Максимов Сергей Васильевич
Швецы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

КАРТИНЫ НАРОДНАГО БЫТА

ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ И ПУТЕВЫХЪ ЗАМѢТОКЪ.

С. Максимова.

ВЪ ДВУХЪ ТОМАХЪ.

ТОМЪ ПЕРВЫЙ.

ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА-ТИПОГРАФА K. Н. ПЛОТНИКОВА.
1871.

   

Швецы.

ОЧЕРКЪ.

   Къ числу необходимыхъ промышленниковъ, составляющихъ насущную потребность въ крестьянской жизни, принадлежатъ едвали не болѣе всѣхъ швецы, которыхъ можно также обозначить именемъ деревенскихъ или, даже лучше, русскихъ портныхъ.
   Въ большей части Костромской губерніи обязанность швецовъ исполняютъ жители одного изъ самыхъ промышленныхъ и многолюдныхъ ея уѣздовъ -- Галицкаго, который сотнями высылаетъ плотниковъ, пильщиковъ, каменьщиковъ и печниковъ въ Петербургъ и Москву и столько же разбрасываетъ промышленниковъ по своей губерніи въ лицѣ мѣховщиковъ, извощиковъ, ѣздящихъ съ мерзлою и сушоною рыбою, со свѣжими огурцами и проч.-- Изъ этого уѣзда, въ концѣ осени, небольшія кучки швецовъ плетутся по проселкамъ и большимъ почтовымъ дорогамъ, иногда чрезвычайно отдаленныхъ уѣздовъ, каковы, напр. сѣверный край Кологривскаго, но рѣкѣ Межѣ и Унжѣ, Ветлужскій, Макарьевскій, иногда Солигаличскій, Буйскій и Чухл омскій. По быту этихъ-то швецовъ и обрисовываются картины промысла, представляемыя въ настоящемъ очеркѣ.
   Замѣчательно впрочемъ то обстоятельство, что швецовскій промыселъ всегда не зѣваетъ укрѣпляться въ той мѣстности, гдѣ поживѣе развита промышленность на разную стать, стало быть побольше соблазновъ на отхожіе заработки: отъ обмѣна мыслей въ разсказахъ о чужихъ и дальнихъ нуждахъ и требованіяхъ, и шире слѣд. кругозоръ при измышленіяхъ чѣмъ себя прокормить. На такихъ простыхъ основаніяхъ завелись швецы въ тѣхъ центральныхъ пунктахъ, вокругъ которыхъ (иногда на большихъ разстояніяхъ) всякое иное ремесло знаютъ, исключая этого. Но само собою разумѣется, деревенскіе портные въ наибольшемъ числѣ держатся около такихъ мѣстъ, гдѣ пристроилось скорняжное дѣло: выдѣлываютъ мѣха, дубятъ овчины, какъ напр. подъ Романовымъ (въ Ярославской губ.), подъ г. Галичемъ (Костр. губ.), гдѣ село Шокнга выдѣлываетъ мѣха, получаемые изъ Архангельской губерніи, и изъ такихъ далекихъ мѣстъ, каковы печорскія отдаленныя палестины. Въ послѣднемъ случаѣ швецы пользуются большою извѣстностію, которая даетъ имъ смѣлость знакомить со своимъ искуствомъ самыя отдаленныя мѣстности и рисковать выходомъ на заработки не только въ Москву и Казань, но даже и въ болѣе далекой Питеръ. Въ послѣднемъ городѣ между прочимъ извѣстны тавотники, выходцы изъ села Молвитина (Костр. же губ. Буевскаго уѣзда). На Волгѣ въ большой славѣ кислая овчина -- мурашкинцы (изъ села Мурашкина Княгининскаго уѣзда Нижегородской губерніи), которые и по присловью -- шапками обозъ задавили (они тоже зимой шьютъ полушубки, ходя по деревнямъ, но въ остальное время не перестаютъ кормить себя иглой, заручаясь другими заказами). Не боится швецовской промыселъ и глухихъ мѣстъ, самыхъ заброшенныхъ захолустьевъ (и даже-кажется ихъ сильнѣе долюбливаетъ); такъ напр. въ томъ глухомъ углу однаго изъ самыхъ глухихъ уѣздовъ, каковъ Пошехонскій (Яросл. губ.), который прилегаетъ къ Вологодской губерніи, съ деревней Трушковой въ центрѣ, все населеніе по преимуществу и почти сплошъ-странствующіе портные.
   Въ первомъ случаѣ, когда этотъ промыселъ вызывается безвыходною мѣстною потребностію, швецы только временные (осенніе и зимніе) портные и тогда они въ скромныхъ границахъ негромкаго промысла -- ремесленники на короткое время для извѣстнаго околодка. Количество ихъ считается тогда не сплошь цѣлыми деревнями, а лишь нѣсколькими домами въ немногихъ селеніяхъ. Такихъ мастеровъ, которые по пословицѣ на грошъ крадутъ да на рубль изъяну дѣлаютъ, не по многу, но много во всѣхъ украйнахъ Россіи. И если межевать послѣднюю на губерніи въ административныхъ границахъ, а не на украйны и урочища съ экономическими гранями, такихъ швецовъ на домашнюю потребность въ каждой губерніи найдется по нѣскольку кучекъ въ двухъ -- трехъ уѣздахъ. Между прочимъ про таковыхъ можно бы и совсѣмъ не слыхать, какъ напр. про тамбовскихъ швецовъ, которые и шьютъ плохо, и ходятъ только но р. Днѣ, не добираясь до столицъ и стало быть до учоныхъ изслѣдованій и печатныхъ извѣстій.
   Но изъ среды моршанскихъ швецовъ выдѣлилась историческая личность основателя молоканской вѣры -- одной изъ наиболѣе распространенныхъ сектъ -- Семена Матвѣича Уклоина или по просту и по молокански -- Семенушки.
   Будучи уроженцомъ той мѣстности (подъ Борисоглѣбскомъ Тамб. губ.), гдѣ кормились нѣкоторые отъ портнаго ремесла, и онъ, но завѣту отца, ходилъ по деревнямъ съ товарищами кроить и сшивать овчины въ полушубки про домашной обиходъ желающихъ и въ казну но подрядамъ отъ денежныхъ людей. Поработавъ у одного изъ таковыхъ (Побирухина) и вступивъ въ его вѣру (духоборческую), Семенушка Уклеинъ разсорился со старикомъ, ушолъ отъ него, покинувъ жену -- дочь Побирухина. Додумавшись до своей вѣры, во многомъ отличной отъ духоборской, Уклеинъ, подъ видомъ и съ ремесломъ швеца, пошолъ ее разсказывать вездѣ тамъ, гдѣ ему давали работу. Въ то время, когда его товарищи забавляли хозяевъ въ долгія и темныя осеннія и зимнія ночи сказками да загадками, пѣснями да прибаутками, мистически-настроенный и начитанный отъ книгъ св. Писанія Семенъ Матвѣичъ проповѣдывалъ новую вѣру: училъ держаться одного Евангелія, отвергалъ церковь и духовенство, совѣтовалъ собираться на моленіе для того только, чтобы пѣть псалмы и слушать и толковать Евангеліе. Но побоялся онъ (когда того потребовали) торжественно войти въ г. Тамбовъ (какъ бы въ Іерусалимъ), соблазнить въ молоканскую вѣру много народу но Днѣ, по Хопру. Когда же императрица Екатерина 2 повелѣла освободить его изъ тамбовскаго острога (куда попалъ онъ послѣ вшествія въ Тамбовъ), онъ привелъ въ свою секту множество деревень: около Новохоперской крѣпости, подъ самомъ Тамбовомъ (въ солѣ Разсказовѣ), подъ г. Балашовымъ. Соблазнилъ многихъ изъ приверженцовъ духоборства (въ Пескахъ) и изъ исповѣдниковъ іудейской вѣры (субботниковъ подъ саратовскимъ городомъ Балашовымъ). Ушолъ за Волгу и тамъ распространилъ молоканство по рѣкамъ Иргизамъ и Узенямъ. Теперь его вѣра и на Молочныхъ водахъ въ Таврической губерніи, и за Кавказомъ въ Бакинской и Тифлисской губ., и въ Сибири подъ Томскомъ и на Амурѣ и на Зеѣ подъ Благовѣщенскомъ.
   Собственно про этихъ-то одиночныхъ швецовъ и предлагается слѣдующій разсказъ, поставленный въ границы всей безъ искусной простоты невиннаго и полезнаго промысла.
   Не вдаваясь слишкомъ далеко въ объясненіе причинъ, по которымъ бы можно было узнать всю степень важности и значенія швецовскаго ремесла, мы хотимъ представить простую и нехитрую картину его проявленія.
   
   Прямымъ и неизбѣжнымъ слѣдствіемъ появленія швецовъ бываютъ слѣдующія обстоятельства:
   Рѣдкій мужичокъ не имѣетъ на дворѣ у себя пары двѣ и даже три барановъ и овецъ, составл яющихъ предметъ предпочтительной любви и благорасположенія хозяекъ-бабъ, которыя называютъ этихъ животныхъ многими ласкательными именами, каковы напр. бяшка и даже яшка. Въ продолженіе долгаго лѣта, эти бяшки до того закужляялтся, что къ осени потребуютъ новой стрижки, какъ бы въ-замѣну первой, которая производится въ Великомъ-посту.
   Въ любой крестьянской избѣ, въ началѣ ноября или въ концѣ октября, непремѣнно уже открывается слѣдующая семейная картина: всѣ бабы, начиная съ большухи и оканчивая десятилѣтней дѣвонькой, сидятъ въ куту или заднемъ углу избы, подъ палатями, и держатъ на колѣняхъ мохнатаго барана или овцу-яловку. Бяшка поминутно вздрагиваетъ и жалобно кричитъ подъ большими, особаго устройства ножницами и какъ бы ждетъ не дождется, когда кончится эта невыносимая пытка, хотя и приправляемая ласкательствами мучительницъ. А между-тѣмъ огромный грохотъ постепенно наполняется густою волною, которая наконецъ кладется и въ лукошки, за неимѣніемъ другой подобной посуды. Одновременно съ окончаніемъ подобной операціи, являются въ деревняхъ мѣстные шерстобиты или волнотёпы. Эти промышленники сортируютъ шерсть на два отдѣла: та, которая подлинѣе и помягче, назначается для кафтановъ и струною волнотёпа превращается въ мочки. Остальная шерсть -- густая и жосткая, преимущественно со спины и боковъ животнаго, пойдетъ въ продажу и въ рукахъ Макарьевскаго и кологривскаго валяльщика превратится въ сапоги, которые иной бережливый хозяинъ четыре зимы носитъ и не износитъ, особенно, если догадается подсоюзить ихъ кожей. Первый, лучшій сортъ шерсти, превращенной въ мочки, тотчасъ по уходѣ шерстобитовъ, прядется бабами и приготовленныя нитки употребляются или для бабьихъ чулковъ, или для варежокъ, или же наконецъ на ткацкомъ станкѣ является сукномъ-сѣрмлгой для поповъ и кафтановъ. Можетъ-быть, въ то-же самое время, какъ бабы исполняютъ свои обязанности, мужикъ-большакъ съ сыновьями творитъ распорядокъ въ по дно лицѣ или гдѣ-нибудь на дворѣ и рѣжетъ нестриженыхъ яловицъ и барановъ для того, чтобы послѣ, снявши съ нихъ шкуру, имѣть овчины для полушубка или даже, пожалуй, и для тулупа. Устроивши такимъ образомъ дѣло, мужичку остается поджидать прихода швецовъ, которые не замедлятъ явиться въ деревнѣ въ срединѣ или концѣ ноября, но всегда послѣ Кузьмы-Демьяна,

-----

   Не трудно узнать догадливому то ремесло, которымъ занимаются эти мужички-путники, только что сейчасъ вышедшіе съ проселка на большую дорогу и потянувшіеся къ виднѣющейся вдали черной массѣ деревни. Почти-что новенькія овчинныя шубы туго на-туго подпоясаны красными или синими кушаками и надѣты на коротенькой полушубокъ. На спинѣ каждаго изъ нихъ крѣпко привязанъ небольшой кожаный мѣшокъ, укрѣпленный на груди крестъ на-крестъ наложенными ремнями. Внизу ремней, изъ-за кушака, торчатъ огромныя ножницы. По нимъ-то и по мѣшку назади ясно видно, что путники идутъ совсѣмъ не въ Солонки Богу молиться или въ Питеръ работой бока протирать: иначе мѣшокъ былъ бы побольше и не кожаный, да и внизу его непремѣнно были бы привязаны пары двѣ или три новыхъ лаптей и, по-край ней-мѣрѣ, хоть одна пара сапоговъ. У этихъ, напротивъ, даже вмѣсто толстой и суковатой можжевеловой палки видны въ рукахъ палочки дубовыя, коротенькія, по нарѣзкамъ и четыреугольной формѣ которыхъ не трудно различить самодѣльные аршины. Почти всѣ путники немного сутулы и ступаютъ неровнымъ шагомъ, а не съ переваломъ, какъ дѣлаютъ это плотники. Изъ-подъ теплой шапки, опушонной у иныхъ барашкомъ, а у другихъ и просто кошачьимъ мѣхомъ, смотрятъ насмѣшливые глаза и открытая физіономія: не сонная, какъ у каменьщика и печника, а такая же смѣлая, какъ и у инаго ярославца -- петербургскаго лавочника. Впереди этой толпы идетъ парнишко-ученикъ, который отъ скуки гоняетъ носкомъ лаптишекъ валяющіеся на дорогѣ комки.
   Въ полуверстѣ отъ путниковъ показались чорныя клѣтухи-бани, предвозвѣстницы начинающагося жилья. Всѣ они, по обыкновенію, обсыпаны большими кучами льняныхъ отрепьевъ, -- слѣдовъ недавней бабьей работы. Утро только-что началось: въ деревнѣ все тихо, и только скрипъ колодца да дальное мычанье коровы поперемѣнно нарушаютъ тишину. Изъ деревянныхъ трубъ показался чорный дымъ и прямымъ столбомъ потянулся къ далекому небу.
   -- Вотъ онъ: -- Починокъ-то!.. Давно ужъ мы тутъ рыщемъ, а все тебя, молодца, ищемъ; принимай добрыхъ людей да давай имъ работу -- во льготу!-- заговорилъ одинъ изъ швецовъ, слегка улыбнувшись и переглянувшись съ товарищами.
   -- Тереха не утерпѣлъ; съ позаранку началъ белендрясы подводить. Что-то будетъ, какъ на работу-то нарвется?-- замѣтилъ другой швецъ остряку, всегда неизбѣжному лицу во всякой швецовской компаніи.-- Говорилъ бы ты дѣло-то, путное что ни -- забудь, -- какъ дѣла поведемъ: вотъ теперь въ чемъ главная причина.
   -- Какъ поведемъ? вѣстимо, какъ поведемъ; нечего тутъ и разумъ моторить, коли въ деревнѣ весь народъ, почитай, на знати. И то молвить, не одни-чай лаптешки, ходючи сюда кажинную зиму, поизмызгали. Вотъ дядя Степанъ сѣдины понабрался, а все, смотри, сюда же лѣзетъ. Такъ ли, дядя Степанъ, я баю?
   -- Такъ, такъ, Тереха; неча грѣха таить: скоро двадцать зимъ минетъ, какъ въ Починкѣ работу беру.
   -- Да что тутъ толковать: толкнемся къ соцкому Микитѣ и дѣло въ шляпѣ. Поди онъ всѣхъ барановъ перерѣзалъ, да и овецъ-то ужъ чай давно пообстригъ.
   -- Эй, вы, люди добрые, нѣтъ ли шитва? Выходи сюда, кто тамъ живъ остался, -- говорилъ Тереха, уже подъ волоковымъ окномъ избы сотскаго, раза три постучавъ своимъ деревяннымъ аршиномъ въ доску-подоконницу.
   Черезъ четверть часа высунулось бабье лицо, запачканное мукою и, всмотрѣвшись въ путниковъ, улыбнулось.
   -- Ай, родимые: Тереха, Степанъ, Пструха, Ванюшка!... Войдите ребята въ избу, на дворѣ студено что-то стало.
   -- Какъ живете-можете?-- спросила хозяйка, когда швецы, помолившись образамъ, сѣли на лавку.
   -- Твоими молитвами, ничего... Живемъ по маленьку: ни шатко, ли валко, ни на сторону. Гдѣ-жъ у тебя большакъ-то?
   -- Да еще третеводни уѣхалъ къ барину въ городъ, о сю пору еще не бывалъ, баялъ, что долго не будетъ мѣшкать. А молодицы-то въ баню ушли -- ленъ треплютъ. Большаковъ-ребятъ въ Питеръ отпустили: Гришу въ плотники, а Иванъ, знамо, въ печники снарядился.
   -- Нешто ты, тетка Матрона, Ванюху-то оженила? Кажись, у тебя только одна невѣстка и была Аграфена.
   -- Какъ же, кормилецъ, и Иванушку женили, около Масленой женили. Хорошая дѣвка попалась и къ работѣ пріобняла и дѣла сполняетъ куды баско. Да и то молвить, изъ хорошаго дому вѣдь пошла:-- потрусовскаго старосты Дементья дочка.
   -- А припасла ты намъ работы, тетка Матрона? Вѣдь вотъ, поди, теперь и молодицамъ полушубки надо снарядить. А мы, признаться, на васъ только и надежду полагали.
   Пока тетка Матрена ходила въ голбецъ {Голбцомъ называютъ въ избѣ небольшой чуланъ, съ землянымъ поломъ, строющійся обыкновенно около печи, подъ полатями, сейчасъ налѣво при входѣ. Отсюда ведетъ ходъ и въ подполицу. Въ голбцѣ ставится домашняя провизія, принесенная изъ погреба и назначенныя на завтрашнее потребленіе, и кладутся такія вещи, которыя должны быть всегда подъ рукой: топоръ, лапти, косарь, свитецъ, тяпки и проч., и проч.}, швецы успѣли разболочься и развязать свои мѣшки. Вскорѣ постепенно одно за другимъ показалось изъ этихъ мѣшковъ: утюги, наперстки, кусочки синяго воску, обглоданный мѣлъ, наконецъ суконный цилиндрикъ самодѣльной работы, назначенный для булавокъ, и игольникъ съ большими и маленькими иглами. Остались въ мѣшкѣ, можетъ-быть, только нижное бѣлье, праздничный чистый платокъ на шею, да новыя шерстяныя синія перчатки. Хозяйка принесла сырыя овчины, извиняясь, что не успѣла просушить ихъ за отсутствіемъ большака.
   -- Чего-жъ у тебя молодуха-то смотритъ? Знамо, гдѣ твоимъ старымъ костямъ съ этимъ дѣломъ возжаться: поди ужъ ладышки щолкаютъ. Ну да ладно,-- печь топлена, а дѣло это не хитрое," снарядимъ сами...
   И Тереха съ ученикомъ-парнишкой занялся просушкою овчинъ: одъ развѣсилъ ихъ на шестѣ передъ печкой, нѣсколько разъ снималъ, чтобы вытягивать руками, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, для сравненія морщилъ, ухватывался даже зубами; потомъ опять вѣшалъ и пробовалъ иголкой въ тѣхъ мѣстахъ, которыя казались ему просохнувшими. Кончивши это дѣло, онъ наметалъ, намѣленной ниткой, прошивы и началъ кроить, увѣренный, что просушеная овчина уже свободно будетъ пропускать толстую иглу и самыя руки его не будутъ потѣть, а слѣдовательно и затруднять работу. Въ тоже самое время и остальные швецы Степанъ и Петруха кроили сермягу, принесенную хозяйкою съ подволоки, гдѣ висѣла она для провѣтриванья. Обрѣзки отъ овчинъ и армяка мальчишка-ученикъ подбиралъ въ то время съ полу и клалъ въ хозяйскія сумы. Это поступало уже, по общепринятому обычаю, въ собственность швецовъ, хотя между этими обрѣзками попадались и такіе куски, изъ которыхъ, шутя, можно составить цѣлую спинку, а чего добраго, и придѣлать рукава на руки любаго верзилы.
   Пришедшія молодицы принесли всѣ какія припасены были ими нитки. Оставалось только начинать шить; но дѣло это не состоялось, потому-что подоспѣла пора обѣда. Швецы подобрали все, что было на столѣ, на которомъ вскорѣ очутилась огромная чашка со щами. Старшая невѣстка посолила ихъ, но ушла за хлѣбомъ за переборку. Молодуха, по замѣтивъ этого, посолила въ другой разъ. Шутникъ Терека, слѣдившій за ними не утерпѣлъ и тутъ, чтобы не отпустить свою завѣтную штуку: пустъ-де посмѣются ребята. Онъ взялъ изъ солоницы цѣлую ложку соли и размѣшалъ ее въ чашкѣ уже въ то время, когда всѣ усѣлись за столъ.
   -- Чтой-то, молодецъ, нешто ты по видалъ, что я посолила? замѣтила молодуха.
   -- А я, признаться, думалъ, что ужъ такой обычай завелся въ новомъ хозяйствѣ, чтобы всѣ солили, отвѣтилъ Тереха и самодовольно улыбнулся, замѣтивъ, что обѣ молодыя хозяйки переглянулись.
   -- Всѣ то вы, кажись, ребята такіе сорванцы, прости меня Господи! Вонъ хоть-бы зимусь и въ нашей деревнѣ: ваши же галицкіе ребята были, и Калиной еще и парня-то звали. Шилъ онъ у дяди Егора тулупъ, да и заставилъ его раздѣться всего. Ишь безъ того-то, баетъ, и мѣрку неловко снимать. Тотъ и летъ на столъ: больно, вишь, онъ простъ у насъ, куды -- простъ, Матвѣй-отъ.-- И не въ догадку ему, что Калина шутки шутитъ. Этотъ и мурызни его вдоль спины-то, да такъ индо больно, что Матвѣевы ребята по шеямъ Калину, да и вонъ изъ избы.
   -- И не то бываетъ, кормилка, коли знать хочешь; вѣдь недаромъ и поговорка про вашего брата ходитъ: швецы-портные...
   -- Ну, ну, Тереха; видно мели Емеля -- твоя недѣля. Ты ужъ, братецъ ты мой, не всяко слово въ строку мети, нужно и разумъ знать, перебилъ остряка Степанъ, все время соблюдавшій молчаніе: онъ давно уже оставилъ шутки и ведетъ свое дѣло серьезно.
   -- И, дядя Петръ!-- смалкивай, знай, невѣстка, -- сарафанъ куплю! Вишь, вѣдь, молодица не знаетъ всѣхъ свычаевъ-то нашихъ. Вотъ хоть бы, примѣромъ, тепереча, слыхала про Власа да Протаса? А нѣтъ, -- такъ нишните: жили вишь ты, кормилка моя, два брата подгородные, тоже швецы, какъ бы и мы со Степаномъ; да и звали-то ихъ по-простецки: сивой Власъ да гнѣдой Протасъ. Наклевалось имъ дѣлшико, куды хорошо: у мужика богатаго, что деньги помеломъ мететъ и лопатой въ кузовья загребаетъ. И все бы хорошо, да недоимочна махонькая состояла, -- голова-то вишь била словно жбанъ пивной: звонъ большой, а браги нѣту, -- тоже, какъ бы вотъ и ты поразсказала, тоже сметка-та къ закаблучью, знать, пришита была. Принанялъ онъ этихъ молодцовъ шубу сшить себѣ, а овчинъ-то далъ чуть ли не на двѣ. Власъ и Протасъ, надевалъ молвить, знали хорошо, на какую онъ ногу хромаетъ, и всю его придурь словно по писанному читали. Сговорились они промежъ себя, да и задумали, въ добрый часъ сказать, въ худой промолчать, непутное дѣло. Э! думаютъ про себя, куда кривая не вывезетъ, сегодня ухну, хоть утрѣ и будутъ бока пухнуть.
   -- Слушай, хозяинъ, молвилъ Протасъ, какъ ты смѣняешь, догонитъ Власъ, коли завернусь въ эту шубу, да вбѣжки побѣгу, аль не догонитъ?
   -- Нѣтъ, догонитъ!-- баетъ тотъ. Асамъ ухмыляется, любо вишь на потѣху на такую.
   -- Анъ не догонитъ, хозяинъ. На что хоть на споръ пойду, не догонитъ.
   -- Попробуй!-- брякнулъ тотъ съ-дуру, что съ дубу.
   Завернулся Протасъ, да деру задалъ такого, что любо да два, -- индо пятки засверкали. А мужикъ-то стоитъ, розиня ротъ, да любуется:
   -- Гляди-ко, гляди, ребята, чуть чуть не догонитъ; вонъ какъ за лѣсъ забѣжитъ, -- поравняются... и поймаетъ, безпремѣнно поймаетъ.
   -- Ишь тебѣ любо, Тереха, -- замѣтила большуха: нешто христіанское дѣло затѣяли.
   -- Да и то молвить, тетушка Матрена, быль молодцу -- не укора, а мало ли непутныхъ-то дѣловъ на бѣломъ свѣтѣ, отвѣтилъ Степанъ.
   -- У нашихъ ребятъ руки не болятъ!...
   -- Спасибо хозяюшкамъ за хлѣбъ, за соль, да за щи съ квасомъ, а за книгу-то пѣсенку спою, говорилъ Тереха, молясь образамъ.
   Когда убрало было все со стола, швецы снова сѣли за работу. Бабы тоже поразобрали съ полокъ свои копылы и слышно было бъ избѣ, какъ зашумѣли на полу веретена, обвиваясь новыми нитками.
   -- Ты изъ какой деревни, молодецъ? начала молодуха.
   -- Да ты у кого спрашиваешь-то? сказалъ Степанъ.
   -- Вѣстимо кто пошустрѣй, да и позубастѣй всѣхъ, -- объяснила тетка Матрена.
   -- Я-то откуда? да нее оттуда-жъ. Больно молода,-- много будешь знать, мало станешь слать. Скажи-ко мнѣ лучше: зачѣмъ мужа-то въ Питеръ пустила? Неладное дѣло въ вашей сторонѣ ведется: дуракъ вашъ мужикъ, не тѣмъ будь помянутъ. Женится, да и лѣзетъ въ Питеръ, словно угорѣлый, какъ-будто мало народу тамъ и безъ нашего брата-шалопая; сидѣлъ бы дома да точилъ веретена, да жену журилъ.
   -- Ишь ты, какой сычъ, прости меня Господи, замѣтила молодуха, видимо сочувствуя шутнику Терекѣ.-- Я бы тебѣ космы-то повытрепала, коли-бъ была женой-то твоей. Сталъ бы ты у меня по жордочкѣ ходить... Да молвишь ли ты, какъ зовутъ-то тебя?
   -- Меня-то? Терешой, Терешой, голубка востроглазая, и парень-то я галицкой ершъ. Вонъ и Петруха тоже ершъ, да и мы всѣ тутъ почитай, ерши, и всѣ галицкіе.
   -- А родня вы промежъ собой?
   -- Да какъ родня?-- когда моя бабушка родилась, вонъ Петрухинъ дѣдушко онучки сушилъ. Кто у насъ не родня? Коли въ поѣзжанахъ былъ, такъ и свой: -- вотъ какъ въ нашей сторонѣ ведется, я а води и въ вашей также?
   -- А ты нешто женатъ? продолжала неотвязчивая допрощица.
   -- Нѣтъ еще. Вотъ ужъ коли домокъ путемъ заведу, а вѣдь въ нашемъ ремеслѣ изъ-за хлѣба на квасъ по заработаешь. Теперь нсе и хозяйство, что вотъ есть на себѣ; во дворѣ скотины -- тараканъ да жуковица, а и мѣдной-то посуды всего одна пуговица.
   Въ такихъ-то бесѣдахъ пролетѣло время до сумерекъ. Швецы оставили работу: Двое изъ нихъ Степанъ и Петруха легли на лавкѣ, подложивъ полушубки подъ голову. Старшая невѣстка занялась головою свекрови, которая сначала, словно котъ противъ солнышка, щурила глаза, а вскорѣ и совсѣмъ ихъ закрыла. Тереха, въ это время, подсѣлъ къ младшей невѣсткѣ, которая вытирала горшокъ, и сталъ балагурить.
   Изба приняла тотъ тихій и спокойный видъ, который бываетъ въ самую золотую пору крестьянской жизни и который обозначается русскимъ названіемъ -- сумерничанья. Тишина въ избѣ дошла до такой степени, что не только слышно мурлыканье кота въ печуркѣ {Нелишнее припомнить то, что на печь ведетъ съ полу лѣсенка, называемая общимъ именемъ приступкомъ; между этими-то приступками и находятся печурки, небольшія, въ видѣ окошекъ, углубленія, куда кладутся варежки для просушки, онучки и проч. Здѣсь же обыкновенно спятъ и кошки. Верхняя доска приступковъ, на которую нужно держаться руками, чтобы набраться на печь, называется причеленка.}, но даже какъ баранъ и овца жевали жвачку въ подполицѣ. Это затишье нисколько не нарушалось ни храпѣньемъ большака (который былъ въ отсутствіи), ни визгомъ меньшака -- неугомоннаго ребенка, котораго еще не было въ домѣ.
   Когда уже довольно смерклось, -- опомнился отъ забытья Степанъ. Растолкалъ Нотруху, толкнулъ въ бокъ ученика и попросилъ свѣту. Старшая невѣстка принесла изъ голбца треногій свитѣцъ, значительно почернѣвшій отъ частаго употребленія и близости искръ, и поставила его подлѣ лавки, изъ-подъ которой тотчасъ же вытащила лахань, налитую до половины водою. Ученикъ-парнишка исщепалъ цѣлое полѣно для лучины и высѣкъ огня.
   Снова началась работа, приправляемая разсказами Терехи. Началъ онъ съ шутокъ и долго болталъ молодухѣ сказку про бѣлаго быка, да о томъ, что вотъ жили да были баранъ да овца; поставили они стогъ сѣнца,-- не начать ли-до сказку опять съ конца. Но, видно, не найдя сочувствія къ подобнымъ разсказамъ, онъ началъ загадывать бабамъ загадки.
   -- Ну, Марья Семеновна, отгани загадку и не хитрую, сказалъ Тереха, обратившись къ младшей невѣсткѣ: слушай! Ни кто ни таковъ, какъ Иванъ Ермаковъ: сѣлъ да поѣхалъ, слышь, прямо въ огонь.
   Задумались бабы всѣ до одной; молодуха-было сунулась съ "ухватомъ", да по туда попала. Тереха улыбнулся и покачалъ головой; что ни говорили бабы, все не то, даже Степанъ предложилъ-было "пожаръ", да и онъ не потрафилъ. Перебрали наконецъ все, что попадалось на глаза, но къ несчастно забыли "горшокъ" и испортили все дѣло.
   На одинъ горшокъ -- бабій струментъ и любимое дѣтище -- у Петрухи нашлось тридцать загадокъ, -- всего больше. А пошолъ онъ по избѣ глядѣть, такъ загадывалъ загадку про все, что на глаза попадалось: и про сучокъ, и про матицу, про тябло -- божницу и про ставецъ -- шкапчикъ. Зарябили въ глазахъ знакомые образы и званія, да такъ затуманены, что голова разболѣлась. Но ловкій шутникъ пріемы зналъ: повелъ вонъ изъ избы и довелъ до самой двери.
   -- Ну еще, продолжалъ разговорившійся загадчикъ: два стоятъ, два лежатъ, одинъ ходитъ, другой водитъ.
   -- Дверь! съ радости закричали всѣ бабы.
   Выведя за дверь и задавъ задачу для бабьей сметки на вольномъ воздухѣ, шутникъ-швецъ попалъ чуть ли не въ самое богатое мѣсто, гдѣ для вдохновеній загадчиковъ, дѣдовъ и учителей Тсрехи, не было предѣловъ: выучили они допрашиваться сметки и про такія мудреныя задачи, какъ вѣтеръ въ полѣ, гроза въ небѣ, морозъ и роса на землѣ и вся красота поднебесная; надоумили прикрывать иносказаніемъ и все то, что ростетъ въ лѣсу и любезно сердцу отъ гриба до ягоды, и все то, что вызрѣваетъ на огородахъ: и лукъ (баба на грядкахъ, вся въ заплаткахъ) и рѣдька (пупъ въ лужѣ, борода наружѣ) и морковь-дѣвица въ темной темницѣ, коса на улицѣ, и капуста и хмѣль-милый другъ, и горохъ и рѣпа -- чего слаще нѣтъ, А на соху, на борону, на овинъ и косу стариковскимъ загадкамъ кажется и счоту не поведешь.
   Замоталъ Тереха короткую бабью намять и лѣнивую смѣтку до того, что самому стало скучно. Уважилъ онъ ихъ напослѣдокъ и пересталъ ходить по задамъ, когда повелъ свинью изъ Питера всю истыкану.
   Хозяйки въ одинъ голосъ закричали: "наперстокъ" и даже дошло до того, что старшая невѣстка вынула изъ кармана, который привязанъ былъ у ней на поясѣ подлѣ лѣваго боку, это орудіе и показала его Терекѣ.
   Неугомонный шутникъ разсказывалъ потомъ настоящія сказки, предваривъ, что это бывальщина и случилась отъ него по сосѣдству. Разсказанная сказка воодушевила не только бабъ, но даже и остальныхъ швецовъ, изъ которыхъ каждый разсказалъ также по бывальщинѣ. Невѣстки только слушали, дивились диковинкамъ и искренно вѣрили разсказываемому. Одна только свекровь замѣтила, что пѣсня -- быль, а сказка -- ложъ; но тотчасъ же разсказала про лѣшую, которую сама видѣла, когда, еще бывши молодухой, мыла бѣлье на рѣкѣ.
   -- Сидитъ водяница на колодѣ и такая-то большущая да ражая, а волосищи, почитай, что не до пятъ стелются, а вода-то, кормилицы вы мои, такъ и льетъ, такъ и льетъ съ волосищъ-то. Взглянула я, родители вы мои, и -- обомлѣла: и поджилки затряслись. Слышу, вотъ какъ хоть я васъ теперь слышу: захлопала водяница въ ладоши да совой и заухала. Какъ добѣжала до дому, кормилицы мои -- ужъ и не помню: словно кто пришибъ мнѣ память-то. Опосля мнѣ, какъ опомнилась, разсказывали, что священника-де призывали отчитывать, такъ инда перепужалась я водяницы-то...
   -- Бываетъ, Матрена Селифонтьевпа, бываетъ. Вотъ вѣдь недалеко ходить: бродишь ину пору по лѣсу за грибами, али бо что... ходишь, ходишь, а все къ одной березѣ прядешь. Придешь: ну вотъ-такъ вотъ и видишь, и береза та, и муравейникъ тутъ, около... вонъ и палку еще бросилъ на муравейникъ-то, ну и та... тово... тутъ, поддержалъ старуху Степанъ.-- Да чово бабушка, вотъ у меня пара животовъ на дворѣ стоитъ. Пришолъ я разъ, коло Покрова: сивко стоитъ, хоть бы што... а саврасая кобыла, что у благочиннаго купилъ, въ мылѣ. Въ мылѣ, слышь, Матрена Селифонтьевна, словно кто на ней цѣлую ночь ѣздилъ. Что ни говори, а домовикъ это ѣздитъ, лѣсовикъ это въ лѣсу тебя обходитъ...
   -- Охъ! что и баять, кормилецъ, кому какъ не ему, домовику этому... Я ужъ какъ изъ стараго дому перебирались кирпичикъ изъ чела въ печи выломила, да въ коникъ {Коникомъ называется роль ящика, устроиваемаго подъ лавкой, въ лѣвомъ заднемъ углу. Ящикъ этотъ закрывается задвижкой, свободно двигающейся въ обѣ стороны. Въ коникѣ обыкновенно запираютъ куръ зимою; лѣтомъ сидятъ онѣ на дворѣ, на насѣдалѣ, устраиваемомъ изъ жердей гдѣ нибудь въ углу. Въ коникъ кладутъ также лапти, топоры, но только въ другое отдѣленіе, отгороженное отъ куринаго доскою.} и положила; вотъ тебѣ грѣхъ молвить, -- а не хочу и таить,-- положила. Ну... и ничего: коровушки, благодаря Бога, живутъ, овечки тоже.. Вонъ и гнѣдку, почитай, что кажинную ночь гриву заплетаетъ. Подберетъ эдакъ, знаешь, косички и репейникомъ поизукраситъ: таково-то индо любо да красиво.
   Между-тѣмъ время незамѣтно подходитъ къ ужину и молодая хозяйка, накрывши на столъ, приглашаетъ швецовъ:
   -- Садись и ты, Терентій Иванычъ, поужинай чѣмъ Богъ послалъ, чай ужъ поди попроглодался маненько.
   -- Да у насъ, Марья Семеновна, коли признаться сказать, не ужинаютъ, отвѣчалъ Терека, потягиваясь, а насмѣшливая улыбка такъ и прыгаетъ по его рябому лицу.
   -- Чтой-то ты баешь, не ужинаютъ: да какъ же ложатся-то?
   -- Какъ? а поѣдятъ маленько, да такъ и ложатся!..
   Поработали швецы и послѣ ужина, вплоть до того времени, какъ запѣли вторые пѣтухи. Одинъ только Тереха, кончивъ незамѣтно полушубокъ и наметавши еще рукава на кафтанъ, завалился вмѣстѣ съ прочими на полати.
   На другой день пріѣхалъ и самъ хозяинъ -- соцкій, въ то время, когда швецы сшили два полушубка, два армяка, теплую танку хозяину и цѣлую овчинную шубу хозяйкѣ. Хозяинъ примѣрялъ свое, црошолся раза два по избѣ, заставивъ бабъ посмотрѣть: ладно ли сшито, не малъ ли воротникъ и не жметъ ли ему подъ мышками. Оставшись довольнымъ, онъ расчиталъ швецовъ во заведеннымъ цѣнамъ: отсчиталъ два рубля за два, полушубка, рубль двадцать копѣекъ за два армяка; семдесятъ копѣекъ за шубу и пятьдесятъ копѣекъ за новую теплую шапку {Разумѣется ассигнаціями. За починку платятъ по 50 коп., за вставку двухъ новыхъ рукавовъ 10 коп., на шаровары 10 коп., за шубу маленькому 10 коп. Съ кучеровъ, за бахвальство, берутъ за шаровары рубль.}.
   -- Слушай-ко, Степанъ Михѣичъ, заговорилъ соцкій, доставши изъ ставца {Ставецъ или посудный шкафъ, небольшой, съ двумя полочками, существуетъ только у зажиточныхъ, который держатъ и водку постоянно, и самоваръ и другую необходимую для чая принадлежность: чайникъ и чашки. Тутъ же лежатъ и ключи отъ амбаровъ и погреба. У бѣдныхъ крестьянъ ставецъ этотъ замѣняется простымъ залавкомъ, устраиваемымъ за переборкою, около печи. Тогда здѣсь уже ставится какой нибудь кисель, колобушки, сулой (ячменная жидкость для приправы къ овсяному киселю), и проч.} бутыль водки и угощая швецовъ. Давно меня задоръ пробиралъ спросить тебя: куды подѣвался торинскій Матюха: еще такой пѣсни гораздый былъ пѣть, что твой ину пору Терентій?
   -- Эхъ! загубилъ онъ свою душу, какъ есть загубилъ ни за денежку. И не то, чтобы запинать что-ли хрушко сталъ: еще это куды бы ни шло, а то какъ бы тебѣ молвить?.. Задурилъ...
   -- Да чего задурилъ? перебилъ Терентій.-- Бахвальство вишь въ немъ завелось, хозяинъ. Форсъ-отъ этотъ проклятый его и подгогулилъ. На руку нечистъ больно сталъ: вотъ оно что! Такъ мы его и не беремъ по этой причинѣ. И то про насъ худая слава. Чего не скажутъ: и "нѣтъ воровъ супротивъ портныхъ мастеровъ", и "словно бы намъ только мѣрку снять да задатокъ взять", будто бы мы чего получше и по стоимъ. Не нашей иглой каменные дома выстегиваютъ и строчка-то наша по тому полотну, какое даютъ, а кроимъ -- самъ видалъ чай -- къ старой одежѣ новую прилаживаемъ, иначе и не примѣряешь. Вишь онъ какую однова штуку удралъ у Игнатовскихъ. Надыть тебѣ молвить, онъ шубенкой тогда поизносился, ну и армичишко, признаться, съ плечъ ужъ долѣзъ; а все чихиремъ-то вотъ этимъ не въ мѣру занимался. Пошолъ онъ, вишь, къ Игнатовскимъ; думаетъ: наши ребята туда мало ходятъ, коли что и сдѣлаю,-- не узнаютъ. Понавѣдался. Дали ему, примѣрно, работу; свалялъ себѣ шубу ночью, да и слѣдъ показалъ. Самъ еще нашъ и дѣломъ-то этимъ похвалялся; и сошло было съ рукъ. А вотъ на другомъ, такъ словно на льду обломился. И случилось-то это дѣло непутное тоже коло нашей деревни: купилъ, вишь, лошковскій мельникъ Дементій ячменю хорошаго, а Матюха на ту пору работалъ у него, да и заночевалъ, примѣрно. Встаетъ Дементій мельникъ поутру, да и спохватись ячменю-то; совался мужикъ туда и сюда: всѣ закоулки поисшарилъ. Нѣтъ ячменю, словно помеловъ кто вымелъ; пропалъ ячмень совсѣмъ и съ мѣшкомъ, и съ веревочкой.
   -- Не видалъ, баетъ, Maтюха, куда ячмень подѣвался?
   А тотъ, словно правый, за работой сидитъ и нитку еще въ ту пору вдергивалъ.
   -- Нѣтъ, Дементій Андреичъ, не видалъ; слышалъ, признаться, въ просонкахъ, словно твой Жучко на кого лаялъ, а не видалъ. И грѣха на душу брать не хочу: не видалъ. Ну заперся, слышь, заперся, словно и ни вѣсть что! Да ужъ по веснѣ узнали, кто грѣху былъ причастенъ: самъ же Матюха и привезъ къ Дементію. А ячмень-отъ былъ не нашинской, а заморской, еще и у барина-то у Безинскаго купилъ. Пошла про Саву худая слава: мы его но беремъ, одному ходить -- неповадно, да всѣ ужъ и знаютъ; а нѣтъ, такъ и мы подкузьмимъ. Посовался Матюха туды да сюды: видитъ -- дѣло дрянь, не выгораетъ; такъ онъ по веснѣ и сгинулъ, словно топоръ ко дну. Баютъ ребята, что въ Рыбное потянулся въ бурлачину. Ну ужъ тамъ, знамо, уховортъ-народъ, не клади пальца въ ротъ, заразъ тяпнутъ.
   Только что вышли швецы отъ соцкаго и показались, въ полушубкахъ на распашку, середи улицы, почти изо всѣхъ оконъ послышались приглашенія. Между громкими бабьими криками, особенно рѣзче всѣхъ раздавался одной.
   -- Нишните-ко, ребята, что-й-то солдатка-то больно зѣваетъ? спросилъ Степанъ. Нешто много работы у тебя!
   -- Понька {Женское верхней платье въ видѣ полу-армяка, безъ рукавовъ, которое шьется всегда самими бабами, и, потому что работа чрезвычайно простая.} есть, полушубокъ, кормильцы.
   -- Ишь вѣдь, горлодеряха эдакая,-- бабью работу зазываетъ: поньку шить; пошто у самой-то руки отвалились? Поди-ко, Терентій, учи ее, глупую, уму-разуму, да втемяшь ей хорошенько, чтобъ вдругорядь не навязывала чего не слѣдуетъ. Сшей ей полушубокъ-то да и приходи къ намъ, -- распорядился старикъ Степанъ, видимо обиженный и принявшій предложеніе шить поньку за насмѣшку.
   Компанія швецовъ раздѣлилась. Всѣ они разбрелись по разнымъ избамъ и въ одиночку; одинъ Степанъ вдвоемъ съ ученикомъ. Тереха, между тѣмъ, явился къ солдаткѣ.
   -- Кошку бьютъ, невѣсткѣ намеки даютъ; поньку-то ты шей сама: ваше это дѣло бабье, а вотъ коли полушубокъ есть, такъ стачаемъ. Давай, гдѣ онъ у тебя тутъ?
   -- Ишь вѣдь какъ ты разчуфырился, словно и нивѣсть что обидное молвила. Я и сама, коли хошь, такъ сдачи дамъ.
   -- Сдачи мнѣ твоей не надо, береги про себя: я мы не то, что съ бабой, и съ волкомъ справлялись! говорилъ Терентій уже не тѣмъ шутливымъ голосомъ, а такимъ, какой былъ бы даже въ-пору и самому старику Степану.
   -- Знаешь ли ты, тетка, какъ я волка надулъ? продолжалъ онъ, садясь за работу. Шолъ, вишь, я по полю, отсѣда не видать, бѣжитъ сѣрый по лѣсу, да ухмыляется.
   -- Здравствуй, швецъ-молодецъ, дай я тебя съѣмъ!
   -- Дай, говорю, запрежъ хвостъ тебѣ аршиномъ смѣряю. Взялъ я его хвостищо кужлявый, намоталъ крѣпко на руку, да и лудилъ я его аршиномъ по спинѣ, инда самому больно стало.
   -- А все мнѣ тебя, швецъ-молодецъ, съѣсть хочется. Цѣлый день, баетъ, рыщу: животъ подвело!
   -- Нѣтъ, говорю, мои кости неломки: зубы не возьмутъ. Поди, вонъ баранъ ходитъ по горамъ, авось можетъ послаще будетъ. Простъ вѣдь сѣрый-то, хоть бы вотъ и ты, тетка Лукерья. Такъ что ли тебя величаютъ? Да ты, смотри, не обидься!
   -- Меня-то? Офросинья меня зовутъ.
   -- Ну, вотъ, тетка Офросинья, у меня тоже бабушку звали Офросиньсй, и сестра была Офросинья. Такъ объ чемъ, бишь, я тебѣ молвилъ?
   -- Баранъ тамъ что ли по горамъ...
   -- Такъ вотъ вишь, пришолъ онъ къ барану и тоже ѣсть попросилъ, сѣрый шутъ.-- "Вставай, баетъ, баранъ, подъ гору, а я какъ-разъ тебѣ въ глотку вскочу". Распялилъ сѣрый пасть, а баранъ какъ мурызнетъ его въ лобъ рогами, такъ что мой волкъ вперемековшки {Мѣстное выраженіе, означающее: кувыркомъ; мурызнуть -- ударить больно.}. Всѣ, слышь, зубы во рту повышибъ и ѣсть ужъ нечѣмъ стало. Опомнился сѣрый, да позапоздалъ маленько: швецъ-то, поджавши ноги, строчку строчилъ, а баранъ сѣно жевалъ въ подполицѣ.
   -- А вдругорядь-ты попекъ не сули!.. Эдакъ и сарафаны нашему брату шить доведется, заключилъ свою рѣчь Терентій у новой хозяйки.

-----

   Такимъ образомъ, переходя изъ избы въ избу, изъ деревни въ деревню, сообща, въ компаніи и въ одиночку, особнякомъ, смотря по количеству наличной работы, швецы проходили на чужой сторонѣ далеко за зимняго Николу. Осталось всего недѣля до Рождества Христова: ясное дѣло, нужно провести этотъ праздникъ въ кругу домашнихъ, по обычаю и по завѣтной мысли.
   И вотъ швецы уговорились сойтись въ первомъ питейномъ ближайшаго села, чтобы раздѣлить съобща и поровну свои заработанныя деньги и опять вмѣстѣ держать путь на родину. Степанъ, какъ предводитель и самый старшій между товарищами, производилъ дѣлежъ. Досталось каждому, вмѣстѣ съ заработанными имъ самимъ деньгами, около пятнадцати рублей серебромъ: Степану немного побольше, потому что онъ ходилъ съ ученикомъ.
   Немедленно совершены были слитки или такъ-называемый запой; товарищи поздравили другъ-друга съ прибылью. Учекику-парнишкѣ куплены были двѣ бутылки меду и пряники. Тѣмъ бы дѣло и кончилось, еслибъ Тереха не увлекся легкимъ похмѣльемъ и не спросилъ себѣ кое-чего покрѣпче, да я въ посудинѣ побольше, Петруха не отставалъ и тоже за спасибо угостилъ товарища. Черезъ полчаса Тереха уже стлался въ присядку по уродливому полу кабака и визжалъ пьяныя и нескладныя пѣсни. Собралось народу много, желая посмотрѣть, какъ-де швецы запой творятъ, пляшутъ и пѣсни галицкія поютъ. Петруха досталъ у цѣловальника балалайку и тренькалъ на ней для большаго задору Терехи. Дѣло кончилось тѣмъ, что мужики-зрители прельстились удовольствомъ галицкаго ерша и начали его поддавать. Вотъ вѣсть, что бы дальше было, еслибъ не стояла на сторонѣ братская дружба и опытная старость въ лицѣ старика Степана, Онъ кое-какъ уговорилъ товарищей идти, послѣ многихъ ругательствъ Терехи и упирательствъ и руками и ногами Потрухи. Степанъ хладнокровно перенесъ всѣ обиды, держась пословицы:.пьяному море но колѣна; не самъ говоритъ, а хмѣль за него распорядокъ творитъ.
   -- Что жъ ты не пилъ, дядя Степанъ,-- а вѣдь знатную штуку удрали: инда мужики тутошни о потчивать начали, -- говорилъ очнувшійся на другой день Тереха.
   -- Куда ужъ мнѣ съ своею старостью да съ помоготою тягаться за вами? Бывало, братъ, время, тягивалъ я куды хлеско. Не только тебя, а вотъ и Петруху бы завидки {Существ. имя отъ глагола завидовать, мѣстное выраженіе.} взяли: штофъ ошарашишь, -- словно ни въ чомъ не бывалъ: еще косуху въ придачу попросишь.... только ухмыляешься да пѣсенки попѣваешь. Нонѣ не то стало: хватишь стакашка три для куражу да отъ холоду, ну,-- и удовлетворенъ съ почтеніемъ. Вамъ, ребята, хороню, пока вотъ молодухъ-то не завели: толды, вѣстимо, другую пѣсню затянешь.
   Такъ совершаетъ швецъ свою нехитрую работу, перемежая ее прибаутками и присказками. Мужикъ любитъ его за такія одолженія и не прочь въ длинный и скучный зимній вечеръ, послушать его веселыхъ разсказовъ: на то и сказка придумана, чтобъ добрыхъ людей потѣшить. Иной разъ и страшно сдѣлается, а чуется привычному уху, какъ
   
   По селамъ ткутъ,
   По деревнямъ ткутъ.
   Одна баба-яга
   Костяная нога
   Помеломъ мететъ.
   Вдоль по улицѣ.
   Захотѣлось ей
   Все бъ по Ванинымъ
   Да по Машинымъ,
   Все бъ по косточкамъ
   По ребяческимъ
   Покататися
   Повалитися.
   
   И вспомнитъ, можетъ быть, мужичокъ то благодатное время, когда бабушка надѣвала ему своимъ дрожащимъ, старушечьимъ голосомъ ту же присказку. И головой она качаетъ, и голосъ ея какъ-то страшенъ сталъ. Страшно сдѣлалось и ребенку: завернулся онъ въ бабушкину плахту, только видна его головешка; крѣпко боится ребенокъ буки. Смотрятъ его испуганные главки на старуху, слезинка такъ и прыгаютъ по разгорѣвшимся щочкамъ. Долго глядѣлъ онъ на морщинистое лицо разскащицы и вдругъ заплакалъ, да такъ громко заплакалъ, что самой бабу тикѣ страшно стало.
   Изо всѣхъ сказокъ швецовъ про швецовъ -- вотъ одна самая характерная и любопытная:
   Когда-то жилъ-былъ царь на царствѣ, на ровномъ мѣстѣ, какъ сиръ въ маслѣ. Этотъ царь охотникъ былъ сказокъ слушать. И послалъ онъ по царству указъ, чтобъ сказали ему сказку, которой еще никто не слыхалъ.
   -- За того, кто лучше скажетъ, отдамъ пол-царства я дочку свою царевну.
   Этой сказки сказать никто не находится.
   Приходитъ изъ кабака швецъ,-- говоритъ царю:
   -- Ваше царское величество! Извольте меня напоить -- накормить: я вамъ буду сказки сказывать.
   И напоили, и накормили, и на стулъ посадили.
   И стадъ швецъ сказки сказывать:
   -- Какъ досѣлева былъ у меня батюшка: богатаго живота человѣкъ! И онъ построилъ себѣ домъ; голуби по шелому ходили,-- съ неба звѣзды клевали. У этого дома былъ дворъ: отъ воротъ. до воротъ лѣтомъ цѣлый день голубь не могъ перелетивать. Слыхали-ль такую сказку вы, господа бояра, и ты, надежа-царь великій?
   Тѣ говорятъ:
   -- Не слыхали.
   -- Ну, такъ это не сказка, а присказка: сказка будетъ завтра вечеромъ. Теперь прощайте!
   И ушолъ.
   И приходитъ опять на другой день и говоритъ:
   -- Ваше царское величество! Извольте напоить -- накормить: я вамъ буду сказки сказывать.
   И напоили, и накормили, и на стулъ посадили.
   И сталъ швецъ сказки сказывать:
   -- И какъ досѣлева былъ у меня батюшка: богатѣйшаго живота человѣкъ! И онъ состроилъ себѣ домъ: голуби по шелому ходили -- съ неба звѣзды клевали. У этого дома былъ дворъ: отъ воротъ да воротъ лѣтомъ въ цѣлый день голубь не могъ перелетывать. И на этомъ дворѣ былъ вырощенъ быкъ: на томъ рогу сидѣлъ пастухъ, на другомъ -- другой; во трубы трубятъ, и въ рога играютъ, а другъ у друга лица не видятъ и голосовъ не слышатъ. Слыхали-ли такую сказку вы, господа бояра и ты, надежа-царь великій?
   -- Нѣтъ, не слыхали.
   Шапку взялъ, да и ушолъ.
   Царь видитъ, что это человѣкъ непутной: жаль стало царевну отдать, -- говоритъ боярамъ:
   -- Что, господа бояра? Скажемъ ему, что слыхали такую сказку и подпишемтесь,
   Бояра согласились, что слыхали-де такую сказку.
   И подписались.
   На третій день приходитъ этотъ портной, и говоритъ:
   -- Ваше царское величество! Извольте меня напоить -- накормить: я вамъ стану сказки сказывать.
   И напоили, и накормили, и на стулъ посадили.
   И сталъ швецъ сказки сказывать:
   -- Какъ досѣлева жилъ-былъ у меня батюшка: пребогатаго-богатаго живота человѣкъ! И состроилъ онъ себѣ домъ: голуби по шелому ходили, съ неба звѣзды клевали. У этого дома былъ дворъ: отъ воротъ до воротъ лѣтомъ, въ цѣлый день, голубь не могъ перелетывать. И на этомъ дворѣ былъ вырощенъ быкъ: на томъ рогу сидѣлъ пастухъ, на другомъ -- другой; во трубы трубятъ и въ рога играютъ, а другъ у друга лица не видятъ и голосовъ не слышатъ. И на- дворѣ была вырощена кобыла: по трое жеребятъ въ сутки носила и ней третьяковъ. И онъ въ ту пору жилъ гораздо богато! И ты, надежа-царь, занялъ у него сорокъ тысячъ. Слыхали-ль такую сказку вы, господа-бояра и ты, надежа-царь великій?
   Господа видятъ, что нечего дѣлать: говорятъ всѣ, что слыхали.
   -- Ты, великій царь, занялъ у моего батюшки сорокъ тысячъ денегъ: вотъ вишь, всѣ господа слыхали. А ты мнѣ денегъ до сихъ поръ не отдаешь.
   И видитъ царь, что дѣло нехорошее: надо отдать царевну и полцарства, либо сорокъ тысячъ денегъ.
   Отдалъ ему сорокъ тысячъ денегъ.
   И пошолъ этотъ портной опять въ кабакъ съ пѣснями.
   Вотъ и сказка вся.
   Мало этихъ разсказовъ, -- швецъ, за отсутствіемъ большака, наколетъ, пожалуй, и дровъ и воды натаскаетъ въ избу; самъ и лучины нащиплетъ. Хотъ и поведетъ онъ на будущую зиму тѣ же обычныя прибаутки, какими тѣшилъ и за прошлый годъ, но вѣдь и то сказать, ину пору и старое годится, коли хорошо да потѣшно. Такъ разсуждая, мужичокъ любитъ своихъ швецовъ-прибауточниковъ и всегда, принимаетъ ихъ радушно и для угощенья ихъ ничѣмъ не скупится. Въ свою очередь, и деревенскіе ребята любятъ швецовъ и ли въ чемъ не отстанутъ отъ старшихъ: поятъ ихъ виномъ, уступаютъ первое мѣсто на супрядкахъ {Собранія дѣвушекъ осенью съ 1 ноября до 23 декабря, для приготовленія пряжи.}, подводи лишь только белендрясы, чтобы и имъ было любо, да и дѣвкамъ потѣшно.
   Вотъ почему швецъ, хотя и шабашитъ въ субботу и ничего не работаетъ въ праздникъ, но за то всегда найдетъ въ праздникъ теплый уголъ и горячіе щи въ любой деревенской избѣ. Впрочемъ, это и не такъ необходимо, потому-что холостые ребята утромъ побываютъ въ селѣ, а вечеромъ уже непремѣнно до вторыхъ пѣтуховъ сидятъ на посѣдкахъ. У женатаго швеца своя компанія: онъ или въ избѣ на полатяхъ, или на крыльцѣ кабака судачитъ съ словоохотливыми мужичками о хозяйственныхъ дѣлахъ: каково-то Богъ дастъ на будущій годъ лѣто, будетъ ли урожай, да мало что-то снѣгу выпало: не померзла бы озимь, Праздникъ Рождества швецъ уже непремѣнно встрѣчаетъ за заутреней въ сельской церкви своего прихода. И если нѣтъ послѣ праздниковъ работъ по сосѣдству, онъ, смотришь, копается около дому: новыя дранки на крышу положитъ; дворъ вновѣ выстелетъ, если есть запасная солома; лаптишки точаетъ, веревки вьетъ; себя и своихъ обшиваетъ, бабъ уму-разуму учитъ, однимъ оловомъ, исполняетъ все, что требуется по хозяйству. Тамъ, посмотришь весной,-- онъ подновляетъ телѣгу, снаряжаетъ соху или косулю, клеплетъ косы, закупаетъ серпы и незамѣтно входитъ въ сферу жизни семьянина-пахаря. Чирикаетъ его лопатка по косѣ гдѣ-нибудь на лугахъ; изогнулъ онъ свою спину на пашнѣ и подрѣзаетъ серпомъ высокую рожь и пшеницу. Наступитъ осень, -- и повезъ швецъ-прибауточникъ цѣлый ворохъ сноповъ на своемъ скрипучимъ андрецѣ {Андрецомъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Костромской губерніи называется такая телѣга, которая устраивается во-первыхъ отлого назадъ, такъ что боковыя палки, правая и лѣвая лежатъ на землѣ, а во-вторыхъ она бываетъ двухъ-колесная, часто впрочемъ и четырехъ-колесная, но тогда она совершенно похожа на телѣгу. Все различіе въ томъ, что напереди и назади андреца ставятся родъ лѣсенокъ, для удобнаго и большаго помѣщенія сноповъ; а потому и бока андреца гораздо выше телѣжныхъ.} въ овинъ. На другой день онъ или стоить на запажинахъ {Запажинами называются въ овинѣ доски или лавочки около стѣнъ, устраиваемыя для предосторожности отъ искръ, могущихъ налетѣть въ снопы. На запажинахъ обыкновенно остается много зеренъ, которыя и счищаются метелкой въ лукошки.} и, высунувъ изъ садила {Садило -- окно овина, въ которое принимаются снопы.} голову, кладетъ снопы на колосницы {Колосницами называютъ бревна, неплотно положенныя вмѣстѣ, такъ что остаются свободные промежутки для протока нижняго жару. На нихъ-то и кладутъ снопы для просушки. Колосницы эти раздѣляютъ овинъ на двѣ части: для нижней или ямы они служатъ какъ бы потолкомъ, а для верхней, гдѣ лежатъ снопы,-- поломъ.} для просушки, или хлопаетъ молотиломъ {Молотило -- всѣмъ извѣстное орудіе для молотьбы хлѣба, состоитъ изъ длинной палки или ручки, и собственно колотила или тяпала, небольшой въ аршинъ длиною палки, которая прикрѣпляется къ ручкѣ ремнемъ и гвоздями.}, но высушеннымъ и разбросаннымъ по току {Токъ или ладонь -- гладкое мѣсто, на которомъ разбрасываютъ уже высушенные и освобожденные отъ завязи снопы. Токъ этотъ приготовляется слѣд. образомъ: назначаютъ прямоугольный клочекъ земли, который проходятъ косулей или сохой; дернъ, оставшійся послѣ этой операціи, уносятъ. Оставшіяся коренья вырѣзаютъ старой косой: потомъ приготовленное такимъ образомъ мѣсто, будущую ладонь, осаживаютъ, т. е. убиваютъ огромной колотушкой, или, чаще всего, проѣзжаютъ, на лошади, огромнымъ цилиндромъ, каменнымъ и окованнымъ желѣзнымъ листомъ. За тѣмъ нѣсколько разъ поливаютъ и дѣло кончается:-- остается обровнять топоромъ края ладони, называемые берегами.} колосьямъ. А можетъ-быть везетъ онъ, на своемъ любимомъ гнѣдкѣ, въ паловни {Паловни -- амбаръ около овина, устраиваемый для вымолотой соломы.} уже обмолоченную и готовую перхлину {Вымолотая мякина называется перхлиной. Она чаще всего складывается въ стога, которые служатъ пріютомъ для совъ и пугачей, а также и для мышей или полевокъ.}.
   Однимъ словомъ, весною, лѣтомъ и въ началѣ осени, швецъ ни въ чемъ не отстаетъ отъ любаго своего сосѣда мужика -- не швеца. Но лишь только пооблетитъ весь листъ съ черемухи, что ростетъ подъ самыми окнами его избы, и опустѣетъ скворечникъ, что придѣлали балуны-ребятишки на длинномъ шестѣ, подлѣ амбара, -- онъ уже чуетъ близость любимой работы. Кончится въ хозяйствѣ капустница {Капустницею называется, какъ всякому извѣстно, время рубки капусты, бывающее обыкновенно не позже 1-го октября,-- веселое время дѣвичьихъ потѣхъ и лакомствъ кочнями.}, перемелется собранный хлѣбъ, смотришь, на дворъ подоспѣла уже и осенняя Казанская, заволокло снѣжкомъ всю улицу; валитъ наръ въ избу, лишь только отворитъ баба дверь или волоковое окно; а грачи и вороны такъ и гоношатъ, чтобы сѣсть поближе къ трубамъ на крышѣ. Пришло время ребятамъ обновы шить къ празднику, шубенку какую или армячишко,-- чтобъ и на зиму заручка была. И вотъ дня три или четыре ходитъ швецъ по сосѣдямъ до самой Казанской. А тамъ, смотришь, недѣли черезъ двѣ или три онъ началъ приготовляться и къ дальней дорогѣ.
   Дня за два хозяинъ подговоритъ прежнихъ товарищей и назначитъ имъ время зайти за нимъ. Съ вечера наканунѣ велитъ хозяйкѣ приготовлять путину: одежонку, какая понаберется по скорости, лепешку какую-нибудь съ творогомъ, яицъ въ крутую. Сдѣлаетъ, на другой день, запой съ ребятами-спутниками, и снова поплелись швецы, по ухабистой дорогѣ, въ знакомыя селенія -- шутки творить, работу спорить.
   Вотъ вся нехитрая жизнь и работа галицкихъ швецовъ! Но прежде, чѣмъ сдѣлается онъ независимымъ хозяиномъ, ему предстоитъ еще много испытаній, начиная съ той норы, какъ онъ, парнишкой, разстается съ родной избой, до той, когда кончитъ ученье, т, е. сдѣлается работникомъ -- подмастерьемъ.
   Вотъ какъ обыкновенно дѣлается это дѣло: не въ силахъ отцу прокормить большую семью, или проще, -- зашалился у Галицкаго мужичка парнишко, ладу съ нимъ не стало, а вѣдь надо сдѣлать изъ него путное дѣло. Выростетъ балбѣсомъ, ни семьѣ въ прокъ, да и себѣ только маета. Думаетъ, думаетъ отецъ и ума не приберетъ,-- какъ бы извернуться съ блажнымъ дѣтищемъ. Ляжетъ на полати, -- сонъ не беретъ: то и дѣло перевертывается съ боку на бокъ, -- только полати скрипятъ. На лавку ли сядетъ: закусилъ клочокъ бороды и голову повѣсилъ, а самъ искоса поглядываетъ и на жену-большуху, и на баловника-парнишку, который вотъ только-что сейчасъ всѣхъ куръ, буракомъ съ бабками, перешугалъ изъ коника. Выбѣжали куры посередъ избы и закудахтали, -- такъ что насилу сама уняла. Сѣли за ужинъ; ничего большакъ не ѣстъ и словно не глядѣлъ бы ни на что. Легъ онъ спать: опять таже дума лѣзетъ въ голову: въ Питеръ, Нижній, въ Москву пустить -- баловаться еще пуще станетъ безъ родительскаго смотрѣнья. Наконецъ кое-какъ рѣшилъ помѣстить балуна около своей деревни, держась пословицы: дальше моря, -- меньше горя.
   Всталъ большакъ поутру -- ухмыляется, такъ что и бабѣ-женѣ любо стало. Ломало, ломало вчера, -- думаетъ она, -- словно и ни вѣсть что приключилось. Бурей такой смотритъ,-- инда и словечка боялась промолвить: залѣпитъ туза, другой разъ не сунешься. А сама крѣпко слѣдитъ за распорядкомъ мужа: надѣлъ онъ полушубокъ, платкомъ и кушакомъ туго-на туго подвязался; надѣлъ на ухо шапку-треухъ, а самъ улыбается и хоть бы словечко промолвилъ. Беретъ нетерпежъ бабу, и только бы только спросить, куда-де собрался,-- а боязно: ляпнетъ старый, ни за что ляпнетъ. Пошолъ большакъ къ двери и только на скобку...
   -- Обѣдать ждите! таково-то громко промолвилъ, инда душа въ пятки залѣзла, и повернулъ на зады. Обогнулъ вонъ и бурмистринъ овинъ, и земскаго клѣть назади оставилъ, и свою баню прошолъ. Ну, знамо, куда какъ не въ Демино!-- рѣшила большуха, слѣдившая за путешествіемъ мужа.
   И дѣйствительно, -- вотъ что случилось, пришилъ большакъ прямо въ швецову избу, что хозяиномъ всегда холитъ и учениковъ беретъ на внучку.
   -- А я къ тебѣ, дядя Степанъ.
   -- Милости просимъ! Что тебѣ надыть, дядя Митяй?
   -- Не возьмешь ли парнишку на внучку? Я бъ Ванюшку свово -- во бы какъ радъ отпустить.-- И дядя Митяй показалъ рукою на сердце.
   -- Да ты какъ его хочешь пустить?-- Работника, самъ знаешь, я не держу: одинъ за всѣмъ смотрю; а въ ученье я ужъ взялъ, признательно, одного молодца. Самъ и упросилъ, самъ и выбралъ изо всей деревни, -- что есть смирёну. Вишь нонѣ я не пойду далеко-то,-- хочу около своихъ походить.
   -- Яви милость, дядя Степанъ, -- не откажи, уважь просьбу-то! Заставь со старухой вѣчно Бога молить. А ужъ въ другомъ-чомъ мы не постоимъ: что хошь возьми, только научи парнишку уму-разуму. Вѣстимо, какъ у васъ тамъ ведется, -- по томъ и дадимъ.
   -- Да какъ у насъ ведется: на сколько зимъ-то ты хочешь отдать?
   -- Твое дѣло, дядя Степанъ, твое дѣло; на сколько хоть отдадимъ: во-какъ!!.. говорилъ обрадованный отецъ, а самъ ухмыляется. Подсѣлъ къ Степану и кота гладитъ, что у того подъ бокомъ мурлыкалъ, и шапку съ мѣста намѣсто перекладываетъ.
   -- Объ одномъ только и толкъ весь:-- возьми парнишку, а о зимахъ не толкуемъ.
   -- Беремъ занятнаго на три зимы, заговорилъ Стопанъ, -- а коли тупъ молодякъ да нескоро толку-то набирается, ну, -- и пять зимъ живетъ. Дольше и не держимъ, да и въ заводѣ нѣту этаго. Одѣвать-то его самъ чтоли станешь?
   -- Гдѣ самому,-- ты ужъ одѣнь!
   -- Ну, а заручку дашь что ли какую?
   -- Знамо дѣло, дядя Степанъ, масла данъ, яицъ.... коли надыть: сушоной черники. Всего, чего хошь, дадимъ.
   -- Яицъ мнѣ не надобѣ:-- своихъ много. А вотъ кабы медку прислалъ,-- важно бы было!
   -- Ладно, ладно,-- меду большущій буракъ... нитокъ... Холста, поди, хочешь?
   -- Не мѣшаетъ и это. Ну, а какъ науку кончитъ, -- мнѣ зиму долженъ служить, безъ платежа,-- на спасибо. Одежонку всю сошью, а ученье кончитъ -- тулупъ бараній, шапку тоже отъ себя дадимъ. Ладно ли?
   -- А ладно, -- такъ приводи утрѣ Ванюшку и дѣло шито!
   На томъ и порѣшили.
   Пришолъ Митяй домой на радостяхъ, -- словно сейчасъ оженился: и весело таково смотритъ, и за обѣдомъ съ лихвой наверсталъ вчерашній ужинъ. Потомъ немного повозился на дворѣ; разболокся, легъ на полати, свѣсилъ съ бруса голову и повелъ такія рѣчи:
   -- Спишь, Сфимья, аль нѣту? Да гдѣ Ванюшка-то?
   -- Нѣтъ, не сплю, пахтанье пахтаю!
   -- Шляки {Мѣстное названіе бабокъ, у которыхъ есть и другое ими козонки.} считаю! вонъ вечоръ Гришка Вязихинъ всего облупилъ: два десятка гнѣздъ {Такъ называются три бабки вмѣстѣ; -- изъ трехъ гнѣздъ составляется конъ; цѣна гнѣзду 1/2 коп. ассигн.} выигралъ -- отвѣчали два голоса на хозяйскій позывъ.
   -- Утрѣ въ ученье идешь! рѣшительнымъ голосомъ продолжалъ отецъ. Съ Долинскимъ Степаномъ сговорился на три, либо на пять зимъ. Обѣщалъ шубу сшить. Только меду буракъ попросилъ, да холста, да нитокъ пять пасмъ. Шабашъ, Ванюшка, баловствамъ твоимъ непутнымъ, садись за иглу, авось толку-то побольше будетъ. Приготовь ему, матка, полушубокъ, портянки. Лаптишки-то самъ пособери, какія тамъ есть у тебя, да еще что придется... Шляковъ, мотри, не бери, пучеглазый, нѣкогда будетъ балоствомъ заниматься, слышь?...
   На другой день мальчишка, со всѣми прибавленіями, былъ уже въ швецовой избѣ, хоть и не дальше пяти-семи верстъ отъ своей деревни. Вечеромъ, при огнѣ, онъ уже получилъ работу-задачу: наложить заплатку на старой хозяйской армякъ. Учитель усадилъ его на лавку, научилъ класть ноги по швецовски -- калачикомъ, держать иглу и вощить нитку. Долго возился парнишка съ непривычной работой, наконецъ одолѣлъ и отдалъ хозяину.
   -- Ишь ты какихъ косуль накропалъ!-- сказалъ тотъ съ ободрительнымъ видомъ и насмѣшливою улыбкою, разсматривая куда какъ плохо заштукованную прорѣху. Ну да ладно, -- на первыхъ порахъ и то нечево, коли есть нечево. Опосля смѣкнешь, коли въ толкъ будешь брать, да слушаться. Баютъ вѣдь старики: тупо сковано -- не наточишь, глупо рождено -- не научишь, а коли сметка есть: пойдетъ дѣло въ конъ {Или въ ходъ; мѣстное обыкновеніе уподоблять удачу ставкѣ бабокъ въ конъ.}. Наша работа не хитрая, -- мало-мало всякая баба не умѣетъ. Главная причина, -- не балуйся, да не повѣсничай: запрежъ говорю. Денную работу сполняй безупречно, какъ по писанному; а на шабашъ, что хошь дѣлай: только чтобъ мнѣ не было тошно. Вотъ какъ по нашему! Ужъ я человѣкъ вотъ каковъ уродился: имѣй ко мнѣ лишь обычай да потрафляй, -- въ чемъ тебѣ потрафлять мнѣ надыть,-- и жить въ миру будемъ, не обижу тебя и отцу твоему угодимъ. А коли супротивность какая выдетъ, да дѣло волкомъ въ лѣсъ глядѣть станетъ: ну, знамо, пѣняй на себя да на свою спину; я тебѣ толкомъ запрежъ говорю.
   -- Есть у меня про вашего брата штука, не одного тебя въ люди вывела,-- заключилъ наставникъ и показалъ ременную плетку.
   Плетка эта составляетъ также необходимую принадлежность всякаго швеца, который имѣетъ учениковъ. Онъ и носитъ ее всегда съ собою, въ завѣтной кожаной сумѣ. Устройство этого орудія чрезвычайно оригинально: это -- длинный, тоненькій кожаный мѣшочекъ, туго набитый куделью и залитый на концѣ довольно большимъ кускомъ вару. Пользу ея швецъ признаетъ по тому обстоятельству, что иногда приходится ему сидѣть далеко за полночь, при спѣшной работѣ. Ясно, что непривычный ученикъ задремлетъ или даже просто прикурнетъ подъ тябломъ. Иглою въ бокъ или кулакомъ не достанешь той разъ, а плеткой этой какъ разъ пробудишь: -- плеть-де не мука, впередъ наука.
   Сначала трудно бываетъ привыкать парнишкѣ къ полому житью въ чужомъ домѣ, да еще и въ ученьѣ. Это не то, что дома! Здѣсь встанешь утромъ спозаранку въ такую пору, что дома и бабушка-то только-только встаетъ. Умоешься: поди дровъ наколи, натаскай ихъ въ избу, если не успѣлъ сдѣлать съ вечера. Тамъ, немного погодя, за водой ступай на колодецъ, что посередъ улицы, да такой крутой, насилу раскачаешь. Воду-то принеси въ избу. Глядишь, баба заломается и избу велитъ выместь, печку выгресть, овецъ загнать въ изгородь {Изгородью называютъ ту часть двора, которую отдѣляютъ деревянной рѣшоткой, а иногда и перегородкой изъ досокъ. Сюда застаютъ, т. е. запирпютъ овецъ, коровъ, телятъ. Свинья иной разъ вылѣзаетъ, потому-то двери не сплошныя, а рѣшетчатыя.}, чтобъ не бѣгали по двору; а самъ-отъ коней велитъ напоить: успѣвай, знай, пошевеливаться. Трудно парнишкѣ на первыхъ порахъ, если нѣтъ заручнаго: и радъ онъ, крѣпко радъ, когда подойдетъ суббота, и побѣжитъ онъ въ свою деревню, чтобъ за всю прошлую недѣлю выспаться, въ бабки наиграться, да и колобушки домашнія какъ-то повкуснѣе и посдобнѣе Степановыхъ; а кажись, изъ такой бы и муки-то сдѣлано, и опара на дрожжахъ, и масла нашего клали!" --
   Разумѣется, если у швеца учениковъ двое живутъ: имъ и работа не въ работу. За водой пошлютъ, -- въ снѣжки прежде поиграютъ; овецъ загнать велятъ, -- попробуютъ не свезетъ ли какая; а лошадей поить -- и ждутъ по дождутся. Прежде чѣмъ доведутъ они ихъ до колоды, смотришь -- скачутъ два баловника рядкомъ на выгонъ; а сами смотрятъ не увидалъ бы хозяинъ. Замѣтилъ онъ, -- на допросъ позоветъ: кто дѣлу зачинщикъ. Поклеплютъ ребята одинъ на другаго, а не удастся штука, вздеретъ хозяинъ обоихъ: и тутъ ничего,-- на людяхъ и смерть красна. Пойдутъ въ сѣнцы, посмѣются оба, да еще и споръ заведутъ о томъ, кого больнѣе высѣкъ, кому больше розогъ далъ: а цѣлый вѣникъ истрепалъ, что лежалъ въ углу подлѣ приступковъ.
   Кончится зима, а съ нею и швецовы работы, -- ученики уходятъ домой на цѣлую весну и лѣто. Глядишь, а парнишко, уже и рубецъ {На языкѣ швецовъ рубецъ означаетъ шовъ, равно какъ прошивы значить замѣтки мѣломъ, оторочить -- обшить, подкодычать -- подшить что нибудь жосткое и плотное, и проч.} накладываетъ прямо; такъ приладитъ заплату, что и бабъ зависть возьметъ. Пошолъ парнишко, въ кучѣ сосѣдскихъ ребятъ и дѣвокъ, за грибами и ягодами лѣтомъ; играетъ въ городки посередъ деревенской улицы, или въ лапту гдѣ-нибудь на лугу. Осень придетъ,-- топитъ онъ отцовскій овинъ и печотъ въ ямѣ {Ямою, какъ сказано, называется углубленіе, сдѣланное въ нижной части овина и достаточно широкое для того, чтобы разложить теплинку и просушить снопы.} картофель; капусту рубятъ дома -- ѣстъ не наѣстся сладкихъ кочерыжекъ,-- животъ даже вспучитъ. Да и то сказать; скоро опять въ чужіе люди придется идти: запасъ нехудое дѣло.
   Черезъ три-четыре зимы ученикъ дѣлается уже настоящимъ швецовъ -- работникомъ. Ничто уже не отобьется отъ его пріобвыкшихъ рукъ, -- никакая тамъ хитрая выкройка, хоть бы даже придумалъ ее самъ закащикъ. Иной задаетъ такую задачу, что и самъ-отъ въ толкъ не возьметъ: хочется вотъ ему положить на карманъ красную кожу съ зубчиками, да такъ, чтобы было красиво и всякая бъ дѣвка замѣтила. Разомъ смекнетъ молодецъ-работникъ: и тюленьимъ ремешкомъ обложитъ, и пуговки красивенькія подберетъ, и петелки ровненькія сдѣлаетъ,-- во всемъ угодитъ пріятелю. Поневолѣ тотъ угоститъ догадливаго кастера въ питейномъ. Иному барскому кучеру захочется, въ новой красной рубахѣ, сдѣлать широкія шаровары изъ плису, да такія широкія, что вотъ толъ бы онъ -- словно барка по Волгѣ на всѣхъ парусахъ. И тутъ швецъ не ударитъ въ грязь лицомъ и подведетъ такую штуку, что цѣлую недѣлю барскій кучеръ будетъ ходить по двору да ухмыляться:-- пусть-де дѣвки страдаютъ по его удальству да по тяпкамъ {Простонародное названіе ухватка, по такой, которая исключительно задумана съ цѣлію побахвалить -- покрасоваться.}.
   Первою мыслью молодаго швеца, по окончаніи условнаго срока ученья, -- установить свое мастерство и ходить особнякомъ отъ хозяина, -- конечно, въ такомъ только случаѣ, если онъ не обязанъ отслужить учителю на спасибо. Но вѣдь и этотъ же срокъ имѣетъ конецъ. Какъ бы то ни было, задуманное предпріятіе на слѣдующую же осень приводится въ исполненіе; но почти всегда кончается неудачно. Поговорка ли, какую сами же швецы про себя сочинили, да еще и хвастаются: что мы-де швецы-портные, воры клѣтные, день съ иглой, а ночь съ обротью {Или лучше уздой. Все ихъ различіе состоитъ въ томъ, что узда ременная, а оброть -- конопляная или веревочная; по большой части она служить недоуздкомъ, т. е. уздой безъ удилъ.}, (ищемъ поймать лошадь о трехъ ногахъ), а можетъ быть и такое разсужденіе хозяевъ: "что поди-де еще къ новому-то молодцу привыкай, да на какого нарвешься, иной только взбудоражитъ все въ домѣ: и невѣстокъ перессоритъ, коли добро это заведется въ хозяйствѣ; а чего добраго, и штуку какую стянетъ: вѣдь есть же сорванцовъ-то на бѣломъ свѣтѣ; въ душу не влѣзешь, чужая душа -- потемки, а грѣхъ да бѣда на комъ не живетъ,-- огонь и попа жжотъ." Вслѣдствіе такого разсужденія, мужичокъ какъ-то тугъ и неповадливъ на пріемъ незнакомаго швеца и любитъ держаться, по знати, за старыхъ.
   Попробуетъ новичокъ да на томъ и порѣшитъ, чтобъ искать на будущую зиму товарищей,-- не возьмутъ ли въ артель. Куда ближе обратиться, какъ не къ учителю: онъ познакомитъ, мужички поприглядятся,-- а ужъ тамъ, коли Богъ поможетъ, можно и самому учениковъ понабрать и хозяйство по путному обставить.
   И нигдѣ, можно положительно сказать, нѣтъ такого единодушія и товарищества, какъ въ швецовскихъ артеляхъ. Нигдѣ такъ не оправдывается и не приводится въ исполненіе завѣтная поговорка: одинъ и въ домѣ бѣдуетъ, а семеро и въ полѣ воюютъ, какъ въ этомъ небольшомъ классѣ промышленниковъ. Ходятъ они вмѣстѣ; деньги дѣлятъ поровну, безобидно, такъ что въ зиму достанется каждому иногда свыше пятидесяти руб. асс.; никогда не пользуются заслуженною славою хорошихъ людей и мастеровъ, чтобы отбить у другой компаніи работу: только вывѣси въ окно пары двѣ овчинныхъ ремешковъ, -- и пройдутъ ребята мимо этой деревни въ свою, знакомую. Не спорятъ и о томъ, если перебьетъ иной швецъ работу по сосѣдству, и засядетъ тамъ, гдѣ другой сидѣлъ въ прошлую зиму: тутъ весь народъ знаетъ другъ друга и самъ виноватъ, если запоздалъ, и прозѣвалъ урочное время, или худая слава на твою честь легла. Въ этомъ обоюдномъ братствѣ могутъ спорить со швецами одни, можетъ быть, земляки-плотники питерскіе въ своихъ артеляхъ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru