Мошин Алексей Николаевич
Толстой у Поленова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Алексей Николаевич Мошин

Толстой у Поленова

   Весной 1901 года знаменитый художник, профессор живописи Василий Дмитриевич Поленов, показывая мне в своей мастерской начатые работы, вспомнил о своем первом знакомстве с Л.Н. Толстым.
   Вот что рассказал мне знаменитый художник о визите к нему великого писателя:
   "В 1888 году я кончил мою картину "Христос и грешница". Много перестрадал я из-за этой картины: получил ужасные головные боли, расстроился нервами так, что Шарко запретил мне два года работать... Эта картина долгое время поглощала все соки моих нервов; я отдавался ей весь...
   Ездил в Палестину, чтобы изучить колорит местности... Много я работал над картиной, и все-таки она не вполне удалась... Теперь мне ясны все ее недостатки...
   Картина была почти закончена; я отделывал кое-какие детали. В мастерской у меня сидел молодой художник Сергей Алексеевич Коровин; с ним я за работой беседовал. Вдруг, взглянув на дверь, я увидел Льва Николаевича Толстого, с которым до того не встречался ни разу. Я был поражен неожиданностью.
   -- Лев Николаевич!.. -- воскликнул я. -- Чему обязан я таким счастьем, такой честью?!
   Граф не ответил на мое приветствие и спросил как будто с раздражением:
   -- Да вы почему меня знаете?..
   -- Кто же вас не знает!..
   Лев Николаевич молча подошел к моей картине и стал рассматривать. Я предложил ему отойти на достаточное расстояние, но он ответил, что плохо видит... Я предложил бинокль.
   -- Это что за штука? -- спросил Лев Николаевич.
   -- Это бинокль... -- ответил я, не понимая, почему граф не хочет обнаружить свое знакомство с этим общеизвестным оптическим аппаратом.
   Лев Николаевич принял бинокль и начал смотреть не в маленькие стекла, а в большие. Я его поправил. Тогда он стал смотреть, не выдвинув винтом трубки с малыми стеклами, и сказал:
   -- Ничего не вижу...
   Я показал, как нужно действовать винтом бинокля, но граф отказался от аппарата.
   Долго смотрел Лев Николаевич на мою картину и наконец, указывая на нее, сказал:
   -- Вот Этого вы не любите!..
   -- То есть кого?..
   -- Вот Этого, который сидит посредине...
   -- То есть Христа?!
   -- Ну да, вы Его не любите...
   И с этими словами Лев Николаевич ушел.
   Я был до такой степени ошеломлен, что несколько минут не мог вымолвить ни слова... А когда немножко пришел в себя, спросил Коровина:
   -- Что все это значит?..
   -- Ничего не понимаю!.. -- пожал плечами в ответ мне молодой художник...
   Так это для меня и осталось загадкой...".
   И высококультурный, умный человек В.Д. Поленов развел руками.
   Я не счел себя вправе таить от общества этот эпизод из жизни великого писателя.
   Из воспоминаний о Чехове
   Мне вспоминается небольшой уютный кабинет А.П. Чехова в его ялтинской даче. За письменным столом и за изящным рабочим креслом -- в алькове оттоманка, а над нею -- картина Левитана. И на противоположной стене на камине -- фреска Левитана "Стога сена". Под широким окном -- диван, а к нему повернуто приставленное боком к письменному столу большое удобное мягкое кресло. Панно из покрытых автографами фотографий знакомых Чехова -- на столе у входа в кабинет.
   Сюда 25 августа 1901 года из соседней комнаты провел меня Антон Павлович Чехов, заслоняя на минуту дверь своей большой высокой фигурой; крепко, энергично пожимая мою руку, усадил радушно на кресло, а сам сел на диван под окном и откинулся на спинку дивана, заложив ногу на ногу. Этой спокойной удобной позы он не переменил, пока мы беседовали.
   Сквозь пенсне он смотрел на меня открытым, прямым умным и внимательным взглядом.
   Как-то своеобразно приятным, симпатичным казался его грубоватый жесткий, "толстый" голос, и звучало в этом его голосе как будто что-то надтреснутое, больное.
   Он говорил простым, почти народным языком, и в каждом его слове чувствовалась правда, искренность и доброжелательство.
   -- Мне кажется, не совсем удачно вы назвали свою книжку: "Штрихи и настроения". Штрихи -- не русское слово...
   -- Что за дивная эта маленькая фреска у вас над камином, Антон Павлович, -- эти стога сена там, в нашей московской полосе... Это Исаака Ильича, должно быть?..
   -- Да, это Левитана... А каким он вам казался сам?.. Плох был здоровьем... Умер...
   -- Очень был слаб... А какое было сердце!.. Непременно хотел меня порадовать, новые работы в своей мастерской показать... Там в Москве, в Трехсвятительском переулке... Лестница в мастерскую только на высоту комнаты, а и трудно же было ему подниматься... Поднимет ногу на ступеньку, другую ногу на ту же ступеньку поставит и на несколько секунд остановится, передохнет, потом так же на вторую ступеньку... И так -- пока в мастерскую поднялся... А там сразу сел и несколько минут отдыхал... Потом стал показывать картины, и только лишь те, что закончены, а начатых работ очень просил меня не смотреть... В другой день приготовил к моему приходу множество своих этюдов и за мои небольшие деньги разрешил мне выбрать любой этюд из всех. Я выбрал очень маленький по размеру, но такой, который как раз и самому Левитану нравился, как он мне потом сказал, подписав этюд, и он этому был рад... Потом написал мне, звал радушно опять... Что за милый он был человек -- этот гениальный пейзажист... А вас он как любил, Антон Павлович!..
   -- Да ведь, Алексей Николаевич, и я его очень любил...
   Мы заговорили о Мачтете, который умер в Ялте несколько дней назад.
   -- Зря помер человек... -- сказал Чехов и спросил меня: -- Вы давно познакомились с Григорием Александровичем?
   -- Я привез ему в 1891 году из Сибири, из Ишима и Тюкалинска, письма его товарищей по ссылке... Тогда Мачтет жил в Москве, на Плющихе... У него собирались писатели... Бывал у Мачтета и Лев Николаевич Толстой, с которым тогда еще мне не выпадало счастливого случая встретиться... Встречал я В.Е. Ермилова и других... Потом, живучи в разных городах, мы с Мачтетом переписывались, потом был в гостях он у меня в Петербурге и я у него в Житомире... В 1897 году снялся он со мной вместе в Петербурге в фотографии Ануфриева... А за несколько лет до того он помог мне пристроиться на службу в железнодорожный контрольный отдел... Он и сам до того служил там некоторое время... Нуждался в определенном заработке, чтобы не слишком насиловать свое литературное творчество...
   -- Да, я знаю... У вас целы его письма?..
   -- Конечно, храню... Больше двадцати его писем.
   -- Отдадите в печать?
   -- Много мест в его письмах ко мне не могут пройти в печати по цензурным условиям...
   Заговорили о Кучук-Кое, куда я собирался ехать.
   -- Я люблю Кучук-Кой, -- сказал Чехов. -- Тихий уголок... Жаль, редко приходится там бывать...
   Когда я начал прощаться, Чехов встал и опять энергично, крепко пожал мне руку и шел со мною до передней.
   На террасе ждали Чехова сидевшие там в это время Орленок и Дорошевич.
   Из-под тени чеховского дома я вышел на залитую ярким солнцем дорогу, что шла по улице Верхней Аутки мимо кипарисов и небольших домиков, спускаясь с горы к богатым улицам Ялты и к морю. Широкий, дивный вид открывается с того места, где приютилась дача А.П. Чехова.
   Но не любил Чехов ярких красок юга и в тени своего кабинета отдыхал усталым взором на пейзажах своего друга Левитана, так живо и верно передававших настроение серенького северного дня.
  
   Опубликовано: Мошин А.Н. Новое о великих писателях: Мелкие штрихи для больших портретов. СПб., 1908.
   Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/tolstoy/moshin_tolst_u_poi.html
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru