Мисснер Вильгельм
Роза Лихтзарт

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод Софии Лорие.
    Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн. VII, 1908.

   

ВИЛЬГЕЛЬМЪ МИССНЕРЪ.

(Изъ книги "Незадачники").

Роза Лихтзартъ.

   Ее звали Розой; красива она не была; она была слишкомъ умна, чтобы сохранить красоту и свѣжесть лица,-- но не достаточно умна, чтобы запечатлѣть на своемъ лицѣ умиротворенное величіе, свойственное нѣкоторымъ святымъ женщинамъ, которое, излучаясь, дѣйствуетъ на наши чувства, какъ чудо.
   Души современныхъ дѣвушекъ еще слишкомъ нѣжны, чтобы не поблекнуть подъ тяжестью труда и борьбы за существованіе. И хотя Розу еще нельзя было назвать поблекшей старой дѣвой, но въ ней, двадцатипятилѣтней, было больше резигнаціи, чѣмъ въ сорокапятилѣтней женщинѣ.
   Подруги называли ее "мамочкой". Во-первыхъ, потому, что никто не умѣлъ лучше ея обходиться съ дѣтьми; и когда балъ или свадьба завлекали родителей въ водоворотъ молодости и жизни, то дѣтей нигдѣ нельзя было пристроить лучше, чѣмъ у тетушки Розы.
   "Мамочкой" она была и для взрослыхъ; ея совѣта спрашивали во всѣхъ случаяхъ жизни,-- въ любовныхъ дѣлахъ, когда въ дѣвичьемъ сердцѣ цвѣло ликованіе и радость и когда въ брачной жизни появлялись заботы. Къ Розѣ приходили съ увѣренностью, что она серьезно отнесется къ малѣйшимъ колебаніямъ жизни,-- вполнѣ законное требованіе тревожной души, съ которымъ слишкомъ мало считаются плохіе врачи и юристы.
   Наша "мамочка" говорила о сердечныхъ дѣлахъ, будто въ ея душѣ осталось смутное воспоминаніе изъ далекаго прошлаго, и она твердо знала лишь то, что ко влеченіямъ души надо подходить осторожно и строжайше изслѣдовать ихъ.
   А между тѣмъ всѣ, знавшіе Розу, знали, что она еще никогда въ жизни не испытала чудеснаго обновленія духа и плоти; никогда не болѣла непоборимой сердечной болѣзнью, развивающей въ насъ одновременно и гордость, и скромность; никогда не испытывала къ существу другого пола того преувеличеннаго влеченія, про которое крестьянинъ говоритъ: "что за притча!" и которое интеллигентный человѣкъ называетъ "любовью", произнося это слово во всѣхъ интонаціяхъ съ болѣе или менѣе явной насмѣшкой.
   И этотъ недостатокъ личнаго опыта,-- если можно такъ выразиться,-- немного мѣшалъ ея авторитету тогда, когда она говорила не то, что желало бы слышать воспламененное или разочарованное въ любви существо, хотя доводы ея всегда были искренни и убѣдительны. "Ну да, конечно, мамочка такъ говоритъ", рѣшала тогда молодежь, покоряясь; но въ голосѣ звучалъ оттѣнокъ снисходительной жалости, которую въ насъ вызываетъ видъ старческой слабости, или добродушное превосходство, съ которымъ мы говоримъ съ играющими въ куклы дѣтьми. Но доходило и до болѣе рѣзкихъ столкновеній.
   Случилось разъ, что дерзкая хорошенькая вострушка семнадцати съ половиною лѣтъ пришла въ негодованіе отъ упрека въ кокетствѣ; энергично надѣла она свою самую новую шляпу съ сиреневыми цвѣтами, схватилась за ручку двери и, я сказалъ бы, съ нахальнымъ поклономъ, если бы это выраженіе не было слишкомъ рѣзкимъ по отношенію къ молодой дѣвушкѣ, бросила въ лицо своей старшей подругѣ: "Гдѣ же ты это вычитала?" Дверь застонала, будто прося о пощадѣ, и въ то же мгновеніе захлопнулась съ трескомъ, отъ котораго сотрясся весь домъ.
   На лицѣ Розы появилась улыбка превосходства, все понимающая и потому все прощающая,-- улыбка, которая просвѣтляетъ лицо и отъ долгой привычки наконецъ запечатлѣвается на немъ.
   Въ такія минуты она рѣшала не отталкивать счастья, если бы она встрѣтила его на своемъ пути; ей захотѣлось узнать, правда ли, что за завѣсой кроется чудо, которое люди такъ превозносятъ, и часто такъ глубоко презираютъ потомъ.
   Свѣжая, какъ всегда, весна опять заглянула въ страну и вскорѣ вступила въ нее, сбросивъ шубу, въ которой она просидѣла за печкой въ избушкѣ фрау Холлэ {Фрау Холлэ -- въ нѣмецкихъ сказкахъ -- добрая старушка, живущая на днѣ колодца; когда она выколачиваетъ свои перины, на землю летитъ пухъ въ видѣ снѣга.} на днѣ глубокаго колодца. Вѣрно, дѣвочка Гретель уже повстрѣчалась съ весной, когда ей снилось, будто она упала въ колодецъ, и по лугу, мимо многихъ чудесъ, наконецъ добрела до доброй фрау Холлэ.
   Теперь и Роза часто отправлялась по воскресеньямъ гулять, вмѣсто того, чтобы зарываться въ книгахъ или въ семейномъ кругу своихъ подругъ.
   -- Мамочка наша закутила, у мамочки красныя щечки, она заглянула за цвѣтущій сиреневый кустъ!-- такъ шутили друзья и родные при видѣ ея непривычнаго поведенія.
   А Роза между тѣмъ гуляла подъ руку со статнымъ молодымъ человѣкомъ съ красивой бородой по набережной Шпрее или по берегу озера Мюггель; они никого не встрѣчали и даже съ противоположнаго берега ихъ нельзя было узнать.
   Можно подумать, что Роза, пользуясь случаемъ, теперь спѣшила пополнить пробѣлы въ своемъ любовномъ развитіи. Нѣтъ, она безпрестанно донимала красавца съ рыжеватой бородой и холеными руками вопросомъ, дѣйствительно ли онъ любитъ ее; въ своихъ переживаніяхъ она не находила ничего необычайнаго; съ простительнымъ въ такихъ случаяхъ самообольщеніемъ она старалась увѣрить себя, что его привлекаетъ только ея интеллектъ и возможность разсуждать съ нею о вопросахъ, вызывающихъ въ другихъ дѣвушкахъ сначала пассивный протестъ, потомъ дѣлающихъ мужчину смѣшнымъ въ глазахъ собесѣдницъ,-- послѣ чего онъ рискуетъ вдругъ очутиться одинъ, будь то въ залѣ, въ гостиной или въ городскомъ саду на прогулкѣ.
   Лицо ея спутника каждый разъ омрачалось, когда она въ безконечныхъ варіантахъ приступала все къ одному и тому же вопросу. Онъ, видимо, смущался, казался готовымъ признаться въ чемъ-то печальномъ и важномъ -- и каждый разъ, не признавшись, кончалъ тѣмъ, что называлъ Розу своей избранной, воплощеніемъ своихъ грезъ; говорилъ онъ это всегда со сладчайшей улыбкой, но каждая опытная въ любви дѣвушка -- только не Роза -- поняла бы искусственность этой улыбки.
   Вѣдь кажется, въ такихъ случаяхъ было бы самымъ простымъ броситься другъ другу на шею съ обычнымъ возгласомъ: "моя Роза!" "Мой Альфредъ!" Плохо вы знаете Розу. Ей нужны были еще многія доказательства его любви, прежде чѣмъ она рѣшилась бы поддаться его мольбамъ о какой-нибудь ласкѣ.
   И опять начинали они говорить о крупныхъ и мелкихъ разочарованіяхъ въ ихъ жизни. Альфредъ жаловался на тяжесть своего ремесла -- онъ рисовалъ моды въ журналахъ -- и вздыхалъ о невозможности отдаться призванію, стать настоящимъ художникомъ. Онъ чувствовалъ себя непризнаннымъ, особенно тѣми, кто ближе стоялъ къ нему.
   Роза же выкладывала все самое дурное, что когда-либо замѣчала въ себѣ; она прежде всего хотѣла правды, правды и правды; она всей душой презирала любовь, основанную на лицемѣріи, лжи и обманѣ. Она знала, что такая любовь всегда внезапно кончалась враждой.
   Ея семнадцатилѣтняя подруга Лили не сумѣла бы такъ немилосердно клеветать на нее, какъ дѣлала это сама Роза во имя чистѣйшей любви...
   Между тѣмъ настала осень. Много окрестностей Берлина исходили Роза и Альфредъ, они доходили до Кенигсвустергаузенанэберсвальда, до Потсдама и Букова. Часто по утрамъ въ воскресенье Альфредъ принужденъ былъ отказывать ей; его задерживалъ спѣшный заказъ отъ завѣдующаго объявленіями въ какой-либо газетѣ,-- работа, для которой у него оставалось только воскресенье.
   Въ серединѣ же лѣта, вѣроятно, во время каникулъ, онъ часто освобождался и въ будни; тогда онъ отрывалъ Розу отъ работы на пишущей машинѣ или, если она позволяла, оставался у нея и, диктуя, помогалъ ей работать.
   Но это время прошло быстрѣе, чѣмъ оно наступило, и все еще Роза не знала, любитъ ли ее Альфредъ. Часто онъ былъ слабъ, какъ ребенокъ, и если она тогда принималась его жалѣть, онъ горько рыдалъ.
   Разговоры его все время вращались вокругъ одного: онъ все говорилъ, что его талантъ не можетъ развиться за неимѣніемъ времени и средствъ, и безъ поощренія. И въ воображеніи Розы онъ сталъ непризнаннымъ геніемъ, соединившимъ въ себѣ всѣ страданія Геббеля, Жанъ-Поля, Бетховена и Шуберта. Онъ былъ слишкомъ утонченъ, чтобы соединить свое божественное призваніе съ обыкновенной профессіей, какъ дѣлали это Грилльпарцеръ, Анценгруберъ или Гансъ Саксъ. "Когда ты умрешь, тебя будутъ чествовать какъ Менцеля", говорила она, когда газетныя статьи о Менцелѣ снова обратили ея вниманіе на художественное дарованіе Альфреда.
   Роза любила его, какъ любила дѣтей своей подруги; она любила его надежды, какъ любила бы мать. Это чувство давало ей, по крайней мѣрѣ, безусловное счастье. Того, что еще бродило въ ея душѣ, она не могла себѣ уяснить, то была какая-то дикая жажда забыть весь окружающій ее міръ предразсудковъ, въ блаженномъ чаду попрать законы и обычаи, взлетѣть, какъ взлетаетъ орелъ надъ послѣднимъ жилищемъ людскимъ. И было это чувство такъ высоко и прекрасно, потому что оно очистилось въ горнилѣ истинной жертвы. Она мечтала о томъ, чтобы оставить квартиру свою и перевезти свою мебель въ студію со смежной комнаткой. Тамъ Альфредъ могъ бы свободно работать, а она списывала бы свои бумаги рядомъ въ свѣтелкѣ. Конечно, надо тогда быть осторожной, принимая заказы. Вѣдь многіе перестанутъ ходить къ ней, узнавъ, что она живетъ съ художникомъ, не повѣнчавшись, ужъ не говоря о родныхъ и подругахъ.
   Но брачныхъ цѣпей Альфредъ никогда не перенесъ бы,-- этому она вѣрила, какъ вѣритъ ребенокъ догматамъ церковнымъ, не понимая ихъ смысла. Бракъ несовмѣстимъ съ служеніемъ искусству. Розу эти мысли даже пугать перестали,-- настолько онѣ казались ей естественными. Если любишь, то надо умѣть жертвовать всѣмъ.
   Но иногда заговаривалъ внутренній голосъ, который всегда мудрѣе насъ самихъ, за что въ древности его почитали вѣщимъ. Голосъ этотъ скромно спрашивалъ, можно ли назвать чувство Альфреда любовью, когда онъ только и требовалъ что состраданія къ себѣ; но голосъ этотъ такъ скроменъ, что его обыкновенно не слышатъ.
   Себя она тоже упрекала за чрезмѣрное умствованіе, за то, что слишкомъ много разсуждала о любви, и такъ пугливо избѣгала его ласкъ, боясь, что онѣ не такъ чисты, какъ ея собственныя. Такъ лучшія грезы ея оставались ея сокровеннѣйшей тайной, а когда онъ приходилъ, она снова возбуждала старый вопросъ, дѣйствительно ли они подходятъ другъ къ другу.
   Однажды ей опять пришлось отправиться одной на прогулку; она не пошла дальше Теггельскаго дворцоваго парка. Еще никогда не испытала она всей прелести природы такъ сильно, какъ въ этотъ ясный морозный ноябрьскій день. Отъ листвы на дорожкахъ поднимался рѣзкій запахъ; онъ часто мѣнялся, смотря по тому, была ли листва сметена въ кучки или развѣяна, озарена солнцемъ или влажна. Опьяняющій ароматъ женскаго будуара смѣнялся крѣпкимъ запахомъ плодовъ. Въ гніющихъ мѣстахъ и канавахъ сильно пахло то сигарами, то іодоформомъ.
   Казалось, будто деревья колыхались, несмотря на то, что не было вѣтра, и что они, безлистныя, неподвижно простирались къ кристально-чистому небу. То было трепетаніе солнечныхъ лучей, которое придавало мертвымъ стволамъ иллюзію жизни. Солнце еще не высоко поднялось надъ горизонтомъ, и мелкія вѣтки верхушекъ, покрывающихъ небо узорчатой сѣткой, освѣщались ярче неуклюжихъ стволовъ. Лѣсистый холмъ былъ облитъ солнечнымъ свѣтомъ, какъ золотою фатой, которой сказочныя королевны покрываютъ свои бѣлокурыя косы; милліоны росинокъ, будто драгоцѣнные камни, блестѣли въ этой фатѣ; а когда росинки разсыпались на землю мелкою, звучною дробью, Роза невольно подбѣгала, чтобы подобрать ихъ.
   Она жалѣла о томъ, что никогда въ присутствіи Альфреда природа не одаряла ея такъ щедро, какъ въ этотъ день. При немъ она никогда не могла отдѣлаться вполнѣ отъ того стѣсненія, которое всегда охватываетъ людей, не все досказавшихъ другъ другу.
   Эта мысль поразила ее, и она рѣшила въ слѣдующій разъ говорить совершенно открыто. Мысль эта была такъ мучительна, что она готова была сейчасъ же вернуться, оторвать его отъ работы. Время до слѣдующаго воскресенья казалось ей безконечнымъ, потому что она вдругъ ясно сознала, что онъ боится правды и что-то скрываетъ. Она рѣшила сегодня же написать ему въ контору письмо съ просьбой придти къ ней на слѣдующій день рано утромъ.
   Въ первый разъ на нее напало сомнѣніе относительно его воскресныхъ работъ. Часъ спустя она уже была въ своей тѣсной квартиркѣ и мучилась надъ неразборчивой рукописью, только чтобы отвлечь свои мысли отъ страшныхъ призраковъ, заполонившихъ ее. Она упрекала себя за то, что убѣжала отъ чуднаго настроенія, царящаго въ природѣ,-- убѣжала, потому что въ душѣ ея надвигалась гроза.
   Уже смеркалось, когда она вспомнила, что весь день ничего не ѣла; усталой походкой пошла она въ кухню, чтобы приготовить себѣ ужинъ.
   -- Что это? Стукъ? Для чего же колокольчикъ у двери?-- вполголоса сказала она, когда стукъ повторился, на этотъ разъ громче.
   Роза одѣта была довольно небрежно, и глаза были немного заплаканы. Поэтому она тщательно покрыла голову старой кружевной косынкой, висѣвшей въ передней. Дама, вся въ черномъ, стояла въ сѣняхъ; лицо ея было скрыто подъ густой вуалью, только глаза свѣтились, силясь пронзить мракъ въ корридорѣ.
   -- Простите, не правда ли, у васъ контора по перепискѣ бумагъ? Въ такомъ случаѣ у васъ, вѣроятно, служатъ молодыя дѣвушки?
   Роза слегка улыбнулась ея любопытству и ударенію на словѣ "молодыя". Развѣ она не была молода?
   -- Да,-- отвѣтила она,-- я могла бы дать многимъ работу, потому что я очень занята.
   -- Вотъ какъ? Но я говорю о барышнѣ, работающей у васъ,-- быстро отвѣтила посѣтительница.-- Нельзя ли мнѣ справиться о ней? Я говорю о барышнѣ Розѣ... Розѣ...
   -- Лихтвартъ. Да, эта барышня занимается у меня, -- поспѣшно добавила Роза; въ ней зародилось неясное чувство, что дѣло касается Альфреда, и она предпочла, закутанная въ косынкѣ, продолжать свою роль старой дѣвы.
   -- Совершенно вѣрно; позвольте мнѣ войти; дѣло очень серьезно, и я взываю къ вашей помощи.
   Она быстро вошла въ комнату и съ любопытствомъ стала озираться кругомъ, не поднимая вуали; потомъ она, заикаясь, нѣсколько разъ повторила: "Мужъ мой,-- мой мужъ"; наконецъ, она сѣла и нервно начала барабанить ладонями по колѣнямъ, въ ожиданіи, что стройная дама въ черной косынкѣ выведетъ ее изъ затрудненія.
   И въ теченіе слѣдующаго получаса Роза, подъ маской завѣдующей конторой, должна была выслушать цѣлый потокъ оскорбительной брани по адресу злой обольстительницы, завлекшей въ свои сѣти человѣка, въ сущности добродушнаго, но по глупости падкаго на сладкія рѣчи. Эту особу, эту Розу Лихтвартъ въ наказаніе необходимо прогнать со службы, или она своимъ подлымъ поведеніемъ вовлечетъ и ее въ непріятности. О защитѣ не могло быть и рѣчи; Роза принуждена была дѣлать, будто она все это слышитъ впервые; она чувствовала себя въ положеніи матери, которая видитъ своего ребенка въ смертельной опасности, не можетъ спасти его и должна смотрѣть, какъ онъ гибнетъ.
   Она не смѣла выдать себя. Она испытала безумный страхъ человѣка, на котораго въ многолюдномъ домѣ напали такъ искусно, что онъ даже позвать не можетъ на помощь, хотя помощь близка. И она обѣщала все, что требовали отъ нея, только чтобы избавиться отъ нестерпимаго гнета, чтобы избавиться отъ этой женщины, такъ безпощадно коснувшейся своей грубой рукой ея сердца...
   Альфреда она больше никогда не видала, но и злобы не было въ сердцѣ ея. Ей только хотѣлось для себя сохранить во всей чистотѣ воспоминаніе о тѣхъ часахъ, когда она такъ близко прошла мимо любви.
   Когда ей потомъ опять приходилось исполнять роль "мамочки", она всегда выступала воодушевленной защитницей самаго необузданнаго наслажденія жизнью.
   "Однако, ужъ и перебѣсилась же она въ свое время!" говорятъ про нее.

Перев. С. Лоріе.

"Русская Мысль", кн. VII, 1908

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru