Аннотация: Из комедии жизни.
Текст издания: журнал Русское богатство", NoNo 8--9, 1902.
Когда желѣзный занавѣсъ падаетъ.
Изъ комедіи жизни. Іонаса Ли.
(Переводъ съ норвежскаго).
"Русское богатство", NoNo 8--9, 1902
Первый день.
На огромномъ океанскомъ пароходѣ паровой кранъ работалъ двое сутокъ напролетъ, съ оглушительнымъ визгомъ наполняя свои "угольныя ямы" и отправляя черезъ люки неимовѣрное количество груза въ зіявшую пропасть трюма, подъ одинъ и тотъ же однообразный окрикъ сверху внизъ и снизу вверхъ, смотря по тому, захватывалъ ли кранъ своимъ желѣзнымъ когтемъ новый грузъ или стряхивалъ съ себя ту или другую кладь. И вотъ въ этой части дока наступило затишье...
Гавань, окутанная дымомъ сотни плавучихъ печей. Тяжелый, неподвижный, сырой воздухъ надъ множествомъ фабрикъ и трубъ... Небо, затянутое каменноугольной копотью, загрязненное небо, которое такъ и хотѣлось бы подмести огромной метлой... Мрачное, давящее, закрывающее отъ суетливой людской жизни болѣе широкіе горизонты...
Исполинское судно съ высокими бортами и большими трубами стояло теперь, послѣ полудня, съ разведенными парами, наготовѣ къ отходу и поглощало въ свои три царства, три класса, самыхъ разнокалиберныхъ пассажировъ.
Публика поднималась по трапамъ и въ безпорядкѣ тѣснилась у борта; нѣкоторые уже начали махать носовыми платками стоявшимъ на набережной.
Сопровождаемые служителями гостиницъ, нагруженными всевозможными баулами, и встрѣчаемые низкими поклонами пароходной прислуги, плавно выступали по мосткамъ пассажиры перваго класса, -- въ изящныхъ дорожныхъ костюмахъ, съ окованными сундуками усѣянными разными билетиками, свидѣтельствовавшими о странствованіяхъ по Европѣ или о возвращеніи, глядя по сезону, изъ европейскихъ курортовъ въ Америку.
Путешествіе было для этихъ людей привычнымъ дѣломъ: они не суетились и, не стѣсняясь, останавливались среди мостковъ, чтобы заставить пересчитать свои вещи.
Куда оживленнѣе шло во второмъ классѣ: путешественники, одѣтые въ болѣе подходящіе къ случаю костюмы, сами несли свою поклажу и плэды; это была тоже нарядная, но средняго калибра публика, которая съ улыбками и извиненіями въ пылу спѣшки пускала въ ходъ локти. Здѣсь преобладало хорошее настроеніе въ надеждѣ пріятно провести вмѣстѣ предстоящіе семь-восемь дней.
Совсѣмъ иначе,-- съ шумомъ и гамомъ, усаживались на пароходъ пассажиры третьяго класса. Это, казалось, лился цѣлый потокъ... Тутъ были и крестьянскія семьи съ деревянными сундуками со всякими пожитками, и отбросы городского люда едва одѣтые.
У трапа стояла нарядная крестьянка съ дочкой, которую она, по случаю путешествія, вырядила въ накрахмаленное свѣтлое праздничное платье. Она терпѣливо караулила свой сундукъ и узелъ съ платьемъ и скромно пропускала впередъ другихъ, выжидая своей очереди, какъ это дѣлаютъ въ деревняхъ, когда народъ разомъ хлынетъ изъ церкви къ выходу.
Сверху черезъ перила перегнулись два юнга, перемигиваясь и хохоча, какъ сумасшедшіе. Они подмѣтили наивно простодушное представленіе женщины о путешествіи и варварски потѣшались надъ предстоящей судьбой свѣтлаго платья среди копоти каменнаго угля.
Время отъ времени изъ той таинственной пропасти, гдѣ машины въ тысячу лошадиныхъ силъ, подобно землетрясенію, заставляли все дрожать, черезъ гигантскія трубы парохода вырывался шумъ и гулъ, а палубу иногда вдругъ обдавало цѣлымъ дождемъ горячихъ брызгъ подъ пронзительный визгъ свистка.
Вотъ уже послышалось громыханіе якорной цѣпи, спускавшейся съ одного борта, которую теперь навертывали на валъ; снизу, изъ кочегарнаго отдѣленія, донеслось хлопанье печными дверцами.
Наконецъ, раздалась въ рупоръ команда капитана, который стоялъ наверху, рядомъ съ лоцманомъ, взявшись за штурвалъ. Нѣсколько рѣзкихъ свистковъ, и въ воздухѣ задрожали электрическіе звонки -- сигналы въ машинное отдѣленіе.
Пароходъ, какъ бы для пробы, сдѣлалъ нѣсколько слабыхъ ударовъ винтомъ...
Еще два поворота.
Вотъ еще и еще, одинъ за другимъ, то слабые, то сильные взмахи могучихъ лопастей; вода всколыхнулась съ самой глуби, закрутилась, завертѣлась у руля, зеленая, мутная, и поднялась бѣлой пѣной.
Пароходъ сдѣлалъ полоборота, чтобы стать въ курсъ на выходъ, и направился вонъ изъ англійской гавани, тихимъ ходомъ. Носовые платки замелькали на набережной; съ парохода отвѣчали тѣмъ же.
Въ эту минуту напряженнаго душевнаго состоянія одни открыто отдавались своимъ чувствамъ, другіе, безмолвные, блѣдные, съ растеряннымъ выраженіемъ, робко отвертывались отъ взглядовъ или были погружены въ раздумье, какъ бы не замѣчая колыхавшейся вокругъ толпы.
Раздалось нѣсколько звучныхъ, отрывистыхъ "ура!" Они вырвались изъ груди тѣхъ неудачниковъ, которые здѣсь боролись съ судьбой и потерпѣли крушеніе, и которые не выдержали теперь -- дали выходъ долго накапливавшейся горечи.
Кучка музыкантовъ, имѣвшихъ даровой проѣздъ, грянула оглушительное "Iankee Doodle", покрывшее собою все остальное какъ разъ въ тотъ моментъ, когда пароходъ прибавилъ ходу.
Кларнетъ рѣзалъ воздухъ, флейты сыпали трелями; литавры отбивали дробь, мѣдныя трубы гудѣли, почти безъ перерыва, далеко за полдень.
Съ средней палубы, съ того мѣста, гдѣ сошлось нѣсколько человѣкъ крестьянъ, доносились звуки псалмовъ.
На самой нижней палубѣ, въ машинномъ отдѣленіи, слышался шумъ, который перешелъ въ торопливую, безпорядочную бѣготню и розыски кого-то матросами.
Одинъ изъ кочегаровъ сбѣжалъ!
Малый нанялся до самой Америки, и вчера и третьяго дня былъ, когда забирали уголь, онъ еще стоялъ на кучѣ угля, разравнивая его лопатой. Послѣ этого никто не видалъ его.
Старшій машинистъ и двое-трое офицеровъ не разошлись до тѣхъ поръ, пока не порѣшили, что молодецъ улизнулъ.
-- Нечего давать пассажирамъ совать свой носъ въ это дѣло. Стоитъ только имъ услыхать о кочегарѣ, какъ сейчасъ же рѣшатъ, что онъ изжарился...-- закончили они бесѣду.
Лѣсъ мачтъ въ открытой гавани вырисовывался своими неясными, темными очертаніями на сѣромъ фонѣ неба и два густые столба дыма стлались по вѣтру, закрывая часть ландшафта. Воздухъ сталъ влажнымъ и принялъ желтоватую вечернюю окраску, что накладывало на природу странный отпечатокъ заплаканности. На горизонтѣ выступила бѣлая башня маяка.
На пароходѣ шла сутолока,-- всѣ хотѣли поскорѣе устроиться и обезпечить за собою опредѣленное мѣсто. Головы, фигуры до таліи и во весь ростъ высовывались изъ люковъ съ лѣстницъ, ведущихъ въ каюты, люди озирались во всѣ стороны, соображая, гдѣ они находятся, и снова ныряли.
Нѣкоторые прохаживались по длинной бѣлой палубѣ, распахивали двери, заглядывали въ залы, въ надеждѣ найти себѣ тамъ мѣстечко.
Двое пассажировъ уже отмежевали себѣ на палубѣ мѣсто для прогулки. Они заплатили за себя!-- и затѣмъ имъ не было никакого дѣла до окружающихъ -- они лишь искоса поглядывали другъ на друга, чтобы не задѣть одинъ другого.
-- Вотъ этотъ, съ бакенбардами? Въ свѣтлой шляпѣ, желтыхъ башмакахъ и длинномъ свѣтло-сѣромъ дорожномъ пальто?-- спрашивалъ дежурный офицеръ у корреспондента, стоявшаго рядомъ, съ записной книжкой и карандашомъ въ рукѣ.-- Это мингеръ-ванъ-Титуфъ... ѣдетъ за океанъ охотиться въ Монтанѣ.... Мы приняли сегодня на пароходъ его двухъ чистокровныхъ лошадей.
-- Ага, въ Монтанѣ!.. Двѣ чистокровныя лошади съ собой на пароходѣ..-- было отмѣчено въ книжкѣ.
По верхней палубѣ прохаживался господинъ съ телеграммой въ рукѣ и перечитывалъ ее; когда пароходъ проходилъ мимо маяка, онъ сунулъ телеграмму въкарманъ своего широкаго пальто, но затѣмъ опять вынулъ ее и принялся взвѣшивать въ ней каждое слово.
Онъ подходилъ два-три раза въ раздумьѣ къ спуску въ каюты, но повертывался и, остановясь, пристально смотрѣлъ на воду.
На палубу поднялась его жена.
-- Іонъ, куда ты запропалъ?-- спросила она,-- ты совсѣмъ забылъ про насъ? У насъ такъ много дѣла въ каютѣ, а я сижу съ вещами и жду ключей!..
Докторъ какъ бы очнулся отъ забытья.
-- Я чуть было не забылъ показать тебѣ вотъ эту телеграмму. Я только что получилъ ее здѣсь, на пароходѣ -- отъ Фольтмара. Прочти...
Онъ впился въ нее взглядомъ хищника, пока она пробѣгала глазами телеграмму. Тамъ стояло:
"Вонъ изъ глазъ, но не изъ памяти. Прощайте. Прощайте. Вашъ тоскующій другъ Фольтмаръ".
-- Да, преданная душа,-- сказалъ докторъ страннымъ тономъ.
-- А мы теперь ни о чемъ не думаемъ, кромѣ славы!-- засмѣялась она, все еще со слезами на глазахъ, -- кромѣ того, какъ бы сдѣлаться какой-нибудь величиной!
Губы доктора судорожно подернулись и въ глазахъ блеснулъ странный огонекъ, когда онъ произнесъ:
-- Да, конечно... первая дама въ городѣ, иниціаторь всевозможныхъ остроумныхъ затѣй... приноситъ всѣхъ обожателей въ жертву на алтарь моей сухой науки!.. Странно,-- прервалъ онъ себя съ дѣланнымъ равнодушіемъ,-- Фольтмаръ не шлетъ привѣта своему маленькому любимцу. Мальчика слѣдуетъ подразумѣвать; соблюлъ экономію на словахъ телеграммы...
-- Фу, Іонъ!..-- остановила она его.-- Я пришла за тобой и за ключами. Бѣдный Исакъ сидитъ тамъ одинъ со служанкой и ждетъ -- не дождется своего коня. Онъ видѣлъ, какъ другой мальчикъ въ каютѣ рядомъ съ нами играетъ мячикомъ.
-- Конечно, конечно, мальчикъ долженъ постоянно развлекаться, разъ ему наготовили столько средствъ для забавы, а запаса игрушекъ для путешествія, пожалуй, хватитъ на все его дѣтство.
-- Іонъ, ты обѣщалъ мнѣ не хандрить. Вѣдь тебѣ не о комъ теперь думать, кромѣ какъ о себѣ, обо мнѣ и о нашемъ мальчикѣ. За тобой ужъ не пришлютъ ни отъ консула Янсона, который объѣлся и трепещетъ за свою жизнь, ни отъ г-жи Клодъ, у которой со злости сдѣлались судороги, ни отъ армейскаго интенданта, который не можетъ спать по ночамъ, разстроившись за день всякими счетами и подсчетами.
Докторъ улыбнулся.
-- Ты права... какъ всегда, конечно. Но я плохой товарищъ въ игрѣ, совсѣмъ мѣшокъ. Впрочемъ, я постараюсь, вотъ увидишь. А у насъ будетъ пріятная компанія въ лицѣ нашего знаменитаго скрипача Белье Хавсландъ... Это очень кстати, -- добавилъ онъ, доставая изъ кармана ключи и слѣдуя за женою.
А винтъ громыхалъ себѣ и громыхалъ, потрясая гигантскій корпусъ судна, и хорошо промасленныя машины съ неутомимыми поршнями продолжали дѣйствовать съ силою десяти тысячъ лошадей. Острый желѣзный штевень разрѣзалъ волны точно плугъ, и изъ-подъ киля вырывалась широкая, шипящая полоса воды, которая исчезала за кормою, пѣнясь среди вечерняго сумрака.
На одномъ концѣ палубы, при свѣтѣ иллюминатора встрѣтились два земляка и съ интересомъ признали другъ друга, хотя въ общественномъ и матеріальномъ положеніи ихъ была огромная разница.
-- Не кажется тебѣ страннымъ, Вангенстенъ: Америка впереди насъ и Европа позади!.. Точно на островѣ между двумя частями свѣта человѣкъ дѣлается совсѣмъ другимъ. Старый, утерянный товарищъ всплываетъ изъ воды...
-- А почему-жъ бы и нѣтъ? Впрочемъ, я безъ всякихъ плановъ собрался въ путь. Хотя, конечно, по ту сторону океана найдется немало людей, которые пожелаютъ повѣсить у себя на стѣну "старую Норвегію". Я даже думаю, что мнѣ удастся продать кое-что и здѣсь, на пароходѣ, эмигрантамъ. Что скажешь? Смѣю увѣрить, я былъ въ такихъ мѣстахъ, куда еще ни одинъ фотографъ не захаживалъ -- цѣлая серія совершенно новыхъ, невоспроизведенныхъ видовъ норвежской природы -- и съ вершинъ горъ, и со дна фіордовъ! Я, видишь-ли, надумалъ тоже хоть разъ поспекулировать на счетъ чувства патріотизма.
-- Гм... вывозить за границу мертвую природу... Пожалуй, оно и не дурно; но не лучше-ли было бы заняться снимками съ живыхъ людей, съ самой жизни нашего народа, съ ея апогея въ лицѣ нашихъ выдающихся и знаменитыхъ людей? Это куда лучше видовъ изъ Гальдхепиггена.
Говорившій выпрямился, и вся его фигура въ полузастегнутомъ сюртукѣ сдѣлалась еще красивѣе. Онъ и вообще былъ красивъ, -- мягкая войлочная шляпа удобно и легко сидѣла на вьющихся черныхъ волосахъ, темные небольшіе проницательные глаза глядѣли съ блѣднаго овальнаго лица, идеальныя черты котораго портилъ лишь ротъ.
На помятомъ лицѣ фотографа, которое напоминало выцвѣтшій портретъ, отразилась иронія.
-- Отчего бы не заняться,-- отвѣтилъ онъ,-- если бы только нашелся человѣкъ, который сумѣлъ бы освѣтить свѣтомъ магнія внутренность людей, а пока приходится довольствоваться плодами фантазіи простодушнаго народа.
-- Ну, знаешь-ли, я никогда не былъ особеннымъ мастеромъ улавливать твои хитросплетенныя остроты. Смотрѣть на окружающихъ, какъ на скрытый вертепъ, переполненный всевозможными гадами -- это прямой путь къ.....
-- Къ жалкому существованію, хочешь ты сказать?
-- Пожалуй-что, но...
-- Съ пьянствомъ, презрѣніемъ къ самому себѣ и всякой пакостью, называя вещи ихъ настоящими именами...-- докончилъ фотографъ. -- Да, да, вполнѣ признаю, что у тебя въ рукахъ краснорѣчивый фактъ; сколько разъ моя падшая особа укрывалась въ переулкахъ отъ твоихъ непогрѣшимыхъ взглядовъ.
-- Ой-ой, какой тонъ! Ты не можешь обойтись безъ шпилекъ...
-- Ничего не подѣлаешь! Вполнѣ сознаюсь, что я одержимъ несчастной страстью дѣлать проколы на пузыряхъ, и это создало мнѣ немало враговъ.
-- Да, я знаю твою слабость...
-- Но тебя я не затрогивалъ, Вангенстенъ. Я каждый разъ послѣ твоихъ наставленій чувствовалъ себя провинившимся псомъ. Если бы ты зналъ, какъ я завидовалъ тебѣ каждый разъ, когда я, какъ раненый тюлень, шелъ ко дну.
-- Шелъ ко дну?
-- Да, ко дну -- брёлъ въ кабакъ залѣчивать свою рану, сирѣчь, искать забвенія въ пивѣ и водкѣ...
-- А знаешь-ли, старый товарищъ,-- мнѣ отъ души жаль тебя, -- прозвучало болѣе мягко,-- изъ тебя могло бы выйти что-нибудь порядочное; вѣдь ты прекрасно сдалъ два экзамена.
-- А на третьемъ провалился! Я никогда ничего не доводилъ до конца, это ужъ, братъ, моя особенность. А теперь слишкомъ поздно. Впрочемъ, я теперь больше ужъ не тотъ человѣкъ, который не рѣшался показаться на улицу. Съ самой весны черезъ мою грѣшную глотку не проходило ничего, кромѣ воды, молока и самыхъ слабыхъ напитковъ, и смѣло могу сказать, что съ этой стороны я сталъ почти нормальнымъ человѣкомъ. Вначалѣ не легко было бороться съ верблюжьимъ желудкомъ, требовавшимъ для утоленія жажды цѣлыхъ литровъ! Разъ привилъ къ своему организму эту дрянь, то впустилъ къ себѣ въ кровь самого сатану... Ну, а потомъ мнѣ пришло въ голову заняться фотографіей, нарочно для того, чтобы попадать въ такія мѣста, гдѣ сатанѣ нечего было предложить, кромѣ молока, холодной воды да снѣга, который таялъ въ его пылающей глоткѣ. Благодаря этому, во мнѣ проснулся и воспрянулъ человѣкъ... А затѣмъ, понимаешь-ли, въ Америку, гдѣ тоже будемъ утолять жажду холодной водицей... О, стаканъ такой прозрачной, кристальной воды...
-- Да ты герой, право, герой, Матіасъ Вигъ!-- воскликнулъ товарищъ съ энтузіазмомъ.-- Изумительно! Только бы... только бы ты смогъ такъ же покончить съ твоими вѣчными подшучиваніями и шутовствомъ. Это отдаетъ сивухой. Хоть бы, напримѣръ, то, что твои ближніе -- пузыри и т. п., тогда какъ ты самъ...
-- Гм... что правда, то правда. А только нужно немножко и пузырей -- чтобы поплавать на нихъ... для развлеченія, вмѣсто прежнихъ забавъ, сданныхъ въ архивъ... которыхъ искалъ въ стаканѣ. Это, такъ сказать, проявленіе одной и той же идеи въ высшей формѣ и, въ качествѣ таковой, она относится къ высшему порядку вещей.
-- Ты опять за остроты! Увѣряю тебя, что отъ нихъ воняетъ. Но вотъ оно что,-- теперь я знаю, въ чемъ суть: въ этомъ дьяволѣ сатирическаго остроумія и въ отсутствіи у тебя непосредственной вѣры -- причина твоего пьянства и всего остального. Если бы, Матіасъ, при твоихъ дарованіяхъ тобой овладѣла какая-нибудь идея, твоя жизнь устроилась бы за тысячу миль отъ кабака.
-- Положимъ... ну, а моя натура? Удивляюсь, какъ это я до сихъ поръ не натворилъ чего похуже! Но нужно имѣть ужъ очень заржавѣвшую совѣсть, чтобы закрыть глаза на всѣ доводы противъ...
Но Вангенстенъ уже не слушалъ: его вниманіе привлекла молодая особа, которая нѣсколько разъ показывалась у мѣдныхъ перилъ лѣстницы, съ недоумѣніемъ озираясь вокругъ себя.
-- Мы, кажется, земляки? -- поклонилась она нѣсколько смущенно. -- Я не могу разобраться, гдѣ жилыя помѣщенія на этой громадинѣ. Здѣсь такъ легко заблудиться,-- добавила она, какъ бы извиняясь. -- Какъ пройти въ отдѣльную каюту доктора Ангелль -- сюда вотъ или внизъ по лѣстницѣ?
Вангенстенъ приподнялъ шляпу и слегка провелъ рукою по волнамъ черныхъ волосъ. Окинувъ незнакомку бѣглымъ взглядомъ, онъ сказалъ съ отеческимъ соболѣзнованіемъ:
-- Нашъ извѣстный землякъ Вангенстенъ всегда съ цвѣтами краснорѣчія на устахъ, m-lle,-- представилъ его Вигъ,-- а я -- фотографъ Матіасъ Вигъ, во всемъ его ничтожествѣ.
-- M-lle Морландъ,-- назвала она себя, -- немножко музыкантша, ѣду въ Америку, чтобы заняться уроками музыки. И... и...-- прибавила она съ запинкой, -- взялась отвезти туда одного ребенка къ его матери. Ахъ, малютка должно быть сидитъ теперь въ страхѣ между чужими, -- добавила она взволнованно. -- Мнѣ надо было подняться, чтобы сказать нѣсколько словъ буфетчику. Если бы мнѣ не досталась каюта рядомъ съ каютой доктора Ангелль, я не знаю, чтобы мнѣ и дѣлать тогда. Такъ мнѣ сюда?
-- Нѣтъ, нѣтъ, какъ разъ въ противоположную сторону,-- пояснилъ Вангенстенъ словами и жестомъ, перейдя вдругъ на повелительный тонъ. -- Идите черезъ палубу. No 45-й съ другой стороны. Я провожу васъ...
-- Надо помочь!-- прибавилъ онъ нѣсколько покровительственно, и Вигъ услыхалъ, какъ Вангенстенъ говорилъ молодой особѣ:
-- Погубленная жизнь... пропащій человѣкъ этотъ Вигъ!.. знаю его со школьной скамьи...
"Р" въ словѣ "пропащій" отчетливо загремѣло по его крѣпкимъ, здоровымъ зубамъ.
-- "Прропащій!" Точно телѣга прокатилась по мостовой...-- пробурчалъ фотографъ,-- вотъ у него такъ даже зубы никогда не болѣли...
Надъ необъятной гладью моря мало-по-малу замелькали красные, зеленые и желтые огоньки, словно блестящія, огненныя мухи.
Пароходъ шелъ по фарватеру, гдѣ сновали сотни маленькихъ и большихъ судовъ, направляясь въ Европу и изъ Европы и захватывая въ Кингстоунѣ послѣднюю почту. Мерцающій свѣтъ маяка выдѣлялся яснѣе и яснѣе среди все сгущавшихся сумерекъ; на горизонтѣ догорала красная полоса зари, какъ бы разорванная на клочки облаками.
На палубѣ все прибавлялось число фигуръ въ дорожныхъ костюмахъ. Онѣ или прогуливались взадъ и впередъ, или выискивали себѣ мѣстечко, прикрытое отъ вѣтра, гдѣ можно бы было постоять и поболтать...
Отдѣльныя слова и обрывки фразъ доносились и замирали, уносимые вѣтромъ.
Приближалось время обѣда.
Среди дамской компаніи, внизу, шли совѣщанія относительно туалета... Выбирали и отдумывали, доставали и откладывали въ сторону ленты и золотыя украшенія, осматривали въ ручное зеркало узелъ волосъ на затылкѣ и поправляли его свободной рукой.
Въ одной изъ каютъ молодая дѣвушка стояла у раскрытыхъ чемодановъ, готовясь накинуть на себя платье. Родители торопили ее черезъ стѣну сосѣдней каюты.
Она вздрогнула и вскрикнула, когда кто-то вдругъ дернулъ за ручку двери и въ каюту просунулось взволнованное смуглое мужское лицо.
-- Не ошибся-ли я? Это моя каюта?-- спросилъ онъ растерянно.
-- Нѣтъ, не ваша! -- рѣзко крикнула она и захлопнула дверь.
Электрическій свѣтъ, вспыхнувъ, залилъ всю столовую, и раздался давно желанный звонокъ къ обѣду. Въ столовую потянулась вереница мужчинъ и дамъ въ выходныхъ и дорожныхъ, шерстяныхъ и шуршащихъ шелковыхъ платьяхъ; къ этому теченію присоединились притоки изъ дамской комнаты, музыкальнаго зала, читальни и библіотеки.
Заиграла музыка. Электрическія лампочки отражались въ роскошныхъ зеркальныхъ стѣнахъ и ярко освѣщали длинные столы, заставленные серебромъ на ослѣпительно бѣлыхъ скатертяхъ, тонувшимъ въ массѣ роскошныхъ свѣжихъ цвѣтовъ ради торжественнаго, перваго дня плаванія.
Послѣ нѣсколько шумной сцены, когда назначали мѣста каждому изъ присутствующихъ и пока всѣ усаживались, наступила своеобразная тишина, которую не могла заполнить никакая музыка.
Во время закуски дѣлали смотръ своимъ сосѣдямъ и рѣшали, гдѣ бы имъ было пріятнѣе и удобнѣе сидѣть.
Молодая особа, которую пассажиръ, раскрывъ двери, засталъ полуодѣтой, чувствовала себя не по себѣ; ее кидало то въ жаръ, то въ холодъ: тотъ смуглолицый господинъ оказался наискосокъ противъ нея и ея родителей.
Онъ, очевидно, узналъ ее, такъ какъ поглядывалъ, ухмыляясь; ему было, должно быть, весело...
Она отвертывалась и усердно болтала съ матерью.
Всеобщее вниманіе сосредоточивалось на знаменитомъ піанистѣ Янко. О немъ перешептывались и узнавали, какъ по безпроволочному телеграфу.
Онъ и знаменитая пѣвица, по крайней мѣрѣ, въ былые дни -- для настоящаго она немножко устарѣла, -- занимали почетныя мѣста рядомъ съ капитаномъ.
Послѣ супа и рыбы всѣмъ уже стали извѣстны главныя подробности: они намѣревались сдѣлать турнэ по Америкѣ: импрессаріо и остальные участники ожидаютъ ихъ въ Нью-Іоркѣ, гдѣ они должны выступить передъ публикой сейчасъ же по пріѣздѣ, затѣмъ будутъ концертировать въ Бостонѣ, Чикаго и Санъ-Франциско.
Немного погодя, начали перекидываться взглядами насчетъ того,-- настоящіе или поддѣльные бриліанты на пѣвицѣ.
Наконецъ, публика заинтересовалась и матеріальной стороной обѣда...
Слуги обносили кушанья, вилки работали, ножи постукивали о тарелки и въ воздухѣ стоялъ гулъ изъ смѣси разныхъ языковъ. Послѣ цѣлаго ряда блюдъ, дѣлавшихъ честь буфетчику, подали дессертъ. Подъ вліяніемъ хорошаго самочувствія начали знакомиться другъ съ другомъ и заговаривать съ сосѣдями.
Пароходъ подъѣзжалъ къ Кингстоуну, гдѣ онъ долженъ былъ захватить послѣднюю почту изъ Европы, и обѣдъ продолжался среди пріятнаго сознанія, что въѣзжали въ болѣе спокойный фарватеръ,-- обстоятельство, развязавшее языки и сдѣлавшее обѣденный разговоръ болѣе оживленнымъ.
Какъ разъ въ тотъ моментъ, когда свистокъ далъ знать, что пароходъ подходитъ къ Кингстоуну, всѣ, какъ по уговору встали изъ-за стола и вышли на палубу, -- сказать послѣднее прости Европѣ.
Паровикъ шипѣлъ, посылая сигналы тонувшему въ морѣ свѣта городу. Причалившій паровой баркасъ сдавалъ привезенную съ берега почту и по веревочной лѣстницѣ высаживалъ нѣсколькихъ пассажировъ.
Вдругъ вышла какая-то остановка. Одинъ изъ только что пріѣхавшихъ требовалъ свой багажъ. Должно быть, его позабыли на берегу...
Несчастный путешественникъ, въ длинномъ, наглухо застегнутомъ сюртукѣ и въ шляпѣ съ широкими полями, по всей вѣроятности, пасторъ, въ концѣ концовъ, поднялся на пароходъ безъ багажа, съ однимъ плэдомъ, перекинутымъ на рукѣ.
Сопровождаемый всеобщимъ сочувствіемъ, онъ спустился въ каюты второго класса.
Когда баркасъ сталъ отчаливать, какой-то молодой человѣкъ окрикнулъ его и быстро вскочилъ на бортъ. Ухватившись за одинъ изъ канатовъ, онъ подался впередъ верхней частью тѣла, мѣтко прицѣлился и кинулъ на палубу баркаса запоздавшее письмо.
-- Моя первая корреспонденція съ этой линіи!-- крикнулъ онъ со смѣхомъ дежурному офицеру.
Онъ остался въ такомъ положеніи еще нѣсколько секундъ, и имъ нельзя было не залюбоваться: необыкновенно красивая, стройная фигура въ мягкой курткѣ изящно выдѣлялась при освѣщеніи на фонѣ вечерняго неба.
Когда онъ легко, эластично спрыгнулъ съ борта на палубу, послышалось восклицаніе изумленія изъ устъ одной молоденькой особы, и въ то же время пожилые господинъ и дама, очевидно ея родители, поспѣшно направились къ нему.
-- Инженеръ Боргъ... Господинъ Кетиль Боргъ... какими судьбами? И вы въ Америку?-- посыпалось на ломаномъ норвежскомъ языкѣ.
Сіявшія лица свидѣтельствовали о крѣпкихъ узахъ, связывавшихъ молодыхъ людей, и, очевидно, имъ нужно было подольше побыть другъ съ другомъ, чтобы дать улечься радостному волненію.
Старый господинъ нетерпѣливымъ жестомъ приглашалъ ихъ слѣдовать за собой. Кетиль Боргъ предложилъ руку пожилой дамѣ и повелъ ее къ указанному мѣсту.
Молодая особа стремительно отдернула отца въ сторону и дала пройти имъ впередъ.
Она слегка прихрамывала.
-- Ай да Кетилъ Боргъ!-- пропустилъ сквозь зубы фотографъ Вигъ, когда они проходили мимо него. -- Сумѣлъ уловить моментъ лучше любого фотографа. Ужь навѣрно эта чахлая дочка, которую они таскаютъ каждое лѣто изъ Америки въ Норвегію,-- кубышка съ золотомъ.
Пароходъ продолжалъ свои путь.
Вотъ онъ снова въ открытомъ морѣ, по-прежнему разрѣзая легкую зыбь, встряхиваемый время отъ времени подъ страшнымъ давленіемъ машинъ.
Отъ Кингстоуна оставалась лишь узкая свѣтлая полоска на горизонтѣ.
Нѣкоторую сенсацію произвела новость, что на пароходѣ прибавилась еще одна знаменитость музыкальнаго міра -- извѣстный скрипачъ Белье Хавсландъ.
Такъ и онъ тоже собирается дѣлать турнэ по Америкѣ! Извѣстно ли ему, что на пароходѣ находится его конкуррентъ?
Всѣ сгорали отъ любопытства посмотрѣть, какъ-то обѣ знаменитости сойдутся. А, должно быть, передернетъ Янко при этомъ непріятномъ извѣстіи...
На верхней палубѣ подали уже кофе и ликеры.
Залы и курилки были переполнены; закутанныя въ плэды фигуры отдыхали послѣ обѣда на стульяхъ или скамейкахъ, другіе прохаживались по палубѣ.
Нѣкоторые изъ мужчинъ разгуливали по верхней площадкѣ, дремля на ходу, или стояли молча, глядя на море.
Красивая, изящная фигура Кетиля Боргъ виднѣлась у кормы, около танцовальнаго зала, въ оживленной бесѣдѣ съ семьей американцевъ Рокландъ. Они вспоминали разныя подробности этого лѣта, въ которое познакомились съ инженеромъ въ горахъ Норвегіи...
Фотографъ Вигъ лежалъ на диванѣ въ курилкѣ второго класса съ трубкой въ зубахъ. Спать еще рано... Ночь покажется слишкомъ длинной...
Вдругъ его вниманіе было отвлечено. Это ужъ третій разъ сегодня какой-то долговязый коричневый дурень останавливается и уставляется на него...
Вигъ немного отвернулся и принялся попыхивать трубкой. смотря съ философскимъ видомъ въ потолокъ.
Когда онъ и Вангенстенъ бесѣдовали давеча, этотъ франтъ остановился такимъ же образомъ, выпуча глаза, и прислушивался къ ихъ разговору, послѣ чего опять неуклюже зашагалъ по палубѣ. Когда немного позже Вигъ просматривалъ фотографическіе снимки, бывшіе въ его ручномъ чемоданчикѣ, онъ снова долго стоялъ, не отрывая отъ него своего разсѣяннаго взгляда.
И вотъ онъ опять въ дверяхъ каюты,-- повидимому слѣдитъ за кольцами дыма, которые пускалъ Вигъ.
Будь это прошлой зимой, Вигъ испугался бы, что это начало бѣлой горячки.
-- Спокойной ночи!-- отрѣзалъ вдругъ Вигъ по англійски, когда ему показалось, что незнакомецъ хочетъ уйти.
-- Спокойной ночи...-- послышался отвѣтъ на томъ же языкѣ.-- Развѣ вы собираетесь спать? А я нѣтъ.
Онъ поклонился съ грустью въ лицѣ и ушелъ.
Фотографъ приподнялся и посмотрѣлъ ему вслѣдъ. Когда этотъ странный господинъ въ своемъ коричневомъ пальто тяжелой походкой поплелся къ лѣстницѣ, ведущей на верхнюю палубу, онъ напомнилъ ему собою потревоженнаго клопа...
Докторъ Ангелль и его жена быстрыми шагами поднялись на палубу, чѣмъ-то взволнованные.
-- Дорогая Арна,-- говорилъ онъ,-- не будь пристрастна и слѣпа. Право было на сторонѣ чужого мальчика. Онъ положилъ свою игрушку въ уголъ дивана и это былъ его "Ванька-встанька", а Исакъ присвоилъ себѣ. Это Исакъ завелъ ссору
-- Фу, какъ торжественно звучитъ это "право"... Обыкновенно собственныя дѣти всегда правы!
-- Да... собственныя дѣти... гм!
-- Мальчикъ вцѣпился въ волосы Исаку, такъ что тотъ громко расплакался; ему хотѣлось играть въ конюшню, быть лошадью, какъ онъ объяснилъ.
-- Мнѣ показалось, что они дрались изъ-за того, кому быть бариномъ, кому -- лошадью.
-- Ну, такъ тебѣ слѣдуетъ взвѣшивать на вѣсахъ твоей справедливости двухъ лошадей!.. А я скажу тебѣ вотъ что: ты ни капельку не смыслишь въ дѣтяхъ.
Докторъ и его жена присѣли къ борту и устремили взоръ въ непроницаемый мракъ.
-- Знаешь-ли, Арна,-- продолжалъ онъ вслухъ свои мысли,-- есть одно выраженіе: jacta est alea, иными словами -- жребій брошенъ. Цезарь произнесъ эти слова, когда рѣшилъ перейти Рубиконъ и завоевать Римъ. И вотъ теперь, когда мы порвали со спокойнымъ, насиженнымъ гнѣздомъ, по крайней мѣрѣ, на нѣсколько лѣтъ, чтобы "добиться чего нибудь", можетъ быть, завоевать себѣ имя въ научномъ мірѣ,то... то, пожалуй, интересно взглянуть на ту часть свѣта, которую мы покидаемъ. Представимъ себѣ, что Кингстоунъ -- вонъ тамъ, вдали -- тотъ городъ, изъ котораго мы съ тобой выѣхали. Между ними и въ самомъ дѣлѣ мало разницы, кромѣ языка и т. п. А самая жизнь, вѣроятно, точь въ точь какъ та, среди которой я жилъ, когда бродилъ по улицамъ съ кучей чужихъ болѣзней и тайнъ на плечахъ и гдѣ я угадывалъ истину подъ покровомъ лжи...
Его тонъ перешелъ въ рѣзкій.
-- О какъ много такой городъ вмѣщаетъ въ своихъ темныхъ складахъ такого, чего онъ не выставитъ за зеркальное стекло...
-- А тебѣ хотѣлось бы, чтобы мы были прозрачными...
-- Да, и чтобы можно было читать въ сердцахъ другъ друга,-- добавилъ онъ глухо.
-- Но, Іонъ,-- перебила она шутливо,-- тогда нельзя бы было играть ни въ прятки, ни въ фанты, и любовь лишилась бы своего ореола таинственности. Тогда на свѣтѣ не было бы никакихъ романовъ...
Докторъ быстро поднялся и почти оттолкнулъ ее отъ себя, точно она дотронулась до его скрытой раны.
-- О нѣтъ, самыхъ сокровенныхъ вопросовъ никогда не выдать...-- какъ бы вырвалось у него.
-- А знаешь-ли, какое у меня странное впечатлѣніе отъ этого плаванія,-- шепнула она нѣжно,-- будто ты переносишь меня чрезъ Ніагару, особенно -- когда закрою глаза.
Волшебное электрическое освѣщеніе среди вечерняго сумрака,-- когда изъ каждаго окошечка вырывались снопы лучей,-- не разсыпало больше золотыхъ блестокъ по морской глади. Черная ночь спустилась на необъятное море и захватила корабль въ свои мощныя объятія...
Время отъ времени изъ-за облаковъ проглядывала звѣздочка и снова исчезала.
Судно подвигалось впередъ среди непроницаемаго мрака, при помощи двухъ винтовъ, съ фонарями на мачтахъ, удвоеннымъ карауломъ.
Тусклое освѣщеніе на палубѣ и въ корридорахъ, гдѣ въ одиночку прошмыгивали тѣни, накладывало на все отпечатокъ ночи, затишья.
За гладкими бѣлыми стѣнами зала находились каюты съ убавленнымъ свѣтомъ. Въ нихъ, за дверьми съ элегантными красивыми ручками, уже лежали въ постеляхъ и спали.
Ни звука, кромѣ шума воды кругомъ и шума отъ дыханія.
Изрѣдка раздастся окрикъ команды, еще болѣе подчеркивая тишину.
Наверху, въ полумракѣ, ходитъ взадъ и впередъ вахтенный; онъ смотритъ на падающую звѣздочку...
О чемъ онъ думаетъ, если онъ вообще думаетъ? Или что чувствуетъ?
Онъ напоминаетъ собою пчелу, которая ничего не знаетъ, кромѣ своего улья и своей работы.
И приходитъ-ли въ голову рулевому, хотя вскользь, хотя бы мимолетная мысль о томъ, что у него подъ ногами тысяча триста жизней спящихъ людей, которыхъ судно какъ бы убаюкиваетъ въ общей колыбели среди океана во мракѣ ночи!..
Онъ только странно, скептически ухмыляется. Онъ практикъ, и въ него засѣла увѣренность, что только то дѣло пойдетъ какъ слѣдуетъ, которое управляется привычкой; разсуждающіе рулевые -- самые опасные.
Во всякомъ индивидуумѣ есть свой винтъ или паръ въ формѣ какой-нибудь страсти, желанія или иллюзіи и этимъ двигается міръ, этимъ растетъ муравейникъ...
Вахтенный потягивался и зѣвалъ надъ головою этихъ 1300, которые продержатъ его на ногахъ еще часа два, и силился зажечь спичку, чиркая по штанинѣ.
Судно то поднималось, то опускалось. Время отъ времени слышалось какое то пыхтѣніе: это дымъ, невидимый во мракѣ, густыми клубами вырывался изъ трубы и поднимался къ темному небу.
А внизу, въ царствѣ сна, сновидѣнія рисовали другой сводъ, подъ которымъ всѣ помыслы спящихъ въ болѣе или менѣе туманныхъ образахъ носились передъ ними. Связывались обрывки пережитыхъ комедій, трагедій и романовъ.
Каждый отдыхалъ во снѣ въ своей собственной кровати, внѣ времени и пространства. Сотни небесныхъ сводовъ за тѣсными предѣлами судна.
Эмигранты утомились за день. Агенты заставили ихъ сдѣлать длинный путь, прежде чѣмъ они попали на этотъ пароходъ, да и морской воздухъ оказалъ свое дѣйствіе, и они спали хорошимъ, крѣпкимъ сномъ.
Въ числѣ спящихъ было не мало робкихъ существъ, которыя отважились на это путешествіе, не будучи до сихъ поръ въ состояніи сообразить, какъ это случилось, и сновидѣнія уносили ихъ къ американскимъ агентамъ, подъ давленіемъ и краснорѣчіемъ которыхъ они рѣшились на этотъ шагъ.
Второй день.
Наконецъ, и они вышли на палубу -- сперва одинъ, потомъ другой. Учтиво раскланявшись другъ съ другомъ, они разошлись по разнымъ угламъ.
Забавно было смотрѣть, какъ знаменитости сидѣли и улыбались -- одинъ за чашкой кофе, другой, повидимому, углубленный въ газету, оба дѣлая видъ, что не замѣчаютъ другъ друга.
Два Наполеона въ одномъ дѣлѣ.
Ихъ разглядывали точно двухъ крабовъ въ акваріумѣ.
На маленькой вселенной, окруженной водою, все вошло въ свою колею и не за долго до полудня начались приготовленія къ ѣдѣ.
Шарманщикъ, дерзнувшій подняться на "чистую половину", былъ безцеремонно выпровоженъ; бѣднягѣ слѣпому въ большихъ зеленыхъ очкахъ, со свидѣтельствомъ о бѣдности, показавшемуся было у входа на палубу въ сопровожденіи жены, велѣно было немедленно убраться и въ то же время на другомъ концѣ палубы быстро сплавили внизъ долговязаго субъекта, только что разглагольствовавшаго о чемъ-то съ большимъ достоинствомъ.
Вообще курьезовъ было не мало. За кофе много смѣялись и перешептывались, показывая другъ другу билетики, неизвѣстно кѣмъ всунутые въ салфеточки. Сверху билетиковъ, въ фантастическомъ пятиугольникѣ -- было напечатано число 111, а подъ нимъ стояло: "Туснельда Сашіа, гадалка. Сеансы".
Одни равнодушно бросали листки, и тѣ носились по палубѣ, шелестя на вѣтру; другіе, заинтересовавшись таинственной надписью, тайкомъ опускали свой билетикъ въ карманъ; нѣкоторые же, болѣе открытые характеры, шутливо предлагали сейчасъ же отправиться внизъ и заглянуть въ каютѣ No 111 въ свою будущность.
Предложеніе было встрѣчено улыбками и покачиваніемъ головой -- еще, молъ, одной глупостью больше на бѣломъ свѣтѣ, но въ душѣ многіе заинтересовались этой каютою.
Таинственная цифра и имя,-- всѣмъ скоро стало извѣстно, что Туснельда Сашіа ясновидящая,-- подзадоривали подвергнуться взгляду вѣщей...
Ясновидѣніе и даръ прорицанія сдѣлались предметомъ оживленнаго разговора, но особенно каюта No 111, гдѣ находилось таинственное существо, которое могло видѣть внѣ времени и пространства...
Одна сотня и 11... странное число... три единицы...
Шутили и говорили одно, а думали другое, смѣялись и высмѣивали такъ только, главнымъ образомъ для того, чтобы заглушить въ себѣ смутное искушеніе, работавшее въ тайникѣ души каждаго.
-- О, я вѣрю въ судьбу!-- воскликнула молоденькая миссъ Рокландъ. Они всей семьей и съ Кетилемъ Боргъ сидѣли у стола за кофе.
-- Только ужъ не знаю, право, рѣшилась-ли бы я выслушать то, что сказала бы мнѣ эта женщина,-- добавила она съ нервной дрожью.
Ее какъ бы обжегъ взглядъ инженера. Сдвинувъ на затылокъ, на густые бѣлокурые волосы свою плоскую дорожную шапку съ маленькимъ козырькомъ, Кетиль Боргъ принялся говорить о мистицизмѣ и о таинственномъ участіи судьбы въ ихъ встрѣчѣ на этомъ пароходѣ!..
А поодаль стоялъ Вангенстенъ, окруженный нѣсколькими пассажирами, и на изысканномъ англійскомъ языкѣ, все съ возраставшимъ краснорѣчіемъ распространялся о призракахъ и внушеніяхъ.
Тема сдѣлалась общей.
Онъ началъ сперва отдѣльной бесѣдой съ двумя пожилыми дамами; но, по мѣрѣ того, какъ къ нимъ подходилъ то тотъ, то другой, голосъ его крѣпъ, и бесѣда начинала болѣе и болѣе походить на лекцію.
Онъ пускался въ объясненія съ изумительной ясностью и большимъ знаніемъ предмета, повидимому не обращая вниманія на слушателей и выговаривая съ профессіональнымъ апломбомъ такія слова, какъ магія, черная и бѣлая, некромантія, гипнотизмъ, сомнамбулизмъ, чтеніе мыслей и т. д.
Увидѣвъ довольно большой кружокъ слушателей, онъ вывелъ на сцену то, что составляло "миссію его жизни" -- могучую идею страхованія жизни всего человѣчества,-- великое значеніе принципа взаимности: обезпеченіе человѣчества -- это уничтоженіе бѣдности! Это созиданіе могучаго, мощнаго государства, которое пока еще въ области видѣній и мистицизма, но несомнѣнно -- дѣло будущаго!
Болѣе подробное изложеніе предмета послѣдуетъ въ читальномъ залѣ, гдѣ также можно будетъ получить брошюры "Dundee Mutual Life-Insurence".
Закончивъ красивымъ жестомъ, онъ съ задумчивымъ видомъ отдѣлился отъ толпы и пошелъ вдоль палубы.
Мингеръ-ванъ-Титуфъ, прогуливавшійся по палубѣ, остановился передъ этимъ зрѣлищемъ вовремя.
Стоя въ толпѣ слушателей, въ свѣтлой шляпѣ съ большимъ козырькомъ, въ дорожномъ пальто и желтыхъ башмакахъ, онъ слѣдилъ за происходившимъ все съ возроставшимъ интересомъ и безсознательно, невольно копировалъ манеры и выраженіе лица оратора.
При торжественномъ заключеніи лекціи онъ неожиданно отвѣсилъ низкій поклонъ и послалъ воздушный поцѣлуй, разведя руками, какъ бы въ отвѣтъ на громкіе апплодисменты.
Двое изъ близь стоящихъ улыбнулись. Чопорный мингеръ, оказывается, комикъ!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Арна Ангелль и фрэкенъ Морландъ пытались устроить на палубѣ уголокъ, гдѣ оба мальчика могли бы спокойно играть подъ ихъ надзоромъ.
Докторъ прохаживался тутъ же, поглядывалъ на нихъ и приходилъ въ восторгъ отъ изобрѣтательности своей жены.
Но лишь только той удавалось наладить какую нибудь игру, фрэкенъ Морландъ, очарованная мальчиками, стремительно кидалась къ нимъ, брала Гуннара на руки и страстно прижимала его къ сердцу. Вполнѣ простительно, что мальчикъ не разъ нетерпѣливо вскрикивалъ, а Арна хмурилась и съ досадою отвертывалась въ сторону моря.
-- Сразу видно, фрэкенъ, что вы не привыкли къ дѣтямъ,-- вырвалось у доктора.-- Никогда не слѣдуетъ мѣшать этому народу. Когда они бѣгаютъ и возятъ своихъ лошадокъ, имъ навѣрно кажется, что они исполняютъ отвѣтственную работу.
Доктору не слѣдовало бы дѣлать этого замѣчанія, такъ какъ оно, повидимому, глубоко задѣло фрэкенъ Морландъ. У нея на глазахъ показались слезы и затѣмъ градомъ покатились по щекамъ.
"Нервная, полуистеричная особа; съ ней надо быть осторожнѣе",-- подумалъ докторъ.
-- Что у меня нѣтъ ни умѣнья, ни навыка, чтобы занять мѣсто матери около ребенка -- это совсѣмъ, совсѣмъ правда, докторъ Ангелль. Глаза малютки постоянно говорятъ мнѣ объ этомъ.
Глаза ея точно горѣли и около рта появилось выраженіе горечи.
-- Такія покинутыя дѣти протягиваютъ свои крохотныя ручки къ небу и просятъ о матери!
-- Ну, ну, въ данномъ случаѣ дѣло не такъ ужъ плохо, -- успокоительно улыбнулся докторъ.-- Господинъ Гуннаръ вѣдь нашелъ себѣ въ высшей степени добросовѣстную пріемную маменьку; немного меньше или немного больше навыка у нея -- это не столь важно.
-- А мать,-- и фрэкенъ Морландъ въ сильномъ волненіи обратилась къ Арнѣ,-- развѣ она можетъ разлучиться со своимъ ребенкомъ, не лишаясь большей части своего "я"? Она будетъ или въ постоянной тоскѣ, или все ея существо обратится въ одну пустыню; она станетъ калѣкой: сердце вырѣзано, а жизнь все еще теплится!
-- Всѣ эти вещи надо пережить самому, и вы не можете быть здѣсь судьею, фрэкенъ Морландъ. Въ теоріи подобныя ощущенія легко преувеличить,-- прибавилъ докторъ, пытаясь нѣсколько успокоить ея волненіе.
Фрэкенъ Морландъ посмотрѣла на него необыкновенно грустнымъ взглядомъ и тихо выпустила изъ объятій мальчика.
-- Ахъ Іонъ,-- вмѣшалась Арна,-- если мы примемся думать сперва о всѣхъ покинутыхъ дѣтяхъ, а потомъ о всѣхъ несчастныхъ матеряхъ на свѣтѣ, то изъ нашей игры ничего не выйдетъ. Теперь у насъ желѣзная дорога. Поѣздъ будетъ останавливаться у каждой станціи. У насъ будетъ четыре станціи. Одна около васъ, фрэкенъ Морландъ, одна тамъ, гдѣ я, и около Гуннара и Исака по одной. Но только ужъ вы не трогайте Гуннара, а то вы поднимете вмѣстѣ съ нимъ всю станцію и поѣзду придется остановиться въ пустынномъ мѣстѣ. Нашъ Исакъ свиститъ каждый разъ при отходѣ и приходѣ поѣзда, и ты, Гуннаръ, дѣлай такъ же.
То тотъ, то другой изъ пассажировъ, гуляя, при поворотѣ заглядывали за каюту, чтобы посмотрѣть, что дѣлалось въ этомъ семейномъ уголкѣ.
Коричневое пальто остановилось невдалекѣ, у борта, молча слѣдя за игрой.
Вдругъ, неожиданно для всѣхъ, онъ направился къ Исаку и спросилъ у него, нельзя ли получить билетъ въ Калькутту. Узнавъ, что такихъ не имѣется, онъ отошелъ и съ прежнимъ серьезнымъ видомъ зашагалъ по палубѣ.
-- Фу, какъ онъ напугалъ меня, Іонъ! Знаешь ли, у этого человѣка есть что то глубоко несчастное во взглядѣ или какъ будто бы онъ не въ полномъ разумѣ...
Тутъ подошелъ Вангенстенъ, на щекахъ котораго пылалъ румянецъ побѣды.
-- Такъ, такъ! Очень благоразумно направлять фантазію и умъ ребенка на современность...
Докторъ поторопился задержать тростью поѣздъ, который намѣревался выкатиться на палубу.
-- Передо мною точно школа будущаго,-- продолжалъ Вангенстенъ, бывшій въ ударѣ,-- воздѣйствіе на умъ ребенка путемъ наглядности. Ознакомленіе со всей современностью -- телеграфомъ, телефономъ, желѣзными дорогами и т. д. одновременно съ обученіемъ грамотѣ... Слѣдуетъ только внушить дѣтямъ, что это весьма полезно для всей ихъ послѣдующей жизни.
-- Ну, ужъ его мы ни за что не примемъ къ себѣ въ игру,-- шепнула Арна Исаку и Гуннару, не поднимая глазъ.
-- Самопроизвольный дѣтскій трудъ въ игрѣ -- въ общемъ громадная сила, которую слѣдовало бы примѣнить къ дѣлу...-- раздавалось сверху.
-- Нечего сказать, удивительно весело бы тогда играть! -- замѣтила какъ бы про себя Арна, налаживая къ отходу поѣздъ.
Вангенстенъ постоялъ еще нѣкоторое время въ ожиданіи отвѣта.
-- Скажите, пожалуйста, Белье Хавсландъ, какую пользу приносите вы вашей скрипкой,-- спросила Арна шутливо-задорнымъ тономъ, здороваясь со скрипачемъ.
-- Не знаю, г-жа Ангелль, право, не знаю; развѣ только то, что она, какъ всякая музыка, удлиняетъ уши людей и дѣлаетъ ихъ болѣе воспріимчивыми ко всему, что относится къ области небесъ.
-- А вы съ послѣдней нашей съ вами встрѣчи успѣли стать знаменитостью,-- сказала Арна.
-- Дда! И все же я съ особенной отрадой вспоминаю тѣ дни, когда надѣялся лишь на самого себя, да на Господа Бога. Теперь прибѣгаютъ къ помощи рекламъ вмѣсто небесъ. Много, много грязи налипаетъ на старую скрипку. Слава чего нибудь да стоитъ. И васъ, г-жа Ангелль, я никогда не забуду: вы такъ много помогли мнѣ во время моего пребыванія въ вашемъ городѣ. Тамъ былъ мой первый настоящій успѣхъ. Славный городокъ! А сколько въ немъ дилеттантовъ по всѣмъ областямъ искусства! И веселятся у васъ отъ всей души. Что тамъ и теперь такъ же весело -- балы, концерты, спектакли?..
-- О, конечно!-- отвѣтила Арна съ жаромъ.-- Я чуть было не сказала -- пріѣзжайте къ намъ,-- все забываю, что мы съ Іономъ ужъ не тамъ.
-- Гм... покорно благодарю! Что мнѣ дѣлать тамъ безъ вашего дома? Я не могу отдѣлаться отъ впечатлѣнія, будто передо мной вырванное съ корнемъ вишневое дерево! Ваша семья всегда представлялась мнѣ одною изъ самыхъ осѣдлыхъ, сотнями узъ связанной съ уютнымъ городкомъ.
-- Потолокъ оказался слишкомъ низкимъ для Іона и его работы. Ему захотѣлось на просторъ, а мы съ Исакомъ, конечно, потянулись за нимъ.