Лондон Джек
Деметриос Контос

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Demetrios Contos.
    Перевод З. А. Вершининой.


   Джек Лондон

Деметриос Контос

Из сборника "Рассказы рыбачьего патруля"

Перевод З. Вершининой

   Лондон Д. Собрание повестей и рассказов (1900--1911). Пер. с англ. М.: Престиж Бук; Литература, 2010.
  
   Не нужно думать на основании моих рассказов о греческих рыбаках, что все они дурные люди. Совсем нет. Но это были люди грубые, жившие замкнуто в своих поселках и жестоко боровшиеся со стихиями за свою жизнь. Они жили вне всяких законов, не понимали их и считали всякий закон ненужным угнетением. Особенно тираническими им казались, разумеется, законы о рыбной ловле, а поэтому они смотрели и на служащих в рыбачьем патруле как на своих природных врагов.
   Мы отнимали у них жизнь, то есть, вернее, их средства к жизни, что в сущности одно и то же. Мы отбирали у них незаконные приспособления и сети, которые стоили им больших денег и изготовление которых требовало много времени и труда. Мы мешали им ловить рыбу в известные времена года и лишали их хорошего заработка. А когда мы арестовывали их, то за этим следовал суд и большие штрафы. В результате все они, конечно, смертельно ненавидели нас. Подобно тому, как собака является естественным врагом кошки, а змея -- человека, так и мы, рыбачий патруль, являлись естественным врагом рыбаков.
   Но чтобы доказать вам, что они были в такой же мере способны на великодушие, как и на ненависть, я расскажу о Деметриосе Контосе. Деметриос Контос жил в Валлехо. После Большого Алека это был самый сильный, храбрый и влиятельный человек среди греков. Он не доставлял рыбачьему патрулю никаких хлопот, и нам, пожалуй, так и не пришлось бы никогда столкнуться с ним, если бы он не приобрел новой лодки для ловли лососей. Эта лодка и послужила причиной всех бед. Он построил ее по собственной модели, которая несколько отличалась по внешнему виду от обыкновенных лодок этого типа.
   К великой его радости, судно оказалось очень быстроходным -- быстроходнее всех лодок в заливе и на реках. Это обстоятельство и сделало Контоса необыкновенно гордым и чванным. Услыхав про наше приключение на "Мэри-Ребекке", испугавшее всех рыбаков, он послал нам в Бенишию вызов. Один из местных рыбаков передал его нам. Деметриос Контос заявил, что в ближайшее воскресенье он выйдет из Валлехо, поставит свою сеть на виду у всей Бенишии и будет ловить лососей; пусть-ка Чарли Ле Грант поймает его, если сможет. Конечно, мы с Чарли ничего не знали о качествах его новой лодки. Наша лодка была очень быстроходна, и мы не боялись состязания ни с каким парусным судном.
   Настало воскресенье. Слух о вызове распространился повсюду, так что все рыбаки и моряки Бенишии, как один человек, высыпали на пароходную пристань, точно на большое футбольное состязание. Мы с Чарли были спокойны, но вид этой толпы убедил нас в том, что Деметриос Контос что-то подготовляет.
   После полудня, когда морской ветер подул сильнее, вдали показался его парус и лодка, идущая под парусом. Футах в двадцати от пристани грек переменил галс и сделал театральный жест, словно рыцарь, выходящий на поединок. В ответ ему понеслись с пристани дружеские приветствия, и Деметриос Контос бросил якорь в проливе в двухстах ярдах от нас. Затем он спустил парус и, поставив лодку по ветру, начал забрасывать сеть. Он выбросил немного, не больше пятидесяти футов; однако дерзость этого человека поразила нас с Чарли. Мы не знали в то время, что сеть эта была старая и негодная. Только впоследствии нам стало это известно: она могла удержать несколько рыб, но сколько-нибудь значительный улов изорвал бы ее в клочки.
   Чарли покачал головой и сказал:
   -- Сознаюсь, я ничего не понимаю. Он, правда, выбросил только пятьдесят футов, но все равно он не успеет собрать сеть, если мы теперь же двинемся к нему. Чего ради он явился сюда? Похвастаться перед нами, что он может нарушать закон в нашем же городке?
   В голосе Чарли зазвучала обида, и он долго возмущался нахальством Деметриоса Контоса.
   А герой этого происшествия, небрежно развалившись на корме, следил за поплавком своей сети. Когда в сеть попадает крупная рыба, поплавки дергаются и предупреждают рыбака. По-видимому, это как раз и случилось. Деметриос вытащил футов двенадцати сеть и, продержав ее минуту в воздухе, бросил на дно лодки большого блестящего лосося. Толпа, стоявшая на пристани, встретила его улов громкими восторженными криками. Такой дерзости Чарли не мог вынести.
   -- Идем, мальчуган, -- позвал он меня, и мы немедленно прыгнули в лодку и наставили парус.
   Толпа криком предупредила Деметриоса, и пока мы отчаливали от пристани, он успел быстро отрезать ножом свою негодную сеть; его парус был наготове и затрепетал на солнце. Деметриос мигом перебежал на корму и во весь дух помчался по направлению к холмам Контра Косты.
   В это время мы находились не больше чем в тридцати футах от него. Чарли ликовал. Он знал, что наша лодка быстроходна и что в умении управлять парусом с ним мало кто может поспорить. Он не сомневался, что мы догоним Деметриоса, и я разделял его уверенность.
   Дул хороший попутный ветер. Мы быстро скользили по воде, а Деметриос оказывался все дапьше и дальше. Он не только шел быстрее, но и круче к ветру. Это особенно поразило нас, когда, огибая холмы Контра Косты, он перешел на другой галс и оставил нас позади, обогнав футов на сто.
   -- Фью, -- свистнул Чарли, -- не то у его лодки крылья выросли, не то к нашему килю {Киль -- продольный брус, лежащий в основании корпуса судна.} прицепили пятигаллонную жестянку дегтя.
   И действительно было похоже на то. Когда Деметриос проходил мимо Сономских холмов по другую сторону пролива, мы оказались так далеко от него, что Чарли приказал мне спустить шкот, и мы повернули назад в Бенишию. Рыбаки, стоявшие на пароходной пристани, осыпали нас градом насмешек, пока мы причаливали и привязывали лодку. Мы поспешили уйти с пристани. Чарли чувствовал, что попал в глупое положение. Он гордился своей лодкой и своим умением управлять парусами, а теперь вдруг другой человек и обставил его на состязании.
   Чарли был печален дня два. Затем нам передали, как и в первый раз, что в следующее воскресенье Деметриос Контос повторит свой опыт. Чарли встрепенулся. Он вытащил лодку из воды, вычистил ее, заново выкрасил дно, сделал какое-то изменение в ее киле, перебрал привод и просидел почти всю ночь под воскресенье за шитьем нового паруса, который был значительно больше прежнего. Парус этот был так велик, что нам пришлось прибавить балласта и уложить на дно лодки около пятисот фунтов старых рельсов.
   Наступило воскресенье, и снова Деметриос Контос явился, чтобы дерзко нарушить закон среди белого дня. Так же, как и в прошлое воскресенье, после полудня поднялся свежий ветер, и Деметриос снова отрезал футов сорок гнилой сети, наставил парус и умчался из-под нашего носа. Но он угадал намерение Чарли: парус его поднялся выше обыкновенного, а к заднему лику был пришит кусок холста.
   Пока мы гнались друг за другом по направлению к холмам Контра Косты, никто из нас не выиграл ни ярда расстояния. Но у Сономских холмов мы заметили, что Деметриос взял круче к ветру и идет быстрее нас. Однако Чарли правил нашей лодкой так ловко и искусно, что, казалось, лучше нельзя было править, и мы мчались быстрее, чем когда-либо.
   Конечно, Чарли мог вытащить свой револьвер и выстрелить в Деметриоса, но мы давно уже убедились, что все наше существо протестует против стрельбы в убегающего человека, виновного в незначительном проступке. Между рыбаками и патрульными существовало на этот счет как бы молчаливое соглашение. Если мы не стреляли по ним, когда они убегали, то и они в свою очередь не сопротивлялись, если нам удавалось их настигнуть. Точно так же и в этот раз Деметриос Контос убегал от нас, а мы только гнались за ним, стараясь захватить его. Но если бы наша лодка оказалась быстроходнее, если бы мы настигли его, он не стал бы сопротивляться и дал бы арестовать себя.
   Благодаря широкому парусу и сильному ветру наше положение в Каркинезском проливе оказалось совсем невкусным, как говорится. Нам приходилось все время следить за лодкой, как бы она не перевернулась; в то время как Чарли управлял рулем, я держал шкот в руке, готовый каждую минуту отпустить его. У Деметриоса же работы было полные руки: он должен был один и править, и следить за парусами.
   Но поймать его мы не могли. Его лодка действительно была быстроходнее нашей. И хотя Чарли правил не хуже, если не лучше его, наша лодка все же не могла сравняться с лодкой грека.
   -- Отдай шкот! -- скомандовал Чарли, и, когда мы пошли против ветра, к нам донесся насмешливый хохот Деметриоса.
   Чарли покачал головой.
   -- Ничего не поделаешь, -- сказал он. -- У Деметриоса лодка лучше нашей. Если он захочет повторить еще раз свое представление, нам нужно будет придумать что-нибудь новенькое.
   Тут на помощь явилась моя изобретательность.
   -- А что, если в следующее воскресенье я погонюсь на лодке за Деметриосом, а ты подождешь его на пристани в Валлехо да и сцапаешь, как только он высадится там?
   Чарли подумал с минуту и хлопнул себя по колену.
   -- Ну что ж, хорошая мысль! Ты начинаешь, брат, пускать в ход свои мозги. Честь твоему учителю, могу я сказать. Только не следует загонять его слишком далеко, -- продолжал он через минуту, -- иначе он пойдет в Сан-Пабло вместо того, чтобы вернуться домой в Валлехо, и я только зря простою на пристани, поджидая его.
   В четверг Чарли высказал некоторое сомнение насчет нашего плана.
   -- Всем будет известно, что я отправился в Валлехо, и, конечно, Деметриос тотчас узнает об этом. Боюсь, что нам придется отказаться от твоей выдумки.
   Возражение было основательное, и весь остаток дня я ходил разочарованным. Но ночью передо мной открылся новый план, и я в нетерпении разбудил крепко спящего Чарли.
   -- Ну, -- проворчал он, -- в чем дело? Дом горит?
   -- Нет, -- ответил я, -- не дом, а моя голова. Послушай-ка, что я придумал. В воскресенье мы оба останемся на берегу, пока не увидим Деметриоса. Это успокоит подозрение у всех рыбаков. Затем, когда на горизонту покажется его парус, ты не спеша отправишься в город. Все рыбаки решат, что тебе стыдно оставаться на пристани и что ты заранее уверен, что потерпишь поражение.
   -- Пока недурно, -- согласился Чарли, когда я остановился, чтобы перевести дыхание.
   -- Все это очень хорошо, -- гордо продолжал я. -- Итак, ты небрежной походкой отправишься в город, но лишь только пристань скроется из виду, беги со всех ног к Дэну Мелони. Бери его лошадку и кати по проселочной дороге в Валлехо. Дорога превосходная, и ты успеешь домчаться до Валлехо, пока Деметриос будет бороться с ветром.
   -- Ну относительно лошади поговорим завтра утром, -- сказал Чарли, утверждая мой измененный план.
   -- Послушай-ка, -- сказал он немного спустя, в свою очередь расталкивая меня, когда я уже спал как убитый.
   Я слышал, как он посмеивался в темноте.
   -- Послушай, мальчуган, а не кажется ли тебе, что это совсем новость -- рыбачий патруль верхом на лошади!
   -- Изобретательность, -- ответил я. -- Как раз то, что ты постоянно проповедуешь: опережай мыслью твоего противника и ты победишь его.
   -- Хе-хе, -- смеялся он. -- А если к мысли прибавить резвую лошадку, тут противнику совсем плохо придется, не будь я твой покорный слуга Чарли Ле Грант.
   -- Только управишься ли ты один с лодкой? -- спросил он в пятницу. -- Не забывай, что мы наладим большой парус.
   Я с таким жаром стал защищать свое умение править, что он перестал говорить об этом. Но в субботу он предложил мне снять с заднего лика целый холст. Разочарование, отразившееся на моем лице, заставило его передумать -- я тоже гордился своим умением управлять парусной лодкой и страстно желал выйти один под большим парусом и пуститься по Каркинезскому заливу в погоню за убегающим греком.
   Настало воскресенье, появился, конечно, и Деметриос Контос. Воскресенье и Деметриос были неразлучны. У рыбаков вошло в привычку появляться на пароходной пристани, приветствовать Димитриоса и насмехаться над нашим поражением. Деметриос, как всегда, спустил парус в двухстах ярдах от пристани и выбросил пятьдесят футов гнилой сети.
   -- Я думаю, что эта глупость будет продолжаться до тех пор, пока у него не кончится старая сеть, -- пробормотал Чарли с намерением, чтобы его услышали греки.
   -- Тогда ми давать ему мой старый сетка, -- быстро и насмешливо сказал один из греков.
   -- А мне все равно, -- ответил Чарли. -- У меня тоже есть где-то старая сеть. Если он придет и попросит, я могу дать ему.
   Все расхохотались, так как думали, что могут позволить себе добродушно пошутить с человеком, так глупо попавшимся, как Чарли.
   -- Ну, прощай, мальчуган, -- крикнул мне Чарли минуту спустя. -- Я пойду в город к Мелони.
   -- А я могу выйти в лодке? -- спросил я.
   -- Если хочешь, ступай, -- ответил он, повернулся и медленно направился к городу.
   Деметриос вынул из своей сети двух больших лососей, и я прыгнул в лодку. Рыбаки с шутками толпились вокруг, и когда я начал поднимать парус, на меня посыпались коварные советы. Они предлагали друг другу самые смелые пари, утверждая, что я обязательно поймаю Деметриоса, а двое из них, войдя в роль судей, торжественно попросили разрешения отправиться со мной, чтобы посмотреть, как я это сделаю.
   Но я не торопился, чтобы дать Чарли побольше времени, и только тогда, когда я был уже уверен, что Чарли сидит верхом на маленькой лошадке Дэна Мелони, я отчалил от пристани и поднял большой парус. Порыв ветра сразу наполнил его, и лодка, накренившись на правый борт, зачерпнула ведра два воды. Это случается и с самыми хорошими матросами на маленьких лодках. Меня все же осыпали саркастическими замечаниями, точно я оказался повинен невесть в чем.
   Когда Деметриос увидел, что в патрульной лодке только один человек и что это мальчишка, он решил поиграть со мной. Подпустив меня футов на пятнадцать, он сделал короткий галс и вернулся к пароходной пристани кружить и лавировать, к великому удовольствию своих друзей. Я ни на шаг не отставал от него и повторял все его маневры, хотя для меня это было очень опасно при таком ветре и с таким парусом, как мой.
   Он рассчитывал, что ветер, отлив и сильное волнение погубят меня. Но я был в приподнятом настроении и никогда в жизни не управлял лодкой так хорошо, как в этот день. Меня охватило возбуждение, ум мой быстро работал, руки ни разу не дрогнули, и я чутьем угадывал те тысячи мелочей, о которых хороший лодочный матрос должен думать ежесекундно.
   Вместо меня сам Деметриос чуть не потерпел крушение. Что-то случилось у него со снастями, и я быстро нагнал его. Очевидно, какая-то неожиданность встревожила его. Деметриос перестал играть со мной и пошел по пути в Валлехо. К большой моей радости, я заметил, что могу идти немного круче к ветру, чем он. Ему, очевидно, был теперь необходим помощник. Зная, что нас разделяет всего несколько футов, он не решался оставить руль и пройти на середину лодки и спустить гафель.
   Опасаясь на этот раз взять круто к ветру, как делал он это раньше, Деметриос стал понемногу отдавать шкот и полегоньку травить его, чтобы уйти от меня. Я позволил ему опередить себя, пока шел против ветра, но затем стал нагонять его. Когда я приблизился, он притворился, что переходит на другой галс. Тогда я отдал шкот, чтобы обогнать его. Но это была только хитрая уловка, и он тотчас же снова перешел на прежний курс, а я поспешно стал наверстывать потерянное расстояние.
   Разумеется, Деметриос управлял лодкой гораздо искуснее меня. Мне часто казалось, что я вот-вот настигну его, но он проделывал ловкий маневр и ускользал от меня из-под носа. Ветер становился все сильнее, и мы оба должны были внимательно следить за тем, чтобы не перевернуться. Моя лодка держалась только благодаря лишнему балласту. Я сидел скорчившись у наветренного борта и держал в одной руке руль, а в другой -- шкот; так как шкот был только один раз обернут вокруг шпиля, то при сильных порывах ветра мне часто приходилось отдавать его. Из-за этого парус выводился из ветра, и я отставал от грека. Единственным утешением было то, что и Деметриосу приходилось прибегать часто к тому же маневру.
   Сильный отлив, мчавшийся по Каркинезскому проливу против ветра, поднимал огромные свирепые волны, и они постоянно перекатывались через мою лодку. Я промок насквозь, и даже парус был подмочен. Один раз мне удалось перехитрить Деметриоса, и нос моей лодки ударился в середину его судна. Если бы у меня был теперь в лодке товарищ! Прежде чем я успел перебраться на нос, грек оттолкнул мою лодку веслом и насмешливо смотрел на меня.
   Мы находились как раз у выхода из пролива, где море всегда бывает особенно бурно. Здесь смешиваются воды Каркинезского и Валлехского проливов, как бы набегая друг на друга. Первый несет весь бассейн реки Напа, а во второй впадают все воды Сьюисанской бухты и рек Сакраменто и Святого Иоакима. Там, где сталкиваются эти огромные массы воды, всегда происходит сильное волнение. К тому же на этот раз в заливе Сан-Пабло, на расстоянии пятнадцати миль отсюда, бушевал сильный шторм. Неслись огромные волны, образуя водовороты и кипучие бездны. Волны вздымались со всех сторон, обрушиваясь на нас одинаково часто как с подветренной, так и с наветренной стороны. И, врываясь в это безумие расходившихся стихий, гремели огромные дымящиеся валы из залива Сан-Пабло.
   Я был в таком же диком возбуждении, как и воды, плясавшие вокруг меня. Лодка шла великолепно, поднимаясь и опускаясь на волнах, точно беговая лошадь. Я с трудом сдерживал радость, властно охватывавшую меня. Огромный парус, воющий ветер, бушующие волны, ныряющая лодка, и я, пигмей среди всего этого, управлял стихиями, мчался среди них и над ними, торжествующий, как победитель.
   И вот тогда, когда я несся, словно герой, моя лодка получила страшный удар и сразу остановилась. Меня бросило вперед, а затем на дно. Когда я вскочил на ноги, я увидел мелькнувший в волнах зеленоватый, покрытый раковинами предмет и узнал в нем чудовище всех моряков -- затонувшую сваю. От нее нет спасения. Размокшая свая плывет как раз под поверхностью, и заметить ее своевременно при сильном волнении невозможно.
   Весь нос лодки был, очевидно, раздавлен, потому что через несколько секунд лодка наполнилась водой. Затем нахлынули две-три волны и лодка стала тонуть, увлекаемая на дно тяжелым балластом. Все это произошло так быстро, что я запутался в парусе и очутился под водой. Когда, едва не задохнувшись, я вынырнул на поверхность, от весел не было и следа: их, должно быть, унесло бурным течением. Я увидел, что Деметриос Контос смотрит на меня, и услышал его насмешливый голос, кричавший мне что-то. Он продолжал держаться своего курса, оставляя меня на гибель. Мне осталось только пуститься вплавь, но я могу продержаться, конечно, не больше нескольких минут. Задерживая дыхание и работая руками, я ухитрился стащить с себя в воде тяжелые морские сапоги и куртку. Но и сбросив с себя лишнюю тяжесть, я продолжал задыхаться и скоро сообразил, что самое трудное не плыть, а дышать во время бури.
   Волны били, кидали меня, покрывали с головой, душили, захлестывая глаза, нос и рот. Какие-то странные тиски сжимали мне ноги и тянули вниз, чтобы снова выбросить наверх в кипящем водовороте; и когда, напрягая все силы, я готовился перевести дыхание, огромный вал вдруг обрушивался на меня и я глотал вместо воздуха соленую воду.
   Я не мог дольше держаться. Я уже дышал водою, а не воздухом, я тонул. Сознание покидало меня, голова кружилась. Я судорожно боролся, побуждаемый инстинктом, и барахтался в полубессознательном состоянии, как вдруг почувствовал, что кто-то тянет меня за плечо через борт лодки.
   Некоторое время я лежал поперек скамьи, на которую меня бросили лицом вниз, и изо рта моего выливалась вода. Немного погодя, все еще чувствуя себя слабым, я повернул голову, чтобы посмотреть, кто был моим спасителем. И тут я увидел, что на корме со шкотом в одной руке и румпелем в другой сидит собственной персоной Деметриос Контос и, усмехаясь, кивает мне. Он хотел было оставить меня тонуть -- как он сам рассказывал после, -- но лучшая часть его существа одержала победу и послала назад ко мне.
   -- Как твое дело, хорошо? -- спросил он.
   Я попытался изобразить губами "да" -- голосом я не мог издать ни звука.
   -- Ты хорошо правил лодка, -- сказал он, -- хорошо, как мужчина.
   Комплимент Деметриоса Контоса был большой похвалой, и я очень оценил это, хотя в ответ мог только наклонить голову.
   Больше мы не разговаривали, потому что я старался прийти в себя, а Деметриос Контос был занят лодкой. Он причалил к Валлехской пристани, привязал лодку и помог мне выйти. Когда мы оба стояли на пристани, из-за кольев, на которых сушились сети, вышел Чарли и опустил руку на плечо Деметриоса Контоса.
   -- Он спас мне жизнь, Чарли, -- запротестовал я, -- его нельзя теперь арестовывать.
   На лице Чарли появилось ненадолго выражение нерешительности, но тотчас же исчезло; так бывало всегда, когда он принимал какое-нибудь решение.
   -- Не могу ничем помочь тут, -- сказал он ласково, -- я не могу отступить от своего долга, а мой долг арестовать его. Сегодня воскресенье, а в его лодке два лосося, которых он поймал. Как же мне поступить?
   -- Но он спас мне жизнь, -- настаивал я, не находя другого довода.
   Лицо Деметриоса Контоса потемнело от гнева, когда он понял решение Чарли. По его разумению, с ним поступили несправедливо. Лучшая часть его простой натуры восторжествовала, он совершил великодушный поступок, спас беспомощного врага, и в благодарность за это враг тащил его теперь в тюрьму.
   Когда мы с Чарли возвращались в Бенишию, мы оба были в дурном настроении. Я стоял за дух закона, а не за букву его, а Чарли стоял за букву. Он считал, что иначе он поступить не мог. Закон говорил, что в воскресенье нельзя ловить лососей. Он был патрульным, и его долг следить за исполнением закона. Он должен это делать. Он исполняет свой долг, и совесть его чиста. А мне его поступок казался несправедливым, и я чувствовал жалость к Деметриосу Контосу.
   Через два дня мы отправились в Валлехо на суд. Я должен был явиться в качестве свидетеля. Это была самая отвратительная минута, какую мне когда-либо в жизни приходилось испытывать. Я показал, стоя на месте свидетеля, что видел, как Деметриос поймал двух лососей, с которыми его задержал Чарли.
   Деметриос взял адвоката, но дело его было безнадежно. Присяжные совещались четверть часа и вынесли ему обвинительный вердикт. Судья приговорил его к уплате штрафа в сто долларов или к тюремному заключению на пятьдесят дней. Тогда Чарли подошел к секретарю суда.
   -- Я хочу уплатить этот штраф, -- сказал он, кладя на стол пять золотых монет по двадцать долларов. -- Это... это одно, что можно сделать, мальчуган, -- пробормотал он, обращаясь ко мне.
   Глаза у меня стали влажными, и я схватил его за руку.
   -- Я хочу заплатить... -- начал я.
   -- Заплатить половину? -- прервал он. -- Конечно, я так и думал, что ты заплатишь свою половину.
   Между тем адвокат сообщил Деметриосу, что Чарли помимо штрафа уплатил также и следуемое адвокату вознаграждение.
   Деметриос подошел к Чарли и пожал ему руку, причем вся его горячая южная кровь бросилась ему в лицо. Не желая, чтобы мы превзошли его в великодушии, он сказал, что хочет сам заплатить и штраф, и адвокату, и едва не вспылил, когда Чарли не согласился на это.
   Этот поступок Чарли, как мне кажется, больше, чем что-либо другое, внушил рыбакам уважение к закону. Чарли высоко поднялся в их уважении, и я получил свою долю славы, как мальчик, который умеет управлять лодкой. Деметриос Контос не только никогда больше не нарушал закона, но сделался нашим приятелем и при случае часто посещал Бенишию, чтобы поболтать с нами.
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru