаты. Тутъ было темно и холодно. Онъ слышалъ, какъ отставшія отъ сырости обои колыхнулись съ шумомъ. Свѣтъ съ противуположнаго дома настолько освѣщалъ комнату, что можно было замѣтить слабыя очертанія человѣка, который приподнялся на постели въ углу.
   Елена торопливо подошла къ кровати.
   -- Ты никогда не угадаешь, кто пришелъ! Она говорила весело, но Бойе чувствовалъ, какъ задрожала кровать отъ прикосновенія ея колѣнъ.-- Это Томасъ изъ Остгольмструпа.
   -- Я уже давно хотѣлъ побывать у тебя, началъ мельникъ.-- Мнѣ сказали въ городѣ, что ты нездоровъ.
   Елена, зажегшая тѣмъ временемъ свѣчу, съ благодарностью посмотрѣла на него.
   Бойе сѣлъ и подалъ Томасу руку.
   -- Я не ожидалъ этого отъ тебя, Томасъ!
   Томасъ замолчалъ отъ удивленія, при видѣ худаго лица, смотрѣвшаго на него при желтоватомъ свѣтѣ сальной свѣчи.
   Двѣ слезы выкатились изъ глазъ больнаго. На душѣ у него стало радостно, и ему казалось, что рука его пріобрѣтаетъ сама полноту въ здоровой, теплой, мясистой рукѣ, которая ее держала. Но маленькая эта сцена дотого взволновала его, что онъ принужденъ былъ лечь.
   -- Какъ же твое здоровье и вообще дѣла? спросилъ Томасъ.
   -- Идутъ кое-какъ.
   Теперь только Томасъ осмотрѣлъ комнату.
   -- Мнѣ кажется, тутъ немного сыро?
   -- Да, отвѣтила Елена, послѣднее время мы не обращали достаточнаго вниманія на печку.
   -- Елена постоянно отлучается, вмѣшался Бойе, а я забываю подкладывать.
   Въ ногахъ кровати стоялъ коричневый деревянный ящикъ съ нѣсколькими подушками и старыми платками, и тутъ спали дѣти.
   -- А они здоровы? спросилъ Томасъ.
   -- Слава Богу, здоровы! Это прелестныя дѣти, веселыя и способныя; къ сожалѣнію, только немного худы.
   Томасъ хотѣлъ присѣсть на стулѣ возлѣ кровати, но Елена предупредила его, что спинка шатается. Онъ оглянулся, отыскивая другаго стула, но не увидѣлъ ни одного. Тогда Елена быстро придвинула кресло Бойе, но Томасъ не тотчасъ рѣшился сѣсть. Ему казалось, что оно все пропитано болѣзнью.
   Елена нѣсколько разъ спросила про отца, но всякій разъ получала короткіе отвѣты. Томасъ становился все молчаливѣе и не спускалъ съ нея глазъ.
   -- У тебя также были непріятности, началъ Бойе.-- И я въ этомъ виноватъ не мало; но вѣрь мнѣ, это всегда меня мучило.
   -- Да, намъ такъ было жалко тебя, Томасъ! Еслибы ты могъ забыть все это и быть снова счастливымъ!
   -- Гмъ, да -- онъ опустилъ глаза.-- Нужно мириться со всѣмъ.
   Елена обдумывала много разъ, что она ему скажетъ, но теперь она едва могла вымолвить слово.
   Бойе спросилъ, здоровъ ли онъ.
   Здоровъ-то онъ, здоровъ, но времена ужасно тяжелыя.
   -- У тебя безъ сомнѣнія было много хлопотъ.
   Онъ погладилъ бороду.-- Да, всяко случалось. Не обошлось и безъ противныхъ вѣтровъ.
   -- Помнишь ли ты чайку, Томасъ? спросила Елена.
   -- Чайку?
   -- Да, помнишь ту, которую мы видѣли въ Кьёгерской бухтѣ, когда мы плыли съ тобою въ бурю?
   -- Ахъ, да!
   -- Странно, но я никогда не могла ее забыть.
   Томасъ давно забылъ объ этомъ, но теперь вспомнилъ.
   -- Я и теперь вижу, какъ она боролась! Она подвигалась медленно, но все же достигла цѣли.
   Томасъ смотрѣлъ печально, точно желая сказать: но противный вѣтеръ можетъ быть очень силенъ.
   Бойе счелъ нужнымъ сказать также что-либо.
   -- Мы всѣ боремся съ противными вѣтрами, но способъ борьбы у каждаго различенъ. Нѣкоторые отказываются отъ борьбы и возвращаются тотчасъ, какъ только пѣна и брызги начинаютъ попадать имъ въ лицо; другіе останавливаются, не зная, какъ имъ выбраться, а нѣкоторые собираютъ всѣ силы и идутъ напрямикъ.
   Томасъ не поднималъ глазъ и барабанилъ по колѣну.
   Къ груди Елены подступила жалость.-- Одно хорошо, сказала она,-- что какъ бы человѣкъ ни боролся, онъ все же немного подвигается впередъ. И при томъ всегда найдется кто-либо, кто думаетъ объ насъ съ любовью и замолвитъ доброе слово.
   Томасъ пересталъ барабанить. Казалось, онъ ждалъ, что она скажетъ дальше.
   -- При всякомъ несчастьи, -- продолжала она,-- мнѣ тяжелѣе всего, если я сама послужила къ тому причиною, но кто убѣжденъ, что онъ поступилъ правильно въ томъ случаѣ, который вызвалъ несчастье, тотъ всегда найдетъ поддержку въ чистотѣ своей совѣсти.
   Казалось, точно вдругъ произнесли успокоительное слово. Невольно Томасъ поднялъ глаза на Елену, но онъ чувствовалъ, что не въ состояніи оставаться здѣсь дольше. Онъ всталъ и подалъ Бойе руку.
   -- Желаю тебѣ поправиться. А затѣмъ, забудемъ все, что было.
   Елена стояла тутъ же и съ трудомъ владѣла собою. Необычайная радость свѣтилась въ ея глазахъо Какъ стало вдругъ свѣтло въ ея комнаткѣ! Теперь она станетъ работать съ удвоенной силой, она будетъ такъ ухаживать за мужемъ, что сотворитъ чудо.
   Прощаясь съ Томасомъ на дворѣ, она обняла его за шею и припала къ груди.
   -- Благодарю тебя, Томасъ!
   -- Гмъ, да! Благодарю тебя, Елена, что ты привела меня сюда!
   Онъ сѣлъ въ повозку. Руки его дрожали дотого, что возжи выскальзывали. Казалось, что какая-то таинственная сила сжалилась надъ нимъ и выхватила его изъ прежней жизни. Теперь она носитъ его, не зная еще, гдѣ опуститъ.
   Лошади тронулись. Ясени по дорогѣ, поднимавшіе свои оголенныя вѣтви къ небу, раскачивались въ безпокойномъ снѣ, между тѣмъ какъ заливъ лежалъ въ темнотѣ и только по временамъ слабо всплескивала волна.

* * *

   Въ слѣдующее утро, редакторъ Рабе сидѣлъ у себя на диванѣ, поставивъ палку съ одной стороны и костыль съ другой. Прислуживавшая ему женщина только-что вышла, и онъ занялся одной изъ своихъ большихъ книгъ. Но вотъ пришелъ Томасъ и не мало взволновалъ старика, передавъ ему поклонъ отъ Елены.
   Старикъ смотрѣлъ широко открытыми покраснѣвшими глазами, между тѣмъ какъ Томасъ разсказывалъ о своемъ посѣщеніи Бойе и Елены. Но когда Томасъ намекнулъ, что теперь наступило время протянуть руку Еленѣ, глаза старика сверкнули гнѣвомъ.
   -- Не сердись, пожалуйста, тесть; теперь не время играть на этой струнѣ.
   Старикъ удивился рѣшительному тону, съ какимъ произнесены были эти слова.
   -- Томасъ, воскликнулъ онъ наконецъ, весь уходя въ диванъ,-- я ничего не могу для нея сдѣлать, даже если бы и хотѣлъ, я самъ бѣденъ и нуждаюсь въ помощи.
   -- Да, да, но нужно что-нибудь придумать.
   Томасъ возвратился ночью. Въ теченіе цѣлой дороги его волновали различныя мысли. Войдя въ свою холодную, неуютную спальню и зажегши лампу, онъ сѣлъ у стола, но тотчасъ всталъ и вынулъ изъ маленькаго стѣннаго шкапа надъ кроватью бутылку рома. Его знобило, и онъ весь дрожалъ. Постоявъ нѣсколько минутъ, онъ сдѣлалъ нѣсколько длинныхъ глотковъ и снова сѣлъ за столъ. Тутъ онъ увидѣлъ счетъ кузнеца, принесенный вѣроятно въ теченіе дня, и отодвинулъ его отъ себя.
   Денежныя его дѣла были въ отчаянномъ положеніи. Правда, сегодня у него было въ карманѣ около двухсотъ кронъ, которыя онъ выручилъ отъ продажи свинины, но надолго ли ихъ хватитъ? Онъ не платилъ еще за послѣднее время процентовъ сосѣдямъ и друзьямъ, рабочіе не получали также платы, а торговцы поминутно присылали счета.
   Онъ вздрогнулъ при мысли, что недалеко то время, когда ему придется бросить хозяйство и помѣстить въ богадѣльню отца и другаго старика. И самое ужасное, что онъ самъ виною несчастнаго положенія. Неоднократно онъ давалъ себѣ слово бросить пьянство и начать борьбу, какъ истинный мужчина, но воля его ослабѣвала подъ давленіемъ тоски, и добрыя намѣренія заглушались виномъ и ромомъ. Наконецъ безхарактерность его дошла до того, что онъ не имѣлъ уже силъ бороться съ судьбою, всецѣло предоставивъ себя въ ея власть.
   Бывали однако минуты, въ которыя у него являлась мысль, что и у него можетъ быть еще будущее; но когда онъ хотѣлъ удержать эту надежду, видѣніе исчезало, и онъ впадалъ въ отчаянье.
   Ночь прошла безъ сна... Томасъ ворочался на постели, точно больной, который пробуетъ различныя положенія. По старой привычкѣ онъ поставилъ бутылку у кровати, но странно, что что-то непонятное заставляло его всякій разъ опускать руку, когда онъ подносилъ бутылку ко рту.
   Секретное это пьянство ночью обыкновенно имѣло для него особую прелесть. Медленно, но вѣрно оно погружало его въ сонъ. Ему было пріятно лежать и понемногу переходить въ міръ безсознательности, гдѣ въ воздухѣ носились неясные звуки и голубоватые огоньки.
   Нѣсколько минутъ онъ лежалъ въ полудремотѣ, но вдругъ открылъ глаза и задрожалъ при мысли, что сегодня вечеромъ Елена лежала у него на груди! Онъ приподнялся и посмотрѣлъ кругомъ. Неужели это правда? Много разъ онъ старался представить себѣ эту минуту, и мысль объ этомъ пробудила опять уснувшее въ немъ желаніе любви и все его горе. Онъ прижалъ руку къ своимъ горящимъ глазамъ и глубоко зарылся въ подушки.
   Нѣтъ, онъ дольше не въ состояніи терпѣть! Онъ схватилъ бутылку, выпилъ ее въ нѣсколько глотковъ и бросился на постель.
   Но сонъ не являлся. Онъ старался думать о заложенныхъ имъ дренажныхъ трубахъ, о мельницѣ въ Мальмэ; мысли его переходили съ предмета на предметъ, но не прошло и нѣсколькихъ секундъ, какъ онъ снова стоялъ въ комнатѣ Елены, на этотъ разъ съ чувствомъ невыносимаго страданія. Она нуждается! Ахъ, эта мысль, что Елена нуждается! Они старались скрыть предъ нимъ свою бѣдность, но онъ замѣтилъ хорошо, до чего они обнищали.
   Нѣсколько разъ у него являлась неясная мысль о томъ, что имъ нужно помочь, но только теперь придумалъ, какъ это сдѣлать. И если ему придется лишиться послѣдняго гроша, если ему придется обмануть даже всѣхъ своихъ кредиторовъ, онъ долженъ помочь имъ.
   Съ этою мыслью онъ отправился утромъ къ редактору.
   -- Да, да, нужно подумать, что можно сдѣлать. Ты понимаешь, что я не могу послать ей денегъ, но за то можешь ты... Погоди, выслушай меня. Ты можешь написать ей пару словъ, что забываешь прошлое и пошлешь ей вотъ это. И онъ вынулъ пять бумажекъ по десяти кронъ.
   -- Она знаетъ хорошо, что у меня нѣтъ денегъ для раздачи.
   -- Тогда можно написать, что намъ неожиданно досталась большая сумма денегъ,-- ты не разъ помѣщалъ такія утки въ твоей оффиціальной газетѣ, тесть! При томъ это не будетъ даже ложью! Ты дѣйствительно получилъ эти деньги неожиданно.
   Старикъ не былъ уже прежнимъ человѣкомъ. Послѣ нѣкоторыхъ возраженій и колебаній онъ написалъ два удивительныхъ слова:
   "Дорогая дочь".
   Дѣйствительно такъ начиналось письмо! Онъ согласился, что два этихъ слова большая уже вольность, но чего не сдѣлаешь для своего ребенка! Въ остальномъ письмо было коротко и холодно. Онъ не могъ сразу забыть свое достоинство.
   Отвѣтъ Елены, пришедшій нѣсколько дней спустя, доказывалъ, что письмо и деньги получены.
   "Что писать тебѣ, дорогой отецъ? Я могу только плакать. Всякій разъ, когда я берусь за письмо, голова моя падаетъ на руки. Бойе повторяетъ поминутно: успокойся, успокойся, милая Елена! Но я не могу. Прежде Томасъ, а теперь и ты! Но откуда у тебя столько денегъ, дорогой отецъ? благодарю, благодарю тысячу разъ. Мы какъ разъ нуждались теперь въ маленькой помощи вслѣдствіе долгой болѣзни мужа. Я снова весела и полна надеждъ; мнѣ кажется, что внезапно у васъ все перемѣнилось къ лучшему. Если бы ты слышалъ, какъ трещатъ дрова въ печкѣ, и видѣлъ, какъ довольны мои дѣти. Они стоятъ возлѣ меня и каждый держитъ по большому куску хлѣба съ саломъ и копченой кониной. Это невѣроятно, сколько съѣдаютъ дѣти! Но это хорошо, они тогда ростутъ и крѣпнутъ".
   Томаса можно было уподобить звѣрю, проснувшемуся отъ зимней спячки. Всѣ замѣчали, что въ немъ произошла перемѣна. Въ его глазахъ, этихъ угасшихъ, стекловидныхъ глазахъ проявилась жизнь, напоминавшая его дѣятельную молодость. Онъ вставалъ очень рано.-- Жернова были почищены, конюшня исправлена, навозъ убранъ. Повсюду замѣчалась рука хозяина.
   Но наибольшее удивленіе возбуждало то обстоятельство, что въ спальнѣ очень рѣдко слышалось хлопанье пробокъ.
   Старый мельникъ потиралъ себѣ руки. Теперь "контуры" поднимутся!
   Старикъ этотъ не ѣздилъ больше въ креслѣ, но ковылялъ уже съ палкой, которая однако не оказывала ему особенныхъ услугъ, такъ какъ никогда не поспѣвала съ нимъ въ ногу, но всегда волочилась сзади. Впрочемъ кости его, казалось, подвергались какому-то особому химическому процессу и дѣлались все крѣпче; по крайней мѣрѣ онѣ служили ему такъ хорошо, что, свалившись на 85-мъ году съ лѣстницы, онъ, по его словамъ, получилъ только легкія "контузіи".
   По вечерамъ Томасъ сидѣлъ у себя въ комнатѣ, разложивъ кипу бумагъ и дѣлая различныя вычисленія.
   Но бывали дни, когда имъ снова овладѣвало отчаянье. Та кимъ днемъ было 15-е января -- день его рожденія. Торговецъ деревомъ, которому онъ былъ долженъ около двухъ тысячъ кронъ за доски и драни, велѣлъ ему передать въ день Богоявленія, что если онъ не заплатитъ въ теченіе недѣли за товаръ, или если хотя не возвратитъ не употребленныя еще въ дѣло доски, тогда онъ подастъ на него въ судъ.
   И вотъ сегодня онъ отослалъ два первыхъ воза досокъ. А затѣмъ получилось письмо отъ Елены, которое редакторъ прислалъ ему для прочтенія. Въ немъ были сердечныя поздравленія, но и еще кое-что.
   "....Обыкновенно онъ сидитъ у окна въ креслѣ. Я вижу, какъ онъ мучится, но онъ никогда не жалуется. Онъ счастливъ, если я съ нимъ. Ахъ, отецъ, ты не знаешь, до чего я люблю этого человѣка".
   Придя вечеромъ въ свою спальню, онъ вспомнилъ, какъ семь лѣтъ тому назадъ она пожелала ему въ этотъ вечеръ спокойной ночи и погладила по щекѣ, и какъ онъ въ восторгъ прижалъ ее къ сердцу. А потомъ наступили годы страданій. Что же можетъ дать ему будущее? Въ немъ возникла слабая надежда, что отъ избытка своей любви она удѣлитъ ему столько, что его жизнь будетъ скрашена той мыслью, что она принимаетъ въ немъ участіе, хотя и принадлежитъ другому. Но надежда эта напрасна! Сердца раздѣлить нельзя.
   Сегодня день его рожденія. И новый свой годъ онъ отпраздновалъ, отославъ два воза досокъ. Это образецъ его будущности: постоянное исчезновеніе надеждъ, пока онъ не исчезнетъ самъ.
   Не отдавая себѣ даже яснаго отчета, какъ это случилось, онъ откупорилъ бутылку. Минуту онъ боролся съ самимъ собою. Во рту у него пересохло; онъ мысленно чувствовалъ, какъ ромъ прополаскиваетъ ему горло и погружаетъ его въ блаженную дремоту. Онъ приставилъ бутылку ко рту и затѣмъ со всего размаху кинулся на постель.
   Въ концѣ января Томасъ снова поѣхалъ въ столицу, на этотъ разъ по желѣзной дорогѣ.
   Былъ ясный морозный день. Окна вагона замерзли, и только кое-гдѣ виднѣлись на нихъ оттаявшія мѣста отъ дыханья. Запахнувшись въ свою теплую шубу, сидѣлъ онъ въ углу и смотрѣлъ, какъ сверкали окна на солнцѣ. Онъ рѣшилъ не заходить сегодня къ Еленѣ.
   Когда поѣздъ подошелъ къ предмѣстью, въ которомъ она жила, руки его невольно ухватились за ремень, и онъ старался разглядѣть мѣстность сквозь оттаявшія мѣста. Наконецъ онъ опустилъ окно и смотрѣлъ пристально, точно ему было необходимо воспользоваться каждой секундой. Домъ ея долженъ быть тамъ, за кладбищемъ -- нѣтъ, лѣвѣе -- небольшой домикъ съ черепичной крышей и...
   -- Пожалуйста заприте окно!
   Онъ исполнилъ просьбу и снова сѣлъ въ уголъ. Кровь стучала у него въ виски, точно послѣ усиленной работы. Онъ задумался. Одна картина смѣнялась другою... но, нѣтъ, онъ не пойдетъ сегодня къ ней.
   Смеркалось уже, когда онъ окончилъ свои дѣла. Онъ медленно направился къ станціи конной дороги. Что тутъ за суета и шумъ! А какая красивая фигура у той въ красной накидкѣ! Но вотъ подошелъ вагонъ, ѣдущій по направленію къ квартирѣ Елены. Онъ посмотрѣлъ на часы. До отхода поѣзда остается еще два часа. Во всякомъ случаѣ онъ можетъ доѣхать до Фредериксбергскаго сада и тамъ погулять немного. Но, нѣтъ, онъ не поѣдетъ. Раздался звонокъ, лошади тронули вагонъ, и затѣмъ онъ прыгнулъ уже на ходу.
   Но, достигнувъ дома Елены, онъ замедлилъ шаги и пугливо сталъ озираться. Въ головѣ у него немного кружилось отъ вина и рома, и не рѣшаясь войти, онъ долго ходилъ по противуположному тротуару. Не лучше ли всего возвратиться назадъ? Онъ прошелъ мимо самаго дома и никого не видѣлъ въ окнѣ, поэтому можетъ незамѣченнымъ уйти. Нѣтъ, онъ только взглянетъ на нее, пожметъ руку и сейчасъ уйдетъ.
   И онъ вошелъ. Елены не было дома. Онъ встрѣтилъ ее на обратномъ пути.
   -- Ахъ, Томасъ! Здравствуй! Откуда ты? Ты былъ у насъ?
   -- Да, заходилъ на минутку посмотрѣть на Бойе.
   Она подала ему руку и разсказала, сколько радости доставило ей его посѣщеніе и письмо отца.
   На ней былъ надѣтъ черный стеганный капоръ на голубой подкладкѣ и знакомый ему сѣрый платокъ. Она улыбалась кротко и печально; морозный воздухъ вызвалъ румянецъ на ея лицѣ, темные глаза сверкали, волосы не утратили еще своего цвѣта и блеска. Отѣненное голубымъ шелкомъ, лицо было такъ мило, какимъ оно ему представилось при лунномъ сіяніи въ ту памятную ночь, когда онъ узналъ, что она обвѣнчана.
   -- Ты не вернешься со мною, Томасъ?
   -- Нѣтъ, мнѣ некогда.
   -- Какъ ты его нашелъ?
   -- Гм, да...
   -- Томасъ, онъ скоро умретъ!
   Глаза ея наполнились слезами, и она замолчала, стараясь справиться съ своимъ волненіемъ.
   -- Я его такъ искренно люблю! Быть можетъ, странно, что именно тебѣ я говорю это, но у меня нѣтъ ни одной души, съ кѣмъ я могла бы говорить такъ откровенно, какъ съ тобою.
   Она спросила о своемъ отцѣ.
   -- Поклонись ему хорошенько отъ меня. Ахъ, какъ много мнѣ еще нужно разсказать тебѣ! Не можешь ли проводить. меня немного, или мнѣ повернуть съ тобою?
   -- Если можешь, проводи меня.
   Она взяла его подъ руку.-- Добрый, милый Томасъ!
   Было что-то дѣтское въ ея манерѣ, когда она продѣвала руку, и въ ея взглядѣ, которымъ она посмотрѣла на него.
   -- Тебѣ холодно? спросила она.
   -- Да, это отъ долгаго стоянья на мѣстѣ.
   -- А твоя мать! воскликнула она вдругъ, пройдя нѣсколько шаговъ.-- Какъ мнѣ было грустно слышать о ея смерти.
   -- Да, для меня это былъ тяжелый ударъ!
   -- Да, тяжело разставаться на вѣки! Мы не должны бы испытывать этого, но мы слабы. Я часто думаю, какъ было хорошо въ первыя времена христіанства! Въ то время при погребеніи христіане не одѣвались въ трауръ, но одѣвали праздничныя одежды и день смерти называли днемъ рожденья. Ахъ, если бы имѣть такую вѣру!
   Нѣкоторое время они шли молча.
   -- Не знаю, право, начала она снова, -- почему нынѣшніе люди имѣютъ такъ мало нравственной силы.
   Томасъ замѣтилъ, что такъ, вѣроятно, было всегда. У всякаго своя судьба и всякому нужно мириться съ тѣмъ, что ему предназначено.
   -- Нѣтъ, воскликнула она, останавливаясь.-- Ты ошибаешься, Томасъ! Я много разъ испытала въ жизни, что многое зависитъ отъ насъ самихъ.
   Онъ повернулъ къ ней голову, и она услышала запахъ рома.
   -- Мы можемъ ошибаться и падать, что часто случалось и со мной, но мы можемъ подняться, если только искренно желаемъ этого. Вѣрь мнѣ, Томасъ, если мы серьезно рѣшимся молиться и бороться и одолѣть всякую неудачу, тогда Господь устраиваетъ нашу жизнь такъ, что мы побѣждаемъ!
   Томасъ съ удивленіемъ смотрѣлъ на нее. Она проводила это еще немного.
   -- Бойе ждетъ меня. Мнѣ нужно вернуться домой и приняться за работу. Она вынула свертокъ, спрятанный у нея подъ платкомъ.-- Это кожа, за которою я ходила. Я шью перчатки на магазинъ.
   Она подала ему руку, взглянувъ прежнимъ кроткимъ, ласковымъ взглядомъ.
   Онъ почувствовалъ острый ударъ въ сердце. Почему ему не обнять ее и не расцѣловать дорогое лицо? Онъ хотѣлъ это сдѣлать, но внутренній голосъ подсказывалъ ему, что тогда юнъ потеряетъ ее навсегда.
   -- Прощай, Томасъ! Будь здоровъ! И помни о чайкѣ!.. Ты понимаешь!..
   Онъ пошелъ своей дорогой, но постоянно оборачивался, пока она не исчезла изъ виду. "Помни о чайкѣ!"
   -- Да, онъ ее понялъ, и она увидитъ, что онъ понялъ. Мысленно онъ пережилъ снова трудную поѣздку въ лодкѣ; онъ вспомнилъ силу, съ какою она приналегла на весла, когда собственныя его силы ослабѣли.
   Погруженный въ мысли, онъ вернулся домой. Ему было непріятно, что она принуждена бѣгать по городу и точно нищая выпрашивать работы.
   Спустя нѣсколько дней снова было послано пятьдесятъ кронъ.
   Томасъ съ новой энергіей принялся за работу въ домѣ, на мельницѣ и въ пекарнѣ. Когда заболѣлъ одинъ изъ рабочихъ на мельницѣ и его пришлось уволить, Томасъ сталъ самъ исполнять его работу. Нужно нагонять экономію на всемъ. Онъ сталъ рѣдко уѣзжать изъ дому, а когда появлялись гости, ихъ принимали очень скромно. Бутылки его стояли нетронутыя въ шкафу. Онъ высчиталъ, что сбережетъ отъ шестисотъ до семисотъ кронъ ежегодно, если при поѣздкѣ въ городъ не станетъ возить съ собою ящика съ бутылками. Деньги эти назначались теперь на другое дѣло. Онъ чувствовалъ себя особенно довольнымъ, пряча въ столъ сбереженныя кроны.
   Но по временамъ на него находили минуты слабости, и ему бывало трудно выдержать характеръ. Въ груди у него жгло, въ горлѣ пересыхало, онъ жаждалъ глотка рома. Но всякій разъ, когда онъ мысленно брался за бутылку, предъ нимъ вставала Елена съ ея исхудалымъ личикомъ и въ потертомъ платкѣ.
   Зачастую бывало трудно удержать сбереженныя деньги. Время было тяжелое, одно требованіе уплаты долга слѣдовало за другимъ, а на горизонтѣ, въ видѣ грозовой тучи, стоялъ день св. Іоанна.
   Въ срединѣ февраля, Томасъ снова отправился въ городъ. Бойе еще живъ, но онъ лежалъ блѣдный, съ потухшими глазами. Томасу казалось, что глаза эти совершенно ушли въ глубь.
   Но въ началѣ марта пришло письмо съ извѣстіемъ, что ему гораздо лучше, онъ всталъ съ кровати и сидитъ возлѣ своихъ цвѣтовъ.
   Богу извѣстно, чѣмъ это кончится!
   Цѣлая батарея горшечковъ съ гіацинтами и крокусами стояла на окнѣ впереди растеній. Бойе съ наслажденіемъ вдыхалъ нѣжный запахъ и время отъ времени посматривалъ на противоположный садъ, гдѣ кустъ сирени началъ уже зеленѣть.
   По глазамъ мужа Елена замѣчала, что въ немъ опять проснулась надежда. Ей пришло на мысль, что, быть можетъ, онъ еще поправится, если проведетъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Гольмструпѣ и покупается въ морѣ. Что, еслибы имъ снова поселиться на время въ маленькомъ домикѣ, пожить спокойно и помириться со старикомъ, котораго она не видѣла уже семь лѣтъ.
   -- Нельзя же свалиться такъ на голову Томаса, возразилъ Бойе.
   -- Но я могу и тамъ шить за деньги, какъ и здѣсь, притомъ я буду смотрѣть за отцомъ, такъ-что Томасу не нужно будетъ держать для него женщину. Быть можетъ, я помогу ему въ хозяйствѣ. Ты увидишь, я справлюсь со всѣмъ. Подумай, Гансъ, тутъ рѣчь идетъ о твоемъ здоровьи.
   Въ то время, какъ она съ неослабевающей энергіей шила на машинѣ, ходила къ сосѣдямъ справлять всякія работы въ домѣ и въ саду, Бойе обдумывалъ ея планъ. Постепенно планъ такъ переплелся съ возродившейся въ немъ надеждой на выздоровленіе, что онъ, наконецъ, сталъ мечтать о скорѣйшемъ исполненіи.
   Желаніе жить, окрѣпнуть для новой дѣятельности, охватило его страстно. Не случилось ли съ нимъ уже разъ чуда? Онъ припоминалъ то давнее лѣто, когда въ него влилась новая струя жизни, и онъ мысленно вдыхалъ соленый морской воздухъ, чувствовалъ, какъ его обдаетъ волна.
   Въ началѣ апрѣля, въ одинъ изъ дней, когда солнце свѣтило особенно ярко и почки деревьевъ и кустиковъ пріятно ласкали его глаза, онъ подозвалъ Елену.
   -- Съ Богомъ! пиши.
   Тутъ пришелъ Рудольфъ навѣстить его.
   -- Ну, какъ поживаешь, сэръ? Но вижу -- прекрасно.
   -- Да, я и самъ начинаю думать, что поправлюсь.
   -- Почему же тебѣ не поправиться? "Все зависитъ отъ судьбы", говоритъ отецъ Плиній, и твоя судьба, быть можетъ, готовитъ тебѣ еще очень много хорошаго.
   Слово "судьба" оскорбило слухъ Елены, но она не была въ расположеніи спорить съ нимъ сегодня.
   Бойе сказалъ, что, въ случаѣ выздоровленія, онъ намѣренъ во многомъ измѣнить свою жизнь.
   -- Прибавить больше жару?
   -- Нѣтъ, болѣе серьезности. Мы и такъ много нашумѣли, Рудольфъ.
   -- Очень возможно. Мнѣ также все надоѣло. Съ тѣхъ поръ, какъ мои богатые друзья покинули меня, я до такой степени озлобился на все общество, что готовъ прописать имъ здоровую лекцію въ "Берлинской газетѣ" подъ буквою Z.
   Бойе улыбнулся.
   -- Нѣтъ, продолжалъ Рудольфъ, потягиваясь я зѣвая,-- не хочу имѣть съ этимъ обществомъ ничего общаго. Мнѣ кажется, я послѣдую примѣру Монрада: отправлюсь въ Новую Зеландію и привяжу гамакъ подъ пальмами.
   Это не походило на планы Бойе. Онъ слишкомъ интересовался борьбою настоящаго, чтобы такъ легко вычеркивать свое имя изъ списка; но онъ намѣренъ теперь больше слушаться сердца и спокойнаго разсудка.
   Сердца? Но причемъ въ политикѣ сердце? Если говорить правду, то личный интересъ -- вотъ единственный прочный принципъ, дѣйствительный двигатель всѣхъ партій и отдѣльныхъ людей.
   -- Вздоръ!
   -- Богъ свидѣтель, что это такъ! Все сводится къ тому, чтобы снять для себя какъ можно болѣе сливокъ съ жизни и подлить нашимъ противникамъ какъ можно болѣе уксуса.
   -- Ты плохаго мнѣнія о людяхъ, сказалъ Бойе.-- Человѣчество не такъ уже испорчено.
   Тутъ Елена вмѣшалась въ разговоръ и указала на великихъ благодѣтелей, на героевъ науки и исторіи, на мучениковъ.
   -- Самолюбіе! Одно только самолюбіе!
   Самолюбіе -- это сокровеннѣйшій нервъ религіи. Люди молятся Богу, потому что они въ немъ нуждаются, а для того, чтобы онъ могъ помогать имъ во всѣхъ случаяхъ, они надѣлили его такими свойствами, какихъ не имѣютъ сами. Во время молитвы человѣкъ поклонялся своему сердцу, поэтому всѣ неисполненныя богами человѣческія желанія -- но ты долженъ, мой другъ, прочесть Фейербаха...
   -- Я его знаю. Но вы, послѣдователи Фейербаха, говорите о религіи, какъ слѣпые о краскахъ.
   -- Правда, вмѣшалась Елена,-- вы знаете христіанскую религію только по книгамъ.
   -- Христіанство для всѣхъ этихъ высокопарныхъ мыслителей, не затронутыхъ имъ, составляетъ только систему, точно также, какъ алмазъ представляется химику кристаллизованнымъ углемъ. Между тѣмъ христіанство -- это нѣчто другое, мой добрый Рудольфъ!
   -- Но что это такое, что это такое?
   -- Это сила въ сердцѣ, отвѣтила Елена съ удареніемъ, -- это сила, которая прожила въ обществѣ восемнадцать столѣтій и которая въ состояніи подвинуть человѣка на все доброе.
   Рудольфъ воздѣлъ глаза къ небу и вздохнулъ.
   -- Быть можетъ, вы считаете это сумасшествіемъ? спросила она.-- Ахъ, вы и не подозрѣваете, какъ поступаете дурно, вы и ваши единомышленники, называя насъ, христіанъ, безумными. Конечно, намъ нечего этимъ огорчаться, но это нехорошо. Вы человѣкъ, проповѣдующій свободу, другъ свободы мысли! Но если у меня есть вѣра, которая выработалась годами страданій и внутренней борьбы и которая стала для меня дорога, какъ самое лучшее, чѣмъ я обладаю, цѣну чего я вполнѣ сознаю, то я имѣю право требовать для своей вѣры уваженія и не потерплю, чтобы ее топтали при мнѣ.
   -- Елена! остановилъ ее Бойе.
   -- Ахъ, нужно высказаться хоть разъ, сказала Елена и ушла взглянуть на дѣтей, игравшихъ на дворѣ.
   Рудольфъ почесалъ въ затылкѣ.-- На старости лѣтъ ты чертовски сталъ твердъ въ догматахъ, укололъ онъ.
   -- Скажи лучше "передъ смертью".
   -- Ахъ, вздоръ!
   -- Увѣряю тебя, Рудольфъ, что это не шутка быть прикованнымъ къ креслу и имѣть въ перспективѣ кладбище. Ты и представить не можешь, что это значитъ.
   -- Да, да!
   -- Ты вотъ страдаешь избыткомъ здоровья. Когда человѣкъ здоровъ, какъ ты, веселъ, имѣетъ достаточно средствъ, чтобы жить и доставлять себѣ удовольствія, тогда хорошо говорить о Нирванѣ; но вѣрь мнѣ, это не шутка, когда смерть заглянетъ намъ въ глаза и пахнетъ на насъ своимъ гнилымъ дыханьемъ, и когда сидя въ сумеркахъ представляешь себя уже лежащимъ въ черномъ ящикѣ и превращающимся въ ничто.
   -- Но послушай...
   -- Не знаю, Рудольфъ, имѣешь ли ты понятіе о томъ, какъ въ такія минуты сжимается у человѣка сердце...
   -- Но это чертовски непріятная тема.
   -- Да, не совсѣмъ пріятна, но смерть вообще непріятна.
   -- Я согласенъ съ Эпикуромъ: "Къ чему мнѣ думать о смерти? Пока я живу -- смерть не для меня, а когда меня не станетъ, мнѣ не къ чему ея бояться". Къ чему мнѣ вообще думать о смерти?
   -- Этимъ способомъ мы все же не избѣжимъ смерти. У каждаго изъ людей бываютъ минуты, когда онъ боится ея. Мы знаемъ, что когда-нибудь намъ всѣмъ придется бороться съ нею.
   -- Не знаю, право, но мнѣ кажется, что здѣсь дуетъ.
   -- И поэтому насъ занимаетъ вопросъ, послѣдній и самый важный вопросъ нашей жизни, когда все другое -- соціализмъ, народная экономія и прочее -- станутъ для насъ такъ безконечно ничтожны, какъ мы встрѣтимъ ее? Въ состояніи ли мы будемъ взглянуть ей въ глаза показать: "Во имя Бога, приди!"
   -- А ты это можешь?
   -- Были минуты, когда я думалъ, что въ состояніи сдѣлать это. Но не хочу скрывать, бываютъ дни, когда на меня нападаетъ страхъ. Но я увѣренъ, что Господь поможетъ мнѣ, когда мой часъ пробьетъ.
   -- Да, да, а знаешь, что у насъ сегодня затменіе луны.
   -- И, несмотря на все мое маловѣріе, я твердо убѣжденъ, что, какъ бы ни унижали христіанство, оно, благодаря своей силѣ, благодаря своей высокой нравственности, составляетъ единственную прочную основу человѣческой жизни и даетъ намъ возможность мириться съ нашимъ существованіемъ.
   -- Ну, я ухожу. Будь здоровъ, старый дружище!
   Вскорѣ пришла Елена и сѣла на скамейкѣ у ногъ Бойе.
   -- Ахъ, это безвѣріе, замѣтила она,-- это величайшее несчастье нашего времени. Тысячами развѣтвленій, въ видѣ сомнѣній и легкомыслія, оно распространяется на весь свѣтъ и поражаетъ организмъ.
   Бойе согласился, что дѣйствительно вѣра пошатнулась, особенно въ столицахъ, гдѣ находится очагъ вольнодумства, и гдѣ въ то же время можно видѣть, какъ многіе прикрываются религіей, чтобы отвлечь подозрѣніе отъ далеко небезукоризненной ихъ частной жизни. Но все же имѣется еще много богобоязненныхъ людей, особенно между простымъ народомъ.
   Они разговорились о трудности и борьбѣ существованія вообще и наконецъ перешли на собственныя невзгоды.
   -- Не странно ли, Гансъ, что, искренно любя другъ друга, мы все же не были счастливы?
   Онъ былъ того мнѣнія, что у нихъ различные характеры. Она принадлежитъ къ тѣмъ серьезнымъ натурамъ, которыя постоянно таскаютъ за собою все прошлое, въ видѣ багажа, и которыя постоянно анализируютъ себя; онъ, напротивъ, принадлежитъ къ тѣмъ безпокойнымъ головамъ, которыя всецѣло подчиняются вліянію минуты и поступаютъ зачастую неосмотрительно. И при томъ это особенность переходнаго времени въ исторіи; оно приводитъ все въ броженіе и отзывается на частныхъ отношеніяхъ.
   -- Да, отвѣтила она съ влажными глазами,-- я думала, что могу порвать со всѣмъ прошлымъ и передѣлать свое сердце. Ты не знаешь, Гансъ, сколько я боролась. Сколько мнѣ стоило усилій послѣдовать за тобою. Но, видно, нельзя измѣнить своей натуры.
   Нѣсколько минутъ они сидѣли молча. Глаза обоихъ были полны слезъ. Бойе пожалъ руку Елены и прошепталъ:-- Моя добрая, дорогая жена!
   Передъ сномъ Бойе открылъ окно, чтобы подышать свѣжимъ весеннимъ воздухомъ и посмотрѣть на залитое пурпуромъ небо. Солнце опускалось. Надъ горизонтомъ виднѣлась только часть его. Природа затихала -- царица дня шла на покой. Надъ ея ложемъ небо разукрасилось лиловыми, желтыми и красными полосами, сливавшимися въ одно гармоничное цѣлое, подобно картинамъ прекраснаго сна.

* * *

   Спустя нѣсколько дней послѣ отсылки письма пріѣхалъ Томасъ уговориться объ ихъ переѣздѣ, что хотѣлъ устроить какъ можно скорѣе.
   Но Бойе умеръ.
   Весеннія грезы, свѣтлое будущее -- все это было послѣдними вспышками жизни.
   Елена ушла заявить о смерти мужа.
   -- Господь одинъ знаетъ, начала мадамъ Ганзенъ, пригласивъ Томаса въ свою маленькую комнатку,-- изъ чего сдѣлана эта женщина. Ничто въ жизни не можетъ ее согнуть. Сегодня ровно три дня и три ночи, какъ она не спала ни минутки. А чѣмъ она живетъ, для меня это просто загадка, потому что за все время она не брала въ ротъ ни крошки.
   Томасъ слушалъ точно во снѣ.
   Бойе умеръ!
   Онъ не могъ спокойно усидѣть на мѣстѣ. Какъ она себя чувствуетъ? Что ему сказать ей? Поѣдетъ ли она теперь въ Гольмструпъ?
   -- Только въ послѣднюю ночь она прибѣжала ко мнѣ: "Я не вынесу, я не вынесу." Вынести нужно, сказала я ей. Я знаю, каково это. Тоже хоронила мужа. Онъ лежалъ и ворочалъ глазами. Но счастью, это продолжалось не долго. Нужно же было утѣшить ее немного.
   Томасъ думалъ... Сколько Еленѣ лѣтъ? Только тридцать три года! И какъ еще хороша. Знаетъ Богъ, не согласится ли...
   Но вотъ она появилась въ дверяхъ.
   Томасу показалось, что его кто-то кольнулъ въ сердце, когда она повернула къ нему лицо. Неужели это сѣрое, застывшее лицо -- лицо Елены? Только теперь онъ вспомнилъ, что не видѣлъ ее днемъ. Ахъ, до чего она измѣнилась! Глубокая печаль овладѣла имъ. Такое чувство бываетъ у людей, когда имъ приходится разставаться съ чѣмъ-нибудь дорогимъ и хорошимъ.
   Онъ протянулъ ей руку и хотѣлъ что-то сказать, но слова не повиновались ему.
   -- Да, начала она, причемъ губы ея вздрагивали отъ подавляемыхъ слезъ,-- да, кто могъ думать, что это наступитъ такъ скоро -- онъ такъ поправился!
   Томасъ заказалъ гробъ и приготовилъ все для погребенія.
   Въ день похоронъ онъ пріѣхалъ снова и привезъ вѣнокъ изъ терновника и бѣлыхъ лилій.
   За гробомъ шли немногіе друзья, въ томъ числѣ Рудольфъ. Глубоко взволнованный, онъ положилъ на гробъ пальмовую вѣтвь и съ влажными глазами пожалъ руку Елены.
   Елена была блѣдна, но спокойна. На лицѣ ея отражалось величіе души, составляющее лучшее украшеніе женщины. Чѣмъ больше смотрѣлъ на нее Томасъ, тѣмъ болѣе примирялся и съ ея худобой и сѣрымъ цвѣтомъ лица.
   У свѣжей могилы Рудольфъ нашелъ случай сказать Еленѣ слово утѣшенья, приведя стихъ Теннисона: "Лучше любить и потерять, чѣмъ не любить никогда".
   Томасъ находился въ затрудненіи. Онъ не зналъ, говорить ли ему теперь о переѣздѣ, но съ другой стороны было странно молчать объ этомъ. По счастью она сама обратилась къ нему съ вопросомъ:
   -- Могу я пріѣхать къ отцу, хотя на короткое время?
   -- Можно ли спрашивать объ этомъ, Елена? Ты знаешь хорошо..... Онъ замолчалъ, испугавшись, чтобы она не истолковала ложно его словъ.-- Ты знаешь хорошо, что твой старый домъ всегда для тебя открытъ; пріѣзжай когда тебѣ угодно.
   -- Но я не хочу быть тебѣ въ тягость, не хочу! Я буду работать, иначе не поѣду.
   Наконецъ они сговорились, что она переѣдетъ въ послѣднихъ числахъ апрѣля.
   Томасъ пріѣдетъ за нею съ большимъ рабочимъ возомъ, а мадамъ Ганзенъ со свойственною ей готовностью вызвалась помочь при укладкѣ вещей.
   И вотъ наступилъ день переѣзда, этотъ страшный день для многихъ, въ который нарушается покой домашнихъ боговъ и все переворачивается вверхъ дномъ; когда всѣ воспоминанія, какъ свѣтлыя, такъ и темныя, поднимаются изъ угловъ вмѣстѣ съ пылью.
   Ночь была тихая и звѣздная. Уже въ три часа утра Елена выглянула въ окошко, посмотрѣть какая погода; она тревожилась за дѣтей.
   Когда занялся день, ясени на кладбищѣ стало сильно качать, и большія, темныя тучи показались на небѣ.
   Она сѣла на край постели и задумалась. Зачѣмъ Богъ взялъ отъ нея Бойе. Она такъ искренно молилась Ему, мужъ сталъ видимо поправляться, и тутъ вдругъ эта смерть. Къ чему же тогда вѣра и всѣ моленья? А между тѣмъ Онъ сказалъ, что будетъ съ нами до конца міра. Но и вѣрующимъ не лучше живется здѣсь на землѣ, чѣмъ невѣрующимъ. Она вспомнила Рудольфа и другихъ, которые обладали прекраснымъ здоровьемъ и жили весело, и ей безконечно стало жаль Бойе, лежавшаго на кладбищѣ. И вотъ теперь она одна, несчастная вдова съ двумя безпомощными дѣтьми. Какъ она будетъ жить безъ Бойе? И къ чему ей жизнь, если онъ не съ нею. Она прижалась къ подушкѣ съ искреннимъ желаніемъ умереть поскорѣе.
   Но вотъ закашлялъ ребенокъ. Она вскочила, нагнулась надъ малюткой и поправила одѣяло и подушку.
   Когда пріѣхалъ Томасъ съ возомъ, вѣтеръ дико завывалъ, а въ окна барабанилъ дождь съ градомъ.
   Елена ужасно безпокоилась за дѣтей, но Томасъ утѣшалъ ее, говоря, что все обойдется благополучно. Онъ захватилъ съ собою нѣсколько теплыхъ одѣялъ.
   Въ два часа по-полудни возъ уже былъ нагруженъ. Усадили также дѣтей. На мальчишку надѣли отцовскій сюртукъ, и головки обоихъ малютокъ выглядывали изъ цѣлаго вороха одѣялъ.
   Томасъ повернулся, чтобы подсадить Елену.-- Но куда же дѣвалась мадамъ Бойе?
   Старуха Ганзенъ вернулась въ домъ. Тутъ стояла Елена на порогѣ, смотря на пустую комнату. Грудь ея сильно вздымалась, одною рукою она судорожно ухватилась за косякъ.
   -- Да, да, но слезами горю не поможешь!
   Сдѣлавъ надъ собою усиліе, Елена выпрямилась, закрыла дверь и пошла садиться.
   Мадамъ Ганзенъ смотрѣла за удалявшимся возомъ, пока тотъ не скрылся, а Елена приподымалась нѣсколько разъ и махала ей на прощанье платкомъ.
   Поздно вечеромъ они подъѣхали къ Остгольмструпу. Напряженно вглядываясь въ темноту, Томасъ свернулъ на размытую дождемъ дорогу позади сада. Тутъ онъ ѣхалъ прямо наугадъ. Съ усталыхъ коней столбомъ подымался паръ, а вѣтви сирени хлестали его по лицу. Колеса проваливались по ступицу, но все же удалось счастливо добраться до цѣли.
   Елена растрогалась при видѣ старой лампы, стоявшей на кухонномъ окнѣ. Это была та самая лампа, колпакъ которой она склеила бумажными полосками.
   Войдя въ комнату, она увидѣла отца, который сидѣлъ у печки, строгій и серьезный, съ выраженіемъ достоинства на лицѣ.
   -- Я снова тутъ, отецъ! Она подала ему руку.-- Ты на меня больше не сердишься, а я съ своей стороны постараюсь на сколько возможно скрасить твою жизнь.
   Прозябшія дѣти стояли и смотрѣли на старика. Мальчикъ въ сюртукѣ, волочившемся у него по землѣ, спросилъ:-- Дѣдушки всегда такіе?
   -- А вотъ двое малютокъ, которые хотятъ побыть у дѣдушки.
   Онъ искоса взглянулъ на нихъ, точно желая сказать, что еще подумаетъ, признаетъ ли онъ этихъ дѣтей законными; но когда Елена вложила въ его руку дѣтскія рученки и сказала: добрый вечеръ, дѣдушка! тогда весь неизсякшій еще остатокъ слезъ вылился двумя каплями, скатившимися по его морщинамъ.
   Чувство неизъяснимаго довольства овладѣло Еленой. Войдя въ теплую, уютную комнату, увидя хорошенькіе обои, небольшую висячую лампу, выкрашенный ящикъ для углей и новый коверъ и замѣтивъ, какъ пріятно дѣтямъ въ теплой комнатѣ, чувство горячей благодарности наполнило ея сердце. Добрый, вѣрный Томасъ, который столько лѣтъ страдалъ изъ-за нея, встрѣчаетъ ее теперь, когда она возвратилась нищая и съ двумя голодными дѣтьми,-- какъ царицу Савскую!
   Она подошла къ нему съ протянутой рукою.-- Благодарю за все, что ты для насъ сдѣлалъ, Томасъ!
   -- Ахъ, пустяки. Теперь мы покушаемъ и выпьемъ чашку горячаго кофе. Въ дорогѣ было страшно холодно! сказалъ онъ, потирая руки.
   Изъ кухни доносился запахъ жаркого, гдѣ кухарка Томаса хлопотала, приготовляя ужинъ.
   Когда Елена постлала скатерть, прибѣжалъ старый мельникъ съ большимъ закапаннымъ саломъ фонаремъ. Носъ и уши старика торчали изъ-подъ большой мѣховой шапки.
   -- Да тутъ цѣлое общество! Господи, Боже! Здравствуй, Леночка! Добро пожаловать. Ахъ да, ахъ да! Еще все, еще всеможетъ быть хорошо!
   Братъ его сидѣлъ и въ тайнѣ желалъ, чтобы онъ поскорѣе началъ свои веселые взгляды на жизнь, но, къ удивленію, въ этотъ разъ онъ съ ними не выступалъ, хотя твердо придерживался ихъ.
   -- А вотъ и маленькая барышня! Нѣтъ, совсѣмъ уже большая! А не вытереть ли тебѣ носикъ, мой маленькій ягненочекъ? Хорошо, хорошо, мы еще сдружимся! А ты, парнюга! Посмотримъ, можешь ли ты меня побороть! Но только не подставляй ноги.
   Мальчикъ такъ смѣло и азартно набросился на восьмидесятишестилѣтняго старика, что Елена кинулась спасать фонарь, поставленный на скамейкѣ.
   -- Погоди, дружокъ! приговаривалъ старикъ.-- Погоди! Вотъ я тебѣ задамъ!
   Дѣти набросились на ѣду, какъ хищныя птицы. Глаза ихъ такъ и бѣгали по столу.
   Елена кушала немного, но теплыя, хорошія кушанья показались ей очень вкусными. Съ наслажденіемъ откинулась она на спинку дивана, смотря на дѣтей, сіявшихъ отъ удовольствія. Почувствовавъ запахъ кофе и видя, какъ паръ подымается кверху, ей представился въ немъ цѣлый рой добрыхъ домашнихъ духовъ, которые обѣщали ей въ будущемъ одинъ покой и счастье. Но въ ту же минуту видѣніе это исчезло при воспоминаніи о свѣжей могилѣ, надъ которой въ темнотѣ завывалъ теперь вѣтеръ. У нея сжалось сердце, и долго удерживаемыя слезы прорвались наружу.
   У стараго мельника и мальчика нашлось такъ много общаго въ характерѣ и во взглядахъ на жизнь, что они подружились съ перваго же вечера.
   Маленькая рученка точно приросла къ рукѣ старика, съ которымъ мальчикъ бывалъ съ утра и до вечера. Они вмѣстѣ ходили въ садъ и въ пекарню, разгуливали по полямъ и лѣсу, ведя нескончаемые разговоры.
   Вначалѣ мальчишка не зналъ, какъ звать своего новаго товарища. Онъ не могъ понять, почему этого добраго старика называютъ различно. Томасъ зоветъ его "отецъ", дѣдушка "Расмусъ", мать -- "дядя", а всѣ остальные "Рабе". Но такъ какъ Расмусъ звучало болѣе по-товарищески, онъ такъ сталъ звать старика, къ великому удовольствію послѣдняго, который и самъ находилъ, что это болѣе всего подходитъ къ ихъ отношеніямъ испытанныхъ друзей.
   -- Зови меня Расмусъ, я тебѣ разрѣшаю!
   -- Но какъ смѣешь ты называть такъ брата дѣдушки, останавливала Елена.
   -- Ты долженъ звать его дядей!
   Но мальчикъ затвердилъ имя Расмусъ и такъ и остался при немъ.
   Зачастую, когда они бывали одни въ полѣ, вдали отъ любопытныхъ ушей, хитрый, старый политикъ напитывалъ наивное дѣтское сердце демократическими ужасами. Но когда редакторъ услышалъ, однажды, черезъ открытое окно слова "полковникъ Чернингъ", онъ чуть не выпрыгнулъ на голову брата. Пришлось вмѣшаться Еленѣ и просить стараго бунтовщика хранить свою политику про себя. Исполнилъ ли онъ ея просьбу, она этого не знала, но замѣчала, что всякій разъ, когда мальчикъ бывалъ возлѣ дѣдушки, старый мельникъ съ безпокойствомъ поглядывалъ на обоихъ.
   Почти каждый вечеръ старикъ приходилъ раздѣвать мальчика.
   -- Почеши меня, Расмусъ, обратился къ нему повелительно мальчишка, подставляя свою спину.
   -- Почесать? Гдѣ же тебя почесать, товарищъ?
   -- Чеши, чеши, ты знаешь гдѣ!
   Подобныя сцены происходили почти каждый день и очень забавляли старика.
   Старый редакторъ, съ своей стороны, также помирился до нѣкоторой степени съ жизнью, которая превратилась для него въ пріятное существованіе, благодаря заботливому уходу дочери.
   -- Полежи еще, пока не нагрѣется комната! Я тебѣ принесу чашку горячаго кофе! Не набить ли тебѣ трубку? Не хочешь ли пересѣсть на плетеный стулъ? Вотъ подушка.
   Съ такими фразами она обращалась къ нему каждый день.
   Но странно: съ каждымъ днемъ онъ становился слабѣе. Казалось, что горькія травы жизни дѣйствовали на него, какъ пряности, и подкрѣпляли его; но теперь, когда его окружили любовью и покоемъ, онъ опустился и, казалось, ждалъ только смерти.
   Елена начала свою тихую дѣятельность. Прошло нѣсколько дней, а она уже чувствовала себя въ Остгольмструпѣ, какъ дома, и стала, какъ и въ прежнее время, заниматься хозяйствомъ.
   Но силы ея ослабѣли. Зачастую она прерывала свою работу въ кухнѣ или въ погребѣ и принуждена была присѣсть и отдохнуть.
   Оставаясь одна, она не могла отдѣлаться отъ тоски. Она все думала о Бойе. Тысячу разъ она возвращалась мысленно въ свою убогую комнатку въ столицѣ. Все тутъ, казалось, нашептывало ей о Бойе: и порывы вѣтра, ударявшагося въ окно, и шелестъ отставшихъ обоевъ. Какъ могла она покинуть эту комнату!
   Но тутъ она присматривала въ кухнѣ и кладовой, останавливала дѣтей, шалившихъ въ саду, обращалась къ отцу съ ободряющимъ словомъ, дѣлала замѣчаніе дѣвушкѣ, и все это ласково и кротко. А между тѣмъ внутри у нея все наболѣло. Это молчаніе, окружавшее имя Бойе, это удаленіе отъ всего, чѣмъ она жила до сихъ поръ, воспоминаніе о счастливыхъ вечерахъ въ первое время ея замужества, о страшномъ разладѣ, отразившемся на ея счастьи, мучительныя самообвиненія за всякое жесткое слово, сказанное ей мужу, а затѣмъ его продолжительная болѣзнь и молчаливыя страданія и безропотная покорность судьбѣ -- все это такъ болѣзненно дѣйствовало на нее, что зачастую она падала обезсиленная.
   Но ей нельзя терять бодрости. У всякаго человѣка есть свое горе! Поэтому нужно стараться помогать и поддерживать другъ друга.
   Вотъ напримѣръ Томасъ! Она знала, что держитъ въ своей рукѣ его жизнь, и эта жизнь должна быть спасена. И для этого не требовалось большихъ усилій. Она знала изъ прежняго опыта, какъ ей легко дѣйствовать на него и вести за собою по тому пути, который она намѣтила.
   -- Ты теперь такой веселый, Томасъ, обратилась она къ нему.-- Какое счастье, что намъ пришла на мысль кукуруза.
   Въ столицѣ она слышала отъ одного мельника, разбогатѣвшаго на этомъ дѣлѣ, что онъ выписывалъ большія партіи кукурузы, и въ молотомъ видѣ продавалъ на кормъ.
   -- Слѣдовало бы испробовать, Томасъ. Одного ея слова было достаточно, тѣмъ болѣе, что онъ самъ вѣрилъ въ это дѣло. Опытъ удался. Окрестные крестьяне точно сошли съ ума. Мельница работала день и ночь; изъ городовъ и съ фермъ пріѣзжали большіе возы. Бывали недѣли, въ которыя Томасъ заработывалъ отъ двухъ до трехъ сотенъ кронъ.
   -- Вотъ это "контуры!" говорилъ старый мельникъ, потирая отъ удовольствія руки.
   Елена не боялась наводить разговоръ на безпокойное время, когда Томасъ приходилъ къ нимъ. Борьба, шедшая въ столицѣ, до такой степени интересовала ее, что не проходило дня, чтобы она не заглянула въ газету.
   -- Ничего не поможетъ, отецъ. Нельзя остановить жизнь, и дѣлать этого не слѣдуетъ; нужно только стараться направить ее на вѣрный путь.
   -- Тебѣ не слѣдуетъ думать такъ много объ этомъ дѣлѣ, замѣтилъ Томасъ.-- Мнѣ кажется, это нехорошо.
   Она и не думала много, но не могла относиться равнодушно. Нашъ долгъ -- принимать во всемъ участіе по мѣрѣ возможности. Отчего въ бѣдныхъ семьяхъ развивается ненависть и отчаянье? Отчего такъ сильно развилось невѣріе? Потому что мы сидимъ у себя и на все затыкаемъ уши. Нынѣшнее безбожіе ужасно! Но мы должны открывать зло, говорить кротко съ заблуждающимися, помогать, насколько можемъ.
   -- Многое долженъ бы дѣлать человѣкъ.
   -- Да, но мы дѣлаемъ безконечно мало. Нельзя только сидѣть и молиться, нужно еще дѣйствовать и работать.
   Хотя Елена очень исхудала, но казалось, что она можетъ еще поправиться.
   Томасъ сталъ предаваться разнымъ мечтамъ. Прошлое напоминало ему о жизни, когда пульсъ его бился съ удвоенной силой. Но избытокъ силъ и здоровья уступилъ теперь мѣсто тихой вдумчивости, которая съ каждымъ днемъ все болѣе облагораживалась любовью.
   Однажды Томасъ возвратился изъ города сіяющій.-- Гдѣ Елена? Ахъ, вотъ и ты! Вотъ что я скажу тебѣ, Елена: во вторникъ я начинаю постройку мельницы.
   -- А у тебя есть доски и драни?
   -- Я переговорилъ съ торговцемъ и, когда онъ узналъ, въ какомъ положеніи мои дѣла, онъ тотчасъ ссудилъ меня необходимымъ.
   -- Ахъ, какъ это хорошо!
   -- А ужь какъ я радъ, ты и не повѣришь. Я и не думалъ, что все такъ устроится хорошо.
   И вотъ закипѣла работа. Не прошло и двухъ мѣсяцевъ, какъ голландская мельница красовалась въ своемъ новомъ сѣромъ одѣяніи, гордо размахивая крыльями, точно желая крикнуть сосѣдямъ:-- Посмотрите, какова я?
   -- Никогда я не ждалъ такой радости, Елена.
   -- Слава Богу, что все налаживается. Дѣйствительно хорошо, что ты попыталъ съ кукурузой.
   -- Да, хорошо. Но не это главная причина.
   -- А что же?
   -- Ты не догадываешься?
   -- Нѣтъ,-- но вотъ что я хотѣла тебѣ сказать. Какъ ты думаешь, не будетъ ли выгодно расширить пекарню и печь пшеничный хлѣбъ?
   -- Съ Божьей помощью мы устроимъ и это!
   Осенью, въ одно изъ воскресеній, Елена возвращалась изъ церкви съ сельскимъ учителемъ. Наканунѣ онъ былъ у Томаса и просилъ его оказать помощь при устройствѣ сельской библіотеки.
   Томасъ покачалъ головою. Въ этомъ онъ не смыслитъ толку, да ему и некогда. И учитель ушелъ ни съ чѣмъ.
   -- Да, ты и вправду мало въ этомъ смыслишь, согласилась Елена.
   -- Да, но прежде я также не мало читалъ!
   -- И кромѣ того, ты самъ говоришь, что времена очень трудны.
   -- Да, чего я немогу, того и не дѣлаю. Хотя, говоря правду, такая библіотека прекрасная вещь. При помощи хорошихъ книжекъ распространяются хорошія, здоровыя мысли, но нельзя сдѣлать больше, чѣмъ можешь.
   Весь вечеръ онъ думалъ объ этомъ дѣлѣ, а по утру отправился къ учителю.
   -- Послушайте, Петерсенъ. Намъ все же нужно подумать о книгахъ. Хорошія книги распространяютъ хорошія здоровыя мысли.
   И въ Остгольмструпѣ завелась библіотека.
   Съ Еленой Томасъ велъ себя почтительно и сдержанно, что было слѣдствіемъ того, что онъ ближе узналъ ея кроткій характеръ. Всякій разъ, когда онъ видѣлъ ее, у него становилось свѣтло на душѣ. Но боязнь сказать или сдѣлать что-либо такое, что могло бы нарушить установившіяся между ними отношенія, накладывала на него узду. Все время онъ присматривался къ ней и наблюдалъ за нею. Странно, что она никогда не упоминала имени Бойе, что она всецѣло занялась хозяйствомъ Томаса, что часто, разговаривая съ нимъ, она клала руку ему на плечо.
   Казалось, онъ какъ будто высматривался, насторожился, ожидалъ. Въ немъ поселилась смутная надежда, которая невольно домогалась словъ, которыя окончательно осчастливили бы его.
   Одинъ изъ рабочихъ на мельницѣ заболѣлъ. Всякій разъ, когда жена его приходила за супомъ, Томасъ давалъ ей немного денегъ.
   -- Вы должны бы завести козу, предложилъ онъ.-- Я вамъ помогу, а пасти ее вы можете на откосѣ.
   Предложеніе это было принято съ радостью и послужило примѣромъ для многихъ крестьянскихъ семей, которыя также завели козъ.
   Томасъ устроилъ "похоронную кассу", а на дальнемъ горизонтѣ его мыслей занималось "сельскохозяйственное общество".-- Современемъ все это устроится, говорилъ онъ.
   Во время Рождества Елена выразила желаніе посмотрѣть въ Кирхгольмструпѣ на тотъ домъ, гдѣ она жила прежде, и Томасъ тотчасъ вызвался отвезти ее туда. Былъ тихій, ясный день. Ночью пронеслась буря, и снѣгъ кое-гдѣ лежалъ на поляхъ и на верхушкахъ деревьевъ, сверкая на солнцѣ. Небольшаго роста человѣкъ, съ большимъ четыреугольнымъ пакетомъ подъ мышкой, мелкими шагами взбирался на холмъ по дорожкѣ. Елена посмотрѣла ему вслѣдъ.
   -- Какъ онъ похожъ на Рудольфа! воскликнула она,-- вонъ тотъ на холмѣ.
   -- На Рудольфа?
   -- Ахъ, я и забыла, что ты не знаешь Рудольфа! И она стала разсказывать.-- Маленькій, страшный дикарь, но въ сущности прекрасный и добрый человѣкъ. Онъ часто выручалъ насъ изъ бѣды.
   Томасъ спросилъ, сколько она ему должна.
   -- Кронъ около двухсотъ. У меня все подробно записано въ книгѣ.
   -- Нужно ему отдать. Самое лучшее, если я приму на себя всѣ твои долги.
   -- Конечно, это самое лучшее. При томъ я могу понемногу отработывать тебѣ, сказала она, съ улыбкой взглядывая на него.-- Впрочемъ, лѣтомъ я хочу опять заняться шитьемъ.
   Пастора и сестры не было дома. Поэтому Томасъ и Елена прошли на кладбище. Томасъ положилъ вѣнокъ на могилу своей матери, а Елена вошла въ церковь, которая была не закрыта.
   Когда Томасъ вошелъ туда черезъ нѣсколько минутъ, Елена стояла на колѣняхъ передъ алтаремъ и разсматривала запрестольный образъ, изображавшій бракъ въ Канѣ Галилейской.
   -- Я часто думала, что это замѣчательный сюжетъ для запрестольнаго образа. Онъ долженъ напоминать намъ, что Христосъ раздаетъ вино жизни, или же олицетворять великое и радостное торжество на небѣ.
   Томасъ стоялъ молча, разсматривая счастливыхъ жениха и невѣсту, сидѣвшихъ за столомъ. Со странными мыслями и самъ не отдавая отчета, онъ опустился на колѣни рядомъ съ Еленой.
   -- Какъ красиво упалъ лучъ на лицо невѣсты, продолжала Елена,-- и какъ счастливъ женихъ. Чѣмъ дольше смотришь на образъ, тѣмъ находишь его лучше.
   Она помолчала и начала снова: -- Замѣтилъ ты чудное женское лицо возлѣ самаго Христа? Это вѣроятно... но ты не смотришь!
   -- Я вижу, вижу.
   -- Это вѣроятно Матерь Божія. А двое налѣво, вѣроятно учен... Томасъ, ты весь дрожишь!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Вернувшись домой, они застали тамъ маленькаго человѣчка, который, сдвинувъ шляпу на затылокъ, игралъ съ дѣтьми въ лошадки.
   -- Но это Рудольфъ!
   -- Здравствуйте, мадамъ Бойе! Какъ радъ, что вижу васъ снова! А это вѣроятно господинъ Рабе? Извините, что я -- моя фамилія Рудольфъ,-- но мнѣ такъ хотѣлось взглянуть на госжу Бойе и ея дѣтокъ.
   -- Милости просимъ, сказалъ Томасъ, глядя на гостя холодно.
   Елену тронуло желаніе Рудольфа повидать ее и дѣтей, а мысль о томъ, сколько у нея общихъ съ нимъ тяжелыхъ воспоминаній, настроила ее мягко.
   -- Какъ мнѣ досадно, что вы не застали меня дома. Видѣли вы отца?
   -- Да, но онъ -- не знаю,-- вѣроятно онъ нездоровъ -- но пришли дѣти и вытащили меня сюда.
   Она повела его въ домъ. Пока Елена раздѣвалась, Рудольфъ развернулъ свой пакетъ. Обернувшись, она увидѣла на креслѣ прекрасный, нарисованный карандашомъ портретъ Бойе въ широкой дубовой рамѣ.
   -- Гансъ!
   Она смотрѣла минуту, потомъ упала руками на комодъ и нагнула голову.
   -- Гмъ!-- Дорогая мадамъ Бойе! У меня была его фотографія, и я думалъ, что вамъ будетъ пріятно... Мы оба такъ его любили!
   Она поднялась. Глаза ея были сухи, но она была блѣдна и дышала съ трудомъ.
   -- Не могу вамъ выразить, Рудольфъ, какъ мнѣ пріятенъ этотъ подарокъ и какъ я вамъ благодарна.
   -- Въ такомъ случаѣ и я очень доволенъ. Голосъ его дрогнулъ.-- Только позднѣе я узналъ, насколько вы и Бойе были для меня дороги.
   Вошелъ Томасъ и остановился въ удивленіи.-- Гмъ, да! Онъ похлопалъ Елену по плечу и сѣлъ.
   Старый редакторъ, встрѣтившій гостя очень холодно, становился постепенно любезнѣе и даже попросилъ его сыграть партію въ шахматы. Пока Рудольфъ училъ старика, какъ начинать правильно игру и говорилъ о разныхъ гамбитахъ, редакторъ не отвѣчалъ ни слова и далъ ему матъ въ четыре хода.-- Но что это? Да, я проигралъ. Нѣтъ, надо сыграть еще партію. Но маленькій человѣчекъ проигрывалъ партію за партіей этому герою шахматнаго поля.
   Во время игры Томасъ о чемъ-то пошептался съ Еленой. Рудольфъ напрягъ слухъ, но уловилъ только послѣднія слова Томаса:-- Тогда придется послать!
   Елена тотчасъ замѣтила, что Рудольфъ уже не тотъ. Щеки его обвисли, платье не отличалось безукоризненностью и прежняя заразительная веселость исчезла.
   У него также были горькія разочарованія, наложившія на него свой отпечатокъ. Послѣ "добровольнаго соглашенія" ему пришлось уйти изъ латинской школы, и онъ жилъ теперь частными уроками и переводами. Общество его давно распалось, кружокъ друзей, въ которомъ онъ чувствовалъ себя вожакомъ,-- разсѣялся. Съ этимъ онъ однако мирился, но его сразила неудача съ газетой. Мысль объ этомъ изданіи была пламенемъ всей его жизни, согрѣвавшимъ его цѣлые годы. Онъ упорно старался раздобыть денегъ, бѣгалъ отъ Гинца къ Кунцу, освѣдомлялся въ типографіяхъ о цѣнѣ бумаги и набора, объяснялъ свой планъ политикамъ и вождямъ рабочихъ,-- но все напрасно. Тогда онъ утратилъ энергію, отвернулся отъ всего, что звалось политикой и соціализмомъ, и началъ прежнюю безсодержательную жизнь холостяка. Время великихъ мыслей миновало. Остались только бильярды, остроты недѣльныхъ листковъ, вечерніе кутежи и ночныя приключенія съ шансонеточными пѣвицами. Если онъ погибнетъ, туда ему и дорога! Онъ придавалъ себѣ бодрость разными фразами, вычитанными въ романахъ. Онъ хотѣлъ выказать гордую душу, прикрыть улыбкой свои страданія и не дать восторжествовать человѣческой глупости и насладиться видомъ "образованнаго ума, погибающаго отъ горя". Но когда онъ пресыщался жизнью, тогда не помогали всѣ громкія фразы: онъ чувствовалъ себя одинокимъ и несчастнымъ.
   -- Теперь уже не то, что было, отвѣтилъ онъ. когда Томасъ навелъ разговоръ на безпокойныя времена въ столицѣ.-- Все это было искусственнымъ волненіемъ. Станетъ ли копенгагенецъ заботиться о благѣ человѣчества, когда у него есть театръ и разныя развлеченія? Въ цѣлой столицѣ не наберется и десяти человѣкъ, которые бы годились для составленія разумной оппозиціи.
   Ротъ редактора скривился въ злорадную улыбку.
   -- Это хорошо, что люди стали немного умнѣе, сказалъ Томасъ.
   -- Все хорошо! Миръ и покой -- иначе скука! Скука удлиняетъ жизнь. Но, говоря откровенно, у меня мало охоты говорить о нашей любезной столицѣ. Разскажите мнѣ лучше о жизни въ деревнѣ, о природѣ. Какъ хорошо попасть подъ открытое небо и увидѣть эти здоровыя крестьянскія лица на поляхъ и дорогѣ. Пожалѣешь, право, что не живешь въ деревнѣ.
   Томасъ попрощался. Ему необходимо было побывать на мельницѣ.
   Оставшись съ Еленою и ея отцомъ, Рудольфъ сталъ говорить о той тяжелой жизни, которую въ послѣдніе годы пришлось вести Еленѣ и Бойе.
   -- Какъ мнѣ было больно, что я не могъ ничѣмъ утѣшить и поддержать Бойе.
   -- Напротивъ, вы оказывали намъ большую поддержку и этого я не забыла.
   -- Ахъ, нѣтъ! Я чувствовалъ, что Бойе чуждается меня, и это меня очень огорчало.
   -- Ваши взгляды расходились совершенно.
   -- Да; но въ сущности я и не удивляюсь этому, а мнѣ. только больно.
   -- Но Бойе всегда выказывалъ вамъ свое расположеніе.
   -- Несмотря на свою болѣзнь и жизненныя неудачи, Бойе былъ все же счастливый человѣкъ.
   Рудольфу была уже пора уходить.-- Мадамъ Бойе, не проведете ли вы меня немного?
   -- Охотно. Мы можемъ захватить и дѣтей.
   -- Не лучше ли имъ остаться дома?
   -- Ахъ, они всегда рады побѣгать.
   И всѣ вышли на дорогу.
   -- Вы не подозрѣваете, какъ мнѣ недостаетъ васъ и Бойе, и въ особенности васъ.
   -- А мы такъ часто ссорились.
   -- Но въ этихъ спорахъ было содержаніе. Теперь мнѣ не съ кѣмъ поговорить такъ, какъ съ вами. Говоря откровенно, я... я не могу жить одинъ. Вы не намѣрены возвратиться въ столицу?
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ я и думалъ. У васъ нѣтъ никого въ Копенгагенѣ, кто былъ бы вамъ близокъ, дѣйствительно близокъ?
   -- Нѣтъ... если не считать одной старой женщины, вдовы сапожника.
   -- Мадамъ Ганзенъ?
   -- Да, больше нѣтъ никого. Объ васъ я, конечно, не говорю.
   -- Какъ мнѣ васъ понять.
   -- Я говорю, что вы принадлежали къ нашимъ ближайшимъ знакомымъ.
   -- Гмъ -- "знакомымъ". Да, я часто бывалъ у васъ.
   Елена остановилась и оглянулась на деревню.
   -- Какъ вы полагаете, мадамъ Бойе, могу я найти здѣсь какое-либо занятіе.
   -- Это очень трудно.
   -- Нельзя ли поселиться здѣсь гдѣ-нибудь весною и попытаться жить литературными работами? Вы разсказывали, что Бойе провелъ здѣсь одно лѣто и былъ здоровъ и счастливъ.
   -- Не думаю, чтобы вы были здѣсь счастливы!
   -- Онъ взглянулъ на нее необыкновенно печально:-- вы правы, едва-ли я буду счастливъ.
   -- Попробуйте поселиться въ хорошей семьѣ въ городѣ. Или... почему бы вамъ не жениться на хорошей дѣвушкѣ. Тогда у васъ будетъ своя семья, и вы будете счастливы.
   Онъ покачалъ головою.
   -- Увидите, Рудольфъ, что и для васъ наступятъ еще хорошія времена. Елена протянула ему руку и, пожимая, еще разъ поблагодарила за портретъ и сказала, что никогда не забудетъ его вниманія.
   -- Благодарю васъ за любезный пріемъ. Мы вѣроятно никогда не увидимся болѣе?
   -- Вы можете навѣстить насъ. Мы всегда будемъ вамъ рады.
   -- Благодарю. Ну, будьте здоровы.
   Съ какой-то торопливой нервностью онъ попрощался съ нею и дѣтьми и зашагалъ по дорогѣ.
   Елена поворачивалась нѣсколько разъ, чтобы издали еще кивнуть ему головою, но онъ не оглядывался. Согнувшись и закутавшись въ свой широкій плащъ, онъ быстро шелъ впередъ"
   Всю зиму Елена кашляла и до того ослабѣла, что по утрамъ съ трудомъ могла пройти садъ, но она и слышать не хотѣла о томъ, что ей нужно не вставать съ постели. Никогда она не была нѣженкой. И можно ли совѣтовать ей лежать въ кровати! А кто будетъ смотрѣть за отцомъ, за дѣтьми, за хозяйствомъ и молочной?
   Наконецъ она свалилась въ кладовой, и ее безъ чувствъ отнесли въ домъ.
   Проходила недѣля за недѣлей, а она все лежала съ красными пятнами на щекахъ, устремивъ свѣтлый взглядъ на зимнее небо. Томасъ навѣдывался къ ней по десяти разъ въ день.
   Елена сердилась на доктора.
   -- Какъ это глупо, что онъ не позволяетъ мнѣ встать. У меня не болитъ ничего.
   Мысли ея постоянно заняты были жизненною борьбою. Съ задумчивымъ лицомъ лежала она, разбирая сокровеннѣйшіе вопросы сердца.
   -- Я тутъ лежу и все думаю, говорила она.-- Мнѣ нечего болѣе дѣлать.
   Она говорила съ Томасомъ объ отвѣтственности, какую налагаетъ на насъ жизнь, о совѣсти, о загробной жизни.
   Томаса безпокоило, что мысли ея заняты подобными вопросами, Ему казалось, что воображеніе ея наполнено надземными видѣніями.
   Съ нетерпѣніемъ ждала она весны. Казалось, что съ каждымъ исчезающимъ днемъ духъ ея становился легче и сильнѣе. Постоянно она раздумывала объ удивительномъ стремленіи къ жизни и радости, которыя волнуютъ всю природу и все живущее на землѣ. Не поразительно ли, что вѣра въ первоначальную гармонію жизни и страстное желаніе этой гармоніи еще существуютъ на землѣ, несмотря на законъ несовершенства, подъ тяжестью котораго вздыхаетъ все? Мы точно инстинктивно воспринимаемъ броженіе здоровыхъ жизненныхъ соковъ, возражающихъ противъ этого несовершенства и съ необычайною силою стремящихся къ свѣту и освобожденію.
   Она помнила, что годъ тому назадъ, при мысли о веснѣ, Бойе всѣмъ своимъ существомъ почувствовалъ влеченіе къ жизни. Не повторяется ли то же самое и съ нею? Никогда не думала она, что жизнь ея приметъ такой оборотъ. Когда онъ умеръ, какой она чувствовала себя усталой! И еслибы не дѣти, она, какъ Рёскильдскій епископъ, попросила бы могильщиковъ выкопать яму для двухъ. Но теперь все перемѣнилось.-- У нея есть еще такъ много, изъ-за чего стоитъ жить.
   Въ то время, какъ теплые вѣтры носились надъ освѣщенными солнцемъ полями, она лежала и думала о томъ, какъ теперь согрѣвается насыщенная влагой земля. Выползаютъ личинки и червячки, корни растеній напитываются новыми силами. Все готовилось къ жизни. Вскорѣ поднимутся въ саду маленькія, сухія кучки земли и, не успѣешь оглянуться, какъ появятся головки крокусовъ и будутъ купаться въ солнечныхъ лучахъ.
   Видѣнія и картины носились передъ нею: запахъ лѣсовъ, волнующееся зеленое поле, пѣнье соловья, сверкающія капли росы и среди всего большое, горячее сердце, изъ котораго жизнь и любовь струится на всю вселенную.
   -- Когда я встану, Томасъ, тогда у насъ закипитъ работа! Нужно перекопать куртины, а возлѣ флага посадить нѣсколько кустовъ розъ. Хорошо было бы покрасить двери въ большой комнатѣ и купить новыя занавѣски для твоей спальни.
   Онъ опустился на стулъ возлѣ ея кровати. Благодарность и неизъяснимое счастье боролись въ немъ съ надрывающей болью. Онъ зналъ отъ доктора, что конецъ ея близокъ.
   Онъ побывалъ въ одинъ изъ дней на берегу моря и разсказалъ ей объ этомъ. Она спросила, видѣлъ ли онъ чайку.
   -- Нѣтъ!
   -- Удивительная эта чайка! Помнишь, какъ она напрягала крылья, несясь прямо противъ вѣтра? Она хотѣла добраться до скалы.
   Сидя возлѣ Елены, Томасъ едва могъ говорить, но онъ не спускалъ съ нея глазъ.
   -- Да, Томасъ, продолжала она съ необыкновенно блестящими глазами.-- Въ сущности, намъ только и нужно перебраться счастливо черезъ глубокую воду и достигнуть бѣлаго берега.
   По ея глазамъ Томасъ догадался, что Елена сознаетъ свой близкій конецъ.
   Въ тотъ день, когда головки крокуса выглянули изъ-подъ земли, глаза Елены закрылись на вѣки.
   Всю послѣднюю ночь Томасъ просидѣлъ возлѣ нея. Въ двѣнадцать часовъ онъ легъ спать, но едва обогрѣлся, какъ тотчасъ вскочилъ въ безпокойствѣ, пошелъ къ Еленѣ и смѣнилъ сидѣвшую возлѣ нея дѣвушку.
   Старый редакторъ, спавшій теперь въ первой комнатѣ, сидѣлъ въ кровати и качалъ острыми колѣнями. Томасъ просилъ его лечь, сказавъ, что онъ не отойдетъ отъ Елены.
   Дѣти, спавшія на одной кровати въ комнатѣ Елены, сползли съ подушки и оба храпѣли съ открытыми ртами. Томасъ поправилъ ихъ и укрылъ. Въ послѣднее время онъ пріобрѣлъ особенную увѣренность и спокойствіе движеній.
   Жизнь Елены видимо подходила къ концу. Болѣзненное выраженіе лица, судорожное сжиманіе пальцевъ указывало, что она страдаетъ.
   -- Укрыты ли дѣти, прошептала она.
   -- Я ихъ хорошо завернулъ.
   -- Есть ли у отца грѣлка?
   -- Будь спокойна; я слышу отсюда, что онъ спитъ.
   Она лежала и тихо стонала, поворачивая голову то на сторону, то на другую.
   -- Что у тебя болитъ?
   -- Ничего.
   Поминутно рука ея сваливалась съ кровати, но всякій разъ онъ бережно поправлялъ ее.
   -- Кажется, Каренъ закашляла, простонала она снова.
   -- Тебѣ такъ показалось.
   Онъ снова поправилъ ея руку и вытеръ ея лобъ.
   -- Благодарю, Томасъ! Но иди спать. Я полежу и одна.
   Спустя нѣсколько минутъ она открыла глаза. Слабый свѣтъ ночника отразился на мгновеніе въ блестящихъ зрачкахъ, затѣмъ вѣки опустились снова.
   Въ два часа ночи постучали въ окно первой комнаты. Томасъ пошелъ открывать.
   -- Мнѣ не спится, Томасъ! Гмъ, гмъ, что, какъ она?
   -- Теперь она лежитъ спокойно, но... Онъ покачалъ головою.-- Тебѣ лучше не входить къ ней, отецъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Я посмотрю на нее только издали.
   Онъ прошелъ на цыпочкахъ и остановился въ дверяхъ, вытянувъ тонкую шею.
   -- Гмъ! Жизнь мнѣ еще не наскучила, Томасъ, зашепталъ онъ,-- напротивъ; но если бы я могъ помѣняться съ нею, видитъ Богъ, я сдѣлалъ бы это съ радостью!
   И, сжавъ руку Томаса, онъ вышелъ тихонько.
   Она лежала, сложивъ руки на груди. Дыханіе ея становилось все слабѣе, но, казалось, она наслаждается покоемъ, какъ въ то время, когда въ дѣтствѣ ложилась со словами: "И затѣмъ скоро уснуть".
   Лицо ея прояснилось, точно она уже чувствовала неземной покой.
   Томасу нужно было зажечь свѣчу и заправить новый фитиль въ ночникъ. Когда онъ вернулся къ кровати, Елена уже умерла.
   Въ послѣдній разъ поправилъ онъ ея руку, сталъ на колѣни и прошепталъ:
   -- Дорогая, дорогая Елена!
   Долго оставался онъ въ такомъ положеніи и смотрѣлъ на нее. Онъ не плакалъ, онъ даже не сознавалъ, что стоитъ на колѣняхъ. Наконецъ, его стало знобить. Тогда онъ всталъ, не отводя отъ нея глазъ.
   Дѣвочка пошевелилась на кровати. Онъ подошелъ къ дѣтямъ, завернулъ маленькія тѣльца въ одѣяла, взялъ ихъ на руки, вынесъ черезъ садъ къ себѣ и уложилъ на свою постель.
   Затѣмъ онъ возвратился къ покойницѣ. Старикъ спалъ, громко дыша и всхрапывая по временамъ.
   Томасъ сѣлъ снова на свое мѣсто и снова сталъ смотрѣть на прекрасное, успокоившееся теперь лицо. Онъ вспомнилъ всю жизнь Елены, эту жизнь, уклонившуюся отъ его собственной, но которая своей силой и своей великой любовью послужила ему на благо.
   Знаетъ Богъ, она боролась много, но теперь она у цѣли.
   Онъ нѣжно провелъ рукою по ея лбу:
   -- Ты чистая, кроткая, сильная чайка!

Конецъ.

"Русскій Вѣстникъ", NoNo 6--7, 1894

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru