Lib.ru/Классика: Маколей Томас Бабингтон. Статья двенадцатая

РАЗСКАЗЫ ИЗЪ ИСТОРІИ АНГЛІИ

ПРИ КОРОЛЯХЪ ІАКОВѢ II И ВИЛЬГЕЛЬМѢ III II КОРОЛЕВѢ АННѢ,

ИЗЪ МАКОЛЕЯ.

Парламентъ.-- Удаленіе Галифакса.-- Бюджетъ.-- Билль о правахъ.-- Злоупотребленія во флотѣ и при веденіи ирландской войны.-- Встрѣча Уокера въ Англіи.-- Эдмундъ Лудло.-- Мстительность виговъ.-- Джонъ Гэмпденъ.-- Билль о корпораціяхъ.-- Билль о невиновности.-- Дѣло Сойера.-- Король хочетъ удалиться въ Голландію.-- Виги недовольны его намѣреніемъ ѣхать въ Ирландію.-- Отсрочка засѣданій Парламента.-- Радость тори.-- Распущеніе Парламента.-- Выборы.-- Перемѣны въ правительствѣ.-- Лотеръ.-- Парламентскіе подкупы.-- Сэръ Джонъ Триворъ.-- Неудовольствіе виговъ.-- Сношенія нѣкоторыхъ изъ нихъ съ Сенъ-Жерменомъ; Шрьюсбери, Фергюсонъ.-- Новый Парламентъ.-- Опредѣленіе бюджета.-- Содержаніе принцессы Датской.-- Утвержденіе актовъ прошлогодняго Парламента.-- Билль объ отреченіи.-- Актъ помилованія.-- Отсрочка засѣданій Парламента.-- Приготовленія къ войнѣ.-- Дублинская администрація.-- Помощь Іакову отъ Людовика.-- Планъ англійскихъ якобитовъ.-- Кларендонъ, Эльзбери, Дертмоутъ, Престонъ.-- Предательство Фуллера.-- Арестъ Крона.-- Двусмысленные поступки Шрьюсбери.-- Совѣтъ девяти.-- Кларендонъ.-- Отъѣздъ Вильгельма въ Ирландію.-- Дѣло Крона.-- Флотъ Турвилля въ Британскомъ каналѣ.-- Бичигетская битва.-- Безпокойство въ Лондонѣ.-- Битва при Флёрюрѣ.-- Духъ націи.-- Мужество Шрьюсбери.-- Ирландская война.-- Прибытіе Вильгельма въ Каррик-Фергусъ.-- Битва при Бойнѣ.-- Бѣгство Іакова.-- Впечатлѣнія, произведенныя во Франціи, Римѣ и Лондонѣ извѣстіями объ ирландскихъ дѣлахъ.-- Прибытіе Іакова во Францію.-- Сдѣланный ему пріемъ.-- Высадка Турвилля въ Англію.-- Озлобленіе англичанъ противъ французовъ.-- Форма якобитской молитвы.-- Негодованіе противъ неприсягнувшихъ епископовъ.-- Продолженіе ирландской войны.-- Неудачная осада Лиммерика.-- Возвращеніе Вильгельма въ Англію.

Между тѣмъ какъ конвокація бушевала въ одной половинѣ Вестминстерскаго Дворца, Парламентъ еще неукротимѣе бушевалъ въ другой половинѣ. Палаты, отсроченныя 20 августа, снова собрались 19 октября. Въ первомъ же засѣданіи всѣ были изумлены неожиданной перемѣной. Галифаксъ не сидѣлъ у же на президентскомъ мѣстѣ. Онъ справедливо ожидалъ, что нападенія, едва непогубившія его въ предшествовавшую сессію, возобновятся. Событія, происшедшія во время парламентской вакаціи, особенно бѣдственный ирландскій походъ, доставляли его врагамъ новые поводы къ обвиненіямъ. Его управленіе было несчастливо и хотя неудачи надобно было отнести преимущественно къ причинамъ, независящимъ отъ человѣческой предусмотрительности, отчасти надобно было отнести и къ особенностямъ его характера и ума. Извѣстно было, что сильная партія въ Палатѣ Общинъ хочетъ требовать его удаленія; а онъ не могъ уже разсчитывать на поддержку со стороны короля. Очень естественно было государю, одаренному характеромъ чрезвычайно практическимъ, утомиться министромъ съ характеромъ созерцательнымъ. Вильгельмъ не любилъ изслѣдованій и теорій, отнимавшихъ много времени и не приводившихъ ни къ какому выводу. Однажды онъ не удержался даже отъ упрека Галифаксу за нерѣшительность. Галифаксъ, пораженный семейными несчастіями, огорченный непріятностями отъ политическихъ враговъ, тревожимый опасеніями подвергнуться обвиненію отъ Парламента и уже не поддерживаемый королевскою благосклонностію, рѣшился промѣнять государственною дѣятельность на тихую деревенскую жизнь. Въ началѣ октября стало извѣстію, что онъ не будетъ предсѣдательствовать въ Палатѣ Лордовъ; въ то же время по секрету начали шептать, что онъ думаетъ совершенно удалиться отъ дѣлъ и остается министромъ только по имени, пока найдется ему преемникъ. Эткенсъ былъ назначенъ президентомъ Палаты Лордовъ.

По многимъ важнымъ вопросамъ не было, кажется, разногласія въ Парламентѣ. Палата Общинъ единогласно рѣшила поддерживать короля въ энергическомъ веденіи ирландской и французской войнъ. Также единогласно Палата назначила на военныя издержки два мильона фунтовъ сверхъ обыкновеннаго бюджета и рѣшила большую часть этой суммы собрать посредствомъ налога на недвижимую собственность. Кромѣ того, были наложены новыя пошлины на чай, кофе и шеколадъ.

Билль о правахъ, надѣлавшій такъ много раздора въ предъидущей сессіи, былъ снова внесенъ въ Парламентъ и принятъ безъ всякихъ затрудненій. Лорды не настаивали больше на томъ, чтобы опредѣлить наслѣдство престола въ томъ случаѣ, когда не будетъ потомкомъ у Маріи, Анны и Вильгельма, и на одиннадцать лѣтъ вопросъ этотъ оставался забытъ. Но въ биллѣ оправахъ заключались нѣкоторыя другія статьи, заслуживающія упоминовенія. Точнѣе, нежели въ Деклараціи права, было опредѣлено, что папистъ не можетъ царствовать въ Англіи, и было прибавлено, что англійскій государь не можетъ вступать въ бракъ съ католичкою. Вопросъ о разрѣшительной власти былъ окончательно разрѣшенъ единственнымъ способомъ, не допускавшимъ никакого двусмыслія. Декларація права говорила только, что разрѣшительная власть въ томъ смыслѣ, какъ присвоивалъ ее Іаковъ, незаконна. Въ томъ, что до извѣстной степени разрѣшительная власть принадлежала коронѣ, не спорили даже вигистскіе юристы; по въ какой именно степени можетъ корона законнымъ образомъ пользоваться этою властію, юристы не могли рѣшить точнымъ образомъ. Для устраненія споровъ и опасностей, билль о правахъ совершенно уничтожалъ эту ненормальную власть, бывшую источникомъ столькихъ раздоровъ.

Въ Палатѣ Общинъ возникъ, какъ и надобно было ожидать, рядъ жаркихъ преній о бѣдствіяхъ, постигшихъ Англію въ послѣдніе мѣсяцы. Небрежность, или недобросовѣстность морскаго управленія, плутни поставщиковъ, грабительства капитановъ, убытки торговаго флота послужили предметомъ для многихъ рѣзкихъ рѣчей. Въ самомъ дѣлѣ, нельзя было не жаловаться на все это. Строгое слѣдствіе, лично произведенное самимъ Вильгельмомъ, доказало, что соль, которой посолено было мясо для Флота, была испорчена вредными примѣсями. Поставщики сваливали вину на крысъ, но Палата Общинъ не расположена была слушать подобныя оправданія. Многіе изъ виновныхъ въ обманѣ правительства и отравленіи матросовъ были арестованы. Но не подвергся, никакой непріятности человѣкъ, болѣе всѣхъ виновный -- Торрингтонъ. У него были друзья и между вигами и между тори; онъ обладалъ многими качествами, дѣлавшими его популярнымъ; даже пороки его не принадлежали къ числу тѣхъ, которыми возбуждается общественное негодованіе; нація охотно прощала храброму и прямодушному моряку его пристрастіе къ бутылкѣ, къ разгульнымъ друзьямъ и красавицамъ, и забывала, какъ опасно положеніе страны, охраненіе которой ввѣрено человѣку, преданному такимъ порокамъ.

Бѣдствія арміи, посланной въ Ирландію, произвели сильный взрывъ негодованія. Палата Общинъ отдавала честь благоразумію и твердости, съ которыми Шомбергъ велъ этотъ чрезвычайно затруднительный походъ и за всѣ неудачи компаніи обвиняла Коммиссаріатъ. "Даже повальныя болѣзни были бы легко отвращены, еслибъ Коммиссаріатъ снабдилъ армію нужными припасами, говорили ораторы Палаты:-- болѣзнь вообще пощадила тѣхъ, у кого была теплая одежда и постель; она тысячами погубила тѣхъ" которые безъ теплой одежды спали на мокрой землѣ. Государство израсходовало страшныя суМмьл,а войскамъ жалованье выплачивалось не аккуратно. Сотни лошадей, десятки тысячъ башмаковъ были куплены на казенныя деньги, а аммуниція не была доставляема къ арміи по недостатку подводъ и солдаты шли по грязи босые. Тысяча-семьсотъ фунтовъ было отпущено на покупку лекарствъ, а въ лагерѣ не было и такихъ лекарствъ, которые найдутся у каждаго аптекаря въ самомъ маленькомъ городкѣ". Всѣ громко обвиняли Шельза, бывшаго начальникомъ Коммиссаріата. Палата приняла адресъ королю, въ которомъ просила его вызвать Шельза въ Англію и подвергнуть пересмотру его счеты и бумаги. На это требованіе король охотно согласился; "ю вигистское большинство шло дальше. "Кто рекомендовалъ Шельза на важное мѣсто генералъ-коммиссара? Онъ былъ любимцемъ Іакова. Онъ защищалъ всѣ дѣйствія произвольной власти. Какимъ же образомъ онъ, креатура Іакова, получилъ завѣдываніе продовольствованіемъ арміи Вильгельма?" Горячіе виги предложили Палатѣ просить его величество сказать, кто рекомендовалъ ему Шельза. Умѣренные виги доказывали, что спрашивать объ этомъ короля было бы неприлично. Это значило бы принуждать его или быть обвинителемъ своихъ министровъ, или ссориться съ представителями націи. "Вы можете, если хотите, оросить короля объ удаленіи совѣтниковъ, склонившихъ его къ этому несчастному назначенію "говорилъ Сомерсъ. Вѣроятно онъ уважитъ такой совѣтъ; но не предлагайте ему такихъ вопросовъ, на которые тяжело отвѣчать благородному человѣку." Послѣ жаркихъ двухдневныхъ преній, новый адресъ былъ принятъ 295 голосами противъ 146. Король, какъ и можно было предвидѣть, не захотѣлъ стать доносчикомъ, и Палата не настаннад* больше о своемъ требованіи. На третій адресъ, просившій о томъ, чтобы въ Ирландію послана была коммиссія для изслѣдованія коммиссаріатскихъ дѣлъ, Вильгельмъ отвѣчалъ благосклонно и предоставлялъ самой Палатѣ назначить коммиссаровъ. Палата, не желая уступить ему въ деликатности, отвѣчала, что совершенно ввѣряетъ мудрости его величества это избраніе.

Среди печальныхъ преній объ орландской войнѣ пріятнымъ эпизодомъ былъ пріѣздъ. Уокера въ Лондонъ. Мужественный пастырь, защищавшій Лондондерри, былъ принятъ съ единодушнымъ энтузіазмомъ. Во всѣхъ магазинахъ эстамповъ явились его портреты; корреспонденція о новостяхъ замѣнявшая тогда газеты, развозила по всѣмъ концамъ королевства разсказы о его наружности, словахъ и дѣйствіяхь. На всѣхъ перекресткахъ продавались панегирики ему и въ стихахъ и въ прозѣ; толпами собирался народъ смотрѣть на него. Оба университета поднесли ему дипломъ на степень доктора-богословіи. Поклонники его совѣтовали ему являться во дворецъ въ томъ военномъ мундирѣ, въ которомъ предводительствовалъ онъ вылазками своихъ согражданъ. Но съ благоразуміемъ, которое не всегда удавалось ему сохранять, онъ явился ко Двору въ мирной одеждѣ своего званія, былъ принятъ чрезвычайно милостиво и получилъ въ подарокъ пять тысячъ фунтовъ. "Не думайте, докторъ, сказалъ Вильгельмъ: -- что я предлагаю вамъ эту сумму, какъ награду за ваши заслуги. Увѣряю васъ, что считаю себя и теперь точно въ такомъ же долгу у васъ, какъ до этого подарка."

Уокеръ представилъ Палатѣ Общинъ просьбу, .объяснявшую бѣдственное положеніе вдовъ и сиротъ, оставшихся послѣ гражданъ, погибшихъ при защитѣ города. Палата немедленно объявила ему благодарность за то и представила королю адресъ о назначеніи десяти тысячъ фунтовъ для раздачи семействамъ, страданія которыхъ столь трогательно изображались Уокеромъ. На другой день Уокеръ былъ приглашенъ въ Палату. Президентъ, увѣдомивъ его объ исполненіи его просьбы, благодарилъ его за мужество и просилъ его передать жителямъ Лондондерри, что ихъ храбрость и вѣрность навсегда останутся въ благодарномъ воспоминаніи Палаты Общинъ Англіи.

Около того же времени парламентскія пренія были прерваны другимъ интереснымъ эпизодомъ, возникшимъ также изъ событіи ирландской войны. Предъидущею весною, когда каждый курьеръ изъ Ирландіи привозилъ прискорбныя извѣстія, и на всемъ островѣ только за стѣнами Лондондерри Эннискилена признавалась власть англійскаго правительства, естественно было англичанамъ вспомнить, съ какою грозною энергіею великіе пуританскіе воители подавили возмущеніе ирландцевъ въ предшествовавшее поколѣніе. Многіе заговорили о Кромвеллѣ, Айртонѣ и ихъ товарищахъ. Одинъ изъ этихъ людей, Эдмундъ Лудло, былъ еще въ живыхъ; онъ былъ уже старъ, но геній его сохранялъ всю свѣжесть. Мужество его было по прежнему неизмѣнно, умъ силенъ. Въ годы измѣнъ и легкомыслія онъ остался вѣренъ убѣжденіямъ своей юности; даже враги его сознавались, что онъ во всю жизнь не измѣнялъ себѣ и противъ произвольной власти Кромвелла возставалъ, точно также, какъ противъ Стюартовъ. Одно только пятно было на его имени, но во мнѣніи большинства его соотечественниковъ пятно это не могло быть омыто ничѣмъ и никогда. Его печать и его подпись были на смертномъ приговорѣ Карла I.

По возвращеніи Стюартовъ, Лудло удалился на берега Женевскаго озера. Съ нимъ уѣхалъ туда еще одинъ изъ судей Карла, Джонъ Лисль. Но даже въ Швейцаріи эти люди не были безопасны. Ихъ головы были оцѣнены, и множество ирландскихъ авантюристовъ, одушевляемыхъ національною и религіозною ненавистью, стремились получить богатую награду за убійство. Лисль палъ отъ руки одного изъ этихъ убійцъ, по Лудло уцѣлѣлъ отъ всѣхъ преслѣдованій. Нѣкоторые изъ самыхъ рѣшительныхъ виговъ смотрѣли на него съ уваженіемъ, возраставшимъ по мѣрѣ того, какъ проходили годы и наконецъ онъ остался единственнымъ представителемъ сонма сильныхъ душой людей, побѣдоносныхъ въ страшной междоусобной войнѣ. Не разъ враги дома Стюартовъ вызывали его покинуть убѣжище и стать ихъ предводителемъ, но онъ благоразумно отказывался отъ участія въ предпріятіяхъ, которыя не могли увѣнчаться успѣхомъ.

Съ переворотомъ 1688 года открывались ему новыя надежды. Ученіе о безграничномъ повиновеніи, которому до той норы никто не могъ противоречить не подвергаясь опасности, было отвергнуто, какъ противозаконное. Вильгельмъ низвергъ Іакова, основываясь на тѣхъ же самыхъ принципахъ, которыми руководился Долгій Парламентъ. Люди, уважавшіе Лудло, въ томъ числѣ нѣкоторые важные сановники, увѣряли его, что онъ можетъ безопасно возвратиться въ Англію, мало того, что ему могутъ поручить даже войну въ Ирландіи, гдѣ имя его еще было чтимо ветеранами и ихъ дѣтьми. Онъ пріѣхалъ; въ началѣ сентября разнеслась молва, что онъ въ Лондонѣ. Но друзья его ошиблись въ своихъ предположеніяхъ. Только небольшое число крайнихъ виговъ считало тогда законнымъ тотъ приговоръ, который былъ подписанъ Лудло; всѣ остальные англичане вспоминали объ этомъ дѣлѣ съ ужасомъ. Быть можетъ, еслибъ Лудло жилъ отшельникомъ и не показывался въ многочисленныхъ собраніяхъ, старику позволили бы умереть на родной землѣ. Но онъ не скрывался отъ публики, онъ являлся на улицахъ столицы; разнеслась молва, что онъ говоритъ о своей надеждѣ быть главнокомандующимъ, что его квартира сдѣлалась сборищемъ всѣхъ крайнихъ виговъ. Тори заговорили объ этомъ въ Палатѣ Общинъ и потребовали исполненія приговора, произнесеннаго при Карлѣ II надъ людьми, судившими Карла I. Палата Общинъ рѣшила просить короля о томъ, чтобы Лудло былъ арестованъ. Король сказалъ, что исполнитъ требованіе Палаты, по издалъ повелѣніе арестовать Лудло тогда, когда отъ успѣлъ уѣхать изъ Англіи, и снова скрылся, уже навсегда, въ своемъ альпійскомъ убѣжищѣ.

Англійскіе путешественники еще видятъ сохранившимся его домъ на берегу озера и его гробъ въ церкви, среди виноградниковъ, осѣняющихъ городокъ Веве. Прежде можно было еще прочесть на его домѣ надпись, говорившую, что каждая земля отчизна тому, кому отецъ -- Богъ: "Omne solum forti patria, quia patris."

Тори и виги были, или казались единодушны въ прославленіи Уокера, въ отверженіи Лудло, но вражlа ихъ была теперь сильнѣе, нежели когда нибудь. Король надѣялся, что во время парламентской вакаціи затихнутъ несогласія, помѣшавшія въ прошедшую сессію принятію билля о невиновности. Открывая засѣданіе Палатъ, онъ убѣждалъ ихъ положить конецъ опасеніzмъ и раздорамъ, которые не прекратятся, пока тысячи людей будутъ трепетать за свои помѣстья и даже самую жизнь. Но просьба эта была напрасна. Октябрь, ноябрь, декабрь прошли, а Парламентъ все еще ничего не сдѣлалъ для ея исполненія. Правда, былъ внесенъ въ Палату Общинъ билль о невиновности, по Палата не давала ему движенія. Какъ ни мстительны были виги, покидая Вестминстеръ, по возвратились въ Вестминстеръ они еще болѣе мстительными. Считая себя непреодолимо сильными, они отвергали всякую мысль объ уступкахъ или примиреніи, какъ во времена папистскаго заговора и доносовъ Отса. Явился снова на сцену и самъ Отсъ. Лишенный права быть свидѣтелемъ, онъ былъ уже безвреденъ, но надежда видѣть мщеніе, совершаемое другими, привлекала его въ переднія комнаты парламентскихъ залъ и снова каждый день слышалось въ галлереяхъ его знакомое всѣмъ восклицаніе: "О, Господи! о, Господи!" Палата Общинъ напала прежде всего на людей, принявшихъ католическую вѣру при Іаковѣ. Были посланы въ Тоуэръ графы Петерборо и Салисбери, былъ приведенъ къ допросу въ Палату Общинъ и Обагія Уокеръ, тотъ профессоръ Оксфордскаго Университета, который совершалъ католическое служеніе въ своемъ коллегіумѣ. Онъ обнаружилъ малодушіе и лицемѣріе, лишившее его всякаго права на пощаду. Онъ утверждалъ, что никогда не измѣнялъ Англиканской церкви, и никогда не соглашался съ ученіемъ папистовъ. Палата съ презрѣніемъ послала его въ тюрьму.

Между тѣмъ Палата Лордовъ назначила комитетъ для изслѣіованія о томъ, кого должно обвинять въ нарушеніи закона при казни Росселя, Сиднея и другихъ знаменитыхъ виговъ. Главнымъ предметомъ слѣдствія было открыть злоупотребленія со стороны шерифа при составленіи списка присяжныхъ. По сэръ До щи Портъ, знаменитый политико-экономъ, бывшій шерифомъ во время процесса Росселя и Сиднея, успѣлъ выдержать допросъ, благодаря твердости своего характера и уму. Онъ упорно говорилъ, что при составленіи списка присяжныхъ никогда не руководился политическими соображеніями. Очевидно онъ лгалъ; это прямо говорили ему вигистскіе лорды. По юридическихъ уликъ противъ него не было и Палата не могла наказать его. Тѣмъ не менѣе позоръ остается на его имени, къ прискорбію людей, которые, проклиная его свирѣпость и недобросовѣстность въ политикѣ, не могутъ забыть, что онъ былъ однимъ изъ глубочайшихъ мыслителей своего времени.

Галифаксъ былъ болѣе счастливъ: онъ совершенно оправдался не только отъ юридическихъ, но и всѣхъ нравственныхъ обвиненій. На него нападали съ большею жестокостью, нежели на кого нибудь; по самое строжайшее изслѣдованіе обнаружило только Факты, приносившіе ему честь. Тиллотсонъ былъ призванъ въ Палату, какъ человѣкъ, бывшій посредникомъ между Галифаксомъ и Росселемъ, когда Россель находился въ Тоуэрѣ. "Милордъ Галифаксъ, сказалъ онъ, дѣлалъ все, что могъ, въ пользу милорда Росселя; и, умирая, милордъ Россель поручилъ мнѣ благодарить милорда Галифакса за его доброту и расположеніе." Оказалось, что несчастный герцогъ Монмоутъ испыталъ подобную же доброту отъ Галифакса. Явился только одинъ свидѣтель противъ Галифакса, Джонъ Гэмпденъ, который нѣкогда спасся отъ висѣлицы малодушными просьбами и огромными подарками. Теперь онъ былъ могущественнымъ человѣкомъ, предводителемъ господствующей партіи въ Палатѣ Общинъ, но, не смотря на все внѣшнее счастіе, оставался однимъ изъ несчастнѣйшихъ людей въ мірѣ. Воспоминаніе объ унизительной роли, которую нѣкогда игралъ онъ передъ Джеффрейзомъ, мучило его, ожесточало его, возбуждало его къ неумолимому мщенію всѣмъ тѣмъ, которые, прямо или косвенно, содѣйствовали его униженію. Изъ всѣхъ виговъ, онъ былъ самымъ непримиримымъ и упорнѣйшимъ противникомъ амнистіи. Много мѣсяцевъ онъ ораторствовалъ противъ Галифакса въ Палатѣ Общинъ, а теперь явился свидѣтелемъ противъ него въ Палату Лордовъ. Онъ утверждалъ, что интриги Галифакса ввели его въ опасность быть казненнымъ, по эти слова обратились въ стыдъ самому Гэмпдену. Онъ былъ принужденъ сознаться, что посылалъ свою жену просить заступничества у человѣка, котораго теперь преслѣдовалъ.-- "Какимъ-же образомъ, спросилъ Галифаксъ, могли вы искать заступничества у человѣка, который хотѣлъ погубить васъ?" -- "Тутъ нѣтъ ничего страннаго, сказалъ Гэмпденъ: -- кого же мнѣ было и просить, какъ не тѣхъ людей, которые тогда имѣли силу? Я просилъ Джеффрейза, я просилъ Петера и заплатилъ имъ шесть тысячъ фунтовъ за ихъ услуги." -- "Но взялъ ли что нибудь отъ васъ лордъ Галифаксъ?" -- "Нѣтъ, онъ ничего не взялъ съ меня." -- "Кажется, мистеръ Гэмпденъ, вы посылали свою жену еще разъ къ Галифаксу благодарить его за добрыя услуги." -- "Да, кажется, посылалъ, отвѣчалъ Гэмпленъ, но не знаю хорошенько, дѣйствительно ли услуги его были мнѣ полезны."

Словомъ, Гэмпденъ только вновь пристыдилъ себя, жалуясь на Галифакса. Напротивъ, благородная лэди Россель, которая пострадала отъ Іакова гораздо больше, нежели Гэмпденъ, протестовала противъ несправедливости крайнихъ виговъ относительно Галифакса.

Но ожесточеніе Джона Гэмпдена было непобѣдимо; чрезъ нѣсколько дней, когда Палата Общинъ разсуждала о состояніи государственныхъ дѣлъ, онъ произнесъ горькую рѣчь, въ которой всѣ несчастія настоящаго года приписывалъ вліянію тѣхъ людей, которые во время папистскаго заговора были обвиняемы Парламентомъ, которые потомъ хотѣли быть посредниками между Іаковомъ и Вильгельмомъ. Ясно было, что онъ имѣлъ въ виду преимущественно Галифакса. Онъ даже заговорилъ объ опасности для короля терпѣть въ своей службѣ людей съ республиканскими убѣжденіями,-- это опять очевидно относилось къ Галифаксу, который въ теоріи предпочиталъ республиканскую Форму правленія, ходя ни мало не думалъ о враждѣ къ монархическому устройству Англіи. Но этотъ намекъ навлекъ только заслуженныя насмѣшки на Гэмпдена. Въ самомъ дѣлѣ, ему ли, внуку того Гэмпдена, который сражался противъ Карла I, ему ли, соучастнику въ заговорѣ Альлжерпона Сидпея, прилично было упрекать другихъ въ республиканствѣ? Когда затихъ взрывъ общаго хохота въ Палатѣ, многіе ораторы стали говорить въ защиту Галифакса. Сеймуръ сказалъ, что хотя вообще онъ недоволенъ веденіемъ государственныхъ дѣлъ, но по можетъ подать голоса за предложеніе Гэмпдена. "Взгляните куда угодно -- на Ирландію, на Шотландію, на флотъ, на войско, вездѣ вы увидите обильныя доказательства того, что дѣла ведутся дурно, сказалъ онъ: -- по я не могу осуждать людей за то, что они хотѣли спасти государство отъ революціи мирнымъ посредничествомъ..." Наконецъ рѣшено было просить короля въ общихъ выраженіяхъ о томъ, чтобы онъ удалилъ отъ государственныхъ дѣлъ людей, бывшихъ причиною военныхъ неудачъ. Былъ назначенъ комитетъ для приготовленія адреса.

Джонъ Гэмпденъ, избранный президентомъ, составилъ адреса" столь жолчный, что возбудилъ неудовольствіе даже въ своемъ отцѣ. Послѣ горячихъ преній, адресъ былъ возвращена" въ комитетъ для исправленія, и потомъ уже не было о немъ и рѣчи.

Дѣло въ томъ, что вражда виговъ противъ Галифакса около того времени стала ослабѣвать, потому что Галифакса", хотя и не сложилъ съ себя должности, по пересталъ уже быть совѣтникомъ короля. Власть, которою онъ пользовался въ первые мѣсяцы правленія Вильгельма, перешла къ болѣе смѣлому и болѣе практическому человѣку. Кэрмэртенъ сдѣлался сильнѣйшимъ изъ министровъ, не смотря на всѣ усилія своего противника Шрьюсбери. Лично, Шрьюсбери пользовался большою благосклонностью у короля, но онъ былъ предводителемъ виговъ, которые часто заставляли его требовать крайнихъ мѣръ; самъ онъ былъ человѣкъ умѣренный, но не имѣлъ столько твердости, чтобы противиться шумной настойчивости, съ которою Джонъ Гоу и Джонъ Гэмпденъ требовали мщенія врагамъ. Потому его совѣты въ то время имѣли мало силы у Вильгельма, не любившаго тори и не вѣрившаго имъ, но твердо рѣшившагося не преслѣдовать ихъ.

Между тѣмъ виги, чувствуя, что въ послѣднее время упали и во мнѣніи короля и во мнѣніи націи, выдумали сдѣлать смѣлую попытку доставить себѣ въ государствѣ силу независимую ни отъ короля, ни отъ націи.

Въ Палату Общинъ внесенъ былъ билль о возвращеніи прежнихъ правъ тѣмъ корпораціямъ, которыя отдали свои муниципальныя грамоты въ руки правительства при Карлѣ II и Іаковѣ II. Билль этотъ былъ принятъ съ единодушнымъ одобреніемъ людьми всѣхъ партій и прочитанъ два раза. Третье, послѣднее, чтеніе было назначено 2 января (1690). Членовъ партіи тори въ этомъ засѣданіи было мало: никакихъ важныхъ преній никто не ожидалъ, и потому многіе сельскіе джентльмены разъѣхались на Рождество по своимъ деревнямъ. Но крайніе виги явились всѣ. Сечревелль, прославившійся въ Парламентахъ Карла II жаромъ, съ какимъ требовалъ исключенія Іакова отъ престолонаслѣдія, всталъ и предложилъ прибавить къ биллю параграфъ, говорящій, что всѣ муниципальные сановники, участвовавшіе въ выдачѣ грамотъ правительству, лишаются на семь лѣтъ права занимать какую бы то ни было муниципальную должность. При Карлѣ II грамоты почти всѣхъ городовъ выданы были правительству и въ каждомъ городѣ партія тори единодушно содѣйствовала этой выдачѣ. Потому предложеніе Сечреведля лишало бы нѣсколько тысячъ богатѣйшихъ и уважаемыхъ людей на семь лѣтъ всякаго права участвовать въ городскомъ управленіи; въ этихъ людяхъ партія тори была бы совершенно поражена и виги на семь лѣтъ пріобрѣтали бы безграничную силу надъ городскими выборами.

Торійское меньшинство начало жаловаться на грубую несправедливость, съ которою виги хотятъ внезапно провести чрезвычайно важную мѣру, воспользовавшись отсутствіемъ торійскихъ членовъ. Они предложили отсрочить пренія, но это было отвергнуто 127-ю голосами противъ 89-ти. Тогда былъ предложенъ вопросъ, принять ли предложеніе Сечревелля въ составь билля. Это было принято 133-ю голосами противъ 68. Сэръ Робертъ Говартъ немедленно предложилъ, чтобы всякій, лишенный права занимать должность по предложенію Сечревелля, подвергался штрафу въ 500 Фунтовъ и навсегда лишался права занимать какую бы то ни было должность, если осмѣлится нарушить это правило. И это было принято.

Тогда немедленно Палата рѣшила передать билль съ этими дополненіями въ комитетъ для составленія окончательной редакціи. Крайніе виги желали покончить это дѣло не болѣе, какъ въ два дня. {Читателю извѣстно, что билль читается три раза; послѣ перваго и втораго чтенія, подаются голоса о томъ, допускать ли его къ чтенію въ слѣдующій разъ. Послѣ третьяго чтенія подаются голоса о томъ, принять ли его какъ законъ или отвергнуть. Но если при томъ или другомъ чтеніи дѣлаются къ биллю дополненія, то онъ возвращается въ комитетъ для произведенія перемѣнъ, требуемыхъ новыми дополненіями, и потомъ уже подаются голоса. Въ настоящемъ случаѣ дополненія были сдѣланы при третьемъ чтеніи; потому прежде надобно было дать окончательную редакцію биллю и потомъ уже поддавать о немъ голоса.} Правда, надобно было ожидать, что Палата Лордовъ не будетъ довольна этимъ биллемъ; но нѣкоторые изъ виговъ рѣшились не утверждать бюджета, пока ихъ билль не будетъ принятъ Палатою Лордовъ, или даже присоединить этотъ билль къ бюджету и такимъ образомъ поставить Палату Лордовъ въ необходимость, или согласиться на отнятіе правъ у тори, или лишить правительство средствъ къ веденію войны. Но другіе виги имѣли столько добросовѣстности, что не хотѣли пользоваться отсутствіемъ своихъ противниковъ; они требовали, чтобы подача голосовъ была назначена по крайней мѣрѣ черезъ недѣлю. Ихъ менѣе совѣстливые товарищи горько жаловались на такую измѣну. "Вы хотите вводить новые военные законы, говорили они: -- зачѣмъ оказывать рыцарскую любезность врагамъ, которые позволяютъ себѣ всѣ хитрости и никогда не щадили насъ? Мы дѣйствуемъ по формамъ строгой законности. Обязанность депутата -- присутствовать во всѣхъ засѣданіяхъ; если ему угодно уѣзжать отъ засѣданій, чтобы охотиться и пировать въ своей деревнѣ, то онъ не можетъ роптать на то, когда другіе члены, болѣе внимательные къ своимъ обязанностямъ, совѣщаются о законахъ и безъ него." Но когда они увидѣли, что Палата непремѣнно хочетъ отсрочить подачу голосовъ, они перемѣнили тонъ и стали говорить, что совершенно увѣрены имѣть на своей сторонѣ большинство, хотя бы собрались всѣ до одного торійскіе депутаты. Дѣйствительно, всѣ сначала думали, что отсрочка не помѣшаетъ вигамъ восторжествовать; по когда разнеслось извѣстіе, что Палата Общинъ 10 числа будетъ рѣшать предложеніе отнять права у большей части значительныхъ членовъ торійской партіи, торійскіе депутаты, бросивъ свои святочные пиры, поскакали въ Лондонъ, проклиная холодную погоду, дурныя дороги и негодяевъ -- виговъ. Къ вигамъ тоже прибыли подкрѣпленія, но въ гораздоменьшемъ числѣ, потому что предложеніе Сечревелля возбуждало противъ себя общественное мнѣніе. Правда, всѣ благоразумные люди соглашались, что тори, выдавъ Карлу II городскія грамоты, и тѣмъ давъ ему власть измѣнить составъ избирательныхъ корпорацій, и, слѣдовательно, составъ Палаты Общинъ, сдѣлали большую ошибку. Но въ этой ошибкѣ соучастницею была вся нація. Грамоты были выданы подъ вліяніемъ общаго негодованія на виговъ, общей преданности дому Стюартовъ послѣ открытія Рейгаузскаго заговора. Если бы тогда меры и альдермены отказались повиноваться требованію Карла, они подверглись бы общему негодованію. Конечно, много несчастій приноситъ государству то, что оно волнуется въ различныя времена различными увлеченіями. Но несправедливо наказывать тѣхъ, которые поддались общему увлеченію и потомъ раскаялись вмѣстѣ съ другими, когда оно миновалось. Не должно было также забывать, что люди, которыхъ Сечревелль хотѣлъ наказать за ихъ поступки въ 1683 году, загладили свою вину въ 1688 году. Почти всѣ они были лишены своихъ должностей Іаковомъ. Потому не удивительно, что предложеніе Сечревелля возбудило противъ себя общественное мнѣніе, такъ что многіе виги не рѣшились его поддерживать.

По мѣрѣ того, какъ приближался день рѣшительной борьбы и увеличивалось число тори, возвратившихся изъ деревень, увеличивалось безпокойство Сечревелля и его товарищей. Они видѣли, что едвали могутъ разсчитывать на полную побѣду, что необходимо сдѣлать нѣкоторыя уступки, что нужно предложить пересмотръ билля, что необходимо объявить себя согласными на разсмотрѣніе того, нельзя ли сдѣлать различеніе между главными виновными и большинствомъ, увлеченнымъ въ ошибку дурнымъ примѣромъ. Но по мѣрѣ того, какъ увеличивалось уныніе одной партіи, такъ возвышалась гордость другой. Негодующіе тори не хотѣли слушать никакихъ предложеній.

Настало 10 января и до разсвѣта еще Палата была уже полна. Втеченіе недѣли возвратилось въ городъ болѣе ста шестидесяти членовъ. Съ разсвѣта до поздней ночи продолжались пренія и никто не покидалъ своего мѣста, развѣ только на минуту, чтобы съѣсть кусокъ хлѣба. Курьеры были на готовѣ, чтобы скакать изъ. Вестминстера въ Кенсингтонъ, гдѣ Вильгельмъ, несмотря на жестокій припадокъ удушья, сидѣлъ до полночи, ожидая результатовъ пренія.

Преніе было ожесточенное. Одинъ изъ молодыхъ вигистскихъ членовъ говорилъ такимъ рѣзкимъ языкомъ, что Палата едва не подвергла его аресту. Напрасно президентъ напоминалъ о соблюденіи порядка. Сомерсъ осуждалъ неумѣренность партіи, къ которой принадлежалъ: онъ хотя былъ докладчикомъ корпораціоннаго билля, не хотѣлъ докладывать о статьѣ, введенной въ него Ссчревеллемъ, оставивъ это дѣло людямъ болѣе пылкимъ и менѣе предусмотрительнымъ. Но онъ не покинулъ своихъ друзей въ минуту опасности и говорилъ за нихъ, стараясь по возможности защитить ихъ отъ пораженія, которое они сами навлекали на себя. Нѣсколько разъ о предложеніи Сечревелля подавали голоса, такъ упорна была битва. Въ первый разъ оно было отвергнуто большинствомъ пяти голосовъ. Виги настаивали на своемъ предложеніи, и во второй разъ оно было отвергнуто большинствомъ десяти голосовъ. Виги продолжали настаивать и большинство увеличилось до двѣнадцати голосовъ, еще далѣе оно возрасло до восемнадцати. Тогда наконецъ, послѣ четырнадцати-часоваго бурнаго засѣданія, уступили виги. Была уже почти полночь, когда къ невыразимой радости гори, секретарь Палаты зачеркнулъ на пергаментѣ билля предложенія Сечревелля и Говарта.

Ободренные этой великой побѣдой, тори попробовали провести билль о невиновности, который уже много недѣль лежалъ безъ движенія на столѣ президента. Но виги, хотя и побѣжденные въ недавнемъ дѣлѣ, сохранили за собою большинство въ Палатѣ; многіе члены, не рѣшившіеся противиться общественному мнѣнію поддерживая предложеніе Сечревелля и Говарта, вовсе не расположены были спѣшить амнистіею. Какъ прежде, они отвергали ее своею любимою дилеммою. "Не возможно, говорили они, защищать амнистію, не осуждая событій 1688 года. Возможно ли говорить, что преступленія, достаточныя для оправданія возстанія, не заслуживаютъ наказаній? Если эти преступленія такъ велики, что потерпѣлъ за нихъ даже Іаковъ, который по закону былъ изъятъ отъ отвѣтственности, то на какомъ основаніи могутъ быть изъяты отъ наказанія его совѣтника и прислужники, которые по всѣмъ законамъ подлежатъ отвѣтственности?" Предложеніе начатъ пренія объ амнистіи было отвергнуто 193 голосами противъ 156 и виги предложили составить, въ дополненіе къ биллю о невиновности, другой билль, о наказаніяхъ важнѣйшимъ изъ совѣтниковъ Іакова. Это было принято Палатою.

Черезъ нѣсколько часовъ принято было другое рѣшеніе, очень ясно доказывавшее, какъ мало было надеждъ на скорую амнистію. Сэръ Робертъ Сойеръ пользовался чрезвычайнымъ уваженіемъ между тори. Онъ былъ человѣкъ съ большимъ состояніемъ и аристократическими связями, ревностный англиканецъ, опытный и даровитый юристъ и хорошій ораторъ. Онъ былъ генералъ-адвокатомъ во время открытія Рейгаузскаго заговора; правительство поручило ему быть обвинителемъ въ процессахъ заговорщиковъ, и онъ исполнилъ это дѣло съ ревностію, которая въ наше время всѣми партіями была бы осуждена какъ жестокость, но которую въ то время тори считали похвальнымъ усердіемъ. Велики были проступки Сойера, но многое онъ сдѣлалъ потомъ для искупленія ихъ. Онъ мужественно противился папству и произвольной власти; отказался отъ своей богатой должности, когда отъ него потребовали, чтобы онъ поддерживалъ разрѣшительную власть. Онъ былъ главнымъ адвокатомъ епископовъ, обвиненныхъ Іаковомъ, и защищалъ ихъ честно, искусно и безстрашно. Онъ былъ любимцемъ ультра-англиканцевъ; можно было надѣяться, что онъ заслужилъ прощенія отъ виговъ. Но виги не расположены были прощать, и Сойеръ былъ призванъ къ отвѣту за свое поведеніе въ дѣлѣ сэра Томаса Эрмстронга.

Эрмстроегъ, обвиненный какъ участникъ Рейгаузскаго заговора, бѣжалъ заграницу и былъ объявленъ виновнымъ по закону, говорящему, что обвиненный признается преступникомъ, если не явится по вызову суда {Когда обвиненный не явился на вызовъ суда, его дѣло уже не разсматривается судомъ, а безъ всякихъ преній постановляется рѣшеніе о его виновности. Уклоненіе отъ суда считается равносильнымъ сознанію вины.}. Онъ жилъ въ Лейденѣ; Карлъ II подкупилъ лейденскихъ старшинъ; Эрмстронгъ былъ схваченъ, привезенъ въ Лондонъ и представленъ къ суду. Сойеръ потребовалъ, чтобы судъ повелѣлъ, исполнить приговоръ, уже произнесенный надъ нимъ. Эрмстронгъ просилъ, чтобъ его дѣло было разсмотрѣно, ссылаясь на законъ, по которому человѣкъ, признанный виновнымъ по уклоненію отъ. Суда, имѣетъ право требовать разсмотрѣнія своего дѣла, если впослѣдствіи явится къ суду. Сойеръ отвѣчалъ, что Эрмстронгъ не добровольно явился къ суду, а пойманъ и привезенъ какъ арестантъ, а потому не можетъ ссылаться на право, даруемое только лицамъ, добровольно являющимся. Джеффреизъ, бывшій президентомъ суда, и его товарищи согласились съ мнѣніемъ Сойера, и, не допуская Эрмстронга къ оправданію, составили рѣшеніе объ исполненіи надъ нимъ смертной казни. Тогда произошла одна изъ тѣхъ страшныхъ сценъ, которыми опозорились англійскіе суды при Карлѣ II и Іаковѣ II. Вмѣстѣ съ несчастнымъ пришла въ судъ его дочь. "Милордъ, воскликнула она:-- нѣтъ, вы не убьете моего отца; приговоръ надъ нимъ -- просто убійство." -- "Что это? что это? проревѣлъ Джеффреизъ:-- что это за женщина? Уведи ее отсюда, сторожъ, вытащи ее." Она была силою выведена изъ суда, восклицая съ рыданіями: "Да поразитъ васъ Судъ Божій!" -- "Божій Судъ поражаетъ измѣнниковъ, сказалъ Джеффреизъ:-- слава Богу, меня не проберешь крикомъ." Когда она была выведена, отецъ снова сталъ настаивать на своемъ требованіи. "Я прошу, сказалъ онъ, только того, что повелѣваетъ законъ." -- "И Богъ дастъ, ты получишь, что повелѣваетъ законъ, сказалъ Джеффреизъ.-- Господинъ шерифъ, позаботьтесь казнить его въ пятницу. По твоей просьбѣ, подсудимый, какъ видишь, исполняется, что повелѣваетъ законъ." Эрмстронгъ былъ повѣшенъ, колесованъ и четвертованъ.

Теперь это дѣло было внесено въ Палату Общинъ. Дочь Эрмстронга потребовала отмщенія, и начались бурныя пренія. Тори говорили, что Сойеръ исполнилъ только свою обязанность. Если приговоръ былъ несправедливъ, говорили они, то все-таки виновны только судьи, произнесшіе его, а не генералъ адвокатъ, требовавшій его исполненія. Виги называли Сойера убійцею, кровопійцею, разбойникомъ. "Если обязанность юристовъ состоитъ не въ соблюденіи справедливости, то надобно уничтожить этотъ классъ людей", говорили они. Благоразумный человѣкъ, вѣроятно, не почелъ бы удобнымъ оказывать относительно Сойера особенную суровость. Правда, онъ былъ виноватъ; но вопросъ состоялъ не въ томъ, виноватъ ли онъ, а въ томъ, такъ ли велико его преступленіе, чтобы лишать права на прощеніе, несмотря на всѣ его послѣдующія заслуги. Но виги настояли на томъ, чтобы исключить Сойера изъ амнистіи и изгнать изъ Палаты.

На слѣдующее утро снова начались пренія о биллѣ невиновности, который былъ теперь измѣненъ въ билль о проступкахъ и наказаніяхъ. Виги согласились подвергнуть этотъ билль пересмотру, но требовали, чтобы пересмотръ начался составленіемъ списка лицъ, исключаемыхъ изъ амнистіи. Это было принято большинствомъ 190 голосовъ противъ 173.

Король слѣдилъ за преніями съ неудовольствіемъ; онъ хотѣлъ соблюдать справедливость относительно обѣихъ спорившихъ партій; но справедливостью не была довольна ни та, ни другая партія. Тори ненавидѣли его за покровительство диссидентамъ, виги ненавидѣли его за покровительство тори. На амнистію теперь было меньше надеждъ, нежели десять мѣсяцевъ тому назадъ, когда Онъ въ первый разъ предлагалъ дать ее. Ирландскій походъ былъ неудаченъ; мало было надеждъ и на удачу слѣдующаго похода. Злоупотребленія, отъ которыхъ погибло больше англійскихъ солдатъ, нежели отъ заразительныхъ испареній Дондалькскихъ болотъ, были также чудовищны какъ прежде. Всѣ отрасли управленія были въ совершенномъ безпорядкѣ, и англичане дивились и сердились зато, что иностранецъ, еще мало ознакомившійся съ ихъ дѣлами и во всемъ встрѣчавшій отъ нихъ сопротивленіе, не исправилъ въ одинъ годъ весь правительственный механизмъ. Почти всѣ его министры, вмѣсто того, чтобы помогать ему, только обвиняли другъ друга; а когда онъ поручалъ дѣла своимъ одноземцамъ, на преданность которыхъ могъ положиться, всѣ англійскія партіи поднимали крикъ негодованія; воровство англійскаго Коммиссаріата погубило ирландскую армію, но слухъ, что Вильгельмъ хочетъ призвать опытнаго и вѣрнаго коммиссара изъ Голландіи", пробудилъ общее неудовольствіе. Король чувствовалъ, что при такомъ положеніи дѣлъ не можетъ оказать никакихъ услугъ великому дѣлу, которымъ была занята вся его душа. Уже начала померкать слава, которую онъ пріобрѣлъ низверженіемъ Іакова. Даже друзья его въ Англіи начинали сомнѣваться, дѣйствительно ли онъ одаренъ тѣмъ геніемъ и энергіею, которые еще недавно вынуждали удивленіе у его враговъ. Ему такое положеніе стало несносно. Онъ хотѣлъ воротиться на родину; онъ хотѣлъ снова довольствоваться саномъ перваго сановвика Республики, побившей имя принцевъ Оранскихъ. Какъ штатгальтеръ Голландіи, онъ могъ еще занимать первое мѣсто въ союзѣ для защиты Европы отъ Франціи. Вести дѣла неблагодарныхъ островитянъ, негодовавшихъ на него за то, что онъ не позволялъ имъ терзать другъ друга, онъ хотѣлъ предоставить своей супругѣ. Марія родилась въ Аигліи; она говорила но англійски; правда, она мало знала военныя и политическія дѣла, НО была одарена качествомъ, которое могло внушить любовь къ ней: у ней была женская грація, женскій тактъ, мягкій характеръ, улыбка и ласковое слово для каждаго. Ей, быть можетъ, удастся примирить вражду, раздиравшую государство. Голландія подъ ее управленіемъ, и Англія подъ ея управленіемъ будутъ, вѣроятно, единодушнѣе, нежели прежде, дѣйствовать противъ общаго врага.

Онъ тайно велѣлъ все приготовитъ къ своему отъѣзду въ Голландію; потомъ призвалъ своихъ главнѣйшихъ министровъ и сообщилъ имъ свое намѣреніе. "Эскадра, сказалъ онъ, готова для отплытія моего на родину; съ Англіею мои дѣла кончены; я надѣюсь, что королева будетъ счастливѣе меня, и Министры были поражены. Въ минуту были отложены всѣ раздоры. Тори Кэрмэртенъ и вигъ Шрьюсбери упрашивали его съ жаромъ и рѣзкостію, рѣдкими въ конференціяхъ между государственными людьми. Министры плакали. Наконецъ, король былъ убѣжденъ оставить, по крайней мѣрѣ въ настоящее время, мысль объ отреченіи и отправленіи. Но онъ отказался отъ нея только подъ однимъ непремѣннымъ условіемъ. "Такъ какъ я остаюсь правителемъ Англіи, то я самъ поѣду въ Ирландію управлять войною, сказалъ онъ:-- тамъ я посмотрю, можетъ ли хотя личный надзоръ короля предупредить воровство и поддержать дисциплину."

Что онъ серьёзно думалъ объ удаленіи въ Голландію, долго оставалось тайной, не только для народа, но и для королевы. Что онъ рѣшился командовать ирландскою арміею, скоро стало извѣстно всему Лондону. Всѣ знали, что сэръ Христоферъ Ренъ строилъ походный деревянный домикъ, который перевозился бы на двухъ Фурахъ въ походѣ вслѣдъ за его величествомъ. Виги подняли сильный крикъ противъ этого намѣренія. Не зная, или притворяясь незнающими, что мысль эта принадлежитъ самому Вильгельму и что никто изъ его министровъ не осмѣливался совѣтовать ему ѣхать въ Ирландію, виги громко утверждали, что мысль эта внушена какимъ нибудь измѣнникомъ, какимъ нибудь тори, хотѣвшимъ погубить Вильгельма. "Могъ ли истинный другъ, говорили они, посовѣтовать его величеству при слабости его здоровья подвергаться не только опасностямъ войны, по и вредному климату, недавно убившему тысячи людей болѣе крѣпкихъ, нежели онъ?" Въ дружескихъ бесѣдахъ онъ горько смѣялся надъ этой заботливостію о его здоровьи. "Виги боятся, писалъ онъ Нортлэнду, потерять свое орудіе, прежде чѣмъ успѣютъ вполнѣ воспользоваться имъ.-- Что касается ихъ дружбы, прибавлялъ онъ, вы сами знаете, что о ней думать. Мое намѣреніе неизмѣнно. Отъ успѣха ирландскаго похода зависитъ все, и я поѣду въ Ирландію, хотя бы Парламентъ представилъ мнѣ адресъ съ просьбою не ѣздить."

Онъ скоро узналъ, что такой адресъ будетъ предложенъ въ обѣихъ Палатахъ и будетъ поддерживаться всѣми вигами. Тогда онъ увидѣлъ, что время сдѣлать рѣшительный шагъ и дать вигамъ урокъ, который былъ для нихъ очень нуженъ. Онъ разорветъ цѣпь, которою они думали связать его; онъ не потерпитъ ихъ самовластья; онъ не оставитъ на ихъ мщеніе побѣжденную партію. Наперекоръ имъ онъ дастъ амнистію; наперекоръ имъ онъ приметъ команду надъ ирландскою арміею. Онъ принялъ свои мѣры для того съ обычнымъ благоразуміемъ, твердостію и молчаливостію. Необходимо было ввѣрить тайну, хотя одному англичанину, потому что Вильгельмъ не могъ правильно писать по англійски. Свои рѣчи онъ сочинялъ по французски и поручалъ кому нибудь переводить ихъ. Потому, онъ ввѣрилъ свою мысль одному, но только одному англичанину и этимъ довѣреннымъ лицомъ онъ избралъ Кэрмэртена.

27 января (1690) королевскій герольдмейстеръ вошелъ въ Палату Общинъ и пригласилъ президента и членовъ явиться въ засѣданіе Палаты Лордовъ. Тамъ на престолѣ сидѣлъ король. Онъ утвердилъ бюджетъ, поблагодарилъ за него Палаты, объявилъ свое намѣреніе отправиться въ Ирландію и отсрочилъ засѣданія Парламента. Ясно было для всѣхъ, что за тѣмъ Парламентъ будетъ распущенъ. При заключительныхъ словахъ рѣчи: "Я рѣшилъ, что прилично нынѣ окончиться настоящей сессіи," тори обѣихъ Палатъ выразили свою радость громкими восклицаніями. Король между тѣмъ обозрѣвалъ своихъ слушателей тѣмъ свѣтлымъ орлинымъ взглядомъ, отъ котораго ничто не укрывалось. Простительно было ему чувствовать нѣкоторое мстительное удовольствіе въ эту минуту, когда онъ наказалъ огорчавшихъ его. "Я увидѣлъ, писалъ онъ на другой день Портлэнду, что нѣкоторыя лица вытянулись на цѣлый локоть, я видѣлъ, что нѣкоторые, разъ двадцать то краснѣли, то блѣднѣли отъ волненія, пока я говорилъ."

Черезъ нѣсколько часовъ послѣ отсрочки засѣданій, сто-пятьдесятъ человѣкъ торійскихъ депутатовъ сидѣли за прощальнымъ ужиномъ въ Аполлоновой тавернѣ. Они хвалили Вильгельма, какъ никогда еще не хвалили его со времени низверженія Іакова. Они еще не могли опомниться отъ восторга, съ которымъ услышали отъ короля о прекращеніи засѣданій. Воспоминаніе объ опасности и радость объ освобожденіи отъ нея были еще свѣжи въ нихъ. Многіе говорили, что надобно явиться во дворецъ всею партіею для выраженія благодарности королю; но ихъ. отклонили отъ того, опасаясь рѣзкихъ рѣчей на аудіенціи: джентльмены не вставали въ то время изъ-за стола иначе, какъ слишкомъ веселыми. Тогда избранъ былъ депутатомъ отъ нихъ къ Вильгельму сэръ Джонъ Лотеръ, одинъ изъ богатѣйшихъ и значительнѣйшихъ сельскихъ джентльменовъ того времени. "Я передаю вашему величеству, сказалъ онъ королю:-- чувства многочисленнаго общества честныхъ джентльменовъ. Они поручили мнѣ увѣрить ваше величество въ ихъ преданности; отъ чистаго сердца они желаютъ вамъ благополучно совершить походъ, желаютъ полной побѣды, скораго возвращенія, долгаго и счастливаго царствованія." На слѣдующую недѣлю являлись на аудіенцію къ королю многіе, порывавшіе во дворцѣ со времени переворота. Многіе изъ людей, считавшихся на половину якобитами, такъ горячо хвалили Вильгельма, что истинные якобиты были очень раздосадованы, и горько жаловались на странное ослѣпленіе Сыновъ Англиканской церкви.

Всѣ дѣйствія Вильгельма въ это время обнаруживали твердую рѣшимость его обуздать горячность виговъ и по возможности примирить съ собою гори. Многія лица, посланныя въ тюрьму Палатою Общинъ, были освобождены, представивъ залогъ въ томъ, что не бѣгутъ за границу. Прелаты, считавшіе себя еще обязанными вѣрностью Іакову, видѣли къ себѣ въ правительствѣ снисходительность, рѣдкую въ исторіи революцій. Черезъ пять дней послѣ отсрочки засѣданій Парламента, настало 1-е февраля, окончательный срокъ присяги, когда неприсягнувшіе духовные сановники должны были лишиться своихъ должностей. іЧногіе неприсягавшіе до той поры дали присягу въ концѣ срока, чтобы спастись отъ нищеты; но примасъ и пять епископовъ его митрополіи были непреклонны. По закону они лишились должностей, по король приказалъ передать Санкрофту, что онъ еще не лишился наіежды такъ или иначе достичь примиренія, которое избавитъ его отъ необходимости назначать преемниковъ неприсягнувшимъ духовнымъ, и что Санкрофтъ можетъ продолжать жить въ архіепископскомъ дворцѣ точно также, какъ и другіе пеприсягнувшіе епископы въ своихъ дворцахъ. Ихъ казначеи продолжали еще собирать доходы съ бенифицій. Подобная снисходительность была оказываема и неприсягнувшимъ священникамъ.

Около того же времени явилась прокламація, распускавшая Парламентъ. Были назначены общіе выборы, и скоро во всемъ королевствѣ началомъ сильное движеніе, предшествующее выборамъ. Въ Лондонѣ оно было чрезвычайно жарко и поддерживалось брошюрами всевозможнаго рода, отъ проповѣдей съ шестнадцатью подраздѣленіями до шутливыхъ уличныхъ балладъ. Тутъ въ первый разъ въ англійской исторіи были напечатаны и распространены въ народѣ списки о томъ, какъ подавали свои голоса депутаты въ различныхъ важныхъ случаяхъ. Два такихъ списка сохранились; въ одномъ, изданномъ вигами, перечислялись тори, подавшіе голосъ противъ предложенія объявить престолъ упраздненнымъ послѣ бѣгства Іакова; въ другомъ, изданномъ тори, перечислялись внітр, попавшіе голосъ за предложеніе Сечревелля.

Скоро обнаружилось, что общественное мнѣніе значительно измѣнилось со временъ выборовъ въ Конвентъ. Надобно признаться, что въ этой перемѣнѣ, по крайней мѣрѣ отчасти, была виновата неумѣренная мстительность виговъ. Виги были увѣрены, что восторжествуютъ на выборахъ въ Сити. Въ предъидущемъ году всѣ четыре депутата Сити были виги, и были выбраны безъ всякаго соперничества со стороны тори. Но всѣ четверо они подавали голосъ за предложеніе Сечревелля, а этимъ предложеніемъ лишались права занимать общественныя должности многіе изъ коммерческихъ магнатовъ Лондона. Потому теперь тори могли начать борьбу противъ виговъ. Она была очень горяча. Вильгельмъ писалъ Нортленту, что виги въ Сити вдаются во всѣ крайности, чтобы избѣжать пораженія, и что скоро, кажется, амнистія имъ будетъ нужна не менѣе, нежели тори. Но несмотря на всѣ усилія виговъ, тори одержали такую рѣшительную побѣду, что послѣдній изъ ихъ кандидатовъ получилъ четырьмя стами голосовъ больше, нежели первый изъ вигистскихъ. Въ Вестминстерѣ безъ соперничества были выбраны два торійскіе депутата, но всего яснѣе обнаружилось общее недовольство вигами на выборахъ Кембриджскаго университета. Ньютонъ не былъ вновь избранъ. Оба новые депутаты были тори; изъ нихъ получившій наиболѣе голосовъ былъ Сойеръ, за нѣсколько дней передъ тѣмъ исключенный изъ амнистіи Палатою Общинъ. Протоколы университета доказываютъ, что несвоевременная строгость противъ него склоняла теперь всѣхъ на его сторону. Ньютонъ, хотя вигъ, подалъ голосъ за него: это доказываетъ, что великій натуралистъ, геніемъ и добродѣтелями котораго справедливо гордится вигистская партія, не одобрялъ упрямой мстительности, которую она обнаружила въ послѣднее время.

Тори получили большинство въ новой Палатѣ Общинъ, но всѣ предводители виговъ также были избраны, за исключеніемъ одного Джона Гэмпдена.

Король, между тѣмъ, почти по всемъ отраслямъ управленія производилъ измѣненія, сообразныя перемѣнѣ, произведенной въ составѣ Палаты Общинъ выборами. Но онъ все еще не думалъ составить того, что нынѣ въ Англіи называется Министерствомъ, то есть, предоставить все управленіе людямъ одной партіи, дѣйствующимъ единодушно. Онъ еще оставилъ лично себѣ веденіе иностранныхъ дѣлъ и самъ надзиралъ за всѣми приготовленіями къ ирландскому походу до самыхъ мелочей. Въ письмахъ къ друзьямъ онъ жалуется, что долженъ пересоздавать все военное управленіе, не находя себѣ почти ни одного помощника. Вообще правительство сохранялось еще въ прежней системѣ; по прежнему различныя отрасли управленія были независимы одна отъ другой и почти по каждой отрасли управленія должности раздѣлялись между вигами и тори, хотя уже не въ прежней пропорціи. Виги рѣшительно преобладали въ 1689 году, въ 1690 году преобладали тори, хотя не столь рѣшительно.

Галифаксъ сложилъ съ себя санъ хранителя собственной печати короля. Исправленіе этой должности было поручено Комитету. Кэрмэртенъ сталъ главнымъ совѣтникомъ короля по всѣмъ дѣламъ внутренняго управленія и по веденію преній въ Парламентѣ. Но попрежнему Вильгельмъ не хотѣлъ никому отдавать санъ Лорда Казначея, и потому Кэрмэртенъ оставался лордомъ-Президситомъ, хотя ему была отдана та квартира въ Сенъ-Джемскомъ Дворцѣ, въ которой обыкновенно жилъ Лордъ-Казначей. Въ прошедшемъ году онъ извинялся нездоровьемъ, рѣдко являясь въ Совѣтъ Министровъ. Дѣйствительно, его здоровье было слабо, онъ былъ очень худъ, глаза его блистали какимъ-то болѣзненнымъ огнемъ, въ которомъ выражалось и постоянное физическое страданіе, и мученіе недовольнаго властолюбія. Но какъ только получилъ онъ снова власть, онъ ревностно занялся дѣлами, и каждый день работалъ съ утра до ночи съ неутомимостью, изумлявшею каждаго, кто видѣлъ его блѣдное лицо и нетвердую поступь.

