Маргерит Поль
На закате

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

НА ЗАКАТѢ.

("Sur le retour", романъ Поля Маргеритъ).

КНИГА ПЕРВАЯ.

I.

   Въ Аттиньи полковникъ де-Франкёръ вышелъ изъ вагона перваго класса, удивляя желѣзно-дорожныхъ служащихъ своимъ высокимъ ростомъ, широкою грудью, общимъ видомъ богатыря въ штатскомъ платьѣ съ орденскою ленточкой въ петлицѣ. Въ немъ сразу можно было распознать лотарингца, по крупной угловатой головѣ, по голубымъ глазамъ съ густыми рѣсницами, по огромнымъ бѣлокурымъ усамъ. Властной рѣзкости манеръ противорѣчило простое и доброе выраженіе лица. Здоровенный денщикъ, отлично вышколенный, одѣтый въ синюю ливрею, выскочилъ изъ третьяго класса.
   -- Вотъ что, молодчина мой Жанъ, за нами не выѣхали. Я забылъ предупредить; приготовленная телеграмма оказалась въ карманѣ моего пальто.
   Она тамъ лежала со вчерашняго дня, къ совершенному недоумѣнію полковника, почти увѣреннаго въ томъ, что онъ лично сдалъ ее на телеграфъ. Денщикъ стоялъ на вытяжку, держа руку у козырька фуражки. Командиръ прибавилъ:
   -- Управляйся тутъ, какъ знаешь, а я пойду пѣшкомъ.
   Начальникъ станціи, услыхавъ это, поклонился и сказалъ:
   -- Вамъ надо въ замокъ Люзермъ,-- и, не дожидаясь отвѣта, продолжалъ:-- я сейчасъ отправлю багажъ; наши рабочіе доставятъ его на тачкѣ.
   Желая показать, что онъ знаетъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, онъ договорилъ:
   -- Васъ тамъ ждали всѣ эти дни, графъ.
   Внезапный громкій лай заставилъ его вздрогнуть: то выскочилъ изъ собачьяго отдѣленія багажнаго вагона и бросился къ нимъ громадный рыжій песъ съ страшными бѣлыми зубами.
   -- Иси, Тигіаль!-- крикнулъ на него полковникъ и, направляясь къ выходу, попросилъ указать самую ближнюю дорогу. Услужливый начальникъ станціи пустился въ подробнѣйшія объясненія.
   Въ эту минуту прислушивавшійся къ ихъ разговору господинъ остановился у ожидавшей его англійской телѣжки, обернулся и, снимая шляпу, проговорилъ:
   -- Извините... Я весьма радъ былъ бы... Позвольте представиться: Жюго, сосѣдъ и товарищъ по охотѣ господина виконта де-Франкёръ. Какъ разъ сегодня я имѣю удовольствіе обѣдать у него въ замкѣ. Осмѣлюсь предложить вамъ мѣсто въ моемъ экипажѣ.
   Молодой, темнолицый, обросшій черными жесткими волосами, съ красными жилками въ бѣлкахъ глазъ и съ выдающеюся нижнею челостью, онъ имѣлъ видъ немного звѣрскій и заносчивый, чего не скрадывала любезная улыбка.
   -- Благодарю васъ,-- отвѣтилъ полковникъ, оглядѣвши незнакомца, его маленькій экипажъ, наваленные въ него чемоданы и грума, державшаго лошадь.-- Я не желалъ бы васъ стѣснить, къ тому же, и пѣшкомъ я пройдусь съ удовольствіемъ.
   Поблагодаривши еще разъ этого господина и начальника станціи и раскланявшись съ обоими, полковникъ пустился въ путь по тропинкѣ, окаймленной шиповникомъ въ полномъ цвѣту. Тигіаль понесся впередъ, какъ сумасшедшій.
   Пусто было кругомъ, въ воздухѣ не шелохнулось, всюду покой и тишина, поражающіе на первый разъ людей, привыкшихъ къ городскому шуму. Солнце, перешедшее часа на три за полдень, обливаетъ все горячими красноватыми лучами. На горизонтѣ синѣютъ лѣса, блестятъ жнива въ поляхъ, тамъ и сямъ высятся скирды соломы, дорога окаймлена яблонями, слышится журчаніе ручейковъ, все свидѣтельствуетъ о плодородіи Арденскаго края. Изъ-за кустовъ раздается крикъ перепела. Августовское небо ласкаетъ чистотою своей лазури, кое-гдѣ точно замерли неподвижныя облачка барашками, съ запада едва замѣтно выдвигаются имъ на встрѣчу мелкія тучки, похожія на хлопья золотистой ваты.
   Франкёръ, въ наивности своей души, почувствовалъ если не красоту, то мягкую нѣжность этого пейзажа. Ему казалось, будто онъ опять въ своей милой Лотарингіи, которую онъ любилъ дѣтскою любовью, такъ какъ въ ней онъ родился, и сердцемъ солдата скорбѣлъ о родной землѣ, все еще угнетаемой врагомъ.
   Отъ отца, крупнаго землевладѣльца въ окрестностяхъ Туля, онъ унаслѣдовалъ благоговѣйное уваженіе къ землѣ и съ особенною нѣжностью относился ко всему, что она даетъ добраго и полезнаго для людей и животныхъ. Вспомнились ему также счастливые годы дѣтства, когда ребенкомъ онъ бѣгалъ по саду и обширному парку, упиваясь воздухомъ и свѣтомъ, и урывался съ толпою мальчишекъ то обивать орѣхи, то подраться съ ребятишками-подростками сосѣдняго села. Навсегда живымъ осталось въ немъ чувство глубокой нѣжности къ природѣ, и на большихъ маневрахъ онъ строго запрещалъ своимъ кирасирамъ грабить сады и портить поля.
   И эта незнакомая страна, по которой онъ шелъ бодрымъ шагомъ, навѣяла на него ощущеніе необычайнаго довольства, ликующаго сознанія силы и здоровья. Могучею грудью вдыхалъ онъ этотъ чудный воздухъ, напоенный ароматомъ меда, свѣжестью зелени, срывалъ вѣтку кустарника и грызъ ее,-- ему нравился горьковатый вкусъ ея сока. Проходившій мимо полевой сторожъ поклонился ему, потомъ встрѣтилась старуха, согнувшаяся подъ тяжестью мѣшка съ картофелемъ. И ему необыкновенно пріятны были эти встрѣчи. Въ его головѣ промелькнули давно забытые образы фермеровъ и рабочихъ его отца, и опять изъ-за двадцатипятилѣтней военной службы нахлынули воспоминанія о былой милой деревенской жизни.
   Онъ былъ въ восторгѣ отъ выпавшей на его долю свободы на три мѣсяца отпуска, который онъ рѣшился выпросить себѣ, по настояніямъ брата. Ревностный служака, обожавшій свой полкъ, вѣчно имъ занятый, Франкёръ безъ малѣйшаго сожалѣнія думалъ о томъ, что на ученья ходить теперь не придется и помощникъ полковаго командира отлично управится со всѣмъ въ его отсутствіе. Въ первый разъ онъ былъ непрочь забыть на время лица своихъ офицеровъ, казарму, смотры, всѣ подробности сложнаго дѣла командованія полкомъ, улицы и обывателей Вердёна, гдѣ расположенъ его полкъ, и занимали его только мечты о радостномъ свиданіи съ братомъ, о предстоящемъ болѣе близкомъ знакомствѣ съ его женою.
   Нѣсколько мѣсяцевъ назадъ, онъ едва успѣлъ повидать ихъ, когда они возвращались съ Мартиники, послѣ восьми лѣтъ отсутствія. Притомъ, жизнь и разница въ годахъ всегда мѣшали сближенію братьевъ, несмотря на то, что они искренно любили другъ друга. И вотъ послѣ долгой разлуки очень пріятно было свидѣться теперь съ Маркомъ у его тестя и тещи, супруговъ Фавье, богатыхъ креоловъ, переселившихся во Францію и проводившихъ лѣто въ купленномъ ими замкѣ Люзернѣ, въ трехъ миляхъ отъ Живе.
   Дорога потянулась вдоль поля, засаженнаго свеклой, опушка свѣженькаго лѣска бросала кайму тѣни, окрашенный смолою мостикъ велъ черезъ быструю рѣчонку, въ которой длинные стебли водорослей извивались точно змѣи. Скоро показалась колокольня, за нею -- темныя крыши. Узкая тропинка виднѣлась между ветлами, по ней можно было дойти скорѣе. Набѣгавшійся Тигіаль высунулъ языкъ и шелъ уже позади своего господина. Франкёръ поласкалъ своего любимца и улыбался, вспомнивши про забытую въ карманѣ телеграмму, благодаря чему онъ явится нежданнымъ и застанетъ всѣхъ врасплохъ.
   Къ чувству довольства примѣшивалось, однако, и нѣчто болѣе серьезное: грустный взглядъ зрѣлаго возраста на безвозвратно ушедшее прошлое, смутное сожалѣніе о давно минувшей молодости и о неудержимо бѣгущихъ годахъ, а такъ же о всемъ, чего недоставало въ жизни, что было въ ней безтолковаго и безплоднаго для него самого и для близкихъ ему, даже при наиболѣе счастливо складывавшихся обстоятельствахъ.
   На тропинкѣ послышался вдругъ звонъ колокольчика, вродѣ тѣхъ, что привязываютъ на шею коровамъ. Показался крестъ, который несъ мальчикъ-церковникъ, впереди шелъ старый священникъ въ облаченіи съ дароносицей въ рукахъ,-- онъ спѣшилъ напутствовать умирающаго. Онъ только взглядомъ привѣтствовалъ склонившагося передъ святыней полковника, мальчикъ обернулся полюбоваться собакой, и оба исчезли за деревьями.
   Чувство глубокой печали шелохнулось въ душѣ Франкёра при этой встрѣчѣ. Ему припомнилась его мать, скончавшаяся въ прошломъ году. Она жила съ нимъ, вела все его хозяйство. Когда ея не стало, домъ вдругъ опустѣлъ. Въ этой потерѣ онъ до сихъ поръ не могъ утѣшиться, какъ по сыновней любви, такъ и потому еще, что тяжелѣе налегло на него сознаніе безотраднаго одиночества въ предстоящей унылой жизни стараго холостяка. Это тоскливое состояніе; не покидало его уже пятнадцать мѣсяцевъ и опять захватило какою-то спазмой въ горлѣ, вызывавшею легкое сухое покашливаніе, всегда появлявшееся въ минуты смущенія или волненія и хорошо знакомое его офицерамъ.
   Онъ постарался отогнать эти воспоминанія, встряхнулся и выпрямился чисто-военнымъ движеніемъ стана, и вся нѣжность его сердца обратилась, естественно, къ тѣмъ, кого онъ спѣшилъ обнять. И въ его воображеніи они представились ему такими, какими были въ дни юности, только что повѣнчанными супругами: его невѣстка-уроженка Мартиники, молодая вдова съ матовымъ цвѣтомъ лица и восхитительными черными глазами, его братъ, Маркъ,-- изящный и красивый аташе посольства. Такими ихъ сохранила его память за все время разлуки, несмотря на то, что Маркъ давно оставилъ дипломатическую карьеру, несмотря на неизбѣжность перемѣнъ, которыя должны были произойти въ нихъ за эти восемь лѣтъ супружества и привольной жизни въ колоніяхъ. Уже восемь лѣтъ... Какъ жизнь идетъ быстро!
   Боязнь старости заставила полковника перенести свое вниманіе на самого себя. Его успокоила увѣренность въ собственной силѣ: онъ никогда не былъ болѣнъ. Движенія его были гибки и стройны, онъ не полнѣлъ, ежедневныя упражненія поддерживали крѣпость тѣла, бодрость второй молодости людей, никогда не злоупотреблявшихъ первою молодостью. Сила, которою онъ гордился и славился въ арміи, ничуть не убывала и представляла надежный запасъ на будущее время.
   Съ лѣвой стороны тропинки показалась каменная стѣна, огораживающая паркъ. Вмѣсто колючекъ изъ битаго стекла, гребень ея былъ покрытъ настоящимъ ковромъ желтаго моха, усыпаннаго голубыми цвѣтами колокольчиковъ. За стѣною слѣдовалъ частоколъ, и его заостренные зубцы выдавались изъ-подъ густой заросли настурцій и душистаго горошка. За нимъ виднѣлась овальная лужайка англійскаго газона. Между четырьмя купами бѣлыхъ акацій и альпійскаго ракитника желтѣли усыпанныя пескомъ дорожки, ведущія къ замку, красивыя очертанія котораго выступали изъ-за вѣковыхъ липъ розоватыми кирпичными стѣнами, темными шиферными крышами и легкими башенками по угламъ. Въ гладкомъ зеркалѣ пруда все это отражалось въ опрокинутомъ и немного потускнѣвшемъ видѣ. На всемъ видна печать роскоши и вкуса. Рѣшетчатыя ворота съ позолотой на верхушкахъ копій полуотворены. Полковникъ де-Франкёръ вошелъ.
   

III.

   Маркъ не увидалъ его, такъ какъ стоялъ къ нему спиной. Высоко взмахивая сѣткой, онъ игралъ въ воланъ съ двумя дамами, стоявшими противъ него. Онѣ замѣтили полковника. Маркъ обернулся и съ радостно протянутыми руками бросился на встрѣчу. Пося мгновенія колебанія, вслѣдствіе сознанія нѣкоторой неловкости лобызаться при свидѣтеляхъ, они обнялись.
   -- Вотъ такъ пріятный сюрпризъ! Ты что же не предупредилъ?-- и, не дожидаясь отвѣта, Маркъ продолжалъ:-- Я представлю тебя дамамъ.
   Графъ де-Франкёръ поклонился, онѣ встрѣтили его привѣтливыми улыбками: мадамъ де-Бретъ, маленькая, хорошенькая женщина съ свѣтло-золотистыми волосами, съ вздернутымъ носикомъ и блѣдно-голубыми глазами, въ которыхъ свѣтилось что-то насмѣшливое и задорное, мадамъ Жумьежъ -- не красивая и не молодо, но необыкновенно стройная и очень изящно одѣтая.
   -- Я помѣшалъ вашей игрѣ,-- сказалъ полковникъ съ вѣжливымъ сожалѣніемъ.
   Ему на самомъ дѣлѣ показалось, будто онъ явился не во-время. Никто, впрочемъ, не выказалъ недовольства, всѣ продолжали улыбаться, но приходъ его порвалъ ту непрочную связь, которая соединяетъ людей въ обществѣ. Его братъ былъ, повидимому, очень радъ, но какою-то сдержанною радостью.
   -- Ты видѣлъ Лилію и ея родителей?
   -- Никого не видалъ, я прямо съ поѣзда.
   И полковникъ замѣтилъ, какъ взглядъ Марка инстинктивно обратился къ госпожѣ де-Бретъ.
   Она тѣмъ временемъ подошла къ столу, на которомъ стояло испанское вино и ледъ.
   -- Не хотите ли освѣжиться, графъ?-- предложила она фамильярно.
   Онъ поблагодарилъ и отказался.
   -- Пойдемте и заберемъ тѣхъ господъ, изъ-за ихъ партіи билліарда. Вѣдь, вашъ мужъ тамъ...-- сказала она, смѣясь, г-жа Жюмьежъ, и обѣ онѣ быстро исчезли.
   Маркъ проводилъ ихъ взглядомъ, потомъ обернулся. Его лицо совершенно измѣнилось: на этотъ разъ передъ полковникомъ былъ уже настоящій Маркъ, безъ дѣланной свѣтской улыбки мужчины въ обществѣ женщинъ, -- Маркъ прямой и открытый, беззаботно-веселый и мило-привѣтливый.
   -- Пойдемъ,-- сказалъ онъ брату,-- пойдемъ скорѣе,-- и онъ торопилъ полковника, дѣлая видъ, будто не замѣтилъ двухъ дамъ вышедшихъ изъ оранжереи, довольно далеко отъ нихъ, впрочемъ. Это мадемуазель де-Кержюзанъ; успѣешь насмотрѣться на нее за обѣдомъ.
   -- А та, другая?
   -- Эта -- такъ, компаньонка баронессы.
   И онъ тотчасъ же продолжалъ:
   -- Ахъ, милый мой Робертъ, какъ же я радъ! Отлично ты сдѣлалъ, что пріѣхалъ. Лилія въ какомъ восторгѣ будетъ, а дѣвочки-то, дѣвочки!... Только и разговоровъ у нихъ, что о дядѣ полковникѣ. Вотъ заживемъ! Наконецъ-то ты собрался вкрѣпкую, не урывкомъ, и вся наша семья въ сборѣ.
   -- Не вся,-- сказалъ старшій братъ.
   Этотъ намекъ на смерть ихъ матери тронулъ Марка. Ихъ руки встрѣтились, сошлись въ крѣпкомъ пожатіи и уже не разъединялись. Такъ и продолжали братья идти рука въ руку.
   -- Милый, дорогой братъ!-- проговорилъ Маркъ въ полголоса.
   Они поднялись по лѣстницѣ, прикрытой плющемъ, черезъ небольшую дверь прошли въ фехтовальную, обвѣшанную разными доспѣхами и рапирами, миновали потомъ комнату съ шкафами, гдѣ за стеклами блестѣли ружья и охотничьи принадлежности. Взгляды братьевъ встрѣтились; въ нихъ ясно выражалось обоюдное обѣщаніе натѣшиться до сыта и фехтованіемъ, и охотой. Въ корридорѣ они остановились передъ затворенною дверью, ихъ руки разжались, Маркъ постучалъ въ дверь. Выглянула свѣженькая, хорошенькая камеристка. На вопросъ: можно ли войти?-- она отвѣтила:
   -- Мадамъ одѣвается.
   Маркъ сдѣлалъ плачевную гримасу ребенка, пойманнаго въ ту минуту, когда онъ что-то напроказилъ, потомъ сказалъ:
   -- Ну, если одѣвается...-- и съ улыбкою, означавшей, что этого одѣванія хватитъ очень надолго, прибавилъ: -- Пойдемъ-ка, большакъ мой, я покажу тебѣ твою комнату.
   -- А мосьё и мадамъ Фабье?
   Маркъ взглянулъ на часы.
   -- Мы обезпокоимъ ихъ, у нихъ свои привычки.
   Полковникъ осмотрѣлся; его Тигіаль, о которомъ онъ совсѣмъ забылъ, исчезъ куда-то. По справкѣ, наведенной у проходившаго мимо слуги, оказалось, что собака внизу при денщикѣ графа, только что прибывшемъ съ вещами. Приказано было препроводить ихъ наверхъ.
   Пока денщикъ распаковывалъ чемоданы съ ловкостью человѣка "на всѣ руки", платье, бѣлье, а также большія коробки, перевязанныя ленточками, братья перешли въ комнату, превращенную Маркомъ въ мастерскую.
   По стѣнахъ висѣли картины, картоны съ этюдами виднѣлись въ углу, на мольбертѣ стояло только что подмалеванное полотно, Японскій костюмъ для натурщицы, богатый и потрепанный, валялся на диванѣ, манекенъ замеръ съ поднятыми вверхъ деревянными руками.
   -- Ого, да ты не на шутку занимаешься живописью!-- наивно сказалъ полковникъ, ничего не понимавшій въ искусствѣ и относившійся съ нѣкоторымъ уваженіемъ къ занятіямъ брата.
   -- Мажу понемногу, -- отвѣтилъ тотъ скромно.-- Вотъ на стѣнѣ виды святаго Петра.
   И передъ мольбертомъ, на которомъ стояло полотно съ неоконченною фигурой голой женщины, Маркъ спросилъ:
   -- А это какъ находишь?-- и онъ повернулъ картину, чтобы дать ей лучшее освѣщеніе.
   Полковникъ покачалъ головой, пріискивая подходящую похвалу
   -- Это маленькая натурщица, изъ Парижа я выписалъ,-- продолжалъ хозяинъ.
   -- А!-- удивился старшій братъ,-- натурщица... Живая?
   Маркъ весело улыбнулся, потомъ горячо обнялъ полковника.
   -- Совсѣмъ живая, милый мой старшой! Вотъ и это опять она же...-- и онъ показалъ ему этюды, на которыхъ та же натурщица фигурировала въ профиль, спиною, въ разныхъ видахъ и позахъ порою немного соблазнительныхъ.
   -- Ого-го!-- выговорилъ графъ де-Франкёръ.-- А твоя жена какъ относится къ этому?
   -- Да ей-то что же до этого?-- Маркъ направился въ глубину мастерской еще за одною картиной.-- Узнаешь ли вотъ эту особу? Старшій братъ подумалъ, что тотъ хочетъ показать портретъ своей жены или которой-нибудь изъ дочерей, и уже заранѣе улыбался, но тотчасъ же растерялся и заморгалъ глазами, увидавш едва набросанный эскизъ головки мадамъ де-Бретъ.
   -- Да это... та дама?
   -- Баронесса,-- подсказалъ Маркъ.-- Прелестная женщина. Вотъ узнаешь ее поближе... Она гоститъ въ замкѣ де-Жозё, полчаса ѣзды отсюда. Ея мужъ, сенаторъ, путешествуетъ по Австріи и оставилъ ее здѣсь при больной теткѣ, отъ которой разсчитывает получить наслѣдство. Безъ насъ она изнывала бы отъ скуки. Въ ея-то лѣта мужъ старый, скупой, брюзга... А она премилая, преумная, я увѣренъ, что понравится тебѣ.
   Полковникъ ничего не отвѣтилъ; все это довольно-таки его удивляло.
   -- У васъ много бываетъ?-- спросилъ онъ съ нѣкоторою тревогой.
   -- О, нѣтъ... сегодня обѣдаютъ только баронесса, супруги Жюмьежъ, мировой судья и одинъ кузенъ баронессы, г. Жюго, который, къ слову сказать, не совсѣмъ-то въ моемъ вкусѣ.
   Графъ де-Франкёръ припомнилъ франта, предлагавшаго ему мѣсто въ своемъ крошечномъ экипажѣ.
   -- Ты, во всякомъ случаѣ, совершенно свободенъ,-- продолжалъ Маркъ,-- никто тебя стѣснять не будетъ. Не хочешь надѣвать фракъ -- и не надѣвай, сдѣлай одолженіе.
   Полковнику казалось, между тѣмъ, что говорятъ они, какъ будто, совсѣмъ не то, что слѣдовало бы имъ говорить; но тонъ Марка успокоивалъ его, представлялся надежною порукой за искренность расположенія брата.
   -- Я не видалъ еще племянницъ,-- проговорилъ онъ тихо.
   -- Увидишь, увидишь!-- и Маркъ чуть не принимался напѣвать,-- такъ оживленъ онъ былъ и такъ нервны были его движенія, будто онъ выпилъ лишній стаканъ шампанскаго, даже пальцами прищелкнулъ, говоря:
   -- Какъ же я доволенъ!-- и тотчасъ же, какъ бы для устраненія какого бы ни было недоразумѣнія, онъ прибавилъ:-- доволенъ, что вижу тебя, милый ты мой Робертъ! Правда, другъ?
   Оба пристально взглянули другъ другу въ глаза, улыбаясь въ блѣднѣющемъ свѣтѣ наступавшихъ сумерокъ. По выраженію лица старшаго брата видно было, что онъ хотѣлъ бы высказаться и сдерживалъ свои душевныя изліянія. Вдругъ онъ проговорилъ:
   -- Радъ и я, что вижу тебя счастливымъ!
   Въ тонѣ его голоса прозвучало нѣчто,-- такъ, едва уловимая нотка,-- какъ бы сознаніе въ томъ, что нѣтъ этого счастья у него, холостяка одинокаго. Замѣтилъ это Маркъ или о другомъ думалъ? Вмѣстѣ съ сумракомъ тѣнь легкой грусти набѣжала на мастерскую, охватила обоихъ братьевъ, навѣяла нѣжную печаль на оба сердца, таившія что-то про себя и не рѣшавшіяся высказаться.
   -- Одѣваться пора,-- проговорилъ Маркъ со вздохомъ.
   

IV.

   Денщикъ приготовилъ бѣлье и платье своего господина, разложилъ на кровати сорочку съ стоячимъ воротничкомъ, панталоны и фракъ, шелковые носки и на полу лаковые башмаки. Въ хорошо освѣщенной уборной подъ лучами зари блестѣли фарфоровые тазы и кувшины.
   -- Кажется, все въ порядкѣ. Ничего больше не нужно?-- Маркъ окинулъ взглядомъ комнату.-- И такъ, до свиданія.
   Помѣщенія обоихъ братьевъ были отдѣлены другъ отъ друга двумя комнатами, рабочимъ кабинетомъ и маленькимъ салономъ, и каждая съ особымъ выходомъ въ корридоръ.
   Полковникъ далъ Жану кое-какія приказанія относительно Тигіаля. Эти распоряженія напомнили де-Франкёру о Вердёнѣ, гдѣ онъ оставилъ своего слугу Франсуа, которому велѣлъ запереть домъ и явиться сюда съ двумя лучшими лошадьми, его боевымъ конемъ, Пуату, и чистокровною Корой. Затѣмъ онъ отпустилъ денщика,-- по давнишней привычкѣ, одѣлся безъ его помощи и поосмотрѣлся въ своей комнатѣ, взглянулъ на заглавіе двухъ или трехъ положенныхъ тутъ для него романовъ, которыхъ онъ никогда не читалъ, открылъ окно и сталъ вдыхать засвѣжѣвшій вечерній воздухъ.
   При погасающемъ свѣтѣ зари можно еще было довольно ясно различать большія группы деревьевъ, желтыя очертанія дорожекъ, отблескъ оранжерейныхъ стеколъ и далѣе за балюстрадой террасы -- всю даль, мало-по-малу теряющуюся въ наступавшихъ сумеркахъ: поля и лѣса, окутанные синеватою дымкой, смутныя очертанія деревьевъ надъ рѣкою, засверкавшею вдругъ серебристою лентой подъ лучами полной луны. Она выплывала изъ-за деревьевъ, отчетливо вырѣзывая ихъ тѣни на землѣ, заливая все таинственнымъ полусвѣтомъ. Тихо, неподвижно кругомъ, точно какимъ волшебствомъ зачаровано.
   Для Франкёра наступила минута забытья безъ мысли, даже безъ ощущеній, когда человѣкъ теряетъ сознаніе самого себя и. какъ бы сливается съ окружающею его природой. Что съ нимъ? гдѣ! онъ? Здѣсь или тамъ, въ этомъ трепещущемъ серебристомъ лучѣ надъ водою, или въ той чернѣющей темнотѣ кустовъ, что пугаетъ малыхъ дѣтей? Бытъ можетъ, далеко въ прошедшемъ, когда вотъ также точно полусвѣтъ и полутьма захватывали все его существо столь же смутнымъ и неопредѣленнымъ впечатлѣніемъ? Ничего онъ не сознавалъ; какой-то сумракъ въ головѣ и въ сердцѣ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, что-то сладкое навѣваетъ фантастическая прелесть такого вечера. Хорошо, отрадно провести тутъ нѣсколько недѣль съ любимыми, милыми людьми. И ему начинало казаться, будто все это уже знакомо ему, будто видѣлъ онъ это во снѣ, быть можетъ, и теперь, по какой-то странной, необъяснимой случайности, переживаетъ уже испытанное и затерявшееся въ памяти.
   Легкій стукъ въ дверь маленькаго салона заставилъ его очнуться, но въ себя Франкёръ пришелъ не сразу. Онъ взялъ лампу, вокругъ которой вились ночныя бабочки, и пошелъ отворить.
   -- Вы, дорогія мои!-- вырвалось у него восклицаніе.-- Какъ мило, что пришли!
   Въ дверяхъ, держась за руки, стояли его племянницы, двѣ прелестныя дѣвочки шести и четырехъ лѣтъ. Онѣ пришли однѣ и, чтобы видѣть его лицо, запрокидывали головки, поднимали кверху свои робкіе глазенки.
   -- Входите, милочки!
   Онъ поставилъ лампу, поднялъ дѣвочекъ высоко на руки и поочередно цѣловалъ ихъ свѣжія пухленькія щечки.
   -- Какія вы красавицы, какъ выросли въ эти шесть мѣсяцевъ! Ты узнала меня, моя Жанна?
   Бѣленькая, розовая, съ золотистыми волосами, истая дочь Лотарингіи, она важно сдѣлала утвердительный знакъ головой, и радостно блеснули ея сѣровато-голубые, измѣнчивые глазки.
   -- А ты, Жозе?
   Вмѣсто отвѣта, меньшая охватила его шею обѣими ручонками; то была худенькая, нѣжная дѣвочка съ матовымъ цвѣтомъ лица и темными волосами, напоминавшими о ея, происхожденіи отъ креоловъ, по матери.
   -- Славныя мои!-- говорилъ онъ растроганнымъ голосомъ.
   Ласка ребенка, нѣжность этого крошечнаго существа заливали его сердце ощущеніемъ чего-то необыкновенно сладостнаго.
   -- Васъ прислала мама?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила старшая,-- никто не прислалъ, мы сами.
   -- Сами,-- повторила Жозе.
   -- Гриффита пошла за теплою водой,-- объясняла Жанна,-- дверь осталась отворенною, мы и убѣжали.
   -- И убѣжали,-- какъ эхо повторила малютка.
   -- А я вотъ и покажу вамъ кое-что,-- сказалъ онъ, опуская ихъ на полъ, и принесъ изъ своей комнаты хорошенькія коробки, перевязанныя розовыми ленточками.
   -- Это хорошимъ, умненькимъ дѣвочкамъ.
   Смышленая, плутоватая улыбочка Жанны привела его въ восхищеніе,-- настоящая женская улыбочка. Жозе объявила:
   -- Я умненькая дѣвочка.
   -- А я читать умѣю,-- съ нѣкоторою гордостью сказала Жанна.
   Онѣ, видимо, старались разыграть большихъ. "Какая прелесть!" -- подумалъ полковникъ.
   А что было, когда раскрылись коробки! Сердце ликовало въ немъ при видѣ этого восторга, этихъ растерявшихся глазенокъ, смущенія и неописуемаго дѣтскаго счастья. Какія куклы! королевы, феи, чудныя дамы въ шелковыхъ платьяхъ, въ серьгахъ, въ локонахъ... куклы въ кружевныхъ юбкахъ, какъ у большихъ, въ шелковыхъ чулкахъ и башмачкахъ, фарфоровыя лица улыбаются, а когда положатъ ихъ спать, онѣ сами закрываютъ глаза... Все это такъ хорошо, такъ хорошо, что не хватаетъ смѣлости и въ руки взять.
   "Не эгоизмъ ли съ моей стороны, что я одинъ наслаждаюсь этимъ?" -- подумалъ де-Франкёръ, но не въ силахъ онъ былъ удержаться и не вручить своихъ подарковъ тотчасъ же, какъ увидалъ дѣвочекъ. Ему пришлось сдѣлать даже нѣкоторое усиліе надъ собою для того, чтобы не отдать все сразу.
   -- Завтра будутъ и еще сюрпризы,-- сказалъ онъ.
   Ни та, ни другая не сказали: "merci", только обхватили дядю рученками и разцѣловали звонкими поцѣлуями.
   Легкій шумъ заставилъ ихъ поднять головы. Изъ отворенной двери Маркъ, улыбаясь, смотрѣлъ на эту сцену. Слуга, прыскавшій на него духами изъ пульверизатора, тихо удалился, чтобы не оказаться тутъ лишнимъ.
   -- А-а!-- проговорилъ Маркъ, грозя пальцемъ.-- Дядя Робертъ, тебѣ достанется!
   Онъ вошелъ, очень щеголеватый во фракѣ и надушенный, съ тѣми изящными манерами, которыя кажутся прирожденными людямъ хорошаго общества.
   -- Вотъ увидишь,-- продолжалъ онъ, лаская головку своей любимицы Жанны; затѣмъ, приподнявши за подбородокъ личико дѣвочки, Маркъ прибавилъ:-- Знаешь, она похожа на тебя.
   -- О!-- хотѣлъ было слабо возразить дядя.
   -- Замѣчательно похожа. Ни съ матерью, ни со мною -- ничего общаго: твой широкій лобъ, твой взглядъ.
   -- Не вѣрнѣе ли, что она въ дѣда, въ нашего отца?-- сказалъ старшій братъ, живой портретъ покойнаго, тогда какъ Маркъ, не широкій и стройный, напоминалъ мать.
   Не отвѣчая на это замѣчаніе и задумавшись о томъ, сколько есть таинственнаго въ наслѣдственности, онъ смотрѣлъ на старшаго брата, вглядывался въ него съ головы до ногъ.
   -- Я, по-истинѣ, любуюсь тобой. Моложе я тебя на десять лѣтъ, а на видъ кажусь старшимъ.
   И то была правда: легкая и преждевременная утомленность въ тридцать восемь лѣтъ уже наложила замѣтныя черточки въ углахъ глазъ и рта. Къ тому же, отпущенная имъ полная борода придавала ему видъ солидности.
   -- Взгляни сюда,-- и онъ указалъ на свои виски, чуть-чуть подернутые серебромъ.-- Тогда какъ ты...-- и Маркъ оглядѣлъ его большой гладкій лобъ съ едва замѣтно-рѣдѣющими отъ каски, коротко остриженными бѣлокурыми волосами.-- Что ни говори, ты моложе меня!-- закончилъ онъ со вздохомъ комическаго сожалѣнія.
   Графъ де-Франкёръ дружески похлопалъ его по плечу съ улыбкою человѣка, понимающаго шутку и не придающаго ей никакого серьезнаго значенія.
   -- Посмотри, папа, посмотри,-- приставала Жозе и, видя, что на нее не обращаютъ вниманія, принялась теребить его за фалду фрака.
   -- Да, да, милая, необыкновенно хороша!-- Отецъ взялъ куклу, осмотрѣлъ ее со всѣхъ сторонъ и, дотрогиваясь до кружева юбки, сказалъ: -- Какъ это хорошо работаютъ теперь! Помнишь прежнихъ куколъ, какихъ-то обрубковъ, набитыхъ мякиной, красныхъ, какъ раки? Теперь ихъ наряжаютъ со всею роскошью послѣдней моды, сдѣланы онѣ изъ тончайшей лайки, пахнутъ хорошими духами, точно прямо отъ Дусе пожаловали. Это куклы для взрослыхъ, настоящія женщины въ миніатюрѣ.
   -- Я думаю,-- сказалъ полковникъ серьезно,-- что дѣти относятся къ этому довольно равнодушно. Припомни, какъ, будучи семи лѣтъ, ты увлекался пребезобразнымъ деревяннымъ солдатомъ, котораго называлъ Карибусинель, какъ повѣрялъ ему всѣ свои тайны, считалъ лучшимъ своимъ другомъ. Никогда самые восхитительные полишинели не могли тебѣ замѣнить его.
   -- Ты помнишь это?-- удивился Маркъ.-- Я совершено забылъ. Какъ ты сказалъ, Карибусинель?
   Онъ забавно выговорилъ это имя, чтобы разсмѣшить Жанну, не спускавшую съ него изумленныхъ глазъ.
   -- Забылъ, неблагодарный!-- сказалъ де-Франкёръ, крѣпко хранившій въ памяти все, относившееся къ его собственному дѣтству.
   Колоколъ прозвонилъ первый разъ къ обѣду.
   -- Mesdemoiselles, имѣю честь кланяться,-- обратился Маркъ къ дѣвочкамъ и расшаркался.-- Кто-то потрогиваетъ дверь, это, навѣрное, пришла за вами Гриффита.
   Вошла бонна съ линючимъ лицомъ самой подлинной англичанки.
   -- Поцѣлуй, папа,-- сказала Жанна.
   Онъ поцѣловалъ ее, скорѣе какъ старшій братъ, чѣмъ какъ отецъ.
   -- И меня!-- потребовала Жозе.
   Маркъ едва коснулся губами ея волосъ. Дядя расцѣловалъ обѣихъ крѣпко, съ наслажденіемъ. Братья спустились внизъ. Проходя черезъ маленькій салонъ, Маркъ поправилъ галстукъ передъ зеркаломъ и, придавъ своему лицу выраженіе свѣтской любезности, пересталъ, такъ сказать, быть самимъ собою, чего прежде въ немъ не замѣчалъ его старшій братъ. Передъ опущенною портьерой меньшой остановился со словами:
   -- Пожалуйте, господинъ полковникъ.
   

V.

   Супруги Фавье, высокіе и совсѣмъ побѣлѣвшіе старики, сидѣвшіе у камина, поднялись съ своихъ креселъ. Долгая жизнь вмѣстѣ наложила на нихъ особенную печать сходства между собою въ манерахъ и въ голосѣ. Жена и мужъ держали себя съ одинаково-спокойнымъ достоинствомъ, имѣли тотъ почтенный видъ, какой даетъ разумно сознанная старость. Тѣмъ не менѣе, оба они любили общество, охотно подчинялись его требованіямъ, были скромно, но безукоризненно одѣты, и, боясь уронить себя въ глазахъ постороннихъ людей, тщательно скрывали: она -- свою крайнюю близорукость, онъ -- полуглухоту. Всѣ окружающіе дѣлали видъ, будто не замѣчаютъ этихъ недостатковъ, и было даже трогательно видѣть, какъ въ минуты затрудненія супруги выручали другъ друга.
   Графъ де-Франкёръ поцѣловалъ руку старой дамы и обмѣнялся крѣпкимъ рукопожатіемъ съ г. Фавье.
   -- Добро пожаловать, графъ,-- сказалъ тотъ.-- Мы давно желали васъ видѣть у себя.
   Старикъ относился съ большою аттенціей къ титуламъ и богатству; эта маленькая слабость и была причиной его скораго согласія на бракъ дочери. Къ зятю онъ выказывалъ величайшее уваженіе.
   -- Я сейчасъ только видѣлъ Жанну и Жозе,-- сказалъ полковникъ госпожѣ Фавье,-- какая прелесть ваши внучки!
   Бабушка улыбнулась, но ничего не отвѣтила. Она заботливо отстранялась отъ всего, не вмѣшивалась ни въ хозяйство дочери, ни въ воспитаніе ея дѣтей, отчасти благодаря своей опытности, и до нѣкоторой степени изъ простительнаго эгоизма, побуждающаго старыхъ людей хлопотать о собственномъ спокойствіи прежде всего.
   Портьера распахнулась, вошла Лилія.
   Нарядная и красивая, она одѣта была въ яркое платье изъ китайскаго крепа. Дорогія вещи сверкали на ея рукахъ и на очень открытой шеѣ. Графъ де-Франкёръ быстро двинулся на встрѣчу молодой женщинѣ, но щеголеватый туалетъ нѣсколько смутилъ его.
   -- О, не стѣсняйтесь, мой дорогой Робертъ,-- сказала она, подставляя ему для поцѣлуя свои матовыя, свѣжія, душистыя щеки.
   Потомъ она взглянула на мужа. Его молчаніе и двусмысленная улыбка выражали, казалось, неодобреніе ея туалету, слишкомъ бросающемуся въ глаза, быть можетъ. Не произвелъ ли онъ на Марка такого же впечатлѣнія, какъ на его брата? Полковнику она показалась не совсѣмъ такою, какою онъ видѣлъ ее прежде; въ ней была какая-то перемѣна,-- отъ прически или отъ декольтированнаго платья,-- и при огнѣ она была какъ будто блѣднѣе. Она смутно поняла, по его неловкости, что онъ могъ чувствовать, и, точно извиняясь, проговорила:
   -- Какъ досадно, что я не могу всецѣло посвятить вамъ этотъ первый вечеръ вашего пріѣзда! Вы извините насъ? Если бы мы могли предвидѣть, то никого бы не пригласили.
   Она сказала это такимъ тономъ, будто ей лично непріятенъ былъ этотъ обѣдъ.
   Полковникъ сдѣлалъ успокоительный жестъ, извинился, что пріѣхалъ такъ, не предупредивши, и смолкъ въ недоумѣніи. По ея улыбкѣ, по разсѣянному взгляду ея большихъ черныхъ глазъ, онъ понялъ, что Лилія чѣмъ-то разстроена. Повидимому, нѣсколько излишній блескъ туалета не гармонировалъ съ нервною тревогой, которую выдавало ея лицо. Было ли у нея на душѣ что-нибудь непріятное, затаенное, чего не хотятъ выдать постороннему глазу изъ сдержанности или изъ-за свѣтскихъ приличій?
   Она еще разъ взглянула на мужа какимъ-то особеннымъ взглядомъ. Маркъ отвернулся; его дерзкая улыбка стала еще замѣтнѣе.
   -- Кого это вы хотите побѣдить, Лилія, такимъ платьемъ?
   -- Васъ одного, мой другъ,-- отвѣтила она тѣмъ же шутливымъ тономъ, изъ-за котораго звучала нотка уязвленнаго самолюбія.
   Супруги Фавье притворились, будто одинъ ничего не слыхалъ, другая -- ничего не видала. При случаѣ, они умѣли пользоваться своими маленькими недостатками.
   Недоговоренное, невыясненное въ этой короткой сценѣ показалось страннымъ де-Франкёру. Онъ приписалъ ее одной изъ маленькихъ размолвокъ, бывающихъ часто между влюбленными другъ въ друга супругами. Очевиднымъ представлялось, что не туалетъ Лиліи былъ причиной мимолетнаго неудовольствія, но что-то непонятное для полковника раздражало его, почти шокировало въ его невѣсткѣ, хотя на ея легкое кокетство, врожденное креолкамъ, онъ всегда смотрѣлъ съ большимъ снисхожденіемъ, зная, насколько она добра, кротка и страстно влюблена въ своего мужа.
   Въ эту минуту появилась баронесса де-Бретъ. Лилія и она улыбнулись и обмѣнялись тѣми быстрыми взглядами, какими двѣ хорошенькія женщины въ одинъ мигъ осматриваютъ другъ друга съ головы до ногъ и разбираютъ по ниточкѣ.
   -- Вы необыкновенно милы сегодня,-- замѣтила баронесса любезно.
   Ея разсчитанно-простое платье съ высокимъ лифомъ шло къ ней больше, чѣмъ къ Лиліи ея роскошный нарядъ; за нею было также преимущество ея свободнаго тона, живаго и насмѣшливаго. Маркъ обратился къ ней съ какою-то любезностью въ полголоса, ни для кого не слышно, и его заискивающе-льстивый видъ поразилъ де-Франкёра. Переведя взглядъ на Лилію, онъ замѣтилъ грустное и жалобное выраженіе ея лица, и это его глубоко тронуло. Въ умѣ зароились сомнѣнія и подозрѣнія, приходили на память разные мелкіе фактики: слова, вырвавшіяся у Марка, начатый портретъ баронессы... Неужели его братъ влюбленъ въ эту женщину? Ревнуетъ Лилія? Это сильно встревожило полковника. Плохой онъ былъ знатокъ капризовъ человѣческаго сердца и представлялъ себѣ супружескую жизнь полною тихаго счастья, ненарушимой обоюдной вѣрности.
   Начавшее собираться общество отвлекло его вниманіе. Послѣдовательно явились: госпожа Жюмьежъ съ настоящимъ скульптурнымъ бюстомъ, дѣлавшимъ ее привлекательною, несмотря на далеко не красивое лицо и на нѣкоторую тѣнь, которую бросала на нее грубость мужа, высокаго неловкаго господина съ манерами неотесаннаго солдафона и, на самомъ дѣлѣ, бывшаго жандармскаго поручика, превратившагося, благодаря крупному наслѣдству, въ богатаго землевладѣльца. За ними слѣдовалъ г. Семонъ, мировой судья, извѣстный археологъ. Появившійся тотчасъ же г. Жюго былъ во фракѣ и распространялъ, бросающійся въ носъ, слишкомъ крѣпкій запахъ духовъ, что всегда непріятно въ мужчинѣ.
   Потому ли, что де-Франкёру уже была знакома эта личность, или же потому, что вызывала его любопытство, обусловленное инстинктивнымъ чувствомъ антипатіи, полковникъ, холодно пожавши руку молодого человѣка, сталъ слѣдить взглядомъ за родственникомъ баронессы де-Бретъ. Тотъ подошелъ къ своей кузинѣ съ дѣланною улыбкой, изъ-за которой сквозило недовольство. Баронесса встрѣтила его насмѣшливо-любезно. Нѣчто трудно уловимое сближало ихъ въ эту минуту, несмотря на видимое внѣшнее различіе, давало чувствовать ихъ сходство между собой и возбуждало совершенно опредѣленно сознанное, хотя и ничѣмъ необъяснимое отвращеніе полковника.
   Онъ обернулся на шелестъ платья входившей женщины. Обворожительная своею юною красотой Ивелина шла слѣдомъ за старою теткой, высокою, сильно посѣдѣвшею особой самой несчастной наружности: когда-то прекрасные, но потухшіе глаза, слишкомъ длинный носъ и срѣзанный подбородокъ. Лицо энтузіастки, одаренной возвышеннымъ, благороднымъ характеромъ, и, въ тоже время, въ немъ было что-то крайне смѣхотворное. При взглядѣ на мадемуазель Аврору де-Кержюзанъ невольно приходилъ на память Донъ-Кихотъ.
   Тѣмъ не менѣе, въ силу таинственнаго закона, установляющаго безсознательныя симпатіи, полковникъ тотчасъ почувствовалъ особенное влеченіе къ ней. Имя Кержюзанъ, правда, было знаменито во флотѣ и должно было интересовать военнаго человѣка. Но удовольствіе увидать молодую дѣвушку, совершенно безотчетно для него самого, не мало повліяло на проявленіе почтительной любезности, съ которою онъ обратился къ старой дѣвицѣ.
   Ивелина отвѣтила на его поклонъ съ такимъ видомъ, будто не знаетъ его. Вся ея фигура отличалась необыкновенною граціей и простотой, а ея юная красота какъ бы внесла еще большій свѣтъ въ гостиную. Дѣвушка подняла на Лилію, свою крестную мать, любящій и вопросительный взглядъ. Обѣ улыбнулись другъ другу.
   Легкій шумъ говора стихъ, отворились обѣ половинки двери и слуга доложилъ, что кушать подано.
   

VI.

   Де-Франкёръ порядочно проголодался и пранялся за обѣдъ съ усердіемъ человѣка, одареннаго здоровымъ желудкомъ. Вкусныя блюда и старыя вина расположили его самымъ благодушнымъ образомъ, и къ срединѣ обѣда онъ вынужденъ былъ признать, что сидящая противъ него баронесса далеко не лишена привлекательности. Помѣстившійся рядомъ съ нею Маркъ видимо ухаживалъ за нею, но, вѣроятно, не помышляя ни о чемъ дурномъ. Подозрѣнія, только что зародившіяся было въ головѣ полковника, мало-по-малу исчезали,-- такъ вліяетъ на ходъ мыслей человѣка подкупающая его прелесть земныхъ благъ. Мадамъ Фавье, справа которой онъ сидѣлъ, радушно его угощала, мадамъ Жюмьежъ, сосѣдка съ другаго бока, была очень любезна. Вопросъ о застольныхъ сосѣдяхъ представляется дѣломъ не маловажнымъ и въ данномъ случаѣ былъ разрѣшенъ весьма удачно, что, въ свою очередь, способствовало умягченію отъ природы добраго сердца полковника. Даже г. Жюго казался ему менѣе антипатичнымъ. Только голосъ и немного рѣзкій, нервный смѣхъ Лиліи какъ будто нарушали общую гармонію. Но и тутъ его успокоивали добрыя улыбки Марка, которыми онъ отъ времени до времени съ нимъ обмѣнивался.
   Де-Франкёръ простодушно поддавался сладкой и обманчивой прелести этого обѣда, иллюзіи общаго веселья, обмѣна условныхъ милыхъ фразъ, изящнаго вида камчатной скатерти, граненаго хрусталя и серебра, ярко блестѣвшихъ при золотистомъ свѣтѣ лампъ. Полковникъ былъ въ отличнѣйшемъ расположеніи духа. А въ довершеніе всего, и сладостью своею превосходя всѣ другія ощущенія, до него доносился ароматъ восхитительныхъ цвѣтовъ въ роскошной корзинѣ, стоявшей какъ разъ передъ нимъ. Онъ узналъ эти розы,-- ихъ рвала Ивелина де-Кержюзанъ, онъ помогалъ ей подбирать ихъ, когда Тигіаль... Взглядъ полковника обратился къ молодой дѣвушкѣ и встрѣтился съ ея взоромъ, не отразившимъ, впрочемъ, той симпатіи, какая была въ его глазахъ. Дѣвушка казалась задумчивою и разсѣянною. И это слегка затронуло его, точно булавочнымъ уколомъ. А почему?... Но ароматъ цвѣтовъ въ корзинѣ былъ все такъ же упоителенъ, и въ воображеніи Франкёра опять промелькнула сцена въ саду, гдѣ совсѣмъ иною была Ивелина, свободнѣе и естественнѣе въ своемъ простенькомъ платьицѣ, милѣе она была и въ немъ возбуждала нѣчто похожее на отеческую нѣжность.
   И въ силу какого-то контраста, невѣдомо откуда являющагося, какъ по мановенію жезла волшебницы, ему представилось, будто опять онъ у себя въ Вердёнѣ, и на него пахнуло холодомъ его непривѣтливой большой квартиры. Въ сердце заползали тяжелыя сожалѣнія о прошломъ и предчувствія тоскливаго одиночества. Едва вырвавшись оттуда, онъ уже видѣлъ себя опять дома, по истеченіи срока отпуска, и вся военная жизнь встала передъ нимъ, какъ живая, съ ежедневными ученіями, проѣздками, докладами...
   Съ нимъ заговорилъ кто-то, онъ замѣтилъ это и машинально отвѣтилъ. Но, послѣ такого слишкомъ рѣзкаго перехода къ дѣйствительности, онъ не сразу пришелъ въ себя и нѣсколько секундъ оставался чуждымъ всему этому обществу, чуждымъ этому сдержанному говору и блестящей обстановкѣ, чуждымъ своимъ, даже и этой Ивелинѣ, къ которой невольно обращались его глаза и юность которой вызвала на этотъ разъ въ его душѣ чувство безотчетной грусти. Скоро отъ разговоровъ и слишкомъ сильнаго запаха цвѣтовъ у него разболѣлась голова, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, яркое освѣщеніе, быть можетъ, нѣкоторое утомленіе отъ дороги и отъ смѣны новыхъ впечатлѣній такъ подѣйствовали на него, что онъ мало-по-малу поддался какой-то слабости, нѣжащей и отуманивающей, какъ вальсъ, успокоивающій въ душѣ что-то, давно наболѣвшее,-- и все это неясно, смутно и необъяснимо для него самого.
   

VII.

   Мужчины перешли въ курильную, и де-Франкёръ машинально послѣдовалъ за ними, хотя самъ не курилъ. Ему былъ даже непріятенъ голубоватый дымъ сигаръ и только усиливалъ его мигрень. И стукъ билліардныхъ шаровъ въ сосѣдней комнатѣ производилъ такое впечатлѣніе, будто катаются они и щелкаютъ другъ объ друга въ его больной головѣ. Въ растворенную дверь онъ видѣлъ то г. Фавье, перегибающаго свой длинный станъ, чтобы сдѣлать карамболь, то рѣзкій профиль Жюмьежа или плѣшивую голову мироваго судьи.
   Г. Жюго, съ очевиднымъ намѣреніемъ заискать въ полковникѣ, предложилъ ему русскихъ папиросъ и кюммеля. Де-Франкёръ отказался отъ того и отъ другаго.
   -- Обратите вниманіе, какова голова!-- проговорилъ г. Жюго тихо, показывая глазами на бывшаго жандармскаго поручика и придавая ему такой эпитетъ, который иногда коробитъ даже у Мольера.
   Де-Франкёръ окинулъ своего собесѣдника удивленнымъ взглядомъ.
   -- Вѣрно... Вы знаете, его жена...-- и тотъ началъ цѣлую исторію: мадамъ Жюмьежъ, правда, некрасива и не молода, за то смѣло можетъ похвалиться своимъ сложеніемъ, и надо сознаться, что одѣвается она превосходно, а для любителей женскаго туалета это дѣло тоже не послѣднее. Онъ пустился въ разныя подробности относительно ея бѣлья и самыхъ интимныхъ утонченностей роскоши. На его лицѣ появилось при этомъ гаденькое выраженіе и смѣхъ звучалъ чѣмъ-то оскорбительнымъ.
   Полковникъ, хорошо знавшій, насколько бываютъ иногда грубы послѣобѣденные разговоры мужчинъ, былъ, тѣмъ не менѣе, возмущенъ этими повѣствованіями, и когда г. Жюго, не думая униматься, началъ было называть имена, онъ рѣзко оборвалъ его:
   -- Позвольте, однако, мнѣ-то до всего этого какое же дѣло?
   И почти тотчасъ же повернулся къ нему спиною. Г. Жюго, чтобы скрыть смущеніе, поднялъ къ свѣту рюмку ликера и залпомъ выпилъ ее, съ видимою досадой во взглядѣ.
   Маркъ исчезъ куда-то. Де-Франкёръ, думая, что направляется въ гостиную, отворилъ боковую дверь и очутился въ темной комнатѣ, выходящей окнами на стеклянную веранду. Сквозь открытую дверь врывались свѣжіе струи воздуха и ароматъ сада: и здѣсь опять эти розы!
   Совершенно вопреки его волѣ, кое-что изъ дрянной болтовни Жюго запало въ его голову, затронуло ту долю неопредѣленной чувственности, которая подкрадывается даже къ самымъ нравственнымъ людямъ изъ-за лицемѣрныхъ свѣтскихъ фразъ. И какъ бы ни желалъ онъ, а не могъ справиться съ затронутымъ инстинктомъ и отдѣлаться отъ образа совершенно безразличной для него г-жи Жюмьежъ, представлявшейся ему въ ту минуту, когда она раздѣвается, чтобы ложиться спать или чтобы очаровать прелестью своего сложенія. И тутъ ему сразу ясно стало, почему баронесса де-Бретъ сначала ему такъ не понравилась и отъ чего потомъ исчезло его нерасположеніе къ ней; все дѣло было въ томъ, что ея вызывающая женственность сперва возмутила въ немъ человѣка нравственнаго, а затѣмъ примирила съ нею просто -- мужчину. Онъ понялъ также, чѣмъ привела его въ смущеніе Лилія при своемъ появленіи; слишкомъ нарядный туалетъ, слишкомъ открытая шея, стремленіе выставить на показъ свою красоту,-- все это придавало ей видъ только женщины и нисколько не напоминало о томъ, чті она мать семейства.
   Тогда, ради контраста, быть можетъ, сладострастная нѣга, навѣянная на него дыханіемъ этой чудной ночи и тонкимъ ароматомъ розъ, вызвала въ его воображеніи чистый образъ дѣвушки-цвѣтка; глаза, улыбку, стройный станъ Ивелины де-Кержюзанъ. Онъ поддался очарованію ея юности и красоты, и невыразимо сладкій трепетъ охватилъ его. Это было такъ внезапно, будто отуманивающій вихрь уносилъ куда-то его сердце. Это странное волненіе испугали его, и онъ прошепталъ:
   -- Что же это, однако, со мной?
   А сердце его замирало, безумно билось его старое сердце; барабаннымъ боемъ, ведущимъ батальонъ на приступъ, отдавались въ головѣ его учащенные удары. Де-Франкёръ закрылъ глаза передъ сознаніемъ правды, ослѣпившей его точно молнія. Но, пытаясь отогнать прочь всякую мысль и надежду, не желая даже ничего понимать, онъ предпочелъ приписать это тревожное состояніе радости своего пребыванія здѣсь и вліянію душистой свѣжести сада. А чувство счастья было такъ глубоко, что съ мечтою своей онъ уже не могъ разстаться и только повторялъ:
   -- Какъ хорошо, какъ хорошо мнѣ такъ!
   Человѣкъ онъ былъ чистый душою и почти не зналъ любви.
   

VIII.

   Почти тотчасъ же затаенные шаги послышались въ сосѣдней комнатѣ, проскользнули мимо двѣ тѣни. Онѣ вырисовались на освѣщенныхъ луной стеклянныхъ рамахъ веранды, и полковникъ узналъ,-- вѣрнѣе угадалъ,-- своего брата и баронессу де-Бретъ.
   Онъ хотѣлъ кашлянуть, дать имъ знать о своемъ присутствіи, но набѣжавшія опять подозрѣнія парализовали его честность. Онъ боялся только какъ бы его не замѣтили и напряженно ждалъ чего-то таинственнаго и непоправимаго.
   -- Клара,-- едва слышно прошепталъ Маркъ и обвилъ рукой станъ молодой женщины.
   Она откинулась, перегнулась назадъ и положила обѣ руки на его плечи, чтобы отстранить его или чтобы въ полутьмѣ заглянуть ему въ глаза. Молча, онъ привлекъ ее къ себѣ ближе, совсѣмъ близко, ихъ обѣ тѣни слились въ одну. Онъ нагнулся къ ея запрокинутой головѣ, припалъ губами къ ея устамъ долгимъ, жаднымъ, страстнымъ поцѣлуемъ.
   Вдругъ они отшатнулись другъ отъ друга, пугливо, какъ преступники при малѣйшемъ шумѣ. Она убѣжала. Маркъ не громко кашлянулъ. Полковникъ де-Франкёръ замеръ въ смущеніи. Это открытіе супружеской невѣрности, подготовляющейся или уже совершившейся, наполнило его душу глубокою жалостью, безъ гнѣва, безъ желанія упрекать. Маркъ хотѣлъ пройти мимо, удалиться; непроизвольнымъ движеніемъ полковникъ остановилъ его, схватилъ за руку. Тотъ пытался вырваться въ ужасѣ человѣка, застигнутаго на мѣстѣ преступленія.
   -- Тс... это я,-- удержалъ его старшій братъ.
   -- А!-- вырвалось у Марка восклицаніе.
   Послѣдовало короткое молчаніе, во время котораго каждый читалъ въ сердцѣ другаго, какъ по открытой книгѣ, каждый сознавалъ, что долженъ заговорить, и не рѣшался. А это крѣпкое, сочувственное пожатіе руки старшаго брата, не было ли оно краснорѣчивѣе всякихъ объясненій? Онъ видѣлъ все и жалѣлъ Марка, и Маркъ понялъ всю нѣжность этого нѣмаго укора. И, странное дѣло, въ своемъ смущеніи Маркъ наслаждался этимъ, ему сладокъ былъ такой укоръ.
   -- Прости,-- выговорилъ онъ, наконецъ, какъ провинившійся ребенокъ.
   -- А твоя жена?-- сказалъ де-Франкёръ въ сильномъ волненіи.
   Маркъ отвѣтилъ какимъ-то неопредѣленнымъ, ничего не выражающимъ жестомъ.
   -- Это капризъ?-- неувѣренно продолжалъ старшій братъ,-- тутъ нѣтъ ничего серьезнаго?
   -- Безуміе это!-- проговорилъ Маркъ, опуская голову, но тотчасъ же выпрямился и прибавилъ:-- Я люблю ее!
   -- Стало быть, она твоя любовница?-- сказалъ полковникъ рѣзко.
   -- Нѣтъ, клянусь въ томъ...
   -- Однако, что же это?
   Де-Франкёръ видѣлъ поцѣлуй, страстный поцѣлуй въ потемкахъ. Послѣ новаго молчанія старшій братъ медленно добавилъ:
   -- Это дурное дѣло.
   Маркъ взялъ его за руку, стараясь смягчить его, и, какъ бы оправдываясь, сказалъ:
   -- Лилія не знаетъ?
   Полковникъ покачалъ головой въ знакъ сомнѣнія.
   -- Что же ты намѣренъ дѣлать теперь?
   -- Ничего; самъ не знаю.
   Маркъ опять опустилъ голову; страсть такъ и бушевала въ немъ.
   -- На что же ты разсчитываешь?-- Полковникъ не хотѣлъ произносить имени этой женщины.
   -- Что за вопросъ?-- возразилъ меньшой братъ съ двусмысленною улыбкой.
   Де-Франкёръ понялъ; это его покоробило.
   -- Да-а?-- выговорилъ онъ иронически.
   И оба почувствовали, что оборвалось между ними что-то, легла тѣнь какая-то на ихъ взаимныя отношенія.
   -- Ты не понимаешь меня,-- вздохнулъ Маркъ печально.
   -- Боюсь понять.
   Молчаніе сдѣлалось упорнѣе, тягостнѣе. Обоюдное раздраженіе росло.
   Де-Франкёръ заговорилъ первый:
   -- Изъ-за чего ты разрушаешь собственное счастье?
   -- А изъ чего ты заключилъ, будто я счастливъ?
   -- Такъ развѣ же нѣтъ этого?
   -- Нѣтъ, въ томъ смыслѣ, какъ ты разумѣешь.
   И на выраженіе удивленнаго недовѣрія брата онъ договорилъ:
   -- Не суди меня слишкомъ строго, я все объясню тебѣ...
   И тотчасъ же ему стыдно стало своей лжи, такъ какъ ничто не мѣшало ему быть добрымъ мужемъ, кромѣ его природнаго легкомыслія и погони за наслажденіями.
   Дверь въ сосѣднюю комнату отворилась. При свѣтѣ лампы показалась фигура г. Жюго, съ выраженіемъ подозрѣнія на лицѣ, и позади его -- немолодая женщина, имѣвшая видъ компаньонки.
   -- Я такъ и полагалъ,-- сказалъ г. Жюго.-- Господа, дамы васъ къ себѣ требуютъ!
   

IX.

   Другая среда -- и атмосфера иная: въ гостиной свѣтло, душно чуть-чуть и уютно. Мадамъ Жюмьежъ за роялью. Подъ ея пальцами тихою грустью дрожатъ нѣжные звуки ноктюрна Шопена, ихъ замирающія волны какъ бы сливаются въ общую гармонію съ матовымъ блескомъ лампъ, съ тонкимъ ароматомъ женскихъ туалетовъ. Баронесса де-Бретъ беззаботно болтаетъ съ Лиліей о нарядахъ. При видѣ этихъ дамъ, никому въ голову не пришло бы усомниться въ ихъ дружбѣ. Полковникъ не рѣшился взглянуть на нихъ, изъ какого-то страннаго чувства стыда. Его глаза остановились на совершенно новой фигурѣ пожилой особы, невзрачной и подобострастной. То была компаньонка баронессы. Видъ у нея приличный и фальшивый, улыбка -- остроумная и заискивающая. За обѣдомъ этой госпожи не было, такъ какъ за столомъ оказалось бы тринадцать человѣкъ. Въ данную минуту она готовила карты для пасьянса госпожѣ Фабье. Звали ее мадамъ Лемартръ, и это имя она писала раздѣльно -- двумя словами, а не однимъ, какъ бы слѣдовало. Всѣ эти подробности сообщалъ полковнику г. Жюго, никому не дававшій пощады своею бульдожьей челюстью.
   -- Такъ видите ли, эту персону г. де-Бретъ пристроилъ въ качествѣ шпіона къ моей прекрасной кузинѣ. Когда онъ самъ дома, она читаетъ ему вслухъ, исправляетъ обязанности секретаря. Когда онъ въ отлучкѣ, она исправно посылаетъ ему свои маленькія донесеньица. Ну, да Клара тоже не промахъ и умѣетъ обойти кого угодно... и, разумѣется...
   Онъ не договорилъ изъ опасенія, что и такъ уже сболталъ лишнее. Этого было, однако, достаточно для подтвержденія перваго впечатлѣнія графа де-Франкёръ, заподозрившаго въ отношеніяхъ баронессы и Жюго кое-что не совсѣмъ чистое. Полковнику непріятна была даже та фамильярность, съ которою произнесено имя Клара, послѣ того, какъ при немъ прошепталъ его Маркъ.
   А самъ Маркъ, очень веселый, повидимому, говорилъ что-то забавное госпожѣ Жюмьежъ, усердно смѣшилъ ее. И, чуждый всякой лжи, Франкёръ страдалъ отъ этого притворства, налагаемаго условіями свѣта на его брата. Сознаніе отчужденности тѣснило ему грудь, давило его тяжелѣе, чѣмъ боевая кираса. Его взглядъ обратился къ дѣвицамъ де-Кержюзанъ; онѣ, казалось, были не прочь, чтобы онъ подошелъ къ нимъ, и онъ это сдѣлалъ.
   Ихъ разговоръ установился сразу, просто и безъ стѣсненія, какъ то всегда бываетъ между людьми, которыхъ обоюдно привлекаютъ симпатіи. Вдругъ стало легко на душѣ у полковника, и онъ, не задумываясь, отдался весь удовольствію бесѣдовать съ старою дѣвицей, обмѣниваться нѣсколькими словами съ Ивелиной. Отъ ихъ сердечной простоты вѣяло на него чѣмъ-то свѣжимъ и хорошимъ, въ обѣихъ была какая-то дѣтская прелесть, точно жизнь не коснулась ихъ своимъ растлѣвающимъ вліяніемъ. По существу, въ разговорѣ не было, впрочемъ, ничего особеннаго: рѣчь шла о Мартиникѣ, о миломъ для креоловъ far niente, о которомъ такъ сожалѣла старая тетка, о слугахъ, съ которыми пришлось разстаться, и даже о животныхъ, занявшихъ съ теченіемъ времени свое опредѣленное положеніе въ домѣ.
   -- Нашего маленькаго уистити,-- говорила Ивелина,-- мы подарили женѣ губернатора. Я хотѣла взять его съ собой, но мнѣ сказали, что онъ умретъ здѣсь отъ тоски по родинѣ. Я и оставила его, пусть тамъ живетъ счастливо.
   Все дѣло было въ тонѣ, въ той добротѣ, какая звучала въ этихъ простыхъ словахъ, и де-Франкёръ былъ тронутъ этимъ, хотя самъ терпѣть не могъ обезьянъ. А тетка, между тѣмъ, заговорила о своихъ двухъ братьяхъ, объ отцѣ и дядѣ Ивелины, морякахъ, изъ которыхъ первый былъ убитъ во время возстанія канаковъ, а второй погибъ въ Тонкинѣ. Она разсказывала о томъ, какъ оба одновременно женились на двухъ сестрахъ изъ Fort-de-France, умершихъ очень рано и оставившихъ -- одна Ивелину, другая мальчика, по имени Ивона. Дѣти носили, стало быть, сходныя имена, какъ символъ обоюдной дружбы, связывавшей ихъ родителей, и росли вмѣстѣ, точно Павелъ и Вергинія. Лилія была крестною матерью обоихъ.
   Тетка воспитывала Ивелину, ея кузины Фабье -- Ивона. Онъ готовился стать морякомъ, какъ были всѣ Кержюзаны. Его ждутъ въ будущемъ мѣсяцѣ, онъ проводитъ часть каникулъ въ Савойѣ, у сестры г. Фабье.
   Де-Франкёръ выслушивалъ всѣ эти подробности съ большимъ интересомъ, но нельзя сказать, чтобъ онѣ доставляли ему особенное удовольствіе. Не рѣдко бываетъ такъ, что едва имѣешь смутное понятіе о личности, и въ душѣ уже начинаетъ шевелиться чувство ревности къ этому неизвѣстному другу, чувство страха за то, что на его сторонѣ можетъ оказаться предпочтеніе. Успокоивало нѣсколько полковника то обстоятельство, что юному Кержюзану едва минуло шестнадцать лѣтъ. Тѣмъ не менѣе, Франкёръ слѣдилъ изподтишка за выраженіемъ лица Ивелины. На немъ не отразилось ни малѣйшаго смущенія въ то врейя, когда рѣчь зашла о другѣ ея дѣтства. Полковника восхищала ясность ея юной души. Одинъ вопросъ безпокоилъ его: по виду, она казалась совсѣмъ сформировавшеюся женщиной, насколько же сердцемъ и психическимъ развитіемъ она успѣла стать женщиной? Въ ней была прелесть пышно распустившагося цвѣтка; быть можетъ, подобно цвѣтку, и нѣтъ въ ней ничего, кромѣ блеска красокъ и аромата? А, впрочемъ, какая же бѣда въ томъ? Онъ съ большимъ недовѣріемъ смотрѣлъ на образованныхъ, ученыхъ женщинъ и полагалъ, что любой дичокъ знаетъ вполнѣ достаточно для того, чтобы сдѣлаться женою самаго требовательнаго мужчины. Въ томъ сомнѣнія быть не могло, что Ивелина достаточно созрѣла для замужства, и это внушало ему большое уваженіе: женщина представлялась ему существомъ нѣжнымъ и деликатнымъ, его глубоко трогала ея немощность, и жалость возбуждали въ немъ ея страданія, сопряженныя съ материнствомъ.
   Голосъ баронессы де-Бретъ прервалъ ихъ разговоръ:
   -- Не правда ли, графъ, вы не откажетесь отъ прогулокъ со мною верхомъ?
   Онъ вынужденъ былъ поклониться, отвѣчать, хотя его раздражалъ слишкомъ фамильярный и развязный тонъ этой женщины, позволявшей себѣ распоряжаться имъ въ этомъ домѣ, точно она считаетъ себя вправѣ приказывать здѣсь въ то время, какъ онъ знаетъ... Онъ не могъ уже попасть въ прежній тонъ съ своими собесѣдницами,-- нить была оборвана. Къ тому же, подали чай. И полковникъ залюбовался граціозною походкой Ивелины, ея необыкновенно бѣлыми руками съ голубоватою сѣткой просвѣчивающихъ жилокъ, ея длинными пальцами и нѣжно-розовыми ладонями. Дѣ"ушка подала ему чашку чая, и онъ, всегда называвшій чай микстурой, взялъ чашку ради удовольствія получить что-нибудь изъ ея рукъ. Въ то время, когда она наливала чай себѣ послѣ всѣхъ, онъ предупредительно поспѣшилъ помочь ей. Но этотъ радостный, почти юношескій порывъ смѣнился тотчасъ же чувствомъ непреодолимой робости, боязни, какъ бы не замѣтилъ кто его легкаго ухаживанія, какъ бы не угадали присутствующіе его душевной тревоги: всѣ, и Ивелина въ особенности, найдутъ его смѣшнымъ, такъ какъ и по лѣтамъ, и по положенію своему онъ былъ уже человѣкомъ солиднымъ, и, что всего хуже, пожилымъ человѣкомъ. Противъ этого протестовали его здоровье и сила, но протестовали очень втихомолку.
   Вечеръ подходилъ къ концу, и разговоры становились все болѣе и болѣе вялыми, наступало время разъѣзда. Супруги Жюмьежъ, прогостившіе цѣлую недѣлю, возвращались въ Вузье, экипажъ хозяевъ дома долженъ былъ доставить ихъ на желѣзно-дорожную станцію. За баронессой де-Бретъ пріѣхала изъ Жозе ея карета, а господина Жюго ждалъ его англійскій кабріолетъ.
   Баронесса стала прощаться первая, по-мужски пожавши руки старикамъ Фабье. Остальные гости послѣдовали ея примѣру и всею толпой вышли на крыльцо. Фонари экипажей прорѣзывали ночной сумракъ желтыми полосами свѣта; на темномъ фонѣ листвы пятномъ выступалъ крупъ бѣлой лошади. Мировой судья раскланялся и пошелъ пѣшкомъ въ сопровожденіи мальчика, несшаго большой фонарь.
   Маркъ захватилъ съ собой шляпу и перчатки.
   -- Не собираетесь ли вы меня провожать?-- сказала баронесса съ притворнымъ удивленіемъ.
   -- Всенепремѣнно и по заведенному порядку.
   -- Ну, къ чему это? Оставайтесь... вамъ, навѣрное, хочется побыть съ вашимъ братомъ.
   -- Братъ остался бы недоволенъ мною, еслибъ я отпустилъ васъ одну,-- любезно возразилъ Маркъ, но при этомъ онъ избѣгалъ взглянуть на полковника, а улыбка его и тонъ ясно выдавали неловкое и упрямое желаніе настоять на своемъ.
   На самомъ дѣлѣ такіе проводы вошли въ обыкновеніе съ тѣхъ поръ, какъ мадамъ Ламартръ чего-то испугалась, возвращаясь одна въ каретѣ. Говорилось также о какихъ-то бродягахъ, шляющихся по дорогамъ, но самихъ бродягъ никто въ глаза не видалъ, до Жозё было всего полчаса ѣзды, и Маркъ преспокойно возвращался всякій разъ одинъ-одинешенекъ.
   -- До свиданія, графъ, и не сердитесь, -- сказала мадамъ де-Бретъ,-- какъ видите, я тутъ не причемъ.
   Неуловимо-ироническая нотка торжества прозвучала въ голосѣ боронессы, выдавая тѣ преждевременныя и неосновательныя опасенія, которыя внушали ей пріѣздъ и проницательность старшаго де-Франкёра. Затѣмъ мадамъ де-Бретъ, какъ ни въ чемъ не бывало, поцѣловала Лилію, и всѣ стали садиться въ экипажи. Дверцы хлопнули, обрывая прощанія, и уносящіеся вдаль фонари запестрили своимъ свѣтомъ темные силуэты деревьевъ и ярко вспыхивающія группы розъ и геліотроповъ. Въ концѣ аллеи огоньки мелькнули въ разныя стороны и скрылись изъ вида.
   Старики Фабье вернулись уже въ домъ. Лилія и полковникъ замѣтили, что они остались вдвоемъ, и одна и та же невысказанная ими мысль заставила ихъ, молча, простоять нѣсколько секундъ на мѣстѣ, устремивши взоры въ ту сторону, гдѣ понемногу стихалъ и скоро замеръ совсѣмъ стукъ кареты. Дрожь пробѣжала по тѣлу Лиліи. Они вошли въ комнаты.
   Полковникъ припомнилъ тогда одну мелкую подробность, незамѣтно для всѣхъ проскользнувшую въ суетѣ разъѣзда,-- ту худо скрытую досаду, съ которою г. Жюго толкнулъ своего грума и съ мѣста ударилъ бичомъ своего пони. Близость Марка къ баронессѣ была, повидимому, причиной такого грубаго проявленія раздражительности. Де-Франкёръ пожалѣлъ о томъ, что не успѣлъ въ ту минуту разсмотрѣть выраженіе лица кузена мадамъ де-Бретъ.
   

X.

   Въ гостиной супруги Фабье и старая тетка Ивелины напомнили своимъ утомленнымъ и скучающимъ видомъ о томъ, что пора и на покой. Ивелина простилась съ Лиліей очень нѣжнымъ поцѣлуемъ, выражавшимъ сочувствіе дѣвушки неизвѣстному ей тайному горю ея крестной матери; де-Франкёру показалось, что въ обращенномъ къ нему взглядѣ Ивелины выразилось довѣріе къ нему, дружеская надежда на него и на его добрыя отношенія къ Лиліи. Молодая дѣвушка удалилась вслѣдъ за своею теткой. Полковникъ остался съ глазу на глазъ съ Лиліей, нѣсколько смущенный ея яркимъ, слишкомъ декольтированнымъ платьемъ.
   Она замѣтила это и поспѣшила граціознымъ, немного сконфуженнымъ жестомъ взять брошенный на креслѣ шарфъ и накинуть его на свои обнаженныя плечи. Хозяйка и гость, видимо, стѣснялись, не знали, съ чего начать разговоръ. Правда, они очень любили другъ друга, но едва были знакомы, такъ какъ видались рѣдко и лишь на короткое время. Обоюдно ихъ связывала какая-то безсознательная симпатія. И хотя графу непріятными представлялись всякія объясненія, тѣмъ не менѣе, онъ не счелъ себя вправѣ уклоняться отъ нихъ.
   -- Вы тоже, я думаю, сильно утомлены, дорогой Робертъ,-- сказала она.
   Полковникъ отвѣтилъ отрицательно и опустился въ кресло, слѣдуя ея примѣру. Лилія смотрѣла на брата своего мужа страннымъ упорнымъ взглядомъ, боязливымъ и проницательнымъ. Ея чудные черные глаза затуманились, лицо приняло выраженіе дѣтскаго отчаянія и она тихо заплакала. Онъ не нашелся, что сказать ей,-- такъ сильно подѣйствовало на него это наивное выраженіе неподдѣльнаго горя. Полковнику пересталъ даже ея нарядный туалетъ казаться неумѣстнымъ, такъ какъ, на самомъ дѣлѣ, онъ былъ только неудачнымъ и вызывалъ жалость къ ней. Лилія напоминала дѣвочку-подростка, плачущую въ своемъ праздничномъ платьѣ о томъ, что ея желаніе нарядиться было невѣрно истолковано и ей напрасно сдѣланъ выговоръ.
   -- Дорогая моя,-- говорилъ растроганный полковникъ,-- сестра милая! Перестаньте... О чемъ вы?
   Она заплакала сильнѣе и закрыла лицо руками.
   -- Полноте... Не надо такъ...-- Онъ всталъ съ мѣста и нерѣшительно сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, терзаясь своею безпомощностью и желаніемъ какъ-нибудь ее утѣшить.
   -- Простите,-- прошептала она,-- но силъ моихъ уже нѣтъ...
   И сквозь слезы прорвались рыданія. Де-Франкёръ кусалъ свой длинный усъ и растерянно моргалъ глазами. Онъ все предвидѣлъ: откровенности, жалобы, негодованіе, только не это -- не слезы, передъ которыми онъ былъ немощенъ и беззащитенъ.
   -- Что долженъ я думать? Мнѣ очень тяжело ваше горе...Если бы я зналъ причину, я, быть можетъ, нашелъ бы средство...
   Наступило долгое молчаніе. Лилія не переставала плакать съ видомъ полнаго сокрушенія, очень низко опустивши голову и конвульсивно вздрагивая всѣмъ тѣломъ. Онъ тихо заговорилъ:
   -- Довѣрьтесь мнѣ, вашему лучшему другу. Скажите, что волнуетъ васъ, печалитъ до такой степени?
   Она отвѣтила невнятнымъ, обрывающимся голосомъ:
   -- Я очень несчастлива!
   -- Несчастливы... вы? Вы, Лилія, такая добрая, когда всѣ такъ васъ любятъ?...
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- возражала молодая женщина, отчаянно покачивая головой, и при каждомъ движеніи въ ея густыхъ волосахъ сверкала и искрилась брилліантовая звѣзда.
   Полковникъ сдѣлалъ видъ, будто ничего не понимаетъ, и продолжалъ отеческимъ тономъ:
   -- Нѣтъ? Не всѣ васъ любятъ?
   -- Не то!-- простонала она.-- Мужъ разлюбилъ меня... онъ любитъ другую!
   -- Какъ можете вы этому вѣрить? Кого другую?... Вѣдь, это же фантазія, нехорошая фантазія!
   -- Не фантазія; я знаю навѣрное.
   -- Чѣмъ же это доказано?
   -- Ничѣмъ и всѣмъ. Точно не чувствуется это и по его виду, и по тому, какъ онъ себя держитъ, и по всему? Съ этою женщиной онъ милъ и любезенъ, слѣдуетъ за нею, какъ тѣнь. На меня вниманія не обращаетъ; что бы я ни сдѣлала, все не по немъ. Не замѣтили вы развѣ, когда я вошла въ гостиную?... Я опротивѣла ему. Прежде онъ былъ такъ хорошъ со мною, такъ нѣженъ. Онъ изъ-за нея такъ перемѣнился.
   -- Я не понимаю, о какой женщинѣ вы говорите,-- сказалъ полковникъ съ весьма естественнымъ смущеніемъ, такъ какъ ему приходилось притворяться.
   Лилія отняла руки отъ лица, оправила волосы и посмотрѣла на Франкёра грустнымъ взглядомъ, еще влажнымъ отъ слезъ. Ея разстроенное лицо, казалось, будто подурнѣло, какъ личики очень хорошенькихъ дѣтей, когда они плачутъ.
   -- Вы не можете похвалиться наблюдательностью, мой добрый другъ,-- проговорила она съ горькою усмѣшкой.-- Его ухаживаніе за баронессой достаточно замѣтно.
   -- Какъ, всѣ обвиненія противъ него основаны только на этомъ, на простой свѣтской любезности, на легонькомъ, ничего не значущемъ флиртѣ, пожалуй?
   Онъ умышленно подзадоривалъ ее, хотѣлъ доподлинно выпытать, какъ далеко заходятъ ея подозрѣнія. Она почти испуганно посмотрѣла на полковника и заговорила быстро, съ живостью, исходящею изъ чистаго сердца:
   -- Развѣ этого мало? Развѣ можетъ быть что-нибудь хуже этого? Неужели невѣрность сердечная только ничего не значитъ? Если бы я вздумала забавляться такимъ же флиртомъ съ мужчиной, развѣ мое кокетство не было бы предосудительнымъ?
   -- О, разумѣется, разумѣется, онъ поступаетъ дурно,-- согласился Франкёръ, довольный въ душѣ тѣмъ, что Лилія не знаетъ ничего большаго.-- Но вы сами же говорите,-- продолжалъ онъ,-- что Маркъ хорошъ съ вами и нѣженъ. Какъ же можете вы сомнѣваться въ немъ? Вы придаете слишкомъ много значенія его маленькому легкомыслію. Припомните, насколько онъ доказалъ силу своей любви къ вамъ,-- чтобы стать вашимъ мужемъ, онъ ни передъ чѣмъ бы не остановился.
   Этотъ намекъ на противодѣйствіе матери Франкёра, рѣзко возстававшей противъ женитьбы Марка, напомнилъ Лиліи счастливое время. Оставшись очень молоденькою вдовой, она въ два года одиночества оправилась отъ перваго тяжелаго горя и стала опять выѣзжать въ свѣтъ. Тутъ встрѣтила она Марка, красиваго, замѣтнаго, увлекательнаго. Онъ заговорилъ о любви и нашелъ откликъ въ ея сердцѣ. Быстро промелькнули восемь лѣтъ взаимной любви и счастья, радости, что ихъ прелестныя дѣтки ростутъ здоровыми и крѣпкими.
   Правда, кое-какія облачка набѣгали и затуманивали это счастье. Не разъ Лилія испытывала чувство ревности, и молодой женщинѣ приходила иногда мысль, что Маркъ могъ бы измѣнить ей, если бы захотѣлъ. Но она, сознательно, старалась ничего не замѣчать, цредпочитала вѣрить мужу въ томъ разсчетѣ, обычномъ многимъ женщинамъ, что не стоитъ обращать вниманія на короткія увлеченія и мимолѣтныя невѣрности мужей, не затрогивающія ни ихъ супружеской жизни, ни болѣе глубокаго сердечнаго чувства. Съ годами, однако же, въ ней окрѣпло самосознаніе супруги и матери, и постепенно наростало болѣе возвышенное, болѣе достойное понятіе о бракѣ. Привычка, охлаждающая чувства мужчины, наоборотъ, только усилила ея любовь къ мужу, ту особенную привязанность, которая является слѣдствіемъ доброй совмѣстной жизни, общихъ ежедневныхъ заботъ о воспитаніи дѣтей, о благосостояніи семьи. И вотъ теперь Лилія терзалась страхомъ передъ невѣрностью Марка, представлявшеюся опасною и непоправимою бѣдной женщинѣ, которой скоро должно минуть тридцать пять лѣтъ. Пока она очень хороша собой, но ея красота исчезнетъ, а онъ еще долго останется молодымъ, и вотъ почему,-- изъ желанія нравиться мужу, не всегда умѣло, быть можетъ,-- она была слишкомъ поглощена заботами о своемъ туалетѣ; ради того, чтобы оставаться очаровательною и любимою, она возводила въ нѣкій культъ всѣ утонченности туалета, пускала въ ходъ самые усовершенствованные косметики, свойственныя креолкамъ эксцентричности въ нарядахъ, всѣ ухищренія женскаго искусства, не всегда отличающіяся изысканностью вкуса. И все это безъ малѣйшей пользы, понапрасну, какъ она то чувствовала съ тѣхъ поръ, когда ея мужъ сталъ ухаживать за баронессой де-Бретъ. Что нашелъ онъ хорошаго въ этой женщинѣ? Чѣмъ лучше ея эта фарфоровая кукла съ блѣдными эмалевыми глазами, съ дерзкою улыбкой?
   Де-Франкёръ продолжалъ говорить, старался, какъ умѣлъ, оправдать брата, а Лилія едва слушала его, передъ ея неподвижнымъ взоромъ проносились вызванныя имъ картины былаго счастья и прежней любви. При мысли, что не вернутся уже счастливые дни молодости, что уходятъ они все дальше и дальше отъ нея, Лилія склонила голову, закрыла глаза платкомъ и опять заплакала. Но слезы не были уже такими горькими, онѣ успокоивали ее. Этотъі припадокъ нервности оказался полезнымъ ея непосредственной, мягкой натурѣ, живущей сердцемъ больше, чѣмъ умомъ, очень милымъ, но легкомысленнымъ.
   Полковникъ взялъ ея руку, дружески пожималъ ее и говорилъ:
   -- Оботрите ваши глазки, милая Лилія. Красоту беречь надо. Мужчины не любятъ женскихъ слезъ. Конечно, Маркъ былъ бы тронутъ, если бы увидалъ васъ такою, а все же будетъ лучше, если онъ найдетъ васъ спокойною и улыбающеюся, какъ всегда. Прочтемъ мы ему хорошее нравоученіе, и вы вернете его сердце, которое совсѣмъ не такъ далеко, какъ вамъ кажется. Подбодритесь же, дорогая сестра моя,-- бодрость нужна въ жизни.
   Она отерла глаза своимъ маленькимъ, смоченнымъ платкомъ.
   -- Онъ мужъ мой, и что бы онъ ни дѣлалъ, хотя бы очень несчастною меня сдѣлалъ, я, все-таки, не перестану его любить.
   -- Вотъ что хорошо, то хорошо!-- простодушно сказалъ де-Франкёръ.
   Они проговорили еще очень долго. Благодаря природной подвижности характера, Лилія мало-по-малу совсѣмъ прояснилась; на ея лицѣ остался лишь нѣжный слѣдъ грусти, что очень шло къ ней. Бой часовъ заставилъ оглянуться хозяйку.
   -- Боже мой, какъ долго я не даю вамъ спать! Простите ли вы мнѣ такой нерадостный пріемъ?
   Полковникъ завѣрилъ ее, что счастливъ выказаннымъ ему довѣріемъ; это не помѣшало ему, однако же, про себя сознаться, что ничуть онъ не разсчитывалъ попасть въ самый разгаръ семейной неурядицы. Онъ поднялся съ мѣста, видя, что Марка имъ не дождаться, о чемъ онъ, конечно, не сказалъ ни слова, хотя съ ума у него не сходило слишкомъ продолжительное отсутствіе брата. Лилія потушила лампы, кромѣ одной, и обратилась къ гостю:
   -- Я провожу васъ, такъ какъ никогда не ложусь спать, не поцѣловавши моихъ дѣвочекъ.
   Она взяла горящую лампу и пошла впередъ. Передъ дверью дѣтской, осторожно отворенной безъ шума, Лилія сдѣлала полковнику знакъ подождать ее. Почти тотчасъ же она позвала его, и онъ вошелъ, едва ступая. Комната дѣтей соединялась загороженною ширмами дверью съ помѣщеніемъ англичанки-бонны, которая появилась въ ту же минуту съ маленькою библіей въ рукахъ. Жанна и Жозе тихо спали въ своихъ маленькихъ кроваткахъ, раскраснѣвшіяся и улыбающіяся, подъ одѣяльцами, прикрывавшими ихъ до подбородковъ. Волосы дѣвочекъ были заплетены въ маленькія косички, топырившіяся птичьими хвостиками. Въ то время, какъ Лилія поправляла подушку меньшой дѣвочки, полковникъ замѣтилъ поразительное сходство ея съ матерью. Все, чѣмъ мать и дядя не могли подѣлиться между собою изъ боязни нарушить мирный сонъ дѣтей и въ присутствіи посторонней женщины, -- все это выразилось во взглядахъ и улыбкахъ, которыми сочувственно обмѣнялись Лилія и Робертъ. Наклонившись надъ кроватками, она долгимъ поцѣлуемъ припала къ Жозе, потомъ поцѣловала Жанну. Лилія замѣтила, что дядя страстно хотѣлъ бы сдѣлать то же, и знакомъ дала ему позволеніе. Онъ неловко кольнулъ племянницъ своими большущими усами; ихъ головки откинулись и повернулись на другой бокъ.
   -- Вотъ счастье!-- проговорилъ онъ тихимъ, взволнованнымъ голосомъ, раздумывая про себя, что тотъ, кому дано такое счастье, не пользуется имъ, и что нѣтъ этихъ радостей для него, готоваго все отдать за нихъ.
   Лилія ничего не отвѣтила и лишь задумчиво покачала головой.
   -- Я посвѣчу вамъ, -- сказала она, когда они вышли въ корридоръ.
   Она проводила полковника до его маленькаго салона и зажгла канделябры на каминѣ, потомъ, пожимая руку деверя, бросила взглядъ на дверь, ведущую въ помѣщеніе Марка. Вернулся ли онъ? Съ затаенною тревогой въ лицѣ, съ полуоткрытымъ ртомъ, она была очаровательна, ея грудь сильно волновалась изъ-подъ открытаго лифа. И полковнику она показалась неизмѣримо болѣе красивою, чѣмъ баронесса; онъ рѣшилъ, что необыкновенно глупы бываютъ иногда мужчины.
   Лилія отвернулась и съ блуждающимъ гдѣ-то далеко, далеко! взглядомъ сказала:
   -- Покойной ночи и сна покойнаго!
   Она удалилась слегка колеблящеюся походкой. Грустно стало на душѣ полковника, когда онъ проводилъ глазами ея нарядное платье, не удостоившееся вниманія любимаго человѣка и какъ-то жалобно шелестящее своими причудливыми складками.
   

XI.

   Графъ де-Франкёръ вошелъ къ себѣ и остановился въ изумленіи. Въ потемкахъ его ждалъ Маркъ, сидя неподвижно на креслѣ съ широко раскрытыми глазами.
   -- Какъ, ты вернулся?
   И, такъ какъ отвѣтъ нѣсколько замедлился, полковникъ почувствовалъ ту необъяснимую неловкость, которая возникаетъ въ на передъ таинственностью факта, когда кто-либо изъ ближнихъ нашихъ отступаетъ нѣсколько отъ обычныхъ условностей, тревожитъ насъ какою-нибудь странностью и непозволительностью.
   -- Я только что вернулся,-- сказалъ, наконецъ, Маркъ равнодушнымъ, ничего не выражающимъ тономъ и тотчасъ же прибавилъ:-- вѣдь, это Лилія тутъ была?
   Старшій братъ сдѣлалъ утвердительный знакъ головой. Маркъ потянулся и расправилъ руки.
   -- Какая восхитительная лунная ночь, если бы ты зналъ. Свѣтло, какъ днемъ, дорога точно скатерть бѣлая. Роса разсыпалась стеклярусомъ. Тишина въ воздухѣ... А почему нельзя...
   Онъ не договорилъ, раздумывая, вѣроятно, о неполнотѣ жизни, о стѣснительности общественныхъ условій, о всемъ, что задерживаетъ и давитъ свободу личныхъ желаній, эгоистическихъ стремленій человѣка къ наслажденіямъ. Въ его мечтательномъ взглядѣ не исчезло еще выраженіе удовольствія, испытаннаго имъ въ то время, какъ онъ провожалъ баронессу де-Бретъ, сидя противъ нее въ каретѣ и чувствуя прикосновеніе ея колѣнъ, ея ногъ, тогда какъ услужливая компаньонка головы не отводила отъ раскрытаго окна.
   -- Я скандализирую тебя, мой добрый Робертъ?-- и по его лицу скользнуло выраженіе благодушной ироніи. Онъ слегка пожалъ плечами и продолжалъ недовольнымъ тономъ:-- Вы долго бесѣдовали съ Лиліей? Позадержала-таки она тебя, ну, и, разумѣется, жаловалась и обвиняла меня. И хорошо вы меня пробирали?
   -- Ничего подобнаго не было, -- серьезно возразилъ полковникъ,-- она плакала.
   Маркъ всталъ.
   -- Вольно же требовать невозможнаго!-- заговорилъ онъ уже сердито.-- Виновато общество, не личности. Вѣрныхъ мужей нѣтъ, знаешь ты хотя бы одного такого, видалъ когда-нибудь?
   Холодный, нѣсколько суровый взглядъ брата остановилъ его, и Маркъ измѣнилъ тонъ.
   -- Ну, да, мнѣ непріятно, что она огорчается или, вѣрнѣе,-- я сознаюсь въ томъ,-- это злитъ меня. Несправедливъ я къ ней,-- можетъ быть. Но развѣ же это не нелѣпость? Вѣдь, мы уже не молодые супруги, она, по крайней мѣрѣ!-- добавилъ онъ жестко.-- Я привязанъ къ ней очень серьезно, никогда я не пожертвую ею ни ради какой страсти, ничего не измѣню я ни въ своей жизни, ни въ моемъ положеніи отца семейства. Я хорошо знаю свои обязанности передъ семьей. Но, позвольте, какой же вредъ я ей причиняю?-- и онъ горячился, пытаясь разными вывертами обѣлить неправое дѣло.-- Не имѣю я желанія быть смѣшнымъ и считаю себя вправѣ любить и жить, какъ всѣ живутъ. Она, разумѣется, этого не знаетъ, но неужели ты полагаешь, что такъ-таки я всю жизнь и былъ ей вѣрнымъ мужемъ, что не было у меня легонькихъ амурныхъ похожденій, развлеченія ради? Разъ я не дозволяю себѣ никакого скандала, какое же кому дѣло до этого? Ты можешь говорить, что дурно это и прескверно, и все, что тебѣ угодно, и, все-таки, не помѣшаешь ты мужчинѣ быть влюбчивымъ и чувственнымъ и въ силу этого доходить до многоженства, въ особенности же мужчинѣ нашего общества, утонченнаго и избалованнаго, празднаго и сытаго, откормленнаго самца, по выраженію Толстаго. Но ты, вѣдь, не читаешь этихъ вещей. Согласись, наконецъ, что довольно глупо придавать такую важность весьма естественному, въ сущности, удовольствію, которое можетъ имѣть извѣстное значеніе лишь съ точки зрѣнія весьма устарѣлыхъ предразсудковъ.
   -- Что, если бы такъ же стала разсуждать твоя жена?-- не выдержалъ полковникъ, сопоставляя искреннія слезы Лиліи и громкія фразы ея мужа.
   -- О-о! моя жена...
   И Маркъ не удостоилъ даже отвѣтомъ столь ничтожнаго возраженія, такъ какъ во всѣ времена вопросъ супружеской вѣрности разрѣшался въ смыслѣ благопріятномъ распущенности мужчинъ и крайне суровой строгости относительно женщинъ.
   -- По прошествіи восьми лѣтъ, я думаю, можно не быть влюбленнымъ все въ одну и ту же женщину.
   -- Но должно оставаться добрымъ мужемъ и не причинять женѣ страданій,-- возразилъ старшій братъ.-- Можешь ли ты въ свое оправданіе сослаться на страстную любовь, на готовность всѣмъ пожертвовать ради той женщины, которую будто бы ты любишь. Нѣтъ, не можешь? Можешь упрекнуть въ чемъ-нибудь Лилію? Вотъ тогда... послѣ обѣда...-- полковникъ не сказалъ и лишь подумалъ "послѣ поцѣлуевъ на верандѣ"...-- послѣ обѣда мнѣ показалось будто ты имѣешь что-то противъ жены, ты намекнулъ мнѣ, что несчастливъ съ нею. Въ чемъ же ты обвиняешь ее?
   Маркъ хорошо зналъ беззавѣтную любовь Лиліи, ея неизмѣнную нѣжность, и слова брата смутили его.
   -- Положимъ, нѣтъ, ни въ чемъ я не виню ее,-- сказалъ онъ прямо,-- кромѣ недостатка терпимости, стремленія стѣснять мою свободу... ну, просто и грубо говоря, она мѣшаетъ мнѣ! Къ чему это поведетъ? Меня не передѣлаешь, все же я останусь господиномъ.
   -- О, конечно, господиномъ... Но для чего же давать чувствовать свою маленькую тиранію? Для чего пытаться обманывать жену у нея на глазахъ? Если это уже такъ неизбѣжно, пусть же она ничего не знаетъ, по крайней мѣрѣ. Сочувствіемъ и заботами къ ней вознагради ее за оскорбленіе, которое ты ей наносишь. Повторяю тебѣ: она плакала. Неужели тебѣ дѣла нѣтъ до этого? Она одна теперь, она страдаетъ изъ-за тебя... любитъ тебя,-- вѣдь одинъ ты у нея!
   Искренность его тона поколебала Марка, почувствовавшаго въ эту минуту, насколько некрасивы были всѣ его эгоистическія разсужденія.
   -- А еслибъ ты любилъ другую, что бы ты сдѣлалъ въ моемъ положеніи?
   -- Я бы постарался отказаться отъ этой другой,-- смѣло отвѣтилъ де-Франкёръ,-- или, по крайней мѣрѣ, не сталъ бы раздражать чувство ревности моей жены. Въ твоемъ положеніи я чувствовалъ бы себя очень нехорошо. Тебѣ, повидимому, все это кажется самымъ простымъ дѣломъ. А скажи, не шевельнулось ли въ тебѣ раскаяніе послѣ того, что произошло на верандѣ? Не стало тебѣ стыдно передо мной, твоимъ другомъ, а никакъ не судьей? И вотъ, на твоемъ мѣстѣ; я бы пошелъ сейчасъ же къ Лиліи,-- она не спитъ, можешь быть увѣренъ въ томъ, не спитъ и, навѣрное плачетъ. Я бы разсѣялъ ея подозрѣнія, сталъ бы лгать, если это необходимо, успокоилъ бы ее нѣжными словами, не сберегалъ бы всѣхъ своихъ поцѣлуевъ для той, другой женщины. И когда она опять увѣрилась бы во мнѣ, я уже не обманулъ бы ее... или сдѣлался бы осторожнѣе.
   Никогда еще полковнику не случалось говорить такой длинной рѣчи. Маркъ удивленно смотрѣлъ на него, пораженный горячностью задушевностью его тона. Старшій братъ продолжалъ:
   -- Подумалъ ли ты объ этомъ? Толстаго я не читаю, но запомилъ изреченіе одного моралиста: любовь, если она не совсѣмъ пуста, ведетъ всегда къ нѣкоторымъ гадостямъ. Вотъ ты, напримѣръ, увѣренъ ли въ томъ, что не отплачиваешь кое-какими маленькими гадостями Лиліи за ея любовь, которая кажется тебѣ стѣснительною, за нѣмые укоры, которые ты чувствуешь въ ея печали, за тѣ старанія даже, которыя она употребляетъ для того, чтобы все еще нравиться тебѣ и чтобы удержать тебя?
   -- О, ты такъ думаешь?-- воскликнулъ Маркъ, затронутый за живое словами брата.-- Я не зналъ, что ты настолько силенъ въ психологіи.
   -- Э, другъ милый, жизнь много проще, чѣмъ это иногда кажется,-- возразилъ полковникъ простодушно.-- Я не изъ ученыхъ, ты знаешь больше меня. А въ данномъ случаѣ слушайся только голоса своей совѣсти.
   Сказано это было прямо и рѣзко, точно саблей отрублено, и въ голосѣ звучала никогда, ни передъ чѣмъ не отклонявшаяся честность. Долго сдерживаемое полковникомъ негодованіе боролось въ немъ съ жалостью къ брату. Ему тяжело было видѣть, насколько Маркъ ниже его, такъ какъ всегда, въ силу прирожденной скромности, онъ увѣренъ былъ въ интеллектуальномъ и нравственномъ превосходствѣ надъ собою меньшаго брата. Онъ и теперь еще не разубѣдился въ этомъ, и ему больно было видѣть его паденіе.
   Маркъ сѣлъ опять въ кресло и безсознательнымъ, задумчивымъ движеніемъ проводилъ по лбу своею выхоленною бѣлою рукой, съ изящно обточенными ногтями. Какъ бы изъ желанія оказать давленіе на его волю, графъ де-Франкёръ опустилъ на его плечо свою широкую, загорѣлую, тяжелую руку.
   -- Ну, одно маленькое усиліе добраго сердца, и иди ты къ ней. Дѣлай такъ, чтобъ она простила. Вѣдь, она-то ничего не видала, она такъ любитъ тебя и требуетъ лишь очень немногаго... только повѣрить тебѣ.
   Маркъ сидѣлъ, опустивши голову на руку; глазъ его не было видно. Когда онъ ихъ поднялъ, въ нихъ мелькало смущеніе.
   -- Ты немножко презираешь меня, не правда ли?-- проговорилъ онъ очень тихо.
   Де-Франкёръ попробовалъ разсмѣяться и пожалъ плечами.
   -- Я думаю, что сущій ты большой ребенокъ. Вставай-ка лучше и иди.
   Маркъ въ нерѣшительности не двинулся съ мѣста.
   -- Ты хочешь, чтобъ я это сдѣлалъ?
   -- Я прошу тебя...
   Прошло еще нѣсколько мгновеній молчанія, внутренней борьбѣ и колебанія. Потомъ Маркъ всталъ, выпрямился и, съ просвѣтлѣннымъ лицомъ, сказалъ:
   -- Ладно, иду къ ней!-- и, оборачиваясь къ брату, прибавилъ:-- но прежде я вотъ тебя расцѣлую!
   

XII.

   Занималась заря, а полковникъ не засыпалъ еще.
   Слишкомъ мягкая и широкая постель производила на него такое впечатлѣніе, будто онъ лежитъ въ лодкѣ. Воспоминанія прошедшаго вечера проходили передъ нимъ съ необыкновенною отчетливостью, въ совершенно ясныхъ, почти осязаемыхъ образахъ, какъ въ лихорадочномъ бреду. И, въ то же время, подступающая дремота окутывала ихъ какимъ-то прозрачнымъ туманомъ, въ которомъ то и дѣло все спутывалось и мѣшалось: путешествіе по желѣзной дорогѣ, встрѣча съ священникомъ и лицо покойной матери, ароматъ сада и изъ тумана выступающая фигура Ивелины... И она представлялась ему спящею теперь, мирно покоющеюся въ чудной дѣвственной красотѣ. И всѣ спятъ въ этотъ часъ, старики Фабье и малютки Жанна съ Жозей, и ихъ отецъ и мать, помирили они, навѣрное.
   И онъ хотѣлъ бы заснуть въ свою очередь, ни о чемъ не думать больше, успокоенный общимъ впечатлѣніемъ мира и тишины. Какая-то тяжесть чувствовалась во всемъ тѣлѣ, передъ закрывающимися глазами проносились вихремъ странныя видѣнія, обрывки сновъ, начало кошмара, нервная дрожь пробѣжала по икрамъ, точно закинулась въ сторону лошадь, на которой онъ куда то мчится. Нѣжащее тепло залило его голову, остается лишь ощущеніе аромата цвѣтовъ... розы, Ивелина...
   Дыханіе полковника стало ровнымъ и спокойнымъ.
   

КНИГА ВТОРАЯ.

I.

   Графъ де-Франкёръ былъ совершенно счастливъ.
   Вставши раннимъ утромъ, онъ открылъ занавѣсы и ставни оконъ. Все сверкало обновленною свѣжестью, небо и лѣса, луга съ уносившимися на встрѣчу солнцу послѣдними клубами фіолетоваго тумана, рѣка съ ея серебристымъ блескомъ. Отъ всего вѣяло чѣмъ-то животворнымъ и бодрящимъ, дышалось легко, чувствовался приливъ новыхъ силъ.
   Вчера онъ пріѣхалъ сюда или прошло уже много времени? Мѣсяцы онъ гоститъ здѣсь или еще больше,-- такъ близокъ сталъ его сердцу этотъ пейзажъ, такъ самъ онъ прижился хорошо въ этой большой комнатѣ? Безъ полученныхъ наканунѣ донесеній изъ Вердена и безъ отчетовъ командующаго за него полкомъ де-Франкёру могло бы показаться, будто весь свой вѣкъ онъ прожилъ въ этомъ тихомъ пріютѣ, гдѣ всѣ его любятъ, стараются угодить ему, гдѣ чистый воздухъ полей возстановляетъ его силы и душа отдыхаетъ въ кругу близкихъ сердцу людей.
   Одѣтый въ бѣлый фланелевый костюмъ и въ широкую русскую рубашку, полковникъ осторожно отворилъ дверь и направился въ комнату для купанья. Хотя Маркъ и предложилъ ему услуги своего камердинера Мишеля, отличнаго массажиста, и хотя онъ могъ приказать выкупать себя своему слугѣ, Франсуа, полковникъ предпочиталъ, изъ обычной нѣкоторымъ мужчинамъ стыдливости, становиться подъ душъ безъ свидѣтелей и собственноручно повертывать кранъ аппарата, обдававшаго его то сплошною струей, то частымъ дождемъ.
   Одѣвшись послѣ купанья, онъ вышелъ изъ дома. А такъ какъ одно утро точь-въ-точь походило на другое, то онъ пересталъ даже различать дни недѣли. Этимъ правильно повторяющимся прогулкамъ соотвѣтствовалъ и извѣстный рядъ обычныхъ впечатлѣній: блескъ солнца, свѣжесть воздуха и здоровыя испаренія земли вызывали неизмѣнно-радостное настроеніе. Полковникъ чувствовалъ себя въ такія минуты совсѣмъ другимъ человѣкомъ. Его походка дѣлалась молодою и эластичною, легкія расширялись, во всемъ существѣ разливалось какое-то ликованіе, какъ у двадцатилѣтняго юноши, казалось, что стоитъ только захотѣть, и онъ вотъ-вотъ обойдетъ, обѣжитъ всѣ эти луга и лѣса, перескочитъ черезъ холмы, точно надѣты на немъ "семи-мильные" сапоги Огра.
   И въ это утро онъ сравнивалъ свою обычную жизнь съ теперешнею, и тотчасъ же куда-то вдаль отодвинулись Вердёнъ и непривѣтливая, холостая квартира. Занятія своимъ дѣломъ, мечты честолюбивыя, вся мелочь и дрязги служебныя,-- все это далеко, далеко. Унылые обѣды за скучнымъ офицерскимъ столомъ, длинные часы одиночества за военно-техническими или историческими книгами, вечера за вистомъ въ знакомой чиновничьей семьѣ прошли, миновали и нѣтъ ихъ. Какимъ безотрадно-монотоннымъ представляется такое существованіе изо дня въ день, по разъ сложившемуся порядку, какимъ безцвѣтнымъ и томительнымъ кажется оно передъ теперешними днями, полными разнообразія, веселья и новыхъ ощущеній, которыя, точно на крыльяхъ, поднимаютъ его и несутъ въ часы утреннихъ прогулокъ.
   Графъ де-Франкёръ былъ совершенно счастливъ.
   Онъ шелъ быстро, расправивши плечи и грудь, разгорѣвшись яркимъ румянцемъ. Чувство нѣжности ко всѣмъ и ко всему охватывало его сердце, всѣмъ хотѣлъ бы онъ отплатить за добро, которое дѣлали ему, такъ какъ никогда и нигдѣ его такъ не любили. Старики Фабье съ необычайнымъ радушіемъ ухаживали за нимъ. Лилія была для него самою милою сестрой, и Маркъ, признавшій его доброе вліяніе надъ собою въ тревожный вечеръ его пріѣзда, относился къ нему съ особенною любовью и съ тѣмъ уваженіемъ, какое внушаетъ сила и прямодушіе. Насколько прочно, однако, улаженное имъ примиреніе супруговъ? И почему бы не быть ему прочнымъ? Маркъ, повидимому, искренно вернулся къ своей женѣ; она, казалось, совсѣмъ забыла его дурные поступки. Стало быть, все обстоитъ благополучно, въ наилучшемъ видѣ.
   Весьма возможно, что, вдумавшись поглубже, полковникъ былъ бы менѣе спокоенъ. Имѣлъ ли онъ хотя какое-нибудь основаніе думать, что Маркъ на самомъ дѣлѣ отказался отъ своей любви или отъ своихъ амурныхъ похожденій? Объ этомъ старшій братъ, изъ деликатности, не спросилъ даже Марка, по-своему и въ лучшую сторону объясняя себѣ его молчаніе. Но что же мѣшало Марку, помирившись съ женою, продолжать съ большею осторожностью, разумѣется, свое ухаживаніе за баронессой? Ихъ поцѣлуй на темной верандѣ, уста въ уста, не былъ ли доказательствомъ связи, обязывающей ихъ обоихъ на будущее? Убаюкивающая довѣрчивость брала, однако же, верхъ у полковника по двумъ причинамъ: во-первыхъ, въ простотѣ своего, честнаго сердца онъ доброму вѣрилъ больше, чѣмъ дурному; во-вторыхъ,-- и это въ особенности,-- новое состояніе его души, эгоистичное и сбивающее его самого съ толку, отклоняло его вниманіе и захватывало все его существо.
   Съ той минуты, какъ онъ вошелъ въ цвѣтущій садъ и встрѣтилъ тамъ чудную Ивелину, осыпанную розами, полковникъ былъ влюбленъ. Онъ былъ влюбленъ наивно и восторженно, отдаваясь сладкому опьяненію, къ которому примѣшивались чувства умиленія передъ слишкомъ раннею юностью дѣвушки и благоговѣнія передъ ея чистотой. Нахлынуло на него это вдругъ, съ перваго же вечера, точно внезапная болѣзнь; только самъ онъ не зналъ, какъ назвать этотъ очаровательный недугъ. Онъ былъ влюбленъ и не подозрѣвалъ этого.
   Подобно тѣмъ женщинамъ, которыя весь жизненный путь свой прошли, не испытавши паденія потому, что соблазна не встрѣтилось, графъ де-Франкёръ не имѣлъ о любви никакого понятія. Не могъ онъ назвать этимъ словомъ ни свои гарнизонныя развлеченія, ни дорого обходившіяся забавы въ Парижѣ во время короткихъ отпусковъ. Боязнь потерять свободу, инстинктивная робость, боязнь того, что не съумѣетъ онъ сдѣлать женщину счастливою, опасенія неудачи въ выборѣ жены, въ особенности же отсутствіе истиннаго и глубокаго чувства всегда заставляли его избѣгать женитьбы. Таму же способствовали и обстоятельства его жизни: молодымъ офицеромъ онъ былъ въ Африкѣ, потомъ въ Сенегалѣ и уже въ очень зрѣломъ возрастѣ рѣшился вернуться во Францію, уступая просьбамъ матери и чтобы жить вмѣстѣ съ нею.
   Еслибъ онъ тщательно обсудилъ свое настроеніе, то, конечно, не остался бы настолько спокойнымъ и его честная, прямая душа сильно встревожилась бы этою позднею страстью, грозившею поставить его въ совершенно безвыходное положеніе. Но онъ безсознательно отдавался блаженству любви, ни о чемъ не задумываясь, забывая свои годы и ничего не загадывая впередъ. Сердце было полно настоящимъ и Ивелиной.
   Каждое утро, въ часъ ранней свѣжести, его фантазія воспроизводила образъ этой дѣвушки съ такою силой, какой предполагать нельзя было въ человѣкѣ его лѣтъ и настолько уравновѣшенномъ. Во время прогулки, то раньше, то позднѣе, смотря по ходу его мечтаній, но неизбѣжно всякій разъ носилось передъ нимъ одно видѣніе: ея прелестный взоръ, ея улыбка. Вначалѣ онъ видѣлъ въ нихъ лишь выраженіе ея души и такъ неясно, что не могъ разобрать ни цвѣта глазъ, ни формы улыбавшихся ему губъ. Потомъ, незамѣтно, мало-по-малу видѣніе становилось опредѣленнѣе, осязательнѣе, и передъ нимъ блистала красотой живая женщина, Ивелина. Въ томъ же платьѣ, въ какомъ она была въ саду, и въ тѣхъ же башмакахъ изъ желтой кожи, въ широкополой соломенной шляпѣ, въ которой онъ встрѣтилъ ее въ первый разъ, онъ каждое утро видѣлъ ее то на опушкѣ молодого лѣска, то на тропинкѣ подъ ветлами. Онъ не бралъ съ собой Тигіаля, чтобы тотъ не испугалъ ее, на самомъ дѣлѣ же, чтобы не спугнуть его мечты. И она шла рядомъ съ нимъ, и они обмѣнивались рѣчами, слышными ему, но неуловимыми, невнятными, какъ бываетъ въ сновидѣніи. Такъ доходила она съ нимъ до воротъ парка и такъ же не вдругъ исчезала, точно таяла въ воздухѣ, въ которомъ на мигъ еще сверкалъ ея прелестный взоръ, ея улыбка... Счастливый и довольный, полковникъ возвращался домой съ сіяющимъ лицомъ.
   Въ это утро она не явилась ему ни въ тѣни ветелъ, ни подъ свѣжею зеленью лѣса. Случилось такъ, быть можетъ, потому, что онъ впередъ объ этомъ слишкомъ много думалъ, слишкомъ сознательно разсчитывалъ на фантастическое свиданіе съ нею, вмѣсто того, чтобы всецѣло, безъ думы, отдаться прихотливой мечтѣ, изъ которой она возникала, какъ сочнечный лучъ изъ багрянца зари. Но если и не удалось ему вызвать обычную иллюзію ея присутствія, то все же въ немъ самомъ она была, души его не покидала.
   Очарованіе это овладѣло имъ такъ внезапно, такъ захватило его всего и такъ сливалось со всѣмъ, его окружавшимъ, -- съ волшебною прелестью лѣта, съ ароматомъ только что скошеннаго сѣна, съ яркимъ цвѣтомъ розъ, -- что графъ де-Франкёръ ни на минуту не задумался о себѣ, ни разу внутрь себя не заглянулъ, какъ будто ничего ровно не произошло и совершенно въ порядкѣ вещей, что онъ въ сорокъ восемь лѣтъ беззавѣтно отдается любви къ этой дѣвочкѣ, почти ребенку.
   Онъ не задавался даже вопросомъ, къ чему же собственно приведетъ его это непреодолимое и наивное увлеченіе? Убаюкивала его, быть можетъ, одна весьма смутная иллюзія, часто свойственная людямъ всѣхъ возрастовъ,-- будто жизнью не спѣта никогда ихъ послѣдняя пѣсня, будто жизнь можно пережить еще разъ съ начала, и невѣдомые горизонты счастья, не встрѣченнаго раньше, откроются какъ разъ въ то время, когда всего менѣе можно ожидать. Мечта ребяческая, разумѣется, но полковникъ въ этомъ отношеніи былъ похожъ на тѣхъ моряковъ, которые состарились на кораблѣ, не испытавши любви.
   

II.

   Вернувшись съ прогулки, графъ де-Франкёръ направился къ новому зданію, въ которомъ онъ каждое утро навѣщалъ своихъ любимцевъ -- лошадей.
   Слуги справляли свое дѣло передъ конюшней. Кучеръ окачивалъ экипажъ водою изъ ведра. Запахъ кожи вырывался изъ открытыхъ оконъ комнаты для сбруи, гдѣ блестѣли лакированные хомуты и никелированные приборы. Полковникъ вошелъ въ полутемную конюшню. Двое конюховъ въ шотландскихъ шапочкахъ задавали кормъ лошадямъ. Де-Франкёръ привѣтливо отвѣтилъ на поклоны слугъ, окинулъ глазами крупы нормандской запряжки супруговъ Фабье, рыжей лошади Марка, щеголеватой англійской подъ дамское сѣдло и остановился у лакированныхъ дубовыхъ стойлъ Пуату и Коры.
   Онъ похлопалъ по крупу своего фронтовика, осмотрѣлъ подстилку и остался доволенъ исправнымъ аппетитомъ, съ которымъ сильный конь перемалываетъ широкими зубами засыпанный ему овесъ. Затѣмъ полковникъ перешелъ къ Корѣ. Она узнала своего господина съ той минуты, какъ онъ вошелъ въ конюшню, и, зачуявши его, начала волноваться подъ скребницей, которую денщикъ проводилъ по ея гладкимъ бокамъ.
   -- Смирно, эй!-- сказалъ полковникъ, проходя въ стойло. Кора покосилась на него своимъ чернымъ, кроткимъ глазомъ и потянулась къ нему розовыми ноздрями. Легкая дрожь все еще пробѣгала по тѣлу пугливой баловницы.
   -- Смирно, смирно, красавица моя!-- и онъ трепалъ ее по шеѣ, гладилъ ея гриву, ласкалъ Кору, какъ женщину.
   Онъ любилъ своихъ лошадей настолько, что не захотѣлъ разстаться съ ними и кому-либо поручить ихъ на время своего отсутствія. Любимицей была Кора, несмотря на ея маленькія предательства, за то Пуату пользовался своего рода уваженіемъ, какъ добрый братъ низшей расы, и -- почемъ знать?-- быть можетъ, лучшей расы, чѣмъ людская, такъ какъ статный конь былъ вѣренъ и понятливъ, на него можно положиться.
   Послышался громкій визгъ. Тигіаль, подкарауливавшій своего господина за дверью, кинулся къ нему, неистово размахивая хвостомъ и задавая дикую выпляску всѣмъ тѣломъ. Де-Франкёръ улыбнулся,-- и этотъ тоже любитъ его, по-своему... Отъ дома приближался Мишель, камердинеръ Марка; изъ-за обычнаго выраженія лица хорошо вышколеннаго слуги, обязаннаго сдерживать и взглядъ свой, и улыбку, проглядывало, тѣмъ не менѣе, нѣчто далеко не безразличное для полковника, -- искренняя симпатія къ нему, дозволительная всякому человѣку, хотя бы и лакею по отношенію къ господину.
   -- Господинъ виконтъ изволитъ работать въ мастерской, -- доложилъ Мишель, -- и проситъ господина графа пожаловать къ нимъ завтракать, если это не затруднитъ господина графа.
   

III.

   По заведенному порядку, гость съѣдалъ первый свой завтракъ въ комнатѣ Марка, такъ какъ здоровый желудокъ полковника не могъ выжидать натощакъ общаго завтрака, къ которому звонили въ половинѣ перваго часа.
   -- Ну, ужь иди, коли позволяютъ,-- обратился графъ къ Тигіалю, не осмѣливавшемуся слѣдовать за нимъ съ тѣхъ поръ, какъ его удалили изъ дома въ наказаніе за то, что онъ плохо обошелся съ кошками мадамъ Фабье. Она воспитывала цѣлый выводокъ ихъ у себя въ комнатѣ; присутствіе огромнаго пса повергало ихъ въ неописуемый ужасъ и смятеніе. А потому ему и былъ воспрещенъ входъ въ домъ, лишь мастерская Марка признавалась нейтральною территоріей.
   Входя туда, полковникъ быстро отскочилъ назадъ и захлопнулъ дверь: онъ увидалъ въ залитой солнечнымъ свѣтомъ комнатѣ совершенно голую женщину, натурщицу, съ которой Маркъ спокойно писалъ свою картину, стоя передъ большимъ полотномъ.
   -- Ничего, входи, входи, я кончилъ!
   Графъ де-Франкёръ вошелъ, чувствуя себя крайне неловко и не глядя на это очень бѣлое тѣло, какъ бы застывшее неподвижно въ позѣ нимфы въ лѣсу. Ни голова, ни глаза живой статуи не шевельнулись, на ея лицѣ замерла заказная улыбка, точно не этой женщинѣ принадлежало ея обнаженное тѣло. Но вся ея стыдливость вернулась къ ней, какъ только Маркъ сдѣлалъ знакъ, что сеансъ конченъ. И какъ ни быстро скрылась она за ширмы, все-таки, можно было замѣтить, насколько сильно она покраснѣла, и равнодушіе натурщицы смѣнилось нѣсколько запоздалымъ приливомъ стыда женщины, застигнутой чужимъ человѣкомъ. Ея не было видно и слышалась лишь торопливая возня одѣванья. Пока она была тутъ, графъ де-Франкёръ не вымолвилъ ни слова; онъ разсматривалъ ея изображеніе на картинѣ, написанное мягко, излишне розоватымъ тономъ, въ общемъ же весьма недурно. Когда ушла натурщица, онъ проговорилъ:
   -- Какъ же это ты не запираешь двери?
   Марка забавляло смущеніе брата.
   -- Я думалъ, она заперта,-- отвѣтилъ онъ.-- Оказывается, однако, что и кирасирскіе полковники кое-чего боятся!
   -- Да, вѣдь, я же не художникъ,-- добродушно возразилъ де-Франкёръ и подумалъ про себя при этомъ, что представляющееся необходимостью для людей профессіи весьма мало нужно такимъ любителямъ, какъ Маркъ. Но Маркъ былъ занятъ и въ это время не думалъ о своихъ дурачествахъ съ баронессой: стало быть, нѣтъ худа безъ добра.
   -- Я надѣюсь послать это на выставку,-- сказалъ Маркъ, необыкновенно усердно работавшій надъ своею картиной послѣднія двѣ недѣли.
   Въ дверь осторожно постучали, явился Мишель съ завтракомъ: съ чаемъ со сливками для Марка, съ яйцами, ветчиной и бутылкою шабли для полковника. На краю подноса лежала также почта.
   -- Письмо отъ Жюмьежа,-- проговорилъ Маркъ.-- Сообщаетъ объ открытіи охоты въ имѣніи Деваренна. Тамъ съ нимъ и съѣдемся.
   Деваренъ, о которомъ не разъ уже слышалъ полковникъ, былъ фабрикантъ-милліонеръ, владѣлецъ большаго лѣса, прудовъ и всякихъ хорошо оберегаемыхъ охотничьихъ угодій. Въ Люзермѣ онъ прогостилъ двѣ недѣли съ женою и дочерью до пріѣзда графа.
   Складывая письмо, Маркъ, какъ бы мимоходомъ, прибавилъ, точно это имѣло какое-либо отношеніе къ охотѣ:
   -- Надо мнѣ съѣздить узнать о здоровьѣ мадамъ Сіу.
   Мадамъ Сіу -- богатая тетка барона де-Бретъ, у которой онъ, отчасти изъ экономіи и отчасти изъ осторожности, оставилъ жену, такъ какъ считалъ себя главнымъ наслѣдникомъ этой старой и болѣзненной дамы. За послѣдніе дни она чувствовала себя очень плохо, но баронъ уже столько разъ видалъ, какъ она то умираетъ, то поправляется, что не нашелъ нужнымъ изъ-за этого сокращать свое путешествіе. Естественное дѣло, что баронессѣ нельзя было отлучаться изъ Жозе, и Маркъ, хотя побывалъ тамъ два раза, видѣлъ ее лишь на очень короткое время и при свидѣтеляхъ.
   Жюго привозилъ вѣсти о здоровьѣ старухи, снуя изъ одного замка въ другой; но три дня онъ уже не показывался, самъ задержанный дома болѣзнью.
   -- Хорошо было бы, еслибъ и ты со мною поѣхалъ, -- сказалъ Маркъ.-- Верхомъ бы прокатились вмѣстѣ.
   -- Можно войти?-- послышался голосъ за дверью.
   

IV.

   Вошла Лилія въ розовомъ фуляровомъ пеньюарѣ; она только что встала съ постели и сіяла, какъ лѣтнее утро.
   -- Здравствуйте!
   Она протянула руку деверю и, нагнувшись къ мужу, поцѣловала его въ лобъ. Ее можно было принять за другую женщину, на столько она казалась довольною и помолодѣвшею. Маркъ обхватилъ рукой ея станъ и привлекъ ее къ себѣ. Полковникъ улыбался, они довольный ихъ примиреніемъ. И на самомъ дѣлѣ, то былъ настоящій миръ, одинъ изъ тѣхъ возвратовъ нѣжности, при которомъ вся власть была бы на сторонѣ женщины, если бы она умѣла воспользоваться силой привычки и новымъ разцвѣтомъ красоты подъ вліяніемъ сознанія, что опять она любима.
   Лилія сказала:
   -- Кажется, отцу надо поговорить съ тобой; онъ получил письмо отъ своего повѣреннаго.
   Графу пріятно было, что она обратилась къ мужу на "ты", не несмотря на маленькую неловкость, которую испытываетъ всякій холостякъ при видѣ влюбленныхъ супруговъ, онъ завидовалъ имъ отъ всей души.
   -- Стало быть, судиться хотятъ?-- спросилъ Маркъ. Дѣло шло о спорѣ изъ-за клочка земли съ сутягой-сосѣдомъ. Маркъ взялся помогать тестю и велъ переговоры съ адвокатами.
   -- Вѣроятно, судиться,-- отвѣтила Лилія.-- Отецъ объяснитъ тебѣ.
   -- Хорошо, я пройду къ нему. Хочешь чаю?
   -- Пожалуй, изъ твоей чашки.
   Лилія положила четыре куска сахара, надъ чѣмъ они разсмѣялисъ. Она любила полакомиться, какъ кошка, и пококетничать была не прочь, что выходило у нея очаровательно. Маркъ поднялся ея мѣста и спросилъ:
   -- Собираются къ обѣднѣ?
   -- Конечно.
   -- Смотри же, не запаздывай,-- проговорилъ онъ весело, такъ какъ зналъ, что она часы проводитъ за туалетомъ.-- Будьте умниками и красокъ не трогайте,-- прибавилъ онъ, выходя изъ комнаты.
   Лилія выпила свой переслащенный чай, взглянула на фигуру голой женщины въ картинѣ на мольбертѣ и сдѣлала маленькую гримасу.
   -- Не правда ли, у Марка большой талантъ? Положимъ, н6 нравились мнѣ вначалѣ эти его натурщицы. Ну, пускай бы мужчины, а то... Когда позировали женщины, я всегда сидѣла тутъ съ работой, и -- какъ бы вамъ сказать?-- мнѣ немножко противно было это... тѣло для рисованія. Впрочемъ, нужно же ему чѣмъ-нибудь заниматься.
   Графъ де-Франкёръ покачалъ головой. Ему долго не нравилась не совсѣмъ понятная для него праздность брата, обусловленная своего рода недовольствомъ съ тѣхъ поръ, какъ, вслѣдствіе размолвки съ посланникомъ, его братъ вынужденъ былъ оставить службу вскорѣ послѣ своей женитьбы. Тутъ взманила было его политика, но неудача на депутатскихъ выборахъ заставила его отказаться отъ всякой карьеры, и тогда, откинувши честолюбіе, онъ ѣхалъ на Мартинику въ большія помѣстья стариковъ Фабье, разообразилъ свое лѣнивое бездѣлье охотой, рыбною ловлей и музыкой. Маркъ и этою страстишкой увлекался, пока не перекинуло его на живопись.
   Между тѣмъ, Лилія обшаривала мастерскую, съ тревожнымъ любопытствомъ перевертывала рамы съ натянутыми полотнами, заглядывала въ картоны. Ея невольный сообщникъ, де-Франкёръ, находилъ это не совсѣмъ-то дозволительнымъ.
   -- Какъ бы мнѣ хотѣлось знать...-- начала было она, закусывая губку, и вдругъ въ ея глазахъ сверкнулъ огонекъ: она нашла о, что искала, схватила въ руки одно полотно и показала его половнику
   Онъ подошелъ ближе и узналъ начатый портретъ баронессы де-Бретъ.
   -- Ну, скажите, хороша она? Находите вы ее красивой?-- заговорила Лилія съ досадой, которая была бы забавна, если бы не была такъ искренна.-- О, мужчины! Еслибы я не такъ любила Марка, я измазала бы носъ этому мерзкому портрету. Негодная женщина!
   И тотчасъ же она поставила картину на прежнее мѣсто, позади другихъ рамъ, изъ опасенія, что ей достанется. Полковникъ отечески улыбался, настолько весь видъ Лиліи въ эти минуту покаялся ему задорнымъ и сконфуженнымъ, и такъ была она мила въ то же время.
   -- Знаете ли,-- говорила она,-- есть нѣчто, въ чемъ мнѣ не слѣдовало бы признаваться, но если бы старой теткѣ сдѣлалось хуже, я ничуть не была бы этимъ недовольна, такъ какъ баронъ вернулся бы тогда и покрѣпче сталъ бы присматривать за своею супругой. Пока эта женщина здѣсь, я никогда не буду покойна.
   Затѣмъ, подумавши, она продолжала:
   -- Маркъ правъ, все-таки, сегодня надо съѣздить въ Жозе. Только, знаете, я тоже поѣду, такъ-то надежнѣе будетъ... Я съ Ивелиной въ коляскѣ, а вы верхами, какъ онъ говорилъ.
   -- Какъ, вы знаете?-- удивился полковникъ.
   Она покраснѣла, растерялась и, стараясь смѣхомъ скрыть свое смущеніе, сказала:
   -- Не говорите только, прошу васъ... Я слушала за дверью.
   -- О!-- вырвалось у Франкёра.
   Лилія развела руками, какъ бы извиняясь: да, конечно, не хорошо, она сама знаетъ... И де-Франкёръ, хотя и былъ немного возмущенъ этимъ, все-таки, не могъ рѣзко осудить ее. Онъ нашелъ ее даже необыкновенно милою, когда она, подхвативши свой пеньюаръ граціознымъ жестомъ, быстро исчезла изъ мастерской со словами:
   -- До свиданія, бѣгу одѣваться, чтобъ явиться въ красотѣ передъ Господомъ Богомъ.
   

V.

   "Не знаю, чего же еще можно требовать, если не признать ея красоты?" -- думалъ графъ де-Франкёръ два часа спустя въ маленькой церкви Люзерма, гдѣ онъ сидѣлъ на передней скамьѣ между старикомъ Фабье и Маркомъ.
   Лилія была на самомъ дѣлѣ хороша, а сидѣвшая рядомъ съ ней Ивелина была обворожительна.
   Полковникъ только ее и видѣлъ, только о ней и думалъ, только ею и любовался. Съ нимъ что-то странное происходило, похожее на ощущенія человѣка, который видитъ во снѣ, будто носится по волнамъ. Набѣгавшій валъ подхватывалъ его сердце и поднималъ куда-то, точно это была галлюцинація. И, вмѣстѣ съ тѣмъ, ничего не было похожаго на сновидѣніе, готовое исчезнуть, какъ только человѣкъ очнется. Сознаніе дѣйствительности и реальности всего окружающаго не покидало де-Франкёра и вызывало въ немъ чувство таинственнаго изумленія.
   "Да, это не мечта, не моя фантазія,-- думалъ онъ,-- она тутъ на самомъ дѣлѣ, я вижу ее, могу дотронуться до нея, удостовѣриться въ ея присутствіи".
   И это волновало его, какъ нѣчто таинственное, непонятное ему; онъ переживалъ чудныя мгновенія и сознавалъ, что это радостное чувство въ немъ отъ Ивелины. Она -- все для него, и во всемъ она! Ея скромность придаетъ особенную прелесть этой маленькой, бѣдной деревенской церкви. Ярче свѣтъ льется изъ грубо расписанныхъ оконъ потому, что она тутъ; служба торжественнѣе отъ того, что она молится. И старенькій, краснолицый священникъ нравится де-Франкёру потому, что онъ служитъ для нея. Дивно кротко лицо ея во время молитвы и какъ изящны движенія, когда она беретъ въ руки молитвенникъ или опускается на колѣни и склоняетъ головку. Во всей ея фигурѣ есть нѣчто необъяснимо прекрасное, внушающее сладкое благоговѣніе. Она напоминаетъ мадонну, божественно-чистую въ своемъ дѣвственномъ материнствѣ.
   И ни одинъ грѣховный помыселъ не примѣшивался къ этому обожанію. Полковникъ хорошо зналъ матеріальную, грубую сторону любви, но въ эту минуту все низменное было далеко отъ него. И, тѣмъ не менѣе, Ивелина была для него не ангеломъ безплотнымъ. Она представлялась ему дѣвой и супругой, и матерью, равно и неизмѣнно чистою во всѣхъ трехъ видахъ. Де-Франкёръ высоко чтилъ законы природы и не допускалъ мысли, будто что-либо, созданною высшею и невѣдомою силой, могло быть низкимъ или нечистымъ. Первымъ же дѣломъ все сливалось для него въ одномъ чувствѣ восторга передъ красотой молодой дѣвушки. А потому все казалось ему прекраснымъ -- голоса пѣвчихъ, колѣнопреклоненія двухъ маленькихъ прислужниковъ съ ихъ колокольчиками, весь обрядъ богослуженія, и всѣ казались ему добрыми, хорошими, близкими его сердцу.
   

VI.

   Обѣдня кончилась, они выходили, отвѣчая на поклоны толпившихся вокругъ нихъ крестьянъ. Ивелина, шедшая впереди полковника, омочила пальцы въ мраморной чашѣ и, обернувшись назадъ, дотронулась до его руки, дѣлясь съ нимъ святою водой. Онъ поклонился и одновременно съ нею сдѣлалъ крестное знаменіе. И это легкое прикосновеніе, какъ всякій обмѣнъ, точно сблизило ихъ. Она улыбнулась ему. Яркое солнце обдавало ихъ знойными лучами, вызывало румянецъ на ея лицѣ, играло на немъ сквозь поля соломенной шляпы съ цвѣтами.
   -- Какъ хорошо сегодня!-- сказала Ивелина.
   По дорогѣ перепархивали и щебетали воробьи. На темныхъ крышахъ селенія старая солома просвѣчивала изъ-за тонкой сѣтки зелени. На встрѣчу попадались бѣлокурыя дѣти, краснощекія и чистенькія; старики сидѣли у дверей домовъ и грѣли на солнцѣ свои старыя кости. Молодые парни, одѣтые по-праздничному, тѣснились въ дверяхъ кабака. Женщина доставала воду изъ колодца.
   -- Да, хорошо!-- отвѣтилъ де-Франкёръ, и звукъ собственнаго голоса удивилъ его, какъ то бываетъ съ человѣкомъ, очнувшимся вдругъ отъ того, что проговорилъ громко во снѣ.
   Нѣкоторая робость, которую онъ всякій разъ испытывалъ вблизи Ивелины, дѣлала его неловкимъ, и, подъ вліяніемъ немного неуклюжей сдержанности, онъ не находилъ, о чемъ говорить съ нею, изъ боязни смутиться и ее смутить чѣмъ-либо, могущимъ невольно выдать затаенную его мечту. Вдали отъ Ивелины онъ чувствовалъ себя совершенно свободно и наслаждался воспоминаніями о ней. Съ нею онъ становился серьезенъ. И она своимъ уже вѣрнымъ женскимъ чутьемъ угадывала его замѣшательство и раздѣляла его, хотя и безъ примѣси страха, такъ какъ ена знала, что онъ добръ и деликатенъ, и относилась къ нему съ искреннею симпатіей.
   -- А куда же дѣвались месье и мадамъ Фабье?
   -- Они пошли навѣстить своихъ бѣдныхъ,-- отвѣтила Ивелина.-- Послѣ обѣдни они всегда это дѣлаютъ.
   Они вышли изъ села на полевую дорогу. Лилія и старая дѣвица де-Кержюзанъ шли сзади нихъ, Маркъ -- впереди съ маленькою Жанной, а полковникъ и Ивелина -- рядомъ, испытывая впечатлѣніе уединенія и окружающей ихъ пустоты, что всегда чувствуется на большомъ просторѣ. Рѣчка извивалась блестящею змѣйкой по зеленымъ лугамъ. Было такъ жарко, что на душу ложилась истома.
   -- Не слишкомъ скоро мы идемъ?-- спросилъ де-Франкёръ.
   Она сдѣлала отрицательный знакъ головой.
   -- Какъ Жанна счастлива съ своимъ отцомъ!-- сказала Ивелина.
   Полковникъ взглянулъ на прыгающаго ребенка и на Марка, забавляющагося вмѣстѣ съ дѣвочкой.
   -- Онъ такое же дитя, какъ его дочь,-- тихо проговорилъ Франкёръ.-- А маленькая Жанна такъ мила, что нельзя ее не любить.
   -- Всѣ дѣти милы,-- сказала молодая дѣвушка.-- У насъ въ Мангѣ (ихъ помѣстье на Мартиникѣ) было множество дѣтей всѣхъ цвѣтовъ, бѣлыя дѣтишки, мулаты, негры, и я не знаю, право, которыя изъ нихъ лучше.
   -- Мальчики шумливѣе дѣвочекъ,-- замѣтилъ онъ, преслѣдуя свою мысль.
   -- О, мальчики всегда живѣе!-- сказала она наивно.-- Я думаю, что мать должна любить мальчика больше, чѣмъ дѣвочку.
   -- Да? А почему?
   -- Я... я не знаю,-- и она немного смутилась, покраснѣла и перемѣнила разговоръ.
   Позади нихъ слышался смѣхъ Лиліи и мадемуазель де-Кержюзанъ.
   Какъ крестная весела! Она совсѣмъ поправилась, она не была больна, сколько мнѣ извѣстно, грустна она была до вашего пріѣзда.
   -- Неужели?-- сказалъ онъ и замѣтилъ, что его спутница опять вспыхнула, и ему необыкновенно нравились эти переходы отъ наивной правдивости къ стыду изъ-за сказаннаго.
   -- Когда мы шли въ церковь, мнѣ помнится, ваша тетушка говорила, что долженъ скоро пріѣхать вашъ двоюродный братъ Ивонъ.
   -- Да, въ субботу той недѣли.
   -- Вы, вѣдь, вдвойнѣ родня? Похожъ онъ на васъ?
   -- О, нѣтъ! Ивонъ маленькаго роста, бѣлокурый, точно и не креолъ совсѣмъ. Дядя (такъ она называла г. Фабье) прозвалъ его маленькимъ бретонцемъ.
   -- Онъ хочетъ быть морякомъ, какъ его отецъ и дядя? Славная это карьера. Только жить приходится одинокимъ, далеко отъ родныхъ. Тяжело должно быть женамъ моряковъ.
   -- Да, конечно, опасности...-- и она подняла на полковника суой ясный взоръ.
   -- А разлука?
   -- Думать можно другъ о другѣ,-- отвѣтила она тихо, съ мечтательнымъ взглядомъ.
   -- И вы бы согласились быть женою моряка?
   -- Не знаю, можетъ быть,-- сказала Ивелина.-- Если бы отъ меня зависѣлъ выборъ, я бы, пожалуй, предпочла быть женою военнаго, можно не разставаться. Вотъ кавалерія, напримѣръ, или кирасиры -- какой восторгъ! Я была въ Парижѣ на смотру 14 іюля, какое это было великолѣпіе!
   Полковникъ вздохнулъ полною грудью и прибодрился: какъ вычурно она сказала это! Не важная теперь для него фигура какой-то маленькій Кержюзанъ! "Ваши кирасиры -- какой восторгъ!" -- милѣйшій полковникъ пріосанился молодцомъ, по-военному.
   Маркъ издали улыбался, точно угадалъ, о чемъ они говорятъ, поджидалъ ихъ. Какъ ни было пріятно идти вдвоемъ съ Ивелиной, полковникъ ничего не имѣлъ противъ вмѣшательства въ бесѣду третьяго лица, что давало ему возможность всѣ думы сосредоточить на Ивелинѣ, отдаться очарованію, слушая, какъ она говоритъ смѣется съ Маркомъ. Ихъ непринужденная короткость не возбуждала даже зависти де-Франкёра, такъ какъ онъ никогда не осмѣливался обращаться съ нею настолько свободно. Къ тому же, невозможность заговорить съ нею о любви вынуждала его довольствоваться ролью страстнаго мечтателя, таящаго въ глубинѣ сердца свои нѣмые восторги.
   Далеко не важны были тѣ нѣсколько фразъ, которыми онъ обмѣнялся съ дѣвушкой, но это было уже много, и этого было довольно. Ея слова безконечно повторялись въ его памяти, а съ ними вмѣстѣ воспроизводились ея фигура, жесты, выраженіе лица и даже интонація голоса, все то, что дѣлало ее существомъ особливымъ, исключительнымъ, высшимъ. Въ продолженіе трехъ недѣль онъ ни разу не испытывалъ лучшаго и большаго наслажденія, ибо до сихъ поръ лишь одно воображеніе работало надъ созданіемъ этой поэмы любви, такой чистой и прекрасной, и разцвѣтшей такъ поздно.
   Тѣмъ не менѣе, смѣхъ Ивелины вызвалъ въ немъ легкую тревогу. Маркъ имѣлъ обыкновеніе смотрѣть женщинамъ прямо въ лицо и такимъ особеннымъ взглядомъ, который совсѣмъ не нравился де-Франкёру въ эту минуту. И держалъ себя Маркъ очень вольно, пожалуй, даже слишкомъ вольно съ молодою дѣвушкой. Смутное и неопредѣленное чувство ревности кольнуло полковника. Но Маркъ казался настолько добродушнымъ, она была такъ чиста... И какъ только могла придти ему нехорошая мысль въ голову?... И, все-таки, крайне непріятно было ему это мимолетное впечатлѣніе.
   -- Дядя,-- сказала Жанна,-- хочешь нарвемъ васильковъ Ивелинѣ?!
   -- Съ удовольствіемъ, дѣточка.
   И онъ сталъ рвать цвѣты, сгибая свой огромный станъ по волѣ и по указаніямъ шаловливой дѣвочки, кричавшей ему: "Тутъ... вонъ тамъ, ахъ, какой хорошенькій!" Глядя, какъ онъ перепрыгиваетъ канавы у дороги и нагибается къ самой землѣ, Жанна хлопала рученками.
   -- Дядя, ты большой-большой такой... знаешь, на кого ты похожъ? На великана, про котораго бабушка разсказывала: нагнется имъ и слышитъ, какъ трава ростетъ.
   -- Это правда, и я слышу,-- отвѣтилъ полковникъ серьезно.
   Жанна смотрѣла на него съ улыбкой удивленія, Маркъ смѣялся, тихо улыбалась и Ивелина. А онъ думалъ про себя: да, трава ростетъ и покрывается пышнымъ цвѣтомъ. Онъ это хорошо слышитъ, въ своемъ сердцѣ чувствуетъ это.
   

VI.

   Вставали изъ-за стола. Жара была удручающая.
   -- У васъ слишкомъ много и слишкомъ хорошо ѣдятъ, -- сказалъ де-Франкёръ Марку.
   Очень воздержанный у себя въ полку, онъ не привыкъ къ деревенскому обилію яствъ и къ разнообразію винъ.
   -- Не дурно!-- отвѣтилъ Маркъ, съ блестящимъ взглядомъ, съ раскраснѣвшимися щеками, съ очень веселымъ видомъ.
   -- Серьезно, я чувствую, что начинаю тяжелѣть.
   -- Во всякомъ случаѣ, не отъ недостатка движенія. Моціонъ ты дѣлаешь достаточный. Встряхнемся, пойдемъ фехтовать передъ поѣздкой верхомъ.
   -- Теперь, въ такую-то жару?
   И машинально онъ послѣдовалъ за Маркомъ въ фехтовальную залу.
   -- Ты долженъ дать мнѣ нѣсколько уроковъ, вѣроятно, я поотсталъ,-- и Маркъ уже снялъ жакетку и жилетъ, снялъ со стѣны маски и рапиры съ мягкими наконечниками, попробовалъ упругость стали.
   -- Безъ нагрудниковъ?-- сказалъ полковникъ.-- Не особенно люблю я это.
   -- Ну, что тутъ можетъ сдѣлаться?
   Онъ надѣлъ перчатку въ то время, какъ старшій братъ расширялъ маску, оказавшуюся тѣсной.
   -- Готовъ?
   Они стали, шпаги поднялись, поклонъ, оба приняли боевую позицію, Маркъ -- нѣсколько вяло, полковникъ -- твердо и солидно, какъ настоящій "прево". Рапиры скрестились, короткій лязгъ стали, неудачно парированный ударъ и пуговка шпаги ткнула Марка прямо въ грудь. Онъ сдѣлалъ быстрое движеніе назадъ.
   -- Разъ, тронутъ!
   Нерѣшительныя движенія, рапиры ищутъ, избѣгаютъ, подкарауливаютъ другъ друга, нервно сталкиваются, колеблятся, рѣзкій звукъ, Маркъ выпалъ; но сухой ударъ отклонилъ его шпагу и короткимъ рипостомъ онъ получилъ второй ударъ.
   -- Тронутъ!-- крикнулъ онъ, немного раздосадованный на этотъ разъ, уязвленный въ наивномъ самолюбіи, почти всегда разыгрывающемся въ подобныхъ случаяхъ.
   Въ комнату безшумно вошли Лилія и старшая дѣвица де-Кержюзанъ и стали сзади Марка, глядя на фехтующихъ съ тѣмъ немного удивленнымъ и тревожнымъ любопытствомъ, какое возбуждаютъ въ женщинахъ грубыя забавы мужчинъ. Маркъ не замѣтилъ вошедшихъ. Но графъ де-Франкёръ, изъ желанія сдѣлать пріятное Лиліи, повелъ игру мягче, далъ себя тронуть разъ и два. Возбужденный удачей, Маркъ усилилъ нападеніе. Полковникъ ограничивался тѣмъ, что защищался, парировалъ его удары. Появилась Ивелина, веселая, улыбающаяся, и, нѣжно обнявши Лилію, составила съ нею восхитительную группу. Вниманіе полковника было отвлечено, и онъ получилъ разъ за разомъ нѣсколько ударовъ.
   -- А-га! поправляться начинаю!-- воскликнулъ Маркъ.
   Это подзадорило, даже раздражило де-Франкёра: таковы всѣ, не исключая и лучшихъ людей. На удары онъ сталъ отвѣчать рипостами и уже менѣе щадилъ брата, желая передъ нею показать свое превосходство. Но Маркъ, живо и немного предательски, защищался, какъ могъ, не разбирая, строго ли корректны наносимые имъ удары, лишь бы они были удачны, увертываясь отъ наносимыхъ ему или прямо отрицая ихъ. Маленькая фальшь брата сердила полковника, всегда спокойнаго и сдержаннаго. Къ тому же, присутствіе Ивелины, завтракъ, та горячка крови, которую испытываетъ человѣкъ въ бою, хотя бы и примѣрномъ, подѣйствовали на Франкёра возбуждающимъ образомъ. Стукъ оружія сталъ суше, жестче, въ немъ послышалось нѣчто ожесточенное, злое, напоминающее о дуэли и опасности. Послѣдовалъ сильный ударъ съ размаха, звукъ переломившейся шпаги, въ то время, какъ отскочившая отъ нея пуховка влѣпилась въ платье Ивелины, а обломокъ, оставшійся въ рукѣ полковника, ударилъ Марка въ бокъ и разорвалъ его рубашку.
   -- Тронутъ по-настоящему теперь,-- сказалъ Маркъ и тотчасъ же снялъ маску.
   Онъ улыбался, глядя на брата съ легкою ироніей побѣжденнаго. Полковникъ, въ досадѣ на себя за то, что согласился драться безъ нагрудниковъ, проговорилъ сердито:
   -- Убить могъ тебя... Да на тебѣ кровь!
   Дамы встревожились, Лилія въ испугѣ бросилась къ мужу, -- она увидала нѣсколько капель крови на его рубашкѣ.
   -- О, Боже мой!-- прошептала молодая женщина.
   -- Ну, что такое? Пустяки... нѣтъ ничего,-- смѣялся Маркъ, стараясь скрыть свое недовольство.
   На его боку оказалась довольно длинная царапина. Взбѣшенный и огорченный полковникъ продолжалъ ворчать и извиняться. А Маркъ, къ которому приставали съ всѣхъ сторонъ, сердился, кричалъ, чтобы его оставили въ покоѣ. Но, уступая просьбамъ; Лиліи, онъ послѣдовалъ за нею въ спальню, гдѣ жена залѣпила его царапину англійскимъ пластыремъ.
   -- Это по моей винѣ,-- повторялъ Маркъ.-- Робертъ не соглашался безъ нагрудниковъ, я заставилъ его. Гдѣ онъ, добрый мой Робертъ? Видъ у него совсѣмъ убитый.
   -- Ахъ, какая неосторожность!-- повторяла Лилія.-- Нехорошіе вы, мужчины!
   Она ласкающимъ движеніемъ руки прижимала пластырь, Маркъ смѣялся надъ ея испугомъ.
   -- Настоящее ты дитя,-- сказалъ онъ.
   Тогда она быстрымъ, влюбленнымъ движеніемъ припала губами къ пораненному мѣсту.
   -- Заживай, рана!
   

VIII.

   Графъ де-Франкёръ вышелъ изъ фехтовальной залы, вернулся въ свою комнату, задернулъ драпировки и бросился на постель. Странныя мысли вертѣлись въ его головѣ. Ему стыдно было. Какъ могъ онъ разгорячиться въ шуточной дракѣ съ братомъ? Изъ-за чего? Чтобы щегольнуть побѣдой передъ Ивелиной?... Какъ это мелко! И почему непремѣнно передъ нею? Стоило ей появиться, и онъ съ оружіемъ въ рукахъ готовъ было оспаривать ее у всѣхъ, у роднаго брата даже, если бы тотъ сталъ его соперникомъ.
   И тутъ онъ вдругъ понялъ всю правду, мучительную правду. Онъ любилъ. Да, слово, котораго онъ вымолвить не смѣлъ, раздавалось громко въ его душѣ. Онъ любилъ эту дѣвушку страстною, исключительною любовью, готовою ревновать ея взгляды, ея мысли, готовою на все, чтобы понравиться ей. Онъ любилъ не какъ поэтъ, а какъ мужчина, со всѣми слабостями человѣческими и со всею грубостью. Это уже не была та чудная мечта, которою онъ жилъ въ продолженіе трехъ недѣль, убаюкиваемый сладкими химерами. Туманъ разсѣялся, исчезъ ребяческій самообманъ. Она должна принадлежать ему, принадлежать вся, и только ему!
   И ему тотчасъ же представилось будущее, неопредѣленное, смутное, тревожащее душу. Принадлежать ему... но какъ? Сдѣлавшись его женой, разумѣется?
   Ему жениться на Ивелинѣ? И такое счастье возможно! Его сердце замерло отъ восхищенія. Да, въ супружество онъ внесетъ зрѣлость разума, свой жизненный опытъ, нетронутую свѣжесть сердца, чувство безконечно доброе и страстное -- влюбленнаго мужа, преданнаго друга и нѣжнаго отца. Хорошо какъ это, слишкомъ хорошо! Можетъ ли это статься?
   Безуміе, вѣдь, это... Онъ забываетъ о своихъ годахъ, возводяетъ себѣ думать о ней, когда она -- ребенокъ. Да, въ пятнадцать лѣтъ она дитя. Онъ самъ засталъ, какъ она играла съ Жанной, держала на рукахъ куклу и разговаривала съ ней, какъ съ живою. Увидавши его, Ивелина разсмѣялась и покраснѣла. Если ее забавляютъ такія игры, не доказываетъ ли это, насколько юная еще въ ней душа, насколько не сложилась она нравственно? И самъ себѣ онъ отвѣчалъ: "Она женщина. При всей чистотѣ сердца, въ ней уже сказываются инстинкты врожденнаго кокетства, стыдливости. Она легко смущается передъ мужчинами. И не въ томъ ли самая очаровательная прелесть ея, что, едва ставши большою дѣвочкой, она можетъ быть уже матерью? Какой восторгъ, когда замужнею женщиной она будетъ укачивать ребенка, какъ теперь куклу!"
   Но онъ старъ, сдѣлается старымъ скоро, во всякомъ случаѣ. Онъ встрепенулся: въ чемъ же сказалась, однако, его старость? Въ морщинахъ, въ сѣдинѣ, въ дряхлости тѣла и души? Полковникъ вскочилъ съ постели, отдернулъ драпировки и, облокотившись на каминъ, сталъ внимательно разглядывать себя въ зеркало. Цвѣтъ лица загрубѣлый? Да, конечно, цвѣтомъ лица онъ не могъ похвалиться въ эту минуту. Но самая эта краснота не есть развѣ доказательство силы? Волосы?-- ни одного сѣдого. Зубы?-- они бѣлы и крѣпки, какъ у его Пуату. Ни морщинки на загорѣлой шеѣ, ни складочки на широкомъ открытомъ лбу. А сила!... Онъ протянулъ руку и, не сгибая ее, высоко поднялъ съ камина часы, тяжелую бронзовую группу, потомъ тихо опустилъ ихъ на мѣсто и удивился, что часы остановились. Его грудь расширялась могучимъ дыханіемъ, онъ пьянѣлъ отъ прилива захватывающей его любви, какъ отъ вина.
   -- Я молодъ,-- выговорилъ онъ громко,-- я молодъ!
   Онъ ликовалъ и задыхался. Чтобы затушить палившій его огонь, де-Франкёръ вылилъ цѣлый кувшинъ воды въ огромный тазъ и сталъ мочить голову съ почти дикою радостью.
   Успокоившись, онъ обтерся, тщательно оправился, смочилъ виски о-де-колономъ. А въ душу закрадывалась новая тревога. Жениться! Да, онъ женится. Но захочетъ ли она быть его женой? Полюбитъ ли его?... Быть можетъ, онъ ей кажется грубымъ потому, что онъ ранилъ брата? Согласится ли на этотъ бракъ ея тетка? Одобрятъ ли его старики Фабье? Что скажетъ Маркъ? Какъ отнесется къ этому Лилія? Да, Лилія, она добрая, она, можетъ быть, станетъ на его сторону. Онъ къ ней скорѣе обратится, чѣмъ къ Марку. Ему неловко, совѣстно было бы заговорить объ этомъ съ мужчиной, даже съ братомъ. Иное дѣло Лилія... Почему бы не поговорить съ ней сейчасъ? Съ тою невѣроятною торопливостью, которую не могутъ иногда преодолѣть люди, онъ раздумывалъ:
   "Да, самое лучшее сейчасъ... вывѣдать ея мнѣніе, по крайней мѣрѣ".
   Будь она посерьезнѣе, онъ побоялся бы ей открыться. Въ Лиліи же, слишкомъ избалованной для того, чтобы быть положительною женщиной, онъ разсчитывалъ найти не только снисходительную слушательницу, но и союзницу, готовую ему помогать. Но онъ вспомнилъ про царапину Марка, которую она перевязывала въ эту минуту. Теперь говорить не удобно. Лишь бы Лилія не сердилась на него за эту несчастную ранку! Его продолжалъ мучить стыдъ изъ-за того, что онъ такъ разгорячился. И полковникъ почувствовалъ сильное утомленіе, упадокъ духа. Счастье любить смѣнилось тревожнымъ и боязливымъ настроеніемъ. Онъ опять легъ на постель и схватился руками за голову.
   -- Что съ тобой?-- раздался надъ нимъ голосъ брата.-- Ты нездоровъ?
   Де-Франкёръ повернулся; Маркъ былъ въ костюмѣ для верховой ѣзды.
   -- У меня мигрень,-- отвѣтилъ полковникъ и, приложивши руку къ груди брата, на то мѣсто, куда попала рапира, онъ продолжалъ измѣнившимся, взволнованнымъ голосомъ:
   -- Тебѣ не очень больно, ты не сердишься на меня?
   -- Робертъ, ну, какъ тебѣ не стыдно, старшой ты мой?
   Маркъ крѣпко пожалъ ему обѣ руки и прибавилъ:
   -- Ѣдемъ скорѣе, утечемъ отъ нихъ. Наши дамы не поѣдутъ, у нихъ тамъ гости и, говорятъ, еще кто-то пріѣдетъ. Лилія изъ себя выходитъ.
   

IX.

   Дорога въ Жозё, графъ де-Франкёръ на Корѣ, Маркъ на своемъ рыжемъ Фебѣ, они ѣдутъ шагомъ, по случаю удручающей, жары. Бѣгущая далеко въ сторонѣ рѣчка манитъ освѣжиться, выкупаться.
   -- Завтра натѣшусь,-- сказалъ Маркъ.
   У Фабье былъ на берегу рѣки маленькій павильонъ, куда всею семьей они отправлялись купаться. Легкая простуда Лиліи прервала на время эти экскурсіи.
   Братья не проговорили больше ни слова до Жозё. Полковникъ былъ поглощенъ своими думами, Маркъ -- своими, которыя, навѣрное, удивили бы и встревожили бы старшаго брата, если бы онъ могъ ихъ разгадать. Странный человѣкъ былъ этотъ Маркъ -- свѣтски вполнѣ безукоризненный и лишенный всякаго представленія о буржуазной нравственности. Добрый по природѣ, онъ былъ легкомысленъ, какъ женщина, и эгоистиченъ во всемъ, что касается его удовольствій, и при этомъ склоненъ къ нѣкоторымъ предательствамъ, во вкусѣ Коры, только что сдѣлавшей ни съ того, ни съ сего скачокъ въ сторону,-- однимъ словомъ, это -- сложная натура, готовая, въ одно и то же время, на добро и на зло, очень искренняя, какъ всѣ чувственныя и нервныя натуры, легко поддающіяся быстро измѣняющимся увлеченіямъ.
   Онъ не солгалъ брату, когда увѣрялъ его, послѣ поцѣлуя на верандѣ, что не былъ любовникомъ баронессы де-Бретъ. И на самомъ дѣлѣ это было такъ, хотя не ихъ воля, а обстоятельства удерживали ихъ пока. Такъ же искренно Маркъ явился къ женѣ, скорѣе изъ сочувствія къ ея горю, чѣмъ изъ-за раскаянія и, отчасти, быть можетъ, изъ разсчета, чтобы усыпить ея подозрительность. Но онъ и не думалъ отказываться отъ баронессы, въ полной надеждѣ, что, при извѣстной осторожности и хитрости, случай приведетъ ихъ въ объятія другъ друга. Любилъ ли онъ ее, однако? И да, и нѣтъ. Онъ, просто, увлекался ею. У нѣкоторыхъ мужчинъ бываютъ такія вспышки, которыя поддерживаются до поры, до времени ожиданіемъ и угасаютъ, какъ только удовлетворена прихоть.
   Что касается баронессы, то въ ней онъ не ошибался, и если бы у него даже не было прямыхъ доказательствъ, онъ вѣрно разгадалъ бы ее, по нѣкоторымъ признакамъ. Ея легкомысленный, задорный видъ долженъ былъ прикрывать своенравный, пылкій и чувственный темпераментъ. Стоило только взглянуть на ея странные глаза съ ихъ тревожными вспышками, стоило обратить вниманіе на розовые тоны, набѣгающіе отъ плечъ къ шеѣ и заливающіе ее краскою стыда за сокровенныя нехорошія мысли, дабы понять, что эта дочь Евы обречена заранѣе на паденіе. Она должна знать запретную сладость поцѣлуевъ, которыми обмѣниваются въ гостиной, при цѣломъ обществѣ, въ амбразурѣ окна за тяжелою драпировкой, не боясь никакого риска; ей, несомнѣнно, извѣстно, какъ женщина можетъ отдаться моментально, безсознательно, точно ослѣпленная молніей во время сильной грозы.
   Въ этомъ Маркъ имѣлъ случай убѣдиться, къ большому своему удивленію, въ самомъ началѣ знакомства съ баронессой, когда онъ едва начиналъ ухаживать за нею. Какъ-то разъ въ Жозе за обѣдомъ онъ сидѣлъ рядомъ съ нею. При нечаянномъ прикосновеніи его ноги, маленькая ножка баронессы не отодвинулась; во избѣжаnie неумышленныхъ толчковъ, Маркъ принялъ свою ногу, тогда ножка молодой женщины пустилась въ догонку, подразнивая и лаская. Такъ на глазахъ у Лиліи завязались отношенія, ведущія къ супружеской измѣнѣ. Какой же человѣкъ, на самомъ дѣлѣ,-- разсуждалъ мужъ, -- откажется отъ женщины, когда та сама заигрываетъ съ нимъ такъ соблазнительно и смѣло? Будь на его мѣстѣ самый скромный человѣкъ, самый сдержанный и солидный, и тотъ, навѣрное, поддался бы искушенію, хотя бы его жена была идеаломъ чистоты и преданности.
   Маркъ перебиралъ все это въ умѣ съ твердою рѣшимостью воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ, когда бы онъ ни представился -- завтра или черезъ полгода. Сладкое волненіе все болѣе и болѣе овладѣвало Маркомъ, вслѣдствіе ли томительной духоты, предвѣщавшей грозу, или, какъ то сознавалъ даже его старшій братъ, вслѣдствіе слишкомъ обильнаго питанія и праздности, избытка крови и силъ, которыя Толстой считаетъ причиною всяческой погибели. Маркъ нервно сжималъ ногами своего коня, довольный его легкостью и мягкостью, и усмѣхался немного жестокою улыбкой съ сухою страстностью во взорѣ. Въ сущности, ничто не измѣнилось за эти три недѣли. Лишь бы не вернулся баронъ. Что же касается болѣзни старой тетки, то она пришлась даже очень кстати, успокоила подозрительность Лиліи, такъ какъ ему и баронессѣ рѣже приходилось видаться на глазахъ у ревнующей жены.
   Несомнѣнно, онъ рискуетъ причинить ей много горя, если она узнаетъ. И ему очень тяжело становилось отъ этой мысли, которая ни отъ чего, впрочемъ, не могла удержать его. А разъ жена ничего не знаетъ, что же дурнаго въ этомъ? Обманывать ее -- не Богъ знаетъ ужь какое преступленіе, и онъ съумѣетъ такъ устроить, что ничего до нея не дойдетъ. Необходимо также принять и къ тому свои мѣры, чтобы не замѣтилъ Робертъ, способный, при случаѣ, стать поперекъ дороги исполненію его каприза и, чего добраго, серьезно съ нимъ поссориться, если онъ опять доведетъ Лилію до слезъ.
   Но, взглядывая украдкой на широкую, увѣсистую фигуру полковника и на его добродушное задумчивое лицо, Маркъ рѣшилъ, что немного нужно хитрости для того, чтобы провести старшаго брата, и не велика будетъ заслуга, когда это удастся.
   Они подъѣхали къ тополевой аллеѣ; въ концѣ ея виднѣлся замокъ.
   

X.

   Вышедшій на встрѣчу старый слуга проводилъ братьевъ въ пріемную. Сидѣвшая тамъ монахиня тотчасъ же исчезла, и явилась мадамъ Лемартръ. Видъ у нея былъ менѣе приниженный, тутъ она чувствовала себя дома и очень развязно передала, какъ старая тетушка провела ночь и чувствуетъ себя немного лучше. На бѣду, парижскій врачъ, находившійся при ней, вынужденъ былъ спѣшно уѣхать, такъ какъ его вызвали телеграммой, и теперь нигдѣ не могутъ разыскать мѣстнаго врача, г-на Корбъ, отлучившагося изъ дома съ самаго утра. Между тѣмъ, необходимо во что бы то ни стало, чтобы онъ пріѣхалъ.
   Вошла мадамъ де-Бретъ въ пеньюарѣ, лицо было утомленное, глаза чуть-чуть ввалились. При видѣ двухъ посѣтителей, хозяйка закусила губку, но поспѣшила скрыть, насколько непріятно ей присутствіе старшаго брата.
   -- Какъ мило съ вашей стороны...-- заговорила она, обращаясь преимущественно къ полковнику.
   И въ то время, какъ мадамъ Лемартръ уходила изъ комнаты, баронесса опустилась на козетку.
   -- Уфъ! измучилась,-- сказала молодая женщина и, глядя на Марка, прибавила:-- мой мужъ возвращается. Я такъ рада, моихъ силъ уже не хватаетъ!
   Къ счастью, полковникъ смотрѣлъ на хозяйку и не видалъ выразительнаго, растеряннаго лица брата, сраженнаго этимъ извѣстіемъ. Маркъ пробормоталъ, кое-какъ сохраняя принятый въ обществѣ любезный и спокойный тонъ:
   -- А! И когда вы ждете барона?
   -- Время не опредѣлено еще; онъ сообщаетъ только, что намѣренъ вернуться,-- и нетерпѣливымъ жестомъ она хлопала по ладони кистью своего пояса.
   -- Я думалъ, что здоровье вашей тетушки...-- заговорилъ Маркъ.-- Намъ сказали, что ей лучше сегодня.
   -- Ахъ, хорошо, что напомнили...-- и, приложивши палецъ ко лбу, она вспоминала и соображала.-- Телеграмму еще надо послать, а тутъ -- этотъ докторъ, котораго нигдѣ не находятъ. Необходимо послать въ Аттинь, и рѣшительно некого. Кучеръ занемогъ, лакея тетушка послала за аббатомъ Люро, живущимъ въ двухъ часахъ разстоянія. Все идетъ вверхъ дномъ въ этомъ домѣ.
   -- Если все дѣло въ томъ, чтобы съѣздить въ Аттинь,-- сказалъ Маркъ,-- то я сію же минуту... Чего мнѣ стоитъ проскакать три четверти часа! Братъ тѣмъ временемъ посидитъ съ вами.
   Де-Франкёръ, испуганный перспективой такъ надолго остаться съ глазу на глазъ съ баронессой, съ которой онъ рѣшительно не зналъ, о чемъ говорить, увлекаемый жаждою движенія, свойственною влюбленнымъ,-- воскликнулъ шутливымъ тономъ:
   -- Умоляю васъ, располагайте мною, и смѣю завѣрить, что въ роли почтаря я ничѣмъ не уступлю брату.
   -- Надѣюсь, что васъ не испугала бесѣда со мною?-- сказала она игриво, и лицо ея прояснилось въ то время, какъ легкая краска заливала ея шею и въ глазахъ пробѣгалъ тревожный огонекъ, не ускользнувшій отъ Марка и очень понятный ему. Имъ, вѣдь, о многомъ надо было переговорить...
   -- Ну, хорошо, я принимаю,-- продолжала баронесса.-- И чтобы въ конецъ злоупотребить вашею любезностью, я попрошу васъ закинуть на телеграфъ мою депешу.
   Полковникъ поклонился, необычайно довольный тѣмъ, что его поймали на словѣ, и ничуть не задумываясь о томъ, что ихъ онъ оставляетъ наединѣ: присутствіе въ домѣ опасно больной не допускало мысли о чемъ-нибудь неладномъ, къ тому же, и супругъ вотъ-вотъ вернется.
   Мадамъ де-Бретъ придвинула къ себѣ маленькій лаковый столикъ съ серебряными наугольниками и нацарапала телеграмму.
   -- Помните, что вы берете на себя очень серьезное обязательство: вы должны привести г-на Корба живаго или мертваго.
   -- Будетъ исполнено.
   Онъ поклонился. Баронесса захотѣла посмотрѣть изъ окна, какъ онъ поѣдетъ. Синева неба получила отъ зноя свинцовый оттѣнокъ, воздухъ былъ накаленъ, какъ въ печи.
   -- О, какая чудная лошадь!-- воскликнула мадамъ де-Бретъ, увидавши Кору.
   Очень польщенный похвалою де-Франкёръ погладилъ лошадь, захватилъ поводья и гриву и вскочилъ въ сѣдло. Безъ малѣйшей дурной мысли онъ окинулъ ихъ обоихъ своимъ открытымъ взоромъ,-- баронессу и стоявшаго позади нея Марка. Они улыбались немного принужденно. Полковникъ приподнялъ шляпу и помчался во всю прыть.
   -- Скатертью дорожка!-- проговорилъ Маркъ тономъ не совсѣмъ честной насмѣшки.
   Баронесса неторопливо закрыла окно и обернулась. Они, молча, смотрѣли другъ на друга; этотъ взглядъ женщины огнемъ палилъ Марка, и отъ ея нервной, лихорадочной улыбки сжималось гордо тревогой ожиданія.
   -- Клара...
   Она приложила палецъ къ губамъ:
   -- Тссъ!-- и позвонила.
   Вошелъ старый слуга.
   -- Никого не принимайте.
   Дверь затворилась.
   -- Такъ онъ скоро вернется?-- проговорилъ Маркъ, задыхаясь отъ бѣшенства.
   -- Мой мужъ?-- и въ ея голосѣ слышалось глубокое презрѣніе.-- Развѣ съ нимъ можно сказать что-нибудь впередъ?... Пройдемте ко мнѣ. Здѣсь бродитъ эта Ламартръ.
   Онъ приблизился къ баронессѣ; она улыбалась ему очень странною улыбкой, ея глаза сдѣлались глубже, все тѣло вздрагивало. Маркъ хотѣлъ обнять ее и едва успѣлъ отклониться въ сторону. Дверь отворилась безъ шума, вошла монахиня и остановилась въ нерѣшительности.
   -- Входите, входите, сестра,-- сказала баронесса,-- не стѣсняйтесь, здѣсь вы дома,-- и, обратившись къ Марку, она договорила:-- А мы пойдемъ?...
   

XI.

   Де-Франкёръ вернулся не ранѣе, какъ черезъ два часа. Далекіе раскаты грома предвѣщали грозу, духота стала томительною. Полковникъ не успѣлъ еще подъѣхать, какъ увидавшій его издали Маркъ сошелъ съ крыльца и приказалъ подвести свою лошадь. Баронессы не было.
   -- Докторъ ѣдетъ,-- сказалъ полковникъ.-- Его экипажъ отсталъ отъ Коры. Я объѣхалъ три селенія, прежде чѣмъ встрѣтилъ его случайно на дорогѣ въ Савръ.
   Маркъ обратился къ конюху, подводившему Феба:
   -- Пойдите предупредить, что докторъ Корбъ сейчасъ будетъ.
   Потомъ онъ посмотрѣлъ на старшаго брата, отиравшаго мокрый лобъ, и усмѣхнулся немного вѣроломною улыбкой.
   -- Бѣдный другъ, еслибъ я могъ предвидѣть, что тебѣ придется такъ мыкаться, я бы поѣхалъ съ тобою, вмѣсто того, чтобы изнывать тутъ отъ скуки въ одиночествѣ.
   -- А баронесса?-- наивно спросилъ полковникъ.
   -- Я едва видѣлъ ее,-- отвѣтилъ Маркъ, отворачиваясь изъ боязни улыбкой выдать себя.-- Ее позвали къ больной тетушкѣ, потомъ она прислала мнѣ сказать, что ложится въ постель отъ утомленія и лихорадки.
   Въ эту минуту изъ дома вышелъ слуга и сказалъ полковнику:
   -- Госпожа баронесса выражаетъ свою глубочайшую благодарность господину графу и проситъ извиненія въ томъ, что сильное нездоровье препятствуетъ ей принять господина графа. Она проситъ господъ не уѣзжать, не выпивши чего-нибудь прохладительнаго.
   -- Я думаю, ты на самомъ дѣлѣ умираешь отъ жажды,-- сказалъ Маркъ.
   -- Угодно шампанскаго или мюнхенскаго пива?-- предложилъ слуга.
   -- Одолжите мнѣ стаканъ воды,-- отвѣтилъ полковникъ.
   Маркъ далъ понять знакомъ, что ничего не хочетъ. Его глаза были томны, въ нихъ еще была замѣтна влажность нѣги, отъ всего существа его вѣяло плохо скрываемою лихорадочною радостью. Графъ де-Франкёръ усердно вытиралъ лицо и шею и не думалъ смотрѣть на брата. Онъ замѣтилъ только:
   -- Какія уши у тебя красныя.
   Маркъ быстро поднесъ къ нимъ руки.
   -- Да,-- сказалъ онъ,-- такая убійственная жара!
   Улыбаясь, онъ смотрѣлъ на брата, когда тотъ залпомъ выпилъ стаканъ воды, настолько холодной, что отпотѣлъ хрусталь,-- вотъ и все, что получилъ полковникъ за свою двухчасовую скачку. Маловато! Маркъ сравнивалъ результаты. Онъ говорилъ, садясь на лошадь:
   -- Если бы я не боялся разъѣхаться съ тобой, я бы пустился тебѣ на встрѣчу. Просто, досадно даже!
   Онъ замѣтилъ золотистый волосъ на своемъ рукавѣ, спокойно снялъ его, съ странною усмѣшкой, и, обмахиваясь, какъ бы счищая шерстинки своего рыжаго Феба, сказалъ:
   -- Фебъ линяетъ. Бѣдная Кора порядочно упарилась.
   Его глаза смѣялись. Полковникъ ничего не замѣтилъ. Опьяненный долгою скачкой, онъ все еще переживалъ свои безумныя мечты, фантазировалъ о любви Ивелины, о возможности жениться на ней.
   

XII.

   Де-Франкёръ переживалъ дни какого-то безсознательнаго восторга, очень близкаго къ бреду на яву. Его кругомъ охватывали миражи, измѣнчивыя и свѣтлыя фантасмагоріи счастья. Все казалось доступнымъ и легкимъ, препятстій не существовало. И какъ все просто было! Въ одинъ прекрасный день онъ прямо сдѣлаетъ формальное предложеніе. Всего удобнѣе ни съ кѣмъ заранѣе не совѣтоваться и не выдавать своей тайны даже Лиліи. Онъ рѣшительно стѣснялся сдѣлать это,-- какъ ни вертѣлся, а, въ сущности, не могъ отдѣлаться отъ ребяческаго стыда. Нѣтъ, хватитъ онъ предложеніе, точно бомбу, а тамъ -- будь, что будетъ!
   И, въ силу страннаго внутренняго процесса, все то, что должно было побуждать его дѣйствовать обдуманно, выжидать, -- по меньшей мѣрѣ, прозондировать почву,-- складывалось, наоборотъ, такъ, что влекло его къ быстрой развязкѣ и, во всякомъ случаѣ, къ безповоротному шагу. Его поздняя любовь развивалась съ юношескою быстротой чувства, въ которомъ человѣкъ самъ не отдаетъ себѣ яснаго отчета и съ которымъ онъ совладѣть не можетъ. Такъ, подростки, влюбленные въ своихъ молоденькихъ кузинъ, желаютъ сейчасъ же на нихъ жениться и считаютъ все потеряннымъ, когда отъ нихъ требуютъ годовой отсрочки для размышленія. Графъ де-Франкёръ отлично сознавалъ, насколько неумѣстна въ данномъ случаѣ поспѣшность, и понималъ, къ какой серьезной и осторожной обдуманности обязываютъ его и положеніе, и лѣта, въ виду крайней молодости Ивелины. И, все-таки, онъ гналъ прочь отъ себя всѣ сомнѣнія, отуманенный эгоистическими порывами страсти. Городскіе жители, привыкшіе къ жизни въ замкнутыхъ помѣщеніяхъ, попадая на каникулы въ деревню, испытываютъ своего рода опьяненіе отъ простора и ослѣпительнаго блеска солнца, отъ пронизывающаго зноя воздуха, отъ одурманивающаго аромата только что скошеннаго сѣна. И вотъ такъ же точно сладко затуманивалась голова полковника отъ едва созрѣвающей красоты Ивелины. Будь онъ моложе, онъ, несомнѣнно, оказался бы менѣе торопливымъ, вслѣдствіе большихъ надеждъ на будущее. Теперь же, когда передъ нимъ мелькало счастіе, котораго онъ не зналъ такъ долго, онъ жадно хотѣлъ схватить его скорѣе, чтобы не ускользнуло оно навсегда.
   Къ счастью, все это происходило только въ его воображеніи и ничѣмъ не прорывалось наружу. Въ мечтахъ, наединѣ съ самимъ собою, ему ничего не стоило преодолѣть всѣ препятствія, все взять приступомъ, въ бѣшеной скачкѣ домчаться до цѣли. Но, какъ только дѣло доходило до фактическаго осуществленія его желаній, на него нападалъ невообразимый страхъ, чисто-разсудочный страхъ, дѣлавшій его настоящимъ трусомъ. При одной мысли о томъ, что надо будетъ выговорить роковыя слова, отъ которыхъ зависитъ вся его будущность, у него мурашки пробѣгали по спинѣ, деревенѣлъ языкъ и въ горлѣ такъ пересыхало, что онъ не въ состояніи былъ сказать ни слова.
   Тогда онъ замиралъ отъ ужаса. Надежды быть, конечно, не могло, чтобы Ивелина полюбила его такимъ чувствомъ, которое, хотя бы сколько-нибудь, походило на его любовь. Все дѣло заключалось лишь въ томъ, чтобы не былъ онъ ей уже совсѣмъ противенъ, чтобы согласилась она позволить любить ее. Да, только бы она не отвернулась отъ него, довѣрчиво отдалась бы ему, и онъ сдѣлаетъ ее такою счастливою, такою счастливою!...
   

XIII.

   Черезъ день они отправились всею семьей купаться на Ольне. Мѣстечко было чудесное. Маленькій заливчикъ вдавался между двумя невысокими берегами. Ветлы склоняли свои длинныя вѣтви къ зеленоватой водѣ, такой быстрой, что трепетные приливы водорослей напоминали ползущую змѣю. Группы деревьевъ представляли собою маленькія закрытыя куртины, гдѣ раздѣвались мужчины. Для супруговъ Фабье были вынесены складные стулья изъ павильона, въ которомъ раздѣвались дамы. Хорошенькая камеристка Лиліи и Дуса, молодая негритянка, служанка дѣвицъ де-Кержюзанъ, стояли въ сторонѣ съ пеньюарами.
   Графъ де-Франкёръ былъ первый готовъ. Онъ раздвинулъ вѣтви вышелъ изъ чащи одѣтый въ голубое трико, отчетливо обрисовывшее его могучіе мускулы. Его босыя ноги твердо ступали по травѣ. Бѣлая служанка въ восхищеніи толкнула локтемъ негритянку; та слегка фыркнула и отвернулась. Старики Фабье дружески улыбнулись ему изъ-подъ своихъ широкихъ зонтовъ.
   -- Вода не особенно тепла, должно быть.
   -- Вотъ посмотрю.
   Ему становилось не по себѣ отъ того, что онъ стоялъ раздѣтый редъ людьми, сидѣвшими въ своемъ обычномъ платьѣ, и хотя по свѣтскимъ условнымъ понятіямъ о приличіяхъ считалось самымъ обыкновеннымъ дѣломъ появленіе, съ минуты на минуту, Ивелины въ слишкомъ откровенномъ костюмѣ, полковникъ, не осмѣливавійся до сихъ поръ даже въ воображеніи своемъ представить себѣ красоту ея тѣла, былъ заранѣе уже смущенъ настолько, что порѣшилъ броситься въ воду.
   -- Холодна?-- спросилъ Маркъ, выходя въ свою очередь изъ кустовъ въ тонкомъ жерсе.
   -- Хороша,-- отвѣтилъ полковникъ.
   Маркъ прыгнулъ съ берега и нырнулъ.
   -- Брръ! Славная вода! Слушай, тутъ до тополей можно стоять на ногахъ. А вотъ, гдѣ я, три метра глубины и есть ямы. Осторожнѣе.
   Старшій братъ едва слышалъ слова Марка,-- отворилась двери павильона. Вышли изъ нея пока только Лилія и за нею старая дѣвица де-Кержюзанъ. На молодой женщинѣ былъ костюмъ изъ бѣлой фланели съ матроской; на теткѣ Ивелины -- противная черная блуза до колѣнъ и мужскія панталоны. Клеенчатый чепчикъ прикрывалъ ея голову. Почтенная дама шла въ припрыжку, немного вздрагивая и смѣшно ёжась. При яркомъ свѣтѣ, Лилія казалась менѣе свѣжею, не такою молодой, какъ въ платьѣ. Она смѣло вошла въ воду, тетушка послѣдовала за нею съ сознаніемъ собственнаго достоинства, тѣмъ болѣе забавною, что ея длинный носъ напоминалъ о Донъ-Кихотѣ. Она схватилась руками за сваю, да такъ къ ней и приросла, присѣдая и окунаясь на мѣстѣ.
   На порогѣ павильона появилась, наконецъ, Ивелина. Она вѣла за руку маленькую Жанну. На молодой дѣвушкѣ былъ голубой костюмъ; ея обнаженныя руки и ноги блистали необычайною бѣлизной. Она шла спокойно, высокая и стройная; ее можно было принять за старшую сестру Жанны. Изъ-за полуоткрытыхъ улыбкой губъ жемчугомъ сверкали зубы. Статное, юное тѣло колебался граціознымъ, гармоническимъ ритмомъ.
   Лилія протянула руки дочери, Ивелина вошла одна въ воду. Легкая дрожь пробѣжала по ея тѣлу. Графъ де-Франкёръ приблизился къ ней совершенно околдованный.
   -- Хотите, я поучу васъ плавать? Со мною не бойтесь!
   Плавать она уже немного умѣла и тотчасъ же согласилась. Полковникъ поддерживалъ ее за поясъ, и она вытянулась на водѣ, какъ ундина. Онъ въ восторгѣ говорилъ:
   -- Не торопитесь... Такъ, хорошо, превосходно!
   Ея дыханіе было усиленно, легкая тревога придавала особенную прелесть ея глазамъ. Де-Франкёръ въ первый разъ разсмотрѣлъ ихъ цвѣтъ; они были ярко-каріе съ золотыми переливами.
   -- Отдохните.
   Она оперлась на его руку и стала на ноги. Вода доходила только до плечъ; немного ниже шеи виднѣлась родинка, маленькое темное пятнышко на молочно-бѣлой кожѣ, къ которому легкою зыбью подбѣгала судорожная рябь рѣки и прикасалась съ такою лаской, что полковникъ все въ мірѣ отдалъ бы за возможность припасть к ней такими же лобзаніями.
   Де-Франкёръ и дѣвушка стояли близко другъ къ другу за изгибомъ рѣчки, скрытые отъ всѣхъ двумя старыми ветлами. Кругомъ такая тишина, что можно было подумать, будто находишься въ какомъ-то необитаемомъ уголкѣ земли. Окруженные этою природой, по самому положенію своему въ эту минуту, они уже не были тѣми ложными существами, надъ которыми тяготѣютъ условія свѣтской шзни: то были -- мужчина и юная дѣва, свободные и чистые, вольые въ своихъ инстинктахъ и первобытные, какъ Адамъ и Ева въ первые дни райской жизни. Таково, по крайней мѣрѣ, было впечатлѣніе де-Франкёра, и желалъ бы онъ, чтобы переживаемая ими минута самозабвенія и уединенія длилась вѣчно... Но голосъ старой тетушки уже звалъ дѣвушку:
   -- Ивелина, Ивелина!
   Они пустились въ обратный путь; она плыла, онъ поддерживалъ ее за подбородокъ и почти не чувствовалъ ее, такъ легка она была. И это представлялось ему какъ бы символомъ брака, чудной жизни, мирной и согласной, причемъ онъ легко и безъ труда будетъ поддерживать, вести ее.
   По окончаніи купанья и переодѣванья, тутъ же на травѣ была подана закуска, хересъ въ маленькихъ рюмкахъ и вкусно похрустывающіе бисквиты. Графъ де-Франкёръ не могъ уже рѣшить, не краше ли Ивелина теперь, въ свѣтломъ платьѣ и съ сырыми, раскинутыми по спинѣ волосами.
   

XIV.

   Дни проходили, очаровательный сонъ де-Франкёра продолжался. Съ утра полковникъ говорилъ себѣ: "Надо же, однако, заговорить когда-нибудь!" -- и всякій разъ смѣлости у него не хватало. Наступилъ день, въ который ждали пріѣзда маленькаго Кержюзана. Полковникъ опять отложилъ рѣшительное объясненіе. Спѣшить некуда, предстояло открытіе охоты, онъ долженъ уѣхать съ Маркомъ къ Деваренамъ и, по возвращеніи, успѣетъ сдѣлать предположенный важный и безповоротный шагъ. Такая отсрочка даетъ ему возможность еще разъ все обдумать, а тѣмъ временемъ Ивелина никуда не улетитъ.
   Графъ де-Франкёръ такъ разсуждалъ до той минуты, когда изъ вернувшагося со станціи экипажа выпрыгнулъ у крыльца молодой человѣкъ, бѣгомъ кинулся къ встрѣчавшимъ его старикамъ Фабье и обнялъ ихъ, какъ родной сынъ. Потомъ съ очень радостнымъ видомъ онъ поцѣловалъ руку Лиліи и поклонился полковнику.
   -- Хорошо съѣздили, Ивонъ?-- спросила Лилія.
   -- Превосходно, крёстная, благодарю васъ.
   При своемъ маленькомъ ростѣ юноша былъ очень строенъ, съ чѣмъ хорошо гармонировала и характерная голова, широкій лобъ мечтателя, маленькія, короткія бачки будущаго моряка, голубые холодные глаза кельта и вся фигура, говорившая о выдержанности и смѣлости.
   Выбѣжала Ивелина. Онъ измѣнился въ лицѣ, едва только завидѣлъ ее. Быстрый юношескій порывъ сблизилъ ихъ, и въ родственномъ поцѣлуѣ, точно вспышка пламени, промелькнула инстинктивная нѣжность.
   -- Ты здорова, Ивелина?-- сказалъ онъ.
   -- А ты, Ивонъ?-- проговорила она, вмѣсто отвѣта.
   Ихъ улыбки и короткость на "ты" показались досадными де-Франкёру. Онъ былъ уже въ томъ состояніи духа, когда влюбленный ревнуетъ ко всѣмъ и ко всему. И полковникъ угадывалъ давнюю, глубокую связь между этими молодыми существами, выросшими почти вмѣстѣ. "Павелъ и Виргинія!" -- сказала какъ-то тетка Кержюзанъ. Но, какъ-никакъ, Виргинія-то уже женщина, а Павелъ пока еще ребенокъ, несмотря на его напускную холодность и манеры взрослаго человѣка. Де-Франкёръ рѣшилъ дать ему это почувствовать при первомъ подходящемъ случаѣ. Полковникъ, какъ то бываетъ нерѣдко съ пожилыми людьми, опасался неуважительности молодежи и, вмѣстѣ съ тѣмъ, его стѣснялъ тотъ ложный взглядъ, который мѣшаетъ относиться къ подросткамъ какъ къ полноправнымъ людямъ въ то время, когда уже нельзя съ ними обращаться какъ съ дѣтьми. А потому онъ принялъ важный, серьезный видъ, хотя и доброжелательно-снисходительный.
   Юноша съ своей стороны почувствовалъ, быть можетъ, нѣсколько смутно, отсутствіе симпатіи къ себѣ графа де-Франкёра и потому былъ съ нимъ очень сдержанъ, безукоризненно вѣжливъ и только, а въ обращеніи съ остальными и съ Маркомъ даже выказывалъ самую юношескую непринужденность, какъ мальчикъ, сознающій, что съ ними хорошо ему, что тутъ любятъ его. Съ кузины онъ почти глазъ не спускалъ послѣ трехмѣсячной разлуки.
   -- Какъ чудесно, какъ весело будетъ!-- говорилъ онъ.-- Здѣсь, вѣдь, есть купанье? Я выучу тебя плавать.
   -- Я уже умѣю,-- отвѣтила она.-- Мосье де-Франкёръ былъ такъ добръ, выучилъ меня.
   -- А!-- и взглядъ его голубыхъ, ясныхъ глазъ остановился на полковникѣ секунды двѣ лишнихъ.
   И за то полковникъ не смогъ сдержать невинной шутки:
   -- А сами-то вы умѣете плавать?
   Всѣ улыбнулись. Ясный взглядъ еще разъ блеснулъ въ упоръ, на де-Франкёра.
   -- Умѣю, мосье,-- сказалъ Ивонъ.
   И оба поняли сразу, что другъ другу они не по вкусу.
   

XV.

   Однажды, часовъ около трехъ дня, графъ де-Франкёръ написалъ нѣсколько писемъ въ своей комнатѣ. Онъ бросилъ перо, оперся локтями на ручки креселъ и задумался, скрестивши пальцы у подбородка. Взоръ полковника былъ неподвижно устремленъ въ пространство. На сердцѣ легла неопредѣленная грусть, своего рода усталость, являющаяся слѣдствіемъ непрерывности извѣстнаго состоянія души, утомленной сладкимъ опьяненіемъ любовью. Безъ всякаго опредѣленнаго повода онъ испытывалъ тоскливое чувство.
   Что могло его разстроить? Неужели пребываніе здѣсь маленькаго Кержюзана въ теченіе нѣсколькихъ дней, надоѣдливое, какъ жужжаніе москита вокругъ счастливаго человѣка? Но чѣмъ же могъ его тревожить этотъ мальчикъ? Де-Франкёръ ни въ чемъ не могъ упрекнуть его, кромѣ того, развѣ, что тотъ постоянно вертѣлся около Ивелины и своею юностью еще больше оттѣнялъ его зрѣлый возрастъ. Полковникъ раздумывалъ объ этомъ: да, весьма возможно, что именно юность Ивона и безпокоитъ его,-- это даже навѣрное такъ... Во взаимныхъ отношеніяхъ обитателей замка эта юность играла роль химическаго реактива, разлагающаго извѣстное сочетаніе элементовъ и вызывающаго иную ихъ группировку на основаніи другихъ законовъ сродства. До пріѣзда этого подростка ничто не отдѣляло де-Франкёра отъ Ивелины и большая разница въ ихъ лѣтахъ могла оставаться незамѣченною; во всякомъ случаѣ, она неизмѣримо менѣе бросалась въ глаза, чѣмъ теперь, такъ какъ рѣзвый мальчикъ былъ настолько живъ, веселъ и подвиженъ, что рядомъ съ нимъ полковникъ долженъ былъ казаться отяжелѣвшимъ и неповоротливымъ.
   И де-Франкёръ представлялъ себѣ Ивелину и Ивона играющими въ воланъ: оба бѣгаютъ и скачутъ, какъ настоящія дѣти, въ запуски другъ передъ другомъ,-- и онъ вздохнулъ о томъ, что такія вещи ему уже не подъ-лѣта. Смѣшнымъ не хотѣлось показаться и, тѣмъ не менѣе, самъ себѣ въ томъ не сознаваясь, онъ ревновалъ мальчика не потому только, что тотъ молодъ, а и потому уже, что Ивонъ такъ любитъ свою кузину.
   Да это прямо-таки въ глаза бросалось, такъ и сверкало въ блескѣ его глазъ, въ восторгѣ улыбки, въ быстротѣ движеній, чтобы оказать услугу дѣвушкѣ, предупредить ея малѣйшее желаніе, всячески ей угодить. А она?... Какъ мягки ея взгляды, какъ непринужденно и просто весела она съ нимъ! Ясно видно, что она любитъ его только какъ брата... И не иначе, разумѣется...
   Такою надеждой утѣшалъ себя полковникъ, вздыхая. Любовь -- крайне сложное чувство и принимаетъ такія различныя формы въ эти ранніе, полудѣтскіе годы. И въ первый разъ со дня пріѣзда къ брату де-Франкёръ почувствовалъ себя утомленнымъ, немного устарѣвшимъ.
   

XVI.

   Легкій шумъ въ комнатѣ Марка вывелъ полковника изъ забытья. За послѣднее время Маркъ уходилъ каждый день изъ дома подъ тѣмъ предлогомъ, что принялся писать картину на открытомъ воздухѣ. Натурщицу онъ отпустилъ, свою голую нимфу совсѣмъ оставилъ и появлялся въ замкѣ только въ часы обѣда и завтрака. Всегда очень тщательно одѣтый, щеголеватый, съ чистыми, выхоленными руками, онъ нисколько не походилъ на тѣхъ художниковъ-пейзажистовъ, которыхъ полковникъ видалъ, когда они, загорѣвшіе, въ холщевомъ костюмѣ, направлялись къ выбранному ими мѣсту, таща за плечами весь свой снарядъ. На самомъ ли дѣлѣ Маркъ уходилъ рисовать пейзажи? Въ этомъ де-Франкёръ усомнился бы, можетъ быть, если бы не былъ настолько поглощенъ своимъ собственнымъ увлеченіемъ. До Жозе было очень недалеко, а мадамъ де-Сіу нѣсколько поправилась и рѣчи уже не заходило о скоромъ возвращеніи барона де-Бретъ. Жюго былъ все еще нездоровъ и никуда не показывался. Къ тому же, и видъ у Марка былъ какой-то странный, неспокойный.
   Предположивши, что на этотъ разъ братъ вернулся раньше обыкновеннаго, и соскучившись сидѣть одинъ, полковникъ направился въ помѣщеніе брата и вошелъ въ его комнату, не постучавшись. Тамъ шарила чего-то Лилія; она вздрогнула, быстро обернулась и сильно покраснѣла.
   -- Ахъ, вы испугали меня! Я тутъ искала...
   Видъ у нея былъ такой, будто ее захватили врасплохъ на мѣстѣ преступленія.
   -- Я мѣшать не буду, уйду,-- сказалъ полковникъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- остановила она его въ смущеніи.-- Я кончила.
   -- Мнѣ показалось, что Маркъ вернулся, потому я и вошелъ.
   -- О, Марка никогда не бываетъ дома! Вы знаете, что онъ...-- она кусала губы и смотрѣла на де-Франкёра боязливымъ взглядомъ, въ которомъ все еще свѣтилась надежда.-- Не припомните, гдѣ онъ работаетъ? За завтракомъ онъ сказалъ, что въ лѣсочкѣ близъ пруда у Ипрео.
   -- Кажется, такъ.
   -- Хотите пройтись со мной туда къ нему? Мы бы и дѣтей взяли съ собой.
   -- Съ удовольствіемъ,-- сказалъ онъ, ничего не подозрѣвая.
   Когда они сошли въ садъ, Ивелина сидѣла на террасѣ съ теткой и что-то шила. Тигіаль, успѣвшій привязаться къ ней, лежалъ у ея ногъ и караулилъ ее. Ивонъ въ нѣкоторомъ разстоянія не спускалъ глазъ съ нея и молчалъ.
   -- Идемъ съ нами, дѣти?-- спросила Лилія.
   Они тотчасъ согласились, и тетка Аврора позволила имъ идти.
   Скоро явилась бонна-англичанка съ Жозе, которую она вела за руку. Ихъ опередила Жанна и бросилась къ де-Франкёру.
   -- И собака пойдетъ съ нами? Вѣдь, да, милый, добрый дядя?
   -- Если тебѣ этого хочется,-- сказалъ онъ.
   Пустились въ путь. Лидія шла рядомъ съ полковникомъ, молчаливая и задумчивая. А онъ, видя, какъ впереди ихъ идутъ Ивонъ и Ивелина, чувствовалъ новый приливъ недовольства, находилъ, что имъ даютъ слишкомъ много свободы, слишкомъ много позволяютъ быть вмѣстѣ. Въ зарождающейся ревности своей онъ страдалъ отъ того, что нѣжность Ивона оттѣсняетъ прочь его любовь, и онъ вынужденъ сносить это молча, подчиняясь извѣстнымъ условностямъ. Утѣшало полковника только одно, а именно: онъ слышалъ, что Ивонъ останется здѣсь не надолго, такъ какъ старые друзья его отца зовутъ его къ себѣ въ Бретань. Поддаваясь наивному нетерпѣнію, де-Франкёръ, самъ съ пылкостью юноши, началъ желать, чтобы случилось это какъ можно скорѣе. Но, разсудивши здраво, онъ готовъ былъ пожать плечами: дитя, вѣдь, этотъ Ивонъ,-- чѣмъ онъ мѣшаетъ ему? И, тѣмъ не менѣе, мѣшалъ онъ несомнѣнно, такъ какъ съ его пріѣзда де-Франкёръ сталъ сдержаннѣе съ молодою дѣвушкой, остерегался даже быть съ нею любезнымъ. Быть можетъ, не отдавая себѣ въ томъ отчета, онъ немного дулся на нее въ глубинѣ души своей; въ особенности же онъ боялся, какъ бы молодой человѣкъ не разгадалъ его чувства къ Ивелинѣ. Это страшно стѣснило бы полковника, но въ чемъ именно, того онъ объяснить себѣ не могъ. Развѣ его любовь къ Ивелинѣ не такая естественная и простая вещь, какою она представлялась ему, де-Франкёру?
   Марка не оказалось ни въ маленькомъ лѣсочкѣ, ни у пруда близъ Ипрео.
   На обратномъ пути Лилія была замѣтно возбуждена, громко говорила и нервно смѣялась короткимъ, отрывистымъ смѣхомъ. На это обратилъ, наконецъ, вниманіе и де-Франкёръ, какъ ни былъ занятъ своими мыслями. Онъ встревожился.
   -- Вѣроятно, Маркъ пошелъ рисовать куда-нибудь въ другое мѣсто,-- высказалъ онъ свое предположеніе.
   Самъ онъ ничего не подозрѣвалъ, но угадывалъ подозрѣнія Лиліи, и это его безпокоило.
   А она, въ лихорадочномъ нетерпѣніи, выждала возвращенія мужа и, при старшемъ братѣ, въ гостиной, гдѣ еще не успѣли зажечь лампы, спросила Марка съ притворно-веселымъ видомъ:
   -- Хорошо ты поработалъ?
   -- Очень хорошо,-- отвѣтилъ Маркъ.
   -- А гдѣ?
   -- Тамъ, у пруда, съ мѣста не сходилъ все время.
   -- А!... На какомъ же это мѣстѣ?
   -- У засохшаго дуба, какъ всегда.
   По лицу Лиліи пробѣжала странная усмѣшка: какъ разъ у этого дуба они всѣ садились отдыхать..
   -- Вотъ удивленіе, мы проходили тамъ, и я тебя не видала!
   Онъ тотчасъ же сталъ вывертываться, лгать съ большимъ апломбомъ, припомнилъ, что на самомъ дѣлѣ, въ данный моментъ, онъ отходилъ на короткое время... Она притворилась, будто вѣритъ ему, но смотрѣла на него такимъ взглядомъ и съ такою улыбкой, что онъ, навѣрное, встревожился бы, если бы могъ ихъ видѣть въ темнотѣ. Внесли лампы, и Лилія заговорила о другомъ.
   

XVII.

   Черезъ день послѣ того графъ де-Франкёръ и Маркъ должны были отправиться по желѣзной дорогѣ на открытіе охоты въ имѣніи г. Деваренъ. Эта поѣздка не особенно манила полковника. Прежняя его страсть къ охотѣ улеглась, и ему тяжела была въ эту минуту разлука съ Ивелиной. Какое-то странное недомоганіе, котораго онъ самъ опредѣлить не умѣлъ, похожее на чисто-физическое утомленіе, сказывалось во всемъ его могучемъ организмѣ. Къ тому же, онъ совсѣмъ терялся при видѣ странныхъ отношеній Марка и его жены. Въ прямодушіи своемъ онъ не терпѣлъ никакихъ неопредѣленныхъ положеній и страдалъ отъ того, что не зналъ, въ чемъ Лилія подозрѣваетъ мужа и насколько могутъ бытъ основательны ея подозрѣнія. И, въ то же время, его сдержанность, своего рода стыдливость, не дозволяла ему залѣзать въ чужія души, выспрашивать невѣстку и въ особенности брата. Слегка задѣтый въ своей гордости, онъ былъ того мнѣнія, что меньшой братъ самъ долженъ обратиться къ нему, какъ къ ближайшему другу, и по собственному побужденію довѣрить ему свои тайны, если онѣ имѣются у него.
   И онъ вдвойнѣ волновался какъ отъ подозрительнаго поведенія Марка, такъ и отъ собственной тревоги, вызванной чувствомъ къ Ивелинѣ. Онъ просто былъ изъ колеи выбитъ, утомленъ нравственно и точно обезсиленъ тяжелымъ сномъ; галлюцинаціи любви дѣйствовали на него какъ гашишъ: И, притомъ, нарушеніе равновѣсія въ его образѣ жизни, въ гигіенѣ и въ привычкахъ, замѣтно сказывалось на всемъ его организмѣ. Онъ самъ себя уже не узнавалъ и, послѣ внезапнаго опьяненія первыми днями любви, испытывалъ нѣчто похожее на состояніе человѣка, не успѣвшаго придти въ себя на другой день шумнаго праздника. Старый холостякъ не былъ даже вполнѣ увѣренъ въ томъ, что самую любовь онъ не во снѣ видѣлъ, настолько обрывалась въ его сознаніи связь между его душевнымъ настроеніемъ и дѣйствительностью. Въ немъ все такъ спуталось, что онъ не въ силахъ уже былъ дать себѣ яснаго отчета въ томъ, пріятно или тягостно такое состояніе, весьма близкое къ тому, какое переживаетъ человѣкъ, въ которомъ начинаютъ проявляться признаки зарождающейся болѣзни.
   И вотъ онъ въ это утро бродилъ одинокимъ, не зная, за что взяться, раздумывая о Маркѣ, котораго опять не было дома, о Лиліи, сосредоточенной и молчаливой, о старикахъ Фабье, почти не показывавшихся, точно чутьемъ угадывавшихъ приближеніе грозы и старавшихся держаться въ сторонѣ изъ благоразумія и желанія личнаго покоя.
   Полковнику хотѣлось очень повидать Ивелину наединѣ, чего ему не удавалось въ теченіе уже нѣсколькихъ дней. Быть можетъ, несмотря на всю свою деликатность, онъ попытался бы заговорить съ нею, вывѣдать, по крайней мѣрѣ, со всевозможною осторожностью, какъ бы отнеслась она къ его любви и дала ли бы согласіе на то, чтобы онъ просилъ ея руки. Теперь ему казалось, что съ этого-то именно и слѣдовало ему начать, хотя это и не согласовалось съ принятыми обычаями. Но развѣ исключительность положенія, разница въ ихъ лѣтахъ не оправдывали того шага, который онъ сдѣлалъ бы настолько осторожно и благоразумію, насколько то необходимо было, чтобы не особенно сильно смутить молодую дѣвушку?
   Де-Франкёръ видѣлъ, какъ Ивелина послѣ завтрака вышла одна въ садъ и направилась въ сторону большихъ кустовъ розъ, гдѣ онъ въ первый разъ встрѣтилъ ее съ блестящимъ яркими красками снопомъ цвѣтовъ. Полковникъ обрадовался, что на этотъ разъ нѣтъ съ нею всегдашняго спутника, маленькаго Кержюзана, и осторожными шагами быстро направился по круговой аллеѣ въ томъ разсчетѣ, чтобы повстрѣчать Ивелину какъ бы невзначай. Его сердце билось, какъ у двадцатилѣтняго влюбленнаго, и замирало въ ожиданіи чего-то рѣшительнаго, съ чѣмъ покончить надо во что бы то ни стало. Онъ напрягалъ зрѣніе, стараясь разсмотрѣть сквозь листву свѣтлое платье, котораго не могъ видѣть безъ волненія, и шелъ по травѣ, изъ боязни, что дѣвушка услышитъ скрипъ его шаговъ на гравіи дорожки.
   Полковникъ подходилъ къ маленькой сторожкѣ садовника, когда разслышалъ звуки двухъ голосовъ. Тотчасъ же торопливымъ и необъяснимымъ порывомъ, точно боясь, что его изловятъ на нехорошемъ дѣяніи, онъ укрылся за досчатый домикъ съ крошечными окошками, прикрытыми сплошною завѣсой изъ настурцій. Оттуда, самъ оставаясь незамѣченнымъ, онъ увидалъ подходящихъ Ивелину и Ивона. Страшно досадно стало ему отъ того, что опять они вмѣстѣ, и необычайно тревожное любопытство охватило его, такъ какъ лицо Ивона было очень оживлено и щеки Ивелины пылали яркимъ румянцемъ. Молодые люди подходили медленно и остановились передъ хижинкой у каменной скамейки.
   -- Говорю я тебѣ, что нравишься ты ему,-- настойчиво повторялъ Ивонъ,-- я знаю это, чувствую и выносить этого не могу.
   -- Но съ чего ты взялъ, что я ему нравлюсь?-- возражала Ивелина.
   -- Какъ съ чего? Да съ того, что ты молода, что ты хороша, что нельзя не любить тебя!
   -- И все это пустяки. Полковникъ очень добръ и любезенъ со всѣми.
   -- Въ особенности съ тобой, а я страдаю отъ этого.
   Она повернулась къ Ивону:
   -- Напрасно страдаешь,-- для меня онъ нисколько не интересенъ.
   Это наивно-жестокое слово, точно ножомъ, больно ударило де-Франкёра. Онъ до крови закусилъ себѣ губу. Ивелина обернулась спиной въ его сторону, и еще болѣе горько стало у него на сердцѣ. Ивонъ продолжалъ:
   -- Предположи, однако, что онъ вздумалъ бы на тебѣ жениться.
   -- Онъ?... Ахъ, какая глупость!...-- прошептала дѣвушка.
   -- Да, конечно, большая глупость... А, все-таки, если бы вздумалъ, ты согласилась бы?
   -- Какъ можешь ты спрашивать объ этомъ?-- сказала она тихо и невнятно.
   -- Согласилась бы?-- рѣзко повторилъ онъ.
   Она отрицательно покачала головой нѣсколько разъ.
   Де-Франкёръ задыхался и не столько отъ того, что страдало его самолюбіе, сколько отъ презрительнаго отношенія дѣвушки къ его любви. Ни малѣйшаго признака негодованія на Ивелину не поднялось, впрочемъ, въ его душѣ. Что же касается Ивона, то его онъ просто ненавидѣлъ въ эту минуту. А тотъ продолжалъ говорить, стоя почти на колѣняхъ на скамьѣ передъ Ивелиной и сжимая ея руки:
   -- Пойми, я выносить не могу мысли, что кто-нибудь другой любитъ тебя, смѣетъ смотрѣть на тебя. Никто не полюбитъ тебя такъ, какъ я люблю. Вѣдь, мы съ тобою съ дѣтства женихъ и невѣста... Ты обѣщала быть моею женой!
   -- Не говори, не говори этого, не хорошо...-- и она сдѣлала попытку высвободить свои руки.
   -- Почему не хорошо? Повторяю тебѣ, я люблю тебя. До сихъ поръ я не имѣлъ возможности сказать тебѣ это, мы никогда не остаемся одни, этотъ толстый господинъ вѣчно тутъ, подсматриваетъ за нами!
   Толстый господинъ! Де-Франкёръ побагровѣлъ отъ оскорбленія, весьма заслуженнаго, увы. Развѣ не подсматривалъ онъ?
   -- Ивелина,-- говорилъ юноша,-- скажи мнѣ, любишь ты меня?
   -- Глупости все это, Ивонъ. Пойдемъ домой.
   -- Скажи, скажи, Ивелина, умоляю тебя!
   -- Ну, хорошо, люблю, очень...
   И тотчасъ, точно въ испугѣ, она вскрикнула:
   -- Перестань, Ивонъ, пусти!...
   Вся пунцовая, она увертывалась отъ его поцѣлуевъ и, вырвавшись изъ объятій юноши, пустилась бѣжать къ дому. Ивонъ бросился слѣдомъ, повторяя задыхающимся и умоляющимъ голосомъ:
   -- Ивелина! Ивелина!
   

XVIII.

   Де-Франкёръ не тотчасъ вышелъ изъ своей засады; ему казалось, что лицо выдастъ его. Его смущала ревнивая прозорливость маленькаго Кержюзана. Полковникъ такъ убѣжденъ былъ, что хранить свою любовь въ недоступной тайнѣ, и вдругъ ребенокъ разгадалъ эту тайну. А Ивелина... не любитъ она его! Не интересенъ онъ,-- сама она это сказала. Замужъ за него не пойдетъ,-- и это она сказала... Какъ ни тяжело это было для его самолюбія, по страдалъ онъ больше отъ обманутой надежды. Полковникъ впалъ въ настоящее отчаяніе.
   Онъ шелъ очень скоро, спѣшилъ удалиться изъ сада, отъ цвѣтущихъ розъ, насмѣшливый ароматъ которыхъ лился, казалось, для другихъ, а не для него. Де-Франкёръ вышелъ въ поле, залитое лучами солнца, и снялъ шляпу. Вся кровь приливала къ головѣ и, точно желѣзнымъ обручемъ, давила его виски.
   Безумецъ, безумецъ!-- горько повторялъ онъ про себя.-- Какъ могъ онъ ошибиться настолько, подумать, что можетъ еще нравиться въ его лѣта, что молоденькая дѣвушка согласится выдти за него замужъ! Какъ не понялъ онъ, что молодое къ молодому тянется! Такіе ли глаза у него, какъ у Ивона, такія ли губы, такой ли свѣжій цвѣтъ лица? Жестокую правду сказалъ этотъ мальчикъ,-- толстый господинъ онъ, и только, хорошо сохранившійся толстый господинъ, не больше. Какое значеніе могла имѣть молодость его сердца? Не старъ онъ развѣ умомъ, умѣетъ развѣ смѣяться и шутить, какъ молодежь? Прошла для него молодость, и какъ пожалѣлъ онъ о томъ, что она прошла, такъ какъ хорошо сознавалъ, что не въ Ивонѣ тутъ дѣло, а въ его молодости. Весьма возможно, что въ дѣйствительности не его совсѣмъ любитъ Ивелина и не станетъ никогда женою этого маленькаго жениха дѣтства. Но замужъ выйдетъ она, навѣрное, за молодого и сильнаго человѣка, а не за пожилого, котораго уже давятъ лежащія на плечахъ пятьдесятъ лѣтъ!
   "Но я люблю ее, люблю!" -- повторялъ онъ, и безъ боя отказаться отъ Ивелины казалось ему дѣломъ недостойнымъ.
   "А почему бы и не побороться?-- разсуждалъ де-Франкёръ.-- Не могла же она, въ самомъ дѣлѣ, полюбить меня такъ, по собственному влеченію. Я долженъ похлопотать о томъ, чтобы ей понравиться. У меня есть языкъ и я обязанъ говорить. Какъ ни велика разница въ лѣтахъ, мы видали, однако, браки при еще большемъ различіи. Да, наконецъ, и не старъ я совсѣмъ!"
   И въ немъ опять сказался приливъ всей его физической силы, юнъ съ гордостью сознавалъ себя бодрымъ и крѣпкимъ.
   "Нѣтъ, не могу я отъ нея отказаться! Что мнѣ за дѣло до этого мальчика? И что такое, самъ по себѣ, этотъ мальчикъ, безъ положенія въ обществѣ, слишкомъ юный для того, чтобы жениться прежде, чѣмъ пройдетъ еще нѣсколько лѣтъ? Быть не можетъ, чтобъ она серьезно любила полуребенка. Она сама еще не понимаетъ своего чувства къ нему. О, еслибъ я зналъ, чѣмъ затронуть ея сердце! Если бы могла она заглянуть въ мою душу, если бы могла угадать, какую преданную и глубокую любовь я принесу къ ея ногамъ!... Я исполнялъ бы всѣ ея желанія, съ восторгомъ сталъ бы наряжать ее, развлекать, какъ бы ей хотѣлось по ея годамъ. Ея домъ былъ бы самымъ блестящимъ въ городѣ, и царила бы она въ немъ, какъ королева!..."
   Полковникъ остановился и осмотрѣлся: у его ногъ текла Ольнета, около того мѣста, гдѣ находился купальный павильонъ Фабье. Передъ де-Франкёромъ пронеслись всѣ подробности купанья съ молодою дѣвушкой, и сердце его сжалось при этомъ чарующемъ воспоминаніи. Его голова была какъ въ огнѣ. Онъ спустился къ рѣчкѣ, наклонился къ водѣ и сталъ мочить себѣ виски и лобъ. И эти чистыя, холодныя струи тоже напомнили ему Ивелину. Жаръ въ головѣ не унимался, и чѣмъ свѣжѣе была вода, тѣмъ болѣе она жгла его, точно пламя лилось на него.
   

XIX.

   Когда полковникъ вернулся въ замокъ, Ивелина и Ивонъ, поджидавшіе его возвращенія, посмотрѣли на него удивленными взглядами,-- такъ красно было его лицо и налиты кровью глаза. Онъ машинально добрался до дома, безъ мысли, безъ страданія даже, сознавая только страшный жаръ въ вискахъ и одуряющую невралгію. Онъ не сразу понялъ, что говорилъ ему Ивонъ и что подтверждала Ивелина: ихъ крёстная нездорова, не выходила изъ своей комнаты и проситъ его зайти къ ней поговорить.
   -- А, да, хорошо, я иду къ ней, -- проговорилъ онъ невнятно отяжелѣвшимъ языкомъ.
   Де-Франкёръ постучался къ Лиліи; она сама отворила ему дверь. Занавѣсы у оконъ были спущены, постель измята такъ, будто молодая женщина бросалась на нее въ потемкахъ, устроенныхъ по случаю болѣзни или какого-нибудь горя. Лилія казалась блѣдною, разстроенною и настолько озабоченною, что не замѣтила, какой нехорошій видъ имѣетъ самъ-то полковникъ.
   -- Знаете, гдѣ Маркъ?-- спросила она нѣсколько безумнымъ, рѣзкимъ тономъ.
   -- Я? Не знаю.
   -- Онъ у нея, онъ не выходитъ отъ нея... Теперь я все узнала.
   Она подала де-Франкёру развернутую и измятую записку, которую тотъ не сразу взялъ въ руки.
   -- У кого у нея?-- спросилъ онъ.
   -- У своей любовницы, у этой мерзкой женщины!
   -- О-о! -- чуть не простоналъ полковникъ.
   -- Прочтите, вотъ!
   Онъ взялъ щегольской листокъ бумаги, исписанный мелкимъ женскимъ почеркомъ, но прочесть ничего не могъ,-- строчки прыгали передъ его глазами.
   -- Она назначаетъ ему свиданіе, кажется, достаточно ясно! Хорошо онъ меня обманываетъ? И поцѣлуи!...-- и на ея лицѣ выразилось отвращеніе.-- Какова подлость!
   Де-Франкёръ сдѣлалъ надъ собою усиліе и кое-какъ сообразилъ, наконецъ, что дѣло идетъ о Маркѣ и о баронессѣ.
   -- Но какъ попала къ вамъ...
   -- Записка? Я нашла ее въ его портфелѣ, вотъ сейчасъ, роясь въ его мастерской. Я уже подозрѣвала. А теперь все кончено! Видѣть его не хочу, пусть уѣзжаетъ съ нею. Сюда чтобы не показывался...
   -- Я отправлюсь за нимъ,-- сказалъ полковникъ рѣшительно.
   Какъ ни былъ самъ онъ разстроенъ, онъ понималъ, однако же, что съ отчаянія Лилія говорила какъ разъ противуположное тому, что думала; онъ сообразилъ также, что необходимо, во что бы ни стало, вернуть Марка тотчасъ же, такъ какъ чѣмъ больше продолжится его пребываніе у баронессы, тѣмъ станетъ тяжелѣе оскорбленіе, нанесенное имъ женѣ.
   -- Да, да, такъ!-- говорила она растерянно, и ея пальцы дрожали, судорожно сжимая платокъ, который она прижимала къ губамъ.
   -- Позвольте позвать вашу матушку. Вамъ не слѣдуетъ оставаться одной.
   -- Maman? О, Боже мой, бѣдная maman!... Къ чему ее тревожить? Впрочемъ, пожалуй... Благодарю васъ.
   Онъ пріободрился, по-военному, и быстро вышелъ изъ комнаты. Мадамъ Фабье онъ нашелъ въ гостиной и попросилъ пройти къ дочери. Старикъ Фабье, котораго полковникъ не замѣтилъ въ торопяхъ, поднялся изъ-за высокаго кресла. Супруги, молча, переглянулись, встревоженные страннымъ видомъ гостя и предчувствіемъ чего-то недобраго. Черезъ минуту Фабье проговорилъ со вздохомъ:
   -- Что-жь, другъ мой, пойдите къ ней.
   

XX.

   -- Здѣсь мой братъ?-- отрывисто спросилъ графъ де-Франкёръ стараго лакея.
   Полковникъ прошелъ до Жозе, не отдыхая, быстрымъ и упрямымъ шагомъ лунатика.
   -- Госпожа баронесса и господинъ виконтъ въ саду. Если угодно господину графу, я проведу...
   -- Не нужно, я не желаю безпокоить мадамъ де-Бретъ. Сообщите моему брату, что я жду его здѣсь.
   Черезъ минуту явился Маркъ безъ шляпы, съ палитрой въ рукѣ; онъ заканчивалъ портретъ баронессы въ бесѣдкѣ изъ вьющихся растеній.
   -- Что случилось?
   -- Твоя жена все знаетъ, идемъ!
   -- Что такое? Что моя жена знаетъ?
   Маркъ принялъ враждебный видъ провинившагося и пойманнаго человѣка.
   -- Пойдемъ!-- рѣзко повторилъ полковникъ.
   -- Кажется, я человѣкъ свободный,-- возразилъ Маркъ.
   Въ томъ возбужденномъ состояніи, въ какомъ находился графъ де-Франкёръ, его почти нельзя было считать вполнѣ отвѣтственнымъ за то, что онъ говорилъ и дѣлалъ. Обычной сдержанности и слѣда не было.
   -- Ну, живо, пойдемъ!-- и руки полковника уже порывались схватить Марка за шиворотъ и тащить его силой.
   Маркъ поблѣднѣлъ, увидавши, какъ бросилась кровь въ лицо старшаго брата; онъ понялъ, что надо подчиниться, и коротко проговорилъ:
   -- Хорошо, иду!
   Онъ быстро удалился, перекинувшись нѣсколькими словами съ баронессой, шедшей въ тревогѣ ему на встрѣчу. Въ бесѣдкѣ онъ на-скоро сложилъ свои рисовальныя принадлежности, взялъ со стула шляпу и вернулся къ брату въ ту минуту, когда хозяйка дома заговорила съ своимъ нежданнымъ гостемъ:
   -- Что случилось?-- спросила она, стараясь казаться спокойною.
   -- Мадамъ де-Франкёръ нездорова,-- отвѣтилъ полковникъ.-- Она мужа своего требуетъ.
   -- А!-- и баронесса измѣнилась въ лицѣ подъ пристальнымъ взглядомъ, въ которомъ мелькало презрѣніе.-- Такъ ступайте, ступайте скорѣе!-- сконфуженно обратилась она къ Марку.
   Они удалялись, не говоря ни слова. Марнъ изъ себя выходилъ.
   -- Что же тамъ такое произошло, наконецъ?-- сухо проговорилъ онъ, пройдя сотню метровъ.
   -- Записка баронессы попалась въ руки твоей жены.
   -- А... шпіонитъ за мной!
   -- Чортъ возьми!... А ты ее обманываешь!
   -- Она прислала тебя?
   -- Нѣтъ, Маркъ, я самъ за тобой пришелъ, со мною за это и считайся. А твоя жена достойна глубокаго сожалѣнія.
   Маркъ опустилъ голову и глухо проговорилъ:
   -- Такъ... и счастливымъ быть нельзя.
   Де-Франкёръ ничего не отвѣтилъ,-- эгоистическая фраза брата болѣзненно отозвалась въ его разбитомъ сердцѣ: да, нельзя быть счастливымъ.
   Затѣмъ они не сказали во всю дорогу ни слова. Когда они входили въ ворота сада, лицо у Марка было злое и, въ то же время, онъ имѣлъ видъ растерянный и приниженный. Вдали послышался громкій плачъ ребенка.
   -- Это Жанна,-- сказалъ полковникъ.
   -- Нѣтъ, это голосъ Жозе,-- возразилъ отецъ.
   -- Должно быть, упала,-- замѣтилъ дядя.
   Въ ту минуту, какъ, остановившись, они прислушивались къ дѣтскому крику, гроза вдругъ стихла въ обоихъ, раздраженіе улеглось, смѣнилось мягкимъ чувствомъ, и полковникъ, думая, прежде всего, о Лиліи, тихо проговорилъ брату:
   -- Иди къ женѣ и будь хорошъ съ нею...
   

XXI.

   Де-Франкёръ освѣдомился о причинѣ плача Жозе и, удостовѣрившись, что не случилось ничего особеннаго, прошелъ къ себѣ. Онъ лихорадочно разстегнулъ воротъ сорочки и сорвалъ съ себя душившій его галстукъ. нервно напряженныя до этой минуты силы совсѣмъ оставили его. Огненные круги проносились передъ глазами, и голова разрывалась отъ страшной боли. Ему казалось, будто въ черепъ ему гвозди заколачиваютъ. И заколачиваетъ ихъ Ивонъ тяжелыми ударами молотка, а Ивелина смѣется и подаетъ ему тѣ гвозди. Хороша какъ она, кругомъ нея -- ароматъ цвѣтовъ, одуряющій ароматъ. Де-Франкёру дышать нечѣмъ, и думается ему, что Маркъ, въ отместку за то, что онъ насильно привелъ его, закрылъ всѣ окна, чтобы старшій братъ задохся тутъ. Сознаніе спутывалось, на широко раскрытые глаза набѣгалъ туманъ.
   Полковникъ подошелъ къ окну, протянулъ руки, попытался открыть его, но подступающій недугъ одолѣлъ, и де-Франкёръ грузно рухнулъ на полъ, какъ сраженный богатырь.
   

КНИГА ТРЕТЬЯ.

I.

   Графъ де-Франкёръ лежалъ въ постели. Свѣтъ лампы падалъ на его очень красное, припухшее лицо; эту лампу держалъ въ рукѣ Маркъ, рядомъ съ нимъ стоялъ врачъ, г. Корбъ, и покачивалъ головой. Глаза полковника были широко открыты и безсознательно блуждали. Онъ безпокойно говорилъ невнятнымъ голосомъ:
   -- Ивелина, нѣтъ, не надо...-- и послѣ короткаго молчанія:-- Я все слышалъ... Дурно это...
   -- Бредъ,-- тихо сказалъ докторъ и сталъ считать пульсъ больного.-- У такихъ здоровяковъ лихорадка проявляется всегда съ особенною силой.
   Маленькій, сѣденькій и добродушный, онъ съ боязливымъ удивленіемъ посматривалъ на полковника, тѣло котораго казалось громаднымъ подъ бѣлою простыней. Врачъ взялъ шляпу и направился въ двери, сдѣлавши Марку знакъ слѣдовать за нимъ. Когда Маркъ вернулся, лицо его выражало сильное безпокойство. Ничего не зная о прогулкѣ брата съ непокрытою головой по солнцу и о томъ, какъ онъ неосторожно обливался холодною водой на берегу Ольнеты, Маркъ объяснить себѣ не могъ этого внезапнаго приступа горячешнаго жара и бреда.
   Часа три назадъ, въ началѣ обѣда, и безъ того уже довольно печальнаго вслѣдствіе отсутствія Лиліи, онъ послалъ Мишеля въ комнату полковника и, по тревожному докладу слуги, самъ побѣжалъ наверхъ, гдѣ и нашелъ старшаго брата хрипящимъ въ креслѣ.
   Если бы Лилія была тутъ, все-таки, легче было бы. Но она сама лежала въ постели послѣ нервнаго припадка, вызваннаго тяжелою сценой объясненія съ мужемъ. И перепуганный этими двумя пароксизмами, сокрушающійся Маркъ рѣшительно не зналъ, что дѣлать. Нездоровье жены огорчало его въ особенности потому, что онъ сознавалъ себя его виновникомъ и горько каялся. Но того больше безпокоила его болѣзнь брата, наступившая такъ необъяснимо быстро и съ такою силой.
   -- Ивелина, розы!-- повторялъ де-Франкёръ тихимъ, сдавленнымъ голосомъ.
   Маркъ сѣлъ въ тѣни, у его изголовья, и раздумывалъ, что бы могло значить, что онъ только Ивелиной и бредитъ. А больной, между тѣмъ, задвигался и проговорилъ:
   -- Идемъ, идемъ скорѣе!
   Маркъ понялъ, что больной переживаетъ въ бреду короткую и рѣзкую сцену у баронессы. Полковникъ продолжалъ:
   -- Бѣдная Лилія плачетъ... иди, иди къ ней!
   Горькимъ чувствомъ отразилось въ сердцѣ Марка сознаніе, что въ разстроенномъ мозгу брата повторяется представленіе о томъ злѣ, которое сдѣлалъ другимъ онъ, Маркъ, и изъ его груди вырвался тяжелый вздохъ.
   

II.

   Положеніе графа де-Франкёра ухудшалось. Толпы измѣнчивыхъ образовъ окружали его, подхватывали и мчали куда-то съ быстротой поѣзда-молніи. Больной метался, какъ въ агоніи, и задыхался отъ этой бѣшеной скачки; ему не хватало воздуха, и онъ чувствовалъ только каждую секунду, что вотъ-вотъ конецъ его приходитъ.
   Такъ прошла недѣля, жаръ и бредъ не унимались. Единственно, что сознавалъ еще полковникъ, это -- смѣны дня и ночи. Но и то представлялось ему не въ обычной реальности, а какъ бы доходящимъ до него черезъ чью-то чужую, не его голову, причемъ счетъ дней и часовъ совершенно спутался. Больному казалось, что онъ видѣлъ наклонявшееся надъ нимъ лицо Марка, потомъ лицо Лиліи и еще доктора, но онъ не былъ въ томъ увѣренъ. Его денщикъ и слуга Франсуа поочередно находились при немъ, и бредъ переносилъ его въ Верденъ, въ его холостую квартиру. Одна Ивелина являлась передъ нимъ неизмѣнно и была постояннымъ центромъ самыхъ странныхъ галлюцинацій, въ которыхъ бывшія въ дѣйствительности событія перепутывались съ невѣроятнѣйшими фикціями, никогда не удивлявшими его, такъ какъ складывалось все это на основаніи той безумной логики, какая создается бредомъ и кошмаромъ. Мало-по-малу сталъ какъ бы раздвигаться обручъ, стягивавшій его голову, сквозь галлюцинаціи начинали проскальзывать нѣкоторые признаки сознанія. Разъ даже, оставшись случайно одинъ въ комнатѣ, полковникъ поднялся съ постели и добрался до окна, привлекаемый своимъ обычнымъ, инстинктивнымъ стремленіемъ къ свѣту и простору. Все кругомъ было облито яркими, золотистыми лучами заходящаго солнца; но знакомый пейзажъ показался де-Франкёру очень страннымъ, какимъ-то тусклымъ и далекимъ, точно видѣлъ онъ его изъ другаго міра, по прошествіи тысячъ лѣтъ.
   Въ эту минуту вошелъ денщикъ и почтительно заговорилъ:
   -- Господину полковнику лечь необходимо, можетъ дурно сдѣлаться съ господиномъ полковникомъ.
   До больного эти слова доходили точно издалека откуда-то, звучали глухо и безжизненно. Онъ повиновался покорно, какъ ребенокъ, и едва легъ въ постель и снова прикрыли его простыней, какъ все передъ нимъ завертѣлось и закружилось, и самъ онъ летѣлъ куда-то стремглавъ въ подхватившемъ его вихрѣ. Опять мелькалъ образъ Ивелины, и больной, попрежнему, повторялъ въ бреду ея имя.
   

III.

   Въ комнатѣ свѣтло, графъ де-Франкёръ всматривается въ узоры обой и пытается припомнить, сообразить, что такое произошло съ нимъ. Тихій шелестъ платья заставилъ его обернуться, и онъ слабо улыбнулся, узнавши Лидію.
   Она отвѣтила ему улыбкой. Лилія была блѣдна, глаза немного ввалились и казались совсѣмъ черными; въ темномъ, совершенно гладкомъ платьѣ она имѣла видъ холодный, нисколько не напоминающій прежней непринужденной веселости. И это удивило полковника, точно передъ нимъ была другая Лилія, состарѣвшаяся. Но мысль его работала еще плохо, и, какъ бы стараясь припомнить забытый языкъ, онъ съ трудомъ выговорилъ:
   -- Что это значитъ? Что случилось со мною? Болѣнъ я былъ?
   Ласкающимъ движеніемъ, имѣющимъ въ себѣ что-то материнское и свойственное всѣмъ женщинамъ, Лилія положила ему на лобъ свою нѣжную руку.
   -- Не тревожьтесь, мой добрый Робертъ, вамъ много лучше теперь.
   -- Но что же было со мной?
   -- Тссъ... Говорить нельзя еще, лежите смирно.
   Онъ смотрѣлъ на нее долгимъ взглядомъ, стараясь сообразить и припомнить, но это не удавалось ему. Въ памяти оставалось какое-то черное пятно, перерывъ какой-то. Прошедшее представлялось въ неясномъ и ложномъ освѣщеніи, какъ будто отрѣзаннымъ и невызывающимъ никакого отклика въ едва возвращающемся сознаніи.
   -- Пить хотите?-- спросила Лилія.
   -- Да.
   Ощущеніе мучительной, неутолимой жажды не повидало его. Лилія поднесла къ его губамъ чашку легкаго бульона. Полковникъ выпилъ, голова его немощно опустилась на подушку.
   -- Благодарю,-- прошепталъ онъ.
   -- Постарайтесь еще уснуть,-- тихо проговорила Лилія.
   Онъ улыбнулся. Въ охватившей его слабости чувствовалось довольство, успокоеніе послѣ пережитыхъ и миновавшихъ страданій. Мало-по-малу онъ уснулъ тихимъ сномъ въ наступавшемъ сумракѣ вечера.
   

IV.

   Съ этой минуты выздоровленіе пошло обычнымъ чередомъ. Сонъ сдѣлался нормальнымъ, сталъ понемногу проявляться аппетитъ. Только силы возвращались очень медленно, и все тѣло было какъ бы разбито сразившимъ его страшнымъ ударомъ. Память тоже еще не пробуждалась. Тѣмъ не менѣе, на полковника уже находила тревога, боязнь того, что въ бреду онъ могъ сказать лишнее. Потомъ де-Франкёръ замѣтилъ, что Маркъ и Лилія никогда не бываютъ у него одновременно, и, при видѣ ихъ печальныхъ лицъ, зародилось смутное опасеніе чего-нибудь дурного.
   И вотъ, разъ утромъ, самъ не давая себѣ отчета, какъ это сдѣлалось, онъ вдругъ припомнилъ все: свою неудачную любовь къ Ивелинѣ, супружескую невѣрность Марка, и эти воспоминанія ставили его въ совершенный тупикъ, какъ нѣчто ни съ чѣмъ несообразное и настолько несодѣянное, что онъ сомнѣвался въ дѣйствительности всего этого, лежа въ покойной постели, вкушая чисто-физическія сладости возвращающейся жизни, окруженный нѣжными заботами чередующихся близъ него Марка и Лидіи. Ему пріятны были даже появленія доктора, и онъ со дня на день откладывалъ серьезныя думы обо всемъ непріятномъ, о тяжеломъ горѣ, постигшемъ другихъ и его самого.
   

V.

   -- Много я глупостей болталъ?-- спросилъ онъ у Лиліи.
   Это было на восьмой день его болѣзни. Полковникъ чувствовалъ себя сильнѣе и смѣлѣе, пріободренный тѣмъ, что уже могъ одѣться.
   -- Вы бредили немного, -- отвѣтила она, и де-Франкёру показалось, будто Лилія взглянула на него особенно пристально.
   -- Но что же, однако, я говорилъ, когда бредилъ?
   -- Вы говорили о насъ, объ Ивелинѣ...-- сказала она, какъ будто смутившись немного.
   Лилія сидѣла рядомъ съ нимъ. Онъ взялъ ея руку и заглянулъ прямо въ глаза молодой женщинѣ.
   -- А! И что же я говорилъ объ Ивелинѣ?
   -- Не знаю, право... Такъ, слова... безсвязныя,-- и она отвернулась, прятала отъ него глаза.
   Онъ крѣпче сжалъ ея руку и, краснѣя, продолжалъ:
   -- Скажите, что вы подумали обо мнѣ, Лилія?
   -- Да я... ничего, конечно... вѣдь, это же былъ бредъ.
   -- Бредъ, Лилія, но только бредъ на половину.
   Онъ склонилъ голову на руку своей невѣстки и, уже не въ силахъ будучи владѣть собой подъ наплывомъ неодолимаго волненія, охватившаго ихъ обоихъ, тихо проговорилъ:
   -- Лилія, безуміе это въ мои годы!
   Она смотрѣла на него въ нерѣшительности.
   -- Такъ вы любили ее, Робертъ?
   -- До сумасшествія!
   Прошло нѣсколько секундъ молчанія. Онъ все еще прижимался лбомъ къ рукѣ молодой женщины, и та не отнимала своей руки.
   -- Я очень смѣшонъ, не правда ли?
   -- Съ чего это вамъ въ голову приходитъ?... Но что же такое случилось съ вами? Съ чего такъ вдругъ вы заболѣли?
   -- Горько мнѣ было и тяжело,-- прошепталъ онъ.
   -- Отъ чего, другъ мой?
   -- Отъ того... мечты въ мои годы... очнуться отъ нихъ тяжело.
   -- Но, Робертъ... такія мечты, въ сущности, не представляютъ собою ничего неосуществимаго, въ концѣ-концовъ.
   -- Не говорите этого, Лилія, вы добры и хотите утѣшить меня. Я самъ еще ничего сообразить не могу. И такъ какъ вы все угадали, то съ моей стороны лишнее будетъ умолять васъ не выдать моего секрета.
   И послѣ короткаго колебанія онъ договорилъ:
   -- А она ничего не подозрѣваетъ?
   Лилія отвѣтила не тотчасъ, какъ бы боясь огорчить его:
   -- Я думаю, что нѣтъ.
   -- А Маркъ знаетъ?
   Она отняла свою руку, которую все еще держалъ полковникъ, и по ея лицу скользнула болѣзненная улыбка.
   -- Не знаю, мы мало разговариваемъ другъ съ другомъ.
   -- Простите, не сообразилъ... у васъ свое горе, милая сестра моя!..
   Она опустила голову въ большомъ смущеніи, и въ этотъ вечеръ они уже не разговаривали ни о чемъ.
   

VI.

   Они заговорили на слѣдующій день. Лилія выслушала исповѣдь де-Франкёра съ большимъ сочувствіемъ и казалась менѣе удивленною, чѣмъ онъ того ожидалъ и боялся; возможно, что изъ деликатности она не высказала своего удивленія. Не разсказалъ онъ только про разговоръ Ивона съ Ивелиной, ограничиваясь выраженіемъ тѣхъ опасеній, которыя внушали ему обоюдная привязанность и родственная близость этихъ дѣтей. Ихъ юношеская любовь во-время заставила его задуматься, напомнила ему о его годахъ и о безуміи его поздней любви.
   Лилія отвѣчала весьма основательно:
   -- Да они и на самомъ дѣлѣ еще дѣти. Ивелина сама не понимаетъ своихъ чувствъ, въ ея года любятъ безъ любви. Я поручиться могу, что нѣтъ у нея никакого серьезнаго чувства къ Ивону. И онъ -- не болѣе, какъ мальчикъ. Насколько же можетъ это васъ останавливать?
   -- Я и не остановился бы, если бы не былъ старъ,-- сказалъ полковникъ.
   -- Вы стары?-- воскликнула Лилія.
   Онъ покачалъ головой.
   -- Лилія, еслибъ я, объяснивши все: мою любовь къ Ивелинѣ, разницу въ нашихъ положеніяхъ и въ лѣтахъ, обратился къ вамъ съ вопросомъ, посовѣтовали бы вы мнѣ жениться на этой дѣвушкѣ? Отвѣчайте прямо.
   Молодая женщина колебалась.
   -- Вотъ видите,-- проговорилъ онъ печально и добавилъ:-- Такъ это и будетъ для меня вспышкою на осеннемъ небѣ знойнаго солнца, отъ котораго сдѣлался со мною солнечный ударъ, лишившій меня разсудка. Но безуміе проходитъ,-- договорилъ онъ бодро.
   И, тѣмъ не менѣе, онъ, все-таки, не мирился съ этимъ.
   

VII.

   Въ душѣ полковника шла страшная борьба. Стоило захотѣть, и все могло устроиться. Если даже Ивелина и была слишкомъ молода, то кто же мѣшаетъ ему подождать? Однако, выжидая, самъ-то онъ не состарѣется ли за это время? Къ тому же, хотя онъ самому себѣ не хотѣлъ въ томъ прямо сознаться, но его короткая болѣзнь нанесла ему чувствительный ударъ: это внезапное нездоровье казалось ему въ нѣкоторомъ смыслѣ унизительнымъ и, съ другой стороны, являлось предостереженіемъ для человѣка, слишкомъ полагавшагося на свои силы. Его самолюбіе страдало отъ того, что всѣмъ извѣстно, какъ онъ больной лежалъ въ постели, и, по его мнѣнію, онъ черезъ это долженъ былъ много потерять въ глазахъ Ивелины. И вслѣдъ за тѣмъ приходили въ голову мрачныя мысли, что здоровье можетъ и совсѣмъ разстроиться, что подступаетъ уже старость со всѣми ея немощами. Въ сердце закрадывались сомнѣнія и опасенія, боязнь за самого себя и за будущее, значительно охлаждавшія его увлеченіе и мечты о счастьи, сложившіяся въ какомъ-то радужномъ туманѣ.
   Разъ вечеромъ, видя его спокойнымъ, Лилія сообщила полковнику, что дѣвицы де-Кержюзанъ собираются уѣзжать. Изъ опасенія быть въ тягость и чувствуя себя не совсѣмъ ловко въ домѣ, омраченномъ семейнымъ разладомъ, онѣ рѣшили ускорить свой отъѣздъ и черезъ три дня предполагаютъ вернуться въ Парижъ.
   -- А Ивонъ?
   -- Юноша уже отправился въ Бретань, куда его приглашали старинные друзья его отца.
   И такъ, Ивелины скоро не будетъ здѣсь... И, странное дѣло, де-Франкёръ вздохнулъ свободнѣе при этомъ извѣстіи; онъ боялся опять встрѣтиться съ молодою дѣвушкой, и, тѣмъ не менѣе, печаль его не проходила.
   

VIII.

   Тогда, по симпатіи, въ полковникѣ проснулось желаніе подумать не о себѣ только, но и о другихъ, взаимнымъ сочувствіемъ облегчить свое горе и тяжелыя душевныя муки близкихъ людей. Онъ не сомнѣвался въ томъ, что Маркъ и Лилія несчастливы, и ему хотѣлось бы сблизить ихъ, помирить. но какъ сдѣлать это, когда оскорбленіе нанесено такъ недавно?
   Его глубоко трогало крайне грустное настроеніе Лиліи и, съ тѣмъ вмѣстѣ, онъ не могъ смотрѣть безъ сожалѣнія на Марка, котораго, видимо, мучило раскаяніе. Это сказывалось въ той своего рода застѣнчивости, въ затаенномъ стыдѣ, съ которымъ всегда веселый и беззаботный Маркъ, точно крадучись, входилъ въ комнату старшаго брата и оставался въ ней лишь нѣсколько минутъ, какъ бы боясь не то обезпокоить больного, не то встрѣтиться у него съ Лиліей. За все время его болѣзни супруги ни разу не сходились у его постели. Кромѣ того, Маркъ постоянно отворачивался и избѣгалъ взгляда старшаго брата, думая, вѣроятно, что прочтетъ въ немъ выраженіе укора.
   Да и самому полковнику было далеко не по себѣ, такъ какъ невольно приходилъ на умъ вопросъ: что могъ подумать его братъ о такомъ бредѣ, въ которомъ безпрерывно повторялось имя Ивелины? Де-Франкёръ желалъ бы очень раскрыть душу свою передъ Маркомъ и не смѣлъ этого сдѣлать,-- ему просто было стыдно.
   Оба сознавали, что объясненіе между ними необходимо, и оба не рѣшались заговорить.
   

IX.

   Графъ де-Франкёръ очнулся отъ легкой дремоты, почувствовавши чье-то нѣжное прикосновеніе къ своему лицу. То были рученки маленькой Жозе, забравшейся на стулъ у его кровати. Жанна тихо стояла рядомъ и смотрѣла на дядю. Дѣвочки пришли однѣ и постучали въ дверь; камердинеръ Франсуа впустилъ ихъ, весело улыбаясь.
   Полковникъ поцѣловалъ на лету маленькую ручку.
   -- Ты узнаешь меня, Жанна?
   -- Да, милый дядя. Ты былъ нездоровъ?
   -- Немного. Почему ты не приходила меня навѣстить?
   -- Мама не позволяла, говорила, что обезпокою тебя.
   -- А сегодня?
   -- Сегодня позволила, потому что Грифитта занята, помогаетъ укладываться тетѣ Аврорѣ и Ивелинѣ. Онѣ уѣзжаютъ.
   "Да, уѣзжаютъ сегодня",-- подумалъ де-Франкёръ.
   Онъ попытался разобраться въ своихъ чувствахъ, ясно опредѣлить, что дѣлается въ его сердцѣ, и сердце ничего ему не отвѣтило. Неужели онъ настолько измѣнился, что уже не любилъ Ивелину? Нѣтъ, онъ любилъ ее, но любилъ иначе, менѣе пылко, не такъ страстно. Онъ сознавалъ, наконецъ, всѣ неудобства подобнаго брака и почти не желалъ его. Разсудокъ бралъ верхъ, и старый холостякъ мирился съ своимъ одиночествомъ, грустнымъ, тоскливымъ, но за то спокойнымъ. Ивелина представлялась ему уже чѣмъ-то далекимъ, очаровательною мечтой, видѣніемъ, промелькнувшимъ въ сладкомъ снѣ, отъ котораго онъ очнулся съ смутнымъ и пріятнымъ сожалѣніемъ.
   Какое счастье, что онъ не выдалъ ей тайны своего сердца! Онъ только смутилъ бы ее напрасно. И деликатность его, и самолюбіе, и гордость были радостно удовлетворены тѣмъ, что онъ не рискнулъ сдѣлать опаснаго шага передъ теткой Авророй и передъ стариками Фабье. Все сложилось для него довольно удачно,-- пріѣздъ Ивона и сцена у садовой сторожки. Что же касается Марка и Лиліи, то де-Франкёръ зналъ, насколько они любятъ его, насколько снисходительны къ нему и съ какимъ сочувствіемъ отнесутся къ его несчастной любви, къ его напраснымъ страданіямъ. И эта мысль утѣшала его.
   Между тѣмъ, молчаливое раздумье дяди нагнало нѣкоторую робость на Жанну. Дѣвочкѣ стало скучно и она сказала:
   -- Прощай, милый дядя.
   И Жозе слѣзла со стула, быстро послѣдовала за отходившею прочь сестрой.
   -- Ты уже уходишь?-- проговорилъ де-Франкёръ.
   -- О, я вернусь, пойду только проститься съ Ивелиной,-- отвѣтила Жанна, напуская на себя нѣкоторую важность.
   Дѣвочки ушли и полковникъ почувствовалъ свое полное одиночество. Стукъ колесъ заставилъ его подняться и взглянуть въ окно. Къ дому подъѣзжалъ экипажъ, въ которомъ дѣвицы де-Кержюзанъ должны были ѣхать на станцію желѣзной дороги.
   Полковникъ одѣлся, чтобы посмотрѣть, какъ онѣ выйдутъ, и, чувствуя себя еще слабымъ, подкатилъ къ окну кресло.
   Де-Франкёру вспомнилось прошлое и навѣяло на него тихую грусть. Онъ припомнилъ, какъ, по милости нежданнаго, счастливаго случая, онъ увидалъ въ первый разъ молодую дѣвушку, всю засыпанную розами, какъ потомъ въ слѣдующіе дни она завладѣла его сердцемъ и всѣми его мыслями. Пробѣгали въ памяти мелкія подробности: звукъ ея голоса, мимолетный ея жесть, вспышка ея взгляда. Полковникъ старался сообразить, какъ то сдѣлалось, что онъ полюбилъ ее и какъ могъ онъ отдаться мечтамъ о возможности счастья съ нею. Но вотъ чего онъ никакъ не могъ объяснить себѣ, это -- внезапнаго утомленія отъ этого увлеченія и причины того, почему послѣ двухнедѣльной болѣзни произошла въ немъ такая перемѣна. А что, если съ возстановленіемъ здоровья вернется и любовь съ прежнею силой? Да, но уже никогда не вернется прежняя увѣренность въ собственной богатырской силѣ. Слишкомъ внушительно сказалось предостереженіе, и хотя бы еще десять лѣтъ онъ съумѣлъ поддержать себя подобно тому, какъ отстаиваетъ женщина свою талію и лицо отъ разрушительнаго вліянія времени, все же старость возьметъ свое. И тогда, если бы Ивелина стала его женой, если бы онъ еще думалъ объ этомъ, какъ ужасно было бы сознавать, что съ нимъ связано молодое существо,-- вѣдь, къ тому времени она едва превратилась бы изъ ребенка въ женщину, -- какъ тяжело было бы чувствовать, что ихъ раздѣляетъ цѣлая пропасть, громадное различіе въ мысляхъ, въ запросахъ отъ жизни! И невольно являлось въ его умѣ сопоставленіе съ тѣмъ, что произошла съ Маркомъ и Лиліей. Только, представляя себѣ положеніе въ обратномъ смыслѣ, полковникъ видѣлъ стараго мужа, обманутаго женой. О, онъ отнюдь не предполагалъ никакой нравственной испорченности съ ея стороны: все могло произойти самымъ естественнымъ образомъ, въ силу обычнаго порядка вещей. Рано или поздно явился бы передъ нею человѣкъ, молодой, красивый, "суженый", предопредѣленный, такъ сказать. Полюбили бы они другъ друга, и долго,-- разумѣется, долго,-- она не поддавалась бы страсти. Но роковая случайность,-- какъ въ романахъ пишутъ,-- могла толкнуть ихъ въ объятія другъ другу. Измѣна совершилась бы. И что же тогда, что бы сдѣлалъ мужъ? Конечно, убилъ бы любовника!
   Де-Франкёръ горько усмѣхнулся при такомъ предположеніи, столь отличномъ отъ дѣйствительности. На самомъ-то дѣлѣ жизнь была далеко не такъ романтична. Ивелина никогда не подозрѣвала даже того, насколько она, совершенно невольно и безсознательно, очаровала его и волновала жгучею страстью. И вотъ теперь она уѣдетъ такою же спокойною и чистою, какъ въ первый день ихъ знакомства,-- уѣдетъ и забудетъ о немъ, точно никогда его не существовало на свѣтѣ.
   Внизу послышалось движеніе, вышли старики Фабье и тетка Аврора съ ними. Потомъ появилась Ивелина. На ней длинный дорожный плащъ, на головѣ маленькая черная шляпка; лица нельзя разсмотрѣть,-- оно закрыто большимъ тюлевымъ вуалемъ. Какъ ни смирился передъ судьбою полковникъ, сердце его больно защемила отъ этой разлуки съ обворожительною дѣвушкой, съ дивнымъ цвѣткомъ, распустившимся подъ солнцемъ юга, съ восхитительною женщиной, отъ которой приходилось отказаться навсегда.
   А тамъ прощались. Маркъ и Ивелина обмѣнялись дружескими поцѣлуями въ обѣ щеки, потомъ Ивелина разцѣловала дѣтей и сѣла въ экипажъ вмѣстѣ со стариками Фабье и съ Лиліей. Полковнику показалось, будто она смотритъ на его окно. И вдругъ, охваченный какимъ-то стыдливымъ смущеніемъ, онъ быстро спустилъ драпировку и въ послѣдній разъ украдкой взглянулъ изъ-за нея на милое лицо дѣвушки.
   Экипажъ тронулся, и де-Франкёръ провожалъ взоромъ развѣвающійся вуаль Ивелины до тѣхъ поръ, пока онъ не скрылся за поворотомъ аллеи. Сердце полковника болѣзненно сжалось, на глаза набѣжали слезы. Но вслѣдъ за этою вспышкой горя въ немъ шевельнулось сладостное чувство, похожее на радость самоотреченія и на то облегченіе, какое ощущаетъ человѣкъ послѣ сильной боли, вырванной разомъ съ корнемъ.
   Онъ сидѣлъ неподвижно на креслѣ и всматривался въ безмолвный садъ, отнынѣ опустѣвшій для него навсегда.
   Отворилась дверь, вошелъ Маркъ и за нимъ Жанна, какъ обѣщала дядѣ.
   Глаза братьевъ встрѣтились, и тотчасъ же де-Франкёръ, почувствовавши, что его понимаютъ и жалѣютъ, протянулъ руку Марку, которую тотъ долго и крѣпко сжималъ молча. Это рукопожатіе помирило ихъ, исчезла холодность, удалявшая ихъ другъ отъ друга со времени супружеской невѣрности Марка. Теперь, въ минуту нѣжнаго обоюднаго сочувствія, вернулась ихъ прежняя братская любовь.
   Жанна смотрѣла на нихъ своими чудесными, невинными глазами и ничего не понимала.
   -- Иди играть, Жанна,-- ласково проговорилъ отецъ.
   

X.

   Какъ только они остались одни, де-Франкёръ улыбнулся брату свѣтлою улыбкой, болѣе выразительною, чѣмъ слова.
   -- Милый Робертъ,-- сказалъ Маркъ,-- черезъ нѣсколько дней ты совсѣмъ оправишься.
   Полковникъ, какъ бы угадывая по голосу брата двоякое значеніе этой фразы, отвѣтилъ:
   -- Я уже оправился... почти. Мнѣ бы хотѣлось тебя-то, другъ мой, видѣть опять счастливымъ.
   Маркъ покачалъ головой, выражая сомнѣніе, и, въ то же время, видъ у него былъ такой молодой и беззаботный, что многое прощалось ему за его легкомысліе, чуждое малѣйшей злобы.
   -- А почему бы и не быть тебѣ счастливымъ?-- сказалъ старшій братъ.-- Развѣ не отъ тебя это зависитъ?
   -- О!-- воскликнулъ Маркъ,-- я сдѣлалъ все, что зависѣло отъ меня. Я не видался больше съ баронессой, не знаю даже, что у нихъ тамъ дѣлается и не уѣхала ли она въ Парижъ.
   Это-то онъ отлично зналъ: баронесса извѣстила мужа, что возвращается въ Парижъ, что здѣсь ее ничто не удерживаетъ, такъ какъ мадамъ де-Сіу совершенно поправилась. И вотъ при старой теткѣ она оставила свою компаньонку Лемартръ и уѣхала въ сопровожденіи кузена Жюго. Де-Франкёръ внимательно заглянулъ въ лицо брата.
   -- Тяжело тебѣ было разстаться съ нею?-- тихо спросилъ полковникъ.
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Маркъ и съ безсознательною рѣзкостью добавилъ:-- Все прошло.
   Самолюбіе его было, все-таки, чувствительно задѣто, его раздражало то обстоятельство, что при баронессѣ находится теперь Жюго, который замѣнитъ его, быть можетъ. Но презрѣніе брало верхъ надъ этимъ чувствомъ Марка,-- то наивно-несправедливое и близкое къ неблагодарности презрѣніе, которымъ всякій мужчина отплачиваетъ отдавшейся ему женщинѣ и, въ особенности, когда женщина сама навязывалась.
   -- Ты же любилъ ее, однако,-- замѣтилъ де-Франкёръ.-- Безъ этого не сталъ бы ты рисковать своимъ счастьемъ, спокойствіемъ всей семьи.
   Маркъ пожалъ плечами и грустно отвѣтилъ:
   -- Да знаю я, что поступилъ скверно, какъ эгоистъ, думающій только о наслажденіяхъ.
   И затѣмъ онъ въ полголоса прибавилъ:
   -- Не всѣ умѣютъ быть настолько деликатными, какъ ты, братъ.
   Де-Франкёръ покраснѣлъ и, дѣлая видъ, будто не слыхалъ словъ Марка, проговорилъ:
   -- Лилія кажется мнѣ очень печальною.
   Маркъ вздохнулъ.
   -- А родители ея... какъ отнеслись они къ этой исторіи?
   -- О, милые старички,-- и Маркъ улыбнулся не то съ сожалѣніемъ, не то съ сочувствіемъ,-- они выказали такую снисходительность, какой я, конечно, не заслужилъ. Въ первыя минуты Лилія, въ сильномъ возбужденіи, говорила о скандалѣ, о разводѣ. Они кое-какъ успокоили ее. Я не знаю, чему больше удивляться, ихъ ли всепримиряющсму житейскому опыту, или простой сердечной добротѣ, превосходящей все, что я могъ ждать отъ нихъ.
   Де-Франкёръ, растроганный, слегка постукивалъ исхудалою рукой по локотнику кресла.
   -- Теперь тебѣ остается только умиротворить жену. Это необходимо. Было между вами какое-нибудь объясненіе?
   -- Да, раздраженіе первыхъ дней улеглось, не проходитъ лишь огорченіе.
   -- Бѣдная Лилія!-- сказалъ полковникъ и, поднявши голову, увидалъ, что глаза Марка полны слезъ.
   

XI.

   Де-Франкёръ началъ выходить и ежедневно прогуливаться по саду. Наступала осень, листья желтѣли, сумрачнѣе становились вечера. Дни стояли еще теплые, перепадали дождички и дулъ мягкій вѣтерокъ. Отъ земли запахло гнилью. Настроеніе полковника сдѣлалось меланхоличнѣе, чѣмъ прежде. Къ его грусти примѣшивалось такое чувство, будто онъ жалѣетъ самого себя. На него находило раздумье о приближающейся старости. И присутствіе Жанны и Жозе наводило его мысль на будущее, когда онъ выйдетъ въ отставку, пріѣдетъ жить съ братомъ и съ Лиліей, станетъ любоваться подростающими дѣвочками.
   А пока онъ мысленно разставался уже съ замкомъ, вступалъ въ командованіе своимъ полкомъ, переносился въ Вердёнъ, въ свою унылую холостую квартиру. Тамъ опять захватитъ его служба въ свою обычную колею, и онъ со вздохомъ сознавался себѣ въ томъ, что ждетъ конца отпуска безъ малѣйшаго сожалѣнія. Всѣ подробности почти забытой военной жизни приходили на память. Денщикъ шелъ на проводку съ Пуату и Корой, и передъ полковникомъ проносились картины маневровъ, смотровъ, ежедневныхъ ученій, на которыя онъ отправлялся верхомъ въ урочный часъ.
   Въ такихъ мечтахъ не было уже мѣста Ивелинѣ, ея образъ стирался, исчезалъ, какъ мимолетная тѣнь. Но отъ времени до времени онъ вдругъ опять появлялся, точно подъ вліяніемъ непонятнаго внушенія. Вызывали его и ароматъ цвѣтовъ, и случайная улыбка на лицѣ Лиліи, и даже красота сада, гдѣ де-Франкёръ встрѣчалъ Ивелину и тогда она внезапно появлялась передъ полковникомъ, какъ живая, и де-Франкёръ пытался отогнать прочь отъ себя это видѣніе, что удавалось ему на-яву. Но оно возвращалось во снѣ, манило его счастьемъ, сулило наслажденія и исчезало лишь съ разсвѣтомъ, оставляя его опять одинокимъ и унылымъ.
   Полковникъ ни о чемъ не жалѣлъ, кромѣ давно отлетѣвшей прекрасной юности своей, и съ каждымъ днемъ мало-по-малу примирялся съ настоящимъ.
   

XII.

   Пробило пять часовъ. Графъ де-Франкёръ, супруги Фабье, Жанна и Жозе сидѣли на террасѣ въ томъ углу, гдѣ косые лучи склоняющагося солнца поддерживали еще немного тепла.
   Жозе усердно занималась выдѣлываніемъ изъ песка крошечныхъ пироговъ. Жанна снизала гирляндочку изъ маленькихъ розовыхъ цвѣтковъ и, очень довольная своею работой, положила ее на голову Тигіаля, спавшаго у ногъ своего господина.
   -- Посмотри, дядя, какъ это идетъ къ нему.
   Дѣвочка разсмѣялась, супруги Фабье слегка улыбнулись безучастною стариковскою улыбкой. И опять наступило долгое молчаніе, каждый былъ занятъ своими думами. Лилія ушла въ дальній конецъ сада нарвать цвѣтовъ. Маркъ, какъ бы рѣшившись вдругъ на что-то, порывисто всталъ и послѣдовалъ за нею. Они не возвращались, и это показалось добрымъ предзнаменованіемъ старикамъ Фабье и полковнику, но они не обмѣнялись ни словомъ, ни взглядомъ, они и безъ того хорошо понимали другъ друга. Доброта Лиліи внушала имъ большія надежды. Но, вспоминая ея огорченіе и незаслуженность перенесеннаго ею оскорбленія, они готовы были усомниться въ томъ, что Лилія проститъ мужу его измѣну. Нѣсколько утѣшало и успокоивало ихъ присутствіе дѣтей: бѣдняжки ни въ чемъ не виноваты и не должны платиться за вину отца.
   Солнце склонялось къ закату, и тихо, мирно было на землѣ въ послѣднемъ блескѣ его догоравшихъ лучей. Прелесть осенняго вечера навѣвала думы о прощаніи съ тепломъ, о наступленіи дождей и гололедицы, зимнихъ холодовъ. Угасающій день вызывалъ въ сердцахъ стариковъ Фабье, а также, по тайному сочувствію, и въ душѣ де-Франкёра чувство сладкаго покоя, къ которому примѣшивалась нѣжная грусть о томъ, что жизнь прожита, горести забываются, и шагъ за шагомъ подкрадывается смерть.
   -- Я вижу платье мамы!-- крикнула вдругъ Жанна.
   Изъ-за кустовъ мелькнуло сѣрое пятно довольно далеко, скрылось и мелькнуло опять немного ближе. Маркъ и Лилія медленно шли вмѣстѣ, то скрываясь, то появляясь въ поблекшей листвѣ густо разросшагося сада.
   Глаза мадамъ Фабье встрѣтились со взглядомъ де-Франкёра: въ нихъ свѣтилась надежда. Старикъ Фабье сидѣлъ неподвижно, задумавшись и устремивши взоръ на поля, горѣвшія золотистыми отблесками, на дальній лѣсъ, вырѣзывавшійся темною полосой на багрянцѣ заката. Тепло сбѣгало по мѣрѣ того, какъ все ниже и ниже спускалось солнце, и съ его исчезновеніемъ угасала жизнь, тускнѣла прелесть окружающей природы. Зайдетъ оно и мракъ наступитъ, все скроется изъ глазъ, и тревога нетерпѣнія охватила де-Франкёра, необъяснимое желаніе, чтобы Маркъ и Лилія подошли прежде, чѣмъ станетъ темно.
   -- Вотъ они,-- тихо проговорила мадамъ Фабье.
   Ея мужъ отвернулся, Жозе перестала дѣлать свои пирожки изъ песка, Жанна отложила въ сторону неконченную гирляндочку, де-Франкёръ безотчетно поднялся съ мѣста. Маркъ и Лилія приближались, тихо разговаривая. Она съ кроткимъ, нѣжнымъ лицомъ опиралась на его руку; онъ казался растроганнымъ, искреннимъ. Видно было, что Лилія плакала, но она улыбнулась, увидавши своихъ, и припала въ объятія матери.
   Дѣти бросились цѣловать отца. Неизъяснимо-сладко стало на душѣ полковника. Онъ нагнулся къ Тигіалю, чтобы скрыть свое волненіе, и принялся ласкать собаку, дружески трепля ее рукой но шеѣ.
   -- Какъ хорошъ закатъ!-- сказалъ, наконецъ, Маркъ вздрагивающимъ голосомъ.
   Всѣ оглянулись,-- огненный дискъ уже на три четверти скрылся за горизонтомъ. Лилія провожала его долгимъ взглядомъ женщины, испытавшей горе, сознающей, что наступилъ закатъ любви для нея и близится осень жизни съ годами. Графъ де-Франкёръ чувствовалъ себя тоже печальнымъ,-- печальнымъ и умиротвореннымъ передъ этимъ чуднымъ солнцемъ на закатѣ. Краснорѣчивѣе словъ было сосредоточенное молчаніе стариковъ Фабье.
   Только дѣти беззаботно ловили наивными глазенками огненный отблескъ зари и тихо смѣялись, ничего не понимая.
   Солнце скрылось.
   -- Вотъ и нѣтъ его,-- пролепетала Жозе.-- Ушло солнышко. Куда оно ушло, скажи, мама?

М.

"Русская Мысль", кн. X--XII, 1892

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru