Мендес Катюль
Семьдесят три дня Коммуны

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Семьдесятъ три дня Коммуны

Отрывки изъ дневника Катюлля Мендеса *).

   *) Catulle Mendès: Les 73 journées de la Commune (du 18 mars au 29 mai 1871). Paris, E. Lachaud, éditeur. 1871.

I.

   Сегодня, 18 марта, около четырехъ часовъ утра, я былъ разбуженъ шумомъ многочисленныхъ человѣческихъ шаговъ. Изъ окна, сквозь тусклый туманъ, между домами съ запертыми ставнями, я увидѣлъ проходившій отрядъ солдатъ. Они шли медленно, въ сѣрыхъ шинеляхъ; нѣкоторые почти касались стѣнъ домовъ. Падалъ мелкій дождь. Я поспѣшно сошелъ внизъ и спросилъ двухъ отставшихъ солдатъ:
   -- Куда идете?
   -- Не знаемъ,-- отвѣтилъ одинъ изъ нихъ.
   -- Кажется, идемъ на Монмартръ,-- сказалъ другой.
   Они шли, дѣйствительно, на Монмартръ. Въ пять часовъ утра 88-й армейскій полкъ занялъ площадку на вершинѣ холма и узенькія, прилегающія къ ней улицы...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Ахъ, пушки національной гвардіи, проклятыя пушки! Чтобы онѣ вѣрою и правдой послужили противъ пруссаковъ, -- этого никто утверждать не будетъ. Онѣ стояли спокойно во время осады; объ нихъ только и слышно было, когда за нихъ платили и когда имъ давали имена. Онѣ были новехонькія, нарядныя и красивыя и, казалось, всего менѣе желали покрыться пороховою копотью. Можно было надѣяться, по крайней мѣрѣ, что онѣ навсегда сохранятъ свое мирное положеніе и что, не принеся пользы, онѣ зато никогда не принесутъ и вреда. Ничуть не бывало! Тотъ вредъ, который онѣ не принесли Пруссіи, онѣ стараются причинить Франціи...
   Это тѣ самыя пушки, за которыми 88-й армейскій полкъ отправился на Монмартръ. Сначала онъ овладѣлъ ими, но затѣмъ онѣ были у него отняты обратно или, точнѣе сказать, онъ ихъ вернулъ. Кому? толпѣ, женщинамъ, дѣтямъ. Что сталось съ начальниками, неизвѣстно. Разсказываютъ, что генералъ Леконтъ былъ взятъ въ плѣнъ и отведенъ въ Шато-Ружъ. На площади Пигаль въ девять часовъ африканскіе стрѣлки дали сильный залпъ; солдаты національной гвардіи отвѣчаютъ пальбой взводомъ. Отъ нихъ отдѣляется и выходитъ впередъ офицеръ; онъ падаетъ, пораженный пулей. Солдаты разбѣгаются, большею частью по кабачкамъ, гдѣ братаются съ патріотами, угощающими ихъ виномъ. Меня увѣряютъ, что генералъ Винуа въ ту минуту былъ въ двухъ шагахъ отъ площади Пигаль, верхомъ на лошади. Женщины окружили его кольцомъ и осыпали насмѣшками. Одинъ мальчишка бросилъ въ него камнемъ, другой швырнулъ ему въ голову свою фуражку. Генералъ исчезъ. Національная гвардія и солдаты прогуливаются подъ-руку по Монмартру и по внѣшнимъ бульварамъ. Они начинаютъ появляться и въ Парижѣ. Мимо только что прошла группа пьяныхъ людей. Все это дѣло начинаетъ смахивать на дуэли, которыя кончаются завтраками.
   Что будетъ дальше? Никто не можетъ этого сказать. Чья вина? Вина падаетъ на неискусныхъ.
   Разумѣется, національная гвардія Монмартра не имѣла права удерживать пушки, принадлежавшія всей національной гвардіи; она не имѣла никакого права нарушать водворявшуюся мало-помалу тишину, тревожить оправлявшуюся торговлю, возвратившихся иностранцевъ, весь Парижъ -- этими мѣдными жерлами, наведенными на наши жилища, и правительство, по всей справедливости, могло и должно было положить конецъ этому порядку вещей. Но необходимо ли было употреблять силу, чтобы достигнуть этого результата? Были ли истощены всѣ средства примиренія? Развѣ нельзя было надѣяться на то, что граждане Монмартра, охваченные усталостью, въ концѣ-концовъ покинутъ пушки, уже едва охранявшіяся, и, испытывая помѣху отъ своихъ собственныхъ баррикадъ, заново вымостятъ свои площади и улицы? Г. Тьеръ и его министры были иного мнѣнія; они предпочли дѣйствовать, и дѣйствовать жестоко! Хорошо! Но когда принимаешь подобныя рѣшенія, то надо быть увѣреннымъ въ томъ, что сумѣешь ихъ выполнить. Въ столь важныхъ обстоятельствахъ не имѣть успѣха -- значитъ нести вину за сдѣланную попытку.
   Эхъ, скажутъ мнѣ, развѣ правительство могло предполагать, что армейскіе солдаты будутъ стрѣлять въ воздухъ, что стрѣлки, потерявъ всего-навсего одного офицера, разбѣгутся и что всѣ подвиги регулярнаго войска сведутся къ обильнымъ кутежамъ и пьянству въ компаніи съ мятежниками? Правительство не только могло предполагать это, но я не допускаю, чтобы оно могло хотя бы на минуту надѣяться на иную развязку. Какъ? уже многіе дни праздные солдаты бродили по улицамъ вмѣстѣ съ національной гвардіей; они получали ночлегъ у парижанъ, ѣли ихъ супъ, ухаживали за ихъ женами, за ихъ дочерьми или служанками. Отвыкнувъ отъ дисциплины вслѣдствіе распущенности, внесенной въ военную организацію пораженіемъ, разочарованные въ престижѣ, который начальство ихъ тщетно старалось поддержать послѣ всѣхъ бѣдствій, тяготящіеся мундиромъ, который впредь не могъ уже внушать имъ гордости,-- они, очевидно, должны были стремиться слиться съ населеніемъ, смѣшаться съ тѣми, на кого униженіе за пораженіе падало менѣе прямо. Побѣжденный солдатъ хотѣлъ спрятаться за спину гражданина. Развѣ генералы, полковники, капитаны не знаютъ духа войскъ? Слѣдуетъ ли допустить, что они жестоко ошиблись въ этомъ случаѣ, или что они обманули правительство? Итакъ, правительство могло и, слѣдовательно, должно было предвидѣть результатъ своей попытки подавленія мятежа. У него, быть можетъ, было право свирѣпствовать, но оно не имѣло права не знать, что у него нѣтъ на это силы! Въ настоящую минуту сто тысячъ ружей, курковъ, табакерокъ и пистоновъ чокаются у торговцевъ виномъ и водкой. Выйдетъ ли правительство изъ этого тупика, въ который оно бросилось, очертя голову?
   

II.

   Въ три часа собралась значительная толпа -- солдатъ, гвардейцевъ, женщинъ, подростковъ -- въ улицѣ, примыкающей къ ЭлизеМонмартръ. Лицо, которое разсказывало мнѣ объ этомъ, не помнитъ названія улицы. Толпа оживленно разсуждала, размахивая руками. Говорили главнымъ образомъ о генералѣ Леконтѣ, обвиняя его въ томъ, что онъ три раза приказывалъ стрѣлять по городской милиціи.
   -- Онъ поступилъ правильно,-- сказалъ старикъ, стоявшій въ толпѣ.
   При этихъ словахъ раздалась буря ругательствъ и проклятій.
   -- Онъ получилъ приказъ отъ начальства овладѣть пушками и разсѣять толпу,-- продолжалъ старикъ спокойно;-- онъ долженъ былъ повиноваться
   Крики и вой усилились. Женщина, шинкарка, подошла къ человѣку, подвергавшемуся такимъ образомъ ярости толпы, посмотрѣла на него въ упоръ и сказала:
   -- Это Клеманъ Тома!
   То былъ въ самомъ дѣлѣ генералъ Клеманъ Тома; онъ былъ одѣтъ въ штатское. Самыя грубыя оскорбленія посыпались на него изъ сотни глотокъ, и по всѣмъ признакамъ гнѣвъ толпы не ограничился бы словами, если бы одинъ мужчина не воскликнулъ:
   -- А, ты защищаешь этого негодяя, Леконта! Отлично, мы посадимъ тебя вмѣстѣ съ нимъ! Вы составите превосходную пару...
   Планъ былъ принятъ, и Клеманъ Тома, осыпаемый оскорбленіями, былъ отведенъ въ Шато-Ружъ, гдѣ генералъ Леконтъ былъ заключенъ съ утра.
   Начиная съ этой минуты, разсказъ, слышанный мною, мало отличается отъ различныхъ версій, ходящихъ по городу.
   Въ четыре часа оба генерала были выведены изъ тюрьмы сотнею національныхъ гвардейцевъ. У генерала Леконта были связаны руки. Клеманъ Тома не былъ связанъ. Ихъ отвели на вершину холма Монмартръ. У дома No 6, по улицѣ Розье, остановились. Это -- небольшой домикъ, который я ходилъ смотрѣть съ тѣхъ поръ; передъ домикомъ палисадникъ; видъ у домика мирный, мѣщанскій. Того, что происходило въ домикѣ, никто никогда не узнаетъ. Засѣдалъ ли тамъ центральный комитетъ національной гвардіи? Находился ли комитетъ въ полномъ составѣ, или былъ представленъ лишь нѣкоторыми изъ членовъ? Иные предполагаютъ, что домикъ не былъ занятъ и что національные гвардейцы ввели туда плѣнниковъ съ цѣлью внушить толпѣ, что тамъ будетъ происходить судъ, чтобы придать видъ законности замышляемой ими казни.
   Слѣдуетъ добавить, что согласно нѣкоторымъ свидѣтельствамъ среди національныхъ, окружавшихъ генераловъ, гвардейцевъ были и солдаты.
   Судъ,-- если предположить, что тамъ происходилъ судъ,-- былъ недологъ.
   Въ концѣ улицы Розье тянется стѣна ограды; туда-то и отвели плѣнниковъ.
   Едва они остановились, какъ офицеръ національной гвардіи яростно схватилъ Клемана Тома за воротникъ одежды, нѣсколько разъ встряхнулъ его и приставилъ къ его груди револьверъ.
   -- Признавайся,-- сказалъ онъ,-- что ты предалъ республику!
   Клеманъ Тома отвѣтилъ только пожатіемъ плечъ. Офицеръ отошелъ.
   Генералъ стоялъ одинъ у стѣны.
   Кто подалъ знакъ? Никто не знаетъ. Два десятка выстрѣловъ грянули одновременно. Клеманъ Тома перевернулся и упалъ лицомъ впередъ.
   -- Твой чередъ!-- сказалъ одинъ изъ присутствующихъ генералу Леконту.
   Генералъ самъ вышелъ изъ толпы, переступилъ черезъ трупъ Клемана Тома, прислонился къ стѣнѣ и сталъ ждать.
   -- Пли!-- крикнулъ офицеръ.
   Часъ тому назадъ на улицѣ Акасіа я встрѣтилъ старушку, предлагавшую за 3 франка пулю, которую она вытащила изъ штукатурки стѣны въ концѣ улицы Розье...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   

IV.

   Сегодня второй день. Я торопился узнать, что произошло за нынѣшнюю ночь и какую позицію занялъ Парижъ, пришедшій въ себя отъ перваго изумленія. Какъ знать? Утро вечера мудренѣе! Правительство и центральный комитетъ, быть можетъ, уладили свои несогласія; возможно, что все и покончено!
   На улицѣ, проснувшейся рано, все дышало миромъ. Лавки были открыты, какъ всегда. Проходили взадъ и впередъ хозяйки и кухарки. Мнѣ повстрѣчался добрый человѣкъ, съ которымъ я иногда бесѣдовалъ, въ караулѣ, ночью, когда мы ходили къ укрѣпленію.
   -- Ну, спросилъ я, что новаго?
   -- Новаго? Не знаю. Ахъ, да! Кажется, вчера что-то произошло на Монмартрѣ.
   Этотъ отвѣтъ былъ полученъ мною въ самомъ центрѣ города, на улицѣ Грашкъ-Бательеръ. Существуютъ въ Парижѣ такіе удивительно равнодушные люди. Готовъ биться объ закладъ, что, поискавъ, въ концѣ-концовъ найдешь въ какомъ-нибудь отдаленномъ кварталѣ человѣка, который думаетъ, что живетъ еще при правительствѣ Наполеона III, и который о войнѣ съ Пруссіей слышалъ лишь, какъ о невѣроятномъ предположеніи.
   На бульварахъ мало оживленія. Мальчишки выкрикиваютъ газеты. Я не люблю узнавать новости изъ газетъ. Какъ бы ни былъ безпристрастенъ и искрененъ репортеръ, онъ можетъ представлять факты лишь тѣмъ способомъ, какимъ онъ ихъ воспринялъ. А для меня является почти невозможнымъ оцѣнить важность факта по чужимъ впечатлѣніямъ.
   Я направился въ улицу Друо, ожидая найти тамъ афиши. Какое множество афишъ, въ самомъ дѣлѣ, и афишъ бѣлыхъ сколько угодно! Это обозначаетъ, что въ Парижѣ есть правитель. ство, такъ какъ бѣлый цвѣтъ является цвѣтомъ офиціальнымъ, даже при красной республикѣ.

Французская республика.
Свобода, равенство, братство.
Къ народу.

   "Граждане!
   "Парижское населеніе стряхнуло съ себя то иго, которое пытались на него наложить".
   Какое иго, господа члены комитета, виноватъ,-- граждане? Увѣряю васъ, что я, который составляю, однако, часть населенія, ни малѣйшимъ образомъ не замѣтилъ того, что на меня собирались наложить иго. Дѣло идетъ, если память мнѣ не измѣняетъ, о нѣсколькихъ пушкахъ, но во всемъ этомъ происшествіи не было ни малѣйшаго ига... Я думаю, что лучше было бы сказать просто:
   "Граждане, жители Монмартра и Бельвиля не отдавали тѣхъ пушекъ, которыя хотѣли у нихъ взять".
   Но это не имѣло бы вида прокламаціи. Странная вещь! Цѣлая страна можетъ быть потрясена, но офиціальный слогъ остается непоколебимымъ. Ниспровергаютъ правительства, но побѣдить общія мѣста не могутъ. Продолжаемъ чтеніе:
   "Спокойное, безстрастное въ своей силѣ, оно ждало безъ боязни, равно какъ и безъ вызова, безстыдныхъ безумцевъ, осмѣлившихся посягнуть на республику".
   Республику? Еще одно неточное выраженіе: посягнуть хотѣли на пушки.
   .На этотъ разъ наши братья, принадлежащіе къ арміи"...
   А ваши братья, принадлежащіе къ арміи! Они вамъ братья, потому что стрѣляли въ воздухъ. Въ такихъ семьяхъ люди бываютъ родственниками, только когда держатся одного мнѣнія.
   "На этотъ разъ наши братья, принадлежащіе къ арміи, не захотѣли поднять руку на святое святыхъ нашихъ свободъ".
   Полноте! Теперь пушки являются уже "святымъ святыхъ"! Сверхъ того, это черезчуръ библейская метафора для людей, которые, повидимому, не долюбливаютъ поповъ!
   "Пусть Парижъ и Франція закладываютъ вмѣстѣ основанія республики, привѣтствуемой со всѣми ея послѣдствіями, единственной формы правленія, которая навсегда закончитъ эру нашествій и гражданскихъ войнъ.
   "Осадире положеніе снято".
   "Населеніе Парижа приглашается въ свои участки для производства коммунальныхъ выборовъ. Безопасность обезпечена всѣмъ гражданамъ содѣйствіемъ національной гвардіи.
   "Ратуша Парижа, 19 марта 1871 г.
   "Центральный комитетъ національной гвардіи:
   "Асси, Бильорэ, Ферра, Лабитъ, Эд. Моро, Ш. Дюпонъ, Варленъ, Бурсье, Мортье, Гуіе, Лавалетъ, Фр. Журдъ, Руссо, Ш. Люлье, Бнанше, Грильяръ, Барру, Жерэмъ, Фабръ, Пужерэ".
   Существуетъ упрекъ, который никакъ нельзя будетъ предъявить къ послѣднему парижскому возстанію: это упрекъ въ томъ, что оно поставило во главѣ людей завѣдомо бездарныхъ. Тотъ, кто осмѣлился бы утверждать, что каждое изъ вышеназванныхъ лицъ обладаетъ геніальностью въ большей степени, чѣмъ какая нужна для спасенія двухъ или трехъ націй, весьма удивилъ бы меня. Въ одной изъ драмъ Гюго говорится, что дитя безвѣстнаго происхожденія должно считаться дворяниномъ; человѣкъ, никому неизвѣстный, съ тѣмъ же правомъ можетъ сойти за генія.
   Но на стѣнахъ улицы Друо было еще множество прокламацій:

Французская республика.
Свобода, равенство, братство.
Парижской національной гвардіи.

   "Граждане!
   "Вы возложили на насъ обязанность организовать защиту Парижа и вашихъ правъ".
   А что касается этого, то нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ! Я уже согласился -- ибо вы, повидимому, настаивали на этомъ, что пушки -- "святое святыхъ", но я ни подъ какимъ предлогомъ не сознаюсь, что я возложилъ на васъ организацію чего бы то ни было. Я васъ не знаю, я никогда о васъ не слыхалъ, на свѣтѣ нѣтъ человѣка, котораго я зналъ бы столь же мало, какъ Ферра и Лабита, кромѣ, быть можетъ, Грильяра и Пужерэ (межъ тѣмъ какъ я былъ, однако, національнымъ гвардейцемъ и схватилъ простуду и насморкъ не хуже всякаго другого на укрѣпленіяхъ)!...
   "У насъ есть сознаніе того, что мы выполнили эту миссію".
   Вы очень добры, взявъ на себя этотъ трудъ, но, чортъ возьми, если бы я могъ припомнить, что я вамъ давалъ какое-либо порученіе?
   "Опираясь на ваше мужество и на ваше хладнокровіе..."
   Ахъ, милостивые государи, вы мнѣ льстите....
   "Мы свергли это правительство, которое васъ предавало"...
   "Въ настоящую минуту наши полномочія кончились"...
   Полномочія, которыя я вамъ далъ, вы настаиваете?
   "И мы возвращаемъ ихъ вамъ обратно, ибо мы не имѣемъ притязаній занимать мѣста тѣхъ, кто свергнутъ волею народа.
   "Итакъ, подготавливайте и осуществляйте коммунальные выборы, и дайте намъ единственную награду, которой мы когда-либо жаждали: счастье видѣть, что вы учреждаете настоящую республику.
   "Въ ожиданіи этого мы удерживаемъ за собою ратушу.
   "Ратуша, Парижъ, 19 марта 1871 г.
   "Центральный комитетъ національной гвардіи:
   "Асси, Бильорэ, и т. д., и т. д., и т. д..."
   Рядомъ съ этой афишей виднѣлась другая, не хуже первой подписанная гражданами Асси, Бильорэ и прочими, возвѣщавшая, что коммунальные выборы будутъ происходить въ ближайшую среду, 22 марта, т.-е. черезъ три дня.
   Итакъ, вотъ результатъ того, что произошло вчера, и революція 18 марта можетъ быть изложена въ нѣсколькихъ словахъ:
   На Монмартрѣ стояли пушки; правительство хотѣло ихъ взять и не смогло, благодаря трусливому братанію солдатъ. Тайное общество, состоящее изъ делегатовъ нѣсколькихъ батальоновъ, воспользовалось случаемъ, чтобы заявить высокомѣрно, что оно представляетъ собою все населеніе, и чтобы приказать населенію избрать, хочетъ ли оно или нѣтъ, парижскую коммуну.
   Что будетъ дѣлать Парижъ между этими диктаторами, вышедшими неизвѣстно откуда, и правительствомъ, укрывшимся въ Версали?...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   

IX.

   Стрѣльба взводомъ. Въ кого? Въ пруссаковъ? Нѣтъ, въ французовъ, въ прохожихъ, кричащихъ: "Да здравствуетъ республика! Да здравствуетъ порядокъ!" Падающіе раненые и убитые, бѣгущія женщины, магазины, закрывающіеся съ трескомъ ружейныхъ залповъ, весь Парижъ въ смятеніи,-- вотъ, что я сейчасъ видѣлъ и слышалъ. Итакъ, на этотъ разъ намъ пришелъ конецъ! Мы увидимъ на нашихъ улицахъ окровавленныя баррикады, намъ будутъ попадаться зловѣщія носилки, изъ которыхъ свѣшиваются руки, почернѣвшія отъ пороха, и каждая женщина будетъ плакать по вечерамъ, когда мужъ долго не возвращается, и матери будутъ трепетать отъ страха. Франція,-- увы!-- Франція, эта страждущая мать, падетъ, убитая своими собственными дѣтьми.
   Я выходилъ изъ пассажа Шуазель. Я шелъ въ обществѣ друга, къ Тюпльри, занятому со вчерашняго дня батальономъ, преданнымъ центральному комитету. Дойдя до угла улицы Сенъ-Рокъ и улицы Невъ-де-Пети-Шанъ, мы увидѣли въ концѣ послѣдней, въ направленіи улицы Мира, довольно густую толпу.
   -- Что такое происходитъ?-- спросилъ я моего пріятеля.
   -- Я думаю,-- отвѣчалъ онъ,-- что это мирная манифестація, направляющаяся къ Вандомской площади. Недавно она проходила по бульварамъ съ криками: "Да здравствуетъ порядокъ!"
   Разговаривая такимъ образомъ, мы приблизились къ улицѣ Мира. Вдругъ раздался оглушительный трескъ. То была ружейная пальба. Бѣлый дымъ поползъ вдоль стѣнъ, и со всѣхъ сторонъ раздались крики; толпа въ ужасѣ побѣжала; въ ста шагахъ передъ собою я увидѣлъ, какъ упала женщина. Ранена или убита? Что это за бойня? Что произошло въ Парижѣ, среди бѣлаго дня, подъ яркимъ, радостнымъ солнцемъ? Мы едва успѣли свернуть въ переулокъ и слѣдуемъ за бѣгущей толпой, а магазины закрываются и черная вѣсть несется по объятому ужасомъ Парижу.
   Она распространяется съ необычайной быстротой, но весьма различно; здѣсь она смягчается, дальше преувеличивается. "Двѣсти жертвъ", говоритъ одинъ. "Стрѣляли холостыми", утверждаетъ другой. По поводу причинъ столкновенія мнѣнія страннымъ образомъ раздѣляются. Быть можетъ, никогда не удастся узнать точно, что произошло на Вандомской площади и на улицѣ Мира. Я находился слишкомъ близко и въ то же время слишкомъ далеко отъ театра событія; слишкомъ близко, такъ какъ могъ быть убитъ; черезчуръ далеко, такъ какъ ничего не видѣлъ, кромѣ порохового дыма и бѣгства прохожихъ.
   ...Три или четыре тысячи людей направились около двухъ часовъ дня по улицѣ Мира съ криками: "Порядокъ! Порядокъ! Да здравствуетъ порядокъ!" Центральный комитетъ, безъ сомнѣнія, отдалъ строгія приказанія, такъ какъ первые часовые, вмѣсто того, чтобы взять на караулъ передъ манифестаціей, какъ они сдѣлали это вчера, форменно отказались пропустить ее дальше. Что же произошло? Двѣ толпы стояли другъ противъ друга, одна безоружная, другая вооруженная, обѣ возбужденныя, одна, желавшая пробиться впередъ, другая, рѣшившая преградить ей дорогу. Раздался выстрѣлъ изъ револьвера. То было сигналомъ. Спустились курки. Вооруженная толпа дала залпъ, а безоружная толпа разсѣялась въ отчаянномъ бѣгствѣ, оставляя по пути убитыхъ и раненыхъ.
   Но кто сдѣлалъ этотъ револьверный выстрѣлъ? "Одинъ изъ гражданъ, участвовавшихъ въ манифестаціи, и сверхъ того толпа вырывала ружья у часовыхъ", утверждаютъ сторонники центральнаго комитета и въ числѣ прочихъ воспроизводятъ свидѣтельство иностраннаго генерала, смотрѣвшаго на событіе изъ окна дома на улицѣ Мира. Это утвержденіе, однако, едва ли достовѣрно. Разсказъ, согласно которому револьверный выстрѣлъ былъ произведенъ на Вандомской площади, у подножія колонны, офицеромъ федеральной гвардіи, подававшимъ, такимъ образомъ, сигналъ къ залпу гражданамъ, находившимся подъ его командованіемъ,-- этотъ разсказъ, сколь ни неправдоподобенъ такой излишекъ холоднаго варварства,-- гораздо ближе къ дѣйствительности.
   А въ настоящую минуту женщины оплакиваютъ мужей, сыновей, убитыхъ, раненыхъ. Какъ велико количество жертвъ? Точное число еще неизвѣстно...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Куда заведетъ насъ эта революція, начавшаяся убійствомъ двухъ генераловъ и продолжающаяся разстрѣломъ прохожихъ?
   

X.

   Среди этихъ страховъ и ужасовъ я видѣлъ зрѣлище, грустное, какъ все кругомъ, но въ то же время и освѣщенное улыбкой. Вообразите идиллію, превратившуюся въ элегію. Три наемныхъ кареты ѣхали внизъ по улицѣ Нотръ-Дамъ-де-Лоретъ; то была свадьба. Въ первой каретѣ сидѣла невѣста, красивая, молоденькая и плакала. Женихъ во второй каретѣ, также не выглядѣлъ довольнымъ. Такъ какъ лошади ѣхали медленно вслѣдствіе спуска, я подошелъ и спросилъ шафера. Произошло нѣчто весьма непріятное. Они ѣздили въ мэрію, чтобы совершить бракосочетаніе, но въ мэріи вмѣсто мэра или его помощниковъ стоялъ караулъ національной гвардіи. Сержантъ предложилъ замѣнить представителей города, но родственники жениха и невѣсты не согласились на это предложеніе, и женихъ съ невѣстой возвращались домой повѣнчанные не болѣе того, чѣмъ они были наканунѣ. Это было большимъ несчастьемъ.
   -- Ахъ, Боже!-- сказала кумушка, проходившая мимо,-- они повѣнчаются завтра! Всегда успѣешь накинуть себѣ на горло эту петлю.
   Разумѣется, они повѣнчаются завтра; но эти дѣти хотѣли быть повѣнчаны сегодня! Имъ нѣтъ дѣла до революцій...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   

XIV.

   Въ пятницу, 24 марта, въ девять часовъ утра, мы находимся еще въ кварталѣ Биржи; есть люди, которые не спали уже сорокъ восемь часовъ. Всѣ утомлены, но попрежнему тверды. Число нашихъ увеличивается съ минуты на минуту. Я вижу, какъ подходятъ послѣдовательно три баталіона, почти въ полномъ составѣ, съ горнистами во главѣ. Можно будетъ предоставить нѣсколько часовъ отдыха національной гвардіи, которая всѣхъ дольше несла службу. Между тѣмъ, что такое происходитъ? Мы ничего не знаемъ. Федералисты укрѣпляются все болѣе и болѣе на площади городской думы и на Вандомской площади. У нихъ много артиллеріи и они многочисленны. Почему не идутъ они въ атаку? Развѣ у нихъ, какъ и у насъ, одинъ только планъ -- держаться оборонительной тактики? Разумѣется, не мы первые прольемъ французскую кровь! Среди этого общаго колебанія протекаютъ часы, успокаивая умы. Депутаты и мэры города Парижа ходатайствуютъ передъ національнымъ собраніемъ, чтобы добиться признанія нашихъ городскихъ вольностей. Если у правительства хватитъ благоразумія пойти на уступки, столь же законныя, сколь и неотложныя, если оно не замкнется въ сопротивленіи, убѣжденное, что имѣетъ на него право; словомъ, если оно припомнитъ истину: "Summum jus, summa injustitia", то гражданской войны можно будетъ избѣгнуть. Говорятъ, и я вѣрю, въ самомъ дѣлѣ, въ то, что члены объединенной національной гвардіи не безъ нѣкотораго страха взираютъ на послѣдствія той авантюры, въ которую они бросились. Предводители ихъ также должны безпокоиться. Даже тѣ, которые въ опьянѣніи торжества утверждали себя, какъ непримиримые, не были бы, по всей вѣроятности, недовольны, если бы небольшая снисходительность со стороны національнаго собранія явилась бы для нихъ предлогомъ не углублять дальше возстанія. Сейчасъ подошли гвардейцы 117 баталіона, часть котораго присоединилась къ центральному комитету, и какъ бы случайно остановились поговорить съ нашими аванпостами. Смертный гражданскій бой не является, повидимому, ихъ самымъ горячимъ стремленіемъ. Иные говорили:
   -- Пробили тревогу, я явился. Мнѣ платятъ жалованье, я повинуюсь.
   Были ли они искренни? Пришли ли они, чтобы присоединиться къ намъ, или чтобы шпіонить за нами? Другіе, болѣе рѣшительные или менѣе лукавые, говорили откровенно:
   -- Мы хотимъ, чтобы у насъ была коммуна, и мы ея во что бы то ни стало добьемся!
   Но такихъ было немного. Если большинство возставшихъ думаютъ, какъ тѣ немногіе, что пришли побесѣдовать съ нами, то можно повѣрить, не создавая чрезмѣрныхъ иллюзій, что соглашеніе стало возможнымъ...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   

XV.

   Все идетъ хорошо; черезъ нѣсколько часовъ все пойдетъ, быть можетъ, еще лучше. Всѣ радуются заранѣе предстоящему умиротворенію,-- возможному, почти вѣрному. Солнце блеститъ; бульвары кишатъ гуляющими; есть даже женщины съ расцвѣтшими лицами. Откуда эта радость? Источникъ ея -- афиша, расклеенная одновременно на всѣхъ стѣнахъ Парижа. Я переписываю ее съ радостью; я готовъ переписать ее дважды!
   "Дорогіе сограждане!
   "Спѣшу довести до вашего свѣдѣнія, что, въ согласіи съ депутатами Сены и выборными мэрами Парижа, мы добились отъ правительства національнаго собранія:
   "1) Полнаго признанія вашихъ муниципальныхъ вольностей;
   "2) Избранія всѣхъ офицеровъ національной гвардіи, въ томъ числѣ и главнокомандующаго;
   "3) Измѣненія закона о срочныхъ платежахъ;
   "4) Проекта уплатъ за наемныя помѣщенія, благопріятнаго для нанимателей, касающагося наемныхъ помѣщеній съ оплатой въ 1.200 франковъ и ниже.
   "Въ ожиданіи того, чтобы вы утвердили мое назначеніе или чтобы вы замѣнили меня, я останусь на моемъ почетномъ посту, чтобы наблюдать за выполненіемъ примирительныхъ законовъ, которыхъ намъ удалось добиться, и содѣйствовать упроченію республики.
   "Парижъ, 23 марта.

"Вице-адмиралъ, временный комендантъ
Сэссэ".

   Слава Богу. Это ясно, точно, своевременно, полно... Признавъ наши права, Собраніе укрѣпилось въ своихъ правахъ; мы считаемъ впредь всякое возстаніе противъ его авторитета, усиленнаго тѣмъ употребленіемъ, которое оно изъ него сдѣлало, преступленіемъ, заслуживающимъ немедленной кары.
   По правдѣ сказать, этотъ поворотъ въ позиціи собранія такъ же страненъ, какъ и счастливъ. Вчера еще собраніе говорило другимъ языкомъ. Пріемъ, оказанный большинствомъ нашимъ мэрамъ, не давалъ возможности надѣяться на столь благопріятную для общихъ интересовъ развязку. Но что до того, что произошло. Не надо взаимныхъ упрековъ. Будемъ радоваться настоящему благополучію и забудемъ о несчастіяхъ, которыя казались неизбѣжными. Со всѣхъ сторонъ сообщаютъ, что депутаты Сены и мэры, облеченные всѣми полномочіями, въ эту самую минуту устанавливаютъ условія соглашенія. Говорятъ о намѣчающихся на 2 апрѣля городскихъ выборахъ; такъ быстро таятъ всѣ причины раздоровъ. Чудесно! Парижъ доволенъ. Лавки вновь открываются. Всѣ гуляютъ. Вандомская площадь хранитъ еще свой суровый видъ, но все это скоро кончится. Какая прекрасная погода! Незнакомые бесѣдуютъ другъ съ другомъ, всѣ другъ другу улыбаются, еще немного, и всѣ бросились бы другъ другу въ объятія. Сегодня пятница, нѣтъ, воскресенье. Ахъ, чудесное Національное Собраніе!

Перев. Александра Чеботаревская.

"Русская Мысль", кн. I--II, 1918

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru