Текст печатается по изданию: Архив русской революции. Берлин, 1922
Архив русской революции. Т. 2 / Сост. И. В. Гессен.
М.: Современник, 1991.
А. С. Лукомский
Из воспоминаний
Предисловие
Правдивая история данной эпохи пишется не ее современниками, а последующими историками, которые описаниями современников пользуются как материалом.
Таким же материалом для будущего историка русской революции, вылившейся в настоящее время в большевизм, послужит и "История русской революции", выпускаемая П. Н. Милюковым, и все воспоминания и записки, которые уже написаны многими лицами и будут еще написаны.
У прежних историков под руками, обыкновенно, были архивы с официальными и документальными данными. Эти данные служили канвой, по которой вышивали, пользуясь описанием событий современниками.
В распоряжении будущих историков, которые будут описывать Европейскую войну, революцию и гражданскую войну в России, архивов может не оказаться.
Вся переписка о начале революции, собранная по моему приказанию в Ставке Верховного Главнокомандующего в четыре дела, оставалась до большевистского переворота в Могилеве.
За два дня до его убийства в Могилеве генерал Духонин, исполнявший должность Верховного Главнокомандующего, хотел выехать из Могилева в Киев. С собой он хотел взять наиболее важные дела, бывшие в штабе, в том числе, как мне передавали, и дела, содержавшие документы начала революции.
Но писаря и местный революционный комитет воспротивились отъезду генерала Духонина, и дела, уже погруженные на автомобили, были выброшены на землю.
Часть из них была внесена обратно в помещение штаба, часть разорвана и пущена по ветру, часть сожжена.
Что сталось с делами, касавшимися распоряжений Верховных Главнокомандующих по армиям и содержащими документы по началу революции и по Корниловскому выступлению -- неизвестно. Большая часть архивов штабов фронтов пропала.
Мне передавали, что в период захвата большевиками Петрограда погрому подверглись и архивы Главного и Генерального штабов.
При занятии Киева большевиками, весной 1918 года, арестованных офицеров одно время содержали в помещении архива штаба округа, и они спали на "делах".
Причем, как мне передавали, эти "дела" шли на топку, на обертку пакетов и на другие надобности.
При эвакуации Новороссийска погибли почти все документы "Корниловского" и "Деникинского" периодов.
Опасение, что многих документальных данных, касающихся эпохи Европейской войны, революции и гражданской войны в России, может не оказаться, обязывает нас, современников, записать и напечатать все, что мы знаем про эти периоды и чему мы были свидетелями.
Эти соображения заставили и меня взяться за перо.
С ноября 1916 года по апрель 1917 года я был генерал-квартирмейстером Верховного Главнокомандующего. На этой должности я в Ставке был свидетелем всех событий начала революции.
В апреле 1917 года я принял 1-й армейский корпус, а с 3 июня 1917 года я был начальником штаба при Верховных Главнокомандующих Брусилове и Корнилове.
После так называемого Корниловского выступления я, совместно с Корниловым, Деникиным и другими, был арестован и сидел в Быховской тюрьме.
19 ноября/2 декабря 1917 года, вместе с другими арестованными, бежал на Дон.
Во время гражданской войны я был начальником штаба у генерала Корнилова, а при генерале Деникине был начальником военного управления, помощником Главнокомандующего и, с июня 1918 года по январь 1919 года, был председателем особого совещания, исполнявшего функции правительства.
В период генерала Врангеля я был его представителем при союзном командовании в Константинополе.
Думаю, что мои воспоминания представят интерес, и для современников, и для будущих историков.
Хотя я обладаю хорошей памятью, но, почти не имея под рукой необходимых справок и материалов, я могу допустить некоторые неточности в изложении и ошибки в датах.
Заранее прошу за это извинить и прошу тех, которые могут сделать необходимые исправления или указать на допущенные мной ошибки -- сообщить об этом мне или сделать поправки путем печати.
Нисколько не претендуя на непогрешимость своих выводов, буду рад, если и они подвергнутся критике.
"Du choc des opinions jaillit la vérité".
Буду писать и делать заключения -- как это представляется мне. А истина получится из сопоставления различных описаний одних и тех же событий.
Первые месяцы революции
Вернувшийся из Крыма в феврале 1917 года генерал Алексеев чувствовал себя очень слабым, и мы советовали ему себя не переутомлять и позволить ему докладывать лишь наиболее серьезные вопросы.
Но он нас не послушал и немедленно взвалил на себя всю громадную текущую работу, знакомясь подробно, одновременно с этим, со всей перепиской по штабу, бывшей во время его отсутствия.
Через несколько дней это отразилось на его здоровье, и появилась еще большая слабость и повышенная температура.
Доктора потребовали, чтобы он в течение дня лежал несколько часов.
25 февраля/10 марта была получена из Петрограда телеграмма от военного министра, генерала Беляева, что на заводах в Петрограде объявлена забастовка и что среди рабочих, на почве недостатка в столице продуктов, начинаются беспорядки.
В телеграмме добавлено было, что меры к прекращению беспорядков приняты и что ничего серьезного нет.
В тот же день была получена вторая телеграмма от генерала Беляева, в которой сообщалось, что рабочие на улицах поют революционные песни, выкидывают красные флаги и что движение разрастается.
Заканчивалась телеграмма указанием, что к 26 февраля/11 марта беспорядки будут прекращены.
26 февраля/11 марта генерал Беляев и главный начальник Петроградского военного округа, генерал Хабалов, уже доносили, что некоторые из войсковых частей, вызванных для прекращения беспорядков, отказываются употреблять оружие против толпы и переходят на сторону бунтующих рабочих и черни, которая начинает присоединяться к рабочим.
Генерал Беляев продолжал успокаивать, сообщая, что все меры для прекращения беспорядков приняты и что он уверен, что они будут подавлены.
Генерал Хабалов сообщал более тревожные данные и просил о присылке подкреплений, указывая на ненадежность Петроградского гарнизона.
Председатель Государственной Думы, М. В. Родзянко, прислал очень тревожную телеграмму, указывая, что начинаются в войсках аресты офицеров, что войска переходят на сторону рабочих и черни, что положение крайне серьезно и что необходима присылка в Петроград надежных частей.
Генерал Алексеев, после доклада Государю Императору, послал телеграммы Главнокомандующим Северного и Западного фронтов с указанием немедленно приготовить для отправки в Петроград по одной бригаде пехоты с артиллерией и по одной бригаде конницы.
Было указано во главе отправляемых бригад поставить энергичных генералов.
26 февраля/11 марта вечером и утром 27 февраля/12 марта были получены телеграммы от председателя Государственной Думы на имя Государя Императора, в которых, в очень мрачных красках, описывалось происходящее в Петрограде и указывалось, что единственный способ прервать революцию и водворить порядок -- это немедленно уволить в отставку всех министров, объявить манифестом, что Кабинет министров будет ответствен перед Государственной Думой, и поручить сформирование нового Кабинета министров какому-либо лицу, пользующемуся доверием общественного мнения.
Генерал Алексеев доложил эти телеграммы Государю, который приказал вызвать генерал-адъютанта Н. И. Иванова {Жил в Могилеве.} и поручить ему отправиться в Петроград и принять руководство подавлением мятежа.
Приказано было с генералом Ивановым послать какую-нибудь надежную часть.
Генерал Алексеев вызвал генерала Иванова, передал ему приказание Государя и сказал, что вместе с ним из Могилева будет отправлен Георгиевский батальон.
Насколько еще не придавалось серьезного значения происходящему в Петрограде, показывает, что с отправкой войск с Северного и Западного фронтов не торопились, а было приказано лишь "подготовить" войска к отправке. г
Что касается генерала Иванова, то и он, по-видимому, считал, что все закончится скоро и мирно, так как поручил своему адъютанту купить в Могилеве провизию, которую собирался отвезти своим знакомым в Петроград.
27 февраля/12 марта, около двенадцати часов, генерала Алексеева вызвал к прямому проводу великий князь Михаил Александрович.
Великий князь сообщил генералу Алексееву те же данные, которые были изложены в телеграммах председателя Государственной Думы, и просил начальника штаба Верховного Главнокомандующего немедленно доложить Государю, что и он считает единственным выходом из создавшегося положения -- срочно распустить нынешний состав Совета Министров, объявить о согласии создать ответственное перед Государственной Думой правительство и поручить сформировать новый Кабинет министров или председателю Всероссийского земского союза князю Львову, или председателю Государственной Думы Родзянко.
Генерал Алексеев пошел с докладом к Государю Императору.
Государь выслушал и сказал начальнику штаба, чтобы он передал великому князю, что Государь его благодарит за совет, но что он сам знает, как надо поступить.
Вслед за этим была получена новая телеграмма -- от председателя Совета Министров.
Князь Голицын, указывая, что события принимают катастрофический оборот, умолял Государя немедленно уволить в отставку весь состав министров. Он указывал, что вообще существующий состав министров теперь оставаться у власти не может, а нахождение в его составе Протопопова вызывает общее негодование и возмущение; что он считает единственно возможным спасти положение и даже спасти династию -- только тем, что Государь немедленно пойдет на уступку общественному мнению и поручит составить новый Кабинет министров, ответственный перед законодательными палатами или князю Львову, или Родзянко.
Генерал Алексеев хотел эту телеграмму послать с офицером для передачи ее Государю через дежурного флигель-адъютанта.
Но я сказал генералу Алексееву, что положение слишком серьезно и надо ему идти самому; что, по моему мнению, мы здесь не отдаем себе достаточного отчета в том, что делается в Петрограде; что, по-видимому, единственный выход -- это поступить так, как рекомендуют Родзянко, великий князь и князь Голицын, что он, генерал Алексеев, должен уговорить Государя.
Генерал Алексеев пошел.
Вернувшись минут через десять, генерал Алексеев сказал, что Государь остался очень недоволен содержанием телеграммы кн. Голицына и сказал, что сам составит ответ.
-- Но вы пробовали уговорить Государя согласиться на просьбу председателя Совета Министров? Вы сказали, что и вы разделяете ту же точку зрения?
-- Государь со мной просто не хотел и говорить. Я чувствую себя совсем плохо и сейчас прилягу. Если Государь пришлет какой-нибудь ответ --сейчас же придите мне сказать.
Действительно, у генерала Алексеева температура была более 39 градусов.
Часа через два ко мне в кабинет прибежал дежурный офицер и сказал, что в наше помещение идет Государь.
Я пошел навстречу.
Спускаясь с лестницы, я увидел Государя уже на первой площадке.
Его Величество спросил меня:
-- Где генерал Алексеев?
-- Он у себя в комнате; чувствует себя плохо и прилег. Прошу Вас, Ваше Императорское Величество, пройти в Ваш кабинет, а я сейчас позову генерала Алексеева.
-- Нет, не надо. Сейчас же передайте генералу Алексееву эту телеграмму и скажите, что я прошу ее немедленно передать по прямому проводу. При этом скажите, что это мое окончательное решение, которое я не изменю, а поэтому бесполезно мне докладывать еще что-либо по этому вопросу.
Передав мне, как теперь помню, сложенный пополам синий телеграфный бланк, Государь ушел.
Я понес телеграмму начальнику штаба. Телеграмма была написана карандашом собственноручно Государем и адресована председателю Совета Министров.
В телеграмме было сказано, что Государь, при создавшейся обстановке, не допускает возможности производить какие-либо перемены в составе Совета Министров, а лишь требует принятия самых решительных мер для подавления революционного движения и бунта среди некоторых войсковых чаотей Петроградского гарнизона.
Затем Государь указывает, что он предоставляет, временно, председателю Совета Министров диктаторские права по управлению в Империи вне района, подчиненного Верховному Главнокомандующему, а что, кроме того, в Петроград для подавления восстания и установления порядка командируется с диктаторскими полномочиями генерал-адъютант Иванов.
Получалось в Петрограде два диктатора!
Я вновь просил генерала Алексеева идти к Государю и умолять изменить решение; указать, что согласиться на просьбу, изложенную в трех аналогичных телеграммах, необходимо.
После некоторых колебаний начальник штаба пошел к Государю. Вернувшись, сказал, что Государь решения не меняет.
Телеграмма была послана.
Потом в Ставке говорили, что после получения телеграммы от председателя Совета Министров, Государь больше часа говорил по телефону.
Особый телефон соединял Могилев с Царским Селом и с Петроградом.
Так как председателю Совета Министров Государем Императором была послана телеграмма, то все были уверены, что Государь говорил с Императрицей, бывшей в это время в Царском Селе.
До вечера из Петрограда было получено еще несколько телеграмм, указывавших, что положение становится все более и более серьезным.
Главнокомандующему Северным фронтом было послано приказание немедленно по подготовке частей, предназначаемых к отправлению в Петроград, их послать по назначению.
Часов в 9 вечера, когда я сидел в своем кабинете, кто-то ко мне постучался, и затем вошел дворцовый комендант, генерал Воейков.
Дворцовый комендант сказал мне, что Государь приказал немедленно подать литерные поезда {Литерными поездами назывались два поезда, всегда отправлявшиеся один за другим при царских поездках. В одном из поездов ехал Государь.} и доложить, когда они будут готовы; что Государь хочет сейчас же, как будут готовы поезда, ехать в Царское Село; причем он хочет выехать из Могилева не позже 11 часов вечера.
Я ответил, что подать поезда к 11 ч. вечера можно, но отправить их раньше 6 ч. утра невозможно по техническим условиям: надо приготовить свободный пропуск по всему пути и всюду разослать телеграммы.
Затем я сказал генералу Воейкову, что решение Государя ехать в Царское Село может повести к катастрофическим последствиям, что, по моему мнению, Государю необходимо оставаться в Могилеве; что связь между штабом и Государем будет потеряна, если произойдет задержка в пути; что мы ничего определенного не знаем, что делается в Петрограде и Царском Селе и что ехать Государю в Царское Село опасно.
Генерал Воейков мне ответил, что принятого решения Государь не изменит, и просил срочно отдать необходимые распоряжения.
Я дал по телефону необходимые указания начальнику военных сообщений и пошел к генералу Алексееву, который уже лег спать.
Разбудив его, я опять стал настаивать, чтобы он немедленно пошел к Государю и отговорил его от поездки в Царское Село.
Я сказал, что если Государь не желает идти ни на какие уступки, то я понял бы, если бы он решил немедленно ехать в Особую Армию (в которую входили все гвардейские части), на которую можно вполне положиться; но ехать в Царское Село -- это может закончиться катастрофой.
Генерал Алексеев оделся и пошел к Государю.
Он пробыл у Государя довольно долго и, вернувшись, сказал, что Его Величество страшно беспокоится за Императрицу и за детей и решил ехать в Царское Село.
В первом часу ночи Государь проехал в поезде, который отошел в 6 часов утра 28 февраля/13 марта.
Утром 28 февраля/13 марта была получена телеграмма от председателя Государственной Думы, в которой сообщалось, что революция в Петрограде в полном разгаре, что все правительственные органы перестали функционировать, что министры толпой арестовываются, что чернь начинает завладевать положением и что Комитет Государственной Думы, дабы предотвратить истребление офицеров и администрации и успокоить разгоревшиеся страсти, решил принять правительственные функции на себя; во главе Комитета остается он -- председатель Государственной Думы.
С этого момента Комитет Государственной Думы принял на себя, так сказать, управление революционным движением.
Но, параллельно с Комитетом Государственной Думы, образовался в Петрограде Совет рабочих и солдатских депутатов, который фактически влиял на решения этого Комитета.
Поезд Государя дошел до станции Дно, но дальше его не пропустили -- под предлогом, что испорчен мост.
Государь хотел проехать через Бологое по Николаевской железной дороге, но не пустили и туда.
Создалось ужасное положение: связь Ставки с Государем потеряна, а Государя явно не желают, по указанию из Петрограда, пропускать в Царское Село.
Наконец Государь решил ехать в Псков.
В Псков Государь прибыл к вечеру 1/14 марта.
Что собственно побудило Государя направиться в Псков, где находился штаб Главнокомандующего Северного фронта, генерала Рузского, а не вернуться в Ставку в Могилев?
Объясняют это тем, что в бытность в Могилеве при начале революции -- он не чувствовал твердой опоры в своем начальнике штаба генерале Алексееве и решил ехать к армии на Северный фронт, где надеялся найти более твердую опору в лице генерала Рузского.
Возможно, конечно, и это, но возможно и то, что Государь, стремясь скорей соединиться со своей семьей, хотел оставаться временно где-либо поблизости к Царскому Селу и таким пунктом, где можно было иметь хорошую связь и со Ставкой и с Царским Селом, был именно Псков, где находился штаб Северного фронта.
* * *
Между тем отправившийся из Могилева в Петроград, с Георгиевским батальоном, генерал Иванов благополучно 28 февраля/13 марта прибыл в Царское Село. Поезд его никем задержан не был. По прибытии в Царское Село генерал Иванов, вместо того чтобы сейчас же высадить батальон и начать действовать решительно, приказал батальону не высаживаться, а послал за начальником гарнизона и комендантом города.
В местных частях войск уже начиналось брожение и образовались комитеты, но серьезных выступлений еще не было. Кроме того, некоторые части, как конвой Его Величества, так и собственный Его Величества пехотный полк, были еще, в массе своей, верными присяге.
Слух о прибытии эшелона войск с фронта вызвал в революционно настроенных частях смущение; никто не знал -- что направляется еще за этим эшелоном.
Но скоро стало известным, что ничего, кроме этого единственного эшелона, с фронта не ожидается.
Оставление Георгиевского батальона в поезде и нерешительные действия генерала Иванова сразу изменили картину.
К вокзалу стали прибывать запасные части, квартировавшие в Царском Селе, и начали занимать выходы с вокзальной площади и окружать поезд с прибывшим эшелоном.
Местные власти были совершенно растеряны и докладывали генералу Иванову, что они надеются поддержать порядок в Царском Селе; что высадку и какие-либо действия Георгиевского батальона они считают опасными.
Если батальон высадится, то произойдет неизбежное столкновение с местными войсками, порядок будет нарушен и Царской Семье будет угрожать опасность. Советовали генералу Иванову отправиться обратно.
С подобными же советами и указаниями к генералу Иванову стали прибывать различные лица и из Петрограда.
После некоторых колебаний генерал Иванов согласился, чтобы его эшелон отправили на станцию Дно.
Таким образом, из командировки генерала Иванова в Царское Село и Петроград, с диктаторскими полномочиями, ничего, кроме скандала, не получилось.
* * *
После отъезда Государя из Ставки, в течение 28 февраля/13 марта и 1/14 марта, события в Петрограде развертывались с чрезвычайной быстротой.
В Ставке мы получали из Петрограда одну телеграмму за другой, которые рисовали полный разгар революционного движения, переход почти всех войск на сторону революционеров, убийства офицеров и чинов полиции, бунт и убийства офицеров в Балтийском флоте, аресты всех мало-мальски видных чинов администрации.
Волнения начинались в Москве и других крупных центрах, где были расположены запасные батальоны.
Пехотные части, отправленные с Северного фронта в Петроград, в Луге были встречены делегатами от местных запасных частей, стали сдавать свои винтовки и объявили, что против своих драться не будут.
От председателя Государственной Думы получались телеграммы, в которых указывалось, что против Государя в Петрограде страшное возбуждение и что теперь уже совершенно недостаточно произвести смену министерства и образовать новое, ответственное перед Государственной Думой, а ставится вполне определенно вопрос об отречении Государя от престола; что это единственный выход из положения, так как в противном случае анархия охватит всю страну и неизбежен конец войны с Германией.
В частности, относительно Петрограда указывалось, что только отречение Государя от престола может предотвратить почти поголовное избиение офицеров гарнизона и во флоте, и разрушение центральных административных аппаратов.
М. В. Родзянко телеграфировал, что посылка войск с фронта ни к каким результатам не приведет, так как войска будут переходить на сторону революционных масс и анархия будет только увеличиваться.
Положение было действительно трудное.
С самого начала, главным образом вследствие успокоительных телеграмм, получавшихся от военного министра генерала Беляева, не были приняты решительные и достаточные меры для подавления революционного движения, а к 1/14 марта пожар разгорелся настолько сильно, что потушить его было нелегко.
Выход, конечно, был.
Это немедленный отъезд Государя в район Особой Армии и отправка в Петроград и Москву сильных и вполне надежных отрядов.
Революционное движение и в этот период потушить было еще возможно.
Но какой ценой?
Представлялось совершенно неоспоримым, что посылка небольших частей из районов Северного и Западного фронтов никакого результата не даст.
Для того же, чтобы сорганизовать вполне достаточные и надежные отряды, требовалось дней 10--12 (пришлось бы некоторые дивизии снимать с фронта). За этот же период весь тыл был бы охвачен революцией и наверно начались бы беспорядки и в некоторых войсковых частях на фронте.
Получалась уверенность, что пришлось бы вести борьбу и на фронте и с тылом. А это было совершенно невозможно.
Следовательно, решение подавить революцию силой оружия, залив кровью Петроград и Москву, не только грозило прекращением на фронте борьбы с врагом, а было бы единственно возможным только именно с прекращением борьбы, с заключением позорного сепаратного мира.
Последнее же было так ужасно, что представлялось неизбежным сделать все возможное для мирного прекращения революции, лишь бы борьба с врагом на фронте не прекращалась.
Кроме того, было совершенно ясно, что если б Государь решил во что бы то ни стало побороть революцию силою оружия и это привело к прекращению борьбы с Германией и Австро-Венгрией, то не только наши союзники никогда этого не простили бы России, но и общественное мнение России этого не простило бы Государю.
Это могло бы временно приостановить революцию, но она, конечно, вспыхнула бы с новой силой в самое ближайшее время, вероятно в период демобилизации армии, и смела бы не только правительство, но и династию.
Утром 1/14 марта от председателя Государственной Думы получена была телеграмма, что в Псков, куда выехал со станции Дно Государь Император, отправляется депутация от имени Комитета Государственной Думы в составе А. И. Гучкова и В. В. Шульгина, что им поручено осветить Государю всю обстановку и высказать, что единственным решением для прекращения революции и возможности продолжать войну является отречение Государя от престола, передача его Наследнику цесаревичу и назначение регентом великого князя Михаила Александровича.
Главнокомандующий Северным фронтом, генерал Рузский, с которым об этом уже переговорил М. В. Родзянко, обратился к начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего с просьбой высказать по этому вопросу свое заключение и дать ему данные -- как к этому вопросу относятся все Главнокомандующие фронтов.
Генерал Рузский заявил, что он должен знать всю обстановку к приезду в Псков Государя Императора.
Он сказал, что Государю, вероятно, будет недостаточно выслушать мнение только его, генерала Рузского, хотя он лично и думает, что вряд ли есть какой-либо иной выход из создавшегося положения, кроме того, который будет предложен Государю выехавшей из Петрограда депутацией, но ему необходимо точно знать, как на это смотрит начальник Штаба Верховного Главнокомандующего и другие Главнокомандующие фронтов.
Генерал Рузский закончил заявлением, что так как у Государя утеряна в данное время связь с армией, то начальник Его штаба, на основании Положения о полевом Управлении войск, фактически вступил в исполнение обязанностей Верховного Главнокомандующего и поэтому должен, с точки зрения боевой, дать оценку происходящим событиям.
Генерал Алексеев поручил мне составить телеграмму Главнокомандующим фронтов с подробным изложением всего происходящего в Петрограде, с указанием о том, что ставится вопрос об отречении Государя от престола в пользу Наследника цесаревича с назначением регентом великого князя Михаила Александровича и с просьбой, чтобы Главнокомандующие срочно сообщили по последнему вопросу свое мнение.
Телеграмма была подписана генералом Алексеевым и, по прямому проводу, передана всем Главнокомандующим.
Через несколько времени меня вызвал к прямому проводу Главнокомандующий Западного фронта, генерал Эверт и сказал, что он свое заключение даст лишь после того, как выскажутся генералы Рузский и Брусилов.
Так как мнение генерала Рузского о том, что другого выхода, по-видимому, нет, кроме отречения от престола Государя Императора, было известно, то это мнение Главнокомандующего Северного фронта я и сообщил генералу Эверту, сказав, что заключение генерала Брусилова будет ему сообщено.
Вслед за этим из штаба Юго-Западного фронта передали телеграмму генерала Брусилова, который сообщил, что, по его мнению, обстановка указывает на необходимость Государю Императору отречься от престола.
Мнение генерала Брусилова было передано генералу Эверту, и он ответил, что, как ему ни тяжело это сказать, но и он принужден присоединиться к мнениям, высказанным генералами Рузским и Брусиловым.
Затем была получена из Тифлиса копия телеграммы великого князя Николая Николаевича, адресованной на имя Государя.
Великий князь докладывал Государю, что как это ни ответственно перед Богом и Родиной, но он вынужден признать, что единственным выходом для спасения России и династии и для возможности продолжать войну является отречение Государя от престола в пользу Наследника.
Главнокомандующий Румынского фронта, генерал Сахаров, долго не отвечал на посланную ему телеграмму и требовал, чтобы ему были сообщены заключения всех Главнокомандующих.
После посланных ему мнений Главнокомандующих он прислал свое заключение.
В первой части своей телеграммы, отзываясь очень резко об образовавшемся Комитете Государственной Думы, называя его шайкой разбойников, захвативших в свои руки власть, он указывает, что их надо просто разогнать.
Во второй части телеграммы он говорит, что то, что сказал, подсказывает ему сердце, но разум принужден признать необходимость отречения от престола.
Все заключения Главнокомандующих были переданы генералу Рузскому, причем и генерал Алексеев высказался за отречение Государя в пользу Наследника.
После приезда Государя в Псков генерал Рузский доложил ему все телеграммы.
Поздно вечером 1/14 марта генерал Рузский прислал телеграмму, что Государь приказал составить проект манифеста об отречении от престола в пользу Наследника с назначением великого князя Михаила Александровича регентом.
Государь приказал проект составленного манифеста передать по прямому проводу генералу Рузскому.
О полученном распоряжении я доложил генералу Алексееву, и он поручил мне, совместно с начальником дипломатической части в Ставке г. Базили, срочно составить проект манифеста.
Я вызвал г-на Базили, и мы с ним, вооружившись Сводом Законов Российской Империи, приступили к составлению проекта манифеста.
Затем составленный проект был доложен генералу Алексееву и передан по прямому проводу генералу Рузскому.
По приказанию генерала Алексеева, после передачи проекта манифеста в Псков, об этом было сообщено в Петроград председателю Государственной Думы.
От М. В. Родзянко после этого была получена довольно неясная телеграмма, заставившая думать, что и эта уступка со стороны Государя может оказаться недостаточной.
2/15 марта, после разговора с А. И. Гучковым и В. В. Шульгиным, Государь хотел подписать манифест об отречении от престола в пользу Наследника.
Но, как мне впоследствии передавал генерал Рузский, в последнюю минуту, уже взяв для подписи перо, Государь спросил, обращаясь к Гучкову, можно ли будет ему жить в Крыму.
Гучков ответил, что это невозможно, что Государю нужно будет немедленно уехать за границу.
"А могу ли я тогда взять с собой Наследника?" -- спросил Государь.
Гучков ответил, что и этого нельзя, что новый Государь, при регенте, должен оставаться в России.
Государь тогда сказал, что, ради пользы Родины, он готов на какие угодно жертвы, но расстаться с сыном -- это выше его сил, что на это он согласиться не может.
После этого Государь решил отречься от престола и за себя и за Наследника, а престол передать своему брату великому князю Михаилу Александровичу.
На этом было решено, и переделанный манифест был Государем подписан {В стенограмме доклада В. В. Шульгина Комитету Государственной Думы о результате поездки его и Гучкова к Государю, об окончательном решении Государя отречься в пользу брата излагается не так.
В стенограмме сказано:
"Когда Гучков кончил, заговорил Царь. Его голос и манеры были гораздо спокойней и деловитей. Совершенно спокойно, как о самом обыкновенном деле, он сказал: "Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3-х часов дня я готов был пойти на отречение в пользу моего сына, но затем я понял, что расстаться с моим сыном я не способен". Тут он сдел&т очень короткую остановку и продолжал: "Вы это, надеюсь, поймете. Поэтому я решил отречься в пользу брата".}.
Перед отречением от престола Государь подписал Указ об увольнении в отставку прежнего состава Совета Министров и о назначении председателем Совета Министров князя Львова.
Приказом по Армии и Флоту и Указом Правительствующему Сенату Верховным Главнокомандующим Государь назначил великого князя Николая Николаевича.
Все это с курьером было послано в Ставку для немедленного распубликования.
Получив телеграмму о том, что Государь отрекся от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, в Ставке стало ясно, что на этом дело не кончится.
Во-первых, по основным законам о престолонаследии Царь мог отречься от престола только за себя; за своего Наследника он отрекаться от престола не мог.
Во-вторых, приходящие отрывочные и недостаточно ясные телеграммы указывали, что отречение Государя вряд ли удовлетворит довлеющий над Комитетом Государственной Думы Совет рабочих и солдатских депутатов.
В-третьих, было крайне сомнительным, чтобы великий князь Михаил Александрович, по свойствам своего характера, согласился в такую минуту стать Императором.
И действительно, из Петрограда была получена телеграмма, что великий князь Михаил Александрович, со своей стороны, отрекается от престола.
Председатель Государственной Думы прислал телеграмму, что надо задержать приказ, объявляющий о вступлении на престол великого князя Михаила Александровича, чтобы не произошло путаницы.
На фронты были посланы подробные разъяснения происходивших событий.
3/16 марта Государь вернулся из Пскова в Могилев.
Настроение в Ставке было подавленное.
Никто не верил, что новое Временное Правительство, формируемое в Петрограде, с князем Львовым во главе, окажется на должной высоте.
Чувствовалось, что пройден только первый этап революции, что Государственная Дума, до некоторой степени руководившая ходом событий до отречения Государя от престола и по почину которой было образовано Временное Правительство, начинает отстраняться, затмеваться новым органом, создавшимся в виде Совета рабочих и солдатских депутатов; чувствовалось, что этот новый орган, прежде всего, враждебен армии и вряд ли, с образованием Временного Правительства, откажется от желания производить дальнейшее углубление революции.
Этот Совет, с первых же дней революции, посылал на фронт агитаторов, возбуждавших солдат против офицеров и требовавших создания во всех частях войск комитетов, которые захватили бы в свои руки власть.
Началось брожение и в войсковых частях, бывших в Могилеве.
Генералом Алексеевым были посланы телеграммы Главнокомандующим фронтами с требованием срочно командировать на узловые станции надежные войсковые части, образовать при них военно-полевые суды и затем, вылавливая агитаторов из поездов, тут же предавать их военно-полевому суду.
Узнав об этом распоряжении генерала Алексеева, Временное Правительство потребовало его отмены.
* * *
Желая водворить порядок в Петрограде, еще в период формирования Временного Правительства, председатель Государственной Думы просил генерала Алексеева срочно командировать в Петроград на должность главного начальника Петроградского военного округа командира 25 армейского корпуса, генерала Корнилова.
Генерал Корнилов был вызван по телеграмме и через несколько дней проехал в Петроград.
* * *
На другой день после приезда Государя из Пскова, из Киева в Могилев приехала вдовствующая Императрица Мария Федоровна.
Императрица оставалась в Могилеве до отъезда Государя в Царское Село.
Государь задерживал свой отъезд из Могилева, и это, по-видимому, нервило Петроград, так как оттуда несколько раз запрашивали о времени, когда Государь решил уехать из Ставки.
Задерживался ли Государь из-за желания продлить свое свидание с Матерью Императрицей или просто ему трудно и больно было окончательно решиться ехать в Царское Село и стать узником Временного Правительства -- я не знаю; но что Государь оттягивал свой отъезд -- это верно.
Наконец Государь сказал генералу Алексееву, что он выезжает в Царское Село 8/21 марта.
Об этом была послана телеграмма в Петроград, и оттуда было отвечено, что для сопровождения Государя до Царского Села, 8/21 марта утром, приедут несколько делегатов, командируемых от Временного Правительства.
Перед своим отъездом из Могилева Государь пожелал попрощаться со всеми чинами Штаба.
По распоряжению генерала Алексеева все чины Штаба Верховного Главнокомандующего и представители конвоя были собраны в большой зале помещения дежурного генерала.
Государь вошел и, сделав общий поклон, обратился к нам с короткой речью, в которой сказал, что благо Родины, необходимость предотвратить ужасы междоусобицы и гражданской войны, а также создать возможность напрячь все силы для продолжения борьбы на фронте -- заставили его решиться отречься от престола в пользу своего брата великого князя Михаила Александровича, но что великий князь, в свою очередь, отрекся от престола.
Государь обратился к нам с призывом повиноваться Временному Правительству и приложить все усилия к тому, чтобы война с Германией и Австро-Венгрией продолжалась до победного конца.
Затем, пожелав всем всего лучшего и поцеловав генерала Алексеева, Государь стал всех обходить, останавливаясь и разговаривая с некоторыми.
Напряжение было очень большое; некоторые не могли сдержаться и громко рыдали. У двух произошел истерический припадок. Несколько человек, во весь рост, рухнули в обморок.
Между прочим, один старик конвоец, стоявший близко от меня, сначала как-то странно застонал, затем у него начали капать из глаз крупные слезы, а затем, вскрикнув, он, не сгибаясь в коленях, во весь свой большой рост, упал навзничь на пол.
Государь не выдержал; оборвав свой обход, поклонился и, вытирая глаза, быстро вышел из зала.
Перед отъездом из Могилева Государь подписал следующее обращение к войскам:
"В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения за себя и за сына моего от престола Российского власть передана Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему.
Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия.
Да поможет Бог вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилье противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.
Кто думает теперь о мире, кто желает его -- тот изменник Отечеству, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестную нашу Родину, повинуйтесь Временному Правительству, слушайтесь ваших начальников.
Помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий".
"Николай"
Ставка, 8/21 марта 1917 года.
Это обращение Государя было немедленно передано во все штабы фронтов для сообщения в войска.
Впоследствии, как мне говорил генерал Алексеев, его упрекали из Петрограда за то, что он позволил себе передать в войска обращение уже отрекшегося от престола Императора...
После того как Государь, с некоторыми лицами свиты, сел в поезд, произошел совершенно ненужный и неприятный инцидент.
Г-да делегаты, присланные из Петрограда, по собственному ли почину или по полученному указанию, произвели поверку всех едущих в поезде и некоторым из них объявили, что они должны выйти из поезда и в Царское Село им ехать не разрешается.
В числе этих лиц, изгоняемых из поезда, были: министр двора -- граф Фредерике, дворцовый комендант -- Воейков и адмирал Нилов.
Все это делалось крайне резко и просто неприлично. Эти господа объявили, что они хозяева поезда и их распоряжения должны исполняться.
Было об этом доложено Государю.
Государь махнул рукой и сказал тихим голосом: "Надо исполнить их требование. Пускай теперь делают -- что хотят".
Поезд ушел.
Временным Правительством был обещан Государю с семьей свободный выезд за границу.
К несчастью, в это время Наследник и великие княжны были больны корью и всей царской семье пришлось, в качестве арестованных, оставаться в Царском Селе.
Но если б даже царская семья могла выехать за границу, то крайне сомнительно, чтобы это было допущено Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов.
Это явствует из того, что, по требованию этого Совета, по указанию Временного Правительства, Государь должен был ежедневно, при смене караулов, проходить мимо них, чтобы они видели, что он налицо, что он не сбежал.
Таким образом, Государь, уже с момента приезда в Царское Село, находился под арестом, а в Совете рабочих и солдатских депутатов уже подымались голоса о необходимости суда над отрекшимся от престола Императором.
Впоследствии, когда, вопреки обещанию Временного Правительства, царскую семью отправили не за границу, а под предлогом вывезти из Царского Села в более безопасное место, повезли в ссылку в Сибирь -- стало ясно, что России не избежать позора расправы озверелых негодяев или наемных убийц с царской семьей.
Вдовствующая Императрица уехала в Киев в день, когда Государь отправился в Царское Село.
Если не ошибаюсь, 10/23 марта в Могилев приехал великий князь Николай Николаевич.
Генерал Алексеев и я поехали с докладом в поезд Великого Князя.
Великий Князь нас принял и сказал, что он получил письмо от председателя Временного Правительства, в коем кн. Львов указывает, что великому князю, по многим соображениям, невозможно быть Верховным Главнокомандующим и просит его в командование не вступать.
Вместо доклада мне пришлось написать проект ответной телеграммы от великого князя председателю Временного Правительства о том, что должности Верховного Главнокомандующего великий князь принимать не будет.
А между тем великий князь Николай Николаевич, пользовавшийся большой популярностью в армии, был единственный человек, который мог бы железной рукой поддержать дисциплину в армии, не допустить развала и довести войну до конца.
Но, естественно, великий князь представлялся опасным для "завоеваний революции" и недопущение его к занятию поста Верховного Главнокомандующего надо было ожидать.
* * *
Через несколько дней после отъезда великого князя Николая Николаевича в Могилев приехали члены нового Временного Правительства.
На вокзале, кроме официально встречавших лиц от Штаба Верховного Главнокомандующего, были представители городского самоуправления, состав образовавшегося в Могилеве Совета рабочих депутатов, незначительное количество публики и чины железнодорожной стражи.
Поезд подошел.
Генерал Алексеев пошел в министерский вагон. Прошло минут десять и, по очереди, стали появляться члены нового правительства и, рекомендуясь (я -- такой-то, министр юстиции), обращались к толпе с речью.
Это было и непривычно и просто смешно.
Кто-то из стоявших рядом со мной сказал: "Совсем как выход на сцену царей в оперетке Belle Helene".
* * *
Верховным Главнокомандующим был, несколько позже, назначен генерал Алексеев, а начальником Штаба -- генерал Деникин.
После образования Временного Правительства первый острый период революции прошел и наступил второй более длительный -- период "углубления революции".
Если он был менее бурный в тылу, то он постепенно становился все более и более бурным на фронте.
Агитация в войсках все более усиливалась.
Руководители ее, находясь в Петрограде в составе Совета рабочих и солдатских депутатов, а некоторые и в составе Временного Правительства, начали прилагать все усилия к тому, чтобы вытравить из армии все "старорежимные порядки", а в первую голову -- воинскую дисциплину, говоря, что ее надо заменить "сознательной, революционной дисциплиной".
Как следствие этого, начали всюду образовываться комитеты, стремящиеся захватить власть в свои руки, дисциплина стала расшатываться, начались сначала единичные, а затем все более и более учащавшиеся случаи убийства офицеров и генералов.