Аннотация: Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", No 1, 1875.
MELIORA LATENT.
РАЗСКАЗЪ мистриссъ Линъ-Линтонъ.
I. Семейство Чиноветъ.
Домъ на Гуерской Вершинѣ былъ совершенно готовъ 25-го февраля и хозяевъ ждали въ концѣ недѣли. Впродолженіи двухъ лѣтъ, жители Порта-Тренанса съ любопытствомъ, но безъ большого удовольствія наблюдали за постройкой дома мистера Бристоэ, владѣльца завода фаянсовой посуды въ Сентъ-Майкелѣ. Хотя въ широкомъ этнологическомъ смыслѣ онъ былъ ихъ соотечественникомъ, но въ узкой сферѣ Порта-Тренанса, онъ представлялся чужестранцемъ и они въ тайнѣ смотрѣли недоброжелательно на пришельца, поселившагося на вершинѣ ихъ знаменитаго утеса. Они съ радостію возстали бы противъ этого чужеземнаго вторженія, но Мистеръ Бристоэ купилъ землю, а потому они ничего не могли сдѣлать противъ него и поневолѣ должны были выносить его присутствіе въ своей средѣ.
Новый пришелецъ, будь онъ лучшій человѣкъ на свѣтѣ, былъ ихъ естественнымъ врагомъ, но, когда этимъ пришельцемъ былъ человѣкъ, подобный мистеру Бристоэ, то ихъ неудовольствіе какъ бы получало нѣкоторое основаніе, ибо онъ пользовался плохой репутаціей и рѣдко можно было слышать о немъ доброе слово. Хотя всѣ соглашались, что онъ былъ веселый товарищъ и гостепріимный хозяинъ, но онъ слылъ за человѣка, имѣвшаго одну цѣль въ жизни -- нажить какъ можно скорѣе состояніе, не пренебрегая никакими средствами. А подобная жизненная теорія была смертельнымъ грѣхомъ въ глазахъ простыхъ рыбаковъ бухты, которые отличались пламеннымъ религіознымъ энтузіазмомъ. Корнвалійскіе поселяне сохранили въ отдаленныхъ округахъ болѣе первобытной честности, чѣмъ можно найти въ городахъ и многолюдныхъ селеніяхъ и напримѣръ люди, подобные семейству Чиноветъ, скорѣе согласились бы продать свою душу дьяволу, чѣмъ нажить грошъ безчестнымъ образомъ. Они не прочь были нажиться; но честнымъ, чистымъ образомъ; а руки мистера Бристоэ, говорятъ, были очень грязны.
Этотъ запахъ грязи, присоединяясь къ естественному отвращенію жителей бухты къ всѣмъ чужестранцамъ, дѣлалъ непріятнымъ прибытіе новыхъ владѣльцевъ Гуерской Вершины, хотя можно было ожидать, что отъ богатыхъ перепадетъ что-нибудь и бѣднякамъ, и что вообще въ народѣ будетъ болѣе денегъгъ обращеніи. Но, по словамъ Ефраима Чиновета, "деньги хорошее дѣло, но честное сердце еще лучше", а изъ этихъ словъ слѣдовало заключить, что Джемсъ Бристоэ, богатый промышленникъ изъ Сентъ-Майкеля, не обладалъ честнымъ сердцемъ и не былъ человѣкомъ, въ хорошемъ значеніи этого слова.
Ефраимъ Чиноветъ, теперешній патріархъ Порта Тренанса, былъ представителемъ древней династіи мѣстныхъ именитыхъ людей. Конечно, онъ и его предшественники были простые, бѣдные рыбаки, которые жили и любили, работали и умирали въ невѣдомомъ рыбачьемъ селеніи на Корнвалійскомъ берегу; эти люди не знали свѣта, богатства, власти, не вѣдали иной самолюбивой мысли, какъ исполнить хорошо всѣ свои обязанности, ловить какъ можно болѣе рыбы, продавать ее честно, жениться на порядочныхъ женщинахъ и оставить послѣ себя здоровыхъ, работящихъ сыновей и нравственныхъ дочерей, но въ своей сферѣ, они были мудрецы и герои.
Съ того времени, какъ Портъ Тренансъ сталъ рыбачьимъ селеніемъ, во главѣ его жителей всегда находился Чиноветъ. Благородство и честность были въ крови у этого семейства, однако, не смотря на это, они такъ мало успѣвали въ жизни, что даже не были владѣльцами маленькой хижины, которую глава семейства нанималъ по недѣльно; они никогда не возвышались надъ своимъ первоначальнымъ положеніемъ трудящихся рыбаковъ, аккуратно платя свою аренду, не откладывая ничего на черный день и борясь съ природою изъ-за насущнаго хлѣба. Имя ихъ стояло высоко, но положеніе въ свѣтѣ было низкое.
Въ настоящее время семейство Чиноветъ состояло изъ шести братьевъ, группировавшихся вокругъ величественной фигуры сѣдаго, слѣпаго старика. Всѣ они были люди уважаемые, до которыхъ не касалось даже дуновеніе клеветы. Хорошіе мужья, хорошіе отцы, хорошіе сыновья, честные, скромные, терпѣливые, работящіе люди, стойко поддерживающіе другъ друга, какъ члены шотландскаго клана. Подобные люди составляютъ соль англійской націи, но исторія обыкновенно умалчиваетъ о нихъ. Семейство Чиноветъ было очень многочисленно и смерть въ его рядахъ унесла много жертвъ, такъ что различіе въ лѣтахъ между братьями было очень значительное; младшій изъ нихъ Дэвидъ, двадцати одного года, былъ на девять лѣтъ моложе предшествовавшаго ему по семейному списку брата Амоса и на двадцать шесть лѣтъ моложе Ричарда, самаго старшаго брата.
Дэвидъ одинъ былъ не женатъ, но сосѣди говорили, что пора было и ему устроиться, и что жена ему была готова, въ лицѣ его двоюродной сестры Констанціи Лосонъ, которая завѣдывала хозяйствомъ дяди Ефраима въ послѣдніе два года, со времени замужества его дочери Мэри. По общему мнѣнію, она была самой подходящей женой для Дэвида; и дѣйствительно это была хорошенькая молодая дѣвушка съ каштановыми волосами, незапятнанной репутаціей, чисто женственнымъ характеромъ и замѣчательной способностью къ хозяйству. Но она не имѣла никакого образованія, а жена, говорилъ Дэвидъ, когда къ нему приставали по этому вопросу, должна, по крайней мѣрѣ, читать Библію и подписывать свое имя. Онъ самъ былъ грамотный и поэтому естественно спрашивалъ себя, чѣмъ онъ съ женою пополнитъ длинные вечера, когда все по хозяйству уже сдѣлано, а рыба спитъ на днѣ бухты? Бракъ былъ дѣломъ серьезнымъ для Дэвида: онъ невольно сознавалъ, что ему было нужно нѣчто большее, чѣмъ искусная кухарка и ловкая прачка. Онъ нисколько не презиралъ удобствами жизни и былъ очень доволенъ, что двоюродная сестра Констанція хорошая хозяйка, но женщина, которую онъ могъ полюбить, должна была отличаться высшими и болѣе очаровательными качествами.
Никто не видѣлъ ничего предосудительнаго въ томъ фактѣ, что эти молодые люди жили въ одной хижинѣ, невѣнчанные. Сосѣди не разсказывали ничего дурнаго, потому что, еслибъ дѣло пошло не хорошо, то старшіе члены семейства прекратили бы всякій скандалъ, такъ какъ Дэвидъ въ глазахъ своихъ братьевъ былъ ребенкомъ, да и самъ-то смотрѣлъ на нихъ скорѣе, какъ на родителей, чѣмъ какъ на братьевъ. Онъ никогда не подумалъ бы ослушаться Ричарда, Джорджа или капитана Джака; даже Амосъ имѣлъ надъ нимъ власть, но не пользовался ею, и только одинъ проповѣдникъ Джемсъ сильно преслѣдовалъ его своими нравоученіями. Само собою разумѣется, что старшій братъ Ричардъ имѣлъ всего болѣе надъ нимъ вліянія, но вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ нѣкоторымъ образомъ господствовалъ и надъ другими братьями въ качествѣ представителя своего отца. Когда старикъ ослѣпъ, двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, онъ принялъ въ свои руки управленіе всѣмъ семействомъ и, по его убѣжденію, Джакъ продалъ свое судно, Джорджъ отошелъ отъ судостроителя въ Гэйлѣ, Джемсъ и Амосъ покинули службу на пароходахъ, ходившихъ между Австраліей и Китаемъ, и всѣ они, явившись въ портъ Тренансъ, заключили можду собою товарищество для рыбной ловли. "Лучше работать всѣмъ вмѣстѣ, говаривалъ онъ, чѣмъ каждому стараться за себя". Его слова сбылись; ихъ товарищество оказалось очень надежнымъ и, хотя они все еще оставались бѣдняками, но процвѣтали въ своей средѣ.
Относительно той роли, которую каждый изъ нихъ игралъ въ этомъ патріархальномъ семействѣ, можно сказать разъ на всегда, что Ричардъ былъ человѣкъ дѣловой и предводитель всей семьи; капитанъ Джакъ, отважный морякъ, зналъ всѣ тонкости морского дѣла; Джорджъ былъ ловкимъ работникомъ, искусно строилъ лодки и чинилъ паруса; Джемсъ отличался на морѣ, какъ ловкій рыбакъ, а на сушѣ, какъ проповѣдникъ; Амосъ прекрасно пѣлъ и вообще былъ на всѣ руки; одинъ молодой Дэвидъ, задумчивый, мечтательный, не былъ такъ доволенъ жизнью, какъ остальные братья, хотя часто спрашивалъ себя, чего ему не доставало.
Среди этой группы возвышалась фигура слѣпого, стараго Ефраима; гордясь своимъ честнымъ именемъ и безпорочнымъ прошедшимъ, гордясь своими молодцами-сыновьями и скромными дочерьми, онъ часто убѣждалъ ихъ быть достойными своихъ предковъ, никогда не раздѣляться, а главное имѣть чистое сердце и чистыя руки, что всегда было отличительной чертой семейства Чиноветъ.
Былъ одинъ изъ тѣхъ прекрасныхъ мартовскихъ дней, когда весна посылаетъ своего перваго гонца и вся природа, какъ бы предвкушаетъ радостное пробужденіе. Подснѣжники и крокусы уже давно украшали сады хижинъ золотистымъ и серебристымъ колоритомъ, а теперь прелестныя фіалки и дикія розы начинали цвѣсти, и пирусъ унизывалъ стѣны хижинъ красными, огненными лепестками. Птицы пѣли въ кустахъ, жаворонки кружились надъ головами, голубыя волны весело разбивались о берегъ, словно имъ никогда не извѣстны были бури, и онѣ никогда не клокотали бѣшено у подножья скалъ, разбивая въ мелкія щепы громадные корабли. Все сіяло счастьемъ и надеждой, все обѣщало еще лучшее будущее; земля привѣтливо улыбалась небу, и небо отвѣчало благосклонной улыбкой.
Всѣ эти признаки весны возбуждали веселыя, юношескія воспоминанія въ сердцѣ старика Ефраима, который, сидя на солнечномъ припекѣ, дожидался возвращенія рыбачьихъ лодокъ, ушедшихъ въ море на разсвѣтѣ. Онъ уже давно исполнилъ свою долю общей работы, но его умъ все еще былъ дѣятеленъ и онъ живо интересовался всѣмъ, что происходило вокругъ него. Онъ также, какъ всякій Корнваліецъ былъ нѣсколько мечтателенъ, а жизнь рыбака, полная приключеній и опасностей, еще болѣе усилила поэтическую и религіозную стороны его натуры.
Неожиданно на крутой тропинкѣ, спускавшейся къ бухтѣ отъ Гуерской Вершины, показалась молодая дѣвушка. Она была средняго роста, худощавая и, хотя ея формы не были совершенно развиты, но она была очень граціозна. Лицо ея было красивое, свѣжее, живое; быть можетъ черты его были слишкомъ рѣзки, но оно выражало прямоту; щеки ея, подъ вліяніемъ южнаго морского вѣтра, походили на пышную розу. Ея свѣтло-русые, коротко обстриженные, курчавые волосы какъ бы осѣняли ея лицо ореоломъ; глаза были большіе, блестящіе и вся ея фигура дышала энергіей и независимостью. На ней было темно-синее платье, очень плотно ее обнимавшее, самаго простаго, незатѣйливаго фасона; ботинки были на толстыхъ подошвахъ, перчатки замшевыя, въ рукахъ виднѣлся большой хлыстъ, а на кожанномъ поясѣ висѣли свистокъ, ножикъ, ножницы, штопоръ и тому подобные, далеко не женскіе инструменты. Вообще въ ней было много страннаго, чисто мужскаго; очевидно, она принадлажала къ той новой школѣ женщинъ, которыя подражаютъ во всемъ мужчинамъ, хотя громко кричатъ о презрѣніи къ нимъ. Не смотря на это, въ ея лицѣ и манерахъ выражалось что-то располагавшее въ ея пользу и заставлявшее прощать всѣ ея выходки.
Она быстро спустилась съ горы и подошла къ тому мѣсту, гдѣ сидѣлъ на скамьѣ старикъ Ефраимъ, который, повернувшись лицемъ къ морю, то повторялъ вслухъ отрывки гимновъ, то разсчитывалъ, сколько въ концѣ года отложитъ его семейство въ запасной капиталъ; при этомъ, Констанція Лосонъ отъ времени до времени выбѣгала изъ дома и обмѣнивалась съ нимъ нѣсколькими словами, чтобъ старикъ не чувствовалъ себя слишкомъ одинокимъ.
Молодая незнакомка, повидимому, знала кто онъ и, подойдя къ нему, сказала громкимъ, смѣлымъ голосомъ:
-- Вы Ефраимъ Чиноветъ?
-- Да, миссъ, отвѣчалъ старикъ, поворачивая къ ней свою прекрасную сѣдую голову.
-- Я очень рада васъ видѣть, произнесла она, протягивая ему руку.
Онъ дружески ее пожалъ.
-- Благодарю васъ, промолвилъ онъ: -- но вы кто?
-- Я -- Аделла Бристоэ.
Грубая рука, сочувственно сжимавшая ея ручку, была быстро отдернута.
-- А! сказалъ онъ, совершенно инымъ тономъ, но черезъ минуту, прибавилъ, какъ бы съ удивленіемъ: -- однако, у васъ хорошій голосъ.
-- Неужели? произнесла она.-- Но отчего же мнѣ и не имѣть хорошаго голоса?
-- Да, продолжалъ Ефраимъ: -- отчего вамъ его и не имѣть! Но яблоко не далеко падаетъ отъ яблони.
-- Вотъ поэтому-то мнѣ и слѣдуетъ быть хорошимъ человѣкомъ. Мой отецъ -- одинъ изъ лучшихъ людей на свѣтѣ и все что во мнѣ хорошаго, я заимствовала отъ него.
Ефраимъ ничего не отвѣчалъ. Онъ, по своей набожности, не могъ сказать дочери что либо противъ ея отца, но въ тоже время не могъ и измѣнить своего мнѣнія о мистерѣ Бристоэ.
Аделла не поняла смысла его молчанія. Ей казалось невозможнымъ какое бы то ни было осужденіе ея отца, и не приходила въ голову мысль, чтобы молчаніе старика имѣло какое нибудь значеніе, а потому она продолжала болтать своимъ обычнымъ рѣшительнымъ тономъ. Не прошло и десяти минутъ, какъ она уже по многимъ предметамъ высказала свое рѣзкое, какъ она думала, безъаппеляціонное мнѣніе.
Ефраима забавляла эта болтовня. Ея голосъ походилъ на чириканье птицы, а когда она говорила что нибудь слишкомъ смѣлое или невозможное, то онъ улыбался съ самодовольствомъ старика, который мирится съ невѣжествомъ женщины, существа слишкомъ мелкаго и слабаго, чтобы вступать съ нимъ въ рѣшительную борьбу.
Пока она такимъ образомъ полагала, что учитъ старика новымъ истинамъ и поражаетъ его блескомъ своего ума, лодки пристали къ берегу и рыбаки, приведя въ порядокъ свои снасти, подошли къ отцу и молодой дѣвушкѣ, имя которой они тотчасъ отгадали, такъ какъ въ Портѣ Тренансѣ рѣдко появлялись свѣтскія молодыя дѣвушки.
Они представляли красивую группу въ своихъ живописныхъ рыбачьихъ костюмахъ; одинъ изъ нихъ цѣловалъ своего ребенка, выбѣжавшаго ему на встрѣчу, другой мылъ руки въ быстромъ ручьѣ, извивавшемся на берегу; Дэвидъ держалъ въ рукахъ пойманную имъ хорошенькую морскую свинку, остальные стояли въ различныхъ позахъ у двери хижины и отдавали по очередно отцу отчетъ въ своихъ дѣйствіяхъ, а онъ смотрѣлъ на нихъ съ пристальнымъ вниманіемъ слѣпого.
Вся эта сцена была по истинѣ прекрасна. Передъ ними простиралось море, столь же голубое, какъ лучшія мѣста Средиземнаго, на горизонтѣ виднѣлись сѣрыя гранитныя скалы, покрытыя мхомъ, словно волосами; съ обѣихъ сторонъ тянулись отлогіе скаты утеса, а солнечные лучи до того заливали свѣтомъ зеленую мураву, что трудно было сказать, что было блестящѣе: лучи солнца или зеленая трава. Этотъ лучезарный свѣтъ осѣнялъ золотымъ ореоломъ каждый предметъ, до котораго онъ касался. Почтенная сѣдая голова старика, русые волосы Аделлы, выбивавшіеся изъ подъ маленькой матросской шляпы, красная шапочка Дэвида, красовавшаяся на его черныхъ кудряхъ, почернѣвшая отъ времени солома, сѣрые папоротники, бѣлыя чайки, сидѣвшія на сосѣдней скалѣ галки, оглашавшія воздухъ сеоимъ хриплымъ крикомъ, сизые голуби, ворковавшіе въ разсѣлинахъ утесовъ, цвѣты, мурава, земля, море, небо -- все сіяло и блестѣло, словно природа была создана только въ это утро.
Но Аделла, въ глазахъ грубыхъ рыбаковъ, была прелестнѣе всего; Дэвиду же она показалась переодѣтой принцессой. Она представляла разительный контрастъ съ Констанціей, которая застѣнчиво стояла въ дверяхъ хижины; одна была пламенна, энергична, другая нѣжна и женственна; одна увѣрена въ себѣ, другая смиренна и скромна.
Всѣ Чиноветы не были склонны къ поэтическимъ мечтаніямъ или къ поклоненію героевъ, но то, что теперь представилось ихъ глазамъ, должно было поразить самаго тупого человѣка. Оно возбудило въ Дэвидѣ всю скрывшуюся въ немъ поэзію. Онъ глубоко вздохнулъ, словно ему показали какую-нибудь драгоцѣнную диковину, а черезъ минуту почувствовалъ такое сознаніе своего ничтожества, котораго прежде никогда не ощущалъ. Онъ уважалъ отца, братьевъ и самого себя, какъ подобаетъ всякому честному человѣку; но теперь передъ нимъ внезапно предстало иное созданіе, и онъ понялъ различіе между ними и этимъ созданіемъ. Онъ былъ радъ, что дожилъ до этого дня, и въ то же время никогда такъ вполнѣ не сознавалъ своего невѣжества, такъ страстно не желалъ умственнаго развитія и такъ ясно не понималъ, что могъ быть совершенно инымъ человѣкомъ, еслибъ обстоятельства ему благопріятствовали. Онъ стоялъ неподвижно, устремивъ глаза на Аделлу.
-- Мальчуганъ, что ты съ ума сошелъ? сказалъ Ричардъ, ударяя по плечу младшаго брата: -- ты какъ будто увидалъ что-то страшное, поразительное.
Онъ вздрогнулъ, побагровѣлъ и отвернулся къ старой лодкѣ, лежавшей близь хижины; молодая дѣвушка взглянула на него съ удивленіемъ. Его красная шапочка была очень живописна въ общей картинѣ, а миссъ Бристоэ не даромъ училась рисовать акварелью.
Въ эту минуту къ нимъ подошелъ мистеръ Бристоэ.
-- Ну, молодцы! сказалъ онъ покровительственнымъ тономъ и, остановившись среди рыбаковъ, широко разставилъ ноги и распахнулъ свое легкое пальто.
Это былъ здоровенный человѣкъ съ свѣтлыми волосами, въ свѣтлой одеждѣ, въ пестромъ галстухѣ, въ блестящей, бѣлоснѣжной рубашкѣ, съ тяжелой золотой цѣпью на часахъ и громадными брильянтовыми запонками. Вся его фигура сіяла краснымъ, золотымъ и свѣтло-сѣрымъ тонами; губы его были красныя, волосы и бакенбарды свѣтло-рыжіе, улыбка отличалась добродушіемъ, голосъ и обращеніе -- свободой и откровенностью. Но его маленькіе каріе глаза безпокойно бѣгали, нарушая нѣсколько впечатлѣніе его добродушной улыбки.
Чиноветы отвѣчали на его привѣтствіе съ холоднымъ достоинствомъ, какъ люди равные, а не подчиненные. Этимъ они хотѣли протестовать противъ его покровительственнаго тона, который сочли за оскорбленіе. Они слишкомъ давно были независимыми, свободными людьми, чтобы терпѣливо подчиниться власти господина и хотѣли, чтобъ онъ это тотчасъ понялъ. Даже Аделла, которая считала своего отца самымъ лучшимъ человѣкомъ на свѣтѣ, нашла, что онъ напрасно взялъ на себя такой повелительный тонъ. Она знала, что онъ былъ добръ, но другіе могли во зло истолковать его обращеніе.
-- Плохія вѣсти для меня, сказалъ съ веселой улыбкой мистеръ Бристоэ: -- вы заломите высокую цѣну съ меня, когда я устрою свою снасть.
Рыбаки знаменательно взглянули другъ на друга. Очевидно, извѣстіе это было имъ не посердцу.
-- Можетъ быть, ваша снасть будетъ намъ неудобна, сэръ, сказалъ Ричардъ послѣ непродолжительнаго молчанія: -- здѣсь на берегу есть люди и кромѣ насъ.
При этомъ случаѣ ораторомъ семейства явился старшій братъ, какъ и слѣдовало по праву, хотя обыкновенно за всѣхъ говорилъ капитанъ Джэкъ, который теперь стоялъ молча, засунувъ руки въ карманы. Джорджъ попрежнему игралъ съ своимъ маленькимъ ребенкомъ, по прислушивался къ общему разговору, такъ же. какъ Амосъ и Джемсъ, которые возились у лодокъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ! я этому не повѣрю, сказалъ мистеръ Брирстоэ добродушно, насколько дѣло касалось голоса и манеръ, хотя глаза его злобно сверкали:-- когда я устрою снасть то вы сбудете обязаны работать.
-- Не думаю, отвѣчалъ Ричардъ.
-- Мы слишкомъ давно работаемъ на себя, чтобъ идти въ батраки, прибавилъ капитанъ Джакъ, нѣкогда имѣвшій свое собственное судно и бывавшій шкиперомъ на другихъ судахъ.
-- Да, мои сыновья не захотятъ работать на постояннаго сказалъ Ефраимъ.
-- Вотъ какъ! вотъ какія у васъ мысли! презрительно произнесъ мистеръ Бристоэ, который принадлежалъ къ кружку людей, считающихъ независимость рабочаго класса нарушеніемъ всѣхъ человѣческихъ и божескихъ законовъ.
-- Въ такихъ мысляхъ взросли мы и наши отцы, сказалъ Ричардъ.
-- Такъ ужь пеняйте сами на себя, продолжалъ мистеръ Брисгоэ послѣ минутнаго молчанія: -- потому что если вы откажетесь работать на меня, то вамъ будетъ плохо.
-- Я васъ не понимаю, сэръ, сказалъ старикъ Ефраимъ: -- мои шесть сыновей крѣпко стоятъ другъ за друга, и я не думаю, чтобы кто-нибудь дерзнулъ вмѣшиваться въ ихъ дѣла. Я не понимаю, какъ мы можемъ пострадать отъ чего-нибудь, кромѣ своихъ собственныхъ дурныхъ поступковъ.
-- Ну, мы объ этомъ поговоримъ въ другой разъ, произнесъ мистеръ Бристоэ: -- вы, быть можетъ, перемѣните тонъ!
-- Я увѣрена, что вы исполните желаніе моего отца, сказала Аделла рѣшительнымъ таномъ, подходя къ Дэвиду, все еще стоявшему у лодки.
Онъ поднялъ на нее глаза съ тревожнымъ безпокойствомъ.
-- Я обязанъ во всемъ слѣдовать за братьями, отвѣчалъ онъ.
-- О! я ненавижу такое рабство! воскликнула она, качая своей кудрявой головкой:-- вы обязаны жить самостоятельно, сохранять свою индивидуальность и дѣйствовать согласно вашему собственному сознанію о нравственной отвѣтственности человѣка.
Дэвидъ не совсѣмъ понялъ ея послѣднія слова и только съ трудомъ усвоилъ себѣ ихъ общій смыслъ. Онъ желалъ отвѣтить ей что-нибудь по сердцу, но какъ ни старался, не могъ произнести ни слова и въ смущеніи опустилъ глаза въ землю.
-- Какое прекрасное лицо, подумала Аделла, имѣя по прежнему въ виду уроки рисованья: -- какъ бы оно отлично вышло на картинѣ. Прощайте, прибавила она вслухъ, когда отецъ ее позвалъ:-- подумайте о томъ, что я вамъ говорила, и уважайте свою индивидуальность.
-- Пройщайте миссъ, отвѣчалъ Дэвидъ, съ восторгомъ смотря на молодую дѣвушку, которая быстро подошла къ отцу.
Онъ пристально слѣдилъ за нею по мѣрѣ того, какъ она исчезала по крутой тропинкѣ, огибавшей сосѣдній утесъ; голубое платье придавало ей въ его глазахъ прелестный видъ цвѣтка. Дѣйствительно, она казалась ему женскимъ цвѣткомъ, чѣмъ-то необыкновеннымъ и не подходящимъ ни къ чему, что онъ дотолѣ видалъ.
-- На что она походитъ? сказалъ старикъ Ефраимъ, когда мистеръ Бристоэ съ дочерью исчезли изъ вида.
-- Красивая дѣвушка. сказалъ добродушно Джорджъ, качая своего ребенка.
-- Господи! какъ вы, женщины, проницательнѣе насъ! со смѣхомъ воскликнулъ капитанъ Джэкъ:-- мы ослѣплены блескомъ, а вы сразу видите, что подъ блескомъ кроется грязь.
-- Это не хитро, отвѣчала Констанція съ необычайной рѣзкостью.
Эта молодая дѣвушка была обыкновенно очень скромна и тиха, но очевидно, миссъ Бристоэ ей сильно не понравилась.
-- А отецъ? спросилъ Ефраимъ.
-- Дрянь, коротко отрѣзалъ Ричардъ.
Все общество хоромъ подтвердило эти два вердикта, только молчалъ одинъ Дэвидъ. Въ первой разъ въ жизни онъ разсердился на двоюродную сестру и назвалъ ее въ глубинѣ своего сердца тупымъ созданіемъ; онъ удивлялся и тому, что его братья могли такъ грубо отзываться о блестящемъ видѣніи, неожиданно явившемся передъ ними. Хотя мистеръ Бристоэ и ему не по нравился, но ему какъ то больно было слышать, что ея отца называли дрянью.
На вершинѣ горы Аделла остановилась, чтобъ взглянуть съ верху на широкую бухту, залитую лучезарнымъ свѣтомъ. Фигура Дэвида, юная, статная, его голубая куртка и красная шапочка снова поразили ее, какъ прекрасная черта этой живописной картины. Она что-то сказала отцу, вѣроятно указывая на прекрасный сюжетъ для живописца, ибо онъ также остановился и устремилъ свой взглядъ внизъ. Ихъ чорныя фигуры рельефно выдавались на опаловомъ небѣ; наконецъ, они обернулись и исчезли за горой.
II. Новая школа.
Скучную жизнь вела Аделла Бристоэ на Гуэрской вершинѣ. Она не имѣла подругъ одинаковаго возраста, а ея отецъ проводилъ болѣе времени въ Сентъ-Майкелѣ, въ своей конторѣ, чѣмъ въ Тренансѣ, въ обществѣ дочери.
Съ нею жила тетка, мистриссъ Мазлей, но эта толстая, молчаливая женщина не могла никому пріятнымъ обществомъ. Она была спокойна, когда завтракала и обѣдала въ положенные часы, но всякая физическая или умственная дѣятельность, разговоръ или прогулка приводили ее въ раздраженіе, и тогда она была очень непріятна для всѣхъ окружающихъ.
Такимъ образомъ, жизнь Аделлы была бы очень мрачной, еслибъ она не принадлежала къ новой школѣ и не отличалась пламенной энергіей, отсутствіемъ всякой дѣвической застѣнчивости и глубокой вѣрой въ высокое призваніе женщинъ, особливо ея самой, рожденной, чтобъ повелѣвать людьми. Портъ-Тренансъ былъ въ ея глазахъ дѣвственной почвой, ожидавшей ея дѣятельности. Она жаждала предпринять что нибудь долженствовавшее пробудить отъ долгого сна погрязшихъ въ тинѣ невѣжества рыбаковъ и поселянъ. Она смутно слышала, что такой-то совершилъ чудеса въ дѣлѣ развитія рабочихъ, а такой-то прославился просвѣщеніемъ грубыхъ земледѣльцевъ; ей также хотѣлось достигнуть знаменитости и окружить себя ревностными послѣдователями. Сдѣлаться предметомъ восторженнаго поклоненія рыбаковъ въ ихъ живописной одеждѣ казалось ей пріятнымъ способомъ доказать свое превосходство и она жаждала примѣнить его на практикѣ. Женщинъ она оставляла въ покоѣ. Быть можетъ, она считала ихъ достаточно развитыми или напротивъ безнадежно погрязшими въ невѣжество или наконецъ болѣе способными ухаживать за дѣтьми и смотрѣть за хозяйствомъ, чѣмъ разрѣшать ариѳметическія задачи. Она хотѣла вліять на мужчинъ; она воображала себя новымъ Пигмаліономъ въ юбкѣ, отъ одного слова, котораго одушевятся безжизненныя статуи, высѣченныя изъ грубаго камня.
-- Истинное призваніе женщины, говорила она сама себѣ, закидывая назадъ свои курчавые волосы и смотрясь въ зеркало:-- заключается въ развитіи и просвѣщеніи бѣдныхъ людей, въ томъ чтобъ быть элементомъ ихъ развитія, и въ тоже время не переставать плѣнять всѣхъ своей красотой.
Она много думала о средствахъ, съ помощью которыхъ можно было достигнуть этой цѣли, наконецъ рѣшила, что вечерняя школа была лучшей наковальней, на которой она могла придать болѣе благородную форму грубой массѣ, подлежавшей ея отдѣлкѣ. Эта вечерняя школа должна была помѣститься въ большой, еще не меблированной бильярдной дома на Гуэрской Вершинѣ, а курсъ наукъ долженъ былъ состоять въ ариѳметическихъ задачахъ, въ чистописаніи налинованныхъ тетрадкахъ, въ пѣніи и чтеніи вслухъ, при чемъ конечно, она должна была руководить всѣмъ классомъ и читать избранные отрывки, пока ученики исполняли заданные уроки.
Энергичная, пламенная, повелительная, она отправилась къ Чиноветамъ для распространенія между ними семянъ просвѣщенія и приглашенія ихъ, какъ вліятельныхъ сторонниковъ, быть первыми учениками ея школы. Старшіе братья добродушно разсмѣялись, когда она объяснила имъ свой планъ. Ей не понравился этотъ смѣхъ, но она приписала его невѣжеству, противъ котораго должна была бороться.
Ричардъ, однако, заявилъ полное согласіе посѣщать школу, и прибавилъ, что онъ очень радъ найти въ молодой дѣвушкѣ такого серьезнаго ученаго. Но всего болѣе, онъ желалъ бы научиться логариѳмамъ, которыхъ онъ никакъ не могъ понять.
Капитанъ Джэкъ также сказалъ, что онъ съ охотой будетъ посѣщать школу, но замѣтилъ, что, по его мнѣнію, такъ какъ они всѣ были моряки, то ей слѣдовало бы научить молодежь высчитывать силу теченія при приливѣ и отливѣ, при томъ или другомъ вѣтрѣ.
Съ первой минуты, Аделлу поразило это требованіе спеціальнаго обученія со стороны ея невѣжественныхъ учениковъ, но послѣ минутнаго размышленія, она сказала рѣшительнымъ тономъ, что все это пустяки и она будетъ учить ихъ болѣе важнымъ предметамъ, чѣмъ логариѳмы и правила мореплаванія.
-- Хорошо, отвѣчали смѣясь оба брата, но отказались отъ участія въ вечерней школѣ.
Но Джорджъ по своей добродушной натурѣ и нежеланію сказать нѣтъ кому бы то ни было, особливо женщинѣ, Амосъ, съ удовольствіемъ желавшій помочь въ пѣніи, благодаря своему прекрасному голосу, и Дэвидъ, неопредѣленныя стремленія котораго, казалось, находили теперь тѣнь удовлетворенія, согласились быть ея учениками, если она наберетъ еще нѣсколько другихъ. Что же касается Джемса, то онъ отказался на отрѣзъ, какъ отъ чего-то нечестиваго; еслибъ дѣло шло о проповѣдяхъ и о молитвахъ, то онъ первый заявилъ бы свое согласіе, но свѣтское знаніе не имѣло для него никакой прелести, а, напротивъ, казалось какимъ-то дьявольскимъ навожденіемъ.
Такимъ образомъ, трое Чиноветовъ, двое сыновей Ричарда и нѣсколько другихъ жителей селенія составили достаточный контингентъ учениковъ и вечерняя школа на Гуэрской Вершинѣ открылась къ величайшему удовольствію Аделлы Бристоэ.
Напротивъ того, весь околодокъ былъ взволнованъ и не очень пріятно этимъ неожиданнымъ явленіемъ.
-- Господи! вотъ пустяки-то, говорили посѣтители таверны подъ вывѣской "Лордъ Нельсонъ": -- чего она хочетъ? какой смыслъ въ этой обнаженной комнатѣ, называемой школой, въ молодой дѣвушкѣ, поющей во все горло, какъ съумасшедшая и въ ученикахъ съ аспидными досками и налиневанными тетрадками!
Аделла Бристоэ не слыхала разговоровъ въ "Лордѣ Нельсонѣ", и гордилась своимъ дѣломъ, полагая, что развивала грубые, невѣжественные умы чтеніемъ Тенисона или Лонгфело и пѣніемъ.
Вскорѣ, однако, школа, въ которую сначала шли преимущественно изъ любопытства, стала рѣдѣть и, наконецъ, только Дэвидъ и его два племянника акуратно ее посѣщали. Даже на самого Дэвида нельзя было всегда разсчитывать, такъ какъ рыбная ловля бывала не въ опредѣленные часы и потому мѣшала ему вполнѣ предаться умственному развитію подъ руководствомъ хорошенькой Аделлы. Но когда онъ могъ, онъ никогда не пропускалъ класса и она считала его многообѣщающимъ цвѣткомъ въ своемъ умственномъ питомникѣ, и, во всякомъ случаѣ, гордилась имъ, какъ своимъ лучшимъ ученикомъ.
Что же касается до Дэвида, то классные часы казались ему самой блаженной эпохой его жизни. Это было для него началомъ новаго существованія, осуществленіемъ самыхъ пламенныхъ его мечтаній. Ему казалось высшимъ счастьемъ на землѣ сидѣть два или три часа въ пустой, немеблированной комнатѣ, то распѣвая простыя баллады и религіозные гимны, то рисуя съ моделей листья, плоды, ноги и руки, то, наконецъ, слушая поэтическіе отрывки, мелодичные по формѣ и туманно знаменательные по содержанію. Въ эти минуты его глаза, какъ бы открывались и передъ нимъ являлся таинственный, новый, болѣе блестящій міръ. Хотя простой рыбакъ, онъ имѣлъ артистическія наклонности и занятія въ вечерней школѣ дѣйствовали на него съ такой силой, съ какой еще ничто въ жизни на него не вліяло. Кромѣ религіознаго энтузіазма, испытаннаго имъ при первомъ посѣщеніи Весманской Часовни въ Корнъ Гризѣ.
По временамъ, онъ чувствовалъ, что вліяніе бильярдной комнаты на Гуэрской Вершинѣ не походило на вліяніе часовни въ Корнъ-Гризѣ и когда подобныя сомнѣнія овладѣвали имъ, онъ чаще ходилъ въ часовню и дѣлалъ подарки пастору, безсознательно накладывая на себя эпитемію и принося жертвы, какъ всегда поступаютъ люди, въ которыхъ старая вѣра колеблется новыми ученіями. Съ тѣмъ вмѣстѣ, онъ переставалъ посѣщать школу на Гуэрской Вершинѣ, работалъ вдвое съ братьями и вообще былъ очень несчастливъ.
Тогда Аделла являлась въ бухту и серьёзно выговаривала ему за его измѣну, цвѣтисто распространяясь объ обязанности человѣка вести высшую жизнь, и объ ея надеждѣ, что онъ ее не разочаруетъ и не сдѣлается ренегатомъ. Ясный выводъ изъ всѣхъ ея словъ заключался въ томъ, что гораздо благороднѣе и возвышеннѣе заниматься музыкой, поэзіей и рисованіемъ, чѣмъ ловить и чистить рыбу для лондонскихъ торговцевъ. Дэвидъ слушалъ ее съ пламеннымъ сердцемъ и затуманеннымъ умомъ, едва понимая свое собственное положеніе. Но его братья, стоя подлѣ и видя все, что происходило, держали его съ рукахъ, заботясь, чтобъ онъ не слишкомъ далеко ушелъ отъ нравственныхъ принциповъ Чиноветовъ и не терялъ бы изъ виду, что его прямой долгъ было какъ можно болѣе ловить рыбы, и какъ можно лучше ее чистить, не смотря на всѣ разглагольствованія Аделлы.
Отличаясь замѣчательной энергіей, Аделла Бристоэ въ тоже время никогда долго не останавливалась на одномъ предметѣ, хвалясь, что она могла усвоить всецѣло всякій вопросъ, прежде чѣмъ другой человѣкъ изучитъ его основанія. Поэтому, она знала не много о многомъ и ничего не знала основательно. Живя на морскомъ берегу и имѣя подъ своею командой группу рыбаковъ, которыхъ она считала не людьми, а рабами, или неодушевленными предметами, Аделла рѣшила заняться изученіемъ морскихъ животныхъ. Рыбаки часто ловили въ свои сѣти странныя живыя существа, красотѣ и безполезности которыхъ они невольно удивлялись. Эти диковинки не годились ни въ пищу, ни для приманки рыбамъ и потому они не могли понять, зачѣмъ Господь ихъ создалъ, такъ какъ по ихъ понятіямъ все было создано на пользу человѣка, а тутъ были существа, которыя умирали при малѣйшемъ къ нимъ прикосновеніи и, живыя или мертвыя, были одинаково безполезны. Но эти именно диковины Аделла и вздумала изучать съ тѣхъ поръ, какъ Дэвидъ принесъ ей ведерко, полное бархатистыхъ галотурій и опаловыхъ медузъ. Она рѣшилась сама отправляться въ море съ рыбаками и ловить интересовавшихъ ее диковинокъ.
Такимъ образомъ, въ началѣ лѣта, когда на морѣ обычно дарила тишь, Аделлу Брисхоэ можно было почти ежедневно видѣть въ лодкѣ "Гордость Порта", на которой Ричардъ, Джорджъ и Дэвидъ исполняли роли капитана и экипажа. При возвращеніи ея платье было забрызгано морской водой и отъ нея страшно пахло рыбою; но она принадлежала къ новой школѣ женщинъ, которыя презираютъ изящество и стремятся главнымъ образомъ походить во всемъ на мужчинъ.
Между тѣмъ другіе рыбаки завидывали Чиноветамъ и пока Аделла изучала, безпозвоночныхъ животныхъ, жители Порта Тренанса, попивая дурное пиво въ "Лордѣ Нельсонѣ", отзывались о ней очень не одобрительно. Они лукаво смѣялись надъ умѣніемъ нѣкоторыхъ людей обманывать ближнихъ к предполагали, что Чиноветы хитро обошли молодую дѣвушку.
Однажды, утромъ, Ричардъ, читавшій въ небѣ, какъ въ книгѣ, взглянулъ на сѣрыя тучи, бѣжавшія очень высоко и, убѣдившись, что вѣтеръ былъ небольшой, сказалъ братьямъ, что къ ночи, быть можетъ, соберется ненастье; но все же онъ разсчитывалъ на хорошую погоду, по крайней мѣрѣ, впродолженіи пяти или шести часовъ. Услыхавъ объ этомъ предсказаніи мѣстнаго пророка, Аделла бросила въ сторону осторожность и рѣшилась отправиться въ море. Но не смотря на слабый вѣтеръ, море сильно волновалось и пѣнистые валы, грозно разбивавшіеся о скалы, ясно доказывали, что гдѣ-то разразилась буря, теперь отражавшаяся рикошетомъ на Корнваллійскомъ берегу.
Мистрисъ Мозлей, обыкновенно сопровождавшая свою племянницу въ ея морскихъ экскурсіяхъ, отказалась отъ прогулки по такимъ волнамъ и уговаривала молодую дѣвушку, хоть одинъ день, для разнообразія, остаться на сушѣ и заняться чтеніемъ. Но Аделла, отличавшаяся значительной теоретической храбростью, упорно стояла на своемъ.
-- Если люди могутъ идти въ море, то и я могу, сказала она, засунувъ руки въ карманы своей матросской куртки: -- я протестую противъ ограниченія дѣятельности женщины и къ тому же; если я и промокну, то вѣдь соленая вода не вредна.
Ричардъ прямо сказалъ ей, что она разсуждаетъ глупо, непрактично и отказывался взять ее съ собой, но она настаивала своимъ обычнымъ повелительнымъ тономъ и, наконецъ, кончила споръ тѣмъ, что вскочила въ лодку, предоставивъ мистрисъ Мозлей одной возвратиться по скользкой тропинкѣ на Гуэрскую Вершину.
-- Вы не хорошо дѣлаете, миссъ, сказалъ серьёзно Ричардъ, прикрывая ей колѣни смоленой парусиной:-- слишкомъ бурно для васъ.
-- Я нисколько не боюсь, рѣзко отвѣчала Аделла: -- и если нѣтъ опасности для васъ, то нѣтъ ея и для меня.
-- Это ни по чемъ грубымъ людямъ, но не годится для молодой дѣвушки, не привыкшей къ такой погодѣ.
Аделла, пользовавшаяся каждымъ случаемъ для развитія своихъ невѣжественныхъ учениковъ, тотчасъ произнесла небольшую рѣчь о равенствѣ половъ и о справедливости дозволять женщинамъ дѣлать то, что дѣлаютъ мужчины.
-- Все это хорошо, миссъ, отвѣчалъ Ричардъ, когда она окончила свою проповѣдь: -- но вѣдь ваша нѣжная рука (при этомъ онъ схватилъ ея маленькую, бѣлую ручку своей мощной, загорѣлой рукой) говоритъ краснорѣчивѣе вашихъ цвѣтистыхъ словъ) когда она сдѣлается такой же твердой и грубой, какъ моя, то мы заставимъ женъ тянуть сѣти, а сами будемъ качать дѣтей.
-- Оставь въ покоѣ молодую миссъ, сказалъ Дэвидъ поспѣшно и какимъ-то страннымъ тономъ авторитета:-- она лучше насъ знаетъ, что ей дѣлать. Намъ нечего вмѣшиваться.
-- Хорошо, молодчикъ, отвѣчалъ спокойно Ричардъ, но пристально взглянулъ на младшаго брата, который всегда почтительно повиновался старшимъ, а теперь вдругъ принялъ на себя какой-то повелительный тонъ:-- миссъ Бристоэ не нашего поля ягода, и если ея родственники не умѣютъ ее научить уму разуму, то не намъ его командовать.
Послѣ этого всѣ братья принялись за работу и "Гордость" вышла въ море.
Очутившись среди волнъ и осыпанная ихъ брызгами съ головы до ногъ, молодая дѣвушка сразу поняла непріятность своего положенія. Лодку сильно качало и бросало со стороны на сторону; такихъ высокихъ, черныхъ и грозныхъ валовъ Аделла никогда не видывала. Черезъ нѣсколько минутъ она тревожно взглянула на рыбаковъ и спросила далеко уже не прежнимъ, веселымъ голосомъ, будетъ ли такъ продолжаться, все время? Джорджъ отвѣчалъ, что волненіе, происходить отъ разрѣза теченія у мыса Ениса и что какъ только они его обогнутъ, то море будетъ подобно зеркалу. Ричардъ повторилъ тоже и они оба налегли на весла; но не смотря на всѣ ихъ усилія, лодка едва подвигалась и, повидимому, отъ каждаго взмаха веселъ, еще сильнѣе колебалась.
Аделлѣ было стыдно показать, что она въ дѣйствительности, не такъ храбра, какъ на словахъ, и потому она сидѣла довольно спокойно, на кормѣ лодки, которая, то взлетала на гребень волны, то погружалась въ бездну между двумя валами, обдававшими соленой водой съ ногъ до головы гребцовъ и ихъ пассажирку. Теперь она впервые поняла оборотную сторону жизни рыбаковъ, которая дотолѣ ей казалась веселымъ препровожденіемъ времени. Слѣпо довѣряя обѣщанію Джорджа, она терпѣливо выносила все до той минуты, какъ они обогнули мысъ; но увидавъ передъ собою, вмѣсто обѣщаннаго зеркала, безконечное море, изрытое сѣдыми валами, которые, казалось, съ еще большей яростью разбивались объ утлую ладью, она вздрогнула отъ страха. Она никогда не видала и не воображала такого бурнаго моря. Она отправилась съ рыбаками въ лодкѣ не потому, чтобъ эта прогулка ей очень нравилась, но только для того, чтобъ поставить на своемъ. Теперь она горько раскаивалась, что не послѣдовала мудрому совѣту Ричарда и не осталась на берегу съ теткой Мозлей.
Многихъ усилій ей стоило, чтобъ не закричать каждый разъ, какъ лодку бросало со стороны на сторону, а когда неожиданно надъ ея головой съ трескомъ разлетѣлся громадный валъ въ милліоны брызговъ, безмилосердно хлеставшихъ ее по лицу, она почувствовала себя словно оскорбленной, какъ будто кто нибудь былъ виноватъ въ ея собственномъ упрямствѣ. Въ тоже время она стала ощущать морскую болѣзнь и мало по малу исчезли всѣ ея мужскія ухватки, которыя она считала естественными и врожденными. Страхъ поборолъ все и Аделла Бристоэ расплакалась.
Эти слезы были первымъ, истинно женскимъ ея поступкомъ, исключая, конечно, усвоенія мелочныхъ, мужскихъ ухватокъ, что также чисто женская черта.
Однако, въ сущности не было никакой опасности; иначе рыбаки ее не взяли бы съ собой. Но для человѣка не привычнаго, зрѣлище разъяренной стихіи было очень страшно, а морская болѣзнь еще болѣе усиливала это непріятное чувство.
-- Господи! воскликнулъ Джорджъ, который ближе всего сидѣлъ къ молодой дѣвушкѣ и первый увидалъ ея слезы:-- нечего бояться. Нѣтъ никакой опасности.
-- Да, да, опасности нѣтъ, прибавилъ Ричардъ.-- Вамъ только неловко съ непривычки.
Аделла громко зарыдала. Морская болѣзнь и страхъ усиливались въ ней ежеминутно.
-- Не поддавайтесь страху, сказалъ Джорджъ, стараясь ее утѣшить: -- подумайте, вѣдь мы не стали бы рисковать своею жизнью и счастіемъ нашихъ семействъ, еслибъ была опасность.
-- Повернемъ назадъ, произнесъ Дэвидъ съ какимъ-то страннымъ одушевленіемъ:-- она не можетъ оставаться въ этомъ положеніи. Высадимъ ее на берегъ.
-- Какъ начали, такъ и будемъ продолжать, отвѣчалъ Ричардъ спокойно.
Быть можетъ, въ глубинѣ своего сердца онъ былъ радъ, что судьба подвергла молодую дѣвушку этому уроку. Ея постоянное присутствіе въ лодкѣ его часто сердило. На многія вещи у него былъ свой взглядъ и ему не нравились ея мужскія ухватки и эстетическое развитіе Дэвида подъ ея руководствомъ. Онъ часто повторялъ, что они люди простые, грубые и что имъ слѣдовало исполнять свой долгъ относительно Бога и людей, не заботясь объ утонченной сторонѣ жизни.
-- Оставь ее, прибавилъ онъ, когда Дэвидъ хотѣлъ пройти къ тому мѣсту, гдѣ сидѣла Аделла, мокрая, больная, несчастная, уже не юная богиня, покровительствующая бѣднякамъ, а слабая, испуганная женщина, нуждавшаяся въ покровительствѣ и помощи:-- это научитъ ее въ другой разъ слушаться добрыхъ совѣтовъ. Ну, молодчикъ, за дѣло! Намъ надо еще заработать сегодняшній насущный хлѣбъ.
Дэвидъ ничего не отвѣчалъ, но взялся за руль съ такимъ рѣшительнымъ выраженіемъ лица, какого его братья никогда не видывали. Онъ былъ такъ же блѣденъ, какъ молодая дѣвушка, подлѣ которой онъ помѣстился, а взглядъ его выражалъ пламенное покровительство и почтительную нѣжность, которыя невольно поразили Ричарда и Джорджа.
-- Зачѣмъ вы взяли меня въ такую погоду! воскликнула Аделла, всхлипывая и нападая на своего покровителя съ чисто женской неблагодарностью и непослѣдовательностью:-- это жестоко и дерзко съ вашей стороны. Развѣ вы думаете, что я такое же грубое существо, какъ вы, и могу все вынести? Какъ смѣли вы уговорить меня поѣхать въ лодкѣ въ такую страшную бурю? Я всегда была до васъ добра, а вы поступили дерзко, неблагодарно.
Въ этомъ духѣ она продолжала довольно долго жаловаться и упрекать Дэвида, какъ вдругъ большой валъ набѣжалъ на лодку съ боку и совершенно накренилъ ее.
-- О! мы потонемъ! воскликнула Аделла, вскакивая отъ ужаса и едва не падая черезъ бортъ.
-- Держи ее, молодчикъ! воскликнулъ Ричардъ.
-- Не дѣлайте изъ пустяка большой бѣды, миссъ, прибавилъ Джорджъ съ легкимъ укоромъ.
-- Сидите смирно, миссъ Бристоэ, произнесъ Дэвидъ, усаживая ее на мѣсто нѣжно, но твердо: -- вамъ не грозитъ никакой опасности, и мы скоро вернемся на берегъ. Я очень сожалѣю, что мы васъ взяли съ собой, прибавилъ онъ, тономъ раскаянія и снова покрывая ея ноги смоленой парусиной.
Въ эту минуту новая волна разбилась о лодку съ еще большей силой. Изнемогая отъ морской болѣзни и страха, Аделла громко вскрикнула и бросилась на шею къ молодому человѣку, закрывъ глаза и поникнувъ головою на его плечо.
Дэвидъ прижалъ ее къ себѣ одной рукой. Сердце его едва не лопнуло отъ неожиданнаго счастья. Онъ не могъ опредѣлить, что брало въ немъ верхъ, горе или блаженство. Онъ пламенно страдалъ, какъ всякій поклонникъ, видящій свою богиню въ бѣдственномъ положеніи, но гордость его была вполнѣ удовлетворена тѣмъ, что это слабое, нѣжное, но высшее существо искало въ немъ покровительства. Онъ не сознавалъ гдѣ онъ, что дѣлалъ, не чувствовалъ страшной качки. Онъ видѣлъ только ея руки, обвившія его шею, ея прелестное лице, покоившееся на его груди. Она, казалось, принадлежала теперь ему, и онъ долженъ былъ охранять ее, несчастную, безпомощную, отъ всего міра. Онъ не слыхалъ приказаній и упрековъ Ричарда и Джорджа, онъ не обращалъ на нихъ вниманія и не отвѣчалъ имъ. Прошедшее и будущее казались ему сосредоточенными въ блаженномъ настоящемъ; онъ какъ бы видѣлъ странный сонъ, въ которомъ онъ былъ то царь, то рабъ. Онъ думалъ лишь объ одномъ -- какъ бы на вѣки удержать ее въ своихъ объятіяхъ.
Но всему на свѣтѣ бываетъ конецъ, и послѣ долгихъ усилій гребцовъ, лодка пристала къ берегу. Аделла открыла глаза и, приподнявшись, смутно стала глядѣть по сторонамъ. Но вскорѣ, она совершенно оправилась и приняла свой обычной тонъ. Она сняла шляпу и по мужски встряхнула ее, потомъ смахнула рукавомъ воду съ своей куртки и юпки, бросила на Ричарда и Джорджа гордый взглядъ и посмотрѣла на Дэвида такъ хладнокровно, словно она не находилась за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ въ его объятіяхъ и онъ былъ деревяннымъ столбомъ, на который она оперлась во время обморока.
-- Благодарю васъ, я совсѣмъ здорова, прощайте, сказала она милостиво и, выскочивъ изъ лодки, поспѣшно удалилась.
-- Какая гордая! сказалъ смѣясь Ричардъ, когда они снова вышли въ море.
-- Да, Дикъ, эти Бристоэ надменные люди, отвѣчалъ Джорджъ.
Дэвидъ не сказалъ ни слова; онъ даже едва слышалъ, что говорили братья. Ему казалось, что весь свѣтъ застилало громадное золотое облако, туманное и неуловимое, но лучезарное, сіявшее красотою въ настоящемъ и обѣщавшее еще большее въ будущемъ. Онъ не давалъ себѣ отчета въ своихъ чувствахъ и мысляхъ. Онъ не имѣлъ опредѣленныхъ желаній, плановъ, надеждъ. Онъ сознавалъ только, что сегодня не походило на вчера, и что будущее рѣзко отличалось отъ прошедшаго. И все это потому, что свѣтлокудрая красавица бросилась къ нему въ объятія столь же безсознательно, какъ оперлась бы на кусокъ дерева.
Еслибъ она съ своей стороны знала, что дѣлалось въ сердцѣ молодаго человѣка, то сочла бы себя глубоко оскорбленной. Въ ея глазахъ, молодой рыбакъ не былъ человѣкомъ, котораго чувства она должна была брать въ соображенія; она въ отношеніи его была не женщиной, а богиней, стоящей на неизмѣримой высотѣ.
Такимъ образомъ, съ одной стороны было восторженное пробужденіе, дремавшихъ дотолѣ человѣческихъ силъ и способностей, а съ другой холодное равнодушіе свѣтской женщины.
III. Любуша.
-- Говорятъ, наша Констанція очень плоха эти послѣдніе дни; ты замѣтилъ, Дэвидъ? спросилъ однажды старикъ Ефраимъ у своего младшаго сына, который собирался идти на Гуэрскую Вершину.
-- Неужели? бѣдная Констанція, отвѣчалъ онъ.
Онъ говорилъ нѣжно, потому что питалъ дружескія чувства къ двоюродной сестрѣ и вообще отличался добротою; но голосъ его звучалъ равнодушіемъ, естественнымъ послѣдствіемъ преобладанія въ человѣкѣ одной всепоглощающей идеи и тѣмъ смутнымъ сознаніемъ превосходства, которое онъ ощущалъ съ памятной минуты, когда Аделла лежала въ его рукахъ и голова ея покоилась на его груди. Это чувство не имѣло въ себѣ ничего чрезмѣрнаго или дерзкаго; съ художественной точки зрѣнія, оно очень шло красивому юношѣ, побуждая его выказывать лучшія стороны своей натуры и заботиться о своемъ внѣшнемъ видѣ. Однако, его братья называли эту перемѣну въ немъ глупостью и боялись, чтобъ она не привела еще къ худшему, если его во время не остановятъ. Болѣе всѣхъ былъ недоволенъ Ричардъ, преувеличивавшій дѣйствительно существовавшее зло; другіе же братья смѣялись надъ нимъ и дразнили, какъ школьника; а Джемсъ набожно его увѣщевалъ и молился о возвращеніи его на путь истинный, причемъ юноша немного смирился и сталъ снова напоминать прежняго, кроткаго, скромнаго Дэвида.
-- А ты самъ не замѣтилъ? сказалъ Ричардъ:-- твои глаза, молодчикъ, заняты другимъ; но право, пора тебѣ проснуться, и взглянуть на дѣло трезво, пока еще не поздно.
-- Не бойся, Дикъ, я не сплю, отвѣчалъ Дэвидъ съ напряженнымъ смѣхомъ: -- я не менѣе васъ всѣхъ ловлю рыбы и не хуже ее чищу.
-- Конечно, ловить и чистить рыбу твое дѣло, замѣтилъ Ефраимъ;-- но чтобъ сварить что-нибудь недостаточно одного топлива.
-- Конечно, надо положить въ котелокъ то, что хочешь варить.
-- Вотъ въ томъ-то и вопросъ, что положить, замѣтилъ Ефраимъ.
-- Мы въ одномъ котелкѣ варимъ свинину и кипятимъ сливки, сказалъ Ричардъ: -- однимъ нравится одно, другимъ другое.
-- Правда, Дикъ, отвѣчалъ Дэвидъ краснѣя:-- но, быть можетъ, нѣкоторые кладутъ въ свой котелокъ нѣчто получше сливокъ.
-- Мы должны держаться своего, произнесъ Ричардъ:-- глупо стремиться выше.
-- Хорошо сказано, сынъ, хорошо сказано, прибавилъ Ефраимъ.
Между тѣмъ, молодой человѣкъ кончилъ свой туалетъ; умывшись, причесавшись и старательно вычистивъ свою одежду, онъ казался теперь очень красивымъ, хотя далеко не столь интереснымъ въ художественномъ отношеніи, какъ въ синей матросской курткѣ, въ высокихъ рыбачьихъ сапогахъ и въ красной шапочкѣ. Посмотрѣвшись въ послѣдній разъ въ маленькое, ручное зеркало, висѣвшее на стѣнѣ (до этого лѣта Дэвидъ никогда не смотрѣлся въ зеркало), онъ пошелъ къ двери говоря:
-- Прощайте, батюшка, прощай, Дикъ.
-- Все старые пустяки въ головѣ, сказалъ грустно Ефраимъ.
-- Нѣтъ, новая жизнь, батюшка, отвѣчалъ съ жаромъ Дэвидъ.
-- Тебѣ было бы лучше держаться новой жизни, какъ она выражена въ Евангеліи, а не гонятся за свѣтской суетой, продолжалъ Ефраимъ, также не любившій вечернюю школу и опасавшійся дурного вліянія молодой учительницы:
-- Я люблю Бога не менѣе отъ того, что не желаю схоронить своихъ способностей, отвѣчалъ Давидъ.
-- Своихъ способностей, произнесъ Ефраимъ съ презрительной улыбкой:-- намъ надо заботиться только о душевныхъ способностяхъ.
-- Развѣ христіанину подобаетъ употреблять свои способности на рисованіе рукъ, ногъ или полусгнившихъ яблоковъ? прибавилъ Ричардъ: -- ты теряешь время, молодчикъ, на работу, которая отвлекаетъ тебя отъ твоего семейства. Это не мужское дѣло.
-- Какую пользу принесутъ тебѣ эти занятія, сказалъ Ефраимъ:-- отдалятъ ли онѣ тебя хоть на шагъ отъ геены огненной? Не думаю. Еще пѣніе дѣло полезное, оно способствуетъ церковной службѣ, но все остальное я вовсе не одобряю. Ты въ поелѣднее время слишкомъ предался этимъ занятіямъ! берегись!
-- Я надѣюсь, и увѣренъ, что мнѣ не угрожаетъ никакой опасности, сказалъ Дэвидъ, рѣшительнымъ тономъ.
-- Вотъ въ этомъ-то и бѣда, замѣтилъ Ричардъ: -- гордость всегда предшествуетъ паденію и дьяволъ большею частью ловитъ человѣка въ сѣти гордыни.
Дэвидъ ничего не отвѣчалъ. Время шло и онъ торопился къ своему уроку.
-- Прощайте, батюшка, прощай Дикъ, произнесъ онъ снова отворяя дверь.
-- Погоди! воскликнулъ Ефраимъ.
Дэвидъ остановился на порогѣ.
-- Сынъ мой, сказалъ нѣжно старикъ:-- ты уже въ лѣтахъ и можешь самъ выбирать себѣ дорогу въ жизни. Пока ты не дѣлаешь ничего безчестнаго, ты имѣешь полное право поступать по своему желанію, но посуди самъ, разумно ли ты дѣйствуешь? Развѣ миссъ Бристоэ тебѣ пара? Вечеръ за вечеромъ ты бросаешь свое семейство и сидишь съ нею. Это едва ли прилично; меня это сердитъ и я не вижу ясно, къ чему ты стремишься. Твои братья одинаковаго со мною мнѣнія.
-- Я никуда не стремлюсь, отвѣчалъ Дэвидъ грустно: -- мой путь въ жизни опредѣленъ рожденіемъ и самимъ Богомъ. Я не могу быть нечѣмъ инымъ, какъ рыбакомъ, я не могу ничѣмъ заниматься, кромѣ ловли рыбы.
-- Такъ зачѣмъ же залетать такъ высоко и смотрѣть такъ далеко, молодчикъ? спросилъ Ричардъ нѣжно.
Онъ очень сожалѣлъ своего юнаго брата, хотя, какъ хирургъ, готовъ былъ для спасенія его жизни произвести тяжелую операцію.
-- Ты напрасно безпокоишься, отвѣчалъ Дэвидъ:-- я не залетаю слишкомъ далеко и не смотрю слишкомъ высоко. Я не сплю, не мечтаю, и умѣю отличить облако отъ горнаго пика.
-- Ну, наврядъ ли, замѣтилъ Ричардъ.
-- Дѣлать нечего, или своей дорогой и да проведетъ тебя Господь благополучно чрезъ пустыню въ обѣтованную землю, сказалъ Ефраимъ торжественно:-- помни только, что отецъ тебя предупредилъ и указалъ тебѣ на спасительные маяки.
-- Да, да, я буду помнить, отвѣчалъ съ улыбкою Дэвидъ: -- не бойтесь, батюшка, не бойся, Дикъ!
-- Прощай, сынъ мой, да благословитъ тебя Господь и нашу бѣдную Констанцію, сказалъ Ефраимъ.
-- Да благословитъ Господь насъ всѣхъ и нашу бѣдную Констанцію, повторилъ Дэвидъ нѣжно.
Съ этими словами, онъ вышелъ изъ хижины и отправился въ Армидины Сады, гдѣ ожидала его страшная Сирена.
-- Онъ на дурной дорогѣ, Дикъ, сказалъ Ефраимъ, грустно слѣдя за удалявшимся молодымъ человѣкомъ:-- да спасетъ и помилуетъ его Господь!
-- Не бойтесь, батюшка, отвѣчалъ весело Ричардъ: -- мы его спасемъ. Мы не дадимъ ему погибнуть и я кажется нашелъ средство возвратить его на путь истинный.
Прошло ровно три недѣли съ той памятной прогулки по бурному морю, когда Аделла обошлась съ Дэвидомъ, какъ съ бездушнымъ предметомъ опоры, хотя и доставила ему райское блаженство. Это обстоятельство не имѣло никакихъ ощутительныхъ послѣдствій, за исключеніемъ перемѣны въ его чувствахъ; онъ только сталъ энергичнѣе работать, въ немъ проявились новыя, почти геніальныя способности и онъ съ еще большею ревностью посѣщалъ школу, въ которой теперь былъ единственнымъ ученикомъ. Что касается до Аделлы, то она совершенно забыла эпизодъ, столь памятный молодому человѣку.
Въ этотъ вечеръ, онъ сидѣлъ одинъ, въ большой бильярдной и рисовалъ головку Клитіи.
-- Я вамъ прочту сегодня прехорошенькую исторію, Дэвидъ, сказала Аделла, наблюдая за работой своего ученика.
Дэвидъ поднялъ на нее свои глаза, большіе, черные, въ которыхъ блестѣли испанскій пылъ и восточная нѣга, подъ сѣнью густыхъ, прекрасныхъ бровей.
-- Вы очень добры миссъ, но не утруждайте себя, отвѣчалъ онъ.
-- Это исторія царицы, любившей поселянина, истинное событіе, сказала Аделла, не сознавая, какое соотношеніе имѣла исторія Любуши, съ чувствами, клокотавшими въ груди молодого человѣка: -- онъ любилъ ее и они женились. Но я лучше прочту вамъ весь разсказъ, прибавила она, перелистывая книгу.
-- Благодарю васъ, я ужасно люблю слушать, какъ вы читаете, миссъ Бристоэ, отвѣчалъ Дэвидъ.
-- Не ужасно, а очень, поправила его Аделла дидактическимъ тономъ.
-- Очень, повторилъ послушный ученикъ.
-- А главное помните, что это правда, сказала Аделла, знаменательно ударяя на послѣднее слово, такъ какъ для Дэвида и другихъ членовъ его семьи всякій романическій вымыселъ былъ грѣшнымъ ухищреніемъ человѣческой мысли, а авторъ такихъ произведеній считался лжецомъ и обманщикомъ.
Она начала свой разсказъ и Дэвидъ желалъ только, чтобъ это чтеніе никогда не кончалось. Вечеръ былъ теплый и легкій вѣтерокъ колебалъ деревья. Въ открытыя окна долетали до нихъ благоуханіе цвѣтовъ и отдаленный плескъ волнъ. Дэвиду снова казалось, что все его существо неожиданно осѣнено золотымъ облакомъ. Что это значило? Отчего онъ былъ такъ безгранично счастливъ и въ тоже время такъ странно потрясенъ. Еслибъ ему не было стыдно, то онъ расплакался бы отъ этого прелестнаго, трогательнаго разсказа. Онъ воображалъ себя крестьяниномъ Пржемысломъ, а царицу Любушу онъ не могъ представлять себѣ иначе, какъ въ лицѣ Аделлы. Дѣйствительно, развѣ была когда нибудь на землѣ со временъ Евы какая нибудь красавица лучше ея? Развѣ она не представляла высшій образецъ женщины, по красотѣ и всевозможнымъ достоинствамъ.
Молодой человѣкъ былъ сильно взволнованъ. Онъ дрожалъ, блаженствовалъ, страдалъ. Его чувства цредетавляли страшный лабиринтъ, къ выходу изъ котораго у него не было ключа.
Между тѣмъ Аделла читала очень спокойно, не чувствуя обворожительнаго благоуханія цвѣтовъ, проникавшаго въ комнату, не сознавая тайнаго голоса природы, шептавшаго о любви; исторія Любуши была для нея только хорошенькой сказкой, имѣвшей нравственное, но нисколько не практическое значеніе, такъ какъ царица эта жила во времена почти миѳическія, и перенести ее въ XIX вѣкъ было совершенно немыслимо. Ей и въ голову не входило, чтобъ ея слушатель могъ ощущать такія чувства. Развѣ кусокъ дерева имѣетъ душу? Развѣ поселянинъ вассалъ могъ питать какое-либо чувство, кромѣ безграничнаго уваженія къ своей госпожѣ? Она ясно сознавала, что она и Дэвидъ были въ отношеніи другъ друга не женщина и мужчина, а госпожа и рабъ. Поэтому она читала спокойно, не обращая вниманія на производимое ею впечатлѣніе.
-- Неправда ли, славная исторія? сказала она, окотивъ чтеніе и поднявъ глаза съ книги.
Взоры ихъ встрѣтились. Дэвидъ былъ блѣденъ, дрожалъ всѣмъ тѣломъ и не могъ промолвить ни слова отъ волненія; но его черные, блестящіе глаза говорили краснорѣчивѣе всякихъ словъ. Съ минуту она смотрѣла на него въ изумленіи. Въ бездушномъ кускѣ дерева неожиданно пробуждалась душа. Потомъ она покраснѣла, бросила на него гордый, недовольный взглядъ и, надмѣино выпрямившись во весь ростъ, кинула на столъ книжку.
-- Ну, теперь довольно, сказала она поспѣшно, смотря на рисунокъ Дэвида: -- какъ вы дурно сегодня рисовали, Дэвидъ. Посмотрите, ротъ у бѣдной Клитіи кривой, а глаза косые. Вы должны болѣе стараться, если желаете, чтобъ я васъ учила. Право, горько трудиться по пусту и, вмѣсто успѣховъ, видѣть такую дрянь! прибавила она съ презрѣніемъ.
Любуша теперь совершенно исчезла и вмѣсто нея говорила госпожа съ поселяниномъ, высшее существо съ низшимъ, учительница съ ученикомъ.
Дэвидъ ничего не отвѣчалъ. Люди могутъ объясняться и безмолвно; онъ понялъ все, что она хотѣла дать ему почувствовать такъ же, какъ она увидала на его лицѣ то, что онъ не смѣлъ ей высказать. Чудное сновидѣніе разсѣялось. Любуша была героиней сказки, и онъ не былъ Пржемысломъ. Въ этой обворожительной исторіи не было никакой тайной аналогіи; въ покровительственной поддержкѣ, оказанной имъ молодой дѣвушкѣ, прижимавшейся къ нему въ лодкѣ, не было ничего дѣйствительнаго, реальнаго. Они были въ отношеніи другъ друга дочь богатаго человѣка и бѣдный рыбакъ; она стояла на верху, а онъ внизу, и между ними зіяла непроходимая бездна.
Смотря на ея гордое, недовольное лицо, онъ понялъ все. Онъ мечталъ и былъ грубо пробужденъ; онъ слишкомъ высоко поднялъ глаза и былъ наказанъ. Собравшись съ силами, онъ пожелалъ молодой дѣвушкѣ доброй ночи и вышелъ изъ дома, чувствуя себя преступнымъ отверженцемъ. Чтоже касается до Аделлы, то она была сильно взволнована. Какъ артистка, она не могла не воскликнуть внутренно: "Какъ онъ былъ хорошъ"; какъ женщина, она краснѣла при воспоминаніи о страстной любви, блиставшей въ его глазахъ; какъ высшее созданіе, онабыла оскорблена дерзостью. Она не знала, что ей дѣлать со статуей, въ которую, такъ неосторожно вдохнула жизнь; она боялась, чтобы другіе, не прочли на его лицѣ ту тайну, которую она сегодня открыла. Думая о будущемъ, она спрашивала себя съумѣетъ-ли она искусно удержать его въ границахъ приличія, или же онъ разнесетъ всѣ преграды! Во всякомъ случаѣ это было нѣчто новое, а Аделла любила новыя ощущенія.
IV. Свободный батракъ.
Портъ-Тренансъ былъ въ большомъ волненіи. Однажды утромъ пришло извѣстіе съ маленькимъ дилижансомъ, который ходилъ въ сосѣдній городъ два раза въ недѣлю, что владѣлецъ бухты и окрестныхъ земель, сэръ Гюгъ Петерсонъ умеръ въ Лондонѣ. Этотъ, добрый, гуманный человѣкъ, впродолженіи всей своей восьмидесятилѣтней жизни, не сдѣлалъ вреда ни человѣку, ни скотинѣ, и никогда не отказывалъ бѣднымъ въ добромъ словѣ и человѣколюбивой помощи. Его наслѣдникъ отдалъ бухту въ аренду мистеру Бристоэ, который уже и то обладалъ большими правами надъ своими сосѣдями. Поэтому, Портъ-Тренансъ былъ очень встревоженъ этими извѣстіями и люди, собравшіеся къ старику Ефраиму, чтобъ узнать его мнѣніе о новыхъ порядкахъ, были полны самыхъ грустныхъ предчувствій.
Мистеръ Бристоэ жилъ уже довольно долго въ околодкѣ и всѣ сосѣди знали, что онъ никогда не останавливался передъ средствами для достиженія своихъ цѣлей и совѣсть не играла никакой роли въ его дѣйствіяхъ. Состраданіе къ бѣднымъ было въ его глазахъ презрѣнной слабостью, а теорія, признававшая за трудомъ права, казалась ему нарушеніемъ естественнаго порядка.
Поэтому, взявъ въ соображеніе всѣ обстоятельства и репутацію этого человѣка, не удивительно было, что горсть рыбаковъ, составлявшая безпомощное населеніе Порта Тренанса, боялась своего новаго владѣльца, который могъ, если хотѣлъ, раздавить ихъ подъ своей пятой.
Смутное безпокойство рыбаковъ вскорѣ приняло опредѣленную форму. Мистеръ Бристоэ ни мало не желалъ терять своихъ пенсовъ ради наживы другими фунтовъ и считалъ своимъ долгомъ немедленно увѣдомить новыхъ вассаловъ объ его намѣреніяхъ, такъ какъ въ немъ теперь сосредоточивались всѣ феодалѣныя права: высадки на берегъ, бросанья якоря, аренды домовъ и земель, закрытія дорогъ и тропинокъ. Онъ былъ полнымъ хозяиномъ всего, кромѣ рыбъ въ морѣ, да и тѣхъ онъ хотѣлъ сдѣлать исключительнымъ достояніемъ своихъ снастей. Первымъ его дѣломъ было возвысить плату за рыбачьи лодки отъ трехъ шилинговъ въ годъ до пятнадцати, и аренду жилищъ отъ двухъ фунтовъ до четырехъ и шести, а вторымъ -- заявленіе объ открытіи имъ собственной обширной рыбной ловли, при чѣмъ всѣ жители бухты должны были поступить къ нему въ батраки и имъ было строго воспрещено ловить рыбу даже удочкой во время сезона сарделей.
До сихъ поръ они были люди бѣдные, но независимые, а теперь они стали просто вассалами мистера Бристоэ и онъ хотѣлъ, чтобъ они вполнѣ сознали свое положеніе.
Кромѣ этого онъ воспретилъ ѣздить по дорогѣ, которая шла мимо его дома на Гуэрской вершинѣ и составляла ближайшій путь въ сосѣдній городъ, такъ что теперь людямъ и телѣгамъ надо было дѣлать обходъ по крайней мѣрѣ на три мили. Эта мѣра была самая тягостная и обидная для обитателей Порта Тренанса, такъ какъ дорога, впродолженіи многихъ лѣтъ, была въ общемъ употребленіи и не считалась общественной только потому, что разъ въ годъ запирались бывшія на ней ворота, какъ символъ владѣтельныхъ правъ ея собственника. Однако, не смотря на общее пользованіе ею, она принадлежала по закону владѣльцу Гуэрской Вершины
Такимъ образомъ, другъ противъ друга стояли новый землевладѣлецъ съ рѣшительными, опредѣленными взглядами на свои права, готовый привести въ исполненіе всякую мѣру, которая могла увеличить его доходъ, и горсть рыбаковъ, его арендаторовъ, не имѣвшихъ ни капитала, ни правъ, и лишенныхъ возможности, соединясь между собою, противодѣйствовать ему.
Однако, не смотря на всю суровость мистера Бристоэ, онъ былъ политиченъ, когда политика представляла для него выгоду. Онъ зналъ, что чѣмъ ниже присядешь, тѣмъ выше прыгнешь и что безумное стуканье головою о каменную стѣну оканчивается только поврежденіемъ головы, а стѣна продолжаетъ стоять невредимо. Онъ тяжело ступилъ своей мощной пятою на новыя владѣнія, но далъ почувствовать людямъ, что хотя его мѣры были жестоки, но онъ самъ былъ добръ, и что смиреннымъ повиновеніемъ эти бѣдные труженники могли заслужить милости. Прежде всего онъ желалъ переманить на свою сторону Чиноветовъ, если возможно добромъ. Тогда весь Портъ Тренансъ былъ бы въ его рукахъ и дѣло окончилось бы безо всякихъ хлопотъ. Стадо барановъ, говорилъ онъ самъ себѣ; идетъ слѣпо за своимъ вожакомъ и достаточно заманить вожака, чтобъ имѣть все стадо.
Онъ былъ теперь очень радъ, что позволилъ Аделлѣ завести нелѣпую вечернюю школу, въ которую онъ бросалъ камнями во все время ея существованія, такъ какъ въ послѣднія недѣли, неизвѣстно по какой причинѣ, занятія въ ней совершенно прекратились. Онъ теперь сознавался, что инстинктъ дочери былъ гораздо вѣрнѣе его разсудка, и что она хорошо поступила, заслуживъ популярность между этими грубыми, деревянно-головыми Тритонами. Поэтому, когда его лодки и снасти были готовы, онъ сдѣлалъ рѣшительный шагъ, который долженъ былъ уладить все дѣло.
Однажды, не много спустя послѣ принятія имъ на себя всѣхъ землевладѣльческихъ правъ и привилегій, мистеръ Бристоэ, вмѣстѣ съ незнакомымъ, чрезвычайно красивымъ джентельменомъ, явился въ бухту съ цѣлью образумить Ефраима и его сыновей. Если онъ хотѣлъ быть господиномъ на своей землѣ, то необходимо было переманитъ на свою сторону могущественныхъ шесть братьевъ, или, по крайней мѣрѣ, нѣкоторыхъ изъ нихъ. Старикъ сидѣлъ по обыкновенію на скамьѣ передъ хижиною, грѣясь на солнцѣ. Его шесть сыновей и два внука чистили на берегу рыбу. Это занятіе было само по себѣ не очень красивое, но оно вполнѣ шло къ окружающей мѣстности и рыбаки представляли живописныя группы. Къ тому же это была работа, а всякая работа отличается величіемъ въ сравненіи съ пустымъ препровожденіемъ времени или забавой.
-- Хорошо идутъ дѣла? спросилъ мистеръ Бристоэ, указывая палкою на рыбаковъ.
-- Да, мистеръ Бристоэ, вашъ новый владѣлецъ, произнесъ онъ смѣясь; -- а сколько вы среднимъ числомъ вырабатываете въ день?
-- Мнѣ трудно вамъ отвѣтить, сэръ, отвѣчалъ Ефраимъ съ улыбкой: -- лучше спросите моего сына Ричарда.
-- Ну, я полагаю, продолжалъ мистеръ Бристоэ, какъ бы расчитывая про себя: -- каждый можетъ выработать фунтъ стерлинговъ въ недѣлю, а всѣ вмѣстѣ семь. Въ здѣшнихъ мѣстахъ, человѣкъ, вырабатывая фунтъ въ недѣлю, можетъ не только жить, но и откладывать деньгу на черный день; не такъ ли, капитанъ? прибавилъ онъ, обращаясь къ пришедшему съ нимъ незнакомцу.
-- Да, я полагаю, отвѣчалъ капитанъ Гармеръ, повидимому зорко за всѣмъ наблюдавшій.
-- Неужели? произнесъ Ефраимъ.
-- Конечно, отвѣчалъ мистеръ Бристоэ.
Въ эту минуту онъ казался очень цвѣтущимъ, сіяющимъ джентльмэномъ. Онъ говорилъ такимъ тономъ, какъ будто фунта въ недѣлю было излишне для содержанія, напримѣръ, такого большого семейства, какъ у Джорджа Чиновета, потому что для подобныхъ людей шелуха была совершенно достаточной пищей.
-- Я въ послѣднее время не слѣжу за дѣлами, сказалъ спокойно Ефраимъ:-- но слышалъ отъ жены Джорджа, что на хлѣбъ для всего семейства идетъ двѣнадцать шиллинговъ, а остальныхъ восемь едвали хватитъ на мясо, квартиру, отопленіе и одежду для одинадцати душъ.
-- Онъ же и дуракъ, что народилъ столько дѣтей, отвѣчалъ грубо мистеръ Бристоэ: -- кто не имѣетъ средствъ содержать дѣтей, тотъ не долженъ населять ими свѣтъ.
-- Никто не жалуется, сказалъ Ефраимъ, обращая свои слѣпые глаза въ ту сторону, гдѣ слышались веселые голоса дѣтей, игравшихъ на берегу.
-- Если Джорджъ можетъ содержать такое семейство, то вы и другіе, не прокармливая столькихъ ртовъ, должны откладывать много денегъ, сказалъ мистеръ Бристоэ.
Онъ говорилъ тономъ человѣка, оскорбленнаго одной мыслью, что эти морскіе труженики наживали и откладывали деньги.
-- Мы никому не должны, сказалъ Ефраимъ, съ нѣкоторою гордостью.
-- Хорошо, такъ я буду занимать у васъ деньги, когда мнѣ нужно, воскликнулъ капитанъ Гармеръ, съ саркастической улыбкой.
-- Въ такомъ случаѣ, вы можете работать за ту же плату, какъ и другіе, продолжалъ землевладѣлецъ.
-- Мы не наемники, мистеръ Бристоэ, произнесъ съ достоинствомъ Ефраимъ:-- я и мои сыновья всегда работали на себя и ни чѣмъ никому не обязаны.
Между тѣмъ, нѣкоторые изъ сыновей старика подошли къ разговаривавшимъ. Они отгадали причину посѣщенія землевладѣльца и хотя были вполнѣ увѣрены въ благоразуміи Ефраима, но все же находили нужнымъ и сами за себя преломить копье.
-- Вамъ выгоднѣе быть всѣмъ обязаннымъ мнѣ, сказалъ мистеръ Бристоэ, съ улыбкой, сдувая пылинку съ своего свѣтлосѣраго жилета.
-- Я не думаю, сэръ, отвѣчалъ Ефраимъ:-- мы уже объ этомъ говорили и не будемъ работать на вашихъ снастяхъ, если вы на это намекаете.
-- Да; именно на это, но я не довольствуюсь такимъ поспѣшнымъ отвѣтомъ, а дамъ вамъ подумать дня два.
-- Сегодня, завтра или черезъ два дня, отвѣтъ у насъ всегда будетъ одинъ, сказалъ Ричардъ, вмѣшиваясь въ разговоръ: -- мы всегда были сами себѣ господами.
Мистеръ Бристоэ покраснѣлъ отъ злобы, а капитанъ Гармеръ бросилъ на говорившаго такой взглядъ, какъ будто передъ нимъ стоялъ дезертеръ, преданный военному суду. Привыкнувъ къ дисциплинѣ и слѣпому повиновенію солдатъ, онъ смотрѣлъ на стойкую самостоятельность рыбаковъ, какъ на открытый мятежъ, заслуживавшій, по крайней мѣрѣ, тюремнаго заключенія. Онъ также отличался презрѣніемъ настоящаго джентльмэна къ простому народу и, отрицая любимую теорію мистера Бристоэ (чѣмъ ниже присядешь, тѣмъ выше прыгнешь), предпочиталъ уничтожать своего врага открытой силой. Онъ былъ храбрый дикарь для котораго сила была выше права, но хорошъ собою, хорошо одѣтъ и отличался хорошими манерами, такъ что только самый вредный энтузіастъ могъ бы, сравнивая его съ грубыми, бѣдными рыбаками, отдать послѣднимъ первенство.
Положеніе мистера Бристоэ между капитаномъ Гармеромъ, котораго онъ хотѣлъ поразить своимъ величіемъ, и рыбаками, которыхъ онъ желалъ добрыми средствами переманить на свою сторону, было непріятное. Очевидно, онъ проигрывалъ битву, но рѣшительно не зналъ, какъ помочь горю. Въ эту минуту Аделла сбѣжала съ горы, едва переводя дыханіе, и присоединилась къ отцу съ пылающими щеками, блестящими глазами и въ болѣе, чѣмъ когда смѣломъ, рѣшительномъ настроеніи.
-- Въ чемъ дѣло, папа, о чемъ вы спорите? воскликнула она.
-- Все о томъ же, отвѣчалъ мистеръ Бристоэ, очень довольный ея появленіемъ:-- я еще не сошелся съ Чиноветами, но надѣюсь современемъ поладить.
-- Они не соглашаются на ваши условія! воскликнула Аделла, бросая вызывающій взглядъ на трехъ рыбаковъ:-- я никогда не слыхивала ничего подобнаго. Конечно, вы должны согласиться. Папа вѣдь вашъ владѣлецъ, такъ неужели вы не исполните его приказаній.
Ричардъ улыбнулся и произнесъ оскорбительнымъ тономъ превосходства.
-- Чего мужчины не могутъ порѣшить между собою, того не уладить женщинамъ болтовней, миссъ Бристоэ.
Глаза капитана Гармера блеснули злобою и онъ сдѣлалъ два шага впередъ. Тонъ рыбака, хотя и не фамильярный, ясно доказывалъ сознаніе его превосходства надъ молодой дѣвушкой. Дѣйствительно, онъ полагалъ, что она вмѣшивалась не въ свое дѣло, и какъ женщина не способна понимать дѣлъ, касавшихся лишь мужчинъ.
-- Женщины способны на все, отвѣчала Аделла съ своей обычной рѣзкостью:-- и если моя болтовня, какъ вы выражаетесь, Ричардъ, не вліяетъ на васъ, то, быть можетъ, она подѣйствуетъ на другихъ.
-- Вамъ бы дѣйствительно лучше не вмѣшиваться въ это дѣло, миссъ, сказалъ Ефраимъ.
-- Совсѣмъ это не женское дѣло, миссъ Бристоэ, прибавилъ Ричардъ:-- предоставьте намъ, мужчинамъ, его разрѣшить безъ помощи молодыхъ дѣвушекъ.
-- Оставьте, любезный, миссъ Бристоэ въ покоѣ! воскликнулъ капитанъ Гармеръ злобно:-- если ей угодно интересоваться этимъ дѣломъ, то какъ же вы смѣете мѣшать ей.
-- Я и мои братья отстаиваемъ себя, отвѣчалъ Ричардъ твердо:-- и потому повторяю снова, что этого дѣла не способна разрѣшить женщина, какая бы она ни была.
-- Пустяки! воскликнула Аделла:-- дѣла отца мои дѣла, и женщины способны на все. Я пойду къ другимъ и посмотрю нельзя ли сдѣлать чего нибудь съ ними.
Съ этими словами, она побѣжала, легко перепрыгивая черезъ каменья, къ тому мѣсту, гдѣ Джемсъ, Амосъ и Дэвидъ по прежнему потрошили и чистили рыбу.
Въ первый разъ въ жизни Дэвиду было стыдно своей работы. Онъ привыкъ къ ней и не находилъ въ ней ничего дурнаго, но теперь ему было досадно, что она увидала его въ такомъ положеніи: онъ желалъ бы въ первый разъ послѣ грустнаго эпизода Любуши встрѣтиться съ нею, какъ мощный покровитель слабой женщины, а не какъ презрѣнный работникъ. Въ послѣднее время, художественный инстинктъ въ немъ очень развился, и его братья, боясь вліянія Аделлы, были совершенно правы.
Твердо рѣшившись отторгнуть хотя бы одного изъ братьевъ отъ общаго союза, Аделла забыла о дерзкой любви Дэвида или, если помнила о ней, то лишь какъ о средствѣ для достиженія своей цѣли. Подходя къ тремъ братьямъ, она бросила на нихъ привѣтливый взглядъ и мигнула Дэвиду въ знакъ особой милости.