Марлитт Евгения
В доме коммерции советника

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Im Haüse des Commerzienrathes.
    Текст издания: журнал "Нива", NoNo 4-25, 1876.

   

Въ домѣ коммерціи совѣтника.

ПОВѢСТЬ

Э. Марлитта.

Право перевода этой повѣсти пріобретено по соглашенію съ авторомъ и слѣдующія главы будутъ переводиться съ рукописи и появляться одновременно съ оригиналомъ.

I.

   Послѣдній лучъ зимняго, декабрьскаго солнца какъ-то робко проскользнулъ въ довольно обширную комнату на мельницѣ, проскользнулъ, еще разъ уронивъ три-четыре искорки мягкаго свѣта на какіе-то страннаго вида предметы, разложенные на широкомъ каменномъ подоконникѣ угловаго окна. Скоро погасли эти блестки, исчезъ и солнечный лучъ въ массѣ тучъ, ползущихъ куда-то безконечною вереницей. Вещи, такъ странно поблескивавшія на окнѣ, составляли арсеналъ врача-хирурга. Это была та коллекція инструментовъ, холодный, рѣзкій блескъ которыхъ пугливо дѣйствуетъ на глазъ человѣка; отъ этого блеска невольно дрожь пробѣгаетъ по тѣлу. Къ окну была придвинута кровать и поставлена такъ, чтобы свѣтъ падалъ на нее сбоку. Это была большая кровать, аляповато разрисованная яркими букетами розъ и фіялокъ. На ней, среди пуховиковъ въ пестрыхъ наволокахъ, лежалъ хозяинъ "замковой" мельницы. Ловкая рука хирурга только что освободила его отъ тяжелаго недуга -- болѣзни горла, уже не разъ грозившей ему удушеніемъ. Операція была изъ трудныхъ и даже опасныхъ, но молодой человѣкъ опускавшій теперь стору, весело поглядывалъ на все, что его окружало, потому что -- вышло удачно, удачно съоперировалъ онъ! Опустивъ стору, онъ принялся осторожно укладывать въ футляръ свои доспѣхи.
   Больной, еще незадолго передъ тѣмъ неиствовавшій при первомъ вдыханіи хлороформа, кричавшій доктору охрипшимъ голосомъ: "разбойникъ! убійца!" лежалъ теперь совершенно спокойно, въ полнѣйшемъ изнеможеніи. Ему запрещено было говорить, но запрещать это, какъ кажется, было напрасно, потому что на лицѣ этого человѣка слишкомъ ясно видна была печать угрюмой молчаливости. Да, что-то непривѣтливое, нелюдимое было въ этой большой четырехугольной головѣ, которую прикрывали только густые серебристо-бѣлые волосы.
   -- Ты, кажется, доволенъ, Брукъ? спросилъ тихо господинъ, подойдя къ доктору, который оставался еще у окна.
   Господинъ этотъ стоялъ до сихъ поръ въ ногахъ у постели больнаго. На красивомъ лицѣ его еще замѣтны были слѣды тревоги, недавняго волненія.
   Докторъ качнулъ головой и, бросивъ на старика взглядъ, исполненный надежды, проговорилъ спокойнымъ голосомъ:
   -- Пока все идетъ хорошо. Натура у него крѣпкая... Вотъ это-то, надѣюсь, и поможетъ мнѣ, а главное -- хорошій уходъ. Но я долженъ теперь же удалиться... Больному слѣдуетъ во что бы то ни стало лежать смирно, именно вотъ въ этомъ положеніи. Нужно всѣми силами стараться предохранить его отъ сильнаго кровоизліянія, потому что...
   -- Предоставь ужъ мнѣ позаботиться объ этомъ, перебилъ господинъ съ красивымъ лицомъ.-- Я остаюсь здѣсь и до тѣхъ поръ не уйду, пока нуженъ будетъ тщательный присмотръ за больнымъ. А ты не зайдешь ли мимоходомъ на виллу сказать, что къ чаю я не буду, чтобы меня тамъ не ждали?
   Легкій румянецъ выступилъ на щекахъ доктора, и въ тонѣ его голоса зазвучала уныло-грустная нотка:
   -- Нѣтъ, черезъ паркъ мнѣ будетъ не по пути. Это для меня порядочный крюкъ, а я долженъ непремѣнно какъ можно скорѣе попасть въ городъ.
   -- Но ты не видалъ еще сегодня Флору...
   -- Не полагаешь ли, что мнѣ это легко, что я такъ... заговорилъ хирургъ и вдругъ умолкъ, сжалъ губы и схватилъ футляръ съ инструментами, чтобы засунуть его въ карманъ. Видишь-ли, на рукахъ у меня нѣсколько опасно больныхъ, сказалъ онъ болѣе спокойнымъ голосомъ:-- вонъ, у купца Ленца дѣвочка умретъ, пожалуй въ эту ночь... Правда, ничѣмъ не могу я пособить, вылѣчить ее невозможно, а родители ребенка, измученные страхомъ, утомленные уходомъ за нимъ -- ждутъ не дождутся меня, отсчитываютъ каждую минуту... Мать дѣвочки если и ѣстъ, то только тогда, когда я ее заставлю, упрошу съѣсть что-нибудь...
   Онъ подошелъ къ кровати и взглянулъ на старика. Больной открылъ глаза и осмысленно, сознательно посмотрѣлъ на врача. Да, въ этихъ выпуклыхъ, воспаленныхъ глазахъ свѣтилось чувство благодарности за чудесное облегченіе, полученное такъ скоро, почти внезапно. Старикъ хотѣлъ протянуть руку своему спасителю, но докторъ Брукъ придержалъ ее на одѣялѣ и произнесъ еще разъ, что положительно запрещаетъ ему дѣлать какія либо быстрыя движенія, даже шевелиться запретилъ.
   -- Около васъ. г. Земмеръ, хочетъ остаться коммерціи совѣтникъ, прибавилъ докторъ:-- онъ позаботиться относительно точнаго, строгаго выполненія моихъ предписаній.
   Слова эти, повидимому, пріятно подѣйствовали на старика, и онъ даже постарался взглянуть на коммерціи совѣтника, который, въ подтвержденіе словъ доктора, поспѣшилъ дружески кивнуть головой больному. Больной послѣ этого снова закрылъ глаза, какъ бы желая уснуть, а д-ръ Брукъ, взявъ шляпу и пожавъ руку коммерціи совѣтнику, вышелъ изъ комнаты.
   Если бы у постели больнаго оставалась женщина, женщина озабоченная, принимающая въ немъ теплое участіе, то тогда, конечно, съ уходомъ врача, такая сидѣлка почувствовала бы себя одинокою, покинутою, ею овладѣла бы боязнь... Въ самомъ дѣлѣ, развѣ мать умирающей дѣвочки, о которой упомянулъ доктеръ, не оживала при появленіи врача, не ощущала настолько мужества, чтобы принять хотя немного пищи, необходимой для поддержанія ея же собственныхъ силъ?.. У постели стараго мельника ничего подобнаго не было: некому было бояться за него, некому было обнаружить чувства безпредѣльной любви, теплаго участія къ больному. Старуха экономка казалась вполнѣ равнодушной. Она была занята теперь уборкою посуды, понадобившейся при операціи, и какъ летучая мышь, шурша, шныряла по комнатѣ. Нѣсколько капель воды, скатившихся съ руки доктора на столъ, кажется смущали ее больше, чѣмъ опасность, въ которой находился ея господинъ.
   -- Послушайте, сударыня Суза, ужъ вы, пожалуста, оставьте теперь все это! вѣжливо обратился къ экономкѣ коммерціи совѣтникъ.-- Вы вытираете столъ, а онъ такой шаткій, что стучитъ подъ вашей рукой. Шумъ этотъ раздражаетъ нервы. Докторъ Брукъ желаетъ прежде всего полнѣйшаго спокойствія для папа...
   "Сударыня" Суза поспѣшно собрала свои тряпки, захватила метелку и удалилась въ свою кухню, сіявшую непомѣрной чистотой. Тамъ она по крайней мѣрѣ могла ствести душу, занявшись мытьемъ обѣденной посуды.
   И вотъ, все стало тихо; конечно, полной, совершенной тишины и не могло быть въ комнатѣ на громадной мельницѣ. Отъ движенія мельничныхъ колесъ чувствовалось хотя и слабое, но непрерывное, равномѣрное трясеніе пола и того, что было надъ нимъ. Слышенъ былъ шумъ пѣнящейся воды, которая летѣла черезъ плотину; къ этой вѣчно-однообразной ворчливой пѣснѣ волнъ примѣшивалось еще воркованье голубей, какъ то тяжело подлетавшихъ къ оконнымъ стекламъ. Птицы эти гнѣздились въ верхушкахъ исполински разросшихся вѣковыхъ каштановъ, которые бросали тѣнь въ комнату мельницы съ западной стороны. Но такой шумъ и не существовалъ для больнаго, или, лучше сказать, онъ такъ свыкся съ нимъ, что считалъ его такимъ же необходимымъ условіемъ жизни, какъ воздухъ, какъ правильное постукиваніе сердца.
   Однако, въ самомъ дѣлѣ, какое это было отталкивающее старческое лицо, на которое смотрѣлъ теперь, исполняя обязанность сидѣлки, коммерціи совѣтникъ -- этотъ изящный, красивый человѣкъ!.. Печать пошлости лежала на этомъ лицѣ, печать рѣзкая, ничѣмъ не смываемая; а вотъ эта черта -- морщина около толстой, отвислой нижней губы -- развѣ не выражаетъ жестокости, дубоватой грубости старика? Никогда еще коммерціи совѣтнику не представлялось все это такъ осязательно -- до отвращенія, какъ теперь, именно въ эти минуты, когда больной спалъ или погруженъ былъ въ дремоту отъ изнеможенія. Такое состояніе, конечно, отняло у мельника самообладаніе, волю, ослабило личные мускулы, а это-то и обнаружило истинный обликъ его, показало, какія характерныя черты присущи этому лицу.... Дѣйствительно, старикъ началъ свою карьеру съ самой низкой ступеньки: онъ былъ простымъ батракомъ на этой мельницѣ, а потомъ и пошелъ въ гору. Теперь -- онъ богачъ; торговля хлѣбомъ доставляетъ ему громадныя средства. Человѣкъ, лежавшій на этой мужицкой, прадѣдовской кровати, былъ представителемъ денежной аристократіи, силы золота... Можетъ быть, въ виду такихъ внушительныхъ фактическихъ данныхъ коммерціи совѣтникъ и называлъ старика "папа", и вообще относился къ нему почтительно, потому что на самомъ дѣлѣ ихъ не связывало никакое кровное родство. Покойный банкиръ Мангольдъ (старшая дочь его отъ перваго брака была замужемъ за коммерціи совѣтникомъ) во второй разъ женился на дочери "замковаго" мельника -- вотъ какія родственныя отношенія существовали между страждущимъ старикомъ и человѣкомъ, теперь ухаживавшимъ за нимъ.
   Коммерціи совѣтнику скучно стало сидѣть у постели -- онъ всталъ и тихонько подошелъ къ окну. Не смотря на то, что ему было за тридцать -- юношеская живость, подвижность еще не покинула его; сидѣть не шевелясь на одномъ мѣстѣ, неусыпно наблюдать за больнымъ, ничего не дѣлать -- это было для него почти невыносимо, раздражало нервы, да къ тому же ему было просто противно безпрестаппо посматривать на эту несимпатичную физіономію, на эти жилистые кулаки, глубоко зарывшіеся въ складкахъ одѣяла, кулаки, которые когда-то помахивали кнутомъ надъ спинами рабочихъ лошадей.
   Каштанъ, стоявшій передъ окномъ, въ которое смотрѣлъ коммерціи совѣтникъ, давно уже лишился своей листвы. Обнаженные сучья и вѣтви, перекрещиваясь въ разныхъ направленіяхъ, образовали неправильныя четыреугольныя и овальныя рамки, въ которыя какъ бы вставлены были небольшіе ландшафты -- одинъ прелестнѣе другаго, хотя небо было мрачно-сѣрое, настоящее декабрьское, ослаблявшее блескъ серебристой поверхности прудовъ. Прозрачная съ фіолетовымъ оттѣнкомъ синева дальнихъ горныхъ вершинъ была покрыта бѣловато-дымчатыми полосами сгустившагося тумана. Тамъ, правѣе, рѣка, повертѣвъ колеса "замковой" мельницы, дѣлала крутой поворотъ; а вонъ и еще ландшафтикъ въ тоненькой овальной рамкѣ изъ вѣтвей каштана -- сверкающая полоска рѣки и надъ ней созданіе рукъ человѣческихъ, которому рѣка эта порабощена: громадное зданіе кубической формы, ничѣмъ не украшенное, голый каменный колоссъ, съ однообразными, скучными рядами окопъ. Это -- прядильная фабрика коммерціи совѣтника. Коммерціи совѣтникъ тоже человѣкъ богатый. Сотни рабочихъ заняты тамъ около вертящихся веретенъ. Но фабрика эта ставила собственника ея нѣкоторымъ образомъ въ зависимое положеніе отъ "замковаго" мельника. Дѣло въ томъ, что мельница, основанная нѣсколько столѣтій назадъ одною владѣтельною особой, получила огромныя привилегіи, неуничтоженныя и по сіе время. Опираясь на исключительный законъ, всякій собственникъ мельницы имѣлъ полное право на воды рѣки (и на довольно значительное ея протяженіе), что не мало отравляло жизнь мѣстныхъ обывателей. За эти то права, на которыя, конечно, имѣлись письменныя документы, крѣпко стоялъ "замковый" мельникъ. Ступни ногъ его были достаточно широки и онъ всякому показывалъ зубы, если усматривалъ только поползновеніе дерзкаго хотя однимъ пальцемъ задѣть его права. Старикъ во время оно былъ только арендаторомъ мельницы, а потомъ мало по малу, какъ-то незамѣтно, съ богатствомъ все болѣе и болѣе возрастающимъ, протянулъ лапы и дальше и сталъ не только собственникомъ мельницы, но и всего рыцарскаго помѣстья, къ которому она принадлежала. Добился онъ этого незадолго до выхода замужъ единственной своей дочери за почтеннаго, уважаемаго банкира Мангольда. Лично для мельника цѣну имѣли только обширные лѣса и земли; принадлежавшая же къ помѣстью великолѣпная вилла, стоявшая среди красиваго парка, была для него всегда предметомъ отвращенія, что, однако же, вовсе не мѣшало ему поддерживать эту "дорогую игрушку"... Что-жъ. вѣдь онъ могъ видѣть свою дочь полновластной госпожей тамъ, гдѣ прежніе высокомѣрные владѣльцы постоянно какъ-то забывали отвѣчать ему на его поклоны!.. Теперь виллу эту нанималъ у мельника коммерціи совѣтникъ. Вотъ по этому то у него и было много основательныхъ причинъ оставаться въ добрыхъ отношеніяхъ съ обладателемъ рѣки и домохозяиномъ... Такъ оно на самомъ дѣлѣ и было: коммерціи совѣтникъ былъ вѣжливъ, почтителенъ къ угрюмому старику, какъ добрый сынъ.
   Часы на фабрикѣ пробили четыре и почти въ туже минуту высокія окна конторы освѣтились газомъ. Сегодня какъ-то рано стемнѣло. Воздухъ сталъ наполняться густыми испареніями, обѣщающими все покрыть снѣгомъ; клубы дыма изъ трубъ городскихъ домовъ полѣзли внизъ и, на подобіе тумана, волновались близко надъ землей; шиферная кровля прядильни, ступеньки лѣстницы, камень на дорогѣ -- все это покрылось (если такъ можно выразиться) какимъ-то скользкимъ, мокрымъ блескомъ. Голуби, сидѣвшіе кучками до сихъ поръ терпѣливо, въ полудремотѣ, на вѣтвяхъ каштановъ, вдругъ поднялись и полетѣли по направленію къ теплой, сухой голубятнѣ.
   Коммерціи совѣтникъ ощутилъ холодъ, вздрогнулъ и, отвернувшись отъ окна, оглянулъ комнату. Комната показалась ему теперь даже уютной, привѣтливой, вовсе не такой противной какъ прежде, хотя все тутъ было по старому: тотъ же воздухъ, пропитанный запахомъ всякой снѣди, вареной и жареной, тѣ же закоптѣвшіе обои, тѣ же пресловутыя лубочныя картинки на стѣнѣ...
   Такая обстановка, конечно, не могла нравиться человѣку съ избалованнымъ вкусомъ. Но вотъ сударыня Суза подложила хорошихъ, сухихъ дровецъ въ печку. Коммерціи совѣтникъ продолжалъ осматривать комнату: взглядъ его скользнулъ по старинному, прадѣдовскому дивану съ мягкими, пухлыми подушками, такъ уютно стоявшему у стѣны, затѣмъ онъ остановился на старательно вычищенныхъ мѣдныхъ украшеніяхъ двери, ведущей въ смежную комнатку, въ родѣ алькова; на украшеніяхъ этихъ какъ бы мерцали послѣдніе, слабые отблески дня... Ахъ, да! Вѣдь тамъ, за этой дверью стоитъ желѣзный денежный шкафъ... Запертъ-ли онъ, не осталось ли ключа въ дверцѣ?..
   Передъ операціей "замковый" мельникъ написалъ духовное завѣщаніе. Докторъ Брукъ и коммерціи совѣтникъ встрѣтились еще на лѣстницѣ съ нотаріусомъ, его помощникомъ и свидѣтелями. Тѣ уже уходили. Хотя больной и казался спокойнымъ, однако же въ душѣ его, навѣрно, порядкомъ таки бушевало, но бурю эту онъ съумѣлъ скрыть... При уборкѣ въ шкафъ разныхъ документовъ рука его, конечно, дрожала, старикъ суетился, торопился -- и вотъ одна изъ бумагъ была забыта имъ на столѣ. Впрочемъ, за минуту до операціи, мельникъ замѣтилъ свою оплошность и тутъ же попросилъ коммерціи совѣтника поскорѣе убрать въ шкафъ оставленный документъ. Изъ той комнатки черезъ другую дверь можно было пройти въ переднюю, а слѣдовательно всякій могъ попасть въ комнатку, гдѣ стоялъ шкафъ: обыкновенно въ переднюю приходило много постороннихъ лицъ. Испуганный такою мыслью, коммерціи совѣтникъ, не медля ни секунды, вошелъ въ альковъ... Дѣйствительно, онъ былъ непростительно неостороженъ: дверца шкафа оказалась отворенною!.. Ну, увидѣлъ бы это старикъ... Вѣдь онъ, какъ драконъ, оберегалъ свою драгоцѣнность!.. "Нѣтъ, сюда, какъ видно, никто не входилъ", проговорилъ коммерціи совѣтникъ, чтобы успокоить себя. Малѣйшій шумъ не ускользнулъ бы отъ его вниманія, если бы кому нибудь вздумалось пробраться туда, однако же онъ долженъ былъ убѣдиться -- все ли въ цѣлости, на своемъ мѣстѣ въ шкафу?
   Подойдя къ шкафу, коммерціи совѣтникъ какъ только могъ безшумно, осторожно совсѣмъ открылъ желѣзную дверцу -- и, заглянувъ во внутрь шкафа, успокоился: все было на мѣстѣ, никто не дотрогивался до мѣшковъ съ деньгами, даже блестящіе столбики золотыхъ монетъ, въ нѣсколько этажей, стояли, какъ и прежде, въ порядкѣ, возлѣ пачекъ цѣнныхъ бумагъ. Нѣсколько удивленными глазами онъ быстро пробѣжалъ бумагу, которую, незадолго передъ тѣмъ, вслѣдствіе весьма понятнаго волненія, торопливо сунулъ въ одно изъ безукоризненно-прибранныхъ отдѣленій желѣзной сокровищницы. Это была опись всего имущества мельника. Ну, и какія же почтенныя, солидныя суммы значились въ этомъ инвентарѣ...
   Коммерціи совѣтникъ сложилъ бумагу и уже протянулъ руку, чтобы аккуратно пріобщить этотъ документъ къ прочимъ, но тутъ задѣлъ рукавомъ одинъ изъ золотыхъ столбиковъ. Наполеондоры, звеня и постукивая, покатились по полу. О, что за мерзкій, отвратительный звукъ!.. Да, онъ дотронулся до чужихъ денегъ... Отъ испуга и незаслуженнаго, невольнаго стыда кровь хлынула ему въ лицо, однако онъ сейчасъ же нагнулся, чтобы собрать монеты, и въ ту же минуту почувствовалъ на себѣ тяжелое, массивное тѣло, которое грузно навалилось на него сзади... Чьи-то жесткіе, грубые пальцы такъ и впились въ шею коммерціи совѣтника.
   -- Га! Него -- дяй! Мошен -- никъ! Я... еще живъ! прошипѣлъ какимъ-то страннымъ, замирающимъ голосомъ "замковый" мельникъ.
   На нѣсколько секундъ завязалась борьба, стройный, крѣпкій молодой человѣкъ долженъ былъ однако употребить всю свою силу, воспользоваться гибкостью тѣла, чтобы стряхнуть со спины старика, который, какъ пантера, хищнически сидѣлъ на ней и такъ сильно сдавливалъ ему горло, что изъ глазъ коммерціи совѣтника посыпались искры... Но вотъ онъ крѣпко, хотя и осторожно, схватилъ обѣими руками мельника за бока, сильно двинулъ его назадъ и -- высвободился, всталъ на ноги. Старикъ, прислонившись къ стѣнѣ, пошатывался.
   -- Вы съ ума сошли, папа?! хриплымъ голосомъ и задыхаясь преизнесъ коммерціи совѣтникъ, возмущенный до глубины души... Какъ это безгранично-пошло!.. Какъ это...
   Онъ умолкъ въ ужасѣ... Лицо старика становилось все бѣлѣе и бѣлѣе, а повязка на шеѣ вдругъ сдѣлалась совсѣмъ алой. Эта страшная краска съ замѣчательною быстротой расплывалась по бѣлой фуфайкѣ, она уже легла на ней широкою лентвй... Вотъ и кровоизліяніе! А вѣдь этого никоимъ образомъ не слѣдовало допускать...
   Коммерціи совѣтникъ ощутилъ лихорадочную дрожь, зубы у него застучали... Повиненъ-ли онъ въ такомъ несчастномъ случаѣ?.. Нѣтъ! Положительно не виноватъ!.. проговорилъ онъ однѣми губами и, облегчивъ себя этимъ, торопливо охватилъ руками больнаго, чтобы помочь ему дойти до кровати. Старикъ грубо оттолкнулъ его и молча указалъ на полъ -- на разбросанныя монеты. Нечего дѣлать -- пришлось собрать всѣ деньги и положить ихъ на старое мѣсто. Должно быть, больной не подозрѣвалъ, въ какой находился онъ опасности, а, пожалуй, трясясь за свои деньги -- забылъ о только что совершенной операціи, забылъ все на свѣтѣ... Когда коммерціи совѣтникъ заперъ шкафъ и сунулъ ключъ въ руку старика -- мельникъ кое-какъ самъ побрелъ въ свою комнату, дошелъ, шатаясь, до кровати и упалъ на нее.
   Наконецъ, послѣ многократнаго зова, прибѣжали два работника съ мельницы и сударыня-Суза, а хозяинъ лежалъ уже вытянувшись. Глаза его, какіе-то стеклянные, почти какъ у мертвеца, глядѣли неподвижно на грудь, по которой неудержимо все шире и шире разливалась жизненная влага, окрашивая фуфайку въ темно-красный цвѣтъ.
   Батраки поспѣшили въ городъ за докторомъ Брукомъ. Экономка живо притащила воды и нѣсколько тряпокъ... Напрасно она потрудилась! Коммерціи совѣтникъ не успѣвалъ мѣнять платковъ: онъ накладывалъ ихъ на рану, что унять кровотеченіе, прижималъ наложенный платокъ -- все тщетно: кровь струилась также быстро, остановить ее было нельзя... Порвалась артерія -- это навѣрно, нечего и сомнѣваться. Однако, какъ же это случилось?..
   Виноватъ-ли только самъ мельникъ, который такъ безразсудно взволновался, надорвалъ себя, или же -- (тутъ замерло сердце коммерціи совѣтника) виною всему онъ?.. Быть можетъ, во время отчаянной борьбы ему пришлось схватить озлобившагося больнаго за шею и, такимъ образомъ совершенно разбередить рану?.. Очень возможно... Гдѣ же упомнить всѣ движенія въ схваткѣ?.. Человѣка душатъ, искры у него изъ глазъ сыплятся -- развѣ онъ можетъ сказать, куда именно вцѣпился рукой -- въ плечо или въ шею нападающаго?.. Впрочемъ, зачѣмъ же предполагать такую ужасную случайность?.. Вѣдь старикъ спрыгнулъ съ кровати, бѣшеная злоба душила его... Что жъ, не достаточно ли этого одного, чтобы довести себя до такого отчаяннаго положенія?.. Докторъ не даромъ же запретилъ ему дѣлать какое-либо рѣзкое, быстрое движеніе... Нѣтъ! О, нѣтъ! снова беззвучно воскликнулъ коммерціи совѣтникъ... Совѣсть его чиста, спокойна; ни малѣйшаго упрека не могъ онъ сдѣлать себѣ даже относительно главнаго побужденія и послѣдующихъ своихъ дѣйствій, приведшихъ къ такому страшному происшествію. Въ самомъ дѣлѣ, онъ подошелъ къ шкафу, единственно заботясь только объ интересахъ старика, съ цѣлью охранять его собственность; въ то время у него и желанія даже не было обладать сокровищемъ въ шкафу -- это онъ хорошо помнилъ. Виноватъ ли онъ въ томъ, что у этаго гнуснаго хлѣбнаго барышника такая пошлая натура, что онъ готовъ даже въ завѣдомо честномъ человѣкѣ видѣть воровскія наклонности?..
   Страхъ и отчаяніе мало по малу оставили коммерціи совѣтника. Теперь онъ чувствовалъ только раздраженіе... Да, вотъ и награда за всѣ его любезности, деликатности, добросердечіе,-- качества, такъ цѣнимыя его знакомыми!.. Онъ и прожде поступалъ такъ, и теперь сердце натолкнуло его принять на себя обязанности, исполненіе которыхъ повлекло за собою однѣ непріятности... Оставаться бы ему дома, сидѣть въ своей очаровательно-уютной гостинной, за карточнымъ столомъ, да покуривать всласть добрую сигару, пребывая въ безмятежномъ спокойствіи!.. Такъ нѣтъ же: его злой геній шепнулъ ему принять на себя роль нѣжно-заботливой сидѣлки -- и вотъ, онъ очутился въ сквернѣйшемъ положеніи... Руки его вздрагиваютъ отъ отвращенія и ужаса, онъ залитъ кревью этого презрѣннаго человѣка, который чуть было не задушилъ его!..
   Мучительно-медленно тянется время!.. "Замковый" мельникъ теперь, какъ видно, сознавалъ уже, какой опасности подвергъ онъ себя. Неподвижно лежалъ старикъ, только глаза его, выражающіе испугъ, ворочались и каждый разъ останавливались на двери, когда до его слуха долѣталъ шумъ шаговъ въ передней -- страхъ и волненіе овладѣвали имъ тогда. Онъ ждалъ врача, онъ надѣялся, что тотъ его спасетъ, но коммерціи совѣтникъ видѣлъ (къ ужасу своему), какой оттѣнокъ принимало лицо больнаго: только рука смерти накладываетъ такого пепельно-сѣраго цвѣта краску на лобъ и щеки страждущаго.
   Сударыня-Суза принесла зажженную лампу. Старуха нѣсколько разъ выбѣгала за ворота посмотрѣть -- не ѣдетъ ли докторъ. Теперь она стояла у изголовья постели и тряслась въ безмолвномъ ужасѣ при видѣ такой картины, ярко освѣщенной бѣловато-желтымъ огнемъ лампы.
   Прошло нѣсколько минутъ -- и глаза "замковаго" мельника закрылись; ключъ, который онъ держалъ въ судорожно сжатомъ кулакѣ -- упалъ на одѣяло. Старикъ былъ въ обморокѣ..
   Коммерціи совѣтникъ невольно схватилъ выпавшій ключъ, чтобы положить его куда нибудь -- и въ то мгновеніе, когда онъ коснулся пальцами этого роковаго, холоднаго кусочка желѣза -- новая мысль молніей блеснула въ его головѣ, мысль, поразившая его какъ бы громовымъ ударомъ... А какъ свѣтъ посмотритъ на этотъ несчастный случаи?..
   Да, коммерціи совѣтнику довольно-таки хорошо были извѣстна вѣчно-шушукающая, шипящая баба, имя которой -- злословіе. Баба эта заглядывала и въ его гостиную... Что-жъ, и не прекрасный полъ, сидя за картами, какъ и прекрасный за чайнымъ столомъ, съ неменьшимъ удовольствіемъ внималъ туманнымъ, но ехиднымъ намекамъ этой двусмысленно-улыбающейся бабенки. Что-жъ, очень можетъ быть, что найдется человѣчекъ, который, пожимая плечами и многозначительно подмигивая, проговоритъ: "Однако... гм!.. Что же, наконецъ, именно было нужно коммерціи совѣтнику Рэмеру въ денежномъ шкафѣ "замковаго мельника?".. Да одной этой фразы будотъ достаточно, чтобы вскипятить его кровь!.. И развѣ одинъ только человѣчекъ задастъ подобный вопросецъ?.. У коммерціи совѣтника, какъ и вообще у баловней счастья, было не мало враговъ, противниковъ. Онъ зналъ, что завтра же въ городѣ начнутъ болтать, что вотъ, операція-то удалась, да толку не вышло изъ этого: ухаживавшій за больнымъ пробрался къ денежному шкафу и... ну, это, конечно, такъ встревожило, взволновало мельника, что онъ и истекъ кровью...
   Да, вотъ и грязное пятно на имени Рэмера, имени, достойномъ зависти!.. Пятно это такъ прочно ляжетъ, что не смоетъ его и судебное слѣдствіе, потому что -- гдѣ же свидѣтели? Кто скажетъ, что онъ тутъ положительно не виновенъ?.. Положимъ, честность коммерціи совѣтника признана всѣми, но развѣ признаніе такое что нибудь значитъ, развѣ можетъ оно послужить ему защитой?
   Господинъ Рэмеръ беззвучно горько разсмѣялся, но въ то же время рука его утирала выступившій на лбу потъ... Онъ слишкомъ хорошо зналъ, какъ люди падки считать признанную честность человѣка только кажущеюся, если какое нибудь обстоятельство вдругъ покажется имъ подрывающимъ вѣру въ эту честность.
   Коммерціи совѣтникъ опустилъ голову, почти склонился надъ безчувственнымъ мельникомъ, которому сударыня-Суза терла виски разными крѣпкими снадобьями -- и вдругъ опять новая мысль озарила его: а если старикъ не будетъ уже въ силахъ разсказать о случившемся?.. Вѣдь тогда -- что было то и умретъ съ нимъ, будетъ похоронено на вѣки... Экономка была тутъ, но мельникъ не проронилъ ни одного слова.
   Чу! собаки залаяли на дворѣ, а вотъ, наконецъ, раздались тамъ и быстрые шаги, все ближе и ближе -- кто то торопливо шелъ по лѣстницѣ. Д-ръ Брукъ на мгновеніе, какъ вкопанный, остановился на порогѣ дверей, потомъ вошелъ въ комнату, поставилъ шляпу на столъ и приблизился къ кровати.
   Какая гробовая тишина царитъ всегда при появленіи доктора въ такія минуты! Кажется что широкораспростертыя "крылья безмолвія" неподвижно повисли въ воздухѣ и ждутъ, чтобы торжественно принять послѣднее слово -- пригеворъ врача: жизнь или смерть!..
   -- Охъ, господинъ докторъ, если бы онъ только пришелъ въ себя! наконецъ тоскливо прошептала сударыня-Суза.
   -- Ну, едва ли онъ очнется, проговорилъ д-ръ Брукъ, окончивъ осмотръ больнаго. Въ лицѣ его не было ни кровинки.-- Полноте, успокойтесь! серьезно обратился онъ къ экономкѣ, когда та хотѣла было разразиться громкими соболѣзнованіями. Вотъ скажите-ка мнѣ лучше, зачѣмъ больной вставалъ съ постели?
   Докторъ взялъ лампу и наклонился съ нею, чтобы осмотрѣть полъ около кровати. Полъ въ этомъ мѣстѣ былъ обрызганъ кровью.
   -- Это отъ окровавленныхъ платковъ, пояснилъ коммерціи совѣтникъ блѣднѣя, но весьма рѣшительнымъ тономъ.
   Сударыня-Суза, съ своей стороны, клялась всѣми святыми, когда она прибѣжала въ комнату -- хозяинъ лежалъ на кровати совершенно въ томъ же положеніи, въ какомъ оставилъ его г. докторъ.
   Брукъ покачалъ головой.
   -- Безъ причины, безъ внѣшняго толчка, не было бы кровоизліянія. Въ данномъ случаѣ, навѣрно это результатъ какого-нибудь сильнаго потрясенія...
   -- Невидѣннаго, незамѣченнаго мною! Увѣряю же тебя, что ничего особеннаго не случилось! произнесъ коммерціи совѣтникъ, выдержавъ довольно твердо выразительный взглядъ доктора... Но -- постой! Ты зачѣмъ же такъ инквизиторски посмотрѣлъ на меня? Что же это значитъ?.. Я не вижу -- чего ради сталъ бы я скрывать отъ тебя, если бы больной въ лихорадочномъ припадкѣ вдругъ вскочилъ?..
   Онъ неуклонно пошелъ по избранному имъ пути, но когда послѣднія слова были сказаны -- горло у него стало сжиматься. Чтобы сохранить, такъ сказать, наружную честь -- коммерціи совѣтникъ жертвовалъ честью внутренней, онъ нахально, дерзко лгалъ, но... вѣдь и въ самомъ дѣлѣ -- вины за нимъ совершенно не было, напротивъ, его же жизни и здоровью грозила серьезная опасность. И гдѣ же тѣ мотивы, на основаніи которыхъ было бы нравственно-обязательнымъ разсказать все, ничего не утаить?..
   Д-ръ Брукъ молча отвернулся отъ него.
   Благодаря усиліямъ врача, "замковый" мельникъ открылъ наконецъ глаза, но угасающій взглядъ ихъ блуждалъ безцѣльно по комнатѣ. Старикъ хотѣлъ что то сказать и не могъ -- онъ только отрывисто и слабо прохрипѣлъ.
   Спустя нѣсколько часовъ, коммерціи совѣтникъ Рэмеръ оставилъ "замковую" мельницу -- тамъ все было уже кончено: на запертыхъ дверяхъ алькова и комнаты въ которой умеръ мельникъ, были наклеены широкія полосы бумаги. Г. Рэмеръ тотчасъ же, какъ только старикъ испустилъ послѣдній вздохъ, далъ знать о смерти его надлежащимъ властямъ и, какъ человѣкъ предусмотрительный, добросовѣстный, велѣлъ при себѣ запечатать комнаты.
   

II.

   Коммерціи совѣтникъ отправился домой черезъ паркъ. Огни на мельницѣ нѣкоторое время слабо освѣщали ему дорогу, но скоро и они исчезли. Онъ шелъ теперь въ совершенной темнотѣ, всецѣло отдавшись своимъ думамъ, и чувствовалъ сильный ознобъ во всемъ тѣлѣ, но не потому, что рѣзкій вѣтеръ дулъ ему на встрѣчу, не потому, что снѣжные хлопья, какъ порхающія ночныя птицы, налетали на его лицо... Ему было жутко холодно отъ собственныхъ тревожныхъ мыслей и воспоминаній... Сцена въ альковѣ и затѣмъ послѣдняя картина отчетливо рисовались передъ нимъ... Онъ думалъ о томъ, что пришлось ему вынести въ продолженіи какихъ-нибудь двухъ-трехъ часовъ. Да, вотъ по этой самой дорогѣ (какъ песокъ скверно хруститъ теперь подъ ногой!) шелъ онъ сегодня, послѣ обѣда, оставивъ богато-сервированный столъ, шелъ беззаботно, полагая, что надъ нимъ свѣтитъ по прежнему его счастливая звѣзда... И что-жъ! Прошло только нѣсколько часовъ и случилось такъ, что онъ является какъ будто бы виновникомъ смерти -- человѣка!
   Онъ -- коммерціи совѣтникъ, Рэмеръ, у котораго нервы такъ чувствительны, который не можетъ выносить даже мученій животнаго -- убійца!?.. Ха! Да это зависть боговъ! Зависть эта не терпитъ людскаго счастья, благополучія; она съ злорадствомъ бросаетъ камень на скользкій путь счастливца, и она же старается теперь измучить его совѣсть, отравить земныя его радости... Ну, такъ это ей не удастся... никогда!..
   Только въ одномъ онъ и могъ упрекнуть себя, а именно въ томъ, что утаилъ истину, не разсказалъ, какъ было дѣло... Но кому же вредилъ онъ этимъ?.. Никому, рѣшительно никому изъ всѣхъ живущихъ!.. И такъ -- баста! Коммерціи совѣтникъ поладилъ съ самимъ собою, только что повернувъ въ широкую липовую аллею, которая вела прямо къ виллѣ.
   Цѣлые потоки серебристо-бѣлаго свѣта лились изъ оконъ и стеклянныхъ дверей балконной комнаты въ нижнемъ этажѣ. Роскошная жизнь, полная наслажденій, казалось, протягивала ему оттуда бѣлыя красивыя руки; онъ чувствовалъ, какъ эти руки обхватили его и потянули къ себѣ, чтобы скорѣе освободить отъ гнетущаго мрака ночи и треволненій смущенной души.
   Г. Рэмеръ вздохнулъ всей грудью, вздохнулъ свободно, отбросивъ далеко отъ себя все то, что напоминало ему недавнихъ непріятныхъ ощущеніяхъ. Мрачныя, безпокойныя мысли его какъ бы улетали куда-то, вмѣстѣ съ шумомъ воды на мельницѣ, замиравшемъ вдали.
   Тамъ, въ этой прекрасной гостиной, собралось многочисленное общество, которое и сгруппировалось около столовъ чайнаго и карточнаго по приглашенію хозяйки-вдовы президента Урахъ.
   Благодаря широкимъ стекламъ значительно углубленныхъ оконъ нижняго этажа и сквозному переплету низенькихъ бронзовыхъ перилъ балкона, можно было довольно хорошо осмотрѣть обстановку гостиной. Стѣны ея были украшены яркими картинами, а двери -- тяжелыми складками голубаго съ фіолетовымъ оттѣнкомъ бархата. Легкая люстра изъ позолоченной бронзы, съ стеклянными шарами молочнаго цвѣта, на подобіе громадныхъ круглыхъ жемчужинъ, въ которыхъ горѣлъ газъ, обливала всю комнату пріятно-серебристыми волнами свѣта. Среди мрака зимняго вечера такая картина казалась волшебнымъ явленіемъ, представлялась особенно -- привлекательною, манящею къ себѣ...
   Порывистый вѣтеръ пронесся по аллеѣ, закружился на балконѣ и завертѣлъ тамъ снѣжными хлопьями, поднявъ кучу упавшихъ липовыхъ листьевъ. Конечно, буйный сорванецъ этотъ нисколько не нарушилъ тамъ, за широкими стеклами, аристократическаго покоя: не шелохнулась даже воздушно-кружевная ткань оконныхъ занавѣсей, только пламя въ угловомъ каминѣ, какъ-бы встревоженное порывомъ вѣтра, вдругъ вспыхнуло ярче -- и то на мгновенье.
   Человѣкъ, подходившій къ виллѣ ускореннымъ шагомъ, посматривалъ, съ чувствомъ какого-то тайнаго блаженства, на гостей, засѣдающихъ въ гостиной. Но не бѣлокурые и темные локоны, не граціозныя, стройныя фигуры женщинъ и дѣвицъ такъ восхищали его -- напротивъ, прелестные вѣстники весны, изображенные на плафонной картинѣ, простирали свои ручки, полныя анемоновъ и ландышей, надъ чепцами почтенныхъ матронъ, надъ посѣдѣвшими и лысыми головами мужчинъ... Да, но за то собравшіеся тутъ чепцы и головы принадлежали представителямъ какихъ фамилій! За карточными столами засѣдали крупные военные чины, заслуженныя придворныя дамы и члены министерства; другія, не менѣе важныя особы, страждующія одеревенѣніемъ поясницы, утопали въ креслахъ, обитыхъ голубымъ бархатомъ, стоящихъ около камина, и вели бесѣду о разныхъ разностяхъ. За однимъ изъ ломберныхъ столовъ сидѣлъ докторъ медицины, тайный совѣтникъ фонъ Бэръ, старикъ съ горделивой осанкой, преисполненный высокомѣрія. Когда ему приходилось сдавать карты, на пальцахъ его, украшенныхъ алмазными перстнями (драгоцѣнные подарки высокопоставленныхъ лицъ), такъ и сверкали разноцвѣтные огоньки. И всѣто эти особы были въ его домѣ, въ домѣ коммерціи совѣтника Рэмера! Вонъ, въ стаканахъ искрится вино, красное какъ рубинъ... Винцо это изъ его собственнаго погреба. Ливрейные лакеи разносятъ въ большихъ хрустальныхъ вазахъ, свѣжую, ароматную землянику... Земляника эта также его. Госпожа президентша Урахъ приходилась бабушкой его покойной женѣ. Президентша пользовалась, можно сказать, неограниченною властью надъ его карманомъ и была оффиціальной хозяйкой, представительницей дома вдовца.
   Коммерціи совѣтникъ обогнулъ западную сторону виллы. Тутъ, въ нижнемъ этажѣ, только два окна и были освѣщены. Въ комнатѣ, за однимъ изъ этихъ оконъ и довольно близко къ нему, горѣла висячая лампа. Свѣтъ ея проходилъ черезъ красную гардину, далеко, ударялъ въ садъ, гдѣ бѣлое тѣло каменной нимфы фонтана, передъ рощицей, казалось, плавало въ ярко-розовыхъ облакахъ. Г. Рэмеръ покачалъ головой, затѣмъ вошелъ въ домъ (подоспѣвшій лакей успѣлъ снять съ него пальто) и отворилъ дверь въ комнату, на окнахъ которой были красные занавѣсы. Вся эта комната была красная: обои, матерія на мебели, даже коверъ, покрывавшій весь полъ, были темно-пурпурнаго цвѣта. Подъ висячей лампой стоялъ письменный столъ, причудливой формы, въ китайскомъ вкусѣ, покрытый чернымъ лакомъ и украшенный изящными золотыми арабесками. Столъ этотъ былъ рабочій въ полномъ смыслѣ этого слова: на широкой доскѣ его лежали раскрытыя книги, тетради и газеты; тутъ-же находился объемистый манускриптъ, на который былъ брошенъ карандашъ; возлѣ этого манускрипта, на серебряной тарелочкѣ стоялъ хрустальный бокалъ съ темно-краснымъ старымъ виномъ. На половину вино было выпито. Въ комнатахъ, подобныхъ этой, никогда не цвѣсти цвѣтку, да и птичкѣ тутъ никогда не затянуть своей безпокойной пѣсенки. Въ каждомъ изъ четырехъ угловъ описываемаго кабинета на колоннахъ изъ чернаго мрамора стояли мраморные того-же цвѣта бюсты въ натуральную величину. Эти рѣзко-очерченныя головы съ темными лицами представлялись дѣйствительно жесткими и особенно -- суровыми. Одна стѣна во всю длину была занята книжными полками, которая по цвѣту и украшеніямъ совершенно подходили къ письменному столу. На полкахъ, этихъ, по отдѣленіямъ, стояли рядами великолѣпно-переплетенныя книги. Вообще библіотека была не маленькая, такъ какъ кромѣ этихъ книгъ тутъ-же хранилось нѣсколько фоліантовъ въ пергаментномъ переплетѣ не говоря уже о цѣлыхъ кипахъ порядкомъ поистрепанныхъ брошюръ. Однотонный темно-красный цвѣтъ всей обстановки, казалось, нарочно былъ выбранъ для этой комнаты, чтобы ярче выставить ея серьезный характеръ.
   Когда коммерціи совѣтникъ, отворивъ дверь, появился на порогѣ краснаго кабинета -- дама, ходившая по комнатѣ взадъ и впередъ, вдругъ остановилась. При взглядѣ на ослѣпительно-бѣлую фигуру этой дамы, стоявшей на красномъ коврѣ, право, можно было подумать, что и она вотъ только что вошла сюда, прямо изъ подъ открытаго неба, вся обсыпанная снѣжинками отъ поднявшейся мятели. Нельзя было утвердительно сказать: ради одного-ли удобства такъ небрежно драпировались мягкія складки ея длиннаго бѣлаго кашемироваго платья, или-же каждая складка этой удивительной драпировки являлась результатомъ тщательнаго изученія искуства одѣваться?... Но, какъ-бы то ни было, эта женская фигура обрисовывалась на темно-краснымъ фонѣ такими прекрасно благородными линіями, отличалась такою глубиною бѣлизной, что казалось какою-то Ифигеніею. Она была очень хороша собой (хотя уже и не первой молодости): изящный римскій профиль и что-то нѣжно-юное во всей фигурѣ ея имѣли особенную прелесть; только волосы, пепельно-бѣлокурые, не представлялись пышными:-- коротко-обрѣзанные, зачесанные со лба назадъ, они вились около шеи.
   Это была -- Флора Мангольдъ, свояченица коммерціи совѣтника Рэмера, сестра его покойной жены.
   Флора, остановившись, свободно скрестила руки на груди. Какъ видно, она съ нетерпѣніемъ поджидала своего зятя.
   -- Э, да ты, Флора, не тамъ? проговорилъ коммерціи совѣтникъ, указавъ по направленію къ гостиной.
   -- А ты думалъ, что я тамъ буду? Для чего-же? Сидѣть надъ бабушкиной чашечкой чая, обозрѣвать разные чулочки и свивальники, заготовляемые для бѣдныхъ дѣтей, и слушать бабью болтовню? Она произнесла это рѣзкимъ голосомъ, даже сердито.
   -- Но, Флора, тамъ и мужчины сидятъ...
   -- Да, мужчины! Они-то получше бабъ умѣютъ сплетничать, хоть и навѣшали на себя ордена, эполеты.
   Г. Рэмеръ засмѣялся.
   -- Ты, ma chère, въ дурномъ расположеніи духа, замѣтилъ онъ, граціозно опускаясь въ кресло.
   Флора какъ-то порывисто закинула голову и крѣпко прижала къ груди сложенныя руки.
   -- Морицъ, заговорила она почти задыхаясь, какъ-бы послѣ минутной борьбы съ собою,-- Морицъ, скажи мнѣ правду... "Замковый" мельникъ умеръ подъ ножемъ Брука?
   Коммерціи совѣтникъ вдсочилъ съ кресла.
   -- Что за мысль!... Вѣдь вотъ, дѣйствительно, вамъ женщинамъ, любое несчастье представляется еще не такимъ мрачнымъ, какимъ хотѣлось-бы его видѣть... Вамъ мало...
   -- Ну, Морицъ, прошу не говорить мнѣ подобныхъ вещей, перебила она его, горделиво тряхнувъ головой.
   -- Хорошо, хорошо! Я съ полнымъ почтеніемъ отношусь къ твоимъ дарованіямъ, къ твоему необыкновенному уму, но развѣ ты поступаешь лучше тѣхъ... другихъ?...
   Онъ, видимо взволнованный прошелся по комнатѣ... Такое неожиданное объясненіе несчастнаго случая поразило его, почти уничтожило...
   -- Умеръ подъ ножемъ Брука! повторилъ коммерціи совѣтникъ взволнованнымъ голосомъ... Да нѣтъ-же! Операція была сдѣлана въ два часа, а со смерти мельника не прошло еще и двухъ часовъ... Значитъ, не подъ ножемъ!... И я, право, не постигаю, какъ это именно у тебя хватило духа высказать такъ коротко... ясно, даже такъ безпощадно -- подобную мысль?..
   -- Да, именно у меня, отвѣтила Флора, подчеркивая послѣднее слово.
   Отвѣтъ этотъ она дала энергическимъ тономъ.
   -- Именно у меня, повторяла она, потому что для души моей невыносима гробовая тайна. Ты-бы долженъ былъ знать это! Я слишкомъ горда, у меня слишкомъ мало самоотверженія, чтобы знать о мрачномъ характерѣ вины человѣка и скрывать, утаивать это... Все равно -- кто-бы ни былъ этотъ человѣкъ!... Но не думай, что сама я не страдаю при этомъ... Какъ тупымъ ножомъ все это рѣжетъ мнѣ сердце!... Да, ты почему-то употребилъ слово "безпощадно"... Прозрачнѣе этого ты и не могъ выразиться!... И чтобы я стала щадить бездарность, мазню человѣка, считающаго себя ревнителемъ науки?... Никогда! Это -- абсурдъ, просто невозможный для меня!.. Слушай: одно только ты понимаешь также хорошо, какъ и я, а именно, что репутація Брука, какъ врача, сильно уже пострадала вслѣдствіе совершенно-неудавшагося леченья графини Виллендорфъ...
   -- Да... ну, эта почтенная дама никакъ не хотѣла разстаться съ милыми ей страсбургскими пирогами и шампанскимъ.
   -- Такъ утверждаетъ Брукъ, но родственники умершей опровергаютъ такое толкованіе...
   Флора прижала ладони къ вискамъ, какъ будто сильная головная боль мучила ее.
   -- Ахъ, Морицъ, знаешь, когда вѣсть о несчастномъ случаѣ на мельницѣ долетѣла сюда -- я, какъ съумасшедшая, бѣгала по всему парку!... Вѣдь старика Зоммера всѣ знали, рѣшительно всѣ... Во всѣхъ кружкахъ общества интересовались исходомъ этой операціи! хорошо, положимъ даже, какъ ты говоришь, что мельникъ не сейчасъ, не подъ рукой Брука, испустилъ духъ -- но все-же люди, знающіе дѣло, будутъ справедливо утверждать, что борьба со смертью только затянулась на нѣсколько часовъ, благодаря крѣпкой натурѣ больнаго... Неужели-же ты, лицо не компетентное въ этомъ отношеніи, хочешь считать себя непогрѣшимымъ, думать, что твои сужденія вѣрны? Нѣтъ, не отрицай того, что и самъ ты тоже убѣжденъ въ этомъ!... Посмотрѣлъ-бы ты на себя теперь -- какъ блѣденъ ты отъ скрытаго волненія...
   Въ эту минуту дверь, ведущая въ другія комнаты, отворилась и на порогѣ показалась президентша Урахъ.
   Правда, ей было семьдесятъ лѣтъ, но про нее можно было сказать, что она не вошла, а впорхнула въ кабинетъ, такъ шаги ея были легки и воздушны. Да, это была удивительно -- моложавая бабушка, женщина, прожившая чуть-ли не три четверти столѣтія. Она не носила даже мантильи, благодѣтельно все прикрывающей. Бѣлая кружевная косынка, приколотая на спинѣ, а поверхъ сѣрой шелковой юбки со шлейфомъ падало складками богато-отдѣланное верхнее платье. Ея посѣдѣвшіе волосы (среди ихъ однако, виднѣлось еще нѣсколько золостыхъ прядей) вздымались пышными буффами надъ лбомъ, на подобіе короны, и были покрыты какъ-бы вуалемъ изъ бѣлаго кружевнаго тюля, длинные концы котораго скрывали шею и нижнюю часть подбородка, т. е. то, что неумолимо, предательски обнаруживаетъ признаки старости.
   Почтенная дама явилась не одна: вмѣстѣ съ нею въ кабинетъ проскользнуло какое-то странное существо, замѣчательно маленькая фигурка; члены тѣла ея были пропорціальны, но отличались поразительною миніатюрностью и были страшно худощавы, за то голова относительно роста -- громадная. Это была еще молодая дѣвушка -- лѣтъ двадцати трехъ-четырехъ.
   Эти три женскія лица, находившіяся теперь въ красной комнатѣ, безспорно принадлежали къ одному фамильному типу, и дѣйствительно можно было сейчасъ-же замѣтить, что бабушка и внучка состоятъ въ близкомъ родствѣ; только у младшей изъ нихъ благородный, правильный профиль былъ удлиненъ; выдающійся подбородокъ расширялся и казался энергичнѣе. Дѣвушка эта имѣла болѣзненный цвѣтъ лица и какія-то странно-синеватыя губы. Алыя бархатныя ленты переплетались съ ея бѣлокурыми волосами. Вмѣсто "сумочки Маргариты" у нея висѣла черезъ плечо (что было довольно оригинально) ивовая овальная корзиночка, устланная голубыми атласными подушечками, среди которыхъ сидѣла живая канарейка.
   -- Ну, нѣтъ, Генріэтта! нетерпѣливо, запальчиво воскликнула Флора, когда птичка, покинувъ свое голубое гнѣздо, стрѣлою пролетѣла надъ ея головой.-- Я этого рѣшительно не потерплю! Ты могла-бы звѣринецъ свой оставить гдѣ нибудь тамъ...
   -- Ахъ, Флора! Но вѣдь у моего Ганса не слоновыя же ноги и голова у него не рогатая -- ну, и ничего тебѣ онъ тутъ не сдѣлаетъ, возразила равнодушнымъ тономъ маленькая Генріэтта... Сюда, Гэнсхенъ! Ко мнѣ! позвала она птичку, порхавшую подъ самымъ потолкомъ.
   Послушная канарейка сейчасъ-же повиновалась и, мелькнувъ внизъ, сѣла на протянутый ей указательный палецъ.
   Флора, пожавъ плечами, отвернулась.
   -- Я не понимаю васъ, то есть, тебя, бабушка, и другихъ тамъ, въ гостиной, заговорила она рѣзкимъ тономъ:-- какъ вы можете переносить всѣ эти ребячества и глупости Генріэтты? Она, пожалуй, скоро притащитъ туда гнѣзда всѣхъ своихъ голубокъ и галокъ!..
   -- Ну, и почему-же, въ самомъ дѣлѣ, не притащить, Флора? захихикала маленькая дѣвушка, причемъ обнаружила рядъ мелкихъ, острыхъ зубовъ.-- Что-жъ, вонъ, добрые люди молчатъ-же, когда ты расхаживаешь съ перомъ за ухомъ, или являешься съ карманами, напиханными разной кабинетной мудростью...
   -- Генріэтта! остановила ее строгимъ голосомъ президентша.
   Надо признаться, что всѣ движенія этой почтенной дамы были преисполнены, по истинѣ, королевскимъ величіемъ, такъ, даже когда она граціозно подала тонкую руку свою коммерціи совѣтнику -- можно было замѣтить въ этомъ движеніи, кромѣ добродушія и привѣтливости, что-то покровительственное, почти явную снисходительность.
   -- Мы, сидя въ гостиной, узнали, что наконецъ ты возвратился, милый Морицъ. Неужели ты заставишь насъ ждать себя, ждать еще? спросила президентша своимъ прекраснымъ мягкимъ голосомъ, который звучалъ по прежнему женственно-нѣжно.
   Не болѣе десяти минутъ тому назадъ, когда коммерціи совѣтникъ подходилъ къ виллѣ, онъ чувствовалъ твердую рѣшимость облечься во фракъ и поспѣшить въ гостиную, но теперь, на приглашеніе президентши, отвѣтилъ съ разстановкой, какъ-то нерѣшительно:
   -- Я попросилъ-бы васъ, дрожайшая бабушка, сегодня извиниться тамъ... за меня... передъ гостями.. Этотъ случай на мельницѣ...
   -- О, конечно, случай этотъ довольно печальнаго свойства, но зачѣмъ-же и намъ страдать отъ этого?... Я, право, не знаю, что сказать моимъ друзьямъ такое, чтобы могло извинить тебя?..
   -- Ну, эти добрые друзья будутъ-же настолько понятливы, что поймутъ, что Кэтинъ дѣдушка умеръ! отрѣзала Генріэтта, повернувъ только голову, потому что стояла задомъ къ разговаривающимъ. Она, повидимому, прилежно читала заглавія книгъ на переплетахъ, подойдя къ одной изъ полокъ.
   -- Генріэтта, я серьезно запрещаю тебѣ вмѣшиваться въ разговоръ и дѣлать подобныя дерзкія замѣчанія, проговорила президентша, -- и, какъ мнѣ кажется, ты могла-бы поубавить яркость твоего краснаго головнаго убора, потому что, если Кэтинъ дѣдушка умеръ, то вѣдь Кэта приходится тебѣ сводной сестрой... Что касается меня и Морица -- такъ мы на столько далеки отъ этого родства, что можемъ не придавать оффиціально никакого значенія этому печальному происшествію... Конечно, и я готова весьма соболѣзновать, но... вообще мнѣ желательно было-бы, чтобы объ этомъ "случаѣ" поменьше трезвонили... въ интересахъ Брука... Да, чѣмъ меньше будутъ говорить -- тѣмъ лучше.
   -- О, Господи! Неужели всѣ вы такъ несправедливы къ доктору? воскликнулъ въ порывѣ отчаянія коммерціи совѣтникъ... Говорю вамъ: Бруку нельзя сдѣлать ни малѣйшаго упрека въ этомъ дѣлѣ! Онъ употребилъ все свое искуство, все знаніе, чтобы...
   -- Любезный Морицъ, относительно этого тебѣ слѣдуетъ послушать моего стараго друга, тайнаго совѣтника, доктора ф. Бэра! перебила президентша, слегка похлопавъ его по плечу и многозначительно указавъ своему письменному столу.
   -- О, пожалуста, бабушка, не стѣсняйся! Неужели ты думаешь, что я такъ слѣпа и глупа, чтобы не видѣть, не знать, какъ судитъ Бэръ объ этомъ?
   Красивая дѣвушка быстро и громко произнесла эти слова, въ которыхъ звучала горечь. Губы ея подергивались, какъ будто ихъ сводила судорога.
   -- А впрочемъ, прибавила она, Брукъ самъ уже произнесъ надъ собой приговоръ... Онъ не посмѣлъ явиться сюда сегодня вечеромъ, не дерзнулъ попасться мнѣ на глаза...
   Генріэтта, стоявшая до сихъ поръ лицомъ къ книжной полкѣ, вдругъ обернулась. Яркая краска мгновенно разлилась по ея блѣднымъ щекамъ и также мгновенно исчезла. У этой дѣвушки были чудные, глубокіе глаза; въ нихъ свѣтилось много и страсти, и чувства... Эти большія, сверкающія звѣзды смотрѣли прямо въ лицо Флоры, смотрѣли съ выраженіемъ какой-то робости, страха и горѣли внезапно-вспыхнувшею ненавистью.
   -- Ну, это онъ самъ опровергнетъ -- онъ придетъ еще, Флора, сказалъ коммерціи совѣтникъ съ видимо-облегченнымъ сердцемъ.-- Онъ скажетъ тебѣ самъ, сколько пришлось ему рыскать сегодня... Цѣлый день на ногахъ! Вѣдь ты знаешь, что у него въ городѣ нѣсколько опасно больныхъ; между ними и та бѣдная, маленькая дѣвочка, дочь купца Ленца, которая врядъ-ли проживетъ эту ночь.
   Молодая дѣвушка засмѣялась тихимъ, горькимъ смѣхомъ...
   -- Дѣвочка умретъ? Да? Въ самомъ дѣлѣ, Морицъ?.. Ну, постой же: Бэръ, прежде чѣмъ отправиться въ гостиную, къ бабушкѣ, зашелъ ко мнѣ, сюда; говорилъ онъ между прочимъ и объ этомъ ребенкѣ, котораго видѣлъ вчера... И Бэръ сказалъ, что болѣзнь не опасная, но онъ боится, что Брукъ не совсѣмъ такъ взялся за дѣло... А вѣдь Бэръ -- авторитетъ...
   -- Ну, конечно, авторитетъ... только терзаемый завистью! проговорила Генріэтта дрожащимъ голосомъ и, быстро подойдя къ зятю, положила на его руку свою.
   -- Откажись, Морицъ, отъ желанія переубѣдить Флору! Развѣ не видишь -- ей хочется обвинить своего жениха!
   -- Мнѣ хочется?! Экое злое созданье! Я вотъ сейчасъ отдала-бы половину своего состоянія, если-бы могла думать теперь по прежнему, когда только что стала его невѣстой, если-бы могла смотрѣть на Брука съ тою-же гордостью, также довѣрчиво, какъ прежде! воскликнула страстнымъ голосомъ Флора... Но со дня смерти графини Валлендорфъ, я молча страдаю, терплю безпрерывныя мученья, потому что сомнѣнія, недовѣріе закрались въ мое сердце... А сегодня -- нѣтъ! я ужъ болѣе не сомнѣваюсь: я -- убѣждена. Во мнѣ, конечно, нѣтъ слабости тѣхъ женщинъ, которыя умѣютъ только любить, не спрашивая себя: достоинъ-ли возлюбленный ихъ преданности?... Я честолюбива, честолюбіе мое обратилось въ страсть... Это не секретъ -- пусть всѣ знаютъ! И не будь во мнѣ этого чувства -- я-бы замѣшалась въ толпѣ слабыхъ и ко всему равнодушныхъ женщинъ и пошла-бы вмѣстѣ съ ними по широкой, торной дорожкѣ будничной жизни... Да сохрани меня Боже отъ этого!... Какимъ образомъ иная женщина, мыслящая и дѣйствительно стремящаяся къ чему нибудь солидному (а такія есть), можетъ спокойно, равнодушно проходить свой жизненный путь рука объ руку съ человѣкомъ незначительнымъ, котораго она называетъ своимъ мужемъ -- этого я никогда не могла понять!... Что касается меня -- взгляды постороннихъ заставляли-бы меня тогда вѣчно краснѣть...
   Генріэтта, на этотъ разъ дѣйствительно со злою улыбкой, воскликнула:
   -- Краснѣть! О, и ты до такой степени стыдилась-бы?!... Вотъ какъ! Ну, конечно, для этого нужно больше мужества: это вѣдь не то что читать объ эстетикѣ, идеалахъ и пр. передъ смѣшливо-зубастой, чуткой толпой студентовъ!...
   Флора окинула презрительнымъ взглядомъ маленькую фигурку сестры.
   -- На шипѣнье такой крошечной ехидны не обращаютъ вниманія. Да и что ты знаешь объ идеалахъ? спросила она, пожимая плечами... Но ты права, если полагаешь, что мѣсто мое скорѣе на кафедрѣ, чѣмъ возлѣ человѣка, который доказываетъ, что онъ только кропаетъ въ наукѣ. Подобныя узы были-бы для меня невыносимы!...
   -- Это твое дѣло, милочка, замѣтила президентша спокойнымъ тономъ, тогда какъ коммерціи совѣтникъ, въ сильномъ смущеніи, отшатнулся...
   -- Ты хорошо знаешь, продолжала она, что тебя никто не принуждалъ, не уговаривалъ заковать свои руки въ такія цѣпи.
   -- О, конечно, я хорошо это знаю, бабушка! Но я знаю также, что тебѣ было-бы гораздо пріятнѣе видѣть меня женою камергерра фонъ-Штэттена, человѣка "несостоятельнаго" какъ въ денежномъ, такъ и физическомъ отношеніи. И ты совершенно справедливо говоришь, что я никому не позволяю быть моимъ руководителемъ, не позволяю вліять на себя, -- это потому, что я лучше знаю, какъ должна дѣйствовать, знаю, что мнѣ именно нужно.
   -- Никто и не будетъ, оспаривать этого у тебя, возразила бабушка какимъ-то аристократически-холоднымъ тономъ, однако-же, считаю нужнымъ обратить твое вниманіе на одно обстоятельство, и вотъ именно какое: ты встрѣтишь во мнѣ, рѣшительную противницу въ томъ случаѣ, если дѣло это надѣлаетъ много шума. Надѣюсь, ты знаешь меня съ этой стороны... Я скорѣе готова терпѣть скрытый раздоръ въ семьѣ, но не могу вынести публичнаго семейнаго скандала... Я живу съ вами, я охотно приняла на себя обязанность представительницы этого дома -- и за то требую безусловнаго вниманія къ моему положенію въ свѣтѣ, требую, чтобы къ имени моему относились съ надлежащимъ уваженіемъ. Я не хочу, чтобы въ обществѣ шептались и шушукались на нашъ счетъ.
   Коммерціи совѣтникъ порывисто отвернулся и пододошелъ къ незанавѣшанному окну. Онъ сталъ смотрѣть куда-то, въ темное пространство. Погода становилась бурною, вѣтеръ неистово ударялъ въ оконныя стекла; въ огненно-красной полосѣ, идущей отъ другого окна и ударявшей въ раскачиваемый вѣтромъ кустарникъ, кружились, какъ-бы въ бѣшенной пляскѣ, снѣжные хлопья кроваваго цвѣта... Мучительныя мысли производили такую-же сумятицу въ головѣ г. Рэмера. Незадолго передъ этимъ онъ еще боролся съ собою: не разсказать-ли, по крайней мѣрѣ, Флорѣ откровенно все, какъ было дѣло, но теперь коммерціи совѣтникъ уже зналъ, что именно передъ ней-то онъ и долженъ молчать... Да, молчать, въ противномъ случаѣ президентша оставила-бы его, не желая быть предметомъ "шептанья" и "шушуканья" въ обществѣ. Онъ не могъ сознаться въ томъ, что эта честолюбивая, красивая дѣвушка, узнавъ истину, сейчасъ пошла-бы вездѣ трубить о ней -- не столько изъ любви къ Бруку, сколько изъ самолюбія, желая отклонить отъ себя подозрѣніе, что вотъ будто-бы сердце ея ошиблось въ выборѣ, или, лучше сказать, не сердце, а умъ ошибся.
   Генріэтта стояла теперь передъ бабушкой. Глаза этой дѣвушки-карлицы горѣли негодованіемъ и что-то насмѣшливое свѣтилось въ нихъ.
   -- И такъ, изъ за того только, чтобы не было шума, людскаго говора -- ты желаешь сестрѣ моей выйти чистой, безупречной изъ этого дѣла?.. Дешево-же она отдѣлается! Ты готова оправдать ее, если она съумѣетъ прикрыть вѣроломство шелковымъ покрываломъ... Э! да тебѣ вовсе не надо быть такой ужасно-щекотливой относительно огласки, скандала... Право, такъ, бабушка! Нужно именно обитать въ гостиной, вотъ какъ мы, чтобы знать, что общество относится къ нѣкоторымъ грѣшникамъ, какъ къ старинному мейснеровскому фарфору: чѣмъ больше склеенныхъ кусочковъ, тѣмъ дороже цѣнится фарфоровая вещица!..
   -- Мнѣ приходится попросить тебя, Генріэтта, остатокъ вечера провести въ своей комнатѣ!
   Видно было, что президентша, наконецъ, серьезно разсердилась...
   -- Ты въ такомъ дурномъ настроеніи духа, такъ ожесточена, прибавила она, что я не могу позволить тебѣ возвратиться въ гостиную.
   -- Какъ прикажешь, бабушка, такъ и будетъ!.. Не правда-ли, Гансъ, вѣдь намъ даже очень пріятно уйти, мы рады удалиться -- а?... проговорила Генріэтта съ улыбкой и прикоснулась щекой къ перышкамъ канарейки, все еще сидѣвшей на ея правой рукѣ. Ахъ, славный ты малый у меня!.. Ну-съ, покойной ночи, бабушка! Морицъ, покойной ночи!...
   Она быстро направилась къ дверямъ, но пріостановилась у нихъ, и, обернувшись, сказала съ ѣдкой ироніей:
   -- Надѣюсь, что особа, обладающая такимъ сильнымъ характеромъ, не свернетъ съ прямой дороги, которую навѣрно указалъ-бы ей покойный папа... При жизни его она никогда не смѣла хвастаться собственной волей!.. Папа никогда не позволилъ-бы ей не сдержать слова.... которое дано разъ... честному человѣку!..
   Какъ-то упрямо откинувъ голову, Генріэтта вышла изъ кабинета, но еще на порогѣ изъ глазъ ея брызнули горячія слезы... Онѣ слышались уже въ послѣднихъ словахъ ея.
   -- И слава Богу, что она совсѣмъ уходитъ! воскликнула Флора.-- Право, нужно умѣть владѣть собой, чтобы окончательно не выйти изъ терпѣнья!
   -- Да, но я всегда помню, что она дѣвочка болѣзненная, замѣтила президентша сухо-наставительнымъ тономъ.
   -- Знаешь, Флора, относительно одного она все-таки, по моему мнѣнію, права, рѣшился заговорить коммерціи совѣтникъ.
   -- Соображай, думай объ этомъ, какъ хочешь, Морицъ, холодно перебила его молодая дѣвушка,-- но прошу тебя только объ одномъ: не вмѣшивайся въ это, не обремѣняй меня -- и безъ того борьба, которую я выношу -- тяжела... Какъ я ужъ сказала, я привыкла одна справляться и съ собою, и съ другими. Такъ поступлю и теперь. Впрочемъ, ты и бабушка -- вы оба можете быть спокойны: мнѣ самой противно быть жестокой, дѣйствовать насильственно... Притомъ-же у меня есть скромный, вѣрный союзникъ -- время.
   Флора взяла со стола бокалъ съ краснымъ виномъ и омочила въ немъ почти побѣлѣвшія губы свои.
   Президентша, пожелавъ вернуться въ гостиную, молча пошла къ дверямъ и, уже коснувшись ручки замка, обернулась, чтобы воскликнуть:
   -- Ахъ, кстати, Морицъ! Что-же теперь будетъ съ Кэтой?
   -- Этотъ вопросъ будетъ разрѣшенъ духовнымъ завѣщаніемъ, отвѣтилъ коммерціи совѣтникъ, вздохнувъ посвободнѣе.-- Я нахожусь въ полномъ невѣдѣніи относительно распоряженіи "замковаго" мельника. Кэта -- единственная его наслѣдница... Но укрѣпилъ-ли онъ за ней это право? еще вопросъ. Старикъ всегда не долюбливалъ ее, потому что появленіе на свѣтъ этой дѣвочки стоило жизни его дочери. Ей нужно будетъ, во всякомъ случаѣ, пріѣхать сюда на нѣкоторое время...
   -- Не безпокойся -- не пріѣдетъ она. Кэта и теперь еще, какъ и при жизни папа, крѣпко держится за юбку своей старой, несносной гувернантки, замѣтила Флора... Потрудись только снова прочесть ея письма къ тебѣ.
   -- Ну, можетъ быть, и лучше будетъ, если она останется тамъ, гдѣ находится теперь, заговорила президентша почти съ оживленіемъ.-- Откровенно говоря, мнѣ не доставитъ большаго удовольствія принять ее подъ свое крылышко... Еще придется, пожалуй, возиться съ ней по цѣлымъ часамъ... А это порядкомъ сердитъ, раздрожаетъ. Полюбить эту дѣвочку я никогда не могла -- не потому, что она была ребенкомъ "другой" -- нѣтъ, всегда стояла я выше этого, но Кэта слишкомъ много ползала тамъ... на мельницѣ. Ея волосы и платье постоянно были покрыты мучною пылью, ну, и, кромѣ того, это маленькое созданье ужъ очень своевольничало...
   -- Да, можно сказать, что это былъ образчикъ настоящаго упрямоголоваго субъекта изъ простонародья!.. И все-таки -- она была любимчикомъ папа! горько усмѣхнулась Флора.
   -- Ну, это, вѣроятно, потому, моя милочка, что Кэта была послѣднимъ ребенкомъ его, возразила президентша, не допускавшая даже мысли, чтобы кто нибудь изъ близкихъ ей могъ стоять на второмъ планѣ... Папа васъ не менѣе любилъ, прибавила она.-- Ну, Морицъ, идешь со мной туда?
   Коммерціи совѣтникъ поспѣшилъ принять это приглашеніе, и они вышли изъ комнаты.
   Флора, оставшись одна, позвонила Явилась горничная.
   -- Я хочу перейти въ спальню и работать тамъ, сказала она ей:-- отнеси туда письменныя принадлежности и вотъ эти бумаги. Сегодня, разумѣется, я уже никого больше ни принимаю.
   Огненно-красная полоса и такое-же пятно на качающимся кустарникѣ разомъ исчезли. Бѣловато-серебристый свѣтъ изъ оконъ гостиной еще далеко за полночь освѣщалъ липовую аллею, гдѣ бушевала непогода.
   А коммерціи совѣтникъ сидѣлъ уже за ломбернымъ столомъ. Когда онъ вошелъ въ гостиную -- всѣ засѣдавшіе тамъ встрѣтили его особенно радушно: кто -- любезнымъ привѣтствіемъ, кто -- задушевнымъ пожатіемъ руки, и эта радушная встрѣча, какъ теплый солнечный лучъ, приласкала и согрѣла наболѣвшее его сердце.
   Находясь среди такого избраннаго общества коммерціи совѣтникъ сталъ убѣждаться, что его образъ дѣйствія можно считать вполнѣ законнымъ, и ему даже казалось теперь страннымъ, какъ это онъ могъ передъ этимъ терзаться мучительными сомнѣніями?.. Съ какой стати давать поводъ къ ложнымъ толкамъ о себѣ, когда сознаешь, что даже помысломъ не согрѣшилъ?.. Да и какъ-же это все... пошло!...
   Теперь до его слуха долетали разныя миленькія скандалёзныя исторійки, прикрываемыя съ тонкой, многозначительной улыбкой "шелковымъ покрывальцемъ". Ну, конечно, тутъ бичевали, зло подсмѣивались надъ нелѣпыми прихотями и заблужденіями особъ дворянскаго происхожденія, но если-бы вдругъ подозрѣніе въ подломъ посягательствѣ на цѣлость содержимаго въ денежномъ шкафѣ "замковаго" мельника пало на него, коммерціи совѣтника, -- о, тогда всѣ эти господа, навѣрно, безпощадно оттолкнули-бы его... Онъ вѣдь только втерся въ ихъ кругъ, онъ -- выскочка!... Конечно, теперь коммерціи совѣтникъ не могъ уже утѣшить себя тѣмъ, что молчаніе его никому не наноситъ вреда: онъ утаилъ правду, и эта утайка грозила разлучить двухъ людей, уже соединенныхъ обручальнымъ кольцомъ... Э, да вѣдь Флора существо эксцентричное!... Стоитъ Бруку опять блеснуть, отличиться, (а это навѣрно случится, благодаря его познаніямъ и талантамъ) -- и она одумается, другое заговоритъ...
   Великолѣпное винцо было въ стаканѣ г. Рэмера, и вотъ, нѣскольцо глотковъ его окончательно размыли, такъ сказать, послѣдніе слѣды недавней смуты въ его душѣ.
   

III.

   "Замковый" мельникъ, дѣйствительно, по духовному завѣщанію своему оставилъ все единственной наслѣдницѣ своей -- внучкѣ Катеринѣ Мангольдъ, и назначилъ опекуномъ ея то лицо, которому покойный банкиръ также поручилъ опеку надъ дочерью. Опекунъ этотъ былъ коммерціи совѣтникъ Рэмеръ.
   Какое-то странное ощущеніе пришлось ему испытать при чтеніи духовной мельника... Онъ даже покачалъ головой. Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь, вотъ, сколько противорѣчій безсознательно живетъ въ душѣ человѣка! Старикъ-мельникъ, въ припадкѣ внезапнаго умопомраченія, вообразивъ, что коммерціи совѣтникъ хочетъ обокрасть его -- чуть не задушилъ его, а за часъ передъ тѣмъ далъ ему-же, коммерціи совѣтнику, почти неограниченное право распоряжаться всѣмъ своимъ имуществомъ.
   Въ духовной было прописано, что въ случаѣ, если операція будетъ имѣть смертельный исходъ -- все недвижимое завѣщателя, за исключеніемъ мельницы, должно быть продано.
   Относительно этого пункта мельникъ счелъ нужнымъ замѣтить, что мельница сдѣлала его богатымъ человѣкомъ, а потому внучкѣ его, если-бы даже она стала "такой-же горделивой, высокомѣренной, какъ ея сводныя сестры", нечего стыдиться принести въ приданое своему будущему мужу мельницу. Съ рыцарскимъ помѣстьемъ указано поступить такъ: разбить его на участки, а затѣмъ лѣса, земли, хозяйственныя постройки, луга и обширные огороды -- продать съ торговъ. Что касается виллы и принадлежащаго къ ней парка, то коммерціи совѣтнику, буде онъ пожелаеть купить ее, предоставляется преимущество передъ всѣми другими покупателями, и кромѣ того ему, какъ пріобрѣтателю, слѣдуетъ сдѣлать скидку въ размѣрѣ 5000 талеровъ съ оцѣнки стоимости виллы. Эти пять тысячъ талеровъ коммерціи совѣтникъ Рэмеръ долженъ принять не только какъ вознагражденіе за хлопоты свои въ качествѣ опекуна, но еще какъ даръ въ знакъ признательности со стороны завѣщателя за то именно, что онъ, коммерціи совѣтникъ, никогда не былъ такъ высокомѣренъ, какъ "другіе" обитатели виллы, напротивъ, онъ относился къ нему, Зоммеру, всегда какъ преданный, близкій родственникъ. Далѣе, въ завѣщаніи было указано все имущество обратить въ процентныя государственныя бумаги и въ другія солидныя бумажныя цѣнности -- по выбору и усмотрѣнію опекуна, какъ человѣка дѣловаго и осторожнаго въ такихъ вещахъ.
   Катерина Мангольдъ, молодая наслѣдница, цѣлыхъ шесть лѣтъ црожила вдали отъ своей родины. Отецъ, умирая, передалъ ее гувернанткѣ -- фрейлейнъ Лукасъ, которая воспитывала дѣвочку чуть-ли не со дня ея рожденія и, дѣйствительно, замѣняла ей мать. Банкиръ зналъ очень хорошо, что онъ не долженъ разлучать свою любимицу съ этой женщиной, онъ видѣлъ, какъ Кэта всегда робко сторонилась отъ своихъ старшихъ сестеръ -- и потому распорядился отправить меньшую свою дочь въ Дрезденъ, гдѣ фрейлейнъ Лукасъ какъ разъ въ это время поселилась, выйдя замужъ за доктора, невѣстою котораго она была уже нѣсколько лѣтъ.
   Молодая дѣвушка, въ письмахъ своихъ къ опекуну, никогда не изъявляла желанія вернуться на родину, да и дѣду ея, "замковому" мельнику, тоже какъ-то не приходило въ голову вызвать ее изъ Дрездена: старикъ и въ первое время ничего не имѣлъ противъ отправки дѣвочки въ означенный городъ, потому что видъ этого ребенка всегда заставлялъ его скорбѣть объ умершей дочери, единственномъ существѣ, которое онъ дѣйствительно любилъ... Теперь, когда мельника уже не стало, опекунъ написалъ Кэтѣ, что приглашаетъ ее пріѣхать сюда хотя на нѣкоторое время, но оговорился, что, съ наступленіемъ болѣе теплыхъ дней, напр., во. концѣ апрѣля, онъ самъ пріѣдетъ за нею... О причинѣ этой оговорки коммерціи совѣтникъ умолчалъ въ письмѣ, но дѣло въ томъ, что президентша Урахъ заявила о положительномъ нежеланіи своемъ видѣть бывшую гувернантку въ качествѣ провожатой Кэты. Молодая дѣвушка извѣстила опекуна, что на все согласна, и только на сдѣланный имъ вопросъ: -- нѣтъ-ли у нея какого нибудь личнаго желанія касательно приведенія въ исполненіе духовнаго завѣщанія?-- отвѣтила убѣдительною просьбою оставить за нею, при отдачѣ "замковой" мельницы въ аренду, большую угловую комнату и альковъ, а также сохранить ихъ въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ были онѣ при жизни дѣдушки. Опекунъ исполнилъ эту просьбу.
   Еще мартъ былъ на дворѣ, когда молодая дѣвушка пріѣхала изъ города. Она шла теперь по шоссейной дорогѣ, по обѣимъ сторонамъ которой красовались дачки, и, дойдя до другой -- широкой проѣзжей, ведущей къ "замковой" мельницѣ, свернула на нее. Тутъ еще стояли лужи отъ послѣдняго растаявшаго снѣга; вода не успѣла просочиться въ почву и наполняла широкія борозды, оставленныя колесами мельничныхъ телѣжекъ, и продолговатыя углубленія отъ подошвъ обуви пѣшеходовъ. Стройныя ножки молодой дѣвушки были въ крѣпкихъ кожанныхъ сапожкахъ, а черное шелковое платье ея было подобрано настолько высоко, что подолъ его, украшенный отдѣлкой, никакъ не могъ загрязниться. Особа эта, такъ храбро, увѣренно шедшая, вовсе не походила на сильфиду; фигура ея скорѣе напоминала молодую, красивую швейцарскую дѣвушку, упитанную густымъ ароматнымъ альпійскимъ молокомъ и чистымъ воздухомъ горъ, отъ которой такъ и вѣетъ цвѣтущимъ здоровьемъ. Обтяжная черная бархатная кофточка, отороченная мѣхомъ, обрисовывала крѣпкій, красиво-сформировавшійся бюстъ путешественницы, свѣтлокаштановые волосы ея были прикрыты шапочкой изъ куньяго мѣха, сидѣвшей нѣсколько на-бекрень. Черты лица не отличались правильностью и ужъ, оно вовсе не обладало классической красотой: горбатый носикъ какъ-то коротковатъ сравнительно съ выпуклымъ, широкимъ лбомъ, ротъ немножко великъ, кругленькій подбородокъ съ ямочкой выдавался нѣсколько впередъ, а дуги бровей были недостаточно очерчены, но всѣ эти недостатки исчезали, благодаря правильности овала лица и удивительной свѣжести цвѣта его.
   Молодая дѣвушка вошла въ открытыя настежъ ворота "замковой" мельницы. Цѣлая компанія куръ, подвигавшаяся къ воротамъ по дорожкѣ изъ просыпанныхъ хлѣбныхъ зёренъ, вдругъ встревожилась, громко закудахтала и разбѣжалась. Цѣпныя дворовыя собаки пребывавшія до сихъ поръ въ сладкой дремотѣ, заливались теперь бѣшенымъ лаемъ. А какимъ чудно-золотистымъ свѣтомъ весеннее солнышко обливало стѣны стараго, великолѣпнаго зданія! Да, эти громадныя плиты сложены были въ доброе старое время подъ непосредственнымъ наблюденіемъ самаго строителя -- владѣтельной особы... Три дня тому назадъ, не дальше, послѣдняя толстая ледяная сосулька, что торчала изъ разинутой львиной пасти желѣзнаго кровельнаго жолоба -- упала и звонко разсыпалась, а сегодня -- вонъ, надъ пригрѣтой солнцемъ шиферной крышей даже видно, какъ струится сверкающій воздухъ!.. Изъ толстенькихъ коричневыхъ почекъ каштановъ уже сочилась смола -- потому-то онѣ и поблескивали, словно были обсыпаны алмазною пылью. Два горшка съ полузавядшими комнатными растеніями въ первый разъ сегодня вынесены на теплый, свѣжій воздухъ и поставлены передъ однимъ изъ оконъ "молодцовской" комнаты, изъ которой по деревянному крылечку можно было прямо выйти на дворъ. На этомъ крылечкѣ сидѣлъ мельникъ, весь бѣлый отъ насѣвшей на него мучной пыли, и отрѣзывалъ себѣ большущіе ломти хлѣба и сыра.
   -- Жучка! Сторожокъ! крикнула молодая дѣвушка, махнувъ рукой собакамъ, которыя бѣшено прыгали, визжали и рвались съ цѣпи.
   -- Вамъ что угодно? спросилъ мельникъ тяжело привставая.
   Она тихо засмѣялась.
   -- Мнѣ ничего не угодно, Францъ, я желаю только поздороваться съ вами и Сузой.
   Хлѣбъ, сыръ и ножикъ полетѣли за перила крылечка... Этотъ "бѣлый" человѣкъ былъ не высокаго роста, гораздо ниже молодой дѣвушки; безмолвно глядя на цвѣтущее лицо, онъ вспомнилъ, что когда видѣли ее въ послѣдній разъ -- она не доходила даже до его широкихъ плечъ... Да, и такая это была тоненькая, худощавая дѣвочка, и всѣ тутъ звали ее "мельничной мышкой": дѣйствительно, она съ быстротою и ловкостью мышки бѣгала слѣдомъ за нимъ по мельницѣ и хлѣбнымъ амбарамъ... И вдругъ -- она здѣсь, передъ нимъ, госпожей явилась, а онъ, Францъ, бывшій старшій мельникъ, теперь -- арендаторъ этой самой мельницы.
   -- Вотъ такъ штука! проговорилъ наконецъ Францъ въ непріятномъ смущеніи, покачивалъ головой... Вонъ -- ямочки-то на щекахъ и глаза все тѣ-же, но... но такъ нечеловѣчески подняться, вырости -- мое почтенье!..
   Онъ робко, какъ-бы не довѣряя себѣ, смѣрилъ глазами высокую фигуру дѣвушки.
   -- Н-да, видно, что бабушка Зоммеръ участвовала тутъ! Она вѣдь тоже была такая, женщина -- кровь съ молокомъ... Цыцъ вы, мошенники! прервалъ свою рѣчь мельникъ, погрозивъ кулакомъ собакамъ, неперестававшимъ лаять.-- Ну, право-же, эти хохлатые плуты узнали васъ, милостивая барышня...
   -- Скорѣе, чѣмъ вы! Видно, "нечеловѣческій" ростъ не сбилъ ихъ съ толку, отвѣтила она и, подойдя къ высоко-прыгавшимъ псамъ, стала ихъ ласкать.
   -- А вы, Францъ, немножко странно меня называете... Въ Дрезденѣ меня не повысили чиномъ, могу васъ увѣрить въ этомъ.
   -- Да вѣдь вонъ тамъ, на виллѣ-то, барышни велятъ такъ называть себя, замѣтилъ мельникъ какимъ-то строгимъ, упрямымъ тономъ.
   -- А! Вотъ оно что...
   -- Да-съ, а вы въ десять разъ больше ихъ значите. Еще-бы! Эдакая молодая и ужъ такъ богата, такъ сказочно-богата!... Вотъ, хоть-бы эта мельница, самая лучшая во всемъ здѣшнемъ краѣ -- ваша. Чортъ побери, это что нибудь да значитъ!.. Въ самомъ дѣлѣ -- дѣвушка вы еще, и всего-то вамъ восемнадцать годочковъ, а ужъ владѣете такой мельницей!...
   -- Ничего, это мнѣ по плечу, засмѣялась она:-- погодите, старый Францъ, я покажу вамъ, какова я, пожалуй, еще жизнь вашу отравлю... Ахъ-да: гдѣ-же Суза?
   -- Да сидитъ, закупорившись въ комнатѣ. Опять что-то у бѣдной старухи въ правомъ боку неладно... Домашними-то средствами, видно, уже больше не помочь. Докторъ Брукъ теперь у нея.
   Молодая дѣвушка протянула руку Францу, взбѣжала на крылечко и вошла въ домъ. Тяжелая дверь съ шумомъ и дребезгомъ затворилась за нею, а въ обширныхъ сѣняхъ даже загудѣло отъ этого стука. Полъ сильно дрожалъ такъ и было слышно, хотя и глухо, какъ грохотала мельничная машина: небольшая дверь въ каменной стѣнѣ не совсѣмъ была отворена; здѣсь крѣпко пахло только что смолотымъ зерномъ... Дѣвушка жадно вдыхала этотъ воздухъ; цѣлое море воспоминаній хлынуло на нее, и она даже поблѣднѣла отъ душевнаго волненія, сложила руки и на секунду пріостановилась... Да, это такъ, она больше всего любила "ползать" на старой мельницѣ (какъ выразилась президентша), и папа частенько приходилось сдувать мучную пыль съ ея волосъ и платья... Папа, смѣясь, называлъ ее "своей бѣлой мельничной мышкой". А угрюмый старикъ, дѣдушка, всегда бывало стоя вонъ тамъ, наверху лѣстницы, отдавалъ свои приказанія громкимъ, сердито-повелительнымъ голосомъ... Онъ никогда не любилъ "бѣлой мышки". Она зачастую убѣгала отъ его враждебнаго взгляда -- къ Сузѣ, въ ея кухню, сіявшую чистотой, или скрывалась у Франца... И все-таки ей было горько: она скорбѣла, думая о немъ, и желала, чтобы дѣдушка теперь, сейчасъ, спустился съ лѣстницы! Ей хотѣлось услышать его тяжелые шаги, подъ которыми стонали лѣстничныя ступеньки... Что-жъ, можетъ быть, теперь она и не боялась-бы лица его: лицо-то казалось только отталкивающимъ потому (такъ думалось ей), что на немъ лежала печать упрямства, гордости богача. Можетъ быть, теперь онъ былъ-бы болѣе кроткимъ, ласковымъ къ ней: вѣдь она на бабушку стала похожа!...
   Дверь въ угловую комнату оказалась запертой, но изъ узкаго корридора, соединявшаго переднюю часть дома съ заднею, доносился сюда плачевный, жалобный голосъ сударыни-Сузы... Ахъ-да, вѣдь тамъ была спаленка старой дѣвы, мрачная комнатка, съ круглыми оконными стеклами въ свинцовыхъ переплетахъ: оттуда только и можно было увидѣть сѣрую гонтовую крышу дровянаго сарая, да вѣчно-грязную поверхность боковаго дворика...
   Молодая дѣвушка досадливо покачала головой и пошла по корридорчику. Жаркій, удушливый, пропитанный дымомъ, больничный воздухъ такъ и обдалъ ее, когда она отворила дверь въ комнатку старухи. Тамъ царилъ какой-то непріятный полусвѣтъ, чему причиной были подслѣповатыя, съ зеленымъ отливомъ, оконныя стеклышки. Прежде всего она увидѣла мужчину, стоявшаго къ ней спиною, мужчину высокаго роста (куда выше ее) и довольно широкоплечаго. Повидимому, онъ уже собрался уходить, потому что держалъ въ рукѣ шляпу и палку.-- А! такъ вотъ -- докторъ Брукъ... О немъ-то, восемь мѣсяцевъ тому назадъ, опекунъ Морицъ и писалъ ей, сообщая о его сватовствѣ, писалъ, что Брукъ, будучи еще гимназистомъ, втайнѣ любилъ ея сестру-красавицу -- Флору, но, само собой разумѣется, не дерзалъ тогда и глазъ поднять на эту умную, даровитую дѣвушку, у которой было столько поклонниковъ... Теперь онъ достигъ желанной цѣли, преслѣдуемой имъ съ такимъ упорствомъ, съ такимъ трудомъ!... такъ вотъ онъ -- этотъ докторъ!-- Съ тѣхъ поръ она, собственно говоря, даже и забыла о помолвкѣ сестры, а во время путешествія сюда ей ни разу не пришло въ голову, что она встрѣтитъ въ семьѣ новаго члена.
   Притворенная дверь хотя отворилась передъ ней безъ малѣйшаго шума, но зашелестило-ли шелковое платье молодой дѣвушки, или волна болѣе чистаго воздуха влетѣла въ комнатку при появленіи ея (дѣйствительно, она, какъ олицетвореніе весны, такая свѣжая, цвѣтущая стояла на порогѣ, что казалось, отъ нея струится аромать фіалокъ, разлитый въ воздухѣ въ концѣ марта) -- только докторъ живо обернулся.
   -- Докторъ Брукъ? Я -- Кэта Мангольдъ, проговорила она отрывисто, мимоходомъ рекомендуясь ему, а затѣмъ быстро прошла мимо него и протянула обѣ руки Сузѣ, которая, сгорбившись, сидѣла въ креслѣ, обложенная подушками.
   Старуха, вытаращивъ глаза, смотрѣла на гостью.
   -- Вѣдь я -- какъ снѣгъ на голову, не правда-ли, Суза? И, какъ вижу, пріѣхала во-время, прибавила молодая дѣвушка, подправляя подъ чепчикъ упавшіе на лобъ сѣдые волосы больной.-- Отчего, скажи мнѣ, нахожу я тебя тутъ, въ этой жалкой коморкѣ? Печка дымитъ, и хоть жаромъ пышетъ отъ нея, а на стѣнахъ плѣсень... Развѣ тебѣ не было сказано, что ты должна жить въ угловой комнатѣ и спать въ альковѣ?
   -- Охъ, было сказано!.. Господинъ коммерціи совѣтникъ говорилъ мнѣ объ этомъ, но нужно было-бы, чтобы, у меня вотъ здѣсь (старуха постучала указательнымъ пальцемъ себя по лбу) было не въ порядкѣ -- ну, тогда-бы я стала сидѣть одна -- одинешёнька въ той прекрасной комнатѣ, словно барыня какая, или какъ сама "замковая" мельничиха, царство ей небесное!
   Кэта постаралась удержать улыбку.
   -- Но, Суза, развѣ ты, при дѣдушкѣ, не имѣла права сидѣть тамъ? Помню, у окна стояла твоя прялка, и я таки частенько приводила эту прялку въ разстройство, а на комодѣ былъ твой рабочій ящичекъ... Г. докторъ, для больной лучше вѣдь оставить теперь эту комнату? вдругъ обратилась она къ Бруку.
   -- Такая перемѣна даже необходима, но до сихъ поръ я встрѣчалъ относительно этого рѣшительное сопротивленіе со стороны больной, отвѣтилъ Брукъ, пожимая плечами.
   Голосъ у него былъ звучный и вмѣстѣ съ тѣмъ пріятно-мягкій, а въ настоящую минуту мягкость эта имѣла тотъ особенный оттѣнокъ, который незамѣтно, невольно является у насъ, когда мы говоримъ у постели страждущаго.
   -- Ну въ такомъ случаѣ, мы не будемъ терять ни одной минуты, сказала Кэта и, снявъ мѣховую шапочку и перчатки, положила все это на кровать Сузы.
   -- Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ не перенесете вы меня туда! запротестовала экономка... Ахъ, фрейлейнъ Кэта, не огорчайте меня! стала просить она жалобнымъ тономъ. Вѣдь я берегу ту комнату, какъ зеницу ока моего, чищу, прибираю ее каждый день, съ тѣхъ поръ, какъ господинъ коммерціи совѣтникъ сказалъ мнѣ, что вы пріѣдете... Третьяго дня еще я велѣла повѣсить тамъ новыя занавѣски!
   -- Ну, хорошо, пожалуй, оставайся тутъ. Я, видишь-ли, имѣла намѣреніе пить кофе послѣ обѣда здѣсь, на мельницѣ, какъ это было во время моего дѣтства... Но если ты такая упрямая -- такъ я и совсѣмъ не буду сюда приходить; въ этомъ можешь быть увѣрена. Я пробуду въ М. всего-то четыре недѣли... Ну, вотъ, потомъ и показывай кому хочешь свою прибранную комнату и чистенькія занавѣски!...
   Это подѣйствовало. Лицо молодой дѣвушки и даже поза ея выражали такую укоризненную серьезность, такую рѣшимость, что сейчасъ было видно, что ей не въ первый разъ приходится имѣть дѣло съ упрямыми больными.
   Сударыня-Суза, со вздохомъ, вытащила изъ подъ подушки ключъ отъ угловой комнаты и подала его Кэтѣ, которая теперь проворно снимала и бархатную кофточку.
   -- Навѣрно та комната не топлена, замѣтила дѣвушка и, подойдя къ небольшому ящику съ дровами, стоявшему около печки, ухватилась за него.
   -- Позвольте, ужъ этого вы никакъ не можете, не вытерпѣлъ д-ръ Брукъ, взглянувъ на ея нарядный туалетъ, и живо положилъ на столъ шляпу и палку.
   -- Мнѣ было-бы очень стыдно, если-бы я этого не могла, возразила Кэта серьезнымъ тономъ, причемъ, однако, щеки ея вспыхнули.... Она замѣтила, что Брукъ недовѣрчиво посмотрѣлъ на нее.
   Дѣвушка вышла, а спустя нѣсколько минутъ въ печкѣ угловой горницы славно затрещали полѣнья. Докторъ тоже прошелъ туда и уже отворялъ тамъ окна, чтобы освѣжить теплымъ мартовскимъ вѣтеркомъ тяжелый, амбарный воздухъ комнаты.
   Кэта, вернувшись въ провѣтриваемую горницу, прямо подошла къ Бруку.
   -- Г. докторъ, прошу убѣдиться, что костюмъ мой не пострадалъ. Я могу хоть сейчасъ усѣсться въ гостиной, прибавила она съ легкимъ оттѣнкомъ насмѣшки, протягивая ему свои изящныя, блѣдно-розовыя руки, съ безукоризненно-бѣлыми полотняными манжетками.
   Выразительная улыбка скользнула по серьезному лицу Брука, но онъ ничего не сказалъ, можетъ быть потому, что поспѣшилъ запереть угловое окошко, выходящее на югъ. Сквозной вѣтеръ такъ сильно пахнулъ на вошедшую, что приподнялъ и откинулъ съ ея лба каштановые кудри; занавѣска оттопырилась и влетѣла въ комнату, но, благодаря ловкимъ рукамъ Кэты, непослушныя складки накрахмаленной матеріи были скоро приведены въ порядокъ.
   -- Добрая Суза! Если-бъ она знала, какую штуку сыграла со мной, повѣсивъ эти занавѣски! воскликнула молодая дѣвушка полусмѣясь и вмѣстѣ съ тѣмъ какъ-то угрюмо. Вотъ, хочешь-не-хочешь, а придется оставить ихъ висѣть тутъ, потому что, навѣрно, она выпросила у опекуна для меня эти занавѣски.... Кисейныя, съ узорами -- у такихъ оконъ, въ такой удивительно-прелестной комнатѣ, въ чисто средневѣковомъ вкусѣ! Я имѣла намѣреніе устроить тутъ все по старому, то есть, придать этой горницѣ тотъ самый видъ, въ какомъ она была, вѣроятно, лѣтъ триста тому назадъ. Здѣсь должны быть круглыя въ свинцовыхъ переплетахъ оконныя стёкла, складныя скамьи изъ дубоваго дерева, прикрѣпленныя къ стѣнѣ, вотъ тутъ, по обѣимъ сторонамъ оконныхъ нишъ; на скамьяхъ -- подушки; а вонъ ту массивную входную дверь (за которой идетъ лѣстница) слѣдовало-бы снова украсить металлическими фигурками. Старыя-то фигурки, навѣрно, сорваны по приказанію дѣдушки: и теперь еще хорошо видны мѣста, гдѣ онѣ были прикрѣплены... Да, такъ вотъ, среди такой-то обстановки, представьте себѣ, хоть у этаго окна -- Сузу съ ея прялкой! И эта картина казалась мнѣ такой прекрасной, такъ было хорошо, уютно тутъ -- и вдругъ... Ну, конечно, теперь мнѣ ужъ не удастся это сдѣлать.
   -- Но... я не понимаю, развѣ вы тутъ не полная хозяйка? спросилъ докторъ!
   -- О, въ этомъ отношеніи я плохая хозяйка, то есть, когда дѣло коснется подобныхъ желаній... Не сыграю какъ слѣдуетъ роли! Ужъ я знаю себя... отвѣтила Кэта почти робко. Въ такихъ вопросахъ я ужасная трусиха.
   Это откровенное признаніе такъ не соотвѣтствовало внѣшнему виду молодой дѣвушки, что нужно было попристальнѣе взглянуть въ ея каріе глаза (совсѣмъ какъ у серны), чтобы убѣдиться, что она говоритъ сущую правду. А глаза у нея были не большіе, но за то прелестной формы; ясный, холодный взглядъ ихъ вполнѣ гармонировалъ съ непринужденными манерами и вообщесамоувѣренностью этой молодой особы.
   Какъ спокойно, съ какимъ практическимъ знаніемъ дѣла занялась она устройствомъ удобнаго помѣщенія для больной! Диванъ превратился въ постель; неуклюжее, обитое кожей кресло "замковаго" мельника, стоявшее въ углу, у окна, было выдвинуто и поставлено такъ, что больная, сидя на немъ, не могла подвергнуться вліянію даже малѣйшаго вѣтерка; изъ алькова Кэта принесла столикъ, а изъ подъ высокаго дивана достала бѣлую деревянную скамеечку. Все это дѣлала она такъ просто, непринужденно, какъ будто постоянно жила тутъ, не оставляла мельницы. Работа эта такъ заняла ее, что можно было подумать, что она совсѣмъ забыла о человѣкѣ, стоявшемъ около угловаго окна. Выдвинувъ верхній ящикъ комода и вынувъ изъ него бѣлую салфетку съ красной каймой на столикъ передъ кресломъ, Кэта взглянула на Брука и сказала:
   -- А славная, знаете, вещь этотъ старо-мѣщанскій порядокъ! Все покоится тутъ на своемъ обычномъ мѣстѣ: вотъ такъ было до моего рожденья, такъ и осталось. Во время моего шести лѣтняго отсутствія ничего не измѣнилось въ обстановкѣ... Все по старому! Ну, и сейчасъ чувствуешь себя здѣсь какъ дома!... Вонъ тамъ (она указала на зеркало, висѣвшее надъ комодомъ), изъ за рамы выглядываетъ уголокъ "будничнаго" календаря... На листкахъ его дѣдушка записывалъ свои замѣтки, -- а надъ календаремъ торчитъ розга съ полинявшей ленточкой, розга, грозившая когда-то еще моей матери...
   -- А вамъ она не грозила?
   -- Нѣтъ, на меня, какъ на существо маленькое, дѣдушка не обращалъ вниманія настолько, чтобы заниматься моимъ исправленіемъ.
   Слова эти она проговорила безъ всякой горечи, даже съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ смѣшливаго "смиренія". Смахнувъ съ мебели легкій налетъ пыли (мебель запылилась во время болѣзни Сузы), Кэта заперла остальныя два окна.
   -- Ну-съ, а вотъ здѣсь, на каменномъ карнизѣ, продолжала она, непремѣнно должны стоять цвѣты. Запахъ ихъ пусть услаждаетъ мою Сузу! Я попрошу зятя Морица поднести мнѣ нѣсколько горшечковъ гіацинтовъ и фіалокъ изъ его зимняго сада.
   -- Съ такой просьбой вамъ ужъ придется обратиться къ госпожѣ президентшѣ Урахъ. Зимній садъ находится въ полномъ ея распоряженіи: онъ принадлежность ея обители...
   Молодая дѣвушка удивленно посмотрѣла на доктора.
   -- Неужели тамъ соблюдается теперь такой строгій этикетъ? замѣтила она. При жизни папа зимній садъ былъ общимъ... для всей семьи... (Она пожала плечами). Впрочемъ, въ тѣ времена аристократическая тёща моего отца была всегда только гостьей на виллѣ...
   Мелодическій голосъ Кэты прозвучалъ тутъ нѣсколько рѣзче, но она сейчасъ-же тряхнула головой, какъ-бы желая этимъ прогнать мимолетное непріятное ощущеніе, и затѣмъ прибавила, весело улыбаясь.
   -- Ну, въ такомъ случаѣ, оно и лучше, что я прямо отправилась на мельницу... По крайней мѣрѣ могу теперь, такъ сказать, акклиматизироваться!
   Докторъ отошелъ отъ окна и приблизился къ Кэтѣ.
   -- А тамъ, на виллѣ, строго не осудятъ васъ за то, что вы не сочли нужнымъ сейчасъ-же, по пріѣздѣ сюда, отдать себя подъ покровительство семьи? спросилъ онъ серьезнымъ, выразительнымъ тономъ, въ которомъ слышалась сочувственная нотка, какъ бываетъ это при желаніи сдѣлать осторожный намекъ, дать добрый совѣтъ -- безъ тѣни навязчивости.
   -- Ну, на это-то они, конечно не имѣютъ права, отвѣтила дѣвушка живо, даже воодушевившись, причемъ яркій румянецъ ея щекъ сталъ еще гуще. Словечко "тамъ" значитъ для меня то-же, что чужбина, а на чужбинѣ я никакъ не могу найти "покровительства семьи", какъ вы выразились, то есть, ничего родственнаго, ничего близкаго сердцу... даже у сестеръ. Что-жъ, вѣдь мы очень мало знаемъ другъ друга... Мы даже никогда не переписывались -- чего-же лучше! Я вела переписку только съ Морицемъ. При жизни папа, Генріэтта воспитывалась у своей бабушки, по этому съ Генріэттой видѣлась я очень рѣдко -- и то каждый разъ въ присутствіи госпожи президентши. Другая сестра, коммерціи совѣтница Рэмеръ, жила въ городѣ, гдѣ скоро и умерла. Относительно Флоры... Да, она была прехорошенькой и очень умной молодой дѣвушкой, блестящей свѣтской барышней и, вмѣстѣ съ тѣмъ, хозяйкой дома, а я тогда ходила еще въ дѣтскихъ башмачкахъ. Флора, такъ думается мнѣ, была богато одаренная натура, потому что я при ней всегда ощущала невыразимое смущеніе, почти робость... Никогда не дерзала я заговорить съ нею; боялась даже прикоснуться къ ея прелестнымъ рукамъ. Да вотъ и теперь я чувствую, что съ моей стороны было-бы весьма нескромно (еслибъ пришла такая мысль) требовать отъ Флоры быть со мной за-просто, вообще стать къ ней въ такія отношенія, какія обыкновенно существуютъ между сестрами.
   Она замолчала и, какъ-бы ожидая чего-то, смотрѣла въ лицо Брука, а онъ глядѣлъ въ окно и глаза его были устремлены куда-то вдаль...
   Ни однимъ словомъ не поддержалъ онъ ее!... Что-жъх вѣдь ему пришлось за эту рѣдкую дѣвушку порядкомъ потрудиться, заслужить ее, какъ Іаковъ заслужилъ Рахиль. Теперь сердце Флоры ужъ принадлежитъ ему... "Пожалуй, онъ сталъ-бы ревновать ее даже ко мнѣ, если-бы увидѣлъ что она любитъ меня", подумала Кэта... Не смотря на то, что въ наружности Брука (какъ врача по призванію) много кроткаго, ровно-спокойнаго -- все-таки сразу можно было замѣтить, что это человѣкъ рѣшительный, что онъ съумѣетъ серьезно, какъ слѣдуетъ, постоять за свои права.
   -- Какъ бы то ни было, заговорила молодая дѣвушка послѣ минутной паузы,-- вилла для меня не родной домъ. Я могу быть тамъ гостьей на короткое время, какъ и всякій другой. Тутъ же, на мельницѣ, я у себя, тутъ и воздухъ родной, и ощущенія родныя, и вотъ эта старая шиферная кровля, вмѣстѣ съ Францемъ и Сузой, защитятъ меня, несовершеннолѣтнюю (мнѣ восемнадцать лѣтъ), право, не хуже виллы со всѣмъ ея строжайшимъ этикетомъ!..
   Она улыбнулась, и въ этой легкой улыбкѣ было что то своевольное, задорное...
   -- А впрочемъ, съ "этимъ проступкомъ противъ этикета" скорѣе примиряются, чѣмъ вы думаете, г. докторъ: вѣдь отъ "мельничной мышки" ничего лучшаго и ждать нельзя!
   Эта ласковая кличка, когда-то данная Кэтѣ ея отцомъ, теперь, конечно, вовсе не подходила къ ней. При словѣ "мышка" представляешь себѣ маленькое, неслышно-шмыгающее, суетливое существо, нѣжное, робкое, которое можетъ внезапно исчезнуть въ какой нибудь щелкѣ... Кэти нисколько не напоминала теперь прежней мышки: она, съ бѣлымъ, безоблачно-чистымъ челомъ, вышла на дорогу жизни твердымъ, спокойнымъ шагомъ; ея крѣпкое, красиво сформированное тѣло, не смотря на юношески-живую подвижность, обнаруживало какое-то внушительное спокойствіе.
   Печка понемногу нагрѣвалась, и въ комнатѣ стало замѣтно теплѣе. Кэта вынула изъ кармана флаконъ съ одеколономъ и плеснула немного этой жидкости на раскаленное желѣзо. Пріятный, освѣжающій ароматъ разлился въ воздухѣ.
   -- Весело будетъ на душѣ у Сузы, весело какъ въ праздничный день, когда она очутится здѣсь! радостно воскликнула молодая дѣвушка и еще разъ зорко оглянула всю комнату. Все было какъ слѣдуетъ, въ порядкѣ, одна лишь дверь въ альковъ оставалась открытою, и потому невольно въ глаза бросались пестрые букеты, нарисованные на древней кровати, стоявшей тамъ возлѣ окна. Только теперь, впервые, взглядъ молодой дѣвушки остановился на этихъ намалеванныхъ, хорошо знакомыхъ ей пестрыхъ букетахъ, которые были когда-то предметомъ восторга ея дѣтскаго сердца... и вдругъ вся краска исчезла съ лица Кэты, даже губы ея поблѣднѣли.
   -- Тамъ умеръ мой дѣдушка, прошептала она въ волненіи...
   Докторъ Брукъ отрицательно качнулъ головой и молча указалъ на на угловое окно, выходящее на югъ.
   -- Вы были у него?
   Кэта торопливо подошла къ нему.
   -- Да.
   -- Дѣдушка умеръ такъ неожиданно, скоропостижно, а Морицъ въ немногихъ словахъ, кратко сообщилъ мнѣ объ этомъ печальномъ случаѣ -- и я даже не знаю, что было причиной смерти?..
   Брукъ стоялъ къ ней бокомъ; она могла видѣть только его профиль и, не смотря на то, что нижняя часть лица его густо обросла волосами, усы покрывали губы -- все таки замѣтила, какъ эти губы плотно сжались, какъ будто имъ трудно было дать отвѣтъ.
   Прошло нѣсколько секундъ... Онъ медленно повернулся къ дѣвушкѣ и, серьезно посмотрѣвъ на нее, проговорилъ тихо, почти беззвучно, отъ душевнаго волненія:
   -- Вамъ скажутъ, что онъ умеръ вслѣдствіе того, что я неловко совершилъ операцію...
   Кэта, отъ испуга и удивленія, быстро попятилась, но глаза ея не могли сразу оторваться отъ губъ, проговорившихъ эту фразу. Потомъ она ихъ опустила, потупилась.
   -- Не для себя, ради васъ только -- мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы не повѣрили этому, продолжалъ Брукъ кроткимъ, серьезнымъ тономъ:-- увѣряю васъ -- это вовсе неправда, но... но, какже могу я требовать, чтобы вы вѣрили мнѣ? Сегодня, въ первый разъ, мы встрѣтились, и ничего не знаемъ другъ о другѣ.
   Она могла бы тутъ что нибудь отвѣтить ему, отдѣлаться пустой фразой, и такимъ образомъ выйти изъ мучительно-неловкаго положенія, но этого ей какъ-то и въ голову не пришло... Да, онъ правъ: какже можетъ она знать, что онъ не виноватъ въ смерти дѣдушки, что общественное мнѣніе несправедливо къ нему?.. Конечно, судя по наружности этого человѣка, нельзя не сознаться, что на немъ лежитъ печать несомнѣнной прямоты и правдивости. Кэта даже чувствовала, что вовсе не въ его обычаѣ было что либо возражать тѣмъ, которые обнаруживаютъ относительно его несправедливое подозрѣніе; даже если Брукъ теперь и говорилъ въ защиту свою, увѣрялъ ее, что все это напраслина -- то дѣлалъ это какъ бы изъ снисхожденія. Тѣмъ не менѣе молодая дѣвушка не могла принудить себя сказать что-нибудь такое, на что не имѣлось бы у нея поддержки въ фактическихъ данныхъ; по натурѣ своей, она говорила и дѣйствовала такъ или иначе только на основаніи личнаго своего убѣжденія.
   Но, какъ кажется, докторъ и не ждалъ отъ нея отвѣта: онъ отвернулся -- отвернулся съ такимъ сознаніемъ собственнаго достоинства, съ такимъ горделивымъ спокойствіемъ, что Кэтѣ вдругъ стало какъ то стыдно, даже щеки ея вспыхнули.
   -- Могу я теперь перевести сюда больную? спросила она не совсѣмъ твердымъ голосомъ.
   -- Смѣло можете, отвѣтилъ Брукъ.
   Молодая дѣвушка быстро вышла изъ комнаты.
   Войдя въ спаленку экономки, она отерла заслезившіеся глаза и велѣла Сузѣ разсказать все, что она знаетъ объ этомъ потрясающемъ происшествіи.
   -- И исторія эта ужасно повредила доктору въ городѣ, сказала въ заключеніе Суза.-- Сначала то лучше его и не было лѣкаря, ну, и работы у него было просто по горло, а нынче -- всѣ они говорятъ, что не знаетъ онъ своего дѣла... Вотъ вамъ люди, вотъ какіе они, фрейлейнъ Кэтхенъ!.. А онъ въ этомъ несчастьи не виноватъ. Все такъ шло хорошо -- вѣдь видѣла же я это своими глазами!.. Видите-ли, "замковому-то" мельнику слѣдовало лежать совсѣмъ тихо, спокойно... Ему-то -- тихо, спокойно лежать!?.. Не такой человѣкъ. Малѣйшее неудовольствіе, такъ -- пустяки какіе нибудь, глядишь, а онъ ужъ и побагровѣлъ... Будто я не знаю это! Напримѣръ, стоило Францу заговорить на дворѣ слишкомъ громко или телѣжкѣ шибко въѣхать въ ворота -- сейчасъ въ немъ и закипитъ кровь, сейчасъ онъ и разъярится, Ужъ такой онъ былъ. Довольно я съ нимъ натерпѣлась, а въ благодарность то за это онъ не оставилъ мнѣ ни одного пфеннига!.. (Старуха при этомъ какъ-то звонко и злобно хихикнула). Если бы вы не заботились обо мнѣ -- пришлось бы мнѣ, право, идти просить Христа-ради.
   Кэти съ негодованіемъ подняла свой указательный палецъ, какъ бы требуя, чтобы Суза замолчала.
   -- Что жъ, по мнѣ, пожалуй,-- буду я молчать, проворчала экономка, и дѣйствительно умолкла, позволивъ молодой дѣвушкѣ тщательно укутать въ одѣяло свое высохшее тѣло. Старуха повиновалась ей, какъ безпомощное дитя.
   Однако, молчаніе не долго длилось, -- Суза не вытерпѣла:
   -- Мнѣ жаль только, заговорила она, что такого добраго господина, какъ докторъ, чернятъ, ну, и онъ теряетъ свой кусокъ хлѣба... Вотъ тоже жаль мнѣ и его бѣдную тётку: для нея онъ старается, для нея работаетъ... Жаль!.. Тётка-то старуха, госпожа-діаконица, небольшія имѣла средства, а дала ему возможность учиться. Она и живетъ у него; племянникъ-то всегда былъ предметомъ ея гордости, можно сказать -- единственной гордости... И вотъ до чего пришлось ей дожить!..
   Кэта наклонилась надъ кресломъ, обхватила больную и осторожно приподняла ее съ сидѣнья, чѣмъ и положила конецъ этому разговору, грозившему слишкомъ затянуться. Сказать по правдѣ, все это мало ее интересовало: старая родина стала для нея слишкомъ чуждою; ея мысли и чувства всецѣло принадлежали покой родной сторонкѣ -- Дрездену, а потому здѣшнее житье-бытье и частныя дѣла человѣка, который былъ женихомъ Флоры, не могли ее занимать. Конечно, Кэта жалѣла Брука, какъ врача, потому что репутація его пострадала вслѣдствіе неудачной операціи, а это, безъ сомнѣнія, неблагопріятно повліяло на его экономическіе интересы, но скорбь о дѣдушкѣ (вѣдь онъ навѣрно очень мучился, страдалъ) почти вытѣсняла изъ ея сердца чувство состраданія къ доктору.
   Суза поплелась черезъ переднею, поддерживаемая сильными руками молодой дѣвушки, которая почти несла ее. Дверь въ угловую комнату была открыта. Внизу у лѣсенки (по ней нужно было спуститься имъ) стоялъ д-ръ Брукъ съ протянутыми впередъ руками, чтобы помочь Кэтѣ сойти и принять больную. Рамка двери на минуту послужила настоящей рамкой для довольно оригинальной живой картины. Двое молодыхъ людей и старуха составляли характеристическую группу: Кэта правой рукой обнимала талью Сузы, а розовыми пальцами лѣвой крѣпко держала на своемъ плечѣ ея здоровую, темную, старушичьи-костлявую руку, положивъ ее себѣ на шею. Молодая дѣвушка, склонившись надъ безпомощной сѣдой головой, медленно подвигалась впередъ; ея цвѣтущее, сіяющее молодостью лицо прикасалось къ морщинистой щекѣ Сузы... Въ самомъ дѣлѣ, Кэта являлась тутъ живымъ воплощеніемъ истиннаго, безграничнаго милосердія.
   Прошло нѣсколько минутъ -- и Суза сидѣла уже въ просторной комнатѣ; здѣсь ей было и удобно, и мягко, словомъ -- хорошо было. Она какъ-то тревожно-заботливо поглядывала на свои занавѣски, а потомъ пришла въ ужасъ, увидѣвъ на "важномъ диванѣ" приготовленную для нея постель. Старуха видимо старалась скрыть свою радость, что вотъ она опять можетъ вести счетъ всѣмъ мѣшкамъ, какъ прибывающимъ на дворъ, такъ и отправляемымъ со двора на телегахъ.
   Кэта взглянула на свои маленькіе золотые часы.
   -- Однако, пора мнѣ, на виллу, чтобы представиться тамъ, а то, пожалуй, какъ разъ попаду на вечеръ госпожи президентши и увижу себя среди ея важныхъ знакомыхъ, горделивыхъ особъ.
   При этомъ она граціознымъ жестомъ выразила легкій испугъ и вынула изъ кармана перчатки.
   -- Суза, черезъ часъ я вернусь сюда и сварю тебѣ супъ.
   -- Ну, такими-то нѣжными руками стряпать?...
   -- Да, именно такими-то нѣжными руками... Не воображаешь-ли ты, что въ Дрезденѣ я сидѣла сложа ручки?... Вѣдь ты-же, Суза, знала мою Лукасъ? Она не перемѣнилась -- какою была, таксю и осталась. Да, тамъ нужно работать и руками, и ногами; тамъ нельзя попустому терять время. А посмотрѣла бы ты теперь на нее: какой она стала госпожей -- докторшей! Поискать -- не найдешь такой!
   И съ этими словами молодая дѣвушка вышла изъ комнаты. Она отправилась въ спальню экономки за оставленными тамъ шапочкой и кофтой.
   

IV.

   Часы на прядильной фабрикѣ пробили пять, когда Кэта въ сопровожденіи д-ра Брука вышла на дворъ мельницы. Стало довольно свѣжо. Старинные, полинявшіе солнечные часы на фронтонѣ казались теперь такими печальными, заброшенными и совсѣмъ уже безцвѣтными, а еще сегодня утромъ они, указывая своимъ огромнымъ пальцемъ время, какъ будто ожили, освѣщенные золотыми лучами весенняго солнца.
   Колокольчикъ, прикрѣпленный къ входной двери, громко прозвенѣлъ, что и вызвало снова Франца на крылечко, а за нимъ вышла и жена его; она даже вытянула шею -- такъ ей любопытно было взглянуть на пріѣхавшую молодую госпожу. Кэта попросила мельничиху на время отсутствія своего присмотрѣть хорошенько за больной, что та и обѣщала свято исполнить. Въ эту самую минуту что-то прошуршало въ воздухѣ -- и на мостовую двора упалъ красивый голубокъ. Какъ упалъ -- такъ и остался почти безъ движенія.
   -- Экой грѣхъ! Да чтожъ это -- бездѣльники-то, кажется, и не думаютъ оставить свои продѣлки?! И конца нѣтъ! огрызнулся Францъ и, сбѣжавъ съ лѣсенки, поднялъ голубка. Птичка оказалась подстрѣленной и не могла владѣть крыльями.
   -- Жена, взгляни-ка, обратился онъ къ мельничихѣ:-- голубь-то не изъ нашихъ... Ну, да я такъ и зналъ! Экой безбожный народецъ-то тамъ! Вѣдь чуть не передъ носомъ бѣдной госпожи они стрѣляютъ ея чудесныхъ голубей! Н-ну, былъ-бы я на мѣстѣ господина коммерціи совѣтника, такъ я-бы...
   Францъ тряхнулъ кулакомъ.
   -- А кто-же эта бѣдная госпожа, Францъ? Кто стрѣляетъ ея голубей? спросила Кэта, довольно-таки удивленная.
   -- Бѣдной госпожей онъ называетъ Генріэту, сказалъ д-ръ Брукъ.
   -- Да, а палятъ-то вонъ оттуда, съ прядильной фабрики, гнѣвно произнесъ мельникъ.
   -- Какъ! Фабричные моего зятя?
   -- Они самые! Онъ-же ихъ и кормитъ, барышня... Ахъ, и стыдно-то, и грѣшно это! Н-да, нечего сказать, славная это штука, господинъ докторъ! Вотъ, сами вы теперь видите, какіе тамъ людишки... Вы все хотите добромъ да лаской съ ними -- ну, не далеко-же вы съ этимъ уѣдете! И что такимъ честнымъ людямъ, какъ вы, бываетъ за доброту ихъ? Само общество смѣется, показывая вамъ длинный носъ... Выходитъ, значитъ, одно: толченье воды въ ступѣ. Дать имъ всѣмъ по шапкѣ и -- шабашъ. Такое мое мнѣніе... Право, иначе съ ними ничего не подѣлаешь!..
   -- Что, развѣ и здѣсь не совсѣмъ спокойно? обратилась Кэта къ доктору, на губахъ котораго играла такая славная, серьезная улыбка, что она не могла оторвать глазъ своихъ отъ его лица.
   -- Нѣтъ, здѣсь не то... нѣсколько иначе, отвѣтилъ онъ, покачавъ головой.-- Спокойный голосъ его, въ сравненіи съ крикливою запальчивостью Франца, звучалъ гораздо правдивѣе.-- Дѣло въ томъ, что нѣсколько человѣкъ изъ лучшихъ работниковъ, имѣя кое-какія деньжонки, просили Морица, чтобы онъ, при продажѣ по частямъ рыцарскаго помѣстья, далъ имъ возможность купить кусокъ земли, ничего не значущій въ земледѣльческомъ отношеніи. Пустырь этотъ находится неподалеку отъ фабрики и совершенно заброшенъ. Рабочіе хотѣли построить тамъ домики, гдѣ бѣднѣйшіе изъ нихъ, люди семейные, могли-бы помѣститься. Въ городѣ квартирная плата такъ высока, что они положительно не въ силахъ были оставаться тамъ. Коммерціи совѣтникъ и пообѣщалъ имъ это; ему даже было-бы легко исполнить просьбу фабричныхъ, потому что тотъ кусокъ земли числился за нимъ, какъ принадлежность парка...
   -- Извините, г. докторъ, что я перебиваю васъ, вмѣшался Францъ:-- вотъ именно по этой-то причинѣ онъ и не могъ сдѣлать этого. У меня еще тогда было въ мысляхъ, что г-жа президентша будетъ противъ такого распоряженія... Да и кто-же, безъ крайней нужды, согласится имѣть подобныхъ сосѣдей?.. Ну, и дѣйствительно, тамошнія дамы весьма разсердились и рѣшительно объявили, что не потерпятъ этого, то-есть чтобы тотъ пустырь былъ отданъ подъ постройку. "У насъ, молъ, тамъ рѣшено устроить новые разсадники" -- вотъ что было сказано на виллѣ. Ну, дѣло этимъ и кончилось. А на фабрикѣ-то по этой причинѣ и разсвирѣпѣли и начали отказывать разныя штуки, мстить гдѣ только возможно.
   -- Конечно, мщеніе жалкое!... Ахъ, ты, бѣдняжка! прибавила Кэта и взяла голубка изъ рукъ Франца.
   -- Нельзя не сожалѣть, что подобная грубая выходка отдѣльныхъ личностей тяжело отзывается на всей массѣ рабочихъ... Вѣдь теперь можно-ли упрекнуть президентшу въ томъ, что она не тѣснитъ такого элемента? проговорилъ д-ръ Брукъ, причемъ лицо его омрачилось.
   -- Я съ этимъ несогласна. Людей злыхъ, людей мстительныхъ можно встрѣтить и въ другихъ слояхъ общества, въ любомъ сословіи, возразила молодая дѣвушка какъ-то особенно быстро, съ оживленіемъ.-- Я часто сталкиваюсь съ людьми изъ низшаго класса: у моего пріемнаго отца довольно-таки паціентовъ-бѣдняковъ. Не одними лекарствами случается надѣлять ихъ: иному больному нуженъ крѣпкій бульонъ, нужно просто помочь ему -- ну, вотъ, моя милая докторша изо всѣхъ силъ старается содѣйствовать тутъ своему мужу, хлопочетъ, посѣщаетъ больныхъ. Само собою разумѣется, я сопутствую ей. Правда, зачастую наталкиваешься на неблагодарность, грубость, но зато нерѣдко встрѣчаешь честное, благородное сердце; нужда, бѣдность по большей части такъ ужасны...
   -- Ну, ужъ вовсе не такъ ужасны, какъ вы думаете, барышня,-- они притворяются, перебилъ ее Францъ, сдѣлавъ презрительный жестъ.
   Кэта молча, по выразительно взглянула на мельника, какъ-бы смѣривъ его съ ногъ до головы.
   -- Посмотрите, посмотрите, пожалуйста, какимъ важнымъ бариномъ сталъ Францъ! проговорила она съ явной ироніей.-- Кто это они? Вы о комъ говорите? Сами то вы развѣ не изъ народа вышли? А чѣмъ были вы прежде на "замковой" мельницѣ? Да такимъ же работникомъ, какъ вонъ тѣ тамъ, на прядильной фабрикѣ, Вѣдь я хорошо это знаю.
   Лицо мельника, покрытое мучною пылью, вдругъ покраснѣло. Онъ прикусилъ языкъ и стоялъ совсѣмъ озадаченный передъ молодой дѣвушкой, указавшей ему такъ коротко, ясно и вѣрно настоящую точку зрѣнія.
   -- Ну, барышня, ужъ простите вы меня! Что-жъ, вѣдь я сказалъ это безъ всякаго злаго умысла, проговорилъ наконецъ Францъ и, замѣтно растерявшись, протянулъ ей свою широкую руку.
   -- Нѣтъ, на самомъ дѣлѣ; человѣкъ вы недурной, но вамъ счастье повезло, и вотъ вы разыгриваете теперь роль арендатора "замковой" мельницы, въ карманѣ у котораго водятся денежки, замѣтно. Кэта подала ему свою тонкую руку, однако облачко неудовольствія не такъ скоро исчезло съ ея лица.
   Вынувъ изъ кармана бѣлый платокъ, молодая дѣвушка завернула въ него голубя, а концы платка связала вмѣстѣ.
   -- Я отнесу Гепріэтѣ ея маленькаго инвалида, сказала она и осторожно взяла платокъ за узелокъ, какъ корзиночку, что напоминало странницу съ ея убогимъ дорожнымъ мѣшечкомъ.
   Докторъ отворилъ небольшую калитку въ заборѣ, окружавшемъ дворъ, которая вела прямо въ паркъ, и пропустилъ впередъ молодую дѣвушку. Перешагнувъ порогъ калитки, Кэта остановилась какъ вкопанная.
   -- Что это? Я ничего здѣсь не узнаю! воскликнула она пораженная и, какъ-бы прося помощи, повернулась къ Бруку.-- Право, мнѣ кажется, будто руки какого-то исполина встряхнули весь паркъ... Что дѣлаютъ вонъ эти люди?.. Кэта указала на виднѣвшуюся вдали яму обширныхъ размѣровъ, изъ которой торчали головы цѣлой кучи рабочихъ.
   -- Тамъ устраивается прудъ. Госпожа президентша любить смотрѣть, какъ по широкой зеркальной поверхности воды скользятъ люди.
   -- А дальше, къ югу, что строятъ тамъ?
   -- Помѣщеніе для пальмовыхъ деревьевъ.
   Кэта задумчиво глядѣла куда-то впередъ.
   -- Должно быть, Морицъ очень богатъ? замѣтила она послѣ небольшаго молчанія;
   -- Должно быть...
   Докторъ проговорилъ эти слова такимъ равнодушнымъ тономъ, такъ безучастно, какъ умышленно избѣгалъ въ отвѣтахъ выражать свое личное мнѣніе, чтобы даже и тѣни не было собственнаго взгляда... "А, право, замѣчательный человѣкъ этотъ докторъ Брукъ", и она видѣла теперь это такъ же ясно, какъ и его самого, возлѣ себя, эту высокую фигуру, залитую краснымъ свѣтомъ заходящаго солнца. Въ его манерѣ держать себя было нѣчто дисциплинарно-строгое, видна была выправка, даже натянутость, но зато это прекрасное зрѣлое лицо обрамленное слегка-вьющейся бородой, имѣло выраженіе добродушной серьезности. Обыкновенно человѣкъ, находящійся подъ гнетомъ несчастія, обнаруживаетъ признаки подавленности, унынія; но ни малѣйшей тѣни такого душевнаго состоянія нельзя было подмѣтить при взглядѣ на Брука, хотя и его посѣтило несчастье.
   -- Я провожу васъ, сказалъ онъ, замѣтивъ, какъ молодая дѣвушка все-еще удивленно поглядывала на совершенно измѣнившійся видъ мѣстности и стояла, не зная -- идти или нѣтъ?... Докторъ подалъ ей руку, и Кэта, не колеблясь, приняла ее... Но вѣдь такъ съ нимъ ходила сестра Флора... какъ это странно!.. И только теперь пришла ей въ голову мысль, что черезъ нѣсколько минутъ она должна встрѣтиться съ сестрой, которая въ умственномъ отношеніи стояла куда выше ея... Сердце Кэты при этомъ болѣзненно сжалось. Остановившись и глубоко вздохнувъ, она проговорила съ застѣнчивою улыбкой.
   -- О, какая я, право, трусиха! Мнѣ кажется, что я даже боюсь... сейчасъ-ли я встрѣчусь съ Флорой на виллѣ, или...-- Кэта видѣла, какъ кровь внезапно бросилась въ лицо Брука.
   -- Насколько мнѣ извѣстно, ея теперь нѣтъ дома, она уѣхала, отвѣтилъ докторъ глухимъ голосомъ и сейчасъ-же, какъ-бы желая предупредитъ дальнѣйшіе вопросы, прибавилъ:-- сегодня вы найдете всю виллу въ нѣкоторомъ волненіи... Дѣло въ томъ, что нѣсколько дней тому назадъ князь соизволилъ пожаловать Морицу дворянскій дипломъ.
   -- И онъ только теперь сказалъ мнѣ объ этомъ, подумала Кэта.
   -- Но... за что-же именно? вырвалось у нея: такъ она была удивлена этою новостью.
   -- Ну, за то, напримѣръ, что онъ оказалъ значительныя услуги развитію промышленности въ странѣ, отвѣтилъ Брукъ серьезно и поспѣшно, какъ-бы желая предотвратить ея собственный отвѣтъ, неблагопріятный въ отношеніи къ коммерціи совѣтнику.-- Притомъ-же Морицъ -- добрѣйшій человѣкъ... Много хорошаго дѣлаетъ онъ бѣднымъ.
   Дѣвушка покачала головой и промолвила:
   -- Меня пугаетъ его счастье.
   -- Его счастье? повторилъ докторъ, подчеркивая это слово.-- Но вѣдь все зависитъ отъ того, какъ самъ онъ смотритъ на эту перемѣну...
   -- О, онъ навѣрно видитъ въ этомъ нѣчто блаженное, сказала Кэта рѣшительно... Я изъ писемъ его знаю, что пріобрѣтеніе благъ земныхъ -- главная цѣль его жизни. Да вотъ, напримѣръ, послѣднее письмо Морица -- какое оно восторженное! А причина восторга та, что онъ никакъ не ожидалъ такого богатства, какое досталось мнѣ въ наслѣдство.
   Брукъ промолчалъ, но потомъ, взглянувъ на нее искоса, спросилъ:
   -- А вы... развѣ вы равнодушно относитесь къ этому богатству?
   Кэта граціозно-шаловливо нагнулась и заглянула ему въ лицо.
   -- Вы, вѣроятно, ожидаете отъ меня, взрослой дѣвушки, похвально-смиреннаго отвѣта, весьма серьезнаго "да", но -- увы! при всемъ моемъ желаніи такъ я не могу отвѣтить, не могу потому, что считаю вообще прелестнымъ быть богатой!
   Онъ тихо засмѣялся, но разговора этого не продолжалъ.
   Идя быстрыми шагами, они скоро достигли липовой аллеи.
   Аллея эта осталась нетронутой; только дорога тутъ была усыпана свѣжимъ крупнымъ пескомъ.
   -- Ахъ, вонъ тамъ милый, старомодный знакомый! Онъ цѣлъ еще! воскликнула молодая дѣвушка, указывая на деревянный древній мостъ, какъ-то неуклюже перекинутый черезъ рѣку.
   -- Съ этого моста дорога къ участку земли на томъ берегу.
   -- Да, да, тамъ еще сѣнокосъ и фруктовый садъ! Есть и красивый старинный домъ, который былъ нуженъ прежнему замку въ хозяйственномъ отношеніи. Домъ этотъ совсѣмъ окутанъ виноградной лозой... У дверей его, помню, такія широкія каменныя ступеньки... Ахъ, какъ тамъ чудесно, уютно, тихо!... Весною лужокъ бывалъ совсѣмъ сипимъ -- такъ много росло на немъ фіалокъ... Первые цвѣточки я всегда рвала тамъ.
   -- Вы и теперь можете рвать ихъ тамъ: это имѣньице, съ сегодняшняго утра, составляетъ уже мою собственность.
   При этомъ онъ такъ любовно посмотрѣлъ въ ту сторону. Кэта поблагодарила его. Она какъ-то разсѣянно, задумчиво глядѣла на дорожку, по которой они шли... Неужели ея красавица-сестра, сдѣлавшись молодой хозяйкой, станетъ жить въ старинномъ домѣ?... Флора съ ея гордыми манерами, съ величественно-шумящимъ шлейфомъ, Флора Мангольдъ, такая требовательная, разборчивая? Вѣдь ей любая гостинная казалась недостаточно-высокой, просторной, а обстановка и убранство представлялись не такъ богатыми, какъ слѣдуетъ... И вдругъ она заживетъ тамъ, въ этомъ уединенномъ домѣ, гдѣ такія громадныя зеленыя изразцовыя печи и натертые полы?... Какъ, однако, должна была она перемѣниться ради него!...
   Вдали что-то зашумѣло, и это вывело ее изъ задумчивости. Поднявъ глаза, она увидѣла виллу такъ близко передъ собой, что могла даже разглядѣть великолѣпный узоръ кружевныхъ оконныхъ занавѣсокъ. За окнами, повидимому, все было тихо, зато со стороны проѣзжей дороги (позади этого изящнаго строенія) слышался стукъ все ближе и ближе подъѣзжавшаго экипажа. Еще нѣсколько секундъ и -- пара прекраснѣйшихъ лошадокъ обогнула сѣверный уголъ виллы; экипажъ, сбруя, серебряныя украшенія -- все это было новенькое, блестящее. Лошадками правила дама, какъ видно твердой рукой державшая возжи; она была въ темномъ бархатѣ съ мѣховой отдѣлкой; вся фигура ея, такая легкая, граціозная, напоминала сильфиду, и казалось, что она вовсе не сидѣла на подушкахъ экипажа, а порхала надъ ними. Бѣлыя перья развѣвались надъ ея головой, а около лица, красоты классической, и открытой шеи ослѣпительной бѣлизны, благодаря, можетъ быть, окружавшей ее темной мѣховой выпушкѣ, вились бѣлокурые локоны.
   -- Флора! Ахъ, какъ чудно-хороша сестра моя! воскликнула Кэта восторженно и невольно протянула правую руку къ летѣвшимъ мимо нея, но ни Флора, ни коммерціи совѣтникъ, сидѣвшій рядомъ съ ней со скрещенными руками, не слышали этого восклицанія. Экипажъ повернулъ еще разъ, скрылся за другимъ угломъ виллы, гдѣ и остановился у подъѣзда.
   Кругловатый камешекъ прокатился мимо Кэты, сдѣлавъ легкій рикошетъ. Брукъ, играя своею тростью, ударилъ концомъ ея по этому камешку. Только теперь Кэта замѣтила, что доктора уже не было возлѣ нея...
   Ну-да, она вѣдь увлеклась, опередила его... Молодая дѣвушка быстро обернулаль. Докторъ шелъ совершенно тѣмъ же шагомъ, какъ и прежде, но осанка его казалось еще горделивѣе и вообще въ немъ замѣтно было больше сдержанности, строгости. Вѣроятно, въ эту минуту онъ наблюдалъ за нею, потому что сейчасъ же, быстро и какъ-бы сконфузясь, отвелъ глаза въ сторону. Кэтѣ стоило усилій сдержать насмѣшливую улыбку: она видѣла, что поймала его... Конечно, Брукъ занялся сравненіемъ и, очень можетъ быть, размышлялъ такъ: "Господи, какая она плотная, коренастая дѣва въ сравненіи съ моей сильфидой!.."
   -- Меня удивляетъ самоувѣренная отвага, которую обнаруживаетъ Флора, правя лошадьми, сказала Кэта доктору, когда тотъ поравнялся съ нею.
   -- Но еще удивительнѣе презрѣніе къ смерти ея спутника!.. Это былъ, такъ сказать, пробный выѣздъ: коммерціи совѣтникъ вчера только купилъ эту пару молодыхъ лошадей...
   Брукъ былъ сильно раздраженъ. Кэта замѣтила это по тону его голоса и, почти испугавшись, замолчала.
   

V.

   Ни однимъ словомъ больше не перекинулись они. Дойдя до виллы, докторъ и Кэта вошли въ нее черезъ боковую дверь. Въ это время отъ главнаго подъѣзда отъѣзжалъ пустой экипажъ.
   Лакей доложилъ вошедшимъ, что дамы и "его высокородіе" изволятъ находиться въ зимнемъ саду, слѣдовательно въ апартаментахъ г-жи президентши.
   Обычное веселое настроеніе духа, самоувѣренность вернулись къ Кэтѣ. Она вынула изъ бумажника визитную карточку и, отдавая ее лакею, сказала:
   -- Господину коммерціи совѣтнику.
   -- Такъ церемонно? замѣтилъ д-ръ Брукъ съ улыбкой, обратившись къ ней, когда лакей уже удалялся, неслышно шагая по толстому персидскому ковру, устилавшему полъ корридора.
   -- Такъ церемонно, повторила Кэта серьезнымъ тономъ: -- тутъ самое лучшее -- быть на благородной дистанціи. Прямо влетѣть въ гостиную было бы даже не совсѣмъ благопріятно для меня... Я ужъ сама начинаю побаиваться, что внезапное, безцеременное появленіе сильно смутитъ "его высокородіе"...
   И она не ошиблась. Коммерціи совѣтникъ дѣйствительно выбѣжалъ изъ комнаты и, споткнувшись на порогѣ двери, воскликнулъ съ сильнымъ смущеніемъ: "Боже мой -- Кэта!.."
   Право, смѣшно даже было, что онъ, не поднявъ головы, сначала искалъ глазами лицо Кэты (чуть не съ неба свалившейся!) не на надлежащей высотѣ, т. е. умаливъ ея ростъ фута на два -- и вдругъ, вотъ она, такая рослая, стройная, подходитъ къ нему самоувѣренно-твердымъ шагомъ и привѣтствуетъ его наклоненіемъ головы, дѣлая это почти совсѣмъ женственно-горделиво...
   Коммерціи совѣтникъ стоялъ передъ ней нешевелясь, какъ будто окаменѣлъ.
   -- Ты права, Кэта... То время, когда я водилъ тебя за руку, прошло, проговорилъ онъ съ разстановкой... Казалось, онъ совсѣмъ растерялся, созерцая это свѣжее лицо.-- Ну, тысячу разъ -- добро пожаловать! Милости просимъ!
   Коммерціи совѣтникъ теперь только подалъ руку доктору и сказалъ:
   -- А! въ корридорѣ встрѣтились: мнѣ, значитъ, приходится тутъ-же и представить васъ другъ другу! И такъ....
   -- Не трудись, Морицъ, перебила его молодая дѣвушка:-- это дѣло уже сдѣлано: когда я пришла на мельницу, г. докторъ былъ уже тамъ, у больной Сузы.
   Лицо коммерціи совѣтника вытянулось.
   -- Значитъ, ты прежде всего на мельницѣ остановилась?! спросилъ онъ, пораженный этой мыслью... Но, милочка, вѣдь бабушка Урахъ такъ любезно изъявила готовность взять тебя подъ свое покровительство... Слѣдовательно, ты должна была-бы прямо явиться сюда, а вмѣсто этого ты отправляешься къ старому своему предмету любви -- къ сударынѣ Сузѣ! Прошу тебя, ужъ лучше и не говори объ этомъ... тамъ!
   Послѣднія слова коммерціи совѣтникъ произнесъ шопотомъ и какъ-то торопливо.
   -- Ты серьезно требуешь этого отъ меня? (твердый, звонкій голосъ дѣвушки представлялъ странный контрастъ съ его робкимъ шептаньемъ).-- Однако, вѣдь не могу же я не сказать правды, если бы объ этомъ зашла рѣчь... Право, Морицъ, утаивать я не умѣю!..
   На мгновеніе она замолчала, замѣтивъ, съ испугомъ, какъ лицо опекуна вдругъ ярко покраснѣло, но потомъ прибавила рѣшительнымъ тономъ:
   -- Чтожъ, если я сдѣлала такую ошибку, то и надо сознаться въ ней. Вѣдь не снимутъ-же за это съ меня головы...
   -- Если тебѣ угодно придавать такой трагическій оттѣнокъ доброжелательному савѣту, то мнѣ, конечно, нечего больше и сказать, проговорилъ г. Рэмеръ въ смущеніи и вмѣстѣ съ тѣмъ съ досадою. Головы, разумѣется, не снимутъ, но ты этимъ только сама затруднишь себя... то есть -- положеніе свое у меня въ домѣ... А, впрочемъ, дѣлай какъ знаешь! Вотъ сама увидишь, каково тебѣ будетъ, когда ты станешь руководствоваться этимъ правиломъ: "говорить правду безъ обиняковъ", попавъ въ наши высоко-аристократическіе кружки!..
   Въ концѣ этой рѣчи голосъ коммерціи совѣтника звучалъ даже шутливо... Вообще онъ не такъ-то легко позволялъ портить пріятное расположеніе своего духа.
   Любезно пожавъ Кэтѣ руку, хозяинъ повелъ ее въ бывшую столовую, смежную съ зимнимъ садомъ, и самъ отворилъ дверь туда.
   Комната, въ которую они вошли, была уже не прежней "милой" столовой, съ старомодною удобною мебелью, покрытою краснымъ сафьяномъ. Стѣна, отдѣлявшая ее когда-то отъ зимняго сада, исчезла: ее замѣнили стройныя колонны съ арками, поддерживающія потолокъ, великолѣпно разрисованный въ мавританскомъ вкусѣ. Внизу отъ одной колонки къ другой тянулась низенькая, ажурная какъ кружево, позолоченная бронзовая рѣшетка; которая отдѣляла каменный мозаичный полъ мавританской комнаты отъ дорожекъ, усыпанныхъ бѣлымъ пескомъ, и зеленой муравы маленькихъ лужаекъ зимняго сада. За этой рѣшеткой все зеленѣло и цвѣло великолѣпно; тамъ, у подножья могучихъ драконовыхъ деревьевъ, темныхъ лавровъ и прелестныхъ группъ изъ лиственныхъ растеній съ ихъ серебристымъ металлическимъ блескомъ, благоухали ландыши и хорошенькіе букетики пармскихъ фіалокъ. Эта чудная декоративная картина изъ царства растеній была вставлена какъ-бы въ раму изъ цвѣтовъ и представляла нѣсколько отдѣльныхъ картинокъ имѣющихъ такія-же разноцвѣтныя рамки. Дикій виноградъ обвивалъ колонки до самыхъ арокъ, украшая ихъ бѣлыми и лилово-голубыми цвѣточками.
   Между средними двумя колонками не было рѣшетки (для прохода изъ мавританской комнаты въ зимній садъ), и у этихъ колонокъ стояла Флора. Она была еще въ выѣздномъ костюмѣ и повидимому, хотѣла войти въ садъ. Вдали, на темномъ фонѣ зелени, поблескивала куполообразная верхушка журчащаго фонтана, которая какъ разъ приходилась (въ перспективѣ) надъ шляпкой Флоры, украшенная перьями. Правой рукой, въ перчаткѣ, красавица держала слегка приподнятое спереди тажелое бархатное платье каштановаго цвѣта, освѣщенное косыми лучами вечерняго солнца, что придавало складкамъ матеріи блѣдно-золотистый оттѣнокъ; лѣвая рука ея (безъ перчатки), такая бѣлая и нѣжная, какъ цвѣточки вьющагося тутъ-же clematis'а, граціозно опиралась о колонку. Увидѣвъ вдругъ высокую дѣвушку, Флора отъ удивленія широко раскрыла свои сѣро-голубые глаза, но потомъ сейчасъ-же прищурила ихъ и пытливо оглядѣла вошедшую, причемъ по губамъ ея скользнула саркастическая убыбка.
   -- Ну, отгадай-ка, Флора, кого привелъ я? воскликнулъ коммерціи совѣтникъ.
   -- Надъ этимъ нечего долго ломать голову: это -- Кэта, изволившая одна пуститься въ дорогу, отвѣтила она съ свойственною ей манерой, отличающейся какъ-то небрежностью и вмѣстѣ съ тѣмъ рѣшительностью.-- Кто видалъ старуху Зоммеръ, тотъ сейчасъ догадается, что эта дюжая дѣвица, съ лицомъ бѣло-розовымъ, какъ кровь съ молокомъ, должна быть ея внучкой; но волосы и глаза у ней поразительно похожи на волосы и глаза Клотильды -- твоей, Морицъ, покойной жены.
   Однимъ ловкимъ движеніемъ Флора словно выпорхнула изъ цвѣточной рамки, подошла къ сестрѣ и, откинувъ голову, подставила ей губы для поцѣлуя. Да, это была все та-же несравненная, удивительно-прекрасная Флора, только постоянное владычество надъ сердцами поклонниковъ лишило ее женственной граціи.
   Также небрежно, какъ и при холодномъ поцѣлуѣ, который она дала Кэтѣ послѣ шестилѣтней разлуки съ нею, Флора обратилась теперь къ только что вошедшему доктору.
   -- Здравствуй, Брукъ! сказала она и подала ему руку, но не такъ, какъ сдѣлала-бы это невѣста, а просто -- какъ товарищъ товарищу.
   Докторъ слегка пожалъ эту руку и спокойно допустилъ, чтобы ее тотчасъ-же и отняли у него. Эта наружная сдержанность жениха и невѣсты являлась какъ-бы въ порядкѣ вещей. Флора, развязно повернувъ голову къ зимнему саду, причемъ умное лицо ея было какъ-то весело-насмѣшливо
   -- Бабушка, наша золотая рубка доставляетъ удовольствіе тебѣ и твоимъ знакомымъ видѣть ее четырьмя недѣлями раньше.
   Президентша сейчасъ-же вышла изъ за группы камелій. Можетъ быть, сама того не сознавая, она осматривала гостью съ тѣмъ недоумѣніемъ, какое обнаруживаетъ большинство людей при встрѣчѣ съ такъ называемыми "счастливцами", но это недоумѣвающее выраженіе быстро исчезло съ ея лица: она вспомнила злобно-заносчивое восклицаніе Флоры. Почтенная дама сердито сдвинула брови, и легкая краска смущенія разлилась по ея блѣдному лицу.
   -- Я не помню, чтобы я когда нибудь обнаруживала такой сильный интересъ именно къ этому отличію твоей сестры, проговорила она холодно, бросивъ на Флору строго-внушительный взглядъ.-- Если я рада пріѣзду Кэты и готова дружески встрѣтить ее, то это потому, что она дитя моего милаго покойнаго Мангольда, а вамъ -- сестра.
   Президентша приблизилась къ Кэтѣ съ распростертыми руками, какъ-бы намѣреваясь обнять ее, но молодая дѣвушка предупредила ее: она такъ низко и церемонно поклонилась, какъ будто въ первый разъ въ своей жизни стояла лицомъ къ лицу съ гордой тещей своего отца. Наблюдательный глазъ легко подмѣтилъ-бы въ этомъ поклонѣ боязливое желаніе отстранить всякое "родственное" соприкосновеніе, но президентша, очевидно, усмотрѣла тутъ только выраженіе глубочайшаго къ ней почтенія. Она опустила руки и напечатлѣла полувоздушный поцѣлуй на лбу молодой дѣвушки.
   -- Ты въ самомъ дѣлѣ одна пріѣхала?
   При этомъ глаза президентши какъ-то безпокойнопытливо посмотрѣли на дверь, какъ будто она ждала -- вотъ еще кто-то войдетъ... не совсѣмъ пріятный спутникъ Кэты.
   -- Совершенно одна. Мнѣ захотѣлось, наконецъ, самостоятельно расправить свои крылья, попытать ихъ и докторша моя охотно разрѣшила мнѣ это.
   Дѣвушка еще разъ, какъ-бы невольно, провела своими тонкими пальцами по тому мѣсту лба, до котораго почтенная дама прикоснулась своими холодными губами.
   -- О, этому я всегда готова повѣрить! Вѣдь эта совершенно въ духѣ старый Лукасъ... сказала президентша съ едва замѣтной иронической улыбкой.-- Лукасъ... тоже вѣдь всегда была весьма самостоятельной женщиной... Твой добрый папа немножечко избаловалъ ее, моя милочка. Да, она дѣйствовала такъ какъ ей нравилось, ну, само собою разумѣется, поступала надлежащимъ образомъ...
   -- И благоразумно. Вотъ, по этой причинѣ, папа конечно, и поручилъ ей свою меньшую вѣтренницу -- шалунью!
   Кэта проговорила эти слова съ веселою откровенностью, ей свойственнаго, но именно эта-то искренность, игривость, увѣренность, кажется и произвели непріятное впечатлѣніе.
   Президентша слагка приподняла плечи.
   -- Папа твой, конечно желалъ тебѣ добра, милая Кэта,-- и я-то ужъ никогда не порицала его распоряженій. Но, видишь-ли, папа имѣлъ аристократическую натуру, онъ строго руководствовался правилами приличія... Не смутило-ли-бы его до нѣкоторой степени такое обстоятельство, что вотъ шаловливая дочка его такъ неожидано, zans gêne, такъ свободно перелетѣла изъ Дрездена сюда?...
   -- Ну, это еще неизвѣстно, возразила Кэта:-- развѣ папа не зналъ-бы, чей духъ сидитъ въ его дочери? (Игривый огонекъ заблестѣлъ въ ея карихъ глазахъ.) Кровь мельничьей породы, госпожа президентша, храбро безпечно-весело пробивается въ жизни!
   Коммерціи совѣтникъ закашлялся и принялся усердно поглаживать свои красивые усы: президентша, можно сказать, совсѣмъ онемѣла отъ изумленія, какъ будто слишкомъ рѣзкій вѣтеръ внезапно скользнулъ по ея аристократически-чувствительному лицу, за то Флора раразилась громкимъ смѣхомъ.
   -- О, милое дитя! Да вѣдь ты чудо какъ наивна! воскликнула она, всплеснувъ руками.-- Ну, да, да: "странствовать -- наслажденіе мельника, странствовать"... проговорила Флора и прибавила:-- вотъ, бабушка, такими-то словами слѣдовало-бы нашей "меньшей" дебютировать на первомъ же большомъ вечерѣ Морица! То-то всѣ навострили-бы уши!
   Она злорадно взглянула на старуху, которая, однако, быстро овладѣла собою и спокойно замѣтила:
   -- Я надѣюсь, милочка, что у твоей сестры есть вражденный тактъ...
   Президентша при этомъ, какъ-бы мимоходомъ здороваясь съ докторомъ, протянула ему руку и улыбнулась, какъ-то особенно растянувъ губы, такъ что только и были видны чуть-чуть кончики ея зубовъ. Никогда нельзя утвердительно сказать: сладка-ли подобная улыбка или кисла?
   -- Такъ... Такъ! повторила Флора, насмѣшливо покачавъ головой: -- Много тутъ тактъ поможетъ! Мельничныя ощущенія развѣ не врожденны... Эта добренькая Лукасъ не съумѣла всадить ей въ голову хоть немножко свѣтскости... Вотъ въ чемъ и недостатокъ. Впрочемъ, я очень рада, что ты, Кэта, пріѣхала одна... Надѣюсь -- такъ-то съ тобой легче уживемся, потому что тебѣ уже не придется здѣсь держаться за юбку своей старой, доморощенной гувернантки.
   Кэта сняла шапочку -- лицо ее покраснѣло, кровь бросилась въ голову, такъ душно было ей въ этомъ ароматическомъ воздухѣ. Теперь она казалась еще выше, благодаря густой золотисто-каштановой косѣ своей.
   -- Доморощенная? Моя-то докторша? воскликнула Кэта съ воодушевленіемъ... Да женщины съ болѣе поэтаческой натурой нельзя себѣ и представить!..
   -- Хе, что ты говоришь! Ну, она, навѣрно, мечтаетъ, созерцая луну, списываетъ чувствительные стишки и пр. и пр., а, пожалуй, ужъ сама не сочиняетъ-ли стиховъ? А?...
   Блестящіе, умные глаза молодой дѣвушки смотрѣли теперь прямо въ лицо насмѣшницы. Послѣ минутнаго раздумья Кэта сказала:
   -- Стишковъ она не списываетъ, но манускрипты своего мужа переписываетъ, потому что наборщики медицинскаго журнала рѣшительно не могутъ разобрать причудливыхъ каракулекъ рукописи автора. Не пишетъ она также ни стиховъ, ни повѣстей -- нѣтъ у нея времени для этого... И все-таки она -- творитъ... Ахъ Флора, ты улыбаешься совершенно по прежнему -- ѣдко, одними уголками губъ, но такая насмѣшливая улыбка не поражаетъ меня больше, не заставитъ спрятаться въ уголъ!... Во мнѣ бьется здоровая жилка, а потому я повторяю и утверждаю: да, докторша моя все-таки творитъ! Творчество это заключается въ той, такъ сказать манерѣ понимать жизнь, въ умѣньи всегда найти въ окружающей жизни свѣтлую, хорошую сторону -- даже въ убранствѣ ея простенькой квартиры сказывается эта способность: тамъ въ каждомъ уголкѣ, замѣтишь притаившуюся мысль! И вообще удивительно какъ она умѣетъ устроить все удобно, и въ тоже время со вкусомъ, для мужа своего, для меня взрослаго ребенка, и для немногихъ избранныхъ друзей дома.
   Въ эту самую минуту свѣжія фіялки дождемъ посыпались на грудь молодой дѣвушки, къ ея ногамъ.
   -- Браво, Кэта! крикнула Генріэтта. Она стояла у самой рѣшетки, въ зимнемъ саду, прижимая свои блѣдныя ручки къ тяжело-вздымавшейся груди.-- Мнѣ хотѣлось-бы сейчасъ броситься къ тебѣ на шею, но... погляди на меня! Вѣдь развѣ это не вышло-бы уморительно-смѣшно?... Ты, такая крѣпкая и тѣломъ и духомъ, а я...
   Тутъ голосъ ея оборвался.
   Кэта бросила шапочку, поспѣшила къ Генріэтѣ и нѣжно обняла сестру. Лицо этой дѣвушки, "такъ страшно-исхудавшее", до того поразило Кэту и ей такъ стало жаль ее, что слезы готовы были брызнуть изъ ея глазъ, но она благоразумно воздержалась обнаружить это.
   Флора закусила губы. Эта "меньшая" обладаетъ, какъ видно, не однимъ ростомъ, не только величіемъ тѣла: въ ясныхъ глазахъ и на губахъ "меньшой" свѣтился, былъ замѣтенъ тотъ особенный огонекъ чувства личной независимости, который подчасъ можетъ быть весьма неумѣстнымъ... неудобнымъ. Въ сердцѣ Флоры вдругъ шевельнулось темное предчувствіе, смутное непріятное ощущеніе, что вотъ, съ момента появленія здѣсь этой крѣпкой дѣвушки, какая-то тѣнь начинаетъ затмѣвать свѣтъ ея собственной жизни... Она быстро сняла шляпку и провела обѣими руками по волосамъ, расправляя смятые локончики.
   -- Неужели ты изъ Дрездена привезла съ собой этотъ романическій дорожный узелочекъ? сухо спросила Флора, посмотрѣвъ прищурясь и какъ-то бокомъ на связанный и висѣвшій на рукѣ Кэты бѣлый платокъ.
   Молодая дѣвушка развязала узелочекъ и -- подала Генріэттѣ голубя.
   -- Вотъ -- бери своего маленькаго паціента, сказала она: -- бѣдняжку подстрѣлили, летать онъ не можетъ. Голубокъ этотъ упалъ на мостовую двора на мельницѣ.
   И такъ, о томъ, что Кэта остановилась прежде всего тамъ, на мельницѣ, было уже заявлено, но президентша, повидимому, вовсе не обратила вниманія на послѣднія ея слова: она, возмущенная до глубины души, указала на раненаго голубя и, повернувшись къ коммерціи совѣтнику, проговорила съ укоризной
   -- Вѣдь это уже четвертый, Морицъ!...
   -- Четвертый... и... даже мой любимчикъ, моя серебрянная головка! воскликнула Генріэтта, утирая слезы огорченія и досады.
   Коммерціи совѣтникъ, отъ испуга и гнѣва -- поблѣднѣлъ.
   -- Любезнѣйшая бабушка, прошу васъ убѣдительно: не упрекайте меня въ этомъ! крикнулъ онъ почти запальчиво.-- Я дѣлаю все, что могу, стараюсь открыть преступника и положить предѣлъ этимъ изъ рукъ-вонъ гадкимъ продѣлкамъ, но виновникъ скрывается (тутъ онъ пожалъ плечами) -- что-же сдѣлаешь въ такомъ случаѣ? Ничего!... Поэтому-то я неоднократно уже просилъ Генріэтту запирать своихъ голубей.
   -- Часъ отъ часу не легче! воскликнула почтенная дама язвительно, дергая и теребя кружевное облачко, облегавшее ея лицо и шею, какъ будто ей было невыносимо жарко этъ внутренняго волненія.-- Неужели ты Морицъ, самъ того не сознаешь, что такое равнодушіе -- ну, просто вызываетъ на дерзость, поощряетъ ее?...
   -- Зачѣмъ, бабушка, вы такъ тонко выражаетесь? Партія недовольныхъ сама достаточно откровенно называетъ вещь по имени, замѣтила Флора съ намѣренною небрежностью, легкостью въ тонѣ. Горничая моя, открывая сегодня утромъ ставни, опять нашла на подоконникѣ моего окна письмо и вынуждена была взять его щипцами и такимъ образомъ держать передо мной, пока я прочла написанное. Ужъ очень некрасиво выглядѣла эта пачкотня! Бумажка осталась въ комнатѣ горничной... Можетъ быть, ты захотѣлъ бы пріобщить къ прочимъ и этотъ документъ, Морицъ? Новаго, конечно, въ этомъ письмѣ ничего нѣтъ -- все тѣ же фразы! Но вотъ что желательно мнѣ было бы знать: почему эти люди именно меня удостаиваютъ своей ненависти?..
   Кэта не могла не подумать, что тутъ ненависть обнаруживается не столько къ привиллегированному классу, сколько къ самой личности, сдѣлавшей такой вопросъ; въ самомъ дѣлѣ, люди, незнакомые съ характеромъ житья-бытья на виллѣ, могли думать, что за всѣ распоряженія и поступки хозяина отвѣтственность должна падать на эту дѣвушку, у которой и манеры такія повелительныя, и платья-то княжески-роскошныя, да притомъ около губъ -- морщинка презрѣнія, а говоритъ она совсѣмъ какъ мужчина, такъ рѣзко...
   -- Это проявленіе ненависти, эти нападки смѣшнѣе вдвое для меня потому, что, продолжала Флора, засмѣявшись:-- изъ-подъ моего пера довольно вышло статей "за" рабочій классъ, которыя и напечатаны.
   -- Въ наше время однѣми статьями, однимъ перомъ ничего нельзя сдѣлать, заговорилъ д-ръ Брукъ, оставаясь стоять у окна.
   -- Ну-съ, такъ что-же надо дѣлать? колко спросила Флора.
   -- Поближе познакомиться съ самими рабочими и узнать ихъ жизнь и ихъ нужды.
   -- Ахъ, пожалуста, оставь...
   Въ ея глазахъ засверкалъ яркій огонекъ, но Брукъ продолжалъ, ни мало не смущаясь:
   -- Да, именно въ семьѣ на долю женщинъ выпадаетъ почти вся иниціатива, женщина можетъ кротко вліять на болѣе суровую, холодную душу мужчины, сердце у нея мягче, она можетъ быть благодѣтельной посредницей, благодаря этимъ качествамъ, а также своему благоразумію. Но только меньшинство изъ нихъ беретъ на себя трудъ пораздумать объ этомъ (а этого-то прежде всего я и требую отъ нихъ) и обратиться съ вопросомъ къ сердцу своему. Женщины, пользуясь средствами изъ рукъ мужчины для покрытія своихъ (въ настоящее время почти безграничныхъ) расходовъ, не обращаютъ вниманія ни на что.
   Президентша медленно провела тонкими своими пальцами по атласистой поверхности своего платья, и какъ бы не слыша послѣднихъ словъ доктора, хладнокровно проговорила:
   -- Помогаю я очень охотно, только я не привыкла подавать милостыню прямо въ руки нуждающихся, по этому, можетъ быть, и не знаютъ, какъ много и какъ часто надѣляю я неимущихъ. Впрочемъ, знаютъ ли объ этомъ или не знаютъ -- мнѣ все равно, я равнодушна къ этому.
   -- Грубыя выходки -- отвратительны, и никто, быть можетъ, строоже меня не осуждаетъ ихъ, также хладнокровно замѣтилъ д-ръ Брукъ, но...
   -- Ну, что же "но"?.. Въ концѣ концовъ вы все-таки будете утверждать, что все это вызвано нами, женщинами.
   -- Точно-такъ, госпожа-президентша.
   -- Вы -- идеалистъ, господинъ докторъ, сказала почтенная дама, слегка похлопавъ его по плечу. Слова эти она проговорила хотя и ласковымъ голосомъ, но тонъ ихъ былъ рѣшителенъ и сухъ: такимъ тономъ даютъ понять, что желаютъ прекратить разговоръ.
   -- Нѣтъ, я только другъ человѣчества, возразилъ Брукъ съ едва замѣтной улыбкой и взялся за шляпу.
   Невѣста его давно уже отвернулась отъ него и подошла теперь къ другому окну. Никакое, кажется, женское лицо не было бы такъ способно принять выраженіе вражды, какъ лицо Флоры, обладающее прекраснымъ профилемъ, благодаря которому можно было видѣть, какъ крѣпко умѣетъ она сжимать губы... Да, этотъ человѣкъ высказалъ (и такъ сухо!) свой взглядъ на нее, онъ сказалъ, что она, сидя за письменнымъ столомъ, кропотливо роется въ чужихъ идеяхъ, выбираетъ изъ нихъ... Это что-то неслыханное! Рыться... кропотливо... при ея-то дарованіяхъ?! Правда, она ни разу еще не замарала изящныхъ своихъ ботинокъ фабричною грязью на прядильнѣ зятя; дѣйствительно, ей не было извѣстно, какъ живутъ рабочіе. Но къ чему все это?.. Неужели нужно видѣть во очію и въ дѣйствительности пережить все то, что изображаешь перомъ? Смѣшно даже!.. Тогда къ чему же намъ умъ и фантазія?.. До сихъ поръ, до сегодняшняго дня, докторъ не проронилъ ни единаго слова на счетъ ея литературной дѣятельности (вслѣдствіе робости и чувства уваженія, такъ думала она) и -- вдругъ, нападаетъ теперь на нее, да вѣдь какъ некрасиво, какъ глупо нападаетъ! Онъ... онъ... Тяжелую борьбу выносила Флора.
   -- Я не понимаю, бабушка, какъ могло придти тебѣ на мысль назвать его "идеалистомъ"! воскликнула она, сверкая глазами. Я полагала, что Брукъ только что передъ этимъ довольно скудно-прозаично освѣтилъ вопросъ: вѣдь по его программѣ, мы должны какъ можно скорѣе уничтожить нашъ комфортъ, отбросить элегантность въ манерахъ, ходить въ дерюгѣ, посыпавъ голову пепломъ... И намъ отнюдь не слѣдуетъ заниматься умственнымъ трудомъ, а всего лучше варить похлебку для народа. Мы вотъ хотѣли бы непремѣнно пользоваться тишиною нашего парка, наслаждаться уединенностью его -- но это смертный грѣхъ!.. (Флора засмѣялась отрывистымъ, рѣзкимъ смѣхомъ).
   Флора быстрыми шагами подошла къ нему. Локончики ея развѣвались, трепетали въ воздухѣ, а тяжелый бархатный шлейфъ прошуршалъ по мраморному полу.
   -- Брукъ, возразила она ѣдко: -- вѣдь ты, какъ сообщилъ мнѣ Морицъ, сдѣлался теперь домовладѣльцемъ... Но -- шутки въ сторону: въ самомъ дѣлѣ ты исполнилъ вчерашнюю свою угрозу -- пріобрѣлъ отвратительную лачугу на томъ берегу рѣки?...
   -- Мою "угрозу"?...
   -- Ну-да, не могу-же я иначе назвать этого, если ты готовишь мнѣ въ будущемъ такое... пугало! Постой самъ вчера ты сказалъ, что употребилъ сбереженія свои на покупку имѣнья, а имѣнье это представляется мнѣ во всѣхъ отношеніяхъ какъ non plus ultra пустыни, оскудѣнія и отталкивающаго безобразія. Вѣдь не для услажденія-же взора только пріобрѣлъ ты эту драгоцѣнность?... А потому я тебя серьезно спрашиваю: для кого это жилище?
   -- Ты можешь никогда и не бывать тамъ.
   -- Никогда и не буду. Въ этомъ можешь быть увѣренъ! Скорѣе... Трудно выразить словомъ, объяснить тотъ загадочный взглядъ, который докторъ устремилъ на Флору, поднявъ руку, чтобы остановить ее, но въ этомъ, почти мрачномъ, взглядѣ свѣтилась какая-то непреодолимая сила, потому что алыя губы красивой дѣвушки невольно сомкнулись... Она вдругъ умолкла.
   -- Въ томъ домѣ будетъ жить моя тетка. Себѣ оставилъ я тамъ только одну комнату, чтобы имѣть покойный рабочій уголокъ за городомъ, такъ какъ иногда и на мою долю выпадаютъ свободные часы...
   Слова эти Брукъ проговорилъ (послѣ сдѣланнаго имъ жеста) такимъ спокойнымъ голосомъ, какого нельзя было ожидать, судя по выраженію лица его за минуту передъ тѣмъ.
   -- А! Ну, и желаю вамъ наслаждаться тамъ! Значитъ, это будетъ особый, спеціально-лѣтній уголокъ... Ну-съ, а зимою, Брукъ?...
   -- Зимою мнѣ придется довольствоваться зеленою комнатою, которую ты сама предназначила для меня въ нашей будущей квартирѣ.
   -- Говоря откровенно, та квартира мнѣ теперь не нравится; мнѣ не нужно ее... Она въ угловомъ домѣ, и какъ разъ около этого дома улица особенно оживлена: безпрерывный шумъ, грохотъ, а это мнѣ будетъ мѣшать, когда я пожелаю работать.
   -- Хорошо. Въ такомъ случаѣ я уплачу домохозяину неустойку и буду искать другой квартиры, отвѣтилъ докторъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ.
   Флора опять отвернулась отъ него, пожавъ плечами. Кэта могла видѣть теперь ея лицо, и ей показалось, что прекрасная невѣста беззвучно топнула ногой. Закинувъ голову и поднявъ глаза, Флора смотрѣла въ потолокъ съ такимъ выраженіемъ, какъ будто хотѣла воскликнуть: "О, Господи! Неужели къ нему никакъ нельзя придраться"?...
   Въ эту минуту президентша такъ рванула сонетку, что продолжительный и рѣзкій звонъ колокольчика въ концѣ корридора долетѣлъ до зимняго сада. Пожилая дама глядѣла строго... Она очевидно, была оскорблена: въ ея присутствіи они не должны были затѣвать подобныхъ безтактыхъ объясненій.
   -- Ты, Кэта, должна составить невыгодное мнѣніе о гостепріимствѣ и хорошемъ тонѣ въ домѣ зятя, обратилась президентша къ молодой дѣвушкѣ: -- съ тебя даже не сняли дорожной кофточки, не предложили тебѣ стула... Вмѣсто всего этого, ты, волей-неволей, принуждена выслушивать какія-то неинтересныя объясненія, стоя на холодномъ каменномъ полу, а вотъ тамъ разосланы толстые ковры...
   Она указала на два угла мавританской комнаты, гдѣ группировалась мягкая мебель на дорогихъ, пушистыхъ турецкихъ коврахъ, а затѣмъ приказала вошедшему лакею передать экономкѣ, чтобы та поторопилась приготовить надлежащее помѣщеніе для пріѣзжей. Распоряженіе это, данное во время, избавило присутствующихъ отъ тяжелаго напряженнаго состоянія, которое овладѣло ими во время тѣхъ "безтактныхъ объясненій" между Флорой и Брукомъ.
   Коммерціи совѣтникъ поторопился снять кофточку съ Кэты, а Генріэтта вышла изъ зимняго сада, чтобы унести къ себѣ своего голубя. На впалыхъ щекахъ дѣвушки горѣлъ яркій лихорадочный румянецъ.
   -- Не останетесь-ли вы пить съ нами чай, г. докторъ? обратилась президентша къ Бруку, когда тотъ, прощаясь, поклонился ей.
   Брукъ изинился, сказавъ, что остаться не можетъ, такъ какъ ему нужно сдѣлать еще нѣсколько визитовъ къ больнымъ... Это вызвало на губахъ Флоры саркастическую улыбку, но онъ, кажется, не замѣтилъ этого и подалъ ей руку, а затѣмъ -- и коммерціи совѣтнику, передъ Кэтой-же докторъ склонился какъ-то рыцарски-вѣжливо, почтительно, какъ будто не считалъ ее своей новой, молодой свояченицей. До сихъ поръ Кэта была для него чужою и осталась пока такою, и, какъ кажется, такое отношеніе Брука къ ней присутствующіе нашли въ порядкѣ вещей. Вмѣстѣ съ докторомъ изъ комнаты вышла и Генріэтта.
   -- Послушай, Флора, на будущее время я запрещаю затѣвать въ моемъ присутствіи непріятныя сцены, подобныя той, свидѣтелями которой мы были по-неволѣ, проговорила президентша такимъ рѣзкимъ голосомъ предварительно заперевъ дверь за вышедшими.-- Ты предоставила себѣ полную свободу достигнувъ желанной цѣли, избрать путь по своему вкусу, поступая такъ, какъ тебѣ нравится... Хорошо!... До сихъ поръ, съ моей стороны, ты не встрѣчала ни малѣйшаго препятствія, но -- я энергически протестую и буду протестовать, коль скоро у тебя явится желаніе рѣшать это непріятное дѣло на моихъ глазахъ. Я уже сказала и говорю: серьезно воспрещаю это! Слѣдуетъ-ли мнѣ повторять тебѣ.
   -- Милая бабушка, перебила ее молодая дѣвушка съ насмѣшкой и презрѣньемъ въ голосѣ: -- нѣтъ, не повторяй!... Вѣдь я знаю, что ты желаешь сказать только: "Въ этомъ домѣ можетъ совершится убійство, можетъ все сгорѣть -- ничего! это для меня все равно, лишь-бы я, госпожа президентша Урахъ, вышла потомъ изъ пепла такой-же блестящей, невредимой, какъ фениксъ изъ огня и дыма"... Извините-же, бабушка! Даю слово: никогда, во вѣки вѣковъ, не повторю я больше такой сцены. Что-жъ, вилла вѣдь достаточно просторна -- значить, можно и не на твоихъ глазахъ выйти на поединокъ, найдя удобное мѣстечко. Ахъ, если-бы только такъ страшно не затрудняли меня относительно этого!... Боюсь, что въ одинъ прекрасный день у меня все-таки лопнетъ терпѣніе...
   -- Флора! воскликнулъ коммерціи совѣтникъ, какъ-бы прося и предостерегая ее.
   -- Хорошо-съ, господинъ фонъ-Рэмеръ! Ну, конечно, вѣдь теперь я должна принять еще въ соображеніе твой новый титулъ!... О, Боже мой, какое бремя на моихъ бѣдныхъ плечахъ!... И за что я терплю такое наказаніе, что сердца, какъ цвѣты репейника, цѣпко пристаютъ ко мнѣ?...
   Она взяла шляпку, приподняла бархатный шлейфъ и направилась къ дверямъ, но, проходя мимо Кэты, остановилась.
   -- Видишь-ли, сокровище ты мое, каково приходится бѣдной женщинѣ (Флора приподняла пальчикомъ подбородокъ младшей сестры), каково ей, если она хоть на минуту захочетъ посентиментальничать и вообразить, что сердце ея любитъ!... Тутъ какъ разъ очутится она въ капканѣ, и горько будетъ ей сознаться, что заѣзженное, добренькое нравоученьице -- не спросясь броду, не суйся въ воду -- дѣйствительно заключаетъ въ себѣ отвратительную вѣчно-юную истину... Вспоминай сестру свою и поберегись дитя!...
   Проговоривъ эти слова, Флора удалилась, а Кэта, сдѣлавъ большіе глаза, глядѣла ей вслѣдъ... Какая странная моя красавица сестра -- и на невѣсту-то совсѣмъ не похожа!...
   

VI.

   Невдалекѣ отъ западной части парка виднѣлись остатки прежняго стараго барскаго дома Баумгартеновъ. Отъ рыцарскаго замка, когда-то хорошо укрѣпленнаго и окруженнаго рвомъ, осталась только одна башня довольно замѣчательныхъ размѣровъ; къ ней и теперь еще прилегала почернѣвшая часть стѣны боковаго флигеля. Самое зданіе было сломано шестьдесять лѣтъ тому назадъ. Тогдашній владѣлецъ этого помѣстья проживалъ большею частью заграницей; онъ-то и распорядился перенести барскій домъ (и изъ стараго матеріала соорудить зданіе въ новѣйшемъ вкусѣ, "виллу Баумгартенъ") на противоположный конецъ имѣнья, къ мѣсту прогулки, собственно для того, чтобы во время своихъ пріѣздовъ и непродолжительнаго пребыванія на родинѣ быть "въ обществѣ людей". Великолѣпно-обтесанныя гранитныя глыбы древняго замка пошли на постройку виллы. Что касается башни съ остатками развалинъ, то она была оставлена въ цѣлости, для украшенія парка, такъ какъ стояла на холмообразной насыпи, густо заросшей разною зеленью. У подошвы башни жался одичавшій кустарникъ, и тутъ-же на обломкахъ стѣны, съ сохранившеюся громадною оконною аркой, нашли себѣ пріютъ кусты кружевника и шиповника; дикій хмѣль выползалъ изъ-за этихъ кустовъ и щедро украшалъ зелеными завитушками почернѣвшую каменную стѣну.
   Эти развалины, окруженныя рвомъ, наполненнымъ водою, дѣйствительно служили украшеніемъ парка, но, послѣ смерти того владѣльца, помѣстье перешло въ руки представителей новаго поколѣнія, людей практическихъ, смотрящихъ на все съ точки зрѣнія полезности. Эти господа велѣли выпустить воду изъ рва, а такъ какъ дно его представляло отличную глинистую почву, то тутъ и насадили всякихъ овощей. "Замковой" мельникъ говорилъ, что при покупкѣ парка онъ нашелъ въ немъ единственно-благоразумную вещь -- именно огородъ этотъ, которымъ, конечно, и сталъ пользоваться. Кэта, когда была ребенкомъ, весьма охотно прогуливалась по этой маленькой долинѣ, какъ называла она кольцеобразный ровъ, обращенный въ огородъ. Само собою разумѣется, дѣвочкѣ и въ голову тогда не приходило, глядя на развалины древняго замка, что онѣ бьютъ на романтическій эффектъ, окружая прежній замокъ классическимъ сіяніемъ. Кэта цѣлыми часами бродила вмѣстѣ съ Сузой среди этого лѣса тычинокъ, рвала тутъ бобы и молодой горошекъ и вовсе не думала о томъ, даже не подозрѣвала, что въ случаѣ внезапнаго разрыва плотины -- волны рѣки могутъ хлынуть сюда и утопить ее, Сузу и всю огородную прелесть.
   Сегодня (а это былъ пятый день пребыванія Кэты на виллѣ) она въ первый разъ снова очутилась въ этой отдаленной части парка и стояла теперь тутъ не шевелясь, какъ будто ее что-то ослѣпило. Тоненькія завитушки хмѣля, еще безъ листочковъ, покрывали словно висящею блѣдно-зеленою сѣткой каменную стѣну; въ массѣ жесткаго, взъерошеннаго дерна на холмѣ не зеленѣло еще ни одного стебелька, но яркое апрѣльское солнце уже щедро сыпало лучи свои на эту возвышенность увѣнчанную руиной, которая живописно обрисовывалась на темномъ фонѣ еловаго лѣса, тянувшагося вдоль длиннаго кряжа высокихъ горъ, стоявшихъ на заднемъ планѣ картины.
   На стѣнѣ башни и на обломкахъ, прилегавшихъ къ ней, не было и слѣда свѣжей извести, и ничто, кажется не обнаруживало здѣсь прикосновенія всеобновляющей руки человѣка: ни одного новаго камня, да и старые то всѣ были налицо, только огромныя окопныя ниши руины (нѣкогда онѣ прикрывались полусгнившими деревянными ставнями) стояли теперь отверзтыми и зіяли, какъ черныя пасти... Тамъ, за этими каменными рамами, что-то блестѣло и сверкало такъ странно, какъ будто солнечный лучъ, пойманный и удержанный внутри башни, таинственно трудился, среди непроглядной тьмы, надъ своей золотой пряжей... А какой новой, полной, прелестной жизнью дышало вокругъ развалившагося родоваго гнѣзда Баумгартеновъ!.. Надъ вѣнчикомъ башни кружились, граціозно рѣя въ воздухѣ, бѣлые и пестренькіе голубки, а изъ самой чащи столѣтнихъ орѣшниковъ, цѣлыми группами прикрывавшихъ руину съ южной стороны, тихонько вышли двѣ серны и медленно стали спускаться съ холма. "Маленькая долина" совсѣмъ исчезла -- и широкій сверкающій водяной поясъ снова, какъ и въ былыя времена, охватывалъ холмъ. Все что зеленѣло, цвѣло и лѣзло вверхъ изъ рва -- безслѣдно пропало, какъ будто вѣчно-суетливая, животворящая рука человѣка никогда и не трогала глинистаго дна кольцеобразной канавы.
   Чрезъ ровъ, наполненный водою, былъ переброшенъ цѣпной мостикъ; у противоположнаго конца его, заграждая узкій проходъ, лежалъ огромный бульдогъ. Положивъ голову на переднія лапы, онъ зорко посматривалъ на проходящихъ по той сторонѣ моста.
   -- Вотъ, Кэта, и "тускулумъ" Морица,-- проговорила Генріэтта, оправшаяся на руку молодой дѣвушки.-- Еще четыре мѣсяца тому назадъ оно безспорно служило мѣстопребываніемъ совъ, летучихъ мышей и моихъ голубковъ, а теперь -- тамъ гостиная, спальня и даже -- казначейство господина коммерціи совѣтника фонъ-Рэмера... Посмотри-ка, вѣдь эта штучка, право, кажется такою ветхою, почернѣвшею, что можно подумать: вотъ стоитъ первой бурѣ ударить въ нее -- и вся эта каменная глыба повалится, разлетится... Но нѣтъ, все тутъ твердо, крѣпко, и даже тамъ, подъ нависшими камнями, отведено помѣщеніе для лакея, прислуживающаго Морицу... Н-да, завидно живетъ этотъ человѣкъ!...
   -- У всякаго свой вкусъ,-- сухо замѣтила Флора, пожавъ плечами (она была тутъ-же, съ ними) -- впрочемъ, для коммерческой головы торгаша идея эта замѣчательно-оригинальна; не такъ-ли, Кэта?...
   И Флора, опередивъ сестеръ, взошла на мостикъ. Толчокъ, данный прелестною ножкой въ морду бульдога заставилъ его подняться и уступить дорогу. Дѣвушка направила шаги вверхъ по отлогости холма. Пугливыя серны убѣжали, завидя фигуру въ шелковомъ шумящемъ платьѣ; голуби трусливо вспорхнули съ карниза нижнихъ оковъ, а бульдогъ, ворча, послѣдовалъ за величественной дамой, давъ ей пройти нѣсколько шаговъ.
   Дойдя до обитой желѣзомъ башенной двери, Флора положила тонкія ручки свои на дверной замокъ, остановилась и обернулась назадъ своею головкой. При взглядѣ на ея блестящіе, белокурые волосы, на свѣтло-сѣрое съ серебристымъ отливомъ шелковое платье съ пышными рукавами, на приподнятый съ боку шлейфъ -- казалось, что тамъ, у дверей башни, стоитъ воплотившійся сказочный образъ изъ Кифгейзера -- прекрасная дочь императора...
   Кэта, отведя глаза отъ Флоры, невольно взглянула на Генріэтту, прижимавшуюся къ ней -- и сердце ея сжалось... Слабенькая фигурка этой дѣвушки, въ яркоцвѣтномъ, узкомъ, гладкомъ платьѣ (что обнаруживало угловатость линій), буквально еле-еле держалась на чрезмѣрно-высокихъ каблукахъ. Она дышала быстро порывисто... Пестрота костюма, особенная кокетливость Генріэтты, дѣлали ее почти смѣшною. Послѣдніе два дня она страдала отъ часто повторявшихся припадковъ удушья и все-таки не хотѣла быть больной: свѣтъ не долженъ знать, что она больна. Сострадательные взгляды, слова соболѣзнованія, участья могли сильно разсердить Генріэтту, а тогда она становилась колкой на языкъ. Однако-же, дѣвушка именно въ эти дни страдала сильнѣе, чѣмъ бывало прежде, потому что д-ръ Брукъ, лѣчившій ее и умѣвшій всегда облегчать ея страданія, уѣхалъ чрезъ нѣсколько часовъ послѣ того, какъ оставилъ виллу, въ день пріѣзда Кэты. Коротенькой записочкой онъ увѣдомилъ невѣсту свою, что одинъ изъ его друзей телеграммой вызвалъ его въ Л.*, гдѣ ему и придется пробыть нѣсколько дней. Что же касается медицинской помощи со стороны тайнаго совѣтника ф. Бэра, то она была энергически отвергнута больной... "Лучше -- умру!" прошептала она, борясь съ припадкомъ удушья. Кэта почти одна ухаживала за сестрою и вообще старалась оберегать ее обнаруживая при этомъ нѣжную заботливость. Обвивъ рукою тощенькій станъ Генріэтты, молодая дѣвушка повела ее чрезъ мостикъ къ руинѣ.
   Кэта вспомнила, какъ часто, когда была еще дѣвочкой, взбѣгала она на этотъ холмъ и храбро продиралась сквозь низенькій, тернистый кустарникъ! Часто также смотрѣла она въ широкую замочную скважину башенной двери... Въ погребахъ башни, навѣрно хранился еще порохъ съ эпохи тридцатилѣтней войны, а кругомъ по стѣнамъ были развѣшаны "все этакія страшныя штуки", какъ разсказывала прислуга. Но тамъ, внутри, была всегда кромѣшная тьма, а изъ скважины замка вѣяло на любопытное дѣтское личико какимъ-то особенно тяжелымъ, удушливымъ воздухомъ... А если въ такую минуту, бывало, шевельнется сова наверху, тогда дѣвочка, какъ бы гонимая фуріями, опрометью бросалась съ холма, подбѣгала къ Сузѣ и, дрожа отъ страха, хваталась руками за ея передникъ... Теперь Кэта стояла въ самой башнѣ, у нижней ступеньки устланной ковромъ узкой винтовой лѣстницы и удивленно осматривала разныя чудеса, явившіяся тутъ, благодаря всесозидающей силѣ денегъ богатаго коммерсанта.
   Развалина эта, снаружи, повидимому, доживающая послѣдніе дни, внутри представляла настоящее рыцарское жилище. Темное пространство, видимое чрезъ замочную скважину, на самомъ дѣлѣ составляло обширный подвалъ со сводами, въ видѣ массивныхъ каменныхъ арокъ, на которыхъ и лежала вся масса верхнихъ этажей. По стѣнамъ висѣли еще "страшныя штуки" -- шлемы и разное оружіе, но доспѣхи эти были развѣшаны довольно живописно; блестящая поверхность отражала ослѣпительные солнечные лучи, свободно проникавшіе чрезъ окна въ эту комнату. Вотъ для этого-то освѣщенія и чтобы башня сохранила снаружи видъ руины въ широкія оконныя амбразуры были вставлены цѣльныя зеркальныя стекла, безъ переплетовъ, -- причина чудеснаго блеска и сверканія за этими зіяющими отверзтіями. Сама башня, въ былыя времена, въ минуты опасности, служила надежнымъ убѣжищемъ для обитателей замка. Верхніе покои, конечно, не отличались тогда особымъ убранствомъ; тамъ находились только предметы первой необходимости, и вообще обстановка была крайне незатѣйлива; за то теперь эти самыя комнаты относительно роскоши могли смѣло поспорить съ давно исчезнувшими съ лица земли парадными покоями бывшаго тутъ замка, въ которыхъ задавались шумные пиры.
   Когда молодая дѣвушка вошла съ Генріэттой въ первую комнату верхняго этажа, сестра ихъ уже сидѣла тамъ, граціозно развалившить на пурпурныхъ подушкахъ кушетки. Въ правой рукѣ ея дымилась папироса... Флора курила и смотрѣла, какъ коммерціи совѣтникъ самъ варилъ въ серебряной машинкѣ "послѣобѣденный кофе". На этотъ кофе онъ пригласилъ сегодня къ себѣ трехъ своихъ свояченицъ.
   -- Ну, что, Кэта, а?-- крикнулъ онъ молодой дѣвушкѣ и плавно провелъ рукою по воздуху, указывая на совершенно новую обстановку комнаты.
   А она стояла на порогѣ дверей, такая высокая, величавая, такая сильная, какъ будто и сама была изъ древняго богатырскаго рода Баумгартеновъ. На золотисто-каштановыхъ волосахъ ея небрежно лежала черная вуаль; глаза, ясные, смѣющіеся, такъ весело посматривали...
   -- О, чрезвычайно романтично, Морицъ! Обманъ полный!-- живо отвѣтила Кэта. Вонъ тамъ -- видишь?.. (Она указала на сверкающія струи канавы). Это могло бы кого-нибудь испугать своимъ грознымъ видомъ, точно линія оборонительная, если бы не было извѣстно, что за этимъ рвомъ, здѣсь, -- сидитъ коммерціи совѣтникъ девятнадцатаго столѣтія!
   Коммерціи совѣтникъ мрачно нахмурилъ свои тонкія брови, взглядъ его какъ-то нерѣшительно-робко скользнулъ по ея лицу, но Кэта не замѣтила этого и продолжала:
   -- Ну, конечно, нехорошо, непохвально, что въ былыя времена капуста и рѣпа дерзали красоваться на днѣ рва!.. Теперь я это понимаю; но тѣмъ не менѣе "маленькая долина" оставила во мнѣ пріятныя воспоминанія. А въ самомъ дѣлѣ, вѣдь преинтересная, удивительная игры судьбы: коммерсантъ устраиваетъ, возобновляетъ то, на что представители древней, рыцарской фамиліи смотрѣли съ пренебреженіемъ и, въ концѣ концовъ, устранили, какъ ненужное?..
   -- Не забывай, моя милая Кэта, что я самъ принадлежу теперь къ рыцарству... къ дворянству!-- раздражительно и весьма обиженнымъ тономъ замѣтилъ коммерціи совѣтникъ. Что-же, довольно печально, что представители древней рыцарской фамиліи подчинились духу времени и такъ небрежно отнеслись къ почтенной старинѣ... Нѣтъ, они должны были всему, безъ исключенія, оказывать серьезную поддержку. Поступокъ ихъ -- непростительная кража относительно насъ, то есть, вообще, потомства.
   -- Смѣшной! Да онъ, какъ говорится, болѣе католикъ, чѣмъ самъ папа!-- раздражительно пробормотала Генріэтта, удалившись въ глубь комнаты, тогда какъ Кэта все еще оставалась у дверей. Она машинально притворила ихъ, продолжая смотрѣть, почти съ испугомъ и какъ-то задумчиво, на очевидно раздраженнаго человѣка, стоявшаго у буфета, надъ серебряной машинкой. Будучи ребенкомъ, Кэта любила его, какъ и вообще всѣхъ, имѣвшихъ съ нимъ сношенія.
   Родившись въ честной семьѣ ремесленниковъ и рано потерявъ своихъ родителей, Морицъ Рэмеръ, обладавшій обаятельно-прекрасной наружностью, ласковый, предупредительный, поступилъ ученикомъ въ контору банкира Мангольда, а по прошествіи нѣкотораго времени сдѣлался зятемъ его. Кэта знала, что онъ сестру ея Клотильду любилъ и лелѣялъ до самаго конца ея рано угаснувшей жизни; къ отцу жены онъ относился всегда почтительно, проявляя даже покорность; съ прислугой былъ постоянно одинаково ласковъ, оказывалъ ей посильную помощь... А теперь? Около этихъ красивоочерченныхъ губъ видна такая рѣзкая черточка, обнаруживающая духъ противнаго высокомѣрія!.. Сынъ веревочника презрительно отбрасывалъ ту лѣстницу, по которой самъ взобрался наверхъ... Упиваясь своимъ счастьемъ, онъ дотого забылся, что ничего уже не видѣлъ позади себя.
   Генріэтта, помѣстившись на низенькомъ, мягкомъ табуретѣ, обняла обѣими руками свои колѣни.
   -- Любезнѣйшій Морицъ, прошу тебя -- не говори такимъ задорно-вызывающимъ тономъ! заговорила она ѣдко. Ну, вдругъ какая-нибудь древняя родоначальница возстанетъ отъ сна и увидитъ, какъ мужественный потомокъ ея и владѣтель замка варить кофе, а цѣломудренная и высокородная фрейлейнъ прекомфортабельно развалилась на кушеткѣ и куритъ папиросу?.. То-то бы удивилась эта родоначальница!..
   Флора даже не пошевельнулась, не измѣнила поло женія и только лѣниво вынула папиросу изъ насмѣшливо-улыбающихся губъ.
   -- Тебя, милочка, это стѣсняетъ?-- спросила она притворно-равнодушнымъ тономъ, сбрасывая пальцемъ пепелъ съ папироски.
   -- Меня?.. (Генріэтта рѣзко засмѣялась). Но вѣдь ты знаешь, что твои геніальныя затѣи не могутъ меня стѣснять... Міръ великъ, Флора! Всегда можно избѣжать и...
   -- Тсс! Не такъ ядовито, малютка! Я спросила просто изъ состраданія, такъ какъ у тебя болитъ грудь...
   Исхудалыя щеки больной вспыхнули и сейчасъ же опять поблѣднѣли, а на глазахъ ея навернулись слезы... Она съ трудомъ овладѣла собой.
   -- Весьма благодарна, но... прежде позаботься о себѣ, Флора! Знаю вѣдь, что тебѣ хочется швырнуть за окно эту дымящуюся штучку, потому что отъ нея копоть садится на твои жемчужные зубы, потому что дрожь безпрестанно пробѣгаетъ по твоему тѣлу... И, не смотря на все это, ты проявляешь такой героическій стоицизмъ!.. Неужели ради эмансипаціи?.. Хе! Ты обладаешь слишкомъ хорошимъ вкусомъ, Флора, чтобы обращаться къ подобнымъ вульгарнымъ принадлежностямъ "синихъ чулковъ"... И развѣ ты пожертвуешь чѣмъ нибудь-этой склонности, которая, что тамъ ни говори, бьетъ только на публичность, шумъ... Ну, а это выходитъ еще безобразнѣе!..
   -- Вотъ-съ какого высокаго мнѣнія обо мнѣ она, эта добренькая душа!-- обратилась Флора къ коммерціи совѣтнику, иронически посмѣиваясь и покачивая головой.
   -- Ты упражняешься въ куреніи и будешь аккуратно дѣлать это въ теченіе трехъ-четырехъ недѣль,-- продолжала Генріэта безъ малѣйшаго смущенія, но съ явнымъ ожесточеніемъ:-- да, и это только потому, что есть люди, которымъ табачный дымъ во рту женщины также ненавистенъ, ужасенъ, какъ дыханіе чумы. Ты ищешь ссоры, хочешь непремѣнно раздражить... И вотъ это -- послѣднее средство, которое ты пускаешь въ ходъ!..
   Тутъ Флора выпрямилась.
   -- Ну, а если бы и такъ-съ, сударыня?-- спросила она съ горделивой и внушительной осанкой. Желаю я нравиться, или желаю оттолкнуть отъ себя -- развѣ это не мое дѣло?
   -- Нѣтъ! конечно -- нѣтъ! При твоемъ положеніи у тебя одна только задача -- осчастливить! крикнула Генріэтта въ запальчивости.
   -- Смѣшно даже! Да я развѣ ношу вотъ тутъ обручальное кольцо? (Флора указала на бѣлый, какъ слоновая кость, палецъ правой руки). Слава Богу, еще нѣтъ!.. Впрочемъ, ты менѣе всѣхъ другихъ имѣешь основаній горячиться и вмѣшиваться: больна ты, бѣдняжка, и особенно теперь нуждаешься въ своемъ докторѣ... А онъ предпочитаетъ путешествовать единственно ради собственнаго удовольствія, пропадать по цѣлымъ недѣлямъ... безъ всякихъ причинъ!
   Коммерціи совѣтникъ, видя какъ сестры ожесточились, не вытерпѣлъ и, раздосадованный, воскликнулъ:
   -- Какъ? Безъ всякихъ причинъ, Флора? Ты такъ потому говоришь, что онъ подробно не сообщилъ тебѣ, что именно вызвало его отъѣздъ!.. Но вѣдь Брукъ никогда не говорить о своихъ врачебныхъ дѣлахъ и о томъ, что состоитъ въ случайной связи съ ними. Это ты знаешь. Его, безъ сомнѣнія, пригласили на консультацію, онъ у постели больнаго...
   -- Тамъ-то? Въ Л*, гдѣ подъ рукой университетскія знаменитости -- профессора? Ха, ха, ха!.. Великолѣпная идея! Воздержись отъ подобныхъ иллюзій: вѣдь это дѣлаетъ тебя смѣшнымъ, Морицъ!.. А впрочемъ, относительно этого пункта я рѣшительно не буду больше спорить съ вами и разговаривать...
   Флора протянула правую руку за чашкой кофе и выпила немного этой чудной, ароматной жидкости. Что касается Генріэтты, то она сердито оттолкнула предложенную ей чашку съ освѣжительнымъ напиткомъ, встала и подошла къ стеклянной двери, которая выходила на прилегавшую къ башнѣ руину. Руина эта была остаткомъ отъ колоннады, которая вела когда-то изъ перваго этажа замка въ башню. Пара уцѣлѣвшихъ красивоокругленныхъ арокъ; съ тонкими колонками, представляли теперь нѣчто вродѣ балкончика, стоя на которомъ и глядя вдаль, нельзя было не залюбоваться великолѣпнымъ видомъ.
   Медленно сошла она внизъ по винтовой лѣстницѣ, столь узкой вверху, что только развѣ тѣнь странствующей прародительницы могла проскользнуть мимо спускающагося...
   Внизу, на стѣнахъ, висѣло вооруженіе ея рыцарскаго рода; оружіе, съ которымъ древніе богатыри сражались за честь и позоръ, за имущество и жизнь. Каждую ночь касалась она его дрожащими руками и благословляла тѣмъ искреннѣе, чѣмъ болѣе на немъ виднѣлось ударовъ и пятенъ вражеской крови. Теперь оно блестѣло и покоилось праздно на стѣнахъ, оружіемъ же новаго поколѣнія въ старой башнѣ были современные несгараемые шкафы.
   Да, тотъ странный, чуждый элементъ, чувствовавшійся въ виллѣ во всѣхъ семейныхъ разговорахъ, денежная лихорадка, духъ спекуляціи прокрался и сюда, въ это до сихъ поръ строго сохраненный рыцарскій міръ. Онъ носился въ воздухѣ; онъ крался вверхъ и внизъ по лѣстницамъ, и огромныя, вѣковыя чаши на столахъ залы казались ироніей въ мягкой рукѣ отрѣзывателя купоновъ, точно такъ же какъ массивные, вновь сдѣланные запоры и замки у двери въ погребъ охраняли только шампанское коммерціи совѣтника, тогда какъ вверху тысячи и тысячи лежали за изящнымъ, едва замѣтнымъ замкомъ. Историческій порохъ со временъ тридцатилѣтней войны лежалъ тоже еще внизу, терпимый коммерціи совѣтникомъ потому только, какъ злобно утверждала Генріэтта, чтобы имѣть возможность показать любопытнымъ посѣтителямъ, вмѣстѣ съ нимъ, драгоцѣнные сорты винъ, находящихся въ прохладномъ, сухомъ погребѣ башни... Все это дѣлало для Кэты почти неузнаваемою родную почву, на которой протекло ея дѣтство; эта выставка себя на показъ, этотъ разсчетъ произвесть эффектъ съ помощью дорогихъ нововведеній, это лихорадочное стремленіе доказать свѣту, что постаменъ, на который взобрались, сдѣланъ изъ золота -- все это прямо противорѣчило старинному духу фамиліи Мангольдъ; никогда прежде ея прочное благосостояніе не выказывалось "золотымъ дождемъ"; при жизни Мангольда деньги не господствовали въ семьѣ; какъ ни былъ онъ точенъ въ своей конторѣ, но никогда не вырвалось у него дома даже однаго слова о денежныхъ дѣлахъ. А теперь! спекулировала даже президентша; свое маленькое состояніе, изъ нѣсколькихъ тысячъ, пустила она въ оборотъ, т. е. купила акціи, и почти страшно было видѣть, какъ лицо столь холодной обыкновенно женщины становилось, при постоянно повторяющихся разговорахъ о деньгахъ, красно до ушей, отъ сильнаго внутренняго волненія...
   Кэта оставила башню и перешла на мостъ. На одну минуту нагнулась она надъ перилами и пытливо посмотрѣла въ потокъ, какъ будто старые знакомые, плодовыя деревья и кусты съ ягодами, должны были находиться еще на своихъ мѣстахъ; но она увидала только свое лицо и свои пышныя темнорусыя косы -- эта дѣвушка имѣла странное свойство быть золотой рыбкой семейства; ей говорили это ежедневно, какъ такую, ее уважали и отличали; старались объяснить ей, что она, по этой причинѣ, не могла сама чесать свои косы и что для этого необходима была каммеръ-юнгфера; но Кэта энергично возстала противъ этого у президентши; свою голову она не поручала искуснымъ рукамъ, такъ сидѣть по цѣлымъ часамъ неподвижно и торжественно, какъ статуя -- съ этимъ она не могла свыкнуться во всю свою жизнь... О да, очень хорошо быть богатой; но богатство не должно лишать свободы; оно не должно стараться связать руки дѣятельной энергической дѣвушкѣ.
   Она покинула красивыя куртины передъ развалинами и шла по пустынной дорогѣ вдоль берега рѣки, отѣненнаго ивами. Мутныя волны, унося съ собой снѣгъ растаявшій въ горахъ, и послѣднее суровое дыханіе зимы, быстро неслись мимо ея; но на ивовыхъ вѣтвяхъ сидѣли птички, а подъ кустами васильки уже развернули во всей прелести свои небесно-голубые цвѣты и могли составить весенній букетъ...
   Съ цвѣтами въ рукѣ, тихо пошла она далѣе, до стараго деревяннаго моста... Тамъ раскинулась зеленая площадка, отѣненная плодовыми деревьями. Коммерціи совѣтникъ былъ правъ, низкая, деревянная ограда, окружавшая садъ, была въ полной исправности, дому же недоставало немногаго... Но этотъ старый домъ былъ все-таки такъ хорошъ! Уединенно лежалъ онъ за шумящей рѣкой, а лиственный лѣсъ на заднемъ планѣ, доходившій довольно близко до деревяннаго забора, придавалъ ему видъ уединеннаго жилища лѣсничаго. Конечно, домъ былъ невысокъ; въ немъ былъ всего одинъ рядъ оконъ, непосредственно надъ ними возвышалась крыша съ позолоченными флюгерами и массивными трубами, изъ которыхъ одна -- невиданное до сихъ поръ еще никогда явленіе -- дѣйствительно дымилась. Въ домѣ уже давно не разводилось огня въ печахъ и очагѣ. При жизни мельника, въ комнатахъ круглый годъ лежала рожь, жалузи лежали передъ окнами какъ прикованныя, и только осенью, въ день жатвы, дверь дома цѣлый день стояла открытой настежь. Тогда и маленькая Кэта прокрадывалась въ такъ называемую житницу, большую, окрашенную бѣлой краской комнату, съ большой зеленой печью, лежащую близъ кухни, и наполняла свой передникъ грушами и яблоками... Сегодня ставни были открыты и молодая дѣвушка въ первый разъ видѣла, какъ блестѣли стекла въ большихъ окнахъ дома. Этотъ домъ былъ теперь домомъ доктора Брука.
   Сама не зная какъ, перешла она мостъ и обошла зданіе съ трехъ сторонъ. Сердце ея билось немного сильнѣе обыкновеннаго. Она не имѣла болѣе права являться сюда, но звукъ ея шаговъ пропадалъ въ мягкой травѣ; вмѣстѣ съ тѣмъ сильно шумѣла рѣка и на крышѣ чирикали воробьи. Нѣкоторыя окна были открыты; вазы съ вьющимися зелеными растеніями висѣли, какъ видѣла Кэта, на потолкахъ комнаты, а въ кухнѣ, на стѣнѣ, блестѣла мѣдная посуда; нѣжное чириканье птицъ также раздавалось изъ дому и перемѣтилось съ задорнымъ крикомъ воробьевъ; но не было видно никакого признака человѣческой жизни... Теперь она смѣлѣе обогнула западный уголъ дома, хотѣла ужь пройти вдоль главнаго фасада и сильно испугалась.
   Въ главной двери, раздѣляющей фасадъ на двѣ половины и отъ которой направо спускалась широкая каменная лѣстница, стояла женщина, изящная и стройная. Рядомъ съ ней стоялъ столъ, заваленный книгами и картинами, съ которыхъ она стирала пыль. Удивленно посмотрѣла она на дѣвушку, подходившую невѣрными шагами и невольно выронила изъ рукъ картину, съ которой стирала пыль: это была фотографія Флоры въ овальной рамкѣ.
   Но вѣдь это не могла быть тетка-дьяконица! Судя по исполненному ироніи описанію, данному ей только-что Флорой, Кэта вообразила себѣ маленькую, сгорбленную, хотя все еще проворную старушку, съ руками, сдѣлавшимися отъ стряпни сѣрыми -- подобная картина не была совмѣстима съ этой дамой, которой маленькое, правда, пожилое лицо было нѣжно-блѣдно и благородно, а глаза смотрѣли такъ выразительно изъ-подъ кружевнаго платка, который она накинула на свои все еще роскошные пепельнаго цвѣта волосы.
   Кэта смущалась все болѣе и болѣе и пробормотала подойдя къ лѣстницѣ, обычное извиненіе. "Я играла тутъ еще ребенкомъ, возвратилась нѣсколько дней тому назадъ изъ Дрездена и -- это моя сестра", быстро прибавила она, указывая на фотографію, и затѣмъ разразилась громкимъ, свѣжимъ смѣхомъ, сама потомъ удивившись наивному, неловкому способу представленія, къ которому она, въ своемъ смущеніи, прибѣгла.
   Дама тоже засмѣялась. Она положила картину на столъ и, сойдя со ступеней, протянула къ дѣвушкѣ обѣ руки. "Слѣдовательно вы младшая свояченица Брука". Легкая тѣнь проскользнула по ея лицу. "Я не знала, что въ виллу Баумгартенъ пріѣхали гости", прибавила она съ нѣкоторой горечью. Въ эту минуту скользнула тѣнь и въ душѣ Кэты -- неужели же она была такимъ незначущимъ членомъ фамиліи Мангольдъ, что докторъ Брукъ не нашелъ даже нужнымъ упомянуть о своей встрѣчѣ съ нею?.. Она молча закусила себѣ губы и послѣдовала за приглашающимъ движеніемъ руки дамы, которая пошла впередъ и отворила дверь. Всѣ движенія стройной женщины были еще до сихъ поръ граціозны.
   "Это моя комната, мое убѣжище до конца, сказала она съ такимъ радостнымъ выраженіемъ голоса, какъ будто она дошла до этого спокойнаго пристанища послѣ многихъ тяжелыхъ странствованій "Раньше, чѣмъ мой мужъ былъ переведенъ дьякономъ въ городъ, жили мы въ небольшомъ сельскомъ приходѣ. Мы жили очень бѣдно, и я должна была употреблять всѣ свои хозяйственныя способности, чтобы поддержать въ глазахъ людей достоинство нашего сана; тѣмъ не менѣе это было лучшее время моей жизни... Пыльный воздухъ и шумъ города нехорошо подѣйствовали на мое сдоровье, мое желаніе жить уединенно въ деревнѣ сдѣлалось почти болѣзненнымъ. Я никогда не говорила этого, но докторъ все-таки замѣтилъ это и привелъ меня нѣсколько дней тому назадъ въ этотъ домъ, который онъ купилъ для меня". Послѣднія слова она произнесла задушевнымъ, глубоко-тронутымъ голосомъ. Она все-таки была тетка и съ гордостью называла своего племянника докторомъ. Потомъ она мило улыбнулась. "Это настоящій маленькій замокъ, не правда ли?" спросила она довѣрчиво. "Посмотрите на двери и на великолѣпную лѣпную работу на потолкахъ! А тѣ старинные кожаные обои съ золотыми украшеніями тоже дорого стоили въ свое время. Въ саду также можно найти еще остатки прежнихъ статуй. Первоначально этотъ домъ принадлежалъ одной вдовѣ изъ рода Баумгартеновъ -- я знаю это изъ одной хроники... Мы вычистили домъ, провѣтрили его и протопили нѣкоторыя печи, чтобы отогрѣть старыя стѣны; больше мы ничего не измѣнили; на это у насъ не хватило средствъ, да притомъ было бы и лишнимъ".
   Кэта давно уже съ удовольствіемъ осмотрѣла все убранство. Потемнѣвшая мебель изъ краснаго дерева шла какъ нельзя лучше къ желтымъ кожанымъ обоямъ. Близъ средней стѣны, недалеко отъ бѣлой большой, покоющейся на вычурныхъ ножкахъ, печи, стоялъ обитый ситцемъ диванъ и надъ нимъ висѣлъ портретъ покойнаго дьякона -- простая, нарисованная красками картина, изображающая стараго господина въ одеждѣ духовнаго лица. Главнымъ украшеніемъ комнаты служили группы растеній, расположенныя на двухъ большихъ широкихъ окнахъ и позолоченыя прорывающимися сквозь кисейныя занавѣски солнечными лучами. Золотыя рыбки въ стеклянной вазѣ, пѣвчая птица въ мѣдной клѣткѣ, эти питомцы одинокихъ женщинъ, тоже находились тутъ; на подоконникахъ цвѣли весенніе цвѣты, разноцвѣтные гіацинты и бѣлые нарциссы. Швейный столикъ помѣщался какъ будто въ бесѣдкѣ изъ лавровыхъ деревьевъ. "Это мои питомцы, я сама воспитала ихъ", сказала тетка, слѣдя за удивленнымъ взглядомъ молодой дѣвушки. "Лучшіе изъ нихъ я, понятно, поставила въ комнатѣ доктора". Она отворила дверь въ боковую комнату и ввела въ нее Кэту. "Понятно"!-- это слово звучало такъ смиренно, такъ матерински нѣжно... Она, понятно, разыскала ему и самую лучшую комнату въ домѣ, угловую, подъ окнами которой, обращенными на западъ, шумѣла рѣка. За широкой водной полосой раскидывалась одна изъ красивѣйшихъ частей парка, и далеко, за липовыми вершинами, синѣла шиферная кровля виллы... Между этими окнами, въ узкомъ простѣнкѣ, стоялъ письменный столъ; когда докторъ отрывалъ свои глаза отъ бумаги, то могъ видѣть, какъ флагъ, развѣвающійся на кровлѣ виллы, возносился въ небо. Кэта вдругъ почувствовала что ея щеки зардѣлись румянцемъ стыда: здѣсь нѣжная заботливость тайно старалась доставить доктору все лучшее, все любимое, тогда какъ тамъ -- ея вѣроломная сестра день и ночь думала, какъ-бы изгнать его изъ этого рая. Предчувствовала-ли нѣжная, любящая женщина, стоявшая близъ нея, что рано или поздно на ея любимца падетъ неотразимое тяжелое несчастіе? Она приняла Кэту не какъ чуждую семейнымъ отношеніямъ, только-что воротившуюся на родину, а какъ младшую свояченицу Брука, которая необходимо должна такъ хорошо знать всѣ отношенія, что даже ей не надо говорить, что она -- тетка; судя поэтому, она не состояла въ близкихъ сношеніяхъ съ виллой Баумгартенъ, и какъ будто желая подтвердить это предположеніе, указала на пустой простѣнокъ надъ письменнымъ столомъ и сказала: "Я еще не совсѣмъ устроилась -- тутъ не хватаетъ еще фотографіи невѣсты и портрета, писаннаго масляными красками, его матери -- моей дорогой покойной сестры".
   Болѣе ничего не доставало въ невыразимо-уютной комнатѣ. Докторъ, который долженъ былъ воротиться съ вечернимъ поѣздомъ, не имѣлъ никакого предчувствія, что не найдетъ уже болѣе тетку въ городѣ. Она хотѣла избавить его отъ хлопотъ переѣзда, и коммерціи совѣтникъ, какъ она съ благодарностью сказала, былъ настолько предупредителенъ, что передалъ ей для этой цѣли домъ немедленно.
   Генріэтта распахнула двери и, судорожно прижавъ къ груди сложенныя руки, съ жадностію вдыхала свѣжій воздухъ; однако, она скоро почувствовала припадокъ удушья, и силы начали ей измѣнять. Кэта и коммерціи совѣтникъ поспѣшили поддержать больную; Флора тоже поднялась и съ досадой бросила папиросу въ пепельницу.
   -- Безвредное облачко дыма обвинятъ теперь въ причиненіи припадка,-- сказала она съ признакомъ досады:-- но я понимаю въ чемъ дѣло. Тебѣ, Генріэтта, слѣдовало бы лежать въ постели и не выходить на сухой весенній воздухъ, который для людей въ твоемъ положеніи -- сущій ядъ; я тебя сейчасъ предупреждала, но ты не внимаешь никогда добрымъ совѣтамъ. Ты также упряма относительно врачебной помощи...
   -- Потому что я не довѣряю своей болѣзни первому попавшемуся составителю ядовъ,-- добавила Генріэтта, слабымъ, но очень рѣшительнымъ тономъ.
   -- О! это затрогиваетъ ужъ честь моего бѣднаго стараго совѣтника медицины,-- вскричала Флора, смѣясь и пожимая плечами. Пусть будетъ по твоему, ребенокъ, если это доставляетъ тебѣ удовольствіе. Вѣдь я тоже не могу знать, какъ онъ приготовляетъ свои микстуры, однакожъ смѣю полагать, что онъ еще ни одного изъ своихъ паціентовъ не отправилъ на тотъ свѣтъ.
   Коммерціи совѣтникъ, съ блѣдностью на лицѣ, ходилъ изъ угла въ уголъ и подымалъ невольно руку, какъ бы желая зажать уста говорившей; онъ не находилъ, каялось, словъ, взоръ его какъ-то тоскливо остановился на лицѣ Кэты.
   -- Безжалостная! вырвалось у Генріэтты.
   -- Я не безжалостная, но обладаю достаточной долей неустрашимости, чтобъ называть вещи по ихъ имени, даже въ такомъ случаѣ, если суровыя слова должны отразиться вредно на моихъ собственныхъ ранахъ. Иначе, какое значеніе имѣла бы тогда строгая справедливость?... Вспомни тотъ злополучный вечеръ и спроси себя, кто остался правъ? Я знала, что должно послѣдовать паденіе съ высоты этой ложной славы -- оно послѣдовало, безъ всякой надежды на спасеніе; не намѣрены ли вы оспаривать единогласный приговоръ свѣта? Что я не желаю пасть вмѣстѣ съ вами, пойметъ всякій, кто меня знаетъ... Я не могу прикрывать худыя дѣла, какъ, напримѣръ, умѣетъ дѣлать это бабушка.
   Флора отворила другую половинку двери и вышла на балконъ. Она говорила подъ вліяніемъ страстнаго порыва. Блѣдное, какъ мраморъ, античное лицо ея чрезвычайно оживилось, въ глазахъ ея сверкало презрѣніе, вся фигура ея олицетворяла собой пылкое нетерпѣніе.
   -- Впрочемъ, во власти его было обратить меня; какъ желала бы я тогда защищать его словесно и письменно!-- продолжала она, запуская свои тонкіе пальчики въ сухія вѣтви кустарника. Однако онъ предпочелъ на мой первый и единственный вопросъ отвѣчать, какъ гордый испанецъ, ледянымъ взоромъ.
   -- Отвѣтъ этотъ долженъ былъ бы удовлетворить тебя.
   Нимало, любезный Морицъ; я нахожу его удобнымъ и дешевымъ; что же касается до взоровъ и жестовъ, то я отношусь къ нимъ скептически -- я требую больше.. Но я хочу показать тебѣ, что у меня нѣтъ недостатка въ доброй волѣ; и повторяю еще разъ то, что я требовала отъ тебя первоначально: докажи мнѣ и свѣту, что онъ исполнилъ свой долгъ -- вѣдь ты былъ свидѣтелемъ!
   Морицъ быстро отступилъ отъ порога дверей и прикрылъ рукою глаза -- солнечный свѣтъ, заливавшій балконъ яркими лучами, былъ для глазъ его нестерпимъ.
   -- Тебѣ извѣстно слишкомъ хорошо, что я не могу исполнить это такъ, какъ требуешь ты -- я не медикъ,-- отвѣчалъ онъ глубоко подавленнымъ голосомъ, схожимъ скорѣе съ шепотомъ.
   -- Ни слова болѣе, Морицъ!-- вскричала Генріэтта. На тѣлѣ ея дрожала каждая жилка.-- Съ каждой попыткой начать защиту, ты допускаешь мысль, что эта благородная невѣста, должно быть, очень робка и непостоянна. Большіе глаза Генріэтты, въ которыхъ отражалось внутреннее лихорадочное состояніе, съ ненавистью устремились на прекрасное лицо сестры.-- Желательно только, чтобъ жестокіе твои маневры могли, по возможности, привести скорѣе къ цѣли, то есть -- будь это сказано разъ наконецъ, хотя и въ сухихъ выраженіяхъ -- чтобъ, вслѣдствіе твоей явной холодности, онъ добровольно помогъ рѣшить ваши отношенія, потому что, сказать правду, онъ не теряетъ ровно ничего относительно твоей холодной души, которая жаждетъ только наружныхъ успѣховъ; но онъ любитъ тебя и совершенно сознательно рѣшится скорѣе вступить въ несчастный бракъ, чѣмъ разстаться съ тобой, доказательствомъ чего служитъ все его поведеніе.
   -- Къ сожалѣнію,-- добавила Флора, не поварачивая головы.
   -- И на этомъ основаніи, я буду стоять за него и постараюсь уничтожить твои коварные замыслы,-- досказала Генріэтта съ дрожью на устахъ и возвысивъ свой голосъ.
   Взглядъ состраданія, которымъ Флора измѣрила глубоко взволнованную дѣвушку, имѣлъ сходство съ жестокой насмѣшкой; но въ то же время Флору осѣнила какая то внезапная мысль. Она положила свою правую руку на плечо Генріэтты, привлекла ее къ себѣ и, сардонически улыбаясь, шепнула ей на ухо: осчастливь же его, крошка! Будь увѣрена, что я не буду противорѣчить и мѣшать тебѣ!
   Кэта стояла достаточно близко отъ нихъ, чтобы понять шопотъ, и какъ бы пассивно она ни относилась ко всему происшедшему между сестрами -- благородный гнѣвъ все-таки сверкалъ теперь въ ея глазахъ.
   Флора поняла ея взглядъ.
   -- Полюбуйтесь этой дѣвушкой. Развѣ ты, Кэта не понимаешь шутокъ?-- сказала она полусерьезно, полунасмѣшливо.-- Я не дѣлаю никакого вреда твоему баловню, хотя и имѣю полное право отразить, разъ навсегда, безъ всякой церемоніи, злыя придирки Генріэтты... Эти два существа (она указала на коммерціи совѣтника и Генріэтту) воображаютъ, что они вправѣ заботиться о моемъ поведеніи, а ты, крошка, только-что выпорхнувшая изъ гнѣзда въ пансіонѣ и помышляющая только объ узорчикахъ да вышивочкахъ, прочитавъ два-три французскихъ романа, присоединяешься немедленно къ нимъ и вступаешь со мной въ борьбу; глупенькая, неужели ты считаешь себя вправѣ судить сестру твою Флору?-- Она разсмѣялась и простерла свою руку по направленію къ орѣшнику, съ котораго только-что спорхнулъ голубь; бѣлоснѣжная птичка поднялась высоко подъ облака.-- Смотри: голубка эта сейчасъ ворковала рядомъ съ другими на вѣткѣ дерева, и эти другіе были близкіе ей; а теперь широкія крылья ея разсѣкаютъ воздухъ, и въ безпредѣльной синевѣ небесъ она становится, въ глазахъ людей самостоятельныхъ, знаменательнымъ явленіемъ. Можетъ быть, ты поймешь когда нибудь, чью пылкую натуру изображаетъ эта картина. A propos, Морицъ,-- сказала Флора, прорвавъ свой монологъ и приглашая движеніемъ руки коммерціи совѣтника къ себѣ на балконъ:-- тамъ, сзади лѣса, долженъ, находиться пріобрѣтенный Брукомъ домъ, прежнее зданіе гостиницы, а я вижу надъ лѣсомъ густой дымъ.
   -- По очень простой причинѣ: подъ очагомъ разведенъ огонь, -- отвѣтилъ улыбаясь коммерціи совѣтникъ: -- тетушка діаконисса переѣхала вчера въ этотъ домъ.
   -- Въ заброшенное-то гнѣздо?
   -- Такъ точно. Впрочемъ "замковый" мельникъ былъ слишкомъ хорошій хозяинъ, чтобъ допустить принадлежавшія ему строенія до упадка; въ домѣ каждый гвоздь на своемъ мѣстѣ, каждый кирпичикъ на кровлѣ.
   -- И дѣйствительно дѣла еще не такъ плохи. Допотопная мебель тетушки и портретъ покойнаго діакона подъ-стать комнатамъ; мѣста будетъ достаточно для разной посуды и стклянокъ; огородъ и рѣчка для мытья и полосканья тоже подъ рукой. Съ этими словами Флора невольно приподняла края своего платья съ великолѣпной отдѣлкой, какъ-бы ступивъ на только-что вымытый и непросохшій еще полъ.-- Не мѣшаетъ затворить двери,-- сказала она, возвращаясь поспѣшно въ комнату:-- вѣтеръ несетъ сюда дымъ и чадъ.-- Тонкія ноздри ея дрожали.-- Я увѣрена, что добрая женщина приготовляетъ свое неизбѣжное пирожное, не поставивъ въ домѣ еще не одного стула; она не можетъ ни на минуту обойтись безъ стряпни.
   Между тѣмъ, Генріэтта вышла тихонько изъ комнаты. Во время болтовни Флоры она испытывала такое же ощущеніе, какое испытываетъ человѣкъ, когда, пробудясь отъ сна, онъ видитъ себя на краю пропасти. Она поднялась на платформу башни, гдѣ голуби и галки свили свои гнѣзда. Кэта взяла свой зонтикъ -- она знала, что больная, удаляясь тихо изъ семейнаго кружка, любить оставаться одна -- и, но избѣжаніе новыхъ споровъ съ Флорой, рѣшилась сходить немедленно къ Сузѣ.
   -- Сходи, пожалуй, на свою мельницу,-- сказалъ съ досадою коммерціи совѣтникъ, послѣ того -- какъ онъ тщетно старался удержать Кэту:-- но сперва посмотри сюда! Онъ отодвинулъ въ сторону тяжелую портьеру изъ гобелэна; позади портьеры, въ глубокой нишѣ, стоялъ новый денежный шкафъ.-- Это принадлежитъ тебѣ, которой всѣ завидуютъ; это твое. "Тряхну тебя я деревцо, посыплется и злато и сребро"! сказалъ онъ и рука его ласково скользнула по холодному металлу.-- Все достояніе твоего дѣдушки, зданія и дворы, лѣса и луга, лежитъ въ этомъ сундукѣ, превращенное въ денежные документы. Бумаги эти, какъ трудолюбивыя пчелы, и денно, и нощно работаютъ въ твою пользу. Онѣ привлекаютъ потоки золота въ этотъ скрытый уголокъ... "Замковый" мельникъ понималъ правильно нашъ вѣкъ, вѣкъ наживы, доказательствомъ чему служитъ духовное завѣщаніе покойнаго; но какъ баснословно увеличится оставленное имъ наслѣдство, это онъ едва ли предвидѣлъ.
   -- При такомъ положеніи твоихъ дѣлъ, Кэта, ты можешь быть первой партіей въ странѣ;-- можешь, какъ въ сказкѣ, въ день твоей свадьбы, вымостить талерами комнату, въ которой устроенъ будетъ обѣденный столъ, -- добавила изъ другой комнаты Флора. Она углубилась опять въ мягкія подушки кресла и взяла въ руки книгу.-- Жаль, однако, денегъ! Не сердись, дитя мое, но я опасаюсь, что ты нравственно черезчуръ запугана, что бы съумѣть блеснуть съ умомъ предъ свѣтомъ своимъ золотымъ дождемъ.
   -- Подождемъ и увидимъ -- сказала со смѣхомъ молодая дѣвушка. Покуда я еще не имѣю права взять самовольно ни одного талера оттуда (она указала на шкафъ); но относительно моей "замковой" мельницы я хотѣла бы, Морицъ, быть госпожой, хотя бы на однѣ только сутки.
   -- Что же, развѣ она тебѣ надоѣла, прекрасная мельничиха?
   -- Моя мельница? Столь же мало, Морицъ, какъ и моя молодость. Но я была вчера въ саду, принадлежащемъ къ мельницѣ; онъ такъ обширенъ, что Францу, за недостаткомъ времени и рабочихъ силъ, приходится невольно запустить ту часть сада, которая прилегаетъ къ шоссе. Онъ намѣренъ сдѣлать тебѣ предложеніе о продажѣ этого участка, который, по его мнѣнію, можетъ послужитъ отличнымъ мѣстомъ для постройки виллъ и принести хорошій доходъ, но я полагаю, что виллы могутъ быть построены очень хорошо и на другомъ мѣстѣ; я хотѣла бы отдать этотъ участокъ твоимъ рабочимъ, которые очень желаютъ поселиться близь твоей бумагопрядильной фабрики.
   -- Вотъ какъ! подарить, Кэта?
   -- Вовсе не думаю. Тебѣ, Морицъ, не слѣдуетъ улыбаться съ насмѣшкой и состраданіемъ. Впрочемъ, люди твои отнюдь не думаютъ принимать подарокъ или подаяніе, какъ говоритъ доктръ Брукъ.
   -- А! "какъ говоритъ докторъ Брукъ?" Развѣ онъ уже и твой оракулъ? воскликнула Флора, вскочивъ съ креселъ. Съ загадочнымъ выраженіемъ въ лицѣ, она устрѣмила свои взоры на сестру, щеки которой зардѣлись на мгновеніе яркимъ румянцемъ, но въ глазахъ видна была холодная серьезность.-- Я знаю также, какую цѣну имѣетъ пріобрѣтенное собственнымъ трудомъ; то что я могу пріобрѣсти сама, я предпочитаю самому благонамѣренному подарку:-- продолжала Кэта, не отвѣчая на намеки Флоры,-- и на этомъ основаніи люди должны платить, и именно дать ту же сумму, которую они предлагали за твою землю.
   -- Въ такомъ случаѣ -- Кэта, ты устроишь не очень великолѣпное дѣло, сказалъ, улыбаясь, коммерціи совѣтникъ: за принадлежащій мнѣ на берегу рѣчки безплодный участокъ земли предлагали довольно ничтожную сумму, а тутъ, рядомъ съ мельницей, великолѣпная садовая почва!... Нѣтъ, дитя мое, при всемъ моемъ желаніи угодить тебѣ, я, въ качествѣ твоего опекуна, не вправѣ вручить тебѣ власть, хотя бы на одинъ только часъ!
   -- Въ такомъ случаѣ, пусть охотники до построекъ поступаютъ какъ знаютъ, сказала Кэта совершенно равнодушно. Я знаю, что по прошествіи трехъ лѣтъ, я буду думать объ этомъ предметѣ точно такъ же, какъ и теперь; тогда, однако, можетъ случиться, что я сдѣлаю глупость и дамъ людямъ этимъ, на постройку, денегъ взаймы безъ всякихъ процентовъ.
   Съ спокойной улыбкой на лицѣ Кэта поклонилась и удалилась изъ комнаты.
   Во время этого разговора госпожа діаконисса ходила по комнатѣ, устанавливая разныя вещи, приводя все въ порядокъ; шаги ея были такъ тихи, осторожны, какъ будто докторъ сидѣлъ уже тутъ, у письменнаго стола, работая надъ новымъ своимъ сочиненіемъ, которое хотѣлось ему окончить въ спокойномъ уединеніи, для чего онъ и оставилъ себѣ эту "комнату за городомъ". Старушка отворила дверцу стѣннаго шкафа (возлѣ полки съ книгами) и достала изъ него тарелку съ пряниками, которую и подала молодой дѣвушкѣ, потчуя ее незатѣйливымъ домашнимъ печеньемъ.
   -- Прянички совсѣмъ свѣжіе. Сегодня только состряпала ихъ, не смотря на то, что много было хлопотъ съ этой переѣздкой. Врачу, знаете, они всегда нужны при посѣщеніи маленькихъ паціентовъ. Насчетъ вина -- извините ужь -- предложить вамъ его не могу: нѣсколько бутылокъ, которыми мы дорожимъ, я оставила въ городѣ... Онѣ хранятся тамъ, на всякій случай, для трудно-больныхъ.
   Кэта подумала тутъ о кучѣ цѣнныхъ бумагъ въ своемъ денежномъ шкафѣ, которыя, по выраженію Морица, "какъ пчелки прилежно работаютъ", чтобы направить въ этотъ шкафъ новыя струи золота изъ внѣшняго міра... Вспомнила она и о богатомъ винномъ погребѣ, въ башнѣ, о надменной сестрицѣ своей, покуривающей папироски на мягкой кушеткѣ пурпурнаго цвѣта... Какой громадный контрастъ въ сравненіи съ этой обстановкой, съ этимъ скромнымъ довольствомъ, самоотверженіемъ! И какъ все это напомнило ей о родномъ домикѣ въ Дрезденѣ!.. Радостное чувство охватило Кэту, и она стала разсказывать о своей пріемной матери, о ея строго-разумной, серьезной и въ то-же время благодѣтельной дѣятельности; о томъ, какое вліяніе имѣетъ она на другихъ, какъ сама прилежно работаетъ и требуетъ того-же отъ своей пріемной дочки.
   -- Но какъ смотритъ г-жа президентша на такую систему воспитанья, на ваше житьё-бытьё тамъ?-- спросила тетушка, съ тонкой улыбкой, посматривая съ видимымъ удовольствіемъ на фигуру цвѣтущей, крѣпкой дѣвушки.
   -- Этого я не знаю,-- отвѣтила Кэта, пожавъ плечами, причемъ въ глазахъ ея блеснулъ задорный огонекъ:-- по думаю, что я ей кажусь слишкомъ быстрой относительно движеній, манеры держаться; голосъ мой для нея слишкомъ звонокъ, къ тому-же я ужь очень здорова, крѣпка и не довольно блѣднолица. Одному Богу извѣстно, сколько, можетъ быть, надѣлала я имъ хлопотъ, какъ стѣсняла ихъ... Это портретъ вашей сестры?-- спросила она, вдругъ обрывая тотъ разговоръ и указывая на лицо красивой женщины, изображенной на холстѣ масляными красками. Портретъ стоялъ еще на полу, около стѣны.
   -- Да, это моя сестра. Меня вотъ все безпокоитъ, что портретъ еще не на мѣстѣ; рамка-то немножко старовата стала, прибавила старушка, ну, а я подвержена головокруженію... боюсь на лѣстницу-то влѣзть. Нѣсколько недѣль тому назадъ я отпустила служанку... (легкая краска разлилась по ея лицу) -- вотъ и приходится ждать теперь, пока придетъ подёнщица; она и повѣситъ послѣднія картины и приладитъ занавѣски къ моей кровати...
   А Кэта была уже у письменнаго стола. Она положила на него зонтикъ и просто, не стѣсняясь, опустила букетикъ свой изъ "ивовыхъ серёжекъ" и "бѣлозора" въ изящный стаканъ изъ стекла молочнаго цвѣта, стоявшій возлѣ чернилицы. Однимъ сильнымъ, по осторожнымъ толчкомъ дѣвушка отодвинула письменный столъ отъ стѣны и приставила къ ней плетёный стулъ.
   -- Можно?..-- за-просто обратилась она къ тетушкѣ и сейчасъ-же схватила съ подоконника молотокъ и гвозди.
   Тетушка, съ улыбкой благодарности, подала ей портретъ, который, спустя нѣсколько секундъ, и повисъ на стѣнѣ. Но Кэта невольно отшатнулась, когда старушка протянула ей фотографическое изображеніе Флоры... Она -- своими собственными руками должна повѣсить этотъ портретъ! Онъ будетъ, висѣть, благодаря ей, передъ глазами человѣка, которому уже измѣнили, которому оригиналъ больше ужь не принадлежитъ?... Ну да, вѣдь скоро фотографію эту потребуютъ обратно, вмѣстѣ съ кольцомъ, что онъ носитъ на пальцѣ, какъ женихъ... Какое мучительное положеніе!.. А вотъ тетушка еще ласково провела рукой по этому портрету!..
   -- О, она такъ чудно-хороша,-- сказала старушка нѣжнымъ голосомъ.-- Собственно-то говоря, я мало знаю ее... Меня навѣщаетъ она весьма рѣдко. И то сказать, мнѣ-ли, старухѣ, требовать, чтобы такая дѣвушка приходила скучать со мною? Но я всѣмъ сердцемъ люблю ее! Вѣдь она его любитъ, она сдѣлаетъ его счастливымъ.
   Какая недальновидность, какое странное ослѣпленіе! Кэтѣ казалось, что она не на стулѣ стоитъ, а на горячихъ угольяхъ.. Въ самомъ дѣлѣ, она поступила ужасно необдуманно: послѣ всего того, что пришлось ей сегодня услышать тамъ, въ башнѣ, не слѣдовало ей вовсе и заходить сюда. Она готова была назвать себя фальшивой, лицемѣрной, потому что надо было сейчасъ-же вышибить изъ рукъ этой старушки фотографическій портретъ, показать ей, что передъ ней -- змѣя, готовая ужалить ее въ сердце.. А она этого не сдѣлала, даже не осмѣлилась проронить ни одного слова!.. Молотокъ такъ сильно ударилъ по гвоздю, что стѣна дрогнула... Вотъ и второй портретъ повѣшенъ. Пальцы Кэты какъ-то нервно задрожали, когда она вѣшала его. Соскочивъ со стула, дѣвушка невольно взглянула на фотографію... Обольстительное лицо сестры улыбалось надъ письменнымъ столомъ,-- улыбалось, какъ можетъ улыбаться прекрасный, злой, торжествующій демонъ
   Кэта схватила зонтикъ, чтобъ какъ можно скорѣе выйти изъ комнаты, но, переступивъ порогъ, увидѣла передъ собой другую настежь отворенную дверь, а за нею какъ разъ -- кровать тетушки. Тамъ была и лѣстница.
   -- Вотъ, вѣдь, чуть -- было не забыла! извинилась она и впорхнула туда, а затѣмъ сейчасъ-же взяла съ постели цвѣтную занавѣску и влѣзла на лѣстницу, пододвинувъ ее къ угловому окну, около котораго помѣщалась кровать. Кэта стояла такъ высоко, что могла коснуться лѣпныхъ украшеній потолка -- къ ножкамъ амурчиковъ. Торопливо быстро нанизывала она кольца занавѣски на желѣзный прутъ, а въ это время тётушка, стоя у стола (онъ былъ посреди комнаты), размѣшивала ложечкой въ стаканѣ воды малиновый сиропъ "для своей доброй помощницы". Вдругъ Кэта увидѣла, какъ за окномъ быстро прошолъ человѣкъ, удивительно какой стройный, съ такой серьезной осанкой, и она сейчасъ-же догадалась, что это онъ... и испугалась. Оставаться или сойти съ лѣстницы? Но уже было поздно рѣшать этотъ вопросъ: Брукъ прошелъ чрезъ сѣни и отворялъ теперь дверь въ комнату тетушки. Старушка обернулась, и, крикнувъ: "Ахъ, Лео, вотъ и ты!", поспѣшила къ нему навстрѣчу и обвила руками шею племянника. Само собою разумѣется, что тутъ не только стаканъ съ розовымъ питьемъ, но и сама "добрая помощница" была забыта. Кэта, стоя въ темпомъ углу, на лѣстницѣ, въ невыразимомъ смущеніи старалась теперь спрятаться за ситцевую занавѣску, но уже было поздно прятаться: она должна была стоять совсѣмъ смирно, не шевелиться, если не хотѣла быть неловкой помѣхой этому свиданію.
   Молодая дѣвушка видѣла, какъ красивое лицо доктора, окаймленное густою бородой, любовно склонилось надъ женщиной, воспитавшей его, дружески-преданной ему, замѣнившей ему родную мать. Она видѣла, какъ онъ крѣпко прижалъ ее къ груди и потомъ, снявъ руку тетушки съ своего плеча, почтительно поцѣловалъ эту руку и затѣмъ окинулъ взглядомъ комнату.
   -- Ну, Лео, что-то ты скажешь насчетъ того, что вотъ я, не предупредивъ тебя, прилетѣла изъ города сюда?-- спросила старушка, уловивъ взглядъ племянника.
   -- Я бы долженъ былъ, собственно говоря, не одобрить этого... Въ послѣдніе дни ты слишкомъ много хлопотъ приняла на себя, ну, а вѣдь мы знаемъ, что домашнія треволненія и хлопоты всегда вредно дѣйствуютъ на твое здоровье! Впрочемъ, ты -- ничего, на видъ здорова и свѣжа, даже....
   -- А ты, Лео, что-то не совсѣмъ хорошъ,-- перебила тетушка съ озабоченнымъ видомъ:-- цвѣтъ лица не такой свѣжій, какъ обыкновенно, да вотъ и здѣсь (она слегка провела концами пальцевъ по его лбу) замѣтно что-то такое незнакомое... Да; какая-то мрачная, мучительная мысль забралась туда.. Не было-ли какихъ-нибудь непріятностей у тебя тамъ, куда ты ѣздилъ, т. е. относительно твоей докторской практики?..
   -- Нѣтъ, тетушка, никакихъ!
   Въ тонѣ его голоса звучала искренность, тонъ былъ успокоительный, но въ то-же время въ немъ ясно слышалось желаніе прекратить дальнѣйшіе разспросы. Коммерціи совѣтникъ не даромъ-же замѣтилъ, что Брукъ вообще никогда не говоритъ о своихъ дѣлахъ, не любитъ сообщать что-либо о своей дѣятельности.
   -- Однако, какой уютной представляется мнѣ эта комната, не смотря на ея почернѣвшія стѣны,-- проговорилъ докторъ и, заложивъ руки на спину, прошелся медленнымъ шагомъ вокругъ стола, осматривая разныя мелочи... Здѣсь ощущаешь миръ, тишину, благодаря присутствію безкорыстной, любящей женской души!.. Вотъ именно это такъ и тянетъ меня домой, въ этотъ скромный уголокъ съ его простенькой обстановкой, гдѣ даже и не слышно, какъ ты хозяйничаешь... Я, тетушка, частенько буду посѣщать это тихое жилище.
   Старушка засмѣялась и замѣтила лукаво:
   -- Да, да, конечно! Частенько... до одного іюньскаго денька... Послѣ Троицына дня -- твоя свадьба.
   -- Да; на второй день праздника.
   Какъ странно произнесъ онъ эти слова -- холодно, такимъ твердымъ, неумолимымъ тономъ!.. Ну-да ужь онъ не допуститъ отсрочки ни на одну секунду; назначенъ часъ -- и кончено!. Кэта почувствовала легкій ознобъ и притаила дыханіе... Вотъ ужь теперь-то показаться ей совсѣмъ нельзя!. Считая каждую минуту, она ждала, что Брукъ уйдетъ же, наконецъ, въ свою комнату, а тогда ей легко будетъ спуститься и тихонько уйти, не столкнувшись съ нимъ. Это "подслушиванье поневолѣ" въ глубинѣ души возмущало молодую дѣвушку. Докторъ, какъ на зло, подошелъ еще къ столу и взялъ письмо (оно лежало около книгъ, неприбранныхъ тетушкою за неимѣніемъ времени).
   Старушка даже подалась впередъ, какъ-бы желая помѣшать ему прочесть это письмо, причемъ нѣжное лицо ея почти побагровѣло.
   -- Ахъ, Господи, вѣдь вотъ какой забывчивой становится такая старая голова!-- посѣтовала она.-- Письмо это принесли изъ города нѣсколько часовъ тому назадъ... Отъ купца Ленца. Сегодня не слѣдовало-бы вовсе письму этому попадать въ твои руки -- ну, а я, вотъ, и оставила его тутъ! Кажется мнѣ, что въ немъ деньги за твои визиты... Но присланы-то они въ такое неурочное время, Лео... Я, право, опасаюсь...
   Брукъ уже вынулъ письмо изъ конверта и пробѣжалъ глазами написанное.
   -- Да, и Ленцъ тоже даетъ мнѣ отставку, произнесъ онъ спокойнымъ тономъ и бросилъ на столъ, вмѣстѣ съ письмомъ нѣсколько кредитныхъ билетовъ.-- Тебя, тетушка огорчаетъ это?
   -- Меня?.. О, Лео, нисколько! Ни чуточки, если только я могу быть увѣрена, что ты не принимаешь близко къ сердцу неблагодарность этихъ неразсудительныхъ людей... я вѣрю въ тебя, въ твое искусство... въ твою звѣзду, и вѣра эта непоколебима,-- прозвучалъ кроткій женскій голосъ, въ которомъ было много теплоты и увѣренности.-- Рука несчастья и недоброжелательства стала бросать тебѣ подъ ноги камни (конечно, она это скоро оставитъ), но камни эти не смущаютъ меня: ты все-таки пойдешь впередъ по дорогѣ, которую самъ избралъ!.. (Тутъ старушка указала черезъ открытую дверь на смежную комнату). Осмотри-ка свой уголокъ -- тамъ спокойно, безъ всякихъ помѣхъ, можешь-ты и думать и работать!.. Ахъ, и какъ-же радостно ожидаю я того времени, тѣхъ дней, которые мы еще можемъ прожить вмѣстѣ, когда я буду заботиться о тебѣ...
   -- Да, тетушка, но та стѣснительная экономія, которую ты въ эти послѣдніе мѣсяцы постепенно вводила въ наше хозяйство... вслѣдствіе неблагопріятныхъ обстоятельствъ, повліявшихъ на мои дѣла, должна быть совершенно оставлена. Я не потерплю теперь, не могу больше допустить, чтобы ты сряду нѣсколько часовъ стояла въ кухнѣ на холодномъ каменномъ полу. Нельзя-ли сегодня-же снова водворить нашу прежнюю кухарку?.. Относительно этого ты можешь преспокойно распорядиться -- смѣло пригласить ее занять старое мѣсто.
   Докторъ опустилъ руку въ боковой карманъ сюртука; вынулъ оттуда тяжеловѣсный кошелекъ (наполненный золотомъ) и высыпалъ изъ него всѣ деньги на столъ.
   Старушка такъ была удивлена и такъ обрадовалась при видѣ кучки золота, заблестѣвшей на ея простенькой скатерти, что только молча всплеснула руками.
   -- Это, тетушка, гонорарій мой -- только за одну практику,-- сказалъ онъ съ видимымъ удовольствіемъ.-- И -- такъ, тяжелые дни миновали!
   Брукъ повернулся и вышелъ изъ угловой комнаты.
   Взглянувъ на тетушку, можно было замѣтить, что у нея кое-что лежало еще на душѣ, но она не сдѣлала ни одного вопроса о томъ, какая это была практика и кто именно былъ его паціентомъ -- такимъ щедрымъ при выдачѣ вознагражденія.
   Кэта воспользовалась благопріятной минутой, чтобы сойти, наконецъ, съ лѣстницы. Сердце у нея стучало, щеки совсѣмъ разгорѣлись -- такъ ей стыдно было, что она подслушала весь этотъ интимный разговоръ!.. Вонъ, изъ той двери прямо выходъ въ сѣни... значитъ, уйти можно незамѣтно; пускай тетушка-дьяконисса думаетъ, что и слѣдъ Кэты давно простылъ, что она и не слышала ни одного словечка изъ ихъ разговора, во-время удалившись... Но, прежде чѣмъ выйти изъ спальни, дѣвушка украдкой посмотрѣла въ сосѣднюю комнату. Какъ разъ въ это время дьяконисса и докторъ подошли къ письменному столу, и Кэта услышала восклицаніе Брука: "А -- а! Вотъ и первые весенніе цвѣточки! Да развѣ ты знала, что я люблю эти хорошенькіе голубые цвѣточки?.." Тетушка, растерявшись, тоже воскликнула: "Я-то?.. Нѣтъ, Лео.... Это -- Кэтхенъ, твоя третья свояченица, взяла да и опустила въ стаканъ букетикъ.... Эхъ, право, какая я нынче разсѣянная, безпамятная!..."
   Старушка поспѣшила въ спальню, но Кэта уже успѣла запереть за собою дверь и проскользнуть чрезъ сѣни прямо въ садъ. Такъ какъ ее теперь ничто не тревожило, то она шла подъ окнами неторопливымъ шагомъ. Заглянувъ въ первыя два окна, она увидѣла за ними часть постельной занавѣски, съ пестрыми букетами, повѣшенной криво, кое-какъ; за слѣдующей парой окошекъ висѣли хорошенькія кисейныя занавѣси (это была комната тетушки). Одно окно было открыто и оттуда струился ароматъ гіацинтовъ и нарцисовъ. Вдругъ красивая мускулистая мужская рука поставила стеклянный стаканъ молочнаго цвѣта, съ голубыми цвѣточками въ немъ, на подоконникъ возлѣ цвѣточныхъ горшковъ.. Это былъ ея весенній букетикъ!... Брукъ взялъ его съ письменнаго стола и перенесъ на окно. Кэта сильно вздрогнула.. Вотъ вѣтренница, вотъ неосторожная! Въ самомъ дѣлѣ, въ какомъ странномъ свѣтѣ показала она себя: вѣдь докторъ, увидѣвъ на своемъ столѣ эти цвѣточки, навѣрно долженъ подумать о томъ, какую безтактность и даже навязчивость обнаружила въ этомъ случаѣ легкомысленная молодая дѣвушка!... Она тотчасъ-же остановилась и, раздосадованная, почти глотая слезы, протянула руку къ подоконнику. Брукъ невольно поднялъ глаза.
   -- Будьте такъ добры, г. докторъ, потрудитесь передать мнѣ эти цвѣты. Они -- мои. Я только на минутку куда-то положила ихъ тамъ, а потомъ и забыла о нихъ, проговорила Кэта, съ трудомъ скрывая волненіе.
   Услышавъ этотъ голосъ, такъ неожиданно прозвучавшій за окномъ, докторъ сначала какъ будто испугался слегка.... Конечно, ему было не совсѣмъ-то пріятно, что молодая дѣвушка наблюдала за нимъ, но онъ быстро овладѣлъ собой, подавивъ непріятное ощущеніе, и ласково сказалъ:
   -- Я сейчасъ отдамъ вамъ цвѣты.
   Глубоко спокойный тонъ отвѣта разомъ обезоружилъ Кэту.... Да, онъ не хотѣлъ обидѣть ее.
   Брукъ вышелъ на крыльцо и сошелъ со ступенекъ лѣсенки. Его великолѣпная кудрявая борода, широкая грудь, строго благородная манера держаться -- все это вмѣстѣ невольно напоминало одну изъ тѣхъ фигуръ, которыя мы привыкли видѣть непремѣнно въ форменномъ военномъ костюмѣ -- хотя бы даже въ зеленомъ сюртукѣ лѣсничаго. Вѣжливо поклонившись, онъ подалъ дѣвушкѣ стаканъ съ букетикомъ.
   Кэта вынула цвѣты изъ стакана и, улыбаясь, сказала:
   -- Вѣдь это -- первые, смѣлые маленькіе цвѣточки! Они бойко такъ торопятся поскорѣй выйти на свѣжій апрѣльскій воздухъ! Сколько разъ согнешься, чтобы составить такой букетъ, но за то потомъ и радуешься ему... Право, онъ дароже цѣлой массы тепличныхъ цвѣтовъ!
   Теперь только молодая дѣвушка поуспокоилась. Докторъ ужь навѣрно послѣ этого не подумаетъ, что она, въ качествѣ новой родственницы обнаружила такую неловкость, безцеремонность относительно его письменнаго стола.
   Вотъ и тетушка показалась у открытаго окна. Извинившись, что ей пришлось оставить Кэту, она въ самыхъ задушевныхъ выраженіяхъ просила молодую дѣвушку приходить сюда почаще.
   -- Но вѣдь фрейленъ Кэта, недѣли чрезъ двѣ-три, уѣдетъ опять въ Дрезденъ,-- какъ-то торопливо отвѣтилъ за нее Брукъ.
   Это смутило и изумило Кэту. Неужели-же онъ боялся того, что она, являясь сюда, будетъ говорить старушкѣ (ничего еще неподозрѣвавшей) о томъ, какія странныя отношенія существуютъ, между нимъ и его невѣстой?... Мысль эта раздражала ее, но ей ужасно было жаль Брука: вѣдь душа его страдала, и страданія эти онъ такъ мужественно таилъ въ своей груди, а она не могла успокоить, утѣшить его...
   -- Я дольше останусь здѣсь, г. докторъ,-- возразила Кэта серьезнымъ тономъ.-- Да, и весьма вѣроятно, что пребываніе мое въ домѣ Морица продлится нѣсколько мѣсяцевъ... Вамъ, какъ врачу Генріэтты, лучше ближе знать, когда мнѣ возможно будетъ спокойно оставить больную сестру и вернуться домой.
   -- Вы хотите ухаживать за Генріэттой?
   -- Да, и нахожу это совершенно естественнымъ. Развѣ хорошо, что уходъ за ней до сихъ поръ былъ порученъ исключительно лицамъ постороннимъ, чужимъ?.. Бѣдняжка предпочитаетъ даже въ одиночку проводить ночи, чтобы только не призывать прислуги... Она не рѣшается обратиться за помощью къ ней, потому что рискуетъ увидѣть кислыя, угрюмыя, заспанныя физіономіи, а это оскорбляетъ ее. Она настолько горда, а можетъ быть слишкомъ раздражительна вслѣдствіе болѣзни, что не можетъ позволить себѣ почувствовать зависимость свою отъ людей подначальныхъ. Этого не слѣдуетъ болѣе допускать -- и я остаюсь ради Генріэтты.
   -- Какъ-бы то ни было, вы берете на себя эту задачу, сачитя ее слишкомъ легкой... Генріэтта очень больна, (Брукъ провелъ рукою по лбу, такъ что на мгновеніе Кэта не могла видѣть его глазъ)... Вамъ придется пережить тутъ нѣсколько тяжелыхъ, мучительныхъ часовъ.
   -- Я это знаю, произнесла она тихо, вдругъ сильно поблѣднѣвъ на одну минуту:-- но во мнѣ довольно мужества...
   -- Относительно этого я не сомнѣваюсь, живо заговорилъ докторъ:-- вѣрю, что у васъ и терпѣнія много, и неослабнаго милосердія, но... нельзя еще опредѣлить времени, когда для больной... уже не нужно будетъ никакого ухода... Вотъ поэтому-то я и не могу допустить, чтобы вы такъ энергически брались за это дѣло. Такой трудъ для васъ физически невозможенъ.
   -- Для меня?...
   Невольно поднявъ и вытянувъ правую руку, Кэта съ горделивой улыбкой посмотрѣла на нее.
   -- Не кажется-ли самимъ вамъ, г. докторъ, опасеніе ваше неосновательнымъ, когда, вотъ, вы видите меня? спросила она, весело метнувъ глазами.-- Нѣтъ, я изъ крѣпкаго, хорошаго матеріала; я вышла совсѣмъ въ бабушку Зоммеръ, а бабушка была дочерью крестьянина, сказать проще -- дочерью дровосѣка, и бѣгала она босая, а въ лѣсу работала топоромъ даже лучше своихъ братьевъ. Это я все знаю отъ Сузы.
   Брукъ отвелъ отъ нея глаза и посмотрѣлъ въ открытое окно. Тамъ, за своими гіацинтами и нарциссами, стояла старушка-тетушка въ задумчивой позѣ и какъ-бы привороженная, смотрѣла упорно на молодую дѣвушку. Его лицо какъ-то удивительно омрачилось.
   -- Въ данномъ случаѣ желѣзная сила мускуловъ не такъ важна, уклончиво отвѣтилъ докторъ.-- Обязанность сидѣлки, которую вы желаете принять на себя, сопряженная съ душевнымъ волненіемъ и опасеніями, вредно дѣйствуетъ на нервную систему... Впрочемъ (какъ-бы спохватился онъ), мнѣ вовсе и не слѣдуетъ указывать вамъ, какъ именно должны вы поступать. Это ужъ дѣло вашего опекуна, Морица, который обязанъ разрѣшить этотъ вопросъ. Онъ, по всей вѣроятности, будетъ настаивать на томъ, чтобъ вы къ назначенному сроку вернулись въ домъ вашихъ пріемныхъ родителей.
   Эти послѣднія слова Брукъ произнесъ довольно рѣзкимъ тономъ, что не согласовалось съ его обычною кроткостью и хладнокровіемъ.
   Тетушка невольно отодвинулась отъ окна, Кэта-же, напротивъ, стояла совершенно спокойно.
   -- Но отчего вы такъ непреклонны, г. докторъ? Почему вамъ хочется, чтобы Морицъ обошелся со мной такъ жестоко?-- спросила она какъ-то дѣвственно-кротко.-- Развѣ я желаю чего нибудь дурнаго?... И неужели Морицъ дѣйствительно имѣетъ право удержать меня отъ исполненія обязанностей сестры?... Нѣтъ, я этого не думаю... Но я вижу одинъ только исходъ, а именно: уговорите Генріэтту отправиться со мною въ Дрезденъ. Тамъ за больной будутъ ухаживать двое: я и моя докторша; уходъ, значитъ, пополамъ... Вѣдь это не повредитъ моей нервной системѣ?...
   Кэта тихо засмѣялась.
   -- Хорошо-съ, попытаюсь уговорить, отвѣтилъ Брукъ особенно-рѣшительнымъ тономъ.
   -- Ну, такъ я впередъ дамъ вамъ слово, что если это устроится я потороплюсь улетѣть отсюда, постараюсь поспѣшить, насколько это будетъ отъ меня зависѣть, проговорила молодая дѣвушка не менѣе рѣшительнымъ голосомъ, бросивъ на доктора выразительный взглядъ. Взглядъ этотъ заставилъ его потупить глаза, какъ будто онъ былъ пойманъ на чемъ дурномъ.
   Тетушка внезапно высунулась изъ окна и какъ-то удивленно, трогательно посмотрѣла въ лицо племянника... Брукъ былъ особенно молчаливъ; онъ стоялъ у виноградной шпалеры, колыхаемой вѣтромъ, и обрывалъ засохшія вѣточки лозы. Онъ ничего не сказалъ Кэтѣ.
   -- А развѣ вы такъ охотно уѣдете отсюда? спросила старушка съ явнымъ смущеніемъ и вмѣстѣ съ тѣмъ съ ласковымъ упрекомъ.
   Кэта въ это время накинула на голову спустившійся на плечи вуаль и крѣпко завязала концы его подъ подбородкомъ. Лицо ея въ этой черной рамкѣ было похоже на цвѣтокъ персиковаго дерева.
   -- Изъ вѣжливости отвѣтить "нѣтъ", г-жа діаконисса? спросила она въ свою очередь, улыбаясь, а потомъ, покачавъ головой, прибавила:-- полагаю, что я получила достаточно-разумное воспитаніе, могу вступить въ свѣтъ, зная его требованія, условія (каковы они есть), но думаю, что даже самая строгая дрессировка не въ состояніи уничтожить въ тайникѣ души особенностей личности, ея индивидуальность. Я, напримѣръ, чувствую себя и теперь въ отношеніи къ бабушкѣ моихъ сестеръ такой-же чуждой, какъ и въ былое время, когда я должна была (по приказанію отца) цѣловать ей руку... Незамѣтно, но постоянно мнѣ приходится стукаться объ разные углы и уголки, мимо которыхъ другіе проходятъ совершенно свободно, не натыкаясь на нихъ. А эти углы и уголки съ самаго дѣтства безпокоили и мучили меня... Ахъ и, какимъ же холодомъ вѣетъ тамъ въ родительскомъ домѣ! (она даже вздрогнула). Много холоднаго мрамора въ немъ. Какъ же не зябнуть тамъ?... Кстати, и Морицъ сдѣлался такимъ ужасно-важнымъ человѣкомъ, что (на щекахъ ея двѣ ямочки обнаружили плутовскую улыбку) при взглядѣ на свою простую визитную карточку случайно-попавшуюся на глаза, положительно трусишь и стыдишься самой себя... Да, милая моя г-жа діаконисса, я отъ души рада буду вернуться въ Дрезденъ, конечно, если только Генріэтта поѣдетъ туда со мною.
   Въ противномъ-же случаѣ (тутъ Кэта снова обратилась къ Бруку, перемѣнивъ шутливый тонъ на весьма рѣшительный)... въ противномъ случаѣ я сдѣлаю все зависящее отъ меня, чтобы приноровится къ даннымъ условіямъ жизни, примѣниться къ обстоятельствамъ и затѣмъ остаться на виллѣ. Очень можетъ быть (я и этимъ рискую), что Морицъ попытается насильно отправить меня въ Дрезденъ, но это... ничего!...
   Она ласково попрощалась со старушкой и, слегка поклонившись доктору, вышла изъ сада, чтобы отправиться на "замковую" мельницу, не смотря на то, что наступилъ уже вечеръ.
   

VIII.

   Совершенно стемнѣло; часы на прядильной фабрикѣ пробили семь, а Кэта все еще сидѣла у одного изъ оконъ въ комнатѣ на "замковой мельницѣ. По неотступной просьбѣ Сузы, она часъ тому назадъ обревизовала шкафъ съ бѣльемъ. Старухи не довѣряла мельничихѣ, приходившей ухаживать за ней; она была убѣждена, что "любая" соблазнится при видѣ такого славнаго бѣлья изъ "домашней пряжи". Послѣ этой ревизіи Кэта (а это она дѣлала каждый день) собственноручно сварила для Сузы вечернюю похлебку и уложила больную въ постель. Больная, хотя и чувствовала себя значительно лучше, но все-еще была очень слаба и не могла обойтись безъ посторонней помощи. Итакъ, молодая дѣвушка уже довольно долго сидѣла сложа руки, притаившись въ углу, у окна, въ совершенныхъ потемкахъ.
   Тамъ, въ домѣ коммерціи совѣтника, она не чувствовала себя такъ хорошо, какъ здѣсь. На виллѣ не существовало обычая отдыхать въ сумерки (въ Дрезденѣ-то отдыхали): на виллѣ, какъ только солнце заходило, слуги сейчасъ же опускали сторы, вспыхивалъ газъ, и при такомъ ослѣпительномъ освѣщеніи даже въ самыхъ отдаленныхъ уголкахъ комнатъ было совсѣмъ свѣтло.
   Глухое постукиванье маятника старинныхъ стѣнныхъ часовъ походило на правильные подземные стуки духовъ; на толстой зеленой занавѣскѣ двери алькова, казалось, мигалъ тусклый глазъ гнома -- это за занавѣской, у кровати Сузы, горѣла свѣчка. Какъ опять стало тихо и темно тутъ!.. Въ такія минуты Кэта, будучи ребенкомъ, серьезно, бывало, вѣрила въ чудесный міръ и прислушивалась къ суетливой бѣготнѣ бѣлыхъ отъ мучной пыли добрыхъ невидимыхъ существъ -- "гэпцельменхеновъ". Она довѣрчиво слушала тогда Сузу, а Суза разсказывала ей, что при закладкѣ мельницы, благодаря людскому суевѣрью, подъ первый камень (то-то варвары!) былъ положенъ новорожденный младенецъ, а самъ строитель, въ заносчивости своей, размѣшивалъ известку дорогимъ виномъ.. Сегодня воспоминанія эти, невольно воскресшія въ ней, какъ-то быстро исчезли. Кэта неподвижно глядѣла на блѣдную полоску свѣта, падавшаго изъ южнаго окна на то мѣсто, гдѣ умеръ "замковый" мельникъ. Она думала о томъ, какъ это случилось, что самъ Брукъ сообщилъ ей о приговорѣ надъ нимъ общественнаго мнѣнія?.. Теперь даже она еще яснѣе понимала, какимъ образомъ докторъ снизошелъ до того, что, встрѣтясь съ ней, сказалъ нѣсколько словъ въ свою защиту... Да если бы весь свѣтъ сталъ на сторону обвиненія -- она все-таки не повѣрила. бы, не могла бы допустить, чтобы этотъ мыслящій человѣкъ, олицетвореніе серьезнаго, разумнаго покоя, несомнѣнной правдивости, неподдѣльной прямоты, былъ въ состояніи такъ нахально-безсовѣстно принять на себя слишкомъ рискованное дѣло и только вслѣдствіе высокаго о себѣ мнѣнія (ложнаго) идти къ больному, не обладая ни знаніемъ, ни искусствомъ... Вотъ, и теперь опять къ сердцу ея прихлынула горячая струя крови, сильный гнѣвъ овладѣлъ Кэтой. Она ощущала то же, что сегодня послѣ обѣда пришлось ей вытерпѣть, когда Флора въ такихъ грубыхъ выраженіяхъ порицала врачебную дѣятельность Брука. Однако, что это за загадочная женская натура, эта столь восхваляемая Флора?.. Вѣдь когда-то этотъ маленькій кумиръ внушалъ Кэтѣ сильный страхъ и въ то же время она втайнѣ обожала этого идольчика...
   Генріетта, оставаясь наединѣ съ младшей сестрой, всегда какъ-то особенно старательно избѣгала вдаваться въ подробности, если разговоръ заходилъ о женихѣ и невѣстѣ; но изъ нѣкоторыхъ ея выраженій, невольно срывавшихся съ языка, Кэта могла заключить, что Флора сначала страстно любила своего жениха.
   Брукъ, въ качествѣ полковаго врача, участвовалъ во франко-прусской войнѣ, а потомъ довольно долгое время пробылъ въ Берлинѣ., гдѣ состоялъ ассистентомъ при одной мединской знаменитости. Въ М*. вернулся онъ собственно по желанію своей тетки. Солидная репутація, пріобрѣтенная имъ, а также и внушительная наружность его въ короткое время сдѣлали изъ него "моднаго доктора", и на этого моднаго доктора мѣстный прекрасный ноль смотрѣлъ какъ на желаннаго гостя.
   Итакъ, гордая Флора Мангольдъ вовсе не дѣлала снисхожденія, отдавая доктору свою руку, получить которую онъ такъ желалъ. Первый шагъ къ сближенію съ нимъ былъ съ ея стороны: она сама привлекла его къ себѣ. Флорѣ случилось вывихнуть ногу, и она объявила, что за врачебной помощью желаетъ обратиться къ одному только медику, именно Бруку, столь прославленному "модному доктору". Флора еще въ больницѣ обручилась съ нимъ... Многія позавидовали тогда ея счастью... Можетъ быть, по этой причинѣ она и боялась такъ непріятной огласки. Понятно теперь, почему Флора, чтобы достичь своей цѣли, рѣшилась дѣйствовать вѣроломно: ей хотѣлось заставить публику думать, что причина размолвки ихъ лежитъ въ постепенномъ взаимномъ охлажденіи. Такъ какъ это протянется довольно долго, то самый разрывъ пройдетъ незамѣченнымъ, все кончится тихо, безъ шума..
   Кэта порывисто вскочила: эта мысль была для нея невыносима. Ей, если она останется на виллѣ, придется быть постояннымъ свидѣтелемъ такой возмутительной комедіи, придется видѣть, какъ этотъ несчастный человѣкъ, страстно любящій, готовый противостоять, бороться, будетъ изгнанъ изъ рая, о которомъ онъ столько мечталъ!... Нѣтъ, она тоже встанетъ на сторонѣ Морица и Генріэтты. Флора не должна измѣнять данному слову. Вся семья обязана тутъ единодушно возстать, не допустить такой ужасной измѣны. О, безумная!.. Вѣдь она ослѣплена, она сама отталкиваетъ свое счастье! Вѣдь она ослѣплена, она сама отталкиваетъ свое счастье! Вѣдь видѣла же она, какъ онъ живетъ; хорошо знаетъ и характеръ его, и отношенія къ преданной ему пріемной матери! Знала Флора также, что ее тамъ на рукахъ бы носили, лелѣяли, если бы она дала ему то счастье, упиться которымъ онъ такъ пламенно жаждалъ...
   Кэта сильно вздрогнула и въ ужасѣ закрыла руками лицо... Здѣсь, кругомъ, темно, такъ страшно темно, какъ будто царитъ глубокая ночь!.. Мудрено-ли, что грѣхъ неслышными шагами могъ прокрасться сюда, въ сокровенный уголокъ души человѣческой и зародить тамъ грѣховный помыселъ?.. Молодая дѣвушка быстро очутилась у двери и отворила ее.
   Въ сѣняхъ горѣла большая лампа, ярко освѣщая лѣстницу и галлерею съ колоннадой, почему на полу и лежали рядами свѣтлыя полосы. Дверь изъ мукомольни только-что отворили и оглушительный грохотъ дѣйствующей машины разнесся по всему дому. Яркое освѣщенія, безпрерывное грохотанье въ мукомольнѣ, разомъ уничтожили обольстительный призракъ, прокравшійся въ невинную, дѣвственную душу Кэты...
   Сѣни эти, или собственно прихожая на "замковой" мельницѣ комната обширная, выбѣленная, были украшены изображеніемъ во весь ростъ строителя мельницы, одѣтаго въ латы. Этотъ портретъ, старинной работы, порядкомъ уже полинялъ, такъ что фигура бывшаго хозяина казалась какимъ-то привидѣніемъ, выглядывающимъ изъ ветхой, черной рамы. Во времена оны Кэта побаивалась этого портрета, но теперь она смотрѣла на него какъ на стариннаго друга. Да, онъ отрезвилъ ее, вернулъ къ дѣйствительности, прогнавъ предательскую, грѣховную мечту, которая толкала ее на чужое, уже занятое мѣсто...
   Кэта спустилась съ лѣстницы и оставила мельницу Ночной вѣтерокъ освѣжилъ ея разгорѣвшееся лицо. Высоко надъ нею такъ чудно, ярко сверкали золотыя арабески -- созвѣздія сѣвернаго неба. Молодой дѣвушкѣ вдругъ стало стыдно, что она увлеклась-было праздными мечтаніями: Но, можетъ быть, это было просто головокруженіе, нѣчто въ родѣ опьянѣнія, отъ котораго нельзя уберечься, потому что оно внезапно овладѣваетъ даже самымъ здоровымъ, крѣпкимъ человѣкомъ?..
   Еще издали, сквозь древесныя вѣтви, Кэта увидѣла мерцавшіе огни на виллѣ, а когда вошла въ домъ и очутилась въ корридорѣ,-- до ея слуха долетѣли звуки рояля. Инструментъ былъ великолѣпный, но по клавишамъ его кто-то варварски ёрзалъ неумѣлыми руками.
   Сегодня у президентши былъ вечеръ; къ ней "на чашку чая" пріѣхало нѣсколько почтенныхъ особъ; былъ кое-кто и изъ молодежи. Особы засѣдали за карточнымъ столомъ, а молодые люди музыканили, болтали всякій вздоръ, словомъ -- развлекались какъ хотѣли. Гости явились, какъ говорится, просто, чтобы убить время и затѣмъ раскланяться часовъ въ десять, не позже.
   Кэта поспѣшила переодѣться и отправиться въ салонъ -- въ большую комнату къ нижнемъ этажѣ, примыкавшую къ балкону.
   Дѣйствительно, гостей собралось не много: за однимъ только карточнымъ столомъ и играли, а около чайнаго -- кромѣ Генріэтты (за самоваромъ) -- никого не было, хотя обыкновенно тутъ то и группировалась молодежь.
   Генріэтта опять украсила бѣлокурые свои волосы ярко-алыми бантами; на ней была безрукавка того же цвѣта, бархатная, поверхъ свѣтло-голубаго шелковаго платья. Благодаря такому театральному костюму, ея сѣроватое, узенькое личико казалось не отъ міра сего, но зато глаза, прелестные глаза, горѣли чудеснымъ огнемъ.
   -- А Брукъ опять здѣсь,-- растроганнымъ голосомъ, съ жаркимъ дыханіемъ, шепнула она на ухо Кэтѣ, указавъ рукой на комнату Флоры, смежную съ салономъ, гдѣ все-еще продолжали варварски обращаться съ роялемъ.-- Кэта, знаешь, онъ, кажется, сталъ еще выше., выросъ... Такой онъ высокій и... серьезный... Ахъ, Боже мой! Зачѣмъ ты-то смотришь такъ серьезно, строишь монашескую физіономію?.. перебивъ себя, рѣзко замѣтила больная (она была въ какомъ-то волненіи). Въ самомъ дѣлѣ, всѣ сегодня ужасно угрюмы! Морицъ получилъ откуда-то депешу и очень разсѣянъ; бабушка въ отвратительномъ расположеніи духа, потому что въ салонѣ ея нынче пустенько... Ахъ, а я такъ рада, мнѣ такъ весело!.. Знаешь-ли, Кэта, третьяго дня, во время сильнаго припадка, ужъ я думала, что Брукъ найдетъ здѣсь мой трупъ... О, нѣтъ! Нѣтъ! Я не хочу умирать безъ него...
   Въ первый разъ Генріэтта заговорила о смерти. Хорошо еще, что въ эту минуту руки, ёрзавшія по клавишамъ рояля, съ удвоеннымъ ожесточеніемъ ударили во нимъ и пошли гулять, учиняя трескъ и громъ; хорошо, что тутъ кстати трое пожилыхъ господъ у камина возвысили голосъ въ оживленномъ спорѣ, потому что послѣднія слова больная почти выкрикнула и голосъ ея прозвучалъ особенно страстно...
   Кэта тихонько толкнула ее, а президентша, чрезъ лорнетъ, строгимъ, неодобрительнымъ взглядомъ пронизала сидѣвшихъ за чайнымъ столомъ.
   Генріэтта быстро овладѣла собой.
   -- Ну, неужели-же меня кто-нибудь осудитъ за это? небрежно проговорила она, съ усмѣшкой приподнявъ плечи -- Вѣдь никто, я думаю, не желаетъ умереть въ одиночествѣ.. На что же тогда и докторъ? Онъ долженъ до послѣдней минуты обнадеживать большаго...
   Кэта узнала даже слишкомъ много: Сестра ея -- не поѣдетъ съ нею въ Дрезденъ. Отказавшись отъ чашки чая, которую ей предложила Генріетта, молодая дѣвушка вынула изъ кармана неоконченную небольшую вышивку.
   -- Ахъ, брось, пожалуйста, это дѣло! съ нетерпѣніемъ сказала Генріетта.-- Не думаешь-ли ты, что мнѣ очень весело сидѣть и смотрѣть, какъ ты спускаешь и вдѣваешь нитку.-- Она поднялась съ своего мѣста и взяла подъ руку сестру.-- Пойдемъ въ музыкальную комнату! Маргарита Гизе разстроитъ инструментъ и наши нервы, если мы не прекратимъ эту пытку.
   Онѣ вошли въ сосѣднюю комнату, но особа, игравшая тамъ на фортепіано, углубилась, повидимому, такъ въ свою игру, что не замѣтила ихъ присутствія... Широкая дверь въ рабочій кабинетъ Генріетты была открыта, такъ что можно было окинуть однимъ взоромъ всю комнату. Рядомъ съ другими великолѣпно освѣщенными покоями, комната эта, при слабо-пущенномъ свѣтѣ лампы, казалась почти темною, и темнокрасные обои ея принимали въ углахъ мрачный оттѣнокъ.
   Флора сидѣла облокотясь небрежно на письменный столъ, въ то время какъ коммерціи совѣтникъ расположился съ комфортомъ въ мягкихъ креслахъ, а докторъ Брукъ перелистывалъ стоя какую-то книгу. Онъ былъ необычайно блѣденъ; на челѣ его выступали рѣзко двѣ мрачныя складки, и все-таки выразительное лицо его казалось замѣчательно красивымъ въ сравненіи съ его красавицей-невѣстой.
   Генріетта не стѣсняясь вошла въ комнату,-- женихъ и невѣста вѣдь не были наединѣ -- но Кэта, которую она тащила за собой, остановилась въ раздумьѣ на порогѣ; ее удерживало выраженіе лица Флоры: какая-то злость, нетерпѣніе -- замѣтны были ясно на лицѣ невѣсты. Она очевидно находилась въ дурномъ расположеніи духа. Взоръ Флоры не замедлилъ остановиться съ саркастической.улыбкой на сестрѣ, которая сегодня въ первый разъ замѣнила монотонный черный цвѣтъ платья свѣтло-сѣрымъ цвѣтомъ полутраура.
   -- Просимъ пожаловать, Кэта! сказала она, не перемѣняя своего положенія у письменнаго стола.-- Хотя ты по обыкновенію въ шелку,-- похожа, однако, на восковаго херувимчика и вѣчнымъ шелестомъ своего шелковаго платья въ состояніи раздражить нервы и самаго загрубѣлаго существа. Скажи мнѣ только, Бога ради, съ какой стати носишь ты постоянно эту страшно тяжелую матерію; вѣдь она къ твоей дрезденской кухнѣ такъ-же умѣстна, какъ бѣльмо на глазу.
   -- Это моя слабость, Флора, отвѣчала съ спокойной улыбкой Кэта. Можетъ быть, это и дѣтская причуда, но мнѣ такъ пріятно слышать шелестъ шелка: въ немъ заключается нѣчто величественное. Находясь же въ своей "кухнѣ", я, разумѣется, этой матеріи не ношу.
   -- Послушайте, съ какою гордостью говоритъ она о своей кухнѣ! Вотъ глупость! Хотѣла бы я взглянуть, какъ ты въ своемъ холщевомъ передникѣ возишься около жирныхъ горшковъ. Впрочемъ, у каждаго свой вкусъ; что касается меня, то благодарю покорно. Она устремила медленно и пытливо свои темные глаза на лицо доктора, который только-что закрылъ спокойно книгу и положилъ ее на мѣсто.
   Кэта чувствовала, какъ крошечная ручка Генріетты сжимается въ кулакъ.-- Ахъ, какая же ты странная, Флора! воскликнула она. стараясь принять веселый видъ:-- не болѣе пяти мѣсяцевъ тому назадъ ты сама частенько, внизу на кухнѣ, возилась около горшковъ Христины -- съ умѣньемъ, или напротивъ, объ этомъ нѣтъ рѣчи -- но благое намѣреніе заняться хозяйствомъ у тебя, дѣйствительно, было, да притомъ и чистенькій фартукъ шелъ тебѣ къ лицу какъ нельзя болѣе.
   Флора закусила губу.-- У тебя вѣчно только глупости на умѣ; ты не съумѣла понять, что я дѣйствовала тогда не болѣе, не менѣе, какъ подъ вліяніемъ минутнаго каприза... Флора, сложивъ руки и задумчиво опустивъ голову, сдѣлала медленно нѣсколько шаговъ по комнатѣ. Она была очень мила въ своемъ платьѣ съ длиннымъ шлейфомъ изъ бѣлаго альпака.
   Коммерціи совѣтникъ вскочилъ съ своего мѣста.-- Итакъ, Флорочка, угодно будетъ пойти съ нами въ гостинную?-- спросилъ онъ.-- Она блистаетъ сегодня необыкновеннымъ отсутствіемъ гостей -- и по основательной причинѣ: вѣдь у принца дипломатическій soirée, успокоивалъ онъ себя.-- Мы должны, однако, оживить нѣсколько гостинную; въ противномъ случаѣ бабушка будетъ нѣсколько дней въ дурномъ расположеніи духа.
   -- Я уже извинилась на полчаса, Морицъ, съ нетерпѣніемъ сказала Флора.-- Я должна окончить еще сегодня статью, которую начала составлять. Я окончилабы ее давно, еслибъ не помѣшалъ Брукъ...
   Докторъ подошелъ къ письменному столу.-- Развѣ это такое спѣшное дѣло? и отчего? спросилъ онъ не безъ легкаго оттѣнка юмора въ лицѣ и голосѣ.
   -- Отчего, другъ мой? Потому что я хочу сдержать данное слово, съ колкостью возразила она.-- Это забавляетъ тебя. Во всякомъ случаѣ это женскій трудъ, и ты, разумѣется, не понимаешь, кого могутъ интересовать такія бездѣлушки.
   -- Я не думаю такъ о женскомъ трудѣ вообще...
   -- Вообще! повторила она съ громкимъ смѣхомъ.-- Что прикажете дѣлать? Общее, глубоко вкоренившееся понятіе! Стряпня, шитье, вышиванье -- вычисляла она по пальцамъ.
   -- Ты не дала мнѣ досказать, Флора! сказалъ докторъ спокойно.-- Я хотѣлъ коснуться также и умственной дѣятельности, какъ и ручной работы. Я отнюдь не отношусь враждебно къ женскому вопросу и желаю, какъ и всѣ благомысящіе люди, чтобы женщина стала разумной помощницей мужчины въ области умственной дѣятельности.
   -- Помощницей? Какая милость! Мы не желаемъ, однако, милости, другъ мой; мы требуемъ больше: мы желаемъ быть равноправными во всѣхъ отношеніяхъ.
   Онъ пожалъ плечами и улыбнулся; интересное лицо его, на которомъ отразились легкая насмѣшка и снисходительность, казалось чрезвычайно одушевленнымъ.-- Вѣдь это верхушка новѣйшихъ вашихъ притязаній и требованій, отъ которой благоразумные люди давно откачнулись,-- притязаній, противъ которыхъ друзья прогресса будутъ ратовать на государственной и религіозной почвѣ до тѣхъ поръ, пока женщины будутъ вдаваться въ такія крайности, которыя онѣ дозволяютъ себѣ творить во время религіозныхъ оргій на улицахъ американскихъ городовъ,-- до тѣхъ поръ, пока онѣ не перестанутъ идти заодно съ мрачнымъ сонмомъ фанатиковъ-Клерикаловъ. Равноправность -- женщинъ то же, что смертоносное оружіе въ слабыхъ, неосторожныхъ рукахъ.
   Флора не возразила ни слова. Она поблѣднѣла какъ мраморъ. Стараясь сохранить наружное спокойствіе, она взяла стальное перо и попробовала его на ногтѣ большаго пальца. Потомъ она раскрыла ящикъ и взяла оттуда какой-то небольшой предметъ.
   Генріэтта вырвала проворно свою руку изъ руки Кэты и сдѣлала шагъ впередъ, въ то время, какъ коммерціи совѣтникъ поспѣшилъ удалиться изъ комнаты такъ быстро, какъ будто-бы онъ позабылъ сдѣлать какое-либо важное распоряженіе. Кэта изумилась: она увидѣла, какъ нѣжные пальчики Флоры съ легкою дрожью въ рукахъ взяли перочинный ножикъ и срѣзали кончикъ вынутой изъ ящика сигары.
   -- Тоже оружіе, которое мы не должны употреблять, и именно съ этою цѣлью, сказала Флора съ вынужденной улыбкой и бросая искоса взглядъ на доктора, который въ это время сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по комнатѣ.-- Только странное дѣло, что наши на восемь лѣтъ болѣе бѣдные женскіе мозги имѣютъ сходство съ мозгами нашего властелина въ томъ, что они слышатъ проницательнѣе и работаютъ усиленнѣе во время куренія. И съ этими словами она закурила сигару, между тѣмъ какъ на губахъ ея замѣтна была нервная дрожь.
   Фрейленъ Гизе въ сосѣдней комнатѣ давно кончила свою блестящую салонную пьесу и появилась въ этотъ моментъ на порогѣ рабочаго кабинета.-- Флора, ты куришь,-- ты, которая никогда не могла сносить запаха сигары? воскликнула она и съ удивленіемъ сложила руки
   -- Невѣста моя шутитъ, сказалъ докторъ Брукъ совершенно спокойно. Онъ подошелъ опять къ письменному столу.-- Она попробуетъ тѣмъ ограничится, если не желаетъ причинить вреда своему здоровью.
   -- Не намѣренъ-ли ты, Брукъ, запретить мнѣ это? сказала она холоднымъ тономъ. Въ глазахъ ея сверкнулъ зловѣщій огонекъ. Она пустила струйку дыма и взяла сигару двумя тоненькими пальчиками лѣвой руки.
   Докторъ, казалось, только того и ждалъ. Съ невозмутимымъ спокойствіемъ и равнодушіемъ взялъ онъ изъ рукъ ея сигару и бросилъ въ каминъ -- Запретить, въ качествѣ твоего жениха? повторилъ онъ пожимая плечами. Права этого я покуда не имѣю. Я могъ-бы тебя просить, но я не охотникъ до повтореній и безполезныхъ словъ: ты знала, что я ненавижу сигару, когда ее куритъ женщина. Въ этомъ случаѣ я просто напросто запрещаю тебѣ, въ качествѣ врача -- ты имѣешь причины беречь свои легкія.
   Флора, казалось, окаменѣла на мигъ, видя такую смѣлость; при послѣднихъ словахъ доктора по тѣлу ея пробѣжала дрожь; однако, она скоро овладѣла собой.-- Странно, съ язвительной улыбкой воскликнула она,-- что противный совѣтникъ медицины, пользующій меня съ малолѣтства, не сказалъ мнѣ объ этомъ ни слова. Этимъ, однако, можно пугать только дѣтей. Впрочемъ, я не имѣю никакой причины дорожить настолько своимъ здоровьемъ, чтобы для сохраненія его отказать себѣ въ какомъ либо невинномъ удовольствіи -- напротивъ! Я буду курить по-прежнему; при моемъ авторскомъ призваніи, это необходимо; призваніе это составляетъ мое счастіе, мою нравственную поддержку; я живу и дышу имъ...
   -- Пока неизбѣжный оборотъ дѣлъ не укажетъ тебѣ твое дѣйствительное призваніе, добавилъ докторъ. Голосъ его звучалъ какъ сталь.
   На щекахъ Флоры вспыхнулъ яркій румянецъ; она открыла-было свой хорошенькій ротикъ съ цѣлью дать рѣзкій отвѣтъ, но взоръ ея упалъ на фрейленъ Гизе, стоявшую навостривъ слухъ и зрѣніе, на порогѣ комнаты и жадно ловившую каждое неосторожное слово, могущее послужить отличнымъ матеріаломъ для составленія сплетни. Случай для этого былъ, дѣйствительно, превосходный.
   Флора, сдѣлавъ граціозное движеніе и надувъ свои губки, сказала доктору съ легкимъ оттѣнкомъ укора: Ахъ, Брукъ, какъ это прозаично! Возвратился, должно быть, съ веселой поѣздки за городъ, веселился...
   Она онѣмѣла -- Брукъ сильно сжалъ ея руку.-- Желаешь ли ты быть столь любезной и не касаться моего призванія? спросилъ онъ, подчеркивая каждое свое слово
   -- Я говорила объ удовольствіяхъ, отвѣчала она дерзко и вырвала свою руку изъ рукъ доктора.
   При неожиданныхъ встрѣчахъ съ президентшей, несимпатичное лицо ея внушало Кэтѣ постоянно чувство, похожее на страхъ; однако, въ настоящій моментъ, когда старуха вошла поспѣшно въ комнату, Кэта вздохнула свободнѣе. Походка президентши была на этотъ разъ необыкновенно торопливая. Повидимому, она была чѣмъ-то сильно раздосадована.-- Мои игорные столы придется, вѣроятно, на будущее время поставить здѣсь, если я не желаю, чтобы друзьями моими пренебрегали, сказала она сильно раздраженнымъ тономъ.-- Возможно-ли, Генріетта, такъ рано оставлять чайный столъ? Мнѣ остается только посадить за него мою каммеръ-юнгферу. Что касается тебя, Флора, то я не понимаю, какъ можешь ты возвратиться къ письменному столу въ то время, когда у насъ гости. Неужели твой издатель притѣсняетъ тебя до такой степени, что ты должна работать по вечерамъ: въ такомъ случаѣ притворяй свою дверь, если не желаешь, чтобъ занятія твои походили слишкомъ на тщеславіе и ученое кокетство. Президентша, должно быть, была: очень взбѣшена, если позволила себѣ высказаться такъ безцеремонно въ присутствіи придворной особы.
   Флора взяла свою рукопись и обмакнула перо въ чернила.-- Суди объ этомъ, бабушка, какъ тебѣ угодно, сказала она холодно.-- Я не виновата, что меня ищутъ здѣсь, и я съ самопожертвованіемъ сидѣла бы за твоимъ зеленымъ столомъ, еслибъ мнѣ не помѣшали.
   Генріетта проскользнула мимо президентши и украдкой кивнула Кэтѣ, чтобъ она слѣдовала за ней.-- Эти сцены уложатъ меня въ гробъ, шепнула она ей въ опустѣвшей музыкальной комнатѣ.
   -- Будь спокойна! Флора ведетъ борьбу напрасно: онъ все-таки покоритъ ее,-- сказала Кэта странно-взволнованнымъ голосомъ.-- Но его я не понимаю. Еслибъ я была на его мѣстѣ... Въ глазахъ ея сверкнула гордость.
   -- Знаешь-ли ты, Кэта, какъ дѣйствуетъ любовь? Не осуждай! Тебя еще не коснулось это бѣшеное чувство, всецѣло охватывающее человѣческую душу.-- Генріетта, произнося это, глубоко вздохнула.-- Ты вѣдь не знаешь, до какой степени увлекательной и очаровательной можетъ быть Флора, если она желаетъ: ты знаешь ее только въ ея теперешней недостойной роли, эту боязливую, эгоистическую, жестокосердую душу. Кто видѣлъ Флору дарящей любовь, тотъ пойметъ, что человѣкъ рѣшится скорѣе искать смерти, чѣмъ отказаться отъ сестры.
   

IX.

   Генріэтта отправилась исполнять свою обязанность чайнаго стола: Кэта же осталась у рояля и занялась перелистываніемъ нотъ. Послѣднія слова Генріэтты произвели на нее глубокое впечатлѣніе. Неужели отвергнутая любовь, дѣйствительно, такъ сильно потрясаетъ душу, что ради нея человѣкъ готовъ умереть? И имѣетъ-ли эта любовь всесильную власть надъ такимъ человѣкомъ, какъ Брукъ.
   Докторъ только-что вышелъ твердымъ шагомъ изъ комнаты Флоры; президентша также быстро промелькнула; въ гостинную явились еще двѣ пожилыя дамы, которыхъ она должна была встрѣтить. Дверь въ рабочій кабинетъ Флоры осталась, какъ и прежде, открытою; спорный вопросъ, вѣроятно, былъ уже рѣшенъ, потому что послѣ того, какъ и фрейленъ фонъ-Гизе вышла изъ комнаты и принялась опять разыгрывать свои прелюдіи, въ кабинетѣ Флоры воцарилась совершенная тишина.
   Кэта слѣдила взоромъ за докторомъ, когда онъ проходилъ чрезъ залу. Онъ подошелъ-было къ чайному столу съ тѣмъ, чтобы вступить въ бесѣду съ Генріэттой; однако, одна изъ вновь прибывшихъ дамъ задержала его и завязала съ нимъ разговоръ. Докторъ былъ очень любезенъ и старался казаться совершенно спокойнымъ, но Кэта еще раньше, въ то время, какъ Флора отвѣчала ему такъ дерзко, замѣтила въ глазахъ его пламя; онъ еще тогда перемѣнился въ лицѣ, да и теперь на щекахъ его горѣла краска. Хорошенькая противница его въ красномъ кабинетѣ не могла тоже похвалиться душевнымъ спокойствіемъ, не прошло и пяти минутъ, какъ она нетерпѣливо отодвинула стулъ и вошла въ музыкальную комнату.
   -- Ну, Флора, уже готово? спросила придворная фрейлина, и неутомимые пальцы ея забѣгали по клавишамъ.
   -- Вотъ какъ! Не думаешь-ли ты, что хорошее заключеніе дѣлается такъ себѣ, шутя? Я теперь не расположена работать, а писать безъ вдохновенія я не могу, считая авторское призваніе слишкомъ святымъ.
   Въ глазахъ фрейленъ фонъ-Гизе, блеснула злобная улыбка.-- Я жду съ нетерпѣніемъ, какъ отнесется критика къ твоему великому творенію "женщины". Ты говорила намъ о своемъ сочиненіи такъ много. Принялъ-ли его издатель?
   Флора очень хорошо поняла значеніе этихъ словъ.-- Вамъ, праведнымъ душамъ, было-бы очень пріятно узнать о фіаско моего сочиненія, не правда-ли, Маргарита? сказала она язвительно.-- Но вамъ не придется быть свидѣтелями этого радостнаго событія, это говоритъ мнѣ мой мой маленькій палецъ. Съ горделивой улыбкой на устахъ она поправила свои душистые кудри и, какъ-бы сознавая свое могущество, пошла какъ гордая царица далѣе.
   -- Малютка, ты стоишь съ тетрадью нотъ въ рукахъ, какъ будто собираешься тоже завладѣть нашими слуховыми органами, съ насмѣшкою сказала она, проходя мимо Кэты и указывая легкимъ движеніемъ головы на слишкомъ усердную піанистку.-- Развѣ ты поешь? Кэта тряхнула отрицательно головой.-- Это было-бы наслѣдіе Зоммера, въ семействѣ нашемъ нѣтъ пѣвицъ.
   -- Да, Флора, Кэта занимается музыкой, воскликнулъ коммерціи совѣтникъ.-- Онъ разговаривалъ съ какимъ-то господиномъ у дверей и теперь подошелъ ближе.-- Я знаю это изъ отчетовъ о денежныхъ расходахъ докторши. Много денегъ, Кэта! Я уже хотѣлъ сказать тебѣ: У тебя дорогіе учителя.
   Молодая дѣвушка улыбнулась.-- Лучшіе, Морицъ! Мы въ Дрезденѣ люди практическіе: самое хорошее есть въ то же время и самое дешевое.
   -- Впрочемъ, мнѣ все равно. Обладаешь-ли ты, однако, талантомъ? спросилъ онъ тономъ сомнѣнія:-- музыкальныя дарованія, во всякомъ случаѣ, не были удѣломъ семейства Мангольдовъ.
   -- Призваніемъ по крайней мѣрѣ, отвѣчала она просто:-- склоностью сочинять мелодіи.
   Флора, которая хотѣла-было переступить порогъ гостинной, обернулась съ изумленіемъ.-- Вотъ какъ Кэта! сказала она не безъ оттѣнка ироніи:-- съ твоими красными щеками и съ образованіемъ, пригоднымъ для домашней хозяйки! Полька или вальсъ, не спорю, придетъ еще въ голову каждому, кто охотникъ до танцевъ.
   -- И я люблю, Флора, до страсти танцы, прервала Кэта весело и откровенно сознаваясь.
   -- Видишь-ли? Кто же можетъ заподозрить тебя въ творческомъ дарѣ! И ты берешь, вѣроятно, еще уроки композиціи?
   -- Да, уже три года.
   Флора съ удивленіемъ всплеснула руками и совершенно взволнованная воротилась въ музыкальную комнату.-- Въ здравомъ-ли умѣ твоя Лукасъ (она называла бывшую гувернантку всегда по имени, которое та носила до своего выхода замужъ), бросая такимъ образомъ деньги за окно?
   Въ сосѣдней гостинной господствовала въ этотъ моментъ тишина. Три пожилыхъ господина, стоявшихъ у камина, и дама, съ которой бесѣдовалъ докторъ, сѣли за карточный столъ; докторъ Брукъ велъ тихій разговоръ съ Гэнріеттой, а фрейленъ фонъ-Гизе прекратила на мигъ игру на фортепіано, такъ что въ гостинной слышно было каждое слово довольно громкаго разговора, происходившаго между Флорой и Кэтой.
   Гэнріетта вскочила со стула и вошла въ музыкальную комнату.-- Ты имѣешь призваніе къ музыкѣ, спросила она съ удивленіемъ, но съ тѣхъ поръ, какъ ты здѣсь, не коснулась еще ни разу клавишъ?
   -- Рояль стоитъ рядомъ съ комнатой Флоры; могла-ли я своей игрой на фортепьяно безпокоить ее во время работы? отвѣтила молодая дѣвушка скромно и естественно.-- Я имѣла, разуется, живѣйшее желаніе поиграть также разъ на этомъ инструментѣ, потому что онъ превосходный, а мое піанино въ Дрезденѣ довольно плохое. Пять лѣтъ тому назадъ мы купили его подержанное Докторша уже давно хочетъ просить тебя, Морицъ, о пріобрѣтеніи новаго, но я всегда возставала противъ этого. Теперь же, послѣ того, какъ я увидѣла сегодня извѣстный шкафъ, я становлюсь сговорчивѣе; я желала бы имѣть точно такой инструментъ, какъ этотъ.
   -- Онъ стоитъ тысячу талеровъ.-- Тысячу талеровъ на удовлетвореніе маленькой прихоти дѣвушки! Объ этомъ стоитъ подумать, Кэта!
   -- Да кто-же въ вашемъ домѣ играетъ на этомъ инструментѣ? спросила она почти рѣзкимъ тономъ. Видно было по всему, что она чувствуетъ себя внутренно оскорбленною.-- Кому доставляетъ онъ наслажденіе въ тихіе часы? Онъ стоитъ только ради гостей. Неужели капиталъ долженъ быть употребляемъ только для того, чтобъ производить наружный блескъ?
   Коммерціи совѣтникъ, пораженный ея тономъ, приблизился къ ней и взялъ ея руку; ему не случалось еще видѣть на цвѣтущемъ лицѣ дѣвушки такого выраженія, полнаго энергіи и здравомыслія. Не принимай это такъ близко къ сердцу, милое дитя! старался онъ успокоить ее.-- Развѣ я былъ когда-нибудь жестокосердымъ и придирчивымъ опекуномъ? Поди, сыграй пьесу и докажи намъ, что занятіе музыкой для тебя дѣйствительно дѣло, близкое сердцу. Болѣе я ничего не требую, и ты получишь инструментъ, какой желаешь имѣть.
   -- Послѣ всего происшедшаго, сказала она откровенно и освобождая свою руку:-- я отнюдь не желала-бы "разыграть" себѣ рояль; кто знаетъ, какое именно произведеніе разумѣешь ты подъ словами: "дѣло, близкое сердцу?" завсѣмъ тѣмъ я принесу свои ноты, потому что терпѣть не могу упрашиваній.
   Она хотѣла удалиться.
   -- Къ чему музыкальныя пьесы? Сыграй одну изъ твоихъ "композицій", сказала Флора, не скрывая сардонической улыбки.
   -- Я не знаю наизусть также и моихъ собственныхъ произведеній, отвѣтила Кэта, выходя изъ комнаты.
   Она возвратилась очень скоро съ тетрадью нотъ въ рукахъ. Въ то время, какъ она усаживалась у рояля на стулѣ, который фрейлина фонъ-Гизе уступила ей охотно, Флора взяла тетрадь съ нотами: -- Чья эта пьеса? спросила она, разсматривая заглавный листъ.
   -- Развѣ ты не желала сама услышать мою композицію?
   -- Всенепремѣнно; ты, однако, ошиблась -- пьеса вѣдь печатная.
   -- Совершенно вѣрно: сочиненіе мое напечатано.
   -- Боже мой, какъ же могло случиться это? промолвила Флора такъ поспѣшно, такимъ наивно сконфуженнымъ тономъ, что лишилась на мигъ способности самообладанія.
   -- Да, Флорочка, какъ-же это могло случиться, что твои произведенія печатаютъ? спросила Кэта шутливымъ тономъ и съ примѣсью юмора. Она положила свои хорошенькіе, гибкіе, пальчики на клавиши.-- Я объясню тебѣ, какъ я удостоилась этой чести, сказала она поспѣшно и стараясь успокоить Флору, которой, очевидно, пришелся не понутру отвѣтъ Кэты; задѣтая за живое, она окинула молодую сестру высокомѣрнымъ взглядомъ.-- Учителямъ моимъ пришла въ голову "фантазія" напечатать тайкомъ отъ меня, съ цѣлью порадовать меня въ день моего рожденія.
   -- Ахъ, вотъ какъ! это можно было ожидать, сказала Флора и положила ноты на пультъ.
   Генріэтта, между тѣмъ, подошла къ роялю съ другой стороны и, заглянувъ въ ноты, указала пальцемъ на заглавный листъ.-- Не позволяй дурачить себя, Флора! смѣясь воскликнула она.-- Смотри сюда! тутъ напечатано: изданіе Шотта съ сыновьями. Знаменитая фирма ради дня рожденія не поддастся. Кэта, говори правду! умоляла она, между тѣмъ какъ въ умныхъ глазахъ ея отражалось удовольствіе -- Сочиненія твои извѣстны свѣту, ихъ покупаютъ и играютъ.
   Щеки молодой дѣвушки зардѣлись румянцемъ; она кивнула утвердительно головой.-- Однако, дѣйствительно, я сама не знала объ отпечатаніи моихъ композицій, и первый выпускъ ихъ нашла у себя на столѣ въ день моего рожденія, сказала она и пальцы ея коснулись клавишъ.
   Это была совершенно простая мелодія; но уже при первыхъ звукахъ инструмента сидѣвшіе въ гостинной за зеленымъ столомъ опустили карты и превратились въ слухъ. Звуки эти были мягки какъ бархатъ, чрезвычайно-оригинальны и потрясали до глубины души. Молодая пьянистка, устремивъ свои умные глаза въ ноты, держала себя спокойно и непринужденно; на груди ея отъ дыханія чуть замѣтно колыхался черный крестикъ. Въ игрѣ ея не видно было ни малѣйшаго желанія блеснуть, удивить проворствомъ пальцевъ, или произвесть эффектъ. Никто изъ присутствовавшихъ не задавалъ себѣ вопроса о томъ, правильна-ли игра, или нѣтъ; никто не думалъ о методѣ игры, подобно тому, какъ при потрясающихъ звукахъ голоса не обращаютъ вниманія на лицо пѣвца. И когда послѣдніе звуки мелодіи начали постепенно замирать, въ залѣ воцарилась на мигъ такая тишина, что слышно было дыханіе. Каждый гость какъ будто боялся испугать какимъ-либо движеніемъ отлетающій звукъ, произведшій такое обаятельное дѣйствіе. Спустя минуту, въ залѣ все ожило; мужчины кричали: "Bravo!" "Charmant!" "Superbe!" -- а дамы сожалѣли, что папа Мангольдъ не дожилъ до этого. Всѣ были изумлены, растроганы и принялись вновь за карты.
   -- Вы должны мнѣ дать, фрейленъ, очаровательную "фантазію". Я съиграю ее въ присутствіи принцессы, сказала придворная дама тономъ покровительства.
   -- И самый прекрасный концертный рояль, который когда-либо существовалъ, ты должна получить, Кэта, съ энтузіазмомъ присовокупилъ коммерціи совѣтникъ.
   Генріэтта прижала свое блѣдное личико къ цвѣтущимъ щекамъ сестры и съ влажными отъ радостныхъ слезъ глазами шептала: "ты избранная".
   Уже при первыхъ звукахъ мелодіи Флора отошла отъ рояля и незамѣтно удалилась изъ комнаты. Медленно ходила она по своему красному кабинету взадъ и впередъ, при каждомъ потрясающемъ звукѣ бросая какой-то боязливо-смущенный взглядъ на геніальную дѣвушку; а теперь, когда замолкъ послѣдній звукъ, она формально забилась въ уголъ комнаты.
   -- Ахъ, мнѣ кажется, Флора сердится, что она теперь не единственная "знаменитость" семейства Мангольдовъ, съ шипѣніемъ въ голосѣ сказала фрейлина фонъ-Гизе, обратившись къ коммерціи совѣтнику.
   Коммерціи совѣтникъ благодушно улыбнулся; онъ улыбался постоянно, если кто-либо изъ придворныхъ особъ обращался къ нему съ дружеской рѣчью; но избѣгалъ отвѣтовъ.
   -- На твою докторшу, впрочемъ, я очень золъ, потому что она ни разу не сообщила мнѣ подробностей о твоемъ музыкальномъ дарованіи, сказалъ онъ Кэтѣ, только-что вставшей со стула.
   Она улыбнулась.
   -- У насъ, въ Дрезденѣ, вообще не любятъ придавать какое-либо особое значеніе подобнымъ вещамъ, сказала она скромно.-- Докторша принадлежитъ къ числу такихъ женщинъ, которыя долго медлятъ окончательнымъ приговоромъ; она знаетъ, что мнѣ слѣдуетъ еще очень много учиться.
   -- Ахъ, полно пожалуйста! Это спартанское воспитаніе...
   -- Или самая утонченная уловка, которую желательно пустить въ ходъ съ надеждой на громадный успѣхъ, перебила Флора, которая только-что вошла въ комнату. Лице ея пылало какъ въ лихорадкѣ.-- Меня, Кэта, ты не проведешь тѣмъ, что относишься такъ скромно къ своему таланту и дѣйствительно придаешь такъ мало цѣны ему, что въ продолженіе пятидневнаго пребыванія въ нашемъ домѣ не дотронулась даже ни разу до клавишъ; это не что иное, какъ лукавство, коварство относительно меня, относительно насъ всѣхъ.-- Накипѣвшая злость почти душила ее.
   -- Ты-ли, Флора, судишь такимъ образомъ? съ негодованіемъ сказала Генріэтта. Ты, которая никогда не устаешь примѣшивать ко всякому разговору рѣчь о своей литературной дѣятельности и распространяться о своихъ "ученыхъ занятіяхъ",-- ты, которая въ кругу своихъ знакомыхъ опираешься уже на успѣхи, которые, однако, слѣдуетъ еще обождать...
   -- Генріэтта, распорядись насчетъ чаю, крикнула президентша рѣзкимъ, строгимъ тономъ -- въ музыкальной комнатѣ, по мнѣнію ея, былъ слишкомъ громкій разговоръ.
   Генріэтта, не скрывая своего негодованія, ушла.
   -- Ты ошибаешься, Флора, если думаешь, что я не придаю никакой цѣны своему таланту, сказала Кэта совершенно спокойно, между тѣмъ какъ гордая сестра ея кусала свои губки, преслѣдуя взоромъ уходившую Генріэтту.-- Въ такомъ случаѣ, я была-бы, во-первыхъ, несправедлива относительно себя, а во-вторыхъ крайне неблагодарна, потому что музыка доставляетъ мнѣ райское удовольствіе. Что при пріѣздѣ моемъ я не тотчасъ завела рѣчь объ этомъ предметѣ -- есть не что иное, какъ простая случайность, потому что именно музыка и виновата въ томъ, что я пріѣхала сюда мѣсяцемъ раньше. Моему учителю композиціи понадобилось уѣхать недѣли на четыре, и такъ какъ поэтому я была-бы лишена на цѣлыхъ два мѣсяца уроковъ, то я скоро рѣшилась и выѣхала изъ Дрездена съ нимъ одновременно.
   При этихъ послѣднихъ словахъ молодой дѣвушки фрейлина фонъ-Гизе отправилась въ гостинную, повидимому, очень недовольная -- объясненія носили слишкомъ пикантный характеръ -- но отецъ ея, старый полковникъ въ отставкѣ, только-что пріѣхалъ; нужно было встрѣтить его; коммерціи совѣтникъ тоже ушелъ.
   Флора подошла опять къ роялю и взяла ноты. Кэта видѣла, какъ красивая грудь сестры подымалась отъ порывистаго дыханія, какъ маленькіе пальцы ея отъ внутренняго волненія судорожно сжимались. Кэта горько раскаивалась, что такъ безхитростно, просто съиграла въ этомъ кругу свое незначительное музыкальное произведеніе.
   -- Ты, конечно, слышала множество лестныхъ отзывовъ объ этомъ?-- спросила Флора и показала правой рукой на заглавный листъ.
   -- Но отъ кого-же?-- возразила Кэта.-- Учителя мои не очень щедры на похвалы, какъ и докторша, а другія лица не знаютъ о моемъ авторствѣ; ты видишь, что имя компониста не означено.
   -- Но пьеску твою сильно раскупаютъ.
   Кэта умолчала объ этомъ.
   -- Скажи по правдѣ! Она уже одинъ разъ была издаваема?
   -- Да.
   Флора швырнула тетрадь на рояль.-- Такой простушкѣ, съ этими красными, пухлыми щеками и съ этимъ невозмутимымъ душевнымъ спокойствіемъ, является слава во снѣ, а другія должны вести борьбу на жизнь и на смерть за каждый шагъ; онѣ гибнутъ въ этой мучительной борьбѣ раньше, чѣмъ имя ихъ сдѣлается извѣстнымъ свѣту,-- съ горечью въ голосѣ произнесла Флора. Она сложила руки и стала медленно ходить по комнатѣ.
   -- Впрочемъ, что толку въ этомъ?-- сказала она вдругъ остановясь, какъ-бы чувствуя облегченіе.-- Самая блестящая ракета разсыпается въ воздухѣ безъ всякаго слѣда, тогда какъ Везувій выбрасываетъ постоянно пламя; свѣтъ знаетъ о его существованіи, и, когда онъ извергаетъ огонь и лаву, сердце человѣка восторгается или трепещетъ. Подобно этому, теперь двое изъ фамиліи Мангольдовъ выступаютъ на арену. Увидимъ, Кэта, которая изъ насъ останется побѣдительницей?
   -- Только, навѣрно, не я,-- воскликнула весело Кэта.-- Я поостерегусь выступать на арену. Не подумай, однако, что я отношусь совершенно равнодушно къ славѣ! Видѣть, какъ произведеніями своими увлекаешь сердце другихъ, это -- такое чувство, которое я описать не умѣю и которое я не отдала бы ни за какія сокровища въ мірѣ. Но жить только для этого"? Нѣтъ, я вижу, что счастіе заключается не въ этомъ: на что мнѣ и слава, если она оставляетъ меня въ одиночествѣ?
   -- Ага, вотъ въ чемъ заключается вся квинтъ-эссенція твоего воспитанія! чего эта Лукасъ безпрерывно домогалась и въ концѣ концовъ все-таки добилась, такъ поступишь и ты -- ты выйдешь замужъ.-- Забывъ всякое приличіе, Флора громко расхохоталась.
   Щеки молодой дѣвушки покрылись внезапно яркимъ румянцемъ.
   -- Ты хохочешь и насмѣхаешься, какъ будто бы тебѣ и въ голову никогда не приходило сдѣлать то же самое,-- сказала Кэта, будучи совершенно обезоружена и стараясь невольно умѣрить свой голосъ:-- а между тѣмъ...
   Флора протянула поспѣшно руку, какъ-бы желая наложить ее на уста дѣвушки.
   -- Прошу, ни слова болѣе!-- сказала она повелительно.-- Она сложила на груди руки и опустила медленно голову.-- Да, моя очень умная барышня, я дѣйствительно на одинъ мигъ была столь слаба и ослѣплена, что позволила накрыть себя сѣтью; но, благодаря Бога, голова опять отрезвилась, я чувствую теперь себя достаточно сильною, чтобы завоевать себѣ опять независимость.
   -- А есть-ли у тебя совѣсть, Флора?
   -- И даже очень чувствительная, сокровище мое; она-то мнѣ и говоритъ теперь, что съ моей стороны было величайшимъ легкомысліемъ іоззолить себѣ увлечься до такой степени. Ты, вѣроятно, знаешь изъ Священнаго Писанія, что каждый долженъ отвѣчать за то, какое употребленіе онъ сдѣлаетъ изъ своего клада. Всмотрись въ меня хорошенько! Неужели ты, въ самомъ дѣлѣ, могла думать, что я, въ качествѣ жены доктора, буду стоять вѣкъ свой около очага и заниматься стряпней? И для кого?-- Она указала рукой на гостиную, изъ которой доносился теперь оживленный говоръ; съ появленіемъ стараго полковника Жонъ-Гизе небольшое общество оживилось; только докторъ Брукъ сидѣлъ одинъ у чайнаго стола и читалъ газету; повидимому, онъ былъ очень углубленъ въ чтеніе, когда къ нему возвратилась Генріэтта.
   -- Говоритъ-ли съ нимъ хоть одинъ мужчина?-- спросила Флора Кэту.-- Его презираютъ и совершенно основательно: онъ обманулъ меня и свѣтъ; предшествовавшая ему блестящая извѣстность была не что иное, какъ пустая реклама.
   Она прервала рѣчь и поспѣшно удалилась въ свою комнату, чтобы избѣжать словоохотливаго полковника, который въ сопровожденіи дочери и коммерціи-совѣтника явился въ музыкальную комнату и представился Кэтѣ. По просьбѣ старика, молодая дѣвушка сѣла еще разъ за рояль, и очаровательные звуки вновь огласили комнату. Чудныя дѣла! Какими глазами глядѣлъ теперь на Кэту зять и опекунъ ея? Во взорахъ его отражалось непонятное внутреннее пламя. Это были уже не тѣ глаза, въ которыхъ еще такъ недавно выражались только братская любовь и дружба, когда коммерціи-совѣтникъ привозилъ изъ города своей хорошенькой родственницѣ коробки съ конфектами или великолѣпные букеты. Кэта давала ему всегда охотно руку, когда онъ бралъ ее во время разговора; она не сердилась, если, лаская, онъ разглаживалъ иногда на головкѣ ея кудри: Морицъ поступалъ съ ней, какъ отецъ съ своею дочерью. А теперь, когда звуки смолкли при громкихъ крикахъ восторга, онъ быстро подошелъ къ ней и положилъ свою руку на ея плечо.
   -- Кэта!-- шепталъ онъ:-- какъ напоминаешь ты Клотильду, твою покойную сестру. Но ты прекраснѣе, несравненно талантливѣе!
   Она хотѣла отстранить его, но Морицъ схватилъ ея руку и не выпускалъ, точно желая удержать ее навѣкъ. Для присутствующихъ это было прелестной живой картиной, великолѣпной группой. Опекунъ съ гордостью и въ порывѣ увлеченія обнималъ свою питомицу, ребенка, довѣреннаго ему тестемъ. Только на блѣдномъ лицѣ Генріэтты выступилъ румянецъ; она улыбалась такъ странно... Докторъ Брукъ посмотрѣлъ на свои часы, потомъ украдкой подалъ Генріэттѣ руку и воспользовался этой минутой, чтобъ удалиться незамѣтнымъ образомъ изъ гостиной.
   

X.

   Со времени послѣдняго soirée прошла недѣля.
   -- Ужасно утомительная недѣля,-- со вздохомъ взсклицала измученная президентша и распекала въ то же время свою портниху за то, что наряды, заказанные къ восьмому дню этой утомительной недѣли, она приготовила не такъ, какъ слѣдовало: шлейфъ слишкомъ коротокъ, кружева недостаточно широки, матеріи черезчуръ легки. Предстояло еще нѣсколько большихъ вечеровъ въ высшемъ кругу; сверхъ того, къ назначенному при дворѣ музыкальному вечеру съ живыми картинами Флорѣ нужно было сочинить стихотвореніе, которое она должна была прочесть на этомъ вечерѣ -- словомъ, "едва" находила время перевести духъ.
   Генріэтта, въ виду своего болѣзненнаго состоянія, должна была избѣгать всякаго волненія, и Кэта, не взирая на то, что всякій разъ приглашаема была весьма любезно на эти вечера, оставалась дома, при больной дѣвушкѣ. Онѣ, бесѣдуя вдвоемъ, пили чай въ музыкальной комнатѣ; Кэта разсказывала разныя веселыя исторіи и неутомимо играла на фортепьяно, употребляя всѣ свои усилія, чтобъ больная сестра не скучала. При всемъ своемъ умѣ, при глубокомъ пониманіи всей фальши великосвѣтской жизни, Генріэтта была и оставалась, все-таки, дитей аристократическаго міра; она выросла въ гостиной, въ средѣ аристократическихъ друзей и знакомыхъ своей бабушки; такимъ образомъ, нерѣдко, когда до слуха сестеръ долеталъ изъ города отдаленный гулъ экипажей, мчавшихся въ театръ или на вечеръ, Генріэтта съ горькой улыбкой на лицѣ сравнивала себя съ конемъ, за увѣчьемъ выписаннымъ изъ строевой службы -- конемъ, который, хромая и обезсилѣвъ, при звукахъ полковой трубы, навостряетъ уши и порывается примкнуть къ рядамъ бывшихъ своихъ боевыхъ товарищей.
   Очаровательная, какъ фея, являлась Флора въ музыкальную комнату передъ отъѣздомъ на балъ или на вечеръ. Большею частью, на челѣ ея, промежъ бровей, замѣтна была складка, выражавшая неудовольствіе, а на устахъ -- язвительная насмѣшка, касавшаяся преимущественно туалета бабушки, старавшейся всячески молодиться. Жалуясь на потерю драгоцѣннаго времени, Флора набрасывала на свои роскошные локоны, украшенные цвѣтами, легкую косыночку, приподнимала свой длинный шлейфъ и отправлялась, чтобы сѣсть въ ожидавшій ее у подъѣзда экипажъ и "приносить себя въ жертву".
   Коммерціи-совѣтникъ, дней шесть тому назадъ, уѣхалъ по своимъ дѣламъ въ Берлинъ. Онъ писалъ ежедневно президентшѣ "по истинѣ золотыя письма", говорила она, многозначительно улыбаясь. Третьяго-дня доставлены были для трехъ сестеръ великолѣпные букеты; однако, госпожа президентша, увидавъ букеты, не улыбалась. Флорѣ и Генріэттѣ любезный зятекъ прислалъ камеліи и фіалки, а Кэтѣ -- букетъ, составленный изъ бѣлыхъ розъ, цвѣтовъ апельсиннаго дерева и мирты. Президентшѣ, можетъ быть, и не пришелъ бы на умъ языкъ цвѣтовъ; она вынула ихъ изъ ящика и только-что хотѣла послать наверхъ букеты, назначенные для Кэты и Генріэтты, какъ Флора, сильно смѣясь, указала пальчикомъ на говорившій такъ много подборъ цвѣтовъ. Лицо старой дамы вытянулось и какъ-то осунулось.
   -- Неужели, бабушка, ты и въ самомъ дѣлѣ думала, что Морицъ будетъ покупать себѣ за такую громадную сумму дворянское званіе для того, чтобъ родъ его могъ прекратиться?-- съ презрительно злымъ выраженіемъ въ лицѣ воскликнула Флора.-- Ты должна была знать, что такой человѣкъ, какъ онъ, еще не старый, довольно богатый и красивый, не будетъ оставаться вѣкъ свой вдовцемъ! И онъ ухаживаетъ за Кэтой недаромъ; объ этомъ я знаю лучше всѣхъ.
   Вслѣдствіе этого, повидимому, незначительнаго событія, въ виллѣ Баумгартенѣ произошелъ страшный переполохъ. Кэта, не подозрѣвая о случившемся, спрыснула свѣжей водой цвѣты, чтобъ они не такъ скоро завяли, и поставила букетъ на окно, не обративъ никакого вниманія на тотъ смыслъ, который придавали цвѣтамъ.
   А президентша съ ужасомъ думала о женщинѣ въ сѣромъ платьѣ, расхаживавшей по ея покоямъ, помрачавшей блескъ бархатной мебели, золоченыхъ бронзъ и мейссенскихъ фарфоровъ -- блескъ, на который люди смотрѣли такъ часто съ какою-то завистью; женщина эта сидѣла въ зимнемъ саду на любимомъ мѣстѣ президентши и присутствіемъ своимъ отравляла жизнь старой дамы. Президентша заботилась о своемъ будущемъ, какъ будто-бы прожила только четверть вѣка; коммерціи-совѣтникъ не долженъ жениться вторично. Посредствомъ своихъ связей, своего общественнаго положенія, она вывела его въ люди; по милости ея, домъ его превратился въ маленькій замокъ, на который смотрѣли съ завистью даже самые избалованные люди; и развѣ она не принесла значительной жертвы, ставъ нѣкогда во главѣ очень обыкновеннаго, мѣщанскаго дома? А теперь, когда все устроилось такъ, какъ она желала -- вдругъ молодая госпожа фонъ-Рэмеръ, которая здѣсь внизу, въ великолѣпныхъ покояхъ, будетъ принимать гостей, а кто пожелаетъ видѣть госпожу президентшу Урахъ, тотъ долженъ подняться наверхъ, въ комнату, отведенную "бабушкѣ". Даже Флору, дитя ея родной дочери, не желала бы президентша видѣть хозяйкой этого дома, не говоря уже о внучкѣ "замковаго" мельника Госпожа президентша стала вдругъ сильно интересоваться отъѣздомъ Кэты обратно въ Дрезденъ; она старалась казаться озабоченною, что въ продолженіе четырехъ мѣсяцевъ будутъ манкировать дальнѣйшимъ развитіемъ этихъ чудныхъ музыкальныхъ способностей, и, въ концѣ концовъ, рѣшилась отвезти молодую дѣвушку въ Дрезденъ.
   Кэта молча выслушивала всѣ эти изысканныя любезности. Она ждала -- не разрѣшитъ-ли докторъ Брукъ Генріэттѣ проводить сестру. Однако, онъ не давалъ такого разрѣшенія, вѣроятно потому, что больная находилась въ это время въ крайне раздражительномъ состояніи. Онъ аккуратно являлся каждое утро въ назначенный часъ. Комнаты обѣихъ сестеръ находились рядомъ и дверь изъ одной комнаты въ другую была постоянно открыта. Кэта могла слышать голосъ доктора, ласково старавшагося успокоить больную; онъ зальется, бывало, такимъ задушевнымъ смѣхомъ, что Генріэтта невольно соглашалась. Для Кэты этотъ звонкій, веселый и въ то же время сдержанный смѣхъ имѣлъ какую-то особую прелесть -- онъ свидѣтельствовалъ о младенческой свѣжести души; молодая дѣвушка видѣла ясно, что докторъ увѣренъ въ своемъ дѣлѣ, въ своей будущности, что онъ будетъ слѣдовать неуклонно по избранному имъ пути, не взирая на тысячи встрѣчаемыхъ имъ непріятностей и обидъ.
   Она сама не заговаривала съ нимъ. Въ часъ, назначенный для визита доктора, сидя большею частью за своимъ рабочимъ столикомъ, она могла видѣть, какъ онъ ходилъ по комнатѣ взадъ и впередъ. Хотя сестры и были почти неразлучны, однако, незадолго предъ приходомъ врача, Генріэтта уходила всегда въ свою комнату и всячески остерегалась вмѣшиваться въ бесѣду, происходившую между докторомъ и его паціенткой. Съ тетушкой же діакониссой случалось бесѣдовать Кэтѣ довольно часто, и именно въ "замковой" мельницѣ. Старушка посѣщала Сузу ежедневно, съ тѣхъ поръ, какъ онѣ жили почти рядомъ; она носила ей разное кушанье и варенье и просиживала вечерней порой по цѣлымъ часамъ у экономки.
   Это было славное времячко въ "замковой" мельницѣ. Почтенная старушка разсказывала о своихъ молодыхъ лѣтахъ, о своемъ выходѣ замужъ, о жизни въ деревнѣ; она описывала то печальное время, когда взяла доктора, тогда еще семилѣтняго ребенка, изъ родительскаго дома, такъ какъ отецъ и мать его умерли почти въ одно время. О чемъ бы ни заговорила старушка -- о своей-ли веселой молодости, или о счастливой супружеской жизни, она постоянно и вездѣ въ описаніяхъ своихъ примѣшивала имя доктора, который сталъ солнечнымъ свѣтомъ ея жизни, какъ она увѣряла.
   Уходя домой, Кэта провожала старушку до моста, перекинутаго чрезъ быструю рѣчку; маленькая рука тетушки покоилась на рукѣ молодой дѣвушки; онѣ шли какъ родныя, точно имъ вмѣстѣ нужно перейти чрезъ мостикъ и войти въ "домъ доктора",-- въ домъ, который такъ тихо и мирно, въ сторонѣ отъ свѣта и обвитый вечернимъ сумракомъ, стоялъ за лѣсомъ. Вечера въ эту пору были еще довольно свѣжіе; надъ темнымъ лѣсомъ висѣли туманныя облака, въ воздухѣ была сырость, пропитывающая насквозь одежду. Въ такую пору пріятно укрыться подъ гостепріимнымъ кровомъ, въ которомъ пылаетъ въ очагѣ веселый огонекъ. По обыкновенію, въ угольной комнатѣ горѣла уже лампа подъ зеленымъ колпакомъ; чрезъ незанавѣшенное окно свѣтъ ея падалъ на мостъ. Старушка входила въ домъ, послѣднія ставни были закрываемы и тамъ въ уголку, у камина, гдѣ лежалъ зеленый полинялый коверъ и у круглаго стола стояло кресло съ высокой стѣнкой, приготовляла она, не нарушая царствующей въ комнатѣ тишины, скромный ужинъ и съ вязальной иглой и чулкомъ въ рукахъ ждала, пока докторъ окончитъ свои размышленія...
   Нерѣдко разсказывала она объ этомъ молодой дѣвушкѣ во время вечерняго пути; останавливалась даже на одну минуту на мосту, окидывала взоромъ свое тихое убѣжище и съ улыбкой на добромъ лицѣ указывала на человѣка, который, работая, склонилъ свою темнорусую голову надъ письменнымъ столомъ. Докторъ, обыкновенно, поднимался съ своего стула и отворялъ окно, потому что вновь-заведенная цѣпная собака бросалась съ страшнымъ лаемъ на приближающихся.-- Тетушка, это ты?-- спрашивалъ онъ. При этихъ словахъ, Кэта, наскоро простясь со старушкой и пожелавъ ей доброй ночи, спѣшила отправиться домой; ей представлялось, точно ее вытолкали; такое-же чувство, можетъ быть, будетъ испытывать и онъ, если ему удастся только укротить Флору, когда, возвратясь усталый домой, встрѣченъ будетъ холоднымъ поклономъ жены, этой души домашней жизни; жена приметъ его или сидя за своимъ письменнымъ столомъ, или вырядившись къ балу.
   На седьмой день послѣ отъѣзда коммерціи-совѣтника, получено было изъ Берлина извѣстіе о томъ, что бумагопрядильная фабрика продана. Президентша была такъ обрадована этою новостью, что, не снимая еще своего спальнаго капота изъ кашемировой матеріи, съ письмомъ въ рукѣ поднялась по лѣстницѣ въ бельэтажъ и вошла въ комнату Генріэтты, гдѣ была въ это время и Флора.
   Старая дама сѣла въ кресло и принялась разсказывать.
   -- Славу Богу, что Морицъ покончилъ!-- сказала она въ веселомъ настроеніи духа.
   -- Онъ устроилъ великолѣпное дѣло; за заведеніе даютъ ему такую славную цѣну, что онъ изумленъ.
   Она положила свои руки на столъ и, повидимому, была очень довольна.
   -- Теперь онъ окончательно прерветъ всякую связь съ своимъ купеческимъ прошлымъ. Такимъ образомъ, прекращаются и фатальныя отношенія его къ такъ-называемымъ дѣловымъ друзьямъ; припомните только, какъ часто приглашаемы были къ обѣду неотесанные гости, которымъ гораздо умѣстнѣе было бы сидѣть за лакейскимъ столомъ! Боже мой, какое это было тяжелое, затруднительное положеніе! Да, приходилось иногда только молчать и стараться преодолѣвать себя...
   -- Брукъ позволилъ тебѣ сегодня маленькую прогулку, Генріэтта?-- спросила старая дама.
   -- Онъ разрѣшилъ мнѣ погулять недолго въ лѣсу, принадлежащемъ городу, и подышать смолистымъ воздухомъ сосенъ и елокъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я присоединяюсь,-- сказала Флора.-- Мнѣ необходимъ воздухъ, чтобъ не задохнуться подъ бременемъ невзгодъ, которыми судьбѣ угодно было надѣлить меня.
   Она подала президентшѣ руку, чтобы помочь ей спуститься съ лѣстницы.
   Генріэтта съ гнѣвомъ топнула ножкой; она чуть не плакала съ досады; но не могла помѣшать своей хорошенькой сестрѣ явиться послѣ обѣда для прогулки въ лѣсу, въ бѣлой пуховой шляпѣ и съ вѣеромъ изъ пальмовыхъ листьевъ.
   Былъ великолѣпный апрѣльскій день, съ безоблачнымъ синимъ небомъ, живительными солнечными лучами и воздухомъ, пропитаннымъ запахомъ раннихъ фіалокъ. Обнаженный лѣсъ еще не покрылся своимъ зеленымъ покровомъ, зеленѣла только молодая травка и мелкій кустарникъ и тамъ-и-сямъ изъ сыраго мха выглядывали длинностволые бѣлые колокольчики. Кэта занялась собираніемъ этихъ маленькихъ цвѣточковъ, въ то время какъ Генріэтта и Флора оставались на узкой дорожкѣ, ведшей въ глубь темнаго бора.
   Вдругъ изо рта Генріэтты потекла кровь ручьями.
   Кэта подхватила руками сестру и опустилась съ ней на землю. Она прислонилась спиной къ соснѣ и положила голову больной къ себѣ на грудь. Въ такомъ положеніи, прекратилось постепенно истеченіе крови.
   -- Сбѣгай за помощью,-- не отводя своихъ заплаканныхъ глазъ съ помертвѣвшаго лица больной, сказала Кэта Флорѣ, которая со страхомъ смотрѣла на сестеръ, прижимая къ своей груди судорожно сложенныя руки.
   -- Не сошла-ли ты съ ума?-- отвѣчала Флора сдержаннымъ тономъ -- Одна я не тронусь съ мѣста. Мы должны попытаться унести отсюда Генріэтту.
   Кэта не промолвила ни слова; она видѣла, что обращалась напрасно къ этому безграничному эгоизму. Принявъ разныя предосторожности, Кэта взяла къ себѣ на руки Генріэтту и понесла ее какъ ребенка; голова дѣвушки, все еще неприходившей въ себя, покоилась на плечѣ; сестры. Тщательно избѣгая малѣйшаго камешка и неровности пути, Кэта употребляла всѣ свои усилія, чтобъ не потревожить Генріэтту какимъ-либо неосторожнымъ движеніемъ. Хотя эти усилія и значительно затрудняли ее, но остановиться хоть разъ на минуту и перевести духъ она не рѣшалась.
   -- Отдохнемъ, сколько угодно, когда выйдемъ въ поле -- только не здѣсь.
   

XI.

   Но вотъ, наконецъ, онѣ добрались до обширнаго поля, залитаго лучами солнца. Кэта на минуточку прислонилась къ высокому каменному столбу, стоявшему на пограничной линіи, осѣненному могучимъ дубомъ. На нѣкоторомъ разстояніи отсюда на пашнѣ работали люди, которые и могли, въ случаѣ чего, услышать крики зовущихъ на помощь; да и городъ, со своими башнями, былъ въ виду, а вонъ тамъ, поближе -- дорога, ведущая къ воротамъ парка помѣстья Баугартеновъ.
   Кэта смотрѣла только по одному направленію, глаза ея были устремлены на одинъ пунктъ (Флора не видѣла его) -- именно на низенькую крышу съ высокими трубами и позолоченными флюгерами. Притаившись за чащей фруктовыхъ деревьевъ, крыша эта казалась такою скромною, мирною... Молодая дѣвушка даже хорошо видѣла палисадникъ, окаймлявшій фруктовый садъ. Это былъ ближайшій пунктъ: до парка -- гораздо дальше, а потому, немного отдохнувъ, Кэта, молча, направилась туда.
   -- Э, куда-жь это ты?-- крикнула Флора, уже успѣвшая сдѣлать нѣсколько шаговъ по дорогѣ къ парку.
   -- Въ домъ доктора Брука,-- отвѣтила та, преспокойно идя впередъ.-- Это ближе, да тамъ и постель для Генріэтты найдется, а, пожалуй, сейчасъ-же ей и помощь окажутъ: авось, на счастье, докторъ дома.
   Флора нахмурила брови и, не сказавъ ни слова, послѣдовала за Кэтой.
   Имъ пришлось теперь идти прямо по полю. Неимовѣрно-тяжелый трудъ приняла на себя Кэта. Тутъ для прохожихъ не было дороги; идя по мягкой, разрыхленной почвѣ, чрезвычайно неровной и каменистой, молодая дѣвушка, при каждомъ невѣрномъ шагѣ, чувствовала, какъ кровь стынетъ въ жилахъ у нея -- такъ ей было страшно при мысли: а ну какъ съ Генріэттой опять сдѣлается тотъ ужасный припадокъ?... Вдобавокъ еще лучи солнца, горячаго какъ въ августѣ, жгли ея непокрытую голову; повременамъ Кэта видѣла, какъ все передъ ней освѣщалось какимъ-то страшнымъ красновато-желтымъ огнемъ, и тогда ей казалось, что она отъ изнеможенія свалится съ ногъ.. Но въ такія мгновенія дѣвушка настойчивѣе, упрямѣе устремляла взглядъ свой на докторскій домикъ, который будто самъ все ближе и ближе подвигался къ ней, представляя прелестный образъ сельскаго мира и благодѣтельнаго для души успокоенія. Теперь она могла совсѣмъ ясно видѣть, что даже дѣлалось въ палисадникѣ, и, несмотря на тревожное состояніе духа и утомленіе, сердце ея ощутило тихую радость. Работникъ въ бѣлой рубашкѣ трудился надъ устройствомъ бесѣдки изъ сосновыхъ вѣтвей -- бесѣдки, для тетушки-дьякониссы. Старушка не могла забыть, что въ небольшомъ садикѣ при церковномъ домѣ она имѣла бесѣдочку, густо обросшую виноградными лозами.. И съ тѣхъ поръ не приходилось ей посидѣть на чистомъ воздухѣ, среди зелени.... Ахъ, какая радость готовится теперь для ея скромнаго сердца!.. А вотъ и сама тетушка спустилась со ступенекъ крыльца... Она въ бѣломъ чепчикѣ и голубомъ полотняномъ кухонномъ передникѣ; въ рукахъ у нея тарелка -- это она несетъ полдникъ работнику. Заговорила съ нимъ о чемъ-то, да какъ оживленно... Ни тетушкѣ, ни работнику и въ голову не придетъ обернуться и посмотрѣть въ поле. Кэта колебалась -- позвать-ли на помощь или не безпокоить ихъ, но въ эту самую минуту въ дверяхъ дома появился псамъ докторъ.
   -- Брукъ!-- крикнула издали Флора своимъ звонко-серебристымъ голосомъ.
   Онъ пріостановился, съ секунду поглядѣлъ на странную группу, приближавшуюся къ его дому, потомъ бросился къ калиткѣ палисадника, рванулъ ее и выбѣжалъ въ поле -- Боже мой, что такое случилось?!-- воскликнулъ докторъ, еще не добѣжавъ до нихъ.
   -- Вотъ у этой бѣдняжки (она указала на Генріэтту) кровь хлынула изъ горла.
   Брукъ искоса взглянулъ на Флору и поспѣшилъ принять больную изъ рукъ Кэты.
   -- Вы чрезмѣрно... до невозможности напрягли свои силы,-- сказалъ онъ ей и тревожно-озабоченнымъ взглядомъ окинулъ фигуру молодой дѣвушки...
   Даже видно было, какъ нервная дрожь пробѣжала по тѣлу Кэты; она судорожно закусила нижнюю губу; щеки ея, просто, пылали.. Казалось, разгоряченная кровь сейчасъ брызнетъ, прорвавъ нѣжную бархатную кожу... А тутъ, возлѣ нея, стояла Флора; она ровно, спокойно дышала, и на ея прекрасномъ лицѣ сіялъ такой удивительный, неуловимый румянецъ душевнаго волненія.
   -- Тебѣ не слѣдовало бы все бремя сваливать на сестру,-- замѣтилъ Брукъ своей невѣстѣ, стараясь какъ можно осторожнѣе нести безчувственную Генріэтту.
   -- Брукъ, какъ ты можешь требовать этого отъ меня?-- воскликнула она, видимо оскорбившись.-- А впрочемъ, ты совершенно напрасно, другъ мой, потрудился изрекать подобное наставленіе.. Это излишне съ твоей стороны,-- прибавила Флора какъ-то особенно рѣзко.-- Я знаю свои обязанности... можетъ быть, я готова была, по собственному побужденію, взять и нести Генріэтту, но я должна была предостеречь себя: при слабомъ моемъ тѣлосложеніи -- это было бы просто... безуміемъ! Да, наконецъ, Кэта такая здоровая, дюжая Валькирія, что подобное напряженіе навѣрно не повредитъ ей.
   Брукъ ничего не сказалъ на это, онъ только крикнулъ подходившей тетушкѣ -- приготовить поскорѣе постель для больной. Старушка побѣжала обратно такъ шибко, какъ только могла, и скрылась въ домѣ, а когда они всѣ вошли въ сѣни, она встрѣтила ихъ у растворенной двери, которая вела въ комнату съ окнами на западъ, и молча, съ удивленнымъ лицомъ, кивнувъ головой, пригласила войти туда.
   Комната эта была ея гостиной, такая свѣтлая, просторная, однако съ повытертымъ поломъ и порядкомъ полинявшими стѣнами, когда-то выкрашенными розовой краской; чудовищная печка изъ черныхъ израсцовъ занимала тутъ видное мѣсто. Новенькія, съ розовыми букетами, ситцевыя занавѣски на окнахъ представляли, можетъ быть, единственную роскошь, которую позволила себѣ тетушка-дьяконисса, переѣхавъ въ новое жилище. У изголовья кровати стояли старинныя ширмы, оклеенныя китайскими фигурками, а стѣны комнаты были украшены картинками въ черныхъ рамкахъ, изображавшими (несовсѣмъ-то искусно) сцены изъ хорошенькой идилліи Фоса "Луиза". Славнымъ, чистымъ воздухомъ, съ примѣсью запаха лаванды, такъ и повѣяло на вошедшихъ.
   На молодомъ челѣ доктора нельзя было не замѣтить серьёзнаго безпокойства. Только послѣ долгихъ усилій ему удалось привести Генріэтту въ чувство: она открыла глаза, но они смотрѣли безцѣльно и какъ-будто были накрыты прозрачнымъ флёромъ; однако, больная сейчасъ-же узнала Брука, хотѣла поднять руку съ одѣяла, подать ее ему, но чрезвычайная слабость лишила ее возможности сдѣлать это.
   Докторъ послалъ работника (того самаго, что устраивалъ бесѣдку въ саду) на виллу коммерціи-совѣтника, чтобы увѣдомить президентшу о случившемся.
   Президентша не заставила себя долго ждать. До появленія ея никто не проронилъ ни одного слова въ комнатѣ больной. Флора стояла у окна и безцѣльно глядѣла куда-то; у другаго -- сидѣла Кэта, сложивъ руки на колѣняхъ и устремивъ глаза на кровать; тетушка неслышными шагами входила и выходила, принося и подавая доктору то, что онъ требовалъ.
   Президентша казалась весьма разстроенной; она видимо испугалась, когда увидѣла среди подушекъ бѣлое какъ воскъ лицо Генріэтты.. Обратившись къ ней съ кроткими словами, она замѣтила, что больная не открыла даже глазъ (а они закрылись въ то самое мгновеніе, когда бабушка переступила порогъ комнаты)... Мысль о дурномъ исходѣ сильно встревожила президентшу.
   Брукъ молчалъ. Кротость, невозмутимое спокойствіе, написанныя на его молодомъ, прекрасномъ лицѣ, указывали на умственное и нравственное превосходство этой личности. Держа въ рукѣ своей ручку Генріэтты, онъ, кажется, только и видѣлъ предъ собой это существо, съ слабыми признаками жизни -- жизни, готовой угаснуть, исчезнуть.
   Почтенная дама приблизилась къ кровати и, притаивъ дыханіе, склонилась надъ больной.
   -- Господинъ докторъ,-- заговорила она послѣ минутной нерѣшимости: -- положеніе больной кажется мнѣ весьма опаснымъ, а потому не пригласить-ли намъ на консультацію моего стараго, опытнаго друга и домашняго врача -- тайнаго совѣтника ф. Бэра?... Сердиться на меня за это вы не должны...
   -- Нисколько не сержусь, г-жа президентша,-- отвѣтилъ Брукъ и положилъ на одѣяло дрогнувшую руку Генріэтты.-- Я даже обязанъ сдѣлать все для вашего успокоенія.
   Онъ спокойно всталъ и вышелъ изъ комнаты, чтобъ послать за домашнимъ врачемъ президентши.
   -- О, Боже мой, какую штуку сыграли вы, принеся сюда Генріэтту!-- быстро и понизивъ голосъ проговорила почтенная дама, лишь только дверь затворилась за Брукомъ.
   -- Виною этому -- премудрость Кэты,-- возразила Флора съ особеннымъ ожесточеніемъ.-- Ее ты и упрекай въ томъ, что намъ, быть можетъ, придется нѣсколько недѣль подрядъ ходить въ это заброшенное гнѣздо!...
   Она бросила гнѣвный взглядъ на молчаливо-сидѣвшую у окна дѣвушку и прибавила:
   -- И что это за небрежность -- уложить это бѣдное созданье такъ, что каждый разъ, какъ она откроетъ глаза, будетъ видѣть предъ собой эту безобразную черную печку!... Кстати, хороши вонъ и рожи на стѣнахъ: испугаться можно!..
   Президентша пропустила эти наивныя замѣчанія мимо ушей, отвернулась отъ Флоры и стала осматривать кровать.
   -- Постель, впрочемъ, еще сносна; бѣлье, по крайней мѣрѣ, бѣлое и мягкое, но, все-таки, велю принести сюда шелковое стеганое одѣяло Генріэтты, а также удобное кресло для г. ф. Бэра... А прежде всего -- другой умывальный приборъ! Вѣдь это -- бѣлый фаянсъ!-- презрительно замѣтила она и начала сдвигать на умывальномъ столикѣ чистенькую посуду, чтобы дать мѣсто своему разрисованному, позолоченному фарфору.-- Боже, какъ жалко живутъ подобные люди!... И не чувствуютъ даже этого... Не желаешь-ли, мой ангелъ, чего-нибудь?-- вдругъ спросила президентша такимъ добрымъ голосомъ, снова подойдя къ кровати.
   Генріэтта медленно приподняла голову и безпокойнымъ взглядомъ окинула компаху, но, завидя подходившую къ ней бабушку, сейчасъ-же закрыла глаза.. Однако, силы у нея было уже настолько, что она могла отстранить руку президентши, которая ласково гладила ее но правой рукѣ.
   -- Упряма, какъ всегда!-- вздохнула президентша и усѣлась на стулъ возлѣ кровати.
   Докторъ фонъ-Бэръ тоже не заставилъ себя ждать, но онъ явился совсѣмъ смущеннымъ: Прежде всего его ставило въ тупикъ то обстоятельство, какимъ это образомъ онъ встрѣчаетъ своего стараго друга, президентшу, здѣсь, въ этомъ домикѣ?.. Ему, разумѣется, въ краткихъ чертахъ сообщили о случившемся -- и онъ успокоился. Это былъ видный мужчина, уже пожилыхъ лѣтъ, отполированный съ ногъ до головы, съ сдержанными манерами, изобличавшими, однако, духъ высокомѣрія. Г. ф.-Бэръ состоялъ лейбъ-медикомъ при дворѣ владѣтельнаго фюрста. Заслуги его были щедро вознаграждены: онъ получилъ дворянскую грамоту, изрядную кучу орденовъ и нѣсколько золотыхъ табакерокъ, осыпанныхъ алмазами. Великолѣпный экипажъ его стоялъ за мостомъ.
   -- Н-не хорошо, оч-чень не хорошо!-- произнесъ онъ. подходя съ озабоченнымъ видомъ къ кровати.
   Лейбъ-медикъ съ минуту пристально глядѣлъ на паціентку, а потомъ принялся выстукивать ея больную грудь. Хотя онъ постукивалъ весьма осторожно, однако Гэнріэтта застонала. Частые удары, очевидно, причиняли ей чувствительную боль.
   Брукъ, скрестивъ руки на груди, молча стоялъ возлѣ, г. ф.-Бэра и даже глазомъ не моргнулъ; но, когда Генріэтта застонала, онъ нахмурилъ брови... Болѣзнь уже настолько развилась, что такое продолжительное, аккуратное изслѣдованіе больной было дѣломъ совершенно излишнимъ.
   -- Г. докторъ, могу я сообщить вамъ свои наблюденія?-- спросилъ Брукъ спокойнымъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, выразительнымъ тономъ, чтобы положить конецъ безполезному выстукиванью.
   Старикъ, метнувъ глазами вверхъ, какъ-то бокомъ взглянулъ на молодаго человѣка. Взглядъ этотъ, сверкнувшій изъ глубокихъ глазныхъ впадинъ важнаго доктора, былъ такъ ядовитъ, что, кажется, на самаго злѣйшаго, ненавистнѣйшаго врага ядовитѣе и взглянуть было невозможно.
   -- Нѣтъ, ужь позвольте, господинъ коллега, лично мнѣ самому изслѣдовать больную,-- холодно отвѣтилъ онъ, и сталъ продолжать свои изслѣдованія. Прошло нѣсколько секундъ...-- Такъ-съ! Ну, теперь я къ вашимъ услугамъ.
   Лейбъ-медикъ отошелъ отъ кровати и послѣдовалъ за Брукомъ, который уходилъ въ свою рабочую комнату.
   Какъ только они вышли -- Генріэтта открыла глаза. На щекахъ ея, вслѣдствіе душевной тревоги, горѣлъ румянецъ, непредвѣщавшій ничего хорошаго. Сильно жестикулируя, она рѣзкимъ голосомъ потребовала къ себѣ своего врача Брука.
   Президентша съ трудомъ сдержала порывъ досады при видѣ такого "безграничнаго упрямства", однако безъ всякаго возраженія поспѣшила исполнить желаніе больной. Она боялась помѣшать консультаціи, но, войдя въ кабинетъ, увидѣла, что нисколько не помѣшала имъ. Его превосходительство, конечно, и не думалъ воспользоваться результатомъ наблюденій молодаго доктора и, разумѣется, не соблаговолилъ посовѣтоваться съ нимъ... Г. Ф.-Бэръ только-что усѣлся за письменный столъ хозяина, чтобы прописать рецептъ. Брукъ немедленно оставилъ кабинетъ, а президентша подошла къ своему "старому" другу и спросила, что думаетъ онъ насчетъ положенія больной?
   Генералъ заговорилъ довольно ядовито (онъ видимо былъ не въ духѣ), прямо указавъ на то, что леченіе ведено до сихъ поръ совершенно неправильно, и упрекнулъ почтенную даму въ томъ, что, вотъ, только въ критическія минуты находятъ нужнымъ "обратиться къ кому слѣдуетъ"... Бабушкѣ надо было бы ужь давно покорить упрямую головку Генріэтты, пригласить стараго домашняго врача и пользоваться его совѣтами, такъ какъ онъ лечилъ Генріэтту, когда она была еще ребенкомъ. Въ подобныхъ случаяхъ обращать вниманіе на личныя отношенія просто... безсовѣстно, а этото и было допущено -- напримѣръ, относительно жениха Флоры...
   -- Да-съ, и прежде всего, всемилостивѣйшая моя государыня, намъ надлежитъ распорядиться, какъ можно скорѣе перенести эту бѣдную малютку въ ея собственную комфортабельную спаленку,-- прибавилъ г. ф.-Бэръ:-- она будетъ лучше чувствовать себя среди обычной для нея обстановки, да и я могу быть тогда увѣренъ, что предписанія мои въ точности будутъ исполняться... Здѣсь-же, по всей вѣроятности, на это не обратятъ никакого вниманія.
   Лейбъ-медикъ обмакнулъ перо и... но тутъ взглядъ его упалъ на открытый изящный ящичекъ, стоявшій возлѣ книгъ и письменныхъ принадлежностей. Ящичекъ этотъ, какъ кажется, былъ только-что вскрытъ, потому что кусокъ клеенки, въ которую онъ былъ зашитъ, лежалъ тутъ-же.
   Президентша взглянула на цвѣтущее лицо своего "стараго, испытаннаго друга" и чрезвычайно удивилась, потому что никогда еще не видала его такимъ вытянутымъ, такимъ невыразимо (до глупости) озадаченнымъ, какъ въ эту минуту... Перо даже выпало изъ рукъ его превосходительства.
   -- Боже мой! Да вѣдь это -- орденъ герцогскаго Д--аго дома,-- проговорилъ онъ какъ-то робко и постукалъ пальцемъ по ящичку: -- но какими судьбами попалъ этотъ орденъ сюда?... Адресъ-то такой... малоизвѣстный!
   -- Мм... странно,-- пробормотала президентша въ смущеніи, и блѣдное лицо ея даже зарумянилось отъ непріятной неожиданности. Она поднесла къ глазамъ лорнетъ и внимательно стала разсматривать знакъ отличія, лежавшій въ ящичкѣ.-- Не знаю я этого ордена, не знаю, какое значеніе имѣетъ онъ, но...
   -- Охотно вѣрю, что вы не знаете этого!-- перебилъ докторъ. Его даютъ весьма рѣдко!
   -- Но, -- продолжала президентша: -- а даже готова предположить, что орденъ этотъ получилъ онъ во время послѣдней войны.
   -- Выбросьте это изъ головы!-- буркнулъ генералъ.-- Онъ, должно быть, находился въ очень ужь возбужденномъ состояніи, если позволилъ себѣ буркнуть въ разговорѣ съ "старымъ другомъ".-- Нѣтъ-съ, орденъ этотъ, во-первыхъ, учрежденъ съ единственною цѣлью -- наградить лицо, заслужившее благодарность за оказанную имъ услугу лично герцогской фамиліи, а во-вторыхъ -- хотѣлось бы мнѣ видѣть человѣка, который, обладая такимъ знакомъ отличія, бывъ участникомъ въ войнѣ, сталъ бы такъ долго скрывать его отъ свѣта!... Эхъ, если бы я только зналъ, какими это судьбами... какимъ это образомъ?...
   Почтенный медикъ, какъ-бы въ забытьи, безпрестанно потиралъ себѣ лобъ правою рукою, на пальцахъ которой блестѣли, по крайней мѣрѣ, три алмаза -- все знаки милостиваго вниманія къ нему фюрста... Да, но въ настоящую минуту, что значили для него эти знаки?... Это были подарки -- не болѣе... Высокопоставленныя лица, которымъ онъ служилъ, вернувшись домой изъ путешествій, жаловали его привезенными драгоцѣнными вещами... Перстни, табакерки не могутъ-же быть знаками отличія, даваемыми иностранными дворами!
   -- Знаете, вѣдь этотъ орденъ -- предметъ желанья многихъ, -- прибавилъ г. ф.-Бэръ: -- не одна солидная личность добивалась получить его, но всѣ усилія были тщетны... И вотъ онъ лежитъ тутъ, на этомъ жалкомъ крашеномъ письменномъ столѣ, какъ-бы заброшенный небрежной рукой! И такому-то человѣку, этому невѣждѣ, котораго неудачная практика такъ жестоко опозорила -- извините, всемилостивѣйшая моя государыня, но я долженъ высказать это!... ему бросаютъ такое украшеніе на шею, а мы... мы даже и понятія не имѣемъ, за что его украсили такимъ образомъ?...
   Его превосходительство вскочилъ и началъ широко шагать по комнатѣ. Почтенная, горделивая дама, которую, обыкновенно, ничто не могло скоро смутить, теперь какъ-то боязливо и жалко поглядывала на своего друга.
   -- Я рѣшительно не могу представить себѣ, чтобы орденъ этотъ имѣлъ какое-либо отношеніе къ дѣятельности Брука, какъ медика,-- проговорила президентша несовсѣмъ увѣреннымъ тономъ:-- да и какимъ образомъ Брукъ могъ попасть къ Д--скому двору?...
   Д-ръ ф.-Бэръ остановился и громко разсмѣялся, но смѣхъ этотъ былъ дѣланный.
   -- Ха, ха!... Ну, признаюсь, всемилостивѣйшая моя, сказали-же вы нѣчто удивительное! Мнѣ никогда и въ голову не пришла бы подобная мысль, потому что такая вещь просто невозможна! Тогда вѣдь пришлось бы сказать: ну, значитъ, все на свѣтѣ вверхъ дномъ перевернулось, ибо дрянная работа, незнаніе дѣла незрѣлыхъ новичковъ -- получаютъ отличія, награждаются, а людей съ солидными, основательными познаніями, съ зрѣлымъ опытомъ, имѣющихъ дѣйствительныя заслуги -- бросаютъ и топчутъ ногами! Нѣтъ, я этого не думаю!...
   Онъ подошелъ къ окну и началъ барабанить пальцами по подоконнику.
   -- Кто знаетъ, какое именно порученіе взялся онъ исполнить?... Вѣдь онъ, помните, исчезалъ на восемь дней, а куда -- никому неизвѣстно,-- заговорилъ докторъ послѣ небольшой паузы, понизивъ голосъ и обернувшись только головой.-- Хм!... Кто знаетъ, какія у него связи и дѣла внѣ города? У людей скрытныхъ, подобныхъ ему, никогда неговорящихъ о своей дѣятельности, всегда имѣются; на это свои причины... Чтожь, въ медицинской практикѣ частенько бываютъ такіе случаи... приглашенія, отъ которыхъ личности почтенныя могутъ только отказаться... Нѣтъ, лучше помолчу! Не въ моихъ это правилахъ -- сдергивать завѣсу съ темныхъ дѣяній разныхъ господъ... И вѣдь къ концу концовъ все пойдетъ такъ, какъ предначертано свыше!...
   Тутъ генералъ указалъ на небо и такъ искусно изобразилъ уповающаго на милосердіе Божіе, что только одна президентша, какъ близкій, "старый другъ", не могла повѣрить этому... Онъ, обыкновенно, принималъ на себя личину благочестія и кротости тогда, когда усматривалъ, что его обошли, или если права его нарушили.
   Лейбъ-медикъ снова сѣлъ къ столу и написалъ задуманный имъ рецептъ, написалъ такъ быстро, торопливо, какъ-будто на пальцы правой руки его устремлялись жгучіе лучи отъ злосчастнаго ящичка, находившагося въ такомъ близкомъ съ нимъ сосѣдствѣ.
   -- Объ одномъ прошу васъ, мой уважаемый другъ,-- произнесъ г. ф.-Бэръ, помолчавъ съ минуту:-- а именно, постарайтесь вы разузнать, разъяснить, въ чемъ тутъ дѣло? Мнѣ хотѣлось бы être en fait прежде, чѣмъ Брукъ начнетъ трубить о своемъ мнимомъ отличіи... Тогда-то, въ случаѣ надобности, можно и отпоръ дать. Само собою разумѣется, что мнѣ вовсе не нужно тутъ напоминать вамъ о вашей дипломатической тонкости, въ непогрѣшимости которой никто и не сомнѣвается.
   Почтенная дама отвѣтила ему не сразу. Въ то время, какъ маститый врачъ пестрилъ бумагу своими красивыми, таинственными знаками, президентша задумчиво смотрѣла на него; она наблюдала за нимъ и, увы! должна была сознаться, что ея другъ ужасно быстро и поразительно постарѣлъ!... Не то чтобы морщинки избороздили его цвѣтущія щеки -- нѣтъ, генералъ былъ полнымъ и гладкимъ мужчиной; но на лицѣ его (въ эту минуту ничѣмъ незамаскированномъ) нельзя было не замѣтить какой-то неуловимой смѣси озабоченности, удрученности и угрюмаго недовольства, что и дѣлало его старческимъ... Короче сказать, тайный совѣтникъ походилъ на человѣка, которому затаенная прескверная мысль отравляетъ сладости дня, а ночью спать не даетъ.
   Тутъ президентша вспомнила, что въ послѣднее время онъ тонко иногда намекалъ на то, что фюрстъ началъ относительно его обнаруживать капризы... О, Боже, что-же будетъ, если она потеряетъ своего "стараго друга"?... Почтенная дама вовсе не думала при этомъ о переходѣ его превосходительства въ загробный міръ (о смерти она, вообще, не думала); "потерять" друга -- значило: разойтись съ нимъ, если ему дадутъ отставку... Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь тогда онъ уже ничего, рѣшительно ничего не въ состояніи будетъ сдѣлать для нея при дворѣ!... Ахъ, и какъ бы тогда все измѣнилось! Она даже и вообразить не могла такой ужасной перемѣны... Э, зачѣмъ-же останавливаться на подобныхъ мысляхъ?... Дѣло проще: добрый другъ, тайный совѣтникъ, большой любитель трюфелей и прочихъ, не менѣе прекрасныхъ, но неудобоваримыхъ вещей; любитель также крѣпкаго винца и хорошаго пива... ну, понятно, дѣлается ипохондрикомъ, отъ пустяковъ хандритъ -- вотъ ему и мерещится что-то непріятное, мрачное... Президентша обладаетъ тонкимъ чутьемъ, предчувствіе никогда не обманывало ее -- даже задолго до катастрофы съ какою-нибудь знаменитостью она уже чувствовала, знала, что вотъ такой-то особѣ при дворѣ грозитъ паденіе... Да, а теперь чувствительный ея флюгеръ даже не шелохнется, и не предвидится ни малѣйшаго вѣтерка, дуновенія, которое заставило бы его повернуться.
   -- Но, любезнѣйшій другъ мой, кто-же вамъ сказалъ, что орденъ этотъ пожалованъ именно Бруку?-- спросила она удивительно-самодовольнымъ тономъ, проявивъ ловкость опытной свѣтской женщины.-- Я не вѣрю этому, потому что, не смотря на все мое желаніе, не понимаю... не вижу цѣли. А впрочемъ, какъ бы тамъ ни было, въ нашей резиденціи ему не поможетъ это украшеніе: здѣсь онъ безвозвратно погибъ, все равно что похороненъ!... Желаніе-же ваше я съ удовольствіемъ исполню, постараюсь разузнать дѣло -- единственно ради вашего успокоенія.
   Президентша умолкла; въ сосѣдней комнатѣ скрипнула дверь -- это тетушка-дьяконисса вошла, чтобы вынуть какую-то вещь изъ коммода. Г. ф.-Бэръ всталъ и отдалъ президентшѣ рецептъ, а затѣмъ оба они прошли чрезъ комнату, гдѣ тетушка только-что задвинула ящикъ коммода.
   Тайному совѣтнику очень хотѣлось теперь-же, сейчасъ, удовлетворить своему любопытству, отдѣлаться отъ безпокойства, т. е. мимоходомъ лукавымъ словомъ зацѣпить старуху (относительно ордена) и такимъ образомъ заставить ее дать объясненіе; но старушка поклонилась ему такъ холодно, серьезно-сдержанно и, притомъ, съ такимъ сознаніемъ собственнаго достоинства, что онъ не посмѣлъ зацѣпить ее.
   А тамъ, гдѣ лежала больная, разузнать что-либо о пожалованномъ украшеніи было ужь совсѣмъ невозможно. Брукъ перенесъ сюда изъ тетушкиной комнаты большую стеклянную вазу, съ плавающими въ ней золотыми рыбками, и теперь хлопоталъ надъ устройствомъ фонтанчика. Служанка принесла свѣжей воды, которую и вылила въ блюда, стоявшія на столѣ, и въ кадочку, поставленную около постели больной. Вода нужна была въ комнатѣ для того, чтобы сдѣлать тутъ воздухъ влажнымъ. И кто-же рѣшился бы въ такое время обращаться съ коварными намёками о вещахъ совсѣмъ постороннихъ къ человѣку, который такъ горячо заботился о больной, такъ ревностно исполнялъ обязанности врача?... Впрочемъ, теперь и самъ тайный совѣтникъ вдругъ пришелъ къ тому заключенію, что и разузнавать-то совершенно не стоитъ, излишне... У него сразу стало удивительно легко на душѣ! Нѣтъ, дѣло должно быть совсѣмъ не такъ.. Ну, какой человѣкъ, удостоившись получить только-что предъ этимъ такое рѣдкое отличіе, сталъ бы вести себя такъ просто, скромно, непринужденно-спокойно, какъ вотъ этотъ молодой лекарь?..
   Генріэтта, съ широко-открытыми, блестящими глазами, сидѣла теперь въ постелѣ, обложенная подушками. Начинался сильный припадокъ лихорадки. О перенесеніи больной на виллу нечего было и думать, хотя президентшѣ весьма желательно было не оставлять ее здѣсь. Пришлось, поэтому, ограничиться командировкой сюда горничной Генріэтты (для ухода за нею во время ночи) и доставкой всего, что могло сдѣлать эту комнату, по возможности, "комфортабельной". Кэта просила позволить ей взять на себя уходъ ночью за больной, но въ этомъ ей было отказано наотрѣзъ. Президентша и лейбъ-медикъ, хотя отказали, однако неособенно настаивали на своемъ; но зато Брукъ рѣшительно возсталъ противъ этого желанія молодой дѣвушки. Онъ такъ холодно, такъ твердо высказался, что у Кэты даже слезы навернулись.. Брукъ сказалъ, что достаточно будетъ и одной сидѣлки -- горничной, потому что самъ онъ лично будетъ присматривать за больной и, что нужно, приказывать служанкѣ. Рѣшено было такъ: Флора и Кэта останутся здѣсь до десяти часовъ, а затѣмъ мѣсто ихъ займетъ Нанни.
   Флора во все это время упорно молчала. Она, какъ и бабушка, хорошо понимала, что нельзя же дозволить, чтобы Кэта пристыдила ее, родную сестру больной, потому что вѣсть о болѣзни Генріэтты, по всей вѣроятности, завтра-же разнесется по резиденціи, сдѣлается тамъ новостью дня, предметомъ разговоровъ... Поэтому, Флора покорилась силѣ обстоятельствъ, какъ приговору, произнесенному надъ ней.
   

XII.

   Вскорѣ послѣ ухода президентши и ея друга, изъ виллы прибыли лакеи и служанки, тяжело нагруженные всякой всячиной. Они, не производя ни малѣйшаго шума, осторожно входили въ комнату больной и разставляли тутъ мебель и прочія вещи. Простенькая, но уютная гостиная тетушки-дьякониссы вдругъ запестрѣла и превратилась въ какую-то аукціонную камеру. Экранъ съ вышитыми узорами очутился предъ черными, потускнѣвшими израсцами печки; явился великолѣпный умывальный столикъ; кресла, обтянутыя шелковой свѣтлозеленой блестящей матеріей, помѣстились гдѣ только можно. Выцвѣтшія крашеныя стѣны комнаты -- и вдругъ такіе роскошные предметы! И смѣшно это было, и некстати; казалось, всѣ эти вещи занесло сюда бурнымъ порывомъ вѣтра.
   Тетушка, съ обычною своею кротостью и спокойствіемъ, даже безъ малѣйшей гримасы, выносила изъ комнаты свои вещи, которыя не должны были оставаться здѣсь. Глаза ея ни разу не встрѣтились съ глазами племянника. Брукъ, сложивъ руки, отошелъ къ окну и молча смотрѣлъ на обновленіе тетушкиной гостиной. Старушка, быть можетъ, боялась взглянуть на него, опасаясь, чтобъ не подмѣтилъ онъ въ ея взорѣ чувства оскорбленія... А этого-то она и не хотѣла ни за что обнаружить.
   Когда обстановка комнаты приняла надлежащій элегантный видъ, Флора видимо оживилась, вышла изъ своей апатіи и даже стала распоряжаться убранствомъ комнаты; она собственноручно накинула на постель Генріэтты зеленое шелковое одѣяло и вылила на полъ цѣлый флаконъ одеколона. Потомъ, по ея-же приказанію, у никѣмъ незанятаго окна, былъ разостланъ пушистый коверъ, на который и поставили кресло. Какъ только прислуга удалилась -- Флора бросилась въ кресло и скрестила на вышитой подушкѣ свои узенькія ножки. Право, можно было подумать, что она, среди какой-то пустыни, спасается на маленькомъ оазисѣ -- такъ съёжилась она и такъ безучастно-холодно глядѣла на все, что окружало ея уголокъ, устланный ковромъ. Вонъ, въ томъ "уморительно-маленькомъ" зеркалѣ, въ темной деревянной рамкѣ, она только-что предъ этимъ нечаянно увидѣла, что ея волосы пришли въ ужаснѣйшій безпорядокъ... Снявъ съ шеи небольшой бѣлый кружевной шарфъ, Флора граціозно набросила его на свои растрепавшіеся локончики. Эта бѣлая, прозрачная ткань наподобіе туманнаго сіянія окружила ея очаровательную головку. Тетушка-дьяконисса невольно все поглядывала на нее. Да, эта дѣвушка была прелестной да и теперь -- прелестная невѣста!.. Старушка въ эти минуты вполнѣ уяснила себѣ, поняла, почему Брукъ не могъ позабыть этого созданія, похожаго на Сильфиду; не могъ забыть о немъ ни во время бурной студенческой жизни, ни во время войны -- на полѣ брани... Если она теперь какъ-то странно держитъ себя, обнаруживаетъ мрачную молчаливость (конечно, это оскорбляетъ чуткое, теплое сердце), то вѣдь это такъ... мимолетное нерасположеніе духа, что, вслѣдствіе болѣзни Генріэтты, весьма естественно.
   День догоралъ. Тамъ, на западѣ, уже запылало небо. Мелколиственныя ползучія растенія, спускавшіяся изъ вазочекъ, привѣшанныхъ къ верхнему косяку окна, казались теперь усыпанными искорками, а красныя розы на ситцевыхъ занавѣскахъ подъ огненными лучами солнца вдругъ превратились въ огромные піоны. Вся комната была какъ бы въ огнѣ.
   Генріэтта, съ закрытыми глазами, тихо лежала на мягкихъ подушкахъ. Она не позволила спустить сторы, ей было что-то страшно, она "задыхалась въ сумеркахъ" (такъ выразилась больная) и непремѣнно желала, чтобы никто не стѣснялся и чтобы разговоры велись громко; шопотъ, хожденье на цыпочкахъ -- она не могла выносить, просто даже боялась этого: ей казалось тогда, что къ ней относятся какъ къ опасно-больной, почти умирающей... Желаніе ея было исполнено, и всѣ старались быть непринужденными, соблюдая, однако, должную тишину.
   Брукъ отправился въ кабинетъ за книгой, а въ это время тетушка-дьяконисса вошла съ подносомъ, и въ комнатѣ запахло чудеснѣйшимъ ароматнымъ чаемъ, такъ что даже на-время перестало пахнуть крѣпчайшимъ одеколономъ. Подносъ былъ покрытъ удивительно-тонкой серебристо-бѣлой камчатской салфеткой; на немъ стояли чашки изъ стараго фарфора; тутъ-же лежали старинныя массивныя серебряныя ложечки. Все это перешло къ тетушкѣ по-наслѣдству отъ ея почтенной родни.
   Освѣщенная красными лучами солнца, фигура старушки какъ бы преобразилась: вся она сіяла, по истинѣ щеголяя "голландскою опрятностью"; ея благородное, спокойное лицо обрамляли пепельно-бѣлокурые и далеко еще не порѣдѣвшіе волосы. Она подошла къ невѣстѣ и предложила ей чашку съ освѣжающимъ напиткомъ.
   -- Вафли домашняго изготовленія?-- проговорила Флора выходя изъ полулежачаго положенія.-- Ахъ-да! Только-что вѣдь предъ этимъ пахнуло сюда -- даже до моего уголка -- стряпней изъ кухни!.. Н-да, преаппетитно!..
   Она всплеснула руками, какъ бы въ наивномъ восторгѣ.
   -- Боже мой! Человѣкъ, совершенно лишенный хозяйственныхъ талантовъ, какъ, напримѣръ, вотъ я, рѣшительно никогда не пойметъ, какимъ это образомъ создаются подобныя произведенія искусства?.. Сколько терпѣнія, да и времени-то сколько навѣрно нужно для этого!..
   -- О, насчетъ времени я, можно сказать, жадничаю, а потому и пріобрѣла нѣкоторое проворство,-- заговорила дьяконисса, улыбаясь:-- такимъ образомъ, обязанности свои по хозяйству исполняю я довольно быстро, справляюсь живо. Изрядное количество свободныхъ часовъ остается еще у меня, и я, право, такъ счастлива, что могу, насколько силъ хватаетъ, поработать и для своего дальнѣйшаго образованія... А вѣдь многія хозяйки, заваленныя работой, не могутъ "для себя" заняться, просто даже не смѣютъ и книги-то взять въ руки. Вотъ, прошлой зимой, я, напримѣръ, задала себѣ задачу: прочесть библію отъ доски до доски, страница за страницей, по порядку...
   -- Духовнаго утѣшенія ради?-- спросила Флора.
   -- Нѣтъ, не ради этого; съ библіей я достаточно знакома и наизусть знаю тѣ мѣста въ ней, которыми руководствуюсь въ общежитіи.
   Флора такъ была удивлена этимъ, что, широко открывъ глаза, въ упоръ смотрѣла въ лицо старушкѣ... Прочесть всю библію -- только для того, чтобы убѣдиться!... Какая-же это ужасная сушь и какъ неинтересно!... У нея, натуры такой поэтической, не хватило бы терпѣнья на это. Она и не подозрѣвала, что эта "женщина, вѣчно штопающая чулки, неутомимая стряпуха, чистоплотная хозяюшка" не прочь отъ умственныхъ занятій... Это обозлило Флору, но она совершенно забыла тутъ, что сама-то съ особенною любовью выставляла себя, стараясь показать, какой у нея серьезно-работящій пытливый умъ. Но какимъ образомъ эта вдовица-діаконисса дошла до того, что стала интересоваться политическими событіями?.. А -- а, вотъ теперь она, Флора, знаетъ, кто сбиваетъ съ толку Брука, портитъ его, кто помогъ ему создать смѣха достойный идеалъ жены: жена, по его мнѣнію, въ одно и то же время можетъ быть и кухаркой, и "разумной помощницей" мужу...
   Кэта, еще при началѣ разговора, подошла къ тетушкѣ и взяла подносъ изъ ея рукъ. Умные, спокойные глаза молодой дѣвушки слѣдили за Флорой... Она видѣла, какъ эти прекрасныя черты лица обнаруживали усиливающееся волненіе, и знала, что сестрица ея способна на неделикатныя замѣчанія... Поэтому Кэта поторопилась предложить ей чаю.
   Флора, съ видимымъ раздраженіемъ, теребила своими изящными пальчиками носовой платокъ, лежавшій у нея на колѣняхъ, и, нисколько не скрывая смущенія, поблагодарила ее, наотрѣзъ отказавшись отъ предложенной чашки, "потому что она слишкомъ еще взволнована, чтобы быть въ состояніи что-нибудь проглотить"... Однако, немного погодя, Кэта замѣтила, какъ Флора вынула изъ кармана бонбоньерку и принялась прохлаждать себя кисленькими, прозрачными конфектами -- значитъ, она нарочно уклонялась отъ угощенія, ничего не хотѣла брать здѣсь... въ этомъ домѣ, чтобъ рѣшительно порвать всякую связь съ нимъ. Молодая дѣвушка сразу поняла, что вѣроломная невѣста, попавъ въ это старое жилище, очутившись въ простой комнатѣ съ мѣщанской обстановкой, утратила и послѣднюю дозу самообладанія, напускнаго спокойствія... Кэта читала въ этихъ большихъ сѣровато-голубыхъ глазахъ, горѣвшихъ жгучимъ нетерпѣніемъ, рѣшимость Флоры приблизить развязку -- "стряхнуть съ себя цѣпи, стряхнуть ихъ во что бы ни стало". Горячо, трепетно молилась "младшая" сестра, всѣмъ сердцемъ прося у неба не допустить свершиться этой страшной развязкѣ здѣсь -- подъ собственной кровлей несчастнаго человѣка. Хорошо еще, что старушка не замѣтила, какъ некрасиво вела себя Флора... Не подозрѣвая, не видя черной, зловѣщей тучи, которая скоро омрачитъ свѣтлую, безмятежную синеву ея неба, тетушка удалилась съ подносомъ. Что касается Кэты, то она взяла чашку чая и поблагодарила хозяйку.
   Горячій вечерній отблескъ становился все блѣднѣе и блѣднѣе. Пурпуровая окраска постепенно темнѣла и исчезала; теперь только и была освѣщена прекрасная фигура особы, сидѣвшей у окна... Казалось, тамъ не Флора сидитъ, а злой ангелъ, окруженный краснымъ пламенемъ демоническаго огня.
   Больная стала безпокойнѣе. Она щипала и теребила зеленое шелковое одѣяло и видимо старалась сбросить его.
   -- Въ зеленой краскѣ -- мышьякъ... Прочь, прочь это! прошептала Генріэтта въ страхѣ, съ зловѣщею лихорадочною торопливостью.
   Кэта сейчасъ-же замѣнила шелковое одѣяло другимъ, болѣе прохладнымъ, бѣлымъ, которое прежде и покрывало больную, и расправила складки его на жалкомъ, тощенькомъ тѣлѣ сестры-карлика. И тѣни сознанія не было теперь въ чудныхъ глазахъ больной: они были полузакрыты и смотрѣли дико, безсмысленно.
   -- Ну, вотъ, такъ хорошо, проговорила она и потянулась.-- Смотрите-же не пускайте вы ее сюда, ко мнѣ, если она вздумаетъ задушить меня этимъ жаркимъ, отравленнымъ шелкомъ!.. Бабушка такая фальшивая, какъ и всѣ тамъ... въ гостиной, зараженные ложью... Она лжетъ, да и тотъ тоже -- старый отравитель и, великій авторитетъ!... Если онъ дотронется своими отвратительными пальцами до моей груди -- я ударю его!-- съ ожесточеніемъ прошипѣла Генріэтта и вдругъ поднялась, сѣла и схватила руку Кэты... Брукъ, берегись его! (Больная погрозила пальцемъ, какъ-бы предостерегая доктора). Да, поберегись и бабушки... А она -- ну, ты знаешь, о комъ я говорю -- она папиросы куритъ, мчится какъ бѣшеная, правя молодыми, горячими лошадьми, и только потому, что ты это запретилъ... О, она самая фальшивая изъ всѣхъ!...
   -- Весьма благодарна, проговорила Флора въ полголоса, съ злою улыбкою, и еще больше съежилась на своемъ мягкомъ креслѣ.
   Неописанный страхъ овладѣлъ Кэтой... Она чувствовала, какъ крѣпко держали ея руку и какъ искренно пожимали ее.
   Молодая дѣвушка избѣгала глядѣть на Брука, за котораго больная въ бреду принимала ее. Докторъ стоялъ у изголовья кровати, полузаслоненный китайскими ширмами.
   -- А помнишь, Брукъ, какъ прежде-то было?-- снова заговорила Генріэтта.-- Можетъ быть, ты еще помнишь какъ она, не смотря на сквернѣйшую погоду, гоняла лакеевъ къ тебѣ съ письмами своими, гоняла по пяти разъ въ день?... Пожалуй, не забылъ ты и того, какъ она, совсѣмъ обезумѣвшая отъ нетерпѣнія, выбѣгала навстрѣчу тебѣ, если ты не являлся въ назначенную минуту?... И какъ она потомъ, еще у дверей, страстно, крѣпко обвивала руками твою шею -- будто и выпустить тебя не хотѣла никогда, никогда... Помнишь?...
   Тутъ Флора выскочила изъ своего кресла. Шелковое платье ея зашумѣло, а лицо было такъ красно какъ будто яркій огонь вечерней зори, только-что потухшей, снова освѣтилъ ея блѣдныя щеки.
   -- Дай ей морфія!-- крикнула она, обратившись къ Бруку... Это скорѣе походитъ на сумасшествіе, чѣмъ на лихорадочный бредъ... Ей слѣдуетъ заснуть.
   Больной только передъ этимъ дана была полная ложка лекарственной жидкости. Докторъ отвѣтилъ Флорѣ мимолетной улыбкой... Такъ улыбаются въ отвѣтъ на вздорное требованіе человѣка несвѣдущаго. Брукъ даже не пошевельнулся. Краска, появившаяся на его смугломъ лицѣ при послѣднихъ словахъ Генріэтты, быстро исчезла... Онъ, казалось, попрежнему былъ покоенъ и холоденъ.
   Флора, видимо разгнѣванная, опустилась въ кресло и отвернулась лицомъ къ окну; взглядъ ея, огненный, тревожный, блуждалъ гдѣ-то.
   -- Могъ-ли ты думать тогда, Брукъ, что все это измѣнится? Думалось-ли тебѣ, что когда-нибудь она скажетъ: "все это было ужаснѣйшей ошибкой"!...
   Больная, проговоривъ эти слова, обѣими руками, такими горячими, ухватилась за руку Кэты. Сердце молодой дѣвушки почти перестало биться... Съ языка больной сорвалось теперь то, чего даже не смѣла еще произнести во всеуслышаніе сама виновная. Кэта быстро нагнулась надъ ней и какъ-то невольно, инстинктивно, приложила къ ея лбу свои холодные пальцы... Быть можетъ это могло дать иное направленіе страшнымъ мыслямъ Генріэтты.
   -- Ахъ, вотъ такъ прохладно!-- вздохнула Генріэтта... Ну, а помнишь ли ты, какъ Флора отдернула твою руку отъ моего лба, когда голова у меня болѣла?.. Она была ужасно ревнива...
   У окна послышался сдержанный, презрительный смѣхъ... Больная, конечно, не слышала этого: внѣшній міръ почти не существовалъ для нея.
   -- При мысли о томъ, что должно случиться, я страдаю, и эти страданія не даютъ мнѣ заснуть! заговорила она жалобнымъ голосомъ и, скрестивъ пальцы, съ страстнымъ порывомъ прижала къ больной груди своей сложенныя руки. Да, тогда ты будешь избѣгать насъ, стараться не заходить въ домъ нашъ. Несчастнымъ будешь, не захочешь даже и имени-то нашего произнести... Ахъ, Брукъ, вѣдь ей и горя мало!.. Развѣ она задумывается объ этомъ, наслаждаясь своимъ безграничнымъ тщеславіемъ, которое называетъ честолюбіемъ? Увидишь -- она во что бы ни стало освободится...
   Кэта невольно подняла руки и въ невыразимомъ страхѣ протянула ихъ къ лицу больной.
   Генріэтта вскрикнула, а потомъ простонала:
   -- Не зажимайте мнѣ рта рукой!..
   Въ это мгновеніе Флора, очутившись около кровати, почти оттолкнула отъ нея младшую сестру свою. Въ чертахъ лица красавицы, въ движеніяхъ -- словомъ, во всей фигурѣ ея видна была отчаянная рѣшимость.
   -- Дай же ей говорить! повелительнымъ тономъ произнесла она.
   -- Да, да... говорить!-- пролепетала Генріэтта въ изнеможеніи, но видимо довольная, какъ ребенокъ, желаніе котораго исполнили. Кто же другой-то, если не я... я, скажетъ это тебѣ, Брукъ?.. Кто предо:тережетъ тебя, посовѣтуетъ тебѣ быть насторожѣ?.. Гляди же зорко!.. Улетитъ она отъ тебя, какъ голубь съ дерева -- эта бѣленькая кокетка... Она хочетъ быть свободной!..
   -- Ну, что бы тамъ она ни молола, одно, все-таки, вѣрно,-- сказала Флора твердымъ, рѣшительнымъ тономъ и шагнула къ доктору,-- Генріэтта права: не могу я быть для тебя тѣмъ, чѣмъ обѣщала быть... Брукъ, освободи меня!-- прибавила она умоляющимъ голосомъ и, сложивъ руки, подняла ихъ.
   Въ первый разъ Кэта слышала, какъ соблазнительно-сладко могъ звучать голосъ Флоры, если она хотѣла смягчить его. Вотъ и развязка! Желанное слово произнесено, а сколько мѣсяцевъ прошло въ отвратительныхъ приготовленіяхъ къ этой рѣшительной минутѣ, сколько строилось козней!.. Молодая дѣвушка думала, что человѣкъ, которому измѣнили, сейчасъ, тутъ же, и упадетъ на земь, но убійственная молнія, повидимому, даже и не опалила Брука. Несокрушимая твердость его поразила Кэту -- это было для нея чѣмъ-то загадочнымъ и непонятнымъ, какъ, напр., если бы солдатъ, смертельно раненый въ бою, вдругъ вышелъ цѣлымъ, невредимымъ изъ пороховаго дыма. Молча, серьезно глядѣлъ докторъ на Флору, умолявшую его, только блѣденъ онъ былъ, блѣденъ какъ мертвецъ. Она хотѣла взять руку его, но онъ не далъ ей руки...
   -- Не мѣсто здѣсь для подобнаго рода объясненій...
   -- Но такъ вышло... кстати! Другая высказала то, что уже нѣсколько мѣсяцевъ вертѣлось у меня на языкѣ., чего я не могла прямо...
   -- Не могла потому, что это... чистое вѣроломство!
   Флора закусила губы.
   -- Жестко сказано, да и не подходитъ... Вѣдь мы не въ такомъ еще тѣсномъ союзѣ, чтобы препятствовать другъ другу, и, кромѣ, того -- я говорю это искренно, увѣренно -- тебя не вытѣснилъ изъ моего сердца кто-либо другой... Нѣ.тѣ!.. Брукъ, не улыбайся такъ презрительно!.. Ей Богу же -- я не думаю ни о какомъ другомъ мужчинѣ!..-- страстно-порывисто воскликнула она и сейчасъ же прибавила болѣе спокойнымъ тономъ:-- упреки пусть падутъ на меня... ничего, лишь бы намъ-то не быть несчастными....
   -- Что касается моего счастья или несчастья -- оставь, пожалуйста, теперь это въ покоѣ! Ты не можешь знать, что понимаю я подъ этими словами, но, конечно, знаешь, что и счастье, и несчастье не должны быть принимаемы въ разсчетъ, когда дѣло идетъ о чести человѣка, уважающаго себя... Ну, а теперь, ради больной твоей сестры, я бы попросилъ тебя пока помолчать.
   Брукъ отвернулся и подошелъ къ ближайшему окну. Флора -- за нимъ.
   -- lie вѣдь Генріэтта не слышитъ насъ,-- замѣтила она.
   Больная въ сильнѣйшемъ изнеможеніи опустилась на подушки и безумолка бормотала что-то про себя, словно ребенокъ, самъ себѣ разсказывающій сказку. Дѣйствительно, Генріэтта ничего не видѣла, ничего не слышала теперь, впавъ въ безсознательное состояніе.
   -- Ты, все-таки, не рѣшилъ,-- продолжала Флора печальнымъ, удрученнымъ голосомъ...-- Мнѣ нуженъ прямой, опредѣленный отвѣтъ! Зачѣмъ откладывать то, что можетъ быть порѣшено однимъ словомъ?..
   Гадко даже смотрѣть было, какъ она, играя, вертѣла нарочно кольцо на четвертомъ пальцѣ своей лѣвой руки.
   Брукъ повернулъ только голову и поглядѣлъ на нее. И Кэтѣ снова бросилось въ глаза -- увидѣла она, что фигура его, хотя такая крѣпкая, мужественная, рядомъ съ Флорой казалась куда стройнѣе, моложавѣе... А лицо?.. Какое юношески-чистое, свѣжее; алыя губы такія цѣломудренно-дѣвственныя, глаза -- странно-робкіе, способные утаить отъ посторонняго взгляда сокровенныя движенія души, и при всемъ этомъ какъ онъ просто, скромно держитъ себя... Теперь взглядъ его прямо былъ устремленъ на красивую дѣвушку, кудрявая головка которой едва достигала его плеча.
   -- Чѣмъ же думаешь ты замѣнить совмѣстную жизнь со мной?-- спросилъ Брукъ такъ неожиданно и такъ рѣзко, что Флора невольно вздрогнула.
   -- Нужно-ли мнѣ говорить это тебѣ, Брукъ, воскликнула она и, глубоко вздохнувъ, какъ бы сваливъ тяжелую ношу съ плечъ, откинула со лба локончики. Развѣ ты не видишь, какъ я всей душой хочу всецѣло отдаться литературной дѣятельности. Но возможно-ли мнѣ работать такъ, какъ требуютъ того мои дарованія, удовлетворять горячему моему стремленію, если я приму на себя обязанности жены?.. О, нѣтъ! Невозможно никогда!..
   -- Странно, что у тебя бурное желаніе это появилось только теперь, два-три мѣсяца тому назадъ, послѣ того, какъ ты...
   -- Послѣ того, какъ я прожила уже двадцать девять лѣтъ, не думая о лучахъ славы, хочешь ты сказать?-- рѣзко перебила Флора, сильно вспыхнувъ, такъ что щеки ея стали совсѣмъ пунцовыми...-- Ну, можешь объяснять это какъ тебѣ угодно! Пожалуй, укажи на женскую натуру... Женщина колеблется, заблуждается, пока, наконецъ, не попадетъ на настоящую дорогу..
   -- А увѣрена-ли ты въ томъ, что это-то и есть на стоящая твоя дорога?..
   -- Совершенно увѣрена. Это такъ же вѣрно, какъ вѣрно, что магнитная стрѣлка должна указывать по направленію къ полюсу.
   Брукъ молча прошелъ мимо нея, взялъ со стола лѣкарство и подошелъ къ кровати. Генріэттѣ опять нужно было дать микстуры, но больная уснула, крѣпко держа обѣими руками правую руку Кэты. Молодой дѣвушкѣ казалось, что докторъ, вслѣдствіе сильнаго душевнаго волненія, сталъ автоматомъ, дѣлаетъ все машинально... На нее онъ даже и не взглянулъ... Что-же, навѣрно Брукъ чувствовалъ себя униженнымъ: вѣдь она, Кэта, была свидѣтельницей этой возмутительной сцены, но развѣ ей дешево это досталось, развѣ она не страдала, поневолѣ оставшись тутъ?.. Нѣсколько разъ пробовала она осторожно высвободить руку и затѣмъ убѣжать куда глаза глядятъ, но, при малѣйшемъ ея движеніи, больная вздрагивала, какъ бы отъ сильнаго испуга.
   Докторъ попытался пощупать пульсъ у заснувшей. Кэта, желая помочь ему въ этомъ, подложила лѣвую руку подъ локоть больной. На мгновеніе пальцы Брука прикоснулись къ ея рукѣ -- и онъ вздрогнулъ, лицо его вспыхнуло, а Кэта, испугавшись, отдернула руку. Что же это такое было?.. Неужели онъ такъ взволнованъ, неужели нервы у него такъ разстроены, что такое легкое прикосновеніе къ чужой рукѣ могло возмутить его, испугать, даже озлобить?.. Она поглядѣла на него сбоку, такъ робко, и увидѣла, какъ грудь его высоко поднялась отъ глубокаго вздоха, когда онъ отвернулся, чтобы поставить на столъ склянку съ лекарствомъ.
   Флора, между тѣмъ, въ сильномъ волненіи, съ явнымъ нетерпѣніемъ, прошлась нѣсколько разъ по комнатѣ и снова подошла къ доктору, стоявшему у стола.
   -- Съ моей стороны неблагоразумно было такъ откровенно высказывать свои чувства,-- заговорила она съ гнѣвно-сверкающими глазами. Молчаніе Брука, а главное то, что онъ въ такую рѣшительную минуту борьбы преспокойно обратился къ исполненію своей обязанности, какъ врача, отошелъ отъ нея -- страшно раздражило Флору.-- Ты презираешь женскій умъ, ты -- изъ огромной толпы тѣхъ закоренѣлыхъ эгоистовъ, которые ни за что не хотятъ видѣть женщину самостоятельной!..
   -- Если она не можетъ быть самостоятельной, то, конечно, это такъ, да.
   Флора положила на столъ свою ручку и судорожно сжала пальцы въ кулакъ; губы ея почти побѣлѣли... Она съ секунду посмотрѣла въ лицо доктора и потомъ рѣзко спросила:
   -- Что ты хочешь этимъ сказать, Брукъ?
   На лбу и на щекахъ Брука показалась легкая краска, брови же его чуть-чуть нахмурились. Онъ, повидимому, принадлежалъ къ разряду тѣхъ чувствительныхъ натуръ, которыя, при язвительномъ разговорѣ, доходящемъ, наконецъ, до взаимныхъ оскорбленій, ощущаютъ нѣчто вродѣ пытки.
   -- Хочу сказать (голосъ его, попрежнему, звучалъ твердо, свиду докторъ былъ спокоенъ), что для "самостоятельности" этой,-- а на нее женщина имѣетъ полное право, если сама стремится къ ней и если только это не помѣшаетъ ей исполнять ранѣе принятыя на себя обязанности, не повредитъ честной семейной жизни -- для самостоятельности этой, говорю я, надобно обладать сильной, упрямой волей, причемъ должно быть полное отсутствіе раздражительнаго женскаго тщеславія, а главное -- имѣть дѣйствительное дарованіе, настоящій талантъ...
   -- А этого-то, по твоему мнѣнію, у меня и нѣтъ?..
   -- Статьи твои о женской эмансипаціи я читалъ...
   Голосъ Брука, обыкновенно такой мягкій, тихій, зазвучалъ теперь какъ-то убійственно рѣзко.
   Флора отшатнулась, какъ будто на нее былъ направленъ острый, блестящій ножъ.
   -- Но почему же ты знаешь, что именно я авторъ тѣхъ статей, которыя ты прочелъ?-- робко, нерѣшительно спросила она. съ лихорадочнымъ напряженіемъ слѣдя за выраженіемъ лица доктора...-- Подъ статьями нѣтъ фамиліи, тамъ только буквы?..
   -- Да, но о буквахъ этихъ, задолго еще до появленія статей, знали въ обширномъ кружкѣ твоихъ знакомыхъ.
   Флора, сконфузившись, на мгновеніе опустила глаза.
   -- Ну, хорошо; ты прочелъ статьи, но что же должна я думать о тебѣ: вѣдь ты ни разу не заговорилъ со мной относительно моихъ стремленій, ни однимъ словомъ не намекнулъ, даже не высказалъ своего немилостиваго неодобренія?..
   -- А если бы я это сдѣлалъ -- развѣ положила бы ты перо, бросила бы писать?..
   -- Нѣтъ! Никогда!..
   -- Я это зналъ, потому-то и не заговаривалъ съ тобой о твоихъ стремленіяхъ, отложивъ это до нашей свадьбы. Само собою разумѣется, женщина разумная идетъ рука объ руку съ мужемъ; ради личныхъ своихъ стремленій, она не отдѣляется отъ него, развѣ только въ томъ случаѣ, когда, не отрицая, однако, своихъ обязанностей, дѣйствительно бываетъ одарена богатыми способностями и проявляетъ замѣчательный талантъ...
   -- Котораго, конечно, у меня нѣтъ,-- подхватила она съ невыразимымъ ожесточеніемъ.
   -- Нѣтъ, Флора, ты умна, ты имѣешь esprit, но нѣтъ у тебя творчества,-- проговорилъ Брукъ, серьезно качая головой и принявъ свой обычный, кроткій тонъ.
   Флора съ секунду стояла какъ бы пораженная этимъ откровеннымъ отвѣтомъ доктора, который, конечно, высказалъ это на основаніи твердаго убѣжденія... Потомъ, оправясь, она, съ какою-то притворною радостью, пополамъ съ вспыхнувшею яростью, высоко подняла руки...
   -- Ну, слава Тебѣ, Господи! Теперь рухнула и послѣдняя преграда, исчезло послѣднее сомнѣніе... Рабою бы я стала, бѣдной, угнетенной женщиной... Да!.. Изъ души моей вырвали бы божественную искру поэзіи, чтобы искрой этой зажечь дрова въ кухонной печкѣ!..
   Флора слишкомъ громко произнесла слова эти. Больная, убаюканная монотоннымъ разговоромъ, только-что заснула передъ этимъ; но рѣзкій голосъ старшей сестры разбудилъ ее; она вскочила съ широко-открытыми глазами и начала озираться. Это встревожило Брука, и онъ поспѣшилъ къ Генріэттѣ, далъ ей лекарства и нѣжно приложилъ руку свою къ ея лбу. Отъ этого прикосновенія испуганные глаза больной снова закрылись.
   Если бы она, бѣдная страдалица, знала, какая буря, по ея милости, разразилась надъ головой этого несчастнаго человѣка!.. Вѣдь Генріэтта до сихъ поръ такъ усердно старалась, по мѣрѣ возможности, не допустить свершиться этому злосчастному разрыву...
   -- Я вынужденъ серьезно попросить тебя не тревожить болѣе больной,-- сказалъ Брукъ, повернувшись къ Флорѣ одной только головой, такъ какъ онъ все еще стоялъ согнувшись надъ кроватью, держа руку на лбу Генріэтты.
   -- Да мнѣ и говорить-то больше нечего,-- отвѣтила Флора съ насмѣшливой улыбкой, которая ей не удалась, и вынула изъ кармана перчатки.-- Мы все покончили!.. Ты это и самъ теперь хорошо знаешь, наговоривъ мнѣ столько оскорбительныхъ вещей... Я -- свободна.
   -- Не потому-ли, что я отрицаю въ тебѣ талантъ, не смотря на то, что ты настаиваешь на этомъ изъ каприза?..
   Видно было, какихъ страшныхъ усилій стоило доктору понизить голосъ. Теперь и имъ овладѣло негодованіе: онъ вдругъ выпрямился -- и дѣйствительно, что это была за величественная, высокая фигура! Все, что придавало иногда ему такой юношескій видъ -- кроткій, ясный взглядъ, движенія, обнаруживающія скромность, терпѣливость -- все это исчезло... Гнѣвный, до глубины души возмущенный мужчина стоялъ теперь передъ Флорой.
   -- Я спрашиваю тебя: кому я предложилъ руку -- писательницѣ или Флорѣ Мангольдъ? Женой моей согласилась тогда быть именно Флора Мангольдъ, зная очень хорошо, что я принадлежу къ разряду тѣхъ, которые хотятъ исключительно обладать своей женой, хотятъ зажить тихой, счастливой семейной жизнью... Они женятся не для свѣта, вовсе не желаютъ обращать жену въ порхающій свѣтящійся огонекъ. Ты все это знала... и въ то время старалась быть для меня именно такой. Благодаря своей сангвинической натурѣ, ты ужь слишкомъ усердствовала, хватала черезъ край: но зачѣмъ же возиться съ грязными кухонными горшками, какъ это ты тогда дѣлала въ излишнемъ рвеніи?.. Этого я никогда и не потребовалъ бы отъ жены... Жена должна быть умственно-оживляющимъ элементомъ, и ты была бы предметомъ моей гордости, подругой, въ которой я находилъ бы сочувствіе, товарищемъ-соратникомъ моимъ въ борьбѣ...
   Брукъ тяжело вздохнулъ... Онъ ни на секунду не оторвалъ глазъ отъ лица красавицы, а глаза эти укоризненно глядѣли на нее... Флора казалась теперь такой маленькой, жалкой, ничтожной, хотя и старалась сохранить отважный, вызывающій видъ.
   -- Перемѣну въ тебѣ я прослѣдилъ шагъ за шагомъ -- отъ первой черточки недовольства на твоемъ лицѣ до объясненія твоего въ настоящую минуту,-- снова заговорилъ докторъ.-- Ты даже относительно своихъ собственныхъ недостатковъ, напримѣръ, высокомѣрія, тщеславія, капризовъ -- проявила поразительную слабость... И неужели ты все-таки еще хочешь выставить себя крѣпкой, сильной духомъ, хочешь изречь великое слово въ пользу женской эмансипаціи?.. Неужели и теперь станешь ты требовать, чтобы женщину считали не ниже мужчины относительно разсудочной способности,-- станешь претендовать на послѣдовательность, сильную волю и полную равноправность?.. О томъ, какъ думаю я о твоемъ характерѣ, о твоемъ поведеніи вообще, что творится теперь въ моей собственной душѣ, буду ли я счастливъ или страшно несчастливъ -- здѣсь объ этомъ не можетъ быть рѣчи. Мы на глазахъ у всѣхъ торжественно обмѣнялись кольцами, обручились на всю жизнь -- такъ и должно быть, все остается попрежнему. О тебѣ говорятъ, что ты частенько таки забавлялась жестокой игрой въ сердца мужчинъ: увлекала ихъ, вертѣла ими, а потомъ обманутыхъ, одураченныхъ подвергала насмѣшкамъ со стороны общества, любуясь, какъ жалостно, сострадательно посматриваютъ на нихъ... Но меня ты не выставишь къ такому позорному столбу -- въ этомъ можешь быть увѣрена!.. Нѣтъ, ты не свободна... Я не выпущу тебя! Захочешь ли ты сдѣлаться клятвопреступницей или не захочешь -- все равно. Слово я сдержу!
   -- Постыдись!-- воскликнула Флора внѣ себя.-- Неужели же ты потащишь меня къ алтарю и даже тогда удержишь, когда я громко скажу, что давно уже перестала любить тебя?.. Вѣдь вотъ теперь, здѣсь, передъ тобой -- сколько усилій нужно мнѣ, чтобы сдержать порывъ сильнѣйшей ненависти къ тебѣ!..
   При этихъ ужасныхъ словахъ Кэта встала. Ей удалось исподволь высвободить свою руку, и она, отвернувъ голову отъ нихъ, вышла изъ комнаты... Молодая дѣвушка рѣшительно не могла взглянуть въ лицо человѣка, которому только-что нанесли почти смертельный ударъ.
   

XIII.

   Въ сѣняхъ, гдѣ окна выходили на сѣверъ, было уже довольно темно; тутъ, на красномъ кирпичномъ полу, лежали свѣтлыя полосы -- отраженіе послѣднихъ огненныхъ лучей заходящаго солнца, которые играли на кухонной стѣнѣ, а дверь въ кухню была отворена. Тетушка-дьяконица стояла тамъ у окна и перемывала чайную посуду. Прежняя кухарка, вновь приглашенная, обѣщалась придти только завтра (она прихворнула), а потому нѣкоторыя хлопоты по хозяйству лежали еще на плечахъ старушки. Она съ дружески-ласковой улыбкой кивнула Кэтѣ... Тетушка совсѣмъ и не подозрѣвала, что творилось тамъ, за этой широкой дверью; никакое предчувствіе не смущало ея мирной, кроткой души. Молодая дѣвушка содрогнулась и, не глядя на старушку, поспѣшила пройти въ садъ.
   Было довольно-таки свѣжо. Сильный вѣтеръ дулъ съ рѣки; рѣзкія, холодныя струи воздуха обдавали лицо и плечи Кэты, а на ней и было только шолковое платье. Съ высоко-вздымавшеюся грудью бросилась она навстрѣчу этому пронзительному вѣтру. Сильнымъ чувствомъ была одарена эта дѣвушка; горячая, юношески-бурная кровь бѣжала у нея въ жилахъ; пламя сердечнаго негодованія пылало на ея щекахъ, сверкало въ сухомъ, жгучемъ взглядѣ, а оконечности тѣла нервически трепетали.
   Да, ей только-что пришлось пережить нѣчто ужасное... Въ самомъ дѣлѣ, при какой страшной борьбѣ двухъ разгоряченныхъ существъ присутствовала она!.. И ктоже вызвалъ эту бурю?.. Виновницей всему -- была ея сестра, эта вѣроломная, суетная женщина... Она играла, завязывая серьезный узелъ, долженствовавшій соединить ихъ, играла, чтобы потомъ -- чуть что не понравится -- разорвать его и кусочки пустить по вѣтру, какъ негодную паутину!.. Правда, на этотъ разъ Флора крѣпко ошиблась въ выборѣ новой жертвы своей забавы: она наткнулась на кусокъ стали, полагая найти мягкое сердце, которое легко можно растоптать, глубоко унизивъ въ глазахъ свѣта, доведя его до отчаянія систематическимъ, постепеннымъ охлажденіемъ... Но чтоже сдѣлаютъ тутъ его твердость и энергія, которыя онъ обнаружилъ въ борьбѣ съ ней?.. Побѣжденъ все-таки онъ...
   Кэта взошла на мостъ и, облокотившись руками на ветхія, расшатавшіяся деревянныя перила, стала глядѣть внизъ. Шумящія волны катились подъ ея ногами; тамъ-и-сямъ высоко взлетали брызги, такъ какъ около берега стремящейся водѣ мѣшали обнаженные, торчащіе крѣпкіе корни деревьевъ, а дно рѣки было усѣяно камнями, которые упорно отстаивали свое мѣсто.
   Тутъ шла вѣчная борьба, а тамъ, вдали, въ блестящее зеркало рѣки смотрѣлся блѣдный серпъ луны, и казалось, что неподвижный серпъ этотъ на вѣчныя времена прикрѣпленъ къ небесному своду. Такъ-же-ли вѣчна любовь въ человѣческомъ сердцѣ? Могутъ-ли сокрушить ее удары свирѣпой бури, иди и они безсильны?.. Не исчезала-ли любовь, если сердце вынуждено было презирать то, что оно любило, если идеалъ разлетался въ дребезги?.. Нѣтъ, не исчезала... Кэта во-очію видѣла это.
   Странная, непонятная страсть!.. Вотъ, надъ этой самой крышей любовь однажды заставила сердце человѣческое испытать всѣ муки, всѣ страданія и довела его до отчаянія... Какъ-то недавно, возвращаясь домой, тетушка-дьяконица разсказала Кэтѣ такую исторію: Въ этомъ самомъ "домикѣ надъ рѣкой" жила прелестная молодая вдова изъ фамиліи ф. Баумгартеновъ. Наслѣдникъ ея покойнаго мужа (представитель побочной линіи), весьма красивый кавалеръ, ежедневно являлся сюда изъ стараго фамильнаго замка, чтобы поглядѣть на прелестное женское личико... А личико это, обрамленное вдовьимъ покрываломъ, обыкновенно выглядывало изъ окна. Прекрасный кавалеръ не дерзалъ входить въ домъ, потому что вдовушка была очень скромна. Частенько-таки онъ, гарцуя на своемъ ворономъ конѣ, проѣзжалъ узкій деревянный мостъ и осаживалъ горячее, фыркающее животное подъ завѣтнымъ окномъ, чтобы насладиться дыханіемъ прелестной женщины и горячо, страстно поцѣловать ея бѣлую ручку... И тѣ, кто видѣлъ это, божились, увѣряли всѣхъ, что какъ только она сниметъ трауръ -- онъ введетъ молодую вдову снова хозяйкою въ замокъ Баумгартеновъ. Однако, случилось какъ-то такъ, что онъ уѣхалъ на довольно продолжительное время, отправился къ какому-то иностранному двору, ну, и вотъ, люди стали сообщать благородной женщинѣ, что прекрасный-то кавалеръ вернется сюда не одинъ, а съ молодой супругой изъ высокородной графской фамиліи. Улыбнулась только прелестная вдова на такія рѣчи и стала еще усерднѣе высматривать изъ окна... Она не вѣрила такому коварству, не вѣрила, пока не услышала звуковъ, доносившихся сюда изъ замка: трубы и рога возвѣстили ей, что возвратившійся владѣлецъ торжественно празднуетъ прибытіе въ замокъ своей молодой, гордой супруги... На другой день, утромъ, онъ, вмѣстѣ съ новой госпожей замка, перешелъ деревянный мостикъ и направился къ домику, чтобы представить жену свою особѣ, живущей "за рѣкой". Еще издали были видны разноцвѣтные тюльпаны на тяжеломъ парчевомъ платьѣ молодой дамы, которая волочила его по землѣ; еще издали сверкала драгоцѣнными камнями графская корона на широкомъ вѣерѣ въ ея рукѣ; борзая рыжая собака (она, бывало, всегда бѣжала впереди воронаго коня) и теперь сопутствовала ему, но на этотъ разъ песъ не подбѣжалъ къ окну, изъ котораго когда-то бѣлая ручка угощала его сахаромъ и пирожками... Онъ пустился вдоль берега рѣки и, остановившись въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ домика, началъ жалобно лаять, визжать... Тутъ выплыла бѣлоснѣжная одежда; теребили ее и рвали сердитыя волны, желая увлечь съ собою, но тщетно: длинныя, бѣлокурыя косы блѣдной женщины запутались въ высунувшихся корняхъ прибрежныхъ деревьевъ и крѣпко держали утопленницу на одномъ мѣстѣ, какъ-бы поджидая прекраснаго кавалера... Пусть-же онъ въ послѣдній разъ взглянетъ на эти неподвижные, широко-открытые глаза... Одно изъ оконъ домика, теперь по вечерамъ освѣщенное лампой, вѣроятно, было то самое, около котораго сидѣла прелестная вдова, искренно-любящая и полная надеждъ... Она ждала-ждала -- вотъ опять появится онъ на мосту на своемъ ворономъ конѣ!.. Съ какимъ, навѣрно, отчаяніемъ глядѣла покинутая женщина на катящіяся волны!.. Онѣ катились оттуда, отъ веселаго замка, гдѣ шумѣлъ свадебный пиръ!.. И вотъ, ею овладѣло жгучее, страстное желаніе отдать свое прекрасное тѣло этимъ бурнымъ волнамъ, броситься въ нихъ, чтобы онѣ унесли ее далеко-далеко отъ мѣста ея былого счастья... Прошло много -- много лѣтъ съ тѣхъ поръ -- и снова подъ этой самой кровлей завязалась такая-же сердечная борьба... Нѣтъ, несовсѣмъ такая! Развѣ у Брука не сильная душа? Человѣка этого поддержитъ его высокое призваніе на землѣ, оно постепенно вылечитъ его, освободитъ отъ снѣдающихъ страданій... Да, это такъ. И если бы даже несчастная женщина, очертя голову прыгнувшая въ могилу, чтобы укрыться отъ всѣхъ несчастій, стала манить его въ волны, протянула бы изъ воды свои бѣлыя руки -- онъ отвернулся бы, отошелъ бы отъ рѣки... Кэта дрогнула, такъ ей стало вдругъ страшно. Развѣ Генріэтта не говорила: "кто видѣлъ Флору нѣжной, любящей, тотъ -- пойметъ, что мужчина скорѣе пожертвуетъ жизнью, чѣмъ откажется отъ такой женщины"..? Ну, а развѣ онъ не долженъ теперь отказаться отъ нея? Вѣдь она прямо объявила ему, что ненавидитъ его!..
   Молодая дѣвушка, въ испугѣ, побѣжала обратно въ садъ, побѣжала безъ оглядки, какъ-будто тамъ, на темный берегъ вышла утопленница, несчастная женщина съ бѣлокурыми распущенными волосами, и бросилась за Кэтой, чтобы схватить ее.
   Стемнѣло. Тамъ, гдѣ стоялъ лѣсъ, теперь была видна только черная длинная полоса, словно гробовой покровъ; изборожденное, безмолвное поле казалось мертвымъ, а между тѣмъ подъ слоемъ земли уже копошились цѣлые милліарды зародышей; они работали тамъ, чтобы потомъ разомъ хлынуть широкимъ моремъ волнующихся колосьевъ на свѣтъ Божій, залитый золотыми лучами солнца. На крышѣ поскрипывали флюгера; вѣтеръ порывисто дулъ, онъ все усиливался... Ночью, навѣрно разразится надъ землею свирѣпая весенняя буря. Серебристые тополи у палисадника колыхались, а нескрѣпленныя вѣтви недоконченной бесѣдки трещали подъ ударами порывистаго вѣтра... Да, вотъ когда совсѣмъ не видно будетъ остова бесѣдки, когда она вся покроется зеленью -- что-то будетъ тогда, т. е. въ какомъ положеніи очутится дѣло, которое теперь является такимъ запутаннымъ, неразрѣшимымъ по волѣ судьбы?... Придется-ли тетушкѣ когда-нибудь сидѣть въ этой желанной, зеленой бесѣдочкѣ, чувствовать себя счастливой, веселой, какъ во времена былыя въ садикѣ при пасторскомъ домѣ?... Если человѣкъ, котораго она такъ любить, будетъ несчастливъ, если горе его убьетъ, если она лишится его -- то... никогда ей и не наслаждаться тутъ!...
   Кэта, робко озираясь, обогнула западный уголъ дома. Окно комнаты больной было слабо освѣщено ночной лампой... А тамъ борьба видно еще не кончена: молодая дѣвушка увидѣла Брука; онъ стоялъ у окна, спиною къ ней, такой твердый, непреклонный, съ поднятою правою рукой, какъ-будто требовалъ отъ Флоры, чтобы она молчала... Кэта могла видѣть только золотисто-бѣлокурые локончики красавицы, на которыхъ лежалъ кружевной шарфъ... Кружево трепетало, колыхалось -- вѣроятно Флора упрямо потряхивала головой; не задѣла-ли она его дерзко, снова заговоривъ о его докторской дѣятельности?...
   Молодая дѣвушка была въ возбужденномъ состояніи, у нея зубъ на зубъ не попадалъ; гнѣвъ, ожесточеніе овладѣли ея сердцемъ, и ей казалось, что она должна сейчасъ-же бѣжать туда и силою принудить вѣроломную сестру образумиться, исполнить свой долгъ. Въ самомъ дѣлѣ, не вопти-ли въ комнату, не примкнуть-ли къ Бруку и затѣмъ прямо обратиться къ Флорѣ, излить все свое негодованіе, выразить все призрѣніе, все, что накипѣло въ дѣвичьемъ сердцѣ?... Какая нелѣпая мысль! Какъ бы онъ отнесся къ такому вмѣшательству?... А если онъ непрошеннаго посредника только смѣряетъ холоднымъ, удивленнымъ взглядомъ и отстранитъ ее, Кэту, какъ это недавно онъ и сдѣлалъ относительно "назойливаго" букетика изъ голубенькихъ цвѣточковъ?... Да тогда, со стыда, хоть провались на мѣстѣ!...
   Кэта быстро пошла дальше. Теперь она ощутила во всемъ тѣлѣ ледяной холодъ. Эта крѣпкая дѣвушка, умѣвшая владѣть собою, обладавшая совершенно здоровыми нервами, подчинилась какому-то странному чувству страха... Ей было страшно при мысли, какъ это она одна бродила тутъ, почти въ потьмахъ (блѣдно-золотой серпъ на небѣ слабо освѣщалъ окрестность), въ мертвой тишинѣ, прерываемой только однообразнымъ шумомъ рѣчныхъ волнъ... Чрезъ окно она увидала въ кухнѣ тетушку, которая, при свѣтѣ чистенькой оловянной лампочки, сидѣла и очищала овощи къ завтрашнему обѣду. Какой контрастъ! Тутъ такъ мирно, тихо, а тамъ -- въ комнатѣ больной -- что-то бурное, порывистое... Безмятежно, хорошо въ кухнѣ, по Кэта не рѣшилась войти туда въ такомъ видѣ -- лихорадочно-безпокойной, встревоженной, со страхомъ думающей о будущемъ; она не съумѣла бы скрыть волненія, выдала бы себя, встрѣтивъ ясный, проницательный взглядъ старушки.
   Наружная дверь стояла отворенной, а кухонная была заперта. Кэта на цыпочкахъ пробралась чрезъ сѣни въ комнату тетушки-дьяконицы. Молодая дѣвушка думала -- не удастся-ли ей поуспокоиться здѣсь, въ этой темной, уютной, тихой комнатѣ, гдѣ воздухъ, пропитанный ароматомъ цвѣтовъ, такой мягкій, теплый, чистый. Она сѣла въ кресло, стоявшее за рабочимъ столикомъ, Лавровыя деревья, переплетясь верхними вѣтвями, образовали надъ этимъ мѣстомъ нѣчто вродѣ бесѣдки; нарцисы, фіялки, ландыши на подоконникахъ благоухали, наполняя воздухъ сладко-одуряющимъ запахомъ. Канарейка совсѣмъ было собралась на покой, благо темно стало, но теперь она зачирикала и въ тревогѣ начала прыгать въ клѣткѣ съ жердочки на жердочку. Все-таки и здѣсь вѣяло жизнью -- хотя бы и отъ испуганной птички. Кэтѣ не удалось успокоиться... Когда-то здѣсь бродила отринутая бѣлокурая красавица въ траурныхъ одеждахъ, и вотъ эти самые улыбающіеся херувимчики на потолкѣ были свидѣтелями ея горя и отчаянія... Молодая дѣвушка тщетно отгоняла этотъ призракъ, тщетно старалась не думать, что и Брукъ, пожалуй, не переживетъ, не вынесетъ удара, нанесеннаго ему Флорой... Вѣдь Генріэтта прямо говорила такъ, а она видѣла съ самаго начала, какъ онъ горячо, страстно любилъ Флору. Значитъ, она не ошибалась...
   Вошла тетушка съ лампой, чтобы поставить ее на письменный столъ доктора (это дѣлала она каждый вечеръ). Старушка затворила ставни, опустила сторы и, поправивъ огонь въ печкѣ, вышла, не замѣтивъ Кэты, сидѣвшей въ лавровой бесѣдочкѣ у окна.
   Едва смолкли ея легкіе шаги, какъ другіе -- звучные, твердые раздались въ сѣняхъ -- и въ комнату вошелъ Брукъ. На мгновеніе онъ пріостановился на порогѣ и, глубоко вздохнувъ, провелъ рукой по лбу. Докторъ какъ и тетушка, не подозрѣвалъ, что за этой густой зеленью бьется, трепещетъ въ смертельномъ страхѣ сердце человѣческое... А Кэта притаила дыханіе, она почти окаменѣла, тѣсно прижавшись къ простѣнку у окна... Все-ли тамъ кончено?.. Пришелъ-ли онъ сюда съ растерзаннымъ сердцемъ, съ отчаяніемъ въ душѣ.. одинокимъ на всю жизнь... навсегда?...
   Брукъ быстро прошелъ въ кабинетъ -- прямо къ письменному столу. Кэта осторожно поднялась и очутилась посреди тетушкиной комнаты. Теперь она могла видѣть его. Докторъ стоялъ къ ней бокомъ; лампа ярко освѣщала его лицо, на которомъ еще замѣтны были слѣды недавней душевной бури. Онъ видимо былъ разгоряченъ, лобъ, щеки и даже вѣки были темно-краснаго цвѣта, какъ-будто ему пришлось пройти нѣсколько верстъ подъ знойными лучами солнца... Чтожъ, развѣ не тяжелый путь совершилъ онъ, пройдя по развалинамъ своихъ иллюзій, своихъ надеждъ?... Но куда привела его дорога -- не къ безотрадной-ли цѣли, туда, гдѣ разомъ исчезла прекрасная фата-моргана и гдѣ открылись предъ нимъ во всей своей ужасающей наготѣ вереница сѣрыхъ дней, безпросвѣтная жизнь въ тоскливомъ одиночествѣ?...
   Брукъ, стоя, написалъ на почтовомъ листкѣ нѣсколько строкъ и вложилъ потомъ этотъ листокъ въ конвертъ. Движенія его были торопливы, лихорадочно-безпокойны. Адресъ надписалъ онъ такъ же быстро... Кому именно посылалась эта записка?... Да развѣ могъ онъ въ эти минуты думать о чемъ-нибудь другомъ на землѣ, кромѣ... страшной рѣшительной развязки? Письмо могло быть только къ Флорѣ... Можетъ быть, это послѣднее прости, а быть можетъ убійственный приговоръ надъ нею человѣка, стоящаго уже на краю гроба?...
   Вотъ онъ взялъ графинъ и налилъ воды въ стаканъ изъ молочно-бѣлаго стекла -- въ тотъ самый стаканъ, въ который она недавно сунула свой весенній букетъ; потомъ Брукъ отворилъ шкафчикъ въ письменномъ столѣ, вынулъ изъ него сткляночку и ближе придвинулся къ лампѣ -- пять прозрачныхъ, безцвѣтныхъ капель упали въ стаканъ.
   До этой минуты Кэта стояла словно пригвожденная къ полу. Ей такъ было тяжело, какъ-будто сердце у нея перестало биться, но тутъ ужь душевное волненіе наконецъ, бурно, вырвалось наружу: быстро подошла она къ Бруку, положила лѣвую руку ему на плечо, правой же судорожно схватила его руку, уже подносившую стаканъ къ губамъ, и медленно отвела ее внизъ.
   Кэта не въ состояніи была слова вымолвить, но зато въ карихъ глазахъ ея, глядѣвшихъ на Брука такъ краснорѣчиво, съ мольбой, было все -- и страхъ и горе, и невыразимое страданіе, раздиравшее сердце... И вдругъ молодая дѣвушка отскочила отъ него... Господи Боже! что она надѣлала?.. Докторъ удивленно-вопросительно посмотрѣлъ на нее. Кэта со стыда чуть не грохнулась на колѣна. Пролепетавъ какія-то безсвязныя слова, она закрыла лицо руками -- и горько заплакала... Онъ сразу понялъ все и, поставивъ злосчастный стаканъ на столъ, въ смущеніи взялъ обѣ руки дѣвушки и привлекъ ее къ себѣ.
   -- Кэта... Милая Кэта!-- проговорилъ Брукъ дрожащимъ голосомъ, стараясь заглянуть ей въ заплаканное лицо; но Кэта нарочно нагнула голову, чтобы скрыть слезы.
   Прелестная, величавая дѣвушка явилась въ эту минуту тѣмъ, чѣмъ была она въ дѣйствительности -- олицетвореніемъ юности, во всемъ ея дѣвственномъ блескѣ горячаго, открытаго сердца, и вмѣстѣ съ тѣмъ безпомощнымъ существомъ, испугавшимся неожиданности.
   Она тихонько высвободила свои руки и торопливо вытерла платкомъ слезы.
   -- Я глубоко огорчила васъ, г. докторъ,-- заговорила Кэта, все еще не справившись со слезами... Я -- такую сдѣлала безтактность, которую вы мнѣ, конечно, никогда не простите... Господи! Какъ я могла увлечься подобной сумасбродной мыслью, подумать, что...
   Она закусила губы, чувствуя, какъ онѣ опять стали судорожно подергиваться.
   -- О, не судите меня слишкомъ строго! почти -- шопотомъ прибавила Кэта. То, что мнѣ пришлось сегодня пережить -- достаточно для того, чтобы смутить и не такую молодую душу...
   Брукъ старался не глядѣть на нее, и только искоса, повременимъ, глаза его останавливались на этихъ прекрасныхъ, юныхъ устахъ, какъ будто ему не хотѣлось обнаружить, какъ огорчаетъ его это горькое признаніе и какъ самъ онъ взволнованъ. Но вотъ по лицу его скользнула теплая, сочувственная улыбка, уже знакомая Кэтѣ.
   -- Вы не огорчили меня, сказалъ онъ, утѣшая ее -- да и какъ же бы я могъ осудить ваше чистое сердце?... Какое мнѣніе составили вы о моемъ характерѣ, объ образѣ моихъ мыслей, что думали о моемъ темпераментѣ, чтобъ придти къ такому заключенію -- я не знаю, не хочу и задумываться надъ этимъ, а тѣмъ болѣе опровергать... Благодаря этому заблужденію, въ жизни моей была такая минута, которую я, конечно, не забуду! А теперь успокойтесь, или ужь лучше позвольте мнѣ, какъ врачу, исполнить свою обязанность.
   Онъ взялъ стаканъ и подалъ его Кэтѣ.
   -- Не того успокоенія, о которомъ вы думали съ такимъ страхомъ, опасеніемъ, искалъ я, намѣреваясь выпить это... Брукъ пріостановился на секунду.-- Да, я позволилъ себѣ увлечься тамъ, говорить запальчиво, горячо и гдѣ же -- въ комнатѣ больной!... Я никогда не простилъ бы себѣ этого, если бы не принялъ въ соображеніе, что вѣдь и у меня, какъ и у всякаго другаго, есть кровь, нервы, которые бунтуютъ иногда противъ разсудка... Вотъ, нѣсколько капель этой жидкости (онъ указалъ на сткляночку) могутъ отлично остановить слишкомъ расходившіеся нервы. Возьмите же стаканъ!
   Кэта послушалась, взяла и выпила все до капли.
   -- А теперь я желалъ бы попросить у васъ извиненія въ томъ, что вамъ пришлось быть свидѣтельницей возмутительно-гадкой сцены тамъ... въ той комнатѣ,-- серьезно, выразительно произнесъ докторъ.-- Я отвѣтственное лицо за это, потому что въ моей власти было не допустить подобной сцены: мнѣ стоило сказать во время только два-три слова...
   Онъ такъ горько, такъ ѣдко усмѣхнулся, что молодая дѣвушка ощутила боль въ сердцѣ отъ этого смѣха...
   -- Меня, изволите видѣть,-- продолжалъ Брукъ:-- мучаетъ жалкая, глупая спѣсь -- такъ говорятъ обо мнѣ нѣкоторые изъ моихъ собратовъ, бывшихъ товарищей; они, по добродушію своему, несовсѣмъ еще оставили меня, а утверждаютъ это потому, что я не принадлежу къ "крикунамъ". И вотъ, эта "глупая спѣсь" стала для меня чѣмъ-то въ родѣ проклятія Кассандры. Люди принимаютъ молчаливость за бездарность; кто молчитъ, тотъ, по ихъ мнѣнію, не обладаетъ въ достаточности разсудкомъ; а потому они и находятъ совершенно ненужнымъ сдерживать себя, стѣсняться въ моемъ присутствіи. Я вижу такія личности, которыя, повидимому, просто, геніальны, онѣ кажутся богатыми натурами; но вмѣстѣ съ тѣмъ я усматриваю всю ихъ неуклюжесть, неловкость и могу съ математическою точностью предсказать, какъ онѣ поступятъ въ данномъ случаѣ и что за этимъ послѣдуетъ... О, какая гадость!..
   Онъ слегка топнулъ ногой и вздрогнулъ, какъ-будто ему пришлось отбросить концемъ сапога отвратительную гадину. Кровь его, какъ видно, порядкомъ еще кипѣла и въ груди все еще бушевало, а тамъ, со стѣны, такъ прелестно и умно глядѣло суетное существо, дерзко нарушившее жизненную гармонію этого человѣка -- Флора, въ бѣлыхъ одеждамъ Ифигеніи, была на портретѣ дьявольски-прекрасна и вмѣстѣ съ тѣмъ казалась почти кроткой голубкой, она стояла прислонившись къ колоннѣ, съ небрежно-опущенными, сложенными руками. Да, въ то время она еще жаждала его любви, хотѣла нравиться ему, твердо желала осуществить созданный имъ идеалъ, сдѣлаться благодѣтельной феей въ жилищѣ будущаго "знаменитаго университетскаго профессора"... Но не стала бы она такой никогда, потому что эта-то ".знаменитость" непремѣнно раскалила бы сильнѣе ея страсть блистать въ обществѣ въ качествѣ творческаго, создающаго духа. Онъ, мужъ, имѣлъ бы открытый, блестящій салонъ, но не имѣлъ бы дома, семейнаго очага; онъ жилъ бы съ свѣтской барыней, снѣдаемой неудовлетвореннымъ честолюбіемъ, но у него не было бы жены -- истинно-любящей женщины, не было бы "помощницы, сочувствующаго соратника-товарища, готоваго идти въ борьбу рядомъ съ нимъ". Теперь докторъ все это отлично видѣлъ и... все-таки не согласился освободить Флору, возвратить ей данное ему слово!.. А можетъ быть ничего уже нѣтъ, все порвано послѣ того, какъ Флора такъ прямо, безъ обиняковъ, объявила -- бросила ему въ лицо, что ненавидитъ его?... Вѣдь Кэта же не знала, что потомъ было между ними, послѣ ея ухода, но какая бы ни была развязка, молодая дѣвушка находила, что ей неприлично оставаться долѣе въ его комнатѣ.
   Брукъ подмѣтилъ мрачный взглядъ Кэты, который она бросила на портретъ сестры, и увидѣлъ, что она хочетъ уйти.
   -- Да, да, идите,-- сказалъ онъ.-- Горничная Генріэтты явилась и уже приняла на себя обязанности сидѣлки. Положеніе больной неопасно, такъ-что вы можете спокойно возвратиться на виллу -- прямо къ чаю... Г-жа президентша весьма этого желаетъ: она велѣла передать, что чувствуетъ себя очень одинокой.. Увѣряю васъ -- вы можете преспокойно удалиться. Я буду тщательно ухаживать за вашей дорогой больной, повторилъ Брукъ, подчеркивая эти слова, когда замѣтилъ, что Кэта хотѣла протестовать.-- Но... дайте мнѣ еще разъ вашу руку!
   Онъ протянулъ ей свою, и молодая дѣвушка живо, охотно исполнила его желаніе.
   -- Вотъ что еще: что бы вамъ ни говорили сегодня обо мнѣ -- не торопитесь осуждать меня!.. Черезъ нѣсколько дней она (докторъ не назвалъ по имени и, даже не взглянувъ, съ горькой улыбкой, просто кивнулъ на портретъ Флоры) будетъ думать совершенно иначе... Вотъ это-то и заставляетъ меня дѣйствовать послѣдовательно, быть стойкимъ, твердымъ: я не долженъ допустить, чтобы меня потомъ упрекнули, указавъ на умѣнье мое пользоваться благопріятной минутой.
   Кэта удивленно посмотрѣла на него, а онъ такъ выразительно, съ такимъ-то странно-покорнымъ видомъ склонилъ голову, какъ-будто хотѣлъ сказать: "Да, вотъ въ какомъ положеніи дѣло"... Но ни Кэта, ни Брукъ не промолвили ни одного слова.
   -- Доброй ночи, доброй ночи!-- проговорилъ онъ и, слегка пожавъ, выпустилъ ея руку, а затѣмъ повернулся къ письменному столу. Кэта въ это время быстро направилась къ дверямъ, но на порогѣ какъ-то невольно оглянулась и увидала -- странно:-- что Брукъ подносилъ къ губамъ простой стаканъ, который вдругъ, въ эту минуту выскользнулъ изъ его рукъ и разбился на полу...
   Флора совсѣмъ уже готова была выйти изъ комнаты больной; она можно сказать, вся тряслась отъ нетерпѣнія.
   -- Гдѣ ты пропадаешь, Кэта? спросила она.-- Бабушка ждетъ не дождется! Ну, ты и будешь виновата, если намъ придется сегодня пить чай со шпильками'.
   Кэта промолчала. Накинувъ башлыкъ (башлыкъ принесла ей горничная), она подошла къ кровати. Генріэтта спокойно спала, яркаго лихорадочнаго румянца на ея щекахъ почти уже не было. Молодая дѣвушка нѣсколько разъ поцѣловала блѣдную, худенькую ручку сестры, неподвижно лежавшую на одѣялѣ, послѣдовала за Флорой, которая, шурша своимъ шлейфомъ, выходила изъ комнаты.
   Сѣни были освѣщены небольшой лампой. Лакей, пришедшій сюда вмѣстѣ съ горничной и сдавшій принесенныя вещи, ходилъ тутъ взадъ и впередъ въ ожиданіи барышенъ. Почти одновременно съ сестрами, въ сѣни вошелъ Брукъ, и Кэта почувствовала, какъ у ней отъ стыда снова вспыхнули щеки. Докторъ отдалъ записку лакею, поручивъ отправить ее въ городъ по адресу -- на имя одного молодаго врача.
   Флора прошла мимо него, какъ бы не желая помѣшать ему передать лакею что нужно, и быстро исчезла въ темнотѣ. Кэта повернула въ кухню и простилась тамъ съ тетушкой.
   Старушка, съ серьезной физіономіей, покачала головой когда убѣдилась, что "невѣста" совсѣмъ ушла, не удостоивъ даже мимоходомъ пожелать ей доброй ночи. Она молча пошла за племянникомъ въ комнату больной, чтобы еще разъ взглянуть на нее и затѣмъ уже отправиться въ свою спальню
   Спустившись съ лѣсенки, Флора остановилась предъ домомъ, предварительно пославъ лакея впередъ, который и успѣлъ уже пройти чрезъ мостъ. Свѣтъ сѣнной лампы (наружная дверь оставалась отворенною) слабо освѣщалъ лицо красавицы -- такое гнѣвное лицо, что казалось, вотъ-вотъ съ этихъ полуоткрытыхъ устъ сейчасъ сорвется проклятіе... Съ какимъ невыразимымъ презрѣніемъ она еще разъ посмотрѣла на красный кирпичный полъ сѣней, на ихъ бѣлыя, голыя стѣны, на самый домикъ, какъ будто-ей хотѣлось теперь получить болѣе полное желанное впечатлѣніе.
   -- О, да, да! Все это какъ разъ пришлось бы мнѣ по вкусу... Хижина и сердце!...-- проговорила Флора; надменно и явно-иронически тряхнувъ головой.-- Мужъ безъ должности... неимѣющій никакого вліянія... Вмѣсто настоящей квартиры, эта ужасная трущоба среди пустоши.. Замкнутая, уединенная жизнь втроемъ, а расходы покрывались бы небольшими доходами съ того, что досталось мнѣ въ наслѣдство послѣ отца!... Нѣтъ, ни разу еще въ жизни не пришлось мнѣ испытать, что такое значитъ быть униженной!.. И вотъ, сегодня, впервые, среди этой подавляющей, жалкой обстановки, я почувствовала, что меня какъ будто столкнули съ пьедестала, на которомъ я стояла, благодаря нашей незапятнанной фамиліи, благодаря аристократическимъ условіямъ жизни и моимъ собственнымъ дарованіямъ, моему уму Боже, не допусти дурнаго исхода болѣзни Генріэтты! Вѣдь я не могла бы въ такомъ случаѣ и проститься съ сестрой, потому что тутъ, въ этомъ домѣ, меня никогда больше не увидятъ. Право, ни одна дѣвушка не была еще такъ постыдно обманута, какъ я!... Такъ бы и ударила себя по лицу за слѣпоту мою, за то, что я такъ непростительно-наивно запуталась, завязавъ такія отношенія!...
   Флора, какъ безумная, побѣжала къ мосту.
   Лунный свѣтъ покрывалъ блестящую поверхность рѣки какъ бы прозрачно-серебристой дымкой, слабо освѣщая бѣгущую фигуру дѣвушки; вѣтеръ порывистый, почти бурный неистово набросился на нее, сталъ теребить ея платье и сорвалъ съ головы легкій кружевной шарфъ; распустившіеся локончики развѣвалисъ и, какъ змѣйки, кружились во всѣ стороны надъ ея бѣлымъ лбомъ.
   -- Онъ не освобождаетъ меня!-- не смотря на мои мольбы, не смотря на мое сопротивленіе, сказала Флора, остановившись на срединѣ моста и обратившись къ сестрѣ, хотѣла уже молча пройти мимо нея -- Ты была при этомъ, ты слышала, какія рѣшительныя слова были произнесены. Онъ поступаетъ безчестно... жалко, какъ безсердечный торгашъ, отлично сознающій, что обманутый имъ погибаетъ, и все-таки настаивающій на буквальномъ выполненіи пагубнаго контракта. Но пусть же онъ, пусть до конца дней своихъ утѣшается мыслью, что у него осталась хоть тѣнь права на меня... Съ этой самой минуты я -- свободна!...
   Она сняла съ пальца обручальное кольцо и сильно швырнула его въ пѣнящіяся волны рѣки.
   -- Флора! Что ты сдѣлала?!...-- воскликнула Кэта и, протянувъ руки, перегнулась чрезъ перила моста, какъ бы надѣясь схватить налету кольцо, но оно уже исчезло въ волнахъ...
   Унесли-ли волны колечко, а можетъ быть оно кануло прямо на дно тутъ, вблизи домика, гдѣ несчастье успѣло уже свить себѣ гнѣздо, хотя тамъ только-что начинало биться горячее, любящее сердце?.. Молодой дѣвушкѣ чудилось, что вотъ сейчасъ должна вынырнуть изъ блестящихъ волнъ бѣлокурая утопленница и грозно поднять руку съ кольцомъ, этимъ символомъ вѣчной вѣрности, брошеннымъ съ такимъ презрѣніемъ... Кэта вздрогнула и закрыла глаза рукой.
   -- Э, дурочка, перестань-же такъ тревожиться! Развѣ сама я бросилась туда? проговорила Флора съ холодной усмѣшкой -- Можетъ быть, другія, необладающія сильной волей, не способныя протестовать, постоять за себя, и сдѣлали бы это, но только не я. Я, вотъ просто взяла да и швырнула послѣднее звѣно ненавистной мнѣ цѣпи!...
   Она, какъ бы лаская, провела лѣвой рукой по пальцу, на которомъ уже не было кольца.
   -- Звено это хотя и изъ золота, но такое было тоненькое, простенькое, что совершенно приходилось по вкусу вонъ тому (Флора кивнула но направленію къ домику за рѣкой), какъ онъ самъ увѣрялъ съ напускной своей спартанской манерой, а все-таки оно давило меня, какъ большой желѣзный обручъ!... Ну, и пускай это колечко сгинетъ тамъ, на днѣ... Новую жизнь начинаю я!...
   Да, она "стряхнула" бремя съ плечъ, раздѣлалась съ нимъ "во что бы ни стало" -- вѣдь это были ея слова, она такъ и заявляла. Теперь даже и тѣнь ненавистнаго брака исчезла, мракъ разсѣялся, и для Флоры восходитъ "солнце славы".
   "Освобожденная" такъ быстро побѣжала впередъ, какъ-будто мостъ горѣлъ подъ ея ногами. Кэта послѣдовала за ней молча. Въ душѣ молодой дѣвушки бушевала страшная буря, въ головѣ шумѣло, мысли путались; сталкиваясь съ людьми и опираясь на ясный здравый разсудокъ, она всегда знала, какъ отнестись къ нимъ, а теперь -- ничего не понимала.. За что ухватиться, чтобы уяснить себѣ правое и неправое, отличить истину отъ лжи?... Въ самомъ дѣлѣ, развѣ красавица эта, сестра ея, воплощеніе вопіющей неправды, высокомѣрія, дикаго произвола, не держала себя увѣренно, не поступала вполнѣ сознательно, именно такъ, какъ, будто бы иначе и не могла, даже не должна была поступать?.. Однако, Флора нарушила данное ею слово, отказалась отъ исполненія своихъ обязанностей... Да, но вѣдь все это она сдѣлала съ полнѣйшимъ сознаніемъ своего права, твердо, не колеблясь... Такъ же смѣло и твердо шагаетъ она теперь по аллеѣ, усыпанной крупнымъ пескомъ. Незамѣтно и тѣни сомнѣнія въ ней!..
   Лакей встрѣтилъ барышенъ въ корридорѣ на виллѣ и доложилъ имъ, что у г-жи президентши гости: къ самому чаю пріѣхали двѣ пожилыя дамы.
   -- Ну, тѣмъ лучше! сказала Флора Кэтѣ.-- Я, право, вовсе не расположена сегодня состоять при бабушкѣ въ качествѣ Шехерезады! Да у старухи-генеральши и такъ всегда карманы полны сплетнями и городскими новостями... Значитъ, и безъ меня теперь обойдется.
   Впрочемъ, она изъявила желаніе на полчасика завернуть въ гостиную, чтобы сдѣлать чай и потомъ уже уйти къ себѣ съ "переполненнымъ сердцемъ". Кэта извинилась, что не можетъ выдти въ гостиную, сославшись на нездоровье, и дѣйствительно: кровь ея лихорадочно волновалась, въ головѣ и сердцѣ стучало, какъ бы предъ болѣзнью.
   

XIV.

   На другой день, утромъ, вилла Баумгартенъ была очень оживлена. Дѣло въ томъ, что наканунѣ, около полуночи, телеграмма извѣстила о возвращеніи коммерціи совѣтника, а часъ спустя онъ и самъ явился. Г. ф.-Рэмеръ привезъ съ собой двухъ соучастниковъ своихъ "въ дѣлахъ", которымъ и были отведены комнаты, назначенныя для гостей. Эти господа были корифеями торговаго міра. "Корифеи" намѣревались на другой день, послѣ обѣда, отправиться въ дальнѣйшій путь (они путешествовали), и вотъ для того, чтобы доставить имъ случай мимоѣздомъ повидаться кое съ кѣмъ изъ знакомыхъ въ резиденціи, коммерціи совѣтникъ еще ночью распорядился заказать на завтра великолѣпный завтрака, И кухарка, и экономка были по-горло завалены дѣломъ, а лакеи такъ и сновали по лѣстницамъ.
   Кэта провела безсонную ночь. Впечатлѣнія дня и страхъ за Генріэтту не давали ей покоя. Она нѣсколько часовъ простояла у одного изъ угловыхъ оковъ своей комнаты, желая увидѣть между качающимися верхушками деревьевъ въ паркѣ хоть кончикъ флюгера на крышѣ "домика за рѣкой", но, увы, ничего не было видно.. Все было тихо по-прежнему, хотя Кэта съ минуты на мин)ту ждала -- вотъ-вотъ какая нибудь фигура покажется въ аллеѣ и встревожить недоброю вѣсті ю спящихъ здѣсь.
   Стоя у другаго окна, она видѣла, какъ пріѣхалъ коммерціи совѣтникъ. Лакеи мигомъ очутились возлѣ кареты, какъ-будто изъ земли выскочили У каждаго изъ нихъ было по фонарю въ рукѣ. Бѣлыя колонны портика, лоснящіеся бока рыжихъ лошадокъ, блестящая сбруя -- все это было ярко освѣщено, даже бронзированная рѣшетка "променады" и нѣсколько великолѣпныхъ мраморныхъ статуй выглянули изъ мрака -- такъ было свѣтло у подъѣзда. Сценка эта имѣла совсѣмъ аристократическій характеръ. Вотъ, изъ экипажа выпрыгнулъ, коммерціи совѣтникъ, такой статный, молодой, въ элегантной дорожной шубѣ; въ каждомъ движеніи его проглядывала самоувѣренность, важность; видно было, что онъ могъ повелѣвать -- словомъ, это былъ богачъ, богатства котораго еще увеличились, блестящая комета съ сверкающимъ золотымъ хвостомъ, такъ какъ потоки золота устремлялись за ней, словно притягиваемые магнетической силой. Г. ф.-Рэмеръ проводилъ своихъ гостей въ назначенные для нихъ покои и только около двухъ часовъ ночи отправился самъ въ башню. Лакей съ фанаремъ шелъ впереди его.
   Мало-по-малу на виллѣ все утихло, только вѣтеръ, не переставая, тянулъ спою заунывную пѣсню и мѣшалъ Кэтѣ заснуть. Передъ разсвѣтомъ она задремала и тѣмъ ужасно досадовала на это, потому что проспала,.опоздала: ей хотѣлось быть въ "домикѣ за рѣкой" въ шесть часовъ утра, а вмѣсто того она явилась туда въ девятомъ часу.
   Прелестное, румяное, тихое выдалось утро. Южный теплый вѣтерокъ, подхватывающій струи аромата первыхъ весеннихъ цвѣтовъ, вѣялъ надъ землей, надоѣдливо, но ласково дотрогивая тѣ почки, которыя лѣпились развернуться. На крышѣ докторскаго домика весело чирикали птички. Темная зелень вишневыхъ деревьевъ, около самаго строенія, казалось была осыпана снѣжинками -- такъ много бѣлѣло на вѣтвяхъ еще нераспустившихся цвѣтовъ. Лужайка передъ домикомъ ярко зеленѣла сегодня.
   Проходя чрезъ мостъ, Кэта заглянула за перила. Прозрачныя волны, озаренныя солнечными лучами, тихо катились подъ старой деревянной аркой моста; рѣка казалась тихой, кроткой, смиренной... Что жь, вѣдь тѣ волны, которые подхватили вчера брошенное кольцо, успѣли за-ночь далеко-далеко умчаться, до самаго моря, а онѣ только и могли прожурчать-разсказать о дерзкомъ поступкѣ женщины, нарочно порвавшей угнетавшую ее цѣпь.
   "Домикъ за рѣкой" принялъ сегодня какой-то особенно-торжественный видъ. Красный кирпичный полъ сѣней былъ усыпанъ мелкимъ бѣловатымъ пескомъ; пахло какимъ-то дорогимъ ароматическимъ куревомъ. Столикъ, стоявшій неподалеку отъ входной двери, былъ покрытъ чистой салфеткой; на немъ помѣщалась старинная глиняная ваза съ огромнымъ букетомъ изъ еловыхъ вѣтокъ, вербы и панемоповъ. Старая, вѣрная кухарка, съ засученными рукавами, въ ослѣпительнобѣломъ передникѣ, хлопотала у кухоннаго стола; ея краснощокое лицо глядѣло весело, счастливо... Но зачѣмъ это тетушка-дьяконица надѣла сегодня спозараи ку свое шелковое платье темно-кофейнаго цвѣта?... На головѣ у нея была бѣлая кружевная наколка, такіе же были воротничекъ и манжеты. Сердце Кэты сжалосі отъ боли и страха... Неужели это все въ честь невѣсты, которая должна же вѣдь сегодня опять придти сю да, чтобы навѣстить больную сестру?...
   Сама старушка ничего не сказала относительно этой праздничной обстановки. Тетушка казалась только очень взволнованной, что и можно было замѣтить по ея слегка покраснѣвшимъ вѣкамъ, да по голосу, въ которомъ слышались еще слезы умиленія. Она радостно сообщи ла молодой дѣвушкѣ, что больная довольно хорошо провела ночь и припадокъ не повторялся.
   За такое успокоительное извѣстіе Кэта поцѣловала руку старушки, и тутъ случилось нѣчто необычайное: тетушка, обыкновенно такая сдержанная, внезапно охватила руками стройный станъ Кэты и нѣжно прижа ла ее къ своей груди, какъ родную дочь.. Потомъ молча, она провела пріятно-удивленную дѣвушку въ комнату больной.
   Генріэтта сидѣла въ постели, а горничная прибирала ея роскошные волосы подъ ночной чепчикъ. Брукъ часъ тому назадъ, какъ ушелъ къ себѣ, чтобы огдохнуть. Узенькое, вытянувшееся личико больной, съ ввалившимися щеками, эти зловѣщіе темные круги подъ глазами -- испугали Кэту... Она замѣтила, что лицо сестры за-ночь получило рѣзкій типократическій колоритъ, и, однако-же, Генріэтта смотрѣла весело, радостно. Она не могла наговориться, и все о томъ, съ какимъ самоотверженіемъ ухаживаетъ за нею докторъ, какъ невыразимо-хорошо чувствуетъ она себя въ этсь уютной комнатѣ и какъ пугаетъ ее мысль, что рано-ли поздно-ли, а придется ей удалиться отсюда. Потомъ она попросила Кэту вернуться на виллу и принести оттуда книжку, обѣщанную тетушкѣ-дьяконицѣ (Генріэтта на время отдала эту книжку Флорѣ), причемъ шепнула сестрѣ на ухо, чтобы та постаралась ловко намекнуть Флорѣ и бабушкѣ, что слишкомъ частые визиты ихъ были бы обременительны для больной... Генріэтта и не подозрѣвала того, что случилось вчера вечеромъ у ея постели, и не знала, конечно, что она сама вызвала грозу, такъ долго собиравшуюся, и разразившуюся, наконецъ, настоящимъ ураганомъ.
   Кэта едва осмѣливалась смотрѣть ей въ глаза и только тогда вздохнула свободнѣе, когда больная повторила просьбу свою насчетъ книжки и попросила кстати ужь принести нѣкоторыя вещи изъ ея письменнаго стола, для чего и передала ей ключи.
   Молодая дѣвушка, посидѣвъ съ часъ, возвратилась на виллу. Больная произвела на Кэту тяжелое впечатлѣніе... Это мертвенно-восковое, исхудавшее личико просто не давало ей покоя, поэтому она даже отшатнулась, оскорбленная до глубины души, когда, поднявшись на лѣстницу, увидѣла въ бель-этажѣ, чрезъ отворепную дверь въ мавританскую комнату, великолѣпно-сервировапный столъ для завтрака. Полъ этой комнаты былъ устланъ громаднымъ, толстымъ ковромъ изъ Смирны -- позаботились, значитъ, чтобы ногамъ было тепло, да не забыли и о головахъ: дорогія вина, изъ погреба въ башнѣ, стояли на столѣ среди блестящихъ приборовъ.
   Молодая дѣвушка собрала въ комнатѣ Генріэтты всѣ тѣ вещи, которыя больная желала имѣть, и потомъ сошла внизъ, чтобы поздороваться съ президентшей, какъ требовалъ того долгъ приличія. Шаговъ ея совсѣмъ не было слышно, такъ какъ и лѣстница была покрыта мягкимъ ковромъ. Два лакея, стоявшіе внизу, въ корридорѣ, не слышали поэтому никакого шума. Одинъ изъ нихъ держалъ въ рукѣ пакетъ, вѣроятно, только-что принесенный почтальономъ.
   -- Чортъ побери! Посылку эту возвращаютъ сюда ужь къ третій разъ! сердито проговорилъ лакей и почесалъ за ухомъ.-- До смерти надоѣла мнѣ эта исторія... Вѣдь вотъ, завтра опять придется мнѣ быть столь любезнымъ, чтобы, значитъ, перепаковать этотъ пакетецъ и надписать на немъ новый адрессъ... Барышня наша должно быть, воображаетъ, что у меня и дѣла другаго нѣтъ!.. (Онъ повертѣлъ пакетъ, какъ вертятъ въ рукахъ нѣчто никуда негодное). Самое подходящее мѣсто для него было бы тамъ... подъ плитой на кухнѣ!...
   -- Да что въ пакетѣ-то этомъ?-- полюбопытствовалъ другой лакей.
   -- Кипа бумаги. На одномъ листѣ барышня изобразила своими долговязыми каракулями такое слово: "Женщина". То-то ужь, надо полагать, хорошая это штука!..
   Лакей вдругъ умолкъ, испугался и сейчасъ же всталъ въ почтительную позу... Кэта сходила съ послѣднихъ ступенекъ лѣстницы, а затѣмъ прошла мимо него въ спальню президентши. Однако, ее не приняли. Вышедшая горничная доложила Кэтѣ, что отца придворная дама пріѣхала къ президентшѣ, чтобы отдать ей утренній визитъ Молодая дѣвушка сейчасъ-же отправилась къ Флорѣ за книжкой Генріэтты. А ужь какъ сильно не хотѣлось ей переступать порогъ этой комнаты!... Даже слышно было, какъ билось сердце у нея отъ волненія, и Кэта узнала тутъ, что въ ея груди и искры нѣтъ сочувствія къ старшей сестрѣ... Это смутило ее, къ тому же вся злоба, которую она старалась заглушить во время безсонной ночи, теперь снова закипѣла въ ней и почти душила ее.
   Пожалуй, Флора чувствовала нѣчто подобное; она стояла посреди комнаты, у большаго стола, заваленнаго книгами и брошюрами. Огненнымъ взглядомъ окинула она вошедшую... Но.... нѣтъ! Конечно, Флору разгнѣвалъ возвращенный пакетъ... Онъ былъ вскрытъ и прекрасная ручка только-что презрительно швырнула въ корзинку на полу прочтенное письмо. Этой сценки не должна была видѣть фрейленъ ф. Гизэ, эта насмѣшливая придворная дама... Ну-чтожь, можетъ быть, "мизинчикъ" то Флоры все-таки немножко ошибался относительно успѣха ея книга "Женщины"!...
   -- Ты, конечно, отъ Генріэтты пришла, сказала Флора и поспѣшно прикрыла возвращенную рукопись синей бумагой.-- Она чувствуетъ себя очень хорошо, какъ я слышала; еще въ восемь часовъ утра посылала я туда узнать о ея здоровьи... А Морицъ, право, человѣкъ неразсудительный: спозаранку присылаетъ мнѣ записку (ночью изволилъ писать!), заставляетъ вставать рано, чтобы я успѣла нарядиться, потому что ему желательно, à tout prix, представить бабушкѣ и мнѣ гостей своихъ -- до завтрака. Въ самомъ дѣлѣ, какъ будто благоденствіе міра зависитъ отъ этого представленія!.. Полагаю, что и бабушкѣ это тоже не очень-то понравится.
   Флора была прелестна. Говорятъ, что человѣкъ невольно, безсознательно одѣвается, соотвѣтственно настроенію своего духа... Если это вѣрно, то надо предположить, что Флора проснулась сегодня необыкновенно-веселой, радостной: ея тонкій, прекрасный бюстъ, казалось, плавалъ въ блестящемъ голубомъ эфирѣ, даже въ изящно-вьющихся локончикахъ виднѣлась голубая атласная лента. Туалетъ этотъ, правда, совсѣмъ почти не гармонировалъ съ кабинетомъ прекрасной хозяйки,-- не смотря на яркое солнечное освѣщеніе, комната эта представлялась чрезвычайно мрачной, такой неуютной, что скорѣе походила на берлогу нелюдимаго, завзятаго буквоѣда-ученаго, чѣмъ на жилище полувоздушной феи въ голубыхъ одеждахъ. Да и выраженіе лица прелестной особы не соотвѣтствовало, въ данную минуту, выбранному ею цвѣту платья: Флора видимо была въ дурномъ расположеніи духа и казалась подавленной, удрученной; хотя она и старалась это скрыть, но каждая черточка лица выдавала ее. О событіяхъ вчерашняго вечера не было сказано ни слова, они какъ бы канули въ вѣчность, повидимому о нихъ и забыли; даже тотъ пальчикъ, съ котораго наканунѣ снято было обручальное кольцо, щеголялъ теперь двумя бриліянтовыми колечками.
   Флора, по просьбѣ Кэты, подошла къ одной изъ книжныхъ полокъ и достала требуемую книжку.
   -- Вѣдь не сама же Генріэтта хочетъ читать? спросила она, не поворачивая головы.
   -- Конечно. Едва-ли д-ръ Брукъ позволилъ бы ей это... Тетушка-дьяконица желаетъ прочесть эту книгу, отвѣтила Кэта спокойнымъ, холоднымъ тономъ и взяла книжку.
   Презрительная, насмѣшливая улыбка скользнула по губамъ Флоры, а въ глазахъ ея блеснулъ огонекъ досады, гнѣва. Конечно, она сочла за непростительную безтактность со стороны сестры произносить при ней эти имена.
   Кэта повернулась и пошла, но въ ту минуту, когда она отворяла дверь -- ей пришлось встрѣтиться лицомъ къ лицу съ коммерціи совѣтникомъ.
   Какимъ великолѣпнымъ явился г. ф. Рэмеръ! Онъ, можно сказать, сіялъ свѣжестью, хотя и былъ, видимо, очень взволнованъ.
   -- Останься, Кэта! крикнулъ онъ почти шутливо и растопырилъ руки, чтобъ удержать ее.
   -- Я просто внѣ себя!. Что станутъ говорить обо мнѣ, о моей безтактности?!.. Генріэтта больна при смерти, а я преспокойно устраиваю тутъ завтракъ, приглашаю гостей...
   -- Ты, Флора, все еще враждебно относишься къ Бруку?
   -- А ты считаешь меня слабоголовой что ли? рѣзко возразила она. Полагаешь, что я способна мѣнять взгляды, какъ, напримѣръ, мѣняютъ платье?..
   -- Нѣтъ, совсѣмъ я этого не полагаю, но развѣ это не дерзость -- идти на перекоръ всему образованному міру...
   -- Мнѣ-то какое дѣло до міра?.. (Она вдругъ разразилась громкимъ смѣхомъ.) Всему обра-зо-ван-ному міру! передразнила Флора. Скажи мнѣ, пожалуста, какимъ это образомъ ты напалъ на такое сопоставленіе, связалъ міръ съ своимъ -- достойнымъ сожалѣнія -- protégé?..
   Г. ф. Рэмеръ какъ-то странно покачалъ головой и взялъ ея за руку. Онъ такъ былъ удивленъ, что почти задыхался.
   -- Постой... Вѣдь это-же невозможно! Развѣ ты еще не знаешь...
   -- Ахъ, Господи! Да что-жь мнѣ еще знать? нетерпѣливо перебила она, сердито сдвинувъ брови и слегка топнувъ ногой...
   Дверь быстро распахнулась и въ кабинетъ Флоры вошла президентша. На ней было простое шелковое платье, фіолетоваго цвѣта. Цвѣтъ-ли платья, или, вслѣдствіе вчерашней тревоги, дурно-проведенная ночь -- только лицо генеральши было теперь особенно-желтымъ, оно какъ-то постарѣло, осунулось, а сама она казалась сильно-встревоженной.
   Коммерціи совѣтникъ подошелъ къ ней и почтительно поцѣловалъ ея руку, причемъ сказалъ, что еще полчаса тому назадъ желалъ засвидѣтельствовать ей свое почтеніе, но не былъ принятъ, такъ какъ она не выходила, еще изъ своего будуара, гдѣ въ то время сидѣла фрейлина ф. Бэрнекъ, пріѣхавшая съ визитомъ
   -- Да, добрая Бэрнекъ нарочно пріѣхала, чтобы выразить соболѣзнованіе свое по случаю болѣзни Генріэтты.
   Генеральша въ изнеможеніи опустилась въ кресло. Въ самомъ дѣлѣ, въ голосѣ ея слышалось утомленіе, усталость, а движенія не были уже такъ непринужденно-граціозны, какъ прежде, не смотря на лѣта почтенной дамы.
   -- Впрочемъ, Бэрнекъ имѣла и еще причину навѣстить меня, снова заговорила она:--и эта-то вторая причина, конечно, была первой, стояла у ней на первомъ планѣ. Я вѣдь знаю Бэрнекъ: она принадлежитъ къ тѣмъ особамъ, которыя всегда хотятъ быть первыми относительно передачи такъ-называемой "доброй вѣсточки", причемъ онѣ вовсе не заботятся о сохраненіи придворныхъ тайнъ... Представьте себѣ, она пріѣхала поздравить меня (поздравить по секрету) со счастьемъ, которое выпало намъ!..
   Президентша встала и скрестила руки.
   -- Но, Боже мой, какая дилемма! И теряюсь, я, право, не знаю -- плакать мнѣ или радоваться?.. Вѣдь это нѣчто такое безотрадное, грустное... Дворъ долженъ подавать хорошій примѣръ, а между тѣмъ именно при дворѣ-то оправдывается, подкрѣпляется старая поговорка о неблагодарности людской!.. Д-ръ Бэръ всю жизнь свою старался, трудился на пользу особъ, которымъ служилъ онъ, и вотъ, вдругъ теперь его обходятъ, поступаютъ съ нимъ такъ, какъ будто вѣрнаго, стараго слуги вовсе и не было никогда... Онъ еще такъ бодръ и тѣломъ, и духомъ, и все-таки ему хотятъ дать -- отставку!?.
   -- Такъ съ этимъ-то нарочно пріѣзжала поздравить тебя эта старая дѣва? воскликнула Флора съ досадой.
   -- Ну, само собою разумѣется, что не съ этимъ, милочка моя, отвѣтила генеральша, возвысивъ голосъ и подчеркивая слова. Странныя дѣла, Флора, творятся на свѣтѣ. Могла-ли-бы ты считать это возможнымъ еще часъ тому назадъ -- Брука дѣлаютъ гофратомъ и лейбъ-медикомъ фюрста!..
   -- О, нелѣпая сплетня! И чего, чего только не выдумаютъ эти праздныя головы!. Ха, ха! онѣ скоро станутъ хватать звѣзды съ неба! засмѣялась Флора. Гофратъ и лейбъ-медикъ! И подобную-то чепуху ты, бабушка, выслушиваешь спокойно, позволяешь еще поздравлять себя съ этимъ?..
   Она снова громко разсмѣялась.
   -- Н-ну, нечего сказать -- отлично! воскликнулъ коммерціи совѣтникъ, всплеснувъ руками. Да неужели здѣсь, почти въ резиденціи, живутъ въ такомъ отдаленіи отъ всякой цивилизаціи, что даже газетъ не читаютъ?.. Неужели вы, такъ-таки, ничего, рѣшительно ничего не знаете о томъ, что именно случилось, что такъ близко касается насъ?.. Вѣдь я ради только этого вернулся сюда днемъ раньше: радость не давала мнѣ покоя, подмывала летѣть домой... Всѣ газеты кричатъ о чудесной операціи, совершенной Брукомъ въ Л*; въ Берлинѣ во всѣхъ кружкахъ только и толкуютъ объ этомъ... Наслѣдный принцъ, штудирующій теперь въ Л*, упалъ вмѣстѣ съ лошадью и такъ сильно расшибъ себѣ голову, что ему грозила серьезная опасность, да такая, что ни одинъ докторъ не рѣшался приступить къ операціи. Извѣстный профессоръ Г., и тотъ даже отказался, но онъ вспомнилъ, что въ послѣднюю войну Брукъ, какъ полковой врачъ, имѣлъ подобный же случай и, къ удивленію всѣхъ, счастливо сдѣлалъ операцію: больной выздоровѣлъ. Послѣ этого Брука и вызвали телеграммой въ Л*...
   -- И ты думаешь, что это твоего Брука вызвали, твоего protégé? перебила Флора.
   Она попробовала улыбнуться, но это у нея не вышло, потому что побѣлѣвшія губы какъ бы застыли, да и красивое лицо ея, съ дерзкимъ выраженіемъ, вдругъ помертвѣло..
   -- Ну-да, конечно, моего Брука! И теперь съ гордостью называю его своимъ, подтвердилъ коммерціи совѣтникъ съ видимымъ удовольствіемъ.
   Въ самомъ дѣлѣ, Рэмеръ ужасно какъ радовался такому счастливому обороту дѣла. Онъ, правда, давно ужъ пересталъ упрекать себя въ томъ, что умолчалъ о происшествіи на мельницѣ, происшествіи, почти уже позабытомъ. Страшный случай тотъ не тревожилъ его сна. Коммерціи совѣтникъ былъ истымъ сыномъ своего вѣка, настоящимъ эгоистомъ, который при рѣшеніи вопроса: "Онъ или я"? не станетъ колебаться ни одной секунды -- предпочтеніе должно быть отдано "я"... Какъ бы тамъ ни было, а весьма-весьма пріятно, что все именно такъ случилось, и что Брукъ (Рэмеръ вѣдь предвидѣлъ это!), благодаря только себѣ, пробился впередъ, вышелъ на хорошую дорогу.
   -- А кромѣ того, продолжалъ коммерціи совѣтникъ, въ настоящее время одна брошюра его обратила на себя всеобщее вниманіе медицинскаго міра. Брукъ, въ брошюрѣ этой, вообще указываетъ на открытый имъ -- совсѣмъ новѣйшій способъ совершать операціи. Говорятъ, способъ этотъ имѣетъ громадную важность... Теперь ужь невозможно отрицать, не вѣрить, что Брука ожидаетъ, можно сказать, великая будущность!..
   -- Кто же повѣритъ-то этому? проговорила Флора какимъ-то сдавленнымъ голосомъ.
   Въ каждой чертѣ лица ея видно было отчаяніе, досада, нетерпѣніе; она походила на игрока, который ставитъ на одну карту все, что имѣетъ.
   -- Все это голословно, а восторженными фразами ты меня не убѣдишь... Тутъ или фамиліи перепутаны, или вся эта чудесная исторія выдумана! закончила она.
   При такомъ упрямомъ, настойчивомъ отрицаніи факта, наконецъ, и у коммерціи совѣтника лопнуло терпѣніе, а терпѣливость его въ отношеніи къ дамамъ, живущимъ съ нимъ подъ одной крышей, вошла даже въ поговорку... Онъ гнѣвно топнулъ ногой и отвернулся отъ Флоры.
   Президентша стояла у стола и въ волненіи, нервически барабанила слегка по столу своими бѣлыми, худощавыми пальцами. Безпокойный взглядъ ея былъ устремленъ на старшую внучку. Генеральша отлично видѣла, что должно было твориться въ настоящую минуту въ душѣ той, которая такъ постыдно ошиблась, оклеветала человѣка, прославляемаго теперь всѣми... Да, ужасный ударъ получила Флора, потерпѣла полное пораженіе, но именно въ такія-то минуты благовоспитанная свѣтская дама и должна обнаружить находчивость, умѣнье свое держать себя.
   -- Ты упрямишься, Флора, и, конечно, это тебѣ не поможетъ, хладнокровно замѣтила президентша. Въ концѣ концовъ, должна же будешь повѣрить. Что касается меня, то я... хотя и странно у меня на душѣ... болѣе не сомнѣваюсь въ этомъ. Д--скій фюрстъ, братъ матери наслѣднаго принца, съ которымъ случилось несчастье. Онъ, безъ сомнѣнія, чрезвычайно радъ и счастливь, что племянникъ его спасенъ... И это такъ, потому что вчера вечеромъ я сама видѣла на письменномъ столѣ Брука орденъ княжескаго Д--скаго дома.
   -- И объ этомъ ты говоришь мнѣ теперь только, бабушка?!.. воскликнула Флора, какъ безумная.-- Зачѣмъ не сказала ты мнѣ этого еще вчера?.. Зачѣмъ ты это скрыла отъ меня?..
   -- Скры-ла?.. повторила генеральша съ такимъ гнѣвомъ, что голова ея начала слегка трястись. Съ старымъ человѣкомъ, если онъ сильно взволнованъ, это зачастую случается.-- Какъ это дерзко! Желала бы я знать, что могло бы меня понудить скрывать это, держать втайнѣ?.. Развѣ одно только, что въ эти послѣдніе мѣсяцы почти нельзя было произносить при тебѣ имени Брука... Дѣйствительно, я, по возможности, и избѣгала этого.
   -- Потому, что поведеніе-то мое было тебѣ совершенно по вкусу, chère grand'mère...
   -- О, пожалуста!.. Нѣтъ, потому только, что мнѣ противно было присутствовать при вашихъ горячихъ столкновеніяхъ... Вѣдь ты самая ожесточенная противница Брука; ты осуждала его строже, чѣмъ судили его самые недоброжелательные изъ его сотоварищей.. Малѣйшая попытка защитить его -- каждый разъ вызываетъ бурю! Бѣдный Морицъ и Генріэтта могутъ на счетъ этого пропѣть тебѣ пѣсенку... Что-жъ, развѣ и теперь ты не показала, какъ принимаешь извѣстіе, говорящее въ пользу Брука?..
   А сильно должно быть была раздражена президентша, если она вмѣсто того, чтобы, по своему обыкновенію, упорно молчать о бывшихъ непріятностяхъ, сама еще разъ, при свидѣтеляхъ, описала непріятное положеніе Флоры!..
   Флора молчала. Она стояла у окна спиною къ присутствующимъ; судя по ея порывистому дыханію, можно было заключить, какъ тяжело она боролась съ собой
   -- Скажи мнѣ, пожалуста, когда-же мнѣ было сообщить тебѣ объ этомъ? продолжала генеральша. Ужь не вчера-ли, когда ты, вернувшись домой, только мелькнула въ гостинной, явилась, чтобы пожелать добраго вечера мнѣ и моимъ гостямъ? Не тамъ-ли, въ домѣ доктора, гдѣ намъ совсѣмъ не пришлось побыть наединѣ, и гдѣ бѣдная обстановка жилища жениха, повергла тебя въ самое дурное расположеніе духа?..
   -- Нѣтъ, въ уныніе-то впадала ты, любезная бабушка... Ужь будь такъ добра -- вспомни объ этомъ, а относительно меня ты преувеличиваешь.
   Кэта широко раскрыла свои честные каріе глаза... Такъ нагло отпираться отъ своихъ словъ! Это удивило ее, въ ушахъ ея звучало еще проклятіе, вырвавшееся у Флоры, проклятіе на "ужасную трущобу". Президентша разсердилась.
   -- Съ тобой трудно сговориться, знаю вѣдь я тебя!.. Ты вотъ постоянно толкуешь о своей суровой правдивости, и, несмотря на это, не прочь прибѣгнуть къ запирательству тамъ, гдѣ это бываетъ тебѣ нужно!..
   Проговоривъ эти слова, она довольно рѣзкимъ движеніемъ руки сдвинула съ мѣста лежавшую на столѣ рукопись, причемъ синяя бумага, прикрывавшая тетрадь, соскользнула съ нея и обнаружила заглавный листъ, на которомъ пестрѣли "долговязыя каракульки".
   -- А -- а! Такъ это опять разгуливаетъ по свѣту, прыгаетъ то туда, то сюда? спросила она, указавъ пальцемъ на тетрадь. Слова эти сказаны были такимъ тономъ, который доказывалъ, что почтенная дама, обладавшая мудрою умѣренностью, могла быть подчасъ язвительной.-- Я полагала, что сочиненіе это, наконецъ, уже успокоилось вонъ тамъ, подъ столомъ -- въ корзинкѣ... Однако, такая настойчивость въ предложеніи со стороны одного изъ членовъ моей семьи и постоянные отказы со стороны издателей-книгопродавцевъ -- просто невыносимы для меня!.. Хотѣла бы я знать, чтобы ты заговорила, если бы кто-нибудь изъ насъ, хотя однимъ словомъ, обнаружилъ, что сомнѣвается въ твоихъ "удивительныхъ умственныхъ дарованіяхъ"? А вотъ тутъ ты позволяешь другимъ періодически, ежемѣсячно доказывать тебѣ...
   -- Бабушка, не горячись понапрасну!... Вѣдь и ты можешь также легко ошибиться, какъ ошибаются нѣкоторыя другія особы, перебила Флора, дрожа отъ гнѣва. Она мелькомъ взглянула на младшую сестру. Взглядъ этотъ былъ негодующій: вѣдь молодой дѣвушкѣ, еще вчера вечеромъ, пришлось услышать подобное же мнѣніе.-- Ты, бабушка, не въ духѣ, потому что съ отставкой Бэра почти все теряешь при дворѣ... Ну, чтожъ, собственно говоря, я и не осуждаю тебя за это; какъ тутъ не растроиться, любезнѣйшая бабушка?... Вѣдь Брукъ-то едва ли, согласится защищать твои маленькіе интересы предъ высокопоставленными лицами... Легко можетъ быть, что онъ не сдѣлаетъ этого даже изъ любви ко мнѣ!... Н-да, тебѣ это, конечно, весьма непріятно, но я все-таки не вижу, почему же мнѣ то, бѣдной жертвѣ, за это расплачиваться?... Теперь позволяю себѣ удалиться, чтобы выждать болѣе ясной погоды въ нашемъ жилищѣ.
   Флора собрала разрозненные листки рукописи "Женщины" и исчезла, какъ голубое облако, за дверью своей уборной.
   -- Удивительно, какъ она эксцентрична, заговорила президентша и вздохнула.-- Отъ матери она не унаслѣдовала ни одной черты характера: та была олицетвореніемъ кротости, покорности... Мангольдъ сдѣлалъ большую ошибку, такъ рано предоставивъ Флорѣ роль хозяйки въ домѣ, и я довольно много спорила, тогда, противъ этого, но всѣ слова мои брошены были на вѣтеръ. Ты, Морицъ, лучше всѣхъ знаешь, какимъ упрямцемъ могъ быть Мангольдъ...
   Кэта повернулась и направилась къ дверямъ. Конечно, преждевременно сдѣлать Флору самостоятельной -- это было для нея пагубно, этого и нельзя отрицать; но Кэта не могла слышать, когда упрекали ея отца (и въ такихъ оскорбительныхъ выраженіяхъ) за то, что онъ, имѣя свои причины, не желалъ поставить хозяйкой у себя въ домѣ тещу свою.
   Коммерціи совѣтникъ остановилъ молодую дѣвушку, взявъ ее за руку.
   -- Ты такъ блѣдна, Кэта, ужасно серьезна, молчалива, сказалъ онъ.-- Боюсь, что ты страдаешь, бѣдняжка...
   Голосъ его звучалъ совсѣмъ не такъ, какъ обыкновенно...
   -- Да, она уже нѣсколько дней такая блѣдная, задумчивая, поспѣшила замѣтить генеральша... Знаю я, отчего это: Кэта тоскуетъ по родинѣ. Не удивляйся, любезный Морицъ! Вѣдь она привыкла жить буржуазной, скромной жизнью... Ну, тамъ ее боготворятъ, наконецъ, тамъ, въ этомъ укромномъ уголкѣ, все вертится около богачки -- пріемной дочери. Мы, при всемъ своемъ желаніи, не можемъ доставить ей этого, потому что ведемъ свѣтскую жизнь; характеръ и всѣ условія житья бытья въ нашемъ кружкѣ совсѣмъ инаго рода... Понятно, что ей тутъ не по себѣ, ей здѣсь тяжело... (Президентша подошла къ Кэтѣ и нѣжно погладила ее по щекѣ). Вѣдь я права, дитя мое?...
   -- Мнѣ очень жаль, но я должна сказать "нѣтъ", г-жа президентша, отвѣтила Кэта своимъ звучнымъ, твердымъ голосомъ, причемъ рѣшительно откинула голову, какъ бы отстраняя дальнѣйшія ласки. Меня тамъ не боготворятъ, и совсѣмъ не все вертится около "золотой рыбки". (Она тихо, плутовски засмѣялась)... Ахъ, бѣдная "золотая рыбка" чувствуетъ теперь сильнѣе, чѣмъ прежде, узду строгаго воспитанія!... Меня за ошибки мои по хозяйству, прощаютъ не такъ легко съ тѣхъ поръ, какъ я стала богатой наслѣдницей... Чтоже касается, аристократическихъ условій жизни вашего кружка, то они вовсе не такъ угнетаютъ меня, не такъ чужды мнѣ, какъ вы думаете. Министръ-канцлеръ ф. Б. принадлежитъ къ числу избранныхъ, составляющихъ небольшое общество по вечерамъ въ домѣ моихъ пріемныхъ родителей. Правда, гостиная наша такъ мала, что въ ней нельзя разставить карточныхъ столовъ, но за то нѣкоторые профессора академіи, друзья доктора, прочитываютъ у насъ интересныя вещи... Частенько посѣщаютъ насъ музыкальныя знаменитости, ну, и мы тогда безмятежно, весело музыканимъ, хотя піанино мое преплохенькое!
   Кэта опять усмѣхнулась, и что это была за прелестная, веселая, молодая улыбка, однако на этотъ разъ нельзя было не замѣтить оттѣнка сарказма въ ней.. Дѣйствительно, молодая дѣвушка обладала "задорной жилкой".
   -- Я, Славу Богу, такъ воспитана, что тоскѣ по родинѣ не дамъ властвовать надъ собой (тутъ она обратилась къ коммерціи совѣтнику), если, напримѣръ, буду сознавать въ то-же время, что присутствіе мое гдѣ-нибудь необходимо... О, не пугайся, Морицъ! Не тамъ... Напротивъ, позволь мнѣ остаться здѣсь на неопредѣленное время -- ради Гэнріэтты!
   -- Боже мой! Да вѣдь это и мое единственное желаніе! Я хочу, чтобы ты осталась тутъ! воскликнулъ Рэмеръ такъ пылко, что это даже удивило молодую дѣвушку.
   Генеральша снова очутилась у стола и теперь усердно занялась перелистываніемъ какой то книги. Глаза ея такъ задумчиво слѣдили за каждой страницей, она, казалось, такъ углубилась въ это занятіе, что не слышала, не видѣла ничего кругомъ.
   -- Ну, само собою разумѣется, ты пробудешь тутъ столько времени, сколько сама пожелаешь, моя милочка, проговорила она спокойнымъ тономъ, не отрывая глазъ отъ книги.-- Только пребываніе твое здѣсь никакъ не должно имѣть и тѣни самопожертвованія. Ужь противъ этого мы рѣшительно возстанемъ! Нанни отлично ухаживаетъ за нашей больной, да кромѣ того я и своей горничной приказала помогать по ночамъ Нанни, если помощь ея понадобится тамъ... Поэтому ты могла бы спокойно оставить Генріэтту.
   -- Да это все равно, дражайшая бабушка! Какая-бы не была тамъ причина -- довольно и того, что Кэта хочетъ остаться съ нами, живо заговорилъ коммерціи совѣтникъ. Онъ не могъ оторвать глазъ отъ дѣвушки... Онъ видѣлъ, что ее ничѣмъ не разубѣдишь, не заставишь никакими мягкими словами отказаться отъ разъ принятаго рѣшенія.-- Знаешь-ли, вѣдь я, радостно предчувствуя, что ты остаешься здѣсь, дитя мое, велѣлъ выслать сюда новый рояль -- и какой рояль! (Рэмеръ восторженно, звучно поцѣловалъ кончики пальцевъ правой своей руки.) -- Кэта, ты получишь такой инструментъ, въ сравненіи съ которымъ здѣшній -- просто балалайка!... Да, я такъ и распорядился, чтобы его выслали прямо сюда.
   -- Но, Морицъ, вѣдь я совсѣмъ не то хотѣла сказать... Ты меня не понялъ! откровенно воскликнула молодая дѣвушка, сдѣлавъ большіе испуганные глаза... Сохрани меня Боже! Дрезденъ -- это моя настоящая родина, онъ былъ и будетъ моимъ роднымъ краемъ, а тутъ, на виллѣ Баумгартенъ, я только -- въ гостяхъ!... (Она такъ звонко, шаловливо разсмѣялась). Неужели-же мнѣ тоскать за собою, въ видѣ багажа, этотъ рояль?!...
   -- Льщу себя надеждой, что ты когда-нибудь иначе будешь думать о Дрезденѣ, произнесъ комерціи совѣтникъ, улыбнувшись особенно тонко, выразительно... Инструментъ завтра прибудетъ сюда и будетъ стоять пока въ твоей комнатѣ.
   Президентша захлопнула книгу и положила на нее свою узкую, бѣлую руку.
   -- Ты, Морицъ, дѣлаешь распоряженія, которыя противорѣчать нашему уговору, замѣтила она повидимому хладнокровно.-- Это ставитъ меня, правда, въ очень затруднительное положеніе, но я охотно покоряюсь этому... Сегодня-же напишу баронессѣ Штейнеръ, чтобы она въ маѣ мѣсяцѣ не пріѣзжала сюда, какъ я условилась прежде съ ней...
   -- Но я не вижу причины, почему...
   -- Потому, что гдѣ же мы тогда помѣстимъ ее? Мѣста не будетъ, любезный другъ. Комната Кэты предназначалась гувернанткѣ, которую она хотѣла привезти съ собою...
   Коммерціи совѣтникъ пожалъ плечами.
   -- Въ такомъ случаѣ мнѣ приходится сожалѣть объ этомъ, но... само-собою разумѣется, опекаемая мною останется тамъ, гдѣ именно она остается.
   Онъ возражалъ ей! Онъ дерзнулъ смотрѣть хладнокровно, спокойно въ гнѣвно-сверкавшіе глаза, возмущенной почтенной дамы, и осмѣлился найти естественнымъ, чтобы г-жа баронесса Штейнеръ уступила... Кэтѣ??.. И это -- онъ, который, прежде готовъ былъ перевернуть все вверхъ дномъ, чтобы угодить, который, всѣмъ жертвовалъ, ничего не жалѣлъ, когда дѣло шло о приглашеніи сюда знатныхъ особъ! Наружный лоскъ, пріобрѣтенный имъ (благодаря тому, что онъ потерся въ избранныхъ кружкахъ общества), разомъ внезапно сошелъ съ него -- и вотъ, неуклюжая, пошлая натуришка выскочки совершенно обнаружилась... Да, вѣдь онъ самъ теперь принадлежитъ къ дворянскому сословію, притомъ же онъ куда богаче большинства новыхъ своихъ братьевъ-дворянъ (на дняхъ еще удалось собрать обильную золотую жатву...) -- значитъ, г. ф. Рэмеръ могъ, съ вызывающимъ видомъ, похлопать по своему карману... Ну, онъ это и дѣлалъ теперь!...
   Президентша закусила губы и процѣдила:
   -- Я немедленно сдѣлаю нужныя распоряженія (она приподняла шлейфъ, собираясь уйти, и прибавила съ горечью, повернувъ голову и высоко вздернувъ брови), но... признаюсь -- положеніе, въ которое я поставлена... безъ всякой вины съ моей стороны... вовсе незавидное!...
   -- И это все изъ-за меня?!... вскликнула Кэта и, съ протянутой рукой, шагнула къ президентшѣ, чтобы остановить ее.-- Морицъ, вѣдь ты же это не серьезно говоришь?... Да?... Неужели мнѣ, молодой дѣвушкѣ, приходится вытѣснять друзей г-жи президентши?.. Нѣтъ, этому не бывать. Развѣ нѣтъ у меня собственнаго дома?... Вотъ, какъ только пріѣдетъ г-жа ф. Штейнеръ -- я тотчасъ же переберусь на мельницу.
   -- Ты этого не сдѣлаешь, моя милая Кэта. Я рѣшительно протестую противъ такого намѣренія съ твоей стороны, возразила президентша особенно важно-холоднымъ тономъ. Все высокомѣріе, присущее этой гордой, свѣтской барынѣ, теперь рѣзко обнаружилось въ ея глазахъ.-- Право, у меня ужь слишкомъ много терпимости... Твоя покойная мать не имѣла причины жаловаться на нелюбезность съ моей стороны, но такая тѣсная связь между виллой и мельницей, такое развязное, свободное хожденіе туда и обратно -- все-таки въ душѣ для меня противны.. И я тѣмъ менѣе желала-бы подвергать подобный порядокъ вещей рѣзкой критикѣ моей строгой пріятельницы... (Она надменно тряхнула головой). Морицъ, ты найдешь меня въ голубомъ салонѣ, если пожелаешь представить мнѣ своихъ гостей. Проговоривъ эти слова, генеральша удалилась.
   Коммерціи совѣтникъ, выждавъ, пока шелестъ шелковаго платья не затихъ и услышавъ, какъ захлопнулась слѣдующая дверь (довольно таки сильно она хлопнула) -- презрительно вытянулъ верхнюю губу и тихо засмѣялся.
   -- Вотъ тебѣ, Кэта, и урокъ! воскликнулъ онъ... Н-да, эти бархатныя лапки имѣютъ скрытые острые когти!... Ахъ, умѣетъ царапать эта старая кошка!... Я, бѣдный простофиля, могъ-бы показать довольно таки царапинъ, но... слава Богу, пришелъ конецъ и ея царствію... Она дожила до самаго худшаго въ своей жизни: она становится неопасной. Съ отставкой Бэра, госпожа президентша теряетъ значеніе свое при дворѣ, да и въ обществѣ... (коммерціи совѣтикъ весело потиралъ руки отъ невыразимаго удовольствія).-- Послушай, милочка моя, не уступай ты имъ ни на іоту! Ты имѣешь больше правъ здѣсь, чѣмъ всѣ эти вмѣстѣ... замѣть себѣ это!... Я говорю.
   Но ему помѣшали: вошелъ лакей и доложилъ, что гости ожидаютъ господина коммерціи совѣтника. Они уже въ бель этажѣ.-- Рэмеръ поспѣшно взялъ шляпу и хотѣлъ было подать Кэтѣ руку, но молодая дѣвушка, въ смущеніи, успѣла проскользнуть въ корридоръ. Господинъ опекунъ, съ странною какою-то нѣжностью въ тонѣ и манерахъ, вовсе не нравился ей... Его холодныя дѣловыя письма были ей гораздо пріятнѣе. Да и вообще, какъ онъ удивительно весь перемѣнился!... Тутъ Кэта невольно вспомнила о пріемѣ, оказанномъ ей въ этомъ домѣ, и такъ еще недавно... Ей слышался еще боязливый шопотъ коммерціи совѣтника, когда коммерціи совѣтникъ напоминалъ ей о той почтительности, съ какою она должна относиться къ президентшѣ -- и вдругъ теперь онъ самъ дѣлаетъ непочтительныя гримасы за спиной генеральши и начинаетъ пренепріятнымъ образомъ обрѣзывать власть ея въ этомъ домѣ, власть до сихъ поръ дѣйствительно неограниченную... Все это пугало молодую дѣвушку, казалось ей непонятнымъ, даже страшнымъ, какъ и эта темнокрасная комната съ своимъ спертымъ воздухомъ, архивною пылью... Кэта свободнѣе вздохнула въ корридорѣ и, оставивъ виллу, направила свои шаги къ "домику надъ рѣкой".
   

XV.

   Комната больной въ домѣ Брука приняла теперь совершенно тотъ-же видъ, какой она имѣла вчера, когда внесли въ нее Генріэтту. Брукъ, уступая наступательнымъ просьбамъ Генріэтты, приказалъ вынести изъ комнаты роскошную мебель съ виллы. Въ просторныхъ сѣняхъ, на красномъ кирпичномъ полу, стояли рядышкомъ кресла съ свѣтло-зелеными подушками; тутъ-же стоялъ и изящный экранъ, а около простой глиняной вазы съ букетомъ изъ еловыхъ вѣтокъ группировалась вынесенная сюда позолоченая умывальная посуда. Фаянсъ опять попалъ въ честь, и старомодные мягкіе стулья, обитые черной саржей, находились на прежнихъ своихъ мѣстахъ. Исчезли роскошные предметы, за то теперь журчалъ тутъ комнатный фонтанчикъ, окруженный цвѣточными горшками, какъ-бы зеленымъ вѣнкомъ, на которые освѣжающая струйка воды бросала серебристыя капли. На столѣ стояла большая канареечная клѣтка Генріэтты, очутившаяся здѣсь также вслѣдствіе желанія больной. Веселенькія, золотистыя птички были на свободѣ; онѣ вылетали и влетали въ клѣтку, порхали по всей комнатѣ, какъ дома, кружились надъ кроватью и стукали носикомъ въ кусочекъ сахара, который держали восковые пальчики ихъ больной госпожи.-- Горничную Нанни отпустили передъ обѣдомъ на виллу, чтобъ она могла тамъ выспаться. Тетушка-дьяконица приняла на себя уходъ за больной днемъ. Старушка все еще была въ своемъ шелковомъ коричневомъ платьѣ, но чтобы оно не шелестило -- она надѣла широкій полотняный передникъ, который покрывалъ почти всю юбку.
   Генріэтта уже знала о перемѣнѣ, происшедшей такъ внезапно въ судьбѣ доктора. Нанни успѣла шепнуть ей, что г-жа дьяконица торжественно встрѣтила какого-то въ сѣняхъ господина изъ придворныхъ и провела его въ комнату Брука... Господинъ изъ придворныхъ у Брука!... Да вѣдь Брукъ теперь только врачъ "для бѣдныхъ", не больше. Праздничный костюмъ тетушки, ея веселое, счастливое лицо не укрылись отъ вниманія больной, и она стала безпокоиться, распрашивать, пока наконецъ докторъ не подсѣлъ къ кровати ея и не разсказалъ (просто, спокойно, какъ всегда) въ чемъ дѣло и какъ все случилось. Когда больная слушала Брука, въ то самое время Кэтѣ пришлось быть свидѣтельницей вышеописанной сцены въ кабинетѣ Флоры, сцены, вызванной неожиданною новостью, сообщенной фрейлиной Бэрнекъ и коммерціи совѣникомъ.
   Послѣ обѣда Кэта сидѣла у постели сестры. Брукъ отправился на аудіенцію къ Фюрсту, а тетушка удалилась на полчаса, чтобы распорядиться по хозяйству.
   Сестры остались опять наединѣ. Невыразимая радость, счастье озаряли лицо Генріэтты. Ей предписано было спокойствіе и молчаніе; докторъ строго запретилъ ей энергичееки выражать свою радость, которую она шумно обнаружила послѣ разсказа его, причемъ волненіе ея сильно испугало Брука. Генріэтта послушалась, умолкла, не обращалась больше съ разспросами ни къ тетушкѣ, ни къ доктору, но теперь, не видя серьезныхъ, наблюдательныхъ глазъ его и пользуясь отсутствіемъ тетушки, приподнялась вдругъ и торопливо, съ видимымъ напряженіемъ, спросила шопотомъ:
   -- Гдѣ Флора?...
   -- Ты знаешь, что вѣдь бабушка уже нѣсколько разъ присылала сказать, что она сгораетъ нетерпѣніемъ придти сюда, но ей все мѣшаютъ визиты: гости одинъ за другимъ такъ и являются на виллу, желая выразить свое соболѣзнованіе... Бабушка до сихъ поръ не можетъ улучить ни одной минутки, чтобы навѣстить тебя...
   -- Ахъ, Господи! Бабушка... Ты все о бабушкѣ! прошептала больная съ досадой, обнаруживая нетерпѣніе... Кто о ней спрашиваетъ?... Пусть она себѣ сидитъ тамъ... Я о Флорѣ говорю!...
   Гепріэтта, ломая руки, подняла ихъ съ какимъ-то страстнымъ порывомъ.
   -- Кэта, развѣ не оправдалось все -- и какимъ блестящимъ образомъ! Слава Богу, что дожила я до этого!.. Только-бы Брукъ не увлекся... не зашелъ бы онъ на обратномъ пути изъ дворца на виллу!.. Здѣсь, на глазахъ у меня, должна Флора снова встрѣтиться съ нимъ, встрѣтиться тутъ!.. Я жажду видѣть ее передъ нимъ... во прахѣ!!.
   -- Гепріэтта, не волнуйся такъ!..
   -- Ахъ, оставь... Дай мнѣ говорить! торопливо проговорила больная. Если-бы Брукъ зналъ, какимъ мукамъ подвергаетъ онъ меня, запрещая говорить!.. Я сдерживаю душевное волненіе, а это такъ сдавливаетъ мнѣ грудь, что она, кажется, сейчасъ вотъ разорвется... Такъ и вчера было со мной -- передъ тѣмъ страшнымъ припадкомъ, когда кровь хлынула... (Она склонила голову на руку, такъ что пальцы ея совсѣмъ исчезли въ роскошныхъ бѣлокурыхъ волосахъ... Батистовый чепчикъ уже давно былъ сброшенъ.) Брукъ вернулся изъ Л* знаменитымъ, а помнишь-ли ты, какъ Флора насмѣшливо, дерзко, прямо въ лицо ему назвала эту поѣздку веселой прогулкой?..
   Больная посмотрѣла на сестру изъ-подлобья; глаза ея горѣли; она видимо была ожесточена, и голосъ ея зазвучалъ такъ же, какъ звучалъ онъ вчера, когда она бредила, чѣмъ и вызвала страшную развязку. Кэта вздрогнула.
   -- А помнишь-ли ты, какъ она издѣвалась надъ Морицомъ, когда онъ, почти угадавъ, высказалъ предположеніе, что Брука вызвали въ Л*, вѣроятно, къ постели больнаго?.. Нѣтъ, если бы она даже на колѣняхъ просила у него прощенія -- все-таки не могла бы она загладить своего преступленія, заставить забыть эту безпримѣрную заносчивость... Хотѣлось-бы мнѣ -- разокъ только -- заглянуть теперь въ ея душу!.. Какое убійственное посрамленіе! Она не посмѣетъ, при первой встрѣчѣ, глазъ поднять на него... на насъ... Не посмѣетъ!..
   Кэта сложила руки на колѣняхъ, она смотрѣла внизъ, потупилась, какъ будто виновной была она. Разгоряченная, взволнованная Генріэтта и не подозрѣвала, что первой встрѣчи не можетъ быть здѣсь: вѣдь нога Флоры никогда больше не переступитъ порога этой "ужасной трущобы"... Больной не было еще извѣстно, какъ не знали и другіе, что невѣста сама себя освободила, швырнувъ въ волны символъ заключеннаго союза -- "простенькое золотое колечко", которое лежитъ теперь на днѣ рѣки, или, быть можетъ, давно уже унесено теченіемъ.
   -- Да промолви же хоть словечко, Кэта! разсердилась больная. Въ твоихъ жилахъ вѣрно рыбья кровь, если все это нисколько не волнуетъ тебя... Конечно, ты не успѣла еще хорошенько вникнуть въ эту исторію, уяснить себѣ всѣ обстоятельства, отношенія, да и на дѣйствующихъ лицъ ты не можешь еще смотрѣть съ настоящей точки зрѣнія. Брукъ, напримѣръ, едва ли можетъ заинтересовать тебя; видишь ты его слишкомъ рѣдко, ну, и совсѣмъ почти не говорила съ нимъ... Да, но вѣдь при тебѣ Флора начала свои отвратительные маневры, приготовляясь къ разрыву; ты слышала, какіе безсердечные приговоры изрекала она... Мнѣ кажется, что у каждаго здороваго человѣка должно быть настолько развито чувство справедливости, чтобы онъ могъ желать (я хотѣла бы сказать -- жаждать!) мщенія, заслуженной кары на голову виновной!..
   Теперь Кэта подняла глаза; въ нихъ горѣлъ какой-то удивительный огонь... И ужь навѣрно не рыбья кровь такъ внезапно ярко и горячо зарумянила все лицо ея и даже полную, бѣлоснѣжную шею. Кровь эта неудержимо закипѣла и заставила молодую дѣвушку на минуту совсѣмъ забыть, что она сидитъ у постели больной, забыть, что добросовѣстная сидѣлка не должна поддерживать раздражающаго разговора.
   -- Ну, а если мщеніе дѣйствительно совершится, если Флора со стыдомъ объявитъ, что она сознается въ своемъ заблужденіи -- какъ отнесется къ такому раскаянію оскорбленный человѣкъ, какъ онъ оцѣнитъ это? спросила Кэта сдавленнымъ голосомъ.-- Вѣдь Флора, какъ ты сама говоришь, не стѣсняясь обнаружила отвращеніе къ нему... Если бы онъ даже получилъ теперь княжескій титулъ -- неужели это могло бы уничтожить чувство отвращенія и снова возбудить въ ней любовь?..
   -- Для такого тщеславнаго, честолюбиваго сердца, какъ сердце Флоры, дѣло это совершенно возможное... простое, отвѣтила Генріэтта съ горечью въ тонѣ, съ презрѣніемъ, ну, а Брукъ... Вотъ, ты увидишь, что при первомъ съ ея стороны шагѣ къ сближенію -- забудетъ все, какъ будто ничего и не было. (Откинувъ голову, она на мгновеніе закрыла глаза и проговорила шопотомъ, какъ бы про себя): Да. если бы не было любви, этого вѣчно таинственнаго, загадочнаго чувства!.. А вѣдь онъ -- любитъ ее по прежнему... Какже иначе объяснить постоянство его, то удивительное терпѣніе, съ которымъ онъ переносилъ все?..
   Блестящіе глаза ея смотрѣли теперь въ потолокъ; въ нихъ свѣтилось что-то неземное; они обнаруживали глубокую скорбь съ оттѣнкомъ горькой ироніи...
   -- Если бы даже Брукъ видѣлъ въ ея красивомъ лицѣ дьявола, если бы она била его самого собственными своими руками -- и тогда все таки онъ любилъ бы ее и нѣжно цѣловалъ бы эти руки!..
   Гепріэтта улыбнулась, и отъ этой улыбки, раздирающей сердце, на ея исхудалыя щеки легли рѣзкія морщины... Желая скрыть это, она уткнулась лицомъ въ подушку.
   -- Раскается она... Раскаяніе это онъ высоко оцѣнитъ, заговорила больная, послѣ небольшой паузы, рѣшительнымъ тономъ, съ трудомъ однако же овладѣвъ голосомъ своимъ:-- и онъ будетъ счастливъ, а потому и мы должны всѣми силами стараться сдерживать себя, такъ чтобъ и помину не было о прошломъ, ни намека на прежнія заблужденія Флоры...
   Кэта ничего не сказала, умолкла и сестра ея, хотя видно было, съ какимъ жгучимъ нетерпѣніемъ эта послѣдняя ожидала той минуты, когда она снова увидитъ счастливымъ человѣка, боготворимаго ею, какъ своего врача. Но что будетъ, если Флора не придетъ, если Генріэтта узнаетъ наконецъ, что вѣроломная невѣста сама такъ быстро, путемъ насилія, высвободилась отъ долгихъ мученій?.. "Тогда ты даже имени-то нашего не захочешь произнести"... сказала вчера Бруку больная, лежавшая въ лихорадочномъ бреду. Какой-то хаосъ со вчерашняго вечера царилъ въ душѣ Кэты, она и теперь еще была смущена... Законы нравственности представлялись ей всегда такими ясными, опредѣленными; молодая дѣвушка такъ еще мало знала жизнь, что считала награду и наказаніе -- непремѣннымъ, естественнымъ результатомъ совершившагося дѣянія... И вотъ, что же видитъ она?.. Какой странный, причудливый свѣтъ, въ которомъ очутилась она!.. Люди совершенно серьезно стремятся, желаютъ, чтобы неслыханная заносчивость и систематическое нарушеніе разъ принятыхъ на себя обязанностей прошли не только безнаказанно, но еще вознаграждали бы виновную, давъ ей наслаждаться рѣдкимъ счастьемъ... О самомъ проступкѣ даже намѣрены были и не упоминать; заявили, что молчаніе лучше всего... Тутъ привѣтливо относятся къ грѣшницѣ, ласкаютъ ее, чуть не на колѣняхъ готовы благодарить ее за то, что она раскаялась!.. Да если она и обнаружитъ раскаяніе -- развѣ будетъ оно дѣйствительнымъ, искреннимъ, а не просто только вызваннымъ перемѣной извнѣ, благодаря измѣнившимся обстоятельствамъ?.. А онъ? Неужели человѣкъ, котораго такъ унижали, готовы были смѣшать съ грязью -- въ самомъ дѣлѣ сейчасъ же и возвратитъ цѣликомъ свое сердце особѣ, если эта особа соблаговолитъ снова протянуть ему руку?.. Навѣрно такъ и будетъ... Вѣдь не освободилъ же онъ ее даже тогда, когда она прямо обьявпла, что ненавидитъ его!..
   Тутъ Кэта сильно разгнѣвалась. Подобный поступокъ мужчины она считала совсѣмъ не мужскимъ, такъ какъ это обнаруживало только жалкую, злосчастную слабость... Ей хотѣлось бы теперь на свободѣ, отъ всего сердца выплакать всю злобу, которая душила ее.. Какимъ опытомъ обогатилась она! Урокъ этотъ омрачилъ ей не только жизнь, но и показалъ ей подъ черной дымкой прекрасный, лучезарный міръ.. Однако, ощущеніе это скоро исчезло, потому что Кэта. послѣ упорной борьбы, подавила таки въ себѣ это странное чувство скорби, стряхнула разочарованіе и, повидимому, стала теперь еще хладнокровнѣе, спокойнѣе. Зачѣмъ плакать?.. И какое ей дѣло до всей этой отвратительной исторіи?.. Надъ чѣмъ ей задумываться тутъ? Рѣшительно нѣтъ ничего такого... Развѣ вотъ подумать о свадебномъ подаркѣ для сестры, напримѣръ, о коврѣ или диванной подушкѣ.... Да, если свадьба дѣйствительно должна быть въ назначенный день, то мѣшкать нечего, надо приниматься за работу.
   Въ комнату вошла тетушка, держа въ рукахъ свѣженькую вѣтку бузины. Она положила ее на одѣяло страждущей. Эта зеленая вѣтка поздравляла Генріэтту съ веселой, золотой весной, дыханіе которой проливало цѣлебный бальзамъ. Старушка объявила, что займетъ теперь мѣсто у постели больной, и что Кэта можетъ преспокойно отправиться погулять, подышать въ саду свѣжимъ воздухомъ, пронизаннымъ солнечными лучами, а въ такой прогулкѣ молодая дѣвушка дѣйствительно нуждалась, такъ какъ слѣды вчерашней тревоги, утомленія ясно были видны на ея лицѣ.
   Кэта быстро оставила комнату. Да, воздухъ и солнце -- вотъ ея добрые друзья! Они всегда отрезвляли ее, заставляли ощущать внутреннюю силу; подъ вліяніемъ ихъ она чувствовала, что наслаждается своею молодостью, свѣтлѣе смотритъ на міръ, причемъ болѣзненныя, непріятныя ощущенія исчезаютъ... Тетушка права,-- въ самомъ дѣлѣ, здѣсь, подъ открытымъ небомъ, все такъ празднично, все цвѣтетъ, благоухаетъ, а воздухъ, пронизанный лучами солнца, благотворно вѣетъ, вливая въ тѣло и душу "цѣлебный бальзамъ".
   Молодая дѣвушка остановилась на крыльцѣ; прекрасная грудь ея глубоко, порывисто дышала; она невольно подняла и вытянула руки -- такія изящныя, настоящія дѣвическія руки, но крѣпкія, съ упругими, какъ сталь, мускулами Сходя со ступенекъ, Кэта залюбовалась голубою далью; за низенькимъ палисадникомъ тянулись луга, которые пересѣкали быстрыя рѣки; bout. тамъ деревенскіе домики, двѣ-три колокольни... Но человѣческое сердце странное такое! Не смотря на все это великолѣпіе -- оно все таки сжималось и чувствовалось стѣсненіе въ груди!.. А вонъ оттуда, со стороны древняго сарая, примыкавшаго къ садовому забору, доносилось веселое щебетанье,-- это синевато-черныя птички, съ металически-блестящими спинками и рыжевато-коричневыми шейками, хлопотали около слухового окна. Первыя ласточки прилетѣли. Слуховое окно надави: было ихъ мѣстопребываніемъ. Кэта, будучи еще ребенкомъ, любила наблюдать, лежа на травѣ, какъ эти птички влетали туда и вылетали, но какъ тогда тамъ было пустынно! Чириканье ихъ, подъ монотонный ропотъ волнъ, раздавалось какъ-то глухо среди безмолвія, царившаго надъ запертымъ домомъ; тишина эта по временамъ только нарушалась легкимъ шумомъ, когда спѣлый плодъ срывался съ вѣтки и исчезалъ въ густой травѣ. А теперь -- изъ открытыхъ оконъ неслись пѣсенки солидныхъ, избалованныхъ комнатныхъ птичекъ; надъ лужайкой, высоко въ воздухѣ, разстилался, въ видѣ прозрачнаго золотистаго покрывала, дымъ, выходящій клубами изъ печной трубы; у сарая стояла собачья будка; сердитый, косматый дворовый песъ рвался на цѣпи, стремясь схватить красивую свѣтло-желтую курицу, которая, просто по глупости, слишкомъ ужъ смѣло подвигалась къ будкѣ, подбирая просыпанныя зерна. Кухарка, вслѣдствіе желанія тетушки дьяконицы, привезла съ собой изъ деревни великолѣпнаго пѣтуха и пять курицъ. Старушка пожелала, чтобы у нея и тутъ все было по старому, какъ и во время оно въ миломъ церковномъ домикѣ.
   Кэта отогнала курицу отъ будки, такъ какъ собака не переставала злиться и ворчать, и медленнымъ шагомъ пошла по тропинкѣ, обсаженной фруктовыми деревьями. Прошлогодняя жесткая трава мѣстами пестрѣла тѣми голубыми цвѣточками, при видѣ которыхъ проясняется даже лицо угрюмаго старика. Это были первыя фіалки. Высокая, статная дѣвушка преусердно нагибалась, срывая ихъ, -- едва ли будучи "мельничной мышкой", сгибала она когда нибудь такъ свою спину. Кэта почти съ удивленіемъ думала теперь о томъ, что въ качествѣ единственной наслѣдницы имущества дѣда, она еще нѣсколько недѣль тому назадъ была здѣсь хозяйкой... Деньги, уплаченныя докторомъ при покупкѣ этого мѣстечка, принадлежатъ, значитъ, ей и, вѣроятно, лежатъ ужь тамъ -- въ извѣстномъ желѣзномъ шкафѣ. Но вѣдь деньги эти, нелегко скопленныя, пріобрѣтенныя честнымъ трудомъ, смѣшаны теперь съ золотомъ хлѣбнаго барышника... Она вздрогнула и выронила собранныя фіалки -- жгучее чувство невыразимаго униженія, пережитаго стыда охватило ее. Кэта въ нѣмомъ отчаяніи ломала руки. Она знала, что по матери она принадлежитъ къ меньшей братіи, но никогда еще не приходило ей въ голову желать себѣ иного происхожденія, напротивъ -- Кэта даже рада была и благодарна, что ей достались въ наслѣдство отъ бабушки Зоммеръ и сила и великолѣпное здоровье... Вѣдь бабушка-го на холодкѣ, въ лѣсу, рубя древесные стволы, молодецки дѣйствовала топоромъ!..
   Идя по берегу рѣки Кэта и сама не замѣтила, какъ постепенно ускорила шагъ. Теперь она почти бѣжала. На томъ мѣстѣ, гдѣ изгородь, сплетенная изъ вѣтвей боярышника (она окружала имѣньице доктора), спускалась по отлогости къ водѣ -- поблескивали на солнцѣ черепки стакана изъ молочно-бѣлаго стекла, того самаго стакана, изъ котораго вчера вечеромъ, по просьбѣ Брука, она пила, чтобы успокоить нервы. Конечно кухарка бросила эти стеклышки сюда -- авось волна унесетъ ихъ -- а вѣдь они напомнили молодой дѣвушкѣ, то. что заставило ее снова вспыхнуть... Сердце ея какъ-то болѣзненно сжалось, жгучія слезы готовы были брызнуть... Это случалось съ нею каждый разъ, какъ только она вспоминала о вчерашней сценѣ въ кабинетѣ доктора. Да, съ "безумной" головой своей она ужасно осрамилась!.. Положимъ, этотъ снисходительный, деликатный человѣкъ сейчасъ-же успокоилъ, утѣшилъ ее. но втайнѣ онъ все-таки не могъ не посмѣяться надъ этой "рослой, дюжей дѣвицей", отличающейся такою ребяческою сантиментальностью... Хорошо-же,-- подобной опрометчивости сердца ея, сострадательнаго до слабости, никогда больше и быть не должно, и не будетъ!.. Пусть лучше ее, Кэту, считаютъ жестокой, злой, называютъ настоящимъ зельемъ -- ничего!.. Доктору, конечно, не придется ужъ больше подсмѣиваться надъ ней... Да вѣдь у него скоро и случая не будетъ увидѣть ее: Генріэтту на дняхъ, должно быть, перевезутъ на виллу, слѣдовательно, между виллой и докторскимъ домикомъ сношенія будутъ прерваны, и Брукъ "не захочетъ даже и имени-то нашего произнести"... Послѣ того, что случилось вчера вечеромъ при ней, Кетѣ, какъ единственномъ свидѣтелѣ, не возможно, чтобы Флора повинилась, раскаялась; на раскаяніе ея разсчитывали, но если-бы даже докторъ, съ свойственной ему энергіей, настаивалъ на своихъ правахъ -- все таки ничего бы не вышло... Онъ сегодня-же долженъ убѣдиться въ этомъ, сегодня -- если она не явится сюда -- все порѣшится. Ну, а вдругъ онъ поступитъ такъ, какъ боязливо предположила Генріэтта? Можетъ быть, Брукъ выйдя изъ дворца Фюрста, не въ состояніи будетъ полавить въ себѣ желаніе завернуть по дорогѣ на виллу, чтобы лично сообщить Флорѣ о счастливой перемѣнѣ обстоятельствъ?.. О, тогда пара маленькихъ брилліантовыхъ колечекъ на ея пальцѣ -- безъ словъ, но краснорѣчиво, объяснить ему все; укажетъ, на что еще можетъ онъ надѣяться!..
   Кэта вдругъ обернулась и побѣжала назадъ, на лужайку. Тамъ, около сарая, что-то ужасно зашумѣло, а такой шумъ могъ вѣдь испугать бгльную... Куры, отчаянно вскрикивая, бѣжали въ разсыпную; мохнатый песъ, волоча цѣпь, яростно набросился на свѣтло-желтую курицу, которая вывела таки его изъ терпѣнія, разозлила. Молодая дѣвушка быстро очутилась возлѣ, собаки и, какъ разъ въ ту минуту, когда хвостовыя перья жертвы пса взлетѣли на воздухъ -- вцѣпилась ей въ грязновато-бѣлый загривокъ. Кэта совсѣмъ по-дѣтски хохотала надъ ощипанной курицей, уже успѣвшей улизнуть въ дровяной сарай, гдѣ и раздавалось ея жалобное кудахтанье. Дѣвушка потащила собаку къ будкѣ. Упрямый звѣрь сопротивлялся, напрягалъ всѣ силы, чтобы вырваться изъ рукъ, даже пытался схватить которую нибудь изъ нихъ, но крѣпкая Кэта не уступала и неумолимо влекла куринаго ненавистника къ деревянной тюрьмѣ его. При видѣ такой борьбы, каждый побоялся-бы за молодую дѣвушку, потому что песъ былъ изъ крупныхъ, сильныхъ, это былъ неукротимый дикарь съ рыжевато-желтыми полосами и пятнами на спинѣ и бокахъ, что напоминало тигра, однако всѣ усилія его оставались тщетными. Сдерживая дикаря правой рукой, Кэта лѣвой вложила выскочившій крючекъ цѣпи въ кольцо, ввинченное въ будку, и вдругъ, выпустивъ пса, далеко отскочила отъ него, но онъ яростно бросился за ней, схватилъ подолъ ея платья и истрепалъ его въ клочья.
   -- Ахъ, ты, негодяй! проговорила она, грозя пальцемъ собакѣ, и стала разсматривать испорченную юбку. Со стороны моста въ эту минуту раздались торопливые шаги... Кэта сейчасъ узнала, что это шелъ докторъ домой изъ города, но глазъ не подняла. Она не подняла. Она надѣялась, что Брукъ пройдетъ мимо, не обративъ на нее вниманія... Какъ знать, быть можетъ, онъ шелъ теперь прямо съ виллы и... въ весьма печальномъ настроеніи духа?... Сегодня онъ и безъ того вѣдь былъ такой унылый, сосредоточенный, молчаливый.. Вчера вечеромъ Брукъ, прощаясь, сказалъ ей: "Покойной ночи, покойной вамъ ночи!" Слова эти сказаны были такъ теперь казалось Кэтѣ, особенно кроткимъ, невыразимо мягкимъ голосомъ, какъ будто ему хотѣлось дать понять, что съ этой минуты онъ уже не будетъ вести себя по прежнему...
   Докторъ, вмѣсто того, чтобъ направиться къ дверямъ дома, прямо пошелъ къ Кэтѣ. Собака продолжала злобно ворчать и лаять. Брукъ грозно взмахнулъ палкой, и песъ сейчасъ же угомонился, принялъ покорный видъ и растянулся возлѣ своей будки. Ударивъ нѣсколько разъ камнемъ по крюку, чтобы онъ плотнѣе засѣлъ въ кольцо, докторъ бросилъ камень, выпрямился и сказалъ:
   -- Мнѣ, вѣроятно, придется сбыть куда нибудь эту собаку: она ужь слишкомъ дика и неукротима. Положимъ, сторожъ она хорошій, но страхъ, внушаемый ею, чрезмѣрно великъ, а потому лучше съ такимъ стражемъ разстаться.
   -- Вы, правда, совладали съ ней, но, какъ мнѣ кажется, сознавая свою силу, вы легко увлекаетесь и проявляете безумную отвагу.
   Брукъ проговорилъ это серьезнымъ тономъ, въ которомъ слышалось даже порицаніе; конечно, всю сцену схватки Кэты съ полосатымъ звѣремъ онъ хорошо видѣлъ еще издали (кустарникъ не былъ покрыть листвой).
   Кэта засмѣялась.
   -- О, пожалуйста, не думайте этого! У меня, какъ и у всякой дѣвушки, есть-таки въ душѣ изрядный запасецъ трусости, созналась она откровенію;-- чужихъ собакъ я особенно боюсь и всегда стараюсь избѣгать ихъ, но въ критическія минуты приходится выручать себя. Тогда ужь -- прочь всякія слабости! Крѣпко стиснешь зубы и бросишься, очертя голову... Можетъ быть, по этой причинѣ я и кажусь тогда такой ужасно-храброй...
   Докторъ слѣдилъ въ это время за вылетѣвшей изъ слуховаго окна ласточкой; теперь онъ улыбнулся, но не взглянулъ на Кэту. Ей показалось, что улыбкой этой Брукъ хотѣлъ сказать: "Полно, такъ-ли"?... Конечно, онъ все-таки былъ убѣжденъ, что она желаетъ представить изъ себя героиню и совсѣмъ не по-женски чванится своей физической силой, а это было ей вовсе не по-нутру и, главное, тутъ не было правды.
   -- Вы сомнѣваетесь? спросила Кэта, взглянувъ на него полусерьезно, съ оттѣнкомъ плутовства.-- А знаете-ли вы, что героиня-то, которая стоитъ передъ вами, далеко еще не такъ давно очистила душу свою отъ остатковъ страха, перестала бояться ночного мрака и привидѣній?... (На губахъ ея игралъ прелестный юморъ, а ямочки на щекахъ стали еще глубже, милѣе). Ну, вамъ вѣдь, конечно, не безъизвѣстно, что на старой "замковой" мельницѣ во всѣхъ уголкахъ сидятъ домовые, возятся гепцэльменхены, что самому Фюрсту, строителю мельницы, иногда приходитъ въ голову выбраться изъ своей дряхлой черной рамы и заняться собственноручно вытряханіемъ мучныхъ кулей?... Много тамъ и привидѣній является -- все старые мельники, которые во время оно обвѣшивали на мукѣ бѣдняковъ, дававшихъ имъ зерна на помолъ... Само собою разумѣется, Суза ничего не утаила отъ меня, передавая мнѣ такіе неопровержимые факты, и я такъ просвѣтилась, такъ твердо увѣровала во все это, какъ будто-бы выросла гдѣ нибудь въ Тюрнигенѣ, среди суевѣрныхъ пряхъ. Что касается папа и Лукасъ, то они совсѣмъ не должны были знать о существованіи этихъ причудливыхъ пугалъ (Суза крѣпко выбранила-бы за это, да и мнѣ было-бы стыдно),-- ну, тутъ-то, вотъ и приходилось мнѣ преодолѣвать всѣ страхи и, постукивая зубами, безпрекословно отправляться въ потемкахъ на чердакъ, если этого требовала система разумнаго воспитанія...
   -- Вы, значитъ, очень рано привыкли слишкомъ много требовать отъ нравственной, душевной своей силы... Хорошо, но... послѣ этого, почему-же вы такъ легко предполагаете, что мужчина способенъ поступить такъ жалко, обнаружить трусость, слабость?...
   Кэта вспыхнула, кровь бросилась ей въ лицо.
   -- Вы вѣдь вчера простили мнѣ опрометчивость мою, проговорила она задорнымъ тономъ и видимо обидѣвшись, причемъ отвернулась и нѣсколько разъ провела рукою по локонамъ, какъ-бы отбрасывая ихъ со лба, а на самомъ дѣлѣ желая прикрыть чѣмъ нибудь сильно-зарумянившееся лицо.
   Брукъ покачалъ головой.
   -- Вамъ не слѣдовало-бы повторять этого выраженія; о прощеніи и рѣчи быть не можетъ... Вѣдь я вчера еще старался увѣрить васъ, что вы меня ничуть не обидѣли..
   Тутъ онъ понизилъ голосъ -- такой прекрасный, звучный голосъ, какъ будто ему пришлось коснуться чего-то такого, что втайнѣ уже существовало между ними, но о чемъ никто въ мірѣ не долженъ былъ знать...
   -- Говоря такъ, я хотѣлъ лишь сказать, что тщетно стараюсь объяснить, найти мотивъ... причину вашихъ вчерашнихъ опасеній...
   Кэта мелькомъ взглянула на домикъ. Лицо ея опять прояснилось и стало по прежнему такимъ милымъ, нѣжно-розовымъ, какъ цвѣтокъ яблони; на губахъ трепетала сдерживаемая улыбка.. Даже странно какъ-то было видѣть эту головку, увѣнчанную роскошной свернутой косой, это дѣтски-плутоватое личико на строго-прекрасномъ бюстѣ Юноны!... Она указала на роковое угольное окно и проговорила:
   -- Давно, очень давно, жила тамъ прелестная, благородная женщина...
   Брукъ перебилъ ее:
   -- А-а, романическая исторія, которую тоже вѣрно разсказываютъ за прялкой!... И такъ, трагическій конецъ... смерть покинутой женщины -- это-то и было причиной...
   -- Не одно это. Всего больше Генріэтта напугала меня...
   -- Но она больна; нервная система ея сильно потрясена, а это дѣлаетъ ее въ умственномъ отношеніи ненормальной, болѣзненной... Вы-же здоровы и тѣломъ и духомъ.
   -- Это правда, но есть вещи, о которыхъ своего собственнаго сужденія не имѣешь, потому что молодость, незнаніе...
   -- Относительно, напримѣръ, чувства любви, снова перебилъ докторъ и взглянулъ на дѣвушку мелькомъ, робко...
   -- Да, подтвердила она просто, спокойно.
   Онъ опустилъ голову, вновь впадая въ глубокое раздумье...
   Они стояли около большого камня изъ песчаника, въ формѣ куба, который лежалъ среди лужайки, какъ разъ противъ крыльца. Брукъ машинально стукнулъ концемъ палки въ этотъ камень... Въ былыя времена песчаниковый кубъ былъ для Кэты довольно оригинальнымъ, красивымъ столомъ. Она думала, что его нарочно поставили тутъ, чтобы она могла забавляться, раскладывая на немъ собранные фрукты, цвѣты и камешки. Теперь, конечно, Кэта знала, что это былъ не столъ, а пьедесталъ исчезнувшей статуи; на горизонтальной, верхней, сторонѣ куба, покрытой зеленымъ мхомъ, уцѣлѣли остатки маленькой, хорошенькой ножки.
   Молодая дѣвушка ласково погладила эту ножку.
   -- Тутъ стояла нимфа, а можетъ быть муза, заговорила она,-- и навѣрно ручки ея были подняты: стройная фигурка улетала въ высь, только кончикъ ножки и прикасался къ камню... Я живо представляю себѣ эту нимфу, благодаря только вотъ этимъ остаткамъ. Прекрасная головка статуи, быть можетъ, была обращена лицомъ къ мосту... Нимфа тоже глядѣла на всадника, ѣхавшаго черезъ мостъ сюда, а потомъ видѣла она и горделивую хозяйку замка въ ея цвѣтномъ парчевомъ платьѣ...
   Кэта, сама не зная почему, вдругъ умолка и взглянула въ лицо Брука... Мысли его, очевидно, были гдѣ то далеко; онъ не слышалъ ея словъ, но, должно быть, то, о чемъ онъ думалъ навѣрно дѣйствовало на его душу подавляющимъ образомъ... Въ самомъ дѣлѣ, Кэтѣ пришлось въ первый разъ такъ ясно замѣтить на этомъ благородномъ, прекрасномъ, спокойно-характерномъ лицѣ печать тоски... Флора!... Да, она была проклятіемъ для этого человѣка!... Страсть его къ ней сгубитъ его...
   Молодая дѣвушка, внезапно замолчавъ, заставила этимъ доктора поднять глаза.
   -- Ахъ, да! Вы объ этой статуѣ... заговорилъ онъ, видимо собираясь съ мыслями... Практическіе люди, долго тутъ хозяйничавшіе, находили удовольствіе въ уничтоженіи подобныхъ украшеній. Говорятъ, прежде весь садъ изукрашенъ былъ статуями изъ песчаника, да и теперь еще въ кустарникѣ встрѣчаются такіе-же пьедесталы. Я постараюсь устроить здѣсь все по старому. Хотя садъ совсѣмъ почти заглохъ, но распланировка его еще видна.
   -- Тогда тутъ будетъ очень красиво, весьма даже аристократично, но уже не будетъ этой великолѣпной, дикой зеленой чащи... Видъ измѣнится изъ вашего кабинета...
   -- Въ моемъ кабинетѣ -- съ октября поселится одна добрая пріятельница моей тетушки, перебилъ онъ ее спокойно: -- я осенью переберусь въ Л--гъ.
   Кэга удивленно посмотрѣла на доктора и, невольно сложивъ руки, воскликнула:
   -- Въ Л--гъ?.. Боже мой, такъ вы хотите разстаться съ ней? Какъ же она къ этому относится?...
   -- Флора?... Само собою разумѣется, она поѣдетъ со мной.
   Брукъ сказалъ это ледянымъ тономъ, однако въ глазахъ его блеснулъ огонекъ горечи и гнѣва.
   -- Не думаете:іи вы, что я оставлю вашу сестру здѣсь?... Относительно этого можете быть спокойны...
   О, какъ рѣзко звучалъ его голосъ!...
   Кэта спросила не о Флорѣ, о тетушкѣ она спрашивала, но теперь никакъ не могла указать на это недоразумѣніе, такъ ужь смутилъ ее отвѣть Брука... Вѣдь Брукъ такъ увѣренъ былъ, что не ошибается.
   -- Вы только сейчасъ съ виллы? спросила она робко, съ лихорадочнымъ волненіемъ.
   -- Нѣтъ, я совсѣмъ и не былъ на виллѣ, отвѣтилъ докторъ, подчеркивая словечко "не"... Кэтѣ показалось, что онъ просто смѣется надъ ней.. Такой деликатный человѣкъ, никогда не позволявшій себѣ подтрунивать -- и вдругъ -- смѣется!...
   -- Да и вообще я не имѣлъ еще сегодня счастья видѣть кого-либо изъ тамошнихъ обитателей. Съ Морицемъ я-бы охотно повидался, но въ то время, какъ я проходилъ мимо виллы -- гости его только что кончили завтракъ, ну, развеселились, зашумѣли... По этой причинѣ лучше ужь было удалиться незамѣченнымъ, что я и сдѣлалъ.
   А, значитъ, съ Флорой онъ и не говорилъ сегодня и не смотря на это -- какая въ немъ увѣренность!... Ужасно!... Кэта пожелала быть теперь какъ можно подальше отъ всей этой исторіи; ей казалось, что она -- несчастная дочь Пріама, которая, среди толпы ослѣпленныхъ, одна только и видѣла истину... Хорошо еще, что въ эту минуту около будки опять чуть было не досталось хвосту свѣтло-желтой курицы: курица, забывъ, о данномъ ей урокѣ, смѣло приближалась къ своему свирѣпому непріятелю. Молодая дѣвушка воспользовалась этимъ обстоятельствомъ, чтобы прекратить разговоръ, и, подбѣжавъ къ глупой птицѣ, загнала ее въ сарай, а дверь сарая заперла засовомъ.
   

XVI.

   Кэта, обернувшись, увидѣла, что докторъ стоялъ на томъ же мѣстѣ, но глаза его пристально были устремлены на мостъ, а лицо -- совсѣмъ стало блѣднымъ. Она могла видѣть его только въ профиль... Брукъ сжалъ губы такъ, какъ это сдѣлалъ онъ на замковой мельницѣ, когда она обратилась къ нему съ вопросомъ относительно смерти старика-дѣда. Видно было, что докторъ старался подавить сильное душевное волненіе...
   Молодая дѣвушка посмотрѣла по тому-же направленію... Если-бы тамъ, надъ рѣкой, плыла тѣнь благородной женщины-утопленицы -- Кэта не такъ-бы испугалась, удивилась, какъ теперь!... По мосту спокойнымъ, граціознымъ шагомъ шла ея красавица -- сестра... Въ самомъ дѣлѣ, Флора шла такъ непринужденно-спокойно, какъ будто вчера вечеромъ "весело распрощалась" со своимъ женихомъ!... Но возможно-ли это?... Да! Вонъ она скользитъ, съ легкостью змѣи, по тому самому мѣсту, гдѣ освободилась на всегда отъ человѣка, которымъ пренебрегла... А вѣдь прошло только нѣсколько часовъ! Съ какимъ презрѣніемъ отнеслась она вчера къ этому домику -- и что-же? сегодня идетъ сюда, сегодня прекрасное лицо ея улыбается при видѣ "ужасной трущобы"!... Ни плескъ волны, ни струя вѣтерка не напоминали ей о винѣ ея, а солнечные лучи даже золотили стройную фигуру красавицы, лаская ее, какъ любимицу свою.
   Флора была въ темномъ платьѣ. Роскошное черное кружево лежало на ея бѣлокурыхъ локонахъ, обвивало бѣлоснѣжную шею и падало на плечи, такъ что длинные концы его издали походили на опущенныя темныя крылья ангела ночи. За Флорой слѣдовалъ коммерціи совѣтникъ; онъ казался такимъ оживленнымъ, веселымъ... Онъ велъ подъ руку президентшу и такъ "почтительно" велъ, что Кэта серьезно призадумалась: да не во снѣ-ли видѣла она насмѣшливые его взгляды, не во снѣ-ли слышала непочтительныя рѣчи о "старой кошкѣ съ бархатными лапками"?...
   Брукъ медленно пошелъ теперь на встрѣчу идущимъ, Кэта-же, какъ пригвожденная, осталась стоять у сарая... Рука ея невольно вцѣпилась въ задвинутый засовъ. Молодая дѣвушка видѣла, какъ всѣ они просто, непринужденно поздоровались съ докторомъ; ничего необыкновеннаго не случилось, и ни одного непріятнаго слова не было произнесено. Коммерціи совѣтникъ обнялъ Брука, причемъ поздравилъ его, пожелавъ ему всякаго успѣха. Г-жа президентша, благосклонно, предупредительно улыбаясь, показала кончики бѣлыхъ своихъ зубовъ... А Флора? Дѣйствительно, щеки ея на мгновеніе покрылись яркимъ румянцемъ, а обычный самоувѣренный взглядъ, скользнувъ по лицу доктора, упалъ и остановился на травѣ, однако она, какъ всегда, по-товарищески, протянула ему руку... Кончики ея пальцевъ весьма не долго оставались въ рукѣ Брука, да ихъ и не удерживали, какъ и тогда, когда женихъ и невѣста поздоровались при Кэтѣ въ день ея пріѣзда. Молодая дѣвушка замѣтила, что лицо доктора было такое спокойное, что казалось почти окаменѣлымъ.
   Флора, едва только вошла въ садъ, какъ уже насмѣшливо закачала головой, окинувъ съ ногъ до головы быстрымъ, проницательнымъ взглядомъ младшую сестру; потомъ она обратилась къ коммерціи совѣтнику съ какимъ-то, очевидно, злостнымъ, колкимъ замѣчаніемъ... Но вотъ, когда красавица приблизилась къ Кэтѣ, эта послѣдняя замѣтила, какъ въ ея прищуренныхъ глазахъ сверкнуло нѣчто похожее на сдержанный гнѣвъ, даже что-то враждебное засвѣтилось въ нихъ.
   -- Ну, Кэта, да ты, кажется, успѣла ужь тутъ славно устроиться! воскликнула Флора. Ты держишь себя такъ, какъ будто тутъ ты дома, у себя, и уже носишь за поясомъ связку разныхъ ключей и ключиковъ!...
   Молодая дѣвушка ничего не отвѣтила. Снявъ руку съ засова, она повернула къ сестрѣ лицо свое, такое серьезное, со строго-сжатыми губами. Неужели эта заносчивая особа не испугалась... не устыдилась при звукѣ собственнаго голоса -- тутъ, на этомъ мѣстѣ?.. "Никогда больше не увидятъ меня здѣсь!" восклицала вчера Флора, а вонъ, теперь, она поставила ногу на первую ступеньку крыльца, намѣреваясь снова войти въ это "жалкое жилище, подавляющее своею нищенскою обстановкою".
   Коммерціи совѣтникъ быстро подошелъ къ Кэтѣ и взялъ ее подъ руку.
   -- Сердишься на Флору, миленькая моя? Но вѣдь она пошутила... Ты преспокойно можешь примириться съ этимъ, потому что, въ самомъ дѣлѣ, ты прелестная хозяюшка!... Ты такъ была хороша посреди этихъ пестренькихъ курицъ, что хоть сейчасъ приглашай живописца -- прямо на полотно тебя!.. Погоди, у тебя будетъ такой птичникъ, великолѣпнѣе котораго и вообразить нельзя.
   Президентша, величественно всходившая теперь на крыльцо, вдругъ остановилась на мгновеніе, какъ бы задыхаясь, и обернулась, чтобъ окинуть презрительнымъ взглядомъ нѣжнаго опекуна... Голова ея слегка дрожала.
   -- Вздорный болтунъ! Какимъ былъ -- такимъ остался и останется пошлымъ комми-вояжеромъ!.. пробормотала она съ горечью въ тонѣ, обращаясь къ Флорѣ, которая поторопилась поднести платокъ къ губамъ, чтобы не фыркнуть, не расхохотаться громко.
   Кэта какъ-то невольно оставила свою руку на рукѣ опекуна. Она почти не слыхала, что говорилъ онъ ей, даже не замѣтила страннаго удивленія на лицѣ Брука, когда тотъ, безмолвный, неподвижный какъ статуя, стоялъ въ сторонѣ, чтобы дать имъ пройти... Молодая дѣвушка только и видѣла тонкую руку Флоры, зажимавшую ротъ платкомъ: рука эта, удивительно бѣлая, была въ черной ажурной полуперчаткѣ, что гармонировало съ костюмомъ красавицы; обнаженные пальчики казались еще изящнѣе, но... бриліантовыхъ колечекъ уже не было, за то "простое золотое колечко, давившее какъ желѣзный обручъ" подъ черною кружевною тканью слабо поблескивало на четвертомъ пальцѣ... Можетъ-ли это быть?!.. Что за чудо!.. Вѣдь кольцо -- тамъ, гдѣ шумятъ волны... Кэта вдругъ почувствовала, что она очутилась въ какомъ-то хаосѣ, какъ будто міръ вверхъ дномъ перевернулся... Ей казалось, что она уже не можетъ больше довѣрять ни глазамъ своимъ, ни ушамъ, хотя эти органы у нея совершенно здоровы...
   -- Это что же такое? спросила удивленно президентша, остановившись въ сѣняхъ и указывая на стоявшіе рядышкомъ кресла съ зелеными подушками. Она видимо была оскорблена. Брови ея были мрачно сдвинуты.
   -- Генріэтта такъ настойчиво просила удалить все это изъ комнаты, что я долженъ быть исполнить ея желаніе, холодно-равнодушно отвѣтилъ Брукъ глухимъ голосомъ.
   -- И она совершенно права. Въ самомъ дѣлѣ, что за странная идея была у тебя (не сердись на меня, бабушка!) такъ загромоздить комнату больной, замѣтила Флора, пожавъ плечами. Бѣдняжка и безъ того сильно страдаетъ удушьемъ, а тутъ вдругъ -- куча мягкой мебели!.. Ну, понятно, Генріэттѣ казалось, что она задохнется...
   Съ языка бабушки чуть не сорвался жестокій, ѣдкій отвѣть, что легко было подмѣтить, но она сдержала себя, такъ какъ въ присутствіи доктора и служанки, стоявшей въ дверяхъ кухни, не хотѣла уязвить Флору. Генеральша, шурша платьемъ, молча прошла въ комнату больной. На порогѣ она слегка вздрогнула и отшатнулась: Генріэтта сидѣла на кровати, сильно подавшись туловищемъ впередъ; она была очень взволнована; ея широко-раскрытые, блестящіе глаза, устремленные на дверь, такъ горѣли, что президентша испугалась, полагая, что съ больной начинается лихорадочный припадокъ, однако, почтенная дама сейчасъ же успокоилась: внучка поздоровалась съ ней, какъ всегда, холодно-вѣжливо. Президентша замѣтила, что глаза Генріэтты обнаруживали страшное нетерпѣніе и были устремлены именно на Флору, которая въ эту минуту входила въ комнату.
   Красавица-невѣста прямо подошла къ тетушкѣ-діаконицѣ (при появленіи гостей старушка встала) и такъ любезно, предупредительно подала ей руку, какъ будто хотѣла этимъ загладить вчерашнюю свою забывчивость, потомъ она приблизилась къ кровати.
   -- Ну, милочка, ты, какъ я слышала, чувствуешь себя отлично...
   -- А ты, Флора, какъ чувствуешь себя? Живо спросила Гепріэтта, едва сдерживая нетерпѣніе и разсѣянно подавая руку подошедшему къ ней коммерціи совѣтнику.
   Флора съ трудомъ подавила насмѣшливую улыбку.
   -- Какъ я себя чувствую?.. Да такъ себѣ... сносно. Вчерашняя тревога, конечно, еще до сихъ поръ отзывается на моихъ нервахъ, но у меня есть настолько воли, самообладанія, чтобы казаться спокойной. Правда, вчера на душѣ у меня было очень скверно. Я была почти больна и, кажется, вслѣдствіе нервнаго раздраженія, походила на полупомѣшанную... По крайней мѣрѣ, ничего я не помню, не могу дать себѣ яснаго отчета въ томъ, что дѣлала потомъ, что говорила... Да и неудивительно! Положеніе мое въ лѣсу было самое критическое.
   -- Ну, не самое, раздражительно замѣтила Генріэтта:-- вѣдь съ тобой была Кэта.. Припомни-ка!..
   Коммерціи совѣтникъ, желая прекратить такой разговоръ, заговорилъ объ удивительномъ счастьи своей питомицы.
   -- Твоя доля прибыли, которая получится теперь, благодаря новой счастливой аферѣ -- просто -- громадна!..
   При этихъ словахъ глаза президентши, обыкновенно полуоткрытые, такъ сказать аристократически-утомленные, вдругъ расширились... Словечко "прибыль" даже зажгло въ нихъ алчный огонекъ... Такъ ярко они не горѣли, можетъ быть, никогда въ годы молодости, когда красота ея желала побѣдъ.
   -- Громадна? повторила она, порывисто дыша... Значитъ, мои акціи не такъ прибыльны... Я сейчасъ же продамъ ихъ и приму участіе въ новомъ предпріятіи.
   -- Что-жь, устроить это весьма легко, дражайшая бабушка. Извольте, я сегодня же распоряжусь надлежащимъ образомъ вашими акціями. Ну, какъ не сказать, что простой народъ совершенно вѣрно говоритъ: "Ужь гдѣ завелись голуби, туда и другіе голуби прилетятъ"... Никогда изреченіе это не было такъ правдиво, какъ въ наше удивительное время!.. Да-съ, капиталистъ -- это, такъ сказать, нѣкая скала, къ которой волны прибиваютъ все новыя и новыя сокровища...
   -- Въ глазахъ людей солидно-разумныхъ это не такъ, Морицъ, заговорилъ д-ръ Брукъ, который еще раньше подошелъ къ Генріэттѣ и, взявъ ея руку, нѣжно успокоивалъ больную. Онъ и теперь стоялъ у кровати, такой серьезный, даже важный, еще во фракѣ и пальто; лѣвая рука была въ перчаткѣ. Кэта замѣтила, что прекрасное лицо его, обращенное теперь къ присутствующимъ, особенно рѣзко выражало то самое страданіе, которое она въ первый разъ сегодня увидѣла на немъ.
   -- Давно уже стали недовѣрчиво посматривать на это, продолжалъ докторъ, и легкую наживу, наживу безъ труда, начинаютъ теперь обозначать весьма жесткимъ словомъ...
   -- Прожектерствомъ -- хочешь ты сказать? весело подхватилъ коммерціи совѣтникъ.-- Любезнѣйшій докторъ, тебя и твои познанія я уважаю, отдаю тебѣ полную справедливость, но въ дѣлахъ коммерческихъ ужь предоставь судить, намъ! Ты -- отличный врачъ, ты прославился, имя твое стало знаменитымъ.
   Генріэтта вдругъ приподнялась и, задыхаясь, какъ будто ее душило чувство побѣды, торжества, рѣзко спросила:
   -- Знаешь ты объ этомъ, Флора?..
   -- Ну, конечно, знаю, дурочка! Знаю все, хотя г. докторъ до сихъ поръ находилъ, что не зачѣмъ трудиться сообщать лично мнѣ о своей счастливой практикѣ въ Л*. (Флора проговорила эти слова такъ просто, развязно, причемъ глаза ея, встрѣтившись съ глазами сестры, бросили ей дерзкій вызовъ). Мнѣ также извѣстно, что фюрстъ щедро осыпалъ его своими милостями, такъ щедро, какъ еще никого... Конечно, все это пока придворная, государственная тайна... До поры до времени даже невѣста не должно знать объ этомъ!..
   Обворожительная, плутовская улыбочка заиграла на губахъ Флоры, обнаруживъ блестящіе, острые зубки; легкій румянецъ, вдругъ покрывшій ея щеки, очень шелъ къ ней.
   Генріэтта, ощутивъ горькое разочарованіе, опустила голову на подушку... Да, она даже ошиблось въ ней, въ этой женщинѣ съ душой хамелеона!
   Президентша, находясь возлѣ Брука, потрепала его по плечу какъ-то нѣжно-вкрадчиво До сихъ поръ она никогда не обращалась съ нимъ подобнымъ образомъ, т. е. такъ по-родственному.
   -- Неужели и теперь намъ нельзя узнать всѣхъ подробностей? Развѣ дѣло это не рѣшено еще? ласково спросила она своимъ пріятнымъ голосомъ.
   -- Онъ -- прямо отъ фюрста, сказала тетушка, не отрывая отъ племянника своего сіявшаго гордостью взгляда.
   -- А-а, слѣдовательно, отставка г. ф.-Бера -- совершившійся уже фактъ?.
   Почтенная дама сдѣлала этотъ вопросъ аристократически-равнодушнымъ тономъ, однако -- притаила дыханіе.
   -- Этого не знаю, да это меня и не интересуетъ, совершенно спокойно отвѣтилъ докторъ. Фюрстъ желаетъ, чтобы я -- пока я еще тутъ -- принялъ на себя лѣченіе его ноги которая уже много лѣтъ безпокоитъ его...
   -- Пока ты еще тутъ, Брукъ?! порывисто живо проговорила Флора... Развѣ ты намѣренъ уѣхать?..
   -- Въ началѣ октября я переѣду въ Л--гъ.
   Холодно отвѣтилъ онъ, даже не взглянулъ на нее; глаза его были устремлены на зеленыя вѣтви яблони, стоявшей передъ окномъ.
   -- Какъ! Вы, значитъ, отказались отъ званія... мѣста при нашемъ дворѣ? воскликнула генеральша, всплеснувъ руками -- такъ ее смутило, поразило это обстоятельство.
   -- Нѣтъ, званіе остается при мнѣ (чуть замѣтная улыбка мелькнула на его губахъ), такъ какъ Serenissimus не можетъ же допустить, чтобы его лѣчилъ безчиновный врачъ: это не согласовалось бы съ этикетомъ... Поэтому онъ настаиваетъ на томъ, чтобы сдѣлать меня гофратомъ.
   Тутъ произошла трогательная сцена: тетушка, не вытерпѣвъ, протянула руку племяннику, а племянникъ, всегда такой сдержанный, обнялъ старушку и крѣпко, горячо прижалъ ее къ своей груди... Да, много вынесли они, мужественно борясь, много горечи испытали! Не дешево достались имъ эти минуты счастья... Ничего общаго, казалось, не было теперь между ними и тѣми, которые были тутъ-же, въ комнатѣ.
   Флора отвернулась и тихими шагами подошла къ окну. Она чуть не до крови кусала себѣ нижнюю губу... Видно было, что у нея чесались руки -- отпихнуть отъ него эту вѣрную, любящую женщину, столкнуть ее съ мѣста, которое она, вѣроломная невѣста, безвозвратно потеряла...
   -- Онъ уѣзжаетъ, тетушка, проговорила Генріэтта хриплымъ, беззвучнымъ голосомъ...
   -- Да, онъ идетъ навстрѣчу своему счастью, отвѣтила старушка и, улыбаясь сквозь слезы, подняла голову съ его плеча... Что-жь, я охотно останусь тутъ, у этого очага, даннаго мнѣ сыновнею любовью, если буду знать, что его тамъ уважаютъ, почитаютъ, что самъ онъ счастливъ, имѣя возможность удовлетворить своему великому призванію... И безъ того скоро я буду для него лишней -- другая будетъ заботиться о немъ, она и займетъ мое мѣсто...
   Голосъ тетушки уже больше не звучалъ нѣжно: она говорила теперь твердымъ, серьезнымъ тономъ, а глаза ея, обыкновенно такіе кроткіе, почти строго смотрѣли на красивую фигуру дѣвушки, стоявшей у окна.
   -- Одаренная богатымъ умомъ, она, конечно, съумѣетъ (продолжала старушка) яснѣе, лучше, чѣмъ я, понять, оцѣнить святость его призванія, а въ минуты тяжелой невзгоды (ихъ много бываетъ въ жизни врача) обнаружить болѣе теплое сочувствіе... Поэтому она навѣрно устроитъ ему такой очагъ, у котораго, независимо отъ внѣшнихъ условій, обстоятельствъ, онъ всегда найдетъ тихую радость, отдыхъ, словомъ прелести всегда согласной, задушевной семейной жизни.
   Тетушка сдѣлала удареніе на словѣ "всегда", и это дало Кэтѣ ясно понять, что старушка очень хорошо замѣтила вчера, какъ Флора некрасиво вела себя -- вѣроятно вслѣдствіе каприза.
   -- Все это прекрасно, любезная моя г-жа діаконица, и я нисколько не сомнѣваюсь, что изъ Флоры выйдетъ весьма солидная профессорша, холодно заговорила президентша (ее видимо раздражилъ тонъ рѣчи простой женщины, вдовы діакона, которая, хотя и осторожно, дерзнула прочесть нравоученіе ея внучкѣ), но для пріятной семейной жизни въ наше время требуется еще кое-что, напр., комфортабельное помѣщеніе, приличная обстановка... Ахъ, вотъ это послѣднее обстоятельство сильно озабочиваетъ меня теперь!.. Полчаса тому назадъ, не больше, я имѣла пренепріятное объясненіе съ мебельнымъ фабрикантомъ... Онъ вдругъ началъ увѣрять (ужъ почему -- не знаю), что положительно не можетъ доставить къ Троицыну дню "булевскую" мебель!.. А вѣдь она давно была заказана ему для салона Флоры. И сама Флора крупно поговорила съ содержательницей магазина бѣлья: эта барыня баснословно медлитъ, да еще объявляетъ, что все приданое будетъ готово не ранѣе первыхъ чиселъ іюля... Ну, что намъ дѣлать?...
   -- Подождемъ, отвѣтилъ Брукъ, по обыкновенію избѣгая многословія, и взялъ шляпу и палку, чтобы отнести ихъ въ свою комнату.
   Президентша слегка вздрогнула; отвѣтъ этотъ озадачилъ ее... На лицѣ ея даже была видна какая-то боязнь, но она быстро оправилась, овладѣла собой и, снова похлопавъ Брука по плечу, произнесла:
   -- Вотъ это похвально, милѣйшій докторъ! Вы сами пожелали вывести насъ изъ мучительнаго затрудненія, а я ужь думала, что вы сейчасъ станете (и, конечно, справедливо) настаивать на своемъ... Право, этотъ Троицынъ день сталъ даже пугать меня... почти какъ грозный призракъ! Вы вѣдь не допускали никакой отсрочки...
   -- Это совершенно вѣрно, но такъ какъ я переѣзжаю въ Л--гъ, то, по необходимости, не могу уже по прежнему настаивать, отвѣтилъ Брукъ и спокойно вышелъ изъ комнаты.
   -- Ну, а какъ невѣста думаетъ объ этомъ? спросила тетушка не совсѣмъ твердымъ голосомъ. Ее видимо удивилъ дѣловой тонъ племянника, его хладнокровное спокойствіе и то, что присутствующіе какъ-то вдругъ, въ смущеніи, замолчали.
   Флора повернула къ ней свое личико, сіявшее веселостью.
   -- Отсрочка эта мнѣ весьма пріятна въ томъ отношеніи, что я могу теперь лучше приготовиться: вѣдь мое будущее положеніе въ свѣтѣ такъ вдругъ круто измѣнилось! Тутъ нужно собраться съ мыслями, все обдумать... Боже мой, вышла вѣдь такая громадная разница! Отъ жены университетскаго профессора, съ громкимъ именемъ, свѣтъ требуетъ гораздо больше, чѣмъ отъ простой докторши, хотя бы мужъ ея былъ и гофратомъ, и лейбъ-медикомъ фюрста.
   Какимъ неизъяснимымъ высокомѣріемъ вѣяло отъ этого нѣжнаго, стройнаго существа! Въ каждомъ словѣ звучали скрытая радость и торжество, сдерживаемое съ трудомъ... Теперь Флора была у цѣли своихъ страстныхъ желаній.
   Коммерціи совѣтникъ потиралъ руки отъ удовольствія. Онъ готовъ былъ неудержимо, звонко расхохотаться, прямо глядя ей въ глаза. Что касается генеральши, то она, какъ кажется, боролась съ какимъ-то пренепріятнымъ чувствомъ... Теперь, пожалуй, внучка вообразитъ, что, сдѣлавшись женой знаменитаго профессора, она поднимется на нѣсколько ступеней выше даже своей бабушки -- высокопоставленной вдовы президента!..
   -- Въ какія это сферы забираешься ты? О чемъ мечтаешь, Флора? наконецъ промолвила она, сердито, неодобрительно качая головой.
   -- Мечтаю я о моей блестящей будущности, бабушка!
   Внучка шаловливо улыбалась, но улыбка эта была злая... Затѣмъ Флора такъ краснорѣчиво повернулась спиной къ президентшѣ, какъ будто хотѣла дать понять, что уже окончательно порѣшила съ непріятнымъ прошлымъ и не желала, чтобы ей напоминали о быломъ ни единымъ словомъ.
   -- Ну-съ, любезная тетушка, теперь я отдаю себя въ ваше полное распоряженіе, обратилась Флора къ старушкѣ, которая умнымъ, пытливымъ взоромъ слѣдила за малѣйшимъ движеніемъ прекрасной невѣсты:-- дѣлайте со мной что вамъ угодно! Я заранѣе подчиняюсь всему, только укажите средства, какъ сдѣлать мнѣ Лео счастливымъ?.. Я готова шить, стряпать...
   Тутъ она быстро сдернула полуперчатку, какъ будто и въ самомъ дѣлѣ намѣревалась сейчасъ-же отправиться въ кухню...
   -- Ахъ! вскрикнула Флора въ испугѣ и задвигала пальцами протянутой руки, какъ-бы ловя что-то въ воздухѣ: "простое золотое колечко" слетѣло съ ея пальца, когда она сдергивала перчатку, и никто не слыхалъ, чтобы оно звякнуло на полу. Начали искать, но -- тщетно, точно воздухъ поглотилъ его.
   -- Оно навѣрно гдѣ нибудь въ твоихъ подушкахъ, Генріэтта! жалобно воскликнула старшая сестра. Лицо ея было совсѣмъ блѣдно... Позволь поднять тебя на минутку... поискать, посмотрѣть...
   -- Я не могу этого допустить, рѣшительно объявила тетушка, нельзя безпокоить больную и безъ нужды заставлять ее перемѣнять положеніе. Она такъ удобно лежитъ.
   -- Безъ нужды?.. повторила Флора тономъ упрека и надулась, какъ дитя. Вѣдь это мое обручальное кольцо, тетушка!..
   Кэта вздрогнула при этихъ словахъ... Да неужели Флора въ самомъ дѣлѣ была такимъ баловнемъ счастья, что ради нея даже чудеса являются: невидимая рука возвращаетъ ей исчезнувшее въ волнахъ кольцо?... Или это дерзкая ложь, нахальный обманъ съ ея стороны?... Молодая дѣвушка напрасно старалась прочесть истину въ боязливо-блуждавшихъ глазахъ этого сфинкса.
   -- Конечно, случай непріятный, замѣтила тетушка-діаконица, но кольцо не можетъ совсѣмъ затеряться. Нынче-же вечеромъ, укладывая Генріэтту спать, мы найдемъ его, и служанка моя тотчасъ-же отнесетъ кольцо на виллу.
   -- О, я по княжески награжу ее! Я дамъ ей полную горсть золота, если она принесетъ мнѣ его сегодня-же вечеромъ.
   Флорой овладѣло мучительное безпокойство; видно было, что ей стоило не малаго труда покориться необходимости и терпѣливо ждать вечера.
   Президентша и коммерціи совѣтникъ пододвинули теперь стулья поближе къ кровати. Больная никакого участія не принимала въ разговорѣ, лежала смирно, только разъ бѣлокурая ея голова вдругъ отдѣлилась отъ подушки и горькая усмѣшка слегка скривила губы, которыя уже открылись -- но ни одного слова не вылетѣло... Это было именно тогда, когда бабушка стала наивно увѣрять, что не понимаетъ, по какой причинѣ мебельный фабрикантъ такъ медлитъ доставкою мебели?... Генріэттѣ хотѣлось тутъ крикнуть: "По той причинѣ, что вы вѣдь почти отказались отъ этого заказа!".. но она спохватилась, вспомнивъ, что съ этого дня ни однимъ словомъ не слѣдуетъ напоминать о прошломъ.
   

XVII.

   Тетушка отправилась приготовлять дессертъ. Кэта послѣдовала за ней. Чувство омерзѣнія, отвращенія заставило ее выйти изъ комнаты, гдѣ только что была розыграна самая возмутительная комедія. Молодая дѣвушка попросила тетушку предоставить сегодня ей трудъ приготовленія дессерта; старушка охотно согласилась и передала Кэтѣ связку ключей.
   -- Вотъ, милое, милое мое дитя, моя неизмѣнная, честная душа, Кэта! проговорила она такимъ нѣжнымъ, дрожащимъ голосомъ, какъ будто старалась удержать глубокій вздохъ, и, обнявъ станъ молодой дѣвушки, нѣжно-любовно прижалась къ ней... Мнѣ такъ сладкоспокойно, когда я вижу ваше открытое, свѣжее личико!.. Какъ посмотрю на него -- сейчасъ и вспомню о любимой Кэтѣ Лютера, этой мужественной женщинѣ, которая рука объ руку съ борцемъ храбро шла впередъ!...
   Тутъ тетушка не выдержала и тяжело вздохнула -- такъ крѣпко была она чѣмъ-то озабочена... Сильно покраснѣвшую молодую дѣвушку старушка выпустила изъ объятій и сейчасъ-же вернулась въ комнату больной.
   Кэта достала изъ кладовой банку съ кофе и захватила также корзинку съ печеньемъ, изготовленнымъ ради этого дня. Добрая служанка въ это время подкладывало дрова подъ котелокъ съ водой. Вытеревъ хрустальную дессертную тарелку, молодая дѣвушка принялась нарѣзывать печенье и раскладывать ломтики. Кто-то вышелъ изъ комнаты больной, -- она слышала это, потому что кухонная дверь была только притворена... Черезъ широкую щель Кэта увидѣла Флору, вышедшую въ сѣни.
   Прекрасная невѣста робко озиралась и, какъ видно растерялась, не зная куда идти, такъ какъ ей расположеніе комнатъ въ "трущобѣ" было совершенно незнакомо, но сіяніе этихъ блуждающихъ глазъ, казалось, словно магнитъ, притягивало сюда доктора: онъ какъ разъ въ эту минуту вышелъ изъ тетушкиной комнаты.
   Флора ринулась навстрѣчу ему съ распростертыми объятіями. Длинный темный шлейфъ зашуршалъ по полу, а концы черной вуали, на подобіе развѣвающихся прядей волосъ, волновались за ея плечами. Рукава платья, отдѣланные широкимъ кружевомъ, завернулись, обнаживъ бѣлыя, тоненькія, почти дѣтскія, руки: эти руки и матово блѣдное лицо Флоры напоминали одну изъ тѣхъ призрачныхъ красавицъ, которыя (какъ разсказывается въ народныхъ легендахъ) выходятъ изъ гроба и, бросаясь на любое цвѣтущее, молодое существо, убиваютъ его...
   -- Лео! ясно прозвучало въ сѣняхъ, но такъ нѣжно, мелодично, какъ будто слово это вылетѣло изъ устъ самого зефира.
   Кэта стала прислушиваться, затаивъ дыханіе. Она была потрясена до мозга костей. Неужели въ самомъ дѣлѣ это голосъ Флоры -- такой нѣжный, сладкій?.. Неужели это та-же самая женщина, которая способна заговорить рѣзко, грубо и такъ ядовито улыбаться?.. Молодая дѣвушка потупила глаза, она не хотѣла смотрѣть туда... Ножъ дрожалъ въ ея рукѣ. Слѣдовало-бы плотнѣе припереть дверь, чтобы совсѣмъ ничего не видѣть, да и самой не быть замѣченной, но -- странное дѣло! у Кэты не хватило на это мужества, она не могла двинуться съ мѣста..
   А въ сѣняхъ было тихо, но никто не уходилъ оттуда.
   -- Лео, погляди на меня! громче проговорила Флора. Въ голосѣ ея слышалось почти мольба и что то повелительное... Зачѣмъ эта пытка? Вѣдь твое собственное сердце противъ этого... Знаю я -- ты мужественно подавляешь въ себѣ чистое, самое святое чувство, тебѣ это больно, но ты хочешь казаться жесткимъ, суровымъ, чтобы покарать меня!... И за что? За то, что я вчера почти обезумѣла отъ волненія, не знала, что говорила, что дѣлала... Лео, вѣдь жизнь моя принадлежитъ тебѣ -- и жизнь эта была въ опасности!.. Кровь кипѣла во мнѣ, а... ты еще раздражилъ меня...
   Кэта невольно подняла голову -- возлѣ нея стояла кухарка. Эта добрая толстая женщина широко улыбалась; ей, должно быть, было пріятно и забавно видѣть и слышать, какъ вонъ та прекрасная дама въ сѣняхъ принуждена въ чемъ-то извиняться... Это заставило молодую дѣвушку встрепенуться: схвативъ тарелку съ печеньемъ, она смѣло, рѣшительно вошла въ сѣни. Ей удалось еще увидѣть такую сцену: Брукъ стоялъ неподвижно, скрестивъ руки на груди и отвернувъ лицо отъ Флоры. Онъ смотрѣлъ куда-то вдаль чрезъ отворенную наружную дверь. Загорѣлыя щеки его были совсѣмъ блѣдны, а зубы ожесточенно, крѣпко стиснуты... Флора почти висѣла у него на шеѣ; эта мрачная фигура льнула къ нему нѣжно, горячо, какъ льнетъ къ своей жертвѣ сказочный вампиръ кровопіецъ. Когда дверь съ шумомъ распахнулась и Кэта, съ тарелкой въ рукѣ, появилась на порогѣ -- докторъ вздрогнулъ, и въ то-же мгновеніе его робко-блуждающій взглядъ встрѣтился съ глазами Кэты... Брукъ такъ сильно вздрогнулъ, какъ будто его поймали на самомъ ужасномъ преступленіи. Флора удивленно оглянулась, повернувъ только голову; прекрасныя руки ея, крѣпко обвивавшія шею жениха, не опустились, остались тамъ-же..
   -- Ахъ, Господи! Да вѣдь это, Лео, только Кэта! проговорила она, и еще крѣпче прижалась головою къ его груди.
   Молодая дѣвушка почти пробѣжала черезъ сѣни и скрылась въ комнатѣ больной. но какъ постукивало ея сердце отъ испуга и стыдливаго смущенія,-- она вѣдь помѣшала любовной сценѣ a la Romeo и Юлія... Дрожащими руками Кэта поставила тарелку на столъ и, по просьбѣ Генріэтты, опасавшейся нападенія своихъ пернатыхъ любимцевъ на принесенныя лакомства и сахаръ, заманила въ клѣтку порхавшихъ по комнатѣ канареекъ. Запирая дверцу птичьей тюрьмы, она вдругъ увидѣла въ клѣткѣ, на бѣломъ пескѣ, золотое колечко, слетѣвшее съ пальца Флоры... Но странно, какъ это кольцо пролетѣло туда, не задѣвъ ни за одинъ изъ мѣдныхъ прутьевъ клѣтки?..
   Кэта достала колечко и опустила его въ карманъ. Теперь ей нужно было-бы снова уйти и заняться приготовленіемъ кофе, но она почти дрожала отъ страха и отвращенія, желая провалиться въ преисподнюю... По неволѣ пришлось заняться канарейками и слушать, какъ президентша разсказывала тетушкѣ о приданомъ Флоры и о томъ, что слѣдуетъ еще закупить на случай переѣздки новобрачныхъ въ Л--гъ. При этомъ генеральша давала чувствовать, что знаменитый племянникъ діаконицы вступаетъ въ бракъ съ принцессой -- въ лицѣ прекрасной дочери банкира.
   Въ эту минуту Брукъ вошелъ въ комнату. Кэта вздохнула свободнѣе и, не взглянувъ на него, сейчасъ-же вышла. Въ сѣняхъ никого не было. Флора, вѣроятно, отправилась въ садъ... Въ кухнѣ скрипѣла кофейная мельница -- не этотъ-ли скрипъ заставилъ Флору такъ скоро положить конецъ сценѣ примиренія? Кэта не думала, чтобы помѣхой была именно она.-- Когда кофе былъ готовъ, и служанка, надѣвъ чистый передникъ, взяла подносъ, чтобъ отнести кофейный сервизъ въ комнату больной, Кэта подошла къ окну и, вынувъ колечко изъ кармана начала разсматривать его... Сердце ея сильно билось... На внутренней сторонѣ кольца было вырѣзано: "Э. М. 1843" -- Эрнстъ Мангольдъ... Слѣдовательно, въ рукахъ у нея -- обручальное кольцо матери Флоры. Такая безграничная безшабашность старшей сестры при желаніи ея ловко выпутаться изъ затруднительнаго положенія, устранить всякія сомнѣнія -- совершенно поразили Кэту... Значитъ, Флора была одною изъ тѣхъ женщинъ, которыя не растеряются никогда и не передъ чѣмъ не остановятся! И это -- сестра ея, передъ превосходствомъ ума и характера которой такъ смиренно преклонялось ея юное сердце!.. Эту маленькую, скромную эмблему супружеской вѣрности кроткосердечная мать Флоры носила до самой своей смерти -- и вотъ теперь колечко это осквернено родною ея дочерью -- комедіанткой!.. Оно жгло пальцы Кэты; молодой дѣвушкѣ очень хотѣлось куда нибудь забросить его, такъ чтобы никогда никому оно и на глаза не попалось... Но -- колечко, по праву наслѣдства, принадлежало и принадлежитъ Флорѣ, слѣдовательно и должно быть возвращено ей.
   Кэта немедленно оставила кухню и вышла на крыльцо. Тамъ, у шпалеры, стояла Флора и глядѣла вдаль, скрестивъ руки на груди. Ея бѣлокурые волосы подъ кружевною вуалью, освѣщенные солнцемъ, блестѣли, какъ золото. Дворовая собака заливалась злобнымъ лаемъ, негодуя на безмолвную незнакомую ей фигуру, а куры робко бродили около шлейфа, растянувшагося темною полосой на лужайкѣ.
   Собака такъ шумѣла, что шаговъ Кэты не было слышно, а потому Флора только тогда замѣтила младшую свою сестру, когда та близко подошла къ ней, и быстро обернулась. Нѣжное лицо красавицы было покрыто красноватыми пятнами: очевидно, она была взволнована и находилась въ сквернѣйшемъ настроеніи, а теперь брови ея сдвинулись еще суровѣе, въ глазахъ сверкали молніи вспыхнувшаго гнѣва.
   -- Опять! Ты ужь здѣсь.... Явилась, какъ неизбѣжная Deus ex machina?... Но какая ты безтактная;-- разлетѣлась тогда въ сѣни!
   Флора заговорила такимъ тономъ, какъ будто передъ ней стояла не взрослая дѣвушка, а шалунья -- сестренка которую не мѣшаетъ иногда познакомить съ розгой.
   Справедливое негодованіе всецѣло овладѣло Кэтой. Она по натурѣ настолько не была кроткой: молодая кровь ея закипѣла при обидѣ, и бьющему по одной щекѣ -- подставлять другую -- она не могла... Однако, на этотъ разъ, Кэта преодолѣла себя и отрывисто, холодно сказала:
   -- Я принесла кольцо.
   -- Давай его сюда!
   Лицо Флоры нѣсколько просвѣтлѣло. Она торопливо взяла колечко съ ладони Кэты и надѣла его на четвертый палецъ.
   -- Ну, я очень рада, что этотъ маленькій дезертиръ отыскался! Это недобрый знакъ...
   Такая безграничная дерзость сильно поразила молодую дѣвушку, такъ что она едва выговорила:
   -- Въ данномъ случаѣ вѣдь не о дурномъ же предзнаменованіи говоришь ты?...
   -- А почему-жъ-бы и не такъ? Или ты думаешь, что умные люди должны быть непремѣнно свободны отъ суевѣрія?.. Наполеонъ I былъ суевѣренъ, какъ баба,-- вотъ и знай, если не знала этого, моя малютка!... Что касается меня, то я... я, по крайней мѣрѣ, не отрицаю предзнаменованій.
   Проговоривъ эти слова, Флора такъ прямо и дерзко посмотрѣла на сестру, какъ будто была увѣрена, что подобный взглядъ уничтожитъ въ головѣ молодой дѣвушки всякую самостоятельную мысль и заставитъ ее совершенно забыть о прошломъ. Но прекрасной невѣстѣ пришлось имѣть дѣло съ существомъ неумолимоправдивымъ, обладающимъ горячимъ сердцемъ...
   -- Ты забываешь, что вчера вечеромъ ты не одна была тамъ! И Кэта указала рукой на мостъ.
   Флора злобно разсмѣялась.
   -- Да, вотъ какъ намъ говорятъ, если мы меньшихъ сестрицъ своихъ не держимъ на приличной дистанціи, не подпускаемъ ихъ къ себѣ по крайней мѣрѣ шаговъ на десять! Впрочемъ, это ужь такая манера у свѣженькихъ, новенькихъ дѣвицъ -- принимать важный, таинственный видъ, какъ будто онѣ и въ самомъ дѣлѣ Боіъ вѣсть что знаютъ, а потомъ неуклюже, безтактно касаться непріятно-звучащей струны въ человѣческомъ сердцѣ, о существованіи которой желали бы совсѣмъ забыть... Разлюбезнѣйшая моя Кэта, обладательница неизсякаемаго источника мудрости, ты хочешь сказать мнѣ, что я вообще не могу уже связывать съ моимъ обручальнымъ кольцомъ никакого предзнаменованія, потому что... ну, потому что оно лежитъ на днѣ рѣки?.. Такъ, что ли, сокровище мое?..
   И она снова отрывисто, рѣзко засмѣялась
   -- Ну, и что, если я, не взирая на всю мою пылкость, безуміе, гнѣвъ (мнѣ вѣдь пришлось выслушать несправедливую, пристрастную критику... Безпощадно были брошены тѣ слова прямо въ лицо мнѣ!) -- что, если я, все таки почувствовала жалость, состраданіе и -- не бросила тогда мою маленькую драгоцѣнность?.. Развѣ ты, дитя, слышала, какъ колечко упало?.. Разумѣется -- нѣтъ: оно вѣдь -- здѣсь!..
   Флора, играя, вертѣла кольцо на пальцѣ.
   -- Да, здѣсь, повторила она, хотя незадолго передъ этимъ оно возымѣло намѣреніе самовольно покинуть меня...
   -- Ну, да, покинуть потому, что кольцо это не по пальцу тебѣ -- велико... перебила неумолимая Кэта, отъ негодованія дрожа всѣмъ тѣломъ:-- у тебя пальцы потоньше пальцевъ покойной твоей матери.
   Флора вздрогнула и даже вытянула руку, какъ бы желая оттолкнуть сестру.
   -- Ахъ, ты, змѣенышъ! прошипѣла она гнѣвно... Съ первой встрѣчи здѣсь, какъ только взглянула я на тебя -- я ужь знала, что твоя мужицкая, неотесанная фигура кинетъ гадкую тѣнь на мою дорогу... Какъ же смѣешь ты слѣдить за мной, шпіонить... наблюдать за моими дѣйствіями? Ты -- за мной?.. Такъ это-то "честныя правила", которыя вбивала тебѣ въ голову твоя славная Лукасъ?.
   -- Мою Лукасъ оставь въ покоѣ, сказала Кэта, сохраняя холодное, величавое спокойствіе, тогда какъ Флора была страшно раздражена. Если я такъ думаю и поступаю такъ, то это вовсе не отъ воспитанія. Я знаю, что эти "честныя правила" у меня въ крови -- по наслѣдству отъ моего честнаго отца. Комедій въ жизни я ненавижу, и лучше совсѣмъ, навсегда онѣмѣть, чѣмъ одобрять ложь. Если ты привыкла озадачивать тѣхъ, которые окружаютъ тебя, своими отважными поступками и запугивать ихъ до такой степени, что они молчать, видя твою ложь,-- то со мной тебѣ не удастся продѣлать этого, не смотря на то, что я и молода, и неопытна. Меня ты не введешь въ заблужденіе: у меня вѣдь здоровые глаза и память хорошая...
   -- Ну, конечно, гдѣ же тягаться тонкому организму, чуткой душѣ, съ дюжимъ деревенскимъ произрастеніемъ!
   Флорѣ хотѣлось съ насмѣшливой улыбкой уйти, не дослушавъ монолога Кэты, оставить эту "резонерствующую юную дѣвицу", но -- она не ушла, она сжимала пальцы въ кулакъ, кусала губы, рвала молодые листочки бука и, оставшись, вдругъ заговорила, такъ разсудительно, такимъ сдержаннымъ тономъ, какъ будто душа ея пребывала въ совершенномъ покоѣ.
   -- Не знаю, поймешь ли ты меня, дитя... (она пожала плечами). Ты морализируешь, употребляя скучный, старый пріемъ, въ который дѣтски вѣруешь, и относишься поэтому къ душѣ человѣческой, какъ лавочникъ, отсчитывающій извѣстное число аршинъ, который не обращаетъ вниманія на качество и цвѣтъ матеріи... Можетъ быть, это тебѣ не ясно?..
   Флора шагнула къ сестрѣ и такъ приблизилась къ ней, что Кэта чувствовала ея дыханіе.
   -- Ну да, ты не ошиблась, заговорила она, понизивъ голосъ и искоса посмотрѣвъ на окна домика:-- мое обручальное кольцо тамъ -- въ рѣкѣ. Я швырнула его въ порывѣ страшнаго отчаянія, подъ вліяніемъ чувства невыразимаго отвращенія къ нищенской жизни съ Брукомъ. Дѣвушки твоего сорта, конечно, не поймутъ этого... Вы вѣдь выбираете себѣ мужа, зная его средства, ознакомившись съ его наружностью, причемъ принимаете въ соображеніе пріятный видъ лица и... даже красивую бороду. Сказавъ разъ "да", вы идете за нимъ въ огонь и воду... Что-жь, это очень хорошо. Такія дѣвушки становятся честными матерями благовоспитанныхъ сыновей; сидя въ родномъ гнѣздѣ, онѣ боязливо и скромно закрываютъ глаза, если вдругъ видятъ передъ собой летящаго орла, который стремится въ страшную высь... Вотъ, съ такимъ-то орломъ хочу жить я! Тамъ, гдѣ онъ паритъ -- тамъ я могу дышать, тамъ область моя, родина... Я всегда буду возлѣ него, буду восхищаться имъ, вдохновлять его во время гордаго полета...
   -- Н-да, чтобы потомъ, если коварная пуля случайно подрѣжетъ ему крылья, громко назвать орла вороной и трусливо, потихоньку бросить его, подхватила Кэта, ярко обрисовавъ постыдную измѣну эгоистки-сестры... И если бы ты ушла еще украдкой, молча, какъ обыкновенно дѣлаютъ вѣроломные люди, но -- нѣтъ, уходя, ты дала волю ожесточенной своей ненависти, ты тутъ же объявила, что будто бы тебя предательски обманули -- и, вотъ, теперь снова стоишь на поруганной тобою землѣ!..
   -- Да, стою здѣсь, какъ обожаемая невѣста Брука, которой -- увы, пришлось тяжко ошибиться, не понять во время, громадности предназначеннаго ей счастья!..
   На губахъ Флоры играла торжествующая усмѣшка. Она смѣрила сестру съ головы до ногъ гнѣвно-сверкающимъ взглядомъ.
   -- Э, да ты можешь быть очаровательно-дерзкой, малютка! Меня положительно поразила твоя хорошенькая фраза, сказанная по поводу моего сравненія... относительно орла... Ахъ, ну, конечно, ты обладаешь преизрядной дозой мѣщанскаго, доморощеннаго ума! Только ума-то этого хватаетъ развѣ на разсужденія вкривь и вкось о порывахъ геніальной натуры, пламенной души... И что смыслишь ты въ психологическихъ тайнахь и загадкахъ?.. Вотъ, если бы я заговорила о дружбѣ -- ну, пожалуй, это было бы комедіей, но любовь и ненависть уживаются вмѣстѣ, онѣ воспламеняютъ другъ друга, и часто причиной жгучей ненависти бываетъ избытокъ чувства любви. Вы, съ вашимъ притупленнымъ сердцемъ, конечно, не поймете этого. Женщины, подобныя тебѣ, чтобы примириться съ мужчиной, котораго онѣ оскорбили, начинаютъ варить ему его любимое кушанье!.. Я-же -- и вообще натуры моего пошиба -- способны искупить смертью содѣянное преступленіе.
   Флора прижала кулакъ къ груди, какъ будто вонзала кинжалъ въ сердце свое.
   -- И вотъ еще что скажу я тебѣ: никогда не любила я Брука такъ страстно, самоотверженно, какъ теперь, съ той минуты, какъ я узнала, что онъ страдалъ, былъ мученикомъ, молчалъ, какъ герой! Да, съ той минуты, когда я должна была сознаться, что смертельно оскорбила его -- любовь моя вспыхнула съ новой силой, и... никогда еще (она быстро схватила руку Кэты и притянула къ себѣ молодую дѣвушку... Пальцы ея были холодны какъ ледъ) -- никогда еще, шептала Флора на ухо ей,-- не была я такъ ревнива, такъ жгуче ревнива!.. Замѣть это себѣ, дитя мое! Здѣсь мое царство.. Хотя я слишкомъ далека отъ мысли считать тебя опасной... Ты для него вовсе не симпатична, что я давно замѣтила, да, наконецъ, онъ только и дышетъ мной... но, все таки, я не привыкла терпѣть возлѣ себя существо, которое такъ умышленно представляетъ изъ себя пріятную особу!.. Твое "хозяйничанье" здѣсь, развязное расхаживанье по всему дому, манеры твои -- не нравятся мнѣ. На будущее время ты должна оставить все это... Поняла, сокровище мое?..
   Энергично отчеканивъ эти слова, Флора подобрала свой шумящій шлейфъ, и такъ поспѣшила въ домъ, какъ будто хотѣла лишить Кэту возможности сдѣлать какое-либо возраженіе, но такая торопливость оказалась совершенно напрасной: молодая дѣвушка стояла съ крѣпко сжатыми, поблѣднѣвшими губами. Честная, неиспорченная юность молчитъ въ такихъ случаяхъ; нѣтъ у нея отвѣта на такой вызовъ, проникнутый страшнымъ высокомѣріемъ, нахальствомъ, указывающій на поразительное двоедушіе.
   Наступилъ май. Фруктовыя деревья уже отцвѣли, зелень замѣтно погустѣла, а уютный домикъ за рѣкой совсѣмъ потонулъ въ зеленомъ морѣ листьевъ, благодаря густо разросшимся винограднымъ лозамъ, которыя доползли почти до самой крыши. Гостиная въ домикѣ снова опустѣла. Генріэтта давно уже перебралась на виллу. Больная видимо поправилась; казалось даже -- развитіе болѣзни пріостановилось. Тетушка-діаконица говорила, что все это сдѣлала Кэта -- такъ хорошо ухаживала она за сестрой. Обѣ сестры вели теперь въ бель-этажѣ пріятную, уединенную жизнь. Новый рояль стоялъ уже въ комнатѣ Кэты. Благодѣтельное вліяніе на больную имѣло сближеніе ея съ тетушкой: Генріэтта иначе смотрѣла теперь на жизнь, оставила прежнія привычки и стала равнодушно относиться къ свѣтскому шуму.
   Никогда еще въ домѣ коммерціи совѣтника не было такъ весело и людно, какъ въ настоящее время, т. е. когда хозяинъ сталъ дворяниномъ. Завелись новыя, весьма пріятныя, желанныя знакомства; нужно было устраивать разнообразныя празднества, задавать широкіе пиры, и тутъ то изобрѣтательность президентши и кошелекъ г. ф.-Рэмера оказались неистощимыми. Да, человѣкъ этотъ, можно сказать, былъ необычайно счастливъ! Во всемъ была ему блестящая удача: золотой дождь падалъ на него; говорили, что коммерціи совѣтникъ ворочаетъ милліонами... И онъ умѣлъ такъ поставить себя, что имъ интересовались во всѣхъ слояхъ общества. Побывать на виллѣ Баумгартенъ -- считалось солиднымъ шикомъ. Владѣлецъ ея не жалѣлъ денегъ на устройство роскошной обстановки: онъ покупалъ дорогія картины, статуи, составлялъ коллекцію рѣдкостей, а серебряной посуды было у него больше чѣмъ у фюрста.
   Около виллы постоянно что-то строилось, такъ что, мѣстами, паркомъ почти нельзя было пройти, не наткнувшись на цѣлыя глыбы плитняка или на куски бѣлоснѣжнаго мрамора, предназначеннаго для возведенія новыхъ конюшенъ. Коммерціи совѣтникъ былъ страстный любитель лошадей, а ихъ у него таки прибавилось, и что за великолѣпныя лошадки были у него!..
   Цѣлая толпа рабочихъ рыла обширный прудъ; строились новыя теплицы для пальмовыхъ деревьевъ... На все это летѣли громадныя суммы денегъ. Но этого мало: въ одинъ прекрасный день явились плотники, маляры, обойщики и -- около красиваго, большого павильона, стоявшаго въ чащѣ парка, закипѣла работа. Павильонъ этотъ былъ почти заброшенъ; двери его были заколочены, но теперь около него лѣпились уже новыя пристройки изящной архитектуры, въ окнахъ блестѣли широкія зеркальныя стекла. По временамъ коммерціи совѣтникъ вынималъ изъ кармана обращики обой и рисунки паркета, которые и преподносилъ президентшѣ, прося ее по вкусу выбрать то или другое, и всегда въ такомъ случаѣ генеральша становилась особенно колкой, сердилась, а Флора хихикала въ платокъ.. Почтенная дама, хотя и указывала на обращики, однако же увѣряла, что ее совсѣмъ не интересуетъ эта новая затѣя -- перестройка павильона -- ради разныхъ дѣловыхъ людей, пріятелей хозяина. Она даже говорила, что нога ея никогда не будетъ тамъ...
   Коммерціи совѣтникъ хлопоталъ, суетился, зачастую уѣзжалъ "по дѣламъ", но это, заявлялъ онъ иногда, скоро кончится: купитъ онъ себѣ славное рыцарское помѣстье и заживетъ сельскимъ дворяниномъ. Если ему удавалось оставаться дома -- онъ почти весь день проводилъ въ бель-этажѣ, гдѣ даже пилъ послѣобѣденный кофе -- къ великой досадѣ президентши, которая лишала себя удовольствія посидѣть часокъ въ зимнемъ саду... Конечно, она была слишкомъ внимательна къ "милому Морицу", чтобы оставлять его одного съ угрюмой, больной и молоденькой "новоиспеченной" дѣвицей... Генеральша приносила жертву, отправляясь одновременно съ Морицемъ въ бель-этажъ. Это было очень пріятно Кэтѣ.... Она чувствовала какую-то непреодолимую, непріятную робость передъ зятемъ-опекуномъ, и именно съ тѣхъ поръ, какъ онъ сталъ къ ней странно-предупредителенъ, такъ нѣженъ, обнаруживая въ то же время тонкую фальшивость, удивительное коварство, относительно президентши, съ которой, однако, продолжалъ обращаться съ обычною своею любезностью. Кэта невольно сдѣлалась застѣнчивой, сдержанной; дѣтская игривость ея исчезла... Но это-то, кажется, еще пуще подзадоривало "милаго Морица" поступать такъ, а не иначе; онъ смотрѣлъ ей въ глаза, угадывалъ ея желанія... Онъ давно уже объявилъ Кэтѣ, что согласенъ на продажу фабричнымъ рабочимъ заброшенной части сада при мельницѣ. Молодая дѣвушка любила помогать бѣднымъ и опекунъ не препятствовалъ ей въ этомъ, даже заботился, чтобы кошелекъ ея никогда не оставался пустымъ. "Что жь, ты можешь позволить себѣ такую забаву", говорилъ онъ, намекая на поразительное увеличеніе капитала ея: "мнѣ вотъ скоро придется купить новый желѣзный денежный шкафъ!"...
   Кэта обыкновенно отвѣчала на это мрачнымъ молчаніемъ. Коммерціи совѣтникъ долженъ былъ признаться ей, что все это богатство пріобрѣтено безжалостнымъ барышничествомъ... Президентша никогда не пропускала случая подтвердить это... Молодая дѣвушка еще недавно заявляла, что находитъ восхитительнымъ бытъ богатой, а теперь страхъ обуялъ ее при мысли, что она обладаетъ такой массой денегъ... Богатства ростутъ и ростутъ, какъ-бы подъ вліяніемъ дьявольскаго навожденія! И кажется ей, что наступитъ, наконецъ, день, когда вся эта золотая гора станетъ давить ее, явясь орудіемъ справедливаго возмездія...
   Кэта стала вообще серьезнѣе, и, если веселость и овладѣвала ею, то это случалась только тамъ -- въ "домикѣ за рѣкой". Тетушка-діаконица безвозмездно обучала бѣдныхъ дѣвочекъ разнымъ рукодѣліямъ. Дѣвочки являлись къ ней по средамъ и субботамъ, въ послѣобѣденное время. И вотъ Кэта, съ согласія старушки, стала заниматься съ ребятишками, и вдругъ почувствовала, что педагогія -- настоящее ея призваніе. Она дарила дѣтямъ платья и заботилась о томъ, чтобы они не уходили домой голодными, что тетушкѣ было бы не по средствамъ. Занятія происходили обыкновенно въ саду, гдѣ дѣти дышали чистымъ воздухомъ и могли на свободѣ порѣзвиться, а это имъ было нужно: бѣдняжки вѣдь жили въ душномъ городѣ. Кэта заказала скамейки для этой маленькой школы и вообще постаралась обставить все, какъ слѣдуетъ, даже не забыла купить игрушекъ. Ученицамъ, во время отдыха, давались мячики, обручи и т. п. увеселительные предметы.
   Флора очень сердилась на Кэту, такъ какъ ей вообще не нравились отношенія, существовавшія между младшей сестрицей и старухой-діаконицей. Такое сближеніе, думала она, нарушало ея права и выставляло ее въ невыгодномъ свѣтѣ передъ тетушкой. Конечно, невѣста не говорила объ этомъ въ домикѣ за рѣкой... Вѣдь старуха всегда дѣлаетъ недовольное лицо, если слышитъ, что любимицу ея -- эту дюжую дѣву -- не хотятъ признать за образецъ всевозможныхъ добродѣтелей. Флора ежедневно являлась въ домъ доктора. Она велѣла сшить себѣ двѣ -- три дюжины бѣлыхъ передниковъ (передники были украшены вышивкой), и ужь безъ передника никогда не посѣщала жениха. Такая прибавка къ костюму была ей "очень къ лицу". И нельзя было упрекнуть Флору въ нежеланіи, во чтобы то ни стало, понравиться тетушкѣ: прекрасная невѣста училась печь блины, не отворачивала отъ жаркой плиты своего нѣжнаго лица, мариновала фрукты и овощи, смотрѣла за бѣльемъ, а однажды, даже вооружилась горячимъ утюгомъ, чтобы выгладить что-то... Но, не смотря на всѣ эти проявленія добродѣтели, ей не удавалось сблизиться со старушкой: жертвы пропадали даромъ -- тетушка относилась къ невѣстѣ чрезвычайно вѣжливо, но сдержанно, и эта сдержанность явилась именно послѣ того рокового вечера... Какъ будто эта добрая женщина знала, что Флора, вернувшись на виллу, обнаруживала ужасную усталость и, чуть не съ проклятіемъ, швыряла въ уголъ передникъ, а потомъ, оправившись, садилась въ карету и летѣла въ городъ навѣстить своихъ пріятельницъ. Пріятельницы, конечно, завидовали ея счастью, и такъ какъ плохо скрывали зависть, то этимъ самымъ проливали на ея душу цѣлительный бальзамъ.
   На внезапную перемѣну въ судьбѣ д-ра Брука, на его блестящую карьеру, все еще посматривали, какъ на нѣкое чудо: ничтожный лекарь -- и вдругъ -- онъ гофратъ, лейбъ-медикъ фюрста! но какъ могло это случиться?.. Не понимали и удивлялись, а потому, скоро стали превозносить его до небесъ. Многіе больные, узнавъ, что Брукъ переѣзжаетъ въ Л--гъ, захотѣли полечиться у него... хотя временно; -- отъ приглашеній не было отбоя. Докторъ принужденъ былъ оставить начатую рукопись; ему приходилось теперь ночевать въ городѣ, обѣдать въ ресторанѣ... Впрочемъ, онъ бывалъ и на виллѣ, и у тетушки, но на самое короткое время.-- "Эти минуты, говорилъ Брукъ, я краду у моихъ паціентовъ."
   Кэта видѣла его не часто, а потому, можетъ быть, видъ доктора поражалъ ее: и дѣйствительно, Брукъ казался очень утомленнымъ, былъ блѣденъ, а сдержанность его и задумчивость приняли какой-то мрачный оттѣнокъ; онъ, какъ говорится, ушелъ въ себя. Съ той минуты, когда Кэта застала его въ сѣняхъ въ объятіяхъ Флоры, онъ почти и не разговаривалъ съ ней... Такъ, двумя -- тремя словами перекинулся, и то какъ-то робко, мимоходомъ. Молодая дѣвушка думала, что онъ сердится на нее (не впору влетѣла въ сѣни!), а потому обидѣлась и старалась, гдѣ только могла, избѣгать его... Тутъ были замѣтны и упрямство, и смущеніе.
   Брукъ относился къ Флорѣ совершенно по прежнему. Кэта никакой перемѣны не замѣтила въ немъ въ этомъ отношеніи. Иногда она даже спрашивала себя: да не была-ли та страшная сцена въ тетушкиной гостиной плодомъ ея фантазіи?.. Нѣтъ, Брукъ долженъ быть безпредѣльно счастливъ, потому что теперь то онъ будетъ обладать ею... Страстная любовь его непоколебима!.. Что-жъ, быть можетъ, онъ таитъ счастье свое въ глубинѣ души, никому не показываетъ его, а Флора утѣшается мыслью, что такой человѣкъ, какъ Брукъ, не можетъ-же такъ скоро примириться съ нею, ну, а послѣ свадьбы (она будетъ въ сентябрѣ) -- начнется иная, новая жизнь.
   Время шло и вотъ настало 20-е мая -- день рожденья Флоры. Въ комнатѣ ея, на всѣхъ столахъ благоухали цвѣты -- поздравительные букеты отъ пріятельницъ новорожденной. Супруга фюрста также прислала ей букетъ, какъ невѣстѣ гофрата. Высокопоставленныя придворныя лица письменно поздравили ее въ самыхъ любезныхъ, лестныхъ выраженіяхъ... Свѣтлый, торжественный день снова выпалъ на долю прекрасной невѣсты, которая еще тверже убѣдилась въ томъ, что она -- любимица боговъ... И, однако-же, на лицѣ ея замѣтно было легкое облачко, а брови по временамъ хмурились, обнаруживая какое-то нетерпѣніе, досаду... На столѣ, стоявшемъ посреди комнаты, между подарками бабушки и сестеръ, красовались изящные черные мраморные столовые часы: д-ръ Брукъ рано утромъ прислалъ эту вещь при запискѣ, въ которой поздравлялъ невѣсту съ днемъ рожденья и извинялся, что лично не можетъ явиться, а посѣтитъ виллу только послѣ обѣда: на рукахъ у него былъ опасно-больной въ городѣ.
   -- Я не понимаю Лео, сказала Флора президентшѣ, съ досадой указывая на подарокъ Брука, неужели онъ не могъ выбрать для меня ничего красивѣе этой каминной вещицы? Въ день рожденья обыкновенно не дарятъ вещей чернаго цвѣта... На мой взглядъ -- часы эти просто -- безвкусица.
   Презилептша въ это время старательно обнюхивала букетъ супруги фюрста, какъ будто цвѣты эти проливали совсѣмъ особенный ароматъ.
   -- Нѣтъ, подарокъ этотъ подходящій, совсѣмъ въ твоемъ вкусѣ, Флора. Онъ вполнѣ соотвѣтствуетъ необыкновенно-глубокомысленной обстановкѣ твоего кабинета, проговорила Генріэтта, насмѣшливо поглядывая на черные бюсты. Она полулежала на красной кушеткѣ.
   -- Вотъ, глупости! Тебѣ, кажется, также хорошо должно быть извѣстно, что не могу же я взять съ собою въ Л* всѣ эти вещи!... Положимъ. Морицъ устроилъ этотъ кабинетъ такъ, какъ я желала, но, насколько я знаю, онъ не подарилъ мнѣ, ни мебели этой, ни прочихъ украшеній... Да я ни за что и не потащила-бы туда эту дрянь! На что они мнѣ? Мой будуаръ въ Л--гѣ будетъ сиреневаго цвѣта, а отдѣлка будетъ состоять изъ бронзовыхъ арабесокъ.
   -- Конечно, хорошенькій, свѣжій букетикъ куда лучше часовъ! Но вѣдь ты, Флора, не сантиментальна...
   Кэта (она была сегодня въ первый разъ въ бѣлоснѣжномъ платьѣ) молча стояла около великолѣпнаго миртоваго деревца -- воспитанника тетушки-діаконицы. Старушка подарила его сегодня невѣстѣ. Молодая дѣвушка, грустно улыбаясь, поглаживала гибкія вѣтки мирты, усыпанныя мелкими листочками. Никто не обратилъ вниманія на этотъ рѣдкій, чудный подарокъ, а вѣдь тетушкѣ разстаться съ этимъ деревцомъ, навѣрно, было очень тяжело.
   Послѣ обѣда всѣ сидѣли въ балконной гостиной, такъ какъ все еще являлись лица, желающія поздравить новорожденную.
   Генріэтта лежала въ качалкѣ, стоявшей противъ отворенной двери на балконъ. Она тоже принарядилась, пожелавъ одѣться "по майски, по весеннему", какъ и ея младшая сестра, но ей холодно было въ одномъ кисейномъ бѣломъ платьѣ, и она ежилась, закутавшись въ дорогую шаль изъ crêpe de Chine. На ея матово-блѣдномъ лицѣ лежали лихорадочно-красныя пятна. Больная попросила Кэту отправиться къ "старому" роялю, отыскать "Lob der Thränen" Шуберта и сыграть эту пьеску. Кэта согласилась и пошла въ "музыкальную комнату". Вдругъ лицо Генріэтты вспыхнуло, пятна обозначились рѣзче, и она невольно приложила руку къ сердцу -- въ гостиную вошелъ Брукъ.
   Флора порхнула къ нему на встрѣчу и повисла у него на рукѣ. Едва давъ ему время поздороваться съ присутствующими, она увлекла его въ свою комнату, чтобы показать всѣ подарки. Красавицѣ исполнилось сегодня двадцать девять лѣтъ, но она, стряхнувъ съ себя серьезно-ученый видъ, вдругъ превратилась въ наивную, веселенькую шестнадцатилѣтнюю дѣвочку, и дѣйствительно -- казалась удивительно моложавой, совсѣмъ очаровательной, юной барышней.
   Когда женихъ и невѣста проходили въ красный кабинетъ -- Кэта стояла у нотнаго шкафа, отыскивая въ немъ "Lob der Thränen". Она оглянулась. Докторъ какъ-то застѣнчиво поклонился ей... Молодая дѣвушка совсѣмъ уткнулась въ ноты.
   -- Ну, Лео, сегодня я разрываю то, что еще связывало меня съ моимъ прошлымъ! Да, я такъ сильно заблуждалась тогда, что чуть было сама не разрушила своего счастья... (Флора проговорила эти слова уже въ кабинетѣ, и какимъ невыразимо сладкимъ голосомъ!) Слушай, я не хотѣла напоминать о томъ злосчастномъ вечерѣ, но... вѣдь тогда, потерявъ самообладаніе, я, въ волненіи, раздраженіи, высказала такія вещи, такія мысли, противъ которыхъ возстаютъ и сердце мое, и душа моя! Однако, правды ради, и ради собственнаго своего интереса, я обязана, я должна сказать тебѣ, что и ты тогда ошибался, изрекая такой приговоръ. Знай же: не желаніе выставить себя на показъ побудило меня выступить на литературное поприще, а единственно -- дарованія мои толкнули меня на эту дорогу, или, лучше сказать, геніальность моя. Не задавай мнѣ никакихъ вопросовъ! Могу тебя увѣрить, что сочиненіе мое "Женщины" (сочиненія этого ты не знаешь) прославило бы Флору Мангольдъ!... По отзывамъ людей компетентныхъ, трудъ этотъ сдѣлалъ бы имя мое знаменитымъ въ цѣломъ мірѣ... Но -- мнѣ и въ голову теперь не приходитъ, заживъ съ тобой, идти своей отдѣльной дорогой, проявлять свои собственные таланты. Нѣтъ, Лео, я буду упиваться только твоей славой, какъ и подобаетъ это женѣ... И вотъ, для того, чтобы въ будущемъ и соблазна не было -- тетрадь эта, плодъ усердныхъ ученыхъ занятій, поэтическаго вдохновенія, вспыхивающаго въ моей груди, волнующаго мою душу -- должна исчезнуть съ лица земли!..
   Въ эту минуту Кэта подходила съ нотной тетрадкой къ роялю. Она видѣла, какъ Флора, чиркнувъ спичкой, зажгла рукопись свою и бросила ее въ каминъ, а затѣмъ повернула голову къ окну (Брукъ, вѣроятно, стоялъ у окна)... Быть можетъ красавицѣ-невѣстѣ желательно было, что бы онъ бросился спасти "Женщинъ", но... докторъ не бросился, потому что въ кабинетѣ было тихо, не слышно было шаговъ его по направленію къ камину... Значитъ "драгоцѣнное топливо" погибло въ пламени. Дымъ, отброшенный весеннимъ вѣтромъ обратно въ трубу, влетѣлъ въ комнату и запахъ гари проникъ даже и въ музыкальной салонъ.
   Въ то время, какъ Флора, крѣпко закусивъ нижнюю губу, съ странно-сверкающими глазами, отходила отъ камина, Кэта торопливо сѣла за рояль и начала играть фантазію на тэму "Lob der Thränen".
   Ей не хотѣлось услышать словъ Брука; ей, наконецъ, просто было противно постоянно быть невольнымъ свидѣтелемъ сценъ между женихомъ и невѣстой... Вѣдь такъ Брукъ по-неволѣ возненавидитъ ее, Кэту. Но эта новая комедія, только что разыгравшаяся на ея глазахъ, ужасно возмутила молодую дѣвушку: манускриптъ, порядкомъ таки потертый, постранствовавшій по бѣлу свѣту (по "кривымъ дорожкамъ"), нѣсколько разъ возвращенный автору, какъ непригодный, по отзыву "компетентныхъ людей" -- долженъ былъ играть роль жертвы, жертвы трогательнаго свойства, приносимой строгому господину и повелителю! Даровитая женщина, проявляя великодушіе свое, самоотверженіе, отказывалась отъ самой себя, отъ своего генія!...
   Въ комнатѣ Флоры завязался разговоръ. Кэта на этотъ разъ громче, энергичнѣе ударяла по клавишамъ, однако ей все-таки слышался серьезный, спокойный голосъ доктора, но она утѣшалась тѣмъ, что слова въ отдѣльности не долетали до ея слуха, а когда кончила играть -- Флора вышла изъ кабинета, чтобы вернуться въ гостиную. Невѣста уже не висѣла теперь на рукѣ жениха: угрюмая, недовольная, какъ ребенокъ получившій нахлобучку и принужденный смолчать, шла она рядомъ съ Брукомъ, держа въ рукахъ букетъ супруги фюрста... Да, пришлось и Флорѣ склонить голову, встрѣтиться со своимъ господиномъ. Сердито, искоса поглядѣла она на сестру, еще сидѣвшую за роялемъ, потомъ остановилась и произнесла:
   -- Ну, слава Богу, кончила ты! Гремишь на инструментѣ такъ, что я даже собственныхъ своихъ словъ не могу разслышать... Вотъ, свои сочиненьица ты исполняешь очень мило! Вещички эти -- невинные, дѣтскіе мотивы, мелодіи безъ всякой глубины... Но играть произведенія Листа и Шуберта тебѣ, Кэта, не слѣдовало-бы, потому что тутъ не хватаетъ у тебя умѣнья, а главное -- пальцы не имѣютъ надлежащей бѣглости.
   -- Генріэтта желала прослушать эту пьесу, спокойно отвѣтила Кэта и закрыла рояль.-- Я никогда и не выдавала себя за хорошую піанистку...
   -- Да, ты никогда этого не заявляла, милая Кэта! Ты совсѣмъ не виртуозка, пальцы твои не прыгаютъ по козлиному на клавишахъ, заговорила Генріэтта, вдругъ очутившись въ дверяхъ музыкальнаго салона,-- но хотѣлось-бы мнѣ видѣть дѣвушку, которая понимала-бы Шуберта такъ глубоко, какъ ты... А, можетъ быть, сестрица Флора думаетъ, что слезы, навертывающіяся на глаза слушателя во время твоей игры -- слезы приторныя, выжимаемыя чисто изъ любезности?..
   -- Разстроенные нервы, милочка,-- вотъ и все! засмѣялась Флора и послѣдовала за докторомъ въ гостиную. Брука позвала туда президентша.
   Почтенная дама сидѣла въ креслахъ. Лицо ея было красновато; въ одной рукѣ она держала лорнетку, въ другой -- письмо, только что поданное лакеемъ.
   -- Ахъ, любезнѣйшій, милѣйшій гофратъ (генеральша кстати и не-кстати титуловала такъ Брука, потому что словечко это ласкало ея слухъ... Ну, что-бы тамъ ни было, а все-таки онъ гофратъ!),-- вотъ, пріятельница моя, баронесса Штейнеръ, пишетъ мнѣ, что на дняхъ пріѣдетъ сюда, чтобы посовѣтоваться съ вами. Она, видите-ли въ ужасномъ отчаяніи, боится за своего маленькаго внука -- представителя древней фамиліи ф. Брандау. Мальчикъ этотъ вдругъ сталъ хромать. И наилучшіе врачи не могутъ указать на причину такой болѣзни. Не примете-ли вы на себя трудъ осмотрѣть ребенка и полечить его?
   -- Съ удовольствіемъ, но, само собою разумѣется, если эта дама не будетъ отнимать у меня слишкомъ много времени.
   Брукъ зналъ этихъ дамъ-аристократокъ (ему приходилось сталкиваться съ ними, какъ врачу), зналъ, какъ любятъ онѣ заставлять "ждать себя", да еще желаютъ, чтобы докторъ относился къ простому насморку совершенно серьезно, какъ къ опасной болѣзни.
   Президентша видимо была оскорблена такимъ, ужь слишкомъ равнодушнымъ, отвѣтомъ, а потому, не повторяя просьбы, обратилась теперь къ Флорѣ:
   -- Баронессу очень обидѣло послѣднее мое письмо... Я писала, что по нѣкоторымъ обстоятельствамъ остановиться ей у насъ нельзя, поэтому пріѣздъ ея сюда не можетъ состояться... Письмецо (она постучала лорнеткой по письму) изобилуетъ тонкими колкостями, остренькими фразами... Если-бы баронесса такъ не тревожилась и не боялась за внука -- она совсѣмъ и не отвѣтила-бы мнѣ... Я не могу выразить, какъ мнѣ это больно!.. Баронесса пишетъ, что готова остановиться въ первомъ попавшемся отелѣ, ближайшемъ къ квартирѣ гофрата, и проситъ меня по крайней мѣрѣ сдѣлать ей одолженіе: пріискать помѣщеніе въ пять комнатъ.
   Широкія, полуопущенныя вѣки президентши приподнялись, и она бросила уничтожающій взглядъ на молодую дѣвушку въ бѣломъ платьѣ... Кэта стояла въ трехъ-четырехъ шагахъ отъ генеральши, положивъ руки на спинку стула и потупивъ глаза. Хорошенькое личико ея, то краснѣло, то блѣднѣло... Вѣдь въ каждомъ словѣ почтенной дамы звучалъ упрекъ, относившійся къ ней...
   -- Ахъ, конечно, нашлось-бы помѣщеніе въ бель-этажѣ, если-бы только эта добрая Штейнеръ не настаивала à tout prix на пяти комнатахъ, продолжала президентша:-- ей именно необходимо имѣть два салона -- для себя и дочери Маріи, потомъ комнату для маленькаго Іова ф. Брандау и его гувернантки, ну, и, по крайней мѣрѣ, три спальни: она вѣдь и горничную привезетъ съ собой.
   Генеральша, видимо озабоченная, недовольная, склонила голову на руку.
   -- Короче сказать, заговорила Генріэтта рѣзко и запальчиво:-- все дѣло въ томъ, что Кэта является помѣхой... мѣшаетъ пріѣзду совершенно-незнакомой намъ барыни -- высокомѣрной баронессы!..
   -- Но, я вѣдь говорила, что могу переселиться на мельницу, замѣтила молодая дѣвушка безъ тѣни обидчивости и провела рукой по головѣ сестры, какъ-бы успокоивая ее.
   -- О, нѣтъ, Кэта, я знаю лучшій исходъ! воскликнула больная, причемъ глаза ея разгорѣлись, ужь если ты должна уступить, то мы попросимъ тетушку-діаконицу, чтобы она отдала тебѣ свою славную, уютную гостиную Я знаю, она будетъ очень рада пожить съ тобой -- вѣдь ты любимица ея!.. Ну, рояль твой перенесутъ туда... И знаешь, мнѣ тогда можно будетъ приходить къ тебѣ, когда вздумается...
   Она вдругъ умолкла и взглянула на доктора: Брукъ сначала отвернулся и глядѣлъ въ окно, но теперь мрачное лицо его было обращено къ Генріэттѣ, и она прочла въ его глазахъ гнѣвъ и сильное недовольство... Можетъ-ли это быть?.. Вѣдь онъ совсѣмъ на себя не похожъ!..
   -- Я нахожу практичнѣе устроиться такъ: пусть мальчикъ съ гувернанткой помѣстятся въ моемъ домѣ, холодно и принужденно проговорилъ Брукъ.
   Президентша въ смущеніи теребила газовый шарфъ, концы котораго были завязаны у нея подъ подбородкомъ, и едва-едва могла скрыть мимолетную, ироническую улыбку.
   -- Это трудно будетъ устроить, любезнѣйшій гофратъ, возразила она.-- Моя старая пріятельница ни за что не разстанется съ Іовомъ, ну, и, кромѣ того.. О, вы и понятія не имѣете, какъ страшно избалованъ этотъ юный, единственный представитель фамиліи ф. Брандау! Онъ привыкъ къ атласу, привыкъ спать подъ бархатнымъ балдахиномъ... Да, эта тощенькая, невзрачная фигурка чрезвычайно изнѣжена. Впрочемъ, что-жь, жить въ подобной роскошной обстановкѣ они могутъ, имѣя на то средства, а вотъ мы даже затрудняемся дать имъ мѣсто..
   -- А почему ты, Лео, предпочитаешь навязать этого уродца (онъ несноснѣйшій, негодный мальчишка, какихъ поискать -- не сыщешь!) на шею бѣдной тетушки-діаконицы?.. спросила запальчиво Генріэтта. Ею вдругъ овладѣло то болѣзненное раздраженіе, подъ вліяніемъ котораго она часто высказывала такія вещи, что потомъ и сама была не рада, горько раскаивалась... Что тебѣ сдѣлала Кэта?.. Я давно уже съ неудовольствіемъ вижу, что ты несправедливъ къ ней, предубѣжденъ противъ нея... Можетъ быть, она недостаточно аристократична для тебя: дѣдъ ея былъ только замковымъ мельникомъ? Тебѣ какъ-то и въ голову никогда не приходитъ заговорить съ ней, а вѣдь это просто даже смѣшно!.. Кэта была, есть и будетъ сестрой Флоры, какъ и я. Всѣ мы говоримъ другъ другу "ты" -- только она одна составляетъ для тебя исключеніе...
   Тутъ Флора вмѣшалась въ разговоръ:
   -- Милочка моя, это "ты" давно уже стоитъ у меня поперекъ горла... И, если-бы это зависѣло отъ меня одной -- я-бы постаралась, чтобы, ни ты, ни Кэта не смѣли употреблять въ разговорѣ съ нимъ этого мѣстоименія. Говоря откровенно, я не уступлю никакой женщинѣ ни іоты изъ тѣхъ преимуществъ, которыя принадлежатъ мнѣ. Ну, что касается тебя -- пусть милость превратится въ право, пусть будетъ по старому, но такой короткости въ отношеніяхъ между Кэтой и Лео -- я рѣшительно не потерплю... Серьезно запрещаю это!..
   Она охватила обѣими руками плечо Брука и, нѣжно поглядывая на него, прильнула ка нему.
   Нѣжность-ли Флоры или упреки Генріэтты заставили вздрогнуть доктора, только онъ такъ вздрогнулъ, какъ будто къ плечу его прикоснулась змѣя, а не прекрасныя, нѣжныя ручки невѣсты... Лицо жениха почти помертвѣло.
   Кэта отвернулась, ей хотѣлось сейчасъ-же выйти изъ комнаты; она готова была расплакаться -- такъ жестоко оскорбили ее! Но молодая дѣвушка совладала съ собой и, повидимому, осталась совсѣмъ спокойной, однако-же направилась къ дверямъ... Какъ разъ въ эту минуту дверь отворилась -- вошелъ коммерціи совѣтникъ.
   Странно, Кэта тутъ совершенно забыла о томъ, какъ она нерасположена къ этому человѣку (чувство это недавно шевельнулось въ ея сердцѣ); теперь она думала только, что вотъ это ея опекунъ, заступившій ей мѣсто отца, поэтому онъ долженъ защитить ее... Молодая дѣвушка подошла къ нему и взяла еге подъ руку.
   Г. ф. Рэмеръ удивленно посмотрѣлъ на Кэту, а потомъ, весело улыбаясь и плутовски подмигнувъ, прижалъ ея руку къ сердцу, учинивъ это прижатіе локтемъ, такъ какъ руки его были заняты: онъ держалъ небольшой ящикъ, который и былъ поставленъ имъ на столъ передъ президентшей.
   Появленіе коммерціи совѣтника вышло очень кстати: въ самомъ дѣлѣ, тяжелая, мучительная сцена такъ и осталась недоигранной, и Генріэтта, вызвавшая ее, готова была теперь броситься къ нему на шею въ благодарность за его веселый, непринужденный тонъ, какимъ онъ заговорилъ.
   -- Ну съ, вотъ, я и утѣшенъ, наконецъ! Мой подарокъ тебѣ, Флорочка, прикатилъ сюда. Берлинскій мой коммисіонеръ оправдываетъ медленность свою тѣмъ, что главная задержка была со стороны фабрикантовъ... (Рэмеръ открылъ ящикъ).
   Но вотъ въ рукахъ г. Рэмера заблестѣла атласная матерія палеваго цвѣта, а затѣмъ онъ развернулъ кусокъ бархата прелестной фіялковой краски. И то, и другое было преподнесено Флорѣ. Коммерціи совѣтникъ вѣрно разсчиталъ на эффектъ, зная, какъ подобныя вещи обольщаютъ женскій глазъ; даже Генріэтта увлеклась, забыла о своей досадѣ, когда увидѣла изящные вѣера и картонажи съ парижскими цвѣтами и перьями. Ящикъ еще не опустѣлъ... Любезный хозяинъ оговорился, что онъ кстати ужь и другимъ дамамъ привезъ подарки (зачѣмъ откладывать?), которые и будутъ сейчасъ же вручены по принадлежности. Президентша получила драгоцѣнную кружевную шаль, Генріетта поблагодарила зятя за бѣлое шелковое платье; что касается Кэты, то она невольно должна была взять футляръ (солидныхъ размѣровъ), потому что опекунъ почти насильно сунулъ ей въ руки эту вещь, бросивъ на молодую дѣвушку особенно выразительный взглядъ, взглядъ многозначущій... Это сильно встревожило ее; она ощутила нѣчто чрезвычайно непріятное -- именно въ отношеніи къ зятю своему -- опекуну. Кэта сама удивилась, отчего ей за послѣднее время г. ф.-Рэмеръ сталъ какъ-то противенъ?.. Онъ взглянулъ такъ пламенно, задушевно... Какъ будто между ними была какая-то тайна, извѣстная только имъ... Что же это такое? Развѣ онъ смѣетъ такъ посматривать на нее? Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ!.. Чувство стыда, отвращенія овладѣло Кэтой, что и отразилось ясно на ея лицѣ... Но это приписали просто смущенію молодой дѣвушки.
   -- Ну, Кэта, развѣ это для тебя такая новость -- получать подарокъ? спросила Флора. А что преподнесъ тебѣ Морицъ? Вѣдь все равно когда нибудь эта сладкая тайна не будетъ для насъ тайной... Покажи-ка, милочка!
   Футляръ чуть не выпалъ изъ рукъ Кэты. Флора подхватила его и подавила пружинку -- крышка отскочила и -- на черномъ фонѣ бархата блѣдно-краснымъ огнемъ засверкали камни ожерелья.
   Президентша поднесла къ глазамъ лорнетку.
   -- Великолѣпная работа!.. Строго говоря -- ужь слишкомъ художественная отдѣлка для подобной поддѣльной вещицы, хотя это нынче въ модѣ и даже принято дамами высшаго круга... Стеклышки замѣчательно чисты, огоньки чудесно поблескиваютъ!..
   Она старательно щурилась, а потомъ небрежно протянула руку, чтобы взять футляръ и разсмотрѣть ожерелье.
   -- Стеклышки? оскорбился коммерціи совѣтникъ... Но, бабушка, какъ можете вы считать меня такимъ неприличнымъ человѣкомъ?.. Развѣ, напримѣръ, вотъ здѣсь есть хоть одна не шелковая нитка? Онъ провелъ рукою по палевому атласу Я никогда, никогда не покупаю поддѣльныхъ вещей! Вы это должны, кажется, знать по опыту...
   Президентша закусила губы.
   -- О, я знаю это, Морицъ... Но фактъ этотъ невольно смутилъ меня: вѣдь такихъ рубиновъ (насколько мнѣ извѣстно) нѣтъ у нашей многоуважаемой супруги фюрста.
   -- Что-жь, мнѣ остается пожалѣть фюрста.. Значитъ, у него не хватаетъ средствъ воскликнулъ Рэмеръ, смѣясь и принявъ надменный видъ. Да я и не могъ подарить Кэтѣ, этой счастливицѣ, что нибудь дешевенькое... Она вѣдь черезъ два года сама можетъ накупить себѣ кучу бриліантовъ, ну, и тогда ожерелье (если бы оно было съ поддѣльными камнями) навѣрно полетѣло бы въ уголъ, какъ оскорбительный подарокъ!
   Кэта не обнаружила желанія снова взять футляръ. Ея дрожащія руки опять легли на спинку стула.
   Почтенная дама заговорила теперь о томъ, что вообще слишкомъ наряжаться и украшаться неприлично восемнадцатилѣтней дѣвушкѣ, а эту-то именно слабость она и подмѣтила въ Кэтѣ.
   -- Ахъ, бабушка, да развѣ ей всегда будетъ восемнадцать лѣтъ? Не останется же она дѣвушкой! шаловливо воскликнула Флора... Ужь это мнѣ лучше всѣхъ извѣстно... А?.. Не такъ ли, Кэта?..
   Чувство стыдливости было оскорблено, и Кэта молча и гордо отвернулась отъ сестры, только глаза ея засверкали.
   Невѣста была раздосадована и смущена, но ей не удалось вполнѣ скрыть это; она принужденно разсмѣялась и весело проговорила:
   -- Э, поглядите-ка, какую величественную осанку можетъ принять эта малютка!.. Она смотритъ такъ, какъ будто я совсѣмъ нечаянно, безъ всякаго умысла, просто болтая, коснулась строжайшей государственной тайны!.. Но развѣ желать выйти замужъ -- преступленіе?.. Полно, милочка ты моя, жеманиться!.. Не слѣдуетъ отнѣкиваться отъ того, что вырывается въ минуту откровенности... (Флора подложила бѣлоснѣжные пальчики свои подъ свѣтящіеся рубины и, плутовски щурясь, многозначительно посмотрѣла на коммерціи совѣтника) А вѣдь это, Морицъ, правда: дѣйствительно такое ожерелье можетъ носить только жена милліонера!..
   Президентша поднялась при этихъ словахъ и, какъ-то особенно торопливо, взяла дрожащими пальцами письмо, лорнетку и поправила на себѣ мантилью, намѣреваясь уйти.
   -- Хотя ты, любезный Морицъ, и не терпишь ничего поддѣльнаго, заговорила она важнымъ, спокойнымъ тономъ, но шампанское, которое мы пили сегодня за обѣдомъ за здоровье Флоры, было не настоящее: оно причинило мнѣ невыносимую головную боль, и я должна отдохнуть нѣсколько времени...
   Дойдя до середины комнаты, генеральша обернулась и прибавила:
   -- Послѣ отдыха мнѣ желательно было бы узнать рѣшеніе твое вотъ по этому дѣлу (она подала коммерціи совѣтнику письмо баронссы Штейнеръ). Прочти эти строки. Ты долженъ будешь убѣдиться, что вторично отвѣтить отказомъ -- нельзя, это значило бы оскорбить баронессу. Сначала я было покорилась, желая не нарушать мира, но теперь положеніе мое вовсе не такое, чтобы идти на подобную непростительную уступку... Особы нашего званія не позволяютъ вертѣть собою, какъ вертятъ маріонетками, и не допускаютъ также устраненія, если ихъ желаютъ удалить, находя неудобными. Рекомендую хорошенько подумать объ этомъ, Морицъ!..
   

XIX.

   -- Ну, Морицъ, тебя ожидаетъ тяжелая борьба, замѣтила Флора, указавъ на дверь, за которою скрылась генеральша: бабушка-то совсѣмъ готова сразиться, вооружена съ ногъ до головы... (Коммерціи совѣтникъ громко разсмѣялся). Смѣйся, но ты увидишь: не захочетъ она уступить другой ни одной пяди земли, которую ты самъ любезно предоставилъ ей съ правомъ неограниченнаго господства. Я вѣдь не разъ предостерегала тебя.. Теперь не мѣшаетъ тебѣ подумать о томъ, какъ-то ты справишься съ ней?..
   Она вдругъ умолкла и, съ озабоченнымъ видомъ, схватила жениха за руку, воскликнувъ страстнымъ, взволнованнымъ голосомъ:
   -- Скажи мнѣ, ради Бога скажи, что съ тобою, Лео?.. У тебя что-то есть на душѣ, ты страдаешь... я вижу, какъ ты страдаешь и хочешь скрыть это отъ меня?... Другихъ, пожалуй, тебѣ удастся обмануть, но глаза любящей лучше видятъ -- ты не обманешь ихъ!.. Вотъ здѣсь (она провела бѣленькими пальчиками по лбу Брука, при чемъ все лицо его покраснѣло) -- здѣсь легли морщинки... Онѣ пугаютъ меня!.. Да это и понятно: ты слишкомъ утомляешься!.. Знаешь что? Я позволю себѣ одну вольность: съ сегодняшняго же дня стану командировать одного изъ нашихъ лакеевъ въ городъ, къ тебѣ на квартиру, съ приказомъ: отгонять непремѣнно всѣхъ назойливыхъ мѣщанъ, которые такъ еще недавно чуть не каменьями швыряли въ тебя, порицая твою докторскую дѣятельность, а теперь -- безсовѣстно лѣзутъ, отдохнуть не дадутъ!..
   Генріэтта совсѣмъ смутилась и молча поглядывала на смѣлую, самоувѣренную болтунью -- сестрицу; коммерціи совѣтникъ легонько покашливалъ, поглаживая изящную свою бородку, чтобы скрыть насмѣшливую улыбку.
   Лицо Брука, до сихъ поръ такое неподвижное, почти застывшее, теперь нѣсколько оживилось, и онъ улыбнулся -- но какъ мрачно, горько, презрительно.
   -- Нѣтъ, ужь это ты оставь, Флора, сказалъ докторъ суровымъ, повелительнымъ тономъ: -- я долженъ разъ навсегда воспретить тебѣ вообще вмѣшиваться въ дѣла мои, какъ врача.
   Проговоривъ эти слова, Брукъ сейчасъ же обратился къ коммерціи совѣтнику:
   -- А мнѣ нужно переговорить съ тобой относительно одного трудно-больнаго. Сильныя душевныя потрясенія сломили его, и физически, и нравственно... Позволь мнѣ объ этомъ дѣлѣ побесѣдовать съ тобою наединѣ?...
   -- Трудно-больной? повторилъ г. ф. Рэмеръ и призадумался на секунду, а затѣмъ мрачно сдвинулъ брови, при чемъ губы его какъ-то жестко, непріятно скривились... Ахъ да, ну, теперь знаю, о комъ это ты хлопочешь, заговорилъ онъ, сдѣлавъ презрительный жестъ: это -- безшабашная головушка, купецъ Ленцъ, безразсуднѣйшій изъ спекулянтовъ, проигравшій почти все!.. Задумалъ теперь спасаться, запустить поглубже руку въ мой карманъ... Весьма благодаренъ!..
   -- Не лучше-ли намъ уйти туда? замѣтилъ Брукъ, сильно подчеркивая каждое слово... Вѣдь Ленцъ, кромѣ насъ, никому ничего не говорилъ о своемъ положеніи; даже жена его не знаетъ...
   -- Пожалуй, пойдемъ... Послушаю, по наврядъ ли протяну я ему даже палецъ, чтобы спасти его. Дѣло это совсѣмъ проигранное, дѣло -- дрянь, говорю тебѣ.
   Г. ф.-Рэмеръ лѣниво пожалъ плечами... Счастье, деньги засушили его сердце (а прежде оно было мягкое, доброе), и онъ утратилъ способность ставить себя на мѣсто человѣка, терзаемаго мучительными заботами.
   -- Какъ, ты-то принимаешь въ немъ участіе?.. Вѣдь онъ тоже швырялъ въ тебя каменьями! напомнилъ коммерціи совѣтникъ.
   -- Что-жь, неужели мнѣ принимать это въ соображеніе? спросилъ Брукъ серьезно.
   Рэмеръ покраснѣлъ. Они вышли изъ комнаты.
   Сестры остались однѣ. Флора сильно позвонила, чтобы вызвать горничную и приказать ей убрать подарки. Кэта взяла зонтикъ.
   -- Ты гулять идешь? спросила Генріэтта, снова улегшись на качалкѣ.
   -- Да, сегодня у тетушки-діаконицы урокъ рукодѣлья. Я и то опоздала. Надо поторопиться. Она...
   Молодая дѣвушка не договорила. Флора такъ сильно швырнула картонку съ цвѣтами въ корзинку, принесенную горничной, что крышка отскочила, и бѣлые, нѣжные цвѣточки разсыпались по палевому атласу. Она вспылила.
   -- Ахъ, какъ мнѣ эти "занятія", вся эта возня тамъ опротивѣла! Такъ противно, что и выразить не могу! Тетушка эта -- олицетвореніе чувства долга -- отклонила сегодня мое приглашеніе: я звала ее на чашку кофе, но она отказалась!.. Ну, какъ же можно отослать обратно въ городъ дѣвчонокъ съ пустыми руками?.. То-же вѣдь гости -- изъ самаго паскуднаго въ городѣ квартала!.. А фрейлейнъ Кэта, само собою разумѣется, старается совершенно серьезно относиться къ этому фарсу... У нея чувство долга и добродѣтель прекрасно развиты!..
   Давъ уйти горничной, Флора схватила Кэту за руку, замѣтивъ, что "младшая сестра" намѣрена была молча удалиться, и прямо объявила, что разъ на всегда воспрещаетъ ей имѣть подобныя сношенія съ домомъ Брука: "Ты ставишь меня въ неловкое положеніе, принимая такое горячее участіе въ занятіяхъ тетушки (говорила Флора); не могу-же я, въ самомъ дѣлѣ, возиться съ этими скверными, грязными дѣвчонками... Вѣдь это пытка!.. но какъ мнѣ отказаться?.. Вѣдь если я брошу всю эту возню -- тетушка начнетъ шептать Бруку, что, вотъ, молъ, она какая -- чудовище, женщина безсердечная, не любящая малютокъ, лишенная женственности!.. Опираясь на права свои, я запрещаю тебѣ вообще помогать тетушкѣ, бывать тамъ... Слышала?...
   -- Слышала, но все-таки буду дѣлать все то, что не запрещаетъ мнѣ совѣсть, отвѣтила Кэта твердымъ, спокойнымъ тономъ и, энергически тряхнувъ рукой, сбросила руку сестры.-- Ты говоришь: "опираясь на свои права", но вѣдь ты при мнѣ, сама-же, отреклась отъ этихъ правъ, какъ отъ обузы, слишкомъ тяжелой...
   -- Что вѣрно, то вѣрно! воскликнула Генріэтта, вдругъ очутившись возлѣ Кэты. Глаза больной горѣли непримиримою ненавистью къ старшей сестрѣ.
   -- Слѣдовательно, продолжала молодая дѣвушка, этихъ правъ я не нарушаю. Я знаю, что говорю, тутъ нѣтъ ничего непонятнаго... Но.. плохо-же тебѣ приходится, если въ каждомъ хорошемъ, похвальномъ поступкѣ другихъ лицъ ты усматриваешь нѣчто враждебное, могущее повредить тебѣ...
   -- Повредить... мнѣ?!
   Флора хихикнула и даже всплеснула руками.
   -- О, ты милѣйшая, мудрѣйшая изъ всѣхъ ревнительницъ морали, воскликнула она,-- ты немножко ошибаешься! Слушай-же: любовь, пережившая самыя жгучія испытанія, которымъ я умышленно подвергла Брука -- ничего не боится; ничто на свѣтѣ не угрожаетъ такой любви!...
   -- Но это довольно печально! пробормотала Генріэтта хриплымъ голосомъ... Она почти задыхалась, гнѣвно сжимая кулаки. Если бы я постоянно не помнила, что Брукъ обладаетъ мужественною твердостью, всегда поступаетъ послѣдовательно -- я бы въ данномъ случаѣ могла назвать его безхарактернымъ человѣкомъ...
   -- Я вамъ говорю это только потому, что до свадьбы нашей осталось немного времени; свадьба будетъ въ сентябрѣ, продолжала Флора, обращаясь къ младшей сестрѣ (на замѣчаніе Генріэтты она только презрительно пожала плечами) -- если я хочу дѣйствовать такъ, то это ничто иное, какъ вѣжливая уступка старухѣ съ моей стороны... Я желаю быть съ нею въ ладахъ. Въ Л--гѣ, конечно, все пойдетъ по новому; тамъ у меня такихъ мыслей не будетъ, ну, а что касается Брука, то не пройдетъ трехъ-четырехъ недѣль послѣ нашей свадьбы, какъ онъ увидитъ, убѣдится, что такая жена, какую прочила ему тетушка -- была бы для него не только постыднымъ бременемъ, но -- просто -- невозможностью. Да, и онъ, лишь тогда вполнѣ оцѣнитъ меня, когда кружокъ нашъ, представительницей котораго буду я, придастъ настоящій блескъ его видному положенію въ обществѣ; мужъ будетъ видѣть меня всегда элегантной женщиной, которая увѣренно пользуется своими правами. Если я и буду стоять вдали отъ хозяйства и "дѣтской", то вѣдь это не потребуетъ матерьяльныхъ жертвъ со стороны мужа. Я ужь все разсчитала: за вычетомъ изъ моихъ доходовъ денегъ на мой туалетъ и на булавки, у меня останется еще довольно, чтобы платить изъ собственнаго кармана отличнѣйшей кухаркѣ, экономкѣ, нянькѣ и даже гувернанткѣ.
   Тутъ Флора посмотрѣла на свои пальчики съ розовыми ноготками, а потомъ и на себя -- въ зеркалѣ. Да, она была ослѣпительно прелестна, и, навѣрно, никому въ голову не пришло бы, при взглядѣ на эту женщину, представить ее въ тѣсномъ семейномъ кругу "доброй, любящей мамашей", у которой на колѣняхъ копошится маленькій любимчикъ, или нѣжной матерью надъ больнымъ ребенкомъ...
   Прекрасная невѣста, насладившись своею красотою, остановила теперь взглядъ на Кэтѣ (она могла видѣть ее въ зеркалѣ), какъ бы желая заняться сравненіемъ... Если Флора казалась женщиной пожившей, опытной, то младшая сестра ея походила на цѣломудренную "бѣлую лебедку", на существо невинное, чистое... Быть можетъ, это не совсѣмъ понравилось Флорѣ: она насмѣшливо улыбнулась своему изображенію въ зеркалѣ и кивнула на Кэту.
   -- Ахъ, ну, конечно, малютка моя, вѣдь не всегда же ты останешься такой наивной скромницей! Твоя наклонность хозяйничать (Лукасъ неблагоразумно слишкомъ рано развила ее въ тебѣ!), такъ же неумѣстна для тебя, какъ и для меня, при условіяхъ моей будущей жизни. Морицъ не позволитъ тебѣ таскать непріятно-побрякивающія связки ключей -- ужь въ этомъ можешь быть увѣрена, хотя онъ теперь и обѣщаетъ тебѣ такъ любезно цѣлый птичникъ!.. Новенькій дворянчикъ, увидишь, будетъ гораздо строже наблюдать за бѣлыми, выхоленными ручками своей жены, чѣмъ самъ фюрстъ, относительно своей супруги...
   Кэта, совсѣмъ красная, удивленно глядѣла на сестру и наконецъ проговорила:
   -- Да пусть Морицъ думаетъ, какъ ему угодно. Мнѣ-то какое до этого дѣло?..
   -- Но, послушай, Флора, какъ можешь ты такъ безтактно, такъ безцеремонно... подталкивать Морица! воскликнула Генріэтта въ испугѣ, такъ какъ она изподтишка серьезно-озабоченно слѣдила за выраженіемъ лица молодой дѣвушки.
   -- Э, все это пустяки! Онъ скорѣе долженъ благодарить меня за то, что я, такъ сказать, расчищаю ему дорожку... И неужели ты думаешь, что я высказала нѣчто такое, о чемъ Кэта сама давно не знала?.. Развѣ можно найти дѣвушку (старше пятнадцати лѣтъ), которая однимъ чутьемъ тотчасъ же не узнала бы, что она любима?.. Это все равно, что электрическій ударъ -- по-неволѣ почувствуешь. Тѣ, которыя не сознаются въ этомъ, или ужь очень глупы, или онѣ утонченныя кокетки (она снова оглянула себя въ зеркалѣ и поправила локончики)... Кто съумѣлъ замѣтить, полчаса тому назадъ, какъ наша младшая сестрица умѣетъ искренно, довѣрчиво прижаться, тотъ уже не можетъ сомнѣваться въ истинѣ... Не правда-ли, Кэта?.. Вѣдь ты меня понимаешь?..
   Флора лукаво прищурила глаза и улыбнулась ей.
   -- Нѣтъ, я тебя не понимаю, отвѣтила молодая дѣвушка, задыхаясь. Какое-то странное ощущеніе сильнаго отвращенія и предчувствіе чего то недобраго овладѣло ея сердцемъ; ей даже стало страшно.
   -- Уйдемъ, обратилась Генріэтта къ младшей сестрѣ, и обняла ее за талью, чтобы увлечь изъ комнаты: -- я не терплю такихъ нескромныхъ допросовъ! прибавила она, топнувъ ногой.
   -- Ну -- ну, не горячись такъ! Фыркнула Флора и подала Кэтѣ футляръ съ ожерельемъ. Возьми-ка, милочка. Вѣдь не оставишь же ты такую драгоцѣнность здѣсь: комната проходная, постоянно ходитъ тутъ прислуга.
   Кэта (такъ дѣлаютъ иногда дѣти) невольно спрятала за спину правую свою руку, въ которую хотѣли сунуть футляръ.
   -- Морицъ можетъ взять это обратно, отрѣзала она рѣшительнымъ тономъ. Твоя бабушка права: подарокъ для меня неподходящій; мнѣ неприлично носить такое ожерелье.
   -- Какъ это простодушно!.. Ты ловко играешь... Но неужели я повѣрю тебѣ? (Флора горячилась; казалось, сцена эта ей надоѣла). Перестань!.. Такой большой, здоровенной дѣвушкѣ вовсе не къ лицу подобное дѣтское жеманство. Посмотри: вонъ кружевная шаль -- подарокъ бабушкѣ -- валяется еще здѣсь! Бабушка пренебрегаетъ этимъ подаркомъ; она, какъ видно, обидчивѣе меня и Генріэтты; мы находимъ совершенно естественнымъ, чтобы Морицъ преподнесъ тебѣ вещь, стоющую вчетверо дороже всѣхъ остальныхъ подарковъ... Ну, и ты хочешь увѣрить, что ты одна не понимаешь причины такой разницы?.. Охота представлять себя смѣшной! Да, развѣ ты не слышишь ежедневно стукотню около павильона?.. Тамъ кипитъ работа, и всѣ, рѣшительно всѣ, знаютъ, что это устраивается новое жилище для бабушки, которая должна уступить эти блестящія комнаты молодой госпожѣ -- коммерціи совѣтницѣ... Ну, невинная крошечка, не прикажешь ли еще яснѣе выразиться?..
   Молодая дѣвушка стояла неподвижно, притаивъ дыханіе и начиная понимать намеки сестры; глаза ея глядѣли такъ испуганно, какъ будто у ногъ ея развернулась пестрая ядовитая змѣя... Но теперь Кэта гордо улыбнулась, хотя губы были блѣдны.
   -- Не нужно, не трудись... Я, наконецъ, поняла тебя, отвѣтила она съ горечью въ тонѣ, слегка дрожащимъ бтъ испуга голосомъ: ты взялась за дѣло умнѣе, практичнѣе, чѣмъ твоя бабушка.. Дѣйствительно, благодаря тебѣ, дальнѣйшее пребываніе мое въ этомъ домѣ становится невозможнымъ.
   -- Кэта! не выдержала больная:-- нѣтъ, Кэта, относительно этого ты ошибаешься! Флора, какъ всегда, была ужасно неделикатна, но злаго умысла съ ея стороны тутъ не было... Генріэтта крѣпко прижалась къ сестрѣ и, нѣжно глядя ей въ глаза, робко прошептала:
   -- А если бы и такъ -- зачѣмъ же уѣзжать тебѣ? Стоитъ-ли обращать вниманіе на такое поддразниванье? Но неужели ты не подозрѣвала, что Морицъ любить тебя? Вѣдь онъ это такъ явно обнаруживаетъ... Слушай, Кэточка: теперь вотъ я часто страстно желаю умереть, а если бы это уладилось и... ты стала бы госпожой въ нашемъ родномъ домѣ -- тогда...
   Кэта порывисто высвободилась изъ объятій Генріэтты:
   -- Никогда! крикнула она, сильно потряхивая головой, такая гнѣвная, ожесточенная, какою можетъ быть только гордая дѣвушка, оскорбленная до глубины души.
   -- Хе!.. Ни--ког--да! повторила Флора съ оттѣнкомъ сарказма. Партія эта, что-ли, для тебя недостаточно аристократична -- а?.. Ужь не поджидаешь ли ты какого-нибудь запутавшагося въ долгахъ графа или принца? Такіе графы и принцы въ наше время пробуждаютъ отъ заколдованнаго сна... но не принцессу прекрасную, а ея денежные мѣшки. Да, нынче подобные браки не рѣдкость. Ну, а каково приходится тутъ "несчастному приданому", то есть женѣ -- кому же это неизвѣстно?.. Если тебѣ постоянно желательно выслушивать рѣчи о томъ, что дѣдъ твой погонялъ лошадей на мельницѣ, а бабка босикомъ бѣгала -- тогда, что-жь, выходи замужъ за какого-нибудь горделиваго аристократа, влѣзь въ его семью!.. Однако, мнѣ, право, хотѣлось бы знать, что именно не нравится тебѣ въ Морицѣ? Спрошу прямѣе: почему, по какому праву отвергаешь ты его руку?.. Ну, да, ты очень богата,-- это такъ, но вѣдь мы знаемъ, какая загвоздка сидитъ въ твоемъ богатствѣ... Ты свѣжая, здоровая юница, однако, далеко не красавица. Что касается таланта твоего (конечно, ты умѣешь кстати блеснуть имъ), то это просто искорка, которую нарочно раздули честолюбивые преподаватели музыки. Искорка эта очень скоро погаснетъ -- почти одновременно съ прекращеніемъ уроковъ, то есть, когда учителямъ этимъ уже не придется получать отъ тебя жирнаго гонорарія...
   -- Флора! перебила ее Генріэтта, которую слова эти сильно возмутили.
   -- Ахъ, молчи!.. Я говорю это въ твоихъ же интересахъ!
   Грубо оттолкнувъ слабенькую сестру, Флора снова обратилась къ Кэтѣ:
   -- Неужели тебѣ хочется видѣть Морица пылкимъ,. страстно-влюбленнымъ въ тебя, словомъ -- не такимъ, каковъ онъ есть?.. Но, милочка моя, вѣдь онъ мужчина среднихъ лѣтъ; гдѣ же ему играть роль героя въ романѣ, представлять юношу?.. Да постой: женится-ли на тебѣ когда-либо, кто-нибудь по любви... ради тебя самой? Это еще вопросъ... Такія маленькія милліонерки никогда не могутъ быть увѣрены въ томъ, что именно привлекло къ нимъ мужчину?.. Я не понимаю тебя. До сихъ поръ ты претендовала на роль сидѣлки, какъ какая-нибудь перезрѣлая дѣва, настаивала на этомъ потому, что этого никто не желалъ, а теперь, когда Генріэтта, можно сказать, жизнь свою связываетъ съ постояннымъ пребываніемъ твоимъ въ этомъ домѣ -- ты хочешь уѣхать!.. У меня вѣдь тоже (когда я буду жить вдали отъ васъ) было бы поспокойнѣе на душѣ: я бы знала, что за нашей больной сестрой ты заботливо ухаживаешь. А что. касается Брука... Развѣ ты, бѣдняжка моя, вотъ опять, сегодня, не имѣла случая убѣдиться въ томъ, какъ мало симпатична ты ему?.. Онъ скорѣе согласенъ впустить въ свой домъ негоднаго крикуна, Іова Брандау, чѣмъ терпѣть тамъ возню твою по хозяйству... Вѣдь Бруку придется же, во всякомъ случаѣ, оставить Генріэтту, какъ паціентку свою, и -- это я навѣрно знаю -- онъ охотнѣе всего передалъ бы ее тебѣ, зная, какъ она къ тебѣ привязана.
   Генріэтта, совсѣмъ блѣдная, стояла прислонившись къ стѣнѣ. Она не могла вымолвить ни слова -- такъ глубоко возмутила ее Флора, постаравшаяся выставить на видъ все, что должно было оскорбить, унизить обѣихъ сестеръ. Кэта, напротивъ, вполнѣ овладѣла собой и, обратившись къ больной, сказала спокойно:
   -- Насчетъ этого послѣдняго пункта я еще переговорю съ тобой. Холодными, какъ ледъ, губами прикоснулась она ко лбу Генріэтты, искренно пожимая въ тоже время ея руку... И какъ пальцы ея были холодны!
   -- Ну, ты теперь пойдешь, конечно, въ свою комнату, прибавила молодая дѣвушка, взглянувъ на часы,-- пора тебѣ принимать капли. Я вернусь скоро.
   И она вышла, не бросивъ даже взгляда на Флору.
   -- Экая спѣсивая дѣвчонка! Мнѣ кажется -- она еще обижается, что ее не считаютъ первой красавицей, и что мужчины, подобные Бруку, не принадлежатъ къ числу ея поклонниковъ!.. воскликнула прелестная невѣста и, напѣвая какую-то пѣсенку, направилась къ комнатѣ, куда удалились Брукъ и коммерціи совѣтникъ. Когда Гепріэтта молча уходила, унося подаренное ей платье и футляръ съ рубиновымъ ожерельемъ, Флора безцеремонно постучала пальцемъ въ дверь, крикнувъ въ замочную скважину, что "весьма нелюбезно; оставлять сегодня новорожденную совсѣмъ одну"!..
   

XX.

   Кэта долго, безцѣльно бродила по парку и, наконецъ, забралась въ самую глушь его. Она слишкомъ была взволнована, а потому ей не хотѣлось въ такомъ видѣ предстать передъ тетушкой-діаконицей. Старушка, навѣрно, начнетъ распрашивать ее -- ну, и придется во всемъ признаться! А вѣдь тетушка тоже, вѣроятно, принадлежитъ къ тѣмъ, которые желаютъ ее, Кэту, сдѣлать коммерціи совѣтницей... Да, тутъ всѣ противъ нея: и Флора, и Генріэтта, и докторъ... Эгоисты они! Теперь она знаетъ это... Только -- нѣтъ, не позволитъ запереть себя въ золотую клѣтку и -- улетитъ.
   Невесело, горько было на душѣ молодой дѣвушки. Шла она, шла, наконецъ, утомившись, остановилась передъ руиной. Солнце закатывалось. Вечерѣло. Кэта враждебно смотрѣла на старую башню... Вонъ тамъ, наверху, за громаднымъ зеркальнымъ стекломъ, виситъ тяжелая, алая шелковая занавѣсь; складки ея походятъ на струи страшнаго кроваваго потока... А за этими складками -- пресловутый денежный, желѣзный шкафъ.. До сегодняшняго дня она только боялась его, теперь же возненавидѣла эту четырехугольную сокровищницу, которая уничтожала, убивала ея "я", ея горячее сердце, становясь на мѣсто самой владѣлицы богатства, молодой дѣвушки, полной идеальными надеждами, желаніями, чувствующей пылкое стремленіе къ счастливой, безмятежной семейной жизни... Кто бы не явился просить ея руки -- онъ станетъ умильно поглядывать на "желѣзное чудовище", неразлучное съ ней; каждый пламенный взглядъ, брошенный на нее, будетъ собственно относиться къ милліонеркѣ... Вотъ, ея руку горячо пожимаютъ, мысленно превращая эту руку въ пачку процентныхъ бумагъ... Господинъ коммерціи совѣтникъ ф. Рэмеръ навѣрно тоже имѣетъ это въ виду: богачъ хочетъ еще болѣе разбогатѣть!.. Да, коварная Флора съумѣла впустить въ ея сердце ужаснаго червяка... Вѣчно терзаться, не разставаясь съ такою мучительною мыслью, невольно слѣдить за тѣмъ, что уничтожаетъ чувство собственнаго достоинства!..
   Теперь глаза Кэты были устремлены на нижнюю часть башни. Тамъ, въ обширномъ подвалѣ, хранились бочки съ драгоцѣннымъ, тонкимъ виномъ, и тамъ-же, въ самомъ темномъ углу, помѣщались двѣ кадки съ "историческимъ порохомъ". Кадки эти были такія новенькія, опрятныя, что Кэта какъ-то разъ замѣтила, смѣясь: вѣроятно, эта почтенная святыня обновляется по временамъ, какъ подновляется знаменитое чернильное пятно въ Вартбургѣ!... Этотъ темный уголъ погреба всегда казался ей страшнымъ; она не понимала, какъ такой богатый человѣкъ могъ хронически терпѣть у себя подъ ногами эти кадки. У Кэты волосы становились дыбомъ, когда воображеніе рисовало ей фигуру родоначальницы Баумгартеновъ, которая, какъ гласило преданіе, появляясь здѣсь, бродила по всей руинѣ съ горящимъ факеломъ въ рукѣ и заглядывала въ темный погребъ.... Камни, составляющіе башню, почернѣли отъ времени; вся руина казалось теперь Кэтѣ дѣйствительно руиной, и въ головѣ дѣвушки мелькнула мысль: довольно одной искры, чтобы все это взлетѣло на воздухъ и превратилось въ прахъ.... "Историческій порохъ" сдѣлаетъ свое дѣло -- разбросаетъ, уничтожитъ всѣ сокровища, да и желѣзному шкафу, съ его бумагами и золотомъ, на которыхъ лежитъ печать проклятія бѣдняковъ -- не уцѣлѣть.
   Кэта испугалась самой себя: въ глубинѣ души ея шевельнулось желаніе, чтобы это случилось, чтобы взрывъ освободилъ ея "я", сорвавъ золотую маску съ лица, къ которой руки такъ алчно тянулись.... Ее ужаснула картина разрушенія, и молодая дѣвушка закрыла руками глаза, а потомъ, глубоко вздохнувъ, устремила взоръ въ тихую, темную синеву неба. Это успокоило, развѣяло ея мрачныя, дурныя мысли, и она пошла вдоль берега рѣки. Вскорѣ до слуха ея долетѣли веселые дѣтскіе голоса: маленькія ученицы тетушки-діаконицы играли еще въ саду! Не смотря на глубокую тоску и душевныя страданія (что собственно мучило ее, она не совсѣмъ еще уяснила себѣ), Кэта повеселѣла, радостное чувство наполнило ея сердце, какъ только услышала она эти звуки. Ахъ, вѣдь дѣти, съ чистыми, невинными глазками, не смотрѣли на нее, какъ на милліонерку! Они ничего еще не знали о желѣзномъ шкафѣ и, когда она ихъ кормила, не спрашивали: кто заплатилъ за кушанье?... Да, тамъ ее любили, любили отъ всего сердца!...
   Молодая дѣвушка ускорила шаги и, чѣмъ ближе подходила къ домику, тѣмъ живѣе чувствовала, что возвращается какъ будто домой, послѣ долгаго странствія. Она видѣла, какъ служанка отправилась съ корзинкой въ городъ за покупками. Вотъ, и эта женщина тоже не ради однѣхъ денегъ служила.... Когда Кэта переходила мостъ, ей не было видно дѣтей, такъ какъ они играли по другую сторону дома; по лужайкѣ расхаживалъ крикунъ-пѣтухъ, а куры, завидя знакомую гостью, начали поглядывать на нее, ожидая обычнаго угощенія, къ которому она ихъ пріучила, каждый разъ бросая имъ зерна; дворовый песъ даже радостно завертѣлъ хвостомъ,-- онъ уже подружился съ Кэтой, пересталъ ворчать на нее, и вообще сталъ настолько цивилизованнымъ, что позволялъ желтой курицѣ безпрепятственно разгуливать около будки. Входная дверь была открыта настежь, а вѣдь кухарка ушла -- значитъ, тетушка находилась въ домѣ. Кэта, всходя на крыльцо, вдругъ услышала голосъ доктора, раздававшійся въ сѣняхъ, и остановилась, какъ бы замерла на мѣстѣ...
   -- Нѣтъ, тетушка, отъ этого шума мнѣ тяжело.... Голова моя стала нынче что-то очень чувствительной, говорилъ Брукъ. Если я на короткое время убѣгаю; сюда, въ этотъ зеленый уголокъ, то мнѣ и хочется отдохнуть здѣсь. Да, мнѣ покой нуженъ, покой!... (Неужели это дѣйствительно говорилъ докторъ? Такой спокойный человѣкъ и вдругъ -- столько раздраженія, столько муки въ тонѣ его голоса!) Я требую отъ тебя жертвы, тетушка, это я знаю, но все таки настоятельно прошу прекратить занятія съ дѣвочками.... пріостановить уроки эти, пока я еще здѣсь. На это время я охотно готовъ нанять въ городѣ помѣщеніе для школы, платить учительницѣ, чтобы ученицы твои ничего не потеряли...
   -- Лео... Ради Бога! Тебѣ стоитъ только пожелать и -- все будетъ исполнено! воскликнула старушка въ испугѣ. Какъ могла я угадать, что это вдругъ не понравится тебѣ? Будь-же покоенъ -- я позабочусь, чтобы ничто, ничто не тревожило тебя здѣсь!... Только.... вотъ жаль мнѣ тутъ Кэты...
   -- Вѣчно она -- эта дѣвушка! вспылилъ Брукъ, какъ будто жалобный голосъ тетушки вывелъ его изъ терпѣнія, лишилъ самообладанія... А обо мнѣ ты недумаешь!
   -- Но, Лео, послушай... Да что съ тобой? Мнѣ кажется даже, что ты ревнуешь свою старую тетушку!?..
   И старушка засмѣялась, удивленно, недовѣрчиво посматривая на племянника. Брукъ промолчалъ; онъ шагнулъ къ выходной двери, но пріостановился, потому что тетушка снова заговорила:
   -- Ахъ, бѣдная моя Кэта! Я просто понять не могу, какъ можетъ кому нибудь быть непріятной ея гуманная, скромная дѣятельность и... сама она!.. Да, я еще не видѣла подобной дѣвушки: невинна, какъ голубь, остроумна, чистосердечна... Меня тянетъ къ ней неудержимо и... мнѣ кажется, что и Лео моему не слѣдовало-бы быть такимъ несправедливымъ.... Можно обожать невѣсту, но нужно же воздать должное и другой достойной женщинѣ...
   Тутъ Кэта вздрогнула -- докторъ разразился сардоническимъ смѣхомъ, захохоталъ такъ громко и дико, что она даже ужаснулась, невольно попятилась, желая убѣжать и... все-таки не убѣжала! Вѣдь смѣхъ этотъ относился къ ней; она хотѣла теперь знать, какое возраженіе сдѣлаетъ Брукъ. Слова тетушки заставили покраснѣть молодую дѣвушку.
   Докторъ разомъ оборвалъ смѣхъ и сказалъ:
   -- Ты такая умная, проницательная женщина, но на этотъ разъ проницательность твоя измѣнила тебѣ.... Э, да все равно!... Конечно, я не стану оспаривать твоего мнѣнія: кому охота дать самому себѣ пощечину?... Объ одномъ только попрошу тебя -- пусть до дня моего отъѣзда житье-бытье наше пойдетъ по старому. Будемъ здѣсь совсѣмъ одни.... Это мое желаніе. Вѣдь ты прежде не скучала-же, не искала общества молодыхъ дѣвушекъ? Ну, постарайся на короткое время не скучать въ одиночествѣ.... Я не хочу никого видѣть тутъ!...
   -- Никого.... Значитъ -- и Кэту?
   На кирпичномъ полу сѣней заскрипѣлъ песокъ, -- Брукъ, какъ видно, порывался къ двери. Какимъ-то страннымъ голосомъ, полнымъ горечи, воскликнулъ онъ:
   -- Тетушка! Неужели же мнѣ въ самомъ дѣлѣ насильно....
   -- Сохрани Господи! подхватила старушка въ испугѣ, не скрывая однако скорби своей.... Все, все будетъ по твоему, Тео! Я устрою это, какъ можно деликатнѣе, чтобы не оскорбить ее.... Но, Боже мой, какъ ты взволнованъ!... Какая у тебя горячая рука.... Да ты -- боленъ? Охъ, нынче у тебя практика слишкомъ велика, ты утомляешься... Ну, хорошо: здѣсь ты найдешь отдыхъ, настоящій отдыхъ!.. Ужь будь увѣренъ въ этомъ. Не хочешь-ли выпить лимонаду? Я сейчасъ приготовлю...
   Онъ поблагодарилъ (тонъ голоса былъ спокойнѣе) и простился съ тетушкой. Кэта слышала, какъ старушка пошла въ кухню, вѣроятно, для того, чтобы приготовить угощеніе для дѣтей.
   Брукъ вышелъ на крыльцо.
   

XXI.

   Прислонившись къ стѣнѣ, у самаго косяка двери, неподвижно стояла молодая дѣвушка. Лицо ея было блѣдно, зубы крѣпко стиснуты, а глаза безцѣльно глядѣли куда-то, не обращая вниманія на Брука. Она не хотѣла его видѣть.
   Докторъ вздрогнулъ и молча остановился передъ ней. Прошла секунда.
   -- Кэта!.. проговорилъ онъ боязливымъ шопотомъ, какъ человѣкъ, желающій разбудить спящаго, которому снится тяжелый, мучительный сонъ.
   Она выпрямилась во весь свой ростъ и медленно сошла со ступенекъ крыльца. Остановившись на лужайкѣ, Кэта какъ-то машинально обернулась одной только головой и, бросивъ теперь на Брука гнѣвный, блестящій взглядъ, спросила:
   -- Что угодно вамъ, г. докторъ?
   Онъ вспыхнулъ, какъ дѣвушка, и подошелъ къ ней. Каждая черточка лица его обнаруживала крайнее нетерпѣніе. Робкимъ голосомъ онъ началъ:
   -- Вы слышали....
   -- Да, отъ слова до слова, перебила Кэта, горько усмѣхнувшись.... Что-жь, вы правы, вы охраняете свой домъ отъ непрошенныхъ гостей. Стѣны имѣютъ уши....
   И отошла еще на нѣсколько шаговъ отъ крыльца, какъ будто оно было слишкомъ близко къ ней: вѣдь переступить порогъ этого дома она уже не имѣла теперь права.
   Брукъ успѣлъ овладѣть собой. Бросивъ шляпу свою на садовый столикъ, стоявшій по близости, онъ тоже выпрямился. Краска исчезла съ его лица, но, казалось, на душѣ у него стало легче, онъ словно обрадовался такому обороту дѣла, какъ счастливому случаю.
   -- То, что я высказалъ тетушкѣ -- вовсе не заставило-бы меня бояться быть подслушаннымъ, заговорилъ онъ спокойнымъ и серьезнымъ тономъ:-- здѣсь, въ этомъ тихомъ уголкѣ, нѣтъ тайнъ... Ну, а то, что слѣдуетъ затаить въ груди -- такъ и останется не высказаннымъ, даже въ стѣнахъ, неимѣющихъ ушей.... Вы слышали все. отъ слова до слова, слѣдовательно -- знаете, что только желаніе на время отдохнуть принудило меня обратиться къ тетушкѣ съ такой просьбой.... Да, я хочу совершенной тишины. Къ сожалѣнію, я долженъ отказаться отъ возможности извинить.... оправдать такой грубый эгоизмъ. Вы, кснечно, не можете представить себѣ, что есть такія души, которыя изо дня въ день, безпрерывно, устремляются прочь отъ мыслей, бѣгутъ отъ образовъ.... Но вамъ, быть можетъ, легче будетъ вообразить человѣка, попавшаго въ такое положеніе: его преслѣдуютъ, онъ претерпѣваетъ муки отъ этого преслѣдованія, гнѣвъ его доходитъ до болѣзненности, и вотъ, человѣкъ этотъ, изнемогая, спѣшитъ укрыться въ своемъ домѣ икакъ разъ встрѣчаетъ тамъ тѣхъ, отъ которыхъ бѣжитъ!...
   Она робко, пытливо взглянула на доктора своими свѣтлыми, умными глазами... Брукъ стоялъ теперь такъ близко къ ней. Да, онъ говорилъ совершенно серьезно и не только изображалъ страданія преслѣдуемаго, но и ощущалъ ихъ въ эти минуты.... Лицо было блѣдно, глаза блуждали.... Но отъ кого-же бѣжалъ онъ!... Конечно, не отъ невѣсты.... А кромѣ нея, Кэты, кто-же бываетъ тутъ?... Значитъ, она не ошиблась: она стала для него невыносимой, потому что ей пришлось быть третьимъ лицомъ въ сценахъ между нимъ и Флорой. Брукъ не хочетъ встрѣчаться съ ней по крайней мѣрѣ у себя въ домѣ, поэтому и занятія съ дѣвочками должны прекратиться, т. е. нужно отнять у нея всякій предлогъ являться сюда.... Да, это такъ, и сомнѣнія быть не можетъ!... Ледяная улыбка недовѣрія застыла на губахъ Кэты.
   -- Да вы вовсе и не обязаны объясняться, замѣтила она холоднымъ тономъ: -- вы здѣсь -- хозяинъ, довольно и этого. Однако, принимая въ свой домъ маленькаго крикуна ф. Брандау съ гувернанткой, какое удивительное уваженіе должны вы питать къ баронессѣ Штейнеръ!...
   Голосъ ея рѣзко звучалъ. Брукъ, удивленный, смущенный, хотѣлъ было возразить, но Кэта порывисто остановила его:
   -- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Не нужно никакихъ оговорокъ! воскликнула она.-- Я не хочу, чтобы вы, просто изъ вѣжливости, говорили не то, что думаете.... Вѣдь я же очень хорошо знаю, что заставляетъ васъ поступать такъ!... (Слезы начинали душить ее). Мнѣ пришлось раза два-три быть непрошеннымъ свидѣтелемъ.... Я вполнѣ понимаю то чувство ожесточенія, съ которымъ вы произнесли эти слова: "Вѣчно она -- эта дѣвушка!" И сама я никогда не прощу себѣ этого, но.... собственно говоря, я только одинъ разъ и была виновата, когда нарочно отвела вашу руку. Да, относительно меня -- вы самый строгій, неумолимый судья! Меня вы преслѣдуете за промахъ.
   Брукъ ничего не сказалъ, но, казалось, старался покрѣпче сжать губы, какъ-бы борясь противъ искушенія заговорить. Онъ глядѣлъ на нее какъ-то сбоку (взглядъ былъ твердъ и выразителенъ), а правая рука его судорожно сжималась... При взглядѣ на этого человѣка нельзя было не сознаться, что онъ обладаетъ сильнымъ характеромъ, и настолько умѣетъ владѣть собой, что только въ крайнемъ случаѣ позволитъ себѣ высказаться.
   -- Я очень, очень неохотно ѣхала сюда, снова заговорила Кэта.-- Почтенная дама -- вонъ тамъ (она указала на виллу Баумгартенъ), оставила во мнѣ пренепріятное впечатлѣніе: когда я была ребенкомъ, эта женщина, съ президентской своей гордостью, гдѣ только могла -- отравляла мою жизнь... И я никогда не прощу ей горькихъ слезъ, которыя проливала въ то время моя бѣдная Лукасъ, благодаря постояннымъ дерзостямъ со стороны президентши. Вы знаете, съ перваго дня моего пріѣзда сюда, какъ я боялась встрѣчи съ сестрой Флорой, гордящейся своимъ умомъ, и какъ, завидя виллу, мнѣ ужасно захотѣлось сейчасъ-же отправиться обратно, вернуться въ свой Дрезденскій домъ... И зачѣмъ я тогда-же не уѣхала?.. На виллѣ -- чиновное чванство, и умомъ тамъ чванятся, да кромѣ того царитъ тамъ еще невыносимое высокомѣріе кармана, -- даже самый воздухъ пропитанъ золотою пылью, насыщенъ надменностью!.. Всякая живая мысль, свѣжее, молодое чувство но неволѣ должны зачахнуть въ такой атмосферѣ. Я, по натурѣ своей, не способна сродниться съ подобной обстановкой, мнѣ не ужиться тамъ, но здѣсь (она указала на домикъ и садъ) -- здѣсь я чувствовала себя хорошо и даже могла-бы забыть мой родной уголокъ въ Дрезденѣ... Почему это такъ -- я этого и сама не знаю.
   Какъ мила была она въ эту минуту въ своемъ бѣлоснѣжномъ платьѣ, съ задумчиво поникшей головой, украшенной роскошными косами!..
   -- Мнѣ кажется, меня обворожила славная старушка-тетушка, прибавила Кэта, весело поднявъ глаза:-- у нея такая благородная, непринужденная манера держаться, что у меня сейчасъ становится легче, я успокоиваюсь, когда побываю съ ней... Тихо, скромно идетъ она своей дорогой; рѣзкихъ возраженій отъ нея не услышишь, не видно упрямой настойчивости, и однако-же эта женщина ни на волосъ не измѣнитъ своихъ убѣжденій; что, по ея мнѣнію, хорошо и справедливо, то и должно стоять на первомъ планѣ; слова и дѣло для нея -- одно и тоже. Это имѣетъ благотворное вліяніе на того, кто видитъ тутъ-же, рядомъ, столько пустаго чванства, лжи, надменности и... даже постыдной слабости! Да, слабости, которая, къ сожалѣнію, можетъ овладѣть даже мужчиной...
   Мрачно нахмуривъ брови, она, съ видимымъ презрѣніемъ, швырнула зеленую вѣточку, сорванную мимоходомъ, которою до сихъ поръ играла. Довольно было и этого, чтобы раздражить и заставить вспыхнуть стоявшаго передъ ней человѣка... Глаза доктора загорѣлись мрачнымъ огнемъ... Онъ понялъ, что хотѣла сказать молодая дѣвушка.
   -- Но вы забыли, перечисляя добродѣтели "славной старушки", упомянуть еще объ одной, а именно: о мягкости и осторожности ея въ приговорахъ надъ людьми, заговорилъ рѣзко и укоризненно Брукъ.-- Никогда не произнесла бы она такъ смѣло подобнаго рѣшительнаго приговора... вотъ какъ вы сдѣлали это сейчасъ потому что она знаетъ, какъ легко ошибиться!.. Тетушка знаетъ, что даже часто (какъ и въ данномъ случаѣ, на который вы намекаете) за мнимою слабостью скрывается усиленная твердость; можетъ быть, всѣ силы души находятся въ напряженномъ состояніи...
   Докторъ былъ чрезвычайно взволнованъ,-- такимъ тономъ онъ никогда еще не говорилъ; куда дѣвалось все хладнокровіе его!
   Кэта сначала смутилась и потупила глаза, причемъ щеки ея загорѣлись, но тѣмъ не менѣе она все-таки чувствовала себя правой: вѣдь онъ былъ поразительно слабъ относительно собственнаго своего "я", слабъ въ своей страстной любви и въ чувствѣ нерасположенія... Да, и это послѣднее пришлось ей только что испытать на себѣ...
   Молодая дѣвушка упрямо откинула голову. Въ эту минуту маленькія ученицы, игравшія въ жмурки, выбѣжали изъ за угла дома. Увидать Кэту и броситься къ ней, было для нихъ дѣломъ одной минуты. Дѣти не обратили вниманія на глубоко-сумрачное лицо доктора, который стоялъ возлѣ дѣвушки, и дѣлалъ имъ знаки не подходить; въ одну секунду стройная дѣвушка была окружена, маленькія рученки толкались и хватались за нее, каждый изъ дѣтей хотѣлъ обнять "красивую тетю" или по, крайней мѣрѣ, схватить ее за руку. Несмотря на свое волненіе, Кэта чуть было не разсмѣялась, глядя на толпу дѣтей, которыя не смотря на ея силу, чуть было не уронили ее; докторъ разсердился не на шутку, и вышелъ изъ себя, такъ что дѣвушка никогда не видала его въ такомъ гнѣвѣ. Онъ разбранилъ дѣтей, и сердито отстранилъ ихъ, приказавши дѣтямъ удалиться за уголъ дома и ждать тамъ, покуда ихъ не отпустятъ домой.
   Дѣти ушли опечаленныя и испуганныя.
   Кэта закусила нижнюю губу, провожая дѣтей печальнымъ взоромъ, пока они не скрылись за уголъ дома. "Какъ бы охотно пошла я за ними, чтобы успокоить ихъ, но я ни сдѣлаю шага назадъ туда, откуда я навсегда ушла", прибавила она голосомъ, въ которомъ слышались, и скорбь, и сильный гнѣвъ.
   -- Успокоить! повторилъ докторъ насмѣшливо. Вы теперь готовы назвать меня извергомъ, какъ передъ тѣмъ, назвали меня слабохарактернымъ? Утѣшьтесь -- дѣтскій возрастъ носитъ въ самомъ себѣ задатки къ самоуспокоенію; у нихъ смѣхъ и плачь идутъ рука объ руку. Послушайте, какъ тамъ хихикаютъ дѣти?" Докторъ съ улыбкой показалъ туда откуда слышался смѣхъ. Я увѣренъ, что теперь онѣ подсмѣиваются надо мной и надъ моей строгостью. Я остановилъ дѣтей ради вашего спокойствія, не могъ же я спокойно смотрѣть, какъ онѣ бросились на васъ, какъ позволяете вы, чтобы вамъ такъ надоѣдали? Дѣти дурно воспитаны.
   -- "Это потому что онѣ любятъ меня! Слава Богу, что это такъ. Имъ по крайней мѣрѣ, могу я вѣрить! воскликнула дѣвушка, сжимая крѣпче руки на груди. Можетъ быть вы хотите увѣрить меня, въ виду всего происходившаго, что вся эта любовь, эти ласки относятся единственно къ моему денежному шкафу? Но, нѣтъ, въ ихъ дѣтскую неподкупность и искренность я крѣпко вѣрою, и вамъ меня въ этомъ не разувѣрить, можете положиться на это!"
   Какъ непріятно и грустно было слушать этотъ протестъ, это предупрежденіе, изъ устъ молодой дѣвушки!
   Онъ удивленно отошелъ отъ нея.
   -- "Что за странная мысль".
   -- "Неужели васъ удивляетъ, что я, наконецъ, отдѣлалась отъ моей, болѣе чѣмъ дѣтской, довѣрчивости, которая воображаетъ, что люди дорожатъ теплымъ чувствомъ, честной и искренней волей? Не правда-ли, что наконецъ во мнѣ проснулся тяжелый на подъемъ, нѣмецкій Михель, открылъ глаза и увидалъ, что онъ страшно смѣшонъ съ своими давно отжившими воззрѣніями на добро и зло, на правду и ложь?" Она поблѣднѣла и невольно содрогнулась. Есть что-то ужасное въ внезапно явившемся сознаніи, что ты вовсе не то, чѣмъ воображала себя: ты думала, что ты молодое существо, имѣющее право сдѣлаться счастливой по своему.
   Онъ молча отвелъ отъ нее взглядъ; она, тяжело вздохнувши, продолжала:
   -- Вы меня спрашивали, при нашей первой встрѣчѣ, какъ отношусь я къ моему неожиданному богатству? Я теперь въ состояніи дать вамъ положительный отвѣтъ на вашъ вопросъ. Мнѣ кажется, что я похожа на утопающую въ денежномъ морѣ, и что-жь: находится много такихъ, которые готовы протянуть мнѣ руку, но не ради меня, а потому только, что за мной стремятся золотыя волны!
   Докторъ въ волненіи отошелъ отъ нея.
   -- Боже мой, какимъ путемъ пришли вы къ подобнымъ безотраднымъ, ужаснымъ выводамъ?
   Она нервно, дико засмѣялась.
   -- И это спрашиваете вы меня, докторъ? Развѣ не укрѣпляютъ во мнѣ люди это убѣжденіе?... И укрѣпляютъ каждодневно, ежечасно? Вѣдь въ моемъ миломъ Дрезденѣ занимаются мной, потому что я только "золотая рыбка", учителя стараются развить во мнѣ слабый музыкальный талантъ, надѣясь на хорошій гонаръ, опекунъ дѣлаетъ мнѣ предложеніе, такъ какъ лучше всѣхъ умѣетъ меня оцѣнить. Она, говоря это, смотрѣла на небо и незамѣтно перевела взоръ свой на доктора.
   -- Неужели это правда? проговорилъ онъ, проводя рукою по лбу.-- Вамъ вѣрно очень грустно думать, что и Морицъ принадлежитъ къ числу подобныхъ людей? прибавилъ докторъ послѣ минутнаго молчанія.
   Она съ удивленіемъ слушала его, голосъ его былъ полонъ грусти и казался разбитымъ.-- Меня еще болѣе оскорбляетъ, что каждый считаетъ своей обязанностью вмѣшиваться въ это дѣло, сказала она,-- въ эту минуту ея высокая и стройная фигура дышала гордостью и воплощала въ себѣ выраженіе сопротивленія всякому чужому вмѣшательству,-- она покачала головой съ горькой усмѣшкой.
   -- "Подобная мнѣ "золотая рыбка", продолжала она, должна серьезно бороться, если только она не желаетъ попасть въ руки эгоистовъ, которые будутъ играть ею какъ несчастнымъ мячикомъ, а я этого не хочу, положительно не хочу! Вы, докторъ, принадлежите къ тѣмъ людямъ, которые также совѣтуютъ мнѣ, какъ осиротѣвшей молодой дѣвушкѣ, чтобы я подчинялась чужому вліянію, и пользоваться тѣмъ преимуществомъ, которымъ я обладаю, а именно тѣмъ, что мое присутствіе въ извѣстномъ мѣстѣ радуетъ и веселитъ окружающихъ. Отсюда вы меня изгоняете, а тамъ вы бы меня готовы были приковать цѣпями, чтобы только я осталась. Я желала бы знать: кто даетъ вамъ право на подобный произволъ? "Я готова", продолжала она съ нервно-дрожащимъ губами, удерживая слезы, спросить васъ вмѣстѣ съ Генріэттой: "Чѣмъ я виновата?"
   Послѣднее вырвалось у ней въ видѣ страстной жалобы и замерло у ней вдругъ на губахъ, докторъ взялъ ее за кисть руки и его холодные пальцы сжали ея руку какъ бы желѣзомъ.
   -- "Не говорите болѣе, Кэта!" сказалъ онъ ей голосомъ, который испугалъ ее. "Я знаю слишкомъ хорошо васъ, чтобы быть увѣрену, что у васъ нѣтъ слѣда фальши, а то я бы готовъ вѣрить, что вы придумали для меня утонченнѣйшія пытки, чтобы заставить выдать глубоко сберегаемый мною секретъ". Онъ оставилъ ея руку, "но я не хочу этого -- ни подъ какимъ условіемъ!"
   Онъ скрестилъ руки на груди и отошелъ отъ нея нѣсколько шаговъ, какъ бы желая идти домой... но вдругъ онъ обратился къ словно окаменѣлой дѣвушкѣ и снова подошелъ къ ней. "Меня интересуетъ знать, какъ понимаете вы то, что будто я готовъ бы былъ приковать васъ только для того, чтобы вы остались?" сказалъ онъ спокойно. Онъ остановился около нея.
   Кэта сильно покраснѣла; она сначала, какъ молодая дѣвушка, застыдилась, но потомъ она твердо отвѣчала: "Вы желаете, чтобы я сдѣлалась госпожею въ баумгартенской виллѣ?"
   "Я -- я?" Онъ прижалъ руки къ груди и разразился тѣмъ злобнымъ смѣхомъ, который испугалъ ее, еще ранѣе, при разговорѣ его съ теткой. "На чемъ еще основываете вы это обвиненіе? Къ чему долженъ я желать, чтобы вы сдѣлались хозяйкой въ баумгартенской виллѣ? спросилъ ее докторъ, съ трудомъ сдерживая себя.
   -- "Потому что вы", какъ говоритъ Флора, "не желаете такъ легко бросить Генріэтту на произволъ судьбы", произнесла она съ рѣшительной откровенностью, которая не допускаетъ неяснаго отвѣта. "Вы увѣрены, что я люблю мою сестру самоотверженной любовью, готовой на всевозможныя жертвы, чтобы сохранить только за домомъ совѣтника, бывшій нашъ отцовскій домъ, пріютъ для сестры. Я готова сдѣлать все, а достичь этого возможно только тѣмъ, что я сдѣлаюсь женою коммерціи совѣтника".
   -- "И вы думаете что я стою въ главѣ подобной семейной интриги? Вы вѣрите серьезно въ это? Развѣ вы забыли, что я сначала былъ противъ подобной жертвы и противъ ея дальнѣйшаго пребыванія въ домѣ Рёмера"...
   -- "Послѣ того многое измѣнилось", отвѣчала она живо и съ горечью, "Вы оставляете въ сентябрѣ М. навсегда, а по этому вамъ совершенно все равно, кто будетъ хозяйничать и распоряжаться въ виллѣ; ваше спокойствіе не будетъ возмущено личностью, которая вамъ не симпатична".
   -- "Кэта!" воскликнулъ онъ.
   -- "Господинъ докторъ?..." Она гордо подняла голову и спокойно выдержала его пламенный взглядъ.-- Достигнуть такого окончанія дѣла очень не трудно, и только такое тяжелое, размышляющее существо, какъ я, могла такъ долго оставаться ослѣпленной и незамѣчать ничего", проговорила она съ искуственнымъ спокойствіемъ. Въ ея голосѣ, во всемъ ея существѣ, было столько обдуманнаго, что она какъ будто бы обогатилась вдругъ многолѣтнимъ опытомъ. "Такимъ образомъ въ семейную жизнь не войдетъ чужой элементъ: вся семейная обстановка могла бы остаться въ томъ же видѣ. Домашнее спокойствіе и привычки могли бы остаться не измѣненными, какъ въ виллѣ, такъ и въ башнѣ. Все осталось бы на своемъ мѣстѣ, даже мой желѣзный шкафъ могъ бы спокойно стоять въ "казнохранилищѣ" Морица; все придумано такъ практично"...
   -- "Что васъ даже не беретъ раздумье ни на одну минуту", сказалъ докторъ, ожидая съ страшнымъ нетерпѣніемъ отвѣта, который, какъ ему казалось, придетъ недовольно скоро.
   -- "Нѣтъ, докторъ, вы слишкомъ рано торжествуете побѣду, воскликнула она съ какимъ то злорадствомъ:-- упрямая золотая рыбка прорываетъ сѣть. Я сегодня же уѣду. Мои сестры открыли мнѣ глаза и показали мнѣ въ блестящей перспективѣ счастье, которое мнѣ приготовляли. Въ ту минуту, когда я сдѣлала это открытіе, я почувствовала, что изъ голубаго салопа президентши для меня одинъ только выходъ, одинъ только путь, прямо ведущій къ желѣзной дорогѣ, которая увезла бы меня домой. И я направилась бы туда, если бы я не вспомнила принятыхъ на себя обязанностей. Я уѣзжаю не на долго, на столько времени, сколько нужно мнѣ для того, чтобы доказать Морицу, что между нами нигдѣ и никогда не можетъ быть никакихъ другихъ отношеній, кромѣ вытекающихъ изъ опеки надо мною, что я ему буду выказывать самое рѣшительное нерасположеніе, всегда, какъ только ему вздумается говорить тономъ не совѣтника, а отца.
   Изъ облегченной груди ея вырвались глубокіе вздохи, лицо ея покрылось яркой краской, словно огнемъ охваченное, по видно было, что она, во что бы то ни стало, хотѣла выяснить все человѣку, который высоко и надмѣнно выпрямился пока она говорила, словно съ его плечъ внезапно свалилась тяжелая ноша.
   -- Съ того времени, какъ мы привезли глубоко-страждущую Генріэтту къ вамъ, въ домъ діаконицы, между ею и моей бѣдной сестрой, прервались хорошія отношенія; продолжала Кэта съ еще большею живостью. Если тетка заступится заГенріэтту, я могу уѣхать съ спокойнымъ сердцемъ. Я хочу ее объ этомъ попросить и для этого я пришла сюда. Я ей буду писать изъ Дрездена, и понятно, что изгнанная изъ вашихъ владѣній, никогда не перешагнетъ и порога этого дома.
   Сказавъ это, она, прошла мимо него. "Прощайте, докторъ" сказала она, слегка наклонившись, и направилась къ мосту. Дошедши до тополя, она остановилась и еще разъ обернулась посмотрѣть на дорогой ей старый домъ. На самомъ углу его дѣтскія головки весело, съ любопытствомъ выглядывали; у садоваго стола стоялъ докторъ, особымъ образомъ оперши руки о столъ, и мутные глаза его какъ-то дико устремлены были вслѣдъ за нею.
   Странно женское сердце! Безсознательно она перебѣжала обратно мостъ и ступила на запретный путь, по которому она больше никогда не хотѣла ходить.
   Она подошла къ Бруку.
   -- Ахъ, вы больны, залепетала она боязливо, положивъ свои теплыя и гибкія руки на его руки.
   -- Нѣтъ, я не боленъ, Кэта, а за что вы меня осудили, хотя бы и въ другомъ смыслѣ -- я жалкій, слабохарактерный человѣкъ, почти застоналъ онъ и сильнымъ движеніемъ руки, откинулъ назадъ упавшія на лобъ кудри. "Идите, идите! Развѣ не видите, что я въ такомъ душевномъ состояніи, когда каждое слово утѣшенія, каждый сострадательный взглядъ,-- ружейный ударъ, воскликнулъ онъ дико, и съ быстротою молніи онъ нагнулся и крѣпко, горячо прижалъ свои губы къ лежавшей у него на плечѣ рукѣ дѣвушки.
   Молодая дѣвушка съ испугомъ отскочила, но она почувствовала, что сердце ея переполнилось какимъ-то, до того невѣдомымъ ей, чарующимъ чувствомъ нѣжности, и на устахъ ея были уже слова: "Нѣтъ, я не поѣду, ты во мнѣ нуждаешься". Но тутъ, онъ снова поднялся, выпрямился и съ выраженіемъ глубокой горести на лицѣ, но повелительно указалъ ей на мостъ, и дѣвушка побѣжала, словно ангелъ съ огненнымъ мечемъ шествовалъ за нею.
   Нѣсколько часовъ спустя, въ шляпѣ съ вуалью, съ саквояжемъ въ рукѣ она сошла съ боковой лѣстницы виллы безъ шума, она уходила также внезапно и неожиданно, какъ и пришла. Генріэтта, съ горячими слезами на глазахъ и въ глубокой горести, не соглашалась на быстрый отъѣздъ сестры и разлуку на много недѣль. Наконецъ она согласилась, но при этомъ она поставила условіемъ, чтобы Кэта, гдѣ бы она ни была, и когда бы то ни было, возвратилась, если больная сестра будетъ нуждаться въ ея помощи.
   Генріэтта стояла наверху, лѣстницы въ то время какъ Кэта покрывала вуалью заплаканные глаза. Въ дому было цѣлое моря огня: газовые рожки были зажжены, и къ подъѣзду подъѣзжали безпрестанно экипажи. Кэта принуждена была скрыться въ одномъ изъ боковыхъ корридоровъ и, прижавшись къ стѣнѣ, она видѣла проходящихъ мимо дамъ въ роскошныхъ вечернихъ туалетахъ. Лакеи широко открывали двери голубого зала и посреди комнаты стояла Флора, въ шелковомъ свѣтло-розовомъ платьѣ, отдѣланномъ кружевами, привѣтствуя гостей, которые пріѣзжали къ ней, такъ какъ коммерціи совѣтникъ дѣлалъ для нея балъ, по случаю дня ея рожденія.
   При взглядѣ на все это, ей показалось, что въ душу ея запало что то горькое. Тамъ стояла Флора гордая, окруженная счастьемъ, которое навязчиво шло за ней, хотя она часто отталкивала его отъ себя; здѣсь же скрывалась та, у которой не осталось надеждъ, стыдливо скрываясь отъ взоровъ какъ порочная. Зачѣмъ выпало на долю одной такъ много счастья, такой избытокъ жизни, той, которая могла бы обойтись и безъ этого, тогда какъ другой сестрѣ, при всемъ богатствѣ, ничего не остается, какъ пройти жизнь печально, отказывая себѣ во всемъ...
   Двери затворились, и Кэта выбѣжала въ паркъ, полная безнадежной тоски, которое охватываетъ иногда молодое, страстное сердце. (Въ то же самое время ея горничная напрасно ожидала молодую дѣвушку, чтобы помочь ей одѣться на балъ). Кэта, пройдя по парку, постучалась въ освѣщенное окно мельницы и вызвала Франца, чтобы онъ ее проводилъ до станціи желѣзной дороги...
   

XXII.

   Послѣ этого прошло болѣе трехъ мѣсяцевъ. Никогда еще Кэта не занималась такъ усиленно музыкой, какъ въ это время, а также она страстно предалась и другимъ занятіямъ, углубляясь въ нихъ съ той лихорадочной дѣятельностью, которая объясняется желаніемъ забыться въ усиленныхъ занятіяхъ и трудахъ. Генріэтта вела для нея дневникъ, который посылала ей еженедѣльно. Она въ этихъ листкахъ разсказывала ей, какъ текла жизнь на виллѣ. Она читала между строчекъ, что президентша ожила; но за то сдѣлалась еще болѣе невыносимой и деспотичной; за то бабушка восхваляетъ Кэту за выказанный ею тактъ, умѣніе жить, тогда какъ Флора пожимаетъ плечами и называетъ все это дѣтскими выходками. Коммерціи совѣтникъ бранился съ ней нѣсколько дней сряду за ея, лишенныя основанія, вмѣшательства. Онъ былъ въ тотъ вечеръ, когда Генріэтта ему сообщила о случившемся въ углу музыкальной залы, совершенно разстроенъ и навѣрно бы произошла сильная домашняя сцена, если бы его не стѣсняло присутствіе гостей; сцена эта приняла бы болѣе широкіе размѣры, такъ какъ Флора была всѣмъ недовольна, благодаря тому обстоятельству, что женихъ, ссылаясь на свои должностныя обязанности, не пріѣхалъ на званый вечеръ.
   Коммерціи совѣтникъ въ тотъ же вечеръ написалъ Кэтѣ и докторшѣ и, ссылаясь на давнишнее желаніе, собирался пріѣхать въ іюнѣ въ Дрезденъ. Дневникъ, сообщалъ, что въ это время на виллѣ получались часто депеши, что коммерціи совѣтникъ былъ чаще въ Берлинѣ, чѣмъ дома и что онъ заваленъ дѣлами. Посѣтителей не было; изрѣдка приходили дѣловыя письма отъ опекуна и послѣдній денежный пакетъ отправленъ былъ, чего никогда не случалось, бухгалтеромъ.
   Кэта свободно вздохнула: опасное столкновеніе, котораго она боялась, миновало. Опекунъ узнавши, что ему нечего надѣяться, оставилъ ее въ покоѣ. Молодая дѣвушка могла возвратиться назадъ, но противъ этого сильно возстала докторша, такъ какъ Кэта возвратилась домой, утративши со свѣжестью лица и дѣтскую веселость и беззаботность. Къ тому же въ виллу пріѣхала баронесса Штейнеръ на два мѣсяца, и поселилась тамъ съ такой значительной свитой, что не было свободнаго угла.
   Кэта ужасалась при одной мысли о возвращеніи ранѣе того, какъ молодые переѣдутъ въ Л--гъ. Она сознавала, что тамъ она не сохранитъ кажущагося спокойствія, даже въ Дрезденѣ ей нужна была вся душевная сила, чтобы не показать, что она лишилась своего внутренняго покоя, что ей приходится выносить почти не человѣческую борьбу съ той чарующей силой, которая овладѣваетъ ея душой и которую называютъ грѣхомъ. Генріэтта ея не вызываетъ, не смотря на страстныя жалобы о скорѣйшемъ желаніи видѣть "сильную, солнцемъ освѣщенную сестру". Въ своихъ письмахъ она говоритъ съ энтузіазмомъ о самопожертвованіи тетки, которая за ней ухаживаетъ и балуетъ ее. Дневникъ ея содержалъ лишь текущія новости; главное мѣсто въ дневникѣ принадлежало тетушкѣ и доктору. Описывалось особенно все, что случалось въ домѣ у рѣки, хотя бы это была простая смерть курицы, съѣденной собакой; сообщались свѣдѣнія объ урожаѣ винограда, даже въ одномъ мѣстѣ говорилось о новопріобрѣтенной кошкѣ, "которая разлеглась на софѣ у тетушки", все это не было забыто и придавало дневнику болѣе веселый видъ, тогда какъ остальное было болѣе чѣмъ строгаго оттѣнка. Многія письма имѣли слѣды слезъ, другіе были такъ воодушевлены, что казалось были писаны огнемъ. Объ отношеніяхъ невѣсты и жениха, Флоры къ доктору, не упомянуто было ни однимъ словомъ, хотя писала, что докторъ, вслѣдствіе усиленной докторской дѣятельности, замѣтно измѣнился; только относительно больныхъ онъ остается все тѣмъ же; тогда какъ въ обществѣ -- онъ мраченъ, неразговорчивъ и къ тому же раздражителенъ; все это замѣтно бросается въ глаза всѣмъ и каждому.
   Понемногу пришелъ срокъ, назначенный для свадьбы.
   Флора не хотѣла пригласить дальнихъ родственницъ; у ней множество заботъ, писала Генріэтта, она насилу ходитъ отъ праздниковъ, которые даются въ честь ея, къ тому же она капризничаетъ, какъ и всегда, измѣняя и передѣлывая заказанное, къ полному отчаянію поставщиковъ, она не хочетъ оставаться одна въ этой свадебной суетѣ. Тетушка-діаконица не поможетъ ей въ "ужасныхъ дняхъ", такъ какъ она сама находится подъ тяжелымъ впечатлѣніемъ развода. Эти жалобы усиливались все болѣе и болѣе въ каждомъ письмѣ: наконецъ, въ одинъ изъ вечеровъ, Кэта получила телеграмму слѣдующаго содержанія: "Тотчасъ же пріѣзжай! Я нездорова не только душою, но и тѣломъ"!
   Тутъ нельзя было медлить и докторша была согласна на то, чтобы Кэта уѣхала... А молодая дѣвушка сама? нервная дрожь пробѣжала по ея тѣлу изъ страха предъ будущимъ, но въ то же время она испытывала необыкновенное блаженство при мысли, что она еще разъ увидитъ того, кто дѣлался ея шуриномъ.
   И вотъ въ одно сентябрьское утро она снова стояла въ мельницѣ замка. Она ѣхала съ ночнымъ поѣздомъ и только что прибыла. Передъ отъѣздомъ она телеграммою дала знать Францу о предстоящемъ прибытіи ея, и родная, любящая мать не приготовила бы ей лучшаго пріема, чѣмъ тотъ, какой ей приготовила Суза. Большая комната, наполненная полумракомъ отъ высокихъ каштановыхъ деревъ, врывавшихся въ комнату, была пропитана ароматомъ геліотроповъ, розъ и резеды, стоявшихъ на окнѣ; на всѣхъ столахъ были чистыя скатерти, изъ алькова выглядывала бѣлоснѣжная кровать, а на большомъ дубовомъ столѣ стояла извѣстная намъ мѣдная жаровня, на которой подогрѣвался кофе. И пирогъ собственнаго печенія былъ уже готовъ и, обсыпанный сахаромъ, стоялъ рядомъ съ позолоченной чашкой, самой лучшей вещью изъ стекляннаго шкафа покойной мельничихи.
   Она снова ходила по чисто вымытымъ бѣлымъ поламъ и чрезъ открытое окно слышалось воркованье голубей и шумъ отдаленныхъ мельничныхъ колесъ. Отсюда она хотѣла навѣстить больную сестру и рѣшилась ни въ какомъ случаѣ не принимать навязчиваго гостепріимства совѣтницы, которой навѣрно не поправятся странныя отношенія между мельницей и виллой.
   Кэта была въ странномъ настроеніи духа. Боязнь за первую встрѣчу въ виллѣ, болѣзненное желаніе видѣть домъ у рѣки, флагъ котораго она видѣла изъ южнаго угловаго окна; но посѣтить этотъ домъ она не имѣла права, страстное нетерпѣніе видѣть высокій образъ человѣка, котораго она въ первый разъ встрѣтила на мельницѣ и видѣла его постоянно въ разныхъ обстоятельствахъ жизни Все это въ ней снова ожило, и при этомъ появилось новое чувство боязни и неувѣренности въ самой себѣ. Въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ уже стали появляться въ газетахъ извѣстія изъ Вѣны о лихорадочной игрѣ на биржѣ и устройствѣ разныхъ обществъ; такія же извѣстія стали появляться изъ Берлина. Во всѣхъ публичныхъ мѣстахъ только и говорили о происшедшихъ крушеніяхъ въ финансовомъ мірѣ, даже въ маленькомъ эстетическомъ кружкѣ докторши разсуждали объ этихъ новостяхъ. Во время поѣздки изъ Дрездена въ М. эти новости были причиной разнообразныхъ преній и разговоровъ всѣхъ пассажировъ -- разсказывали ужасныя вещи и обѣщали еще болѣе худшаго въ будущемъ. Вскорѣ стали появляться слѣдствія ненормальныхъ спекуляцій.
   -- "Все такъ идетъ на свѣтѣ", говорилъ Францъ, внося дорожный сундукъ Кэты на верхъ.
   -- Благо тому, кто умѣетъ приберечь денежку на черный день! продолжалъ Францъ, спокойно похлопывая по карману. Только наживай честно, трудись и -- спи себѣ безмятежно А кто не мастеръ спекулировать -- ну, тому и не слѣдъ соваться въ такія дѣла. Вотъ, примѣрно, господинъ коммерціи совѣтникъ -- молодецъ! Вся эта сумятица и не касается его... Его не пошатнешь; онъ -- умница, и чутье у него хорошее. Видѣлъ я его вчера -- ну, и веселымъ же пріѣхалъ онъ изъ Берлина! Говорятъ, опять загребъ деньжищъ цѣлую кучу. А долгонько онъ нынче былъ въ Берлинѣ, да пожалуй и теперь не вернулся бы, если бы сегодня на виллѣ не справляли дѣвичника.
   Дѣвичника! Значитъ, послѣ завтра -- свадьба... Послѣ вѣнца новобрачные сейчасъ же и уѣдутъ.. Вѣдь знала же это молодая дѣвушка (благодаря дневнику Генріетты), знала и -- все таки какъ-то такъ внезапно почувствовала страхъ, даже сердце болѣзненно сжалось, потому что услышало эту вѣсть отъ живого человѣка... Мельникъ проговорилъ послѣднія слова такъ просто, непринужденно -- вотъ это-то и защемило сердце Кэты.
   -- Н-да, сегодня тамъ -- пиръ горой, прибавила Суза, подавая ей чашку кофе, и затѣмъ начала описывать праздничную обстановку на виллѣ, гостей будетъ тьма тмущая, театръ будетъ, костюмированный балъ, а зелени да цвѣтовъ -- цѣлые возы подъѣзжаютъ туда.
   На фабрикѣ пробило одиннадцать, когда Кэта явилась на вилу. Да, Францъ правъ: коммерціи совѣтника ничто не пошатнетъ, и бури среди денежнаго рынка не грозятъ ему; надъ Морицемъ -- ясная лазурь неба... Вонъ тамъ какъ чудесно прудъ блеститъ! Лебеди плаваютъ, лодочка на цѣпи покачивается у берега... Успѣли таки все это устроить! Да и много же рукъ работало тутъ, -- денегъ не жалѣли. Готовы тоже и новыя, великолѣпныя конюшни: они словно изъ земли выросли!.. Дѣйствительно, электрическіе удары, заставлявшіе дѣловой, денежный міръ корчиться въ судорогахъ, не долетали сюда, и здѣсь попрежнему высоко билъ золотой фонтанъ.
   Идя по тѣнистой, липовой аллеѣ, Кэта все ближе и ближе подходила къ виллѣ. Никогда еще этотъ маленькій волшебный замокъ не казался ей такимъ аристократичнымъ, почти неприступнымъ, какъ сегодня, при ярко-золотистомъ утреннемъ освѣщеніи. Надъ верхней платформой, высоко въ воздухѣ, развѣвался пестрый флагъ, какъ бы приглашая избранныхъ гостей.
   Молодая дѣвушка невольно прижала руку къ сердцу, которое тревожно забилось... Вѣдь ее не приглашали, а она все-таки явилась! Что-жь, только изъ любви къ сестрѣ приносится ею такая громадная жертва...
   На подъѣздѣ Кэта встрѣтилась съ дамой, которая, закрывъ лице платкомъ, проскользнула мимо нея, однако молодая дѣвушка успѣла замѣтить, какъ сильно заплаканы были глаза этой особы, и узнала въ ней одну красивую маіоршу, утопавшую въ роскоши, и первую модницу въ резиденціи.
   -- Маіору-то ничего больше не остается, какъ пустить себѣ пулю въ лобъ, проговорилъ одинъ изъ лакеевъ.
   -- Ну, неужели такъ плохо? спросилъ другой.
   -- Плохи дѣла. У него все опишутъ.. И по дѣломъ! Не офицерское это дѣло -- играть бумажками. Что онъ понимаетъ въ коммерческихъ штукахъ?.. Теперь, вотъ, маіорша является сюда и реветъ передъ нашимъ бариномъ... "Спасите, дескать, помогите!". Да такихъ-то много нынче къ нему ходитъ... Ежели всѣмъ помогать -- самому, значитъ, сдѣлаться нищимъ!.. Такъ-то.
   Кэта слышала этотъ разговоръ... Она слегка вздрогнула и, никѣмъ незамѣченная, поднялась на лѣстницу.
   -- Вотъ, и еще жертва страшной катастрофы, мелькнуло у нея въ головѣ.
   Въ бель-этажѣ царила торжественная тишина. Молодая дѣвушка машинально подошла къ бывшей своей комнатѣ и отворила дверь. Баронессы Штейнеръ уже не было здѣсь, но комната была не свободна: на большихъ столахъ разложено было по-истинѣ княжеское приданое госпожи профессорши in spe, и прежде всего въ глаза бросилось бѣлое атласное платье съ длиннымъ шлейфомъ, убранное кружевами и померанцовыми цвѣтами. Это было подвѣнечное платье Флоры. Кэта отвернулась и заперла дверь; черезъ нѣсколько секундъ она лежала въ объятіяхъ Генріэтты, которая пришла въ такой восторгъ, какъ будто пріѣздъ сестры избавлялъ ее отъ невыразимыхъ мукъ.
   Больная сестра была одна. Сегодня (жаловалась она) всѣ въ домѣ такъ заняты, что бросили ее одну; коммерціи совѣтникъ справляетъ Флорину свадьбу съ неслыханной роскошью. Онъ хочетъ, пользуясь этимъ случаемъ, показать всей резиденціи, на сколько онъ выше всѣхъ остальныхъ, когда ему вздумается сыпать золотомъ -- такова ужь его слабость!..
   Генріэтта, согласно своей привычкѣ поступать независимо, сочла излишнимъ увѣдомить своихъ родныхъ о томъ, что она телеграфировала Кэтѣ. Это совершенно не нужно, сказала она, когда Кэта въ смущеніи покачала головой,-- я всегда имъ говорила, что сестра возвратится и станетъ ухаживать за мной, слѣдовательно это для нихъ не новость... Что же касается до неожиданной встрѣчи съ коммерціи совѣтникомъ, то она можетъ быть покойна: у негэ, навѣрно, есть новая страсть въ Берлинѣ; оба послѣдніе раза, и особенно вчера, онъ возвращался довольно разсѣянный, и на поддразниванія Флоры только улыбался, но не отнѣкивался.
   Кэта ничего не возражала на слова сестры; она нашла только, что ея пріѣздъ былъ дѣйствительно необходимъ: она застала больную въ высшей степени возбужденной; припадки глухого, удушливаго кашля повторялись теперь чаще; руки горѣли, какъ въ огнѣ, дыханіе было тяжелое, затрудненное. До сихъ поръ Генріэтта, даже при самыхъ сильныхъ страданіяхъ, никогда не плакала, у нея была необыкновенно сильная воля, сегодня же ея прекрасные глаза были сильно заплаканы. Она терзалась мыслью, что Брукъ, не смотря на всю свою любовь къ Флорѣ, все-таки будетъ несчастливъ, и что она убѣждена, хотя объ этомъ никогда не было говорено ни слова, что и тетушка думаетъ также, и тоже страдаетъ... Кэта остановила сестру, сказавъ, что это дѣло Брука; онъ больше, чѣмъ кто либо другой могъ убѣдиться въ эгоизмѣ Флоры, и если онъ послѣ того все таки хочетъ быть ея мужемъ, то съумѣетъ потомъ справиться съ своей судьбой, какова бы она ни была... Генріэтта даже вздрогнула, такъ рѣзокъ былъ этотъ. отвѣтъ; вообще, въ манерѣ младшей сестры было что-то странное, незнакомое: Кэта была сдержанна и замкнута въ самой себѣ, какъ будто и она послѣ тяжелой борьбы рѣшила уже свою участь...
   

XXIII.

   Вскорѣ послѣ этого разговора Кэта, поддерживая больную сестру, спустилась по маленькой лѣстницѣ въ нижній этажъ, чтобы "представиться". Онѣ вошли въ узкій корридоръ, смежный съ большой залой, занимавшей почти весь боковой флигель, въ которой давались знаменитые балы богатаго человѣка.
   Проходя корридоромъ мимо залы, Генріэтта пріостановилась и проговорила съ презрительной улыбкой:
   -- Тамъ идетъ теперь репетиція къ сегодняшнему вечеру подъ акомпаниментъ молотка рабочихъ, устраивающихъ сцену и декораціи. Какъ противны мнѣ всѣ эти дѣвушки тамъ! Всѣ онѣ были бы готовы выцарапать глаза невѣстѣ, а вечеромъ будутъ ее прославлять въ стихахъ! А Морицъ съ своей безграничной расточительностью ведетъ себя при этомъ какъ дуракъ. Вчера вечеромъ, тотчасъ по пріѣздѣ, онъ велѣлъ сорвать со стѣнъ всю обивку, потому что въ темныхъ углахъ рабочіе употребляли для декораціи шерстяную матерію, вмѣсто шелковой. Онъ просто противенъ своимъ чванствомъ богача-милліонера! Вотъ посмотри!
   Она пріотворила дверь. Въ узкую щель нельзя было видѣть сцены, на которой репетировали; за то былъ видѣнъ великолѣпный балдахинъ изъ краснаго бархата съ золотой бахрамой, назначенный для жениха и невѣсты.
   -- Какъ то онъ будетъ выглядѣть съ своимъ блѣднымъ, мрачнымъ лицомъ подъ этой шутовской финтифлюшкой! прошептала Генріэтта, въ отчаяніи прижимаясь къ сестрѣ. И она будетъ стоять возлѣ него побѣдоносная, торжествующая, какъ всегда, въ ловко обдуманномъ туалетѣ изъ бѣлой кисеи съ маргаритками, какъ подобаетъ быть невинной невѣстѣ въ такой день. Ахъ, Кэта, есть что-то странное, непонятное въ этой исторіи! Мнѣ иногда кажется, что тутъ скрывается страшная тайна, нѣчто въ родѣ невидимо-тлѣющаго огня подъ сѣрымъ пепломъ.
   Въ столовой за завтракомъ сидѣли: президентша, Флора и коммерціи совѣтникъ. Невѣста была въ изящномъ утреннемъ костюмѣ съ розовой отдѣлкой; утренній чепчикъ покрывалъ ея волосы въ папильоткахъ. Кэта почти испугалась -- такимъ отцвѣтшимъ казалось лицо ея красавицы сестры безъ золотистаго ореола локончиковъ; сегодня она въ первый разъ замѣтила, что Флора уже не молода, что безпокойное стремленіе къ извѣстности, жгучее честолюбіе состарили ее.
   -- Боже мой, Кэта, что это тебѣ вздумалось явиться сюда именно сегодня? вскричала Флора, вскочивъ и не сдерживая досады. Въ какое затруднительное положеніе ставишь ты меня! Волей или неволей, а я должна присоединить тебя къ своей, свитѣ. У меня уже есть двѣнадцать подружекъ -- не могу же я взять тринадцатую, ты сама это понимаешь!.. Она вдругъ умолкла и слегка вскрикнула.
   Коммерціи совѣтникъ, сидѣвшій спиною къ двери и державшій въ рукѣ стаканъ съ бургундскимъ, уронилъ его при возгласѣ Флоры, возвѣстившемъ о приходѣ сестеръ... Красное вино пролилось на скатерть и платье невѣсты.
   Съ секунду коммерціи совѣтникъ стоялъ неподвижный, смущенный и совершенно блѣдный и испуганно глядѣлъ на дверь, какъ будто тамъ появился призракъ, а не величаво-стройная дѣвушка съ серьезнымъ лицемъ, и спокойными, увѣренными манерами. Но онъ быстро оправился. Извинившись передъ Флорой и позвавъ лакеевъ, онъ подошелъ къ Кэтѣ и ввелъ ее въ комнату. Въ манерѣ его незамѣтно было и тѣни чувствъ отвергнутаго влюбленнаго, въ каждомъ его словѣ, въ пожатіи руки видѣнъ былъ только опекунъ, который радъ видѣть свою питомицу здравой и невредимой. Онъ ласково похлопалъ ее по плечу и дружески привѣтствовалъ.
   -- Я не смѣлъ пригласить тебя, сказалъ онъ, да къ тому же въ послѣднее время я былъ слишкомъ заваленъ дѣлами, не могъ много думать о Дрезденѣ... Ты извинишь...
   -- Я пріѣхала сюда только для ухода за Генріэттой, перебила его быстро Кэта; въ ея тонѣ не замѣтно было и тѣни обидчивости за нелюбезное привѣтствіе со стороны Флоры.
   -- Это очень хорошо, дитя мое, сказала президентша съ прояснившимся лицомъ; въ виду такой непринужденной встрѣчи въ ней исчезло всякое опасеніе. Но куда помѣстить тебя? Въ твоей прежней комнатѣ выставлено приданое Флоры...
   -- Поэтому вы должны будете позволить мнѣ помѣститься въ моемъ собственномъ домѣ, какъ я это уже и сдѣлала, сказала Кэта вѣжливо и сдержанно.
   -- Покамѣстъ мнѣ ничего болѣе не остается, какъ согласиться на это, возразила почтенная дама съ улыбкой и какъ видно въ очень хорошемъ расположеніи духа. Сегодня послѣ обѣда нашъ домъ будетъ переполненъ, къ тому же у насъ столько хлопотъ, мы едва собрались позавтракать. Съ самаго утра стучатъ, репетируютъ...
   -- Да, онѣ тамъ декламируютъ такъ, что балки дрожатъ, сказала злобно Генріэтта и опустилась въ кресло. Мимоходомъ мы слышали "Палладу Аѳину", "Розы Кашмира" и "Новую профессуру"...
   -- Ухъ! крикнула Флора, затыкая себѣ уши, это просто безсовѣстно! Вотъ, придется сидѣть спокойно и виду не подавать, что готова откусить себѣ языкъ, сдерживая насмѣшку и хохотъ...
   Президентша остановила ее жестомъ руки. Въ эту минуту репетировававшія барышни вошли въ столовую за своими шляпками и зонтиками, флора удалилась изъ комнаты. Фрейленъ ф.-Гизе съ аффектированной радостью подошла поздороваться съ Кэтой и подала руку коммерціи совѣтнику.
   -- Очень рада, что вижу васъ здѣсь. Мы можемъ поблагодарить васъ за ваше любезное содѣйствіе въ нашей маленькой забавѣ сегодня вечеромъ. Какая прелесть! Такую сказочную обстановку можно встрѣтить только на виллѣ Баумгартенъ. Съ этимъ всѣ согласны! Кстати, слыхали вы уже о несчастьи маіора Бредова? Онъ совершенно раззоренъ... Всѣ встревожены... Боже мой, въ какое ужасное время мы живемъ! Раззореніе за раззореніемъ, и такъ быстро!
   -- Маіоръ Бредовъ безумно спекулировалъ, сказала президентша равнодушно. Какъ же можно поступать такъ рискованно, такъ необдуманно?
   -- Въ этомъ виновата его жена, прекрасная Юлія, она слишкомъ много тратила: одни ея туалеты стоили ей три тысячи талеровъ въ годъ.
   -- Ба! она могла бы и впередъ это дѣлать, если бы ея супругъ осторожнѣе обращался съ своимъ капиталомъ, не рисковалъ бы такъ. Въ такихъ случаяхъ нужно идти за авторитетомъ, какъ, напр., иду я... Не правда ли, Морицъ? Мы можемъ спать покойно?
   -- Полагаю, что да, отвѣтилъ онъ съ улыбкой, лаконически, и наполнилъ свой стаканъ бургундскимъ, который и осушилъ разомъ Конечно, при такомъ ужасномъ крахѣ не обойдется безъ маленькихъ потерь; приходится потерять небольшіе капиталы, которыми рисковалъ шутки ради... Это все булавочные уколы, отъ которыхъ, какъ извѣстно, не истекаютъ кровью...
   -- Ахъ, да! Я сегодня не получила биржевой газеты, перебила его президентша и выпрямилась. Обыкновенно мнѣ приносятъ ее аккуратно въ девять часовъ (Онъ равнодушно пожалъ плечами).
   -- Вѣроятно ошиблись въ почтамтѣ, или же газета попала въ мой пакетъ съ письмами и газетами и отослана въ башню; я справлюсь... Съ этими словами онъ поставилъ стаканъ на столъ.
   -- Pardon, mesdames! сказалъ Рэмеръ, извиняясь въ такомъ поспѣшномъ осушеніи стакана. Я вдругъ почувствовалъ приближеніе моей страшной головной боли; она появляется внезапно, и я обыкновенно прогоняю ее, залпомъ выпивъ стаканъ вина. Дѣйствительно, передъ этимъ лицо его было багровое.
   Онъ быстро откупорилъ бутылку сладкаго Канарскаго вина и наполнилъ имъ нѣсколько стакановъ, стоявшихъ на буфетѣ, а затѣмъ пригласилъ дамъ выпить съ нимъ за успѣхъ вечерняго представленія, за процвѣтаніе молодости, красоты, за чудесную жизнь, которая имъ всѣмъ улыбается, и за сладкую причину бытія.
   Стаканы зазвенѣли... Президентша весело смѣялась.
   Кэта отошла къ окну и встала неподалеку отъ кресла Гэнріэтты. Она видѣла, какъ при провозглашеніи безтолковаго тоста глаза больной стали влажны, и какъ она болѣзненно закусила губы: вѣдь для нея жизнь была мученіемъ, она платила страданіемъ за всякій вздохъ. Молодая дѣвушка не взяла стакана, да и опекунъ не предложилъ ей выпить. Ея взоръ мрачно былъ устремленъ на оживленное лицо коммерціи совѣтника. Она до сихъ поръ и не подозрѣвала, что за этимъ гладкимъ, безстрастнымъ лицомъ скрывалось другое, искаженное сильной душевной бурей, и вотъ эта буря ясно выражалась теперь въ безпокойно горѣвшихъ глазахъ, въ легкомъ, судорожномъ подергиваніи губъ, въ усиленно веселомъ тонѣ.
   Казалось, что богатый человѣкъ чувствовалъ на себѣ этотъ взглядъ. Онъ невольно взглянулъ по направленію къ оконной нишѣ, потомъ быстро поставилъ стаканъ на столъ и провелъ обѣими руками по лбу и волосамъ; къ головной боли, не поддавшейся на этотъ разъ лѣченію виномъ, присоединился легкій припадокъ головокруженія.
   

XXIV.

   Послѣ обѣда шумъ въ нижнемъ этажѣ виллы сталъ просто невыносимъ. Окрестные дворяне пріѣзжали одинъ за другимъ; всѣхъ нужно, было размѣстить. Изъ города тащили картоны съ театральными костюмами, ибо благородныя актрисы должны были костюмироваться на виллѣ. Парикмахеры, портнихи бѣгали взадъ и впередъ; тутъ же толкались и помощники садовниковъ, изнемогавшіе подъ тяжестью громадныхъ пальмъ и померанцевыхъ деревьевъ. Не смотря на весь этотъ шумъ, Генріэтта покойно уснула въ своей комнатѣ. Въ сосѣдней горницѣ сидѣла ея горничная Нанни и проворно нашивала серебряныя блестки на газъ, понадобившійся обойщикамъ, все еще работавшимъ въ залѣ.
   Кэта осторожно отворила дверь и, попросивъ Нанни не уходить изъ комнаты до ея возвращенія, сошла внизъ, чтобы идти на мельницу и сдѣлать тамъ нужныя распоряженія.
   Она миновала главный корридоръ (тамъ было слишкомъ много народа) и повернула въ другой, тянувшійся за залой, который былъ почти пустъ, но въ концѣ, его, въ узкой двери, стоялъ коммерціи совѣтникъ въ соломенной шляпѣ, и, повидимому, намѣревался отправиться въ башню. Онъ отдавалъ какія то приказанія своему лакею Антону, жившему съ нимъ башнѣ, и посылалъ его зачѣмъ-то въ городъ.
   -- Не торопись, крикнулъ онъ ему вслѣдъ. Я буду переодѣваться не ранѣе шести часовъ.
   Кэта шла медленно, неслышными шагами; она надѣялась, что Морицъ спуститься въ садъ, но онъ машинально засунулъ руки въ карманы своего легкаго пальто и не уходилъ. Съ этого мѣста онъ могъ видѣть значительную часть великолѣпнаго парка, и это, повидимому, остановило его. По движенію его головы молодая дѣвушка видѣла, что онъ любовался разстилавшеюся передъ нимъ картиною, какъ будто впервые сознавалъ всю красоту этой мѣстности, залитой въ эту минуту розоватымъ свѣтомъ вечерняго солнца; она видѣла также, какъ порывисто, быстро, вздымалась его грудь и замѣтила легкую дрожь его тѣла; она видѣла, какъ судорожно сжимались его руки, засунутыя въ карманы, и какъ онъ, вздрогнувъ, закрылъ потомъ правой рукой глаза. Онъ, конечно, боролся съ недугомъ, на который жаловался сегодня утромъ, и боролся мужественно, чтобы не разстроить вечерняго праздника.
   Кэта умышленно стала ступать тверже и шумъ ея шаговъ заставилъ его вздрогнуть.
   -- Твоя головная боль усилилась? спросила она съ участіемъ.
   -- Да, и въ эту минуту у меня опять былъ припадокъ головокруженія, отвѣтилъ онъ нерѣшительнымъ тономъ и двинулъ шляпу на лобъ. Оно и неудивительно. Если бы я могъ предвидѣть, сколько хлопотъ и непріятностей причинитъ мнѣ сегодняшнее празднество, то навѣрно бы отказался отъ него, прибавилъ онъ спокойнѣе. Эти глупые рабочіе въ мое отсутствіе, все сдѣлали шиворотъ на выворотъ; они не поняли моихъ распоряженій, и вотъ, пришлось все передѣлывать съизнова Оттого-то возня и длится еще!
   Онъ спустился съ крыльца медленно, нерѣшительно, какъ будто туманъ снова застилалъ все передъ его глазами.
   -- Не принести ли тебѣ стаканъ сельтерской воды? спросила Кэта, останавливаясь на порогѣ, или не лучше ли будетъ послать за докторомъ?
   -- Нѣтъ, благодарю тебя, отвѣтилъ онъ особенно нѣжнымъ голосомъ, а его влажные глаза остановились на стройной дѣвушкѣ, такъ искренно заботившей о немъ. Впрочемъ ты ошибаешься, если воображаешь, что Брука такъ легко найти. Онъ будетъ рыскать по своимъ паціентамъ до послѣдней минуты; мнѣ кажется, что и послѣ завтра его придется везти къ вѣнцу прямо отъ постели больного. Саркастическая улыбка (какъ будто въ душѣ онъ потѣшался надъ всѣми) мелькнула на его губахъ. У меня у самого есть отличное средство, сказалъ онъ вслѣдъ за тѣмъ, -- это мой прохладный погребъ въ башнѣ. Я иду туда, чтобы выдать вина для сегодняшняго вечера; свѣжій воздухъ погреба подѣйствуетъ, какъ холодный компрессъ.
   Кэта завязала покрѣпче ленты шляпки и вышла на крыльцо.
   -- Ты идешь теперь на мельницу? Надѣюсь, что не дальше? спросилъ онъ, поглядѣвъ на часы. Этотъ простой вопросъ былъ сдѣланъ небрежно, а Кэтѣ, все-таки, показалось, что Морицъ почти задыхался, произнося эти слова.
   Спускаясь со ступенекъ, она сказала ему, зачѣмъ идетъ на мельницу и потомъ, ласково кивнувъ головой, пошла по площадкѣ, усыпанной пескомъ: коммерціи же совѣтникъ отправился по направленію къ башнѣ. Дойдя до перваго кустарника, она невольно еще разъ оглянулась на зятя; онъ несомнѣнно страдалъ сильнѣе, чѣмъ хотѣлъ это показать. Походка его опять была не тверда, ноги его какъ будто подкашивались; онъ сдвинулъ шляпу на затылокъ, какъ будто кровь снова бросилась ему въ голову, а его взоръ безцѣльно блуждалъ по парку.
   Теперь и ей въ голову хлынула кровь, ею овладѣло мрачное предчувствіе. Этотъ больной человѣкъ -- одинъ въ погребѣ! Страшная мысль, посѣтившая ее уже однажды, при видѣ развалины, снова промелькнула у нея въ головѣ.
   -- Пожалуйста, Морицъ, будь осторожнѣе съ огнемъ! боязливо крикнула она ему вслѣдъ.
   Услышавъ это предостереженіе, онъ сильно вздрогнулъ.
   -- Что ты хочешь этимъ сказать? крикнулъ Морицъ хриплымъ голосомъ.... Или ты видишь призраки среди бѣлаго дня, Кэта? присовокупилъ онъ и разразился громкимъ смѣхомъ, пристыдившимъ молодую дѣвушку, а затѣмъ, выпрямившись, повернулъ въ одну изъ аллей и скрылся изъ виду Кэты.
   Полчаса спустя, Кэта шла вдоль берега рѣки. Дѣла на мельницѣ были окончены, а у нея оставалось еще довольно времени, чтобы взглянуть украдкой на милый, старый докторскій домъ. Какъ забилось у нея сердце, когда сквозь листву прибрежныхъ березъ она увидѣла флюгера, блестѣвшіе на солнцѣ! Она шла, какъ изгнанница, желавшая бросить послѣдній взглядъ на обѣтованную землю. Она прислонилась къ тополю у моста,-- и вспомнила, что отсюда ей въ послѣдній разъ пришлось видѣть его, находившагося подъ гнетомъ непонятныхъ, тревожныхъ чувствъ. Этотъ образъ съ тѣхъ поръ не покидалъ ее. Въ саду и въ домѣ все было тихо. Ей захотѣлось хоть мелькомъ взглянуть на угловое окно, гдѣ стоялъ письменный столъ! Вѣдь доктора нѣтъ дома, онъ у больныхъ... Да и комнату эту занималъ уже не онъ. На окнахъ висѣли бѣлыя занавѣски, обшитыя кружевами: на подоконникѣ, около горшковъ съ цвѣтущими альпійскими фіалками, лежала бѣлая кошечка, а вотъ теперь въ окно выглянула сѣдая старушка въ бѣломъ кисейномъ чепчикѣ значитъ -- старая пріятельница тетушки-діаконицы уже пріѣхала. Да, докторъ уже готовъ къ отъѣзду; послѣ завтра гордая, безсердечная сестра ея встанетъ возлѣ него въ бѣломъ атласномъ платьѣ, чтобы сдѣлаться "представительницей салона знаменитаго человѣка".
   Были ли страданія, благородной женщины, жившей здѣсь когда-то, мучительнѣе страданій, которыя испытывала теперь молодая дѣвушка? Она, горько плача, обвила руками стволъ дерева и прижалась лбомъ къ грубой корѣ его. Та блондинка была любима, и хотя осталась покинутой, но виновной она не была; сердце же Кэты терзала преступная ревность, и та, которой она завидовала -- была ея сестра.
   Твердые мужскіе шаги, раздававшіеся позади нея, заставили ее вздрогнуть. Это шелъ мельникъ Францъ, съ желѣзной палкой; онъ намѣревался осмотрѣть верхнюю плотину, какъ онъ объявилъ. Эта встрѣча заставила молодую дѣвушку покинуть свой наблюдательный постъ, и въ то время, какъ Францъ быстрыми шагами пошелъ впередъ, Кэта медленно двинулась дальше по берегу рѣки. Она не могла еще рѣшиться возвратиться на виллу,-- вѣдь успѣетъ еще переодѣться!
   Здѣсь было такъ тихо, уединенно. Здѣсь никто не видѣлъ ея заплаканныхъ глазъ, ея борьбы съ своимъ непокорнымъ сердцемъ, съ своимъ грѣховнымъ желаніемъ, которое привело ее сюда.... Да, только это желаніе влекло ее сюда, она не посмѣла лгать самой себѣ и прикрашивать свое страстное томленіе! Не уютный домъ, не славную старушку хотѣлось ей видѣть -- она въ тайнѣ надѣялась увидѣть его, и когда въ угловомъ окнѣ показалось чужое, а не его лицо, то этотъ уютный уголокъ показался ей пустыннымъ, покинутымъ...
   Мельникъ, шедшій впереди, давно уже скрылся изъ виду... Кэта подходила къ руинѣ. Вода сверкала вдали, и сквозь рѣдкій кустарникъ молодая дѣвушка могла видѣть изящный мостикъ, который былъ перекинутъ черезъ ровъ... Въ эту минуту черезъ мостъ, по направленію отъ башни, переходилъ человѣкъ съ большой, рыжеватой бородой. Подъ небрежно закинутымъ сюртукомъ у него была голубая рабочая блуза; онъ палкой гналъ передъ собой двухъ сернъ, которыя буквально пролетѣли черезъ мостъ и пропали въ паркѣ.
   Кэта не обратила бы вниманія на этого человѣка (рабочіе часто бывали тутъ), если бы ее не поразило странное его поведеніе. Коммерціи совѣтникъ нѣжно любилъ сернъ; онъ сильно сердился, когда находилъ ихъ въ циркѣ, а этотъ незнакомецъ преспокойно гналъ именно туда этихъ робкихъ животныхъ... Рыжій блузникъ пошелъ къ главнымъ воротамъ парка, выходящимъ на большую дорогу; Кэта слѣдила за нимъ, пока онъ не скрылся въ чащѣ. Какое сходство!.. По осанкѣ, по росту, по тѣлосложенію -- этотъ человѣкъ въ рабочемъ костюмѣ могъ бы быть бѣлокурымъ братомъ -- близнецомъ коммерціи совѣтника...
   Она, какъ очарованная, стояла на мѣстѣ и невольно поглядѣла на башню, откуда онъ вышелъ... и опять стало все тихо, только шуршанье голубей, кружившихся надъ башней, едва долетало до слуха Кэты... Птички эти граціозно плавали въ прозрачномъ воздухѣ, вылетая и влетая въ амбразуры каменнаго вѣнца, зубцы котораго рѣзко очерчивались на глубокой синевѣ неба, подрумяненнаго вечерней зарей... Нѣтъ, это былъ уже не каменный вѣнецъ!.. Башня вдругъ превратилась въ грозный вулканъ, выбрасывавшій изъ своего жерла громадные клубы чернаго дыма, которые съ громомъ и трескомъ уносились въ высь... Кэта почувствовала, какъ земля вдругъ исчезла подъ ея ногами, и молодая дѣвушка упала, словно ее опрокинула однимъ ударомъ чья-то могучая рука, а затѣмъ къ ней стали приближаться холодныя волны откуда-то хлынувшей воды...
   Что... что это такое?.. Всѣ, рѣшительно всѣ, бывшіе на виллѣ, бросились стремглавъ въ садъ, чтобы спасаться... Домъ былъ потрясенъ до основанія, казалось, что онъ сейчасъ рухнетъ. Землетрясеніе!.. Блѣдные, какъ полотно, затаивъ дыханіе, стояли люди въ саду, ожидая ежеминутно, что вотъ-вотъ земля провалится подъ ихъ ногами. Тамъ, на болѣе низменныхъ частяхъ лужайки, уже струились потоки воды; въ воздухѣ пахло гарью; хлопья пепла сыпались дождемъ на крупный песокъ площадки... Оконныя стекла горделивой прекрасной виллы полопались, а въ большой залѣ огромныя зеркала лежали на паркетѣ въ кускахъ; бархатныя и шелковыя занавѣси были оборваны съ наскоро построенной сцены; рабочимъ приходилось защищаться отъ тяжелыхъ стѣнныхъ бронзовыхъ украшеній, которыя падали на нихъ.
   Тѣ, которые гуляли близь виллы, теперь тоже бѣжали сюда; между ними былъ и Антонъ, только что вернувшійся изъ города. "Вонъ гдѣ! Тамъ! Тамъ!" кричали нѣкоторые, обращаясь къ президентшѣ, которая почти въ изнеможеніи опиралась на плечо Флоры; кричавшіе указывали ей въ глубь парка. Пожаръ былъ тамъ -- густые, черные клубы дыма поднимались столбами, и среди этого непрогляднаго мрака только по временамъ взлетали, подобно ракетамъ, огненные языки.
   -- Порохъ въ башнѣ вспыхнулъ! крикнулъ кто-то изъ толпы.
   -- Вздоръ! отвѣтилъ Антонъ, почти смѣясь, но стуча зубами отъ страха и ужаса. Этотъ дрянной, старый порохъ и вспыхнуть-то не могъ, а нѣсколько щепотокъ свѣжаго (баринъ потѣхи ради насыпалъ его сверху) не могли бы сдвинуть съ мѣста и одного кирпича!...
   Не смотря на это, Антонъ какъ безумный бросился въ паркъ черезъ залитую водой лужайку... Вѣдь онъ зналъ, что его баринъ былъ тамъ, гдѣ горѣло... Толпа устремилась за нимъ. На городской башнѣ ударили въ набатъ.
   Какое опустошеніе! Въ одну секунду прелестный уголокъ, земной рай коммерціи совѣтника, превратился въ безобразную дымящуюся кучу, среди которой грозно высилась башня, лишенная верхняго этажа, украшеннаго зубчатой короной... Только что отстроенная великолѣпная стеклянная теплица для пальмовыхъ деревьевъ являлась теперь въ видѣ рѣшета: каменный дождь ни одного стекла не оставилъ цѣлымъ.
   Миновавъ послѣдній кустарникъ, скрывавшій самое мѣсто катастрофы, запыхавшаяся толпа невольно отшатнулась при видѣ страшной картины разрушенія!.. Волосы у всѣхъ стали дыбомъ. Неужели прародительница Баумгартеновъ въ самомъ дѣлѣ подожгла "историческій" порохъ, чтобы положить конецъ фиглярству выскочки, лишить возможности "новаго хозяина" кощунственно относиться къ почтеннымъ остаткамъ ея родового замка?.. И все таки руина не погибла: правда, верхній этажъ башни съ своей зубчатой короной развалился и его разнесло по парку; отъ нижней же части этого каменнаго колосса сила взрыва могла оторвать только нѣсколько каменныхъ плитъ, которыя и лежали неподалеку отъ рва. Огонь продолжалъ работать въ самой башнѣ; желтоватое пламя по временамъ вылетало оттуда, унося въ массѣ дыма красныя искры...
   -- О, мой бѣдный баринъ, стоналъ Антонъ, въ отчаяніи протягивая руки ко рву, гдѣ бурлили волны... Страшный подземный толчекъ заставилъ воду выступить изъ береговъ и разлиться далеко по парку; теперь она широкими потоками снова устремлялась въ свое ложе, увлекая съ собою песокъ, дернъ и окровавленные трупы голубей и галокъ. Изящный мостикъ исчезъ безслѣдно; красивые, зеленые склоны холма дали глубокія трещины, а старыя орѣховыя деревья, украшавшія это мѣсто, были совсѣмъ выворочены изъ земли.
   Толпа любопытныхъ увеличивалась, явились и пожарныя трубы, бочки, багры -- но къ чему все это? Спасти что нибудь не было уже возможности. Да и кто станетъ искать въ этомъ дымящемся кратерѣ остатковъ драгоцѣнной мебели, осколковъ знаменитой коллекціи бокаловъ, статуй, перемѣшанныхъ съ обрывками произведеній живописи и клочками богатыхъ ковровъ?.. Какъ бы въ насмѣшку, одна изъ алыхъ шелковыхъ занавѣсей, пощаженная огнемъ, вылетѣла изъ окна и, зацѣпившись, повисла на оконномъ карнизѣ. Издали этотъ кусокъ матеріи казался страшнымъ кровавымъ пятномъ на стѣнѣ развалины.
   Въ толпѣ перешептывались; одни говорили другъ другу о цѣлыхъ грудахъ сохранявшагося въ башнѣ золота и серебра... Другіе толковали о томъ, что разныхъ бумагъ и документовъ (напр., купчихъ крѣпостей) тамъ больше хранилось чѣмъ золота... Уцѣлѣли-ли эти-то драгоцѣнности, гдѣ онѣ теперь?.. Очень можетъ быть, что желѣзные шкафы, въ которыхъ хранилось все это, провалились въ подвалъ, и теперь, среди пламени, пребываютъ невредимы, какъ чудесные фениксы?..
   Ну, а что сталось съ самимъ-то, съ богатымъ бариномъ? Антонъ увѣрялъ всѣхъ и каждаго, что часъ тому назадъ баринъ отправился въ башню, чтобы достать изъ погреба вина. Толпа, затаивъ дыханіе, глядѣла въ это огненное море... Вѣрный слуга бродилъ, ломая руки, около рва и громко звалъ своего господина... Ахъ, что за непростительная неосторожность! Какъ можно было держать порохъ въ такомъ мѣстѣ, куда приходится ходить съ огнемъ?!..
   -- Ну, только не пресловутый "историческій" порохъ натворилъ все это. Такое разрушеніе -- могло учинить какое либо другое взрывчатое вещество, замѣтилъ громко и рѣшительно инженеръ, явившійся однимъ изъ первыхъ на мѣсто катастрофы.
   -- Хорошо-съ, но какимъ образомъ попало это другое вещество въ погребъ? пробормоталъ Антонъ, остановившись и безсмысленно глядя испуганными глазами на говорившаго.
   Инженеръ промолчалъ и, съ двусмысленной улыбкой пожавъ плечами, отошелъ вмѣстѣ съ другими. Пожарныя трубы начали работать. Вода вступила въ борьбу съ огнемъ. Натащили досокъ и жердей и стали хлопотать надъ устройствомъ моста черезъ ровъ; шумъ, сумятица возрастали съ каждой секундой... Вдругъ, среди этого гвалта, раздался раздирающій душу вопль. Тамъ, довольно близко отъ башни, по дорогѣ къ верхней плотинѣ, нашли трупъ мельника Франца: тяжелый камень упалъ на него и раздавилъ ему грудь.
   Казазось, будто вопль, вырвавшійся у мельничихи при видѣ бездыханнаго тѣла мужа, повторили сотни, тысячи голосовъ -- такой стонъ стоялъ въ паркѣ.
   Президентша вздрогнула и пролепетала:
   -- Они нашли его... Морица!..
   Въ изнеможеніи сидѣла она на садовой скамейкѣ, неподалеку отъ дома; у нея почти отнялись ноги -- попробовала было подняться и не могла. Почтенная дама слишкомъ была потрясена; старческая слабость невольно обнаружилась.
   -- Они нашли его? Что-жь, умеръ онъ?.. Убитъ?.. лепетала она, совсѣмъ утративъ свой горделиво спокойный видъ и крѣпко ухватившись за руку Флоры, стоявшей возлѣ нея.
   Одна только красавица невѣста не теряла присутствія духа. Какой контрастъ! Среди дыма, грязи, груды осколковъ стекла и опрокинутыхъ деревьевъ, среди всего этого гвалта и суетни, стояла она въ своемъ бѣлоснѣжномъ платьѣ съ букетами бѣлыхъ маргаритокъ на груди и на бѣлокурыхъ локонахъ, блѣдная какъ полотно, но спокойная и такая разсудительная -- какъ будто личное несчастье не смѣло коснуться ея.
   -- Хоть бы ты выпустила мою руку, бабушка! проговорила она нетерпѣливо.-- Можетъ быть, я могла бы тогда доказать тебѣ, что тебя пугаютъ только призраки... Почему ты вообразила, что Морицъ непремѣнно погибъ?.. Ха!.. Онъ-то, Морицъ, съ своимъ баснословнымъ счастьемъ?!.. Я увѣрена, что онъ здравъ и невредимъ и находится гдѣ нибудь тамъ въ толпѣ, а наша безмозглая прислуга, которая, кстати замѣтить, считаетъ совершенно излишнимъ позаботиться о насъ, и только мимоходомъ сообщаетъ намъ разный вздоръ, эта безмозглая челядь не видитъ передъ собой своего барина.
   Флора смотрѣла на мокрую лужайку, а потомъ взглядъ ея остановился на ея собственной ножкѣ въ бѣлой ботинкѣ, кончикъ которой выглядывалъ изъ подъ платья. Подумаютъ, что и я тоже немножко съ ума спятила, сказала она, пожавъ плечами; однако мнѣ слѣдуетъ пойти туда...
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Ты останешься здѣсь, вскричала президентша и вцѣпилась руками въ складки бѣлаго платья. ты не оставишь меня одну съ Генріэттой -- вѣдь она еще безпомощнѣе, чѣмъ я, она не можетъ подать мнѣ никакой помощи... О, Боже мой, я умираю!.. Что если его уже нѣтъ?.. Что будетъ тогда?
   Ея голова склонилась на грудь, на которой сверкали брилліанты. Какой дряхлой старухой казалась въ эту минуту эта женщина, и какъ не-кстати пышное желтое платье облекало ея фигуру!
   Генріэтта пріютилась на другомъ концѣ скамейки; блѣдная отъ волненія, она дѣтски-испуганными глазами глядѣла куда-то вдаль.
   -- Кэта! Гдѣ же это Кэта? шептала она дрожащими губами, автоматически повторяя эти слова.
   -- О, Господи, подкрѣпи меня! Вѣдь, всякое терпѣнье лопнетъ, пробормотала сквозь зубы Флора. Бѣда съ этими слабыми женщинами... Ну, скажи на милость, Генріэтта, зачѣмъ ты безъумолку зовешь Кэту? Никто не отниметъ ее у тебя!
   Она съ явнымъ нетерпѣніемъ глядѣла по направленію къ дому, по тамъ не было видно ни одного живого существа, которое могло бы освободить ее отъ насильно навязанной ей роли защитницы; вся челядь была около башни, да и собравшіеся гости поспѣшили туда-же. Но вотъ пріѣхали изъ города молодыя дѣвушки, которыя должны были играть сегодня на виллѣ въ качествѣ благородныхъ актрисъ. Онѣ-то и освободили Флору.
   -- Скажите, ради Бога, что такое случилось у васъ? воскликнула фрейлейнъ ф. Гизе, стремительно подходя къ президентшѣ.
   Флора пожала плечами.
   -- Въ башнѣ былъ взрывъ -- вотъ и все, что мы знаемъ. Всѣ бѣгутъ, не обращая на насъ вниманія, никто ничего не объяснитъ, я-же не могу двинуться съ мѣста, потому что бабушка потеряла голову и въ превеликомъ своемъ страхѣ рветъ, именно рветъ, на мнѣ платье. Она вообразила, что Моринъ погибъ!...
   Такая страшная мысль сильно поразила молодыхъ дѣвушекъ. О, неужели этотъ цвѣтущій, красивый кавалеръ, еще за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ провозглашавшій тостъ за "чудную жизнь", погибъ тамъ, среди пламени или былъ разорванъ на мелкіе куски. Ахъ, эта мысль просто невыносима!..
   -- Невозможно! простонала фрейлейнъ ф. Гизе.
   -- Невозможно! повторила президентша, и въ голосѣ ея слышались и рыданья, и безумный смѣхъ... Вдругъ она встрепенулась, встала, но покачнулась, какъ пьяная, и робко указала на ближайшую рощицу...
   -- Вотъ, вотъ -- они несутъ его! Боже праведный! Морицъ! Морицъ!..
   Дѣйствительно, молча-торжественно оттуда несли кого-то; среди толпы любопытныхъ, сопровождавшей носильщиковъ, шелъ и докторъ Брукъ; онъ былъ безъ шляпы, его высокая фигура сразу бросалась въ глаза.
   Флора побѣжала на встрѣчу печальной процессіи; президентша разразилась истерическимъ рыданіемъ. При приближеніи величаво-прекрасной невѣсты толпа невольно разступилась... Взглянувъ мелькомъ на человѣка, котораго несли на кушеткѣ, Флора тотчасъ же вернулась и крикнула:
   -- Успокойся, бабушка! Нѣтъ, это не Морицъ...
   -- Это она -- Кэта!.. Я такъ и знала, прохрипѣла Генріэтта, почти рыдая, и поспѣшилакъ тому мѣсту, гдѣ усталые носильщики опустили кушетку, чтобы перевести духъ.
   Несчастная лежала на старомодной кушеткѣ, взятой изъ кабинета доктора; платье Кэты было въ такомъ видѣ, какъ будто ее сейчасъ вытащили изъ рѣки. Спина и голова молодой дѣвушки покоились на мягкихъ подушкахъ; если бы не струйка крови на лѣвой щекѣ и не перевязка на лбу (значитъ голова ранена), то можно было бы подумать, что молодая дѣвушка спитъ -- такъ покойно опущены были ея вѣки, такъ небрежно лежали ея руки.
   -- Что случилось съ Кэтой, Лео? Зачѣмъ пошла она туда, на мѣсто страшной катастрофы? Что ей тамъ понадобилось? спросила Флора, подходя къ кушеткѣ. Тонъ ея голоса и взглядъ выражали скорѣе досаду на такое (будто бы) любопытство младшей сестры, ни тревоги, ни испуга не было замѣтно.
   Передъ тѣмъ, когда Флора крикнула: "Успокойся, бабушка! Нѣтъ, не Морицъ!" глаза доктора гнѣвно сверкнули; теперь же онъ, повидимому, вовсе не слышалъ того, что она говорила -- такъ крѣпко были сжаты его губы, такъ равнодушно скользнулъ его взглядъ по ней и потомъ остановился на Генріэттѣ.
   Бѣдная Генріэтта стояла задыхаясь передъ нимъ и, сквозь слезы, боязливо смотрѣла ему въ лицо.
   -- Только одно слово, Лео -- жива она? пролепетала больная, съ мольбой протягивая къ нему руки.
   -- Да, жива; отъ сильнаго сотрясенія воздуха и потери крови она лишилась чувствъ; опасность въ настоящую минуту только въ томъ, что на ней мокрое платье; рана на лбу незначительна... Слава Богу! Слова эти Брукъ проговорилъ дрожащимъ голосомъ и нѣжно, какъ братъ, обнялъ слабенькую Генріэтту, которая едва держалась на ногахъ.
   -- Ну, двигайтесь! скомандовалъ докторъ отдыхавшимъ носильщикамъ; онъ видимо былъ встревоженъ и горѣлъ нетерпѣніемъ...
   Толпа разошлась, видимо разочарованная: что-жь, отдѣлалась барышня счастливо, опасности не было никакой... Кушетку понесли черезъ площадку, мимо президентши, которая совершенно безсознательно глядѣла на безчувственную Кэту и, повидимому, ничего не понимала, ничего не сознавала. Испутанныя молодыя дѣвушки робко жались другъ къ другу и какъ-то безпомощно глядѣли на молодого врача, который, не обращая на нихъ вниманія, шелъ рядомъ съ носильщиками. Лѣвой рукой онъ все еще поддерживалъ Генріэтту, правую же руку онъ положилъ на лобъ Кэты, какъ бы желая предотвратить малѣйшее болѣзненное сотрясеніе. Этотъ застѣнчивый, сдержанный человѣкъ (его въ послѣднее время видѣли постоянно мрачнымъ, подавленнымъ) глядѣлъ теперь съ нескрываемой нѣжностью на блѣдную молодую дѣвушку, какъ будто она одна была у него на свѣтѣ.
   Флора шла слѣдомъ за ними; казалось, что она тутъ совершенно постороннее лицо. Бѣленькія ботинки и шлейфъ тарлатановаго платья невѣсты порядкомъ таки позагрязнились. Красавица поспѣшно сняла съ головы вѣнокъ изъ бѣлыхъ маргаритокъ: кстати-ли теперь, думала она, украшать себя цвѣтами?.. Машинально срывая цвѣточки, Флора роняла ихъ, оставляя за собою слѣдъ изъ маленькихъ бѣлоснѣжныхъ звѣздочекъ.
   Невѣста прошла мимо бабушки и подругъ своихъ, не взглянувъ на нихъ. Ея сверкающій взглядъ былъ устремленъ на высокую фигуру жениха -- видно было, что она каждую секунду ждала, что онъ обернется, чтобы посмотрѣть на нее; и такимъ образомъ она шла за нимъ шагъ за шагомъ черезъ площадку и вошла въ домъ. Президентша окликнула ее, но тутъ вдругъ со стороны руины послышался снова сильный трескъ, такъ что земля дрогнула, а затѣмъ оглушительно загудѣли человѣческіе голоса...
   Флора даже не оглянулась... Какое же ей дѣло до всего этого -- она шла съ непреклонной рѣшимостью постоять за "свои права".
   

XXV.

   Кончился этотъ страшный день, и наступила безмолвная, тяжелая ночь, полная мучительныхъ, тревожныхъ ожиданій. Никто не ложился спать; всѣ газовые рожки въ домѣ были зажжены; прислуга или ходила на цыпочкахъ, или шепталась, сидя по угламъ, и только когда со стороны башни приближались шаги пожарнаго или кто нибудь осторожно отворялъ наружную дверь -- люди вскакивали и бросались въ корридоры, думая встрѣтить хозяина дома... Онъ долженъ же былъ явиться! Но вотъ и ночь прошла, утренняя заря занялась, а хозяинъ не приходилъ... да и не придетъ онъ!..
   Розоватый свѣтъ, предвѣщавшій ясный день, разлился надъ виллой Баумгартенъ и заигралъ въ разбитыхъ оконныхъ стеклахъ. Онъ проникъ и въ залу, освѣтилъ тамъ алый бархатъ опрокинутаго балдахина, поигралъ на поблекшей зелени свалившихся, поломанныхъ оранжерейныхъ деревьевъ... Что за хаосъ! Одного удара было достаточно, чтобы превратить эту волшебную декорацію изъ "тысячи и одной ночи" въ груду осколковъ, тряпья и щепокъ.
   Сегодня, можетъ быть впервые, утренній лучъ солнца могъ освѣщать эти аристократическіе покои, такъ какъ ставни не были заперты, сторы не были спущены; солнечные лучи могли даже свободно проникнуть въ вевеликолѣпную спальню въ партерѣ, выходившую окнами на сѣверо-востокъ, съ ея богатыми, красными шелковыми занавѣсями и съ дорогой кроватью, покрытой кружевнымъ покрываломъ. Утреннее солнце играло также и въ брилліантахъ, украшавшихъ голову президентши. Почтенная дама не ложилась спать, она въ своемъ тяжеломъ желтомъ шелковомъ платьѣ ходила по длинной амфиладѣ комнатъ, ходила среди опрокинутой мебели и статуй, упавшихъ съ карнизовъ.
   Газовый шарфъ, покрывавшій шею и подбородокъ пожилой особы, развязался, и угловатая, нижняя челюсть, обыкновенно такъ тщательно скрываемая, выступала теперь особенно рѣзко. Да, президентша была очень стара, дни ея были, можно сказать, сочтены -- и, несмотря на то, старуха лихорадочно вздрагивала, со страхомъ думая только объ одномъ: "Кто наслѣдуетъ Морицу?" Она сама не имѣла ни малѣйшихъ правъ на наслѣдство внезапно погибшаго, она не имѣла правъ даже на кровать, на которой спала... Коммерціи совѣтникъ рано осиротѣлъ; сколько старухѣ было извѣстно, у него не было родныхъ, носившихъ его фамилію, но онъ довольно часто помогалъ родной теткѣ своей, женщинѣ бѣдной, жившей гдѣ-то на Рейнѣ. Неужели эта нищая будетъ наслѣдницей? Такая мысль доводила президентшу до бѣшенства. Жена какого-то писца, жалкая бѣлошвейка, сдѣлается обладательницей колоссальныхъ богатствъ, а г-жа президентша Урахъ, привыкшая къ богатой, вполнѣ комфортабельной обстановкѣ, должна вдругъ лишиться всего этого!.. Ей придется стащить съ чердака свою старую мебель, нанять тѣсную квартиру, остаться безъ лошадей, безъ ливрейныхъ лакеевъ и уже не имѣть княжески-роскошнаго стола... Вѣдь она и обѣ ея внучки не были кровными родственицами милліонера, который не успѣлъ сдѣлать духовнаго завѣщанія. Пріѣхавшіе наканунѣ гости (все изъ дворянскихъ фамилій), не оставляли президентшу почти всю ночь; хотя они не затрогивали вопроса о наслѣдствѣ, однако, мимоходомъ, нѣкоторые изъ нихъ указывали на путаницу въ денежныхъ дѣлахъ несчастнаго, которая навѣрно увеличится вслѣдствіе страшной катастрофы... Въ самомъ дѣлѣ, коммерціи совѣтникъ хранилъ всѣ документы и книги въ башнѣ, а все это исчезло теперь безслѣдно...
   Положимъ, что погибли милліоны -- но развѣ земля и вилла, гдѣ находилась въ эту минуту почтенная дама, не стоили десятковъ тысячъ? Развѣ здѣсь внизу, подъ крѣпкими каменными сводами не хранились груды разныхъ серебряныхъ вещей и сервизовъ? Развѣ въ конюшняхъ не было лошадей самой благородной породы? А собраніе картинъ знаменитыхъ художниковъ? Одного этого было бы достаточно, чтобы обезпечить за г-жей президентшей, до конца ея дней, роскошную жизнь!..
   Заходилъ разговоръ и о той, которая лежала теперь въ комнатѣ Генріэтты, интересовались судьбою внучки замковаго мельника; всѣмъ, разумѣется, было извѣстно, что все ея громадное состояніе хранилось въ башнѣ. Президентша, находясь въ тревожномъ состояніи, почти не слушала, что говорилось... Да и какое ей дѣло до жидовскихъ денегъ бывшаго мельничнаго батрака!
   Флора, обладавшая замѣчательнымъ хладнокровіемъ и умѣньемъ владѣть собою, даже въ такія минуты, напротивъ: внимательно прислушивалась къ разговору, взвѣшивая разныя случайности, ожидавшія ея сводную сестру вслѣдствіе гибели всѣхъ документовъ.
   Невѣста въ десять часовъ оставила бэль-этажъ. При взглядѣ на ея красивое лицо нельзя было не замѣтить, что ее мучила какая-то затаенная злоба. Еще бы: вѣдь она, душа общества, красавица, умъ и мнѣнія которой были закономъ для ея знакомыхъ, и что же?-- ей приходится, къ величайшей досадѣ своей, играть тамъ, на верху, въ комнатѣ больной, жалкую роль лишняго человѣка!... Кромѣ Генріэтты, которая, пріютившись на диванѣ, ни за что не хотѣла покидать Кэты, для ухода за больной явилась и тетушка-діаконица. Старушка вынуждена была просить пріюта на виллѣ, такъ какъ въ домикѣ надъ рѣкой, вслѣдствіе близости его къ мѣсту катастрофы, провалились трубы; стѣны же дали подозрительныя трещины; окна были разбиты, ни одна дверь не запиралась... Пріятельница тетушки и кухарка помѣстились на мельницѣ, у Сузы. Докторъ нанялъ двухъ сторожей, поручивъ имъ ночью смотрѣть за опустѣвшимъ домомъ.
   У постели больной Кэты не нашлось мѣста для Флоры. У изголовья, въ креслѣ, сидѣла тетушка съ сильно заплаканными глазами, напротивъ нея -- докторъ. "Старуха" держала себя такъ, какъ будто легкая рана на лбу Кэты и ея продолжительный обморокъ были самымъ большимъ несчастьемъ этого роковсго дня; Брукъ ни на минуту не покидалъ своего мѣста;-- онъ тогда только оставлялъ руку Кэты, когда нужно было положить свѣжій компрессъ на ея голову. Быть смиренной свидѣтельницей такой заботливости о "дюжей дѣвицѣ", обладавшей нервами и мускулами бабки Зоммеръ, было очень трудно для Флоры, и она употребляла всѣ усилія, чтобы терпѣніе ея не лопнуло.
   Боязливый, осторожный шопотъ крѣпко надоѣлъ ей; увидѣвъ, что съ этими встревоженными особами сегодня нельзя заговорить какъ слѣдуетъ, разумно, прекрасная невѣста сочла за лучшее удалиться и спустилась въ нижній этажъ, сильно раздосадованная. Кровь кипѣла въ ея сердцѣ -- вѣдь докторъ не только не помогъ сойти ей съ лѣстницы, но даже не проводилъ ее до двери!..
   Флора тоже не легла спать, она сняла только съ себя бѣлое тарлатановое платье и закуталась въ бѣлый кашмировый платокъ греческаго покроя; передъ разсвѣтомъ она прилегла на красную кушетку въ своемъ кабинетѣ.
   Эта комната казалась теперь такою пустынною и неуютною, какъ еще никогда. Черный письменный столъ былъ пустъ; на немъ лежалъ густой слой пыли; съ книжныхъ полокъ всѣ книги были сняты и уложены въ большіе ящики, стоявшіе посреди комнаты. Пьедесталы вмѣстѣ съ бюстами валялись на полу; дурно заправленная висячая лампа коптила потолокъ, тускло освѣщая стѣны кабинета.
   Дождавшись утра, Флора послала на верхъ попросить доктора придти къ ней; черезъ нѣсколько минутъ она услышала его твердые шаги въ корридорѣ. Поспѣшно поправивъ подъ утреннимъ чепчикомъ растрепавшіеся локончики, она крѣпче прижала свое мраморное лицо къ краснымъ подушкамъ кушетки и прищурясь глядѣла на дверь, въ которую долженъ былъ войти женихъ.
   Брукъ вошелъ... Она никогда не видала его такимъ, и потому невольно приподнялась и встала, какъ будто передъ нею стоялъ совершенно незнакомый человѣкъ.
   -- Я чувствую себя что-то нехорошо, Лео, сказала она нерѣшительно, не отводя удивленнаго взгляда отъ его лица. Лицо доктора хотя и было блѣдно, но казалось очень оживленнымъ, свѣтилось какимъ-то новымъ, радостнымъ чувствомъ, и вдругъ приняло теперь совсѣмъ иное выраженіе...
   -- Голова моя горитъ... испугъ и простуда -- вотъ, вѣроятно, причина лихорадочнаго состоянія.
   Она проговорила это съ запинкой, замѣтивъ, какъ его глаза холодно-пытливо были устремлены на нее... Онъ спокойно наблюдалъ ее, какъ и подобаетъ врачу... Этотъ взглядъ вскипятилъ ея кровь.
   -- Берегись, Брукъ! произнесла она совершенно спокойнымъ тономъ, причемъ однако грудь ея порывисто поднималась и опускалась, а двѣ глубокія морщинки прорѣзались на бѣлой кожѣ ея лба. Вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ я терплю соперницу -- и эта соперница -- твоя практика? Она сдѣлалась твоей возлюбленной!.. Такъ это и пойдетъ, знаю, чувствую, но, благодаря моему возвышенному образу мыслей, я могу покориться этому.. И покорюсь, потому что знаю, что такая горячая любовь къ своему дѣлу сдѣлаетъ знаменитымъ человѣка, имя котораго я буду носить.
   Тутъ Флора откинула голову и устремила взглядъ въ пространство, какъ будто передъ ея умственнымъ окомъ развернулся обширный міръ, утопавшій въ сіяніи этого славнаго, громкаго имени... Прекрасная невѣста потому и не замѣтила, какъ вспыхнули щеки Брука.
   -- Но я рѣшительно не потерплю ни малѣйшаго невниманія съ твоей стороны, когда мнѣ самой нужна твоя помощь, какъ врача, продолжала она. Намъ всѣмъ пришлось пострадать отъ этой страшной катастрофы, а мнѣ, бѣдной жертвѣ, выпало на долю еще заботиться о бабушкѣ, почти обезумѣвшей отъ страха, присматривать за больной Генріэттой... Ну, задача не совсѣмъ-то легкая!.. И несмотря на это, тебѣ и въ голову не пришло спросить меня: "Какъ-то ты переносишь такое несчастье?"..
   -- Я не спрашивалъ потому, что знаю, что ты хорошо справляешься съ подобными душевными потрясеніями, вообще подчиняешь сердце разсудку, да, наконецъ -- я съ перваго взгляда увидѣлъ, какъ мало и тѣлесно то пострадала ты...
   Флора съ удивленіемъ прислушивалась къ звуку его голоса: Брукъ очевидно желалъ говорить спокойно, по обыкновенію, но голосъ его дрожалъ, какъ бы отъ сильнаго сердцебіенія.
   -- Что касается твоего послѣдняго предположенія, то ты ошибаешься, сказала она послѣ минутнаго молчанія,-- у меня, дѣйствительно, стучатъ виски, относительно же перваго пункта -- ты, можетъ быть, и правъ. Я стараюсь въ каждомъ случаѣ, и какъ можно скорѣе, овладѣть собою и взглянуть здраво, ясно на вещи. Тебѣ, кажется, не нравится во мнѣ эта черта? Я это слышу въ странномъ тонѣ твоего голоса... Да, и вотъ именно сегодня ты долженъ былъ бы въ этомъ отношеніи отдать мнѣ справедливость. Я никогда не поддавалась на уговариванія насчетъ спекуляціи модными облигаціями, наслѣдованными отъ папа. Если бы я, какъ нѣкоторые другіе, увлеклась баснословнымъ счастьемъ, то, навѣрно, сегодня стояла бы передъ тобой съ пустыми руками: мое приданое улетучилось бы, какъ и несмѣтныя богатства, разлетѣвшіяся вчера на всѣ четыре стороны. Что-жъ, смотри, смотри на меня, Брукъ! (Она понизила голосъ). Я не позволяю морочить себя и называю вещи прямо по имени. Бабушка вонъ бѣгаетъ тамъ и ломаетъ руки, она внѣ себя, потому что "громадное богатство" достанется другимъ; наши любезные гости до полуночи предавались скорби и плакали о богатомъ человѣкѣ, этомъ баловнѣ счастья, котораго злая насмѣшница судьба такъ трагически вырвала изъ его земного рая... Ну, а я вотъ что скажу: театральный финалъ былъ плохо устроенъ, послѣдняя картина совсѣмъ не хорошо поставлена была въ глубинѣ сцены... Въ одной декораціи не доглядѣли дыры, а черезъ эту-то дыру можно добраться до истины... Вотъ, погоди, можетъ быть надняхъ судъ объявитъ, что Рэмеръ сначала былъ легкомысленнымъ спекулаторомъ, а подъ конецъ -- просто... мошенникомъ.
   Эта послѣдняя мысль Флоры, какъ предсказаніе, могло поразить своею неожиданностью, да и Брукъ никакъ не ожидалъ услышать этого отъ Флоры, а она -- она стояла въ своей бѣлоснѣжной одеждѣ Ифигеніи на томъ же красномъ коврѣ, подъ той же висячей лампой, даже на томъ же самомъ мѣстѣ, съ котораго еще въ декабрѣ мѣсяцѣ клеймила передъ коммерціи совѣтникомъ дѣятельность своего жениха и говорила тогдаже: "Я не терплю тайны въ своей душѣ!"...
   Флора была права: дѣйствительно, она называла вещи по имени -- и высказала то, чего въ душѣ не отрицалъ и Брукъ, что мучило его и томило со вчерашняго дня; но его нѣжная, чуткая душа была глубоко возмущена тономъ и манерой Флоры: этотъ изящный женскій ротикъ не гнушался самыми рѣзкими выраженіями, чтобы только выставить на показъ проницательность, "не позволяющую себя обманывать".
   -- Ахъ, я вижу, что у меня сегодня ужь такое несчастье говорить все такія вещи, которыя тебѣ не нравятся, сказала она послѣ минутной паузы полу-саркастическимъ, полу-сердитымъ тономъ, идя за нимъ вслѣдъ (Брукъ не скрывалъ своего негодованія: отвернулся отъ нея и отошелъ къ окну). Можетъ быть я высказала свое мнѣніе нѣсколько рѣзко; можетъ быть, мнѣ изъ благодарности къ Рэмеру за его любезность и предупредительность слѣдовало бы быть менѣе откровенной -- но, что дѣлать!.. я врагъ всякихъ слабостей и прикрасъ, да къ тому же имѣю много причинъ негодовать на него. Моя сестра Генріэтта, наслѣдствомъ которой Рэмеръ спекулировалъ, останется послѣ этой катастрофы нищей,-- а Кэта? Будь увѣренъ, что отъ всего ея громаднаго состоянія у ней не останется теперь ни гроша!
   -- Тѣмъ лучше! прошепталъ докторъ и улыбнулся.
   Какъ ни тихо были сказаны эти слова, но они долетѣли до слуха Флоры.
   -- Тѣмъ лучше? спросила она съ удивленіемъ и засмѣявшись, всплеснула руками. Откровенно говоря, и мнѣ наша младшая сестра не очень-то симпатична, но въ чемъ провинилась она предъ тобой, что ты такъ странно относишься къ ея несчастью?
   Онъ, не говоря ни слова, прижался лбомъ къ оконному переплету, а она задумчиво глядѣла въ садъ.
   -- Конечно, дѣла Кэты не такъ плохи, какъ дѣла Генріэтты -- у первой остается замковая мельница, а вѣдь мельница эта стоитъ порядочныхъ денегъ, прибавила, помолчавъ немного, Флора. Когда здѣсь все полетитъ вверхъ дномъ, Кэта можетъ пріютиться тамъ, да и для нашей бѣдной больной я не могу придумать болѣе подходящаго убѣжища; обѣ сестры любятъ другъ друга и, конечно, уживутся вмѣстѣ. Устроить дѣло иначе не возможно: бабушка съ своими скромными средствами положительно не можетъ содержать Генріэтту, а что касается насъ, то я никогда не потребую, чтобы ты взялъ больную сестру въ нашъ домъ. (Она вдругъ схватила его и обольстительно нѣжно поглядѣла на него). Ахъ, Лео, какъ я буду благодарить Бога, когда мы завтра сядемъ въ карету и уѣдемъ отъ всѣхъ ужасныхъ сценъ, которыя должны здѣсь еще разыграться...
   Порывистымъ движеніемъ онъ высвободился изъ ея объятій; никогда еще не видала она это кроткое, серьезное лицо такимъ гнѣвнымъ...
   -- Неужели ты въ самомъ дѣлѣ хочешь покинуть этихъ несчастныхъ въ ихъ бѣдственномъ положеніи, зная. что на дняхъ на нихъ посыплются страшные удары судьбы? вскричалъ онъ внѣ себя. Ступай, куда хочешь -- я остаюсь.
   -- Лео! крикнула Флора и на мгновеніе умолкла, стараясь сдержать порывъ невыразимаго гнѣва, а потомъ прижала руку къ сердцу, какъ будто его поразили ударомъ кинжала, и прибавила глухимъ голосомъ: Ты, навѣрно, не взвѣсилъ своихъ, слишкомъ опрометчивыхъ словъ, а потому я замѣчу тебѣ только одно: если мы не уѣдемъ завтра, прежде чѣмъ разразится ударъ (а никто не можетъ осудить насъ за это), то нашу свадьбу придется отложить на неопредѣленное время.
   Онъ молчалъ и не обернулся даже къ ней; это молчаніе видимо раздражало ее: вся ея страстная натура обнаружилась въ ея большихъ, гнѣвно сверкавшихъ сѣрыхъ глазахъ.
   -- Я тебѣ передъ этимъ объявила, что готова всю жизнь добровольно уступать первое мѣсто въ твоемъ сердцѣ любви къ твоему призванію и дѣятельности, заговорила она настойчивѣе, -- но никогда не пожертвую я своими интересами ради другихъ женщинъ... Замѣть себѣ это, Лео! Я не понимаю и никогда не пойму, почему я должна, ради бабушки и моихъ сестеръ, переживать здѣсь эту страшную катастрофу, когда имѣю полное право укрыться отъ всего этого у тихаго семейнаго очага, который ты обѣщалъ для меня устроить; такой жертвы ты не долженъ былъ бы и ожидать отъ меня. Развѣ въ моей власти измѣнить положеніе дѣлъ? Нѣтъ и нѣтъ!.. Къ чему же тогда эти безполезныя волненія и тревоги? Неужели я непремѣнно должна испытать удовольствіе быть тоже предметомъ людского состраданія? Я готова лучше сейчасъ же уйти отсюда... я не хочу, чтобы на меня указывали пальцами.
   Флора въ волненіи прошлась по комнатѣ.
   -- Ты не можешь, относительно меня, ничѣмъ извинить своего рѣшенія остаться здѣсь, заговорила она снова, съ мрачно-нахмуренными бровями, не дождавшись отъ него ни слова. Ты не можешь даже сослаться на больныхъ въ бэль-этажѣ. Генріэтту ты и такъ долженъ былъ предоставить ея судьбѣ, а что касается Кэты, то ты не убѣдишь меня, что ея шрамъ на лбу, который ты и самъ объявилъ неопаснымъ, требуетъ твоего искусства и помощи, какъ врача. Откровенно говоря, я сегодня ночью должна была удерживаться отъ смѣха, глядя на тебя и на тетушку. Если Генріэтта проливаетъ ребяческія слезы изъ-за нѣсколькихъ капель крови, то это еще понятно -- она больна, нервозна -- но ты... ты тоже держалъ себя такъ, какъ будто наша младшая сестра, этотъ дюжій отпрыскъ дровосѣковъ, была соткана изъ эфира... Она невольно умолкла. Докторъ обернулся къ ней съ грозно поднятымъ пальцемъ, лицо его выражало сильное волненіе.
   Она злобно разсмѣялась. Ты думаешь, что я боюсь? Я могу противупоставить твоему неумѣстному жесту совсѣмъ иную угрозу: берегись -- еще у алтаря не произнесено "да"; еще въ моей власти дать дѣлу такой оборотъ, какой тебѣ едва-ли понравится... Да, я еще разъ повторяю, что что твое вчерашнее докторское ухаживанье за Кэтой мнѣ стало наконецъ противно. Развѣ я могу не смѣяться, когда ты возишься съ ней, какъ съ какой-нибудь принцессой...
   -- Нѣтъ, Флора, не какъ съ принцессой, а какъ съ возлюбленной моего сердца, какъ съ первой и единственной любовью, перебилъ ее Брукъ.
   Невѣста вздрогнула, какъ будто молнія ударила въ землю у ея ногъ; невольно воздѣвъ къ небу руки, она бросилась къ доктору.
   Брукъ только отстранилъ ее, не измѣнивъ спокойной позы.
   -- То, что я до сихъ поръ, страшно борясь съ самимъ собою, таилъ въ своей груди (изъ стыда и ради принципа, который оказался ложнымъ, даже безнравственнымъ), теперь долженъ объявить тебѣ. Я не хочу ни оправдываться, ни прикрашивать (голосъ его дрогнулъ) -- я былъ тебѣ невѣренъ съ той самой минуты, когда впервые увидѣлъ Кэту.
   Флора медленно опустила руки. Какъ ни ясно было высказано это признаніе, оно показалось ей невѣроятнымъ, невозможнымъ. Ха, ха! Какъ моглѣ она быть такой легковѣрной -- выказать такой безумный страхъ! Часто, даже очень часто, случалось, что великолѣпная Флора Мангольдъ привлекала мужскія сердца, а потомъ немилосердно, жестоко отталкивала ихъ отъ себя., Да, это бывало,-- но чтобы мужчина могъ измѣнить ей -- ужь это что-то смѣшно! Невозможно! Этому никто не повѣритъ, а ужь тѣмъ болѣе она. Гораздо вѣрнѣе предположить, что докторъ Брукъ наконецъ рѣшился отомстить ей... Она довела "свое испытаніе" до крайности; она, въ своемъ справедливомъ негодованіи пригрозила за нѣсколько часовъ до вѣнчанья нарушить данное слово; это раздражило его, терпѣніе его истощилось и вотъ онъ вздумалъ наказать ее, возбудивъ въ ней ревность. Ея безграничное тщеславіе и легкомысліе отсрочили на нѣсколько минуть самое горькое разочарованіе всей ея жизни.
   Флора насмѣшливо сжала губы и, скрестивъ руки, заговорила ироническимъ тономъ:
   -- Ахъ, такъ вотъ какъ: съ перваго взгляда! Что-же, гдѣ это случилось? Тамъ, въ корридорѣ, когда она, по обычаю ремесленниковъ, явилась сюда въ запыленныхъ сапожкахъ, съ романтическимъ узелкомъ въ рукѣ...
   Видно было, какъ отъ каждаго ея слова вскипала кровь въ жилахъ доктора: въ эту серьезную минуту, когда рѣшался вопросъ всей его жизни, его допрашивали, смѣясь, шутливо, какъ школьника. Онъ съ трудомъ сдерживалъ себя.
   -- Я самъ проводилъ ее сюда, я встрѣтился съ Кэтой на мельницѣ, отвѣтилъ Брукъ довольно спокойно.
   Яркая краска удивленія разлилась по лицу Флоры; глаза ея загорѣлись; она закусила губы.
   -- А -- а, я слышу объ этомъ въ первый разъ!... И эта хитрая особа съ "чистымъ" сердцемъ тоже вѣрно имѣла причины умалчивать объ этой интересной встрѣчѣ? (Она засмѣялась короткимъ, рѣзкимъ смѣхомъ). Ну, что же дальше, Брукъ?..
   -- Если ты будешь продолжать въ такомъ же тонѣ, то мнѣ придется письменно объясниться съ тобой.
   Онъ сердито повернулся, чтобы уйти, но Флора не пустила его.
   -- Боже мой, какъ ты трагически къ этому относишься!.. Вѣдь я просто стараюсь разыгрывать, вмѣстѣ съ тобой, маленькую комедію. И такъ, ты хочешь начать со мной войну на бумагѣ? О, милый Лео, ты будешь побѣжденъ -- будь увѣренъ въ этомъ!.. Хотя ты и выпустилъ въ свѣтъ нѣсколько капитальныхъ брошюръ по медицинѣ, но -- тутъ спасуешь!..
   Горделивая улыбка, сопровождавшая эти слова, застыла на ея губахъ, подъ его ледянымъ, мрачнымъ взглядомъ. Теперь въ душѣ ея возникло подозрѣніе, что онъ, можетъ быть, не шутитъ, а говоритъ совершенно серьезно (не о своей мнимой любви къ Кэтѣ -- это вѣдь немыслимо!), а о томъ, что онъ рѣшился, при всей своей любви къ ней, все таки разойтись съ капризной невѣстой, чтобы не остаться мученикомъ на всю жизнь. Она раскаялась теперь въ своемъ поведеніи, но неукротимое упрямство и заносчивость все таки взяли верхъ.
   -- Хорошо, иди! сказала она, быстро отходя въ сторону... Такихъ взглядовъ я не выношу! Иди-же! Я пальцемъ не шевельну для того, чтобы удержать тебя! (Она разразилась рѣзкимъ, презрительнымъ смѣхомъ.) О, мужчины! Было время, когда я чуть не на колѣняхъ вымаливала себѣ свободу... Но тогда ты былъ настолько низокъ, что насильно удерживалъ меня! Ну, посмотри и поучись у Флоры Мангольдъ, чѣмъ должна въ подобныя минуты руководиться даже "слабая, тщеславная женская душа"! Гордость...
   -- Да, именно это чувство побуждало меня тогда оставаться неумолимымъ, и эта гордость была неукротима, подхватилъ Брукъ, хотя и совсѣмъ иного рода, чѣмъ твоя... Ты вотъ называешь гордостью смѣсь упрямства и досады... Сознаюсь, что я жестоко ошибался; я не буду ни защищаться, ни оправдывать себя, сваливая вину на другихъ; я уже говорилъ это... Моими поступками въ то время руководила моя вѣра въ собственную силу, въ силу воли мужчины, который долженъ и можетъ справиться со всякой душевной бурей. Такъ думалъ я тогда. Я не возвратилъ тебѣ твоего слова, потому что привыкъ считать слово, данное мною, ненарушимымъ во вѣки вѣковъ; съ этой точки зрѣнія наше обрученіе казалось мнѣ такимъ же крѣпкимъ, неизмѣннымъ, какъ бракъ у католиковъ... Не отрицаю, что и остатки студенческихъ понятій о чести жили еще тогда во мнѣ. Въ тотъ вечеръ я высказалъ тебѣ только эту побудительную причину, а теперь долженъ повторить ее: я не хотѣлъ встать въ ряды твоихъ отвергнутыхъ поклонниковъ.. Говорю еще разъ: Эти понятія я считаю теперь юношески-незрѣлыми, потому что въ такихъ случаяхъ компрометируется не честь мужчины, а честь женщины.
   Флора съ гнѣвно сверкающими глазами отвернулась отъ него и забарабанила пальцами по столу.
   -- Я никогда не скрывала отъ тебя, что до моей помолвки съ тобой, многіе, очень многіе добивались моей руки, сказала она гордо, небрежно, не поворачивая къ нему даже головы.
   -- Да, ни ты, ни мои знакомые не скрывали этого, замѣтилъ Брукъ. Ты, однако, не должна забывать, что ты была недосягаемымъ идеаломъ во дни моей юности. Въ университетѣ и во время похода меня поддерживала мысль, что твое гордое сердце никому еще не принадлежало, что оно сдѣлаетъ несказанно-счастливымъ того, кто завоюетъ его... Докторъ вдругъ умолкъ, онъ не долженъ былъ и не хотѣлъ намекать на ея кокетство; ему казалось унизительнымъ прибѣгать даже къ справедливымъ упрекамъ... Флора вспылила:
   -- Не хочешь ли ты еще утверждать, что изъ всей толпы этихъ неизбѣжныхъ поклонниковъ я любила только одного?-- Любила?.. Нѣтъ, Флора, ты никого, даже меня не любила! Любила ты только свою несравненную красоту, свой успѣхъ въ обществѣ, свое остроуміе, будущую славу великолѣпной Флоры Мангольдъ...
   -- Вотъ какъ!.. У тебя прежде никогда не находилось льстивыхъ словъ для меня; даже въ минуты нѣжной ласки ты не умѣлъ подобрать для меня льстиваго эпитета -- а теперь, вознегодовавъ, ты рисуешь мой портретъ самыми привлекательными красками!...
   Онъ покраснѣлъ и отвернулся, чтобы не видѣть ея смѣющихся глазъ.
   Красавица воображала, что какъ разъ во время напомнила ему о прекрасномъ прошломъ. Ну, теперь игра выиграна! мелькнуло въ ея головѣ.
   -- Лео, неужели ты пришелъ сюда только для того, чтобы обойтись со мной жестоко, чтобы обвинять меня? спросила она, и быстро подойдя къ нему, положила свою руку на его плечо.
   -- Ты забываешь, что сама позвала меня сюда, отвѣтилъ онъ серьезно. По собственному побужденію я не пришелъ бы къ тебѣ... У меня двѣ больныхъ на верху; подъ утро положеніе Генріэтты стало опаснымъ... Безъ твоего настоятельнаго требованія я не оставилъ бы ее, точно также, какъ не подумалъ бы въ эти злосчастные дни окончательно разъяснить наши взаимныя отношенія. Ты сама толкнула меня на это... Я и рѣшилъ.
   -- Рѣшилъ?.. Какъ толкнула? То есть подъ вліяніемъ дѣтскаго упрямства и досады велѣла тебѣ уйти?.. Перестань! Какъ можешь ты относиться такъ серьезно къ порыву гнѣва сердца дѣвушки?
   Кровь бросилась въ лицо доктору... Онъ увидѣлъ, что ни до чего еще не договорился, что надо начинать съизнова объясненія.
   -- Я не стану обвинять тебя и въ этомъ, отвѣтилъ Брукъ съ явнымъ нетерпѣніемъ. Я позволилъ себѣ увлечься и признаться тебѣ въ томъ, что...
   -- Ахъ да! Ты началъ говорить о своей силѣ воли, которая должна справиться со всякой душевной бурей. Что-же, эта сила воли измѣнила тебѣ?...
   -- Нѣтъ, не измѣнила... Взглядъ мой только на нѣкоторыя вещи измѣнился... Флора, вѣдь я-же, кажется, достаточно объяснилъ тебѣ все... Словомъ сказать: ты никогда меня не любила, а я... просто увлекся!...
   Она молчала и не поднимала глазъ; она не смѣла солгать ему въ лицо.
   -- Я тѣмъ крѣпче, тѣмъ боязливѣе цѣплялся за ненарушимость моего слова, чѣмъ непокорнѣе становилось мое сердце, чѣмъ дальше были отъ тебя мои мысли...
   -- А -- а, такъ это все правда?..
   -- Да, Флора, правда. Я боролся съ своей привязанностью, какъ съ самымъ ожесточеннымъ смертельнымъ врагомъ. (Онъ тяжело вздохнулъ). Я съ первой минуты сталъ поступать жестоко и съ собой, и съ дѣвушкой, внушавшей мнѣ новую непобѣдимую любовь. Я тщательно избѣгалъ малѣйшаго, самаго невиннаго сближенія съ ней... Даже тѣ цвѣты, которые она держала въ рукѣ и потомъ забыла у меня на столѣ, вынесъ я изъ своей комнаты.. Она охотно посѣщала мой домъ, но я запротестовалъ противъ этого, я былъ холоденъ съ ней, говорилъ ей грубости въ глаза, хотя глаза эти и лицо нравились мнѣ больше всего на свѣтѣ...
   -- Ахъ, Боже мой, это -- понятно!.. Кэта восхищала тебя, какъ врача: лицо такое здоровое, круглое, бѣлое и розовое, точно размалеваное!.. но тутъ хладнокровіе измѣнило ей и, прижавъ руку къ груди, Флора крикнула:
   -- И ты смѣешь дѣлать подобныя признанія мнѣ?... Какъ! Эта наивная юница, бросающая цвѣты въ комнату мужчинъ, которыхъ хочетъ прельстить...
   -- Ни слова больше!.. (онъ бросилъ на нее тотъ повелительный взглядъ, передъ которымъ умолкалъ даже дерзкій ея языкъ). Меня ты можешь осыпать упреками, я ихъ снесу терпѣливо, но Кэту я не позволю трогать. Кэта никогда сознательно не разжигала любви моей.... Она возвратилась въ Дрезденъ, не уяснивъ себѣ ни моихъ, ни своихъ собственныхъ чувствъ... Ты лучше всѣхъ знаешь, почему она тогда уѣхала. Съ одной стороны ее уговаривали выйти замужъ безъ любви, по разсчету, съ другой -- ей ясно дали почувствовать, что она должна очистить свою комнату для баронессы ф. Штейнеръ. Я былъ свидѣтелемъ этой некрасивой сцены... Я чуть было тогда не забылся и не наговорилъ г-жѣ президентшѣ непріятностей... Однако, когда мнѣ косвенно предложили помѣстить въ моемъ домѣ эту лишнюю, тогда и у меня не оказалось мѣста для нея, а потомъ, часъ спустя, этой дѣвушкѣ пришлось услышать на порогѣ моего дома, какъ я просилъ тетушку прекратить съ нею сношенія на время моего пребыванія здѣсь. Тогда она ушла, глубоко оскорбленная, а я былъ настолько жестокъ,-- нѣтъ -- хуже: настолько безнравственъ, что ради ложнаго принципа, ради глинянаго идола, представителя извѣстныхъ понятій о чести, сталъ упорствовать въ громадной лжи, въ которой хотѣлъ увѣрить и Кэту, и самого, себя, и весь міръ!..
   Брукъ въ волненіи умолкъ, а Флора бросилась на кушетку, охвативъ голову тоненькими своими ручками, какъ будто она не хотѣла ничего больше слышать. Онъ продолжалъ:
   -- Я далъ ей уѣхать; тогда я вздохнулъ свободнѣе, надѣясь, что безъ нея мнѣ будетъ легче, что мои мученія прекратятся... Безумецъ!.. Не замѣтилъ я, что въ ту самую минуту, когда она скрылась за прибрежнымъ кустарникомъ, ко мнѣ подкрался демонъ и поселился въ моемъ сердцѣ... Нѣтъ, не отъ утомленія, не отъ визитовъ провалились у меня щеки, и сталъ я тогда угрюмъ (работа всегда доставляла мнѣ удовольствіе): причиной этому была моя страсть, возраставшая съ каждымъ днемъ.
   Онъ отошелъ отъ окна и началъ въ волненіи ходить по комнатѣ; Флора тоже встала и порывистымъ движеніемъ откинула локоны со лба.
   -- Страсть къ Кэтѣ?!.. вскричала она, горько разсмѣявшись.-- О, хотѣлось бы мнѣ, чтобы папа могъ теперь видѣть, какой вѣрный инстинктъ руководилъ его старшею дочерью, когда она отказывалась называть дочь замковаго мельника "мамашей", когда она отворачивалась отъ новорожденной младшей сестры! Нѣтъ, ты поступалъ до сихъ поръ не по ложному принципу.... Нѣтъ!.. Людей, не отступающихъ отъ такого принципа, всегда называютъ и будутъ называть респектабельными и честными...
   -- Я далъ себѣ слово не касаться прошлаго, перебилъ ее Брукъ, дрожащимъ голосомъ, однако съ твердой рѣшимостью покончить дѣло теперь же, -- но ты принуждаешь меня возвратиться къ тому, что произошло между нами въ моемъ домѣ. Въ тотъ вечеръ я позволилъ невѣстѣ своей сказать прямо въ лицо мнѣ, что она меня ненавидитъ, или лучше -- презираетъ, потому что неудача, повидимому, мѣшала мнѣ стать знаменитостью, а женой этой знаменитости ты и хотѣла быть... На другой день мнѣ пришлось увидѣть нѣчто небывалое: вслѣдствіе пожалованія меня въ гофраты -- эта "ненависть" моей невѣсты вдругъ превратилась въ самую преданную любовь!.. Скрывъ презрѣніе, я молча продолжалъ сносить свое ярмо, потому что хотѣлъ остаться "респектабельнымъ, честнымъ". И я довелъ бы эту ужасную ложь до конца, если бы муки разбитаго сердца угрожали только мнѣ одному, но... тутъ замѣшалось третье лицо, съ любящимъ горячимъ сердцемъ...
   Легкій крикъ, вырвавшійся изъ груди Флоры, заставилъ умолкнуть доктора.
   -- Неужели эта лицемѣрка въ самомъ дѣлѣ дерзнула поднять глаза на жениха своей сестры?... Она призналась тебѣ въ своей преступной любви?! Призналась?...
   Онъ глядѣлъ на нее съ минуту молча, глаза его горѣли невыразимымъ гнѣвомъ.
   -- Ты можешь употреблять какія угодно эпитеты, но тебѣ не удастся запятнать эту непорочную дѣвушку, проговорилъ наконецъ Брукъ,-- Со времени отъѣзда ея въ Дрезденъ, я не говорилъ съ ней вовсе; даже въ эту ночь, очнувшись отъ обморока, она не промолвила ни слова... Кэта пріѣхала вчера, но я этого не зналъ. Отъ шума и суетни (во время приготовленіи къ дѣвичнику) я ушелъ въ свой садъ, а потомъ увидѣлъ ее на другомъ берегу... Она, какъ изгнанница, не смѣла перейти черезъ мостъ!..
   Докторъ вдругъ умолкъ; яркій румянецъ вспыхнулъ на его щекахъ... Нѣтъ, онъ ни за что не скажетъ Флорѣ, что въ ту именно минуту, когда увидѣлъ Кэту у моста впалъ въ восторженнное состояніе, потому что во-очію увидѣлъ, узналъ, что эта дѣвушка тоже любитъ его!..
   -- Потомъ, послѣ того страшнаго взрыва, я отправился въ паркъ отыскивать ее, продолжалъ Брукъ болѣе покойнымъ тономъ: -- когда я нашелъ и поднялъ ее, я сказалъ себѣ, что смерть пощадила ея молодую жизнь для моего счастья... Тутъ я покончилъ съ прошлымъ!..
   По мѣрѣ того, какъ Брукъ говорилъ, все существо Флоры постепенно преображалось... Да, игра проиграна -- все кончено, но Флора не была бы ловкой, проницательной интриганткой, если бы не съумѣла тотчасъ же найтись въ своемъ новомъ положеніи. Натянутость въ движеніяхъ ея исчезла, а въ манерахъ стало проглядывать что-то кошачье. Она торопливо поправила чепчикъ и, завязывая ленты подъ подбородкомъ, сказала съ сатанинской улыбкой, ехидно взглянувъ на него:
   -- Какъ? И даже не спросивъ меня покончили, господинъ докторъ? Ну, пусть будетъ такъ!.. Теперь я задаюсь такимъ вопросомъ: что сталось бы съ тобою Флора, если бы ты сдѣлалась женою такого сантиментальнаго мечтателя?.. Что-жь, и хорошо, что все такъ случилось, это хорошо для насъ обоихъ. Я возвращаю тебѣ твое слово и свободу, но освобождаю тебя такъ, какъ освобождаютъ птичку, т. е. одинъ конецъ веревочки оставляю у себя и крѣпко обматываю его вокругъ пальца (она съ насмѣшливой улыбкой постучала по обручальному кольцу).-- Сватайся за любую молодую дѣвушку въ резиденціи (хотя бы за самую злую мою завистницу -- ихъ вѣдь у меня довольно!), и я передамъ ей это колечко... Но на Кэтѣ и не думай жениться! Нѣ--ѣтъ!.. Слышишь?.. И если ты уѣдешь съ ней заморе, или захочешь обвѣнчаться съ ней гдѣ нибудь въ самой глухой деревушкѣ, знай: я непремѣнно, явлюсь во время, чтобы помѣшать вамъ!..
   -- Слава Богу, что это не въ твоей власти, замѣтилъ Брукъ, поблѣднѣвъ какъ мертвецъ... Онъ тяжело дышалъ.
   -- Ты такъ думаешь?.. Предоставь ужь мнѣ позаботиться о томъ, чтобы никогда тебѣ не быть счастливымъ по своему'... О, вѣроломный, жалкій человѣкъ! Ты топчешь пышный цвѣтокъ, чтобы сорвать простую маргаритку!.. Ты услышишь еще обо мнѣ...
   Презрительно хихикая, Флора быстро прошла въ свою комнату и заперлась тамъ, а вслѣдъ затѣмъ, постучались въ противоположную дверь, и вошедшій лакей попросилъ доктора пожаловать въ бельэтажъ, потому что у фрейлейнъ Генріэтты повторился сильный припадокъ удушья.
   

XXVI.

   Никто изъ старожиловъ въ резиденціи не запомнитъ такого всеобщаго волненія, какое было вызвано теперь въ городѣ взрывомъ въ башнѣ и гибелью двухъ человѣкъ -- мельника Франца и хозяина виллы, коммерціи совѣтника ф. Рэмера.
   Со времени взрыва прошло два дня, и въ эти двое сутокъ скорбныя чувства и сожалѣнія о погибшемъ "богатомъ человѣкѣ" уступили мѣсто другимъ: въ городѣ начали распоостраняться неопредѣленные, зловѣщіе слухи, встревожившіе особенно дѣловыхъ людей и ремесленниковъ, такъ какъ въ ихъ счетныхъ книгахъ значились за погибшимъ милліонеромъ большія суммы, у иного десятки тысячъ талеровъ. Всѣ новыя постройки и другія работы, имѣвшія цѣлью украсить старое помѣстье Баумгартеновъ, коммерціи совѣтникъ передалъ подрядчикамъ, по счетамъ которыхъ онъ успѣлъ уплатить только незначительную часть денегъ... И вотъ, къ мнѣнію, высказанному такъ безпощадно инженеромъ, при первомъ взглядѣ на картину страшнаго разрушенія, примкнули теперь и другіе компетентные люди: эта мысль переходила изъ устъ въ уста, и довѣрчивые подрядчики и рабочіе по неволѣ должны были задать себѣ вопросъ: "какъ и зачѣмъ попалъ динамитъ въ винный погребъ коммерціи совѣтника ф. Рэмера, и именно въ башню, гдѣ хранились всѣ его документы и дѣловыя книги?"... Отвѣта на этотъ вопросъ пришлось не долго ждать. Въ конфиденціальныхъ письмахъ изъ Берлина сообщалось о громадныхъ потеряхъ, которыя долженъ былъ потерпѣть коммерціи совѣтникъ (о его страшной смерти въ Берлинѣ еще не знали) при конкурсахъ, быстро слѣдовавшихъ теперь одинъ за другимъ. Никто изъ ближнихъ людей "богатаго человѣка" не зналъ о положеніи его дѣвъ, даже секретарь его, бывшій бухгалтеръ прядильни, не имѣлъ понятія о биржевой игрѣ Рэмера. Милліонеръ обладалъ счастливою способностью скрывать за непроницаемымъ, блестящимъ облакомъ золотой пыли оборотную сторону своей медали. Такимъ образомъ, ему, можетъ быть, и посчастливилось бы, не смотря на извѣстіе о громадныхъ его убыткахъ, остаться въ глазахъ людей несчастной жертвой своего пристрастія къ исторической рѣдкости -- пороху въ погребѣ руины, если бы онъ не ошибся въ дозѣ новаго взрывчатаго вещества... Это-то и была та "дыра въ одной изъ декорацій, черезъ которую можно добраться до истины", какъ выразилась Флора.
   Въ то время, какъ въ городѣ готовилась новая, неизбѣжная катастрофа, на виллѣ тоже дѣла принимали печальный оборотъ. Въ первый день послѣ взрыва въ башнѣ, всѣ друзья Рэмеровскаго дома явились навѣстить обитательницъ его, но уже на второй день ни въ партерѣ, ни въ бэль-этажѣ не было ни одного гостя. Г-жа президентша еще не подозрѣвала, что за страшной катастрофой долженъ послѣдовать еще второй тяжкій ударъ; всѣ ея чувства и мысли сосредоточивались пока только на одномъ вопросѣ: что осталось отъ безвозвратно погибшаго богатства и кому достанется то, что уцѣлѣло? Чувство эгоизма, свойственное особамъ преклонныхъ лѣтъ, заставило позабыть ее и думать о несчастномъ Рэмерѣ. Вообще эгоизмъ бабушки и старшей внучки никогда еще проявлялся такъ рѣзко, въ такомъ непривлекательномъ видѣ, какъ въ эти дни несчастья.
   Послѣ объясненія съ докторомъ Флора въ короткихъ словахъ объявила президентшѣ о разрывѣ своемъ съ Брукомъ, не объяснивъ даже причины, почему они разошлись, впрочемъ, почтенная дама и не поинтересовалась узнать въ чемъ дѣло -- она только разсѣянно поглядѣла на внучку и потомъ пожала плечами. Какой ничтожной казалась ей эта перемѣна въ судьбѣ Флоры рядомъ съ ея трагическимъ положеніемъ, черной тучей, грозившей лишить ее, высокопоставленную, избалованную старуху, княжеской роскоши и ввергнуть въ пучину всяческихъ матерьяльныхъ лишеній... Сообщивъ бабушкѣ о разрывѣ съ женихомъ, Флора удалилась въ свою комнату, подъ предлогомъ сильнаго нездоровья; она не выходила къ гостямъ и цѣлый день занималась уборкой и укладкой своихъ вещей.
   Въ подвалѣ, гдѣ помѣщались лакеи и прочая прислуга, царствовала въ этотъ день (назначенный для свадьбы Флоры) страшная сумятица. Слухи, ходившіе по городу, проникли и сюда; они казались настолько правдоподобными, что уже въ первое утро послѣ взрыва нѣкоторые изъ лакеевъ рѣшились робко намекнуть, что "дѣло это, вѣрно, не совсѣмъ чисто, что-де несчастье случилось не спроста". Теперь каждую минуту ожидали пріѣзда на виллу членовъ суда, каждый служащій собиралъ свое добро и готовился уходить; нѣкоторые мимоходомъ опустошали отпертую кладовую, гдѣ на длинныхъ столахъ помѣщались пирожное, торты и вина, приготовленные для дѣвичника.
   Прислуга первая дала почувствовать г-жѣ президентшѣ Урахъ, что ея царствіе, на виллѣ Баумгартенъ считается оконченнымъ. Прежде, бывало, лакеи являлись по первому звонку, а теперь почтенной дамѣ приходилось звонить по нѣскольку разъ и даже кликать прислугу; она слышала, какъ ея собачка, которую челядь, бывало, ласкала и баловала, теперь взвизгивала подъ неловкими ногами суетившихся людей; глаза, опускавшіеся прежде почтительно передъ ея взглядомъ, теперь нагло, развязно поглядывали на это строгое лицо.
   Однако, прислуга держала себя по прежнему съ тѣми, которые находились теперь въ бель-этажѣ. Генріэтта была добра и снисходительна къ ней; простые люди глядѣли на это слабенькое существо, какъ на младенца, обреченнаго смерти; въ присутствіи больной привыкли ходить на ципочкахъ и говорить въ полголоса, а сегодня эти предосторожности соблюдались даже вдвое строже, такъ какъ "г. гофратъ" сказалъ, что положеніе фрейлейнъ Генріэтты опасно.
   Дѣйствительно, Генріэтта сильно измѣнилась, только чудные голубые глаза ея оставались все тѣ же; она безропотно выносила страданія и покорялась своей судьбѣ, вполнѣ сознавая, что должна умереть... Ей не придется бѣжать изъ родного дома и искать убѣжища на замковой мельницѣ, какъ говорила Флора. Она успокоится раньше всѣхъ, она не увидитъ, какъ разносится по вѣтру все богатство ея зятя на удовлетвореніе кредиторовъ и не узнаетъ, какимъ тяжкимъ преступленіемъ заклеймена память этого человѣка... А то, что она такъ горячо всегда желала -- все-таки исполнилось: она умретъ на рукахъ своего врача... Брукъ сказалъ ей, что останется здѣсь, не уѣдетъ въ Л--гъ, пока ей не будетъ лучше. Теперь она чувствовала себя такой же счастливой, какъ и въ домѣ тетушки-діаконицы: докторъ Брукъ ухаживалъ за ней, а Кэта помогала ему -- этихъ двоихъ она любила больше всего на свѣтѣ.
   Кэта быстро поправлялась. На второй день послѣ обѣда она встала съ постели. Если бы не узкая повязка вокругъ головы и не распущенныя косы, то никому и въ голову не пришло бы, что страшный подземный ударъ далеко отбросилъ эту стройную дѣвушку, что она погибла бы, залитая водою, если бы ее не отыскалъ любящій человѣкъ! Во всѣхъ ея движеніяхъ проявлялись по прежнему сила и энергія, ея обычная сдержанность и самообладаніе возвратились къ ней, хотя на душѣ у нея было далеко не спокойно... Она глубоко грустила при видѣ умирающей сестры, тяжелое впечатлѣніе оставила въ ней трагическая кончина Рэмера и, кромѣ того, ее преслѣдовала страшная мысль, что зять, опекунъ ея, не былъ неповиненъ въ ужасномъ несчастьи... Она робко намекнула объ этомъ доктору Бруку -- и онъ не могъ дать ей отрицательнаго отвѣта. Докторъ былъ сдержанъ и молчаливъ, какъ всегда. Этого требовало положеніе Генріэтты, но въ этой сдержанности было что-то особенно торжественное, и эта торжественность перешла, кажется, и къ тетушкѣ-діаконицѣ.
   Подъ вечеръ перваго дня, послѣ разговора съ докторомъ въ комнатѣ, смежной съ спальней Генріэтты, старушка вышла оттуда съ заплаканнымъ, но сіяющимъ лицомъ и, попрощавшись, ушла домой. Ей нужно было распорядиться отправить кровати и мебель въ городскую квартиру доктора, куда она намѣревалась переселиться съ своей пріятельницей на время, необходимое для поправки докторскаго домика. Она не проронила ни слова о томъ, что творилось у нея на душѣ... По временамъ старушка заходила на виллу на нѣсколько минутъ, чтобы навѣстить Генріэтту, при чемъ явно старалась избѣгать встрѣчи съ Флорой.
   Прекрасная невѣста всего только разъ появилась въ бэль-этажѣ, чтобы провѣдать тяжко больную сестру, и какъ нарочно -- въ то время, когда докторъ Брукъ отправился къ фюрсту, присылавшему за нимъ. Проходя мимо постели Кэты, она даже не взглянула на молодую дѣвушку, которая приподнялась было, чтобы поздороваться съ ней. Странно, обидно было такое пренебреженіе! А тутъ еще Нанни сообщила, двусмысленно посмѣиваясь, что барышня уже готовится къ отъѣзду, хлопочетъ тамъ, внизу...
   Тяжело было на душѣ у Кэты; она ничего не понимала, что-то загадочное окружало ее, и ей было даже страшно оставаться здѣсь -- такъ все измѣнилось послѣ той ужасной катастрофы.
   Въ теченіе дня на верхъ приходила нѣсколько разъ и президентша съ разстроеннымъ лицомъ, въ черномъ креповомъ чепчикѣ. Хладнокровіе и гордое спокойствіе совершенно ей измѣнили, хотя она и утверждала, что именно въ несчастья эти качества и должны проявляться самымъ блестящимъ образомъ... Почтенная дама могла теперь только плакать и ломать руки... Изнуренная Генріэтта радостно вздыхала, когда шлейфъ черного шерстяного платья бабушки исчезалъ за дверью.
   Утромъ, на третій день послѣ взрыва въ башнѣ, дверь краснаго кабинета распахнулась и на порогѣ появилась президентша съ газетой въ рукахъ. Въ это время Флора изготовляла ярлычки для своихъ вещей; она встала и, догадываясь въ чемъ дѣло, пошла на встрѣчу бабушкѣ, которая успѣла уже опуститься въ кресло.
   -- Мои... мои четыре тысячи талеровъ! простонала старуха. О, Флора! Меня обманули.. Мошенники лишили меня состоянія, моего маленькаго наслѣдства, оставленнаго мнѣ дѣдушкой... Четыре тысячи талеровъ, которыя я берегла, какъ зеницу ока...
   -- Ахъ, бабушка, не искажай истины!.. Ужь скажи лучше: мои четыре тысячи талеровъ, которыми я слишкомъ легкомысленно спекулировала! перебила ее неумолимая Флора, желая сдѣлать упрекъ. Помнишь, какъ я тебя предостерегала?.. Тогда надо мною смѣялись, зачѣмъ это я не пускаю въ оборотъ свои вѣрныя, гарантированныя государственныя бумаги? А что, развѣ предпріятіе, въ которое ты вложила свои деньги, лопнуло?..
   -- Еще какъ!.. Мошенники! Вотъ, читай... Я думаю, у меня и пятидесяти талеровъ не останется! воскликнула президентша и закрыла лицо руками. Вотъ только чего не понимаю я: въ газетѣ ссылаются на прежнее заявленіе: о банкротствѣ было объявлено уже дня четыре тому назадъ -- и Морицъ ничего объ этомъ не зналъ... Непостижимо!!..
   -- Можетъ быть, объ этомъ было объявлено въ биржевомъ листкѣ, котораго ты не получила... Помнишь?..
   -- А-а, такъ ты полагаешь, что нашъ бѣдный Морицъ хотѣлъ избавить меня отъ тревоги въ день свадебнаго праздника и самъ спряталъ этотъ листокъ?.. Да, дѣйствительно, это могло быть такъ!.. Но онъ выплатилъ бы мнѣ эту сумму, я знаю это... Вѣдь онъ самъ уговаривалъ меня пустить деньги въ оборотъ... Боже мой, эта мысль, кажется, внушена мнѣ свыше!.. Если будетъ нужно -- я могу присягнуть, что Морицъ уговорилъ меня вложить мои деньги въ то предпріятіе... Но могу ли я, опираясь на это, потребовать вознагражденія за понесенные мною убытки, т. е. чтобы мнѣ выдали эту сумму изъ наслѣдства Морица. Флора бросила газету на столъ. Эта, всегда неумолимая, безпощадно-откровенная особа, въ настоящую минуту не знала, какъ приступить къ объясненію, какъ разрушить иллюзіи бабушки... До сихъ поръ она молчала въ надеждѣ, что кто нибудь изъ добрыхъ друзей приметъ на себя трудъ разъяснить старухѣ -- въ чемъ дѣло, но добрые друзья и глазъ не показывали, совсѣмъ забыли о виллѣ, а потому самой внучкѣ пришлось побесѣдовать объ этомъ съ бабушкой... Да Флора и не можетъ допустить, что бы бабушка ея осрамилась передъ цѣлымъ свѣтомъ, обнаруживъ свою довѣрчивость и непониманіе дѣла.
   -- Послушай, заговорила Флора, понизивъ голосъ и взявъ руку старухи,-- вѣдь еще неизвѣстно, какъ велико это наслѣдство...
   -- О, милочка, оглянись, посмотри въ окно... Довольно этого, чтобы сообразить, что и за вычетомъ моихъ четырехъ тысячъ талеровъ здѣсь останется еще много, очень много... Положимъ, громадный оборотный капиталъ Морица пропалъ безвозвратно, такъ какъ всѣ дѣловыя книги и документы уничтожены, но недвижимое имущество и другія цѣнности, оставшіяся послѣ него -- развѣ это не состояніе, которое можно смѣло назвать огромнымъ, блестящимъ?.. (При этихъ словахъ ея груди вырвался тяжелый, болѣзненный вздохъ) Какъ бы я благодарила Бога, если бы имѣла неоспоримое право на это наслѣдство!..
   Флора пожала плечами.
   -- Ну, даже и въ такомъ случаѣ это еще вопросъ: вступила ли бы ты во владѣніе...
   Президентша вскочила
   -- Съ ума ты сошла, Флора!?.. Какъ ни слабы мои ноги, но я готова избѣгать цѣлыя мили, голодать, не спать по ночамъ, если только этимъ могла бы добыть себѣ право на наслѣдство... Могла ли я ожидать, что судьба такъ жестоко, такъ дьявольски насмѣется надо мной? Я... привыкшая жить въ аристократической обстановкѣ, должна покинуть этотъ домъ, который мнѣ одной обязанъ своимъ блескомъ?!.. И неужели другая будетъ здѣсь хозяйничать?.. Какая нибудь штопальщица бѣлья... простая баба?..
   -- Тебѣ, бабушка, нечего волноваться изъ-за этого... Старуха, тетка Морица, не получитъ наслѣдства также какъ и ты...
   -- Да? Значитъ есть и другіе наслѣдники?
   -- Ну, конечно... кредиторы.
   Президентша пошатнулась, вскрикнула и рухнулась въ кресло.
   -- Ахъ, потише, пожалуйста!.. Прошу тебя, не дѣлай скандала... пробормотала Флора. Внизу, въ подвалѣ прислуга, которая знаетъ все это получше меня... Наши люди собираются покинуть этотъ домъ, какъ крысы покидаютъ тонущій корабль. Я не могу и не должна скрывать отъ тебя истины... Намъ нужно быть на готовѣ, если мы, одураченныя, не желаемъ стать посмѣшищемъ въ глазахъ людей. (Она проворно поправила чепчикъ на головѣ почтенной дамы и привела въ порядокъ ея сѣдые локоны). Въ такомъ видѣ никто не долженъ тебя видѣть, бабушка, замѣтила Флора строгимъ тономъ Мы должны какъ можно скорѣе, съ надлежащимъ достоинствомъ, выпутаться изъ этого дѣла.. Оно слишкомъ пошло и гадко!.. Не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что взрывъ въ башнѣ,-- дѣло Морица... Въ порывѣ ли отчаянія совершилъ онъ это, или по просту -- смошенничалъ, но только это вѣрно...
   -- Негодяй!.. Подлый обманщикъ! вскричала президентша и забѣгала въ волненіи но комнатѣ.
   Флора указала на окно съ разбитыми стеклами, не загороженное ширмочками.
   -- Не забывай, бабушка, что тебя могутъ услышать! Съ самаго утра около дома шныряютъ разные подрядчики и коммерсанты... Говорятъ, что весь городъ сильно встревоженъ. Все, что въ послѣдніе шесть мѣсяцевъ потреблялось въ нашемъ большомъ хозяйствѣ, бралось въ кредитъ. Мясникъ, напримѣръ, имѣлъ дерзость пробраться сюда и требовать, чтобы тебя разбудили, такъ какъ ему необходимо переговорить съ тобой. Конечно, онъ хочетъ попытаться получить, какъ отъ хозяйки дома, свои шестьсотъ талеровъ. Этотъ мужикъ имѣлъ даже наглость сказать моей горничной, что и дамы коммерціи совѣтника тоже, вѣдь, кушали мясо, какъ и онъ!..
   -- О, Боже, въ какую яму бросилъ насъ этотъ жалкій негодяй! завопила президентша, задыхаясь отъ злобы и негодованія, однако, сейчасъ же отошла отъ окна.-- Господи! Какое ужасное положеніе! Что намъ теперь дѣлать? спрашивала она, ломая руки.
   -- А вотъ что: прежде всего укладывать то, что, намъ принадлежитъ по праву, а потомъ уѣхать отсюда, если мы не желаемъ, чтобы и наша собственность была опечатана; въ противномъ случаѣ намъ пришлось бы долго ждать, пока намъ возвратятъ наше добро!.. Я намѣрена пойти теперь на верхъ и... (она язвительно засмѣялась) уложить въ ящики свое приданое. Потомъ, вмѣстѣ съ прислугой, примусь за составленіе описи всего имущества бывшаго хозяина, и если ты не хочешь самолично вручить судебному приставу...
   -- О, нѣтъ, ни за что!
   -- Ну, тогда это можетъ сдѣлать экономка... Что-жь, мы имѣемъ полное право сказаться больными...
   Проговоривъ эти слова, Флора достала изъ письменнаго стола ключъ отъ комнаты, гдѣ было выставлено ея приданое, а президентша, все еще ломая въ отчаяніи руки, побѣжала къ себѣ, чтобы спасти свои вещи отъ опечатанія.
   

XXVII.

   Легкій утренній вѣтерокъ игралъ, колыхая верхушки деревьевъ въ паркѣ, и по временамъ влеталъ въ настежъ отворенное окно, наполняя комнату больной ароматомъ резеды и левкоевъ. Генріэтта спала; ея постель, волосы и блѣдныя ручки были усыпаны мелкими листочками дикаго винограда... Эту зелень она просила нарвать и принести ей, "какъ послѣдній привѣтъ лѣта, которое тоже приготовлялось въ дальній путь..."
   Кэта сидѣла у постели и охраняла сонъ сестры. Въ комнатѣ царствовала такая глубокая тишина, что можно было явственно слышать медленное, слабое дыханіе больной. Докторъ Брукъ долженъ былъ оставить на полчаса свою паціентку; фюрстъ непремѣнно желалъ ежедневно видѣть своего врача, такъ быстро вылечившаго его. Брукъ оставлялъ больную только тогда, когда она засыпала.
   Горничная помѣстилась съ шитьемъ своимъ за занавѣской у кровати, чтобы, въ случаѣ надобности, быть тутъ подъ рукой; она по временамъ украдкой поглядывала на молодую дѣвушку, неподвижно сидѣвшую въ креслѣ, и дивилась спокойствію молодой особы, потерявшей на дняхъ пол-милліона!.. Гм! Такая молодая и ужь такая степенная... Такая цвѣтущая, здоровая и такъ равнодушна къ свѣту и богатству!.. размышляла Нанни... Вонъ та-то красавица, что укладываетъ теперь свое приданое, гораздо умнѣе... Она прежде всего заботится о своемъ добрѣ... Н-да!.. Она гоняетъ свою горничную и туда, и сюда... Носовой платокъ -- и тотъ ей подай!.. Невѣста не хочетъ ничего оставить тутъ... Да такъ она всегда поступала, а потому одна въ семьѣ и осталась теперь богатой, никакихъ убытковъ не потерпѣла!.. Пресчастливая она, право!.. Размышленія Нанни были прерваны сильнымъ шумомъ въ комнатѣ, гдѣ лежало приданое. Генріэтта вздрогнула.
   -- Это наша барышня-невѣста укладываетъ тамъ свои вещи, сказала Нанни притворно равнодушнымъ тономъ, когда Кэта въ испугѣ вскочила и протянула свои руки къ больной.
   Между спальней Генріэтты и той комнатой, гдѣ шумѣли, находилась гостиная; вѣроятно, Флора не стѣснялась стучать ящиками, надѣясь, что больная не услышитъ этого шума. Кэта встала и, заперши за собою дверь гостиной, пошла прямо къ Флорѣ.
   Флора вскрикнула (неизвѣстно, отъ неожиданности или отъ досады), когда увидала на порогѣ высокую, бѣлую фигуру сестры. Кэта попросила ее не шумѣть и не тревожить больную.
   -- Весьма сожалѣю, что такъ случилось, но я полагала, что тамъ шума не будетъ слышно... Хорошо-съ, мы будемъ осторожнѣе, отрывисто прибавила Флора съ видимымъ раздраженіемъ. Злая улыбка слегка скривила ея губы.-- Ты бродишь такими неслышными шагами по дому, что можно подумать, что это прародительница Баумгартеновъ переселилась сюда, такъ какъ ея родовой замокъ разрушенъ... Да, несчастье слѣдуетъ за тобой по пятамъ, твое появленіе пророчитъ бѣду -- и благочестивый христіанинъ долженъ открещиваться отъ тебя!..
   Флора движеніемъ руки велѣла горничной удалиться.
   -- Стой! крикнула она, когда и Кэта хотѣла молча уйти. Если въ тебѣ есть хоть искра женской чести -- ты должна теперь отвѣчать мнѣ!
   Кэта холодно оттолкнула руку, державшую ее за платье, и отошла отъ двери.
   -- Я къ твоимъ услугамъ, сказала она спокойно и устремила свои серьезные глаза на гнѣвное, искаженное лицо сестры.-- Только прошу тебя, не говори слишкомъ громко, чтобы Генріэтта не услышала...
   Флора схватила Кэту за руку и увлекла ее къ окну.
   -- Сюда!.. Дай на тебя посмотрѣть... Я хочу знать, какъ ты глядишь... послѣ поцѣлуя мужчины...
   Молодая дѣвушка отвернулась отъ наглаго взгляда сестры; слишкомъ развязная фраза этой послѣдней вызвала на ея лицѣ яркую краску стыда.
   -- Тебѣ, какъ старшей сестрѣ, не слѣдовало-бы говорить такія вещи...
   -- Ахъ, сватая ты невинность!.. Ну, а я тебѣ скажу вотъ что: какъ младшая сестра, ты не должна была поднимать глазъ на человѣка, обрученнаго съ старшей сестрой!..
   Кэта стояла, словно громомъ пораженная. Какъ проникли въ тайникъ ея сердца и узнали ея тайну, которую она всѣми силами старалась скрыть? Она чувствовала, что блѣднѣетъ... Она знала, что въ эту минуту она стоитъ передъ Флорой, какъ виновная, пойманная на мѣстѣ преступленія, и, все-таки не промолвила ни слова.
   -- Вотъ, она -- нечистая-то совѣсть! Ты -- олицетвореніе такой совѣсти, засмѣялась Флора и дотронулась пальцемъ до груди дѣвушки.-- Ну, что -- а?.. То-то и есть, сокровище ты мое: какъ не хитри, а старшую сестру не проведешь!.. Старшая сестра насквозь видитъ подобную "невинную", дѣвственную душу... Она зорко прослѣдила за малѣйшими проявленіями этого чувства съ того самаго момента, когда были брошены въ комнату мужчины цвѣточки... съ наивнымъ желаніемъ обратить на себя вниманіе...
   При этихъ словахъ Кэта встрепенулась и невольно всплеснула руками... Въ головѣ ея мелькнуло:
   -- Неужели за такой маленькій промахъ она заслуживаетъ такого гадкаго упрека?..
   Справедливый гнѣвъ закипѣлъ въ ея душѣ.
   -- Послушай... Я вѣдь сама сердилась на себя за этотъ промахъ, проговорила молодая дѣвушка, гордо выпрямляя свой станъ... Но кто-бы тебѣ ни передавалъ объ этомъ...
   -- Кто-бы!.. Да онъ самъ сообщилъ мнѣ, крошечка ты моя...
   -- Въ такомъ случаѣ, ты сама придала не тотъ смыслъ... смыслъ ложный этому ничтожному факту.
   -- Ахъ, милочка, успокойся, охладись немножко... Полно! Пора опомниться... Долго сдерживаемая страсть горитъ въ твоихъ глазахъ! воскликнула Флора съ холодной усмѣшкой, нетерпѣливо топая каблучкомъ... Позвольте-съ, сударыня, значитъ -- лгу я, а не онъ, захотѣвшій хвастнуть своей побѣдой?..
   Кэта поблѣднѣла, но энергически затрясла головой.
   -- Нѣтъ и нѣтъ! И если ты мнѣ тысячу разъ повторишь это -- не повѣрю тебѣ! Я скорѣе повѣрю чему угодно, только не этому. Онъ даже мысленно солгать не въ состояніи... Развѣ можетъ онъ хвастаться побѣдой, какъ какой нибудь хлыщеватый франтъ?.. Онъ, который... (Она вдругъ умолкла, какъ-бы испугавшись собственнаго страстнаго порыва) -- Ты наклеветала на него и тогда, когда я въ первый разъ пріѣзжала сюда, прибавила Кэта болѣе спокойнымъ тономъ... Въ то время я не смѣла возражать тебѣ, хотя инстинктивно тотчасъ-же приняла его сторону, но теперь, когда я узнала его -- я не потерплю, чтобы его такъ поносили... И я должна говорить тебѣ это?!.. Это что-то такое невѣроятное!.. Какъ можешь ты оскорблять на каждомъ шагу честь человѣка, имя котораго сама-же будешь носить?..
   Флора вздрогнула и недовѣрчиво посмотрѣла на сестру, словно не вѣря собственнымъ ушамъ.
   -- Одно изъ двухъ: или ты -- отличная актриса, или тебѣ нужно разжевать, да въ ротъ положить "объясненіе въ любви", чтобы ты раскусила его. Неужели въ самомъ дѣлѣ, ты. ничего не знаешь? громко и дерзко спросила она засмѣявшись. Флора схватила обѣими руками Кэту за руку и оттолкнула ее отъ себя... Ха, ха, ха! Что-жь я, однако, говорю?.. Развѣ передъ этимъ ты не горячилась, не ратовала за него такъ, какъ будто готова была пожертвовать для него жизнью?..
   Кэта повернулась и пошла къ двери.
   -- Не понимаю, зачѣмъ ты удержала меня здѣсь, проговорила она съ досадой.
   -- Ахъ, такъ ты не поняла меня? Должна-ли я высказаться прямѣе?.. Ну, хорошо, моя милая!.. Мнѣ хочется знать, о чемъ говорилъ съ тобой Брукъ вчера и сегодня?..
   -- Объ этомъ ты можешь сейчасъ узнать все, безъ утайки, отвѣтила Кэта:-- Онъ старался заставить меня (а это было ему не легко сдѣлать) не надѣяться такъ смѣло на выздоровленіе больной... Онъ старался приготовить меня къ тому... (тутъ голосъ ея дрогнулъ и слезы заблестѣли въ глазахъ) ну, къ тому, что Генріэтта навсегда оставитъ насъ...
   Флора молча, въ смущеніи, отошла къ окну; при всемъ своемъ самообожаніи она, можетъ быть, почувствовала въ эту минуту, что ей всегда приходилось играть далеко не похвальную роль относительно этихъ двухъ людей.
   -- Но, милочка, развѣ тебѣ самой давно не было это извѣстно? проговорила она глухимъ голосомъ.
   -- Развѣ ты не сознавала, что всѣ мы должны молить Бога, чтобы Онъ избавилъ бѣдную страдалицу отъ тяжкаго креста, ниспосланнаго ей свыше? (Флора неслышными шагами снова подошла къ молодой дѣвушкѣ). Постой! Ты можешь увѣрить меня, что вы только объ этомъ говорили другъ съ другомъ?...
   Чувство невыразимаго презрѣнія шевельнулось въ душѣ Кэты. Она знала, что пошлая ревность Флоры -- ревность женщины не любящей, тщеславной, наблюдающей тайкомъ за мужчиной только ради того, чтобы улавливать его на каждомъ словѣ.
   -- А ты полагаешь, что въ тѣ минуты, когда Брукъ долженъ явиться утѣшителемъ, поддержать бѣдную страдалицу -- способенъ онъ думать о чемъ нибудь другомъ, интересоваться чѣмъ нибудь постороннимъ? отвѣтила Кэта серьезно, съ оттѣнкомъ укоризны... Нѣтъ, это невозможно! прибавила она:-- Въ такое-то время, у постели, на которой умираетъ вѣрнѣйшій другъ его на землѣ -- и думать о другомъ?!..
   -- Н-да, она любила его, сказала Флора холоднымъ тономъ.
   При этихъ словахъ Кэта вспыхнула... Старшая сестрица наслаждалась дѣвическимъ смущеніемъ и тщетнымъ желаніемъ младшей сестры скрыть эту краску.
   -- О, да! Этотъ человѣкъ можетъ гордиться своимъ обаяніемъ... Вѣдь его обаятельная личность привлекаетъ къ себѣ сердца дѣвушекъ также неудержимо, какъ огонь мотыльковъ!.. А сколько смѣху будетъ, когда узнаютъ, что всѣ три дочери банкира Мангольда были такими мотыльками относительно Брука... Постой, останься!..
   Пока Кэта не отвернулась и не направилась къ двери, красавица говорила почти игривымъ тономъ, теперь же слова ея "постой, останься!" прозвучали какъ-то дико, рѣзко... Молодая дѣвушка остановилась, какъ вкопанная, она боялась двинуться съ мѣста изъ опасенія, что крикъ можетъ повториться и испугать больную.
   -- Да-съ, и наша меньшая сестрица, прекрасная мельничиха, здоровячка, обладающая мужественной душой, тоже не устояла, тоже обожглась, продолжала Флора, снова впадая въ саркастическій тонъ.-- О, ужъ, не желаешь-ли ты протестовать, сдѣлавъ такую упрямую мину?.. Это только жалкая попытка представиться гордой, оскорбленной!.. Ну, хорошо, -- я повѣрю тебѣ; можешь оправдаться, если отречешься отъ словъ, которыя ты передъ тѣмъ съ такой неподражаемой выразительностью произнесла желая возвеличить Брука...
   -- Нѣтъ, ни одного слова своего не возьму я назадъ!..
   -- А!.. Видишь, грѣшная ты душа, ты всѣмъ существомъ своимъ отдалась преступной любви своей! Погляди-ка мнѣ въ глаза! Можешь ли ты сказать въ лицо своей обманутой сестрѣ "нѣтъ?"
   Кэта подняла голову и бросила взглядъ на Флору черезъ плечо, а потомъ прикоснулась рукой къ ранѣ на лбу, которая вслѣдствіе нервнаго возбужденія начала болѣть... Молодая дѣвушку сдѣлала это машинально; если бы рана грозила даже опасностью ея жизни -- она въ эту минуту не обратила бы на это вниманія, потому что всѣ ея мысли и чувства были сосредоточены только на одномъ...
   -- Ты не имѣешь права задавать мнѣ подобные вопросы, произнесла она твердо, хотя въ голосѣ ея слышалось сильное волненіе;-- я не обязана отвѣчать тебѣ. Ты назвала меня грѣшницей, говорила объ измѣнѣ.. Что-жъ, я и сама обвиняла себя въ этомъ, казнилась, пока не поняла того чувства, которое ты называешь преступнымъ...
   -- Вотъ какъ! Это, значитъ, самое откровенное признаніе... Кроткая улыбка заиграла на блѣдно-розовыхъ губахъ Кэты, просвѣтлѣло поблѣднѣвшее лицо ея, казавшееся въ эту минуту такимъ же бѣлымъ, какъ повязка на лбу.
   -- Да, Флора, это откровенное мое признаніе: вѣдь мнѣ нечего стыдиться и, если я призналась, то сдѣлала это ради нашего покойнаго отца... Уважая его память, я не хочу принимать на свою душу небывалаго грѣха:-- будто я посягнула на священныя права одной изъ моихъ сестеръ. Мы не властны въ своихъ чувствахъ, мы можемъ отвѣчать только за ту власть, которую даемъ имъ надъ собой... Это узнала я послѣ безуспѣшной борьбы съ загадочной любовью, про которую говорятъ, что она родилась съ человѣкомъ, что она всегда жила въ немъ -- только не была активной, находилась въ дремотномъ состояніи. И развѣ грѣшитъ человѣкъ, подходя съ благоговѣніемъ къ семейному очагу другаго? Развѣ грѣшно глядѣть и любоваться на величественное дерево, растущее въ саду сосѣда? Неужели и это грѣхъ, если я люблю безкорыстно, не требуя взаимности?.. Мнѣ ничего не нужно отъ васъ... Я никогда не буду помѣхой ни тебѣ, ни Бруку. Вы никогда не услышите обо мнѣ, да никогда и не вспомните меня. Какъ же могу я помѣшать вашему супружескому счастью, если буду любить его вѣчно, до могилы, если буду вѣрна ему, какъ нѣкоторыя личности бываютъ вѣрны своимъ милымъ усопшимъ...
   Дерзкій смѣхъ заглушилъ слова Кэты.
   -- Ха, ха! Берегись, малютка, ты, пожалуй, въ порывѣ вдохновенія сейчасъ стихами заговоришь...
   -- Нѣтъ, Флора, ужь это предоставляю тебѣ! Я не та, что была прежде... Чувства мои стали глубже, понятія шире, и именно съ тѣхъ поръ, какъ любовь закралась въ мою грудь.
   Кэта сдѣлала нѣсколько шаговъ въ глубину комнаты и, проходя мимо вѣшалки, машинально дотронулась до висѣвшаго на ней подвѣнечнаго платья, которое, слегка зашуршавъ, вдругъ свалилось съ колышка. Молодая дѣвушка испугалась и сейчасъ-же нагнулась, чтобы поднять, но Флора концомъ ботинки презрительно отшвырнула его въ уголъ.
   -- Оставь эту тряпку, произнесла она рѣзко... Однако, вотъ видишь, даже мертвая матерія была возмущена, когда къ ней прикоснулось преступное существо...
   -- А себя... ты считаешь совершенно невинной, Флора? спросила Кэта быстро и порывисто дыша, потомъ, не дождавшись отвѣта, заговорила:
   -- Первое чувство, закравшееся въ мою душу, было состраданіе, невыразимое состраданіе къ благородному человѣку, котораго ты не поняла, съ которымъ ты на нашихъ глазахъ обращалась дурно... Отъ этого человѣка ты хотѣла освободиться во что бы то ни стало. Если все это не было тяжкой виной -- зачѣмъ же ты просила тогда прощенія? Я видѣла тебя кающейся... Когда ты бросила кольцо въ рѣку...
   -- О, Боже мой! Кэта, да перестань ты говорить о призракѣ! Вѣдь это -- игра твоего собственнаго воображенія, воскликнула Флора и на мгновеніе зажала уши обѣими руками, а потомъ, вздернувъ верхнюю губу, поднесла къ глазамъ молодой дѣвушки четвертый палецъ лѣвой руки своей.
   -- Ну, вотъ... вотъ, это кольцо! Могу тебя увѣрить, что оно настоящее... Буквы, вырѣзанныя на внутренней сторонѣ его -- самое лучшее доказательство. Однако, чтобы покончить это дѣло, скажу тебѣ: вещица эта въ судьбѣ моей не играетъ теперь уже никакой роли... Колечко это для меня -- просто только веревочка, посредствомъ которой можно управлять маріонеткой... То, что соединяло меня съ Брукомъ, уже не существуетъ... Мы -- разошлись.
   Кэта, пораженная, отшатнулась.
   -- Но... ты вѣдь и прежде добивалась -- только безуспѣшно -- этого разрыва, пробормотала она въ смущеніи, затаивъ дыханіе.
   -- Да, и прежде, въ то время, когда въ душѣ этого жалкаго человѣка была еще сила, теперь-же онъ превратился въ послушный воскъ.
   -- А онъ, Флора, освободилъ тебя?..
   -- Боже мой! Ну-да, если тебѣ непремгънно хочется еще разъ услышать эту радостную вѣсть...
   -- Если такъ, то онъ никогда не любилъ тебя... По какой нибудь другой причинѣ Брукъ настаивалъ тогда на своихъ правахъ... Слава Богу, теперь онъ еще можетъ быть счастливъ!..
   -- Ты такъ думаешь? Но вѣдь я еще жива, сказала Флора и стиснула руку молодой дѣвушки, причемъ ея выразительный, демоническій взглядъ впился въ ясные, каріе глаза Кэты.-- Я никогда не прощу ему, не забуду того часа, когда онъ заставилъ меня напрасно молить о возвращеніи мнѣ свободы. Теперь онъ долженъ почувствовать, каково бываетъ человѣку, когда у него вырываютъ изъ рукъ кубокъ съ желаннымъ напиткомъ -- вырываютъ въ ту самую минуту, когда онъ поднесъ его уже къ губамъ!.. И я не отдамъ ему кольца, если бы даже онъ ухватился за него зубами!!.
   -- Поддѣльнаго кольца...
   -- А ты можешь доказать это, малютка? Гдѣ же свидѣтели?... Меня не смутитъ недоказаннпое обвиненіе,-- вѣдь не даромъ же говорятъ про меня, что во мнѣ сидитъ геній юриста... Впрочемъ, ты можешь успокоиться. Я не на столько безчеловѣчна, чтобы запретить бывшему моему жениху жениться: онъ можетъ обвѣнчаться хоть завтра, если это ему угодно, но, само собой разумѣется, съ нелюбимой женщиной. Я ничего не имѣю противъ такого брака... Я буду слѣдить за малѣйшими, неосторожными проявленіями его чувства, и -- горе ему, если поймаю его на дорожкѣ, которая ведетъ его не туда, куда по моимъ планамъ надлежитъ ему идти!..
   Флора подняла померанцевую вѣточку (ихъ много валялось на полу) и стала вертѣть ее. Что-то хищное было въ позѣ этой женщины, похожей на красиваго плотояднаго звѣря, алчно обнюхивающаго свою жертву.
   -- Ну, Кэта, и такъ, ты любишь его... Не желаешь ли походатайствовать за него -- а? заговорила она снова, подчеркивая каждое слово.-- Видишь-ли, счастье его въ моихъ рукахъ; я, смотря по желанію, могу раздавить его, могу и воскресить. Такая власть, конечно, для меня неоцѣненна, но -- я едва могу устоять противъ искушенія отказаться отъ этой власти единственно для того, чтобы испытать, насколько тверда и непоколебима восхваляемая, такъ называемая, истинная любовь.. Положимъ, что я отдала бы тебѣ это кольцо съ правомъ распоряжаться имъ, какъ тебѣ угодно... Пойми меня хорошенько: лично я отказалась бы тогда отъ всякаго права вмѣшиваться... была ли бы ты согласна подчиниться любому условію съ моей стороны для того, что бы освободить Брука, предоставить ему свободный выборъ?..
   Кэта невольно скрестила руки и прижала ихъ къ порывисто поднимавшейся груди... Видно было, что въ этой юной душѣ шла теперь тяжелая, страшная борьба.
   -- Хорошо... Принимаю любое условіе, даже самое тяжкое, если могу этимъ освободить Брука изъ сѣтей твоихъ, проговорила она наконецъ глухимъ голосомъ, но рѣшительнымъ тономъ.
   -- Не торопись такъ, дитя мое! Вѣдь принесеніе подобной жертвы можетъ легко уничтожить твое собственное счастье...
   Кэта молчала, и опять правая рука ея прикоснулась къ больному лбу. Видно было, что юношеская отвага, самонадѣянность, вѣра въ конечную побѣду надъ собой -- покидали эту сильную дѣвушку... Одна только воля оставалась непреклонной, неизмѣнной.
   -- Я знаю, чего хочу; мнѣ нечего раздумывать, сказала она.
   Флора прильнула лицомъ къ померанцовой вѣткѣ, какъ бы вдыхая ароматъ искусственныхъ цвѣтовъ.
   -- Ну, а если онъ -- хотя бы для того, чтобы страшно унизить меня -- сдѣлаетъ предложеніе тебѣ самой? спросила она, прищуривъ глаза.
   При этихъ словахъ Кэта почти замерла.
   -- Этого онъ не сдѣлаетъ... Я никогда не была ему симпатична.
   -- Это такъ, совершенно вѣрно. Предположимъ, однако, что онъ скажетъ, что любитъ тебя, тогда вѣдь залогъ его свободы окажется въ очень ненадежныхъ рукахъ... Какъ ты думаешь?.. Въ одинъ прекрасный день посватается онъ за любимую дѣвушку, а она будетъ не въ силахъ отказать ему -- и вотъ, мнѣ. обладающей неоспоримымъ правомъ, придется быть свидѣтельницей этого!.. О, нѣтъ, пусть колечко мое и останется у меня!..
   -- Господи! Да неужели же сестра можетъ подвергать сестру такой страшной пыткѣ? воскликнула Кэта въ негодованіи. Слушай: именно теперь, вотъ въ эту минуту, когда весь твой безграничный эгоизмъ, твое сердце, не знающее состраданія, твоя непреодолимая страсть къ интригѣ обнаруживаются во всемъ своемъ блескѣ -- именно теперь-то чувствую я особенно сильно, что должна во что бы то ни стало избавить Брука отъ вампира, жаждущаго его крови... Нѣтъ, ты не должна имѣть надъ нимъ власти!.. Пусть онъ начнетъ новую жизнь... У своего семейнаго очага онъ успокоится и будетъ наслаждаться счастьемъ, котораго ему никогда не найти въ пустой, свѣтской жизни, рядомъ съ безсердечной, тщеславной женой...
   -- Очень благодарна за такое лестное мнѣніе обо мнѣ! Но... ты слишкомъ горячо желаешь ему счастья, а потому я боюсь ввѣрить тебѣ мою драгоцѣнность...
   -- Дай кольцо!.. Ты можешь быть спокойна.
   -- Постой... Ну, а если-бы онъ въ самомъ дѣлѣ искренно любилъ тебя?..
   Губы молодой дѣвушки судорожно подергивались -- такія невыразимыя муки претерпѣвала она въ эти минуты... Ломая въ отчаяніи руки, Кэта осталась все-таки твердой, непоколебимой.
   -- Если бы это было и такъ... Что-жь, вѣдь я не такая ужь рѣдкость... Какъ легко будетъ ему найти дѣвушку лучше меня!.. Горькій опытъ спасетъ его отъ вторичной ошибки. Ну, давай кольцо! Хоть я и знаю, что оно поддѣльное, что, на самомъ дѣлѣ, съ нимъ не связано и тѣни какого бы то ни было права -- все равно: отдай!.. Я обѣщаю тебѣ смотрѣть на него какъ на настоящее, которое покоится теперь въ рѣкѣ... Да, какъ на настоящее, потому что, не взирая на все, это колечко будетъ служить мнѣ ручательствомъ въ томъ, что Брукъ будетъ свободенъ отъ тебя.
   -- На сколько я тебя знаю, я могу разсчитывать, что ты будешь настолько честна, чтобы никогда не воспользоваться имъ для себя, проговорила Флора выразительно, снимая съ пальца кольцо.
   Легкая дрожь пробѣжала по тѣлу Кэты, когда золотая "драгоцѣнность" очутилась на ея ладони; затѣмъ пальцы ея судорожно сжали колечко, и въ то же время горькая, презрительная улыбка мелькнула на губахъ дѣвушки... Кэта была слишкомъ горда, чтобы еще разъ обѣщать сестрѣ то, что уже обѣщано.
   -- Ну, что-жь ты? почти воскликнула въ тревогѣ Флора.
   Въ эту самую минуту, когда Кэта переступила порогъ комнаты, на верхней ступенькѣ противоположной лѣстницы показался докторъ Брукъ. Быстрымъ взглядомъ окинулъ онъ двѣ женскія фигуры... Одна стояла посреди комнаты -- такая гордая, торжествующая, съ холодной усмѣшкой поглядывавшая ему въ глаза другая -- уходила... И онъ видѣлъ, какъ раскраснѣвшаяся молодая дѣвушка чуть не упала при взглядѣ на него... Недоумѣвая, что бы это значило, Брукъ поспѣшилъ къ ослабѣвшей Кэтѣ, и, не долго думая, смѣло обнялъ ее...
   Дверь за ними захлопнулась -- и хорошо знакомый имъ тихій смѣхъ послышался за этой дверью.
   

XXVIII.

   Послѣ обѣда нагрянула буря, которую предвѣщали носившіеся, какъ чайки, около дома слухи о пріѣздѣ незванныхъ гостей -- и дѣйствительно: пріѣхали судейскіе. Съ самаго утра готовились къ оффиціальной описи, наложенію печатей запрещенія и, все таки, появленіе этихъ господъ у подъѣзда виллы было для всѣхъ живущихъ на ней громовымъ ударомъ. "Судейскіе" явились слишкомъ рано. Лакеи не успѣли еще перетащить съ чердака въ главный корридоръ старомодныхъ столовъ и комодовъ изъ краснаго дерева, принадлежавшихъ президентшѣ, дивановъ, стульевъ, запыленныхъ, съ разорванной обивкой; ящики, съ уложеннымъ въ нихъ приданымъ Флоры, стояли еще на верху въ ожиданіи подводъ; въ кладовыхъ и въ винномъ погребѣ оставалась еще изрядная батарея неоткупоренныхъ бутылокъ съ различными питіями.
   Президентша гордо и важно удалилась въ свою спальню -- она не хотѣла видѣть "судейскихъ"... Какъ ни были эти послѣдніе вѣжливы и почтительны -- они все таки не могли надлежащимъ образомъ обратить вниманіе на нервные припадки почтенной дамы: господа эти должны были спросить: составляетъ ли убранство этой спальни собственность президентши? Получивъ отрицательный отвѣтъ, имъ пришлось попросить ее перейти на время въ другую, пустую комнату, потому что эта спальня должна бытъ запечатана... И вотъ, старая мебель была перенесена въ небольшую, хорошенькую комнату, старыя перины провѣтрены и уложены на кровать, покрытую полинялымъ, коричневымъ шелковымъ одѣяломъ, много лѣтъ уже не попадавшимся на глаза президентши... При видѣ этого одѣяла дрожь отвращенія пробѣжала по ея тѣлу. Горничная старалась прибрать комнатку какъ можно красивѣе и уютнѣе; она разставила на цвѣточномъ столикѣ у окна лиственныя растенія, добытыя ею изъ зимняго сада, кромѣ того успѣла захватить изъ прежней спальни самыя любимыя и необходимыя для ея избалованной госпожи вещи, однако же почтенная дама и не замѣтила, какъ старалась ея камеристка: генеральша сидѣла у окна и смотрѣла въ паркъ на павильонъ, украшенный новой блестящей крышей, которая виднѣлась изъ-за рощицы.
   Это когда-то столь страшное, столь ненавистное "вдовье жилище" стало теперь для нея настоящимъ волшебнымъ маленькимъ замкомъ. Сквозь листву клена были видны богатыя кружевныя занавѣси за зеркальными стеклами углового окна; все блестѣло тамъ новизною: гладкій паркетъ, элегантная мебель, живопись на потолкахъ, люстры въ салонахъ; даже кухня была снабжена съ избыткомъ всѣмъ нужнымъ... И эта-то "дорогая игрушка" должна была принадлежать ей до конца ея жизни, а она, президентша, съ презрѣніемъ оттолкнула тогда эту игрушку изъ одного страха, что это отдалитъ ее отъ веселой жизни въ домѣ коммерціи совѣтника... Что же теперь-то, теперь?..
   Между тѣмъ Флора отстаивала свое добро, но, не смотря на всѣ доводы ея и, наконецъ, даже на ссылку на свидѣтельство прислуги, желаннаго результата не получилось, ибо ей вѣжливо, но рѣшительно отвѣчали, что фрейлейнъ Мангольдъ можетъ потомъ требовать свои вещи, въ настоящую же минуту все должно быть опечатано. Бѣготня взадъ и впередъ по лѣстницамъ продолжалась нѣсколько часовъ. Кадки и горшки съ цвѣтами, украшавшіе виллу, были отнесены въ оранжереи; слышно было, какъ щелкали замки то въ одной, то въ другой комнатѣ, ставни запирались -- даже страшно становилось при видѣ того, какъ вслѣдъ за исполнителями закона въ домѣ воцарялись мракъ и безмолвіе. Среди всей этой суматохи слышались брань и проклятія прислуги, которая теперь уже не стѣснялась и громко заявляла свои сѣтованія на задержку жалованья, собираясь покинуть домъ, гдѣ все было уже подъ замкомъ... Остался только садовникъ, который и былъ водворенъ въ лакейской.
   Во время всей этой суматохи, всеобщаго смятенія, на верху, въ бэль-этажѣ, одна душа человѣческая, душа дѣвушки, расправляла уже крылья, чтобы послѣ многолѣтней, упорной борьбы разстаться тихо, покорно съ своей бренной оболочкой -- больнымъ тѣломъ.
   "Судейскіе" не заглянули въ комнаты Генріэтты -- тамъ все принадлежало ей. Въ бэль-этажѣ старались не шумѣть, даже ходили осторожно, такимъ образомъ больную никакой шумъ не потревожилъ. Въ открытое окно Генріэтта видѣла только розовое небо да бѣлокрылыхъ ласточекъ, носившихся серебристыми стрѣлами подъ розовыми вечерними облаками... Птички готовились къ перелету, а потому видимо были встревожены. Вчера еще запахъ дыма, доносившійся со стороны руины, и отдаленный шумъ привлекали вниманіе больной; мысли ея безпрестанно блуждали около мѣста катастрофы, гдѣ подъ обрушившимися стѣнами погибъ "неосторожный", котораго она, не смотря на его слабости и недостатки, любила, какъ брата... Сегодня ничто уже не нарушало торжественной тишины угасающаго дня и не тревожило угасающей недолгой дѣвичьей жизни...
   Докторъ сидѣлъ у постели Генріэтты. Онъ видѣлъ, какъ смерть налагала свою печать на это умное, выразительное лицо; пульсъ больной слабѣлъ, промежутки между ударами становились больше...
   -- Фло--ра, прошептала Генріэтта и выразительно посмотрѣла на Брука.
   -- Позвать ее? спросилъ онъ, приподнимаясь, чтобы сходить за Флорой.
   Генріэтта отрицательно покачала головой.
   -- Ты не сердись на меня за то, что я желаю остаться наединѣ съ тобой и Кэтой, пока... (она не договорила и начала считать ослабѣвшими пальчиками поблекшіе виноградные листочки, лежавшіе на ея одѣялѣ). Я хочу избавить ее отъ послѣдняго свиданія со мной, и она будетъ благодарна мнѣ за это (саркастическая улыбка въ послѣдній разъ мелькнула на ея губахъ). Она терпѣть не можетъ трогательныхъ сценъ... Ну, Лео, передай ей только мой поклонъ...
   Брукъ молча наклонилъ голову. Возлѣ него стояла Кэта. Сильно билось сердце въ ея груди... Умирающая, ничего не подозрѣвая, намекала на тѣ отношенія, которыя уже не существовали... Узнаетъ ли она еще всю правду? Кэта робко заглянула въ лицо доктора -- оно было серьезно и покойно... Да, отходящую въ лучшій міръ не слѣдовало волновать, тревожить неожиданною вѣстью, а приготовить ее къ такому факту уже не было времени; смерть стояла у изголовья.
   Генріэтта устремила свой взоръ въ небеса.
   -- О, какъ тамъ чудесно! Какой прозрачный, розовый цвѣтъ! Какое наслажденіе для освобожденной души окунуться въ эти волны эфира, пролепетала она съ чувствомъ... А можно ли увидѣть оттуда, что дѣлается на землѣ?.. Только на одно хотѣла бы я поглядѣть... (Она съ трудомъ повернула голову и въ первый разъ поглядѣла на Брука съ выраженіемъ безпредѣльной любви). Будешь ли ты счастливъ, Лео? Увидя тебя счастливымъ, я бы исчезла тогда въ безконечномъ пространствѣ...
   Робкая, сдержанная дѣвушка даже въ предсмертный часъ свой не рѣшилась проговорить: "Я должна это знать для своего успокоенія, потому что я любила тебя всѣмъ существомъ своимъ!"...
   Лицо Брука вдругъ просвѣтлѣло.
   -- Все измѣнилось къ лучшему для меня, счастье мнѣ улыбнулось, Генріэтта, сказалъ онъ съ чувствомъ. Я могу льстить себя надеждой, что совершу жизненный путь не одинокимъ и скорбящимъ... Скажу смѣлѣе: я знаю, что пробьетъ часъ, и осуществится моя мечта объ истинномъ счастьи... Довольна ты этимъ, сестра моя?... Онъ поцѣловалъ тонкую, похолодѣвшую руку, которую держалъ въ своей, и прибавилъ: благодарю тебя!
   Нѣжный, какъ вечерняя заря, румянецъ показался на мгновеніе на щекахъ умирающей; съ выраженіемъ тихаго счастья она невольно перевела свой взглядъ на Кэту, которая стояла облокотившись правой рукой на кресло Брука. Кэта очевидно боролась съ какимъ-то скорбнымъ, подавляющимъ ощущеніемъ, но въ то же время лицо ея выражало и смущеніе, и удивленіе. При видѣ молодой дѣвушки, чувства грусти и состраданія овладѣли Генріэттой.
   -- Взгляни на мою Кэту, Брукъ! заговорила умирающая тихимъ, прерывающимся голосомъ. Позволь мнѣ высказать теперь то, что всегда тяготило и печалило меня... Ты былъ къ ней всегда такъ холоденъ и, однажды, даже жестокъ до грубости, а вѣдь никто... никто не сравнится съ ней! Лео, я никогда не могла понять твоего предубѣжденія... О, будь добръ къ ней... Не покидай ее...
   -- Не покину!.. Никогда!.. До гробовой доски! Умру -- и тогда не оставлю ее! подхватилъ Брукъ, едва сдерживая бурный порывъ своего сердца.
   -- Ну... теперь... все хорошо... Я знаю, если ты будешь вѣренъ ей, то моя крѣпкая, славная Кэта всегда будетъ облегчать твое сердце отъ всѣхъ невзгодъ.
   -- Какъ вѣрная сестра, какою онъ можетъ считать меня съ этой минуты, добавила Кэта полушепотомъ.
   Неземная улыбка блуждала на губахъ Генріэтты; больная лежала съ закрытыми глазами. Она не видѣла, что ея "крѣпкая, славная" сестра дрожала, какъ въ лихорадкѣ, что она отвернулась и оттолкнула руку доктора, которую онъ протянулъ ей, оттолкнула, какъ бы считая непозволительнымъ даже пожать ее...
   Исчезла улыбка, и умирающая прохрипѣла:
   -- Кланяйся бабушкѣ... Теперь я хочу покоя... Лео!.. покоя, во что бы то ни стало... Слышишь?.. прошептала она боязливо.
   -- Черезъ десять минутъ ты уснешь, Гепріэтта, отвѣтилъ Брукъ успокоивающимъ тономъ. Онъ положилъ ея руку на одѣяло и, привставъ, просунулъ свою подъ подушку. Такъ покоилась она, какъ дитя у его груди... Блаженная смерть!
   Прошло десять минутъ. Больная спала. Виноградные листочки тихо шуршали у окна, какъ бы отъ нѣжнаго дуновенія вѣтерка, а розовое небо тамъ -- на верху, куда стремилась дѣвственная душа, внезапно вспыхнуло яркимъ заревомъ... Маленькая, бойкая птичка вдругъ появилась на подоконникѣ и тихонько защебетала, глядя въ послѣдній разъ на восковое личико дѣвушки.
   Но вотъ, наконецъ, и въ комнатѣ Генріэтты уже съ шумомъ заперли ставни.. Ихъ откроютъ тогда, когда явятся какіе нибудь новые хозяева виллы коммерціи совѣтника.
   Явилась президентша, согбенная, удрученная, какъ будто старость, долго подстерегавшая ее, теперь свирѣпо вцѣпилась въ нее своими когтями. Бѣлое газовое облако снова прикрывало ея подбородокъ и шею: она сбросила черный креповый чепчикъ, сказавъ, что "по мошенникѣ не носятъ траура". Почтенная дама подошла къ кровати и -- легкая судорога искривила ея губы, когда она взглянула на покойное, мертвое личико внучки.
   Флора пришла и ушла, не сказавъ ни слова: (Кэта и Брукъ не существовали для нея)... Она поцѣловала въ лобъ покойную сестру и, закинувъ голову, направилась къ той самой двери, черезъ которую вошла. На порогѣ она остановилась, но не повернула головы и даже не взглянула въ ту сторону, гдѣ стоялъ д-ръ Брукъ, который серьезнымъ, строго-торжественнымъ тономъ передалъ ей поклонъ усопшей. Красавица только кивнула головой и вышла, шурша шлейфомъ. Она отправилась внизъ за шляпой и плащемъ, намѣреваясь уйти въ ближайшій отель, гдѣ уже успѣла нанять комнаты для себя и президентши. Никому изъ членовъ семейства Мангольдъ, даже покойницѣ, не слѣдовало оставаться долѣе подъ кровлей преступника -- Морица Рэмера.
   Когда, съ наступленіемъ вечера, тѣло Генріэтты было вынесено, тогда и послѣднія комнаты въ бель-этажѣ заперли. Кэта и докторъ сошли съ лѣстницы. Какъ отчетливо раздавались ихъ шаги въ безмолвномъ, опустѣломъ домѣ! Садовникъ несъ впереди ихъ небольшую лампу, и какъ призрачно мерцалъ свѣтъ ея на стѣнахъ сѣней и корридоровъ,-- этихъ безмолвныхъ свидѣтелей безумно-роскошной жизни въ золотые дни на виллѣ.
   Струя мягкаго ночного воздуха бальзамически дѣйствовала на воспаленные, заплаканные глаза Кэты. Звѣздный шатеръ развернулся надъ уснувшимъ паркомъ; можно было различить каждую группу деревьевъ; вдали сверкала зеркальная, серебристая поверхность пруда. Крупный песокъ хрустѣлъ подъ ногами, а издали доносился шумъ воды, стремящейся черезъ плотину, но ни одинъ листокъ не шевелился на деревьяхъ и кустарникахъ. Тутъ вокругъ было также тихо, какъ и въ комнатѣ покойницы, гдѣ въ этотъ день всѣ; говорили шопотомъ, а потому Кэта испугалась и вздрогнула, когда докторъ нарушилъ эту тишину, заговоривъ своимъ звучнымъ голосомъ. (Они подходили теперь къ тѣнистой аллеѣ, и тутъ Брукъ остановился):
   -- Черезъ нѣсколько дней я уѣзжаю изъ резиденціи и, насколько знаю я васъ, вы до отъѣзда моего не придете къ моей тетушкѣ, да и мнѣ не позволите придти на мельницу. (Въ словахъ его слышались невыразимая тоска и тревога)... И такъ, мы идемъ теперь въ послѣдній разъ другъ возлѣ друга... то есть, это покамѣстъ только... потому что...
   -- Навсегда! перебила его Кэта беззвучнымъ, но твердымъ голосомъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнулъ Брукъ рѣшительно:-- разлука эта была бы дѣйствительно вѣчной, если-бы я долженъ былъ считать неизмѣннымъ то, что вы высказали нѣсколько часовъ тому назадъ, потому что... мнѣ не нужно сестры!... Вы думаете, что мужчина можетъ всю жизнь довольствоваться милыми, ласковыми письмами "сестры" тамъ, гдѣ онъ жаждетъ услышать отъ любимой женщины живое слово?.. Но... нѣтъ!.. Сегодня мнѣ не хотѣлось-бы говорить объ этомъ... Эгоистическое чувство заставляетъ меня безпокоить васъ въ такую минуту, когда душа ваша переполнена печалью... Однако, относительно одного пункта, я долженъ высказаться: сегодня, послѣ обѣда, у васъ былъ разговоръ въ той комнатѣ, изъ которой вы вышли такая взволнованная... Вамъ сообщили, конечно, о томъ, что прозошло, ну, и, само собою разумѣется, говорили, что вся вина падаетъ на меня... Совершился разрывъ, и виновнаго выставили передъ вами въ некрасивомъ свѣтѣ! Я узналъ это по вашему лицу... Потомъ, когда вы, отвергая болѣе близкія между нами отношенія, обѣщали -- изъ любви къ Генріэттѣ -- быть мнѣ сестрой, -- я услышалъ, что вы повѣрили злымъ навѣтамъ... Слава Богу, не на вѣки-же, однако, повѣрили!.. Я знаю это. Вашъ ясный, умный взглядъ можетъ помрачиться, но не на долго; вы не останетесь глухи къ истинѣ... Слушайте, Кэта: въ день катастрофы въ паркѣ, послѣ обѣда, я былъ въ своемъ саду, стоялъ я за прибрежнымъ кустарникомъ и видѣлъ на другомъ берегу рѣки дѣвушку... Эта дѣвушка, прижавшись лицомъ къ древесному стволу, горько плакала...
   Кэта сдѣлала движеніе, какъ будто хотѣла убѣжать въ аллею, но Брукъ успѣлъ крѣпко схватить ея руку, которую и не выпустилъ изъ своей.
   -- Да, я увидѣлъ ее, живое существо, съ плотью и кровью! А передъ тѣмъ, въ воображеніи своемъ, я страстно обнималъ и прижималъ къ груди своей эту дѣвушку... Въ эти минуты въ душѣ моей происходила послѣдняя, рѣшительная борьба, терзавшая меня въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ... И я остался побѣдителемъ: отдѣлался отъ ложныхъ взглядовъ и тутъ же сказалъ себѣ, что буду клятвопреступникомъ, если вступлю въ ненавистный бракъ, потому что ношу здѣсь... въ сердцѣ, непобѣдимую, страстную любовь къ другой... Потомъ, вся душа моя возликовала: я увидѣлъ, какъ глаза ея, полные слезъ, были устремлены на окно, но не на окно тетушки...
   Онъ умолкъ и поцѣловалъ руку Кэты... Молодая дѣвушка стояла, прислонившись къ липѣ, безмолвная, смущенная... Языкъ не повиновался ей.
   -- Упрекать бывшую мою невѣсту я не имѣю права; но если въ чемъ и я виноватъ, такъ это въ томъ, что отношенія наши прекратились такъ внезапно и насильственно... Вѣдь я изъ-за фразы "что скажетъ свѣтъ?" проявилъ слабость -- не могъ отретироваться въ ту минуту, когда, ощущая смертельную тоску въ душѣ, убѣдился, что увлекся поразительно прекрасною формою, нравственное содержаніе которой оказалось, при болѣе близкомъ знакомствѣ съ нимъ, дурного качества, почти ничтожнымъ... А прозрѣлъ я черезъ двѣ-три недѣли послѣ нашей помолвки...
   Нѣтъ, не ничтожество скрывалось подъ этой очаровательно-прекрасной оболочкой! Женская душа, полная дьявольской злобы, сидитъ въ этомъ прекрасномъ тѣлѣ... Вѣдь Флоря знала (благодаря собственному признанію Брука) о любви его къ ней, Кэтѣ... О, какая подлая интрига! Кольцо теперь въ карманѣ у обманутой молодой дѣвушки: она дорого купила его, желая имѣть это колечко, во что бы то ни стало... И она сама осваивала и опровергала хитрые доводы сестры интриганки, и потомъ дала честное слово не употреблять этого кольца въ свою пользу, если бы даже Брукъ попросилъ ея руки... Кэта въ порывѣ отчаянія устремила глаза въ звѣздное небо. Она знала, что Флора ни за что не возвратитъ ей даннаго слова, хоть на колѣняхъ умоляй ее объ этомъ; она знала также, что всѣ осудятъ ее и Брука, потому что никто вѣдь не зналъ настоящаго положенія дѣла, никто не могъ отнестись къ нимъ надлежащимъ образомъ, безъ предразсудка. Не нужно даже обладать блестящимъ краснорѣчіемъ Флоры, чтобы убѣдить свѣтъ, что обманута она, Флора, что младшая сестра отбила у нея жениха... Флора именно такъ все и объяснитъ, ужь это вѣрно, какъ дважды два -- четыре... Вонъ тамъ -- высоко-какъ блестятъ эти золотыя звѣзды!.. На которую изъ нихъ попала освобожденная душа Генріэтты? Видитъ ли она оттуда, что творится на землѣ? Знаетъ ли, что счастье любимаго ею человѣка разбито?...
   -- Вы ничего мнѣ не отвѣчаете, Кэта... Вы, я вижу, молча даете мнѣ понять, что разговоръ этотъ считаете неумѣстнымъ. Мнѣ не слѣдовало бы объясняться сегодня, заговорилъ снова докторъ: и потому не буду больше надоѣдать вамъ. Я очень хорошо знаю, что мои просьбы и желанія погрузятъ вашу душу въ тяжелое раздумье, потому что справедливость и честь присущи вашей натурѣ... Вѣдь я знаю васъ, Кэта! И я достигну желанной цѣли, не прибѣгая къ огненнымъ цвѣтамъ краснорѣчія... Да, это такъ. Теперь даю время подумать и подвергнуть меня испытанію... Пусть уляжется сначала глубокая печаль, овладѣвшая вашей душой... Печаль эта придаетъ совсѣмъ другой колоритъ вашимъ мыслями и чувствамъ... Я уѣду не осчастливленнымъ, но вернусь къ вамъ. Идемъ же теперь на мельницу! Вы можете спокойно дать мнѣ вашу руку: сегодня я вашъ охранитель и защитникъ, какъ братъ, горячо, безкорыстно любящій свою сестру... А почему бы вамъ не присоединиться къ намъ, когда мы поѣдемъ въ Л--гъ?..
   -- Я не вернусь въ Саксонію, отвѣтила Кэта.
   Она оперлась на руку Брука, и они пошли по аллеѣ. Молодая дѣвушка чувствовала, какъ она цѣпенѣетъ... Могильный холодъ сталъ прохватывать ее, онъ останавливалъ порывистое біеніе ея сердца и сжималъ горло, что дѣлало голосъ глухимъ и грубоватымъ...
   -- Когда я въ послѣдній разъ была въ Дрезденѣ, то уже и тогда чувствовала, что исключительное занятіе изученіемъ языковъ и музыки, мелкіе хлопоты по хозяйству и т. п.-- трудъ совсѣмъ не годный для меня при теперешнемъ состояніи моей души... Мнѣ нужна теперь другая дѣятельность -- какая-нибудь тяжелая, напряженная работа, работа изо дня въ день. Прежде, то есть, нѣсколько дней тому назадъ, я не рѣшалась обнаружить этого намѣренія, потому что знала, что заикнись я только объ этомъ и -- мой опекунъ воспротивится... Вѣдь у "золотой рыбки" уже было своего рода призваніе и свой кругъ дѣятельности: тратить съ безукоризненнымъ шикомъ свои деньги... Теперь все это кончено. Страшный денежный шкафъ не существуетъ больше, или вѣрнѣе -- бумаги, хранившіяся въ немъ, еще раньше потеряли всякую цѣнность, превратились въ ничто прежде, чѣмъ онъ взлетѣлъ на воздухъ. Я убѣдилась въ этомъ сегодня послѣ обѣда, когда Нанни шепнула мнѣ, что внизу, на виллѣ, чиновники все опечатали. А что -- вѣдь мои сотни тысячъ талеровъ уже не существуютъ?..
   -- Да... И я полагаю, что едва ли возможно будетъ что нибудь спасти...
   -- Мельница моя, однако, принадлежитъ мнѣ... Здѣсь я и останусь. Можетъ быть, вы станете серьезно порицать меня, если я скажу вамъ, что съ этихъ поръ хочу сама управлять своимъ имуществомъ? Могутъ, пожалуй, сказать, что это "эманципація", то есть, когда молодая дѣвушка является самостоятельной представительницей фирмы.
   -- Я не раздѣляю такихъ невѣрныхъ взглядовъ на вещи -- напротивъ, я на сторонѣ такой самостоятельности женщинъ. Я знаю, что вы, обладая силой и энергіей, поведете дѣло какъ слѣдуетъ, но, Кэта, это не ваша дорога. Ваше призваніе -- семья, вы должны создать и упрочить семейное счастье, а не стоять пзо дня въ день за конторкой, занимаясь цифрами и разсчетами. Лучше и не беритесь за это! Въ одинъ прекрасный день за вами явятся и не спросятъ, на чемъ вы остановились въ вашихъ дѣловыхъ книгахъ, подвели итоги? Ну, и тутъ можетъ выйти большая путаница!..
   Если бы хоть одинъ голубой лучъ съ звѣзднаго неба проникъ въ темную аллею, то Брукъ не разстался бы съ молодой дѣвушкой... Онъ увидѣлъ бы, какое безпредѣльное отчаяніе выражалось въ каждой чертѣ ея лица; онъ взялъ бы ее подъ свою защиту и поторопился бы разузнать настоящую причину ея сдержанности и сопротивленія... Но мракъ ночи скрывалъ отъ его глазъ слѣды страшной борьбы, происходившей въ душѣ молодой дѣвушки, которая молча шла возлѣ него... Она даже ни разу не вздохнула, не выдала себя... Брукъ думалъ, что смерть Генріэтты слишкомъ сильно опечалила Кэту, и вотъ она до сихъ поръ находится подъ гнетомъ грусти и унынія, а потому и голосъ ея такъ глухъ и однозвученъ.. Особенно явственно, среди безмолвія, слышался плескъ рѣчныхъ волнъ. Но вотъ, Кэта и Брукъ дошли до конца липовой аллеи, и надъ ними развернулось снова звѣздное небо, на лучисто-синемъ фонѣ котораго рѣзко очерчивалась пара стройнюхъ тополей, стоявшихъ возлѣ деревяннаго моста.
   Брукъ невольно прижалъ руку молодой дѣвушки къ своей груди.
   -- Взгляните туда, Кэта, прошепталъ онъ съ чувствомъ:-- вонъ тамъ вы всегда рвали первыя фіалки... Помните, я говорилъ вамъ, что вы всегда можете приходить сюда за этими цвѣточками? Обѣщаніе это я могу исполнить: праздникъ Пасхи я всегда буду проводить здѣсь.
   Кэта притиснула правую руку къ труди... Ей казалось, что она вотъ-вотъ задохнется -- такъ сильно застучало ея сердце, но прошла секунда, и молодая дѣвушка спросила, повидимому, совершенно спокойно:
   -- А тетушка ваша поѣдетъ съ вами въ Л--гъ?..
   -- Поѣдетъ. Тетушка будетъ тамъ хозяйничать у меня... до поры до времени... пока я буду одинокимъ. Уѣзжая со мной туда, она ради меня приноситъ великую жертву и, конечно, будетъ благодарить Бога, когда ей возможно будетъ стряхнуть съ ногъ своихъ пыль городскую -- и вернуться сюда -- въ свой любимый, земной уголокъ. Я... я знаю, что благородная, великодушная дѣвушка, которой я предлагаю руку, не заставитъ ждать себя слишкомъ долго и освободитъ старушку отъ обязанностей хозяйки, прибавилъ Брукъ мягкимъ, просящимъ голосомъ.
   Тутъ увидѣли они огонекъ на мельницѣ. Тѣло мельника Франца сегодня принесли туда. Несчастный оставилъ послѣ себя вдову и троихъ сиротъ. Кровля, защищавшая ихъ теперь, не принадлежала уже имъ, а небольшой капиталъ, скопленный этимъ трудолюбивымъ человѣкомъ, не могъ обезпечить семью. Суза на минутку заходила сегодня на виллу, чтобы провѣдать свою госпожу. Она говорила Кэтѣ о томъ, въ какомъ безвыходномъ и отчаянномъ положеніи находится осиротѣвшее семейство Франца, жаловалась также на безпорядки на мельницы, оставшейся безъ хозяина.
   Въ полукругломъ окнѣ жилой комнаты на замковой мельницѣ, которое выходило въ паркъ, не видно было огня. Мрачной, почти безобразной массой возвышалось зданіе мельницы, казавшейся теперь покинутой, запустѣлой... Залаяли собаки, заслышавъ шумъ приближавшихся шаговъ, но лай этотъ звучалъ какъ-то странно, словно среди пустыря. Мельничныя колеса бездѣйствовали, мукомольня была пуста -- и тамъ царила такая торжественная тишина, какъ будто въ моментъ смерти мельника оттуда выбрались маленькіе гейнцельменхены и ушли куда-то, закрывъ свои печальныя рожицы темнымъ капюшономъ.
   Надо было отворить калитку, но докторъ привлекъ къ себѣ молодую дѣвушку и заговорилъ робкимъ, нерѣшительнымъ голосомъ:
   -- Мнѣ, знаете, кажется, будто я провожаю васъ въ изгнаніе... Почему-бы вамъ не избавить меня отъ горя -- оставить васъ одну именно сегодня, въ такія тяжелыя минуты?.. Пойдемте со мной! О, какъ счастлива была-бы тетушка, если бы вы посѣтили ее!.. Она стала бы заботиться о васъ такъ, какъ нѣжная мать...
   -- Нѣтъ... нѣтъ! воскликнула Кэта. Ахъ, не думайте, пожалуйста, что въ одиночествѣ я всецѣло отдамся безплодной тоскѣ... У меня не будетъ времени на это, да я и не хочу этого. Мнѣ слѣдуетъ идти туда (она указала на полукруглое окно, гдѣ теперь за ситцевой занавѣской показался слабый свѣтъ), я должна утѣшить этихъ несчастныхъ сиротъ, такъ какъ они остались на моемъ попеченіи...
   -- Милая, дорогая Кэта! произнесъ Брукъ и снова прижалъ ея руку къ груди... Да, идите туда и -- да благословитъ васъ Богъ! Я почелъ бы за тяжкій грѣхъ помѣшать вамъ... Вы мужественно вступаете на кремнистый, но вѣрный путь, чтобы заглушить въ сердцѣ безплодное горе. Только не будьте слишкомъ строги къ себѣ въ первое время! Вѣдь вы еще не совсѣмъ поправились!.. Не снимайте-же повязки съ заживающей раны. И такъ, теперь... до свиданія, до Пасхи, до той поры, когда зимніе туманы исчезаютъ, когда снѣгъ и ледъ превращаются въ воду... Въ тѣ дни и сердце человѣческое становится мягче, добрѣе... На Пасхѣ я вернусь сюда, а до тѣхъ поръ не забывайте, что тамъ... далеко у васъ есть горячо-преданный вамъ человѣкъ... Пусть же между мной и вами никогда не будетъ мѣста ни клеветѣ, ни недовѣрію!
   -- Никогда, почти вырвалось изъ груди Кэты.
   Брукъ горячо поцѣловалъ ея руку, но она сейчасъ-же высвободила ее -- и калитка захлопнулась за молодой дѣвушкой. Кэта не сдѣлала ни шага дальше; прижавшись къ холодной, сырой стѣнѣ и закрывъ лицо руками, она прислушивалась, затаивъ дыханіе, къ его удаляющимся шагамъ. Что значила смерть Генріэтты въ сравненіи съ муками ея бурнаго, горячаго сердца, которое должно еще жить и страдать?.. Она все стояла и прислушивалась до тѣхъ поръ, пока кругомъ нея все стало опять тихо.. Не проронивъ ни одной слезы, Кэта направилась къ дому, чтобы явиться тамъ ангеломъ-утѣшителемъ вдовы мельничихи и ея дѣтей.
   Черезъ три дня, тотчасъ послѣ погребенія Генріэтты, д-ръ Брукъ и тетушка діаконица уѣхали изъ резиденціи. Такъ Кэта и не видѣла больше доктора; старушка приходила къ ней нѣсколько разъ и просиживала два три часа на мельницѣ. Въ тотъ-же день уѣхали Флора и президентша. Почтенная дама отправилась на воды, а Флора -- въ Цюрихъ, гдѣ какъ поговаривали въ резиденціи, она намѣревалась прожить нѣкоторое время и заняться изученіемъ медицины.
   

XXIX.

   Прошло болѣе года съ того мартовскаго дня, когда Кэта Мангольдъ, внучка и единственная наслѣдница богатаго замковаго мельника, шла по проѣзжей дорогѣ изъ города въ домъ своего опекуна, чтобы представиться тамъ въ своомъ новомъ званіи "золотой рыбки".
   Дорога эта, прежде вѣчно грязная, теперь была шоссейною; по правую сторону ея тянулся цѣлый рядъ красивыхъ маленькихъ домиковъ; эти домики принадлежали рабочимъ прядильни и стояли на мѣстѣ прежняго мельничнаго сада, на той землѣ, которую Кэта успѣла отвоевать у своего опекуна для фабричныхъ. Обыватели резиденціи очень охотно ходили теперь по этой дорогѣ. Здѣсь прежде возвашалась старая, толстая стѣна, окружавшая владѣнія замковаго мельника; тропинка, змѣившаяся вдоль этой стѣны, почти никогда не просыхала, такъ что мѣсто это называли болотомъ. Въ настоящее время тутъ красовалась аллея изъ кустовъ акаціи. Домики, заново выкрашенные, выглядѣли такими чистенькими и красивенькими; около каждаго былъ разбитъ палисадникъ, въ которомъ пестрѣли цвѣтущіе кусты. На заднемъ планѣ этой картинки гордо возвышалась замковая мельница, порядкомъ таки почернѣвшая отъ времени; окна ея выходили на противуположную сторону, и казалось будто эта "старина" гнѣвно отвернулась отъ миніатюрныхъ новыхъ строеній. Въ самой мельницѣ не произошло никакихъ перемѣнъ; только старые, поистершіеся солнечные часы были подновлены, да калитка въ стѣнѣ, отдѣлявшей мельницу отъ парка, была задѣлана. Теперь не существовало уже никакихъ отношеній между замковой мельницей и бывшимъ помѣстьемъ вымершихъ рыцарей ф. Баумгартеновъ, отъ которыхъ она во время оно и получила свой титулъ "замковая",-- однако-же, оглушительная стукотня въ этомъ почтенномъ зданіи среднихъ вѣковъ раздавалась теперь съ удвоенною силой -- работа кипѣла тамъ, а по дорогѣ, ведущей во дворъ мельницы, безпрерывно тянулись подводы съ зерномъ и мукой. Дѣломъ на мукомольнѣ заправляла, какъ видно, сильная рука, послушная смѣтливой, коммерческой головѣ. Предпріятіе Кэты вполнѣ удалось: она нашла для своей мельницы честнаго, опытнаго управляющаго; относительно веденія книгъ ей помогалъ купецъ Ленцъ, теперь совершенно обѣднѣвшій.
   Молодая дѣвушка опредѣлила себя въ ученицы при своей мельничной конторѣ; благодаря познаніямъ своимъ, ясному уму и быстрой сообразительности, Кэта въ короткое время догнала своего учителя и даже не уступала ему въ умѣніи вести конторскія дѣла. Она, дѣйствительно, работала изо дня въ день, не хуже мужчины. Дѣло быстро росло, развивалось и давало такіе результаты, какихъ не могъ добиться даже покойный замковый мельникъ. Довольныя лица, окружавшія Кэту, поддерживали ее на "кремнистомъ" пути жизни, по которому она сама пошла. А ужь какой порядокъ былъ во всемъ! Всякому воздавалось должное. Вдову и дѣтей злосчастнаго Франца Кэта помѣстила въ новомъ, небольшомъ флигелѣ. Бывшая мельничиха и Суза завѣдывали небольшой экономіей при мельницѣ; хозяйство также лежало на ихъ рукахъ; что касается дѣтей погибшаго мельника, то они получали такое воспитаніе, какого, навѣрно, не далъ бы имъ отецъ, заботившійся преимущественно о пріобрѣтеніи матеріальныхъ средствъ.
   Отъ громаднаго наслѣдства замковаго мельника у Кэты, дѣйствительно, ничего не осталось, за исключеніемъ мельницы и нѣсколькихъ тысячъ талеровъ, которыя, вмѣстѣ съ кускомъ земли, она выпросила у опекуна, отдавъ эти деньги взаймы рабочимъ для постройки домиковъ. Сотни же тысячъ талеровъ исчезли безслѣдно въ огнѣ, послѣ взрыва, а небольшіе слитки золота и серебра, найденные среди развалинъ на мѣстѣ катастрофы, получились скорѣе отъ расплавившейся посуды и кубковъ, чѣмъ отъ монетъ. При конкурсѣ, послѣдовавшемъ за взрывомъ въ башнѣ, множество кредиторовъ коммерціи совѣтника лишились своихъ капиталовъ. Оставшіяся послѣ "богатаго человѣка" недвижимое имущество и другія цѣнности не могли покрыть всѣхъ его долговъ; вообще конкурсъ этотъ оказался однимъ изъ самыхъ ужасныхъ и безнадежныхъ, какіе только могъ вызвать страшный биржевой крахъ. Вилла и паркъ снова попали въ дворянскія руки; новые владѣльцы велѣли убрать куда-нибудь (и какъ можно скорѣе) всю руину, отвести воду въ рѣку, а самый ровъ засыпать, даже холмъ приказано было срыть... Новымъ хозяевамъ хотѣлось, чтобы ничто на землѣ этой, изстари принадлежавшей родовымъ дворянамъ, не напоминало о высокомѣрномъ выскочкѣ, окончившемъ свой прыжокъ такъ позорно. Старый, уже знакомый читателю, почтенный мостъ черезъ рѣку быль тоже сломанъ, а потому чтобы попасть теперь въ докторскій домикъ -- нужно было пройти новый, каменный мостъ неподалеку отъ прядильни и повернуть потомъ въ красивую аллею вдоль берега рѣки.
   Домикъ надъ рѣкой стоялъ теперь пустой, хотя былъ поправленъ еще осенью. Старая пріятельница тетушки діаконицы осталась на зиму въ прежней городской квартирѣ доктора и только весной собиралась опять посѣлиться тутъ... Кэта почти ежедневно ходила къ докторскому домику. Ни туманы осенніе, ни грязь, ни снѣжная мятель, ни вѣтеръ не могли удержать ее: съ наступленіемъ сумерекъ она бросала перо, закутывалась потеплѣе и отправлялась къ мѣсту своей прогулки...
   Тутъ она на полчаса стряхивала съ себя дѣловыя заботы, разставалась съ своими цифрами и ужь не думала о сухихъ вычисленіяхъ; здѣсь она не была серьезной, аккуратной хозяйкой... Въ эти часы сумерекъ, Кэта была молодой дѣвушкой, вполнѣ отдававшейся своимъ пылкимъ чувствамъ, и какъ ни строго относилась она къ своему упрямому сердцу -- все таки бывали минуты, когда она не могла удержаться, чтобы сладко не помечтать о счастьи и радостяхъ взаимной любви.
   Кэта входила обыкновенно черезъ узкую калитку въ палисадникъ, мимоходомъ она всегда съ любовью проводила рукой по каменному, поросшему мхомъ пьдесталу, у котораго однажды стояла съ Брукомъ; потомъ подходила къ тому мѣсту, гдѣ находился прежде садовый столикъ... Тутъ страдалъ Брукъ, страдалъ изъ-за нея... Теперь это она знала. Молодая дѣвушка, обойдя запустѣлый домъ съ закрытыми ставпями, останавливалась у главной двери и жадно прислушивалась... Если тамъ и было все тихо, то все же это не была могильная тишина, къ тому же Кэта знала, что право отпереть эту дверь принадлежало любимому человѣку... Да, въ одинъ прекрасный день въ этомъ домикѣ снова будутъ раздаваться шаги, а въ окнахъ замелькаютъ милыя, дорогія лица... Вѣдь такъ было рѣшено, хотя Кэта и говорила самой себѣ, что она будетъ всегда уѣзжать куда-нибудь на то время, пока, наконецъ, Брукъ не явится сюда подъ руку съ какой нибудь молоденькой дѣвушкой -- и этой-то дѣвушкѣ она, Кэта, и передастъ то кольцо...
   А въ Л--гѣ ему вѣрно хорошо, тамъ за нимъ ухаживаютъ... Еще-бы! Слава его росла съ каждымъ днемъ; его аудиторія была всегда переполнена слушателями. Репутація его, какъ отличнаго врача, облетѣла чуть-ли не весь свѣтъ. Письма тетушки діаконицы (а она частенько писала Кэтѣ) дышали счастьемъ и были для молодой дѣвушки источникомъ наслажденія, но въ тоже время и -- причиною страшной душевной тревоги, и потому Кэта рѣже давала отвѣты старушкѣ, и тонъ ея писемъ звучалъ весьма умѣренно. Брукъ не писалъ Кэтѣ (обѣщалъ вѣдь не надоѣдать ей поры, до времени), онъ посылалъ ей только поклонъ (въ письмахъ тетушки), и Кэта отвѣчала ему тѣмъ же.
   Такъ и шла, изо дня въ день, въ уединеніи, ея молодая жизнь. Она и не подозрѣвала, что въ городѣ занимаются ею гораздо больше съ тѣхъ поръ, какъ она такъ энергично добилась объявленія себя совершеннолѣтней и такъ рѣшительно встала во главѣ обширнаго предпріятія; она не знала, что ею интересуются тамъ и уважаютъ ее гораздо больше теперь, чѣмъ прежде, когда она слыла "золотой рыбкой"... Эта добрая молва объ молодой дѣвушкѣ была причиною того, что на мельницу стала приходить теперь очень часто одна гостья, при первомъ появленіи которой Кэта не мало удивилась. Г-жа президентша Урахъ уже не находила унизительнымъ для себя, гуляя въ сопровожденіи горничной, заходить на мельницу для того, чтобы, какъ она говорила, "провѣдать меньшую дочь своего милаго, покойнаго зятя"...
   Почтенная дама довольно скоро вернулась въ резиденцію, она "не могла жить" на чужбинѣ. Занимая двѣ небольшія комнаты въ верхнемъ этажѣ (домъ находился въ какой-то узкой улицѣ), она жила, сообразно съ своими скромными средствами, вдали отъ свѣта, позабытая почти всѣми. Тайный совѣтникъ ф. Бэръ купилъ себѣ помѣстье и уѣхалъ изъ столицы, такъ что президентша ничего и не знала о немъ; изъ прежнихъ друзей ее посѣщали двѣ-три пріятельницы старушки, да отставной полковникъ ф. Гизэ, приходившіе поиграть съ ней въ карты. Почтенная дама внезапно начала чувствовать себя очень хорошо въ "большой, высокой комнатѣ на мельницѣ, гдѣ такъ легко дышется";, утомившись во время прогулки, она удобно усаживалась на старомодномъ мягкомъ диванѣ замковаго мельника, и съ наслажденіемъ пила дорогой кофе, который Кэта всегда варила для нея на конфоркѣ. Президентша вовсе не протестовала, когда Суза, по знаку своей молодой барыни, передавала генеральской горничной большую корзину съ свѣжимъ масломъ, яйцами и окорокомъ.
   О Флорѣ старая дама не любила говорить: внучка, не потерявшая ни одной копѣйки изъ своего состоянія, мало помогала бабушкѣ, платя только за квартиру п прислугѣ ея; все же остальное тратила на себя и "едва могла свести концы съ концами", какъ зачастую увѣряла она бабушку въ письмахъ своихъ. Красавица не долго пробыла въ Цюрихъ -- "ужасная" медицинская наука раздражала нервы ея до "сумашествія". Флора принадлежала къ числу тѣхъ женщинъ, которыя кокетничаютъ умомъ и хотятъ во что бы то ни стало играть видную роль, обращать на себя вниманіе; онѣ принимаютъ глубокомысленный видъ, ударяются въ ученыя разглагольствованія, а самомъ-то дѣлѣ для нихъ серьезная умственная работа -- хуже горькой рѣдьки. Но вотъ и праздникъ Пасхи уже не за горами, а за плечами. Въ саду докторскаго домика давно начались работы. Брукъ прислалъ изъ Л--га садовника, который теперь прокладывалъ новыя дорожки, или лучше сказать, приводилъ садъ въ его первоначальный видъ, руководствуясь при этомъ старымъ планомъ. Много рукъ работало тутъ: рыли, сажали, расчищали мѣста для статуй (статуи эти, присланныя изъ Л--га, стояли еще въ ящикахъ). Ставни въ домѣ открыты были двѣ недѣли тому назадъ; стѣны комнатъ оклеивались новыми обоями, потолки бѣлились, а на кровельномъ конькѣ появилась даже палка для флага. Когда все было готово, въ домъ переѣхала пріятельница тетушки и привезла съ собой цѣлый отрядъ поденьщиковъ для мытья половъ, оконъ и дверей.
   Кэта продолжала по прежнему прогуливаться сюда. Еще сегодня, наканунѣ праздника Пасхи, она пришла послѣ обѣда взглянуть на свое любимое мѣстечко. Въ саду еще сажали и сѣяли; между группами тисовыхъ деревьевъ, среди темной зелени, красовались статуи изъ песчаника; дорожки были усыпаны бѣлымъ пескомъ; вмѣсто деревянной, скрипучей калитки въ заборѣ палисадника вставлена была изящная черная желѣзная рѣшетка; бесѣдку тетушки діаконицы заново выкрасили бѣлой краской, а позади дома досчатый заборъ окружалъ новый птичпикъ.
   На каменномъ (уже извѣстномъ читателю) пьедесталѣ, передъ домомъ красовалась теперь статуя Терпсихоры. Богиня эта, граціозно вытянувъ руки, стояла на пальчикахъ своей маленькой ножки, принявъ ту именно позу, въ какой представляла ее себѣ Кэта.
   -- Статуйка эта, можно сказать,-- прелесть, замѣтилъ Л--ій садовникъ,-- только стоитъ-то она вовсе не на мѣстѣ. Этотъ лужокъ (онъ обвелъ около себя рукой) какой-то дикій пустырь, но г. профессоръ строго на строго запретилъ мнѣ даже прикасаться лопатой къ этому этому мѣсту.
   Яркая краска разлилась по лицу Кэты... Молодая дѣвушка молча нагнулась и начала рвать фіалки около пьедестала. Цвѣточки эти росли здѣсь въ изобиліи.
   -- Н--да, лужайка эта совсѣмъ поросла дрянной травой, прибавилъ садовникъ и ушелъ.
   Домикъ надъ рѣкой, превратившійся въ настоящій маленькій замокъ, сіялъ новизной; онъ имѣлъ какой-то особенно -- праздничный видъ, "какъ будто невѣста должна пріѣхать сюда", сказала съ простодушной улыбкой старушка, пріятельница тетушки, обратившись къ Кэтѣ... Бѣлая кошечка неслышными шагами расхаживала въ сѣняхъ по новому мозаичному полу; въ въ комнатѣ тетушки діаконицы, за филейными оконными занавѣсками, среди лавровыхъ и миртовыхъ деревьевъ, зимовавшихъ въ городѣ, громко распѣвала канарейка; золотыя рыбки по прежнему плавали въ стеклянной вазѣ... Все было по старому, но тутъ уже трепетала новая жизнь... Сама тетушка должна была пріѣхать сегодня послѣ обѣда. "Старушка-пріятельница", таинственно прищуривъ глаза, сообщила Кэтѣ, что тетушка привезетъ съ собой гостью, но кого именно -- не знаетъ. Ей, "пріятельницѣ", поручили только разставить въ гостиной новую, красивую мебель. "Взгляните-ка туда!" пригласила она Кэту и, съ чувствомъ собственнаго достоинства, распахнула обѣ половинки двери гостиной... Заглянувъ въ эту комнату, Кэта не выдержала и залилась слезами... Она вспомнила Генріэтту, которая тутъ страдала и все таки была безконечно счастлива, находясь въ домѣ любимаго человѣка.. Но, рядомъ съ этимъ горестнымъ воспоминаніемъ, молодая дѣвушка ощутила въ душѣ совершенно новое, незнакомое ей жгучее чувство -- чувство ревности. Кто же та незнакомка, которую тетушка полюбила такъ горячо, что даже пригласила ее гостить къ себѣ?..
   Ситцевыя занавѣски съ розовыми букетами и висячія вазы съ цвѣтами остались въ этой комнатѣ, за то старомодная, неуклюжая мебель и выцвѣтшія картины исчезли куда-то, давъ мѣсто другимъ, новенькимъ... Какъ хорошо, уютно стало теперь здѣсь!.. Небольшой кабинетъ, смежный съ этой комнатой, стоявшій прежде совершенно пустымъ, былъ обращенъ теперь въ спальню.
   Кэта еще разъ взглянула на все это отуманенными отъ слезъ глазами и отправилась на мельницу, чтобы сѣсть тамъ за письменный столъ и написать нѣсколько дѣловыхъ писемъ. Ленцъ долженъ былъ вечеромъ сегодня возвратиться (онъ уѣхалъ по дѣламъ); до пріѣзда его молодой хозяйкѣ нужно было окончить кой-какіе разсчеты, послѣ чего, освободившись отъ конторскихъ занятій, она намѣревалась уѣхать недѣли на двѣ въ Дрезденъ къ своимъ пріемнымъ родителямъ.
   Но какая разсѣянность напала сегодня на Кэту! Какъ лихорадочно бился ея пульсъ, какъ безсвязны были мысли и какой нетвердой рукой выводила она буквы!... А тутъ еще явилась горничная президентши, съ большой, пустой корзиной (она шла въ городъ за кое-какими покупками къ празднику). Г-жа президентша изволила сказать, что она можетъ зайти на мельницу, это -- небольшой крюкъ, и потому отдала ей для передачи "милой фрейлейнъ Кетѣ" только что полученное письмо отъ фрейлейнъ Флоры.
   Сузѣ тотчасъ же было приказано наполнить корзину до-верху превосходнымъ печеньемъ и другими вкусными снадобьями изъ кладовой, что и было исполнено. Горничная давно уже успѣла вернуться въ городъ, а письмо фрейлейнъ Флоры все еще лежало непрочитаннымъ на письменномъ столѣ Кэты.
   Президентша уже неоднократно давала молодой дѣвушкѣ для прочтенія письма Флоры... Каждый разъ при этомъ Кэтѣ казалось, что исписанный листокъ жжетъ ей пальцы, но она, все-таки, терпѣливо прочитывала каждое письмо, чтобы не обнаружить передъ генеральшей враждебныхъ чувствъ своихъ къ сестрѣ. Вотъ и теперь чудилось молодой дѣвушкѣ, будто изъ раздушеннаго конверта высовывалось огненное жало змѣи, готовое впиться въ ея тѣло. Въ порывѣ досады, Кэта отпихнула локтемъ ненавистный пакетикъ, который и попалъ подъ кипу счетовъ. И зачѣмъ ей каждый разъ раздражать себя чтеніемъ фривольныхъ посланій, преисполненныхъ тщеславія и высокомѣрія.
   Кэта снова взялась за перо, но не надолго... Она была взволнована; желая какъ нибудь успокоить себя, ухватилась, какъ за спасительный талисманъ -- за принесенныя съ собою фіалки, стоявшія передъ ней въ стаканѣ, и начала жадно вдыхать ихъ освѣжающій сладкій ароматъ; потомъ подошла къ роялю и сыграла для собственнаго успокоенія простенькую, тихую мелодію; затѣмъ отворила окно и начала ласкать бойкихъ голубей, пріютившихся на подоконникѣ.. Тутъ въ головѣ ея нѣсколько разъ промелькнула мысль, что сегодняшняя присылка письма -- только предлогъ, то есть, президентша отправила горничную сюда, единственно имѣя въ виду кладовую Кэты... Но, должно быть, какія то злыя чары были въ этомъ злосчастномъ конвертѣ, потому что кровь быстрѣе и бурливѣе приливала къ головѣ молодой дѣвушки, и вотъ она, наконецъ, какъ бы въ лихорадочномъ жару, отодвинула кипу счетовъ и схватила коварный пакетъ.
   Развертывая письмо, Кэта выронила изъ него запечатанную записочку и не замѣтила этого: она пробѣгала глазами первыя строчки посланія; чувство удивленія яснѣе, рѣзче стало проявляться на ея лицѣ, и эта сильная дѣвушка, чтобы устоять на ногахъ, принуждена была ухватиться за край стола... Вотъ что писала Флора изъ Берлина:
   "Ты будешь смѣяться и торжествовать, любезная бабушка, но... по моему -- такъ лучше; часъ тому назадъ я обручилась съ твоимъ бывшимъ protege, Карломъ ф.-Штеттеномъ. Н-да, онъ сталъ еще прелестнѣе -- совсѣмъ обрюзгъ, да къ тому же носитъ теперь (представь физіономію бульдога!) сппіе очки... Въ синихъ очкахъ -- fi donc!.. Я до гроба буду стыдится идти съ нимъ подъ руку,-- впрочемъ, его собачья вѣрность и поистинѣ глупѣйшая страсть ко мнѣ -- пробудили, наконецъ, въ моемъ сердцѣ какое-то человѣческое чувство къ нему, а такъ какъ онъ, благодаря скоропостижной смерти своего молодаго кузена, сдѣлался вдругъ маіоратнымъ владѣльцемъ Лингена и Штромберга, то ему открыта дверь во дворецъ и, какъ кажется, мой будущій супругъ состоитъ на хорошемъ счету въ обществѣ. Вотъ поэтому то я и не имѣю ничего противъ такой партіи..."
   Кэта бросила письмо на столъ... И такъ, Брукъ свободенъ, цѣпи его порваны... Теперь онъ имѣетъ право придти даже на замковую мельницу... Неужели это правда, неужели это возможно?.. Такая внезапная, неожиданная перемѣна послѣ семи мѣсяцевъ страшныхъ страданій! Вѣдь она, Кэта, напрягала всѣ свои силы, чтобы побороть свое непокорное сердце, разсѣять тѣ мысли, и дойти до такого стоическаго хладнокровія, мужественнаго спокойствія души, при которомъ легко было бы вручить ненавистное золотое колечко избранной Брука, а затѣмъ пройти суровый жизненный путь и одинокой очутиться у могилы, не запятнавъ своей чести, не нарушивъ даннаго слова...
   Молодая дѣвушка закрыла лицо руками, какъ будто, опьяненная счастьемъ, вдругъ увидѣла передъ собой страшный призракъ... Боже, неужели же она ошиблась, не такъ поняла?!.. Ахъ, нѣтъ -- вѣдь это же вѣрно?.. Флора, это загадочное существо, дѣйствительно обручилась?.. Послѣ многократныхъ неудачныхъ попытокъ прославиться, она, въ концѣ концовъ, все таки выходитъ замужъ?.. Кэта снова взяла пространное, раздушенное письмо... Да, дѣйствительно, она не ошиблась: все это и было тамъ изображено "долговязыми каракульками"... Далѣе въ письмѣ слѣдовала точная инструкція относительно того, какъ и въ какой формѣ объявить знакомымъ въ резиденціи о помолвкѣ; потомъ говорилось о свадьбѣ, которая, какъ бы въ память прошлаго, была назначена въ духовъ день, и затѣмъ уже Флора обращалась къ бабушкѣ съ приглашеніемъ на свадебное празднество. Все это было неопровержимо и ясно какъ день... Но что это?.. Вдругъ мертвенная блѣдность покрыла лицо молодой дѣвушки... Сердце ея такъ сжалось, какъ будто смерть явилась передъ ней... Вотъ что еще писала Флора:
   "По дорогѣ въ Берлинъ я останавливалась на нѣсколько дней въ Л--гѣ. Тебѣ небезынтересно будетъ узнать, что извѣстному намъ гофрату и профессору Бруку, пользующемуся баснословнымъ счастьемъ, не только слава свалилась съ неба, но и одна прекрасная графиня упала къ его ногамъ. Меня многіе увѣряли, что онъ втайнѣ обручился съ своей очаровательной паціенткой... Когда всѣ доктора отказались помочь ей -- онъ одинъ взялся вылечить ее и -- вылечилъ, дѣйствительно спасъ графиню отъ смерти, сдѣлавъ отчаянно-смѣлую операцію. Родители молодой графини ничего не имѣютъ противъ этого брака, да и милѣйшая, благочестивая тетушка-діаконица тоже, кажется, не отказываетъ въ своемъ благословеніи. Я видѣла старуху эту въ театральной ложѣ, рядомъ съ женихомъ и невѣстой; она казалась, по обыкновенію, спокойной, какъ всегда "добродѣтельной" и, если не ошибаюсь, была въ нитяныхъ вязаныхъ перчаткахъ. Графиня очень хороша собой, хотя лицо ея безъ всякаго выраженія, словомъ -- особа эта напоминаетъ куклу... А онъ? Ну, тебѣ, бабушка, я могу сказать это: я до крови искусала себѣ губы отъ злобы и досады, потому что дурацкое счастье сдѣлало этого человѣка предметомъ всеобщаго обожанія... Вѣдь онъ стоялъ за стуломъ своей невѣсты въ такой спокойной позѣ, такой самоувѣренный, какъ будто всѣ почести должны быть отдаваемы ему по праву, какъ будто слабость и безхарактерность неизвѣстны этому господину... Негодяй!.. Передай Кэтѣ прилагаемую здѣсь записку"...
   Ахъ -- да, вонъ куда упала эта запечатанная записочка съ надписью "Кэтѣ Мангольдъ"... Въ глазахъ у молодой дѣвушки зарябило, руки ея дрожали, какъ въ лихорадкѣ, и едва не выронили тоненькій свертокъ бумаги. Въ запискѣ было только нѣсколько словъ: "Сдѣлай одолженіе -- передай ввѣренное тебѣ кольцо графинѣ Витте, или, если хочешь, пожалуй, брось его въ рѣку -- къ другому кольцу.

Флора".

   На душѣ у Кэты вдругъ стало и хорошо, и спокойно. Она машинально разгладила записку и положила ее на столъ вмѣстѣ съ письмомъ... Ужь не прекрасная ли графиня Витте та гостья, для которой приготовили гостиную въ домикѣ надъ рѣкой?.. Молодая дѣвушка энергично тряхнула красивой своей головой, изящно-украшенной роскошными косами: ея каріе глаза начали проясняться, и она крѣпко прижала обѣ руки къ своей груди. Если хоть на секунду она усумнится въ немъ -- можетъ ли она тогда считать себя достойной прямо взглянуть ему въ глаза? Вѣдь онъ сказалъ: "на Пасхѣ я снова буду здѣсь". И онъ явится сюда... Самые краснорѣчивые доводы не могли бы убѣдить ее въ противномъ: она вѣритъ, что онъ любитъ ее и придетъ за ней... Прочь сомнѣнья!.. Да, какой-нибудь высокомѣрный владѣтель замка былъ способенъ привести въ домъ когда-то любимой имъ несчастной, бѣлокурой женщины новую, гордую хозяйку въ подвѣнечномъ платьѣ -- но онъ, этотъ человѣкъ, съ такой искренней душой, не можетъ поступить такъ... Онъ не нарушитъ слова, даннаго внучкѣ мельника, онъ не измѣнитъ ей ради другой, хотя бы эта другая и была графиней.
   Чувство невыразимаго счастья наполнило все существо Кэты, даже голова у нея закружилась, мысли стали путаться... Она устремилась къ южному угловому окну, чтобы взглянуть, только взглянуть на милый, старый домикъ надъ рѣкой... Боже! Тамъ, за верхушками деревьевъ, уже развѣвался пестрый флагъ... Ужь не пріѣхали ли желанные гости? Не пойти ли ей туда, чтобы обнять тетушку-діаконицу? Нѣтъ, въ такомъ расположеніи духа она не должна идти туда... Нѣтъ, пусть прежде исчезнетъ этотъ предательскій румянецъ и сердце станетъ постукивать ровнѣе -- ну, тогда можно будетъ стать лицомъ къ лицу съ ясноокой старушкой... Надо поуспокоиться, поуспокоиться!..
   Кэта подошла къ письменному столу и наклонилась надъ раскрытой гроссъ-бухъ; тутъ же лежало шесть дѣловыхъ писемъ, на которыя слѣдовало немедленно отвѣтить... А вонъ тамъ, на дворѣ, застучала тяжелая телѣга, нагруженная мѣшками съ зерномъ. Собаки неистово лаяли на нищаго, которому Суза подала кусокъ хлѣба изъ окна передней... Вотъ она, суровая то дѣйствительность, приза жизни!... Да и въ комнатѣ этой все такъ чинно, буднично... Тутъ всякое волненіе сердца скоро утихнетъ!...
   Взоръ молодой дѣвушки блуждалъ по комнатѣ; потомъ она взяла почтовый листъ бумаги, обмакнула перо и написала: "Г. Шиллингу и Комп., въ Гамбургѣ"... Ахъ, какъ неразборчиво вышли буквы! Вѣдь такъ и прочесть нельзя... Кэта въ отчаяніи провела рукой но горячему лбу и откинула назадъ каштановые локоны, что обнаружило узкій красный рубецъ на верхней части лба. Закрывъ лѣвой рукой глаза, а правую съ непослушнымъ перомъ положивъ на бумагу, она просидѣла такъ неподвижно съ минуту. Вдругъ холодная струйка воздуха скользнула по ея щекѣ... Вѣтерокъ могъ ворваться или въ отворенную дверь, или же въ окно. Кэта подняла голову и -- увидѣла его: онъ, улыбающійся, радостный, стоялъ на верхней ступенькѣ деревянной лѣстницы, ведущей въ комнату.
   -- Брукъ!!.. Я такъ и знала! воскликнула Кэта и, швырнувъ перо, кинулась съ распростертыми объятіями на грудь доктора.
   Въ эту минуту черезъ сѣни проходила Суза. "Это что значитъ? подумала она, дверь отворена настежъ, въ апрѣлѣ-то мѣсяцѣ, когда приходится ежедневно, жечь такіе дорогіе дрова?"... Восклицаніе Кэты она тоже слышала...
   Старуха такъ растерялась, что засунула себѣ въ ротъ конецъ синяго передника, которымъ передъ тѣмъ собиралась обтереть потъ со лба... Еще-бы -- вѣдь тамъ, внизу стоялъ самъ господинъ д-ръ Брукъ и держалъ въ своихъ объятіяхъ барышню ея такъ крѣпко, какъ будто собирался не разставаться съ ней во всю жизнь... "Господи Боже!.. Какъ-же это... вѣдь онъ не женихъ ей, да и она не невѣста?"...
   Осторожно, по стѣнкѣ, подошла Суза поближе къ двери, чтобы притворить ее, но Кэта увидѣла Сузу, покраснѣла и возымѣла намѣреніе высвободиться изъ объятій доктора.
   Брукъ засмѣялся -- такимъ веселымъ смѣхомъ -- и, еще крѣпче прижавъ дѣвушку къ своей груди, проговорилъ:
   -- Ну, нѣтъ, Кэта, хотя ты и сама подбѣжала ко мнѣ, я, все таки, не довѣряю тебѣ! Глупцомъ-бы я былъ, если бы далъ тебѣ время опомниться... и... и снова сдѣлаться только сестрой... А пожалуйте сюда, сударыня Суза! крикнулъ докторъ, замѣтивъ у дверей старую экономку.-- Будьте вы свидѣтелемъ того, что Кэта невѣста моя, и тогда я, пожалуй, выпущу ее изъ рукъ!
   Суза отерла заслезившіеся глаза и разсыпалась въ многорѣчивыхъ поздравленіяхъ, потомъ торопливо затворила дверь и побѣжала черезъ дворъ къ вдовѣ мельника Франца, чтобы сообщить ей эту новость... "Да, вотъ и наступилъ конецъ славному времечку на мельницѣ, потому что барышня хочетъ идти за-мужъ..."
   Брукъ подошелъ къ письменному столу и торжественно закрылъ гроссъ-бухъ.
   -- Каррьера прекрасной мельничихи окончена, потому что насталъ праздникъ Пасхи, произнесъ онъ.-- А какъ считалъ я дни до этого срока! Самъ вѣдь я долженъ былъ назначить его, если не желалъ потерять тебя навсегда! Ты не знаешь, что значитъ уѣхать, не получивъ рѣшительнаго отвѣта, находиться въ неизвѣстности и постоянно дрожать за счастье всей своей жизни!.. Единственнымъ моимъ утѣшеніемъ были письма твои къ тетушкѣ, эти ясныя, свѣтлыя письма, преисполненныя силы воли и серьезнаго взгляда на жизнь... Между строкъ я читалъ въ этихъ письмахъ о тайной любви... но какъ скупилась ты писать!.. Онъ взялъ ея руку и снова привлекъ къ себѣ молодую дѣвушку.-- Я зналъ и видѣлъ, что долженъ былъ пройти нѣкоторый промежутокъ времени между печальнымъ прошлымъ и новой моей жизнью, зналъ, что подвергнусь тяжелому испытанію, но, Кэта, и до настоящей минуты для меня остается загадкой, почему хотѣла ты навсегда разлучиться со мной и одинокой пройти свой жизненный путь?..
   Брукъ внезапно умолкъ... Яркая краска разлилась по его лицу, потому что тутъ только онъ замѣтилъ записочку, лежавшую рядомъ съ закрытой гроссъ-бухъ. Доктору хорошо былъ извѣстенъ этотъ крупный, но не твердый почеркъ -- такія записочки онъ частенько получалъ отъ Флоры въ первое время послѣ обрученія своего съ нею.
   Кэта, съ видомъ рѣшимости не уступать, поспѣшно прикрыла рукой оба письма Флоры... Въ самомъ дѣлѣ, зачѣмъ обнаруживать эту гнусную интригу? Пусть ужъ все это будетъ предано забвенію, похоронено на вѣки-вѣчные!.. Теперь вѣдь ничто уже не могло быть помѣхой счастью молодой дѣвушки... Однако, упрямый докторъ вытащилъ письмо и записку, при чемъ произнесъ рѣшительнымъ тономъ:
   -- Я не могу допустить никакой тайны между нами, а тутъ, Кэта, что-то скрывается...
   Онъ прочелъ письмо и записку, а затѣмъ потребовалъ объясненія. Выслушавъ исповѣдь молодой дѣвушки, Брукъ понялъ, какую страшную душевную борьбу пришлось вынести ей, но за то въ тоже время онъ узналъ, какъ глубока безкорыстная любовь ея къ нему. Да, чтобы освободить его -- она охотно жертвовала всею своею будущностью...
   -- Ну, а что-же прекрасная-то графиня Витте? Я думала -- она пріѣдетъ сюда съ тетушкой и будетъ жить въ гостиной, прибавила Кэта, смѣясь сквозь слезы... Ей хотѣлось прекратить непріятный разговоръ, такъ сильно взволновавшій доктора, и это ей удалось. Онъ засмѣялся.
   -- Въ гостиной буду жить я, отвѣтилъ Брукъ. Я нарочно не предупредилъ тебя о своемъ пріѣздѣ, и, какъ видишь, сдѣлалъ хорошо... Чутье не обмануло меня. Что-же касается молодой графини, то она, излеченія ради, прожила три мѣсяца у меня въ домѣ, теперь же, благодаря тому обстоятельству, что мнѣ посчастливилось вылечить ее, сія особа ужь слишкомъ пылко стала выражать свою благодарность... Вотъ и все. Недѣли черезъ двѣ ты, дорогая моя, познакомишься съ ней, такъ какъ профессоръ хочетъ уѣхать отсюда съ профессоршей... О, вѣдь семь долгихъ мѣсяцевъ длилась наша разлука!.. Подумай объ этомъ!.. Согласишься-ли ты обвѣнчаться со мной вонъ тамъ?.. И указавъ на церковь сосѣдней деревушки, онъ прибавилъ:-- это мѣстечко всегда нравилось мнѣ.
   -- Куда поведешь -- туда и пойду за тобой, отвѣтила Кэта тихимъ, задушевнымъ голосомъ -- но... у меня тутъ есть еще кое-какія дѣла...
   -- Да?.. Ну, гроссъ-бухъ уже закрыта, а съ "Шиллингомъ и Ко въ Гамбургѣ" можетъ покончить разсчетъ твой вѣрный Ленцъ.
   Кэта разсмѣялась.
   -- Пусть будетъ такъ!.. Повинуюсь и выхожу, значитъ, въ отставку... Теперь для бѣднаго Ленца наступятъ лучшіе дни: онъ будетъ арендаторомъ мельницы и, такимъ образомъ, быстро поправитъ свои дѣла!..
   Вотъ, наконецъ и комната на замковой мельницѣ заперта, потому что Кэта пошла подъ руку съ Брукомъ по той самой тропинкѣ, по которой она такъ часто ходила одна и въ бурю, и въ непогоду. А ужь какъ чудесно было идти сегодня подъ живымъ навѣсомъ вѣтвей, покрытыхъ почками!.. Бархатистыя сережки вербы ласкали разгорѣвшіяся щеки молодой дѣвушки... Вотъ повѣялъ легкій вечерній вѣтерокъ съ рѣки, тихо катившей свои синія волны. Вдали темнѣлъ паркъ, и видно было, какъ лебеди лѣниво скользили по зеркальной поверхности пруда, а тамъ, высоко въ воздухѣ, надъ верхушками деревьевъ, развѣвался желто-голубой флагъ, слѣдовательно -- "господа" уже на виллѣ.
   При видѣ этой картины, сколько воспоминаній воскресло въ душѣ Кэты и Брука, которые только что поклялись другъ другу въ взаимной вѣрности до гроба...
   -- А знаешь, вѣдь говорятъ, что Морица видѣли гдѣ-то въ Америкѣ, шепнулъ докторъ Кэтѣ.
   Она утвердительно кивнула головой.
   -- Нѣсколько дней тому назадъ вдова Франца получила изъ Калифорніи отъ неизвѣстнаго пятьсотъ талеровъ -- ну, и ломаетъ теперь голову надъ вопросомъ: кто этотъ благодѣтель?.. Я-то знаю этого благодѣтеля...
   Тутъ Кэта разсказала Бруку о работникѣ, съ длинной русой бородой, который не за долго до взрыва въ башнѣ, гналъ въ глубь парка сернъ, чтобы спасти ихъ отъ страшной смерти... Вѣдь эти серны были когда-то его любимыми животными...
   Но вотъ женихъ и невѣста дошли наконецъ до милаго, "стараго домика надъ рѣкой", окутаннаго густыми вечерними сумерками. Рабочихъ уже не было въ саду, и кругомъ царила торжественная тишина. Со ступенекъ крыльца неслышными шагами сходила старушка съ распростертыми руками, чтобы прижать къ своему материнскому сердцу "милое, дорогое существо", которое она такъ долго вымаливала у неба для своего любимца...
   Въ эту самую минуту въ городѣ раздался первый, протяжный ударъ колокола, возвѣстившій всѣмъ наступленіе свѣтлаго праздника Пасхи...

"Нива", NoNo 4--25, 1876

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru