Лондон Джек
Потомок Мак-Коя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The Seed of McCoy.
    Перевод Е. Уткиной (1925).

Д. Лондон

Потомок Мак-Коя

Из сборника "Рассказы южного моря"

The Seed of McCoy (1909)

Перевод Е. Уткиной

   Лондон Д. Собрание повестей и рассказов (1911--1916). М., "Престиж Бук", 2011.
  
   Шхуна "Пиренеи", под тяжестью груза пшеницы глубоко осев железными бортами в воду, лениво покачивалась, и человек без труда взбирался на нее с маленького каноэ. Когда он поравнялся с перилами и мог заглянуть внутрь, ему показалось, что он видит легкий, еле заметный туман. Это казалось скорее обманом зрения: словно какая-то пленка внезапно покрыла его глаза. Он почувствовал желание сорвать ее и в этот момент подумал, что уже стареет и пришла пора посылать в Сан-Франциско за парой очков.
   Шагая через борт, он бросил взгляд вверх на высокие мачты и затем на помпы. Они бездействовали. На этом огромном судне, казалось, все было в порядке, и он недоумевал, почему оно подняло сигнал бедствия. Он подумал о своих счастливых островитянах и надеялся, что это не болезнь. Может быть, шхуна терпела недостаток в воде или провизии. Он пожал руку капитану, исхудавшее лицо которого и утомленные, озабоченные глаза ясно говорили о каком-то большом затруднении. В ту же минуту вновь прибывший почувствовал слабый, трудно определимый запах, напоминавший запах горелого хлеба, и все же иной.
   С любопытством он посмотрел вокруг. В двадцати шагах от него матрос с изнуренным лицом конопатил палубу. Взгляд его остановился на этом человеке, и внезапно он увидел поднявшуюся из-под его рук тонкую дымящуюся спираль, которая, клубясь, взвивалась и таяла. Наконец он вступил на палубу. Слабый жар охватил его голые ноги, быстро пронизывая затверделые, огрубевшие ступни. Теперь он понял, что постигло шхуну. Он быстро оглядел многочисленную толпу истощенных матросов, нетерпеливо уставившихся на него. Взгляд его ласковых карих глаз коснулся их, точно благословение, укрощая и окутывая их как бы мантией великого покоя.
   -- С каких пор она горит, капитан? -- спросил он, и голос его был так мягок и спокоен, что походил на голубиное воркование.
   Сначала капитан поддался овладевшему им чувству покоя и умиротворения, но сознание всего, что он вытерпел и терпит, больно ударило, и злобное раздражение охватило его. Чего ради этот оборванец в грязных штанах и бумажной рубахе внушает ему -- измученному и изнемогающему -- такие вещи, как мир и покорность? Капитан не старался разобраться в этом; бессознательное волнение, испытанное им, вызывало в нем досаду.
   -- Пятнадцать дней, -- коротко ответил он. -- Кто вы?
   -- Мое имя -- Мак-Кой, -- последовал ответ, и в тоне слышалось участие и соболезнование.
   -- Я спрашиваю, вы лоцман?
   Мак-Кой обратил свой умиротворяющий взгляд на высокого, широкоплечего человека с угрюмым, небритым лицом, который подошел к капитану.
   -- Я такой же лоцман, как и всякий, -- был ответ Мак-Коя. -- Мы все здесь лоцманы, капитан, и я знаю каждый дюйм этих вод.
   Но капитан горел нетерпением.
   -- Мне нужно кого-нибудь из начальства. Я хочу переговорить с ними, и как можно скорей.
   -- Тогда я и в этом могу вам служить.
   Опять это коварное внушение покоя, а под ногами яростное горнило корабля! Брови капитана нетерпеливо и нервно поднялись, и кулак сжался, словно для удара.
   -- Кто вы, черт возьми? -- спросил он.
   -- Я здесь главное должностное лицо, -- был ответ, и голоса мягче и нежней нельзя было вообразить.
   Крупный широкоплечий человек разразился грубым хохотом, звучавшим скорее истерично, чем весело. Оба -- он и капитан -- недоверчиво и удивленно рассматривали Мак-Коя. Было невероятно, что этот босоногий поселенец занимал такой высокий пост. Его грубая бумажная блуза без пуговиц открывала обросшую седыми волосами грудь и обнаруживала полнейшее отсутствие рубахи. Старая соломенная шляпа едва покрывала его седые растрепанные волосы, до половины груди спускалась нечесаная патриархальная борода. В любой лавке готового платья за два шиллинга его одели бы совершенно так же, как он стоял сейчас перед ними.
   -- Родственник Мак-Коя с "Боунти"? -- спросил капитан.
   -- Он мой прадед.
   -- А! -- сказал капитан и затем, опомнившись, прибавил: -- Мое имя Давенпорт, а это мой первый помощник, мистер Кониг.
   Они обменялись рукопожатием.
   -- А теперь к делу.
   Капитан говорил быстро: необходимость крайней спешки заставляла его быть немногословным.
   -- Под нами огонь уже больше двух недель. Каждую минуту этот ад может вырваться наружу. Вот почему я держал на Питкэрн. Я хочу ее доставить на берег или просверлить ее и спасти корпус.
   -- В таком случае вы ошиблись, капитан, -- сказал Мак-Кой. -- Вам следовало бы направиться к Мангареву. Там прекрасный берег в лагуне, где вода точно в мельничной запруде.
   -- Но мы ведь здесь, разве не так? -- спросил помощник. -- И в этом все дело. Мы здесь, и мы должны что-нибудь предпринять.
   Мак-Кой добродушно покачал головой.
   -- Здесь вы ничего не сделаете. Здесь негде пристать, даже негде бросить якорь.
   -- Ерунда! -- сказал помощник. -- Ерунда! -- повторил он, когда капитан сделал ему знак выражаться помягче. -- Не говорите мне таких нелепостей. Где же причаливают ваши лодки, шхуны, катера -- что у вас там имеется? Ну, отвечайте же мне на это.
   Мак-Кой улыбнулся так же мягко, как он говорил. Его улыбка была лаской, объятием, обвивавшим усталого матроса и пытающимся приобщить его к тишине и спокойствию безмятежной души Мак-Коя.
   -- У нас нет шхун или катеров, -- возразил он. -- И мы втаскиваем наши каноэ на вершину скалы.
   -- Не продемонстрируете ли вы это? -- фыркнул помощник. -- Каким же образом вы плаваете дальше, к другим островам, а? Расскажите мне!
   -- Мы далеко не заходим. Как губернатор Питкэрна, я иногда путешествую. Когда я был помоложе, я совершал много поездок -- иногда на торговых шхунах, а чаще на миссионерском бриге. Но теперь он ушел, и мы зависим от идущих мимо судов. Иногда их здесь проходит немало -- до шести в год. В другое время за целый год, а не то и больше, не проходит ни одного. Ваше -- первое за семь месяцев.
   -- И вы хотите мне рассказать... -- начал помощник. Но капитан Давенпорт вмешался:
   -- Довольно об этом. Мы теряем время. Что можно предпринять, мистер Мак-Кой?
   Старик обратил свои карие, ласковые, как у женщины, глаза по направлению к берегу, и оба -- капитан и помощник -- следили за его взглядом, вернувшимся от одинокой скалы Питкэрна к матросам на баке, и тревожно ждали объявления какого-нибудь определенного решения. Мак-Кой не торопился. Он обдумывал спокойно и медленно, как человек, который никогда не подвергался мучительному издевательству жизни.
   -- Ветер сейчас слабый, -- наконец сказал он. -- Здесь сильное течение к западу.
   -- Вот это нас и отнесло к подветренной стороне, -- прервал его капитан, желая засвидетельствовать свою опытность в морском деле.
   -- Да, это вас и отнесло, -- продолжал Мак-Кой. -- Хорошо, но сейчас вам не удастся пробраться против течения. А если и пройдете, здесь негде пристать. Ваша шхуна погибнет.
   Он смолк; капитан и помощник обменялись взглядом, полным отчаяния.
   -- Но я скажу вам, что вы можете сделать. Бриз посвежеет сегодня ночью, приблизительно около полуночи. Видите те перистые облака и их скопление на подветренной стороне вон там? Оттуда, с юго-востока, и придет сильный ветер. До Мангаревы триста миль. Отправляйтесь туда! Там прекрасное ложе для вашей шхуны.
   Помощник покачал головой.
   -- Зайдем в каюту и посмотрим на карту, -- сказал капитан.
   В маленькой каюте Мак-Коя охватила удушливая, ядовитая атмосфера. Проникавшие сюда струи невидимого газа щипали и разъедали ему глаза. Пол был горячий, почти невыносимо горячий для его голых ног. Тело его покрылось потом. Почти с испугом оглядывался он вокруг. Эта жара внутри поражала. Казалось невероятным, что каюта до сих пор не загорелась. Он чувствовал себя словно в раскаленной печи, где жара с каждым моментом могла еще больше усилиться и иссушить его, как стебелек травы.
   Когда он поднял одну ногу и потер горячую ступню о свои штаны, помощник озлобленно засмеялся.
   -- Преддверие ада, -- сказал он. -- Преисподняя прямо внизу, под вашими ногами.
   -- Большая жара! -- вскрикнул Мак-Кой, вытирая лицо ярким носовым платком.
   -- Вот Мангарева, -- произнес капитан, наклоняясь над столом и указывая черную точку на карте. -- А здесь на пути лежит другой остров. Почему бы нам не направиться к нему?
   Мак-Кой не смотрел на карту.
   -- Это остров Кресчент, -- ответил он. -- Он необитаем и поднимается всего лишь на два-три фута над водой. Есть лагуна, но входа в нее нет. Нет, Мангарева -- ближайший пункт, пригодный для вас.
   -- Итак, пусть Мангарева, -- сказал капитан, прерывая ворчливое возражение помощника. -- Ладно. Созовите команду на корму, мистер Кониг!
   Матросы повиновались, устало волоча ноги по палубе, с трудом пытаясь ускорить шаги. Полное изнеможение проглядывало в каждом их движении. Вышел послушать и кок из своего камбуза; возле него приютился юнга.
   Когда капитан Давенпорт разъяснил положение и объявил о своем намерении плыть к Мангареве, поднялся шум. Среди гула встревоженных голосов слышались неотчетливые выкрики возмущения, из некоторых групп ясно доносились проклятия, отдельные слова и целые фразы. На момент выделился резкий голос кокни, заглушая остальных, он взволнованно кричал:
   -- Радуйтесь! Пятнадцать дней мы на этом плавучем аду, и он хочет теперь снова заставить нас плыть на нем в море.
   Капитан не мог усмирить их, но присутствие Мак-Коя на них подействовало, и они стали спокойней. Ропот и проклятия замерли. Вся толпа, кроме нескольких с тревогой обращенных на капитана лиц, молчаливо и печально повернулась к зеленеющим вершинам и крутым берегам Питкэрна.
   Нежный, как дуновение зефира, раздался голос Мак-Коя:
   -- Капитан, мне казалось, я слышал, кто-то говорил, что они голодают.
   -- Ну да, и мы тоже! -- был ответ. -- За последние два дня я съел один сухарь и кусочек лососины. Мы всю провизию поделили. Видите ли, обнаружив огонь, мы немедленно заколотили все входы вниз, чтобы потушить его. А уже после выяснилось, как мало провизии оставалось в кладовой. Но было слишком поздно. Мы не посмели проникнуть в трюм. Они голодные? Я не меньше их голоден.
   Он снова заговорил с матросами, и опять поднялся ропот и послышались проклятия. Лица их были искажены животной яростью. Второй и третий помощники присоединились к капитану и стали позади него на юте. Их лица были сосредоточены и бесстрастны. Бунт команды, казалось, надоел им больше, чем кому-либо. Капитан Давенпорт вопросительно посмотрел на старшего помощника, а тот только пожал плечами в знак своего полного бессилия.
   -- Вы видите, -- сказал капитан Мак-Кою, -- немыслимо заставить матросов покинуть спасительную землю и уйти в море на горящем судне. Он был для них плавучим гробом больше двух недель. Они выбились из сил и изголодались; достаточно уже вытерпели они на этой шхуне. Мы постараемся добраться до Питкэрна.
   Но ветер был слабый, подводная часть "Пиренеи" была окутана водорослями, и шхуна не могла двигаться против сильного западного течения. К концу второго часа она была отнесена на три мили назад. Матросы работали ревностно, как будто их усилия могли помочь шхуне в борьбе с враждебными стихиями. Но упорно -- и на левом и на правом галсе -- ее уносило к западу. Капитан беспокойно ходил вперед и назад, иногда останавливаясь, чтобы понаблюдать за вьющимися струйками дыма и проследить их до тех участков палубы, откуда они вырывались. Плотнику было поручено разыскивать такие места, и, когда ему удавалось найти, он старательно, все плотней и плотней их конопатил.
   -- Ну, что же вы думаете? -- спросил наконец капитан Мак-Коя, наблюдавшего работу плотника с детским интересом и любопытством.
   -- Я думаю, было бы лучше отправиться на Мангареву. С ветром, который уже приближается, вы будете там завтра вечером.
   -- Но что, если огонь вырвется наружу? Это возможно каждую минуту.
   -- У вас ведь наготове шлюпки. Тот же ветер пригонит ваши шлюпки к Мангареве, если судно запылает.
   Капитан Давенпорт на момент задумался, а затем Мак-Кой услыхал вопрос; этот вопрос он не хотел бы слышать, но знал, что он непременно последует.
   -- У меня нет карты Мангаревы. На общей карте это только мушиное пятнышко. Я не знаю, где искать вход в лагуну. Не можете ли вы поехать и вести шхуну вместо меня?
   Спокойствие Мак-Коя было невозмутимо.
   -- Хорошо, капитан, -- сказал он с такой непринужденностью и беспечностью, как будто принимал приглашение на обед. -- Я пойду с вами на Мангареву.
   Снова команда была созвана на корму, и капитан с выступа юта обратился к ней с речью:
   -- Мы старались справиться со шхуной, но вы видите, насколько нас отнесло. Ее подхватило течение скоростью в два узла. Этот джентльмен, уважаемый Мак-Кой -- главное должностное лицо и губернатор острова Питкэрн. Он отправится с нами на Мангареву. Итак, вы видите -- положение не столь уже опасно. Он не предложил бы этого, если бы полагал, что может проститься с жизнью. Положим даже, что это риск, но, если он по своей воле пришел к нам и принял его, -- тем более это обязывает нас. Что вы скажете о Мангареве?
   На этот раз возмущения не последовало. Присутствие Мак-Коя, его уверенность и спокойствие производили должное впечатление. Команда тихо совещалась. Убеждать ее почти не пришлось. Матросы были настроены единодушно и своим депутатом выставили кокни. Этот почтенный человек был подавлен сознанием героизма, проявленного им и его товарищами, и с горящими воодушевлением глазами он закричал:
   -- Клянусь Богом! Если он готов, -- и мы готовы! -- Слышалось одобрительное бормотание расходящейся команды.
   -- Один момент, капитан -- сказал Мак-Кой, когда тот отвернулся, отдавая приказания помощнику. -- Я должен сначала съездить на берег.
   Мистер Кониг, как пораженный громом, уставился на сумасшедшего, по его мнению, Мак-Коя.
   -- Ехать на берег! -- воскликнул капитан. -- Но зачем? Плыть туда на вашем каноэ? Ведь это отнимет у вас по крайней мере три часа.
   Мак-Кой, измерив глазами расстояние до земли, подтвердил:
   -- Да, сейчас шесть часов. Мне нужно быть на берегу до девяти. Раньше десяти народ не соберется. Ночью ветер начнет свежеть, и вы можете двинуться к берегу и завтра на рассвете подобрать меня.
   -- Во имя здравого смысла и рассудка, -- вспылил капитан, -- для чего вам собирать народ? Разве вы не знаете, что моя шхуна горит?
   Мак-Кой оставался ласковым, подобно морю в летний день, тихую гладь которого ничто не могло смутить.
   -- Конечно, капитан, -- мирно произнес он воркующим голосом, -- я знаю, что ваша шхуна горит. Поэтому я и еду с вами на Мангареву. Но я должен получить разрешение ехать с вами. Это наш обычай. Губернатор оставляет остров только в самых крайних случаях. Интересы народа поставлены на карту, и поэтому он -- народ -- имеет право запретить или позволить. Но он разрешит, я это знаю.
   -- Вы уверены?
   -- Вполне уверен.
   -- Ну а если вы заранее знаете, что народ позволит, зачем же хлопотать и добиваться этого? Подумайте о задержке -- ведь целая ночь.
   -- Это наш обычай, -- был невозмутимый ответ. -- Я губернатор и должен сделать распоряжения относительно управления островом в мое отсутствие.
   -- Но до Мангаревы всего лишь двадцать четыре часа пути, -- заметил капитан. -- Предположите, что на обратный путь против ветра вам потребуется в шесть раз больше времени, и все же вы вернетесь к концу недели.
   Мак-Кой улыбнулся своею широкой, доброй улыбкой:
   -- На Питкэрн идет очень мало кораблей -- обычно из Сан-Франциско или со стороны мыса Горн. Мне повезет, если я вернусь через шесть месяцев. А очень возможно, что буду в отсутствии целый год, и, быть может, мне придется ехать в Сан-Франциско искать судно, которое доставит меня обратно. Мой отец однажды покинул Питкэрн с намерением вернуться через три месяца, и прошло два года, прежде чем мы его увидели. И наконец, ведь вы страдаете от недостатка провизии. Если вам придется пересесть в шлюпки и погода испортится, много дней пройдет, пока вы доберетесь до земли. Утром я могу привезти вам на двух каноэ провизии. Лучше всего будут сушеные бананы. Когда бриз начнет свежеть, вы правьте к берегу. Чем ближе вы будете, -- тем больше провизии я смогу доставить вам. До свиданья!
   Он протянул руку, и капитан Давенпорт, сжав ее, медлил выпустить. Казалось, он цеплялся за него, как утопающий матрос за спасательный буй.
   -- Могу ли я быть уверен, что вы вернетесь утром? -- спросил он.
   -- Да, вот именно! -- вскричал помощник. -- Разве мы можем знать, что он не удерет, спасая свою шкуру?
   Мак-Кой ничего не говорил. Он ласково и снисходительно смотрел на них, и казалось, непоколебимая уверенность его духа передается им.
   Капитан разжал руку, и Мак-Кой, бросив последний, как бы благословляющий взгляд на команду, перелез через фальшборт и спустился в каноэ.
  
   Ветер посвежел, и "Пиренеям", несмотря на свою грузную подводную часть, удалось отвоевать у западного течения шесть миль. Питкэрн находился с подветренной стороны на расстоянии трех миль. Капитан Давенпорт различил два идущих к шхуне каноэ. Снова Мак-Кой вскарабкался на борт и вступил на горячую палубу. За ним втащили массу связок сушеных бананов; каждая связка была обернута сухими листьями.
   -- А теперь, капитан, -- сказал он, -- скорее в путь -- спасать драгоценную жизнь. Вы видите, я не мореплаватель, -- объяснял он спустя несколько минут, стоя на корме возле капитана, взгляд которого блуждал вверх и по сторонам, как бы оценивая проворство "Пиренеи". -- Вы должны доставить ее к Мангареве. Когда мы станем приближаться к земле, я проведу ее туда. Какова сейчас ее скорость?
   -- Одиннадцать узлов, -- ответил капитан Давенпорт, бросив взгляд на бурлящую позади воду.
   -- Одиннадцать! Дайте рассчитать: если она будет держаться этой скорости, мы увидим Мангареву завтра утром, между восемью и девятью часами. Проведу ее к берегу около десяти или -- самое позднее -- к одиннадцати. И тогда окончатся все ваши мучения.
   Капитану почти казалось, что благословенный момент уже наступил, -- столько убедительности было в словах Мак-Коя. Больше двух недель находился он в страшном напряжении, управляя этим горящим судном, и начинал чувствовать, что этого довольно.
   Резкий порыв ветра ударил его в затылок и засвистел в ушах. Он мысленно измерил его силу и быстро посмотрел за борт.
   -- Ветер все крепнет, -- объявил он. -- Наша старуха теперь уже ближе к двенадцати узлам, чем к одиннадцати. Если так будет продолжаться, мы высадимся на берег сегодня ночью.
   Весь день шхуна с грузом огня неслась по пенистому морю. С наступлением ночи бом-брамсели и брам-стеньги были спущены, и шхуна мчалась в темноте, преследуемая громким, все усиливающимся ревом волн. Попутный ветер оказал свое действие: на корме и на баке засветилась радостная надежда. Во вторую вахту какая-то беспечная душа затянула песню, а с восьми склянок пела вся команда. Капитан Давенпорт приказал принести ему одеяла и расстелить на палубе над кают-компанией.
   -- Я забыл, что значит сон, -- объявил он Мак-Кою. -- Я измучился. Но вы будите меня каждый раз, когда сочтете нужным.
   В три часа утра осторожное прикосновение руки Мак-Коя разбудило его. Он быстро вскочил, придерживаясь за люк, еще оцепенелый от тяжелого сна. Ветер гремел свою боевую песнь в такелаже, и разъяренное море швыряло "Пиренеи". Все, что находилось на середине шхуны, перекатывалось от одного борта к другому, и палуба непрерывно заливалась водой.
   Мак-Кой что-то кричал, но что -- он не мог расслышать. Он протянул руку, схватил того за плечо и привлек так близко, что ухо почти касалось губ Мак-Коя.
   -- Теперь три часа, -- донесся голос Мак-Коя, все еще напоминавший воркование, но странно заглушённый и далекий. -- Мы прошли двести пятьдесят миль. Остров Кресчент лишь в тридцати милях где-то во мраке впереди. На нем нет огней. Если мы будем так нестись, то ударимся о него и погубим и себя и шхуну.
   -- Вы думаете, следует лечь в дрейф?
   -- Да, лечь в дрейф до рассвета. Это задержит нас всего только на четыре часа.
   Таким образом, шхуна "Пиренеи" со своим грузом, под щелкающими зубами шторма, легла в дрейф, сражаясь и рассекая налетающие волны. Это была скорлупа, наполненная пламенем; на ее поверхности цеплялась маленькая группа людей и выбивалась из сил, помогая ей бороться.
   -- Это совсем необычно -- этот шторм, -- говорил Мак-Кой капитану, стоя под ветром возле каюты. -- В это время года не должно быть штормов. Но с погодой творится что-то неладное. Пассатов сейчас не должно быть, а между тем они дуют. -- Он указал рукой во мрак, точно его глаза пронизывали тьму на сотни миль. -- Это идет с запада. Там где-то происходит нечто страшное: ураган или что-то вроде этого. Наше счастье, что мы так далеко к востоку. Но это еще небольшой порыв и не последний. Я могу вам сказать с уверенностью.
   К концу ночи сила ветра упала до нормального. Но при свете дня появилась новая опасность. Воздух мутнел. На море расстилался туман или, вернее, жемчужная мгла; сгущаясь, подобно туману, заволакивала зрение, пеленой укрывала море и переливалась, пронизанная солнцем, его лучезарным сиянием.
   Палуба "Пиренеи" дымилась значительно сильнее, чем в предыдущий день. Бодрое настроение капитана, его помощников и команды исчезло. С подветренной стороны камбуза слышалось всхлипывание юнги. Это было его первое путешествие, и смертельный страх сжимал его сердце. Капитан бродил как потерянная душа, нервно покусывая усы, и мрачно хмурился, тщетно стараясь найти какой-нибудь выход.
   -- Что вы думаете? -- спросил он, остановившись возле Мак-Коя, который приготовил себе завтрак из жареных бананов и кружки воды.
   Мак-Кой покончил с последним бананом, опорожнил кружку и неторопливо оглянулся вокруг. В его глазах светилась улыбка сочувствия, когда он сказал:
   -- Что ж, капитан, шансы у нас равные -- добиться своего или сгореть. Ваша палуба невечна, она не выдержит. В это утро она еще горячей. Нет ли у вас пары туфель для меня? Моим голым ногам становится невесело.
   Шхуна зачерпнула две большие волны и завертелась на месте. Первый помощник выразил желание всю эту воду спустить в трюм, если бы только это мыслимо было сделать, не поднимая люков. Мак-Кой наклонился над нактоузом и установил направление курса "Пиренеи".
   -- Я бы держал ее больше к ветру, капитан, -- сказал он. -- Ее отнесло течением, когда она лежала в дрейфе.
   -- Я уже повернул на румб, -- был ответ. -- Разве этого не достаточно?
   -- Я бы взял на два румба, капитан. Этот ветер пришпорил западное течение, и оно гораздо быстрей, чем вы представляете.
   Капитан Давенпорт примирился на полутора румбах и затем, в сопровождении Мак-Коя и первого помощника, отправился наверх высматривать землю. Паруса были подняты, и шхуна шла со скоростью десяти узлов. Море позади нее заметно утихало, изнемогая. Но жемчужный туман не рассеивался, и около десяти часов капитан Давенпорт стал беспокоиться. Вся команда была на своих местах, готовая, при первом предупреждении о земле впереди, бешено налечь на работу и изменить курс "Пиренеи". Эта земля впереди, ее риф, омываемый бурунами, может неожиданно вынырнуть в таком тумане, и тогда гибель неизбежна.
   Прошел еще час. Три вахтенных наверху напряженно всматривались в жемчужную туманность.
   -- Что, если мы пропустим Мангареву? -- внезапно спросил капитан Давенпорт.
   Мак-Кой, не отводя взгляда, спокойно ответил:
   -- Что ж, поплывем дальше. Нам больше ничего не остается делать. Весь Паумоту перед нами. Мы можем плыть тысячу миль среди рифов и атоллов. Где-нибудь мы должны будем высадиться.
   -- Пусть так, будем плыть. -- Капитан Давенпорт объявил о своем намерении спуститься на палубу. -- Мы прошли мимо Мангаревы. Бог один знает, где лежит ближайшая земля. Я жалею, что не повернул ее еще на ту половину румба, -- признался он через момент. -- Это проклятое течение дьявольски забавляется над мореплавателем.
   -- Старые моряки называли Паумоту -- Опасным Архипелагом, -- сказал Мак-Кой, вернувшись на корму, -- и отчасти благодаря этому самому течению.
   -- Я однажды беседовал с одним бравым моряком в Сиднее, -- сказал мистер Кониг. -- Он занимался торговлей в Паумоту и говорил мне, что за страховку платят восемнадцать процентов. Правда ли это?
   Мак-Кой улыбнулся и подтвердил.
   -- Но они не страхуют, -- объяснил он. -- Судовладельцы ежегодно сбрасывают двадцать процентов со стоимости своих шхун.
   -- Боже мой, -- простонал капитан Давенпорт. -- И значит -- через пять лет шхуна ничего не стоит! -- Он грустно покачал головой и пробормотал: -- Скверные воды, скверные воды!
   Снова они вошли в каюту -- для справки по большой карте; но ядовитые пары заставили их, задыхающихся, выскочить на палубу.
   -- Здесь вот остров Моренгаут, -- указал капитан на карту, разложив ее на палубе над каютой. -- Он не дальше ста миль в подветренную сторону.
   -- Сто десять. -- Мак-Кой с сомнением покачал головой. -- Сделать это возможно, но очень трудно. Я могу подвести ее к берегу, но рискую посадить на риф. Скверное место, очень скверное.
   -- Мы рискнем, -- решил капитан Давенпорт, принимаясь намечать курс.
   После полудня часть парусов была спущена из боязни пройти мимо земли ночью. Во вторую вахту команда снова обрела бодрость. Земля, казалось, была уже совсем близко, и утром их страдания должны были кончиться.
   И наступило утро -- ясное, с пламенеющим тропическим солнцем. Юго-восточный пассат превратился в восточный и погнал "Пиренеи" по волнам со скоростью восьми узлов. Капитан произвел вычисления по лагу, особенное внимание уделяя скорости течения, и объявил, что остров Моренгаут находится на расстоянии десяти миль. Шхуна проплыла десять миль и затем еще десять, а вахтенные с верхушек трех мачт не видели ничего, кроме свободного простора моря, залитого солнцем.
   -- Но земля там, я говорю вам, -- кричал им с юта капитан Давенпорт.
   Мак-Кой снисходительно улыбнулся, но капитан грозно сверкнул на него обезумевшими глазами, схватил свой секстант и погрузился в хронометрические вычисления.
   -- Я знал, что я прав, -- почти кричал он, закончив вычисления. -- Двадцать один градус пятьдесят пять минут южной, один градус тридцать шесть минут две секунды западной. Вы понимаете? Еще восемь миль под ветром. Какие итоги у вас, мистер Кониг?
   Старший помощник взглянул на свои цифры и тихо объявил:
   -- Двадцать один, пятьдесят пять -- правильно; но долгота у меня -- один, тридцать шесть, сорок восемь. Это значительно приближает нас.
   Но недоверие капитана Давенпорта к его цифрам выразилось в таком презрительном молчании, что заставило мистера Конига заскрежетать зубами и неистово выругаться про себя.
   -- Назад! -- приказал капитан рулевому. -- Три румба -- и так держать! Так!
   Затем он вернулся к своим цифрам и проверил вычисления. С лица его струился пот. Он кусал свои усы, губы и карандаш, уставившись на цифры, точно человек, объятый ужасом перед лицом неведомого призрака. И внезапно с ожесточением он порывисто скомкал исчерченный лист в кулаке и, швырнув его, придавил ногой. Мистер Кониг засмеялся с гримасой злорадства и отвернулся, а капитан Давенпорт, прислонившись к каюте, в продолжение получаса не произнес ни слова, сосредоточенно и безнадежно следя за направлением ветра.
   -- Мистер Мак-Кой, -- резко прервал он наконец молчание. -- На карте обозначена группа островов, но неизвестно, сколько их, -- около сорока миль к норду или норд-норд-весту -- группа Актеон. Что они собой представляют?
   -- Там их четыре, все низменные, -- отвечал Мак-Кой. -- Первый, к юго-востоку, -- Матуэри -- необитаем, входа в лагуну нет. Затем идет Тенарунга. Там когда-то кое-кто жил; теперь, вероятно, они все переселились. Во всяком случае, для шхуны там нет входа, только для лодок, -- всего шесть футов глубины. Вехауга и Теуа-Раро -- два других. Пристать нельзя, жителей нет, острова очень низменные. Шхуна "Пиренеи" у этой группы пристать не может. Там она непременно разобьется.
   -- Послушайте! -- капитан Давенпорт был в бешенстве. -- И жителей нет, и пристать нельзя. На какой же тогда черт существуют острова?.. Ну, хорошо, -- зарычал он, точно разъяренный терьер, -- карта указывает на целый рой островов к норд-весту. Что же относительно их? Можно ли пристать хоть к одному?
   Мак-Кой спокойно соображал. Он не обращал внимания на карту. Все эти острова, рифы, отмели, лагуны, проливы и расстояния были отмечены в его памяти. Он знал их, как горожанин -- дома, улицы и переулки своего города.
   -- Папакена и Ванавана находятся на вест или вест-норд-вест, в сотне миль, может быть -- немного больше, -- сказал он. -- Один необитаем, и я слышал, что жители с другого переселились на остров Кадмус. И все равно -- ни к одному пристать нельзя. Есть еще Ахунуи в ста милях к норд-весту. И тоже нельзя причалить, и людей нет.
   -- Прекрасно, а еще два острова за сорок миль от них? -- настойчиво спрашивал капитан, поднимая голову от карты.
   Мак-Кой покачал головой:
   -- Парос и Манухунги -- ни прохода к ним, ни жителей. Ненго-Ненго, в свою очередь, в сорока милях за ними; тоже нет жителей, и пристать нельзя. Но есть остров Хао. Это как раз то, что нам нужно. Лагуна протяжением тридцать миль и пять миль в глубь острова. Там народу немало. Вы свободно найдете лагуну. И любое судно в мире может пройти туда.
   Он кончил и участливо смотрел на капитана Давенпорта, который, наклонив голову над картой, с циркулем в руках глубоко вздыхал.
   -- Может быть, есть где-нибудь еще лагуна, куда можно войти, -- ближе, чем на острове Хао?
   -- Нет, капитан; эта ближайшая.
   -- Итак, значит, триста сорок миль. -- Капитан Давенпорт говорил спокойно, решительно. -- На мне ответственность за жизнь этих людей, и я не хочу подвергать их опасности. Я доставлю шхуну, в каком бы она ни была состоянии, на Актеон. А она ведь -- прекрасное судно, -- с сожалением прибавил он, меняя курс корабля и уделив еще больше, чем когда-либо, внимания западному течению.
   Час спустя небо затянулось тучами. Юго-восточный пассат еще держался, но океан обратился в шахматную доску, на которой состязались шквалы.
   -- Мы будем там в час, -- уверенно заявил капитан Давенпорт. -- В крайнем случае -- в два часа. Мак-Кой, ведите ее к первому же берегу, где есть люди.
   Солнце больше не появлялось, и в час не было ни малейшего признака земли. Капитан Давенпорт смотрел за корму на кильватер изменившей направление шхуны.
   -- Боже милостивый! -- воскликнул он. -- Восточное течение! Посмотрите же!
   Мистер Кониг не поверил. Мак-Кой был в нерешительности, хотя и сказал, что в Паумоту можно ждать и восточного течения. Через несколько минут шквал подхватил "Пиренеи" и повернул от ветра. С повисшими парусами тяжело закачалась она под боковыми ударами волн.
   -- Где лот? Ну-ка, живей, вы там! -- капитан Давенпорт держал бечевку лота и заметил отклонение к северо-востоку. -- Да взгляните же! Держите ее сами!
   Мак-Кой и помощник попробовали и почувствовали натяжение и неистовое дрожание бечевки, увлекаемой стремительным течением.
   -- Скорость -- четыре узла, -- сказал мистер Кониг.
   -- Восточное течение вместо западного, -- заметил капитан Давенпорт, бросая укоризненный, негодующий взгляд на Мак-Коя, как бы обвиняя его в этом.
   -- Это одно из оснований, капитан, почему в этих водах за страховку берут восемнадцать процентов, -- живо ответил Мак-Кой. -- Вы никогда не можете быть уверены. Течения здесь постоянно меняются. Был тут человек, который писал книги, -- забыл его имя, -- на яхте "Каско". Он проплыл мимо Такароа, в тридцати милях от нее, и попал на Тикен, все благодаря перемене течений. Теперь вас отнесло в сторону, и вам лучше бы держать на пять румбов.
   -- Но на сколько же это течение отнесло нас? -- раздраженно спросил капитан. -- Разве я могу теперь знать, на сколько надо повернуть?
   -- Я не знаю, капитан, -- очень вежливо сказал Мак-Кой.
   Ветер изменил направление, и шхуна с дымящейся палубой, мерцавшей в ясном сером свете, поплыла прямо в подветренную сторону. Но затем ее отнесло назад, и, поворачивая то на правый, то на левый галс, пересекая зигзагами свой след, она расчесывала море перед островами Актеон, которых вахтенные, наблюдая с мачты, не заметили.
   Капитан Давенпорт потерял всякое самообладание. Его ярость приняла форму мрачного молчания, и все послеполуденное время он провел, шагая по корме или стоя, прислонившись к мачте.
   С наступлением ночи он, даже не посоветовавшись с Мак-Коем, повернул шхуну, направив ее к северо-западу. Мистер Кониг, украдкой заглянув в карту и в нактоуз, и Мак-Кой, открыто и невинно исследовав компас, уже знали, что они плывут к острову Хао. В полночь шквалы прекратились, появились звезды. День обещал быть ясным, и капитан Давенпорт ободрился.
   -- Утром я произведу наблюдения, -- говорил он Мак-Кою, -- хотя на какой мы широте -- загадка. Но я применю метод Семнера и определю это. Знакомы ли вы с его методом?
   После этого он объяснял Мак-Кою метод Семнера во всех деталях.
   День оказался действительно ясным; пассат дул неизменно с востока, и шхуна так же неизменно забирала по девять узлов. Капитан и помощник определяли местоположение по методу Семнера; их вычисления совпали, в полдень они снова совпали, и они проверили утренние наблюдения полуденными.
   -- Еще двадцать четыре часа, и мы будем там, -- уверял капитан Мак-Коя. -- Это чудо, что палуба нашей старухи держится. Но это не может так длиться. Она не выдержит. Посмотрите на нее, она дымится с каждым днем все сильней. А ведь какая это была крепкая палуба; она не так давно проконопачена заново во Фриско. Я был ошеломлен, когда первый раз прорвался огонь, и мы задраили люки. Посмотрите, что это!
   Он резко оборвал и, с отвисшей челюстью, уставился на спираль дыма, которая, клубясь, вилась с подветренной стороны бизань-мачты, в двадцати Футах от палубы.
   -- Но как же он пробрался туда? -- спросил он возмущенно.
   Внизу дыма не было. Прокрадываясь с палубы, защищенный от ветра мачтой, дым по какой-то прихоти уплотнялся и становился видимым только на этой высоте. Извиваясь, он пополз от мачты и на момент повис над головой капитана, точно какое-то угрожающее предзнаменование. В следующий момент ветер развеял его, и челюсть капитана Давенпорта водворилась на место.
   -- Как я уже говорил, когда мы в первый раз задраили люки, -- я был поражен. Такая крепкая палуба и все же пропускала дым, как решето. И с тех пор мы конопатили и конопатили ее. Давление внизу должно быть ужасным, выталкивая столько дыма.
   После полудня небо опять стало пасмурным, задули ветры и заморосил дождь. Ветер менял направление; он несся то с юго-востока, то с северо-востока, а в полночь шхуна внезапно была подхвачена резким порывом с юго-запада, откуда ветер и продолжал уже непрерывно дуть.
   -- Мы не будем на Хао раньше десяти или одиннадцати часов, -- жаловался капитан Давенпорт в семь часов утра, когда мимолетная надежда, вызванная появившимся солнцем, была сметена хмурыми облачными массами, надвинувшимися с востока. И в следующую минуту он жалобно спрашивал:
   -- Что с этими течениями?
   Наблюдающие с верхушек мачт не могли дать извещений о земле, и день прошел в смене дождливых затиший и сильных шквалов. С наступлением ночи с запада начали набегать тяжелые бурные волны. Барометр упал до 29.50. Ветра не было, а зловещее волнение все усиливалось. Скоро шхуна бешено качалась на чудовищных валах, нескончаемой процессией выступавших из мрака на западе. Паруса убрали с такой быстротой, какая только была возможна при дружных усилиях обеих вахт. Когда работа была закончена, из толпы утомленной команды стали доноситься ропот и жалобы; голоса в полной тьме звучали особенно угрожающе. Вызванная на корму вахта со штирборта, чтобы все принайтовить и укрепить, открыто выражая свое озлобление, с большой неохотой взялась за работу. В каждом медленном, вялом движении матросов была угроза. Воздух стал влажным и вязким, точно слизь; ветра не было; и матросы, прерывисто дыша, казалось, мучительно томились и задыхались. На лицах и на руках выступил пот. А капитан Давенпорт, с лицом, еще более осунувшимся и измученным, с глазами, помутневшими и остановившимися, был подавлен предчувствием неминуемой беды.
   -- Это все пройдет к западу, -- сказал Мак-Кой, стараясь ободрить его. -- В худшем случае, мы будем задеты лишь краем циклона.
   Но капитан Давенпорт не желал слушать утешений. При свете лампы он перечитывал главу в своем "Сокращенном курсе", разъясняющую правила поведения для командиров судна во время циклонов. Царившее молчание нарушалось заглушённым плачем юнги, доносившимся откуда-то со средины судна.
   -- Замолчать! -- проревел неожиданно капитан с такой силой, что все на борту вздрогнули, а перепуганный виновник от страха разразился диким воплем.
   -- Мистер Кониг, -- сказал капитан дрожавшим от ярости и раздражения голосом, -- не будете ли вы добры пошевелиться и заткнуть глотку палубной шваброй этому мальчишке?
   Но туда пошел Мак-Кой, и через несколько минут успокоенный мальчик заснул.
   Незадолго до рассвета воздух заколебался от первых дуновений, появившихся с юго-востока; быстро крепли они и постепенно превращались в резкий бриз. Вся команда была на палубе в ожидании, что последует за этим.
   -- Теперь все благополучно, капитан, -- сказал Мак-Кой, став рядом с ним. -- Ураган идет к западу, а мы к югу от него. Этот бриз только отголосок. Он не будет усиливаться. Вы можете поднять паруса.
   -- Но какой толк в этом? Куда я буду держать? Это уже второй день без наблюдений; мы должны были увидеть остров Хао вчера утром. Какое взять направление: север, юг, восток? Ответьте мне, и я в один миг поставлю паруса.
   -- Я не моряк, капитан, -- сказал Мак-Кой своим спокойным голосом.
   -- А я продолжал себя считать таковым, -- был ответ, -- пока не попал в Паумоту.
   В поддень с наблюдательного поста раздался крик: "Буруны впереди!" Шхуна повернула в сторону, и все паруса один за другим были спущены и убраны. Она скользила по волнам, борясь с течением, которое угрожало увлечь ее на буруны. Все работали как сумасшедшие, кок и юнга, сам капитан Давенпорт и Мак-Кой -- все помогали. Еле-еле спаслись. Это была низкая отмель -- мрачное гибельное место, над которым непрерывно разбивались волны, место, где ни один человек не мог жить, и даже ни одна морская птица не осмеливалась там спуститься. Шхуна приблизилась к ней на сто ярдов, прежде чем ветер отнес ее в сторону, и в этот момент измученная команда, закончив работу, разразилась потоком проклятий на голову Мак-Коя -- Мак-Коя, который явился к ним, предложил плыть на Мангареву, обманом увлек их от безопасного острова Питкэрн на верную гибель в этом коварном, ужасном, необъятном море. Спокойная душа Мак-Коя оставалась невозмутимой. Он улыбался им с бесхитростной, ласковой благосклонностью, и благородство его и доброта, казалось, проникли в их омраченные, темные души, пристыдив их и успокоив. Смущенно замерли проклятия на их губах.
   -- Скверные воды! Скверные воды! -- бормотал капитан Давенпорт, пока шхуна прорывалась, но внезапно он остановился, увидев отмель, которая должна была находиться прямо за кормой и оказалась уже с наветренной стороны "Пиренеи", быстро приближаясь. Капитан сел и закрыл лицо руками. И старший помощник, и Мак-Кой, и вся команда увидели то, что видел он. Восточное течение, омывающее с юга эту отмель, влекло их на нее; а с севера от отмели такое же быстрое западное течение подхватило корабль и относило его дальше.
   -- Я слышал об этом Паумоту прежде, -- простонал капитан, отнимая руки от побледневшего лица. -- Капитан Мойендель рассказывал мне о нем, после того как потерял здесь свое судно. Я тогда втихомолку смеялся над ним. Прости мне, Боже, я смеялся над ним! Что это за отмель? -- оборвал он, спросив Мак-Коя.
   -- Я не знаю, капитан.
   -- Почему же вы не знаете?
   -- Потому что я никогда ее прежде не видел и никогда о ней не слыхал. Я полагаю, ее и на карте нет. Эти воды никогда не были вполне исследованы.
   -- Значит, вы не знаете, где мы находимся?
   -- Не более, чем вы, -- мягко ответил Мак-Кой.
   В четыре часа пополудни вдали показались кокосовые пальмы, словно вырастая из воды. Немного позже над морем поднялась низменная поверхность какого-то атолла.
   -- Теперь я знаю, капитан, где мы. -- Мак-Кой опустил бинокль. -- Это остров Решения. Мы в сорока милях от острова Хао, и ветер встречный.
   -- Тогда ведите нас к этому берегу. Где здесь можно пристать?
   -- Пристать могут только каноэ. Но теперь, раз мы знаем, где находимся, мы можем направиться к острову Барклай-де-Толли. Он всего лишь в ста двенадцати милях отсюда на норд-норд-вест. С этим ветром мы будем там завтра утром около девяти часов.
   Капитан Давенпорт обследовал карту и стал размышлять.
   -- Если мы разобьем здесь шхуну, нам все равно придется в лодках плыть на Барклай-де-Толли, -- прибавил Мак-Кой.
   Капитан отдал распоряжения, и опять понеслась шхуна, бороздя негостеприимное море.
   На следующий день в полдень на дымящейся палубе "Пиренеев" поднялся бунт. Течение усилилось, ветер ослабел, и "Пиренеи" отнесло к западу. Вахтенный заметил остров Барклай-де-Толли к востоку, едва различимый с мачты, и в продолжение нескольких часов шхуна тщетно пыталась приблизиться к нему. Все время, подобно миражу, высились на горизонте кокосовые пальмы, видимые только с верхушки мачты. С палубы их не видно было -- скрывала выпуклость земного шара.
   Снова капитан Давенпорт совещался с Мак-Коем и картой. Макемо лежит в семидесяти пяти милях к юго-западу. Его лагуна тридцать миль длины, и вход туда великолепный. Когда капитан отдал приказание, команда отказалась повиноваться. Они объявили, что уже достаточно с них плавания с этим огненным адом под ногами. Там была земля. Что ж с того, что шхуна не может к ней пристать? Они могут это сделать в лодках. Ну и пусть она сгорит! Их-то жизни ведь что-нибудь для них значат! Они верно служили шхуне, теперь они будут служить себе. Оттолкнув второго и третьего помощника, они бросились к лодкам и стали готовить их к спуску. Капитан Давенпорт и старший помощник, с револьверами в руках, приближались к юту, когда Мак-Кой, взобравшись на крышу каюты, начал говорить.
   Он обращался к матросам, и при первом звуке его мягкого, кроткого, как воркование, голоса они остановились. Его неизреченная ясность и мир простирались к ним. Ласковый тон и простота мысли изливались на них магическим потоком и против их воли укрощали. Много давно забытых чувств пробудилось в них; некоторые вспомнили колыбельные песни детства, покой материнских объятий перед сном. Не было больше ни раздоров, ни опасностей, ни огорчений во всем мире. Все было, как должно было быть. И само собой разумелось, что они должны повернуть спину к земле и снова пуститься в море, с адским пламенем под их ногами.
   Мак-Кой говорил просто, но не важно было, что он говорил. Вся его личность -- его "я" -- говорила гораздо красноречивей всех слов, какие он мог сказать. Это было загадочное влияние его души, проникающее до сокровенных глубин человеческого существа, -- излучение духа, пленительного, ласково-смиренного и беспредельно могучего. Это был яркий свет, озаривший темные склепы их душ, -- власть чистоты и кротости, значительно более сильная, чем та, какая таилась в блестящих смертоносных револьверах капитана и его помощника.
   Матросы нерешительно колебались, не двигаясь с места. Но те, что отвязали лодки, снова их укрепили. Затем, по одному, по двое, они начали смущенно расходиться.
   Лицо Мак-Коя светилось детской радостью, когда он спускался с крыши каюты. Смута прекратилась. И в сущности -- никакой смуты он не предотвращал. Мятеж вовсе и не начинался, ибо в том благословенном мире, где он, Мак-Кой, обитал, ему не было места.
   -- Вы загипнотизировали их, -- сказал ему мистер Кониг насмешливо и тихо.
   -- Это хорошие ребята, -- был ответ. -- У них добрые сердца. Они пережили тяжелое время, работали без устали и будут работать изо всех сил до конца.
   У мистера Конига не было времени отвечать. Голос его гремел, когда он отдавал приказания; матросы бросились исполнять их, и шхуна медленно поворачивалась от ветра, пока ее нос не устремился в сторону Макемо.
   Ветер был совсем слабый и после захода солнца почти прекратился. Стояла невыносимая жара, люди на носу и на корме тщетно пытались заснуть. Палуба была слишком горячая, чтобы лежать на ней, и ядовитые пары, проникая сквозь пазы, ползли по палубе точно злые духи и, забираясь в ноздри и дыхательное горло неосторожных, вызывали припадки кашля и чиханья. Звезды лениво мерцали на темном небосклоне, и полная луна, поднявшись с востока, осветила мириады клубков, волокон и паутинных пленок дыма, которые сплетались, извивались и кружились вдоль палубы, над бортом и вверху -- вокруг мачт и вантов.
   -- Расскажите мне, -- сказал капитан Давенпорт, протирая свои болевшие глаза, -- что случилось с экипажем "Боунти" после того, как он достиг Питкэрна. В отчете я читал, что они сожгли "Боунти" и что их разыскали только через несколько лет. Что же происходило за это время? Мне всегда хотелось это узнать. Это были люди с петлей на шее. Там было также несколько туземцев. Там были и женщины. Это с самого начала предсказывало несчастье.
   -- Да, несчастье произошло, -- ответил Мак-Кой. -- Это были скверные люди. Они ссорились из-за женщин. Один из мятежников, Вильямс, потерял жену. Все женщины были таитянки. Его жена, охотясь за морскими птицами, упала со скалы. Тогда он отнял жену у одного из туземцев. Все туземцы были возмущены этим и умертвили почти всех мятежников. Оставшиеся перебили туземцев. Женщины помогали. Туземцы убивали друг друга. Все убивали. Это были ужасные люди. Тимити был убит двумя туземцами, в то время как они расчесывали его волосы в знак дружбы. Белые их подослали, а после этого сами же их умертвили. Туллалу был убит своей женой. Она хотела иметь мужем белого. Они были очень злые. Бог отвратил свое лицо от них. К концу второго года все туземцы были перебиты; погибли и все белые, кроме четырех: Юнга, Джона Адамса, Мак-Коя -- моего прадеда и Квинталя. Последний был тоже очень дурным человеком. Однажды его жена поймала для него слишком мало рыбы, и он откусил ей ухо.
   -- Это был отвратительный сброд! -- воскликнул мистер Кониг.
   -- Да, они были очень скверные, -- подтвердил Мак-Кой и продолжал рассказывать дальше мягко и невозмутимо о крови и похотливости своих преступных предков: -- Мой прадед избежал убийства, чтобы умереть от собственной руки. Он сделал перегонный куб и приготовил алкоголь из кореньев одного растения. Квинталь ему помогал, и они вместе все время напивались. Под конец Мак-Кой заболел белой горячкой, привязал себе на шею камень и прыгнул в море. Жена Квинталя -- муж откусил ей ухо -- тоже погибла, упав со скалы. Тогда Квинталь явился к Юнгу и потребовал его жену, а потом пришел к Адамсу. Адамс и Юнг боялись Квинталя. Они знали, что он убьет их. И они убили его топором. Затем умер Юнг. И кончились все раздоры.
   -- Ну, конечно же, -- усмехнулся капитан Давенпорт. -- Ведь больше некого было убивать.
   -- Вы видите, Бог скрыл от них свой лик, -- сказал Мак-Кой.
   Утром ветра не было -- лишь совсем слабое дуновение с востока, и капитан Давенпорт натянул все паруса и повернул на левый галс. Он боялся этого ужасного западного течения, которое уже столько раз издевалось над ним, лишая его убежища. Весь день было спокойно и всю ночь. Матросы, получив уменьшенную порцию бананов, недовольно ворчали. Они ослабели и жаловались на боли в желудке, вызванные банановой диетой. Весь день течение относило "Пиренеи" к западу; не было ветра, чтобы направить шхуну к югу. В первую ночную вахту на юге показались кокосовые пальмы; их пышные верхушки поднимались над водой: несомненно, здесь был низменный атолл.
   -- Это остров Таэнга, -- объявил Мак-Кой. -- Сегодня ночью нам необходим бриз, иначе мы пропустим Макемо.
   -- Что случилось с юго-восточным пассатом? -- спросил капитан. -- Почему его нет? В чем дело?
   -- Виною испарения с больших лагун, их ведь так много, -- объяснял Мак-Кой. -- Испарения расстраивают всю систему пассатов. Они могут даже повернуть ветер в обратную сторону и пригнать штормы с юго-запада. Это опасный архипелаг, капитан.
   Капитан Давенпорт смотрел на старика и готов был выругаться, но сдержался.
   Присутствие Мак-Коя словно душило проклятия, шевелившиеся в его мозгу и клокочущие в горле. Влияние Мак-Коя очень возросло за все эти дни, -- а их было немало, -- пока они были вместе. Капитан Давенпорт в море считал себя неограниченным властелином, он никого не боялся и никогда не пытался обуздывать свой язык, а сейчас он почувствовал, что не в состоянии выругаться в присутствии этого удивительного старика с женственными карими глазами и кротким голосом.
   Осознав это, он был страшно поражен. Ведь старик-то был всего-навсего потомок Мак-Коя -- Мак-Коя, мятежника с "Боунти", бежавшего от петли, которая ждала его в Англии, Мак-Коя, бывшего воплощением зла в те далекие времена крови и разврата и погибшего такой ужасной смертью на острове Питкэрн.
   Капитан Давенпорт не был религиозным, но в этот момент он почувствовал безумное влечение броситься к ногам другого и сказать ему, а что -- он не знал. Это было чувство более властное, чем мысль. Странное сознание собственного ничтожества владело им в присутствии этого человека, простодушного, как ребенок, ласкового, как женщина.
   Но, конечно, так унизить себя на глазах помощников и команды он не может. И все-таки гнев, порождавший проклятия, еще бушевал в нем. Внезапно он ударил стиснутым кулаком по крыше каюты и закричал:
   -- Послушайте, старик, я не хочу сдаваться. Это Паумоту дурачит и издевается надо мной и доводит меня до сумасшествия. Я отказываюсь сдаваться. Я намерен гнать дальше эту шхуну и буду плыть и плыть через Паумоту до Китая, но найду, где пристать. Если все ее покинут, я останусь один. Я покажу этому Паумоту. Оно не посмеет меня дурачить. Шхуна -- хорошая старуха, и я буду бороться за нее до тех пор, пока останется хоть одна доска, на которой можно стоять. Вы слушаете меня?
   -- И я останусь с вами, капитан, -- сказал Мак-Кой.
   Ночью с юга подули слабые обманчивые порывы ветра, и раздраженный капитан, со своим грузом огня, следя за отклонением к западу и выпрямляя курс, временами терял терпение и ругался вполголоса, чтобы не услышал Мак-Кой.
   Дневной свет позволил различить пальмы, поднявшиеся из воды на юге.
   -- Это подветренная часть Макемо, -- сказал Мак-Кой. -- Немного дальше к западу находится Катиу. Там мы можем пристать.
   Но течение между двумя островами, особенно сильное, увлекло их к северо-западу. И в час дня они увидели вставшие над водой пальмы Катиу, скоро снова исчезнувшие.
   Немного позже, в тот момент, когда капитан заметил новое течение с северо-востока, подхватившее "Пиренеи", вахтенные с мачт объявили о кокосовых пальмах на северо-западе.
   -- Это Рарака, -- сказал Мак-Кой. -- До нее мы не доберемся без ветра. Течение уносит нас к юго-западу. Но надо следить. Несколькими милями дальше течение отклоняется к северу и делает петлю по направлению к северо-западу. Оно нас отнесет от Факаравы, а у Факаравы мы как раз можем пристать.
   -- Ну и пусть относит ко всем чертям! -- вспылил капитан. -- Все равно мы еще найдем, где пристать.
   Но положение на "Пиренеях" становилось критическим. Палуба была настолько горяча, что казалось: еще несколько градусов выше -- и она воспламенится. В некоторых местах даже толстые подошвы башмаков у матросов их не защищали, и опасение обжечь ноги вынуждало их ускорять шаги. Дым усилился и стал более едким. Глаза у всех были воспалены, и все кашляли и задыхались, словно больные туберкулезом. После полудня были отвязаны лодки и снабжены всем необходимым. В них уложили несколько оставшихся связок сушеных бананов, а также инструменты помощников. Капитан Давенпорт положил в баркас даже хронометр, опасаясь, что палуба может вспыхнуть каждую минуту.
   Этот страх угнетал их всю ночь, и на рассвете они смотрели друг на друга, как бы удивляясь, что "Пиренеи" еше держится и они еще живы; глаза их впали, а серые лица были совершенно измучены.
   Торопливыми шагами, иногда бессознательно ускоряя их, капитан, забыв все свое достоинство, почти бегом, осматривал палубу судна.
   -- Теперь вопрос нескольких часов, если не минут, -- объявил он, вернувшись на корму.
   Крик "Земля!" донесся с мачты. С палубы не было видно земли, и Мак-Кой поднялся наверх; а тем временем капитан воспользовался удобным случаем, чтобы облегчить себе душу, хорошенько выругавшись. Но проклятия его внезапно замерли, когда он увидел на воде в направлении к северо-востоку темную линию. Это был не шквал, а бриз -- прерванный пассат, отклонившийся на восемь румбов от своего пути и теперь снова принявшийся за дело.
   -- Держите прямо, капитан, -- сказал Мак-Кой, едва успев добежать до кормы. -- Это восточный берег Факаравы, и мы войдем в пролив с поднятыми парусами, полным ходом, и ветер будет с борта.
   Через час кокосовые пальмы и земля были видны с палубы. Чувство, что конец "Пиренеи" близок, угнетало каждого. Капитан Давенпорт приказал спустить три лодки и велел их подтянуть к корме; в каждой поместился матрос, чтобы отталкивать ее от бортов. Совсем близко, на расстоянии не более двух кабельтовых, обогнула шхуна берег атолла, очерченный пенной линией прилива.
   -- Приготовьтесь, капитан, повернуть через фордевинд, -- предупредил Мак-Кой.
   Минутой позже земля словно расступилась, открывая узкий пролив в огромную зеркальную лагуну длиной в тридцать миль, а шириной в десять.
   -- Пора, капитан!
   В последний раз обошли вокруг мачт реи, когда шхуна, послушная, направлялась в пролив. Едва поворот был сделан, даже не сложив еще в бухту веревок, помощники и команда в паническом ужасе бросились на корму. Еще ничего не произошло, но все были уверены, что вот-вот -- и несчастье разразится. Мак-Кой хотел пройти вперед на свое место на носу, чтобы вести судно, но капитан схватил его за руку и оттащил.
   -- Сделайте это отсюда, -- сказал он. -- Палуба не безопасна... В чем дело? -- спросил он в следующий момент. -- Мы совсем не двигаемся!
   Мак-Кой улыбнулся:
   -- Вам мешает течение, капитан. Со скоростью семи узлов несется морской отлив из этого пролива.
   К концу следующего часа шхуна продвинулась только на расстояние, равное ее длине. Но ветер стал свежеть, и она прорвалась вперед.
   -- Часть людей пусть садится в лодки! -- скомандовал капитан.
   Еще голос его звучал и матросы только-только принялись усаживаться, как середина палубы в огне и в дыму взлетела вверх; часть ее застряла в парусах и такелаже, а остальное рухнуло в море. Ветер был с борта, и это спасло сжавшихся на корме людей. Сплошным потоком ринулись они к лодкам, но голос Мак-Коя, полный незыблемого спокойствия, убеждал их, что времени хватит, и они остановились.
   -- Не спешите, -- говорил он. -- Нужен порядок. Спустите этого мальчика в лодку, пожалуйста.
   Рулевой, потерявший голову от ужаса, бросил штурвал, и капитан подоспел как раз вовремя, чтобы схватить спицы колеса и помешать течению подхватить судно и ударить о берег.
   -- Лучше бы вы позаботились о лодках, -- сказал он мистеру Конигу. -- Подтяните одну ближе, вплотную к корме! В самый последний момент я прыгну в нее.
   Мистер Кониг колебался, но затем шагнул за борт и спустился в лодку.
   -- Держите ее на полрумба, капитан!
   Капитан вздрогнул. Он полагал, что остался один на шхуне.
   -- Да, да, есть, полрумба, -- ответил он.
   Посредине "Пиренеи" зияло пылающее горнило, откуда вырывались необъятные клубы дыма и, поднимаясь к мачтам, совершенно скрывали переднюю часть корабля. Мак-Кой, под защитой бизань-вантов, продолжал свою тяжелую работу и вел шхуну по извилистому проливу. Огонь распространялся по палубе от места взрыва к корме. Развевающиеся вверху на грот-мачте паруса исчезли в пламени. Передних парусов они не могли видеть, но знали, что те еще держатся.
   -- Только бы огонь не охватил всех парусов, прежде чем она войдет в лагуну, -- простонал капитан.
   -- Она успеет войти, -- уверенно заявил Мак-Кой. -- Времени еще много. Она должна войти. А в лагуне мы повернем ее; дым от нас отнесет, и огонь не достигнет кормы.
   Язык пламени взвился к бизань-мачте, жадно потянулся к нижнему ярусу парусов и, не добравшись до них, исчез. Сверху горящий обрывок веревки упал прямо на голову капитана Давенпорта. Он с необычайной поспешностью, как человек, ужаленный пчелой, взмахнул рукой и сбросил горящий обрывок.
   -- Какое направление, капитан?
   -- Норд-вест-вест.
   -- Держите ее вест-норд-вест.
   Капитан повернул руль и установил его.
   -- Вест-норд, капитан.
   -- Есть, вест-норд.
   -- Теперь вест.
   Медленно, румб за румбом, войдя в лагуну, шхуна описала круг и стала под ветер; и румб за румбом, со спокойной уверенностью, как будто в их распоряжении была еще тысяча лет, Мак-Кой нараспев возглашал изменения курса.
   -- Еще румб, капитан.
   -- Есть, румб.
   Капитан Давенпорт на несколько спиц повернул штурвал, затем быстро оттянул назад, тормозя шхуну.
   -- Так держать!
   -- Есть.
   Несмотря на ветер, который дул теперь с кормы, жара была невыносимая, и капитан Давенпорт мог только искоса бросать взгляды на нактоуз. Он вынужден был отнимать от штурвала то одну, то другую руку, чтобы потереть и заслонить свои щеки, покрытые волдырями. Борода Мак-Коя ерошилась и топорщилась, и запах горелых волос заставил капитана Давенпорта с тревогой посмотреть на него. Руки капитана сверху покрылись волдырями, и, поочередно оставляя штурвал, он освежал их, прикладывая к брюкам. Паруса бизань-мачты исчезали один за другим под натиском огня, принуждая двух людей съеживаться и закрывать лицо.
   -- Теперь, -- сказал Мак-Кой, осторожно бросив взгляд вперед на нижний берег, -- четыре румба, и пусть она плывет.
   Обрывки и клочья пылающих веревок и парусов, задевая их, падали вокруг. Смолистый дым от горящего куска веревки у ног капитана вызвал жестокий припадок кашля, но штурвала капитан все же не выпустил.
   Шхуна внезапно ударилась, нос ее поднялся, и она едва не остановилась. Град горящих обломков, упавших от толчка, посыпался на них. Шхуна снова двинулась и вторично ударилась. Своим килем она раздробила хрупкий коралл, пошла дальше и ударилась в третий раз.
   -- Держите прямо, -- сказал Мак-Кой. -- Пробрались? -- мягко спросил он минутой позже.
   -- Она не слушается руля, -- был ответ.
   -- Ну, хорошо. Она сворачивает. -- Мак-Кой посмотрел за борт. -- Мягкий белый песок. Лучшего нельзя и требовать. Великолепное ложе!
   Когда шхуна сделала поворот от ветра, столб дыма и пламени вырвался на юте. Капитан Давенпорт выпустил штурвал от нестерпимой боли ожогов. Он добрался до фалиня лодки, стоявшей внизу, затем остановился, высматривая Мак-Коя, который держался в стороне, чтобы дать ему спуститься.
   -- Вы -- первый, -- крикнул капитан, хватая его за плечо и почти перебрасывая через борт.
   Пламя и дым были нестерпимы, и он поспешил сейчас же за Мак-Коем. Оба они, обхватив веревку, вместе соскользнули в лодку. Матрос на носу, не ожидая приказаний, перерезал фалинь ножом. Весла, лежавшие наготове, ударили по воде, и лодка помчалась.
   -- Прекрасное ложе, капитан, -- бормотал Мак-Кой, оглядываясь назад.
   -- Да, прекрасное ложе, и все благодаря вам, -- был ответ.
   Три лодки неслись к белому коралловому берегу. За ним, на краю кокосовой рощи, виднелось несколько покрытых травой хижин, и десятка два возбужденных туземцев широко открытыми глазами взирали на пылающее судно, подплывающее к их земле.
   Лодки причалили, и они сошли на белый берег.
   -- А теперь, -- сказал Мак-Кой, -- я должен подумать о возвращении на Питкэрн.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru