Мопассан Ги_Де
Плутня

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Ги де Мопассан

Плутня

(1882)

   -- Это женщины-то?
   -- Ну, и что же? Что -- женщины?
   -- А вот что: нет более искусных фокусников, которые сумели бы провести нас по любому случаю, с тем или иным умыслом или без всякого умысла, и нередко обмануть из одного только удовольствия. И они обманывают с невероятной простотой, с поразительной смелостью, с неоспоримой тонкостью. Они плутуют с утра до вечера, и все решительно, все, вплоть до самых честных, самых правдивых, самых умных.
   Добавлю, что иной раз их к этому вынуждают. Мужчина всегда упрям, как дурак, и прихотлив, как тиран. У себя дома муж ежеминутно нелепо капризничает. Он полон вздорных причуд; обманывая, жена лишь потворствует им. Она уверяет его, что та или иная вещь стоит столько-то, так как он завопил бы, если бы она стоила дороже. И обычно она ловко выпутывается из беды с помощью таких легких и хитроумных средств, что мы руками разводим, когда случайно обнаруживаем обман. И в изумлении спрашиваем себя: "Да как же это мы не заметили?"
  
   Говорил это бывший министр империи, граф Л..., по слухам, большой повеса и человек выдающегося ума.
   Группа молодежи слушала его.
   Он продолжал:
   -- Меня обманула смешным, но и поучительным образом одна скромная мещаночка. Я расскажу эту историю вам в назидание.
   Я был тогда министром иностранных дел и имел привычку подолгу гулять каждое утро по Елиоейским Полям. Дело было весной, и я прохаживался, жадно вдыхая чудный аромат первой листвы.
   Вскоре я заметил, что ежедневно встречаю прелестную женщину, одно из тех поразительных и грациозных созданий, что носят на себе отпечаток Парижа. Была ли она красива? И да и нет. Хорошо ли сложена? Нет, лучше того. Пусть ее талия была слишком тонка, плечи слишком прямы, грудь слишком выпукла, но я предпочитаю таких прелестных пухленьких куколок крупному остову Венеры Милосской.
   К тому же они неподражаемо семенят ножками, и одно только подрагивание их турнюра вызывает в нас страстные вожделения. Казалось, будто она мимоходом меня оглядывает. Но в подобных женщинах мало ли что покажется, и никогда нельзя быть ни в чем уверенным...
   Однажды утром я увидел, что она сидит на скамье с раскрытой книгою в руках. Я поспешил сесть рядом с нею. Не прошло и пяти минут, как мы подружились. В последующие дни после сопровождаемого улыбкой приветствия: "Добрый день, сударыня", "Добрый день, сударь" -- завязывалась беседа. Она рассказала мне, что замужем за чиновником, что жизнь ее уныла, что развлечений мало, а забот много, и так далее.
   Я сказал ей, кто я такой; это вышло случайно, а быть может, из тщеславия: она весьма удачно притворилась удивленной.
   На другой день она зашла ко мне в министерство и стала затем приходить так часто, что курьеры, узнав, кто она такая, сообщали друг другу при ее появлении имя, которым ее окрестили: "Мадам Леон". Так зовут меня.
   Я встречался с ней ежедневно, по утрам, в течение трех месяцев, ни на минуту не пресытившись ею, так умела она разнообразить и обострять свои ласки. Но однажды я заметил в ее глазах страдальческое выражение и блеск от сдерживаемых слез, заметил, что она еле говорит, охваченная какой-то скрытой тревогой.
   Я просил, заклинал ее поведать мне причину беспокойства, и в конце концов она, вздрагивая, пролепетала:
   -- Я... я беременна.
   И разрыдалась. О, я скорчил ужасную гримасу и, надо полагать, побледнел, как обычно бледнеют при таких известиях. Вы и не представляете себе, какой неприятный удар в грудь получаешь при сообщении о подобном нежданном отцовстве. Но рано или поздно вы познаете все это. Я пролепетал:
   -- Но... но... ведь ты же замужем, не так ли?
   Она ответила:
   -- Да, но муж месяца два как в Италии и еще долго не возвратится,
   Я хотел во что бы то ни стало избавиться от ответственности. Я сказал:
   -- Надо сейчас же ехать к нему.
   Она покраснела до корней волос и, опустив глаза, ответила:
   -- Да... но...
   Она не решалась или не хотела договорить.
   Я понял и деликатно вручил ей конверт с деньгами на путевые расходы.
   Неделей позже она прислала мне письмо из Женевы. На следующей неделе я получил письмо из Флоренции. Затем из Ливорно, Рима, Неаполя. Она писала мне: "Я чувствую себя хорошо, дорогой мой, любимый, но выгляжу ужасно. Не хочу показываться тебе на глаза, пока все это не кончится; ты меня разлюбишь. Муж ничего не подозревает. Командировка удержит его в этой стране еще надолго, и я возвращусь во Францию только после родов".
   Приблизительно в конце восьмого месяца я получил из Венеции только два слова: "Это мальчик".
   Несколько позже, как-то утром, она стремительно вошла в мой кабинет, свежее и красивее, чем когда-либо, и бросилась в мои объятия.
   И наша былая любовь возобновилась.
   Я покинул министерство. Она стала приходить в мой особняк на улице Гренелль. Она часто говорила со мной о ребенке, но я еле слушал ее: это меня не касалось. По временам я вручал ей довольно крупную сумму, говоря только:
   -- Положи это на его имя.
   Прошло еще два года, и все чаще и настойчивее заговаривала она со мной о мальчике, о Леоне. Иногда она плакала:
   -- Ты не любишь его; не хочешь даже повидать его; если бы ты знал, какое горе ты мне этим причиняешь!
   Наконец она до того извела меня, что однажды я обещал ей пойти на следующий день на Елисейские Поля, в тот час, когда она поведет гулять сына.
   Но в тот момент, когда мне надо было идти, меня удержал страх. Человек слаб и глуп; кто знает, что произойдет в моем сердце? А вдруг я полюблю это маленькое существо, рожденное от меня, моего сына?
   Я стоял в шляпе, с перчатками в руках. Я кинул перчатки на письменный стол и шляпу на кресло: "Нет, решено, не пойду, это будет благоразумнее".
   Дверь распахнулась. Вошел мой брат. Он протянул мне полученное утром анонимное письмо: "Предупредите графа Л..., вашего брата, что дамочка с улицы Кассет нагло издевается над ним. Пусть-ка он наведет о ней справки".
   Я никогда никому не говорил об этой давнишней любовной связи. Я был поражен и рассказал брату все, с начала до конца, добавив:
   -- Я лично не хочу этим заниматься, но будь ты так любезен, пойди и разузнай.
   Когда мой брат ушел, я подумал: "В чем же она могла меня обманывать? Имеет другого любовника? А какое мне дело? Она молода, свежа, красива; ничего большего от нее я и не требую. Она, по-видимому, любит меня и в конце концов не слишком дорого мне обходится. Право, ума не приложу".
   Мой брат возвратился быстро. В полиции ему сообщили прекрасные сведения о муже. "Чиновник министерства внутренних дел, корректен, на хорошем счету, благонадежен, но женат на очень красивой женщине, издержки которой, кажется, не вполне соответствуют его скромному положению". Вот и все.
   Тогда брат мой разыскал ее квартиру и, узнав, что ее нет дома, развязал деньгами язык привратнице.
   -- Госпожа Д... -- прекрасная дама, и муж ее -- прекрасный человек; не богаты, но и не мелочны.
   Брат спросил, чтобы сказать что-нибудь:
   -- Сколько теперь лет ее маленькому сыну?
   -- Да у ней вовсе нет сына, сударь,
   -- Как нет? А маленький Леон?
   -- Нет, сударь, вы ошибаетесь.
   -- Тот, который родился у нее во время ее путешествия по Италии, года два тому назад?
   -- Она никогда не бывала в Италии, сударь, и не покидала этого дома в течение всех пяти лет, что проживает здесь.
  
   Мой брат, пораженный, продолжал расспрашивать, выведывать, вести дальше свои расследования. Ни ребенка, ни путешествия не оказалось.
   Я был чрезвычайно удивлен, но не понимал конечного смысла всей этой комедии.
   -- Я хочу вполне удостовериться и успокоиться. Я попрошу ее прийти сюда завтра. Прими ее вместо меня; если она меня обманула, вручи ей эти десять тысяч франков, и больше я с ней не увижусь. Да и на самом деле все это начинает мне надоедать.
  
   Поверите ли, всего лишь накануне сознание, что у меня есть ребенок от этой женщины, приводило меня в отчаяние, теперь же я был раздражен, пристыжен, оскорблен тем, что его у меня уже нет. Я оказался свободным, избавленным от всяких обязательств и беспокойств и, тем не менее, приходил в бешенство.
   На другой день мой брат поджидал ее в моем кабинете. Она вошла, по обыкновению оживленная, подбежала к нему с раскрытыми объятиями и остановилась, разглядев его.
   Он поклонился и извинился:
   -- Прошу извинения, сударыня, что нахожусь здесь вместо моего брата, но он поручил мне попросить у вас объяснений, лично получить которые ему было бы тяжело.
   Затем, глядя ей в глаза, он резко произнес:
   -- Нам известно, что у вас не было от него ребенка.
   После первого изумления она овладела собой, села, улыбнувшись, взглянула на своего судью и спокойно ответила:
   -- Да, у меня нет ребенка.
   -- Нам известно также, что вы никогда не бывали в Италии.
   На этот раз она рассмеялась от всей души:
   -- Да, я никогда не бывала в Италии.
   Мой брат, ошеломленный, продолжал:
   -- Граф поручил мне передать вам эти деньги и сказать вам, что все кончено.
   Она снова сделалась серьезной, спокойно сунула деньги в карман и простодушно спросила:
   -- Значит... я больше не увижу графа?
   -- Нет, сударыня.
   Это, видимо, раздосадовало ее, и она совершенно спокойно добавила:
   -- Тем хуже: я его очень любила.
   Видя, что она так быстро примирилась с судьбой, мой брат, улыбнувшись, опросил ее, в свою очередь:
   -- Скажите мне теперь, для чего вы придумали всю эту долгую и сложную плутню с путешествием и ребенком?
   Она удивленно взглянула на моего брата, как будто он задал глупый вопрос, и ответила:
   -- Ах, это просто хитрость! Уж не полагаете ли вы, что бедная, ничтожная мещаночка, вроде меня, способна была бы в течение трех лет удерживать графа Л..., министра, важного господина, светского человека, богатого и обольстительного, если бы она чем-нибудь не привязывала его к себе? Теперь все кончено. Тем хуже. Вечно так быть не могло. Но в продолжение трех лет мне все же удавалось удержать его. Передайте ему мой искренний привет.
   Она поднялась. Мой брат продолжал спрашивать:
   -- Ну, а... ребенок? Он был у вас подставной?
   -- Конечно, ребенок моей сестры. Она давала его мне на время. Держу пари, что это она вам выдала меня.
   -- Хорошо, а все эти письма из Италии?
   Она снова села, чтобы вволю посмеяться.
   -- О, эти письма, это целая поэма. Ведь недаром же граф был министром иностранных дел.
   -- Ну... а дальше?
   -- Дальше -- это мой секрет. Я никого не хочу компрометировать.
   И, поклонившись, с несколько насмешливой улыбкой, она вышла, ничуть не смущаясь, подобно актрисе, роль которой окончилась.
  
   И граф Л... добавил в виде нравоучения:
   -- Вот и доверяйте подобным птичкам.
  
  
   Напечатано в "Жиль Блас" 12 декабря 1882 года под псевдонимом Мофриньёз.
  
   Источник текста: Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12 т. М., "Правда", 1958 (библиотека "Огонек"). Том 10, с. 3-104.
   OCR; sad369 (15.11.2007)
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru