Неизвестные_французы
Старый каторжник

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод Марии Ватсон.
    Текст издания: журнал "Юный Читатель", No 16, 1899.

   

Старый каторжникъ.

Съ французскаго. М. Ватсонъ.

   Его охватилъ страхъ. Этотъ на видъ уже пожилой человѣкъ почти разучился ходить: Со вчерашняго лишь дня онъ былъ на свободѣ. Онъ не былъ ни трусливъ, ни робокъ, и еслибъ на него напали, онъ съумѣлъ бы дать отпоръ и легко справился бы со своимъ противникомъ. Кулачный бой и драка были для него обычнымъ дѣломъ. Руки у него были точно желѣзныя, а кулаки ударяли какъ молотъ. Вся его фигура дышала дикой силой.
   Безумная радость, охватившая его оттого, что онъ уже не чувствовалъ на ногахъ цѣпей каторжника, оттого, что онъ на каждомъ шагу уже не натыкался лбомъ на мрачныя тюремныя стѣны,-- эта безумная радость опьяняла его, и онъ слегка шатался. Но его охватывалъ ужасный страхъ при мысли, что на каждой прогалинѣ, на каждой лѣсной полянѣ его могутъ увидѣть и схватить. Тогда онъ ложился навзничь на землю, стараясь глубже уйти въ нее, такъ чтобы темные лохмотья его одежды смѣшивались съ темными бороздами вспаханнаго поля.
   Кругомъ въ воздухѣ изрѣдка носились небольшіе снѣжные хлопья.
   Если гдѣ-нибудь, вдали на горизонтѣ ему мерещились очертанія человѣческой фигуры, бѣдняга бросался со всѣхъ ногъ прочь съ поля, перелѣзалъ черезъ заборы, перескакивалъ черезъ рвы и съ сердцемъ, чуть не разрывавшимся,-- до того оно билось и трепетало у него въ груди,-- прятался въ самую глушь лѣсной чащи.
   Уже вторыя сутки велъ онъ это существованіе травленаго звѣря, спасаясь отъ преслѣдованія служителей закона, искавшихъ его. И тѣмъ не менѣе онъ былъ невыразимо счастливъ и наслаждался отъ всей души свободой и всѣмъ, что его теперь окружало. Ему казалось, что онъ точно родился вновь, и онъ глядѣлъ кругомъ себя радостными глазами, давно уже отвыкшими смотрѣть на что-либо кромѣ тюремныхъ стѣнъ.
   Каторга вѣдь не очень то балуетъ людей. Ему казалось, что онъ теперь впервые узналъ и природу, и счастье свободы.
   Кругомъ на деревьяхъ не было уже ни одного листочка, ни признака зелени на живой изгороди, ни праздничной лазури на небѣ. Но не велики и требованія послѣ 15-ти лѣтняго пребыванія въ тюрьмѣ. Пятнадцать лѣтъ, въ теченіе которыхъ весь кругозоръ его ограничивался зрѣлищемъ сѣрыхъ каменныхъ стѣнъ и желѣзной рѣшетки тюремной камеры!.. Господи, отъ одной только мысли обо всемъ этомъ его бросало въ жаръ! А онъ долженъ былъ пробыть въ тюрьмѣ еще цѣлыхъ пять лѣтъ. Тогда, въ періодъ нашедшей на него безумной жажды свободы, онъ придумалъ, планъ побѣга, придумалъ неторопливо, безъ лихорадочной поспѣшности, умно и разсчетливо.
   Тюремные сторожа довѣряли ему вполнѣ. Онъ былъ вѣдь такой добродушный. Пятнадцатью годами безпрекословнаго послушанія и подчиненія заслужилъ онъ довѣріе тюремнаго начальства. Благодаря этому онъ легко съумѣлъ теперь потихоньку достать себѣ все, что ему было нужно: подпилокъ, оттиски ключей, отмычку и веревки.
   Третьяго дня ночью, во время снѣжной метели, окутавшей непроглядной мглой тюрьму, онъ бѣжалъ изъ нея. И вѣтеръ,-- товарищъ и другъ бродягъ,-- заметалъ на снѣгу слѣды его ногъ и гналъ бѣглеца все впередъ да впередъ, подталкивая его, точно дружеская рука, направляющая его путь въ ночной тьмѣ. Бѣшеное завываніе бури казалось ему сладкой музыкой. Онъ съ восторгомъ чувствовалъ, какъ во время спѣшнаго его бѣга, холодный вѣтеръ ложился ему на грудь. Ему казалось, будто что то живое прижимается къ нему и обнимаетъ его,-- его, который уже съ незапамятныхъ временъ былъ лишенъ всякой ласки, всякаго дружескаго прикосновенія.
   И вѣтеръ сопровождалъ его, уничтожая -- какъ добросовѣстный слуга -- позади него, на бѣломъ снѣжномъ покровѣ, слѣды его ногъ.
   Въ сущности, бѣглецъ слишкомъ преувеличивалъ грозившую ему опасность. Еслибъ онъ шелъ спокойно по дорогѣ, его навѣрно приняли бы за бѣдняка, ищущаго работы.
   Но мысль о томъ, что онъ такъ недавно бѣжалъ изъ тюрьмы, мучила его, не давала ему покоя. Ему казалось, что онъ бросается всѣмъ въ глава своей бритой головой, своей рабочей блузой съ чужого плеча, рваными и слишкомъ длинными для него штанами, падавшими ему на пятки, и башмаками, изъ которыхъ высовывались пальцы ногъ, тоже, повидимому, желавшихъ вырваться изъ тѣсной своей неволи.
   Да, одѣтъ онъ былъ, дѣйствительно, неказисто, но за то, какъ легко ему дышалось здѣсь въ лѣсу, на волѣ, гдѣ онъ полной грудью вбиралъ въ себя рѣчныя и лѣсныя испаренія!..
   Вотъ, изъ подъ высокаго дерева, воробей, подпрыгивая, приблизился къ бѣглецу и громко и жалобно зачирикалъ, точно умоляя его о чемъ-то. Бродяга разсмѣялся про себя и сказалъ:
   -- Ахъ, бѣдный ты малышъ... Мы съ тобою товарищи: и ты свободенъ, какъ и я, но оба мы умираемъ съ голода.
   Онъ вывернулъ всѣ карманы блузы и нашелъ тамъ нѣсколько засохшихъ крошекъ, которыя, смѣясь, бросилъ воробью. Ему было весело разыгрывать роль Провидѣнія для маленькой птички, умирающей съ голода.
   Голосъ у него былъ глухой; звуки выходили изъ его горла точно откуда-то изъ глубины колодца. Побуждаемый голодомъ, воробей живо схватилъ брошенныя ему крошки, но, испугавшись глухого голоса бродяги, быстро вспорхнулъ и улетѣлъ.
   "Эхъ, -- подумалъ каторжникъ,-- это всегда такъ будетъ, вѣдь я пугало, я страшилище"...
   И дѣйствительно, не очень-то былъ привлекателенъ съ виду этотъ бѣглый каторжникъ. Было ему всего лѣтъ 50, но онъ казался гораздо старше: лицо какъ-то все съежилось, на лбу были прорыты некрасивыя, глубокія морщины, спина преждевременно сгорбилась отъ слишкомъ большихъ тяжестей, которыя онъ носилъ въ продолженіе столькихъ лѣтъ. Но тѣмъ не менѣе вся его фигура и богатырское сложеніе дышали необычайной силой.
   Страшный голодъ мучилъ его; но еще болѣе робкій, чѣмъ лѣсной воробей, онъ не рѣшался идти къ людямъ и попросить у нихъ для себя ломоть хлѣба.
   Онъ взялъ въ ротъ нѣсколько глотковъ снѣга, чтобы обмануть мучившій его голодъ. Но это не помогло.
   Онъ чувствовалъ, что не будетъ въ состояніи выдержать эту пытку дольше нѣсколькихъ еще часовъ, и тогда голодъ поневолѣ приведетъ его, какъ волка, къ какому-нибудь людскому жилью.
   Пока онъ, сидя на пнѣ, обдумывалъ, какъ ему быть, въ ближайшемъ селѣ послышался первый колокольный звонъ. Въ отвѣтъ этому звону стали перезваниваться и другіе колокола. Серебристые ихъ голоса отчетливо неслись по морозному воздуху. Весело и радостно звонили колокола, и звонъ ихъ долеталъ также и сюда, въ безмолвную лѣсную чащу, принося съ собою вѣсть о спасеніи и надеждѣ,-- чудную вѣсть о рожденіи Младенца-Христа. Но бѣдному каторжнику эти звуки ничего не говорили, ни о чемъ не напоминали. Въ его жизни не было свѣтлыхъ и радостныхъ дней. Онъ всегда зналъ одну лишь нужду и нищету. Прошлое его представлялось ему въ видѣ глубокой, черной ямы, куда провалилась вся его жизнь, оставивъ ему лишь однѣ развалины и отчаяніе.
   Безпощадная волна его несчастнаго существованія всегда жестоко перебрасывала его съ одного берега на другой, и онъ нигдѣ не могъ найти себѣ пріюта и пристанища. И наконецъ-то его прибило къ берегу: онъ попалъ на каторгу...
   За что собственно, право, онъ уже не помнилъ... Это было такъ давно.
   Никогда не имѣя вдоволь хлѣба, онъ всегда не прочь былъ отнять его у другихъ, не прочь былъ раздобыть его такъ или иначе насильно. Потомъ приключилась уличная драка, общая свалка, грабежъ. Вмѣстѣ съ другими товарищами схватили и его на мѣстѣ преступленія съ поличнымъ... Его судили; судъ былъ коротокъ... Его приговорили къ 20 годамъ каторги.
   Тюремное заключеніе очень ему не понравилось. Но онъ былъ побѣжденъ... Жизнь показалась ему такимъ могучимъ врагомъ, что несмотря на необычайную силу своего организма, не смотря на богатырское свое сложеніе, онъ уже не чувствовалъ въ себѣ нужной силы, чтобы продолжать съ ней борьбу.
   Но мало-по-малу, почти помимо его сознанія, жажда свободы росла и росла въ немъ, пока не заставила его принять отчаянное рѣшеніе, которое онъ и выполнилъ такъ обдуманно и успѣшно.
   Теперь онъ былъ на свободѣ. Доносившійся до него звонъ колоколовъ ободрилъ его; онъ снова пошелъ впередъ, вышелъ на опушку лѣса и увидѣлъ передъ собою долину, облитую солнечнымъ свѣтомъ. Сквозь низко плывшія зимнія облака проступало яркое и столь милое сердцу зимнее солнышко. А кругомъ слышался веселый перезвонъ колоколовъ.
   Онъ пошелъ по направленію колокольнаго звона, шагая по облитой солнцемъ тропинкѣ.
   Вдругъ онъ услышалъ позади себя шаги и вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ. Затѣмъ быстро обернулся, рѣшившись стать лицомъ къ лицу со своимъ преслѣдователемъ. Но вмѣсто грознаго врага онъ увидалъ передъ собою маленькую дѣвочку.
   Онъ смотрѣлъ, какъ малютка приближалась, таща за собой что-то тяжелое и шуршащее по снѣгу. Пятнадцать лѣтъ не видѣлъ онъ дѣтей, но всегда любилъ ихъ.
   Ему захотѣлось заговорить съ дѣвочкой, чтобы убѣдиться, какъ невинный ребенокъ отнесется къ его отталкивающимъ лохмотьямъ.
   Дѣвочка поровнялась съ нимъ и смотрѣла на него во всѣ глаза. Нѣжное личико ея не выразило ни малѣйшаго испуга при видѣ фигуры бѣглаго каторжника.
   Эта дѣвочка принадлежала къ числу тѣхъ малютокъ, которыя даже не сознаютъ, насколько онѣ храбры и смѣлы,-- тѣхъ, о которыхъ разсказывается въ волшебныхъ сказкахъ, какъ онѣ безстрашно ведутъ бесѣду съ волками, ласкаютъ и приручаютъ ихъ нѣжной своей добротой и невиннымъ взглядомъ дѣтскихъ глазокъ усмиряютъ дурные ихъ порывы.
   Человѣкъ, бѣжавшій съ каторги, рѣшилъ заговорить съ дѣвочкой, пытаясь при этомъ смягчить грубый свой голосъ, чтобы не испугать ее. Онъ помнилъ о воробьѣ и боялся, что и малютка также вспорхнетъ и бросится прочь отъ него со всѣхъ ногъ. А это было бы очень жаль, тѣмъ болѣе жаль, что онъ только что замѣтилъ въ лѣвой рукѣ дѣвочки большой ломоть хлѣба, намазаннаго масломъ, на который онъ глядѣлъ теперь также жадно и нахально, какъ тогда воробей смотрѣлъ на брошенныя ему засохшія хлѣбныя крошки.
   -- Здравствуй, малютка, какъ тебя зовутъ?
   -- Финели, -- сказала она, останавливаясь.
   -- Финели?-- А дальше?
   -- Дальше ничего нѣтъ, просто Финели.
   -- Чья-же ты?
   -- Мамина.
   -- А что твоя мама дѣлаетъ?
   -- Сидитъ дома и плачетъ.
   -- О чемъ же она плачетъ?
   -- О томъ, что мы должны уѣхать изъ нашего дома.
   -- Эге...
   Все это не очень-то его интересовало а вотъ что -- чортъ возьми -- занимало его ужасно -- это ломоть хлѣба, намазанный масломъ. Слюнки такъ и текли у него изо рта.
   Но не надо было портить дѣло торопливостью. Мысль силой вырвать этотъ кусокъ хлѣба изъ рукъ дѣвочки не пришла ему въ голову, точно также какъ и воробью не могло прійти въ голову искать крошки у него въ карманѣ.
   -- Что это ты тащишь за собой?.. цѣлое дерево?..
   -- Это -- елка, рождественская елка.
   -- А развѣ теперь Рождество?
   -- Да, Рождество, а на елкѣ висятъ игрушки и конфеты.
   -- Да, какъ это вкусно, конфеты, -- сказалъ онъ, прищелкнувъ языкомъ.-- Конфеты-то будутъ получше хлѣба, не правда ли?-- и онъ хитро моргнулъ ей глазомъ.
   Дѣвочка убѣжденно отвѣтила:
   -- Да, получше, -- и презрительно посмотрѣла на свой ломоть хлѣба, намазаннаго масломъ.
   -- Не дашь ли ты мнѣ свой хлѣбъ,-- а?-- спросилъ онъ, протягивая къ нему руку.
   Тотчасъ же, не задумываясь, отдала она ему свой ломоть, говоря:
   -- Возьми, я не голодна.
   Онъ схватилъ хлѣбъ, даже не поблагодаривъ ее. Ѣлъ онъ его молча, и въ это время дѣвочка больше не существовала для него. Онъ ѣлъ, а она смотрѣла, какъ онъ ѣстъ.
   Жуя хлѣбъ, онъ испытывалъ истинное наслажденіе. Потомъ вытеръ себѣ рукою ротъ и коротко объявилъ:
   -- Вотъ такъ ужъ было кстати.
   Нѣсколько утоливъ голодъ, онъ развеселился. Приливъ дружескихъ его чувствъ къ ребенку еще усилился. Онъ взялъ у нея изъ рукъ елку и мозолистыми пальцами своими охватилъ посинѣвшую отъ стужи рученку дѣвочки.
   -- Дай, я понесу тебѣ елку. Она слишкомъ тяжела для тебя. Гдѣ ты живешь?
   Ребенокъ указалъ куда-то рукой.
   -- Тамъ вотъ.
   Это указаніе было очень неопредѣленно, но онъ вполнѣ довѣрился маленькому своему путеводителю: дѣти подобны птичкамъ -- они всегда отыщутъ свое гнѣздышко, когда наступитъ вечеръ.
   И теперь онъ шелъ рядомъ съ нею, не чувствуя уже ни малѣйшаго страха, точно дѣвочка могла быть ему покровительницей, точно это маленькое, невинное созданіе, идущее подлѣ него, могло снять съ него позоръ и быть ему охраной.
   Финели щебетала безъ умолку. Имъ встрѣтилось нѣсколько прохожихъ, когда они вошли въ село, и бѣглый каторжникъ, не смущаясь, отвѣчалъ на поклоны крестьянъ. Развѣ можно было въ чемъ-либо подозрѣвать его, разъ онъ несъ Финели ея рождественскую елку?
   Дѣвочка повернула на тропинку, идущую вдоль луга. Тамъ, въ концѣ его, окруженный деревьями, показался домикъ, а рядомъ съ нимъ хлѣвъ и гумно. Дворъ былъ чистенькій и домикъ съ виду очень привѣтливый. Финели толкнула дверь, ведущую въ низенькую комнату, и спутникъ ея вошелъ вслѣдъ за ней. Увлеченный сіяющими добротой дѣтскими ея глазками, онъ вполнѣ надѣялся, что здѣсь ему дадутъ пріютъ и накормятъ его. Онъ остановился на порогѣ, спустилъ на землю елку и сталъ ждать.
   Около окна, уставленнаго горшками съ цвѣтущими растеніями, сидѣла дѣвушка лѣтъ 15 и громко читала изъ очень старой на видъ книжки слѣдующія строки:
   -- И внезапно Ангелъ Господень явился имъ, и ихъ охватилъ великій страхъ. Ангелъ сказалъ имъ: "Не бойтесь, потому что я принесъ вамъ радостную вѣсть: сегодня родился Спаситель"...
   Замѣтивъ незнакомца, на видъ довольно-таки отталкивающей наружности, дѣвушка испугалась и сразу оборвала чтеніе.
   Опираясь локтями о столъ, сидѣла женщина, очевидно мать обѣихъ дѣвочекъ, и, закрывъ лицо руками, горько плакала, а ея мужъ, довольно невзрачный и малосильный съ виду крестьянинъ, съ морщинистымъ лицомъ, ходилъ въ большомъ волненіи и безпокойствѣ взадъ и впередъ по комнатѣ.
   Замѣтивъ незнакомца, онъ остановился передъ нимъ и спросилъ:
   -- Что вамъ тутъ надо?
   Маленькая Финели пыталась объяснить въ чемъ дѣло:
   -- Онъ несъ мою елку, вотъ что...
   И торжествуя, подтащила она дерево къ матери, говоря:
   -- Не правда ли, мама, Христосъ зажжетъ намъ на елкѣ маленькія розовыя, голубенькія и красныя свѣчки?
   А бѣглый каторжникъ смущенно бормоталъ:
   -- Я былъ бы вамъ очень благодаренъ, если бы вы дали мнѣ поѣсть: я бѣднякъ и не могу найти работы.
   Хотя крестьянинъ и окинулъ его взглядомъ, полнымъ недовѣрія, но онъ былъ до того поглощенъ гнетущимъ его горемъ, что ему не показалось опаснымъ дать пріютъ бродягѣ. Вѣдь онъ съ семьей былъ такъ несчастенъ, что ничего худшаго уже не могло съ нимъ случиться. И къ тому же незнакомецъ несъ Финели ея елку.
   -- Садитесь,-- сказалъ крестьянинъ отрывистымъ голосомъ, придвигая скамью.-- Жена, дай ему похлебать супу, сегодня вѣдь Рождество... И перестань плакать... Развѣ ты не видишь, что на свѣтѣ есть еще болѣе несчастные, чѣмъ мы...
   Имъ самимъ угрожала теперь нужда и нищета, и они сильнѣе чувствовали состраданіе къ чужому горю. Вѣдь скоро и имъ придется искать пріюта, они сами не будутъ знать, куда имъ приклонить голову.
   Гость ихъ усѣлся къ столу и принялся жадно глотать горячій супъ, весь поглощенный ѣдой. Женщина снова принялась плакать, а крестьянинъ сталъ опять ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, какъ звѣрь въ клѣткѣ, ищущій выхода.
   Наконецъ гость насытился и съ чувствомъ полнаго довольства сталъ осматривать уютную семейную обстановку, среди которой очутился. Онъ никакъ не могъ понять, о чемъ горюютъ эти люди. Вѣдь они сыты, въ теплѣ, не знаютъ каторги. Съ чего же они такъ волнуются и плачутъ? Чего же они боятся? Онъ сталъ ихъ разспрашивать.
   Крестьянинъ подсѣлъ къ нему. Конечно, онъ хорошо зналъ, что этотъ бродяга не можетъ помочь имъ, но говорить о своемъ горѣ было для него облегченіемъ. Онъ сталъ разсказывать, какой нынѣшній годъ выдался для него несчастный. Дождь лилъ безъ удержу, все сѣно сгнило на полѣ, а картофель уродился до того плохой, что имъ можно было лишь, кормить скотину. Плоды на деревьяхъ не дозрѣли, рожь не уродилась вовсе, и въ довершеніе всѣхъ бѣдъ околѣли двѣ коровы. Крестьянинъ не былъ собственникомъ, а лишь арендаторомъ этой земли и усадьбы. Но онъ хозяйничалъ здѣсь вотъ уже 15 лѣтъ и всегда исправно платилъ аренду. Этотъ же проклятый годъ все испортилъ. Онъ не въ состояніи заплатить аренду въ срокъ.
   1-го января ихъ выселятъ отсюда. Ждать пощады нечего, хозяинъ рѣшительно объявилъ ему, чтобы онъ или заплатилъ въ срокъ, или убирался куда хочетъ... Спасенья нѣтъ. Впереди у нихъ горькая нужда и нищета, приходится теперь начинать безпросвѣтную борьбу, въ его то годы и съ четырьмя дѣтьми на рукахъ!..
   -- А сколько же недостаетъ вамъ денегъ?
   -- Мнѣ недостаетъ лишь 50 франковъ, понимаете, 50 франковъ!
   И бѣдный крестьянинъ выходилъ изъ себя, произнося эту незначительную до смѣшного сумму, отъ которой зависѣла вся его будущность и будущность его семьи.
   -- Эхъ, вамъ надо занять эти деньги.
   -- Занять?.. Я обѣгалъ всѣхъ, рѣшительно всѣхъ, стучался у всѣхъ дверей!.. Напрасно... Никто не захотѣлъ дать мнѣ ни гроша взаймы. Я погибъ... погибъ... Бѣдная моя жена... бѣдныя дѣти...
   И крестьянинъ заплакалъ.
   Колокольный звонъ все еще продолжалъ доноситься...но уже какъ то глухо и будто жалостливо.
   Видя, что отецъ и мать плачутъ, Финели тоже въ свою очередь заплакала.
   Гость крѣпко задумался. Онъ ломалъ себѣ голову, охваченный вдругъ чувствомъ безпредѣльнаго состраданія. У него не было, ни гроша... но... но... ему вдругъ блеснула мысль!..
   Торжествуя, ударилъ онъ себя по лбу.
   -- Послушайте, -- сказалъ онъ.-- Вы, конечно, знаете, что тому, кто приведетъ обратно бѣглаго каторжника, выдаютъ награду въ 50 франковъ. Вотъ, посмотрите на меня... Я -- бѣглый каторжникъ. Вяжите мнѣ руки, поскорѣе вяжите и ведите въ тюрьму...
   Онъ надѣялся: теперь, что эти бѣдные люди, которые въ отчаяніи хоронятъ себя, вновь воскреснутъ, благодаря ему.
   Они стояли нѣмые, безъ словъ передъ этимъ бродягой, передъ этимъ нищимъ, который, подобно Ангелу Господню въ равнинѣ Іудейской, возвѣщалъ имъ радостную вѣсть. И они еще не совсѣмъ рѣшались вѣрить этой радостной вѣсти...
   Наконецъ крестьянинъ прерывающимся голосомъ спросилъ:
   -- А если это правда, если вы дѣйствительно то, что вы говорите, кто же повѣритъ мнѣ, что я, такой хилый, такой слабосильный, могъ справиться съ вами, такимъ сильнымъ и рослымъ?
   -- Эге... имъ волей-неволей придется повѣрить этому, разъ вы меня приведете къ нимъ. Вяжите меня скорѣй и пойдемъ... Отведите меня въ тюрьму Санъ-Жакъ, я оттуда...
   И чтобы окончательно убѣдить крестьянина, онъ добродушно добавилъ:
   -- Не раздумывайте, вѣрьте мнѣ, что я отъ души это говорю. Вѣдь все равно они бы сами на дняхъ словили меня; да мнѣ вовсе и не весело терпѣть голодъ и холодъ, я уже слишкомъ старъ для этого. Тамъ, въ тюрьмѣ, по крайней мѣрѣ у меня будетъ кровъ надъ головой и кусокъ хлѣба.
   Онъ смѣялся: добрый поступокъ опьянялъ его.
   Тогда крестьянинъ съ лихорадочной поспѣшностью связалъ каторжнику руки, а жена крестьянина, въ то время, какъ мужъ ея вязалъ ихъ, цѣловала эти мозолистыя руки. Маленькая же Финели съ важностью объясняла:
   -- Я дала ему мой хлѣбъ, а онъ несъ мнѣ елку.
   Она дала ему ломоть хлѣба, а онъ по своему отплатилъ ей теперь за это. Этотъ человѣкъ почти ничего не зналъ о Христѣ, о божественномъ Спасителѣ міра, который, Самъ нуждаясь, Самъ ничего не имѣя, одной лишь безмѣрной Своею любовью спасъ весь родъ человѣческій. И онъ, этотъ бѣдный бродяга, имѣвшій лишь одно -- свободу, съ радостью отдалъ ее, добровольно пожертвовалъ ею для несчастной крестьянской семьи. Пока ему вязали руки, онъ чувствовалъ, что позоръ его смывается съ него, онъ чувствовалъ себя счастливымъ, гордымъ, онъ ничего болѣе не боялся...
   Онъ наклонился и поцѣловалъ Финели. Колокола все еще звонили,-- звонили радостно, торжественно, возвѣщая міру о божественномъ Спасителѣ, и къ бѣдному крестьянину тоже явился теперь ихъ спаситель.
   Тюрьма встрѣтила съ криками удивленія возвращеніе бѣглаго каторжника.
   Крестьянина засыпали вопросами, но затѣмъ отпустили его, выдавъ законную награду.
   Никто, однако, не повѣрилъ тому, что этотъ слабосильный крестьянинъ могъ справиться съ такимъ рослымъ, богатырскаго сложенія, человѣкомъ. Начальникъ тюрьмы позвалъ къ себѣ каторжника и, послѣ многихъ подходовъ и уловокъ, съумѣлъ добиться отъ него признанія, какъ все произошло въ дѣйствительности. Растроганный этимъ событіемъ, онъ написалъ о немъ донесеніе министру.
   Каторжника простили и возвратили ему честное имя и свободу, ни съ чѣмъ несравненный даръ свободы.
   Онъ ушелъ изъ каторги, вольный, какъ лѣсной воробей, и явился въ домикъ къ крестьянину съ предложеніемъ отнынѣ всегда носить Финели ея рождественскую елку.

"Юный Читатель", No 16, 1899

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru