Воспоминанія о Лермонтовѣ. Газета "Кавказъ" печатаетъ интересныя воспоминанія генерала Мамацева объ офицерскихъ годахъ Лермонтова. Въ 1840 г. на Кубани шла борьба изъ-за обладанія Лабою. Въ это время Мамацевъ, тогда еще подпоручикъ, познакомился съ Лермонтовымъ, который служилъ въ Тенгинскомъ полку и командовалъ въ отрядѣ особою охотничьей командою, составленною изъ казаковъ и татаръ -- самыхъ отчаянныхъ головорѣзовъ. Лермонтовъ скоро сошелся съ молодымъ Мамацевымъ.
"Я хорошо помню Лермонтова,-- разсказываетъ Мамацевъ,-- и какъ сейчасъ дожу его передъ собою то въ красной канаусовой рубашкѣ, то въ офицерскомъ сюртукѣ безъ эполетъ, съ откинутымъ назадъ воротникомъ и переброшенною черезъ плечо черкесской шашкой, какъ обыкновенно рисуютъ его на портретахъ. Онъ былъ средняго роста, съ смуглымъ или загорѣлымъ лицомъ и большими карими глазами. Натуру его постичь было трудно. Въ кругу своихъ товарищей, гвардейскихъ офицеровъ, участвовавшихъ вмѣстѣ съ нимъ въ экспедиціи, онъ былъ всегда веселъ, любилъ острить, но его остроты часто переходили въ мѣткіе и злые сарказмы, не доставлявшіе особаго удовольствія тѣмъ, на кого были направлены. Когда онъ оставался одинъ или съ людьми, которыхъ любилъ, онъ становился задумчивъ, и тогда лицо его принимало необыкновенно выразительное, серьезное и даже грустное выраженіе; но стоило появиться хотя одному гвардейцу, какъ онъ тотчасъ же возвращался къ своей банальной веселости, точно стараясь выдвинуть впередъ одну пустоту свѣтской петербургской жизни, которую онъ презиралъ глубоко. Въ эти минуты трудно было узнать, что происходило въ тайникахъ его великой души. Онъ имѣлъ склонность и къ музыкѣ, и къ живописи, но рисовалъ однѣ каррикатуры, и если чѣмъ интересовался, такъ это шахматною игрою, которой предавался съ увлеченіемъ. Онъ искалъ, однако, сильныхъ игроковъ, и въ палаткѣ Мамацева часто устраивались состязанія между нимъ и молодымъ артиллерійскимъ поручикомъ Москалевымъ. Послѣдній былъ, дѣйствительно, отличный игрокъ, но ему только. въ рѣдкихъ случаяхъ удавалось выиграть у Лермонтова".
Какъ замѣчательный поэтъ, Лермонтовъ давно оцѣненъ по достоинству, но какъ объ офицерѣ о немъ и до сихъ поръ идутъ безконечные споры. Мамацевъ полагаетъ, впрочемъ, что Лермонтовъ никогда бы не сдѣлалъ на этомъ поприщѣ блистательной карьеры,-- для этого у него недоставало терпѣнія и выдержки. Онъ былъ отчаянно храбръ, удивлялъ своею удалью даже старыхъ кавказскихъ джигитовъ, но это не было его призваніемъ, и военный мундиръ онъ носилъ только потому, что тогда вся молодежь лучшихъ фамилій служила въ гвардіи. Даже въ походѣ онъ никогда не подчинялся никакому режиму, и его команда, какъ блуждающая комета, бродила всюду, появляясь тамъ, гдѣ ей вздумается, въ бою она искала самыхъ опасныхъ мѣстъ,-- и, какъ увидимъ, находила ихъ чаще всего у орудій Мамацева.
Первое горячее дѣло, въ которомъ пришлось участвовать Мамацеву я которое составило ему репутацію лихого артиллерійскаго офицера, произошло 11 то іюля, когда войска проходили дремучій Гойтинскій лѣсъ. Мамацевъ съ четырьмя орудіями оставленъ былъ въ аріергардѣ, и въ теченіе нѣсколькихъ часовъ одинъ отбивалъ картечнывъ огнемъ бѣшеные натиски чеченцевъ. Это было торжество хладнокровія и ледяного мужества надъ дикою, не знающею препонъ, но безразсудною отвагою горцевъ. Подъ охраной этихъ орудій войска вышли, наконецъ, изъ лѣса на небольшую поляну, и здѣсь-то, на берегахъ Валерика, грянулъ бой, составляющій своего рода кровавую эпопею нашей кавказской войны. Кто не знаетъ прекраснаго произведенія Лермонтова, озаглавленнаго имъ "Валерикъ" и навѣяннаго именно этимъ кровавымъ побоищемъ.
Выйдя изъ лѣса и увидѣвъ огромный завалъ, Мамацевъ съ своими орудіями г быстро обогнулъ его съ фланга и принялся засыпать гранатами. Возлѣ него не было никакого прикрытія. Оглядѣвшись, онъ увидѣлъ, однако, Лермонтова, который, замѣтивъ опасное положеніе артиллеріи, подоспѣлъ къ нему съ своими охотниками. Но едва начался штурмъ, какъ онъ уже бросилъ орудія и верхомъ на бѣломъ конѣ, ринувшись впередъ, исчезъ за завалами. Этотъ моментъ хорошо врѣзался въ память Константина Христофоровича.
Лермонтовъ, не имѣвшій ни одного ордена, представленъ былъ за это дѣло прямо къ Владиміру 4 и степени, но въ Петербургѣ въ наградѣ ему отказали.
27-го октября произошелъ жаркій бой въ Автуринскихъ лѣсахъ.
Войскамъ пришлось проходить по узкой лѣсной тропѣ подъ адскимъ перекрестнымъ огнемъ непріятеля; пули летѣли со всѣхъ сторонъ, потери наши росли съ каждымъ шагомъ, и порядокъ невольно разстраивался. Послѣдній аріергардный баталіонъ, при которомъ находились орудія Мамацева, слишкомъ поспѣшно вышелъ изъ лѣса, и артиллерія осталась безъ прикрытія. Чеченцы разомъ изрубили боковую цѣпь и кинулись на пушки. Въ этотъ мигъ Мамацевъ увидѣлъ возлѣ себя Лермонтова, который точно изъ земли выросъ съ своею командой. И какъ онъ быль хорошъ въ красной шелковой рубашкѣ съ косымъ разстегнутымъ воротомъ, рука сжимала рукоять кинжала. И онъ, и его охотники, какъ тигры, сторожили моментъ, чтобы кинуться на горцевъ, если бы они добрались до орудій. Но этого не случилось.
Не менѣе жаркій бой повторился 4-го ноября и въ Алдинскомъ лѣсу, гдѣ колонна лабинцевъ дралась въ теченіе восьми съ половиною часовъ въ узкомъ лѣсномъ дефиле. Только уже на выходѣ изъ лѣса попалась, наконецъ, небольшая площадка, на которой Мамацевъ поставилъ четыре орудія и принялся обстрѣливать дорогу, чтобы облегчить отступленіе аріергарду. Вся тяжесть боя легла на нашу артиллерію. Къ счастью, скоро показалась другая колонна, спѣшившая на помощь къ намъ съ лѣваго берега Сунджи. Раньше всѣхъ явился къ орудіямъ Мамацева Лермонтовъ съ своею командой, но помощь его оказалась излишнею: чеченцы прекратили преслѣдованіе.