Нейман Ефим Моисеевич
Как жилось крестьянам при помещиках

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

0x01 graphic

Е. НЕЙМАН

КАК ЖИЛОСЬ КРЕСТЬЯНАМ ПРИ ПОМЕЩИКАХ

С 10 РИСУНКАМИ

   

РАБОЧЕЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
"ПРИБОЙ"
ЛЕНИНГРАД -- 1925

   

1. Откуда можно узнать о жизни помещичьих крестьян.

   Еще и теперь среди крестьян встречаются старики, которые по собственным воспоминаниям могут рассказать кое-что о том, как им жилось при помещиках.
   Ведь еще в 1861 г., всего 64 года тому назад, существовало крепостное право, т.-е. полная зависимость крестьянина от помещика. Между тем этого помещика крестьянин содержал своим трудом, получая в награду небольшой земельный надел, на обработку которого барин зачастую не оставлял ему времени.
   Но намять стариков потускнела, к тому же все они были "освобождены" еще в молодые годы.
   Правда, эта "свобода" вплоть до Октябрьской революции оставляла крестьян в подчиненном положении, облагая их особыми податями и надолго сохранив для них розги. Посте так называемой великой реформы жизнь крестьян еще во многом напоминала время до освобождения от крепостной зависимости: барщина и отработки продолжали процветать; крестьянину не хватало своего надела, и он арендовал землю прежнего барина и к нему же обращался в нужде за ссудой, а за это обязывался летом работать на пашне "благодетеля".
   Все же, чтобы воскресить картину прошлого и иметь ясное представление о том, как жили крестьяне при помещиках, надо обратиться к рассказам людей, которые жили еще во время крепостного права. Эти рассказы в написанном виде сохранились до сих пор и во всех подробностях сообщают нам об условиях крестьянской жизни в то время.
   Еще ярче отразилось это мрачное прошлое в челобитных-(жалобах), которые можно разыскать в архивах и которые в свое время были поданы крепостными, доведенными до отчаяния злоупотреблениями помещика, в надежде и на него найти управу.
   Чаще всего челобитчики сами же и оставались виноватыми. Те редкие случаи, когда жалобы крестьян достигали цели и истязатель-помещик получат заслуженное наказание, не забылись в народе и до сих пор.
   Наверное, многие слыхали о знаменитой Салтычихе, замучившей до смерти 75 своих крепостных. Долго жалобы крестьян на нее оставались без последствий, так как Салтычиха кому надо давала взятки. Она была так уверена в своей силе, что прямо говорила жалобщикам: "Вы мне ничего не сделаете, сколько вам ни доносить; мне все равно ничего не будет, и меня на вас не променяют". Однако, дело приняло неожиданный оборот, и на ее зверства обратили внимание. Было наряжено следствие, которое подтвердило вопиющую жестокость в обращении этой помещицы с ее крепостными, и она была осуждена, как "мучительница и душегубица". Ее посадили в каменную клетку за железной решеткой при одном из московских монастырей.
   Но случай с Салтычихой -- редкое исключение. Обычно крепостные не имели права ни в каких случаях приносить жалобы на своих господ. По закону крепостной получал 50 ударов розги, если осмеливался подать челобитную на своего владельца. И при разборе дела Салтычихи ее крепостные были по распоряжению сената наказаны плетьми. А дворовый, давший много ценных показаний при ведении следствия против своей госпожи, за то, что ошибся в имени одной из пострадавших, был подвергнут наказанию кнутом. Так строг был сенат к тем, кто осмеливался бить челом государю на своего барина.

0x01 graphic

   Со временем закон стал еще свирепее, и составители челобитных, как и подающие их, наказывались кнутом, а потом ссылались в Сибирь на бессрочные каторжные работы, а помещику сосланные засчитывались вместо рекрут.
   В тех случаях, когда жалобы на притеснения помещика приносились какой-нибудь власти от многих лиц, администрация, даже не рассматривая жалобы, признавала просителей бунтовщиками. Сразу подозревалось восстание против власти, крестьянский бунт, и наряжаюсь дознание. Как вела себя при этом правительственная власть, мы рассмотрим несколько позже.
   Уже на примере челобитчиков видно, как много могут обрисовать в положении помещичьих крестьян законы того времени, относящиеся к крепостным.
   Теперь познакомимся с теми условиями жизни, которые, несмотря на полное бесправие перед законом и на жестокую расправу с челобитчиками, все же заставляли крепостных рисковать своей спиной и даже жизнью и обращаться с прошениями к царю-батюшке.
   

2. Барщина.

   В помещичьей России вся земля принадлежала царю или дворянам. Долгое время и монастыри имели крупную земельную собственность, пока царица Екатерина II не отобрала ее в казну.
   Внутри частного владения вся земля делилась на барскую и крестьянскую. Участок, приблизительно в 7--8 десятин, давался крестьянину вместо заработной платы. Помещику это было тем удобнее, что таким образом нужная ему рабочая сила была прикреплена к его владению и всегда была под рукой. Земельный участок давал крестьянину средства для пропитания, но помещик всегда ухитрялся сделать так, что доходов крестьянина хватало лишь на то, чтобы он не мог умереть с голоду. Все, что было по мнению помещика лишним, он брал себе: отнимал у крестьянина и время и продукт труда, заставляя его работать на своей пашне, пользуясь при этом крестьянскими орудиями и крестьянской лошадью.
   Закон, который указывал, сколько дней в неделю крестьянин должен работать на барина, появился лишь в XVIII в. при царе Павле I. Закон этот не требовал от помещика обязательного его исполнения, а скорее был советом дворянам, которого они могли и не исполнить. По этому закону воскресенье считалось праздником, а из остальных 6 дней крестьянин должен был 3 дня работать на помещика, другие 3 дня на себя. 3 дня барщины и были наиболее обычным сроком в то время, хотя зачастую для крестьян дело обстояло много хуже.
   Вот, например, что известно о Рязанской губ.: "Помещичьим крестьянам свободные дни даются на себя работать не ровно, но по усмотрению помещика, и так у некоторых в неделе, кроме праздников, один день, а прочие на господина, а у других два дня на помещика, а третий крестьянину".
   В Оренбургской губ. "крестьяне помещичьи работают на своего господина по три дня в неделю, столько же и на себя, а воскресный день оставляется им свободным, но больше употребляют его так, как помещик хочет. Есть и такие помещики, что повседневно наряжают их на свои работы, а крестьянам для пропитания их дают один месячный хлеб". Надо, однако, заметить, что перевод крестьянина всецело на барское содержание встречался очень редко, так как раскрестьянить крепостного значило для помещика ваять на себя ответственность за подушную подать.
   Крестьяне генеральши Толстой жаловались, что барыня заставляет их работать на барщине ежедневно, не освобождая даже по воскресеньям и самым большим праздникам.
   Кроме того надо иметь в виду, что помещики в горячую пору заставляли работать на себя сплошь все время, освобождая крестьянина, когда погода уже испортилась и время ушло. Вот что писал об этом крестьянин Иван Посошков, живший при Петре I: "Помещики на крестьян своих налагают бремена неудобоносимые, ибо есть такие бесчеловечные дворяне, что в рабочую пору не дают крестьянам своим единого дня, еже бы ему на себя что сработать. И тако пахотную и сенокосную пору всю и потеряют у господ".
   Неудивительно поэтому, что закон о трехдневной барщине очень не понравился дворянам. Впрочем, скоро они увидели, что его легко обойти и не исполнить. Достаточно было вместо поденной работы задать определенный урок. Чаще всего с каждого тягла, т.-е. с одного мужчины и женщины вместе, требовалась обработка одной или полутора десятин в поле помещика.
   Под влиянием этого же закона еще больше был увеличен надзор за крепостными во время работы на барской земле. Были помещики, которые додумались до того, чтобы на шею работника надевать рогатину. Рогатка давала уверенность, что измученный усталостью крестьянин не сумеет обмануть надсмотрщика и не ухитрится как-нибудь прилечь на землю в часы, которые ему положено работать. Другие для ускорения работы не допускали к воде и питью до тех пор, пока не будет выполнен урок.
   Предвидя, что на своем участке для себя крестьянин приложит все свои силы, а на барщине постарается лишь как-нибудь отбыть повинность, помещик давал приказание своему управляющему сравнить качество уродившегося господского хлеба с крестьянским и, если на боярской пашне хлеб будет худой, а у крестьянина добр, то сбор с крестьянских наделов собрать для себя, а хлеб с плохо-обработанной пашни отдать крестьянам.

0x01 graphic

   Несмотря на все эти предосторожности, все же барин всегда находил, что работа производится слишком медленно, постоянно обвинял крестьян в лени и неисправности. Тут он находил одно только средство борьбы со злом -- немилосердными наказаниями хотел придать и силу и охоту для выполнения подневольного труда. За малейшую провинность -- батоги, плети и розги сыпались на крестьянскую спину сотнями и тысячами.
   Батоги -- это плетенные из гибкого дерева жгуты. Способ, каким били батогами, один иностранец, видевший его, описывает так: "Растянув преступника на земле и раздев его до рубашки, два заплечных мастера садятся, один в головах, а другой на ноги, и попеременно колотят его по спине своими палками; мало того, некоторых за более тяжкие преступления они бьют этими же дубинками по животу, пока они не испустят духа".
   Плеть состояла из деревянной ручки с железным кольцом; от кольца шел ременный цилиндр в 5 верш. длины с другим железным кольцом на конце, к которому были привязаны 2 "хвостика" из сыромятной кожи. Хвостики постепенно утончались в мизинец взрослого человека. Для увеличения боли на концах завязывались узлы или вделывались свинцовые пульки. - Розги завелись в русском обиходе позднее. Их переняли от немецких помещиков Прибалтийских губерний. В "Русской истории" Покровского о розгах написано следующее: "Все находили, что розги -- наказание столь же мучительное, но будто бы менее вредное для здоровья, чем палки. Русские помещики сначала злоупотребляли этой мягкой формой наказания и назначали розги тысячами и десятками тысяч. Только постепенно они убедились, что розгами можно даже вернее засечь человека, чем палками. За этот опыт, вероятно, поплатилась жизнью не одна тысяча крестьян". Розги -- тонкие прутья, каждый в 1 1/2 арш. длины. Чтобы удар был крепкий и болезненный -- прутья брали не слишком свежие, но и не сухие. Обычно для этого их сохраняли в сыром месте. У Аракчеева в графском арсенале всегда стояли кадки с рассолом, в которых мокли розги и палки для расправы с крепостными. Розгу делали из 10--15 таких прутьев, связывая их веревкой. Каждая розга хватала только на 10 ударов, потом ее сменяли.
   Способ наказания и количество ударов назначал сам барин, а, если хозяйством он не занимался лично, то его управляющий. За что и как наказывали -- можно судить по некоторым письменным документам. Вот письмо боярина Морозова к своему управляющему, в котором он старается своему суду придать вид справедливости и закономерности: "Первая вина -- спустить; смотря по тому, если небольшая вина, побранить словом и дать на поруки; а сворует другорядь -- и таких бить батоги, а сворует третье -- и такого бить кнутом". В то время воровством называлась не только кража, а всякий обман, хитрость, непослушание. Таким образом, управляющему предоставлялось право самому решать, что именно называть воровством, и самому указывать число ударов. Гораздо больше внимания барин обращал на то, сколько времени после наказания ослушник будет нетрудоспособным. Тут иногда очень точно определялась продолжительность болезни после "нещадного" наказания. В "Журнале домашнего управления" выработаны такие пункты: "Тому, кто получил 100 ударов плетьми на дровнях или 17.000 розог, не дозволяется лежать больше недели; получившему 50 плетей или 10;000 розог--более полунедели и т. д. соответственно числу полученных розог и плетей". И многие помещики в самом деле пользовались этими пунктами, штрафуя тех, кто в указанный срок не успевал оправиться от побоев.
   Нет конца тому самодурству, которое позволяло помещикам выдумывать различные правила и приказы для своих крепостных. В этом же "Журнале домашне го управления" требуется, чтобы все крепостные точно выполняли религиозные обряды: "А ежели кто который год не будет говеть -- того плетьми, а которые не причастятся, тех сечь розгами, давая по 5.000 нещадно". Иди захотелось барину, чтобы его крепостную, впавшую в немилость, именовали не по отечеству, а звали бы "трусихой и лжавицей",-- и он отдает приказание: того, кто Феклу именем и отчеством назовет, сечь розгами по 5.000 нещадно.
   Иногда помещик отдавал самые сумасбродные распоряжения только для того, чтоб поглумиться.
   Князь Голицын развлекался, например, так: только придут крестьяне с барщины, как он приказывает бить набат на пожар. Усталые крестьяне принимаются делать все установленные пожарные приготовления, а барии потешается и приказывает разобрать какую-нибудь избу, чтобы крестьяне не даром скакали по селу, чтобы хоть немного выпью похоже на пожар.
   Приказания барина исполнялись, конечно, в точности, так как лица, через которых делались все распоряжения, первые попадали к ответу. Вот, например, каково положение старосты в барщинном имении: "Обыкновенно каждый вечер у притолки господского кабинета появлялась фигура старосты в лаптях и армяке. Староста докладывал барину о делах по хозяйству за истекший день и получал распоряжения на следующий. Если барин был доволен старостой, то приказывал поднести ему рюмку водки, если нет -- кричал на него, бил, а если неисправность велика, отправлял на конюшню, где старосте и отпускали сколько, следовало розог". Где же тут было ослушаться? Наоборот, и староста и всякий другой крепостной, попавший в положение начальствующего над всей остальной подневольной братией, из кожи лезли, чтобы угодить барину, не навлечь на себя его гнева и сохранить свое все же несколько лучшее положение.
   Вмешивался помещик и в семейную жизнь своих крестьян. Ни один брак не совершался без разрешения помещика или его управляющего. Чаще же всего браки совершались по прямому принуждению со стороны барина. Это и понятно, так как в интересах помещика -- с каждой новой обвенчавшейся парой иметь для себя лишнее тягло, на которое можно еще наложить работу на барина. Чтобы даром не пропадала рабочая сила, крестьян заставляли жениться 15--16 лет, и затем он сажался на тягло до 60-ти лет.
   Граф Орлов требует браков, называя это дело богоугодным, но думая, конечно, о собственной пользе. Своему приказчику он велит побуждать крестьян к браку "увещеваниями и иными средствами". Иные средства -- это просто мера насилия, придумать которые должен был управляющий. Сам барин додумался до того, чтобы брать штраф с девок от 20 лет и с парней от 25 лет. Исключение можно было делать только для физически неспособных к браку. Кто действительно к нему неспособен и нет ли тут обмана -- должен был засвидетельствовать тот же управляющий.
   Графиня Воронцова дает такое распоряжение: всех холостых и вдовых оженить на девках совершенных лет, а "ежели между отцов будут какие упорствы, то от таких дочери взяты будут в можайскую мою деревню (т.-е. в другую), а на них возложится денежный штраф за их ослушание".
   Князь Голицын приказывал всех венчать по жребию. Как это делалось, можно судить по разговору, Который сохранился в записанном виде, между бурмистром и молодым помещиком Свербаевым Бурмистр спрашивает: "Как прикажете мне быть со свадьбами?" Помещик по молодости удивился: "Что мне до них за дело! как было, так пусть и будет".-- "Благодарим покорно", и бурмистр повалился в ноги,-- "стало у нас опять пойдет попрежнему на сходке по жеребью".-- "Как по жеребью?" -- "Да мы, батюшка, приводим в мир загодя до храмового праздника всех наших молодых ребят и ставим их в ряд, а в другом ряду взрослых девок, тут и дается им жеребий, и кому как выйдет -- на какой девке жениться, у них на другой день бывает помолвка, а в праздник и свадьба".
   В погоне за новыми работниками женили малолетних на взрослых девушках. Бывали и шестилетние мужья.
   К браку крестьян помещик относился точно так же, как к разведению полезного для него скота. Доходило до того, что некоторые помещики с особенным вниманием следили за размножением своих крепостных. Вот, например, что говорит граф Аракчеев: "У меня всякая баба должна каждый год рожать и лучше сына, чем дочь. Если у кого родится дочь, то буду взыскивать штраф. Если родится мертвый ребенок, или выкинет баба -- тоже штраф. А в какой год не родит, то представь 10 арш. точивы (полотна)". Сохранилось и письмо дворецкого графа, в котором дворецкий извиняется, что "против воли" родилась у него дочь, а не сын.
   Браки между крестьянами одного владельца, но разных деревень, требовали не только разрешения помещика, но и выкупа невесты. Полагалась плата в 10--40 рублей за выводную или отпускную грамоту. Между крепостными различных господ брак мог состояться лишь при продаже невесты собственнику жениха или наоборот.
   Барин употреблял свою власть над крестьянами не только для увеличения своих доходов, но и для того, чтобы самому воспользоваться девичьим телом. Вот один из таких случаев: поселился в селе Смыкове молодой помещик С., страстный охотник до женского пола и особенно до свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как после личного испытания невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку и ее родителей, приковал стариков к стенке и при них изнасиловал их дочь.

0x01 graphic

   У помещика К--рова, Тамбовской губ., не было ни одной крепостной девушки, не поруганной им. Пользовался он даже малолетними от 7-ми и 8-ми лет. За несогласие бил кнутом, розгами и брил головы. В конце концов добивался своей цели, а потом непослушных выдавал замуж нарочно за самых безобразных мужиков.
   Крестьяне помещика Попова, Саратовской губ., показывали на судебном следствии, что он насиловал всех крепостных девушек, а если рождались дети, он приказывал отвозить их в донские степи и там бросать. Суд вмешался в дела Попова вот по какому случаю: одна из его крепостных девушек, Анна, вынесла заточение, голод, но не покорилась своему барину. Отец же ее пригрозил Попову убийством. Тогда тот продал девушку своему приятелю Данилову. Данилов истязаниями заставил ее жить с собою. Но через некоторое время Анна убежала к своему отцу и подала жалобу в суд. Отца Попов вскоре отправил на поселение, так как он на следствии показывал согласно жалобам дочери. Анну же посадили в острог, как бунтовщицу. Но и из острога она убежала, пробралась в Петербург и подала жалобу императрице. Императрица послала Анну в сопровождении жандарма к саратовскому губернатору под его защиту. Губернатор отправил девушку в Царицын, и там ее снова посадили в острог. Дело стали пересматривать, и чиновники изобразили его так, будто все жалобы Анны были клеветой, "изветом".
   Замечательно, как об'единялись все помещики, когда суд привлекал к ответу одного из них. О К--рове, которого мы уже знаем по его насилиям над девушками, все соседи при следствии говорили в один голос: "К--ров истинно благородный человек, и о жестокостях его мы не слыхали'', или: "К--ров истинный христианин и исполняет христианские обряды". А между тем этот же К--ров заставлял крепостных женщин своей грудью выкармливать его щенят. За всякую неисправность немедленно назначал самое жестокое наказание, нередко кончавшееся смертью, и трупы без огласки отправлял на кладбище. Его крестьяне на следствии говорили: "За каждые малости били нас, к нам придирались и винили за то, что не так подали, не так вошли, не так потрафили. Скотина была худа, за это скотников секли. Скотина потолстела -- и за это секли. Барин был не в духе -- он сек с досады; барин был весел -- для потехи драли".
   Ничто, однако, не показывает так очевидно власть помещика над крепостным, как право купли-продажи людей и переход их из одних дворянских рук в другие, точно имели дело не с людьми, а с вещами. Всем известны случаи, когда помещики-псари на одну собаку меняли сотни людей. Случалось, что за борзую отдавали деревни крестьян. Еще чаще разлучали членов семьи и продавали жену от мужа или детей от родителей. В правительственных газетах того времени постоянно попадаются об'явления о продаже людей наравне с домашними принадлежностями. Приведем несколько таких об'явлений:
   "Продается малосольная осетрина, 7 сивых меринов и муж с женой".
   "Продается 16 лет девка весьма доброго поведения и немного поезженная карета".
   "Продается парикмахер, сверх того 4 кровати, перина и прочий домашний скарб".
   "Продаются мужской портной, повар, башмачник, там же венской прочной работы, коляска и хорошо выезженная лошадь".
   В газетах есть и спрос: "Желающие продать лет 30 бабу, которая умела бы шить и гладить белье, могут о сем дать знать".
   Цена на этот человеческий товар различна, но в общем не высока. В то время, как за борзого щенка платят 3.000 р., крестьянская девушка продается за 21--33 р. За ребенка платят даже 10 коп. О цене людей можно хорошо судить по сохранившимся описям тех имений, которые продавались за долги. В этих описях перечень дворовых людей записан на-ряду с описанием двора, посуды и скота. Вот такой перечень: "Леонтий Никифоров 40 л., по оценке 20 руб., у него жена Марина 25 л., по оценке 10 р., у них дети: 1 г.-- 50 коп., 2 лет девочка -- 1 р. 50 к.". Кроме того, "Июда Макаров 34 лет, по оценке 24 р. 50 к. У него жена Авдотья Ивановна, по оценке 4 р. 25 к., у них сын Лаврентий 4 л.-- 1 р. 60 к., дочери: девка Дарья 13 л., по оценке 4 р., Татьяна 9 л.-- 3 р. 70 к. Да скота"... и дальше перечислялся таким же образом скот с его оценкой.
   Другое дело, если помещик хочет удовлетворить какой-либо своей прихоти: за хорошего повара или музыканта ему не жаль 800 и более рублей. Известно, что за актеров гр. Каменский уступил целую деревню в 250 душ; он же продал своих музыкантов за 10.000 руб.
   Продажа крепостных производилась не только по знакомым и путем публикаций, но торговали ими и просто на базарных площадях. Есть описание одного француза, случайно попавшего в Россию. Очутившись в Туле, он на площади обратил внимание на толпу девиц человек в 40, о чем-то громко кричащих. Он спросил, что они тут делают, и с изумлением и ужасом узнал, что они продаются, как скотина. Поразивший его крик происходил оттого, что сами девушки кричали: "Купи нас, господин, купи!" Действительно, этим девушкам было безразлично: попадут ли они в неволю к нему или к кому-нибудь другому.
   Когда Александр I запретил продажу людей на рынках, помещики продолжали попрежнему выставлять свой живой товар, прикрывая торговлю отдачей в услужение, т.-е. продавали, как и раньше, самым бессовестным образом, а при приближении начальства вели себя так, будто дело идет об отдаче в наймы.
   Засвидетельствованы случаи в Рязанской губ., когда на ярмарки привозили людей для продажи в скованном виде.
   Итак, внутри своих владений помещик был неограниченным владыкой, по воле которого жило и работало все крепостное население. Правительственная власть не только допускала такое положение вещей, но прямо его поддерживала. Облегчая себе государственные заботы, она поручала помещику и суд над крепостными и сдачу их в рекруты. Понятно, что такие права подкрепляли власть дворян и создавали широкое поле для всяких злоупотреблений и для сведения личных счетов.
   Приглянулась барину какая-нибудь молодица -- и муж ее в ближайший рекрутский набор сдается в солдаты. Всякий дерзящий, недостаточно покорный, тем же способом удаляется из вотчины. Страдающий запоем, как ненадежная рабочая сила, отправляется туда же. Одна помещица дает такое распоряжение о сдаче в рекруты: отдавать "самых отпетых, ненадежных, питьем балующих, беглых, чем-либо надменных, и чтобы между ними не попало хорошего трезвого человека". Охотно бы туда же в царскую армию спровадил помещик всех калек и убогих, но, к их сожалению, таких не принимали.
   Нашлись, однако, хитроумные крепостники, которые сумели и на таких несчастных кое-что нажить. Их отправляли в ссылку, как преступников. По закону же, чтобы интересы помещика не страдали из-за преступления его крепостного, всякий сосланный зачитывался вместо рекрута, на что и выдавалась особая квитанция. Таким способом убивались два зайца: во-первых, избавлялись от бесполезного в хозяйстве человека и лишнего рта, во-вторых -- сохраняли трудоспособного работника, которого надлежало отдать в рекруты. Мало того, при избытке таких квитанций с зачетом рекрута-ссыльного, их продавали друзьям-помещикам. Те их покупали с той же целью -- при наборе заменить квитанцией годного для работы в их собственном владении. Новгородский генерал-губернатор пишет Екатерине II: "Все, кто не годится в рекруты вследствие малого роста или другого какого недостатка, отправляются в ссылку в зачет ближайшего рекрутского набора, а зачтенные квитанции многие помещики продают".
   Право ссылки в Сибирь на поселение помещики получили в 1761 г., но, как средством наказания, пользовались им осторожно: невыгодно было терять пригодную рабочую силу. И все-таки, благодаря погоне за зачетными квитанциями, за 10 лет было поселено в Сибири 6.000 человек, да в пути было 4.000 ч. Между тем эти толпы ссылаемых бывали так худо одеты, так плохо питались, что массами умирали в дороге. В среднем лишь 1/4 часть из них доходила до места своего назначения.
   Собрав вместе все эти данные о жизни крестьянина в помещичьем владении, мы получаем представление и о барщине и о вопиющем бесправии крепостного. Бесправие это относится, конечно, не только к тем, кто сидел на барщине, но и ко всем видам крепостного труда. Оброчные, фабричные и дворовые не хуже барщинных крестьян знали все те "исправительные меры", которые на досуге изобретала барская фантазия. Их тоже женили по указке барина, сдавали в рекруты, ссылали и продавали, если на то была воля их владельца. Все же способ, каким труд крепостного эксплуатировался барином, создавал для различных видов труда различные условия жизни. Поэтому мы еще в отдельности рассмотрим особенности в жизни крепостных оброчных, фабричных и дворовых.

0x01 graphic

3. Оброк.

   Не всегда помещик заводил собственную запашку. В тех местах, где почва плохая и хлеб родится худо, не оправдывая того труда, который нужно потратить на его возделывание, помещик находил более удобным для себя получать готовый доход, сбросив с себя всякие хозяйственные заботы. Крестьян он переводил на оброк, который обыкновенно составлял от 2 до 5 руб. с души. В оброчном имении крестьянский надел был крупнее, чем при барщине; приблизительно приходилось 13 1/2 десятин на крестьянина. Отказывался помещик от обработки пашни для себя и тогда, когда его соблазняла государственная служба, манила блестящая жизнь столицы. При этом потребность в деньгах постоянно росла, и владелец земли, вместо того, чтобы добиться правильного постоянного дохода, стремился возможно быстрее извлечь из своего имения как можно больше денег. Что удивительного, если в один прекрасный день помещик видел себя на выпаханной и опустошенной земле с разоренным крестьянством? Обыкновенно помещик выжимал из своих крестьян деньги, надеясь на их выносливость и изворотливость.
   Вот образец письма, посылаемого мотом-барином своему управляющему: "О крестьянах, что они неимущие и ходят по миру, отнюдь ко мне не пиши: мне это нож; я хочу воров разорить и довести хуже прежнего -- так они милы мне; почти я от них допущен ходить с кузовом по миру. Уповаю и надеюсь до 1.000 руб. взыскать с них без всякого сумнительства и разорения. Мужик хоть и сер, да ум не чорт у него с'ел".
   Помещик был ответственен перед законом за нищенствующих крепостных и в случае неурожая, падежа скота, пожара или какого-нибудь другого народного бедствия должен был оказывать помощь пострадавшим. Делал он это, конечно, самым недобросовестным образом, зачастую выдавая голодающему на месяц 1 пуд муки. Да и в этом пуде на 10 ф. настоящей муки приходилось 30 ф. жолудя или лебеды.
   Собрать полностью оброк с такой пострадавшей местности нельзя было надеяться, и помещик его уменьшает. Как скуп он был при этом, можно судить по переписке погоревших крестьян Морозова с их барином. Крестьяне бьют челом Морозову: "Умилосердися, государь Борис Иванович, пожалуй нас сирот бедных! Воззри на нашу бедность, вели над нами свою боярскую пощаду учинить в своем боярском оброке, чтобы нам в конец не погибнуть". Несмотря на то, что дальше они пишут о том, что погорели до основания, что пить - есть стало нечего и они, скитаясь по миру, питаются христовым именем, боярин Морозов дает такое распоряжение: "Буде они со всеми животы погорели, и на них половину оброку моего имать не велеть". Дальше этого боярская милость не пошла, и, хотя бы с нищих, Морозов все же хочет получить половину обычного оброка.
   Трудно было барину из-за несчастья его крестьян сократить свои городские расходы, зато он мало задумывался над увеличением оброка, когда попадал почему-либо в затруднительное денежное положение или просто ему приходила охота покутить. Сохранилась одна челобитная, которая ярко изображает такое произвольное увеличение оброка и причину, заставившую помещика это сделать.
   Вот что рассказывается в этой челобитной: "Помещик князь Артемий Шейдоков крестьянишек, что приходили к нему по обычаю с хлебом-солью на поклон, бил, мучил и на ледник сажал". Собрал этот помещик с крестьян весь годовой оброк "против государева указу" и уехал из села Ширинги в Ярославль. Здесь весь оброк и даже платье свое проиграл "веселым женкам"; затем возвратился в Ширингу, но не один, а вместе с веселыми женками, и начал собирать новый оброк. И так его "правил" с крестьян, что, "у которых крестьянишек были нарочиты лошаденки, тех лошадей он взял на себя". На него жаловались за все эти "насильства" и "немерный правеж" государю, а он похваляется смертным убийством по отношению к челобитчикам и "хочет посекать их своими руками". "И мы сироты твои,-- говорят крестьяне царю,-- не потерпя его немерного правежа и великой муки, разбрелись от него розно".
   Такое бегство от притеснений и самодурства помещиков было довольно частым явлением. Пойманных жестоко наказывали, но некоторым удавалось скрыться в лесу, и там они промышляли разбоем; другим, более счастливым, удавалось достигнуть южных окраин государства, где они казаковали, т.-е. занимались теми же грабежами.
   Помимо годового денежного оброка, крестьяне были обложены сбором так называемых "столовых обиходов" или "столовых запасов". Делались эти сборы в размере, назначаемом боярином по его усмотрению к сроку, для него удобному. Главная масса припасов доставлялась обыкновенно к Рождеству. Сюда входили свиное сало, гуси, поросята, холст, шерсть на войлок, малина, ложки, плошки и чашки,-- словом, все, что мог найти помещик пригодного для себя в хозяйстве крестьянина. Великим постом являлась потребность в соленых груздях и рыжиках, на Пасху--в твороге и яйцах, и все это доставлялось помещику в нужное время, чтобы он мог вкусно попостничать и жирно разговеться. Совсем нежданно-негаданно по прихоти барина требовались от тех же крестьян то говорящий скворец, то "трава зверобой", то хорошая деревянная посуда и т. д., и т. п. Одна помещица высекла за-раз 80 крестьян за то, что они, вопреки се велению, не набрали земляники.
   Тот же знакомый уже нам крестьянин Иван Посошков пишет о ненасытности помещиков: "Что положено на крестьян оброку или столовых запасов, и то положенное 8абрав, еще требуют с них излишнего побору и тем излишеством крестьян в нищету пригоняют. И которым крестьяном станет мало посытее быть, то на него и подати прибавят. И за таким их порядком крестьянин никогда у такого помещика обогатиться не может; и многие дворяне говорят: крестьянину не давай обрасти, но стриги его, яко овцу, до гола".

0x01 graphic

   Иногда не все хозяйство дворянина было построено на оброке. Бывало, в летнее время использует он барщинный труд крестьянина, а зимой отправляет его в город на заработки, налагая на него тот или иной оброк. И, если у помещика бывало мало земли, он тоже отправлял на заработки за оброк тех крестьян, которые ему были ненужны в его хозяйстве, и тем самым избавлялся от лишних ртов.
   В городе нередко такому оброчному приходилось просто побираться; главная же масса их находила себе заработок в тех промышленных предприятиях, которые пользовались "свободным" наемным трудом. Из этих оброчных крестьян, поступавших для заработка на фабрики и заводы, впервые образовался рабочий класс. Ясно, что эти крестьяне не могли по своему выбору искать работы, которая дала бы им возможность прокормиться и заработать денег на уплату оброка своему барину. Кроме этих вольнонаемных рабочих из оброчных крестьян, на фабриках и заводах работали крепостные рабочие, которые были целиком прикреплены к фабрике и были обязаны на ней работать либо за еще меньшую плату, либо совсем бесплатно. С условиями жизни и работы в промышленном предприятии того времени мы познакомимся при описании помещичьей фабрики. Эти условия вырабатывались и тут и там в процессе производства, построенного на подневольном труде.
   

4. Помещичья фабрика.

   Постепенно развивалась в России промышленность. Заводились фабрики и небольшие заводы. Открывали их и не дворяне, и часто фабрики давали больше дохода, чем земля. Некоторые помещики задумали тоже на своих землях строить фабрики, и вскоре их появилось довольно много, главным образом ткацких и холстопрядильных. Работали на этих фабриках крепостные.
   Один орловский помещик советует своим собратьям заводить для начала небольшие рукомесла и рисует такую картину: "Помещик, имеющий 100 душ ревизских, может завести фабрику на 5 или 6 станов и бичевую прядильню, и, как уже не безызвестно всякому, что на сих обеих работах могут заниматься от 10-до 15-летнего возраста крестьянские дети обоего пола, под надзором совершенного возраста людей и которые к тяжелой полевой работе не так уже привыкли и способны и по большей части больше бывают праздны". Даже назначив этим работникам небольшую, конечно, плату деньгами, помещик получит втрое и вчетверо больше, чем при оброке с отхожего промысла своих крестьян.
   Так как расчет этого помещика оказался верен, то неудивительно, что дворяне стали с большим усердием заводить фабрики, пользуясь для работы в них трудом своих крепостных.
   Известный агроном XVIII в. делает такой расчет по поводу выгод винокурения: для одного боченка вина, мерою в 12 ведер, нужно 2 четверти ржи, что стоит 9 руб., а за выкуренную из него водку правительство платит вдвое -- 18 руб. Расход по производству на дрова можно не считать, так как дрова некупленные, кроме того получается выгода в провозе: 1 лошадь свезет в город вино, полученное из хлеба, для перевозки которого потребовалось бы 6 лошадей.
   Очень быстро помещики поняли, что к фабричному делу выгодно приспосабливать не только детей и слабосильных. Целые деревни и села начинают приписывать к фабрикам с тем, чтобы их крепостное население обслуживало эту фабрику, как оно обслуживает и поля помещика. Во многих случаях работали без всякой платы, брат на брата, т.-е. разделяясь на две смены. В то время, как одна работала на фабрике, другая оставалась дома. Изредка попадались фабрики, где рабочие отпускались на 2 месяца в году для сенокоса и уборки хлеба.
   Если же фабрика требовала большее число рук, чем их можно было достать в ближайшей деревне, помещик не задумываясь свозил своих крепостных из разных мест, захватывая иногда жителей деревень, расположенных в 7 различных губерниях. Размещали их частью в самом здании фабрики, частью отводили им для поселения небольшие участки земли при фабрике. Для работы на фабрике отбирали даже наиболее сильных молодых девушек и мужчин, помещали их в жалкие лачуги и силой заставляли работать.
   Что переживали при этом оторванные от насиженных мест крестьяне и как чувствовали себя в новых условиях -- можно видеть на следующем примере:
   Помещик Яковлев купил деревню, чтобы вновь приобретенных крестьян переселить в свои железоделательные заводы. Крестьяне воспротивились. Местная администрация не помогла помещику, и исправник донес по начальству: "Переезжать на заводы они не хотят, а лучше умрут в теперешнем их состоянии". Яковлев на этом, конечно, не успокоился и с помощью военной команды и увещаний священника крестьян переселил. Вот что пишет один чиновник через год после поселения этих крестьян на новом месте: "Привыкшие с давних пор обрабатывать поля свои и жить в счастливом избытке, они лишены были всякой собственности и погнаны, как стадо баранов, из мирных жилищ своих в каторжную работу... Ужасный переход сей от сельской жизни к заводской столь труден, что из бедных переселенцев 77 душ обоего пола умерли в течение одного прошлого года, что составляет шестую часть всех насильно переселенных. Правда, они получали довольно значительную плату, но продовольствие себе обязаны были покупать у помещика по такой высокой цене, что многие были совершенно опутаны долгами. Переселенцы заявляли, что они лучше желают быть взяты в солдаты или пойти на поселение в Сибирь, чем оставаться на заводах Яковлева, так как кроме бедности они страдали от невыносимо жестокого обращения с рабочими".
   Крестьяне одного тамбовского помещика жаловались: "Барин переселял нас с места на место семь раз и совсем разорил и измучил. Когда мы упрашивали его не трогать нас, он томил нас голодом и сек розгами и плетьми, а избы наши велел разметать и сжечь".
   Пользуясь таким способом добывать рабочие руки, помещики настроили множество фабрик и зародов суконных, сахарных, винокуренных и др.
   Условия труда были самые ужасные, так как никаких требований "фабричной гигиены" в то время не существовало. Когда московскому генерал-губернатору князю Голицыну показалось нужным выработать специальные правила для помещиков, которые они должны были бы соблюдать для того, чтоб открыть фабрику и содержать ее, вмешался московский предводитель дворянства и указал, что это неудобно. Неудобно вот по каким соображениям: помещики имеют неоспоримое право употреблять своих крепостных на всякие работы, и вмешательство в отношения между крепостными и дворянами, как предложил князь Голицын, надо рассматривать, как явное посягательство на права помещика, которое "может обратиться к тому, что выведет многих из границ послушания".
   Комитет министров, куда поступило это дело на рассмотрение, согласился с доводами предводителя дворянства и, хотя издал целый ряд правил для содержания фабрик дворянами, но все они были не обязательны: предводитель дворянства должен был внушать их дворянам, но не требовать их точного соблюдения.
   Помещик XIX в. не хуже английского капиталиста понимал выгоду от эксплуатации детского труда, и малолетние работали на фабриках от 15 до 17 часов в сутки наравне со взрослыми.
   Дисциплина на заводе или фабрике была такая же, как и во всем барском имении. И тут самые обычные исправительные и карательные средства -- палки, плети, розги. Об одной суконной фабрике, на которой крестьяне работали без всякой платы, мы читаем: "Мужики не привыкли к работе, дело отправляется худо, их наказывают, не выполнившего урок секут и сажают в воскресенье на работу. По отзывам соседей, все это люди точно вышедшие из тюрьмы. Многие из них находятся в бегах". А на фабрике Воейковой помещица своей жестокостью нагнала такой страх на 300 человек своих крепостных, работавших у нее, что много времени спустя старые рабочие без ужаса и содрогания не могли вспомнить об этой барыне, ежедневно подвергавшей нещадной порке от 10 до 16 рабочих.
   Приказчики и нарядчики злоупотребляли своей властью на заводе не менее самих хозяев.
   В большинстве случаев фабричные крестьяне имели свои небольшие наделы, которые обрабатывали под огороды. Пользовались они также лугами и лесом, но пашни пахали очень мало. За работу им по закону полагалась "достаточная" заработная плата. Разумеется, помещики по-своему толковали такое неопределенное требование закона. Мало того, что плата фабричным крестьянам всегда была много ниже той, что платилась вольнонаемным, помещики тут сознательно вели к разорению крестьянского хозяйства. Понятно -- почему: ведь легче эксплуатировать пролетария, питающегося только от заводской работы, удобнее располагать всем временем крепостного тут же при предприятии. В рабочее время старосты, десятники и писаря по приказанию барина с побоями гнали крестьян на заводскую работу. Неудивительно, что крестьяне к появлению фабрики в деревне относились с таким же ужасом, как если бы то была чума.
   

5. Дворовые люди.

   Остается еще один вид крепостного труда -- личная служба помещику. Каждый дворянин старался окружить себя многочисленной дворней, составляя ее из тех же крепостных крестьян. Он сам назначал, кому из них следовало оставить свою пашню и переселиться в помещичий двор для личных услуг своему барину. Подати за дворовых обыкновенно платил мир.
   Чем многолюднее дворня, тем больше почета дворянину. Иногда она доходила до 200 человек. Содержание такого огромного числа людей не беспокоило хозяина, так как ведь все было не покупное. Хлеб и живность и все припасы привозились из деревни; всего заготовляли помногу; сапоги шили свои мастера, платье тоже, холст тоже некупленный, а жалованье платилось лишь в редких случаях и всегда было ничтожным. Большая дворня кроме того, что придавала пышность барскому житью, нужна была и для обеспечения простой безопасности. Помещичий дом требовал защиты от недовольства собственных же крестьян, от наездов разбойничьих шаек и от соседей-помещиков. Иногда же дворовые набирались для того, чтобы научить их какому-нибудь ремеслу и затем отдать их в наем, отпустить на заработки или даже продать. Мы уже знаем, что специалисты высоко пенились при продаже. В таком случае помещик извлекал прямой доход от своих дворовых людей.
   Постоянно находясь на глазах у барина, дворовые страдали от его самодурства гораздо больше, чем остальные крепостные. Любая пытка, любое наказание могло обрушиться на них когда угодно, даже при всем желании со стороны дворового выполнять все требования хозяина.
   Один француз, наблюдавший помещичью жизнь в усадьбе, пишет: "Я видел, что парами наказывали как за кражу, так и за опрокинутую солонку (ведь рассыпать соль -- дурная примета), за пьянство и мелкое непослушание, за дурно сжаренную курицу и пересоленый суп... Наказания производятся обыкновенно на конюшне или в другом отдаленном месте, чтобы крики истязуемого не беспокоили господ".
   В жизни дворовых иногда тоже наказывали по заранее составленным правилам. Уж очень нравилось помещику издавать законы хотя бы для небольшого района своих владений. Вот порядок, заведенный графом Аракчеевым: "За первую вину граф сек своих дворовых на конюшне, за вторую -- отправлял преступников в Преображенский полк, где их наказывали особыми толстыми палками -- аракчеевскими; при третьей вине расправа совершалась при помощи специалистов-палачей из Преображенского полка уже в доме, перед кабинетом графа или в библиотеке. После наказания виновные должны были явиться к графу и показать вспухшую и исполосованную крепкими ударами кнута или палок спину. Наказанные, боясь, что граф останется недоволен и повторит наказание, кровью животных покрывали рубцы, чтобы удовлетворить бесчеловечное чувство властелина. В усадьбе графа была своя домашняя тюрьма, известная под названием Элвкул. Она представляла из себя темное, сырке, холодное и узкое помещение, в котором виновные сидели неделями и месяцами".

0x01 graphic

   Один любитель-помещик высчитал, что один удар плети может заменить 170 ударов розги. Можно себе представить, сколько человек должен был наказать этот помещик, чтобы произвести свой расчет. От плети действительно тело наказанного пухло и вздымалось. 2--3 умелых удара плети заставляли терять сознание.
   Пытка, которая в законах государства уже была отменена и применялась лишь в самых исключительных случаях, в практике помещиков продолжала процветать и были особые любители этого ремесла. В начале царствования Екатерины II один орловский помещик Шеншин устроил у себя в деревне форменный застенок со всеми приспособлениями -- дыбой, клещами и т. д. У Шеншина "работало" иногда до 30 палачей и их помощников.
   Били крепостных все, даже лучшие люди того времени. Это было таким же обычным делом, как хлестать лошадь, чтобы она ехала скорее. Но многие не довольствовались такими обычными приемами, как наказание розгой, плетью, и придумывали что-нибудь новенькое. Изобретательность дворян в этом отношении не имела пределов, так как закон ограничивал их только в одном: они никогда не имели права жизни и смерти над своими крепостными. За убийство крепостного помещик подвергался судебному преследованию. Но даже тут, когда дело об убийстве крепостного попадало в суд, помещик считался виновным только тогда, если можно было доказать, что убийство было заранее обдумано и совершено помещиком лично. Если же жестокое наказание, назначенное барином, кончалось смертью, но приводилось в исполнение кем-либо другим, например, крепостным кучером, то отвечал sa убийство не помещик, а подневольный кучер. В действительности помещик запарывал насмерть своих крестьян чуть не ежедневно, и никто в это не вмешивался. Даже, когда было ясно, что наказание вызвано просто любовью к мучительству, на дело смотрели сквозь пальцы. И что же в этом удивительного, если председатель и товарищ председателя общегосударственного суда были выборные от дворян! И законы и суд они обращали в пользу помещиков и их домашних средств расправы с крепостными. Это было тем легче сделать, что все судебное разбирательство производилось под прикрытием строжайшей тайны.
   Не сдерживали дворян писанные законы, не имели они и внутренних сдержек. Разберем такой случай: Салтыкова, жена воспитателя Александра I, держала целых три года своего парикмахера в метке, чтобы он не проговаривался, что она носит парик. Такое бесчеловечное отношение к своему дворовому она себе позволяет, не чувствуя к нему ни малейшей злобы, не думая его наказывать, из одного женского кокетства.
   Посмотрим теперь, как ведет себя образованный хозяин XVIII в. Болотов. Этот помещик интересуется не только вопросами хозяйства, но любит рассуждать и насчет общего блага, написал даже книгу: "Путеводитель к истинному человеческому счастью". И он же рассказывает в своих записках о себе, что ему пришлось 5 раз подряд высечь своего крепостного, чтобы тот назвал своего сообщника по воровству. Когда это не помогло, он "велел скрутить ему руки и ноги и, бросив в натопленную жарко баню, накормить его насильно поболе самою соленою рыбой и, приставив строгий к нему караул, не велел ему давать ничего пить и морить его до тех пор жаждой, пока он не скажет истины. И сие только в состоянии было его пронять. Он не мог никак перенесть нестерпимой жажды и об'явил нам, наконец, истинного вора, бывшего с ним в сообществе".
   Из тех же записок Болотова мы узнаем, что один его крепостной покончил самоубийством; другой покушался на жизнь самого Болотова. Болотов обоих называет "сущими злодеями, бунтовщиками и извергами". Между тем ясно, что злодеем и извергом в отношении к своим крепостным был как раз сам помещик, а страдающим от него людям оставалось или умереть, или уничтожить его.
   Что же ждать от людей, которые ничем не интересуются, кроме удовлетворения своих самых грубых желаний!
   Особенно страдала женская половина дворни. Среди нее развратник-барин имел своих наложниц, к которым пред'являл самые омерзительные требования.
   Есть описание домашней жизни помещика Кошкарова, старика 70-ти лет. При нем был настоящий гарем из 12--15-ти девушек. Выбирал он их по своему вкусу из крестьянских семей. Замечательно, что при этом помещик считал, что семья облюбованной им девушки должна быть счастлива, так как по этому слу- ' чаю увеличивался надел семьи и давались кой-какие льготы. Девушки гарема, под присмотром особой начальницы, жили в комнатах, расположенных рядом со спальной Кошкарова. На ночь постели всех девушек вносились в гостиную барина, где среди них располагался и он сам. Вот выдержки из этого описания : "Дежурная раздевала его; уложив в постель, садилась возле на стул и начинала непременно сказывать сказки, имея в руках кусок красного сукна, которым, по требованию лежащего, иногда растирала ему спину или ноги и целую ночь оставалась на стуле, не смея лечь спать". Лишь поутру шла она в коморку при девичьей, чтобы там соснуть. "Новая же дежурная поднимала с постели барина, а прочие девушки убирали свои койки из гостиной."
   Утро было самое тяжелое и неприятное время для всех, в особенности для горничных. Пока Кошкаров одевался и умывался, он до самой утренней молитвы и непосредственно следующего за нею чаю и трубки табаку -- был необыкновенно раздражителен, и все наказания производились в это время. Особенно доставалось бедным девушкам: если не было экзекуций розгами, то многие получали лично от него пощечины, и все утро раздавалась крупная брань, иногда без всякого повода, под предлогом, например, что дежурная, стоя у дверей, очень часто и умильно посматривала на дежурного лакея, стоявшего с противоположной стороны или, передавая ему какое-нибудь приказание оарина, возвращалась на свое место раскрасневшись... Все это продолжалось от четверти до получаса во время вставания с постели; затем, помолившись богу и севши на диван с чашкою чаю и трубкою табаку, Петр Алексеевич делался кротким и любезным хозяином".

0x01 graphic

   "Раз в неделю Кошкаров отправлялся в баню и его туда должны были сопровождать все обитательницы его гарема, и нередко те из них, которые еще не успели по недавнему нахождению в этой среде усвоить все ее взгляды, и в бане старались скрыться от стыдливости,-- возвращались оттуда битыми".
   Часто и ему кулачная расправа и даже розги казались слишком простым и недостаточным средством наказания, и он придумывал что-нибудь более замысловатое. Бот дальнейшее описание порядков в доме этого барина: "На шею обвиненной надевался широкий железный ошейник, запиравшийся на замок, ключ от которого был у начальницы гарема; к ошейнику прикреплена небольшая железная цепь, оканчивающаяся огромным деревянным обрубком, так что, хотя и можно было, приподняв с особым усилием последний, перейти с одного места на другое, но по большей части это делалось не иначе, как со сторонней помощью; вверху у ошейника торчали железные спицы, которые препятствовали наклону головы, так что несчастная должна была сидеть неподвижно, и только на ночь подкладывали ей под задние спицы ошейника подушку, чтобы она сидя могла заснуть". Бывали случаи, что такое сидение на стуле продолжалось целый месяц.
   Когда какая-нибудь девушка Кошкаровского гарема надоедала ему, он выдавал ее замуж за одного из заслуженных лакеев.
   Надо заметить, что с браками среди дворовых дело обстояло иначе, чем среди крестьян деревенских. Как слуга, несемейный человек барину удобнее и потому тут разрешение на брак дается в виде особой милости. Впрочем, все зависит от усмотрения, настроения и просто каприза помещика.
   Вот образец полного барского пренебрежения не только к чувству, но и к самой девушке-невесте. Знаменитый полководец Суворов пишет своему управителю: "Не можно-ль, государь мои, выбрать из моих крестьян девушек дворовым людям в невесты девочку-другую... Сих девиц извольте отправлять на крестьянских подводах, без нарядов (т.-е. без провожатых), одних за другими, как возят кур не очень сохранно".
   Крепостным запрещалось учиться в гимназиях и университетах; разрешались только приходские, уездные и низшие профессиональные школы.
   

6. Государственные крестьяне.

   Такова была жизнь помещичьих крестьян. Но были еще крестьяне государственные. Может быть, им жилось лучше? Мы не будем подробно останавливаться на их житье-бытье, заметим только, что у них место помещика занимала казна. Царскому чиновнику они были подчинены так же, как помещичьи крестьяне управителю своего барина.
   Кроме общей подушной подати, они вносили в казну еще особую оброчную. Правительство смотрело на этот оброк, как на арендную плату за предоставленную земледельцу государственную землю. Размер государственного оброка постоянно увеличивался вместе с ростом помещичьего оброка. При Петре I требовалось 40 к. оброка, а через 90 лет в 1812 г. он доходил до 11 руб.
   Должностные лица, выбираемые на мирском сходе, постепенно превратились в сборщиков: староста собирал подати, смотритель хлебного магазина -- хлебные запасы на случай неурожая, рекрутский отдатчик -- рекрут, а нарядчики собирали подводы и людей для выполнения подводной и дорожной повинности. Все эти сборщики были подчинены исправнику и становому приставу.
   Неудивительно, что чиновники, пользуясь своей властью, при раскладке податей и повинностей отягчали государственных крестьян ничуть не меньше, чем это делали помещики, и позволяла себе прямые вымогательства. Зависимость от чиновников была так велика, что местами крестьянам легче жилось под помещичьей властью.
   Надо еще принять во внимание, что на государственных крестьян падала вся тяжесть казенных повинностей: вроде починки мостов, дорог, поставки подвод и т. п., так как помещик всегда старался оградить своих крестьян от исполнения этих обязанностей, чтобы самому пользоваться трудом своих крепостных безраздельно.
   

7. Крестьянские восстания, их усмирения и их значение.

   Невыносимость положения крестьян порою чувствовалась даже отдельными дворянами. В царствование Екатерины II один из них, А. Н. Радищев, пишет: "Звери алчные, пьявицы ненасытные, что мы крестьянину оставляем? То, чего отнять не можем -- воздух. Да, один воздух. Отнимаем у него нередко не только дар земли -- хлеб и воду, но и самый свет. Закон воспрещает отнять у него жизнь, но разве мгновенно. Сколько способов отнять у него постепенно! С одной стороны, почти всесилие, с другой -- немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина есть законодатель, судья, исполнитель своего решения, и пожеланию своему -- истец, против которого ответчик ничего сказать не может". Эти слова попали не в бровь, а прямо в глаз крепостникам. Можно себе представить, как они ополчились на Радищева, на этого изменника дворянским интересам! Екатерина, всегда жившая одной душой с дворянами, посадила его в тюрьму, а потом сослала в Сибирь, хотя Радищев и дал быстро отбой, называя свою книгу "мерзительной" и "гнусной".
   Если вопль Радищева мог вырваться у него от одного лишь сознания угнетенности п беззащитности всей массы крепостных, то что должны были чувствовать люди, на своей шкуре испытывающие весь ужас крепостного права! Куда и как могли они спастись от нищеты и бесправия? Правда, иногда помещик отпускал на волю, но чаще всего эту милость он оказывал старым, потерявшим свою трудоспособность крепостным, чтобы избавиться от необходимости их содержать. Очевидно, что на милость и добрую волю помещиков нельзя было рассчитывать. Оставалась лишь возможность борьбы, и крестьяне поддерживают всякое движение, направленное против помещиков и сулящее им изменение их положения. При втором Романове, царе Алексее Михайловиче, крестьяне оказывали поддержку Стеньке Разину; при Екатерине II крестьяне так же сочувственно отнеслись к Емельяну Пугачеву. На этих народных восстаниях мы здесь останавливаться не будем. Оба были с большим трудом подавлены правительственными войсками, и их стихийная сила произвела такое впечатление, что в дальнейшем власти всегда держались на-чеку. Всякое волнение среди крестьян, всякий общий протест против чего бы то ни было сейчас же об'являлся мятежом; немедленно принимались самые решительные меры к его подавлению, и крестьяне приводились к сознанию полной своей беспомощности.
   Что только не называли крестьянским бунтом! Волнение, вызванное распоряжением о посеве картофеля, просьба к помещику обратить внимание на злоупотребления его управляющего, протест против жестокого обращения самого барина -- все это было в глазах правительства бунтом, мятежом. Тем более опасались власти, когда причиной волнения была общая всем крестьянам надежда на получение воли. Постоянно то тут, то там возникали неопределенные мухи о какой-то грамоте, несущей эту желанную волю, и о том, что чиновники, подкупленные помещиками, присвоили ее себе.
   Достаточно было помещику заявить, что подчиненные ему крепостные неспокойны, бунтуют, и на помощь дворянину приходили правительственные власти и войска и помогали усмирять непокорных, даже не интересуясь, чем же вызвано волнение, нет ли тут просто недоразумения.
   Вот пример того, как помещики умели приструнить своих крестьян и изобразить их справедливый протест против чрезмерных требований барина, как мятеж:
   Крестьяне Танкачеева пользовались одной десятиной на тягло. Тем не менее Танкачеев перевел их на оброк по 50 р. с тягла и, кроме того, требовал еще мяса, рябчиков, лык, бревен, ягод, орехов, холстов и т. д. Зимою же его крестьяне должны были отправляться в извоз с барской поклажей, но на своих лошадях и на свой счет.
   Однажды, выполняя эту повинность, извозчики отправились в путь, имея при себе рубля по 2 денег на харчи. Барину как раз в это время понадобились деньги, он велел остановить от'ехавших уже крестьян, и все деньги, имевшиеся при них, были отобраны.
   Извозчики пожаловались в земский суд и в то же время одного односельчанина послали в Петербург с прошением на высочайшее имя. Барину они заявили, что будут платить по 10 руб. с тягла и стали ждать решения суда.
   Но Танкачеев не ждал: он об'явил, что его крестьяне не исполняют барских приказаний, бунтуют. Правительственная власть быстро пришла на помощь помещику и с помощью инвалидной команды навела порядок. При этом одна беременная женщина была так жестоко высечена, что выкинула младенца.
   А суд, на который крестьяне возлагали все свои надежды, нашел, что крестьяне во всем виноваты и за "бунт" были примерно наказаны. Усмирение производилось способами, не указанными ни в каких законах, причем считалось похвальным засечь на-смерть, отличиться в истязаниях.
   В царствование Павла I крестьяне одной из вотчин Ярославской губ. подали жалобу на своих господ, которые их измучили невыносимыми податями и оброками. Господа, узнав об этом, назвали своих крестьян бунтовщиками и вызвали исправника с ротою солдат. В течение 10 дней тот сек крестьян плетьми, приговаривая: "не подавай государю прошение!".
   Часто плети заменялись батогами. Были случаи, что усмиритель, не найдя никого из мужчин, приказывал в страх другим пересечь всех женщин и детей постарше, а потом сажал их в особую клеть.
   Вот как один усмиритель сам описывает свои действия в Сызранском уезде Саратовской губ.: "Все дворы устланы связанными бунтовщиками.-- Розог! давайте первого!-- Выводят старика 70-ти лет.-- "Повинуешься?"-- Нет!-- "Секи же его". Старик поднял голову и просит: "батюшка, вели поскорее забить". Неприятно, но делать нечего, первому прощать нельзя, можно погубить все дело; наконец, старик умер, я приказал на мертвого надеть кандалы. Один за другим 13 человек засечены до смерти и на всех кандалы. Четырнадцатый вышел и говорит: "я покоряюсь!" -- "Ах ты, негодяй, почему же ты прежде не покорился? Покорились бы и те, которые теперь мертвы. Розог! Дать ему 300 розог". Это так подействовало, что все лежащие заговорили: мы все покоряемся, прости нас. -- "Не могу, ребята, простить, вы все виноваты против бога и государя". --"Да ты накажи и помилуй". -- Приказал солдатам разделить на несколько групп и дать всем бунтовщикам до 100 розог под надзором исправника".
   Волнение крестьян Кофтырева было вызвано жестоким обращением управляющего. "До окончания суда крестьян секли розгами соразмерно с виною и летами каждого". Затем их секли посуду. Зачинщикам через палача было дано 40 ударов плетьми; остальным 45 ударов плетьми же, но без палача, просто полицейскими служителями, которые, как не-специалисты, очевидно, не могли тягаться с палачом и били менее жестоко.
   У помещицы Денисьевой в Саратовской губ. вспыхнуло волнение, вызванное голодом. Явились власти. Часть крестьян сейчас же повинилась, но более 100 человек продолжали упорствовать, несмотря на все уговоры администрации. Их жестоко наказали и палками довели до сознания своей виновности. После их раскаяния им все же обрили головы и половину бороды. Главный зачинщик получил публично 25 ударов кнутом, был заклеймен и сослан в каторжные работы; других главарей прогнали через 500 шпицрутенов. При исполнении приговора присутствовали все бунтовавшие крестьяне и мужчины и женщины. Долго продолжалось это дело, так как на всех 13 приговоренных полагалось 6.500 ударов.
   Кнут, которым пользовались для приведения в исполнение судебного приговора, состоял из толстой деревянной рукоятки в 1/2 арш. длиной. К ней прикреплялся упругий столбец из кожи 3 1/2 арш. К концу его, который иногда имел вид петли, привязывался хвост, длиною около 1/2 аршина, сделанный из широкого ремня сыромятной кожи; этот ремень был согнут вдоль, на подобие желобка, и так засушен. Иногда конец хвоста заостряли, он был твердый,-- как кость, при ударе рассекал кожу и вонзался в тело. Но от крови он скоро размягчался, поэтому, после нескольких ударов, кнут меняли. Иногда вместо одного ремня на конце привешивали 3. Под ударом кнута многие умирали: все зависело не столько от количества ударов, сколько от силы их.

0x01 graphic

   Наказание кнутом требовало большой силы и напряжения от палача. Обыкновенно палач взмахивал кнутом обеими руками над головой и е громким криком быстро приближался, опуская кнут на спину наказуемого. Приговоренного чаще всего держал за руки на своей спине другой палач, вздергивая его так, чтобы он почти не касался земли и чтобы кожа на спине была сильно натянута. К телу по правилу должен был прикасаться только хвост кнута. Есть описание одного иностранца, видевшего, как производится это наказание: "Палач бьет так жестоко, что с каждым ударом обнажаются кости. Таким образом его растерзывают от плеча до пояса. Мясо и кожа висят клочьями. Если же наказание происходит зимой, то кровь в ранах тотчас же замерзает и становится твердой, как лед". В "час боевой" можно нанести не более 30--40 ударов кнутом. В промежутки между ударами палач сплошь и рядом подкрепляется водкой.
   Шпицрутены -- гибкие прутья, длиной около сажени и несколько меньше вершка в поперечнике. Наказание производилось так: расставляли два длинных ряда солдат и каждому давали в руки шпицрутен. Осужденному обнажали спину до пояса, привязывали его руки к ружью, повернутому к нему штыком, и за это ружье водили его по рядам. Удары сыпались справа и слева, бежать от них он не мог: острый штык заставлял его медленно шествовать. Во все время наказания трещал барабан, чтобы заглушить стоны и крик несчастного.
   Истязания всегда производились публично, чтобы запугать народную массу. Все приведенные примеры усмирения показывают, что, не стесняясь в средствах, помещики при поддержке правительства всегда добивались своей цели и заставляли крепостных покорно склоняться перед их барской силой.

0x01 graphic

   В такие промежутки затишья увеличивается число побегов и чаще становятся самоубийства среди крепостных.
   Но проходит некоторое время, подрастает молодежь, которую еще не успели забить, и снова вспыхивает волнение, так как условия крестьянской жизни до самого освобождения от крепостной зависимости" нисколько не улучшались. Чем дальше, тем чаще и чаще прорывается возмущение крестьян против невыносимости их положения и число отдельных покушений на убийство помещиков растет так же, как и распространяются все шире массовые восстания.
   При Екатерине II за 5 лет в Московской губ. было убито 30 помещиков и сделано 5 неудачных покушений на убийство, а за несколько лет до реформы в десятилетний промежуток времени убиты уж 131 помещик, 21 управляющий и, кроме того, произведено 62 покушения на жизнь тех и других. Не считая убийств и покушений, случаев неповиновения крестьян законной власти (а мы уже знаем, что именно правительство называло бунтом) было по неполному подсчету министерства внутренних дел 547 за годы с. 1828 по 1854.
   Становилось очевидным, что одними мерами устрашения ничего нельзя сделать, и помещики, чтобы спасти свое господствующее положение, должны были пойти по пути, который предвидела еще Екатерина П. Она советовала осторожность в усмирении крестьянских волнений, чтобы "не ускорить и без того довольно грозящую беду". Беду она предвидела вот какую: "Если не согласимся на уменьшение жестокости и умерение человеческому роду нестерпимого наказания, то и против воли сама оную (свободу) возьмут рано или поздно". Ту же мысль повторил Александр II, накануне освобождения, обращаясь к московскому дворянству: "Лучше отменить крепостное право сверху, чем дождаться того времени, когда оно само собой начнет отменяться снизу".
   

8. Происхождение и развитие крепостного права.

   Теперь остается только рассмотреть, как случилось, что огромная масса русского крестьянства очутилась в полном порабощении у сравнительно небольшой кучки дворян, во главе которых стоял сам царь, как первый помещик в своем государстве. Надо выяснить причины, почему все силы государства были направлены против коренных русских земледельцев и выжимали из них все соки в пользу живущего в свое удовольствие помещика.
   Ведь было время, когда земля не считалась чьей-либо собственностью. Хлебопашец разрабатывал для себя любой участок. Когда плодородие почвы истощалось в одном месте, он переходил на другое, не заботясь о собственнике земли, и самого себя называл хозяином пашни лишь до того времени, пока продолжалась работа на избранном им участке. Но это было очень давно, и об этом времени точного ничего мы не знаем.
   Более определенные сведения, которые у нас имеются, относятся уже к XI веку и говорят о земледельцах, как о людях, которые обязаны князю не только государственными повинностями, но находятся от него и в поземельной зависимости. К этому времени уже большую часть земель разобрали князья, их служилые люди и монастыри в частное владение. Земли, оставшиеся неразобранными в собственность, назывались вчерными".
   В княжеской казне денег было немного, так как поборы с трудового населения своей земли князь делал натурой, получая баранов, сыр, пшено, топоры, мечи и пр. Поэтому свою вооруженную свиту князь награждал главным образом землей с деревнями. Таким путем в создавались будущие помещики и дворяне.
   Князь и его бояре были военной силой и оружием поддерживали свое господствующее положение. Бесконечные войны, которые они затевали, вели к их непрерывному обогащению, между тем как земледельцев война разоряла.
   Нужда заставляла хлебопашца то и дело обращаться за помощью к богатым, чтобы получить взаймы лошадь или что-нибудь другое, без чего нельзя обойтись в крестьянском деле. Взятое на время задолжавший должен был вернуть с приплодом. Если же почему-либо он не мог расплатиться в назначенный срок, хозяин ростовщик бил его и даже продавал в неволю.
   Таких рабов у князя и бояр было много. Назывались они холопами и состояли, главным образом, из пленников; но были среди них и неоплатные должники и продавшиеся в холопы по "добровольному соглашению" или по воле родителей. Конечно, такая "добрая воля" получалась тогда, когда люди были в конец разорены и другого выхода для них не было.
   Название "деревня" появилось уже в это время; взялось оно вот откуда: так как вся поверхность русской равнины была покрыта лесом, земледелие велось подсечное и поселки обрабатывающих пашню были окружены деревьями.
   Наименование крестьянина -- земледелец получил лишь с XIV в.; до того чаще всего употребляли название смерд. "Крестьянин" значить христианин. Этим именем хотели отличить русского земледельца от языческих финских племен, населявших раньше леса, в которые все дальше и глубже пробиралось русское государство.
   С этого времени, когда говорится о крестьянах, всегда ясно видно, что работают они не на своей, а на чужой земле, и в XV в. свободной земли уже совсем нет, так как и черными землями князь в это время распоряжается, как полной собственностью: продает ее, дарит, обменивает.
   Накопление богатств в руках военной знати продолжается, и князья ведут торговлю. Приходят иностранные купцы, заводятся и свои собственные. Для торговли нужны деньги, и собственник земли уже не довольствуется сбором натурой для личных надобностей: ему надо иметь излишек для продажи. Поэтому оброк все растет и растет.
   Кроме того, барин сам начинает заводить запашку, заставляя работать своих холопов; но холопов не хватает, и он всеми правдами и неправдами заставляет и крестьян обрабатывать свою землю. Раньше барину было довольно 8 дней в году, чтобы крестьяне его земли успели выполнить все нужные для барина работы; теперь он требует себе 2 рабочих дня в неделю, потом 3 и больше. Так рядом с оброком получается барщина.
   Но крестьянин XV в. все еще когда угодно может перейти на новое место к другому хозяину. Даже в договорах между князьями говорилось: "хрестианам меж нас вольным воля". Заем, сделанный крестьянином у землевладельца, не был помехой, так как взятую в свое время ссуду можно было вернуть и через 2 года после ухода: Ясно, что когда требования помещика начали расти и жизнь земледельца с каждым годом ухудшалась, сельское население стало разбегаться. Массами покидали крестьяне насиженные места и двигались на юго-восток к Оке, к черноземным степям по Волге и Дону, которые как раз в это время присоединились к русским владениям.
   Владельцы центральных областей заволновались: надо было им так или иначе задержать этот отлив рабочей силы от центра. Для этого землевладелец, заключая новый договор с желающим заняться крестьянством на его земле, вносит в порядную запись все новые, более стеснительные для крестьянина условия.
   Порядная обыкновенно указывала величину полученной ссуды или подмоги, выданной новому поселенцу землевладельцем; перечисляла льготы, какими он мог пользоваться первое время, как то: освобождение от государственных податей и оброка (обычно на срок от 2 до 10 лет), и вате и устанавливала обязанности нового крестьянина: сколько пашни пахать на хозяина (чаще всего с 5 десятин шестую) и какие "изделья" делать на господина: возить дрова, молоть муку, чинить постройки и т. д.
   Эти порядные записи сохранились до наших дней. Первые из них относятся к половине XVI в. Сравнивая договорные условия разных времен, легко заметить, как землевладелец все более и более опутывает крестьянина затруднениями при уходе со своей земли.
   Наиболее древние порядные кончались обыкновенно так: "Если,-- говорит крестьянин,-- я не буду жить на своем участке по своему приговору и если стану где на стороне рядиться в крестьяне, взять на мне за денежную и за хлебную подмогу и sa льготы (столько-то) рублей по сей порядной записи".
   Помещик к концу XVI в. увеличивает и ссуду и неустойку за уход, чтобы порядившийся крестьянин не был в состоянии уплатить такой долг. Уйти крестьянин имел право, но суд присудил бы его к расплате с прежним хозяином. А если он расплатиться не сможет, то по суду же его выдадут прежнему хозяину, как временного холопа, пока он не отработает свой долг.
   Этого, однако, мало. Чем дальше, тем чаще и чаще в записи свободного человека во крестьяне попадаются договорные условия, все более для него тяжкие: "жить мне во крестьянах вечно и никуда не сбежать" или "вольно меня отовсюду к себе взяти", "а и впредь таки я на том участке крестьянин и жилец и тяглец".
   Наоборот, права помещика в порядных все более расширяются. При перечислении обязанностей порядившегося, крестьянин заранее соглашается "всякую страду страдать и оброк платить, чем не изоброчит", жить "где государь не прикажет". Есть и такие договоры: "Вольно ему, государю моему, меня продать и заложить".
   Таким образом, давая крестьянину участок земли и ссуду, помещик вынуждал его отказываться от права выхода. Иначе крестьянин не мог получить ни земли, ни ссуды. Подобными порядными крестьянин сам себя лишал права когда-либо рассчитаться с помещиком и попадал от него в крепостную зависимость. Слово "крепостной" значит, что у владельца имеется "крепость", т.-е. какой-нибудь письменный документ на крестьянина.
   Кроме того землевладельцы для того, чтобы иметь уверенность, что нужная им на их земле рабочая сила всегда будет при них, стараются обзавестись грамотой от великого князя, которая бы им позволяла крестьян от себя не отпускать и насильно водворять обратно. Первыми такие грамоты получили монастыри, затем их добывают и отдельные частные землевладельцы. Наконец, в 1597 г. при сыне Грозного вышел общий указ, по которому иск о сбежавшем был об'явлен действительным на 5 лет. Это значит, что если землевладелец до окончания пяти лет найдет сбежавшего от него крестьянина, не выполнившего какого-нибудь условия порядной, он может его вернуть "с женой и с детьми и со всеми животы". Впоследствии срок розыска был увеличен до 10 и 15 лет, а при Алексее Михайловиче законом постановлено выдавать беглых без урочных лет.
   Что же заставляло государственную власть помогать помещику в его желании удержать крестьянина на своей земле? Прежде всего не надо забывать, что князья, а потом цари были тоже собственниками земли и собственниками более крупными, чем любой помещик. Ведь помещики свои земли получали из рук царя во временное пользование или в постоянное владение. Земля была как бы платой за их военную службу государству. Кроме военных обязанностей, дворяне помещики других не имели. Все остальное население платило подати, и крестьяне были главными плательщиками прямых налогов.
   До XVII века подати собирались с обрабатываемой земли и сокращение запашки вследствие отказа от крестьянства было прямым ущербом казне. Прикрепить тяглое, т.-е. податное, население к данному месту было необходимо для поддержания исправной платы податей.
   Вот почему правительству было нужно поддержать помещика в его стремлении прикрепить крестьянина к своей земле; вот почему издаются законы о возвращении беглых; вот почему с XVII века разрешается закрепощать и детей крестьянина с условием, чтобы они были записаны в тягло. С помещика требовалась ответственность за податную исправность его крестьян.
   В XVII веке правительство перешло к подворному обложению. Таким способом хотели увеличить площадь обрабатываемой земли, так как, пока подать высчитывали по площади посева, крестьяне боялись увеличения подати и не расширяли посева. Но и подворное обложение не оправдало рассчеты казни: в одном крестьянском дворе начало селиться до 40 душ.
   Тогда в XVIII веке была установлена подушная подать. Чтобы подсчитать и закрепить на месте податные силы, была произведена общая перепись. Эта полицейская приписка сыграла на-руку помещикам и затянула петлю крепостной зависимости на шее крестьян.
   Дело в том, что по писцовым книгам происходило не только водворение бежавшего крестьянина к его барину, но, что еще важнее, при составлении их крестьянин и холоп оказались в одинаковом положении.

0x01 graphic

   Холопы до этого времени рассматривались государством, как полная собственность их хозяина, и с них не бралась никакая подать. Но перепись 1678--79 года заносит в писцовые книги и тех холопов, которые посажены помещиком на обработку земли, а с 1695 г. их облагают податями наравне с крестьянами. Когда же в начале XVI11 века и рекрутская повиность распространилась на холопов, стало ясно, что закон ставит холопа рядом с крестьянином потому, что жизнь уже раньше превратила крестьянина в бесправного холопа.
   Действительно, к XVIII веку крепостное право достигает полного развития и крестьянин в это время не только крепок земле, но находится и в полной личной зависимости от землевладельца. Это -- век, когда царский престол занимается ставленниками дворян, которые в эту пору ведут упорную борьбу с промышленным капитализмом. Промышленность стала заметно развиваться со времени Петра 1-го, и дворяне стараются и ее прибрать к своим рукам. Тем же выходцам из иного класса, которые во главе промышленных предприятий тоже стремятся к господствующему положению, помещики об'являют жестокую войну.
   И Елизавета Петровна и Екатерина II насильственным путем сажаются на престол дворянскими войсками, царствуют благодаря поддержке дворян и всеми своими мероприятиями угождают их вкусам. Законодательство этого времени двумя путями идет навстречу дворянским интересам: с одной стороны, крестьяне приводятся ко все более бесправному положению; с другой -- увеличиваются права и без того господствующего дворянства.
   Вот как урезывается в своих правах крестьянин! В 1730 г. помещичьим крестьянам запрещается приобретать недвижимое имущество. В 1741 г. их устраняют от принесения присяги в верноподданстве. В 1761 г. им запрещают брать казенные подряды и обязываться векселями.
   Наоборот, дворяне получают все новые и новые возможности распоряжаться личностью крестьянина: в 1747 г. им разрешается продавать крестьян кому хотят для отдачи в рекруты; в 1760 г. судебная власть помещика над его крепостными доходит до права ссылать их в Сибирь. Как бы для того, чтобы очевиднее было помещичье господство, решение барина нельзя было обжаловать. И в то же время, чтобы барин не понес ущерба в хозяйстве из-за своей расправы, сосланный зачитывался ему за рекрута.
   С этих пор государственная власть вмешивается во внутреннюю жизнь помещичьего владения только, если сам помещик ее призовет. В то же самое время для крестьянина весь мир кончается его барином: итти дальше за пределы барского имения он не смеет без разрешения своего владельца.
   Наконец, в 1762 г. дворянство освобождается от несения обязательной служебной повинности. Если до этих пор дворяне были обязаны государству военной службой, а все остальное население несло податную тяжесть, то теперь первенствующее положение дворян стало ни чем не прикрытой эксплуатацией всего населения сравнительно небольшой группой землевладельцев.
   После этого крепостное право могло расти только вширь, только увеличивать число крепостных. И такое расширение крепостного права происходило благодаря щедрости монархов, приносящих в дар своим любимцам казенные земли с их крестьянским населением. Екатерина II раздала 400.000 душ, в среднем по 11.700 душ в год. Ее сын Павел превзошел свою мать, раздавая в год по 60.000 душ, но за свое недолгое царствование успел раздарить только 265.000 душ.
   Кроме того, очередные ревизии приписывали к крепостным всех гулящих, т.-е. непристроенных людей: детей заштатных церковно-служителей, солдатских детей, нищих, незаконнорожденных и пр.
   В первой большей половине XIX века ничто не изменилось в условиях жизни помещичьих крестьян: все так же давили его и барщина, и оброк, и произвол помещика.
   Между тем условия хозяйственной жизни страны, которыми держалось крепостное право, давно уже изменились. В то время, как помещики прожигали свою жизнь в столицах, выкачивая средства для этого из крепостного населения своих деревень, промышленный капитал продолжал расти и для дальнейшего развития ему необходимы были свободные рабочие руки. Это чувствовали и те помещики, которые завели свое производство. .
   Все же долго боролись помещики за свое исключительное право на бесплатный крепостной труд. В конце концов они должны были сделать уступку и освободить крестьян с землей.
   В подробностях, как и почему совершилось это освобождение и что оно дало крестьянам -- надо рассмотреть отдельно. Теперь заметим только, что в этой сделке между помещиками и промышленниками помещики все еще были более сильной стороной: уступали они скупо, не выпуская из рук тех доходов, которые им обеспечивал крестьянский труд.
   Все дело освобождения от крепостной зависимости свелось к следующему: то, что делали помещики каждый врозь,-- со времени "великой реформы" делает само дворянское государство. До реформы крестьяне обслуживали и помещика и казну, каждого в отдельности. После нее подати собирает только казна, но настолько их увеличивает, что львиная доля их снова расплывается по помещичьим карманам в виде жалованья и займов из дворянского банка, не говоря уже о выкупных платежах.
   То немногое, что принесло крестьянам освобождение, помещики вынуждены были им дать из страха потерять больше. Мы уже знаем, какое значение имели крестьянские волнения, беспрерывно повторяющиеся и охватывающие все более обширные области. Волна этих волнений могла подняться слишком высоко и опрокинуть все здание дворянского государства.
   Один иностранец давно уже указывал, что крепостное население можно сравнить с медведем, которого водить и тяжело и опасно. Он советовал взять пример с других государств Европы. Надо только отменить крепостное право и сделать кой-какие улучшения в жизни крестьян, чтобы медведя превратить в ласковую собачку, которую, однако, можно будет по-прежнему эксплуатировать. Именно так и поступило дворянство, проведя крестьянскую реформу.
   В 1861 году последовал царский указ об освобождении крестьян. Указ этот, долго подготовлявшийся в разных дворянских комитетах, был дан сверху из опасения, что в противном случае освобождение крестьян последует снизу -- путем крестьянских бунтов. При освобождении крестьян от крепостной зависимости соблюдены были не столько интересы крестьян, сколько помещиков. В 1861 году к крестьянам отошла только часть принадлежавшей им до того земли, а большая часть крестьянских земель отрезана была у них и об'явлена была помещичьей землей. За ту землю, которая дана была крестьянам при их освобождении, им пришлось десятки лет выплачивать огромные выкупные платежи. Еще в 1905--1906 г. г. во время первой русской революции над крестьянством продолжали тяготеть недоимки и долги по выкупным платежам, установленным при освобождении крестьян в 1861 году.
   Настоящее освобождение крестьян от всех пережитков крепостного строя, передача крестьянам в пользование помещичьей земли последовало лишь после великого переворота в октябре 1917 года. Но и после октябрьской революции русские помещики и при помощи различных белогвардейских генералов и при содействии иностранных капиталистов не раз пытались вооруженной рукой сломить власть рабочих и крестьян. Много было попыток со стороны помещиков и их прихвостней посеять рознь и вражду между обоими классами-союзниками, между рабочими и крестьянами.
   Рабочие в городах все возможное делают для того, чтобы укрепить свою связь с деревней, чтобы содействовать крестьянству в под'еме и улучшении его хозяйства.
   Крепкая, нерушимая связь между крестьянством и рабочими -- вот в чем залог прочности Советской власти. Только при Советской власти крестьяне могут быть надежны, что не удастся прежним помещикам, дворянчикам и прочим мирским захребетникам снова сесть на крестьянскую шею.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru