Мопассан Ги_де
Обед и несколько мыслей

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Un dîner et quelques idées.
    Перевод Е. В. Александровой (1950).

Ги де Мопассан.
Обед и несколько мыслей

   По случаю национального праздника г-н Пердри (Антуан), начальник отделения г-на Патиссо, получил орден Почетного легиона. Он насчитывал тридцать лет службы при прежних режимах и десять лет преданности теперешнему правительству. Его подчиненные, пороптав немного, что их награждают лишь в лице начальника, сочли все же за благо преподнести ему крест с фальшивыми бриллиантами. Новоиспеченный кавалер ордена, не желая оставаться в долгу, пригласил их всех к обеду на следующее воскресенье в свое имение в Аньер.
   Дом, разукрашенный мавританским орнаментом, походил на кафешантан, но ему придавало ценность местоположение: железнодорожная линия, перерезая сад во всю его ширину, проходила в двадцати метрах от крыльца.
   На неизменной круглой площадке газона в цементном бассейне плавали золотые рыбки, а на взлетавшей струйке фонтана, в точности напоминавшего спринцовку, временами играла микроскопическая радуга, приводившая в восторг посетителей.
   Питание этого фонтанчика составляло постоянную заботу г-на Пердри, который вставал иногда в пять часов утра, чтобы наполнить резервуар. Без пиджака, с вылезающим из брюк толстым животом, он остервенело накачивал воду, чтобы по возвращении со службы удовлетворенно пустить полную струю и воображать, что по саду разливается прохлада.
   В день парадного обеда все гости по очереди восторгались расположением дачи, и каждый раз, как вдали слышался шум приближающегося поезда, г-н Пердри объявлял место его назначения: Сен-Жермен, Гавр, Шербур или Дьепп, -- и все в шутку делали знаки пассажирам, глядевшим в окна.
   Отделение собралось в полном составе. Во-первых, помощник начальника г-н Капитэн; потом старший чиновник г-н Патиссо; затем гг. де Сомбретер и Валлен, элегантные молодые чиновники, являвшиеся на службу когда им вздумается; наконец г-н Рад, известный всему министерству своими безрассудными воззрениями, которые он охотно афишировал, и экспедитор г-н Буавен.
   Г-н Рад слыл оригиналом. Одни называли его фантазером и идеологом, другие -- революционером, но все сходились на том, что он бестактен. Уже немолодой, сухощавый, невысокого роста, с живыми глазами и длинными седыми волосами, он всю жизнь выражал глубочайшее презрение ко всякой административной деятельности. Любитель книг и страстный читатель, натура всегда и против всего протестующая, искатель истины и враг предрассудков, он обладал четкою и парадоксальною манерой выражать свои взгляды, зажимавшей рот самодовольным дуракам и вечно недовольным нытикам. Про него говорили: "Старый чудак Рад" или "Полоумный Рад", -- и медленность его продвижения по службе, видимо, подтверждала мнение всех этих ничтожных выскочек. Независимость его речи часто приводила в трепет его коллег, и они в ужасе спрашивали себя, каким образом он умудряется сохранить место.
   Как только сели за стол, г-н Пердри в краткой, но прочувствованной речи поблагодарил своих "сотрудников", обещая им свое покровительство, еще более действительное теперь, когда повысился его авторитет, и закончил растроганным обращением, в котором благодарил и восхвалял либеральное и справедливое правительство, умеющее находить достойных людей среди скромных тружеников.
   Его помощник, г-н Капитэн, ответил от имени всего отделения: он поздравлял, приветствовал, восторгался, преклонялся и превозносил за всех; оба эти образчика красноречия были встречены бурными аплодисментами. После чего принялись за еду.
   До десерта все шло благополучно, убогость беседы никого не смущала, но за кофе разгорелся спор, и внезапно г-н Рад разбушевался и начал переходить границы.
   Говорили, конечно, о любви; среди чиновников вдруг пробудился дух рыцарства, и, опьяненные им, они восторженно хвалили возвышенную красоту женщины, ее душевную чуткость, свойственное ей понимание всего изящного, верность суждений, утонченность чувств.
   Но г-н Рад стал возражать, энергично отрицая у так называемого "прекрасного" пола наличие всех тех качеств, которые ему приписываются; встретив общее негодование, он принялся цитировать знаменитых писателей:
    -- А вот Шопенгауер, господа, Шопенгауер, великий философ, которого чтит вся Германия. Послушайте его слова: "Как сильно должна была любовь отуманить разум мужчины, чтобы он назвал "прекрасным" этот пол, малорослый, с узкими плечами, широкими бедрами и кривыми ногами. В действительности, вся красота заключается в любовном инстинкте. Вместо того, чтобы называть этот пол "прекрасным", следовало бы назвать его "неэстетичным". Женщины не чувствуют и не понимают ни музыки, ни тем более поэзии, ни изобразительных искусств; все это у них -- одно обезьянничанье, предлог, притворство, вызванное их желанием нравиться".
    -- Человек, который это сказал, -- глупец, -- объявил г-н де Сомбретер.
   Г-н Рад, улыбаясь, продолжал:
    -- А Руссо, сударь? Вот его мнение: "Женщины в общем не любят ни одного из искусств, ничего не понимают ни в одном из них и всесторонне бездарны".
   Г-н Сомбретер презрительно пожал плечами.
    -- Руссо так же глуп, как и тот, только и всего.
   Г-н Рад продолжал все с той же улыбкой:
    -- Лорд Байрон, который, однако, любил женщин, говорит вот что, сударь: "Их следует хорошо кормить и хорошо одевать, но отнюдь не допускать в общество. Они должны получать религиозное воспитание, но не знакомиться ни с поэзией, ни с политикой, а читать только духовные и поваренные книги".
   Г-н Рад продолжал:
    -- Смотрите, господа, ведь все они учатся живописи и музыке. А между тем нет ни одной, которая написала бы хорошую картину или замечательную оперу. А почему, господа? Да потому, что женщина -- это sexus sequior, пол второстепенный во всех отношениях, назначение которого -- держаться в стороне, на втором плане.
   Г-н Патиссо рассердился:
    -- А Жорж Санд, сударь?
    -- Исключение, сударь, исключение. Я приведу вам еще одну цитату из другого великого философа, на этот раз английского, из Герберта Спенсера. Послушайте: "Каждый пол способен, под влиянием особых стимулов, проявлять свойства, присущие обычно другому полу. Так, если взять крайний случай, грудные железы мужчины способны, при особом раздражении, выделять молоко; известно, что во времена голода грудные дети, лишенные матери, бывали спасены именно таким образом. Однако эту способность иметь молоко мы не относим к числу мужских признаков. Точно так же и женский ум, способный в отдельных случаях создать нечто возвышенное, не должен быть принимаем в расчет при оценке женской натуры как социального фактора..."
   Г-н Патиссо, уязвленный во всех своих врожденных рыцарских инстинктах, заявил:
    -- Вы, сударь, не француз. Французская галантность -- это одна из форм патриотизма.
   Г-н Рад принял вызов:
    -- Да, во мне очень мало патриотизма, сударь, чрезвычайно мало.
   Заявление это было встречено ледяным молчанием, но он спокойно продолжал:
    -- Вы, вероятно, согласитесь со мной, что война есть нечто чудовищное, что этот обычай истребления народов является пережитком времен дикарства и что, если жизнь есть величайшее реальное благо, то не возмутительно ли, что правительства, обязанные защищать существование своих подданных, упорно изыскивают средства к их уничтожению? Не так ли? Но если война -- вещь чудовищная, то не является ли патриотизм той идеей, которая порождает и поддерживает войну? Когда убийца убивает, то у него есть цель -- украсть. Но когда один порядочный человек вспарывает штыком другого честного человека, отца семейства или, быть может, великого художника, то какая у него цель?
   Все были глубоко задеты.
    -- Если имеешь подобные взгляды, то нечего их высказывать в обществе.
   Г-н Патиссо возразил:
    -- Однако, сударь, существуют принципы, которые признаны всеми порядочными людьми.
   Г-н Рад спросил:
    -- Какие же именно?
   И г-н Патиссо веско изрек:
    -- Нравственность, сударь.
   Г-н Рад просиял.
    -- Один пример, господа, -- воскликнул он, -- разрешите один только маленький пример! Какого вы мнения о тех господчиках в шелковых фуражках, которые промышляют на бульварах небезызвестным вам ремеслом и этим живут?
   Вокруг стола пробежал брезгливый ропот.
    -- Так вот, господа, всего сто лет тому назад считалось вполне принятым, чтобы элегантный дворянин, щепетильный в вопросах чести, имеющий в качестве... подруги... "прекрасную и добродетельную даму благородного рода", жил на ее счет и даже окончательно разорил ее. Находили, что это очень милая шутка. Итак, мы видим, что нравственные принципы вовсе не столь незыблемы и... следовательно...
   Г-н Пердри, явно смущенный, остановил его:
    -- Вы подрываете основы общества, господин Рад. Необходимо иметь принципы. Так, например, в политике господин де Сомбретер -- легитимист, господин Валлен -- орлеанист, а мы с господином Патиссо -- республиканцы; у всех нас самые различные принципы -- не так ли? -- а между тем мы все прекрасно уживаемся друг с другом именно потому, что они у нас имеются.
    -- Да ведь и у меня есть принципы, господа, и даже очень твердые.
   Г-н Патиссо поднял голову и холодно спросил:
    -- Я был бы счастлив их узнать, сударь.
   Г-н Рад не заставил себя упрашивать:
    -- Вот они, сударь:
   Первый принцип: единовластно -- чудовищно.
   Второй принцип: ограниченное голосование -- несправедливо.
   Третий принцип: всеобщее голосование -- бессмысленно.
   Действительно, отдать миллионы людей, избранные умы, ученых, даже гениев во власть прихоти и самодурства какого-нибудь существа, которое в минуту веселья, безумия, опьянения или страсти не задумается всем пожертвовать ради своей распаленной фантазии, которое расточит богатства страны, накопленные общим трудом, пошлет тысячи людей на убой на поле сражения и так далее, -- мне лично, по моему простому рассуждению, представляется чудовищным абсурдом.
   Но если признать за страной право на самоуправление, то исключать часть граждан от участия в управлении делами под каким-нибудь всегда спорным предлогом -- это такая вопиющая несправедливость, о которой, мне кажется, не приходится и спорить.
   Остается всеобщее голосование. Вы, вероятно, согласитесь со мной, что гениальные люди встречаются редко, не правда ли? Но будем щедры и допустим, что во Франции их имеется сейчас человек пять. Прибавим, с такой же щедростью, двести высокоталантливых людей, тысячу других, тоже талантливых, каждый в своей области, и десять тысяч человек, так или иначе выдающихся. Вот вам генеральный штаб в одиннадцать тысяч двести пять умов. За ним идет армия посредственностей, за которой следует вся масса дурачья. А так как посредственности и дураки всегда составляют огромное большинство, то немыслимо представить, чтобы они могли избрать разумное правительство.
   Справедливости ради добавлю, что, логически рассуждая, всеобщее голосование представляется мне единственным приемлемым принципом, но оно едва ли осуществимо, и вот почему.
   Привлечь к управлению все живые силы страны, так, чтобы в нем были представлены все интересы и учтены все права, -- это идеал. Но он едва ли осуществим, потому что единственная сила, поддающаяся нашему измерению, -- это именно та, с которой меньше всего следовало бы считаться: бессмысленная сила большинства. По вашему методу невежественное большинство всегда будет превалировать над гением, над наукой, над всеми накопленными знаниями, над богатством, над промышленностью и так далее, и так далее. Если бы вы смогли обеспечить члену Института десять тысяч голосов против одного, поданного за тряпичника, сто голосов крупному землевладельцу против десяти голосов за его фермера, то вы приблизительно уравновесили бы силы и получили бы национальное представительство, действительно отображающее силы нации. Но не думаю, чтобы вам это удалось.
   Вот мои выводы:
   В прежнее время лица, не имеющие определенной профессии, становились фотографами; в наши дни они становятся депутатами. Власть, организованная на таких началах, всегда будет плачевно неспособной, причем столь же неспособной творить зло, как и творить добро, между тем как тиран, если он глуп, может принести очень много зла, а если он умен (что встречается крайне редко), -- очень много добра.
   Я не стою ни за одну из этих форм правления; я лично анархист, то есть сторонник самой незаметной, самой неощутимой власти, самой либеральной, в широком смысле этого слова, и в то же время я революционер, то есть вечный враг той самой власти, которая неизбежно обречена быть неполноценной. Вот и все".
   Крики негодования раздались за столом, и присутствующие -- легитимист, орлеанист, республиканцы поневоле -- пришли в ярость. Г-н Патиссо в особенности был вне себя. Обернувшись к г-ну Раду, он сказал:
    -- Значит, вы ни во что не верите, сударь?
   Тот просто ответил:
    -- Ни во что, сударь.
   Общее возмущение помешало г-ну Раду продолжать, и г-н Пердри начальственным тоном прекратил спор:
    -- Довольно, господа, прошу вас. Каждый из нас имеет свои взгляды, не так ли, и никто не собирается их менять.
   Все признали справедливость этого замечания. Но г-н Рад, неукротимый, как всегда, решил удержать за собой последнее слово.
    -- И все же, -- сказал он, -- у меня есть свой нравственный принцип, очень простой и легко применимый; он может быть выражен одной фразой: "Не делай другим того, чего не хочешь, чтобы делали тебе". Попробуйте-ка опровергнуть его, между тем как я берусь тремя доводами разбить самый священный из ваших принципов.
   На этот раз никто не стал возражать. Но вечером, возвращаясь попарно домой, каждый говорил своему спутнику:
    -- Право же, господин Рад заходит слишком далеко. Он сокрушает все. Назначить бы его помощником директора в Шарантон.

Примечания

   Господинчики в шелковых фуражках -- сутенеры.
   
   Член Института -- академик.
   
   Шарантон -- местечко Шарантон ле Пон в окрестностях Парижа, известное главным образом своей больницей для умалишенных; часто, как и в данном случае, употребляется в значении сумасшедшего дома.

-------------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12 тт. Том 1. Библиотека "Огонек", Изд. "Правда", М.: 1958. Перевод Е. В. Александровой. Примечания Ю. Данилина.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru