Мюссе Альфред Де
Уста и чаша

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (La coupe et les lèvres).
    Драматическая поэма.
    Перевод Анны Дмитриевны Мысовской.
    Текст издания: журнал "Пантеонъ Литературы",1891.

   

АЛЬФРЕДЪ МЮССЕ.

УСТА И ЧАША.

ДРАМАТИЧЕСКАЯ ПОЭМА.

Переводъ А. Д. МЫСОВСКОЙ.

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

   

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Паровая Типо-Литографія Муллеръ и Богельманъ. Невскій, д. 148.
1891.

ЛИЦА:

   Франкъ, охотникъ.
   Страніо, палатинъ.
   Гунтеръ, рыцарь.
   Лейтенантъ Франка
   Мойна Бельколора.
   Дедамія.
   Рыцари.
   Горцы.
   Монахи.
   Народъ.
   

ПРЕДИСЛОВІЕ.

                                                     Между устами и чашой всегда
                                                     найдется мѣсто для несчастія.
   
             Охотиться, любить и пировать съ друзьями,--
             Такъ понимаетъ жизнь Тироля гордый сынъ,
             Свободный какъ орелъ, сынъ облаковъ и льдинъ,
             И такъ же. какъ орелъ, сроднившійся съ горами.
             Прелестная страна! Но солнце забываетъ
             Долину мирную съ волнистой цѣпью горъ.
             Гдѣ эхо безъ конца ведетъ свой разговоръ,
             А горецъ пѣсенку безпечно напѣваетъ.
             О милый мой Тироль! Швейцарія хранить
             Твои селенія, небесному же своду
             Венеція даетъ свой яркій колоритъ,
             И вѣтеръ, проносясь, всегда тебѣ даритъ
             Отъ Юга красоту, отъ Сѣвера -- свободу.
   
             Привѣть тебѣ, земля встающихъ снѣговъ.
             Кочующихъ людей, блуждающихъ оленей!
             Земля безъ тучныхъ нивъ, оливковыхъ лѣсовъ.
             Не мало грудь твоя вскормила поколѣній,
             Но грубымъ молокомъ. Питомцы же твои
             Привязаны къ тебѣ: имъ дороги поляны
             Съ колючею травой, безсолнечные дни.
             Родныхъ озеръ и рѣкъ суровые туманы.
             Привѣтъ тебѣ, страна наивной простоты,
             Страна безъ митинговъ, полночныхъ разговоровъ,
             Гдѣ нѣтъ бездѣйствіемъ разслабленныхъ фразеровъ,
             Гдѣ не сжигаютъ жизнь безплодныя мечты.
             Воинственный твой сынъ съ искусствомъ не знакомъ,
             Лишь въ битвѣ да любви онъ видитъ жизни цѣли,
             И если въ камышахъ его мы слышимъ трели,
             Такъ это потому, что онъ рожденъ пѣвцомъ.
   
             Нѣтъ у тебя, Тироль, артистовъ, также нѣтъ
             Ни храмовъ, ни боговъ, по сердце чувствомъ, бьется,--
             Прекраснымъ именемъ оно у насъ зовется:
             Свободой -- имъ твой духъ проникнутъ и согрѣтъ.
             Свободный житель горъ не хочетъ даже звать,
             Кто деспотъ,, для кого трудится житель луга;
             Его рука тверда, но не коснется плуга.
             Онъ кормится ружьемъ, въ снѣгу ложится спать
             И дышетъ воздухомъ лазоревыхъ высотъ,
             Которымъ дышетъ міръ. Свобода не живетъ
             Въ наземѣ городовъ, а любитъ воздухъ горный.
             Напрасно вы войной кровавой и упорной
             Стараетесь ея посѣять сѣмена,
             Они не примутся, хоть трупами своими
             Удобрили вы грунтъ: въ зловредномъ, смрадномъ дымѣ
             Ей тяжело, ей высь небесная нужна!
             Ступайте-жъ сами къ ней, мечтатели, Творецъ
             Давно на помощь вамъ Десницу простираетъ.
             Онъ къ вамъ не спустится, но васъ Онъ призываетъ.
             Скорѣй сандаліи! Въ смиреніи сердецъ,
             Съ желѣзнымъ посохомъ спѣшите въ лоно горъ,--
             И тамъ найдете вы желанную свободу.
   
             О, милый мой Тироль, никто до этихъ поръ
             Не воспѣвалъ твою прекрасную природу!
             Вѣдь музы ищутъ миртъ, ты-жъ, гордая страна,
             Прикрасы нищеты надменно отвергаешь:
             Предъ свѣтомъ худобы своей не открываешь,
             И громко не кричишь о томъ, что ты бѣдна.
             Хозяйка скромная! Пришельца изъ чужбины
             Пригрѣй у очага. Ты для меня милѣй
             Италіи, въ тряпьѣ мишурномъ Мессалины,
             Любовницы отцовъ и вмѣстѣ сыновей.
             Ты дѣвственно чиста, а чистоту считаю
             Я высшей красотой -- она мой идеалъ,
             И жажду только въ томъ потокѣ утоляю,
             Гдѣ водная струя прозрачна, какъ кристаллъ.
             Одни животныя пьютъ въ общемъ водопоѣ.
             Въ Неаполь всѣ бѣгутъ, но онъ не нуженъ мнѣ
             А ты мнѣ дорога въ своемъ святомъ покоѣ,
             Въ своей холодности и строгой бѣлизнѣ.
             Когда съ лица земли невинность пропадетъ.
             Мнѣ будутъ нравиться статуи и картины.
             Я мраморъ нахожу гораздо чище Фрины,
             Къ которой запросто приходитъ всякій сбродъ.
             Чья спальня сдѣлалась дорогою проѣздной.
             Той Фрины, что едва поклонника обяжетъ,
             И пояса еще порядкомъ не завяжетъ,
             Какъ ужъ на смѣну къ ней является другой.
   

АКТЪ I.

Площадь. Посрединѣ большой пылающій костеря

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Охотники и Франкъ.

ХОРЪ ОХОТНИКОВЪ.

             Съ небесной высоты уходитъ солнце прочь.
             Умытая росой слетаетъ тихо ночь.
             Какъ робкая любовь задумчива, блѣдна,
             Серебряной парчей роскошно убрана.
             Не мало нынче днемъ мы вынесли трудовъ --
             Діана насъ вела, дала обильный ловъ.
             Мы праздникъ свой начнемъ, ее благодаря.
             Взошла заря пировъ -- вечерняя заря!
   

ФРАНКЪ.

             Напрасно лазилъ и съ утеса на утесъ --
             Тамъ только кровь мою подлизывалъ мой песъ.
             Одинъ колючій тернъ нашелъ я на пути.
   

ХОРЪ.

             Товарищъ, о бѣдѣ прошедшей не грусти.
             Сядь рядомъ и пируй. Не сходенъ день со днемъ,
             А дружба какъ бокалъ за праздничнымъ столомъ
             Обходитъ всѣхъ друзей онъ чарой круговой --
             Одинъ тамъ пьетъ печаль, веселье пьетъ другой.
             Но миръ забвенія онъ всякому даетъ.
             Сегодня счастье намъ,-- а завтра твой чередъ.
   

ФРАНКЪ.

             Моя печаль при мнѣ -- я нашей не беру,
             Но не пойду съ своей плясать въ чужомъ пиру:
             Я жить на счетъ другихъ я буду лишь тогда,
             Когда меня скрутитъ проклятая нужда.
             Одинъ оборванный, голодный паразитъ
             На запахъ кушанья сосѣдняго бѣжитъ!
             Я горецъ, какъ и вы, стрѣляю лучше всѣхъ,--
             Зачѣмъ же рѣдко такъ дается мнѣ успѣхъ?
             Судьба-ль меня гнететъ, простой-ли случай тутъ,--
             Отчаянный шатунъ,-- мнѣ портитъ жизнь и трудъ?
             Я не видалъ козы -- убилъ ее другой,
             И кто-же? Тотъ стрѣлокъ, который шелъ за мной!
   

ХОРЪ.

             Не раздражай себя удачею друзей.
             Франкъ, только въ общности могущество людей.
             Смирись! Законъ Творца, чтобъ стебли гнулъ тростникъ
             Въ терпѣньи человѣкъ почтененъ и великъ,
             А гордость, въ гнѣвный часъ, опасна и вредна.
   

ФРАНКЪ.

             Нѣтъ, община мутитъ всю желчь мою до дна!
             Подачекъ принимать еще я не хочу;
             Вотъ золото -- я имъ за хлѣбъ свой заплачу,
             И душу дьяволу могу не продавать.
             Свою-жъ нужду съ нуждой общественной сплетать
             Способенъ выродокъ! Рабомъ я не рожденъ.
             Нашъ общинный уставъ мнѣ страненъ и смѣшонъ:
             Скажите почему при скудости другихъ,
             Обязанъ я имѣть никакъ не больше ихъ?
             Вотъ также гордость вы считаете грѣхомъ, --
             По и терпѣніе мы въ гордости беремъ.
             Въ ней храбрость войскъ, дѣвицъ и женщинъ чистоту,
             Святой энтузіазмъ подъ знаменемъ креста.
             Она питаетъ умъ, любовь къ добру и честь.
             Что только на землѣ порядочнаго есть --
             Все въ гордости: она величіе царя
             И стойкость бѣдняка. По правдѣ говоря,
             Все человѣчество -- ничтожество одно!
             Какъ мыслитъ, чувствуетъ и дѣйствуетъ оно?
             Взгляните: тамъ, вдали, подъ небомъ голубымъ,
             За цѣпью нашихъ горъ, клубится вѣчный дымъ
             Отъ кубовъ паровыхъ, отъ тѣхъ большихъ котловъ,
             Которымъ мы даемъ названье городовъ.
             Кипитъ въ нихъ страсть, разгулъ, интрига и обманъ.
             Паръ разстилается въ пространствѣ какъ туманъ,
             И снова въ центръ идетъ бушующей рѣкой.
             Весь сокъ душевныхъ силъ тамъ гонитъ родъ людской.
             Жизнь бродитъ, пѣнится, какъ въ бочкѣ виноградъ.
             И люди съ жадностью глотаютъ хмѣльный ядъ.
   

ХОРЪ.

             Франкъ! Честолюбія тебя снѣдаетъ боль:
             Съ сумою нищаго, надменный какъ король.
             Гнушаясь собственнымъ лохмотьемъ нищеты.
             Ты ненавидишь всѣхъ, кто бѣденъ. какъ и ты.
             Отвѣть намъ: любишь ты свой край и отчій домъ?
             Дрожитъ ли грудь твоя предъ солнечнымъ лучемъ.
             И молишься-ли ты, оканчивая день?
             Ужель въ груди твоей не сердце, а кремень?
             Ужель ни преданность, ни жалость никогда
             Въ него не проскользнутъ, какъ не пройдетъ вода
             Въ шлифованный гранитъ? Не знаетъ счастья тотъ.
             Кто жизнью замкнутой, безчувственной живетъ.
             Душа, дитя небесъ, но плѣнница земли,
             Тоскуетъ о другихъ, оставленныхъ вдали,
             И ищетъ дорогихъ, возлюбленныхъ сестеръ.
             Вѣдь пѣсня и слеза есть зовъ и разговоръ
             Одной души съ другой.
   

ФРАНКЪ.

                                                     Кто-жъ пѣть мѣшаетъ вамъ?
             Давайте смѣло ходъ и пѣснямъ, и слезамъ.
             А у меня одна способность -- проклинать.
             Налейте мнѣ вина и выпьемъ. Испугать
             Не можетъ никого мой гнѣвъ, а потому
             Я предлагаю тостъ проклятія всему!

(Поднимая стаканъ)

             Да будутъ прокляты младенцы! Пусть гніютъ
             Посѣвы на поляхъ! Да будетъ проклятъ трудъ
             Руки мозолистой! Да будетъ проклята
             Земля, что влагой слезъ и потомъ облита!
             Пусть гибнутъ: общество, связь крови, миръ семей,
             Всѣ упованія, всѣ радости людей.
             Селенья, города, отцовское жилье,
             Будь проклято и ты, отечество мое!

(Изъ домовъ показывается толпа горцевъ).

ВТОРОЙ ХОРЪ.

             Чьи вопли слышимъ мы? Чей голосъ громовой
             Въ вечерней тишинѣ тревожить нашъ покой?
             Кто мирную страну проклятью предаетъ?
             Не ты-ли это, Франкъ? Давно, не первый годъ
             Ты намъ знакомъ! Лѣнтяй, завистникъ и гордецъ.
             Ты презираешь трудъ, которымъ твой отецъ
             Кормилъ семью,-- твое-жъ, Іуда, ремесло
             Противно намъ. Тебѣ, быть можетъ, тяжело
             Жить въ скромномъ обществѣ,-- когда ты такъ высокъ,
             Что для тебя нужна не сакля, а чертогъ, --
             Дорога скатертью: бѣги ловить судьбу.
             Безумецъ! Съ небомъ ты становишься въ борьбу.
             Такъ знай: твоя рука отвалится скорѣй,
             Чѣмъ небо разглядитъ, что ты махаешь ей!
             Ты лучше дѣла-бы полезнаго искалъ.
             Вѣдь ангелъ, что людей и Бога проклиналъ,
             Былъ падшимъ ангеломъ, отверженнымъ Творцомъ.
   

ВСѢ ОХОТНИКИ.

             Ты-жъ отвергаешь насъ. За дружескимъ столомъ
             Зачѣмъ не посидишь ты съ нами никогда?
   

ФРАНКЪ.

             Нельзя-ли гнѣвъ сложить на милость, господа?
             (Обращаясь къ одному изъ охотниковъ)
             Позвольте получить на бѣдность пятачекъ.
             Кусочекъ хлѣба мнѣ, всего одинъ кусокъ,
             Чтобъ голодъ утолить. Измученъ я постомъ...
   

ХОРЪ.

             Ты хочешь скрыть тоску подъ глупымъ шутовствомъ?
   

ФРАНКЪ.

             Быть можетъ, сударь, есть любезная у васъ?
             Я стану славить блескъ ея прекрасныхъ глазъ,
             А также воспою, прославлю и почту:
             Умѣренность, любовь и нравовъ чистоту.
             Вѣдь благодѣтеля бѣднякъ потѣшить радъ.
             Страдаетъ онъ -- такъ что-жъ: самъ, вѣрно, виноватъ!
             Но честно-ли въ него булыжники бросать,
             Когда онъ топится? Опасно раздражать
             Страдающихъ людей!
   

ХОРЪ.

                                                     Въ тебя вселился бѣсъ:
             Въ словахъ лишь злость одна, а здравый смыслъ исчезъ.
   

ФРАНКЪ.

             Да, раздражать нельзя несчастнаго, когда
             Душа его чутка, болѣзненно горда,
             Когда на женщину онъ сердцемъ не похожъ,
             И если у него за поясомъ есть ножъ.
   

ХОРЪ.

             Ты, кажется, грозишь?
   

ФРАНКЪ.

                                                     Ножъ можетъ соскользнуть,
             Ослабится ударъ. Когда-жъ страдальца грудь
             Надорвана отъ мукъ, упрековъ и невзгодъ --
             Онъ въ руку головню горящую беретъ

(Онъ беретъ горящую головню и бросаетъ на крыльцо своей хижины).

             И предаетъ огню отцовскій старый домъ.
             Онъ полный властелинъ въ имуществѣ своемъ.
             Тамъ колыбель его младенчества была,
             И эта колыбель сгоритъ теперь до тла!
   

ХОРЪ.

             Стой, поджигатель, стой! Въ горячешномъ бреду
             Ты выжжешь цѣлый край и насъ введешь въ бѣду
             Стой!! Гдѣ-же мы дѣтей положимъ завтра спать?
   

ФРАНКЪ.

             Ни съ мѣста! Я огня не дамъ вамъ заливать!
             Хотя-бы на меня вы двинули войска
             И цѣлый міръ сгорѣлъ -- клянусь, моя рука
             Уложить перваго, кто хоть стаканъ воды
             Плеснетъ на мой усадъ! А! изъ своей среды
             Вы гоните меня! Но я вѣдь не щенокъ,
             Котораго ногой швыряютъ за порогъ!
             Не вы-ли мнѣ бѣжать велѣли за судьбой?
             Ну, что-жъ? и и пойду, но не на вашъ покрой, --
             Вашъ плохъ ужъ черезъ чуръ,-- устрою жизнь свою.
             А чтобъ былъ путь свѣтлѣй, сожженью предаю
             Строенье ветхое. Да развѣ это бредъ?
             Что я лѣнивъ и гордъ -- сомнѣнья въ этомъ нѣтъ.
             И въ доказательство: изъ груды кирпичей
             Я заживо себѣ готовлю мавзолей.
             Родимое гнѣздо намъ мило,-- говорить,
             Въ своемъ-же просидѣлъ я двадцать лѣтъ подрядъ.
             Довольно длинный срокъ, успѣешь полюбить
             Свой уголъ. Но теперь хочу я уходить,
             Такъ пусть-же призракъ мой, со всѣмъ мнѣ дорогимъ,
             При блескѣ пламени, уноситъ сѣрый дымъ!
             Ну, вѣтры Сѣвера, проспитесь! Вы давно,
             Носясь за бурею, стучали мнѣ въ окно
             И звали за собой. Иду я, братья, къ вамъ.
             Вамъ будущность свою, вамъ жизнь свою отдамъ.
             Мнѣ Богъ укажетъ путь, направя вашъ полетъ,--
             А если Бога нѣтъ -- насъ случай поведетъ!

(Убѣгаетъ).

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Долина.

Франкъ и Дедамія.

ДЕДАМІЯ.

             Куда бѣжишь ты, Франкъ? Одинъ и безъ собакъ?
             Ты безразсуденъ, другъ: въ долинѣ страшный мракъ!
   

ФРАНКЪ.

             Благоразумный другъ! безъ матери, одна.
             Откуда ты идешь? Ужъ поздно, ночь темна....
   

ДЕДАМІЯ.

             Шиповникъ я рвала, но вѣтеръ такъ жестокъ:
             Взгляни, какъ мой букетъ отъ холода поблекъ.
             Не хочешь-ли его на счастье взять?

(Бросаетъ ему цвѣты и убѣгаетъ).

ФРАНКЪ (одинъ, поднимая букетъ).

                                                                         Домой
             Бѣдняжка понеслась! Вѣдь мать ея со мной
             Сосѣдка. Съ дѣтства съ ней я друженъ. Можетъ-быть,
             Меня Дедамія могла-бы полюбить!
   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Лѣсная дорога. Свѣтаетъ.

ФРАНКЪ сидитъ на травѣ.

             Когда свершится все, когда печальный домъ,
             Гдѣ жилъ убогій Франкъ, разрушится огнемъ,
             Онъ долженъ и себя въ золѣ похоронить!
             Но если молодъ онъ и страстно хочетъ жить?
             Зачѣмъ-же умирать? О горе! О бѣда!
             Что станется со мной? Куда идти? Куда?

(Засыпаетъ).

ГОЛОСЪ (во снѣ).

             Проходятъ жизнь двумя путями.
             Есть двѣ дороги передъ нами:
             Одна изъ нихъ идетъ лугами;
             Она покойна и гладка,
             Зато узка, почти безлюдна,
             Ее примѣтить даже трудно,
             Какъ на полянѣ изумрудной
             Струю нѣмого ручейка.
             Какъ водопадъ шумна вторая,
             Безумца взоры привлекая.
             Но видитъ онъ, туда вступая,
             Рядъ острыхъ камней подъ ногой.
             Одна тиха, какъ сновидѣнье,
             А эта -- бурное волненье.
             Названье первой: путь смиренья,
             Путь честолюбія другой.
   

ФРАНКЪ (во снѣ).

             Повѣдай, духъ, о чемъ вѣщаетъ голосъ твой?
             Не гибельнымъ-ли мнѣ грозитъ онъ предсказаньемъ?
             Тогда зачѣмъ Создателя рукой
             Я одаренъ той искрою святой,
             Что разрушаетъ жизнь страданьемъ?
             Какъ будто пламень жжетъ меня.
             Душа тоскуетъ и томится,
             И вмѣстѣ съ искрою небеснаго огня
             Сама на высоту стремится.
   

ГОЛОСЪ.

             Тотъ, кто бѣжитъ въ тщеславьи жадномъ
             За властью, почестями вслѣдъ,
             Клеймитъ презрѣньемъ безпощаднымъ
             Любовь и сердца сладкій бредъ.
             Но тотъ, кто мирно угасаетъ,
             Кто въ милой счастіе нашелъ,--
             Онъ точно также презираетъ
             Непрочной славы ореолъ.
   

ФРАНКЪ.

             О славѣ, почестяхъ пророчествуешь ты.
             Скажи, коснусь-ли я величья высоты?
             И станетъ-ли меня потомство уважать?
             О, духъ, отвѣть скорѣе мнѣ,
             Хотя на мигъ, хотя во снѣ
             Сорви съ грядущаго печать.
   

ГОЛОСЪ

             Заря блеснула на Востокѣ.
             Вотъ часъ, когда въ былые дни
             Ты повторялъ свои уроки
             И грезилъ призракомъ любви.
             Потомъ, окончивши ученье,
             Къ своей Дедаміи спѣшилъ,
             И всѣ тревоги, огорченья
             Не забывалъ съ ней, а дѣлилъ.
             Сперва вы сблизились, какъ дѣти,--
             Дорога васъ вела одна,--
             А послѣ свыклись,-- Франкъ, на свѣтѣ
             Привычка -- счастію равна.
   

ФРАНКЪ.

             О, духъ! нельзя вернуть былого.
   

ГОЛОСЪ.

             Раскайся!
   

ФРАНКЪ.

                                 Поздно!
   

ГОЛОСЪ.

                                                     Нѣтъ. Моли.
   

ФРАНКЪ.

             Я проклялъ прахъ отца родного.
   

ГОЛОСЪ.

             Такъ близокъ часъ твой -- пробудись!

(Солнце посходитъ; Франкъ просыпается. На дорогу выѣзжаютъ: Страніо, молодой палатинъ, и Монна Бельколора. его любовница,-- оба верхами).

СТРАНІО.

             Мужикъ, съ дороги прочь! Ты заслоняешь путь.
   

ФРАНКЪ.

             Вотъ встану, подожди, да вѣжливѣе будь.
   

СТРАНІО.

             Проворнѣй, скотъ! Не то на вѣкъ оставлю здѣсь.
   

ФРАНКЪ.

             Нѣтъ, прежде я съ тебя собью, наѣздникъ, спѣсь.
             Выпь саблю изъ ноженъ, да лошадь придержи.
             Ну, отражай ударъ!

(Дерутся. Страніо падаетъ).

МОННА.

             Какъ звать тебя, скажи?
   

ФРАНКЪ.

                                                     Карлъ-Франкъ.
   

МОННА.

             Ты очень милъ, дерешься молодцомъ.
             А родина?
   

ФРАНКЪ.

                                 Тироль.
   

МОННА.

                                                     Красива я лицомъ?
   

ФРАНКЪ.

                                                                                   Какъ день!
   

МОННА.

             Восьмнадцать лѣтъ мнѣ минуло весной....
   

ФРАНКЪ.

             Мнѣ двадцать.
   

МОННА.

                                 На коня! и ужинай со мной.
   

АКТЪ II.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

(Парадная комната. Франкъ сидитъ у стола, покрытаго золотомъ).

ФРАНКЪ.

             О, золото! Изъ тѣхъ таинственныхъ винтовъ,
             Что жизнью двигаютъ -- въ тебѣ одномъ вся сила.
             Ты чистая слеза, что солнце обронило,
             Богъ истинный среди неистинныхъ боговъ.
             Ты плащъ невинности, медузы острый взглядъ,
             Что сердце леденитъ и въ камень обращаетъ,
             Ты тотъ волшебный ключъ, что волю отрицаетъ,
             Ты соблазнителя чарующій развратъ.
             Дай разсмотрѣть тебя! Заговори со мной!
             Скажи, что долгъ и честь одни пустые звуки,
             А все добро въ тебѣ, что чуть-ли не святой
             Тотъ человѣкъ, къ кому ты попадаешь въ руки.
             Еще прибавь: и то, что кажется намъ сномъ,
             Что можетъ пылкое создать воображенье,--
             Перевернувши міръ могучимъ рычагомъ,
             Ты даже эти сны приводишь въ исполненье!
             А вѣдь не многіе видали и во снѣ,
             Что здѣсь передо мной. О, масса золотая,
             Какъ сердце нѣжится и таетъ, утопая
             Въ твоемъ живительномъ, ласкающемъ огнѣ!
             Клянусь, луна скорѣй пропляшетъ экосезъ,
             Венера вальсъ, а Марсъ въ мазуркѣ отличится,
             Чѣмъ снова съ кѣмъ нибудь изъ емертныхъ совершится
             Такое волшебство и чудо изъ чудесъ!
             Металлъ божественный! Я началъ понимать
             Какъ умирающій, съ послѣднимъ содроганьемъ,
             Тебѣ послѣдній взглядъ старается отдать,
             И старость дряхлая горитъ къ тебѣ желаньемъ. (Считаетъ деньги).
             Пятнадцать тысячъ тутъ монетой, да бумагъ
             Еще на столько-же. Вотъ странный случай. Боже!
             Гдѣ былъ-бы нынче я? А завтра жилъ-бы какъ,
             Не встрѣть я Страніо? Я матъ даю вельможѣ,
             Съ его любовницей кучу весь день, потомъ
             Меня ведутъ играть. Голодный, безъ сомнѣнья,
             Я проигралъ-бы все,-- но я въ игорный домъ
             Попалъ, когда былъ пьянъ и сытъ до пресыщенья.
             Мнѣ страшно повезло: я скоро сорвалъ банкъ,
             Взялъ деньги и ушелъ. Нѣтъ, тутъ рука Господня! (Отворяетъ окно).
             Какъ Франка прежняго хотѣлъ-бы я сегодня
             Увидѣть изъ окна. Вонъ онъ, убогій Франкъ,
             Бѣгунъ за зайцами, сухой отъ скудной пищи:
             Какъ онъ бѣдно одѣтъ! Какой угрюмый взглядъ!
             Онъ проситъ помощи! Что, плохо, видно, братъ! (беретъ горсть золота).
             Вотъ золото, возьми на хлѣбъ себѣ, дружище!..
             Мнѣ, право, кажется, что я вчера купилъ
             Весь міръ, и цѣлый міръ готовъ къ моимъ услугамъ,
             И что я отъ судьбы не милость получилъ,
             А только должное имѣю по заслугамъ!
   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

(Дорога. Вдали слышна охотничья пѣсня: затѣмъ проходитъ толпа горцевъ).

ПѢСНЯ.

             Эй, ловчій удалой! Что видишь ты вдали?
             Собаки землю рвутъ! Собаки слѣдъ нашли.
             -- Къ ружью, стрѣлки, къ ружью: то быстрой серны слѣдъ.--
             Возлюбленной моей на свѣтѣ краше нѣтъ!
             Храни ее Господь.-- Вотъ серна поднялась...
             Она несется въ лѣсъ!.. Сквозь стаю прорвалась!..
             Дружнѣе псы, дружнѣй: дрожитъ, слабѣетъ звѣрь!--
             Какъ милую обнять хотѣлъ-бы я теперь.
             -- Побѣда: звѣрь упалъ! Ура!! Къ нему скорѣй!
             На свѣтѣ краше нѣтъ возлюбленной моей!
   

ХОРЪ ГОРЦЕВЪ.

             Друзья, мы подошли къ палатамъ дорогимъ:
             Подъ сѣнью этихъ стѣнъ погрязъ, какъ въ тинѣ мутной,
             Карлъ Франкъ, который былъ охотникомъ лихимъ:
             Онъ связанъ по рукамъ красавицей распутной.
             Что дѣлаетъ онъ тамъ? Всегда внутри палатъ
             Молчанье мертвое. Лишь путникъ замѣчаетъ,
             Какъ ночью женщина окно здѣсь открываетъ,
             И вѣтры буйные ей волосы крутятъ.
             Ушелъ нашъ Франкъ! Зачѣмъ разстался онъ съ друзьями?
             Но голосъ прошлаго живетъ въ немъ, можетъ быть.
             Ахъ, если-бъ голосъ тотъ могъ совѣсть пробудить!
             Оплачемъ бѣглеца горючими слезами.
             Нѣтъ Франка нашего! Его мы не найдемъ
             На горныхъ высотахъ въ погонѣ за козулей,
             Онъ лань, убитую тирольской мѣткой пулей.
             Не станетъ потрошить отточеннымъ ложемъ.
             И не придетъ глотать, охотой утомленный.
             Снѣгъ чистыхъ ледниковъ, людьми не загрязненный.
   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

(Крытая терраса, съ окнами на дорогу. Ночь).

Монна Вальколора и Франкъ.

МОННА.

             Спи, блѣдный юноша; ты долженъ отдохнуть:
             Блескъ синихъ глазъ потухъ, рука твоя остыли.
             Ты дремлешь, милый Карлъ. Прилягъ ко мнѣ на грудь.
             День близокъ, ужъ заря востокъ позолотила.
   

ФРАНКЪ.

             Я не дремлю, а день придетъ еще не скоро.
             Въ моей крови любви и нѣги теплота.
             Но время удержать нельзя намъ, Бельколора,
             Тогда не все-ль равно -- что свѣтъ, что темнота.
   

МОННА.

             Но голова твоя склонилась въ утомленьи
             На кубокъ пѣнистый... Ты въ грезы погруженъ.
             И больше не со мной, а гдѣ-то въ отдаленьи.
             Ахъ, жалкій нѣженка, его осилилъ сонъ!
   

ФРАНКЪ.

             Да, милая: востокъ одѣтъ зарей прозрачной.
             Что блѣденъ я и слабъ -- я это вижу самъ.
             Я остовъ прежняго, пожалуй, тѣнью мрачной
             Я стану самъ себѣ являться по ночамъ.
             Какъ бодръ я былъ вчера. Ты молодости силу
             Убила красотой пластической своей:
             Горячія уста открыли ей могилу,
             А саваномъ ея быль шелкъ твоихъ кудрей.
             Пріотвори окно: дай небомъ насладиться,--
             Вѣдь эта высь даетъ намъ вѣру въ Божество:
             Пусть солнце здѣсь блеснетъ, я съ нимъ хочу проститься:
             Кто знаетъ, завтра я увижу-ли его!
   

МОННА.

             Бѣги, когда со мной опасность и страданье.
             Ужель два дня любви могли тебя убить?
   

ФРАНКЪ.

             Убить меня? О, нѣтъ! Съ тобой я началъ жить,
             А до тебя была не жизнь, а прозябанье.
             Ты мнѣ открыла міръ, я счастливъ, я богатъ,
             И счастіемъ своимъ одной тебѣ обязанъ.
             Зато къ одной тебѣ сердечно я привязанъ.
             Но всѣ счастливые о смерти говорятъ.
             Взгляни, какая ночь! Имѣютъ-ли значенье
             Слова въ такую ночь? Любовь, какъ запахъ розъ,
             Мы чувствуемъ безъ словъ, а геній наслажденья
             Безмолвенъ.
   

МОННА.

                                 Сколько ты сегодня выигралъ въ штоссъ?
   

ФРАНКЪ.

             Забылъ. Я все забылъ! Сядь, милая, поближе.
             Дай руку. Чтобъ мою дремоту разогнать,
             Скажи мнѣ о своемъ прошедшемъ. Говори-же...
             О, что за ночь, и какъ мнѣ хочется рыдать!
   

МОННА.

             Ты разгуляешь сонъ скорѣй своимъ разсказомъ.
   

ФРАНКЪ.

             Мы слишкомъ счастливы. Изъ памяти моей
             Исчезло прошлое. Да впрочемъ, у людей.
             Въ часы забвенья, когда тускнѣетъ разумъ,
             Хранятся въ памяти лишь чувства и дѣла,
             Что рамку жизни ихъ раздвинули собою.
             А я что испыталъ? Любовь къ тебѣ дала
             Движенье первое къ сердечному застою.
             Однако я усталъ. Немного поддержи
             Мой лобъ и говори. Хочу нетерпѣливо
             Я слушать голосъ твой. Подробно и правдиво
             Свою исторію мнѣ, другъ мой, разскажи.
   

МОННА (вздыхая).

             Какъ нынче я живу -- жила я не всегда:
             Я изъ Флоренціи, фамиліи извѣстной.
             Отецъ мой былъ богатъ, но человѣкъ безчестный
             Насъ раззорилъ. Одна жестокая нужда
             Заставила меня, забывши стыдъ и совѣсть,
             Вступить на скользкій путь.
   

ФРАНКЪ (отворачиваясь)

                                                     Вездѣ одинъ припѣвъ!
             Уже двадцатая изъ этихъ милыхъ дѣвъ
             Разсказываетъ мнѣ одну и ту-же повѣсть.
             Да гдѣ-же видѣли окѣ глупцовъ такихъ,
             Что вѣрятъ имъ? О, какъ обманываться больно.
             А эту я считалъ порядочнѣй другихъ...
   

МОННА.

             Со смертію отца...
   

ФРАНКЪ.

                                           Молю тебя, довольно!
             Доскажетъ Юлія, которую найду
             На первой улицѣ. (Послѣ нѣкотораго молчанія)
             Признайся откровенно,
             Въ тотъ незабвенный день, не зная совершенно.
             Кто я,-- какую цѣль имѣла ты въ виду,
             Когда брала меня? Чѣмъ объяснить причину
             Твоей симпатіи?Я былъ бѣдно одѣтъ
             И весь въ пыли, въ крови.
   

МОННА.

                                                     Ужъ я дала отвѣтъ:
             Ты дрался хорошо.
   

ФРАНКЪ.

                                           Не крѣпкаго-ль мужчину
             Мечтала ты найти? Но глазъ прекрасный твой
             Ошибся. Знаю я, что женщины пристрастны
             Бываютъ къ силачамъ -- во вкусахъ мы не властны,
             Вкусъ къ силачамъ есть вкусъ такой-же, какъ другой:
             Но будь я женщиной, хватать ихъ по дорогѣ
             Не сталъ бы на угадъ, а билъ на вѣрняка:
             Ихъ можно отыскать хоть сотню на порогѣ
             Простой гостинницы, любого кабака.
             Я выбралъ-бы штукъ шесть и приказалъ имъ драться.
             Вотъ я еще о чемъ спросить тебя желалъ:
             Тотъ баринъ, съ кѣмъ тогда ты ѣздила кататься,
             Онъ быль любовникъ твой? Тебя онъ содержалъ?
   

МОННА.

             Да.
   

ФРАНКЪ.

                                 Какъ-же смерть его тебя не огорчила?
             Ахъ, эту смерть его я вижу какъ сейчасъ:
             Изъ горла била кровь, часть кожи отскочила
             Съ покрововъ черепа, и вытекъ лѣвый глазъ.
             Влачась у ногъ коня, прерывисто, неровно
             Дышалъ онъ, за траву цѣпляясь, какъ полипъ,
             И все хрипѣлъ, хрипѣлъ. Глухой, ужасный хрипъ
             Былъ слышенъ далеко. Ужели хладнокровно
             Ты видѣла его страдальческій конецъ?
             Вѣдь ты не сдѣлала ни шагу, ни движенья.
   

МОННА.

             Всѣмъ этимъ доказать ты хочешь, безъ сомнѣнья,
             Что у меня въ груди не сердце, а свинецъ?
   

ФРАНКЪ.

             Ты даже и теперь не тронулась нисколько!
   

МОННА.

             Я не люблю бросать суровыя слова,
             А если захочу сказать одно, то только
             И говорю одно, а ужъ никакъ не два.
             Ты разлюбилъ меня.
   

ФРАНКЪ.

                                           Я разлюбилъ? Богъ съ вами!
             Но какъ-то я прочелъ въ одной изъ умныхъ книгъ,
             Что лучшими въ любви считаются часами
             Часы ночныхъ бесѣдъ, когда молчитъ языкъ
             Стремленій чувственныхъ и страсти засыпаютъ;
             Когда любовники, какъ будто братъ съ сестрой,
             Согрѣтые одной духовной теплотой,
             Довѣрчиво сердца другъ другу открываютъ.
             Вотъ въ эти-то часы полночныхъ разговоровъ
             Душа возлюбленной становится ясна,
             Какъ глубина ручья, которую отъ взоровъ
             Не можетъ скрыть его хрустальная волна.
             Тогда-то, лишь тогда предмету увлеченья
             Оцѣнку вѣрную мужчина можетъ дать,
             И, признавая въ немъ нрава на уваженье,
             Гордится, что себя онъ въ правѣ уважать.
             Такое счастіе сознательное прочно.
             Вы съ этимъ выводомъ согласны?
   

МОННА.

                                                                         Ахъ, умѣрь
             Фантазію!
   

ФРАНКЪ.

                                 Ну, да, конечно, да. Такъ точно
             И мы сознательно блаженствуемъ теперь,
             Но мы существовать не можемъ идеально,
             А потому, мой другъ, подумать намъ нора.
             Какъ обезпечить жизнь. Не вѣчно-же игра
             Насъ станетъ вывозить,-- такъ мы первоначально
             Подцѣпимъ старичка съ тяжелымъ кошелькомъ:
             Онъ намъ доставитъ столъ, квартиру и одежду.
             Ты ночь отдашь ему, меня-жъ утѣшишь днемъ.
             Мы старца этого, питаю я надежду,
             Обчистимъ мастерски. Пожалуй, и друзья
             Найдутся у него: тогда пойдетъ охота.
             Ловцомъ, конечно, ты, а гончей буду я.
             Сперва ихъ подпоимъ. Но главная забота
             Найти прислужницу, способную молчать
             И смазывать замки секретныхъ помѣщеній.
             Да, впрочемъ, съ деньгами чего нельзя достать.
             И буду при тебѣ чиновникъ порученій.
             И какъ блистательно устроимъ мы дѣла!
   

МОННА.

             Твоя невѣжливость границы перешла:
             Ты можешь получить отставку въ наказанье.
             Ну, поцѣлуй меня, негодный зубоскалъ.
             Я больше не сержусь.
   

ФРАНКЪ.

                                                     Порочное созданье!
             Еще дня два, и какъ я низко-бы упалъ!

(Онъ отходитъ и облокачивается на перила террасы. По дорогѣ проѣзжаетъ конный солдатъ).

СОЛДАТЪ (поетъ).

             Не повернетъ затылка
             Предъ недругомъ солдатъ,
             Въ рукѣ его бутылка,
             Въ другой рукѣ булатъ.
                       Когда придетъ ему капутъ.
                       Солдата съ честью погребутъ.
             Служа отчизнѣ силой,
             Какъ слѣдъ богатырю,
             Онъ отдалъ сердце милой,
             А голову царю.
   

ФРАНКЪ (кричитъ).

             Эй, другъ, остановись! Отвѣть мнѣ въ двухъ словахъ,
             Рубака-весельчакъ: откуда и куда ты?
             Гдѣ императоръ вашъ? Гдѣ бравые солдаты?
   

СОЛДАТЪ.

             Всѣ въ Глюренсѣ. Въ походъ мы выступимъ на-дняхъ.
             Я догоняю полкъ.
   

ФРАНКЪ.

                                           Какъ будто мнѣ знакомо
             Твое лицо. Скажи: ты съ низу, или съ горъ?
             Быть можетъ, и меня ты знаешь?
   

СОЛДАТЪ.

                                                               Съ давнихъ поръ,
             Когда еще ты жилъ не въ городѣ, а дома.
             Вашъ выселокъ лежитъ надъ мельницей какъ разъ.
             Что дѣлаешь ты здѣсь? Не. къ нашему-ли стану
             Намѣренъ ты примкнуть?
   

ФРАНКЪ.

                                                     Конечно, и сейчасъ.

(Онъ сходитъ съ балкона и обращается къ Моннѣ)

             Прощай, дитя мое, я ужинать не стану, (Солдату)
             Вотъ только мой костюмъ походный очень плохъ.
             Какой нибудь палашъ дадутъ тамъ.
   

СОЛДАТЪ.

                                                                         Будь покоенъ.
             Всю аммуницію получишь. Видитъ Богъ,
             Ты малый хоть куда: совсѣмъ заправскій воинъ.
             Съ руки намъ, чортъ возьми!.. Садись, я подсоблю.
             Держись все на крестцѣ: конь сильный и не строгій.
             Да, братецъ, разскажи по дружески дорогой:
             Какъ вечеромъ у васъ... (Уѣзжаютъ галопомъ).
   

МОННА (провожая ихъ глазами).

                                                     А я его люблю!
   

АКТЪ III.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

(Глюренсь. Площадь передъ дворцомъ).

ХОРЪ СОЛДАТЪ.

             Какъ въ грозный ураганъ, кружась, несутся льдины
             Съ вершины глечера на тихія долины, --
             Такъ ринулись впередъ, при возгласѣ войны,
             Тироля гордые, отважные сыны.
             Теперь подписанъ миръ. Окружные кантоны
             Свернули знамена: надменные бароны
             Разсѣялись какъ дымъ. Виватъ тебѣ, герой,
             Смиренный звѣроловъ, сотрудникъ боевой!
             Сынъ Рейла, сбрось свой шлемъ и кованныя латы:
             Поздравить и обнять хотятъ тебя солдаты!
             Стой, братцы, мы пришли: вотъ домъ, гдѣ Франкъ живетъ.
             Котораго вѣнчалъ восторженный народъ.
             Самъ старецъ царственный, монархъ нашъ престарѣлый.
             Прижалъ его къ груди. Сейчасъ нашъ витязь смѣлый.
             Нашъ храбрый капитанъ, краса богатырей,
             Здѣсь будетъ пировать съ дружиною своей.
             Поистинѣ нашъ вождь достоинъ поклоненья:
             Подъ Инспрукомъ, гдѣ шло жестокое сраженье,
             Вся артиллерія гдѣ скучена была,
             Подъ градомъ бомбъ унесъ онъ чернаго орла.
             Онъ всѣхъ одушевлялъ. Въ минуту жаркой сѣчи,
             Когда свѣтъ Божій гасъ отъ ядеръ и картечи,
             Погибшимъ мы его считали много разъ.
             Но снова, какъ со дна морского водолазъ,
             Являлся изъ огня онъ живъ и невредимъ,
             Хоть пулей быль задѣтъ и врагъ слѣдилъ за нимъ.
             Онъ выкупалъ въ крови нашивки золотыя
             И шпоры рыцаря. Заслуги боевыя
             Прославили его. Смотрите-ка, друзья,
             Какая къ намъ бѣжитъ красотка итальянка.
   

МОННА БЕЛЬКОЛОРА (приближается къ толпѣ)

             Постойте, барыня: идти впередъ нельзя.
             Чего вы ищите?
   

МОННА.

                                           Домъ капитана Франка.
   

СОЛДАТЫ.

             Домъ капитана здѣсь. Зачѣмъ онъ нуженъ вамъ?
             Вотъ лейтенантъ: вы съ нимъ ведите разговоры.
   

ЛЕЙТЕНАНТЪ.

             Назадъ, красавица, здѣсь мѣсто не для дамъ.
   

МОННА.

             Но вы остановить не въ правѣ Бельколоры:
             Франкъ -- мой возлюбленный.
   

ЛЕЙТЕНАНТЪ.

                                                               Я знаю васъ, и все-жъ
             Не смѣю пропустить. Вы можете гордиться
             Своимъ любовникомъ. Да вѣрно это ложь:
             Такая для него подруга не годится.
   

МОННА.

             А не любовникъ мой, такъ нынче-жъ будетъ имъ.
             Вѣдь я люблю его, люблю, вѣдь понимаешь?
             Меня покинулъ онъ, и я пришла за нимъ.
             Вотъ правда, если знать ты истину желаешь.
   

СОЛДАТЫ.

             А дѣвка-то боецъ! нахалка. съ мѣднымъ лбомъ!
             Чтобъ брать мужчинъ -- кинжалъ взяла она въ подмогу!
   

МОННА.

             Съ кинжаломъ я иду впередъ, какъ съ фонаремъ.
             Ну, разступитесь-же и дайте мнѣ дорогу.
             Гдѣ къ капитану дверь?
   

ЛЕЙТЕНАНТЪ.

                                                     Вотъ вамъ открытый ходъ.
             Вы такъ настойчивы, прекрасная принцесса.
             Пускай ее солдатъ конвойный проведетъ. (Про себя)
             Бабенка эта бѣсъ, когда не хуже бѣса!

(Монна Бельколора входитъ во дворецъ. На площади показывается Франкъ. Онъ на лошади, украшенъ лавровымъ вѣнкомъ).

ХОРЪ НАРОДА.

             О, доблестный герой, побѣдъ виновникъ главный,
             Мы шествіе твое встрѣчаемъ съ торжествомъ.
             Ты далъ намъ прочный миръ, монархъ самодержавный
             Твоимъ остался должникомъ.
             Сойди-же отдохнуть на лаврахъ, воинъ славный.
             Смой кровь: съ усталыхъ ногъ бѣжитъ она ручьемъ.

(Франкъ сходитъ съ коня).

ХОРЪ РЫЦАРЕЙ.

             Блаженный человѣкъ, онъ славу пожинаетъ,
             Растенье позднее, что зрѣетъ у могилъ.
             Міръ тѣни славныя героевъ забываетъ.
             Ты молодъ, смѣлъ и полонъ силъ.
             Жизнь новыя тебѣ дороги открываетъ,
             Лети-жъ орломъ свершать, что здѣсь ты совершилъ.
   

НАРОДЪ.

             Счастливый этотъ день какъ праздникъ встрѣченъ нами.
             И праздникомъ, пускай, онъ кончится для всѣхъ.
             Темнѣетъ. Столъ накрыть. Наполненъ домъ гостями.
             Несется ихъ веселый смѣхъ.
             Соратники твои украсились цвѣтами.
             Идемъ: часы пировъ напрасно тратить грѣхъ.

(Всѣ уходятъ въ ломъ, кромѣ ГЮНТЕРА и ФРАНКА).

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Гюнтеръ и Франкъ.

ГЮНТЕРЪ.

             Вы не уходите за ними въ галлерею?
             Мой юный вождь, среди овацій и пировъ,
             Что возбуждаютъ гнѣвъ завистливыхъ враговъ,
             Вы видите-ли тѣхъ, кто жизнію своею
             Пожертвовать вамъ радъ? Увы, друзья молчать,
             Не выражаютъ чувствъ предъ шумною толпою.
             О, повелитель мой! Души и сердца братъ!
             Вездѣ, покуда живъ, пойду я за тобою.
             Свѣтило яркое, общественный кумиръ!
             Простите, капитанъ, увлекся старый воинъ.
             Пріязни вашей я, быть можетъ, недостоинъ...
             Но вы скучаете? Ступайте-же на пиръ.
             Военные труды, опасность и волненье
             Умѣютъ праздновать, имъ нужно развлеченье.
   

ХОРЪ (въ домѣ).

             Давайте нѣтъ. Поставимъ домъ вверхъ дномъ!
             Ужъ коли пить, такъ къ чорту всѣ порядки.
             Ура, тому, кто будетъ подъ столомъ!
             Отраденъ намъ кровавой битвы громъ.
             И міра дни порой бываютъ сладки!
   

ГЮНТЕРЪ.

             О чемъ грустите вы? Какъ тучею одѣто
             Прекрасное чело. Чу! пѣсни все шумнѣй.
             Вино бѣжитъ рѣкой, домъ тонетъ въ морѣ свѣта,
             Сквозь стекла видѣнъ рядъ ликующихъ гостей.
   

ХОРЪ (у окна).

             Зачѣмъ такъ медлитъ Франкъ? Идите, Гюнтеръ, къ намъ.
             Хоть сѣды вы, какъ лунь: мы такъ усердно пили,
             Что ужъ не можемъ счетъ вести чужимъ годамъ.
             Да и свои-то счесть едва-ли будемъ въ силѣ.
   

ГЮНТЕРЪ.

             Что съ вами, капитанъ? Вы блѣдны какъ мертвецъ.
             На ясный взоръ легло печали покрывало.
             Мнѣ кажется, меня не слышитъ онъ? Творецъ,
             Что душу чуткую такъ сильно взволновало?
   

ФРАНКЪ.

             Отъ жизни лагерной желая отдохнуть.
             Сегодня поутру я сѣлъ на иноходца
             И въ поле выѣхалъ, но зной и пыльный путь
             Давили грудь мою. У перваго колодца
             Я осадилъ коня. Тамъ, Гюнтеръ, на скамьѣ
             Спала молочница., еще почти ребенокъ.
             Я мать ея любилъ и зналъ ее съ пеленокъ,
             Но мало свѣтлыхъ дней провелъ я въ ихъ семьѣ!
             Крестьяночка спала, какъ ангелъ безмятежный,
             Такъ тихо. На щекахъ игралъ румянецъ нѣжный.
             Корзинка съ зеленью и цвѣтомъ дикихъ розъ
             Была въ ея рукахъ. Какіе сны ей снились?
             Казалось, что въ тотъ мигъ глаза ея закрылись,
             Н дѣтская душа умчалась въ царство грезь,
             Когда она напѣвъ шептала. Подъ улыбкой
             Напѣвъ на розовыхъ устахъ ея дрожалъ.
             Какъ птичка легкая дрожитъ на вѣткѣ гибкой.
             О, Гюнтеръ, тамъ за мной никто не наблюдалъ!
             До ручекъ милыхъ я дотронулся руками,
             Потомъ, невинныхъ сновъ движеньемъ не смута,
             Припалъ къ ея устамъ горячими устами.
             И на лошадь вскочилъ, рыдая, какъ дитя!
   

АКТЪ IV.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Предъ дворцомъ Франка. Дверь обтянута чернымъ сукномъ: слуги устанавливаютъ катафалкъ. Франкъ въ маскѣ, одѣтый монахомъ, и дна служителя.

ФРАНКЪ.

             Поставьте гробъ сюда, и свѣчи чтобъ горѣли.
             Да не забудьте: всѣмъ должны вы говорить,
             Что умеръ я вчера, убитый на дуэли.
             И Боже васъ храпи хоть взглядомъ измѣнить.
             Хотя движеніемъ назначенной вамъ роли.
             Ступайте-же.

(Слуги уходятъ).

                                           Теперь, Предвѣчный Судія,
             Отвѣта ожидать я буду отъ Тебя.
             Нѣтъ въ дѣйствіяхъ моихъ чужой, гнетущей воли.
             Мнѣ жаръ болѣзненный не раздражаетъ грудь,
             Я смертью не шучу, а только заглянуть
             Хочу въ ея предѣлъ. Монету золотую
             О мраморъ пробуетъ искусный ювелиръ,--
             И я испробовать о замогильный міръ
             Желаю жизнь свою, еще не прожитую.
             Подобно золоту и качество и вѣсъ
             Покажетъ звукъ ея. Вотъ утро наступаетъ.
             Проснувшійся солдатъ палатку покидаетъ.
             При утренней зарѣ поетъ зеленый лѣсъ.
             Рыбакъ съ надеждою на весла налегаетъ
             И трепетно скользитъ по волнамъ браконьеръ.
             Жизнь пробуждается: повсюду шумъ, движеніи....
             Какое бойкое, подвижное творенье
             Все человѣчество! Возьмемъ мы, напримѣръ,
             Хоть этотъ городокъ: здѣсь десять тысячъ зданій,--
             А сколько-же сердецъ живетъ и бьется въ нихъ.
             А сколько крови тамъ, и желчи, и страданій,
             И злобы, и тревогъ горячихъ и пустыхъ!..
             О, жалкій родъ людской! какой ты ищешь цѣли?
             Вѣнецъ твоихъ трудовъ., желаній и забои.
             Одинъ дубовый гробъ, что жизнь тебѣ даетъ,--
             Онъ только на аршинъ длиннѣе колыбели.
             Въ томъ, вся ихъ разница!.. Зачѣмъ мой бѣдный умъ
             Идеи, впередъ, какъ червь неутомимо-жадный,
             И точин. образы завѣтныхъ, лучшихъ думъ,
             Къ которымъ я стремлюсь съ надеждою отрадной;
             И потому всегда, въ минуту приближенья,
             Я нахожу лишь прахъ, одинъ остатокъ тлѣнья!

(Входятъ солдаты и народъ).

   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Франкъ въ маскѣ, монахи, солдаты и народъ.

   Примѣчаніе автора. Въ продолженіе всей сцены, Франкъ долженъ измѣнять голосъ. Всѣхъ, которые ее сочтутъ неправдоподобной, прошу сходить на балъ въ оперу. Одинъ изъ моихъ друзей замаскировалъ во время карнавала свою служанку и ввелъ ее въ танцевальный залъ, гдѣ не было замаскированныхъ. Хотя на служанку надѣли только небольшую полумаску безъ кружева, не закрывающую рта, никто ея не узналъ, и она танцовала около двухъ часовъ съ молодыми людьми, которымъ подала въ теченіи своей жизни, стакановъ двѣсти воды.
   

ХОРЪ.

             Нашъ капитанъ убитъ? Когда-же?.. Какъ зовутъ
             Того, кто съ нимъ дрался?.. Какъ вышла ссора эта?..
             Гдѣ встрѣтились они и кто зачинщикъ тутъ?
   

ФРАНКЪ.

             Съ кѣмъ говорите вы: онъ вамъ не дастъ отвѣта!
   

ХОРЪ (склоняясь предъ катафалкомъ).

             Когда есть лучшій міръ въ небесныхъ высотахъ,
             И твой нетлѣнный духъ витаетъ въ этомъ мірѣ,
             Гдѣ храбрые бойцы, погибшіе въ бояхъ,
             Подобно облакамъ купаются въ эѳирѣ:
             И если грустный зовъ услышать можешь ты,
             О Франкъ, взгляни изъ волнъ сапфировой эмали,
             Какъ ратники твои ломаютъ въ знакъ печали
             У гроба, твоего и копья, и шиты!
   

ГЮНТЕРЪ (вбѣгая).

             Ужели злая смерть, друзья, его сразила?
             Зачѣмъ-же не меня!.. Мой юноша -- храбрецъ,
             Вѣдь я любилъ тебя нѣжнѣе, чѣмъ отецъ,
             И молодость твоя мнѣ душу молодила!..
             Я только объ одномъ Создателя просилъ:
             Увидѣть, какъ свое онъ выполнитъ призванье,
             Но онъ убитъ -- къ чему мое существованье!..
   

ФРАНКЪ (въ сторону).

             Ахъ, бѣдный мой старикъ: тебя-то я забылъ!
   

ХОРЪ.

             На барабаны крепъ! Священниковъ зовите.
             Товарищи, скорѣй колѣна преклоните!
             Съ открытой головой, въ молчаніи нѣмомъ.
             Прослушаемъ слова молитвы погребальной.
             Какъ христіане, долгъ мы выполнимъ печальный,
             И павшаго вождя въ могилу отнесемъ!

(Три монаха выступаютъ впередъ).

МОНАХИ.

             У вѣчной тьмы на стражѣ вѣчной
             И злыхъ и добрыхъ судія.
             Начертанъ путь ихъ скоротечный
             Въ верховной книгѣ бытія.
             Богъ шлетъ намъ бѣды и напасти.
             Имъ говоря: "за власть грѣховъ.
             Людей я предалъ вашей власти,--
             Считайте вашихъ мертвецовъ!"
   

ХОРЪ.

             Я грѣшенъ, Господи, и къ смерти не готовь!
   

МОНАХИ.

             Речетъ онъ бѣдствіямъ сраженья:
             "Да гибнетъ сорная трава,
             Здѣсь будетъ мѣстомъ погребенья
             Пантеры пасть и чрево льва.
             Пусть веселится въ правдѣ сильный,
             Когда съ земли смету я прахъ
             Всѣхъ павшихъ, будто дождь обильный
             И на долахъ и на горахъ!"
   

ХОРЪ.

             Не дай мнѣ, Господи, погрязнуть во грѣхахъ!
   

МОНАХИ.

             "Когда-же день наступитъ слезный,
             День неизбѣжный, какъ судьба,
             И прогремитъ мой голосъ, грозный,--
             Покинутъ мертвые гроба.
             Тутъ ихъ поглотитъ адъ кромѣшный.
             Имъ уготованный давно,
             И на челѣ увидитъ грѣшный
             Вины позорное пятно!"
   

ХОРЪ.

             Зубовный скрежетъ тамъ, страданіе одно!
   

МОНАХИ.

             "Свершится судъ мой справедливый,--
             Нелицемѣренъ мой законъ:
             Получитъ кару нечестивый,
             И будетъ праведникъ спасенъ.
             Такъ благу бренному, земному,
             Пускай не радуется злой".
             Хвала Создателю благому,
             И слава Троицѣ святой!
   

ФРАНКЪ (въ сторону).

             Фигляры дикіе! Кто, говоря по чести.
             Отыщетъ здравый смыслъ во всей ихъ болтовнѣ.
             Туи, Богъ у нихъ палачъ, который, въ жаждѣ мести
             Готовъ изжарить міръ на медленномъ огнѣ.
             И пытка и огонь! Они идутъ за вѣкомъ,
             Но корень Рима живъ и къ намъ пустилъ побѣгъ.
             Хоть говорятъ они, что Богъ сталъ человѣкомъ,--
             Скорѣй-же въ Богѣ ихъ таится человѣкъ.
   

ХОРЪ.

             Мы о душѣ его молились со слезами,
             Но есть обязанность еще у насъ въ виду:
             Пусть тотъ, кто близокъ былъ съ покойнымъ, передъ нами
             Откроетъ жизнь его.
   

          ФРАНКЪ (въ сторону).

                                                     Я этого и жду.
   

ОФИЦЕРЪ (выходя изъ рядовъ).

             Солдаты, рыцари и храбрая дружина!
             Мы не напрасно льемъ потоки горькихъ слезъ:
             Рокъ лучшаго у насъ товарища унесъ,
             Не стало честнаго бойца и гражданина.
             Какъ вождь и человѣкъ, нашъ Карлъ незамѣнимъ.
             Я другъ покойнаго -- чѣмъ я горжусь немало --
             И въ правѣ, потому, вдвойнѣ гордиться имъ.
             Рожденный въ хижинѣ, онъ долго жилъ сначала
             Въ глуши тирольскихъ горъ, гдѣ всѣми былъ любимъ.
             Забавы и труды, заботы и печали
             Съ односельчанами, какъ братъ, онъ раздѣлялъ...
   

ФРАНКЪ (подходя къ офицеру).

             Такъ значитъ, сударь, вы покойнаго не знали:
             Онъ горцамъ не любовь, а ненависть внушалъ.
             Всѣ думали о немъ и говорили худо.
             Я самъ былъ въ тѣхъ мѣстахъ, немного лѣтъ назадъ.
             Да въ этой же толпѣ есть многіе оттуда.
             Они мои слова, конечно, подтвердятъ.
   

НАРОДЪ.

             Монахъ, не прерывай любимца капитана!
   

СОЛДАТЫ.

             Ужъ что таить: нашъ Франкъ немного былъ суровъ,
             И дружбу братскую къ сельчанамъ очень рано
             Запряталъ подъ языкъ. Да, онъ не тратилъ словъ,
             Особенно въ тотъ день, какъ сжечь задумалъ хату.
             Причину не открылъ онъ также никому.
   

ОФИЦЕРЪ.

             Поставимъ-ли въ вину усопшему собрату
             Ошибки юности! Предвидя, что ему
             Иная миссія готовится на свѣтѣ,
             Франкъ ощущалъ судьбы таинственный призывъ.
             Солдаты! кто насъ всѣхъ руководилъ въ совѣтѣ?
             Въ дѣлахъ, а не въ словахъ онъ былъ краснорѣчивъ.
             И я могу сказать словами-же монаха:
             Я самъ былъ въ тѣхъ мѣстахъ: вездѣ передо мной
             Являлся -- въ битвѣ -- левъ, герой, незнавшій страха,
             А въ жизни человѣкъ съ возвышенной душой.
   

ФРАНКЪ.

             Такъ значитъ, сударь, вы покойнаго не знали.
             Не въ героизмѣ онъ отвагу почерпалъ:
             Имъ чувства мелкаго тщеславья управляли.
             Онъ жизнію солдатъ и собственной игралъ
             Съ азартомъ игрока. Какъ всѣ авантюристы,
             Онъ занять былъ одной карьерою своей.
             Вездѣ встрѣчаются подобные артисты:
             Во флотѣ, въ арміи, въ стѣнахъ монастырей.
             Нѣтъ, этотъ человѣкъ своей не стоилъ славы...
             Вы полагаете, что юный вашъ герой
             Чтилъ Бога, власть, законъ, общественные нравы?
             Живя до арміи съ кокоткою одной.
             Онъ ею торговалъ!
   

СОЛДАТЫ.

                                           А Франкъ былъ парень ловкій:
             Онъ время не терялъ: когда покинулъ домъ,
             Сейчасъ-же поспѣшилъ съ особенной снаровкой,
             Пожалуй, не однимъ заняться ремесломъ!
             Мы знаемъ хорошо красотку Бельколору:
             Она вчера съ нимъ ночь въ палаткѣ провела...
   

НАРОДЪ.

             Пусть говоритъ монахъ.
   

ФРАНКЪ.

                                                     Но къ этому позору
             Прибавилъ онъ еще позорныя дѣла:
             Для алчной женщины, для низкой, пошлой связи,
             Онъ по міру пустилъ несчастнаго отца!
             Солдаты! казни нѣтъ, достойной наглеца,
             Кто въ память честныхъ лицъ бросаетъ комомъ грязи.
             Когда есть клевета и ложь въ моихъ словахъ,
             Вы можете меня убить безъ состраданья.
   

НАРОДЪ.

             Всю правду говори, не бойся насъ, монахъ!
   

ФРАНКЪ.

             Но если горцы -- ихъ не мало средь собранья,--
             Находятъ, что я правъ, и захотятъ помочь тирольцы.
             Мы можемъ подтвердить, что Франкъ былъ негодяемъ!
   

ФРАНКЪ.

             А помните-ли вы, какъ грубо онъ въ ту ночь
             Разстроилъ братскій пиръ?
   

ТИРОЛЬЦЫ.

                                                     Да! да! Мы проклинаемъ
             Его, бездѣльника!
   

ФРАНКЪ.

                                           А не забыли вы,
             Какъ сжегъ онъ домъ отца?
   

СОЛДАТЫ.

                                                               Монаху все извѣстно!
   

ФРАНКЪ.

             Примите-же въ расчетъ свидѣтельство молвы,
             Что Страніо -- о томъ толкуютъ повсемѣстно.
             Зарѣзанъ Франкомъ...
   

НАРОДЪ.

                                           Какъ? несчастный палатинъ,
             Котораго Брандель нашелъ въ лѣсной трущобѣ?
   

ФРАНКЪ.

             Да, Франкъ его убилъ.
   

СОЛДАТЫ.

                                                     Конечно, не по злобѣ,--
             Для злобы у него и не было причинъ.--
             А чтобы обобрать... Анаѳема злодѣю!
   

ФРАНКЪ.

             А какъ онъ оскорблялъ васъ гордостью своею!
   

ВСѢ.

             На вѣтеръ прахъ его!
   

ФРАНКЪ.

                                           Чтобы здѣсь онъ не лежалъ,
             Долой мошенника, убійцу, негодяя!
             Гробницу разобьемъ! (Поднимаетъ крышку гроба).
   

НАРОДЪ И СОЛДАТЫ.

                                                     Монахъ, она пустая!
   

ФРАНКЪ (снимая маску).

             Пустая, потому что Франкъ не умиралъ!
   

СОЛДАТЫ.

             Вы живы?
   

ФРАНКЪ (офицеру).

                                 Лейтенантъ, вы дурно поступили:
             Какъ разыграться вы дозволили молвѣ?
             Тутъ, сударь, рѣчь идетъ о вашей головѣ.
             Будь мертвъ я -- что они со мной-бы натворили!
             Я арестую васъ: пожалуйте мнѣ шпагу,
             И тотчасъ увести извольте всѣхъ солдатъ,--
             А сами, помните, изъ лагеря ни шагу!

(Всѣ молча уходятъ)

             Вотъ опытовъ моихъ печальный результатъ.
             Ужели-же всю жизнь изслѣдованья жаждой
             Томиться буду я? Творецъ мой, сколько мукъ.
             Опасностей, трудовъ, что вынесетъ не каждый,
             Увѣчій, тяжкихъ ранъ и доблестныхъ заслугъ!
             Они забыли все!.. Довольно волноваться,
             Я испытаніе продолжу до конца:
             Не Бельколора-ли идетъ со мной прощаться?
             Я узнаю черты знакомаго лица.

(Онъ снова надѣваетъ маску и закрываетъ гробъ. Входятъ Бельколора въ глубокомъ траурѣ; она опускается на колѣни возлѣ катафалка).

ФРАНКЪ.

             Ну, вотъ она сама. Вотъ стань ея красивый,
             Полунагая грудь, съ округленнымъ плечомъ,
             Вотъ лобъ, подъ шелкомъ косъ, высокій, горделивый,
             Который никогда не мыслилъ ни о чемъ:
             И пара чудныхъ глазъ, гдѣ мракъ и пламень ада.
             Да, вотъ она, страстей и похотей кумиръ,
             Земного омута могучая Наяда,
             Очаровательный, плѣнительный вампиръ!
             Въ ея дыханіи зараза истощенья,
             А красота страшна, какъ ядовитый цвѣтъ.
             Два демона всегда идутъ за нею вслѣдъ:
             Одинъ зовется -- смерть, другой-же -- наслажденье.
             Я вижу и теперь, какъ будто сквозь туманъ:
             Дрожащія уста, безумныя объятья,
             Холодный блѣдный ликъ, застывшій въ страсти стань...
             Въ минутахъ этихъ все -- блаженство и проклятье.
             И солнца лучъ и тьма могильная, нѣмая...
             Всегда я умереть хотѣлъ, ее лаская!
             О, горе каждому, чье сердце увлекутъ.
             Въ дни ранней юности распутныя картины?
             Невинная душа похожа на сосудъ
             Безмѣрной глубины: когда осадокъ тины
             Попалъ въ него сперва, то послѣ пусть потокъ,
             Прозрачный какъ хрусталь, во внутрь его вольется,--
             Сосудъ какъ океанъ обширенъ и глубокъ,
             И грязь на самомъ днѣ на вѣки остается.

(Онъ приближается къ гробницѣ).

             Зачѣмъ, сударыня, такой унылый видъ?
             Ужъ не вдова-ли вы?
   

БЕЛЬКОЛОРА.

                                           Вдова, вы отгадали,
             Единственной любви.
   

ФРАНКЪ.

                                                     Костюмъ недавно сшитъ,--
             Вамъ черное къ лицу,-- вдовой вы вѣрно стали
             Не раньше какъ вчера?
   

БЕЛЬКОЛОРА.

                                                     Съ вчерашняго лишь дня,
             Но буду ей всегда.
   

ФРАНКЪ.

                                           О, Монна Бельколора,
             Всегда -- предлинный срокъ!
   

БЕЛЬКОЛОРА.

                                                               Вы знаете меня?
   

ФРАНКЪ.

             Съ Неаполя, гдѣ съ васъ не отводилъ я взора.
             И нынѣшней зимой искалъ я сладкихъ встрѣчъ.
             Неаполь такъ хорошъ! Мой другъ, вамъ нужно было
             Немного тамъ меня разсѣять и развлечь.
   

БЕЛЬКОЛОРА.

             Да я не знаю васъ!
   

ФРАНКЪ.

                                           Вздорь, ты меня забыла.
             И въ маскѣ я притомъ. Что дѣлать, ангелъ мой,
             Въ сердечкѣ у тебя густое населенье,
             И тамъ весьма легко затертымъ быть толпой.
   

БЕЛЬКОЛОРА.

             Монахъ, ступайте прочь. Одно уединенье
             Мнѣ нужно.
   

ФРАНКЪ.

                                 Ну, о чемъ ты плачешь, мой дружекъ?
             Положимъ, у тебя любовника не стало,
             Такъ отъ потери той, ей! ей! убытку мало --
             Вѣдь онъ дарить тебя червонцами не могъ?
             Давай-ка поведемъ бесѣду откровенно:
             Франкъ былъ лихой солдатъ, искусный на войнѣ,
             Науки-же любви не зналъ онъ совершенно,--
             Ночь проводилъ въ мечтахъ, день -- въ грубой болтовнѣ.
             Насмѣшливый и злой...
   

БЕЛЬКОЛОРА.

                                                     Молчи, монахъ безбожный,
             Какъ смѣешь ты со мной такъ дерзко говорить?
   

ФРАНКЪ.

             Оставимъ мертвецовъ. Хотите получить
             Нотъ этой, кошелекъ? Чтобъ скрасить даръ ничтожный,
             Тутъ и другіе два, да нѣсколько бумагъ,
             Во что ихъ завернуть, къ нему-же прилагаю.

(Онъ покрываетъ гробъ золотомъ и билетами).

БЕЛЬКОЛОРА.

             Скажи я: да -- вѣдь вы попали-бы впросакъ.
   

ФРАНКЪ (въ сторону).

             Вотъ и еще Зевесъ, прельщающій Данаю! (Громко)
             Я страшный мизантропъ -- таиться не хочу,
             Я въ замокъ васъ запру; отъ желчнаго страданья
             Капризенъ и сердитъ, лакеевъ колочу,
             И требую отъ всѣхъ нѣмого послушанья.
             Въ болѣзни иногда не сплю я по ночамъ.
             И цѣлый домъ не спитъ. Всѣ, избѣгая ссоры,
             Должны мнѣ угождать. По вкусу-ли я вамъ?
   

БЕЛЬКОЛОРА.

             Ахъ, нѣтъ, клянусь Творцомъ!
   

ФРАНКЪ.

                                                               А эти луидоры?
             Здѣсь нѣсколько двойныхъ -- возьмите ихъ себѣ.

(Бросаетъ на гробъ кошелекъ).

БЕЛЬКОЛОРА.

             Все мнѣ?
   

ФРАНКЪ (въ сторону).

                                 О, золота магическая сила.
             Чью душу слабую она ни искусила!
             (Ей) Страдаю я еще нарывомъ на губѣ.
             Онъ портитъ мнѣ лицо. Притомъ я худъ ужасно
             И косъ. Васъ не страшатъ такіе пустяки?

И КЛЬКОЛОРА.

             Ужъ я отъ нихъ дрожу!
   

ФРАНКЪ.

                                                     Для небольшой руки,
             Взгляните, вотъ браслетъ, отдѣланный прекрасно:
             Надѣньте-ка его. (Кладетъ на гробъ футляръ)
                                           Губительный нарывъ
             На щеку перешелъ и вызвалъ воспаленье.
             Покорный вашъ слуга былъ прежде некрасивъ.
             Теперь-же, говорятъ, внушаетъ отвращенье.
             Лишился я волосъ, бровей и бороды.
   

БЕЛЬКОЛОРА.

             О, ужасъ!
   

ФРАНКЪ.

                                 У меня вещичка сохранилась:
             Рубиновая цѣпь -- отличнѣйшей воды...
   

БЕЛЬКОЛОРА.

             Въ Парижѣ сдѣлана?
   

ФРАНКЪ (въ сторону)

                                           Ну, рыбка закружилась:
             Схватила червяка! (Ей) Тутъ горю не конецъ.
             Бѣда невелика, что потерялъ я брови.
             Но ядовитый гной проникъ въ сосуды крови,
             Ужъ я не человѣка, нормальный, а мертвецъ.
   

БЕЛЬКОЛОРА.

             Довольно! Всѣмъ святымъ молю васъ, уходите!
   

ФРАНКЪ.

             Такъ я возьму назадъ все, что у васъ въ рукахъ?
   

БЕЛЬКОЛОРА.

             Вы требуете ласкъ?
   

ФРАНКЪ.

                                           Рѣшайте-же: хотите
             Принять мою любовь?
   

БЕЛЬКОЛОРА.

                                                     Ну да, хочу, монахъ!
   

ФРАНКЪ (въ сторону)

             Даная струсила! (Ей) Прекрасно, ангелъ милый,
             Мѣстечко мы сейчасъ укромное найдемъ:
             Есть недалеко склепъ,-- всегда онъ отпертъ днемъ.
   

БЕЛЬКОЛОРА.

             Подъ домомъ Франка?
   

ФРАНКЪ (въ сторону)

                                           Что-жъ не скажетъ: подъ могилой.
             (Ей). Да въ склепъ зачѣмъ идти -- здѣсь улица глухая,
             Намъ можетъ послужить и этотъ пьедесталъ.
             Гробница скроетъ насъ.

(Онъ отодвигаетъ покровъ и вмѣстѣ съ нимъ крышку гроба).

БЕЛЬКОЛОРА.

                                                     Монахъ, она пустая!
   

ФРАНКЪ.

             Пустая потому, что Франкъ не умиралъ!
             Прочь, проститутка, прочь! Бѣги! Мой гнѣва, опасенъ.
             И не гляди назадъ, а то не жди добра!

(Онъ прогоняетъ Бельколору съ кинжаломъ въ рукахъ).

             О, милый стилетъ, клинокъ твой чистъ и ясенъ,
             Но дѣвственная сталь упруга и остра.
             Зачѣмъ дрожитъ рука? и въ сердцѣ трепетъ дрожи!
             И тянутся они друга, къ другу почему?
             Я думалъ -- можетъ быть, та мысль гнететъ ихъ даже --
             Что наступаетъ часъ сказать "прости" всему.
             А ты, безмолвный гробь, что смотришь такъ свирѣпо?
             Не страшенъ мнѣ твой мракъ-все отрицаю я:
             Честь, счастье и любовь, и вѣрю только слѣпо
             Въ одно ничтожество, какъ вѣрую въ себя.
             Все здѣсь ничтожно, все! Свѣтило міровое
             Безсмертно и оно матеріей одной.
             Бои. созидаетъ прахъ, а случай -- остальное.
             Гдѣ пепелъ Цезаря, гдѣ слѣдъ его земной?
             Въ овсяномъ колосѣ, зернѣ, золѣ растенья!..
             Вотъ виды бытія. Да, наконецъ, я самъ
             Дитя случайности: теперь одно мгновенье
             Я нѣчто цѣльное и сильное, я храмъ,
             Гдѣ теплится огонь желанья и мышленья...
             И никакихъ слѣдовъ, какъ перестану жить.
             Я не оставлю тамъ, гдѣ тѣнь моя гуляла,
             Ну ровно ничего, чтобъ послѣ повторяло
             Тѣмъ бреннымъ существамъ, что придутъ насъ смѣнить:
   
             Я братъ вашъ, старшій братъ! У бѣлоснѣжной груди
             Природы-мачихи дремалъ я дѣтскимъ сномъ;
             Какъ вы. и я ея питался молокомъ,
             И я когда-то жилъ, какъ вы живете, люди!
   
             А если-бъ эту грудь, о праведный Творецъ!
             Я укусилъ, да такъ, чтобъ на атласномъ тѣлѣ
             Остался навсегда уродливый рубецъ?
             Всѣ средства хороши, когда приводятъ къ цѣли.
             Не даромъ-же сказалъ великій Геростраты
             Такъ скоро родъ людской добро позабываетъ,
             Какъ долго помнитъ зло. Но иногда бываетъ,
             Что и о глупости всю вѣчность говорятъ.
             Чѣмъ Эмпедоклъ затмилъ героевъ древнихъ рядъ?
             Тѣмъ, что съ отвагою безумною и рѣдкой
             Онъ бросился въ вулканъ. Движеніемъ однимъ
             Онъ славѣ далъ ударъ: ударъ такой былъ мѣткій,
             Что слава въ дымный горнъ скатилась вмѣстѣ съ нимъ.
             Безсмертья онъ желалъ -- и выполнилъ желанье.
             Какъ можно пережить свое существованье,
             Онъ это доказалъ; съ тѣхъ поръ прошли вѣка,
             Л на земной корѣ не сгладилось названье,
             Что сдѣлала его желѣзная рука.
             Погибнутъ статуи, страница за страницей
             Сгніють пергаменты, и не одинъ народъ
             Сойдетъ съ лица земли,-- то имя не умретъ.
             Оно какъ мумія, подъ каменной гробницей,
             Къ потомству дальнему петлѣпнымь перейдетъ.
   
             Какъ Эмпедоклъ и я исчезнуть не желаю.
             О жизнь, я закалилъ оружіе свое
             Въ твоемъ ничтожествѣ! остро мое копье.
             Но я отъ голода и жажды изнываю.
             Проснись!.. Насыть меня!... А то добычу самъ
             Пойду отыскивать, пути не разбирая.
             Куда? Туда, куда, гдѣ есть душа людская,
             Что такъ-же, какъ моя, отвергнувъ ветхій хламъ,
             На сценѣ жизненной комедіи страдаетъ!..
             О злоба! Снова съ ней остался и вдвоемъ:
             Надежду эта страсть одна переживаетъ.
             Съ угрюмой фуріей я изстари знакомь,
             Я зналъ ее еще въ избушкѣ бѣдной,
             Но я не зналъ тогда, въ дни юности моей.
             Что изъ всѣхъ призраковъ, порхающихъ за ней,
             Останется со мной лишь этотъ призракъ блѣдный.
             Подруга мрачная, склонись ко мнѣ на грудь.
             Съ арены жизненной я сдернулъ покрывало.
             Теперь рука съ рукой пойдемъ въ далекій путь.
             Отнынѣ ты одна совѣтницей мнѣ будь.
             Какъ ты уже давно оружіемъ мнѣ стала!
             Сомнѣнію, говорятъ, безвкусный, поздній плодъ,
             Послѣдній, что даетъ намъ дерево познанья.
             Чего-жъ мнѣ ждать, когда въ душѣ оно живетъ?
             А гдѣ-же нѣтъ его? Гдѣ нѣтъ его вліянья?
             Оно накрыло міръ прозрачной пеленой.
             Сомнѣнье тотъ покрова., тотъ саванъ гробовой.
             Которымъ скептицизмъ, изъ жалости одной,
             Прикрылъ изсохшій трупа, людскаго упованья.
             Вѣка грядущіе, печаленъ вашъ удѣла,!
             Вся жизнь раззорена: какъ дымя, исчезла слава,
             Нѣтъ больше и любви міръ Божій опустѣлъ,
             И только вѣра въ смерть не потеряла нрава.
             Мы все разбили, все! Такъ въ день кровавыхъ сѣчъ,
             Въ часъ изступленія, когда поддавшись гнѣву,
             Боецъ уродуетъ трепещущую дѣву,
             О волоса ея свой отирая мечъ,
             Такъ черствый аналистъ, къ изслѣдованью жадный,
             Природу растерзалъ рукою безпощадной!
             Что ждетъ васъ, сыновья безжизненныхъ отцовъ,
             Когда придете вы на мѣсто гнусной ломки!
             Вы проклянете насъ, поблекшіе потомки!
             Утробы нашихъ женъ плодятъ лишь стариковъ.
             Они, желая пить, подуютъ прежде въ воду,
             И станутъ вопрошать Создателя земли:
             "Господь! Ты сотворилъ обильную природу,
             Зачѣмъ-же мы ее безплодною нашли?"
             Жрецы анализа, служители софизма,
             На что вы тратите и время и труды?
             Когда разложите вы рѣки и пруды,
             Изрѣжете весь міръ ножемъ матерьялизма,
             И намъ укажете ряды чугунныхъ плитъ
             На мѣстѣ прежняго, устроеннаго зданья,
             А да гробницахъ тѣхъ поставите на видъ
             Вездѣ одно и то-жъ ученое -- названье;
             Тогда, среди такихъ безлиственныхъ аллей,
             На этой площади, уставленной гробами,
             Безъ формъ, безъ образовъ, безъ чувствъ и безъ идей,
             Что дѣлать и какъ жить вы будете тамъ сами?
             Работу продолжать вы станете свою,
             Конечно, и на томъ общественномъ кладбищѣ,
             Гдѣ послѣ диспута напишете статью:
             Какъ сдѣлать родъ людской разумнѣе и чище.
             Затѣмъ и гальванизмъ не пустите-ли входъ,
             И человѣчество, что сами вы убили,
             Заставите плясать на собственной могилѣ,
             Пока оно уже совсѣмъ не упадетъ.
             А, Прометеями задумали вы быть!
             И начали все то, что сотворилъ Создатель,
             Кровавою рукой коверкать и рубить.
             Нѣтъ, онъ былъ выше васъ, тотъ дерзкій испытатель:
             Онъ сталъ искать огня, какъ только увидалъ,
             Что первый человѣкъ, имъ сдѣланный,-- бездушенъ;
             Но вами человѣкъ не сдѣланъ, а разрушенъ,
             Огонь его души безжалостно потушенъ,
             Та искра Божія, которой онъ дышалъ!
                       Такъ мудрость, стало-быть, въ безмолвіи презрѣнья,
                       А разумъ истинный въ молчаньи гробовомъ...
                       И нужно, потому, стараться объ одномъ:
                       Чтобъ механизмъ души не получалъ движенья!
   
             Жизнь -- грозный океанъ. Въ таинственныхъ водахъ
             Чудовищъ, страшныхъ змѣй и гадовъ разныхъ много.
             Мы на поверхности должны держаться строго,
             Какъ Іисусь-Христосъ держался на волнахъ.
             Пусть гладь его блеститъ отливомъ изумруда,
             Ужасно дно въ своей густой, холодной мглѣ,
             И каждый водолазъ, вернувшійся оттуда,
             Всегда носилъ слѣды страданья на челѣ.
             Но юность тянется къ невѣдомой пучинѣ.
             Ахъ, пѣсня древняя слышна и въ наши дни:
             О тщетныхъ поискахъ величья и любви,
             Какъ повторяется разсказъ о блудномъ сынѣ.
             Увы, пока луна горитъ въ выси небесъ,
             Безумцы будутъ жить надеждою безплодной,
             Гоняясь за мечтой, какъ нѣкогда Гигесъ
             Гнался за призракомъ красавицы подводной.
             Минутный взоръ ея пылающихъ очей
             Зажегъ въ немъ кровь. Огонь такой-же сожигаетъ
             Грудь юноши, когда о славѣ онъ мечтаетъ.
             Тѣнь лучезарная изъ мрака выступаетъ,
             Онъ, забывая міръ, бросается за ней.
             И вой, идетъ, идетъ за чуднымъ идеаломъ,
             Который все скользитъ, притягивая взглядъ,
             И для котораго все служитъ пьедесталомъ,
             Идетъ и наконецъ оглянется назадъ.
             И что-же видитъ онъ: все близкое когда-то
             Такъ страшно далеко отстало на пути,
             Что къ прошлому уже нѣтъ болѣе возврата,
             Что радостей былыхъ ему ужъ не найти.
             Онъ вновь идетъ. Тропа становится все круче,
             Отъ прежней прямизны замѣтнѣе уклонъ;
             Надъ головой его встаютъ толпою тучи,
             Земля колеблется, тускнѣетъ небосклонъ.
             Вотъ онъ на высотѣ, почти у самой цѣли,
             Тутъ роковой моментъ и роковая страсть,--
             Тотъ роковой моментъ всѣ геніи имѣли --
             Онъ долго съ нею борется, стараясь не упасть,
             Но на крутой скалѣ, гдѣ два бойца дерутся,
             Они уже потомъ вдвоемъ не остаются.
   
                       Планеты и міры! Ужель во всей вселенной
                       Все тѣ-же самые законы бытія,
                       Какіе видимъ мы на нашей тверди бренной?
                       О ночь, ночь вѣчности! когда рука твоя
                       Съ безстрастнаго лица то сниметъ покрывало,
                       Чтобъ міра Божьяго увидѣть красоту,
                       Ужели ту-же ты увидишь нищету?
                       Такъ для чего-жъ въ тотъ день, какъ свѣтъ ты отдѣляла,
                       Забыла влагою спасительной снадбіги.
                       Его источники? Тоскуя и страдая,
                       Я не найду воды, чтобъ жажду утолить.
                       А ты, природа, мать безумная и злая,
                       Зачѣмъ плодишь дѣтей и имъ готовишь адъ?
                       Заботишься-ли ты укрыть, спасти ихъ отъ страданья?
                       Даешь-ли полноту и смыслъ существованья?
                       О, нѣтъ! Ты на пескѣ свои возводишь зданья,
                       А стрѣлы мѣткія бросаешь на угадъ!
   
             Я жить хочу! Да, жить всей жизни полнотою.
             Дыханіе весны, луны янтарный свѣтъ,
             Блескъ утренней зари, игра лучей съ листвою --
             То радость стариковъ,-- мнѣ-жъ только двадцать лѣтъ!
             Надежда, свѣтлый духъ! останься на мгновенье,--
             Я знаю, что твои сосчитаны часы,
             Но на прощанье дай минуту утѣшенья:
             Снеси съ небесъ святой, цѣлительной росы.
             Хоть разъ, хоть только разъ я освѣжуся ею,
             Потомъ прижмусь къ тебѣ, какъ въ дѣтскіе года,
             У сердца твоего свое я отогрѣю,
             И умереть съ тобой согласенъ я тогда!

(Бросается на колѣни; въ это время къ ногамъ его падаетъ букетъ).

             Кто бросилъ мнѣ букетъ? Да это прежній! Боже!
             Я все его хранилъ, того не зная самъ.
             О бѣдные цвѣты!.. Онъ на дорогѣ тоже
             Изъ рукъ Дедаміи упалъ къ моимъ ногамъ!
   

АКТЪ V.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

(Долина).

Дедамія, женщины и дѣвушки.

ДЕДАМІЯ.

             Вплетите въ косу мнѣ, подруги, ваши розы,
             Пусть дѣвичьи мои онѣ вѣнчаютъ грезы,
             А робость дѣвичью сокройте подъ фатой:
             Сегодня вечеромъ придетъ мой дорогой!
   

ХОРЪ ДѢВУШЕКЪ.

             Прощай, дочь вольныхъ горъ, ты разстаешься съ нами!
             Берутъ изъ цвѣтника любимый наша, цвѣтокъ.
             Вѣнчальный твой букетъ мы облили слезами:
             Въ твоемъ блаженствѣ намъ печаль готовить рокъ!
   

ХОРЪ ЖЕНЩИНЪ.

             Прекрасный витязь ждетъ невѣсту съ нетерпѣньемъ.
             Мы ш. домъ его тебя съ почетомъ отведемъ.
             Тамъ грудь твоя замретъ подъ сладкимъ ощущеньемъ,
             И задрожитъ рука подъ свадебнымъ кольцомъ.
   

ХОРЪ ДѢВУШЕКЪ.

             Но станетъ твой напѣвъ носиться по долинѣ,
             Съ кувшиномъ не придешь ты къ пасти мѣдныхъ львовъ:
             Не будешь шерсть овецъ сушить на луговинѣ:
             Забудетъ горный снѣгъ слѣды твоихъ шаговъ.
   

ХОРЪ ЖЕНЩИНЪ.

             Ты хороша, какъ день! Какъ солнце, изъ тумана,
             Пробившись, золотитъ лучами облака.
             Такъ счастье краситъ всѣхъ. Прекрасная Діана
             Совсѣмъ заполонитъ отважнаго стрѣлка.
   

ДЕДАМІЯ.

             Но грустно что-то мнѣ. Когда на самомъ дѣлѣ
             Я хороша -- о томъ скажите вы ему,
             Чтобъ сдѣлалась милѣй я Франку своему;
             Мнѣ красота нужна для этой только цѣли.
             Вы сравнивать меня съ богиней не должны:
             Я блѣдностью одной похожа на Діану.
             Ахъ, милый мнѣ нанесъ мучительную рану
             Въ ту ночь, когда ушелъ изъ нашей стороны!
             Весь міръ грустилъ со мной о незабвенномъ другѣ.
             Вставала я въ слезахъ, въ слезахъ ложилась спать...
             Я извелась отъ слезъ! Безцѣнныя подруги,
             Объ этомъ также васъ прошу ему сказать. (Уходятъ).
   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

ХОРЪ ГОРЦЕВЪ.

             Франкъ оказался живъ! А между тѣмъ сосѣди
             Сказали, что его ходили хоронить.
             Намъ шкуру продали,-- а шкура на медвѣдѣ,
             Котораго еще не думали убить.
             Струхнули же они, какъ вышелъ онъ изъ лѣса!
             Но Франкъ заговорилъ -- и смолкли болтуны.
             Приходитъ намъ на умъ преданье старины:
             Когда поставили статую Геркулеса,--
             А Геркулесъ Фарнезъ,-- ея оригиналъ,
             Былъ брошенъ въ Тибръ,-- народъ увидѣлъ изваянье,--
             Вѣдь часто не предметъ мы видимъ, а названье,--
             И тотчасъ же ея божественность призналъ.
             Но вышла разъ изъ водъ фигура исполина,
             Предъ блѣднымъ образомъ предстало божество,
             И, какъ по волшебству, безсмысленная глина
             Упала передъ нимъ съ подножья своего!
             Франка, возрождается! тотъ прежній, нелюдимый.
             Отъ праздности своей знакомый съ нищетой,
             Всѣхъ ненавидящій и всѣми нелюбимый,--
             Его ужъ больше нѣтъ,-- а есть у ласъ другой:
             Веселый, ласковый, на всѣхъ глядитъ открыто,
             Онъ съ честнымъ фермеромъ не прочь и пошутить.
             Испытанный храбрецъ,-- все прошлое забыто.
             Мы чарку отъ души готовы съ нимъ распить.
             Онъ на Дедаміѣ сбирается жениться,--
             Добра и хороша она, какъ херувимъ,
             Скромна, разсчетлива, и можно поручиться,
             Что никогда никѣмъ онъ не былъ такъ любимъ.
             А въ сдѣлку съ гробомъ Франкъ вошелъ довольно смѣло.
             Мы всю исторію узнали отъ солдатъ,--
             Они тутъ ни при чемъ, а только, говорятъ,
             Онъ самъ, да двое слугъ устроили все дѣло.
             Онъ и лежалъ въ гробу, но въ крышкѣ, надъ лицомъ
             Отверстье провернулъ, чтобъ тамъ не задохнуться.
             "Со смертью", говоритъ, "придется же столкнуться,
             Пускай же буду съ ней немного я знакомъ".
             Потомъ носильщики гробъ подняли на плечи
             И ночью отнесли въ ближайшій монастырь.
             Тутъ были и попы, и факелы, и свѣчи,
             И гимны слезные. Нашъ юный богатырь
             Во время шествія -- ну, вынесъ же онъ тряску!--
             Посвистывалъ, да въ щель глядѣлъ на небосклонъ:
             Когда же разсвѣло -- надѣлъ костюмъ и маску,
             Чтобъ быть свидѣтелемъ своихъ же похоронъ!
             Да мало-ли людей всю жизнь гуляютъ въ маскѣ.
             Ахъ, сколько ряженыхъ увидишь въ наши дни:
             Кто въ рясѣ чернеца, другой въ военной каскѣ...
             А въ добродѣтель-то какъ рядятся они!
             Въ тотъ шутовской костюмъ одѣтъ, по большей части,
             Смиренный лицемѣръ, но сшитый кое-какъ
             Непрочный тюль трещитъ, лишь онъ ускоритъ шагъ
             И валится съ него при первомъ вихрѣ страсти.
   

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

(Небольшая комната).

Франкъ и Дедамія.

ФРАНКЪ.

             И ты меня ждала, малютка, столько дней?
             Сердечко эти дни печально отмѣчало?
             А вечеромъ всегда стояла у дверей?
   

ДЕДАМІЯ.

             О, дорогой мой Франкъ, малютка такъ страдала!
   

ФРАНКЪ.

             Летѣлъ за часомъ часъ, спускалась ночи мгла,--
             Твой взглядъ не покидалъ извилистой дороги,
             Гдѣ скрылся милый другъ, ты на его порогѣ
             Стояла какъ судьба -- и все его ждала!
   

ДЕДАМІЯ.

             Какъ голосъ твой дрожитъ! А блѣденъ почему ты?
             Но что же дѣлалъ ты въ той дальней сторонѣ?
             Какъ тосковала мать!.. Въ свободныя минуты.
             Скажи, ты вспоминалъ о ней и обо мнѣ?
   

ФРАНКЪ.

             Здѣсь жилъ, когда-то, всѣмъ внушавшій отвращенье.
             Несообщительный, несчастный паразитъ.
             Онъ назывался Франкъ.-- невзрачное на видъ,
             Худое существо. Нужда и униженье
             Согнули станъ его, а воспаленный взоръ
             Свѣтился алчностью и страхомъ. Молчаливый.
             Угрюмый, сумрачный, походкою лѣнивой
             Блуждалъ онъ по лѣсамъ и но уступамъ горъ,
             Повсюду разнося подавленные стоны.
             Отверженный вездѣ, куда ни проникалъ.
             Онъ ненавидѣлъ свѣтъ и всѣ его законы
             И горькую судьбу въ безумьи проклиналъ.
             Увидя жалкаго, угрюмаго бѣднягу
             Съ нетвердой поступью, съ поникшей головой,
             Что прятался въ тѣни, не прибавляя шагу,--
             Его сочли-бы всѣ за вора, иль бродягу,
             Который не рискнетъ пуститься на разбой
             Изъ страха -- самому пасть жертвой преступленья.
             Ахъ, тотъ постыдный страхъ и та тупая лѣнь --
             На нравственной стезѣ -- послѣднее паденье,
             Духовной нищеты послѣдняя ступень!
             Подобный человѣка, мнѣ былъ знакомъ когда-то!
   

ДЕДАМІЯ.

             Здѣсь кто-то за окномъ. Я видѣла сейчасъ
             Блестящіе глаза
   

ФРАНКЪ.

                                           Такъ это лучъ заката.
   

ДЕДАМІЯ.

             Нѣтъ. Вѣрно кто нибудь подслушиваетъ насъ:
             Мелькнуло тамъ лицо и вслѣдъ за тѣмъ пропало.
   

ФРАНКЪ.

             Ну, нищій, можетъ быть стояла, невдалекѣ.
             Тебя бездѣлица такая испугала!
   

ДЕДАМІЯ.

             Оканчивай же свой разсказъ о бѣднякѣ.
   

ФРАНКЪ.

             Когда нибудь потомъ. Теперь душевнымъ взглядомъ
             Я вижу образы и фонъ другихъ картинъ:
             Ночь оргіи: толпа блестящая нарядомъ.
             Огни, вино, игра и юноша одинъ
             Въ объятьяхъ женщины,-- нѣтъ, только самки страстной,
             Съ чертами женскаго прекраснаго лица.
             Напрасно ускользнуть старается несчастный,--
             Тѣ руки такъ крѣпки, какъ руки мертвеца!
             Но ты не слушаешь? Дай поцѣлуй за это. (Обнимаетъ ее).
   

ДЕДАМІЯ.

             Оставь, пожалуйста: сейчасъ вернется мать!

(Франкъ цѣлуетъ ее насильно).

             Вѣдь намъ не долго ждать священнаго обѣта...
             Голубчикъ, перестань!.. Не стыдно-ль приставать!..
             Ты мучаешь меня!..
   

ФРАНКЪ.

                                           Вотъ строгая дѣвица!
   

ДЕДАМІЯ.

             Когда мы женимся, то станемъ жить семьей.
             Насъ будутъ посѣщать: отецъ, конечно твой,
             Родные, мать моя, потомъ другія лица.
             Тамъ дѣти подростутъ. Займешься ты ружьемъ
             И фермою своей, а я принять готова
             Труды и хлопоты хозяйства остального.
             Все вмѣстѣ, все вдвоемъ, любя одинъ другого.
             Мы такъ до старости глубокой доживемъ.
             Надъ чѣмъ смѣешься ты?
   

ФРАНКЪ.

                                                     Надъ чѣмъ? Да надъ грозою,
             Вдругъ, чертъ возьми, она насъ хватитъ невзначай!
   

ДЕДАМІЯ.

             Прошу васъ замолчать.
   

ФРАНКЪ.

                                                     Малютка, продолжай.
             Повѣрь, что я смѣюсь совсѣмъ не надъ тобою.
   

ДЕДАМІЯ.

             Франкъ, вонъ опять лицо, и также скрылось вдругъ!
             Ну, право, кто нибудь за нами наблюдаетъ.
             Смотри, вонъ человѣкъ къ забору подбѣгаетъ...
   

ФРАНКЪ.

             Да никого тамъ нѣтъ, ты бредишь, милый другъ. (Обнимая Дедамію).
             Моя Дедамія, голубка дорогая,
             Я съ грустью думаю, что въ области земной,
             Быть можетъ женщина находится другая,
             Не столько чистая, прекрасная, святая,
             Любимая другимъ, какъ ты любима мной.
             При мысли о тебѣ душа моя яснѣла,
             Какъ проясняется зеркальная вода.
             Гдѣ личико твое глядится иногда,--
             И милый образъ твой всплывалъ на верхъ всецѣло.
             Я вновь съ тобой и все но старому кругомъ:
             Вотъ та-же комната, вотъ прялка, рукодѣлье,
             Что кончено твоимъ усидчивымъ трудомъ,
             Вотъ глазки съ искрами безпечнаго веселья.
             Да, все по старому,-- ты та-же, что была.
             И не смотря на то, что всѣ мои печали
             Дѣлила ты какъ другъ, онѣ не взволновали
             Покоя яснаго невиннаго чела.
             Но какъ же ты могла, даря свое участье,
             Не сохранить въ душѣ слѣдовъ моихъ тревогъ,
             Тогда какъ я твое безоблачное счастье,
             Какъ чудный талисманъ въ груди своей сберегъ?
   

ДЕДАМІЯ.

             Вы, господа льстецы, играете словами,
             И говорите всѣмъ любезности однѣ.
             Я слушать ихъ люблю, какъ сказанныя вами,
             Хотя не для меня придуманы онѣ!
   

ФРАНКЪ.

             Тебѣ не скучно здѣсь? Мы можемъ поселиться
             Въ Мадритѣ, въ Лондонѣ, въ Парижѣ наконецъ...
             Когда захочешь ты немного нарядиться.
             То будешь такъ мила.
   

ДЕДАМІЯ.

                                                     Да развѣ мой чепецъ
             Находишь ты дурнымъ? Но праздничнымъ уборомъ
             Я восхищу тебя: надѣну я цвѣты,
             Зеленый фартукъ, лифъ, чулки съ большимъ узоромъ
             И платье бѣлое... Опять смѣешься ты?
   

ФРАНКЪ.

             Мой ангелъ! ожидать невыносимо больно:
             Тотъ поцѣлуй, что я теперь желаю взять,
             Ты черезъ часъ сама отдашь мнѣ добровольно,
             Зачѣмъ же цѣлый часъ обязанъ я страдать?
   

ДЕДАМІЯ.

             А я умѣю ждать: я очень терпѣлива.
             И ты ускорить часъ блаженства не спѣши.
             Да, я отдамъ тебѣ, отдамъ не боязливо,
             А нѣжно, искренно, отъ полноты души
             Твой жгучій поцѣлуй. Тогда удары грома
             Не испугаютъ насъ.
   

ФРАНКЪ.

                                                     Какъ ледъ ты холодна!
             Мою же грудь палитъ сердечная истома...
             Какъ дологъ этотъ часъ!
   

ДЕДАМІЯ.

                                                     Франкъ, видишь: у окна
             Все та-же голова. Пока мы здѣсь толкуемъ,
             Насъ кто-то стережетъ.
   

ФРАНКЪ.

                                                     О, сжалься надо мной:
             Залѣй мой страстный жаръ отвѣтнымъ поцѣлуемъ.
   

ДЕДАМІЯ.

             Мой другъ, ты долженъ быть почтителенъ съ женой.
   

ФРАНКЪ.

             Нѣтъ! Нѣтъ! я не могу! Хотя бы силы ада,
             Всѣ стрѣлы грознаго небеснаго огня,
             На насъ обрушились -- они мнѣ не преграда!
   

ДЕДАМІЯ.

             О, мой возлюбленный!.. Цѣлуй, цѣлуй меня!
             Да, пусть приходитъ смерть!.. Да, я твоя рабыня!
             Жена, наложница, имущество твое...
             Ты жизнь моя и честь, мой богъ, моя святыня!
             Съ твоимъ свое навѣкъ слила я бытіе!
             Ласкай меня: хочу я пить твое дыханье...
             Обвить тебя косой!.. Я знаю, что была
             Любима многими, почти до обожанья,
             Но одному тебѣ я сердце берегла! (Она бросается въ объятія Франка).
   

ФРАНКЪ (быстро поднимаясь).

             Да, правда: человѣкъ какой-то у забора.
   

ДЕДАМІЯ.

             Не все-ли намъ равно!
   

ФРАНКЪ.

                                                     Ужель?!.. Не можетъ быть!...
             Ахъ громъ и молнія, вѣдь это Бельколора!
             Останься здѣсь, я съ ней хочу поговорить.

(Онъ выскакиваетъ изъ окна).

ДЕДАМІЯ.

             Что съ Франкомъ? Почему пришелъ онъ въ изступленье?
             Вотъ онъ идетъ назадъ. Ну, кто-жъ стоялъ въ потьмахъ?
   

ФРАНКЪ (у окна снаружи)

             Ей! ей! мнѣ кажется я видѣлъ привидѣнье:
             Нѣтъ никого! Теперь понятенъ мнѣ твой страхъ.
             Пройду еще кругомъ, чтобъ лучше убѣдиться.
             Дождись меня.
   

ДЕДАМІЯ (подбѣгая къ окну).

                                           Франкъ!.. Франкъ!.. Когда она ушла
             Та женщина, та тѣнь несчастія и зла,
             Оставь ее, не тронь: она не возвратится.

(Вельколора появляется у окна и тотчасъ убѣгаетъ).

             Въ меня вонзили ножъ! На помощь!.. Поскорѣй!

(Она падаетъ и на колѣняхъ выползаетъ изъ комнаты).

ТИРОЛЬЦЫ (у окна снаружи).

             Кто звалъ насъ? Кто кричалъ? Кому нужна защита?..
             Чья это кровь?.. Чей трупъ мы видимъ у дверей?
             О, Боже Праведный! Дедамія убита!!!...
             Она уже мертва, нельзя ее спасти!
             Злодѣйство гнусное! Неслыханное дѣло!
             Франкъ! Франкъ, идите къ намъ!
   

Франкъ (входя въ комнату съ тѣломъ Дедаміи).

                                                               Любовь моя, прости!
             При первой ласкѣ ты на небо улетѣла!
             Отъ друга поцѣлуй взяла ты на пути,
             Но другу возвратить его ужь не успѣла!

Конецъ.

"Пантеонъ Литературы",1891

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru