Lib.ru/Классика: Неизвестные_французы. Письмо CXXXVIII

Я не хочу платить дорого за свой свистокъ.

(Отрывокъ изъ переписки Г. Мервиля съ Графомъ Дювали.)

Письмо CXXXVIII

отъ Г. Мервиля къ Графу Дювали
1786 года. Мая 16 дня, дача близь Ліона.

"Il y a dans les lieux solitaires, je ne sais quelle paix qui dissipe le trouble de l'ame; et peut-être a-t-on moins les foiblesses des hommes à mesure qu'on s'éloigne de leur séjour.

Droz.

Послѣднимъ письмомъ своимъ отъ 8 сего Мая, мой милой другъ, ты увѣдомляешь меня, что стараніе почтеннѣйшаго Гр. Л. Л.*** по извѣстному мнѣ дѣлу остается на сей разъ безуспѣшнымъ. Ты почитаешь сіе увѣдомленіе неприятнымъ для меня и совѣтуешь мнѣ приѣхать скорѣе къ вамъ въ Парижъ.

Скажу искренно: еслибъ я получилъ письмо твое нѣсколько дней прежде въ шумномъ Ліонѣ, гдѣ нерѣдко окруженъ былъ людьми честолюбивыми, искательными, въ свѣтѣ много значущими; то можетъ быть и я, толпою увлеченный, пожалѣлъ бы о томъ, что меня лишаютъ тѣхъ выгодъ въ общежитіи, которыя, какъ кажется, по справедливости мнѣ слѣдуетъ, и лишаютъ по тому только, что я Господинъ Мервиль, a не господинъ О. О. ***, или господинъ Б. Б.***: но, мой другъ! обстоятельства оградили меня отъ сего неудовольствія. Письмо твое получено мною въ деревнѣ; я читалъ его на берегу Роны, подъ тѣнью стараго дуба -- того самаго, подъ которымъ мы нѣкогда, во время безпечной, счастливѣйшей жизни нашей, проводили лучшіе часы ея въ полезныхъ размышленіяхъ, приятныхъ бесѣдахъ, въ мечтахъ, хотя несбывшихся, мой другъ, но всегда прелестныхъ, утѣшительныхъ. Прочитавъ письмо, я не думалъ о письмѣ; я думалъ только о томъ, что мы дѣлали, говорили, чувствовали, тогда, когда мы были здѣсь вмѣстѣ, и потому оно, вопреки твоему предположенію, послужило къ неизъяснимому удовольствію моему, ибо заставило меня -- воспоминать. Легкокрылое воспоминаніе перенесло меня въ міръ прошедшаго; оно окружило меня людьми, любезными моему сердцу, нѣкогда соединенными и теперь разсѣянными по лицу земли; воскресило предо мной тѣхъ людей, которыхъ уже нѣтъ для свѣта, но съ которыми священной союзъ мой не прерванъ и самимъ гробомъ; оживила всѣ забавы счастливой юности и радости ея, давно минувшія... Другъ мой, я былъ счастливъ, и ето счастье, сіе мирное наслажденіе души невинной и свободной несравненно драгоцѣннѣе длія меня всѣхъ блестящихъ въ свѣтѣ успѣховъ, выгодъ, преимуществъ, зависящихъ отъ случая и отъ людей случайныхъ! -- Мнѣ кажется, что и ты говоришь объ нихъ въ письмѣ своемъ съ нѣкоторою важностію, оттого только что живешь въ шумной и роскошной столицѣ, a не здѣсь, гдѣ все вокругъ меня такъ тихо, просто и близко къ природѣ, по случаю не измѣняющейся, но всегда вѣрной къ придворнымъ ея законамъ.

Ты мнѣ жалокъ. Зная характеръ лживой, правила, особенно настоящія кабинетныя занятія твои {Изъ предшествовавшихъ писемъ видно, что г. Дювали занимался тогда древнею Исторіею и въ особенности сочиненіями Плутарха. Замѣч. Изд. сего письма.}, и сравнивая ихъ съ теми занятіями, которыя встрѣчаютъ тебя на поприщѣ гражданской жизни, я полагаю, что ты долженъ находится въ безпрестанномъ противорѣчіи: ибо люди, которыхъ представляетъ тебѣ отдаленная древность, совсѣмъ противуположны тѣмъ людямъ, съ которыми ты живешь въ Парижѣ {Здѣсь замѣтить можно нѣкоторое многимъ ученымъ людямъ свойственное пристрастіе въ пользу древности. Я почти увѣренъ, что великія событія нынѣшняго столѣтія перемѣнили бы о семъ предметѣ мнѣніе г. Мервиля. Зам. Изд. сего письма.}. Читая, на примѣръ, исторію Грековъ и Римлянъ, ты мысленно переносишься въ тѣ вѣки золотые, когда сіи два славные народа украшали собой вселенную; бесѣдуешь съ великими мужами, Плутархомъ описанными; сравниваешь дѣла ихъ, славу, добродѣтели, и какъ философъ, замѣчаешь тѣ слѣды незабвеннго ихъ существованія, которые они оставили по cебѣ въ мірѣ; однимъ словом, во время занятій своихъ ты находишься, такъ сказать, въ картинной галлереѣ, гдѣ помѣщены изображенія великихъ философовъ, законодателей, полководцевъ; здѣсь, съ благоговѣніемъ смотря на лица Сократовъ, Ликурговъ, Ѳемистокловъ, Регуловъ, Катоновъ и читая на нихъ пламенное стремленіе къ славѣ, одушевлявшее сихъ мужей къ великимъ и подвигамъ, ими совершенными, ты кажется, заемлешь отъ нихъ новую бодрость, новую силу -- дѣйствовать подобно имъ для блага человѣчества ты воспламеняешься... Но, мой другъ, ты выходишь изъ картинной галлереи -- и ты въ Парижѣ. -- Гдѣ Сократы, гдѣ Ликургъ? -- Кто составляетъ тогда общество твое? -- Кто тѣ люди, съ которыми ты непремѣнно быть долженъ, ибо менѣе, или болѣе зависишь отъ нихъ, -- кто они? -- Ернестъ, философъ безъ мудрости; Фервиль, самозванецъ литтераторъ; Албертъ, законодатель, котораго называютъ законодателемъ не по тому, чтобы онъ способенъ былъ давать законы, но по тому что законы ему даютъ достаточное пропитаніе; Густавъ, ученой путешественникъ, котораго безтолковыя сочиненія безтолково хвалятъ потому, что въ нихъ находитъ всякія красоты покровитель путешественника, вельможа безтолковой; Клориндъ, получающій жалованье по званію стихотворца, сей присяжной поетъ, безгласный на Парнассѣ, но красноглаголивый въ кругу собесѣдниковъ своихъ, -- то есть славныхъ рыцарей на литтературномъ полѣ чести, на котроомъ прозаисты и поеты сего поля съ такою же легкостію побѣждаютъ препятствія, встрѣчающіяся на пути къ безсмертью, съ каковою славной рыцарь Донъ-Кишотъ-Ламанхскій побѣждалъ барановъ и вѣтряныя мѣльницы: вотъ общество твое, вотъ общество, которое въ особенности имѣетъ еще ту невыгоду, что даже лишаетъ тебя удовольствія проводить приятно время съ почтеннѣйшимъ Клеономъ, любезнымъ Аристомъ и красою нашего вѣка; Филономь; ты не видишь ихъ: ибо они по скромности своей въ вашихъ бесѣдахъ неучаствуютъ! Что дѣлаешь ты съ своими рыцарями? -- Молчишь, досадуешь, или скучаешь, слушая безпрестанные разсказы прославленнаго у васъ миролюбиваго полководца о неслыханныхъ чудесахъ, видѣнныхъ имъ за морями. Онъ каждой подобной разсказъ заключаетъ рѣшительными словами: я ето видѣлъ самъ!!! a ты шепчешь про себя Расиновы стихи: Quad aura-t-il tout vu? ты шепчешь, говорю я, ибо сей плодовитой ораторъ есть племянникъ Князя Р. ***: вотъ удовольствіе, которое доставляютъ тебѣ Парижскіе рыцари твой. -- Находясь съ ними, какихъ великихъ подвиговь ихъ бываешь ты свидѣтелемъ? Низкому итскательству, зависти, сплетнямъ, клеветѣ и постыдному своекорыстію въ дѣлахъ, всегда почти прикрытому обветшалыми словами: любовь къ отечеству, благо общее, пожертвованіе, и проч. и проч. вотъ славныя дѣла твоего общества, надъ которыми ты, къ утѣшенію рода человѣческаго, можешь ежедневно дѣлать философическія наблюденія свои -- молчать.

Неправдали, что таковой переходъ твой изъ славнаго міра древности въ твой міръ Парижскій я описалъ безъ всякаго пристрастія; ибо ни къ тому, ни къ другрмк ни малѣйшаго отношенія не имѣю, и вмѣстѣ съ тѣмъ, не правда ли, что сей переходъ можно справедливо назвать переселеніемъ отъ великановъ -- къ Пигмеямъ?

И ты, и ты, мой другъ! зовешь меня въ Парижъ? -- за чѣмъ? -- пресмыкаться! -- за тѣмъ, чтобы у гордаго вельможи, пресыщеннаго роскошными пирами, забавами утомленнаго, я съ поникшею главою испрашивалъ, какъ даръ его щедроты и милосердія, то, на что даютъ мнѣ полное право если не достоинства мои, то по крайней мѣрѣ трудъ и время {Судя по предшествовавшимъ письмамъ Мервиля и тому жару, съ которымъ онъ здѣсь объясняется, я подозрѣваю, что дѣло идетъ объ какомъ либо ученомъ званіи, или ученомъ отличіи. Говорятъ, что въ такихъ случаяхъ гг. ученые любятъ доказывать права свои съ шумомъ.... Замѣч. Изд. сего письма.}; за тѣмъ, чтобы для поддержанія въ бесѣдахъ и обществахъ вашихъ гражданскаго бытія моего и званія литтератора я самопроизвольно отказался отъ главнѣйшихъ преимуществъ человѣка, -- размышлять и чувствовать, за тѣмъ, чтобы слушая разговоры вашихъ рыцарей и читая творенія ихъ, я или соглашался бы съ ихъ мнѣніемъ, противурѣча чрезъ то своему oбpaзу мыслей и даже правиламъ, или безпрестанно спорилъ бы съ ними, доказывалъ имъ нелѣпость ихъ сужденій и наконецъ портилъ отъ нихъ кровь, которая должна быть дорога всякому, кто хочетъ еще жить не для одного общества рыцарей вашихъ; и такъ, приѣхавъ въ Парижъ, я долженъ буду непремѣнно противурѣчить или другимъ, или, что еще тяжелѣе, самому себѣ, пожертвовать своею независимостію, спокойствіемъ душевнымъ, лучшимъ временемъ жизни -- и для чего же? -- Для того, чтобы мнѣ отдали принадлежащее по праву, т. е. сдѣлали бы, для меня то, что дѣлаютъ даже для послѣдняго поденьщика, когда платятъ ему деньги, имъ заработанныя.-- Такой торгъ не выгоденъ; ибо въ семъ слѵчаѣ (да позволено мнѣ будетъ заимствовать здѣсь выраженіе у матттематики, сей модной теперь науки) пожертвованіе равно тому количеству, которымъ можно оцѣнить жизнь человѣческую, a приобрѣтеніе равно -- 0. -- Нѣтъ, мой другъ! пусть другіе ѣдутъ въ Парижъ, a я до времени останусь здѣсь.

Извѣстный Франклинъ разсказываетъ о себѣ, что въ ребячествѣ своемъ, видя y многихъ товарищей его свистки, онъ плѣнился звукмъ свистковъ и захотѣлъ непремѣнно, чтобы то ни стоило, имѣть свой свистокъ; пошелъ искать его, нашелъ и купилъ. Онъ заплатилъ за него всѣ деньги, какія только могъ скопить отъ праздничныхъ подарковъ своихъ. Возвращаясь домой, онъ восхищался своимъ свисткомъ и безпрестанно свисталъ, но братья и сестры его, узнавъ о цѣнѣ свистка, сказали ему, что онъ заплатилъ за него вчетверо дороже, нежели свистокъ стоитъ. Сіе открытіе заставило его думать о тѣхъ прекрасныхъ вещахъ, которыя бы онъ могъ купить на деньги, излишне имъ заплаченныя за свистокъ, и ето размышленіе принесло ему несравненно болѣе горести, нежели купленной свистокъ удовольствія. Всѣ смѣялись надъ его глупостью, a онъ не свисталъ уже тогда, но плакалъ. -- Франклинъ въ теченіе жизни своей употребилъ етотъ слѵчай въ пользу. "Я возмужалъ" такъ продолжаетъ онъ разсказъ свой: "вошелъ въ свѣтъ, наблюдалъ надъ поступками людей, и мнѣ кажется, что я встрѣчалъ между ими многихъ, многихъ, которые -- весьма дорого платили за свои свистки!" --

На примѣръ: царедворцы, уничижающіеся предъ надмѣннымъ временщикомъ для одной благосклонной улыбки его, и которые въ оскорбленномъ честолюбіи проливаютъ слезы, когда сей временщикъ не обращаетъ на нихъ своего вниманія -- какъ дорого платятъ они за свои свистки! --

А тѣ смѣшные люди, которые для того, чтобы въ публичныхъ позорищахъ сидѣть иногда рядомъ съ знатными вельможами и быть всегдашнимъ гостемъ ихъ многолюдной трапезы, рѣшились съ цвѣтущихъ лѣтъ юности до снѣжиой сѣдины раболѣпствовать предъ всѣми, до кого достигаютъ еще животворные лучи Версальскаго солнца, рѣшились, во весь свои вѣкъ неимѣть своего мнѣнія и быть всегда готовыми, говоря да, этотъ часъ сказать нѣтъ, когда ето будетъ угодно вельможѣ, удостоившему ихъ разговоромъ своимъ (нѣкоторые изъ нихъ въ угожденіе Парижскимъ дамамъ дѣлаются даже -- шутами) -- какъ дорого платятъ они за свои свистки!

А тѣ безстыдные авторы; которые передъ покровителями своими, щедро надѣленными счастіемъ, но природою обиженными, денно и нощно воскуряютъ зловонную кадильницу грубой лести, безстыдно провозглашаютъ ихъ мнимыя заслуги, умъ, свѣдѣнія и еще съ большимъ безстыдствомъ стараются унижать людей; истинно по дарованію и характеру своему отличныхъ, и которые, то есть безстыдные авторы, встрѣчаясь съ сими послѣдними; т. е. авторами, достойными хвалы современниковъ и потомства; невольно чувствуютъ предъ ними свое ничтожество, и блѣднѣютъ, какъ умирающіе, ибо тяжелой камень; зависть, лежитъ на сердцѣ каждаго изъ нихъ: какъ дорого платятъ они за свои свистки! --

Я считаю не излишнимъ замѣтить здѣсь, что сіи три разряда людей, о коихъ говорю, мнѣ кажутся только смѣшными; но тѣ люди, кои бывъ одарены отличными способностями; жертвуютъ своимъ временемъ, свободою, даже мнѣніемъ друзей своихъ, а, можетъ быть и самыми друзьями, словомъ, жертвуютъ истинно высокимъ достоинствомъ своимъ для мнимаго возвышенія, которое даетъ случай и случай отнимаетъ -- сіи люди, по моему мнѣнію, жалки: за чѣмъ они такъ дорого платятъ за свои свистки!--

Я могъ бы упомянуть здѣсь о весьма большомъ числѣ подобныхъ людей; но нужно ли, a что всего важнѣе, должно ли все то описывать, что знаешь? -- И такъ закончу заключеніемъ Франклина: что люди по большей части отъ того несчастливы, что "не умѣютъ оцѣнять вещей по той цѣнѣ, которой онѣ подлинно стоятъ, и отъ того, что они весьма дорого платятъ за свои свистки!"

Ничто, по моему мнѣнію, столь много неспособствуетъ въ таковой справедливой оцѣнкѣ предметовъ, о которой говоритъ Франклинъ, какъ уединеніе, и счастливая свобода сельской жизни. Подъ открытымъ небомъ мы, кажется, видимъ предметы яснѣе, судимъ объ нихъ съ большею точностію; ибо здѣсь человѣка, не совсѣмъ еще испорченнаго свѣтомъ, природа отвлекаетъ хотя временно отъ общества и свойственныхъ ему предразсудковъ, приучаетъ его къ нѣкоторой простотѣ жизни и такъ сказать наводитъ его на путь;-- къ истинной цѣли бытія. -- Признаюсь тебѣ, мой другъ, что находясь въ Лионѣ, я весьма доволенъ тѣмъ обществомъ, въ которое помѣстпилй меня сѣязи родства и приязни; но здѣсь, въ мирномъ убѣжищѣ моемъ; я счастливѣе, потому что здѣсь я чаще бываю самъ съ собою, живу, такъ сказать, въ себѣ; здѣсь весьма часто напоминаются мнѣ слова добраго Ж. Жака:

,,Si je ne vaux pas mieux, au moins je suis autre."

Такъ. Чѣмъ я болѣе размышляю о людяхъ, объ обществѣ, о возможности счастія, тѣмъ болѣе утверждаюсь въ мнѣніи своемъ, что для человѣка самой важной предметъ въ жизни его есть: умѣть найти свое мѣсто и умѣть на немъ остановиться. Шагъ далѣе -- и тотъ же человѣкъ не тотъ. --

Другъ мой! когда я, какъ теперь, живу въ независимости и въ уединеніи; когда могу употреблять время не по назначенію другихъ, не по приличію, или приказанію, но сво одно, по своей волѣ; когда могу выбирать свои занятія и хотя мечтать о пользѣ ихъ; когда пишу стихи не по заказу, прозу безъ N. N. исходящихъ; когда

"-- Ставя за брашномъ простымъ

"Кубокъ (*) отцовской, доволенъ судьбой;

{(*) Всегда полной Каркавелладу, или Тинто ди Роти. Я упоминаю о названіяхъ сихъ винъ для того, чтобы напомнить тебѣ о тѣхъ веселыхъ обѣдахъ и ужинахъ нашихъ, когда при налитыхъ бокалахъ Каркавелла или Тинта мы наслаждались дружескою бесѣдою въ приятномъ сообществѣ любезномъ Т.***. Замѣч. г. Мервиля.

Р. S. При семъ случаѣ я считаю приличнымъ упомянуть, что въ подлинномъ письмѣ приведены подлинные стихи Горація:

"Uivitur рагѵо bene: cui patemum

"Splendet in mensa tcnui salinum."

Горацій Кн. II, Од. XIV.

Я, по примѣру многихъ, дерзнулъ вмѣстѣ съ подлинникомъ поставить дурной свой списокъ, безъ сомнѣнія для незнающихъ Латинскаго языка. Въ оправданіе же -- если оно возможно -- то я, вмѣсто солонки, какъ сказано y Горація, помѣстилъ слово кубокъ, осмѣливаюсь замѣтить, что хотя солонка необходима для стола, но кубокъ есть его украшеніе: ибо съ одной солонкой за столомъ въ разговорахъ не всегда бываетъ соль; но что съ кубкомъ, разумѣется налитымъ, часто бываетъ она тогда, когда и нѣтъ на столѣ солонки. Зам. Изд. сего письма.}

когда на пригоркѣ, подъ старымъ, тѣнистымъ деревомъ, въ виду величественной Роны и ближняго села, я пью душистой чай, налитой доброй подругой и курю табакъ Американской; когда любуюсь на полугодоваго младенца {Г. Мервиль говоритъ о дочери своей. -- Зам. Изд. письма.}, котораго ласковыя улыбки суть вѣрные признаки, что и онъ на ранней зарѣ жизни приучается уже любить; когда, наконецъ, я засыпаю съ полнымъ правомъ имѣть сны приятныя, т. е. съ чистою совѣстью: тогда, тогда, мой другъ, мнѣ кажется, что я на своемъ мѣстѣ, -- я счастливъ! -- И по чему небыть мнѣ счастливымъ? -- Я радуюсь успѣхамъ людей достойныхъ; надъ тѣми, коихъ мѣлочное честолюбіе уподобляетъ дѣтямъ на ходуляхъ, смѣюсь; почести, приобрѣтенныя униженіемъ, презираю; незавидую -- никому.

Нѣтъ, мой другъ! я не хочу платить дорого за свой свистокъ! Пусть другіе ищутъ блага своего внѣ себя и тамъ, гдѣ его нѣтъ; пусть другіе предъ избранными: любимцами слѣпаго счастья изгибаются, льстятъ, пронырствуютъ и чрезъ нихъ возможными средствами достигаютъ цѣлей, часто отдаленныхъ и часто ничтожныхъ; пусть другіе клевещутъ, завидуютъ и дѣлаются не славными, но извѣстными своимъ безславіемъ: пусть она свистятъ въ свои свистки; a я скажу; подобно Горацію:

"Мнѣ же фортуна дала въ мой удѣлъ;

"Кровъ небогатый, земли уголокъ,

"Тихую лиру, душевный покой,

"Силу дала мнѣ злорѣчиву, смѣло

"Чернь презирать."

Прости! Когда бы другія занятія не отвлекали меня, то я готовъ бы быть написать теперь цѣлую книгу объ уединеніи, и если не съ такимъ же искусствомъ, съ какимъ написано извѣстное сочиненіе о семъ предметѣ почтеннымъ Циммерманомъ, то по крайней мѣрѣ съ такою же подробностію. Для меня столько же трудно начать писать, сколько -- къ несчастію можетъ быть моихъ читателей -- трудно окончить.

Ты видишь изъ сего отвѣта, что сельская, мирная жизнь миритъ меня съ самимъ собою и что письмо твое произвело на меня совсѣмъ противное дѣйствіе тому, которое ты предполагалъ. Я заключаю изъ того, что хорошо жить такъ, какъ я живу теперь, и что мнѣ нѣтъ нужды платить дорого за свой свистокъ.

Молю Провидѣніе, чтобы оно навсегда сохранило во мнѣ душевное спокойствіе, столь прекрасно воспѣтое Гораціемъ и столъ драгоцѣнное для насъ, плавателей въ семъ бурномъ океанѣ жизни! Молю Провидѣніе, чтобы вѣрныхъ звѣздѣ моихъ и луны путеводной не сокрывали отъ меня черныя тучи -- должники мои, дурные писатели и злые люди!

В. Филимоновъ.

"Вѣстникъ Европы", No 10, 1816

Оставить комментарий Неизвестные_французы (yes@lib.ru) Год: 1786 Обновлено: 27/08/2018. 21k. Статистика. Переписка: Переводы, Эпистолярий Критика, переписка, публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: отъ Г. Мервиля къ Графу Дювали 1786 года. Мая 16 дня, дача близь Ліона. Перевод Владимир Филимонова. Текст издания: журнал "Вѣстникъ Европы", No 10, 1816.

Неизвестные_французы Письмо CXXXVIII

Письмо CXXXVIII

Неизвестные_французы
Письмо CXXXVIII