Хотя онъ не успѣлъ получить санъ Лорда-Казначея, по сила его въ государственномъ казначействѣ была велика. Монмоутъ, первый коммиссаръ, и Деламеръ, канцлеръ казначейства, два изъ самыхъ крайнихъ виговъ въ Англіи, должны были отказаться отъ своихъ должностей. И въ этомъ случаѣ, какъ во многихъ другихъ, оказалось, что между ними не было ничего общаго, кромѣ горячности вигистскихъ мнѣній. Легкомысленный Монмоутъ, понндимому, вовсе не былъ огорченъ отставкою. Онъ съ благодарностью принялъ пенсію, которая была необходима ему при расточительныхъ привычкахъ, и продолжалъ засѣдать въ Совѣтѣ, являться при Дворѣ и исполнять обязанности каммергера, старался помогать правительству своими совѣтами по военнымъ дѣламъ, которыя понималъ если и не совершенно хорошо, то все же лучше финансовыхъ, и нѣкоторое время оказывалъ большое уваженіе Кэрмэртену. Деламеръ вовсе не такъ спокойно принялъ свою отставку. Напрасно Вильгельмъ вознаградилъ его услуги почестями и богатствами, далъ ему титулъ графа Уэррингтона, подарилъ ему всѣ земли, принадлежавшія іезуитамъ въ пяти или шести графствахъ, уплатилъ всѣ издержки, которыя, по его словамъ, сдѣлалъ онъ во время возстанія, кромѣ того далъ ему значительную сумму денегъ: Деламеръ до конца жизни горько жаловался на неблагодарность Вильгельма къ нему и его партіи.

Сэръ Джонъ Лотеръ сдѣлался первымъ Лордомъ Казначейства, и правительство предоставило ему веденіе преній въ Палатѣ Общинъ. Лотеръ былъ человѣкъ старинной фамиліи съ большимъ состояніемъ, сильнымъ вліяніемъ въ Парламентѣ и замѣчательными дарованіями, по своимъ мнѣніямъ, онъ былъ умѣренный тори и находился въ близкихъ отношеніяхъ къ Кэрмэртену. Они единодушно дѣйствовали при сѣверномъ возстаніи и соглашались въ политическихъ, мнѣніяхъ на столько, на сколько хитрый политикъ можетъ соглашаться съ прямодушнымъ сельскимъ джентльменомъ. Кэрмэртенъ поставилъ теперь Лотера на одинъ изъ важнѣйшихъ государственныхъ постовъ. Но это мѣсто требовало вовсе не тѣхъ качествъ, которыя доставляли честь Лотеру. Онъ не былъ довольно находчивъ, въ рѣчахъ для управленія парламентскими преніями, и слишкомъ легко смущался возраженіями и насмѣшками. Кромѣ того, на его обязанности лежало теперь такое дѣло, для котораго онъ былъ слишкомъ совѣстливъ. Дѣломъ этимъ не занимались министры Генриха VIII и Елисаветы, не занимался также никто изъ англійскихъ министровъ нынѣшняго вѣка. Но со временъ Карла II до временъ Георга III оно было одною изъ главнѣйшихъ заботъ правительства.

Исторія появленія, усиленія и потомъ ослабленія парламентскихъ подкуповъ въ Англіи еще мало изслѣдована. Нѣтъ предмета, который вызвалъ бы такой потокъ краснорѣчивыхъ осужденій и язвительныхъ сарказмовъ. Три поколѣнія серьёзныхъ и комическихъ писателей смѣялись и плакали надъ продажностью Англійскаго Парламента. Эта продажность была изобличаема на выборахъ, проклинаема съ каѳедръ, осмѣеваема на театрѣ; на все нападалъ Попе блестящими стихами и Болингброкъ величественною прозою, Свифтъ съ дикою ненавистью и Ге съ шутливой колкостью. Голоса тори и виговъ, Джонсона и Женсайда, Смоллета и Фильдинга соединялись въ общемъ крикѣ. Но никто изъ смѣявшихся и проклинавшихъ не принялъ на себя труда анализировать Факты, или изслѣдовать ихъ дѣйствительныя причины.

Иногда это злоупотребленіе было приписываемо порокамъ того или другаго министра; но по низверженіи этого министра, когда тѣ, которые громче всѣхъ обвиняли его, занимали его мѣсто, то оказывалось, что перемѣна лицъ ни мало не измѣнила системы. Иногда это злоупотребленіе приписывалось тому, что испортился національный характеръ. Роскошь и жадность, говорили многіе, произвела въ Англіи тоже самое, что нѣкогда произвела въ Римской Республикѣ. Англичане XVIII вѣка, въ сравненіи съ англичанами XVI вѣка, тоже самое, что Верресъ и Куріонъ въ сравненіи съ Куріемъ Дентатомъ и Фабриціемъ. Люди, говорившіе такъ, были столь же невѣжественны и пусты, какъ вообще тѣ люди, которые превозносятъ прошедшее насчетъ настоящаго. Человѣкъ съ здравымъ смысломъ могъ бы понять, что еслибы англичане временъ Георга II были болѣе корыстолюбивы и менѣе честны, нежели ихъ предки, то паденіе нравственности не ограничивалось бы однимъ Парламентомъ. Продажность судей и чиновниковъ увеличилась бы соотвѣтственно увеличенію парламентской продажности. Но совершенно достовѣрно то, что между тѣмъ, какъ члены Парламента становились все болѣе и болѣе продажными, англійскіе судьи и чиновники становились все болѣе и болѣе неподкупными. Представители народа, безъ сомнѣнія, были болѣе продажны по времена Гердвика и Пельгема, нежели во времена Тюдоровъ. Но канцлеры Тюдоровъ брали серебряные сервизы и брильянты отъ просителей, вовсе не стыдясь того. А Гердвикъ посадилъ бы въ тюрьму за личную обиду себѣ просителя, который осмѣлился бы припссть ему подарокъ. Казначей Тюдоровъ пріобрѣталъ себѣ громадныя богатства продажею мѣстъ, титуловъ и прощеній за преступленія; а Пельгемъ велѣлъ бы своимъ лакеямъ выгнать человѣка, который осмѣлился бы предложить ему деньги за титулъ или должность. Изъ этого очевидно, что парламентская продажность по можетъ быть приписываема общей порчѣ нравственности. Порокъ этотъ ограничивался однимъ мѣстомъ, потому пагубно искать для него какой нибудь мѣстной причины; и не трудно найти такую причину.

При Тюдорахъ и раньше, Палата Общинъ рѣдко вмѣшивалась въ дѣла исполнительной власти. Президентъ обязанъ былъ не допускать членовъ разсуждать о государственныхъ дѣлахъ. Безпокойнаго члена призывали въ совѣтъ министровъ, допрашивали, дѣлали ему выговоръ, посылали его подумать о раскаяніи въ тюрьму. Палата Общинъ старалась защищаться тѣмъ, что держала свои совѣщанія подъ секретомъ, не допускала присутствіе постороннихъ людей, наказывала какъ преступленіе, если кто нибудь изъ членовъ разсказывалъ внѣ Палаты о томъ, что происходило въ Палатѣ. Но эти предосторожности приносили мало пользы. Въ собраніи изъ нѣсколькихъ сотъ человѣкъ по необходимости было всегда нѣсколько наушниковъ, переносившихъ каждое смѣлое слово во дворецъ. Быть въ оппозиціи Двору, было тогда дѣломъ серьёзной опасности. Въ такія времена, конечно, не могло быть подкупа членовъ со стороны Двора. Честнаго человѣка нельзя было подкупить, а безчестнаго человѣка гораздо дешевле было запугать, нежели покупать.

Совершенно по другой причинѣ невозможны подкупы въ настоящее время. Палата Общинъ нынѣ сильнѣйшая власть въ Англія, но она подлежитъ контролю со стороны націи. Каждое слово, сказанное въ Палатѣ, печатается; каждый поступокъ какого нибудь члена подвергается критикѣ; каждая важная фраза, произнесенная въ преніяхъ, читается на слѣдующее утро мильономъ людей. Черезъ нѣсколько часовъ послѣ подачи голосовъ о какомъ нибудь важномъ предложеніи, списки членовъ, подавшихъ голоса за и противъ, разсматриваются и разбираются отъ Плимута до Инвернесса. Если чье нибудь имя окажется не на той сторонѣ, гдѣ должно было находиться, отступнику неизбѣжно напомнятъ рѣзкимъ языкомъ о нарушенныхъ имъ обѣщаніяхъ и покинутыхъ имъ принципахъ. Потому теперь для англійскаго правительства лучшій способъ упрочить за собою большинство въ Палатахъ Общинъ, есть пріобрѣтеніе довѣрія отъ націи.

Но, между тѣмъ временемъ, когда Англійскій Парламентъ пересталъ находиться подъ контролемъ королевской власти, и тѣмъ временемъ, когда начался надъ нимъ постоянный и серьезный контроль общественнаго мнѣнія, прошло много лѣтъ. По возвращеніи Стюартовъ, ни одинъ правитель не осмѣлился прибѣгнуть къ тѣмъ мѣрамъ, которыми до междоусобной войны стѣснялся кругъ совѣщаній Парламента. Депутатовъ уже нельзя было подвергать отвѣтственности за ихъ рѣчи и мнѣнія. Они могли отвергнуть бюджетъ, они могли составлять обвиненія противъ министровъ, и никто изъ нихъ не боялся зато гоненій, какимъ подвергалъ Карлъ I Эліота. Депутаты уже не опасались Двора. И, однако же, всѣ тѣ правила, которыми защищался противъ преслѣдованія Двора слабый Парламентъ XVI вѣка, нетолько были сохранены, но расширены и усилены. Ни одинъ государственный человѣкъ не замѣчалъ, повидимому, что эти правила уже не нужны были для достиженія прежней цѣли, для доставленія независимости парламентскимъ совѣщаніямъ и начали служить для совершенно иной цѣли. Тайна совѣщаній и подачи голосовъ, установленная первоначально для охраненія честныхъ депутатовъ отъ гнѣва власти, теперь уже ограждала нечестныхъ депутатовъ отъ гнѣва націи и послѣднему дѣлу была она гораздо полезнѣе, нежели когда нибудь была первому. Естественна и неизбѣжно было, что Парламентъ, освободившись отъ стѣсненій XVI вѣка и не подчинившись еще контролю XIX вѣка -- естественно было, что такой Парламентъ, независимый ни отъ короля, ни отъ націи, сдѣлался доступенъ злоупотребленіямъ:

Язва подкуповъ начала обнаруживаться въ правленіе Карла II при министерствѣ Кабаль. Клиффордъ, самый смѣлый изъ членовъ этого министерства, первый догадался, что многіе крикуны, которыхъ уже нельзя было обуздывать отправленіемъ въ тюрьму, могутъ быть, можетъ быть, обращаемымъ придворныхъ слугъ векселями. Скоро стало поговоркою, что Парламентъ похожъ на помпу. Часто, когда кажется, что помпа вовсе не дастъ воды, говорили остряки, нужно только влить въ нее очень не много воды, и вода польется изъ нея въ огромномъ количествѣ; точно такъ, когда Парламентъ кажется скупымъ, нужно только благоразумно раздать членамъ на десять тысячъ фунтовъ взятокъ и они дадутъ правительству мильонъ. Язва эта не ослабилась, а напротивъ усилилась событіями 1688 года, избавившими Англію отъ столь многихъ другихъ бѣдствій. Палата Общинъ пріобрѣла теперь болѣе, нежели когда нибудь, власти надъ правительствомъ и по прежнему оставалась Независима отъ націи. Правительство имѣло новую причину подкупать членовъ, а члены не имѣли никакой новой причины отказываться отъ взятокъ. Вильгельмъ имѣлъ отвращеніе отъ подкуповъ; онъ рѣшился не прибѣгать къ нимъ, и въ первый годъ своего правленія выдержалъ эту рѣшимость. Къ несчастно, событія того года не были таковы, чтобы поддержать его въ этомъ благомъ намѣреніи. Какъ только Кэрмэртенъ сталъ во главѣ внутренняго управленія, все совершенно измѣнилось. Онъ былъ не новичекъ въ искусствѣ покупать голоса. Шестьнадцать лѣтъ тому назадъ, сдѣлавшись преемникомъ Клиффорда въ санѣ казначея, онъ принялъ по наслѣдству его тактику, усовершенствовалъ ее и разширилъ до такихъ размѣровъ, которые изумили бы самого изобрѣтателя. Съ того дня, въ который Кэрмэртенъ снова былъ призванъ къ управленію дѣлами, парламентскіе подкупы почти безъ всякихъ перерывовъ продолжались при всѣхъ министрахъ до конца Американской войны. Ни одна изъ двухъ великихъ англійскихъ партій не можетъ похвалиться чистотою въ этомъ дѣлѣ передъ другою. Тори первые ввели систему подкуповъ и послѣдніе отказались отъ нея; но величайшаго развитія своего достигала она во время владычества виговъ. Точной пропорціи, въ какой парламентская поддержка покупалась за деньги, нельзя опредѣлить; но вѣроятнымъ кажется, что число покупнымъ приверженцевъ правительства преувеличивалось молвой, хотя часто и было такъ значительно, что отъ него зависѣлъ перевѣсъ магистерской партіи. Министръ, не слишкомъ совѣстливый, съ радостію принималъ услуги этихъ наемниковъ. Честный министръ противъ воли подчинялся для государственнаго блага обычаю, который казался ему постыднымъ грабежемъ. Но втеченіе долгихъ лѣтъ каждый министръ, каковъ бы ни былъ его личный характеръ, охотно или невольно долженъ былъ пріобрѣтать парламентскую поддержку единственнымъ способомъ, какимъ тогда можно было пріобрѣсти ее. Наконецъ всѣмъ было Извѣстно, что голосами торгуютъ въ Палатѣ Казначейства; Многіе государственные люди, пока въ министерствѣ были ихъ противники, возставали противъ этого торга; но каждый изъ нихъ, какъ только дѣлался правителемъ, долженъ былъ по какой-то роковой необходимости или самъ вести эту торговлю, или ободрять ее. Изрѣдка человѣкъ съ идеальными понятіями о государственной честности не хотѣлъ вмѣшиваться въ это дѣло, и отворачивался, когда видѣлъ, какъ покупаютъ голоса его товарищи. Но и такое воздержаніе было рѣдко. Общимъ правиломъ считалось даже между честнѣйшими государственными людьми, что депутаты, продающіе свой голосъ, люди безчестные, но что покупать ихъ голоса необходимо. Замѣчателенъ тотъ фактъ, что торговля эта достигла высочайшаго своего развитія во время управленія Генри Пельгема, человѣка съ честными политическими стремленіями, безукоризненно строгихъ правилъ и примѣрнаго безкорыстія въ частной жизни. Не трудно угадать, какими умозаключеніями успокоивали свою совѣсть онъ и другіе благонамѣренные люди, подчинявшіеся общему обычаю. Самые строгіе моралисты соглашаются, говорили они, что иногда не безчестно давать деньги, принимать которыя безчестно. Безчестно было Джеффрейзу требовать денегъ за пощаду жизни тѣхъ несчастныхъ, которыхъ судилъ онъ въ Дорчестерѣ и Таунтонѣ. Но не безчестно, напротивъ, благородно было со стороны родственниковъ и друзей этихъ несчастныхъ жертвовать своимъ имуществомъ для сохраненія ихъ жизни. Африканскій пиратъ, который мучитъ плѣннаго христіанина, пока не получитъ за него выкупъ, есть гнусный разбойникъ. Но выкупать отъ него христіанскихъ плѣнниковъ есть дѣло похвальное. Подкупъ продажныхъ депутатовъ необходимъ для того, чтобы эти безчестные люди не давали воли своимъ испорченнымъ наклонностямъ: если ихъ не удерживать подкупомъ, они готовы погубить родину.

Подобными разсужденіями былъ склоненъ Вильгельмъ дозволить подкупъ. Честный Борнетъ упрекалъ за то короля. "Нѣтъ въ мірѣ человѣка, болѣе гнушающагося подкупомъ, нежели я, отвѣчалъ Вильгельмъ. Но я имѣю дѣло съ людьми, съ которыми невозможно управляться иначе, какъ этимъ низкимъ средствомъ. Я долженъ уступить въ этомъ случаѣ, чтобы не погубить государства."

Кэрмэртену необходимо было имѣть въ Палатѣ Общинъ агента лля покупки голосовъ. А Лотеръ быль и слишкомъ неловокъ, и слишкомъ честенъ для такого дѣла. Но безъ труда нашелся человѣкъ, въ которомъ чрезвычайная ловкость соединялась съ чрезвычайной безсовѣстностію. Это былъ Сэръ Джонъ Триворъ, бывшій президентомъ Палаты Общинъ при Іаковѣ. Черты лица его были такъ уродливы, что каррикатура не могла утрировать ихъ. Быстрое соображеніе дало ему возможность сдѣлаться искуснѣйшимъ интриганомъ. Карты и пари на конскихъ скачкахъ были его любимыми развлеченіями и онъ умѣлъ извлекать выгоду для своей карьеры изъ своихъ страстей. Онъ считался оракуломъ въ рѣшеніи споровъ, возникавшихъ на скачкахъ и при азартной игрѣ. Скоро онъ умѣлъ сдѣлаться однимъ изъ тѣхъ любимцевъ Джеффрейза, съ которыми ужасный канцлеръ былъ такъ любезенъ въ ночныхъ пирушкахъ и которыхъ такъ безпощадно ругалъ днемъ. Подъ его руководствомъ, Триворъ быстро достигъ совершенства въ томъ краснорѣчіи, которымъ отличался Джеффреизъ въ проклятіяхъ и ругательствахъ. Разсказываютъ о томъ, какъ иногда Канцлеръ и его любимецъ бились объ закладъ, кто изъ нихъ лучше умѣетъ ругаться и какъ ученикъ выказывалъ не меньше искусства, нежели учитель. Между ультра-англиканцами Триворъ, несмотря на свою извѣстную безнравственность, пользовался уваженіемъ за свою ненависть къ дессидентамъ. Въ новой Палатѣ Общинъ тори имѣли большинство и ему, при содѣйствіи Двора, легко было быть избрану президентомъ. Онъ жадно искалъ этого мѣста, которое умѣлъ дѣлать однимъ изъ доходнѣйшихъ въ королевствѣ и съ радостію принялъ онъ на себя тайную и постыдную торговлю, для которой Лотеръ былъ слишкомъ честенъ.

Ричардъ Гэмпденъ, отецъ Джона, былъ назначенъ Канцлеромъ Казначейства, вѣроятно, за умѣренность своего поведенія и за усердіе, съ которымъ онъ въ прежнемъ Парламентѣ старался удерживать своихъ друзей виговъ и особенно своего сына.

Годольфинъ отказался отъ должности третьяго Лорда Казначейства. Составъ Адмиралтейскаго Комитета былъ измѣненъ. Главою морскаго управленія былъ сдѣланъ Томасъ Гербертъ, графъ Пемброкъ, умѣренный тори. Правительство старалось утѣшить Торрингтона, который лишился этой должности. Оказавшись дурнымъ администраторомъ, онъ однако же продолжалъ пользоваться славою хорошаго моряка и правительство не хотѣло потерять его. Ему дали пенсію въ три тысячи Фунтовъ, подарили десять тысячъ акровъ земли и онъ, къ несчастію для Англіи, согласился остаться командиромъ Флота, охранявшаго безопасность государства. Въ тоже время произведены были многія перемѣны въ управленіи провинцій. Въ предъидущемъ году тори жаловались, что имъ не дано въ областной администраціи участія пропорціональнаго ихъ богатству и вліянію. Теперь въ многихъ графствахъ намѣстниками были назначены тори, на что, конечно, горько жаловались виги. Неудовольствіе достигло до того, что многіе богатые вигистскіе купцы въ Лондонѣ, у которыхъ до того времени правительство дѣлало займы, отказали Казначейству въ денежной помощи.

Но вообще вигистскля партія, при всемъ своемъ недовольствѣ, не могла её поддерживать Вильгельма, потому что паденіе настоящаго правительства могло повести только къ возвращенію Іакова и было бы странно, если бы виги промѣняли на Іакова Вильгельма, которымъ и недовольны были только за то, что онъ не позволяетъ имъ мстить бывшимъ министрамъ Іакова. Билль объ амнистіи былъ непріятенъ вигамъ, но они не забыли Кроваваго Суда, и потому, при всемъ своемъ ропотѣ на Вильгельма, они усердно поддерживали его.

Изъ этого правила были исключенія, но очень не многочисленныя и при томъ только въ двухъ классахъ людей, совершенно различныхъ по общественному положенію, но сходныхъ по недостатку добросовѣстности. Виги, находившіеся въ сношеніяхъ съ Іаковомъ, были исключительно или изъ самого высшаго, или изъ самого низшаго сословія. Они были аристократы, занимавшіе первыя мѣста въ государствѣ, или жалкіе люди, добывавшіе себѣ хлѣбъ интригами. Къ первому классу принадлежалъ Шрьюсбери. Представителемъ втораго былъ Фергюсонъ. Со времени распущенія того Парламента, въ которомъ большинство принадлежало вигамъ, Шрьюсбери началъ колебаться между Вильгельмомъ и Іаковомъ, но долго никто не могъ и подозрѣвать, что онъ колеблется. Напротивъ, всѣмъ было извѣстно и никому не должно было бы казаться удивительно, что Фергюсонъ сталъ яростнымъ якобитомъ вскорѣ по низверженіи Іакова. Вильгельмъ далъ ему пенсію въ пятьсотъ фунтовъ, но этого было ему мало. Правда, онъ любилъ деньги, но была въ немъ страсть сильнѣе корыстолюбія: онъ привыкъ интриговать; поднимать политическія смуты было его наслажденіемъ. Самыя безпокойства бродяжнической жизни подъ преслѣдованіемъ закона имѣли для него странную заманчивость. Ему скучно было спокойно жить въ довольствѣ; онъ томился потребностію снова предсѣдательствовать въ тайныхъ обществахъ, управлять тайными типографіями, распространять рѣзкіе памфлеты, видѣть на перекресткахъ объявленія о наградахъ за его поимку, носить шесть или семь различныхъ именъ съ особеннымъ костюмомъ и парикомъ для каждаго и раза три въ недѣлю перемѣнять квартиру.

Якобитамъ былъ пріятенъ каждый новый союзникъ, они въ это время занимались планами, для которыхъ нуждались въ руководствѣ опытнаго заговорщика. Надежды ихъ оживились при извѣстіи, что Вильгельмъ отправляется въ Ирландію. Пока онъ въ Лондонѣ, трудно было надѣяться на успѣхъ мятежа. Его мужество, проницательность, искусство хранить тайну пугали толпу недовольныхъ. Злѣйшіе враги боялись его не меньше, нежели ненавидѣли. Пока онъ оставался въ Кенсингтонѣ, готовый подавить возстаніе, люди, дорожившіе головами и помѣстьями, довольствовались тѣмъ, что за бутылкою проклинали его крючковатый носъ и съ выразительными жестами раздавливали апельсинъ, его эмблему {Orange -- апельсинъ; prince of Orange -- принцъ Оранскій.}. Но мужество ихъ пробудилось при мысли, что скоро море будетъ преградою между ними и Вильгельмомъ. Въ военныхъ и политическихъ разсчетахъ того времени тридцать миль водянаго пути были тоже, что нынѣ триста миль. Вѣтры и бури часто прерывали всякое сношеніе между Англіей и Ирландіей. Иногда по двѣ и но три недѣли Дублинъ не имѣлъ никакихъ извѣстій изъ Лондона. Возстаніе могло охватить двадцать графСтвъ въ Англіи, прежде чѣмъ хотя какой нибудь слухъ о томъ, что готовится возстаніе, дойдетъ до Ульстера. Потому, въ началѣ весны, предводители якобитской партіи собрались въ Лондонѣ, чтобы составить планъ обширнаго возстанія, и дѣятельно переписывались съ Франціей и Ирландіей.

Таково было состояніе англійскихъ партій, когда собрался новый Парламентъ, 20 марта (1690). Прежде всего Палата Общинъ должна была заняться избраніемъ себѣ президента. Триворъ былъ предложенъ Лотеромъ и выбранъ безъ сопротивленія. Утвердивъ этотъ выборъ, король въ своей рѣчи обратилъ особенное вниманіе Палаты на два важные предмета: государственный бюджетъ и амнистію. Онъ сильно говорилъ о невозможности медлить, о томъ, что каждый день дорогъ, что наступаетъ пора дѣйствовать. "Не останемся въ раздорѣ между собою, сказалъ онъ, когда выходятъ въ поле наши враги."

Палата Общинъ прежде всего занялась разсмотрѣніемъ государственныхъ доходовъ. Многія пошлины со времени вступленія на престолъ Вильгельма и Маріи собирались по разрѣшеніямъ Парламента, даваемымъ на краткіе сроки; теперь время было нормальнымъ образомъ устроить это дѣло. Списокъ жалованья и пенсій былъ представленъ Парламенту и огромность его возбудила справедливыя жалобы со стороны людей независимаго мнѣнія. Но къ сожалѣнію, неудовольствіе истощилось жалобами и насмѣшками, не произведя никакой реформы.

Обыкновенный доходъ правительства, до переворота 1688 года, состоялъ отчасти изъ наслѣдственныхъ, отчасти изъ пожизненныхъ податей и пошлинъ. Наслѣдственный доходъ короны перешелъ къ Вильгельму и Маріи вмѣстѣ съ короною. Сюда принадлежали доходы съ королевскихъ имуществъ, ленъ, оброковъ, винной продажи, почтъ и той части акциза, которая по возвращеніи Стюартовъ была дана Карлу II и его преемникомъ въ замѣнъ уничтоженныхъ феодальныхъ правъ. Сумма всѣхъ этихъ доходовъ оцѣнивалась въ 400--500 тысячъ фунтовъ.

Акцизные и таможенные сборы, пожизненно данные Іакову, доставляли въ концѣ его царствованія около 900,000 фунтовъ. Вильгельмъ очень естественно желалъ, чтобы этотъ доходъ и ему былъ данъ пожизненно, какъ его тестю; министры его старались склонить Парламентъ на это желаніе. Лотеръ предложилъ опредѣлить эти доходы Вильгельму и Маріи до конца жизни того изъ нихъ, который переживетъ другаго. Онъ много разъ сильно говорилъ въ защиту своего предложенія, выставляя великія услуги Вильгельма англійскому народу. Но напрасны были въ этомъ случаѣ усилія Лотера. Виги и тори одинаково думали, что неосторожная щедрость прежнихъ Парламентовъ была главною причиною дурнаго управленія въ послѣднія тридцать лѣтъ; что если бы Парламентъ 1660 года не назначилъ такого огромнаго пожизненнаго бюджета Карлу II, то не было бы возможно Министерство Кабаль; что если бы Парламентъ 1685 года не назначилъ такихъ же доходовъ Іакову, то Іаковъ не рѣшился бы издать Декларацію о вѣроисповѣданіяхъ; и обѣ партіи единодушно говорили, что Парламенту 1690 года непростительно было бы не воспользоваться столь продолжительными, тяжелыми и ясными уроками. Послѣ долгихъ преній согласились на взаимныя уступки. Часть акциза, пожизненно данная Іакову и доставлявшая около 300,000 фунтовъ, была опредѣлена пожизненно Вильгельму и Маріи. Вмѣстѣ съ наслѣдственнымъ доходомъ эта сумма давала королю и королевѣ отъ 700 до 800 тысячъ фунтовъ дохода, независимаго отъ парламентскихъ рѣшеній. Этимъ доходомъ должны были покрываться расходы на содержаніе Двора и на жалованье тѣмъ гражданскимъ чиновникамъ, списокъ которыхъ былъ представленъ Парламенту. Потому доходъ этотъ и сталъ называться спискомъ гражданскаго управленія, Civil List. Теперь расходы королевской фамиліи совершенно отдѣлены отъ расходовъ по гражданскому управленію, но по странному случаю имя гражданскаго списка, Civil List, удержалось за тою частію дохода, которая предназначена на издержки королевской фамиліи. Еще страннѣе, что это невѣрное названіе перешло и въ сосѣднія государства, напримѣръ во Францію, гдѣ доходы, назначаемые для царствующей фамиліи, также называются теперь Liste Civile. Напротивъ, таможенные доходы, которые были даваемы Карлу и потомъ Іакову пожизненно и которые въ годъ, предшествовавшій перевороту, доставила 600,000 фунтовъ, были опредѣлены Вильгельму и Маріи только на четырехлѣтній срокъ.

Вильгельмъ былъ очень недоволенъ такимъ рѣшеніемъ. Ему казалось несправедливой неблагодарностію то, что нація, свободу которой онъ спасъ, хочетъ сохранять контроль надъ его управленіемъ посредствомъ краткихъ сроковъ бюджета. "Англичане довѣрялись Іакову, который былъ врагомъ ихъ религіи и законовъ, сказалъ онъ Борнету, и не хотятъ довѣряться мнѣ, защитнику ихъ религіи и законовъ." Борнетъ очень вѣрно отвѣчалъ, что вопросъ этотъ разсматривался не какъ вопросъ о лицѣ, по какъ вопросъ о постоянномъ правилѣ; что Палата Общинъ хотѣла дать послѣдующимъ Парламентамъ обязательный примѣръ, соблюденіемъ котораго будетъ ограждено потомство отъ злоупотребленій, подобныхъ тѣмъ, какія были допущены неблагоразумной щедростью прежнихъ Парламентовъ. Вильгельмъ не былъ убѣжденъ, но у него достало ума и характера, чтобы подавить свое неудовольствіе.

Въ списокъ расходовъ было внесено Парламентомъ жалованье въ двадцать тысячъ Фунтовъ принцессѣ Аннѣ сверхъ тридцати тысячъ, которыя уже выдавались ей со времени ея замужества. Эта цифра была слѣдствіемъ сдѣлки, стоившей многихъ раздражительныхъ преній. Съ самого начала своего правленія, король и королева имѣли неудовольствіе на свою сестру. Не удивительно было, что Вильгельма не любила эта женщина, не имѣвшая столько ума, чтобы оцѣнить его великіе таланты, но имѣвшая ума на столько, чтобы видѣть угрюмость его характера и непріятность его манеръ. Но Марія была всѣми любима. Конечно, королева, добротою своею внушавшая привязанность всѣмъ до послѣдней своей горничной, едва ли могла бы возбудить вражду въ сестрѣ, если бы постороннее вліяніе, чрезвычайно сильное и чрезвычайно злонамѣренное, не заботилось постоянно о пробужденіи раздора между Анною и Маріею. Привязанность принцессы къ леди Марльборо была такъ велика, что въ суевѣрномъ вѣкѣ приписали бы ее какому нибудь талисману или волшебному элексиру. Анна и ея подруга въ дружескихъ бесѣдахъ отлагали всякой этикетъ, всѣ титулы, и называли другъ друга просто мистриссъ Морли и мистриссъ Фриманъ; даже принцъ Георгъ, который заботился объ этикетѣ, насколько могъ заботиться о чемъ нибудь, кромѣ ѣды и питья, соглашался быть просто мистеромъ Морли. Графиня хвалилась, что выбрала имя Фриманъ собственно потому, что оно соотвѣтствовало прямотѣ и откровенности ея характера {Free -- свободный, man -- человѣкъ.}; и надобно отдать ей справедливость, она пріобрѣла и долго сохраняла деспотическую власть надъ слабымъ умомъ Анны не тѣми средствами, какія обыкновенны у придворныхъ. Въ ней было мало женскаго такта, она не могла ни льстить, ни притворяться, по рѣзкости своего характера. Но характеръ ея подруги былъ таковъ, что рѣшительная, неуступчивая воля могла очаровывать ого. Въ этой странной дружбѣ привязанность, терпѣливость, самопожертвованіе было со стороны госпожи. Капризы, высокомѣріе, обидчивость на сторонѣ подчиненной.

Необыкновенно интересно отношеніе обѣихъ этихъ женщинъ къ мистеру Фриману, какъ они называли графа Марльборо. За границею извѣстно было, что Анною управляютъ Чорчилли. Извѣстно было также, что человѣкъ, пользовавшійся ея милостію, не только великій полководецъ и политикъ, но также одинъ изъ первыхъ красавцевъ своего времени, что его станъ и лицо прекрасны, характеръ вмѣстѣ мягокъ и рѣшителенъ, манеры очаровательны и благородны. Естественно было полагать, что онъ Фаворитъ Анны. Такъ и называли его Французскіе пасквили. Въ Англіи этому никогда никто не вѣрилъ. Для Анны Марльборо былъ только супругомъ ея подруги. Онъ не имѣлъ прямой власти надъ принцессою. Онъ могъ управлять ею только посредствомъ своей жены, а его жена не была страдательнымъ орудіемъ его воли. Нельзя найти ни въ ея дѣйствіяхъ, ни въ ея словахъ и письмахъ ^признаковъ особеннаго ума, но ея сильныя страсти и твердая воля часто давали ей власть надъ мужемъ при всей его геніальности. Его храбрость, которая даже въ опаснѣйшія минуты битвъ, казалось, только крѣпнетъ, измѣняла ему, когда жена встрѣчала его слезами и упреками, съ наморщенными бровями, покачивая головой. Мало въ исторіи случаевъ болѣе интересный, нежели эти отношенія, когда геніальный человѣкъ, задумавъ обширные и глубокіе политическіе планы, могъ исполнять ихъ только тѣмъ, что уговаривалъ женщину, часто не принимавшую никакихъ убѣжденій, приказывать другой женщинѣ.

Въ одномъ графъ и графиня были совершенно единодушны. Они оба равно любили деньги, хотя располагали деньгами вовсе неодинаково: онъ копилъ ихъ, она проматывала. На расположеніе принцессы они смотрѣли, какъ на рудникъ. Еще при Іаковѣ они начали богатѣть отъ ея щедрости. Отъ природы она была наклонна къ скупости и даже когда сдѣлалась королевою, ни столъ ея, ни экипажи не отличались роскошью. Потому надобно бы думать, что тридцати тысячъ фунтовъ въ годъ для принцессы слишкомъ достаточно: въ цѣлой Англіи не было двухъ людей, которые бы имѣли тогда такой доходъ. Но никакой доходъ не удовлетворялъ жадности людей, управлявшихъ ею. Она нѣсколько разъ входила въ долги, которые каждый разъ уплачивалъ Іаковъ и сердясь и удивляясь.

Переворотъ 1688 года открылъ Черчиллямъ новую и безграничную перспективу обогащенія. Всѣ поступки ихъ принцессы во время кризиса доказывали, что у ней самой нѣтъ ни воли, ни мнѣнія: все это влагалось въ нее единственно внушеніями Чорчиллей. Для нихъ пожертвовала она привязанностями, предразсудками, привычками, выгодами. Повинуясь имъ, она вошла въ заговоръ противъ своего отца, бѣжала изъ Вайтголля среди зимы по гололедицѣ и грязи въ наемной каретѣ, передалась инсургентамъ, согласилась уступить свое мѣсто въ порядкѣ престолонаслѣдія принцу Оранскому. Они съ удовольствіемъ видѣли, что она, безусловно подчиненная ихъ вліянію, сама имѣетъ огромное вліяніе на другихъ. Едва совершился переворотъ, какъ многіе тори, равно не любя ни Іакова, ни Вильгельма, равно опасаясь и іезуитовъ и латитударіанцевъ, обнаружили сильное расположеніе соединиться вокругъ Анны. При Дворѣ отца она осталась глуха ко всѣмъ увѣщаніямъ въ пользу католичества. При Дворѣ зятя она осталась также глуха ко всѣмъ убѣжденіямъ въ пользу примиренія протестантскихъ вѣроисповѣданій. Эта непреклонность давала ей важность въ государствѣ. Она была въ королевскомъ семействѣ единственнымъ лицомъ равно искренно ненавидѣвшимъ и папистовъ и пресвитеріанъ. Огромная партія имѣла ее своимъ идоломъ. Чорчилли понимали, что она можетъ быть очень опасна правительству и рѣшились воспользоваться этимъ выгоднымъ положеніемъ, чтобы истребовать денегъ на словахъ -- для нея, надѣлѣ -- для себя. Марльборо командовалъ войсками въ Нидерландахъ, потому исполненіе плана зависѣло отъ жены и она исполнила его не такъ, какъ исполнилъ бы, конечно, мужъ, не съ благоразуміемъ и осторожностію, а съ бурною наглостію, какъ видно даже по ея собственному разсказу. У ней были страсти, отъ которыхъ онъ былъ совершенно свободенъ. Онъ при всей своей жадности къ деньгамъ былъ вовсе не золъ по характеру, а въ ней злости было еще больше, нежели жадности. Ненависть въ ней пробуждалась легко, была безгранична и была непримирима. Предметами ея ненависти были между прочимъ всѣ родственники ея принцессы и съ отцовской и съ материнской стороны. Никто изъ этихъ родственниковъ не могъ спокойно смотрѣть на безумную привязанность Анны. Графиня знала это. По ея мнѣнію, королевская фамилія и фамилія Гайдовъ, какъ ни враждовали онѣ между собою по другимъ дѣламъ, были въ союзѣ противъ нея и она ненавидѣла ихъ всѣхъ: Іакова, Вильгельма, Марію, Кларендона и Рочестера. Теперь пришло время излить эту ненависть, разгоравшуюся много лѣтъ.

Мало было того, чтобы получить огромный доходъ для Анны; получить его хотѣла она средствами оскорбительными и унизительными для людей ненавистныхъ ей. Не просить, а требовать хотѣла она, не какъ для родственницы отъ родственника, но какъ отъ врага насильственнымъ образомъ. Она совѣтовала Аннѣ не говорить объ этомъ ни королю, ни королевѣ, и они съ удивленіемъ узнали, что леди Марльборо ведетъ неутомимыя интриги съ торійскими членами Парламента, что образуется партія принцессы, что въ Палатѣ Общинъ будетъ сдѣлано предложеніе назначить принцессѣ доходъ, независимый отъ короны. Марія спросила у сестры, что значитъ такой образъ дѣйствія. "Я слышала, сказала Анна, что мои друзья хотятъ опредѣлить мнѣ содержаніе". Разсказываютъ, что королева, оскорбленная этимъ выраженіемъ, исключавшимъ ее и ея супруга изъ числа друзей ея сестры, отвѣчала съ рѣзкостію, несвойственною ея привычкамъ: "О какихъ друзьяхъ вы говорите? Какихъ друзей имѣете вы, кромѣ короля и меня?" Послѣ того уже не было рѣчи между сестрами объ этомъ предметѣ. Марія вѣроятно чувствовала, что ошиблась, обратившись къ женщинѣ, бывшей слѣпымъ орудіемъ въ чужихъ рукахъ. Попробовали начать переговоры съ графинею. Нѣсколько второстепенныхъ агентовъ имѣли съ ней напрасныя объясненія, потомъ явился къ ней Шрьюсбери. Отъ его посредничества можно было ожидать успѣха: по тогдашней молвѣ, онъ пользовался большой благосклонностію графини. Король далъ ему полномочіе обѣщать, что если принцесса прекратитъ свои интриги въ Парламентѣ, то доходъ ея будетъ увеличенъ отъ тридцати до пятидесяти тысячъ фунтовъ. Графиня на отрѣзъ отвергла это предложеніе; она имѣла наглость замѣтить, что слово короля не кажется ей достаточнымъ ручательствомъ, "Я увѣренъ, сказалъ Шрьюсбери, что его величество точно исполнитъ свое обѣщаніе. Если онъ нарушитъ его, я тотчасъ же выйду изъ службы".-- "Это будетъ очень благородно съ вашей стороны, отвѣчала дерзкая женщина:-- но мало принесетъ пользы принцессѣ". Шрьюсбери, видя безуспѣшность переговоровъ съ графинею, добился аудіенціи у принцессы. Анна, повинуясь урокамъ своей подруги, сказала, что теперь уже поздно останавливать начатое дѣло и что оно должно быть предоставлено рѣшенію Палаты Общинъ.

Дѣло состояло въ томъ, что Чорчилли надѣялись.получить отъ Парламента сумму болѣе значительную, нежели та, какую предлагалъ король. Они желали никакъ не менѣе семидесяти тысячъ. Но излишняя жадность повредила имъ. Палата Общинъ обнаруживала большую готовность увеличить содержаніе принцессы, но когда агенты ея объявили, какой суммы требуетъ она, въ Палатѣ раздался громкій ропотъ. Семьдесятъ тысячъ въ годъ въ такое время, когда необходимыя издержки государства съ каждымъ днемъ возрастали, а таможенные доходы съ каждымъ днемъ уменьшались, когда торговля падала, когда каждый землевладѣлецъ, каждый фермеръ долженъ былъ сокращать издержки на свой столъ! Общее мнѣніе было, что очень достаточно той суммы, какую предлагалъ король. Мало по малу съ обѣихъ сторонъ согласились на уступки. Принцесса должна была удовольствоваться пятьюдесятью тысячами, а Вильгельмъ согласился, чтобы эта сумма была назначена ей не просто по волѣ короля, а по парламентскому акту. Принцесса наградила лэди Черчилль пенсіею въ тысячу фунтовъ; но это было, вѣроятно, только ничтожною частію выгодъ, полученныхъ Черчиллями отъ увеличенія доходовъ принцессы.

Послѣ этихъ переговоровъ королева и принцесса довольно долго сохраняли другъ съ другомъ учтивость и даже видимую дружбу. Но Марія, не сердившаяся на сестру, конечно, чувствовала противъ лэди Марльборо досаду, на сколько доступно было досадѣ ея доброе сердце. Марльборо былъ за границею, во время этихъ интригъ, веденныхъ его женою, и хотя безъ сомнѣнія участвовалъ въ нихъ, но соблюдалъ по обыкновенію чрезвычайную осторожность и приличіе, такъ что продолжалъ получать отъ Вильгельма знаки милости, не сопровождаемые никакими намеками на неудовольствіе.

Въ преніяхъ о бюджетѣ доходовъ не было раздоровъ между вигами и тори: обѣ партіи согласны были въ томъ, что государственная польза требуетъ не опредѣлять таможенныхъ пошлинъ болѣе какъ на четыре года. Но по другимъ вопросамъ старинная вражда обнаружилась во всей силѣ. Виги теперь составляли меньшинство, но меньшинство страшное по числу и еще болѣе страшное по искусству. Они вели парламентскую войну не аіенѣе жестоко, по болѣе благоразумно, нежели въ прошломъ голу. Они внесли много предложеній такого рода, что ни одинъ ультра-англиканецъ не могъ согласиться на нихъ, но ни одинъ слуга Вильгельма и Маріи не могъ противиться имъ безъ нарушенія приличій. Тори, подававшій голосъ за эти предложенія, подвергался опасности прослыть измѣнникомъ въ своей партіи. Тори, подавшій голосъ противъ нихъ, подвергался опасности навлечь на себя неудовольствіе Вильгельма.

Вѣроятно вслѣдствіе этой тактики виги предложили въ Палатѣ Лордовъ билль, объявлявшій законы, принятые прошлогоднимъ Парламентомъ, имѣющими полную силу. Тотчасъ же возобновились споры, бывшіе прошлой весной. Къ вигамъ присоединились въ этомъ случаѣ всѣ лорды, находившіеся въ хорошихъ отношеніяхъ къ правительству. Строгіе тори, предводителемъ которыхъ былъ Ноттингэмъ, соглашались признать, что всѣ статуты, принятые въ 1689 году, должны имѣть ту же самую силу, какъ если бы были приняты Парламентомъ, созваннымъ по законной формѣ; но ни что не могло склонить ихъ къ признанію законнымъ Парламентомъ такого собранія, которое было созвано грамотами, неимѣвшими королевской печати. Горячность преній доходила до того, что Ноттингэмъ готовъ былъ отказаться отъ должности государственнаго секретаря, но Вильгельмъ, знавшій цѣну честнаго человѣка въ безчестномъ вѣкѣ, убѣдилъ его остаться. Наконецъ въ Палатѣ Лордовъ билль былъ принятъ большинствомъ семи голосовъ и перешелъ въ Палату Общинъ. Всѣ ожидали въ ней долгихъ и рѣзкихъ преній, но одна рѣчь, произнесенная Сомерсомъ, прекратила всякое сопротивленіе. Съ краснорѣчіемъ и силою, удивившими даже собраніе, привыкшее слушать его съ удовольствіемъ, онъ изложилъ нелѣпость системы строгихъ тори. "Если Конвентъ не былъ Парламентомъ, то и настоящее собраніе -- не Парламентъ, сказалъ онъ. По статуту Елисаветы никто не можетъ засѣдать въ Парламентѣ, не давъ присягу супрематства по старой формѣ. Никто изъ насъ не далъ этой присяги. Вмѣсто-того, мы дали присягу супрематства по новой формѣ, установленную прошлогоднимъ Парламентомъ въ замѣнъ старой. Потому, если статуты прошлогодняго Парламента не имѣютъ силы, то и наши рѣшенія не могутъ имѣть никакой силы." Послѣ этого непобѣдимаго доказательства билль былъ принятъ безъ сопротивленія.

Это была единственная побѣда, одержанная вигами въ цѣлую сессію. Вообще на сторонѣ тори было сильное большинство. Раздраженные своими неудачами, виги сдѣлали предложеніе, чрезвычайно затруднившее тори. Присяга на вѣрность, говорили виги, составлена въ выраженіяхъ слишкомъ неопредѣлительныхъ; она можетъ удержать отъ занятія должностей немногихъ добросовѣстныхъ якобитовъ, но ее могутъ давать всѣ тѣ якобиты, которые заражены іезуитскими правилами. Многіе изъ ихъ ученыхъ богослововъ утверждаютъ, что, давая присягу въ вѣрности Вильгельму, можно подразумевать при этомъ, что она дается вовсе не въ томъ смыслѣ, въ какомъ давалась Іакову; что Іакову они обѣщали полную сердечную вѣрность, какая должна быть въ подданномъ къ законному государю, но что обѣщаніе быть вѣрнымъ Вильгельму заключаетъ только тотъ смыслъ, что дающій присягу будетъ повиноваться ему до появленія законнаго короля въ Англіи. Такое недобросовѣстное толкованіе, продолжали виги, принято многими якобитами, и вслѣдствіе того всѣ отрасли государственной службы наполнены измѣнниками, которые готовы содѣйствовать всѣми своими силами возвращенію Іакова. Государственная безопасность требуетъ прекращенія такого порядка дѣлъ: уже и безъ того положеніе правительства довольно затруднительно: война съ Франціею, война въ Шотландіи, война въ Ирландіи -- при такихъ опасностяхъ безумно терпѣть измѣнниковъ въ каждомъ арсеналѣ и въ каждой таможнѣ. Потому надобно составить для должностныхъ лицъ новую присягу, въ такихъ опредѣлительныхъ выраженіяхъ, чтобы смыслъ ея не могъ быть перетолкованъ и чтобы никакой якобитъ не могъ оставаться въ государственной службѣ. Съ этою цѣлію виги внесли въ Палату Общинъ актъ отреченія, постановлявшій, что каждое лицо, занимающее какую бы то ни было гражданскую, военную или духовную должность, обязано торжественно отречься отъ изгнаннаго короля, или лишиться своей должности; что мирный судья можетъ требовать такого же отреченія у каждаго частнаго человѣка, и тотъ, кто не согласится дать отреченіе отъ Іакова, можетъ быть заключенъ въ тюрьму и быть содержимъ въ тюрьмѣ, пока остается упоренъ въ своемъ отказѣ.

Строгость послѣдней статьи была справедливо осуждаема. Давать каждому мирному судьѣ власть дѣлаться инквизиторомъ; требовать, чтобы какой нибудь простякъ, смирно живущій въ своемъ уголкѣ и никогда не ломавшій головы надъ государственными вопросами, выражалъ рѣшительное мнѣніе о такомъ вопросѣ, который затруднялъ людей ученыхъ, и посылать его въ тюрьму, если онъ не дастъ присяги о томъ, чего не понимаетъ -- это было бы величайшимъ тиранствомъ. Статья, обязывавшая давать отреченіе людей должностныхъ, была разумнѣе, но и противъ нея представлялись важныя возраженія. "Человѣкъ съ честнымъ сердцемъ и прямымъ умомъ, говорили тори, достаточно обязывается вѣрностію Вильгельму и при настоящей присягѣ. Такой человѣкъ, присягая повиноваться Вильгельму, конечно, чувствуетъ, что уже тѣмъ самымъ отрекается отъ повиновенія Іакову. Конечно, между должностными людьми есть такіе, у которыхъ мало совѣсти и чести, и которые, ради выгодъ, готовы присягнуть въ томъ, чего не хотятъ соблюдать; конечно, есть и такіе, которые имѣютъ пагубную привычку перетолковывать іезуитскимъ образомъ самыя священныя обязательства. Отъ якобитовъ того и другаго рода настоящая форма присяги не ограждаетъ государственную службу. Но будетъ ли дѣйствительна противъ нихъ предлагаемая присяга, или вообще какая бы то ни была присяга? Человѣкъ безсовѣстный или привыкшій убаюкивать свою совѣсть софизмами, побоится ли присягнуть въ чемъ угодно? Теперь онъ іезуитски перетолковываетъ смыслъ словъ, которыми обязывается вѣрно служить Вильгельму. Тогда онъ будетъ точно также перетолковывать смыслъ словъ, которыми отрѣкается отъ Іакова. Не льстите себя надеждой, что юристы могутъ придумать такую точную форму, которая не поддалась бы безсовѣстнымъ софизмамъ. Междоусобныя войны и перевороты послѣднихъ пятидесяти лѣтъ доказали англичанамъ, что присяга не можетъ спасти правительства отъ паденія.

Пренія были жарки и результатъ ихъ нѣсколько времени казался сомнительнымъ, потому что нѣкоторые тори, находившіеся въ службѣ, боялись обнаружить недостатокъ усердія къ Вильгельму подачею голоса противъ акта отреченія. Носамъ Вильгельмъ сказалъ, что не хочетъ налагать новой присяги на своихъ подданныхъ. Этими словами было рѣшено дѣло, и Палата Общинъ отвергла билль 192 голосами противъ 165.

Но и послѣ этого пораженія виги не отказались отъ нападеній. Проигравъ дѣло въ одной Палатѣ, они возобновили битву въ другой. Черезъ пять дней послѣ того, какъ билль отреченія былъ отвергнутъ Палатою Общинъ, они внесли въ Палату Лордовъ другой билль отреченія, нѣсколько смягчивъ прежнія статьи. Теперь предлагали они, чтобы никто не могъ засѣдать въ той или другой Палатѣ Парламента, или занимать какую нибудь должность безъ объявленія о томъ, что онъ будетъ защищать Вильгельма и Марію противъ Іакова и его приверженцевъ. Каждый англичанинъ, имѣющій болѣе шестнадцати лѣтъ, долженъ былъ до истеченія извѣстнаго срока дать такое же объявленіе, иначе онъ долженъ былъ платить двойныя подаги и лишался права быть избирателемъ.

Въ день, назначенный для втораго чтенія этого билля, король явился въ Палату Лордовъ. Онъ утвердилъ нѣкоторые билли, принятые Парламентомъ, потомъ сѣлъ на тронѣ и съ большимъ вниманіемъ слушалъ пренія. Къ общему удивленію, два лорда, ревностно участвовавшіе въ переворотѣ, говорили противъ предлагаемой присяги. Лордъ Гуэртонъ, пуританинъ, воинъ Долгаго Парламента, сказалъ съ комической простотой, что онъ старикъ, что онъ жилъ во времена очень смутныя, что онъ давалъ очень много присягъ въ свое время и не увѣренъ въ томъ, всѣ ли ихъ сдержалъ; что онъ молится о прощеніи ему этого грѣха и не хочетъ ставить новыя сѣти для собственной души и души ближняго. Графъ Меккельсфильдъ, капитанъ англійскихъ волонтеровъ, сопровождавшихъ Вильгельма изъ Голландіи въ Англію, сказалъ, что его положеніе точно таково же, какъ положеніе лорда Гуэртона. Марльборо поддерживалъ билль; онъ сказалъ, что дивится, какъ можетъ противиться биллю лордъ Меккельсфильдъ, принимавшій столь важное участіе въ переворотѣ. Меккельсфильдъ, раздраженный упрекомъ въ непостоянствѣ, возразилъ съ грозной суровостью: "благородный графъ преувеличиваетъ мое участіе въ освобожденіи Англіи. Правда, я былъ готовъ и всегда буду готовъ жертвовать жизнью для защиты ея законовъ и свободы. Но есть граница, за которую не переступлю я даже для защиты законовъ и свободы. Я только возсталъ противъ злоупотребленій человѣка, насъ угнетавшаго; есть люди, которые сдѣлали гораздо больше." Марльборо трудно было сконфузить, но тутъ онъ сконфузился. На лицѣ Вильгельма выразилось неудовольствіе; вся Палата смутилась. Рѣшено было 51 голосомъ.противъ 40 возвратить билль въ комитетъ для исправленія и послѣ того не было о немъ рѣчи.

Пораженіе виговъ было довершено рѣшительнымъ поступкомъ короля. Кэрмэртенъ явился въ Палату Лордовъ съ пергаментомъ въ рукѣ, утвержденнымъ подписью Вильгельма. Это былъ актъ помилованія за политическія преступленія.

Актъ помилованія, даваемый властію короля, значительно отличается отъ акта о невиновности, принимаемаго Парламентомъ. Актъ о невиновности проходитъ чрезъ всѣ инстанціи, по которымъ идетъ каждый англійскій законъ, и при совѣщаніяхъ о немъ каждая изъ двухъ Палатъ можетъ исправлять его. Актъ помилованія читается только по одному разу въ каждой Палатѣ, а не по три раза, какъ другіе законы, и долженъ быть или совершенно отвергнутъ или принятъ безъ всякихъ измѣненій. Вильгельмъ не рѣшился предложить такой актъ прошлогоднему Парламенту, но онъ увѣренъ былъ, что въ настоящемъ Парламентѣ будетъ имѣть большинство. Дѣйствительно, актъ помилованія былъ немедленно принятъ обѣими Палатами безъ всякаго разнорѣчія.

Этого единодушія не было бы. если бы нѣкоторые великіе преступники не исключались изъ амнистіи. Повторенъ былъ въ актѣ смертный приговоръ противъ судей Карла I -- о нихъ напомнило появленіе Лудло въ прошедшемъ году. За ними слѣдовали тридцать именъ, изъ числа людей наиболѣе участвовавшихъ въ нарушеніи законовъ при Іаковѣ. За этими исключеніями всѣ политическіе проступки, совершенные до дня подписи акта Вильгельмомъ, покрывались общимъ забвеніемъ. Но даже и тѣ преступники, которые были исключены изъ амнистіи, не должны были трепетать за свою жизнь. Нѣкоторые изъ нихъ жили за границею, а находившіеся въ Англіи получили увѣреніе, что ихъ не будутъ безпокоить, если они не провинятся вновь.

Актомъ помилованія нація была обязана исключительно Вильгельму; и этотъ актъ -- одно изъ благороднѣйшихъ и чистѣйшихъ правъ его на славу. Отъ начала междоусобныхъ волненій XVII вѣка до 1688 года за каждымъ торжествомъ той или другой партіи слѣдовало кровавое мщеніе противникамъ. Когда Кромвелль восторжествовалъ надъ Карломъ, когда роялисты восторжествовали надъ республиканцами, когда сказка о Папистскомъ заговорѣ дала перевѣсъ вигамъ, когда открытіе Рейгаузскаго заговора передало торжество тори, каждый разъ текла кровь, кровь и кровь; каждый взрывъ сильныхъ политическихъ чувствъ велъ за собою жестокости, превозносимыя тогда торжествующею партіею, по осужденныя потомъ исторіею и потомствомъ. Ни одинъ благоразумный и гуманный человѣкъ, каковы бы ни были его политическія мнѣнія, не говоритъ теперь безъ ужаса о смерти Лоуда или Вэна, Стаффорда или Росселя. Изъ всѣхъ казней самыя жестокія были послѣднія, соединенныя съ именами Іакова и Джеффрейза. Но, навѣрное, онѣ не были бы послѣдними, если бы Вильгельмъ не былъ такъ благороденъ и твердъ, чтобы непоколебимо воспротивиться настойчивости ревностнѣйшихъ своихъ приверженцевъ. Эти люди хотѣли страшно отмстить за все перенесенное ими втеченіе семи ужасныхъ лѣтъ. Эшафотъ Сиднея, висѣлица Корниша, костеръ, на которомъ погибла въ пламени Елисавета Гоунтъ за то, что дала убѣжище изгнаннику, паперти соммерсетширскихъ церквей съ головами и четвертованными тѣлами убитыхъ поселянъ, трюмы ямайскихъ кораблей, изъ которыхъ каждый день выкидывались акуламъ трупы плѣнниковъ, умершихъ отъ жажды и духоты,-- все это было свѣжо въ памяти людей, которымъ переворотъ 1688 года доставилъ на нѣкоторое время владычество въ государствѣ. Изъ предводителей этой партіи одни откупились отъ смерти тяжелыми штрафами, другіе долго томились въ темницахъ, третьи долго скитались по чужбинѣ. Естественно имъ было желать, чтобы враги ихъ, въ свою очередь, испытали хотя часть этихъ страданій. Цѣлый годъ они хлопотали о мщеніи. Имъ удалось отвергнуть нѣсколько биллей о невиновности одинъ за другимъ. Ихъ жертвы ограждались отъ нихъ только неизмѣнной волею Вильгельма, чтобы слава совершеннаго имъ освобожденія не была помрачена жестокостями. Его кротость была совершенно особеннаго рода. Это не была кротость человѣка тщеславнаго, сантиментальнаго или мягкаго. Она была холодна, непривлекательна, непоколебима. Она не производила театральнаго эффекта. Она навлекала на него жестокіе упреки отъ людей, страстямъ которыхъ онъ противился. Она не пріобрѣтала ему признательности отъ людей, обязанныхъ ему сохраненіемъ имущества и жизни. Между тѣмъ какъ пылкіе виги издѣвались надъ его милосердіемъ, слуги павшаго правительства, увидѣвъ себя въ безопасности, оскорбительнымъ языкомъ смѣялись надъ милосердіемъ, пощадившимъ ихъ. Его актомъ помилованія, говорили они, совершенно опровергается та декларація, съ которой явился онъ въ Англію. Еслибы въ обвиненіяхъ, которое тогда взводилъ онъ на Іакова, была хоть часть правды, то развѣ далъ бы онъ безнаказанность виновнымъ? Теперь онъ самъ признавался, что выдумки, которыми онъ и его друзья возстановили противъ короля обманутую націю, были совершенною клеветою. Уловка эта принесла свою пользу и теперь онъ холодно забываетъ о сказкахъ, взволновавшихъ общество. Но эти насмѣшки были спокойно переносимы имъ. Онъ поступилъ благородно. Онъ рискнулъ привязанностію людей, бывшихъ наиболѣе преданными ему, чтобы оградить безопасность и спокойствіе людей, проклинавшихъ его. Спасая враговъ, онъ тѣмъ самымъ спасалъ и друзей. Одну партію избавлялъ онъ отъ преслѣдованія въ настоящее время, другую избавлялъ онъ отъ такого же преслѣдованія въ близкомъ будущемъ, потому что за жестокостями послѣдовало бы паденіе партіи, совершившей жестокости. Его поступокъ не былъ оцѣненъ англичанами. Но онъ исполнилъ свой долгъ относительно ихъ, и не боялся упрековъ, не нуждался въ благодарности.

20 мая актъ помилованія былъ, принятъ Парламентомъ; тогда король объявилъ Палатамъ о томъ, что его поѣздка въ Ирландію не терпитъ промедленія и что потому онъ отсрочиваетъ ихъ засѣданіе до слѣдующей зимы. "Тогда", сказалъ онъ, "я надѣюсь, что наше свиданіе съ вами будетъ радостно."

Парламентъ принялъ законъ, передававшій Маріи управленіе королевствомъ на время отсутствія ея супруга, съ прибавленіемъ, что она будетъ только намѣстницею его, а верховная власть остается при немъ.

На успѣшное веденіе ирландскихъ дѣлъ было теперь больше надежды, нежели полгода тому назадъ. Вильгельмъ самъ съ чрезвычайной дѣятельностью занимался устройствомъ коммиссаріатской части и укомплектованіемъ войска. Запасы были сдѣланы огромные, а число англійскаго войска въ Ульстерѣ простиралось къ концу мая до 30,000.

Іаковъ долженъ былъ бы точно также воспользоваться временемъ зимняго бездѣйствія. Если бы онъ занялся обученіемъ и дисциплиною своей арміи, то могъ бы отъ ноября до мая сдѣлать хорошихъ солдатъ изъ крѣпкихъ и проникнутыхъ энтузіазмомъ рекрутовъ. Но время было имъ потеряно. Дублинскій Дворъ цѣлую зиму занимался костями и кларетомъ, любовными письмами и дуэлями. Видъ столицы, правда, былъ не очень блистателенъ. Всѣхъ каретъ въ ней, считая экипажи короля и французскаго посольства, не набиралось до сорока. По если мало было блеска, то много разгула; серьёзные люди, качая головами, говорили, что Дублинскій замокъ не похожъ на дворецъ короля, защищающаго свою вѣру. Военная администрація была въ такомъ же жалкомъ положеніи, какъ прежде. Кавалерія еще поддерживалась въ надлежащемъ порядкѣ усиліями нѣсколькихъ храбрыхъ офицеровъ. Но пѣхотные полки не многимъ отличались отъ огромныхъ шаекъ бандитовъ. Аво рѣзко представлялъ Іакову злоупотребленія, дѣлавшія ирландскую пѣхоту стыдомъ и раззореніемъ для Ирландіи. Цѣлыя роты, говорилъ онъ, покидаютъ въ походѣ свои знамена и шатаются по сторонамъ, раззоряя и опустошая страну. Солдатъ не заботится о своемъ оружіи, офицеръ также не заботится, въ порядкѣ -ли оружіе у его солдатъ, потому изъ трехъ человѣкъ у одного ружье потеряно, а у другаго испорчено такъ, что не стрѣляетъ. Аво умолялъ короля запретить мародерство, приказать, чтобы войска были обучаемы и наказывать офицеровъ, допускающихъ между солдатами небрежность объ оружіи и аммуниціи. Если его величество позаботится объ этомъ, то къ началу весны будетъ имѣть армію, противъ которой непріятель не можетъ устоять. Совѣтъ былъ хорошъ, но Іаковъ не только не считалъ нужнымъ исполнять, но едва хотѣлъ и слушать записку Аво. Едва посланникъ прочелъ восемь строкъ, онъ вспыхнулъ и началъ упрекать своего совѣтника въ преувеличеніи. "Эта бумага, государь, написана не для печати; она назначена только для ознакомленія вашего величества съ положеніемъ дѣлъ; а въ бумагѣ, написанной исключительно съ такою цѣлію, лесть и утайка были бы неумѣстны. Но я перестану читать, потому что это вамъ непріятно." -- "Продолжайте, съ досадою сказалъ Іаковъ, я выслушаю все." Мало по малу онъ успокоился, взялъ записку и обѣщалъ исполнить нѣкоторые изъ находившихся въ ней совѣтовъ; но это обѣщаніе было скоро забыто.

Его финансовое управленіе соотвѣтствовало военному. Единственнымъ источникомъ доходовъ былъ у него грабежъ, прямой или прикрытый. Всѣ протестанты, оставшіеся въ трехъ провинціяхъ, подвластныхъ Іакову, подверглись прямому грабежу: у нихъ взяли изъ сундуковъ деньги, а изъ шкаповъ -- одежду. Прикрытый грабежъ состоялъ въ томъ, что Іаковъ выпустилъ монету очень легковѣсную и очень низкой пробы. Даже мѣдь начала исчезать въ Дублинѣ и необходимо было просить помощи у Людовика, который обязательно далъ своему союзнику старую негодную пушку для перечеканки въ кроны и шиллинги.

Но французскій король рѣшился также послать Іакову помощь совершенію иного рода; онъ предложилъ взять въ свою службу и довести до превосходнѣйшей дисциплины четыре ирландскіе полка. Онъ соглашался принять ихъ въ изорванныхъ рубищахъ, безъ оружія и требовалъ только, чтобы солдаты были люди здоровые, а офицеры люди хорошихъ Фамилій. Въ замѣнъ этого отряда, составлявшаго менѣе, нежели четыре тысячи, онъ послалъ въ Ирландію отъ семи до восьми тысячъ превосходной французской пѣхоты, которая въ битвѣ могла принести болѣе пользы, нежели вся ирландская пѣхота.

Но Людовикъ сдѣлалъ одну большую ошибку. Армія, посылаемая въ Ирландію, была малочисленна сравнительно съ французскими арміями, стоявшими во Фландріи и на Рейнѣ. Но отъ той вой мы, на которую она посылалась, могла зависѣть судьба Европы и потому надобно было бы отдать команду на съ этимъ отрядомъ талантливому генералу. Въ такихъ генералахъ у Людовика не было недостатка. Но Іаковъ и его супруга просили прислать къ нимъ Лозёна; Людовикъ исполнилъ ихъ желаніе, въ противность совѣтамъ Аво и собственному мнѣнію.

Когда Лозёнъ явился въ кабинетъ Лувуа за инструкціями, этотъ искусный министръ разговоромъ своимъ обнаружилъ, что очень мало полагается на разсудительность странствующаго рыцаря: "Ради Бога, не увлекайтесь вашей наклонностію къ отважнымъ битвамъ. Всю славу свою поставляйте въ томъ, чтобы утомлять англичанъ и больше всего заботьтесь о дисциплинѣ." Назначеніе Лозёна не только было неудачно само но себѣ; но для того чтобы дать этому человѣку мѣсто, на которое онъ былъ негоденъ, необходимо было удалить двухъ людей отъ мѣстъ, на которыхъ они были чрезвычайно полезны. Розенъ и Аво были безнравственны и жестоки, но Розенъ былъ искусный генералъ, а Аво искусный дипломатъ. Едва ли они могли бы совершенно предотвратить покореніе Ирландіи, но вѣроятно, они могли бы надолго протянуть борьбу, а интересъ Франціи очевидно требовалъ, чтобы война въ Ирландіи длилась. Но подчинить Лозёну старика Розена, значило бы обидѣть его, а Лозёнъ и Аво были между собою непримиримые враги.

Потому Розенъ и Аво были отозваны во Францію съ различными изъявленіями королевской милости. Они возвратились весною на томъ флотѣ, который привезъ Лозёна. Сошедши съ корабля, Лозёнъ увидѣлъ, что хотя его давно ждали, но ничто не приготовлено къ его прибытію. Войскамъ его не было отведено квартиръ, для перевоза ихъ аммуниціи не было ни лошадей, ни телѣгъ. Отъ Корка до Дублина войска его шли по пустынѣ и только въ Дублинѣ могли нѣсколько оправиться отъ похода: ихъ размѣстили по домамъ протестантовъ и хозяева должны были не только даромъ содержать ихъ, но и платить каждому солдату по четверти шиллинга въ день. Лозёнъ былъ назначенъ главнокомандующимъ ирландскою арміею и получилъ восемь тысячъ якобусовъ (десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ) жалованья. Іаковъ предложилъ выдавать ему сумму не своимъ ирландскимъ билономъ, а французскимъ золотомъ; но Лозёнъ, человѣкъ не корыстолюбивый, не захотѣлъ наполнять свой кошелекъ на счетъ казны, почти пустой.

Бѣдность ирландскаго народа и ничтожность ирландскаго правительства, чрезвычайно поразили Лозёна и прибывшихъ съ нимъ французовъ. Лозёнъ писалъ къ Лувуа, что Дворъ и все королевство находится въ такомъ состояніи, какого не можетъ и вообразить человѣкъ, привыкшій жить въ благоустроенныхъ государствахъ. Вся Ирландія, говорилъ онъ, царство хаоса; ея правители заняты только взаимными ссорами да грабежемъ казны и народа. Проживъ мѣсяцъ во дворцѣ Іакова, онъ писалъ, что ни за какія блага въ мірѣ не согласился бы прожить тамъ еще мѣсяцъ. Лучшіе его офицеры подтверждали это свидѣтельство.

Около этого времени, Шомбергъ счастливо открылъ походъ взятіемъ Шарльмопа, единственной важной крѣпости, остававшейся у ирландцевъ въ Ульстерѣ. Но покореніе трехъ южныхъ провинцій отложилъ онъ до прибытія Вильгельма, который между тѣмъ занимался распоряженіями объ управленіи и защитѣ Англіи въ свое отсутствіе: онъ зналъ, что замыслы якобитовъ оживились. До сихъ поръ они не составляли одной плотной и организованной партіи. Много было, по выраженію Мельфорта, шаекъ, сносившихся съ Іаковомъ или съ его супругою, остававшеюся въ Сенъ-Жерменѣ, но не было между этими шайками ни связи, ни взаимнаго довѣрія. Когда же стало извѣстно, что Вильгельмъ уѣзжаетъ въ Ирландію и управленіе переходитъ въ женскія руки, шайки эти сблизились и сталъ составляться обширный союзъ. Кларендонъ, недавшій присяги Вильгельму, и Эльсбери, вѣроломно давшій ее, были глазами соумышленниковъ. Дергмоутъ, присягнувшій Вильгельму, но бывшій однимъ изъ опаснѣйшихъ враговъ его, принялъ на себя то, что можно назвать морскою частію заговора. Его умъ былъ постоянно занятъ позорными для англійскаго моряка планами уничтоженія англійскихъ флотовъ и арсеналовъ. Онъ былъ въ тѣсныхъ сношеніяхъ съ нѣсколькими морскими офицерами, которые, служа Вильгельму, оставались въ душѣ якобитами, и онъ надѣялся, что щедрыми обѣщаніями и искуснымъ воспламененіемъ ихъ нелюбви къ голландскому флоту, можно склонить ихъ отдаться съ ихъ кораблями въ руки французовъ.

Но главнымъ заговорщикомъ былъ Ричардъ Грэгэмъ, виконтъ Престонъ, бывшій при Гаковѣ государственнымъ секретаремъ. Онъ былъ шотландскимъ перомъ, но въ Англіи имѣлъ только титулъ баронета; Іаковъ прислалъ ему изъ Сенъ-Жермена грамоту на достоинство пера Англіи; но Палата Лордовъ признала этотъ патентъ недѣйствительнымъ и подвергла Престона тюремному заключенію за незаконное присвоеніе титула. Униженными просьбами онъ вымолилъ себѣ прощеніе. Смиреніе его при этомъ случаѣ не показывало въ немъ непреклоннаго характера; но тѣмъ не менѣе онъ считался въ своей партіи человѣкомъ отважнымъ. Онъ пользовался милостью Людовика, при Дворѣ котораго нѣкогда находился посланникомъ и теперь получалъ отъ Французскаго правительства большія суммы для веденія политическихъ интригъ.

Престонъ въ столицѣ велъ переговоры съ другими предводителями лондонскихъ якобитовъ, а между тѣмъ якобиты въ провинціяхъ заготовляли оружіе, въ тихомолку набирали и учили солдатъ. Въ Уоотерскомъ графствѣ замѣтны были сборы къ возстанію. Въ Ланкастерскомъ графствѣ многіе джентльмены получили отъ Іакова патенты на чины полковниковъ и капитановъ. Изъ графства Йоркскаго приходили вѣсти, что въ болотахъ, около Нерсборо, собираются большія толпы людей, повидимому, не съ добрыми намѣреніями. Письма изъ Ньюкестля разсказывали объ огромныхъ сборищахъ народа на сельскихъ праздникахъ въ Нортомберлендѣ, служившихъ, повидимому, предлогомъ для якобитскихъ сходбищъ.

Измѣнническіе переговоры дѣятельно велись между англійскими якобитами, Дублиномъ и Сенъ-Жерменомъ. Изъ Кента въ Пикардію, изъ Уэльса въ Ирландію и обратно, безпрестанно переѣзжали тайные агенты; многіе изъ нихъ были честные фанатики; но другіе были люди продажные и торговали секретами, которые имъ поручались.

Изъ этихъ предателей, измѣнявшихъ вмѣстѣ обѣимъ сторонамъ, замѣчательнѣйшимъ былъ Уильямъ Фуллеръ. Онъ самъ сообщаетъ намъ, что въ молодости попался ему памфлетъ, разсказывавшій позорную жизнь и страшную смерть Данджерфильда, который былъ товарищемъ Отса въ лживыхъ доносахъ на папистовъ. Этимъ чтеніемъ воспламенилось воображеніе юноши; онъ пожиралъ книгу, онъ выучилъ ее почти наизусть и скоро имъ овладѣло странное предчувствіе, никогда потомъ не покидавшее его,-- предчувствіе, что судьба его будетъ подобна судьбѣ низкаго авантюриста, исторію котораго читалъ онъ съ такимъ наслажденіемъ. Казалось бы, что перспектива умереть въ тюрьмѣ съ растерзанной спиной и выткнутымъ глазомъ не должна была имѣть особенную привлекательность. Но опытъ доказываетъ, что есть испорченные умы, для которыхъ очаровательна знаменитость, даже соединенная съ страданіями и позоромъ. Воодушевленный этимъ гнуснымъ честолюбіемъ, Фуллеръ сравнялся съ своимъ идеаломъ и, быть можетъ, превзошелъ его. Воспитанный въ католической вѣрѣ, онъ служилъ пажомъ у лэди Мельфортъ, когда она блистала красотою при Дворѣ Іакова. Послѣ переворота, онъ послѣдовалъ за своею госпожею во Францію, много разъ исполнялъ опасныя порученія и получилъ въ Сенъ-Жерменѣ репутацію преданнаго слуги Стюартовъ. А на самомъ дѣлѣ, при одной изъ своихъ поѣздокъ въ Лондонъ, предался новому правительству и отрекся отъ вѣры своихъ отцовъ.

Весною 1690 года Марія Моденская, супруга Іакова, желала переслать своимъ лондонскимъ сообщникамъ нѣкоторыя, очень важныя депеши. Депеши эти были такъ обширны, что не могли быть спрятаны въ одеждѣ одного агента, и потому необходимо было послать двухъ. Однимъ былъ Фуллеръ, другимъ ревностный молодой якобитъ Кронъ. Передъ отправленіемъ они получили полныя инструкціи отъ самой Маріи. Ни клочка бумаги нельзя было найти на нихъ при обыкновенномъ обыскѣ; но въ ихъ пуговицахъ скрывались письма, написанныя симпатическими чернилами.

Они вмѣстѣ отправились въ Кале. Губернаторъ этого города далъ имъ шлюпку, которая подъ покровомъ ночи высадила ихъ на низменный болотистый берегъ Кента, близъ Дондженескаго маяка. Они пришли на сосѣднюю Ферму, наняли лошадей и различными дорогами поѣхали въ Лондонъ. Фуллеръ поспѣшилъ во дворецъ и передалъ свои депеши Вильгельму. Первое письмо, развернутое Вильгельмомъ, заключало, по видимому, только цвѣтистые комплименты. Но принесли жаровню съ угольями, намазали бумагу жидкостью, хорошо извѣстною дипломатамъ того вѣка; тяжелый паръ наполнилъ кабинетъ короля и начали выступать на бумагѣ строки очень важнаго политическаго содержанія.

Прежде всего нужно было захватить Крона; онъ, къ несчастію, успѣлъ передать свои письма прежде, нежели былъ пойманъ. Уликъ противъ него не было, по онъ легко попался въ разставленныя сѣти: искренніе якобиты были вообще плохими заговорщиками; между ними находилось необыкновенно много хвастливыхъ и болтливыхъ глупцовъ, и Кропъ былъ однимъ изъ такихъ. Если бы онъ былъ уменъ, онъ избѣгалъ бы публичныхъ мѣстъ, держалъ бы языкъ за зубами, и остерегался бы бутылки. Агенты правительства нашли его въ тавернѣ, пьющимъ тосты за короля Іакова, кричащимъ о скоромъ возвращеніи Іакова съ французскимъ флотомъ и о томъ" что тысячи честныхъ англичанъ ждутъ только сигнала, чтобы взяться за оружіе въ защиту законнаго короля. При допросѣ онъ сначала" держался бодро, не сознаваясь ни въ чемъ, но когда явился Фуллеръ въ числѣ агентовъ правительства, въ щегольскомъ платьѣ, со шпагою при бедрѣ, арестантъ упалъ духомъ такъ, что не могъ почти ни слова отвѣчать на вопросы.

Быстро разнеслась по Лондону молва, что Фуллеръ продалъ себя правительству, что Кронъ арестованъ, что важныя письма изъ Сенъ-жермена находятся въ рукахъ Вильгельма. Заговорщики были поражены ужасомъ. Правда, показанія одного свидѣтеля, хотя бы и болѣе достойнаго вѣры, нежели Фуллеръ, не было достаточно для улики въ государственной измѣнѣ. Но Фуллеръ устроилъ дѣло такъ, что многіе свидѣтели могли подтвердить его показаніе противъ Крона; а если Кронъ, подъ страхомъ смерти, послѣдуетъ примѣру Фуллера, жизнь всѣхъ главныхъ участниковъ заговора будетъ во власти правительства. Но якобиты ободрились, узнавъ, что Кронъ на всѣхъ допросахъ упорно молчалъ, не смотря на увѣренія допрашивающихъ, что только откровеннымъ сознаніемъ можетъ онъ спасти свою жизнь. Оставалось теперь видѣть, какое дѣйствіе произведетъ на него смертный приговоръ и страхъ висѣлицы. Заговорщикамъ никакъ не хотѣлось, чтобы его мужество подверглось столь тяжелому испытанію. Они употребили всѣ законныя и незаконныя средства для того, чтобы онъ не могъ быть уличенъ и осужденъ. Женщина, у которой онъ жилъ въ Лондонѣ, по фамиліи Клиффордъ, принадлежавшая къ числу дѣятельнѣйшихъ и хитрѣйшихъ агентовъ заговора, продолжала постоянно видѣться съ нимъ, укрѣпляя въ немъ мужество и поддерживая надежды. Когда насталъ грозный день суда, Фуллеръ лежалъ больной въ постелѣ и не могъ явиться въ судъ, потому дѣло было отложено. Онъ утверждалъ, что болѣзнь его происходитъ отъ отравы, что ему дали яду въ супѣ, что ногти у него посинѣли, что волосы у него выпадаютъ; что доктора находятъ въ немъ признаки отравленія; но разсказамъ такого человѣка, какъ Фуллеръ, нельзя вѣрить.

Между тѣмъ какъ Кронъ ожидалъ суда, другой агентъ Сенъ-жерменскаго Двора, Темпестъ, былъ схваченъ на дорогѣ изъ Дувра въ Лондонъ, съ письмами къ англійскимъ якобитамъ. Съ каждымъ днемъ становилось очевиднѣе, что государству грозятъ опасности* а между тѣмъ Вильгельму было необходимо уѣхать изъ Англіи.

Онъ готовился къ отъѣзду съ мучительнымъ безпокойствомъ, скрывать которое подъ наружностію стоическаго спокойствія не достало бы силъ у другаго. Марія мучилась опасеніями. Ея печаль огорчала его больше, нежели могли воображать люди, судившіе о его сердцѣ по его холодному обращенію. Онъ зналъ, что оставляетъ ее среди затрудненій, бороться съ которыми не имѣла она привычки. Ей необходимъ былъ разумный и вѣрный совѣтникъ, а между министрами Вильгельма трудно было найдти такого человѣка. Правда, было между ними много способныхъ людей и нѣсколько честныхъ людей; но даже при немъ ихъ политическіе и личные раздоры часто дѣлали безполезными ихъ умъ и честность. Будетъ ли въ состояніи кроткая Марія удерживать въ границахъ эти раздоры, которыхъ не могъ усмирить даже ея рѣшительный и искусный мужъ? Если дать въ довѣренные совѣтники королевѣ исключительно виговъ или тори, половина націи будетъ недовольна. А если соединить въ этомъ совѣтѣ виговъ и тори, они будутъ мѣшать другъ другу ссорами. Положеніе Вильгельма было таково, что онъ могъ только выбирать изъ двухъ золъ меньшее.

Всѣ эти затрудненія увеличивались образомъ дѣйствій Шрьюсбери. Характеръ этого человѣка составляетъ любопытный предметъ для психолога. Казалось, натура и счастіе избрали его своимъ любимцемъ. Знаменитый родъ, высокій санъ, огромное состояніе, блестящія дарованія, обширныя знанія, пріятная наружность, чрезвычайно изящныя и очаровательныя манеры, все соединилось, чтобы сдѣлать его предметомъ удивленія и зависти. По при всѣхъ этихъ выгодныхъ условіяхъ, имѣлъ онъ въ характерѣ и умѣ качества, сдѣлавшія его мученіемъ для самого себя и всѣхъ близкихъ къ нему. Его рѣшительныя дѣйствія въ 1688 году подали свѣту высокое понятіе не только о его патріотизмѣ, но также о его отважности и энергіи. Но кажется, что юношескій энтузіасмъ и ободреніе, внушаемое общимъ сочувствіемъ и похвалами, придало ему тогда силу, чуждую его натурѣ. Послѣдующая жизнь его совершенно не соотвѣтствовала своему блистательному началу; едва онъ сдѣлался государственнымъ секретаремъ, какъ обнаружилось, что характеръ его слишкомъ слабъ для такого мѣста. Ежедневная работа, тяжелая отвѣтственность, непріятности, неудачи, упреки, неразлучные съ властію, доводили его до унынія и разстроивали его здоровье. При своихъ великихъ талантахъ онъ былъ человѣкъ слабый и при своихъ привлекательныхъ качествахъ не можетъ быть названъ честнымъ человѣкомъ. Рѣдко встрѣчаются люди, которые, имѣя такъ мало силы противиться искушеніямъ, такъ жестоко мучились бы угрызеніями совѣсти и стыдомъ.

Для человѣка съ такимъ темпераментомъ положеніе министра въ годъ, слѣдовавшій за переворотомъ, должно было быть постояннымъ мученіемъ. Опасности, со всѣхъ сторонъ окружавшія правительство, злоба его враговъ, неблагоразуміе его друзей, ожесточеніе враждебныхъ партій другъ противъ друга и противъ каждаго, желавшаго стать посредникомъ между ними -- тутъ могъ бы упасть духомъ и человѣкъ болѣе сильнаго характера. Не прошло еще полгода съ той поры, какъ Шрьюсбери занялъ мѣсто министра, а онъ уже совершенно потерялъ мужество и голову. Онъ началъ писать Вильгельму письма, которыя государь, столь твердый душою, едва ли могъ читать безъ состраданія, смѣшаннаго съ презрѣніемъ. "Я чувствую (таково было постоянное содержаніе этихъ писемъ), что совершенно не гожусь для своего мѣста. Я не могу работать. Я не тотъ человѣкъ, какимъ былъ за полгода. Здоровье мое слабѣетъ. Мой умъ изнемогаетъ. Память измѣняетъ мнѣ. Только спокойствіе и уединеніе можетъ возстановить мои силы." Отвѣты Вильгельма были дружественны и ободрительны, и на время успокоивали смущенный умъ министра. Но наконецъ распущеніе Парламента, выборы, перемѣны въ составѣ областнаго управленія и пренія о двухъ билляхъ отреченія довели Шрьюсбери до состоянія, близкаго къ умственному разстройству. Онъ досадовалъ на виговъ за то, что они несправедливы къ Вильгельму, еще больше досадовалъ на Вильгельма за его благосклонность къ тори. Когда именно и подъ чьимъ вліяніемъ этотъ несчастный рѣшился на измѣну, воспоминаніе о которой омрачило всю остальную его жизнь, опредѣлительно мы не знаемъ. Но очень вѣроятно, что его мать, которая, не смотря на чрезвычайную шаткость своей нравственности, имѣла надъ нимъ большую силу, воспользовалась какою нибудь несчастною минутою, когда онъ былъ раздраженъ невниманіемъ Вильгельма къ его совѣтамъ и предпочтеніемъ короля къ Кэрмэртену и Ноттингэму. При всей своей безнравственности, она была ханжа, и, вѣроятно, надѣялась загладить убійство обманутаго ею мужа склоненіемъ сына на сторону законнаго короля. Достоверно то, что весною 1690 года Шрьюсбери предложилъ свои услуги Іакову и Іаковъ принялъ ихъ. Іаковъ потребовалъ отъ новообращеннаго слуги доказательствъ преданности, и говорилъ, что онъ долженъ отказаться отъ должности, данной ему похитителемъ престола. Вѣроятно Шрьюсбери, едва совершивъ проступокъ, уже разкаявался въ немъ. Но онъ не имѣлъ въ характерѣ той силы, чтобы остановиться на дурной дорогѣ. Проклиная свою низость, боясь огласки, гибельной для его чести, боясь идти впередъ, боясь вернуться назадъ, онъ испытывалъ мученія, о которыхъ нельзя подумать безъ сожалѣнія. Истинная причина его отчаянія оставалась еще глубокою тайною. Но странность какой-то нравственной борьбы, въ немъ происходившей, замѣчалась всѣми, и нѣсколько недѣль была предметомъ городскихъ толковъ. Однажды вечеромъ онъ вошелъ во дворецъ съ намѣреніемъ отказаться отъ своей должности, но Борнетъ уговоритъ его отложить хотя на нѣсколько часовъ это намѣреніе. Черезъ нѣсколько дней, точно также пришлось уговаривать его Тиллотсону. Три или четыре раза онъ клалъ печати своего сана на столъ короля, и три или четыре раза ласковая просьба короля, измѣною которому мучился онъ, убѣждала его принять ихъ обратно. Такимъ образомъ, Шрьюсбери оставался на своемъ мѣстѣ до самаго вечера наканунѣ отъѣзда короля въ Ирландію. Тогда волненіе Шрьюсбери усилилось до того, что бросило его въ лихорадку. Бентинкъ, посланный убѣждать его не отказываться отъ должности, нашелъ его въ постели, и такомъ слабымъ, что нельзя было говорить съ нимъ. Наконецъ принята была отставка, которую онъ столько разъ просилъ, и на нѣсколько мѣсяцевъ Ноттингэмъ одинъ оставался государственнымъ секретаремъ.

Для Вильгельма было чувствительной потерей то, что правительство его въ критическое время ослабляется удаленіемъ Шрьюсбери. Но онъ старался по возможности воспользоваться людьми, оставшимися въ его распоряженіи, и окончательно избралъ членами совѣта, оставляемаго на помощь Маріи, девять сановниковъ. Изъ нихъ четверо: Девонширъ, Дорсетъ, Монмоутъ и Эдуардъ Россель были виги. Другіе пять: Кэрмэртень, Пеморокъ, Ноттингэмъ, Марльборо и Лотеръ были виги.

Онъ пригласилъ ихъ собраться на аудіенцію къ нему въ залъ Государственнаго Секретаріата. Когда всѣ собрались, онъ ввелъ въ залъ королеву, попросилъ членовъ Совѣта сѣсть, и сказалъ имъ короткую, зрѣло обдуманную рѣчь. "Ей не достаетъ опыта, сказалъ онъ, но я надѣюсь, что, избравъ васъ ея совѣтниками, я восполнилъ этотъ недостатокъ. Вручаю вамъ королевство. Ни одно изъ внутреннихъ или внѣшнихъ дѣлъ не будетъ скрываться отъ васъ. Прошу васъ быть дѣятельными, прошу васъ быть единодушными." Наединѣ онъ объяснилъ своей супругѣ, какъ онъ понимаетъ характеръ каждаго изъ девяти совѣтниковъ. И, судя по ея письмамъ къ нему, надобно полагать, что о немногихъ только говорилъ онъ ей съ уваженіемъ.

Марльборо поручено было руководить ее въ военныхъ дѣлахъ и командовать войсками, остававшимися въ Англіи. Россель, бывшій адмираломъ синяго флага и въ награду за свой заслуги при переворотѣ получившій богатое мѣсто Моренаго Казначея, могъ быть хорошимъ совѣтникомъ по морскимъ дѣламъ. Но на Кермартэна указалъ своей супругѣ Вильгельмъ, какъ на человѣка, мнѣнію котораго проимущественно должна она довѣрять при случаяхъ разногласія въ Совѣтѣ. Проницательность и опытность Кермертэна были несомнѣнны. Его нравственныя правила были, правда, шатки; но если былъ на землѣ человѣкъ, которому не рѣшился бы измѣнить Дэмби, то этимъ человѣкомъ была Марія. Онъ долго былъ ея личнымъ другомъ и преданнымъ лично ей слугою; онъ пріобрѣлъ ея чрезвычайную признательность, устроивъ ея бракосочетаніе съ Вильгельгомъ; онъ въ Конвентѣ доводилъ усердіе къ ея выгодамъ до такой горячности, которую она сама осудила, какъ излишнюю. Потому, все заставляло надѣяться, что онъ будетъ служить ей при настоящихъ трудныхъ обстоятельствахъ съ искреннею преданностію.

Напротивъ, одинъ изъ ближайшихъ ея родственниковъ былъ однимъ изъ злѣйшихъ ея враговъ. Улики, находившіяся въ рукахъ правительства, несомнѣнно доказывали, что Кларендонъ сильно участвовалъ въ замыслахъ возстанія. Но королева огорчилась бы, если бы съ ея родственникомъ было поступлено сурово; и Вильгельмъ, помня, какими узами родства пожертвовала она для него, какимъ упрекамъ подверглась, охотно оставилъ, но ея просьбѣ, жизнь и свободу ея дядѣ. Но передъ отправленіемъ въ Ирландію, онъ серьёзно переговорилъ объ этомъ съ Рочестеромъ. "Вашъбратъ ведетъ заговоры противъ меня. Я достовѣрно это знаю. Его уличаютъ бумаги, писанныя его рукою. У меня требовали, чтобы онъ былъ исключенъ изъ акта помилованія, но я ее хотѣлъ огорчать этимъ королеву; для нея я забываю прошедшее. Но благоразуміе велитъ милорду Кларендону быть осторожнѣе въ будущемъ, или онъ узнаетъ, что это дѣла не шуточныя." Рочестеръ передалъ эти слова Кларендону. Кларендонъ, находившійся въ постоянныхъ сношеніяхъ съ Дублиномъ и Сенъ-Жерменомъ, увѣрялъ, что единственное его желаніе -- спокойствіе, и что если совѣсть не позволила ему дать присягу, то тѣмъ не менѣе правительство не имѣетъ подданнаго болѣе покорнаго, нежели онъ.

Наканунѣ отъѣзда Вильгельмъ пригласилъ въ свой кабинетъ Корнета и твердымъ, но печальнымъ тономъ говорилъ объ опасностяхъ, отовсюду грозившихъ королевству, о ярости враждующихъ партій, о нерасположеніи духовенства. "Но моя надежда -- Богъ. Я совершу свое дѣло или погибну совершая его. Мнѣ жаль только бѣдную королеву", и два раза онъ повторилъ съ нѣжностію, которую рѣдко обнаруживалъ: "бѣдная королева, бѣдная королева!" -- "Если вы любите меня, прибавилъ онъ: -- навѣщайте ее часто, и сколько можете укрѣпляйте ее. Еслибъ не она, я радовался бы теперь, что буду скакать верхомъ, жить въ палаткѣ, потому что лучше я умѣю управлять походомъ, нежели вашими Палатами Лордовъ и Общинъ. Но, хотя я знаю, что иду по пути обязанности, тяжело моей женѣ, что я и ея отецъ должны стоять другъ противъ друга на полѣ битвы. Дай Богъ, чтобы онъ остался здоровъ. Помолитесь за меня, докторъ! "Борнетъ удалился разстроганный и, конечно, очень усердно возсылалъ къ Богу тѣ молитвы, о которыхъ просилъ его король.

На слѣдующій день, 4 іюня, король отправился въ Ирландію. Принцъ Георгъ предложилъ сопутствовать ему, снарядился великолѣпнымъ образомъ и съ полной увѣренностью разсчитывалъ на мѣсто въ королевской каретѣ. Но Вильгельмъ, не обѣщавшій себѣ особеннаго удовольствія отъ бесѣды его высочества, и не любившій церемониться, посадилъ съ собою Портлэнда и не разу во все продолженіе похода не показывалъ и вида, что замѣчаетъ присутствіе принца. Самъ по себѣ, Георгъ едва ли понялъ бы обиду. Но если его тупость не давала ему чувствовать оскорбленій, ихъ чувствовала за него жена; а ея досада старательно поддерживалась хитрыми Черчиллями. И при этомъ, какъ при многихъ другихъ случаяхъ, недостатки характера Вильгельма оказались серьёзно вредными для интересовъ, защитникомъ которыхъ онъ былъ. Его царствованіе было бы гораздо болѣе счастливо, если бы съ его мужествомъ, талантами и возвышенностію мыслей соединялось въ немъ хотя нѣсколько веселости и обходительности его дяди, Карла II.

Въ четыре дня король доѣхалъ до Честера, гдѣ ожидалъ его флотъ транспортныхъ судовъ. Онъ сѣлъ на корабль 2 іюня и переплылъ въ Ирландію подъ конвоемъ эскадры, командуемой сэромъ Клаудесли Шовелемъ.

Мѣсяцъ, слѣдовавшій за отъѣздомъ Вильгельма изъ Лондона, былъ однимъ изъ самыхъ замѣчательныхъ и тяжелыхъ въ исторіи Англіи. Черезъ нѣсколько часовъ но отбытіи короля, началось дѣло Крона въ Ольдбелійскомъ судѣ. Фуллеръ выздоровѣлъ и могъ явиться свидѣтелемъ. Пренія начались. Якобиты неутомимо хлопотали о томъ, чтобы присяжные были люди благопріятствующіе ихъ мнѣніямъ. Адвокаты Крона отвергали столь многихъ изъ списка присяжныхъ, что едва возможно было набрать изъ него двѣнадцать человѣкъ, нужныхъ по закону; въ числѣ этихъ двѣнадцати находился человѣкъ, на котораго якобиты вполнѣ надѣялись. Они и не ошиблись въ немъ. Онъ цѣлую ночь и половину слѣдующаго дня упорно не соглашался съ одинадцатью своими товарищами, находившими Крона виновнымъ; и, вѣроятно, онъ голодомъ побѣдилъ бы ихъ, если бы мистриссъ Клиффордъ, бывшая съ нимъ въ союзѣ, не была поймана, когда подавала ему черезъ окно пирожки. Когда прекращена была такимъ образомъ доставка ему пищи, онъ уступилъ и присяжные объявили Крона виновнымъ; двумъ изъ нихъ этотъ приговоръ, говорятъ, стоилъ жизни. Адвокаты Крона потребовали тогда отсрочки рѣшенія судей, ссылаясь на то, что въ протоколѣ одно изъ латинскихъ словъ написано съ орѳографическою ошибкою. Это возраженіе безъ всякаго сомнѣнія было ничтожно. Джеффреизъ отвергъ бы его съ ругательствами на адвокатовъ и съ сладкими для него описаніями того, какъ онъ велитъ повѣсить и колесовать осужденнаго. Но Гольтъ и его товарищи помнили, что они рѣшаютъ первое со времени переворота дѣло о государственной измѣнѣ и что потому необходимо выказать несомнѣннымъ образомъ, что началась въ англійскихъ судахъ новая эра и что отнынѣ судьи скорѣе готовы будутъ отступать отъ строгаго закона въ пользу подсудимаго, нежели подражать кровожадному легкомыслію, съ которымъ отнято было право защищаться у Корниша. Произнесеніе судейскаго приговора было отсрочено, назначенъ день для разсмотрѣнія вопроса, поднятаго адвокатами Крона и дана имъ полная свобода защищать свое мнѣніе. "Этого не сдѣлали бы, г. Кронъ, ни при Карлѣ II ни при Іаковѣ II," сказалъ Верховный Судья. Выслушавъ рѣчи адвокатовъ, судьи единодушно рѣшили, что возраженіе ихъ неосновательно, и Кронъ былъ приговоренъ къ смерти. Онъ признался, что защитѣ дана была полная свобода, благодарилъ судей за ихъ терпѣніе и просилъ ихъ ходатайствовать за него предъ королевою.

Скоро его извѣстили, что судьба его въ его собственныхъ рукахъ, что правительство готово пощадить его, если онъ пріобрѣтетъ право на пощаду полнымъ сознаніемъ. Его душа подверглась страшному испытанію. Однажды мистрисвъ Клиффордъ, имѣвшая доступъ къ нему въ тюрьмѣ, объявила предводителямъ якобитской партіи, что онъ въ страшномъ волненіи, что онъ говоритъ: "я не могу умереть, я слишкомъ молодъ." На слѣдующее утро, она нашла его бодрымъ и твердымъ. Онъ выдержалъ душевную борьбу до самого вечера наканунѣ дня, назначеннаго для казни. Тутъ онъ послалъ сказать, что желаетъ видѣться съ государственнымъ секретаремъ. Ноттингэмъ пріѣхалъ въ тюрьму, но Кронъ уже измѣнилъ свое намѣреніе и рѣшился молчать. "Если такъ, сказалъ Ноттингэмъ, мы съ вами уже не увидимся, потому что завтра, вы знаете, вашъ послѣдній день". Но когда ушелъ Ноттингэмъ, явился въ тюрьму Монмоутъ и, по видимому, поколебалъ рѣшимость преступника. Поздно ночью получено было приказаніе отсрочить казнь на недѣлю. Однако недѣля прошла безъ всякихъ сознаній. Въ Тибурнѣ была приготовлена висѣлица и колесо, толпа собралась уже на мѣстѣ казни, но явился курьеръ съ вторичною отсрочкою и Кронъ вмѣсто Тибурна былъ приведенъ въ залъ Совѣта въ Вайтголлѣ. Мужество измѣнило ему при наступленіи смертнаго часа и онъ далъ важныя показанія.

Для государственной безопасности эти показанія были тогда очень нужны. Съ часу на часъ надо было ожидать и внутренняго возстанія и вторженія внѣшнихъ враговъ. Едва Вильгельмъ покинулъ Лондонъ, какъ сильный французскій флотъ подъ командою графа Турвилля отплылъ изъ Бреста и вошелъ въ Британскій каналъ. Турвилль былъ въ то время лучшимъ изъ французскихъ адмираловъ. Онъ изучилъ морское дѣло до малѣйшихъ подробностей; говорили о немъ, что онъ можетъ исполнять обязанности каждаго чина отъ корабельнаго плотника до адмирала; говорили о немъ, что съ неукротимою отважностію моряка соединяетъ онъ любезность свѣтскаго человѣка. Теперь онъ ходилъ около англійскихъ береговъ такъ близко, что его корабли видны были съ Плимутскихъ укрѣпленій. Отъ Плимута медленно поплылъ онъ вдоль береговъ Девоншира и Дорсетшира. На юбпо было думать, что его маневры совершаются по условію съ англійскими якобитами.

Королева и ея Совѣтъ поспѣшили принять мѣры для защиты государства противъ французовъ и внутреннихъ враговъ. Торрингтонъ вышелъ въ море, и соединившись съ голландскимъ флотомъ, поплылъ на встрѣчу французамъ. Казалось, что скалы острова Уайта будутъ свидѣтельницами одной изъ величайшихъ морскихъ битвъ, упоминаемыхъ въ исторіи. Съ сторожевой башни Св. Екатерины можно было вдругъ насчитать сто пятьдесятъ линейныхъ кораблей. На востокъ отъ громаднаго Блекгенгчайнскаго утеса стояли на якорѣ флоты Англіи и Голландіи, на западъ -- флотъ Франціи.

Флоты сошлись такъ близко 26 іюня, менѣе чѣмъ черезъ двѣ недѣли по отплытіи Вильгельма въ Ирландію. За нѣсколько часовъ передъ тѣмъ, происходило совѣщаніе Вайтголльскаго совѣта о важномъ и трудномъ дѣлѣ. Якобиты, вступившіе въ союзъ съ Франціею, готовились взяться за оружіе. Толпы ихъ собирались въ Гандъ-паркѣ. Совѣтъ единодушно рѣшилъ, что необходимо арестовать нѣкоторыхъ заговорщиковъ, полныя улики противъ которыхъ были въ рукахъ правительства. Когда названо было имя Кларендона, его другъ и родственникъ сэръ Генри Кепель сказалъ нѣсколько словъ въ его защиту. Другіе члены Совѣта посмотрѣли на него съ удивленіемъ, но не сказали ни слова: неловко было обвинять родственника королевы въ присутствіи королевы. Марія почти никогда не говорила ни слова въ Совѣтѣ; но теперь, видя бумаги, написанныя рукою своего дяди и неоспоримо доказывавшія его измѣну и зная, что уваженіе къ ней удерживаетъ ея совѣтниковъ отъ предложенія мѣръ, необходимыхъ для безопасности государства, она нарушила свое молчаніе. "Сэръ Генри, сказала она, я знаю и всѣ знаютъ также какъ я, что противъ милорда Кларендона такъ много уликъ, что нельзя обойти его." Приказъ объ арестѣ былъ написанъ и Кепель подписалъ его вмѣстѣ съ другими. "Мнѣ жаль милорда Кларендона, писала Марія къ мужу, больше нежели могутъ повѣрить люди." Въ тотъ вечеръ Кларендонъ и другіе значительные люди якобитской партіи были заключены въ Тоуэръ, По окончаніи засѣданія Совѣта Министровъ, королева и Совѣтъ девяти занялись вопросомъ чрезвычайной важности. Какія приказанія надобно послать Торрингтону? Отъ его талантовъ и рѣшительности зависѣло спасеніе государства, а многіе изъ совѣтниковъ Маріи полагали, что въ немъ нѣтъ качествъ, нужныхъ адмиралу при настоящихъ обстоятельствахъ. Ихъ безпокойство возрасло, когда они узнали, что онъ отступаетъ передъ французами. Проницательный Кэрмэртенъ и отважный Монмоутъ одинаково осуждали такую осторожность. Правда, у Торрингтона было меньше кораблей, нежели у Турвиля, но Кэрмэртенъ думалъ, что въ настоящее время необходимосразиться хотя бы съ слабою надеждою на успѣхъ, а Монмоутъ во всю свою жизнь желалъ битвы при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ. Россель, безспорно одинъ изъ лучшихъ моряковъ своего времени, думалъ, что неравенство силъ не такъ велико, чтобы серьёзно затруднить англійскаго адмирала, потому онъ предлагалъ послать Торрингтону выговоръ въ такихъ сильныхъ выраженіяхъ, на которыя не согласилась королева.Тонъ депеши былъ смягченъ, но смыслъ ея остался сообразенъ съ мнѣніемъ Росселя. Торрингтону было положительно приказано не отступать болѣе и немедленно дать битву. Девонширу казалось и этого мало. "Я обязанъ сказать вашему величеству дѣйствительное свое мнѣніе объ этомъ дѣлѣ, сказалъ онъ; а мое мнѣніе таково, что милордъ Торрингтонъ не такой человѣкъ, которому можно поручать судьбу трехъ королевствъ". Девонширъ былъ правъ, но всѣ его товарищи полагали, что опасно было бы подчинять Торрингтона новому адмиралу въ присутствіи врага, наканунѣ битвы. "Вы должны, сказалъ Россель, или оставить за нимъ команду или послать его въ Тоуэръ". Были предложены разныя средства помочь дѣлу. Кэрмэртенъ предлагалъ, чтобы Россель отправился въ товарищи Торрингтону. Монмоутъ пылко просилъ позволенія отправиться на флотъ или командиромъ или волонтеромъ. "Только пустите меня на корабль, и я ручаюсь жизнію, что будетъ битва". Послѣ многихъ преній и колебаній рѣшено было, что Россель и Монмоутъ оба должны отправиться на берегъ. Они отправились, но уже поздно: депеша, повелѣвавшая Горрингтону сразиться, предупредила ихъ. Онъ получилъ ее, когда былъ близъ мыса Бичигелъ. Прочитавъ, ее онъ очень затруднился; не сражаться было бы прямымъ ослушаніемъ; сразиться по его мнѣнію, значило бы слишкомъ рисковать. Вѣроятно пришло ему въ мысль при его подозрительномъ характерѣ, что инструкціи, поставившія его въ такое трудное положеніе, сочинены его врагами и завистниками съ дурнымъ замысломъ противъ него. Его раздражала мысль, что ему присылаетъ повелѣніе Россель, который, какъ одинъ изъ Совѣта Девяти, имѣлъ верховный надзоръ за всѣми дѣлами, а между тѣмъ по морской службѣ былъ моложе Торрингтона. Въ измѣнѣ подозрѣвать Торрингтона нельзя. Еще менѣе можно думать, чтобы воину, который всегда смѣло встрѣчалъ опасность и сражался храбро, не доставало личной храбрости, какая была у каждаго матроса. Но есть болѣе трудное мужество и его-то былъ совершенно лишенъ Торрингтонъ. Онъ боялся отвѣтственности; боялся отвѣтственности и за то, если сразится, и за то, если не сразится; и онъ придумалъ средній путь, соединявшій всѣ тѣ невыгоды которыхъ онъ хотѣлъ избѣжать. Онъ придумалъ исполнить букву своей инструкціи, но не рискуя ничѣмъ: ввести въ дѣло нѣсколько кораблей, но не вводить въ битву цѣлаго флота. Очевидно было, что корабли, отправленные въ такое сраженіе, будутъ въ самомъ невыгодномъ положеніи и сильно пострадаютъ; и Торрингтонъ былъ такъ низокъ, что рѣшился всю опасность и весь уронъ предоставить голланцамъ. Онъ не любилъ ихъ, а въ Англіи такъ досадовали на нихъ, что погибель всей ихъ эскадры, думалъ онъ, возбудила бы менѣе ропота, нежели потеря одного англійскаго фрегата.

29 іюня онъ получилъ приказаніе сразиться, а на слѣдующее утро подошелъ къ французскому флоту и выстроилъ свой флотъ. У него не было и шестидесяти линейныхъ кораблей, а у французовъ по крайней мѣрѣ восемьдесятъ. Но его корабли были сильнѣе числомъ матросовъ. Онъ поставилъ голландцевъ въ авангардѣ и далъ имъ знакъ начать битву. Битва началась и голландцы сражались съ храбростію, которой должны были отдать полную справедливость и англичане и французы, не смотря на національную нелюбовь къ нимъ. Нѣсколько часовъ они выдерживали неравную битву, наконецъ присуждены были отступить, не получая помощи отъ англичанъ. Послѣ такой несчастной и безславной битвы невозможно было держаться въ открытомъ морѣ противъ французовъ. Голландскіе корабли вышли изъ сраженія въ жалкомъ состояніи. Торрингтонъ сжегъ нѣкоторые изъ нихъ, другіе взялъ на буксиръ и скрылся въ устьѣ Темзы. Вошедши въ рѣку, онъ снялъ вехи, указывавшія фарватеръ, и французы не рѣшились идти за нимъ.

Но многіе, особенно французскіе министры, думали, что еслибы Турвилль не побоялся опасностей незнакомаго фарватера, то могъ бы уничтожить весь англо-голландскій флотъ. Кажется, подобно Торрингтону, онъ при всей личной храбрости былъ робкимъ командиромъ. Жизнію рисковалъ онъ съ безпечной веселостью, по, говорятъ, слишкомъ трепеталъ за свою славу. Упреки, которымъ онъ подвергся при этомъ случаѣ, заставили его потомъ, къ несчастно Франціи, быть отважнымъ до безразсудства.

Страшно грустенъ въ Лондонѣ былъ день, когда узнали о Бичигедской битвѣ. Стыдъ былъ невыносимъ, опасность близка. Что, если врагъ послѣдуетъ примѣру Рюйтера, войдетъ въ Темзу, будетъ бомбардировать Тоуэръ? Мало того: въ тотъ же самый день прибыло извѣстіе о пораженіи союзныхъ армій при Флёрюсѣ герцогомъ Люксембургскимъ. Маршалъ Дюмьеръ съ значительнымъ войскомъ находился близъ Дуврскаго пролива: проливъ этотъ былъ теперь во власти Французовъ и говорили, что Дюмьеру, помощь котораго стала не нужна герцогу Люксембургскому, велѣно сдѣлать высадку въ Англію. Въ нѣсколько часовъ онъ могъ сѣсть на корабли, въ нѣсколько часовъ переплыть каналъ и ежеминутно Лондонъ могъ ждать извѣстія, что въ Кентѣ явилось тридцать тысячъ французскихъ ветерановъ и во всѣхъ концахъ королевства якобиты берутся за оружіе. Все количество регулярныхъ войскъ, оставшихся въ Англіи, не простиралось до десяти тысячъ, и едва ли когда нибудь былъ для Англіи кризисъ болѣе страшный, нежели первая недѣля іюля 1690 года. Но самое бѣдствіе принесло съ собою избавленіе. Мало знали Англію люди, воображавшіе, что она можетъ въ одно время опасаться внѣшнихъ и внутреннихъ враговъ: опасность отъ внѣшняго врага была лучшимъ средствомъ противъ опасности отъ внутренняго. Іаковъ былъ союзникомъ Франціи, и хотя поверхностнымъ наблюдателямъ французскій союзъ казался главнымъ источникомъ его силы, на самомъ дѣлѣ этотъ союзъ былъ непреоборимымъ препятствіемъ къ возстановленію его власти въ Англіи. Въ патріотизмѣ англичанъ, патріотизмѣ часто узкомъ и подозрительномъ, заключалась тайна и силы и слабости Вильгельма. Англичане не довѣряли ему за любовь къ Голландіи, но всею душою раздѣляли его ненависть къ Франціи. Силѣ ихъ національнаго чувства надобно приписать мелочные раздоры, такъ часто нарушавшіе спокойствіе Вильгельма. Но тому же самому чувству надобно приписать, что его престолъ, такъ часто потрясаемый, не былъ низвергнутъ. Нація ненавидѣла его голландскихъ любимцевъ, но еще сильнѣе ненавидѣла его французскихъ противниковъ. Слова "идутъ французы", будто какимъ-то волшебствомъ заглушали весь ропотъ на налоги и злоупотребленія, на холодное обращеніе Вильгельма и богатые доходы Портленда, и пробуждали то непоколебимое мужество, съ какимъ нѣкогда встрѣчали англичане Непобѣдимую Армаду. Если бы французская армія явилась въ Англіи, въ ряды воиновъ англійскихъ сталъ бы каждый взрослый мужчина, и не только мушкетовъ и пикъ, но косъ и вилъ не достало бы для сотенъ тысячъ людей, забывшихъ всѣ внутренніе раздоры для единодушной защиты англійской земли.

Потому-то неудачныя битвы на морѣ и во Фландріи только соединили на минуту всѣ партіи въ одинъ народъ. На время забыта была нелюбовь къ голландцамъ; ихъ мужество въ Бичигедской битвѣ громко превозносилось. Лондонъ подалъ примѣръ единодушія и смѣлости. Всѣ раздоры прекратились. Лордъ Меръ былъ приглашенъ къ королевѣ. Она просила его узнать, какъ можно скорѣе, что сдѣлаетъ столица въ случаѣ высадки. Онъ созвалъ лондонскихъ выборныхъ сановниковъ и по совѣщаніи съ ними возвратился въ Вайтголль съ отвѣтомъ, что они единодушно хотятъ жертвовать на защиту отечества жизнію и состояніемъ; что сто тысячъ фунтовъ приготовлены для внесенія въ Казначейство; что десять тысячъ хорошо вооруженныхъ лондонцевъ готовы черезъ часъ по востребованіи выступить въ походъ и что, кромѣ того, вооружается на городскія суммы шесть пѣхотныхъ полковъ, сильный конный полкъ и тысяча драгунъ; что отъ ея величества городъ проситъ только одного: чтобы она благоволила назначить начальниками этого войска людей, которымъ довѣряетъ. Тотъ же самый духъ обнаруживался во всѣхъ провинціяхъ. Народъ въ южныхъ графствахъ, хотя занятъ былъ уборкою хлѣба, съ чрезвычайной готовностію сходился на сборные пункты милиціи. Сельскіе джентльмены якобитской партіи, втеченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ готовившіеся къ возстанію по удаленіи Вильгельма и при появленіи французовъ, теперь, когда Вильгельмъ удалился и явились французы, сжигали патенты, данные имъ отъ Іакова и прятали собранное оружіе. Якобиты, жившіе въ городахъ, не смѣли выходить изъ домовъ, боясь народнаго ожесточенія.

Интересно для наблюдателей человѣческаго сердца дѣйствіе, произведенное общею опасностію на Шрьюсбери. Онъ вдругъ сталъ опять тѣмъ Шрьюсбери, какимъ былъ въ 1688 году. Его натура при всемъ своемъ жалкомъ непостоянствѣ не была низка, и мысль, что онъ загладитъ свой проступокъ и возвратитъ себѣ свое собственное уваженіе явившись первымъ въ рядахъ защитниковъ отечества при столь опасномъ кризисѣ, придала новую силу его душѣ и тѣлу. Онъ жилъ въ Эпсомѣ, надѣясь, что тишина и чистый воздухъ благотворно подѣйствуютъ на его изнемогавшій организмъ и больное сердце. Но черезъ нѣсколько часовъ послѣ извѣстія о Бичигедской битвѣ, онъ былъ уже въ Вайтголлѣ, предлагая свой кошелекъ и шпагу королевѣ. Совѣтъ думалъ поручить команду надъ флотомъ какому нибудь изъ важнѣйшихъ вельможъ государства, подчинивъ ему Торрингтона и Росселя. Шрьюсбери просилъ, чтобы ему дали это порученіе. "Выгода и честь каждаго англичанина требуетъ не позволять врагу владычествовать надъ Британскимъ каналомъ, говорилъ онъ; и я охотно пожертвую жизнію для возвращенія утраченной славы англійскому флагу."

Его предложеніе не было принято, потому что совѣтъ благоразумно отказался отъ мысли раздѣлить команду надъ флотомъ между вельможею, чуждымъ морскому дѣлу, и двумя опытными моряками. Нo дѣятельно заботились объ исправленіи поврежденныхъ кораблей; употреблены были всѣ средства для примиренія справедливо негодовавшихъ голландцевъ. Королева отправила посланникомъ къ Генеральнымъ Штатамъ одного изъ членовъ Совѣта Министровъ съ письмомъ, въ которомъ превозносила мужество, оказанное ихъ эскадрою, увѣряла ихъ, что голландскіе корабли будутъ починены на англійскихъ верфяхъ, а раненные голландцы будутъ предметомъ такой же заботливости, какъ и раненные англичане. Объявлено было, что причины Бичигедскаго пораженія подвергнутся строгому изслѣдованію, и Торрингтонъ, который, впрочемъ, не могъ тогда показаться на улицѣ, не подвергаясь опасности быть растерзаннымъ на части, былъ заключенъ въ Тоуэръ.

Втеченіе трехъ дней послѣ прибытія несчастныхъ извѣстій изъ Бичигела, видъ Лондона былъ тревоженъ и мраченъ. На четвертый день все измѣнилось: повсюду звонили въ колокола, повсюду развевались флаги и были приготовлены въ окнахъ свѣчи для иллюминаціи; люди, встрѣчавшіеся на улицѣ, горячо пожимали другъ другу руки. Утромъ этого дня прибылъ въ Вайтголль курьеръ съ важными извѣстіями изъ Ирландіи.

Въ теченіе всей весны Вильгельма нетерпѣливо ожидали въ Ульстерѣ. Въ продолженіе мѣсяца мая протестантскія колоніи вдоль береговъ этой провинціи постоянно волновались ложными извѣстіями объ его прибытіи. Но не ранѣе, какъ 14 іюня, въ полдень, онъ высадился въ Каррик-Фергусѣ. Жители города толпились по главной улицѣ, и привѣтствовали его громкими восклицаніями. Однако жь, имъ удалось видѣть Вильгельма только мелькомъ, на минуту: лишь только сошелъ съ корабля, онъ сѣлъ на лошадь и отправился въ Бельфастъ. На дорогѣ онъ былъ встрѣченъ Шомбергомъ. Свиданіе произошло близь Бѣлаго Дома, единственнаго человѣческаго жилища, которое было видимо на пространствѣ многихъ миль, тянувшихся по берегамъ Лаггэнскаго лимана. Теперь на томъ мѣстѣ, гдѣ одиноко стоялъ этотъ Бѣлый Домъ, расположена деревня и хлопчатобумажная фабрика; весь берегъ украшенъ веселымъ рядомъ богатыхъ формъ, покрытъ садами и цвѣтущими кустарниками. Бельфастъ сдѣлался нынѣ однимъ изъ богатѣйшихъ и замѣчательнѣйшихъ складовъ великобританской промышленности. Трудолюбивое населеніе въ восемьдесятъ тысячъ душъ населяетъ его. Но Бельфастъ, въ который вступилъ Вильгельмъ, было небольшое англійское поселеніе, состоявшее менѣе, чѣмъ изъ трехъ-сотъ домовъ, надъ которыми возвышался красивый замокъ, теперь исчезнувшій, резиденція благородной фамиліи Чичестеровъ. Въ ихъ покояхъ, которые сравнивались нѣкогда по своему великолѣпію съ Вайтголльскимъ дворцомъ, были сдѣланы необходимыя приготовленія для принятія короля. Магистратъ и знатнѣйшіе граждане, въ парадной одеждѣ, встрѣтили его у Сѣверныхъ Воротъ. Толпа стѣснилась при его проѣздѣ съ криками: "Боже храни протестантскаго короля!"" Восторгъ этотъ понятенъ. Городъ былъ убѣжищемъ протестантской религіи -- изъ послѣдующихъ переписей видно, что на пятнадцать человѣкъ протестантовъ приходился въ немъ только одинъ католикъ.

Наступила ночь, но протестантскія графства бодрствовало. Со стѣнъ замка раздался пушечный выстрѣлъ въ знакъ прибытія короля. Этотъ выстрѣлъ подхватили орудія вѣстовыхъ постовъ, расположенныхъ Шомбергомъ для передачи извѣстій, и вскорѣ гулъ пушекъ, разнесенный эхомъ, возвѣстилъ всей странѣ, что прибылъ король Вильгельмъ. До наступленія полночи высоты Антрима и Доуна пылали огнями и фейерверками. Пламя было видимо черезъ заливы Кирлингсфорда и Доплалька, и возвѣстило непріятельскимъ аванпостамъ, что наступаетъ день рѣшительной борьбы. Сорокъ часовъ спустя по прибытіи Вильгельма, Іаковъ изъ Дублина отправился въ ирландскій лагерь, расположенный близъ сѣверной границы Лейнетера.

Страшное безпокойство овладѣло Дублиномъ. Не было никакого сомнѣнія, что кризисъ приближается, и тоска ожиданія раздражила до высшей степени страсти обѣихъ враждебныхъ партій. Во взглядахъ утѣсненнаго меньшинства, большинство легко открывало признаки, обличавшіе надежду скораго освобожденія и неумолимаго мщенія. Симонъ Люттрель, которому было ввѣрено попеченіе о спокойствіи столицы, поспѣшилъ принять предосторожности, внушенныя страхомъ и ненавистью. Явилась прокламація, предписывавшая всѣмъ протестантамъ не выходить изъ своихъ домовъ отъ полуночи и до утренней зари, и запрещавшая, подъ страхомъ смертной казни, собираться имъ гдѣ бы то ни было и подъ какимъ бы то ни было предлогомъ въ числѣ болѣе пяти человѣкъ. Не было даровано никакого снисхожденія даже тѣмъ духовнымъ господствующей церкви, которые никогда не переставали проповѣдывать ученіе о безграничномъ повиновеніи предержащей власти. Докторъ Вильямъ Кингъ, который началъ было въ послѣднее время колебаться въ своихъ политическихъ вѣрованіяхъ, былъ немедленно заключенъ въ тюрьму. Во всемъ городѣ не находилось достаточно пространныхъ тюремъ, чтобы вмѣстить въ себѣ хотя половину всѣхъ тѣхъ, которыхъ комендантъ подозрѣвалъ въ неблагонамеренности. Училище и многія приходскія церкви были обращены въ темницы, и, при всемъ томъ, люди, обвиненные новъ преступленіяхъ, а въ вѣрности къ своей религіи, томились въ этихъ зданіяхъ въ такомъ количествѣ, что едва могли дышать.

Между тѣмъ, два государя-соперника занимались сосредоточеніемъ своихъ силъ. Вильгельмъ не измѣнилъ и теперь самому себѣ. Его духъ и энергія, подавленные восьмнадцати-мѣсячнымъ пребываніемъ въ нездоровомъ для него климатѣ Лондона, посреди партій и интригъ, едва ему понятныхъ, тотчасъ же пробудились и окрѣпли, едва лишь онъ увидѣлъ себя среди палатокъ и знаменъ. Удивительно было видѣть, какъ быстро и легко этотъ человѣкъ, такъ непопулярный въ Вестминстерѣ, пріобрѣлъ полную власть надъ сердцами своихъ собратьевъ по оружію. Они съ восхищеніемъ замѣчали, что онъ, не смотря на свою немощь, подвергалъ себя всѣмъ лишеніямъ, какимъ подвергались и они; что онъ больше думалъ объ ихъ удобствѣ, чѣмъ объ своемъ собственномъ; что онъ сурово порицалъ тѣхъ офицеровъ, которые хлопотали о роскоши своего стола, забывая о нуждахъ простыхъ солдатъ; что онъ съ тѣхъ поръ, какъ вступилъ въ лагерь, ни однажды не захотѣлъ отдохнуть въ покойномъ домѣ, а, напротивъ, даже въ сосѣдствѣ городовъ и дворцовъ, всегда проводилъ ночь въ своей маленькой подвижной палаткѣ; что никакія просьбы не могли склонить его удалиться отъ густыхъ облаковъ пыли, которыя поднимаются въ походѣ надъ арміею и бываютъ тяжелы даже для людей съ грудью болѣе здоровою, нежели онъ. Каждый солдатъ его коротко ознакомливался съ его лицомъ и его голосомъ, потому что не было такого полка, котораго онъ не осматривалъ бы нѣсколько разъ съ самымъ заботливымъ вниманіемъ. Солдаты долго вспоминали его веселый видъ и шутливыя рѣчи. Одинъ илъ этихъ храбрыхъ воиновъ разсказываетъ въ своемъ дневникѣ, съ какимъ добродушіемъ и внимательностью король принялъ отъ него корзинку первыхъ спѣлыхъ вишень, и какъ охотно и весело его величество разговаривалъ съ тѣми, кто прислуживалъ ему за ужиномъ.

24 іюня Вильгельмъ двинулся къ югу со всѣми своими силами. Онъ твердо рѣшился воспользоваться первымъ случаемъ къ сраженію. ТНомбергъ и нѣкоторые другіе генералы совѣтовали ему нести войну осторожной медлительно. Но король отвѣчалъ, что онъ прибылъ въ Ирландію не затѣмъ, чтобы сидѣть сложа руки. Событія доказали, что онъ былъ правъ, какъ полководецъ. Что онъ былъ права, какъ государственный человѣкъ,-- не можетъ быть сомнѣнія. Онъ зналъ, что англійскій народъ недоволенъ системою, по которой война велась доселѣ; знала, что только быстрые и блистательные успѣхи могутъ оживить энтузіазмъ, сто приверженцевъ и смутить духъ его враговъ; понималъ, что самое пораженіе едва ли повредитъ его славѣ и интересамъ болѣе, чѣмъ медлительная и нерѣшительная кампанія.

Первоначально Іаковъ хотѣлъ ожидать врага въ укрѣпленномъ лагерѣ, между Лейнстеромъ и Ульстеромъ. По это намѣреніе было оставлено беза, исполненія, вслѣдствіе, какъ кажется, представленій Лозёна, который, но своему характеру, была, мало склоненъ и способена, придерживаться Фабіевой системы войны, но который, однакожь, боялся рисковать, потому что у него все еще звучали за, ушахъ наставленія Лувуа. Іаковъ согласился отступать до тѣхъ пора, пока не представится выгодной для боя позиціи. Поэтому, когда авангардъ Вильгельма достигъ Дондалька, онъ уже не нашелъ тамъ ирландской арміи, и только по дорогѣ виднѣлось большое облако пыли, тихо удалявшееся ка, югу, по направленію Арди. Вильгельма, послѣдовала, за отступающимъ непріятелемъ и настигъ его при Бойнѣ.

Кинувъ взоръ на эту долину, она, не могъ удержаться отъ восклицаній восторга. Онъ опасался, что непріятель станетъ избѣгать рѣшительнаго дѣла и хочетъ протянуть войну до осеннихъ дождей, приносящихъ съ собою заразительныя болѣзни. Теперь онъ успокоился: было ясно, что предстоитъ битва. Шатеръ Іакова была, расположенъ на высотѣ Донора. Флаги дома Стюартовъ и дома Бурбоновъ вѣяли вмѣстѣ на валу Дрогеды. Весь южный берега, рѣки была, покрытъ лагеремъ и баттареями непріятельской арміи. Тысячи вооруженныхъ людей двигались между шатрами, и каждый солдатъ, конный или пѣшій, ирландецъ или французъ, имѣлъ бѣлый значекъ на своей шляпѣ. Этотъ цвѣтъ служилъ знакомъ признательности къ дому Бурбоновъ. "Радъ видѣть васъ, господа," сказалъ Вильгельмъ, зоркимъ глазомъ окинувъ ирландскія линіи: "Если вы ускользнете отъ меня теперь, виноватъ буду я самъ."

Каждый изъ враждебныхъ государей имѣлъ относительныя выгоды надъ своимъ противникомъ. Стоя въ оборонительномъ положеніи, за ретраншементами и рѣкою, Іаковъ имѣлъ выгоду сильной позиціи; но его войска, какъ числомъ, такъ и качествомъ, уступали войскамъ противника. Его армія приблизительно простиралась до 30,000 человѣкъ. Почти третья часть этой силы состояла изъ превосходной французской пѣхоты и не менѣе превосходной ирландской кавалеріи. Но остальная часть была очень дурна. Ирландскіе драгуны были плохи; ирландская пѣхота еще хуже. Говорили, что ихъ привычка состоитъ въ томъ, чтобы сдѣлать по непріятелю одинъ выстрѣлъ, а потомъ обратиться въ бѣгство, съ воплями "смерть и пощада."

Подъ командою Вильгельма находилось около 36,000 людей, рожденныхъ въ разныхъ странахъ, и говорившихъ на различныхъ языкахъ. Едва ли какая нибудь протестантская церковь, какой нибудь протестантскій народъ, не имѣли своихъ представителей въ этой арміи, предназначенной, по странному стеченію обстоятельствъ, сражаться за протестантскую религію на отдаленнѣйшемъ островѣ западной Европы. Почти половина солдатъ состояла изъ уроженцевъ Англіи; остальные были голландцы, шотландцы, нѣмцы, датчане и французскіе гугеноты, превосходные воины, дышавшіе браннымъ жаромъ, и горѣвшіе ненавистью къ своимъ гонителямъ-католикамъ. Ирландцы замѣчали, что только одни гугеноты никогда не просили и не давали пощады.

Утренняя заря только что освѣтила небо. Вильгельмъ тихо поѣхалъ вдоль сѣвернаго берега рѣки, и внимательно разсматривалъ позицію ирландцевъ, къ которымъ по временамъ приближался на двѣсти шаговъ. Ему сопутствовали Шомбергъ, Ормондъ, Сидней, Гольмъ, принцъ Георгъ, Кёнигсби и другіе. "Ихъ войско не велико," сказалъ одинъ изъ голландскихъ офицеровъ. Дѣйствительно, оно, казалось, состояло не болѣе, какъ изъ шестнадцати тысячъ человѣкъ. Но было хорошо извѣстно, по донесеніямъ дезертеровъ, о что многіе полки скрывались изъ виду неровностями и изгибами почвы. "Пусть будутъ сильнѣе, чѣмъ кажутся," сказалъ Вильгельмъ: -- "но сильны они или слабы, я это скоро узнаю коротко".

Наконецъ, онъ сошелъ съ коня напротивъ Ольдбриджа; сѣлъ на небольшомъ пригоркѣ отдохнуть, и приказалъ подать себѣ завтракъ. Съ вьючныхъ лошадей сняли поклажу, открылись манерки съ виномъ, и скатерть была постлана на травѣ. Пока Вильгельмъ закусывалъ, группа кавалеристовъ съ противоположной стороны подъѣхала близко къ рѣкѣ. Между ними спутники Вильгельма могли различить людей, которые появлялись нѣкогда на парадахъ Гайдъ-парка, на балахъ въ галлереяхъ Вайтголля: тутъ виднѣлись молодой Варвикъ, Лозёнъ, Тирконнель, нѣкогда бывшій любимцемъ женщинъ, какъ образецъ мужской силы и красоты, но теперь подавленный старостью и разбитый параличемъ; и надъ всѣми ними возвышалась величественная голова Сэрсфильда.

Начальники ирландской арміи скоро замѣтили, что человѣкъ, окруженный блистательною свитою и завтракающій на противоположномъ берегу, долженъ быть Вильгельмъ. Они послали за артиллеріею. Двѣ полевыя пушки, маскированныя эскадрономъ кавалеріи, были придвинуты почти къ самому краю берега и помѣщены позади плетня. Вильгельмъ, только что поднявшійся изъ-за стола и теперь сидѣвшій въ сѣдлѣ, служилъ цѣлью обоимъ орудіямъ. Первый выстрѣлъ ударилъ въ пистолетную чушку принца Георга и убилъ на повалъ его лошадь. "Ахъ!" вскричалъ король, "бѣдный принцъ убитъ!" Пока онъ произносилъ эти слова, второе ядро, шести-фунтовое, поразило его самого. Оно разорвало лишь его платье, и слегка оцарапало плечо. Обѣ арміи видѣли, что король склонился къ шеѣ своего коня. Радостный крикъ послышался со стороны ирландскаго лагеря. Англичане и ихъ союзники пришли въ смятеніе. Сольмсъ въ отчаяніи кинулся на землю и залился слезами. По самообладаніе Вильгельма скоро успокоило его друзей. "Не случилось никакой бѣды," сказалъ онъ: "однако ядро просвистѣло мимо меня очень близко". Кёнигсби положилъ на рану свою перчатку; послали за лекаремъ; приложили пластырь, и король, какъ только перевязка была кончена, объѣхалъ верхомъ всѣ посты своей арміи, привѣтствуемый громкими восклицаніями. Такова была сила и энергія его духа, что онъ, не взирая на свое слабое здоровье, не взирая на только что полученную рану, находился въ этотъ день девятнадцать часовъ на лошади.

Каноннада продолжалась съ обѣихъ сторонъ до вечера. Съ особеннымъ вниманіемъ Вильгельмъ наблюдалъ за дѣйствіемъ, производимымъ ирландскими ядрами надъ тѣми англійскими полками, которые никогда еще не находились въ дѣлѣ, и объявилъ, что онъ доволенъ результатомъ своихъ наблюденій. "Все хорошо," сказалъ онъ, "они выдерживаютъ огонь славно". Долго спустя по солнечномъ закатѣ, онъ сдѣлалъ послѣдній смотръ своимъ силамъ, при свѣтѣ факеловъ, и отдалъ приказанія, чтобы все было готово къ переправѣ черезъ рѣку на слѣдующее утро, въ виду непріятеля. Каждый солдатъ долженъ былъ воткнуть зеленою вѣтвь въ свою шляпу. Багажъ и лишняя аммуниція должна была оставаться позади. Пароль былъ данъ "Вестминстеръ".

Наступило 1 іюля, день битвы при Бойнѣ, день, котораго годовщина въ послѣдствіи возбуждала собою весьма различныя душевныя движенія въ двухъ племенахъ, населяющихъ Ирландію. Солнце поднялось свѣтлое и безоблачное. Въ пятомъ часу утра обѣ арміи были уже въ строю. Вильгельмъ приказалъ, чтобы правое крыло его арміи, находившееся подъ командою Мейнгарта Шомберга, одного изъ сыновей герцога, двинулось по направленію къ слэнскому мосту, перешло въ этомъ мѣстѣ черезъ рѣку и обогнуло лѣвый флангъ ирландской арміи. Іаковъ, предвидя подобное намѣреніе, уже послалъ къ мосту полкъ драгунъ, подъ командою сэра Нэля О'Нейля. О'Нейль велъ себя какъ храбрый воинъ, но скоро получилъ смертельную рану, тогда его солдаты обратились въ бѣгство, и правое крыло англичанъ перешло рѣку.

Этотъ обходъ обезпокоилъ Лозёна. Что если англійское правое крыло станетъ въ тылъ арміи Іакова? Поэтому, онъ самъ, съ кавалеріею Сэрсфильда, направился къ слэнскому мосту. Такимъ образомъ-укрѣпленія близь Ольдбриджа были оставлены въ защиту однимъ ирландцамъ. Время подходило теперь къ десяти часамъ. Вильгельмъ сталъ во главѣ лѣваго крыла, которое исключительно состояло изъ конницы, и приготовился перейдти рѣку недалеко отъ Дрогеды, вверхъ но теченію. Центръ его войскъ, состоявшій почти исключительно изъ пѣхоты, быль ввѣренъ начальству Шомберга и выстроенъ насупротивъ Ольдбриджа. При Ольдбриджѣ сосредоточилась вся ирландская инфантерія. Берегъ рѣки Меты сверкалъ пиками и штыками.

Шомбергъ далъ сигналъ. Полкъ Сольмса долженъ былъ двинуть первымъ. Онъ тронулся молодецки, при боѣ барабановъ, на окраину Бойны. Тутъ барабаны смолкли, и люди, но десяти въ рядъ, сошли въ воду. Только тогда, какъ нападающіе вышли на середину рѣки, они замѣтили всю трудность и опасность предпринятаго ими дѣла. Днемъ они видѣли только половину непріятельской арміи. Теперь цѣлые пѣхотные и кавалерійскіе полки казалось выросли изъ земли. Дикій крикъ опасенія и недовѣрчивости огласилъ весь берегъ...... Одну минуту дѣло казалось потеряннымъ; но протестанты рѣшительно напирали впередъ, и еще черезъ минуту вся ирландская линія обратилась въ бѣгство. Тирконнель смотрѣлъ съ безнадежнымъ отчаяніемъ. Онъ не лишенъ былъ личной храбрости, по его военное искусство было такъ ничтожно, что даже на мирныхъ парадахъ и ученьяхъ дѣло у него никогда не обходилось безъ ошибокъ. Поэтому, соединить и привести въ порядокъ ряды, разорванные и разметанные-непріятелемъ, не* могло быть дѣломъ генерала, который пережилъ энергію своего тѣла и духа, и не зналъ азбуки своего ремесла.Многіе изъ его лучшихъ офицеровъ погибли въ тщетныхъ стараніяхъ ободрить соліать. Ричардъ Гамильтонъ приказалъ одному пѣхотному отряду напасть на Французскихъ изгнанниковъ, которые находились еще по поясъ въ водѣ. Онъ двинулся первый, и въ сопровожденіи нѣсколькихъ храбрецовъ вошелъ въ рѣку, со шпагой въ рукѣ. Но ни его голосъ, ни его примѣръ не могли вдохнуть мужества въ эту презрѣнную толпу грабителей и мародёровъ. Его оставили почти одного, и онъ удалился отъ берега съ отчаяніемъ въ душѣ. Дивизія Антрима разсыпалась, какъ стадо барановъ, при приближеніи англійской колонны. Цѣлые полки побросали оружіе, знамена и аммуннцію и вскарабкались на близь лежащіе холмы, не нанеся ни одного удара, не сдѣлавъ ни одного выстрѣла. Но не всѣ ирландцы сражались такимъ образомъ: кавалерія поддержала себя и подъ командою Гамильтона выдержала отчаянный бой въ руслѣ рѣки съ отрядомъ Сольмса. Она же оттѣснила датскую бригаду назадъ въ потокъ; напала стремительно на гугенотскіе полки, которые, не будучи снабжены пиками для защиты отъ конницы, начали было уже уступать поле сраженія. Шомбергъ, остававшійся на сѣверномъ берегу и наблюдавшій за ходомъ боя окомъ полководца, увидѣлъ, что уже приспѣла минута дѣйствовать ему лично, какъ солдату. Тщетно окружавшіе пытались удержать его, или, по крайней мѣрѣ, надѣть на него кирассу. Безъ всякаго оборонительнаго оружія, переправился онъ черезъ рѣку и присоединился къ гугенотамъ, разстроеннымъ паденіемъ своего предводителя, Кайлльмота. "Впередъ," закричалъ онъ по французски, указывая на папистскіе эскадроны: "впередъ, друзья мои: тамъ ваши гонители." То были послѣднія его слова. Въ то время, какъ онъ говорилъ, толпа ирландскихъ всадниковъ кинулась на него и окружила его въ одну секунду. Когда они" удалились, Шомбергъ лежалъ на землѣ. Друзья подняли его, но подняли уже трупъ. Двѣ сабельныя раны были на головѣ; карабинная пуля засѣла въ шеѣ. Почти въ ту же минуту, Уостеръ, увѣщевавшій колонистовъ Ульстера стоять мужественно, былъ убитъ. Въ теченіе получаса битва продолжала свирѣпствовать вдоль сѣвернаго берега рѣки. Все обратилось бъ дымъ, пыль и непрерывный гулъ. Но когда дѣло находилось въ такомъ положеніи, показался Вильгельмъ съ своимъ лѣвымъ крыломъ. Ему встрѣтились большія препятствія при проходѣ. Теченіе оказалось весьма стремительнымъ". Боевыя лошади пускались вплавь, и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ вязли въ тинѣ. Едва лишь король ступилъ на твердый грунтъ, онъ взялъ мечъ въ лѣвую руку, ибо правая онѣмѣла отъ раны, полученной наканунѣ, и повелъ свой отрядъ къ мѣсту, гдѣ кипѣлъ самый лютый бой. Его прибытіе рѣшило судьбу дня. Однако ирландская кавалерія, отступая, упорно сражалась. При развязкѣ битвы, Ричардъ Гамильтонъ, дѣлавшій все возможное, чтобы мужествомъ возвысить свою репутацію, заклейменную вѣроломствомъ, былъ тяжело раненъ, схваченъ и немедленно, черезъ дымъ и рѣзню, приведенъ предъ лицо государя, котораго онъ оскорблялъ такъ глубоко. Ни при какомъ случаѣ характеръ Вильгельма не выказался съ такою поразительною рѣзкостью, какъ теперь, "Что, кончилось ли дѣло?" спросилъ онъ; "или ваша конница продолжитъ еще битву?" -- "Клянусь честью, государь," отвѣчалъ Гамильтонъ, "я глубоко убѣжденъ, что продолжитъ. "-- "Вашей честью!" проворчалъ Вильгельмъ: "Вашей честью!" Въ этомъ, вполовину подавленномъ восклицаніи, заключалось все мщеніе, которое онъ дозволилъ себѣ выразить за нанесенное ему оскорбленіе,-- оскорбленіе, за которое многіе государи, гораздо болѣе привѣтливые и пріятные въ обращеніи, чѣмъ Вильгельмъ, совершили бы кровавую отплату. Но Вильгельмъ, сдержавши свой порывъ, приказалъ призвать своего собственнаго медика и перевязать плѣнному раны.

Теперь битва кончилась. Гамильтонъ ошибся, думая, что его кавалерія можетъ продолжать сраженіе. Ирландскія войска были разсѣяны совершенно. Въ одномъ изъ ирландскихъ полковъ оставалось, кромѣ раненыхъ, только тридцать человѣкъ, всѣ остальные разбѣжались. Кавалерія, правда, дралась прекрасно; но и она должна была уступить, когда ея предводитель попался въ плѣнъ, а король бѣжалъ.

Какъ согласить съ этимъ бѣгствомъ прежнюю репутацію Іакова, какъ человѣка храбраго: должно ли приписать ее случаю плести или объяснять его робость въ битвѣ при Бойнѣ тѣмъ, что, дѣлаясь старѣе, онъ утрачивалъ вмѣстѣ съ молодостью и свою бодрость? Извѣстно только, что въ юности ему присвоивали не одну лишь неустрашимую стойкость солдата, ной свѣтлое спокойствіе среди опасностей, которое составляетъ первое достоинство полководца. Столь же извѣстно и то, что въ свои позднѣйшіе года, онъ неоднократно, въ такихъ обстоятельствахъ, когда даже робкая и слабая женщина прониклась бы чувствомъ геройскаго мужества, выказывалъ малодушную тоскливость и тревогу за свою личную безопасность. Всѣ побужденія, какія только могутъ заставить человѣка встрѣтить геройски опасность, всѣ соединились для Іакова въ день битвы при Бойнѣ. На него были устремлены взоры современниковъ, друзей, преданныхъ его дѣлу, и враговъ, жадныхъ видѣть его униженіе. Онъ защищалъ, какъ ему казалось, священныя права, и долженъ былъ мстить за жестокія оскорбленія. Онъ былъ король, пришедшій биться за три королевства. Онъ былъ отецъ, пришедшій биться за наслѣдственныя права своего сына. Онъ былъ католикъ, пришедшій биться въ священнѣйшемъ изъ крестовыхъ походовъ. Если всего этого было недовольно, то онъ, съ высоты занимаемой имъ крѣпкой позиціи, видѣлъ зрѣлище, которое могло бы подвигнуть къ соревнованію самого апатичнаго человѣка. Онъ видѣлъ, что его соперникъ, слабый, больной, раненый, переплываетъ черезъ рѣку, пробивается по вязкимъ болотамъ, ведетъ аттаку, останавливаетъ бѣгущихъ, держитъ мечъ лѣвой рукой, управляя поводами своего копя перевязанной правой рукой. Нo ничто не увлекло къ геройству эту безпечную и неблагородную натуру. Онъ наблюдалъ на безопасномъ разстояніи начало битвы, отъ которой зависѣла его судьба и судьба его потомства. Когда побѣда стала склоняться на сторону враговъ, онъ былъ охваченъ опасеніемъ, что ему отрѣжутъ путь къ бѣгству, и тотчасъ же поскакалъ къ Дублину. Его сопровождала стража подъ командою Сэрсфильда, который въ этотъ день не имѣлъ возможности выказать свое искусство и храбрость -- свойства, которыя признавались за нимъ даже врагами. Французы-союзники, удерживавшіе цѣлое утро правое крыло Вильгельма, прикрывали бѣгство разбитой арміи. Отступленіе совершилось съ меньшими потерями, чѣмъ можно было ожидать: даже почитатели Вильгельма признавались, что въ преслѣдованіи онъ не обнаружилъ той энергіи, какую, даже но мнѣнію порицателей, выказалъ въ самомъ сраженіи. Быть можетъ, его физическія немощи, его рана и усталость, сдѣлали его неспособнымъ къ дальнѣйшимъ усиліямъ. Изъ послѣднихъ сорока часовъ, онъ тридцать-пять провелъ верхомъ на лошади. Шомбергъ, который могъ бы замѣнить его, уже не существовалъ. Въ лагерѣ говорили, что король не можетъ же дѣлать все самъ, а чего не сдѣлаетъ онъ самъ, то не дѣлается вовсе.

Между тѣмъ, Дублинъ находился въ сильномъ смятеніи. Тринадцатаго іюня стало извѣстно, что арміи стоятъ другъ противъ друга, раздѣляемыя Войной, и что битва почти неизбѣжна. Извѣстіе, что Вильгельмъ раненъ, пришло въ этотъ же вечеръ. Первый слухъ былъ, что рана смертельна. Этому повѣрили, и всюду радостно повторяли, что похититель не существуетъ болѣе; курьеры понеслись, чтобъ передать пріятную вѣсть его смерти французскимъ кораблямъ, стоявшимъ въ гаваняхъ Мюнстера. Съ разсвѣта 1 іюля улицы Дублина наполнились народомъ, жадно слушавшимъ и распространявшимъ новости. Тысячи странныхъ слуховъ бродили въ толпѣ. Съ высоты одного холма (говорили въ народѣ) примѣтили военный флотъ, съ войсками, а на корабляхъ развѣвался бѣлый флагъ. Армія, подъ командою французскаго маршала, высадилась въ Кентѣ. Сраженіе произошло при Бойнѣ: ирландцы выиграли дѣло; правое крыло англичанъ все разсѣяно, принцъ Оранскій схваченъ въ плѣнъ. Пока католики слушали и повторяли на улицахъ эти выдумки, немногіе протестанты, которые не были еще заключены въ темницу, опасаясь быть разорванными въ клочки скрывались, запершись въ своихъ внутреннихъ покояхъ. По, около пяти часовъ пополудни, нѣсколько бѣглецовъ прискакали на измученныхъ коняхъ, разсѣсвая печальныя новости. Къ шести, стало извѣстно, что все потеряно. Вскорѣ но солнечномъ закатѣ, Іаковъ, сопровождаемый двумя стами всадниковъ, въѣхалъ въ замокъ. На порогѣ его встрѣтила жена Тирконнеля, нѣкогда очаровательная и прекрасная Фанни Дженнингъ, плѣнительная кокетка въ блистательномъ Вайтголлѣ Реставраціи. Ей-то побѣжденный король долженъ былъ возвѣстить паденіе ея счастія и своего собственнаго. Приливъ бѣглецовъ увеличивался теперь быстро. До самой полуночи всѣ сѣверные въѣзды въ столицу были загромождены рядами повозокъ и отрядами драгунъ, истощенныхъ бѣгствомъ и ѣздой, густо покрытыхъ пылью. Одни потеряли свои ружья, другіе сабли. Нѣкоторые были обезображены недавно полученными ранами. Только въ два часа утра заснулъ Дублинъ; но, передъ раннимъ лѣтнимъ разсвѣтомъ, спящіе были встревожены звономъ трубъ, и кавалерія, которая, въ минувшій день, такъ славно поддержала честь своей страны, явилась, разливаясь по улицамъ; ряды ея были страшно уменьшены битвою, но все еще сохраняли, даже въ несчастіи, нѣкоторый видъ военнаго порядка. Двумя часами позднѣе послышались барабаны Лозёна, и французскіе полки, въ плотныхъ рядахъ, маршемъ вступили въ городъ. Многіе, глядя на нихъ, думали, что можно еще противиться. Но, не пробило шести часовъ, какъ лордъ-мэръ и знатнѣйшіе граждане-католики были потребованы поспѣшно въ замокъ, Іаковъ простился съ ними, произнеся рѣчь, которая дѣлаетъ ему мало чести. Ею часто предостерегали, сказалъ онъ, что ирландцы, какъ ни воинствененъ ихъ видъ, никогда не исполнятъ порядочно своей обязанности на молѣ сраженія; и теперь онъ находитъ, что это предостереженіе, къ сожалѣнію, оказалось слишкомъ справедливо. Онъ такъ несчастливъ, что видитъ себя, менѣе, чѣмъ въ два года, оставленнымъ двумя арміями. Его англійскія войска имѣли храбрость, но не имѣли честности. Его ирландскія войска, безъ сомнѣнія, были преданы его дѣлу, которое было ихъ собственнымъ дѣлимъ. Но какъ только имъ приходится стоять лицомъ къ лицу съ непріятелемъ, они тотчасъ обращаются въ бѣгство. Числительная потеря, правда, оказалась незначительна, но тѣмъ болѣе стыда для тѣхъ, которые бѣжали при такой малой потерѣ. "Я никогда не буду больше командовать ирландскою арміею, сказалъ онъ: -- я самъ позабочусь о себѣ; тоже дѣлайте и вы." Унизивъ такимъ образомъ своихъ солдатъ за то, что самъ не обучилъ ихъ дисциплинѣ, и за то, что они послѣдовали примѣру трусости, который онъ самъ подалъ имъ, Іаковъ произнесъ нѣсколько словъ, болѣе достойныхъ короля. Ему извѣстно, сказалъ онъ, что нѣкоторые изъ его приверженцевъ объявили, что скорѣй сожгутъ Дублинъ, нежели потерпятъ, чтобы ихъ городъ впалъ въ руки англичанъ. Подобное дѣло навлекло бы на виновниковъ такія наказанія, которыхъ въ противномъ случаѣ они вовсе не имѣютъ причины опасаться: ибо безжалостность къ побѣжденнымъ врагамъ никогда не считалась недостаткомъ принца Оранскаго. Потому Іаковъ убѣждалъ своихъ слушателей воспрепятствовать, на сколько то отъ нихъ зависитъ, раззоренію или сожженію города. Тогда, простившись, онъ вскочилъ на коня, проскакалъ Уайкловскіе холмы, и безъ остановки отъѣхалъ отъ Дублина пятьдесятъ миль. Едва лишь сошелъ онъ съ коня отдохнуть и освѣжиться, какъ былъ жестоко встревоженъ ложнымъ слухомъ, что преслѣдователи гонятся за нимъ по пятамъ. Онъ тотчасъ вскочилъ, и проскакалъ цѣлую ночь, вездѣ приказывая разрушать за собою мосты. При солнечномъ восходѣ, 31 іюля, онъ достигъ Уагсрфорда. Отсюда онъ отправился моремъ къ Кинсэлю, а здѣсь сѣлъ на французскій фрегатъ и поплылъ къ Бресту.

Послѣ его отъѣзда смятеніе въ Дублинѣ увеличивалось съ каждымъ часомъ. Стеченіе цѣлаго дня, который слѣдовалъ за сраженіемъ, пѣхотные солдаты-бѣглецы, измученные переходомъ, постоянно прибывали въ городъ. Граждане римско-католическаго исповѣданія съ своими женами, семействами и домашнимъ скарбомъ толпами удалялись. Къ вечеру, Тирконнель и Лозёнъ собрали всѣ свои силы и вышли изъ города, оставивъ его непріятелю. Тогда положеніе дѣлъ въ Дублинѣ мгновенно измѣнилось. Протестанты со всѣхъ сторонъ явились на свѣтъ изъ своихъ убѣжищъ. Нѣкоторые изъ нихъ ворвались въ дома своихъ гонителей и требовали оружія. Двери темницъ открылись. Епископъ Мэты и Лиммерика, Докторъ Кингъ и другіе, которые долго проповѣвывали ученіе о безграничномъ повиновеніи, но наконецъ вслѣдствіе утѣсненія обратились въ умѣренныхъ виговъ, образовали временное правительство и послали вѣстника въ лагерь Вильгельма, увѣдомляя его, что Дублинъ готовъ привѣтствовать побѣдителя. Въ восемь часовъ вечера прибылъ отрядъ англійскихъ драгунъ. Сотни людей обнимали солдатъ, вѣшались въ восторгѣ на шею лошадямъ и бѣгали радостно кругомъ, пожимая другъ другу руки. Ночью прибылъ значительный корпусъ конницы, и вскорѣ распространились извѣстія о результатахъ бойнской побѣды. Іаковъ покинулъ островъ. Вексфордъ объявилъ себя за короля Вильгельма. На разстояніи двадцати пяти миль отъ столицы не оставалось ни одного воруженнаго паписта. Вильгельмъ основалъ свою главную квартиру въ двухъ миляхъ отъ Дублина. Въ воскресенье, 6 іюля, онъ прибылъ въ.Дублинъ. Протестанты ликовали.

Слава этихъ великихъ событій разнеслась быстро, и произвела сильное впечатлѣніе по всей Европѣ. Извѣстія о ранѣ Вильгельма всюду предшествовали нѣсколькими часами извѣстіямъ объ его побѣгѣ. Парижъ поднялся въ глубокую ночь при прибытіи курьера, который привезъ радостное извѣстіе, что еретикъ, смертельный врагъ величія Франціи, убитъ на повалъ пушечнымъ ядромъ, въ виду двухъ армій. Полицейскіе чиновники разсыпались по всему городу, стучали у каждой двери и призывали народъ къ иллюминаціи. Черезъ часъ всѣ улицы, набережныя и мосты сверкали огнями; гремѣли барабаны и звучали трубы; колокола церкви Парижской Богоматери оглашали столицу звономъ; пушечные выстрѣлы гудѣли съ батарей Бастиліи. Накрыты были на улицахъ столы, и вина предлагались всѣмъ, кто проходилъ мимо. Соломенную чучелу принца Оранскаго влачили по грязи, и наконецъ предали пламени. Вмѣстѣ съ нею сожгли безобразное подобіе дьявола, который держалъ въ рукѣ свитокъ, со словами: "Я ждалъ тебя уже цѣлыхъ два года." Лавки и магазины многихъ гугенотовъ, которые были обращены драгунами въ католическую религію, но все еще подозрѣвались въ искренности своего обращенія и считались еретиками во глубинѣ души, были разграблены чернью. Не безопасно было выражать сомнѣніе въ истинѣ донесенія, которое такъ жадно было привѣтствовано толпою. Скоро, однако, люди хладнокровные отважились замѣчать, что фактъ смерти Вильгельма не засвидѣтельствованъ такъ неопровержимо, кань бы то было желательно. Тогда поднялись горячія пренія касательно ранъ отъ пушечнаго ядра: общее мнѣніе говорило, что человѣкъ, пораженный ядромъ въ плечо, уже не можетъ остаться въ живыхъ. Спорящіе прибѣгали къ авторитетамъ медиковъ; двери знаменитыхъ хирурговъ были выломаны чернью, какъ будто свирѣпая чума постигла Парижъ. Скоро вопросъ былъ разрѣшенъ письмомъ Іакова, который возвѣщалъ "свое пораженіе и прибытіе въ Брестъ.

Въ Римѣ вѣсти изъ Ирландіи произвели впечатлѣніе совершенно различнаго рода. Тамъ втеченіе нѣкотораго времени вѣрили извѣстію о смерти Вильгельма. Во французскомъ посольствѣ водворилась радость и торжество; по посланники австрійскаго дома пришли въ отчаяніе. Видъ двора Его Святѣйшества также вовсе не возвѣщалъ восторга. Мельфортъ, въ чувствѣ восхищенія, сѣлъ писать поздравительное письмо Маріи Моденской. Это письмо еще существуетъ, и достаточно его одного, чтобы объяснить, почему Мельфортъ оставался постояннымъ любимцемъ Іакова. Иродъ,-- такъ былъ названъ Вильгельмъ,-- погибъ. Будетъ реставрація; а реставрація должна сопровождаться грознымъ мщеніемъ и возстановленіемъ деспотизма. Власть надъ государственнымъ бюджетомъ отнимется отъ Парламента. Политическіе преступники должны быть судимы, не судомъ присяжныхъ, а судьями, назначенными отъ короны. Habeas Corpus уничтожится. Виновники Революціи накажутся съ безпощадной строгостью. "Если", писалъ свирѣпый ренегатъ, "король вынужденъ будетъ миловать, то, молю Бога, чтобы спаслось какъ можно менѣе этихъ мошенниковъ." Но истеченіи нѣсколькихъ, полныхъ тоскливаго ожиданія, часовъ, вѣстникъ, привезшій съ собою послѣднія и болѣе достовѣрныя извѣстія, сошелъ съ коня у дворца, занимаемаго представителемъ французскаго короля. Въ минуту все измѣнилось. Враги Франціи, а все населеніе за исключеніемъ французовъ и англичанъ-якобитовъ было ея врагами, радостно ликовали и поздравляли другъ друга. Первая копія съ привезенной депеши послана была къ Папѣ, и, безъ сомнѣнія, не была ему непріятна.

Радостныя извѣстія изъ Ирландіи достигли Лондона въ ту минуту, когда столица очень нуждалась въ радостныхъ извѣстіяхъ. Англійскій флагъ потерялъ свою власть на англійскихъ моряхъ. Внѣшній врагъ угрожалъ берегамъ. Измѣнники замышляли недоброе внутри государства. Марія была въ самомъ затруднительномъ положеніи. По своей нѣжной природѣ, она не была способна твердо противостоять постигшимъ ее испытаніямъ, и жаловалась, что едва можетъ найти минуту, свободную отъ дѣловыхъ занятій, чтобы успокоить себя молитвой. Ея тревога достигла высшей степени, когда она узнала, что ея супругъ и отецъ расположились близко другъ-противъ друга, и что ежеминутно можно ожидать извѣстій, о совершеніи битвы. Она улучила свободную минуту, чтобы удалиться въ Кенсингтонъ и въ тамошнемъ саду, представлявшемъ всѣ выгоды сельскаго уединенія, провела три спокойныхъ часа. Но вспоминаніе дней, проведенныхъ здѣсь съ тѣмъ, кого она могла никогда уже болѣе не увидѣть, овладѣвало его. "Это мѣсто", пишетъ она къ Вильгельму, "заставляетъ меня думать, какъ счастлива была я тогда, какъ наслаждалась твоимъ драгоцѣннымъ для меня обществомъ. Но теперь лучше не скажу ничего больше; потому что иначе я испорчу свои глаза, а теперь они мнѣ нужнѣе, чѣмъ когда нибудь. Прощай. Думай обо мнѣ, и люби меня столько, сколько я люблю тебя, а ты мнѣ милѣе моей собственной жизни."

Рано поутру, послѣ того, какъ эти нѣжныя строки отправились по назначенію, Вайтголль былъ пробужденъ прибытіемъ почты изъ Ирландіи. Ноттингэма подняли съ постели. Королева, которая только что удалилась въ капеллу, гдѣ она ежедневно слушала литургію, получила увѣдомленіе, что Вильгельмъ раненъ.Она съ самого отъѣзда Вильгельма плакала много, но до этой минуты плакала одиноко, и принуждала себя казаться передъ Дворомъ и Совѣтомъ веселою и спокойною. Но когда Ноттингэмъ передалъ ей въ руки письмо супруга, она зарыдала. Она еще дрожала отъ сильнаго волненія, и едва кончила письмо къ Вильгельму, въ которомъ изливала свою любовь, свои опасенія и благодарность, съ краснорѣчіемъ сердца, нѣжнымъ и привлекательнымъ, свойственнымъ ея полу, когда прибылъ другой посланный, извѣщавшій, что англійская армія совершила переходъ черезъ Бойну, что ирландцы бѣжали въ смятеніи, и что король здоровъ. Однако, она оставалась видимо тревожною, пока Ноттингэмъ не успокоилъ ее", увѣдомивъ, что Іаковъ спасся. Серьёзный секретарь, который, дѣйствительно любилъ и уважалъ королеву, описалъ впослѣдствіи съ большимъ чувствомъ эту борьбу дочерней и супружеской привязанности. Въ тотъ же день, она писала къ мужу и заклинала его наблюдать, чтобы никакое несчастіе не постигло ея отца. "Я знаю, писала она, мик не нужно просить тебя, чтобъ ты о томъ позаботился; потому что я увѣрена, ты это сдѣлаешь по внушенію собственнаго чувства; однако, дай знать сонатамъ, что тебѣ было бъ очень не пріятно, еслибъ онъ получилъ какую нибудь рану." Эта заботливость не оказалась нужною. Ея отецъ былъ вполнѣ способенъ позаботиться самъ о себѣ. Втеченіе битвы онъ ни разу нс. подвергался хотя бы малѣйшей опасности получить рану, и пока его дочь трепетала, думая объ опасностяхъ, которымъ онъ подвергается въ Ирландіи, онъ находился уже на половинѣ пути къ Франціи.

На девятый день послѣ битвы при Бойнѣ, Іаковъ высадился въ Брестѣ, съ превосходнымъ аппетитомъ, необыкновенно веселый и въ разговорчивомъ расположеніи духа. Онъ разсказывалъ исторію своего пораженія всякому, кто хотѣлъ его слушать. Однако, французскіе офицеры, понимавшіе военное дѣло и сравнивавшіе его исторіи съ разсказами другихъ, говорили, что хотя его величества присутствовалъ при сраженіи, однакожь, не зналъ объ немъ ровно ничего, исключая того, что его армія потерпѣла пораженіе. Изъ Бреста онъ отправился въ Сенъ-Жерменъ, гдѣ, недолго спустя по его прибытіи, былъ посѣщенъ Людовикомъ. Во французскомъ королѣ было слишкомъ много деликатности и великодушія, чтобы произнести хотя одно слово, которое звучало бы, какъ упрекъ. Напротивъ, онъ объявилъ, что, сколько зависитъ отъ его власти, ничто не будетъ упущено, чтобы доставить царственному семейству Великобританіи возможныя удобства и комфортъ. Но онъ вовсе не былъ расположенъ слушать военные и политическіе планы своего несчастнаго гостя. Іаковъ совѣтовалъ совершить немедленно высадку въ Англіи. Это королевство, говорилъ онъ, совершенно лишено войскъ, вслѣдствіе ирландскихъ дѣлъ. Семь или восемь тысячъ регулярнаго войска, оставленнаго въ странѣ, не въ силахъ сопротивляться военной французской арміи. Народъ стыдился, по его словамъ, своихъ заблужденій, и горѣлъ желаніемъ загладить ихъ. Какъ только законный король покажется своимъ подданнымъ, они толпами сбѣгутся къ нему. Людовикъ былъ слишкомъ вѣжливъ и великодушенъ, чтобы доказывать своему собесѣднику ошибочность его мнѣній. Онъ удовольствовался холоднымъ отвѣтомъ, что ничего не можетъ рѣшить касательно великобританскихъ острововъ, пока не получитъ болѣе подробныхъ извѣстій отъ своихъ генераловъ. Іаковъ обидѣлся и вообразиль себя оскорбленнымъ,-- тѣмъ, что двѣ недѣли спустя послѣ бѣгства отъ одной арміи, ему не ввѣряютъ начальство надъ другою. Людовика трудно было вызвать на оскорбительное или сердитое слово; но тѣмъ не менѣе, онъ оставался твердъ, и чтобы избѣгать просьбъ, которыя были ему крайне непріятны, сказалъ, что чувствуетъ себя нездоровымъ. Втеченіе нѣкотораго времени, всегда, какъ Іаковъ появлялся въ Версали, ему почтительнѣйше доносили, что его величество христіаннѣйшій король не способенъ еще къ отправленію важныхъ дѣлъ.

Остроумные и проницательные вельможи, тѣснившіеся въ залахъ Версаля, не могли удержаться отъ насмѣшливой улыбки, отвѣшивая низкіе поклоны царственному посѣтителю, который, благодаря своей трусости и неспособности, вторично сдѣлался изгнанникомъ и нищимъ. Они даже шептали свои сарказмы на столько громко, что вызывали гордую кровь Гвельфовъ на щеки Маріи Моденской. Но безчувственность Іакова не принадлежала къ числу обыкновенныхъ: она побѣдоносно выдерживала нападки остроумія и обидной жалости. Она выдержала теперь гораздо суровѣйшее испытаніе, чѣмъ когда либо, и оказалась непроницаемою даже противъ презрѣнія.

Въ то время, какъ Іаковъ сносилъ вѣжливое презрѣніе французской аристократіи, и искушалъ терпѣніе своего благодѣтеля постояннымъ повтореніемъ, что наступила настоящая минута высадки въ Англію, и что весь острова" нетерпѣливо ожидаетъ своихъ заграничныхъ освободителей,-- случились событія, которыя поразительно доказали, какъ мало изгнанный притѣснитель понималъ характеръ своихъ соотечественниковъ.

Турвилль попробовалъ сдѣлать высадку въ Англію, но высадка оказалась неудачною, потому что всѣ англичане возстали противъ французовъ, какъ одинъ. Но этому, Турвилль отступилъ безъ всякихъ результатовъ.

Напыщенное описаніе экспедиціи появилось въ парижской газетѣ. Но на дѣлѣ подвиги Турвилля были безславны, и еще не столько безславны, сколько противополитичны. Между вредомъ, который онъ нанесъ, и негодованіенъ, которое возбудила", не было никакой пропорціи. Вредъ былъ ничтоженъ, возбужденная имъ ненависть громадна. До сихъ поръ якобиты пытались убѣдить народъ, что французы придутъ, какъ друзья и освободители, что они соблюдутъ строгую дисциплину, что воздадутъ почтеніе храмамъ и обрядамъ Англиканской церкви и тотчасъ же удалятся, какъ только голландскіе утѣснители будутъ изгнаны и возстановлена старинная конституція королевства. Короткій визитъ Турвилля на англійскіе берега показалъ, какъ неосновательно ожидать подобной умѣренности отъ солдатъ Людовика. Они находились на британскомъ островѣ лишь немного часовъ, и занимали немного селъ. Но они повторили въ миньятюрѣ опустошеніе Палатината.

Вся литература наполнилась тогда воплями патріотическаго негодованія противъ французовъ; даже Драйденъ примкнулъ къ общему голосу. Только якобитскія типографіи выпускали въ свѣтъ памфлеты, кипѣвшіе злобою противъ протестантовъ и говорившіе о французахъ, какъ о благодѣтеляхъ. Изъ многочисленныхъ произведеній, которыя были пущены въ свѣтъ этими тайными типографіями, ни одно не произвело такого сильнаго впечатлѣнія, какъ одна книжечка, предназначенная для народнаго употребленія, какъ "форма молитвы и покаянія." (Form of Prayer and Humiliation). Десять тысячъ экземпляровъ ея были разсѣяны, различными средствами, по всему королевству. Никогда не появлялось пасквиля, болѣе лживаго, болѣе злонамѣреннаго. Хотя правительство обращалось съ своими врагами съ мягкостью, безпримѣрною до той поры въ исторіи Англіи; хотя, со времени Революціи ни одно лицо не потерпѣло смерть за какое бы то ни было политическое преступленіе, но авторъ этого памфлета не постыдился молоть Бога, чтобы Онъ укротилъ ненасытную жажду крови враговъ, и смягчилъ лютость, мучителей. Онъ жаловался, что англійская церковь, нѣкогда совершенство красоты, стала виноградникомъ дикихъ лозъ; что совершаемая къ ней служба перестала заслуживать имя общественнаго Богопочитанія; что ея священнослужители, совершивъ присягу въ вѣрности похитителю, потеряли священный характеръ, полученный ими при посвященіи.

Новая литургія была составлена, распространена и читана, говорили потомъ, въ нѣкоторыхъ конгрегаціяхъ якобитовъ, еще до отъѣзда Вильгельма въ Ирландію; но не обратила на себя общаго вниманія, пока появленіе иностраннаго флота не воспламенило національный духъ. Тогда поднялся вопль негодованія противъ англичанъ, которые осмѣливались, подъ лицемѣрнымъ покровомъ набожности, призывать проклятія на свое отечество. Не присягнувшіе епископы подверглись подозрѣнію, и, какъ казалось, не безъ нѣкоторыхъ основаній. Ибо всѣ не присягнувшіе, до одного человѣка, были ревностными приверженцами Епископальной церкви. Ихъ ученіе заключалось въ томъ, что въ духовно-церковныхъ дѣлахъ ничто не могло предприниматься безъ освященія отъ епископовъ. А было ли вѣроятно, чтобы человѣкъ, преданный этому ученію, рѣшился составить требникъ, напечатать его, разсѣять его и дѣйствительно употреблять въ публичномъ богослуженіи,-- сдѣлать все это безъ одобренія Сальрофта, котораго вся партія почитала не только какъ истиннаго и дѣйствительнаго примаса Англіи, но и какъ святаго и проповѣдника? Было извѣстно, что прелаты, отказавшіеся отъ присяги, недавно имѣли совѣщанія въ Ламбетѣ. Не трудно отгадать, говорили теперь, предметы этихъ совѣщаній. Святые отцы были заняты придумываніемъ молитвъ о погибели протестантскихъ поселеній въ Ирландіи, о пораженіи англійскаго войска въ Ла-Маншскомъ навалѣ, и о скоромъ прибытіи французской арміи въ Кентъ. Партія виговъ налегала на это обвиненіе съ мстительною ревностью. "Вотъ каковъ (говорили эти неумолимые политики) плодъ отъ милостиваго обращенія короля Вильгельма. Никогда не поддавался онъ болѣе великому заблужденію, какъ въ то время, когда возъимѣлъ надежду, что сердца духовенства могутъ быть пріобрѣтены милосердіемъ и умѣренностью. Ему ге угодно было вѣрить людямъ, которые долгимъ и горькимъ опытомъ узнали, что никакое добросердечіе не смягчитъ мрачную свирѣпость и фанатизмъ англиканцевъ. Онъ лелѣялъ и гладилъ, когда долженъ былъ испытать дѣйствіе голода и цѣпей. Покровительствуя своимъ злѣйшимъ врагамъ, онъ рисковалъ привязанностью своихъ лучшихъ друзей. Эти епископы, которые публично отказалось признать за нимъ право на корону, и которые, вслѣдствіе отказа, утратили свое достоинство и доходы,-- эти епископы продолжаютъ жить ничѣмъ нетревожимые во дворцахъ, которые должны бы быть отданы людямъ болѣе достойнымъ. И за эту снисходительность,-- снисходительность безпримѣрную въ лѣтописяхъ революцій, чѣмъ же заплатили они королю? Тѣмъ, что они, люди, которыхъ съ такою, поистинѣ, материнскою нѣжностью, онъ скрылъ отъ справедливой кары, имѣютъ теперь безстыдство описывать его въ своихъ молитвахъ, какъ гонителя, упоеннаго кровью праведныхъ; просятъ, какъ небесной милости, силу сносить терпѣли во его кровавую тиранію; взываютъ къ Небу, да пошлетъ оно иностранный флотъ и армію освободить ихъ отъ его ига; болѣе того, намекаютъ на желаніе, столь гнусное, что даже сами не имѣли безстыдства высказать его вполнѣ. Одинъ писатель, въ памфлетѣ, произведшемъ большое впечатлѣніе, выразилъ удивленіе, почему народъ, въ то время, какъ Турвилль разъѣзжалъ побѣдоноснымъ по каналу, не растерзалъ не присягнувшххъ епископовъ. Принимая въ соображеніе тогдашнее возбужденіе народнаго духа, можно было опасаться, что это внушеніе двинетъ взбѣшенную толпу на Ламбетъ. Въ Норвичѣ народъ взбунтовался дѣйствительно, атаковалъ дворецъ, въ которомъ позволяли еще оставаться епископу, и непремѣнно разрушилъ бы зданіе, еслибъ не своевременное прибытіе полицейскаго отряда. Правительство начало уголовный процессъ противъ издателей сочиненія, которое произвело такое Тревожное нарушеніе спокойствія. Отрѣшенные прелаты напечатали, между тѣмъ, защиту своего поведенія. Въ этомъ документѣ они объявляли со всею торжественностью, и какъ бы въ присутствій Бога, что не прилагали руки къ составленію новой литургій, что имъ неизвѣстно, кто составилъ ее, что никогда они не пользовались ею при богослуженіи, что не имѣли никогда никакихъ сношеній, прямыхъ или косвенныхъ, съ французскимъ Дворомъ, что не составляли никакого заговора противъ существующаго правительства, что они охотно прольютъ свою собственную кровь скорѣе, чѣмъ допустятъ покореніе Англіи иностраннымъ государемъ,-- государемъ, который въ своемъ королевствѣ жестоко преслѣдовалъ ихъ протестантскихъ собратій. Что же касается до писателя, который предалъ ихъ публичному мщенію, они поручаютъ его милосердію Господню и сердечно молятъ, да отпустится ему сей великій грѣхъ. Большая часть подписавшихъ бумагу были совершенно чистосердечны; но вскорѣ оказалось, что, по крайней мѣрѣ, одинъ изъ нихъ прибавилъ къ преступленію измѣны отечеству преступленіе кощунства -- призываніе Бога въ свидѣтели лжи и коварства.

Между тѣмъ, Вильгельмъ подвигался къ Лиммерику. Въ этомъ городѣ собралась армія, имъ побѣжденная, но мало уменьшившаяся въ числѣ. Онъ избавленъ былъ бы отъ труда осаждать крѣпость, если бы жители послѣдовали совѣту Лозёна и его соотечественниковъ. Французы хохотали при одной мысли защищать такія укрѣпленія, и не признавали, чтобы можно было дать имя укрѣпленій этимъ кучамъ навозу, которыя, дѣйствительно, мало походили на валы Валлангьена или Филипсбурга. "Вовсе ненужно (говорилъ Лозёнъ) привозить англичанамъ орудія противъ подобной крѣпости. То, что вы называете валами, можетъ бытъ сбито до основанія гнилыми яблоками." Поэтому онъ подалъ голосъ за оставленіе Лиммерика, и объявилъ, что во всякомъ случаѣ, вовсе не расположенъ въ безнадежномъ сопротивленіи губитъ жизнь храбрыхъ, ввѣренныхъ его попеченію. Но сужденіе блестящаго и предпріимчиваго Француза было ему диктовано личными склонностями. Ему и его спутникамъ надоѣла Ирландія. Они готовы были встрѣтить смерть храбро, даже весело -- на полѣ сраженія. Но дикая, неопрятная, варварская жизнь, которую они вели уже нѣсколько мѣсяцевъ, превышала ихъ силы. Въ Ирландіи они были такъ же далеки отъ цивилизованнаго міра, какъ еслибъ находились на Шпицбергенѣ или въ Томбукту. Климатъ вредилъ ихъ здоровью и омрачалъ духъ. Въ этой несчастной странѣ, опустошенной годами хищнической войны, гостепріимство могло предложить только связку гнилой соломы, кусокъ мяса, на половину сыраго, на половину пережженаго, и глотокъ прокислаго молока -- и ничего болѣе. Почти нельзя было достать за деньги корку хлѣба и пинту вина. Годъ такого бѣдствованія казался вѣкомъ людямъ, которые привыкли переносить съ собою въ боевой станъ всѣ прихоти Парижа -- пуховики, богатые ковры, серебряные буфеты, корзинки съ шампанскимъ, оперныхъ танцовщицъ, поваровъ и музыкантовъ. Лучше сидѣть узникомъ въ Бастиліи, лучше быть заключеннымъ въ Ла-Траппъ, чѣмъ быть генералиссимусомъ полунагихъ дикарей, которые гомозятся въ вонючихъ болотахъ Мюнстера. Да будетъ благословенна всякая рана, которая послужитъ предлогомъ къ возвращенію изъ этой ужасной ссылки въ страну пшеницы и виноградниковъ, позолоченныхъ каретъ, бальныхъ салоповъ и театровъ.

Совершенно иныя чувства проникали обитателей страны. Островъ, который французскимъ придворнымъ казался печальнымъ мѣстомъ ссылки, былъ отечествомъ ирландца. На этой землѣ находились всѣ предметы его любви и честолюбія; на ней, онъ надѣялся, его прахъ смѣшается нѣкогда съ прахомъ его отцовъ. Кромѣ того, ирландцы хотѣли поправить свою военную репутацію, погубленную послѣ битвы при Бойнѣ. Когда всѣ они соединились при Лиммерикѣ, кровь ихъ воспламенилась. Патріотизмъ, стыдъ, мщеніе, отчаяніе и фанатизмъ возбудили силы ирландцевъ до высшей степени напряженія. Единодушно всѣ офицеры и солдаты настаивали, что города" долженъ быть защищаемъ до послѣдней крайности.

Наконецъ, послѣ долгихъ споровъ, приняли окончательное рѣшеніе. Тирконнель и Лезёнъ, съ французскими войсками, удалились. Большой корпусъ изъ уроженцевъ страны, около двадцати тысячъ, оставался въ Лиммерикѣ. Едва (крылись изъ виду Лозёнъ и Тирконнель, какъ показался авангардъ Вильгельмовой арміи. Вскорѣ самъ король, сопровождаемый отрядомъ конницы, поѣхалъ впередъ осмотрѣть укрѣпленія. Когда стало извѣстно, что французскія войска оставили Лиммерикъ, общее мнѣніе за" англійскомъ лагерѣ было таково, что городъ достанется безъ большаго труда, и такое ожиданіе не казалось неразумный а", потому что даже Сэрсфильдъ отчаявался. Но его мнѣнію, оставался одинъ шансъ успѣха. Вильгельмъ привелъ-съ собою лишь орудія малаго калибра. Многія тяжелыя осадныя пушки, большое количество припасовъ и аммуниціи, также понтонный мостъ, необходимый въ озерной долинѣ Шаннона, слѣдовали тихо отъ Кашеля. Если бы возможно было перехватить порохъ и орудія, дѣла могли бы поправиться. Сэрсфильдъ представилъ свой проэктъ совѣту, и ему самому, какъ способнѣйшему, поручили привести этотъ планъ въ исполненіе. Этотъ отважный подвигъ, рѣшившій судьбу осады, удался вполнѣ и поставилъ Вильгельма въ затруднительное положеніе.

Сэрсфильдъ долго былъ любимцемъ своихъ согражданъ; но его послѣдній удивительно своевременный подвигъ, благоразумно обдуманный и ловко приведенный въ исполненіе, поднялъ его еще выше въ общественномъ мнѣніи. Духъ ирландцевъ ободрился, и осаждающіе начали терять бодрость. Вильгельмъ сдѣлалъ все возможное, чтобы исправить потерю. Два разорванныя порохомъ орудія оказались еще годными къ употребленію. Два другія были присланы изъ Ватерфорда. Баттареи были построены изъ небольшихъ полевыхъ орудій, которыя, хотя, конечно, были бы безполезны противъ крѣпостей Брабанта, производили нѣкоторое дѣйствіе на слабыя укрѣпленія Лиммерика. Многія крѣпостныя работы разрушила буря и въ стѣнѣ начала показываться брешь.

Но вскорѣ печальныя обстоятельства начали тревожить Вильгельма и самыхъ опытныхъ его офицеровъ. Ударь, нанесенный Сэрсфильдомъ, отозвался: осадная артиллерія была слаба: запасъ пороху началъ истощаться; а между тѣмъ полились осенніе губительные дожди. Солдаты въ своихъ траншеяхъ погружались по колѣна въ воду. Приняты были всѣ предосторожности: однако, хотя рвы тщательно осушались проведенными трубами, припадки лихорадки уже появились въ войскахъ. Можно было опасаться, что, Сели армія останется хотя немногими днями долѣе на этой болотистой почвѣ, то распространятся заразительныя болѣзни, еще болѣе ужасныя, чѣмъ тѣ, которыя свирѣпствовали годъ тому назадъ подъ стѣнами Дондалька. Собрался военный совѣтъ. Рѣшили сдѣлать послѣднюю попытку, и, если усиліе не удастся, снять осаду.

Двадцать-шестаго августа, въ три часа по-полудни, былъ поданъ сигналъ. Пятьсотъ гренадеръ ринулись изъ англійскихъ траншей къ контръ-эскарпу, выстрѣлили изъ ружей и метнули зажженныя Гранаты. Ирландцы бѣжали въ городъ и увлекли за собою осаждающихъ, которые, въ увлеченіи побѣды, разстроили свои ряды. Тогда Навязался страшный уличный бой. Ирландцы, такъ только пришли въ себя, мужественно схватились за оружіе, и англійскіе гренадеры, пересиленные превосходствомъ силъ, съ большою потерею отступили къ контръ-эскарпу. Тутъ произошла сшибка, продолжительная и отчаянная. Въ самомъ дѣлѣ, когда же и было сражаться католику-кельту, и сражаться геройски, если не въ этотъ день? Самыя женщины Лиммерика вмѣшались въ сраженіе, твердо выдерживали жесточайшій огонь, и кидали камни и разбитыя бутылки на непріятеля. Въ минуту самого жаркаго боя, вспыхнула пороховая мина и взорвала на воздухъ храбрый германскій батальонъ. Втеченіе четырехъ часовъ продолжались рѣзня и смятеніе. Густое облако, поднявшееся отъ взрыва, развѣялось вѣтромъ на многія мили. Поздно вечеромъ осаждающіе отступили въ свой лагерь, тиxo и мрачно. Они надѣялись, что завтра прослѣдуетъ второй приступъ, и солдаты поклялись взять городъ или умереть. Но порохъ истощился почти весь; дождь лилъ потоками; угрюмыя массы тучъ надвигаюсь съ сѣверо-запада и угрожали смертностью болѣе ужасною, чѣмъ самыя битвы. Было надобно опасаться, что дороги, уже безъ того, глубоко тонувшія въ грязи, скоро придутъ въ такое состояніе, что по нимъ нельзя будетъ проѣхать ни одной телѣгѣ. Король рѣшился снять осаду и отвести свои войска въ болѣе здоровую мѣстность. Въ самомъ дѣлѣ, онъ стоялъ уже слишкомъ долго: только съ великими усиліями, запрягая но нѣскольку воловъ въ фуру, удалось провести оружіе и повозки.

Тирконнель и Лозёнъ отправились во Францію, а Вильгельмъ достигнулъ Ватерфорда, и отсюда поплылъ въ Англію. Шестаго сентября, король, послѣ суточнаго плаванія, высадился въ Бристолѣ. Оттуда онъ направился къ Лондону, останавливаясь по дорогѣ во дворцахъ нѣкоторыхъ знатныхъ лордовъ. Всюду его встрѣчали съ изъявленіями радости и почтенія. Его походъ, правда, кончился не такъ счастливо, какъ начался; но, въ цѣломъ, его успѣхи далеко превзошли всѣ ожиданія, и вполнѣ оправдали его рѣшимость командовать арміею лично. Высадка Турвилля была еще слишкомъ свѣжа въ памяти англичанъ, и на нѣкоторое время примирила всѣхъ, исключая немногихъ отчаянныхъ фанатиковъ-якобитовъ, другъ съ другомъ и съ трономъ. Магистратъ и духовенство Лондона явились въ Кенсингтонъ съ изъявленіемъ благодарности и съ поздравленіями. Народъ звонилъ въ колокола и зажигалъ фейерверки. Французскій король занялъ теперь мѣсто папы, котораго привыкли приносить въ жертву добрые протестанты, и Людовикъ XIV пострадалъ въ отплату за тѣ оскорбленія, которымъ подвергся образъ Вильгельма отъ парижской черни. Восковая фигура, отвратительная каррикатура самаго привлекательнаго и великолѣпнаго изъ государей, возилась на телѣгѣ кругомъ Вестминстера. На верху, огромными буквами, было написано: "Людовикъ, величайшій тиранъ изъ всѣхъ четырнадцати". Послѣ совершенія процессіи, чучело предали огню въ Ковентгарденѣ, посреди громкихъ восклицаній и свиста.

"Современникъ", No 9, 1857

Оставить комментарий Маколей Томас Бабингтон (yes@lib.ru) Год: 1857 Обновлено: 10/08/2017. 218k. Статистика. Статья: История, Публицистика Раcсказы из истории Англии	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Парламент.- Удаление Галифакса.- Бюджет.- Билль о правах.- Злоупотребления во флоте и при ведении ирландской войны.- Встреча Уокера в Англии.- Эдмунд Лудло.- Мстительность вигов.- Джон Гэмпден.- Билль о корпорациях.- Билль о невиновности.- Дело Сойера.- Король хочет удалиться в Голландию.- Виги недовольны его намерением ехать в Ирландию.- Отсрочка заседаний Парламента.- Радость тори.- Распущение Парламента.- Выборы.- Перемены в правительстве.- Лотер.- Парламентские подкупы.- Сэр Джон Тривор.- Неудовольствие вигов.- Сношения некоторых из них с Сен-Жерменом; Шрьюсбери, Фергюсон.- Новый Парламент.- Определение бюджета.- Содержание принцессы Датской.- Утверждение актов прошлогоднего Парламента.- Билль об отречении.- Акт помилования.- Отсрочка заседаний Парламента.- Приготовления к войне.- Дублинская администрация.- Помощь Иакову от Людовика.- План английских якобитов.- Кларендон, Эльзбери, Дертмоут, Престон.- Предательство Фуллера.- Арест Крона.- Двусмысленные поступки Шрьюсбери.- Совет девяти.- Кларендон.- Оътезд Вильгельма в Ирландию.- Дело Крона.- Флот Турвилля в Британском канале.- Бичигетская битва.- Беспокойство в Лондоне.- Битва при Флёрюре.- Дух нации.- Мужество Шрьюсбери.- Ирландская война.- Прибытие Вильгельма в Каррик-Фергус.- Битва при Бойне.- Бегство Іакова.- Впечатления, произведенные во Франции, Риме и Лондоне известиями об ирландских делах.- Прибытие Іакова во Францию.- Сделанный ему прием.- Высадка Турвилля в Англию.- Озлобление англичан против французов.- Форма якобитской молитвы.- Негодование против неприсягнувших епископов.- Продолжение ирландской войны.- Неудачная осада Лиммерика.- Возвращение Вильгельма в Англию.

Маколей Томас Бабингтон Статья двенадцатая

РАЗСКАЗЫ ИЗЪ ИСТОРІИ АНГЛІИ

ПРИ КОРОЛЯХЪ ІАКОВѢ II И ВИЛЬГЕЛЬМѢ III II КОРОЛЕВѢ АННѢ,

ИЗЪ МАКОЛЕЯ.

Маколей Томас Бабингтон
Статья двенадцатая