Марков Евгений Львович
Древняя столица Хозар. - Исторические памятники Астрахани

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Главы из книги "Россия в Средней Азии").

   

Евгений Львович МАРКОВ

Древняя столица Хозар. -- Исторические памятники Астрахани

(Главы из книги "Россия в Средней Азии. Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге" в 2-х томах и 6-ти частях. Часть VI. Домой по Волге. СПб., 1901 г.)

   

Глава 3.
Древняя столица Хозар

   Вот, наконец, Волга повалила прямым широким столбом, и на фоне ее синих вод и синего неба засветились вдали, будто выросли на наших глазах из пучин водных белые башни астраханских церквей.
   Собор поднимался раньше всех высоко над невидимым еще городом своими многочисленными главами, словно огромный корабль, разубранный белыми парусами по всем своим высоким мачтам.
   Астрахань, как Москва, как всякий старинный русский город, -- белокаменная -- и это необыкновенно красиво, когда видишь ее издали, отчетливо вырезанною на синей скатерти вод.
   Целый лес мачт, снастей, пароходных труб заслоняет собой этот вырастающий из реки город, когда начинаешь приближаться к его пристани. Продвинуться через бесчисленные караваны барж и пароходов, заполнившие эту пристань, -- дело не совсем легкое. Я прочел только одно имя Гордея Чернова на двенадцати огромных баржах, тянувшихся черным монистом справа от нас. У Нобеля тут целое адмиралтейство, у других крупных фирм то же; все они расположены отдельными группами, словно островами, одно вслед за другим. Дальше за ними стоят на якорях полчища пароходов, белопузых, краснопузых, чернопузых, то о двух, то об одной трубе, словно какие-то разноцветные гигантские птицы, спустившиеся на отдых. Трубы отчаянно свистят и перекликиваются друг с другом, и железные громады продвигаются и поворачиваются в этой живой тесноте точно и в самом деле живые. Красота, жизнь, движение, какое редко где увидишь. Ливерпуль своего рода, да и только! А глянешь вдаль -- там как распахнутые настежь ворота в широкую, гостеприимную Русь, -- могучий величественный столб Волги прорезает зеленые берега, унося на своих синих волнах такие же многочисленные вереницы черных и красных корпусов, дымящих труб, парусов, снастей и мачт.

*

   У пристани "Кавказа и Меркурия" высятся трех-этажные чудовища так называемых американских пароходов, -- настоящие пловучие дворцы с роскошными террасами, балконами, галлереями, сверкающие двойным рядом своих окон и яркою белизной своих стен... Это уже удобства, специально примененные к путешествию по Волге, к спокойному и комфортабельному наслаждению ее красотами. Мы озаботились прежде всего захватить себе помещенье на день нашего отъезда в одном из таких поместительных ковчегов современной цивилизации, далеко оставивших за собой те скромные удобства, какие мог доставить себе наш блаженный пра-отец Ной в своем темном ящике из "негниющего древа Гофер"...

*

   Место, где выросла с незапамятных времен Астрахань, -- замечательное место. Трудно сомневаться, что сама Волга постепенно засорила свое широкое устье песками и илом, которые она катит каждую весну на протяжении своих 3.300 верст и принимает изо всех своих бесчисленных притоков, снося все это добро из году в год в бездонное хранилище Каспия; она создала, таким образом, в течение тысячелетий свою теперешнюю дельту, весь этот перепутанный и раскинутый больше чем на сотню верст лабиринт низменных островов, песчаных бугров, мелей, плавней, проливов, ильменей, рукавов и заводей; в том числе создала, конечно, и остров, на котором возникла Астрахань, -- эти пресловутые бугры -- Заячий, Голодный, Ильинский, Кисилев, Паробочев, Казачий и всякие другие. Называются они буграми, а в сущности все они, кроме довольно высокого Заячьего бугра, на котором засел старинный Астраханский кремль и главные улицы ее, -- одна сплошная приморская низина, можно сказать, даже впадина своего рода, потому что она опущена на 10 сажен ниже уровня океана и каждую весну затоплялась бы разливами реки, если бы с глубокой старины люди не боролись против захватов воды и не защищали от нее своих поселений многочисленными насыпями и плотинами.
   В настоящее время эти "голландские диги" своего рода тянутся в разных местах кругом Астрахани чуть не на пространстве 30 верст. Наша Астрахань является поэтому не только Каспийскою Александрией, но в некотором смысле и Каспийским Амстердамом.
   Оттого-то она подобно этим городам и приобрела с седой древности такое большое торговое значение на всем азиатском Востоке и сделалась бесспорною владычицей Каспия.
   Хозары в VIII веке, без сомненья, унаследовали свою столицу Итиль или Атель, как называет ее император Константин Багрянородный, когда-то процветавшую на этой самой дельте Волги, от гораздо более древнейших народов, которых сдвигали отсюда по очереди к Западу кочевые племена, постоянно напиравшие из азиатских степей. На памяти историков сами Хозары и Гузы сдвинули отсюда Печенегов. Иначе трудно понять, почему уже в первые времена Хозарского владычества и река Волга успела прозваться Итилью, да, по-видимому, и вся окрестная страна называлась тем же именем, как об этом положительно говорит известный арабский географ X века Эль-Балхи. "Хозар -- имя народа, -- уверяет он, -- страна же называется "Итиль" по реке, протекающей ею и впадающей в Каспийское море. Эта страна имеет мало городов, нет в ней богатств, и лежит она между Каспийским морем, Сериром (Дагестаном?), Русами и Гузами (Команами)".
   Вообще арабские путешественники и историки X и XII века, с которыми Европа познакомилась довольно поздно, оставили хотя короткие и отрывочные, но все-таки достаточно точные сведения о древней Хозарии и ее Волжской столице Итили -- родоначальнице нашей Астрахани.
   Болгарский царь Альмус, живший тоже на Волге, в пределах нынешней Казанской губернии в начале X века, был обращен в ислам и просил халифа правоверных прислать ему "наставников и людей, способных строить мечети"; в числе этих посланцев был и Ибн-Фодлан (или Фоцлан), проехавший через страну Хозар и оставивший нам свое знаменитое описание приволжских стран и народов.
   Лет через двадцать после него написал о том же свою книгу другой известный мусульманский путешественник Масуди, а еще ранее Фодлана Араб Ибн-Даст, которого крайне любопытная рукопись "О Хозарах, Буртасах, Болгарах, Мадьярах, Славянах и Руссах", хранящаяся в королевской библиотеке Лондона, была в первый раз издана в 1869 году нашим знатоком восточных языков профессором Хвольсоном.
   Хозарское царство простиралось в цветущее свое время до гор Кавказа и даже до берегов Аракса, захватывало собой не только низовья Волги, но и берега Дона, и Крымский полуостров. Столица их Итиль была населена разноплеменным торговым народом и занимала в то время не один, как теперь, а оба берега Волги, тогдашнего Итиля. В восточном городе жили купцы и народ, исповедывавший мусульманскую веру; в западном городе -- войско и правительство, которое держалось еврейской веры. Ибн-Даст рассказывает по этому поводу:
   "Царь у Хозар прозывается Иша; верховный же государь у них Хозар Хакан. Но этот последний только по имени государь, действительная же власть принадлежит Иша.
   Верховный глава их исповедует веру еврейскую, равно как Иша, военачальники и вельможи. Прочие же Хозары исповедуют религию, сходную с религиею Турок.
   "Ишан" -- и до сих пор почетное духовное звание у Хивинцев и Бухарцев, а Хаканами (все равно, что Каган, хан) очень долго, до самого XI века, назывались у восточных народов даже наши русские князья.
   Любопытно, что в древней Астрахани, то есть Итиле, арабские путешественники раньше всего познакомились с нашими предками, Славянами и Руссами и сообщили о них наиболее достоверные и драгоценные для науки сведения.
   По обилию и точности этих сведений видно несомненно, что предки наши были с самых отдаленных веков своими людьми в древнем Итиле на Волге, на Каспии.
   Видно, что они были уже в IX и X веке оседлыми туземцами Волги, хотя бы только и в верхних частях ее теченья. А что всего главнее, -- и что иначе и быть не могло, -- несомненно видно, что Русские были Русскими гораздо раньше, чем историкам-Немцам угодно было произвести их от скандинавских, сиречь немецких, Варягов.
   При описании своего переезда через Каспий в Туркмению, составляющего начало настоящего труда, я уже имел случай коснуться этого любопытного вопроса и привести достаточно веские доказательства своей мысли из сочинений древних арабских путешественников и историков.
   Арабские писатели-современники видели своими глазами тогдашних русских, покупали у них и продавали им, говорили с ними, проезжали их земли, и описали с живой натуры их быт, наружность и характер, так что никакой зломудрствующий ученый скептицизм не в силах пошатнуть этих убедительнейших свидетельских показаний.
   Древние Руссы были известны всем народам, как предприимчивые торговцы и храбрейшие воины; такими описывают их и арабские путешественники.
   "Русь мужественны и храбры, -- рассказывает Ибн-Даст. -- Когда они нападают на другой народ, то не отступают, пока не уничтожат его.
   Ростом они высоки, красивы собою и смелы в нападениях: все свои набеги и походы производят на кораблях.
   Шальвары носят они широкие: 100 локтей материи идет на каждые. Собирают они их в сборки у колен, к которым и привязывают".
   Замечательно, как описанье Руссов Ибн-Даста совпадает с описанием "народа славян", помещенном в церковной истории Иоанна, епископа Ефесского, современника Юстиниана:
   "На 3-й год по смерти императора Юстиниана и царствования Тиверия победоносного (то есть 581 г.) выступил проклятый народ Славян и производил набеги на всю Элладу, местности Солуня и всю Фракию. Они завоевали много городов и укрепленных мест, опустошили, жгли, грабили страну и овладели ею. Они поселились в ней без страха, как будто она им принадлежала.
   "Даже до нынешнего времени (583 г. по Р. Хр.) живут, сидят и покоятся они в Римских провинциях без заботы и страха, грабя, убивая и поджигая, так что они богатели и приобретали золото, серебро, стада, лошадей и много оружия. Они выучились и вести войны лучше Римлян, они, эти глупые люди, которые не дерзали показываться вне лесов и не знали, что такое оружие. Кроме 2 или 3 дротов, они не имели оружия".
   Нельзя не вспомнить здесь еще некоторых сказаний Арабов о древних русских, хотя и приведенных мною ранее при описании Каспия, так как они прямо касаются истории Итиля, то есть теперешней нашей Астрахани:
   Араб Ибн-Хордабех во 2-й половине IX века вот что писал о торговле русских в Итиле:
   "Что же касается до русских купцов, принадлежащих к славянам, то они из отдаленнейших стран Славянских привозят бобровые меха, меха черных лисиц и мечи к берегу Румского моря (то есть Черного), где они дают 1/10  Византийскому императору. Иногда они на кораблях ходят по реке Славян (то есть Волге) и разъезжают по заливу Хазарской столицы (Итиля), где они платят 1/10 царю страны. Оттуда отправляются они в Каспийское море и выходят на берег, где им угодно. Иногда они возят свой товар на верблюдах до Багдада".
   В VIII веке Средняя Азия и Багдад действительно вели торговлю с Волгой мехами и особенно черною лисицей, любимым мехом для царских одеяний, и всегда на звонкую монету, а не меною, как в Византии.
   Ибн-Даст подтверждает эти известия о торговом движении Руссов по Волге.
   "Все из Руссов, живущих по обоим берегам Волги, -- говорит он, -- везут в Болгары товары свои, как-то: меха собольи, горностаевые, беличьи и т.п.".
   Масуди с своей стороны сообщает:
   "Руссы и еще другие Славяне имели в Итиле постоянные жилища в одной части города, где жили купцы, и имели особого судью из своей среды".
   "Меха бобровые, вывозимые в различные страны (из Хазарии), -- говорит арабский географ Эль-Балхи, -- находят только в тех реках, которые текут в странах Болгара, Руси и "Куэба" (Киева)".
   "Русь состоит из 3 племен, -- продолжает он в другом месте. -- Одно, ближайшее к Болгару, и царь их живет в столице по имени Куэба: город больше Болгара. Второе, отдаленное от них племя, называется Селавия (Славия). Третье племя называется Бармания (Биармия, Пермь)".
   По Масуди "Руссы живут на берегах Черного моря, по которому ходят исключительно их же суда", и притом "Руссы состоят из многих народностей разного рода".
   Этими единогласными свидетельствами древних арабских писателей вполне объясняется, почему по летописи Несторовой Днепр впадает в Понтийское море, "иже словеть Русское", и почему эта Хозарская и Болгарская река Итиль была уже в IX и X веке "рекою Славян", стало быть, тою же "матушкою Волгой" русского человека, какою ее застает оффициальная русская история.
   Все это, конечно, нисколько не вяжется с излюбленною и совершенно нелепою немецкою сказкой о названии Славян Руссами в конце IX века, будто по имени маленькой дружины чужеземных князей.
   Самое название Волги, конечно, глубоко русское, как я уже имел случай доказывать, и есть не что иное, как "волога", полнозвучная народная форма книжной формы "влаги", аналогичная золоту и злату, городу и граду, и сохранившаяся в названии города Вологды, а может быть даже в имени реки Волхова, так точно, как Вольга, Волег Всеславич наших былин именуется нередко Волхом Всеславичем. В Курской губернии до сих пор в большем употреблении среди народа слова с корнем "волг": "волгнуть", "отволгнуть" -- значить сыреть, отсыреть, пропитаться влагой; волжаный -- сырой, богатый влагою, волжанчик -- растение с гибким и крепким стеблем, растущее на влажных, болотистых почвах, употребляемое народом на кнутовища.
   Волга, влага, стало быть, означала на языке древнего славянина-Русса воду по преимуществу, большую воду, точно так, как на языке многих кочевых народов древности эту большую воду обозначал Дон. (Дон, Don-au, Don-aper, Don-aster, Нор-Дон, Ар-Дон и проч.).
   Волга и ее южная столица Итиль продолжали служить очень долго путем сообщения Европы с Азиею, и в Венецианских архивах найдены в последнее время записки многих итальянских путешественников XVI и XVII века, которые пользовались Московиею и ее "великою рекой" для того, чтобы пробраться хотя кружным, но зато более безопасным, путем через Астрахань и Каспий в Персию и другие азиатские страны.
   По свидетельству Иосафата Барбаро и Амброзио Контарини, после побед Чингис-хана и распадения Латинской Империи торговые пути изменили свое направление: товары внутренней Азии стали подыматься вверх по Инду до древней Бактрианы, оттуда в семь дней перевозились на верблюдах до Икара, впадающего в Оксус, по которому достигали Черного моря и Астрахани, пройдя через богатые ярмарки Самарканда и Бухары; оттуда товары шли вверх по Волге до Донской луки и по Дону до Таны, у его устья на Азовском море. Сюда приставали за товарами Венецианские галеры.
   Астрахань вплоть до XVIII века остается на азиатском торговом маршруте Венецианцев. Через нее же следовали и послы западных государств, отправлявшиеся Польшею и Москвою к разным азиатским властителям.
   Некоторые любопытные дневники этих путешествий собраны в книге Итальянца Берше "Венецианская республика и Персия", и изложены были г. А. Веселовским в "Записк. Императорского Географического Общества" за 1869 г. (т. 2), откуда мы и берем эти подробности.
   Иоанн Грозный, захватив в 1554 г. после погрома Казанского царства и Астраханское царство, вполне понимал торговое значение его древней столицы, тем более, что кроме далекого и холодного Белого моря в России того времени совсем еще не было морей, и попытки этого умного государя пробиться через Ливонию к Балтике, через Крым к Черному морю еще не могли осуществиться. Замечательно, что тогдашние "книжные люди" уверили Иоанна, что Астрахань древнее достояние князей Российских, ибо там будто бы княжил некогда Мстислав, сын св. Владимира, так как они считали Астрахань, может быть, по созвучию имен, за древнюю Тмутаракань. Во всяком случае это доказывает, что в преданиях народа еще цела была до XVI столетия, хотя и смутная, память о долгом пребывании русских в древнем хозарском Итиле.
   Имя это не существует уже в XIII столетии, при нашествии Монголов, а на месте древнего Итиля появляется в наших летописях город Асторокань, или Астрахань, вероятно, получивший имя от какого-нибудь Астара-хана. После падения Золотой орды, которой он принадлежал, город этот делается столицей особого царства, возникшего в числе других из развалин некогда великой орды.
   Впрочем, описатели Астрахани уверяют, будто столица татарская Асторокань или Цистархань, лежала верст 5, 6 выше теперешней Астрахани, на правом берегу Волги, в урочище, называемом "Шореный (а по некоторым "Жореный") Бугор", где заметны следы развалин и до сих пор, и находят в земле много старинных вещей.
   Хотя я не изучал истории Астрахани настолько, чтобы оспаривать это мнение, однако, признаюсь, я не особенно доверяю ему и не знаю, на чем оно основано.
   Самуил Гмелин во 2 т. своего "Путешествия по России", предпринятого им по поручению Императорской Академии Наук в 1769 и 1770 году, сообщает об этой местности такого рода исторические и географические сведения:
   "На западном (следовательно, правом) гористом берегу Волги, почти на том месте, где купца Ключерева находится ватага, и на том самом, где прежде копали селитру, видны на одном бугре оставшиеся развалины старинного города, где еще и поныне корыстолюбивые люди упражняются в копании, потому что прежде сего старые татарские серебряные и золотые монеты, кольца, серьги, зарукавья и прочее там находили. Россияне сие место называют Жореным Бугром.
   Сколь долго Астрахань стояла на том месте, по тех пор, и называлась она Тмутараканом, и повествование, у г. Ломоносова находящееся, что царь Ярослав Владимирович с братом своим Мстиславом имел войну с князем Тмутараканским, и наконец вступил с ним в союз, отчасти доказывает, что требование России на Астрахань еще к временам прежде владения царя Ивана Васильевича относится, и с другой стороны справедливость, что прежде Астрахань называлась Тмутараканом, сим уже подтверждается.
   Впрочем я не знаю, что бы было причиною, не только переменив имя Тмутаракань назвать Аджи Дарханом (Астраханью), но и перенесть город с западного берега Волги на восточный, на то место, на котором он взят победоносным оружием царя Ивана Васильевича".
   Не касаясь странного отождествленья Астрахани с Тмутараканью, в котором, без сомнения, сказались уцелевшие предания времен Ивана IV, из этого известия все-таки следовало заключить, что столица последнего Астраханского хана Ямгурчея была во всяком случае на нынешнем месте Астрахани, что весьма убедительно подтверждается и существованием в современной нам Астрахани особой части города, за р. Кутумом, до сих пор называемой "Ямгурчеевым городком" ("Ямгурчеева крепость" по Гмелину). Кроме того, дошедшие до нас исторические сведения о взятии Русскими Астрахани не дают, кажется, возможности предположить, чтобы взятый царем Иваном город Ямгурчея был когда-нибудь покинут Русскими и перенесен на другое место; напротив того, он с первых же дней завоевания и во все последующее время продолжал постоянно обноситься стенами, башнями и валами.
   Гмелин хотя и сообщает при дальнейшем описании Астрахани, "будто царь Иван Васильевич как скоро освободил Астрахань от рук татарских, то и город с того места, где он другой раз заложен был, и где во время осаждения Российского находился, на 60 верст от нынешнего селитренного городка вниз по течению Волги к Каспийскому морю в коротком времени перенести, из припасов старого города новую Астрахань заложить и крепкою стеною из обожженных кирпичей состоящею обнести повелел"; однако многие из этих сообщаемых им обстоятельств находятся в очевидном противоречии с его собственными словами и с утверждениями тех, что татарскую Астрахань видят на правом берегу Волги, и с подлинными известиями летописей. Так, сам Гмелин помещает свой селитренный городок ("Жореный Бугор") "в осьми верстах ниже Нижнего города Астрахани"; следовательно, теперешняя Астрахань, по его словам, должна бы была находиться на 68 верст ниже самой себя. С другой стороны, Никоновская летопись, очень обстоятельно рассказывающая все подробности взятия Астрахани, описывает город Астрахань, из которого бежал хан Ямгурчей, как очень торговый город, населенный множеством иноземных купцов, разбежавшихся во время войны, и, очевидно, игравший очень важную роль в коммерческой жизни востока; только что Русские успели утвердиться в нем, посадив вместо Ямгурчея Ногайского хана Дербыша-Алея, как все окрестные и даже довольно далекие народы спешат прислать послов с просьбами пропустить для торга в Астрахань их купцов.
   "А изо многих земель присылали, из Шевкал, из Шемахеи, из Дербени, из Юргенча, о братстве и любви, и на весне хотят со многими торги быти в Асторохань...".
   "Пришли гости из Шемахеи, Дербени, Шевкал, Тюмени, Юргенча, Сарайчика, со всякими товары...".
   "Пришли в Москву послы из Юргенча от царя Ходчима, посол Тениш-Азей с товарищи, с поминки и великим челобитьем о любви, чтобы государь велел дорогу гостем дати и его бы берег...".
   "Пришли послы из Бухар, из Шамархани от царя бухарского и шамарханского, Азамай-Азей да Ших, с любовным челобитьем: просят дороги гостем".
   А Юргенч -- это был теперешний Хивинский Ургент при впадении Аму-Дарьи в Аральское море, Шамархан -- теперешний Самарканд.
   Если же такая живая торговля возобновилась тотчас по занятии Астрахани русскими, если сами pyccкие, как свидетельствует то же летопись, не имели никакого повода разорять татарской Астрахани, сдавшейся почти мирно, а только "укрепилися в граде и по Волге казаков и стрельцов расставили", то каким образом и по какому побуждению могла на глазах истории уйти со своего старого места на новое татарская Астрахань?
   Все эти сомнения наши пусть, впрочем, разрешают люди, знающие в этом вопросе больше нас.
   

Глава 4.
Исторические памятники Астрахани

   Астраханский порт, когда-то бывший казенным, теперь уже не существует; в 1867 году, по случаю обмеления устья Волги, он был переведен в Баку, а все его учреждения вместе с механическим заводом, доком и пр. и вся территория его уступлены были в безвозмездное пользование пароходному обществу "Кавказ и Меркурий", которое обязалось перед правительством отправлять за известное вознаграждение почтовую службу на Волге и Каспие, получая помильную плату за свои морские рейсы, и является вследствие этого полуоффициальным учреждением, a вместе с тем и некоторым монополистом, чему не мало завидуют другие пароходные компании Волги. Мы высадились именно в бывшем порте на так называемой "косе", которая не особенно давно была островом, отделявшимся рукавом реки от Заячьего бугра, на котором расположен Астраханский Кремль и главные улицы города. Впоследствии рукав обмелел, и остров прирос к Заячьему бугру. Около порта находится и устье Варвациева канала, вдоль которого разбит довольно тенистый бульвар и через который перекинуто несколько мостов. Этот канал -- спасение Астрахани от весенних потопов и от болотных миазмов.
   Русская Венеция расположена среди такого множества болот, озер, заводей и всяких других стоячих вод и грязей, что кроме природных протоков, какова, например, речка Кутум, или Царев, оказалось необходимым дать еще искусственный исток почвенной влаге, а вместе с тем и лишнее русло для весенних вод. Варваций, богатый грек, одушевленный высокими общественными стремлениями, отличавшими первую половину царствования Александра Благословенного, положил в начале нынешнего столетия громадный по тому времени капитал (свыше 600.000 рублей) на оздоровление города, устроил на свой счет канал, соединяющий реку Кутум с Волгою, из неоконченного и засоренного старого канала. Он зовется до сих пор по имени этого благодетеля-гражданина, просвещенной щедрости которого обязаны многие общеполезные учреждения Астрахани и Таганрога, где Варваций так же истратил не одну сотню тысяч рублей.
   В дни Гмелина между Кутумом и Волгою еще существовал старый канал, и, по-видимому, от него-то и распространились лихорадочные млазмы, делавшие губительным для приезжих климат Астрахани.
   Канал этот, по словам Гмелина, уже тогда стоил 100.000 рублей, "но сверх того, что, может быть, некоторые надзиратели, при оном бывшие, несколько набогатились, он не окончен и не приносит ни малой пользы; да и по нынешнему виду кажется, что он отделается еще не скоро".
   Без сомнения, эти же почвенные и климатические условия, вечная грязь и сырость в соединении с тропическою жарою, к тому же среди края, кишащего всякими вкусными и дешевыми плодами и овощами, арбузами, дынями, персиками, абрикосами, виноградом, при обычной нечистоплотной обстановке восточных жилищ и восточных улиц, и при восточном невежестве населения относительно всякого рода гигиенических требований, -- издревле обратили Астрахань в постоянное гнездо чумы и холеры, которые всякий раз разносились по России не иначе, как через эту древнюю столицу Хозар.
   Астрахань можно по справедливости назвать воротами азиатских эпидемий, и не даром даже в наши дни здесь, а не в каком-нибудь другом месте, пришлось бороться с "черною смертью", всем нам памятною под кличкою Ветлянской чумы.
   В садике на берегу Варвациева канала мы осмотрели павильон, в котором сохраняются священные для Астраханцев реликвии великого царя -- основателя русского флота и русской морской торговли. Тут, во-первых, "плезир-яхта", на которой Петр катался по Волге с императрицей Екатериною, тут его же "верейка", хрустальный кубок, из которого он пил вино, много разного оружия того времени и всяких кораблестроительных инструментов вместе с моделями морских судов. Уверяют, будто в упраздненном теперь адмиралтействе хранилась прежде и дубинка Петра, оставленная им в виде зерцала своего рода на внушительную память бунтливым Астраханцам, но она впоследствии исчезла неизвестно куда.
   Следы гениального преобразователя России и в Астрахани остались такими же неизгладимыми, как и везде, куда только проникали его орлиный взгляд и его энергическая рука. Он первый устроил Астраханский порт и доки для судов, решившись сделать Астрахань опорным пунктом в своей борьбе с Персиею за обладание Каспийским морем, точно так, как он сделал Воронеж кораблестроительным базисом для отвоевания у Турции Азовского моря и свободного прохода в Черное, а Петербург -- для господства над Финским заливом и Балтикою.
   Один из талантливейших русских птенцов Петра, известный недруг Бирона, Артемий Волынский, был послан Петром в Астрахань, чтобы подготовлять все нужное для великого предприятия, и очень много помог Петру своими умными советами и проницательным взглядом на восточные задачи России.
   В 1722 году, только что окончив Ништадским миром великую Северную войну, Петр сам приехал через Коломну по Оке и Волге в Астрахань и из нее уже предпринял свой Кавказский поход, окончившийся покорением Тарков и Дербента, а впоследствии Баку, Решта, Астрабада и всего Каспийского побережья.
   Но, распоряжаясь о сооружении близ Астрахани крепости на море и о заведении морского флота, ведя войну и присоединяя новые страны, великий хозяин земли Русской не забывал и экономических интересов этого южного края. Около Сарая, древней столицы ханов Золотой Орды, он насаживает тутовые деревья, устраивает в Астрахани завод для размотки шелка, выписывает из чужих земель дорогие сорта винограда и разводит в той же Астрахани несколько десятков виноградников, как он разводил их ранее по Дону, в земле Донских казаков, в Павловске и Воронеже.
   Нужно впрочем заметить, что колоссальная тень Петра невольно заслонила собою многие замечательные начинания, которые еще ранее его предпринимал его скромный, но тоже мудрый отец.
   "Тишайший царь", которому приходилось вырывать Астрахань из злодейских рук Стеньки Разина, и его длиннобородые и долгополые бояре, хотя и не путешествовали по Голландиям и Англиям, а все-таки хорошо понимали государственное значение Астрахани, как единственного почти морского порта тогдашней России. Алексей Михайлович так же, как и Петр Великий, стремился сделать Астрахань гнездом русской морской силы и уже построил с этою целью первый русский морской корабль "Орел", -- истинного дедушку русского флота, -- к несчастью, скоро сожженный в Астрахани шайками Стеньки Разина и потому не доставшийся в наследство его гениальному сыну.
   Точно так же хорошо понимал Алексей Михайлович и значенье Астрахани, как своего рода природной теплицы, единственного уголка тогдашней России, который можно было назвать югом и откуда можно было получать разные нежные плоды и фабричные растения. "Тишайший" царь первый приказал своим воеводам разводить в старой Хозарской столице хлопок, марену и виноградные лозы.

*

   Кремль -- самая характерная и самая старинная часть Астрахани. Он выстроен еще в XVI столетии Иваном Грозным, скоро после завоевания Астраханского царства и владычествует на своем бугре над всем городом точно так же, как над самим Кремлем господствует своими высоко приподнятыми золотыми главами и крестами, его старинный собор.
   В прежние годы, когда царственная река омывала подошву Заячьего холма и когда зубчатые стены и мшистые башни Кремля отражались вместе с главами его церквей в широком зеркале Волги, вид на древний Астраханский Кремль был, конечно, еще живописнее. Но мы и теперь утешались сердцем, созерцая эту старую русскую твердыню, первое гнездо настоящей народной силы нашей, до которого мы добрались, наконец, после стольких скитаний по мусульманскому востоку, сквозь который еще с таким трудом пробивается своими первыми ростками русский дух.
   Обыкновенно стараются знакомиться с Волгою сверху вниз, от Ярославля к Нижнему, от Нижнего к Астрахани, и очень может быть, что для изучения собственно Волги, ее постепенно развивающейся мощи и шири, последовательного разрастания красоты ее берегов, -- такой порядок осмотра Волги самый разумный.
   Но мы с женою были, напротив того, особенно довольны, что нам пришлось проехать великую русскую реку не с ее начала, а с ее конца. Нам, погрузившимся в нашем туркестанском путешествии выше головы в азиатчину и татарщину всякого рода, было необыкновенно поучительно это обратное движение от Бухары и Кокана к Нижнему и Москве. Мы, так сказать, могли руками осязать, как мало-помалу убывала кругом нас азиатчина и мусульманство, и как все гуще, все сплошнее начинала разливаться вокруг нас русская волна. Родные лица и одежды, родной язык, родной обычай, родной вид городов и деревень, полей и лесов -- все это надвигалось нам навстречу сначала чуть заметно, потом наполовину, потом все с меньшею и меньшею примесью чуждых стихий и наконец полилось целиком одно чисто-русское уже без всякой лигатуры...
   В этом смысле и Астрахань, которая обычному путешественнику по Волге, плывущему вниз из Нижнего, кажется каким-то татарско-калмыцко-персидским городом, Вавилонским смешеньем языков, своего рода преддверием мусульманской Азии, -- произвела на меня с женою, после Самаркандов и Бухар, впечатление глубоко-русского и глубоко-православного города. Ее индийские базары и персидские мечети бесследно тонули в наших глазах среди десятков тысяч русских домов, среди многочисленных русских церквей, среди многолюдной толпы русских мужиков и купцов.
   Чувствуется всем существом, что мы наконец и вправду "выдрались на Русь", как говорили когда-то убегавшие из крымского полона русские полонянники.
   Может быть, нигде в другом месте, и ни при каком другом случае русский человек не ощущает всеми инстинктами своими так живо, как здесь, на рубеже Азии и России, что самое Русское в Руси -- это ее православие.
   Золотые маковки православных храмов и торжественный звон их колоколов будят родное чувство жарче и сильнее, чем все остальное, что видит глаз, что слышит ухо. И тогда понимаешь, почему в течение всей своей длинной и суровой истории русский народ самоотверженно ложился костьми, защищая прежде всего церкви Божии, и в одной только вере православной всегда видел тот общий государственный стяг, который в годины бедствий стягивал к себе в одну тесную народную семью разрозненных усобицами князей и враждовавшие друг с другом города и области. Православие -- было патриотизмом русского человека, оттого все враги земли его, какой бы ни были они чуждой ему веры, казались ему безразлично -- "нехристями" и "бусурманами".

*

   Я редко видел такой строго-русский и такой поразительно величественный храм, как Астраханский Успенский собор. Он стоит на самой высокой точке самого высокого из Астраханских бугров и так высок сам по себе, что виден отовсюду с Волги за многие десятки верст, венчая как венцом своею белою башнею и золотыми крестами царицу Каспия. Высота собора тридцать сажень. Но он кажется еще выше оттого, что здание поднимается вверх стройным и вместе массивным четырех-угольным столбом без всяких уступов и съужений и уже на огромной высоте заканчивается пятью тесно сближенными и словно заостренными башеньками своих куполов...
   Стиль храма прост и могуч. Несколько огромных окон в характерных карнизах и над ними ниши с строгою темною живописью. Но все отношения архитектурных линий удивительно удачны и соразмерны, и общий вид храма необыкновенно радует глаз.
   "Такого лепотного храма нет во всем моем государстве!" -- выразился о нем Петр Великий, когда увидел в первый раз это художественное создание митрополита Сампсона, выпросившего у царя разрешение построить новый собор на месте обветшавшего храма Иванова времени, уже грозившего разрушением. Сохранились любопытные сведения о стоимости этой громадной постройки, которая в наше время, конечно, потребовала бы доброго миллиона, а в блаженные старые годы обошлась всего в несколько тысяч рублей. Достаточно сказать, что главному архитектору Дорофею Мякишеву за 12 лет руководства и наблюдение за работами уплачено было всего сто рублей, то есть по 8 р. 33,3 к. в год!
   Может быть, удаленность Астрахани от С.-Петербурга и исключительное распоряжение постройкою русского митрополита без всякого вмешательства голландских и шведских техников, -- спасло Астраханский собор от искажения величественного стиля русской старины теми безвкусными и бесхарактерными иноземными новшествами, которые так неприятно поражают глаз художника во всех храмах, построенных при ближайшем участии Петра.
   Как все большие храмы старой России, Астраханский собор двух-ярусный. Нижний ярус -- особенно своеобразной и типической русской архитектуры. Он несколько шире верхнего и поддерживает его своими низкими несокрушимыми сводами и целою круговою галлереею старинных каменных арочек с ключами посередине. Очень высокое и широкое "красное крыльцо" из тесанного камня величественно поднимается двумя поворотами к верхнему ярусу церкви, соединяясь на верху с каменною открытою террасою, обходящею кругом весь собор и ведущею в то же время в архиерейские покои.
   Под низкими мрачными сводами нижнего яруса -- церковь Владимирской Божией Матери, служившая всегда усыпальницей астраханских владык. Она вся в темной закоптелой живописи, как подобает усыпальнице. Тут много исторических гробниц; тут и архиепископ Феодосий, неустрашимо обличавший Гришку Отрепьева, и митрополит Иосиф, замученный злодеями Разинской шайки, и создатель храма митрополит Сампсон, смирявший при Петре бунты Астраханцев; здесь же две царские гробницы, хотя и не русских царей, а грузинских -- Вахтанга и Теймураза.
   Впрочем, гробниц собственно не видно никаких, а только одни надписи на чугунных плитах. Все стены полуподземной церкви покрыты именами погребенных здесь архиереев, так что этот темный храм обратился в огромный, не истребляемый временем синодик своего рода, по которому потомки могут поминать в течение долгих веков своих усопших архипастырей.
   Старый Николаевский солдат, типический церковный сторож, каких уже теперь редко увидишь, -- позвякивая связкою огромных ключей на цепях, водил нас с искренним благоговением от могилы одного великого старца к другому и повествовал о них благочестивые легенды, сохранившиеся в памяти народа. Он уверял нас, что и Иосиф, и Сампсоний -- почивают нетленные в своих гробах, что это удостоились видеть собственными глазами соборный протопоп и печник, когда перестроивалась печь в церкви и приходилось потревожить поневоле усыпальницу старых владык.
   Николаевский ветеран с непоколебимою уверенностью рассказал нам, как с высоты каменной террасы, на которую мы с ним поднялись по "красному крыльцу", был когда-то сброшен злодеями митрополит-мученик.
   Я оставил его при этом блаженном веровании, которое он, конечно, внедряет ничто же сумняся и в души наивных богомольцев, приходящих помолиться в Успенский собор. Мне было жаль разрушить его складную повесть, так подходящую и к этому высокому красному крыльцу, и к этому соседству с архиерейскими покоями. К сожалению, и терраса, и крыльцо и самый собор были выстроены только в 1696 г., то есть ровно через 25 лет после убиения митрополита Иосифа. Сбросили же его вовсе не с крыльца и не с террасы, а с "раската", то есть с колокольни. Под соборною колокольнею находились так называемые "Соборные, или Пречистенские ворота", которыми проходили из Кремля в Белый город, также обнесенный в старину каменною стеною. Через эти-то Пречистенские ворота и ворвался Стенька Разин в Кремль, когда изменники-стрельцы и мятежные Астраханцы помогли ему овладеть надежно укрепленною крепостью Белого города. Умный и смелый воевода Прозоровский был не в силах ничего сделать против мятежного духа, охватившего разом и населенье, и войско при одном слухе о приближении к Астрахани "батюшки Степана Тимофеича" с его удалою вольницею. Он выслал было против него в Царицын под начальством князя Львова около полусотни стругов с стрельцами и пушками, выслал туда же целый полк конницы по берегу Волги, рассчитывая сразу задавить разбойника такою грозною силою. Но Стенька хорошо знал настроенье черни и смело двинулся навстречу царскому войску точно так же на стругах, и по берегу, где шел с казаками его кровожадный сподвижник атаман Васька Ус.
   Не успели стрельцы завидеть вдали лодки мятежников, как на всех царских стругах раздались радостные клики, приветствовавшие Степана Тимофеича. Начальники были тут перебиты и потоплены, и ликующие изменники всем своим многолюдным воинством повернули вслед за стругами Разина на разгром Астрахани.
   Немцы, составлявшие первый экипаж первого русского корабля "Орла", со страха разбежались и ушли в Персию, Татары тоже бежали. Но защитников внутри города еще оставалось довольно.
   Вечером 27-го июня Стенька двинулся на приступ города, а к ночи он уже был на его стенах. В то время, как воевода Прозоровский с братом и сыном своим и начальными людьми собирал все свои силы у Вознесенских ворот, чтобы встретить там врывавшихся мятежников, стрельцы и жители, посланные защищать стены, сами подавали знаки разбойникам и помогали им влезать на стены. Город очутился во власти Стеньки. Храброго воеводу, насквозь проколонного копьем, едва успели унести в Кремль и положили в Успенский собор. Митрополит, обливаясь слезами, приобщил раненого Св. Тайн. Успевшие спастись стрелецкие головы, дворяне, приказные, купцы и всякие достаточные люди, которые знали, чего им нужно было ожидать от обезумевшей черни, вместе с детьми и женами своими заперлись в Кремле и в церквах. Поутру взят был и Кремль, потому что измена охватила решительно всех. Через разломанные Пречистенские ворота шайки разбойников ворвались на Соборную площадь. Двери собора, где мучился раненый воевода, защищал его брат Михайло Прозоровский. Он пал убитый, не уступив ни шага. В притворе храма, полного женщин и всякого народа, разъяренных мятежников встретил неустрашимый пятидесятник Флор Дура, охранявший воеводу с той минуты, как его принесли сюда. С невероятною храбростью долго бился он один против целой толпы и положил кругом себя груды трупов. Наконец мятежники выломали церковные двери и изрубили его в куски. Умиравшего воеводу потащили на раскат и сбросили оттуда, всех схваченных в церкви перерубили и перекололи. Монах Троицкого монастыря, куда Стенька велел таскать из собора трупы убитых в нем, насчитал 600 трупов. Девять храбрецов решились не сдаваться злодеям и, засев в соборной колокольне, до самого полудня отстреливались там от мятежников, окруживших их со всех сторон. Перестреляв все пули, они стали заряжать ружья медными и серебряными монетами; когда у них вышла наконец последняя щепотка пороха, самые отчаянные из них, помолясь Богу, сами бросились вниз с раската, чтобы не попадаться в руки мучителей, остальных схватили и истязали злодеи.
   Митрополит Иосиф уцелел ненадолго: после разгрома Астрахани и всеобщего избиения начальных людей, мужественный архипастырь один остался представителем порядка и правды в городе, затопленном кровью и преданном всяким неистовствам. Он получал Государевы указы, увещавшие мятежников покориться истинному Государю своему, и бесстрашно читал их в церквах и на народных сходках. Мало того, он сам являлся с священниками своими в казацкий круг и обличал злодеев.
   Обращаясь к стрельцам-изменникам Астраханского гарнизона, он говорил им в присутствии казаков:
   "Вам надлежит сих Донских разбойников перехватать, наложить на них цепи и оковы, и если сие сделаете и обратитесь к своей должности, то получите от Государя прощенье за преступления ваши!".
   -- Кого нам хватать? Мы все разбойники! -- отвечали ему стрельцы, а казаки проникались к нему ненавистью и поминутно грозили раскатом. Наконец они решились погубить его. 11-го мая они потребовали его в свой круг. Уже многие из дворян митрополичьего дома и приближенных ему священников были казнены, и митрополит понял, что час его настал. Он велел звонить во все колокола и, облачившись в архиерейские одежды, окруженный священниками, отправился на круг. Главным атаманом в Астрахани, по уходе Стеньки Разина под Симбирск, оставался свирепый Васька Ус.
   В ответ на его грубые вопросы, митрополит стал уговаривать казаков оставить злодейства и просить прощенье у Царя. Разъяренные казаки бросились на него и хотели срывать с него архиерейские одежды. Тогда святитель сам приказал священникам разоблачить себя и остался в одном черном подряснике, который он носил прямо на теле.
   Злодеи повлекли владыку на Зеленый Двор и стали там пытать его огнем, поджаривая ему на горячих угольях спину и живот. Но Иосиф только громко молился, ничего не отвечая мучителям. Обожженного, почерневшего, покрытого кровавыми ранами, мятежники потащили на соборную колокольню и сбросили вниз с раската. Святитель-мученик упал перед дверями колокольни, к ногам Васьки Уса. С суеверным ужасом в угрюмом молчании смотрели на совершенное ими злодейство, сами глубоко пораженные им, изверги... Они уже не дерзали отогнать от трепетавшего еще тела праведника священников, с воплями прибежавших к нему из собора. Священники отнесли тело Иосифа в собор, облачили в святительские одежды, положили в гроб, который он сам заранее приготовил себе, и на другой день похоронили его в той самой церкви, на месте которой митрополит Сампсон выстроил потом свой чудный собор.
   Немудрено, что в памяти народной этот патриот-митрополит, этот святитель-герой считается святым мучеником, и над гробом его до сих пор постоянно служатся панихиды притекающими сюда богомольцами.
   В верхнем соборе также стоит его гробница и сохраняется как святыня его окровавленная мученическая одежда.
   Сторож ввел нас в этот верхний храм через старинную огромную железную дверь, покрытую очень искусными рельефными фигурами двуглавых орлов, трав и цветов. Внутри собор так же величествен, как и снаружи. Какая-то особенная приподнятость вверх и особенное обилие света. Высота его чувствуется уже при самом взгляде на колоссальный восьмиярусный иконостас, подобных которому мало найдешь среди древних соборов России. Он занимает всю ширину и почти всю высоту этого высочайшего храма. Художественно вырезанные золоченые колонки затейливой резьбы отделяют друг от друга иконы всех восьми ярусов, заменяя собою рамы. Все иконы писаны по-старинному на золотом фоне и золотыми же чертами, оригинально оттеняющими обычную раскраску священных фигур. По рисунку, по колориту они дышат до-Никоновскою стариною, хотя и писаны при Петре. Только огромные иконы нижнего ряда в массивных раззолоченных серебряных окладах. Высокие и широкие царские врата -- дар местных богачей Сапожниковых, -- стоившие 135.000 р., из чистого серебра. Престол тоже обложен кругом вместо парчовой одежды серебряными досками, в которых более 3-х пудов веса. Алтарь и богатейшая ризница полны драгоценной утвари, Евангелий, архиерейских митр, панагий, одежд, среди которых много исторических реликвий своего рода, между прочим и мученическая одежда митрополита Иосифа, обожженная и залитая его кровью. Сокровищам этой ризницы цены нет. Одно только Евангелие с доскою из чистого золота, около пуда весом, усыпанное алмазами, яхонтами и изумрудами, стоит 120.000 рублей. Одна архиерейская митра оценивается в 150.000 рублей, другая в 50.000 рублей. Алтарь с пола до свода разрисован небольшими картинами старинного наивного рисунка, изображающими, словно иллюстрированная Библия, все события Ветхого и Нового Завета. Четыре громадные пилона посередине собора поддерживают на большой высоте основанье главного купола. Они разделаны под серый мрамор, как и стены собора; внизу эти массивные столбы обставлены со всех 4-х сторон высокими, сверху закругленными иконами новейшей живописи, которые издали кажутся их оригинальными пьедесталами.
   В соборе до сих пор уцелело седалище митрополита, устроенное так же, как и царское, под резным кувуклием, из золоченых колонок...

*

   Из собора нас повели через площадь в бывший Троицкий монастырь, который годами гораздо старше Успенского собора. Снаружи он напоминает Чудов монастырь Московского Кремля, но внутри уже почти все переделано заново. Екатерина обратила этот монастырь, как и многие другие, в приходскую церковь; тогда же в ней было устроили нечто в роде высшего училища.
   Путешественник Екатерининских времен Самуил Георг Гмелин, "доктор врачебной науки", как он величает себя в своем известном "Путешествии по России", передает такие сведения об этом учебном заведении:
   "Сей монастырь после помянутой перемены служит поводом сделать публичную школу, при заведении которой господин губернатор Бекетов единственно то имел намерение, чтобы самым делом доказать свою ревность и любовь к Отечеству. По усердным представлениям сего господина губернатора должно бы было из сего учреждения быть такой семинарии, где б все те молодые люди, кои охоту и желание оказали, а особливо Астраханских гарнизонных солдат дети Европейским и азиатским языкам, географическим, историческим и математическим наукам обучаться могли, и где б точное надзирание иметь надлежало, кои из учеников подали о себе надежду, что они со временем в состоянии отправлять пристойные им звания, и потому точно определять к коим они себя один перед другим способными оказали. Сие представление Его Превосходительства от высших мест не могло быть не опробовано. В самом деле набрано было великое множество учащихся и действительно оное снабдено всякими учителями".
   К сожалению, нам неизвестно, что сталось впоследствии с этим интересным заведением, где дети русских гарнизонных солдат еще за сто лет до нас изучали "философические науки" и восточные языки.

*

   Тут же около бывшего Троицкого монастыря и еще один уцелевший памятник древней истории Астрахани -- Никольские ворота в Кремлевской стене. Маленькая церковь над нею была построена очень скоро после взятия Астрахани Царем Иваном Грозным, поэтому она старше даже Троицкого монастыря.
   Но, конечно, она уже не раз была с тех пор переделана внутри и только сохранила свой внешний вид кремлевской башни да несколько старинных икон.
   Сквозь соборные, или Пречистенские ворота выезжаешь из Кремля в бывший Белый город по так называемой Большой, или Московской улице, на которой сосредоточены все лучшие дома и магазины Астрахани. На площади, пересекающей эту улицу, мы посетили еще один древний храм Рождества Богородицы, чуть ли не из числа первых церквей, построенных после занятия русскими Астрахани. Церковь эта двух-ярусная как и Успенский собор, но, по-видимому, значительно старше его по архитектурному стилю. Множество древних икон, ее наполняющих, заслуживают внимания любителей старинной иконописи. Все это громадные черные лики, производящие странное впечатление своими детски-наивными и детски неумелыми чертами; Иван Креститель с крыльями, загадочные апокалипсические фигуры, способные скорее смутить воображение молящегося, чем умилить его душу, -- и везде, конечно, массивные серебряные оклады большой цены.
   Наши староверы Рогожского или Преображенского кладбищ дорого бы, я думаю, дали за такое редкое собрание несомненно древне-русских икон...
   Иконостас в 5-ть ярусов и тоже с резными золочеными колонками, как Успенский собор. Тут же гробницы каких-то грузинских царевичей, будто бы строителей храма, как объяснил нам церковный сторож. Но он не знал их имен, а мы не могли разобрать их на полустертых надписях...
   Мы закончили осмотр города прогулкою по довольно тенистому и длинному Александровскому бульвару. С своими хорошенькими павильонами и фонтанами он придает городу много оживления и свежести. Посредине бульвара стоит бронзовый памятник Александру 2-му, "Царю Освободителю", именем которого и назван бульвар. Высокая фигура покойного Государя поставлена просто и величественно, и задумчиво-доброе выражение его лица передано очень удачно. Горностаевая порфира спадает с его царственных плеч и свешивается изящными складками с пьедестала памятника...
   Стиль памятника близко напоминает манеру Микешина и его Екатерину Вторую перед Александринским театром Петербурга. Но я не знаю, наверное, кто автор этого Астраханского монумента. Меня уже не в первый раз поразило непостижимое для меня обстоятельство, отчего это города наших далеких окраин, наименее русские из всей России, наименее заинтересованные крепостным вопросом, -- Ростовы, Одессы, Астрахани, почтили торжественными монументами память Царя-Освободителя гораздо раньше и искреннее, чем это сделали самые русские и самые коренные из русских городов?
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru