Мопассан Ги_Де
Коробейник

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Le Colporteur = Разносчик.
    Текст издания: "Вестникъ Иностранной Литературы", No 4, 1893.

КОРОБЕЙНИКЪ

Новый разсказъ Гюи де-Мопассана*).

*) Это -- впервые только теперь напечатанный разсказъ талантливаго французскаго писателя, -- одинъ изъ послѣднихъ разсказовъ, написанныхъ имъ незадолго до его роковой болѣзни.

  
   Сколько мимолетныхъ воспоминаній о мелочныхъ, какъ будто ничтожныхъ фактахъ, случайныхъ встрѣчахъ, подмѣченныхъ, угаданныхъ или только заподозрѣнныхъ интимныхъ драмахъ, внѣдряется еще смолоду въ нашъ юный неопытный умъ, и затѣмъ, играя роль какъ бы путеводныхъ нитей, постепенно навязываетъ ему безотрадное познаніе житейской дѣйствительности.
   Скитаясь безъ опредѣленной цѣли по проселкамъ, охваченный длинной вереницей мечтаній и думъ, я развлекаюсь причудливою ихъ смѣной и уношусь душой далеко отъ всего окружающаго.
   Каждый разъ, когда мысль возвращается при этомъ къ пережитому прошлому, она воскрешаетъ какія нибудь давнишнія мои приключенія, смѣшныя, или зловѣщія. Ихъ образы появляются передъ моими думами неожиданно цѣлыми группами, словно полевыя пташки, выпархивающія стаями изъ-за кустовъ при моемъ приближеніи.
   Разъ нынѣшнимъ лѣтомъ я шелъ, какъ говорится, куда глаза глядятъ по горной дорогѣ, нависшей надъ правымъ берегомъ озера Бурже. Взоръ мой блуждалъ по зеркальной поверхности водной массы, привлекаемый ровною блѣдной ея синевой, подернутой отблесками скользившихъ по ней лучей солнца, которое склонялось уже къ закату. Я чувствовалъ, какъ въ сердцѣ у меня шевелилась возникшая еще въ дѣтствѣ нѣжная любовь къ поверхности озерныхъ, рѣчныхъ и морскихъ водъ. Озеро тянулось передо мной широкой полосою, такою длинной, что не видать было ея окраинъ, исчезавшихъ вдали на горизонтѣ: одна -- къ сторонѣ Роны, другая -- по направленію къ Бурже. На противуположномъ берегу подымалась высокая гора Кошачьяго Зуба, зазубренная словно гребень до самой вершины. По обѣ стороны дороги, заглушая своею пышной листвой поддерживавшія ихъ тонкія вѣтви, перебрасывались съ дерева на дерево виноградныя лозы. Онѣ раскидывались по окрестнымъ полямъ зелеными, желтыми, красными гирляндами и свѣшивались съ вѣтвей изящными фестонами, пестрѣвшими сочными гроздьями чернаго винограда.
   На бѣлой отъ пыли дорогѣ никого кромѣ меня не было, когда вдругъ, изъ-за рощи высокихъ деревьевъ, за которой скрывается деревня Сентъ-Инносанъ, появился человѣкъ. Согнувшись подъ тяжестью ноши и опираясь на палку, онъ шелъ какъ разъ мнѣ на встрѣчу.
   Когда разстояніе между нами уменьшилось, я узналъ коробейника, одного изъ мелкихъ торговцевъ, которые носятъ свою лавку за плечами и ходятъ по деревнямъ изъ хижины въ хижину, сбывая съ небольшимъ барышомъ дешевые товары. Въ моей душѣ тотчасъ же воскресло давнишнее, совсѣмъ было изгладившееся воспоминаніе о ничтожномъ повидимому фактѣ случайной ночной встрѣчи на дорогѣ между Аржантейлемъ и Парижемъ. Оно таилось какъ бы за порогомъ сознанія съ того времени, когда мнѣ было всего только еще двадцать пять лѣтъ.

* * *

   Счастье жизни заключалось тогда для меня въ катаньѣ на шлюпкѣ. Я нанималъ комнату у одного изъ аржантейльскихъ харчевниковъ и каждый вечеръ уѣзжалъ изъ Парижа съ чиновничьимъ поѣздомъ: длиннымъ поѣздомъ, который ползетъ черепашьимъ шагомъ и останавливается на каждомъ полустанкѣ, высаживая вездѣ цѣлую толпу человѣчковъ съ узелками и свертками. Всѣ эти человѣчки, надѣленные склонностью отращивать себѣ брюшко, тяжелы на ногу отъ непривычки къ ходьбѣ. Брюки на нихъ сидятъ скверно, потому что казенныя стулья ужасно портятъ изящество ихъ фасона. Поѣздъ этотъ, въ которомъ мнѣ чудился своеобразный запахъ канцелярій, департаментскихъ шкафовъ и дѣлъ въ форменныхъ обложкахъ, привозилъ меня въ Аржантейль, гдѣ ожидала меня шлюпка. Стоило только оттолкнуть ее отъ пристани, чтобы пуститься вдоль по Сенѣ. Налегая на весла, я плылъ обѣдать въ Бедонъ, Шату, Эпине, или въ Сентъ-Уанъ, а потомъ возвращался въ Аржантейль, отводилъ шлюпку на пристань и отправлялся обратно въ Парижъ пѣшкомъ, если ночь была лунная.
   И вотъ однажды ночью на дорогѣ, бѣлѣвшей передо мною, я увидѣлъ человѣка, который шелъ тоже по направленію къ Парижу. Мнѣ почти каждый разъ доводилось встрѣчаться съ пригородными ночными путниками, внушающими такое чувство страха запоздавшимъ мирнымъ горожанамъ. Человѣкъ этотъ медленно шелъ передо мной, сгибаясь подъ тяжелою ношей.
   Я направлялся прямо къ нему быстрыми шагами, которые гулво отчеканивались на шоссейной дорогѣ. Онъ остановился, оглянулся, и видя, что я уже близко, перешелъ черезъ дорогу на другую сторону.
   Не замедляя шага, я хотѣлъ пройти мимо, но меня остановилъ окликъ:
   -- Добрый вечеръ, сударь!
   Я отвѣчалъ:
   -- Добрый вечеръ, любезнѣйшій.
   Незнакомецъ освѣдомился тогда:
   -- Далеко ли васъ Богъ несетъ?
   -- Въ Парижъ.
   -- Ну, чтожъ! Вы скоро туда дойдете! За вами, къ слову молвить, не угоняешься особенно же съ такимъ грузомъ на спинѣ, какъ у меня.
   Я пошелъ тише, обдумывая, съ какой стати заговорилъ со мной этотъ человѣкъ? Что именно несъ онъ въ своемъ большомъ коробѣ? Смутное подозрѣніе, что дѣло не чисто и что тутъ замѣшано какое нибудь преступленіе, мелькнуло у меня въ умѣ и возбудило мое любопытство. Каждое утро въ газетныхъ хроникахъ описывается такое множество злодѣяній, учиненныхъ якобы ночью какъ разъ именно тамъ, на полуостровѣ Жанневилье, что всѣ они сплошь не могутъ быть признаны просто на просто утками. Нельзя же изобрѣтать изо дня въ день, единственно лишь для развлеченія читателей, длинный перечень арестовъ и преступленій, наполняющій столбцы репортерскихъ отчетовъ.
   Съ другой стороны, однако, въ голосѣ незнакомца звучала, какъ мнѣ казалось, скорѣе робкая, чѣмъ смѣлая нотка, да и въ манерахъ его, свидѣтельствовавшихъ о благоразумной осторожности, нельзя было подмѣтить ничего вызывающаго.
   На всякій случай я, въ свою очередь, обратился къ нему съ вопросомъ:
   -- А вамъ далеко идти?
   -- Всего только до Аньера.
   -- Вы тамъ живете?
   -- Да, сударь, я коробейникъ и живу въ Аньерѣ.
   Сойдя съ боковой дорожки, по которой странствуютъ днемъ въ тѣни деревьевъ пѣшеходы, онъ началъ приближаться къ серединѣ шоссе. Я послѣдовалъ его примѣру. Каждый изъ насъ, не выпуская изъ рукъ палки, подозрительно посматривалъ на другого. Подойдя ближе къ незнакомцу, я совершенно успокоился. У него очевидно тоже разсѣялись всякія подозрѣнія.
   -- Нельзя ли будетъ вамъ идти немного потише?-- спросилъ онъ меня.
   -- Зачѣмъ же это?
   -- Затѣмъ, что дорога тутъ въ ночное время не больно мнѣ нравится. Когда за плечами кое-какой товарецъ, то вдвоемъ здѣсь все-таки надежнѣе. Напасть на двоихъ смотришь и поостерегутся.
   Я чувствовалъ, что незнакомецъ не лжетъ, и что онъ совершенно искренно празднуетъ труса, а потому уступилъ.
   Было уже около часа по полуночи, когда мы пошли съ нимъ рядомъ по дорогѣ изъ Аржантейля въ Аньеръ.
   -- Какъ же вы рискнули пуститься такъ поздно въ обратный путь?-- спросилъ я у коробейника.
   Онъ разсказалъ мнѣ все "безъ утайки". Выйдя только вчера утромъ изъ дому съ запасомъ товара, котораго должна было хватить дня на три, или на четыре, онъ вовсе не разсчитывалъ вернуться въ ту-же ночь домой.
   Торговля пошла однако такъ бойко, что заставила его спѣшить обратно въ Аньеръ за новымъ товаромъ, который надо было на другой-же день занести покупщикамъ, внесшимъ уже впередъ задатки.
   Коробейникъ объяснилъ мнѣ съ видимымъ удовольствіемъ, что маленько маракуетъ въ торговомъ дѣлѣ, гдѣ его на кривой не объѣдешь. Умѣя, какъ говорится, показать товаръ лицомъ и расхваливая взятые съ собой образчики, онъ запродавалъ иной разъ товаръ цѣлыми партіями съ обязательствомъ доставить покупателю на домъ денька черезъ два, не позже.
   -- У меня въ Аньерѣ собственный магазинъ, гдѣ торгуетъ жена, -- добавилъ коробейникъ.
   -- Такъ вы женаты?
   -- Да, сударь, ужь годъ и три мѣсяца, какъ женатъ. И какая, еслибъ вы знали, у меня славная женка! Она должно быть порядкомъ удивится, что я возвращаюсь домой теперь-же ночью.
   Онъ разсказалъ мнѣ кстати и про свою женитьбу, объяснивъ, что цѣлыхъ два года присватывался въ дѣвушкѣ, она-же все не рѣшалась выдти за него замужъ.
   Еще подросткомъ она начала торговать въ собственной лавченкѣ на углу улицы всякою всячиной: лентами, цвѣтами въ лѣтній сезонъ, а главнымъ образомъ очень хорошенькими пряжками къ дамскимъ башмачкамъ и разными другими бездѣлушками, которыя дешево покупала благодаря протекціи фабриканта. Дѣвушка извѣстна была въ Аньерѣ всѣмъ и каждому. Ее такъ и называли "Синенькой", потому что она ходила больше всего въ синихъ платьяхъ. Мастерица, что называется, на всѣ руки, она зашибала хорошую деньгу, но за послѣднее время начала словно прихварывать. Оно понятно, дѣло ея женское.... пожалуй, и затяжелѣла. Однакоже поручиться въ этомъ онъ не могъ. "Коммерція" у нихъ шла хорошо, и мужъ ходилъ съ коробомъ по окрестнымъ селамъ главнымъ образомъ, чтобы показывать разные образчики тамошнимъ мелкимъ торговцамъ. Онъ бралъ товаръ на коммиссію отъ разныхъ фабрикантовъ и служилъ имъ чѣмъ-то въ родѣ странствующаго приказчика, работая вмѣстѣ съ тѣмъ и на самого себя.
   -- Ну, а вы, сударь, чѣмъ изволите заниматься?-- спросилъ меня коробейникъ.
   Не отвѣчая прямо на этотъ вопросъ, я разсказалъ, что у меня стоятъ на аржантейльской пристани парусная моціона и двѣ быстроходныхъ шлюпки для гонокъ. Я ѣзжу въ Аржантейль каждый вечеръ практиковаться въ греблѣ и, моціона ради, возвращаюсь иной разъ пѣшкомъ въ Парижъ, гдѣ имѣю доходное занятіе.
   -- Знаете-ли что, -- возразилъ коробейникъ, -- еслибъ у меня водились такія деньжата, какъ у васъ, то я, клянусь Богомъ, не сталъ-бы шляться по пригороднымъ дорогамъ въ ночную пору. Здѣсь, сударь мой, не безопасно!
   Онъ бросилъ на меня изъ-подлобья такой подозрительный взглядъ, что я внутренно задалъ себѣ вопросъ, ужь не идетъ-ли со мной рядомъ какой-нибудь ловкачъ, который грабитъ только навѣрняка и не хочетъ рисковать безъ надобности.
   Меня, впрочемъ, тотчасъ-же успокоила высказанная вполголоса просьба:
   -- Нельзя-ли идти немного потише, сударь? Мнѣ право тяжело поспѣвать за вами съ такой ношей!
   Тѣмъ временемъ показались уже передъ нами первые аньерскіе дома.
   -- Я теперь, почитай, что добрался до мѣста, -- сказалъ коробейникъ.-- Мы сами, видите-ли, въ магазинѣ не ночуемъ. Его сторожитъ ночью собака, добрая собака, такая, что постоитъ за четверыхъ молодцовъ. Къ тому-же и квартиры въ центрѣ города для насъ дорогоньки. Однако, знаете-ли что, сударь? Вы оказали мнѣ большую услугу, потому что въ ночное время, когда я иду съ коробомъ, сердце у меня неспокойно. Не побрезгайте зайти къ намъ и распить бутылочку тепленькаго винца съ моею женой, если она только проснется. Правда, что она спитъ довольно крѣпко и не особенно любитъ, чтобъ ее будили; ну да это намъ, съ позволенія сказать, трынъ-трава. Безъ короба я, сударь, ничего не боюсь и провожу васъ потомъ со своею дубинкой до самыхъ парижскихъ воротъ.
   Я отказался, но онъ настаивалъ. Я упорствовалъ въ моемъ отказѣ, а онъ въ своихъ просьбахъ. Очевидно, что ему и въ самомъ дѣлѣ хотѣлось залучить меня къ себѣ въ гости. Необходимо замѣтить, что коробейникъ не даромъ называлъ себя краснобаемъ. Онъ говорилъ очень убѣдительно и съ такимъ обиженнымъ видомъ спрашивалъ о причинахъ моего отказа, высказывая подозрѣнія, будто я брезгаю распить бутылку вина съ человѣкомъ "низшаго сословія", что я подъ конецъ уступилъ и пошелъ съ нимъ по совершенно безлюдной дорогѣ въ одному изъ большущихъ ветхихъ домовъ, которыми изобилуютъ предмѣстья столичныхъ пригородовъ.
   Дойдя до этого дома, я, признаться, колебался туда войти. Высокое зданіе, съ обвалившейся гипсовой штукатуркой, производило впечатлѣніе какого-то притона пригородныхъ бродягъ, или пожалуй даже разбойничьяго вертепа. Растворивъ однимъ толчкомъ двери, оказавшіяся незапертыми, коробейникъ заставилъ меня войти въ темныя сѣни и провелъ придерживая за плечи, до лѣстницы, которую пришлось отыскивать ощупью въ непроглядномъ мракѣ ногами и руками, причемъ я все время томился совершенно законнымъ опасеніемъ провалиться сквозь какой-нибудь люкъ въ подземелье.
   Когда удалось наконецъ найти первую ступеньку, гостепріимный мой спутникъ сказалъ:
   -- Ну-съ! Теперь намъ осталось только подняться въ шестой этажъ.
   Порывшись у себя въ карманѣ, я отыскалъ коробочку восковыхъ спичекъ и благодаря этому могъ освѣтить себѣ путь по лѣстницѣ. Хозяинъ шелъ за мной слѣдомъ, кряхтя подъ своей ношей и шагъ за шагомъ повторяя: "Признаться оно и впрямь высоконько!.."
   Когда мы наконецъ поднялись въ верхній этажъ, коробейникъ вытащилъ у себя изъ-за пазухи ключъ, висѣвшій на какой-то веревочкѣ, отворилъ двери и пригласилъ меня войти. Я оказался въ выбѣленной известью комнатѣ, гдѣ посрединѣ стоялъ столъ, а вдоль стѣнъ помѣщались шесть стульевъ и кухонный шкафъ.
   -- Попробую разбудить жену, -- сказалъ хозяинъ, -- а потомъ сойду въ погребъ за виномъ. Здѣсь у насъ его держать нельзя, потому что въ теплѣ оно портится.
   Подойдя къ одной изъ двухъ дверей, выходившихъ въ комнату, коробейникъ крикнулъ: "Эй ты, Синенькая!" Такъ какъ она не соблаговолила отвѣтить, то онъ повторилъ свой окликъ раза два все громче и громче, а затѣмъ принялся стучать кулакомъ въ двери, ворча сквозь зубы: "Проснешься-ли ты, наконецъ, чортъ возьми!..."
   Обождавъ нѣсколько времени, онъ приложилъ ухо къ замочной скважинѣ и добавилъ совершенно уже спокойнымъ тономъ:
   -- Ну чтожь, пусть ее спитъ, коли заснула такъ крѣпко! Обождите меня минутку, -- я сейчасъ сбѣгаю за виномъ.
   Онъ вышелъ, а я опустился на стулъ, безропотно подчиняясь своей участи.
   Къ чему я собственно сюда зашелъ! подумалъ я и тутъ же внезапно вздрогнулъ, услышавъ, что рядомъ, въ комнатѣ жены коробейника, говорятъ шепотомъ и осторожно шевелятся.
   Чортъ возьми, ужь не попалъ-ли я на самомъ дѣлѣ въ ловушку?
   Какъ могла она не проснуться, эта Синенькая, при возвращеніи мужа, когда онъ поднялъ такой шумъ и принялся такъ громко стучать въ дверь? Ужь не было ли это заранѣе условленнымъ сигналомъ, чтобъ объяснить соучастникамъ: "Молодчикъ у насъ въ западнѣ: я буду караулить у выхода, остальное же ваше дѣло". Дѣйствительно, въ спальнѣ у Синенькой шорохъ все болѣе усиливался. Вотъ взялись за ручку замка и повернули въ замкѣ ключъ. Сердце у меня учащенно билось. Внутренно говоря себѣ: "Hy что-жь, будемъ защищаться!" я отступилъ вглубь комнаты, и схвативъ обѣими руками деревянный стулъ за спинку, приготовился въ отчаянной борьбѣ.
   Дверь слегка пріотворилась. Сквозь образовавшуюся щель показалась сперва рука, державшаяся за створку, а затѣмъ чья-то голова -- голова мужчины въ круглой касторовой шляпѣ. Когда голова скользнула между дверью и стѣной, я увидѣлъ устремленные на меня два глаза. Прежде чѣмъ можно было сдѣлать какое-нибудь оборонительное движеніе, хозяинъ этой головы, въ которомъ я подозрѣвалъ злоумышленника, рослый дѣтина, босикомъ, полуодѣтый, безъ галстуха и съ ботинками въ рукахъ, но тѣмъ не менѣе очень недурной собою и смахивавшій немножко на барина, очутился однимъ прыжкомъ у выходныхъ дверей и мгновенно исчезъ на лѣстницѣ. Приключеніе очевидно принимало забавный характеръ. Я снова усѣлся на стулъ и сталъ ждать возвращенія мужа, который долгонько-таки не могъ разыскать въ погребѣ вино. Наконецъ я услышалъ шаги его на лѣстницѣ. Ихъ шорохъ заставилъ меня разразиться смѣхомъ, которымъ смѣешься иной разъ наединѣ и отъ котораго такъ трудно бываетъ удержаться.
   Коробейникъ вошелъ съ двумя бутылками и спросилъ:
   -- Что моя жена все еще спитъ? Неужели она до сихъ поръ такъ и не пошевельнулась?
   Угадывая, что Синеньная прильнула ухомъ въ замочной скважинѣ, я отвѣтилъ:
   -- Должно быть, что спитъ!
   Хозяинъ снова позвалъ тогда жену.
   -- Полина!
   Убѣдившись, что она не отвѣчаетъ и не шевелится, онъ отошелъ отъ двери и объяснилъ мнѣ:
   -- Она не долюбливаетъ, чтобъ я приводилъ въ ночное время сюда пріятелей, съ которыми можно выпить стаканчикъ-другой винца.
   -- Такъ вы, значитъ, думаете, что она проснулась?
   -- Разумѣется, проснулась, -- подтвердилъ съ недовольнымъ видомъ коробейникъ и затѣмъ прибавилъ:-- Ну что-жь, чокнемтесь...
   Онъ изъявилъ твердое намѣреніе роспить помаленьку со мною обѣ бутылки одну за другой,
   На этотъ разъ однако я выказалъ надлежащую энергію и рѣшимость. Выпивъ стаканъ вина, я всталъ. Коробейникъ не упоминалъ уже о своемъ обѣщаніи проводить меня до парижскихъ воротъ. Злобно поглядывая на дверь жениной комнаты, онъ проворчалъ, съ видомъ раздраженнаго простолюдина, или точнѣе звѣря, въ которомъ ежеминутно можетъ проснуться бѣшенство:
   -- А все-таки, по вашемъ уходѣ, она должна будетъ отворить!
   Я внимательно глядѣлъ на этого труса, который начиналъ приходить въ ярость, самъ не зная отчего -- быть можетъ, вслѣдствіе смутнаго предчувствія, подсказаннаго инстинктомъ обманутаго самца. Очевидно, ему не нравились запертыя на замокъ двери. Онъ только что говорилъ мнѣ о своей женѣ съ чувствомъ нѣжной привязанности, а теперь, безъ сомнѣнія, собирался ее отколотить.
   Сердито потрясая дверь за ручку, онъ крикнулъ еще разъ:
   -- Полина!
   Голосъ какъ будто только что проснувшейся женщины отвѣчалъ изъ-за перегородки:
   -- Ась?.. Что?..
   -- Развѣ ты не слышала, какъ я вернулся домой?
   -- Богъ съ тобой, отвяжись! Я спала!
   -- Отвори двери!
   -- Когда уйдетъ отъ тебя гость. Что за охота приводить сюда по ночамъ постороннихъ и устраивать здѣсь съ ними попойки!
   Спотыкаясь по лѣстницѣ, я ушелъ, почти такъ же поспѣшно, какъ и дѣтина въ круглой касторовой шляпѣ, соучастникомъ котораго сдѣлался противъ воли, а затѣмъ вплоть до самаго Парижа думалъ о томъ, что видѣлъ въ этой лачугѣ одно изъ дѣйствій вѣчной драмы, которая дается ежедневно и повсемѣстно при всевозможныхъ условіяхъ сценической обстановки.

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 4, 1893

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru