Московский Государственный театр завершил свои берлинские гастроли в театре на Штреземаннштрассе спектаклем по трагикомедии "Великодушный рогоносец" фламандца Кроммелинка. Спектакль обещал нечто особенное, потому что, по словам Мейерхольда, его экспериментальная работа "основана на применении чистой биомеханики" (что под этим стоит понимать, берлинец, который не позволит пускать себе пыль в глаза, неучтиво, но метко назвал бы потехой) и потому что этот показ должен означать веху в истории нового русского театра. Разочарование было тем сильнее, чем большую память оставил по себе виденный нами несколько лет назад "Рогоносец", пьеса о деревенском скандалисте с чертами Отелло, решенная как истинная трагикомедия, а не как цирковой фарс, большой дозой био- и меньшей механики, как заблуждение душ, а не как гимнастические упражнения.
Уже сама по себе декорация московитов способствует принципу излияния физической ярости. Мельница обозначается двумя колесами {Рецензент ошибся -- вращающихся колес в конструкции Поповой было три.}, изредка приводимыми в движение, иначе бы ни один человек, глядя на хаотично разбросанные части арены для боя быков, не понял бы, где он находится. Совершенно бессмысленно подобие двух вращающихся дверей. <...> Нечто подобное можно было бы найти в отеле типа люкс, но не в старой фламандской мельнице. Назначение этих дверей -- поддержание комизма клоунады, действующие лица либо застывают в дверях, либо бегают вокруг них, как дети. Развлечение для детских сердец. Катальная горка, с которой восхитительно спускаться. Сцена загромождена всевозможными установками, давно уже использованными в избытке в "раскрепощенном театре" Таирова. Все это более годится для гимнастики и отработки техники лазанья, чем для раскрытия духовного мира. На место последнего поставлена акробатика с массой драк -- читай: "биомеханика". Чтобы мы ни на мгновение не забывали, что Советы стремятся к унификации всех сторон жизни и не терпят никаких сословных различий, все мимы, без различия пола и профессии, одеты в серо-голубую холстину. Нюанс, изящество которого доступно только его изобретателю, в то время как великие умы западного мира еще придерживаются того мнения, что Капитан и мельник одеваются по-разному.
Внутри этих рамок, противоречащих здравому смыслу, актеры, вместо психологического развития, нацелены только на шутовство.
Происходит постоянная погоня, беспрестанная беготня вверх-вниз по лестнице. Эта пластическая гимнастика достигает апогея во встроенном танце деревенского парня, который, будь он исполнен значительно точнее, вполне мог бы быть ударным номером русского балета. Во всяком случае, эта вставка вызывает шквал аплодисментов. Но о том, что русские могут танцевать, мы знали и раньше.
Так мейерхольдовская гастроль закончилась в полупустом зале не менее разочаровывающе, чем началась. Все предприятие оказалось в высшей степени бессмысленным, ибо нашим актерам и режиссерам, воспринявшим импульсы Станиславского и русского балета, учиться здесь было нечему -- разве что тому, как не надо делать. Мейерхольд должен довольствоваться славой режиссера-новатора у себя на родине, международной миссии у него нет. Роковая ошибка положиться на театральных простаков вне пределов России отомстила ему. Шпрее {Шпрее -- река, протекающая через Берлин.} в самом деле стала для него Березиной {При Березине 14 -- 16 ноября произошло решающее сражение Отечественной войны 1812 года, в котором армия Наполеона потерпела сокрушительное поражение.}.
Мейерфельд (Meyerfeld) Макс (1875 -- 1952) -- филолог, переводчик драм О. Уайльда на немецкий язык, многолетний корреспондент швейцарской "Neue Zürcher Zeitung" в Берлине.