-- Увѣряю васъ, легко можетъ случиться, что въ одинъ прекрасный день, вдругъ въ васъ влюбляются совершенно неожиданно, даже безъ всякаго съ вашей стороны желанія возбудить какое-нибудь чувство, кромѣ очень прозаическаго расположенія. Такъ говорилъ Станиславъ, закуривая сигару.
-- Не всѣ такіе прозаики, какъ мы, любезный другъ; и къ тому-же не всякому достается жена такая прелестная, какъ ваша; но я васъ увѣряю, что когда женщина влюбляется въ мужчину, то много-ли, мало-ли, а ужь онъ въ томъ непремѣнно виноватъ: невольный оттѣнокъ въ голосѣ, какое-нибудь слово, которое можетъ быть вырвется изъ простой вѣжливости, но вырвется при такихъ обстоятельствахъ, что придастъ имъ особенное значеніе. Конечно, я не спорю, это сущая бездѣлица, но, всетаки, что нибудь да значитъ.
-- Если-бы я не боялся показаться вамъ фатомъ, сказалъ Станиславъ, я бы вамъ разсказалъ маленькую исторію, которая случилась лично со мной, и могла-бы служить теперь подтвержденіемъ моей теоріи.
-- Разскажите, а потомъ я уже выскажу вамъ свое мнѣніе на вашъ счетъ.
Станиславъ улыбнулся, и усѣвшись поспокойнѣе въ креслѣ, началъ свой разсказъ.
Мнѣ было двадцать лѣтъ -- я былъ уже около года -- женихомъ моей милой Стефаніи, и моя мать непремѣнно требовала, чтобы я этотъ годъ ожиданія провелъ въ путешествіи по Европѣ. Хотѣла ли она увѣриться въ постоянствѣ моихъ чувствъ или просто хотѣла избавиться отъ моихъ неотвязныхъ просьбъ сократить срокъ этого испытанія, только она настояла на своемъ, и, волей-неволей, я отправился путешествовать.
Къ концу года я очутился въ Вѣнѣ. Тутъ уже я положительно не зналъ, что мнѣ дѣлать и какъ убить время, какъ однажды утромъ мнѣ докладываютъ о визитѣ графа Макса Гильдерштейна, моего двоюроднаго брата.
-- Какъ человѣкъ, который съ нетерпѣніемъ ждетъ какъ-бы уѣхать, говорю я; ну, а ты какъ?
-- Я только что пріѣхалъ въ Вѣну, и долженъ прожить здѣсь съ полкомъ цѣлые шесть мѣсяцевъ. Ахъ! скучно стоять тогда, когда такъ и хочется летѣть.
-- Откуда это у тебя взялась такая неудержимая страсть къ движенію? спрашиваю я его со смѣхомъ, зная, какъ мало, вообще, мой любезный кузенъ любилъ себя безпокоить.
На мой вопросъ, онъ мнѣ отвѣчалъ цѣлымъ потокомъ самыхъ страстныхъ выраженій, отъ которыхъ я, конечно, васъ избавляю, и сообщу только о томъ, что онъ былъ помолвленъ съ Мелиною Селиковской. Это была дочь одной изъ двоюродныхъ сестеръ моей матери; я ее никогда не видалъ, но наши семейства были всегда въ хорошихъ отношеніяхъ.
Когда я выслушалъ съ самымъ дружескимъ вниманіемъ разсказъ о счастливой любви Макса, то онъ, въ свою очередь, спросилъ обо мнѣ, и узнавши, что я скучаю и не знаю какъ убить время, вскричалъ:
-- Вотъ счастливецъ-то! У него есть время и полные карманы золота, а онъ еще жалуется! Я-же принужденъ сидѣть здѣсь, да въ добавокъ и безъ гроша! Онъ помолчалъ. Ахъ, Станиславъ! мнѣ пришла счастливая мысль, сказалъ онъ вдругъ: такъ какъ ты не знаешь какъ убить время, поѣзжай къ моей невѣстѣ.
-- Какое безуміе! Я ее и не знаю.
-- Ты знаешь ея старую тетку, которая обожаетъ тебя и которая, прожужжала мнѣ всѣ уши о твоихъ достоинствахъ. "У Станислава и дуэлей нѣтъ; у Станислава и долговъ нѣтъ!" Развѣ у тебя нѣтъ долговъ? спросилъ онъ внезапно и затѣмъ задумался. О чемъ я тебѣ говорилъ? спросилъ онъ припоминая: ахъ! да; такъ, отправляйся къ нимъ, и скажи Мелинѣ, что я ее люблю безъ ума, что я здѣсь умираю со скуки.
Я сопротивлялся нѣсколько времени, но долженъ былъ уступить. Максъ досталъ мнѣ подорожную, послалъ за лошадьми и торопилъ меня ѣхать какъ можно скорѣе.
Когда я сидѣлъ уже въ экипажѣ, а онъ стоялъ еще на подножкѣ, какъ вдругъ его лице мгновенно омрачилось.
-- Станиславъ, сказалъ онъ мнѣ серьезнымъ тономъ, я, можетъ быть, поступаю безразсудно, ты моложе, ты любезнѣе меня, ты умнѣе... Не забудь, что я тебѣ довѣряю мое счастіе.
И не дожидая моего отвѣта, онъ быстро поцѣловалъ меня и далъ знакъ кучеру ѣхать.
Эти слова долго не выходили у меня изъ головы; однако, къ вечеру, убаюканный качкой, я сталъ дремать и наконецъ крѣпко заснулъ. Избавляю васъ отъ описанія моего путешествія; скажу только, что къ вечеру втораго дня, я подъѣзжалъ уже къ рѣшеткѣ, замыкавшей тѣнистую аллею столѣтнихъ дубовъ. Проѣхавши ее, почтальонъ круто повернулъ, и мы остановились у крыльца стараго дома, красные кирпичи котораго потемнѣли уже отъ времени.
Этотъ замокъ построенъ на чрезвычайно высокой скалѣ, отвѣсно которой идетъ футовъ на триста долина заканчивающаяся шумнымъ водопадомъ. Окна съ одной стороны выходятъ на эту долину, съ другой на прелестный цвѣтникъ, который соединяется съ обширнымъ и великолѣпнымъ паркомъ.
Я послалъ курьера предупредить о моемъ пріѣздѣ; моя старая тетушка ждала уже меня, и привѣтствовала съ тѣмъ радушіемъ старинныхъ гостепріимныхъ хозяевъ, которые, къ сожалѣнію, съ каждымъ днемъ умираютъ. Затѣмъ она повела меня въ хорошенькую гостинную, меблированную въ современномъ вкусѣ, гдѣ я разглядѣлъ при закатѣ дня молодое личико, обрамленное пышными каштановыми локонами, и затѣмъ услышалъ музыкальный голосокъ, который нѣжно поздоровался со мной. Вскорѣ принесли свѣчи, и я увидѣлъ Мелину совершенно иной, какою создало мнѣ ее мое воображеніе. Не знаю, почему я представлялъ ее себѣ высокой, стройной и мечтательной, можетъ быть, въ противоположность моему прозаическому кузену; но я увидалъ совсѣмъ еще молоденькую дѣвушку, не старше пятнадцати лѣтъ, маленькую, полненькую какъ ребенокъ, но стройную и премиленькую; круглолицая, съ ямочками на щекахъ, съ жемчужными зубами, розовенькая. Большіе темныя глаза улыбались даже и тогда, когда ея прелестный ротикъ былъ серьезенъ.
Увидя невѣсту моего друга почти еще ребенкомъ, мнѣ какъ-то стало особенно легко, и какъ старый знакомый, я со всей непринужденностью передалъ ей тотчасъ-же всѣ порученія моего кузена. Она выслушала меня безъ смущенія и отвѣчала смѣясь:
-- Добрый Максъ, какъ это на него похоже; я его тоже очень люблю, и онъ хорошо сдѣлалъ, приславши васъ къ намъ.
На другое утро я былъ разбуженъ чиликаньемъ множества птицъ, наполнявшихъ паркъ. Это было въ половинѣ Сентября; дрозды весело порхали въ виноградникѣ, пчелы жужжали въ цвѣтникѣ; повсюду былъ избытокъ жизни; я вышелъ изъ замка и направился къ парку. Повернувъ на тропинку, я очутился лицомъ къ лицу съ Мелиной, которая несла въ приподнятомъ платьѣ цѣлый снопъ цвѣтовъ, изъ за которыхъ виднѣлись только ея темные улыбающіеся глаза, прикрытые соломенной шляпой.
-- Ахъ! это вы кузенъ! Вы попались кстати, возьмите у меня эти цвѣты, сказала она, освобождаясь отъ своей ноши; мнѣ нужно нарвать еще маргаритокъ.
Навѣрное я былъ очень смѣшонъ, стоя съ этой охапкой цвѣтовъ. Я рѣшился, наконецъ, сѣсть на ближайшую скамейку и ждать ее; чрезъ минуту она явилась съ новымъ запасомъ.
-- Вы это набрали сѣна, кузина, сказалъ я серьезно, что-же мы понесемъ его лошадямъ?
-- О, кузенъ! произнесла она съ негодованіемъ; и захохотала тѣмъ серебристымъ, свѣжимъ смѣхомъ, который производитъ то-же дѣйствіе, какъ и самая восхитительная музыка. Вы насмѣхаетесь надо мной, что я люблю цвѣты, но чтобы васъ за это наказать, я заставлю васъ дѣлать со мной букеты до самаго завтрака.
Она вошла въ павильонъ, гдѣ взяла ножницы, нитки и сѣла за работу. Ея маленькіе, гибкіе пальчики свивали со вкусомъ цвѣты, и я съ удовольствіемъ смотрѣлъ на это занятіе. Когда букетъ былъ готовъ, она съ важностью показывая мнѣ его, сказала:
-- Теперь ваша очередь, кузенъ, сдѣлайте такой-же.
Въ числѣ моихъ маленькихъ талантовъ, я обладалъ искусствомъ довольно красиво распредѣлять цвѣта; послѣ неловкихъ попытокъ, сдѣланныхъ съ намѣреніемъ, чтобы позабавить Мелину, я подалъ ей маленькій, совершенно круглый букетикъ и очень хорошенькій. Она взяла его молча, осмотрѣла понюхала и сказала очень серьезно:
-- Кузенъ, зачѣмъ вы смѣялись надо мной?
На этотъ разъ, я чистосердечно сталъ просить у нее прощенья, и она меня тотчасъ же простила, и посмотрѣвши еще разъ на букетъ, вдругъ спросила меня:
-- Вы любите музыку?
-- Да, отвѣчалъ я, очень; зачѣмъ-же вы это у меня спрашиваете?
-- Я не знаю; я думала, что вы должны ее любить, потому что вы такъ хорошо умѣете составлять букеты.
Мысль эта была очень наивно выражена, но несмотря на это въ ней была глубина, это мнѣ очень понравилось, и когда колоколъ возвѣстилъ намъ о завтракѣ за который она такъ граціозно сѣла хозяйничать, мы были съ ней уже самыми короткими друзьями.
Вечеромъ, когда работать было уже темно, Мелина сѣла за фортопіано; она сыграла нѣсколько національныхъ мелодій съ увлеченіемъ и выраженіемъ, какого и требовалъ этотъ родъ музыки, затѣмъ сыграла еще вальсъ Шопена и встала.
-- Кузенъ, вы играете на фортепіано? спросила она.
-- Да, отвѣчалъ я довольно неохотно.
-- Сыграйте мнѣ что-нибудь.
Просьба равнялась приказу: я началъ играть вальсъ Шопена, этотъ прелестный минорный вальсъ, тихій, медленный, который такъ хорошо выражаетъ усталость тоскующаго сердца! Это былъ любимый вальсъ моей Стефани.
Когда я кончилъ, Мелина просила меня повторить. Я повиновался; это дитя стояло нѣсколько минутъ безмолвно, потомъ сказало мнѣ:
-- Вы хорошо играете, гораздо лучше меня. Какъ хорошъ этотъ вальсъ!
Принесли свѣчи и Мелина повеселѣла. Вѣрный своему обѣщанію, я часто съ ней бесѣдовалъ о ея женихѣ. Она слушала меня охотно, но спокойно. Однако разсказывая мнѣ о храбрости Макса, она воодушевилась и глаза ея заблистали; но это выражало законную гордость невѣсты, а не гордость нѣжной любовницы.
Она же со мной поминутно говорила о моей Стефани, и поэтому наши разговоры были нескончаемые, она съ нетерпѣніемъ желала познакомиться съ моей невѣстой, и мы строили самыя очаровательныя встрѣчи послѣ нашей свадьбы.
Замужество ей представлялось дѣятельной жизнью, путешествіемъ, разъѣздами, что ей очень нравилось; но только ей жаль было разстаться съ доброй тетушкой Фредерикой, которая насъ слушала улыбаясь, а подъ часъ, по вечерамъ, и засыпала въ своемъ большомъ креслѣ. Тогда мы незамѣтно понижали голосъ, уважая сонъ старушки, и можетъ быть разговоръ нашъ становился въ нѣкоторой степени интимнѣе; но это пришло уже мнѣ въ голову впослѣдствіи.
Время, однако, шло. Мнѣ оставалось пробыть не болѣе недѣли въ замкѣ. Мы съ Мелиной часто ѣздили верхами по окрестностямъ, такъ какъ она была лихой наѣздницей. Въ одно прекрасное утро мы возвращались изъ далекой прогулки по горамъ, и наши усталыя лошади шли шагомъ.
-- Кузенъ, сказала мнѣ Мелина, чѣмъ то озабоченная и задумчивая, какъ вы узнали, что любите Стефани?
Вопросъ былъ затруднительный; ясно было что Мелина, дѣлая его, желала болѣе уяснить себѣ собственныя чувства, чѣмъ вникнуть въ причины моей привязанности къ невѣстѣ. Я съ минуту колебался, потомъ разсказалъ ей очень просто, какъ это случилось, съ того самаго дня, когда я нашелъ Стефани въ слезахъ читающую послѣднюю пѣснь Жозелины. Моя маленькая кузина слушала меня съ большимъ вниманіемъ.
-- А Стефани васъ любитъ точно также, какъ я Макса? спросила она.
Вопросъ былъ еще затруднительнѣе, какъ сравнить любовь моей невѣсты съ этой дѣтской привязанностью Мелины къ своему жениху? Съ другой стороны, я боялся возбудить въ умѣ молодой дѣвушки мысль объ этой огромной нравственной разницѣ между нею и моей Стефани.
Я рѣшился отвѣчать уклончиво.
-- Милая кузина вы могли бы это понять только тогда, еслибы испытали столько препятствій въ своей привязанности, сколько пришлось испытать намъ. Но, да сохранитъ васъ Богъ отъ этой науки, прибавилъ я, протягивая ей руку, которую она энергически сжала, потомъ ударила хлыстомъ свою лошадь, и черезъ минуту мы неслись, перегоняя другъ друга до самаго дома
Насталъ вечеръ, было около восьми часовъ, на небо взошла луна. Мы съ Мелиной стояли у окна, наружная часть котораго была украшена живымъ трельяжемъ изъ виноградныхъ лозъ и розъ; цвѣтникъ благоухалъ послѣдними осенними цвѣтами, тетушка, по обыкновенію, дремала; Мелина стояла задумавшись, потомъ, обратясь ко мнѣ, сказала почти шепотомъ:
-- Кузенъ, сыграйте мнѣ любимый мой вальсъ.
Я открылъ фортепіано, и тихо, но съ чувствомъ, весь отдавшись воспоминанію о моей дорогой, но отсутствующей Стефани, сыгралъ меланхолическій вальсъ.
Кончивъ, я повернулся къ окну. Мелина стояла вся освѣщенная луной, и ея дѣтское личико, осѣненное пышными локонами, преобразилось въ какое-то нѣжное, сіяющее видѣніе. Она была очень хороша, и я на нее смотрѣлъ, не смѣя произнести слова, какъ будто инстинктивно предчувствуя, что внутри ея происходило что-то такое, что она уже вполнѣ понимала.
-- Кузенъ Станиславъ, сказала она вдругъ, я васъ люблю. При этомъ она положила мнѣ на плечо руку.
Все это сказала она, не стыдясь, просто, точно птичка пропѣла свою пѣсенку. Это было чистосердечное выраженіе истиннаго чувства, и зачѣмъ ей было скрывать? Она была слишкомъ чиста и наивна, чтобы дѣлать изъ этого тайну или краснѣть. Но я... былъ пораженъ. Я былъ такъ далекъ отъ этого; къ тому-же скажите мнѣ, можетъ-ли быть положеніе глупѣе, въ какомъ находился я при этихъ обстоятельствахъ. Первое слово, сорвавшееся у меня съ языка, былъ вопросъ:
-- А Максъ?
Бѣдное дитя было поражено въ самое сердце однимъ этимъ именемъ. Я поступилъ слишкомъ жестоко не подозрѣвая этого. Но, что вы станете дѣлать! Мнѣ было двадцать лѣтъ, я былъ очень неопытенъ.
Мелина тихо отняла свою руку, двѣ крупныя слезинки покатились по поблѣднѣвшимъ ея щекамъ; въ эту минуту она была еще прелестнѣе... Одна минута, и я бы не выдержалъ. Состраданіе, истинная привязанность, которую она мнѣ внушила, растрогали меня, и я готовъ былъ насказать ей кучу глупостей. Къ счастію, я вспомнилъ послѣднія слова Маска, и мое честное слово восторжествовало. Въ эту минуту борьбы, Мелина смотрѣла на меня пристально, какъ будто стараясь запечатлѣть въ своей памяти мои черты; когда я осмѣлился поднять глаза, она уже выходила изъ комнаты, не произнеся ни одного слова.
Было поздно, я пошелъ проститься съ тетушкой, отказавшись отъ ужина подъ предлогомъ усталости. Какъ вы и можете думать, я мало спалъ въ эту ночь. У меня была одна мысль, это уѣхать во что бы то ни стало, чтобы избавить Мелину отъ затруднительнаго положенія при новой встрѣчѣ со мною. Настало утро, а я все еще ничего не могъ придумать. Наконецъ, я вспомнилъ что Стефани просила меня привезти изъ Вѣны нѣкоторыя вещи, которыхъ я еще не купилъ, и я ухватился за этотъ предлогъ.
Когда я вошелъ утромъ въ столовую, тетушка встрѣтила меня одна; я этому не удивился, и тотчасъ-же объяснилъ ей предполагаемую крайность немедленно уѣхать.
-- Какъ-же Мелина будетъ скучать, сказала мнѣ добрая старушка, она такъ къ вамъ привыкла? "Я уже, любезный другъ, не увижусь съ вами болѣе. Когда Мелина выйдетъ замужъ мнѣ уже нечего будетъ дѣлать на этомъ свѣтѣ. Да благословитъ васъ Богъ и вашу будущую жену":
Она позвала молодую дѣвушку проститься со мной; та немедленно явилась. Покраснѣвши и съ потупленными глазами она протянула мнѣ свою маленькую ручку, которую я поцѣловалъ съ самой братской нѣжностью и въ ту-же минуту уѣхалъ, чувствуя себя очень разстроеннымъ.
При поворотѣ я выглянулъ изъ коляски, и увидалъ въ окнѣ втораго этажа прелестную головку Мелины; солнце освѣщало ея локоны, развѣваемые вѣтромъ; тетушка Фредерика была тутъ-же. Обѣ онѣ посылали мнѣ прощальные знаки рукой, и вскорѣ высокіе дубы скрыли ихъ отъ моихъ глазъ.
Спустя мѣсяцъ мы были обвѣнчаны съ Стефаніей, нашъ медовый мѣсяцъ продолжается уже восемь лѣтъ, и надѣюсь никогда не кончится.
-- И вы никогда болѣе не встрѣчались съ Мелиной? спросила я заинтересованная.
Станиславъ улыбнулся.
-- Какая вы любопытная! сказалъ онъ; да, я съ ней свидѣлся черезъ три года. Мы съ женой были въ Баденѣ и однажды вечеромъ, прогуливаясь въ саду, я услышалъ, что какой-то знакомый голосъ зоветъ меня; я обернулся: это былъ Максъ подъ руку съ очень хорошенькой женщиной. Первую минуту я не узналъ Мелины; она выросла, стала еще стройнѣе, однимъ словомъ это была уже женщина, вмѣсто того ребенка, какимъ я ее оставилъ три года тому назадъ, она поклонилась мнѣ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, которое скоро исчезло.
Въ то время, когда наши жены знакомились, Максъ взялъ меня подъ руку, и мы пошли.
-- Вообрази, сказалъ онъ мнѣ, что тетушка Фредерика и этотъ чертенокъ Мелина заставили меня прождать цѣлые два года.
-- Какъ это? спросилъ я, удивленный.
-- Ну, да! Годъ только, какъ мы женились: Мелина все откладывала. Да, впрочемъ, теперь-то я пожалуй и доволенъ этимъ; она была тогда слишкомъ молода, чтобы часто оставаться одной, такъ какъ моя служба требуетъ этого; къ тому-же тутъ тетушка умерла, и я очень доволенъ, что ея дорогая крошка оставалась съ ней до послѣдней минуты.
-- Ну, ты счастливъ? спросилъ я.
-- Такъ, какъ только можно быть.
Мы подошли къ дамамъ, которыя разговаривали, сидя на скамейкѣ; хоръ музыкантовъ, скрывавшійся отъ насъ за густыми кустарниками, началъ играть "меланхолическій вальсъ", только-что тогда аранжированный для оркестра. Я невольно взглянулъ на Мелину; наши глаза встрѣтились; я замѣтилъ, что ея глаза были влажны; съ улыбкой и вспыхнувшимъ румянцемъ, она подала руку своему мужу, и мы продолжали нашу прогулку.
На утро я отправился къ моему кузену и засталъ m-me Гильдерштейнъ за фортепіано, она играла этотъ самый вальсъ. Увидѣвши меня, она быстро встала, покраснѣла и не говорила ни слова.
Я былъ смущенъ больше, чѣмъ она, такъ какъ женщина всегда имѣетъ преимущество надъ нами въ подобныхъ обстоятельствахъ.
-- Вы его не забыли? сказалъ я, подходя къ роялю и перелистывая нотную тетрадь. Увы! это была страшная глупость! Самая непростительная неловкость!
Мнѣ кажется, что моя кузина сжалилась надо мной, потому что она протянула мнѣ руку и сказала съ улыбкой:
-- Нѣтъ, кузенъ: я всегда очень любила Шопена. Затѣмъ, она тихо и спокойно прибавила: любила также,какъ и "честныхъ людей".