Зощенко никогда не удавались длинные повести. Этот талантливый и содержательный писатель, неслучайно ставший любимцем публики, выработавший свой стиль, юмор и, главное, создавший новый, очень жизненный тип своего героя, все свои достоинства обнаруживает только в фельетонном жанре. Может быть, в этом сказываются условия его литературной работы: в комментариях к новой повести "Возвращенная молодость" Зощенко признается, что написал за 14 лет 480 рассказов и фельетонов, несколько повестей, две маленькие комедии и одну большую. Количество, по-видимому, обусловило жанр. Это не значит, что Зощенко фельетонист по содержанию. Многие его рассказы, особенно старые, обладают несомненной человеческой глубиной. Но личность своего безличного героя Зощенко умеет выражать только в пределах трехсот газетных строк. Лучшая из больших его вещей "Мишель Синягин" была хороша отдельными пассажами, а в целом расплывалась, распадалась.
В последнее время Зощенко вообще снизился, перешел на чистый фельетон, бичующий бытовые промахи, а в повестях -- на полуерническое философствование, мало соответствующие его писательскому облику. Его повесть о Беломорском канале1 была даже подозрительно "благонадежной", отчего юмористика страдает больше, чем любой другой вид творчества. "Возвращенная молодость" лучше предыдущей вещи. "Благонадежности" в ней нет, -- Зощенко и явно, и скрыто над многим в советской действительности издевается. Есть в новой повести и юмор, привычный зощенковский, иногда достигающий прелестных удач. Характерный пример -- зощенковские тавтологии, что-то приоткрывающие и в герое, и в событиях: "она не плакала и не рыдала, и даже слезы не лились у нее из глаз"; "человек больной и, скажем, нездоровый" и т. д. Узнаем мы в профессоре Васильке и постоянного героя Зощенко -- российского мещанина, "симпатичного полу интеллигента", достигшего на этот раз профессорского звания. Ведь только такой полуинтеллигент и мог так повернуть фаустовскую проблему возвращения молодости.
Не стоит подробно пересказывать сюжет: "как один советский человек, обремененный годами, болезнями и меланхолией, захотел вернуть свою утраченную молодость". Читатель сам понимает, что удача Василька чисто фиктивная, что возвращенная молодость превращает его просто-напросто в бревно и лишает всяких человеческих черт. Любопытно, что и идеалом его являются обезьяны в зоологическом саду, которые жизнерадостно "жрали, какали, прыгали и дрались". Кроме того, и с точки зрения физического долголетия опыт Василька подмочен: в тот момент когда омоложенный профессор удирает от своей семьи в Крым с обольстительной Тулей, его разбивает паралич. Сюжет, таким образом, вполне достоин Зощенко. Но трактует он его, помимо отдельных находок, скучно и странно. Все эти философствования о творчестве, здоровье, подсознании -- до того риторичны и не смешны, что иной раз недоумеваешь: неужели Зощенко всерьез стал разрешать психобиологические проблемы да еще так плоско и никчемно.
Особенно острым становится это недоумение в комментариях к повести, занимающих добрую половину книги. Здесь уже не помогают ни стиль, ни ерничество. Все это очень скучно. Но, по-видимому, психологически объяснимы и эти комментарии. Во-первых, Зощенко захотелось уже не посмеяться, а поиздеваться над властью и всем советским мировоззрением. Но, дрожа за себя, издевательство он должен был обеднить. Все же и в таком виде его комментарии напоминают стихи Заболоцкого, когда-то за издевательство поплатившегося2. Неужели и Зощенко ждет такая судьба?
Вторая причина возникновения комментариев еще страшнее. Зощенке явно стало невмоготу от всей его жизни, и он старается вкрапить в свои шутки нечто совсем не смешное "про домо суа"3. "Скоро пятнадцать лет, как я занимаюсь литературой. О чем и для кого я писал? У нас ведь нет мещанства... Ошибки нет. Я пишу о мещанстве"... "Эта книга для ее достоверности и поднятия авторитета автора все же обязывает меня жить, по крайней мере, до 70 лет. Я боюсь, что этого не случится. У меня порок сердца, плохие нервы и несколько неправильная работа психики". Зощенко сознается, что в первые годы революции мечтал о бегстве за границу, то есть об эмиграции. Бедный Зощенко! Неудивительно, что в таких условиях творчество его слабеет.
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Мандельштам Ю. "Возвращенная молодость". Новая книга Зощенко // Возрождение. 1935. 28 декабря. Печатается по: "Чувство иронии очень острое..." Современники о Михаиле Зощенко // Нева. 1994. No 8. С. 302-309.
Мандельштам Юрий Владимирович (1908-1943) -- поэт и литературный критик, с 1920 г. в эмиграции, погиб в немецком концлагере.
1 Имеется в виду повесть "История одной перековки" (1934), вошедшая в коллективную книгу "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства", позднее публиковалась под заглавием "История одной жизни".
2 Вероятно, имеется в виду резкая критика, которой были подвергнуты стихотворный сборник Н. А. Заболоцкого "Столбцы" (1929) и поэма "Торжество земледелия" (1933).
3 Буквально: "за свой дом" (лат.); по личному вопросу; в защиту себя и своих дел.