Lib.ru/Классика: Маколей Томас Бабингтон. Статья тринадцатая

РАЗСКАЗЫ ИЗЪ ИСТОРІИ АНГЛІИ
ПРИ КОРОЛЯХЪ ІАКОВЪ II и ВИЛЬГЕЛЬМѢ III И КОРОЛЕВѢ АННѢ.

ИЗЪ МАКОЛЕЯ.

Статья тринадцатая.

Экспедиція на югъ Ирландіи.-- Марльборо беретъ Коркъ и Кинсэль.-- Шотландскія дѣла.-- Интриги Монгомери съ якобитами.-- Открытіе Шотландскаго Парламента.-- Церковное устройство.-- Вильгельмъ недоволенъ церковнымъ устройствомъ Шотландіи.-- Общее собраніе Шотландской церкви.-- Положеніе дѣлъ на континентѣ.-- Герцогъ савойскій присоединяется къ коалиціи.-- Заговоръ якобитовъ.-- Митингъ главныхъ заговорщиковъ.-- Бумаги, переданныя Престону.-- Кэрмэргенъ узнаетъ о заговорѣ.-- Арестъ Престона и его товарищей.-- Путешествіе Вильгельма въ Голландію.-- Въѣздъ Вильгельма въ Гагу.-- Конгрессъ въ Гагѣ.-- Вильгельмъ самъ ведетъ дипломатическіе переговоры, не имѣя министра иностранныхъ дѣлъ.-- Слѣдуетъ ли обвинять его зато въ отступленіи отъ конституціонныхъ началъ.-- Неудобства, неизбѣжныя въ коалиціи.-- Осада и паденіе Мопса.-- Нерѣшительность Престона и его признанья.-- Смерть Джорджа Фокса, его характеръ.-- Измѣна Росселя, Годольфина и Марльборо.-- Война въ Ирландіи.-- Сраженіе при Агримѣ.-- Вторая осада Лимерика.-- Капитуляція Лимерика.-- Положеніе Ирландіи послѣ войны.-- Отношеніе побѣдителей-англичанъ къ туземцамъ.-- Ирландскіе патріоты восемнадцатаго столѣтія.-- Открытіе Англійскаго Парламента.-- Пренія по поводу остъ-индской торговли.-- Пренія по поводу билля объ измѣненіи суда надъ государственными преступниками.-- Заговоръ Марльборо противъ Вильгельма.-- Заговоръ Фуллера.

Когда Вильгельмъ прибылъ въ Лондонъ, экспедиція, назначенная въ Коркъ, готовилась отплыть изъ Портсмута, и Марльборо ожидалъ попутнаго вѣтра.

Наконецъ, 18 сентября, при попутномъ вѣтрѣ, флотъ пустился въ море, и 21 показался передъ гаванью Корка. Войска высадились, и вскорѣ къ нимъ присоединился герцогъ виртембергскій, съ датскими, голландскими, французскими полками, которые отдѣлились отъ арміи, осаждавшей Лимерикъ. Герцогъ немедленно предъявилъ притязаніе, которое было бы гибельно успѣху экспедиціи, еслибъ англійскій генералъ не обладалъ такимъ сильнымъ умомъ и гибкимъ характеромъ: его высочество утверждалъ, что онъ, какъ принцъ царственной крови, имѣетъ право на главное командованіе? Марльборо спокойно и вѣжливо доказывалъ, что подобная притязательность не основательна. Послѣдовалъ споръ, въ которомъ герцогъ говорилъ грубо, а англійскій генералъ съ мягкой твердостью,-- твердостью, которой онъ, быть можетъ, еще болѣе, чѣмъ своимъ великомъ дарованіямъ, обязанъ былъ успѣхами въ жизни. Наконецъ Марльборо согласился передать часть своихъ правъ, и уступилъ герцогу поочередное командованіе, черезъ день. Въ первое же утро своего начальствованія, Марльборо далъ по арміи пароль: "Виртембергъ". Сердце герцога смягчилось такою любезностью, и на слѣдующій день онъ далъ пароль: "Марльборо".

Но каковъ бы ни былъ пароль, геній всегда сохранялъ принадлежащее ему превосходство. Марльборо былъ истиннымъ начальникомъ арміи и въ тѣ дни, когда командовалъ герцогъ. Коркъ былъ стѣсненъ осаждающими. Быстро, одно укрѣпленіе сдавалось за другимъ. Въ сорокъ-восемь часовъ все кончилось. Слѣды борьбы видны доселѣ. Старинный фортъ, гдѣ ирландцы защищались съ наибольшимъ упорствомъ, еще лежитъ въ развалинахъ. На городскомъ соборѣ оставлены знаки англійскими ядрами. Осаждающіе шли на приступъ къ городскимъ укрѣпленіямъ по вязкимъ болотамъ и готовились къ рукопашному бою, какъ вдругъ осажденные отступили и потребовали переговоровъ. Они сдавались на капитуляцію. Марльборо обѣщалъ ходатайствовать за нихъ у Вильгельма и предохранить городъ отъ разграбленія. По нѣкоторые полки ворвались въ улицы черезъ брешь и разгромили дома многихъ католиковъ.

Никакой полководецъ не умѣлъ лучше Марльборо пользоваться побѣдой. Черезъ нѣсколько часовъ по взятіи Корка, англійская кавалерія скакала по дорогѣ къ Кипсэлю. Послали трубача потребовать сдачи города. Ирландскій комендантъ угрожалъ повѣсить его за передачу подобныхъ предложеній, зажегъ городъ, а самъ удалился съ гарнизономъ въ два форта, называвшіеся Старымъ и Новымъ. Англійская конница поспѣла во время, чтобы потушить пламя. Между тѣмъ, Марльборо поспѣшно подвигался съ пѣхотой. Старый фортъ былъ немедленно взятъ штурмомъ; но для взятія Новаго, требовалось повести атаку болѣе методически. Поставили батареи, прорыли траншеи, подвели мины -- черезъ нѣсколько дней осаждающіе увидѣли въ своей власти контръ-эскарпъ, и все было готово къ приступу, какъ комендантъ согласился на капитуляцію. Гарнизону позволили удалиться свободно, и войска Марльборо насладились во вновь взятой крѣпости всѣмъ возможнымъ довольствомъ, потому что это мѣсто было запаснымъ магазиномъ инсургентовъ.

Успѣхи англійскаго полководца были полны и быстры, и, въ самомъ дѣлѣ, не будь они быстры, они никогда не были бы полными. Какъ ни кратковременъ былъ его походъ, ужасная болѣзнь успѣла, однако же, произвесть страшныя опустошенія между англійскими солдатами,-- несчастіе, которому въ Ирландіи неизбѣжно подвергались войска въ осеннее время, когда болота становятся непроходимыми, а воздухъ сырымъ. Таже болѣзнь, которая уничтожала ряды Шомберговой арміи при Допдалькѣ, которая заставила Вильгельма поспѣшно отступить отъ шаннонскаго лимана, начала показываться въ Кинсэлѣ. Какъ ни быстры и рѣшительны были мѣры, принятыя Марльборо для прекращенія зла, однакожь, гораздо большее число людей погибло у него отъ недуга, чѣмъ отъ огня непріятеля. Марльборо представился въ Кенсингтонъ только пять недѣль спустя послѣ того, какъ отплылъ изъ Портсмута, и былъ принятъ въ высшей степени благосклонно. "Никто изъ нынѣшнихъ генераловъ", сказалъ Вильгельмъ, "прослуживъ такъ мало, какъ мой Марльборо, не способенъ такъ, какъ онъ, къ совершенію великихъ подвиговъ и къ командованію арміями."

Въ Шотландіи, какъ изъ Ирландіи, ходъ дѣлъ въ это лѣто значительно измѣнился къ лучшему. Тотъ клубъ недовольныхъ виговъ, который въ предшествующемъ году управлялъ Парламентомъ, низвергалъ министровъ, отказывалъ въ субсидіяхъ и останавливалъ дѣйствіе правительства, палъ теперь подъ бременемъ общаго презрѣнія и наконецъ совсѣмъ пересталъ существовать. Появилось гармоническое согласіе между государемъ и депутатами, и прежнія распри по поводу двухъ формъ церковнаго управленія кончились благополучно, единственнымъ способомъ, могущимъ внести миръ и благоденствіе въ страну.

Такой счастливый исходъ дѣлъ надо главнымъ образомъ приписать ошибкамъ коварнаго, мстительнаго Монгомери. Нѣсколько недѣль спустя послѣ закрытія той парламентской сессіи, втеченіе которой онъ обладалъ неограниченнымъ вліяніемъ въ Шотландскомъ Парламентѣ, Монгомери отправился въ Лондонъ съ двумя главными своими сообщниками -- графомъ Аннэндэлемъ и лордомъ Россомъ. Всѣ трое получили аудіенцію у Вильгельма и представили ему записку, въ которой излагались ихъ требованія, касательно публичныхъ дѣлъ. Они не замедлили бы измѣнитъ свой тонъ, еслибы Вильгельмъ даровалъ имъ то, что они просили лично для себя. Но онъ глубоко гнушался ихъ поведеніемъ, и рѣшился не награждать ихъ за вражду къ себѣ. Пріемъ, сдѣланный имъ, убѣдилъ ихъ, что отъ короля нечего ожидать, ни малѣйшей благосклонности или награды. Монгомери былъ гордъ; нужды давили его; бѣдность его доходила до нищеты, и если въ самое короткое время ему не удастся достать выгоднаго мѣста, онъ подвергался неминуемой опасности попасть въ тюрьму. Едва лишь увидѣлъ онъ, что его услуги не нужны Вильгельму, онъ рѣшился продать ихъ Іакову. Маклера нашли легко и скоро. Монгомери былъ старымъ знакомымъ Фергюсона. Они хорошо понимали другъ друга; ихъ натуры были родственны, при всемъ различіи въ дарованіяхъ, оба они были одинаково тщеславны, ненасытны, коварны. Монгомери черезъ Фергюсона познакомился съ Невилемъ Пэйномъ, однимъ изъ самыхъ искусныхъ и рѣшительныхъ агентовъ изгнанной Фамиліи. Пэйна давно знали въ Лондонѣ, какъ пачкуна въ стихотворствѣ и человѣка ничтожнаго въ политикѣ. И хотя его нравственный характеръ былъ невысокъ, однако скоро онъ имѣлъ случай доказать, что владѣлъ храбростью и вѣрностью, достойными лучшаго дѣла, чѣмъ было дѣло Іакова, и лучшаго сообщества, чѣмъ было сообщество Монгомери.

Переговоры скоро заключились союзническимъ трактатомъ. Пэйнъ секретно обѣщалъ Монгомери не только прощеніе, ной богатство, власть и титулъ. Монгомери, также секретно, взялъ на себя обязанность склонить Шотландскій Парламентъ снова призвать законнаго короля. Россъ и Аннэндель охотно согласились на все, что предложилъ ихъ дѣятельный и даровитый сотоварищъ. Одинъ авантюристъ, готовый продать за деньги душу свою какой угодно сторонѣ, взялъ на себя доставить Іакову предложенія Клуба. Монгомери и его два знаменитые соучастника возвратились въ Эдинбургъ, и тамъ вошли въ союзъ съ своими старыми врагами, защитниками прелатства и неограниченной власти.

Когда Шотландскій Парламентъ снова собрался въ Эдинбургѣ, Вильгельмъ находился въ немаломъ затрудненіи, какимъ образомъ дѣйствовать съ этимъ своенравнымъ и прихотливымъ политическимъ тѣломъ. Англійскія Палаты выводили его иногда изъ терпѣнія; но онѣ вотировали ему мильоны и никогда не просили у него такихъ уступокъ, какія настоятельно требовались шотландскимъ народнымъ собраніемъ, которое могло дать ему лишь очень мало, и не давало ничего. Англійскіе государственные люди, съ которыми онъ имѣлъ сношенія, вообще не стояли и не заслуживали стоять высоко въ его мнѣніи; однако, немногіе изъ нихъ были до такой крайней степени лживы и безстыдны, какъ главные шотландскіе политики. Но нравственности и честности, Гамильтонъ скорѣе стоялъ выше, чѣмъ ниже своихъ товарищей; а даже и Гамильтонъ былъ непостояненъ, лживъ и корыстолюбивъ. "Молю Бога", воскликнулъ однажды раздраженный Вильгельмъ, "чтобы Шотландія отстояла отъ меня на тысячу миль, а герцогъ Гамильтонъ сдѣлался ея королемъ. Тогда я избавился бы разомъ отъ нихъ обоихъ." -- По долгомъ обсужденіи, Вильгельмъ рѣшился послать въ Шотландію Мельвиллу въ качествѣ верховнаго лорда-коммиссара. Во вновь собранномъ Парламентѣ Монгомери не нашелъ того сочувствія къ своимъ планамъ, какое надѣялся найдти. Большая часть членовъ отклонилась отъ якобитовъ, и скорѣе была наклонна дѣйствовать за одна съ существующимъ правительствомъ, нежели противъ. Такимъ образомъ, ожиданія Монгомери и его сотоварищей не оправдались* Важнѣйшими дѣйствіями этой сессіи были тѣ акты, которые установили церковную конституцію Шотландіи. Требованіемъ о правахъ было объявлено, что власть епископовъ есть невыносимая тяжесть и обида, и Вильгельмъ, принимая корону, обязался не поддерживать установленія, осужденнаго тѣмъ самымъ актомъ, которымъ давалось ему право на корону. По требованіе о правахъ не опредѣлило формы церковнаго управленія, которая должна была замѣнить собою епископальное устройство; а втеченіе бурныхъ засѣданій, лѣтомъ 1689 года, интриги и неумѣренность Клуба дѣлали невозможнымъ всякое законодательство. Поэтому, впродолженіе многихъ мѣсяцевъ все находилось въ безпорядкѣ. Одни установленія были уничтожены, а другія не поставлены на мѣсто уничтоженныхъ. Положить конецъ такой анархіи было одною изъ первыхъ заботъ Парламента. Мельвиль, не взирая на сопротивленіе англійскихъ тори, получилъ отъ Вильгельма власть утвердить своимъ согласіемъ такія церковныя учрежденія, которыя могли бы удовлетворить шотландскій народъ. Первый законъ, котораго лордъ-коммиссаръ коснулся своимъ жезломъ, уничтожалъ Актъ Верховности. Потомъ онъ утвердилъ королевскимъ согласіемъ законъ, который возстановлялъ въ прежнихъ правахъ тѣхъ духовныхъ, которые занимали должность приходскихъ священниковъ во время Ковенанта и въ эпоху Реставраціи отставлены были отъ мѣстъ за непризнаніе епископской власти. Такихъ священниковъ изъ триста-пятидесяти осталось только шестьдесятъ.

Потомъ, Парламентъ перешелъ къ опредѣленію и составленію народнаго символа вѣры. "Исповѣданіе вѣры," составленное собраніемъ духовныхъ въ Вестминстерѣ, "Пространный и краткій катихизисъ" и "Правило" считались у набожныхъ пресвитеріанъ основными камнями вѣры, поэтому, надѣялись, что законодательное собраніе обсудитъ ихъ съ подобающимъ благоговѣніемъ. Эта надежда, однакожь, отчасти не оправдалась. "Исповѣданіе вѣры" прочли посреди неудержимой зѣвоты, и утвердили безъ измѣненій. Но когда было предложено принять къ разсмотрѣнію "Катихизисы" и "Правило", дурное расположеніе духа служителей обнаружилось ропотомъ: пристрастіе къ длиннымъ проповѣдямъ, сродное шотландскому простонародно, отнюдь не было раздѣляемо шотландскою аристократіею. Парламентъ уже цѣлыхъ три часа внималъ съ тоскою богословскимъ догматамъ и чувствовалъ въ себѣ мало склонности слушать еще что нибудь касательно первоначальнаго грѣха или предопредѣленія. Герцогъ Гамильтонъ сказалъ, что Парламентъ сдѣлалъ уже все, существенно-необходимое. Онъ освятилъ своимъ согласіемъ символъ главнѣйшихъ началъ христіанства. Разсмотрѣніе остального легко можетъ быть предоставлено Церкви. Измученное большинство радостно согласилось на его слова, не взирая на ропотъ нѣкоторыхъ ревностныхъ пресвитеріанскихъ священниковъ.

Законъ, которымъ опредѣлялось церковное устройство Шотландіи, былъ предложенъ графомъ Сутерландомъ. Въ силу этого закона, синодальное устройство было вновь возстановлено. Управленіе церковью вручалось 60-ти возстановленнымъ священникамъ и такимъ лицамъ, духовнымъ или свѣтскимъ, которыхъ эти священники признаютъ достойными раздѣлять съ ними власть.

Монгомери сдѣлалъ все, отъ него зависящее, чтобъ помѣшать сословіямъ установить церковное устройство королевства. Онъ возбуждала ревностныхъ ковенантеровъ на такія требованія, которыя, онъ зналъ, никогда не могутъ быть дарованы правительствомъ. Онъ протестовалъ противъ всякихъ уступокъ. Голландскій пресвитеріанизмъ никогда не удовлетворитъ, говорилъ онъ, шотландцевъ. Шотландія снова желаетъ имѣть систему 1649 года. Эта система вытекаетъ изъ Божественнаго Слова: она была самою могучею уздою, которая когда либо обуздывала тиранію властолюбивыхъ королей, и теперь должна быть снова возстановлена безъ всякой перемѣны. Его якобитскіе союзники не могли скрыть своего негодованія, слушая такія рѣчи, а частныя поясненія Моигомери но этому поводу отнюдь ихъ не удовлетворяли. Въ то время, какъ они ратовали съ нимъ касательно этого предмета, въ Эдинбургъ прибылъ гонецъ съ важными депешами отъ Іакова и его супруги. Эти депеши на писаны были въ томъ убѣжденіи, что обѣщанія Монгомери приведены въ исполненіе и что, подъ его вліяніемъ, Шотландскій Парламентъ объявилъ себя за законнаго государя противъ похитителя. Іаковъ былъ такъ благодаренъ за неожиданную помощь своихъ старыхъ враговъ, что совершенно позабылъ услуги своихъ старыхъ друзей и не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на ихъ чувства. Три главные предводителя Клуба, хотя были бунтовщики и пуритане, сдѣлались теперь его любимцами. Аннэндэля жаловалъ онъ маркизомъ, комендантомъ эдинбургской крѣпости и верховнымъ лордомъ-коммиссаромъ. Монгомери давалъ титулъ графа Айра и санъ государственнаго секретаря; Росса дѣлалъ графомъ и кромѣ того главнымъ начальникомъ гвардіи; одинъ законовѣдецъ, безъ правилъ и убѣжденій. по имени Яковъ Стыоэртъ, который былъ сильно замѣшанъ въ заговорѣ Арджайля, который потомъ перемѣнилъ -лагерь и поддерживалъ королевскую власть, который затѣмъ вторично перемѣнилъ лагерь и содѣйствовалъ Революціи, и который теперь перемѣнилъ лагерь въ третій разъ и задумывалъ планы совершить Реставрацію,-- этотъ человѣкъ получалъ отъ Іакова званіе лорда-адвоката. Тайный совѣтъ, парламенты, армія все обѣщалъ Іаковъ наполнить вигами. Онъ назначалъ Совѣтъ Пяти, которому должны были безпрекословно повиноваться всѣ шотландцы, и въ этомъ Совѣтѣ Монгомери, Россъ, Аннэндэль составляли большинство. Марія Моденская извѣщала Монгомери, что пятьсотъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ предоставляются въ его распоряженіе, и въ скоромъ времени послѣдуетъ еще столько же. Балькаррасъ и тѣ, которые дѣйствовали за одно съ нимъ, были глубоко оскорблены обращеніемъ съ ними изгнаннаго короля. Ихъ имена даже вовсе не упоминались въ письмѣ. Все, что они сдѣлали и выстрадали, казалось, совершенно исчезло изъ памяти ихъ властителя. Онъ далъ имъ теперь очень ясное предостереженіе въ томъ, что если они, съ опасностью жизни и имущества, возстановятъ его на престолѣ, то все, что только король будетъ въ состояніи раздавать, даруется тѣмъ, кто низложитъ его. Они видѣли также, что онъ былъ обманутъ хвастовствомъ и неумѣренными обѣщаніями виговъ-отступниковъ. Онъ воображалъ, что Клубъ всесиленъ въ Эдинбургѣ, а на самомъ дѣлѣ, Клубъ сдѣлался предметомъ всеобщаго презрѣнія. Тори-якобиты легко нашли предлогъ, чтобы отказать въ повиновеніи якобитамъ-пресвитеріанамъ, которымъ изгнанный король передавалъ свою власть. Они жаловались, что Монгомери показалъ имъ не всѣ полученныя депеши. Они притворялись, будто подозрѣваютъ, что Монгомери передѣлалъ печати на конвертахъ. Монгомери призывалъ Бога въ свидѣтели, что это подозрѣніе неосновательно. Но клятвы, естественно, не могли служить достаточнымъ обезпеченіемъ со стороны человѣка, который еще недавно клался житьи умереть защищая Вильгельма, противъ котораго теперь составлялъ заговоръ. Съ обѣихъ сторонъ произошелъ раздоръ,-- союзъ распался; бумаги брошены были въ огонь, и спустя нѣсколько дней, безчестные тріумвиры, бывшіе втеченіе одного года восторженными вильгельмитами и восторженными якобитами, еще разъ обратились въ вилгельмитовъ и доносами другъ на друга пытались снова примириться съ правительствомъ. Ни Вильгельмъ отвергнулъ ихъ съ презрѣніемъ, и всѣ они кончили жизнь въ бѣдственномъ положеніи, въ нищетѣ и презрѣніи. Одинъ Пэйнъ выказалъ большую твердость духа,геройски вытерпѣлъ пытку, которой его подвергли въ Шотландіи, и по освобожденіи изъ темницы провелъ остатокъ дней своихъ въ придумываніи плановъ, какъ бы возвратить законнаго властителя и низвергнуть съ позоромъ похитителя-самозванца.

Еще передъ арестованіемъ Пэйна, кончились засѣданія Парламента, послѣ сессіи, одной изъ важнѣйшихъ въ исторіи Шотландіи. Весь народъ призналъ новое церковное устройство.Люди, равнодушные къ религіи, радовались, что кончилась анархія и также легко пристали къ Пресвитеріанской церкви, какъ прежде приставали къ Епископальной. Сдѣланное соглашеніе вполнѣ удовлетворяло умѣренныхъ пресвитеріанъ. Большинство строгихъ пресвитеріанъ также подчинилось новымъ установленіямъ, но только съ протестомъ. Они, въ самомъ дѣлѣ, не находили въ нихъ того, что, по ихъ мнѣнію, составляло истинную красоту той церкви, которая сорокъ лѣтъ назадъ была славою и гордостью Шотландіи. Но хотя вновь построенный храмъ не равнялся въ благолѣпіи первому, благочестивые могли утѣшать себя тою мыслью, что послѣ продолжительнаго плѣненія вавилонскаго, имъ удалось снова выстроить Божій Домъ на древнемъ основаніи, хотя и не совершенно; не могли они по этому не питать къ латитударіанцу Вильгельму тѣхъ же благодарныхъ чувствъ, какія питали, напримѣръ, возвращенные іудеи къ язычнику Киру. Но король только въ половицу былъ доволенъ новымъ церковнымъ устройствомъ Шотландіи. Ему казалось, что съ приверженцами старой Епископальной церкви поступили слишкомъ сурово, и онъ боялся, что съ ними станутъ поступать еще суровѣе, когда новая церковь окрѣпнетъ и организуется. Онъ сильно желалъ, чтобы актъ, установлявшій Пресвитеріанскую церковь, сопровожденъ другимъ актомъ, которымъ дозволялось бы лицамъ, непринадлежавшимъ къ этой церкви, совершать свободно свое богослуженіе и составлять религіозныя собранія; въ своей инструкціи Ліельвилю онъ особенно настаивалъ на этомъ пунктѣ. Но нѣкоторые, пользовавшіеся популярностью, проповѣдники такъ сильно и горячо говорили въ Эдинбургѣ противъ свободы совѣсти, которую они называли порожденіемъ лжи, что Мельвиль не осмѣлился повиноваться желаніямъ своего государя. Въ Парламентѣ сдѣлана была слабая попытка со стороны Мельвиля въ пользу терпимости, но предложеніе было принято холодно и даже враждебно.

Однако Вильгельмъ твердо рѣшился не допустить торжествующую секту къ преслѣдованію ея соперниковъ, и воспользовался первымъ случаемъ возвѣстить всенародно свою рѣшимость. Первое общее собраніе вновь установленной церкви случилось вскорѣ послѣ его возвращенія изъ Ирландіи. Было необходимо, чтобы онъ, назначилъ коммиссара и послалъ грамоту. Нѣкоторые ревностные пресвитеріане надѣялись, что Кравфортъ будетъ назначенъ коммиссаромъ, и эдинбургскіе священники составили просьбу, въ которой весьма ясно намекали, что таково ихъ желаніе. Однако, Вильгельмъ выбралъ лорда Кармихаэля, человѣка замѣчательнаго своимъ здравымъ смысломъ, терпимостью и умѣренностью. Королевское письмо къ собранію было мудро по своему содержанію и выразительно по языку. "Мы надѣемся, писалъ король, что ваши дѣйствія не подадутъ намъ никакихъ причинъ раскаяваться въ томъ, что мы совершили. Мы никогда не думали, что насиліе можетъ способствовать распространенію истинной вѣры, и не допустимъ такъ же, чтобы наша власть могла служить покровомъ для неразумныхъ страстей какой, бы то ни было партіи. Терпимость и кротость -- вотъ что предписываетъ Спаситель,-- вотъ чего ожидаютъ отъ васъ сосѣднія вамъ церковныя братства,-- и тоже самое мы, съ своей стороны, предписываемъ наблюдать вамъ". Шестьдесятъ духовныхъ и ихъ товарищи очень рады были бы отвѣчать на эти слова языкомъ, подобнымъ тому, какой употребляло духовенство въ то время, когда Карлъ Второй находился въ Шотландіи. Но имъ объяснили, что въ Англіи глубоко сочувствуютъ священникамъ Епископальной церкви, и что при такихъ условіяхъ было бы безумно имъ, представителямъ Пресвитеріанской церкви, вступать въ распрю съ королемъ. Но этому, собраніе послало королю почтительный и благодарственный отвѣтъ, и увѣряло его величество, что они слишкомъ много страдали отъ притѣсненій, чтобы самимъ быть притѣснителями.

Между тѣмъ, войска на всемъ континентѣ (1690) размѣщались по зимнимъ квартирамъ. Вездѣ компанія по своимъ результатамъ оказалась нерѣшительною. Побѣда, выигранная Люксембургомъ при Флёрюсѣ, не произвела никакихъ важныхъ слѣдствій. На верхнемъ Рейнѣ большія арміи цѣлые мѣсяцы наблюдали другъ за другомъ, не обмѣнявшись ни выстрѣломъ. Въ Каталоніи было взято нѣсколько ничтожныхъ крѣпостей. На востокѣ Европы, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, турки одержали верхъ, въ другихъ -- христіане, и окончаніе распри казалось такъ же далекимъ, какъ и прежде. Союзъ въ этомъ году потерялъ одного полезнаго члена и пріобрѣлъ въ замѣнъ другаго. Герцогъ лотарингскій, лучшій военачальникъ императорской арміи, умеръ, какъ жилъ, изгнанникомъ и не завѣщалъ своимъ дѣтямъ ничего, кромѣ своей славы. Но въ то самое время, когда союзные государи были чрезмѣрно огорчены потерею такого полководца, они узнали, что къ нимъ присоединился другой государь, который не уступалъ умершему ни въ силѣ, ни въ мужествѣ.

То былъ Викторъ Амедей, герцогъ савойскій. Герцогъ, еще молодой человѣкъ, успѣлъ однакоже пріобрѣсти ту ловкость и искусство, которыя прославлялись всѣми государственными людьми Италіи, которыя возвысили Каструччіо Кастракани и Франциска Сфорцу на высокую степень величія и приведены въ систему Макіавелемъ. Никакой государь новѣйшей Европы при такомъ маленькомъ владѣніи, каково-было герцога савойскаго, не оказывалъ такого огромнаго вліянія на ходъ европейской политики, втеченіе столь продолжительнаго времени, какъ Викторъ Амедей. Нѣкоторое время онъ, съ наружной преданностью, по съ тайной ненавистью, подчинялся вліянію французскаго Двора. Когда началась война, онъ объявилъ себя нейтральнымъ, но вошелъ въ тайные переговоры съ австрійскимъ домомъ. По всему вѣроятію онъ долго еще выжидалъ бы благопріятной минуты, для нанесенія рѣшительнаго удара, еслибъ его хитрые планы не были разстроены быстротою и рѣшительностью Людовика. Французская армія, подъ начальствомъ Катина, полководца весьма даровитаго и храбраго "двинулась въ Піемонтъ. Съ тѣмъ вмѣстѣ, Людовикъ увѣдомилъ герцога, что его поведеніе возбудило подозрѣмія, которыя могутъ быть устранены только въ томъ случаѣ, если онъ согласится впустить французскіе гарнизоны въ Туринъ и Верчелли. Онъ увидалъ, что ему приходится быть или рабомъ или открытымъ врагомъ своего сильнаго и повелительнаго сосѣда. Онъ избралъ послѣднее, и вслѣдствіе того началась война, которая втеченіе семи лѣтъ занимала таланты лучшихъ полководцевъ Людовика. Тотчасъ послѣ разрыва изъ Гурина было послано торжественное посольство въ Лондонъ. Посланникъ поздравлялъ Вильгельма, что онъ возвратилъ Англіи принадлежащее ей мѣсто въ ряду прочихъ народовъ и разбилъ цѣпи, долго тяготѣвшія надъ Европою. "Мой государь", сказалъ онъ, "благодаритъ Бога, что наконецъ имѣетъ возможность выразить вашему величеству тѣ доброжелательныя и почтительныя чувства, которыя онъ давно уже питалъ въ тайнѣ души своей. Вы воспламенили его сердце надеждою освобожденія, послѣ столькихъ годовъ рабства и униженія."

Было рѣшено, что втеченіе слѣдующей зимы будетъ собранъ въ Гагѣ конгрессъ всѣхъ державъ, враждебныхъ Франціи. Вильгельмъ хотѣлъ нетерпѣливо туда отправиться; но прежде надлежало открыть ему лично засѣданія Парламента. Въ октябрѣ Палаты собрались въ Вестминстерѣ. Собранный Парламентъ дѣйствовалъ съ рѣдкимъ единодушіемъ и безпрекословно согласился на всѣ требованія правительства. Были вотированы огромныя суммы на веденіе войны. Вмродолженіе этой же сессіи судили Торрингтона, который, вслѣдствіе проснувшагося къ нему въ народѣ участія, былъ освобожденъ и оправданъ. Послѣ суда онъ вздумалъ было явиться ко Двору, по Вильгельмъ принялъ его очень холодно, и вскорѣ удалилъ отъ всѣхъ должностей.

До отъѣзда, короля въ Гагу, случилось весьма важное происшествіе, которое, между прочимъ, дало случай Кэрмэртену утвердить свое вліяніе.

Казалось, якобиты были совершенно подавлены въ августѣ. Побѣда при Бойнѣ и неудержимый взрывъ патріотическихъ чувствъ, произведенный появленіемъ Турвилля на берегахъ Девоншира, заставили присмирѣть и устрашили самыхъ смѣлыхъ поборниковъ наслѣдственнаго права. Большая часть главныхъ заговорщиковъ провели нѣсколько недѣль въ потаенныхъ мѣстахъ, опасаясь показываться въ народѣ. Но какъ ни далеко распространялись развѣтвленія заговора, только одинъ заговорщикъ потерпѣлъ наказаніе за свое преступленіе. Когда оказалось, что правительство считало достаточнымъ принести одну только жертву, когда, прошла опасность внѣшняго вторженія, когда народный энтузіазмъ, возбужденный этой опасностью, началъ остывать, когда снисходительность правительства освободила нѣкоторыхъ заговорщиковъ изъ темницъ и ободрила другихъ покинуть свои убѣжища,-- тогда враждебная партія, пораженная и разсѣянная, снова начала подавать знаки жизни и движенія. Старые измѣнники, снова соединившись на старыхъ мѣстахъ сходбищъ, обмѣнивались многозначительными взглядами и таинственнымъ шопотомъ, вынимали изъ кармановъ пасквили на Кенсингтонскій Дворъ и письма изъ Сенъ-Жермена. Самые дѣятельные между ними были Престонъ, Даргмоутъ и Кларендонъ. Съ. ними соединился неприсягнувшій епископъ Элійскій, которому правительство дозволяло еще оставаться во дворцѣ, ему уже не принадлежавшему и который, не задолго передъ тѣмъ, торжественно призывалъ небеса въ свидѣтели, что ему ненавистна самая мысль о приглашеніи иностранцевъ къ нашествію на Англію. Одинъ удобный случай былъ потерянъ, но представлялся теперь другой и надо было постараться не упустить его. Похититель долженъ вскорѣ оставить Англію. Правленіе опять будетъ ввѣрено слабой женщинѣ и разномыслящему Совѣту. Заканчивающійся годъ былъ, конечно, весьма несчастливъ; но годъ наступающій можетъ быть гораздо благопріятнѣе.

Въ декабрѣ главные якобиты сошлись на митингъ. Мнѣніе собранія, состоявшаго исключительно изъ протестантовъ, было таково, что надобно попытать что нибудь, но что трудности представляются громадныя. Никто не рѣшился подать совѣтъ, чтобы Іаковъ явился въ Англію не сопровождаемый регулярными войсками. Но всѣ, наученные опытомъ минувшаго лѣта, устрашились дѣйствія, которое можетъ быть произведено появленіемъ французскихъ мундировъ и знаменъ на англійской землѣ. Составили бумагу, которая, надѣялись, убѣдитъ Іакова, а равно и Людовика, что реставрація не можетъ быть произведена иначе, какъ при содѣйствіи націи. Франція -- таково было содержаніе этого замѣчательнаго документа -- можетъ, пожалуй, обратить островъ въ груду развалинъ, но никогда не обратитъ его въ покоренную провинцію. Едва ли возможно вообразить кому нибудь, кто не имѣлъ случая наблюдать состояніе общественнаго духа, ту страшную, дикую и свирѣпую рѣшительность, съ которою люди всѣхъ классовъ, сектъ и партій готовы сопротивляться какой бы то ни было иноземной державѣ, которая захотѣла бы покорить королевство силою оружія. Равно управленіе Англіи должно быть иное, чѣмъ управленіе римско-католической страны. Пять мильоновъ протестантовъ живутъ въ королевствѣ, а папистовъ нѣтъ и сотни тысячъ: возможно ли, чтобы такое меньшинство подавило такое большинство? нѣтъ, это Физически невозможно; а передъ физической невозможностью должны падать всѣ другія соображенія. Поэтому желательно, чтобы его величество принялъ немедленно такія мѣры, которыя ясно показывали бы, что онъ намѣренъ покровительствовать протестантамъ. Къ несчастію, каждое письмо, прибывающее изъ Франціи, содержитъ въ себѣ нѣчто такое, что клонится къ раздраженію чувствъ, которыя въ высшей степени желательно бы утишить совершенно. Всюду ходятъ разсказы объ оскорбленіяхъ, которымъ подвергаются въ Сенъ-Жерменѣ протестанты, подавшіе высочайшее доказательство вѣрности, послѣдовавъ въ изгнаніе за властелиномъ, исповѣдующимъ враждебную имъ религію. Эдикты, изданные противъ гугенотовъ Людовикомъ, можетъ быть, весьма полезны и оправдываются анархическими мнѣніями и поступками этой секты; но въ высочайшей степени несправедливо и негостепріимно обращать эти эдикты противъ людей, которые оставили свою родную страну единственно изъ привязанности къ римско-католическому королю. Нѣтъ, не должно запрещать сынамъ Англиканской церкви, которые, повинуясь своему ученію, покинули все драгоцѣннѣйшее для нихъ на землѣ, лишь бы служить королевскому дѣлу,-- не должно запрещать имъ собираться на молитву въ какомъ нибудь скромномъ зданіи, совершать тамъ свои религіозные обряды и искать отрады въ своей вѣрѣ. Извѣстіе, что Людовикъ, по просьбѣ Іакова, позволилъ англійскимъ изгнанникамъ поклоняться Богу согласно съ ихъ національными формами,-- такое извѣстіе произведетъ весьма благодѣтельное впечатлѣніе и послужитъ приготовленіемъ къ великой попыткѣ. Эта попытка должна быть совершена при началѣ весны. Французскія войска, безъ сомнѣнія, должны сопровождать его величество. Но онъ обязанъ немедленно объявить, что привезъ эти силы единственно для охраненія своей особы и для покровительства своимъ вѣрнымъ подданнымъ, и что тотчасъ, какъ только иноземные утѣснители будутъ изгнаны, иноземные освободители также оставятъ британскую почву. Онъ долженъ, кромѣ того, дать обѣщаніе управлять согласно закону, а всѣ спорные пункты между имъ и народомъ предоставить рѣшенію Парламента.

Было рѣшено, что IIрестонъ доставитъ въ Сенъ-Жерменъ совѣты и внушенія заговорщиковъ. Не легко было найдти въ гавани Лондона частное судно, котораго владѣлецъ не стѣснился бы тѣмъ употребленіемъ, для котораго предназначалось его судно. Аштонъ и Элліотъ, другіе два заговорщика, долженствовавшіе отправиться съ Престономъ,-- были представлены хозяину купеческаго корабля Лаковъ и Елизавета". Якобитскіе агенты выдавали себя за контрабандистовъ и толковали весьма убѣдительно о тысячахъ фунтовъ, которые попадутъ имъ въ карманъ, вслѣдствіе одной только счастливой поѣздки во Францію и обратно. Скоро сторговались и сдѣлали всѣ необходимыя распоряженія къ дорогѣ.

Друзья снабдили Престона пакетомъ, содержавшимъ многія важныя бумаги. Между ними находился списокъ офицеровъ англійскаго Флота, переданный Дартмоутомъ, который поддерживалъ сношенія со многими изъ своихъ старыхъ товарищей но оружію, изложеніе рѣшеній, которыя были приняты на митингѣ заговорщиковъ,-- и потомъ главные пункты деклараціи, которую Іаковъ долженъ быль издать въ минуту своей высадки. Тутъ заключалось также шесть или семь писемъ отъ значительныхъ лицъ якобитской партіи. Большая часть этихъ писемъ писана иносказательно, но нѣтъ большой трудности разъяснить смыслъ этихъ загадокъ. Одинъ заговорщикъ поддѣлывался подъ судебный языкъ: "Есть надежда, что мистеръ Джаксонъ скоро возвратитъ свое имѣніе. Новый землевладѣлецъ суровый человѣкъ и вооружилъ противъ себя всѣхъ Фермеровъ. Немного требуется, чтобы вновь пріобрѣсти утраченную собственность. Мнѣнія лучшихъ судей склоняются на сторону мистера Джаксона. Теперь, главнымъ образомъ, необходимо его личное присутствіе въ Вестминстеръ Голлѣ. Послѣднее засѣданіе должно совершиться до исхода Пасхи." Другіе усвоили себѣ биржевой языкъ: "Явились великія требованія на товаръ хорошаго сорта. Есть надежда, что старая Фирма скоро заключитъ полезные союзы съ домами, съ которыми прежде не имѣла никакихъ оборотовъ. (Здѣсь, очевидно, заключается намекъ на недовольныхъ виговъ.) Но, прибавлялось, купцы не должны медлить. Нѣтъ ничего опаснѣе, какъ пропустить базарное время. Если ожидаемыя клади не прибудутъ десятаго марта, пропадетъ весь годовой барышъ. Что же касается до подробностей, то таковыя можетъ сообщить хозяину надежный Факторъ, податель этой записки." Кларендонъ принялъ тонъ свата: "Есть надежда, что затѣянное сватовство придетъ къ хорошему концу, и что на приданое за невѣстой можно смѣло разсчитывать. Ваши родственники, писалъ онъ, намекая на свой арестъ, поступили со мной очень невѣжливо въ послѣднее лѣто. Но все-таки, едва лишь я отъ нихъ отдѣлался, снова продолжалъ начатое сватовство." Катерина Седли вручила Престону письмо, въ которомъ, безъ оговорокъ и аллегорій, говорила, что любовникъ оставилъ ей дочь на рукахъ, и весьма настоятельно просила денегъ. Но двѣ самыя важныя депеши принадлежали епископу Тёрнеру. Они были адресованы къ мистеру и мистриссъ Реддингъ; но языкъ въ нихъ былъ такого рода, что никакой джентльменъ не могъ употребить его, какъ только обращаясь къ царственнымъ особамъ. Епископъ увѣрялъ ихъ величества, что онъ всей душой преданъ ихъ дѣлу, что горячо жаждетъ великаго испытанія, при которомъ онъ могъ бы выказать свою ревность, и что онъ развѣ тогда можетъ отступить отъ своей обязанности относительно ихъ особъ, когда захочетъ отказаться отъ небесной благодати. Онъ прибавляетъ, прибѣгая, правда, къ метафорической фразеологіи, впрочемъ, вполнѣ понятной, что онъ мундштукъ и узда многихъ неприсягнувшихъ прелатовъ и особенно Санкрофта. "Господинъ, я говорю отъ лица многихъ,-- таковы слова письма къ Іакову,-- ибо я выражаю чувства моего старшаго брата, равно какъ и мои собственныя, и чувства остальныхъ членовъ нашего семейства." Письмо къ Маріи Моденской заключаетъ въ себѣ тотъ же смыслъ: "Я говорю такъ по полномочію отъ моего старшаго брата и остальныхъ нашихъ ближайшихъ родственниковъ."

Престонъ лично долженъ былъ дать Іакову необходимыя поясненія и дополненія. Онъ имѣлъ при себѣ собственноручныя замѣчанія касательно предметовъ, о которыхъ намѣревался говорить съ своимъ владыкой и съ министрами Людовика. Эти замѣчанія, хотя написанныя очень отрывочно, могутъ быть истолкованы безъ большаго труда: означены всѣ слабѣйшіе пункты берега. Госпортъ защищенъ только палисадами. Гарнизонъ Портсмута малочисленъ. Французскій флотъ долженъ отправиться въ апрѣлѣ и дать сраженіе, прежде нежели голландцы появятся въ Каналѣ.

Все было готово къ отъѣзду Престона. Но хозяинъ судна возъимѣлъ подозрѣніе, что экспедиція, для которой нанятъ его корабль, была скорѣй политическаго, чѣмъ коммерческаго свойства. Ему пришло въ голову, что будетъ выгоднѣе донести на своихъ пассажировъ, чѣмъ доставить ихъ во Францію. Немедленно онъ передалъ лорду-президенту увѣдомленіе о происходившемъ. Никакое извѣстіе не могло быть ему пріятнѣе. Онъ пришелъ въ восхищеніе при мысли, что теперь можетъ доказать разительнымъ образомъ свою преданность новому правительству, и заставить молчать своихъ враговъ, которые обвиняли его въ измѣнѣ. Онъ тотчасъ принялъ необходимыя мѣры, съ своею обычною рѣшимостью и быстротою. Его старшій сынъ, графъ Дэнби, смѣлый, вѣтренный, и немного эксцентрическій молодой человѣкъ, очень любилъ море, жилъ долго между моряками и имѣлъ въ своемъ владѣніи маленькую яхту чудесной быстроты. Это судно, снабженное вѣрными людьми, было отдано подъ начальство падежнаго офицера, Биллона, и отправлено внизъ по рѣкѣ, будто бы для набора матросовъ.

По наступленіи ночи, послѣдней ночи 1690 г., Престонъ, Аштонъ и Элліотъ стояли на палубѣ своего судна, около Товера. Они смертельно опасались, что Фрегатъ, лежавшій въ Вульвичѣ, или сторожевая флотилія, расположенная въ Гревзендѣ, остановятъ ихъ и станутъ объискивать. Но миновавъ и фрегатъ и крѣпостцу, даже безъ оклика часовыми, они ободрились, повеселѣли, и, почувствовавъ аппетитъ, развязали корзинку, исправно снабженную мясомъ, кулебякой, бутылками съ виномъ и такъ далѣе. Только что сѣли они за столъ праздновать свою рожденственскую пирушку, какъ безпокоило ихъ тревожное извѣстіе, что корабль изъ Тильбюри несется за ними. Едва лишь успѣли они спрятаться въ темную яму, оставленную въ баластѣ, состоявшемъ изъ песку, какъ судна было настигнуто и Биллопъ, во главѣ вооруженныхъ людей, вступилъ на палубу. Разрыли песокъ и арестовали заговорщиковъ; ихъ платье было внимательно осмотрѣно. Престонъ въ испугѣ уронилъ на песокъ свою оффиціальную печать и пакетъ, который везъ на себѣ. Печать найдена тамъ же, куда и упала. Аштонъ, зная важность бумагъ, подхватилъ ихъ и пытался спрятать, но онѣ скоро были найдены у него за пазухой.

Тогда плѣнники пытались упросить или подкупить Биллопа. Они потребовали вина, чокались съ нимъ, пили въ честь его тосты, удивлялись его благородной наружности, изящнымъ манерамъ, и увѣряли, что, если онъ поѣдетъ съ ними, или даже позволитъ только бросить этотъ маленькій свертокъ бумагъ за бортъ, въ Темзу, онъ сразу составитъ себѣ великолѣпную каррьеру. Теперь дѣла, говорили они, стоятъ на поворотѣ: они не могутъ болѣе итти такъ, какъ шли въ послѣднее время, и вотъ теперь во власти капитана пріобрѣсти себѣ богатство и могущество, какого только пожелаетъ. Биллопъ, хотя вѣжливый, оставался непреклоннымъ. Заговорщики поняли, что ихъ головы находятся въ страшной опасности. Тяжелое испытаніе ярко выказало характеры всѣхъ трехъ. Престонъ всегда пользовался славою мужественнаго и находчиваго джентльмена, но близкая перспектива тюрьмы и висѣлицы совершенно уничтожили его. Элліотъ бѣсновался и богохульствовалъ, клялся, что если когда нибудь вырвется на свободу, онъ страшно отомститъ, и съ ужасными проклятіями призывалъ небесный громъ ударить въ яхту, а Лондонскій мостъ рухнуть и раздавать ее. Одинъ Аштонъ велъ себя съ мужественною твердостью.

Поздно вечеромъ яхта достигла вайтгольской пристани, и плѣнники подъ строгимъ надзоромъ, были отведены въ канцелярію государственнаго секретаря. Бумаги, найденныя за пазухой Аштона, были въ ту же ночь пересмотрѣны Нотингэмомъ и Кэрмэртеномъ, а на слѣдующее утро переданы Кэрмэртеномъ въ руки короля.

Скоро пронесся но всему Лондону слухъ, что открытъ заговоръ, что пойманы агенты якобитовъ, которые умоляли Іакова снова сдѣлать вторженіе съ Французскими войсками,-- пойманы стараніями дѣятельнаго и энергическаго лорда-президента, и что очевидныя письменныя доказательства, ставившія въ опасность жизнь многихъ сильныхъ людей, находятся въ рукахъ правительства. Якобиты были поражены невыразимымъ ужасомъ, вопли виговъ противъ Кэрмэртена внезапно умолкли, и парламентская сессія кончилась совершенно мирно. Пятаго января король благодарилъ Палаты за ихъ поддержку, и увѣрялъ, что не будетъ располагать ни однимъ изъ конфискованныхъ ирландскихъ помѣстьевъ, покамѣстъ Палаты не соберутся снова. Король намекнулъ на только что открытый заговоръ, и выразилъ надежду, что друзья Англіи будутъ не менѣе дружны и не менѣе дѣятельны, чѣмъ ея враги, и за тѣмъ объявилъ, что отсрочиваетъ Парламентъ. На слѣдующій день, сопровождаемый пышною свитою, онъ отправился на конгресъ въ Гагу.

Путешествіе Вильгельма моремъ было скучно и непріятно. Долго флотъ былъ удерживаемъ безвѣтріемъ, и не ранѣе, какъ черезъ пять дней, лоты показали, что берегъ Голландіи недалекъ. Морской туманъ разстилался такъ густо, что нельзя было примѣтить твердой земли, и потому полагали не безопаснымъ для кораблей подвигаться далѣе во мракѣ. Вильгельмъ, измученный путешествіемъ и нетерпѣливо желавшій увидѣть свою любимую страну, рѣшился переѣхать на берегъ въ открытой лодкѣ. Вельможи, составлявшіе его свиту, пытались отклонить его отъ этого намѣренія, подвергавшаго опасности такую драгоцѣнную жизнь; но когда увидѣли, что его рѣшимость непоколебима, они настаивали на позволеніи раздѣлить опасность. Эта опасность оказалась болѣе серьёзною, чѣмъ ожидали. Полагали, что черезъ часъ пассажиры достигнутъ берега. Но большія массы плавающаго льду мѣшали движенію бота. Наступила ночь. Туманъ дѣлался все гуще и непроницаемѣе; волны обливали короля и придворныхъ. Одну минуту лодка ударилась въ песокъ и ее стащили съ великимъ трудомъ. Самые смѣлые матросы приходили въ безпокойство. Но Вильгельмъ, во всю ночь, оставался такъ же спокойнымъ, какъ если бы сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ, въ Кенсингтонѣ. "Стыдись," сказалъ онъ одному испуганному матросу: -- "ты боишься умереть вмѣстѣ со мною?" Одинъ смѣлый голландскій морякъ рѣшился выпрыгнуть изъ лодки и, преодолѣвая большія трудности, плавая и карабкаясь черезъ льдины и буруны, достигъ твердой земли. Тутъ онъ выстрѣлилъ изъ ружья и зажегъ огонь, въ знакъ своего спасенія. Однако никто изъ пассажировъ не считалъ благоразумнымъ послѣдовать смѣлому примѣру. Они качались въ виду зажженнаго имъ пламени, пока первые блѣдные лучи январскаго утра не показали имъ, что они находились близъ острова Гори. Король и его спутники, окоченѣлые отъ холода и покрытые льдомъ, радостно причалили къ землѣ обогрѣться и отдохнуть.

Отдохнувъ нѣсколько часовъ въ крестьянской хижинѣ, Вильгельмъ продолжалъ путешествіе въ Гагу. Его нетерпѣливо ожидали тамъ: ибо, хотя флотъ, привезшій его, не былъ видимъ съ берега, однако королевскіе салюты проникли чрезъ туманъ и повѣстили всему берегу о его прибытіи. Тысячи собрались въ Гонслердикѣ привѣтствовать его съ восторгомъ, исходившимъ отъ сердца и достигавшимъ до его сердца. Этотъ день былъ однимъ изъ свѣтлыхъ дней его жизни, славной, но далеко несчастливой. По прошествіи болѣе чѣмъ двухъ лѣтъ, проведенныхъ на чужой землѣ, онъ снова вступалъ на свою родную землю. Снова внималъ онъ языку своего дѣтства; снова видѣлъ пейзажи и строенія, которыя нераздѣлимо соединялись въ его умѣ съ воспоминаніями дѣтства и пробуждали въ его груди священныя чувства роднаго очага. Его взору представлялись унылые песчаные холмы, покрытые раковинами, о которые разбивались волны Нѣмецкаго моря, нескончаемые луга, пересѣченные канавами, свѣтлые, какъ зеркало, каналы, виллы, пестрѣвшія странными рисунками и надписями. Втеченіе многихъ тяжкихъ мѣсяцевъ жилъ онъ среди народа, который не любилъ его, который не понималъ его, который никогда не забывалъ, что онъ иноземецъ. Тѣ англичане, которые служили ему вѣрно, служили безъ энтузіазма, безъ личной привязанности, единственно по чувству общественнаго долга. Въ глубинѣ сердца они тосковали, что имъ не оставалось другаго выбора, какъ только между англійскимъ тираномъ и голландскимъ освободителемъ. Теперь все измѣнилось. Вильгельмъ находился среди народонаселенія, которое его обожало, какъ обожали Елизавету, когда она скакала посреди войскъ къ Тильбюри, какъ обожали Карла Втораго, когда онъ высадился въ Дуврѣ. Правда, что старинные враги Оранскаго дома не оставались бездѣйственными во время отсутствія штатгальтера. Противъ него поднимался въ странѣ, если не крикъ ожесточенія, то по крайней мѣрѣ ропотъ. Онъ пренебрегъ, толковали многіе, свою родную страну для новаго королевства. Гдѣ дѣло шло объ достоинствѣ англійскаго флага, или о благосостояніи англійской торговли, онъ забывалъ, что родился въ Голландіи. Но, какъ только его всѣмъ памятное лицо показалось снова, вся холодность -- исчезла. Въ той толпѣ, которая окаймляла дорогу отъ Гонслердика до Гаги, не было крестьянина, не было рыбака, не было Фабричнаго, котораго сердце не подымалось бы отъ гордости, при мысли, что первый министръ Голландіи сдѣлался великимъ королемъ, что онъ освободилъ Англію и побѣдилъ ирландцевъ. Со стороны Вильгельма было бы безуміемъ проѣхать безъ стражи отъ Гамптонъ-Курта до Вестминстера, по въ своей отчизнѣ, онъ не нуждался для своей защиты ни въ шпагахъ, ни въ карабинахъ. "Не гоните народа," кричалъ онъ, "дайте имъ быть поближе ко мнѣ: всѣ они добрые друзья мои". Вильгельмъ скоро узналъ, что были сдѣланы роскошныя приготовленія для его пріема въ Гагѣ. Сначала онъ сопротивлялся и возражалъ. "Мнѣ ненавистны, говорилъ онъ, шумъ и блескъ. Уже и безъ того тяжесть войны чрезмѣрно давитъ народъ "?. Онъ надѣялся, что его добрые товарищи сограждане станутъ смотрѣть на него, какъ на сосѣда, рожденнаго и воспитаннаго вмѣстѣ съ ними, и не станутъ обижать его комплиментами и церемонными процессіями. Но всѣ его возраженія оказались тщетными. Голландцы, въ обыкновенной жизни простые и бережливые, приложили все свое стараніе устроить своему знаменитому соотечественнику встрѣчу, соотвѣтственную его сану и заслугамъ; -- и король нашелся вынужденнымъ уступить. Въ день тріумфальнаго вшествія стеченіе народа было громадно. Многія тысячи прикатились на конькахъ по замерзлымъ каналамъ, отъ Амстердама, Ротердама, Лейдена, Гаарлема, Дельфта. Въ десять часовъ утра, 26 января, большой колоколъ городской ратуши подалъ сигналъ. Всѣ балконы, улицы, крыши домовъ были наполнены народомъ, одѣтымъ въ праздничное платье. Королевская карета, сопровождаемая алебардщиками, бѣжавшимъ народомъ и длиннымъ рядомъ великолѣпныхъ экипажей, проѣзжала подъ многочисленными арками, позолоченными и разрисованными, посреди безпрерывныхъ криковъ "да здравствуетъ король, нашъ штатгальтеръ". Наружный фасадъ ратуши и вся окружность площади были убраны цвѣтами. Вѣнки мира, троФеи, эмблемы искусствъ, паукъ, торговли и земледѣлія виднѣлись всюду. Въ одномъ мѣстѣ Вильгельмъ увидѣлъ изображеніе славныхъ дѣйствій своихъ предковъ. Тутъ видѣлся молчаливый принцъ, основатель Батавской республики, переходящій рѣку Маасъ съ своими воинами. Возлѣ него стоялъ порывистый Морицъ, ведущій аттаку при Ньюпортѣ. Немного далѣе герой празднества могъ прослѣдить всю богатую событіями исторію своей жизни. Вотъ онъ сидитъ ребенкомъ на колѣняхъ своей овдовѣвшей матери. Вотъ стоитъ при алтарѣ, держась за руку Маріи. Тутъ высаживается при Торбэ. Тамъ плыветъ черезъ Бойну. Здѣсь посреди льдовъ и буруновъ качается лодка, надъ нею, весьма кстати, стоятъ слова великаго римлянина: "Чего боишься ты? Ты везешь Цезаря и его счастье". Британскіе лорды поздравляли своего властителя съ его громадной популярностью. "Да," сказалъ онъ, "но не я ихъ фаворитъ. Всѣ эти возгласы оказались бы ничтожны сравнительно съ тѣмъ, что было бы, еслибъ Марія находилась со мною".

Тѣмъ временемъ, какъ совершались эти празднества, улицы Гаги были запружены экипажами и свитами государей и посланниковъ, которые стекались толпами на великій конгресъ. Первый пріѣхалъ тщеславный и честолюбивый Фридрихъ, курфирстъ бранденбургскій, который, нѣсколько лѣтъ позднѣе, принялъ титулъ прусскаго короля. Потомъ прибыли: молодой курфирстъ баварскій, регентъ виртембергскій, ландграфы гессенъ-кассельскій и гессенъ-дармштатскій, и длинный рядъ владѣтельныхъ князей, происходившихъ изъ знаменитыхъ домовъ: Брауншвейгскаго, Саксонскаго, Голштинскаго и Нассаускаго. Маркизъ Гастанага, губернаторъ испанскихъ Нидерландовъ, присоединился къ собранію. Полномочные министры были присланы императоромъ, испанскимъ королемъ, Польшею, Даніею, Швеціею и герцогомъ савойскимъ. Едва доставало помѣщенія въ городѣ и въ окрестностяхъ для англійскихъ лордовъ и джентльменовъ, нѣмецкихъ графовъ и бароновъ, которыхъ привлекло къ мѣсту сбора любопытство или обязанности службы. Угрюмая столица самого суроваго и трудолюбиваго народа глядѣла весело, какъ Венеція въ карнавалъ. Аллеи, прорѣзанныя посреди величавыхъ липъ и ольхъ, которыя обнимаютъ собою виллу принцевъ оранскихъ, блистали перьями, звѣздами, волнистыми париками, золотыми одеждами и шпагами лондонскихъ, берлинскихъ и вѣнскихъ придворныхъ.

Въ пылу этихъ пированій не забывали и дѣло. На торжественномъ собраніи конгреса предсѣдательствовалъ Вильгельмъ. Въ короткой и полной достоинства рѣчи, которая вскорѣ обошла всю Европу, онъ изложилъ необходимость твердаго союза и энергическихъ дѣйствій. Глубокое благоговѣніе, съ которымъ блистательное собраніе внимало рѣчи короля, весьма непонравилось врагамъ Англіи и сильно оскорбило многихъ. Такъ германскіе государи были горько упрекаемы за то, что уступили предсѣдательство выскочкѣ. Дѣйствительно, самые знаменитые между ними выказывали ему такія знаки почтенія и подчиненности, которыя они едва ли бы стали оказывать самому императору: князья каждодневно тѣснились въ его залахъ и за столомъ вели себя такъ почтительно, какъ только можетъ вести себя англійскій лордъ относительно своего государя.

Скоро было рѣшено, что до начала лѣта будетъ выставлено противъ Франціи двѣсти двадцать тысячъ человѣкъ. Сила контингента, которую долженъ былъ доставить каждый изъ союзниковъ, была теперь опредѣлена. Тѣ предметы, о которыхъ нельзя было объявлять всенародно, разсматривались и обсуживались въ, тайнѣ англійскимъ королемъ и его союзниками. Въ этомъ случаѣ, какъ и во всѣхъ другихъ важныхъ случаяхъ своего правленія, Вильгельмъ исполнялъ самъ должность своего министра иностранныхъ дѣлъ. Форма требовала, чтобы его сопровождалъ государственный секретарь; по этому, Ноттингэмъ послѣдовалъ за нимъ въ Голландію. Но Ноттингэмъ, пользовавшійся большимъ довѣріемъ своего государя во внутреннихъ дѣлахъ Англіи, очень мало понималъ о дѣлахъ конгреса, едва ли болѣе того, что онъ читалъ въ газетахъ.

Подобный способъ дѣйствія показался бы теперь противоконституціоннымъ, и нѣкоторые писатели, прилагая требованія и понятія своего вѣка къ обсужденію событій прошедшихъ временъ, строго упрекали Вильгельма за его самостоятельныя дѣйствія, безъ совѣта министровъ,-- а его министровъ за ихъ непозволительную уступчивость, за предоставленіе на его волю дѣлъ, которыя такъ близко касались благосостоянія націи. Но если такіе люди, какъ Ноттингэмъ между тори, и Сомерсъ между вигами, не только допускали подобный образъ дѣйствія, но и признавали его необходимость, то дѣло не можетъ не найдти себѣ извиненій; и достаточно сильныя извиненія можно отъискать безъ труда.

Ученіе, что король не подлежитъ отвѣтственности, всегда было однимъ изъ основаній англійской конституціи. Ученіе, что министры короля отвѣтственны, существовало также съ незапамятной древности.Соотвѣтственно чистой идеѣ конституціоннаго правленія, государи должны царствовать, none должны управлять, и конституціонное королевство, въ томъ видѣ, какъ оно теперь существуетъ въ Англіи, ближе, чѣмъ какая нибудь другая страна, подходитъ къ чистой идеѣ. Но совершенно ошибочно думать, что англійскіе короли всегда только царствовали и никогда не управляли. Въ семнадцатомъ столѣтіи, какъ виги, такъ равно и тори, думали, что первенствующій правитель не только можетъ, но и долженъ управлять. Всѣ партіи согласно порицали Карла Второго зато, что онъ не былъ своимъ первымъ министромъ; всѣ партіи согласно хвалили Іакова за то, что онъ былъ самъ своимъ собственнымъ лордомъ-адмираломъ,-- и всѣ партіи считали естественнымъ и благоразумнымъ, что Вильгельмъ самъ исполняетъ должность министра "иностранныхъ дѣлъ.

Надо замѣтить, что люди, которые осуждаютъ нынѣ за то Вильгельма, едва ли въ своихъ возраженіяхъ согласны сами съ собою. Порицая Вильгельма за то, что онъ самъ былъ своимъ собственнымъ министромъ въ Гагѣ,-- въ тоже время, они восхваляютъ его за то, что онъ былъ самъ своимъ собственнымъ главнокомандующимъ въ Ирландіи. Однако, гдѣ же различіе относительно принципа въ этихъ обоихъ случаяхъ? Изъ тѣхъ основаній, которыя выставляются въ доказательство того, что онъ нарушилъ конституцію, когда исключительно своей собственной властью заключалъ договоры съ императоромъ и съ курфирстомъ бранденбургскимъ,-- изъ тѣхъ же самыхъ основаній можно вывесть, что онъ точно также нарушилъ конституцію, когда своей собственной властью приказалъ одной колоннѣ двинуться на непріятеля при Ольдбриджѣ, а другой перейти Слэнскій мостъ. Если конституція даровала ему начальство надъ военными силами государства, то конституція же даровала ему управленіе иностранными сношеніями государства. На основаніи какого же принципа, въ такомъ случаѣ, можно утверждать, что онъ былъ воленъ пользоваться властью перваго рода, не совѣтуясь ни съ кѣмъ, и что былъ обязанъ пользоваться властью послѣдняго рода, не иначе, какъ прибѣгая къ совѣтамъ своихъ министровъ? Скажутъ ли, что ошибка въ дипломатикѣ болѣе гибельна для страны, чѣмъ ошибка въ стратегіи? Навѣрное, нѣтъ. Едва ли возможно думать, чтобы ошибка на конгресѣ въ Гагѣ могла быть болѣе гибельною общественнымъ пользамъ, чѣмъ пораженіе при Бойнѣ. Или, быть можетъ, скажутъ, что съ гораздо большею довѣренностію можно было положиться на его военныя, чѣмъ на дипломатическія способности? Навѣрное, нѣтъ. На войнѣ онъ выказалъ замѣчательныя дарованія; но, какъ тактикъ, онъ не стоялъ высоко, и изъ многихъ, веденныхъ имъ, кампаній, только двѣ кончились рѣшительно въ его пользу. Никто, никогда, не превзошелъ его въ дипломатическихъ способностяхъ. Касательно интересовъ и тайныхъ желаній континентальныхъ Дворовъ, онъ зналъ болѣе, чѣмъ всѣ англійскіе государственные люди вмѣстѣ. Нѣкоторые изъ его министровъ были, безъ сомнѣнія, люди большихъ способностей, превосходные ораторы, отлично знавшіе дѣло внутренняго управленія Англіею. Но при разсужденіяхъ конгреса Кэрмэртенъ и Ноттингэмъ оказались бы на столько же ниже Вильгельма, на сколько онъ оказался бы ниже ихъ при парламентскихъ преніяхъ по вопросу чисто англійскому. Союзъ противъ Франціи былъ его дѣломъ. Онъ одинъ соединилъ всѣ части этого великаго цѣлаго, и онъ одинъ могъ поддержать это единство. Если бы онъ возложилъ эту громадную и многосложную машину на попеченіе кого нибудь изъ своихъ подданныхъ, она немедленно распалась бы на части.

Ведя переговоры, Вильгельмъ ни на минуту не забывалъ, что его назначеніе, его наслѣдственное призваніе заключалось въ покровительствѣ реформированной церкви. Его вліяніе на римско-католическихъ государей постоянно и энергически клонилось къ тому, чтобы доставить возможное облегченіе ихъ протестантскимъ подданнымъ. Весною 1691 года, вальденскіе пастухи, подвергавшіеся долгому и ожесточенному преслѣдованію, были изумлены радостными извѣстіями. Тѣ, которые содержались въ заключеніи, какъ еретики, получили свободу и возвратились въ свои жилища. Дѣти, отнятыя у родителей для воспитанія въ католичествѣ, были отосланы обратно. Тѣ духовныя конгрегаціи, которыя доселѣ сходились съ трепетомъ и подъ страхомъ смертной казни, могли теперь свободно славословить Бога среди бѣлаго дня. Эти простодушные горцы, вѣроятно, никогда не знали, что ихъ судьба была предметомъ спора на конгресѣ, и что тихимъ счастіемъ домашняго очага и безопасностью своихъ храмовъ они обязаны тому вліянію, какое Вильгельмъ имѣлъ надъ герцогомъ савойскимъ..

Вильгельму предстояло побѣдить большія трудности на конгресѣ, потому что приходилось бороться съ недостатками, неизбѣжными въ каждой коалиціи.

Никакая коалиція никогда не имѣла начальника способнѣйшаго, чѣмъ былъ Вильгельмъ. Но даже и Вильгельмъ часто напрасно боролся противъ тѣхъ недостатковъ, которые присущи всякой коалиціи. Предпріятіе, требующее дружнаго и продолжительнаго содѣйствія нѣсколькихъ независимыхъ государствъ, имѣетъ мало вѣроятности придти къ хорошему концу. Неизбѣжно пораждается зависть. Споры зараждаются спорами. Каждый союзникъ старается взвалить на своего товарища ту тяжесть, которую долженъ нести самъ. Едва ли кто нибудь честно доставляетъ обѣщанный контингентъ. Едва ли кто точно наблюдаетъ назначенные сроки. Но, быть можетъ, ни одна коалиція, когда либо существовавшая, не подвергалась такой постоянной опасности распаденія, какъ коалиція, сформированная Вильгельмомъ съ такими безконечными усиліями. Столбцы газетъ, украшенные длиннымъ спискомъ государей, сошедшихся на конгресѣ или имѣвшихъ на немъ своихъ представителей, глядѣли очень заманчиво. Вереница княжескихъ экипажей, сопровождаемыхъ разноцвѣтною гвардіею и лакеями, пріятно манила взоръ между липовыми аллеями Воргоута. Но тѣ же самыя обстоятельства, которыя дѣлали конгресъ болѣе блестящимъ, чѣмъ другіе конгресы, дѣлали союзъ слабѣе, чѣмъ другіе союзы. Чѣмъ многочисленнѣе были союзники, тѣмъ многочисленнѣе были опасности, угрожавшія лигѣ. Было невозможно, чтобъ двадцать правительствъ, раздѣленныхъ ссорами за предсѣдательство, ссорами за территорію, ссорами за торговлю, ссорами за религію,-- могли дѣйствовать долго съ совершеннымъ единодушіемъ. То обстоятельство, что они, втеченіе многихъ годовъ, дѣйствовали съ замѣчательнымъ единодушіемъ, надо приписать мудрости, терпѣнію и твердости Вильгельма.

Положеніе могучаго противника было совершенно иное. Средства Французской монархіи, хотя, конечно, не равныя средствамъ Англіи, Голландіи, Австріи и Германской Имперіи, взятымъ вмѣстѣ, были, однако, громадны; всѣ они заключались нераздѣльно въ одномъ государствѣ; всѣ находились подъ безграничнымъ управленіемъ одного лица. Людовикъ двумя словами могъ сдѣлать то, чего Вильгельмъ не могъ достигнуть двумя мѣсяцами переговоровъ въ Берлинѣ, Мюнхенѣ, Брюсселѣ, Туринѣ и Вѣнѣ. Такимъ образомъ, Франція являлась равною въ своихъ дѣйствующихъ силахъ всѣмъ другимъ государствамъ, которыя соединились противъ нея. Ибо въ политикѣ, какъ и въ природѣ, можетъ быть равенство силъ въ двухъ различныхъ тѣлахъ, въ томъ случаѣ, когда одно тѣло, меньшее по вѣсу, превосходитъ другое быстротою.

Скоро справедливость этого оправдалась на дѣлѣ. Въ мартѣ, государи и посланники, собранные въ Гагѣ, разъѣхались: а едва лишь они разъѣхались, какъ всѣ ихъ планы были разстроены смѣлымъ и искуснымъ движеніемъ непріятеля.

Людовикъ понималъ, что собраніе конгреса способно произвести сильное впечатлѣніе на общественное мнѣніе Европы. Онъ рѣшился противодѣйствовать этому впечатлѣнію какимъ нибудь внезапнымъ и страшнымъ ударомъ. Покамѣстъ его враги разсуждали, сколько войскъ каждый изъ нихъ долженъ выставить, онъ приказалъ своимъ многочисленнымъ корпусамъ стянуться отъ отдаленныхъ точекъ къ Монсу, одной изъ самыхъ важныхъ крѣпостей, прикрывавшихъ испанскіе Нидерланды. Его намѣреніе открылось только тогда, когда было приведено въ исполненіе. Вильгельмъ, удалившійся на нѣсколько дней въ Ло, узналъ, съ величайшимъ удивленіемъ и огорченіемъ, что французская кавалерія, пѣхота, артиллерія быстро приближались къ Монсу разными дорогами. У враговъ собралось въ одно цѣлое сто тысячъ человѣкъ. Всѣ военныя потребности были щедро доставлены военнымъ министромъ Лувуа, первымъ изъ жившихъ тогда администраторовъ. Начальствованіе поручено Люксембургу, первому изъ современныхъ полководцевъ. Осадныя операціи направлялись Вобаномъ, первымъ изъ современныхъ инженеровъ. Чтобы еще болѣе возжечь соревнованіе въ рядахъ своей храброй и изящной арміи, великолѣпный король лично отправился изъ Версаля въ лагерь. Однако, Вильгельмъ все-таки не покидалъ надежды воспрепятствовать осадѣ. Онъ кинулся въ Гагу, привелъ въ движеніе всѣ находившіяся на лицо войска республики, и отправилъ энергическія письма къ германскимъ государямъ. По истеченіи трехъ недѣль послѣ полученія перваго намека объ опасности, онъ находился уже въ сосѣдствѣ осажденнаго города, во главѣ почти пятидесяти тысячъ человѣкъ различныхъ націй'. Аттаковать превосходныя силы, предводительствуемыя такимъ полководцемъ, какъ Люксембургъ, было бы смѣлымъ, почти отчаяннымъ предпріятіемъ. Однако Вильгельмъ такъ глубоко сознавалъ, что потеря Монса была бы почти неисправимымъ несчастіемъ и позоромъ, что твердо рѣшился на рискъ. Онъ былъ убѣжденъ, что исходъ осады опредѣлитъ политику Дворовъ копенгагенскаго и стокгольмскаго. Эти кабинеты недавно казались склонными присоединиться къ союзу. Если Мопсъ падетъ, они навѣрное останутся нейтральными; даже могутъ сдѣлаться враждебными. "Рискъ великъ", писалъ онъ Гейнзіусу, "однако я не вовсе отчаяваюсь. Сдѣлаю все, что можно сдѣлать. Исходъ въ рукахъ Бога." Но въ тотъ же самый день, какъ это письмо было написано, Монсъ палъ. Осада велась съ изумительною дѣятельностью. Самъ Людовикъ, хотя больной подагрою, подавалъ примѣръ напряженныхъ усилій. Его гвардейцы -- лучшіе солдаты во всей Европѣ -- превзошли самихъ себя, возбуждаемые его присутствіемъ. Молодые царедворцы усиливались обратить на себя вниманіе короля беззавѣтнымъ мужествомъ и кидались въ самый жарчайшій пылъ сраженія, съ тою же веселостью, съ какою привыкли являться на его балахъ.

Послѣ взятія крѣпости, арміи удалились на зимпія квартиры. Военныя операціи прервались на нѣсколько недѣль: Людовикъ воротился съ торжествомъ въ Версаль, а Вильгельмъ отправился на короткое время въ Англію, гдѣ его присутствіе было необходимо.

Онъ нашелъ своихъ министровъ все еще занятыхъ отъискиваніемъ нитей заговора, который былъ открытъ передъ его отъѣздомъ. Въ январѣ, Престона, Аштона и Элліота представили къ суду. Какъ Престонъ, такъ и Аштонъ были обвинены и приговорены къ смертной казни. Вскорѣ Аштона казнили. Элліота не требовали къ суду: противъ него не находили очевидныхъ доказательствъ, а по своему характеру и значенію онъ не стоилъ гнѣва правительства. Участь Престона долго находилась въ неопредѣленномъ положеніи. Якобиты показывали видъ, будто увѣрены, что правительство не осмѣлится пролить его крови. Онъ, говорили они, Фаворитъ въ Версали, и за его смерть послѣдуетъ страшное возмездіе. Они раскидывали по улицамъ Лондона листки, въ которыхъ утверждали, что если съ Престономъ случится какое нибудь зло, Монтджой и всѣ другіе знатные англичане, находившіеся въ плѣну во Франціи, немедленно будутъ колесованы. Эти нелѣпыя угрозы не отсрочили бы казни ни на одинъ день; но лица, державшія Престона въ своей власти, были не прочь пощадить его на извѣстныхъ условіяхъ. Онъ былъ посвященъ во всѣ тайны недовольной партіи и могъ дать драгоцѣнныя свѣдѣнія. Его увѣдомили, что его судьба зависитъ отъ него самого. Борьба была продолжительная и суровая. На одной сторонѣ стояли гордость, совѣстливость, духъ партіи; на другой -- врожденная любовь къ жизни. Стеченіе нѣкотораго времени онъ нерѣшительно переходилъ то туда, то сюда. Слушалъ онъ своихъ собратовъ якобитовъ -- и его мужество росло; слушалъ агентовъ правительства -- и его сердце боязливо сжималось. Вечеромъ, плотно поужинавъ и выпивъ кларету, онъ не боялся ничего. Онъ хотѣлъ лучше умереть, но умереть какъ мужъ, чѣмъ спасти свою голову низкимъ дѣломъ. Но расположеніе духа измѣнялось въ немъ совершенно, когда онъ просыпался на слѣдующее утро, когда испарялась храбрость, почерпнутая изъ бутылки и возбужденная обществомъ, когда онъ оставался одинокъ съ желѣзными рѣшетками и каменными стѣнами, и когда картины плахи, топора и крови вставали въ его воображеніи. Втеченіе нѣкотораго времени каждый полдень онъ аккуратно писалъ признаніе, когда находился въ трезвомъ состояніи, и сжигалъ его каждую ночь, когда былъ навеселѣ. Его неприсягнувшіе друзья составили планъ, какъ бы провести въ Товеръ Санкрофта, въ той надеждѣ, безъ сомнѣнія, что такой великій прелатъ и такой великій святой утвердитъ колеблющуюся добродѣтель плѣнника. Удался ли бы этотъ планъ -- неизвѣстно; онъ не былъ приведенъ въ исполненіе, потому что роковой часъ приблизился, и твердость Престона сокрушилась. Онъ признался въ своей винѣ и наименовалъ, какъ своихъ соучастниковъ, Кларендона, Дартмоута, и епископа Элійскаго. Кромѣ того, онъ назвалъ и многихъ другихъ заговорщиковъ. Впрочемъ, правительство со всѣми виновными поступило въ высшей степени снисходительно. Никто изъ нихъ, исключая уже названнаго, не былъ казненъ; нѣкоторые просидѣли нѣсколько мѣсяцевъ въ крѣпости; другимъ же дали возможность скрыться.

Въ то время, какъ Лондонъ былъ взволнованъ извѣстіями объ открытіи заговора, умеръ Джорджъ Фоксъ, основатель секты квакеровъ. Болѣе сорока лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ Фоксъ началъ созерцать видѣнія и изгонять бѣсовъ. Онъ былъ тогда юношей строгой нравственности и серьёзной наружности, съ дурнымъ отъ природы характеромъ, съ ограниченнымъ воспитаніемъ и съ умственными способностями самыми несчастными изъ всѣхъ способностей, то есть, слишкомъ безпорядочными для свободы и не довольно безпорядочными для Бедлама. Обстоятельства, въ которыя онъ былъ поставленъ, могли только способствовать сильнѣйшему развитію природныхъ недостатковъ его ума. Въ то время, когда созрѣвали его способности, приверженцы Епископальной церкви, пресвитеріанцы, индепенденты, баптисты боролись между собою за первенство и въ каждомъ углу королевства отвергали и унижали другъ друга. Онъ путешествовалъ отъ конгрегаціи къ конгрегаціи: слушалъ священниковъ, проклинающихъ пуританъ, слушалъ пуританъ, проповѣдующихъ противъ священниковъ, и тщетно прилѣплялся къ ученымъ той или другой партіи для духовнаго назиданія. Юный искатель истины покинулъ съ отвращеніемъ этихъ совѣтодателей и спустя нѣкоторое время, пришелъ къ тому заключенію, что никакое человѣческое существо не способно наставить его въ божественныхъ вещахъ, и что истина сообщается ему непосредственнымъ внушеніемъ Неба. Онъ убѣдился, что, такъ какъ раздѣленіе языковъ случилось при строеніи Вавилонскаго столпа, итакъ какъ гонители Христа поставили надъ его крестомъ надписи на латинскомъ, греческомъ и еврейскомъ языкахъ: то, поэтому, познаніе языковъ, и особенно языковъ греческаго, латинскаго и еврейскаго, не только не нужно христіанскому учителю, но и пагубно для души. Одною изъ драгоцѣнныхъ истинъ, открытыхъ имъ, было то, что говорить во второмъ лицѣ вы, а не ты, множественное, а не единственное число, есть ложь и грѣховная лесть. Другая истина, что употреблять слово "мартъ", значитъ приносить жертву кровожадному богу Марсу, а говорить "понедѣльникъ" (Monday), значитъ благоговѣйно поклоняться лунѣ (moon). Говорить доброе утро или добрый вечеръ въ высшей степени непозволительно, потому что эти Фразы очевидно намекаютъ на то, что Богъ создалъ дурные дни и дурныя ночи. Христіанинъ долженъ скорѣй умереть мучительной смертью, чѣмъ снять свою шляпу передъ величайшимъ изъ смертныхъ. Когда Фокса вызывали подкрѣпить свои догматы авторитетомъ св. Писанія, онъ приводилъ мѣсто, въ которомъ сказано, что Седрахъ, Мисахъ и Авденаго были кинуты въ пылающую пещь со шляпами на головѣ, и, если вѣрить его собственному разсказу, верховный судья Англіи совершенно терялся, что отвѣчать на такой аргументъ, и только кричалъ: "тюремщикъ, гони его прочь." Потомъ Фоксъ, въ доказательство своего ученія о шляпахъ, приводилъ и другіе аргументы, уже не столь вѣскіе: напримѣръ, то, что турки никогда не обнажаютъ своихъ головъ передъ старшими,-- онъ спрашивалъ, съ великимъ одушевленіемъ, не должны ли тѣ, которые носятъ благородное имя христіанъ, превзойти турокъ въ добродѣтели. Поклоны онъ строго воспрещалъ и смотрѣлъ на нихъ, какъ на дѣйствіе сатанинской силы, потому что, по его замѣчанію, евангелическая жена, пока жилъ въ ней злой духъ, все кланялась, кланялась, и перестала кланяться, какъ только Святой духъ освободилъ ее отъ тираніи злаго бѣса. Его толкованія на св. Писаніе были совершенно особеннаго рода. Тѣ мѣста въ евангеліи, которыя, по понятіямъ вѣрующихъ, втеченіе шестнадцати вѣковъ, понимались фигурально, онъ толковалъ буквально. Тѣ мѣста, которыя до него никто не принималъ въ иномъ смыслѣ, какъ буквальномъ, онъ толковалъ фигурально. Такимъ образомъ, въ тѣхъ словахъ, гдѣ въ метафорическихъ выраженіяхъ предписывается терпѣніе противъ оскорбленій, онъ вывелъ ученіе, что самозащищеніе противъ пиратовъ и разбойниковъ незаконно. Съ другой стороны, ясное предписаніе крестить водою и принимать хлѣбъ и вино въ память искупленія человѣческаго рода, онъ пояснялъ аллегорически. Онъ долго переходилъ съ мѣста на мѣсто, проповѣдуя свое странное богословіе, трепеща въ судорогахъ фанатическаго энтузіазма, пробиваясь силою въ церкви, которыя называлъ мечетями, прерывалъ крикомъ и непристойностями молитвы и проповѣди и проклиналъ всячески ректоровъ и судей въ своихъ посланіяхъ, очень похожихъ на шутовскія пародіи тѣхъ высокихъ пѣсенъ, въ которыхъ еврейскіе пророки предсказывали бѣдствія Тира и Вавилона. Скоро онъ обратилъ на себя общее вниманіе своими подвигами. Его странное лицо; его дикія пѣсни, его неподвижная шляпа и кожаные штаны были знакомы по всей странѣ, и онъ хвалился, что, какъ только проходилъ слухъ, что "приближается мужъ въ кожаныхъ штанахъ",-- ужасъ охватывалъ всѣхъ лицемѣрныхъ учителей, а наемные священники торопливо удалялись, избѣгая встрѣчи съ нимъ. Его многократно сажали въ тюрьму, и заключали въ колодки, иногда справедливо, за нарушеніе порядка при публичномъ богослуженіи, иногда несправедливо, просто за безсмысленную болтовню. Скоро онъ собралъ вокругъ себя толпу приверженцевъ, изъ которыхъ нѣкоторые пошли даже далѣе его. Фоксъ передаетъ намъ, что одинъ изъ его друзей нагишомъ проходилъ черезъ Скинтонъ, возвѣщая истину, а другой, внушеніемъ Святаго духа, былъ подвигнутъ ходить обнаженнымъ втеченіе многихъ лѣтъ по площадямъ и по домамъ свѣтскихъ и духовныхъ лицъ. Фоксъ горько жалуется, что эти благочестивые подвиги -- чѣмъ вознаграждались?-- грѣховное поколѣніе платило за нихъ криками негодованія, ударами, бичеваніемъ и позорнымъ столбомъ. Но хотя онъ похвалялъ ревность страдальцевъ, самъ, однакожь, не доходилъ до подобныхъ крайностей. Правда, иногда онъ чувствовалъ въ себѣ поползновеніе обнажать себя по частямъ. Такъ, онъ снялъ съ себя сапоги и босой проходилъ по Личфильду, крича: "горе кровожадному граду."

Если мы захотимъ составить сужденіе объ Джорджѣ Фоксѣ, принимая въ соображеніе только его собственныя сочиненія и поступки, то мы не найдемъ никакой причины поставить его, по нравственности или способностямъ, выше Людовика Мэггльтона или Іоанны Соуткотъ. Но было бы въ высшей степени несправедливо ставить на одинъ рядъ секту, признающую его своимъ основателемъ, съ сектами мэггльтонцевъ или соуткотовъ. Важно то, что между тысячами, зараженными его энтузіазмомъ, нашлись люди, которыхъ способности и дѣли были совершенно инаго рода, чѣмъ дѣли и способности Фокса. Назовемъ Берклей и Вильяма Пэнна. Обстоятельство, что такіе люди, какъ они, сдѣлались послѣдователями Фокса, не должно удивлять тѣхъ, кто припомнитъ, что и въ наше время умы сильные, проницательные и развитые были обмануты неизвѣстными дотолѣ ученіями. Дѣло въ томъ, что никакая сила ума не обезпечиваетъ противъ заблужденій подобнаго рода. Касательно Творца и Его путей, высочайшія человѣческія способности постигнутъ едва ли болѣе самыхъ ничтожныхъ. Нѣтъ ничего страннаго, что умные люди, усталые отъ изысканій, измученные мнѣніями, жаждущіе вѣровать во что либо, и однако видящіе вездѣ противорѣчіе, подчинялись безусловно учителямъ, которые, при твердой и неколеблющейся вѣрѣ, имѣли притязаніе на сверхъ естественное призваніе. Такимъ путемъ случилось, что Фоксъ пріобрѣлъ себѣ нѣсколькихъ прозелитовъ, которые стояли неизмѣримо выше его во всѣхъ отношеніяхъ, кромѣ энергіи въ убѣжденіяхъ. Эти-то новообращенные смягчили его ученія и придали имъ Форму, нѣсколько болѣе сообразную съ здравымъ смысломъ. Никакое положеніе, имъ выставленное, не подвергнулось уничтоженію, никакое смѣшное дѣло, имъ совершенное или одобренное, не подверглось осужденію: но все грубое и нелѣпое въ его теоріяхъ и поступкахъ было смягчено или по крайней мѣрѣ не навязывалось публикѣ; все, что могло показаться страннымъ, освѣщено приличнымъ свѣтомъ; къ его фразамъ приложили толкованія, которыхъ онъ самъ былъ бы не въ состояніи понять, и его система, исправленная такъ, что онъ самъ никогда не узналъ бы ее, была подкрѣпляема многочисленными цитатами языческихъ философовъ и христіанскихъ отцовъ церкви, которыхъ именъ онъ никогда не слыхивалъ. Тѣмъ не менѣе, лица, передѣлавшіе его богословіе, проповѣдывали и, безъ сомнѣнія, чувствовали къ нему глубокое почтеніе, и его посланія читались съ великимъ почтеніемъ во всей Англіи въ собраніяхъ квакеровъ. Его смерть произвела великое впечатлѣніе. Утромъ въ день погребенія, огромная толпа окружила домъ, гдѣ лежало тѣло. Отсюда оно было перенесено на кладбище основанной имъ секты. Многіе ораторы говорили рѣчи народу, собравшемуся на могилу.

Въ это же самое время совершилось замѣщеніе вакантныхъ мѣстъ неприсягнувшихъ духовныхъ. Между прочимъ, Тиллотсонъ былъ назначенъ, на мѣсто Санкрофта, архіепископомъ кэнтербсрійскимъ, а Шерлокъ занялъ мѣсто декана собора св. Павла. Послѣдній долго не присягалъ новому правительству, но наконецъ, искушаемый корыстолюбіемъ, измѣнилъ своей партіи и принялъ сторону Вильгельма, подъ тѣмъ предлогомъ, что новое правленіе вполнѣ установилось, а законъ повелѣваетъ повиноваться всякому установившемуся правительству, каково бы ни было его происхожденіе.

Шерлокъ, быть можетъ, усомнился бы, имѣетъ ли право новое правительство назваться установившимся, если бы зналъ всѣ опасности, которыя угрожали этому правительству. Едва былъ открытъ заговоръ Престона, какъ образовался новый заговоръ совершенно другаго рода, въ лагерѣ, во флотѣ, въ казначействѣ, въ самой спальнѣ короля. Эта бездна измѣнъ, втеченіе пяти поколѣній раскрывалась постепенно, но все еще не раскрылась совершенно. Нѣкоторыя части, которыя до сихъ поръ остаются во мракѣ, могутъ уясниться для нашего потомства раскрытіемъ писемъ и дневниковъ, покоящихся теперь подъ пылью полутора вѣковъ. Однако матеріалы, доступные теперь, достаточны для составленія разсказа, котораго нельзя читать безъ стыда и негодованія.

Около 1690 г., Шрыосбэри, раздраженный невниманіемъ къ его совѣтамъ и вниманіемъ къ совѣтамъ его соперниковъ тори, дозволилъ себѣ въ роковую минуту вступить въ переписку съ изгнанною династіею. Мучимый раскаяніемъ и разстройствомъ тѣлеснымъ, слѣдствіемъ терзаній совѣсти, онъ покинулъ Дворъ; но оставилъ за собою людей съ принципами столь же шаткими, какъ и его, но съ сердцами гораздо болѣе твердыми.

Въ началѣ 1691 года, нѣкоторые изъ этихъ людей начали тайныя сношенія съ Сенъ-Жерменомъ. Какъ ни гнусно, какъ ни низко было ихъ поведеніе, въ немъ нѣтъ ничего удивительнаго. Они поступали согласно своей природѣ. Времена были тревожныя. Густое облако покрывало будущность. Самые проницательные и опытные политики не могли хоть сколько нибудь ясно провидѣть, что случится черезъ два три мѣсяца. Конечно, человѣку добродѣтельному и честному было мало нужды до того. Его неувѣренность въ томъ, что принесетъ съ собою завтрашній день, могла тревожить его, но не могла сдѣлать вѣроломнымъ. Хотя оставленный въ глубочайшемъ мракѣ касательно своихъ выгодъ, онъ имѣлъ вѣрнаго руководителя въ своихъ убѣжденіяхъ. Но къ несчастью, люди добродѣтельные и честные были немногочисленны между царедворцами того времени. Вайтголль, втеченіе тридцати лѣтъ, былъ училищемъ разврата и наполнялся низкими, двоедушными, себялюбивыми политиками. Эти политики естественно дѣйствовали теперь такъ, какъ должны дѣйствовать люди глубоко безнравственные въ періодъ кризиса, исходъ котораго никто не могъ предвидѣть. Нѣкоторые изъ нихъ питали слабое предпочтеніе къ Вильгельму, другіе, слабое предпочтеніе къ Іакову; но не этими предпочтеніями направляется поведеніе людей подобной породы. Если бы казалось вѣрнымъ, что Вильгельмъ удержится, всѣ они стояли бы за Вильгельма. Если бъ была увѣренность, что Іаковъ будетъ возстановленъ, они всѣ стояли бы за Іакова. Но что прикажете дѣлать, когда вѣроятности успѣха казались почти совершенно уравновѣшенными? Человѣкъ честныхъ правилъ, принадлежащій къ одной партіи, отвѣчалъ бы: "стоять за законнаго короля и за истинную церковь и, если необходимо, умереть за нихъ подобно Лоуду." Человѣкъ честныхъ правилъ, принадлежащій къ другой партіи, отвѣчалъ бы: "стоять за свободу Англіи и за протестантскую религію и, если необходимо, умереть за нихъ подобно Сиднею." Но такая твердость была неудобопонятна многимъ изъ благородныхъ лордовъ и могучихъ вельможъ. Предметъ ихъ стремленій состоялъ въ томъ, чтобы выдти сухими изъ воды во всякомъ случаѣ. По этому, открыто они присягали въ подданствѣ одному королю, а секретно отдавали въ залогъ свое слово другому. Съ изумительной неутомимостью они старались добыть выгодныя порученія, патенты на перство, пансіоны, дарственныя записи на коронныя имѣнія, припечатанныя большою печатью Вильгельма; а въ своихъ потаенныхъ ящикахъ хранили собственноручныя записки Іакова, заключавшія въ себѣ прощеніе.

Между тѣми, которые были виновны въ такой злостной неблагонамѣренности, возвышаются особенно три человѣка: Россель, Годольфинъ и Марльборо. Рѣдко можно найти трехъ человѣкъ, которые бы, сердцемъ и головою, такъ много различались другъ отъ друга, какъ различались эти вельможи, и эти особенныя личныя свойства придавали особенный характеръ измѣнѣ каждаго изъ нихъ. Измѣну Росселя надо отчасти приписать политическому неудовольствію; измѣну Годольфина надо приписать исключительно трусливости; измѣна Марльборо была измѣною человѣка, одареннаго великимъ геніемъ и безграничнымъ честолюбіемъ.

Покажется загадочнымъ, что могло возбудить недовольство Росселя. Ему недавно поручили командованіе надъ соединенными морскими силами Англіи и Голландіи, съ званіемъ лорда-адмирала. Онъ носилъ санъ морскаго казначея, получая ежегодно три тысячи фунтовъ стерлинговъ. Ему было даровано коронныхъ имѣній на сумму восемьнадцати тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Его косвенные доходы простирались до громадныхъ суммъ. Но онъ все еще былъ недоволенъ. Не лишенный замѣчательныхъ дарованій, онъ былъ человѣкъ характера самого ничтожнаго, жадный и вѣроломный. Онъ вообразилъ, что великія заслуги, оказанныя имъ въ эпоху революціи, не были достаточно вознаграждены. Ему казалось, что все даруемое другимъ отнимается лично отъ него. Еще существуетъ письмо, писанное имъ къ Вильгельму около этого времени. Оно все соткано изъ хвастовства, упрековъ и насмѣшекъ. Адмиралъ, послѣ ироническихъ изъявленій покорности и преданности, проситъ позволенія изложить всѣ нанесенныя ему обиды на бумагѣ, ибо врожденная застѣнчивость не допустила бы его изъясниться лично, въ разговорѣ. Претерпѣнныя имъ оскорбленія невыносимы. Другіе получаютъ коронныя имѣнія: онъ же едва могъ выпросить кое-что. Другіе добываютъ мѣста для своихъ приверженцевъ: его же рекомендаціи отвергаются. Доходъ, получаемый имъ отъ королевской благосклонности, можетъ показаться не малымъ: но онъ имѣетъ бѣдныхъ родственниковъ, и правительство, вмѣсто того, чтобы позаботиться о нихъ, самымъ нелюбезнымъ образомъ возложило на него все попеченіе объ этомъ. У него есть сестра, которой необходимо назначить пенсіонъ, ибо, безъ пенсіона, она не въ состояніи дать приданое ни одной изъ своихъ дочерей. Онъ имѣетъ брата, который, по недостатку денегъ, былъ доведенъ до печальной необходимости жениться на старухѣ, ради ея богатства. Далѣе, Россель продолжаетъ горько жаловаться, что вигами пренебрегаютъ, что революція возвеличила и обогатила тѣхъ людей, которые дѣлали всевозможныя усилія подавить ее. Эта послѣдняя жалоба шла у него отъ сердца. Ибо, послѣ своихъ собственныхъ интересовъ, интересы партіи были ему всего дороже, и даже тогда, какъ онъ чувствовалъ въ себѣ наиболѣе склонности сдѣлаться якобитомъ, онъ никогда не имѣлъ ни малѣйшаго расположенія сдѣлаться тори.

Годольфинъ не имѣлъ, и не могъ имѣть, причины къ недовольствію противъ правительства, которому служилъ. Онъ занималъ мѣсто перваго коммиссара казначейства. Ему покровительствовали, довѣряли безусловно, ласкали. Болѣе того: благосклонность, ему выказываемая, возбуждала ропотъ. Прилично-ли это, спрашивали въ негодованіи виги, чтобы человѣкъ, который занималъ высокое мѣсто во все время послѣдняго царствованія, который засѣдалъ въ Тайномъ Совѣтѣ съ іезуитомъ, который засѣдалъ въ Комитетѣ Казначейства съ двумя папистами, прилично-ли, чтобы такой человѣкъ занималъ мѣсто между первыми министрами государя, обязаннаго своимъ престоломъ Деклараціи о правахъ? Но на Вильгельма эти крики не производили никакого впечатлѣнія-" и никто изъ англичанъ, казалось, не пользовался въ это время большею довѣренностью, чѣмъ Годольфинъ.

Не смотря на то, якобиты не отчая вались. Одинъ изъ самыхъ ревностныхъ между ними, Бёлькли, который прежде находился въ дружественныхъ отношеніяхъ съ Годольфиномъ, взялъ на себя трудъ попытать, что можетъ выйдти. Онъ явился въ казначейство и старался втянуть перваго лорда въ политическій разговоръ. Это было дѣло не легкое: Годольфинъ не скоро поддавался увлеченію. Его скромность и умѣренность вошли въ пословицу, и онъ особенно прославился искусствомъ, съ которымъ, втеченіе всей своей жизни, умѣлъ свести разговоръ отъ государственныхъ дѣлъ къ вопросамъ о кухнѣ или къ лошадямъ. Визитъ кончился, а провокатору не удалось вытянуть отъ своего собесѣдника ни одного слова, которое показывало бы, что послѣдній помнитъ о существованіи короля Іакова.

Однако, Бёлькли не легко было привести въ отчаяніе. Онъ явился еще разъ, и предметомъ разговора избралъ вопросъ, близкій своему сердцу. Тогда Годольфинъ освѣдомился о своемъ прежнемъ властелинѣ и властительницѣ угрюмымъ тономъ человѣка, который отчаялся когда нибудь примириться съ ними. Бёлькли увѣрялъ его, что Іаковъ готовъ позабыть все прошедшее. "Могу ли сказать его величеству, что вы попытаетесь заслужить его благосклонность?" При этомъ Годольфинъ всталъ, сказалъ нѣсколько словъ о трудностяхъ своей должности и о своемъ желаніи освободиться отъ нея, и тѣмъ положилъ конецъ разговору.

Скоро Бёлькли сдѣлалъ третью попытку. Въ этотъ промежутокъ Годольфинъ узналъ о нѣкоторыхъ обстоятельствахъ, которыя потрясли его увѣренность въ непоколебимости правительства, которому онъ служилъ. Онъ начиналъ думать,-- употребляемъ его собственное выраженіе,-- что онъ слишкомъ глубоко погрузился въ революцію, и что наступило время выплывать. Уловки не могли болѣе принести ему пользы. Было необходимо высказаться. Онъ высказался и объявилъ себя преданнымъ слугою короля Іакова. "Я воспользуюсь первымъ случаемъ отказаться отъ моего мѣста. Но до тѣхъ поръ я кругомъ связанъ. Я не могу обмануть возложенной на меня довѣренности." Чтобы возвысить цѣну жертвы, которую онъ думалъ принести, онъ показалъ самое дружеское и довѣренное письмо, недавно полученное имъ отъ Вильгельма. "Вы видите, какъ безусловно ввѣряется мнѣ принцъ Оранскій. Онъ говоритъ мнѣ, что не можетъ обойтись безъ меня, и что нѣтъ человѣка въ Англіи, къ которому онъ чувствовалъ бы такое сильное расположеніе: но все это не значитъ для меня ничего въ сравненіи съ священнымъ долгомъ къ моему законному королю."

Если первый лордъ казначейства дѣйствительно совѣстился обмануть довѣренность Вильгельма, то эта совѣстливость скоро исчезла и онъ весьма снисходительно, втеченіе шести лѣтъ, продолжалъ ѣсть хлѣбъ одного господина, между тѣмъ, какъ въ тоже время, секретно отсылалъ изъявленія своей привязанности и обѣщанія службы другому.

Дѣло въ томъ, что Годольфинъ находился подъ вліяніемъ ума, гораздо болѣе сильнаго, чѣмъ его собственный. Свою тревожность и безпокойство онъ сообщилъ Марльборо, съ которымъ онъ былъ связанъ такимъ дружествомъ, къ какому только способны два человѣка безъ твердыхъ нравственныхъ правилъ, и съ которымъ впослѣдствіи онъ соединился узами родства.

Марльборо находился въ положеніи совершенно отличномъ отъ положенія другихъ служителей Вильгельма. Лойдъ могъ переговариваться съ Росселемъ, и Бёлькли съ Годольфиномъ. Но всѣ агенты изгнаннаго двора боязливо удалялись отъ измѣнника салисбэрійскаго. Эта постыдная ночь -- ночь салисбэрійская, казалось, навсегда раздѣлила вѣроломнаго бѣглеца и государя, котораго онъ погубилъ. Іаковъ въ самой послѣдней крайности, когда его армія обратилась въ совершенное бѣгство, когда все его королевство возстало противъ него, объявилъ, что онъ никогда не проститъ Чорчилля, никогда, никогда. У всѣхъ якобитовъ имя Черчилля произносилось съ особеннымъ омерзѣніемъ, и въ тѣхъ стихахъ и прозѣ, которыя каждодневно сходили съ ихъ секретныхъ станковъ, первенство въ гнусности, между всѣми измѣнниками того вѣка, отдавалось ему. Въ новомъ порядкѣ вещей, произведенномъ революціею, онъ явился однимъ изъ сильнѣйшихъ людей Англіи.Его возвели въ санъ графа. Онъ пользовался большимъ вліяніемъ въ военной администраціи. Доходы, прямые и непрямые, получаемые имъ отъ разныхъ мѣстъ, простирались до двѣнадцати тысячъ фунтовъ въ годъ. Въ случаѣ контръ-революціи казалось, что ему ничего не представлялось въ перспективѣ, какъ только чердакъ въ Голландіи или висѣлица въ Товеръ-Гиллѣ. Поэтому, можно бы ожидать, что онъ будетъ служить своему новому господину съ вѣрностью, правда, не съ вѣрностью Ноттингэма, совѣстливой и суровой, не съ вѣрностью Нортланда, вѣрностью любви и личной привязанности, но съ вѣрностью не менѣе непреклонной, вѣрностью отчаянія.

Тѣ, которые думала такъ, мало знали Марльборо. Увѣренный въ своемъ умѣньи обмануть, онъ рѣшился, какъ только замѣтилъ, что якобитскіе агенты ее ищутъ его, искать ихъ самому. Съ этой цѣлью онъ послалъ просить свиданіе съ полковникомъ Саквилемъ.

Саквиль былъ удивленъ и не слишкомъ-то доволенъ зовомъ. Онъ былъ суровый роялистъ старой школы. Въ дни папистскаго заговора, его преслѣдовали за то, что онъ смѣло высказывалъ свои мысли, раздѣленныя впослѣдствіи всѣми, относительно Отса. Во время революціи онъ подвергалъ свою голову опасности за короля Іакова, подвергался преслѣдованію гонявшейся за нимъ полиціи и былъ отмѣченъ какъ измѣнникъ въ прокламаціи, которую подписалъ, между прочими, и Марльборо. Суровый роялистъ не безъ отвращенія переступилъ порогъ измѣнника. Онъ былъ вознагражденъ за усиліе надъ собою назидательнымъ зрѣлищемъ такихъ мукъ покаянія, какихъ ему дотолѣ никогда видѣть не случалось. "Будете ли вы", сказалъ Марльборо, "моимъ ходатаемъ передъ королемъ? Возьметесь ли передать ему пытки, какія я терплю? Мои преступленія являются мнѣ теперь въ ихъ настоящемъ свѣтѣ, и я содрагаюсь отъ ужаса, при созерцавшихъ. Мысль объ нихъ живетъ со мною день и ночь. Я сажусь за столъ, но кусокъ нейдетъ мнѣ въ горло. Я кидаюсь на кровать; но сонъ бѣжитъ меня. Я готовъ пожертвовать всѣмъ возможнымъ, пренебречь всѣмъ дорогимъ, обратить въ щепки мои богатства, лишь бы только избавиться отъ гнета больной души." Если вѣрить внѣшности, этотъ великій грѣшникъ являлся теперь такъ же глубоко проникнутымъ истиннымъ покаяніемъ, какъ Давидъ или Петръ. Саквиль передалъ происшедшее своимъ друзьямъ. Они не могли не признать, что если архи-измѣнникъ, который до сихъ поръ противоставлялъ совѣсти и общественному мнѣнію ту же самую холодную и спокойную смѣлость, которая отличала его на полѣ битвы, началъ теперь дѣйствительно чувствовать угрызенія совѣсти,-- то было бы безумно отвергать, но причинѣ его недостойности, неоцѣненныя услуги, которыя было въ его власти оказать правому дѣлу. Онъ засѣдалъ въ Тайномъ Совѣтѣ; онъ занималъ высшій постъ въ арміи; ему недавно ввѣряли, и безъ сомнѣнія ввѣрятъ еще, управленіе важными военными операціями. Правда, что никто не совершилъ равной ему вины; но правда и то, что никто не имѣетъ столько возможности сдѣлать равное ей исправленіе. Если онъ искрененъ, безъ сомнѣнія онъ можетъ получить прощеніе, котораго такъ жарко желаетъ. Но былъ ли онъ искрененъ? Не такъ же ли горячо увѣрялъ онъ въ своей преданности въ самый канунъ своего преступленія? Оказывалось необходимымъ подвергнуть его испытанію. Совершить испытанія взяли на себя Саквиль и Ллойдъ. Потребовали отъ Марльборо дать полныя свѣдѣнія касательно силъ и распредѣленія всѣхъ дивизій англійской арміи, и онъ согласился. Потребовали отъ него раскрыть весь планъ наступающей компаніи -- и онъ раскрылъ. Якобитскіе предводители внимательно ловили въ его рапортахъ какую нибудь неточность, и но могли найти ни одной. Еще сильнѣйшимъ доказательствомъ его преданности было то, что онъ передавалъ многозначительныя свѣдѣнія о томъ, что дѣлается въ департаментѣ государственнаго секретаря. Поданъ доносъ, подкрѣпленный клятвой, на такого-то ревностнаго роялиста. Собирались послать полицейскихъ противъ другаго. Эти указанія спасли многихъ недовольныхъ отъ тюрьмы, если не отъ висѣлицы. Было невозможно якобитамъ не чувствовать нѣкоторой жалости къ раскаявшемуся грѣшнику, которому они обязаны столь многимъ.

Однако онъ, въ своихъ секретныхъ разговорахъ со своими новыми союзниками, не выказывалъ никакихъ притязаній на награду. "Я не прошу, говорилъ онъ, не требую довѣренности."Да и какъ можетъ онъ надѣяться, что ему еще станутъ вѣрить, послѣ тѣхъ невыразимыхъ гнусностей, которыя онъ совершилъ противъ лучшаго изъ королей? Достаточно для злосчастнаго, ему подобнаго, что ему, съ опасностью его жизни, позволятъ загладить по мѣрѣ слабыхъ силъ свои преступленія относительно благодушнаго властителя, котораго онъ, правда, низко оскорбилъ, но котораго никогда но переставалъ любить. Нѣтъ ничего невѣроятнаго, что лѣтомъ онъ будетъ командовать англійскими войсками во Фландріи. Не пожелаютъ ли, чтобы онъ со всѣмъ корпусомъ перешелъ во французскій лагерь? Если таково королевское изволеніе, онъ беретъ на себя исполнить это. Но по обсужденіи всѣхъ обстоятельствъ онъ думаетъ, что лучше бы подождать до слѣдующихъ засѣданій Парламента. Тутъ онъ намекнулъ на планъ, впослѣдствіи значительно созрѣвшій, изгнать похитителя посредствомъ англійскихъ законовъ и англійской арміи. Между тѣмъ, онъ надѣется, что Іаковъ прикажетъ Годольфину не оставлять казначейства. Частный человѣкъ можетъ мало сдѣлать для добраго дѣла. Тотъ, кто занимаетъ мѣсто правителя государственныхъ финансовъ и хранителя важнѣйшихъ государственныхъ тайнъ, можетъ оказать неоцѣненныя услуги.

Мнимое раскаяніе Марльборо такъ обмануло людей, управлявшихъ дѣлами Іакова въ Лондонѣ, что они послали Ллойда во Францію, съ радостнымъ извѣстіемъ, что самый вредный изъ всѣхъ бунтовщиковъ чудеснымъ образомъ преобразился въ вѣрнѣйшаго подданнаго. Привезенныя новости исполнили Іакова восторгомъ и надеждою. Будь онъ благоразумнѣе, онѣ возбудили бы въ немъ только недовѣрчивость и отвращеніе. Было нелѣпо думать, что человѣкъ, терзаемый угрызеніями совѣсти и стыдомъ вслѣдствіе одного гнуснаго дѣла, захочетъ облегчить свою душу совершеніемъ другаго гнуснаго дѣла, столь же отвратительнаго и низкаго, какъ и первое. Обѣщаемое исправленіе проступка было такъ безсовѣстно и подло, что оно никогда не могло придти въ голову человѣку, искренно желающему загладить прошедшую безсовѣстность и подлость. Дѣло въ томъ, что въ ту пору, какъ Марльборо увѣрялъ якобитовъ, что сознаніе вины мѣшаетъ ему глотать пищу днемъ и отдыхать ночью, онъ втайнѣ насмѣхался надъ ними. Потеря полъ-гинеи была болѣе способна испортить его аппетитъ и разстроить сонъ, чѣмъ всѣ ужасы встревоженной совѣсти. Его новыя предложенія въ сущности доказывали только, что его прежнія преступленія истекали не отъ дурно-направленной ревности къ пользамъ своей страны и религіи, а отъ глубокой и неизлечимой нравственной порчи, которая заразила всего человѣка. Іаковъ, однако же, никогда не замѣчалъ ни малѣйшей безнравственности въ томъ поступкѣ, который клонился къ его пользѣ. Составлять заговоръ противъ него, обмануть его, нарушить присягу подданства, данную ему,-- то были преступленія, за которыя нѣтъ довольно строгаго наказанія ни здѣсь, на землѣ, ни тамъ, въ небесахъ. Но умерщвлять его враговъ, вѣроломно измѣнять клятвѣ, данной его врагамъ, было не только не грѣшно, но даже похвально. Измѣна при Салисбюри была гнуснѣйшимъ изъ всѣхъ преступленій, потому что она погубила его. Подобная же измѣна во Фландріи будетъ достославнымъ подвигомъ, потому что она возстановитъ его.

Кающійся былъ увѣдомленъ якобитами, что его простили. Новость вполнѣ вожделѣнная: но требовалось нѣчто болѣе для возстановленія утраченнаго мира его души. Смѣетъ ли онъ надѣяться получить двѣ-три строчки королевской руки, содержащихъ въ себѣ обѣщаніе прощенія? Само собой разумѣется, что онъ проситъ этого не для себя самого -- нѣтъ. Но онъ имѣетъ увѣренность, что съ такимъ документомъ въ рукахъ онъ получитъ возможность обратить на истинный путь нѣкоторыхъ сильныхъ лицъ, которыя потому только привержены къ похитителю, что воображаютъ, будто имъ нечего ожидать пощады отъ законнаго короля. Они немедленно возвратятся къ своему долгу, какъ только увидятъ, что даже злѣйшій изъ преступниковъ, вслѣдствіе своего раскаянія, великодушно прощенъ. Обѣщаніе было написано, послано и хранимо, какъ драгоцѣнность. Марльборо достигъ теперь одной цѣли, цѣли, общей ему съ Росселемъ и Годольфиномъ. Но онъ имѣлъ другія цѣли, совершенно чуждыя и Росселю и Годольфину. Есть достаточное основаніе думать, что этотъ умный, мужественный, злонамѣренный человѣкъ замышлялъ планъ, достойный его изобрѣтательнаго ума и смѣлаго духа и не менѣе достойный его глубоко испорченнаго сердца,-- планъ, который, не будь онъ разстроенъ странными обстоятельствами, погубилъ бы Вильгельма безъ пользы Іакову, и который сдѣлалъ бы счастливаго измѣнника властителемъ Англіи и рѣшителемъ дѣлъ Европы.

Въ такомъ положеніи находились дѣла, когда, въ маѣ 1691, Вильгельмъ, послѣ краткаго пребыванія въ Англіи, снова отправился на материкъ, гдѣ готова была открыться кампанія. Онъ взялъ съ собою Марльборо, великія способности котораго цѣнилъ по достоинству и о недавнихъ переговорахъ котораго съ Сенъ-Жерменомъ не имѣлъ ни малѣйшаго свѣдѣнія. Въ Гагѣ собирались часто военные и политическіе совѣты, и при всякомъ случаѣ чувствовалось замѣчательнѣйшими генералами и государственными людьми Соединенныхъ Штатовъ превосходство удивительнаго англійскаго полководца. Гейнзіусъ послѣ любилъ передавать разговоръ, случившійся въ это время между Вильгельмомъ и принцемъ Водмоптомъ, однимъ изъ даровитѣйшихъ голландскихъ генераловъ. Водмонтъ хвалилъ многихъ англійскихъ генераловъ и между ними Тольмаша и Меккэ, но объявилъ, что Марльборо стоитъ несравненно выше всѣхъ остальныхъ. "Въ немъ есть всѣ достоинства полководца. Самый взглядъ его показываетъ это. Онъ не можетъ не совершить нѣчто великое." "И я увѣренъ," отвѣчалъ король, "что мой достойный милордъ дѣйствительно исполнитъ все что вы о немъ ни сказали."

Марльборо отправили во Фландрію съ порученіемъ собрать всѣ англійскія войска, стать лагеремъ въ сосѣдствѣ Брюсселя и все приготовить къ прибытію короля.

Теперь-то Марльборо имѣлъ случай доказать искренность своихъ увѣреній, посредствомъ которыхъ онъ вынудилъ прощеніе отъ сердца, по его собственному вѣрному выраженію, болѣе жесткаго чѣмъ каминный мраморъ,-- прощеніе за такое оскорбленіе, которое могло бы возжечь смертельную ненависть въ сердцѣ самомъ добромъ и кроткомъ. Онъ получилъ изъ Сенъ-Жермена депешу, требовавшую немедленнаго исполненія обѣщаній, то есть, перехода къ непріятелю въ главѣ своихъ войскъ. Ему объявлялось, что это величайшая услуга, какую онъ можетъ оказать Іакову. Онъ далъ въ залогъ свое честное слово, и милостивый властитель, простившій всѣ прошедшія заблужденія, съ довѣрчивостью ожидаетъ, что слово будетъ выкуплено. Лицемѣръ уклонился отъ требованія съ характеристическою ловкостью. Самымъ почтительнымъ и до безконечности преданнымъ языкомъ онъ извинялся, что не повинуется немедленно королевскому приказанію. Обѣщаніе, исполненіе котораго теперь отъ него требуютъ, было понято не совершенно вѣрно. Какъ видно, вышли нѣкоторыя недоразумѣнія со стороны посредниковъ между нимъ и королемъ. Перейти съ однимъ или двумя полками сдѣлаетъ больше вреда, чѣмъ пользы. Перейти со всею арміею есть дѣло, которое требуетъ много времени и труда. Покамѣстъ Іаковъ ропталъ надъ этимъ оправданіемъ, сожалѣя, что такъ добродушно простилъ Марльборо, Вильгельмъ прибылъ въ главную квартиру союзныхъ войскъ и принялъ начальство.

Военныя дѣйствія во Фландріи начались рано въ іюнѣ и кончились къ концу сентября. Не совершилось никакого сколько нибудь важнаго событія. Обѣ арміи двигались и передвигались, приближались и отдалялись. Втеченіе нѣкотораго времени онѣ стояли другъ противъ друга, на разстояніи меньшемъ, чѣмъ миля. Но ни Вильгельмъ, ни Люксембургъ не хотѣли сражаться, не имѣя за собою какого нибудь преимущества; а никто изъ нихъ не уступилъ другъ другу преимущества.

Покамѣстъ враждебныя арміи наблюдали другъ друга во Фландріи, непріязненныя дѣйствія совершались съ нѣсколько большею энергіею въ другихъ частяхъ Европы. Французы пріобрѣли нѣкоторый перевѣсъ въ Каталоніи и въ Піемонтѣ. Ихъ турецкіе союзники, угрожавшіе восточнымъ предѣламъ имперіи, были разбиты наголову Людовикомъ баденскимъ. Но нигдѣ событія текущаго лѣта не имѣли той важности, какъ въ Ирландіи.

Отъ октября 1690 г. до мая 1691 г., не была предпринята ни одна военная операція въ широкихъ размѣрахъ въ этомъ королевствѣ. Площадь острова, втеченіе зимы и весны, раздѣлялась между двумя борющимися племенами. Весь Ульстеръ, большая часть Лейпстера и почти третья часть Мюнстера подчинялись англичанамъ. Весь Коннотъ, большая часть Мюнстера и два или три лейнстерскіе графства занимали ирландцы.

Въ главной квартирѣ ирландцевъ, впродолженіе зимы, не находилось власти, которой бы подчинялись даже на разстояніи мили въ окружности. Тирконнель находился въ отсутствіи, при французскомъ Дворѣ. Онъ оставилъ верховное управленіе въ рукахъ Совѣта регентства, составленнаго изъ двѣнадцати лицъ. Кромѣ того, былъ установленъ Военный Совѣтъ. Но ни Военный Совѣтъ, ни Совѣтъ регентства не пользовались популярностью въ Лиммерикѣ. Вспыхнулъ открытый бунтъ. Правительство, установленное Тирконнелемъ, было смѣнено, и во главѣ новаго правленія поставленъ Бервикъ.

Рано весною это правительство, если оно можетъ быть такъ названо, упразднилось, вслѣдствіе возвращенія Тирконнеля. Враги Тирконнеля умоляли Іакова не подчинять свой преданный народъ такому ненавистному и неспособному вице-королю. Тирконнель, говорили они, уже старъ: онъ одряхлѣлъ, нуждался въ продолжительномъ снѣ, ничего не понималъ въ военномъ дѣлѣ, былъ пристрастенъ, корыстолюбивъ, не пользовался довѣренностью и возбуждалъ къ себѣ единодушную ненависть цѣлой націи. Ирландцы, покинутые имъ, геройски выстояли на полѣ сраженія, и принудили отступить побѣдоносную армію принца Оранскаго. Они надѣются скоро снова стать въ полѣ, въ числѣ тридцати тысячъ, и заклинаютъ короля послать имъ какого нибудь полководца, достойнаго командовать такими силами. Іаковъ, сбитый съ толку этими обвиненіями и ропотомъ, обѣщалъ, отказывалъ, колебался и снова обѣщалъ и, наконецъ, съ характеристическою мудростью, отправилъ къ общему неудовольствію, Тирконнеля. Въ то же самое время Бервикъ былъ отозванъ во Францію.

Тирконнеля встрѣтили въ Ирландіи, даже самые заклятые враги его, съ должнымъ почтеніемъ. Какъ ни сильно они ненавидѣли его, не могли, однакожь, оспоривать его власти, и хотя утверждали, что вполнѣ правы, уничтоживъ несогласныя съ духомъ конституціи его установленія, признавали, однакожь, что теперь онъ былъ ихъ законнымъ правителемъ. Кромѣ того, онъ не вовсе лишенъ былъ средствъ, способныхъ умирить враждующія сердца. Онъ привезъ съ собою много милостивыхъ писемъ и обѣщаній, патентъ на перство Сэрсфильду, нѣсколько серебряной и золотой монеты, и нѣкоторое количество аммуниціи, не менѣе нужной, чѣмъ деньги. Правда, новыя одежды не отличались слишкомъ высокимъ достоинствомъ. Но надо замѣтить, что даже генералы въ ирландской арміи уже давно ходили съ разорванными локтями; а между солдатами трудно было найдти одѣянія, которыя можно бы было почесть приличными для чучелы въ болѣе благословенной странѣ. Теперь, наконецъ, въ первый разъ втеченіе многихъ мѣсяцевъ каждый солдатъ могъ похвастаться парою штановъ и парою башмаковъ. Лордъ лейтенантъ имѣлъ также полномочіе возвѣстить, что вслѣдъ за нимъ придетъ много кораблей, нагруженныхъ съѣстными и военными припасами. Такое извѣстіе было въ высшей степени пріятно войскамъ, которыя долго находились безъ хлѣба, не пили ничего, кромѣ воды.

Втеченіе нѣсколькихъ недѣль нетерпѣливо ожидали подвозовъ.. Наконецъ, Тирконнель нашелся вынужденнымъ прятаться: ибо, гдѣ бы онъ не появлялся въ публикѣ, солдаты тотчасъ бѣжали за нимъ, требуя хлѣба. Даже говядина и баранина, которыя доселѣ поддерживали армію, хотя въ половину сырыя, въ половину перегорѣлыя, безъ овощей и приправы, становились рѣдкими; и большая часть солдатъ состояли уже на порціонахъ лошадинаго мяса, когда ожидаемые корабли показались наконецъ въ устьѣ Шаннона.

Хорошій французскій генералъ, Сенъ-Рутъ, находился на палубѣ съ своимъ штабомъ. Онъ привезъ съ собою патентъ на главное начальствованіе надъ ирландской арміею. Французскіе корабли привезли нѣсколько оружія, аммуниціи и обильное количества зерноваго хлѣба. Духъ ирландской арміи возвысился.

Сенъ-Рутъ дѣятельно принялся за устройство ирландской арміи. Да и пора было приняться, потому что англійскія войска уже стали въ позиціи и совершенно приготовились къ дѣйствіямъ. Шестаго іюня, Гинкель, главнокомандующій англійскою арміею, подступилъ къ Баллимору. Черезъ нѣсколько часовъ Баллиморъ палъ. Гарнизонъ удалился въ Дублинъ. Только восемь человѣкъ погибло у побѣдителей.

Девятнадцатаго іюня англійская армія двинулась къ юго-западу и показалась подъ стѣнами Атлона.

Атлонъ, съ военной точки зрѣнія, былъ важнѣйшею крѣпостью въ Ирландіи. Розенъ, хорошо понимавшій военное дѣло, всегда утверждалъ, что именно здѣсь ирландцы съ наибольшею выгодою могутъ сопротивляться Англіи. Шаннонъ глубокимъ и быстрымъ потокомъ раздѣлялъ городъ на двѣ части: лейчстерскую-англійскую и коннотскую-кельтическую и обращалъ колеса двухъ огромныхъ мельницъ, возвышавшихся на аркахъ каменнаго моста.

Утромъ, двадцатаго числа, осаждающіе открыли огонь. Въ пять пополудни сдѣлали приступъ. Храбрые французскіе эмигранты, съ гранатами въ рукахъ, первые пошли въ брешь и пали, возбуждая своихъ соотечественниковъ къ отмщенію за свою смерть. Великъ былъ мужественный духъ этихъ людей, которыми ханжество Людовика, въ эпоху самой крайней для него нужды, пополнило ряды смертельныхъ его враговъ. Примѣръ не пропалъ втунѣ. Гранаты густо падали. Осаждающіе подымались сотнями. Ирландцы отступили и кинулись къ мосту. Здѣсь произошло такое стѣсненіе, что нѣкоторые изъ эмигрантовъ были раздавлены до смерти въ узкомъ проходѣ, а другіе перекинуты черезъ парапетъ въ воду, которая ревѣла между мельничными колесами, внизу. Спустя немного часовъ, Гинкель овладѣлъ англійскимъ кварталомъ города, и его успѣхъ стоилъ ему только двадцати убитыхъ и сорока раненыхъ.

Но трудность дѣла только начинались. Между осаждающимъ и ирландскимъ городомъ свирѣпо клубился Шаннонъ. Гинкель старался овладѣть мостомъ, но ирландцы защищались отчаянно. Втеченіе нѣсколькихъ дней происходили горячія схватки въ узкомъ проходѣ, человѣкъ на человѣка. Осаждающіе подвигались, но подвигались вершокъ за вершкомъ. Французскій генералъ думалъ, что городъ легко -защитить до того времени, какъ польются осенніе дожди, а вмѣстѣ съ ними появятся и ихъ спутницы, болѣзни, которыя заставятъ отступить непріятельскую армію. Поэтому, онъ довольствовался постепенною подсылкою подкрѣпленій, для усиленія гарнизона. Непосредственное управленіе обороною онъ ввѣрилъ своему помощнику но командованію, д'Юссону, а самъ поставилъ свою главную квартиру въ двухъ или трехъ миляхъ отъ города. Онъ выразилъ свое удивленіе, что такой опытный генералъ, какъ Гинкель, упорствуетъ въ безнадежномъ предпріятіи. "Его государь.долженъ бы повѣсить его за попытку взять Атлонъ; равно и мой государь долженъ повѣсить меня, если я потеряю ее." Однакожь, ее всякомъ случаѣ, Сенъ-Рутъ не былъ доволенъ своимъ положеніемъ. Онъ и Тирконнель ненавидѣли другъ друга, а оба вмѣстѣ ненавидѣли Сэрсфильда. Завязались споры, неудовольствія, говорились колкости и обидныя рѣчи. Неизвѣстно, чѣмъ бы кончилась эта вражда, еслибъ великое и нежданное несчастіе не положило конца ихъ соперничеству.

Тридцатаго іюня Гинкель собралъ военный совѣтъ. Фуражъ начиналъ исчезать, и представлялось существенно необходимымъ или пробиться на ту сторону рѣки или отступить. Трудность совершить проходъ по разрушеннымъ остаткамъ моста, казалась непреодолимою. Поэтому, предложили сдѣлать попытку перейти черезъ бродъ. Герцогъ виртембергскій, Тальмашь и Рювиньи подали голоса въ пользу этого плана, и Гинкель, съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ согласился.

Было рѣшено, что опытъ будетъ сдѣланъ въ тотъ же самый полдень. Ирлаицы, вообразивъ", что англичане готовятся отступить, ослабили стражу. Одна часть гарнизона отдыхала, другая обѣдала, Д'Юссонъ сидѣлъ за столомъ. Сепъ-Рутъ сидѣлъ въ палаткѣ и писалъ своему государю письмо, въ которомъ всячески обвинялъ Тирконнеля. Между тѣмъ, пятьсотъ гренадеръ, каждый неся на своей шляпѣ зеленую вѣтвь, выстроились на смотръ на лейнстерской сторонѣ Шаннона. Безъ сомнѣнія, многіе изъ нихъ припомнили, что въ этотъ же самый день они, годъ назадъ, воткнули въ свои шляпы зеленыя вѣтви на берегахъ Бойна. Шесть батальоновъ стояли въ готовности поддержать атаку. Меккэй командовалъ ими.. Онъ не одобрялъ плана, но исполнилъ его такъ же ревностно и энергически, какъ еслибы самъ сочинилъ его.

Пробило шесть часовъ. Выстрѣлъ съ церковной колокольни подалъ сигналъ. Принцъ Георгъ гессенъ-дармштадскій и Густавъ Гамильтонъ, храбрый начальникъ эннискиленцевъ, первые спустились въ Шаннонъ. Тогда гренадеры подняли герцога виртембергекаго на плечи и съ громкимъ крикомъ погрузились по самыя шеи въ воду. Рѣка была глубока и быстра; но черезъ нѣсколько минутъ голова колонны достигла берега. Ирландцы, застигнутые въ раеп.юхъ, сдѣлали безпорядочный залпъ и бѣжали, оставивъ своего начальника, Максвиля, въ плѣну. Побѣдители вскарабкались на берегъ черезъ обломки стѣнъ, потрясенныхъ десятидневною канонадою. Меккэ услышалъ, что его солдаты, пробираясь по мусору, кляли и ругались. "Ребята", закричалъ звучнымъ голосомъ старый пуританинъ, посреди погрому: "вы деретесь молодцами; только не клянитесь. Мы должны бы скорѣе благодарить Бога за благость, какую онъ выказалъ къ намъ сегодня, чѣмъ поминать Его имя всуе." Побѣда была полная. Положили доски на разбитые своды моста, разрушенные ирландцами, и спустили понтоны на рѣку, безъ малѣйшаго сопротивленія со стороны устрашеннаго гарнизона. Въ немногія минуты англичане, съ потерею двѣнадцати человѣкъ убитыхъ и около сорока раненыхъ, проложили себѣ путь въ Коннотъ.

При первыхъ признакахъ тревоги, д'Юссонъ поспѣшилъ къ берегу; но онъ былъ встрѣченъ, смятъ съ лошади на земь и почти до смерти заваленъ потокомъ бѣглецовъ. Его отнесли въ лагерь въ такомъ положеніи, что было необходимо пустить ему кровь.

"Взятъ"! вскричалъ Сенъ-Рутъ, въ разстройствѣ. "Не можетъ быть. Городъ взятъ, а я стою возлѣ, чтобы помогать ему!" Жестоко униженный, онъ снялъ подъ покровомъ ночи свои шатры и отступилъ но направленію къ Гальвэ. На разсвѣтѣ, съ вершины разрушеннаго замка короля Іоанна, англичане увидѣли издалека, какъ ирландская армія двигалась по печальной долинѣ, которая раздѣляетъ Шаннонъ отъ Сёкка. До наступленія полдня исчезъ изъ виду и арріергардъ.

Теперь Сень-Рутъ думалъ лишь о томъ, какъ бы попытать счфстія на полѣ битвы. Большая часть ирландскихъ офицеровъ, и во главѣ ихъ Сэрсфильдь, были совершенно другаго мнѣнія. Не подложить сомнѣнію, говорили она, что армія Гникеля по дисциплинѣ превосходитъ нашу армію. Хорошо извѣстно, и не разъ испытано, что новобранные рекруты удовлетворительно сражаются въ какомъ нибудь лѣскѣ, въ уличномъ бою или за укрѣпленіями, но что въ открытомъ полѣ у нихъ мало шансовъ противъ ветерановъ. "Поставьте большую часть нашей пѣхоты за валами Лимерика или Гальвэ. Пусть остальные, вмѣстѣ съ конницей, преслѣдуютъ арріергардъ непріятеля и отрѣзываютъ подвозы. Если онъ двинется въ Коннотъ, мы должны кинуться въ Лейнстеръ. Если онъ станетъ передъ Гальвэ, который можетъ быть хорошо укрѣпленъ, отправьте насъ къ Дублину, который въ такомъ случаѣ остается совершенно беззащитнымъ." Сенъ-Рутъ, безъ сомнѣнія, нашелъ бы эти совѣты благоразумными, еслибъ его разсудокъ не былъ подкупленъ страстями. Онъ признавалъ справедливость этихъ разсужденій. Но, припоминая свое унизительное пораженіе, горѣлъ отъ стыда. Въ виду его палатки англичане перешли быструю рѣку и штурмовали сильную крѣпость. Онъ не могъ не чувствовать, что если другіе достойны порицаній, то, съ другой стороны, и онъ не былъ безупреченъ. Онъ виновенъ былъ уже въ томъ, что смотрѣлъ надѣло слишкомъ легкомысленно. Людовикъ, впродолженіе многихъ лѣтъ, привыкъ къ службѣ такихъ полководцевъ, которые не имѣли обыкновенія оставлять случаю то, что могло быть обезпечено благоразуміемъ, и едва ли приметъ, какъ достаточное извиненіе, то обстоятельство, что его генералъ не ожидалъ отъ непріятеля такой смѣлой и внезапной аттаки. Кромѣ того, Тирконнель не приминетъ представить все происшедшее въ самомъ неблагопріятномъ свѣтѣ; а что скажетъ лордъ-лейтенантъ, то Іаковъ повторитъ, какъ эхо. Строгій выговоръ, отзывъ -- видѣлись въ перспективѣ. Воротиться въ Версаль виновнымъ; предстать съ позоромъ предъ великаго короля; видѣть, какъ онъ пожимаетъ плечами, хмуритъ брови и отворачивается; подвергнуться ссылкѣ въ какое нибудь дикое селеніе, вдали отъ Двора и лагеря, и изнывать тамъ,-- нѣтъ, такое положеніе не по силамъ человѣку. Оставался одинъ исходъ: сразиться -- и побудитъ или погибнуть.

Мѣсто, на которомъ онъ остановился, чтобы порѣшить судьбу Ирландіи, избрано было съ большою осмотрительностью. Его армія расположилась по скату холма, который почти со всѣхъ сторонъ окруженъ былъ болотомъ. Спереди, на краю болота, находились загороди, а на нихъ безъ большаго труда построили брустверъ.

Одиннадцаго іюля, Гинкель, исправивъ укрѣпленія Атлона оставивъ тамъ гарнизонъ, поставилъ свою главную квартиру въ четырехъ миляхъ отъ Агрима, а самъ поскакалъ впередъ обозрѣть ирландскую позицію. Возвратившись, онъ далъ приказаніе приготовить къ дѣйствію аммуницію, штыки и мушкеты, а завтра, рано утромъ, каждый долженъ находиться подъ оружіемъ, безъ барабаннаго боя. Два полка должны были остаться въ лагерѣ, стеречь багажъ,-- остальные двинуться противъ непріятеля.

На другой день, въ седьмомъ часу утра, англичане шли по дорогѣ къ Агриму. Но нѣкоторое замедленіе было произведено густымъ туманомъ, который до самого полудня висѣлъ надъ мшистою долиною рѣки Сёкка. Дальнѣйшая отсрочка произошла вслѣдствіе необходимости вытѣснить ирландцевъ изъ нѣкоторыхъ аванпостовъ. Полдень стоялъ уже высоко, когда обѣ арміи сошлись, наконецъ, лицомъ къ лицу, не имѣя между собою ничего, кромѣ болота и бруствера. У англичанъ съ союзниками число войскъ простиралось до двадцати тысячъ; у ирландцевъ свыше двадцати-пяти тысячъ.

Гинкель держалъ короткій совѣтъ съ своими главными Офицерами: аттаковать ли тотчасъ или подождать до слѣдующаго утра? Меккэ стоялъ за немедленную аттаку и его мнѣніе одержало верхъ. Въ пять часовъ началось сраженіе. Англійская пѣхота, въ наилучшемъ порядкѣ, какой только можно было сохранить на тряской и неровной почвѣ, пробивалась къ ирландскимъ укрѣпленіямъ, глубоко погрязая на каждомъ шагу въ болото. Но эти укрѣпленія защищались "съ такой рѣшимостью, которая вызвала похвалу даже отъ людей, питавшихъ сильнѣйшія предубѣжденія противъ кельтскаго племени. Три раза осаждающіе были отбиты. Однажды они были сломаны и откинуты вспять въ болото: Тальмашъ соединилъ ихъ и принудилъ оборонявшихся удалиться. Битва тянулась два часа; наступалъ вечеръ, а перевѣсъ все еще оставался на сторонѣ ирландцевъ. Гинкель начиналъ думать объ отступленіи. Надежды Сенъ-Рута ожили. "Побѣда наша", кричалъ онъ, махая своей шпагой по воздуху: -- "мы погонимъ ихъ передъ собою къ стѣнамъ Дублина." Но счастіе стояло уже на поворотѣ. Меккэ и Рювиньи съ англійскою и гугенотскою конницею успѣли пройти въ такомъ мѣстѣ, гдѣ два всадника едва могли проѣхать рядомъ. Сенъ-Рутъ сначала смѣялся, когда замѣтилъ, что англичане карабкаются по болоту, подъ выстрѣлами, которые каждую минуту валили на земь красивую шляпу съ перомъ. "Что они затѣваютъ?", спрашивалъ онъ, и божился, что жаль видѣть такихъ молодцовъ, идущихъ на вѣрную гибель. "Пусть идутъ, однако, пусть. Чѣмъ больше ихъ будетъ тамъ, тѣмъ больше мы убьемъ ихъ." Но скоро онъ увидалъ, что они кладутъ фашину на трясину. Образовалась широкая и безопасная гать; эскадронъ за эскадрономъ понеслись по ней и скоро флангъ ирландской арміи былъ обойденъ. Французскій генералъ поспѣшилъ было на помощь, но ядро снесло ему голову. Окружавшіе его думали, что будетъ опасно привести въ извѣстность его судьбу. Тѣло умершаго завернули въ клеенку, уиссли съ поля битвы и положили, со всею тайною, на кладбище, между развалинами стариннаго монастыря Лоугри. Пока не кончилось сраженіе, никто изъ арміи не замѣтилъ, что генералъ уже не существуетъ. Скрыть его смерть отъ простыхъ солдатъ, быть можетъ, было благоразумно. Скрывать его смерть отъ генераловъ было безумно. Наступилъ рѣшительный часъ битвы, а не было человѣка, который далъ бы всѣмъ дѣйствіямъ ирландцевъ общее направленіе. Сэрсфильдъ командовалъ резервомъ. Но Сенъ-Рутъ строго приказалъ ему не двигаться безъ приказаній; а приказаній никакихъ не приходило. Меккэй и Рювиньи съ своей кавалеріей аттаковали ирландцевъ во Флангъ. Тальматъ и его пѣхота храбро повели аттаку во фронтъ. Брустверъ былъ взятъ. Ирландцы, все еще сражаясь, отступали отъ загороди къ загороди. Но по мѣрѣ того, какъ сдавались укрѣпленія за укрѣпленіями, усилія оборонявшихся становились слабѣе и слабѣе. Наконецъ они дрогнули и побѣжали. Тогда наступила страшная рѣзня. Побѣдители впали въ какое-то дикое остервенѣніе. Между ними пронесся слухъ, что при началѣ битвы нѣсколько англичанъ, захваченныхъ въ плѣнъ, были безжалостно умерщвлены. Только четыреста человѣкъ ирландцевъ было взято въ плѣнъ. Число убитыхъ относительно числа сражавшихся было больше, чѣмъ въ какой нибудь другой битвѣ того времени. Но не наступи безлунная ночь, затемненная еще болѣе туманомъ и частымъ дождемъ, едва ли бы спасся хотя одинъ человѣкъ. Темнота дала возможность Сэрсфильду, съ немногими еще неразбитыми эскадронами, прикрыть отступленіе. У побѣдителей было шестьсотъ убитыхъ и почти тысяча раненыхъ.

Англичане спали эту ночь на полѣ битвы. На слѣдующій день, похоронивъ своихъ сотоварищей, они двинулись къ западу. Побѣжденныхъ оставили непогребенными -- странное и страшное зрѣлище! Сосчитали четыре тысячи ирландскихъ труповъ. Сто-пятьдесятъ лежали въ одной тѣсной загороди, сто-двадцать въ другой. Но убійство не ограничилось полемъ битвы. Одинъ очевидецъ передаетъ намъ, что съ вершины холма, на которомъ былъ расположенъ лагерь кельтовъ, и далѣе на разстояніи четырехъ миль, онъ видѣлъ, что все пространство покрыто было тѣлами убитыхъ. Равнина походила, говоритъ онъ, на огромное пастбище, покрытое стадами овецъ. Какъ обыкновенно, очевидцы не соглашаются между собою въ числѣ убитыхъ. Но, по всѣмъ вѣроятіямъ, можно заключить, что число убитыхъ ирландцевъ простиралось до семи тысячъ. Скоро множество собакъ явилось праздновать рѣзню. Эти животныя сдѣлались такими кровожадными и такъ пристрастились къ человѣческому мясу, что долго было опасно потомъ проѣзжать по мѣсту битвы безъ вооруженнаго конвоя.

Разбитая армія потеряла теперь всякое подобіе арміи и походила на крестьянъ, идущихъ толпой съ ярмарки, послѣ ночной попойки, Одинъ густой потокъ бѣглецовъ стремился къ Гальвэ, другой къ Лимерику. Дороги къ этимъ двумъ городамъ были покрыты брошеннымъ оружіемъ.

Ирландцы, заключившіеся въ Гальвэ, совершенно упали духомъ и не знали, какія мѣры предпринять имъ для защиты. Когда англійская армія подошла къ городу и главнокомандующій потребовалъ сдачи, то сначала д'Юссонъ далъ гордый отвѣтъ, но скоро увидѣлъ, что сопротивленіе невозможно, и поспѣшилъ заключить капитуляцію. Гарнизону позволили удалиться въ Лимерикъ со всѣми военными почестями. Полная амнистія была дарована всѣмъ гражданамъ и было положено, что внутри городскихъ стѣнъ римско-католическіе священники имѣютъ право отправлять частнымъ образомъ обряды своей религіи. На этихъ условіяхъ отворили ворота. Мэръ и альдермэны встрѣтили Гинкеля съ глубокимъ почтеніемъ, а поздравительную рѣчь говорилъ городовой судья. Д'Юссонъ съ двумя тысячами пошелъ къ Лимерику.

Въ Лимерикѣ все находилось въ страшномъ смятеніи. Тирконнель былъ лично убѣжденъ, что все погибло. Его единственная надежда состояла въ томъ, что онъ будетъ имѣть возможность протянуть борьбу до тѣхъ поръ, покамѣстъ не получится изъ Сенъ-Жермена позволеніе вступить въ переговоры. Онъ написалъ письмо, прося этого позволенія, и не безъ большаго труда вынудилъ у своихъ, пришедшихъ въ уныніе, соотечественниковъ клятву, что ни въ какомъ случаѣ они не заключатъ капитуляціи, пока не получится отвѣтъ отъ Іакова.

Спустя нѣсколько дней послѣ совершенія клятвы, Тирконнель уже не существовалъ. Одиннадцатаго августа онъ обѣдалъ вмѣстѣ съ д'Юссономъ. Общество было веселое. Лордъ-лейтенантъ, казалось, сбросилъ съ себя бремя, тяготившее и тѣло его и душу: онъ пилъ, шутилъ, онъ какъ будто снова сдѣлался Дикомъ Тальботомъ, который нѣкогда игралъ въ кости и пировалъ съ Граммовомъ. Едва лишь поднялся онъ изъ-за стола, какъ апоплексическій ударъ лишилъ его языка и чувствъ. Четырнадцатаго онъ испустилъ послѣднее дыханіе. Развалившіеся останки тѣхъ формъ, которыя нѣкогда служили моделью скульпторамъ, были положены въ склепъ собора, но никакая надпись, никакое преданіе не указываютъ намъ точнаго мѣста его погребенія.

Д'Юссонъ и Сэрсфильдъ приняли управленіе въ свои руки.

Въ тотъ же день, какъ не стало Тирконнеля, англійскій авангардъ показался въ виду Лимерика. Гинкель расположился лагеремъ на томъ самомъ мѣстѣ, которое годъ тому назадъ занималъ Вильгельмъ. Баттареи, составленныя изъ пушекъ большаго калибра, не умолкали ни днемъ, ни ночью; скоро запылали крыши домовъ и стѣны валились въ каждомъ углу города. Цѣлыя улицы обратились въ груды пепла. Между тѣмъ, англійскіе военные корабли вошли въ Шаннонъ и кинули якорь на разстояніи мили ниже города.

Крѣпость все еще держалась; гарнизонъ въ численной силѣ мало уступалъ осаждающимъ, и казалось возможнымъ, что продолжитъ защиту до того времени, какъ польются періодическіе дожди и во второй разъ принудятъ отступить англійскую армію. Гинкель рѣшился нанести смѣлый ударъ. Ни одинъ пунктъ изъ укрѣпленій не былъ болѣе важнымъ и не казался лучше обороненнымъ, какъ томондскій мостъ, соединявшій городъ съ лагеремъ ирландской конницы, расположенной на клэрскомъ берегу Шаннона. Планъ голландскаго генерала состоялъ въ томъ, чтобъ раздѣлить пѣхоту, заключенную въ городѣ, отъ кавалеріи, расположенной извнѣ, и этотъ планъ онъ привелъ въ исполненіе съ большимъ искусствомъ, энергіею и успѣхомъ. Онъ спустилъ на рѣку мостъ изъ десяти лодокъ, перешелъ его съ сильнымъ корпусомъ, оттѣснилъ передъ собою пятьсотъ испуганныхъ драгунъ, оказавшихъ лишь слабое сопротивленіе, и двинулся къ мѣсту стоянки ирландской кавалеріи. Лагерь былъ оставленъ безъ выстрѣла. Нѣкоторые всадники кинулись въ городъ. Остальные, удалились въ горы. Въ магазинахъ нашли много мяса, водки и аммуниціи, а болотистая равнина Шаннона была покрыта гранатами и ружьями, покинутыми въ бѣгствѣ.

Побѣдители съ тріумфомъ воротились въ свой лагерь. Но Гинкель не удовольствовался пріобрѣтеннымъ успѣхомъ. Онъ задумывалъ отрѣзать всякое сообщеніе между Лимерикомъ и графствомъ Клаэръ. Потому, черезъ нѣсколько дней, онъ еще разъ перешелъ рѣку и аттаковалъ фортъ, защищавшій томондскій мостъ. Въ короткое время фортъ былъ взятъ приступомъ. Солдаты, содержавшіе въ немъ гарнизонъ, бѣжали въ смятеніи къ городу.

Это бѣдствіе, казалось, могло произвести общее возстаніе въ осажденномъ городѣ. Вопли, требовавшіе капитуляціи, сдѣлались такъ громки и докучливы, что генералы не могли противиться имъ. Д'Юссснъ увѣдомилъ свое правительство, что невозможною продолжать борьбу. Конечно, при этомъ отзывѣ у д'Юссона входили въ разсчетъ особыя соображенія: онъ, какъ и всѣ французы, начальствовавшіе въ ирландской арміи, безъ сомнѣнія, утомился своимъ изгнаніемъ и нетерпѣливо желалъ снова увидѣть Парижъ. Но даже Сэрсфильдъ упалъ духомъ. До этой поры его голосъ всегда стоялъ за самое отчаянное сопротивленіе. Теперь, напротивъ, онъ не только желалъ, но горѣлъ нетерпѣніемъ начать переговоры. Ему казалось, что городъ осужденъ на неизбѣжную гибель. Не оставалось никакой надежды на помощь. Во всей Ирландіи англичане торжествовали. Слиго палъ. Вся территорія, всѣ дикія племена, бродившія во внутреннихъ горахъ острова,-- все подчинилось Вильгельму. Даже французскій флотъ не имѣлъ возможности приближаться къ городу, потому что гавань Шаннона была занята непріятельскими кораблями,

Вечеромъ того дня, когда послѣдовала битва при томонскихъ воротахъ, начались переговоры, и Вочопъ, одинъ изъ горожанъ, просилъ Рювиньи назначить свиданіе Сэрсфильду. Храбрый Французъ, сдѣлавшійся изгнанникомъ по причинѣ своей привязанности къ одной религіи, и храбрый ирландецъ, готовившійся сдѣлаться изгнанникомъ по причинѣ своей привязанности къ другой, сошлись и совѣщались, со взаимною симпатіею и почтеніемъ. Гинкель, которому Рювиньи передалъ происходившее, охотно согласился на перемиріе, ибо попытка штурмовать городъ могла неудаться, какъ не удалась годъ тому назадъ. Если бы осада обратилась въ блокаду, то было вѣроятно, что заразительныя болѣзни, которыя едва не погубили арміи Шомберга, которыя заставили Вильгельма отступить и одержали верхъ даже надъ геніемъ и энергіей Марльборо, скоро грозно отомстятъ за агримскую сѣчу. Съ нѣкотораго времени начали падать сильные дожди. Въ короткое время вся равнина могла обратиться въ огромную лужу стоячей воды. Оказалось бы необходимымъ отвести войска на мѣстность болѣе здоровую, чѣмъ берега Шаннона, и доставитъ имъ жилища болѣе теплыя, чѣмъ палатки. Слѣдовательно, до весны непріятель остался бы невредимъ. Весною французская армія могла высадиться въ Ирландію: жители могли снова подняться отъ Донегэля до Керри, и война, теперь прекращавшаяся, могла вспыхнуть съ большимъ ожесточеніемъ, чѣмъ когда либо.

Поэтому съ обѣихъ сторонъ переговоры открылись съ искреннимъ желаніемъ положить конецъ распрѣ. Начальники ирландской арміи держали многіе совѣты, на которые были приглашены нѣкоторые изъ римско-католическихъ прелатовъ и знаменитыхъ юристовъ. Предварительный вопросъ, безпокоившій совѣсть нѣкоторыхъ лицъ, предоставили рѣшить епископамъ. Покойный лордъ-лейтенантъ убѣдилъ офицеровъ гарнизона поклясться, что они не сдадутъ Лимерика до тѣхъ поръ, пока не получится отвѣта на письмо, въ которомъ ихъ положеніе было объясняемо королю. Епископы выразили мнѣніе, что клятва эта уже не можетъ быть обязательною. Она дана въ то время, когда сообщенія съ Франціею оставались открытыми, и въ полной увѣренности, что отвѣтъ отъ Іакова послѣдуетъ втеченіе трехъ недѣль. Больше, чѣмъ двойной срокъ протекъ уже. Всѣ проходы, ведущіе къ городу, строго охранялись непріятелемъ.

Договоръ былъ раздѣленъ на двѣ части: договоръ военный и договоръ гражданскій.

Главнѣйшій пунктъ военнаго договора состоялъ въ томъ, что какъ ирландскимъ офицерамъ, такъ и солдатамъ дозволяется безпрепятственно удалиться во Францію, а до времени отъѣзда они должны оставаться подъ начальствомъ своихъ собственныхъ командировъ.

По статьямъ гражданскаго договора, ирландцамъ, исповѣдующимъ римско-католическую религію, не дозволялось занимать никакой должности, ни военной, ни гражданской; но давалось обѣщаніе, что они будутъ пользоваться тою свободою въ. исполненіи обрядовъ своей религіи, какою пользовались въ царствованіе Карла Втораго.

Солдаты ирландской арміи получили право остаться на родинѣ или ѣхать во Францію. Большая часть дали своимъ начальникамъ обѣщаніе ѣхать во Францію, но на другой день послѣ обѣщанія многіе одумались; когда происходилъ выборъ: остаться или уѣхать? всѣхъ солдатъ возбуждали виномъ рѣшиться покинуть неблагодарную родину и итти сражаться за своего короля на чужбинѣ; ирландецъ, при горячей проповѣди и со спиртомъ въ головѣ, готовъ былъ обѣщать все, чего требовали отъ него патеры: но въ немъ пробудилось мучительное чувство, когда онъ проспался и когда проклятія не звучали болѣе въ его ушахъ. Онъ связалъ себя обѣщаніемъ итти въ ссылку, быть можетъ, на цѣлую жизнь, за далекій океанъ, который наполнялъ таинственнымъ ужасомъ его неразвитый умъ. Его мысли съ любовью обращались ко всему тому что онъ готовился оставить: къ своему картофельному огороду, къ кучамъ торфянаго топлива, къ соломенной хижинѣ, которая какъ ни была бѣдна и убога, все-таки служила ему кровомъ съ самого дѣтства. Онъ никогда уже не увидитъ знакомыхъ лицъ, вокругъ камина, не услышитъ знакомаго напѣва старыхъ кельтскихъ пѣсенъ. Океанъ будетъ отнынѣ между нимъ и жилищемъ его прапрадѣдовъ. Находились такіе, которые, будучи не въ силахъ перенести тоску разлуки и не зная какъ избѣгнуть часовыхъ, стерегшихъ ворота города, кидались въ воду со стѣнъ и достигали противоположнаго берега. Потомъ, распространились вѣсти, что тѣ ирландцы, которые уже успѣли прибыть во Францію, подвергаются всѣмъ возможнымъ оскорбленіямъ и невзгодамъ: ихъ не кормятъ, не одѣваютъ, оставляютъ спать подъ открытымъ небомъ, упрекаютъ въ трусости. Слѣдствіемъ этихъ слуховъ было то, что цѣлыя сотни людей, которые прежде думали объ эмиграціи, въ послѣднюю минуту кинули свое оружіе и разошлись по своимъ роднымъ деревушкамъ.

Остальные сѣли на французскіе корабли и простились съ родиной. Скоро паруса исчезли на горизонтѣ. Изгнанники уѣзжали, чтобы изучить въ иноземныхъ лагеряхъ дисциплину, безъ которой природная храбрость приноситъ мало пользы, и чтобы на далекихъ поляхъ битвы возстановить честь, утраченную ими дома длиннымъ рядомъ пораженій.

А въ Ирландіи наступилъ миръ. Аигличане снова владычествовали безгранично. Туземное населеніе страны успокоилось страшнымъ спокойствіемъ истощенія и отчаянія. Правда, происходили насилія, грабежи, поджоги, убійства. Но болѣе столѣтія протекло безъ всякаго общаго возстанія. Впродолженіе этого столѣтія приверженцы Стюартовъ подняли два мятежа. Но знамя этого мятежа не было поднято въ Коннотѣ или Мюнстерѣ ни тогда, когда старшій претендентъ короновался въ Сконѣ, ни тогда, какъ младшій жилъ съ своимъ Дворомъ въ Голирудѣ. Въ 1745 году, когда горцы верхней Шотландіи шли на Лондонъ, ирландскіе католики оставались до такой степени спокойными, что лордъ лейтенантъ могъ, безъ малѣйшей опасности, послать нѣсколько полковъ черезъ капалъ Святаго Георга для пополненія арміи герцога кумберландскаго. Но это спокойствіе не было знакомъ довольства, оно означало отупѣніе и сокрушеніе сердца. Вражеское желѣзо глубоко вошло въ душу. Воспоминаніе минувшихъ пораженій и привычка къ ежедневнымъ обидамъ и притѣсненіямъ утишили порывы духа въ несчастной націи, убили въ ней всякую энергію. Правда, находились ирландскіе католики съ великими способностями, дѣятельностью и честолюбіемъ, по ихъ вездѣ можно было найдти, исключая Ирландіи: при версальскомъ Дворѣ, въ Сенгь-Ильдефонсѣ, въ арміяхъ Фридриха, въ арміяхъ Маріи Терезіи. Одинъ изгнанникъ дѣлался маршаломъ Франціи; другой дѣлался первымъ министромъ Испаніи. Но останься онъ на своей родинѣ, грубые и невѣжественные сквайры, провозглашавшіе тосты за безсмертную славу Англіи, смотрѣли бы на него съ презрѣніемъ, какъ на низшаго. Въ своемъ дворцѣ въ Мадритѣ онъ имѣлъ удовольствіе видѣть, какъ за нимъ внимательно ухаживаетъ посланникъ Георга Втораго, и въ гордыхъ выраженіяхъ могъ выказывать свое неудовольствіе посланнику Георга Третьяго. Но всей Европѣ были разбросаны храбрые ирландскіе генералы, искусные ирландскіе дипломаты, ирландцы кавалеры орденовъ св. Людовика и св. Леопольда, Бѣлаго орла, Золотаго Рука; но останься они въ своемъ родномъ край, они не были бы даже прапорщиками какого нибудь полка или цеховыми въ ремесленной корпораціи. Все оставшееся но удаленіи этихъ людей, естественныхъ начальниковъ своего племени, было въ высшей степени безнадежно и пассивно. Также невозможно было опасаться возстанія ирландцевъ противъ англичанъ, какъ невозможно опасаться возстанія женщинъ и дѣтей противъ мужчинъ {Это слова Свифта. Въ своемъ письмѣ "объ агликанской присягѣ", написанномъ въ 1708 году, онъ говорить: "Если дѣйствительно для насъ (англиканскаго духовенства) существуетъ какая нибудь онасность отъ папистовъ, то было бы странно думать, что мы не замѣчаемъ этой опасности наравнѣ съ другими, такъ какъ но всему вѣроятію намъ, въ такомъ случаѣ, пришлось бы быть первыми страдальцами: но, напротивъ, мы смотримъ на нихъ какъ на совершенно ничтожныхъ, такъ же незначительныхъ, какъ женщины или дѣти.... Простой народъ, безъ предводителей, безъ дисциплины, безъ природной храбрости, но ремеслу своему рѣдко выше дровосѣка или водовоза -- ни мало неспособенъ причинить какое нибудь зло, если даже и чувствовалъ бы къ тому склонность". Plea of Merit, 1731 году, онъ говоритъ: "Имѣнія папистовъ очень немногочисленны, состоять изъ маленькихъ участковъ и ежедневно уменьшаются. Простой народъ у нихъ впалъ въ бѣдность и невѣжество и такъ же мало опасенъ, какъ женщины или дѣти. По крайней мѣрѣ, половина ихъ дворянства и знати раззорены, изгнаны въ чужія земли или обращены въ нашу религію. Всѣ они глубоко чувствуютъ въ себѣ жгучую горечь, испитую ими въ послѣднюю ирландскую войну. Нѣкоторые изъ нихъ уже удалились въ чужія страны; другіе, какъ я слышалъ, намѣреваются послѣдовать за ними. Остальные же, я полагаю, всѣ до одного человѣка, еще владѣющіе кой-какими землями, Формально и рѣшительно навсегда отказались подвергать себя новой опасности, ради возстановленія католичества".}.

Правда, въ эту эпоху происходили ожесточенные споры между матерью-метрополіей и колоніей: но въ этихъ спорахъ туземное населеніе принимало столько же участія, сколько краснокожіе индѣйцы въ спорѣ между старой и новой Англіей, по поводу акта о штемпелѣ. Управляющее меньшинство, даже когда само возставало противъ правительства, не давало никакой пощады тому, что уподоблялось возстанію со стороны покореннаго большинства. Ни одинъ изъ тѣхъ римскихъ патріотовъ, которые закололи Юлія Цезаря, безъ всякаго угрызенія совѣсти распялъ бы на крестѣ цѣлую школу гладіаторовъ, за попытку избавиться отъ самого гнуснаго и унизительнаго рабства. ни одинъ изъ тѣхъ виргинскихъ патріотовъ, которые въ оправданіе своего отдѣленія отъ Великобританіи приводили, какъ очевидную истину, то, что всѣ люди одарены отъ Создателя неотъемлемымъ правомъ свободы,-- ни одинъ изъ нихъ не почувствовалъ бы ни малѣйшаго угрызенія совѣсти, застрѣливъ негра невольника, который предъявила бы требованіе на это неотъемлемое право. Точно такимъ же образомъ протестантскіе властители Ирландіи,-- въ то время, какъ высокопарно проповѣдовали политическія доктрины Локка и Сиднея,-- утверждали, что народъ, говорящій кельтскимъ языкомъ, не можетъ быть причастенъ ихъ правамъ. Молинёксъ оспоривалъ власть англійскаго Парламента. Свифтъ съ самою ѣдкою и оскорбительною ироніею осмѣивалъ англиканское правленіе. Но ни Молинёксъ, ни Свифтъ никогда и не думали заботиться о туземномъ населеніи {Въ 1749 г. Лукасъ былъ идоломъ демократіи своей собственной касты. Интересно видѣть, что объ немъ думали люди, не причастные его кастѣ. Одинъ изъ главныхъ паріевъ, Чарльзъ о'Конноръ, писалъ такъ: "Я отнюдь не заинтересованъ, равно и никто изъ нашего несчастнаго народонаселенія, въ этомъ дѣлѣ Лукаса. Истинный патріотъ не выразилъ бы такой озлобленности къ такимъ злощастнымъ рабамъ, каковы мы".}. Позднѣе, Генри Флудъ возбуждалъ господствующій классъ требовать парламентской реформы и даже употребить революціонныя мѣры для достиженія этой реформы. Но ни онъ самъ, ни тѣ, которые смотрѣли на вето какъ на своего предводителя, не согласились бы допустить кельтовъ къ малѣйшему участію въ политической власти. Добродѣтельный и почтенный Чарльмонтъ, вигъ между вигами, провелъ всю свою долгую жизнь, сражаясь за то, что онъ называлъ свободою своей родины. Но онъ подалъ голосъ противъ закона, который давалъ избирательныя права римско-католическимъ фермерамъ, и умеръ, держась того мнѣнія, что парламенты должны быть чисты отъ римско-католическихъ членовъ. Дѣйствительно, впродолженіе столѣтія, послѣдовавшаго за революціей 1688 г., ревность англійскихъ протестантовъ къ подавленію ирландцевъ вообще возвышалась пропорціонально рвенію, которое они выказывали въ борьбѣ за политическую свободу своего племени Все это время, ненависть, сдерживаемая страхомъ, росла и крѣпла въ сердцахъ туземныхъ обитателей страны. Они все еще оставались тѣмъ же самымъ народомъ, который схватился за оружіе въ 1641 г. по зову о'Нейлля и въ 1689 г. по зову Тирконнеля. Для нихъ каждый праздникъ, установленный государствомъ, былъ днемъ печали, и каждый общественный трофей, выставленный государствомъ, напоминаніемъ позора. Англичане никогда не испытывали, и едва могутъ понимать, чувства націи, осужденной видѣть постоянно и повсюду памятники своей подчиненности. Такіе памятники на каждомъ шагу встрѣчалъ глазъ римско-католическаго ирландца. Передъ Парламентомъ своей родины онъ видѣлъ статую своего завоевателя. Въ Парламентѣ онъ видѣлъ стѣны, разрисованныя картинами пораженій своихъ отцовъ. Наконецъ, послѣ столѣтняго рабства, перенесеннаго безъ сильной борьбы за уравненіе нравъ, Французская революція пробудила пламенную надежду въ груди притѣсненнаго. Люди, наслѣдовавшіе всѣ притязанія и всѣ страсти Парламента, который былъ собранъ Іаковомъ не могли слушать безъ волненія вѣстей о паденіи сильной господствующей церкви, о бѣгствѣ блистательной аристократіи и о конфискаціи громадныхъ земель. Старыя антипатіи, никогда не засыпавшія, возстали съ новой и страшной энергіей содѣйствіемъ такихъ двигателей, которые во всякомъ другомъ обществѣ противодѣйствовали бы другъ другу. Духъ папизма и духъ якобинства, непримиримые соперники въ другихъ мѣстахъ, соединились здѣсь въ неестественный и зловѣщій союзъ. Это соединенное вліяніе произвело третье и послѣднее возстаніе туземнаго населенія противъ Англіи, Праправнуки солдатъ Сэрсфильда противостали праправнукамъ солдатовъ Кромвелля. Кельтъ снова нетерпѣливо смотрѣлъ на горизонтъ, не видны ли паруса, несущіе съ собою помощь отъ Бреста. Снова побѣда осталась на сторонѣ образованнаго и хорошо организованнаго меньшинства. Но, къ счастію, побѣжденный народъ нашелъ покровительство съ той стороны, откуда въ прежнее время онъ ничего не могъ бы ожидать, кромѣ неумолимой строгости. Въ этотъ промежутокъ "Философія восьмнадцатаго столѣтія очистила вигизмъ отъ глубоко въѣвшихся пятенъ нетерпимости. которыя были пріобрѣтены имъ въ періодъ долгаго и тѣснаго союза съ пуританизмомъ семнадцатаго столѣтія. Просвѣщенные люди начали чувствовать, что аргументы, которыми Мильтонъ и Локкъ, Тиллотсонъ и Борнетъ доказывали священныя права свободной совѣсти, могутъ быть съ такою же силою примѣнены въ пользу исповѣдующихъ католическую религію, какъ и въ пользу индепендентовъ или баптистовъ. Огромная партія, втеченіе тридцати лѣтъ, не взирая на королевское неудовольствіе и народные вопли, настоятельно требовала доли во всѣхъ выгодахъ англійской конституціи для ирландскихъ папистовъ. Но пересказать фазисы этой великой борьбы и конечное торжество разума и человѣчности предоставляется другому историку.

Девятнадцатаго октября 1691 г., Вильгельмъ прибылъ въ Кенсигтонъ изъ Нидерландовъ. Три дня спустя онъ открылъ Парламентъ. Однимъ изъ важнѣйшихъ преній въ этомъ Парламентѣ было преніе по поводу остъ-индской торговли.

По всей странѣ, но особенно въ столицѣ, во всѣхъ морскихъ гаваняхъ и въ мануфактурныхъ городахъ, вездѣ умы были въ высшей степени возбуждены вопросомъ о торговлѣ съ Остъ-Индіею: жестокая бумажная война свирѣпствовала долгое время, и были подняты многіе серьёзные вопросы, какъ конституціонные, такъ и коммерческіе, которые могли быть рѣшены только законодательною властью.

Англійское политическое устройство сильно отличается отъ тѣхъ политическихъ устройствъ, которыя методически создавались въ теченіе послѣднихъ восьмидесяти лѣтъ, разлагались на параграфы и подтверждались конституціонными собраніями. Оно возникло въ суровые вѣка. Его нельзя найдти цѣликомъ ни въ какомъ систематическомъ актѣ. Вдоль по всей линіи, которая раздѣляетъ обязанности государя отъ обязанностей законодателя, долгое время лежала спорная территорія. Присвоенія короною чуждыхъ ей правъ случались безпрерывно, и если небыли слишкомъ оскорбительными, терпѣливо сносились. Только тогда, когда это нарушеніе производило какой нибудь положительный вредъ, только тогда оскорбленная сторона предъявляла свое право и требовала, чтобы граница была опредѣлена межами и столбами, и чтобы отнынѣ пограничные знаки строго уважались.

Многіе изъ тѣхъ пунктовъ, которые возбуждали сильнѣйшіе диспуты между англійскими государями и ихъ Парламентами, были окончательно рѣшены биллемъ оправахъ. Но одинъ вопросъ, очень важный, оставался еще не опредѣленнымъ. По древнимъ законамъ король безспорно имѣлъ значительную власть относительно коммерческихъ дѣлъ: но трудно было опредѣлить точные предѣлы этой власти. Было всѣми признано, что королю принадлежитъ право чеканить монету, что никакая ярмарка не могла происходить безъ его соизволенія, что никакой корабль не могъ разгружаться въ какой бы то ни было гавани или лиманѣ, которые не были объявлены портами. Въ добавокъ къ своему несомнѣнному праву дарить особыя коммерческія привиллегіи извѣстнымъ мѣстностямъ, король долго присвоивалъ себѣ право дарить особыя коммерческія привиллегіи извѣстнымъ товариществамъ или частнымъ лицамъ, и англичане, по своему обыкновенію, не считали нужнымъ оспоривать это притязаніе, пока оно не произвело важныхъ неудобствъ. Наконецъ, въ царствованіе Елисаветы, началось сильное злоупотребленіе раздачею монополій, а какъ только началось злоупотребленіе, тотчасъ явилось и противодѣйствіе. Королева благоразумно избѣжала ссоры съ Парламентомъ, подкрѣпляемымъ всею націею. Она уничтожила патенты, возбуждавшіе неудовольствіе въ обществѣ; и ея народъ, восхищенный этой уступкой и любезной готовностью, съ которою она была сдѣлана, не требовалъ отъ нея положительнаго отреченія отъ спорнаго права.

Неудовольствіе, утишенное ея мудростью, снова проснулось вслѣдствіе малодушной политики, которую ея преемникъ называлъ "искусствомъ царей". Онъ охотно дарилъ стѣснительные патенты на монополію. Если онъ нуждался въ помощи своего Парламента, онъ также охотно уничтожалъ ихъ. Какъ только Парламентъ прекращалъ свои засѣданія, большая королевская печать немедленно снова прикладывалась къ актамъ еще болѣе ненавистнымъ, чѣмъ тѣ, которые только что были уничтожены. Наконецъ, тотъ Парламентъ, который собрался въ 1623 году, рѣшился употребить сильное лекарство къ излеченію зла. Король долженъ былъ подтвердить своимъ согласіемъ законъ, который объявлялъ всѣ монополіи, установленныя королевскою властью, ничтожными и недѣйствительными. Были сдѣланы, однако, нѣкоторыя исключенія, но не обозначены совершенно точно. Особенно было постановлено, что товарищества купцовъ, установленныя съ цѣлью торговли. должны удержать всѣ свои законныя привилегіи. Вопросъ: была ли монополія, дарованная отъ короны такимъ товариществамъ, законна или незаконна? оставался неопредѣленнымъ и втеченіе многихъ лѣтъ постоянно занималъ юристовъ. Но народъ, избавленный разомъ отъ множества налоговъ и податей, которыя каждый день тягостно отзывались въ каждомъ хозяйствѣ, отнюдь не былъ расположенъ оспоривать законность грамотъ, вслѣдствіе которыхъ немногія компаніи въ Лондонѣ торговали съ отдаленными частями Свѣта.

Самая значительная изъ этихъ компаній была та, которая, въ исходѣ XVI-го столѣтія, образовалась подъ покровительствомъ королевы Елисаветы, подъ именемъ "Компаніи лондонскихъ купцовъ, торгующихъ съ Остъ-Индіею". Когда это знаменитое общество начало свое существованіе, монархія Великаго Могола находилась въ зенитѣ своей славы и могущества. Акбаръ, даровитѣйшій и лучшій изъ государей Тамерланова дома, только что былъ отнесенъ, по окончаніи жизни, богатой годами и блескомъ, въ мавзолей, превосходящій своимъ великолѣпіемъ все, что могла представить Европа. Онъ завѣщалъ своему потомству имперію, содержащую народонаселеніе въ двадцать разъ многочисленнѣйшее, чѣмъ населеніе Англіи, и дающую доходовъ въ двадцать разъ больше, чѣмъ Англія, которая въ то время, подъ управленіемъ великой королевы, занимала передовое мѣсто между европейскими державами. Любопытно прослѣдить, какъ мало были знакомы между собою обѣ страны, предназначенныя сойтись такъ близко. Самые просвѣщенные англичане смотрѣли на Индію съ невѣжественнымъ удивленіемъ. Самые просвѣщенные индѣйцы едва знали, что существуетъ Англія. Англичане глухо слышали, что есть въ Индіи безконечные базары, наполненные продавцами и покупателями, сверкающіе золотыми одеждами, испещренными шелками и драгоцѣнными камнями; что тамъ въ сокровищницахъ царей брильянты лежатъ холмами, а цехины горами; что тамъ возносятся дворцы, въ сравненіи съ которыми Вайтголль и Гамптонъ-Куртъ убогія лачужки; что индѣйская армія въ десять разъ многочисленнѣе той, которая собралась нѣкогда при Тюльбюри для отраженія армады. Съ другой стороны, вѣроятно, ни одному изъ государственныхъ людей агрскаго Дурбара не было извѣстно, что въ той сторонѣ, гдѣ заходитъ солнце, стоитъ огромный городъ невѣрныхъ, называемый Лондонъ, гдѣ царствуетъ женщина, и что она даровала обществу Франкскихъ купцовъ исключительную привиллегію отправлять корабли отъ ея владѣній къ индѣйскимъ морямъ. Что этому товариществу въ будущемъ предназначено управлять всею Индіею, отъ океана до горъ, покрытыхъ вѣчнымъ снѣгомъ, что оно приведетъ къ повиновенію огромныя провинціи, никогда не подчинявшіяся власти Акбара, будетъ посылать генералъ-губернаторовъ предсѣдательствовать въ его столицѣ и выдавать пенсію наслѣднику его великой имперіи,-- это показалось бы мудрѣйшему европейскому или восточному политику такъ же невозможнымъ, какъ невозможно жителямъ нашего земнаго шара завоевать имперію на Венерѣ или Юпитерѣ.

Протекло три поколѣнія, и все еще ничто не показывало, что Остъ-Индская Компанія сдѣлается когда либо великой азіатской державой. Имперія Великаго Могола, хотя подрываемая внутренними болѣзнями и клонящаяся къ своему паденію, все еще представляла отдаленнымъ народамъ видъ неуменьшавшагося благоденствія и силы. Аурунгзебъ, который присвоилъ себѣ пышное титло "покорителя вселенной", въ тотъ самый мѣсяцъ, когда умеръ Оливеръ Кромвелль, продолжалъ царствовать до самаго вступленія Анны на престолъ. Онъ былъ обладателемъ такихъ обширныхъ земель, какими никогда не владѣли его предшественники. Его имя была славно въ отдаленнѣйшихъ странахъ запада. Драйденъ сдѣлалъ его героемъ одной изъ своихъ трагедій, которой одной достаточно для доказательства, какъ мало англичане того времени имѣли свѣдѣній, касательно огромной имперіи, которую ихъ внуки должны будутъ покорить и подчинить себѣ. Мусульманскій герой Драйдена нѣжничаетъ въ духѣ Амадиса. высказываютъ умилительныя тирады но поводу смерти Сократа и приправляетъ свою рѣчь миѳологическими намеками изъ Овидія. Браминскій метамисихозисъ представленъ догматомъ мусульманской религіи, а мусульманскія султанши сожигаютъ себя на кострѣ умершихъ супруговъ по браминскому обычаю.

Хотя ничто еще не показывало высокой политической судьбы Остъ-Индской Компаніи, это сообщество, тѣмъ не менѣе, пользовалось громаднымъ вліяніемъ въ Сити Лондона. Страсть къ пряностямъ, тканямъ и драгоцѣнностямъ Востока, становилась сильнѣе со дня на день. Выгоды Компаніи, имѣвшей въ своемъ исключительномъ владѣніи торговлю, удовлетворявшую потребностямъ такого рода, были почти невѣроятны. Капиталъ Компаніи сначала состоялъ изъ трехсотъ-семидесяти тысячъ фунтовъ; но Компанія могла, безъ труда, занимать деньги, платя шесть процентовъ на сто, и занятыя деньги, пущенныя въ торговлю, приносили, какъ ходили слухи, тридцать процентовъ на сто. Выгоды были таковы, что въ 1676 г. каждый вкладчикъ получалъ количество чистой прибыли равное его собственному вкладу. На капиталъ, такимъ образомъ удвоенный, платили, втеченіе пяти лѣтъ, дивиденды, возвышавшіеся среднимъ числомъ ежегодно до двадцати процентовъ на сто. Было время, когда акціи, стоившія сто фунтовъ продавались за шестьдесятъ фунтовъ. Даже въ 1664 г. цѣна их убыла только семьдесятъ фунтовъ. Но въ 1677 г. она возвысилась до двухсотъ-сорока-пяти; въ 1681 г. до трехъ-сотъ фунтовъ, и такъ послѣдовательно она возрасла до трехъсотъ-шестидесяти, и говорятъ, что нѣкоторыя акціи проданы были за пятьсотъ фунтовъ.

Огромные барыши, получаемые отъ остъ-индской торговли, быть можетъ, возбудили бы мало ропота, еслибъ они были распредѣлены между большимъ числомъ лицъ. Но между тѣмъ, какъ цѣнность акцій все возрастала, число акціонеровъ все уменьшалось. Въ то время, какъ благосостояніе Компаніи достигло высшей степени, управленіе дѣлъ находилось безконтрольно въ рукахъ немногихъ купцовъ, владѣвшихъ громаднымъ богатствомъ. Говорили. что не одинъ счастливый спекуляторъ пріобрѣталъ отъ монополіи десять тысячъ фунтовъ ежегоднаго дохода. Указывали на одного счастливца, который, разсчетливой или удачной продажей на биржѣ акцій, въ короткое время создалъ себѣ состояніе, дававшее двадцать тысячъ фунтовъ дохода. Этотъ коммерческій гигантъ, который по богатству и силѣ, всегдашней спутницѣ богатства, соперничалъ съ знаменитѣйшими вельможами своего времени, былъ сэръ Джозія Чайльдъ. Были люди, которые помнили его мальчишкой, подметающимъ полъ въ конторахъ Сити. Но способности скоро возвысили его отъ самого низкаго состоянія на степень изобилія, власти и славы. Въ эпоху Реставраціи его весьма уважали въ торговомъ мірѣ. Его вліяніе немедленно почувствовалось, какъ только онъ сдѣлался членомъ комитета, управлявшаго дѣлами Компаніи. Скоро многія изъ самыхъ важныхъ мѣстъ, какъ въ Лиденгаль-Стритѣ, гдѣ находилось зданіе Компаніи, такъ и въ Факторіяхъ Бомбея и Бенгала, были наполнены его родственниками и креатурами. Его богатства, хотя расточаемыя съ хвастливою щедростью, продолжали рости и умножаться. Онъ добылъ себѣ титулъ баронета, купилъ красивое помѣстье въ Ванстедѣ, и здѣсь съ громадными издержками заводилъ безчисленные садки и сажалъ на пространствѣ квадратныхъ миль орѣховыя деревья.

Но благосостояніе Компаніи было нѣсколько потревожено въ своемъ мирномъ теченіи. Въ царствованіе Карла II, она подверглась нападеніямъ извнѣ, и начала разстроиваться внутри. Выгоды индѣйской торговли возбуждали сильную зависть, и нѣкоторые, пренебрегая королевскими указами, стали снаряжать корабли въ Индію, не обращая вниманія на привиллегію Компаніи. Соперничество этихъ контрабандистовъ стало особенно опаснымъ въ 1680 г. Въ это время цѣлая нація находилась въ сильнѣйшемъ волненіи, по поводу билля о исключеніи отъ престолонаслѣдія. Двѣ великія партіи, только что названныя вигами и тори, вели ожесточенную борьбу въ каждомъ графствѣ и въ каждомъ городѣ Англіи, и эта распря скоро распространилась во всѣ уголки цивилизованнаго міра, гдѣ только можно было найдти англичанина.

На Компанію вообще смотрѣли, какъ на собраніе виговъ. Между членами комитета засѣдали лица, бывшія самыми горячими эксклюзіонистами. Чайльдъ сначала былъ увлеченъ мнѣніями этихъ людей. Онъ долго дѣйствовалъ согласно съ ними, и всѣ полагали, что онъ держится ихъ политическихъ убѣжденій. Втеченіе многихъ лѣтъ онъ стоялъ высоко во мнѣніи предводителей парламентской оппозиціи, и былъ особенно ненавистенъ герцогу Іоркскому, будущему королю. Поэтому, контрабандисты приняли на себя характеръ честныхъ людей, которые рѣшились держать сторону трона, противъ наглыхъ ораторовъ Сити. По всѣмъ факторіямъ востока они разсѣяли слухи, что Англія находится въ смятеніи, что мечъ уже извлеченъ или скоро будетъ извлеченъ, и что Компанія возстала бунтомъ противъ престола. Эти слухи, въ самомъ дѣлѣ довольно вѣроподобные, нашли себѣ полную вѣру между людьми, отдѣленными отъ Лондона пространствомъ, требовавшимъ двѣнадцати мѣсяцовъ переѣзда. Въ Бомбеѣ гарнизонъ и большинство англійскихъ жителей объявили, что не хотятъ болѣе повиноваться собранію, которое не повинуется королю: они заключили въ темницу губернатора и объявили, что островъ принадлежитъ коронѣ. На островѣ св. Елены также произошелъ бунтъ. Инсургенты приняли имя роялистовъ и развернули королевское знамя. Возстаніе съ трудомъ подавили, и многихъ принуждены были казнить военнымъ судомъ.

Если бы Компанія оставалась компаніею виговъ, когда извѣстія объ этихъ волненіяхъ достигли Англіи, очень вѣроятно, что правительство одобрило бы поведеніе мятежниковъ, и что грамота, которою обезпечивалась монополія, подверглась бы участи, постигшей многія другія привиллегіи того времени. Но между тѣмъ, какъ контрабандисты на разстояніи многихъ тысячъ миль воевали противъ Компаніи во имя короля, Компанія и король примирились между собою. Безграничная власть, которою Чайльдъ пользовался въ комитетѣ компаніи, дала ему возможность сдѣлаться Фаворитомъ въ Вайтголлѣ; а фаворитство въ Вайтголлѣ укрѣпляло его вліяніе на дѣла Индіи. Карлъ милостиво принялъ отъ него подарокъ въ десять тысячъ гиней. Іаковъ еще благосклоннѣе принялъ сумму, превосходившую въ десять разъ предъидущую, и охотно согласился быть сотоварищемъ акціонеровъ. Всѣ лица, такъ или иначе примыкавшія ко Двору: министры, любовницы, патеры, епископы -- всѣ поддерживались въ благосклонномъ расположенія подарками шалей и шелковъ, брильянтовыми ожерельями и мѣшками гиней. Подарки, раздаваемые съ благоразумною щедростью, скоро произвели свое дѣйствіе. Въ то время, какъ Дворъ сдѣлался всемогущимъ въ государствѣ, Чайльдъ сдѣлался всемогущимъ при Дворѣ. Джеффрейзъ всею силою поддерживалъ монополію и подтвердилъ всѣ акты, данные въ защиту монополіи. Іаковъ приказалъ приложить свою печать къ новой грамотѣ, которая подтверждала и распространяла всѣ привиллегіи, дарованныя Компаніи его предшественниками. Вступленіе на престолъ Вильгельма нанесло сильный ударъ Компаніи. Контрабандисты ободрились и посредствомъ газетъ старались унизить Компанію и, дѣйствительно, имъ удалось вооружить противъ нея всю публику. Они, при помощи другихъ лицъ, составили даже новую Остъ-индскую Компанію, назвавшуюся Доюгетскою, по имени улицы, гдѣ находилось зданіе новой Компаніи. Но по недостатку капиталовъ противники старой Компаніи не могли имѣть такого значенія, какъ она.

Втеченіе лѣта 1691 г. распря, поднявшаяся по этому поводу между Компаніею лиденгальской улицы и Компаніею доугетской улдицы, держала Сити въ постоянномъ волненіи. Осенью, какъ только собрался Парламентъ, обѣ соперничествующія партіи представили прошенія народнымъ представителямъ. Прошенія были немедленно приняты къ разсмотрѣнію, и послѣдовали рѣшенія больной важности. Первое рѣшеніе было то, что-торговля съ Остъ-Индіею выгодна для королевства; второе -- что торговля всего удобнѣе можетъ быть производима компаніею, владѣющею исключительными привиллегіями. Оставался одинъ вопросъ -- вопросъ объ старой и покой Компаніи. Семнадцать лѣтъ протекло прежде, нежели этотъ вопросъ пересталъ тревожить собою, какъ коммерческіе, такъ и политическіе круги. Какая изъ двухъ спорящихъ сторонъ была сильнѣйшею -- рѣшить трудно. Виги поддерживали новую Компанію, тори-старую. Большинство въ обѣихъ Палатахъ желало произвести полюбовную сдѣлку, то есть, удержать старую Компанію, но преобразовать ее, наложить на нее новыя условія и соединить въ одно съ членами новой Компаніи. Съ этой цѣлью, послѣ продолжительныхъ и жаркихъ преній, было рѣшено, что капиталъ слѣдуетъ увеличить до полутора мильоновъ. Въ вознагражденіе за исключительную привиллегіи торговли съ Остъ-Индіею, Компанія обязывалась доставлять ежегодно въ пользу короны пятьсотъ тоннъ селитры по дешевой цѣнѣ, и каждогодно вывозить англійскихъ мануфактурныхъ произведеній на цѣнность двухъ-сотъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ.

На этихъ основаніяхъ билль былъ проведенъ въ Палатѣ, прочитанъ дважды, но не получилъ окончательной силы вслѣдствіе положительнаго отказа Чайльда и его сотоварищей принять предложенныя условія. Онъ сдѣлалъ возраженія на каждую часть плана, и его возраженія въ высшей степени любопытны и поучительны, Великій монополистъ храбро удержалъ свою позицію противъ принциповъ свободной торговли. Онъ изложилъ нелѣпость соглашеній, придуманныхъ Палатами. Требованіе, чтобы селитра была доставляема коронѣ за опредѣленную цѣну, Чайльдъ опровергнулъ доказательствами, хорошо усвоенными нашимъ поколѣніемъ, доказавъ, что цѣны должны быть предоставлены самимъ себѣ. На то требованіе, что Компанія обязана вывозить каждогодно англійскихъ мануфактурныхъ издѣлій на сумму двухъ-сотъ-тысячъ фунтовъ, Чайльдъ очень основательно возразилъ, что Компанія очень рада вывозить хотя на сумму двухъ мильоновъ, если только появятся требованія на эти издѣлія, а въ противномъ случаѣ странно было бы вести вокругъ Свѣта дорогія ткани, для того, чтобъ ихъ съѣли черви. Онъ высказалъ очень умно, что вовсе не согласно съ здравой политикой втискивать торговлю въ какія то условныя рамки, которыя отнюдь неспособствуютъ ея процвѣтанію, а напротивъ убиваютъ или обращаютъ ее на ложный путь.

Палаты, раздраженныя упрямствомъ Чайльда, представили королю адресъ, требующій распущенія старой Компаніи и передачи привиллегированной граматы новой Комнапіи, на тѣхъ основаніяхъ, какія благоугодно будетъ предложить его величеству. По смыслу этого адреса ясно видно, что право раздачи исключительныхъ привиллегій торговли съ Остъ-Индіею, по понятіямъ Палаты, отнюдь не противоречило конституціонному праву короля.

Король отвѣчалъ, что предметъ въ высшей степени важенъ и что онъ разсмотритъ его основательно, Въ Парламентѣ, втечегіе этой сессіи, больше не было рѣчи касательно этого предмета;*но внѣ Парламента война продолжалась ожесточеннѣе, чѣмъ когда либо, и воюющія стороны не стѣснялись выборомъ оружія, направленнаго противъ врага. Главнымъ оружіемъ покой Компаніи были пасквили; главнымъ оружіемъ старой Компаніи были подкупы.

Въ ту же недѣлю, корда билль объ устройствѣ остъ индской торговли былъ оставленъ безъ результата, другой билль, произведшій большое раздраженіе, подвергся той же самой участи.

Втеченіе восьми лѣтъ, предшествовавшихъ революціи, виги горько жаловались,-- и не только горько, ной справедливо,-- на тѣ суровыя мѣры, какія принимались относительно лицъ, обвиненныхъ въ политическихъ преступленіяхъ. Не чудовищно ли это, спрашивали они, что обвиненному не дозволяется взглянуть на свой обвинительный актъ? Часто, до самого совершенія суда, несчастный узникъ не зналъ, въ чемъ его обвиняютъ. Чѣмъ невиннѣе былъ защищавшійся, тѣмъ-менѣе было ему вѣроятности угадать вину, за которую онъ долженъ быть судимъ; и какъ же въ такомъ случаѣ можетъ онъ приготовить опроверженіе, способное оправдать его, когда не можетъ предугадать самой сущности обвиненія? Корона имѣетъ право призывать себѣ на помощь свидѣтелей. Арестантъ не имѣетъ на то ни малѣйшаго права. Еслибъ свидѣтели и явились добровольно говорить въ его пользу, они все-таки не могутъ давать присяги. Поэтому, ихъ свидѣтельство производитъ на присяжныхъ слабѣйшее впечатлѣніе, чѣмъ свидѣтельство лицъ обвиняющихъ, которыхъ правдивость обезпечивается самымъ торжественнымъ актомъ закона и религіи. Присяжные, избираемые коронными шерифами, всегда одушевлены самымъ фанатическимъ духомъ партіи и чувствуютъ столько же симпатій къ диссиденту или эксклюзіонисту, сколько къ бѣшеной собакѣ. На сторонѣ правительства всегда стоятъ искусные, опытные законовѣды, люди, всегда отличающіеся полнымъ присутствіемъ духа, съ бойкой, живой рѣчью, текущею неистощимымъ потокомъ,-- люди, проведшіе всю свою жизнь въ томъ, чтобы бѣлое представлять чернымъ, а черное бѣлымъ. Не ужасно ли видѣть, какъ они нападутъ на несчастнаго бѣдняка,-- на бѣдняка, который всю свою жизнь не произнесъ ни одного слова въ публикѣ, который не зналъ законнаго опредѣленія измѣны и первыхъ основаній закона объ уликахъ, и котораго умъ, разумѣется, мало приспособленъ къ схваткѣ съ заклятыми гладіаторами, смущенъ близкой перспективой жестокой и безчестной смерти? И однакожъ законъ такъ предписываетъ. Ни одного слова не позволяютъ произнести адвокату за человѣка разслабленнаго или больнаго до такой степени, что онъ не имѣетъ силъ поднять руки или возвысить голосъ, такъ, чтобы его слышали -- ни одного слова! Или же приводятъ какую нибудь несчастную старуху, которая не понимаетъ ни слова во всемъ происходящемъ, кромѣ того, что ее собираются изжарить живою за доброе дѣло: по справедливости ей можно бы дозволить найдти себѣ защитника, и однакожь защитникъ не является, еслибъ и хотѣлъ. Виги говорили, что судъ, веденный такимъ образомъ, есть ничто иное, какъ юридическое убійство, узаконенный разбой., Тори, съ другой стороны, хотя и не отрицали, что дѣйствительно происходили иногда случаи, не совсѣмъ согласные съ справедливостью, утверждали, однакожь, что существенная справедливость тутъ вполнѣ наблюдается. Быть можетъ, неблагонамеренныя лица, которыя очень близко стояли къ рубежу измѣны, не перейдя дѣйствительно этого рубежа, подверглись казни, какъ измѣнники. Но что за бѣда? неужели это можетъ быть достаточнымъ основаніемъ, чтобы давать возможность начальникамъ рейгаузскаго заговора или западнаго мятежа избѣгнуть посредствомъ разныхъ уловокъ законнаго наказанія? По какому праву измѣнникъ будетъ имѣть шансы спасенія, которые не даруются простому вору? Преступникъ, обвиненный въ воровствѣ, подвергается тѣмъ же самымъ невыгодамъ, какія относительно возмутителя считаются такими несправедливыми: и однакожь никто не жалѣетъ его. Никто не считаетъ чудовищнымъ, что ему не даютъ времени изучить копіи съ своего обвинительнаго акта, что его свидѣтели допускаются безъ права клятвы, что его защита предоставляется ему самому, безъ помощи адвоката, что онъ остается, такимъ образомъ, беззащитнымъ противъ нападеній опытнѣйшихъ юрисконсультовъ. Какъ кажется, виги всю свою симпатію удѣляютъ тѣмъ преступленіемъ, которыя разрушаютъ все общественное устройство. По ихъ мнѣнію, Брадшо долженъ пользоваться привилегіями, въ которыхъ отказывается мальчику, укравшему сладкій пирожокъ.

Какъ естественно было ожидать, революція произвела нѣкоторую перемѣну въ чувствахъ обѣихъ великихъ партій. Въ тѣ дни, когда только виги и диссиденты подвергались обвиненію въ измѣнѣ, роялисты были расположены думать, что законы, предназначенные для охраны тропа, не могутъ быть достаточно строгими. Но какъ только джентльмены-тори очутились въ опасности быть позванными къ отвѣту за переписку съ Сенъ-Жерменомъ,-- новый свѣтъ озарилъ понятія тѣхъ, которые доселѣ были не способны открыть малѣйшую несправедливость въ судебной процедурѣ противъ Сиднея и Алисы Лилль. Уже не считалось болѣе безсмысленнымъ утверждать, что должны быть дарованы нѣкоторыя преимущества человѣку, обвиненному въ государственной измѣнѣ,-- преимущества, отнимаемыя у человѣка, обвиненнаго въ грабежѣ. Есть ли какая нибудь вѣроятность, что шерифъ станетъ собирать одномысленныхъ съ нимъ присяжныхъ, что какой нибудь юристъ развернетъ все свое софистическое искусство и реторику, что какой нибудь судья будетъ переворачивать смыслъ закона и отвергать очевидность,-- для того, чтобы невиннаго человѣка обвинить въ покражѣ кошелька или барана? Но при судѣ за государственную измѣну можно всегда смотрѣть на оправдательный вердиктъ присяжныхъ, какъ на пораженіе правительства, и потому есть слишкомъ много причинъ опасаться, что многіе шерифы, законовѣды и судьи могутъ быть подвигнуты къ несправедливому рѣшенію интересомъ партіи или какимъ нибудь низкимъ побужденіемъ, чтобы спасти правительство отъ непріятнаго положенія и отъ стыда пораженія. Послышался единодушный вопль тори, что жизнь честныхъ англичанъ, которымъ случится подвергнуться негодованію правительства, недовольно обезпечена.

Хотя чувства виговъ не подверглись радикальной перемѣнѣ, подобно чувствамъ тори, однакожь и не оставались теперь совершенно тѣми же, какими были прежде. Нѣкоторые, считавшіе прежде въ высшей степени несправедливымъ, что Россель не имѣлъ за себя адвокатовъ и что Корнишъ не могъ достать копіи съ своего обвинительнаго акта, начали теперь говорить, что времена перемѣнились, что опасности, которымъ подвергается королевство, громадно,-- что все, дорогое человѣку, стоитъ на картѣ: свобода, собственность, національная независимость, религія,-- что многіе англичане виновны въ планахъ, имѣющихъ своею цѣлію предать Англію въ рабство Франціи и Риму,-- и что въ высшей степени неблагоразумно ослаблять въ такую минуту государственные законы противъ политическихъ преступниковъ. Правда, что несправедливость, съ которою велись уголовныя дѣла въ слѣдственныхъ коммиссіяхъ, производила великій соблазнъ. Но эта несправедливость истекала отъ недостойныхъ королей и нечестныхъ судей, которыми Богъ наказалъ тогда Англію. Теперь на тронѣ сидитъ Вильгельмъ, Гольтъ сдѣланъ судьею, и Вильгельмъ никогда не потребуетъ, а Гольтъ никогда неисполнитъ такихъ постыдныхъ и позорныхъ услугъ, какъ тѣ, за которыя изгнанный тиранъ награждалъ Джеффрейза титулами и богатствами. Однако такимъ образомъ говорили только немногіе. Виги, казалось, чувствовали, что въ дни счастія они не могутъ защищать то, что во дни бѣдствія всегда провозглашали вопіющею несправедливостью. Билль по поводу измѣненія суда въ случаѣ государственной измѣны былъ внесенъ въ Палаты и встрѣченъ со всеобщимъ одобреніемъ. Треби имѣлъ мужество сдѣлать нѣкоторыя возраженія; но не послѣдовало никакого серьёзнаго спора. Главнѣйшія статьи билля были таковы: никакое лицо не можетъ быть судимо за государственное преступленіе, совершенное за три года до доноса; всякое лицо, обвиненное въ государственной измѣнѣ, имѣетъ полное право воспользоваться помощью адвоката и за десять дней до суда должно быть снабжено копіею съ обвинительнаго акта и спискомъ лицъ, изъ которыхъ избираются присяжные. Свидѣтели обвиненнаго имѣютъ право присяги.

Билль былъ переданъ въ Верхнюю Палату и возвращенъ назадъ съ важными измѣненіями. Лорды уже давно жаловались на несправедливый составъ того трибунала, который поставлялся надъ ними въ случаяхъ преступленій, подвергавшихъ смертной казни. Когда большое жюри составило уже обвинительный актъ противъ пера за какой нибудь проступокъ, тогда корона назначала оберъ-сенешала, и въ совѣтѣ лорда сенешала производился судъ. Этотъ совѣтъ съ давняго времени составлялся двумя совершенно различными путями. Если дѣло происходило во время засѣданій Парламента, то совѣтъ состоялъ изъ всѣхъ членовъ Верхней Палаты. Если же во время слѣдствія Парламентъ былъ распущенъ, то лордъ-сенешалъ по своему усмотрѣнію созывалъ двѣнадцать или болѣе норовъ для составленія суда присяжныхъ. Слѣдствіемъ этого было то, что перъ, обвиненный въ государственной измѣнѣ во время отсрочки Парламента, судился тѣми присяжными, которые были собраны его гонителями. Теперь лорды требовали, чтобы каждый перъ, обвиненный въ государственной измѣнѣ, судился, во время ли засѣданій Парламента или во время отсрочки, цѣлымъ собраніемъ перовъ.

Палата Общинъ встрѣтила это требованіе съ упорствомъ и раздраженіемъ, едва понятнымъ нынѣшнему поколѣнію. Дѣло въ томъ, что многія возмутительныя привиллегіи перства, впослѣдствіи уничтоженныя или вышедшія изъ обычая сами собою, существовали тогда въ полной силѣ и примѣнялись къ дѣлу ежедневно. Джентльменъ, имѣвшій тяжбу съ лордомъ, не могъ безъ негодованія думать о тѣхъ привиллегіяхъ, которыми пользовалась счастливая каста. Если господина лорда требовали къ отвѣту, его привиллегіи давали ему возможность остановить ходъ правосудія. Если было сказано ему суровое слово, такое слово, которое самъ онъ имѣлъ право произнести совершенно безнаказанно, онъ могъ отомстить свое оскорбленное достоинство какъ гражданскимъ, такъ и уголовнымъ процессомъ. Если адвокатъ, увлекаясь своимъ долгомъ относительно кліента, говорилъ строго о поведеніи благороднаго обольстителя,-- если честный сквайръ въ дѣлѣ о конскихъ скачкахъ употреблялъ собственныя выраженія при обозначеніи плутней благороднаго мошенника, оскорбленному патрицію стоило только обратиться съ жалобою къ гордому и могущественному сословію, котораго онъ былъ членомъ. Его собратья принимали его сторону, и его дѣло становилось ихъ собственнымъ дѣломъ. Оскорбитель немедленно препровождался въ тюрьму, и держался тамъ до тѣхъ поръ, покамѣстъ самой низкой уступчивостью не заслуживалъ милостиваго прощенія. По этому нѣтъ ничего страннаго, что попытка перовъ пріобрѣсть новыя преимущества своему сословію, встрѣтила со стороны Нижней Палаты самое ожесточенное сопротивленіе. Можно также подозрѣвать, что многіе искусные политики изъ партіи виговъ, считавшіе опаснымъ ослаблять въ такую минуту законы противъ государственныхъ преступленій и однакожь не рѣшавшіеся явно возстать противъ всякаго послабленія,-- получили теперь надежду, что возбуждая споръ касательно совѣта лорда-сенешала, они получатъ возможность отложить по крайней мѣрѣ на годъ проведеніе билля, который имъ не нравился, и которому тѣмъ не менѣе они не могли прилично противиться. Если таковъ былъ ихъ планъ, онъ удался вполнѣ. Нижняя Палата отвергнула исправленіе; Верхняя Палата настаивала: -- собралась конференція, и спорный вопросъ съ той и другой стороны поддерживался съ большою энергіею.

Основанія въ пользу исправленія были очевидны и съ перваго взгляда, казалось, не допускали возраженій. Дѣйствительно, было очень трудно защитить систему, при которой государь назначалъ слѣдственную коммиссію изъ своихъ приверженцевъ, чтобъ располагать судьбою лицъ, на которыхъ смотрѣлъ какъ на своихъ смертельныхъ враговъ. И потомъ не нелѣпо-ли, что лордъ, обвиненный въ государственной измѣнѣ, судился всѣмъ сословіемъ перовъ, если обвинительный актъ вносится въ Палату Лордовъ за минуту до отсрочка, и что тотъ же лордъ судится только малымъ числомъ перовъ, избранныхъ преслѣдующею его властью, въ томъ случаѣ, если обвинительной актъ послѣдуетъ минутою послѣ отсрочки? Тяжело казалось бы возражать что нибудь касательно того или другаго пункта: но тѣ, которые управляли конференціею Общинъ были люди необыкновеннаго ума, а теперь напрягли всѣ свои силы. Особенно выдвигался между ними Чарльзъ Монтегю, который въ самое короткое время занялъ первое мѣсто между ораторами той эпохи. Главное веденіе спора было предоставлено ему, и его перу мы обязаны изложеніемъ этихъ преній, дающихъ весьма высокое понятіе объ его ораторскихъ талантахъ. "Мы составили -- такова была сущность его разсужденій -- мы составили законъ, который не имѣетъ въ себѣ ничего исключительнаго, законъ, вожделѣнный всякому классу общества, отъ высшаго до низшаго. Тѣ новыя обезпеченія, которыя мы предлагаемъ даровать невинности, притѣсненной властью, равно общи всѣмъ, равно раздѣляются между первымъ лордовъ и бѣднѣйшимъ поденщикомъ. Мы даемъ каждому англичанину, обвиненному въ преступленіи противъ государства, каковъ бы ни былъ его рангъ, право видѣть свой обвинительный актъ, привиллегію прибѣгать къ помощи адвоката, привиллегію имѣть свидѣтелей, вызванныхъ формально и имѣющихъ право дать клятву на святомъ Евангеліи. Таковъ билль, переданный нами вамъ, господа лорды, и вы возвращаете его, включивъ статью, которая клонится къ увеличенію преимуществъ вашего благороднаго сословія, явно въ ущербъ древнимъ преимуществамъ короны. Навѣрное, прежде, чѣмъ мы рѣшимся отнять у его величества власть, которою пользовались его предшественники втеченіе вѣковъ, и передать ее вамъ, благородные лорды, мы должны убѣдиться, что вы воспользуетесь ею лучше, нежели онъ. Чѣмъ нибудь мы должны рисковать; кому нибудь мы должны вѣрить, и если насъ принуждаютъ, противъ нашей воли, къ поступку, который очевидно выразитъ собою сравненіе двухъ властей, мы признаемся, что неспособны отъискать какую нибудь причину, которая могла бы заставить насъ думать, что государь заслуживаетъ менѣе довѣрія, чѣмъ аристократія. Вы спрашиваете, благоразумно ли это, что васъ судятъ въ дѣлѣ, касающемся вашей жизни, собраніемъ только немногихъ членовъ вашей Палаты, избранныхъ правительствомъ? Благоразумно ли, "спрашиваемъ мы въ свою очередь, требовать съ вашей стороны суда, гдѣ бы засѣдали всѣ члены вашей Палаты, то есть, иными словами, ваши друзья, ваши братья, родные, двоюродные и троюродные, ваши зятья, ваши шурья, ваши задушевныя друзья? Ваши семейства такъ часто вступаютъ между собою въ брачныя связи, вы живете такъ тѣсно въ сообществѣ другъ друга, что едва ли можно найти лорда, который не соединялся бы узами брака или родства со многими другими и который не состоялъ бы въ дружескихъ отношеніяхъ съ еще большимъ количествомъ. Бывали вельможи, которыхъ смерть облекала въ трауръ третью или четвертую часть всей аристократіи Англіи. Равно нельзя опасаться, чтобы даже тѣ лорды, которые не связаны съ обвиненнымъ никакими узами, чувствовали въ себѣ расположеніе отправить его на эшафотъ, если только они могутъ съ соблюденіемъ благоприличіи сказать "не виноватъ, клянусь честью",-- ибо безчестная смерть одного члена тѣснаго аристократическаго круга необходимо оставляетъ пятно на репутаціи всего сословія. Если бъ еще вы, господа лорды, предложили, чтобы каждый изъ вашего сословія былъ обязанъ являться въ присутствіе суда и подавать голосъ, тогда, быть можетъ, корона имѣла бы нѣкоторую возможность добиться правосудія противъ виновнаго пера, не смотря на его тѣсное родство со всѣми вами. Но вы предлагаете, чтобы тѣ лорды, которые не захотятъ участвовать въ судѣ, не были принуждены къ тому закономъ. Возможно ли сомнѣваться, какія отсюда явятся послѣдствія? Всѣ родственники и друзья обвиненнаго неизбѣжно подадутъ голосъ за него. Добросердечіе и страхъ мести сильныхъ враговъ недопустятъ присутствовать при судѣ того, кто по совѣсти и чести подалъ бы голосъ противъ обвиненнаго, въ противность большинству. По этому, новая система, предлагаемая вами, очевидно клонится къ ущербу короны, а между тѣмъ вы не можете представить ни одного доказательства, въ подтвержденіе того, что старая система оказалась на практикѣ лицепріятною относительно васъ. Мы можемъ съ увѣренностью сказать, что даже подъ властью правительства, менѣе справедливаго и милостиваго, нежели то, подъ властью котораго мы имѣемъ счастіе жить теперь,-- даже и тогда невинный перъ имѣлъ мало причинъ страшиться какого бы то ни было перовъ, собранныхъ въ Вестминстеръ-Голлѣ для суда надъ и имъ. Что говорятъ намъ факты? Можно ли указать хотя на одинъ случай, гдѣ бы пала невинная голова, осужденная вердиктомъ такихъ присяжныхъ? Легко можно бы составить длинный листъ сквайровъ, купцовъ, законовѣдовъ, лекарей, йоменовъ, ремесленниковъ и земледѣльцевъ, которыхъ кровь, варварски пролитая втеченіе послѣдняго несчастнаго времени, вопіетъ къ небу о мщеніи. Но гдѣ найдемъ мы хотя одного члена вашей Палаты, который въ наши дни, или во дни нашихъ отцовъ, или во дни нашихъ дѣдовъ, несправедливо потерпѣлъ бы смерть, вслѣдствіе приговора судебной коммиссіи лорда-сенешала? Сотни простолюдиновъ посылались на висѣлицы обыкновенными присяжными за участіе въ рейгаузскомъ заговорѣ или въ западномъ возстаніи. Одинъ перъ, только одинъ почтенный лордъ Деламерь, былъ позванъ въ это же время передъ судъ лорда-сенешала, я онъ былъ оправданъ. Но, говорятъ, противъ него не было очевидныхъ законныхъ доказательствъ. Пусть такъ. Но точно также недоставало очевидныхъ доказательствъ противъ Сиднея, противъ Корниша, противъ Алисы Лиль, и однакожь они оказались достаточными, чтобы погубить ихъ. Но, говорятъ, что поры, предназначенные судить лорда Деламера, были избраны королемъ Іаковомъ и Джеффрейзомъ не совсѣмъ добросовѣстно. Это одно доказываетъ, что подъ управленіемъ такого короля и подъ предсѣдательствомъ такого лорда-сенешала, предоставляется лорду, судимому своими собратьями, большая вѣроятность сохранить свою жизнь, чѣмъ простому человѣку, полагающемуся на своихъ соотечественниковъ. По этому, при нынѣшнемъ снисходительномъ правительствѣ, мы не можемъ слишкомъ опасаться за безопасность какого нибудь невиннаго пера. Дай Богъ, чтобъ мы чувствовали такъ же мало опасностей за безопасность, этого правительства! Но извѣстно, что установленія, съ которыми неразрывно связана паша свобода, подвергаются нападенію какъ внѣшнихъ, такъ и внутреннихъ враговъ. При такомъ кризисѣ мы не можемъ согласиться ослабить ограниченія, которыя, можно опасаться, уже и безъ того оказываются слишкомъ слабыми, чтобъ помѣшать нѣкоторымъ лицамъ высшаго класса составлять заговоры къ погибели своей родины. Словомъ: отъ насъ требуютъ, чтобы мы согласились передать часть власти его величества вамъ, господа лорды. Мы уже отвѣчали, что въ настоящее время король вовсе необладаетъ излишнею властью, а что вы, господа лорды, обладаете очень, очень достаточной властью." Эти доказательства, хотя не лишенныя истинной силы, не имѣли однако же силы убѣдить Верхнюю Палату. Лорды настаивали, чтобы каждый лордъ имѣлъ право быть судьею. Съ большимъ трудомъ уговорили Нижнюю Палату постановить число судей не меньше тридцати-шести. Сдѣлавъ эту уступку, Нижняя Палата положительно отказалась отъ дальнѣйшихъ уступокъ. Поэтому, билль остался неутвержденнымъ.

Тѣ, которые въ конференціи по поводу этого билля были представителями Нижней Палаты, ничуть не преувеличили опасностей, которымъ подвергалось новое правительство. Въ то время, какъ оспаривали конституцію совѣта, назначаемаго судить пэровъ за измѣну, созрѣвала измѣна, задуманная однимъ изъ перовъ, и которую оставалось только привести въ исполненіе.

Марльборо не переставалъ увѣрять Сенъ-Жерменскій Дворъ, что великія преступленія, совершенныя имъ, постоянно представляются его уму и что онъ живетъ лишь за тѣмъ, чтобы совершить подвигъ покаянія и исправленія. Не одинъ онъ обратился на истинный путь: онъ обратилъ также принцессу Анну. Въ 1688 г., Чорчилли безъ большаго труда уговорили ее бѣжать изъ отцовскаго дворца. Въ 1691 г., они, съ тою же легкостью, уговорили ее переписать и подписать письмо, заключающее въ себѣ выраженіе глубокаго сокрушенія объ несчастіяхъ дорогаго родителя и страстное желаніе загладить забвеніе своего долга. Въ то же время Марльборо питалъ надежды, что ему удастся совершить возстановленіе старой династіи самымъ вѣрнымъ способомъ, не прибѣгая къ помощи ни одного иностраннаго солдата или моряка, силою голосовъ Верхней и Нижней Палаты и поддержкою англійской арміи. Мы не имѣемъ подробныхъ свѣдѣній объ его планѣ. Но главныя черты извѣстны намъ изъ интереснаго письма, писаннаго Іаковомъ и хранящагося нынѣ во Франціи, въ министерствѣ иностранныхъ дѣлъ.

Въ это время глубоко укоренилась въ сердцахъ англичанъ зависть къ голландцамъ. Между обоими народами никогда не существовало сердечнаго дружелюбія. Правда, они находились въ близкомъ племенномъ родствѣ другъ съ другомъ. Они говорили на двухъ діалектахъ одного и того же языка. Оба гордились своею политическою свободою. Оба были привержены къ реформированной церкви. Обоимъ угрожалъ одинъ и тотъ же непріятель, и каждый изъ нихъ былъ безопасенъ только тогда, когда находился въ союзѣ съ своимъ сосѣдомъ. И при всемъ томъ между ними не было никогда искренняго сочувствія. Они, по всему вѣроятію, болѣе любили бы другъ друга, если бы, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, менѣе походили одинъ на другаго. Оба считались двумя великими торговыми народами, оба -- двумя великими мореходными народами. На всѣхъ моряхъ сталкивались флаги ихъ кораблей: на Балтійскомъ и Средиземномъ, въ Мехиканскомъ заливѣ и въ Малаккскомъ проливѣ. Вездѣ лондонскій купецъ и амстердамскій купецъ враждебно встрѣчались другъ съ другомъ, старались перехитрить и подорвать одинъ другаго. Въ Европѣ распря не принимала кроваваго характера. Но очень часто, въ странахъ нецивилизированныхъ, гдѣ не существовало никакого права, кромѣ кулачнаго, соперники встрѣчались вооруженными для битвы, пылая жадностью, пылая враждою, каждый подозрѣвая другъ друга во враждебныхъ намѣреніяхъ и каждый съ твердымъ намѣреніемъ не уступать другому никакого преимущества. При такой обстановкѣ нѣтъ ничего страннаго, что совершались многія происшествія, носящія характеръ насилія и жестокости. Рѣдко доходили въ Европу точныя извѣстія о томъ, что происходило въ этихъ отдаленныхъ частяхъ Свѣта. Всякое происшествіе преувеличивалось и обезображивалось темными слухами и національнымъ пристрастіемъ. Въ Англіи народъ вѣрилъ вообще, что англичане всегда оставались безупречными и что всякую ссору надо приписать жадности и безчеловѣчію голландцевъ, Печальныя событія, имѣвшія мѣсто на Молуккскихъ островахъ, неоднократно изображались на англійской сценѣ. Всѣ англичане оказывались святыми и героями; всѣ голлаидцы дьяволами въ человѣческомъ образѣ, лгунами, разбойниками, обольстителями, убійцами, мучителями. Враждебныя отношенія, указываемыя этими пьесами, не одинъ разъ прерывались войною. Трижды въ промежутокъ времени одного поколѣнія обѣ націи, съ одинаковымъ мужествомъ и не одинаковымъ счастіемъ, воевали за первенство на Нѣмецкомъ морѣ. Тиранія Іакова, примиривъ тори съ вигами и англиканцевъ съ диссидентами, примирила также англичанъ съ голландцами. Рѣзня въ Амбоинѣ и глубокое униженіе при Чатамѣ казалось были забыты нашими предками, когда они устремляли свои взоры на Гагу, ожидая изъ нея избавленія. Но послѣ революціи снова проснулась старинная антипатія. Хотя Англія и Голландія тѣсно связывались теперь взаимнымъ договоромъ, онѣ также далеки были одна отъ другой но своимъ чувствамъ, какъ и прежде. Однажды, именно послѣ битвы при Бичигедѣ, наши соотечественники казалось почувствовали расположеніе къ справедливости; но вскорѣ послѣдовала сильная реакція. Торрингтонъ, который заслуживалъ быть разстрѣляннымъ, сдѣлался народнымъ любимцемъ; а союзниковъ, постыдно покинутыхъ имъ, обвиняли въ несправедливыхъ жалобахъ на адмирала. Любимою темою сѣятелей раздора было пристрастіе, которое король выказывалъ къ сотоварищамъ своей молодости. Самыя выгодныя мѣста при его Дворѣ, говорили они, были заняты голландцами; Верхняя Палата наполнилась голландцами, лучшія коронныя имѣнія и замки раздавались голландцамъ; въ арміи начальствовали голландцы. Дѣйствительно, было бы благоразумнѣе со стороны Вильгельма менѣе выставлять на показъ свою похвальную любовь къ родной странѣ и менѣе заботиться о вознагражденіи своихъ прежнихъ друзей, съ большей бережливостью платить имъ за старыя услуги. Но Невозможно доказать, чтобы онъ, въ какомъ нибудь важномъ случаѣ втеченіе всего царствованія, принесъ въ жертву интересы Англіи интересамъ Голландіи. Тѣмъ не менѣе, по этому вопросу англичане были очень склонны къ припадкамъ ревности, которая не допускала ихъ внимать внушеніямъ разума. Одинъ изъ самыхъ сильныхъ припадковъ такой ревности наступилъ осенью 1691 г. Антипатія къ голландцамъ глубоко проникала въ это время всѣ сословія и особенно сильно овладѣла она чувствами Парламента и арміи.

Марльборо рѣшился воспользоваться этой антипатіею съ тою цѣлью, какъ увѣрялъ осъ Іакова и его приверженцевъ, чтобы произвести реставрацію. Расположеніе духа въ обѣихъ Палатахъ было таково, что представлялось возможнымъ, посредствомъ ловкихъ маневровъ, убѣдить ихъ представить королю совокупный адресъ, требующій удаленія всѣхъ иностранцевъ изъ службы ихъ величествъ. Марльборо взялъ на себя предложить такой адресъ въ Палатѣ Лордовъ; а потомъ не представлялось большой трудности найти какого нибудь значительнаго человѣка, съ вліяніемъ и вѣсомъ, который взялся бы произвести подобное же предложеніе въ Нижней Палатѣ.

Если адресъ будетъ представленъ, что сдѣлаетъ Вильгельмъ? Уступитъ-ли онъ? Прогонитъ-ли самыхъ дорогихъ, самыхъ старинныхъ, самыхъ вѣрныхъ своихъ друзей? Едва-ли возможно была думать, что онъ сдѣлаетъ такую тяжелую, такую унизительную уступку. Если же онъ не уступитъ, произойдетъ разрывъ между нимъ и Парламентомъ; а Парламентъ будетъ поддержанъ всѣмъ народомъ. Даже король, царствующій по наслѣдственному праву, легко могъ бы погибнуть при такомъ спорѣ съ сословіями государства. Но для государя, котораго все право на корону основывается на рѣшеніи этихъ государственныхъ сословій, такой споръ почти неизбѣжно будетъ гибельно роковымъ. Останется Вильгельму послѣдняя надежда -- надежда на армію. Подготовить къ реставраціи армію взялъ на себя Марльборо, и очень вѣроятно, что дѣло, взятое имъ на себя, могло быть удачно приведено въ исполненіе. Не смотря на свои пороки, онъ былъ любимцемъ своихъ собратьевъ по оружію. Его храбрость, изумительная ловкость, благородныя и привлекательныя манеры, блестящій успѣхъ, сопровождавшій его всякій разъ, какъ только онъ командовалъ арміею,-- все привлекало къ нему сердца неодолимою силою. Солдаты гордились, что имѣютъ соотечественника, который ни нуждается ни въ чемъ, кромѣ случая, чтобы достойно соперничать съ даровитѣйшимъ маршаломъ Франціи. Англійскія войска еще болѣе ненавидѣли голландцевъ, чѣмъ англійскій народъ вообще. По этому, если бъ Марльборо, предварительно обезпечивъ себѣ содѣйствіе значительнѣйшихъ офицеровъ, явился въ критическую минуту передъ тѣми полками, которыхъ неоднократно водилъ къ побѣдѣ во Фраидріи и Ирландіи, и крикнулъ бы къ нимъ: "Товарищи, за мной! Постоимъ за Парламентъ! Долой иноземцевъ!" -- вѣроятно, его зовъ нашелъ бы отголосокъ и повиновеніе. Тогда въ его власти было бы исполнить обѣщанія, которыя онъ съ такою торжественностью далъ своему прежнему властелину.

Изъ всѣхъ плановъ, когда либо составленныхъ въ пользу реставраціи Іакова или его потомковъ, этотъ планъ обѣщалъ счастливѣйшій исходъ. Та національная гордость, та ненависть къ неограниченной власти, которыя доселѣ служили опорою Вильгельма, обратились бы теперь противъ него. Сотни тысячъ людей, которые положили бы свою жизнь, чтобы воспрепятствовать французской арміи ввести свое правительство въ англійской землѣ, не чувствовали ни малѣйшаго расположенія помѣшать англійской арміи въ уничтоженіи и изгнаніи голландцевъ. Даже виги едва ли бы могли, не отрекаясь отъ своихъ принциповъ, поддерживать государя, который упорно отказывается снизойти на общее желаніе своего народа, высказанное ему въ лицѣ Парламента. Заговоръ обѣщалъ многое. Начали дѣятельно собирать сообщниковъ. Многіе члены Нижней Палаты, отнюдь не подозрѣвавшіе тутъ никакой задней мысли, обѣщали подать голоса противъ иноземцевъ. Марльборо неутомимо воспламенялъ болѣе и болѣе негодованіе арміи. Его домъ постоянно наполнялся офицерами, которые разгорячали другъ друга до бѣшенства постоянными діатрибами противъ Голландіи и голландцевъ. Но прежде, чѣмъ всѣ приготовительныя мѣры пришли къ концу, странное подозрѣніе родилось въ умахъ нѣкоторыхъ якобитовъ. Нельзя было сомнѣваться, что виновникъ этого смѣлаго и разсчитаннаго плана желалъ ниспровергнуть существующее правительство. Но можно ли сказать навѣрное, какое правительство намѣревается онъ поставить на мѣсто низвергнутаго? Не задумываетъ ли онъ низложить Вильгельма безъ возстановленія Іакова? Развѣ невозможно, что этотъ человѣкъ, такой умный, честолюбивый и безнравственный, замышляетъ двойную измѣну, которая заслужила бы названіе мастерскаго удара отъ великихъ итальянскихъ политиковъ пятнадцатаго столѣтія, которая возбудила бы зависть въ Борджіа, которая привела бы Макіавелли въ восторгъ? Что, если этотъ искусный лицемѣръ обманываетъ обоихъ соперничествующихъ государей? Что если, очутившись начальникомъ арміи и протекторомъ Парламента, онъ провозгласитъ Анну королевой? Развѣ невозможно, что утомленная и разстроенная нація радостно утвердитъ своимъ согласіемъ такое провозглашеніе? Іаковъ не пользовался популярностью, потому что онъ папистъ и слушался католическихъ патеровъ. Вильгельмъ не пользуется популярностью, потому что онъ иноземецъ и окружаетъ себя иноземцами. Анна, напротивъ, и протестантка и англичанка. Подъ ея управленіемъ страна не имѣла бы причинъ опасаться наплыва іезуитовъ или голландцевъ. Было очевидно, что Марльборо имѣетъ величайшую выгоду возвести на тронь Анну. При Дворѣ ея отца, ему не предстояло играть иной роли, какъ только роль раскаявшагося преступника, котораго услуги черезъ мѣру вознаграждены прощеніемъ. При Дворѣ Анны супругъ ея обожаемаго друга былъ бы тѣмъ же, чѣмъ были Пепинъ Гернсталь и Карлъ Мартелль относительно Хильмериковъ и Хильдёбертовъ. Онъ сдѣлался бы главнымъ лицомъ въ гражданскомъ и военномъ управленіи. Онъ держалъ бы въ своихъ рукахъ всѣ силы Англіи. Онъ управлялъ бы всею политическою системою Европы. Государи и республики наперерывъ заискивали бы его расположенія и истощали бы свои сокровищницы въ тщетной надеждѣ насытить его корыстолюбіе. Слѣдовательно все клонилось въ пользу того предположенія, что если англійская корона попадетъ въ его руки, онъ возложить ее на.голову принцессы Анны. Какого рода обстоятельства подтверждали это предположеніе, неизвѣстно: извѣстно лишь то, что совершилось нѣчто, убѣдившее нѣкоторыхъ преданныхъ друзей изгнанной фамиліи, что онъ задумывалъ совершить вторичное вѣроломство, превосходящее даже измѣну при Салисбери. Они пришли въ ужасъ отъ мысли, что если, въ эту минуту, имъ удастся избавиться отъ Вильгельма, положеніе Іакова будетъ болѣе безнадежнымъ, чѣмъ когда либо. Они были такъ глубоко убѣждены въ двуличности своего соучастника, что не только отказались отъ дальнѣйшей помощи съ своей стороны ври выполненіи задуманнаго имъ плана, но даже открыли весь планъ Нортлэнду.

При этомъ извѣстіи Вильгельмъ выказалъ столько тревоги и огорченія, какъ до той норы не выказывалъ никогда при подобныхъ случаяхъ. Вообще онъ былъ снисходителенъ -- болѣе того -- слѣпъ къ низостямъ англійскихъ государственныхъ людей, услугами которыхъ пользовался. Онъ подозрѣвалъ, даже зналъ, что нѣкоторые изъ его сановниковъ находятся въ перепискѣ съ его соперникомъ, и однако не наказывалъ ихъ, не лишалъ ихъ своей милости, даже не хмурился на нихъ. Онъ цѣнилъ не высоко,-- и имѣлъ слишкомъ основательныя причины цѣнить не высоко,-- всю эту породу государственныхъ людей, которыхъ породила Реставрація. Онъ зналъ ихъ слишкомъ хорошо и не искалъ въ нихъ правдивости, вѣрности, постоянства, безкорыстія. Самое большое, чего онъ ожидалъ отъ нихъ, было то, что они будутъ служить ему столько, сколько могутъ служить, не навлекая на себя серьёзной опасности. Если онъ узнавалъ, что, засѣдая въ его совѣтѣ и обогащаясь его милостями, они пытаются пригрѣть себѣ теплое мѣстечко въ Сенъ-Жерменѣ, которое пригодится имъ въ случаѣ контръ-революціи, онъ болѣе способенъ былъ глубоко презирать ихъ, чѣмъ требовать къ отвѣту. Но преступленіе Марльборо было совершенно инаго рода. Его измѣна не была измѣною малодушнаго человѣка, желающаго приготовить себѣ путь отступленія на воякой случай, но измѣною человѣка, одареннаго геройскимъ мужествомъ, глубокими политическими способностями и безграничнымъ властолюбіемъ. Вильгельмъ не былъ склоненъ къ страху; но если на землѣ былъ кто нибудь, кого онъ опасался, то это Марльборо. Поступить съ преступникомъ, какъ онъ того заслуживалъ, оказывалось невозможнымъ: потому что люди, открывшіе его намѣреніе правительству, ни въ какомъ случаѣ и ни за что не соглашались явиться противъ него въ качествѣ свидѣтелей. По оставить подъ его начальствомъ армію, которую онъ уже подговаривалъ къ возмущенію, было бы безуміемъ.

Девятаго января, поздно вечеромъ, королева имѣла горячее объясненіе съ принцессою Анною. На другой день, рано утромъ, увѣдомили Марльборо, что ихъ величества не имѣютъ болѣе надобности въ его услугахъ, и что впредь онъ не долженъ показываться въ королевскомъ присутствіи. Дотолѣ онъ былъ обремененъ почестями и богатствами: теперь съ-разу все было отнято.

Истинная исторія этихъ происшествій была извѣстна немногимъ. Эвелинъ, имѣвшій всѣ средства къ подробному разузнанію придворныхъ дѣлъ, думалъ, что продажность и жадность Марльборо,-- пороки, въ которыхъ онъ безспорно былъ виновенъ,-- вызвали на него королевское негодованіе. Голландскіе министры могли только объявить Генеральнымъ Штатамъ, что шесть различныхъ исторій разсѣяно повсюду врагами Марльборо. Одни говорили, что у него нескромно сорвался съ языка важный военный секретъ; другіе, что юнъ непочтительно отзывался объ ихъ величествахъ; третьи, что онъ посѣялъ раздоръ между королевой и принцессой; четвертые, что онъ составлялъ заговоры въ арміи; пятые, что онъ велъ недозволительную переписку съ датскимъ правительствомъ касательно общей политики Европы, и наконецъ шестые, что онъ имѣлъ тайныя сношенія съ агентами Сенъ-Жерменскаго Двора. Друзья Марльборо оспоривали всѣ эти слухи и увѣряли, что его единственное преступленіе -- ненависть къ иностранцамъ, тяготѣвшимъ надъ его родиною, и что онъ палъ жертвою интригъ Цортлэнда, которому, какъ извѣстно, онъ не нравился, и который получилъ отъ него невѣжливое прозвище деревяннаго чурбана. Тайна, окружавшая съ самого начала исторію опалы, была еще болѣе затемнена, по истеченіи пятнадцати лѣтъ, безстыдной лживостью его вдову. Точный разсказъ Іакова разсѣеваетъ тайну и дѣлаетъ яснымъ причину нападенія Марльборо {Вотъ слова Іакова; они писаны въ ноябрѣ 1092 года:

"Въ прошедшемъ году, мои друзья задумали планъ возвратить меня посредствомъ Парламента. Все было основательно обдумано, и милордъ Чорчилль долженъ былъ сдѣлать въ Парламентѣ предложеніе изгнать всѣхъ иностранцевъ, какъ изъ гражданской, такъ и изъ военной службы королевства. Если бы принцъ Оранскій согласился на это предложеніе, они захватили бы его въ свои руки. Еслибъ онъ отказался, противъ него возсталъ бы весь Парламентъ, флотъ сдѣлалъ бы то же самое, и меня призвали бы. Уже начали дѣйствовать согласно этому плану, уже склонили на нашу сторону большую партію, какъ вдругъ нѣсколько моихъ вѣрныхъ подданныхъ, думая мнѣ услужить и вообразивъ, что милордъ Чорчилль дѣлаетъ это все не для меня, а для датской принцессы, имѣли неблагоразуміе открыть все Бентинку, и такимъ образомъ отвратили ударъ".

Разсказъ Іакова не требуетъ никакого подтвержденія; но онъ сильно подтверждается словами Борнета. "Марльборо", писалъ Борнетъ въ сентябрѣ 1693 г., "употреблялъ всѣ старанія очернить короля и унизить его въ своихъ рѣчахъ, а также внушить англичанамъ отвращеніе къ голландцамъ, которые, по его словамъ, пользовались гораздо большею милостію и довѣренностію короля, чѣмъ они, англичане. Этотъ пунктъ такого рода, что на немъ всего легче воспламенить англичанъ, которые вообще склонны презирать всѣ другія націи, а себя цѣнить слишкомъ высоко. Такимъ образомъ, этотъ вопросъ сдѣлался постояннымъ предметомъ разговора въ гостиной Марльборо, гдѣ постоянно назначалось rendez-vous англійскимъ офицерамъ". Касательно отставки Марльборо, Борнетъ писалъ въ то же время: "Король сказалъ мнѣ лично, что онъ имѣетъ основательныя причины думать, что Марльборо помирился съ королемъ Іаковомъ и ведетъ уже давно переписку съ Сенъ-Жерменомъ. Извѣстно достовѣрно, что онъ образовалъ въ націи и въ арміи партію противъ голландцевъ".}.

Хотя Вильгельмъ не высказалъ передъ публикою причинъ, по которымъ отставилъ отъ службы своего полководца, Анна была увѣдомлена объ истинѣ. Ея благоразумію предоставлено было разсудить, прилично ли офицеру, виновному въ гнусной измѣнѣ, продолжать свое пребываніе во дворцѣ. Прошло три недѣли. Лэди Марльборо все еще удерживала свое мѣсто и пользовалась комнатами въ Вайтголлѣ. Ея мужъ все-еще жилъ съ нею, а король и королева все-еще не подавали никакого знака неудовольствія. Наконецъ высокомѣрная и мстительная графиня, ободренная ихъ терпѣніемъ, рѣшилась оскорбить ихъ лицомъ къ лицу и однажды вечеромъ имѣла дерзость войти въ гостиную королевы, въ Кенсингтонѣ. Это было уже черезъ чуръ даже для кроткой Маріи. Она непремѣнно высказала бы свое негодованіе при всемъ собраніи придворныхъ, еслибъ не вспомнила, что ея сестра находится въ положеніи, дающемъ женщинѣ право на особенную снисходительность. Ничего не было сказано въ этотъ вечеръ; но на другой день, утромъ, принцесса получила письмо отъ королевы. Марія объявляла, что ей очень непріятно огорчать сестру, которую она любитъ, и которой она легко простила бы всякой обыкновенный проступокъ; но теперь дѣло было серьёзное. Лэди Марльборо должна быть уволена. Пока она будетъ жить въ Вайтголлѣ, ея мужъ также не выѣдетъ оттуда. Прилично ли допустить, чтобы человѣкъ, подобный лорду Марльборо, пользовался дворцомъ оскорбленнаго имъ государя, какъ своимъ собственнымъ жилищемъ? Однако его величество такъ мало расположенъ къ строгости относительно безчестныхъ оскорбленій, что даже и это было перенесено и быть можетъ переносилось бы еще дольше, если бы она, Анна, не дозволила графинѣ оскорбить короля и королеву въ ихъ собственной комнатѣ, о Не по родственному," писала Марія, "не по сестрински поступать такъ: это было бы невѣжливо даже съ равными, а мнѣ нѣтъ нужды говорить, что я имѣю право на почтительность вашу". Принцесса, въ своемъ отвѣтѣ, ее оправдывала Марльборо, но выражала твердое убѣжденіе, что его жена невинна, и умоляля королеву не настаивать на такой печальной для нея разлукѣ. "Нѣтъ такого бѣдствія", писала Анна:-- "котораго я не согласилась бы вытерпѣть скорѣе, чѣмъ одну мысль объ разлукѣ съ нею".

Единственнымъ отвѣтомъ на письмо Анны была бумага лорда-каммергера, предписывавшая лэди Марльборо оставить дворецъ. По этому, принцесса ивсе ея семейство удалилось въ Сіонъ-Гоузъ -- виллу, принадлежавшую герцогу Соммерсету и расположенную на берегу Темзы. Въ Лондонѣ она занимала Беркли-Гоузъ, стоявшій въ Пиккадилли, на мѣстѣ, гдѣ теперь стоитъ Девонширъ-Гоузъ. Актъ парламента обезпечилъ ей извѣстный доходъ; но не было упущено ни одного изъявленія немилости, которое только находилось во власти короны. У ней отняли почетную гвардію. Иностранные министры перестали посѣщать ее. Когда она отправилась въ Ватъ, мэру этого города предписано было не принимать ее съ церемоніаломъ, которымъ обыкновенно сопровождался въѣздъ царственныхъ посѣтителей. Когда она присутствовала при Божественной службѣ въ церкви Св. Іакова, ректору запретили выказывать ей обычные знаки почтенія, кланяться съ каѳедры и подавать копію съ проповѣди.

Что Анна была виновата, это ясно; но нельзя сказать, что король и королева были совершенно правы. Они должны были или скрыть свое неудовольствіе или открыто объяснить его причины. Къ несчастно, они дали возможность всякому видѣть наказаніе и почти никому причину этого наказанія. Они должны бы припомнить, что при отсутствіи свѣдѣній касательно причины ссоры, публика естественно склоняется на сторону слабѣйшей партіи, и что это участіе дѣлается особенно горячимъ, когда одна сестра, безъ всякой видимой причины, сурово поступаетъ съ другой сестрою. Они должны бы вспомнить также, что открывали себя нападенію съ той стороны, которая, къ несчастно, была единственною уязвимою стороною въ характерѣ Маріи. Жестокая судьба положила вражду между ею и ея отцомъ. Враги Маріи провозглашали, что она совершенно лишена чувствъ родственной любви, и даже ея панегиристы, когда имъ приходилось говорить о томъ, при какихъ обстоятельствахъ она сложила съ себя долгъ дочерней привязанности, всегда обходили этотъ вопросъ или выражались языкомъ темнымъ и напыщеннымъ. Поэтому, ни что не могло быть несчастнѣе того, что она во второй разъ выказала себя равнодушною къ связямъ родства. Она стояла теперь въ открытой войнѣ съ двумя лицами, которыя ближе всего были къ ней по узамъ крови. Многіе думавшіе, что ея поведеніе относительно отца оправдывается чрезмѣрною опасностью, которая угрожала ея отечеству и религіи, не рѣшались защищать ея поведеніе относительно сестры. И тогда какъ на Марію, дѣйствительно виновную только въ неблагоразуміи, смотрѣли въ публикѣ, какъ на утѣснительницу,-- Анна, напротивъ, виновная столько, сколько допускали ея слабыя способности, принимала интересный характеръ гонимой страдалицы. Въ своихъ частныхъ письмахъ, принцесса языкомъ торговокъ выражала неистовыя чувства злобы, дико свирѣпѣла на весь голландскій народъ и называла своего деверя то извергомъ, то чудовищемъ, то Калибаномъ {Да не подумаютъ, что Анна читала Шекспира. Она, безъ сомнѣнія, выдѣла "Очарованный островъ". Этотъ жалкій балетъ, искаженіе "Бури", былъ тогда любимою пьесою Лондона, благодаря своимъ машинамъ и декораціямъ.}. Но народъ не читалъ ея писемъ и ничего не замѣчалъ въ ней, кромѣ тихой и покорной наружности. Дѣло въ томъ, что злопамятная и грубо воспитанная графиня давала тонъ конфиденціальной перепискѣ ея высочества, между тѣмъ, какъ пріятный, лучезарный и хитрый графъ предписывалъ ей поведеніе, которое надлежало принимать въ глазахъ публики. Втеченіе нѣкотораго времени, всѣ вообще порицали королеву. Но прелесть ея характера и манеръ были неодолимы, и спустя немного мѣсяцовъ она снова пріобрѣла утраченную популярность.

Въ высшей степени счастливымъ обстоятельствомъ для Марльборо было то, что въ то же самое время, какъ Лондонъ толковалъ объ его опалѣ и пытался угадать причину внезапной королевской немилости къ человѣку, который всегда считался любимцемъ, Вильямъ Фуллеръ сдѣлалъ доносъ объ измѣнѣ и заговорѣ противъ многихъ сильныхъ и значительныхъ лицъ. Доносъ подвергся строгому изслѣдованію и оказался лживымъ и злонамѣреннымъ. Слѣдствіемъ этого было то, что публика, рѣдко судящая разборчиво, стала осторожнѣе и не могла уже вѣрить въ это время въ дѣйствительность существованія какого бы то ни было якобитскаго заговора.

Заговоръ Фуллера менѣе знамепитъ, чѣмъ папистскій заговоръ; но здѣсь больше виноваты историки, нежели Фуллеръ, который сдѣлалъ все возможное, чтобы обезпечить себѣ почетное мѣсто въ ряду негодяевъ. Всякій, кто вчитался въ исторію, легко замѣтитъ, что на извѣстные пороки, какъ и на все другое, приходитъ временная мода: они являются и исчезаютъ, подобно модамъ на платье и на обои. Едва ли существовалъ въ Англіи передъ 1678 годомъ, хотя одинъ человѣкъ, который изобрѣталъ бы обстоятельныя исторіи измѣнническаго заговора, совершенно Фантастическія и подтверждалъ ихъ Форменными клятвами,-- съ той цѣлью, чтобы добыть себѣ почетное мѣсто гибелью людей, не сдѣлавшихъ ему никакого зла. Но въ 1678 г., это гнусное преступленіе сдѣлалось модою и продолжало быть моднымъ втеченіе слѣдующихъ двадцати лѣтъ. Проповѣдники клѣймили это позорное ремесло и обозначали его, какъ особенный, свойственный Англіи, народный грѣхъ, предсказывая, что оскорбленное небо низпошлетъ на всю націю заслуженное наказаніе. Юристы предлагали новыя ужасающія наказанія за эту новую гнусность. Однакожь, оказалось, что незачѣмъ было прибѣгать къ этимъ наказаніямъ. Мода перемѣнилась, и втеченіе послѣднихъ полутора вѣковъ едва ли можно найти хотя одинъ примѣръ этого особаго рода злодѣйства.

Разгадка не хитра. Отсъ былъ основателемъ школы. Его успѣхъ доказалъ, что нѣтъ нелѣпой сказки, которая не нашла бы себѣ вѣры въ умахъ, помраченныхъ страхомъ и ненавистью. Его клеветы чудовищны; но они были своевременны: онъ говорилъ народу, ослѣпленному страстями, и потому довѣрчивому. Такимъ образомъ, благодаря своей наглой лжи, онъ поднялся, въ какую нибудь недѣлю, изъ нищенства и безвѣстности, къ роскоши, славѣ и власти. Нѣкогда онъ дополнялъ бюджеты своего убогаго прихода кражей свиней и живности у своихъ прихожанъ. Теперь онъ поселился во дворцѣ, за нимъ тѣснится раболѣпная толпа, онъ держитъ въ своихъ рукахъ имѣніе и жизнь Говардовъ и Гербертовъ. Немедленно явился рядъ подражателей. Очевиднымъ являлось, что гораздо выгоднѣе для кармана и гораздо безопаснѣе для головы сочинить публичный доносъ на мнимый заговоръ, чѣмъ грабить на большой дорогѣ или обрѣзывать монету. Согласно такому умозрѣнію, Бедлосы, Данджерфильды, Дугдэли, Тербервали постарались перемѣнить свою промышленность на другую, болѣе выгодную и менѣе опасную, чѣмъ та, къ которой они дотолѣ привылки. До самого распущенія Оксфордскаго Парламента папистскіе заговоры были важнѣйшими ихъ издѣліями. Потомъ, втеченіе семи лѣтъ, только заговоры виговъ были тѣми заговорами, за которые платилось. Послѣ революціи выступили на сцену якобитскіе заговоры; но публика сдѣлалась недовѣрчивѣе; и хотя новые лжесвидѣтели ни въ какомъ отношеніи не уступали своимъ предшественникамъ, но не пользовались уже такимъ вниманіемъ. Исторія перваго сильнаго удара, нанесеннаго промыслу этихъ гнусныхъ людей, вполнѣ заслуживаетъ обстоятельнаго изложенія.

Въ 1689 году и въ началѣ 1690 года, Вильямъ Фуллеръ оказалъ правительству услуги такого рода, какія иногда требуются правительствомъ и какія приводятся въ исполненіе только самыми безчестными людьми. Его полезная продажность, по обыкновенію, была награждена деньгами и презрѣніемъ. Щедрость правительства дала ему возможность жить втеченіе нѣсколькихъ мѣсяцовъ, какъ зажиточному джентльмену. Онъ назвалъ себя полковникомъ, нанялъ служителей, нарядилъ ихъ въ раззолоченныя ливреи, накупилъ великолѣпныхъ лошадей, нанялъ квартиру въ Полль-Моллѣ и ежедневно показывалъ свою безстыдную физіономію, украшенную роскошнымъ парикомъ въ пятьдесятъ гиней, въ переднихъ королевскаго дворца и въ театральныхъ ложахъ. Онъ даже придавалъ себѣ видъ королевскаго любимца, и, думая, вѣроятно, что Вильгельмъ не можетъ жить безъ него, послѣдовалъ за его величествомъ въ Ирландію, а потомъ на конгресь государей въ Гагу. Послѣ Фуллеръ хвастался, что въ Гагѣ онъ являлся на улицахъ со свитою, приличною посланнику, что платилъ по десяти гиней въ день за квартиру, и что самый бѣдный кафтанъ, который онъ удостоивалъ надѣвать на себя, состоялъ изъ серебряной парчи, по сорока шиллинговъ ярдъ. Естественно, такая расточительность скоро привела его къ бѣдности. Вскорѣ послѣ своего возвращенія въ Англію, онъ долженъ былъ укрываться отъ полиціи. Его обстоятельства находились въ отчаянномъ положеніи: онъ задолжалъ огромныя суммы; отъ правительства требовать ничего не могъ: его прошедшія услуги и безъ того награждены чрезъ мѣру; въ будущемъ, онъ не могъ принести никакой пользы: стоявъ въ качествѣ свидѣтеля на сторонѣ короны, онъ не могъ разсчитывать и получить мѣсто шпіона у якобитовъ. Всѣ сколько нибудь честные люди, къ какой бы партіи ни принадлежали, гнушались имъ и избѣгали его.

Именно въ то самое время, какъ онъ находился въ такомъ непріятномъ положеніи, вызывающемъ на искушеніе, ему случилось сойтись съ злѣйшимъ изъ искусителей, съ дьяволомъ въ человѣческой формѣ. Отсъ выпросилъ себѣ свободу, прощеніе и пенсію, которая сдѣлала его въ двадцать разъ богаче прочихъ чиновъ этой профессіи, прославленной его искусствомъ. Но онъ все еще былъ недоволенъ. Онъ жаловался, что имѣетъ теперь меньше трехсотъ фунтовъ годоваго дохода. Въ золотые дни папистскаго заговора ему отпускали въ три раза больше, отдавали въ его пользу роскошно меблированный дворецъ, кормили на серебрѣ и одѣвали въ шолкъ. Онъ неотвязчиво требовалъ увеличенія пенсіи. Болѣе того: онъ имѣлъ довольно наглости добиваться духовнаго мѣста, и думалъ, что жестоко былобы не удѣлить ему какой нибудь пребенды, деканства или даже, просто, прихода,-- въ то время, когда раздавалось столько епископскихъ митръ. Онъ не упускалъ никакого случая напоминать свои претензіи. Каждый день онъ являлся въ прихожихъ Парламента. Каждый день прохожіе могли видѣть, какъ онъ, торопливо, сколько позволяли ему кривыя ноги, перебѣгалъ отъ Чарингъ-Кросса къ Вестумистеръ-Голлю, пыхтя и горделиво надуваясь. Всякому встрѣчному онъ подробно истолковывалъ, какія услуги принесъ справедливому дѣлу и извощичьимъ языкомъ поносилъ государственныхъ людей и духовныхъ, чернившихъ его, по его подозрѣнію, при Дворѣ и отнимавшихъ у него епископскую митру. Когда онъ увидѣлъ, что ему неоставалось никакой надежды въ Англиканской церкви, онъ обратился къ баптистамъ. Баптисты приняли его сначала очень холодно; но онъ такъ трогательно разсказывалъ о чудномъ наитіи благодати, воздѣйствовавшей на его душу; давалъ такіе торжественные обѣты, призывая въ свидѣтели Іегову и блаженныхъ ангеловъ, что отнынѣ будетъ солью земли и пылающимъ свѣточемъ, что простымъ и честнымъ людямъ трудно было усомниться въ истинѣ его словъ. Онъ сѣтовалъ, по его словамъ, какъ одинокая горлица. Однажды онъ чуть даже не умеръ отъ печали, припомнивъ, что не принадлежитъ къ братству святыхъ. Наконецъ его приняли въ общину: но не провелъ онъ и года посреди своихъ новыхъ друзей, какъ они вполнѣ постигли его истинный характеръ и торжественно изгнали его, какъ лицемѣра. Съ этихъ поръ онъ сдѣлался смертельнымъ врагомъ главнѣйшихъ баптистовъ и преслѣдовалъ ихъ съ тѣмъ же самымъ предательствомъ, съ тою самою лживостью, съ тѣмъ же самымъ безстыдствомъ, съ тою же самою черною злобою", которые нѣсколько лѣтъ тому назадъ причинили погибель многихъ знаменитыхъ жертвъ. Тѣ, которые такъ недавно услаждались его назидательными разсказами о благодати, слушали теперь съ изумленіемъ, какъ онъ кричалъ, что отомститъ, отомститъ жестоко,-- что самъ Богъ подыметъ за него карающій мечъ, что негодяи, отлучившіе его, погибнутъ, что они принуждены будутъ покинуть родину, что у нихъ отнимутъ все до послѣдней рубашки и послѣдняго шиллинга. Наконецъ, его злобныя намѣренія были разрушены справедливымъ приказомъ городской полиціи,-- приказомъ, который оставилъ бы глубокое пятно на характерѣ всякаго другаго человѣка, но который почти ничего не прибавляетъ къ безчестію Тита Отса. Тѣмъ не менѣе, несмотря на всѣ перемѣны фортуны, его постоянно окружала небольшая шайка безпорядочныхъ и злонамѣренныхъ людей, которые, будучи презираемы и ненавидимы каждымъ честнымъ вигомъ, называли себя вигами и считали себя глубоко обиженными, потому что правительство не награждало ихъ низостей и клеветъ выгодными мѣстами на службѣ.

Въ 1691 году, Титъ нанялъ себѣ домъ близь Вайтголля, чтобъ быть поближе къ главному центру политическихъ интригъ и партій. Фуллеръ, жившій тутъ же по близости, получилъ доступъ въ его домъ. Злое начало, зародившееся въ немъ еще въ дѣтствѣ, при чтеніи мемуаровъ Данджерфильда, получило теперь полное развитіе, благодаря разговору Отса. Саламанкскій докторъ не былъ болѣе страшенъ, какъ свидѣтель; но, частью по дикой злобѣ, питаемой имъ ко всѣмъ, кого считалъ своими врагами, частью, просто, по обезьянской подвижности и любви къ злу, онъ чувствовалъ въ себѣ сильное побужденіе производить посредствомъ другихъ то, чего не могъ производить самъ лично. Въ Фуллерѣ онъ нашелъ испорченное сердце, бойкую рѣчь и рѣдкое безстыдство,-- качества, существенно необходимыя для ремесла лжесвидѣтеля и доносчика. Между ними завязалась дружба, если можно употребить здѣсь это слово. Отсъ открылъ Фуллеру свой домъ и даже свой кошелекъ. Застарѣлый грѣшникъ прямо и косвенно, черезъ своихъ агентовъ, внушалъ новичку, что ничто не придаетъ человѣку такой важности, какъ открытіе заговора, и что они живемъ въ такія времена, когда молодой человѣкъ, ничѣмъ не останавливающійся и никого не боящійся, можетъ произвести чудеса. "Революція,-- такъ постоянно толковалъ Титусъ и его паразиты: -- принесла мало толку. Крайніе виги не были награждены соотвѣтственно заслугамъ. Даже на Отса -- такова неблагодарность людей -- холодно смотрятъ при новомъ Дворѣ. Гнусные тори засѣдаютъ въ комитетахъ и имѣютъ доступъ въ королевскій кабинетъ. Было бы славно и благородно потянуть ихъ головы на плаху. Особенно бы отрадно увидѣть Ноттингэма на висѣлицѣ въ Товеръ-Гиллѣ. Ненависть, съ которою эти подлые люди смотрѣли на Ноттингэма, не имѣла границъ. По всему вѣроятію, эта ненависть не столько возбуждалась его политическими мнѣніями, безспорно достойными порицанія, сколько его нравственнымъ характеромъ, въ которомъ самое внимательное изслѣдованіе открыло бы очень мало такого, что не заслуживаетъ похвалы. Отсъ, съ авторитетомъ, на который опытность и успѣхъ даютъ право наставнику, читалъ своему ученику лекціи о способѣ составлять фальшивые доносы. а Ты могъ бы извлечь много, говорилъ онъ съ клятвою и бранью: -- безконечно много изъ того, что ты видѣлъ и слышалъ въ Сенъ-Жерменѣ. Никогда не бывало лучшихъ основаній для заговора. Но ты глупъ; ты вѣтрогонъ; бить бы тебя, бить. Я никогда не поступилъ бы такъ. Я, мой другъ, шелъ прямо къ Карлу и рѣзалъ ему правду. Лодердэля я въ глаза называлъ мошенникомъ. Король, министры, лорды, депутаты -- всѣ трепетали меня. Но вы, молодежь, всѣ вы глупы". Фуллеръ сильно проникнулся этими воззваніями. Однако, нѣкоторые изъ его товарищей намекнули ему, что если онъ точно рѣшился губить злодѣевъ доносами, то пусть поостережется показываться такъ часто въ кондитерскихъ вмѣстѣ съ Титомъ. "Докторъ, сказалъ одинъ изъ этой шайки:-- превосходный человѣкъ и совершилъ великіе подвиги въ свое время; но многіе, неразумные, питаютъ къ нему предубѣжденіе, и если вы дѣйствительно рѣшились открыть заговоръ, то чѣмъ рѣже будете показываться съ нимъ, тѣмъ лучше". Согласно этому, Фуллеръ пересталъ открыто посѣщать домъ Отса, но все еще продолжалъ получать уроки отъ своего великаго учителя втайнѣ.

Надо отдать справедливость Фуллеру: онъ тогда только рѣшился взять на себя ремесло лжесвидѣтеля и доносчика, когда ему не оставалось никакой надежды поддержать свою жизнь другими низостями и плутнями. Нѣкоторое время онъ жилъ милостью королевы; потомъ собиралъ вспоможенія, выдавая себя за одного изъ членовъ благородной Фамиліи Сиднеевъ. Онъ вымолилъ отъ Тиллотсона нѣкоторую сумму и отплатилъ добродушному архіепископу, названъ себя любимымъ племянникомъ его преосвященства. Но осенью 169J года, всѣ эти источники изсякли и онъ былъ заключенъ наконецъ въ тюрьму. Теперь онъ увидѣлъ, что наступило время объявить, что онъ открылъ заговоръ.

Онъ обратился сначала къ Тиллотсону и Портлэнду: но какъ Тяллотсонъ, такъ и Портлэндъ скоро замѣтили, что онъ лжетъ. Однако сказанное имъ было передано королю, который, какъ и надо было ожидать, отвергъ съ холоднымъ презрѣніемъ и доносъ и доносчика. Оставалось попытать, нельзя ли поднять пламя въ Парламентѣ.

Вскорѣ послѣ открытія Парламента, Фуллеръ письменно просилъ Палату Общинъ выслушать нѣчто весьма важное и обѣщалъ сдѣлать чудныя открытія. Его привели изъ темницы къ рѣшеткѣ Палаты, и здѣсь онъ разсказалъ длинную сказку. Іаковъ, говорилъ онъ, передалъ свою королевскую власть шести коммиссіонерамъ, изъ которыхъ первымъ считается Галифаксъ. Болѣе пятидесяти лордовъ и джентльменовъ подписали адресъ къ французскому королю, умоляя его возстановить вооруженною рукою династію Стюартовъ. Фуллеръ объявилъ, что видѣлъ этотъ адресъ и назвалъ многія фамиліи, подписанныя подъ нимъ. Нѣкоторые члены Парламента сдѣлали строгія замѣчанія на неправдоподобность разсказа и на характеръ свидѣтеля. Онъ, говорили они, одинъ изъ величайшихъ негодяевъ на всемъ земномъ шарѣ, и между тѣмъ разсказываетъ такія вещи, которымъ едва бы можно повѣрить, если бы онѣ исходили изъ устъ небеснаго ангела. Фуллеръ дерзко взялъ на себя представить доказательства, которыя убѣдятъ самого недовѣрчиваго. Онъ признается -- таить не зачѣмъ,-- что имѣетъ сообщенія съ нѣкоторыми агентами Іакова. Эти лица готовы загладить теперь свою вину. Ихъ свидѣтельство будетъ рѣшительнымъ, потому что они владѣютъ такими очевидными доказательствами, которыя необходимо приведутъ виновнаго въ смущеніе. Эти люди потому только молчатъ, что видятъ нѣкоторыхъ изъ измѣнниковъ на высокихъ мѣстахъ въ обществѣ и близкими къ королевской особѣ, и боятся навлечь на себя месть такихъ сильныхъ и злонамѣренныхъ людей. Фуллеръ кончилъ просьбою о деньгахъ, увѣряя Палату, что употребитъ ихъ на доброе дѣло. Будь исполнена его безстыдная просьба, онъ вѣроятно заплатилъ бы свои долги, получилъ бы свободу и скрылся: но Палата благоразумно требовала увидѣть сначала свидѣтелей. Тогда онъ началъ лукавить и увертываться. Названные имъ джентльмены находятся теперь на континентѣ и не могутъ явиться сюда безъ паспортовъ. Паспорты были переданы ему, но онъ жаловался, что они неудовлетворительны. Наконецъ Палата, твердо рѣшившаяся доискаться истины, представила королю адресъ, требовавшій для Фуллера охранительной грамоты на самыхъ безграничныхъ условіяхъ. Охранительная грамота была дарована. Прошло шесть недѣль, а объ свидѣтеляхъ ни слуху, ни духу. Друзья лордовъ и джентльменовъ, обвиненныхъ въ измѣнѣ, настоятельно представили Парламенту, что онъ не долженъ расходиться, пока не достигнетъ какихъ нибудь рѣшительныхъ результатовъ относительно такихъ важныхъ вопросовъ. Фуллеръ получилъ приказъ явиться въ судъ. Онъ жаловался на болѣзнь и увѣрялъ, уже не первый разъ, что его отравили якобиты. Но всѣ его планы уничтожились съ энергіею, съ которою дѣйствовала Палата. Къ его постели былъ посланъ комитетъ, съ приказаніемъ разузнать, точно ли онъ имѣетъ свидѣтелей, и если имѣетъ, то гдѣ они теперь находятся. Члены, избранные для этой дѣли, отправились въ королевскую тюрьму, и нашли Фуллера въ страданіяхъ желудкомъ, причиненныхъ, по всему вѣроятію, какимъ нибудь лекарствомъ, которое онъ проглотилъ, чтобъ обмануть ихъ. Въ отвѣтъ на вопросы депутатовъ, онъ сказалъ, что двое изъ его свидѣтелей, Делзваль и Гесъ находятся въ Англіи и живутъ въ домѣ римско-католической аптеки, въ Гольборнѣ. Какъ только Палата получила отъ комитета увѣдомленіе, тотчасъ нѣсколько членовъ отправилось въ указанный домъ. Этотъ домъ и всѣ сосѣдніе дома были тщательно обысканы. Делавэля и Геса нигдѣ не находили; равно и никто въ сосѣдствѣ никогда не видалъ такихъ людей и не слыхалъ объ нихъ. По этому въ послѣдній день засѣданій, Палата единодушно рѣшила, что Вилльямъ Фуллеръ лжесвидѣтель,-- что онъ оскорбилъ правительство и Парламентъ и что надлежитъ представить королю адресъ, требующій ему заслуженнаго наказанія.

Согласно тому, Фуллера подвергнули суду, обвинили, и приговорили къ штрафу, тюремному заключенію и выставкѣ къ позорному столбу. Эту выставку, болѣе ужасную, чѣмъ самая смерть для человѣка не вовсе утратившаго чувство стыда, Фуллеръ перенесъ съ окаменѣлостью, достойною его двухъ любимыхъ образцовъ -- Данджерфильда и Отса. Онъ имѣлъ безстыдство до конца жизни утверждать, что палъ жертвою интригъ послѣдняго Стюарта, который не пожалѣлъ шести тысячъ фунтовъ, чтобы погубить его. Делавэль и Гесъ, такъ гласитъ сочиненная имъ басня -- получили личное увѣдомленіе отъ Іакова. Они, повинуясь его приказаніямъ, уговорили Фуллера поручиться за ихъ свидѣтельство и потомъ скрылись, оставивъ его на жертву мстительности Парламента. Басня была принята по достоинству, и Фуллеръ впалъ во мракъ забвенія, потомъ два или три раза онъ возникалъ вновь на минуту для позора и преступленія.

"Современникъ", No 10, 1857

Оставить комментарий Маколей Томас Бабингтон (yes@lib.ru) Год: 1857 Обновлено: 25/07/2017. 230k. Статистика. Статья: История Раcсказы из истории Англии	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Экспедиция на юг Ирландии.- Марльборо берет Корк и Кинсэль.- Шотландские дела.- Интриги Монгомери с якобитами.- Открытие Шотландского Парламента.- Церковное устройство.- Вильгельм недоволен церковным устройством Шотландии.- Общее собрание Шотландской церкви.- Положение дел на континенте.- Герцог савойский присоединяется к коалиции.- Заговор якобитов.- Митинг главных заговорщиков.- Бумаги, переданные Престону.- Кэрмэрген узнает о заговоре.- Арест Престона и его товарищей.- Путешествие Вильгельма в Голландию.- Въезд Вильгельма в Гагу.- Конгресс в Гаге.- Вильгельм сам ведет дипломатические переговоры, не имея министра иностранных дел.- Следует ли обвинять его зато в отступлении от конституционных начал.- Неудобства, неизбежные в коалиции.- Осада и падение Мопса.- Нерешительность Престона и его признанья.- Смерть Джорджа Фокса, его характер.- Измена Росселя, Годольфина и Марльборо.- Война в Ирландии.- Сражение при Агриме.- Вторая осада Лимерика.- Капитуляция Лимерика.- Положение Ирландии после войны.- Отношение победителей-англичан к туземцам.- Ирландские патриоты восемнадцатого столетия.- Открытие Английского Парламента.- Прения по поводу ост-индской торговли.- Прения по поводу билля об изменении суда над государственными преступниками.- Заговор Марльборо против Вильгельма.- Заговор Фуллера.

Маколей Томас Бабингтон Статья тринадцатая

РАЗСКАЗЫ ИЗЪ ИСТОРІИ АНГЛІИПРИ КОРОЛЯХЪ ІАКОВЪ II и ВИЛЬГЕЛЬМѢ III И КОРОЛЕВѢ АННѢ.

Маколей Томас Бабингтон
Статья тринадцатая

РАЗСКАЗЫ ИЗЪ ИСТОРІИ АНГЛІИ
ПРИ КОРОЛЯХЪ ІАКОВЪ II и ВИЛЬГЕЛЬМѢ III И КОРОЛЕВѢ АННѢ.