Какъ уже извѣстно публикѣ, -- юные годы въ жизни Н. А. Некрасова были годами тяжкой борьбы съ нуждой. Самъ поэтъ, впослѣдствіи, не разъ передавалъ своимъ близкимъ печальные факты и случаи изъ своей тяжкой жизни. Теперь и я передамъ одинъ разсказъ, относящійся именно къ этому періоду жизни поэта.
Какъ-то разъ, Некрасовъ, нанявшій для себя жалкую, убогую комнатку въ подвальномъ этажѣ, увидалъ, что и эта, почти конура, дорога для него,-- и вотъ, онъ рѣшился пріискать себѣ сожителя, сотоварища по комнатѣ, почему на окнѣ своей комнаты онъ и налѣпилъ лаконическую надпись "Отдается квартира..."
Однажды, когда Некрасовъ былъ дома -- ему тяжко нездоровилось -- и онъ лежалъ на полу своей, почти лишенной мебели, комнаты, отворилась дверь и въ нее вошелъ высокій, худой, бѣдно одѣтый господинъ и обратился съ вопросомъ къ Николаю Алексѣевичу:
"Позвольте узнать: здѣсь сдается квартира?"
-- Здѣсь, было отвѣтомъ.
"А какая цѣна?" -- Такая-то.-- "Хорошо, я согласенъ и нанимаю квартиру".
-- Когда же вы думаете переѣхать?
"Да я уже переѣхалъ..." засмѣялся вошедшій, бросая въ уголъ небольшой узелокъ съ платьемъ и сбрасывая шинель -- составлявшіе все его имущество. Вновь явившійся былъ К. А. Даненбергъ, занимавшійся въ Академіи Художествъ.-- Вотъ и зажили эти горемыки вмѣстѣ. Жизнь была ужасная, тяжелая, голодная жизнь. Даненбергъ оказался въ такомъ же почти положеніи, какъ и Некрасовъ. У обоихъ были богатые родители -- и оба они терпѣли тяжелую нужду. Клавдій Андреевичъ Даненбергъ былъ сынъ довольно состоятельныхъ родителей. Отецъ его служилъ прежде, кажется, полковымъ командиромъ одного изъ полковъ, въ Южной Россіи.
Онъ желалъ, чтобы сынъ его пошелъ по медицинскому факультету -- и вотъ, молодой человѣкъ былъ имъ опредѣленъ въ Казанскій университетъ и помѣщенъ на квартиру къ моему дѣду -- сослуживцу его отца, бывшему прежде полковымъ медикомъ.-- (Отъ моей матушки и ея брата, а затѣмъ и отъ одного изъ лицъ, близкихъ къ Н. А. Некрасову по изданію "Современника" мнѣ и довелось услышать передаваемый здѣсь разсказъ). Но молодою человѣка тянуло совсѣмъ не къ медицинѣ. Всѣ симпатіи его были устремлены на искусство -- и вотъ, вопреки желанію родителей, онъ отправился въ Петербургъ, бросивъ университетъ, и поступилъ въ Академію Художествъ. Зная, что поступокъ его навлечетъ на него гнѣвъ родителей, молодой человѣкъ рѣшился нѣкоторое время вовсе не писать имъ о себѣ -- и вотъ онъ дожилъ до страшной крайности, почти ѣсть нечего было... Некрасовъ былъ въ это время не богаче его... Чтобы чѣмъ либо кормиться и платить за квартиру, молодые люди стали продавать свои вещи. Вскорѣ дошло до того, что и продавать-то было нечего. Тогда было рѣшено продать шинель Некрасова, а довольствоваться шинелью Даненберга имъ обоимъ, потому, видите-ли, что Даненбергъ былъ очень высокаго роста, а Некрасовъ былъ скорѣе низкаго -- такъ что шинель Некрасова была ужъ очень мала Даненбергу. И вотъ, когда напр. Некрасову нужно было выходить изъ дому -- то Даненбергъ вооружался иглой (онъ былъ мастеръ на всѣ ручныя работы) и подшивалъ шинель для Некрасова, и тотъ выходилъ со двора въ такомъ костюмѣ. Когда же нужно было куда либо отправиться Даненбергу, -- то шовъ распускался -- и шинель приходила въ прежній видъ -- и надѣвалась на плечи ея владѣльца!...
-----
Въ 1846 году Н. А. Некрасовъ, вмѣстѣ съ И. И. Панаевымъ, пріѣхали въ Казанскую губернію, гдѣ у И, И. Панаева было и свое небольшое имѣньице и жили его родные. Тутъ-то моя матушка и познакомилась съ Некрасовымъ. По ея словамъ и по разсказамъ другихъ, познакомившихся тогда съ нимъ въ Казани, это былъ не высокаго роста, съ бѣлокурыми волосами и большими выразительными глазами, робкій, молодой человѣкъ.
Пробывши довольно долго въ самой Казани, Некрасовъ, вмѣстѣ съ Панаевымъ, посѣтили и одинъ изъ уѣздныхъ городковъ нашей губерніи, Спасскъ. И, вотъ, тамъ-то ему довелось принять участіе въ оригинальной охотѣ-охотѣ на дупелей, охотѣ, производившейся на городской площади,-- большой, безгранично большой, болотистой площади... Впослѣдствіи Н. А. Некрасовъ, въ своей поэмѣ "Несчастные", такъ охарактеризовалъ этотъ глухой городокъ:
Изъ Спасска Н. А. Некрасовъ, съ своимъ сотоварищемъ, отправился въ село Новоспасское, Спасскаго уѣзда, принадлежавшее тогда Григорію Михайловичу Толстому. Здѣсь прожили они довольно долго...
Гостепріимный, умный, развитой и замѣчательно оригинальный человѣкъ былъ Григорій Михайловичъ! Человѣкъ хорошо образованный, богатый, изъѣздившій не разъ Европу, Григорій Михайловичъ, былъ сыномъ своего времени. Это былъ вполнѣ человѣкъ сороковыхъ годовъ, человѣкъ увлекающійся, страстный. По характеру своему, онъ имѣлъ много общаго съ С. Т. Аксаковымъ. Такъ, одна страсть, одно увлеченіе безпрестанно у него смѣняли другую. Онъ -- то пристращался къ охотѣ и превращалъ свое жилище въ какой-то военный, охотничій арсеналъ; всѣ комнаты у него тогда увѣшивались и уставлялись ружьями, рогатинами, кинжалами, ягташами и проч., принадлежностями охоты; то онъ пристращался къ растеніямъ -- цвѣтамъ и деревьямъ. И вотъ, онъ жилъ какъ-бы въ оранжереѣ, съ дорогими тропическими растеніями и т. п., -- Все это, конечно, требовало большихъ денегъ и онъ до того увлекался, что иногда спускалъ чуть не до гроша свое состояніе, обременялъ себя долгами -- но счастіе, видимо, ему покровительствовало -- и онъ нежданно, негаданно получалъ откуда нибудь наслѣдство. И это случалось не одинъ разъ въ жизни. Такъ было и до самой кончины Григорія Михайловича, послѣдовавшей въ 1872 году, въ Казани.
Село Новоспасское, гдѣ жилъ Григорій Михайловичъ во время пріѣзда къ нему гостей -- Н. А. Некрасова и И. И. Панаева -- большое, богатое село, раскинувшееся привольно и широко по оврагу рѣченки Курлянки, съ большимъ густымъ садомъ. Въ то время Григорій Михайловичъ жилъ въ деревянномъ флигелѣ, построенномъ у сада, съ террасой, выходящей въ садъ. Тутъ-то, на этой террасѣ, въ хорошіе, ведренные дни, а особенно по вечерамъ, часто сиживали Некрасовъ, Панаевъ и Толстой -- и тутъ-то было окончательно рѣшено арендовать "Современникъ" у Плетнева. Далеко за полночь, на этомъ балконѣ велась живая, увлекательная рѣчь о новомъ журналѣ, обдумывалась его программа, тѣ улучшенія, какія предполагалось ввести въ него, и проч. При этомъ, всѣ трое давали другъ другу слово работать для журнала и поддерживать его, кто чѣмъ можетъ. Г. М. Толстой далъ даже тогда, насколько мнѣ припоминается его собственный разсказъ объ этомъ, 5000 руб. (вѣроятно ассигнаціями) на это дѣло. Но этимъ и ограничилась его поддержка журналу. Такъ, кажется, ни одной его статьи тамъ и не было напечатано. Вѣроятно, Григорія Михайловича, вскорѣ по отъѣздѣ гостей, увлекла другая страсть, другое занятіе, чуждое литературѣ...
Въ дождливую же и пасмурную погоду, хозяинъ съ своими гостями перемѣщались съ террасы въ комнату, къ которой прилегала терраса, и садились тамъ въ уголъ, на угловой диванъ, передъ круглымъ столомъ.
Некрасовъ, въ одну изъ бесѣдъ на террасѣ, обратилъ вниманіе хозяина на то, что въ одну изъ щелей террасы пробивается отпрыскъ липки и просилъ его дать просторъ этому деревцу. И вотъ, было прорублено круглое отверстіе въ полу террасы и теперь, среди самой террасы, возвышается могучее, тѣнистое дерево -- "дерево Некрасова"... И до сихъ поръ стоитъ этотъ домикъ, растетъ это дерево и сохраняется даже диванъ -- бывшіе безмолвными свидѣтелями живыхъ, жаркихъ бесѣдъ -- (H. А. Некрасова, И. И. Панаева и Г. М. Толстаго,-- которыхъ уже всѣхъ нѣтъ на свѣтѣ) -- бесѣдъ о журналѣ, долго потомъ служившимъ посильно русскому обществу, журналѣ, въ которомъ допѣлъ свои лебединыя пѣсни Бѣлинскій, гдѣ окрѣпъ и возмужалъ талантъ Некрасова, гдѣ Тургеневъ печаталъ свои лучшія произведенія, гдѣ работалъ Добролюбовъ, Щедринъ и другіе дѣятели науки и литературы.