Монтепен Ксавье Де
Индийские тайны с их кознями и преступлениями

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Les Mystères de l'Inde.
    Русский перевод 1876 г. (без указания переводчика)
    Роман публиковался также по названием "Месть принцессы Джеллы".

Ксавье де Монтепен

Индийские тайны с их кознями и преступлениями

Книга 1

Глава 1
Роковое предзнаменование

   В ночь с 10 на 11 июля 1830 года шесть индусов, сопровождаемые таким же количеством бахисов, в чью обязанность входило сменять первых каждые четверть часа, несли паланкин. Впереди процессии, медленно взбираясь по скалистой тропе, шел масалчий, или факельщик. Впереди был Бенарес и половина пути. Рядом с факельщиком шел молодой индус, почти ребенок -- ему было не более четырнадцати лет -- слабенький, маленького роста, с черными глазами, пристальный взгляд которых выражал ум и проницательность. Фигурка юноши четко выделялась на фоне всей группы и вполне олицетворяла собой бронзовую, грациозную флорентийскую статуэтку.
   В десяти шагах от паланкина верхом на худой, но сильной лошади следовала оригинальная личность, страшно гримасничавшая при каждом толчке. Внешне это был типичный англичанин, терпеливо сносящий все тяготы нелегкого похода. Но мы имеем в виду не чистокровного аристократа, а карикатуру на англичанина, особенно популярную на провинциальных сценах Франции. Густые рыжие волосы обрамляли красное, старательно выбритое лицо, на котором отчетливо выделялись густые клочкообразные брови. Белый, сильно накрахмаленный галстук еще отчетливее подчеркивал кирпичный цвет лица. Костюм англичанина состоял из черного сюртука и брюк, длинных штиблет, доходивших до колен. Войлочная, с узкими полями шляпа, надетая на затылок, дополняла странный, чрезвычайно неудобный для путешествия под палящим солнцем Индии наряд.
   Прошедший день выдался жарким, ночь же была темной: большие черные облака плотно закрывали серебряный диск луны. Ни одного дуновения ветра не освежало атмосферу, казалось, буря приблизилась и вот-вот раздадутся первые удары грома. На горизонте время от времени вспыхивали зигзаги молний, но они не могли осветить непроницаемую темноту.
   Крутая, узкая и всеми забытая дорога извивалась между скалами, нагроможденными в страшном беспорядке, среди широких и колючих листьев кактуса, увенчанных ярко-пунцовыми цветами.
   Носильщики, едва дыша и изнемогая от усталости и невыносимой жары, продвигались с большим трудом. Факел, время от времени поливаемый маслом, скупо освещал белые и красные тюрбаны бахисов, придавая небольшому каравану фантастический вид.
   Оригинальный и даже комический оттенок всей картине шествия придавал господин в белом галстуке и черном сюртуке, сидевший на низкорослой лошади, которая плелась позади всех.
   Караван достиг самой верхней части гористой и трудной дороги, по которой поднимался уже более трех часов. В этом месте находилась широкая площадка, ограниченная огромными валунами и крутыми обрывами.
   Восхождение завершилось, теперь предстоял спуск. Носильщики остановились. Рука, обтянутая лайковой перчаткой, отдернула занавески паланкина, и тут же раздался звучный молодой голос:
   -- Казиль! Подойди сюда, мой мальчик, я хочу с тобой поговорить. -- Эти слова были произнесены по-английски.
   Молодой индус, которого мы сравнивали с бронзовой флорентийской статуэткой, тотчас приблизился к господину и спросил также по-английски с легким гортанным акцентом, не лишенным, впрочем, гармонии:
   -- Что угодно господину?
   -- Почему мы остановились?
   -- Господин, восхождение на гору было трудным... бахисы выбились из сил и теперь отдыхают...
   -- Далеко ли до Бенареса?
   -- Шесть часов ходьбы...
   -- Значит мы прибудем туда с восходом солнца?
   -- Да, господин, если только гроза не остановит нас на дороге.
   -- А ты думаешь, что скоро начнется гроза?
   -- Боюсь, что да.
   В тот же момент, словно подчиняясь заклинанию демона бури, небо пронзила яркая молния, а за нею последовал сильный, оглушительный удар грома, грозно повторенный горным эхом.
   -- Голос Шивы! -- прошептал молодой индус, склонив голову и торопливо прижимая руки к груди. Остальные индусы упали на землю, а худая, с длинной гривой лошадь рванулась в сторону, едва не выбросив всадника из седла. Путешественник, находившийся в паланкине, вскрикнул.
   -- Вы слышали, господин, -- прошептал Казиль, -- гроза приближается...
   -- Нам нужно торопиться, -- вымолвил англичанин, -- вели носильщикам продолжать путь, больше нигде не останавливаясь.
   Казиль сказал несколько слов на местном наречии, и носильщики поднялись с земли, намереваясь двигаться дальше. Однако яркая вспышка молнии, а затем глухой удар грома превратили весь небесный свод в одну громадную наковальню. Раздался второй удар грома, и всплеск молнии был настолько близким, что путешественники снова попадали на землю. Поднялся сильный порывистый ветер, сопровождаемый таким проливным дождем, что казалось, небо разверзлось для нового потопа.
   Человек в черном спрыгнул с седла и, держа лошадь под уздцы, приблизился к паланкину. Распростертые на земле бахисы испуганно поднимали головы, били себя в грудь и торопливо выкрикивали какие-то молитвы, желая смягчить гнев рассвирепевших богов.
   -- Чего они ждут? -- спросил англичанин.
   -- Господин, -- ответил Казиль, -- мы не можем идти дальше.
   -- Почему?
   -- Гроза не утихнет всю ночь.
   -- Какое нам дело до грозы! Если мы не можем ее избежать, то остановка не защитит пас пи от грома, ни от молнии! Вперед, в дорогу!
   -- Господин, это невозможно!
   Англичанин сделал нетерпеливый жест.
   -- Через несколько минут, -- продолжал молодой индус, -- горная дорога станет непроходимой, ее размоют дождевые потоки. Если мы не повернем назад, то будем смыты водой и разобьемся о скалы.
   -- Ничего себе перспектива! -- воскликнул англичанин и рассмеялся. -- И хотя она неутешительна, но, по крайней мере, не требует возражений. Что скажет об этом мой бедный Стоп?
   Последние слова были адресованы человеку в черном, молча стоявшему возле паланкина. Человек, к которому обратился господин, почтительно снял мокрую шляпу и ответил гнусавым комично-грустным голосом:
   -- Ах, ваша светлость! Я говорил и говорю, что Индия -- проклятая страна! Мои волосы, мои бедные волосы, которые хорошенькие девушки Нортумберланда сравнивали с цветом спелой ржи, поседеют раньше времени! Как хорошо нам было в вашем доме в Аусбюри! Я спрашиваю себя: зачем, ваша светлость, оставив милую Англию, поехала в такую даль, в эту забытую всеми богами землю, взяв меня с собой!
   -- Ты мог бы не ехать! Я же предлагал тебе остаться дома... Ты свободно мог принять любое решение.
   -- Совершенно верно! Я был абсолютно свободен, как и всякий подданный веселой Англии, но ваша светлость хорошо знает, что если вам потребуется пройти через огонь, а это, я чувствую, непременно произойдет, или через воду, как сейчас, то можете рассчитывать на меня: я буду рядом! Однако тень имеет право жаловаться, и я пользуюсь этим правом...
   -- Да, ты прав, -- смеясь ответил господин из паланкина, -- ты предан... очень предан... отдаю тебе справедливость. Но у тебя не хватает философского взгляда на некоторые проблемы...
   -- Это не моя вина. Если бы я учился, как ваша светлость, в Кембриджском университете или в Оксфордском, то, может быть, я тоже был бы философом. Но тогда я бы был не лакеем, а дворянином, что, по правде говоря, не очень выгодно для вашей светлости, которая с трудом заменила бы меня...
   -- Уж что-то слишком ты себя хвалишь, господин Стоп!
   -- Черт возьми, я делаю это вполне искренне. Не каждый знает, чего он стоит...
   Разговор между господином и слугой был прерван новыми раскатами грома. Дождь полил еще сильнее, порывистый ветер рвал занавески паланкина, посылая внутрь обильные струи воды.
   -- Казиль, неужели мы должны всю ночь находиться во власти урагана? -- спросил англичанин. -- Может быть, где-нибудь поблизости есть какая-нибудь пещера, наконец, какой-нибудь грот, где можно спрятаться от этого неприятного дождя?
   -- Не знаю, -- ответил юноша.
   Молнии, следовавшие без перерыва одна за другой, выхватывали из темноты небольшую площадку, на которой сгрудились путешественники. При их свете англичанин заметил на расстоянии двухсот или трехсот шагов какое-то строение, напоминавшее старинный полуразрушенный замок с причудливыми башнями.
   -- Что это? -- спросил он.
   Казиль задрожал и испуганно прижался к стоявшему рядом с ним англичанину.
   -- Это развалины пагоды, -- заметно волнуясь, произнес он. -- Пагоды бога Шивы.
   -- Без сомнения, один из сводов храма остался невредим и может стать для нас падежным убежищем. Думаю, что бог Шива, которого я уважаю, на нас не рассердится. Ну, Казиль, передай бахисам, что мы направляемся к замку. В нем наше спасение.
   Выслушав англичанина, Казиль задрожал еще сильней и вместо того, чтобы исполнять распоряжение господина, стоял в нерешительности, оставаясь неподвижным, как мраморная статуя.
   -- Что это значит? -- в изумлении воскликнул путешественник. -- Разве ты не слышал моих слов, несчастный упрямец? Или ты плохо понимаешь по-английски?
   -- Нет, я слышал и понял... -- пробормотал Казиль, хотя по-прежнему в нерешительности топтался на месте.
   -- Так что же удерживает тебя здесь, ступай! -- приказал англичанин.
   -- Господин, мы находимся на священной горе, носящей название Беомы! Немало ужасных рассказов мне довелось слышать об этом месте. Кто-то таинственный бродит вокруг этой пагоды и оберегает ее лучше целой гвардии сипаев... Тень Шивы, бога зла, живет в развалинах.
   -- Возможно, так оно и есть, -- улыбнувшись, согласился путешественник, -- но бог зла Шива, предоставив нам убежище от грозы, станет богом добра, а это, согласись, значительно лучше для всех...
   -- Пагода -- священное место для верующих, -- торопливо начал пояснять Казиль, -- но для неверующих это место проклято.
   -- Останемся здесь, ваша светлость, -- прошептал Стоп умоляющим голосом, -- останемся здесь! Я всегда боялся дьявола, а бог этих людей должен быть дьяволом! Переждем грозу, а то нечистая сила изжарит нас. Вода лучше огня... Обойдемся без пагоды. Я се боюсь, она мне кажется подозрительной.
   Вместо ответа господин из паланкина нетерпеливо дернул Казиля за локоть и негодующе вымолвил только два слова:
   -- Я приказываю!
   Молодой индус, подчинившись, прошел несколько шагов в сторону изнемогавших от дождя людей и заговорил с ними на родном языке. Один из них ответил. Казиль возразил, затем последовало несколько реплик низкорослого толстого индуса. Разговор затягивался, и путешественник решил прервать его.
   -- Ну, что там? -- спросил англичанин, выглянув из паланкина. -- Так и будем торчать под дождем?
   -- Господин, -- извиняющимся тоном произнес юноша, -- они отказываются повиноваться.
   -- Почему, черт возьми?
   -- Страх, внушаемый развалинами пагоды, непреодолим.
   -- Но разве не я нанял их, разве они не находятся у меня на службе, по крайней мере до приезда в Бенарес?
   -- Все это так, господин, -- они выполнят все ваши условия, готовы даже рисковать собой, они согласны идти дальше, даже если им придется погибнуть в горах, но ничто в мире не заставит их войти в такую ночь в развалины пагоды и топтать землю, принадлежащую Шиве, грозному всемогущему богу.
   Путешественник понял, что любая его попытка заставить этих людей действовать вопреки их религиозным предрассудкам будет безуспешной и лишь затянет время.
   -- Ладно, -- согласился он, выходя из паланкина, -- я пойду один со Стопом.
   -- Я последую за вами, -- прошептал молодой человек.
   -- Ты, Казиль? -- удивился англичанин.
   -- Да, господин, если вы не против...
   -- Но разве ты не боишься, как другие твои соплеменники?
   -- Мое тело дрожит от страха, сердце бьется быстрее... я знаю, что нас поджидает опасность, но я не могу бросить своего господина...
   -- Ты смелый юноша. Пусть бахисы, трясущиеся от страха, принесут паланкин к развалинам.
   -- Они исполнят это, господин, обещаю вам.
   Казиль сказал несколько слов индусам, и они тотчас же, подхватив паланкин на плечи, быстро пустились вперед, к указанному месту. Но по мере приближения к развалинам храма их шаги, сначала уверенные, становились робкими, нерешительными, и, наконец, они остановились на расстоянии нескольких шагов от пагоды.
   -- Господин, -- сказал Казиль, взяв факел из рук масалчия, -- они не сделают дальше ни единого шага. Пойдемте!
  

Глава 2
Круглая комната

   За сто лет до описываемых нами событий, в эпоху своего величия, пагода Шивы, знаменитая далеко за пределами Индии, занимала большое пространство на самой вершине горы Беома, своими башнями и вычурными куполами возвышаясь над миром и упираясь в самое поднебесье. Во всяком случае, так казалось всем находящимся у подножия горы и взирающим на ее вершину с благочестивым трепетом.
   В тот момент, когда путники, застигнутые грозой в горах, приблизились к развалинам величественного храма, дождь все еще хлестал по их разгоряченным лицам. Потоки воды через полуразрушенный купол проникали вовнутрь сооружения. Тысячи причудливых растений индийской флоры обвивали поваленные колонны, устилая их подножия самой живописной зеленью.
   Один портик, довольно хорошо сохранившийся и образовавший низкий темный свод, представлял удобный вход в развалины с той стороны, с которой приближались Казиль и два англичанина. С большим трудом они пробирались сквозь колючие, густо сплетенные между собой растения, мешавшие им идти, и, наконец, очутились внутри пагоды.
   Дождь продолжал лить, как из ведра. Сильный ветер стремился погасить пламя смоляного факела. Свет, исходивший от него, придавал странный вид массивным колоннам, еще стоявшим на своих местах и украшенных великолепными барельефами, изображавшими гигантских слонов. Изредка огненные молнии рассеивали окружающий мрак, и их беловатый свет как будто вливал жизнь громадным статуям, чудовищным фигурам, разбросанным там и сям по каменным плитам, в саване печальной зелени.
   Молодой индус ожидал с минуты на минуту появления среди развалин страшной фигуры бога Шивы и уничтожения им безумцев, не уважающих его святилище. Стоп тоже с трудом сохранял спокойствие, с излишним старанием изображая смелость и неустрашимость. Однако его пухлые, всегда красные щеки были на этот раз бледны, а беспрестанное моргание свидетельствовало о страхе и нерешительности. Он то и дело оглядывался по сторонам, в любой момент ожидая нападения невидимого врага. И только англичанин, путешествовавший в паланкине и которого Стоп называл "Ваша светлость", сохранял спокойствие и полное хладнокровие. С моноклем в глазу он осматривал пагоду, не выказывая ни малейшего любопытства.
   Опишем бегло этого человека, который должен стать героем нашего повествования.
   Англичанин был в том возрасте, когда еще хочется познавать мир: двадцати восьми или тридцати лет, роста выше среднего, стройный, белокурые, вьющиеся от природы волосы падали кольцами на его высокий лоб. Небольшие бакенбарды такого же цвета обрамляли белое, без каких бы то ни было изъянов лицо, слабый румянец покрывал его щеки, а красивые голубые глаза дополняли выразительный, не лишенный высокого благородства образ. Описанная нами красота могла показаться слишком женственной, если бы на лице не отражалось выражение решимости и энергии. На молодом человеке было парусиновое пальто, которое, намокнув от дождя, вырисовывало гибкий и в то же время сильный стан.
   В тот момент, когда наши герои проникли вовнутрь пагоды, внезапно раздался резкий крик совы. Казиль вздрогнул и остановился. Через минуту крик совы повторился, но слышался уже с другой стороны. Юноша сделал несколько осторожных шагов по каменистому полу, затем снова замер. Закрыв глаза, он пробормотал сквозь зубы:
   -- Наши братья бодрствуют...
   -- Ага! -- воскликнул англичанин, засмеявшись, -- Ночные птицы, по-видимому, не очень-то уважают одиночество священного места!
   -- Господин, -- ответил Казиль, -- сова освящена Шивой.
   -- У него, кажется, дурной вкус, -- дрожащим голосом пробормотал Стоп, -- сова -- проклятое творение природы. Она приносит несчастье. Я ненавижу этих ужасных птиц. Когда они собираются ночью на старых крышах Аусбюри, я беру ружье и начинаю охотиться на них и убиваю без всякого сострадания. Их отвратительный крик в этом каменном мешке не предвещает ничего хорошего. Уйдем отсюда пока не поздно, ваша светлость, уйдем, как можно скорей.
   -- Ты очень похож на мокрую курицу, мой бедный Стоп!
   -- улыбнулся англичанин.
   -- Не знаю, курица ли я, -- жалобно пролепетал лакей, -- но я знаю, как неприятно быть мокрым с ног до головы, словно искупался в холодной Темзе. Между прочим, это весьма вредно для здоровья, так можно в цвете лет заработать ревматизм. Дай Бог, чтобы я отделался только ревматизмом!
   -- Ты все время дрожишь, трус!
   -- Трус? О, нет, я не трус. Никогда! Никогда...
   -- Кто же ты?
   -- Олицетворенное благоразумие. Я отдал бы все свое годовое жалование за то, чтобы вы походили на меня.
   -- Довольно болтать, господин Стоп! Поищем лучше пристанище среди этих развалин. Гроза, как мне кажется, усиливается, черт возьми!
   -- Ваша светлость! Ваша светлость! -- вскричал Стоп, шатаясь. -- Ради Бога, ради неба не призывайте черта в это проклятое место. Мы и так зашли слишком далеко, и всякое может случиться... да вот... ах, Боже мой...
   Произнеся последние слова сдавленным голосом, Стоп громко вскрикнул, показывая рукой влево. Он начал пятиться, словно перед ним возник призрак с того света.
   Молодой англичанин повернул голову в направлении, указанном Стопом, и рассмеялся, увидев то, что так напугало лакея. Этот предмет действительно представлял некоторое сходство с обликом сатаны, часто изображаемым в средние века художниками и скульпторами. Это была безобидная статуя одного из индусских богов с бычьей головой на плохо высеченном туловище.
   -- Ну, что, ваша светлость, -- пробормотал Стоп, -- ну что?
   -- Страх повредил твой рассудок, -- заметил путешественник. -- Покинуть развалины и ничего не увидеть! Если ты сходишь с ума -- уходи, мы же с Казилем останемся здесь.
   Стоп недовольно пробормотал:
   -- Ваша светлость хорошо знает, что ни за что в мире я не брошу своего господина, тем более в минуту опасности! Если черту суждено унести вашу светлость, пусть прихватит и меня...
   -- В таком случае оставайся и молчи!
   -- Молчу, молчу и буду повиноваться вашей светлости. Но мне кажется, что я все правильно говорил...
   Молодой англичанин взял из рук Казиля факел и начал осматривать развалины. С трудом пробираясь сквозь густые ветви вьющихся растений, трое смельчаков обшарили все уголки храма. Решив возвращаться к давно заждавшимся проводникам, молодой англичанин вдруг радостно воскликнул:
   -- Нашел! Вот где вход!
   Он раздвинул сросшиеся между собой лианы, приоткрыв узкий проход, некогда соединявший пагоду с главным святилищем, предназначенным для торжественных обрядов, и шагнул в темноту. Вслед за ним, робко ежась, последовали остальные. При свете факела они увидели большую круглую комнату, стены которой все еще сохраняли следы былой росписи. Сквозь налет времени проступали яркие цвета и четкие линии. Купол, оставшийся невредимым, прикрывал пространство святилища от неистовства бурь и ураганов. Плиты, покрытые мелкой пылью, тесно примыкали друг к другу.
   -- Победа! -- воскликнул путешественник. -- И благодарение Шиве! Бог зла оказывает нам ныне гостеприимство, за что я прославляю его!
   Стоп и Казиль молча наблюдали за происходящим.
   Внутренний вид круглой залы, не имевшей в себе ничего страшного, кроме грубых скульптурных изображений и ярко раскрашенных стен, казалось, разогнал страх лакея. Он с удовольствием осматривался вокруг, время от времени облегченно вздыхая.
   -- Господин, -- сказал Казиль, обращаясь к путешественнику, -- с вашего платья стекает вода... я разведу огонь...
   -- Хорошая мысль, -- заметил Стоп, -- отличная мысль! Этот маленький индус не глуп!
   -- Огонь? -- спросил англичанин, -- но как же его добыть?
   -- А уж ото предоставьте мне...
   Казиль вытащил из-за пояса кинжал, с которым индусы никогда не расстаются, и выбежал из зала. В его отсутствие англичанин еще раз внимательно изучил скульптурные изображения, стараясь понять их аллегорический смысл. Барельефы, рисунки и изваяния представляли собой действующих лиц из священной поэмы "Рамаяна" и наивное воспроизведение многочисленных воплощений Вишны.
   Вверху стены заканчивались оригинальным фризом, изображавшим головы слонов с длинными хоботами вперемежку с бычьими мордами с загнутыми рогами.
   Стоп и его господин смотрели на украшения храма, время от времени произнося одну и ту же фразу:
   -- Какие безобразные идолы, какие безобразные идолы!
   Через некоторое время вернулся Казиль с огромной охапкой ветвей и сучьев. Вскоре радостный огонек, а затем и яркое пламя осветили трех путешественников. Однако юноша не удовлетворился этим и снова исчез. Через минуту он возвратился с новой ношей -- ковриками и подушками из паланкина.
   -- Господин, -- сказал он, -- вы не можете все время стоять. Гроза будет длиться всю ночь, вам необходимо отдохнуть, поспать, подкрепить силы.
   -- Благодарю, дитя мое. Ты боишься, что я устану и не смогу идти дальше?
   -- Да, господин.
   -- Но ведь я -- мужчина!
   -- Вы приехали из страны, где, как говорят, мужчины не имеют, подобно вам, сильных мускулов и крепких кулаков.
   -- Ты моложе меня и, конечно же, устал после столь трудной дороги.
   По губам Казиля пробежала гордая улыбка.
   -- Не беспокойтесь, господин, -- ответил он, -- мне не так уж много лет, но у меня есть сила и воля. Я могу, если потребуется, долго не есть и не пить, ходить под дождем и солнцем и не уставать при этом. Ваш отец может подтвердить сказанное мною, если вы передадите ему слова Казиля.
   -- Ты очень, любишь моего отца?
   -- Люблю ли я его! Да ведь без вашего папеньки я был бы уже давно мертв. И умер бы ужасной смертью. Он спас меня. Я обязан ему жизнью. Я люблю его и полюблю вас, потому что вы его сын. Если вам будет угрожать опасность, я не пожалею своей крови, чтобы защитить вас. Я отдам ее за вас точно так же, как и за него, и за вашего брата Эдварда.
   Англичанин взял обе руки Казиля и пожал их, прошептав с волнением:
   -- Доброе, благородное сердце! Ты любишь моего отца, любишь моего брата. А я, в свою очередь, буду любить тебя!
   По бронзовой щеке молодого индуса скатилась слеза.
   -- Эти дикари не лишены чувств, честное слово, -- вымолвил Стоп, с изумлением наблюдавший эту сцену. -- Но я был бы еще более доволен, если бы у них была хорошая кухня.
  

Глава 3
Бледная голова

   Прошло полчаса. Огонь продолжал горсть благодаря веткам, подбрасываемым Казилем в импровизированный костер. Ветер снаружи бушевал все сильнее, но дождь перестал, молнии блистали реже, изредка гремел гром.
   -- Гроза, кажется, проходит, -- сказал путешественник, парусиновое пальто которого совершенно высохло.
   -- Да, -- отвечал Казиль, -- я ошибся, считая, что ураган продлится всю ночь, через два часа все кончится.
   -- И тогда мы сможем продолжать путь.
   -- Нет, господин. О путешествии раньше восхода солнца нельзя и думать.
   -- Почему?
   -- Нужно переждать, пока вода стечет с горных дорог. Поверьте мне и спите спокойно. Я вас разбужу, как только увижу, что можно двинуться в путь.
   -- Да, да, ваша светлость, -- поддержал мальчика Стоп, едва сдерживаясь от зевоты. -- Поспим, дремота одолевает меня...
   -- А ты? -- спросил англичанин Казиля.
   -- Я буду бодрствовать.
   -- Разве ты из железа?
   -- Да, -- просто ответил ребенок.
   "Какой счастливец! -- подумал Стоп. -- Мне бы такую выносливость. У меня же подкашиваются ноги".
   -- Ладно, -- сказал путешественник, -- к тому же меня что-то лихорадит после этого ливня. Я с удовольствием отдохну час или два. Советую последовать моему примеру и мистеру Стопу.
   -- Благодарю, ваша светлость, я непременно воспользуюсь вашим позволением.
   Казиль разложил подушки возле стены, и путешественник тотчас же прилег на них. Стоп, не имея подушки, растянулся на полу, проклиная жесткие плиты.
   Что касается Казиля, то молодой индус, скрестив на груди руки, прислонился к стене напротив входа и стал насвистывать едва слышным образом куплеты индусской мелодии, сходные по монотонности с напевом колыбельной песни, которой кормилицы во всех странах мира убаюкивают детей.
   Не прошло и трех минут, как Стоп захрапел.
   Глаза его господина оставались открытыми немного дольше, но постепенно его взгляд, устремленный на мрачный купол храма, потерял способность различать цвет и форму. Усталость взяла верх. Веки опустились, и он тоже заснул богатырским сном.
   Через некоторое время недалеко от круглой залы послышался слабый крик совы.
   Казиль снова вздрогнул. Перестав петь, он стал внимательно вглядываться в кусты лиан, как бы выспрашивая у темноты, что это значит.
   Крик ночной птицы больше не повторился, ничто не нарушало ночного спокойствия. Но зато некто, похожий на фантастическое явление, показался внутри круглой комнаты. Один из нижних барельефов, изображавших шестое воплощение бога Вишны, сдвинулся с места без какого-либо шума, образовав четырехугольное отверстие. Это отверстие находилось напротив подушек, на которых спал путешественник. Некоторое время отверстие оставалось незаполненным, но потом в нем показалась женская головка удивительной красоты. У женщины были черные роскошные волосы, заплетенные в густые косы, губы ярко-красного цвета и большие черные глаза, источавшие магнетические токи. Взгляд черных глаз устремился на лицо спящего и, казалось, не мог оторваться от него. Затем зрачки глаз оживились и блеснули в темноте подобно бриллианту. Губы открылись для улыбки, обнажив при этом ряд зубов, которые могли бы соперничать белизной с жемчугом.
   Одним словом, лицо женщины было столь дивной красоты, что ни перо писателя, ни кисть знаменитого художника не смогли бы передать его волнующего очарования.
   Сверхъестественное или земное существо, которому принадлежало это личико, должно было быть или царицей, или феей...
   Казиль, продолжавший неподвижно стоять, устремив взгляд на барельеф, ничего не заметил.
   Спустя несколько минут головка исчезла, но отверстие не закрылось. Видение, видимо, должно было повториться. Еще не все закончилось.
   Неожиданно одна из плит в круглой комнате отодвинулась почти у самых ног Казиля. Мальчик хотел закричать, но не успел. На месте, где раньше находилась плита, показалась бронзовая фигура индуса гигантского роста. Этот человек приложил палец к губам, а другой рукой сделал какой-то таинственный жест. Казиль, без сомнения, понял его, потому что губы, открывшиеся для крика, снова замкнулись. Отпечаток страдания и печали появился на его выразительном лице -- он опустил руку и глубоко вздохнул.
   Индус вылез из отверстия, подобно сказочным чародеям или демонам, остановился перед Казилем и, дотронувшись пальцем до его плеча, откинул широкий рукав, скрывавший мускулистую руку, и показал мальчику синий знак, глубоко вырезанный на бронзовом теле.
   Казиль взглянул на знак и сделал слабое движение, вызванное страхом перед гигантом.
   Индус, без всякого шума, приблизился к путешественнику, все еще глубоко спящему, и, став перед ним на колени, начал водить над ним руками, подобно гипнотизеру.
   Головка с черными волосами опять появилась в отверстии и стала следить за каждым движением индуса.
   Вскоре дыхание молодого человека стало порывистее и громче, его тело вздрогнуло. Потом наступило полнейшее спокойствие, скорее похожее на смерть, чем на сон.
   Тогда индус вынул из-за складок пояса пузырек с красной, как кровь, жидкостью и, налив несколько капель на руку, потер ею виски англичанина, который тотчас же перестал дышать. Но это было только началом. Индус подошел к лакею и проделал с ним ту же операцию, что и с господином. Затем возвратился к англичанину и, по-видимому, уверенный в том, что тот уже не проснется, поднял его на руки с такой легкостью, как поднимают ребенка.
   -- Неужели сыновья Бовани решили умертвить иностранца? -- спросил Казиль дрожащим голосом у проходившего мимо индуса.
   Гигант отрицательно покачал головой.
   -- Какие будут приказания?
   -- Оставайся здесь.
   -- До какого времени?
   -- До моего возвращения.
   -- Когда же?
   -- В следующую ночь.
   Казиль протянул руку по направлению к Стопу и спросил:
   -- А что делать, если проснется этот человек?
   Улыбка пробежала по губам индуса:
   -- Он не проснется.
   -- Он жив?
   -- Да, но его сон очень похож на смерть, и он будет длиться целые сутки.
   -- Бахисы, несшие паланкин иностранца, не осмелились войти в пагоду и ждут снаружи.
   -- Пусть дожидаются.
   -- У них нет съестных припасов.
   -- Им принесут их.
   -- Повинуюсь...
   -- Хорошо.
   Затем индус направился к отверстию и исчез в нем вместе с путешественником. Приподнятая плита захлопнулась и скрыла таинственный ход. В ту же минуту исчезла и прекрасная головка, наблюдавшая за всем происходящим в комнате. Нижний барельеф стал на свое место, и в круглой комнате снова воцарилось молчание.
   Последуем за высоким индусом.
   Спустившись по лестнице, он оказался в подземной комнате, слабо освещенной маленькой лампой, стоящей на большой глыбе гранита. В середине этой глыбы имелось углубление для стока крови, как будто еще вчера на нем совершали ужасное жертвоприношение. Подземная комната была такого же размера, как и круглая.
   Не успел индус спуститься с последней ступеньки лестницы, как перед ним возникла таинственная незнакомка, укутанная в белое покрывало, усыпанное золотом.
   Это была женщина среднего роста, прекрасно сложенная. На ее маленьких обнаженных ручках виднелись драгоценные перстни, а на почти детских ножках красовались миниатюрные туфли.
   -- Я исполнил ваше приказание, госпожа, -- сказал индус негромким голосом. -- Вот иностранец...
   -- Как он прекрасен, Согор, не так ли? -- спросила молодая женщина.
   -- Не знаю, госпожа.
   -- Как не знаешь! Ты разве не смотрел на него?
   -- Конечно, смотрел, но не нахожу ничего особенного в красоте белого лица и в волосах солнечного цвета. Я не считаю мужчинами тех, которые похожи на женщин!
   Незнакомка улыбнулась под вуалью.
   -- Согор, -- спросила она, -- где немые?
   -- В подземной галерее с паланкином.
   -- Хорошо, я отопру железную дверь.
   -- Куда мы пойдем, госпожа?
   -- Во дворец.
   -- Должен ли я идти впереди?
   -- Нет, немые отнесут иностранца в паланкине.
   -- Но там может поместиться только один человек
   -- Я пойду пешком.
   -- Но...
   -- Никаких но!
   Молодая женщина прервала индуса повелительным жестом, не терпящим возражений.
   Согор поклонился и замолчал.
   В одной из стен подземной комнаты виднелась массивная железная дверь, похожая на те, которые обычно закрываются за осужденными на смерть. Незнакомка, отвязав от пояса ключ, отперла ее. За дверью шла галерея, которая, казалось, служила дорогой к центру земли. Двенадцать негров, одетых в красное платье, с цветными тюрбанами на голове, стояли возле паланкина, окрашенного в темный цвет. Двое факельщиков, с атрибутами, необходимыми для их профессии, находились тут же.
   Все эти люди были действительно немы, и ни один из них не умел писать. Поэтому им смело можно было довериться, не боясь излишнего любопытства с их стороны.
  

Глава 4
Сцена из "Тысячи и одной ночи"

   Негры при появлении незнакомки поспешно склонили лица к земле, как будто перед ними предстал один из небожителей.
   Индус, которого, как мы уже знаем, звали Согором, открыл занавески паланкина и, положив на мягкие подушки бесчувственное тело англичанина, отдал приказание.
   Носильщики тотчас же встали и, подняв паланкин на плечи, отправились в дорогу размеренным шагом. Впереди шел высокий факельщик. Согор и молодая женщина следовали за ними.
   Галерея, в которую мы ввели наших читателей, по своим гигантским размерам представляла любопытное зрелище. Римляне, властители древнего мира, не создали ничего подобного.
   Вообразите туннель длиною более чем в целое лье, сначала прорезывающий гранитную гору, потом спускающийся под наклоном и, наконец, оканчивающийся кирпичной лестницей в двести пятьдесят ступеней.
   Согор, взяв на руки англичанина, быстро вышел из туннеля и, поднявшись по высокой лестнице, достиг медной двери. За нею находилась большая комната, украшенная с восточной роскошью и, без сомнения, служившая передней подземного дворца.
   Индус, все еще обремененный своей ношей, прошел переднюю и, миновав анфиладу богато убранных комнат, остановился в круглом будуаре, освещенном золотой люстрой, спускавшейся с потолка. Этот будуар, обитый шелковой материей из самых ярких цветов, поражал своим великолепием и изысканностью. В нем не было никакой мебели, кроме одного широкого дивана, расположенного вдоль стены и поддерживаемого ножками из слоновой кости, упиравшимися в богатые персидские ковры. Шелковые занавеси закрывали все отверстия.
   Именно в этой комнате Согор оставил англичанина, положив его у ног таинственной женщины, уже устроившейся на мягких подушках дивана. Затем индус низко поклонился и вышел из комнаты.
   Молодая женщина сбросила вуаль, и ее лицо, ставшее при свете золотой лампы еще бледнее, показалось во всей своей дивной красоте. Большие глаза принимали странное, постоянно меняющееся выражение: то они сверкали лихорадочным блеском, то в них проглядывало сладострастие.
   Незнакомка опустилась на колени перед диваном и в течение нескольких минут любовалась белокурой, прелестной головой спавшего. Потом нежно поцеловала его в лоб, вынула из-за лифа флакон, как две капли воды похожий на склянку в руках Согора, и дала его понюхать молодому человеку.
   Слабое, едва заметное дыхание англичанина в тот же момент стало учащенным, а веки приподнялись.
   Увидев, что пробуждение вот-вот наступит, незнакомка поспешно поднялась, вскочив подобно испуганной газели и, пройдя будуар, подняла портьеру, исчезнув за ней.
   Прошло две или три минуты. Англичанин окончательно проснулся, приподнялся на диване, открыл глаза и осмотрелся.
   Легче понять, чем описать охватившее его чувство удивления. Заснув в пагоде, под мрачным куполом круглой комнаты, он проснулся в восхитительном будуаре, переполненном благоуханиями.
   Но растерянность продолжалась недолго. Мысль, быстрая как молния, озарила его сознание, и он, улыбнувшись, прошептал:
   -- Сказывается влияние Востока... Индия -- страна фантазий и сказок -- вскружила мне голову... Я грежу и в своих сновидениях уношусь в чудеса "Тысячи и одной ночи". Если со мной произойдет что-либо еще более необыкновенное, я этому не удивлюсь...
   Едва он успел закончить свой короткий монолог, как вдали послышалась тихая, приятная музыка, поражавшая своей мелодичностью. Играли на каких-то не известных ему инструментах, и аккорды смешивались с женскими голосами, певшими какую-то страстную мелодию.
   Но где же находились таинственные музыканты? Англичанин никак не мог установить это. Звуки раздавались всюду: и наверху, и внизу, то удаляясь, то приближаясь...
   Молодой человек улыбнулся и снова прошептал:
   -- Мой сон продолжается... он очарователен! Грезить таким образом -- значит жить вдвойне... я...
   Но он не успел договорить. Часть стены без шума раздвинулась, и он увидел комнату с мраморными стенами. В середине комнаты был разбит фонтан, вода в котором переливалась всеми цветами радуги при свете ламп, окружавших фонтан.
   -- Прекрасно, прекрасно, -- бормотал англичанин, -- сон усложняется. Лучшего не покажут и в театре Дрюлилан, в нашем славном Лондоне. Не хватает только танцовщиц балета!
   Казалось, что таинственная, всемогущая сила решила исполнять все желания и прихоти путешественника. Едва его губы успели прошептать последнюю фразу, как несколько баядерок, с волосами, распущенными на плечах, вбежали в комнату и принялись исполнять один из тех сладострастных танцев, которыми так славится Восток.
   Прозрачность костюмов открывала пластическую красоту их форм, достойных сравнения с античными статуями. Баядерки образовали очаровательные группы, кокетливо переплетаясь друг с другом. Временами они оставались почти неподвижными, и тогда их танец состоял только в быстрых движениях стана и ног, наводящих на грешные мысли.
   Англичанин с удивлением и восторгом наблюдал это зрелище, тихо говоря про себя:
   -- Мне следовало бы аплодировать, но боюсь... ведь я могу проснуться, а тогда прощай наслаждение.
   Неожиданно свет от серебряных ламп стал гаснуть, музыка затихла, баядерки исчезли одна за другой, стена будуара стала на прежнее место.
   -- Неужели они выступали только для меня? -- думал англичанин. -- Какая ждет меня развязка? Неужели мой сон окончится подобно какому-нибудь рассказу из "Тысячи и одной ночи"? Не сойдет ли ко мне принцесса Бадруль-будур? Или королева Анна, владетельница этого таинственного дворца, и не станет ли говорить со мной о любви?
   В этот момент приподнялась одна из портьер, и в будуар вошла женщина, одетая в восточный костюм; бархатная полумаска скрывала часть ее лица.
   Сквозь отверстия в маске глаза ее блистали, а пунцовые губы открывали необыкновенной белизны зубы. Тонкая и гибкая талия таинственной женщины, круглые белые руки, бархатистые плечи, как будто изваянные из мрамора, свидетельствовали о молодости в полном блеске.
   В течение нескольких секунд она стояла на пороге. Можно было подумать, что застенчивость мешала ей идти дальше.
   -- Ах! -- воскликнул англичанин, -- какое чудесное видение! Но почему это только сон? Я отдал бы целый год из своей жизни, чтобы этот сон превратился в действительность!
   Он не успел окончить этой фразы, как незнакомка, преодолев свою нерешительность, вошла, наконец, в будуар и, приблизившись к дивану, спросила приятным голосом:
   -- Как тебя зовут?
   Англичанин встрепенулся.
   "Как мне быть, -- подумал он. -- Должен ли я отвечать? Разговор с призраком, очевидно, вещь невозможная! Едва я открою рот -- видение исчезнет. А это будет досадно..."
   -- Почему ты молчишь? -- продолжала таинственная незнакомка. -- Сегодня ночью ты мой гость, и я имею право знать имя человека, которому оказываю гостеприимство. Ну, говори, отвечай мне, как твое имя?
   Путешественник, наконец, решился:
   -- Меня зовут Джорджем Малькольмом.
  

Глава 5
Сцена из "Тысячи и одной ночи"
(Продолжение)

   -- Джордж Малькольм, -- прошептала незнакомка, -- мне кажется, что я уже слышала это имя.
   Потом она спросила:
   -- Ты англичанин?
   -- Да, сударыня, -- ответил путешественник.
   -- Дворянин?
   -- Один из моих предков сражался рядом с Робертом Брюсом.
   -- Когда ты выехал из Англии?
   -- Два месяца тому назад.
   -- Что привело тебя в Индию?
   -- Желание моего отца, к которому я еду.
   -- Как зовут твоего отца?
   -- Сэр Джон Малькольм.
   -- Какую должность он занимает?
   -- Он главный судья в Бенаресе.
   Незнакомка вздрогнула и тихо прошептала:
   -- Джон Малькольм! Главный судья! Опасный сыщик! Я не ошиблась, так как действительно слышала это имя!
   Наступило молчание. Потом незнакомка продолжала:
   -- Что ты думаешь о своем присутствии здесь?
   -- Вы требуете откровенного ответа? -- с улыбкой спросил молодой англичанин.
   -- Конечно.
   -- В таком случае, я думаю, что нахожусь под влиянием очаровательного сна и что только от вас зависит сделать его еще прекраснее.
   -- Что я должна для этого сделать?
   -- Снять маску, скрывающую от моих глаз часть вашей красоты.
   -- Почему ты решил, что я красива?
   -- То, что я вижу, заставляет меня предполагать это.
   -- Ты можешь ошибаться.
   -- О, нет, сударыня, я не ошибаюсь. Вы в состоянии обворожить всех святых в раю! Я ощущаю это по волнению, которое испытываю, находясь рядом с вами. У меня ускоренно бьется сердце!
   Незнакомка улыбнулась.
   -- Ты говоришь про сердце? -- спросила она. -- И как часто оно начинает у тебя биться?
   -- Нет, сударыня! Лишь вы одни смогли взволновать его.
   -- Ты говоришь это всем женщинам!
   -- Я не говорил этого ни одной женщине, потому что не умею лгать.
   -- И ты никогда не любил?
   -- Никого серьезно! Ни одна женщина не очаровывала меня так сильно, как вы.
   -- Ты ведь не знаешь меня...
   -- Я восхищен вами.
   Джордж Малькольм -- ничто не мешает нам называть его этим именем -- приподнялся с дивана и, схватив нежные ручки незнакомки, страстно поцеловал их.
   -- Сударыня, -- продолжал он, видимо, охваченный страстью, -- заклинаю вас, снимите маску. Позвольте мне взглянуть на ваше лицо и удивиться его чудным очарованием. Разрешите мне обожать вас!
   -- Даже рискуя лишиться твоего обожания, я не могу исполнить того, чего ты желаешь: я не сниму маску...
   -- Но почему?
   -- Не хочу!
   Последние слова были произнесены твердым, не терпящим возражений и привыкшим повелевать голосом.
   Но потом, чтобы смягчить резкость, незнакомка прибавила:
   -- Если моя маска не пугает тебя, Джордж Малькольм, мы можем поужинать с тобою... Согласен?
   -- Еще бы! -- не без удивления ответил молодой англичанин.
   И в самом деле, это новое дополнение к его необыкновенному сну чрезвычайно изумило его.
   "Говорить во сне, брать руки молодой женщины и целовать их, все это еще можно понять! Но ужинать!"
   Джордж Малькольм ничего не мог понять. Он вполне был убежден, что все это видит во сне, так как хорошо помнил, что, разбитый от усталости, заснул в пагоде бога Шивы.
   В то время, когда молодой человек раздумывал о необычности и странности своего положения, незнакомка отошла от него на несколько шагов и хлопнула в ладоши.
   Тут же появились четыре негра в роскошных, экстравагантных нарядах из пунцового атласа, окаймленного золотом, несших с собой отлично сервированный стол. Положив по обе стороны от него подушки, они удалились.
   -- Джордж Малькольм, -- сказала незнакомка, -- окажи честь отужинать со мной...
   "При первом же движении с моей стороны, -- подумал англичанин, -- все исчезнет".
   Тем не менее, считая неприличным заставлять даму ждать, он поднялся с дивана и с крайним изумлением почувствовал, что хорошо стоит на ногах, как если бы это было наяву...
   Незнакомка, взяв его за руку, подвела к подушке и заставила сесть, сама разместилась напротив него.
   Стол буквально ломился от всевозможных кушаний. Блюда, находившиеся на нем, окружали десерт, состоявший из лучших европейских и индийских фруктов. Французские, испанские и немецкие вина были перемешаны с кипрскими.
   -- Я буду угощать тебя, Джордж Малькольм, -- сказала незнакомка, с грацией отрезая два крыла от фазана и кладя их на тарелку своего гостя.
   Потом, наполнив стаканы, прибавила:
   -- Попробуй вот этого хереса 1789 года.
   Джордж Малькольм медленно проглотил драгоценную влагу и почувствовал, что она, пробежав по его жилам, разогрела кровь и заставила сильнее биться сердце.
   Ужин, начавшийся таким образом, окончился необыкновенно весело. Наш герой ел, как любой другой проголодавшийся путешественник, пил, как пьет англичанин, знающий, что его голова крепка и застрахована от опьянения, чтобы не ударить лицом в грязь, показав себя светским человеком, образованным, веселым, остроумным.
   Таинственная незнакомка ни в чем не уступала ему и отвечала на все пикантной оригинальностью. Вдали слышался оркестр, игравший самые лучшие пьесы из итальянского репертуара.
   Постепенно, под влиянием вин и сладостных мелодий, разговор принял любовное направление.
   "Сон, начавшийся так хорошо, не может плохо кончиться, -- думал Джордж Малькольм. -- Посмотрим, что еще готовит мне моя счастливая звезда?"
   Он подошел к незнакомке, взял ее руки и горячо поцеловал.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Была полночь, когда Согор, как мы уже рассказали, исполняя поручение незнакомки, похитил Джорджа Малькольма из круглой комнаты в пагоде Шивы.
   Мы просим читателя последовать за нами в ту самую комнату на следующую ночь, через сутки после похищения молодого англичанина.
   Там мы снова находим Стопа и Казиля. Действие наркотической жидкости было столь сильно, что лакей ни разу не проснулся. Казиль же, сидя на подушках, служивших Джорджу Малькольму в течение какого-то часа постелью, бодрствовал. Все черты его бронзового лица выражали сильное беспокойство, глаза бегали с одного предмета на другой, а развитый слух пытался уловить малейший шум.
   Хотя факел, взятый у масалчия, погас, круглая комната не была погружена в темноту. Безоблачное небо было усеяно множеством ярких звезд. Серебряный диск луны также освещал своими бледными лучами вековые развалины...
   Вдруг Казиль, сделав быстрое движение, встал. Он услышал крик совы, доносившийся из глубоких подземелий пагоды.
   -- Вот они, -- прошептал ребенок. -- Что же будет? Сын человека, которому я обязан жизнью в их страшных руках. Несмотря на уверения Согора, я все-таки боюсь за своего господина...
   И Казиль ждал, едва переводя дыхание. Впрочем, его страх был недолгим. Спустя несколько минут подвижная, уже известная нам плита приподнялась, и появился Согор, неся на руках глубоко спавшего англичанина.
   Лицо Казиля посветлело. Молния радости сверкнула в его черных, глубоких глазах, а по губам пробежала улыбка.
   Согор положил Джорджа Малькольма на подушки паланкина, потом, указав на Стопа, спросил:
   -- Этот человек не просыпался со вчерашнего дня?
   Казиль сделал отрицательный знак.
   -- Хорошо, -- отвечал индус, -- я на это и рассчитывал.
   Затем, вытащив флакон, он поднес его к ноздрям спавших людей и, вернувшись к Казилю, сказал ему:
   -- Через минуту они проснутся.
  

Глава 6
Пробуждение

   -- Что мне теперь делать? -- спросил Казиль.
   -- То же самое, что бы ты делал вчера, если бы не было грозы. Ты должен проводить этих двух иностранцев в Бенарес, -- отвечал Согор.
   -- Что мне отвечать на их расспросы?
   -- Ты ничего не видел, не слышал, знаешь только, что они долго спали.
   -- Повинуюсь...
   -- Очень хорошо... Сыны Бовани всегда слушаются и никогда не возражают.
   Сэр Джордж и Стоп зашевелились. Согор бросился к проходу, и приподнятая им плита стала на место.
   Прошло минут пять и лакей и господин открыли глаза. Взгляд Джорджа устремился на стены круглой залы, он узнал мрачный купол, странные барельефы, и безграничное удивление отразилось на его лице.
   -- Неужели я действительно все это видел во сне! -- прошептал он.
   Стоп, потирая бока, в свою очередь ворчал.
   -- Черт бы побрал эту Индию! Проклятая пагода оказалась сырее самого мерзкого погреба! Я, конечно, хорошо спал, но зато тело у меня разламывается, как будто я всю зиму охотился в Нортумберланде! Желудок же совершенно пуст, и мне страшно хочется есть.
   Сэр Джордж встал с подушек и, подойдя к выходу, соединявшему круглую комнату с развалинами, посмотрел на двор, приняв бледный свет луны за рассвет.
   -- Мы спали очень долго, -- сказал он, -- уже наступает утро.
   -- Вы ошибаетесь, -- ответил молодой индус.
   -- Почему?
   -- Это не рассвет, а луна.
   -- Что ты говоришь! -- вскричал англичанин. -- Такая яркая луна на чистом небе! Значит, ночная гроза очень быстро прошла?
   -- Еще вчера, господин...
   -- Вчера? -- повторил он. -- Я не понимаю тебя.
   -- Мы здесь находимся уже целые сутки! Ночь сменилась днем, а день ночью.
   -- Это невозможно! -- воскликнул Джордж.
   -- Я говорю правду, господин! Вы оба спали, и ваш сон был настолько глубок, что я не осмелился разбудить вас.
   -- Я уверен в этом, ваша светлость! -- подтвердил Стоп. -- Теперь мне понятны судороги в желудке. Не есть в течение двадцати четырех часов... Я умираю с голоду. Пусть ваша светлость спросит у своей совести, то есть, я хочу сказать, у желудка. Он должен чувствовать то же самое, что и мой, так как ваша светлость постилась столько же времени, сколько и я.
   -- Вот ты и ошибаешься, -- возразил Джордж, внимательно смотря на Казиля и изучая его.
   -- Ваша светлость изволили завтракать?
   -- Нет, но зато я ужинал.
   -- А! Когда же это?
   -- Прошлой ночью.
   -- И где же?
   -- Не знаю.
   -- Ваша светлость шутит! Ваша светлость насмехается надо мной!
   -- Никогда в жизни я не был так серьезен.
   -- Но тогда, значит, вы не все время спали?
   -- Может быть... Что нам скажет по этому поводу Казиль?
   В течение всего разговора господина со слугой лицо молодого индуса оставалось безразличным. Можно было подумать, что он ничего не слышит.
   Когда же сэр Джордж прямо обратился к нему, он ответил:
   -- С тех пор, как вы уснули, я бодрствовал и видел, что ваши веки во время сна ни разу даже не приподнялись.
   Это было сказано Казилем таким убедительным и чистосердечным тоном, что молодой англичанин почувствовал тут же, как рассеялись его последние сомнения.
   -- Все понятно! -- сказал он. -- Мне все это приснилось!
   Любопытство заставило Стопа навострить уши. Подойдя к господину, он спросил:
   -- Как, ваша светлость видела сон?
   -- Да.
   -- Приятный?
   -- Восхитительный!
   Вероятно, паша светлость ужинала, и ужинала так хорошо, что не чувствует голода! Со мной, к несчастью, не случилось ничего подобного.
   -- Я действительно находился в стране чудес...
   -- Так вам приснилось еще что-то?
   -- Конечно.
   Казиль, внешне спокойный, слушал рассказ еще с большим любопытством, чем Стоп, зная, что предполагаемый сон Джорджа Малькольма происходил в действительности.
   -- Во сне я ужинал не один.
   -- Наверное, Бог послал вам веселого собеседника?
   -- Собеседника? Нет. Собеседницу...
   -- О! Это еще лучше. И хорошенькую?
   -- Очаровательная! Обворожительная! Могу поклясться! Впрочем, я могу только догадаться, потому что на лице у нее была черная бархатная маска, которую она отказалась снять несмотря на все мои мольбы.
   -- Какое странное упрямство! Такое можно увидеть только в парижской опере, где мне однажды удалось побывать во время европейского путешествия. К тому же, ведь это сон! Ну, и как вела себя дама?
   -- Я поклялся ей в любви, и клянусь честью дворянина, в ту минуту я говорил от всего сердца.
   -- Такое бывает после ужина! Все знают, что такие обещания ни к чему не обязывают!
   Джордж Малькольм засмеялся.
   -- Уж не принадлежите ли вы, господин Стоп, к числу ловеласов?
   -- Да нет. Не совсем. Но каждый раз, когда мы бывали в Лондоне, дамы очень меня баловали.
   Затем, немного выждав, Стоп спросил:
   -- И дама в черной маске поверила клятвам вашей светлости?
   -- По крайней мере, внешне.
   Стоп приложил палец правой руки к левому глазу и лукаво произнес:
   -- Ну а потом?
   -- Потом я почувствовал, что непреодолимый сон овладевает мной... голова закружилась, и я потерял сознание. Если случившееся со мной было сном, то и теперь вряд ли я бодрствую.
   -- О, ваша светлость не спит сейчас, так же, как и я! -- вскричал Стоп. -- Можно смело поклясться в этом!
   -- Но как объяснить это странное явление... этот длительный сон, овладевший нами обоими?
   -- Лучше не пытаться объяснить это, ваша светлость.
   Джордж Малькольм опять повернулся к Казилю.
   -- Дитя мое, -- спросил он, -- известны ли тебе подобные случаи?
   -- Да, господин. Гроза часто оказывает подобное воздействие на впервые приехавших в нашу страну.
   У Джорджа Малькольма не было причин подозревать молодого индуса во лжи, и поэтому он поверил ему.
   -- Надеюсь, что ничто не сможет помешать нам продолжать путь?
   -- Конечно, господин. Бахисы отдохнули, погода хорошая, ночь светлая, а дороги сухи. Еще до восьми утра мы доберемся до цели нашего путешествия.
   -- И я скоро поцелую моего отца и брата! -- прошептал Джордж.
   -- А я отлично пообедаю, -- добавил Стоп, -- а пока покрепче затянусь ремнем.
   Казиль собрал подушки, и наши три героя направились к бахисам, которые, сидя на земле, терпеливо дожидались их.
   Луна освещала уступы гор, вдали виднелся спавший Бенарес, а за ним извивался Ганг, подобно громадному змею с серебряной чешуей.
   Казиль издал гортанный крик, сообщая о приближении господина. Бахисы вскочили, масалчий зажег факел, худая лошадь Стопа была оседлана.
   -- Господин, -- сказал Казиль, положив в паланкин подушки, -- все готово, входите!
   -- Нет, -- отвечал сэр Джордж, -- мои руки и ноги оцепенели от длительного сна. я пойду пешком. Дай знак -- и в дорогу!
   Караван двинулся. Носильщики шли впереди, за ними следовал молодой англичанин с Казилем, а Стоп, по обыкновению, гарцевал сзади, замыкая шествие.
   Продвигались быстро и молча. Казиль говорил только тогда, когда его спрашивали, а Джордж Малькольм, ушедший в воспоминания о странном сновидении, не произносил ни слова. Наконец, он решил отогнать навязчивые мысли и подозвал Казиля:
   -- Что вам угодно, господин? -- спросил индус.
   -- Ты несколько раз упоминал, что мой отец, сэр Джон Малькольм, спас тебя от смерти.
   -- Да, господин, это правда.
   -- Расскажи мне, пожалуйста, как это случилось.
   -- С большим удовольствием. Тем более, мне приятно повиноваться вам, так как мое сердце переполнено благодарностью сэру Джону Малькольму, моему спасителю и благодетелю, почти моему отцу...
  

Глава 7
Рассказ Казиля

   Джордж Малькольм взял Казиля за руку и крепко пожал се.
   -- Рассказывай, дитя мое, твой рассказ осчастливит нас обоих.
   -- Это случилось два года тому назад, мне исполнилось двенадцать лет. Однажды мне вздумалось пойти поудить рыбу, похожую на живые цветы.
   -- Карпов?
   -- Мы не так ее называем, -- ответил юноша. Затем, произнеся какое-то странное название, продолжал:
   -- Эта рыба находится около берегов, покрытых лесами. В особенности ее много в Ганге, около Рамгаратского леса, находящегося в трех милях от Бенареса...
   Имея при себе удочку и мух, я покинул Бенарес на рассвете и через два часа был уже на опушке леса. Не отдыхая ни минуты, принялся удить рыбу, но мне не удалось поймать ни одной.
   Тогда я отправился вдоль берега, но все было напрасно. Вскоре я обнаружил около одного из деревьев рыбацкую лодку. Мне пришло в голову воспользоваться ею. Недолго думая, я выполнил задуманное, сел в лодку и поплыл на середину Ганга. Рыба там попадалась ежеминутно, два или три часа прошли незаметно, рука моя устала, и я решил вернуться в Бенарес.
   В тот момент, когда я убирал удочку, лодка вдруг обо что-то ударилась. Я оглянулся, чтобы рассмотреть предмет, о который ударилась лодка. Сначала я подумал, что это бревно. Но обман длился недолго, передо мной появилось страшное чудовище с громадной головой, острыми зубами и круглыми глазами, взгляд которых никогда не забуду. Это был самый ужасный обитатель Ганга -- кайман.
   Я редко испытываю страх, господин, и хотя тогда я был совсем ребенком, мне не раз приходилось встречаться лицом к лицу с опасностью. Но тут, признаюсь, увидел рядом с собой такое чудовище, которое индусы боятся больше всего, я задрожал всем телом.
   -- Мне кажется, -- прервал его сэр Джордж, -- что и самый храбрый человек не сохранил бы хладнокровия и присутствия духа, оказавшись на твоем месте.
   -- Однако я не совсем потерял голову, -- продолжал Казиль, -- я решил спасаться бегством, бросив кайману свою удочку. Пока кайман грыз ее, я схватил весло и, напрягая все силы, начал грести к берегу.
   Кайман погнался за мной. Опасность придает мужество, и вначале мне казалось, что я оторвался от него. Но сильный толчок лишил меня весла. Чудовище схватило его после того, как покончило с удочкой.
   Джордж Малькольм вскрикнул, показывая этим, насколько рассказ мальчика заинтересовал его.
   -- Без весла о бегстве нечего было и думать, -- продолжал Казиль, -- мне оставалось только с покорностью ожидать смерти... Я стал на колени и призвал на помощь Вишну -- бога-создателя, доброго бога, врага Шивы -- бога зла...
   Лодка колыхалась на спокойных водах Ганга, кайман старался перевернуть ее, но ему это не удавалось... Вдруг чудовище, утомившись, нырнуло и исчезло. Я считал себя уже спасенным и благодарил Вишну за услышанную молитву, когда мой враг снова показался над водой. Не мешкая ни минуты, он бросился на лодку и опрокинул ее. Все это произошло мгновенно, значительно быстрее, чем длится мой рассказ. Я очутился в реке. И хотя плавал неплохо, но хорошо понимал, что избежать зубов каймана не смогу и меня уже ничто не спасет. Однако несмотря такую прискорбную уверенность, инстинкт самосохранения одержал верх. Схватившись за киль, я начал кричать душераздирающим голосом.
   Кайман, удивленный новой обстановкой, начал вертеться вокруг меня, испуская зловонный запах мускуса, создавая брызги своим длинным хвостом и с каждым мгновением приближаясь ко мне. Я продолжал отчаянно кричать, почти не различая берега сквозь непроницаемую пелену. Вдруг туман рассеялся. Кто-то услышал мой зов о помощи и теперь кричал мне: "Мужайся, дитя мое, я спасу тебя!"
   Сознание того, что я не одинок, вернуло мне силы. Оглянувшись, я увидел на берегу Ганга человека, сидящего на лошади. Он безуспешно пытался заставить ее броситься в реку. Лошадь вся покрылась пеной и сопротивлялась, поднималась на дыбы и, казалось, вот-вот опрокинется на спину. Борьба между человеком и животным длилась несколько минут. Наконец незнакомец одержал победу. Усмиренная лошадь прыгнула в реку и, направляемая железной рукой, быстро поплыла к лодке.
   Кайман, увидев новую добычу, более достойную его аппетита, бросил меня и направился к смельчаку. Всадник ожидал чудовище, которое, заскрежетав зубами, бросилось на него. Он вонзил кинжал в пасть так, что побежденный кайман уже не мог закрыть ее. Затем мой спаситель вытащил пистолет и, прицелившись, выстрелил в глаз чудовища, которое сразу же погрузилось в воду, но вскоре всплыло на поверхность кверху брюхом. Солнце осветило белую кожу его живота и серебряную чешую...
   Кайман погиб! Господин подъехал ко мне... Я чувствовал, что силы покидают меня, глаза закрываются, а сердце перестает биться.
   -- Ты спасен, мой мальчик! -- сказал незнакомец таким добрым, ласковым голосом, что силы вновь вернулись ко мне. -- Ничего не бойся, поедем со мной!
   Сказав это, он взял меня на руки, посадил на лошадь и вернулся на берег...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Казиль помолчал некоторое время, потом отер рукой слезу, застывшую на его длинных бархатных ресницах, и прибавил:
   -- Господин, всадник, рисковавший жизнью для спасения неизвестного ребенка, не принадлежавшего к его племени и религии, был сэр Джон Малькольм, ваш отец!
   -- Мой благородный отец! -- прошептал молодой англичанин. -- О, он -- настоящий герой! Он считает самопожертвование самым естественным делом!
   -- Теперь вы можете понять, как сильно я люблю его, -- продолжал Казиль, -- и всех, кто ему дорог.
   -- Казиль, дитя мое, -- спросил Джордж, -- жива ли твоя мать?
   Маленький индус покачал головой.
   -- А отец?
   -- Нет господин.
   -- Есть ли у тебя кто-либо из родных?
   -- Никого!
   -- Как? Ты -- сирота и один во всем мире?
   -- Да, господин, я -- сирота, никто никогда не любил и не любит меня, кроме вашего отца. Я, в свою очередь, люблю только его и близких ему людей.
   -- Дитя мое, если хочешь, мы больше не расстанемся.
   Казиль опустил голову и не отвечал.
   -- Неужели мысль жить рядом со мной, в доме моего отца и брата пугает тебя? -- спросил Джордж.
   -- О, нет, господин! -- вскричал мальчик.
   -- Значит, ты боишься потерять свободу. Но ты напрасно беспокоишься, ты будешь для нас скорее другом, чем слугой.
   -- Господин, меня не это беспокоит.
   -- Что же?
   -- Беру в свидетели богов, что я был бы счастлив жить рядом с вами, но я не свободен.
   -- Не свободен?
   -- Да.
   -- Ты принадлежишь кому-нибудь?
   -- Да.
   -- Кому?
   -- Этого я не могу сказать.
   -- Почему же?
   -- Я связан клятвой!
  

Глава 8
Приезд

   Джордж Малькольм хотел настаивать, но Казиль, догадавшись о его новых вопросах, опередил его:
   -- Да, господин, я поклялся сохранить тайну! Вы хотите спросить меня о секретах, которые мне не принадлежат! Не спрашивайте меня об этом, умоляю вас, так как я не могу отвечать вам!
   -- Сохрани свою тайну, дитя мое, так же, как и свою свободу, -- ответил Джордж. -- Ты не можешь быть со мной. Пусть так! Очень жаль, так как я полюбил тебя!
   Невольный вздох Казиля был красноречивым ответом.
   В течение целого часа англичанин шел рядом с индусом, расспрашивая его о нравах, обычаях страны, восхищаясь ясными и четкими разъяснениями, которые давал ему мальчик, проявивший ум и наблюдательность.
   Мало-помалу луна опустилась за горизонт и вскоре совершенно скрылась за скалами. Поднялся северный ветер; теплая температура первой половины ночи сменилась пронизывающим холодом, предвестником зари.
   Джордж, приказав Казилю дать знак остановиться, расположился на подушках паланкина, закутавшись в мягкие складки дорожного одеяла, и караван снова двинулся вперед.
   Тихо укачиваемый носилками, молодой человек вскоре задремал, что, естественно, позволило ему снова вызвать воспоминание о прелестном видении прошедшей ночи.
   Он и не заметил, как прошло время, и сильно вздрогнул, когда Казиль, отдернув занавески, сказал ему:
   -- Господин, мы приближаемся к Бенаресу, посмотрите на город...
   Уже наступил день. Джордж Малькольм тотчас же встал и устремил взгляд на восхитительную панораму, представшую перед его глазами.
   Первые лучи восходящего солнца бросали красноватый свет на крыши пагод, на многочисленные башни, киоски индийского города, занимавшего огромное пространство по обе стороны священной реки. Изумительный вид совершенно заворожил Джорджа Малькольма на некоторое время, потом, повернувшись к Казилю, он сказал:
   -- Покажи мне квартал, в котором расположен дом моего отца.
   Казиль, указывая рукой на отдаленное поместье, ответил:
   -- Он живет там.
   -- Но то место, на которое ты показываешь, похоже не на город, а скорее на деревню.
   -- Дача сэра Джона Малькольма находится действительно почти в деревне. Главный судья предпочитает стены из зелени стенам из кирпича. С высоты веранды он может обозревать обширные сады с их красивыми цветами.
   -- Мой отец остался таким же, каким был и прежде: он любит цветы и зелень.
   Помолчав, Джордж уточнил:
   -- Мы скоро достигнем дачи?
   -- Примерно через полчаса, господин.
   -- Поспешим же, Казиль, поспешим! Ты понимаешь, как мне хочется поскорее обнять своего отца?
   Казиль кивнул головой, и они пошли так быстро, что намного опередили носильщиков, а Стоп, чтобы догнать их, вынужден был пустить лошадь рысью.
   Минут через двадцать наши путешественники уже шли вдоль забора из бамбука.
   -- Эти сады принадлежат вашему отцу, господин, -- сказал Казиль.
   Джордж приложил руку к сильно забившемуся сердцу, побежал, желая хоть на минуту ускорить свидание с родными. Он быстро достиг двери и бросился в сад, крича взволнованным голосом:
   -- Отец! Брат! Я здесь!
   Джордж находился возле очаровательного павильона, окруженного корзинами цветов, прекрасных как для глаз, так и для обоняния.
   Едва молодой человек произнес свои восклицания, как два крика, слившихся воедино, ответили ему, и из павильона выбежали два человека, бросившиеся обнимать его.
   -- Отец... брат... Вот теперь мы все вместе... Дайте мне посмотреть на вас, ведь мы так давно не видели друг друга, -- говорил Джордж.
   И путешественник устремил на старика и молодого человека влажные глаза, блиставшие сыновнею и братскою любовью.
   Мы назвали отца молодых людей стариком, но это выражение плохо передает нашу мысль и может обмануть читателя. Если Джон Малькольм и был стариком по летам (ему уже исполнилось шестьдесят), то, взглянув на него, любой человек понял бы, что его тело и душа вполне сохранили свежесть зрелого возраста. Он был очень похож на Джорджа, когда-то белокурые, а теперь седые волосы окаймляли лицо, почти не имевшее морщин и покрытое румянцем. Высокий рост и худощавое сложение сохранили стройность и гибкость.
   Главный судья действительно был таким, каким его представил Казиль в своем рассказе, решительным и бесстрашным человеком, готовым броситься на лошади в волны Ганга для того, чтобы избавить от ужасной смерти несчастного ребенка.
   Лицо сэра Джона Малькольма запоминалось с первого взгляда и не могло не внушить к себе почтительного уважения. Оно было выразительным и симпатичным, выражало иногда кротость и непреклонную энергию. Большой широкий лоб свидетельствовал о богатой натуре и глубокомыслии. Задумчивый взор, казалось, проникал в глубину души, раскрывая самые скрытые человеческие тайны. Ласковая улыбка часто появлялась на его губах, но хорошо очерченные линии вокруг губ представляли неопровержимое доказательство решимости и твердости его характера.
   Эдвард Малькольм был красивым молодым человеком около двадцати четырех лет и представлял собой живой портрет матери, умершей, когда он был еще совсем маленьким. И все же Эдвард не был похож ни на отца, ни на брата. Его черные глаза, черные волосы и бакенбарды, легкий румянец щек придавали необыкновенный шарм его привлекательному бледному лицу.
   -- Ах, батюшка, как я счастлив! -- восклицал Джордж.
   -- В течение шести лет океан разделял нас. Но эти шесть лет, благодаря Богу, не оставили следов на вашем лице! Каким я оставил вас, таким и вижу! Вот это здоровье! Тяжелый климат Индии пощадил вас.
   -- Мальчик мой, -- шептал Джон Малькольм, снова и снова целуя сына. -- Я принял на себя очень важное, громадное дело! Надеюсь, Бог сохранит мне силы до его окончания! Тогда если он и призовет меня к себе, то я отойду в иной мир без сожаления со словами: "Господи, да будет твоя воля!"
   Джордж, взяв руку отца, почтительно поцеловал се.
   -- Если бы все люди походили на вас, то человечество было бы счастливо!
   Потом, повернувшись к брату, прибавил:
   -- Тебя же, милый Эдвард, я оставил почти ребенком, а теперь вижу настоящего мужчину. Если бы ты знал, как я счастлив видеть тебя таким. Если бы ты знал, какая человеческая радость охватывает меня, когда я сжимаю твои руки в своих и когда могу произнести: брат мой, пусть из двух душ составится одна душа, пусть из двух сердец составится одно сердце!
   Эти излияния Джорджа были прерваны появлением Стопа и Казиля.
   Лакей сэра Джорджа соскочил с лошади и бросился к господам. Казиль же считал, что лучше оставаться в стороне и не мешать своим присутствием первому свиданию родственников. Но, увидя приближающегося Стопа, он также направился к ним.
   Стоп хорошо знал сэра Джона и сэра Эдварда, питал к ним, как и к своему господину, фанатичную любовь. Увидев их, он не знал, что делать от радости: восторженные фразы, громкие восклицания, скорбные жалобы на Индию, ее климат и жителей так и сыпались из его уст.
   Джордж остановил его.
   -- Господин Стоп, -- засмеялся он, -- хватит на сегодняшний день, продолжение оставьте на завтра!
   Лакей, приняв важный, серьезный вид, отошел.
   -- Твой пустой желудок стонал всю ночь и просил пищи, -- продолжал Джордж. -- Ты должен в данный момент умирать с голоду. Пойди на веранду, мой друг, и вели подать завтрак; выпей за наше здоровье бутылочку вина, батюшка разрешает!
   Эти слова вернули улыбку на лице Стопа. Ему не требовалось дважды напоминать о пустом желудке, и он быстро направился к дому с целью вознаградить себя за потерянное время.
   В этот момент Джон Малькольм заметил Казиля и сделал ему знак подойти.
   -- Благодарю, дитя мое, ты привел мне сына целым и невредимым и этим заплатил мне долг, теперь мы квиты!
   -- Господин, -- прошептал Казиль, став на одно колено перед стариком и по индусскому обычаю положив его руку на свою голову, -- я обязан вам жизнью, и до тех пор, пока не пролью свою кровь за вас, останусь вашим должником...
   -- Кто знает, дитя мое, -- возразил сэр Джон, -- кто знает, что готовит нам будущее, не исключено, что скоро настанет день, когда мы будем нуждаться в твоей преданности. И тогда, я надеюсь, мы найдем тебя, не так ли?
   -- Я буду с вами в тот день, господин! -- поспешно заверил Казиль.
   Джон Малькольм с Эдвардом ввели Джорджа вовнутрь веранды в тщательно убранные комнаты, предназначенные для дорогого гостя. Это были комнаты с широкими окнами, украшенными индийскими шторами, пропускавшими свет и в то же время рассеивающими солнечные лучи, паркетным полом и бамбуковой мебелью.
   Джордж Малькольм, следуя английскому обычаю, прежде всего умылся, разогнав остаток усталости, затем, переменив одежду, спустился с Эдвардом к Джону Малькольму, ожидавшему их в столовой, где был накрыт стол с самыми изысканными кушаньями.
   Усевшись за стол, Джордж почувствовал аппетит, не уступающий аппетиту Стопа. Он отрезал кусок сочного бифштекса, потом ветчины. Утолив голод, откинулся на спинку кресла и сказал:
   -- Ну, вот теперь можно и поговорить.
   -- Сын мой, -- сказал Джон Малькольм, -- у меня давно уже вертится на языке вопрос?
   -- Какой, батюшка?
   -- Почему ты явился к нам только сегодня? Согласно донесению Казиля я ждал тебя вчера и уже начал беспокоиться, намереваясь сегодня утром идти с Эдвардом к тебе навстречу... Что же явилось причиной опоздания?
   Джордж улыбнулся.
   -- Милый батюшка, -- ответил он, -- вы не ошиблись! Я действительно еще вчера должен был быть у вас! Но странное приключение, непонятное для меня, помешало быть у вас вовремя.
   -- Какое приключение?
   -- Сон, длившийся двадцать четыре часа.
   Сэр Джон сделал жест удивления. Джордж продолжал.
   -- Да, батюшка, я спал ровно двадцать четыре часа и к тому же в непригодном для сна месте.
   -- Где же это?
   -- В развалинах пагоды Шивы, на горе Беома.
   -- В развалинах пагоды Шивы? -- переспросил отец.
   -- Да, батюшка.
   -- Как ты попал туда?
   -- Сильный ураган вынудил меня искать убежища. Там я и заснул.
   -- И сон твой продолжался двадцать четыре часа?
   -- Да... Заснув в одиннадцать часов вечера, я проснулся примерно в то же время на следующую ночь. Странно! Не правда ли?
   -- А что было со Стопом?
   -- Спал так же, как и я.
   -- А Казиль?
   -- Думаю, что и он спал, как и мы, хотя он уверяет меня, что не смыкал глаз.
   -- Что же делали бахисы в течение этого долгого сна?
   -- Они ожидали, пока мы проснемся.
   -- Рядом с вами?
   -- Нет. Ничто в мире не могло заставить их войти в развалины пагоды, настолько силен был их страх.
   -- И ничто не потревожило эту летаргию?
   -- Ничто, кроме приятного сновидения.
   -- А-а! -- прошептал Джон Малькольм.
   -- Восхитительный сон. Если бы у меня была надежда, что он возобновится, то я бы променял его на самую прекрасную действительность.
   -- Вероятно, в этом сновидении участвовала женщина?
   -- Да, батюшка, женщина, причем очаровательная женщина.
   -- Ты хорошо запомнил этот сон?
   -- Малейшие подробности запечатлелись в моей памяти.
   -- Тогда расскажи его мне, ничего не прибавляя и не убавляя.
   -- Рассказать? Зачем? С какой целью?
   -- Об этом ты узнаешь позднее. А теперь рассказывай!
  

Глава 9
Отец и сын

   Джордж никак не мог понять желания отца. Напрасно спрашивал он себя, почему отца заинтересовал рассказ о любовном похождении, существовавшем только в виде сновидения. Однако подчиняясь этому желанию, он рассказал все, со всеми подробностями, уже известными нашим читателям.
   Джон Малькольм выслушал его с большим вниманием и, когда тот закончил, спросил:
   -- Если я правильно понял, женщина была в маске?
   -- Да, батюшка.
   -- Ты несколько раз просил ее снять маску, но постоянно получал отказ?
   -- Да.
   -- Не помнишь ли ты последнего поступка женщины в ту минуту, когда сон начал овладевать тобой во второй раз?
   -- Она дала мне понюхать платок с острым и резким запахом.
   -- Ага! -- вскричал Джон Малькольм с неописуемой радостью. -- Я был в этом уверен.
   -- В чем уверены, батюшка? -- спросил Джордж, сильно заинтересовавшись.
   -- В том, что ловкая женщина использовала для твоего усыпления одно из тех наркотических средств, которое, в соединении с местными травами, широко распространено до сих пор в Индии.
   Джордж улыбнулся.
   -- Вы забываете, батюшка, что женщина, о которой вы говорите, существовала только в моем воображении! Вы забываете, что это был только сон, иллюзия...
   -- Мальчик мой, -- улыбнувшись ответил судья, -- иллюзия существует только в твоем воображении. Ты оказался в руках ловких людей, которые заставили тебя поверить, что это был сон.
   Джордж вздрогнул, устремив на отца удивленный взор.
   -- У меня оказались достойные противники! -- продолжал старик. -- Они одарены огромной силой воли. Они очень сильны! Все это было не сном, дитя мое! Твое приключение произошло на самом деле. Таинственная женщина в маске существует. Я давно ищу ее, потому что подобные приключения случались не только с тобой.
   -- Неужели? -- пробормотал Джордж с удивлением, которое легче понять, чем описать.
   -- Да, -- продолжал Джон Малькольм. -- Немало наших молодых людей воображали себя попавшими в рай в течение одного часа...
   -- Как! -- вскричал Джордж. -- Неужели на самом деле существует богатая, могущественная женщина, удовлетворяющая без малейшего стыда свои странные минутные капризы?
   -- Почему бы и нет?
   -- Это чудовищно!
   -- Э! Свет полон чудовищных дел! Вспомни школьные уроки истории, вспомни о мрачной Нельской башне! Там царица завлекала в свою пещеру красивых молодых людей и тоже носила маску. Пародия любви у нее всегда оканчивалась убийством! Кровь после оргии! Благодаря Богу индийская Маргарита Бургундская менее кровожадна и жестока! Она не убивает своих любовников, а только усыпляет их.
   -- Выходит, что это был не сон? -- прошептал Джордж Малькольм.
   -- Нет.
   -- Эта женщина необыкновенно хороша! -- продолжал молодой человек и прибавил еле слышным голосом: -- Мне бы очень хотелось снова увидеть ее!
   Судья сделал порывистое движение.
   -- Ты не можешь ее любить, так как не видел ее лица!
   -- Конечно, нет! За что я буду любить ее? Но в ней есть что-то, очаровывающее человека...
   -- К счастью, ты ее больше не увидишь.
   -- Кто знает...
   -- Твое сердце должно принадлежать не этой таинственной вакханке, -- продолжал старик, -- оно должно всецело принадлежать чистой, кроткой девушке. Когда ты узнаешь Марию Бюртель, которая, я надеюсь, станет твоей женой, ты не будешь думать о прелестях индийских Цирцей! Тогда ты поймешь, что твое счастье и судьба находятся возле очаровательной женщины, принадлежащей тебе не только телом, но и душой! Очень скоро, примерно через несколько дней, она и ее сестра Эва, невеста твоего брата Эдварда, приедут сюда. Они -- мои воспитанницы. В данный момент они гостят у своей единственной родственницы, Юдифи Бюртель, прекрасной женщины, которая живет на границе Аллавабадской резиденции.
   -- И вы думаете, что я полюблю Марию?
   -- Чтобы не любить ее, нужно быть слепым и глухим; красота, приятный голос молодой девушки овладеют твоим сердцем, будь оно даже из мрамора!
   -- Ну, тем лучше! -- ответил Джордж. -- Я никого еще не любил по-настоящему и готов отдать свое сердце.
   -- И ты не ошибешься, женившись на Марии Бюртель. Но постарайся освободить свое сердце и забыть о мнимом сне.
   -- Батюшка! Мне пришла в голову мысль.
   -- Какая?
   -- Вы вполне доверяете Казилю?
   -- Конечно.
   -- Тогда вы должны согласиться: если мое приключение происходило не во сне, то Казиль не заслуживает вашего доверия.
   -- Почему?
   -- Потому что он непременно должен был стать сообщником таинственной незнакомки; меня не смогли бы унести спящим из пагоды Шивы без его согласия.
   -- Смотри не ошибись! Если ты обвиняешь Казиля, то должен обвинять и Стопа.
   -- Почему?
   -- Разве Стоп, как и Казиль, не находился рядом с тобой внутри развалин пагоды?
   -- Да, но Стоп спал так же крепко, как и я.
   -- Но почему не допустить, что Казиль тоже задремал?
   -- Молодой индус сказал мне, что он не спал.
   Джон Малькольм пожал плечами.
   -- Ты удивляешь меня, -- возразил он, -- Казиль мог солгать, сам того не подозревая. Неужели его можно обвинить за это? Наркотическое вещество оказало на него такое же действие, как и на тебя со Стопом. Все это очень просто. Я знаю Казиля, он -- воплощение преданности. Признательная душа, честная и правдивая натура. Ничто в мире не поколеблет моего доверия к нему.
   Джордж был побежден.
   Разговор между отцом и сыном продолжался, но тема переменилась. Нам здесь предстоит дать некоторые пояснения.
   Семья Малькольмов происходила из древнего знаменитого рода и обладала некогда громадным состоянием. Генри Малькольм, отец сэра Джона, вел веселую жизнь, у него было несколько сотен прекрасных лошадей, он постоянно проводил время на охоте, давал блистательные обеды для аристократии графства, был заядлым любителем прекрасного пола. В результате его жена умерла, сам он разорился, начал повсюду занимать деньги и окончил жизнь во время дуэли из-за прекрасных глазок балетной танцовщицы театра Дрюлиан. Умирая, он оставил запутанное состояние и единственного двенадцатилетнего сына. Ребенка поместили в пансионат, а юристы взялись поправить расстроенные финансы.
   Мы знаем, как действуют такие люди. В Англии они поступают так же, как и во Франции. Под предлогом распутать дела они так их запутали, что через три гола после нескончаемых процессов оставили кость обглоданной, а свое положение безнадежным. Джону Малькольму от состояния, оцениваемого примерно в триста тысяч годового дохода, остался только скромный доход в пятьсот фунтов стерлингов и маленький дом в Нортумберланде, очаровательном и живописном местечке. Двенадцать тысяч франков дохода не считается в Англии бедностью, но в то же время они недостаточны для жизни дворянина из хорошего дома.
   Джон Малькольм, блистательно завершив учебу, решил, что необходимо сделать себе карьеру. Поэтому он бросился в лабиринт юриспруденции в магистратуре.
   Обладая древним именем, он мог сделать богатую партию и женитьбой поправить свои дела, но подобная мысль даже не могла прийти ему в голову, потому что молодой человек безумно влюбился в прелестную девушку, достойную подобной любви, но не имевшую другого приданого, кроме красоты, ума и добродетели. Он женился на ней, и у них родились двое детей: Джордж и Эдвард. Джон Малькольм был счастливейшим человеком до того дня, когда внезапная смерть похитила у него молодую жену. Казалось, он не перенесет удара, и если не умрет, то, по крайней мере, потеряет рассудок.
   И в самом деле, Джон Малькольм, чувствуя, что сходит с ума от отчаяния, хотел было покончить с собой, чтобы соединиться с той, которую так любил, но, к счастью, вовремя спохватился и вспомнил, что он -- отец; чувство долга одержало верх над опрометчивостью и привязало его к реальности. "Я буду жить для своих сыновей", -- решил он.
   С этого времени он развил бурную деятельность, и скоро его труды достойно вознаградились. Административный совет Индийской компании предложил ему место главного судьи в Бенаресской провинции. Всем известно, какой поистине царской милостью одаряет Индийская компания тех, кто преданно служит ей.
   Джон Малькольм решил, что это предложение даст ему возможность за несколько лет сколотить надежное состояние для сыновей, и, не подумав даже о смертельных опасностях, которые ожидают всякого европейца в Индии, принял предложение. Поместив детей в колледж, он немедленно отправился к месту назначения.
   Через десять лет ему захотелось повидать детей, и он, взяв многомесячный отпуск, отправился в Англию. Старшему сыну Джорджу было тогда двадцать три года, а младшему Эдварду -- девятнадцать. Оба, окончив учебу, жили в замке Аусбюри как настоящие дворяне, имея благодаря отцу целую свору собак и трех охотничьих лошадей.
   Джон Малькольм счастливо прожил с сыновьями около шести месяцев. Он чувствовал себя любимым, как бы воскресшим. Сердце его билось от гордости за красивых и сильных сыновей.
   Когда наступило время отъезда, они, не желая разлучаться с отцом, попросили сопровождать его.
   Джон Малькольм, тронутый их привязанностью, едва не согласился на эту просьбу и едва не воскликнул: "Да, милые дети, мы больше никогда не расстанемся! Я беру вас с собой!"
   Но, подумав о вредном индийском климате, эпидемиях, диких животных, о ненависти коренных жителей к иностранцам, он, не желая потерять сразу два сокровища, ответил:
   -- Я возьму с собой кого-нибудь одного. Другой же пока останется в Англии...
   -- Хорошо! -- сказал Джордж, -- я старший, и потому последую за вами.
   -- Почему же не я, брат? -- возразил Эдвард. -- Будет большой несправедливостью учитывать возраст, который здесь не имеет значения.
   И между братьями начался спор, длившийся бы до бесконечности, если бы им не пришло в голову бросить жребий.
   Случай благоприятствовал младшему, и Эдвард с восторгом закричал:
   -- Батюшка, я еду с тобой! Я больше не оставлю тебя!
   Глаза Джорджа наполнились слезами.
   -- Мальчик мой, -- сказал ему отец, взяв за обе руки, -- наберись мужества и терпения; ты ненадолго останешься в Англии и скоро присоединишься к нам.
   -- Вы обещаете мне это? -- с надеждой спросил Джордж.
   -- Клянусь тебе!
   -- И когда же это случится?
   -- Как только я получу уверенность.
   -- В чем?
   -- В том, что климат и новые обычаи Ост-Индии не расстроят здоровья Эдварда.
   Через день после семейной сцены Джон Малькольм и младший сын сели на корабль, отправлявшийся в Индию, и благодаря попутному ветру быстро достигли своей цели.
   Джордж, темного утешенный обещанием отца, продолжал вести в Аусбюри спокойную, однообразную жизнь деревенского дворянина, не забывая по нескольку часов в день отдавать изучению индусского языка по книгам, присылаемым отцом.
   Прошло шесть лет. В течение этого времени несколько поездок в Лондон и четырехмесячное путешествие по Франции стали единственным развлечением Джорджа Малькольма.
   Каждый месяц он получал письма от отца или Эдварда. День, в который приходило ожидаемое послание в Аусбюри, был для Джорджа днем радости; в этот день он не думал ни об охоте, ни о верховой езде. Целыми часами перечитывал страницы, написанные хорошо знакомым почерком.
   Однажды утром, в конце шестого года разлуки, Джордж собирался на охоту за зайцами. Уже были подготовлены собаки, и лошадь с нетерпением била копытами землю. Джордж поправил на ноге шпоры и, отвязав от стены хлыст с рукояткой из слоновой кости, приготовился выйти из комнаты, как внезапно Стоп вбежал в комнату, размахивая над головой письмом.
   -- Ваша честь, ваша честь, хорошая новость! Письмо оттуда!
   "Оттуда" означало Ост-Индию.
  

Глава 10
Тайна сэра Джона Малькольма

   Сердце Джорджа забилось от предчувствия.
   -- Письмо от батюшки! -- сказал он, ломая печать и разрывая конверт.
   Послание было очень коротким. И едва молодой человек прочел письмо, как на его лице появилось выражение радости.
   Стоп находился в комнате. Глядя на господина, он с нетерпением и любопытством ждал объяснений.
   -- Мне кажется, если я не ошибаюсь, ваша светлость получила приятную новость! -- вскричал он с почтительной фамильярностью слуги, которому многое доверяют.
   -- Ты не ошибся, мой добрый Стоп, -- отвечал Джордж Малькольм, -- я получил самую лучшую новость.
   -- Можно мне спросить у вашей светлости...
   -- Что обрадовало меня? Ты сейчас узнаешь и разделишь мою радость! Через несколько недель мы обнимем батюшку и брата...
   -- Сэр Джон и сэр Эдвард возвращаются в Англию? -- с живостью спросил Стоп.
   -- Как раз наоборот, -- улыбнулся Джордж, -- мы сами поедем к ним.
   Лицо Стопа сразу же помрачнело.
   -- В Ост-Индию?- пробормотал он.
   -- Да, в Бенарес... Нас ждет прекрасное путешествие.
   Стоп молчал, опустив голову.
   -- Но мысль об этом путешествии не должна делать тебя грустным.
   -- Все это так неожиданно...
   -- Не правда ли, приятный сюрприз?
   -- О, конечно, ваша светлость; но нам так хорошо здесь жилось...
   -- Там нам будет еще лучше, потому что мы станем жить вместе с батюшкой и братом.
   -- Не смею противоречить вашей светлости, но ведь переезд туда долог и сопряжен с такими опасностями... Да и кораблекрушения не так уж редки.
   Джордж, строго взглянув на лакея, сказал:
   -- Если ты боишься ехать со мной, можешь спокойно оставаться здесь! Я не хочу, чтобы моим товарищем оказался человек, боящийся опасности и преданность которого ослабевает, как только приходит время оказать ее.
   -- Ваша светлость прекрасно знает, что я последую за вами куда угодно, -- возразил Стоп, делая над собой героическое усилие, -- чтобы не расставаться с вами, я готов стать под дуло пушки... Что же касается морской болезни, то я вынесу ее, черт возьми!
   -- Вот теперь я узнаю тебя, мой добрый Стоп!
   -- Когда мы отправимся в дорогу, ваша светлость?
   -- С первым кораблем, отплывающим в Калькутту. Я сейчас же пошлю письмо в Лондон за справками, а с завтрашнего дня начнем собираться в дорогу.
   -- Мои сборы будут коротки! -- прошептал с глубокой покорностью Стоп, выходя из комнаты, чтобы объявить остальным слугам о предстоящем скором отъезде таких важных личностей, как сэр Джордж и он.
   Вот что содержалось в послании отца к Джорджу Малькольму:
  
   "Пришло, наконец, время, милый мальчик, исполнить твое желание и согласиться на твой приезд в Индию. Советую тебе не пропустить корабль компании; я сгораю от нетерпения обнять тебя. Ты мне крайне необходим... Уже давно я принялся за таинственное, священное дело. Я хочу привести в исполнение опасное намерение, известное только мне одному. Я приближаюсь к цели, по крайней мере, так думаю и надеюсь, но меня окружают многие трудности, невидимые враги, каждую минуту я могу погибнуть от неизвестной руки. После смерти все проделанное мной может погибнуть... Этого не должно случиться. Твой брат Эдвард слишком молод, чтобы заменить меня в случае необходимости. Из тебя же я хочу сделать преемника, вложив в твои руки окончание гигантского дела. После нас древнее имя Малькольма не умрет, потому что мы выполним великое дело и, может быть, упрочим владычество английской короны в Индии...
   Сделав тебе это признание, ты понимаешь, с каким нетерпением я ожидаю тебя. Каждый шаг, сделанный мной вперед, увеличивает опасность над моей головой... Итак, приезжай, сын мой, приезжай скорее, мой милый Джордж!
   С того времени, как твой приезд стал возможным, молодой индус по имени Казиль, признательный и преданный мне за то, что я спас ему жизнь, будет ждать тебя в Калькутте с паланкином и носильщиками. Он умен, неутомим и сумеет узнать тебя среди пассажиров английского корабля. Он будет твоим проводником; короче говоря, можешь во всем положиться на него.
   До скорого свидания, мой Джордж. Все тебе кланяются; наши сердца бьются при мысли, что через несколько недель мы обнимем тебя.
   Ожидающий и любящий тебя отец Джон Малькольм".
  
   Спустя неделю после получения письма Джордж и Стоп на великолепном корабле "Король Дагоберт" отправились в Калькутту. Переезд прошел благополучно, если не считать морской болезни, в течение всего времени путешествия мучавшей несчастного лакея.
   Не успел корабль стать на якорь, как Казиль был уже на корабле и сразу узнал Джорджа. Последний пожелал два дня отдохнуть в Калькутте, а Казиль, воспользовавшись остановкой, послал в Бенарес индуса сообщить сэру Джону о скором приезде сына.
   На третий день сэр Джордж сел в паланкин, караван запасся провизией, Стоп приобрел для себя лошадь с длинной гривой и путешественники двинулись в путь.
   Остальное уже известно читателям. Мы говорили о странном приключении на горе Беома, в развалинах пагоды Шивы, где таинственный дворец и незнакомка в черной маске ворвались в жизнь молодого англичанина.
   Мы исполнили важную часть нашей задачи. Теперь читатели хорошо знают некоторых действующих лиц, и нам остается только идти вперед.

* * *

   Комнаты сэра Джона Малькольма, расположенные в нижнем этаже веранды, состояли из передней, большого рабочего кабинета и спальни. В кабинете, обтянутом индийской материей удивительной работы, вдоль стен размещались шкафы с сочинениями знаменитейших авторов; большая конторка, привезенная из Англии, стояла у окна, заполненная связками бумаг.
   Другой угол комнаты занимали охотничьи ружья, прекрасные шпаги, дамские кинжалы и пистолеты, которые не могли не очаровать взор любителя.
   Два окна, почти всегда открытые и защищенные от солнца китайскими шторами, придавали кабинету веселый вид. В этом кабинете мы и встречаем сэра Джона Малькольма и его сына Джорджа на другой день после приезда в Бенарес.
   Судья сидел перед конторкой, облокотившись на руку, в тот момент, когда Джордж вошел к нему.
   Услышав шаги, сэр Джон поднял голову и, повернувшись, улыбкой встретил сына.
   Молодой человек, подвинув кресло к конторке, сказал:
   -- Не хотите ли поговорить со мной, батюшка?
   -- Хочу ли я? Еще бы!
   -- Мы поговорим о вашем письме.
   -- О письме? -- повторил Джон Малькольм.
   -- Да, о письме, которое сильно заинтересовало меня и быстрее заставило покинуть Англию. В этом письме, как вы, наверное, помните, говорилось об опасности и славе. Эти две вещи, не хочу скрывать от вас, -- с улыбкой прибавил Джордж, -- вызывают у меня волнение. В ваших словах заключалась возбуждающая тайна, странная загадка, при мысли о которой я в течение всего путешествия из Дувра в Калькутту трясся в лихорадке.
   -- И ты хочешь немедленно получить ответы на все вопросы? -- спросил сэр Джон Малькольм.
   -- Это вполне естественно.
   -- О! Даже очень естественно! Я ожидал с твоей стороны нетерпения и, признаюсь, был бы неприятно поражен, если бы увидел тебя холодным и равнодушным...
   -- Вам, батюшка, нечего бояться моего равнодушия. Я жажду узнать тайну, и вам остается только открыть ее. Говорите же, говорите, я жду!
   -- К сожалению, милый мальчик, придется еще немного подождать, -- сказал Джон Малькольм.
   -- Ждать!? -- повторил с разочарованием Джордж.
   -- Да, нужно вооружиться терпением, потому что сегодня твое любопытство не будет удовлетворено.
   -- Но почему?
   -- Из-за самолюбия автора...
   -- Что вы хотите этим сказать?
   -- Вот что. Точно так же, как писатель, сочинив роман или пьесу, не решается отдать их на суд публики, не исправив сначала слабых мест, так и я не хочу сообщать о своем деле, не соединив всех деталей в единое целое.
   -- Как! -- вскричал Джордж. -- Такое кокетство перед своим сыном!
   -- Почему бы и нет. Сын, слушая меня, станет моим судьей, а я хочу его одобрения.
   -- Но вы же знаете, что заранее уже получили его! Все сделанное вами должно быть прекрасным!
   -- В тебе говорит сердце, но мне нужно не сыновнее восхищение, а разумное одобрение. Поэтому-то я откладываю свою исповедь...
   -- Но, батюшка, вы же не думали так, когда писали письмо?
   -- Правда.
   -- Почему же ваше решение изменилось?
   -- Потому что с того времени как я отправил письмо, я намного продвинулся вперед. Секрет, отыскиваемый мной и часто обманывавший меня в тот момент, когда я уже держал его в руках, не вырвется на этот раз. Секрет этот открыт; я убежден в успехе и торжестве своего дела. Я приближаюсь к цели!
   В тот момент, когда сэр Джон говорил эти слова, необыкновенное возбуждение заставляло дрожать его голос, а широкий лоб, казалось, окружал ореол.
   -- С тобой, дитя мое, я разделю славу, -- продолжал он. -- Но последнюю попытку, последний шаг я оставляю за собой.
   -- То есть вы хотите избавить меня от опасности?
   Судья обнял белокурую голову сына.
   -- О, будь спокоен, милое дитя! -- возразил он. -- Когда я, подобно Архимеду, буду в состоянии воскликнуть: "Эврика!", еще не все будет кончено. Обещаю тебе опасности, которые заставили бы побледнеть от зависти и рыцарей Круглого стола!
   -- Хорошо, батюшка!
   -- Доволен ли ты?
   -- По крайней мере, немного утешился.
   -- И будешь терпеливо ждать?
   -- Да, если это необходимо. Надеюсь, что ожидание продлится недолго.
   -- Обещаю долго не мучить тебя. Прошу один месяц, начиная с сегодняшнего дня.
   -- И через месяц вы все мне расскажете?
   -- Да.
   -- Все подробности?
   -- Клянусь.
   -- Даже если ваши надежды на успех не осуществятся?
   -- Да.
   -- Хорошо, батюшка. Я согласен. Ровно через месяц я скажу вам: я пришел выслушать вас!
  

Глава 11
Сон продолжается

   На следующий день, после разговора с отцом, Джордж Малькольм, поужинав, пошел в Бенарес, находившийся, как мы уже знаем, недалеко от поместья Малькольмов. Эдвард, уставший от длительной верховой прогулки, остался дома.
   Наступила ночь, и бесчисленные звезды в поднебесье делали темноту прозрачной. Верхушки деревьев замерли в безветрии. Вдали под аккомпанемент барабана звучала индусская песня.
   Выйдя из сада и заперев калитку, Джордж направился по дороге, по обеим сторонам которой стояли деревья, их ветви смыкались над головой, образуя высокий и таинственный свод.
   Едва он сделал несколько шагов, как от стены отделилась белая фигура высокого роста и последовала за ним. Джордж, погруженный в свои мысли, шел медленно. Он думал о развалинах пагоды Шивы, сомневаясь в правоте отца, утверждавшего, что все происшедшее с ним в ту памятную ночь было лишь сном.
   Белая тень шла так тихо, что Джордж даже не подозревал о присутствии живого существа недалеко от себя.
   Вдруг на его плечо опустилась рука. Обернувшись, он встретился лицом к лицу с громадным призраком, закутанным с головы до ног в белое покрывало, напоминавшее одеяние монахов XIV века. Лица совершенно не было видно, лишь три отверстия указывали на расположение глаз и рта.
   Джон Малькольм взял с сына обещание никогда не выходить на улицу без индийского кинжала и карманных пистолетов.
   Молодой англичанин выхватил один из пистолетов и воскликнул энергичным голосом:
   -- Берегись! Я вооружен!
   -- В вашем оружии нет необходимости, -- ответил голос на плохом английском языке. -- Вам нечего опасаться...
   -- Почему же вы останавливаете меня?
   -- Мне необходимо задать вам несколько вопросов.
   -- Каких?
   -- Вы -- сын человека, живущего в доме, из которого вы только что вышли?
   -- Да.
   -- Вы находитесь в Бенаресе не более трех дней?
   -- Именно так.
   -- Вашим проводником из Калькутты был молодой индус Казиль?
   -- Верно.
   -- Вас зовут Джордж Малькольм?
   -- Да. Но почему вы спрашиваете у меня об этом, и какое у вас ко мне дело?
   Последовало минутное молчание. Создавалось впечатление, что странный собеседник Джорджа затрудняется продолжать разговор и как бы придумывает, в какую форму его облечь.
   Наконец, он решился.
   -- Вы еще помните ночь, проведенную в развалинах пагоды на горе Беома?
   -- Конечно, помню.
   -- А помните увиденный вами сон?
   Джордж не мог удержаться от удивления.
   -- Сон? -- повторил он. -- Откуда вам может быть известно, что мне приснилось?
   -- Мне все известно! Но отвечайте мне: помните ли вы свой сон?
   -- Конечно, помню!
   -- Какое впечатление производит на вас это воспоминание?
   -- Оно заставляет биться мое сердце, оно приводит в экстаз мою душу!
   -- Если бы вам предложили возобновить сон?
   -- Кто может сделать мне подобное предложение? -- прервал его Джордж Малькольм.
   -- Может быть... я, -- ответил незнакомец. Потом добавил: -- Примете ли вы это предложение?
   -- С радостью! С восторгом! Это моя лучшая мечта!
   -- От вас зависит превратить эту мечту в действительность.
   -- Когда?
   -- Сегодня ночью.
   -- Что я должен для этого сделать?
   -- Вы принадлежите в Англии к привилегированному сословию, называемому джентльменами?
   -- Да.
   -- Дайте честное слово джентльмена, что согласитесь на все условия, которые вам предложат.
   -- Прежде чем дать клятву, я должен знать, каковы эти условия.
   -- Хорошо. Но вы должны позволить завязать вам глаза.
   -- Завязать глаза? -- воскликнул Джордж.
   -- Это необходимо.
   -- А если это западня?
   -- Вам нечего бояться... Никто не желает вашей смерти. Доказательством этого служит то, что я совсем недавно мог одним ударом уложить вас и вы бы погибли, не успев даже вскрикнуть.
   -- Это верно, -- прошептал молодой англичанин, -- эта дорога как бы нарочно устроена для убийств. Хорошо, я согласен, чтобы мне завязали глаза.
   -- Вы не будете стараться снять сегодня ночью повязку с глаз и никогда не будете отыскивать место, куда пас поведут.
   -- Согласен.
   -- Будете ли вы почитать женщину в бархатной маске, которая должна остаться для вас незнакомой?
   Джордж Малькольм сделал нетерпеливый жест.
   -- Как? Опять маска! -- воскликнул он с видимым разочарованием.
   -- Да.
   -- И она никогда не спадет с се глаз?
   -- Никогда!
   -- Какая жестокость! Но все равно я клянусь, что буду ее уважать! Теперь скажите мне, что все это значит? Когда кончатся все ваши условия?
   -- Остается лишь последнее.
   -- Какое же?
   -- Никто -- ни отец, ни ваш брат, ни слуги не должны знать о том, что случится ночью.
   -- Клянусь!
   -- И потом, -- продолжал незнакомец, -- если кто-нибудь узнает случайно, что вы провели ночь вне дома, то постарайтесь найти благовидный предлог для объяснения этого.
   -- Обещаю, если воображение не изменит мне.
   -- Вы клянетесь?
   -- Да... честью дворянина!
   -- В таком случае, пойдемте!
   -- Как! Сейчас?
   -- Да... вас ждут. Но что с вами? Вы, кажется, колеблетесь?
   -- Нет. Дело не в этом. Но отец, зная, что я вышел только на один час, будет ждать меня и умрет от беспокойства, видя, что я не возвращаюсь.
   -- В таком случае пойдите проститесь с отцом, сделайте вид, что уходите в свою комнату и возвращайтесь ко мне.
   -- Мне нужно пятнадцать минут.
   -- Идите же!
   -- Бегу и скоро вернусь!
   Не прошло и четверти часа, как Джордж Малькольм, охваченный страстью, вернулся к незнакомцу, не забыв взять с собой ключи от веранды и калитки сада.
   -- Вот и я, -- сказал он человеку в белом.
   -- Следуйте за мной...
   -- Вы хотели завязать мне глаза?
   -- Сию минуту.
   -- Как вам угодно.
   И оба быстро зашагали рядом друг с другом, не говоря ни слова.
   Когда они достигли конца дороги, послышалось ржание лошадей.
   Проводник остановился.
   -- Вы, конечно, ездите верхом? -- спросил он.
   -- Как и всякий англичанин! -- ответил Джордж. -- Но почему вы задали этот вопрос?
   -- Вы слышали ржание лошадей?
   -- А! Мы поедем!
   -- Да.
   -- Далеко?
   Незнакомец не ответил.
   -- Скажите мне, по крайней мере, успею ли я к утру вернуться домой?
   -- Успеете.
   -- Вот все, что мне хотелось узнать.
   Они подошли к лошадям, и проводник сказал:
   -- Вы находитесь возле лошади, быстрота которой сравнима с ветром.
   -- Я уже в седле, -- ответил Джордж, наощупь с ловкостью хорошего наездника вспрыгивая на лошадь.
   Проводник сделал то же самое и, схватив поводья из рук Джорджа, издал гортанный звук.
   Обе лошади быстро помчались.
   "Чрезвычайно пикантное приключение! -- думал между тем Джордж. -- Восток всегда останется Востоком! Волшебство сохраняет здесь свои права. Воскрешается старое доброе время очаровательных легенд, когда султанши, покрытые вуалью, похищали на один час тех кавалеров, которых желали сделать соперниками султанов".
   Погруженный в мечты, Джордж Малькольм не заметил, как они приехали на место. Он не мог определить, какое расстояние пробежала его лошадь и сколько времени они находились в пути.
   -- Сойдите! -- приказал ему проводник. -- Дайте руку, я провожу вас.
   Ноги Джорджа опустились на песок, мягкий как персидский ковер. Он почувствовал свежий запах цветов. Вдали слышалось журчание фонтана. Англичанин, не без основания, заключил, что он проходит через сады, примыкающие к какому-то дворцу. Они поднялись по лестнице. Дверь отворилась, опьяняющее благоухание Востока охватило нашего героя...
   Джордж и проводник молча прошли несколько комнат, затем незнакомец отпустил руку англичанина, сказав ему:
   -- Когда досчитаете до двадцати, снимите повязку.
   Джордж честно выполнил приказание; потом развязал шелковый платок, осмотрелся с легкопонятным любопытством.
   Комната, в которой он находился, напоминала по форме и обстановке уже описанную нами в одной из первых глав. Лампы, спускающиеся с потолка, разливали по комнате сладострастный полумрак. Широкие портьеры из китайского атласа, украшенные изображениями птиц и несуществующих цветов, закрывали все двери.
   Джордж Малькольм сел или скорее упал на широкий диван; его голова была охвачена огнем, сердце учащенно билось, он с лихорадочным нетерпением ждал появления незнакомки, каждая проходившая минута казалась ему вечностью.
   Однако его ожидание продолжалось недолго. Одна из портьер медленно поднялась, и перед глазами молодого человека предстала таинственная, уже знакомая нам женщина.
   Кисейная туника, вышитая серебром и почти прозрачная, едва скрывала секреты ее красоты. Густые роскошные волосы, спадавшие с плеч, спускались до самых пят. Большие глаза сверкали через отверстия в маске.
   Джордж бросился к ней и, преклонившись, безумно прошептал:
   -- Значит, это не сон! Вы существуете, сударыня! И сегодня покажетесь полностью вашему поклоннику.
   -- Да, я покажусь тебе, -- отвечала незнакомка; ты увидишь меня, потому что я, как и ты, жажду наслаждения любви.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Несколько часов спустя наш герой остался один; проводник, в котором наши читатели, конечно, узнали Согора, вывел его на улицу, не забыв предварительно надеть повязку на глаза. Они вскочили на лошадей и помчались по темной аллее, ведущей в неизвестность.
   День начал заниматься в тот момент, когда Джордж Малькольм соскочил с коня в нескольких шагах от дома отца.
  

Глава 12
Роковой день

   Джордж Малькольм условился со своим таинственным проводником, что каждый вечер около десяти часов будет прогуливаться по саду около дома и что, услышав троекратный крик совы, извещавший о желании незнакомки в маске видеть его, поспешит к Согору, ожидающему в конце дороги.
   В течение двух недель сигнал раздавался восемь раз, и восемь раз Джордж Малькольм спешил на свидание с лихорадочным нетерпением.
   Мы будем не правы, если скажем, что наш герой влюбился в незнакомку. Джон Малькольм совершенно справедливо выразился, что нельзя полюбить женщину, лица которой никогда не видел. Но это странное создание непреодолимо влекло к себе молодого человека. Его мысли были сосредоточены только на ней. Сладострастная дрожь пробегала по его жилам при воспоминании о благоухании, распространявшемся от ее волос. И каждый раз, думая о том, что придет время, когда он больше не услышит сигнала, он становился грустным.
   Иногда вспоминал рассказ отца о Марии Бюртель, и тогда его честная, благородная натура восставала против самого себя, проклиная увлечение, которому он не мог противиться.
   "Поступок мой скверен! -- шептал рассудок молодому человеку, -- скоро наступит минута, когда отец представит меня кроткому и целомудренному ребенку, который станет моей невестой! Вместо того, чтобы предложить ей сердце, достойное принять и сохранить ее образ, я стал рабом неизвестной женщины, по странному капризу судьбы овладевшей мной и постоянно призывающей меня для удовлетворения своей страсти! Разве это не подлость? Разве я не обманываю заранее ту, которая станет носить мое имя?"
   Так думал Джордж, всякий раз намереваясь сопротивляться искушению. Но лишь наступала темнота и с колокольни звучал последний удар часов -- он снова спешил в сад с бьющимся от сладострастного волнения сердцем. Крик совы прерывал ночное безмолвие. Молодой человек шел на свидание и возвращался домой только с восходом солнца полный печали и отчаяния.
   Не следует особо подчеркивать, что он хранил тайну. Ни Джон Малькольм, ни Эдвард не подозревали, что он часто по ночам исчезает из дома.
   Как мы уже сказали, прошло две недели. Однажды Джордж, возвратившись домой в четыре часа утра, заснул таким крепким сном, что пришлось немало потрудиться, чтобы разбудить его к завтраку. Быстро одевшись, он сошел вниз и встретил отца, на лице которого сияла радость. Старик держал в руке распечатанное письмо и, судя по всему, перечитывал его не менее сорока раз.
   -- Что с тобой, батюшка? -- спросил Джордж, целуя старика. -- По-видимому, ты сегодня очень счастлив?
   -- Ты не ошибаешься! -- ответил отец.
   -- Причина этого заключена в письме?
   -- Да. Оно содержит приятную и радостную новость. И ты разделишь ее со мной. Мои милые воспитанницы Мария и Эва Бюртель направляются к нам!
   -- А, -- прошептал Джордж, -- уже?
   -- Они приезжают завтра! -- продолжал Джон Малькольм, -- завтра, Джордж, ты увидишь свою невесту, а Эдвард -- свою. Но что это значит? Ты равнодушен к этой новости?
   Джордж попытался улыбнуться.
   -- Наоборот, я очень рад, -- ответил он. -- Но ведь я никогда не видел Марии Бюртель, хотя она, должно быть, очаровательней создание, если ты ее считаешь такой. Поэтому мое сердце начинает учащенно биться, хотя бы только от одного любопытства...
   -- Ты прав, -- ответил сэр Джон. -- Несмотря на седые волосы, у меня горячая кровь, и я хочу все устроить слишком быстро. Я воображаю тебя уже влюбленным! Впрочем, я ошибаюсь лишь во времени: сегодня ты равнодушен, зато завтра будешь влюблен.
   -- Вы убеждены в этом, батюшка? -- снова спросил Джордж.
   -- Это так же верно, как то что меня зовут Джоном Малькольмом. -- Если твое сердце свободно, как ты клялся мне, то завтра оно будет занято!
   Джордж не ответил, а с приходом Эдварда разговор стал носить общий характер. Через минуту лакей пришел объявить, что завтрак подан. Все сели за стол. Джон Малькольм говорил только о грации, прелести и прекрасных качествах Марии и Эвы Бюртель к великой радости Эдварда, нежность и любовь которого к одной из сестер были безграничны.
   Джордж же страдал. Настойчивость отца причиняла ему сильную душевную боль, ему становилось невыносимо тяжело от упреков, которыми он сам награждал себя. Наконец, он вышел из-за стола под предлогом сильной головной боли и, удалившись в сад, бросился на скамейку, покрытую дерном.
   Там он начал проклинать близкий приезд своей невесты, так сильно обрадовавший Джона Малькольма. Преувеличивая свою страсть к незнакомке, он считал, что вышел из пеленок, что отец, желая настоять на своем, злоупотребляет родительской властью. Словом, молодой человек решил не повиноваться старику и не приносить в жертву свое будущее.
   "Своя рубашка ближе к телу, -- рассуждал он. -- Конечно, батюшка желает мне счастья, но он здесь обманывается. Связать себя цепями Гименея на всю жизнь для удовлетворения его грез с нелюбимым человеком было бы непростительно и неблагоразумно! Я свободен и хочу оставаться таковым! Мисс Мария Бюртель может выходить замуж за кого ей угодно. Пусть выбирает сама, но ручаюсь, что ее мужем никогда не станет Джордж Малькольм!"
   Приняв это твердое решение, молодой человек несколько успокоился.
   "Завтра надо будет приготовиться к генеральному сражению", -- подумал он, возвращаясь к отцу.
   Остальная часть дня прошла совершенно незаметно. В десять часов вечера Джордж, следуя своему обыкновению, прогуливался в саду и с нетерпением ждал условного сигнала. Темнота укутала аллеи и деревья, превратив все вокруг в волшебное великолепие таинственности и неизвестности.
   Согор не приходил.
   Молодым человеком овладело отчаяние. Ревность подсказывала ему: уж не пришла ли в голову новой Маргарите Бургундской идея сменить любовника? С глубоким отчаянием он возвратился в свою комнату и в сильной лихорадке бросился в постель. Он не спал всю ночь и только на рассвете, измученный коварной болезнью влюбленных, забылся в тяжелом сне.
   Утром его разбудил необыкновенный шум, доносившийся из сада. Это были радостные восклицания женщин. Джордж со спокойным любопытством подошел к окну и увидел большой паланкин, остановившийся перед главным входом в дом.
   "Наверное, приехали молодые невесты. Значит официальное представление произойдет во время завтрака. Неприятная перспектива!" -- подумал он.
   Светские люди, как известно, любят пококетничать, подобно женщине, желающей всем понравиться. Не был исключением и Джордж Малькольм. Позвонив в колокольчик, он с помощью Стопа, своего достойного камердинера, старательно занялся туалетом.
   Честный лакей, как уже заметили наши читатели, любил поболтать. Однако долг приличия заставил его молча дожидаться вопросов господина. Наконец, потеряв терпение, он первым начал разговор.
   -- Вашей чести известна новость?
   -- О какой новости ты говоришь, мистер Стоп?
   -- Молодые дамы приехали.
   -- Ну и что? -- удивился Джордж совершенно спокойно.
   -- Как что? В нашем доме теперь царит радость! Если бы вы видели, ваша светлость, что происходит на веранде! Все бегают, суетятся, торжествуют! Молодые мисс привезли с собой камеристку по имени Скиндия... Не правда ли, какое смешное имя, ваша честь? Она -- маленькая индуска, очень миленькая, с большими черненькими глазками и белыми зубками. Она все время смеется, такая забавная!
   -- Уж не пленила ли тебя эта девушка? -- спросил Джордж.
   -- Ах, ваша честь, -- отвечал Стоп. -- Я оставил свое сердце там, в Англии, в Аусбери, в руках толстой Кэтти, дочери лесного сторожа, которая бела, как сливки и красна, как роза! Я поклялся ей в верности и сдержу слово! Впрочем, она далеко отсюда, значит иногда можно и того...
   Джордж не сдержал улыбки.
   -- Э, э! -- воскликнул он. -- Вот ты как ратуешь о постоянстве?
   -- Что же делать? Плоть слаба, ваша честь: святой и тот грешил по семь раз в день. Однако я намерен остаться верным Кэтти, если только в недалеком будущем мы отправимся в Англию, чтобы отпраздновать вашу свадьбу.
   Сказав последние слова, Стоп принялся брить господина. Джордж, рискуя обрезаться, не мог оставаться равнодушным к словам Стопа и сильно дернулся.
   -- Мою свадьбу, -- воскликнул он, -- уж не сошел ли ты с ума?
   -- Может быть, ваша честь, -- прошептал сконфуженный Стоп.
   -- Что ты хотел этим сказать?
   -- Я? Ничего, ваша честь, решительно ничего, я только повторяю то, что говорят все остальные слуги сэра Джона Малькольма. Наверное, я плохо расслышал... Умоляю вашу честь простить меня. Они утверждают...
   -- Что? Что они утверждают? Скажешь ли ты мне, бездельник?
   -- Они утверждают, что ваша честь должны жениться на мисс Марии Бюртель и что это супружество уже давно задумано сэром Джоном Малькольмом... Слуги уверены в этом, и я, увидев нынче утром молодых девушек, очень позавидовал вам...
   -- Что, молодые девушки так красивы?
   -- Ах, ваша честь! Ах, ваша честь! Ах, ваша честь!
   Стоп с бритвой в руке сопровождал это тройное восклицание непередаваемой пантомимой, выражавшей без всякого сомнения безграничное восхищение.
   Потом, несколько успокоившись, он продолжал:
   -- Я хотя и бедный камердинер, но готов отдать свою голову на отсечение, если ваша честь найдет подобную красавицу в Англии, Шотландии или Ирландии!
   Джордж снова улыбнулся.
   -- Какой энтузиазм! -- заметил он.
   -- Ваша честь очень скоро убедится в справедливости моих слов... О! Я убежден в этом. Молодые мисс -- целая поэма!
   -- Кончай говорить глупости и займись лучше моей бородой!
   -- Слушаюсь.
   Едва Джордж успел завершить свой туалет, как в дверь постучали. В комнату вошел лакей.
   -- Сэр Джон Малькольм просит пашу честь спуститься в зал, -- объявил он.
   -- Предупредите отца, что приду через несколько минут.
   Бросив беглый взгляд в зеркало и убедившись, что туалет безукоризнен, он зачесал свои волосы и спустился в зал.
   В тот момент, когда он вошел в комнату, Джон Малькольм, подойдя к нему и взяв за руку, подвел его к молодым девушкам, сказав веселым, но в то же время дрожащим от волнения голосом:
   -- Мария, Эва, мои милые дети. Рекомендую вам того, о ком так часто говорил, моего старшего сына, Джорджа Малькольма.
   Джордж поклонился молодым девушкам в английской манере, девушки протянули ему с грациозной фамильярностью свои руки. Он поднял на них глаза и впервые в жизни почувствовал себя ослепленным юной красотой.
  

Глава 13
Крик совы

   Как мы уже сказали, Джордж Малькольм впервые в жизни почувствовал себя восторженным от встречи с воспитанницами отца. Между тем ни Мария, ни Эва не были одарены необыкновенной, неслыханной красотой, которой так щедро награждают своих героинь некоторые романисты. Но зато обе они обладали более чем броской привлекательностью. Обе были полны грации, прелести и походили скорее на ангелов, чем на земных существ. Старшей из них, Марин, шел девятнадцатый год; роста она была выше среднего и прекрасно сложена. Густые шелковистые черные волосы, от природы вьющиеся, составляли великолепный контраст с темно-голубыми глазами и необыкновенно белым лицом, на котором просматривались твердость и откровенность.
   Эва была ниже сестры, но так же обворожительна: черные глаза, белокурые волосы, выражение чистосердечности и решительности на лице также не могли не привлечь внимания.
   Джордж Малькольм, стоя перед Марией, не мог отвести глаз от этого прелестного создания. Он долго стоял, не говоря ни слова, и в его позе было столько комического, что Мария невольно начала улыбаться.
   Джордж заметил улыбку; боясь показаться смешным и сделав над собой усилие, он победил невольное волнение, вновь стал хладнокровным, как и прежде, то есть светским человеком, уверенным в себе.
   Мария и Эва были застенчивы, впрочем, без всякой неловкости. Рядом с Джоном Малькольмом и Эдвардом они не считали себя чужими в этом семействе. А Джордж был сыном одного и братом другого. Поэтому сестры не могли считать его посторонним. Они быстро привыкли к его обществу и доказали своим умным, блестящим, но всегда естественным разговором, что они не только умны, но и прекрасно образованны.
   Джордж Малькольм получил сильный громовой удар, как говорили в восемнадцатом столетии. С ним произошла быстрая метаморфоза.
   Сладострастный образ незнакомки в бархатной маске, занимавший большое место если не в сердце, то, по крайней мере, в его воображении, исчез подобно приятному сновидению, исчез в ту минуту, когда его глаза устремились на невинное лицо Марии Бюртель.
   Он больше не думал об индусской Маргарите Бургундской, а смотрел неотрывно на ту, которая по желанию отца должна была стать его женой. "Именно здесь заключается мое будущее, -- думал он, -- все мое счастье! У ног этой девушки я проведу всю свою жизнь, этим маленьким ручкам отдам свою душу и сердце!"
   Около двух часов дня молодые девушки, утомленные путешествием, пошли отдохнуть, чтобы вновь появиться к. обеду.
   Джордж остался наедине с отцом и братом.
   -- Ну, что, сын мой? -- спросил Джон Малькольм. -- Что ты думаешь о моих воспитанницах?
   -- Это два ангела! -- с необыкновенной экзальтацией в голосе ответил Джордж.
   Судья улыбнулся.
   -- Какой энтузиазм! -- заметил, улыбнувшись, он.
   -- Да, батюшка, в этом вопросе я энтузиаст.
   -- Итак, ты согласен, что, говоря о Марии и Эве, я нисколько не преувеличил их достоинств?
   -- Конечно, нет. Они оказались даже лучше, чем я воображал.
   -- Таким образом, тебе не нужно принуждать себя, чтобы жениться на Марии?
   -- Я буду счастливейшим человеком, дав ей свое имя.
   -- Будешь ли ты ее любить?
   -- Я уже влюблен в нее, батюшка, или скорее обожаю ее, потому что слово "люблю" недостаточно полно отражает то, что я чувствую.
   Джон Малькольм с сияющим лицом взял руки сына.
   -- Ах, милый Джордж, -- прошептал он взволнованным голосом. -- Бог милосерден, осчастливив меня в старости! Видеть Марию твоей женой, а Эву женой Эдварда было моим самым горячим желанием! Если оно исполнится, то мне не останется больше ничего желать для счастья моей семьи. Если Господь позволит мне окончить начатое мной дело, которое навсегда должно утвердить в Индии могущество моего отечества, то я умру спокойно!
   Когда Джон Малькольм произнес эти слова, голос его дрогнул и на глазах появились слезы.
   -- Умереть, батюшка! -- воскликнул Джордж. -- Зачем говорить о смерти? В цветущих годах. Вы совершенно здоровы! Бог милостив, как вы сказали, а я прибавлю -- Бог правосуден. Он продлит вашу жизнь, чтобы вы были счастливы с нами.
   Джон Малькольм не ответил. С нежностью он привлек сыновей к груди и молча поцеловал в лоб.
   За ужином женихи с невестами встретились вновь. Мария и Эва, освеженные несколькими часами отдыха и одетые в белые платья, выглядели еще прелестнее, чем при первой встрече с Джорджем и Эдвардом. Но не следует чересчур доверять мнению влюбленных. Известно, что их сердца могут и ошибиться.
   Ужин продолжался долго. Около девяти вечера, когда Джон Малькольм, его сыновья и воспитанницы вышли из-за стола, легкий вечерний ветерок, наполненный благоуханьем цветов, сменил безветрие жаркого дня. На небе блистали звезды, казалось, богиня ночи рассыпала все свои бриллианты на черный бархатный плащ.
   Джордж, Мария, Эдвард и Эва почти молча шли вдоль аллеи. Только изредка вырывалось у кого-нибудь из них слово, но оставалось без ответа, потому что молодые сердца сильно бились, а благородные и чистые души без фраз прекрасно понимали друг друга.
   Джон Малькольм, сердце которого переполняло ощущение полного счастья, следовал за детьми в некотором отдалении. Он с восторгом уже называл Марию и Эву своими дочерьми, взгляд, изредка бросаемый им на гуляющих, был переполнен нежностью.
   В эту минуту судья представлял себе будущее в самых радужных цветах, забывая на время свои таинственные розыски, успех которых, по его мнению, спасал от гибели Индийскую компанию. Он забывал о страшной опасности, висевшей над его головой, которая, подобно дамоклову мечу, каждую минуту могла разрушить все.
   Вдали на часах дворца Сингльтона, губернатора провинции Бенарес, пробило десять. Едва бой часов затих, как раздался троекратный крик совы.
   Джордж Малькольм, мгновенно услышавший его, вздрогнул, как человек, только что проснувшийся от ужасного сна. Сигнал, которым незнакомка призывала его к себе на свидание, напомнил ему сладостные часы, воспоминание о которых было изгнано из его головы очаровательным появлением мисс Марии. Мы знаем, что этот сигнал заставлял сильнее биться сердце Джорджа, поднимая в его душе бурю желаний. Но в эту минуту было далеко не так. Сигнал, ожидаемый еще вчера с таким нетерпением, отразился на молодом человеке как внезапный удар грома, заставив его вздрогнуть.
   "Я не пойду! -- решил он. -- Не пойду больше! Не пойду никогда!"
   Все сказанное нами, естественно, произошло быстрее, чем мы описали.
   Мисс Мария почувствовала, как рука, на которую она опиралась, вздрогнула и, повернув удивленные глаза к старшему сыну Джона Малькольма, с беспокойством спросила:
   -- Что с вами, сор Джордж?
   -- Ничего, мисс Мария, -- прошептал молодой человек, -- решительно ничего. Что может случиться со мной?
   -- Не знаю, но вы вздрогнули.
   -- Вы уверены в этом?
   -- О! Совершенно уверена.
   -- Наверное, это было нервное движение, в котором я не отдавал себе отчета.
   -- А не был ли причиной этого движения крик совы, раздавшийся три раза почти возле нас?
   -- Вы его слышали?
   -- Да, и подобно вам, сэр Джордж, почувствовала неприятное ощущение. Вы подверглись женской слабости, не так ли?
   Джордж поклонился.
   -- Не отрицаю, мисс Мария, вы угадали.
   -- Это на самом деле была сова?
   -- Да.
   -- Считают, что сова инстинктивно чувствует предстоящую смерть и инстинктивно извещает об этом своим криком, садясь на крышу дома того человека, который должен покинуть этот мир, -- продолжала молодая девушка.
   -- Я слышал об этом, но было бы нелепо верить народному предрассудку, лишенному основания и смысла.
   -- Вы принадлежите к числу неверующих, сэр Джордж?
   -- Ничуть. Я допускаю все то, чему позволяет верить здравый рассудок, но всегда возражаю глупости.
   -- Почему же вы вздрогнули?
   -- Вероятно, потому, что этот крик раздался в тишине и внезапно произвел на мои нервы такое же ощущение, какое производит фальшивая нота во время концерта.
   -- И вы не испытали страха?
   -- Никакого.
   -- И никакого предчувствия?
   -- Нет, ни малейшего, уверяю вас.
   -- В таком случае вы храбрее и счастливее меня, потому что, признаюсь, этот страшный крик среди такой спокойной ночи показался мне предзнаменованием какого-то близкого несчастья кому-нибудь из нас.
   Слова Марии так странно совпали с тайными мыслями Джорджа, что он снова, сильнее прежнего, вздрогнул.
  

Глава 14.
Согор и незнакомка

   Согор, стоя возле двух лошадей и поджидая Джорджа, облокотился на ствол старого дерева. Обыкновенно проходило не более минуты после крика совы, как он слышал уже быстрые звуки шагов молодого человека. Но в этот вечер, как мы знаем, первый зов остался без ответа, ничто не нарушило ночной тишины, ни один звук не произвел шума в аллее парка.
   Индус по своей природе терпелив. Сначала Согор не удивился, он ждал терпеливо и равнодушно. Но после того, как прошло восемь или десять минут, ему показалось странным, что он не видит до сих пор молодого англичанина, и подумал: "Вероятно, он не слышал сигнала". И, поднеся к губам кулак, индус закричал, искусно подражая ночной птице.
   Джордж Малькольм все еще находился в саду с отцом, братом и двумя девушками. Он ожидал второго крика, но, тем не менее, опять почувствовал сильное волнение. Это ощущение, которое можно назвать предчувствием, еще сильнее отразилось на Марии Бюртель. Она почувствовала себя плохо и стала дрожать как в лихорадке. У нее сильно забилось сердце, и она прошептала:
   -- Ради Бога, сэр Джордж, давайте войдем в дом. Эти ужасные крики сильно действуют на меня. Смейтесь, если хотите, над моей слабостью, но вы не разубедите меня в том, что эти крики не к добру.
   Произнося последние слова, Мария поняла, что силы покидают ее. Земля заколебалась под ногами, и она упала бы, если бы Джордж не подхватил ее.
   -- Боже мой! -- закричал сэр Джон, страшно забеспокоившись. -- Что случилось с этим милым ребенком?
   -- Ей внезапно стало плохо, батюшка! -- испуганно ответил Джордж. -- Как ей помочь?
   -- Скорее пойдем в дом, -- предложил судья. -- Это минутное недомогание, оно быстро пройдет.
   Джордж, неся драгоценную ношу, с необыкновенной быстротой преодолел расстояние, отделявшее его от дома. Эва, Эдвард и сэр Джон едва поспевали за ним.
   Когда он, поднявшись по лестнице, вошел в зал, Мария совсем потеряла сознание, ее длинные ресницы опустились на большие глаза, под которыми образовались синие круги. Голова, обрамленная локонами распустившихся волос, качалась из стороны в сторону.
   Джордж бережно положил ее на диван. Эдвард побежал за доктором, а Эва пошла в свою комнату за спиртом; Джон Малькольм тер ей виски батистовым платком, смоченным свежей водой.
   Старания оказались не напрасными. Мария вздрогнула, потом открыла глаза. Так как обморок продолжался недолго, она не забыла случившегося и, протянув руку к окружающим, сказала с обворожительной улыбкой:
   -- Не спорю, я очень смешна! Не опровергайте этого! Да, я очень смешна! Я не знаю, что сегодня на меня нашло! Не узнаю себя. Двадцать раз я слышала крики совы без малейшего волнения! Почему же сегодня эти крики произвели на меня такое воздействие? Не понимаю и не могу объяснить этого. Может быть, это происходит от усталости после дороги или же от радости, что снова нахожусь в доме моего милого опекуна.
   -- Да, да, дитя мое, -- с живостью отвечал Джон Малькольм, -- это правда, не сомневайся в этом...
   -- Тем лучше.
   Джон Малькольм приложил палец к беленькой ручке молодой девушки.
   -- Разве у меня лихорадка? -- спросила она, снова улыбнувшись.
   -- Небольшая, но несколько часов крепкого сна прогонят се. Только нужно лечь спать, как можно скорее. Я с Эвой провожу тебя в комнату. Дай одну руку мне, другую -- сестре.
   Мария уже встала. Засмеявшись, она ответила:
   -- А! Я сильнее, чем вы думаете! Мне не нужна поддержка, я поднимусь сама...
   И в самом дела, молодая девушка, исполняя свои слова, быстро, хотя и шатаясь, прошла в зал. Подойдя к порогу, она обернулась:
   -- Простите, милые друзья несносной Марии сегодняшний вечер. Завтра, с Божьей помощью, вы увидите настоящую Марию...
   С этими словами она подставила лоб Джону Малькольму, пожала руку Джорджу и Эдварду, затем быстро поднялась по бамбуковой лестнице, почти не опираясь о перила.
   Отец и оба сына остались на несколько минут одни, разговаривая о странном приключении, так внезапно прервавшем хороший вечер. Джордж, давно желавший остаться один, чтобы предаться размышлениям, подал сигнал ко сну, прося у отца разрешения идти в свою комнату.
   Войдя к себе, он запер дверь, отворил окно, и, облокотившись на решетку балкона, задумался. Его размышления кончились решимостью навсегда разорвать связь с незнакомой вакханкой.
   Между тем Согор, после вторичного зова, с уверенностью продолжал ждать. Но эта уверенность сменилась удивлением, когда он понял, что и второй крик остался безрезультатным. Ему пришла в голову мысль, что, может быть, обитателей веранды нет дома. Желая убедиться в этом, он оставил лошадей на попечение негра, а сам направился к саду.
   Он увидел, что все окна дома освещены и в них мелькают тени, среди которых ему показалась и тень Джорджа, в чем, надо признаться, он не ошибся.
   Итак, молодой человек был дома и, конечно, слышал сигнал. Если он не пришел, то, без сомнения, какая-то неизвестная причина мешала ему прийти.
   Согор обычно исполнял буква в букву приказания, полученные от женщины, известной нам не только красотой и своими странными капризами, но никогда не шел самостоятельно дальше приказа. Поэтому он вернулся к лошадям, вскочил на одну из них, сделав знак негру сесть на другую, и помчался ко дворцу, через порог которого Джордж переступал не иначе, как с завязанными глазами.
   Быстро пройдя анфиладу роскошно убранных комнат, через которые обычно вел за руку молодого англичанина, он достиг будуара, в котором незнакомка ждала его.
   Услышав шаги Согора, она быстро надела маску на лицо, покрывшееся легкой краской, тогда как в глазах блеснула молния. Согор приподнял портьеру из китайского атласа, отделявшую зал от будуара. Затем переступил порог комнаты со сложенными на груди руками и почтительно склонил голову.
   Незнакомка, бросив на него взгляд, вздрогнула.
   -- Ты один?
   -- Да, -- прошептал Согор.
   -- С Джорджем Малькольмом что-нибудь случилось? -- спросила незнакомка дрогнувшим голосом.
   Индус отрицательно покачал головой.
   -- Так его нет дома?
   -- Он дома, госпожа.
   -- Может быть, он не слышал сигнала?
   -- Нет. Я повторил сигнал два раза.
   Незнакомка порывистым движением сорвала с себя маску. Лицо у нее было мертвенно-бледным, губы дрожали.
   -- И он не ответил?!
   -- Нет, госпожа.
   -- Значит, он не хотел следовать за тобой, -- продолжала она с нескрываемой горестью. -- Ему надоели свидания! Он больше не придет!
   Согор ничего не ответил.
   Большое венецианское зеркало висело как раз напротив молодой женщины. Она ненароком бросила на него взгляд, и зеркало отразило ее поразительную красоту и прелестные формы. Пламя гордости мелькнуло в ее глазах, брови раздвинулись, а на губах появилась улыбка.
   -- Невозможно! -- прошептала она. -- Разве я умею обольщать хуже Цирцеи? Разве я отношусь к тем, чья любовь наскучивает и которых бросают раньше времени? Наверное, важная причина помешала ему сегодня следовать за Согором. Эту причину я хочу знать! Я хочу, чтобы он возвратился! Он вернется, и если нужно будет удержать его, я сделаю то, что никогда не делала... Я сниму маску и покажу свое лицо! Да, я сделаю это, потому что люблю его!
   Эти слова были произнесены очень тихо, и до Согора долетел только неясный шепот. Незнакомка обернулась к индусу и сказала:
   -- Согор! Ты вернешься туда!
   -- К его дому?
   -- Да.
   -- Что я буду там делать?
   -- Ты перелезешь через забор и постараешься проникнуть в дом.
   -- Хорошо, госпожа.
   -- Затем войдешь к Джорджу Малькольму и скажешь, что я жду его, что хочу видеть его! Что ему необходимо следовать за тобой. Необходимо, ты понял это?
   -- Я скажу ему это, госпожа, но...
   -- Ну, что же? -- с нетерпением воскликнула незнакомка, -- договаривай же, Согор!
   -- А если он откажется?
   Гордая улыбка промелькнула на губах молодой женщины, снова бросившей взгляд в зеркало.
   -- О! Будь спокоен, Согор, -- возразила она. -- Будь спокоен, он не откажется!
   Индус поклонился, а незнакомка продолжала:
   -- Иди же, мой верный слуга! Иди скорее, а возвращайся еще быстрее. Минуты покажутся мне часами, пока ты не вернешься.
   Не успела она договорить, как Согор исчез со скоростью, с которой исчезают и появляются предметы у опытного фокусника.
   Его отделяло от дома Джорджа не более полумили. Согор, сопровождая его, делал бесчисленные повороты, чтобы сбить с толку и уверить, что незнакомка живет далеко от Бенареса. В эту же ночь, имея другую цель, он, как говорится, мчался по весь дух. Лошадь, пущенная в галоп, бежала подобно фантастическому коню из древних баллад.
   Индус сошел с лошади на споем обычном месте. Сбросил с себя плащ, который в данном случае мог помешать ему, он перескочил через забор и проник в сад, окружающий дом. Перед ним показался корпус жилища, многие окна которого были еще освещены.
  

Глава 15.
Согор и Джордж

   Осторожность индусов вошла в поговорку, так же, как и осторожность змеи, но нужно согласиться, что в этом отношении человек намного превосходит пресмыкающееся.
   Хитрый, как и все из его племени, Согор прежде всего постарался уничтожить следы своего пребывания. Потом вместо того, чтобы идти к дому по аллеям, на песке которых могли остаться следы, он пошел по траве, хорошо зная, что, примятая ночью, она поднимется к утру под живительной влагой росы.
   Наконец, он достиг дома.
   Как мы уже сказали, многие окна были еще освещены. В нижнем этаже светился огонек в кабинете Джона Малькольма; наверху -- в комнатах двух сестер и, наконец, в спальне Джорджа Малькольма. Эдвард же, озабоченный меньше брата, давно погасил лампу.
   Согор не мог войти в дом, не зная внутреннего расположения комнат. Он рисковал столкнуться с лакеем, который сразу бы поднял шум, вынудив индуса бежать. В этом случае слуга не выполнил бы поручение своей госпожи.
   Поэтому Согор подошел к нижнему освещенному окну, стараясь проникнуть взглядом во все уголки комнаты. Он увидел старика, сидевшего в кресле и перебиравшего большие связки бумаг. Это был сэр Джон Малькольм.
   -- Это -- отец! -- прошептал Согор, направляясь вдоль стены дома к тому месту, где располагалось раскрытое настежь окно комнаты Джорджа. Штора была приподнята, в комнате слышались шаги. По-видимому, молодой хозяин ходил по ней в лихорадочном волнении.
   "Это, наверное, он", -- подумал индус.
   У каждого из окон первого этажа был балкон. Вьющиеся растения обвивались вокруг прутьев решетки, специально предназначенной для этой цели, и превращали окна как бы в корзины с цветами.
   Согор, несмотря на свой высокий рост, соединял в себе ловкость обезьяны с гибкостью пантеры. Он ухватился за железные прутья, казавшиеся слишком слабыми, чтобы выдержать тяжесть его тела, и одним прыжком достиг верхнего балкона.
   Заглянув в окно, он убедился, что не ошибся в своем предположении о расположении комнат.
   Дождавшись минуты, когда молодой англичанин отвернулся к нему спиной, Согор прыгнул в комнату так, что, повернувшись, Джордж увидел неподвижно стоящего индуса. Он видел Согора в белом одеянии, скрывавшем его с головы до ног, поэтому не мог узнать индуса с открытым лицом. Мы должны прибавить, что геркулесова фигура, далеко не ангельское выражение лица этого человека, и к тому же в такой поздний час, отнюдь не были приятны хозяину комнаты.
   Чрезвычайно удивленный и немного испуганный этим неожиданным появлением, Джордж остановился. Он уже хотел закричать, рука его инстинктивно потянулась к оружию.
   Согор остановил его жестом, прошептав:
   -- Никого не зовите. Не нужно защищаться. Я -- не враг.
   -- Кто же вы? -- спросил Джордж.
   -- Мой голос хорошо вам известен, хотя моего лица вам видеть не приходилось раньше. Я тот, кто напрасно ждал вас целый вечер на дороге.
   -- Мой проводник! -- вскричал Джордж.
   -- Да.
   -- Зачем вы пришли ночью в этот дом?
   -- За вами.
   -- С какой целью?
   -- Проводить туда, где вас ждут.
   -- Кто вас послал?
   -- Она.
   По губам Джорджа пробежала самодовольная улыбка.
   -- Та, о которой мы говорим, знает, что вы призывали меня два раза, а я не ответил?
   -- Она знает это.
   -- И все же велела вам вернуться?
   -- Да. "Иди, -- сказала она мне, -- скажи ему, что я жду его, и он придет".
   Джордж некоторое время молчал.
   -- Пойдемте, -- продолжал Согор, -- лошади ждут нас.
   -- Поезжайте без меня, -- возразил Джордж, -- я не поеду с вами.
   Согор сделал порывистое движение, на его лице отразилось удивление. Он не верил своим ушам. Неповиновение воле незнакомки казалось ему невозможным.
   -- Я приехал затем, чтобы взять вас с собой, -- прошептал он.
   -- Я прекрасно понял ваше намерение, -- возразил Джордж, -- но не все желания осуществляются. Вы приехали один, один и уедете.
   Согор с недоумением покачал головой.
   -- Это невозможно, -- сказал он.
   -- Почему же?
   -- Госпожа приказала, и ей нужно повиноваться! -- воскликнул посланец незнакомки.
   -- Вы обязаны ей повиноваться, и хорошо делаете, говоря так. Вы -- верный слуга и достойны хорошего господина. Если когда-либо вы потеряете место, которое сейчас занимаете, я с удовольствием возьму вас к себе.
   Затем, открыв ящик и вынув из него десять гиней, англичанин прибавил:
   -- Много раз вы служили мне проводником, сегодня же подверглись серьезной опасности, чтобы добраться до меня. Это заслуживает награды. Вот она!
   С этими словами Джордж положил золотые монеты в руку индуса.
   Согор в течение минуты с наивным удивлением смотрел на блестящий металл, затем на его бронзовом лице возникло выражение крайнего презрения. Он раскрыл руку, как бы желая избавиться от неприятного прикосновения к золоту, и гинеи рассыпались по ковру.
   -- Что вы делаете? -- воскликнул Джордж.
   -- Господин, -- ответил Согор с надменной вежливостью, -- та, которой я принадлежу, богаче бриллиантовых приисков Голконды и щедрее самого бога Вишну! Золото течет между ее пальцев, как вода из источника! Золото так обыкновенно во дворце, что самые бедные из слуг презирают его!
   "Странное племя, -- прошептал Джордж, глядя на индуса, -- какая гордость даже у рабов!"
   Потом громко прибавил:
   -- В нашей стране принято вознаграждать за оказанные услуги. Я не хотел оскорбить вас, поступая таким образом.
   -- Господин не оскорбил своего слугу, -- возразил Согор, -- он только ошибся.
   Затем, подойдя к окну и увидев, что луна зашла за вершины деревьев, сказал:
   -- Время проходит, госпожа ждет! В последний раз, господин, спрашиваю вас, идете ли вы?
   -- Я уже ответил вам, -- возразил Джордж с твердостью, не позволявшей Согору больше надеяться. -- Мое решение непоколебимо, я не поеду с вами.
   -- Но почему?
   -- Я не обязан никому давать отчета.
   Это было сказано с гордостью. Точно так же ответил и Согор:
   -- Господин ошибается! Он должен дать отчет той, которая ждет его и которая еще никогда никого не ждала. Поэтому отказ равнозначен оскорблению.
   -- Пусть будет так! -- воскликнул Джордж. -- Я напишу письмо, которое вы ей отдадите. И она не обвинит вас в том, что вы плохо поняли и не выполнили ее приказание.
   Англичанин сел к столу и, взяв лист бумаги, быстро написал:
  
   "Той, лицо которой мне незнакомо, той, имя которой мне неизвестно.
   Благодаря Вам, сударыня, я видел сон, обворожительный, сладострастный сон, который должен был привести меня к любви. К счастью для моего сердца, между любовью и мной была маска. Я умолял, но всегда напрасно. Ревнивая маска не упала! Она закрывала дорогу к любви!
   Сегодня я проснулся. Сон окончился, но никогда не изгладится из моей памяти. Ваш очаровательный образ, хотя и неполный, существует и навсегда останется в признательном сердце Джорджа Малькольма".
  
   Наш герой вложил письмо в конверт и запечатал его перстнем с гербом Малькольмов.
   -- Возьмите, -- сказал он, протягивая письмо Согору. -- Вам остается только передать это послание вашей госпоже.
   Индус поклонился, опустив голову и приложив руки к груди. Потом, повернувшись спиной к своему собеседнику, достиг балкона и прыгнул вниз.
   Джордж быстро подошел к окну, чтобы проследить за странным визитером, но никого не увидел. Темная фигура посыльного исчезла во мраке.
   Молодой англичанин задумался.
   "Хорошо ли я исполнил свой долг? -- спрашивал он самого себя. -- Не преступно ли я поступил с женщиной, перед которой остался должником, хотя бы только потому, что она выделила меня из остальных и доказала это лучшими минутами моей жизни? Не обязан ли я был пойти на свидание в последний раз, вместо того, чтобы на приглашение отвечать запиской? Индус, не без основания, сказал, что мой отказ является оскорблением, тогда как если бы я пошел на свидание, то оскорбительный характер разрыва странной связи был бы значительно снижен".
   Много раз задавал себе он этот вопрос с той минуты, как, оставив отца и брата, направился к себе в комнату. Эти мысли сильно беспокоили его. Но, наконец, он приподнял голову, как бы избавившись от страшной тяжести.
   "Да! Сто раз да! Я исполнил свой долг! Один только долг! Такая любовь, которую я чувствую глядя на Марию Бюртель, должна быть совершенно чиста! Неверность, даже и невольная, загрязнит в моем сердце чистый образ этого невинного существа! Честь приказала мне отказаться, и я отказался!"
   Погруженный в такие мысли, Джордж Малькольм не заметил, как прошел целый час после ухода Согора.
   Вдруг англичанин вздрогнул. К его ногам упал белый, довольно тяжелый предмет. Он наклонился, чтобы поднять его и заметил, что это не что иное, как письмо, привязанное к камню. Развернув его, он прочитал строки, написанные прекрасным почерком по-английски:
  
   "Приходите. Маска спадет, и сон не окончится, потому что возобновится в любви".
  
   А немного ниже еще два слова:
  
   "Посланный ждет".
  
   Джордж снова подошел к окну, желая проникнут в ночной мрак. Он заметил стоявшую под балконом человеческую фигуру. Это был Согор.
   Джордж -- отдадим ему должное -- не колебался ни минуты. Взяв лист бумаги, он написал только два слова:
  
   "Слишком поздно".
  
   Затем, обернув им, в свою очередь, камень и бросив его в сад, он с шумом затворил окно, чтобы предотвратить дальнейшие попытки индуса проникнуть в комнату.
   -- Ну, теперь все кончено! -- прошептал он с видимым облегчением.
   И он бросился в постель, измученный усталостью и волнениями этого вечера, и быстро заснул, мечтая о Марии Бюртель.
   Согор же несколько минут спустя уже отдавал записку Джорджа Малькольма прекрасной незнакомке.
   Во время чтения ответа ее лицо побледнело еще сильнее. Горькая улыбка сжала губы.
   -- А! -- вскричала она. -- Слишком поздно! Ну, хорошо! Ты отталкиваешь мою любовь! Так я обещаю мою ненависть! Принцесса Джелла не знает забвения и прощения! Берегись, Джордж Малькольм!
   Принцесса, назвавшая свое имя, высокий титул, произнесла это громко перед Согором.
   -- Госпожа, -- спросил индус, -- что вы думаете делать?
   -- Отомстить за себя! -- ответила Джелла.
   -- Каким образом?
   -- Еще не знаю как, но клянусь тебе, что месть будет ужасной и достойной оскорбления!
   -- Госпожа поручит исполнить месть мне?
   -- Тебе?
   -- Вы же знаете, для вас Согор готов на все!
   -- Знаю, но что ты можешь сделать?
   -- Я могу убить! По одному вашему знаку я могу влить в жилы Джорджа Малькольма яд, убивающий через год и заставляющий переносить страшные страдания! Может быть, лучше удушить его сегодня ночью? Я готов! Мой аркан задушит его!
   Принцесса, посмотрев на Согора, приподняла плечи.
   -- Запрещаю тебе и думать о Джордже Малькольме, -- прошептала она. -- Для тебя среди всех англичан этот должен быть священным. Помни это!
   На лице индуса появилось выражение удивления.
   -- Как? -- прошептал он. -- Вы хотите, чтобы он жил?
   -- Да, я хочу, чтобы он жил, страдая! Чтобы он жил, видя, как все, кого он любит, умирают, как гибнут все его надежды! Я хочу истоптать ногами слишком гордое сердце, отторгнувшее мою любовь! Хочу, наконец, чтобы он долго призывал смерть, и убью его сама, сказав за что убиваю! Понимаешь ли теперь мою месть, Согор, и не находишь ли ее лучше своей?
   Индус распростерся перед принцессой, глаза которой мрачно блестели непримиримой ненавистью.
   -- Госпожа, -- пробормотал он, -- вы велики! Я обожаю в вас дочь Шивы и Бовани -- богини ненависти.
   -- Тамерлиды -- сыновья богов, -- возразила принцесса с гордостью, -- а я -- дочь тамерлидов.
  

Глава 16
Первое приглашение

   Помнят ли наши читатели разговор между Джоном Малькольмом и Джорджем на другой день после приезда сына в Бенарес? Напомним его читателям.
   Джордж спрашивал отца о таинственной цели его жизни, умолял, чтобы он принял его в помощники, как тот обещал ему в своих письмах. Судья просил у сына отсрочки на месяц, говоря, что по истечении этого срока не станет от него ничего скрывать.
   Прошли три недели с этого времени. Джордж с нетерпением считал дни и призывал час, когда ему можно будет, наконец, разделить с отцом опасности предприятия и славу успеха.
   Джон Малькольм стал еще деятельнее, его сыновья и воспитанницы поражались тому, как хватало сил этому человеку, столь преклонных лет, вести насыщенную ежедневным трудом почти без отдыха жизнь.
   С самого раннего утра Джон Малькольм садился верхом на лошадь и без сопровождения даже лакея покидал усадьбу в неизвестном направлении. Джордж, попросивший один раз сопровождать его, получил категорический отказ.
   Обычно он возвращался к ужину. Пыль, покрывавшая лошадь, свидетельствовала о большом расстоянии, которое преодолевал вместе с нею всадник. Час или два Джон Малькольм разговаривал с сыновьями. Выражение внутренней радости сверкало на его одухотворенном лице. Затем, удалившись к себе, он приводил в порядок заметки, привезенные им из поездки, и лампа его горела часто до самого рассвета. Нередко лакей замечал, что постель хозяина не была даже примята. Он выразил свое удивление Джорджу, который не замедлил передать его отцу.
   -- Батюшка, -- сказал сын судье, -- вы целые ночи проводите за работой?
   -- Не буду отрицать, но это необходимо.
   -- Вы совсем не спите!
   -- Немного сплю. Но у меня нет времени!
   -- Это приводит меня в отчаяние, батюшка!
   -- Почему же?
   -- Хотя у вас и стальная воля, вы все-таки человек! Продолжая вести такую жизнь, вы убьете себя!
   -- Если я буду продолжать жить таким образом, то умру, совершенно согласен с тобой.
   -- Как?
   -- Успокойся, милое дитя, успокойся. Такая жизнь скоро кончится.
   -- Это правда, батюшка?
   -- О! Абсолютная правда! Нить Ариадны, которая ведет меня среди мрака, не вырвется теперь из моих рук... Через неделю для меня настанет отдых, не полный, конечно, не праздность, но больше не будет переутомления, потому что ты удвоишь наши силы, разделив мои мысли, тайны и труды... Посмотри на меня: надежда и уверенность в успехе поддерживают, и я не чувствую ни духовного, ни телесного утомления!
   Старик говорил правду. Нечеловеческие труды не оставили на нем даже следа. Каким Джордж видел своего отца в день приезда, таков он был и теперь. Та же гибкость в походке, та же твердость в чертах лица, тот же блеск в глазах, та же откровенная улыбка.
   Молодой человек, совершенно успокоившись и отогнав от себя мимолетный страх, стал думать о Марии Бюртель, овладевшей всем его существом.
   Джордж и Мария были теперь женихом и невестой, подобно Эве и Эдварду. Они знали, что должны принадлежать друг другу, твердо веря, что ничто в мире не может разъединить их, стать между ними. Они ощущали силу отцовского благословения, не боялись людей, не боялись невзгод и твердо шли к счастливому будущему, полные непоколебимой уверенности во взаимной привязанности.
   Джордж и Мария любили друг друга! Это говорит о многом. Джорджу стоило только задуматься, как перед ним представал образ Марии. Стоило Марии закрыть глаза -- и она видела своего жениха.
   Все было настолько безоблачным, что следовало ожидать грозы.
   Однажды вечером Джон Малькольм, уезжавший с утра, вернулся к ужину. Он быстро прошел к себе в кабинет для того, чтобы сменить одежду и вернуться к детям. Множество писем на имя Джона Малькольма лежало возле его прибора. Два из них отличались атласной бумагой и толщиной и были запечатанны красным сургучом. На одной из печатей красовался герб Англии. На другой было изображение индийского божества.
   Джон Малькольм, пробежав глазами адреса, положил письма на стол, не распечатав ни одного из них, и воскликнул со смехом:
   -- Отложим серьезные дела в сторону! Проделав сегодня верхом двадцать миль, я вполне заслужил двухчасовой отдых!
   Мария наполнила хересом стакан из богемского хрусталя.
   -- Выпейте вина, милый батюшка! -- сказала она с ангельской улыбкой, подавая стакан сэру Джону.
   -- Благодарю, милое дитя, -- ответил судья. Выпив вино, он прибавил, целуя молодую девушку. -- Отцовский поцелуй ангела заставляет забыть усталость, жажду, голод!
   -- Батюшка, -- спросил Джордж, -- неужели вы действительно сегодня проскакали двадцать миль?
   -- Не меньше, друг мой.
   -- По ведь вы рискуете здоровьем!
   -- Ты же видишь, все как раз наоборот. Я здоров, как никогда.
   -- Потому что вы скорее счастливы, чем благоразумны! Но все это плохо кончится!
   -- Ну, ну! не брани своего отца! Главные труды закончены! Я завершил посев, и час жатвы приближается!
   -- Что, конечно же, не помешает вам завтра продолжать жизнь, которую можно назвать самоубийством!
   -- Вот в этом ты глубоко ошибаешься...
   -- Почему?
   -- Завтра я отдыхаю.
   -- Отдыхаете? -- прошептал Джордж с комическим удивлением.
   -- Да... да... да... -- ответил, смеясь, Джон Малькольм, -- да, сто раз да, завтра я отдыхаю!
   -- Хотел бы не сомневаться, но что-то верится с трудом!
   -- Напрасно.
   -- Так вы почувствовали, наверное, упадок сил?
   -- Нет, но сегодня я сделал открытие, постоянно ускользавшее от меня. С этого часа я буду работать у себя в кабинете и надеюсь, что скоро добьюсь блестящих результатов.
   -- Ах, батюшка! -- вскричал обрадованный Джордж, -- какая приятная новость. Наконец-то вы окажетесь среди нас. Нам больше не придется жить в доме, в котором хозяин постоянно отсутствует.
   Джордж выразил общую мысль, поэтому благодаря приятной новости обед был весел и очень оживлен.
   Когда подали десерт и слуги удалились из комнат, поставив на стол портвейн и другие вина, судья начал распечатывать письма одно за другим. По-видимому, они были малоинтересны для него, потому что, пробегая их глазами, он бросал прочитанное на пол. Скоро из всех писем осталось только два, о которых мы уже упоминали.
   Джон Малькольм разорвал конверт одного из них и прочел с большим вниманием.
   -- Милые дети, -- затем сказал он, обращаясь к молодым девушкам, -- вот здесь кое-что касается и вас, я вполне уверен, что новость, полученная мной, заставит ваши сердца забиться от радости!
   -- Что же это такое? -- почти одновременно спросили Мария и Эва.
   -- Приглашение.
   -- А! -- радостно вскричала Мария, -- какое счастье. Наверное, речь идет о бале, не так ли, батюшка?
   -- Да... о большом празднике...
   Молодые девушки захлопали в ладоши.
   -- Кто же дает бал и приглашает нас?
   Джон Малькольм прочел вслух:
  
   "Лорд Сингльтон, губернатор Бенареса просит сэра Джона Малькольма, сэра Джорджа Малькольма, сэра Эдварда Малькольма, мисс Марию и мисс Эву Бюртель оказать ему честь посетить праздник, который он дает во дворце своей резиденции в субботу 8 сентября 1830 года".
  
   -- Этот бал, организуемый губернатором, наверное, должен быть восхитительным. Он будет проходить в обширных залах и садах, наполненных чудесами, не правда ли, батюшка? -- с живостью спросила Мария.
   -- Больше чем восхитительный, милые дети, -- возразил Джон Малькольм. -- Уверяю вас, лорд Сингльтон смело соперничает с Востоком по великолепию как убранства своего жилища, так и устраиваемых им торжеств.
   -- Итак, бал состоится в будущую субботу?
   -- Да.
   -- Сегодня понедельник, у нас еще достаточно времени для подготовки туалетов...
   -- Кокетки! -- улыбаясь, сказал Джордж.
   -- Кокетки, если хотите, господин жених, -- смеясь, в тон ему отвечала Мария. -- Но несомненно также и то, что мы должны поддержать честь нашего флага! Мы хотим, чтобы вы гордились нами, хотим затмить всех принцесс и поразить принцев! Одним словом, хотим быть красавицами! Или вы думаете, что это будет трудно?
   -- Напротив, и потому хочу дать вам хороший совет.
   -- Какой?
   -- Чтобы быть красавицами из красавиц, очаровательными из очаровательных, вам следует сделать только одно.
   -- Что же?
   -- Остаться такими, какие вы есть.
   -- Льстец! -- ответила Мария и погрозила жениху своим тоненьким пальчиком.
   -- Но, -- возразил Джордж, -- вы хорошо знаете, что то, что считается лестью для других, правда для вас с Эвой.
   Эдвард, в свою очередь, поддержал брата. Между влюбленными началась одна из тех ссор, которые составляют самую прелестную сторону человеческих отношений.
   Спустя некоторое время решили обратиться за советом к Джону Малькольму, который помирил всех, подтвердив, что Джордж и Эдвард правы, что всюду, где только покажутся, Мария и Эва будут лучше всех и что искусство женщин ничего не прибавит к их молодости и грации.
   -- Откуда лорду Сингльтону известно о моем приезде в Бенарес? -- спросил Джордж у отца.
   -- Я сам сообщил ему об этом несколько дней тому назад, сказав, что буду иметь честь представить тебя ему... Я хотел и обязан был сделать это, но у меня не хватило времени. Глубоко сожалею об этом и спешу исправить свою вину. Завтра же ты поедешь со мной в губернаторский дворец.
   -- Лорд Сингльтон. Что он за человек?
   -- Трудно ответить на этот вопрос. Может быть, он и не имеет качеств выдающегося деятеля, но верно, что он честен, храбр, обладает умом если и не блестящим, то вовсе и не посредственным. Но если, не дай Бог, судьба неожиданно поставит его в критические обстоятельства, когда английское владычество в Индии будет зависеть от него одного, он, может быть, и не найдет в себе силу-волю, которая повелевает обстоятельствами, ту непоколебимую энергию, которая восторжествует, несмотря ни на какие препятствия. Однако я вполне уверен, что он не перенесет поражения и умрет в борьбе, не отступив ни на шаг... Это мое беспристрастное мнение о лорде Сингльтоне, дворянине. Его рыцарская любезность вынуждает прямых потомков древних владык Индии, самых заклятых врагов английского владычества, внешне симпатизировать ему. Я готов поклясться, и никто не сможет опровергнуть моего мнения, что во всех трех королевствах не найдется более достойного дворянина, чем лорд Сингльтон.
   -- Это очень лестный отзыв, -- сказал Джордж.
   -- Да, я это знаю и был бы в отчаянии, если бы случилось иначе. Я симпатизирую лорду Сингльтону, уважаю его и смею думать, что и он удостаивает меня некоторым уважением.
   -- Лорд Сингльтон еще не стар?
   -- Да и не молод. Ему около пятидесяти, но он хорошо выглядит, так как окружает себя такими заботами, что ему можно дать не более сорока.
   -- Он женат?
   -- Вдовец. Пятнадцать лет тому назад лорд приехал из Англии со своей женой, слабое здоровье которой не выдержало убийственного климата Индии. Лорд Сингльтон тосковал много лет, но так как время ослабляет горе, то и на него подействовал общий закон. Не знаю, забыл ли он, но уверен, что утешился, по крайней мере, внешне.
   -- Он ведет свободный образ жизни?
   -- Да, подобно принцу. Лорд получает баснословные доходы с собственного состояния, а кроме того, имеет огромное жалование.
   -- И принимает много гостей?
   -- Почти каждую неделю он приглашает главных деятелей Индийской компании на изысканный обед, раз в месяц открывает залы для приема гостей и, наконец, раз в год даст бал, знаменитый на всю Индию и который будет очень интересен и для тебя.
   -- Не могу понять, что меня там может заинтересовать, -- возразил Джордж. -- В окружении незнакомых людей мне всегда бывает как-то не по себе.
   -- Конечно. Это случается, когда попадаешь в общество простолюдинов. Но на этот праздник приглашены потомки древних фамилий, отпрыски тамерлидов, считающие себя рожденными от богов, принцы, одетые в национальные костюмы, настолько роскошные, что заставили бы побелеть от зависти наших европейских миллионеров, и, наконец, люди, носящие имена своих древних предков.
   -- Как им удалось сделать ото? -- спросил Джордж.
   -- Я уже говорил тебе, -- ответил сор Джон, -- что все эти патриции, пренебрегая земным происхождением, воображают себя сыновьями богов... Это и объясняет, каким образом и для чего их предки царствовали, когда наша земля еще была охвачена хаосом.
   -- Согласен с вами, -- со смехом ответил Джордж, -- теперь я начинаю думать, батюшка, что праздник у лорда Сингльтона покажется мне чрезвычайно любопытным.
  

Глава 17
Второе приглашение

   Джон Малькольм держал в руке второе письмо, на красной печати которого имелось изображение какого-то индийского бога.
   -- Очень странно! -- прошептал он, рассматривая печать.
   -- Что именно, батюшка? -- спросил Джордж.
   -- Посмотри, -- сказал судья, протягивая конверт сыну, -- видишь ты это изображение?
   -- Да, там изображен страшный идол, вот и все.
   -- Это печать тамерлидов.
   -- Древнее племя индийских раджей, о которых вы только что говорили мне?
   -- Именно.
   -- Разве вы состоите в постоянной переписке с кем-нибудь из сыновей Брахмы?
   -- Нет, поэтому-то я и не понимаю, кто мог прислать мне это письмо.
   -- Распечатайте и узнаете.
   Старик сломал печать и воскликнул с живейшим удивлением:
   -- Еще одно приглашение!
   -- На бал? -- в один голос спросили молодые девушки.
   -- Нет, дорогие мои, речь идет совершенно о другом празднике, и приглашение к вам не относится.
   -- Что же это такое? -- с любопытством спросил Джордж.
   Судья прочитал вслух:
  
   "Принцесса Джелла просит сэра Джона Малькольма, гражданина Бенареса и его сыновей, сэра Джорджа и сэра Эдварда, оказать ей честь своим присутствием на охоте за пантерой, которая состоится в четверг 6 августа 1830 года в Перавасском лесу. Приглашенные собираются в девять часов утра на перекрестке дорог, возле развалин пагоды Кали. После охоты принцесса предложит своим гостям ужин в своем деревенском доме Шагабад".
  
   -- Охота за пантерой! -- воскликнул Джордж, и его глаза заблестели. -- Ах, батюшка, ничто в мире сейчас не могло бы быть приятнее для меня, чем эта новость!
   -- Боже мой, что я слышу! -- прошептала Мария, и лицо ее побледнело. -- Боже мой, охотиться на пантеру! Это же очень опасно и может обернуться бедой!
   -- Не бойся, дитя мое, -- отвечал Джон Малькольм, -- опасность, пугающая тебя, не существует, я глубоко убежден, что твое беспокойство напрасно. Конечно, пантера -- страшный хищник, но во время охоты принимаются все предосторожности, так что несчастья случаются очень редко.
   -- Вот видите, батюшка, -- возразила Мария. -- Пусть даже редко, как вы говорите, но все же они случаются.
   -- В жизни, дитя мое, опасность идет рядом с человеком, но ничто не делается без воли Божьей... Всемогущий денно и нощно хранит свое творение, не позволяя ему умереть раньше назначенного часа.
   -- Умоляю вас, батюшка, не ездите на эту охоту.
   -- Существуют важные причины, из-за которых я вынужден принять это неожиданное приглашение принцессы, и потому, к сожалению, не могу исполнить твоей просьбы.
   -- По крайней мере, обещайте мне быть осторожными...
   -- О! Это я тебе обещаю, -- улыбаясь, ответил сэр Джон Малькольм. -- От всего сердца обещаю, что ни Джордж, ни Эдвард не будут рисковать жизнью. Любовь, соединенная с надеждой близкого счастья, делает жизнь молодых людей драгоценней. Я же слишком люблю вас, чтобы по своей вине ускорить минуту вечной разлуки.
   -- Ну, это обещание немного успокаивает нас, -- обрадовалась Мария, изящным движением руки с платком смахивая слезу с длинных бархатистых ресниц. -- И все-таки мы будем спокойны только тогда, когда вы вернетесь с охоты целыми и невредимыми.
   -- Батюшка, -- спросил Джордж, -- что это за принцесса Джелла?
   -- Потомок тамерлидов. Сторукий идол, изображенный на печати, это то же самое, что герб.
   -- Принцесса богата?
   -- Она обладает одним из тех состояний, о которых Англия не имеет даже понятия. Джелле принадлежат целые провинции, повинующиеся ей как царице. Ее дворец в Бенаресе -- это настоящее чудо, но у нее такие дворцы имеются почти во всех главных городах Индии: в Калькутте, Агре, Дели и Лагоре. Виллы принцессы похожи на чертоги и так многочисленны, как и количество дней в году. Влияние Джеллы в Индии огромно, почти безгранично. И если бы она не была верным другом Индийской компании, то стала бы самым опасным ее врагом.
   -- И вы не сомневаетесь в ее преданности английскому престолу?
   -- Нет, потому что она много раз давала неопровержимые доказательства своей лояльности.
   -- Принцесса замужем?
   -- Она овдовела в восемнадцать лет.
   -- Сколько же ей лет?
   -- Около двадцати пяти.
   -- Такая молодая и так богата и могущественна! -- воскликнул Джордж. -- А к этим трем дарам присоединяется красота?
   -- Принцесса Джелла -- одно из самых очаровательных созданий, какое может только создать воображение поэта, -- ответил Джон Малькольм, -- блеск ее глаз, нежная бледность лица, роскошные черные волосы -- бесподобны
   -- Ах, батюшка, -- прошептала с невольной дрожью Мария, -- как должно быть хороша эта женщина!
   -- Да, очень хороша, но хуже тебя, мое милое дитя! -- возразил Джон Малькольм, одной рукой прижимая свою воспитанницу к груди. -- Ее необыкновенная красота заключает в себе что-то странное и почти дьявольское! Это не та красота, от которой теплеет сердце и наполняется благородством душа. Это совершенно иное...
   Мария улыбкой поблагодарила опекуна, хотя тень сомнения где-то притаилась в ее глазах. Неизвестное волнение, причину которого она не могла установить, овладело ею. Видимо, это было чувство рождающейся ревности.
   Джордж Малькольм продолжал:
   -- А сохранила ли эта индийская принцесса, приглашающая нас на охоту за пантерой, дикие нравы и обычаи своих предков?
   -- Из всех странных личностей, которые тебе придется изучать в Ост-Индии, принцесса Джелла будет самой любопытной.
   -- Почему, батюшка?
   -- Она является натурой очень сложной, непонятной и может десять раз за день сбить с толку самого благожелательного сторонника.
   -- В чем же это проявляется?
   -- Это трудно объяснить. Впрочем, постараюсь. Принцесса выглядит как светская дама, носящая одну из самых знатных фамилий английской аристократии, она получила образование, говорит по-французски, по-английски, словно уроженка Парижа или Лондона, она путешествовала по Европе, танцевала в Вестминстере и Тюильри, рисовала с натуры достопримечательности Швейцарии и Италии. Беспристрастные артисты и художники, листавшие ее альбомы, говорят, что они восхитительны. Принцесса выписывает драгоценности из Лондона, а платья из Парижа. Ее французский повар не уступает королевскому. Ты видишь, вроде бы нельзя быть более цивилизованной, а, между тем, принцесса сохранила все верования, все предрассудки своей касты! Эта молодая женщина, изящество которой соперничает с нашими замечательными львицами, эта смелая путешественница, посетившая Виндзорский собор и собор святого Петра в Риме, от чистого сердца верит в бога Вишну и с глубоким религиозным убеждением посещает храм Шивы и храм Бовани.
   -- Что вы говорите, батюшка! -- изумился Джордж.
   -- Самую чистейшую правду.
   -- Такие крайности! Но это же невозможно!
   -- Я понимаю, что все это очень странно, но тем не менее все это так. Повторяю, в принцессе Джелле заключены две женщины: светская, прелестная, восхитительная и индианка, потомок тамерлидов, оставшаяся до мозга костей верной религии жестоких предков. Если какое-либо из индийских божеств потребует человеческую жертву, я уверен, что принцесса, после утомительного бала, будет присутствовать с улыбкой на губах при последних конвульсиях несчастной жертвы, даже если эта жертва была самым лучшим ее партнером на танцах...
   На лице Джорджа появилось выражение отвращения.
   -- Хоть это и ужасно, -- продолжал его отец, -- но она преданна своему племени и не виновата, что образование не смогло уничтожить в ней инстинкты, закрепленные поколениями предков.
   -- Благодаря своему состоянию и утонченному вкусу, -- снова начал Джордж, -- принцесса должна жить по-царски?
   -- Не только по-царски, но лучше... Она живет в роскоши, о которой мы, европейцы, не можем даже мечтать. Впрочем, эта роскошь так же странна, как и сама принцесса. Переступив через порог ее дворца, забываешь действительность, думая, что перенесен в сказочный мир. Так, например, принцесса держит при себе маленькую армию амазонок...
   -- Амазонок!? -- воскликнул Джордж с недоумением.
   -- Уверяю тебя, это действительно так. Да ты и сам увидишь. Пятьсот или шестьсот женщин отлично обученных английскими офицерами, серьезно считают себя солдатами: они упражняются в стрельбе, если понадобится, пойдут на войну и проявят храбрость, не уступающую сипаям.
   -- Да... -- прошептал Джордж. - Индия -- страна, полная чудес. В девятнадцатом веке встретить вооруженных амазонок... Согласитесь, батюшка, это странность, которая вполне оправдывает французскую пословицу: "Верь тому, что кажется верным".
   -- Согласен, -- улыбаясь, отвечал Джон Малькольм.
   -- Где же размещает принцесса свои батальоны?
   -- В специально построенных для них казармах с большим комфортом и изысканностью. Поэтому молодые, хорошенькие индианки наперебой стараются поступить в армию Джеллы...
   -- А форма женщин-солдат не безобразна?
   -- У принцессы слишком хороший вкус, чтобы не проявиться и в этом деле: костюм военных амазонок представляет собой нечто среднее между изящной формой сипаев и женским платьем, в которое одеваются актрисы лондонских театров для пантомим во время празднования Рождества.
   -- Одним словом, красиво?
   -- Очаровательно!
   -- Разве принцесса ходит без стражи?
   -- Нельзя сказать, чтобы всегда, но во всех случаях, когда требует этикет, она не обходится без своих защитниц. Я уверен, что в день охоты за пантерой мы увидим вокруг Джеллы женскую стражу на лошадях.
   -- Вы правы, отец, она действительно живет по-царски.
   -- Но это не единственная ее странность. Принцесса содержит для собственного удовольствия и для развлечения гостей баядерок, певиц и танцовщиц, которые с детских лет обучаются этой профессии. Принцесса повсюду отыскивает молодых девушек, отличающихся сладострастной грацией движений, и приглашает их к себе за любую цену, как настоящий директор театра, желающий нанять известного артиста. Эта фантазия стоит ей ежегодно двести или триста тысяч франков. Но для ее доходов такая сумма лишь капля в море.
   -- Известно ли что-либо о нравственности принцессы?
   -- Ничего... Если общественная жизнь ее известна, то семейная покрыта непроницаемым покрывалом.
   -- Почему же она снова не выйдет замуж?
   Джон Малькольм улыбнулся.
   -- Дорогой мой, -- ответил он. -- Это вопрос, который может быть разрешен только самой принцессой. Ты спросишь ее, если захочешь. Во всяком случае поверь мне, что в тот день, когда она надумает расстаться с вдовством, претендентов на ее руку будет так много, как звезд на небе или песка на берегу моря.
   -- Вы хорошо знаете принцессу, батюшка?
   -- Нет. Однако я был представлен ей лордом Сингльтоном и, как видишь, она не забыла моего имени.
   -- Вы в первый раз получаете от нее приглашение?
   -- Да, и это неожиданное приглашение радует, потому что даст мне возможность познакомиться с индийской аристократией, к которой я не знал, как подступиться... Можно подумать, что принцесса отгадала мое желание.
   Джордж взял со стола письмо, пробежал его глазами.
   -- В четверг, шестого августа, -- сказал он.
   -- То есть за два дня до бала лорда Сингльтона.
   -- На каком расстоянии Бенарес от леса, где мы будем охотиться?
   -- В шести милях.
   -- Наши лошади к вечеру устанут.
   -- Не беспокойся, там мы найдем не только свежих лошадей, но и слонов, если захотим.
   -- Отлично, но меня еще кое-что беспокоит.
   -- Что?
   -- Костюм. Неужели мы будем ужинать у принцессы в охотничьем платье? Мне кажется это неприличным.
   -- Ты прав. Мой лакей с утра поедет в Аллахабад и привезет все, что нужно из одежды.
   -- У вас на все есть ответы, батюшка.
   -- И лорд Сингльтон, наверное, будет также на охоте в четверг. Тебя нужно представить ему пораньше. Поэтому завтра же мы съездим к нему в гости.
  

Глава 18
На перекрестке дорог

   На другой день, как было решено накануне, Джордж Малькольм был представлен отцом лорду Сингльтону. Губернатор Бенареса принял молодого человека с любезностью, показывающей, как глубоко он уважает Джона Малькольма.
   Губернатор также получил приглашение принцессы Джеллы, расставаясь с отцом и сыном, он сказал:
   -- До скорого свидания, господа, в лесу Перава с его тиграми и пантерами!
   Добавим мимоходом, что во время беседы с губернатором Джон Малькольм официально объявил о предстоящей свадьбе Джорджа и Эдварда с Марией и Эвой Бюртель. Лорд Сингльтон отнесся доброжелательно к этому двойному союзу.
   Два следующих дня прошли без приключений, заслуживающих занять место на этих страницах.
   Джордж Малькольм, как мы уже знаем, в Англии был страстным охотником, мысль убить пантеру совершенно вскружила ему голову. Он даже не мог уснуть, так сильно хотелось ему скорее оказаться под темными сводами индийского леса лицом к лицу с ужасным и опасным противником. Наш герой отличался решительным характером: перспектива опасности удвоила его нетерпение.
   Наконец, долгожданный день наступил, первые проблески зари осветили серое туманное небо. Это было счастливым предзнаменованием, так как охотники могли надеяться, что солнечные лучи, ослабленные облаками, смягчат жаркие часы охоты.
   Дорога из Бенареса к лесу Перава шла через горы и была в запущенном состоянии, так что ехать по ней рысью было совершенно невозможно, поэтому, хотя расстояние и не могло считаться большим, из опасения опоздать следовало отправиться ранним утром.
   Еще до восхода солнца несколько оседланных лошадей уже стояли возле ворот веранды. Три из них предназначались Джону Малькольму и его сыновьям, а остальные две -- Стопу и Казилю, которые должны были сопровождать своих господ на охоту.
   Мария и Эва проводили до крыльца опекуна и женихов. Они были немного бледны и сильно волновались. Несмотря на все уверения Джона Малькольма, предстоящая охота внушала девушкам инстинктивный страх, который не могли рассеять никакие доводы. Наступила минута разлуки, последовали просьбы, обещания, клятвы... Затем маленькая кавалькада двинулась в путь. Выехав из города, путники присоединились к группе лорда Сингльтона, в которую входили несколько офицеров и слуг.
   После двухчасовой езды путешественники достигли опушки леса Перава. Группа индусов в роскошных одеждах приветствовала их громкими звуками охотничьих рогов... Около часа лошади мчались по хорошей дороге. Наконец, достигли небольшого перекрестка, места сбора охотников.
   Справа, посреди маленького пруда, виднелись живописные развалины, наполовину скрытые индийским плющом.
   -- Что это такое? -- спросил Джордж Малькольм Казиля, оказавшегося рядом.
   -- Господин, -- ответил подросток, -- эта остатки храма Кали.
   -- Индийской Венеры! -- прошептал Джордж Малькольм, а потом добавил: -- Мне кажется, что развалины, окруженные со всех сторон водой, уже не посещаются поклонниками?
   -- Да, господин.
   -- Но раньше было по-другому?
   -- В то время, когда на свете еще не было отцов наших отцов, храм красовался своими многочисленными куполами. В нем жили жрецы, и здесь проходили многие праздники. В те времена кирпичное шоссе соединяло храм вот с тем лесом, но теперь храм разрушился, дорога исчезла, только одни кайманы обитают в этих прудах.
   Джордж счел объяснение достаточным и перевел взгляд на группу красочно одетых людей, толпившихся неподалеку.
   Большое количество охотников и загонщиков, принадлежавших к разным кастам индусов, отличались обликом, разнообразием костюмов самых ярких цветов. Два слона поддерживали башни, предназначавшиеся для охотников и представлявшие собой огромные серые крепости.
   Далее стояли стражники атлетического сложения с желтыми лицами, будто вылитыми из флорентийской бронзы, слуги, имевшие вместо одежды только передники поразительной белизны и тюрбаны из пунцовой кисеи. Они держали на цепях больших догов, почти таких же диких и хищных, как пантеры и тигры, с которыми им предстояло схватиться. Собаки, с широкими ошейниками, усеянными железными иглами, неукротимо прыгали на месте и пронзительно пыли, стремясь порвать державшую их цепь.
   Возле ужасных догов богато одетые лакеи держали под уздцы отличных чистокровных лошадей, предназначенных для приглашенных и доставленных сюда по приказу принцессы Джеллы.
   Мы описали главные фрагменты картины, представшей глазам удивленного Джорджа Малькольма, но перо не в силах описать с достаточной точностью живописность этой сцены, достойной кисти великого художника.
   Лорд Сингльтон, хотя и привык к подобного рода зрелищам, все-таки млел от восторга.
   Он подошел к жениху Марии.
   -- Ну что, сэр Джордж, -- спросил он, -- каково паше впечатление?
   -- Я думаю, милорд, -- ответил молодой человек, -- что великому художнику стоит только верно представить видимое нами, чтобы воспроизвести на полотне впечатляющую картину.
   -- Да, конечно. Какой-нибудь современный Рембрандт мог бы создать из этого бесценное произведение.
   Джордж кивнул головой в знак согласия.
   Губернатор посмотрел на часы.
   -- Час, указанный в пригласительных билетах, наступил, -- сказал он, -- а царицы праздника все еще нет!
   Джон Малькольм вмешался в разговор.
   -- Милорд, -- улыбнулся он, -- принцесса Джелла -- женщина, и к тому же хорошенькая. Так что она имеет полное право заставлять себя ждать. На охоте так же, как и на балу: приехать после всех -- самое лучшее средство произвести эффект. Очаровательная принцесса знает этот рецепт и пользуется им.
   -- Однако, -- возразил лорд Сингльтон, -- "точность -- вежливость королей". Этот афоризм должен стать девизом как для царей, так и для цариц.
   В эту минуту послышались торжественные трубные звуки, повторенные лесным эхом. Губернатор Бенареса смолк.
   Взоры всех присутствующих устремились в ту сторону, откуда слышался шум, и увидели живописную картину.
   -- Что это такое? -- спросил Джордж Малькольм.
   -- Принцесса и ее свита, -- ответил лорд Сингльтон.
   -- Вы еще не знакомы с принцессой?
   -- Нет, милорд.
   -- Отец вас представит, я же дам вам совет...
   -- Какой, милорд?
   -- Покрыть свое сердце щитом из тройной меди, как говорит Гораций.
   -- Щитом, милорд? Почему?
   -- Чтобы предотвратить себя от страшной опасности.
   -- Опасности?
   -- Влюбиться в принцессу, -- ответил лорд Сингльтон.
   По губам старшего сына Джона Малькольма пробежала недоверчивая улыбка.
   -- Зря улыбаетесь, молодой человек! -- сказал губернатор, -- а главное, не сомневайтесь! Принцесса, уверяю вас, создание обворожительное, почти непреодолимое, когда вы ее увидите, то поймете истинность моих слов.
   -- Милорд, -- ответил Джордж, -- я готов поверить в неотразимые чары нашей сегодняшней хозяйки, но я неуязвим...
   Лорд Сингльтон улыбнулся.
   -- Неуязвим!! -- повторил он с оттенком недоверия.
   -- Да, милорд.
   -- Вы уверены?
   -- О! Вполне уверен, у меня самая могущественная защита -- любовь! Сердце жениха не может биться ни для одной женщины, кроме Марии Бюртель...
   -- Вы правы, -- согласился губернатор, -- я совсем забыл о вашей скорой свадьбе. Вижу, что любите честно и горячо! Счастлива должна быть девушка, которой принадлежит ваше сердце, счастлива невеста, способная внушить такую любовь!
   В то время, когда происходил этот разговор, свита принцессы, проехав небольшое расстояние, отделявшее ее от сборного пункта охотников, остановилась на лужайке.
  

Глава 19
Конь-демон

   На свиту стоило посмотреть. Впереди на ослепительно белых лошадях ехали двенадцать музыкантов, одетых в пунцовые одежды, обшитые серебром, за ними на черных конях гарцевали двадцать пять молодых женщин. На их блестящих стальных касках развивался белый султан, красные платья охватывали гибкие талии, широкие шаровары из прозрачного газа с золотой нитью, испанские сапожки из красного сафьяна со шпорами не скрывали стройных маленьких ножек.
   Позади свиты ехала принцесса Джелла, окруженная главными офицерами своего дома, справа от нее скакал индийский принц Дургаль-Саиб, который в дальнейшем будет играть важную роль в нашем романе. Далее -- опять женская свита, совершенно похожая на первую.
   Затем -- множество слуг в роскошных одеждах. Они замыкали шествие.
   Эта блестящая кавалькада остановилась на лужайке, потом по команде с необыкновенной быстротой расступилась, чтобы пропустить принцессу.
   Джелла и Дургаль-Саиб направились к лорду Сингльтону, разговаривавшему с Джоном Малькольмом, Джорджем и Эдвардом.
   Читатели, конечно, не забыли нарисованного нами в начале этой книги портрета принцессы во время ее таинственного появления среди бурной ночи в храме Шивы. И потому, считая лишним повторять сказанное, мы заметим только, что принцесса Джелла своим простым нарядом создала контраст с окружающим ее почти волшебным великолепием. На ней была суконная амазонка темно-голубого цвета, сшитая в знаменитом магазине на Регент-стрит. Гладкий, белый накрахмаленный воротничок падал на узкий черный галстук. Серая шляпа с длинным красным пером была надета по-мужски на густые великолепные волосы, едва удерживаемые гребнем из черепахи.
   Принцесса сидела на чистокровной арабской лошади, сильной, но в то же время легкой в движении.
   В левой руке Джелла держала поводья, в правой -- хлыст, великолепно инкрустированный.
   Охотничий костюм, сшитый точно по фигуре, как нельзя лучше шел принцессе. Лиф из темного сукна обрисовывал безукоризненные формы, достойные античной статуи. Шляпа отлично гармонировала с синеватым оттенком черных волос и нежной бледностью лица.
   Одним словом, никогда Джелла не была так хороша, даже в самом роскошном платье, усыпанном драгоценными камнями, как в эти минуты.
   Понятное для наших читателей волнение заставляло сильно биться ее сердце, глаза блистали необыкновенным огнем, ноздри непрерывно сжимались и расширялись, пунцовые губы дрожали, а щеки покрылись легким румянцем по мере того, как она приближалась к тому месту, где стоял Джордж Малькольм.
   С правой стороны Джеллы ехал, как мы уже сказали, индийский принц Дургаль-Саиб.
   Здесь необходимо некоторое отступление.
   Дургаль-Саиб, потомок тамерлидов, обладал громадным состоянием, не уступавшим состоянию Джеллы. Ему исполнилось тридцать лет, роста он был немного выше среднего и считался красавцем.
   Насколько Джелла отличалась в этот день своей простотой, настолько Дургаль-Саиб старался продемонстрировать элементы роскоши, доведенной до абсурда.
   Бриллиант, служивший для поддержания его султана, соперничал по величине и блеску с алмазом, названным "Регент". Одежда принца блистала драгоценными камнями. Поводья лошади, седло, упряжь, рукоятка сабли -- все искрилось калейдоскопом рубинов, топазов, изумрудов, сапфиров. Короче, мы не преувеличили бы, сказав, что французский ювелир, не колеблясь, предложил бы за все это пять или шесть миллионов франков.
   Лорд Сингльтон с тремя своими соотечественниками двинулся навстречу принцессе, шедшей впереди своей свиты.
   -- Благодарю, милорд, благодарю, господа, -- сказала она, кланяясь лорду Сингльтону и его товарищам. -- Вы приняли мое приглашение... Я очень признательна за это, хотя и не сомневалась в вашей любезности.
   Услышав голос Джеллы, Джордж вздрогнул: ему показалось, что он слышит его не в первый раз. Мысль, что незнакомка в черной маске и принцесса Джелла -- одно и то же лицо, даже не пришла ему в голову.
   Внимательно посмотрев на Джеллу, он отметил ее красоту и грацию, не предполагая, что уже не раз обнимал в постели эту женщину, осыпая ее страстными поцелуями.
   -- Принцесса, -- ответил лорд Сингльтон, целуя руку Джеллы, -- мы гордимся, что можем выразить свое глубокое уважение жемчужине Бенареса, настоящей царице Индии.
   -- Это чересчур любезно! -- воскликнула со смехом принцесса. -- Вы хорошо знаете, что от короны, носимой моими предками, мне осталась только диадема из собственных волос.
   Потом, повернувшись к Джону Малькольму, она прибавила:
   -- Вас особенно я должна поблагодарить, сударь, так как едва смела надеяться на ваше посещение... Я боялась, что серьезные дела помешают вам присутствовать на охоте... Но вы приехали и даже вместе со своим сыном. Поверьте, я очень рада.
   -- Принцесса, -- кланяясь, отвечал Джон Малькольм, -- ничто в мире не могло бы извинить меня в собственных глазах, если бы я осмелился отказаться от вашего приглашения. Кстати, позвольте представить вам моего старшего сына, приехавшего несколько недель назад из Англии...
   Джелла подняла на молодого человека большие глаза, посмотрела на него так пристально, что тот невольно смутился.
   -- Добро пожаловать, сэр Джордж, -- наконец, сказала она. -- Ваши соотечественники прекрасно приняли меня на островах туманного Альбиона. Я охотилась на лисицу в лесах графства Эссекс с лордом Вестминстерским, теперь же, в свою очередь, хочу познакомить вас с индийскими джунглями: пантерами, дичью, еще не известной вам. Сегодня я буду вашим проводником, будьте моим кавалером до вечера и поверьте, сэр Джордж, вы увидите опасность вблизи. Вы согласны?
   -- С радостью принимаю ваше предложение, принцесса, -- воскликнул Джордж, -- но с одним условием...
   Живейшее удивление отразилось на лице Джеллы.
   -- Условие! -- повторила она, -- вы предлагаете мне условие!
   -- Да, принцесса.
   -- Какое же, сударь?
   -- Если представится опасность, то вы оставите ее для меня одного.
   Джелла улыбнулась.
   -- Посмотрим, всему свое время! -- согласилась она. -- Я ничего не обещаю. Будьте моим кавалером без условий или откажитесь от этого предложения для принца Дургаль-Саиба, который хорошо знает, что я не отступаю перед опасностью...
   -- Ваше желание будет исполнено, но своего места я не уступлю никому!
   -- И правильно сделаете.
   Джелла подала знак. Тотчас же подошел лакей, стоявший на почтительном расстоянии, и распростерся перед принцессой в низком поклоне.
   -- Тимор, -- обратилась она к нему, -- приведи сюда Джали.
   Лакей как стрела помчался к тому месту, где слуги держали под уздцы свежих лошадей.
   -- Вы, вероятно, хороший наездник, сэр Джордж, -- между тем продолжала принцесса.
   -- Мне трудно сказать, каков я наездник, но лошадей люблю.
   -- Вы сядете на Джали, самую быструю лошадь и единственную, которая может следовать за Баронетом. Она -- настоящий демон, предупреждаю вас, будьте осторожны.
   -- Джали нисколько не беспокоит меня, как бы ни любила она свободу, я постараюсь справиться с нею.
   В это время появился лакей, ведя лошадь под уздцы.
   Джали была прекрасной арабской лошадью, ничто не могло превзойти красоту ее форм и грациозность шеи. Ее грива и хвост, длинные и шелковистые, развевались, подобно женским полосам. Упряжь и седло из красного сафьяна, обшитого шелком и золотом, представляли поразительный контраст с черным цветом ее масти.
   Джордж был знатоком лошадей. Он с удивлением и восторгом посмотрел на прекрасное животное.
   -- Как вы находите Джали? -- спросила принцесса.
   -- Он великолепен. Это самая прекрасная лошадь, какую я когда-либо видел.
   С этими словами Джордж подошел к Джали. Лошадь, заметив незнакомца, повернула к нему свою умную голову, раздувая ноздри, забила копытами.
   Джордж, собрав поводья в левую руку, собирался уже вложить ногу в стремя.
   -- Берегитесь! -- воскликнула принцесса.
   Джали неожиданно прыгнула в сторону, волоча за собой Джорджа. Вторая и третья попытки закончились так же безрезультатно. Новичок непременно отказался бы от дальнейших притязаний, но Джордж был хорошим наездником. В ту минуту, когда лошадь прыгнула в четвертый раз, он вскочил в седло, не дотронувшись до стремени.
   Но это была еще не победа. Джали, стремясь показать весь свой норов, начала короткую, но страшную борьбу с седоком: от бешенства она поднималась на дыбы, готовая опрокинуться, кружилась на месте, делала мгновенные прыжки, от которых и самый опытный наездник выскочил бы из седла.
   Но Джордж походил не на человека, а скорее на кентавра. Пируэты лошади не устрашили его, он сидел спокойно, с улыбкой на устах и лишь изредка припадал грудью к гриве коня.
   Джелла с непреодолимым волнением следила за этой сценой. Конечно, и лорд Сингльтон, и Дургаль-Саиб, и Джон Малькольм, и Эдвард непременно заметили бы беспокойство принцессы, если бы их внимание не было приковано к описанной нами схватке.
   Наконец, разумная воля восторжествовала над инстинктом животного. Джали поняла, что имеет дело с более сильным, чем она, и покорилась, удары шпор и хлыста возбуждали в ней теперь только повиновение.
   Вся в пене, дрожа от напряжения и управляемая опытной рукой, она приблизилась к принцессе Джелле.
  

Глава 20
В лесу

   В то время, когда происходила описанная нами сцена, англичане и индусы, рассеянные по лужайке, постепенно приблизились к месту, где Джордж Малькольм доказывал Джали, что всякое животное обязано повиноваться человеку.
   Когда лошадь была усмирена, со всех сторон раздались восторженные восклицания и аплодисменты, будто лужайка леса превратилась в арену Регент-цирка.
   Джордж улыбнулся, грациозно поклонился окружающим. На бледных щеках Джеллы выступил яркий румянец, черные большие глаза заблистали радостью.
   -- Теперь вы убедились, принцесса, -- сказал Джордж, -- между Джали и мной было недопонимание, теперь мы поладили и она кротка как ягненок.
   -- Вижу, сэр Джордж, что вы хороший наездник, -- заметила Джелла. -- Неукротимая Джали нашла себе господина, она вполне достойна вас, и вы потом согласитесь со мной. Разлучить теперь вас с ней невозможно. Джали больше не вернется в мои конюшни. Прошу вас принять ее.
   -- Но, принцесса... -- прошептал Джордж, смутившись.
   -- О! -- с живостью воскликнула Джелла, -- она ваша. Если вы откажетесь, я велю одному из моих слуг выстрелить ей в ухо.
   -- Я принимаю подарок, и моя признательность не имеет границ, так как вы мне оказываете поистине королевский подарок.
   -- Господа, -- произнесла принцесса, обращаясь к окружающим ее гостям, -- смените, пожалуйста, своих усталых лошадей -- и вперед. Время проходит, а пантеры нас ждут. А вы, сэр Джордж, помните: вы -- мой кавалер на весь день.
   -- Принцесса, -- возразил молодой человек. -- Существуют милости, которые ни на минуту не забываются.
   Джелла поблагодарила Джорджа взглядом и ослепительной улыбкой, но мысли нашего героя находились далеко, так что улыбка и взгляд оказались для него потерянными.
   Спустя пять минут все приглашенные сидели на лошадях. Лорд Сингльтон и Джон Малькольм заняли места на слонах. Трубы подали сигнал к отъезду, загонщики бросились в лес с дикими криками, а охотники пустились по их следам с быстротой, на которую только были способны их лошади.
   Излишне будет говорить читателю, что Джордж на Джали и Джелла на Баронете ехали во главе группы, удаляясь от нее все дальше и дальше.
   Загонщики из негров и зулусов, посланные вперед, объявили о появлении нескольких пар пантер и тигров.
   Негр, посланный в лес еще утром, сидя на дереве, видел, как животные приходили к пруду на водопой. Но, вероятно, звуки труб, лай собак, ржание лошадей испугали тигров и пантер, потому что гости Джеллы в течение двух часов ездили по всем направлениям леса, не встретив ни одного животного. Вместо этого каждую минуту мимо лошадей пробегали дрожащие лани, ища спасения в бегстве и везде находя смерть, потому что охотники немилосердно убивали их.
   Джордж чувствовал необыкновенное сострадание к этим несчастным животным, таким грациозным и беззащитным, испуганно обращавшим на своих убийц взоры, полные мольбы.
   Джеллой же, наоборот, овладело желание все разрушать. К ее седлу был привязан маленький карабин, и она каждый раз, как пробегала газель, бросив поводья, хватала оружие в руки и, прицелившись, спускала курок, необыкновенно точно попадая в цель.
   Джордж любовался ловкостью Джеллы, но в то же время его возмущала странная бесчувственность принцессы. Он невольно вспоминал ее портрет, нарисованный отцом несколько дней назад, вспоминал о ее диких инстинктах, не побежденных даже самым блестящим образованием, и признавался, что портрет был как нельзя точен. Молодому человеку казалось, что он видит кровь на руках этой удивительно красивой женщины. Теперь он все более и более убеждался, что она под влиянием страсти так же спокойно может убить человека, как теперь убивает диких животных.
   Время от времени Джелла приостанавливала бег Баронета, как бы желая дать возможность другим охотникам догнать себя. Но на самом деле она это делала лишь для того, чтобы обмолвиться одной-двумя фразами с Джорджем, выказав при этом незаурядность своего ума.
   Опытный наблюдатель, слыша принцессу и видя ее кокетство, пришел бы к заключению, что она поклялась обворожить своего кавалера. Действительно ли у нее была такая цель, скоро узнаем.
   Наступил полдень. Охота все так же была безрезультатной. Пантеры и тигры куда-то исчезли. Небо, покрытое с утра тучами, совершенно прояснилось. Солнце, казалось, бросало на лес целые потоки огня. Стало очень душно.
   Джордж и Джелла достигли лужайки, схожей с той, на которой был назначен сбор, лужайки, окруженной гигантскими деревьями, могучие кроны которых, соединившись, создавали высокий шатер, защищающий охотников от палящих лучей солнца.
   Принцесса, остановив лошадь, внимательно осмотрела луг. Мягкая зелень покрывала его, а ручей с прозрачной водой манил к себе приятной свежестью.
   Джелла, взяв серебряный рожок, висевший на шелковом шнурке, поднесла его к губам и подала сигнал, потом прислушалась.
   Спустя несколько секунд со всех сторон послышались точно такие же звуки.
   -- Что это означает, принцесса? -- воскликнул Джордж.
   -- Я подала сигнал, и мне ответили.
   -- Вы отдали приказание своим людям?
   -- Да.
   -- Позвольте мне спросить, какое?
   -- Проводить сюда охотников, потому что мы сейчас будем здесь завтракать. Хорошее ли я выбрала место для этого?
   -- Конечно. Но где же завтрак?
   Джелла улыбнулась.
   -- Не беспокойтесь, появится.
   -- Как в сказках, по волшебству?
   -- Может быть! -- смеясь, ответила принцесса. -- Ничто не мешает вам думать, что этот лес подобен декорациям в лондонских или парижских театрах. Но все же обещаю вам, что пироги и дичь будут не из картона, как это бывает на сцене, а настоящие.
   Действительно, офицеры свиты и лакей быстро исполнили данное им приказание. Спустя несколько минут Баронет и Джали, подняв головы, весело заржали. Это тоже был сигнал. Со всех сторон им ответили тем же ржанием, показавшим, что охотники приближаются к лужайке.
   Вскоре среди деревьев показались платья женской свиты, сопровождаемой музыкантами. Последние, издали увидев принцессу, заиграли прекрасный марш Россини. За ними приехала большая часть приглашенных и, наконец, раздались тяжелые шаги слонов, которые несли на себе лорда Сингльтона и Джона Малькольма. Позади них брели мулы, навьюченные корзинами, покрытыми коврами. В корзинах и находился завтрак. Казиль открыл этот секрет Стопу, и предвкушение еды вызвало широкую улыбку у преданного лакея.
  

Глава 21
Нежданный гость

   Слуги с удивительной скоростью разостлали на земле ковры самых ярких цветов, положили на них мягкие подушки и, расставив посуду, находившуюся в громадных ящиках, удалились. Затем приступили к исполнению своих обязанностей поварята, которые быстро наполнили эту посуду самыми разнообразными кушаньями и винами со всех концов света.
   Одним словом, через восемь- десять минут все приготовления к завтраку были окончены.
   -- Не смею сказать вам: за стол, господа! -- воскликнула принцесса, указывая своим гостям на живописно расставленные блюда импровизированного обеда, -- потому что нам недостает здесь кресел и стульев... Но вспомните древние обычаи: увенчайте себя, если хотите, виноградными листьями, ложитесь вместо того, чтобы сидеть! Лорд Сингльтон, окажите мне честь, садитесь возле меня справа, а вы, сэр Джон, слева.
   Оба поклонились.
   -- Не расставайтесь со своим оружием, милые гости, -- смеясь, прибавила Джелла. -- Очень может быть, что тигр или пантера, привлеченные запахом трюфелей, вздумают вдруг оказать нам визит. Будем готовы с честью принять и этих гостей.
   Общий смех был ответом на слова принцессы. Действительно казалось невероятным, чтобы предположение принцессы оправдалось. Тем не менее все гости постарались иметь под рукой револьвер и карабин. На лицах индусов высокого происхождения промелькнуло удивление, когда Джелла посадила лорда Сингльтона и Джона Малькольма рядом с собой. Их не поразило, что первое место предназначалось лорду Сингльтону, губернатору Бенареса и представителю Индийской компании, следовательно самой Англии. Но гражданин Джон Малькольм (хотя его общественное положение было значительным и он был человеком всеми уважаемым) не должен был удостоиться такой большой чести, которая по праву принадлежала, как думали все индийские гости, принцу Дургалю-Саибу -- главе индийских владык, подобно самой принцессе Джелле.
   Охотники сильно проголодались благодаря продолжительной верховой езде. Поэтому они храбро набросились на еду. Распечатанные бутылки осушались с баснословной скоростью, а шампанское развеселило всех.
   Англичане стали общительными и говорливыми, как французы. Индусы и те отложили в сторону свою ледяную замкнутость.
   Вдруг среди общей веселости почти в нескольких шагах от гостей раздался крик, заставивший задрожать даже самых храбрых. За ним последовал страшный звериный рык.
   Мы рассказывали о существовании ручейка на лужайке, окруженной широколиственными деревьями. Казиль, уже давно знакомый нам, стоял возле ручья, приготовляя букет из сорванных им диких цветов. И тут неподалеку ему послышалось тяжелое дыхание, похожее на пыхтение меха в кузнице. Он с беспокойством поднял голову и увидел пантеру огромных размеров, собравшуюся прыгнуть на него.
   Юноша почувствовал, что погиб. Инстинктивно он отодвинулся, попробовал бежать, но его парализованные от волнения ноги остались как бы пригвожденными к месту. Тогда он и закричал, испугав всех присутствующих.
   Едва на его губах замер этот отчаянный вопль о помощи, как пантера со страшным ревом бросилась на молодого индуса. Он упал не на землю, иначе бы погиб под одной только тяжестью дикого животного, а в самый ручей с лицом, обращенным к небу. Пантера, присев на берегу и положив свою громадную лапу на грудь Казиля, начала играть с жертвой, подобно кошке с мышью.
   Гости принцессы Джеллы были многочисленны, молоды и сильны, все до одного храбрецы, привыкшие не бояться опасности, некоторые из них принадлежали к числу моряков или солдат, не раз встречавших смерть лицом к лицу. Но в первую минуту все под влиянием ужаса оставались безмолвными и неподвижными, сердце каждого перестало биться, сухие губы не произносили ни слова, а холодный пот выступил на лбу.
   Джордж Малькольм первым пришел в себя. Зарядив револьвер, он сделал шаг к тому месту, откуда слышалось рычание пантеры. Руки остальных потянулись, чтобы остановить его, исключая отца, который, понимая, как опасно принятое сыном решение, даже не подумал остановить его.
   Джордж улыбнулся:
   -- Друзья мои, пропустите меня.
   Джордж шел дальше, но принцесса Джелла, поднявшись с места, крикнула ему:
   -- Сор Джордж! Сэр Джордж! Что вы хотите делать?
   -- Спасти мальчика, сударыня, или хотя бы попытаться сделать это, -- с необыкновенной простотой ответил гость принцессы.
   -- Спасти! -- повторила Джелла, -- но уже поздно, ребенок умер!
   -- Надеюсь, что он всего лишь в обмороке.
   -- Когти пантеры раздирают ему грудь!
   -- Мне кажется, что они только ее касаются.
   -- Пантера бросится на вас
   -- Этого как раз я и желаю, сударыня. Тогда она оставит Казиля.
   -- Но ведь это угрожает вашей жизни!
   -- Что ж, сударыня. Бог дал человеку жизнь для того, чтобы он не боялся смерти.
   Принцесса хотела еще что-то сказать, но Джордж, хорошо понимая, что каждая секунда уменьшает шансы спасти Казиля, решительным жестом остановил вопросы Джеллы.
   Взяв в одну руку карабин, а в другую револьвер, он быстро двинулся к ручью.
   С той минуты, как он отделился от неподвижной группы людей, пантера, устремив на него огненные глаза, внимательно следила за каждым его движением. Увидя, что враг приближается, она еще раз грозно прорычала. Но Джордж не остановился. Тогда пантера приподнялась, приготовившись прыгнуть на дерзкого смельчака.
   Молодой человек шел все так же быстро. Пантера ждала его. Необыкновенное зрелище длилось не более минуты, но тот, кто наблюдал его, никогда не забудет. В эту минуту Джордж Малькольм стал похож на архангела Михаила, поражающего злого духа. Он остановился перед чудовищем. Глаза его пристально смотрели, губы были сжаты, лицо приняло матовую бледность. Пантера в любую секунду могла броситься на него. Все свидетели этой ужасной сцены чувствовали, как кровь застыла в их жилах и остановилось сердце. Принцесса Джелла едва дышала.
  

Глава 22
Непостоянство женского сердца

   Джордж Малькольм понял, что наступила решающая минута: следовало опередить противника. Поэтому, подняв револьвер и прицелившись в голову чудовища, он спустил курок с таким хладнокровием, как будто стрелял в беззащитного кролика.
   Расстояние между противниками было так мало, что весь заряд попал в пасть пантеры, которая, испустив бешеный рев, прыгнула вперед. Но Джордж уже бросил ненужный револьвер и держал в обеих руках карабин, к концу которого был прикреплен штык. Пантера со всего маху бросилась на это оружие. Удар был так силен, что штык, исчезнув в ее груди, сломался пополам.
   Наступила ужасная минута, не передаваемая словами.
   Джордж стоял безоружный перед чудовищем, метавшимся в предсмертной агонии. Никто не мог прийти на помощь нашему герою, для этого не хватало времени. Не было даже возможности выстрелить, так как могли попасть в молодого охотника.
   Джон Малькольм побледнел, ногти впились в его грудь, и глаза устремились к небу. Он просил Бога сотворить чудо, спасти ему сына. Принцесса Джелла стояла бледной и не пыталась скрыть волнения, овладевшего ею. Руки Эдварда Малькольма безвольно свисали вдоль туловища. Стоп, верный Стоп упал на колени и с необыкновенным усердием призывал всех святых на помощь своему господину.
   Среди присутствующих на лужайке только Джордж, жизнь которого висела на волоске, был спокоен.
   Все описанное произошло в одно мгновение. Страх зрителей продолжался не более секунды. Пантера упала в двух шагах от Джорджа Малькольма; конвульсивные движения сотрясали все ее тело. Вероятно, она снова намеревалась прыгнуть и изорвать в куски своего храброго противника. Но случилось иначе. Хвост ее перестал биться о землю, лапы дернулись в последний раз и замерли. Пантера была мертва. Острие ножа попало в самое сердце.
   И тут общий страх исчез. Со всех сторон послышались восторженные восклицания. Индусы, подобно англичанам, аплодировали храбрецу и радовались счастливому окончанию схватки, потому что Джордж вышел из сражения, не получив даже царапины, хотя несколько капель крови попали на его одежду. Это была кровь черной хищницы.
   К принцессе Джелле вернулось самообладание, яркий румянец покрыл ее щеки, а сердце первый раз в жизни забилось с необыкновенной скоростью.
   Джон Малькольм, Эдвард и Стоп бросились к Джорджу: отец и брат обняли его, а лакей, схватив полу пиджака, почтительно поднес ее к губам. Джордж ответил отцу и брату ласковым движением руки, а Стопу, бормотавшему вполголоса проклятья этой ужасной Индии, где пантеры столь бесцеремонно напрашиваются на завтрак, молча кивнул. И только потом воскликнул:
   -- Нужно скорее помочь Казилю.
   Молодой индус не подавал никаких признаков жизни, и Джордж подумал, что удар пантеры убил его, повредив какой-нибудь важный орган. Эта грустная уверенность продолжалась, впрочем, недолго. Сердце Казиля билось, хотя и очень слабо. Было ясно, что он все еще находится в обмороке. Джон Малькольм, как человек, привыкший жить в стране, где ядовитые пресмыкающиеся и насекомые ползают по земле и носятся в воздухе, всегда имел при себе флакон с лекарством.
   Едва он поднес пузырек к ноздрям Казиля, как тот сделал порывистое движение, открыл глаза и с удивлением посмотрел вокруг. Он ничего не помнил, но вид распростершейся возле него пантеры возвратил ему память.
   -- Ах! -- воскликнул он, -- я едва не погиб. Кто же спас меня? Кто убил пантеру?
   -- Он! -- ответил Эдвард, кладя руку на плечо брата.
   Казиль упал перед Джорджем на колени.
   -- Господин, -- прошептал он дрожащим от волнения голосом, -- я обязан был жизнью вашему отцу, а сегодня вы снова дарите ее мне! Когда же я буду в состоянии возвратить свой долг?
   В этой удивительной стране, где человек быстро привыкает к разного рода приключениям, самые сильные волнения проходят с быстротой, которая показалась бы странной в Европе.
   Тотчас же после описанной нами драмы обед, прерванный на несколько минут появлением черной пантеры, возобновился и вскоре окончился самым веселым образом. Все забыли об опасности, которой совсем еще недавно подвергся сэр Джордж Малькольм. Но чтобы быть точным, добавим, что спокойствие троих из присутствующих на лужайке было только внешним. При воспоминании о происшедшем усиленно бились сердца Джона Малькольма, Казиля и особенно сердце принцессы Джеллы.
   Пришла минута анализа тайных мыслей молодой женщины, названной нами в начале книги второй Маргаритой Бургундской.
   Когда Джордж отказался по известным причинам следовать за Согором на свидание, Джеллу охватил сильный гнев, внушивший мысль о мщении. Согор, как должны помнить наши читатели, предложил убить его кинжалом или задушить, но принцесса с презрением отвергла такое предложение: ей хотелось большей мести, убивающей не только тело, но и душу. У нее созрел следующий план.
   Гордясь своей поразительной красотой, в могущество которой она не без основания верила беспредельно, Джелла решилась испробовать все средства для подчинения лицемерного любовника влиянию своих чар. Он не видел ее лица и отказался от блаженства быть всегда с нею рядом, теперь же пусть увидит ее, она больше не будет скрываться за ревнивой маской, пусть он влюбится в нее по-настоящему. Далее, достигнув этого, она поклялась сделаться по отношению к нему немилосердной и жестокой, заставив его испытать все муки отвергнутой любви.
   Для приведения в исполнение своего плана она и послала приглашение Джону Малькольму и его двум сыновьям. Она спешила приблизиться к Джорджу, спешила отомстить ему!
   Рассказывают, что будто бы король Франциск I, сняв с пальца бриллиантовый перстень, написал известные стихи: "Часто женщина меняется, глуп же тот, кто доверяется..."
   Не знаем, следует ли верить существованию такого предания и тому, что король был автором этих строк, но как бы там ни было, еще никто до этого не высказывал более верной мысли. Ничто не может сравниться с непостоянством женских желаний и намерений. Принцесса дала нам еще один пример справедливости данного афоризма.
   Ловкость и неустрашимость Джорджа в борьбе с Джали, особенно же его удивительное самообладание в схватке с пантерой, изменили решение принцессы. Она снова почувствовала любовь к Джорджу. Она все еще хотела покорить молодого англичанина, и у нее совершенно исчезло желание заставить его страдать. Мы уже знаем, что любовь Джорджа к Марии делала этот план неосуществимым.
   По окончании обеда принцесса подала знак, и лакеи привели лошадей. Джелла и гости вскочили в седла, и охота возобновилась.
   После полудня дело пошло удачнее. Один тигр и две пантеры упали под пулями гостей и -- странный случай среди индийских лесов -- эти прекрасные результаты не стоили никому жизни.
   Солнце между тем скрылось за горизонтом. По приказанию Джеллы, переданному принцем Дургаль-Саибом, затрубили в рог, чтобы собрать рассеявшихся по лесу охотников для отъезда в Шагабад, где принцесса приготовила приглашенным великолепный ужин.
  

Глава 23
Кладбище слонов

   Мы говорили, что от Бенареса до места сбора охотников дорога была гористой и тяжелой для путешествия. Зато путь от Перавасского леса до дворца Шагабад не отличался подобными недостатками. Потребовалось не более одного часа, чтобы проехать на лошади расстояние, отделяющее замок от того места, где принцесса велела созвать охотников и предложила завтрак, прерванный появлением пантеры.
   В пути лорд Сингльтон завладел вниманием принцессы, которая слишком хорошо знала обязанности хозяйки, чтобы показать, что безо всякого интереса слушает губернатора. Но мы можем уверить читателей, что она едва слушала его, отвечала невпопад. И все ее мысли были заняты Джорджем Малькольмом.
   Последний ехал сзади принцессы один и подобно тому, как Джелла думала о нем, он в свою очередь думал о Марии Бюртель.
   Неожиданно около него пролетела большая птица, похожая на американскую драхму, и скрылась в густой зелени около одного из деревьев. Вид неизвестной дичи пробудил охотничий азарт в Джордже Малькольме. Перелетев на Джали через ров и зарядив карабин, молодой человек пустился в погоню за птицей. Но в эту минуту, когда он приблизился к ней, она перелетела на другое место. Тот, кто знает упрямство истинного охотника, не удивится нетерпению Джорджа. Птица, казалось, дразнила его, потому что подпускала охотника к себе без малейшего беспокойства и улетала только тогда, когда он собирался выстрелить.
   Увлеченный преследованием, Джордж не заметил, как приблизился к громадным скалам. Птица, вспорхнув в последний раз, скрылась за пригорком. Наш герой с минуту колебался, следовать ли ему за ней или повернуть назад, но упрямство одержало и на этот раз верх.
   -- Нет! Сто раз нет! -- воскликнул он. -- Я исправлю свою оплошность, и удача снова будет со мной.
   С этими словами он пришпорил лошадь.
   Принцесса не преувеличила достоинств благородного животного. Джали скакала с удивительной легкостью и через несколько минут достигла вершины горы, соединяющейся посредством гранитной площадки с цепью других гор.
   Здесь Джордж остановился. Птица, ставшая невидимой, конечно, была потеряна для него, но зато его глазам представилось невиданное зрелище. Почти под его ногами находилась площадка, напоминающая арену цирка, окруженная гранитными камнями с заостренными концами. В середине стояла высеченная из камня статуя, разрисованная яркими красками. Вокруг статуи (Джордж даже протер глаза, чтобы убедиться, что не находится под влиянием галлюцинации) на земле лежали гигантские белые, как слоновая кость, скелеты допотопных животных. Увлеченный созерцанием этого странного пантеона, он не услышал стука копыт, раздававшегося со стороны опасного склона горы. Наконец, цокот копыт раздался совсем рядом, и Джордж увидел Казиля, не без труда заставлявшего лошадь взбираться в гору.
   Спустя две минуты молодой индус уже был на площадке рядом с Джорджем.
   -- Зачем ты приехал сюда, дитя мое? -- спросил Джордж.
   -- Господин, -- ответил Казиль, -- я хотел быть возле вас, потому что через минуту вы будете нуждаться во мне.
   -- Чем же ты можешь быть мне полезен?
   -- Я покажу вам, как вернуться в долину.
   -- Разве я не могу спуститься в долину с горы там, где поднялся?
   -- Нет, господин. Подняться на нее можно, но спуститься немыслимо. Как ни крепка и не смела лошадь, она разобьется вместе с вами о скалы.
   -- И ты знаешь дорогу, по которой можно проехать?
   -- Да, господин. Это высохшее дно потока, находящееся не более чем в ста шагах отсюда.
   -- Хорошо, мы поедем этой дорогой, но прежде, дитя мое, удовлетвори, если можешь, мое любопытство...
   -- Я готов. Что вам угодно?
   Джордж протянул руку по направлению к описанному нами амфитеатру.
   -- Что это такое?
   -- Кладбище слонов, -- ответил Казиль.
   -- Итак, эти чудовищные останки...
   -- Их скелеты...
   -- Но почему их так много именно в этом месте?
   -- В давние времена слонов в Индии было значительно больше, чем сейчас. По видимому Перавасский лес, в котором мы находились сегодня, был наводнен ими. В ту эпоху, я говорю о времени, в котором жили наши прадеды, в долинах, находящихся перед вашими глазами, никогда не появлялся человек. Нужно сказать, господин, что инстинкт слонов достигает почти человеческого ума. Они так же скромны в любви, как и в смерти... Они прячутся, чтобы любить и прячутся, чтобы умереть. Чувствуя приближение старости, слоны приходили в эту долину, ложились и больше не вставали.
   -- Действительно, -- заметил Джордж, -- я припоминаю, что когда-то читал в истории подобный рассказ о нравах этих толстокожих великанов. Но объясни мне, Казиль, каким образом проникали они сюда, если со всех сторон это место закрыто непроходимыми скалами?
   -- В конце долины, господин, находится узкий проход, напоминающий ущелье, как бы высеченное топором гиганта между гранитными стенами.
   -- А эта разрисованная статуя, представляющая такой странный контраст с гигантскими скелетами?
   -- Это статуя бога Шивы.
   -- Каким образом она попала сюда?
   -- В нашей религии, мой господин, кладбище слонов считается священным. Когда обнаружили это кладбище, брамины и факиры поспешили поставить статую; во время полнолуния они приходят преклониться перед этим изваянием и петь псалмы.
   -- Это, должно быть, странное и любопытное зрелище!
   -- Я думаю так же, как и вы, хотя никогда не видел его.
   -- Знаешь ли, Казиль, я многое бы дал, чтобы присутствовать на нем.
   -- К сожалению, господин, ваше желание неисполнимо.
   -- Почему?
   -- Брамины никому не говорят о времени своих богослужений. К тому же иностранцу другого вероисповедания было бы и опасно подслушивать тайны священников и Бога.
   -- Разве ты не знаешь, Казиль, что опасность меня привлекает, удваивает мое любопытство?
   -- Подобное любопытство с вашей стороны очень опасно и когда-нибудь будет стоить вам жизни.
   -- Ха! -- засмеялся Джордж. -- Час моей смерти с самого начала записан в книге, находящейся на небе, поэтому ничто не может ускорить этого часа...
   После минутного молчания молодой человек начал снова:
   -- Так ты говоришь, что брамины и факиры приходят на кладбище слонов во время полнолуния?
   -- Да, господин, по крайней мере, так уверяют... Сам я не могу сказать с уверенностью.
   -- Со вчерашнего вечера, кажется, наступило полнолуние? Я не ошибаюсь?
   -- Никак нет, мой господин...
   На этом разговор прекратился.
   -- Дитя мое, -- сказал англичанин, -- покажи мне известную тебе дорогу и поскорее догоним принцессу и ее гостей.
   Казиль, пустив свою лошадь вперед, проводил Джорджа в долину. Англичанин дал полную свободу Джали, которая полетела с такой быстротой, что молодой человек достиг путешественников за четверть часа до их приближения к жилищу принцессы.
   Шагабад -- один из многочисленных дворцов Джеллы -- считался одной из лучших и роскошнейших родовых резиденций в окрестностях Бенареса. Подробное описание его было бы очень длинно и кажется нам излишним. Поэтому скажем только, что дворец, построенный из красного кирпича и белого мрамора в индийском стиле, соединял в себе восточную роскошь с европейской элегантностью и комфортом. Огромные сады наполовину индийские, наполовину английские, представляли настоящий лес, наполненный газелями и антилопами. Здесь располагалось даже небольшое озеро с легкими судами, служащими для катания и рыбной ловли.
  

Глава 24
Ужин

   Большая столовая в восточном стиле наполнилась гостями. Все скоро сели за стол, уставленный изысканными кушаньями и дорогими винами. Два фонтана из розового мрамора разливали прохладу по обширной комнате. Невидимый оркестр играл чудные мелодии незабываемого маэстро Россини, очаровательные звуки которых были особо популярны во время описываемых событий.
   Ужин подходил к концу.
   Принцесса, как и за завтраком, посадила Джона Малькольма возле себя.
   -- Ради Бога, господа, -- говорила она, -- не оставляйте ваши стаканы пустыми... Каждый из вас должен чувствовать жажду после такой охоты, продолжавшейся целый день.
   -- Мы утолим ее, -- возразил Джон Малькольм, -- но позвольте мне, принцесса, высказать вслух одну неопровержимую истину.
   -- Истину? -- спросила с улыбкой Джелла. -- Какую, сэр Джон?
   -- Следующую: если бы горячие пески пустыни могли испытать на себе ваше гостеприимство, то они через час уже не чувствовали бы жажды.
   Спич старика был встречен громкими рукоплесканиями.
   -- Сэр Джон Малькольм совершенно прав, сударыня, -- сказал лорд Сингльтон, -- вы действительно принимаете гостей по-королевски, и я надеюсь, что мне будет позволено послезавтра снова поблагодарить вас у себя во дворце...
   -- Послезавтра? -- спросила Джелла.
   -- Я имел честь послать вам приглашение на праздник, который еще более сблизит индийскую аристократию и английских офицеров.
   -- Действительно, милорд, я получила ваше приглашение.
   -- Позвольте мне надеяться, что вы не откажетесь принять его.
   -- Я была бы очень счастлива, если бы могла принять его, -- прошептала принцесса, бросая беглый взгляд на Джорджа, -- но, к несчастью, это невозможно!
   -- Как! Почему невозможно? -- воскликнул губернатор.
   -- К сожалению, я не свободна, потому что приняла уже другое приглашение.
   -- Разве нельзя его отложить до другого времени? -- спросил лорд Сингльтон.
   -- Увы, нет.
   -- Вы приводите меня в отчаяние, сударыня! Без вас во дворце не будет королевы бала.
   -- Ах, милорд, пощадите мою скромность, -- улыбнулась Джелла. -- Я уверена, что вы без труда найдете среди ваших соотечественниц более достойную кандидатуру на скипетр и корону.
   -- У нас в Бенаресе только две женщины, которые могут сравниться с вами по красоте и грации, но они слишком молоды и неопытны, чтобы можно было вручить скипетр, который я надеялся видеть в ваших руках.
   -- Это, вероятно, молодые девушки? -- спросила принцесса.
   -- Да, сударыня... Мисс Мария и Эва Бюртель, воспитанницы нашего друга, сэра Джона Малькольма и невесты его сыновей Джорджа и Эдварда...
   Джелла вздрогнула. В ее глазах молнией блеснул испуг.
   -- Как? -- спросила она с волнением, которое не сумела скрыть от гостей, -- сэр Джордж женится?
   Поняв, что может выдать себя, с наигранным безразличием уточнила:
   -- Сэр Джордж и его брат сэр Эдвард?
   -- Да, сударыня, -- ответил Джон Малькольм. -- Этим двойным браком я надеюсь упрочить не только счастье воспитанниц, но и будущее своих сыновей.
   Лицо принцессы мгновенно стало бледным.
   -- Когда должен совершиться этот двойной брак? -- тихо спросила она.
   -- Через две недели, -- сообщил старик.
   -- А! -- снова начал лорд Сингльтон, улыбаясь. -- Я вполне понимаю нетерпение сэра Джорджа и сэра Эдварда! Иначе все выглядело бы странным, потому что мисс Мария и мисс Эва являются воплощением грации, изящества и красоты. Впрочем, я достаточно доказал это, говоря, что они могут соперничать с принцессой.
   Джелла, сделав над собой усилие, постаралась улыбнуться.
   -- Знаете ли, милорд, -- сказала она, -- вы сильно возбудили мое любопытство.
   -- Вам очень легко удовлетворить его, принцесса. Приняв мое приглашение на бал, вы могли бы собственными глазами увидеть достоинства наших невест.
   -- Индийские принцессы такие же дочери Евы, как и парижанки. -- Джелла с минуту колебалась, затем уточнила:
   -- Мой отказ от приглашения не был окончательным. Все еще можно изменить.
   -- Я был бы счастлив этому, -- лорд Сингльтон приблизился к принцессе. -- Вы сказали нам, что имеете другое приглашение...
   -- Совершенно справедливо, -- согласилась Джелла, -- но по праву молодой и хорошенькой женщины я могу исполнять свои капризы... Я дала слово, что же из этого следует? Не исполню обещание, вот и все. Для того я и стала принцессой, чтобы позволить себе принимать и отменять решения, чтобы быть свободной. Можете рассчитывать на меня, милорд. Непременно буду на вашем балу.
   Лорд Сингльтон, взяв руку принцессы, с любезностью поднес ее к губам.
   -- Ах, сударыня, вы делаете меня счастливым.
   -- Я увижу ее! -- прошептала Джелла так тихо, что даже самые близкие соседи не могли ее услышать, устремив в то же время неопределенный взгляд на Джорджа.
   Ужин окончился весело и даже шумно. Лишь принцесса, казавшаяся чем-то озабоченной, молчала. К ней подошел метрдотель и что-то почтительно произнес.
   -- Милорд, господа! -- сказала принцесса, -- щербет и гаванские сигары ожидают вас на террасе дворца.
   Джон Малькольм, наполнив стакан, воскликнул:
   -- Милорд, господа, последний тост!
   Затем, поднеся стакан к губам, прибавил:
   -- Пью за здоровье принцессы!
   Его поддержали все присутствующие. Джелла, в свою очередь, взяла бокал.
   -- Благодарю вас, господа, -- сказала она, улыбаясь. -- Я тоже предлагаю тост, который, надеюсь, вы примете...
   -- Мы готовы, принцесса, -- сказал лорд Сингльтон
   -- Я пью за Индийскую компанию, пью за ее процветание, пью за представителей Бенареса!
   -- За процветание Индийской компании! -- закричали англичане с неописуемым энтузиазмом.
   Губернатор, встав, сказал:
   -- Благодарю вас, принцесса, от имени Англии!
   Все поднялись.
   Джон Малькольм предложил руку Джелле, возле которой он стоял, но она отказалась.
   -- Я вернусь через минуту, -- прошептала она. -- Лорд Сингльтон покажет вам дорогу.
   Потом, подойдя к Джорджу, тихо сказала ему:
   -- Последуйте за вашими соотечественниками, сэр Джордж, а через несколько минут возвращайтесь сюда, я буду вас ждать. Мне необходимо поговорить с вами.
   Молодой англичанин поклонился принцессе, скрывая, как только мог, охватившее его удивление. Что могло быть более странным для него, чем это неожиданное свидание, назначенное Джеллой? Какую цель она преследовала? Джордж задавал себе этот вопрос, но так как не мог ответить на него, то принял весьма благоразумное решение: отгадать эту загадку с помощью самой принцессы, которая, конечно, не замедлит все объяснить.
   Терраса, на которую отправились гости Джеллы, находилась на первом этаже. Поддерживаемая двадцатью четырьмя колоннами из розового мрамора, она возвышалась над садами, позволяя видеть окрестности и лес Перава. Кресла и стулья из бамбука составляли ее меблировку.
   Маленькие негры разносили гостям щербет и ликеры.
   Мы никого не удивим, сказав, что все говорили очень громко, потому что это всегда случается в мужском обществе после обеда.
   Обменявшись несколькими словами с отцом, братом и лордом Сингльтоном, Джордж воспользовался первой возможностью, чтобы ускользнуть во внутренность дворца, не привлекая к себе внимания.
   Пройдя два зала, отделявших террасу от столовой, он переступил порог последней комнаты, где принцесса уже ждала его.
  

Глава 25
Все кончено

   Принцесса стояла в просвете окна, устремив свой взгляд на деревню, расположенную неподалеку.
   Услышав шаги Джорджа, она обернулась.
   -- Пойдемте!
   Подняв портьеру, она ввела молодого англичанина в будуар, обставленный в стиле маркизы Помпадур. Степы комнаты украшали картины знаменитых живописцев.
   В течение минуты царило молчание: Джордж не знал, как начать разговор, о цели которого не догадывался, а принцесса, хотя и привыкшая к подобным ситуациям, чувствовала ужасную неловкость, которую была не в силах преодолеть. Впрочем, она начала первая:
   -- Сэр Джордж, -- сказала Джелла, стараясь не поднимать глаз на своего собеседника, -- вы, вероятно, очень удивлены этим свиданием?
   -- Ничего, сударыня, -- поклонившись, ответил молодой человек, -- но в то же время я восхищен вашей милостью и оказанной мне честью, на которые не мог и рассчитывать.
   -- Это любезность, -- прошептала Джелла.
   -- Нет, сударыня, -- прервал ее Джордж, -- не простая любезность, а искреннее выражение очень естественного чувства.
   -- Если это действительно так, то тем лучше... Я думаю, вы со всей серьезностью выслушаете то, что мне необходимо вам сказать...
   -- Я приготовился слушать с любопытством и интересом, в чем, я надеюсь, вы не сомневаетесь.
   После этих слов последовало новое молчание. Его, как и в первый раз, прервала Джелла.
   -- Сэр Джордж, -- прошептала она, -- существует сердце, которое будет разбито при известии о вашей женитьбе...
   Молодой англичанин не мог удержаться от движения, выражавшего сильнейшее удивление. Этот жест был так заметен, что Джелла воскликнула:
   -- Вы не верите!
   -- Прежде чем отвечать, позвольте мне задать вам вопрос, сударыня?
   -- Вопрос? -- повторила принцесса. -- Какой?
   -- Должен ли я принять ваши слова за шутку, потому что не хотел бы сделаться в ваших глазах смешным, серьезно защищаясь в том, что составляет для вас лишь игривость ума?
   -- Никогда в жизни я не была так серьезна. Все мною сказанное -- сущая правда! Ваша свадьба разобьет одно сердце!
   - В таком случае, мой ответ будет очень прост: кто бы ни была особа, говорившая вам обо мне, она ошиблась, приняв, вероятно, по сходству другую фамилию за мою; я не оставил в Англии ни одной любимой женщины, ни одного нежного воспоминания...
   -- Почему вы предполагаете, сэр Джордж, что я говорю об Англии?
   -- Иначе и быть не может: я совсем недавно приехал в эту страну, и никто, кроме лорда Сингльтона и ваших сегодняшних гостей, не подозревает о моем существовании...
   -- Ошибаетесь! -- возразила Джелла, -- ошибаетесь, вы слишком скромны. Вас любит женщина этой страны...
   Джордж снова поклонился с улыбкой, сделав недоверчивый жест.
   Джелла продолжила, заметно волнуясь:
   -- Будете ли вы продолжать сомневаться, когда я вам скажу, что знаю эту женщину?
   -- И она сказала вам, что любит меня? -- с удивлением спросил молодой англичанин.
   -- Да, она мне сказала об этом.
   В эту минуту Джордж вдруг вспомнил о таинственной незнакомке, отдавшейся ему при странных и удивительных обстоятельствах, уже известных нашему читателю.
   Но какие отношения могли существовать между этой индийской развратницей и принцессой Джеллой, светской дамой, так высоко поставленной, нравственность которой, по крайней мере внешне, была безукоризненной. Здесь существовала новая, более сложная и непонятная загадка.
   Вероятно, Джелла прочла на выразительном лице Джорджа происходившее у него в душе, потому что, не дав ему времени ответить, продолжала:
   -- Да, да, вы не ошибаетесь. Для доказательства этого мне нужно только напомнить вам о развалинах храма Шивы и криках совы, повторявшихся три раза в предместье Бенареса...
   -- Таким образом, -- прошептал Джордж с удивлением, -- женщина, горячие ласки которой я испытал, но лицо которой скрывалось под маской... эта женщина...
   -- Любит нас! Но, вероятно, вы презираете ее за то, что она отдалась вам! -- прибавила Джелла дрогнувшим голосом.
   -- Ах, сударыня, вы плохо обо мне думаете, -- воскликнул гость принцессы. -- По какому праву я буду презирать это очаровательное создание, сделавшее мне честь, отличив меня от других? Она была, вероятно, свободна и, пользуясь своей свободой, обратила на меня внимание! Напротив, чувство, внушенное ею мне, не презрение, а нежная признательность! Из всех женских чувств каприз -- самое основательное! Человек, избранный вследствие этого каприза и неблагодарно относящийся к его носителю, похож, по-моему, на бедняка, презирающего миллионера.
   По мере того, как наш герой говорил, на лице Джеллы появились проблески радости.
   -- А! -- обрадовалась она, когда Джордж закончил последнюю фразу, -- вы сто раз правы, потому что презрение никогда не было заслужено моей подругой. Я сказала вам, что знаю эту женщину, которая любит вас, она ничего не скрывает от меня. Поэтому позвольте раскрыть вам ее сердце. Сейчас вы сказали о капризе и сказали совершенно справедливо! Сначала эта женщина отдалась ему по капризу или скорее по непреодолимому влечению. Увидев вас, она почувствовало к вам расположение, не стараясь даже сопротивляться ему. Не так ли все делается в этом мире? По мере того, как ваша любовница узнала, какой вы на самом деле, оценила ум и искренность чувств, каприз превратился в любовь! Необдуманное увлечение -- в сильную, глубокую любовь! Одним словом, сэр Джордж, эта женщина любит вас! Любит всем сердцем, как никого до этого еще не любила!
   Известно, что ничто не может быть приятнее для мужчины, как признание в любви. Но наш герой в эту минуту был совершенно противоположного мнения и проклинал себя от чистого сердца. Он не без основания считал свое положение чрезвычайно сложным, проклинал внушенную им страсть неизвестной женщине, страсть, заставляющую его теперь играть чуть ли не комическую роль. Поэтому Джордж решился как можно скорее выйти из этого затруднительного положения. Придав своему лицу грустный вид, он прошептал:
   -- После всего сказанного вами, сударыня, мне нельзя больше сомневаться, хотя моя скромность страдает от этого! Особа, посредницей которой вы решились быть, преувеличивает мои достоинства, что не может быть объяснено только одной страстью. Считается, что любовь слепа, но это мнение ошибочно. Если бы она была слепой, то не могла бы называться любовью. Итак, мне нужно верить этой нежности, которая вызывает во мне глубокое огорчение.
   -- Глубокое огорчение! -- повторила Джелла едва слышно.
   -- Увы, сударыня...
   -- Почему же?
   -- Потому что я не могу разделить нежности, которой недостоин!
   -- Что же препятствует этому? -- с нетерпением спросила принцесса.
   -- Самое важное из всех препятствий! Сердце благородного человека не может разделиться на две любви, а я свое уже отдал...
   Джелла, пожав плечами, улыбнулась.
   -- Своей невесте, Марии Бюртель, не так ли? -- иронически заметила она.
   Выражение презрения, с которым были произнесены эти слова, не ускользнуло от Джорджа Малькольма.
   -- Да, сударыня, мисс Марии, моей невесте! -- твердо ответил он с гордостью.
   Принцесса поняла, что нанесла самолюбию англичанина одну из тех ран, которые с трудом заживают. Поэтому, закусив губу, поспешила уточнить:
   -- Я знаю, что мисс Мария -- очаровательная девушка, и хотя незнакома с нею, не сомневаюсь ни в ее красоте, ни в других достоинствах. Человек, подобный вам, может обратить внимание только на жемчуг. Но мисс Мария еще ребенок, не понимает своего сердца... мисс Мария не любит вас... я хочу сказать, любит неосознанно. Я уверена, что для нее жених -- это что-то вроде брата или друга.
   -- Тем лучше, сударыня, -- возразил Джордж, -- если ее сердце молчит, то я заставлю его заговорить, я научу его понимать любовь.
   -- Любовь! -- в запальчивости повысила голос Джелла. -- Что значит холодная любовь женщин бледной, туманной Англии в сравнении с пламенем, которое пожирает нас, жительниц жарких стран! Здесь любящая женщина больше, чем подруга! Здесь она в одно и то же время и любовница, и раба мужа. Опытная и сладострастная, она составляет для него целый сераль, чтобы всегда нравиться и не наскучить ему.
   -- Сударыня, -- ответил Джордж, -- я ничего подобного не прошу у девушки, которая станет моей женой! Я хочу найти в ней не любовницу, а чистую, преданную подругу!
   -- Преданную подругу! -- повторила принцесса. Ах, сэр Джордж, та от имени которой я говорю, та, которую вы презираете сегодня, готова пожертвовать ради вас жизнью!
   -- Почему вы говорите, что я ее презираю? -- возразил Джордж. -- Как я могу презирать человека, не зная его в лицо. Маска, скрывавшая ее черты, воздвигла между нами непреодолимую преграду.
   -- Она красавица из красавиц! -- воскликнула Джелла. -- Вдохновенные поэты сравнивают ее в своих стихах с богиней Кали, женой Шивы, олицетворением божественной энергии. На ее лице блистает молодость, а глаза, как говорят, имеют магическую силу и завораживают сердца!
   -- Почему же она не постаралась завладеть моим сердцем, когда еще было время?
   -- Выслушайте меня, сэр Джордж, -- сказала принцесса, -- выслушайте меня, потому что я еще не все сказала вам! Эта женщина занимает такое высокое положение, что глаза окружающих ее людей едва смеют на нее подняться. Она является потомком тамерлидов, бывших царей Индии и господ всего света! Состояние этой женщины так велико, что управляющие ее поместьями, становясь миллионерами, не могут ее разорить! По одному ее знаку поднимутся триста тысяч индусов, готовых исполнить все ее приказания! Между этой женщиной и вами лежит непроходимая пропасть по различию каст, религий и предрассудков. Не так ли? Чтобы приблизиться к вам, она преодолеет эту пропасть! Она растопчет религию и предрассудки, возвысит вас, уравняет с собой, сделавшись вашей женой, принесет в приданое богатство и могущество... могущество безграничное, богатство баснословное! Если же когда-нибудь небо возвратит ей трон ее предков, вы займете на нем достойное место! Вот что вам предлагают, сэр Джордж! Что вы на это скажете?
   -- Увы! Мой ответ будет краток, принцесса! Недавно я имел честь сказать вам, что не могу отдать свое сердце сразу двоим. Теперь же добавлю: какими бы блестящими ни были ваши предложения, я отклоняю их, так как больше всего ценю не богатство и власть, а искренние чувства.
   Джелла устремила на собеседника взгляд, полный горечи и отчаяния.
   -- Какие жестокие слова, сэр Джордж, -- прошептала она. -- Неужели вы видите торг в предложении, продиктованном сердцем, которое переполнено вами?
   -- Извините меня, сударыня, я беру назад все жестокое и несправедливое, сказанное мной, но еще раз повторяю: в настоящее время я больше себе не принадлежу... Я люблю Марию Бюртель...
   -- Нет, -- воскликнула она и протянула вперед руки, как будто защищаясь. В ее голосе звучали ноты отчаяния и ревности. -- Нет, вы не любите ее! Не можете любить! Забудьте этого ребенка! Мы найдем ей другого жениха, который скоро ее утешит, если только ей нужно утешение... Сэр Джордж, не будьте жестоки по отношению к гордой женщине, снизошедшей до унизительной просьбы! Не отталкивайте ту, которую любовь делает смиренной и которая с мольбой протягивает к вам руки! Джордж, Джордж... выслушайте меня: я люблю вас!
   -- Вы, сударыня? Вы? -- пробормотал наш герой с удивлением и волнением, которое легче понять, чем выразить.
   -- Да, -- ответила Джелла со страстью, -- да, я! Я, которая уже тебе принадлежала и которая хочет принадлежать тебе всегда. Посмотри! Та, перед которой все преклоняются, у твоих ног! Принцесса Джелла орошает твои руки слезами! Ты, которого я видела у своих ног умоляющим, когда маска скрывала мое лицо, ты, который дрожал от прикосновения ко мне, ты, который бледнел от моего поцелуя, вспомни... возврати мне свое сердце! Я живу одной только надеждой быть с тобой, позволь же мне жить!
   -- Ради Бога, сударыня, успокойтесь! -- воскликнул сэр Джордж, -- ваше горе убивает меня, а слезы терзают мою душу.
   -- От тебя зависит их осушить! Будь моим!
   -- Перед Богом клянусь вам, что до недавних пор я и мечтать об этом не смел, но сегодня это невозможно -- я люблю.
   -- Опять то же слово! Опять то же слово! -- воскликнула Джелла, ломая руки.
   -- Да, сударыня, опять и всегда буду повторять одно и то же. Если б сам Господь попробовал бы изменить мое сердце, то все его могущество было бы не в состоянии заставить меня отказаться от данной мною клятвы.
   Лицо принцессы стало мертвенно бледным. Глубокая морщина легла между ее черных бровей, а глаза излучали зловещий блеск.
   В эту минуту Джордж подумал, что над ним разразится буря.
   Но он ошибся.
   Принцесса быстро овладела собой. Буря, разыгравшаяся в ее душе, была побеждена несокрушимой волей. Буря страсти стала стихать.
   Через минуту все признаки этой борьбы исчезли, лицо хозяйки дома приобрело прежнюю привлекательность, и только побледневшие слегка губы выдавали ее сильное волнение.
   -- Сэр Джордж, -- сказала она медленно и тихо, снова избегая взглядов молодого человека, -- мною сейчас совершена необъяснимая глупость, и я едва не потеряла рассудок... Я была словно в бреду, прошу прощения!
   -- Ах, сударыня, -- прошептал Джордж в замешательстве, которое увеличивалось по мере того, как положение усложнялось.
   Джелла продолжала.
   -- Под влиянием странного состояния я раскрыла тайну, которую вы никогда не должны были узнать... Но я рассчитываю на ваше благородство... Эта тайна умрет в вашем сердце, не так ли?
   -- Клянусь в этом честью дворянина, сударыня! -- с жаром воскликнул молодой человек. -- Чтобы открыть подобную тайну, нужно быть самым подлым, низким человеком!
   -- Хорошо, я верю вам! Пусть воспоминание о происшедшем изгладится, как изглаживаются сны при первых лучах солнца. Я обещаю вам забыть обо всем! Забудьте же и вы меня! Берите жену из вашего круга... Женитесь на мисс Марии Бюртель и будьте счастливы... Я имела силы любить, и у меня хватит сил, чтобы страдать и жить... -- Принцесса тихо прибавила, -- чтобы отомстить!
   В ту минуту, когда Джелла хотела протянуть Джорджу руку как бы для того, чтобы подтвердить слова, произнесенные вслух, в одну из дверей тихо постучали.
   Рука Джеллы повисла в воздухе, она резко повернула голову и повелительным голосом произнесла:
   -- Войдите!
   Дверь отворилась, портьера приподнялась, и на фоне яркой драпировки появилось бронзовое лицо Согора.
   При виде молодого англичанина он хотел удалиться, но Джелла остановила его.
   -- Не беспокойся, что этот джентльмен узнал тебя, теперь ему все известно...
   Согор, переступив порог и приложив левую руку к груди, молча поклонился принцессе.
  

Глава 26
Цветы лотоса

   Согор держал в правой руке букет из цветов лотоса. Джелла, не взглянув на него, спросила на индийском языке, непонятном для Джорджа Малькольма, хотя и знавшего некоторые наречия страны:
   -- Кто послал тебя и что тебе нужно?
   Согор протянул руку к Джелле, прошептал глухим голосом:
   -- Госпожа, эти цветы для вас.
   Принцесса вздрогнула, а черные зрачки ее глаз расширились. Она взяла букет, прошептав тихим голосом, но так, чтобы Согор мог слышать.
   -- Цветы лотоса. Цветы Шивы, бога зла! Что же случилось?
   Согор, полагая, что вопрос относится не к нему, молчал.
   Между тем Джелла, смяв в руке букет, продолжала:
   -- Здесь четыре цветка.
   -- Да, госпожа, -- ответил Согор.
   -- Значит, четверо посланцев?
   -- Да, госпожа.
   -- Когда они приехали?
   -- Сейчас.
   -- Их никто не видел?
   -- Никто.
   -- Хорошо, пусть они подождут! Выйди к ним, Согор, и скажи, что я не заставлю их долго ждать.
   Индус поклонился точно так же, как и при входе, затем вышел из будуара, портьеры сомкнулись за ним.
   После краткого разговора, описанного нами, принцесса сумела победить волнение, овладевшее ею в первый момент при взгляде на цветы лотоса. Поэтому она возобновила разговор с Джорджем Малькольмом с улыбкой на устах, сказав ему самым естественным тоном:
   -- Итак, все решено... Недоразумения, разделявшего нас несколько минут назад, больше не существует... Мы друзья... Дайте же вашу руку, сэр Джордж, и проводите меня к гостям, которые не должны ничего знать о причинах нашего продолжительного отсутствия.
   Наш герой, обрадованный концовкой разговора, мучившего его, поспешил повиноваться и вернулся вместе с Джеллой на террасу.
   Надвигались сумерки. Читатели, очевидно, знают, что ночи в Индии наступают быстро, сменяя ранние сумерки. Черные рабы принесли в гостиную зажженные факелы. Собравшиеся в зале молча ели щербет, запивая его холодным напитком.
   Джон Малькольм сделал несколько шагов навстречу принцессе, все еще опиравшейся на руку Джорджа.
   -- Мой сын должен быть чрезвычайно счастлив, принцесса, -- сказал он ей, -- ради него вы покинули нас, у него имеются привилегии, которым мы все завидуем.
   -- Ваш сын рассказал мне о планах на ближайшее будущее, сэр Джон, -- ответила Джелла, -- о своей близкой свадьбе, о любви к невесте...
   Все это было произнесено с таким неподражаемым спокойствием, с такой веселостью, что Джордж не верил своим ушам. Ему показалось очень странным, что принцесса с мастерством настоящей актрисы умеет скрывать свои чувства.
   Подошедший лорд Сингльтон, услышал последние слова принцессы.
   -- Это значит, -- заметил он, смеясь, -- что наш влюбленный такой же эгоист, как и многие молодожены, если с мельчайшими подробностями описывал вам прелести своей очаровательной невесты, очень мало беспокоясь о том, что надолго отвлек вас от гостей.
   -- Милорд, милорд! -- ответила принцесса, -- вы удивительно догадливы. От вас ничего не скроется. Вы угадали, но нужно быть снисходительными к чувствам нетерпеливых влюбленных. А ведь каждому в молодости приходится переболеть этой лихорадкой.
   -- Но разве можно заболеть этой опасной болезнью, если рядом вы! -- возразил с нарочитой любезностью лорд Сингльтон.
   -- Ах, милорд, -- со смехом воскликнула принцесса, -- не мне нужно говорить такие очаровательные вещи! Приберегите эти любезности для мисс Марии Бюртель, восхитительной и обольстительной невесты! Рассыпьте жемчуг ваших комплиментов перед ее неотразимой красотой. Мне же ваша неискренность неприятна.
   В том же духе разговор продолжался еще несколько минут, потом губернатор сказал:
   -- А теперь, принцесса, нам остается еще раз поблагодарить вас за радушное гостеприимство и раскланяться.
   -- Как, милорд, вы уже уезжаете? -- огорчилась молодая женщина. -- И хотите отнять у меня гостей?
   -- Уже совсем темно, -- сказал сэр Джон, -- а нам хотелось бы вернуться в Бенарес до полуночи.
   -- Будь по-вашему, сэр. В моем доме гости могут свободно распоряжаться своим временем.
   -- Принцесса, -- сказал лорд Сингльтон, -- позвольте мне напомнить о данном вами слове. Послезавтра у меня состоится бал, который благодаря вам будет иметь царицу, не так ли?
   -- Я сдержу свое обещание.
   -- И не забудете?
   -- О! Будьте спокойны, милорд, я никогда и ничего не забываю.
   Между тем со двора послышалось ржание коней.
   Гости простились с хозяйкой.
   Лорд Сингльтон и сэр Джон поцеловали руку Джеллы.
   -- Сэр Джордж, -- сказала она в ту минуту, когда молодой англичанин нагнулся, чтобы в свою очередь поцеловать руку, -- не забудьте послезавтра на балу у губернатора познакомить меня с мисс Марией Бюртель, вашей очаровательной невестой.
   Эти слова были произнесены самым естественным тоном, тем не менее они заставили вздрогнуть Джорджа Малькольма.
   Однако он ответил:
   -- Сочту за честь, я сделаю это, принцесса.
   -- Надеюсь, сэр Джордж, впрочем, если память изменит вам, то я напомню...
   Вскоре послышался топот лошадей, увозивших гостей.
   Джелла, оставшись одна, еще некоторое время следила за мерцающим светом факелов, прислушиваясь к шуму отъезжавших экипажей. Через несколько минут все смолкло.
   Видя, с какой сосредоточенностью всматривается она в окно, как высоко вздымается ее грудь, как безмолвно сжатые губы выделяются на бледном лице одной зловещей линией, можно было заключить, как сильно она страдает, как глубока рана в ее изможденной душе.
   Впрочем, этот кризис продолжался недолго. Едва слышным голосом, проведя рукой по лбу, как бы с намерением отогнать мысль, она прошептала:
   -- Оскорбление только тогда смертельно, когда оно остается безнаказанным! Что значит оно, когда месть не уступит ему ни в чем! Горе тому, кто презирает и топчет меня! Горе тому, кто ставит соперницу выше меня! Я смою это пятно или не смогу называться своим именем! Ах, проклятое племя европейцев! Они топчут своими ногами нашу землю и наши сердца! Но терпенье! День приближается, когда их владычество в Индии станет только воспоминанием.
   Говоря это, Джелла подошла к столу, стоявшему в середине комнаты, и позвонила в колокольчик.
   На ее зов мгновенно откликнулся Согор, всем своим видом выказывая внимание и почтение.
   -- Все ли англичане уехали из дворца? -- спросила она его.
   -- Да, госпожа, ни во дворце, ни в саду не осталось ни одного иностранца.
   -- Ты уверен в этом!?
   Согор сделал утвердительный знак. Джелла между тем продолжала:
   -- Говорили ли с тобой братья, которые принесли цветы лотоса?
   -- Да, госпожа.
   -- Откуда они пришли?
   -- С Востока, Запада, Юга и Севера.
   -- Знаешь ли ты их имена? Видел ли ты их лица?
   -- Имен не знаю, а лица скрываются под густыми покрывалами. Привести ли их сюда?
   -- Да, я готова принять их.
   Согор вышел.
   -- Какие новости принесли они мне? -- прошептала, оставшись одна, Джелла. -- Какова воля Шивы, жестокого бога? Просит ли он крови англичан? Каковы бы ни были его желания, они найдут меня послушной! А! Вот и они... Сейчас узнаю, в чем дело...
   Дверь отворилась, и в комнату вошли четыре человека. Длинные черные одеяния, ниспадавшие на плечи, не позволяли различить их черты.
   Увидя принцессу, они упали перед ней на колени.
   Джелла, поздоровавшись с ними, сказала торжественным голосом:
   -- Посланники бога находятся перед царицей фансигоров и тугов. Ни один любопытный взгляд не следит за ними, ни одно нескромное ухо не подслушивает их, пусть они говорят с открытыми лицами.
   Пришедшие, повинуясь той, что, вероятно, имела право приказывать им, приподняли покрывала. Джелла, узнав их, не могла удержаться от удивления.
   -- Факир Суниаси! -- воскликнула она. -- Акбар! Джааль! Голькар!
   -- Пред вами самые главные предводители тугов! -- ответил факир с отвратительной физиономией, костлявым туловищем и плешивой головой.
   -- Добро пожаловать, братья, -- начала принцесса, -- слава Шиве и Бовани, приведших вас ко мне! Вы передали мне через Согора таинственные и священные цветы лотоса, имеющие для нас особенный смысл и заменяющие длинное поручение! Разве нам грозит опасность?
   -- Да, -- ответил Акбар.
   -- Откуда?
   -- От англичанина.
   -- Кто он?
   -- Гражданин Индийской компании, главный судья.
   -- Главный судья! -- повторила принцесса. -- Объяснитесь. Акбар, я жду.
   -- Этот англичанин поклялся... -- начал в свою очередь факир Суниаси.
   -- В чем?
   -- Открыть все разветвления таинственной ассоциации тугов и уничтожить дело сынов Бовани, поразив его в самое сердце.
   -- И, -- прошептал Джааль, -- со времени клятвы он ищет...
   Джелла сделала презрительный жест.
   -- Какое нам дело? -- возразила она. -- Пусть ищет. Он ничего не найдет!
   -- Он уже нашел! -- с яростью зашипел факир.
   -- Невозможно!
   -- Однако это правда!
   -- Что же он знает?
   -- Очень многое! Изменники открыли или продали ему опасные секреты... Он напал на след. Да, он напал на след и уже не выпустит его из виду! Сделай он еще один шаг -- и наша ассоциация погибнет!
   -- Дороги, по которым он идет, еще темны! -- сказал Голькар. -- Он не знает пока ни одного имени, но свет, рассеивая окружающий мрак, скрывающий нас от его глаз, может осветить все наши тайны. Завтра предводители и царица могут попасться в сети правосудия.
   Джелла топнула ногой, ее ноздри расширились, губы сжались, а глаза засверкали мрачным огнем.
   -- И Англия восторжествует! -- воскликнула она пронзительным голосом. -- И мы будем уже не в состоянии избавить Индию от ее проклятого владычества! Нет, нет и еще раз нет! Этого не будет! Клянусь моими предками! Клянусь нашими богами, что этого не будет.
   -- Принцесса, -- прошептал факир, -- вы -- дочь Бовани, и вашими устами говорят боги...
   -- Они зажгли в моих жилах кровь! -- ответила Джелла. -- Возбудили во мне священный гнев!
   -- Теперь вы знаете, в чем заключается опасность, -- снова начал факир. -- Что прикажете делать?
   Джелла задумалась, потом вместо ответа на заданный вопрос спросила:
   -- Факир, что бы вы сделали на моем месте?
   -- Убил бы! -- не колеблясь ответил факир. -- Нам необходима смерть этого человека!
   -- Кровь! -- прошептала принцесса. -- Нужна кровь!
   -- Да, кровь иностранца, проклятая кровь, иначе прольется кровь наших братьев...
   -- Вы правы, факир, этот человек должен умереть...
   -- Когда?
   -- Завтра ночью.
   -- Где убить его?
   -- В долине тайн, на кладбище слонов... перед изображением Шивы.
   -- Все будет исполнено...
   -- Теперь, -- сказала Джелла, -- когда человек этот осужден, назовите мне его имя...
   На вопрос ответил Джааль:
   -- Сэр Джон Малькольм -- гражданин Бенареса.
   Джелла ужаснулась, и несколько капель холодного пота выступило на ее лбу.
   -- Джон Малькольм! -- прошептала она со страхом. -- Джон Малькольм! Его отец...
   Волнение молодой женщины не ускользнуло от прозорливых глаз посланцев.
   Факир Суниаси, пользуясь своей репутацией близкого друга предводителя поклонников бога Шивы, принял почти враждебную позу.
   -- Можно подумать, что принцесса колеблется! Смущается! -- воскликнул он, устремив на Джеллу сверкающие фосфорическим светом ненависти глаза. -- Теперь, когда вы знаете имя своего врага, не прикажете ли помиловать его?
   К Джелле вернулось обычное хладнокровие.
   -- Помиловать! -- ответила она, пожав плечами. -- Надеюсь, вы не думаете так, Суниаси! Напротив, я совсем не колеблюсь и готова собственными руками отдать вам жертву...
   Сказав эти слова, она взялась за колокольчик.
   -- Что вы делаете, принцесса? -- спросил Джааль.
   -- Зову Согора. О! не бойтесь, ему можно доверять.
   Огромный индус тотчас же явился.
   -- Слушай, Согор, -- продолжала принцесса, -- ты знаешь Джона Малькольма, гражданина Бенареса?
   -- Знаю.
   -- Знаешь, где он живет?
   -- Да.
   -- Необходимо, чтобы завтра ночью Джон Малькольм был в наших руках, связанный, не способный защищаться и звать на помощь.
   -- Ваше приказание будет исполнено, госпожа, -- сказал Согор так просто, как будто ему поручили обычное дело.
   -- Это еще не все, -- продолжала принцесса.
   -- Приказывайте, Согор все выполнит.
   -- Необходимо избежать шума в доме и захватить с собой все найденные у него бумаги.
   -- Бумаги этого человека будут в наших руках, -- прошептал Согор.
   -- Хорошо, я надеюсь на тебя! А вы, посланники богов и предводители священного дела, идите собирать ваших братьев! Завтра на кладбище слонов при наступлении ночи они увидят, как царица фансигоров и тугов заставляет уважать тайны сынов Бовани! Идите!
   Факир и трое других предводителей надели на головы свои накидки и удалились, предварительно поклонившись в ноги принцессе. Согор сопровождал их.
   -- А! Джордж Малькольм, -- прошептала Джелла, оставшись опять одна, -- с завтрашнего дня начинается моя месть!
  

Глава 27
Снова кладбище слонов

   Прошло 24 часа после того, как принцесса Джелла отослала посланников ужасного дела (так называли себя сами приверженцы религии Бовани, кровожадной богини мщения), назначив им свидание на следующую ночь на таинственном кладбище слонов.
   Было 11 часов вечера. Большие грозовые тучи покрывали все небо, подобно пене волн океана, то скрывая, то открывая серебристый диск луны, повисшей над скалистыми пригорками и походившей на громадный щит, раскаленный в огне.
   Мы попросим читателей пройти с нами в ущелье, узкий проход, возникший когда-то в результате землетрясения, который позволял проникать в долину.
   Прежде чем рассказать о странных и ужасных сценах, которым эта долина будет служить обрамлением, мы сделаем краткое описание. Здесь, как в театре, знание обстановки необходимо для ясного понимания сюжета драмы.
   Кладбище слонов, как мы уже сказали в одной из предыдущих глав, имело вид продолговатого цирка, окруженного со всех сторон голыми скалами с острыми вершинами. Гигантские скелеты слонов, лежавшие в высокой траве среди широких листьев кактуса с красными цветами, резко выделялись своей белизной в темной глубине ущелья, когда лунный свет падал на них.
   Там и здесь кучи безобразных скал, покрытых мхом, походили на глыбы, которые не смогли сокрушить волны океана и течение многих веков.
   Отверстие же, похожее на туннель в одной из ближних скал, скрытое наполовину вьющимися растениями, представляло собой своеобразное ущелье неправильной формы.
   Статуя бога Шипы, раскрашенная самыми яркими цветами, накануне заинтересовавшая Джорджа Малькольма, стояла, как и прежде, на каменном пьедестале посреди кладбища.
   В тот момент, когда мы переносим действие романа в священную долину, у подножия статуи уже стоял треножник, наполненный горящими углями, от которых поднимался голубоватый дым.
   Возле треножника находилась женщина, одетая во все красное. Она была не первой молодости, но ее бледное и исхудалое лицо носило еще следы былой красоты, а на плечи спадали длинные пряди волос, перепутанные с серебряными нитями.
   Эту женщину звали Жюбэ, и она пользовалась громадным влиянием не только на предводителей индийского заговора, но и на саму Джеллу. Это была главная жрица наиболее значимого индуистского храма Бенареса, призванного служению Бовани. Говорили, что ее обязанностью являлось хранение талисманов богини: вуали и кольца, которые будут играть немалую роль в нашем повествовании.
   Вокруг Жюбэ на коленях стояло несколько индусов с бритыми головами.
   Жрица, произнося вполголоса заключительную часть какой-то молитвы, неожиданно сказала что-то странным неузнаваемым голосом. Стоявшие на коленях индусы со сложенными руками и опущенными головами тотчас поднялись.
   -- Что вы здесь делаете? -- спросила Жюбэ.
   Один из индусов ответил за всех товарищей:
   -- Повинуемся данным нам приказаниям.
   Жрица снова спросила:
   -- Каким приказаниям?
   -- Прийти и ждать.
   -- Вы -- сыновья мести?
   -- Да.
   -- Доказательства.
   Первый индус приподнял широкий рукав и обнажил руку почти до плеча. На руке отчетливо виднелся синий знак татуировки, по внешнему виду напоминающий рисунок, сделанный иголкой и засыпанный порохом.
   -- Вот знак Бовани, сделанный мне еще в детстве. Пусть жрица посмотрит.
   И он приблизил руку к огню, чтобы лучше осветить знак.
   -- Хорошо! -- спустя некоторое время сказала Жюбэ. Потом, указывая на треножник, прибавила:
   -- Душа Шивы, бога зла, находится внутри пламени! Что принесли вы богу?
   От группы отделились три индуса и по очереди заговорили:
   -- Яды, -- прошептал первый.
   -- Смертоносное лассо, -- сказал второй.
   -- Нож, вонзающийся прямо в сердце, -- прибавил третий.
   Жюбэ, вытащив из серебряного ларца, привязанного к поясу, горсть какого-то вещества, бросила его в жаровню.
   В ту же минуту вспыхнуло красное пламя, поднявшееся на большую высоту и на мгновение осветившее все кладбище.
   Испуганные индусы упали на землю, как будто среди них появилось одно из страшных божеств.
   Пренебрежительная улыбка промелькнула на губах Жюбэ, а устремленный на них взгляд выражал презрение, возбуждаемое их грубой верой.
   -- Вы те, кого я ждала, и бог удостаивает вас чести принять дары! -- сказала она твердым голосом. -- Идите с лассо в одной руке и с ножом в другой. Займите все углы ущелья, ведущие на кладбище. Вы впустите сюда всех братьев, но без пощады должны убить каждого, кто в ответ на пароль "Джелла" не скажет святое для нас слово "Шива".
   Индусы поднялись.
   -- Все будет исполнено, -- прошептали они, кланяясь и направляясь к ущелью.
   Жрица, оставшись одна, подбросила в жаровню угольев, чтобы пламя разгорелось еще сильнее, потом, усевшись на ступени пьедестала Шивы, стала ждать.
   Прошло около десяти минут. Глубокое молчание царствовало на кладбище. Вдруг Жюбэ вздрогнула и приподняла голову. Вдали послышалось пение, которое становилось все громче и громче.
   -- Они идут, -- прошептала жрица.
   Прошло еще несколько минут, затем пение раздалось в самой долине, можно было расслышать отдельные слова.
   Это были куплеты из мрачной поэмы "Рамаяна", куплеты жестокие, дышащие кровью и становящиеся еще ужаснее от выражения лиц тех людей, которые их пели.
   В то время как эхо долины повторяло эти кровавые строки, люди, одинаково одетые в бедные платья, прошли среди скал и образовали круг рядом со статуей Шивы.
   Круг все время увеличивался. Неожиданно он разомкнулся, чтобы впустить важных персон, перед которыми все склонили головы.
   Это были принцесса Джелла, принц Дургаль-Саиб, факир Суниаси, Акбар, Голькар и Джааль. В сопровождении двух индусов, несших корзину, покрытую черным покрывалом, они приблизились к Жюбэ. Эту корзину поставили у подножия идола.
   Джелла подала знак жрице. Жюбэ, поднявшись во весь рост, повернулась к толпе и что-то произнесла. Это восклицание, вероятно, имело определенный смысл, а лица напряглись от любопытства и внимания.
  

Глава 28
Пленник

   Жрица Жюбэ заговорила:
   -- Сыны мести, обожатели Шивы, бога зла, и Бовани, богини разрушения, вы проникли в священное место. Бог, приказывающий вам ненавидеть и мстить, среди вас! Он вас слушает! Он вас слышит! Дрожите и трепещите!
   В это время два молодых индуса поставили корзину у треножника.
   -- Что находится в этой корзине? -- спросила жрица.
   На вопрос ответил факир Суниаси:
   -- Ночная птица, предвещающая смерть!
   -- Снимите покрывало!
   Один из индусов нагнулся, чтобы исполнить приказание, но Жюбэ остановила его.
   -- Подожди! -- сказала она и, повернувшись к толпе, добавила:
   -- Если птица улетит, не прикоснувшись крыльями к жаровне и со зловещим криком, то это значит, что Бог за нас, покровительствует нам и все наши дела исполнятся. Поняли?
   -- Да! -- закричала толпа.
   -- Теперь открывайте.
   Индус снял покрывало, и взорам всех присутствующих представилась огромная сова, фосфорические глаза которой блистали в темноте.
   Ночная птица, немного выждав, раскрыла крылья и полетела, даже не приблизившись к треножнику.
   Толпа замерла.
   -- Птица не дотронулась до пламени! -- воскликнула жрица с радостью победы, -- теперь будьте внимательны и слушайте!
   Прошло несколько секунд, затем вдали послышался крик совы.
   -- Вы слышали! -- снова вскричала жрица. -- Слава Шиве, покровительствующему нам!
   -- Слава Шиве! -- повторили индусы.
   -- Такие предзнаменования не обманывают, -- прошептала Джелла, душа которой, как знают читатели, была доступна всем предрассудкам. -- Согор достиг цели!
   В тот же миг, как бы в подтверждение уверенности принцессы, у входа на кладбище слонов послышался троекратный свист.
   -- Это Согор! -- воскликнула Джелла.
   Почти тотчас же колоссальная фигура верного слуги появилась перед принцессой.
   -- Ну, что, Согор? -- с нетерпением спросила Джелла.
   -- Я выполнил ваше поручение, -- ответил он.
   -- И успел?
   -- Да.
   -- Значит, он там?
   -- Да.
   -- Приведи его к нам.
   -- Хорошо.
   Джелла поднялась на гранитные ступени пьедестала, чтобы ее видели все, и сказала:
   -- Дети мести! Знаете ли вы, почему я собрала вас в эту ночь на этом месте? Для того, чтобы показать вам врага, врага побежденного! Дети Бовани, вы будете свидетелями правосудия.
   Послышался лошадиный топот. Толпа расступилась, и перед треножником появился Согор, ведущий лошадь под уздцы. На ней, привязанный к седлу, находился Джон Малькольм.
   При виде связанного человека толпа заволновалась.
   -- Развяжите его! -- приказала Джелла.
   В ту же минуту Джон Малькольм был развязан и сильными руками поставлен перед Джеллой.
   В течение нескольких секунд старик с удивлением смотрел вокруг себя. Его глаза с трудом различали предметы и не узнавали лиц.
   -- Куда меня привели? -- спросил он твердым голосом. -- Что это за люди, окружающие меня? Где я, и что от меня хотят?
   Джелла, сделав два шага вперед, ответила:
   -- Я сейчас скажу вам это, Джон Малькольм.
   -- Принцесса Джелла? -- воскликнул он.
   -- Да, я.
   -- Не сплю ли я? Не сон ли это?
   -- Нет, не сон.
   -- Но тогда, -- начал Джон Малькольм, -- мне нечего опасаться. -- Я -- жертва какого-нибудь недоразумения, какой-нибудь ошибки. Может быть, вы в состоянии, принцесса, объяснить мне, каким образом мой тихий дом два часа тому назад наполнился толпой варваров, которые скрутили меня веревками, привязали к лошади и привезли сюда.
   Джелла ответила спокойным голосом:
   -- Вы, конечно, очень удивитесь, Джон Малькольм, если я скажу вам, что все это было сделано по моему приказанию? Не так ли?
   -- Более чем удивлен, сударыня, и не верю.
   -- Напрасно, потому что, уверяю вас, эти люди только исполнили мое приказание.
   -- Ваше приказание! Но к чему это насилие над человеком, который еще вчера сидел за вашим столом и которого вы называли своим другом?
   -- Я объясню вам это.
   -- Слушаю вас.
   -- Я проделала это, чтобы удовлетворить самое сильное ваше желание.
   -- Самое сильное мое желание? -- удивился судья.
   -- Да.
   -- Я не могу понять вас, сударыня.
   -- О! Сейчас я вам все объясню. С тех пор, как вы находитесь в Индии, Джон Малькольм, с тех пор, как вы занимаете в Бенаресе столь высокий пост, вас преследует одна идея...
   -- Какая?
   -- Вы хотите раскрыть во что бы то ни стало один важный секрет, но предмет ваших неутомимых розысков убегает от вас всякий раз, едва вы приблизитесь к нему, точно так же, как при первых лучах солнца рассеивается туман. Вы преследуете призрак, а призрак убегает от вас, не так ли?
   -- Правда.
   -- Итак, зная вашу мечту, я захотела осуществить ее! Цель, преследуемая вами, все время убегала от вас, я же хочу одним скачком приблизить вас к ней.
   Джелла на минуту умолкла.
   -- Какая же это цель? -- спросил Джон Малькольм.
   Принцесса продолжала:
   -- Сыны Бовани, мрачной богини мести, эти таинственные туги, поклялись стереть с лица Индии следы пребывания последнего англичанина. Эти люди, хитрые и неуловимые, эти ваши злейшие враги, которых вы напрасно искали, имеют не только предводителей, но и царицу, и я хочу показать их вам лицом к лицу.
   Джон Малькольм тяжело дышал.
   Джелла продолжала все громче и громче:
   -- Вот принц Дургаль-Саиб! Вот Акбар, вот факир Суниаси! Вот Голькар, Джааль! И вот, наконец, я, их госпожа, перед которой все преклоняются!
   -- Вы! -- воскликнул Джон Малькольм, -- вы!
   -- Да, я! Вот почему вы и находитесь здесь!
   -- Благодарю, сударыня, -- ответил судья с той смелостью, которая в самом сложном положении не оставляет геройские сердца. -- Вы пролили свет, он не потухнет. Теперь, зная все, мне легко будет действовать!
   -- Для этого нужно жить! -- воскликнула Джелла. -- А ваши минуты сочтены.
   -- Я говорю, что правосудие найдет виновных.
   Джелла пожала плечами.
   -- Безумец, -- прошептала она, -- безумец, не понимающий, что смерть совсем близка. И он еще говорит о правосудии.
   -- Я верю в справедливость Бога!
   -- Но именно наш Бог желает вашей смерти!
   -- А мой отомстит за нее.
   -- Мы презираем его месть!
   -- Что значит ваше презрение! Когда приходит день и час, он сможет найти всякого, унижавшего его.
   -- Увидим.
   Обратившись к индусам, принцесса добавила:
   -- Наши тайны должны быть непроницаемы. Горе тому, кто захочет проникнуть в них! Он погибнет, как погибнет сейчас этот человек! Дети Бовани, исполняйте спой долг.
   Из толпы вышли два индуса и приблизились к англичанину: один держал в руке лассо, другой -- кинжал.
   -- А! Проклятые, -- воскликнул Джон Малькольм с яростью человека, который понимает, что сейчас его убьют, -- хотя я и без оружия, но буду защищаться как смогу, буду царапать вас ногтями, грызть зубами, как борется тигр, окруженный шакалами.
   Говоря это, Джон Малькольм, собрав все свои силы, бросился на двух индусов, хорошо зная, что умрет, но желая подороже отдать жизнь. Геройская, но бесполезная борьба!
   Первый индус накинул ему на тело лассо и лишил возможности действовать руками.
   -- Подлые! -- прорычал Джон Малькольм. -- О, подлые, подлые!
  

Глава 29
Труп и пепел

   Джелла смотрела на эту ужасную сцену совершенно спокойно.
   -- Время проходит! -- сказала она повелительным голосом, -- кончайте его!
   Второй индус подошел к Джону Малькольму. Стиснутый лассо, тот не только не мог защищаться, но и двигаться. Выкрикнув какое-то слово, бородач вонзил ему в грудь по самую рукоять кинжал.
   -- О! Мой сын, мое дитя! -- пробормотал старик, испуская последний вздох.
   Все кончилось.
   Острие кинжала достигло сердца. Струя крови хлынула изо рта несчастного отца, и он упал в высокую траву.
   Толпа заволновалась. Но это волнение не говорило об угрызении совести, а скорее о радости победы. Что значило какое-то одно отдельное преступление для толпы жестоких убийц?
   Просто мертвый Джон Малькольм еще раз напоминал индусам, что у них стало на одного врага меньше.
   Джелла повернулась к Согору.
   -- Теперь давай бумаги.
   -- Вот они, госпожа! -- ответил индус, подавая Джелле несколько связок бумаг, похищенных из кабинета судьи.
   -- Эти записки, делавшие его сильным и при помощи которых он хотел погубить нас, мы сожжем возле его трупа! -- воскликнула принцесса.
   Она быстро стала перелистывать поданные ей бумаги и, пробегая их глазами, вполголоса произносила отрывистые фразы.
   -- Он нашел след! У этого человека были действительно рысьи глаза! Взгляд его проник через самый глубокий мрак. Вот послушайте.
   И она прочла вслух:
   "Громадная ассоциация поклялась уничтожить Индийскую компанию! Руки ее агентов сжимают кинжалы и поражают нас всюду, но голову, которая все это обдумывает, нужно искать в самом сердце Бенареса..."
   Джелла прервала на минуту чтение, чтобы обвести грозным взором окружающую ее толпу.
   -- Среди нас есть изменники! -- воскликнула она. -- Горе им, говорю вам от имени богини мести. Тот, кто продаст наши тайны, погибнет мученической смертью!
   Эти угрожающие слова были выслушаны молча. Никто в толпе не шелохнулся, ибо ужас сковал всех присутствующих на этом страшном суде.
   Взяв бумаги и поднеся их к умирающему пламени треножника, Джелла продолжила:
   -- Пусть священный огонь Шивы уничтожит оружие, приготовленное против нас.
   По мере того, как разрозненные листки вспыхивали на огне, принцесса бросала их на землю, где они медленно догорали. Сожжение продолжалось долго, потому что бумаг было много. Наконец, вспыхнул и последний листок.
   Тогда Джелла протянула руку к толпе.
   -- Дети богини мести, -- сказала она, -- клянетесь ли вы над этим трупом, что уничтожите Индийскую компанию?
   Толпа ответила:
   -- Клянемся!
   -- Хорошо, принимаю вашу клятву и буду помнить ее! Час близок, скоро древняя земля тамерлидов очистится в кровавой бане. Теперь же, братья, ступайте и помните о главном.
   В ту же минуту над кладбищем поднялся шум! Толпа заволновалась, направляясь к ущелью, и снова запела ужасные молитвы о смерти и мщении. Постепенно звуки псалмов удалились и наступила тишина.
   На кладбище слонов высокая трапа скрыла труп Джона Малькольма.
   Несколько минут спустя к месту, где произошла описанная драма, подъехала маленькая кавалькада из пяти всадников. Она состояла из Джорджа Малькольма, Стопа, Казиля и двух индусов.
   Молодой англичанин хотел провести в жизнь свою фантазию, родившуюся в его голове после охоты, когда он взобрался на гору и увидел кладбище слонов.
   Об этой фантазии наши читатели, конечно, помнят: Джордж Малькольм хотел еще раз взглянуть на гигантские скелеты слонов, освещенные лунным спетом, надеясь услышать страшные псалмы факиров и тайно присутствовать на одной из их церемоний.
   Он хотел только, чтобы эта тайная ночная экспедиция, сопряженная с опасностью, оставалась неизвестной отцу и брату до ее счастливого окончания. Поэтому он попросил Казиля достать лошадей и сопровождать его, строго приказав сохранить это путешествие в тайне.
   Казиль исполнил обещание, сообщив о секрете только Стопу, который по своей вечной привычке, проклиная Индию, хотел последовать за своим господином.
   В девять часов вечера Джордж под предлогом усталости, принесенной вчерашним днем, простился с отцом, братом, мисс Марией, мисс Эвой и удалился в свою комнату. Там он быстро переоделся, заткнул за пояс охотничий нож и револьвер и тихо спустился с веранды, направившись к тому месту, где его ожидали с лошадьми Казиль и Стоп.
   Казиль распорядился взять с собой еще двух индусов, на которых, как он думал, можно было вполне положиться. Джордж очень удивился этому, но молодой индус ответил:
   -- Ночью весьма небезопасно, господин. Я хотел все предусмотреть, в том числе и нежелательные встречи. Доверьтесь мне, я отвечаю за вас.
   Ответ был решительным, Джордж улыбнулся, пожал руку подростку, и маленький отряд отправился в путь.
   Наши путешественники не успели еще отъехать на милю от последних домов Бенареса, как другая группа, ехавшая на лошадях и состоявшая из четырех человек, остановилась у изгороди сада, примыкавшего к веранде.
   Одним из этих людей был Согор. Он спрыгнул на землю с двумя другими товарищами. Все трое перелезли через забор и, подобно змеям, поползли к жилищу.
   Согор, как помнят наши читатели, уже знал расположение комнат, знал он, в какой из них находится кабинет Джона Малькольма. Поэтому он сразу направился к освещенным окнам нижнего этажа.
   Прочные шторы были опущены, но окна отворены, чтобы свежий воздух мог проникать в комнату.
   Джон Малькольм, простившись с воспитанницами, только что прошел к себе. Он сидел перед конторкой, освещенной лампой, и по обыкновению приводил в порядок свои заметки.
   Не произнеся ни слова, Согор сделал знак следовавшим за ним двум индусам, и те тотчас же принялись за дело. Каждый из них схватил штору за нижний конец и начал ее свертывать, чтобы освободить пространство, необходимое для проникновения одного человека. Это было сделано с такой ловкостью, что шум не отвлек сэра Джона Малькольма от работы и не выдал близкого присутствия опасных посетителей.
   Согор несколько минут оставался неподвижным, но готовым прыгнуть на врага подобно ягуару, подстерегающему свою добычу. Убедившись, что старик еще долго будет работать и не обернется, он отвязал от пояса длинный шелковый платок и свернул его. Сделав это, Согор, сдерживая дыхание и заглушая шум шагов на ковре, прошел расстояние, отделявшее его от Джона Малькольма. Подойдя к нему сзади, он накинул его на шею старика, как лассо. Молниеносно завязав ему рот, лишив возможности крикнуть, и схватив его, словно мешок с фруктами, повалил на пол.
   В то же время другой индус пришел на помощь Согору. У него были при себе веревки, которыми он связал старика таким образом, что тот не мог сделать ни одного движения.
   Затем похитители передали сэра Малькольма третьему индусу, который, взвалив его на плечи, понес к лошади. Согор же, повинуясь приказанию принцессы Джеллы, собрал все бумаги. Затем и он покинул веранду, предварительно опустив шторы, чтобы на время скрыть следы похищения.
   Джона Малькольма бросили на лошадь, и страшные всадники удалились от Бенареса с фантастической быстротой.
   Остальное наши читатели уже знают.
  

Глава 30
Ночное посещение

   Пора вернуться к Джорджу Малькольму и его проводникам, которых мы оставили в тот момент, когда они крупной рысью скакали вдоль подножия каменистых скал. Часом раньше, в то время, когда они ехали через густой Перавасский лес в тени гигантских деревьев, на которые густыми волнами лился лунный свет, с противоположной стороны мимо них с поразительной быстротой промчались несколько всадников. Ничто не подсказало Джорджу Малькольму, что мимо него промчались похитители его отца, целью которых было лишить его жизни.
   -- Скажи, что это за люди? -- обратился Джордж к Казилю, который скакал рядом с ним.
   -- Не знаю, господин, и не могу угадать, -- отвечал мальчик.
   -- Ах! -- Закричал Стоп, природная трусость которого проявилась и на этот раз. -- Ах, что за мерзкие ночные птицы! Это сами черти или их товарищи и сообщники, клянусь честью! От встречи с ними не следует ожидать чего-нибудь путного. Прошу вас, ваша светлость, последуйте хоть раз в жизни совету благоразумного и опытного слуги, осторожность которого равна преданности вашей особе. Поверьте, кладбище слонов -- отвратительное место, там нас поджидает какое-нибудь несчастье! Не лучше ли повернуть лошадей и скакать обратно в Бенарес? К полуночи мы будем уже дома, а утренний сон придаст нам новые силы.
   -- Послушай, бедный Стоп, -- с иронической усмешкой произнес Джордж, -- видно, годы не в силах излечить тебя от трусости, горбатого могила исправит. Езжай в Бенарес, если что-то влечет тебя туда! Я же поеду дальше!
   -- Ох, горе! -- заунывным голосом застонал Стоп. -- Всегда так, никто не слушает благоразумных и опытных людей, и потому все дела в мире идут шиворот-навыворот.
   Причитая и жалуясь на судьбу, он не переставал следовать за своим господином, ехавшим на чистокровном жеребце Джали, подарке принцессы Джеллы, который ржал и рвал удила, прыгал от нетерпения, покрываясь белой пеной.
   Вдруг до слуха сэра Джорджа донеслось пение поклонников Шивы, уходивших с кладбища. Пение слышалось вдалеке, и потому Джордж не мог разобрать слов, зато напев, смутно и неопределенно доносимый ветром, сильно поражал своей мелодичностью и слаженностью исполнения.
   -- Это факиры, не так ли, Казиль?
   -- Похоже, господин, -- отвечал юноша.
   -- Тогда вперед! Вперед! Я сгораю от нетерпения.
   Он дал свободу коню, и Джали полетел подобно урагану. Однако через некоторое время Джордж остановил его и стал внимательно, прислушиваться: пение смолкло.
   "Возможно, они ушли?" -- подумал он.
   -- Казиль, где вход на кладбище?
   -- Примерно в ста шагах от нас, вон там, среди тех черных мрачных скал, нависших над долиной, -- отвечал мальчик.
   -- Тогда поспешим! Вперед!
   Джордж хотел было уже опустить поводья и скакать дальше, когда Казиль схватил за уздцы его лошадь.
   -- Что это значит? Почему ты пытаешься остановить мою лошадь? -- с изумлением воскликнул сэр Джордж.
   -- Я всего лишь исполняю свои обязанности: вы взяли меня в проводники, и я повинуюсь вашему приказанию.
   -- Ну и что?
   -- Обязавшись быть проводником, я вовсе не соглашался позволить вам бездумно, безрассудно бросаться навстречу опасности без всякой пользы для себя.
   -- Но почему ты так решил?
   -- Я хочу, чтобы вы остались под защитой этого огромного серого утеса, тень которого скрывает вас от посторонних взоров. Это мое дело -- пойти на кладбище, разузнать дорогу, убедившись в безопасности, и вернуться, чтобы сообщить, свободен ли путь.
   -- Скажи, чего ты боишься, Казиль?
   -- Известно ли вам, что непосвященным запрещается проникать в тайны факиров. Всюду здесь могут скрываться караульные, которые, без сомнения, охраняют вход на кладбище. В любой момент они готовы поразить насмерть любопытного безумца, который осмелится приблизиться к ним.
   -- Все равно! Разве ты не знаешь, что я всегда стремлюсь навстречу опасности? -- заметил Джордж с плохо сдерживаемым нетерпением.
   -- Мне это прекрасно известно, господин, и вы только вчера, в который раз спасая мне жизнь, доказали это. Но ваша храбрость, смелость и решительность служат для меня священным залогом любви, преданности, благодарности к вам, и я не хочу видеть вас у своих ног, удавленным индусским лассо или пораженным среди ночного мрака ударом кинжала в грудь, нанесенным опытной рукой. Неужели такая смерть была бы достойна вас, мой господин?
   -- О, он прав! Он прав! Клянусь вам, маленький индус говорит правду! -- горячо заверил Джорджа Стоп. -- Мы рождены не для гнусной смерти от меча презренного убийцы, мы рождены для великих дел, для геройских подвигов! Жизнь наша не только полезна миру, но даже необходима ему! К чему же рисковать этой драгоценностью без всякого смысла, без какой-либо прибыли для кого бы то ни было?
   Неизвестно, насколько подействовали эти красноречивые убеждения на сэра Джорджа Малькольма, однако ему пришлось сдаться, когда Казиль со всей решительностью заявил, что отказывается быть проводником, если не получит позволения предварительно осмотреть ущелье. Это был -- самый неопровержимый довод, и Джорджу Малькольму пришлось подчиниться.
   Приводя свой план в исполнение, Казиль сошел с лошади и направился к горному проходу. Его отсутствие продолжалось около десяти минут. Но эти мгновения показались Джорджу Малькольму вечностью. Сколько он ни напрягал слух, ему не удалось услышать смолкшего пения факиров, и ни один звук не свидетельствовал об их близком присутствии. Но вот, наконец, Джордж увидел возвращающегося Казиля, и сердце его учащенно забилось от радостного нетерпения.
   -- Как дела? -- поспешно спросил он, подавшись вперед.
   -- Теперь можно и в путь: опасности больше нет. На кладбище слонов -- ни души, все факиры удалились.
   Стоп засмеялся от искреннего удовольствия и стал потирать руки, тогда как господин не мог подавить своего гнева.
   -- Для чего же туда идти, -- сквозь зубы пробормотал молодой человек, -- снова довольствоваться лишь скелетами слонов...
   Испуганный крик Стопа поднял на дыбы его лошадь:
   -- Скелеты слонов! -- повторил он дрожащим голосом слова господина, -- там есть скелеты слонов? Правильно ли я понял?
   -- Разумеется.
   -- И мы пойдем туда?
   -- Конечно.
   -- Ох! Этого совершенно достаточно, чтобы я поседел от страха и волнений.
   -- И если бы это чудо могло совершиться, ты бы не оказался в проигрыше, мой добрый, верный Стоп, -- с усмешкой ответил Джордж. -- А так как ты, по-видимому, дорожишь своей красновато-рыжей гривой, то я не стану стеснять тебя: ты можешь поехать или с нами, или отправиться назад в Бенарес. Только в одном я стесню твою волю и твои желания: я запрещаю тебе практиковаться и дальше в твоих вздорных и глупых рассуждениях.
   -- Разумеется, я пойду с вами, пойду без протеста, -- со вздохом проговорил Стоп.
   Лошадей оставили под наблюдением одного из индусов. Другой вытащил из сумки факел, и под предводительством Казиля все направились к ущелью, замыкавшему вход на кладбище. Свет луны не проникал в середину ущелья, загроможденного мрачными и высокими скалами, а потому там царил непроницаемый густой мрак, не позволявший видеть дорогу. Индус по приказанию Казиля зажег факел, и при его мерцающем свете путники через этот узкий проход пробрались к окраине таинственного кладбища.
   Джордж Малькольм был поражен величием зрелища, представившегося его взору, зрелища, уже описанного нами и казавшегося ему тем более привлекательным, что в это время яркая луна выплыла из-за закрывавших ее туч и разлила свое серебро на темные гранитные скалы и побелевшие останки слонов, гигантские позвоночные столбы которых неясно и смутно напоминали остовы кораблей. Рядом располагалось смешное и уродливое изваяние бога Шивы.
   -- О, как это грандиозно! -- прошептал Джордж Малькольм. -- И в то же время печально. Легко можно вообразить себя перенесенным какой-то чудесной сверхъестественной силой в первый день потопа, когда повсюду были рассеяны страшные останки зверей и птиц. Реальность ускользает из-под моих ног, а фантастическая галлюцинация берет надо мною верх. Я так настроен, что нисколько не удивлюсь, если все это скопище скелетов внезапно поднимется на ноги и, стуча своими гигантскими костями, начнет двигаться.
   Зубы Стопа нервно стучали.
   -- Умоляю вас, -- стонал он тоскливым голосом, выражавшим страх, -- во имя всего святого, перестаньте говорить о подобных ужасах. Чувствую, что сойду с ума, мои ноги вот-вот подкосятся...
   И в самом деле, тонкие ноги преданного слуги самым несчастным образом тряслись под его кругленьким полненьким брюшком.
   Джордж подошел к изваянию бога Шивы, поднялся на одну из ступеней гранитного пьедестала и, так как в это время набежавшее темное облако опять заслонило месяц, взял факел у индуса и дерзким, непочтительным движением руки поднес его к лицу идола.
   Казиль вздрогнул при виде этой святотатственной дерзости, сопровождавшие их индусы отвернулись и начали бормотать сквозь зубы какое-то суеверное заклинание.
   Джордж, не смутившись, продолжал осмотр.
   -- Так вот какой он молодец, этот грозный бог Шива! -- проговорил он со смехом. -- Ничего хорошего! Какая гадкая и уморительная у него физиономия! Очень жаль, что он не смог воспользоваться своим могуществом, чтобы придать себе более приличный и благообразный вид. Если когда-нибудь я вернусь в Англию, то захвачу с собой статую, изображающую Шиву, и поставлю ее в качестве пугала в парке своего замка. Воробьи, самые вороватые птички и дерзкие истребители вишневых ягод, наверняка опомнятся и пощадят наши сады.
   Выражение ужаса появилось в глазах Казиля и индусов, они украдкой взглянули на грозного бога зла. Они так и ждали, что вот-вот блеснет молния из глаз божества и гром поразит дерзкого святотатца. Но Шива пренебрегал насмешниками. Не видно было ни блеска молнии, ни раскатов грома. Стоп, оцепенев от страха, не произносил ни слова и лишь дрожал всем телом.
   Наконец, Джордж сошел с пьедестала, возвратил факел, взятый у индуса, теперь уже ненужный, потому что луна снова выплыла из облаков, и направился к одному из слоновых останков, чтобы поближе рассмотреть белые полированные временем и непогодой кости.
   Казиль удалился на некоторое расстояние и с опущенными глазами, казалось, бесцельно, размеренными шагами ступал по высокой влажной трапе. Вдруг он внезапно остановился. Дрожь пробежала по его телу. Инстинктивное чувство опасности заставило его отшатнуться, но, преодолев это чувство, он ринулся вперед, нагнулся к земле, раздвинул руками высокую влажную траву и вдруг пронзительно закричал.
  

Глава 31
Возмездие неотвратимо

   -- Что случилось? -- спросил Джордж, обернувшись на этот крик.
   Казиль безмолвно созерцал поразивший его предмет и, казалось, не слышал заданного ему вопроса.
   -- Наверное, удав? -- вымолвил Стоп глухим голосом, продолжая дрожать. -- Или черная пантера. А может, кровожадный леопард или свирепый тигр. Здесь наша гибель! Бежим отсюда, ради Бога, бежим!
   Выразив таким образом свой ужас, несчастный Стоп хотел было подкрепить свои слова делами, но страх снова заставил его замолчать. Он, словно старое трухлявое дерево, рухнул на большой камень.
   Джордж с нетерпением повторил свой вопрос:
   -- Ответишь ли ты мне, Казиль, что там такое?
   -- Здесь, среди травы, я заметил мертвое тело, -- ответил мальчик тихим голосом.
   -- Мертвое тело? -- изумился Джордж.
   Судорожным движением Стоп провел рукой по лбу, покрытому холодным потом, и, не в состоянии громко говорить, прошептал:
   -- Ах, мне дурно! Я теряю сознание! Я умираю...
   В это время Казиль снопа опустился на колени возле трупа. Он выхватил из зияющей раны кинжал и при свете луны внимательно осмотрел его окровавленное лезвие.
   -- На кинжале имеется изображение богини! Это дело рук сынов Бовани, -- заметил он тихо.
   Луна вдруг снова спряталась за набежавшую тучу, и кладбище слонов погрузилось в густой непроницаемый мрак.
   Джордж взял из рук индуса, стоящего рядом, факел и бросился к Казилю. Нагнувшись, он стряхнул нагар с факела, чтобы лучше осветить мертвеца, и сразу же откинулся назад. Его горло издало глухое сдавленное хрипение. Факел выпал из его рук и погас, коснувшись земли. Джордж Малькольм задыхался, и бессвязные слова срывались с его губ.
   -- О, нет! не может быть! Это все кажется, это -- сон... Я ошибся... я не разглядел! Или я схожу с ума?! Его лицо... ну, а если я не ошибся? Боже! Великий Боже! Молю тебя, удали от меня этот призрак... Но нет, это невозможно! Это невозможно! Это неправда! Иначе это было бы слишком ужасно!
   -- Что с вами, господин? -- с изумлением спросил Казиль, не понимая причины крайнего волнения хозяина.
   Стоп, стоя на коленях, издавал стоны, перемежая свои жалобы с усердной мольбой ко всем святым, имена которых приходили ему в голову.
   Луна опять появилась на небе и ярким светом, словно саваном, накрыла уже окоченевший труп. Джордж, как бы избегая ужасного зрелища, отвернулся.
   -- Мне бы хотелось посмотреть еще раз, но я боюсь убедиться в горькой истине, и это удерживает меня, и я не осмеливаюсь преодолеть страх.
   И он отступил, приблизился к Казилю и крикнул ему, схватив за руку:
   -- Нагнись, Казиль, нагнись и посмотри. Не правда ли, ты не узнаешь мертвеца? Заклинаю тебя именем живого всемогущего Бога, отвечай мне! Отвечай, ведь ты не узнаешь его?
   Казиль повиновался приказанию и, нагнувшись снова, взглянул в лицо умершего. Глаза доброго юноши расширились, лицо исказилось от страха и ужаса. Он закричал каким-то неестественным голосом:
   -- Это сэр Джон! Это сэр Джон!
   Тогда Джордж бросился на колени возле тела и зарыдал.
   -- Отец! Это мой отец!
   Среди общих стонов и причитаний Стоп выразил свое мнение об Индии, которому, впрочем, никто и не думал противоречить:
   -- Что за разбойничья страна, эта Индия, как много здесь злых людей и зверей.
   Казиль же, весь в слезах, с отчаянием твердил одно и то же:
   -- Спаситель мой, благодетель мой, его убили, его убили... А ведь они -- мои братья!
   Джордж стоял на коленях возле тела, обрызганного кровью, обнимая и прижимая его к груди. Стараясь привести отца в чувство, он отирал платком последние капли крови, которые еще продолжали сочиться из глубокой зияющей раны. Он покрывал поцелуями его глаза и руки, и среди отдельных фраз чаще всего звучали слова:
   -- Бедный, дорогой батюшка! Он не увидит и не услышит больше меня. Глаза его закрылись навеки. После стольких лет разлуки я встретился с ним, а вот теперь его больше нет...
   Подступившие к горлу спазмы душили Джорджа, и он умолк, но после некоторого молчания заговорил бессвязно, словно в лихорадочном бреду.
   -- Смерть. Почему смерть? Нет, нет, я не верю ей! Здесь ей не место. Он еще жив, жив! Неужели Бог не поможет мне спасти его?
   Как будто и в самом деле убеждаясь в возможности чуда, о котором молил, он все крепче и крепче прижимался к похолодевшему безжизненному телу отца и шептал ему на ухо:
   -- Батюшка... батюшка, тебя зовет твой Джордж! Разве ты не хочешь услышать меня? Дай же мне совет, тебя зовет твой сын, он здесь, возле тебя, открой же глаза, батюшка! Взгляни на меня, я здесь, я твой сын!
   И словно возвращаясь к мрачной действительности, он закричал душераздирающим голосом:
   -- О, Господи! Руки его оледенели, они холоднее мрамора! Его сердце больше не бьется! Кинжал насквозь прошел его грудь! Сколько крови! Сколько крови!
   Его речь прерывалась судорожными рыданиями, он в отчаянии вздымал к небу руки, словно зовя кого-то на помощь:
   -- Я отвергнут Богом! Мой отец умер! Его убили!
   Видя, в каком состоянии находится его хозяин, добряк Стоп, отчасти забыв о своем страхе, то и дело отирал слезы, но по мере того, как он их вытирал, они все обильнее и обильнее лились по его лицу.
   -- Они убили моего благодетеля, -- шептал Казиль, -- о, низкие, бездушные люди!
   Эта душераздирающая сцена продолжалась бы очень долго, но вдруг Джордж преобразился. Лицо его стало похожим на изваяние. Настолько были неподвижны и резки черты его лица, покрытого смертельной бледностью. Из его глаз, осушенных внутренним пламенем, больше не лились слезы. Его губы, стиснутые волей, выражали твердую, непоколебимую уверенность и решимость. Он поднялся на ноги и сказал голосом, исполненным твердости:
   -- Зачем поддаваться бесполезному отчаянию? Слезы излишни! Мой отец не нуждается в оплакивании. Он нуждается только в мести! Мести жестокой и беспощадной!
   Сказав эту фразу, он замолчал, потом, закрыв лицо руками как бы для того, чтобы собрать воедино разрозненные мысли и углубиться в самого себя, воскликнул, устремив взор на тело отца:
   -- Кто же это решился на такой злодейский, гнусный поступок? Чья рука поднялась, чтобы поразить таким подлым образом доблестного, благородного старика? Всемогущий и всесильный Господь! Как ты мог допустить совершиться такому злодеянию? Но если ты допустил это, то допусти и месть! Дай мне силы, помоги мне! Не покидай меня! Рассудок мой блуждает в потемках, вложи в мою руку путеводную нить, дай мне какой-нибудь знак, который бы изобличил убийцу!
   Не успел он договорить последние слова, как наткнулся на какую-то черную массу. Он наклонился, чтобы ощупать ее, и все понял.
   -- Бумаги, это сожженные бумаги... Значит, Бог услышал мою просьбу. Здесь, может быть, и находится то, что я вымаливал у него! Казиль! Зажги снова факел! Скорее, скорее, Казиль!
   Мальчик поспешил исполнить приказание, а Джордж погрузил обе руки в пепел и стал рыться в нем. Это были бумаги, в которых заключалась тайна поисков и открытий сэра Джона Малькольма.
   Увидя этот пепел, эти клочки бумаги, почти полностью уничтоженные огнем, Джордж чуть было не поддался глубокому отчаянию.
   -- Ничего не видно, ни одного слова, -- бормотал он, -- огонь не оставил никаких следов!
   Три раза приподнимал он с земли пригоршню пепла, но все было напрасно. Ни одного целого листка бумаги, ни одной фразы на сохранившемся клочке. Он уже стал терять всякую надежду, когда внизу кучки пепла обнаружил полуобгоревший лист, пожелтевший, но не обуглившийся.
   -- Ага! -- покричал Джордж, -- посвети мне, Казиль. Я вижу, что несколько строчек еще целы!
   Казиль поднес факел к самому листку, который трепетал в дрожащих руках Джорджа.
   -- Ну что, господин, -- спросил мальчик, -- что там?
   -- Что там? -- в свою очередь повторил и Стоп, которого отрезвило любопытство и отогнало на мгновенье всякую скорбь и боязнь.
   -- Это писал мой отец... да... Действительно, это его почерк... Ах, если бы это дало мне возможность напасть на след!
   Он с жадностью вчитывался в сохранившиеся строки. Но через минуту заговорил с невыразимым разочарованием:
   -- Я вселил в себя напрасную надежду! Остались только отдельные слова, без смысла, без значения... Здесь нет ни одного имени!
   И он стал читать вслух:
   -- "Могущественное общество..." Опять огонь все уничтожил! Но вот еще: "Но в самом Бенаресе следует искать..." И больше ничего. Ничего! Эти слова для меня бессмысленны и не могут мне ни о чем говорить! Но вот вопрос: как мог мой отец, которого я совсем недавно оставил дома, очутиться в такое время здесь? Когда и кто привез, а затем убил его? Личная ли это месть или, быть может, он пал жертвой того таинственного общества, о котором писал мне в письмах и в тайны которого обещал меня посвятить через два дня? Как разгадать эту загадку, как добыть истину? Бедный батюшка! Неужели придется оставить этих чудовищ без возмездия, без наказания? Но нет, этого не будет! Не будет! Бог дарует мне силу и хитрость. Я посвящу этой борьбе всю свою жизнь. Я разыщу виновников этого злодеяния, и, уверен, Бог поддержит меня! Прости, отец! Прости, мой добрый отец! Клянусь над твоим хладным челом, над твоими добрыми руками найти след твоих убийц и сторицей воздать им за их преступление! Только смерть может помешать мне сделать это!
   Какая-то неведомая сила, придавшая бодрость Джорджу, вдруг изменила ему. Он вновь глубоко зарыдал и упал на колени возле тела отца. Стоп плакал, стоя возле своего хозяина. Темное лицо индуса было искажено каким-то странным, загадочным выражением, в уголках губ скрывалась зловещая улыбка. Казиль с выражением глубокого, безграничного отчаяния держал в руке факел и молча взирал на лица отца и сына, которым он был обязан жизнью.
   Нал скалами, острыми вершинами упиравшимися в темный полог неба, плыли серебристые, опаленные снизу вечерним закатом облака. Еще не наступило утро, ночная прохлада рождала желание согреться у костра, но небольшая группа людей, оказавшихся в плену страшной трагедии, не спешила к теплым очагам. Все молча смотрели на тело старика, нашедшего свою смерть вдали от родной Англии, страны, которую он любил и в которую мечтал вернуться, выполнив свой долг человека и гражданина.
   Джордж Малькольм, упрямо сдерживая рыдания и проклятья убийцам, еще долго стоял на коленях перед распростертым на чужой земле телом отца, который так и не успел рассказать ему о самом главном.
   А рядом, будто соглашаясь со всем, что происходит и еще может произойти на этой земле, возвышалось изваяние таинственного и всемогущего бога Шивы.

Конец первой книги.

  
  

Книга 2

Глава 1
Рассказ лейтенанта Мидлея

   На часах Бенареса только что пробило 9 часов. Улицы были ярко освещены, и во всех домах горели яркие огни. Казалось, весь город желал привнести свою долю блеска и роскоши в шумный и великолепный бал, даваемый лордом Сингльтоном, как он сам выразился, разговаривая с принцессой Джеллой, для высших сановников Ост-Индской компании, для укрепления их связи с вождями индусской знати. Роскошные сады дворцов губернатора представляли вид более чем волшебный. Куртины сада были усеяны разноцветными огнями, которые соединяли громадные деревья; игривые причудливые отблески на ветвях деревьев и на прудах поражали воображение, на заднем плане возвышался дворец из белого мрамора, из которого лились волны света; он служил довершением декорации праздника. Чтоб закончить в воображении читателя эту картину, представим себе мысленно посреди этой роскошной обстановки под живительной тенью столетних деревьев на муравчатых коврах луговин живую пеструю толпу, в которой красный мундир английских офицеров перемежался с роскошными, исполненными истинно восточной пышностью костюмами раджей и индийских дам высшего света.
   Привлекательная южная ночь и дивная теплота воздуха так и манили гостей лорда Сингльтона из смрадной удушливой атмосферы зал на чистый, вольный воздух, под звездный свод голубого неба. Сладкие, полные гармонии звуки оркестров, расположенных по краям сада и скрытых в листве, раздавались в мягком воздухе южного климата и разливали море живых упоительных звуков. Слуги губернатора в ливреях и с серебряными подносами в руках сновали в толпе гостей, разнося прохладительные напитки.
   Небольшая группа людей, состоящая исключительно из англичан, стояла вблизи первых ступеней великолепной лестницы, убранной цветами и служившей сообщением дворца с садом. Группа эта состояла из четырех девушек и такого же числа офицеров, находящихся на службе в Ост-Индской компании.
   Один из офицеров, очень красивый мужчина лет 26 с белокурыми усами, растущими кверху и завивающимися колечками, казалось, служил центром, куда устремилось общее внимание собеседников. По тому интересу, с которым его слушали, можно было судить, насколько увлекательным был его рассказ. Офицера звали Мидлей. Разговор был прерван одной из молодых девушек, находившихся в группе офицеров, выпалившей вдруг со смехом:
   -- Перестаньте, перестаньте, лейтенант. Кто задается мыслью убедить нас во многом, не убеждает нас ни в чем, вы чересчур преувеличиваете!
   Эти слова были произнесены прелестной на вид девушкой с голубыми глазами и густыми белокурыми волосами.
   -- Полноте, мисс Эллен, -- воскликнул лейтенант Мидлей, и в его голосе прозвучали нотки оскорбленного самолюбия, -- как можете вы думать, что я преувеличиваю?
   Девушки дружно согласились:
   -- Да, да, да! Она вправе говорить так.
   -- Разумеется, чтоб поселить в нас страх?
   -- Ах, мисс, не грех ли так превратно судить обо мне?
   -- В самом деле, -- прервала его с улыбкой Эллен, -- может быть, вы говорите правду. В таком случае, это было бы обстоятельством, смягчающим вашу вину. По все-таки мне кажется, что вы смотрите на опасности, встречающиеся в Индии, сквозь увеличительные стекла, превращающие кротовые кучи в горы и муравья в слона!
   -- Смею уверить вас мисс, что я ничего не преувеличиваю, говорю одну только правду. В увеличительные стекла мне смотреть незачем, так как я обладаю превосходным зрением и вижу все отлично.
   -- А где же доказательства вашей правоты?
   -- Сделать мне это совсем нетрудно, так как общеизвестно, каким опасностям подвергаются в Индии английские войска. Стоять сомкнутыми рядами под неприятельским огнем менее опасно, чем в ожидании удара в спину. В открытом сражении вы сходитесь с неприятелем лицом к лицу, и он сражается с вами, соблюдая общепринятые военные правила...
   -- Да здесь, насколько мне кажется, -- вмешалась в разговор совсем еще юная особа по имени Нэнси, -- нет даже и войска, с которым можно было иметь дело.
   -- В том-то и все горе. Я ни на что другое и не жалуюсь! Правда, здесь нет войска, с которым можно было бы сражаться честно и открыто, но врагов тьма.
   -- Так где же они?
   -- Очень умен и ловок был бы тот, кому удалось бы разрешить этот вопрос.
   -- Почему?
   -- Очень просто: неприятель скрывается, он рассеян повсюду, и вместе с тем его не видно. Он ведет губительную войну, набрасываясь на нас исподтишка, неожиданно. Не проходит ночи, чтобы мы не потеряли кого-нибудь из своих. На перекличках каждый день недосчитываются одного-двух солдат и после находят их удавленными индийским арканом или пораженными ударами предательского клинка. Поднимающееся солнце на всем пространстве английских владений освещает трупы жертв, убитых подло, под покровом ночной мглы.
   С насмешливых лиц девушек сами собой сползли улыбки, а в голосе появилась тревога.
   -- О, как это ужасно, лейтенант Мидлей! -- произнесла хорошенькая Нэнси.
   -- Да, радости здесь совсем мало, -- согласилась с нею мисс Ловель, -- по моей спине пробежали мурашки.
   "О, какие счастливые эти мурашки", -- подумал прапорщик Скелли, без ума влюбленный в мисс Ловель, глядя с упоением на ее груди, немного раскрытые вырезным корсажем.
   Мидлей продолжал:
   -- И эти таинственные убийцы или, вернее, эти демоны, которых подстрекает какой-то дикий, непостижимый фанатизм, тем опасны, что неуловимы.
   -- Но куда же и как они исчезают?
   -- Никто не знает.
   -- Однако их должны, как мне кажется, видеть в момент нападения?
   -- Никогда.
   -- Как это?
   -- Как я уже имел честь объяснить вам, они совершают свои злодеяния среди ночного мрака, а первый утренний луч солнца разгоняет их, и они исчезают, как призраки. Совершенно обнаженные, натерев тело маслом, сбрив с головы волосы, чтобы избежать желания умирающих за что-нибудь ухватиться, они выползают из своих логовищ, едва ночная мгла сменит дневной свет; они ползут, как пресмыкающиеся, прыгают, как тигры, и при малейшей тревоге разлетаются, как иссохшие листья, гонимые бурным ураганом.
   -- Что за ужасы рассказываете вы, лейтенант? -- вскричала мисс Ловель, и румянец ее щечек сменился бледностью. -- Я, наверное, не смогу сегодня уснуть, этот кошмар будет преследовать меня!
   -- Но каким же образом вы защищаете себя от нападений этих презренных убийц? -- спросила мисс Нэнси.
   -- Мы достигаем этого только благодаря постоянной осторожности и готовности в любой момент дать им отпор. Мы сами преображаемся в диких зверей, чтобы достойно отразить коварных убийц. Хитрость -- вот путь, по которому мы идем к победе.
   -- Хитрость? -- переспросила мисс Эллен, заметно удивляясь.
   -- Так точно.
   -- Какая же?
   -- Сейчас расскажу, но прежде должен предупредить вас, что вряд ли это будет смешно, так как наша хитрость не менее страшна, чем коварство индусов.
   -- Да, лейтенант, вы владеете даром возбуждать и увеличивать любопытство, -- заметила Нэнси, -- умоляю вас продолжайте!
   К просьбе девушки присоединились все остальные слушатели.
   -- Я дрожу от предчувствия чего-то ужасного, -- прибавила мисс Ловель, -- я страстная охотница необыкновенных и ужасных историй, но больше всего довольна тогда, когда начинаю чувствовать, что волосы мои готовы подняться дыбом.
   -- Ах, милая, -- шепнул ей страстным голосом Скелли, -- если когда-либо вы будете моей женой, то я на все решусь, чтобы доставить вам удовольствие. Если будет нужно, я заставлю вас содрогаться день и ночь.
   -- Продолжайте ваш рассказ о хитрости! -- воскликнули нетерпеливо девушки.
   Мидлей продолжал:
   -- На опушке небольшого леса, примыкающего к южной части Бенареса, почти каждую ночь убивали часовых. Один из наших офицеров предложил поставить на этот опасный пост чучела людей, одетых в красные мундиры, с форменными фуражками на головах. Мы же с пистолетами в зубах, погрузившись по горло в вонючую грязь соседнего болота и прикрыв головы листьями лотоса, устроили засаду.
   -- Да, замысловатая выдумка! -- заметила мисс Эллен.
   -- Я предупредил вас об этом заранее, -- засмеялся лейтенант Мидлей. -- По часы, проведенные в ожидании, показались нам веками, так как наше положение было не из легких. Тишина ночи не нарушалась никакими звуками, и рассвет приближался. Холодная вода сковывала любое движение, и мы начинали уже опасаться, не разгадана ли наша изобретательная выдумка врагами. Но вдруг тихий свист заставил нас вздрогнуть: группа индусов, будто появившихся из-под земли, накинулась на часовых.
   Кокетство, свойственное почти всем офицерам, заставило Мидлея на минуту смолкнуть, чтобы насладиться эффектом, произведенным рассказом. Он остался вполне доволен. Юные слушательницы затаили дыхание, а Нэнси выразила общее нетерпение, воскликнув:
   -- Продолжайте же, лейтенант, продолжайте! Зачем вы испытываете наше терпение. Это дурно, очень дурно!
   -- Пули градом посыпались на презренных убийц! -- продолжал с улыбкой Мидлей. -- Шестеро из них остались на месте, седьмому раздробило ногу, и, несмотря на сопротивление, он был схвачен. Ползая по земле и истекая кровью, он не расставался с ножом и серьезно ранил еще двоих наших бойцов. И все же мы обезоружили его и вскоре доставили в Бенарес. Как ни старались выпытать у него каких бы то ни было сведений, все было напрасно: дикий, зверский фанатизм доводит этих людей до истинно геройского самоотвержения. Ни страх лишиться жизни, ни надежда на спасение не помогли нам, дикарь не сказал ни слова. Сэр Джон Малькольм, этот самый искусный следователь во всей Индии, не мог заставить пленника произнести хотя бы одно слово! Индус оставался нем как рыба. Он отказывался от пищи, срывал перевязки со своей изувеченной ноги и через три дня унес в могилу свою страшную тайну. Это было два месяца тому назад.
  

Глава 2
Разговоры

   Минута молчания, вызванная услышанным, наступила за последними словами лейтенанта Мидлея. Нэнси первая прервала его, заметив недовольно:
   -- Вы заставили нас содрогаться от ужаса, лейтенант! Слушая ваш рассказ, невольно сравниваешь его с теми историями, которые, кажется, и пишутся в романах только для того, чтобы лишить сна и покоя людей с расстроенными нервами.
   Эллен громко рассмеялась. Нам уже известно, что она не могла удержаться от смеха даже тогда, когда обстановка не давала для этого повода.
   -- А может быть, и это роман? -- спросила она лейтенанта. -- Мне известны люди, которые знают о том, что господин Мидлей любит печатать свои статьи в журналах и что два из них только ему и обязаны своим успехом.
   -- Утверждение это, -- тут же возразил лейтенант, -- приписывает мне такие дарования, которыми, к моему сожалению, я не обладаю. Каждое слово только что переданного вам рассказа было исполнено самой святой истины.
   -- И я ручаюсь за это, -- решительно заявил прапорщик Скелли, -- впрочем, можете спросить об этом доктора Дьедоннэ, -- прибавил он, указывая на человека, приближавшегося к их группе, -- быть может, в качестве француза он внушает вам большее доверие.
   -- В чем дело? -- сразу же заинтересовался доктор, любезно раскланиваясь с дамами и поправляя на носу большие черепаховые очки.
   -- Разговор шел о нападении индусов в мелколесье близ Бенареса, доктор. И вы участвовали в нашей экспедиции, выявив примерную храбрость. Помните, как связали накрепко ствол дерева, приняв его за индуса.
   Веселый смех раздался в ответ на эту шутку. Его поддержал и доктор, послуживший поводом к смеху.
   -- Да, это справедливо, совершенно справедливо! -- поддержал он, -- но это не моя вина, вам известно, что я близорук.
   И он повторил во всех подробностях рассказ лейтенанта Мидлея.
   -- Теперь же, -- подхватил третий офицер по имени Стюарт, -- мы бесплодно стараемся придумать новую ловушку, в которую удалось бы заманить этих разбойников.
   -- В одно прекрасное время нам придется принять вид скал, носорогов или обезьян, чтоб застать врасплох этих злодеев, сострил доктор.
   Мисс Эллен громко захохотала.
   -- Действительно, доктор, -- вскричала она, -- костюм обезьяны как нельзя более подходит к вашей фигуре. Если бы еще и лорнет в придачу...
   -- Вы очень добры, мисс!
   К группе разговаривающих подошли лакеи с подносами. Молодежь дружно накинулась на закуску.
   -- Я очень люблю сэндвичи, -- объяснила мисс Нэнси. И доказала это, вооружившись несколькими вкусными изделиями кулинарного искусства.
   -- Что же касается меня, -- проговорила мисс Ловель, -- то я более всего на свете люблю шампанское. -- Она взяла бокал холодного вина, наполненный до краев. -- Впрочем, на это у меня есть уважительные причины: во-первых, оно как нельзя более вкусно и приятно и, во-вторых, друзья мои уверяют, что оно придаст мне бездну остроумия и веселости. Не буду спорить, быть может, они и ошибаются...
   Мисс Ловель бойко осушила бокал и прибавила со скромным видом, опустив глаза:
   -- Вот так... для начала!
   Мисс Эллен между тем дегустировала другой напиток:
   -- Превосходный ром! Готова поручиться, что это настоящий ямайский и ему никак не менее двенадцати лет!
   -- Я нахожу, что и шампанское недурно, -- заговорила, щелкнув языком, мисс Ловель, -- может быть, оно еще более превосходно, но могу ли я судить об этом безошибочно, выпив так мало?
   Подозвав лакея, она взяла с подноса второй бокал, который не замедлила осушить подобно первому.
   -- Вы должны, мисс Ловель, -- обратился к ней Стюарт, -- отведать парочку сэндвичей, и тогда, без сомнения, шампанское еще более выиграет во вкусе.
   -- Вы правы, -- согласилась мисс Ловель, -- я немедленно последую вашему совету.
   Потом, обращаясь к лакею, прибавила:
   -- Еще сэндвичей!
   -- А мне, -- попросила мисс Эллен, -- еще рому, он превосходен!
   В течение последних минут доктор Дьедоннэ то и дело менялся в лице, на его подвижной физиономии поочередно появлялось то выражение изумления, то страха и беспокойства, то неудовольствия. Наконец, не будучи в силах сдерживать далее своего волнения, он воскликнул, подняв руки к небу и потрясая ими в воздухе, подобно трагику провинциального театра:
   -- Что делаете вы, несчастные девушки?
   -- Ничего особенного, доктор, -- улыбнулись англичанки, -- едим и пьем!
   -- Да, я вижу это, но вы не захотели подумать об одном...
   -- О чем, доктор?
   -- О том, что этим вы неминуемо подвергаете себя расстройству желудка.
   -- Напрасно тревожитесь, доктор, -- старательно пережевывая сэндвичи, вымолвила Нэнси, -- это очень легкая пища.
   -- Действительно, очень легкая, -- поддержала подругу мисс Ловель.
   -- Сэндвичи -- легкая пища? -- воскликнул озадаченный доктор, -- помилуйте, это просто убийство...
   -- Шампанского! -- обратилась мисс Ловель к проходившему мимо лакею.
   -- Как видите, мы запиваем его, -- с улыбкой на губах прибавила мисс Эллен.
   -- Отлично вижу, что вы запиваете! Как не видеть! Но подобная неумеренность в пище равняется преступлению, -- отозвался доктор.
   Подруги ответили доктору дружным смехом. Гораздо приятнее пережитых страхов казались им вкусные сэндвичи.
   Сомнение эскулапа попытался развеять лейтенант Мидлей:
   -- Напрасно опасаетесь, любезный мой доктор, за этих хорошеньких англичанок. Когда вы пообживетесь в нашей среде и привыкнете к нашему образу жизни, вы увидите, что сэндвичи для нас -- простая приправа и что наши девушки пьют ром, шампанское, мадеру в той же мере, что и у вас во Франции прохладительные напитки -- оршад и лимонад.
   -- А знаете ли вы, -- вскричал мастер пилюль и горчичников, -- что это крайне опасно и может привести к воспалению желудка?
   -- Мы не боимся этого, доктор, -- вмешалась в разговор Эллен, -- вы нас вылечите!
   -- Ну нет, -- решительно возразил Дьедоннэ, -- никогда в жизни не стану вас лечить. Вдруг вы умрете, а каково будет моей репутации? Нет, не попадусь я в подобную ловушку. Предупреждаю тех, кто заболеет, что лечить их не буду. Пусть на меня не рассчитывают!
   -- Так где же возьмете вы пациентов? -- спросила Эллен, расхохотавшись снова.
   -- Где возьму я пациентов?
   -- Да, где?
   -- В среде людей благоразумных, которые не подвергают себя бесцельно неосторожностям и которые всегда здоровы.
   -- Хорошо, доктор, но посоветуйте, что же нам пить, если хочется пить.
   -- Прохладительное питье.
   -- Вот это питье как нельзя более прохладительно, доктор, -- воскликнула Нэнси, взяв с подноса, который держал перед нею лакей, бутылку охлажденного шампанского и наполняя свой стакан, -- я намерена немедленно исполнить медицинское предписание!
   Под общий смех она осушила налитый бокал. Мисс Ловель последовала ее примеру.
   -- Они неисправимы! -- вскричал Дьедоннэ, -- и нет сомнения, они заплатят жизнью за свою невоздержанность.
   В эту минуту лорд Сингльтон спустился с лестницы, отдавая последние приказания слугам:
   -- Дик, Джон, Тобби! Предложите всем страстбургские пироги и шампанское. Кстати, не забудьте и о нагретом кларете и холодном портвейне.
   Доктор, отделившись от группы молодых мисс и офицеров, направился прямо к губернатору.
   -- Милорд, милорд, -- обратился он с мольбою в голосе, -- не грех ли вам отдавать подобные распоряжения, вы убьете этих достопочтенных граждан великой Англии... Ради Бога не отдавайте подобных приказаний.
   -- Махните на все рукой, любезный доктор, и ничего не бойтесь, -- сказал с улыбкой лорд Сингльтон, -- ваши опасения напрасны: лилии и розы на щеках патриотов составлены из пудинга и ростбифа, из портвейна и шампанского. Перестаньте же тревожиться за них и успокойтесь.
   -- Конечно, мне все равно, -- проговорил раздосадованный доктор сквозь зубы, -- пусть их задушат эти сэндвичи! Это черт знает что такое. Я же, со своей стороны, не могу не возмущаться, не могу не протестовать...
   Пока доктор неистовствовал, лорд Сингльтон обратился к офицерам, которые продолжали беседовать с молодыми англичанками.
   -- Господа, не знает ли кто из вас, здесь ли находится мой дорогой друг сэр Джон Малькольм?
   -- До сих пор я не видел его, -- ответил Мидлей.
   -- Я скажу вам более определенно: его здесь нет, -- прибавил Скелли.
   -- Надо думать, -- заметил губернатор, -- что его задержало одно из тех дел, которыми он сейчас занят постоянно, хотя никто из нас и не знает, что это за дела.
   -- Очень может быть, милорд, -- согласился Мидлей.
   В это время на площадке мраморного крыльца показался младший сын Джона Малькольма. Он вел Эву и Марию Бюртель под руку. Лорд Сингльтон первый заметил его.
   -- А вот и Эдвард, который все нам объяснит, он наверняка знает, где сэр Джон, и мы, без сомнения, услышим от него что-нибудь конкретное.
   Губернатор пошел навстречу молодым гостьям и их кавалеру.
   -- Смею засвидетельствовать вам мое глубокое почтение, милорд, -- начал Эдвард, почтительно кланяясь губернатору.
   -- Добрый вечер, любезный Эдвард, -- улыбнулся губернатор и, ответив на поклон молодых мисс, продолжал.
   -- Я был заранее уверен и не ошибся, что мисс Мария и мисс Эва будут самыми изящными цветками моего праздничного букета.
   -- Остерегайтесь, милорд, -- заметила Эва и улыбнулась, смущенно опустив глаза.
   -- Остерегаться? Чего?
   -- Ведь мы можем поверить вам на слово.
   -- Вы можете, милорд, -- заговорила и Мария, -- внушить нам самонадеянность и кокетство, так как молодые люди еще не всегда могут отличить лесть от истины.
   -- Я не сказал более того, что думаю, мисс, -- ответил с любезностью лорд Сингльтон, -- и все гости согласны с моим мнением. Обращаюсь к суду сэра Эдварда: прав ли я?
   -- Сто раз правы, милорд! -- страстно воскликнул Эдвард.
   Эва слегка ударила веером по его пальцам.
   -- О, ваше мнение слишком необъективно, Эдвард, и я отвергаю ваш суд.
   -- Надеюсь, что и сэр Джон с вами, Эдвард? -- спросил губернатор.
   -- Нет, милорд, я был уверен найти его здесь.
   -- Мы сами ждем его, и столь долгое отсутствие удивляет нас.
   Помолчав минуту, Эдвард заметил:
   -- Его отсутствие не только удивляет, но и тревожит.
   -- Почему?
  

Глава 3
Дургаль-Саиб

   -- Могу заверить вас, -- продолжал Эдвард, -- что ни к обеду, ни к завтраку батюшка сегодня не появлялся.
   -- Это странно, -- пробормотал губернатор, заметно удивляясь.
   -- Он ушел из дома еще до рассвета, -- сказала Эва, -- но никто не видел, когда именно.
   -- Я входил в его комнату, -- прибавил Эдвард, -- постель его оказалась несмятой, следовательно, прошлую ночь он вовсе не ложился спать.
   -- В самом деле, это очень странно, -- проговорил с недоумением лорд Сингльтон.
   -- Но есть одна вещь, которая хоть немного, но успокаивает нас, -- включилась в разговор Мария.
   -- Что же именно, любезная мисс Мария? -- спросил губернатор.
   -- То, что сэр Джон вышел не один. Его сопровождают сэр Джордж и Стоп, человек вполне преданный и на которого можно, безусловно, положиться.
   -- Да, мне кажется, что в этом случае мысли об опасности должны напрочь развеяться.
   -- Кроме того, -- прибавил Эдвард, -- батюшка очень часто выходит из дома, не предупредив никого, и его отсутствие продолжается иногда весьма долго.
   -- Это вполне понятно, -- заметил губернатор. -- Занимая должность главного судьи, он часто вынужден по долгу службы совершать такие отлучки, о которых не должен знать ни один близкий ему человек, и даже его семья. Я уверен, что и сегодня его задерживает та же причина. Надеюсь, скоро он появится.
   -- Будем и мы надеяться на это, милорд.
   Слуга в красных коротких штанах с серебряной цепью, стоявший у двери, громко доложил:
   -- Раджа Дургаль-Саиб!
   Гости губернатора, знавшие раджу только понаслышке, выразили живое нетерпение, общее любопытство охватило всех.
   -- Господа, -- обратился к ним губернатор, -- примите к сведению, что раджа Дургаль-Саиб один из самых образованных и богатых принцев Индии и один из вернейших наших союзников.
   Он пошел навстречу радже. Блистая роскошным индийским нарядом, сверкавшим золотом и драгоценными камнями, гость мерно и гордо сходил по ступеням мраморного крыльца среди многочисленной, по-праздничному разодетой свиты.
   Мария схватила руку Эвы и дрожащим от волнения голосом шепнула ей на ухо:
   -- Взгляни, сестра, взгляни, вот человек, которого мы беспрестанно встречаем, взгляд которого, постоянно останавливающийся на мне, жжет меня, как солнечный луч. Слушай, Эва, я боюсь его, во мне есть неопределенное предчувствие того, что этот человек способен причинить мне огромное несчастье.
   Эва с легкой улыбкой поцеловала сестру и ответила:
   -- Я решительно не могу понять твоих опасений, Мария. Зачем придаешь ты значение каким-то предчувствиям? К тому же эта встреча -- простая случайность. Нет ничего удивительного также в том, что он засматривается на тебя: красота твоя кого угодно может привлечь, и я уверена, что многие присутствующие здесь также восхищаются тобой. Надо заметить, что принц необычайно красив и что его восточные живописные костюмы идут ему как нельзя более. Впрочем, сэр Джон наверняка знает его и очень дорожит знакомством с ним. Скажи, чего же бояться тебе после этого?
   -- И сама не знаю, -- ответила Мария шепотом, -- но при виде его невольная дрожь охватывает все мое тело. Ты упрекаешь меня в малодушии, робости, по что делать? Предчувствия зависят не от нас.
   В это время раджа приблизился к губернатору, и они остановились друг против друга.
   -- Горжусь тем, что вижу вас здесь, раджа, -- начал губернатор, -- добро пожаловать! Дворец этот -- часть великой Англии, и я счастлив, что вы уделили и мне свое внимание, дорогой гость.
   -- Милорд, -- любезно отвечал раджа, -- вот вам моя рука, но и сердце мое готово приветствовать вас. Мы разноплеменники, исповедуем разные религии, но в сущности мы -- братья.
   -- И может ли быть иначе, -- возразил лорд Сингльтон, -- когда Англия и Индия сестры?..
   В это время Дургаль-Саиб обратил внимание на группу, состоящую из прекрасных англичанок. Он поспешил подойти к ним, и Эва почувствовала, что рука Марии трепетно задрожала.
   -- Я преклоняю колени перед светлыми богинями этого храма, -- проговорил принц, с величайшею почтительностью обращаясь к жениху Эвы. -- Надеюсь также, что увижу сегодня сэра Джона и от души пожму ему руку.
   -- Мы ожидаем его, принц, -- отвечал Эдвард, -- надо думать, что он скоро будет.
   -- Я рассчитывал на присутствие сэра Джона Малькольма, -- обратился Дургаль-Саиб к молодым девушкам. -- Будучи вашим опекуном, почти вашим отцом, он, несомненно, соучастник вашей судьбы, поэтому я хотел бы решить с ним один вопрос...
   -- А что именно? -- спросила Эва.
   -- Хочу попросить его разрешить вручить вам обеим по незначительному подарку, по безделушке, которые так нравятся молодым девушкам и которые, по моему мнению, имеют только то достоинство, что служат дополнением к женской красоте.
   -- Как мне понять это, принц? -- едва слышно произнесла Мария, а Эва удивленно посмотрела на говорившего.
   -- Что это такое?
   Кашемировый шарф, шитый золотом, великолепной работы, служил радже поясом и поддерживал его кинжал с серебряными рукоятками, усеянными драгоценными камнями. Из-за широких складок этого пояса Дургаль-Саиб вынул две коробки одинакового вида и величины и, подавая их сестрам, преклонил колено по восточному обычаю.
   Прекрасное личико Марии смущенно порозовело, с очень заметным колебанием протянула она руку к коробке. Эва же, деловито и с нескрываемым интересом открыла свою и вскрикнула от неподдельного восторга.
   -- О, мой Боже, как это красиво! Взгляните Эдвард, взгляни сестра! Это чудно, восхитительно! Это прекрасно!
   -- Зачем преувеличивать, мисс Эва, -- проговорил принц, -- что же тут такого, что могло бы заслужить подобную похвалу и вызвать такой восторг? Это самые обыкновенные бриллианты из моих голконских копей, осыпанные жемчугом, который ловят мои собственные водолазы близ берегов Цейлона, на которые положена оправа ювелиром из Калькутты, работающим только по моим заказам. Подарок мой из самых скромных, и я сознаю это! Одни только звезды могут достойно служить ожерельями для ваших плеч и рук, но, к несчастью, звезды блещут на небе, а я еще не изобрел средства взобраться туда, чтобы достать их.
   -- Смею уверить вас, принц, -- заметил лорд Сингльтон, улыбаясь и взяв из рук Эвы открытую коробку, -- вы могли бы служить образцом аристократического воспитания как в Париже, так и в Лондоне. Ваша аристократическая натура заставляет забыть в вас набоба с огромным богатством; вы одновременно соединяете в себе качества и принца, и миллионера, и поэта.
   -- Вы чересчур снисходительны к моим недостаткам, милорд, -- запротестовал Дургаль-Саиб.
   -- Нимало, -- возразил с живостью лорд Сингльтон, -- я всегда говорю искренне.
   -- Пусть так, но я прошу вас, милорд, исполнить мое самое горячее желание.
   -- С полной готовностью, принц, что прикажете?
   -- Вы являетесь представителем верховной власти в этом городе, что дает мне достаточный повод думать, что никто не осмелится воспротивиться вашему решению...
   Дургаль-Саиб на мгновение смолк. Но его пристальный взгляд, испытующе изучал движение глаз и мышц лица губернатора.
   -- В чем дело? -- спросил, наконец, лорд Сингльтон.
   -- Моя просьба к вам, милорд, разрешить мисс Марии и Эве Бюртель за отсутствием опекуна сэра Джона Малькольма принять от меня мой скромный подарок.
   -- Возможно ли это, раджа? -- произнесла, запинаясь, Мария, и в голосе ее звучало любопытство, которое она была не в силах скрыть.
   -- Убор, предлагаемый вами в качестве подарка, слишком дорогая вещь и достоин разве королевских особ, -- возразила Эва.
   -- Но разве вы не трижды королевы, обладающие тройной короной, -- запротестовал Дургаль-Саиб, -- короной красоты, молодости и грации? Все королевы мира с охотой променяли бы свои усыпанные драгоценными камнями скипетры на вашу корону. Теперь, разумеется, вы понимаете, что предлагаемые мной уборы едва достойны вас.
   -- Мы искренне признательны вам, принц, и сердечно благодарим за внимание, но подарок слишком драгоценен, чтобы мы рискнули принять его, -- заметила Эва.
   -- Мы не должны делать этого, -- прибавила Мария, -- мнение сэра Эдварда должно решить все. Спросите его, надеюсь, он поддержит наше мнение.
   Это обстоятельство заставило высказаться сэра Эдварда, который ответил не без смущения:
   -- Действительно, я убежден в правоте суждений мисс Эвы и мисс Марии.
   -- На вас, милорд, -- обратился Дургаль-Саиб к лорду Сингльтону, -- основывается теперь вся моя надежда; решите мое дело, окажите мне благосклонность, позволив сделать то, что я был намерен исполнить.
   -- Пусть будет так, я согласен, -- отвечал губернатор, -- но прежде чем я выскажу свое мнение, рискну спросить гостей, согласны ли они принять мое посредничество и покориться моему приговору, в каком бы смысле он ни был выражен? Не встретит ли он противоречия и не возбудит ли несогласие? Обращаюсь к вам, мисс Эва?
   -- Как можете вы сомневаться в этом, милорд?
   -- Ну, а вы, мисс Мария?
   -- Охотно покорюсь вашему решению, милорд, в каком бы смысле оно ни было высказано.
   -- А вы, Эдвард?
   -- Я уверен, милорд, что решение ваше не может не быть справедливым и приличным во всех отношениях, а потому я готов покориться ему бесповоротно.
   Лорд Сингльтон улыбнулся.
   -- Ваше единодушное согласие положиться на мой суд, -- начал он, -- предоставляет мне право воспользоваться своей властью. Теперь выслушайте мой приговор. Вот он: "Я, губернатор Бенаресского президентства, за отсутствием сэра Джона Малькольма, законного опекуна девиц Марии и Эвы Бюртель, пользуясь общим, единодушным согласием и своей властью, обязываю его прелестных воспитанниц принять драгоценные уборы, с такою истинно королевской щедростью предложенные принцем Дургаль-Саибом и которые послужат новым залогом сближения и дружественных отношений между Англией и Индией".
   Взор Эвы блеснул радостью, тогда как, наоборот, на длинной и шелковистой реснице Марии повисла слеза.
   -- Приношу вам благодарность, милорд, -- живо воскликнул Дургаль-Саиб, -- я наперед был уверен, что решение ваше будет справедливым.
   Потом он прибавил, -- обратившись к молодым мисс:
   -- Вы слышали решение судьи и теперь не вправе отказываться от предложенного подарка.
   Наивная радость Эвы была так велика, что она не могла удержаться, чтоб тотчас же не надеть ожерелье и не застегнуть браслет, бормоча при этом:
   "О, я в восторге от этого богатого убора, этот смуглый раджа настоящий джентльмен".
   -- Пользуясь вашим позволением, мисс, -- тихо сказал Дургаль-Саиб, застегивая браслет на руке Марии, которую она не могла не протянуть ему с тягостным смущением.
   -- Ах! Зачем не могу я таким же образом вложить в вашу руку мое сердце и заставить вас принять его, -- прошептал он с заметной дрожью в голосе, потом, наклонившись к руке мисс Марии, коснулся ее своими пылающими губами и поцеловал кончики пальцев, между тем как она, смущенная этой нежданной лаской, отступила на шаг.
   -- Меня сжигает его убор, -- шептала она, -- его губы горячи, подобно раскаленному железу, он обжег своим дыханием мою руку, я вся дрожу... силы оставляют меня...
   В это время с улицы послышался громкий и своеобразный по тону звук труб. Толпа, наполнявшая сад лорда Сингльтона, пришла в движение, и все гости бросились к главному входу во дворец.
   Все стояли в ожидании чего-то, как вдруг по прошествии нескольких секунд лакей, стоявший у двери, доложил громким голосом:
   -- Принцесса Джелла!
  

Глава 4
Ревность

   Смертельная бледность разлилась по лицу Марии, когда она, услышав это имя, вздрогнула, повторив машинально:
   -- Принцесса Джелла!
   -- Что с вами, Мария? -- спросил с испугом Эдвард.
   -- Со мною? -- переспросила с заметным смущением и сильной запинкой Мария, -- что вы хотите сказать? Разумеется, ничего! Да что же может и быть?
   -- Не знаю, но в момент объявления о приезде принцессы Джеллы рука ваша дрогнула в моей, да и сами вы покачнулись, я очень хорошо ощутил это.
   -- Да уверяю же вас, Эдвард, вы ошиблись, со мною ничего такого не было.
   Эдвард бросил долгий и пристальный взгляд на невесту брата и возразил:
   -- Нисколько не ошибся, я прав, и ваша бледность служит прямым доказательством справедливости моих слов.
   -- Еще раз уверяю вас, что вы ошиблись, -- возразила Мария, -- вам это показалось, и не более!
   Произнося эти слова, девушка не могла удержаться от нервной дрожи и снова пошатнулась.
   Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Эдварда.
   -- Пойдемте, дорогая Мария, -- сказал он, снова взяв ее под руку.
   -- Куда вы ведете меня? -- спросила она.
   -- В дворцовые залы.
   -- Но почему бы вам не остаться здесь?
   -- Я боюсь, чтобы свежий ночной воздух не подействовал дурно на вас, Мария.
   -- Напротив, свежесть эта очень приятна.
   -- Согласен, но небезопасна.
   -- Перестаньте, разве вы забыли, что дома мы ежедневно проводим вечера на открытом воздухе в саду.
   -- То совсем другое дело, теперь же вы в парадном наряде с открытыми шеей и руками. Право, Мария, не лучше ли будет вернуться в залы дворца?
   -- Ну что ж, если вам так хочется, пусть будет так, однако я прошу вас подождать немного.
   -- Зачем же снова терять время?
   -- Да потому, что мне хочется увидеть принцессу.
   -- Хорошо, я согласен исполнить ваше желание, мы останемся, -- проговорил Эдвард, подумав про себя:
   "Она ревнует принцессу. Как это странно! Но что же за причина, однако?"
   В это время принцесса Джелла уже вступила в сад, окруженная веселой блестящей толпой, составлявшей ее свиту. Черные рабы с красными чалмами на голове и в коротких туниках из белого глазета, с массивными золотыми кольцами на кистях рук и на ногах несли на плечах ее паланкин, усеянный, подобно женскому убору, сплошь драгоценными камнями и представлявший собою выдающееся произведение современного искусства. Спереди и сзади богатого паланкина шли два отряда женской стражи принцессы. Когда Джелла заметила, что лорд Сингльтон направился навстречу ей, она подала знак несшим ее рабам, и они мгновенно преклонили колени.
   Опущенный на землю паланкин дал возможность принцессе Джелле выйти. На ней был надет, как всегда в таких случаях, европейский костюм. Белое в дорогих кружевах платье ловко обхватывало ее изящный стан, достойный резца древних ваятелей, оставляя обнаженными только шею и руки; роскошные черные волосы были украшены черной эмалевой диадемой из бриллиантов необыкновенной величины.
   -- Добрый вечер, милорд, -- обратилась она с приветствием к губернатору, протягивая ему по английскому обычаю руку, -- я обещала, и вот я здесь.
   -- При появлении вашем, принцесса, забываешь действительность и, глядя на вас, переносишься в сказочный мир. Весь Восток -- страна поэтов с его прекрасными, как день, султаншами -- так и предстает перед глазами.
   -- Вы хотите этим сказать, милорд, что я одна из них? -- заметила, улыбаясь, Джелла.
   -- Разумеется, и притом самая прекрасная и обворожительная, -- ответил, слегка склонив голову, лорд Сингльтон, а затем добавил:
   -- Для моего бала недоставало царицы, но появление ваше вывело меня из затруднения, и я осмелюсь вручить вам царственный скипетр.
   -- С благодарностью возьму его, милорд, и, приняв этот знак высокого уважения, не намерена выпускать его из рук до самого утра.
   Губернатор склонился перед принцессой и в знак благодарности поднес ее руку к своим губам.
   Во время описанного только что разговора Мария и Эва, скрытые толпою невольников и отрядами женской стражи, устремляли свои взоры на Джеллу, рассматривая ее, особенно была внимательна Мария. После напряженного, продолжавшегося несколько минут осмотра Мария наклонилась к плечу сестры и тихо спросила:
   -- Тебе нравится принцесса?
   -- Она -- красавица, а ты как считаешь?
   -- Согласна с тобой: красота ее ослепительна, но вместе с тем она не только не нравится мне, а совершенно напротив, внушает мне какой-то невольный и безотчетный страх.
   -- Это почему?
   -- Глаза ее выражают злость, а улыбка -- жестокость.
   -- А по-моему, ее взгляд и улыбка, -- заметила Эва, -- кажутся олицетворением кротости.
   -- Посмотри внимательно еще раз, -- нетерпеливо отстаивала свое мнение Мария, -- вглядись лучше, и ты согласишься со мной.
   Между тем принцесса, заметив неподвижно стоявшего поблизости Дургаль-Саиба, сделала ему знак приблизиться. Принц с поспешностью повиновался. Джелла обратилась к нему с обворожительной улыбкой:
   -- Как, принц, разве вы не знаете, что властью лорда Сингльтона я сегодня стала царицей бала? Почему не поспешили вы заявить свои верноподданнические чувства у ног вашей повелительницы?
   -- Я ожидал вашего милостивого разрешения, -- ответил Дургаль-Саиб, целуя протянутую руку принцессы.
   Джелла наклонилась к нему и тихо спросила его, так тихо, что никто не мог расслышать произносимых слов:
   -- Известно здесь о случившемся?
   -- Пока нет, -- так же тихо ответил Дургаль-Саиб.
   Эдвард подошел к сестрам, шепнув им на ухо:
   -- Теперь можно идти, так как вы уже удовлетворили свое любопытство.
   -- Если бы вы знали, Эдвард, -- вдруг заговорила Мария, -- что за удивительное чувство возбуждает во мне вид этой женщины. Я не могу сама решить, служит ли это предчувствием чего-то недоброго с ее стороны, но при виде ее я сама не своя... мне так и кажется, что она послужит причиной моего огромного несчастья.
   -- Вернемся в зал, и я ручаюсь вам, что вы ее не увидите. Итак, вы согласны пойти со мной?
   -- Разумеется.
   -- Так поспешим.
   Эдвард взял Марию под руку и вместе с Эвой стал протискиваться сквозь огромную толпу, собравшуюся возле принцессы и становившуюся с каждой минутой все более многочисленной. Но от орлиного взора Джеллы, наблюдавшей за каждым движением молодого англичанина и обеих сестер, не укрылось их намерение.
   -- Милорд, -- обратилась она к лорду Сингльтону громко, -- будьте любезны, верните сэра Эдварда Малькольма, который удаляется, не повидавшись со мной.
   Эдвард, конечно, услышал эти слова, но лорд Сингльтон счел нужным повторить просьбу высокой гостьи.
   -- Мистер Эдвард! -- позвал он.
   -- Что прикажете, милорд? -- спросил, приостановившись, молодой человек.
   -- Принцесса желает видеть вас и удостаивает чести приблизиться.
   Эдвард подошел, не колеблясь. Джелла махнула ему рукой в знак приветствия и проговорила с улыбкой:
   -- Брат ваш, Джордж Малькольм, обещал познакомить меня со своей невестой; отсутствие его заставляет меня просить вас исполнить данное им обещание.
   Мария дрожала и, кажется, упала бы, если бы не опиралась всей своей тяжестью на руку Эдварда.
   Молодой человек почтительно поклонился:
   -- Позвольте мне, принцесса, иметь честь представить вам сестер Марию и Эву Бюртель -- воспитанниц моего отца.
   Обе сестры поклонились.
   -- Прошу вас, -- продолжала Джелла, -- объяснить этим молодым мисс, что я друг сэра Джона Малькольма, их опекуна, и, следовательно, имею право рассчитывать и на их дружбу.
   -- Обе слышат вас, принцесса, -- пробормотал Эдвард.
   Джелла между тем продолжала, стараясь придать своему голосу самые ласковые интонации:
   -- Эва, Мария... Как приятно звучат эти имена; они равняются в прелести с этими восхитительными, лучезарными личиками! Я от всего сердца, с самым горячим одобрением поздравляю вас, Эдвард, и брата вашего с прекрасным выбором. Вам же, мисс Мария, я предсказываю будущность, полную радости и счастья. От вас так и веет молодостью, очарованием и красотой, то есть теми дарами природы, которые сравнительно с другими должны особо цениться мужем.
   -- Ах, принцесса, -- начала было Мария и остановилась.
   В это время Эдвард подумал:
   "В голосе ее звучит насмешливость".
   Джелла продолжала:
   -- Итак, мои любезные мисс Мария и Эва, я снова повторяю вам, что пользуюсь вниманием сэра Джона и Джорджа Малькольма и прошу вас ответить, принимаете ли вы мою дружбу? Я предлагаю ее обеим вам. Надеюсь, что вы не отвергнете ее, а впрочем, я в этом не сомневаюсь.
   -- Смею ли я, принцесса? -- робко, с заметным замешательством проговорила Мария.
   -- Простите ее робость, принцесса, -- вмешалась Эва, -- это такая честь для нас...
   -- Забудьте мой сан, милые дети, и помните только, что я женщина, -- прервала ее Джелла.
   Потом, обращаясь к Марии, прибавила:
   -- Я -- именно та женщина, которой дорого ваше счастье и которая радуется ему. Я ручаюсь за сэра Джорджа, это настоящий дворянин! Душа у него открытая, прямая, благородная, сердце его не изменит своих чувств к вам язык его не произнесет слова лжи!
   -- Зачем ему лгать, принцесса? -- перебила Мария. -- Я сирота и почти без состояния, между тем как он богат. Он сказал, что любит меня, и могла ли я не поверить ему? Я поверила ему с радостью и приняла его предложение с гордостью.
   Улыбка не покидала лицо принцессы.
   -- О, как счастливы вы, мисс Мария, -- снова заговорила Джелла, -- сердце Джорджа Малькольма впервые ощутило страсть и наполнилось любовью. Ваши глаза, ваш ангельский вид внушили ему те клятвы в вечной любви и верности, которые он нашептывал вам; губы его до сих пор не произносили подобных. Я понимаю это и многим бы пожертвовала, чтобы внушить подобную страсть. Богатство, власть, даже жизнь, словом, все принесла бы в жертву подобной страсти!
   В это время Дургаль-Саиб наклонился к Марии и прошептал страстным голосом:
   -- Я знаю человека, который чувствует к вам подобную страсть.
   Мария с ужасом отшатнулась, щеки ее покрылись ярким румянцем, но потом побелели как полотно.
   -- Да, -- продолжала принцесса, -- сэр Джордж -- счастливый жених, а сэр Джон Малькольм -- счастливый отец! Днем благополучия будет для него тот день, в который он благословит ваш радостный союз!
   -- Надеюсь, принцесса, -- шепотом ответила Мария.
   -- Я уверена в этом, -- продолжала Джелла. -- Теперь дайте мне вашу хорошенькую беленькую ручку, которую я от души пожму в залог того, что я ваш друг навсегда.
   Мария Бюртель робко, с видом застенчивости исполнила просьбу Джеллы, вложив свою трепещущую руку в руку принцессы, и тихо промолвила:
   -- Могу ли я не верить, принцесса?
   -- Вот и прекрасно, -- обрадовалась Джелла, -- так и следует поступать, мое милое дитя! Никогда не надо сомневаться в чувствах тех, кто симпатизирует вам. Бал только что начинается, а потому, я смею думать, мы еще увидимся с вами. А вы, Дургаль-Саиб, дайте вашу руку и пойдемте осматривать достопримечательности сада лорда Сингльтона.
   Принцесса оперлась на руку раджи и, обернувшись к обеим сестрам, еще раз ласково им улыбнулась, проговорив про себя:
   "О, какой ненавистью к этой проклятой девчонке наполнено мое сердце!"
   Мария, нахмурив брови, молча стояла несколько минут.
   -- Что с вами, Мария? -- спросил ее Эдвард, и в голосе его слышалось беспокойство.
   Взволнованная девушка, закрыв лицо руками, проговорила глухим голосом:
   -- Я ревную эту женщину Эдвард.
   -- Ревнуете? -- удивился Эдвард, -- но ведь это безумие!
   -- Действительно, -- подхватила Эва, -- надо быть без рассудка, чтобы думать об этом!
   -- О, я не виновата в этом! Что же мне делать? Я ужасно страдаю, мне хотелось бы плакать, я задыхаюсь! Нет, лучше не жить!
  

Глава 5
Громовой удар

   Музыка, исполняемая двумя оркестрами, широкими волнами разливалась в прохладном ночном мраке. Вдруг на смену ритмичной и несколько однообразной мелодии пришла новая, необычная, носящая оттенок томный, сладострастный, упоительный.
   -- Баядерки, баядерки! -- раздались голоса среди гостей.
   И в самом деле, группа индийских танцовщиц, в которой под такт музыки двигалось несколько пестро одетых женщин, направилась к той части губернаторского сада, где находились лорд Сингльтон и Джелла.
   Баядерки были одеты в яркие национальные костюмы. Они были обернуты большими полосами легкого прозрачного газа, обшитого золотою бахромой. Куски ткани пунцового цвета, обвиваясь вокруг стройных изящных фигур, ниспадали, проходя через одно плечо на грудь, которую скрывал маленький из золотой парчи корсаж, и оставляя обнаженными руки, плечи и нижнюю часть бюста, обволакивали бедра. Широкие, собранные снизу панталоны светло-лилового цвета обхватывали ноги. Драгоценные украшения отсвечивали разноцветными блестками на пальцах, запястьях, шее и даже носу, дополняя этот костюм. Двойные золотые кольца, надетые на ноги у лодыжки, производили гулкий металлический звон при каждом движении танцовщиц.
   Одеждой нескольких баядерок служили длинные панталоны из светлого газа, шитые серебром, с серебряной каймой, скрывающие толстые золотые кольца, надетые у лодыжек. Пальцы ног были сплошь унизаны кольцами, на подъеме красовались массивные серебряные цепи. Поверх панталон была надета юбка из драгоценной ткани, обшитая золотыми и серебряными узорами, на концах которых была прикреплена дорогая бахрома. Суконный корсаж пунцового цвета сдерживал грудь и был почти полностью закрыт громадной вуалью из серебряного газа, спереди и сзади густыми волнами обхватывающей корпус баядерок. На руках, пальцах и шее также сверкали дорогие украшения. В волосах, зачесанных назад и сдерживаемых серебряными полосами, сверкали драгоценные булавки дивной работы. Весь ободок уха, унизанный драгоценными колечками, представлял подобие золотой бахромы. Золотая тонкая нить заменяла кольцо в ноздрях; на этой нитке висела большая жемчужина. Вид танцовщиц был до крайности своеобразный, хотя и не во всем отвечал европейским вкусам.
   Достигнув того места, где находились принцесса Джелла и лорд Сингльтон, баядерки приостановились, а затем начали исполнять один из танцев, свойственных только Востоку и Индии. Их движения были исполнены неги и даже сладострастия и уже описаны многими путешественниками. Поэтому мы считаем новое описание бесполезным. Едва громкие и восторженные рукоплескания, возникшие после окончания танца, смолкли, раздался голос стоящего у двери лакея. Он произнес имя, заставившее вздрогнуть Джеллу и раджу Дургаль-Саиба.
   -- Мистер Джордж Малькольм!
   -- Слава Богу, -- заметил Эдвард, -- теперь-то уж мы узнаем о причинах отсутствия на балу нашего батюшки.
   -- Я тоже так думаю, -- прибавил лорд Сингльтон.
   Эва наклонилась к Марии и шепнула ей:
   -- Почему он один?
   -- Разве отсутствие отца тревожит тебя? -- спросила Мария.
   -- Более прежнего.
   -- Это почему?
   -- Не знаю, но мне страшно.
   Во время обмена этими фразами толпа приглашенных расступилась для того, чтобы дать проход Джорджу Малькольму. Вскоре появился и он. При виде его на лицах присутствовавших отразилось выражение изумления и безотчетного страха. И в самом деле, наружность Джорджа могла вызвать ужас. Одежда, в которой он предпринял ночную поездку на кладбище слонов, была в страшном беспорядке, составляя резкий контраст с роскошными праздничными костюмами гостей лорда-губернатора. Красивое лицо было обезображено смертельной бледностью, страданием и скорбью; дикий огонь горел в широко раскрытых глазах. Вид Джорджа поверг в оцепенение лорда Сингльтона. Эдвард почувствовал, как смертельная дрожь пробежала по его телу, а сердце сжалось от предчувствия чего-то ужасного. Он бросился к Джорджу с вопросом:
   -- Брат, что случилось?
   В эту минуту Джелла быстро схватила руку Дургаль-Саиба и, судорожно сжав ее, шепнула ему глухим голосом:
   -- Взгляните на этого человека, Дургаль-Саиб, смотрите... Уж не знает ли он всего того, что ему знать не положено?
   -- Осторожнее, принцесса, возьмите себя в руки, -- остановил ее раджа, -- вы выдадите нас!
   -- Брат, -- повторил Эдвард, -- что ты хочешь сообщить нам? Что с тобой?
   Мария, дрожа от тягостного предчувствия, бросилась в объятия сестры. Джордж, ни слова не сказав брату, обратился к лорду Сингльтону.
   -- Простите меня, милорд, простите, -- сказал он глухим, изменившимся голосом, -- я омрачаю праздник, внося в него тягостное настроение.
   -- Тягостное настроение? -- переспросил губернатор.
   -- Не томи, брат, объясни, ради Бога, -- умолял Эдвард дрожащим от волнения голосом, взяв брата за обе руки.
   -- Друг мой, -- воскликнул Джордж растроганным голосом, -- ты уже не ребенок, ты -- мужчина! Собери все свое мужество, прояви всю свою твердость...
   -- Джордж, Джордж, ты пугаешь меня, что за страшное известие принес ты? Что случилось? Скажи!
   Джордж обратился к лорду Сингльтону:
   -- Господин губернатор, господин милорд, господин президент Бенареса, -- воскликнул он, -- я пришел сюда, чтобы умолять вас о правосудии и мести.
   -- Милостивый Боже, -- переглянулись девушки.
   Принцесса Джелла хранила молчание, но взгляд, брошенный ею на Дургаль-Саиба, говорил: "Он все знает!"
   -- Почему говорите вы о правосудии, о мести? -- удивился пораженный ужасным видом Малькольма губернатор.
   -- Я прошу их у вас.
   -- Правосудия?
   -- Да, милорд.
   -- Для кого же?
   -- Для моего отца.
   -- А мести?
   -- Для его убийц.
   По толпе гостей пробежал глухой шум, у каждого вырвалось невольное восклицание: "Сэр Джон Малькольм убит!"
   Эдвард, пораженный ужасной новостью, как безумный схватил руки брата, заставил его обернуться к себе и голосом, надорванным внутренним волнением, произнес едва внятно:
   -- Джордж, скажи, ради Бога, это неправда, я ослышался... не так ли? Ведь я не понял... ты говоришь не о нашем отце? Неправда, он жив... мы сейчас увидим его... Господь не допустил бы совершиться такому неслыханному преступлению! Нет, нет, не может быть, я брежу... я схожу с ума!
   -- Наш благодетель, наш второй отец умер? О горе, горе! -- воскликнули мисс Мария и Эва.
   -- Но нет, нет, это неправда... этого не может быть! -- бормотала Мария.
   -- Такой человек не может умереть, -- убеждала всех Эва.
   Джордж вместо ответа произнес только одно слово:
   -- Смотрите!
   И, обратив лицо к той стороне, откуда пришел, он протянул руку вперед так, что толпа гостей почтительно расступилась, как бы не в силах устоять и не поддаться действию бурного всепреодолевающего потока, и в своем движении направо и налево открыла пространство, в котором таился ответ на главный вопрос. Изумленным взорам гостей предстал закрытый со всех сторон паланкин, возле которого стояли Стоп и Казиль, настолько же бледные и встревоженные, как и сам Джордж, медленно приближавшийся к носилкам. Присутствовавшие молча взирали на молодого человека, не смея произнести ни слова. Джордж откинул одну из занавесок паланкина, и глазам присутствующих предстала неподвижная масса, обернутая белой материей, контуры которой выдавали все признаки человеческого тела. Джордж приподнял покрывало, и стоящие рядом мгновенно узнали главного судью, увидели лицо, искаженное предсмертной агонией.
   -- Смотрите! -- повторил Джордж среди могильной тишины, -- взгляните на тело безвинно пострадавшего праведника. Под этим саваном все, что осталось от сэра Джона Малькольма.
   Крик ужаса и негодования раздался со всех сторон. Мария и Эва бросились на колени перед паланкином. Отдельные фразы заглушали рыдания. Подавленный горем и глубоким отчаянием, преклонив колени перед телом покойного отца, молча стоял возле девушек Эдвард. Взяв холодную руку убитого, он прижимал ее к губам, как бы желая согреть ее.
   Безмолвный свидетель этой грустной сцены губернатор Бенареса вытирал крупные слезы, градом катившиеся по его бледным от волнения щекам. Наконец, Эдвард встал и подошел к Джорджу.
   -- Ты знаешь, кто убийца? -- спросил он твердым голосом.
   -- Если бы знал, то отец был бы уже отомщен, -- ответил Джордж. Потом, обратившись к лорду Сингльтону, добавил: -- Именем Англии, нашей далекой родины, заклинаю вас, милорд, помочь нам найти убийцу.
   Лорд Сингльтон протянул руку над телом покойника и произнес голосом, исполненным торжественности:
   -- Клянусь всемогущим Богом, который все видит и слышит, что мы отыщем презренного убийцу. Джон Малькольм будет отомщен!
   -- Благодарим вас, милорд, -- сказали в один голос братья.
   Повернувшись к стоящим рядом гостям губернатора, Джордж произнес торжественно:
   -- Преклоним колени, господа, перед памятью честного и справедливого человека, великого мученика.
   Никто не осмелился не повиноваться этому призыву. Все опустились на колени. Склонив головы среди всех остальных стояли принцесса Джелла и Дургаль-Саиб. Через минуту Джелла шепнула на ухо принцу:
   -- Я нашла убийцу и выдам его правосудию, пусть покарают его за смерть Джона Малькольма.
  

Глава 6
Во имя Бовани

   Лорд Сингльтон не мог продолжать начатый праздник в своем дворце. Известие о смерти человека, подобного Джону Малькольму, о смерти, поразившей ужасом и негодованием благородные сердца его соотечественников, мгновенно изменило его планы. Огни во дворце погасли, шум ликующих гостей смолк, присутствующие разъехались по домам, смущенные и опечаленные тягостной сценой, свидетелями которой стали.
   -- Дургаль, -- обратилась принцесса к радже, -- следуйте за мной. Мне необходимо переговорить с вами.
   -- Я готов, принцесса.
   Они уехали вместе.
   У Джеллы в Бенаресе был великолепный дворец, являвшийся местной достопримечательностью и поражавший своей красотой и величием не только европейцев. Огромное и великолепное здание, выстроенное из белого и розового мрамора в восточном вкусе без всякой примеси инородных культур, выходившее своим громадным фасадом на городскую площадь, гордо возвышалось перед взорами наблюдателя. Перед его балконом простиралась панорама Ганга с его мостами, крутыми берегами, зарослями кустарников. Позади дворца раскинулись обширные сады.
   Принцесса ввела Дургаль-Саиба в роскошный будуар, украшенный мебелью, выполненной в парижских мастерских, и оставила его одного, уходя сказав:
   -- Я вернусь через несколько минут, ждите!
   И в самом деле, не прошло и четверти часа, как она возвратилась.
   Роскошное бальное платье она сменила на пеньюар из белой полупрозрачной кисеи с великолепным шитьем.
   Ее густые черные волосы, освобожденные от тяжелой бриллиантовой диадемы, мягкими волнами ниспадали с плеч и рельефно выделялись на светлом фоне одежды, распространяя по комнате какой-то особенный аромат. Принц по знаку принцессы сел на указанный ему стул, на лице его постепенно проступало выражение глубокого удивления.
   -- Что с вами, Дургаль-Саиб? -- спросила принцесса Джелла.
   -- Принцесса, -- ответил он, -- вы -- дивное существо, удивительная женщина, быть может, единственная в целом мире...
   -- Я знаю это и горжусь, -- перебила она его, -- я не могла бы утешиться, если бы напоминала собою медаль с истертым изображением или если бы походила на всех женщин. Однако к чему это замечание?
   -- Ужасная, кровавая, достойная ада драма разыгрывается вокруг нас. Мы тайно способствуем и руководим ею, добиваемся страшной кары иноверцам, а между тем вы веселы, спокойны, улыбаетесь, как будто гроза, надвигающаяся на финал этой драмы, не должна разразиться.
   -- Не следует бояться грозы, если руководишь ею!
   -- Кто может быть в этом уверен?
   -- Я.
   -- Остерегайтесь, принцесса, меня пугает ваша странная уверенность.
   Принцесса Джелла бросила на раджу мгновенный насмешливый и в то же время пытливый взгляд, как бы проникая в самую глубину его души, и заметила:
   -- Дургаль, я вижу, что волнует вас, я читаю ваши мысли: вы боитесь.
   -- Это правда.
   -- Но чего? Судьбы или человека?
   -- Человека. Джорджа Малькольма.
   -- Это почему же?
   -- Я видел в нем все качества, которые делают врага грозным и могущественным. Он храбр, отважен, умен! Я уверен, что для мести за смерть отца он испробует все и не отступит даже перед невозможным. Впрочем, не знаю, прав я или нет, описывая его таким...
   -- Положим, вы правы, раджа, но вы упустили из виду важное обстоятельство: неустранимой противницей Джорджа Малькольма являюсь я!
   -- Все это так, я знаю, вы могущественны и сильны, но Джордж Малькольм будет следить и за вами. Что можете вы ему сделать?
   -- Все в моих руках, я могу все и способна на все. Завтра же Джордж Малькольм уже не будет опасен!
   -- Завтра? -- тоном недоверия повторил раджа.
   -- Впрочем, уже сегодня, так как сейчас два часа ночи. Я составила план, обеспечивающий гибель этого молодого господина. Главным действующим лицом, руководителем этого плана должны стать вы.
   Мы не станем загружать внимание наших читателей изложением замысла Джеллы, все это станет известно впоследствии. Когда Джелла окончила свой подробный рассказ, то ее почтительный слушатель вскричал с искренним восторгом, шумно выражая свою радость.
   -- Вы гениальная женщина, принцесса!
   -- Я никогда не сомневалась в этом, -- подтвердила Джелла, громко смеясь, -- ну, теперь вы поняли все, одобряете ли мой план?
   -- Не только одобряю, я восхищаюсь им!
   -- Так значит, я вправе рассчитывать на вас?
   -- Как на себя.
   -- В таком случае все пойдет хорошо, и я наперед ручаюсь вам за успех.
   Таинственный разговор между раджой и принцессой длился долго. Рассвет приближался, указывая заговорщикам, что пора расходиться. Дургаль поцеловал протянутую руку Джеллы и покинул дворец.
   Оставшись одна, принцесса ударила в тамбр. На его звук явился Согор.
   -- Ну что? -- спросила его принцесса.
   -- Я повиновался.
   -- Ты искал?
   -- Искал и нашел.
   -- Так тебе все известно?
   -- Все.
   -- Я готова слушать.
   Согор в кратких словах передал принцессе подробности, уже известные нашим читателям. Это были детали поездки Джорджа Малькольма на кладбище слонов в предыдущую ночь и ужасный случай, который столкнул сына с телом убитого отца.
   -- Кто рассказал тебе эти подробности? -- спросила Джелла, когда Согор окончил свою короткую речь.
   -- Два индуса, нанятые Казилем.
   -- Сторонники ли они нашего священного дела?
   -- Да.
   -- Они здесь?
   -- Здесь.
   -- Хорошо, пусть войдут.
   Согор отворил дверь, и по поданному им знаку два феллаха со смуглыми лицами переступили порог. Войдя в комнату, они пали ниц перед принцессой, выражая каждым своим движением раболепие и страх.
   -- Сыны Бовани, -- проговорила Джелла мрачным голосом, обращаясь к вошедшим, -- встаньте и выслушайте, речь моя будет обращена к вам от имени этой богини.
   Речь принцессы продолжалась более часа и была закончена следующими словами:
   -- Ступайте и не забудьте!
   Индусы попятились к двери и оставили комнату.

* * *

   За этой страшной ночью, события которой мы только что описали, следовало, как и предначертано, ясное веселое утро. Жители Бенареса готовились с поразительной пышностью отметить праздник Джагарната. Суета по этому поводу была повсюду необычайною, со всех сторон слышались выкрики, смех, шумный говор. Все спешили, повсюду царило радостное и ликующее настроение.
   Теперь мы попросим читателей мысленно последовать за нами во дворец президентства и оказаться в нем мысленно именно в ту минуту, когда на городских башенных часах пробьет двенадцать. Войдем сперва в комнату, являющуюся кабинетом губернатора. Обитая превосходными красочными обоями, устланная мягкими китайскими коврами, комната представляла собой прекрасное место не столько для работы, сколько для отдыха. По стенам ее были размещены шкафы, наполненные книгами в богатейших сафьяновых и кожаных переплетах, в промежутках были расставлены до дюжины кресел, а между ними простирался огромный письменный стол, над которым висел портрет английской королевы.
   Вот растворилась дверь, ведущая в кабинет, и вошедший индус в одежде слуги принес связку бумаг, которые и положил на письменный стол.
   Индус этот уже нам знаком, мы видели его два дня тому назад у принцессы Джеллы в обществе Суниаси, Голькара и Акбара. Это был человек с черным покрывалом на голове. Таким же мы его видели и на кладбище слонов в ночь убийства сэра Джона Малькольма. Это был один из важнейших пособников принцессы, и звали его Джааль. Хотя присутствие его в кабинете губернатора Ост-Индской компании до поры до времени будет довольно загадочным, однако впоследствии все станет на свои места.
   В то время как этот человек в кабинете лорда Сингльтона раскладывал на письменном столе связку бумаг, его уста время от времени выдавливали короткие, насыщенные едкой иронией фразы:
   -- Ну, хорошо, ищите, ищите... Мы не боимся вас... Если индус захочет что-либо скрыть, европейцу там делать больше нечего. Вы можете искать, проклятые англичане, но нет, вы ничего не найдете, и Джон Малькольм не будет отомщен!
   Раздался стук в дверь, Джааль быстро подошел к ней и отворил. На пороге стоял Казиль. Увидев друг друга, оба жестами выразили изумление.
   -- Джааль! -- воскликнул Казиль. -- Как ты очутился здесь? И к тому же в этой одежде?
   -- Да, это я, -- подтвердил индус, -- волею нашей общей повелительницы принцессы Джеллы я служу у господина губернатора.
   -- А! -- произнес Казиль, изумление которого переросло в подозрение.
   -- Но а ты как оказался здесь? -- спросил в свою очередь Джааль, -- что привело сюда тебя?
   -- Я явился по приказанию лорда Сингльтона.
   -- Как? Тебя звал губернатор?
   -- Да, звал.
   -- Что ему от тебя нужно?
   -- Не знаю. Я думаю, что он хочет предложить мне несколько вопросов по поводу убийства сэра Джона Малькольма.
   -- Что заставляет его расспрашивать тебя? -- еще более удивился Джааль, -- что можешь ты знать?
   -- Никак не более того, что знает сэр Джордж, так как я служил ему проводником в ночь убийства; вместе с ним был я на кладбище слонов и первый увидел тело, лежащее среди высокой травы на опушке леса.
   -- Ты говорил об этом кому-нибудь, прежде чем рассказал мне? -- быстро спросил, заметно волнуясь, Джааль.
   -- Никому, потому что меня еще никто не спрашивал. Но почему это тебя интересует? -- спросил Казиль.
   Джааль, не отвечая, схватил мальчика за руку, что вызвало у последнего желание бежать прочь, и, подняв высоко его руку и сдвинув рукав, он указал пальцем на синевато-багровый знак, -- род татуировки, который был хорошо виден.
   -- Знаешь ли ты, что это? -- резко спросил Джааль.
   -- Знамение богини, -- пробормотал смущенный Казиль.
   -- Да, знамение богини! Оно запечатлено на твоей руке с самого дня рождения! Ты -- сын богини, ты -- брат сторонников священного дела и обязан повиноваться приказаниям, которые передаются тебе от имени богини. Ты знаешь закон: повиноваться или умереть!
   Ноги Казиля подкашивались, и он спросил заплетающимся от страха голосом:
   -- Что же надо делать?
   -- Молчать!
   -- О чем молчать? Я не понимаю.
   -- О том, что ты рассказал мне по поводу убийства минуту назад. Ты должен говорить, что тело Джона Малькольма увидел не ты.
   -- Однако...
   -- Заметь, увидел не ты! -- повторил Джааль с сильным ударением, -- и кто бы ни потребовал твоего свидетельства -- будут ли то лорд Сингльтон с сэром Джорджем Малькольмом или еще кто другой -- молчи, притворись ничего не видевшим и не слышавшим. Понимаешь?
   -- Понимаю.
   -- Исполнишь приказание богини?
   -- Исполню.
   -- Хорошо! Но не забудь, что всякий, кто не повинуется воле богини, жестоко будет наказан и упадет мертвым под всесильной ее рукой.
   -- Я повинуюсь ее всесильной воле, -- ответил Казиль, и в его голове возникли мысли, которые он никогда не произнес бы вслух: пусть они убили моего отца, моего благодетеля, того, кто спас мне жизнь, но что могу я сделать? Я должен повиноваться воле богини и молчать; дух мой возмущается, сердце трепещет, но я повинуюсь и молчу!
   "Опасаться этого мальчика не стоит, -- проговорил про себя Джааль, -- он в наших руках и не посмеет ничего сказать. Слава богине, что я поспел вовремя. Однако кто-то идет".
   За дверью послышался бранившийся и громко жаловавшийся голос. Отворилась дверь, и в кабинет вошел Стоп, камердинер сэра Джорджа Малькольма. Странная бледность покрывала его щеки и лоб, узловатые пальцы прижимали к носу белый платок.
  

Глава 7
Неприятное приключение с носом

   -- Что с нами, мистер Стоп? -- спросил с изумлением Казиль.
   Достопочтенный слуга тяжело застонал и отнял от лица платок. Нос его представлял престранный вид: он увеличился почти вдвое против своего обыкновенного объема и принял темно-багровый оттенок, что производило удивительный эффект на фоне его бледного лица.
   -- Здорово, маленький индус! -- вскричал Стоп. -- Мне очень приятно тебя видеть, потому что ты добрый ребенок, хотя твою проклятую родину я посылаю в самый ад и, надо признаться, не очень приятный подарок делаю его обитателям.
   -- Неужели вы все еще сердитесь на Индию, мистер Стоп?
   -- Более чем когда-либо прежде.
   -- Ну, это оттого, что вы к ней еще не привыкли, уважаемый мистер Стоп.
   Камердинер чуть не подпрыгнул, гневно выпалив:
   -- Привыкнуть? Да скажи, Бога ради, можно ли к ней привыкнуть? Чем более живешь здесь, тем более убеждаешься в ее непригодности для нормальной жизни. Разбойнически убили отца моего молодого барина, по милости чего заварилась такая каша, что, право, не знаешь, скоро ли выползешь из нее. Все мы находимся под уголовным следствием! И теперь скучать не приходится: ни чаю напиться, ни съесть кусок сочного ростбифа, ни испробовать портера или эля. Да это еще не все! Знаешь ли ты, мальчуган, что я нашел сегодня у себя в постели, ложась спать после двух бессонных ночей?
   -- Что же нашли вы, мистер Стоп?
   -- Змею толщиною в мою руку и гораздо длиннее ужа, с которой, впрочем, я славно разделался, разорвав ее на четыре части и выбросив в окно. Окончив это полезное дело, я надеялся спокойно заснуть. Так нет, не тут-то было! Едва занялась утренняя заря, как появились отвратительные животные, которые повели наступление на мой нос, жужжа громче полковых труб. После этой атаки нос мой пришел в самое плачевное состояние, в котором ты и видишь его. Ну как относиться к этим вредоносным гадам, не пожелавшим оказать даже малейшего почтения к носу английского подданного?!
   -- Действительно, они порядочно-таки отделали ваш нос, мистер Стоп, -- заметил Казиль, -- но, к счастью, вот доктор. Надеюсь, он вас вылечит.
   В самом деле, в это время в губернаторский кабинет вошел доктор Анатоль Дьедоннэ, который уже нам отчасти знаком.
   -- Ах, доктор, слава Богу! -- воскликнул восторженно неутомимый Стоп.
   -- В чем дело? -- поинтересовался доктор, -- объясните, наконец, кто тут нуждается в моей помощи.
   -- Да я же, доктор, мне нужна ваша немедленная помощь, -- отвечал достойный камердинер.
   -- Мы сейчас и посмотрим.
   -- Скорей, доктор, иначе меня ждут неприятности, а может быть, и беда.
   -- Какая беда? Что с вами? Вид у вас очень бодрый, и вы мне кажетесь как нельзя более здоровым.
   -- Ах, доктор, -- произнес плачевным голосом Стоп, -- вы не скажете этого, осмотрев мой нос. Мухи беспощадно изуродовали его!
   Доктор, оседлав нос лорнетом, приблизился к Стопу и с самым напряженным вниманием стал рассматривать сильно пострадавшее украшение его лица.
   -- Ах, черт возьми! -- воскликнул после внимательного осмотра доктор, -- в самом деле, любезный, вас славно отделали! В настоящую минуту по странному устройству вашего носа всякий натуралист, не затрудняясь в поисках истины, причислит вас по всей справедливости к классу хоботовых. Ваше лицо украшено уже не носом, а этим достойным признаком слонов.
   -- Что делать? -- простонал, глубоко и смущенно вздохнув, Стоп.
   Дьедоннэ продолжал:
   -- Вы, кажется, сказали, что пострадали от мух?
   -- От мух, доктор.
   -- Вы уверены в этом?
   -- О, более чем уверен! Они атаковали меня с таким сильным жужжанием, точно трубили поход и совершенно не жалели моего носа.
   -- И прекрасно!
   -- Прекрасно? -- обиженным тоном переспросил Стоп.
   -- Тут нет ничего прекрасного!
   -- Я хотел объяснить, что дело очень просто.
   -- Так значит, это не опасно?
   -- Сказать утвердительно не могу.
   -- Как?
   -- В этой стране с влажным и знойным климатом водится множество разнородных мух всех величин, из которых одни ядовитее других.
   -- Одни ядовитее других? -- с ужасом вскричал Стоп, -- помилуй меня, Господь.
   -- Что делать, мой друг! К несчастью, эти факты неопровержимы, и я для того, чтобы вы приняли к сведению (ведь не худо об этом предварительно знать), прибавлю, что укусы большинства из них -- смертельны!
   Как мы уже заметили, Стоп был бледен, но услышав замечание доктора, как бы замер: лицо его побелело, а в глазах застыл ужас.
   -- Так значит, -- начал он тихим голосом, вздрагивая при каждом слове, -- так значит, жизнь моя в опасности вследствие укушения носа?
   -- Несомненно, хотя утверждать этого не могу.
   -- Скажите хоть что-нибудь, доктор, умоляю вас! Неизвестность хуже всего!
   -- Скажу, но вначале мы приступим к перечислению признаков.
   -- Ради Бога, доктор, поскорее! Сообщите мне наиболее опасные признаки. Я очень дорожу жизнью и боюсь умереть во цвете лет, -- тихо пробормотал несчастный.
   -- Первый признак -- сильный зуд, -- начал важно доктор.
   -- О, я несчастный! Действительно так... я не могу себя обманывать, первый признак как нельзя более подходит ко мне! Продолжайте, продолжайте, доктор!
   -- Второй признак, -- перечислял доктор, -- краснота укушенной части тела, затем краснота переходит в багрово-синий цвет. Это третий признак. Наконец, цвет изменяется, укушенное место принимает черный цвет, после чего субъект умирает в страшных мучениях, что составляет последний признак, в котором, понятно, ошибиться невозможно.
   Стоп был ни жив ни мертв, настолько сильно на него подействовало чувство страха. Он вертелся на одном месте, спотыкался и в смущении размахивал руками.
   -- Зеркало! Зеркало! -- кричал он хриплым, задыхающимся голосом. -- Я хочу посмотреть! Мне надо рассмотреть цвет моего носа, каков он -- синий ли, красный ли, багровый ли или черный! Мне надо знать его цвет!
   -- Вот зеркало, мистер Стоп, -- обратился к нему Казиль, указывая на большое венецианское зеркало, висевшее в простенке.
   Стоп бросился к нему и, зорко взглянув на свое отражение, с облегчением упал в кресло, пробормотав:
   -- Он пока багрово-синий. Это только третий признак. Надежда еще не потеряна, доктор...
   -- Не тревожьтесь, любезный, это неважно. Даже когда ранки начинают чернеть, то и тогда бывают случаи, когда можно спасти больного.
   -- Ах, доктор, спасите меня!
   -- Я только этого и желаю.
   -- Какое же надо применить лечение?
   -- Иногда отвращают опасность, пожертвовав укушенным членом.
   -- Объяснитесь, доктор, ради Бога, объяснитесь! О какой жертве говорите вы?
   -- О жертве незначительной.
   -- Да о какой же!
   -- Я всегда имею при себе все необходимые инструменты. Если желаете, то я могу немедленно приступить к отнятию пораженного ядом члена.
   Стоп припрыгнул и, вскочив на ноги, бросился назад, будто испугавшись изображения представившейся ему головы медузы.
   -- Как, отрезать мне нос! -- вскричал он дико. -- Нет, нет, никогда!
   -- Ну, уж будто вы им так дорожите! -- пошутил доктор.
   -- Дорожу ли я им? -- заревел Стоп.
   -- Ведь это для лечения, -- заметил, улыбнувшись, Казиль.
   -- Молчать, постреленок, -- грозно прикрикнул на него Стоп и, обращаясь к доктору, прибавил, -- я соглашусь скорее лишиться жизни, если это неизбежно, но пожертвовать носом... никогда! Я дорожу им более, чем жизнью.
   -- Он некрасив, -- заметил доктор.
   -- Вижу, что некрасив, да что же делать! Я люблю его, я привык с ним жить, ведь мы еще никогда не расставались, я не могу жить без него, нет, не могу!
   -- Ну, уж если он вам так дорог, то оставайтесь при нем, только берегитесь.
   Стоп раскрыл рот, чтобы ответить, но тут распахнулась дверь и вошел лакей, объявив:
   -- Его сиятельство!
   Вслед за этим в кабинет вошел лорд Сингльтон, сопровождаемый Джорджем и Эдвардом Малькольмами. Джааль подал знак, чтобы Стоп и Казиль вышли в соседнюю комнату и ждали там, когда лорд-губернатор их позовет.
   Дьедоннэ поклонился.
   -- Как хорошо, что вы здесь, доктор, а я только что хотел послать за вами.
   -- К вашим услугам, милорд.
   -- Освидетельствовали вы тело убитого?
   -- Да, милорд.
   Губернатор обратился к Джорджу:
   -- А вы, сэр, были при этом?
   -- Нет, милорд. Силы внезапно покинули меня. Я, как ребенок, не мог выдержать дальнейшее стойко, мне казалось, что я схожу с ума.
   Лорд Сингльтон пожал ему руку. Джорджа нельзя было узнать -- так сильно он изменился. Восковая белизна сменила здоровый цвет лица, а под глазами образовались темно-синие круги, проложенные горем и тягостным отчаянием.
   -- Не поддавайтесь скорби, сэр Джордж, -- утешал лорд Сингльтон, и в голосе его слышалось участие, -- победите ее твердостью.
   -- Я буду тверд, -- ответил молодой человек, приподнимая голову. -- Благодаря Создателю энергия моя возвратилась, и, что бы ни случилось, я не утрачу более силы воли, не упаду духом. Как ни тяжело, как ни грустно будет испытание, ему не сломить меня, не подавить моих душевных сил!
   -- Скажите, доктор, -- обратился к Дьедоннэ после некоторого молчания губернатор, -- что выяснили вы при освидетельствовании?
   -- Ваш достойный друг, сэр Джон Малькольм, умер внезапно, как бы пораженный стремительным громовым ударом, потому что оружие вонзилось прямо в сердце.
   -- Можно ли предположить, что прежде чем быть убитым, Джон Малькольм сопротивлялся?
   -- Ничего подобного предположить нельзя. На теле убитого не заметно следов насилия. Оружие вонзилось в грудь по самую рукоятку.
   -- Какого рода было это оружие?
   -- Я имею некоторый повод думать, что это был индийский кинжал.
   -- И вы не ошибаетесь, -- заметил Джордж, вынув кинжал, бывший при нем, и передавая его доктору, -- вот то оружие, которым был умерщвлен мой отец.
   Дьедоннэ взял и начал рассматривать его острие в увеличительное стекло.
   -- Я так и думал: смерть все равно настигла бы жертву -- лезвие отравлено.
   -- О, презренные, низкие убийцы! -- воскликнул Эдвард, подняв руки к небу.
   Джордж не говорил ни слова, его рука лихорадочно разрывала ворот рубахи. Лорд Сингльтон также взял кинжал и осмотрел его.
   -- Здесь на клинке вырезаны индийские буквы, кажется, они знакомы мне.
   Спустя минуту он уточнил:
   -- Это имя богини Бовани.
   Джордж не мог удержаться от тихого стона.
  

Глава 8
Комедия в драме

   -- Бовани, Бовани, -- повторял Джордж, -- богиня смерти и разрушения...
   -- Именно так, -- подтвердил лорд Сингльтон.
   -- В таком случае, не может быть никакого сомнения, -- воскликнул молодой человек, -- отец убит рукою индуса. Надеюсь, что теперь все согласятся с этим.
   -- Постойте, сэр Джордж, -- заметил губернатор, -- вы очень поторопились вывести заключение и зашли слишком далеко.
   -- Уверены ли вы, что я ошибаюсь, милорд?
   -- Я не говорю ничего подобного, но замечу, что вывод ваш нелогичен.
   -- Почему?
   -- Кинжалом с выгравированным именем богини Бовани мог воспользоваться и европеец.
   Эдвард, не дав брату ответить, возразил:
   -- Европеец? Разве мог англичанин совершить подобное преступление? Этого не может быть, милорд, это было бы чересчур жестоко! Вы так не думаете?
   -- Я пока не убежден ни в чем, -- возразил лорд Сингльтон, -- я так же, как и вы, не владею фактами, а только ищу их.
   -- Вы сами говорили мне, милорд, -- заметил в свою очередь Джордж, -- что покойного отца все любили и уважали.
   -- Его уважали и любили не только в президентстве бенаресском, но и во всех провинциях Индии, где только было известно его имя, -- прибавил Эдвард.
   -- Имел ли отец врагов, милорд? -- спросил Джордж.
   -- Ответить на подобный вопрос очень трудно, -- возразил лорд Сингльтон, -- и я не могу сказать ничего утвердительно, разве только то, что я не знал ни одного человека, который был бы его врагом.
   -- Тело не было ограблено, -- продолжал Джордж свою нить рассуждений, -- часы и кошелек оказались при убитом, следовательно, не корысть побудила убийц к этому варварству.
   -- Это ясно, -- заметил лорд Сингльтон, -- это еще более усложняет положение, и я решительно теряюсь в догадках относительно причин, которые двигали рукою убийцы.
   После некоторого молчания Джордж снова обратился к губернатору:
   -- Надеюсь, вам известно, милорд, что отец в последнее время был занят одним таинственным делом?
   -- Да, я знал, но был посвящен в его суть лишь в общих чертах, не более других.
   -- И вы никогда не беседовали с отцом на эту тему?
   -- Много раз.
   -- Что же он вам рассказал?
   -- Фактически ничего. Он неоднократно подчеркивал, что умение держать это дело в тайне -- половина успеха в его завершении.
   -- А меня отец заверил лишь в том, что почти уже достиг цели, и после торжеств в вашем дворце посвятит меня в суть своих поисков. Большего я от него добиться не мог. Вы же знаете, каким человеком был Джон Малькольм.
   -- Да, судья умел хранить тайну.
   -- Смею заверить вас, милорд, -- продолжал Джордж, -- цель поисков отца, бывшая загадкой для всех, была, однако, мне известна.
   -- Известна? -- словно эхо, повторил лорд.
   -- Да, милорд, известна. В течение целого года он писал мне о ней в каждом письме. Отец был уверен в существовании огромного общества убийц-фанатиков, свившего свое гнездо в Индии и расшатывавшего интересы английской короны. Убийства наших соотечественников, совершаемые почти ежедневно, он приписывал именно этому обществу. Он был убежден, что жестокую расправу осуществляют рядовые члены общества, но направляет их действия грозная голова, которая мыслит и осуществляет высшую власть над убийцами. Учитывая все это, милорд, нельзя не быть уверенным, что отец мой -- жертва политического заговора. Он знал слишком много, потому и был убит, смерть его пресекла дальнейшую возможность узнать большее.
   -- Ты прав, брат, -- согласился Эдвард.
   -- Да, это верно, -- кивнул головой Сингльтон и позвонил в стоявший на столе колокольчик.
   Занавеси на дверях раздвинулись, и в их проеме показалось смуглое лицо Джааля.
   -- Казиль здесь? -- спросил лорд Сингльтон.
   -- Здесь, милорд.
   Казиль вошел. Джаалю следовало бы выйти из кабинета, но он не вышел, а стал в амбразуре окна так, чтобы не потерять из вида Казиля и не сводить с него своего пристального взора.
   Лорд Сингльтон сделал Казилю знак приблизиться и сказал, медленно выговаривая каждое слово:
   -- Выслушай меня, Казиль. Сэр Джон Малькольм был твоим благодетелем, и ты платил ему любовью за его добро. И было за что: он, рискуя собственной жизнью, спас тебя от смерти два года тому назад, так же, как сын его спас тебя два дня назад. Если ты имеешь какие-либо подозрения, кто мог бы быть убийцей сэра Джона и что побудило его к такому зверскому поступку, то, понятно, движимый признательностью, ты скажешь все, что знаешь и не поставишь себя своим молчанием в ряды убийц, то есть не сделаешься их сообщником. Ты сообщишь нам все, что известно тебе, и таким образом поможешь раскрыть преступление и найти следы убийц несчастного Джона Малькольма.
   Лицо Казиля выражало крайнюю степень смущения. Казалось, что он колеблется. Твердый, пылающий взор Джааля действовал на него угнетающе, потому что каждый раз, как ребенок поднимал глаза, он встречался с этим пристальным взглядом, неподвижность которого еще больше возбуждала волнение мальчика.
   -- Милорд, -- отозвался он наконец, -- действительно сердце мое дышит благодарностью к погибшему господину. Я люблю сэра Джона всею душой. Смотря на бездыханное, неподвижное тело того, кому я был всем обязан, я проливал горькие слезы. Память о нем всегда будет жить в моем сердце, и его образ навеки сохранится в моей памяти. Слезы благодарности до сих пор еще текут из моих глаз при воспоминании об этом великодушном человеке, рисковавшем жизнью, чтобы спасти меня.
   И в самом деле обильные слезы показались на лице мальчика.
   -- Если бы смерть моя, -- продолжал он, -- могла послужить средством спасения моего благодетеля, то я не задумался бы пожертвовать своею жизнью, умер бы тотчас же, умер без сожаления, даже с радостью, клянусь в том нашими божествами!
   Рыдания, давившие ему грудь, прорвались наружу, но сквозь эти глухие рыдания все-таки можно было расслышать последние сказанные им слова:
   -- Но я не могу сказать ни слова, так как ничего не знаю...
   "Хорошо, что я догадался остаться здесь, -- подумал Джааль, скрываясь за занавесью, -- без меня он проговорился бы, невзирая на священную волю богини Бовани".
   Джордж взял руки Казиля и крепко, с чувством сжал их.
   -- Ты пользовался любовью моего отца, -- проговорил он, -- я заменю тебе его.
   -- Благодарю вас, благодарю! -- вымолвил, всхлипывая, маленький индус и прибавил про себя: "О, как ужасно молчать!"
   -- Сэр Джордж, -- начал лорд Сингльтон, -- воля всемогущего Бога раскроет и осветит самый непроницаемый мрак. Густое покрывало неизвестности накинуто на гнусное убийство вашего отца, нашего достопочтенного друга, но придет время, когда яркий свет осветит эту тайну. Я убежден, что правосудие небесное поможет осуществиться земному. Рано или поздно, через год или через десять лет преступление раскроется и Джон Малькольм будет отомщен.
   -- Через год или через десять лет, сказали вы, милорд, -- возразил Джордж, -- нетерпение не позволит мне ждать так долго, я накажу убийц гораздо раньше.
   -- Помоги вам Бог! -- прошептал губернатор.
   -- Правосудие Божье велико, и оно свершится, будьте уверены, милорд. Бог поможет несчастным сыновьям отомстить за смерть гнусно убитого старика-отца!
   В эту минуту Джааль вошел снова.
   -- Милорд, -- доложил он, -- принцесса Джелла просит аудиенции у вашего сиятельства.
   -- Принцесса? -- переспросил лорд Сингльтон, -- быть может, она прибыла, чтобы навести нас на след преступления. Прошу, любезные друзья, пройти в гостиную и подождать там вместе с доктором. В вашем присутствии он составит протокол медицинского освидетельствования.
   -- Ах, как было бы хорошо, если бы сбылось предположение ваше, милорд, если бы принцесса внесла бы ясность в это темное дело, -- проговорил перед уходом Джордж.
   Лишь только за вышедшими затворилась дверь, как лорд Сингльтон распорядился пригласить принцессу Джеллу. Женщина вошла. По лицу ее было разлито спокойствие, и не было видно ни малейшего утомления: две бессонные ночи не произвели на нее никакого влияния. Цвет ее лица был, как и прежде, матовой белизны, ровен и свеж. Глаза светились обычным огнем. Лорд Сингльтон сделал несколько шагов навстречу принцессе и, поцеловав ее руку с изысканной любезностью, прибавил:
   -- Какому благодетельному случаю обязан я счастьем видеть вас, принцесса? Не принесли ли вы мне добрых вестей?
   -- Вестей? -- переспросила с изумлением Джелла.
   -- Вестей о деле, которое поставило весь город в тупик.
   -- Вы, вероятно, говорите об убийстве сэра Джона Малькольма?
   -- Именно так. Вы не ошиблись, принцесса. Известны ли вам какие-нибудь подробности по этому делу?
   -- К несчастью, никаких. Главной побудительной причиной моего к вам приезда было узнать, не напали ли вы на след убийц?
   -- Пока нет, принцесса.
   -- И полиция ничего не может сделать?
   -- Признаюсь, до сих пор еще не выявлено каких-либо следов, ведущих к раскрытию преступления, и начатое следствие топчется на месте.
   -- О, это хоть кого приведет в отчаяние! Мое глубокое уважение к достойному сэру Джону Малькольму, которым он пользовался при жизни, заставляет меня принимать самое горячее участие в дальнейших событиях. Бедный сэр Джон! Сколько горя повлечет за собой его смерть!
   -- Действительно, все единодушно жалеют его, -- заметил лорд Сингльтон, -- как хотелось бы отомстить за его смерть презренным убийцам -- таково желание многих.
   -- Я желаю этого от всего сердца. Пользуясь в этой стране некоторым влиянием, милорд, могу заверить вас, что сделаю все возможное для раскрытия этого преступления, вы можете располагать мною без стеснения.
   -- Благодарю, принцесса.
   -- Знайте раз и навсегда, милорд, что вы можете рассчитывать на меня во всякое время и во всех случаях.
   -- Я никогда не думал иначе. Окажите нам, принцесса, помощь раскрыть это злодеяние -- и вы сделаете истинно прекрасное и доброе дело.
   -- Я готова пожертвовать половиной моего состояния, чтобы присутствовать на казни убийц, потому что тот человек, который убивает под покровом ночи, исподтишка, низок и заслуживает наказания.
   Вошел Джааль и доложил:
   -- Милорд, раджа Дургаль-Саиб просит аудиенции у вашего сиятельства.
   -- Принц? -- воскликнули в один голос лорд Сингльтон и принцесса.
   -- Пусть войдет! Не заставляйте его ждать, -- поспешил прибавить губернатор.
   Джелла поспешно встала, проговорив:
   -- Я ухожу, милорд. Может быть, раджа намерен сообщить вам что-нибудь важное, и я не хотела бы служить помехой вашему разговору.
   Едва она успела произнести эти слова, как вошел Дургаль-Саиб.
   -- Покорно прошу вас, принцесса, остаться, -- попросил вошедший. -- Честь имею засвидетельствовать вам мое почтение, милорд. Принцесса Джелла не только может, но и должна услышать то, что я сообщу, потому что сообщение мое заинтересует в высшей степени всех друзей Ост-Индской компании, а принцесса занимает самое почетное место среди них.
   Говоря это, раджа демонстрировал высочайшую степень волнения. Казалось, какой-то внутренний огонь пожирает его. Глаза горели фосфорическим светом, служившим отражением громадного внутреннего пламени. Он весь трясся, и голос его дрожал.
   -- Что с вами, раджа? -- изумилась Джелла, -- Вы пугаете нас своим видом. Что привело вас сюда? Что хотите вы сообщить лорду в моем присутствии?
   -- Какие вести принесли вы нам? -- спросил в свою очередь лорд, -- наверное, что-нибудь ужасное!
   -- Ужасное, милорд.
   -- Что же такое?
   -- Я назову вам убийцу сэра Джона Малькольма.
   При этих словах на губах Джеллы мелькнула улыбка торжества, впрочем, она была моментально подавлена. Одновременно с этими словами портьера, закрывающая вход в гостиную, раздвинулась, и в комнату вошли братья Малькольмы, за которыми следовал доктор Дьедоннэ. Увидев раджу и принцессу Джеллу, они остановились в дверях.
   -- Убийцу сэра Джона Малькольма? -- повторил лорд Сингльтон, -- вы его знаете?
   Оба брата вздрогнули.
   -- Вы узнали, кто убийца, раджа? -- спросила принцесса, в голосе которой слышалось живейшее любопытство.
   -- Узнал.
   -- Так не медлите же, назовите его!
   -- Кто же убийца? -- вскричал лорд Сингльтон.
   Дургаль-Саиб опустил глаза и проговорил:
   -- Убийца -- родной сын покойного, Джордж Малькольм.
  

Глава 9
Продолжение комедии в драме

   Оба брата не могли удержать возгласа удивления. Джелла быстро обернулась, как будто ее укусила змея. На ее лбу появилась глубокая складка, и она произнесла почти шепотом: "Он был тут". Складка мгновенно сбежала со лба принцессы, черты ее лица приобрели обычное выражение, и она выдавила зло:
   -- Все равно!
   Дургаль-Саиб, гордо приподняв голову, с вызывающим видом упорно смотрел на Джорджа. Эдвард, не владея собой от негодования, сделал два шага к радже, гневно выкрикнув:
   -- Как осмелились вы сказать это?
   -- Это дико! -- пробормотал губернатор.
   -- Это бессмысленно! -- подтвердил доктор.
   -- Послушайте, раджа, -- вмешалась Джелла, прервав всеобщее смущение, -- вами высказано страшное обвинение, обдумайте хорошенько, на чем основана ваша уверенность.
   Раджа раскрыл уже рот, чтобы отвечать, но Джордж не дал ему вымолвить ни одного слова.
   -- Простите, милорд, и вы также, принцесса, -- сказал он, повелительным движением руки заставляя всех молчать, -- обвинение направлено против меня, а потому и отвечать должен я один. Вы позволите, милорд?
   Губернатор утвердительно кивнул, Джордж пододвинул кресло к Дургаль-Саибу и предложил:
   -- Прошу садиться, принц. Стоять должен только один виновный.
   Насмешка эта, скрытая оболочкой самой изысканной учтивости, до крайности возмутила Дургаль-Саиба. С надменным, пренебрежительным видом он прошел мимо Джорджа и сел в предложенное ему кресло.
   -- Виновный, -- повторил Эдвард последнее слово брата, -- ты сказал виновный!
   Джордж проницательным взглядом смотрел на Дургаль-Саиба. Затем уточнил:
   -- Обвинение должно быть обоснованным: ведь меня обвиняет раджа Дургаль-Саиб!
   Джелла сочла необходимым вмешаться в разговор:
   -- По моему мнению нелепо обсуждать такое дикое обвинение. Зачем обращать на него внимание? Я уверена, что вы не виновны и быть им не можете.
   Джордж поклонился принцессе.
   -- Благодарю вас, принцесса, но я уже высказал желание быть своим адвокатом.
   И он начал говорить, обращаясь к радже:
   -- Положение ваше среди вельмож Индии очень высоко, раджа, и род ваш имеет в себе повелителей Азии. Вас не подавила бы тяжесть короны, которую носили ваши предки. Я же незнатный английский дворянин. Отец мой был скромным английским подданным, который всю свою жизнь приносил в жертву долгу. Между им и вами, принц, сама судьба положила бездну: вы принадлежите к разнородным кастам. Несмотря, однако, на это, кажется, вы очень любили моего отца, так как близко к сердцу приняли его смерть и желание отыскать убийцу. Потому, возможно, вы так быстро и разыскали виновного.
   -- Да, я близко знал вашего отца, сэра Джона, любил и уважал его и хочу отомстить за него, -- отвечал, нисколько не смущаясь, Дургаль-Саиб.
   -- И вами движет только одно это чувство?
   -- Нет, не одно. Я хочу также предоставить веское доказательство в пользу того, что я истинный друг и верный союзник Ост-Индской компании.
   -- И чтобы доказать это, вы обвиняете меня?
   -- Да, чтобы доказать это, я предаю в руки правосудия убийцу-англичанина.
   -- И убийца этот я, я -- Джордж Малькольм?
   -- Вы.
   -- Вы убеждены в этом?
   -- У меня есть доказательство.
   -- Доказательство! -- разом вскричали Эдвард, лорд Сингльтон, Дьедоннэ и принцесса Джелла.
   -- Защищайся же, брат! -- вскричал Эдвард.
   Джордж взял его за руку и попросил:
   -- Именем покойного отца я приказываю тебе молчать!
   И прибавил, обращаясь к Дургаль-Саибу:
   -- Вы сказали, принц, что у вас в руках доказательства моего преступления?
   -- Да, у меня имеется ясное, неопровержимое доказательство, что вы -- убийца своего родного отца.
   -- И это доказательство -- свидетели?
   -- Да, свидетели.
   Несмотря на неоднократные замечания Джорджа, Джелла не могла удержаться от своей реплики:
   -- Остерегайтесь, раджа, -- почти молила она, -- свидетели эти, так внезапно являющиеся, могли ошибиться сами или могли стать жертвами обмана с умыслом. Берегитесь лжи!
   Раджа бросил пристальный взгляд на принцессу, которая не сводила с него своих глаз.
   -- Лжи? -- переспросил он, -- что за смысл им лгать? Как могут они ненавидеть Джорджа Малькольма, едва зная его?
   -- Однако, -- перебил Джордж, -- заставить их лгать кому-то выгодно...
   Раджа невольно вздрогнул, однако быстро пришел в себя, переспросив:
   -- Для кого же?
   Видя, что Дургаль-Саиб вздрогнул, Джордж не мог удержаться от улыбки и, поклонившись, прибавил:
   -- Успокойтесь, принц, я не высказываю против кого-нибудь обвинений и желал бы только узнать в чем вы конкретно обвиняете меня и особенно на чем основываются эти обвинения. Судя по вашему тону, доказательства неоспоримы и должны меня немедленно сразить.
   -- Действуя таким образом, вы совершенно правы, сэр Джордж, -- заметила Джелла, -- сто раз правы, требуя доказательств, я не сомневаюсь, что одного вашего слова будет достаточно, чтобы свергнуть с себя это чудовищное, нелепое обвинение.
   -- О принцесса, -- воскликнул Дургаль-Саиб, стараясь скрыть искусно подыгранное раздражение.
   Джордж поклонился принцессе с таким же видом, как и за минуту перед этим Дургаль-Саибу, спросив:
   -- Что заставляет вас, принцесса, защищать меня?
   -- Что заставляет защищать? Вот вопрос! Я защищаю вас потому, что сэр Джон Малькольм был воплощенной добродетелью, человеком, безусловно, честным и благородным, и я не могу смириться с тем, чтобы один из его сыновей мог быть признан преступником, отцеубийцей!
   Джордж бросил на Джеллу недоверчивый взгляд и подошел к окну. Как ни старался он подавить в себе возникшие подозрения против Джеллы, они все более росли, ширились, принимая вид убеждения.
   -- Заявляю вам, принцесса, мою полнейшую признательность за ваше справедливое суждение! -- Он повернулся к стоявшей посередине кабинета высокой посетительнице и убежденно закончил. -- Преступление, в котором обвиняют меня, к счастью, очень редко кладет свою позорную печать на род человеческий, однако мне не хотелось бы, чтобы меня причисляли к этой позорной категории людей.
   Рыдания, долго сдерживаемые им, подступили, наконец, к его горлу и стеснили дыхание. Он с отчаянием закрыл лицо руками и прошептал срывающимся голосом:
   -- Я... отцеубийца... о, Боже мой, Боже!
   Но это возбуждение, эта внезапная слабость, овладевшая всем его существом, длились недолго. Прежнее хладнокровие через минуту возвратилось к нему, и он обратился к Дургаль-Саибу с вопросом:
   -- Выскажите ваше мнение, раджа: какое дикое и злое чувство, думаете вы, могло побудить меня к подобному бесчеловечному и позорному преступлению?
   -- Почему я должен знать причину? -- возмутился Дургаль-Саиб, -- мне нет до нее дела! Разве можно проникнуть в тайны души человеческой, ведь известно, что честолюбие и властолюбие толкают порою на самые низкие, на самые чудовищные поступки. Убийца Джона Малькольма добивался, возможно, более скорого наследования его богатства, а может быть, и его общественного положения. Я не стану делать собственные заключения, я не судья, а только лишь обвинитель! Совершено преступление, и я сочту свой долг исполненным, когда предам убийцу в руки правосудия.
   Джордж поклонился
   -- Едва ли что может быть справедливее, -- согласился он, -- чем то, о чем вы говорите, но однако осмелюсь спросить вас: случайный ли донос выяснил вам тайну преступления или ваши собственные деятельные розыски натолкнули на путь убийцы и таким образом обнаружили виновника преступления?
   -- Я -- Дургаль-Саиб, индийский принц, -- ответил с надменным видом раджа, -- я управляю своими поместьями и сам произвожу в них суд и расправу, разве я не должен знать всех преступлений, совершаемых в пределах моих владений? А кровь Джона Малькольма была пролита именно в округе моего княжества.
   -- Смею поздравить вас, принц, -- воскликнул Джордж с явной насмешкой, не стремясь скрыть ее, -- полиция Индийской компании была бы ничтожна, если бы во главе ее не стоял раджа Дургаль-Саиб!
   Удар попал метко. Дургаль-Саиб не мог хладнокровно выдержать его. Он встал с побледневшим лицом и с грозным видом сделал решительный шаг навстречу своему обидчику.
   -- Вы забываете, с кем говорите! -- гневно произнес принц.
   Джордж улыбнулся:
   -- Ошибаетесь, я прекрасно помню, но удивляюсь оттого еще более. -- Затем, переменив тон, продолжал. -- Главной задачей, главной целью жизни моего покойного отца было открыть всевозможные способы разветвления огромной шайки убийц, гнездящихся в Индии. Говорил ли он когда-нибудь вам, его другу, об этой важнейшей тайне его жизни?
   -- Никогда.
   -- Понятно. Вот вследствие этого-то обстоятельства вам и не могла придти в голову мысль приписать убийство моего отца той злобной шайке демонов-убийц, которые поражают англичан во мраке ночи.
   -- Разумеется, если я обвиняю вас.
   -- Быть может даже, вы отвергаете само существование этого общества?
   Дургаль-Саиб, снова усевшийся в кресло, вскочил и высокомерно выпалил:
   -- Послушайте, можно подумать, что вы допрашиваете меня!
   Джордж ударил кулаком по столу и грозно выкрикнул:
   -- Разумеется, допрашиваю! Черт возьми, моя жизнь и моя честь в опасности! Я защищаю и то, и другое.
   -- Напрасные потуги, -- пробурчал Дургаль-Саиб.
  

Глава 10
Свидетели

   Лицо принцессы Джеллы выражало явное недоумение.
   -- Возможно ли, -- рассуждала она, -- с обеих сторон такое убеждение. "Это странно, даже более -- это ужасно! Где правда, где ложь? Мои мысли путаются... -- Раджа, -- обратилась она к Дургаль-Саибу, -- вы говорили о свидетелях...
   -- Действительно.
   -- Где же они?
   -- Здесь
   -- А, здесь, -- изумился Джордж, -- тем лучше! Я жду, я призываю их, пусть они придут.
   -- Вы рассуждаете весьма справедливо, сэр Джордж, -- заметила Джелла. -- Несомненно, показания этих людей будут вашим лучшим оправданием, я уверена в этом! Я также принцесса, я также властительница этой страны. Я желаю знать истину, я добиваюсь ее. Пусть показания свидетелей подкрепят обвинение. И если вас оклеветали, я первая потребую удовлетворения от того, кто осмелился обвинить, кто бы он ни был!
   Раджа обратился к губернатору:
   -- Вы позволите, милорд, привести свидетелей?
   -- Извольте, -- ответил лорд Сингльтон легким кивком головы.
   Дургаль-Саиб поднялся, прошел кабинет во всю его длину и, приподнимая драпировку, шепнул Джаалю:
   -- Пусть войдут.
   Затем он вернулся на свое прежнее место.
   Джордж испытующем взором смотрел то на принца, то на принцессу, задавая себе вопрос: "Что заставляет его обвинять меня, и почему она меня защищает?"
   Эдвард взял Дьедоннэ за руку и, наклонившись к его уху, шепнул:
   -- Что делать, доктор, голова идет кругом...
   -- Я сам будто пьяный, -- ответил взволнованный Дьедоннэ, -- у меня в голове такая сумятица!
   В это время Джааль ввел двух индусов, которые, подойдя к тому месту, где стоял губернатор, остановились возле него в позе самого глубокого смирения, скрестив с самым почтительным видом на груди руки и опустив голову. Джордж узнал их тотчас же. Это были индусы, нанятые Казилем для ночной поездки на кладбище слонов.
   "Да, -- подумал он, -- это именно те самые! Третьего дня в ночь они вместе со мной выехали из Бенареса, и мы не расставались до самой минуты нашего возвращения".
   Затем он обратился к вошедшим:
   -- Выслушайте, что я скажу вам, уважаемые, а потом отвечайте по чистой совести. Меня обвиняют в ужасном преступлении, одна мысль о котором приводит в отчаяние, -- меня обвиняют в убийстве моего отца Джона Малькольма на кладбище слонов. Расскажите, как проняли вы вместе со мною в это мрачное ущелье и как был найден труп моего убитого отца.
   Джелла вдруг тоже стала убеждать вошедших:
   -- Да, друзья мои, скажите это, и ваших показаний будет вполне достаточно, чтобы доказать всю невиновность Джорджа Малькольма и уличить раджу Дургаль-Саиба в гнусной, презренной клевете.
   -- Да, говорите, -- отозвался и лорд Сингльтон, -- но сперва поклянитесь мне вашими наиболее чтимыми богами, что вы будете говорить только правду, одну святую правду.
   -- Клянемся именем Шивы и священным покрывалом Бовани, -- произнесли оба индуса.
   -- Теперь я готов выслушать ваши показания, -- заметил губернатор.
   Один из пришедших свидетелей заговорил медленным гортанным голосом:
   -- В самую ночь убийства человек, которого вы видите перед собой, по имени Джордж Малькольм, хотел, невзирая на все наши просьбы, нарушить священное уединение чтимого нами кладбища слонов.
   -- Ложь! -- прервал его рассказ Джордж Малькольм, и голос его выражал негодование.
   -- Мы не согласились последовать за чужеземцем, -- продолжал другой индус, -- боясь праведного гнева бога Шивы, изображение которого внушало нам безграничный страх.
   -- Милорд, милорд, -- воскликнул Джордж и сделал решительный шаг вперед. Вены на висках, налитые кровью, расширились, казалось, что они в любую секунду лопнут, в глазах застыло выражение беспредельного отчаяния. -- Молю вас всеми святыми: не верьте им, не слушайте их. Они лгут!
   -- Дайте им договорить, -- сэр Джордж, -- вас мы выслушаем позже, -- остановил его лорд Сингльтон. Затем он подал индусам знак, чтобы они продолжали свои показания.
   -- Человек этот один вошел на кладбище, -- снова заговорил первый индус, -- спустя минуту мы услышали пронзительный, раздирающий душу крик.
   Джордж с отчаянием мял в руках носовой платок, шепча:
   -- О, гнусные, презренные клеветники!
   -- Тогда, -- продолжал другой индус с притворной уверенностью, -- любопытство наше пересилило страх. Нам захотелось выяснить причину страшного крика, и мы стали осторожно продвигаться к кладбищу слонов и вскоре увидели Джорджа Малькольма, наклонившегося над еще теплым телом, из груди которого он вынимал окровавленное оружие.
   Эдвард закрыл лицо руками.
   -- О, это ужасно, -- бормотал он, -- это ужасно!
   Остолбеневший от последней фразы Джордж обратился к свидетелям:
   -- Кинжал, которым был поражен мой отец, изготовлен в Индии, вам это известно...
   -- Индийский кинжал не редкость в Бенаресе, -- возразил один из свидетелей, -- во время пути мы увидели этот кинжал на поясе обвиняемого.
   Приступ неописуемой ярости овладел Джорджем.
   -- Это ложь! -- кричал он, -- а вы -- презренные, жалкие лжецы!
   -- Что за цель лгать этим людям? -- спросил Дургаль-Саиб, пристально глядя на Джорджа. Он был доволен рассказом свидетелей, поэтому с честью выдержал убийственную тяжесть описанной сцены.
   -- Милорд, -- обратилась Джелла к губернатору, -- не следует допускать, чтобы ложь восторжествовала. Зачем полагаться на свидетельство этих людей, несмотря на то, что они дали клятву, которую индус не осмелится нарушить? Надо допросить Казиля. Мальчик, дважды спасенный от смерти, сперва рукою сэра Джона, а потом рукою обвиняемого, не осмелится сказать ложь.
   -- Да, да, -- с живостью заговорил Джордж, -- спросите Казиля, спросите, я доверяю ему вполне. Он убедит вас, что все время ни на шаг не отходил от меня и что он первый натолкнулся на холодное тело моего отца.
   Лорд-губернатор приказал позвать Казиля.
   -- Вот он, милорд, -- объявил Джааль, шепнув Казилю на ухо: "Не забудь наказа богини, не забудь: молчание или смерть!" Он ввел мальчика в кабинет и быстро возвратился к двери.
   -- Это испытание, -- промолвил Эдвард, -- оно выше моей твердости, даже превосходит человеческие силы...
   -- Казиль, говори правду, оправдай меня, -- заговорил Джордж, и в его голосе слышалась мольба. -- Ведь ты был со мною, когда я вошел на кладбище слонов?
   Мальчик наклонил голову. Едва шевеля губами, он ответил чуть слышно:
   -- Нет.
   -- Как? -- вскричала Джелла, -- он также обвиняет его, он также идет против своего господина.
   Эдвард стоял, как каменное изваяние. Лицо доктора выражало глубокое отчаяние. Лишь лорд Сингльтон казался хладнокровным и спокойным. Джордж стоял, удаляя скомканным платком капли холодного пота со лба.
   -- Быть может, ты не понял моего вопроса, Казиль? Быть может, забыл... Ты шел впереди, а я не отходил от тебя.
   На ресницах мальчика появились крупные капли слез, две из них тяжело скатились по его щекам к подбородку. Помолчав несколько минут, стоивших ему тяжкой борьбы с собой, он ответил глухим голосом:
   -- Джордж Малькольм был на кладбище один.
   К Эдварду вернулся дар речи:
   -- Что говорит этот мальчишка? -- с ужасом выкрикнул брат обвиняемого, -- он же обвиняет тебя, брат!
   Джелла вскочила с кресла с ярко выраженным негодованием на лице.
   -- Это низко, это подло!
   Джордж, устремив на нее испытующий взгляд, спокойно спросил:
   -- Как это вам нравится, принцесса?
   -- Что скажете вы в свое оправдание, Джордж Малькольм? -- тихо спросил обвиняемого губернатор.
   Тягостное молчание последовало за этим вопросом. Наконец, собравшись с силами, Джордж ответил также совершенно спокойно:
   -- Теперь ни одного слова, милорд.
   Слова эти вызвали глубокое изумление у присутствующих, но не успело оно еще изгладиться, как лорд Сингльтон ударил в тамбр, и Джааль тотчас появился в дверях.
   -- Передайте приказание лейтенанту Мидлею немедленно явиться сюда с отрядом сипаев, чтобы взять арестанта! -- распорядился лорд.
   Джааль вышел. Эдвард бросился к губернатору, повторяя как безумный:
   -- Милорд, милорд, мой брат -- арестант? За что, за что...
   Повелительным жестом губернатор заставил его замолчать, а сам обратился к радже Дургаль-Саибу.
   -- Много благодарен вам за сообщение, принц! Объяснения ваши уличили величайшего преступника. Я тотчас же предам его английскому правосудию.
   "Английскому правосудию? -- злобно пробормотала Джелла, -- ошибаетесь, я предам его собственной каре".
   -- Если мое свидетельство будет необходимо при судебном разбирательстве, милорд, -- заметил раджа, -- я всегда готов дать его.
   -- Благодарю вас, принц. Именно этого я и ожидал от вас.
   -- Ах Джордж, Джордж! -- качнула головой Джелла, и это ее движение выражало и недоумение, и досаду, -- я так была уверена в вас... вы глубоко обманули мое доверие!
   Взгляд презрения был единственным ответом молодого англичанина. В это время дверь растворилась, и в комнату вошел лейтенант Мидлей с конвоем, состоящим из одинаково одетых в яркую форму сипаев.
   -- Явился по вашему приказанию, милорд, -- доложил он, отдавая честь.
   -- Лейтенант Мидлей, -- проговорил губернатор, -- сэр Джордж Малькольм -- ваш арестант.
   На лице офицера появилось выражение глубокого изумления, но долг службы обязывал его повиноваться без расспросов.
   -- Извольте отвести арестанта в крепость, -- продолжал губернатор, -- и заключить его там. Вы отвечаете за него головой.
   -- Повинуюсь, милорд.
   Джордж поклонился губернатору и с гордым видом прошел мимо Джеллы и Дургаль-Саиба. Став в центр отряда, он скомандовал тоном командира, начальствующего над почетным караулом:
   -- В дорогу.
   Сипаи окружили пленника, и весь отряд двинулся вперед. Миновав двор губернаторского дворца, охрана и арестант двинулись к крепости. Эдвард с доктором хотел было последовать за братом, но губернатор остановил их:
   -- Прошу остаться, господа, -- сказал он им, -- я намерен о многом поговорить с вами.
   За минуту до этой просьбы принцесса и раджа покинули кабинет губернатора.
  

Глава 11
Заговор

   Внизу у роскошной лестницы губернаторского дворца их ждали три человека: Согор, Голькар и Суниаси. Джелла и Дургаль-Саиб подошли к ним. Принцесса тихо что-то сказала Согору, затем с тайным поручением отправила куда-то Голькара. Необузданная радость выражалась на лицах трех индусов, которые вскоре разошлись в разные стороны, в то время как Джелла вместе с принцем садилась в карету.
   Принцесса, оставшись с Дургаль-Саибом наедине, заговорила:
   -- Поздравляю вас. Вы превзошли себя! Трудно ожидать большего искусства. Я не была уверенной в подобном совершенстве! Ваш удивительный тон был превосходен, и ваши доказательства были вескими, даже настолько, что порою я сама спрашивала себя: уж не виновен ли Джордж Малькольм в самом деле.
   -- Смею уверить вас, принцесса, роль моя была трудна. Когда мои глаза встречались со взором Джорджа Малькольма, я трепетал, чувствуя, как этот проницательный, глубокий взгляд проникает в самые отдаленные уголки моего сердца. Я должен был употребить всю мою волю, всю энергию, чтобы не опустить глаз: я гораздо охотнее согласился бы стоять перед этим человеком с кинжалом или карабином в руке.
   -- Против неприятеля всякое оружие законно, -- перебила Джелла, -- а Джордж Малькольм наш враг, потому что он подданный страны, завоевавшей нас.
   -- Ну, не за это одно я ненавижу его, -- пробормотал Дургаль-Саиб.
   Принцесса подняла глаза и с изумлением спросила:
   -- Вы питаете к нему ненависть, имеющую другую причину? Что же он вам сделал?
   -- Он стоит на моей дороге, мешает мне.
   -- Я отказываюсь понимать вас. Как может незначительный иностранец мешать могущественному радже?
   -- Джордж Малькольм -- жених Марии Бюртель, а я полюбил эту девушку.
   Бледная прозрачность щек принцессы сменилась ярким румянцем, и ее большие черные глаза загорелись.
   -- А, -- воскликнула она, -- вы любите ее!
   -- О, я люблю искренне, страстно, безответно. Послушайте, что я скажу вам, и судите сами: если бы не было никакой другой возможности овладеть ею, как только через женитьбу на ней, то я ни минуты не задумался бы над этим препятствием и с гордостью, с торжеством возвысил бы ее до себя.
   -- Это безрассудно!
   -- Да, я знаю это, но в любви разве играет рассудок какую бы то ни было роль? За одно позволение запечатлеть поцелуй на устах этой юной мисс я бы отдал, не задумываясь, всех жен моего гарема.
   Джелла, устремив свой взор вдаль, молча слушала Дургаль-Саиба и думала про себя: "И это говорят про Марию Бюртель, ту Марию, которая разбила мое сердце, похитив у меня Джорджа! Ради нее он отверг мою любовь, любовь принцессы Джеллы, которая предлагала ему свой трон вместе с горячим своим сердцем! Но я под покровительством Шивы и Бовани, и месть моя сделает то, о чем я до недавнего времени не могла даже мечтать".
   -- Да, Саиб, для меня вполне понятна ваша безграничная ненависть к Джорджу Малькольму, -- согласилась она.
   -- О, я ненавижу его! -- выкрикнул он, -- ненавижу всеми силами моей души. Душевное спокойствие, сон и веселое расположение духа вернутся ко мне только в ту минуту, когда он перестанет существовать.
   -- Так живите счастливо, Дургаль, -- заметила, улыбнувшись, Джелла, -- я решила: Джордж Малькольм должен умереть!
   -- Сомнительно! -- заметил раджа, покачав головой.
   -- Как так? Разве мы не имели во всем успех?
   -- Успех нужно умело закрепить.
   -- Согласен, до сих пор мы только шагнули к нему, но нужно также успешно и завершить начатое нами! Соперник мой находится в руках англичан, которые предадут его своему суду. Об этом заявил лорд Сингльтон. Но это было вначале, после моего обвинения, оказавшего по причине своей внезапности на всех присутствующих несокрушимое воздействие.
   Теперь противник в крепости. Но вот вопрос: способно ли это обвинение довершить свое предназначение при более серьезном критическом обсуждении? Джорджу Малькольму предоставят в присутствии суда присяжных, составленного из его соотечественников, возможность дать ответ на все наши доводы. Понятно, он будет защищаться, его невиновность придает ему пылкое красноречие и увлекательную убедительность. И кто знает, что решит суд. Может случиться и так, что все здание -- плод наших трудов и стараний -- обрушится на нас самих, и мы погибнем под его обломками.
   Выслушав эту речь, Джелла несколько минут молчала, затем вдруг разразилась резким пронзительным хохотом.
   -- План наш, -- заговорила она, -- верен во всех подробностях, малейшие случайности находятся в моих руках. Согласна с вашими опасениями, но я предвидела все и приняла надлежащие меры. Я не дам англичанам возможности судить Джорджа Малькольма -- он уже осужден! Осужден мною, раджа, а приговор мой не может быть обжалован или отменен. Через час нареченный жених Марии Бюртель перестанет жить.
   -- Перестанет жить? -- повторил Дургаль-Саиб. -- Не забудьте, он находится под надежным караулом сипаев и, кроме того, под наблюдением офицера, который собственной головой отвечает за него перед губернатором.
   -- Все равно! Я определила его судьбу: он должен умереть, и он умрет. Казнь будет совершена народом, ведь сегодня праздник Джагарната! Через минуту конвой, ведущий арестанта, выйдет на большую площадь возле моста через Ганг, здесь его встретит процессия в честь нашего божества. Я отдала уже необходимые приказания, и Согор с Голькаром все исполнят, как нужно. Ну, понятны ли вам теперь мои намерения, Дургаль? Из окон моего дворца мы вдоволь налюбуемся этим зрелищем, и сердце ваше радостно забьется, потому что суд народа сделает Марию Бюртель вдовою, хотя она и не стала его женой.
   Лицо раджи осветилось жестокой улыбкой.

* * *

   Когда Стоп, стоявший в сенях дворца губернатора Бенареса, увидел своего господина, идущего среди отряда сипаев, впереди которых шел лейтенант Мидлей с обнаженной шпагой, он дико вскрикнул:
   -- Сэр Джордж под стражей!
   И уже был готов броситься к нему, но Джордж, приложив палец к губам, остановил его. Движение это было равносильно безапелляционному приказанию молчать, так что Стоп не посмел противоречить и последовал за арестантом на почтительном расстоянии с сердцем, наполненным скорбью и растерянностью.
   Спустя несколько минут на этой же лестнице состоялся краткий разговор Джеллы с Голькаром, Согором и факиром. Казиль, убитый горем и мучимый поздними раскаяниями, был незримым свидетелем этой сцены, укрывшись за колонной, хотя и не мог слышать разговора. Таинственность, с которой обмолвились репликами его соплеменники, показалась ему подозрительной. Едва принцесса и Дургаль-Саиб сели в карету, как мальчик выскочил из-за колонны и последовал за тремя индусами. Они шли довольно быстро по направлению к гангскому мосту, и он еле поспевал за ними, стараясь не попасться на глаза.
   Ганг или Гангес -- священная река индусов -- делит Бенарес на две почти равные части. Губернаторский дворец и крепость, куда вели арестанта, находятся на двух противоположных концах города, разделяемого рекой. И чтобы достичь крепости, нужно перейти мост через Ганг. Конвой, сопровождавший арестанта, вошел в длинный ряд узких и извилистых улиц, ведущих к большой городской площади. Сюда же со всех сторон стекались огромные толпы народа, так как здесь должна была проходить церемония Джагарната. Зрители с праздным любопытством смотрели на пленника, не проявляя, впрочем, никакой враждебности. Некоторые из простолюдинов, мелькавших в толпе, перекидывались несколькими фразами с сипаями на местном наречии и затем шли далее с выражением совершенного безразличия к судьбе арестованного.
   Миновав половину расстояния, отделявшего Гангский мост от дворца, лейтенант Мидлей махнул рукой одному из сипаев. Тот немедленно расчистил путь, и Мидлей поравнялся с арестантом. Джордж взглянул на него с грустной, но гордой улыбкой.
   -- Поверьте мне, сэр Джордж, -- начал молодой человек, -- что я глубоко огорчен необходимостью исполнять тяжелый долг, выпавший на мою долю.
   -- Напрасно огорчаетесь, лейтенант, -- отвечал Джордж Малькольм. -- Я понимаю, вы исполняете только свою обязанность, и я должен признаться, вы исполняете ее, как надлежит истинно благородному человеку.
   -- Позволите ли вы, сэр Джордж, обратиться к вам с одним вопросом?
   -- Разумеется, лейтенант, я заранее, не зная, в чем заключается ваш вопрос, обещаю вам ответить.
   -- В таком случае объясните мне, сэр Джордж, за что приказал вас арестовать и посадить в крепость лорд-губернатор?
   -- За нелепое обвинение, возведенное на меня раджой Дургаль-Саибом. Он обвинил меня перед лицом правосудия в убийстве моего отца.
   -- Вас в отцеубийстве? -- изумился Мидлей, -- он солгал! Вот моя рука, позвольте пожать вашу, сэр Джордж, не нахожу слов убедить вас, сэр, что эта позорная клевета не может запятнать вас и пошатнуть моего истинного уважения к вам.
   Джордж от души пожал руку молодому офицеру и ответил с искренней простотой:
   -- Благодарю, лейтенант, благодарю от всего сердца.
   -- Как же мог, -- продолжал лейтенант, -- лорд Сингльтон, обладающий истинно возвышенным умом и острой проницательностью, поверить такому чудовищному, дикому обвинению?
   -- Быть может, я ошибаюсь, -- заговорил Джордж, -- но мне кажется, что лорд Сингльтон убежден в моей невиновности более чем в своей собственной.
   -- В таком случае зачем же...
   Мидлей не договорил.
   -- Зачем он арестовал меня? -- спросил Джордж.
   -- Да.
   -- Только лично он может дать ответ на этот вопрос, я же скажу: не отдай он приказания арестовать меня, я сам бы попросил его сделать это.
   Лейтенант с глубоким изумлением посмотрел на Джорджа, но не смел настаивать на объяснении причин столь странной уверенности в словах Джорджа. Кроме того, его внимание отвлекло событие, которое мы сейчас опишем.
  

Глава 12
Церемония Джагарната

   Вместо того, чтобы идти мерным военным шагом, отряд стал двигаться вперед гораздо медленнее, чем следовало бы, и, наконец, совсем остановился. Лейтенант оставил Джорджа Малькольма и пошел разузнать причину задержки. Она оказалась банальной: путь к крепости перегородила праздничная процессия. Во время разговора лейтенанта Мидлея с арестантом толпа бенаресцев возрастала, так что теперь было очень трудно пробраться сквозь эту массу и почти невозможно двигаться вперед. Удивительное дело! Вместо того, чтобы направиться к большой площади, где должна была состояться главная церемония Джагарната, люди стали все чаще и чаще останавливаться и, указывая, как казалось, на Джорджа Малькольма, что-то выкрикивать. Пока не было слышно ни угрожающих криков, ни поношений. Толпа, по-видимому, еще не была "наэлектризована" организаторами, и все же ее поведение наталкивало на мысль, что гроза разразится в любую минуту.
   Мидлей обратился к капралу, стоявшему возле него, и приказал очистить дорогу в толпе, стоящей на узкой улице. Капрал повиновался. Он произнес глухим гортанным голосом несколько слов на языке непонятном для европейцев, и толпа раздвинулась, образуя две живые стены, между которыми конвой возобновил свое движение вперед.
   Пройдя шагов тридцать, он вынужден был снова остановиться, так как дорога оказалась вновь перекрытой.
   Офицер, недовольный задержками, начал терять терпение, задержки эти насторожили его. Ему показалось, что настроение собравшихся здесь людей, доселе спокойное, постепенно становилось все агрессивнее. В толпе можно было различить людей, бросавших на арестанта угрожающие взоры. Он дорого бы дал, чтобы иметь возможность находиться под защитой крепостных стен.
   "Хорошо еще, -- думал он, -- что я могу положиться на своих людей".
   Через минуту-две он отдал новое приказание капралу, который снова обратился к стоявшим поблизости людям, и народ расступился, чтобы дать дорогу сипаям.
   Легко было предположить, что толпа повинуется чьему-то приказанию, стараясь умышленно отсрочить время прибытия отряда на большую площадь до определенной минуты, до условного знака. Джордж не обращал внимания на происходившее. Его занимала мысль об убитом отце и о страшном обвинении раджи.
   Пока происходили описанные сцены, городская площадь и мост на Ганге постепенно заполнялись бенаресцами. Среди этого сборища европейские мундиры составляли лишь незначительную часть. Преобладала одежда ярких цветов -- характерный признак местного населения. Вдруг вдали прозвучал пушечный выстрел, и из сотни тысяч уст вылетел исполинский крик. Выстрел этот служил указанием, что праздник начался, что основная процессия Джагарната, вышедшая из пагоды Кали, направляется к центральной площади.
   Один из балконов дворца принцессы Джеллы, убранный восточной роскошью, привлекал всеобщее внимание. Вслед за раздавшимся выстрелом на нем показались принцесса и раджа Дургаль-Саиб.
   -- Минута настает, -- заметила Джелла.
   -- Минуты кажутся мне часами, -- ответил Дургаль-Саиб.
   Между тем Казиль, замешавшись в толпе, внимательно следил за верноподданными принцессы Джеллы. Его страх и волнение все более и более возрастали, хотя угрожающих поступков от Согора и Голькара пока не последовало. Одно особенно тревожило мальчика: он потерял из вида факира Суниаси.
   "Я заметил, -- размышлял мальчик, -- как Согор беседовал со многими соплеменниками. Мне даже удалось услышать из уст Голькара имя Джорджа Малькольма! Что задумали они? Как бы разузнать это..."
   Казиль не успел получить ответ на свой вопрос, так как столкнулся с каким-то индусом в растрепанной одежде. Он приблизился к Суниаси, который пока не замечал Казиля, стоявшего сзади. Но его уши уловили несколько фраз, имевших большое значение для разгадки дальнейших событий.
   -- Как дело? -- спросил Суниаси. -- удалось ли вашим людям перегородить улицу?
   -- Удалось.
   -- Они знают о сигнале?
   -- Знают.
   -- Прекрасно. Пленник и его стража вскоре окажутся на большой площади, тут и должно все произойти.
   -- И англичанин умрет?
   -- Именно здесь. Умрет на глазах тех, кто приказал казнить его.
   Казиль не мог вымолвить ни слова, холодная дрожь пробежала по его телу.
   -- Но вдруг стража будет сопротивляться?
   -- Сипаи окажут только видимое сопротивление, так как они предупреждены. Услышав имя Бовани, сказанное им на ухо, они сложат оружие и не будут мешать дальнейшим событиям.
   -- Но начальник отряда? Он может вступить в бой.
   -- Он будет убит. Сигналом послужит сказанное мною слово "Шива". Теперь ты можешь удалиться, но предварительно обойди всех и повтори распоряжения.
   Индус знаком руки выразил повиновение и скрылся в гуще толпы.
   -- Нет, нет! -- шептал Казиль, -- я не допущу, чтобы он умер. Но что же делать? Как добраться до него? Каким образом предупредить офицера? Но я должен его спасти. Ведь я изменник. Я предал своего господина...
   Он сделал попытку проскользнуть сквозь толпу по направлению к улице, на которой в эти минуты находился отряд охраны, но под напором осаждавших площадь был оттиснут назад. Между тем гром пушек раздавался все чаще и чаще, в ответ неслись оглушительные крики, подобные ударам грома. Толпа валила на площадь, уже и без того заполненную до предела.
   -- Джагарнат! Джагарнат! -- скандировали многочисленные голоса.
   Согор, Голькар и другие сторонники заговора сновали в толпе, выкрикивая:
   -- Готовьтесь! Вынимайте кинжалы!
   Звуки труб, сопровождаемые барабанным боем и ружейными выстрелами, раздавались все громче и громче. В это время процессия перевалила мост и въехала на площадь под непрекращающиеся крики возбужденной ожиданием толпы.
   Трудно представить себе что-либо более живописное, чем эта торжественная процессия, по своей красоте и великолепию сравнимая разве что с чудесами "Тысячи и одной ночи".
   Сперва ехали отряды индийских солдат, за ними -- раджи в роскошных живописных костюмах со свитою верхом на превосходных скакунах, украшенных великолепными уздечками и седлами. Длинные гривы лошадей развевались по ветру, подобно роскошным женским волосам. Позади раджей располагались музыканты с трубами, цимбалами и барабанами и чопорные дервиши в простых одеждах и с символическими знаками в руках. Верховные и второстепенные жрицы Джагарната, Бовани, Шивы и Кали занимали почетное место в середине процессии, находясь между дервишами и женской стражей принцессы Джеллы. Офицеры и факиры следовали за стражей, а впереди них невозмутимо шествовали десяток огромных слонов, на которых были водружены сторукие идолы, окрашенные яркой краской с позолотой. За слонами ехала колесница, которую везли двенадцать белых лошадей в серебряной сбруе. На этой колеснице было поставлено изображение Джагарната. По временам некоторые фанатики в религиозном энтузиазме бросались под колеса этой колесницы, надеясь этим самоубийством упрочить за собой вечное блаженство, и кровь их брызгала на собравшуюся вокруг исступленную толпу, слышащую хруст их костей под колесами и кричавшую:
   -- Слава нашему всемогущему богу! Слава Джагарнату!
   Вокруг колесницы размещалась толпа полуголых баядерок в старинных поясах, с золотыми кольцами в ушах и ноздрях. Во время движения женщины исполняли национальный танец, и порою их сладострастные позы воспринимались присутствующими как вызов устоявшимся традициям. За колесницею следовали брамины. Шествие замыкал отряд туземных солдат.
   Пушки палили, почти не утихая, а трубы и ружейные выстрелы звучали, перемешиваясь между собой, и не умолкали, словно на площади развернулось боевое сражение.
   Облокотившись на мягкие подушки балкона, принцесса Джелла и раджа смотрели на это зрелище. Раджа обернулся к принцессе.
   -- Чего же там ждут? -- спросил он.
   -- Не знаю, -- отвечала Джелла, -- минута как нельзя более удобная.
   Не успела она договорить этих слов, как раздавшийся пронзительный свист перекрыл ужасный шум, о котором мы, употребив все старания, уже рассказали нашим читателям. Свист этот был одним из условных сигналов.
   В толпе произошло заметное оживление. У входа на улицу, на которой мы оставили Джорджа Малькольма, окруженного отрядом сипаев во главе с лейтенантом Мидлеем, группа человек в двадцать стала стремительно перемещаться к арестанту и его окружению.
   -- Дургаль, -- проговорила принцесса, -- взгляните, вот они!
   В самом деле, появившимся на площади солдатам в красных мундирах преграждала путь возбужденная толпа бенаресцев.
   -- Сипаи! Сипаи! -- слышалось в толпе.
   Раздался голос Согора.
   -- Сипаи, -- указал он на охрану, -- ведут в крепость англичанина.
   -- Гнусного убийцу, -- прибавил Голькар.
   -- Отцеубийцу, -- добавил Согор, -- и, увидев, что его слова не произвели на слушателей должного эффекта, повторил: -- поймите, это отцеубийца! Смерть нечестивому, поднявшему руку на своего отца!
   Толпа закричала от возмущения и стала сближаться вокруг стражников, выкрикивая проклятия и угрозы:
   -- Смерть отцеубийце! Смерть ему! Смерть!
   Казиль слышал эти угрозы, и, как змея, скользил среди толпы, устремляясь к тому месту, где шли сипаи, которым в двадцатый раз преградила путь живая человеческая стена.
   -- Расступитесь, -- кричал лейтенант Мидлей, -- дорогу, дорогу!
   Но никто не отреагировал на это требование. Тогда Согор еще более громким голосом закричал:
   -- Это отцеубийца! Смерть ему! Смерть!
   -- Смерть ему! -- раздался грозный рев толпы.
   Взоры пришедших на праздник сверкали диким огнем, лица выражали крайнюю степень ненависти, руки инстинктивно сжимали рукоятки кинжалов.
   Положение становилось отчаянным, что хорошо понимал и лейтенант Мидлей.
   "Сэр Джордж погибнет, -- мелькнула у него мысль, -- но на мне лежит ответственность за него, и я скорее дам убить себя, чем позволю толпе свершить дикую расправу над человеком, чья вина в убийстве еще не доказана судом".
   И он крикнул повелительно:
   -- Прочь!
   В ответ раздался глухой ропот разъяренной толпы. Нужно было, не задумываясь, прибегнуть к решительным мерам.
   -- Внимание! Слушай мою команду! -- закричал лейтенант. -- В штыки!
   Сипаи какое-то мгновение колебались, но привычка к дисциплине взяла верх, и они повиновались.
   -- Шива! Шива! -- напомнил Согор.
   -- Шива! Шива! -- повторили факир и Голькар одновременно.
   Это был второй сигнал. Толпа бросилась на сипаев, пытаясь испытать их твердость напоминанием имени богини мести Бовани.
   Услышав это слово, сипаи тотчас же переложили ружья на плечи, дав понять, что дальнейшее их не интересует, и удалились, предоставив пленника ярости фанатиков. Приказ губернатора о сопровождении и защите арестованного был ими мгновенно забыт.
   -- Низкие, гнусные изменники! -- возмущался лейтенант, и в голосе его слышалась бессильная ярость.
   Держа шпагу в руке, он бросился к Джорджу, чтобы защитить его, как бы опасно это ни было. Но что значил один человек в сравнении с целой толпой! Его шпага сильным ударом палки была немедленно сломана, а сам он бессильный в массе был затерт ею и, передаваемый из рук в руки, не в силах противиться этому, все дальше и дальше отдалялся от Малькольма.
   "Кажется, и мне придется идти вслед за отцом, -- подумал Джордж, -- хотя я и не успел отомстить за него, но бедный отец простит меня!"
   Потом он, будто рассуждая вслух, громко произнес:
   -- Как ужасно умирать, не имея ни малейшей возможности защититься. Если бы у меня было оружие! Кто даст мне его?
   -- Я! -- тихо ответил позади него знакомый голос. И Казиль, как будто выскочивший из-под земли, подал ему кинжал.
   -- Благодарю, дитя мое, благодарю! -- закричал признательно Малькольм, -- теперь я в руки не дамся!
   И он схватил оружие.
   -- Бороться бессмысленно, -- заметил Казиль, -- если бы вы уговаривали своих противников до самого вечера, чтобы они вас не трогали, то и тогда вы были бы побеждены. Бегите к Гангу, он там.
   -- Смерть ему, смерть! -- вопила между тем толпа, все более и более приближаясь к своей несчастной жертве.
   -- А, разбойники! -- воскликнул Джордж, -- нет, вам не удастся захватить меня живым, -- и он взмахнул кинжалом, -- я заставлю вас расступиться. Что, трусы, не ожидали?
   И в самом деле, индусы, грозные крики которых не умолкали, а, напротив, усиливались, попятились от этого угрожающего кинжала в уверенной руке. Принцесса Джелла, смотревшая эту сцену, содрогнулась от ужаса, и ею овладело опасение, что все потеряно, хотя в глубине души она восхищалась мужеством Джорджа. Ненависть этой женщины к Джорджу, отвергнувшему ее любовь и участие в собственной судьбе, возрастала с каждой минутой.
   -- Неужели вырвется? -- сокрушалась она.
   -- Пустяки! Это невозможно! -- отвечал Дургаль-Саиб, вынимая из-за пояса пистолет с длинным дулом, украшенный коралловой ручкой в серебряной оправе.
   Он взвел курок.
   В это время борьба на городской площади переместилась к берегу священного Ганга. Джордж, стоя спиной к перилам набережной отступал перед натиском разъяренной толпы. Первый ряд нападающих отступил, но страшный напор толпы снова приблизил организаторов расправы к арестанту.
   Джордж увидел совсем близко от себя искаженные злобой лица индусов. Они почти уже прикасались к нему, он чувствовал на своем лице огненное дыхание ненависти. Мнение Казиля было вполне справедливо: он мог убить пятерых, десятерых, мог, если повезет, сделать из трупов целый вал, но все-таки не выбраться живым из этой передряги.
   Он очень дорожил своей жизнью, так как ее смыслом с недавних пор стало только одно желание: мстить. Вместо того, чтобы отбиваться от нападающих, он воспользовался мгновением и ловко вскочил на каменный парапет моста, закричав:
   -- Ну, смельчаки, кто хочет последовать за мной?
   Затем быстро повернулся спиной к наседавшим и, не задумываясь, бросился в реку, в блестевшую внизу воду.
   Толпа испустила яростный вопль. Джелла схватила руку Дургаль-Саиба.
   -- Стреляйте! -- приказала она, и раджа спустил курок. Выстрел прозвучал в тот самый момент, когда Джордж уже почти коснулся темных волн Ганга.
   Джелла вопросительно взглянула на раджу.
   -- Я не даю промаха по летящей ласточке, -- проговорил он, -- не сомневайтесь, принцесса, он перестал жить, я никогда не даю промаха.
   Про себя же Дургаль-Саиб подумал: "Я свободен теперь от соперника и претендента на руку мисс Марии Бюртель!"
   "Я отмщена, -- подумала в свою очередь принцесса, -- но не успокоюсь до тех пор, пока не погибнет та, которая отняла у меня его сердце, пока не погибнет Мария Бюртель!"
   В воображении двух ужасных существ образ молодой девушки возник одновременно, при этом одно из них должно было преследовать эту девушку любовью, а другое -- ненавистью.
   Что станет с ангелом между двух демонов?
  

Глава 13
Неожиданное посещение

   Спустя два часа после описанных нами событий произошло нечто интересное и на загородней даче сэра Джона Малькольма.
   Воспитанницы покойного владельца дома Мария и Эва сидели в большой зале нижнего этажа, служившей гостиной, возле больших окон, выходящих на веранду и в сад. Обе они, одетые в белые платья, сидели перед маленьким столиком, кроя для себя траурные платья, но дело их шло неспоро, потому что часто набегавшие слезы застилали им глаза, навертываясь на их опухшие и покрасневшие веки. Девушки молчали. Да и о чем можно было говорить? Сердца их, переполненные печалью, без лишних слов понимали друг друга.
   Вдруг рыдания вырвались из груди Эвы, и она бросила работу. Встав со своего места и подойдя к окну, она устремила взор на разбросанные внизу склона деревья, совершенно не видя их.
   -- Что с тобой? -- спросила Мария через несколько минут, в течение которых она не решалась прервать печальные думы сестры.
   Слова эти заставили вздрогнуть Эву, как будто пробудив ее от глубокого сна, и она обернулась.
   -- О чем ты спросила, Мария? -- сказала она тихим голосом.
   -- Ты никого не видишь на дороге?
   Эва взглянула на аллею, извивавшуюся по склону холма между цветущими деревьями, и также тихо ответила:
   -- Никого!
   И возвратилась на старое место возле сестры.
   -- Скоро наступит ночь, -- заметила с тоской Мария, -- меня очень пугает это бесконечное отсутствие.
   -- Чего ты опасаешься?
   -- И сама не знаю, но мне страшно.
   -- Эдвард и Джордж вместе, кроме того, с ними доктор Дьедоннэ, что же может случиться с ними? Тем более, тебе известно, что они пошли во дворец лорда Сингльтона.
   -- Да, я знаю это, но мне кажется непонятным, зачем бы губернатору задерживать их так долго. Почему не возвращаются они? Почему не дают о себе знать?
   -- Быть может, им удалось напасть на след убийц?
   -- Помоги-то Бог! -- воскликнула Мария, воздев к небу свои покрасневшие глаза.
   -- Если это произошло, то, наверное, уже начато и судебное следствие, при котором необходимо участие сыновей покойного. Теперь ты понимаешь, что отсутствие их не заключает в себе ничего такого, что могло бы тревожить нас.
   Мария с любовью прижала к своей груди голову сестры и несколько раз ее поцеловала.
   -- Милая Эва, ты стараешься успокоить меня, -- проговорила она, -- но тебе не удается это, ведь я вижу, что ты и сама не менее меня встревожена.
   -- Уверяю тебя...
   -- Зачем мне напрасно тревожиться, -- перебила Мария.
   -- Я научилась многое понимать без слов, я вижу, как ты побледнела, ты страдаешь не менее меня. Расскажи мне о твоих тревогах, о мыслях, которые мучают, и тебе будет легче. Тогда не придется обманывать себя. Открой мне, что у тебя на душе.
   При этих словах Эва не могла больше сдерживать слез, она обняла Марию и проговорила сквозь рыдания.
   -- Да, я страдаю... я боюсь... и меня волнует какое-то роковое предчувствие...
   -- Ну что, вот видишь, ты испытываешь то же, что и я! -- успокоила ее Мария. -- Ты боишься, что грозовая туча, набежавшая на нас, принесет беду и им?
   -- Действительно, я опасаюсь этого...
   -- И страх твой не беспричинен. Мне думается, что мы еще до глубины души не осознали, каковы изменения в наши судьбы принесет смерть человека, который был любим нами, который был нам фактически отцом. Тревожит то, что на нас снова обрушится несчастье, но больше всего я боюсь того, что оно задавит нас.
   Но эти слова Эва ответила испуганно:
   -- О! Тогда мы погибнем!
   -- Господь, если его воле будет угодно, защитит нас, сестра, будем надеяться на него, и теперь помолимся, чтобы он спас и оградил нас своей всемогущей десницей!
   -- Помолимся, Мария.
   Два невинных сердца устремились в мольбе к небу, два нежных голоса соединились в трогательной, беззаветной мольбе, которая не могла не достигнуть престола Всевышнего.
   Медленно, но неотвратимо наступала ночь. Окрестность обволакивала мгла. Раздался тихий стук в дверь. Девушки вздрогнули. Мария спросила:
   -- Кто там?
   -- Это я, мисс, -- ответил детский голосок, -- это я, Скиндия.
   -- Войди.
   Дверь отворилась, и на пороге появилась служанка. Это было хорошенькое юное создание лет пятнадцати с красиво очерченным овалом лица, правильными чертами, золотистым цветом кожи и большими черными глазами. Густые черные волосы волнами рассыпались по ее плечам.
   Скиндия внесла в комнату два серебряных подсвечника с вставленными в них свечами, которые поспешила поставить на стол. Осветив комнату, она поглядела на Марию, ожидая, что барышня обратится к ней с вопросом.
   -- Что хочешь ты, Скиндия? -- спросила ее Мария, все опасения которой и смутный беспричинный страх внезапно рассеялись при виде молоденькой и старательной служанки.
   Скиндия ответила на своеобразном, ломаном английском языке, напоминающем разговор колониальных негров.
   -- Там, у подъезда, паланкин, весь в золоте, так и блещет великолепием.
   -- Паланкин у подъезда? -- повторила изумленная Мария.
   -- А в паланкине богатая дама в роскошном платье.
   -- Кто она?
   -- Не знаю, я спросила ее об этом, но она не захотела отвечать, а лицо ее было закрыто густой вуалью.
   -- Что ей надо?
   -- Видеть вас, мисс...
   -- Нас? -- удивились обе сестры.
   -- Да вас, она выразила желание видеть мисс Марию и Эву совершенно ясно.
   -- Мы не в силах принимать теперь кого бы то ни было, -- заметила Мария.
   -- Знаю, -- ответила Скиндия, -- потому я и сказала ей: "Барышень нет дома". А она настаивала, говоря, что ей необходимо вас видеть.
   -- Я удивлена, -- заметила Мария, -- этому посещению незнакомки, тем более, что в доме нашем покойник.
   -- Быть может, -- с робостью заметила Эва, -- она принесла какие-нибудь известия.
   -- Известия? О ком?
   -- Об Эдварде и Джордже.
   -- И ты, вероятно, не ошибаешься, сестра, иная причина не могла привести сюда эту незнакомую даму.
   -- Так надо принять ее.
   -- Проси сюда незнакомку, -- обратилась Мария к служанке.
   -- Сию минуту, -- заторопилась Скиндия к двери.
   -- Только бы эта женщина не была вестницей скорби, -- проговорила Эва так тихо, что Мария с трудом ее расслышала. -- Я снова в смятении...
   -- К чему тревожиться преждевременно. Подождем, время объяснит все, -- успокоила сестру Мария.
   Дверь снова отворилась, и вошедшая Скиндия ввела в гостиную богато одетую женщину. Густая вуаль из черных кружев была по-испански наброшена на голову вошедшей, совершенно скрывая ее лицо. Сквозь ее почти непроницаемую преграду подобно бриллиантам сверкали глаза.
   Незнакомка медленно подошла к сестрам и, остановившись от них в нескольких шагах, грациозно поклонилась им. Мария сделала Скиндии знак, чтобы та вышла, и обратилась к вошедшей:
   -- Как мы поняли, вы хотели видеть нас, хотя, очевидно, знаете, какое в нашем доме горе. Это несчастье заставляет нас пренебречь гостеприимством, отказаться от визитов и приемов. Нарушив наше уединение, вы имели для этого важные причины? Но позвольте сначала спросить вас...
   Мисс Бюртель на минуту смолкла.
   -- Вы хотите спросить, кто я, мисс Мария? -- пришла ей на помощь посетительница.
   -- Действительно.
   -- Вы сейчас узнаете это.
   После этих слов незнакомка откинула вуаль. Девушки замерли от удивления. Казалось, они не могли понять, не обманывает ли их зрение и не мерещится ли им увиденное.
   -- Вы не ошиблись, -- ответила женщина кротко, -- да, это я, несомненно, я!
   Закончив эту фразу, она улыбнулась и сделала шаг навстречу сестрам.
   -- Принцесса Джелла? -- промолвила Мария, оцепенев.
   -- Принцесса у нас в доме! -- с заметным волнением вторила ей Эва.
   В голову молодой девушки пришла мысль, что ее самые мрачные опасения, самые тревожные предчувствия начинают сбываться.
   Принцесса в совершенном безмолвии в течение нескольких секунд смотрела попеременно то на одну, то на другую сестру. В чертах лица, в каждой складке ее тела выражалось самое горячее участие и внимание. Взор ее блистал добродушием и сердечностью. Было достаточно одного взгляда, чтобы предположить, что визит дамы означает встречу старшей сестры с двумя младшими, с которыми она долгое время была в разлуке. Наконец, принцесса заговорила.
  

Глава 14
Великая актриса

   -- Милые, бедные дети, -- начала она проникновенным и глубоко трогательным голосом, -- визит мой, быть может, изумляет вас, даже тревожит?
   Она взяла руки Марии и слегка пожала их, как бы не замечая, что пожатие это вызывает нервную дрожь во всем ее теле.
   -- О, соберитесь с духом, мои дорогие, и успокойтесь! Одно лишь искреннее участие и теплое сочувствие к вам обеим заставило меня прийти сюда и увидеть вас. Вы вызываете во мне огромное сочувствие, ваша горестная судьба меня волнует так же, как и трагическая смерть Джона Малькольма.
   Если бы кто-нибудь во время речи принцессы стоял у окна и стал бы вглядываться в ежеминутно сгущающийся мрак, то поразился бы зрелищем поистине странным и даже необъяснимым. Между лиан и других вьющихся растений, наполнявших сад и образовавших зеленый свод над большим входом в загородный дом, проскользнула небольшого роста человеческая фигура и схватилась обеими руками за одну из колонок, служивших подпорою для веранды. Поднявшись с расторопностью матроса, это миниатюрное существо достигло платформы, после чего босиком, чтобы не обнаружить себя шумом шагов, стало красться по веранде до первого из отворенных окон и, затаившись между двумя огромными вазами, затихло, пробормотав едва слышным голосом всего одну фразу:
   -- Отсюда мне будет все видно и слышно.
   Это был Казиль.
   -- Что ж, мои драгоценные, вы молчите? Почему не ответите на мой вопрос? -- спросила принцесса Джелла, силясь придать своему голосу самый нежный, исполненный живейшего участия оттенок.
   -- Много благодарны вам, принцесса, -- заговорила Мария, -- за ваше расположение и внимание, оказанное нам, однако...
   -- Однако, -- повторила Джелла, -- вы остаетесь все-таки в удивлении, потому что видите (да и можете ли не видеть) во мне непрошеную гостью. Не это ли хотели вы выразить?
   Мария не умела лгать.
   -- Вы правы, принцесса, -- ответила она.
   -- Но тем не менее, -- продолжала Джелла, -- я ваш друг, и друг вполне искренний. Мною руководит движение сердца, и я повинуюсь ему одному. Каждый раз, как несчастье ложится на вас всей тяжестью, я прихожу к вам, чтобы не дать возможности упасть вам духом, утешить вас и защитить.
   Эва с гордостью подняла голову.
   -- Мы имеем одного покровителя, принцесса, который нам не изменит, а сила и власть его несомненны, -- заговорила она.
   -- Покровителя? -- изумилась принцесса, -- кого же это?
   -- Соотечественника нашего, губернатора президентства бенаресского, лорда Сингльтона.
   -- Лорда Сингльтона? -- удивилась Джелла. -- Я сейчас от него, именно он и послал меня к вам.
   -- А, -- счастливым тоном воскликнули сестры, -- значит, вы видели сэра Эдварда и сэра Джорджа и можете сообщить нам причину их столь продолжительного отсутствия.
   -- Сейчас они у губернатора, и исполнение печального долга, вероятно, еще не скоро освободит их.
   -- Слышишь, сестра, -- обратилась Эва с радостью к Марии, -- как мало разума было в наших волнениях.
   -- Слышу, -- прошептала Мария, -- понятно, что предчувствия могут быть обманчивы.
   Джелла между тем продолжала:
   -- Я говорила с вашим другом лордом Сингльтоном о вас и вашем беспомощном одиночестве, которое меня глубоко смущает и даже огорчает.
   -- Мы не совсем одиноки, принцесса, -- возразила Мария, -- сэр Джордж и брат его Эдвард живут вместе с нами в доме, который принадлежал нашему дорогому опекуну.
   -- Да, я знаю это, но в том-то и вся беда...
   -- О какой беде вы говорите, принцесса?
   -- Лорд Сингльтон, которому я высказала свои предложения и который поддержал и даже одобрил их, просил меня помочь вам в трудные для вас дни...
   -- Мы не понимаем вас, принцесса.
   -- Потому я и хочу высказаться как можно яснее. Я жила в Англии, правда недолго, но, однако, вполне достаточно, чтобы совершенно изучить нравы и обычаи вашей страны, а потому мне хорошо известно, что там, в этой свободной стране, девушки наравне с мужчинами и женщинами пользуются полной свободой и независимостью, и никому и в мысль не приходит считать эту излишнюю свободу неприличием.
   -- Что хотите вы этим сказать, принцесса? -- спросила Мария.
   -- А вот что: как ни беспредельна независимость и свобода молодых англичанок, однако она не простирается далее того, чтобы беспрекословно допустить молодым девушкам жить в одном доме с мужчинами, которые им не братья и не дальние родственники. Со времени смерти вашего попечителя вы находитесь именно несколько в двусмысленном положении. Здесь-то я и вижу опасность, которая угрожает не столько вам, сколько вашей репутации.
   -- Нашей репутации! -- удивилась Эва, и ее маленькие брови резко взметнулись вверх.
   -- Мы не знаем за собой дурных поступков! -- заметила Мария.
   -- В чем же, в таком случае, могут обвинить нас? -- продолжала Эва.
   -- Конечно, ни в чем справедливом, -- возразила принцесса, -- но разве не могут говорить про вас ложь? Словом, оклеветать вас. А добрая молва, добрая слава о молодой девушке составляет наиглавнейшее ее сокровище. Молва не должна чернить се, если не ради ее самой, то, по крайней мере, ради любящего и любимого ею человека.
   -- Мне кажется, что рассуждения принцессы справедливы, сестра, -- заметила Эва, -- мы и не подумали об этом.
   -- Я согласна, -- проговорила Мария.
   -- Хорошо, что я подумала об этом, так как люблю вас, -- закончила Джелла.
   -- Как же нам поступить теперь? -- почти в один голос спросили сестры.
   -- Как поступить? -- задумалась на мгновение Джелла.
   -- Просто-напросто исполнить желание лорда Сингльтона, вашего законного опекуна со времени смерти сэра Джона Малькольма.
   -- И вам известно его желание?
   -- Он поручил мне передать его вам. Он просит вас согласиться хотя бы временно пожить в моем дворце.
   Сердца девушек наполнились безотчетным страхом и подозрением.
   -- В вашем дворце, принцесса? Зачем это? -- едва выговорили они, запинаясь.
   -- Первоначальное намерение лорда Сингльтона было предложить вам его собственный дом, но по зрелым размышлениям он пришел к выводу, что рука женщины с большей заботливостью сумеет вытереть слезы горести, и голос ее наполнен большим могуществом и убедительностью в деле утешения. Кроме того, он не желал лишить меня удовольствия, которое я получу, приняв вас в свой дом. Ведь я всем сердцем, всей душой предана вам, мои дорогие! Раз отдавши свое сердце, я не требую уже его возвращения, а вчера, во время бала у губернатора, вы всецело завладели им. С первого взгляда на вас я почувствовала расположение к вам, даже дружбу. Но вместе с тем заметила и недостаток взаимности с вашей стороны, хотя дала себе слово всеми путями добиться вашего доверия, так велико мое расположение к вам!
   Принцесса взяла руки Марии и Эвы и, сжав их в своих, продолжала:
   -- Разве со своей стороны вы не поможете мне сдержать слово и хоть немного полюбить меня?
   В голосе Джеллы слышалось непреодолимое обаяние. Взор ее был схож со взором сирены, а в улыбке было что-то материнское. Мария и Эва почувствовали, что холодность их тает, сомнение и недоверие исчезают. Они упрекали себя в этом непонятном и неоправданном и столь продолжительном сомнении.
   Эва ответила откровенно:
   -- О! Теперь понятна вся ваша доброта, принцесса!
   -- Разве любить вас -- значит быть доброю? Мои милые, славные ангелочки, кто же, увидев вас, устоит от желания быть вашим искренним другом и наставником.
   Затем, обращаясь к Марии, принцесса добавила:
   -- А вы, мисс Мария, понимаете ли меня? Кажется, я внушала вам особенный страх и сомнение?
   -- Я вполне согласна с мнением сестры, принцесса, -- ответила Мария.
   Джелла с нежностью обняла ее, прижав к своей груди и, поглаживая рукой шелковистые волосы, заметила:
   -- О, благодарю вас, благодарю! Вы перестали бояться меня, не отвергаете мою дружбу, не чуждаетесь меня! Вы сделали этот день для меня особенно счастливым...
   И она сжала в объятиях Эву.
  

Глава 15
Эдвард

   -- Так значит решено, -- проговорила принцесса после выражения нежных чувств, в искренность которых, по ее мнению, сестры должны были поверить, -- мой дворец в Шагабаде послужит для вас временным пристанищем, а сэр Джордж и Эдвард будут навещать вас.
   Во время беседы Джеллы с Марией и Эвой один из ковров, закрывавший вход в гостиную, приподнялся, и на пороге появился Эдвард с бледным, совершенно отрешенным от реальности лицом. Увидев принцессу, он остановился точно заколдованный
   -- Она здесь, -- пробормотал он, -- вот дерзость!
   Между тем Джелла продолжала начатый разговор:
   -- Не правда ли, мои милые, вы согласны поехать со мной?
   -- Ехать с ней? -- переспросил Эдвард.
   -- Вполне согласны, принцесса, -- ответила Мария, -- завтра мы будем готовы.
   -- Вы сказали "завтра", -- изумилась Джелла, -- почему, же не сегодня?
   "А, теперь я понимаю все!" -- подумал Эдвард.
   -- Почему же завтра? Зачем не сегодня, не сейчас? -- продолжала принцесса. -- Зачем подвергать себя опасности еще в течение целой ночи ставить под сомнение себя и свою добрую репутацию, оставаясь в доме, в котором живут страх и горе. Внизу дожидается мой паланкин, поспешите!
   -- Но это невозможно, принцесса! -- заметила Мария.
   -- Невозможно? -- изумилась принцесса.
   -- К сожалению, мне и моей сестре нельзя покинуть дом, где нас так тепло приняли, не объявив сэру Джорджу, моему нареченному жениху...
   -- И сэру Эдварду, моему жениху, -- прибавила в свою очередь Эва.
   -- Он уже предупрежден! -- произнес Эдвард громким и исполненным твердости голосом, входя в комнату. Выражение его глаз не изменилось, а поза и особенно скрещенные на груди руки свидетельствовали о твердости намерений.
   "Он! -- прошептала Джелла. -- Он! Я опоздала. Будь я здесь пятью минутами раньше, я была бы уже у цели!"
   -- Я предупрежден, мои милые, вы не уедете, Мария и Эва! -- повторил Эдвард.
   Затем, обращаясь к Джелле, проговорил с горечью, которую не старался скрыть:
   -- Я не понимаю вас, принцесса, что заставило вас приехать сюда? Ведь вам было известно, что воспитанницы сэра Джона Малькольма и нареченные его сыновей не могут согласиться принять гостеприимство принцессы Джеллы!
   Принцесса удивленно посмотрела на Эдварда, и в глазах ее молнией сверкнул гнев:
   -- Почему же?
   -- В самом деле, Эдвард, почему же? -- переспросили в один голос обе сестры.
   -- Нам нельзя оставаться в этом доме вместе с вами, -- проговорила Мария. -- Почему же препятствуете вы нам ответить согласием на великодушное предложение принцессы? К чему платить отказом, почти равным оскорблению за ее добродушие и гостеприимство?
   -- Вам угодно знать, зачем?
   -- Да, сэр Эдвард, им угодно, а я со своей стороны требую объяснения, -- заметила принцесса Джелла.
   -- Готов, принцесса, сказать вам, и, надеюсь, вы прекрасно поймете меня. Разве может быть что-нибудь общее между принцессой Джеллой, связанной дружбой с раджой Дургаль-Саибом, и питомицами Джона Малькольма? Ваше предложение -- это, ловушка, устроенная пока еще непонятно с какой целью... но ловушка эта останется пустой. Я еще жив и буду стараться мешать вам захлопнуть ее. Именем моего брата, Джорджа Малькольма, после смерти отца единственного главы семейства, предлагаю принцессе Джелле немедленно оставить этот дом.
   Мария и Эва, дрожа от ужаса, стояли, прижавшись друг к другу. Джелла сделала два шага, приближаясь к Эдварду. В устремленных на него глазах горел огонь ненависти и страсти рода Тамерлидов. Затем она произнесла с расстановкой:
   -- Вы попросту прогоняете меня?
   Эдвард, не отвечая, поклонился. Выражение лица непрошеной гостьи внезапно изменилось: ярость мгновенно уступила место хладнокровию. Опустив вуаль, она бросила насмешливую улыбку на молодого человека и обеих сестер, затем повернулась и прошла мимо них к двери. Достигнув порога, обернулась и проговорила тихим проникновенным голосом:
   -- Мария, Эва, Эдвард, я не говорю вам "Прощайте!", а только "До свидания!", потому что надеюсь еще увидеться с вами.
   И вышла.
   В это самое время Казиль, будучи безмолвным свидетелем двух предыдущих сцен, исчез с веранды, где сидел все это время.
   После ухода Джеллы в комнате воцарилось молчание. Мария первой прервала его.
   -- Что сделали вы, Эдвард? -- упрекнула она.
   -- Я только исполнил свой долг.
   -- Что же неприличного сделала эта женщина, что вы прогнали ее с таким позором?
   -- Женщина эта -- наверняка наш враг, враг непримиримый, ожесточенный, безжалостный и хитрый. Она хотела заманить вас в ловушку и погубить.
   -- На каком основании вы обвиняете ее?
   -- На том, что несколько часов тому назад она и раджа Дургаль-Саиб с неслыханной дерзостью обвинили моего брата Джорджа в убийстве его отца. Причем принцесса вначале выказывала себя сторонницей Джорджа.
   -- Да, это ужасно! -- воскликнули обе девушки.
   -- Но это несправедливое обвинение, конечно, было опровергнуто сэром Джорджем? -- спросила Мария. -- Он оправдал себя, не правда ли?
   -- Лорд Сингльтон твердо убежден в том, что брат невиновен. Он оставил меня на некоторое время, меня и доктора, чтобы более основательно убедить нас в этом мнении. Желая выставить для отпора хитрости хитрость и скорее обезоружить врагов, открыть их козни, он приказал арестовать Джорджа и отправить его под конвоем в крепость.
   После этих слов Мария смертельно побледнела и едва не лишилась чувств.
   -- Так сэр Джордж под арестом? -- едва слышно проговорила она.
   -- Теперь нет.
   -- Как это?
   -- В то время как конвой проходил через большую площадь, заполненную по случаю праздника Джагарната народом, он был окружен и обезоружен. Толпа, несомненно, действовала по чьему-то приказанию и неистово кричала: "Смерть англичанину! Смерть убийце родного отца!"
   -- Негодяи! -- проговорила Эва.
   -- Эти крикуны, несомненно, были подкуплены, -- вскрикнула Мария, и в голосе ее сквозило отчаяние, -- с целью убить Джорджа. За смерть его им была обещана плата!
   -- Брату, невзирая на устремленные на него со всех сторон кинжалы, удалось скрыться. Эта сцена, полная ужаса, происходила на мосту. Джордж вскочил на перила моста и бросился в Ганг, но ни один из его гнусных противников не осмелился сопровождать его.
   Дрожь пробежала по всему телу Марии, едва она услышала эти слова. Ужас, непреодолимый ужас овладел ею.
   -- В Ганг? -- ужаснулась она, -- в эту реку, которая не оставляет никого живым. Боже правый, значит он погиб?
   -- Брат неплохой пловец. Даже на море не боится бури, а волны ничего не значат для него. Он не из робкого десятка, а мышцы у него подобны железу. Я надеюсь на Бога, на силу и храбрость брата. Бог милосерден и спасет его. Он не допустит, чтобы вслед за отцом погиб и сын! Я уверен, мы еще увидим Джорджа!
   -- Пусть Бог услышит ваши слова, Эдвард! -- ответила Мария. -- Все-таки вам необходимо было осмотреть берег Ганга.
   -- Стоп и доктор Дьедоннэ именно этим и занимаются в настоящую минуту. Я вместе с ними начал было розыски, но странное чувство заставило меня возвратиться сюда. У меня было предчувствие, что вам грозит опасность и, как видите, я не ошибся, когда принцесса Джелла желала расставить вам западню, в которую вы, без всякого сомнения, должны были попасть.
   Мария встала на колени и, сложив руки, искренне произнесла:
   -- Боже! Милостивый Боже! Внемли моим мольбам, благостию и правосудием Твоим защити Джорджа!
   Едва барышня произнесла эту трогательную молитву, как Скиндия вбежала в гостиную с криком:
   -- Барышня! Сюда идут мистер Стоп и французский доктор!
   -- Какие вести принесут они, -- прошептал Эдвард, -- быть может, вести о новом горе?
   Мария, не вымолвив ни одного слова, дрожала сильнее прежнего. В комнату вошел доктор Дьедоннэ в сопровождении Стопа. Оба вошли с поникшими головами, и их внешний вид не обещал ничего хорошего.
   -- Вот мы и пришли! -- проговорил удовлетворенно доктор. Эдвард кинулся к нему с требованием:
   -- Ну, доктор, говорите скорее!
   -- Что с Джорджем? -- торопила вошедших Эва.
   -- Какие известия получили вы? -- спросила Мария.
   Дьедоннэ грустно покачал головой:
   -- О! Мы пока ничего не знаем!
   Все вздрогнули от ощущения новой опасности и неизвестности.
   -- О, мой добрый барин, -- жалобно начал Стоп, утирая слезы, обильно катившиеся из глаз, -- мой бедный барин! Я был уверен, что эта проклятая Индия -- наше несчастье.
   -- И вы не нашли никаких следов? -- спросил Эдвард подавленным голосом.
   -- Ганг не изменил себе, и тело сэра Джорджа не всплыло, -- ответил доктор.
   -- Боже мой! -- трижды вымолвила Мария, в отчаянии сжимая пальцы обеих рук.
   Эва обняла ее и несколько раз поцеловала, повторяя:
   -- Успокойся, родная, зачем терзать себя напрасными слезами! Ведь еще надежда не потеряна, Господь поможет нам и спасет Джорджа.
   Тем временем Эдвард расспрашивал Стопа и доктора.
   -- Может быть, вы поторопились окончить розыски?
   -- Мы завершили их только потому, что стало совсем темно, и не было возможности продолжать их. Мы прошли более четырех миль вдоль реки, подвергая осмотру каждый кустик, каждую кочку, поросшую травой.
   -- Бог оставил нас! -- заметил Эдвард, теряя последнюю надежду на спасение брата и все более и более поддаваясь влиянию неудержимого горя. -- Он оставил нас, если допускает судьбе безжалостно и беспрестанно наказывать нас. Вчера погиб отец, сегодня брат! Все гибнет, все рушится!
   Бесцельно пройдя несколько раз по комнате, он, наконец, остановился и переспросил француза:
   -- Значит, Джордж погиб?
   -- Очевидно, это так, -- опустив голову, будто признаваясь в своей вине, вымолвил доктор.
   -- Нет, не погиб! -- раздался от двери чей-то голос, и на пороге показался человек со смуглым лицом, одетый в обычные одежды лодочников на Ганге.
  

Глава 16
Джордж

   Сердца присутствующих забились учащенно, взгляды устремились на вошедшего. После минутного колебания Эдвард, который первым узнал брата несмотря на костюм и гримировку, бросился в объятия Джорджа.
   Пока Эдвард душил в объятиях брата, сестры ласково гладили его руки, приговаривая:
   -- Слава Богу, он спасен!
   Стоп, сильнее всех переживший сообщение о смерти своего хозяина, смеялся и плакал одновременно.
   -- Ах, мой дорогой барин, -- говорил он, то и дело прикладывая платок к носу, -- я как бы заново родился! У меня льются слезы! Я плачу, как сумасшедший, но это от радости, только от радости. Мне одновременно хочется и плакать, и плясать! Черт побери, я с охотой пошел бы вприсядку!
   И, вероятно, понимая, что другого повода привести эту мысль в исполнение никогда не представится, он и в самом деле начал с большим увлеченном и почти с такой же неуклюжестью исполнять один из шотландских деревенских танцев.
   Доктор Дьедоннэ, вооружась лорнетом, с большим вниманием осмотрел со всех сторон Джорджа, будто ученый, изучающий редкий субъект.
   -- Действительно, -- сделал он вывод после безмолвного и пристального созерцания, -- это не кто другой, как сэр Джордж, и надо прибавить, живой, по крайней мере на вид.
   -- Не только на вид, но и в самом деле, любезный доктор, -- ответил Джордж.
   -- Уверены ли вы в этом? -- спросил доктор с сомнительной миной и притом такой смешной, что Джордж, несмотря на печальные обстоятельства, не мог не засмеяться.
   -- Обыкновенно, -- продолжал Дьедоннэ, -- чтобы сделать такой вывод, мне нужно взвесить все "за" и "против". Дайте мне вашу руку.
   -- Извольте, доктор.
   Дьедоннэ приложил два пальца к кисти руки Джорджа, пробуя пульс и, вынув часы, считал биение сердца, устремив глаза на циферблат.
   -- Ну что, доктор, -- спросил Джордж, -- какой напрашивается вывод?
   -- Жизнь в субъекте, несомненно, есть, -- прошептал доктор, как бы говоря сам с собой, -- девяносто шесть ударов в минуту -- это вам не пучок шпината.
   -- Я рад, -- воскликнул Джордж, -- пульс мой немного учащен, это от возбуждения, но он свидетельствует о том, надеюсь, что жизнь продолжается!
   Помолчав несколько минут, Малькольм неожиданно спросил:
   -- Надеюсь, вы не сомневаетесь, что я невиновен?
   -- Ты шутишь, брат, -- упрекнул Джорджа Эдвард.
   -- Согласиться с тем, что вы -- убийца, -- воскликнул доктор, -- да я бы скорее усомнился в себе, чем в вас!
   -- Благодарю, мои друзья, благодарю.
   -- Кто же вздумал навязать вам этот грех? -- спросила Мария.
   -- Те, кто заранее все обдумал. Им нужно было расправиться со мной, но без помощи Казиля это вряд ли бы им удалось, поэтому, запугав его, они уже почти достигли намеченного. Но мальчуган не только оговорил меня, но и спас от верной смерти. Он вложил в мою руку кинжал в тот самый момент, когда положение уже было безнадежным. Имея оружие, я мог постоять за себя, заставить убийц отступить, затем бросился в реку. По мне стреляли, и неоднократно, но, видимо, Богу было угодно спасти меня.
   Смертельно бледные Мария и Эва слушали Джорджа с жадным любопытством и невольной нервной дрожью.
   -- Честно признаться, я уже был готов к смерти, прошептав имя Марии и брата, бросился в реку, ни на что не надеясь. Пули просвистели возле моего уха и даже чуть-чуть задели мои волосы. Я выдал себя за убитого, нырнул поглубже и долго плыл под водой, появляясь на поверхность только в тех случаях, когда требовалось перевести дух. Запасшись воздухом, я снова и снова нырял, и течение уносило меня. Так я плыл до самых сумерек. Силы стали ослабевать, окоченевшее тело отказывалось повиноваться, и я вышел на берег. В лодке, привязанной близ рыбацкой хижины, нашел одежду лодочника, которой и воспользовался, оставив взамен две золотые монеты. Потом вымазал лицо и руки илом, чтобы стать похожим на индуса, и вернулся в Бенарес.
   -- Как же возблагодарить Бога за это чудесное спасение! -- воскликнул Эдвард.
   -- А что теперь, сэр Джордж, вы намерены делать? -- спросил Дьедоннэ.
   -- Нужно распространить слух о моей смерти, а мне -- покинуть это жилище.
   Мария вздрогнула и сделала шаг к Джорджу, прижав к груди руки.
   -- Как, -- проговорила она, -- вы оставите нас?
   -- Это необходимо, моя дорогая, я возвратился лишь для того, чтобы успокоить вас, запастись оружием и взять денег. Я ухожу немедленно! В этом заключается мое спасение. Старайтесь больше говорить всюду о моей смерти, оплакивайте меня, оплакивайте как можно громче. За вами будут следить, и эти слезы обманут наших врагов. Джорджа Малькольма нет в живых, и тайну его смерти и той организации, которая повинна в смерти моего отца раскроет уже другой человек.
   -- Будь уверен, брат, -- заверил Эдвард, -- желание твое будет исполнено в точности, тем более, что здесь тебя не видала ни одна душа.
   -- Мы назначим большое вознаграждение тому, кто даст о вас сведения, -- прибавил доктор.
   -- Мы будем молиться о вашем спасении. И будем делать это беспрестанно.
  

Глава 17
Казиль появляется вновь

   В течение всего описанного разговора Стоп был в необычайном возбуждении. То бледнея, то краснея, то переминаясь с ноги на ногу, подобно цапле, попавшей в затруднительное положение, то пускаясь в пляс. Все это свидетельствовало о его необыкновенном душевном расстройстве и даже напряженной внутренней борьбе.
   Наконец, по-видимому, приняв определенное решение, он громко сказал:
   -- В таком случае и мне нужно исчезнуть из числа живых! Я хочу разделить судьбу моего господина. Я также замаскируюсь, как хотите, даже индусом, если на то пойдет. Ведь только одному Богу известно, как ненавижу я этих мерзавцев! В случае надобности я разрисую такую безобразную рожу, что меня невозможно будет узнать, но, клянусь, я последую за сэром Джорджем, куда бы он ни пошел.
   -- Последуешь за мной? -- удивился Джордж, -- но ты, очевидно, не подумал о том, какой непростой будет теперь наша жизнь. Она будет полна случайностей, тревог и борьбы.
   -- Тем лучше, сэр.
   -- На каждом шагу нас будут ожидать опасности и трудности.
   -- Наплевать мне на опасность!
   -- Как видно, ты переродился, любезный Стоп, и сделался храбрецом!
   -- Не знаю храбр ли я на самом деле, но, не колеблясь, скажу, что готов пройти через огонь и воду, лишь бы иметь возможность сопровождать вас, сэр.
   -- Одним словом, ты хочешь быть всегда рядом со мной, добрый и искренний Стоп?
   -- Непременно, сэр.
   -- Ну что ж. Пусть будет так, -- согласился Джордж, пожимая руку своему "оруженосцу", -- я согласен делить с тобой все испытания.
   -- Благодарю вас, сэр, -- воскликнул Стоп, -- я в высшей степени доволен!
   Сказав это, он, было, снова пустился в пляс, но вдруг остановился.
   -- А когда отправимся в путь? -- переспросил Стоп, внимательно вглядываясь в лицо хозяина
   -- Может быть, ты заночуешь дома, брат? -- спросил Эдвард.
   -- Конечно, нет. Темнота поможет мне скрыться, и эта ночь послужит началом моей новой жизни. Я уйду немедленно, взяв с собой кошелек и пару револьверов.
   -- Долго ли мы будем в неведении о твоих делах?
   -- Я надеюсь найти способ общаться с вами, не подвергаясь опасности. Если случится так, что несколько дней вы не будете иметь обо мне известий, не тревожьтесь, думая, что меня уже нет в живых. Мария, моя дорогая нареченная, и вы, Эва, храните самообладание. Я уверен, что Бог своей милостью не обойдет нас и даст мне возможность увидеться с вами.
   -- Ах, Джордж! -- вздохнула Мария, -- может быть, увидимся, но ведь для того, чтобы снова расстаться...
   -- Наступит день, когда мы снова, уже навсегда, встретимся, и этот день, может быть, недалек. Теперь же разойдемся, я на минуту загляну в свою комнату, да вот сообщу брату и доктору свои последние поручения.
   -- Мы повинуемся, Джордж, -- проговорила Мария, -- но знайте, что мысль о вас всегда будет с нами. Сердца наши постоянно будут сочувствовать вам и трепетно отвечать на голос вашего сердца. Да хранит вас Бог!
   -- Да сохранит вас Господь! -- проговорила и Эва.
   Поцеловав сестер, Малькольм вместе с доктором Дьедоннэ и Эдвардом вышел из гостиной.
   Стоп также удалился в свою комнату для приготовлений, которые считал необходимыми.
   Прошло около четверти часа. Темные фигуры появились между деревьями сада и, мелькая то там, то сям, бесшумно оцепили весь дом. В это время Казиль снова показался на веранде и, заглянув в опустевшую гостиную, лег на пол, приложив ухо к перегородке и стараясь вслушаться в шум снаружи. В течение нескольких минут он лежал совершенно неподвижно, как вдруг колебание веранды дало ему понять, что кто-то старается взобраться на нее тем же путем, каким влез и он сам. Мальчик поднялся, перебрался через подоконник в гостиную. В это время Стоп уже входил туда, но только в дверь. При виде Казиля, столь неожиданно встреченного здесь, камердинер чуть было не вскрикнул от удивления, но мальчик закрыл ему рот рукой, чтобы заставить замолчать.
   -- Зачем запрещаешь мне разговаривать? -- спросил, обидевшись, Стоп, -- что тут происходит?
   Казиль подошел к столу, на котором стояли горевшие свечи, и задул их. Потом вернулся к Стопу, все еще стоявшему в оцепенении, и проговорил быстро и многозначительно:
   -- Молчите и слушайте! Не следует терять ни секунды. Всем здесь угрожает опасность.
   -- Опасность? -- переспросил испуганно Стоп.
   -- Предупредите мистера Эдварда.
   -- Я побежал бы, но что делать, мальчик, ноги не слушаются.
   -- Скорее идите. Дело идет о ваших жизнях. Опасность велика! Торопитесь! А я буду наблюдать отсюда.
   -- О, ты проклятая Индия! -- наконец преодолел свой страх Стоп, направляясь к комнате своего барина, -- как мне здесь все надоело.
   "Меня заставили дать ложные показания, -- рассуждал Казиль, оставшись один, -- хорошо, я повиновался, но теперь мне представляется случай искупить вину. Я не соглашусь быть в числе сообщников нового преступления. Комната молодых мисс там, и прежде чем добраться до нее, им придется убить меня".
   Пробормотав последнюю фразу вслух, Казиль расположился у двери комнаты, в которой находились Мария и Эва. Едва он сделал это, как на веранде показалось нечто похожее на привидение. Так же, как и Казиль, оно перебралось через подоконник и, в свою очередь, оказалось в гостиной, в которой царили тишина и непроницаемый мрак. Призрак с минуту или две стоял неподвижно, осматриваясь. По-видимому, расположение комнат было ему хорошо известно, потому что он все время бормотал:
   -- Дверь должна быть напротив.
   Потом незнакомец снял с пояса потайной фонарь и направил луч света в том направлении, где, по его мнению, должна была находиться разыскиваемая им комната. Луч осветил с ног до головы стоявшего спиной к двери мальчика. Человек с фонарем удивился:
   -- Ты ли это, Казиль?
   -- Я, Самид.
   -- Что ты здесь делаешь?
   -- Стерегу дверь. Тебе не пройти через нее.
   -- Именем Бовани.
   -- Отказываюсь повиноваться. И без того много преступлений!
   -- Ты намерен изменить своим братьям, а всякий изменник должен быть наказан смертью.
   -- Так убей меня.
   Самид вытащил из-за пояса кинжал с узким лезвием и сделал решительный шаг к Казилю. Мальчик не шевелился, но закричал изо всех сил:
   -- Ко мне! Ко мне! На помощь!
   Индус бросился к Казилю и ударил его кинжалом, тот застонал и упал. Дом ожил. Повсюду слышались звуки распахиваемых дверей, выкрики и топот ног.
   -- Он поднял на ноги весь дом, -- зло выдавил Самид, -- сюда идут! Хитрость не удалась, так вступим в открытую борьбу. Сейчас дам условный сигнал, и мы справимся с этим делом в несколько минут.
   Он прыгнул на веранду в тот момент, когда Джордж, вооруженный револьвером, вбежал в гостиную в сопровождении Эдварда, доктора и Стопа, который бежал позади всех с зажженным фонарем в руках.
   -- Вон он, негодяй! -- крикнул Джордж и выстрелил.
   Пуля раздробила голову Самида, и он замертво упал на веранду.
  

Глава 18
Похищение

   -- Я покончил с этим мерзавцем!
   Проговорив это, Джордж споткнулся о тело Казиля и, наклонившись, воскликнул изумленно:
   -- Казиль! Его ранили, но, быть может, не смертельно? Надо попытаться спасти мальчика. Доктор, окажите ему помощь!
   Говоря это, Джордж поднял тело Казиля и несколько минут стоял неподвижно. Голова индуса лежала на его плече, руки безжизненно свисали вдоль тела.
   Дьедоннэ тотчас же приступил к осмотру: попробовал пульс, приложил руку к сердцу, обнажил рану.
   -- Он без чувств, -- сообщил доктор, -- это произошло от потери крови, острие кинжала скользнуло, не поранив ни одного важного органа.
   Для осмотра раны на плече доктору пришлось разорвать рукав и обнажить руку мальчика.
   -- Посмотрите на нее, -- Джордж не мог удержать дрожи, и с губ его, сбежало глухое восклицание.
   -- Что такое? -- вскричали одновременно доктор и Эдвард.
   -- Взгляните! -- Джордж поднял голову и посмотрел сначала на брата, а затем на доктора, -- взгляните на эти знаки на его руке и прочтите слово, которое под ними выколото.
   -- Бовани! -- вскричал Эдвард, -- о, я ясно различаю его.
   -- Да, имя Бовани! -- ответил Джордж, -- то же самое, что и на кинжале, которым был убит наш отец. Ребенок этот еще два часа назад давал против меня ложные показания, может ли и он быть сообщником убийц, участвовать или даже совершить убийство?
   -- Почем знать? -- заметил доктор, пожав плечами, -- в этой стране все возможно.
   Между тем сознание возвратилось к Казилю, так что он мог расслышать последние слова Джорджа и ответ доктора
   -- Нет, нет, сэр, -- проговорил он, -- в этом не вините меня. Руки мои не обагрены кровью. Я любил сэра Джона Малькольма, оплакивал его не лицемерно и, верьте, помогу вам отомстить за его смерть. Я все скажу вам, все, но не теперь. В эту минуту дело идет о спасении молодых мисс.
   -- Спасти их? -- удивился Джордж, -- но разве они подвергаются какой-либо опасности?
   -- Их смерть неотвратима, если вы будете медлить, дом уже окружен похитителями.
   -- Похитителями? -- повторил Джордж в остолбенении, так как думал, что он и только он служил объектом нападения Самида.
   -- Да, похитители -- сыны Бовани, сторонники заговора, истребители англичан, -- продолжал с жаром Казиль, -- они окружают нас, они близко. Берегитесь, господин, берегитесь!
   -- Истребители англичан! -- изумился Джордж, и в голосе его слышалось непобедимое торжество, -- так значит у меня в руках путеводная нить, и я не выпущу ее. Эдвард, доктор, скорее направляйтесь в комнату мисс Марии и Эвы и ведите их сюда, мы будем защищать их. Скорее! Скорее!
   Оба поспешно бросились из гостиной, за ними последовал и Стоп.
   Едва за ними закрылась дверь, как мальчик-индус снова начал терять сознание. Малькольм склонился к нему и тихо шепнул:
   -- Казиль, -- слышишь ли ты меня?
   -- Слышу, -- ответил так же тихо мальчик.
   -- Способен ли ты отвечать на мои вопросы?
   -- Спрашивайте, отвечу.
   -- Сегодня утром, когда мое спасение зависело от твоих показаний у лорда Сингльтона, ты солгал сознательно?
   -- Да.
   -- С целью меня погубить?
   -- Мне пришлось повиноваться или убили бы меня. Я выбрал первое.
   -- Кому повиноваться?
   -- Сынам Бовани.
   -- Злодеям, убившим моего отца?
   -- Да, участникам заговора. Незримые и вездесущие, они всегда готовы выступить против вас с обнаженными кинжалами. Они не пощадят вас, господин, повторяю вам: берегитесь!
   -- Но кто подослал сюда этих презренных убийц? -- спросил Джордж. -- Какое новое преступление готовятся они совершить? За что они расправились с тобой?
   Мальчик не отвечал, и унявшаяся было кровь вновь хлынула из его раны. Он едва мог проговорить: "Я умираю!" и упал без чувств на циновку, служившую ковром.
   Джордж в отчаянии несколько раз пытался привести индуса в чувство, умоляя его сказать хотя бы еще одно слово.
   -- Казиль, ради всего святого, очнись! Ты же такой сильный и выносливый, ты мне еще так нужен.
   Но видя, что его слова не возымели действия, Малькольм поднял голову к небу:
   -- О, милосердный Боже! Он не слышит меня, он не отвечает мне! Может быть, доктор ошибся и мальчик ранен смертельно?
   Через минуту Джордж снова склонился над раненым:
   -- Казиль! Казиль!
   И снова ответом на зов было молчание. Малькольм в отчаянии ударил кулаком о землю:
   -- Быть так близко у цели -- и не достичь ее. Быть на мгновение озаренным ярким светом -- и снова остаться во мраке. Это ужасно, можно сойти с ума. О, милосердный Господь! Молю тебя, сверши чудо!
   Тоскливое, скорбное выражение лица Джорджа вдруг сменилось выражением глубокого ужаса. Глаза его расширились, взор замер на одной точке, дрожь холодной волной пробежала по всему телу. Он был поражен звуком выстрела, раздавшегося внутри дома.
   -- Пистолетный выстрел! -- пробормотал он, -- что там происходит?
   Глухо раздался второй выстрел, и дверь с шумом распахнулась. В комнату стремительно вбежал Эдвард, лицо его было бледным и растерянным. Дьедоннэ и Стоп, сопровождавшие его, всем своим видом олицетворяли полнейшее отчаяние.
   -- Горе, горе! -- повторял Эдвард, не давая брату возможности что-либо узнать о случившемся.
   Джордж вздрогнул, будто пораженный раскаленной сталью:
   -- Мария? Эва? -- спросил он, задыхаясь.
   -- Пропали! Похищены! -- вымолвил еле слышно Эдвард.
   Стоп ругался сквозь зубы:
   -- Злодеи, разбойники! Ну, уж эта Индия, будь она проклята.
   Лицо Джорджа было искажено ужасом. Можно было подумать, что он сейчас сойдет с ума, однако это выражение на его лице оставалось всего одно мгновение, оно исчезло, как молния, сила воли победила. Он провел рукой по лбу и проговорил мрачно, с еле сохраняемым спокойствием:
   -- Надо преследовать похитителей, надо настичь их и покарать.
   -- Они окружают нас, злодеи, они повсюду, -- заметил Дьедоннэ.
   -- И дом подожжен! -- сообщил Стоп, вздрогнув от ужаса.
   В самом деле, гостиная уже освещалась красноватым мгновенно вспыхивающим светом, слышался треск разгоравшегося сухого леса; за окнами клубились густые облака дыма и вихрь огненных искр.
   -- Не беда! -- вскричал Джордж, -- пусть горит! Мы и сквозь пламя доберемся до злодеев и пройдем по их трупам.
   Внезапно снаружи раздался звук ружейных выстрелов, и несколько пуль ударили по стенам гостиной.
  

Глава 19
Нападение

   -- Ах, -- вскричал Стоп, -- мы погибли!
   Раздался новый залп.
   -- Ответим им тем же, -- проговорил Джордж, -- и если нам невозможно спастись, то хотя бы отдадим нашу жизнь подороже!
   Проговорив это, он бросился к окну и выстрелил из револьвера наугад, потому что за облаками дыма не было видно осаждавших.
   Дикий крик одного из них означал, что он попал в цель.
   "Не худо было бы ускользнуть отсюда, -- подумал Стоп, -- но это невозможно, и я лучше последую примеру сэра Джорджа".
   Бросившись к окну, он также сделал несколько выстрелов по осаждавшим. Эдвард и Дьедоннэ тоже не заставили себя ждать, что оживило перестрелку. Пламя между тем распространялось с поразительной быстротой. Было ясно, что вилла сэра Джона Малькольма не более чем через пять минут будет представлять огромный костер.
   -- Неужели нам придется погибнуть здесь? -- спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, а скорее рассуждая с собой, Дьедоннэ, который, будучи французом, не был чужд самоуверенности -- черте характера, так свойственной этой нации.
   -- Вовсе нет! -- возразил Джордж, -- Мы попробуем выйти и преодолеть кольцо окружения.
   В это время сознание вновь возвратилось к Казилю. Он приподнялся на локте и проговорил слабым, чуть внятным голосом.
   -- Господин!
   Джордж услышал это обращение и устремился к мальчику.
   -- Ты жив, Казиль, жив!
   -- Да, жив, -- ответил Казиль, -- жив и хочу, как и мой господин, отомстить этим жестоким убийцам. Они покушались на мою жизнь и тем самым сняли с меня мою клятву. Я не обязан им ничем более, я не принадлежу более к их обществу, с этой минуты я с вами. Вы узнаете их тайны и будете распоряжаться их судьбой.
   -- Это не так легко, мой друг, но прежде всего нам нужно разыскать и освободить Марию и Эву.
   -- Клянусь вам, мы отыщем их. Возьмите меня с собой, унесите отсюда, и я буду вашим проводником.
   -- Куда ты поведешь нас, Казиль?
   -- В пагоду Бовани, в святилище богини.
   -- Так в путь! -- решительно заявил Джордж и поднял мальчика на руки. Затем, обращаясь к Эдварду, Стопу и доктору, прибавил:
   -- Теперь бежим! Бог защитит нас, потому что теперь право мести принадлежит нам...
   И он пошел впереди всех, направляясь к главному входу, который вел вниз. Не успели они достичь первого этажа, как услышали жалобные стоны, доносившиеся из небольшой комнатки, расположенной рядом с кухней. Эти стоны принадлежали домашней прислуге, в числе которой находилась и Скиндия. Все были уверены в своей гибели. Джордж употребил все старания, чтобы успокоить их:
   -- Мы сейчас стремительной атакой вырвемся из дома, -- говорил он женщинам, -- примем весь огонь на себя. Конечно, можем и погибнуть. Но другого пути у нас нет. Постарайтесь воспользоваться минутной суматохой, которая, несомненно, последует вслед за нашим прорывом, и проскользните к куртинам, а темнота будет вашей лучшей покровительницей.
   -- С какой стороны будем пробиваться? -- спросил Эдвард.
   -- С этой, -- ответил Джордж, указывая на дверь справа.
   -- Хорошо. Ну, так с Богом, вперед!
   Он уже хотел броситься в указанном направлении, как вдруг Стоп схватил его за руку, заставив остановиться, и прокричал:
   -- Превосходная мысль пришла мне в голову. Если она осуществится, то не более чем через пять минут мы все будем в безопасности. Мы проведем этих злодеев! Слова его воодушевили всех.
   -- Объясни, Стоп, -- попросил Джордж, -- и поскорее. Что за мысль пришла тебе в голову?
   -- Мысль -- оставить с носом этих злодеев, окруживших наш дом и превративших нас в подобие кроликов, за которыми гонятся собаки. Выходя в дверь, мы непременно попадемся в западню и выдадим себя с головою. Этого не случится, если мы воспользуемся проходом, обнаруженным мною случайно несколько дней тому назад. Я уверен, что он неизвестен туземцам и приведет нас к спасению. Как пригодилась моя любознательность!
   -- Куда ведет проход?
   -- В небольшое круглое строение, крытое соломой. Оно находится в саду, в очень густой непроницаемой для света куртине, не более чем в пятидесяти шагах от дома, и носит название ледника. Почему? Мне это неизвестно, ведь в этой, проклятой стране льда нет.
   Джордж удостоил своего слугу крепким рукопожатием.
   -- Понимаешь ли ты, Стоп, что спас нас! -- с радостью проговорил он.
   -- Разумеется, понимаю! Но разве это стоит благодарности. Не угодно ли следовать за мною. На этот раз, извините, я пойду впереди.
  

Глава 20
Пагода Бовани

   Небольшая толпа беглецов, следуя за Стопом, достигла кухни. Не обращая внимания на густой дым, камердинер быстро отыскал на стене большой ключ, висевший на гвозде, открыл дверь в погреб и спрыгнул вниз. Все последовали за ним.
   Обширное подземелье с крепкими сводами располагалось, конечно же, под домом. В самом его конце находилась низенькая дверь, которая также была поспешно отперта Стопом. Она вела в подземный проход, хорошо сохранившийся и ведущий, как уже было сообщено Стопом, к зданию, называвшемуся ледником.
   Достаточно было нескольких минут, чтобы добраться до этого круглого строения, покрытого толстой соломенной крышей, почти касавшейся земли. Дверь, ведущая из ледника в сад, оказалась запертой, и ключа от нее не было. Однако это препятствие было незначительным: Джордж без малейшего усилия, одним натиском плеча выломил ее, и свежий воздух пахнул в лица беглецов. Они оказались под покровом звездного неба. Они были спасены.
   Сквозь густой дым можно было понять, что пожар значительно усилился. Во мраке ночи на фоне всполохов огня мелькали силуэты людей, теснившихся вокруг дома, готового обрушиться. То были индусы, стоявшие неподвижно с ружьями наготове, поджидая англичан, чтобы метким выстрелом уничтожить их на месте. Они, вероятно, не сомневались, что у них хватит решимости броситься на беззащитных людей, готовых бегством спастись от всепожирающего пламени.
   -- Мы с божьей помощью спасены, -- воскликнул Джордж, -- и я надеюсь, что всесильная рука Бога защитит Марию и Эву, развеет окружающую их опасность. Злодеи добивались не смерти бедных девушек, хотя имели возможность убить их, следовательно, они им нужны живыми. Судьба дает нам еще один шанс к спасению.
   Закончив эту фразу, Джордж обратился к Эдварду и доктору:
   -- Нам следует расстаться. Поторопитесь к губернатору и расскажите ему все, свидетелями чего вы были. Я скоро дам вам о себе знать, но действовать нужно решительно...
   Прощание было скорым, и уже через минуту все разошлись в разные стороны. Сгустившаяся темнота укрыла и разделила их. Джордж продолжал нести Казиля, а Стоп, боясь отстать от господина, шел так близко, что почти касался его.
   Теперь мы попросим читателей последовать за нами в ужасное и мрачное место, о котором ни один из жителей Бенареса не мог вспомнить иначе как с глубоким и суеверным ужасом.
   Место, о котором мы говорим, -- храм самого грозного из индусских божеств, храм богини Бовани, мрачной богини истребления.
   Отвлечемся на несколько мгновений от страшных событий, свидетелями которых мы стали вместе с героями нашего повествования, и опишем внутренность храма или, по крайней мере, его святилища, так как последующие сцены разыграются именно здесь.
   Почти непроницаемый мрак царил в храме. Своды, украшенные барельефами черепов гигантских черепах, были покрыты мрачной коричнево-серой краской. Косые узкие окна с вставленными в них красными стеклами почти не пропускали лучей света. Каменные плиты, из которых был собран пол пагоды, представляли собой мрачные узоры, похожие на длинные полосы. Основаниями колонн служили изображения гигантских мифических животных, в позах которых застыло стремление к кровожадному истреблению. Посреди храма, на возвышении, сделанном из красного мрамора, пол куполом из полированной стали находился жертвенный стол, а рядом с ним -- лестница в несколько ступенек, ведущая к медной со стальными инкрустациями двери, которая не раскрывалась никогда. Возвышение было окружено железной решеткой, также запертой. Всякая попытка приблизиться к этой решетке могла считаться немыслимой, потому что была окружена со всех сторон глубоким рвом. На противоположной стороне этого рва тянулись длинные галереи, напоминавшие по своей многочисленности пчелиный улей. Некоторые из этих галерей были заграждены массивными решетками или закрыты занавесями из пунцовой материи, испещренной символическими знаками. Наверху стального купола пагоды, имеющей сходство со средневековыми башнями, развевалось подобие знамени из шелковой материи с изображением многоголового дракона.
   По стенам и под сводами этого святилища духов размещались фонари, обтянутые красным крепом. Их кровавый свет на фоне темных стен создавал эффект горящих из мрака неизвестности таинственных глаз.
   В минуту, описанную нами, жрицы в полупрозрачных покрывалах красного цвета, стоявшие и лежавшие на краю глубокого рва, молча наблюдали за главной жрицей храма. Жюбэ стояла среди младших жриц, выделяясь своим большим ростом. Протянув руку вперед, она проговорила резким и повелительным голосом:
   -- Настало время молиться, жрицы грозной богини Бовани.
   -- Мы готовы.
   -- Так начнем, и да внемлет нам богиня.
   Послышался отдельный голос, потом другой, потом третий, как в католических церквах, где каждый читает отдельный стих.
   -- Богиня зла, -- начала первая жрица.
   -- Богиня мести, -- продолжала вторая.
   -- Богиня крови, -- вопила третья.
   -- Помощница тугов и фансигаров! -- взывала четвертая.
   -- Внемли мольбам нашим, которые несутся к тебе! -- проговорила в свою очередь Жюбэ, -- не отвергни их и защити своих поклонников. Пособи им и дай работу рукам, карающим неверных.
   Внезапный гул прекратил эту странную молитву. Удар колокола пронесся по пагоде и наполнил ее заунывным звоном.
   -- Молчите, -- приказала Жюбэ, -- и слушайте!
   Удар колокола повторился.
   Главная жрица склонилась к полу в знак повиновения.
   -- Вы слышали? -- спросила она, -- колокол отзвонил два сигнала?
   -- Действительно, -- отвечали жрицы смущенным шепотом.
   -- Таинственный голос этого колокола дает нам понять, что через порог храма переступают высокие лица. Согласно законам богини мы должны покинуть святилище. Удалитесь, сестры, не оборачиваясь назад.
   Главная жрица сняла со своего пояса железный ключ и отперла им решетку, окружающую вход в одну из галерей. Жрицы поднялись одна за другой и, еще раз преклонив колени перед мраморным святилищем, выстроились в длинный ряд, проходя мимо Жюбэ. Главная жрица удалилась вслед за ними и заперла за собой решетку.
   В опустевшей пагоде наступило мрачное, гробовое молчание, длившееся несколько минут. Внезапно одна из занавесей приподнялась, и в ее проеме показалось чье-то бледное лицо. Наконец, появилось и остальное туловище. Это был Казиль. Он вошел, еще не совсем твердо держась на ногах.
   -- Войдите, -- пригласил он, -- войдите, мы одни.
   Джордж Малькольм и Стоп появились из мрачной галереи.
   -- Надо спешить, господин, -- начал Казиль, -- но прошу быть осторожными. Здесь отовсюду нас может ждать опасность. Мы окружены браминами, которые бодрствуют, скрываясь в глубине этих бесчисленных коридоров, они сменяются ежечасно, охраняя тайны святилища Бовани. Стоит только нам быть замеченными одним из них, как он поднимет тревогу и нас убьют.
   -- Значит... -- пробормотал Стоп, содрогаясь всем телом от ужаса, -- значит, пагода эта -- жилище дьявола. Приходится сожалеть о нашем доме, хотя там и было горяченько.
   -- Трус! -- проговорил Джордж.
   -- Прошу извинения, сэр, -- проговорил Стоп, -- если я осмелюсь возражать, но правда всегда должна быть на первом плане: я не трус, а только боюсь.
   -- Жрицы богини Бовани, -- продолжал свои объяснения Казиль, -- и днем и ночью стерегут святилище, и если бы нам не помог священный колокол, то я не знаю другого пути, которым мы могли бы удалить их.
   -- Ты сказал "священный колокол"... Что означает он?
   -- Прибытие начальников, лиц высокопоставленных, посвященных.
   -- Кто же объяснил тебе эти никому неведомые секреты храма?
   -- Я с самого детства был посвящен Бовани и рос в этой пагоде среди ее жриц. Вот почему мне известны тайны храма этого грозного божества.
  

Глава 21
Святилище

   Объяснение это было в высшей степени интересным и заставило Джорджа еще и еще раз взвесить все аргументы.
   -- Казиль, -- проговорил он после продолжительного молчания, -- я верил тебе безгранично, но последний случай заставил меня пересмотреть свое отношение к тебе, ведь ты изменил мне и фактически предал меня...
   Казиль, не отвечая, понурил голову, он чувствовал и сознавал свою вину и справедливость упреков.
   -- Не должен ли я и теперь подозревать существование ловушки? -- продолжал Джордж.
   Казиль выпрямился, гордо поднял голову и в упор посмотрел в лицо молодого человека, твердо проговорив:
   -- Вот рука моя, господин, возьмите ее и держите до тех пор, пока мы отсюда не уйдем.
   Если я обману вас, убейте меня. Смерть будет платой за мою неверность.
   Слова эти были произнесены с такой искренностью, что не могли не запасть в душу Джорджа. Они совершенно успокоили его, развеяв малейшие сомнения.
   -- Я слышу шаги, -- проговорил мальчик тихо, -- сюда идут. Нам надо спрятаться, -- и он указал на вход в галерею, закрытый занавесью.
   -- Но ведь могут выйти именно через эту дверь, -- заметил Джордж, -- и тогда мы попадемся неминуемо.
   -- Опасения ваши напрасны, -- возразил Казиль, -- галерея эта не имеет выхода.
   Шум шагов раздавался все ближе и ближе.
   -- Торопитесь, -- прошептал Казиль, приподнимая занавесь, -- и не шевелитесь. Нужно вести себя очень тихо, чтобы даже дыхания не было слышно.
   Джордж и Стоп вошли в галерею вслед за мальчиком. Едва занавесь сомкнулась за ними, в пагоду вошли человек десять индусов.
   Железная дверная решетка, скрипя ржавыми петлями, закрыла вход. Лица вошедших были закрыты длинными темными покрывалами с отверстиями для глаз подобно средневековым монашеским капюшонам.
   Судя по одежде, среди индусов находилась женщина. Это была принцесса Джелла, а рядом с ней -- раджа Дургаль-Саиб, факир Суниаси и другие служители богини Бовани.
   -- Мне послышалось, будто здесь только что кто-то разговаривал, -- предположил Дургаль-Саиб, войдя в святилище. В его беспокойном взгляде затаились страх и подозрительность, а презрительная улыбка свидетельствовала о двойственности души.
   -- Вы слышали голоса жриц, раджа, которые удалились, чтобы очистить святилище по повелению высшей воли, -- успокоила говорившего принцесса.
   -- Мы находимся под священными сводами, так поклонимся же нашему богу и вознесемся в молитвах.
   Все пали ниц и коснулись лбами пола.
   -- Бовани! Бовани! -- говорил торжественным голосом факир Суниаси.
   Все отозвались на этот призыв поднятием рук и новым возгласом:
   -- Бовани! Бовани!
   После краткой молитвы все поднялись, и раджа обратился к принцессе:
   -- По вашему приказанию, принцесса, мы собрались здесь. Объясните же нам причину этого обстоятельства и цель вашего прихода в святилище.
   -- День свершения нашего дела настал! -- заговорила Джелла. -- Дело, зревшее в течение стольких лет, созрело окончательно и свершится через два дня.
   -- Уже! -- воскликнули в изумлении индусы, и на лицах их засияла радость.
   -- У нас все готово, -- ответила Джелла, -- и я скоро представлю вам доказательства этого.
   -- Что следует делать? -- спросил Дургаль-Саиб.
   Вместо ответа принцесса приказала:
   -- Дайте сигнал!
   -- Каким образом? -- спросил факир. -- Через звон колоколов, как у нас принято?
   -- Да, пусть этот звон раздастся под сводами храма, центр которого -- пагода, где день и ночь бодрствуют наши брамины, наши жрицы и наши собратья.
   -- Повинуюсь приказаниям твоим, царица! -- проговорил факир.
   Мраморный пол пагоды состоял из красных, черных и белых плит, слагавшихся в разные изображения. Факир наступил на плиту, окрашенную в красный цвет. Она опустилась едва приметно, и затем последовало действие вполне неожиданное. Вдали раздался один удар колокола, потом другой, третий... Постоянно учащаясь, их звуки распространялись во всех направлениях то слабо и глухо, то громко и мелодично. Несколько секунд продолжался этот звон, затем колокола разом замолкли. Гробовое молчание последовало за этими звуками.
   -- Мы предупредили наших собратьев, -- тихо проговорила принцесса, -- через минуту они будут здесь.
   В самом деле, не прошло и минуты, как одна за другой решетки галерей медленно отворились и множество браминов и жриц Бовани появилось в храме. Впереди них шла Жюбэ. Она приблизилась к небольшой группе священнослужителей, стоявших с покрытыми головами, и, поклонившись им, спросила:
   -- Кто из доверенных богини ударил в колокол?
   Джелла выступила вперед, проговорив:
   -- Я, ваша царица!
   Жюбэ благоговейно распростерлась перед ней и, взяв конец ее одежды, поднесла к своим губам.
   Это выражение покорности было принято Джеллой с особым величием.
   -- Что угодно возлюбленной дочери богини? -- спросила Жюбэ. -- Пусть она скажет, пусть выразит свое повеление.
   -- Накануне окончания священного дела, начатого нашими отцами, -- отвечала Джелла, -- я хочу всем, кто верен памяти предков и кто поклялся освободить нашу землю от жестоких завоевателей, представить ясные доказательства, что мы продолжаем пользоваться покровительством богини Бовани, предложив осмотреть таинственные залоги нашего могущества и убедить всех, кто ей служит, что особые знаки ее милости все еще находятся в нашем святилище.
   Верховная жрица указала рукой на маленькое здание из красного мрамора, увенчанное стальным куполом и отделенное от остального храма мрачным рвом.
   -- Царица, -- выговорила она торжественно, как бы давая слушающим время вникнуть во всю глубину ее слов, -- вот святилище, оно перед вашими глазами. Оно окружено бездной, на дне которой и день и ночь катятся волны Ганга, священной реки. День сменяет ночь и наоборот, но наше наблюдающее око не смыкается ни на минуту. Священные залоги, доверенные нашему наблюдению, не оставят святилища до того дня, который определен нашими волхвами.
   -- Какой же это день? -- спросила Джелла.
   -- Тот, в который богиня Бовани отдаст покрывало и кольцо человеку, избранному ею, и который благодаря ее озарению станет достойным посланником Шивы.
   -- Когда наступит этот день?
   Жюбэ молчала.
   -- Завтра или через тысячу лет? -- вновь спросила принцесса.
   -- Только богиня могла бы ответить на этот вопрос, -- ответила Жюбэ и жестом выразила свое полнейшее бессилие.
   -- Нам известно это, жрица Жюбэ -- истинная хранительница священных залогов, -- ответила Джелла.
   -- Я только исполнительница своего долга, который очень легок. Страшная, неминуемая смерть ожидает безумца, который покусится проникнуть в святилище.
   -- Неминуемая? -- повторила Джелла с сильным ударением в слове.
   -- Разумеется. Бездна темная, непроницаемая, бездонная
   -- еще не единственное препятствие, которое ожидает богоотступников на их грешном пути.
   -- Какие же препятствия их еще ждут? -- спросила Джелла.
   Жюбэ указала на плиту из красного мрамора, которую за минуту перед тем прижал факир, и проговорила:
   -- Если нога святотатца встанет на эту плиту, то колокола зазвенят, собирая всех, кто верен нашей солнцеподобной богине.
   Сделав по каменному полу еще несколько шагов, жрица указала на плиту черного цвета, находившуюся невдалеке от первой.
   -- Если же он ступит на эту, -- пол провалится под ним, и сам он упадет в мрачную, бездонную пропасть, -- пояснила верная исполнительница воли богов. -- Но вот еще плита. Она заключает в себе опасность другого рода: под ней жертву ждут отравленные ножи. Везде опасность! Она ждет всякого, кто проявит неповиновение этой воле. Тот, кто намерен испытать терпение Шивы, пусть знает: его ждет жестокое наказание.
   -- И это справедливо! -- прошептала Джелла.
   -- О! -- вскричала Жюбэ, -- священные залоги хорошо оберегаются. Индия может быть спокойна, они не исчезнут. Слуги Бовани ценят эти божественные знаки дороже своей жизни.
   -- О, достойная жрица! Покажите нам священные залоги! -- приказала Джелла, -- я -- повелительница, и я приказываю.
   -- Повинуюсь.
   На окраине рва стояло черное мраморное изваяние индийского божества, которое изображало лошадь с тремя собачьими головами. Жрица положила руку на одну из этих голов и повернула ее. Одновременно с этим брамин по знаку главной жрицы нажал на пружину, скрытую в основании статуи. Решетка, окружавшая алтарь, отворилась, не произведя ни малейшего шума: медная дверь легла поперек бездны. Жюбэ, твердо ступая по этому мосту, перешла к зданию, вход в которое был закрыт второй, внутренней дверью.
   Она обернулась.
   -- Преклоните колени! -- крикнула жрица, -- склоните головы перед величием богини Бовани!
  

Глава 22
Священные залоги

   Все присутствующие опустились на колени, сделали это и Джелла вместе с Дургаль-Саибом и Суниаси. Убедившись в готовности присутствующих служить воле богов, Жюбэ надавила еще на одну пружину: отворившаяся дверь тотчас же представила внутренность святилища, которое было освещено ярким и причудливым светом. Посередине этого святилища на розовом гранитном пьедестале была водружена статуя богини Бовани, совершенно закрытая ярким, огненного цвета покрывалом, расшитым золотом. Своды пагоды были мрачны и безмолвны. Единственным звуком, раздававшимся в храме, было лишь учащенное дыхание зрителей и биение их сердец. Суеверный страх склонил всех ниц Принцесса выпрямилась первая. Увидела ярко освещенное святилище -- и восторженное, торжественное восклицание сорвалось с ее губ.
   -- Сторонники священного дела! -- вскричала она. -- Смотрите! Вот покрывало богини, наша общая защита!
   -- Сыны Бовани! -- в свою очередь, обратилась к присутствующим главная жрица. -- Только избранникам позволено коснуться этого покрывала без риска быть убитыми на месте. Кольцо сверкает под покрывалом. Наши символы хорошо оберегаемы. Начинайте борьбу смело, потому что та, которая придает силу и обеспечивает победу, идет рука об руку с вами и покровительствует вам. Она вслед за мною повторяет: смерть Ост-Индской компании!
   Общий гул был ответом на ее слова:
   -- Смерть Ост-Индской компании!
   Дикая радость заставила содрогнуться принцессу, и она заговорила:
   -- Братья по общему, великому, священному делу, вникните в смысл моих слов и будьте готовы, как скоро я кончу свою речь. Не пройдет и трех дней, как кинжалы заблещут и засвищут арканы. Не пройдет и трех дней, как железные пальцы обхватят задыхающиеся шеи! Поняли ли вы меня?
   -- Поняли! -- хором ответили индусы, и мрачная покорность слышалась в их голосах.
   -- Послезавтра ночью, в то время как над вершиною серых гор заблестит звезда богини Кали, предводители народа должны собраться в том месте, которое я им назначу завтра. Будете ли вы там?
   -- Мы придем все!
   -- Предводители получат дальнейшие приказания, -- прибавила Джелла.
   -- Они с точностью исполнят волю повелительницы. Я ручаюсь за них, -- объявил факир Суниаси.
   Один из индусов подал знак, что хочет говорить. Факир обратил на него внимание принцессы.
   -- Мы готовы выслушать твою речь, брат, -- обратилась она к нему.
   -- Большинство наших собратьев вооружены не чем иным, как воодушевляющей их храбростью, -- заявил он мрачным тоном, -- у них нет золота, чтобы приобрести сталь.
   -- Это справедливо, -- отозвались глухим шепотом присутствующие.
   -- Вы нуждаетесь в золоте? -- спросила Джелла, -- вы будете удовлетворены немедленно.
   Потом, обращаясь к главной жрице, приказала:
   -- Жюбэ, сними камень, скрывающий наши сокровища, и возьми, сколько хочешь.
   -- Я повинуюсь, -- ответила жрица.
   Она склонилась к ступеням из красного мрамора, которые служили входом в святилище. Потайное железное кольцо было вделано в одну из них. Жюбэ взялась за него и с усилием потянула к себе. Ступень тотчас сдвинулась и развернулась поперек лестницы, открыв глубокую нишу, наполненную кожаными мешками с монетами.
   Все они были одинаковой величины и вмещали, по всей видимости, до двух тысяч золотых монет каждый. Жюбэ отобрала несколько мешков и сложила их на одну из ступеней святилища.
   Джелла следила за ее малейшими движениями и бормотала:
   -- А! Ненавистные рабы Ост-Индской компании, жадное, ненасытное племя, вы не знаете, что в самом центре Бенареса скрыто сокровище, которое послужит орудием уничтожения всех вас.
   -- Хватит ли теперь? -- спросила Жюбэ.
   Принцесса обратилась к индусам:
   -- Достаточно ли вам будет денег?
   -- Довольно, -- ответил Суниаси.
   -- Так берите, -- проговорила Джелла, -- это все принадлежит вам, -- и она указала на выложенные мешки.
   -- Благодарю от имени всех наших собратьев, -- проговорил факир.
   -- Будьте же готовы! -- напомнила Джелла.
   -- Будем, клянемся вам в этом.
   -- Теперь наступает конец борьбе исподтишка, конец отдельных убийств. Всеобщее истребление чужеземцев придет на смену этим мелким ударам. Через три дня мы услышим последний вздох Ост-Индской компании, через три дня земля Тамерлидов послужит общей могилой для ненавистных англичан.
   -- Через три дня! -- повторили индусы.
   -- Закрыть святилище! -- приказала принцесса.
   Жюбэ сошла со ступенек и, перейдя мост, повернула голову животного в обратную сторону. Медная дверь вместе с решеткой немедленно закрылась, и все предметы, возбуждавшие интерес и удивление присутствующих, исчезли, как обманчивые призраки.
   -- Теперь нам следует удалиться, -- заметил Дургаль-Саиб.
   -- Вы хотите уйти, не проверив, есть ли в святилище чужие? -- спросила Жюбэ. -- Обнажите кинжалы, собратья, и ищите везде. Осмотрите все галереи и без пощады уничтожьте всякого, кто осмелился бы присутствовать здесь, не имея на то права.
   Индусы склонились в знак повиновения и разошлись по галереям. Джелла молча ожидала результата осмотра. Через несколько минут единомышленники возвратились и один за другим объявили:
   -- Нет ни души!
   Однако Джелла обратила их внимание на занавесь, за которой скрывались Казиль, Джордж Малькольм и Стоп, спросив:
   -- А здесь вы смотрели?
   Дургаль-Саиб, взявшись за рукоятку своего кинжала, приблизился к галерее. В тот момент, когда он был всего в двух шагах от нее, приподнявшаяся занавесь пропустила индуса, который склонился перед принцессой:
   -- Нет никого!
   -- Хорошо, -- ответила Джелла.
   -- Ни одного мерзкого взгляда не проникло в тайны богини Бовани, -- добавил Дургаль-Саиб.
   -- Жрицы Бовани, -- обратилась к священнослужителям Джелла, -- удалитесь. Когда священный колокол сообщит вам о нашем выходе, возвращайтесь сюда и оберегайте храм.
   Жюбэ вместе со своими подчиненными удалилась в одну из галерей.
   Джелла продолжала:
   -- Удалитесь и вы, творцы грозного дела, исполняйте данные вам приказания.
   -- Повинуемся, -- отвечали индусы.
   Один за другим они покидали храм, унося с собой золотые монеты и нетерпение. Теперь каждый из них после сигнала готов был яростно броситься на своих завоевателей, сокрушая все на этом благородном пути. Их сопровождали Джелла и Дургаль-Саиб. Брамины также удалились, освободив обширное пространство вокруг святилища.
   Едва затих в отдалении шум шагов, индус с закрытым лицом украдкой вернулся в святилище и, приблизившись к занавеси, за которой скрывались непосвященные, приподнял ее. Сделав это, он снял со своей головы капюшон, которым было закрыто его лицо. Это был Казиль.
   -- Господин, -- проговорил он, -- вы можете выйти, они удалились, и здесь нет ни души.
   -- Ты спас нам жизнь, -- произнес Джордж с глубоким чувством, от души пожимая руки мальчика, -- без тебя гибель наша была бы неминуема.
   -- Осталось ли в вашей душе еще какое-либо сомнение?
   -- Ты знаешь, что нет.
   -- И я нимало не сомневался, -- прибавив Стоп, -- Казиль -- хороший мальчик.
   -- Все ли вы слышали, господин? -- спросил Казиль.
   -- Да, все, и я благодарен тебе вдвойне, что ты доставил мне возможность слышать это. Теперь мною, наконец, понята цель вашей чудовищной ассоциации. Тайна в моих руках, и я стану непреодолимой преградой между вашей целью и ее исполнением. Хотя вы и скрыли спои лица под колпаками. Голоса выдали вас: я узнал принцессу Джеллу и раджу Дургаль-Саиба. Значит, похищение Марии и Эвы совершено по их приказанию. Они -- главные мои враги.
   -- И я так думаю, господин.
   -- Демон, дух злобы! Погоди торжествовать! Добыча еще не в твоих руках...
  

Глава 23
Посланник богини

   Прошло несколько минут, и Джордж все еще находился во власти двух чувств -- жажды мести и любви. Он стоял у подножия лестницы, под которой хранились несметные сокровища и думал о своем предначертанном Всевышним пути: далекая Англия, приезд в Индию, встреча с незнакомкой, гибель отца... Как мало времени прошло, и сколько событий произошло в его несокрушимых границах. Теперь наступило время борьбы -- борьбы жестокой, безжалостной, справедливой...
   Он снова обратился к Казилю:
   -- Ты обещал обеспечить мне могущество и власть, исполнишь ли ты свое обещание?
   -- Исполню, господин.
   Стоп радостно потирал руки, бормоча с восторгом:
   -- В самом деле, мальчуган этот обладает превосходными качествами и поможет нам.
   Джордж протянул руку к ступеням, под которыми были скрыты сокровища Бовани.
   -- Ты намекал мне на эти богатства? -- спросил он Казиля.
   -- Нет, господин. Вам понадобятся гораздо большие суммы для предстоящих действий, а значит, нам придется еще и еще раз вернуться, чтобы черпать из сокровищницы богини ее богатства. Но нам нужно другое...
   -- Я без колебания решусь на это: почему бы не побить врага его же оружием?
   "И мне не худо воспользоваться обстоятельствами, -- подумал Стоп, -- чтобы достать для себя миллион-другой. Это будет моим трофеем, взятым у неприятеля в честном бою. Меня это соблазняет, и я начинаю думать, что Индия на самом деле неплохая страна".
   -- Если ты намекал не на золото, -- заговорил Джордж, обращаясь к Казилю, -- так где же хранится талисман могущества и власти?
   -- Вот здесь, -- проговорил мальчик, указывая на святилище, -- там хранится он, но достанет ли у вас смелости, господин, чтобы завладеть им? Для этого придется рисковать жизнью.
   -- И ты еще спрашиваешь? -- удивился Джордж, -- неужели ты сомневаешься в моей храбрости?
   Нет, господин, я не сомневаюсь в вашей мужественной непоколебимости, но, согласитесь, бывают моменты, когда и храбрые из храбрых теряют присутствие духа.
   -- Заверяю, что присутствие духа не покинет меня и я не отступлю...
   -- Это касается и меня, -- прошептал Стоп, -- я покажу вам, какой я храбрец.
   -- Ты понял меня, -- продолжал Джордж, -- поэтому прошу сказать нам, что мы должны делать.
   Казиль приблизился к трехголовому идолу и проговорил:
   -- Во-первых, я должен помочь вам привести в движение пружину, с помощью которой открывается вход в святилище.
   -- Согласен, -- проговорил Джордж и приблизился к изваянию.
   -- Осторожнее, сэр, -- вскричал Стоп, -- осторожнее. Не ступайте слишком скоро и не забывайте о коварстве этих плит. Меня берет дрожь, когда я вижу, как небрежно шагаете вы по этому проклятому полу.
   Джордж, не отвечая, пожал плечами и взялся за среднюю голову чудовища, в то время как Казиль нажимал на пружину. Наружная дверь тихо опустилась, образовав мост, и Джордж, перейдя по нему, отворил вторую дверь в святилище, заметив:
   -- Так вот где хранится тайна богини, теперь она в моих руках. Тайна, от которой, по убеждению заговорщиков, зависит существование Индии. В моих руках символы существования Индии: священное покрывало и кольцо!
   -- Да, господин, индусы единогласно утверждают это и искренне верят этому. А может, это действительно так?
   -- Что скрывает это покрывало?
   -- Статую богини.
   -- Что должен я сделать?
   -- Войдите в святилище и снимите покрывало.
   Едва успел он выговорить это, как Джордж уже двинулся вперед, забыв об опасностях, поджидаемых любого, не испытавшего коварства браминов.
   Тогда Казиль закричал:
   -- Стойте, господин, стойте!
   Джордж удивленно обернулся.
   -- Что еще? -- спросил он.
   -- Господин, я забыл напомнить вам одно священное предание.
   -- Говори же!
   -- Всякий, дерзнувший коснуться покрывала богини, упадет мертвым, сраженный громовым ударом.
   -- Пустяки! Суеверие! -- улыбнулся Джордж. -- Лишь христианский Бог может наказать меня смертью! Ваши же боги -- дело наших рук, и от нас зависит их могущество.
   -- Какое святотатство! -- заметил боязливо Казиль.
   -- Послушай, дитя, если я коснусь покрывала и гром не поразит меня, поверишь ли ты, что только Бог, которому я поклоняюсь, есть высший судья.
   -- Как не верить чуду?
   -- Так на колени, потому что ты сейчас увидишь чудо.
   Джордж с поразительным хладнокровием поднялся на ступени и спокойно сорвал покрывало.
   -- Смотри, Казиль, смотри! -- убеждал он, улыбаясь.
   Мальчик, как бы озаренный свыше высочайшей истиной, пал на колени, шепча:
   -- Я верю вашему Богу! Верю!
   Стоп был наверху блаженства и, забыв о ловушках, хотел броситься в пляс.
   -- Мы победили! -- закричал он. -- Да здравствует Англия!
   -- Где же власть? -- спросил Джордж.
   -- Вы взяли покрывало, господин, возьмите и кольцо, которое блестит на пальце богини.
   Джордж исполнил и это, сняв с руки богини кольцо, в котором красовался необычайной величины бриллиант, и надел его на свой палец.
   -- Имея это покрывало и кольцо, -- добавил Казиль, -- вы становитесь повелителем всех повелителей. В глазах поклонников Бовани вы будете ее посланником, а следовательно, их повелителем. Они склонят перед вами головы и будут вам покорны всегда.
   Лицо Джорджа осветилось каким-то лучезарным светом, безумный восторг охватил его.
   -- О, Мария! О, Эва! Вы будете спасены, и я докончу дело, начатое отцом.
   -- Нет, ты рано торжествуешь, -- раздался грозный голос брамина.
   Священнослужитель, уже несколько минут, скрывавшийся за занавесью одной из галерей, выбежал из своего укрытия и наступил ногою на таинственную плиту, приводившую в движение колокола. Тотчас же раздался их звон, имевший столь странный характер.
   -- Мы погибли! Погибли! -- бормотали прерывающимися голосами Стоп и Казиль.
   -- Быть может, и погибли, -- отвечал Джордж, -- но в любом случае этот болван не будет свидетелем нашей гибели.
   Выскочив из святилища, он вонзил кинжал прямо в сердце брамина. Тот упал на мраморные плиты, не издав ни единого стона.
   -- А вы спрячьтесь! Спрячьтесь скорее! -- обратился Джордж к Стопу и Казилю.
   "Лучшего я и не желаю", -- думал Стоп, дрожа от охватившего его страха.
   Между тем все галереи наполнились голосами, топотом ног. Жрицы и брамины, повинуясь зову богини, возвращались в святилище.
   -- Они приближаются, -- шептал Казиль, -- теперь нет никакой надежды на наше спасение.
   Джордж толкнул Стопа и Казиля в галерею, где они еще недавно скрывались.
   -- А вы, господин, разве не пойдете с нами?
   -- Нет.
   -- Так вы хотите умереть?
   -- Вовсе нет, я хочу жить и спасти вас.
   Немного времени осталось Джорджу, чтобы сделать некоторые приготовления. Шаги между тем приближались все ближе и ближе. Были ясно слышны встревоженные голоса. Джордж бросился в святилище и укрылся за статуей Бовани. И как раз вовремя. Едва успел он спрятаться, как со всех сторон появились брамины и жрицы во главе с Жюбэ.
   -- Святилище открыто! -- закричали они. В их выкриках звучали суеверный ужас и удивление.
   -- Труп! -- вскричала Жюбэ, -- О, святотатство! Пагода осквернена!
   Она не закончила фразы. Лицо ее вдруг побледнело, она зашаталась, будто под влиянием громового удара. Это Джордж Малькольм, внезапно выдвинувшийся из святилища и закрытый густыми складками священного покрывала сумел воспользоваться ситуацией.
   -- Он осмелился нарушить тайну богини и теперь наказан! -- закричал он.
   -- Верховный вождь! -- едва смогла выговорить Жюбэ и упала на колени.
   -- Да, я -- верховный вождь, -- подтвердил Джордж, -- нечестивый грешник осмелился коснуться своей презренной рукой покрывала богини -- и вот он лежит сраженный! Я посланник богини Бовани, я руководитель грозного дела и представитель богини. Время пришло! Час настал!
   Он медленно преодолел пустое пространство, и индусы в страхе упали на колени.
   -- Пусть волны Ганга поглотят тело нечестивца, -- сказал он.
   Жюбэ при помощи брамина привела в движение трехголового идола. Медная дверь закрыла вход в святилище, и тело с шумом рухнуло на дно рва.
   -- Жрицы и брамины! -- начал Джордж, -- теперь молитесь и вознесите свои души к премудрой богине уничтожения! Страна индусов совершит великое движение к освобождению от зла и прославится в веках своим могуществом и богатством.
  

Глава 24
Пленницы

   Пора вернуться к Марии и Эве, которых мы оставили в положении самом отчаянном, а именно: связанными, с заткнутыми ртами, находившимися в паланкине, который несли неизвестные люди в неизвестном направлении. По всей видимости, это были ожесточенные враги. Примерно через час похитители девушек остановились на дороге, ведущей к загородному дворцу принцессы Джеллы, близ того места, где три громадных дерева росли у края дороги, прикрывая своими кронами гигантскую каменную глыбу, почти бесформенную, но, по убеждению верующих, изображавшую бога Вишну.
   На землю опустилась темнота, густые тучи закрывали все небо, изредка пропуская скупой свет луны. Паланкин был опущен на землю, и один из носильщиков пронзительно закричал, подражая крику совы. На этот сигнал раздался ответный крик той же птицы, и спустя две или три секунды через вал, обрамлявший дорогу, перескочил человек высокого роста, который уверенно приблизился к паланкину. Это был Согор.
   -- Ты здесь, Самид? -- спросил он.
   -- Нет, -- ответил кто-то, -- его здесь нет.
   -- А, это Тимор! -- проговорил верный страж принцессы Джеллы, -- но почему нет Самида?
   -- Он умер.
   Согор содрогнулся.
   -- Умер? -- переспросил он. -- Кто же убил его?
   -- Английская пуля в доме судьи.
   -- Значит, вам сопротивлялись?
   -- И очень упорно.
   -- Но, конечно, победа за нами?
   -- Наши собратья зажгли дом и стерегут, чтобы никто не вышел. Все погибнут!
   -- Прекрасно. Шива останется доволен. Сколько погибло наших?
   -- Самид и еще двое.
   -- А где барышни?
   -- Здесь, -- проговорил Тимор, указывая на паланкин.
   Согор зажег фитиль и при его свете оглядел молодых мисс.
   Они лежали внутри паланкина, беспомощно прижавшись друг к другу и глухо постанывая. Их лица были перепачканы багровой краской, а глаза горели лихорадочным блеском.
   -- Время! -- шепотом проговорил Согор. -- Еще полчаса -- и было бы трудно поручиться за последствия. Не поблагодарила бы принцесса, которой хочется иметь их живыми в своих руках. -- Он вынул из кармана пузырек и поднес его поочередно к ноздрям обеих девушек. Едва успели они вдохнуть в себя запах этой жидкости, как веки их сомкнулись, и сон овладел ими.
   "Пока все очень хорошо, -- подумал Согор, -- наверное, принцесса будет вполне довольна".
   Он развязал пленниц, освободил их дыхание в уверенности, что глубокий сон есть лучшая гарантия невозможности побега, затем, опустив занавеси, приказал носильщикам продолжать путь к Аллагабаду.
   Около полуночи паланкин остановился возле двери летней резиденции принцессы.
   Джелла, прибывшая часом раньше, с беспокойством ожидала появления своего отряда.
   Когда Согор вошел, она спросила его:
   -- Удалось ли вам захватить их? Они там?
   -- Там, повелительница.
   -- Хорошо, -- воскликнула она злорадно, -- наконец-то они в моих, руках.
   Согор передал принцессе рассказ Тимора, заключив, что смерть будет уделом всех обитателей дачи Джона Малькольма.
   -- Но кто были эти защитники? -- спросила принцесса недоуменно.
   Ответа на этот вопрос ей дать никто не мог.
   "Не был ли там Джордж Малькольм? -- подумала Джелла. -- Но нет, это невозможно. Из волн Ганга вряд ли возможно выйти живым, так же, как спастись от пуль Дургаль-Саиба. Смерть Джорджа Малькольма несомненна. Надо думать, защищались Эдвард и доктор Дьедоннэ. Это весьма вероятно. Значит, они погибли. Это прекрасно. Нечестивое племя Малькольмов уничтожено, завтрашний день покажет, остался ли в живых Эдвард Малькольм".
   Принцесса подняла голову, Согор не осмеливался нарушить ее размышления, храня молчание. Наконец, принцесса подняла голову. Охранник сделал шаг вперед, всей своей позой выражая почтение, и спросил:
   -- Что будем делать со спящими мисс? -- и чтобы избежать долгих объяснений, он показал ей хорошо знакомый флакон.
   -- Значит, они проспят не менее двенадцати часов.
   -- Если только вы не пожелаете разбудить их ранее.
   Странная усмешка мелькнула на ее губах.
   -- Быть может, я и пожелаю, -- ответила она. -- Прикажи отнести девушек в комнату соседнюю с моей и положить их на постель. Пусть даже во сне они чувствуют мое гостеприимство.
   Последние слова были произнесены злобным, ироническим тоном, внушавшим ужас.
   -- Слушаюсь, -- ответил Согор.
   Он подал знак носильщикам, которые с точностью маятника положили паланкин себе на плечи.
   -- Наверное, ты утомился, Согор, -- промолвила принцесса, -- исполни мои приказания и отдохни час-другой. Еще до рассвета ты должен отправиться в Бенарес. Я дам тебе поручение, которое никому другому дать не могу.
   -- Слушаюсь госпожа, -- склонив голову, вымолвил стражник и повернулся к двери, чтобы идти исполнять распоряжение принцессы.
   Спустя несколько минут принцесса вошла в комнату, в которую внесли молодых мисс. Вся мебель ее состояла из широких диванов и большой кровати, на которую были положены спящие пленницы. На лицах девушек застыло выражение покорности и тревоги.
   Джелла приблизилась к кровати. Лицо ее пылало адской злобой, а на губах блуждала улыбка ненависти и высокомерия. Взяв подсвечник, она поднесла его к лицам спящих.
   -- Да, -- проговорила она медленно после долгого безмолвного созерцания, -- они прекрасны. Особенно хороша Мария! О, проклятая, ты виновна в том, что Джордж Малькольм отверг мою любовь. Но берегись, теперь ты в моих руках, и я обещаю тебе расквитаться за все, что выстрадала сама.
  

Глава 25
У Казиля

   Два часа спустя Джелла принялась писать какую-то записку и, окончив, протянула ее Согору:
   -- Скачи немедленно в Бенарес и у нанятых мною лодочников наведи справки, найдено ли тело Джорджа Малькольма.
   -- Исполню, но что далее?
   -- Ты должен разыскать Эдварда Малькольма.
   -- Разве он не умер вчера? -- спросил изумленный Согор.
   -- Мне это известно настолько, насколько и тебе, а потому следует об этом разузнать более подробно. Если убедишься в его гибели, то вернись и сообщи мне. Если он жив, ты передашь ему это письмо. Без сомнения, он захочет узнать тайну исчезновения молодых мисс.
   -- Что должен я отвечать ему?
   -- Ни одного слова. Ты должен притвориться глубоко изумленным и сделать вид, что даже не понимаешь его вопросов. Ну, а теперь -- в путь! И спеши возвратиться ко мне с хорошими вестями.
   Индус поклонился и вышел.
   В самой бедной части Бенареса, в конце улицы, стояла лачужка Казиля, полученная в наследство от отца, который был когда-то лодочником на Ганге. Лачужка эта была так ветха, что в любой момент, даже при малейшем порыве ветра, могла развалиться. Усилия ребенка было достаточно, чтобы выломать дверь, едва державшуюся на ржавых петлях.
   По в большинстве случаев наружность обманчива. В особенности она была таковой в ту ночь, когда Согор садился на лошадь на дворе аллагабадского дворца.
   После полуночи Джордж Малькольм, Казиль и Стоп имели дерзость три раза проникать в святилище пагоды Бовани и всегда возвращались оттуда с грудами золота. Золото это тайно вносилось в шалаш Казиля, складывалось на кровать мальчика и закрывалось тюфяком, набитым сухими листьями. После третьего посещения хижина Казиля была хранительницею по крайней мере четырех миллионов. Джордж и его товарищи вернулись из пагоды и, спрятав сокровища, присели прямо на пол хижины, томимые голодом и жаждой. Хотя у Казиля и не было запасов продуктов, их было легко достать, так как лавки по случаю праздника Джагарната не запирались. Казиль принес съестное, и трое совершенно разных по возрасту и положению, но соединенных силой опасности и чувством преданности людей, принялись за трапезу.
   -- Теперь поговорим, -- обратился Джордж к Казилю, окончив обед. -- Ты должен откровенно рассказать нам все, что знаешь, чтобы мне не сбиться с дороги среди этого мрака.
   -- Извольте, господин.
   -- Уверен ли ты в том, что женщина с покрытым лицом, перед которой преклонялись жрицы и брамины, именно принцесса Джелла?
   -- Я убежден в этом.
   -- И в одном из ее провожатых не узнал ли ты раджу Дургаль-Саиба?
   -- Именно.
   -- Значит, ты разделяешь то мнение, что принцесса и раджа участники убийства отца?
   -- Я готов поклясться в этом. Я инстинктивно чувствую, что принцесса ненавидит вас, но за что -- не знаю.
   "Зато знаю я!" -- подумал Джордж.
   -- Принцесса убедила раджу обвинить вас перед лордом Сингльтоном.
   -- Я догадывался об этом.
   -- Толпа, находившаяся у моста на Ганге, чтобы расправиться с отцеубийцей, также собралась по ее приказанию. Ей помогали Согор и факир, они подогревали ненависть толпы. Выстрел из пистолета, который едва не послужил причиной вашей смерти, был сделан рукой Дургаль-Саиба, который стоял на балконе возле принцессы.
   -- Мне следует гордиться, -- воскликнул Джордж, -- эти могущественные враги страшатся меня. Наверное, теперь они успокоились, посчитав меня мертвым, они уверены, что волны Ганга гонят теперь мое тело к морю. Но я докажу им, что все еще жив! Однако как объяснить нападение на наш дом и исчезновение Марии и ее сестры? В этом преступлении также замешана принцесса?
   -- Без сомнения, господин.
   -- Ты подозреваешь или убежден?
   -- Убежден вполне. Самид, который предводительствовал толпой похитителей, был одним из самых доверенных слуг принцессы Джеллы.
   -- Ты прав, Казиль, последнее доказательство неопровержимо. Но в чем состоит цель похищения? Хотя догадываюсь, и это страшит меня.
   -- Не тревожьтесь, господин, успокоил своего хозяина Казиль. -- Мисс Мария и Эва пока в безопасности. Если бы принцесса добивалась их смерти, то они на месте были бы без сожаления убиты ее доверенными. Они живы, господин, и мы найдем их.
   -- Помоги Боже! Но где искать их? Как добраться до места их заключения?
   -- Оно известно мне. Это ее аллагабадский дворец. Мне удалось узнать, что принцесса отправилась в Аллагабад, куда завтра утром к ней приедет раджа Дургаль-Саиб. Я уверен, что она отправилась туда, чтобы быть поближе к пленницам.
   Предположение это было весьма вероятным, и Джордж, доверяя предчувствиям Казиля, был с ним согласен.
   -- Пожалуй, ты прав, -- заметил он, -- надо думать, что Мария и Эва в загородном дворце. Надо идти за ними туда и заставить принцессу сознаться во всех ее преступлениях, чтобы положить им конец. Но действовать мы будем, как и они, хитростью.
   Она сейчас важнее силы. Ты не можешь подсказать, как незамеченным проникнуть во дворец?
   Казиль молчал. Как и хозяин, он склонил голову и бессмысленно чертил веткой какие-то знаки. Изредка они обменивались взглядами, но оба молчали.
   Стоп же делал отчаянные усилия, борясь со сном. Наконец, не выдержал и сдался во власть своего всегдашнего врага. Уже через минуту камердинер вовсю храпел.
   Около четверти часа тишина прерывалась только заунывным храпом Стопа. Вдруг Казиль вздрогнул, лицо его вспыхнуло, как будто от отблеска пламени, возникшего внезапно, и он резко выпрямился. Джордж сразу заметил это.
   -- Я нашел, господин, -- воскликнул юный индус.
   -- И что это за находка? -- поинтересовался его хозяин.
   -- Как проникнуть средь бела дня в аллагабадский дворец, отыскать там обеих мисс и вынудить признание принцессы.
   -- Какое же это средство? Говори скорее, -- торопил мальчика Джордж. От его резкого голоса камердинер мгновенно проснулся и в испуге вскочил на ноги.
   -- Оно опасно, -- ответил Казиль.
   -- Но верно ли оно? Вот в чем вопрос, Казиль. Тебе пора знать, что я не боюсь смерти.
   -- Успех зависит от ловкости, смелости и обилия денег.
   -- Я обладаю первыми двумя качествами, -- заметил Джордж, -- а денег у нас куча. Ну, говори же скорее, я горю нетерпением узнать все, да и времени нам терять нельзя.
   -- Слушайте же, господин, -- проговорил Казиль и стал излагать свою мысль.
  

Глава 26
Сестры

   Джордж слушал жадно, и можно было заметить, что он одобрил эту мысль.
   -- Я думаю, что здесь нет ничего невозможного, -- заметил он, когда Казиль высказал свое предложение, -- Бог поможет нам сделать все именно так. Теперь -- к делу, Казиль, начнем приготовления!
   Казиль тотчас же распорол один из мешков и, набив карманы золотыми монетами, отправился за покупками, необходимыми для осуществления придуманной им комедии, которая, как мы увидим далее, могла превратиться и в трагедию. Ему необходимо было нанять и нескольких помощников.
   Оставим в Бенаресе Джорджа, Стопа и Казиля и перейдем в аллагабадский дворец, в ту комнату, где обе сестры по приказанию принцессы были положены на кровать, оставаясь пленницами.
   Уже прошло двенадцать часов, как длился сон обеих девушек. Мария первая стала приходить в себя. Она слегка потянулась, и это движение разбудило Эву. Открыв глаза, сестры мгновенно приподнялись на кровати, удивленно рассматривая свое необычное пристанище. Обычно дома они спали на разных кроватях, а потому сильно удивились, очутившись почти в объятиях друг друга, так как у них в памяти не сохранилось ничего, что предшествовало этому обстоятельству. Удивление их возрастало тем более, когда они увидели, что лежат одетыми в постели и что окружающие их предметы им совершенно незнакомы.
   -- Это, наверное, сон! -- подумала Мария.
   Эва думала то же самое.
   Затем они обменялись вопросами:
   -- Где же мы? -- спросила одна из сестер.
   -- Не знаю, -- ответила Мария, -- что же случилось с нами?
   -- Я тоже не знаю, -- опустила голову Эва.
   Непроницаемая тайна сковывала их волю и парализовала память.
   -- О, я все сейчас узнаю! -- воскликнула Мария.
   Она спрыгнула с кровати и подбежала к окну, затем, раздвинув кисейные занавеси, жадно прильнула к стеклу. Эва последовала ее примеру. Ужасное разочарование ожидало их: представившийся вид им был совершенно незнаком, роскошный парк и посыпанные золотистым песком аллеи им были совершенно незнакомы.
   -- Где же мы? -- размышляла Мария. -- Если нас похитили, то почему не связали руки и ноги? Если нас привезли в гости, то почему обеих положили на кровать?
   -- Как мы вышли из дома, -- удивлялась Эва, -- и перенеслись в этот незнакомый дом?
   Мария обернулась и увидела перед собою дверь.
   -- А! -- обрадовалась она, -- мы сейчас узнаем где мы, тот, кого мы встретим, несомненно, должен ответить на наши вопросы.
   -- Действительно, -- подтвердила Эва, -- так пойдем же!
   Мария взялась за ручку и толкнула се. Однако дверь не открывалась.
   -- Мы пленницы! -- воскликнула Мария.
   Обе девушки в смятении бросились на диван, расположенный в простенке окон, и заплакали.
   -- О, Господи! -- причитала Мария, -- где мы? В чьи руки попали? Какое зло грозит нам?
   -- Как мы попали сюда? -- добавила еще один вопрос Эва, -- где Эдвард, где Джордж?
   Имена Эдварда и Джорджа, произнесенные Эвой, подобно молнии осветили погруженную в сумрак память Марии, и она стала припоминать.
   -- Сестра! -- воскликнула она, -- помнишь ли ты, кажется, это было вчера вечером, явился Эдвард и рассказал про Джорджа что-то страшное, мы посчитали его мертвым, но он вошел внезапно. Он жив! Припоминаешь, Эва?
   -- Действительно, кажется, все так и было. Как будто я очнулась от глубокого сна. Продолжай, продолжай.
   -- Джордж спешил куда-то и предложил нам собраться. Мы пошли в нашу комнату, стали за него молиться, -- припоминала Мария.
   -- И за Эдварда, -- прибавила Эва.
   -- После этого все путается в моем сознании, действительность сменяется ужасным сном. Нас хватают, завязывают глаза, связывают руки и под гром выстрелов куда-то уносят. Больше ничего припомнить не могу. А что помнишь ты, сестра?
   -- Почти то же самое, -- проговорила Эва. -- Происшедшее омрачает мой ум: мне кажется неестественным все, что ты рассказала и что припомнилось мне. Что за тайна окружает нас? Кому было выгодно похитить нас? Как ты считаешь?
   -- Решительно не могу ничего понять... Конечно, похитители действовали по чьему-то приказу, может быть, даже высшей власти, но в чем заключается цель этого пленения и кто распорядился его осуществить?
   -- Я! -- ответил за спинами девушек голос.
   Потайная дверь, скрытая обоями, отворилась, и на пороге появилась женщина со скрещенными на груди руками и гордо поднятой головой.
   -- Принцесса! -- разом воскликнули Мария и Эва.
   -- Да, это я. Разве вы забыли, что я сказала вам: "До свидания!". Вот оно и состоялось.
   -- Но где же мы? -- спросила Мария.
   -- У меня.
   -- Ах! -- едва могли вымолвить ее губы.
   -- Да, у меня, но не в Бенаресе, а в Аллагабаде, моем загороднем дворце. Теперь вы понимаете, что неразумно отвергать мое предложение и пренебрегать моим гостеприимством.
   -- А разве это гостеприимство, принцесса? -- удивилась Мария, -- вы затащили нас в гости, как связанных овец на стрижку.
   -- Пришлось прибегнуть к силе. Моя воля -- закон. А уговоры оказались бесполезными. Что я хочу, то и должно сбыться. Препятствия не останавливают меня, лишь бы был результат. Доказательством этого служит тот факт, что вы здесь, в моем дворце, хотя прибыть сюда добровольно отказались. Добро пожаловать, дорогие гостьи! -- добавила она, злорадно улыбаясь.
   -- Дорогие гостьи, -- повторила Мария, -- быть может, вы хотели сказать "пленницы", принцесса?
   -- Пусть так. Стоит ли спорить о словах? Я получила от вас отказ следовать за мной добровольно в качестве друзей, так не моя вина, если и гостеприимство мое принимает другой вид.
   -- Так значит, вы -- наш враг?
   -- А разве вы сомневаетесь в этом? -- удивилась Джелла, и в глазах ее сверкнул злой, холодный свет.
   -- Я не только сомневалась, -- ответила Мария, -- но еще и теперь сомневаюсь, потому что не могу найти причины для столь странного поступка с вашей стороны.
   -- Вы ищете причину?
   -- Несомненно.
   -- И уверены, что я раскрою ее вам?
   -- Несомненно.
   Некоторое колебание мелькнуло в глазах Джеллы, но принцесса по-прежнему спокойно стояла в проеме двери, не выказывая ни милости, ни гнева.
   -- Что вы мне сделали? -- вдруг воскликнула она и резко шагнула к Марии, -- вы хотите узнать это? Так знайте: Джордж Малькольм, прежде чем познакомиться с вами, был моим любовником.
   У Марии вырвался глухой крик, скорее похожий на стон, она отпрянула назад, к стене, и застыла безвольно раскинув в обе стороны руки. Смертельная бледность медленно разлилась по ее лицу, в глазах застыли боль, отчаяние, мольба.
   -- Я боготворила его, -- продолжала Джелла, -- вникните в это слово, но вы похитили его у меня. Ради вас он отверг меня... И вы еще спрашиваете, за что я ненавижу вас?
   Яркое пламя вспыхнуло на щеках Марии.
   -- Должно быть, вы много перестрадали, принцесса, -- вдруг проговорила она тихим голосом, -- и мне очень жалко вас.
   Джелла отступила.
   -- Вы, вы меня жалеете? -- выкрикнула она и расхохоталась. Этот смех был притворным и резким. Его звуки не могли ограничиться только этой комнатой и, видимо, были слышны в других таких же роскошных залах и комнатах, как эта.
   -- Да, принцесса, мне жалко вас, и я говорю об этом с искренним сожалением.
   -- Мне не нужны ваши сожаления. Поберегите их для себя, они вам еще понадобятся.
   -- Но не настолько, насколько вам, принцесса, потому что, невзирая на ваш сан, богатство, красоту, любовь вашу отвергают, а моей ищут. Ну, накажите меня за невольное преступление. Я в вашем распоряжении, мстите мне, но сестра моя вам не сделала ничего, пощадите ее и освободите.
   Эва припала к груди Марии и сквозь слезы заметила:
   -- Зачем ты просишь моего освобождения, сестра? Ты же знаешь, что я не расстанусь с тобой.
   -- И вы обе останетесь здесь, -- заявила решительно Джелла, -- я ненавижу вас не менее вашей сестры. Я еще не забыла о том, что ваш жених, Эдвард Малькольм, нанес мне вчера самое глубокое оскорбление и как женщине, и как принцессе, выгнав меня из своего дома.
   -- А разве он был неправ? -- проговорила Эва. -- Видимо, он интуитивно чувствовал вашу недоброжелательность...
   -- Я оскорблена Джорджем Малькольмом, а кто решился на это, тот осужден заранее! Теперь его уже не существует, он погиб, сраженный пулей раджи Дургаль-Саиба, которому вы небезразличны. Это ему я приказала: "Мария Бюртель, так любимая вами, должна быть свободна, а человек этот -- ее жених!". И раджа прекрасно понял меня.
   Марии было неизвестно, что Джелла не знает о благополучном спасении Джорджа из волн Ганга, и она подумала, что ее жених убит во время ночного нападения. Она вскрикнула и упала на колени.
   -- И Эдвардом Малькольмом я также оскорблена, -- продолжала Джелла, -- он должен погибнуть, если уже не погиб.
   Застыв от горя и страха возле сестры, Эва плакала, беспомощно вытирая ладонями струившиеся по щекам слезы.
   -- Но это не более как начало! -- закончила разговор Джелла, -- через несколько часов, мисс, вы узнаете, как умею я мстить.
   С этими словами принцесса резко захлопнула за собой дверь.
  

Глава 27
Чудо свершилось

   На расстоянии двух ружейных выстрелов от дворца, на берегу озера, окруженная столетними деревьями, возвышалась миниатюрная пагода, воздвигнутая в честь бога Шивы. Несмотря на ее незначительные размеры, она могла соперничать в богатстве и великолепии с самыми знаменитыми храмами Бенареса и Калькутты. Сюда-то и направилась Джелла, оставив пленниц.
   Едва она, преодолев несколько черных мраморных ступенек, приблизилась к главному входу, как перед ее взором из отворявшейся двери появился факир Суниаси. Принцесса приветствовала его низким поклоном. В организации, выступившей с необъявленной войной против Ост-Индской компании, факир считался человеком, избранным богом, почти пророком.
   -- Что нового? -- спросила принцесса.
   -- Я исполнил вашу волю и говорил с нашими богами, -- ответил Суниаси, -- я спрашивал Шиву, Кали и Бовани.
   -- Каким был их ответ?
   -- Они выразили нам свою благосклонность, они благословили царицу мстителей.
   -- Спрашивали ли вы о новых жертвах, которые я намереваюсь принести им?
   -- Они примут их.
   -- Хорошо. Боги на стороне последней ветви древа Тамерлидов. И все же я хочу знать, открыли ли они что-либо более сокровенное? Не отдернули ли занавес, скрывающий будущее?
   -- Если я правильно понял их таинственный мудрый язык, то вы услышите важную весть.
   -- Когда?
   -- Скоро, быть может, сегодня. Наберитесь терпения.
   Этот разговор, начатый у входа в пагоду, продолжался под тенистым сводом вековых деревьев. Его прервал подошедший слуга.
   -- Что тебе? -- спросила его Джелла.
   -- Во дворец прибыл раджа Дургаль-Саиб и желает видеть вас.
   -- Пригласи его сюда.
   Слуга с покорностью поклонился и хотел было уже удалиться, но принцесса вдруг остановила его.
   -- Согор вернулся из Бенареса? -- спросила она.
   -- Нет еще, госпожа.
   -- Когда придет, направь его ко мне.
   Потом снова обратилась к факиру:
   -- Я предполагала, что раджа Дургаль-Саиб вернется сюда не ранее вечера. Нет ли какой важной причины, которая побудила бы его вернуться так рано? Быть может, предсказание богов осуществится сейчас, Суниаси, и он принесет мне важную весть?
   -- Может быть, -- подтвердил факир. -- Сейчас это мы узнаем.
   Увидев раджу, направившегося к собеседникам, принцесса приветствовала его:
   -- Здравствуйте, Дургаль-Саиб!
   -- Вы ожидали меня позднее и удивлены моим ранним приездом? -- спросил он.
   -- Это обстоятельство, видимо, вызвано тем, что вы хотите сообщить мне нечто важное?
   -- И вы не ошибаетесь.
   -- Так говорите скорее!
   -- Чудо, которое много веков назад предрекалось нашими пророками и священными книгами, свершилось.
   -- Чудо? -- переспросила Джелла, -- какое?
   -- В Индии появился посланник богини Бовани.
   Факир возвел свои руки к небу, и на лице его появилось выражение благочестия и радости.
   -- Верно ли это? -- спросила с недоверием Джелла.
   -- Без всякого сомнения. Вчера, едва мы вышли из пагоды, как посланник Бовани появился там.
   -- Кто видел его?
   -- Жрицы и брамины.
   -- По каким признакам определяете вы его достоинство?
   -- По несомненнейшим. Богиня отдала ему громоносное покрывало и смертоубийственное кольцо.
   -- Где доказательства?
   -- Мне поклялась в этом Жюбэ, главная жрица, а она не лжет.
   -- Вот видите, -- воскликнул факир с горделивым видом, -- боги провозвестили мне это, они не обманывают своих приверженцев.
   -- Если это так, -- заметила радостно Джелла, -- победа наша несомненна. Дело наше выиграно!
   -- Может ли быть иначе? -- ответили одновременно факир и раджа.
   -- О, завтрашняя ночь будет ночью славы, которая запечатлеется на страницах будущности. Все услышат сигнал к борьбе, и среди крови и дыма представится нам осененный покрывалом Бовани старший сын бога Шивы.
   -- И Индия будет свободна! -- воскликнул Дургаль-Саиб, увлеченный энтузиазмом Джеллы.
   -- И владычество англичан падет! -- договорила Джелла.
   -- Навсегда! -- заключил факир.
   -- Уже сейчас англичане страшатся народного гнева и собрали войска в Бенаресе. -- сообщил раджа.
   -- Как? -- удивилась принцесса, -- разве им известно о появлении грозного посланника Бовани?
   -- Нет, неизвестно.
   -- Почему же они подняли тревогу?
   -- Вчера усадьба Малькольмов была сожжена.
   -- А! -- произнесла принцесса без малейших признаков изумления.
   -- Мария и Эва во время пожара были похищены неизвестными людьми. Знаете ли вы, принцесса, об этом?
   -- Может быть.
   -- Предприняты розыски похитителей.
   -- Их не найдут.
   -- Следовательно, принцесса, вы не опасаетесь, что исчезновение одной из прекрасных особ положит конец моей страстной любви?
   -- Действительно. Я могу даже сообщить вам, что это исчезновение ускорит осуществление вашей мечты о счастливом миге любви.
   "О, -- подумал раджа, -- ей все известно заранее, беспокоясь о себе, она не забыла и меня!".
   -- Теперь, принцесса, скажите, что делать мне? Следует ли мне возвратиться в Бенарес?
   -- Оставайтесь здесь, -- сверкнув взором, проговорила Джелла, -- наступает ваш счастливый час.
  

Глава 28
Неожиданное посещение

   Трое из действующих лиц, о которых мы сейчас говорили, -- Джелла, Дургаль-Саиб и Суниаси, -- шли ко дворцу, продолжая начатый разговор.
   Приблизившись к парадной лестнице с перилами, они услышали цокот во весь карьер мчавшейся по каменной мостовой парадного двора лошади. Вскоре топот смолк.
   "Это, наверное, Согор, -- подумала принцесса, -- я должна поговорить с ним наедине".
   -- Извините меня, братья, -- обратилась она к гостям, -- я должна отлучиться, но сейчас же возвращусь.
   Взбежав по мраморной лестнице во дворец, она столкнулась в дверях с Согором.
   -- Я исполнил все, госпожа.
   -- Эдвард Малькольм мертв?
   -- Нет, он жив. Я видел его, говорил с ним и передал ему ваше письмо, он приедет на условленное свидание.
   -- Один?
   -- Думаю, что да, потому что он сказал мне: "Передай принцессе, что через час я приеду в ее аллагабадский дворец".
   -- Он приедет один, -- злобно пробормотала принцесса.
   -- Расспрашивал ли ты, как я приказала тебе, рыбаков на Ганге?
   -- Да, расспрашивал. Все они в один голос отвечали, что река давно бы уже отдала тело, если бы оно попало в ее воды.
   -- Так погиб ли Джордж Малькольм или нет? -- переспросила принцесса. -- Что говорят люди о появлении посланника богини Бовани в ее пагоде?
   -- Народ поговаривает, что чудо свершилось, каждый выражает радость по поводу того, что великий, светлый миг наступает.
   -- Они правы, минута борьбы и победы близка. Теперь же, Согор, передай мое распоряжение дежурному офицеру. Пусть все дворцовые и садовые входы и выходы будут взяты под особую охрану, пусть мне сообщают о приближении любого посетителя.
   -- Слушаюсь! -- ответил Согор и вышел.
   Джелла вернулась к факиру и радже. Но вскоре слуга вновь подошел к ней.
   -- Что надо, Джерид? -- спросила она.
   -- Госпожа, к воротам дворца явился мальчик, он ранен и на вид очень слаб, он хочет сообщить вам что-то важное.
   -- Как зовут его?
   -- Казиль.
   -- Это один из наших, -- заметила принцесса и уточнила: -- это тот мальчуган, который дал ложные показания против Джорджа Малькольма. Пусть войдет, я жду его.
   Через несколько минут Казиль, сопровождаемый слугой, предстал перед хозяйкой дворца. Он едва держался на ногах, лицо было бледным, одна рука болталась на привязи.
   Сердце принцессы было, как нам известно, недоступно проявлению искренности, однако, увидев мальчика, даже она почувствовала жалость.
   -- О, как ты бледен и слаб, малыш! -- воскликнула она, -- тебе больно?
   -- Я много потерял крови, ответил юноша.
   -- Кто ранил тебя?
   -- Англичанин при нападении на дом Джона Малькольма.
   -- Ты присутствовал там? -- спросила с изумлением Джелла.
   -- Присутствовал. Самид, доверившись мне, взял меня с собой. Я первый влез на веранду и получил от руки Стопа, камердинера Джорджа Малькольма, этот удар кинжалом.
   -- Хорошо. Ты пролил кровь за меня, и я вознагражу тебя за каждую пролитую тобой каплю. Однако ты хотел сообщить мне какую-то важную весть. Что случилось?
   -- Я хочу рассказать о посещении важного лица.
   -- Важного лица?
   -- Сегодня утром я выехал из Бенареса верхом, так как чувствовал себя очень слабым, чтобы идти пешком. Я был намерен прибыть сюда, чтобы просить у вас приюта и помощи.
   -- Ты получишь и то, и другое, -- заверила Джелла.
   -- Не более как в трех милях отсюда я обогнал пышную колонну. Огромное множество офицеров в богатых мундирах, толпа слуг и рабов, окружающих паланкин, в котором сидел убеленный сединами старец. Все это выглядит как-то особенно.
   -- Но кто же он, этот старец? -- спросила Джелла.
   -- Раджа Гидерабадский, как мне сказали.
   -- Раджа Гидерабадский? -- изумилась Джелла. Факир и Дургаль-Саиб тоже не могли скрыть своего удивления.
   -- Да, он.
   -- И он едет сюда, ко мне, в мой дворец? -- воскликнула принцесса.
   -- В этом нет никакого сомнения, потому что один человек из его свиты спросил меня, как проехать ко дворцу аллагабадскому.
   Джелла обернулась к радже и факиру.
   -- Раджа Гидерабадский! -- в голосе ее звучали нотки радости и торжества, -- этот седовласый столетний старец, как дикарь, живущий в уединении, ни с кем не видится и никого не принимает в своей берлоге вот уже тридцать лет. И вдруг он вздумал посетить меня? Не удивительно ли это, раджа.
   -- Действительно странно.
   -- До сего времени, -- продолжала Джелла, -- все старания наши привлечь раджу к святому делу богини Бовани были напрасны. Вам известно это не хуже меня.
   -- Какова же причина его приезда? -- раздумывал Дургаль-Саиб.
   -- В чем бы она ни заключалась, дворец принцессы Джеллы должен быть открытым для него, -- заявила аллагабадская красавица. -- Разумеется, я приму его со всеми почестями. Джерид, -- обратилась она к слуге, -- беги и передай мое приказание быть наготове всем слугам и рабам, а дворцовые ворота распахнуть настежь.
   Вдали послышались громкие звуки труб.
   -- Слышите! -- воскликнул Казиль. -- Это он!
   -- Торопись же, Джерид, торопись! -- напутствовала слугу принцесса.
   Слуга поспешно удалился. Казиль пошел за ним. Принцесса, раджа и факир удалились для наблюдения за исправным исполнением отданных приказаний.
   -- Чем более раздумываю я, тем более визит повелителя Гидерабада, владения которого столь обширны, тревожит и даже пугает меня. Уж не явился ли он сюда с целью объявить нам войну? -- размышляла вслух Джелла.
   -- Это невозможно, -- заметил факир, -- раджа человек хитрый и мудрый, недаром же его прозвали старой лисицей. Он не сделает ни одной глупости, раз решился на столь далекое путешествие.
   -- Если его мысли не враждебны, значит он хочет примкнуть к нашему союзу.
   -- Мне так думается -- заметил факир.
   -- Я даже надеюсь на это, -- прибавил Дургаль-Саиб.
   -- Я верю вашему предсказанию, -- весело закончила Джелла. -- В союзе с ним мы приобретем несокрушимое единство и силу.
   Звуки труб и грохот барабанов приближались. Офицеры, рабы и женский отряд принцессы стояли шпалерами от решетчатых ворот до самого парадного подъезда.
  

Глава 29
Раджа Гидерабадский

   Процессия въезжала во двор, сопровождая великолепный паланкин с позолотой, возле которого шел негр, одетый подобно турецким евнухам сераля.
   Достигнув крыльца, носильщики остановились, медленно опустили паланкин и застыли в позе ожидания, скрестив руки на груди и широко расставив ноги. Музыка смолкла, и раджа Гидерабадский поднялся с шелковых, шитых золотом подушек, на которых возлежал.
   Этот мнимый раджа, как, вероятно, уже догадались читатели, был не кто другой, как Джордж Малькольм, так искусно загримированный и переодетый, что никто на свете, не исключая, брата и невесты, не смог бы узнать его. Он изображал старика, на лице которого выделялись прежде всего густые, нависшие над глазами, почти закрывая их, брови и длинная шелковистая седая борода, мелкими волнистыми прядями ниспадающая на грудь. Он шел, сгорбившись, и пышный костюм, сверкавший золотом и драгоценностями, едва ли скрашивал старческую походку.
   Выйдя из паланкина, раджа оперся на плечо негра и с большой медлительностью стал взбираться на ступени мраморного крыльца. Делая вид, что усердно поддерживает старика, негр (это был Стоп) шепнул ему на ухо:
   -- О, как мне неловко, черная краска совсем съежила мою кожу.
   -- Привыкай.
   -- Меня всего перекосило.
   -- Никто не замечает.
   -- Меня жмет.
   -- Пожмет и перестанет. Через неделю будешь, как настоящий негр.
   -- Через неделю? -- пролепетал камердинер, -- смилуйтесь, неужели целую неделю мне придется жить в таком виде?
   -- Все может случиться.
   -- Я захвораю!
   -- Молчи и не забудь, что ты немой.
   -- Увы! -- вздохнул Стоп.
   Они преодолели уже почти половину лестницы, как на верхней ступени появились принцесса Джелла, окруженная свитой, и раджа Дургаль-Саиб. Старик и негр мгновенно прекратили разговор.
   -- Властитель Гидерабада! -- обратилась медленным и торжественным голосом к приближающемуся высокому гостю Джелла, -- какая причина привела вас в мой дворец, ваш визит многое значит для меня. Происхождение ваше и преклонные лета дают вам право на особое уважение. Все, что здесь, все в вашей воле, и я заявляю вам свою искреннюю преданность.
   Сказав это, Джелла сделала движение, выражающее желание преклонить колени и поднести руку гостя к своим губам.
   Но мнимый раджа не позволил Джелле исполнить ее намерение.
   -- Не склоняйте свою голову предо мной, дочь моя, -- сказал он глухим старческим голосом. Вы увенчаны молодостью, красотой и знатностью происхождения, мне надлежит скорее склониться перед вами, но я дряхл и сделать этого не могу.
   -- Благодарю вас, раджа, -- проговорила Джелла, вводя старика в парадную гостиную, -- приятно слышать ваши, надеюсь, искренние слова.
   -- Их приятно и произносить, -- отозвался Джордж.
   -- Они служат доказательством вашей дружбы...
   -- А вы сомневались? -- подхватил мнимый раджа.
   -- Нисколько, -- призналась Джелла, -- однако позвольте познакомить вас с моим гостем и другом, раджой Дургаль-Саибом.
   Дургаль поклонился.
   -- Я не видел вас до сих пор, -- проговорил старец, -- но слышал о вас много. В мой уединенный дом в горах залетало много слухов о вас. Имя ваше знаменито, и носите вы его с честью, позвольте пожать вашу руку.
   -- Благодарю вас, раджа, -- шагнул к гостю Дургаль, протягивая руку.
   Между тем старец наклонился почти к уху принцессы и шепнул ей:
   -- У меня есть для вас важные известия, дитя мое, раджа Дургаль-Саиб не лишний?
   -- Конечно, раджа, у меня нет тайн от него.
   -- Так пусть он останется, но только он один.
   Принцесса движением руки отпустила свиту. Из свиты старца остался только негр, безмолвно застывший возле господина.
   -- Почему не уходит этот? -- спросила принцесса, кивая в сторону Стопа.
   -- Мы не разлучаемся с Бенто, -- ответил Джордж, -- он испытан мной в течение долгих лет, отвечает за мой сераль, да к тому же он нем. С ним я объясняюсь посредством знаков, понятных только нам двоим.
   Джордж и Дургаль-Саиб сели на софу, оставив в покое мнимого евнуха. Джелла присоединилась к ним.
   -- Мы готовы выслушать вас, раджа, говорите, уши наши открыты, -- начала она.
   "Ну, теперь настала решительная минута, -- подумал Джордж, -- надо сдернуть последнюю завесу с их тайн".
   -- Давно уже, принцесса, собирался я к вам, -- проговорил он, как бы размышляя, с чего начать свой разговор.
   -- Но вы теперь здесь. Значит, ни к чему вспоминать об истекшем времени.
   -- Мне известно о гигантском деле, начатом вами, -- продолжал старец, -- и я знаю его цель.
   -- О-о-о! -- изумилась Джелла.
   -- Цель эта состоит в истреблении англичан до последнего человека в пределах Индии. Не прав ли я?
   -- Вы правы.
   -- Вот видите, ваша ненависть к иноземцам вовсе не тайна для меня.
   -- О! -- снова воскликнула Джелла, -- ненависть эта завещана мне предками, я впитала ее с молоком матери!
   -- До сих пор я потому не предпринимал никаких шагов в интересах святого дела и не склонялся на сторону сынов Бовани, что ваши враги были моими союзниками. Мне известны были ваши тайны, и я мог разрушить их одним словом, мановением руки, но слово это я не проговорил, движением не выдал вас. Было бы преступлением остановить ход дела, я решился быть простым зрителем, предоставляя богам решать все.
   -- А теперь вы оставили прежнее намерение?
   -- Оставил.
   -- Что повлияло на вас?
   -- Дела приняли другой оборот. Англичане оскорбили меня, перешли пределы своих прав в отношении меня, коснулись моих бесспорных привилегий, и союз наш нарушен.
   -- Безумцы! -- заметила Джелла.
   -- Вы правы, -- подхватил гость, -- из могущественного союзника они сделали меня непримиримым врагом. К я готов вместе с вами уничтожить надменных приверженцев английской короны, раджа Гидерабада с вами!
   -- Вас посылает к нам Бовани.
   -- Теперь я готов предложить на пользу вашему делу моих подданных, мои богатства и главное -- мое имя. Святое дело найдет во мне твердую опору. Мое золото, мое влияние и я сам -- все ваше!
   -- Какой день сегодня! -- воскликнула принцесса, -- две вести -- и обе золотые! Посланник Бовани появился в Бенаресе, и раджа Гидерабада присоединился к нам! Победа теперь вдвойне несомненна!
   -- Я сказал все, теперь вы можете соглашаться или возражать, принцесса. Что вы уже совершили и что намерены совершить? -- продолжил мнимый старец, приготовившись слушать.
  

Глава 30
Исповедь Джеллы

   -- Что я совершила? -- переспросила Джелла, -- извольте, я расскажу, и вы убедитесь, что дела совершены великие.
   -- Расскажите.
   -- Вся Индия опутана нашими сторонниками, вошедшими в боевые отряды. По моему знаку начнется восстание. И будет это через два дня. Дед мой, умирая, завещал отцу бороться за освобождение Индии, наказав ему, что если он не успеет достичь ее свободы, то пусть подготовит к этому детей. Я воспитана на идеях освобождения, я получила в наследство неумолимую ненависть к захватчикам. Я предана этой цели всем сердцем, всей душой, как и мой покойный отец.
   В глазах принцессы горел огонь вдохновения, бледное лицо озарялось светом надежды, грудь вздымалась от едва переводимого дыхания.
   -- Пять лет, -- продолжала она, -- как я работаю неустанно и беспрерывно над осуществлением мечты моих соотечественников, каждый день брал у меня свою долю забот и труда. Вера в нож и петлю распространялась мной по всей Индии. Я стала в центре борьбы. Покинутые рудники обратились в пороховые склады, старинные заброшенные дворцы -- пристанища для повстанцев. Не дожидаясь начала восстания, мы наносили по врагу один удар за другим. Каждую ночь один англичанин падал, пораженный невидимой рукой. И эта месть вдохновлялась мною...
   Несмотря на энергию и силу воли, Джордж не мог преодолеть внутреннего волнения, нарастающего в нем с каждой минутой. Он предвидел, что будет способствовать раскрытию многих тайн, но не предполагал, что их суть будет так ужасна.
   Он вздрогнул, рука невольно потянулась к кинжалу, спрятанному в боковом кармане. К счастью, Джелла не заметила этого.
   -- Не далее как на прошлой неделе, -- продолжала принцесса с нескрываемым энтузиазмом, -- начальники полиции Нагпура и Дели были умерщвлены. Нет еще и двух дней, как погиб безумец, рискнувший разоблачить наши тайны, я говорю про Джона Малькольма, главного судью в Бенаресе.
   Услышав эти слова, Джордж забыл всякую осторожность -- так сильна была ненависть, прихлынувшая к его сердцу.
   -- О, гнусные! -- крикнул он, хватаясь за рукоять кинжала.
   -- Что вы говорите, раджа? -- воскликнули в один голос Джелла и Дургаль-Саиб.
   Но Джордж уже овладел волей, сообразив, что своей неосторожностью погубит себя, Марию, Эву, и проговорил твердо:
   -- О, гнусные англичане, потомки презренного племени, да погибнете все вы, подобно этим мерзавцам!
   -- Прекрасно, раджа! Теперь вам известны мои планы и дела, -- проговорила Джелла, -- можем ли мы рассчитывать на вас?
   -- Я ваш! -- ответил Джордж, думая при этом: "Предчувствие не обмануло меня -- вы, именно вы, презренные, убийцы моего отца".
   -- Я все принесла в жертву ненависти к англичанам, -- продолжала между тем Джелла, -- и всегда буду верна своей идее. Мы будем мстить вместе, раджа Гидерабада, и месть наша будет вдвойне вознаграждена.
   -- Я уверен в этом.
   -- Не пройдет и часа, как вы увидите, как умеет мстить принцесса Джелла.
   Этот неопределенный намек сильно встревожил Джорджа.
   "Что еще замышляет она? -- думал он, -- о, этой женщины нужно остерегаться, как прыжка пантеры!".
   Между тем дверь в гостиную, где шла беседа, распахнулась, и одна из портьер приподнялась. Услышав звук отворившейся двери и увидев Согора, принцесса сделала ему знак приблизиться.
   Индус повиновался.
   -- Что случилось? -- спросила она.
   -- Эдвард Малькольм едет, я издали узнал его, через пять минут он будет здесь.
   "Я была права, любовь мужчинам придает безумную смелость", -- подумала Джелла.
   -- Что прикажете? -- спросил Согор.
   -- Принять его с глубоким уважением в эбеновой гостиной, куда я сию минуту явлюсь. Ты и двое других слуг должны быть наготове, чтобы явиться по первому моему зову.
   Согор вышел.
   Принцесса обернулась к Джорджу, и новоиспеченный раджа увидел блеск адской радости в ее глазах.
   -- Раджа, -- проговорила она, -- сейчас меня известили о приезде чужестранца, которого я должна принять в интересах нашего дела. Не поставьте мне в вину отсутствие гостеприимства, если я оставлю вас на часок. Думаю, вы утомились от долгой дороги и прикажете отвести себя в комнату отдыха.
   -- Я стар, дочь моя, -- ответил Джордж, -- но боги придают мне бодрость и неутомимость не по летам. Вместо отдыха я хотел бы пройтись по вашим садам, которые зовутся чудом Индии.
   -- Как вам будет угодно, -- ответила Джелла, -- раджа Дургаль-Саиб будет сопровождать вас.
   -- Я готов, -- проговорил Дургаль.
   -- Не более как через час я возвращусь, -- продолжала принцесса, -- необходимо дать распоряжения о подготовке к великому празднику в честь дорогого гостя.
   Джордж снова уловил блеск необузданной ярости в глазах Джеллы, и сердце его сжалось.
   -- Праздник состоится сегодня вечером? -- уточнил он, -- вы, конечно, говорите о празднике мести?
   -- Вы не ошиблись! -- согласилась принцесса.
   -- Пойдемте, раджа, -- предложил Дургаль-Саиб.
   Джордж поплелся за ним, опираясь на плечо Стопа и думая при этом: "Что же готовится здесь? Какое зло намерена еще совершить эта кровожадная женщина?"
   Стоп же между тем молил: "Да спасут нас из этой истории святые всех трех соединенных королевств!"
   Едва гости удалились, как Согор вошел опять.
   -- Эдвард Малькольм в эбеновой гостиной.
   -- Хорошо, иду. А ты, Согор, будь готов.
  

Глава 31
Логовище тигрицы

   Согор ввел Эдварда в комнату, получившую свое название от дерева, которым она была обита. Это было средней величины, причудливо украшенное помещение. В нем находилась мебель, обитая черным атласом, затканным серебром и золотом, по стенам расположились светильники, изображавшие ноги неизвестных зверей. Сквозь узкие окна едва пробивался свет. В комнате царили мрак и таинственность.
   Эдвард ждал, совершенно не подозревая, что брат его находится совсем рядом. Он был бледен, но твердость и решительность горели в его взоре, сквозили в каждом движении. На лице застыло выражение готовности к любым неожиданностям.
   Отворилась дверь, и вошла Джелла. Она казалась спокойной, губы искривились в улыбке, но это была зловещая улыбка. Приблизившись к англичанину, принцесса несколько мгновений молча рассматривала его, будто видела в первый раз. Эдвард поклонился учтиво, как человек, привыкший к светскому обхождению с женщинами.
   -- Итак, вы здесь! -- начала она.
   -- Неужели вы сомневались в этом? -- спросил Эдвард.
   -- Уж не думали ли вы, что я побоюсь встречи с вами и приму Аллагабад за логовище тигрицы?
   -- Именно так и думала.
   -- И ошиблись. Эдварду Малькольму чувство страха недоступно, и вот я здесь, перед вами. Ваш слуга передал мне записку, в которой вы изъявили желание сообщить мне о судьбе Марии и Эвы и уверяли, что еще не все потеряно. Я приехал, как вы и настаивали, и вот стою перед вами, ожидая важных сообщений.
   -- Что угодно вам знать?
   -- Где Мария и Эва?
   -- Они здесь.
   Эдвард не дрогнул.
   -- Вы не удивляетесь?
   -- Нисколько. Я понял вас и вам, одной лишь вам приписал это новое преступление.
   -- И вы не ошиблись, -- ответила принцесса, -- да, Мария и Эва у меня и не выйдут отсюда живыми.
   Эдвард вспыхнул. Кровь прильнула к его голове. Можно было подумать, что в любую минуту он разразится гневом, но молодой англичанин вовремя взял себя в руки.
   -- Я дал себе клятву, что в любой ситуации сохраню хладнокровие, -- проговорил Эдвард, стараясь выговаривать каждое слово понятно и спокойно, -- но терпение имеет границы. Не шутите этим! Возвратите мне мою невесту.
   -- Не будет этого! -- выкрикнула Джелла.
   Эдвард опять побледнел.
   -- В таком случае, зачем вы пригласили меня?
   -- Чтобы расквитаться и с вами!
   -- Что же я сделал вам?
   -- А вы забыли, но я помню! Принцесса Джелла не прощает оскорблений. Вы выгнали меня из своего дома, и я мщу.
   -- Мстите безвинным девушкам?
   -- Им и вам. Вчера вы унизили мою гордость, сегодня я разобью вашу любовь!
   -- О, страшитесь! -- воскликнул, не сдержавшись, Эдвард.
   -- Чего? Нельзя ли узнать?
   -- Моей ненависти.
   -- И только-то? Вы сошли с ума, Эдвард Малькольм!
   -- Не думаете ли вы испугать меня, -- воскликнул англичанин. -- Я требую возвращения обеих девушек и сумею заставить вас исполнить мое желание.
   -- Осмелюсь полюбопытствовать, -- заметила с едкой усмешкой Джелла, -- какими путями достигнете вы подобного результата?
   -- Если просьбы и убеждения будут напрасны, я прибегну к насилию.
   -- К насилию! -- повторила Джелла пренебрежительно. -- Признаюсь, я почти испугалась. Ваша память наверняка перегружена сценами рыцарских романов, и вы, очевидно, считаете себя одним из их героев. Уж не думаете ли вы, безумец, овладеть моим дворцом при помощи двух своих рук подобно богатырю древних времен? Тем более, что с этой минуты вы мой пленник.
   -- Вот как! -- возмутился Эдвард. -- Тем хуже для вас, принцесса.
   Насмешки Джеллы привели его в дикое бешенство. Не помня себя, он выхватил кинжал и бросился к ней.
   Но владелица Аллагабада предвидела это.
   -- Ко мне, Согор! -- крикнула она.
   Дверь мгновенно распахнулась, и три индуса накинулись на Эдварда и, несмотря на его отчаянное сопротивление, связали.
   Эдвард тщетно звал на помощь, перемежая выкрики проклятиями.
   -- Никто не придет! -- зло заметила Джелла.
   -- Принцесса Джелла, -- проговорил связанный пленник, -- я проклинаю вас за этот позорный поступок.
   -- Вы побеждены!
   -- Бог отомстит за меня, если людям не удастся сделать это.
   -- Смотри за ним, Согор, твоя голова -- цена этого пленника.
   -- Ему не убежать! -- заверил Согор, указывая на веревки, которыми уже успел спутать ноги и руки англичанина.
   -- Веревки крепки, но я приказываю тебе ни на секунду не выпускать его из виду. Если вздумает бежать, убей его!
   -- Слушаюсь, госпожа!
   Джелла направилась к двери, но вдруг остановилась.
   -- Эдвард Малькольм, -- сказала она, -- вчера вы выгнали меня, и я сказала вам не "Прощайте!", а "До свидания!". Теперь же повторю снова: "До свидания!".
   И она вышла из гостиной, размышляя:
   "Я обещала радже Гидерабада устроить в честь него праздник, он удастся на славу!".
  

Глава 32
Обещанный праздник

   Наступили сумерки. Принцесса угостила мнимого раджу роскошным ужином, затем вся свита и гости вышли на террасу, чтобы отведать здесь свежего щербета, диковинных напитков, вкусить запах ароматического табака.
   До сих пор свою роль Джордж исполнял необыкновенно мастерски, внимательно следя за каждым своим движением и произнесенной фразой. Ни Джелла, ни Дургаль-Саиб не догадывались, что степенный, немногословный старец, прибывший к ним издалека, есть на самом деле их заклятый враг.
   На террасе толпилось множество офицеров, стража, прислуга и даже несколько простолюдинов, которых привлекло сюда любопытство.
   Солнце садилось, окрашивая последними лучами верхушки вековых деревьев, террасами располагавшихся вокруг дворца.
   Джордж Малькольм, принцесса и Дургаль-Саиб расположились на мягких подушках, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Мужчины курили, как истые дети Востока. Принцесса казалась озабоченной. В нескольких шагах от своего господина стоял Стоп в одежде из белого глазета, неподвижный, как статуя.
   Тишину вечерних сумерек разорвал внезапный звук, напоминающий крик совы. По-видимому, он был сигналом, обусловленным принцессой Джеллой и напоминал ей, что отданное распоряжение исполнено, потому что она, приподнявшись на одном локте, заметила обращаясь к страже:
   -- Не задерживайте народ, пустите всех!
   Стража посторонилась, и сотни любопытных хлынули к террасе. Поднялся невообразимый шум, отовсюду звучали выкрики, смех, отрывки каких-то мелодий.
   -- Послушайте меня, дети Бовани, я скажу вам важные вещи, -- начала свою речь хозяйка дворца, обращаясь к присутствующим.
   Толпа мгновенно смолкла.
   Джелла продолжала:
   -- Таинственный посланник богини Бовани появился в Бенаресе...
   Толпа задвигалась, и в центре ее раздались радостные возгласы:
   -- Посланник богини!
   -- Мы дождались его!
   -- Да будет благословенным этот день!
   -- Бовани передала свое покрывало, и только тому, кто принесет нам победу.
   "Покрывало и кольцо! -- вспомнил Джордж, -- так это правда!"
   -- Завтра ночью, -- продолжала Джелла, -- в то время как звезда Кали засияет на вершине неба, предводители справедливости соберутся на кладбище слонов у подножия Шивы, грозного бога зла.
   -- Они будут там! -- ответил голос из толпы.
   -- Все борцы за дело Индии получат последние приказания и пойдут против нашего общего врага, -- закончила принцесса.
   -- Все постараемся исполнить! -- послышался голос Суниаси.
   Толпа загудела, по-разному выражая свою готовность к решительным действиям. Джелла движением руки заставила ее замолчать.
   -- Кроме того, -- заговорила она вновь, -- покровительство Бовани сказывается еще и в том, что самый могущественный и знаменитый из государей Индии раджа Гидерабада принял нашу сторону и находится у меня в гостях. Чтобы отблагодарить богиню за благодеяния следует принести ей жертвы. Вот одна из них, а остальных приведут.
   Принцесса кивнула Согору, который стоял поблизости от нее в толпе. Телохранитель махнул рукой, народ расступился, и все увидели Эдварда Малькольма, связанного по рукам и ногам.
   Джордж поднялся. Он не мог выдержать этого зрелища, пот холодными каплями выступил у него на лбу. Мнимый раджа сделал отчаянное, нечеловеческое усилие, чтобы не воскликнуть от гнева, и равнодушно что-то сказал стоявшему рядом слуге.
   -- Теперь пусть приведут пленниц, -- распорядилась Джелла, -- смотрите, раджа Гидерабада!
   "О, Боже, неужели! -- взмолился Джордж, -- они ли это?"
   Ожидание длилось недолго. Находившиеся на террасе задвигались, послышались какие-то возгласы, все расступились, и стражник вывел к ступеням террасы Марию и Эву. Их одежда была скомкана, распущенные волосы рассыпались по плечам и спине.
   "Предчувствия мои сбылись, -- думал Джордж, -- то, чего я боялся больше всего, случилось...".
   Увидев девушек, Эдвард лишился своего напускного хладнокровия, которое демонстрировал до их появления, и, стараясь разорвать веревки, крикнул:
   -- Мария, Эва!
   Эва узнала этот голос и в свою очередь закричала:
   -- Эдвард! Боже, он тоже пленник!
   Сестры кинулись было к нему, но несколько кинжалов уперлись в их спины. Молодые англичанки опустили головы, слезы выступили на их глазах, мешая видеть дальнейшее.
   Бешенство Эдварда, так долго сдавливаемое хладнокровием, вырвалось наружу.
   -- Подлецы! Мерзавцы! -- кричал он с пеной у рта.
   -- Да поразит вас гнев Божий и справедливая месть Англии!
   Джордж Малькольм медленно дошел до того места, где стоял Эдвард, и, подняв кинжал, гневно крикнул:
   -- Молчать, презренный!
   -- Мерзавцы! -- продолжал кричать Эдвард. -- Будьте вы прокляты!
   -- Молчи, иначе я не смогу спасти вас, -- шепнул ему Джордж.
   "Это голос моего брата, -- недоумевал растерянный Эдвард, -- как он сюда попал?".
   -- Молчать! -- хрипел старик, судорожно сжимая рукоятку кинжала и презрительно глядя на пленника. Вскоре он, однако, вернулся к своему месту, расположившись возле Джеллы и Дургаль-Саиба.
   В это время Эва, заламывая вверх руки, молила стражу пустить ее к Эдварду. Будучи не в силах сдерживать рыдания, она просила:
   -- Сжальтесь же над нами! Пустите! Эдвард зовет меня! Что хотят с нами сделать?
   -- Вы узнаете это сию минуту! -- проговорила Джелла, вставая с подушек.
   Увидев ее, девушки мгновенно все поняли и умолкли.
   Джелла сделала шаг по направлению к ним и, указывая на черный мраморный памятник, осененный кипарисами, проговорила:
   -- Согор, открой гробницу!
   Все содрогнулись от ужаса, услышав это приказание.
   -- Когда я даю обещание, я всегда исполняю его, -- продолжала Джелла. -- Дургаль-Саиб, берите одну из пленниц, которая вам по сердцу, а другую -- бросайте в гробницу!
   -- В гробницу! -- эхом повторили индусы.
   "Это не укладывается в сознании, -- думал Джордж, -- что же делать? Заступиться -- значит раскрыть себя и значит наверняка погубить их...".
   -- О, Боже! -- бормотала Эва, -- быть похороненной заживо... Какая ужасная смерть!
   Мария обняла ее и шепнула:
   -- Милая, дорогая сестра, ничто не разлучит нас!
   Эдвард почти обезумел. Напрасно он изо всех сил старался разорвать веревки, они не поддавались. Кровь выступила из-под истерзанной кожи.
   Согор тем временем отпер бронзовую дверь памятника. Восходящая луна погрузила террасу и дворцовую площадь в смертельную бледность. Зажигались факелы, мрачные красновато-зловещие языки усиливали впечатление страха и неотвратимости всего того, что здесь происходило.
   -- Да исполнится воля богини и мое приказание! -- крикнула Джелла звучным голосом.
   Мария рванулась вперед и, отстранив слуг, бросилась в отчаянии к ногам принцессы.
   -- Пощадите сестру, -- молила она, -- Эва ни в чем не виновата перед вами... Сжальтесь над моими слезами... Помилуйте ее...
   -- Мария, -- гордо произнесла Эва, -- я запрещаю тебе просить пощады для меня у этой женщины.
   Мария, не слушая сестру, продолжала:
   -- У ног ваших, принцесса, молю я вас, как бы молила всемогущего Бога: пощадите се! Не за себя прошу... Если вам необходима жертва, то возьмите лучше меня... Я приму все истязания и мучения вместо нее!
   Джордж негодовал: "Это выше моих сил. Я больше не могу быть молчаливым свидетелем подобной сцены. Но я должен покориться для их же блага!".
   Согор возвратился на террасу. Принцесса подозвала его знаком.
   -- Разлучить их немедленно, -- распорядилась она, указывая на сестер.
  

Глава 33
Жестокое наказание

   Индус высокого роста схватил и, оторвав от Марии, потащил к могиле, не обращая внимания ни на стоны, ни на отчаянное сопротивление девушки.
   Стоп не выдержал и выдавил сквозь зубы:
   -- Мерзавцы! Злодеи!
   -- Молчи, ради Бога! -- удержал его Джордж.
   -- Возвратите мою сестру! -- кричала Мария в отчаянии, стараясь вырваться из рук державших ее рабов.
   -- Прощай, Мария, -- кричала Эва, -- прощайте, Эдвард! Смерть моя неминуема, мы свидимся... на небесах!
   -- Возьмите мою жизнь, палачи, хоть из чувства сострадания, -- хрипел Эдвард.
   Между тем индус, уносивший Эву, преодолел расстояние, отделявшее гробницу от террасы, и швырнул свою жертву в мрачный проем подземелья. Бронзовая дверь с шумом захлопнулась.
   Мария не выдержала и снопа расплакалась.
   -- Милая Эва! -- причитала она и внезапно упала замертво на руки окружающих ее индусов.
   Казиль между тем протиснулся вперед и, подойдя к Джорджу, спросил:
   -- Что делать, господин?
   -- Ждать, -- ответил тот.
   -- Согор, -- продолжала принцесса, -- прикажи принести паланкин, пусть эту молодую мисс немедленно отнесут в гарем раджи Дургаль-Саиба.
   -- Слушаюсь, -- ответил Согор.
   Пока поверенный Джеллы ходил, чтобы исполнить ее приказание, сквозь толпу протискивался Джерид с бледным, расстроенным лицом.
   -- Повелительница, -- доложил он, приблизившись к принцессе.
   -- Что тебе надобно?
   -- Мне нужно сказать вам кое-что.
   -- Почему же не сказать этого вслух?
   -- Нельзя. Вы одна должны слышать это.
   Джелла в изумлении отошла в сторону, приказав Джериду следовать за собой
   -- Говори, -- распорядилась она, когда они отошли на расстояние, достаточное, чтобы нельзя было услышать разговора.
   Джерид что-то шепнул ей.
   Недоверчивость и смущение выразились на лице принцессы.
   -- Не может быть, -- воскликнула она, -- я не верю этому.
   -- Это истина. Человек из его свиты все открыл мне, поклявшись именем Бовани, а кто же осмелится клясться ложно этой клятвой?
   -- Действительно, я верю тебе, Джерид, не отходи далеко, будь каждую минуту наготове.
   Слуга поклонился, отошел к толпе и стал отдавать какие-то приказания.
   Согор между тем запер бронзовую дверь гробницы и уже взбирался на террасу.
   -- Вот ключ от гробницы, госпожа, -- проговорил он, обращаясь к Джелле.
   -- Суниаси, -- позвала принцесса, -- вы спрашивали богов, согласны ли они принять нашу жертву, я отдаю ключ от гробницы в ваши руки, стерегите ее.
   Суниаси торопливо схватил ключ, выражая каждым своим движением намерение бдительно охранять могилу.
   Джелла сделала несколько шагов к Эдварду, который безмолвно стоял, потупив бессмысленный взор.
   -- Вот месть моя, Эдвард Малькольм, -- проговорила она с насмешкой, -- что скажете вы на это?
   Эдвард поднял голову и глухо уронил:
   -- Наказание не замедлит!
   Принцесса вздрогнула: ей показалось, что эти слова звучат слишком пророчески, но слабость ее продолжалась недолго. Пересилив себя, она едко обронила:
   -- Наказание? Не далее как завтра ты увидишь его, мои рабы не пощадят и тебя!
   -- Завтрашний день еще не настал, принцесса, и он зависит не от вашей воли. Бог совершит, что ему будет угодно.
   Джелла перебила:
   -- Уведите этого человека и бросьте в одно из подземелий моего дворца!
   Приказание тотчас же было исполнено.
   "Теперь примемся за вас, раджа Гидерабада", -- подумала она, возвращаясь к Джорджу. Тот в неподвижном безмолвии спокойно и отрешенно сидел, покуривая кальян, наполненный ароматным табаком.
   -- Раджа, -- проговорила Джелла, -- довольны ли вы обещанным мной праздником мести?
   -- Он вполне достоин вас, дочь моя, и отражает все, что заложено в вас предками, -- ответил раджа.
   -- Теперь вы узнали меня на деле, раджа Гидерабада?
   -- Я понял вас, как самого себя.
   -- И по-прежнему остаетесь моим союзником?
   -- Более прежнего!
   -- И разделяете мою ненависть?
   -- Я вам уже говорил это.
   -- Подобно мне вы поклоняетесь Бовани?
   -- Вы разве сомневаетесь?
   -- Вы молите ее об истреблении гнусных англичан и об уничтожении Индийской компании?
   -- Молю, и да услышит меня богиня!
   -- Она услышала вас: желание ваше исполнится. Ост-Индская компания будет уничтожена, и первый англичанин, кровь которого прольется...
   Джелла остановилась и, возвысив голос, закончила:
   -- Будешь ты, Джордж Малькольм!
   Имя, это, произнесенное громко, пронеслось над толпой громовым раскатом.
   Джордж, поняв, что предан, ринулся вперед, крича:
   -- Хоть мне и изменили, но я еще не в ваших руках!
   Он уже выхватил кинжал, но все же был схвачен Джеридом и Согором. Толпа индусов сомкнулась вокруг него, лишая возможности защищаться. Не прошло и минуты, как он был обезоружен.
   Стоп был в ужасе.
   -- Это его сообщник, -- проговорила Джелла, указывая на Стопа, -- свяжите его.
   Затем прибавила торжествующим голосом:
   -- Они в моих руках! Хотя вам и удалось спастись из волн Ганга, Джордж Малькольм, из моих рук вы уже не спасетесь. Могила поглотит вас. Вы умрете вместе с Эвой Бюртель! Дургаль, -- обратилась она к радже, -- садитесь на коня и поспешите в свой дворец, где вас уже ждет ваша возлюбленная Мария. Мчитесь быстрее ветра, недалек миг, когда вы докажете свою любовь прежней невесте Джорджа Малькольма!
   -- Спешу, спешу, принцесса, -- подобострастно улыбаясь, проговорил раджа, целуя руку своей повелительницы.
   "Господь покинул меня, -- думал Джордж, увлекаемый индусами к мраморной гробнице, -- а без меня и они погибли!".
   Крупные слезы катились по его щекам, а голова безвольно склонилась на грудь.
   -- Не отчаивайтесь, господин, -- раздался рядом тихий голос, -- я еще жив!
   Это был голос Казиля.
  

Глава 34
В гробнице

   Ночь подходила к концу, но темнота еще царствовала повсюду. Только на востоке протянулась серебристая полоса -- предвестница наступающего утра. Казалось, весь дворец аллагабадский вымер, тишина и покой проникли во все его уголки, овладели аллеями парка. Тишина царила в опустевших садах, и только в одном месте можно было различить смутные, неясные силуэты людей, сгруппировавшихся вокруг жаровни с горячими угольями, поставленной на ступени гробницы, ставшей могилою для Джорджа Малькольма и Эвы Бюртель. Красноватый отблеск огня плясал на злобных лицах факира Суниаси и пяти или шести браминов.
   Теперь мы попросим читателя переступить порог этой темницы. Внутренность ее состояла из продолговатой комнаты со сводами, в которой было пробито два отверстия. Вход в нее, как известно, замыкался бронзовой дверью. Посередине склепа красовался саркофаг из красного мрамора, возле которого стояла в наклонном положении мраморная плита, сплошь усеянная странными знаками и непонятными иероглифами. На пьедестале одной из колонн стояла медная лампа и разливала унылый, беловатый свет.
   Эва стояла в углу и плакала. Волосы ее были распущены, одежда скомкана. Возле нее, все еще в костюме раджи, но без парика и накладной бороды, прислонившись к стене, будто не доверяя ногам, стоял Джордж. Время от времени его взор, исполненный жалости и сострадания, скользил по фигурке несчастной девушки.
   Эва вдруг упала на колени и начала горячо молиться. Молитва ее то и дело прерывалась душившими ее рыданиями.
   Джордж положил ей на плечо руку и проговорил:
   -- Молись, сестра, молись! Молитва наполняет наши сердца восторгом и надеждой, хотя о спасении мы и мечтать не можем. Смерть ожидает нас, и бронзовая дверь затворилась за нами навсегда.
   Джордж на минуту смолк, отошел к колонне и так же тихо вернулся.
   -- Как горько, как тяжело сознавать, что смерть близка и ты не имеешь возможности предпринять что-либо для своего освобождения, -- продолжал он, положив руку на плечо все еще молящейся Эвы. -- И какая смерть! Без славы, без боя, без радости. Казиль внушил мне надежду, но как он сможет освободить нас? Известны ли ему планы злодеев? Предупредит ли он лорда Сингльтона? Быть может, завтра земля Индии окропится кровью моих соотечественников!
   Пока Джордж задавал эти мрачные вопросы, Эва попробовала подняться на ноги, но бессильно упала на пол.
   -- Джордж, -- прошептала она, -- я вся горю, силы покидают меня, я чувствую, что смерть уже недалеко...
   -- Не думай об этом, дорогая Эва, умоляю тебя. -- Могущество Божье неизмеримо, надейся. Ободри себя мыслью, что спасение близко. Вооружись твердостью.
   -- Твердостью? Но где ее взять, когда я чувствую, что умираю, когда неутомимая жажда жжет мои внутренности!
   Джорджа охватил порыв бешенства:
   -- Быть заживо похороненными! -- кричал он. -- Не иметь возможности выбить эти двери, чтобы спасти от смерти эту безвинную жертву, спасти брата, избавить любимую Марию от объятий ненавистного Дургаль-Саиба! Это ужасно! Вы правы, Эва, есть от чего сойти с ума!
   Девушка каталась по полу шепча:
   -- Джордж, Джордж, сердце мое надрывается... Воздуха... Дайте воздуха... Я умираю...
   Джордж рвал на себе волосы:
   -- Видеть все это -- и не помочь, что может быть страшнее, -- кричал он.
   В это время факир Суниаси, стоявший на наружных ступенях гробницы, внимательно следил за беловатой полоской зари.
   -- Братья, -- проговорил он, -- обращаясь к браминам, -- утренняя звезда бледнеет. Бросим ароматное зелье на жертвенник. Огонь, зажженный в честь Бовани должен погаснуть вместе с жизнью принесенных ей жертв.
   Один из браминов высыпал на раскаленные угли какой-то порошок. Над жаровней поднялось беловатое облако ароматного дыма.
   -- Теперь молитесь, -- проговорил факир, преклоняя колени и вздымая над головой руки.
   Брамины тотчас же последовали его примеру. Факир медленно монотонным голосом начал бубнить какое-то заклинание. Брамины вторили ему. Джордж за бронзовой дверью гробницы приподнялся и прислушался.
   -- Я слышу голоса, -- прошептал он, -- враги наши бодрствуют.
   В это время со ступеней дворцовой террасы спустилось что-то белое, сопровождаемое четырьмя темными фигурами.
   -- Кто идет? -- спросил факир.
   -- Принцесса Джелла! -- раздалось в ответ.
   В самом деле, это была принцесса. Она шла в сопровождении двух индусов и мальчика. Ее окружали истинные последователи Бовани, которым она доверила стать палачами. Рядом с нею находился Казиль.
   Джелла подошла к гробнице. Факир и брамины почтительно поклонились.
   -- Жертвы умерли? -- спросила Джелла.
   -- Еще нет, -- ответил факир, -- только на третий день жажда и голод довершают свое дело.
   -- На третий день! Только на третий! -- изумилась Джелла. -- Вы уверены в этом?
   Факир кивнул головой утвердительно.
   -- Это чересчур долго! -- возмутилась принцесса.
  

Глава 35
"Богиня ждет!"

   -- Да, слишком долго! -- повторила еще раз Джелла, приближаясь к памятнику.
   Она прислонилась ухом к бронзовой двери.
   -- Там ничего не слышно! -- проговорила она, -- все тихо, как в могиле:
   -- Что думаете делать, принцесса? -- спросил факир.
   -- Надо ускорить их казнь, -- произнесла принцесса. -- Я получила из Бенареса сообщение, которое требует моего там присутствия. Я поеду в город и останусь там до вечера, чтобы отправиться на кладбище слонов для сигнала о начале всеобщего восстания. Одна только смерть безвозвратна, а потому лучше, если я оставлю здесь лишь окоченевшие трупы.
   -- Повинуюсь, госпожа, -- ответил факир, -- я исполню вашу волю.
   "Бог христиан, защити нас, -- молил Казиль, -- что-то еще она прикажет?".
   В это время Джордж продолжал вслушиваться.
   -- Я слышу говор, -- проговорил он, -- но слов различить не могу.
   -- К чему и слушать, -- махнула рукой Эва, -- когда нет надежды, нет и спасения.
   -- Приказывайте, -- повторил факир, мы исполним ваше повеление.
   -- Пленники отданы в жертву Бовани, и вот ее воля: когда моя карета пересечет границу моих владений, к вам придет мой посланец и скажет: "Богиня ждет!".
   -- И тогда? -- спросил факир
   -- Тогда, -- проговорила принцесса, указывая на сопровождавших ее индусов, -- тогда эти братья войдут в гробницу и задушат англичан
   -- Воля богини для нас священна, -- отвечал Суниаси.
   -- Казиль, -- проговорила принцесса, повернувшись к мальчику, -- кинжал Эдварда Малькольма пролил твою кровь при нападении на загородный дом Джона Малькольма. Месть за это предоставлена тебе самому. Услышав сигнал, ты проведешь тугов в темницу Эдварда Малькольма.
   -- Благодарю, принцесса.
   -- А вы, презренные, -- продолжала Джелла, протягивая руку к гробнице, -- будете первыми жертвами в священной войне против английской короны, Факир Суниаси, -- позвала она, -- завтра в полночь мы увидимся на кладбище слонов, чтобы стряхнуть с себя ненавистное владычество англичан, чтобы разогнуть наши шеи и более не сгибать их. До свидания.
   -- Я буду со всеми на кладбище слонов, -- заверил факир.
   Джелла удалилась, а. факир и брамины вновь принялись за прерванную молитву.
   Между тем за бронзовой дверью снова заговорили:
   -- Джордж, -- сказала Эва -- давайте молиться, чтобы Бог прекратил наши страдания, взял нас к себе.
   -- Ты совсем еще ребенок, а сильнее меня. Ты можешь еще молиться, -- сказал Джордж с горечью, -- а я., только проклинать!
   -- К чему эти проклятья!
   -- Воля твоя сейчас тверже моей! Даже я поверил, что еще не все потеряно. По к чему теперь эта твердость, это мужество! Моя готовность к любым опасностям, к их преодолению не принесла ничего! Зачем нам теперь сокровища, похищенные в храме Бовани, ее покрывало, кольцо?
   Джордж спустился на плиту саркофага и закрыл лицо руками.

* * *

   Прошло около получаса. Вдруг шум поспешных шагов раздался возле кипарисов. Факир поднял голову.
   -- Кто здесь? -- спросил он.
   К нему подошел слуга и проговорил:
   -- Факир Суниаси, принцесса приказала сказать вам: "Богиня ждет!".
   -- Хорошо.
   Факир обратился к убийцам:
   -- Идите, исполняйте ваш долг.
   Суниаси подошел к массивным дверям гробницы и вложил ключ в еле заметное отверстие.
   -- Звук отпирающегося замка! -- вскочил Джордж, прислушиваясь к шуму, доносившемуся снаружи.
   -- Да, я не ошибся, -- прибавил он минуту спустя, -- сюда идут!
   Неожиданная мысль, подобная вдохновению, пришла ему на ум.
   Он указал Эве на красную мраморную плиту, приказав:
   -- Ложитесь на нее скорее!
   Девушка, еще не соображая, что от нее хотят, исполнила приказание Джорджа.
   Он покрыл ее священным покрывалом, похищенным в святилище пагоды Бовани, а сам скрылся за колонной. В ту же минуту дверь распахнулась и факир произнес:
   -- Входите! Да свершится казнь!
   Туги с арканами вошли в гробницу и медленно, будто чего-то остерегаясь, стали подвигаться вперед. Сзади них, с факелом в руках, шел Суниаси. Вдруг все попятились, и на лицах их появилось выражение глубокого удивления.
   -- Встаньте и идите! -- сказал Джордж, обращаясь к Эве.
   Лежавшая под священным покрывалом, встала и сделала шаг вперед.
   Индусы упали на колени.
   -- Покрывало Бовани! -- воскликнул факир.
   Джордж взял Эву на руки и, медленно выговаривая слова, произнес:
   -- Священное покрывало Бовани! Падите, рабы, и помните: первый, выдавший тайну случившегося здесь, будет поражен рукой богини мести.
   -- Мы будем молчать! -- заверил испуганно факир.
   Джордж вышел из гробницы и спустился в сад. Стража не заметила их, а если бы это даже и произошло, реликвии Бовани сделали бы свое дело.
   Казиль, скрытый листвой кипариса, обрадовался появлению своего господина и не скрывал этого.
   -- Да будет прославлено имя Бога христиан, -- прошептал он. -- Я здесь, господин. Нельзя терять ни минуты. Освободим сэра Эдварда и Стопа -- и в путь. Лошади ждут оседланные.
   Понятно, что стража, охранявшая Эдварда, была не менее суеверна и, как по мановению волшебника, отступила. Священное покрывало сыграло свою роль и здесь. Эдвард, увидев Эву живой и невредимой, обезумел от радости.
   Эва плакала, через каждое слово называя имя своей сестры.
   -- И она будет спасена, -- убеждал ее Джордж, -- где лошади?
   -- За оградой парка, недалеко отсюда, господин, -- ответил Казиль.
   -- Сколько времени потребуется, чтобы доехать до дворца Дургаль-Саиба?
   -- Часа два.
   -- Так поспешим.
   -- И я, брат, с тобой. Хочу уберечь от новых опасностей! -- убеждал Эдвард.
   -- Это невозможно. Тебе следует спешить в Бенарес, чтобы оставить Эву во дворце лорда Сингльтона. Кроме того, жизнь всех соотечественников, даже само существование Индийской компании находится в твоих руках. Объясни губернатору, что пламя восстания, которое старался затушить наш отец, готово вспыхнуть по всей Индии. Скажи ему также, что завтра ночью на кладбище слонов принцесса Джелла, главная предводительница бунтовщиков, подаст сигнал ко всеобщему побоищу, которое переполнит кровью Ганг. Понимаешь ли ты, Эдвард, как необходимо твое присутствие в Бенаресе?
   -- Теперь я это понял и полностью с тобой согласен. Но ты, конечно, передашь Марии, что я был готов пожертвовать своей жизнью для ее спасения?
   -- Разумеется.
   Разговор этот происходил на ходу, в то время, когда беглецы направлялись к месту, где были спрятаны лошади. Джордж помог Эве сесть в седло, мужчины тоже не заставили себя ждать.
   -- Мы не должны разлучаться, господин, -- проговорил Казиль, -- потому что местность вам незнакома, а я проведу вас кратчайшей дорогой. Лицо ваше все еще покрыто темной краской, так что трудно не принять вас за индус советую вам сделать из пояса чалму, и тогда вы будете неузнаваемы.
   Джордж исполнил умный совет мальчика и через пять минут стал почти неузнаваем.
   -- Прощай, брат, -- грустно сказал Эдвард.
   -- Почему так мрачно, -- улыбнулся Джордж, -- мы вскоре встретимся! Так что, до свидания...
   И они разъехались. Эдвард с Эвой поскакал к Бенаресу, Джордж с Казилем -- ко дворцу Дургаль-Саиба. Утренние сумерки уступили место пробуждающемуся дню.
  

Глава 36
Во дворце повелителя

   Казиль верно определил расстояние. Два часа спустя после выезда из Аллагабада путники увидели красные стены и куполообразные крыши дворца Дургаль-Саиба. Это был Банкок. Хотя по великолепию и размерам он уступал Аллагабаду, но все же был роскошен и хорошо просматривался отовсюду.
   -- Вот мы и у цели, господин, -- проговорил Казиль, протягивая руку к зданию, величественно возвышавшемуся перед ними, -- вот Банкок.
   Джордж остановил своего скакуна, после быстрой езды покрытого пеной и ранами на боках, оставшимися от ударов шпор.
   -- Надо полагать, -- проговорил он, -- что Дургаль-Саиб окружен многочисленной прислугой и охраной и нам будет непросто попасть во дворец. Хотя я уже почти ощутил дыхание смерти, умирать сейчас было бы делом глупым.
   Казиль задумался. Через минуту он предложил:
   -- Мы спутаем наших лошадей и оставим здесь под деревьями. Я отправлюсь вперед, а вы подождите меня некоторое время здесь.
   -- И ты пойдешь туда один? -- возмутился Джордж.
   -- Иначе невозможно. В числе прислуги раджи Дургаль-Саиба находится мой двоюродный брат. Я отыщу его и постараюсь обо всем расспросить. Тогда у нас появится возможность проникнуть незамеченными. Вам следует положиться на меня, господин...
   -- Так ступай, -- согласился Джордж, -- но не задерживайся там надолго. Имей в виду, что каждая минута промедления влечет за собой опасность для Марии.
   Войдем во дворец Дургаль-Саиба, а точнее -- в его гарем. Эта часть дворца представляет собой широкий зал, украшенный причудливыми предметами роскоши, вдоль стен стоят мягкие диваны, обитые парчой. В центре зала находится круглый стол с золотыми насечками и перламутровыми украшениями. Здесь же, на одной из стен, две арки для выхода во двор, к купальне. Арки закрыты тяжелыми занавесями того же цвета, что и обивка мебели. В тот момент, когда мы входим в эту комнату, занавеси отдернуты и в этом просвете видна часть двора, вымощенного розовым гранитом и окруженного со всех сторон стенами с пестрыми навесами. Посреди двора виден бассейн из белого мрамора, достаточно обширный, чтобы служить купальней обитательницам гарема.
   Дургаль-Саиб ходил взад и вперед, нервно потирая руки. Лицо его выражало все пороки смрадной души, под глазами легли черные круги, глаза лихорадочно перебегали с одного предмета на другой. До сих пор любое желание хозяина исполнялось в этом дворце беспрекословно. Но на этот раз сладострастие вельможи натолкнулось на непреклонную твердость молодой пленницы. Гордость надменного раджи была уязвлена этим сопротивлением в такой степени, что вспыхнувшая было в его сердце любовь была готова перейти в смертельную ненависть.
   Вдруг, раджа остановился, задумался, потом, будто решившись на что-то, ударил в тамбр.
   "Попытаюсь в последний раз, -- подумал он, -- а там, если не удастся, не остановлюсь и перед насилием".
   На звук тамбра вошел один из евнухов.
   -- Кто охраняет молодую девушку, привезенную сюда вчера? -- спросил раджа.
   -- При ней Айеша, повелитель, -- с подобострастием ответил евнух.
   -- Позови ее сюда немедленно, а сам стереги пленницу, да не забудь, что если она убежит, то ты околеешь под ударами палок.
   Евнух удалился.
   Через несколько минут в зал вошла старуха с сухим, сморщенным лицом и подкрашенными щеками и бровями. Войдя, она бросилась к ногам раджи, силясь поцеловать их.
   -- Встань, Айеша, и отвечай, -- заметил он сухо, -- но помни, говорить только истину.
   -- Расспрашивай, повелитель, я помню, что боги запрещают произносить ложь.
   -- Что делает молодая девушка?
   -- Плачет.
   -- Разве ты не могла ее утешить?
   -- Я утешала ее, как умела, повелитель. И я уверена, если бы вы слышали эти утешения, остались бы очень довольны мной.
   -- Что она отвечала?
   -- Ни одного слова.
   -- Ты говорила с ней по-английски?
   -- Да, и притом очень хорошим языком. По мере моих утешений рыдания ее усиливались.
   -- Принимала ли она приготовленную для нее пищу?
   -- Ни разу не коснулась ни до чего, даже не пила, все время рыдая.
   -- Однако, -- сумрачно проговорил удивленный Дургаль-Саиб, -- отказываясь от пищи, она умрет с голоду.
   -- Я думаю, что этого она и добивается, повелитель, -- отвечала усердная служанка.
  

Глава 37
Мария

   Раджа вздрогнул:
   -- Она хочет смерти?
   -- К несчастью, это правда.
   -- Она говорила об этом?
   -- Нет, но она призывает смерть каждую минуту.
   -- Тогда делать нечего, -- заметил Раджа, -- осталось последнее средство... И горе ей будет, если вздумает сопротивляться.
   -- Приведи ее сюда и оставь нас наедине. Впрочем, прежде приведи Миндру.
   Айеша удалилась для исполнения приказаний. Вслед за ней вошла Миндра.
   -- Что прикажете, повелитель? -- спросила она.
   -- В моей комнате в шкафу, пот ключ от него, увидишь ты серебряный флакон, вызолоченный поднос и стакан. Принеси все это сюда, если я буду не один, спрячься за занавесью. А когда услышишь звук тамбра, подашь поднос с напитком.
   Едва Миндра вышла, как отворилась дверь, и в зал вошла Айеша с Марией. Едва появившись, старуха удалилась.
   Мария сильно изменилась за время плена, однако не растеряла своей красоты. Лицо ее, будто высеченное из мрамора, было бледным, глаза лихорадочно блестели, на длинных ресницах застыли слезы.
   При виде своего истязателя она не испугалась, едва заметным движением выразив свой гнев и презрение. Затем шагнула к радже и вызывающе крикнула:
   -- Что угодно вам? Вы хотите опять меня терзать, я не заслужила такого обращения! Это бесчестно, Это, наконец, подло.
   -- Разве повторять вам уверения в любви -- значит терзать вас, Мария?
   -- Разумеется. Ваша любовь для меня -- оскорбление, и я не могу разделить се, не сделавшись самым презренным, самым низким существом.
   -- О, вы не познали моей страсти, Мария!
   -- И не хочу познавать.
   -- О, если бы вы знали...
   -- Не желаю знать.
   -- Выслушайте меня...
   -- Не хочу и слушать.
   Дургаль-Саиб гневно топнул ногой:
   -- Однако я буду говорить, и волей-неволей слова мои достигнут вашего слуха. Вы обвиняете меня в вероломстве и жестокости, а сами разве не попираете ногами мое сердце? Я не виноват, что сердце мое пылает любовью к вам, виновата ваша ослепительная красота. Вина моя состоит лишь в том, что я не слеп. Вы говорите о позоре, но разве позор разделить имя, почет, богатство и власть знатного принца?
   -- Я отказываюсь, -- перебила его Мария, -- и так будет всегда.
   -- Вы недоверчивы, Мария, и мои искренние чувства принимаете за обман, коварство и измену. В сторону -- неразумные опасения. Я согласен связать свою судьбу с вашей, исполнив обряд вашей веры. Христианская религия не допускает многоженства, и я по одному нашему слову отошлю всех женщин моего гарема. Вы видите, Мария, что любовь моя непритворна... я не лицемерю, когда говорю, что горю желанием назвать вас моей женой.
   -- Вы знаете, что это немыслимо, -- возразила Мария.
   -- Почему?
   -- Потому что сердце мое принадлежит Джорджу Малькольму.
   -- Он умер! -- заметил Дургаль-Саиб.
   -- От руки вашей, не так ли?
   -- И в чем же тут грех -- соперник устранен!
   -- Если Джордж Малькольм жив -- я его невеста, если он умер -- я его вдова! -- убежденно произнесла Мария.
   -- Трудно в ваши лета похоронить сердце, оно еще оживет и будет принадлежать мне.
   Мария презрительно, в упор взглянула на Дургаль-Саиба.
   -- Вы обладаете тайной превращения презрения и ненависти в любовь?
   Слова эти вызвали молнию гнева, уже давно скопившегося в сердце раджи. Лицо его вспыхнуло, глаза сверкнули, он выпрямился и крикнул хриплым, дрожащим голосом:
   -- Ты пренебрегаешь мной, безумная, берегись!
   -- Я не боюсь, -- остудила его пыл Мария, -- Бог сбережет меня!
   -- Ты забываешь, что ты в моих руках.
   -- Это я всегда помню, как и то, что и вы в руках Божьих.
   -- Я молю, когда могу приказывать, -- возмутился раджа, -- я унижаюсь... остерегайтесь, Мария.
   -- Что можете вы мне сделать? Убить? Тогда делайте это черное дело... Но любви своей я вам не отдам.
   -- Тогда я убью вас, если вы будете сопротивляться.
   -- Ну так убейте! Смерть будет для меня благодеянием. Я буду благословлять вас, Дургаль. Смерть соединит меня с Джорджем.
   Раджа стоял ошеломленный, не в силах произнести ни единого слова. Наконец, придя в себя, он спросил:
   -- Значит, между моей любовью и смертью вы выберете...
   -- Смерть! -- ответила девушка, -- поверьте, что я, не колеблясь, исполню это.
   -- Так пусть исполнится ваше желание!
   Мария предала мысленно свою душу Богу, ожидая, что вот сейчас Дургаль-Саиб кинется на нее с кинжалом, выхватив его из-за пояса.
   Но ожидания ее не сбылись. Раджа приблизился к столу и ударил в тамбр. Занавесь раздвинулась, и вошла Миндра с подносом в руках.
   -- Поставь на стол, -- приказал раджа, -- и удались.
   Служанка исполнила приказание. Раджа пристально взглянул на Марию, ее прекрасные глаза выдержали этот взгляд. Дургаль-Саиб по этому ясному взору, исполненному мученической решимости, понял, что она не сдастся и что всякая дальнейшая попытка сближения будет безуспешной. Поэтому он немедленно приступил к делу. Приблизившись к столу, наполнил стакан жидкостью, находящейся во флаконе.
   -- Выпейте это! -- обратился он к Марии.
   -- Здесь смерть? -- спросила она.
   -- Да, смерть, но вы можете еще избежать ее. Решайтесь, и жизнь ваша наполнится счастьем и богатством.
   Мария схватила стакан и залпом осушила его.
   -- О, я свободна! -- воскликнула она с видом торжества, бросив стакан к ногам Дургаля.
   -- Я умру, убитая вами, как умер мой жених, проклятие вам, Дургаль-Саиб!
  

Глава 38
Напиток

   Прошло две секунды, Марии казалось, что сердце ее замирает и смертельный холод охватывает ее тело. Дургаль пристально смотрел на нее, и губы его искривились саркастической усмешкой.
   -- Вы пугаете меня, отравляете мои последние минуты, не смотрите на меня так, -- потребовала Мария, -- дайте умереть спокойно!
   -- Умереть! -- повторил с насмешкой раджа. -- Вы уверены в этом? Да бросьте!
   -- Что со мной? -- разговаривала сама с собой девушка, хватаясь руками за голову, -- я вас слышу, но не понимаю. Что произошло?
   -- Хочу сказать, что бросились, желая умереть, в приготовленную для вас ловушку.
   -- Ловушку? -- повторила Мария с ужасом.
   -- Да, искусно приготовленную для того, чтобы вы не могли ускользнуть. Не смерть заключалась в этом напитке, Мария Бюртель, а бессилие! Пройдет несколько минут, и будучи в полном сознании вы станете моей вещью, причем совершенно без сопротивления. Ненависть ваша не поможет на этот раз, даже без насилия станете моей. Где же теперь ваше сопротивление, гордая англичанка?
   Мария вскрикнула, пораженная такой наглой откровенностью. В этом крике слились безысходная тоска и безудержное отчаяние. Она не хотела верить происшедшему, решив бороться против непреодолимого страха или бежать без оглядки куда глаза глядят.
   Раджа не препятствовал ее попытке, он был уверен в результате.
   И в самом деле, Мария не сделала и двух шагов, как остановилась. Ей показалось, что мраморные плиты пола ускользают из-под ее ног. Она боролась с собой, искала средство поразить себя и не находила. Страшное физическое и нравственное оцепенение, предсказанное Дургаль-Саибом, овладело ее душой и телом. Руки, как плети, безвольно опустились, зрачки стали неподвижными, дрожь пронзила мышцы. Она перестала бороться и думать, обратившись в статую из плоти и крови с неопределенным сознанием и парализованной волей.
   Раджа взял Марию на руки и положил ее на один из диванов. Его глаза выражали дикое торжество и нетерпение. Мария не произнесла ни слова, не сделала ни малейшего движения.
   Ее можно было принять за мертвую по страшной бледности лица, но глаза ее были открыты, и из их уголков текли слезы.
   Дургаль-Саиб сделал шаг назад и, бросив на жертву торжествующий взгляд, радостно вымолвил:
   -- Ты теперь моя, Мария, и ни боги, ни люди не вырвут тебя из моих объятий.
   -- Лжешь, развратник! -- раздался мужской голос, и из-за откинутой занавеси появился Джордж Малькольм с кинжалом за поясом и револьвером в руках.
   Дургаль-Саиб, несмотря на еще не смытый с лица англичанина грим, узнал своего противника и злобно прорычал:
   -- Джордж Малькольм?!
   -- Да, это я! Вопреки всем вашим зверствам и планам. Я пришел освободить из твоих лап ту, которую люблю.
   -- Это тебе сделать не удастся, -- дико крикнул раджа.
   -- Ты ворвался в мой дом и здесь найдешь свою смерть!
   -- Ты думаешь?
   Дургаль-Саиб уже протянул руку к тамбуру, но Джордж, направив на него револьвер, заметил:
   -- Берегись, при малейшей попытке поднять тревогу ты будешь убит еще до того, как кто-то успеет прийти сюда.
   Рука раджи опустилась.
   -- Так-то лучше!
   -- Вы хотите моей смерти?
   -- Вы сами думаете иначе, хотя и говорите это, -- перебил Джордж, -- убийство -- удел таких тварей, как принцесса Джелла и раджа Дургаль-Саиб.
   -- Зачем тогда вы пришли сюда?
   -- Повторяю, чтобы освободить свою невесту, Марию Бюртель.
   -- Я добровольно ее не отдам.
   -- Тем лучше! Я давно хочу узнать цвет вашей крови, вот теперь такой случай представился. Защищайтесь, раджа!
   Говоря это, Джордж заткнул за пояс револьвер, вынул кинжал и бросился на раджу, который уже приготовился к нападению. Бой был непродолжительным, но ужасным. Оба противника были молоды, сильны, ловки, искусны, оба горели смертельной ненавистью друг к другу. Удары парировались неподражаемо с обеих сторон, и развязка дуэли становилась непредсказуемой. Вдруг раджа выхватил из-за пояса Джорджа револьвер и, не целясь, выстрелил.
   Все это произошло так быстро, что могло окончиться печально для англичанина. Однако Джордж успел наклониться, и пуля пролетела мимо, лишь слегка опалив его волосы порохом.
   -- Мерзавец, -- воскликнул он, -- умри же, как бездомная собака! -- и кинжал мстителя вонзился прямо в сердце раджи.
   Дургаль-Саиб упал, но злобная улыбка еще раз искривила его губы, и он прохрипел:
   -- Я умру... но тебе отомстят... ты погиб, Джордж Малькольм...
   И действительно произошло то, чего опасались англичане и их проводник: звук выстрела поднял тревогу во всем дворце! Раздался шум шагов и глухой ропот. Надо было ожидать, что через минуту в комнату ворвутся десятки людей и набросятся на убийцу господина. На это и рассчитывал Дургаль-Саиб.
   Подобная развязка была бы неизбежной, если бы не сообразительность Джорджа и его хладнокровие.
   В тот момент, когда толпа слуг и рабов, подобно морской волне, выплеснулась в зал, он спокойно ожидал этой встречи.
   Увидев незнакомца, смуглого, как индус, и богато одетого возле плавающего в луже крови тела господина, толпа испустила крик ужаса, потом раздались угрозы, появились кинжалы.
   Хладнокровие не покидало Джорджа. Он взял на руки Марию и направился прямо к толпе, вытянув вперед руку, на одном из пальцев которой тысячами огней сверкал огромный бриллиант, снятый с пальца статуи богини Бовани. Увидев, какое впечатление произвело на ворвавшихся древнее сокровище, Малькольм, громко и медленно выговаривая слова, произнес:
   -- На колени, все на колени! Именем богини Бовани приказываю вам это, я -- ваш повелитель! Она приказала, и я поразил Дургаль-Саиба, ее же волей отдаю в ваше распоряжение весь его дворец и все его богатства. Кольцо богини -- знак повиновения!
   -- Кольцо богини... это ее посланец! -- кричали индусы, падая на колени в суеверном страхе.
   Джордж твердым шагом направился к выходу мимо распростершихся на земле и не смеющих поднять голову. Казиль ожидал его на вдалеке с лошадьми. Увидя Джорджа с Марией, он радостно воскликнул:
   -- Все спасены!
   -- Теперь надо приняться за палачей, -- заметил англичанин.
  

Глава 39
Месть Шивы

   Темная ночь зацепилась за вершину северных гор. В небе над самой высокой вершиной блистала звезда Кали. Кладбище слонов казалось совершенно пустым. Лишь изредка холодное дуновение ветерка заставляло листву шелестеть, словно шептаться в ночной тишине.
   Вдруг между темных валунов кладбища появился человек. Он, осторожно крадучись, подошел к изваянию Шивы и остановился у его подножия, силясь сквозь ночную мглу рассмотреть черты невозмутимого лица бога. Затем человек несколько раз оглянулся, обошел площадку вокруг кумира, тщательно прислушиваясь, затем вынул из-за пояса кремень и огниво с кусочком трута. Он высек огонь и поджег фитиль ракеты, которая мгновенно взвилась в синюю мглу неба, разбросав во все стороны миллионы искр, и понеслась ввысь. Это был сигнал к сбору, и подал его Согор, наперсник принцессы Джеллы.
   "Эта огненная стрела, -- бормотал великан, -- поднимет на ноги всю Индию, она станет сигналом гибели англичан".
   В ущелье послышался шум. Кто-то шел к обусловленному месту сбора. Согор прислушался и буркнул:
   -- Это они.
   Бросив возиться с огнем, он направился к входу на кладбище, спрашивая пароль у каждого, кто приближался к нему. Некоторые из проходивших падали ниц, испуганно глядя на величественное изваяние бога Шивы.
   Не прошло и четверти часа, как все главные предводители боевых отрядов -- человек шестьдесят -- были в сборе. Последней среди них появилась принцесса Джелла с главной жрицей.
   Путь был длинен, -- сказала принцесса на ухо Жюбэ, -- но мы у цели.
   -- Шива и Бовани, -- заметила жрица, -- помогают нам...
   -- Зажгите факелы! -- приказала Джелла, салясь на гранитное подножие статуи.
   Приказание было тотчас исполнено, красноватые отблески факелов замелькали между деревьями.
   Принцесса подозвала Согора.
   -- Сколько собралось вождей племен? -- спросила она.
   -- Когда входили, я пересчитал их, не хватало только одного.
   -- Кого?
   -- Не знаю.
   -- Как так? -- изумилась Джелла.
   -- Я не мог разглядеть лиц из-за темноты, повелительница. Для меня был важен пароль, а имен я не расспрашивал.
   Джелла заметила подходившего к ней факира Суниаси и сделала несколько шагов ему навстречу.
   -- Они мертвы? -- спросила она строго.
   -- Воля богини исполнена, -- ответил факир.
   Суниаси, говоря это, не лгал или, вернее, думал, что не лжет. Читатели, конечно, помнят, что приказал ему Джордж Малькольм, которого он принял за посланника богини Бовани. Джелла поняла его ответ в благоприятном смысле и обрадовалась.
   -- Сердце мое наполнено радостью, -- обратилась она к Жюбэ, -- ночь эта -- верх моей славы. Цель близка. Скоро я сяду на престол моих предков!
   -- Пусть все исполнится, -- подтвердила Жюбэ, -- завтра принцесса Джелла займет трон Тамерлидов, и предначертание предков исполнится.
   -- Что-то я не вижу Дургаль-Саиба? -- недоумевала между тем Джелла, -- разве он не пришел?
   Никто не ответил на ее вопрос. Только через несколько минут из задних рядов прибывших на главный совет вождей чей-то голос выкрикнул:
   -- Раджа Дургаль-Саиб не придет. Он умер!
   -- Умер? -- повторила Джелла, вздрогнув, -- вы хотите сказать -- убит?
   -- Раджу поразил посланник богини в его собственном дворце.
   Джелла вздрогнула от ужаса.
   -- Если рука посланника Бовани поразила его, -- сказала она, -- значит он был виновен перед богиней и заслужил смерть. Да будет он проклят!
   -- Принцесса, -- напомнил факир, -- мы ждем ваших приказаний!
   Джелла отошла от изваяния бога Шивы, приблизившись к стоявшим поблизости вождям племен
   -- Дети Бовани, сторонники грозного дела, -- заговорила она, -- богиня не против наших намерений. Она доказала свое расположение нам, явив пред нашими лицами своего сына. Он незримо присутствует здесь и завтра будет сражаться за нас.
   Толпа одобрительно загудела.
   -- Заря давно ожидаемого дня занимается, -- продолжала Джелла, -- и час расплаты вот-вот пробьет. Орды ненавистных англичан вступили на нашу землю, попирая наши права, нашу власть, нашу честь, распоряжаясь нашими богатствами, угнетая нас, унижая наших богов и нашу веру. Сначала робко и дружелюбно англичане распространяли свое могущество, завладевая шаг за шагом нашей благословенной и богатой землей. Завоевание ведет к обогащению. Индийская компания разрослась, захватила все наши владения, она растет и теперь, вытесняя нас самих. Теперь выходит, что Индия принадлежит не нам, а Англии. Мы задушим исполина, нашего грозного и ненавистного врага. Готовы ли вы?
   -- Готовы! -- хором ответили собравшиеся, -- дайте условный сигнал!
   -- Сейчас полночь! Пусть при первом луче света начнется уничтожение иноверцев, пусть кровь течет не ручьями, а реками. Никого не жалеть, никого не оставлять живыми.
   -- Пусть прольется кровь! -- повторили призыв вожди.
   Голос принцессы звучал, словно заклинание, уносясь все дальше и дальше от священного места. Свою речь она закончила словами:
   -- Туги и фансигары, употребите хитрость и силу, нож и кинжал, петлю и палку. Крадитесь, как звери, спешите, как птицы. Вас поведет вперед благословение Шивы. Жюбэ благословит ваше оружие!
   Индусы бросились на колени, поднимая вверх кинжалы и лассо.
   Жюбэ медленно и громко произнесла:
   -- Шива -- бог зла, и ты Бовани -- его сестра, и ты Кали -- его дочь! Верные дети просят вас: дайте им силу, дайте им хитрость, дайте им победу! Я благословляю их оружие!
   Она простерла руки над толпой, выкрикнув изо всех сил:
   -- Слава Шиве!
   -- И пусть, -- закричала Джелла, -- каждый англичанин падет от руки вашей, как пал Джон Малькольм. Через три дня Индия должна быть свободна.
   -- Но только от вас, кровожадные звери! -- раздался вдруг чей-то голос, заставивший Джеллу вздрогнуть.
   В ту же минуту из-за скалы, расположенной вблизи от изваяния, показался Джордж Малькольм с револьверами в обеих руках.
   Толпа индусов в изумлении попятилась.
   -- Это он! Он! -- бормотала Джелла.
   -- Джордж Малькольм! -- крикнул факир. -- Смерть, смерть ему!
   -- Только смерть! Только смерть! -- кричала Джелла, указывая на приближающегося англичанина. -- Убейте его во имя Бовани!
   Слова повелительницы магически подействовали на вождей племен. Фанатизм и необузданное стремление к повиновению заглушили страх. Они уже были готовы броситься на невесть откуда взявшегося Джорджа, как вдруг из-за той же скалы, откуда появился Малькольм, высыпали английские солдаты. В считанные минуты они оцепили и обезоружили заговорщиков. Вслед за этим из глубины одной из пещер выбежали Эдвард Малькольм, лорд Сингльтон, Дьедоннэ, Стоп и Казиль. Темно-коричневое лицо юного индуса светилось безграничной радостью и торжеством, за его плечами, ниспадая почти до самой земли, переливался ярким цветом плащ Бовани, а на указательном пальце правой руки радужными огнями переливался символ ее власти.
   Увидев знаки божественного предназначения, индусы упали на колени, склонив до самой земли головы и шепча молитвы. Лишь фигура принцессы неподвижно маячила, как изваяние, у подножия идола могущественного Шивы.
   -- Вяжите всех, кто окажет сопротивление, -- приказал Сингльтон.
   Стоп кинулся к Согору, направляющемуся к принцессе, и вцепился обеими руками ему в горло.
   -- Наконец-то, ты мне попался, негодяй! -- крикнул он.
   Дьедоннэ теснил к скале пытавшегося скрыться в густых зарослях Суниаси.
   -- Не уйдешь, мерзавец! Хоть я и близорук, но узнал тебя и теперь-то уж не выпущу!
   Между тем главная вдохновительница мятежников стояла у подножия изваяния своего несокрушимого бога и блуждающим, полным безграничной злобы и ненависти взором смотрела на происходящее. Длинные языки факелов искрились сотнями огоньков в ее украшениях, ложились яркими полосами на складки одежды, подчеркивая во всем облике повелительницы что-то неземное, зловещее, роковое.
   Наконец, как бы очнувшись от реальности происходящего, она сделала несколько шагов навстречу застывшим от ужаса заговорщикам, к тому времени завершившим свои молитвы, подняла голову и пристально посмотрела в лицо бога Шивы. Это был жест прощания или последнего совета. Вдруг она резко отшатнулась назад, выхватила из-за пояса маленький кинжал и направила его в свое сердце. И тут произошло неожиданное. Стоявший поблизости от принцессы Казиль ловким движением накинул на нее огненно-красный плащ богини Бовани и выкрикнул:
   -- Богиня запрещает!
   Джелла безвольно опустила руку и бросила кинжал под ноги подбежавшему Джорджу Малькольму.
   -- Ко мне, Согор! -- закричала она.
   Услышав свое имя, индус с трудом оторвал от себя все еще висевшего у него на шее Стопа и бросился на зов своей повелительницы. Камердинер ловким движением выхватил из-за пояса револьвер и приставил его к виску раба.
   -- Не шевелись! Иначе я выстрелю! -- предупредил он.
   Джелла вздрогнула, и гримаса ненависти и злости исказила ее лицо. Увидев Марию и Эву, выходящих из пещеры, она, ни к кому не обращаясь, спросила:
   -- Кто спас их?
   -- Бог христиан, принцесса, -- ответил Казиль. -- При помощи покрывала и кольца богини Бовани. Их бог добрый, мой бог злой и жестокий...
   -- Смотрите, принцесса, -- сказал, указывая на сестер, Джордж, -- вот чудом избежавшие вашей жестокой мести жертвы. Они живы и свободны. Отец мой убит по вашему приказанию, но я завершил то, что не успел сделать он. Заговор раскрыт, вы разоблачены. Теперь вашу судьбу решит суд...
   -- Нет, этому не бывать! -- неожиданно резким визгливым голосом выкрикнула принцесса и кинулась к краю жертвенной плиты, нависшей над пропастью. Это была граница между жизнью и смертью, и она легко преодолела ее. Несколько секунд на кладбище слонов стояла по-настоящему могильная тишина. Все произошло так быстро и внезапно, что не все еще сообразили, что бог Шива на этот раз безошибочно выбрал жертву своей мести.
   -- Я объявляю вам, Джордж Малькольм, -- торжественно произнес лорд Сингльтон, -- от лица всей Англии публичную благодарность. Вы завершили великое дело, и награда английской короны будет соответствовать вашим заслугам.
   -- Вот моя награда, милорд! -- воскликнул радостно Джордж, прижимая к своей груди Марию, -- разве существует что-то более ценное и прекрасное, чем это сокровище?
   И он горячо поцеловал свою невесту.
   Сестры обнялись.
   -- Мы благословляем вас, -- произнесла Эва, смущенно улыбаясь.
   -- Мы любим вас, Джордж, -- шепнула Мария.
   -- Да здравствует Англия! -- крикнул во все горло Стоп" наступая одной ногой на связанного и поверженного чернокожего индуса.
   -- Да процветает Франция! -- вторил ему Дьедоннэ.
   -- Слава Всевышнему, -- произнес Джордж, с благодарностью всматриваясь в предутреннее небо.

Конец.

  

----------------------------------------------------------------------------

   Первоисточник текста: Индийские тайны с их кознями и преступлениями. Роман Ксавье де Монтепэна : В 3-х ч. -- Москва: тип. В.Я. Барбей, 1876. -- 663 с.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru