Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Потаповщина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВѢНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

  

Потаповщина.
Очеркъ.

I.

   -- А ты бы, дѣдка, въ другой разъ и помолчалъ... Каковъ ты есть человѣкъ, ежели разобрать?
   -- А ты каковъ? Молоко еще у тебя на губахъ не обсохло... Получилъ, а расписаться не умѣешь. Одно слово -- щенокъ...
   -- А ты поговори... Дребезжишь, какъ расколотый горшокъ. И вся-то тебѣ цѣна расколотый грошъ... Давно помирать пора. На томъ свѣтѣ черти съ мѣшками ищутъ...
   -- Ахъ, Васька, шалыганъ!.. Вотъ тебѣ цѣна такъ дѣйствительно грошъ, да и того напросишься! И ничего ты не понимаешь!.. Какъ есть ничего,-- все равно вотъ, какъ пень въ лѣсу!
   Васька, у котораго не обсохло молоко на губахъ, свѣшиваетъ свою кудрявую русую голову и дремлетъ. Ругавшійся съ нимъ старикъ моргаетъ слезящимися глазами, потираетъ поясницу и угнетенно вздыхаетъ. И что это поясницу разломило? Надо полагать, что не иначе, какъ къ ненастью... Старикъ и Васька сидятъ на завалинкѣ постоялаго двора, на самомъ солнопекѣ; обоихъ разморило на смерть, и обоимъ лѣнь смертная тронуться съ мѣста. Даже ругаться лѣнь... мнѣ изъ окна видны ихъ спины и затылки -- у старика спина тощая и костлявая, высохшая отъ работы и времени, а Васька толстъ, кряжистъ, съ необъятнымъ затылкомъ. Оба -- обозные ямщики. Обозъ привалилъ утромъ, а лошади отдыхаютъ. Вся ямщина спитъ вповалку, кто гдѣ прикурнулъ; въ тѣни вездѣ торчатъ ноги, головы, распластанныя. въ изнеможеніи тѣла, точно ихъ только-что разстрѣляли. Одному старику не спится (поясницу съ дороги разломило), а Васька не спитъ зря, по своей молодой глупости. Они ссорятся давно, точно по обязанности, прерывая ругань длинными паузами. Для меня ясно одно -- именно, что Васька изводитъ старика съ той молодой жестокостью, которая не думаетъ о собственномъ будущемъ. Дѣло въ томъ, что старикъ изработался, обезсилѣлъ и идетъ въ обозѣ за настоящаго ямщика по милости обознаго старосты. Куда его дѣть, въ самомъ дѣлѣ?.. Сорокъ лѣтъ выходилъ человѣкъ за обозами, а теперь хоть или по, міру. Старикъ сознаетъ, что онъ уже лишній, что его время ушло, по бодрится и принимаетъ беззаботный видъ. Молодые ямщики донимаютъ его своей жестокостью, а онъ огрызается, какъ старая собака, которую гонятъ изъ насиженной конуры. Мнѣ дѣлается жаль вотъ этого старика, какъ изработавшагося человѣка. Онъ жалокъ въ своей безпомощности, тѣмъ болѣе, что еще вѣритъ въ свою работоспособность и не хочетъ выходятъ въ тиражъ. Однимъ словомъ, у меня на глазахъ разыгрывалась одна изъ тѣхъ маленькихъ житейскихъ драмъ, которыя вы встрѣтите на каждомъ шагу.
   Кстати, постоялый дворъ на большомъ сибирскомъ трактѣ является какимъ-то обломкомъ добраго стараго времени и скоро отойдетъ въ область воспоминаній благодаря быстро возрастающей конкуренціи чугунки, пробравшейся уже въ далекія глубины настоящей "немшоной" Сибири. У меня сохранилась какая-то родственная симпатія вотъ именно къ этому ветхозавѣтному постоялому двору, отъ котораго вѣетъ далекой стариной и котораго никогда не замѣнятъ щегольскіе вокзалы и пароходныя пристани. Эта симпатія основала просто на той массѣ времени, которая была затрачена мной на сидѣнье по такимъ постоялымъ дворамъ, а затѣмъ -- въ нихъ сохранилось что-то патріархально-дѣловое, серьезное, вдумчивое. Посмотрите, какъ мечется толпа пассажировъ гдѣ-нибудь на вокзалѣ -- можно думать, что всѣ они вырвались откуда-нибудь изъ тюрьмы, по дорогѣ что-нибудь украли и, вообще, мятутся, подгоняемые нечистой совѣстью. Во мнѣ эта желѣзнодорожная и пароходная сутолока возбуждаетъ непріятное чувство, потому что я самъ начинаю испытывать желаніе куда-то торопиться, бѣжать, вообще сокращать свою жизнь самой безтолковой суетой. Совсѣмъ не то, когда ѣдешь на долгихъ, точно приходишь въ себя послѣ какого-то пожара. Является такая спокойная увѣренность, что раньше времени никуда не ускочишь и что въ свое время будешь въ надлежащемъ мѣстѣ.
   Именно такой и былъ постоялый дворъ, на которомъ я отсиживался сейчасъ, подслушивая лѣнивую ругань ямщиковъ. Просторная изба была пропитана тяжелымъ запахомъ ямщичьей ѣды, мухи носились цѣлыми полчищами, кто-то и гдѣ-то храпѣлъ, постоялая кухарка Аксинья орудовала у своей печи, какъ хорошая ломовая лошадь, съ улицы тянуло лѣтнимъ жаромъ. Изъ окна я могъ видѣть цѣлый рядъ бревенчатыхъ избъ громаднаго трактоваго сибирскаго села, въ которомъ все какъ бы вымерло отъ зноя и лѣтней истомы. Овцы задыхались въ тѣни, собаки лежали съ высунутыми языками, и только куры, какъ какое-нибудь исключеніе третьяго склоненія, бродили по пыльной дорогѣ и съ замѣчательнымъ самоотверженіемъ отыскивали здѣсь сѣмя, "упавшее при дорогѣ". Въ самомъ воздухѣ, казалось, была разлита смертная лѣнь и тѣ тихія, тягучія думы, которыя думаются только по безконечнымъ русскимъ дорогамъ.
   Итакъ, я сидѣлъ у окна, смотрѣлъ на улицу и тоже не могъ шевельнуться, какъ дремавшіе на завалинкѣ ямщики.
   -- Дуракъ, право, дуракъ...-- заговорилъ неожиданно старикъ, вспоминая давешнюю обиду.-- Туда же разговариваетъ!.. Молчать бы, эхъ! да какъ еще молчать-то надо тому подобнымъ молокососамъ. Да и другимъ заказать, чтобы пасть не разѣвали зря... "Я, я", а гдѣ ты -- и неизвѣстно. Рыло вотъ ты себѣ наѣлъ -- это есть, потому какъ у тебя одна забота: жрать. Да... А я, можетъ, три путины сломалъ до Иркутскова, всю матушку Сибирь произошелъ да черезъ Уралъ разовъ со сто перевалилъ. А ты со мной разговаривать, неумытый песъ...
   Парень Васька что-то мычитъ, встряхиваетъ головой, какъ взнузданная лошадь, а потомъ неожиданно разрѣшается отвѣтной руганью:
   -- Вотъ я какъ возьму тебя обихаживать, беззубый чортъ... ка-акъ я тебя учну строгать... Перья полетятъ, дымъ пойдетъ изъ тебя...
   -- Вотъ и опять ты вышелъ дуракъ, Васька!-- съ какимъ-то удовольствіемъ отозвался старикъ.-- Помянулъ про зубы, а того и не знаешь, что я ужъ тридцать лѣтъ безъ зубовъ за обозомъ хожу.
   -- За хорошія цѣла вышибли...
   -- И еще дуракъ, молокососъ!.. Слыхивалъ ты про Евтихія Павлыча Потапова? То-то вотъ и оно-то... А туда все разговаривать. вотъ бы тебя къ нему въ науку отдать, такъ изъ своей бы кожи выскочилъ да еще перекрестился. Тутъ, братъ, не до зубовъ было... Получше тебя были, да у смерти конецъ видывали.
   Этотъ оборотъ разговора совершенно обезкуражилъ Ваську, а онъ только что-то промычалъ. Я былъ радъ за старика и поддержалъ его:
   -- Это ты про потаповщину, дѣдушка?..
   -- Про ее, про самую... Я у самого Евтихія Павлыча три года выслужилъ. Значитъ, когда они исправникомъ состояли на тракту... Господи, что только было, что было! Особливо, когда на другомъ концѣ тракта ихній братець Антонъ Павлычъ поступили тоже исправникомъ. Прямо сказать -- какъ двѣ казни египетскія!.. Что нынче -- пустякъ... Наѣдетъ становой, покричитъ, поерошится, и вся тутъ. Одно названіе... А прежде-то, Господи, владыко живота моего!.. Исправникъ по тракту ѣдетъ -- все одно, какъ туча градовая идетъ... Гдѣ проѣхалъ, такъ пусто: народъ-то разбѣгался. Я, значитъ, у Евтихія Павлыча три года въ кучерахъ выжилъ и могу сказать, что наглядѣлся-таки достаточно. Всего видывалъ...
   -- Онъ былъ злой?
   -- Ни-ни, что вы, баринъ!.. Добрѣющій человѣкъ, а такъ, обязанность такая. Нельзя, законъ требуетъ порядку... Они по закону. Надо вамъ сказать, что Евтихій Павлычъ и ихній братецъ Антонъ Павлычъ выслужились изъ этихъ... Ну, какъ ихъ сказать? Вотъ по дорогамъ съ бумагами скакали, сломя голову... Ироды чистые для насъ, ямщиковъ.
   -- Фельдъегеря?
   -- Вотъ, вотъ... Они самые. Евтихій Павлычъ росту высокаго, кулачище у нихъ съ пудовую гирю, ну, какъ саданутъ -- душа вонъ. Сколько ямщиковъ однихъ изувѣчили на службѣ. И здоровы!.. Такихъ-то и людей не. осталось больше. Такъ, мякина какая-то... А Евтихій Павлычъ добрѣющій былъ человѣкъ, только по службѣ звѣрь-звѣремъ. Ни-ни, Боже упаси...
   -- Вѣдь его потомъ судили, Евтихія Павлыча?
   -- Ну, это ужъ по новому закону... На эшафотъ, сказываютъ, вывозили, а потомъ онъ выправился по милостивому манифесту. Такъ вотъ зубы-то онъ у меня всѣ и выбралъ... И не со злости -- нѣтъ, а такъ, ѣдемъ, бывало,-- какъ онъ меня саданетъ въ скулу -- любого зуба и нѣтъ. Это онъ такъ, забудете и, какъ будто опять фельдъегеремъ ѣдетъ. Сейчасъ рубь серебра, сейчасъ стаканъ водки... Такое ужъ положеніе у нихъ было. Ну, у меня въ три-то года всѣ зубы и вылетѣли. Вотъ Васька говоритъ, а настоящаго ничего не понимаетъ. Своего ума къ чужой кожѣ не пришьешь...
   Въ Зауральѣ "потаповщина" представляла собой цѣлую историческую эру. Мнѣ много приходилось слышать о ней, какъ о чемъ-то сказочно-невѣроятномъ. Братья-исправники наводили панику на два уѣзда въ теченіе цѣлыхъ десяти лѣтъ, и объ ихъ подвигахъ составилась цѣлая легенда. Простой народъ ввелъ "потаповщину" въ свою хронологію: до "потаповщины" и послѣ "потаповщины". Получалось что-то въ родѣ нашествія дванадесяти языковъ... Меня заинтересовалъ живой свидѣтель этой "потаповщины", о которой онъ съ добродушіемъ лѣтописца разсказалъ невѣроятныя вещи. Откуда только берется это добродушіе у простого русскаго человѣка!.. Всего удивительнѣе выходило то, что Евтихій Павлычъ все-таки добрый человѣкъ, даже добрѣющій. Тутъ отказывалась работать всякая логика...
  

II.

   Осенью того же года мнѣ случилось быть въ домѣ одной старушки-англичанки, которая жила въ Загорскѣ и имѣла маленькій пансіонъ. На Уралѣ иностранцевъ прижилось достаточное количество, а въ томъ числѣ и англичанъ. Старушку-англичанку звали Евгеніей Ивановной. Это была удивительно хорошая старушка, пользовавшаяся въ городѣ общимъ уваженіемъ. Я всегда съ особеннымъ удовольствіемъ отправлялся къ ней. Въ ея квартирѣ вѣяло чѣмъ-то не нашимъ -- ужъ очень чисто и какъ-то особенно уютно, въ то же время строго и солидно. Обстановка была небогатая, не было ненужныхъ дорогихъ пустяковъ, но все было какъ-то умно. Именно вотъ такая мебель и нужна, и ковры, и лампы, и шкапы съ книгами, и рабочій кабинетъ милой старушки, и даже шкапикъ чернаго дерева съ гомеопатіей,-- Евгенія Ивановна была гомеопатка и любила лѣчить. Большинство русскихъ дамъ-старушекъ, если у нихъ нѣтъ внучатъ, какъ-то нравственно опускаются и начинаютъ жить по привычкѣ, тяготясь собственной старостью. Онѣ чувствуютъ себя и ненужными и лишними.
   Евгенія Ивановна, наоборотъ, и безъ внучатъ сумѣла устроиться такъ, что ея жизнь была полна самой хорошей женской работы. Она всегда была занята, съ утра до вечера, всегда была спокойна и привѣтливо-строга. Слово строгость, пожалуй, невѣрно, какъ и солидность,-- это была совсѣмъ особенная, чисто-англійская складка характера, отражавшаяся рѣшительно на всемъ. Отворявшая въ передней дверь горничная уже несла въ себѣ отраженіе этой англійской солидности и совсѣмъ не походила на другихъ загорскихъ горничныхъ, совавшихся попусту, не умѣвшихъ войти и выйти во-время и затрачивавшихъ совершенно напрасно быстроту своихъ ногъ и силу легкихъ. Сервировка чая и обѣда представляла маленькое торжество, и, кажется, даже чайники и тарелки проникались сознаніемъ собственнаго достоинства.
   Но всего интереснѣе были воскресные завтраки, когда Евгенія Ивановна являлась въ столовую во главѣ своего "выводка". Пять-шесть дѣвушекъ разныхъ возрастовъ служили точно живымъ зеркаломъ, въ которомъ отражалась вся Евгенія Ивановна. Не было дѣвичьей конфузливости, смущенія, опущенныхъ глазъ и непрошеннаго румянца, а всѣ чувствовали себя такъ просто, свободно и хорошо. Попасть въ пансіонъ Евгеніи Ивановны было дѣломъ нелегкимъ, и требовались солидныя рекомендаціи. Дѣвушки частью занимались дома, а частью въ мѣстной женской гимназіи. Я любилъ эти воскресные завтраки и завертывалъ къ Евгеніи Ивановнѣ время отъ времени. Русскія дѣвушки учились здѣсь, какъ дѣлать "home".
   И въ это воскресенье было такъ же, какъ всегда. "Выводокъ" занималъ свои мѣста, Евгенія Ивановна раздавала порціи воскреснаго ростбифа, наливала кофе и разсказывала уже второй удивительный случай изъ своей гомеопатической практики.
   -- Какъ вы, Евгенія Ивановна, въ, первый разъ увѣровали въ гомеопатію?-- спросилъ я.
   -- Это было давно... Я была очень больна, и врачи приговорили меня къ смерти,-- спокойно разсказывала старушка, говорившая по-русски совершенно свободно.-- Да, къ смерти... Тогда я обратилась къ врачу-гомеопату. Приходитъ господинъ среднихъ лѣтъ, хромой, лысый, кривой на одинъ глазъ и со вставными зубами. Рекомендуется: вотъ вамъ жертва врачей-аллонатовъ... Это было бы, пожалуй, очень смѣшно, если бы я не была такъ больна. Черезъ двѣ недѣли онъ поднялъ меня на ноги, и я не могла не вѣрить въ гомеопатію, а теперь убѣждаюсь въ ея пользѣ на каждомъ шагу, кромѣ хирургическихъ случаевъ, конечно.
   Вѣроятно, выздоровленіе Евгеніи Ивановны было простой случайностью, но она такъ хорошо разсказывала объ этомъ, что невольно хотѣлось вѣритъ въ торжество гомеопатіи.
   Нашъ разговоръ о гомеопатіи былъ прерванъ громкимъ звонкомъ въ передней, такъ что Евгенія Ивановна внушительно посмотрѣла вслѣдъ безшумно удалявшейся горничной. Черезъ минуту горничная подала визитную карточку. Старушка пробѣжала глазами фамилію и чуть-чуть поморщилась.
   -- Проси сюда...
   Въ столовую вошелъ высокій, удивительно красивый старикъ съ какой-то необыкновенной бородой. Это былъ просто красавецъ-мужчина, несмотря на свои подъ шестьдесятъ лѣтъ. Черный сюртукъ сидѣлъ на немъ какъ перчатка. За нимъ нерѣшительно вошли двѣ дѣвушки-подростка, тоже высокія и тоже красивыя. Отецъ, видимо, гордился ими и нѣсколько разъ съ одобрительной улыбкой оглянулся. Вмѣстѣ всѣ трое представляли живую картину, которой можно было только любоваться: могучая мужская старость скрашивалась только-что распускавшейся женской красотой удивительно эффектно.
   -- Вотъ привелъ, Евгенія Ивановна, познакомить, т.-е. представить вамъ своихъ дѣвушекъ...-- красивымъ басомъ проговорилъ старикъ, почтительно цѣлуя руку старушки.-- Не знаю, какъ вы найдете насъ, но мы будемъ стараться...
   Старушка отрекомендовала гостя, который оказался не кѣмъ инымъ, какъ знаменитымъ исправникомъ Евтихіемъ Павлычемъ Потаповымъ, уволеннымъ со службы по третьему пункту и съ преданіемъ уголовному суду. На меня его появленіе произвело такое же впечатлѣніе, какъ если бы къ намъ въ столовую вошелъ большой хищный звѣрь. Въ моей головѣ пронеслись десятки разсказовъ о тѣхъ безобразіяхъ, которыя совершалъ вотъ этотъ самый красавецъ-старикъ, до беззубаго старика-ямщика включительно. Я такъ и впился въ него глазами, напрасно стараясь отыскать въ лицѣ, во взглядѣ глазъ, въ голосѣ, въ движеніяхъ, даже въ костюмѣ хоть что-нибудь, что говорило бы о звѣрѣ. Какъ есть ничего звѣрскаго, а напротивъ -- самая подкупающая наружность. Кстати: какъ несправедлива иногда бываетъ природа, которая точно въ насмѣшку награждаетъ поэта вульгарнымъ лицомъ, умнаго человѣка дѣлаетъ уродомъ, ученому человѣку даетъ наружность торгаша, герою отпускаетъ маленькій ростъ какой-нибудь человѣческой ничтожности, добраго человѣка украшаетъ звѣрской физіономіей, а отъявленнаго негодяя и мерзавца снабжаетъ habitus'омъ праведника первой воды. Разсматривая бывшаго исправника Потапова, я именно занятъ былъ мыслью объ этой роковой несправедливости. Наконецъ, человѣкъ-звѣрь долженъ сказаться хоть въ дѣтяхъ, а тутъ двѣ такихъ чудныхъ красавицы, хоть пиши съ нихъ картину.
   Евгенія Ивановна, кажется, поняла мое настроеніе и вопросительно посмотрѣла въ мою сторону. Разговоръ вообще какъ-то не вязался. Старушка приласкала дѣвушекъ, и я удивился, что она точно смущалась собственной ласки. Скоро старый исправникъ распрощался. Мнѣ показалось, что онъ почувствовалъ свою "неумѣстность". Уходя, онъ принялъ опять гордую осанку и съ скрытымъ торжествомъ посмотрѣлъ на своихъ красавицъ-дочерей.
   Завтракъ кончился. "Выводокъ" исчезъ. Евгенія Ивановна вдругъ приняла усталый видъ, что съ ней вообще не случалось.
   -- Вамъ нездоровится?-- спросилъ я.
   -- Нѣтъ, ничего...
   Она посмотрѣла на меня съ упоръ и проговорила съ разстановкой:
   -- Васъ удивляетъ, что этотъ Потаповъ появился у меня? И меня это удивляетъ... Знаете, когда черезъ знакомыхъ я узнала о его желаніи помѣстить своихъ дочерей у меня -- я даже испугалась въ первую минуту. Да... И наотрѣзъ отказала. Потомъ онъ самъ пріѣхалъ... Я его два раза не приняла. Потомъ онъ какъ-то нахально забрался ко мнѣ... Есть такое особенное добродушное нахальство, противъ котораго ничего не подѣлаешь... да. Я много дурного слышала о немъ и приняла его очень, очень сухо... Другой бы на его мѣстѣ глазъ не показалъ, а онъ опять пріѣхалъ. И знаете... Вышла очень странная сцена, почти невѣроятная. Онъ буквально на колѣняхъ ползалъ у моихъ ногъ, цѣловалъ мои руки и со слезами на глазахъ просилъ о дочеряхъ. Я ему въ глаза сказала, за кого его считаю...
   -- И?..
   -- Онъ засмѣялся... Представьте: онъ засмѣялся. А потомъ говоритъ: "вы на моемъ мѣстѣ, можетъ-быть, были бы хуже"... Потомъ... эти дѣвочки... Вы видѣли, какія это чудныя красавицы? У меня точно что оборвалось тамъ, въ груди, когда я увидѣла этихъ дѣвочекъ. Это несправедливое, даже обидное чувство... Впрочемъ, вы видѣли, какъ мнѣ давеча трудно было выдержать характеръ. Я была недовольна собой и чувствовала, что меня перестанетъ уважать собственная горничная...
   Что было сказать на это,-- чудная старушка оставалась вѣрна самой себѣ до послѣдняго слова. Я просто любовался ею, тою хорошей любящей тревогой, которую подняли въ ея душѣ эти дѣвушки.
   -- Знаете, я думала: чѣмъ онѣ-то виноваты?-- продолжала старушка взволнованнымъ голосомъ.-- Да, чѣмъ виноваты? Онѣ любятъ отца, и онъ ихъ любитъ... Вы сами видѣли. И вдругъ онѣ узнаютъ, что онъ такое... У меня давеча все сердце изболѣло за нихъ, и я чувствовала, что начинаю ихъ любить...
   -- Мнѣ интересно, Евгенія Ивановна, какое впечатлѣніе произвелъ на васъ самъ Потаповъ. Сознаюсь откровенно, что мнѣ было все время какъ-то не по себѣ, пока онъ былъ здѣсь... Можетъ-быть, я смотрю съ предубѣжденіемъ...
   -- Я спачала его боялась... да. Потомъ собрала подробныя справки о немъ... И, представьте себѣ, общій отзывъ о немъ самый хорошій. Сначала это меня удивило, а потомъ...
   Милая старушка даже вздохнула, а потомъ, махнувъ рукой, прибавила:
   -- Это какая-то роковая черта вашего русскаго характера... Вчера звѣрь, потому что этого требуетъ какая-то глупая служба, а сегодня совсѣмъ приличный человѣкъ... Онъ меня купилъ своей беззавѣтной любовью къ дѣтямъ. Представьте себѣ, какъ онъ хорошо говоритъ, что онъ желаетъ изъ нихъ сдѣлать... Во-первыхъ, дать образованіе, хорошее направленіе, твердыя правила и, главное, уединить ихъ отъ всего такого... Вы понимаете, что я хочу сказать? Ну, войдите въ мое положеніе!.. Онъ -- лучшій отецъ... Меня мучитъ моя собственная раздвоенность по отношенію къ нему, и я боюсь быть несправедливой. Знаете, это такъ легко... ахъ, какъ легко!..
   -- Все это такъ, Евгенія Ивановна, но...
   Старушка поднялась, выпрямилась и, оглянувшись на дверь, проговорила:
   -- Знаете, какъ я боюсь быть несправедливой... да. А эти дѣвочки... Нѣтъ, я не знаю, что со мной дѣлается... Я ихъ вотъ сейчасъ люблю... Давеча я была съ ними сдержанна, но мнѣ измѣняетъ мой характеръ. Въ нихъ столько этой нетронутой стихійной силы... Весь вопросъ въ томъ, куда направить эту силу. Изъ нихъ выйдутъ чудныя женщины, ваши русскія женщины... я могу только удивляться вамъ, русскимъ, въ которыхъ такъ удивительно перемѣшано добро и зло.

-----

   Когда я смотрю на русскую толпу, я почему-то всегда припоминаю "потаповщину". Кликните кличъ, и изъ этой толпы явятся сейчасъ залихватскіе сибирскіе исправники, опричники и что хотите, включительно до хорошихъ людей. Старушка-англичанка недаромъ такъ хорошо печалилась о странномъ русскомъ характерѣ...
  
   1897.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru