Лондон Джек
Ошибка мироздания

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The Mistake of Creation.
    Перевод В. Оречкиной (1925).

Джек Лондон

Ошибка мироздания

Из сборника "Смок и Малыш"

The Mistake of Creation (1911)

Перевод В. Оречкиной

   Лондон Д. Собрание повестей и рассказов (1911--1916): М., "Престиж Бук", 2011.
  

I

   -- Хо! -- прикрикнул Смок на собак, налегая всем телом на шест, чтобы остановить сани.
   -- Ну, что случилось? -- пробурчал Малыш. -- Вода подо льдом, что ли?
   -- Вода не вода, а ты взгляни на тропу направо, -- ответил Смок. -- Я-то думал, что в этой местности никто не зимует.
   Остановившись, собаки легли в снег и начали выгрызать кусочки льда, застрявшие у них между пальцами. Пять минут назад лед этот был водой. Животные провалились сквозь пленку запорошенного снегом льда, затянувшего весеннюю воду, которая просочилась с берега и выступила на поверхность трехфутовой ледяной коры, сковывавшей Нордбеску.
   -- Первый раз слышу, что в верховьях Нордбески есть люди, -- сказал Малыш, уставившись на еле видимый под двухфутовой снеговой пеленой след, который пересекал русло Нордбески и терялся в устье небольшого ручья, впадавшего в реку с левой стороны. -- Может, тут проходили охотники со своей добычей?
   Смок, не снимая рукавиц, разбросал руками легкий снег, остановился, подумал, посмотрел, снова принялся за очистку следа и снова остановился.
   -- Нет, -- решительно произнес он. -- Тут ходили вверх и вниз по ручью, но последний раз определенно вверх. Эти люди, кто бы они ни были, и сейчас еще находятся здесь, вблизи, но по тропе уже несколько недель никто не проходил. Но что их тут держит? Вот что я хотел бы знать.
   -- А я бы хотел знать, где мы сегодня будем ночевать, -- сказал Малыш, с тоской глядя на юго-запад, где постепенно начинали сгущаться вечерние сумерки.
   -- Давай поднимемся вверх по ручью, по этому следу, -- предложил Смок. -- Там много хвороста. Мы можем разбить там лагерь.
   -- Лагерь, конечно, разбить можно, но если мы не хотим умереть с голоду, то должны спешить, насколько хватит сил, и не сбиваться в сторону.
   -- Мы найдем что-нибудь на этом ручье, -- настаивал Смок.
   -- Но посмотри на наши запасы! Посмотри на собак! -- воскликнул Малыш. -- Посмотри на... Ну, да ладно, к черту! Все равно ты сделаешь по-своему.
   -- Мы и дня на этом не потеряем, -- сказал Смок. -- Пройдем лишнюю милю, не больше.
   -- Люди погибали и из-за лишней мили, -- возразил Малыш, с мрачным и покорным видом качая головой. -- Ну что ж, поедем искать себе беду. Вставайте вы, бедняги колченогие, ну, вставайте! Хо! Брайт! Хо!
   Вожак повиновался, и вся запряжка лениво поплелась по рыхлому снегу.
   -- Хо! -- крикнул Малыш. -- Надо утоптать дорогу.
   Смок достал из саней лыжи, подвязал их к своим мокасинам и вышел вперед, чтобы расчистить и утоптать собакам путь.
   Работа была не из легких. И люди и собаки уже много дней шли на голодном пайке, а потому запас сил у них был невелик. Шли они руслом реки, но русло было так круто, что они с величайшим трудом преодолевали подъем, точно карабкались на высокую гору.
   Скоро высокие прибрежные скалы сдвинулись до такой степени, что путники оказались как бы на дне узкой котловины, в которой благодаря высоким отвесным утесам царил полумрак.
   -- Настоящая ловушка, -- сказал Малыш. -- Все вместе очень гнусно. Тут что-то неладно. Наверняка наживем беду.
   Смок ничего не ответил, и в течение получаса они прокладывали себе путь в полном молчании. Наконец Малыш не вытерпел:
   -- Ну и дела! Сплошная мерзость! И если ты хочешь выслушать меня, я скажу тебе, что из всего этого получится.
   -- Говори, -- сказал Смок.
   -- Так вот, мое предчувствие говорит мне, что мы не выберемся из этой дыры много-много дней: мы наживем себе беду и надолго здесь застрянем.
   -- Ну а что говорит твое предчувствие насчет еды? -- мрачно спросил Смок. -- Ведь продовольствия-то у нас припасено значительно меньше, чем на "много-много дней".
   -- Насчет продовольствия не знаю. Думаю, что обойдемся. Но одно я скажу тебе, Смок, прямо и открыто: я съем любую собаку из нашей упряжки, кроме Брайта. На Брайте я остановлюсь.
   -- Не вешай носа, -- ухмыльнулся Смок. -- Мне везет, и мое счастье работает и сверхурочно. Собак есть не придется, я в этом уверен. Будут ли это олени, или лоси, или жареные перепела, -- но только мы все разжиреем.
   Малыш фыркнул с невыразимым презрением. И еще на четверть часа водворилось молчание.
   -- Ну вот, кажется, начинаются неприятности, -- заметил Смок, останавливаясь и пристально вглядываясь в какой-то предмет, лежащий в стороне от заметенного снегом следа.
   Малыш оставил шест, присоединился к Смоку, и через минуту оба с недоумением смотрели на человеческое тело, лежащее около тропинки.
   -- Упитанный, -- промолвил Смок.
   -- Посмотри на его губы, -- заметил Малыш.
   -- Тверд, как кочерга, -- сказал Смок. Он поднял руку трупа -- та не согнулась и потащила за собой все тело.
   -- Если потрясти его, он рассыплется на кусочки, -- заметил Малыш.
   Окоченелый труп лежал на боку. Так как он не был заметен снегом, то можно было заключить, что лежал он тут очень недолго.
   -- Три дня тому назад шел сильный снег, -- прибавил Малыш. Смок кивнул, склонился над трупом и, перевернув его лицом кверху, указал на огнестрельную рану в виске. Потом посмотрел по сторонам и мотнул головой на валявшийся в снегу револьвер.
   Пройдя сто ярдов, они наткнулись на второй труп, лежащий ничком на дороге.
   -- Две вещи ясны для меня, -- сказал Смок. -- Оба покойника -- толстые. Значит, голода не было. И в то же время им сильно не повезло, иначе они бы не покончили с собой.
   -- Если только они покончили с собой, -- заметил Малыш.
   -- В этом я не сомневаюсь. Тут нет ничьих следов, кроме их собственных, и притом оба обожжены порохом. -- Смок оттащил труп в сторону и носком мокасина вырыл револьвер, вдавленный в снег тяжестью тела. -- Вот чье это дело! Говорил я тебе, что мы найдем что-нибудь!
   -- Пока что мы еще не много узнали. И с чего это два таких жирных молодца покончили с собой?
   -- Знай мы это, для нас было бы ясно и все остальное, -- ответил Смок. -- Едем дальше, смеркается.
   Было уже совершенно темно, когда Смок задел лыжами еще один труп и тотчас же упал поперек саней, на которых лежал второй. Вытряхнув снег из-за ворота, он зажег спичку, и они увидели третий труп, завернутый в одеяло и лежавший на краю наполовину вырытой могилы. Прежде чем спичка погасла, они увидели еще с полдюжины могил.
   -- Бррр! -- содрогнулся Малыш. -- Лагерь самоубийц. И каких упитанных! По-моему, тут все до одного перемерли.
   -- Нет, взгляни-ка вон туда. -- Смок показал на мерцающий вдали огонек. -- А вон еще один и еще. Идем! Да поскорее!
   Больше трупов не было, и через несколько минут они добрались по хорошо утоптанной дороге до лагеря.
   -- Да это прямо поселок, -- прошептал Малыш. -- Тут не меньше двадцати хижин и ни одной собаки. Странно!
   -- В этом-то и разгадка, -- возбужденным шепотом ответил Смок. -- Это экспедиция Лоры Сибли. Помнишь, они прошлой осенью поднялись вверх по Юкону на "Порт-Тоунсенде"? Они прошли мимо Доусона не останавливаясь. Пароход высадил их, по-видимому, у устья ручья.
   -- Вспоминаю. Это были мормоны.
   -- Нет, вегетарианцы! -- Смок усмехнулся в темноте. -- Они не едят мяса и не ездят на собаках.
   -- Что мормоны, что вегетарианцы -- все едино. А на золото и их потянуло. Лора Сибли обещала доставить их прямехонько на то место, где все они станут миллионерами.
   -- Верно. Она у них ясновидящая -- у нее были разные видения и все такое. А я думал, что они поднялись по Норденшельду.
   -- О! Послушай-ка!
   Малыш испуганным жестом схватил Смока за руку, и оба стали прислушиваться к хриплому, протяжному стону, доносившемуся из какой-то хижины. Не успев затихнуть, он был подхвачен другим, потом третьим, -- этот вой производил чудовищное, кошмарное впечатление.
   -- Бррр! -- содрогнулся Малыш. -- Меня положительно воротит от этого воя. Зайдем, посмотрим, в чем тут дело.
   Смок постучался в дверь первой освещенной хижины и, услышав: "Войдите", шагнул через порог вместе с Малышом. Это была простая бревенчатая хижина со стенами, законопаченными мхом, и земляным полом, посыпанным опилками и стружками. Свет керосиновой лампы позволил им разглядеть четыре койки; три из них были заняты людьми, которые перестали стонать и уставились на пришельцев.
   -- Что с вами? -- обратился Смок к одному из них, лежащему под одеялом, которое не могло скрыть его широких плеч и мощной мускулатуры, странно контрастировавших со страдальческим выражением глаз и впалыми щеками. -- Оспа, что ли?
   В ответ человек показал на свой рот и с трудом разжал черные, распухшие губы. Смок невольно отшатнулся.
   -- Цинга, -- шепнул он Малышу.
   Человек на койке подтвердил этот диагноз кивком.
   -- Еды много? -- спросил Малыш.
   -- Да, -- раздался голос с другой койки. -- Угощайтесь! Еды сколько угодно. В хижине напротив никого нет. Склад дальше -- все прямо. Ступайте туда.
  

II

   Во всех хижинах, в которых Смок и Малыш побывали за ночь, они натыкались на точно такое же зрелище. Цинга поразила весь лагерь. В экспедиции принимали участие двенадцать женщин, но Смоку и Малышу удалось увидеть только некоторых из них. В лагере сначала было девяносто три человека, мужчин и женщин. Десять из них умерли, а двое недавно исчезли. Смок сообщил о своей находке и выразил изумление по поводу того, что никто из участников экспедиции не потрудился пройти это ничтожное расстояние и найти их. Больше всего поражала беспомощность этих людей.
   Их хижины были загажены до последней степени. На грубо сколоченных столах стояли немытые тарелки. Никто не помогал друг другу. Все невзгоды одной какой-нибудь хижины касались только ее обитателей. Они Ддже перестали хоронить покойников.
   -- Прямо гнусность, -- сказал Смок Малышу. -- Видал я лодырей и бродяг, но никогда не встречал их сразу в таком количестве. Ты слышал, что они говорят? Они за все время ни разу не пошевелились. Держу пари, что они ни разу даже не помылись. Неудивительно, что они схватили цингу.
   -- Но ведь вегетарианцы как будто не болеют цингой, -- заметил Малыш. -- Говорят, это удел питающихся соленым мясом. А они не едят мяса -- ни соленого, ни свежего, ни сырого, ни вареного -- словом, никакого.
   Смок покачал головой:
   -- Знаю. Цингу именно и лечат вегетарианской диетой. Никакие другие лекарства не помогают. Овощи, в особенности картофель, -- вот единственное противоядие. Но не забывай одного, Малыш: мы имеем дело не с теорией, а с жизнью. Факт налицо -- эти травоядные схватили цингу.
   -- Должно быть, заразная штука?
   -- Нет, на этот счет доктора точно осведомлены. Микроба цинги нет. Ею нельзя заразиться. Насколько я понимаю, она вызывается изменением состава крови. Дело не в том, что они ели, а в том, чего они не ели. Человек заболевает цингой от недостатка какого-то химического вещества в крови, и вещество это добывается не из порошков и микстур, а из овощей.
   -- Но ведь эти люди ничего не едят, кроме травы, -- пробурчал Малыш. -- А травы-то у них было по уши. Стало быть, ты ошибаешься, Смок. Ты строишь теории, а жизнь начисто опровергает их. Цинга заразна, и они подхватили ее все до одного, и притом основательно. И мы с тобой тоже заболеем, если застрянем здесь. Бррр! Я уже чувствую, как эта дрянь заползает в меня.
   Смок скептически рассмеялся и постучал в дверь очередной хижины.
   -- По-моему, тут та же история, -- сказал он. -- Зайдем. Надо все выяснить.
   -- Что вам надо? -- послышался резкий женский голос.
   -- Видеть вас, -- ответил Смок.
   -- Кто вы такие?
   -- Два врача из Доусона, -- не задумываясь, выпалил Малыш, за что и был наказан сильным толчком в бок, нанесенным ему локтем Смока.
   -- Нам не нужны врачи, -- сказала женщина резким, прерывистым голосом, в котором слышались боль и раздражение. -- Идите себе своей дорогой. Спокойной ночи. Мы не верим врачам.
   Смок сбил засов, распахнул дверь и, войдя, поднял фитиль в тусклой керосиновой лампе, чтобы лучше видеть. Четыре женщины, лежавшие на четырех койках, перестали стонать и уставились на вошедшего. Две из них были молодые, с тонкими чертами лица; третья -- пожилая и очень полная. А четвертая -- та, что, по-видимому, говорила со Смоком, -- была самым худым и хрупким образцом человеческой породы, какой ему когда-либо приходилось видеть. Он тотчас же сообразил, что это и есть Лора Сибли, пророчица и ясновидящая, организовавшая экспедицию в Лос-Анджелесе и приведшая ее в этот лагерь смерти на Нордбеске. Явно неприязненно отвечала она на расспросы Смока. Лора Сибли не верила в медицину. В дополнение ко всем ее мукам она почти перестала верить и в самое себя.
   -- Почему вы не послали за помощью? -- поинтересовался Смок, когда она замолчала, утомленная своей первой тирадой. -- На реке Стюарт есть поселок. А до Доусона всего восемнадцать дней пути.
   -- А Эмос Вентворт почему не пошел? -- спросила она; в голосе ее звучала ярость, граничившая с истерикой.
   -- Не знаю этого джентльмена, -- ответил Смок. -- А что же он делал?
   -- Ничего. Он один не схватил цингу. А почему он не заболел? Я скажу вам. Нет, не скажу. -- Она сжала губы такие тонкие и прозрачные, что Смоку показалось, будто он видит за ними зубы и десны. -- Да и пойди он даже -- какой был бы толк? Я-то ведь знаю. Я не дура. Наши склады набиты фруктовым вареньем и консервами из овощей. Мы защищены от цинги лучше любого поселка на Аляске. Нет таких консервированных овощей, нет таких фруктов, которых бы у нас не было, и притом в громадном количестве.
   -- Вот ты и попался, Смок! -- возликовал Малыш. -- Вот тебе факты, а не теория. Ты говоришь -- лечение овощами. Овощи налицо, а где лечение?
   -- Сам ничего не понимаю, -- признался Смок. -- А между тем на всей Аляске не найти подобного. Я видел цингу -- сколько угодно отдельных случаев; но мне в жизни не приходилось видеть, чтобы целый поселок болел ею, и притом в такой тяжелой форме. Так или иначе, мы должны помочь этим людям, чем можем. Но сперва нам надо устроиться и позаботиться о собаках. Утром увидимся, э-э-э... миссис Сибли.
   -- Мисс Сибли, -- отрезала она. -- И вот что, молодой человек. Если вы вздумаете соваться к нам в хижину с какими-нибудь лекарскими снадобьями, я накормлю вас дробью.
   -- Приятная дамочка -- эта божественная прорицательница, -- рассмеялся Смок, пробираясь вместе с Малышом в темноте к пустой хижине, рядом с той, которую они посетили первой.
   Вероятно, в ней еще недавно жили два человека, -- быть может, как раз те самоубийцы, которых они нашли на дороге. Они перерыли склад и нашли баснословное количество всевозможных продуктов в консервированном, сушеном, печеном, сгущенном и стерилизованном виде.
   -- И с чего им только вздумалось болеть цингой? -- спрашивал Малыш, тыча пальцем в пакеты с яичным порошком и сухими грибами. -- Взгляни-ка сюда! А вот это! -- Он вытащил несколько жестянок с томатами, с различной крупой и бутылки с оливками. -- И божественная следопытка тоже схватила цингу! Что ты на это скажешь?
   -- Психопатка, а не следопытка, -- поправил Смок.
   -- Следопытка, -- повторил Малыш, -- разве не привела она сюда, в этот ад, всю свою экспедицию? Нашла она же путь сюда.
  

III

   Встав на следующее утро с рассветом, Смок встретил человека, тащившего нагруженные дровами сани. То был маленький, чистенький, подвижный человек, шагавший очень быстро, несмотря на тяжелый груз. Смок сразу же почувствовал к нему неприязнь.
   -- Что с вами? -- спросил он.
   -- Ничего, -- ответил человек.
   -- Я вижу, что ничего, -- сказал Смок. -- Потому-то и спрашиваю. Вы -- Эмос Вентворт. Почему, скажите на милость, вы не схватили цинги, как все прочие?
   -- Потому что я работал, -- последовал быстрый ответ. -- Никто из них не заболел бы цингой, если бы они дышали свежим воздухом и занимались чем-нибудь. А они что делали? Ворчали, жаловались на холод и долгие ночи, тяжелую работу, болезни и вообще на все на свете. Они валялись на кроватях до тех пор, пока не распухли так, что теперь уж и встать не могут. Вот вам и все. Посмотрите на меня. Я работал. Идемте ко мне в хижину.
   Смок последовал за ним.
   -- А ну, посмотрите. Чистенько, а? Попробуйте подкопаться. Как стеклышко! Если бы я не боялся упустить тепло, я бы не держал на полу этих опилок и стружек, -- но зато уж они чистые, будьте уверены. А вы бы посмотрели на пол в их берлогах! Хлев, да и только! А я ни разу не ел с немытой тарелки. Нет-с, сударь! Работать надо было, я работал -- и у меня нет цинги. Вот вам и вся премудрость, -- зарубите ее себе на носу.
   -- Да, можно сказать, вы попали в точку, -- подтвердил Смок. -- Но я вижу только одну койку. Отчего такая необщительность?
   -- Так мне больше нравится. Легче прибирать за одним, чем за двумя, -- вот и все. Лентяи и лодыри! Неудивительно, что они схватили цингу.
   Все, что он говорил, было вполне резонно, и все-таки Смок не мог отделаться от чувства неприязни к этому человеку.
   -- А что против вас имеет Лора Сибли? -- внезапно спросил он.
   Эмос Вентворт быстро взглянул на него.
   -- Она помешанная, -- возразил он. -- Впрочем, мы все помешанные. Но да избавит меня небо от помешанных, которые не хотят мыть тарелки и едят с грязных. А такова вся их банда.
   Несколько минут спустя Смок беседовал с Лорой Сибли, которая с помощью двух палок умудрилась доползти до его хижины.
   -- Почему вы сердитесь на Вентворта? -- спросил он, неожиданно переменив тему разговора.
   Вопрос этот застал ее врасплох.
   Ярость вспыхнула в ее зеленых глазах, исхудалое лицо на мгновение исказилось, а искусанные губы дрогнули, словно она собиралась заговорить. Но только какое-то невнятное бормотание, какое-то всхлипывание сорвалось с ее губ: чудовищным усилием воли она сдержалась.
   -- Потому что он здоров, -- прохрипела она. -- Потому что у него нет цинги. Потому что он эгоистичен до последней степени. Потому что он пальцем не пошевелит, чтобы помочь кому-нибудь, и спокойно даст нам сгнить и умереть. Он это делает и сейчас. Ему и в голову не придет принести нам ведро воды или вязанку дров. Вот какой это зверь! Но пусть он будет осторожен! Вот и все. Пусть будет осторожен!
   Все еще задыхаясь и всхлипывая, она заковыляла обратно, а когда пятью минутами позже Смок вышел из хижины покормить собак, он увидел, что она входит в хижину Эмоса Вентворта.
   -- Здесь что-то неладно, Малыш, что-то неладно, -- многозначительно качая головой, сказал он своему компаньону, когда тот появился на пороге с помойным ведром в руках.
   -- Верно! -- весело откликнулся Малыш. -- И мы с тобой оба схватим эту штуку. Вот увидишь.
   -- Да я не о цинге говорю.
   -- А, так ты о божественной следопытке? Настоящий скелет. В жизни не видал я такой тощей женщины.
  

IV

   -- Работа сохранила нам с тобой здоровье, Малыш. Она сохранила здоровье Вентворту. А ты видел, во что превратило бездельничанье остальных? Стало быть, мы должны прописать этой хворой команде работу. Назначаю тебя старшей сиделкой.
   -- Кого? Меня? -- крикнул Малыш. -- Отказываюсь!
   -- Нет, ты не откажешься. Я буду тебе хорошим помощником, потому что нам предстоит нелегкая игра. Мы должны заставить их попотеть. Первым делом они похоронят покойников. Самых крепких больных -- в погребальную роту. Тех, что чуть послабее, -- за дровами; они валяются на койках, чтобы сэкономить топливо, -- и так далее, по степени здоровья. А потом -- сосновый чай. Они, вероятно, не слыхали о нем.
   -- Ну, кончено наше дело, -- осклабился Малыш. -- Не успеем мы рот раскрыть, как в нас всадят хороший заряд свинца.
   -- С этого-то мы и начнем, -- сказал Смок. -- Идем!
   В течение следующего часа был произведен обход всех двадцати с лишком хижин. Все патроны, все винтовки, ружья и револьверы были конфискованы.
   -- Эй, вы, калеки! -- провозглашал Малыш. -- Давайте сюда ваши самострелы! Они нам нужны.
   -- Кто это говорит? -- осведомились в первой хижине.
   -- Врачи из Доусона, -- ответил Малыш. -- Их слово -- закон. Ну, живо! И патроны тоже давайте.
   -- Зачем они вам?
   -- Чтобы отбить вооруженный отряд мясных консервов, наступающий со стороны ущелья. Кстати, заблаговременно предупреждаю вас о предстоящем вторжении соснового чая. Пошли дальше!
   Это было только начало. Уговорами, угрозами, а подчас и просто силой они согнали всех мужчин с коек и заставили их одеться. Смок отобрал самых крепких и сформировал из них погребальный отряд. Другому отряду было велено набрать хвороста для костра, при помощи которого в мерзлой земле были сделаны могилы. Еще один отряд был назначен на заготовку топлива и снабжение им хижин. Тем, кому состояние здоровья не позволяло работать на воздухе, было предложено подмести хижины и выстирать белье. Один из отрядов заготовил множество сосновых веток, и все печи были заняты под варку соснового чая.
   Но как Смок и Малыш ни бодрились, положение было, в сущности, чрезвычайно серьезное. По меньшей мере тридцать совершенно безнадежных больных никак нельзя было поднять с кровати, Смок и Малыш с отвращением и ужасом констатировали это. В хижине Лоры Сибли умерла женщина. Требовались решительные меры.
   -- Я не любитель избивать больных, -- говорил Малыш, угрожающе стискивая кулаки. -- Но если это принесет пользу, я способен размозжить им черепа. И в чем вы все нуждаетесь, проклятые лодыри, так это в основательной взбучке! Ну, вылезайте и напяливайте вашу сбрую! Да поживей, а не то я прогуляюсь по вашим физиономиям!
   Больные роптали, вздыхали и ныли; слезы струились и замерзали у них на щеках во время работы.
   Когда к полудню вернулись рабочие отряды, их уже ожидал вкусный обед, состряпанный наиболее слабыми обитателями хижин под наблюдением и из-под палки Смока и Малыша.
   -- Будет, -- сказал Смок в три часа пополудни. -- Отчаливайте! Марш по койкам! Может, вы и чувствуете себя теперь погано, то это ничего -- завтра будет лучше. Лечение -- вещь неприятная, но я вас вылечу.
   -- Слишком поздно, -- ухмыльнулся Эмос Вентворт, следя за усилиями Смока. -- За них надо было приняться прошлой осенью.
   -- А ну-ка, пойдемте со мной, -- ответил Смок. -- Берите эти два ведра. Вы не больны.
   Они начали втроем ходить из хижины в хижину и вливали в каждого мужчину и каждую женщину по пинте соснового чая. Это оказалось нелегким делом.
   -- Вам бы следовало заметить с самого начала, что мы сюда пришли не шутки шутить, -- заявил Смок первому же больному, пытавшемуся воспротивиться и стонавшему сквозь стиснутые зубы. -- Подсоби-ка, Малыш. -- Смок схватил одной рукой пациента за нос, а другой стукнул его под ложечку так, что у того немедленно открылся рот.
   -- Ну, Малыш! Пошло!
   И действительно пошло -- под аккомпанемент воплей, плевков и фырканья.
   -- В следующий раз будет легче, -- утешал Смок жертву, принимаясь за очередной нос.
   -- Я бы охотнее выпил касторки, -- по секрету признался Малыш, готовясь проглотить собственную порцию. -- Великий Мафусаил! -- заявил он во всеуслышание и в назидание слушателям, проглотив горькое пойло. -- Всего-то одна пинта, а крепости в ней на целую бочку!
   -- Мы совершаем обход с сосновым чаем четыре раза в день, и каждый раз поим восемьдесят человек, -- заявил Смок Лоре Сибли. -- Так что вам от нас не спрятаться. Будете вы пить или мне придется взять вас за нос? -- Его большой и указательный пальцы красноречиво повисли над ее лицом. -- Это штука растительная, так что угрызений совести у вас не будет.
   -- Угрызений совести? -- фыркнул Малыш. -- Вот еще! Из-за такой-то прелести?
   Лора Сибли колебалась.
   -- Ну? -- решительно спросил Смок.
   -- Я... я... выпью, -- сказала она дрожащим голосом. -- Только поскорей.
   Вечером Смок и Малыш растянулись на своих койках разбитые, как после долгой и утомительной дороги.
   -- Я положительно чувствую себя больным, -- признался Смок. -- Они ужасно страдают. Но прогулка -- это единственное средство, которое я мог придумать. А раз прогулка, так уж основательная. Хоть бы один мешок сырого картофеля!
   -- Спаркинс больше не может мыть тарелки, -- сказал Малыш. -- Он потеет от боли. Он был так слаб, что мне пришлось уложить его обратно в кровать.
   -- Эх, если б у нас был сырой картофель! -- опять начал Смок. -- В этой консервированной дребедени не хватает чего-то существенного, чего-то главного. Из нее выпарена вся жизнь.
   -- И еще я готов держать пари, что парнишка Джонс из хижины Браунлоу не дотянет до утра.
   -- Да перестань! Не скули ты! -- взмолился Смок.
   -- Ведь нам же придется хоронить его, а? -- послышалось негодующее фырканье. -- Я тебе говорю, этот мальчишка совсем плох.
   -- Замолчи! -- сказал Смок.
   С соседней койки раздалось еще более негодующее фырканье, скоро сменившееся храпом, -- Малыш заснул.
  

V

   Утром не только Джонс был мертв: был найден повесившимся один из самых крепких мужчин, работавший в топливном отряде. Началась вереница кошмарных дней. В течение целой недели Смок, напрягая все силы, заставлял своих пациентов работать и пить сосновый чай. И все же ему приходилось освобождать их от работы то по одному, то по двое, а то и по трое. Он понял, что работа для цинготных -- последнее дело. Погребальная рота таяла с каждым днем, но трудилась не покладая рук -- на всякий случай было заготовлено около полудюжины могил.
   -- Худшего места для лагеря вы не могли найти? -- спросил Смок Лору Сибли. -- Посмотрите, как он расположен! На дне узкой котловины, выходящей на запад и восток. Даже в поддень солнце не поднимается выше скал. У вас, наверное, несколько месяцев не было солнца.
   -- Как я могла это знать?
   Смок пожал плечами:
   -- Вы должны были знать! Сумели же вы увести за собой сотню сумасшедших на золотые россыпи.
   Она злобно посмотрела на него и заковыляла прочь. Возвращаясь через несколько минут с осмотра пациентов, которые с оханьем и стонами собирали сосновые ветки. Смок увидел, что "прорицательница" входит в хижину Эмоса Вентворта, и последовал за нею. Подойдя к двери, он услышал ее стонущий и умоляющий голос.
   -- Только мне одной! -- клянчила она в тот момент, когда Смок вошел в хижину. -- Я никому не скажу.
   Оба испуганно и виновато посмотрели на вошедшего. Смок почувствовал, что наскочил на какую-то тайну -- на какую именно, он не мог понять, -- и проклинал себя за то, что не догадался подслушать у двери.
   -- Выкладывайте! -- резко скомандовал он.
   -- Что "выкладывайте"? -- мрачно переспросил Эмос Вентворт. А что именно "выкладывать" -- Смок-то и не мог сказать.
  

VI

   Положение становилось все страшней и страшней. В темной дыре ущелья, куда не проникало солнце, жуткий список покойников все увеличивался. Изо дня в день Смок и Малыш с дрожью в сердце осматривали друг другу рты и искали первые признаки болезни -- белый налет на деснах и на слизистой оболочке.
   -- С меня довольно, -- возвестил Малыш в один прекрасный вечер. -- Я как следует поразмыслил и решил, что с меня довольно. Надсмотрщиком за рабами я бы еще мог быть, но быть надсмотрщиком за калеками -- это мне не по нутру. Им с каждым днем становится хуже. Двадцать человек -- больше я не могу выгнать на работу. Сегодня вечером я позволил Джексону остаться в постели. Он готов был покончить с собой. Я видел -- это ему засело в голову. От работы никакой пользы.
   -- Я пришел к тому же, -- ответил Смок. -- Мы отпустим всех, за исключением двенадцати человек. А сосновый чай продолжать.
   -- Никакого толку.
   -- Я готов согласиться и с этим. Но ведь, во всяком случае, он и не вредит им.
   -- Еще одно самоубийство, -- возвестил Малыш на следующее утро. -- На этот раз Филиппс. Я уже несколько дней ждал этого.
   -- Мы работаем впустую, -- пробормотал Смок. -- А что бы ты предложил, Малыш?
   -- Кто? Я? У меня нет никаких предложений. Пусть все идет, как идет.
   -- Но ведь это значит, что они все перемрут! -- запротестовал Смок.
   -- Кроме Вентворта, -- буркнул Малыш, который уже давно разделял неприязнь своего товарища к этому человеку.
   Необъяснимый иммунитет Вентворта ставил Смока в тупик. Каким образом он один из всех избежал цинги? Почему Лора Сибли так ненавидит его? И вместе с тем заискивает перед ним, о чем-то молит его? О чем? Что он не хотел дать ей?
   Смок неоднократно делал попытки застигнуть Вентворта врасплох во время обеда. Единственное, что он заметил подозрительного, -- это подозрительное отношение самого Вентворта к нему. Тогда он взялся за Лору Сибли.
   -- Сырой картофель излечил бы всех, -- сказал он как-то прорицательнице. -- Я знаю. Я видел, как он действует.
   По ее глазам, загоревшимся сначала верой, а потом ненавистью, он понял, что напал на верный след.
   -- Почему вы не захватили на пароход хоть сколько-нибудь картофеля?
   -- Был у нас картофель. Но, поднявшись по реке, мы продали его в форте Юкон с большим барышом. У нас осталось много сушеной картошки, -- мы знали, что сушеная дольше хранится.
   -- И вы все продали? -- спросил Смок.
   -- Да. Откуда мы могли знать?
   -- А не осталось ли двух-трех мешков? Не завалились ли они где-нибудь на пароходе случайно?
   Она покачала головой, -- не совсем решительно, как ему показалось.
   -- А может быть, все-таки? -- настаивал он.
   -- Откуда мне знать? -- раздраженно ответила она. -- Я не заведовала провиантом.
   -- Стало быть, им заведовал Эмос Вентворт, -- немедленно сделал вывод Смок. -- Очень хорошо. Ну а каково ваше личное мнение -- так, между нами? Не думаете ли вы, что у Вентворта где-нибудь спрятан сырой картофель?
   -- Нет, безусловно, нет. Как мог бы он его спрятать?
   -- А может быть?
   Она только пожала плечами.
  

VII

   -- Вентворт -- свинья, -- был приговор Малыша, когда Смок поделился с ним своими подозрениями.
   -- И Лора Сибли тоже, -- прибавил Смок. -- Она убеждена, что у него есть картофель, но скрывает это от других и уговаривает его поделиться с нею.
   -- А он не дает, а? -- Малыш обрушил на человеческую подлость серию изысканнейших проклятий и остановился, чтобы перевести дух.
   Вечером, когда в лагере стонали и спали или стонали и не спали, Смок зашел в неосвещенную хижину Вентворта.
   -- Выслушайте меня, Вентворт, -- сказал он. -- Вот в этом мешочке у меня золотого песку на тысячу долларов. Я считаюсь в этой стране богачом и могу себе позволить подобную роскошь. Меня, кажется, тоже начинает пробирать. Суньте мне в руку сырую картофелину, и песок -- ваш. Получайте!
   Смок вздрогнул, когда Эмос Вентворт протянул в темноте руку и схватил золото. Смок услышал, как он рылся под одеялом, и почувствовал, что в руку ему сунули самую настоящую картофелину.
   Смок не стал ждать утра. В лагере было двое безнадежно больных, с минуты на минуту они ждали их смерти. Смок и Малыш направились в их хижину. Там они раздавили и растерли в чашке тысячедолларовую картофелину вместе с кожурой и приставшей к ней землей; получилась густая жидкость, и они вливали ее по нескольку капель на прием в жуткие черные дыры, бывшие когда-то ртами. Всю долгую ночь они сменяли друг друга, давая больным по каплям картофельный сок.
   К вечеру следующего дня в состоянии обоих больных произошла чудесная, просто невероятная перемена. А когда -- через сорок восемь часов -- весь картофельный сок вышел, они были уже вне опасности, хотя до полного излечения было еще далеко.
   -- Слушайте, что я сделаю, -- сказал Смок Вентворту. -- У меня есть кое-какое имущество в этой стране, и моя расписка ходит здесь как наличные деньги. Я дам вам по пятьсот долларов за картофелину, на общую сумму до пятидесяти тысяч долларов. Это выходит сто картофелин.
   -- А золотого песку у вас больше нет? -- осведомился Вентворт.
   -- Мы с Малышом наскребли все, что у нас было. Но, говоря откровенно, мы с ним стоим по меньшей мере два миллиона.
   -- У меня нет картофеля, -- сказал наконец Вентворт. -- Очень бы я хотел, чтобы он у меня был. Та картофелина, что я вам дал, была единственной. Я берег ее всю зиму на тот случай, если схвачу цингу. Я продал ее только для того, чтобы выбраться из этих краев.
   Несмотря на отсутствие картофельного сока, оба больных, к которым было применено "картофельное" лечение, продолжали поправляться. Положение же остальных все ухудшалось. На четвертое утро пришлось хоронить три страшных трупа. Малыш молча выполнил ужасную работу, которую считал хуже всякой пытки, а потом заявил Смоку:
   -- До сих пор ты все делал по-своему. Теперь мой черед.
   Он ринулся прямо в хижину Вентворта. О том, что там происходило, Малыш никогда не распространялся. Когда он вышел из хижины, с его ободранных кулаков сочилась кровь, но зато лицо Вентворта долго носило следы основательного избиения, а голова бессильно свисала набок на полупарализованной шее. Последнее находило свое объяснение в черных и синих отпечатках четырех пальцев на одной стороне его горла и одного сине-черного пятна на другой.
   Затем Смок и Малыш вместе вторглись в хижину Вентворта и, вышвырнув его в снег, перевернули в хижине все вверх дном. Лора Сибли лихорадочно помогала им искать.
   -- Вы-то, положим, ничего не получите, старуха, хотя бы мы нашли целую тонну, -- успокоил ее Малыш.
   Но их постигло не меньшее разочарование, чем прорицательницу. Они ничего не нашли, хотя изрыли весь пол.
   -- По-моему, его нужно поджаривать на медленном огне, пока он не заговорит, -- предложил Малыш.
   Смок неодобрительно покачал головой.
   -- Это убийство, -- продолжал Малыш. -- Он убивает этих бедняг так же, как если бы он попросту пробил им черепа.
   Прошел еще день, посвященный бдительному наблюдению за каждым движением Вентворта. Несколько раз, когда он с ведром в руках направлялся к ручью, они как бы случайно приближались к его хижине, и он каждый раз бежал обратно, не набрав воды.
   -- Картофель спрятан в хижине, -- сказал Малыш. -- Это так же верно, как то, что Вентворт -- свинья. Но где? Ведь мы же перетряхнули ее всю. -- Он встал и натянул рукавицы. -- Я найду картофель, хотя бы мне пришлось снести эту лачугу.
   Он взглянул на Смока. Смок сидел с застывшим, отсутствующим взглядом и не слушал его.
   -- Что с тобой? -- гневно спросил Малыш. -- Только не говори мне, что ты схватил цингу!
   -- Стараюсь вспомнить что-то.
   -- Что?
   -- Не знаю. В том-то и беда. Во всяком случае, что-то важное... Если бы только вспомнить!
   -- Слушай, Смок, не раскисай, пожалуйста, -- взмолился Малыш. -- Подумай обо мне. Плюнь ты на свои размышления. Идем, помоги мне свернуть эту лачугу. Я бы поджег ее, если бы не боялся изжарить нашу картошку.
   -- Есть! -- взревел Смок, вскакивая на ноги. -- Как раз это я старался вспомнить. Где жестянка с керосином? Я с тобой, Малыш! Картофель наш!
   -- Что я должен делать?
   -- Смотреть, что буду делать я, -- больше ничего, -- самодовольно усмехнулся Смок.
   Через несколько минут, при слабом зеленоватом мерцании северного сияния, приятели крались к хижине Эмоса Вентворта. Осторожно и бесшумно облили они керосином балки, обратив особое внимание на дверную и оконную рамы. Потом чиркнули спичкой и стали наблюдать, как разгорается пламя.
   Они увидели, как Вентворт выскочил из хижины, дико уставился на пламя и нырнул обратно.
   Не прошло и минуты, как он появился вновь, -- на этот раз медленно, согнувшись пополам под тяжестью мешка, вид которого не оставлял сомнений относительно его содержимого. Как два голодных волка, кинулись на него Смок и Малыш. Слева и справа обрушились на него два удара. Он упал под тяжестью своего мешка, который Смок тотчас же схватил обеими руками. В то же мгновение Вентворт обвил его колени и поднял к нему бледное, перекошенное лицо.
   -- Дайте мне дюжину, только дюжину! -- взвыл он. -- Полдюжины -- берите себе остальное! -- Он оскалил зубы и, охваченный слепой яростью, нагнул голову, чтобы укусить Смока за ногу, но тут же передумал и снова начал молить. -- Только полдюжины! -- скулил он. -- Только полдюжины! Я собирался отдать его вам завтра. Да, завтра! Так я решил. В них -- жизнь! Жизнь! Только несколько штук!
   -- Где другой мешок? -- рявкнул Смок.
   -- Я съел его, -- честно признался Вентворт. -- Этот мешок -- все, что осталось. Дайте мне хоть несколько штук. Можете взять остальное.
   -- Сожрал! -- взвизгнул Малыш. -- Целый мешок! А те бедняги подыхали без картофеля! Вот тебе! И еще! И еще! И еще! Свинья! Боров!
   После первого же удара Вентворт оторвался от колен Смока. Второй удар опрокинул его в снег. Но Малыш продолжал бить его ногами.
   -- Ногти на пальцах обломаешь, -- заметил Смок. Это было все, что он нашел нужным сказать.
   -- Я работаю пяткой, -- ответил Малыш. -- Обрати внимание. Я вгоню ему ребра в брюхо. Ну-ка, получай! Жалко, что на мне мокасины, а не сапоги. Ах ты, боров!
  

VIII

   В ту ночь в лагере никто не спал. Смок и Малыш обходили хижины, вливая чудотворный картофельный сок, по четверть ложки на прием, в жалкие, изуродованные рты больных. Они продолжали работать весь следующий день, сменяя друг друга.
   Больше не было умирающих. Самые безнадежные больные начали быстро поправляться. На третий день люди, неделями не встававшие с коек, выползли с костылями на свежий воздух. В тот день солнце, уже два месяца клонившееся к северу, в первый раз приветливо улыбнулось над хребтом ущелья.
   -- Ни одной штуки! -- говорил Малыш скулящему Вентворту. -- Цинга вас даже не коснулась. Вы съели целый мешок и застраховали себя от цинги на добрых двадцать лет. Познакомившись с вами, я начал понимать Бога. Я всегда удивлялся, почему он позволяет жить сатане. Теперь я понимаю. Он позволяет ему жить точно так же, как я позволяю жить вам. И все-таки это вопиющая несправедливость!
   -- И вот мой совет, -- сказал Смок Вентворту. -- Эти люди быстро поправляются. Через неделю мы с Малышом тронемся в путь, так что защищать вас будет некому, когда они примутся за вас. Снимайтесь отсюда. До Доусона восемнадцать дней пути.
   -- Собирай пожитки, Эмос, -- прибавил Малыш. -- Не то моя расправа покажется тебе безделицей по сравнению с тем, что сделают с тобой эти выздоравливающие.
   -- Джентльмены, выслушайте меня, молю вас, -- хныкал Вентворт. -- Я чужой в этих краях. Я не знаю здешних дорог. Я заблужусь. Позвольте мне ехать с вами. Я дам вам тысячу долларов, если вы позволите мне ехать с вами.
   -- Ладно, -- злорадно ухмыльнулся Смок. -- Если Малыш согласится.
   -- Кто? Я? -- Малыш выпрямился с величайшим усилием. -- Я -- ничтожество. Я -- червяк, гусеница, брат головастика, мухин сын. Я не боюсь и не стыжусь ничего, что ползает и копошится на земле. Но путешествовать с этой ошибкой мироздания? Отойди, человек! Меня тошнит.
   И Эмос Вентворт удалился, один как перст, волоча сани с продовольствием, рассчитанным до Доусона. Не успел он пройти милю, как его нагнал Малыш.
   -- Эй, ты, пойди сюда, -- приветствовал он Эмоса. -- Поближе! Так. Вытряхивай!
   -- Я не понимаю... -- пискнул Вентворт, содрогаясь при воспоминании о двух затрещинах, полученных им от Малыша.
   -- А тысяча долларов, это ты понимаешь? Тысяча долларов, которую Смок заплатил тебе за ту картофелину? Ну, живо!
   Вентворт молча передал ему мешочек.
   -- Я надеюсь, что тебя укусит хорек и ты сдохнешь от бешенства, -- было напутственное слово Малыша.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru