Lib.ru/Классика: Мюгге Теодор. Сеньенойский стрелок

СЕНЬЕНОЙСКІЙ СТРѢЛОКЪ

РАЗКАЗЪ ТЕОДОРА МЮГГЕ (1)

(1) Изъ Leben und Lieben in Norwegen.

Лѣтъ двадцать тому назадъ, большая, шестивесельная лодка, снабженная маленькою каютой, ѣхала вдоль высокаго и гористаго норвежскаго берега, который, начиная отъ большаго западнаго фіорда и полярнаго круга и до самаго мыса Сѣвернаго, образуетъ опасный лабиринтъ утесовъ, острововъ и островковъ, безчисленныхъ проливовъ и заливовъ, глубоко врѣзавшихся внутрь горъ и ущелій.

Въ тѣ времена нельзя было, какъ теперь, легко и скоро проѣзжать на казенномъ пароходѣ этимъ сбивчивымъ и опаснымъ путемъ, и единственнымъ, конечно очень не быстрымъ способомъ переноситься отъ одного торговаго мѣстечка до другаго были гребныя лодки.

День былъ лѣтній, тихій и ясный, теплый и солнечный, и глядя на голубое безоблачное небо можно было вообразить, что находишься въ болѣе южной странѣ; но одного взгляда вокругъ себя было достаточно, чтобъ убѣдиться въ противномъ. Пассажиръ лодки, нанятой имъ, развалился на подушкахъ, разостланныхъ на палубѣ, и молча въ глубокомъ раздумьи всматривался въ острые, голые, блестѣвшіе на солнцѣ утесы, со всѣхъ сторонъ выростающіе изъ моря.

Куда онъ ни глядѣлъ, вездѣ онъ видѣлъ скалы и еще скалы, берегъ Нормандіи въ угрюмомъ своемъ геличіи, морскіе заливы, теряющіеся въ немъ, кой-гдѣ зеленую полосу, серебристо-бѣлый стволъ березы, ущелье, гдѣ расли темныя ели, или долину, по которой ручей быстрыми скачками спѣшилъ къ морю. На скалахъ и камняхъ, возвышавшихся надъ тихимъ и ровнымъ какъ зеркало моремъ, сплошными массами сидѣли молчаливыя какъ оно птицы. Красноголовыя галціоны жались другъ къ другу, пропасть другихъ птицъ изъ породы утокъ и большія чайки съ видимымъ удовольствіемъ грѣлись на солнцѣ, и, не шевелясь, смотрѣли на проѣзжавшую мимо лодку, только при сильномъ ударѣ веселъ или громкомъ крикѣ гребцовъ, стая ихъ безъ шума и крика опускалась въ море и терялась въ глубинѣ.

Путешественникъ съ досадой повернулся въ другую сторону и сталъ глядѣть вдаль на большіе острова Гиндоенъ и Сеньеноенъ. Тѣ же скалы, та же пустынность, то же дикое величіе природы, то же молчаніе встрѣтили его и здѣсь. Изрѣдка только, какъ бы поднятое невидимою рукой, море разбивалось о какой-нибудь утесъ и высоко выбрасывало на воздухъ пѣнистую струю словно для того, чтобы доказать, что оно дремлетъ, но не спитъ. Путешественникъ углубился въ созерцаніи пѣны, поднятой веслами, и пестрыхъ медузъ, окружавшихъ лодку.

Онъ былъ изъ хорошей фамиліи и долго занималъ выгодное мѣсто на югѣ Норвегіи, но долги и непріятности, нажитыя имъ по случаю крутаго его нрава, заставили его принять мѣсто окружнаго судьи, здѣсь въ самой отдаленной части Норландіи, у Малаигерскаго залива.

На лицѣ Ларса Стурсона можно было прочесть, что онъ человѣкъ тяжелаго нрава, и родственники его въ государственномъ совѣтѣ были вѣроятно правы, разсудивъ, что выходки его, достойныя турецкаго паши, скорѣе перенесутъ Лапландцы, нежели гордые мужики и фермеры южныхъ графствъ.

Онъ былъ человѣкъ высокаго роста, крѣпко сложенный и широкоплечій, съ виду ему казалось лѣтъ около тридцати пяти. Гордое и суровое его лицо было полно и красно, и ясно свидѣтельствовало о томъ, что за пуншемъ и тодди рѣдко бы кто могъ состязаться съ нимъ. Хитрые проницательные глаза оживляли это массивное лицо. Вообще говоря, наружность его была представительная, и могла внушить не только страхъ и уваженіе, но даже могла хорошо къ нему расположить.

Ларсъ Стурсонъ овдовѣлъ, послѣ несчастнаго супружества, и по этому ѣхалъ теперь одинъ. Лодка была нагружена его ящиками и чемоданами, наполненными всѣмъ тѣмъ, что онъ почиталъ самымъ необходимымъ для перваго времени жизни на новомъ, отъ всего далекомъ мѣстѣ. Вскорѣ изъ Бергена должна была прибыть яхта съ мебелью и разными другими предметами роскоши для устройства дома. Онъ лежалъ, какъ мы сказали, на узкой палубѣ, вокругъ него были разбросаны книги, и посереди ихъ стояла фляжка съ портвейномъ, которую онъ отъ времени до времени подносилъ къ губамъ.

Въ его движеніяхъ было видно нетерпѣніе, онъ перевертывался съ боку на бокъ, наконецъ легъ на спину, уперъ глаза въ небо и пробормоталъ сквозь зубы: "Знаетъ Богъ, какъ я здѣсь буду жить, но чортъ побери! мнѣ пріятнѣе глядѣть въ воздухъ, нежели на эту проклятую страну. Скалы, утесы, море, грязные, воняющіе рыбьимъ жиромъ рыбаки, плуты торговцы, вотъ посереди чего ты присужденъ жить, Ларсъ Стурсонъ, и когда и какъ ты отъ всего этого избавишься?"

Послѣ часа глубокаго раздумья онъ привсталъ: въ лодкѣ начало обнаруживаться движеніе. Легкія волны качали ее, и свѣжій вѣтеръ дулъ по водѣ и гналъ по ней барашки, какъ называютъ ихъ рыбаки. Солнце глубоко склонилось къ пылающему на вершинахъ горъ западу.

Окружный судья посмотрѣлъ на часы, -- былъ десятый часъ вечера,-- потомъ на гребцовъ, которые съ видимымъ усиліемъ работали веслами, и наконецъ злобно взглянулъ на туманный огненный шаръ, единственную причину ихъ медленнаго путешествія.

Въ длинные лѣтніе дни солнце здѣсь нѣсколько недѣль не скрывается за горизонтомъ, и полночь отличается отъ полудня только тѣмъ, что вся природа погружается тогда въ какое-то сонное молчаніе. Все тихо въ воздухѣ и на морѣ, листикъ не шелохнется, птицы дремлютъ и прячутъ головы подъ крылья отъ красноватыхъ тусклыхъ солнечныхъ лучей.

Это время прошло, и огненный шаръ опустился опять въ необъятное море, но и теперь ночь была не что иное какъ короткія сумерки. Когда солнце скрылось, воздухъ замѣтно посвѣжѣлъ; насталъ часъ отлива и на встрѣчу лодкѣ изъ всѣхъ заливовъ и проливовъ хлынула вода; море заколыхалось, а съ нимъ и лодка.

Гребцы напрягали всю свою силу и подъѣхали ближе къ берегу, но теченіе и вѣтеръ были еще сильнѣе въ узкомъ проливѣ, отдѣляющемъ островъ Сеньеноенъ отъ берега, и подвигаться впередъ можно было только очень медленно и то съ большимъ трудомъ. Стурсонъ слѣдилъ глазами за движеніями гребцовъ и наконецъ видя, что красное пламя на вершинахъ горъ начинало блѣднѣть, а изъ ущелій медленно стали выползать голубыя тѣни, онъ не выдержалъ и закричалъ гребцамъ:

-- Темнѣетъ, и мы не двигаемся съ мѣста.

-- Мы ѣдемъ противъ теченія и противъ вѣтра, сударь, отвѣтилъ ему одинъ изъ гребцовъ.

-- А какъ далеко еще до Ленвига?

-- Двѣ мили, отвѣтилъ тотъ же человѣкъ, и врядъ ли намъ до прилива удастся ихъ проѣхать.

Путешественникъ взглянулъ на негостепріимный берегъ, не было на немъ видно и слѣдовъ человѣческаго жилища, а онъ повидимому не имѣлъ ни малѣйшаго желанія провести на воздухѣ эту ночь, несмотря на то, что она была и тепла и свѣтла.

-- Нѣтъ ли по близости торговаго мѣстечка?

Усталые гребцы, казалось, только и ждали этого вопроса.

-- Да, сударь, да! закричали они въ одинъ голосъ,-- немного дальше находится помѣстье Кристи Ивеланда.

-- Важное помѣстье, сударь, прибавилъ кормчій.-- Кристи Ивеландъ добрый и всѣми уважаемый человѣкъ, и каждый годъ пять яхтъ отправляетъ въ Бергенъ.

-- И вѣрно согласится пріютить насъ на эту ночь? сказалъ Сгурсонъ,-- съ Богомъ, ребята, чѣмъ скорѣе мы доѣдемъ, тѣмъ лучше.

Это рѣшеніе какъ бы придало новыя силы гребцамъ, и съ послѣдними лучами свѣта они въѣхали въ бухту, въ глубинѣ которой стоялъ домъ купца.

Видъ на него былъ очень живописенъ, хотя, подобно всѣмъ домамъ этого края, онъ былъ сложенъ изъ бревенъ; но за нимъ полукругомъ возвышались бѣловатыя скалы, до половины заросшія частымъ березникомъ. Отъ моря до него было всего шаговъ сто, и это пространство было засѣяно густою травой; отгороженное мѣстечко подлѣ дома свидѣтельствовало даже о существованіи садика. Нѣсколько складочныхъ мѣстъ для товаровъ на сваяхъ возвышались надъ моремъ, и у пристани качались множество большихъ и маленькихъ лодокъ и нѣсколько странныхъ съ виду, остроносыхъ норландскихъ яхтъ. При видѣ незнакомой лодки, жители торговаго мѣстечка столпились на дорогѣ, ведущей къ дому.

Черезъ нѣсколько минутъ, лодка причалила, и Ларсъ Стурсонъ вбѣжалъ по ступенямъ пристани, и очутился въ кругу слугъ, рыбаковъ и женщинъ, съ любопытствомъ его осматривавшихъ, При этомъ онъ наткнулся на широкоплечаго человѣчика, въ лощенной шляпѣ, который уперъ обѣ руки въ бока и прямо сталъ ему на дорогу.

-- Извини меня, сказалъ окружной судья, когда этотъ человѣкъ, при громкомъ хохотѣ присутствовавшихъ, зашатался и чуть не упалъ.

-- Богъ помощь, ребята, гдѣ вашъ хозяинъ, Кристи Ивеландъ?

-- Здѣсь, отвѣтилъ человѣкъ, который между тѣмъ явился въ дверяхъ и, прислонившись къ нимъ, хладнокровно продолжалъ курить коротенькую трубку; проницательный взглядъ его былъ обращенъ на незнакомца, но онъ не двигался съ мѣста.

Послѣ первыхъ привѣтствій, судья объяснилъ ему, что вѣтеръ и теченіе помѣшали ходу его лодки, и попросилъ позволенія переночевать у него. Кристи Ивеландъ далъ ему договорить и продолжалъ осматривать его съ ногъ до головы.

Это былъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти слишкомъ, худой и щедушный. Его высохшее, сморщенное, заостренное лицо и носъ крючкомъ не дѣлали особенно пріятнаго впечатлѣнія. Желтоватые его волосы не закрывали его высокаго, выпуклаго лба, и въ выглядывавшихъ изъ-подъ него быстрыхъ проницательныхъ глазахъ можно было прочесть, что онъ купецъ разчетливый и умный.

Наконецъ онъ вынулъ изъ кармановъ свои длинныя костлявыя руки, медленно поднялъ ихъ, указалъ на море, и сказалъ:

-- Еслибъ было свѣтло, вы могли бы увидать ленвигскую церковь; но я всегда радъ гостямъ. Пусть ваша лодка для большей безопасности подъѣзжаетъ подъ навѣсъ.

Голосъ его противорѣчилъ этимъ словамъ; въ немъ было слышно, что онъ не слишкомъ радъ этому посѣщенію; но все перемѣнилось, когда Ларсъ сказалъ:

-- Вы правы, г. Ивеландь, я бы вовремя могъ поспѣть въ Ленвигъ, еслибы не полѣнились гребцы, и мнѣ очень жаль, что я долженъ васъ безпокоить. Я окружной судья Стурсонъ, присланный сюда отъ правительства, и долженъ спѣшить на мѣсто своего назначенія; я уже и то опоздаль.

Купецъ быстро вынулъ изо рта трубку, и лицо его прояснилось. Ему хорошо было извѣстно, что значитъ дружба окружнаго судьи, и съ этой минуты онъ сталъ другимъ человѣкомъ.

-- Благодарю Бога, воскликнулъ онъ,-- за случай, забросившій васъ ко мнѣ. Удивляюсь, какъ я сейчасъ не отгадалъ, что это вы, а не кто другой: я уже давно знаю о вашемъ назначеніи къ намъ.

Онъ съ чувствомъ пожалъ его руку, и продолжая выражать ему свою радость, повелъ его въ лучшую комнату дома, при первомъ взглядѣ на которую Стурсонъ успѣлъ убѣдиться, что роскошь проникла и въ эти дикія пустыни.

Вдоль стѣнъ стояли прекрасные стулья изъ березоваго дерева, издѣліе, которымъ славится Бергенъ, тутъ былъ и диванъ, очевидно гамбургскаго происхожденія, а передъ нимъ столъ на пестромъ нѣмецкомъ коврѣ. Въ угольномъ шкапу съ закругленными стеклами, виднѣлись чашки, стаканы, хрустальныя вещи, а у стѣны стояло массивное фортепіяно, и передъ нимъ вышитое кресло. Купецъ усадилъ своего юстя и разказалъ ему, что только за четыре недѣли передъ тѣмъ вернулся изъ Бергена, гдѣ необыкновенно выгодно продалъ свою рыбу помимо бергенскихъ торговцевъ, и въ то же время отперъ шкапъ, досталъ изъ него погребецъ изъ чернаго дерева, выложенный серебромъ, и поставилъ его на столъ. Въ немъ были заключены четыре большіе граненые графина съ ромомъ, мадерой и краснымъ виномъ, а также и стаканы; такъ что все было подъ рукой, и нужно было только выбирать. Потомъ г. Ивеландъ необыкновенно быстро досталъ ящикъ съ сахаромъ, а другою рукой съ верхней полки пачку сигаръ. Въ то же время онъ продолжалъ свои разказы, и прервалъ ихъ только для того, чтобъ испросить у гостя позволенія удалиться на минуту и распорядиться насчетъ горячей воды. Когда онъ вышелъ, Стурсонъ прислонился къ мягкой спинкѣ дивана, взялъ сигару съ видомъ знатока, осмотрѣлъ ее при свѣтѣ свѣчи на столѣ, повидимому нашелъ, что она стоитъ того, чтобъ ее закурить, подперъ голову рукой и съ удовольствіемъ взглянулъ вокругъ себя. Комната была низка, что необходимо въ этой сѣверной полосѣ, но уютна и мила. Домъ былъ весь деревянный, но новый снаружи и внутри, и ни въ Бергенѣ ни въ Дронтгеймѣ нельзя было бы найдти лучше выстроеннаго дома. Снаружи онъ былъ обитъ тесомъ и выкрашенъ сѣрою краской, комната же, въ которой находился Стурсонъ, была оклеена голубыми полосатыми обоями, которые съ своими бѣлыми и желтыми узорами придавали комнатѣ необыкновенно веселый и опрятный видъ.

"Во всякомъ случаѣ я недурно попалъ, подумалъ судья, и этотъ купецъ долженъ быть одинъ изъ тѣхъ богачей, о которомъ мнѣ понаразказали такія чудеса."

Онъ вспомнилъ, толки о томъ, что часто благосостояніе этихъ мелкихъ торговцевъ въ пустынныхъ заливахъ возрастаетъ до настоящаго богатства, и что на этихъ скалахъ накопляются сокровища, съ которыми и образованные люди могли бы жить съ комфортомъ и удовольствіемъ въ любомъ большомъ европейскомъ городѣ.

Размышленія его были прерваны возвращеніемъ хозяина дома, который внесъ въ комнату большую солнечную лампу. За нимъ шла молодая служанка съ длинными и бѣлокурыми косами, распущенными по ея спинѣ; она несла серебряный чайникъ на такомъ же подносѣ. Спиртовая лампа горѣла подъ чайникомъ; Стурсонъ и на югѣ въ лучшихъ домахъ рѣдко видалъ такой изящной приборъ.

-- А теперь, судья, добродушно сказалъ купецъ, -- будьте какъ дома, я только этого и желаю. Намѣшайте себѣ стаканъ пунша изъ чего хотите, изъ мадеры, вина или грога, что придется вамъ по вкусу. Жаль, что такъ поздно, а то бы я пригласилъ посидѣть съ нами пастора изъ Талвита и фогта изъ Ернена. Но мы обойдемся и безъ нихъ, и выпьемъ за здоровье другъ друга.

Это было начало болѣе близкаго знакомства между этими двумя господами; они скоро сошлись, и съ каждымъ стаканомъ разговоръ ихъ становился оживленнѣе.

Судьѣ было пріятно найдти человѣка, который могъ сообщить ему самыя разнообразныя свѣдѣнія объ округѣ, подлежащемъ его вѣдѣнію, и въ самомъ дѣлѣ онъ ни отъ кого бы другаго не могъ узнать столько подробностей о людяхъ и о мѣстности.

Дѣдъ Кристи Ивеланда и отецъ его уже торговали въ Норландіи и въ свое время были людьми богатыми и всѣми уважаемыми. Самъ онъ родился здѣсь и до тонкости зналъ все положеніе дѣлъ. Холодная, разчетливая хитрость и сухость настоящаго сѣвернаго приморскаго купца проглядывали въ каждомъ его словѣ, и скоро понявъ, что имѣетъ дѣло съ столь же тонкимъ, не упускающимъ изъ виду своихъ выгодъ человѣкомъ, онъ сдѣлался очень разговорчивъ, и сообщилъ Стурсону много кой-чего очень интереснаго и даже полезнаго.

-- Очень можетъ быть, сказалъ онъ,-- что жизнь на югѣ не представляетъ такихъ трудностей; но пріятнѣе и веселѣе окружнаго судьи у Малангерскаго залива, никто не можетъ жить, если онъ только человѣкъ стариннаго добраго покроя, безъ разныхъ вздорныхъ затѣй.

-- Надѣюсь это доказать, смѣясь отвѣтилъ Стурсонъ;-- я люблю быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ друзьями, и никогда первый отъ нихъ не отступлюсь.

-- Вѣрю вамъ, одобрительно сказалъ купецъ,-- и въ такомъ случаѣ благо вамъ будетъ, и тепло вамъ будетъ здѣсь жить. Къ чорту нововведенія! Не люблю я ихъ, и дураковъ, возсѣдающихъ въ государственномъ совѣтѣ и издающихъ постановленія и законы о вещахъ, о которыхъ они и понятія не имѣютъ. Посмотримъ, г. Стурсонъ, какъ вы съ ними справитесь, но мой совѣтъ махнуть на нихъ рукой. Вашъ округъ великъ: отъ Гиндосна до Балефіорда, и всѣ острова до Андоена, все ваше. Защищайте наши права, не выдавайте насъ, и прогоните бездѣльниковъ, которые хотятъ здѣсь поселиться и кричатъ въ Кристіаніи, что нужно увеличить число торговыхъ мѣстъ на этомъ берегу, когда ихъ и теперь много. Если вы будете дѣйствовать заодно съ фогтомъ, вы можете это сдѣлать, и всѣ благоромыслящіе люди будутъ вамъ благодарны.

Судья вполнѣ понялъ этотъ намекъ, и продолжалъ свои разспросы. Купецъ исчислилъ ему всѣ ожидающіе его доходы, съ налоговъ на рыбу, съ безчисленныхъ споровъ и тяжбъ, между прибрежными жителями, Финляндцами, Квенами, Боеландцами, и заключилъ тонкимъ замѣчаніемъ, что положеніе дѣлъ хорошо, и нужно только воспользоваться обстоятельствами.-- Окружной судья, продолжалъ онъ.,-- можетъ легко получать пять тысячъ талеровъ въ годъ, и больше, если онъ только послушается моего совѣта.

Ларсъ Стурсонсъ весь превратился въ слухъ. Онъ зналъ, что мѣсто, полученное имъ, будетъ приносить ему вдвое противъ положеннаго жалованья, но ни онъ, ни друзья его не воображали, что это будетъ больше трехъ тысячъ талеровъ.

-- Никто не переселяется къ намъ сюда на сѣверъ, продолжалъ купецъ, пристально вглядываясь въ обрадованнаго гостя,-- по собственной волѣ и безъ особенныхъ къ тому причинъ. Или онъ имѣлъ какую-нибудь непріятную исторію, и правительство, если только оно хорошо къ нему расположено, дѣлаетъ ему дорогой подарокъ въ видѣ мѣста въ нашемъ благословенномъ краѣ, или дѣла его запутаны, онъ не знаетъ куда дѣваться отъ долговъ, но имѣетъ сильныхъ друзей, которые переводятъ его сюда для поправленія его дѣлъ. Благодаря Бога, г. Стурсонъ, это здѣсь не трудно. На югѣ мѣсто, приносящее полторы тысячи талеровъ, считается хорошимъ, здѣсь же никто на такое мѣсто и не посмотритъ. Здѣсь, гдѣ кажись кромѣ скалъ и льдинъ ничего и нѣтъ, здѣсь-то вездѣ по землѣ разсыпаны блестящіе талеры и пестрыя ассигнаціи, нужно только умѣть ихъ подбирать. На это, сударь, у насъ море съ его рыбами, большими и малыми, на это у насъ торговля мѣхами, рыбьимъ жиромъ и мало ли чѣмъ еще. Наконецъ, и что всего важнѣе, мы имѣемъ дѣло съ народомъ неразчетливымъ и тотчасъ же готовымъ истратить то, что заработалъ. Купцы, судьи, чиновники и священники, должны подавать другъ другу руку помощи, и никто не долженъ слѣдовать примѣру вашего предмѣстника въ этой должности, покойнаго Голмбое, никогда не получавшаго и трехъ тысячъ талеровъ.

-- Неужели этотъ дуракъ сдѣлалъ мѣсто менѣе доходнымъ? спросилъ Стурсонъ.

-- Именно такъ, отвѣчалъ Ивеландъ.-- Когда рыбаки или мелкіе поселяне, по большей части Финляндцы и Боеландцы, хотѣли тягаться и на это истратить послѣдній свой талеръ, онъ вмѣшивался въ дѣло, и мирилъ ихъ по любовному. Когда мы съ здѣшнихъ жителей требовали плату за все то, что они въ нашихъ лавкахъ забирали въ долгъ, въ продолженіи года обязываясь отдавать намъ всѣ свои заработки, онъ осматривалъ наши книги и говорилъ, что безбожно и безчеловѣчно навязывать бѣднымъ людямъ такъ много вина, такіе дурные припасы, такъ много ненужнаго вздора, и все это по такой дорогой цѣнѣ. Гдѣ только могъ, онъ намъ мѣшалъ, залогами или другими средствами, получать съ народа то, что онъ намъ былъ долженъ. И нашелъ же онъ о комъ хлопотать! всякая сволочь съ горъ и изъ лѣсовъ, каждый грязный Лапландецъ, находилъ въ немъ заступника. На лапландскихъ рынкахъ у Малангерскаго залива, куда три раза въ годъ стекался весь народъ, и гдѣ съ однихъ штрафовъ окружной судья можетъ получать до тысячи талеровъ, онъ воевалъ противъ всѣхъ и каждаго, наблюдалъ за цѣнами, не терпѣлъ никакой неправды, какъ онъ ее называлъ, и никто не смѣлъ не только обидѣть Лапландца, но даже и посмѣяться надъ нимъ. Такимъ образомъ, онъ нажилъ себѣ враговъ и самъ съ пустыми руками возвратился домой.

-- Я слышалъ объ этомъ праведномъ судіѣ, сказалъ Стурсонъ,-- о немъ отзывались съ большимъ уваженіемъ въ Кристіаніи.

-- Вѣрно дураки, что сочиняютъ новые законы! воскликнулъ купецъ.-- Здѣсь же всѣ на него косились, всѣ имъ были недовольны. Сволочь всякую онъ конечно умѣлъ къ себѣ привязать, да и между нашимъ братомъ прокидывались простяки, которые говорили: вотъ человѣкъ, такъ человѣкъ, дай Богъ, чтобы такихъ людей было побольше. Оставилъ онъ послѣ себя почитай ничего, и вдова его до-сихъ поръ не можетъ себѣ выхлопотать пенсію. Онъ былъ вѣтренный человѣкъ, все отдавалъ да отдавалъ народу, и зачѣмъ? Дѣлалъ смѣшныя попытки земледѣліе Лапландцевъ улучшить, дать понятія о нравственности и порядкѣ этому кочующему племени. И теперь, по близости отъ меня живетъ молодой Лапландецъ, котораго онъ воспиталъ, отдалъ въ Тронденесскую семинарію, и изъ котораго сдѣлалъ наконецъ школьнаго учителя. Вы его увидите, г. Стурсонъ. Правда, изъ него вышелъ малый проворный, онъ теперь у меня здѣсь въ домѣ, даетъ уроки моей Мери и играетъ съ ней вотъ на этомъ... онъ указалъ на рояль.

-- А у васъ есть дѣти; г. Ивеландъ? спросилъ Стурсонъ.

-- Одна дочь, отвѣчалъ Ивеландъ,-- дѣвочка хоть куда, г. Стурсонъ. Четыре года была въ пансіонѣ, въ Трондьемѣ; побывала также въ Кристіаніи, и только въ прошломъ году вернулась изъ Бергена домой.

Онъ сообщилъ гостю эти свѣдѣнія о своемъ семействѣ съ самодовольнымъ видомъ отца, гордящагося своею дочерью, и Стурсонъ замѣтилъ съ насмѣшливою улыбкой:-- При такомъ воспитаніи и образованіи, послѣ такихъ путешествій и такого долгаго отсутствія, ей вѣроятно будетъ трудно ужиться здѣсь.

-- Не знаете же вы нашихъ дѣвушекъ, судья, смѣясь сказалъ Ивеландъ,-- онѣ, какъ и всѣ, кто родится здѣсь, страстно любятъ родину. Странное и необъяснимое это дѣло, г. Стурсонсъ. Разспросите любаго Лапландца, круглый годъ живущаго въ снѣгу и болотахъ, и вы услышите, что онъ вамъ объ этомъ скажетъ. Перенесите одного изъ нихъ въ Италію, въ рай, и вскорѣ онъ почувствуетъ такую боль въ сердцѣ, такую тоску, что онъ долженъ или умереть или возвратиться къ своимъ скаламъ и болотамъ. Взгляните хоть на школьнаго учителя; назвали его при крещеніи Олафомъ Голмбое, по старику его благодѣтелю, имя-же его настоящее Яуратана. Перенялъ онъ у насъ платье и языкъ, нравы и обычаи: но иногда на него находитъ какое-то сумашествіе, онъ все бросаетъ и бѣжитъ въ горы, къ старымъ пріятелямъ и роднымъ, плутамъ и бродягамъ. Сидитъ онъ съ ними въ грязныхъ шалашахъ, играетъ имъ на скрипкѣ, пока наконецъ не образумится, и не возвратится, слабый и тихій, домой, гдѣ его въ одно прекрасное утро и находятъ, какъ бы ни въ чемъ не бывало, за книгами.

-- Это странно, сказалъ окружной судья,-- но вотъ также лучшее доказательство того, что всѣ попытки облагородить это жалкое, такъ низко упадшее племя, не могутъ повести ни къ чему путному.

-- Скажите, ни къ чему никогда не могутъ повести, возразилъ Ивеландъ,-- но есть глупцы, и въ томъ числѣ одинъ....

Здѣсь онъ внезапно остановился, потому что за дверью послышался мужской голосъ; вскочивъ, онъ съ досадой, но въ полголоса произнесъ:

-- Кой чортъ привелъ его теперь ко мнѣ! желалъ бы я, чтобъ онъ былъ у своихъ горныхъ вѣдьмъ, вездѣ, но только не здѣсь.

-- Кто же это? спросилъ Стурсонъ.

-- Кто? пробормоталъ купецъ, сжимая кулаки, но въ эту минуту дверь отворилась, и всякое неудовольствіе исчезло съ его лица, -- Пасторъ Стокфлетъ! воскликнулъ онъ протягивая руку новому гостю:-- вотъ неожиданная радость! Не надѣялся я видѣть васъ сегодня у себя.

-- Богъ помощь, Кристи Ивеландъ, отвѣтилъ почтенный странникъ; то былъ никто другой, какъ Стокфлетъ, извѣстный миссіонеръ Лапландцевъ; онъ былъ прежде капитаномъ на датской службѣ, гдѣ не разъ имѣлъ случай доказать свою храбрость. Религіозный фанатикъ, онъ наконецъ бросилъ оружіе, чтобы посвятиться духовному званію, углубился въ занятія по своему предмету, получилъ мѣсто пастора на финской границѣ, но давно оставилъ и это мѣсто, и уже нѣсколько лѣтъ, уча и проповѣдуя, переходилъ отъ одного полудикаго племени къ другому.

Этому замѣчательному человѣку было тогда лѣтъ пятьдесятъ, но онъ еще нисколько не потерялъ силы и бодрости. Темная дорожная его блуза была похожа на тѣ, которыя носятъ Лапландцы; широкій кожаный кушакъ, необходимая принадлежность этого костюма, крѣпко обхватывалъ его станъ. На ногахъ его были мягкіе полусапожки изъ кожи сѣвернаго оленя, такъ называемые комагеры, издѣліе, которымъ славятся Лапландцы, Задумчивое его лицо сіяло непритворною кротостью и добротой, и, глядя на него, становилось понятно его вліяніе на дикихъ и грубыхъ дѣтей природы.

Онъ снялъ свою сѣрую шляпу, и поклонился вставшему при его появленіи Стурсону.

-- Окружной судья Стурсонсъ, сказалъ купецъ,-- не менѣе меня будетъ радъ видѣть васъ здѣсь, пасторъ Стокфлетъ.

Миссіонеръ улыбнулся и пристально взглянулъ на Стурсона.

-- Вы преемникъ моего благороднаго, незабвеннаго друга Голмбое, сказалъ онъ.-- Да благословитъ Богъ вашу дѣятельность, и да пуститъ корни и да принесетъ плоды каждое сѣмя, брошенное вами во имя Его.

Онъ не захотѣлъ сѣсть на диванъ, взялъ стулъ, и только неотступныя просьбы купца могли заставить его прибавить нѣсколько капель вина въ стаканъ воды, который онъ себѣ спросилъ.

Въ отвѣтъ на разспросы хозяина, онъ разказалъ, что былъ у рѣки Альтенъ и прошелъ весь пустынный гористый край, гдѣ только изрѣдка, въ долинахъ, можно встрѣтить немногихъ Лапландцевъ, пасущихъ своихъ оленей. Съ большими трудами добрался онъ наконецъ до истока рѣки Масельфа, и шелъ вдоль ея по теченію до самаго того мѣста, гдѣ она бросается въ Малангерскій фіордъ.

-- Бродилъ я такимъ образомъ около трехъ мѣсяцевъ, продолжалъ онъ,-- надѣюсь, не безъ пользы. Я успѣлъ многихъ утѣшить и подкрѣпить словомъ Божьимъ, я испыталъ много радостей, да и къ тому же обогатился самъ.

-- Обогатились, пасторъ? спросилъ купецъ со смѣхомъ, но задѣтый за живое словомъ, имѣвшимъ для него столько прелести.-- Не открыли ли вы въ Энаре-Траескѣ серебряныя пещеры, гдѣ колдуны и начальники этого Богомъ оставленнаго народа скрывали свои идолы и сокровища?

Миссіонеръ покачалъ головой.-- Энаре-Траескъ, сказалъ онъ кротко,-- было и будетъ дикою цѣпью горъ, богатою ничѣмъ инымъ, какъ желѣзомъ. Сказка же о серебряныхъ пещерахъ многихъ уже погубила, и пора бы о ней всѣмъ забыть. Вы, Кристи-Ивеландъ, должны бы лучше понимать меня, и не говорить; съ такимъ ожесточеніемъ о несчастномъ, жалкомъ народѣ. Мое новое богатство, продолжалъ онъ, -- находится въ этой книжечкѣ, и очень обрадуетъ моего ученаго друга Раска въ Копенгагенѣ. Я все это время занимался лапландскими нарѣчіями, и могу теперь утвердительно сказать, что этихъ нарѣчій до двѣнадцати, и они относятся къ тремъ языкамъ, совершенно отдѣльнымъ другъ отъ друга, разнымъ по своимъ корнямъ; и до сихъ поръ на всѣхъ этихъ нарѣчіяхъ еще говорятъ; отчего происходитъ, что часто кочующія семейства, встрѣчаясь въ пустынѣ, съ трудомъ или вовсе другъ друга не понимаютъ.

-- И что, спросилъ Стурсонъ,-- вы изъ этого заключаете?

-- Что нѣкогда это былъ сильный народъ, разбросанный по всему скандинавскому сѣверу, пока Готы, Азы, Финны и другіе завоеватели не вытѣснили ихъ и не принудили столпиться въ этихъ ледяныхъ пустыняхъ...

-- Гдѣ они должны погибнуть, съ усмѣшкой замѣтилъ Стурсонъ.

-- Должны погибнуть, съ кроткимъ упрекомъ повторилъ миссіонеръ,-- не говорите этого, г. Стурсонъ: мнѣ больно это слышать отъ васъ. Вы узнаете этотъ народъ и оцѣните его добрыя качества и способности.

-- Способности къ бродяжничеству и пьянству, воскликнулъ Ларсъ Стурсонъ, допивая стаканъ.

-- Грязные бездѣльники! прибавилъ купецъ.-- Лежатъ себѣ цѣлый день около своихъ оленей или съ ружьемъ бродятъ по лѣсамъ и горамъ;.отъ работы бѣгутъ, но отъ водки никогда не прочь, и когда только могутъ, пьютъ до тѣхъ поръ, пока уже на ногахъ не могутъ стоять.

-- Такъ! отвѣтилъ Стокфлетъ, вы это говорите, и воображаете, что имѣете полное на это право. Но лѣнятся и пьянствуютъ не одни Лапландцы, и кто этихъ несчастныхъ довелъ до этого? Кто заставляетъ ихъ искать убѣжища въ пустыняхъ, кто ненавидитъ, презираетъ и притѣсняетъ ихъ? Кто продаетъ имъ адскій напитокъ, дѣлающій изъ нихъ животныхъ? Кто грабитъ, обижаетъ ихъ и наполняетъ ихъ сердце желчью и лукавствомъ?

-- Уфъ! сказалъ Ивеландъ съ гримасой,-- съ вами не затѣвай спора, пасторъ; по мнѣ исправляйте народъ сколько хотите, хуже имъ отъ этого не будетъ.

-- Но и не лучше, по моему мнѣнію, вмѣшался Стурсонъ.-- Народъ, такъ низко падшій, кочующій, лишенный всякаго стремленія къ осѣдлости и чувства законности, лѣнивый и безъ всякихъ способностей къ земледѣлію, можетъ быть предметомъ жалости, но не имѣетъ будущности, и никогда не дойдетъ до нормальнаго развитія.

-- Да, это говорятъ, отвѣтилъ миссіонеръ со вздохомъ;-- это пишутъ и печатаютъ и при этомъ часто и меня поднимаютъ на смѣхъ; это также мнѣніе здѣшнихъ умниковъ, которые хулятъ все то, съ чѣмъ они не согласны. Но это противорѣчило бы милосердію и справедливости Божіей, и къ тому же вы не знаете людей, которыхъ такъ строго судите. Я имѣлъ случай наблюдать за ними, узнать ихъ коротко, и могу васъ увѣрить, что они люди кроткіе, безобидные и благодарные за каждое доброе слово, за малѣйшую услугу.

-- Однако, вмѣшался купецъ,-- я все-таки никому не совѣтую увлекаться вашимъ примѣромъ, и одному отправиться къ этимъ добродѣтельнымъ, по вашему мнѣнію, людямъ. Лапландцы отличные стрѣлки, и рѣдко пуля ихъ не попадаетъ въ цѣль. Еще разъ повторяю, это народъ испорченный, неисправимый, и только строгость и страхъ могутъ дѣйствовать на нихъ. Такъ думаю, не одинъ я, пасторъ Стокфлетъ, но и всѣ сколько-нибудь порядочные люди.

-- Порядочные люди, грустно повторилъ миссіонеръ,-- да, въ этомъ-то и бѣда. И не вамъ бы такъ говорить, Кристи Ивеландъ. Вы подъ рукой имѣете примѣръ того, что можетъ, воспитаніе; и какъ способны развиваться эти презираемые всѣми люди.

-- Вы говорите о школьномъ учителѣ? сказалъ Ивеландъ.-- Что жь, я отдаю ему справедливость, но одинъ примѣръ еще ничего не значитъ. Но вотъ и онъ, продолжалъ онъ,-- и Мери, войди, Мери, дай на себя посмотрѣть.

Стурсонъ сидѣлъ лицомъ къ двери и могъ видѣть, что она тихо отворилась. Въ комнату вошла молодая дѣвушка, застѣнчиво поклонилась и съ улыбкой подошла къ столу; за нею вошелъ молодой человѣкъ и скромно остановился у двери.

-- Милое дитя мое, сказалъ пасторъ, которому она протянула руку,-- да благословитъ васъ Богъ! Я радъ видѣть васъ здоровою и веселою.

-- Мери выросла, съ довольною улыбкой сказалъ ея отецъ,-- морской воздухъ чего-нибудь да стоитъ; какъ видите, у насъ цвѣтутъ розы и гвоздики.

Онъ смѣясь указалъ на раскраснѣвшееся лицо молодой дѣвушки, и пока миссіонеръ разспрашивалъ ее, Стурсонъ имѣлъ полное время разсмотрѣть ее.

Онъ нашелъ, что дочь купца очень не дурна, хотя ее нельзя было назвать красавицей, и въ большомъ свѣтѣ она не произвела бы особеннаго впечатлѣнія. Но здѣсь, близь семидесятаго градуса, посреди дикой природы и дикаго народа, это было привлекательное, изящное явленіе.

Темные блестящіе волосы окаймляли пріятное, почти дѣтское ея личико. Каріе ясные глаза ея отъ времени до времени съ любопытствомъ обращались на незнакомаго гостя, и потомъ опять опускались. Лицо ея было оживлено, выразительно, вопросы ея и отвѣты свидѣтельствовали о нѣкоторомъ развитіи; она выражалась просто, но мило, и Стурсонъ въ душѣ своей отдалъ справедливость Трондъемскому пансіону. Этому впечатлѣнію способствовало также ея свѣтлое, моднаго покроя, платье, и черный шелковый фартучекъ, въ карманы котораго она очень мило засунула руки.

-- Итакъ, вы пріятно и весело провели этотъ годъ, милая Мери? спросилъ миссіонеръ.

-- Я довольна, господинъ пасторъ, отвѣчала она.-- Добрый мой отецъ дѣлаетъ для меня все, чего я только могу пожелать, а нынѣшнее лѣто тепло и прекрасно; у меня радостей много. Вы останетесь у насъ, неправда ли? продолжала она.

-- Нѣсколько дней, если это позволитъ вашъ отецъ, отвѣчалъ Стокфлетъ.

-- Въ такомъ случаѣ, у васъ каждое утро будетъ свѣжій букетъ, живо продолжала она:-- Олафъ развелъ садикъ для меня, и я ему помогала. Теперь у меня цвѣтутъ розы, желтый фіоль и гвоздика.

-- Прекрасно! воскликнулъ миссіонеръ:-- но что же подѣлываетъ садовникъ, мой добрый милый Олафъ?

-- Да вотъ же онъ! смѣясь отвѣтила хорошенькая дѣвушка, указывая на дверь, у которой все еще стоялъ ея скромный спутникъ.

-- Какъ, Олафъ Голмбое, ты здѣсь, сынъ мой? Здравствуй, я по тебѣ соскучился, и привезъ тебѣ изъ горъ поклоны отъ друзей и родственниковъ.

Онъ.обнялъ молодаго человѣка, подвелъ его къ лампѣ и пристально взглянулъ ему въ лицо; потомъ съ отеческою нѣжностью погладилъ его по головѣ и сказалъ ему нѣсколько непонятныхъ для другихъ, странно звучащихъ лапландскихъ словъ.

Короткій отвѣтъ Олафа далъ поводъ къ двумъ-тремъ другимъ вопросамъ, потомъ Штокфлетъ обратился къ купцу;

-- Я нашелъ, что онъ похудѣлъ, сказалъ онъ, и замѣтилъ это ему, но онъ говоритъ, что онъ здоровъ и веселъ.

-- Съ чего же ему и быть больнымъ, возразилъ Ивеландъ.-- Живетъ онъ бариномъ; другаго дѣла у него нѣтъ, какъ изрѣдка въ церкви играть на органѣ, а зимой обучать грамотѣ дѣтей Лапландцевъ, Финновъ и Квеновъ. За то правительство даетъ ему домъ и поле, и сверхъ того двѣсти талеровъ въ годъ. На эти деньги кутить конечно нельзя, но Олафъ можетъ приходить ко мнѣ, когда хочетъ, и всегда найдетъ мѣсто за моимъ столомъ. Прибавьте къ этому уроки, которые онъ даетъ по сосѣдству, и на повѣрку выйдетъ, что съ такими средствами можно не только жить, но и кой-что откладывать про черный день. Не такъ ли, Олафъ Голмбое? Признайся-ка намъ, гдѣ ты закопалъ свой желѣзный горшокъ?

Ивеландъ намекалъ этимъ на привычку Лапландцевъ въ желѣзныхъ горшкахъ закапывать свои деньги, гдѣ-нибудь въ пустынѣ, черезъ что ежегодно пропадаютъ большія суммы, потому что они даже на смертномъ одрѣ рѣдко рѣшаются указать женѣ и дѣтямъ мѣсто, гдѣ лежитъ ихъ кладъ.

Купецъ громко расхохотался надъ своею остротой, и Стурсонъ не отсталъ отъ него. Слабый румянецъ выступилъ на желтовато-блѣдномъ лицѣ Олафа, и онъ мрачно опустилъ голову и содрогнулся; онъ не находилъ словъ, и вмѣсто отвѣта только слегка покачалъ головой, вслѣдствіе чего купецъ еще громче расхохотался.

-- Какъ! воскликнулъ онъ,-- ты денегъ не копишь? но что же, скажи на милость, ты тогда съ ними дѣлаешь? Неужели же бездѣльники съ горъ отнимаютъ ихъ у тебя, когда приходятъ къ тебѣ въ гости? Но нѣтъ, онъ вѣрно самъ относитъ ихъ имъ, когда бѣжитъ въ горы къ своимъ оленямъ и грязнымъ шалашамъ: вы помните, г. Стурсонъ, что я вамъ объ этомъ разказывалъ.

-- Если такъ, насмѣшливо сказалъ Стурсонъ,-- нужно бы похлопотать, чтобъ огромное жалованье школьнаго учителя было уменьшено на половину.

Олафъ прямо и твердо глядѣлъ ему въ глаза, и этотъ взглядъ раздражалъ Стурсона. Онъ бы очень желалъ доказать ему свое превосходство, но его удерживало сильное чувство презрѣнія и отвращенія къ этому ничтожному, по его мнѣнію, существу. Одно уже то, что школьный учитель былъ любимцемъ и воспитанникомъ его предшественника, не располагало Стурсона въ его пользу, но кромѣ того было что то въ наружности и обращеніи Олафа, что ему сильно не нравилось. Еслибъ этотъ Лапландецъ былъ, какъ всѣ Лапландцы, безобразный, униженно смиренный и отвратительно грязный, онъ показался бы ему быть-можетъ забавнымъ; но этотъ рѣдкій обращикъ способности къ развитію презрѣннаго племени, казалось, былъ преисполненъ чувствомъ собственнаго достоинства и по этому очень былъ ему непріятенъ.

Если правда, что умственное развитіе можетъ облагородить черты некрасиваго лица, то доказательствомъ тому могъ служить Олафъ Голмбое. Онъ былъ не высокъ и худъ, но ничто въ немъ не напоминало безобразнаго склада большей части несчастныхъ его соотечественниковъ. Онъ былъ даже хорошо сложенъ, и только плечи его были слишкомъ широки по его росту. Черты его конечно нѣсколько напоминали о его происхожденіи и не имѣли европейской правильности, но въ маленькихъ глазахъ его горѣлъ огонь, который всему лицу его придавалъ что-то особенно привлекательное. Черные его волосы, мягкіе и густые, разсыпались по красивому лбу, желтоватый цвѣтъ его кожи дѣлалъ странное впечатлѣніе при бѣломъ его галстукѣ, и его конечно нельзя было бы упрекнуть въ главномъ порокѣ его народа: одежда его поражала своею опрятностію.

-- Судья шутить съ тобой, Олафъ, смѣясь замѣтилъ купецъ, видя его волненіе,-- и отъ тебя будетъ зависѣть, чтобъ онъ съ тобой былъ такъ же хорошъ, какъ покойный Голмбое. Садись, возьми стаканъ и выпей съ нами. Ты добрый малый, я жаль только, что рода ты дурнаго; но въ этомъ ты не виновенъ. Возьми стаканъ, говорю я тебѣ, а ты, Мери, сбѣгай на кухню и похлопочи объ ужинѣ. Угощеніе будетъ неважное; чѣмъ богаты, тѣмъ и рады. Блюдо свѣжей камбалы, двѣ форели, да полдюжина птицъ, доставленныхъ намъ нашимъ охотникомъ Олафомъ, вотъ все, чѣмъ Мери можетъ васъ угостить.

Четверть часа спустя, онъ повелъ своихъ гостей въ большую столовую, гдѣ на столѣ уже была разостлана скатерть блестящей бѣлизны, и стояли голубыя англійскаго фаянса тарелки. Ужинъ оказался прекраснымъ, и Стурсонъ съ Стокфлетомъ сдѣлали ему честь.

Потомъ на столѣ опять явились погребецъ и чайникъ съ горячею водой, но было поздно, и, наскоро выпивъ нѣсколько стакановъ, Стурсонъ объявилъ, что пора ему и на покой.

Ему отвели уютную комнату въ верхнемъ этажѣ дома, и долго еще, лежа въ мягкой постели, онъ думалъ о жизни, ему предстоящей, и наконецъ заснулъ съ головой, полною пріятныхъ мыслей и ожиданій.

II.

Въ деревянномъ домѣ Ивеланда, каждое слово и каждый шагъ раздавались отъ одного конца его до другаго, и еслибы не сильная усталость Стурсона, его бы рано разбудилъ шумъ у пристани, гдѣ на яхты нагружались бочки съ ворванью, и множество лодокъ отправлялось на рыбную ловлю, и суета въ самомъ домѣ, гдѣ Кристи Ивеландъ уже открылъ свою лавочку, заключавшую въ себѣ все, что только можетъ быть потребно человѣку. Бодрый купецъ уже стоялъ въ ней съ двумя своими помощниками, окруженный грудами всевозможныхъ женскихъ и мужскихъ одеждъ, сапогами и холстомъ, земледѣльческими орудіями и канатами, посудой и удочками, иголками и снастями. Подлѣ него, на столѣ, лежала большая счетная книга, въ которой счетъ каждаго рыбака и жителя мѣстечка записывался особенно.

Покупщики рѣдко или никогда не приходили въ лавку съ деньгами въ карманѣ: каждый забиралъ въ долгъ, что только могъ; но тутъ-то и было гдѣ разыграться искусству прибрежнаго купца, и это-то и былъ источникъ его богатства, и причина разоренія большей части прибрежныхъ жителей, которые, несмотря на всѣ старанія, лишенія и труды, вѣчно въ долгу и въ рукахъ купцовъ. Кристи же Ивеландъ принадлежалъ къ числу самыхъ хитрыхъ, и въ точности зналъ, что съ каждаго можно взять; выжметъ изъ него весь сокъ, какъ изъ лимона, а потомъ броситъ въ сторону.

Рыбакамъ зажиточнымъ, то-есть имѣющимъ еще свою хижину и лодку, или поле и корову, онъ все выдавалъ охотно и даже навязывалъ имъ то, чего они и не требовали; съ стариками же и бѣдняками онъ обращался гораздо круче, надѣлялъ ихъ тѣмъ, что у него было похуже, и то съ большими затрудненіями; другимъ же, съ которыхъ онъ не надѣялся больше ничего получить, онъ на отрѣзъ отказывалъ и въ добавокъ грозилъ имъ судомъ и процессами.

Въ это утро, лавка его была полна, потому что много лодокъ отправлялось въ Сунды на лѣтнюю ловлю сельдей, и Кристи Ивеландъ дружески прощался съ каждымъ рыбакомъ, шутилъ съ нимъ и желалъ ему счастливаго лова; потомъ, когда простяки удалялись, насмѣшливо глядѣлъ имъ вслѣдъ. Онъ зналъ, что привези они хоть все, что въ морѣ есть рыбы, принадлежать она будетъ ему, обогатитъ она его, а не этихъ бѣдныхъ, вполнѣ зависящихъ отъ него людей.

-- Все теперь въ порядкѣ, сказалъ онъ, записавъ въ каждомъ счетѣ вдвое больше противъ того, что выдалъ, закрылъ книгу, отдалъ нѣсколько приказаній, и пошелъ въ гостиную, гдѣ слышались звуки фортепіанъ.

При появленіи отца, Мери быстро вскочила и подошла къ нему.

-- Ты здѣсь,-- не шуми, сказалъ Ивеландъ, а то потревожишь сладкій сонъ нашихъ гостей. Мери засмѣялась.-- Судья, сказала она,-- не намѣренъ, кажется, никогда проснуться, но пасторъ уже давно всталъ и пошелъ къ Олафу.

-- И Богъ съ нимъ, сказалъ купецъ;-- я въ обществѣ его теперь ничуть не нуждаюсь; что же касается до Стурсона, это человѣкъ, которому нужно оказывать всякое вниманіе. Постараюсь его уговорить, чтобы пробылъ у насъ и нынѣшній день. Ты объ этомъ что думаешь, Мери?

-- О чемъ, папенька? спросила она.

-- Нравится онъ тебѣ? спросилъ онъ, подмигивая ей.-- Онъ человѣкъ образованный, свѣтскій, не то, что старый ворчунъ Голмбое, который съ помощью Штокфлета и двухъ-трехъ другихъ мечтателей чуть было не довелъ насъ до бѣды. При этихъ словахъ онъ насмѣшливо улыбнулся и продолжалъ:-- Сколько лѣтъ глупцы трудились надъ тѣмъ, чтобы предать насъ въ руки этихъ Лапландцевъ и Квеновъ. Хотѣли довести народъ до того, чтобъ онъ самъ понялъ собственную выгоду! Хотѣли пріучить его къ умѣренности и порядку, развивая въ немъ чувство законности и религіозности! Хотѣли освободить этихъ безсмысленныхъ людей отъ купцовъ, и довести ихъ до того, чтобы съ насъ они за рыбу получали наличныя деньги, и намъ за товаръ платили точно также! Хотѣли лишить насъ нашихъ правъ, разорить насъ, населить край новыми купцами, согласными съ ихъ мнѣніями! Но Богъ этого не дозволилъ. Теперь Голмбое умеръ, убитый, какъ они тамъ говорятъ, клеветами, и тѣмъ, что не могъ привести въ дѣйствіе свои прекрасныя намѣренія, а новый судья человѣкъ иного покроя, и пойметъ, что гораздо выгоднѣе ему будетъ стоять за насъ, нежели за всякую сволочь.

Все это онъ произнесъ, прохаживаясь взадъ и впередъ по комнатамъ; наконецъ онъ остановился передъ дочерью, нѣжно взглянулъ на нее, и воскликнулъ:

-- Что жь, Мери, ты не дурна, и единственное дитя Кристи-Ивеланда; докажи судьѣ, что не даромъ я за тебя платилъ деньги въ пансіонѣ; пусть онъ увидитъ, что ты ни въ чемъ не уступишь любой свѣтской барышнѣ.

-- Когда прійдетъ Олафъ, мы можемъ угостить его музыкой, сказала она.

-- Да, но послушай, возразилъ онъ положивъ кончикъ трубки на ея плечо,-- скажи по секрету своему Олафу, чтобъ онъ держался поскромнѣе, когда съ нимъ говоритъ г. Стурсонъ.

-- Олафъ ни слова ему не сказалъ, отвѣтила дѣвушка.

-- Да, но взглянулъ на него такъ, что можно было подумать, что онъ хочетъ его прибить, сказалъ купецъ.-- Я замѣтилъ также, что этотъ дерзкій взглядъ его очень не понравился г. Стурсону. Скажи этому молодцу, чтобъ онъ не забывалъ, кто онъ такой. Съ Лапландцемъ церемониться не станутъ. Голмбое умеръ, и Стурсону ничего не стоитъ выпроводить его туда... Онъ указалъ на горы, -- пусть онъ тогда на свободѣ съ своими родственниками и братьями доитъ оленей.

Тутъ въ комнату взошелъ Стурсонъ, и былъ очень радушно принятъ купцомъ. Окружной судья явился своимъ хозяевамъ совершенно инымъ человѣкомъ нежели наканунѣ. Онъ отдохнулъ послѣ длиннаго путешествія по морю, подъ жгучими лучами солнца, умылся, выбрился, пріодѣлся, и не могъ не замѣтить, что этимъ не только выигралъ въ мнѣніи купца, но и обратилъ на себя вниманіе его хорошенькой дочери.

Послѣ первыхъ привѣтствій, Ивеландъ выразилъ гостю свое желаніе удержать его у себя на нынѣшній день, но уговорить Стурсона было не такъ легко. Судья съ улыбкой исчислилъ всѣ причины, по которымъ спѣшилъ на мѣсто назначенія и въ свой домъ.

-- Одинъ день, конечно, ничего не значитъ, отвѣтилъ онъ на убѣдительные доводы купца,-- но вся жизнь состоитъ изъ дней, и разсудительный человѣкъ ничѣмъ такъ не дорожить, какъ временемъ. Къ тому же я впередъ послалъ часть своихъ вещей, другая придетъ позже, я долженъ осмотрѣться, устроиться; не знаю, каковъ будетъ мой домъ; я не надѣюсь, чтобъ онъ такъ былъ хорошь, какъ вашъ, мой почтенный другъ.

-- Вы найдете удобный и теплый домъ, возразилъ купецъ,-- не очень большой, но тщательно устроенный покойнымъ Голмбое. Онъ развелъ также садъ, насадилъ рѣдкихъ растеній, обработалъ землю, и на это положилъ много труда и денегъ. Однимъ словомъ, вы своимъ уголкомъ будете довольны.

-- Прекрасно, сказалъ обрадованный Стурсонъ.-- Не думалъ и не чаялъ Голмбое, когда онъ трудился, что воспользуюсь его трудами я. Домъ же и отстрою и уберу по своему вкусу; я люблю жить удобно и хорошо, и надѣюсь, что мои друзья и сосѣди будутъ довольны мною, если сдѣлаютъ мнѣ честь меня навѣстить.

-- Начните же съ нынѣшняго дня, и утѣшьте одного изъ нихъ, продолжалъ просить Ивеландъ;-- останьтесь у насъ, отправьте свою лодку; завтра можете доѣхать до дому на моей.

-- Я боюсь васъ стѣснить и обезпокоить, принявъ это предложеніе, сказалъ Стурсонъ, -- и къ тому же дѣвица Мери ни слова не сказала, и я не знаю, желаетъ ли она, чтобъ я остался.

Онъ обратился къ Мери, которая смутилась и покраснѣла, въ то время какъ отецъ ея принялся съ жаромъ увѣрять, что дочь его столько же этого желаетъ, какъ и онъ самъ.

-- Я не смѣю этому вѣрить, сказалъ судья,

-- Увѣряю васъ, что да, г. Стурсонъ, отвѣтила Мери.-- Мы будемъ очень рады, если домъ нашъ понравится такому дорогому гостю.

-- Въ такомъ случаѣ я остаюсь, сказалъ Стурсонъ съ вѣжливымъ поклономъ, и продолжалъ, протягивая ей руку:-- надѣюсь, дѣвица Мери, что мнѣ удастся вамъ сегодня доказать, какъ дорого мнѣ ваше общество, и какъ я радъ провести этотъ день съ вами.

-- Я боюсь только, что вамъ, послѣ того, что вы видѣли на югѣ, покажется у насъ скучно, сказала Мери ласково,-- вамъ здѣсь придется довольствоваться малымъ.

-- Я всему буду радъ, отвѣтилъ Стурсонъ.

-- Въ такомъ случаѣ я вамъ покажу, какъ у насъ хорошо. Я васъ поведу на скалы: видъ съ нихъ на море, острова и горы -- удивительный. Когда мы возвратимся, въ садикѣ моемъ будетъ солнце, и если вы любите музыку или ею занимаетесь, у насъ, какъ видите, есть фортепіано.

Стурсонъ взялъ нѣсколько аккордовъ, чтобы доказать, что знаетъ толкъ въ этомъ дѣлѣ, и сказалъ потомъ:-- Я плохой музыкантъ, у меня никогда не хватало времени и терпѣнія заняться этимъ искусствомъ, но я страстный охотникъ до музыки, и за мной ѣдетъ отличная вѣнская рояль, которая вамъ понравится больше этихъ фортепіанъ. Но чтобы вы ни предложили, дѣвица Мери, я на все согласенъ и всѣмъ доволенъ.

Купецъ съ видимымъ удовольствіемъ прислушивался къ словамъ Стурсона, и наблюдалъ за выраженіемъ его лица; въ головѣ его вертѣлись планы очень схожіе съ разчетами Стурсона. Во время завтрака, Стурсонъ продолжалъ заниматься Мери, говорилъ съ ней о Дронтгеймѣ, о тѣхъ изъ ея знакомыхъ, которыхъ зналъ также, смѣялся и шутилъ, и упомянулъ о знатной своей роднѣ, разбросанной по всему краю. Говорилъ онъ также о себѣ, о томъ, что испыталъ на своемъ вѣку, объ обидахъ, нанесенныхъ ему, и коснулся между прочимъ того, что онъ лишился подруги жизни и теперь свободенъ. Онъ говорилъ объ этомъ съ наружнымъ спокойствіемъ, но въ голосѣ его слышалось затаенное чувство. Грустная улыбка, пробѣжавшая по его гордому лицу, могла возбудить къ нему участіе; глаза Мери ласково и довѣрчиво смотрѣли на сильнаго, твердаго человѣка, который съ такимъ грустнымъ спокойствіемъ говорилъ о своей судьбѣ.

-- Но теперь я оправился послѣ этого удара, продолжалъ Стурсонъ, и взглядъ его прояснился.-- Я понялъ, что не все въ жизни еще кончено для меня, и что вмѣсто того, чтобъ унывать, гораздо будетъ лучше постараться о пріобрѣтеніи того, чего мнѣ не достаетъ для счастія.

-- Справедливо изволите разсуждать, сказалъ Ивеландъ,-- и не забывайте, г. Стурсонъ, того, что здѣсь мы любимъ людей добрыхъ и смѣлыхъ. Плюньте на грусть и заботы, и думайте только о томъ, какъ бы теперь вамъ зажить весело и пріятно.

Потомъ онъ предложилъ гостю провести его по своимъ складочнымъ мѣстамъ, магазинамъ и анбарамъ, гдѣ все свидѣтельствовало о его благосостояніи. Онъ сообщилъ Стурсону, что въ самое это утро онъ отправилъ въ Бергенъ пять большихъ яхтъ, нагруженныхъ ворванью, и по всему было видно, что онъ одинъ изъ самыхъ богатыхъ купцовъ этого края; когда же они, и съ ними Мери, взошли на скалы, возвышающіяся за домомъ, изъ разговора оказалось, что почти все то, что оттуда было видно, обработанныя поля, хижины рыбаковъ у залива, необозримый лѣсъ, простирающійся до самаго Бердоэльфа, принадлежали Кристи-Ивеланду.

Этотъ день, какъ и всѣ предыдущіе, былъ прекрасенъ. Безоблачное небо отражалось въ морѣ. Изъ-за Ленвигскаго полуострова виднѣлся широкій Малангерскій заливъ, и въ долинѣ, окруженный зеленью, какъ бы на бархатномъ коврѣ, стоялъ домъ купца.

Ивеландъ принялся называть своему гостю имена близкихъ и отдаленныхъ горъ, острововъ, мѣстечекъ и селеній, и Мери помогала ему въ этомъ; но Стурсонъ слушалъ разсѣянно; мысль, съ которою онъ наканунѣ заснулъ и сегодня проснулся, все болѣе и болѣе улыбалась ему. Онъ начиналъ находить, что жениться ему на дочери купца будетъ вовсе не дурно; купецъ конечно былъ далеко не изященъ, и отъ него пахло рыбой, но то ли еще можно простить человѣку, благословенному такими богатствами и имѣющему только одну дочь? Какъ человѣкъ разсчетливый, онъ конечно понималъ, что слѣдуетъ ему прежде всего навести справки, и разузнать, не можетъ ли ему представиться партія еще блестящѣе этой; но, сколько онъ могъ судить, ему казалось, что онъ сразу напалъ на то, чего искалъ. Онъ пріѣхалъ съ твердымъ намѣреніемъ жениться здѣсь; люди опытные и разсудительные предупредили его, что безъ жены и семейства жизнь въ этихъ пустыняхъ невыносима, и посовѣтовали ему отыскать себѣ въ кругу купеческой аристократіи жену, которая и принесла бы ему богатство и поставила бы его на хорошую ногу съ богатыми своими родственниками. Этотъ совѣтъ былъ данъ въ добрый часъ. На югѣ Стурсону не такъ бы легко было найдти дѣвушку, которая бы согласилась быть его женой. Онъ пользовался дурною славой, его безпорядочная жизнь, вѣтренность и крутой нравъ всѣмъ были извѣстны. Теперь же, когда съ перваго шага его по новому краю, случай свелъ его съ Мери, онъ счелъ это за особенную милость судьбы, и ни минуты не сомнѣвался въ томъ, что побѣдить сердце этой простенькой дѣвочки будетъ ему очень легко.

Дочь лавочника и торговца рыбой, какъ бы богата она ни была, должна была почесть себя счастливою, выходя замужъ за окружнаго судью Стурсона, который легко могъ дослужиться и до высшихъ должностей. Полный этими мыслями, онъ смотрѣлъ на молодую дѣвушку, и говорилъ себѣ, что къ тому же ея лицо и манеры очень пріятны. Вскорѣ за тѣмъ, Ивеландъ объявилъ, что присутствіе его у пристани необходимо, и что ему нужно идти домой, но дочери посовѣтовалъ довести гостя до самаго конца залива, откуда видъ на Сеньеноэ на море и ледяныя горы былъ еще прекраснѣе.

Стурсонъ воспользовался этою прогулкой, чтобы пустить въ ходъ всю свою любезность, и былъ вполнѣ увѣренъ, что ему удалось очаровать Мери. Онъ и въ другомъ обществѣ и при другихъ обстоятельствахъ прослылъ между женщинами за человѣка опаснаго, и теперь былъ увѣренъ въ своей побѣдѣ.

Его разказы, шутки и намеки забавляли Мери, и отвѣты ея иногда поражали Стурсона своимъ остроуміемъ. Дорога шла вдоль залива черезъ камни и сквозь кустарникъ и наконецъ круто поднимаясь въ гору, вывела къ скалистому выступу, цѣли ихъ прогулки.

-- Позвольте предложить вамъ мою руку, дѣвица Мери, сказалъ Стурсонъ, когда спутница его начала взбираться на гору.

Молодая дѣвушка поблагодарила его, и такъ легко и быстро побѣжала впередъ, что Стурсонъ, несмотря на всѣ усилія, не могъ поспѣть за нею.

На самомъ верху скалы была маленькая площадка, къ которой вели нѣсколько сложенныхъ изъ камня ступеней.

-- Вы отказались отъ моей помощи, съ улыбкой сказалъ Стурсонъ,-- но тѣмъ не менѣе я рѣшусь прибѣгнуть къ вашей: протяните мнѣ вашу руку, дѣвица Мери, и пособите мнѣ.

Мери протянула ему руку, и въ то же мгновеніе онъ стоялъ подлѣ нея. Солнце пекло, онъ запыхался, и ему было жарко.

-- Я вижу, смѣясь сказала она,-- что вы не привыкли къ такимъ труднымъ дорогамъ. Но взгляните вокругъ себя, г. Стурсонъ, и признайтесь, что стоило придти сюда. Не хорошо ли здѣсь?

Стурсонъ опустился на скамью, сложенную изъ нѣсколькихъ камней, и любезно сказалъ:

-- Всего лучше то, что я вижу передъ собой; остальное конечно довольно мило, но море и утесы, долины и ледяныя горы можно видѣть и на югѣ. Я подозрѣваю, дѣвица Мери, что это ваше любезное мѣстечко, и поэтому оно и мнѣ мило.

-- Я часто прихожу сюда, отвѣтила она.

-- И эта скамья устроена для васъ?

-- Олафъ Голмбоэ сложилъ ее, отвѣтила она. Самъ онъ смѣлый охотникъ, и ему ничего не значитъ взобраться на самую высокую и крутую гору; но я бы не могла дойдти сюда, еслибы онъ не устроилъ ступеней, и не очистилъ бы, на сколько возможно, дорогу.

-- И вѣроятно школьный учитель сопровождаетъ васъ иногда сюда? спросилъ Стурсонъ съ насмѣшливою улыбкой.

-- Онъ часто приходитъ сюда, чтобы читать или играть на скрипкѣ. Его стоитъ послушать, г. Стурсонъ, игра его не можетъ не поразить. Онъ живетъ въ этомъ домикѣ: видите?

Она указала на долину, окруженную лѣсомъ и высокими скалами, гдѣ все дышало тишиной и спокойствіемъ. Ярко-зеленая густая трава какъ бы бархатнымъ ковромъ выстилала ее; ручей вытекалъ изъ скалы и, пѣнясь и журча, бѣжалъ между высокими берегами, заросшими кустарникомъ. Близь него, посереди долины стоялъ маленькій деревянный домикъ съ свѣтлыми окнами и берестовою крышей. Въ садикѣ, разведенномъ трудами Олафа, виднѣлись цвѣты и кусты смородины и крыжевника, но все было пусто и тихо, словно въ этомъ домѣ никто не жилъ.

-- Тамъ кажется, очень уютно сказалъ Стурсонъ,-- и все это слишкомъ хорошо для человѣка такого низкаго происхожденія.

-- Не говорите такимъ образомъ онемъ, серіозно отвѣтила Мери.-- Олафъ Голмбоэ человѣкъ вполнѣ достойный вашего вниманія.

-- Моего вниманія, конечно! насмѣшливо возразилъ Стурсонъ.-- Хоть бы изъ того только, что вы ему покровительствуете.

-- Онъ не нуждается въ моемъ покровительствѣ, сказала она. Но онъ ученѣе всѣхъ здѣшнихъ жителей, и въ каждомъ его словѣ слышны умъ и доброта. Онъ живетъ въ своемъ маленькомъ домикѣ одинъ и бѣдно, своими совѣтами или чѣмъ только можетъ, онъ помогаетъ своимъ ближнимъ, и никого не обижаетъ.

-- Вы такъ превозносите его, что мнѣ остается только ему завидовать, воскликнулъ Стурсонъ.-- Вы давно знаете этого добродѣтельнаго школьнаго учителя?

-- Я прежде часто его видала, отвѣтила Мери,-- когда онъ жилъ и воспитывался въ домѣ у Голмбоэ. Добрый старикъ встрѣтилъ его со стадомъ въ горахъ, у водопада, играющаго на скрипкѣ, взялъ его къ себѣ, и далъ ему хорошее воспитаніе.

-- И надѣялся воспитать въ немъ великаго артиста, новаго Оле-Була, лапландскаго генія, которому весь свѣтъ сталъ бы удивляться, презрительно сказалъ Стурсонъ.

Мери молчала, ей было стыдно.

-- Впрочемъ, продолжалъ Стурсонъ,-- онъ малый кажется не глупъ, и если только я имъ буду доволенъ, онъ навѣрное также будетъ доволенъ мною.

Мери пристально глядѣла внизъ, на долину; Стурсонъ слѣдилъ за ея взглядомъ, обращеннымъ на домъ Олафа, и увидѣлъ, какъ дверь его отворилась, и изъ нея вышли, два человѣка, а за ними косматая собака. По ихъ рубахамъ, кушакамъ, шапкамъ и обуви можно было сейчасъ узнать, что это Лапландцы. Они быстрыми шагами прошли по долинѣ, стали взбираться на гору, и прошли довольно близко отъ того мѣста, гдѣ сидѣли Стурсонъ и Мери. Вдругъ желтая собака остановилась, приподняла уши и громко залаяла. Лапландцы боязливо оглянулись вокругъ и сквозь чащу березъ, растущихъ по скату горы, Стурсонъ могъ разсмотрѣть ихъ лица.

-- Что за страшныя, отвратительныя рожи, смѣясь шепнулъ онъ Мери.-- Я никогда не привыкну къ этимъ краснымъ глазамъ, выглядывающимъ изъ-подъ желтыхъ растрепанныхъ волосъ, къ этимъ отвратительнымъ чертамъ. Да, въ сравненіи съ этими грязными уродами вашъ любимецъ Олафъ, конечно, чудо красоты, а вѣроятно и ума. Но что у него съ ними за дѣла, и куда они пропали? они не могли насъ замѣтить.

-- Отецъ говоритъ, возразила Мери,-- что Лапландецъ все видитъ, а слышитъ и того больше. Собака ихъ залаяла, и они по этому узнали, что мы здѣсь, но вѣроятно замѣтили это прежде, потому что еще до лая собаки они своротили съ своей дороги, и теперь уже прошли черезъ оврагъ и поднимаются на гору.

-- Глядя на ихъ вдавленныя головы и неуклюжій складъ, нельзя было бы подозрѣвать въ нихъ такого тонкаго чутья и такого проворства, смѣясь сказалъ Стурсонъ.

-- Вамъ бы за ними не поспѣть, сказала Мери.-- Отецъ говоритъ, что Лапландецъ на бѣгу перегонитъ оленя и медвѣдя, и стоитъ посмотрѣть, какъ они карабкаются по горамъ.

-- Эти люди были настоящіе горные Лапландцы? спросилъ Стурсонъ.

-- Съ ними были ружья, ягдташи и пороховницы, и поэтому я заключаю, что это не были Боэландцы; прибрежные же жители, которые живутъ рыбною ловлею, такъ бѣдны, что не имѣютъ ружей и пороха. Это были вѣроятно братья или родственники Олафа; у нѣкоторыхъ изъ нихъ по тысячѣ и больше оленей.

-- Итакъ нашъ учитель принадлежитъ къ лапландской аристократіи? Какъ это пріятно слышать? насмѣшливо прервалъ ее Стурсонъ.-- Но довольно о немъ, дѣвица Мери, солнце жжетъ немилосердно, и я думаю, что намъ пора направиться къ дому.

Мери предложила ему возвратиться по другой дорогѣ, Стурсонъ на все былъ согласенъ.

Они удалились отъ моря, и по дорогѣ, ведущей между скалами, дошли до широкой равнины, гдѣ стояло нѣсколько хижинъ, окруженныхъ полями овса, гречихи и картофеля.

-- Здѣсь, сказала она,-- живутъ все Боэландцы, которыхъ покойный Голмбоэ поселилъ сюда. Это по большей части люди трудолюбивые, живущіе въ довольствѣ, и кромѣ земледѣлія занимающіеся и рыбною ловлею; но не хорошо въ нихъ то, что они очень горды и лукавы.

-- Горды? смѣясь спросилъ Стурсонъ, -- чѣмъ же они гордятся?

-- Они воображаютъ, что они гораздо лучше, образованнѣе и умнѣе Квеновъ и рыбаковъ, и отъ всей души ненавидятъ горныхъ Лапландцевъ, которые съ своей стороны гордятся своею свободой, и съ презрѣніемъ смотрятъ на этихъ земледѣльцевъ и находять унизительною жизнь, которую они ведутъ.

Стурсонъ еще смѣялся надъ этими спорами и соперничествомъ когда въ дверяхъ одной изъ хижинъ показался тотъ же самый человѣкъ, котораго наканунѣ онъ чуть не сбилъ съ ногъ. На немъ была та же лощенная шляпа, та же синяя куртка и на широкомъ лицѣ та же глупая улыбка.

Онъ съ большою важностью снялъ шляпу и пожелалъ г. окружному судьѣ всякихъ удачъ и счастья на новомъ мѣстѣ и въ новой должности.

-- А кто же ты самъ, любезный другъ? спросилъ Стурсонъ.

-- Генрикъ Янсенъ, отвѣтилъ крошка,-- покорнѣйшій слуга вашей милости.

Подобострастная ужимка и поклоны этого человѣка смѣшили Стурсона, но вмѣстѣ съ тѣмъ были ему и пріятны.

-- Ты обрабатываешь землю, сказалъ Стурсонъ,-- и кажешься мнѣ хорошимъ человѣкомъ.

-- Да, гордо отвѣтилъ Боэландецъ,-- я не какой-нибудь бродяга, негодяй, и живу честно и мирно въ своемъ уголкѣ. Но посудите сами, ваша милость, что будетъ съ нами, если всякіе плуты, невѣжды, лѣнивцы, тунеядцы, сядутъ намъ на носъ и будутъ отбивать у насъ хлѣбъ? Вѣдь этихъ злодѣевъ слѣдуетъ прогнать, не такъ ли?

Стурсонъ съ удивленіемъ глядѣлъ на него и сказалъ своей спутницѣ:

-- Чего онъ именно хочетъ, и кого онъ такъ бранитъ?

-- Я вамъ сейчасъ это скажу, отвѣтила Мери:-- Старикъ Голмбоэ много сдѣлалъ и для этого человѣка, отцу его далъ этотъ домъ и клочокъ земли, а его самого въ одно время съ Олафомъ послалъ въ Тронденесъ въ школу. Его оттуда исключили за неспособность и шалости; и теперь онъ воображаетъ, что имѣетъ право на мѣсто школьнаго учителя; и сумѣлъ устроить такъ, что многіе колонисты и рыбаки не хотятъ посылать своихъ дѣтей къ Олафу, потому что онъ происходитъ отъ горныхъ Лапландцевъ.

Въ то время какъ говорила Мери, маленькій Лапландецъ дѣлалъ гримасы, скалилъ зубы и злобно на нее смотрѣлъ.

-- И мѣсто это слѣдуетъ мнѣ и никому другому, почтеннѣйшій господинъ судья, менѣе же всего этому дикарю, безбожному колдуну, который бѣгаетъ въ горы, чтобы молиться своимъ идоламъ и приносить имъ жертвы. Я это видѣлъ, своими глазами видѣлъ, могу это подтвердить клятвою.

-- Не слушайте его болтовни, сказала Мери, удаляясь отъ него.

-- Добрый мой Генрикъ Янсенъ, смѣясь сказалъ Стурсонъ,-- не мое дѣло разбирать твои неудовольствія и права, которыя тебѣ даетъ твое рожденіе и положеніе въ свѣтѣ; если же ты говоришь правду, обратись къ фогту и покажи ему, на чемъ основаны твои обвиненія.

Онъ послѣдовалъ за молодою дѣвушкой, но когда, прошедши нѣсколько шаговъ, онъ еще разъ взглянулъ назадъ, то увидѣлъ, что Лапландецъ все еще безъ шляпы стоитъ передъ домомъ и низко ему кланяется; потомъ онъ указалъ на Мери, погрозилъ ей пальцемъ, и злобно засмѣялся.

Дорога шла въ гору, и когда Стурсонъ догналъ свою спутницу, она уже стояла на верху пригорка, подъ которымъ простиралась долина, гдѣ былъ выстроенъ домъ Олафа. Стурсонъ понялъ, что Мери не безъ намѣренія привела его сюда.

-- Вы, кажется, намѣрены навѣстить колдуна? спросилъ онъ.

-- Я хочу васъ повести къ Олафу, отвѣтила она, -- чтобы вы сами увидали, до какой степени нагло лжетъ этотъ колонистъ.

-- Неужели вы думаете, что я ему повѣрилъ? сказалъ Стурсонъ, -- но странно однако, что этотъ добродѣтельный Олафъ могъ возбудить въ сердцахъ своихъ соотечественниковъ такую ненависть къ себѣ,

-- Бѣдный Олафъ! воскикнула Мери.-- Его познанія, кротость и смиреніе не служатъ ему ни къ чему. Норвежцы не могутъ простить ему то, что онъ Лапландецъ, а Лапландцы то, что онъ отсталъ отъ нихъ, подчинился чуждой имъ власти, и забылъ ихъ обычаи и нравы.

Стурсонъ пристально наблюдалъ за выраженіемъ ея лица.

-- Но несмотря на все это, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія,-- я не поручусь, чтобы то, что намъ говорилъ Янсенъ, не имѣло какого-нибудь основанія. Я и отъ вашего отца слышалъ, что на него нападаетъ какое-то сумашествіе, и что онъ иногда по нѣскольку дней пропадаетъ въ горахъ. Все это очень странно.

-- Онъ истинный христіанинъ, живо возразила Мери,-- и я немногихъ знаю, которые были бы такъ достойны этого имени. Войдемъ къ нему, я его попрошу придти къ намъ послѣ обѣда.

-- Пусть онъ съ собой принесетъ свою скрипку.

Мери покачала головой.

-- Онъ этого никогда не дѣлаетъ, сказала она,-- не требуйте этого отъ него. Но мы съ нимъ будемъ играть на фортепіано, и игра его вамъ вѣрно доставитъ удовольствіе.

Тѣмъ временемъ они спустились съ пригорка, и пошли по травѣ вдоль журчащаго быстраго ручья. Потомъ они прошли черезъ садъ. Мери отворила наружную дверь дома, и черезъ маленькія сѣни повела Стурсона въ жилую горницу; но на порогѣ оба остановились, пораженные неожиданнымъ зрѣлищемъ.

Миссіонеръ сидѣлъ на низкой скамьѣ, а передъ нимъ на колѣняхъ съ опущенною головой стоялъ молодой человѣкъ. Руки священника лежали на его головѣ и, казалось, онъ творилъ тихую молитву.

Комната была низка, но довольно просторна. Деревянныя, голыя стѣны были законопачены мхомъ, полъ былъ усыпанъ свѣжими березовыми листьями. Убрана она была очень просто; тяжелый столъ, нѣсколько деревянныхъ стульевъ и скамей, полки съ книгами, вотъ все, что въ ней находилось. На стѣнѣ висѣло платье, неуклюжее ружье, ягдташъ и пороховница, и рядомъ съ ними инструментъ, въ которомъ не сразу можно было узнать скрипку.

Услыхавъ щумъ въ дверяхъ, миссіонеръ обернулся, а Олафъ вскочилъ на ноги.

-- Добро пожаловать, сказалъ Стокфлетъ очень спокойно,-- мы только что кончили нашу бесѣду. Благодарю васъ, г. Стурсонъ, что вы посѣщаете моего Олафа.

-- Да благословитъ васъ Богъ, сударь, прибавилъ школьный учитель, почтительно ему кланяясь и задумчиво глядя на высокаго гордаго человѣка, стоявшаго въ дверяхъ.

-- Мы посидѣли на скамьѣ Олафа, сказала молодая дѣвушка,-- и мимоходомъ зашли къ нему, чтобы попросить его быть у насъ послѣ обѣда. Дорогой нашъ гость г. Стурсонъ остается сегодня у насъ, онъ любитъ музыку, и я надѣюсь, что г. Голмбоэ не откажется придти поиграть со мной.

Онъ къ еще разъ поклонился и вопросительно взглянулъ на пастора; Стокфлетъ одобрительно улыбался.

-- Вы знаете, тихо сказалъ Олафъ,-- что я всегда готовъ дѣлать все, что можетъ быть пріятно вамъ.

Стурсонъ ласково поговорилъ съ нимъ и повидимому остался доволенъ скромными, робкими отвѣтами молодаго человѣка.

"Миссіонеръ, подумалъ онъ, его вѣроятно наставилъ и образумилъ." Ему было пріятно видѣть, что глаза, такъ смѣло и прямо глядѣвшіе на него вчера, теперь были опущены, и что весь огонь ихъ потухъ. Это такъ расположило его къ Олафу, что онъ даже протянулъ ему руку, предложилъ ему свои услуги и обѣщался покровительствовать ему. Нѣсколько рисунковъ карандашомъ Олафа, гвоздиками прибитые къ стѣнѣ, виды моря и горъ, обратили на себя его вниманіе и заслужили его похвалу; когда же Стокфлетъ въ добавокъ упомянулъ о томъ, что рѣдко можно видѣть такой почеркъ, какъ у Олафа, онъ сказалъ съ любезною улыбкой;

-- Признаюсь, г. Голмбоэ, я пораженъ вашими знаніями и способностями, и нахожу только, что вы не на своемъ мѣстѣ. Вы могли бы мѣтить гораздо выше.

-- Я доволенъ своею долей, отвѣтилъ Олатъ.

-- Но вамъ необходимо бы было побывать въ какомъ-нибудь университетѣ, и потомъ избрать болѣе широкое поприще для своей дѣятельности.

-- Я знаю, отвѣтилъ Олафъ, не поднимая глазъ,-- что для меня закрыты многіе пути, доступные для другихъ.

-- Полно! воскликнулъ Стурсонъ,-- мы живемъ въ вѣкъ просвѣщенный, чуждый всякихъ предразсудковъ. Приходите послѣ обѣда, г. Олафъ, мы потолкуемъ и покороче познакомимся; да принесите съ собой свою скрипку, я слышалъ, что вы замѣчательный артистъ.

Олафъ взглянулъ на неуклюжій инструментъ и сказалъ умоляющимъ голосомъ:-- Извините меня, это не возможно, она изломана.

-- Нечего дѣлать, сказалъ Стурсонъ,-- но жаль, я очень желалъ бы васъ слышать. Дѣвица Мери мнѣ много наговорила о вашемъ искусствѣ, и мнѣ любопытно видѣть, какимъ образомъ вамъ удается извлекать сладкіе звуки изъ этого страннаго инструмента. Я надѣюсь, Олафъ, что это не отговорка, и думаю, что участіе мое къ вамъ даетъ мнѣ право ожидать отъ васъ это маленькое одолженіе. Если у васъ настоящій талантъ, кто знаетъ, какое это можетъ имѣть вліяніе на вашу судьбу.

Олафъ молча и попрежнему робко ему поклонился, Стурсонъ наконецъ посмотрѣлъ на часы и объявилъ, что имъ нужно спѣшить, чтобы во время вернуться домой. Разставаясь съ Олафомъ, онъ повторилъ ему, чтобъ онъ не опаздывалъ, и если можно принесъ съ собой скрипку. Онъ подалъ руку Мери и, смѣясь и шутя, повелъ ее по душистому цвѣтнику Олафа и мимоходомъ нарвалъ ей букетъ изъ его резеды и гвоздикъ.

Олафъ стоялъ на порогѣ; онъ слѣдилъ глазами за удаляющимися, и весь содрогнулся, когда у ручья Мери еще разъ обернулась къ нему и съ улыбкой кивнула ему головой.

-- Помни нашъ разговоръ, Олафъ, сказалъ пасторъ, отставшій отъ другихъ.

-- Я все помню, батюшка, сказалъ Олафъ кротко. И долго еще онъ въ глубокомъ раздумьи, стоялъ и глядѣлъ на скалу, за которою скрылись Мери, Стурсонъ и пасторъ.

III.

Стурсонъ остался очень доволенъ этимъ днемъ; онъ время свое употребилъ въ прокъ, очаровалъ купца, а съ Мери сумѣлъ поставить себя на хорошую ногу. Несмотря на его гордость, раадражительность и причуды, никто такъ хорошо, какъ онъ, не умѣлъ быть всѣмъ пріятнымъ, а здѣсь онъ желалъ всѣхъ склонить на свою сторону, потому что каждый могъ быть ему полезенъ въ дѣлѣ, имъ задуманномъ. Поэтому, онъ въ особенности старался понравиться пастору, зная его вліяніе на Мери. Миссіонеръ пользовался общимъ уваженіемъ, и Ивеландъ и другіе купцы, хотя и позволяли себѣ смѣяться надъ нимъ, побоялись бы открыто возстать противъ почтеннаго старика, любимаго правительствомъ и народомъ. Стурсонъ сейчасъ смекнулъ, съ какой стороны ему слѣдовало къ нему подъѣхать; онъ терпѣливо выслушалъ его длинные разказы о Лапландцахъ, проекты объ улучшеніи ихъ быта, о ихъ обращеніи въ христіанскую вѣру, и въ спорахъ объ этомъ предметѣ между Ивеландомъ и пасторомъ принималъ сторону послѣдняго. Другаго человѣка вѣроятно бы очень заинтересовали подробности о житьѣбытьѣ и умственномъ развитіи этого мало извѣстнаго, кочующаго племени, ему же они казались не только скучны, но и непріятны. Тѣмъ внимательнѣе прислушивался онъ къ каждому слову о купечествѣ края, положеніи, состояніи, семействѣ каждаго изъ его членовъ, при чемъ онъ еще могъ убѣдиться въ томъ, что Ивеландъ принадлежалъ къ числу тамошнихъ тузовъ, потому что о большей части своихъ собратій онъ говорилъ съ пренебреженіемъ человѣка, чувствующаго все превосходство, которое даетъ ему надъ ними его богатство. Своими вопросами и замѣчаніями Стурсонъ довелъ наконецъ купца до многозначительнаго для него объясненія.

-- Я всѣхъ ихъ хорошо знаю, сказалъ Ивеландъ,-- и нѣкоторые изъ нихъ теперь что-то очень часто повадились у меня бывать. Онъ смѣясь посмотрѣлъ на дочь.-- У многихъ изъ нихъ и карманы не пусты, но никто еще не получилъ того, за чѣмъ ко мнѣ пріѣзжалъ. Это не такъ-то легко.

-- Счастье не въ богатствѣ, сказалъ Сокфлстъ.

-- Что жь! воскликнулъ купецъ,-- я вамъ такъ-и-быть скажу, что я объ этомъ думаю, пасторъ. Богъ благословилъ меня богатствомъ, а Мери мое единственное дитя. Пусть она выбираетъ человѣка себѣ по сердцу и мнѣ въ утѣшеніе. Мнѣ не нужно зятя съ полными карманами, у меня у самого есть чѣмъ ихъ набить. Но посмотрите, Нильсъ Стокфлетъ, вотъ идетъ вашъ Олафъ, и скажите послѣ этого, что возможно чѣмъ-нибудь побѣдить упрямство Лапландца. Его просили принести скрипку, а онъ вмѣсто того повѣсилъ себѣ черезъ плечо ружье, и вѣроятно шлялся нѣсколько часовъ по оврагамъ.

Олафъ медленно шелъ по лугу, и не далеко отъ дому встрѣтилъ Мери, вышедшую къ нему на встрѣчу. Стурсонъ увидѣлъ, какъ лицо его вспыхнуло и озарилось улыбкой, когда съ нимъ заговорила молодая дѣвушка. Потомъ онъ досталъ изъ ягдташа нѣсколько птицъ, съ виду похожихъ на куликовъ, и когда Ивеландъ это увидѣлъ, онъ все ему простилъ,-- Я всегда говорилъ, что Олафъ добрый малый, сказалъ онъ;-- это превкусныя птицы, но охота за ними трудна, и Олафъ зналъ, чѣмъ мнѣ угодить.

-- Развѣ онъ хорошій стрѣлокъ? спросилъ Стурсонъ.

-- Какъ всѣ Лапландцы, отвѣтилъ купецъ.-- Ружья у нихъ собственнаго издѣлія, и они ими дѣлаютъ чудеса, стрѣляютъ птицъ на лету, и почти никогда не даютъ промаха.

Стурсонъ взглянулъ на короткое, тяжелое оружіе въ рукахъ Олафа, и презрительно улыбнулся.

-- Сдѣлаемъ опытъ, г. Стурсонъ, сказалъ Ивеландъ;-- выйдемъ изъ дому и назначьте ему цѣль. Повѣрьте, онъ васъ разудивитъ.

Они вышли на лугъ передъ домомъ, гдѣ ихъ встрѣтили Олафъ и Мери.-- Заждались мы тебя, Олафъ, сказалъ Ивеландъ,-- музыкой вы займетесь потомъ, а теперь докажи судьѣ, что ты не одно это умѣешь. Онъ вѣрить не хочетъ, чтобы ты умѣлъ стрѣлять; убѣди же его въ томъ, что въ этомъ дѣлѣ тебѣ никто не уступитъ.

Стурсонъ взялъ ружье изъ рукъ Лапландца и расхохотался; короткій, заржавленный стволъ, самой грубой работы, быль воткнутъ въ кусокъ дерева такой же отдѣлки. Огромный курокъ, имѣлъ какую-то странную форму, и вообще казалось, что это ружье должно разсыпаться при первомъ выстрѣлѣ. Стурсонъ приложилъ его къ плечу, прицѣлился, и объявилъ, что онъ самъ порядочный стрѣлокъ, но что изъ этого жалкаго подражанія ружью стрѣлять рѣшительно невозможно.

-- Хотите держать со мной пари въ три талера, что онъ попадетъ въ эту чайку, что кружится надъ заливомъ? сказалъ Ивеландъ.

-- Согласенъ, отвѣчалъ Стурсонъ.

-- Стрѣляй же, Олафъ, воскликнулъ купецъ,-- и смотри же, братъ, не осрами меня.

Олафъ быстрымъ движеніемъ руки поднялъ ружье, крѣпко прижалъ его къ плечу, нагнулъ голову, и не долго думая и прицѣливаясь выстрѣлилъ: птица упала въ море.

-- Что, я вамъ говорилъ, судья! смѣясь воскликнулъ купецъ, и не безъ удовольствія принялъ отъ Стурсона три блестящіе новенькіе талера.

Одну минуту, казалось, онъ раздумывалъ, не подѣлиться ли ему выигрышемъ съ школьнымъ учителемъ; онъ повертѣлъ талеръ между пальцами, но этотъ великодушный порывъ скоро уступилъ мѣсто болѣе выгодному для его кармана убѣжденію, что глупому Лапландцу деньги эти нисколько не нужны.

Онъ ограничился тѣмъ, что снисходительно потрепалъ Олафа по плечу и сказалъ:

-- Славно, Олафъ, приходи завтра въ лавку, и забери у меня дроби и пороху.

Этимъ дѣло и кончилось, и Ивеландъ въ отличномъ расположеніи духа пригласилъ гостей войдти въ домъ, позаботился о томъ, чтобы школьному учителю подали кофе, предложилъ ему сигаръ и самъ зажегъ ему свѣчу. На столѣ опять явился погребецъ изъ чернаго дерева съ хрустальными графинами; фогтъ въ своей лодкѣ пріѣхалъ изъ Эриина; пасторъ изъ Тальвиге тоже сыскался, и черезъ часъ все общество было необыкновенно весело, и стаканъ за стаканомъ опорожнялся за здоровье окружнаго судьи, гостепріимнаго хозяина и его милой дочери.

Вечеромъ купецъ заставилъ Мери пѣть, потомъ очередь дошла и до Олафа.

-- Спой намъ что-нибудь, чудакъ ты нашъ, воскликнулъ уже довольно много выпившій фогтъ,-- спой намъ свой зингъ-зангъ, что самъ ты сочинилъ, и что такъ любилъ покойный Голмбоэ, царство ему небесное.

-- Это лапландская пѣсенька, прибавилъ онъ, обращаясь къ Стурсону.-- Можно съ ума сойдти, слушая обыкновенное пѣніе Лапландцевъ; это что-то въ родѣ хрюканья свиней, визга поросятъ; но Олафъ доказалъ своими пѣснями и напѣвами, что и этотъ проклятый языкъ можетъ быть мягокъ и звученъ.

-- Какія же чувства выражены въ этой пѣснѣ? спросилъ Стурсонъ.

-- Тоска по родинѣ, по возлюбленной и тому подобное, смѣясь сказалъ фогтъ;-- но она очень мила, особенно же когда ее поютъ въ два голоса. Дѣвица Мери, вы эту пѣсню знаете, спойте намъ ее съ Олафомъ, доставьте намъ это удовольствіе.

Купецъ сдѣлалъ знакъ дочери, и она съ Олафомъ подошла къ фортепіано. Словъ пѣсни никто не понималъ, но напѣвъ ея, былъ такъ сладко заунывенъ, что по просьбѣ слушателей они должны были повторить ее нѣсколько разъ. Игра Олафа на фортепіано, музыкальное дарованіе, о которомъ свидѣтельствовала пѣсня, поразили Стурсона. Онъ чувствовалъ участіе къ молодому человѣку, но къ этому чувству присоединилось еще другое, когда онъ замѣтилъ, съ какою нѣжностью бѣдный учитель во время пѣнія нѣсколько разъ взглядывалъ на свою сосѣдку.

Минуту спустя подозрѣніе, вкравшееся въ его душу, показалось ему такъ смѣшно и глупо, что онъ почти вслухъ расхохотался надъ своею мыслію. И когда Олафъ всталъ и отвѣтилъ скромнымъ поклономъ на похвалы, посыпавшіяся на него, Стурсонъ не отсталъ отъ другихъ и тоже выразилъ ему свое одобреніе.

-- Надѣюсь видѣть тебя у себя, сказалъ онъ,-- когда домъ мой у Малангерскаго залива будетъ устроенъ. Твоя игра украситъ наши пирушки; такого человѣка, какъ ты, всегда пріятно видѣть или по крайней мѣрѣ слышать, прибавилъ онъ и самъ засмѣялся надъ своею остротой.

Блѣдное лицо Олафа замѣтно покраснѣло, но Стокфлетъ наложилъ руку свою на его плечо и кротко сказалъ:

-- Я завтра ухожу и на нѣсколько дней беру тебя съ собой, сынъ мой, надѣюсь, что то время не далеко, когда я всегда буду имѣть тебя при себѣ.

-- Вы думаете сдѣлать изъ него миссіонера, проповѣдника? спросилъ Стурсонъ.

-- Да, отвѣтилъ Стокфлетъ;-- Олафъ имѣетъ все, что для этого нужно. Онъ здѣсь не на своемъ мѣстѣ, пора ему идти учить бѣдныхъ своихъ братьевъ, проповѣдывать имъ слово Божіе. Знанія его и любовь его къ этому дѣлу не должны пропадать даромъ; правительство, надѣюсь, согласится; и поэтому, г. Стурсонъ, вы видите, что ему врядъ ли придется забавлять своею игрой васъ и вашихъ гостей.

-- Вы хотите лишить насъ нашего славнаго музыканта, воскликнулъ Стурсонъ,-- мы этого не допустимъ, пасторъ! Что скажетъ дѣвица Мери, если вы разлучите ее съ ея другомъ и учителемъ?

-- Олафъ знаетъ, возразила Мери, до тѣхъ поръ глядѣвшая на грустное лицо молодаго человѣка,-- Олафъ знаетъ, что всѣмъ намъ будетъ жаль разстаться съ нимъ.

-- Браво! воскликнулъ Стурсонъ,-- послѣ этого онъ не можетъ оставить насъ. Мы тоже имѣемъ виды на него, и если онъ уменъ, онъ пойметъ, что не зачѣмъ ему закапывать свои способности, и что для него можетъ открыться другая жизнь. Я думаю, что вы его не совсѣмъ понимаете, продолжалъ онъ, замѣтивъ, что на лицѣ Стокфлета выразилось неудовольствіе.-- При всемъ моемъ уваженіи къ духовному званію и къ почтенной дѣятельности миссіонера, я не могу не замѣтить вамъ, что, по моему мнѣнію, этотъ молодой человѣкъ созданъ для другаго поприща. Въ глазахъ его горитъ огонь, выражается страстная его натура, сердце его наполнено грезами и мечтами, голова тревожными мыслями. Изъ этихъ матеріаловъ вы не выкроите священника, готоваго отречься отъ всего земнаго; изъ него могъ бы выйдти артистъ, или, еслибы мы жили нѣсколько столѣтій тому назадъ, отважный вождь своего племени. Я ни слова не прибавлю больше, г. Стокфлетъ, но обдумайте все это.

Разговоръ перешелъ на другіе предметы, и наконецъ Стурсонъ, утомленный безсмысленною, по его мнѣнію, болтовней, всталъ и вышелъ изъ дому. Онъ пошелъ вдоль залива, взошелъ на ближнюю скалу, и шагахъ въ ста отъ себя, увидѣлъ на берегу маленькаго колониста Янсена, занятаго своими сѣтями.

Боэландецъ подобострастно ему улыбнулся и низко поклонился, а потомъ съ разными ужимками и гримасами сталъ дѣлать ему знаки, чтобъ онъ сошелъ къ нему.

-- Что тебѣ нужно? спросилъ Стурсонъ, подходя къ нему.

-- Тише, сударь, тише, вполголоса сказалъ Генрикъ, оглядываясь по сторонамъ; -- могъ бы я вамъ кой-что сообщить, что близко васъ касается; но это зависитъ отъ того, что вы Генрику Янсену за это дадите.

-- А даромъ ты не сообщишь мнѣ своей тайны? насмѣшливо спросилъ Стурсонъ.

-- Даромъ я ничего не дѣлаю, возразилъ Янсенъ скаля зубы и мотая головой.-- Я не бродяга, я не плутъ, я честный человѣкъ, но еслибы вы знали то, что я знаю, васъ бы бросило въ жаръ, а еслибы это зналъ старикъ отецъ, прибавилъ онъ, заливаясь хриплымъ смѣхомъ, упирая руки въ боки и топая ногами,-- хи, хи, онъ покраснѣлъ бы, какъ ракъ въ горшкѣ.

-- Что ты знаешь, негодяй? воскликнулъ Стурсонъ.

-- Что мнѣ знать? я ничего не знаю, обиженнымъ голосомъ сказалъ Янсенъ, возвращаясь къ своимъ сѣтямъ.-- Негодяй! я живу въ своемъ домѣ, сударь, я тружусь и работаю, зачѣмъ же вы меня браните негодяемъ? Я человѣкъ свободный, и погодите, еще добьюсь своего.

Стурсонъ понялъ, что дурно принялся за дѣло. Его забавлялъ этотъ странный человѣкъ; и хотя онъ ему не вѣрилъ, все же таки хотѣлъ узнать, что значили его намеки.

-- Не сердись, Генрикъ Янсенъ, сказалъ онъ дружескимъ голосомъ,-- я тебѣ другъ, и радъ оказать тебѣ всякое одолженіе. Я отгадываю, что ты хочешь мнѣ сообщить что-нибудь о твоемъ сосѣдѣ Олафѣ Голмбоэ.

Колонистъ прищурилъ свои маленькіе косые глаза съ выраженіемъ злобной радости. Онъ сжалъ кулакъ и погрозилъ имъ по тому направленію, гдѣ находился домъ Олафа, потомъ опять залился своимъ хриплымъ смѣхомъ, и запрыгалъ вокругъ Стурсона.

-- Собачій онъ сынъ! воскликнулъ онъ,-- бездѣльникъ, воръ! Еслибы только все зналъ старикъ Ивеландъ, онъ его бы своими руками задушилъ, ногами бы затопталъ, бросилъ бы въ море.

-- Въ чемъ же дѣло, любезный Генрикъ, сказалъ Стурсонъ, стараясь говорить гораздо спокойнѣе, -- не скрывай отъ меня ничего.

-- Выхлопочете вы мнѣ мѣсто школьнаго учителя? сказалъ Янсенъ, жадно гляди ему въ глаза.

-- Все, что хочешь, если въ самомъ дѣлѣ ты сообщишь мнѣ что-нибудь для меня полезное; говори же.

По лицу Стурсона было видно, до какой стетени его удивило то, что теперь ему сказалъ Янсенъ на ухо, но онъ совладалъ съ своимъ негодованіемъ, и когда Генрикъ кончилъ, совершенно равнодушно спросилъ, было ли все сказанное имъ правда?

-- Истинная правда, сударь, воскликнулъ Янсенъ.

-- И отчего, дуракъ, ты этого прежде не сказалъ Ивеланду?

-- Ему? Зачѣмъ? сказалъ Генрикъ, злобно улыбаясь.-- Кристнивеландъ человѣкъ богатый и гордый, на насъ смотритъ свысока; а мнѣ на него наплевать; что мнѣ въ немъ? никогда я для него и пальцемъ не пошевельну.

-- Ты лжешь, воскликнулъ Стурсонъ,-- это невозможно! Но постой, не уходи, ни за что, въ самомъ дѣлѣ, нельзя ручаться. Такъ ты часто видалъ ихъ вмѣстѣ, поздно вечеромъ, говоришь ты, и ночью, на скалѣ, гдѣ устроены ступени?

-- Да, да, сказалъ Генрикъ,-- они часто сидятъ тамъ, вчера еще сидѣли и сегодня опять будутъ сидѣть.

-- И что ты еще слышалъ? спросилъ Стурсонъ,-- гдѣ ты былъ спрятанъ?

-- За камнями, смѣясь огвѣтилъ Янсенъ.-- Тамъ есть щель, въ которой стоять и лежать можно. Они сидѣли на лавкѣ и разговаривали о томъ и другомъ, всего не припомню, знаю только, что толковали и о васъ. Отзывался онъ, собачій сынъ, о васъ дурно, да и барышня тоже: вы ей не понравились.

Говоря это, онъ лукаво вглядывался въ неподвижное лицо Стурсона.

-- Благодарю тебя, Генрикъ Янсенъ, и еще разъ обѣщаюсь тебѣ быть твоимъ другомъ, сказалъ Стурсонъ, понизивъ голосъ.-- Но знай, что нѣтъ ничего предосудительнаго въ томъ, что дѣвица Мери иногда сходится на скалѣ съ этимъ Олафомъ; онъ ей жалокъ, она это дѣлаетъ изъ доброты сердечной. И теперь выслушай меня внимательно: ни слова не говори обо всемъ этомъ никому, и ты останешься доволенъ мною; если же ты станешь болтать, тебѣ придется плохо; ты себѣ мѣста отъ меня не найдешь; я сумѣю заставить тебя замолчать

Взглядъ его былъ такъ грозенъ, въ его голосѣ слышалась такая рѣшимость, что Янсенъ совершенно оторопѣлъ и притихъ,

-- Какъ же, сударь, смиренно пробормоталъ онъ,-- ваша милость останется мною довольна. Зачѣмъ же мнѣ болтать? Я буду нѣмъ, но не слѣпъ, нѣтъ, глаза не даромъ мнѣ даны. Хитрый взглядъ его опять поднялся на Стурсона:-- Чортъ побери этого мерзавца Олафа! воскликнулъ онъ.-- Но по дѣломъ этому гордецу Кристи-Ивеланду. Придется ему подѣлится своими богатствами съ этою собакой, гнуснымъ бездѣльникомъ, у котораго ничего нѣтъ, ни дома, ни поля, ни лодки, ни сѣтей.

Онъ гордо пріосанился и надвинулъ шляпу на глаза, въ то время какъ Стурсонъ уже взбирался на крутой берегъ и направлялся къ дому, гдѣ его ждали и искали.

Онъ извинился въ томъ, что такъ загулялся, и непринужденно улыбаясь, заглянулъ въ садъ, гдѣ подъ цвѣтущимъ навѣсомъ турецкихъ бобовъ сидѣли Мери и Олафъ, а напротивъ ихъ за столомъ миссіонеръ и пасторъ, совершенно углубленные въ свой разговоръ.

Стурсону почудилось, что дерзкій мальчикъ держалъ руку Мери въ своей, и что глаза ихъ вели нѣмой разговоръ въ то время, какъ они дѣлали видъ, что прислушиваются къ бесѣдѣ стариковъ.

Судья усѣлся подлѣ хорошенькой дѣвушки, и старался завести съ нею веселый, оживленный разговоръ. Онъ часто обращался также съ вопросами къ Олафу, шутилъ съ нимъ о предложеніяхъ миссіонера и ясно намекалъ ему, что имѣетъ на него совершенно другіе виды.

-- Когда я вступлю въ должность, говорилъ онъ,-- мнѣ нуженъ будетъ писарь, который мргъ бы меня замѣнить въ случаѣ отлучки, зналъ бы край, былъ бы хорошъ съ народомъ, и заслуживалъ бы мою довѣренность. Я по опыту знаю, что такіе люди рѣдки, и что ими слѣдуетъ дорожить. Я съ своимъ помощникомъ скупиться не стану, и кромѣ того много кой-чего можетъ перепасть въ его карманъ. Фогтъ говорилъ мнѣ, что если только окружной судья не черезчуръ строгъ, а писарь сумѣетъ взяться за дѣло, онъ легко можетъ въ годъ получить тысячу и болѣе талеровъ. Что жь, это не мое дѣло. Я всегда придерживался правила; "живи самъ и другимъ жить не мѣшай". А должность писаря безъ всякаго сомнѣнія пріятнѣе должности школьнаго учителя, а по моему, и миссіонера. Мы подумаемъ объ этомъ, не такъ ли, Голмбоэ? твой почеркъ и вообше все въ тебѣ мнѣ нравится, и никто не посмѣетъ сказать дурное слово тому, кого я приму подъ свое покровительство.--

Время прошло въ этихъ разговорахъ, длинный день приходилъ къ концу. Фогтъ и пасторъ, вполнѣ довольные угощеніемъ гостепріимнаго хозяина, собрались въ путь съ обѣщаніемъ вскорѣ навѣстить радушнаго судью въ новомъ его жилищѣ.

Онъ произвелъ на нихъ самое пріятное впечатлѣніе, и въ своихъ разговорахъ съ Ивеландомъ они на перерывъ другъ передъ другомъ расхваливали и превозносили его. Ивеландъ слушалъ ихъ съ удовольствіемъ, и послѣ ихъ отъѣзда долго еще за бутылкой вина разговаривалъ съ своимъ дорогимъ гостемъ. Кристи Ивеландъ. слылъ за человѣка, который умѣлъ пить, но Стурсонъ въ этомъ дѣлѣ заткнулъ его за поясъ. Онъ былъ совершенно свѣжъ и бодръ, въ то время какъ у купца уже стали путаться мысли и слова. Ивеландъ говорилъ много и откровенно. Онъ двадцать разъ повторилъ Стурсону, что нашелъ въ немъ сосѣда по сердцу, и что онъ можетъ просить у него чего хочетъ, ни въ чемъ ему не будетъ отказа; неосторожно предлагалъ ему деньги, и говорилъ про средства, которыми онъ могъ располагать. Стурсонъ слушалъ его съ надеждой, что онъ говоритъ правду.

Миссіонеръ уже давно ушелъ къ себѣ, Мери также удалилась, а Олафъ взялся за шляпу въ одно время съ фогтомъ и пасторомъ.

Стурсонъ весь вечеръ не спускалъ съ него глазъ, но не подмѣтилъ ни одного взгляда или движенія, по которому можно было бы заключить, что между нимъ и Мери какое-нибудь тайное согласіе. Олафъ скромно держался въ сторонѣ, никогда первый ни съ кѣмъ не заговаривалъ; видно было, что онъ постоянно помнилъ, кто онъ, и гдѣ онъ. Грустно-задумчивое выраженіе ни на минуту не исчезло съ его молодаго лица.

Становилось поздно, и Стурсону стоило не малаго труда доказать купцу, что пора имъ расходиться.

Вся прислуга дома уже спала; ей, какъ видно, не было въ диковину, что хозяинъ дома засиживался такъ долго за стаканомъ вина, и она предоставляла ему право запереть дверь дома и затушить послѣднюю свѣчу. Воровъ и разбойниковъ опасаться было нечего; въ этомъ краю, рыбаки и поселяне, уходя отъ себя, оставляютъ свою дверь настежъ, и домъ Ивеланда запирался только одною задвижкою; купецъ задвинулъ ее теперь нетвердою рукою и потомъ съ помощію смѣющагося Стурсона добрался наконецъ до своей комнаты.

Отдѣлавъ это дѣло, судья ощупью сошелъ съ лѣстницы, добрался до столовой, открылъ окно и черезъ минуту стоялъ на дворѣ.

Свѣжій морской вѣтеръ дунулъ ему въ лицо, луна слабо мерцала сквозь наполненный парами воздухъ; Стурсонъ остановился въ густой тѣни дома, чтобы еще разъ обдумать то, что ему слѣдовало дѣлать.

"Очень возможно, пробормоталъ онъ сквозь зубы, что этотъ злой уродъ обманулъ меня; это даже вѣроятно, потому что трудно себѣ представить, чтобы дѣвушка до того забыла свое достоинство, свое имя, свое положеніе, чтобы влюбиться въ Лапландца. Но если это правда? Сердце женщины непостижимая тайна. Говоритъ же намъ Аріостъ про прекрасную королеву, которая измѣнила своему молодому супругу для отвратительнаго карлы? позволяла ему себя бить, кусать, и со слезами валялась у ногъ его, умоляя его только полюбить ее."

Онъ медленно отошелъ отъ дома и въ тѣни березъ и кустовъ дошелъ до утесовъ. Здѣсь онъ остановился и взглянулъ на окна дома: все въ немъ было темной безмолвно. Легкій туманъ поднимался съ залива и прозрачною пеленой покрывалъ лугъ передъ домомъ.-- Во всякомъ случаѣ, прогулка по свѣжему воздуху будетъ мнѣ очень полезна, сказалъ онъ.-- Спи спокойно, милое, оклеветанное дитя, завтра я передъ тобой покаюсь и поцѣлую твои свѣжія губки.

Онъ быстро пошелъ по знакомой ему дорогѣ, но не безъ труда добрался до вершины высокой скалы. Туманъ, который на сѣверѣ вдругъ собирается и также скоро исчезаетъ, покрывалъ море и землю и сгущался надъ скалой. Внизу шумѣло море и разбивалось объ утесы. Стурсонъ подошелъ къ самому краю пропасти, скрестилъ руки и сталъ прислушиваться къ каждому долетавшему до него звуку, но кромѣ глухаго ропота волнъ да шума водопада въ долинѣ Олафа и шелеста листьевъ, онъ ничего не услыхалъ.

Сырой туманъ охватывалъ его со всѣхъ сторонъ, но кровь въ его жилахъ кипѣла, голова его горѣла отъ волненія и вина, воображеніе его работало. Онъ назоветъ Мери своею, деньги Ивеланда будутъ его. Онъ разчитывалъ, что станетъ съ ними дѣлать, какую они ему откроютъ будущность, и въ безмолвной тиши темной ночи его глазамъ представлялась свѣтлая, пестрая жизнь.

Наконецъ онъ усѣлся въ щели, которую описалъ ему Генрикъ Янсенъ. Это была трещина въ скалѣ, за скамьей, гдѣ было сухо, и откуда онъ могъ видѣть все, что происходило на площадкѣ. Онъ раздумывалъ о томъ, идти ли ему домой, и проклиналъ плута, заманившаго его сюда, потомъ говорилъ себѣ, что лучше ему еще нѣсколько минутъ остаться здѣсь, и самъ смѣялся надъ своею глупостью. Но прежде нежели онъ могъ привести въ исполненіе свои намѣренія, глаза его закрылись и онъ крѣпко заснулъ на твердомъ ложѣ. Сонъ его, впрочемъ, не былъ продолжителенъ, какіе-то странные звуки разбудили его. Въ полуснѣ уже они слышались ему, сладкіе и заунывные, то замирающіе, то сильные и живые.

И когда онъ открылъ глаза, онъ нѣсколько минутъ еще не могъ придти въ себя, и не зналъ, спитъ ли онъ, или нѣтъ. Луна теперь ярко освѣщала пустынный ландшафтъ, утесы и море. Черная тѣнь, выдающаяся впередъ скалъ, тѣмъ темнѣе ложилась на серебристыя волны. Домъ Ивеланда былъ виденъ какъ днемъ, и на голыхъ вершинахъ Сеньенойскихъ горъ уже начиналъ горѣть слабый, красноватый свѣтъ.

Но не этимъ былъ занятъ Стурсонъ; глаза его были обращены на человѣка, медленно прохаживавшагося взадъ и впередъ по площадкѣ. Это былъ Олафъ, онъ узнавалъ каждую черту его лица. но какъ оно измѣнилось! Онъ гордо поднималъ голову, блѣдныя его губы улыбались въ рукахъ онъ держалъ свою маленькую скрипку, и изъ нея-то онъ извлекалъ эти сладкіе, таинственные звуки.

Стурсонъ былъ пораженъ этимъ зрѣлищемъ. Онъ остался въ своей засадѣ, и молча и съ удивленіемъ сталъ наблюдать за странными движеніями, за восторженнымъ видомъ этого художника ночи и тьмы. Онъ ему напомнилъ всѣ разказы, слышанные имъ о колдунахъ и неземныхъ жителяхъ этихъ скалъ и пустынь.

Стурсонъ не зналъ, что ему дѣлать, показаться ли ему, обождать ли еще. Между тѣмъ Олафъ все больше и больше одушевлялся, игра его дѣлалась все страстнѣе, въ ней слышалась мольба, восторгъ и упоеніе.

Вдругъ онъ увидѣлъ на крутой тропѣ, подымавшейся отъ залива, другой человѣческій образъ, легко и быстро перепрыгивавшій съ камня на камень. Олафъ положилъ скрипку на скамью, подбѣжалъ къ ступенямъ, протянулъ руки къ другимъ маленькимъ ручкамъ.

Стурсонъ привсталъ въ своемъ углу; кровь его кипѣла, онъ не помнилъ себя: это была Мери. Онъ пробормоталъ сквозь зубы страшное проклятіе.

-- Ты услыхала меня, моя царица, ты услыхала своего раба, умоляющимъ голосомъ началъ Олафъ.-- Не потревожилъ ли я твоего сна? Прости меня; мнѣ нужно многое тебѣ сказать.

-- Ты меня не потревожилъ, отвѣтила она,-- я не могла спать, я думала о тебѣ и знала, что ты заиграешь. Только этого я и ждала.

Они сѣли на скамью. Олафъ держалъ ея руки въ своихъ и нагнувшись надъ ней, такъ тихо говорилъ съ ней, что Стурсонъ долго не могъ вслушаться въ ихъ разговоръ. Ему нѣсколько разъ чудилось, что онъ слышитъ свое имя, а потомъ мольбу и вздохи, утѣшительныя и ласковыя увѣренія. Стурсонъ пожиралъ ихъ глазами, съ бѣшенствомъ прислушивался къ каждому ихъ слову, сжималъ кулаки и закрывалъ себѣ ими ротъ, чтобы заставить себя молчать.

Наконецъ Олафъ вскочилъ съ своего мѣста, и съ отчаяніемъ въ голосѣ схватился за лобъ.

-- Печать отверженія лежитъ на мнѣ, милая Мери, воскликнулъ онъ,-- всѣ и каждый видятъ ее на моемъ лицѣ, и не прощаютъ ее мнѣ? Что сдѣлалъ я людямъ? Отчего они такъ ко мнѣ жестоки? Не довольно того, что я принадлежу къ несчастному народу, котораго они угнетаютъ, топчутъ ногами, нѣтъ, всѣ мои старанія сдѣлаться лучше, заслужить ихъ уваженіе, ни къ чему не ведутъ. Я имъ отвратителенъ, и каждый изъ нихъ, какъ бы онъ ни былъ глупъ и пошлъ, думаетъ, что имѣетъ право обращаться со мной, какъ съ грязною тряпкой, отталкивать и обижать меня.

-- А я, Олафъ, дрожащимъ и умоляющимъ голосомъ произнесла Мери, притягивая его къ себѣ,-- развѣ я, развѣ моя любовь не могутъ тебя вознаградить за то, чего ты лишенъ?

-- Ты, Мери? ты, мой душистый цвѣтокъ, заброшенный на дикій утесъ? страстно воскликнулъ онъ, бросаясь передъ ней на колѣни,-- я не стану говорить тебѣ, что ты для меня; ты одна никогда меня не презирала, не отворачивалась отъ меня; ты дала заглянуть мнѣ въ твое кроткое любящее сердце. Но чѣмъ все это кончится, моя Міри? Куда мнѣ бѣжать, чтобъ избавить тебя отъ себя!

-- Я тебя не пущу, Олафъ, сказала она и положила свою руку на его плечо.

-- И если я останусь, Мери, что со мной будетъ? Боже милосердый! сколько горя, сколько униженій мнѣ придется перенести! Гдѣ мнѣ на это найдти силу, гдѣ терпѣніе? Да, Стокфлетъ правъ, говоря, что, кромѣ позора и неминуемой гибели, меня ничего въ будущемъ не ожидаетъ, если я не сумѣю переломить себя, не рѣшусь оторваться отъ того, что одно дѣлаетъ сносною мою жалкую жизнь.

-- Ты во всемъ признался пастору? спросила она тихо.

-- Да, Мери, отвѣтилъ онъ, -- я слишкомъ страдалъ. Я излилъ ему свою душу, я сказалъ ему, что живу, дышу только тобой.

-- И что онъ сказалъ на это?

-- Что слѣдовало ожидать, сказалъ Олафъ,-- Онъ добръ и любитъ насъ, но и онъ не можетъ превратить камни въ хлѣбъ. Бѣжать, скрыться, покаяться въ своемъ безуміи, вотъ все, что остается для меня. Мери, дорогая Мери, воскликнулъ онъ, прерывающимся отъ волненія голосомъ,-- неужели я въ послѣдній разъ слышу твой голосъ, вижу тебя!

-- Онъ хочетъ отнять тебя у меня, сдѣлать изъ тебя миссіонера, изъ тебя, Олафъ!

-- Нѣтъ! съ ожесточеніемъ воскликнулъ Олафъ,-- я миссіонеромъ быть не могу. Я не вѣрю въ этого Бога, который такъ жестоко караетъ меня. Гдѣ его правосудіе, гдѣ его любовь? Всю жизнь свою я только страдалъ, склоняя голову подъ тяжестью его гнѣва, какъ же мнѣ послѣ этого проповѣдывать его слово?

-- О, не грѣши, воскликнула Мери, обнимая его.-- Олафъ, другъ мой, развѣ ты не вѣришь въ мою любовь? Я никогда не отступлюсь отъ тебя.

-- Ты, сказалъ онъ съ горечью,-- ты, какъ и всѣ отвернешься отъ меня. Безпутный человѣкъ, переступившій вчера порогъ вашего дома, какъ сѣрый волкъ нашихъ сказокъ стережетъ тебя, и не будетъ покоенъ, пока назоветъ тебя своею.

-- Никогда, съ ужасомъ воскликнула Мери,-- онъ мнѣ ненавистенъ!

-- Тебя объ этомъ не спросятъ, съ отчаяніемъ проговорилъ Олафъ;-- я прочелъ твой приговоръ въ его глазахъ и въ глазахъ твоего отца. И мнѣ страшно за тебя, Мери. Онъ жадный, безсовѣстный человѣкъ, присланный, какъ говорятъ, сюда, потому что на югѣ никто больше не хотѣлъ имѣть дѣла съ нимъ: онъ потащитъ тебя въ свой домъ, а я ночью буду стоять подъ твоими окнами, буду слышать его смѣхъ, отгадывать твои слезы.

-- Нѣтъ, Олафъ! Боже мой! нѣтъ! никогда!

-- Да, воскликнулъ онъ не помня себя,-- я не выдамъ тебя ему, буду защищать тебя до послѣдней капли крови.

-- Ты! яростно закричалъ Стурсонъ и не въ силахъ долѣе собою владѣть, выскочилъ на площадку,-- что можешь ты, червякъ, гнусная тварь!

Желѣзная рука его сжала горло Олафа, который тщетно старался освободиться отъ него. Олафъ былъ сильнѣе нежели можно было предполагать, глядя на его нѣжный складъ, но противиться взбѣшенному Стурсону ему не было возможности. Отчаянная борьба эта продолжалась только одну минуту. При слабѣющемъ свѣтѣ луны Стурсонъ еще разъ взглянулъ на побагровѣвшее лицо своей жертвы, на ея широко раскрытые глаза, и бросилъ почти не противящагося болѣе Олафа черезъ край скалы въ темную пропасть.

Послышался плескъ воды при паденіи тяжелаго тѣла, короткая, но отчаянная борьба съ волнами, нѣсколько тяжелыхъ стоновъ, и все затихло. Стурсонъ нагнулся надъ моремъ, ноги его дрожали, ничего болѣе не было слышно.

-- Лежи себѣ на морскомъ днѣ, пробормоталъ онъ сквозь зубы,-- тамъ тебѣ и мѣсто. Онъ захохоталъ, лицо его было страшно въ это мгновеніе, онъ обтеръ потъ съ лица и взглянулъ на луну, единственнаго свидѣтеля его преступленія. Потомъ подошелъ къ скамьѣ, гдѣ безъ чувствъ и движенія лежала Мери. Первымъ его дѣломъ было схватить скрипку и смычокъ несчастнаго учителя, и бросить ихъ за нимъ въ море; потомъ только онъ занялся молодою дѣвушкой, поднялъ ее, сталъ тереть ей виски, цѣловать холодныя ея губы и, называя ее самыми нѣжными именами, обнимать ее своею предательскою рукой. Наконецъ Мери открыла глаза, и съ страхомъ озираясь кругомъ, позвала Олафа.

-- Его уже нѣтъ здѣсь, сказалъ Стурсонъ съ кроткимъ упрекомъ въ голосѣ.

-- А гдѣ же онъ? что вы съ нимъ сдѣлали? спросила она дрожащимъ голосомъ.

-- Ничего я съ нимъ не сдѣлалъ, отвѣтилъ онъ,-- и клянусь вамъ, Мери, ему и впредь опасаться нечего. Успокойтесь, прошу васъ.

-- Мнѣ нужно идти домой, проговорила молодая дѣвушка, силясь встать съ своего мѣста.

-- И мнѣ также, сказалъ Стурсонъ,-- сейчасъ начнетъ разсвѣтать. Но сперва выслушайте меня, Мери. Васъ привело сюда ваше благородное сердце, тронутое жалобами безумца, который съ дѣтскимъ высокомѣріемъ, свойственнымъ его народу, забываетъ свое положеніе, цѣнитъ себя слишкомъ высоко. Васъ увлекло ваше великодушіе, и вы забыли, что вашею неосторожностью вы можете погубить ваше доброе имя, нанести жестокій ударъ вашему отцу.

-- Моему отцу! прошептала она замирающимъ голосомъ.

-- Онъ никогда ничего объ этомъ не узнаетъ, продолжалъ онъ; -- никогда, клянусь я вамъ своею жизнью и своею дружбой къ вамъ. А теперь, милая Мери, дайте мнѣ вашу руку; мы не станемъ объ этомъ больше говорить. Олафъ образумится; онъ правъ, говоря, что долженъ оставить васъ на всегда, и надѣюсь, исполнитъ свое намѣреніе и не будетъ стараться васъ видѣть, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока не сбудется то. что теперь составляетъ мое единственное желаніе, прибавилъ онъ тихо.

Онъ взялъ ея руку; Мери не была въ силахъ ему противиться, отвѣтить хоть слово на его увѣренія и обѣщанія. Уже почти совершенно разсвѣло, когда они дошли до дома.

-- Доброй ночи, дѣвица Мери, съ улыбкой шепнулъ ей Стурсонъ.-- Повѣрьте мнѣ, что я душой преданъ вамъ, и удѣлите мнѣ мѣстечко въ вашихъ снахъ.

Мери поспѣшно удалилась. Стурсонъ заперъ дверь и окно, въ которыя вышелъ съ вечера, потомъ пошелъ къ себѣ, бросился на постель и черезъ нѣсколько минутъ уже крѣпко спалъ.

IV.

На другое утро, Стурсонъ сталъ готовиться къ отъѣзду. Глядя на него, никто бы не отгадалъ, какъ онъ провелъ прошлую ночь. Онъ былъ веселѣе, нежели когда-либо, шутилъ и смѣшилъ Ивеланда, сидя съ нимъ за завтракомъ. Купецъ, съ своей стороны, казалось, былъ также въ отличномъ расположеніи духа, и пока готовили лодку и укладывали вещи Стурсона, новые пріятели успѣли еще разъ запить свою дружбу.

Мери не показывалась; служанка пришла доложить, что у барышни жаръ и болитъ голова, и что поэтому она не встала. Кристи Ивеландъ при этомъ, по своей привычкѣ, почесалъ себѣ носъ и очень лукаво мигнулъ судьѣ.

-- Ба! воскликнулъ онъ,-- ручаюсь вамъ, что она будетъ совершенно здорова, когда вы опять пріѣдете къ намъ. Знаю я эти женскія причуды. Быть-можетъ также, что она простудилась, загулявшись слишкомъ поздно ночью, кто ее знаетъ?

Стурсонъ пытливо взглянулъ на него; купецъ многозначительно ему улыбался.

-- Что жь! воскликнулъ онъ,-- молодость всегда молодость, ея не передѣлаешь. Пріѣзжайте какъ можно скорѣе, мы еще кой о чемъ переговоримъ.

Лодка плыла внизъ по длинному проливу, ведущему къ Ленвигу, и глазамъ Стурсона еще разъ представилась слишкомъ знакомая ему высокая скала въ глубинѣ залива. Онъ отвернулся отъ нея и сталъ глядѣть въ море.

-- Дуракъ, пробормоталъ онъ сквозь зубы,-- онъ самъ виноватъ въ своей гибели. Однако я радъ, что добродѣтельный Стокфлетъ не замѣтилъ еще его отсутствія: долго же ему придется искать своего милаго ученика.

На этомъ онъ и успокоился, опустился на мягкую кучу свѣжихъ березовыхъ прутьевъ, приготовленныхъ для него въ заднемъ концѣ лодки, закурилъ сигару и весело проболталъ всю дорогу съ гребцами. Въ Ленвигѣ, у пристани, его ожидали нѣсколько почетныхъ лицъ мѣстечка и его окрестностей. Фогтъ пригласилъ его къ себѣ, угостилъ его на славу, и когда Стурсонъ захотѣлъ ѣхать далѣе, онъ нашелъ, что часть его поклажи уже навьючена на двухъ лошадей, и что для него самого приготовлена третья; лодка же съ остальными вещами отправлялась моремъ вслѣдъ за яхтой, которая, какъ съ удовольствіемъ узналъ Стурсонъ, уже проѣхала по проливу и бросила якорь передъ его домомъ.

Послѣ двухъ часовъ утомительной ѣзды по гористой дорогѣ, глазамъ Стурсона представился Маленгерскій заливъ, и на отлогомъ зеленомъ берегу будущее его жилище. Густой лѣсъ тянулся за нимъ, служа ему защитой отъ вѣтра, и доказывалъ, что въ дровахъ недостатка не будетъ На берегу виднѣлись хижины рыбаковъ-колонистовъ, пристани, у которыхъ возвышались мачты яхтъ; столбы дыма на горизонтѣ свидѣтельствовали о томъ, что край населенъ; два ручья извивались по долинѣ и съ шумомъ бѣжали къ морю.

Вся эта картина поразила Стурсона, и лицо его еще болѣе прояснилось, когда онъ ближе подъѣхалъ къ берегу. Домъ его былъ окруженъ цвѣтущимъ садомъ, огородами, полями, стоившими не малыхъ трудовъ его предшественнику; трудно было повѣрить, что этотъ уютный уголокъ восемь мѣсяцевъ въ году лежитъ подъ глубокимъ снѣгомъ.

Этотъ день и всѣ слѣдующіе, Стурсонъ былъ занятъ устройствомъ дома и присмотромъ за работниками, за которыми онъ послалъ въ Ленвигъ и Тромзоэ. Домъ былъ впрочемъ хорошо осмотрѣнъ, и когда стѣны покрылись обоями, когда разставили мебель, повѣсили зеркала, картины въ золотыхъ рамкахъ, всѣ сосѣди въ одинъ голосъ рѣшили, что домъ ихъ судьи врядъ ли уступитъ красотой и богатствомъ убранства королевскому дворцу въ Стокгольмѣ.

Дѣятельность Стурсона этимъ не ограничилась; окружному судьѣ, въ этомъ пустынномъ, обширномъ краю, нельзя сидѣть сложа руки и ждать, чтобы дѣла являлись сами собою. Онъ долженъ ѣздить то туда, то сюда, во всякую погоду, во всякое время. Округъ Стурсона былъ изъ самыхъ большихъ, но дѣло у него кипѣло подъ руками; онъ посвятилъ двѣ недѣли разъѣздамъ по подвластнымъ ему деревнямъ и мѣстечкамъ, и вездѣ пріобрѣлъ славу человѣка дѣловаго, знающаго, и котораго провести нельзя. Людямъ своимъ онъ платилъ хорошо, но за то требовалъ точнаго и быстраго исполненія своихъ приказаній.

Богатые купцы и землевладѣльцы также по большей части остались довольны новымъ судьей; онъ былъ неоцѣненною находкою въ однообразномъ ихъ обществѣ, оживлялъ ихъ пирушки своими разказами и шутками. Къ тому же всѣ знали, и онъ самъ, при случаѣ, умѣлъ напоминать о томъ, что у него знатная родни, связи, и это не мало прибавляло къ уваженію, которое питали къ нему.

Во время своихъ поѣздокъ, онъ часто находился недалеко отъ имѣнія Ивеланда, но ни разу не заѣзжалъ къ нему, потому что рѣшилъ въ своемъ умѣ, что не пришло еще для этого время. Онъ звалъ, что миссіонеръ еще гоститъ у купца, и не желалъ его встрѣтить, хотя стыдился самъ этого чувства; хотѣлъ онъ также дать время Мери успокоиться, и былъ увѣренъ, что въ глазахъ купца эта медленность не повредитъ ему, и онъ припишетъ ее ревности, съ которою онъ занялся своею службой.

Онъ никогда не упускалъ случая между разговоромъ разспросить своихъ новыхъ знакомыхъ о состояніи Кристи Ивеланда, и все, что онъ узнавалъ, подтверждало его только въ мнѣніи, что грѣшно и смѣшно оставлять такія богатства въ рукахъ грязнаго, невоспитаннаго торговца, и что онъ, человѣкъ дѣятельный и дѣльный, сумѣетъ распорядиться ими гораздо лучше. По ночамъ онъ часто долго не могъ засыпать, думая о томъ, какъ перемѣнятся его обстоятельства, когда онъ женится на Мери, какую силу, какой вѣсъ онъ пріобрѣтетъ. Мечты объ этомъ поддерживали и развеселяли его во время длинныхъ и одинокихъ его путешествій. Наконецъ онъ рѣшилъ, что пора ему навѣстить своего друга у Сеньенойскэго залива, и въ одно прекрасное утро сѣлъ на бодрую свою лошадку и въ четыре часа проѣхалъ гористый полуостровъ, отдѣлявшій его отъ владѣній купца. Кристи очень обрадовался ему и принялъ его извиненія именно такъ, какъ онъ ожидалъ.

-- Наслышался я о васъ, судья, сказалъ онъ;-- всѣмъ молодымъ людямъ не худо бы брать съ васъ примѣръ. Дѣло прежде всего. Это золотое правило, я всю жизнь его держался, и не имѣлъ случая въ этомъ раскаяться. Съ кѣмъ я о васъ ни заговорю, всѣ васъ хвалятъ, но и нѣсколько боятся васъ, и это, знаете ли, не бездѣлица. А теперь скажу вамъ, что отъ души радъ видѣть васъ у себя, Мери же, я увѣренъ, будетъ въ восхищеніи.

-- Гдѣ же она? спросилъ Стурсонъ.

-- Она что-то поблѣднѣла и похудѣла, смѣясь продолжалъ купецъ,-- не знаю почему, но съ тѣхъ поръ, какъ вы уѣхали, она постоянно задумчива и грустна; потеряла аппетитъ, то и дѣло вздыхаетъ, а часто даже и плачетъ.

Говоря это, купецъ мигнулъ Стурсону и громко захохоталъ.

-- Что жь, намъ нужно постараться возвратить ей здоровье и веселость, сказалъ этотъ послѣдній.

-- Постарайтесь, постарайтесь, воскликнулъ Ивеландъ,-- это дѣло хорошее. Да, да, продолжалъ онъ,-- мы это время были совершенно одни. Школьный учитель Олафъ Голмбоэ исчезъ съ того дня, какъ вы уѣхали отъ насъ.

-- Не случилось ли что съ нимъ? сказалъ судья.

-- Что же можетъ случиться съ человѣкомъ, у котораго кромѣ старой скрипки, стараго ружья, да нѣсколькихъ старыхъ книгъ ничего нѣтъ за душой? Скрипку онъ взялъ съ собой, ружье тоже, и теперь гдѣ-нибудь въ горахъ сидитъ да наигрываетъ свои пѣсни. Жаль только, что онъ отлхчился въ такую пору; теперь самое время для охоты, а некому намъ доставлять дичь.

-- А гдѣ же пасторъ? спросилъ Стурсонъ.

-- Онъ цѣлую недѣлю искалъ своего Олафа, ни о чемъ другомъ не говорилъ, и узнавъ, что у рѣки Альтена стоятъ теперь Лапландцы, посылалъ узнать, не знаютъ ли они чего-нибудь о немъ; наконецъ не вытерпѣлъ и самъ отправился въ горы, гдѣ вѣроятно онъ его отыщетъ.

-- Кто знаетъ, пробормоталъ Стурсонъ.

-- А пропадетъ, такъ и то небольшая бѣда, воскликнулъ Ивеландъ.-- А вотъ идетъ и Мери. Не подалеку отсюда есть скала, а на этой скалѣ родъ каменной скамьи, и съ тѣхъ поръ, какъ васъ здѣсь нѣтъ, она часто ходитъ туда и сидитъ тамъ по цѣлымъ часамъ. Если я не ошибаюсь, вамъ эта скамья знакома и даже хорошо знакома.

Онъ отъ души захохоталъ и черезъ столъ протянулъ руку Стурсону. Открытіе, сдѣланное имъ, повидимому его очень радовало.

Между тѣмъ въ комнату вошла Мери. Стурсонъ былъ въ самомъ дѣлѣ пораженъ ея болѣзненнымъ видомъ и блѣдностью. При видѣ судьи, она вспыхнула и, казалось, хотѣла сдѣлать ему какой-то вопросъ, но не рѣшилась.

Стурсонъ долго и съ участіемъ говорилъ съ нею. Въ голосѣ его слышалась такая почтительная нѣжность, онъ былъ такъ внимателенъ. любезенъ, что, слушая его, нельзя было повѣрить, что это говоритъ рѣзкій, гордый Стурсонъ. Мери же не могла ему не быть благодарна за то, что онъ ни словомъ, ни взглядомъ не напомнилъ ей о ночной ихъ встрѣчѣ. Сама она не рѣшалась произнести имя Олафа, да къ тому же она говорила себѣ, что это вовсе не нужно; ей лучше, нежели кому-либо было извѣстно, отчего онъ бѣжалъ, отчего онъ не принялъ предложенія Стокфлета; не самъ ли онъ ей говорилъ о своихъ намѣреніяхъ? но она невольно трепетала, когда Стурсонъ бралъ ея руку, она припоминала слова Олафа, и чувство ужаса, безсильнаго отчаянія овладѣвало ею, когда она замѣчала взгляды, которыми отецъ ея мѣнялся съ своимъ гостемъ. На другое утро дѣло дошло до формальнаго объясненія.

Стурсонъ просилъ руки Мери у ея отца, и тотъ съ радостью далъ свое согласіе. Видимо было, что любимая мечта его осуществилась, и онъ поспѣшилъ позвать Мери.

-- Наконецъ-то я нашелъ для тебя лѣкарство, сказалъ онъ, когда дочь его вошла въ комнату.-- Не станешь ты больше у меня скучать. За тебя сватается Ларсъ Стурсонъ, ты будешь его женой, и поселишься въ домѣ Голмбоэ, который тебѣ всегда такъ нравился.

-- Батюшка, это невозможно! воскликнула Мери; она дрожала какъ листъ и вырвала изъ рукъ отца руку, которую тотъ насильно хотѣлъ соединить съ рукою Стурсона.

-- Невозможно? воскликнулъ Ивеландъ;-- да полно же жеманиться, Мери, какъ будто бы я не знаю, что ты въ душѣ думаешь.

-- Ты ничего не знаешь, батюшка, ничего, проговорила Мери, опуская голову.

-- Да за кого же ты меня принимаешь? смѣясь сказалъ Ивеландъ,-- ты кажется, думаешь, что я ничего не вижу и же слышу. Знай же, что я стоялъ у окна, когда ты поутру вернулась домой съ Стурсономъ, и счастливо для тебя, что выбрала ты его, а никого другаго, а то досталось бы тебѣ отъ меня. Ну полно, дурочка, продолжалъ онъ, видя, что Мери закрыла пылающее свое лицо руками,-- грѣхъ твой не великъ, и я тебѣ благодаренъ за то, что ты выбрала мнѣ зятя по сердцу; будь счастлива, дитя мое, и да благословитъ тебя Богъ.

Стурсонъ подошелъ къ Мери и притянулъ ее къ себѣ; онъ ни слова не говорилъ, но цѣловалъ ея руки, волосы, глаза и губы, и съ нѣжною заботливостью глядѣлъ на ея разстроенное лицо.

Ивеландъ былъ въ восторгъ, обнималъ то дочь, то будущаго зятя, и не замѣчалъ того, что Мери насилу стояла на ногахъ. Онъ призвалъ всю прислугу дома и торжественно сообщилъ ей, что дѣвица Мери невѣста судьи Стурсона; вѣсть объ этомъ быстро разнеслась по мѣстечку; черезъ четверть часа домъ былъ наполнена. любопытными, со всѣхъ сторонъ посыпались поздравленія, и Ивеландъ насилу успѣвалъ благодарить, наливать стаканы и чокаться со всѣми.

Такъ прошли первые часы, и Стурсонъ не далъ Мери времени опомниться. Она чувствовала только и понимала, что отступить ей больше не было возможности, что она въ рукахъ Стурсона, что онъ зналъ ея тайну, и въ случаѣ отказа, непремѣнно откроетъ ее отцу, и тогда что станется съ нею! Съ другой стороны, она видѣла, какъ пламенно отецъ ея желалъ этого брака, какъ его самолюбію льстила мысль, что онъ черезъ зятя породнится со многими знатными семействами.

Стурсонъ же не подавалъ вида, что замѣчаетъ ея смущеніе; онъ былъ внимателенъ и нѣженъ и къ концу дня уже сумѣлъ довести Мери до того, что она стала въ душѣ упрекать себя за отвращеніе, которое внушалъ ей этотъ человѣкъ, старалась побѣдить это чувство, принимать участіе въ планахъ, которые онъ дѣлалъ для будущаго.

Стурсонъ говорилъ ей о томъ, что онъ не вѣкъ намѣренъ жить на этомъ пустынномъ берегу; разказывалъ о родовомъ своемъ имѣніи на югѣ страны, спрашивалъ ее, будетъ ли она рада взглянуть на Францію, Германію, Италію. Къ этому примѣшивались честолюбивыя мечты, онъ говорилъ про свои связи, про то, какъ легко ему будетъ добиться виднаго мѣста; Ивеландъ слушалъ его и не могъ наслушаться, и уже видѣлъ свою дочь женою члена государственнаго совѣта, министра. Послѣ обѣда, собрались у Ивеланда всѣ его знакомые, и за ужиномъ торжественно была-объявлена помолвка Мери съ Стурсономъ. Вино лилось рѣкой, и каждый, кто хотѣлъ, могъ принять участіе въ празднествѣ.

Былъ конецъ августа, и дни становились короче. Разгоряченный виномъ и волненіями дня, Стурсонъ въ сумерки вышелъ изъ дому, чтобъ освѣжиться; онъ хотѣлъ быть одинъ, чтобы сообразить, подумать, насладиться мыслію, что добился своего, что теперь и Мери и ея деньги принадлежатъ ему. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ съ отвращеніемъ думалъ о средѣ, въ которую вступалъ, о людяхъ, которыхъ онъ только что оставилъ; даже дѣвушка, которую онъ за минуту передъ тѣмъ клялся любить, представлялась его глазамъ вовсе не въ привлекательномъ свѣтѣ; онъ съ досадой думалъ о томъ, какъ онъ цѣлый этотъ день унижался передъ ней, и въ душѣ давалъ себѣ слово послѣ свадьбы заставить ее поплатиться за теперешнія ея причуды. Погруженный въ эти мысли, онъ ушелъ довольно далеко и, огибая скалу, увидалъ передъ собой Генрика Янсена, занятаго точно такъ же, какъ при прошломъ ихъ свиданіи, своими сѣтями. При видѣ Стурсона онъ запрыгалъ, захохоталъ, и сталъ дѣлать ему знаки, чтобъ онъ сошелъ къ нему на берегъ моря.

-- Что тебѣ? спросилъ Стурсонъ, невольно улыбаясь его гримасамъ.-- Подойди ко мнѣ, если хочешь.

-- Мнѣ нужно съ вами переговорить, почтеннѣйшій г судья, закричалъ ему колонистъ.

-- Отчего ты сегодня съ другими не пируешь у Ивеланда? спросилъ Стурсонъ, пробираясь сквозь камни,-- отчего ты не пришелъ выпить чарочку вина за мое здоровье?

-- Потому что не захотѣлъ, отвѣтилъ Генрикъ, гордо выпрямляясь.-- У меня самого есть свой домъ и свой кусокъ хлѣба, что мнѣ за охота со всякою сволочью толпиться въ передней Кристи Ивеланда, и ѣсть крохи съ его стола!

Стурсону показалась очень забавна эта гордость маленькаго Лапландца.

-- То-есть, любезный другъ мой, сказалъ онъ,-- ты полагаешь, что тебя слѣдуетъ посадить подлѣ пастора, фогта и окружнаго судьи.

-- А почему бы и нѣтъ? спросилъ колонистъ.-- Я и то хотѣлъ просить васъ, чтобы вы меня если не сегодня, то когда-нибудь въ другой разъ, пригласили къ себѣ. Онъ злобно улыбнулся въ отвѣтъ на презрительный взглядъ Стурсона.-- 'Вы не откажете мнѣ въ этомъ, почтеннѣйшій г. судья, продолжалъ онъ,-- вы знаете, что я имѣю право этого требовать.

-- Ты дуракъ, Генрикъ, сказалъ Стурсонъ,-- но зачѣмъ же ты меня звалъ?

-- Чтобы вы мнѣ сказали, угрюмо возразилъ Боэланлецъ,-- говорили ли вы о моемъ дѣлѣ съ фогтомъ.

-- О какомъ дѣлѣ?

-- Какомъ дѣлѣ? возразилъ Генрикъ.-- Коротка же у васъ память, сударь: я говорю о моемъ назначеніи на мѣсто того негодяя, который пропалъ и вѣроятно не сыщется. Говоря это, онъ свиснулъ и оскалилъ зубы.

-- Какое мнѣ дѣло до твоего назначенія, сказалъ Стурсонъ.-- Поговори самъ съ фогтомъ. Да къ тому же, Генрикъ Янсенъ, мѣсто это вовсе не по тебѣ. Куда тебѣ учить другихъ; занимайся лучше своимъ полемъ и своими сѣтями, а меня оставляй въ покоѣ,

-- Постойте! воскликнулъ Боэландецъ, видя, что Стурсонъ повернулся и хочетъ удалиться,-- подумайте хорошенько о томъ, что я вамъ говорю. Я хочу быть школьнымъ учителемъ! Я молчалъ и буду молчать, но только въ такомъ случаѣ, если вы сдержите свое слово.

-- Что ты этимъ хочешь сказать? воскликнулъ Стурсонъ.

-- А то, возразилъ Генрикъ,-- что если захочу, я много кой-чего могу разказать! онъ пальцемъ указалъ на высокую скалу, освѣщенную послѣдними лучами солнца. Смотрите, продолжалъ онъ, что вы тамъ видите? не кровь ли?

Онъ засмѣялся своимъ хриплымъ смѣхомъ и пристально взглянулъ на блѣдное какъ полотно лицо Стурсона. Но онъ задрожалъ, и пустился бѣжать, когда судья, ни слова не говоря, грозно взглянулъ на него; однако онъ остановился и успокоился, когда Стурсонъ съ добродушнымъ смѣхомъ подозвалъ его къ себѣ.

-- Повторяю тебѣ еще разъ, сказалъ онъ,-- что съ твоей стороны глупость добиваться мѣста, для котораго ты не созданъ. Тебѣ же самому будетъ хуже, тебя на другой же мѣсяцъ прогонятъ.

-- Но я хочу быть учителемъ, упорно повторилъ Янсенъ,-- я хочу сидѣть за однимъ столомъ съ фогтомъ и пасторомъ.

-- Хорошо, я постараюсь все это устроить, сказалъ Стурсонъ.-- Но что ты говорилъ о той скалѣ? гдѣ ты видѣлъ кровь?

-- Нигдѣ, нигдѣ, съ усмѣшкой отвѣтилъ Янсенъ.-- Мнѣ приснился этотъ негодяй Олафъ, чортъ его побери! и приснилось мнѣ, что онъ упалъ со скалы и лежитъ теперь на днѣ морскомъ.

-- Такіе сны опасны, Генрикъ Янсенъ, и опасно говорить о нихъ, строго сказалъ судья.-- Ты былъ его врагъ; всѣ это знаютъ. На тебя легко можетъ пасть подозрѣніе.

Онъ быстрыми шагами направился къ дому, и черезъ нѣсколько минутъ уже шутилъ съ Мери, и оживлялъ все общество своею веселою любезностью. Вечеръ кончился танцами. Уже было совершенно свѣтло, когда гости разошлись.

Стурсонъ возвратился къ себѣ только черезъ три дня, и дѣятельно, не жалѣя издержекъ, занялся устройствомъ дома; такъ какъ обстоятельства его перемѣнились, то многое изъ сдѣланнаго приходилось передѣлывать, измѣнять. Онъ не останавливался не передъ какими затрудненіями, гдѣ было нужно, ломалъ стѣны, и съ особеннымъ стараніемъ отдѣлалъ комнаты, назначенныя для жены.

Вѣсть о его помолвкѣ быстро разнеслась по всему краю, а также и слухи о неслыханномъ богатствѣ, съ которымъ онъ отдѣлывалъ свой домъ, и любопытство было тѣмъ сильнѣе возбуждено, что Стурсонъ не спѣшилъ ему удовлетворить. Онъ никого не пускалъ къ себѣ; тѣхъ, которые приходили по дѣламъ, принималъ въ кабинетѣ; далѣе никто не проникалъ, и толкамъ и предположеніямъ не было конца.

Наконецъ все было готово, и Стурсонъ напередъ представлялъ себѣ, какъ вся эта роскошь обрадуетъ и удивитъ Мери. Несмотря на дѣла и занятія, онъ отъ времени до времени садился на лошадь и отправлялся къ Ивеланду, который открывалъ съ каждымъ днемъ новыя достоинства въ своемъ будущемъ зятѣ и не могъ налюбоваться на него.

Въ домѣ его множество рукъ были заняты кроеніемъ и шитьемъ, и цѣлая комната была заставлена большими, обитыми блестящимъ желѣзомъ, разрисованными сундуками, гдѣ хранились холсты, платья и наряды, приданое Мери. Стурсонъ просилъ, чтобы ни о чемъ другомъ, касающемся до его дома, они не заботились, и краснорѣчиво объяснилъ при этомъ, что, кромѣ Мери, ему ничего не нужно, онъ это всего готовъ отказаться.

Онъ зналъ, что безопасно могъ говорить все это, что въ этомъ дѣлѣ самолюбіе его будущаго тестя затронуто, и онъ не захочетъ отпустить ее въ чужой домъ съ пустыми руками.

Что же касается до приданаго Мери, о немъ уже заботились до нея ея мать и бабушка, и собрали для нея цѣлыя горы тонкаго бѣлья, скатертей, холстовъ, перинъ и подушекъ. Самъ Стурсонъ удивился при видѣ этихъ огромныхъ запасовъ, и окончательно пришелъ въ пріятное расположеніе духа, когда Ивеландъ объявилъ, что покамѣстъ онъ будетъ давать Мери по двѣ тысячи талеровъ въ годъ.-- Остальное же я буду беречь для своихъ внуковъ, прибавилъ онъ.-- Послѣ моей смерти все будетъ ваше; вы больше найдете, нежели думаете.

Полный этой пріятной надежды, Стурсонъ возвратился домой послѣ вышеупомянутаго разговора, и вскорѣ снова поѣхалъ къ невѣстѣ. Дорога шла въ гору; лошадь съ трудомъ пробиралась сквозь камни и каждую минуту спотыкалась. Стурсонъ былъ радъ, когда добрался до высокой равнины, которая тянется по всему полуострову. Здѣсь земля была покрыта густымъ ковромъ мха, мягкимъ и упругимъ; благодѣтельная въ этихъ странахъ морошка въ изобиліи росла на немъ, а между камнями, въ щеляхъ скалъ, виднѣлись роскошные кусты красныхъ и голубыхъ наперстянокъ и душистыхъ генціанъ. Въ оврагахъ по сторонамъ дороги шумѣли ручьи; направо отъ нея виднѣлось море съ безчисленными его островами, налѣво глубокая долина Бардо-Эльфа; а на противоположной сторонѣ тянулся дикій, неприступный хребетъ лапландскихъ альпъ съ своими голыми зубчатыми верхушками, покрытыми вѣчнымъ снѣгомъ.

Стурсонъ вдругъ остановился и указалъ на оврагъ близь дороги, на краю котораго виднѣлся дымъ.

-- Что это? спросилъ онъ у сопровождавшаго его слуги.

-- Лапландцы, сударь, отвѣтилъ тотъ,-- они расположились здѣсь вѣроятно въ ожиданіи ярмарки, которая послѣ завтра откроется у Малангерскаго залива.

Стурсонъ кивнулъ головою. Эта ярмарка, самая значительная въ году, была одинъ изъ главныхъ источниковъ его доходовъ; въ этотъ разъ Мери должна была присутствовать при ней, и онъ собирался по этому случаю задать у себя праздникъ.

Судья подъѣхалъ къ оврагу; слуга его послѣдовалъ за нимъ какъ бы нехотя и пожимая плечами; онъ не могъ постичь, для чего господинъ его хотѣлъ непремѣнно вблизи посмотрѣть на этихъ грязныхъ уродовъ, которыхъ онъ отъ души презиралъ. Стурсонъ слышалъ, какъ его слуга сквозь зубы бранилъ и проклиналъ ихъ. Они въѣхали въ густой кустарникъ, и Стурсонъ не мало удивился, услышавъ, что кто-то не далеко отъ него явственно произнесъ его имя. Черезъ минуту передъ глазами его открылась поляна, на которой были разбиты три высокія палатки; вокругъ нихъ было собрано огромное стадо оленей. Полдюжины мущинъ, нѣсколько женщинъ и дѣтей въ кружкѣ сидѣли около огня, надъ которымъ на желѣзной цѣпи висѣлъ котелъ. Растрепанная старуха мѣшала варю въ котлѣ, и воздухъ былъ пропитанъ сильнымъ прянымъ запахомъ; посреди этого общества, съ книгой въ рукахъ, сидѣлъ миссіонеръ Стокфлетъ и съ жаромъ что то проповѣдывалъ.

Онъ не менѣе Стурсона былъ удивленъ этою неожиданною встрѣчею, и сообщилъ ему, что все это время, онъ искалъ Олафа Голмбоэ, но безуспѣшно, и что онъ почти дошелъ до убѣжденія, что съ нимъ случилось какое-нибудь несчастіе.

-- Здѣсь собрано, прибавилъ онъ,-- все семейство моего несчастнаго друга. Братьямъ его принадлежитъ это стадо; жены ихъ и дѣти дѣлятся съ ними трудами, а старуха мать поддерживаетъ между ними миръ и порядокъ. Это добрые люди, прибавилъ онъ, замѣтивъ презрительный взглядъ, съ которымъ Стурсонъ осматривалъ толпу, собравшуюся вокругъ его лошади.-- Они всѣ вѣрующіе христіане, вѣрные друзья, и что всего рѣже, они прилежны, умѣренны въ своихъ вкусахъ, и на слово ихъ можно положиться.

Стурсонъ слушалъ его внимательно, и не смотря на отвращеніе, съ которымъ онъ глядѣлъ на эти плоскія, раздавленныя лица, на эти глаза, налитые кровью, онъ не могъ отрицать, что привольная, свободная, кочующая жизнь, которую они вели, вовсе не была лишена своего рода поэзіи. Не могъ онъ не сознаться также, что отвѣты ихъ на его вопросы были скромны и разсудительны. Всѣ они внимательно всматривались въ него, и Стурсонъ одну минуту почувствовалъ что-то въ родѣ страха при мысли, что онъ окруженъ братьями Олафа, что онъ въ ихъ рукахъ.

Чрезъ минуту однако, онъ самъ смѣялся этой мысли, но все-таки рѣшился быть до нѣкоторой степени предупредительнымъ съ этими людьми, сталъ ихъ разспрашивать о ихъ жизни, дѣлахъ и о томъ, чѣмъ они намѣрены торговать на будущей ярмаркѣ, потомъ подошелъ къ старухѣ, или старой вѣдьмѣ, какъ онъ величалъ ее въ душѣ, которая все еще хлопотала около котла. Это была женщина костлявая, крѣпче сложенная, и роста болѣе высокаго, нежели всѣ ея дѣти. Несмотря на морщины и на то, что она была изуродована оспой, она далеко была не такъ страшна, какъ часто бываютъ старухи этого несчастнаго племени. Изъ-подъ сѣдыхъ прядей ея волосъ выглядывали глаза живые и умные. Она ласково приняла гостя и сказала ему нѣсколько словъ на лапландскомъ языкѣ, которые перевелъ ему Стокфлетъ.

-- Добро пожаловать, чужестранецъ, сказала она,-- дѣти Герны Юбы ради видѣть тебя у себя. Если ты пришелъ съ добрыми намѣреніями, то да благословитъ тебя Богъ, если съ дурными, то да проститъ онъ тебя. Садись къ намъ и не откажись отъ нашего хлѣба и соли. Одного изъ насъ, любимца нашего, здѣсь нѣтъ. Садись же ты на его мѣсто, чтобы мы подумали, что онъ возвратился къ намъ, и благословляли бы тебя.

-- Она думаетъ объ Олафѣ, бѣдная старуха, грустно сказалъ Стокфлетъ.-- Она, всегда уговаривала его возвратиться къ ней, и не могла понять, какъ онъ могъ отказаться отъ свободной бродячей жизни, которая для нея и для большей части ея одноплеменцевъ дороже всѣхъ сокровищъ міра.

-- И напрасно онъ ея не послушался, съ досадой и запальчиво произнесъ судья, садясь на коверъ, который ему подали.-- По моему, онъ созданъ для жизни, которую ведутъ его братья.

Онъ однако не могъ вынести взгляда миссіонера, и отвернулся, какъ бы вглядываясь въ ландшафтъ, раскинутый передъ нимъ; онъ весь дышалъ миромъ и тишиной: по тѣнистому оврагу бѣжалъ быстрый ручей, пестрое стадо паслось на его берегахъ, дымъ отъ огня прямымъ, голубымъ столбомъ летѣлъ къ небу, шатры и добродушные люди, сидѣвшіе около нихъ, какъ-то пріятно поражали глазъ въ этой пустынѣ.

Въ эту минуту старуха радушно поднесла ему на деревянной тарелкѣ огромную порцію своей стряпни. Стурсонъ сперва подозрительно посмотрѣлъ на красновато-черное, сочное блюдо, но наконецъ храбро взялся за оловянную ложку, и рѣшился отвѣдать этого кушанья, тѣмъ болѣе, что его слуга, съ такимъ презрѣніемъ отзывавшійся обо всемъ лапландскомъ, кушалъ съ большимъ удовольствіемъ.

Блюдо это въ самомъ дѣлѣ было очень вкусно; Стурсонъ признался въ этомъ и, къ великому удовольствію своихъ хозяевъ, попросилъ, чтобъ ему его еще наложили на тарелку; потомъ выпилъ свѣжаго оленьяго молока, поблагодарилъ хозяйку и обратился къ старшему изъ братьевъ Олафа, который казался главой семейства.

-- Я желаю тебѣ добра, сказалъ онъ ему,-- ты кажешься мнѣ человѣкомъ дѣльнымъ и разсудительнымъ. Поселись у Малангерскаго залива; я тебѣ дамъ поле и домъ, и всѣмъ буду помогать тебѣ.

Лапландецъ пристально взглянулъ на него; маленькіе глаза его заблистали; онъ рѣшительно покачалъ головой.

-- Ты не хочешь? спросилъ Стурсонъ.-- Отчего? Еслибъ я сдѣлалъ такое предложеніе своему слугѣ Нильсу, онъ бы запрыгалъ отъ радости.

-- Такъ доставь ему эту радость, тихо отвѣтилъ Лапландецъ.

-- Слушай, нетерпѣливо началъ судья,-- повторяю еще разъ, что я желаю сдѣлать что-нибудь для тебя и для твоего семейства. Мать твоя благословила меня, и я хочу, чтобы по крайней мѣрѣ это не было бы даромъ, и буду радъ доставить ей на старость теплый уголъ и кусокъ хлѣба: я желаю тебѣ добра, еще разъ живо повторилъ онъ,-- и поэтому совѣтую тебѣ принять мое предложеніе.

-- Мнѣ не нуженъ твой домъ, отвѣтилъ Лапландецъ съ гордымъ достоинствомъ, которое поразило самого Стурсона.-- Мнѣ дорога моя свобода, и я хочу жить и умереть, какъ до меня жили и умирали мои предки. Бѣдный братъ Олафъ! Еслибъ онъ не поработилъ себя, какъ привольно и легко было бы теперь ему жить! Благодарю тебя, сударь, благодарю тебя. Дѣти Герны Юбы не нуждаются въ твоихъ подаяніяхъ.

Стурсону было непріятно, что Лапландецъ такъ гордо отказывается отъ его предложенія. Стокфлетъ это замѣтилъ и поспѣшилъ вмѣшаться въ разговоръ:

-- Не сердитесь, сказалъ онъ, -- то же самое вы услышите отъ каждаго Лапландца, если только у него есть свой кусокъ хлѣба; только крайняя нужда можетъ заставить его промѣнять кочующую свою жизнь на осѣдлую. Герна Юба же богатый человѣкъ. Какъ видите, онъ привелъ сюда съ собой стадо въ семь сотъ штукъ скота, а на берегахъ Бардо-Эльфа оставилъ еще столько же, если не больше.

-- Что жь, отвѣтилъ судья съ презрительною улыбкой,-- я ихъ не заставляю измѣнить образъ жизни, столь пріятный для нихъ. Но я радъ, что имѣлъ случай убѣдиться на дѣлѣ въ справедливости того, что говорятъ о самодовольствѣ и глупой гордости этихъ знатныхъ семействъ. Я въ этомъ случаѣ хотѣлъ только чѣмъ-нибудь изгладить мою неумышленную вину передъ этимъ семействомъ, и теперь совѣсть моя на этотъ счетъ спокойна.

-- Вину, какую? спросилъ миссіонеръ.

-- Еслибъ я не явился въ домъ Ивеланда, сказалъ Стурсонъ, пристально вглядываясь въ лицо Стокфлета,-- молодой человѣкъ, котораго они оплакиваютъ, вѣроятно былъ бы еще въ живыхъ.

-- Господинъ Стурсонъ! съ удивленіемъ сказалъ Штокфлетъ.

-- Тише, господинъ пасторъ, продолжалъ Стурсонъ.-- Дѣвица Мери, должны вы знать, моя невѣста, и поэтому мы можемъ говорить откровенно. Вамъ было извѣстно, что сердцемъ этого Олафа овладѣла глупая и безразсудная страсть; знали вы также, что доброе сердце Мери увлекло ее до того, что она имѣла съ нимъ тайныя свиданія. Вы видите, я все знаю; хотѣли вы его уговорить также сдѣлаться миссіонеромъ, чтобы въ этой жизни труда и лишеній, онъ забылъ о своемъ безразсудствѣ; онъ предпочелъ совершенно покончить съ жизнію.

-- Почемъ вы это знаете? спросилъ пасторъ.

-- Странный вопросъ. Это ясно какъ день. Сама Мери, кажется, убѣждена въ этомъ; эта мысль ее мучитъ, и несмотря на всѣ мои старанія, мнѣ не удается разсѣять ея грусть. Она вѣритъ вамъ, почтеннѣйшій господинъ Стокфлетъ; поговорите съ нею. Представьте ей, что счастье ея и моей жизни зависитъ отъ того, чтобъ она меня полюбила, забыла о жалкомъ существѣ, которое, не извѣстно по чему, обратило на себя ея вниманіе. Она сама въ послѣдствіи будетъ стыдиться своихъ чувствъ къ нему. Объясните ей, что тутъ дѣло идетъ о ея чести, о моей чести, и о вашемъ собственномъ спокойствіи.

-- Моемъ спокойствіи, господинъ Стурсонъ? съ удивленіемъ спросилъ Стокфлетъ.

-- Да, отвѣтилъ судья.-- Если узнается, что вы знали объ отношеніяхъ Мери къ Олажу, и скрывали ихъ отъ ея отца, повѣрьте, ваше доброе имя отъ этого непремѣнно пострадаетъ. Повторяю вамъ, постарайтесь образумить Мери, выгнать изъ ея головы нелѣпыя мысли, и вы можете быть увѣрены, что я вамъ вѣкъ буду благодаренъ.

Онъ съ этими словами сѣлъ на лошадь, и не дожидаясь отвѣта поклонился своему собесѣднику, и не оглядываясь доѣхалъ до дома Ивеланда.

Какъ всегда, Мери встрѣтила его съ робкимъ смущеніемъ. Ни подарки его, ни его нѣжность не могли успокоить ея тревожное сердце.

VI.

На другое же утро, все общество собралось въ путь на ярмарку, и Стурсонъ съ тайною радостью замѣтилъ, что съ невѣстой его произошла рѣшительная перемѣна.

Еще наканунѣ вечеромъ, одна изъ служанокъ Мери вручила ей записку, которая ее очень взволновала, и по прочтеніи которой она почти тотчасъ же вышла изъ дому и направилась къ долинѣ, гдѣ стоялъ домикъ Олафа. Стурсонъ догадывался о цѣли этой прогулки, и надѣялся, что она не будетъ безполезна для него.

Ивеландъ весь день хлопоталъ около лодокъ, которыя должны были отправиться на ярмарку у Малангерскаго залива, нагружалъ ихъ всевозможнымъ товаромъ, начиная отъ топоровъ и котловъ и кончая иглами и гвоздями. Онъ потиралъ себѣ руки и напередъ радовался при мысли о барышахъ, которые непремѣнно долженъ былъ получить, а глядя на него радовался и Стурсонъ; онъ говорилъ себѣ, что старикъ работаетъ для него, что все, что онъ добудетъ, все-таки перейдетъ къ нему, а ему не придется и пальцемъ пошевельнуть.

Полный этого пріятнаго сознанія, онъ шелъ по дорогѣ вслѣдъ за Мери и именно на томъ мѣстѣ, гдѣ открывался видъ на долину Олажа, онъ за грудой камней увидалъ Генрика Янсена, который лежалъ на травѣ, и какъ бы сторожилъ кого-то. Услышавъ шаги, онъ вскочилъ, но успокоился, когда узналъ Стурсона, и привѣтствовалъ его, какъ стараго знакомаго.

-- Что новаго, Генрикъ? спросилъ судья,-- ты такъ хитро улыбаешься, что я подозрѣваю, что ты опять открылъ какую-нибудь важную тайну.

Боэландецъ злобно покосился на него.-- Да, судья, сказалъ онъ, ты пришелъ во время. Знаешь ли ты кто тамъ сидитъ внизу?

-- Не Олафъ ли? спросилъ Стурсонъ.-- Развѣ онъ возвратился?

Генрикъ расхохотался, но потомъ вздрогнулъ и со страхомъ взглянулъ на своего собесѣдника.

-- Не тебѣ бы это говорить, сударь, сказалъ онъ,-- вѣдь ты знаешь, что этотъ песъ не возвратится. Но развѣ ты не знаешь также, что мертвые просыпаются, когда имя ихъ произноситъ тотъ голосъ, который послѣдній говорилъ съ ними?

-- Въ такомъ случаѣ, смотри, дуракъ, чтобъ онъ тебѣ не явился, смѣясь сказалъ Стурсонъ.

Боэландецъ сердито взглянулъ на него, но не могъ вынести его хладнокровнаго, презрительнаго взгляда; онъ отвернулся, и его досада выразилась въ такихъ уморительныхъ гримасахъ, что Стурсонъ не могъ удержаться отъ смѣха.

-- Говорилъ ты съ фогтомъ? наконецъ спросилъ Янсенъ.

-- Да, любезный мой другъ, отвѣтилъ Стурсонъ.-- Но я никакой надежды дать тебѣ не могу. Фогтъ говоритъ, что ты пьяница, дуракъ и невѣжда и никакъ не можешь замѣнить добраго и честнаго Олафа.

-- Онъ это говоритъ? яростно воскликнулъ Янсенъ.-- Но я хочу получить это мѣсто, и твое дѣло мнѣ его доставить. Я послѣ завтра буду на ярмаркѣ, приду къ тебѣ и при всѣхъ напомню тебѣ о твоемъ обѣщаніи.

-- Милости просимъ, смѣясь отвѣтилъ Стурсонъ,-- ты можешь быть увѣренъ, что будешь принятъ у меня, какъ ты заслуживаешь. По послушай, Генрикъ Янсенъ, продолжалъ онъ, совершенно другимъ голосомъ,-- не совѣтую тебѣ забывать то, что я тебѣ говорилъ уже прежде: я судья въ этомъ округѣ, а ты жалкій, всѣми презираемый человѣкъ. Если ты осмѣлишься выдумать на меня какую-нибудь смѣшную клевету, тебѣ вопервыхъ никто не повѣритъ, а вовторыхъ, тебѣ такъ достанется, что ты самъ не будешь радъ своей болтовнѣ. А теперь убирайся и не показывайся мнѣ больше въ глаза.

Съ этими словами онъ такъ сильно пихнулъ ногой Боэландца, что тотъ отлетѣлъ на нѣсколько шаговъ, и когда сталъ опять на ноги, пустился во весь духъ бѣжать.

-- Этого только не доставало! сказалъ Стурсонъ,-- и этотъ червякъ вздумалъ досаждать, угрожать мнѣ. Но я съ тобой справлюсь, голубчикъ!

Онъ поспѣшно скрылся за камни, потому что въ эту минуту дверь домика Олафа отворилась и изъ нея вышли Мери и Стокфлетъ. Они прошли черезъ пустынный садикъ, который уже успѣлъ зарости травой. У ручья они остановились, миссіонеръ положилъ свои руки на голову молодой дѣвушкѣ, какъ бы благословляя ее, потомъ онъ ее обнялъ и сказалъ ей еще нѣсколько словъ, которыя она выслушала съ глубокимъ вниманіемъ. Потомъ они разстались. Мери быстрыми шагами направилась къ родительскому дому, и Стурсону показалось, что лице ея яснѣе и веселѣе обыкновеннаго. Онъ въ душѣ поблагодарилъ Стокфлета. Весь вечеръ Мери была очень тиха и неразговорчива, но Стурсонъ замѣтилъ, что часто взглядъ ея кротко и вопросительно останавливался на немъ, и что отвѣты ея были привѣтливѣе и ласковѣе обыкновеннаго.

На другое утро Стурсонъ помогъ своей невѣстѣ сѣсть на красивую, живую лошадку, которую онъ подарилъ ей, и въ первый разъ почувствовалъ, что эта дѣвушка въ самомъ дѣлѣ ему мила. У него какъ будто открылись глаза, и онъ съ наслажденіемъ глядѣлъ на нее, радовался каждой ея улыбкѣ, и любовался ловкостью, съ которою она правила своею лошадкой. Старикъ Ивеландъ ѣхалъ за ними и на своемъ старомъ конѣ насилу могъ поспѣть за молодежью, но радовался, глядя на ихъ веселость.

Мери ускакала впередъ, и Стурсонъ догналъ ее только на самомъ верху горы, на высокой равнинѣ, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ онъ останавливался наканунѣ и смотрѣлъ на море, горы и глубокія ущелья. Онъ замѣтилъ, что глаза Мери внимательно всматривались въ лѣсокъ, гдѣ стояли шатры дѣтей Герны Юбы, и понялъ, что Стокфлстъ ей говорилъ о нихъ. Но теперь все въ оврагѣ было тихо; не слышно было лая собакъ, не видно было дыма, семейство очевидно отправилось далѣе, и Стурсонъ былъ очень радъ этому.

-- Какъ хорошо здѣсь! воскликнула она, когда онъ поровнялся съ ней.-- Подъѣдемъ поближе къ оврагу, мнѣ кажется, что видъ въ глубину его долженъ быть прекрасенъ.

Она понеслась впередъ, и Стурсонъ послѣдовалъ за ней, очарованный ея улыбкой, ея ласковымъ взглядомъ. Она подъѣхала къ тому мѣсту, гдѣ ручей, прыгая съ камня на камень, падалъ въ оврагъ и разсыпался мелкою блестѣвшею на солнцѣ пылью. Бѣлые стволы березъ ярко выступали на темномъ фонѣ елей и сосенъ, мѣстами они были освѣщены солнцемъ, мѣстами совершенно въ тѣни, и въ ту минуту, когда къ краю оврага подъѣхалъ Стурсонъ, онъ увидѣлъ, какъ между кустами мелькнуло и быстро скрылось въ лѣсу что-то живое, онъ не могъ разсмотрѣть, былъ ли то звѣрь или человѣкъ. Мери также замѣтила эту тѣнь и не могла объяснить, себѣ, что это такое было.

-- Медвѣдь, сказалъ Стурсонъ,-- непремѣнно сталъ бы на дыбы и не обратился бы въ бѣгство. Всего вѣроятнѣе, что это былъ Лапландецъ; ихъ теперь много въ этихъ странахъ по случаю ярмарки у Малангерскаго залива.

-- А если это Лапландецъ, воскликнулъ Ивеландъ, который между тѣмъ подъѣхалъ къ нимъ,-- я готовъ биться объ закладъ, что онъ скрылся отъ того, что затѣваетъ что-нибудь дурное; я этотъ народецъ знаю.

Стурсонъ засмѣялся.

-- Вы слишкомъ строги къ этимъ бѣднымъ людямъ, сказалъ онъ,-- я убѣдился, что и они имѣютъ свои хорошія стороны. На дняхъ, случай свелъ меня съ однимъ кочующимъ семействомъ, и я былъ его гостемъ. Всѣ они были ласковы и привѣтливы, говорили разсудительно о своемъ положеніи. Я конечно не могу во всемъ согласиться съ мнѣніемъ о нихъ пастора Стокфлета, но нахожу, что слѣдуетъ намъ христіянамъ смотрѣть на нихъ съ снисхожденіемъ, не забывать, что они такіе же люди, какъ мы, принимать въ соображеніе, что бродячая жизнь, которую они ведутъ, непремѣнно должна была имѣть вліяніе на ихъ развитіе.

Ивеландъ возсталъ противъ этого, но Стурсонъ видѣлъ, какое благопріятное впечатлѣніе его слова произвели на Мери, Она отвѣтила ему благодарною улыбкой, и когда онъ пожалъ ея руку, онъ въ первый разъ почувствовалъ, что и ея рука сжала его руку. Стурсону было очень любопытно видѣть, какое впечатлѣніе его домъ произведетъ на его невѣсту остался доволенъ дѣтскимъ удивленіемъ, съ которымъ она осматривала каждую вещь, и восхищалась. ею

Она не привыкла къ такому великолѣпію; мысль, что все это Стурсонъ собралъ, устроилъ для нея, была ей пріятна; она чувствовала, что должна быть благодарна этому человѣку, который только и старался о томъ, чтобы сдѣлать что-нибудь въ угоду ей. И когда Стурсонъ сталъ уговаривать ее назначить день ихъ свадьбы, не обкладывать слишкомъ долго, она не стала ему противиться и не противорѣчила отцу, когда тотъ объявилъ, что по окончаніи ярмарки будетъ церковное оглашеніе, а обвѣнчать ихъ можно будетъ скоро за тѣмъ, въ день Св. Михаила. Ивеландъ блаженствовалъ; онъ обошелъ весь домъ, все осмотрѣлъ, и хотя упрекнулъ Стурсона за то, что онъ сдѣлалъ такія издержки, завелъ у себя такую роскошь, но въ душѣ болѣе, чѣмъ когда-либо, гордился своимъ зятемъ, радовался тому, что ему удалось такъ хорошо пристроить свою дочь.

Когда Стурсонъ и Мери остались наединѣ, онъ взялъ ея руку и открылъ дверь, которая вела изъ залы въ садъ: здѣсь открывался чудный и обширный видъ на море, на горы, на оживленный и кипящій народомъ берегъ залива.

-- Ты мнѣ еще не сказала, дорогая моя Мери, началъ Стурсонъ,-- довольна ли ты рѣшеніемъ отца, рада ли ты тому, что такъ скоро благословеніе священника на вѣки соединитъ тебя со мной. Могу ли я надѣяться, что въ твоемъ сердцѣ теплится хоть искра той радости, которая наполняетъ мое?

-- Я спокойна и довольна, отвѣтила Мери дрожащимъ отъ волненія голосомъ,-- и могу только молить Бога, чтобъ онъ далъ мнѣ силу сдѣлать тебя вполнѣ счастливымъ.

-- Желаніе похвальное и добродѣтельное, съ улыбкою сказалъ Стурсонъ; -- но я требую отъ тебя болѣе того, душа моя, Мери: я хочу, чтобы ты меня любила, сочувствовала мнѣ, была бы вполнѣ моею.

Ея голубые, задумчивые глаза робко, но довѣрчиво взглянули на него.

-- Я надѣюсь, сказала она, -- быть для тебя всѣмъ тѣмъ, чѣмъ ты желаешь, но въ замѣнъ надѣюсь, что ты будешь снисходителенъ ко мнѣ. Я молода и неопытна, никогда не жила въ свѣтѣ, я боюсь, что часто я тебѣ буду казаться глупенькою и странною. Будь добръ ко мнѣ; ты хочешь, чтобъ я тебя полюбила, будь увѣренъ, что я буду стараться, и надѣюсь успѣть въ этомъ, когда узнаю тебя покороче, научусь тебя уважать.

-- Дитя! сказалъ Стурсонъ съ нѣсколько презрительною улыбкой.-- Развѣ настоящая любовь не всегда основана на уваженіи? Но продолжай, Мери, скажи мнѣ все, что ты ожидаешь отъ меня, чего желаешь, чтобъ я зналъ, чѣмъ заслужить твою любовь.

-- Желаю я только, отвѣтила она, смущенная его насмѣшливымъ тономъ, -- черезъ тебя и съ твоимъ содѣйствіемъ дѣлать добро. Твоя должность даетъ тебѣ возможность быть покровителемъ несчастныхъ и притѣсненныхъ. Голмбоэ сдѣлалъ многое, но не могъ привести въ исполненіе всѣ свои намѣренія, потому что былъ бѣденъ. Ты же, дорогой мой Ларсъ, будешь богатъ; огромное состояніе отца перейдетъ къ тебѣ и дастъ тебѣ средства осчастливить многихъ.

-- Ты хочешь сказать, возразилъ Стурсонъ,-- что надѣешься, что я пойду по стопамъ моего предшественника; всю жизнь свою употреблю на то, чтобы развивать умственныя способности Лапландцевъ, обогащать этотъ край нововведеніями, что я посвящу себя весь этой задачѣ?

-- Это моя мечта, отвѣтила Мери.

Стурсонъ громко расхохотался.

-- Отдаю голову на отсѣченіе, воскликнулъ онъ, -- что все это нашепталъ тебѣ преподобный Стокфлетъ. Я знаю его правила и узнаю ихъ въ твоихъ словахъ; но повѣрь мнѣ, милая Мери, онъ не что иное, какъ мечтатель, и понятія не имѣетъ о жизни. Но не сердись на меня, продолжалъ онъ,-- и не отворачивайся отъ меня.

Будь увѣрена, что я никогда не буду мѣшать тебѣ слѣдовать внушеніямъ твоего добраго сердца; я самъ буду помогать тебѣ въ твоихъ добрыхъ дѣлахъ; но это, или посвятить всю жизнь свою грязнымъ Финляндцамъ, Квенамъ и Лапландцамъ, двѣ вещи совершенно различныя. И притомъ же, пора бы тебѣ убѣдиться, что это самоотверженіе ни къ чему не можетъ повести. Что сдѣлалъ Стокфлетъ въ эти двадцать лѣтъ, проведенныя имъ въ этихъ пустыняхъ? Что сдѣлалъ Голмбоэ? Не во сто ли разъ полезнѣе были бы эти люди на другомъ мѣстѣ, на другомъ поприщѣ? Труды ихъ и многихъ другихъ хорошихъ людей пропали понапрасну. Когда ты будешь поопытнѣе, ты сама согласишься со мной, а теперь положись на меня, повѣрь, ты сама будешь счастливѣе въ другомъ кругу, при другой обстановкѣ; ты рождена для иной жизни, тебѣ понравится свѣтъ, и ты понравишься ему.

Смѣхъ его не могъ развеселить Мери, она была огорчена до глубины души и чувствовала, что Стурсонъ не понялъ ея и врядъ ли когда-либо пойметъ. Она не пыталась продолжать этотъ разговоръ, да и самъ Стурсонъ былъ радъ заговорить о другомъ, и чтобы разсѣять ее, предложилъ ей пойдти на встрѣчу къ отцу, который возвращался съ рынка, Съ нимъ пришли также многіе купцы съ своими женами и дочерьми, подругами Мери. Всѣ онѣ въ душѣ завидовали Мери, не могли налюбоваться на все то, что увидѣли въ домѣ Стурсона, и всѣ единогласно объявили, что Мери счастливица и должна благодарить Бога за такого жениха. Мери слушала ихъ, и сердце ея сжималось.

Подъ вечеръ къ Стурсону со всѣхъ сторонъ съѣхалось множество гостей, и всѣ остались довольны угощеніемъ и любезностью окружнаго судьи, и потомъ долго еще вспоминали о праздникѣ, который онъ имъ задалъ.

И въ самомъ дѣлѣ, онъ обо всемъ подумалъ, что могло доставить удовольствіе его гостямъ, былъ предупредителенъ со всѣми, разсуждалъ съ стариками, танцовалъ съ молодежью, но былъ очень доволенъ и вздохнулъ свободнѣе, когда всѣ гости его разошлись, и онъ остался одинъ.

Толстые, подбитые гвоздями сапоги этихъ сѣверныхъ аристократовъ, затоптали полы его гостиныхъ, и грубыя ихъ шутки и громкій хохотъ еще раздавались въ его ушахъ. И теперь, одинъ въ своей комнатѣ, онъ презрительно улыбался, вспоминая о нихъ, и съ радостію думалъ, что онъ скоро на вѣкъ простится съ ними и съ этимъ краемъ.

Онъ пріѣхалъ сюда, чтобы добыть денегъ, и достигъ этой цѣли скорѣе, нежели ожидалъ. Ничто слѣдовательно болѣе не удерживало его здѣсь.

-- Завтра, думалъ онъ,-- я напишу въ Христіанію и Стокгольмъ я буду хлопотать о видномъ, почетномъ мѣстѣ. Я немедленно уѣду, хоть бы для того, чтобы не видать больше всѣхъ этихъ Лапландцевъ, Боэландцевъ, миссіонеровъ , всѣ они мнѣ опротивѣли донельзя. Странно, что я не могу забыть блѣдное лицо этого мерзавца, дикій его взглядъ, когда я сбросилъ его со скалы.

Онъ въ волненіи сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, наконецъ остановился и пробормоталъ сквозь зубы:-- "Погоди, Мери, погоди, моя голубкаі Поплатишься ты мнѣ за всѣ эти дрязги и заботы. Выбью я изъ твоей хорошенькой головки всю дурь, будешь ты у меня шелковая."

Въ эту минуту до его слуха долетѣлъ звукъ, звукъ, отъ котораго волосы его стали дыбомъ. Не въ первый разъ слышалъ онъ его, и ему ясно представилась лунная ночь, когда онъ проснулся на скалѣ, я вдохновленное лицо таинственнаго скрипача. Онъ съ ужасомъ оглянулся кругомъ, сталъ прислушиваться: все было тихо, лишь этотъ звукъ, жалобный и нѣжный, все еще раздавался въ его ушахъ и какъ бы преслѣдовалъ его, убійцу. Онъ не зналъ, не понималъ, что дѣлается съ нимъ, и спрашивалъ себя, не страшный ли это сонъ. Наконецъ онъ подошелъ къ окну и отворилъ его. Все было мрачно и безмолвно; слышался только шумъ вѣтра въ деревьяхъ, да плескъ волнъ. Ночной воздухъ освѣжилъ Стурсона, онъ бросился на свою постель и старался убѣдить сибя, что все это ему почудилось, что онъ усталъ, и поэтому нервы его разстроены.

VII.

На другое утро, съ первыми лучами солнца, на рынокъ сошлось множество народа. Ивеландъ также поднялся рано, и къ тому времени, когда солнце выглянуло изъ-за горъ и разсѣяло воздушную пелену тумана, покрывавшую море и землю, уже напился кофею и закусилъ нѣсколькими кусками любимаго кушанья Норвежцевъ, твердою, какъ дерево, конченою бараниной, которую разжевать очевидно стоило ему не малаго труда.

Подлѣ него сидѣла Мери, и онъ часто обращался къ ней, но она слушала его разсѣянно; радостная улыбка озаряла ея кроткое лицо, она глядѣла куда-то вдаль, и во взглядѣ ея выражалась какая-то тревожная надежда.

-- Сегодня, говорилъ Ивеландъ,-- хлопотъ намъ будетъ много, но я надѣюсь дѣла свои обдѣлать хорошо. По моимъ разчетамъ, цѣна на оленей очень упадетъ сегодня, и намъ по дешевой цѣнѣ можно будетъ закупить разные запасы на зиму. Что же касается до Стурсона, то талеры въ эти два дня такъ и посыплются въ его карманы. Скажу тебѣ по секрету, продолжалъ онъ, нагибаясь къ дочери и говоря шопотомъ,-- скажу тебѣ по секрету, что все то, что онъ получитъ сегодня, онъ намѣренъ употребить на свадебный подарокъ тебѣ. Выбирай что хочешь, жемчугъ или наряды; я боюсь, что онъ разорится на тебя, Мери, но объ этомъ не тужи; у Кристи Ивеланда довольно и на себя и на васъ.

-- Мнѣ не нужно его подарковъ, батюшка, сказала Мери, качая головой.

-- Не нужно! смѣясь возразилъ Кристи.-- Хочешь копить деньги? И то дѣло. Но я его знаю, онъ захочетъ, чтобы ты всѣхъ дамъ нашихъ заткнула за поясъ, всѣхъ была наряднѣе, когда будешь его женой.

-- А развѣ я непремѣнно должна быть его женой? быстро проговорила Мери, прямо глядя ему въ глаза.

-- Должна ли ты быть его женой? воскликнулъ онъ съ удивленіемъ.-- Да ты, кажется, бредишь, продолжалъ онъ смѣясь,-- оглянись кругомъ, вспомни, что мы сидимъ въ его домѣ, за его столомъ!

-- Возьми меня съ собой, сказала она, бросаясь ему на шею.-- Я хочу жить, гдѣ ты живешь, батюшка, не хочу разставаться съ тобой.

-- Ты, кажется, съ ума сошла, строго закричалъ Кристи, стараясь освободиться отъ нея.-- Перестань ребячиться, Мери, продолжалъ онъ тише, видя, что она задрожала.-- Стурсонъ посватался за тебя, и я имѣю доказательства, что ты подала ему полный поводъ надѣяться.

-- Мнѣ такъ страшно, батюшка, прошептала молодая дѣвушка.-- Пусть онъ подождетъ до весны. Я сегодня ночью видѣла сонъ, тяжелый, страшный сонъ; не отдавай меня за Стурсона, мы его такъ мало знаемъ¹ дай мнѣ осмотрѣться, узнать его покороче.

-- Что за вздоръ! воскликнулъ Ивеландъ, ударивъ кулакомъ по столу.-- Перестань дурачиться: если ты хотѣла отложить свадьбу, отчего ты этого не говорила прежде, вчера еще, когда онъ тебя спрашивалъ объ этомъ? ты улыбнулась ему и тотчасъ же согласилась. Что значатъ эти причуды? А теперь поздно, продолжалъ онъ, видя, что Мери ему не отвѣчаетъ и только поникла головой.-- Я ни за что не отступлюсь отъ моего слова. Я не хочу, чтобы кто-нибудь могъ сказать, что Кристи Ивеландъ не сдерживаетъ того, что обѣщаетъ. Опомнись, Мери! воскликнулъ онъ, вставая съ мѣста.-- Не дѣлай такого несчастнаго лица. Я слышу голосъ Стурсона, что онъ подумаетъ, если увидитъ тебя въ такомъ положеніи? Вспомни, какъ онъ тебя любитъ, какъ заботится о тебѣ, какъ всѣ тебѣ завидуютъ!

Стурсонъ вошелъ въ комнату и пристально взглянулъ на Мери. Она дурно спала, сказалъ ему Ивеландъ,-- она устала, и у нея разболѣлась голова.

-- Что же потревожило твои сонъ? спросилъ Стурсонъ съ нѣмымъ участіемъ.

-- Ничего, сказала она,-- я только видѣла дурные сны.

-- И я также, отвѣтилъ Стурсонъ.-- Насъ обоихъ освѣжитъ утренній воздухъ. Я теперь долженъ оставить тебя, заняться дѣлами, а ты постарайся разсѣяться, дорогая моя Мери, пригласи своихъ по-другъ, покажи имъ свой домъ, пройдись съ ними по рынку. Какъ только мнѣ будетъ возможно, я вернусь къ тебѣ.

Ивеландъ и Стурсонъ отправились, каждый по своимъ дѣламъ, и Мери осталась одна, но скоро вокругъ нея собралась цѣлая толпа молодыхъ дѣвушекъ, разряженныхъ и веселыхъ; онѣ закидали ее вопросами о томъ, чѣмъ, по ея предположеніямъ, подаритъ ее сегодня ея женихъ, и наконецъ увлекли ее за собой на рынокъ, напередъ наговоривъ ей о чудесахъ, которыя она тамъ увидитъ, Черезъ четверть часа молодыя дѣвушки уже пробирались сквозь густую толпу, и въ самомъ дѣлѣ было на что посмотрѣть.

Большая часть этой суетившейся, шумѣвшей, безъ умолку говорившей толпы, состояла изъ Лапландцевъ, съ женами и дѣтьми прибывшими сюда изъ своихъ горныхъ пустынь. Безобразные старики и старухи, грязныя желтоватыя лица, безпрестанно улыбавшіяся и показывавшіе свои черные отъ скорбута зубы, толпились вокругъ лавокъ купцовъ и вели съ ними оглушительные переговоры. Торговали они всѣмъ возможнымъ, оленьими рогами и шкурами, живымъ скотомъ, разными птицами, которыя были дюжинами нанизаны на березовые прутики, пестрыми юбками, украшенными нерѣдко богатымъ шитьемъ, мягкими удобными полусапожками изъ оленьей кожи, разными мѣхами, мѣшками, набитыми перьями, выщипанными изъ блестящей бѣлой груди чаекъ, гаячьимъ пухомъ. Они мѣняли эти товары на пули и порохъ, котлы и горшки, муку, грубую парусину для своихъ шатровъ, и наконецъ на талеры, которые они спѣшили закопать, присоединить къ остальному своему кладу.

Мѣновая эта торговля всегда оказывалась весьма выгодною для купцовъ. Лапландцы спорили, кричали, но всегда подъ конецъ уступали имъ. Между ними и рыбаками и колонистами безпрестанно завязывались споры; слышались проклятія, брань, нерѣдко и женщины вмѣшивались въ дѣло, и тогда рѣшительно ничего другаго не оставалось, какъ зажать себѣ уши и бѣжать прочь.

Но иногда въ этой толпѣ грязныхъ рыбаковъ въ порыжѣлыхъ кожаныхъ курткахъ, посереди клеенчатыхъ шляпъ Квеновъ и колонистовъ, и грязныхъ рубахъ и высокихъ колпаковъ пастуховъ, являлся какой-нибудь франтъ съ горъ.

Ихъ было немного, но замѣчательно, что эти немногіе, отличавшіеся отъ другихъ и чистотой одежды, и тѣмъ, какъ они себя держали и вели, всѣ безъ исключенія принадлежали къ кочующему, презираемому всѣми племени. Между ними даже можно было встрѣтить нерѣдко пріятныя, выразительныя лица. Гордыя дочери прибрежныхъ купцовъ конечно презрительно и свысока смотрѣли на миніатюрныхъ лапландскихъ красавицъ, и молодые Норвежцы побоялись бы уронить свое достоинство, обративъ на нихъ вниманіе, но это пренебреженіе было вовсе незаслужено, и эти дѣвушки въ красивомъ національномъ своемъ нарядѣ, широкихъ юбкахъ, вышитыхъ краснымъ, бѣлыхъ рубашкахъ и передникахъ, синихъ кофтахъ, накинутыхъ на плеча, были очень милы въ своемъ родѣ. Многія изъ нихъ были богатыя наслѣдницы, т.-е. семейства ихъ владѣли большими стадами; эти аристократки понимали свое значеніе въ обществѣ и съ пренебреженіемъ смотрѣли на тѣхъ изъ своихъ одноплеменцевъ, которыхъ считали ниже себя по рожденію. Между молодыми Лапландцами также встрѣчались щеголи, ловкіе въ обращеніи и вовсе недурные собой. Темныя рубашки, широкіе вышитые поясы, шапочки съ блестящими перьями очень шли къ нимъ.

Многіе изъ нихъ торговали сумками, корзиночками, воротниками, накидками, выдѣланными изъ самыхъ тонкихъ пестрыхъ блестящихъ перьевъ; эти предметы были въ самомъ дѣлѣ изящны въ своемъ родѣ и поражали глазъ живостью цвѣтовъ и вкусомъ, съ которымъ они были подобраны.

Когда Мери поровнялась съ лавкой отца, онъ ее подозвалъ къ себѣ, потрепалъ по щекѣ и сказалъ:

-- Что, Мери, дурь-то у тебя прошла, ты, кажется, смотришь теперь веселѣе. Хоть ты товаръ уже проданный, но все же мнѣ было стыдно показать тебя сегодня утромъ Стурсону. Не приглянулось ли тебѣ что-нибудь на рынкѣ? купи себѣ, что есть лучшаго, я, или, спохватился онъ,-- Стурсонъ заплатитъ за тебя.

Мери молчала, но дѣвушки, окружавшіяся, взялись отвѣчать за нее и разказали Ивеланду, что какой-то Лапландецъ продаетъ накидку изъ перьевъ, необыкновенной красоты.

-- Представьте себѣ, говорили онѣ,-- темные, голубые и красные разводы на бѣломъ полѣ; узоръ удивительно богатъ и замысловатъ, и вся накидка подбита тончайшимъ мѣхомъ. Но и не дешева она, Лапландецъ запросилъ съ насъ восемьдесятъ талеровъ.

Ивеландъ вытаращилъ глаза. Онъ зналъ, что работы изъ перьевъ цѣнились дорого, но запросить такую сумму показалось ему верхомъ дерзости.

-- Онъ съ ума сошелъ! воскликнулъ онъ.-- Гдѣ онъ? Да вотъ идетъ и судья; онъ это дѣло уладитъ. Но что тамъ такое? Драка, кажется. Кто это вздумалъ буянить? Они этого молодца подбрасываютъ на воздухъ! Клянусь душой, крѣпокъ долженъ быть его черепъ, если онъ послѣ этого не треснетъ.

Голосъ его не былъ слышенъ за шумомъ, поднявшимся на рынкѣ; дѣвушки боязливо столпились въ его лавкѣ, и Ивеландъ очень сердился, видя, что многіе покупщики забыли о его товарахъ и побѣжали смотрѣть, въ чемъ дѣло.

-- Во всемъ виноватъ какой-то пьяный, безтолковый Боэландецъ, сказалъ кто-то, возвратившись къ лавкѣ.-- Онъ осмѣлился остановить судью, грозитъ ему кулакомъ и требуетъ, чтобъ онъ сдѣлалъ его школьнымъ учителемъ, говоря, что не то ему отъ него придется плохо.

Всѣ присутствующіе громко расхохотались.

-- Но досталось же и ему, дураку, продолжалъ разкащикъ,-- судья хотѣлъ его уговорить, но онъ и слышать ничего не хотѣлъ; тогда принялись за него полдюжины молодцевъ съ Лингенскаго залива, и теперь онъ полумертвый лежитъ на улицѣ. Г. Стурсонъ послалъ за мѣстною полиціей, чтобъ его отвели или отнесли куда слѣдуетъ.

-- Какъ его зовутъ? спросилъ Ивеландъ.

-- Генрикомъ Янсеномъ, кажется, отвѣтилъ подошедшій къ этому времени, Стурсонъ.-- Не знаю, съ чего онъ привязался ко мнѣ; должно быть онъ ньянъ, но все-таки я жалѣю, что онъ такъ пострадалъ за свою нелѣпую выходку.

-- По дѣломъ ему, воскликнулъ Ивеландъ,-- я знаю этого надутаго болвана, это послужитъ ему урокомъ.

-- Но полно о немъ, прервалъ его судья.-- Моя Мери поблѣднѣла, ее испугалъ весь этотъ шумъ. Я теперь до самаго обѣда буду свободенъ, душа моя, и могу побыть съ тобой. Что видѣла ты сегодня на рынкѣ, что тебѣ понравилось? Скажи, я буду такъ радъ тебя чѣмъ-нибудь утѣшить.

Невѣста покачала головой, но подруги ея не были такъ скромны, и опять съ жаромъ принялись описывать необыкновенную накидку.

-- Да гдѣ же она? спросилъ Стурсонъ.

-- Ее продаетъ какой-то безобразный Лапландецъ. Все лицо его покрыто пластырями, и голова его и шея перевязаны толстыми тряпками. Должно быть у него проказа.

-- Но не ищите его, вмѣшался Ивеландъ,-- этотъ негодяй имѣетъ наглость запрашивать за этотъ вздоръ восемьдесять талеровъ.

-- Хоть бы сто! воскликнулъ Стурсонъ, -- если эта бездѣлица нравится моей Мери, я ей дарю ее. Пойдемъ, душа моя, продолжалъ онъ, -- мы только мѣшаемъ отцу твоему сбывать свой товаръ. Пойдемъ отыскивать этого Лапландца съ его чудною накидкой.

Ивеландъ пожалъ плечами, по дѣвушки одобрительно улыбались щедрому жениху.

-- Счастливая Мери, шептали они ей,-- какъ онъ тебя любитъ!

Стурсонъ по всѣмъ направленіямъ исходилъ рынокъ, всѣхъ разспрашивалъ о Лапландцѣ, продававшемъ накидку изъ перьевъ, но нигдѣ не могъ его отыскать. Многіе помнили, что видѣли его, но теперь онъ какъ бы провалился сквозь землю. Въ этихъ поискахъ прошло не мало времени, и купцы и покупщики на время покинули лавки, чтобъ отдохнуть и подкрѣпиться пищей. Повсюду слышался веселый говоръ, смѣхъ, неслишкомъ мелодическія лапландскія пѣсни; простыя кушанья Лапландцевъ и рыбаковъ тутъ же варились и съѣдались; запахъ отъ нихъ распространялся по всему рынку.

Нѣсколько купцовъ остановили Стурсона, чтобы получить отъ него разрѣшеніе одного спорнаго вопроса. Когда онъ отдѣлался отъ нихъ и сталъ искать глазами Мери, онъ увидѣлъ ее совершенно одну на концѣ рынка.

-- Что ты тутъ дѣлаешь, Мери? спросилъ онъ,-- гдѣ твои подруги? пора домой. Но куда же ты смотришь? продолжалъ онъ, съ удивленіемъ слѣдя за ея неподвижнымъ взглядомъ, обращеннымъ на поросшее густымъ лѣсомъ ущелье, изъ котораго пѣнясь и шумя истекалъ многоводный Мэльсъ-Эфъ. Обломки скалъ, камни огромные окружали высокій утесъ у входа въ ущелье, и до половины исчезали въ болотистой, покрытой сочною травой, почвѣ.

-- Вотъ онъ! внезапно воскликнула Мери, и вырвавъ свою руку изъ рукъ Стурсона, не обращая вниманія на его удивленные возгласы, быстро пустилась бѣжать по сырому лугу.

-- Съ ума ли ты сошла, Мери! закричалъ онъ ей вслѣдъ.-- Постой, что съ тобой? Тутъ мокро, возвращайся ко мнѣ. Что тамъ такое? Клянусь Богомъ, это тотъ Лапландецъ!

Онъ теперь только замѣтилъ, что на одномъ изъ уступовъ скалы на берегу рѣки сидѣлъ человѣкъ; теперь онъ всталъ на ноги и по описаніямъ Стурсонъ узналъ въ немъ того Лапландца, котораго онъ такъ долго искалъ. Шапка съ зеленою вѣткой была надвинута на его глаза; лица его не было видно, но богатый серебряный кушакъ обхватывалъ молодой его станъ и на остромъ концѣ его палки висѣла яркая, блестѣвшая на солнцѣ, накидка.

Стурсонъ видѣлъ, какъ Мери взобралась къ нему, какъ Лапландецъ упалъ передъ нею на колѣни, потомъ вскочилъ и набросилъ на ея плечи богатый уборъ. Стурсонъ все это видѣлъ, медленно и съ трудомъ подвигаясь впередъ, перескакивая съ одного твердаго мшистаго комка на другой, и боясь каждую минуту оступиться и завязнуть въ болотѣ.

-- Что дѣлаетъ этотъ чудакъ? съ досадой воскликнулъ онъ, добравшись наконецъ до камней, но въ ту же минуту изъ устъ его вырвалось страшное проклятіе и онъ въ ужасѣ остановился. Мери лежала въ объятіяхъ Лапландца, онъ сбросилъ шапку, сорвалъ съ лица перевязь: сомнѣваться было невозможно, это былъ Олафъ.

-- Такъ это ты! съ яростію воскликнулъ Стурсонъ,-- такъ мнѣ все-таки не удалось избавиться отъ тебя!

-- Да, убійца, отвѣтилъ молодой человѣкъ,-- тебѣ не удалось пролить мою кровь, чудо спасло меня отъ хищнаго волка.

-- Такъ бойся же теперь его снова! Прочь отсюда, я слышу голоса, сюда идутъ. Оставь ея руку, негодяй, не прикасайся къ ней! Мери! прочь, говорю я тебѣ! Ты видишь, что теперь тебя никакое чудо не спасетъ.

Онъ вынулъ изъ кармана пистолетъ и прицѣлился на Олафа.

-- Говори, чего ты хочешь! воскликнулъ онъ, дрожа отъ бѣшенства и волненія.-- Я тебѣ дамъ денегъ, но только убирайся и не являйся мнѣ больше на глаза. Ради Бога, Мери! твой отецъ идетъ. Сойди ко мнѣ, спѣши: возвратись ко мнѣ, пока еще время, пока никто еще тебя не видалъ.

-- Нѣтъ, отвѣтила Мери, съ ужасомъ отворачиваясь отъ. него.-- Никогда, убійца! Я ненавижу, презираю тебя.

Стурсонъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, выстрѣлилъ и поспѣшно сталъ взбираться на скалу.

Онъ слышалъ, какъ Мери слабо вскрикнула, видѣлъ, какъ она зашаталась, упала, онъ уже былъ близокъ отъ Олафа, кулакъ его сжимался, и онъ собирался нанести ему жестокій ударъ, когда что-то сверкнуло передъ его глазами, раздался выстрѣлъ и онъ какъ стоялъ, повалился со скалы. Олафъ еще держалъ въ рукѣ свое дымящееся ружье, когда не вдалекѣ показался Ивеландъ съ нѣсколькими другими; но они не успѣли разсмотрѣть, кто такъ быстро скрылся въ лѣсу.

Черезъ нѣсколько минутъ, они толпились вокругъ окровавленнаго судьи, и съ ужасомъ убѣдились, что рана, полученная имъ, смертельная.

Ивеландъ бросился на колѣни, около Стурсона, и старался его приподнять.

-- Кто это сдѣлалъ? съ отчаяніемъ кричалъ старикъ.-- Ради Бога, судья, скажите хоть одно слово! Скажите, кто это былъ? Должно быть Лапландецъ, продолжалъ онъ дрожащимъ голосомъ.-- Только лапландская пуля можетъ нанести такую глубокую рану. А Мери! гдѣ же Мери!

При звукѣ этого имени, глаза Стурсона еще разъ открылись. Онъ пытался приподняться;

-- Держите ее, она... тамъ, простоналъ онъ, и мертвый упалъ на землю.

На верху скалы, между кустами и до самаго того мѣста, гдѣ Мальсъ-Эльфъ вытекалъ изъ ущелья, виднѣлись кровавые слѣды. Между камнями нашли пистолетъ Стурсона, по всей вѣроятности онъ ранилъ разбойника, напавшаго на него. Тотчасъ же нѣсколько человѣкъ пустились въ погоню за нимъ, но не могли его догнать. Только на другой день, далеко въ лѣсу нашли зацѣпившійся за сукъ дерева клочекъ платья Мери и дальше изорванную накидку изъ рѣдкихъ перьевъ.

Всѣ попытки отыскать убійцу остались тщетными. Показанія Генрика Янсена только еще болѣе запутали это дѣло. Они бросили страшную тѣнь на память судьи, на доброе имя дочери купца. Ивеландъ обѣщалъ обогатить того, кто что-нибудь узнаетъ объ ея судьбѣ, но хотя желающихъ было много, и хотя на этотъ разъ онъ самъ былъ бы радъ разстаться съ своими деньгами, случая для этого не представилось.--

Но многіе были убѣждены, что смѣлый Лапландецъ, вогнавшій пулю въ сердце своего гордаго врага, былъ не кто иной, какъ Олафъ, и что теперь, вдали отъ людей, онъ живетъ съ Мери въ какомъ-нибудь тихомъ уголкѣ, окруженномъ неприступными горами. Тамъ, гласитъ преданіе, пасутся его стада; тамъ Мери, можетъ-быть, счастлива и не думаетъ о томъ, что свѣтъ скажетъ о ея любви.

Спустя нѣсколько лѣтъ умеръ Ивеландъ, но и по смерти его не явилась его наслѣдница. Все, что онъ жадно копилъ въ продолженіи всей своей жизни, перешло въ чужія руки.

"Приложенія къ Русскому Вѣстнику", 1858

Оставить комментарий Мюгге Теодор (перевод: Без указаняи переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1858 Обновлено: 03/09/2024. 180k. Статистика. Повесть: Проза, Переводы, Приключения Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Изъ Leben und Lieben in Norwegen.. Текст издания: "Приложенія къ Русскому Вѣстнику", 1858

Мюгге Теодор Сеньенойский стрелок

СЕНЬЕНОЙСКІЙ СТРѢЛОКЪ

Мюгге Теодор
Сеньенойский стрелок