Б......ъ М.
На почтовой станции
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Б......ъ М.
(
bmn@lib.ru
)
Год: 1870
Обновлено: 14/02/2023. 48k.
Статистика.
Очерк
:
Проза
19 век
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
НА ПОЧТОВОЙ СТАНЦІИ.
(Очеркъ съ натуры.)
Двѣнадцать часовъ утра лѣтняго жаркаго іюльскаго дня. Передъ нами почтовая станція въ селеніи N, лежащемъ при шоссейной дорогѣ въ одной изъ южныхъ губерній. На крыльцѣ станціоннаго дома, выходящемъ на улицу, сидѣлъ смотритель станціи, человѣкъ лѣтъ подъ 50, блѣдный, худощавый, съ гладко-обстриженною головой, одѣтый только въ брюки, безъ сюртука; на ступенькахъ крыльца помѣщался почтовый староста, крестьянинъ среднихъ лѣтъ, полный, одутловатый, съ красною физіономіей, окладистою русой бородой, въ полстяной крестьянской шляпѣ, въ цвѣтной ситцевой рубашкѣ и длинныхъ мужицкихъ сапогахъ, недавно лишь вымазанныхъ дегтемъ; по правую сторону крыльца, на завалинкѣ, у оконъ жилой половины станціи, или, иначе сказать, смотрительской квартиры, сидѣли два ямщика, занятые между собою какимъ-то разговоромъ; на одномъ изъ нихъ была надѣта зимняя овчинная шапка; около нихъ стояли, также у завалинки, двѣ большихъ почтовыхъ дуги; къ каждой дугѣ подвязано по два разнокалиберныхъ колокольчика; окна станціи на половинѣ смотрителя подняты и въ одномъ виднѣется головка молодой, недурненькой дѣвушки, вяжущей чулокъ; въ другой половинѣ станціи, предназначенной для проѣзжающихъ, находящейся по лѣвую сторону крыльца, окна закрыты ставнями; домъ станціи довольно ветхій, съ высокою камышевою крышей, сверху залитою известкой; передъ домомъ вбитъ въ землю неуклюжій, толстый, деревянный столбъ, покрашенный трехцвѣтною форменною краской, т. е. черною, красною и бѣлою; къ столбу придѣланъ большой, безобразный фонарь съ запыленными, мѣстами разбитыми, стеклами, а ниже фонаря прибита доска съ надписью изъ черныхъ буквъ, объясняющею разстояніе станціи отъ Москвы, Петербурга и мѣстнаго губернскаго города. Станція расположена среди села, заключающагося въ длинной, версты на полторы, широкой улицѣ, пересѣченной въ центрѣ площадкой, на которой построена каменная, простенькой архитектуры церковь, стоящая нѣсколько наискось отъ станціоннаго дома, окруженная деревянными лавочками съ кренделями, веревками, дегтемъ, колесами, масломъ, свѣчами, табакомъ и пр. Около одной лавочки расхаживала свинья съ поросятами, а посреди площадки -- стая воробьевъ, собирающихъ зернушки овса изъ разбросаннаго по землѣ навоза, оставшагося, вѣроятно, послѣ базарнаго дня. За церковью виднѣлся небольшой, опрятный домикъ съ вывѣскою: "волостное правленіе" и съ отдѣльно придѣланнымъ къ нему навѣсомъ для помѣщенія пожарныхъ инструментовъ.
Въ воздухѣ было душно и жарко; только изрѣдка повѣвалъ вѣтерокъ, взметая пыль по шоссейной дорогѣ.
-- А паритъ нынче, нечего сказать, говоритъ станціонный смотритель, вытирая лицо кускомъ какой-то темной тряпицы, изображающей собою платокъ.
-- О, здорово, произноситъ староста.-- Весь какъ есть взапремши... Хоть-бы Господь Богъ дождичка послалъ, важнецкая была-бы штука, прибавляетъ онъ, почесывая у себя подъ мышкою.
-- Да, чудны дѣла Господа и судьбы Его неисповѣдимы, говоритъ опять смотритель, свертывая тщательно тряпицу.-- Зима придетъ -- холодно, лѣто -- жарко, истинно чудеса... Мы, разумѣется, привыкли съ тобой къ такимъ перемѣнамъ природы, а приходило-ли хоть разъ въ башку-то тебѣ, что это за матеріи такія холодъ и тепло!.. Небось никогда?
-- Точно, ни въ жизь, вылетѣло изъ устъ старосты.
-- То-то и есть, продолжалъ смотритель.-- А вникни ты во все это хорошенько, такъ, пожалуй, нутро-то подорвало-бы у тебя, взопрѣлъ-бы ты не такъ еще...
-- Извѣстно, Кузьма Иванычъ, подорвало-бъ взапрѣмши, потому коли-бъ мы были люди ученые, а то, вѣстимо, дураки; не нашему, значитъ, разуму такихъ дѣдовъ понять... Жарко да жарко, а кто е вѣдаетъ, съ чего такъ жарко... Должно ужь солнышко такъ дѣвствуетъ, али може еще что слѣдствіе такое производитъ...
-- Солнышко-то солнышкомъ, а ты не забудь того еще, что и солнце-то не вездѣ одинаково грѣетъ... Въ Лондонѣ, напримѣръ, такъ, въ Санктпетербургѣ иначе, а въ другомъ какомъ мѣстѣ, напримѣръ, Гишпаніи, еще иначе...
Староста вздохнулъ и промолвилъ: "На все Божья воля!.."
-- Найди-же ты причину, отъ чего все такъ происходитъ?-- анъ и не найдешь...
-- Трудно, что и говорить...
-- А ученые люди, конечно, доподлинно все это произошли...
Тутъ Кузьма Иванычъ досталъ табакерку, понюхалъ табаку и потомъ продолжалъ:
-- Нѣтъ, какъ подумаешь да поразмыслишь, то и выходитъ, что великъ Богъ и велики дѣла Его... Не каждому онѣ изъ насъ даются знать во всей полнотѣ ихъ... Самъ Державинъ-батюшка сказалъ: "О, ты, пространствомъ безконечный!" -- ну, и что-жъ опосля этого тутъ скажешь еще?..
-- Извѣстно, ничего... знамо дѣло безъ конца, не оглобля поди, замѣчаетъ съ своей стороны староста.
-- А теперь, хоть-бы всѣ эти птички, мушки, растеньица, -- что ты объ нихъ-то скажешь? спрашиваетъ вновь смотритель у старосты.
-- Что тамъ!.. ловко все придумано, самымъ настоящимъ манеромъ, отвѣчаетъ староста...
-- Да таперича, Кузьма Иванычъ, началъ онъ вдругъ, оборачивая голову къ смотрителю, -- возьми ты, примѣрно, рыжаго хучь мерина нашего: поглядишь -- лошадь, а поди ты, побалакай съ нимъ, другого человѣка умнѣй... Иный разъ скажешь: что, меринокъ, небось овсеца хоть? а онъ те возьметъ да зубы оскалитъ, да такъ, братецъ ты мой, что чисто какъ смѣется... Вотъ ей-богу!.. издохнуть на мѣстѣ...
-- Да, смѣется,-- а надысь, каторжный, чуть-чуть меня за плечо не ухватилъ, какъ кормъ давалъ, такой злющій... вмѣшался одинъ изъ ямщиковъ, закуривая трубку.
Староста, какъ-бы не замѣчая этихъ словъ, прибавилъ: "понятливый дьяволъ!.."
-- Да лошадь, извѣстно, разумное животное, добавилъ смотритель и потомъ кликнулъ дочь свою.
-- Сейчасъ, отозвался тонкій женскій голосокъ изъ жилой половины станціоннаго дома.
Въ дверяхъ, ведущихъ съ крыльца въ сѣни, показалась молодая дѣвушка, одѣтая въ полосатое холстинное платье.
-- Матреша, наложи-ка мнѣ трубочку, закури, да принеси суда, -- сказалъ Кузьма Иванычъ дочери.
Матреша ушла. Наступило общее молчаніе. Староста зѣвнулъ и произнесъ: "Господи помилуй", -- крестя ротъ.
Къ крыльцу подошелъ пѣтухъ изъ такъ-называемой комогорской породы.
-- Кочетъ-то знатный, замѣтилъ староста.
-- Да, кочетъ ловкій, замѣтилъ въ свою очередь смотритель, похлопывая пальцами правой руки по кисти лѣвой...
Матреша вынесла трубку, съ короткимъ черешневымъ чубукомъ, и подала отцу.
-- А мать гдѣ? спросилъ смотритель у дочери.
-- Къ дьячихѣ пошла, проговорила Матреша, уходя въ сѣни.
Староста опять зѣвнулъ... Кузьма Иванычъ начинаетъ курить, пуская едва замѣтно изорта дымокъ... Физіономія его принимаетъ, понемногу, глубокомысленный и задумчивый видъ...
Вдали послышался почтовый колокольчикъ.
-- Никакъ кто къ намъ валитъ, говоритъ одинъ изъ ямщиковъ, обращаясь къ старостѣ.
-- Должно суда, отвѣчаетъ послѣдній, вставая съ крыльца и смотря въ ту сторону, откуда слышенъ колокольчикъ.
-- Кого тамъ шутъ еще несетъ... не дадутъ отдохнуть, Господи прости, произноситъ смотритель и уходитъ въ домъ.
Ямщики подымаются съ завалинки и подходятъ къ дорогѣ. Одинъ изъ нихъ засунулъ за поясокъ руки и растопырилъ ноги свои такъ, что вся фигура его въ этомъ положеніи походила на букву X...
Къ станціи подъѣзжаетъ двумѣстный тарантасъ, запряженный тройкою почтовыхъ лошадей. Въ тарантасѣ помѣщался довольно полный, лѣтъ сорока съ небольшимъ, господинъ, съ рябоватой физіономіей, въ бѣломъ парусинномъ пальто и лѣтней соломенной шляпѣ, а рядомъ съ нимъ мальчикъ лѣтъ двѣнадцати, одѣтый въ красной сорочкѣ и кучерской поддевкѣ.
Дочь смотрителя поспѣшно сбѣжала съ крыльца и открыла ставни оконъ на половинѣ станціоннаго дома, предназначенной для дорожныхъ гостей, а самъ Кузьма Иванычъ вышелъ встрѣтить проѣзжающаго въ форменномъ сюртукѣ...
Мальчикъ первый соскочилъ изъ тарантаса и помогъ барину своему вылѣзти изъ экипажа.
-- Неугодно-ли-съ вотъ суда пожаловать, въ станціонную комнату, произноситъ Кузьма Иванычъ, встрѣчая пріѣзжаго господина, и спѣшитъ провести его по назначенію... Господинъ входитъ въ сѣни и, отдавая Кузьмѣ Иванычу подорожную, объявляетъ, что поѣдетъ дальше, какъ похолоднѣетъ, и что сначала будетъ закусывать и отдыхать. Кузьма Иванычъ кланяется, произноситъ "слушаю-съ" и снова выходитъ на крыльцо.
Около тарантаса вертѣлось нѣсколько ямщиковъ, разсматривая его со всѣхъ сторонъ...
-- Мазать нада-ть будетъ, сказалъ кто-то изъ нихъ, покачавъ заднее колесо...
На подножкѣ тарантаса, перевѣсившись вовнутрь, стоялъ мальчикъ (въ кучерской поддевкѣ) и что-то вынималъ изъ-подъ сидѣнья...
-- Эй, Петька, послышалось тутъ изъ раствореннаго окна станціонной комнаты, у котораго сидѣлъ проѣзжій господинъ, -- принеси-ка сюда складничекъ, погребецъ да фляжку...
-- Сію минуту-съ, отзывается Петька и торопится исполнить приказаніе барина.
Кузьма Иванычъ, побывъ немного на крыльцѣ, пошелъ къ себѣ, на свою воловину, гдѣ, вооружась перомъ и надѣвъ на-носъ въ серебряной оправѣ очки, записалъ въ почтовой книгѣ, съ полученной подорожной, слѣдующее: "Коллежскому Совѣтнику Медвѣдеву, ѣдущему по частной надобности отъ К... до Москвы, дано три лошади съ ямщикомъ Дмитріемъ Безналымъ до станціи Березовой"... Записавъ подорожную и положивъ ее въ боковой карманъ сюртука, смотритель вышелъ опять на крыльцо, гдѣ было гораздо прохладнѣе, чѣмъ въ комнатѣ, наполненной сотнями несносныхъ мухъ, надоѣдавшихъ въ особенности Кузьмѣ Иванычу, по случаю скромно носимой имъ прически и имѣемой на затылкѣ головы маленькой плешки...
-- Кто такой проѣзжаетъ? спросилъ у смотрителя староста.
-- Коллежскій совѣтникъ одинъ...
-- Енаралъ что-ль?...
-- Генералъ, не генералъ, а почти-что тоже самое...
-- А какъ прозвище?...
-- Ну вотъ такъ тебѣ ужь все и сказать... Чортъ Иванычъ веревкинъ сынъ, вотъ какъ... Не люблю, право, когда вы вмѣшиваетесь не въ свои дѣла... И шелъ-бы ты лучше въ свое мѣсто...
-- Да я и то въ своемъ мѣстѣ, а серчать-то не изъ-за чего, потому -- я такъ это поспрошалъ... Намъ, извѣстно, все одно, кто-бъ тамъ ни проѣзжалъ... хучь архирей, хучь кто... говоритъ староста и, поглаживая свои волосы, направляется къ воротамъ.
-- Архирей, архирей, -- передразниваетъ его Кузьма Иванычъ и потомъ прибавляетъ какъ-бы про себя: -- Мужланъ!... никакой деликатности въ понятіяхъ... только чемоданъ свой насыщаетъ.
-- А гдѣ тутъ смотритель? спрашиваетъ вдругъ Петька, выскакивая на крыльцо.
-- Я смотритель, произноситъ Кузьма Иванычъ.-- Что надо?...
-- Подите къ барину...
Смотритель удаляется, а Петька усаживается на лавочкѣ крыльца и, доставъ что-то изъ кармана, начинаетъ ѣсть...
-- Вы, батюшка, смотрителемъ здѣсь служите? обращается Медвѣдевъ къ вошедшему въ комнату Кузьмѣ Иванычу.
-- Такъ точно-съ, сударь, отвѣчаетъ послѣдній и кладетъ подорожную на столъ, на которомъ лежала въ синей сахарной бумагѣ жареная курица и стояла въ соломенной фляжкѣ бутылка съ водкою.
-- Очень радъ познакомиться, произноситъ Медвѣдевъ, наливая въ серебряный стаканчикъ водку.
-- Не хотите-ли вотъ, для компаніи, этого бальзамчику, предлагаетъ онъ смотрителю.
-- Чувствительно благодаренъ-съ, пообѣдамши уже, говоритъ Кузьма Иванычъ и отвѣшиваетъ поклонъ...
-- Ну какъ угодно... Лошадки-то мнѣ будутъ вечеркомъ?
-- Будутъ-съ, какже... У насъ всегда лошадки есть; десять троекъ, слава Богу, держимъ...
-- Гм... это хорошо... Да садитесь, сдѣлайте одолженіе, чего вы стоите?..
-- Ничего-съ... покорно благодарю... произноситъ Кузьма Иванычъ и помѣщается на деревянномъ стулѣ, безъ задка, подъ другимъ окномъ.
-- Какъ васъ звать?-- спрашиваетъ его опять Медвѣдевъ.
Кузьма Иванычъ называетъ себя.
-- А скажите, можно-ли еще пробыть у васъ тутъ на станціи нѣсколько часовъ?... если нельзя, такъ я остановлюсь на постояломъ дворѣ...
-- Нѣтъ-съ, помилуйте, можно... Конечно, можетъ случиться другой проѣзжающій, но... будьте въ спокойствіи, я все улажу собственною властью, и васъ никто не посмѣетъ потревожить...
-- Ну, и отлично.-- А чьи это у васъ портреты здѣсь такіе огромные висятъ?
-- А это-съ вотъ, началъ Кузьма Иванычъ, указывая на большую, запыленную, висѣвшую передъ диваномъ картину въ деревянной черной рамкѣ,-- портретъ нашего господина министра, ихъ высокопревосходительства; -- а то-съ ихъ превосходительства, господина директора почтоваго департамента, а то еще -- портретъ-съ ихъ сіятельства бывшаго министра государственныхъ имуществъ... Они здѣсь, изволите-ли видѣть, представлены въ бобровой шубѣ и съ лорнеткою въ рукѣ-съ... Это, я слышалъ, потому-съ, что ихъ сіятельство снимались какъ разъ передъ отъѣздомъ своимъ въ театръ...
-- Вотъ какъ...
Медвѣдевъ усмѣхнулся...
-- Но странно, зачѣмъ въ почтовую станцію портретъ министра государственныхъ имуществъ попалъ, сказалъ онъ.
-- А не могу, право, знать... Картина эта съ давнихъ уже поръ тутъ находится... Нужно полагать, что по распоряженію начальства...
-- Врядъ-ли... Ваше вѣдомство совершенно отдѣльно отъ вѣдомства государственныхъ имуществъ; -- слѣдовательно, съ чегоже тутъ могло послѣдовать подобное распоряженіе...
-- Это положимъ-съ... Но позвольте доложить вамъ, сударь что иногда, такъ-сказать, проявляется капризъ у начальства. Вотъ напримѣръ-съ, у насъ былъ одинъ уѣздный почтмейстеръ... давно это было -- годковъ съ десятокъ, если не больше... Такъ вотъ этотъ господинъ почтмейстеръ требовали, чтобъ непремѣнно всѣ станціонные смотрители, ихняго уѣзда, ходили стриженые... Странность, конечно, а что-же-съ, и стриглись... Съ тѣхъ самыхъ поръ, и я хожу-съ постоянно съ остриженою головой, потому -- въ нѣкоторой степени привычка... Такъ и въ настоящемъ случаѣ могло произойти: приказалъ непосредственный начальникъ повѣсить изображеніе ихъ сіятельства господина министра государственныхъ имуществъ, и повѣсили-съ... Чего не бываетъ на свѣтѣ-съ?!... Еще и не то можно встрѣтить подъ небесною твердью...
Медвѣдевъ снова усмѣхнулся и продолжалъ обгладывать косточку куриной ножки.
-- А скучно, должно-быть, вамъ здѣсь?-- спросилъ онъ отъ нечего дѣлать у смотрителя, на физіономіи котораго ясно выражалось желаніе побесѣдовать...
-- Скучно, и очень даже скучно-съ, отвѣчалъ Кузьма Иванычъ; -- въ особенности потому-съ, что нѣтъ никакого человѣка, съ которымъ пріятно-бы было, этакъ, по душѣ сойтись и поразговориться. Я вотъ, напримѣръ-съ, любитель вообще философіи, и меня очень интересуетъ все, что можно назвать тайнами нашей природы-съ... А съ кѣмъ-же тутъ объ этомъ потолкуешь?... Духовныя особы не слишкомъ великою-то дальновидностію обладаютъ, а все прочее -- мужичье, грубость неотесанная...
Слова эти, замѣтно, удивили пріѣзжаго гостя, такъ-что онъ пересталъ даже ѣсть курицу и пожелалъ узнать въ подробности сущій смыслъ ихъ отъ старика-смотрителя...
-- Какія-же это такія тайны природы, васъ интересующія? предложилъ вдругъ Медвѣдевъ вопросъ Кузьмѣ Иванычу.
-- Да мало-ли-съ такихъ предметовъ, непостижимыхъ для нашего обыкновеннаго ума... Напримѣръ-съ: безконечность Бога, всемогущество Его, планеты, сонъ, безсмертіе души, меланхолія, тоска, гарантія, и т. п. Меня-съ всѣ эти отвлеченныя понятія и въ молодости еще занимали, а теперь вотъ, подъ старость, больше еще стали какъ-то занимать... Конечно, я кой-что и читалъ, и старался себѣ многое вразумить, во все-таки, по правдѣ сказать, трудно, невыразимо трудно, сударь, объяснить въ точности всю тайну бытія и силу всемогущаго Создателя... Именно-съ только одинъ великій Державинъ былъ вдохновленный человѣкъ, сказавъ: "О ты, пространствомъ безконечный!"... Изволите, вѣроятно, знать, стихи эти?...
-- Да, да, знаю, отвѣчалъ Медвѣдевъ, положительно недоумѣвая -- въ здравомъ-ли разсудкѣ станціонный смотритель, или нѣтъ...
-- Да-съ, продолжалъ, нѣсколько спустя, Кузьма Иванычъ.-- Державинъ многое собою обѣщалъ; если-бы онъ живъ былъ...
-- Да два вѣка никому нельзя жить...
-- Точно-съ, точно... Но согласитесь сами, сударь, что и въ потомствѣ память великаго человѣка никогда не изглаживается... Я, разумѣется, но изъ ученыхъ, а все-же и меня это очень трогаетъ, и мнѣ-съ это очень чувствительно...
-- То-есть что?
-- То-есть вотъ геніальный умъ такихъ всѣхъ людей-съ...
Медвѣдевъ чуть не расхохотался отъ всей сказанной Кузьмой Иванычемъ ерунды...
-- Вы, какъ я замѣчаю, также принадлежите къ числу геніальныхъ людей, сказалъ онъ потомъ смотрителю, желая поддержать разговоръ...
-- Нѣтъ, я что-же-съ... Изъ второго класса уѣзднаго училища вышелъ... Куда мнѣ быть геніемъ!.. Конечно, по малости себя образовываю...
-- Что-жъ, это хорошее дѣло... Только спѣшите съ образованіемъ, а-то, пожалуй, умирать скоро придется...
-- Нѣтъ, слава Босу, пока еще чувствую себя совершенію здоровымъ...
-- А вы женаты?
-- Клкъ-же, женатъ-съ... Жена и дочь со мною проживаютъ.
-- Дочь-то большая?
-- Невѣста ужь...
-- Хорошенькая?...
-- Ничего, какъ кому, а мнѣ нравится,
-- Я ужасно люблю хорошенькихъ дѣвушекъ и съ удовольствіемъ-бы взглянулъ на вашу дочку...
-- Г-м-м-м... ее въ настоящее время нѣтъ дома; въ лѣсъ отправилась съ подругами, за ягодами-съ...
-- Очень жаль... проговорилъ Медвѣдевъ, зѣвая...
-- Смѣю спросить у васъ, сударь, вы изволите служитъ гдѣ? обратился послѣ нѣкотораго молчанія Кузьма Иванычъ къ Медвѣдеву.
-- Нѣтъ, батюшка, отвѣчалъ тотъ; -- служилъ когда-то по выборамъ, а теперь состою въ чистой отставкѣ и числюсь помѣщикомъ вашей губерніи...
-- По собственнымъ дѣламъ въ Москву отправляетесь?
-- Да, по собственнымъ...
-- Незавидное-съ положеніе теперь всѣхъ помѣщиковъ, безъ крестьянъ...
-- Почему вы такъ думаете?...
-- А такъ-съ... Все-таки крестьяне служили нѣкоторою поддержкою помѣщикамъ. Въ смыслѣ освобожденія ихъ, по моему мнѣнію, мало заключается достаточныхъ фундаментальныхъ основаній... Не знаю, какъ вы полагаете...
-- Да, но, видите-ли, дѣло это рѣшенное, конченное, и слѣдовательно намъ-то съ вами было-бы совершенно странно обсуждать еще его... А вотъ ваше-то положеніе, дѣйствительно, не совсѣмъ завидно скоро будетъ...
-- Когда это-съ?...
-- А какъ желѣзная дорога пройдетъ здѣсь... Почтовыя-то станціи ужь навѣрное тогда упразднятся...
-- Да, пожалуй-съ... Ну да, авось Богъ не безъ милости; куда-нибудь да пристроимся... Ахъ эти желѣзныя дороги, скажите пожалуста... и что это за чудо такое... Вотъ, кстати, осмѣлюсь спросить у васъ сударь: говорятъ, что здѣсь играетъ главнѣйшую роль паръ. Но какимъ-же образомъ?... Неужели паръ имѣетъ такую громаднѣйшую силу-съ?...
-- Безъ сомнѣнія... Развѣ вы не видѣли никогда локомотива?
-- То-есть это машину паровую-съ?
-- Ну, да...
-- Видѣлъ-съ однажды. Но что толку, что видѣлъ, положительно ничего не понялъ-съ... Чортъ его знаетъ, Господи прости, какъ тамъ все это мудро сдѣлано... Всѣ эти шпинечки, винтики, гвоздики...
-- Да, именно мудро... Вотъ вы и философъ, а и-то въ тупикъ становитесь передъ устройствомъ желѣзной дороги...
-- Что я-съ, сударь... Вонъ Наполеонъ первый Бонапартъ, ужь на что былъ умнѣйшій человѣкъ, ужь подлинно можно сказать геній, а и-то, говорятъ, не вѣрилъ въ осуществленіе желѣзно-дорожнаго пути... Значитъ-съ штука замысловатая, когда и обширный умъ не можетъ въ точности объять ее...
-- А Наполеонъ умнѣй былъ Державина?... какъ по вашему?... спросилъ Медвѣдевъ.
-- Это трудно-съ разрѣшить... потому каждый изъ нихъ на особыхъ точкахъ физическо-моральной опредѣленности находился... Наполеонъ самъ по себѣ, а Державинъ, царство ему небесное, самъ по себѣ... Одинъ былъ-съ цесарь и великій полководецъ, а другой великій писатель и піитъ душой.
-- Значитъ, каждый былъ мастеръ своего дѣла?...
-- Такъ, дѣйствительно...
Медвѣдевъ снова зѣвнулъ... Замѣтивъ это, Кузьма Иванычъ произнесъ:
-- Вотъ, сударь, мы хоть и о великихъ людяхъ бесѣдуемъ съ вами, а отдыхать-то все-таки, кажется, вамъ нужно...
Медвѣдевъ проговорилъ "да", и разстался вскорѣ съ смотрителемъ.
-- Эка, шутъ его побери, спать захотѣлъ, думалъ Кузьма Иванычъ, по выходѣ отъ Медвѣдева... "Какъ-разъ на самомъ интересномъ мѣстѣ остановились... Ну, да дѣлать ужь нечего", заключилъ смотритель и рѣшился самъ немного отдохнуть...
Между тѣмъ Петька закрылъ ставни оконъ на половинѣ станціоннаго дома, предназначенной для проѣзжающихъ, уложивъ предварительно на почтовый диванъ барина своего, и отправился гулять по селу.
Въ дверяхъ станціоннаго дома показывается Матреша и съ ней молоденькая дѣвушка, подруга ея. Онѣ садятся на крыльцѣ и принимаются грызть орѣхи...
-- А все-таки это страшно, говоритъ Матреша, обращаясь къ подругѣ.
-- И нисколько не страшно, отвѣчаетъ та...-- Поди ты!... Всѣ-жъ выходятъ замужъ, никому не бываетъ страшно, а тебѣ страшно... Укуситъ нешто тебя мужъ-то?...
Матреша смѣется, подруга называетъ ее дурой...
-- Николку видѣла? спрашиваетъ вдругъ Матреша у подруги.
-- Видѣла подлеца, толстомордый сталъ, риторику перешелъ...
-- Какую риторику?...
-- Ихній классъ такъ называется... Завтра обѣщался въ лѣсъ идти вмѣстѣ, за ягодами...
-- Возьми меня...
-- Не хочешь-ли шиша... Мало тебѣ сваво?...
Матреша обижается и въ свою очередь называетъ подругу дурою...
-- Говорятъ, у твоего Николки шишка какая-то на груди ростетъ, произноситъ съ негодованіемъ Матреша, обращаясь къ подругѣ.
-- Не у тебя-ли, дѣвка?... Ишь какая востроглазая... Такъ-бы и плюнула я тебѣ въ харю... Кому-жъ это Николка станетъ шишку свою показывать?...
-- А ты, быдто, не видала?...
-- У, подлая, восклицаетъ подруга, ударяя слегка ладонью по плечу Матреши, и закатывается громкимъ смѣхомъ.
-- Э, покраснѣла, покраснѣла... Значитъ, видѣла, видѣла, видѣла... Э, страмъ, страмъ, страмъ... А, что?...
-- Да ничего... А хоть-бы и видѣла -- что-жь тутъ такого?...
-- Ну, все стыдно...
-- Шалапутница ты, произноситъ подруга.
-- А ты безстыдница, отзывается Матреша, и обѣ принимаются усиленно грызть орѣхи...
-- Я нынче, вечеромъ, куда-то пойду, начинаетъ чрезъ нѣсколько времени Матреша, посматривая искоса на подругу.
-- Куда?-- допытывается послѣдняя.
-- Не скажу...
-- Должно къ своему ненаглядному...
-- Ну ужь это мое дѣло...
-- Какъ -- это, дѣвка, ты любишь его... Нехорошъ онъ, право, собой-то...
-- Все покрасивѣй твоего Николки толстомордаго...
-- Безпремѣнно!... Николка мой такой красавецъ, что и во всемъ свѣтѣ не найдешь...
-- О, дура... У него харя-то, что твоя земля... Вся изрыта спою-то...
-- Ну это, милая моя, ничего... На рябыхъ-то хлѣбъ сѣютъ, а на прямыхъ -- знаешь что дѣлаютъ?...
-- Что?...
-- Что!?... будто не слыхала никогда... Не притворяйся невинною-то..
-- Смотри, вонъ какая-то баба къ вамъ идетъ, еще съ курицей, прибавляетъ подруга Матреши, указывая головою въ сторону.
Къ крыльцу подошла босая, съ поднятымъ подоломъ, женщина. Въ рукахъ у нея была курица.
-- Здрастуйте, обратилась она къ Матрешѣ.
-- Здрастуй... Что тебѣ?
-- И гдѣ Кузьма Иванычъ-то?...
-- Дома... На что тебѣ?
-- Да какъ-же, дѣвонька... Быдто это, тамъ по селу болтаютъ, какой-то къ вамъ баринъ пріѣхалъ, а у эвтова у самаго барина мальченочка есть, годковъ этта 12 али 13... И што онъ въ красной рубахѣ по улицѣ по нашенской туточку пробѣжалъ...
-- Ну такъ что-жъ?...
-- Ну вотъ и идетъ этотъ мальченочка... А я такъ-то сижу у свово окна, -- Стеньку кормила -- глядь, а онъ, дьяволенокъ, какъ запуститъ камнемъ вотъ въ эвту самую курицу, да и перебилъ ей, кудашечкѣ, ногу... а курица-то моя,-- рябушкой еще прозывается... Таперь что убытку-то нашему дому черезъ эвтаго антихриста, Господи прости... И такъ бѣдность не въ проворотъ одолѣла... Поди скажи, кормилица, родителю-то свому, пихай чубъ ему нарветъ, да за курицу заплатитъ, а-то въ волость побѣгу жалобу принесть... Тарасъ Похомычь какъ
х
есть все доподлинно разберетъ...
-- Да что-жъ тебѣ батюшка-то сдѣлаетъ, говоритъ Матрена.-- Ты лучше пожалуйся ужь самому барину... Онъ теперь спитъ, а вотъ какъ встанетъ, ты и пожалуйся...
-- О, да родимая ты моя, завыла баба... Ждать-то мнѣ тутъ неколи... дома-то совсѣмъ никого нѣтути, всѣ въ полѣ на работѣ... таперь пора-то, вишь, страдная...
-- Ну ужь постой, я пойду скажу батинькѣ, произноситъ Матреша и хочетъ идти; но въ это время на крыльцо выходитъ самъ Кузьма Иванычъ, сильно раздосадованный на мухъ, не давшихъ ему спать... Поздоровавшись съ бабою, онъ выслушалъ ея жалобу.
-- Ступай-ка ты, любезная, домой и уноси свою курицу, говоритъ Кузьма Иванычъ.-- Встанетъ баринъ, я самъ ему передамъ объ твоемъ горѣ, а ты ужотко понавѣдайся... можетъ, еще и денегъ дастъ, такъ получишь...
-- Сдѣлай милость, кормилецъ, похлопочи... курица-то пропащая таперь, убогая какъ-есть стала, причитывала баба...
-- Хорошо, хорошо, будь покойна, или себѣ съ Богомъ, сказалъ смотритель.
Баба удалилась. Съ противоположной стороны улицы показался Петька. Кузьма Иванычъ проговорилъ: "Э, вотъ и разбойникъ нашъ идетъ", и усѣлся на крыльцѣ. Матреша и подруга перешоптываются и смѣются, продолжая грызть орѣхи.
-- А нехорошо, нехорошо, душечка, такъ дѣлать, курамъ-то ноги перебивать, замѣтилъ Кузьма Иванычъ Петькѣ, подошедшему къ крыльцу.
-- Какимъ курамъ? спросилъ Петька, ковыряя въ носу...
-- А вонъ баба-то пошла, видишь... Сейчасъ только приходила, хотѣла барину жаловаться, что курицѣ ногу перебилъ...
-- Ну и перебилъ... Я не люблю куръ и всегда въ нихъ камнями бросаю...
-- Этого дѣлать не годится. Въ другой разъ въ курицу-то намѣтишь, а попадешь въ человѣка, а за это вашего брата за чубъ, да розгачами...
Петька молчитъ и исподлобья посматриваетъ на смотрителя; затѣмъ подходитъ къ тарантасу и тихо влѣзаетъ въ него, скрываясь отъ глазъ наблюдателей...
Кузьма Иванычъ помоталъ нѣсколько разъ головою, досталъ изъ кармана табакерку и понюхалъ табаку...
Матреша и подруга подымаются съ своихъ мѣстъ и отправляются на площадку къ лавочкамъ.
По улицѣ идетъ пьяный мужикъ, съ надѣтою на бекрень шапкою, босой и въ сѣромъ изъ толстаго крестьянскаго сукна армякѣ, накинутомъ на плечи. Поровнявшись съ смотрителемъ, мужикъ снялъ шапку и подошелъ ближе къ крыльцу.
-- Были себѣ живы, здоровы, сказалъ онъ смотрителю, усаживаясь у ногъ его.
-- Здрастуй, Потапычъ... Что, ай опять загулялъ?-- спросилъ Кузьма Иванычъ.
-- Загулялъ, любезный человѣкъ... какъ есть загулялъ... во, гляди!...
-- Давно-жъ такъ кутишь?
-- А... чего тамъ... Нонѣ началъ.. Вчера это, значитъ, на крестьбинахъ у Мироныча малую толику колупнули... водочки это, пивца... я нонѣ всталъ поутру... голова-то, братецъ мой, трешшитъ... точно тамъ сто дьяволовъ молотками стучатъ... ну и пошелъ къ Иванъ Захарычу, косушечку треснулъ... а тамъ ишшо угораздилъ; да во по сю пору и дома не бывалъ...
-- А сапоги-то гдѣ у тебя?
-- Сапоги-то?.. Э, пропилъ, во-гдѣ!.. нешто не мои, штоль?.. захотѣлъ и пропилъ, вотъ тебѣ и сказъ...
-- Такъ-то-такъ, да-все-жъ плохо ты дѣлаешь, Потапычъ; не слѣдуетъ такъ часто пить... Ты человѣкъ ужь не молодой, и себя срамишь, и семейство тоже...
-- Семью-то!.. небось-братъ, рыломъ еще не доросли... Я во какъ: у меня не перечь, а-то сичасъ это и по зубамъ... Я братъ свое пропиваю, не чужое!..
-- Ты хоть не кричи-то такъ, а-то у меня баринъ отдыхаетъ; вонъ тарантасъ-то стоитъ, видишь?..
-- Баринъ? а шутъ-его-бери, твово барина... Нешто мы баръ-то не видывали?.. Мы и съ самимъ съ посредникомъ, значитъ, объяснялись... Это, другъ ты мой, намъ все нипочемъ... А-то што тамъ баринъ, тьфу!..
Потапычъ плюнулъ...
-- Пропащій ты человѣкъ и больше ничего, -- говоритъ ему смотритель.
-- И это все, я те скажу... въ нашихъ рукахъ... отвѣчаетъ Потапычъ... Я не пропашшій... не, врешь... Я свои дѣла ловко обдѣлываю,-- о, ловко!.. Не то чтобъ тамъ какъ этакъ, или иначе, а завсегды, значитъ, въ стать... Насъ, братъ, незамай... Есть -- накладывай, а нѣтъ -- и къ свиньямъ на пасику... потому, одно слово, куликнешь и шабашъ... Пропашшій!.. откуда это ты пришелъ, съ какихъ странствій?..-- Зришь-во, кулакъ... ну и кончено... нечего болѣ и разговаривать... А то пропашшій!.. Небось, васъ не проведешь... Ты, я те скажу, гляди у себя подъ носомъ, вотъ что... Эхъ, болѣзно только, а-то бъ сичасъ это отмочилъ... Да -- хошь, я-те пѣсенку спою?.. спѣть што-ли?..
-- Еще что выдумалъ... нельзя!..
-- Анъ спою...
"Сидитъ воронъ на добочку", началъ протяжно Потапычъ...
-- Перестань-же ты, тебѣ говорятъ, нельзя, закричалъ на него смотритель...
-- Ой-ли?.. Это все, любезный, въ нашихъ рукахъ...
-- Ты иди-ка отсюда, а-то неловко... Гляди, да кто-нибудь подъѣдетъ еще, анъ и нехорошо... Тутъ вѣдь станція, а не простой домъ...
-- А что-жъ такое? и пойдемъ... Ты только Кузьма Иванычъ вотъ-што: дай ты мнѣ, милый человѣкъ, на косушечку... завтра отдамъ, ей-богу-шну отдамъ...
-- Да будетъ тебѣ пить, ты и такъ ужь пьянъ...
-- Это братецъ наше дѣло... А ты дай, што я у те прошу.... Ей-богу, завтра наранѣ поутру отдамъ...
-- Нѣтъ денегъ...
-- Анъ есть, врешь... У тебя завсегды деньги, я знаю...
На крыльцо выходитъ староста.
-- Эй, толстопузый, здорово... закричалъ ему Потапычъ.-- Дай-ка на косушечку, сдѣлай милость... Завтра, тоись, съ бладарностью возвращу...
-- Убирайся ты -- откуда пришелъ, промолвилъ староста и скрылся въ сѣняхъ...
-- Э, лѣшій... праа, лѣшій... проговорилъ ему вслѣдъ Потапычъ...
-- Иди, иди, тебѣ говорятъ, ступай отсуда, что ты за чудакъ такой, сказалъ Кузьма Иванычъ, подымаясь съ своего мѣста.
-- Дай на косушечку, такъ сичасъ уйду...
-- Слышалъ, кажется, ужь разъ, что нѣтъ денегъ, проговорилъ съ сердцемъ смотритель и ушелъ въ комнаты.
Потапычъ постоялъ минуты двѣ передъ крыльцомъ, подумалъ о чемъ-то, посмотрѣлъ на почтовый фонарь, прибитый къ столбу, икнулъ, плюнулъ и пошелъ отъ станціи по направленію къ лавочкамъ...
Въ концѣ улицы зазвенѣлъ колокольчикъ и показалась пыль. Вскорѣ къ станціи подъѣхалъ еще тарантасъ, съ двумя какими-то купцами. Купцы вылѣзли изъ тарантаса и взошли на крыльцо станціи. Кузьма Иванычъ вышелъ къ нимъ на встрѣчу и поздоровался съ ними...
-- Какъ-бы это лошадокъ, почтенный, сказалъ одинъ изъ купцовъ, обращаясь къ смотрителю; -- да кстати-бы и тарантасикъ подмазать...
Кузьма Иванычъ сдѣлалъ должное распоряженіе и потребовалъ подорожную. А пріѣзжіе, въ ожиданіи лошадей, отправились на площадку посмотрѣть церковь и лавочки.
-- А хорошее село, замѣтилъ одинъ.
-- Село -- ничего, какъ слѣдуетъ, отвѣчалъ другой.-- И торговля есть, и постоялые дворы въ исправности, потому это шоссейный путь много означаетъ...
-- Извѣстно, хотя чугунка не въ примѣръ лучше, замѣтилъ первый.
-- Лучше-то, лучше... а пройди здѣсь -- село въ упадкѣ будетъ...
-- Въ упадкѣ, это вѣрно...
Купцы подошли къ церкви и остановились противъ воротъ церковной ограды. Одинъ изъ нихъ, оглянувшись кругомъ, сталъ разбирать выбитыя надъ воротами славянскія слова...
Въ то же время у станціи ямщикъ подмазывалъ ихъ тарантасъ. Какой-то молодой парень, проходя по улицѣ, подошелъ къ ямщику и остановился у экипажа.
-- Здорово Алеха,-- сказалъ онъ.
-- Здорово, -- отозвался ямщикъ.
-- Должно, табѣ чередъ везть-то, что мажешь...
-- А мнѣ, чтобъ ихъ короста взяла, отвѣчалъ съ досадою Алеха...
-- А тарантасища-то чижолый, замѣтилъ опять молодой парень.
-- Чижелый, идолъ его побери... По пескамъ-то страсть грузно будетъ...
-- Ну, да твои кони-то добрые, вывезутъ...
-- Не завсегды, братецъ ты мой... Гляди дапрежь всего на сѣдоковъ...
-- Какъ такъ?..
-- А такъ... Намеднись, значитъ, это я возилъ одного полковника военнаго... По военной службѣ, тоись, состоитъ.
-- Понимаю...
-- Бядовой такой, что и-и-и-и!.. Пошелъ, да пошелъ, говоритъ... ну я я погналъ, потому серчаетъ ужь оченно... А ѣхали-то, видишь, по песку... Глядь, анъ коренникъ-то чуть двашитъ... Ваше присхадительство, говорю это я ему, лошади падаютъ, не везутъ... Ну обругалъ это, значитъ, тутъ онъ меня свойскими словами... Смотрю, ничего... А такъ, братъ, и думалъ, что по ѣдалу своротитъ...
-- Что толковать, -- и своротилъ-бы, замѣтилъ молодой парень...-- А таперича-то кого везешь?
-- Баютъ, купцовъ быдто, отвѣчалъ Алеха.
-- Ну это-то не страшно, не енералы какіе...
-- Знамо дѣло, не енералы... Скажетъ что -- отмолчимся, а ругать почнетъ -- наплевать...