Аннотация: La Haute Canaille.
Текст издания: "Библіотека для Чтенія", No 9, 1882.
ВЕЛИКОСВѢТСКІЕ НЕГОДЯИ.
Романъ Жюля Лермина.
ЧАСТЬ I. ЛЮБОВНИЦА И МАТЬ.
ГЛАВА I. Посолъ.
Берега Марны, пользующіеся такой славой у любителей уединенія, нисколько не хуже береговъ Сены, но гораздо менѣе извѣстны. Желѣзная дорога только въ рѣдкихъ мѣстахъ приближается къ Марнѣ и какъ будто спѣшитъ снова скорѣе оставить ее; но тѣмъ большею извѣстностью пользуется эта мѣстность у любителей уединенія.
Между Нёльи, около котораго находится начало канала и шлюзъ, и Вожаномъ, оба берега, поросшіе лѣвый -- столѣтними деревьями, а правый -- кустами, дышатъ невозмутимымъ спокойствіемъ, которое придавало особенную прелесть одному ноябрьскому вечеру 186... года.
Въ то время, когда начинается нашъ разсказъ было половина седьмаго. Отъ Нельи до Ножана царствовало глубочайшее спокойствіе. Узкая дорога вилась, какъ серебряная лента, по зеленому берегу. Нигдѣ не видно было живаго существа; на рѣкѣ не было ни одной лодки, на берегу ни одного животнаго.
Однако, вдругъ недалеко отъ шлюза Нельи показалась черная точка. Это былъ какой-то маленькій предметъ, быстро двигавшійся, очевидно, къ хорошо извѣстной цѣли.
Скажемъ сразу, что это не былъ ни туристъ парижанинъ, ни артистъ, желавшій схватить эффектъ вечернихъ сумерекъ, ни влюбленный, мечтавшій при первыхъ загорѣвшихся на небѣ звѣздахъ, чтобъ не мучить любопытство читателей, мы скажемъ сразу, что это былъ путешественникъ на четырехъ черныхъ лапахъ, съ бѣлыми концами, съ большимъ, чернымъ хвостомъ, однимъ словомъ, это была собака.
Къ какой породѣ принадлежала она, этотъ вопросъ едва ли сразу рѣшилъ бы самый тонкій знатокъ собакъ. У нея была громадная голова датской собаки, туловище горной, а лапы ньюфаундленда, что доказывало самыхъ разнообразныхъ предковъ. Голова ея была велика, зубы крѣпки, а большія лапы громко стучали на ходу.
И такъ, собака, ошейникъ которой доказывалъ, чтоона не бродяга, быстро бѣжала впередъ, такъ что видно было, что она стремится къ извѣстной, опредѣленной цѣли. Это была красивая собака и, чтобъ узнать, добра ли она, достаточно было взглянуть въ ея добрые, ясные, глубокіе глаза. Не было сомнѣнія; что это вѣрное, доброе животное, рѣдкій другъ и опасный врагъ.
По всей вѣроятности, она не въ первый разъ бѣжала по этой дорогѣ къ одной и той же цѣли. Она бѣжала мимо поперечныхъ тропинокъ, не поворачивая головы, слегка открывъ пасть, не думая завернуть къ Марнѣ, чтобъ утолить жажду.
Вдругъ она насторожила уши. Въ нѣкоторомъ разстояніи, въ сторонѣ дороги, она услыхала шаги.
Собаки обыкновенно не довѣряютъ всему неизвѣстному. Однако, ей слѣдовало бы сейчасъ же успокоиться, такъ какъ шедшій по дорогѣ остановился шагахъ въ двадцати предъ нею и, наклонившись, хлопалъ себя по колѣнкѣ, говоря:
-- Поди сюда! поди сюда!
Этотъ любезный незнакомецъ стоялъ поперегъ дороги собаки и, очевидно, желалъ поласкать ее, тогда какъ животное, со своей стороны, не имѣло желанія принять эту любезность, и повернуло вправо, желая сдѣлать обходъ.
Но, какъ кажется, незнакомецъ далъ себѣ слово не ложиться спать, не поласкавъ собаки, такъ какъ онъ, въ свою очередь, свернулъ въ сторону и опять преградилъ дорогу животному, повторяя:
-- Поди сюда, собачка! поди сюда! на тебѣ сахару.
Эти послѣднія слова не были ложью, такъ какъ въ открытой рукѣ незнакомца блестѣло что-то бѣлое.
Собака., какъ Гиппократъ, отказавшійся отъ подарка Артаксеркса, снова повернула, на этотъ разъ влѣво.
На этотъ разъ онъ рѣшительно пошелъ на встрѣчу животному, которое еще не поровнялось съ нимъ.
Незнакомецъ былъ плотный, средняго роста человѣкъ, съ короткой шеей, съ широкими плечами, съ громадной, черной бородой, покрывавшей его лицо почти до самыхъ глазъ. Общее выраженіе лица было грубо. Глаза, глубоко сидѣвшіе въ орбитахъ, сверкали злымъ блескомъ.
У животныхъ чудный инстинктъ; человѣкъ казался собакѣ подозрительнымъ. Его ничѣмъ не вызываемыя ласки возбуждали ея подозрѣніе.
Незнакомецъ былъ одѣтъ въ короткую куртку и деревянные башмаки и держалъ въ рукахъ тяжелую палку.
Начались предварительные переговоры; собака остановилась, подняла морду и оскалила зубы.
Рычанье было такъ понятно, что незнакомецъ поднялъ палку, но не двигался впередъ.
Они стояли другъ противъ друга, рѣшившись не уступать. Кто будетъ терпѣливѣе?
Собака рѣшилась первая.
Разинувъ пасть и громко рыча, она прямо пошла на человѣка; но въ ту минуту, какъ она быстрымъ движеніемъ ускользнула отъ поднятой палки, человѣкъ поспѣшно вынулъ револьверъ и направилъ его на животное.
Раздался выстрѣлъ, потомъ громкое рычаніе. Собака, раненная въ голову, лежала на землѣ; человѣкъ, ходилъ вокругъ собаки, боясь, что въ послѣднихъ конвульсіяхъ она накажетъ своего убійцу.
Но бѣдное животное не шевелилось. Убійца, такъ какъ негодяй совершилъ убійство, опустился на колѣни и нерѣшительно дотронулся до ошейника.
-- Да, прошепталъ онъ, я не ошибся.
Съ этими словами онъ съ торжествомъ вынулъ изъ-за ошейника записку.
-- Наконецъ-то! вскричалъ онъ. Теперь я съумѣю защитить ее!.. И даже противъ нея самой, если придется.
Затѣмъ, въ порывѣ злобы, онъ толкнулъ ногою неподвижное животное и побѣжалъ къ Белль-Бю, предмѣстью Ножана, возвышающемуся надъ Марной, и состоящему изъ роскошныхъ и обширныхъ виллъ.
Собака не исполнила своего порученія.
ГЛАВА II. Снѣгурочка.
Возвратимся назадъ, къ шлюзу Нельи.
Для тѣхъ, кто не бывалъ въ этой мѣстности, мы должны сказать прежде всего, что деревня Нельи, находится отъ берега на разстояніи ружейнаго выстрѣла, такъ что, понятно, прохожіе на берегу очень рѣдки, а между тѣмъ, на самомъ берегу была маленькая хижина, называвшаяся домикомъ перевозчика, въ которой дѣйствительно жилъ человѣкъ, который за недорогую плату, десять сантимовъ, перевозилъ чрезъ рѣку тѣхъ, которые хотѣли перебраться съ берега Нельи на набережную Нуази-ле-Гранъ.
Нельзя сказать, чтобъ ремесло перевозчика давало громадный доходъ, но рыбная ловля и различныя мелкія занятія, въ родѣ поправки и храненія лодокъ, дополняли недостаточность этого дохода.
Старикъ Амбруазъ, котораго знали въ окрестностяхъ только подъ этимъ именемъ, казался очень доволенъ своей судьбою и, въ случаѣ надобности, умѣлъ развеселить путешественника, котораго перевозилъ въ своей лодочкѣ, какъ онъ называлъ свою тяжелую, плоскую лодку.
Не смотря на шестьдесятъ лѣтъ, весла казались въ его рукахъ игрушкой.
Отецъ Амбруазъ былъ странная личность, появленіе которой въ странѣ, лѣтъ десять тому назадъ, возбудило любопытство сосѣдей или, лучше сказать, сосѣда. Но, такъ какъ этотъ единственный сосѣдъ былъ хозяинъ плота, на которомъ полоскалось бѣлье, къ которому являлись всѣ кумушки Нельи, то его одного можно было считать за цѣлую сотню, языки которой, мы можемъ покляться, не были бездѣятельны.
Отецъ Амбруазъ былъ высокій и худой старикъ, державшійся прямо. Его волосы, остриженные подъ гребенку, густые усы и вся наружность имѣла воинственный видъ. Вдобавокъ, онъ отличался необыкновенной опрятностью. Онъ брился каждый день. Его худыя и узкія руки, хотя загрубѣлыя отъ гребли, сохраняли почти аристократическую форму.
Впрочемъ, отецъ Амбруазъ жилъ не совсѣмъ одинъ.
Не прошло полгода съ тѣхъ поръ, какъ онъ поселился на берегу Марны и получилъ въ мэріи право заниматься перевозомъ, какъ въ одинъ зимній вечеръ, когда шелъ сильнѣйшій снѣгъ, ему послышалось, что за его хижиной раздался громкій крикъ -- дѣтскій голосъ. Онъ бросился вонъ и сталъ прислушиваться. Все было тихо. Можетъ быть, онъ ошибся? Но его колебаніе продолжалось только нѣсколько мгновеній и, повинуясь инстинкту, сильнѣйшему, чѣмъ воля, онъ бросился въ лодку, крича: кто зоветъ?
Вдругъ одно изъ веселъ его ударилось о плотное тѣло.
Амбруазъ наклонился, опустилъ руку, въ воду и почувствовалъ человѣческое тѣло,-- тѣло ребенка. Онъ вынулъ его изъ воды и положилъ на дно лодки. Затѣмъ въ три удара веселъ былъ уже у берега и минуту спустя входилъ въ хижину. Тамъ, при свѣтѣ трещавшей лучины, старикъ наклонился надъ спасеннымъ существомъ, съ любопытствомъ разглядывая его.
Это была маленькая дѣвочка, лѣтъ восьми или девяти, бѣлая, какъ снѣгъ. Поэтому впослѣдствіи старикъ и прозвалъ ее Снѣгурочкой.
Эта подробность уже должна успокоить читателей въ томъ, что дѣвочка не умерла.
Она скоро открыла глаза.
Странная вещь: напрасно старикъ разспрашивалъ ее и старался узнать, вслѣдствіе какого страшнаго происшествія подверглась она такой опасности, и въ особенности было ли это преступленіе или случай. Сначала отецъ Амбруазъ думалъ, что страхъ не даетъ ей говорить, и думая, что сонъ сдѣлаетъ ее спокойнѣе и сообщительнѣе, онъ немного отошелъ отъ постели и сталъ тщательно разсматривать платье, въ которое была одѣта дѣвочка и которое онъ сначала бросилъ въ уголъ.
Это были настоящія лохмотья, покрытыя грязью и дырьями отъ долгаго употребленія.
Дѣвочка была безъ башмаковъ и ея маленькія ножки, вымытыя водою, были покрыты ранами, какъ будто она долго шла по каменистой почвѣ.
Это была загадка, разгадку которой отецъ Амбруазъ скоро узналъ.
На другой день, спѣша покончить съ властями, перевозчикъ отправился въ мэрію объявить о случившемся и тамъ узналъ, что одна старуха, жившая съ ребенкомъ, умерла наканунѣ въ страшной нуждѣ. Никто не зналъ о старухѣ, кто она была, знали только то, что она пьянствовала и дурно обращалась съ ребенкомъ, котораго никуда не пускала. Дѣвочка, внѣ себя отъ страха, убѣжала и, безъ сомнѣнія, случайно упала въ воду. У старухи не нашли больше буквально ничего, что могло бы указать на имя ребенка. Дѣвочка, къ тому же, упрямо молчала. Впрочемъ, она, кажется, едва умѣла говорить. Самыя обыкновенныя слова казались ей странными. Поэтому ее объявили идіоткой и хотѣли помѣстить въ госпиталь.
Бѣдняжка! она казалась такъ кротка и добра.
Идіотка! правда ли это было? Въ этомъ можно была сильно сомнѣваться, глядя на ея умные и живые глаза.
Отецъ Амбруазъ былъ не богатъ, но заработывалъ достаточно для поддержанія своей жизни. Но у него было такъ мало потребностей. Однимъ словомъ, кончилось тѣмъ, что онъ далъ обѣщаніе взять на себя воспитаніе ребенка и съ этого дня домъ перевозчика пріобрѣлъ новаго жильца.
И еще какого,-- прелестнаго и граціознаго!
Снѣгурочка, такъ какъ, хотя власти и дали ей имя Филомены, день которой празднуется 14 октября, т. е. въ тотъ день, когда перевозчикъ нашелъ дѣвочку, но старикъ Амбруазъ продолжалъ звать ее даннымъ прозвищемъ Снѣгурочка, быстро развивалась. Она была похожа на цвѣтокъ, который до того дня былъ лишенъ свѣта и воздуха, и, вдругъ выставленный на солнце, быстро распустился.
Сколько ей было лѣтъ въ то время, когда начинается нашъ разсказъ?
Снѣгурочкѣ, казалось, по меньшей мѣрѣ, пятнадцать лѣтъ. Цвѣтъ ея лица оставался по прежнему бѣлымъ и не поддавался загару.
Такъ какъ она была сильна, то она часто бралась за весла, чтобъ помогать старику и весла не казались слишкомъ тяжелыми для ея дѣтскихъ рукъ.
Была ли она хороша?-- Нѣтъ, скорѣе оригинальна или, лучше сказать, странна.
Энергію выражали ея темносиніе глаза. Умъ ея развился, но въ ней осталось что-то странное; казалось, что ея жизнь началась съ той ужасной ночи, когда она спаслась отъ смерти. Она забыла и говорила, что не помнить ничего до этого, а отецъ Амбруазъ не настаивалъ.
Теперь намъ осталось представить читателямъ еще двухъ новыхъ личностей и мы будемъ продолжать нашъ разсказъ.
ГЛАВА III. Бѣдный Брако.
Однажды Снѣгурочка на зовъ "перевозчикъ" съ берега Нуази-ле-Гранъ, переплыла Марну и увидѣла предъ собою молодаго человѣка, лѣтъ двадцати пяти, хорошо сложеннаго, въ соломенной шляпѣ, въ блузѣ артиста. Папка, ящикъ съ красками и зонтикъ-стулъ дополняли хорошо извѣстную наружность художника, ищущаго живописныхъ видовъ.
При видѣ Снѣгурочки, у молодаго человѣка вырвался жестъ изумленія.
-- Какъ! вскричалъ онъ, это вы перевозчикъ?
-- Да, улыбаясь отвѣчала молодая дѣвушка, или дочти.
-- Знаете ли, продолжалъ онъ въ то время, какъ лодка быстро направлялась къ берегу, вы очень хороши и я дорого бы далъ, чтобъ написать съ васъ портретъ.
Мы уже сказали, что слово "хороша" было не совсѣмъ вѣрно, но у Снѣгурочки былъ удивительный вкусъ. Съ помощью какой нибудь ленточки и способа, какимъ было драпировано ея простое, сѣрое платье, она казалась одѣтой у лучшей портнихи. Затѣмъ ея глаза были такъ хороши, кожа такъ бѣла, полныя руки такъ красиво держали весла.
Однако, она не привыкла къ подобнымъ комплиментамъ и ничего не отвѣчала, слегка нахмуривъ брови.
Молодой человѣкъ мысленно упрекнулъ себя за легкомысліе и не прибавилъ ни слова до тѣхъ поръ, пока они не подъѣхали къ берегу.
Тутъ, выскочивъ изъ лодки и поклонившись молодой дѣвушкѣ, онъ сказалъ:
-- Мадемуазель, я художникъ и чистосердечна увѣряю васъ, что я былъ въ высшей степени пораженъ вашей физіономіей. Позволите ли вы мнѣ попросить того, кого вы зовете отцемъ Амбруазомъ, позволитъ мнѣ снять съ васъ портретъ?
-- О, если это такъ, отвѣчала, краснѣя, молодая дѣвушка, то я очень рада.
Въ это время старикъ, увидавъ изъ окна, что какой-то незнакомый человѣкъ говоритъ съ Снѣгурочкой, вышелъ на порогъ.
-- Вотъ и отецъ Амбруазъ, сказала дѣвушка, указывая на него рукой.
Молодой человѣкъ повернулся въ указанную сторону.
Но тутъ произошла странная вещь. Отецъ Амбруазъ, увидавъ незнакомца, вдругъ отскочилъ назадъ и вошелъ въ домъ, какъ бы желая не быть замѣченнымъ; но молодой человѣкъ уже увидѣлъ его и однимъ прыжкомъ былъ въ домѣ.
Удивленная Снѣгурочка не шевелилась.
Въ окно нижняго этажа она видѣла, какъ молодой человѣкъ схватилъ за руку старика, который, казалось, вырывался и что-то возражалъ, затѣмъ молодой человѣкъ упалъ на колѣни, а отецъ Амбруазъ поднялъ глаза къ небу, положивъ ему на голову свои дрожащія руки.
Снѣгурочка не входила, боясь бытъ нескромной. Она ровно ничего не понимала.
Мужчины болѣе двухъ часовъ просидѣли, запершись. Иногда до Снѣгурочки, сидѣвшей на берегу, доносились звуки ихъ голосовъ, но она не могла разобрать ни одного слова, къ тому же, она не старалась слушать.
Ей пришлось перевезти нѣсколько путешественниковъ и каждый разъ, возвращаясь, она глядѣла на дверь, которая продолжала оставаться закрытой.
Наконецъ, она открылась.
Отецъ Амбруазъ жестомъ подозвалъ дѣвушку.
-- Снѣгурочка, сказалъ онъ, случай дѣлаетъ многое. Г. Жакъ мой старый другъ, котораго я не видалъ много лѣтъ. Онъ будетъ иногда приходить къ намъ. Если тебя спросятъ о немъ, ты скажешь, что это художникъ, котораго я зналъ въ Парижѣ. Ты меня поняла?
-- Да, отецъ Амбруазъ.
Въ то время, когда старикъ говорилъ, Снѣгурочка глядѣла на обоихъ мужчинъ.
Старикъ плакалъ и еще теперь казалось съ трудомъ удерживался отъ слезъ.
Но Снѣгурочка знала, что величайшимъ доказательствомъ привязанности къ кому нибудь есть уваженіе его тайнъ, т. е. нежеланіе узнавать ихъ для собственнаго удовольствія.
Г. Жакъ былъ другъ, Амбруазъ говорилъ это, слѣдовательно, это было такъ. Снѣгурочкѣ нечего было сомнѣваться.
Какъ сказалъ перевозчикъ, художникъ часто ходилъ въ маленькій домикъ у шлюзовъ.
Онъ поселился въ маленькомъ домикѣ въ Нуази и въ послѣдніе два года такъ часто жилъ тамъ, что самъ старикъ Амбруазъ, хотя былъ очевидно счастливъ присутствіемъ молодаго человѣка, казался удивленнымъ.
Портретъ Снѣгурочки сначала былъ начатъ съ большимъ жаромъ, но вдругъ, полтора года тому назадъ, Жакъ совсѣмъ бросилъ его. Онъ относился къ Снѣгурочкѣ съ дружеской симпатіей, никогда, однако, не выходя изъ предѣловъ уваженія, которое долженъ былъ питать къ ея молодости и положенію.
Вдругъ у него явилась какая-то озабоченность. Онъ совсѣмъ не смотрѣлъ на Снѣгурочку, которая была очень опечалена и по временамъ въ тайнѣ плакала.
Теперь намъ пора возвратиться къ тому вечеру, одно изъ приключеній котораго мы разсказали въ первой главѣ этого разсказа.
Пробило восемь часовъ и эхо, повторившее удары часовъ Нуази, еще раздавалось на берегу, когда Снѣгурочка, сидя въ лодкѣ, вдругъ вздрогнула и повернулась къ берегу.
Жалобный стонъ поразилъ ея слухъ и тяжело отдался въ сердцѣ.
Она, не колеблясь, выскочила на песокъ и, хотя уже наступила совершенная темнота, бросилась къ мѣсту, откуда раздался шумъ.
Тамъ она стала ощупывать землю, повторяя:
-- Брако! Брако! это ты?
Ей отвѣчалъ печальный голосъ раненаго, умирающаго животнаго, голосъ Брако, собаки Жака, который купилъ его у браконьера, отчего и назвалъ Брако.
Снѣгурочка добралась до бѣднаго животнаго, дотронулась до него и почувствовала, что ея руки въ крови.
Тогда она тихонько подняла собаку и взяла ее на руки.
Собака простонала, положивъ голову на плечо молодой дѣвушки, которая, не видя ее, покрывала ее поцѣлуями и бросилась къ дому.
-- Отецъ! отецъ! кричала Снѣгурочка. Г. Жакъ! Брако убили!
Когда она появилась на порогѣ, мужчины шли ей на встрѣчу.
При свѣтѣ лампы, Жакъ увидѣлъ собаку на рукахъ Снѣгурочки и бросился къ ней.
-- Ты говоришь, ее убили?
-- Да, у нея разбита голова.
Молодой человѣкъ уже сунулъ руку подъ ошейникъ собаки.
-- Боже мой! съ волненіемъ вскричалъ онъ, Боже мой! его обокрали! его обокрали!
-- Что вы хотите сказать, Жакъ? спросилъ старикъ.
-- Ничего... Я не могу.... прошепталъ молодой человѣкъ.
Затѣмъ, обернувшись къ дѣвушкѣ, онъ прибавилъ:
-- Гдѣ ранилиБрако?... кто?... Говори... Говори же!
-- Я не знаю. Я услыхала его стонъ, пошла и вотъ... нашла его...
Молодой человѣкъ перебилъ ее нетерпѣливымъ жестомъ
Затѣмъ, отворивъ дверь, выбѣжалъ изъ дома.
-- Жакъ! крикнулъ перевозчикъ, куда ты идешь?
По молодой человѣкъ не отвѣчалъ. Онъ уже исчезъ во мр акѣ.
Тогда Амбруазъ обратился къ Снѣгурочкѣ:
-- Скажи мнѣ, дитя мое, что значитъ все это?... Если бы ты знала мое безпокойство!...
-- Отецъ, серьезно сказала Снѣгурочка, я ничего не знаю... Я не могу ничего знать, кромѣ того, что Брако хотѣли убить, чтобъ обокрасть... чтобъ украсть у него....
-- Что такое?
Снѣгурочка была въ нерѣшительности.
-- Говори, умоляю тебя!... что, если съ Жакомъ случилось несчастіе!... ты, можетъ быть, что нибудь угадала, я же, безумецъ, ничего не видѣлъ, ничего не понималъ!... Снѣгурочка, прошу тебя!
-- Хорошо же, тихо сказала дѣвушка. Я знаю, что Брако уже нѣсколько времени относитъ письма г. Жака, засунутыя за ошейникъ.
-- Письма!... къ кому?
-- О! сказала Снѣгурочка, я не старалась узнавать. Затѣмъ, какъ бы желая, во что бы то ни стало, перемѣнить предметъ разговора, она сказала:
-- Но нашъ бѣдный Брако! надо осмотрѣть его рану. Вѣроятно, онъ дотащился сюда самъ.
Но старикъ едва слушалъ ее, онъ думалъ только о Жакѣ, бросившемся, можетъ быть, на встрѣчу опасности.
Онъ хотѣлъ узнать, въ чемъ дѣло, и, надѣвъ шляпу, взялъ въ руки палку.
-- Какъ вы уходите? спросила Снѣгурочка.
-- Я приведу Жака. До свиданія, дитя мое. До свиданія!
Онъ вышелъ и дѣвушка осталась одна. Тогда крупныя слезы потекли у нея по щекамъ; она взяла обѣими руками собаку за голову и, глядя ей въ глаза, прошептала:
-- Я буду ухаживать за тобою, такъ какъ насъ забыли, бѣдный Брако!
Но одна ли собака была достойна сожалѣнія?...
Послѣдуемъ теперь за тѣмъ, кто ранилъ Брако и укралъ записку, исчезновеніе которой такъ испугало того, кто ее написалъ, г. Жака.
ГЛАВА IV. Отецъ по модѣ... имперіи.
Человѣкъ, который ранилъ собаку, быстро удалился отъ береговъ Марны и вышелъ на дорогу, которая ведетъ въ Белль-Вю.
Въ разстояніи ста метровъ отъ берега находились остатки стариннаго роскошнаго парка и новѣйшіе замки, окруженные роскошной растительностью. Названіе Белль-Вю вполнѣ справедливо.
Никогда еще глазамъ не представлялось болѣе изящное зрѣлище, какъ то, которое представлялось съ балконовъ роскошныхъ виллъ; но темнота ночи скрывала эти красоты и душу убійцы наполняло безпокойство, еще усиливавшее мракъ вокругъ него. Онъ куда-то спѣшилъ.
Поднявшись на вершину холма, онъ остановился и, казалось, колебался.
Прямо предъ нимъ находилась высокая стѣна. Онъ взглядомъ смѣрилъ ея вышину, затѣмъ пожалъ плечами.
-- Ба!... прошепталъ онъ. О! я видѣлъ и не такія.. Но прежде всего нужно быть осторожнымъ.
Онъ вынулъ изъ кармана маленькій потайной фонарь и поставилъ его рядомъ, затѣмъ вынулъ спичку, зажегъ ее о панталоны, затѣмъ поднесъ къ свѣтильнѣ. Фонарь зажегся.
Опустившись на колѣни, онъ вынулъ изъ-за пояса записку, отнятую у собаки, развернулъ ее и внимательно прочелъ еще разъ.
-- Несчастная! прошепталъ онъ, вздохнувъ. Она погибла!... Но я спасу ее!... Но такъ какъ меня могутъ застать, то сначала надо принять предосторожность, чтобъ ничто не открылось.
Онъ тщательно свернулъ бумагу въ крошечную трубочку, затѣмъ съ ловкостью, которая указывала на дурныя привычки, онъ засунулъ записку въ волоса, за ухо.
Сдѣлавъ это, онъ вздохнулъ съ облегченіемъ, затѣмъ снова поглядѣлъ на вершину стѣны и рѣшительно махнулъ рукой.
Тогда въ темнотѣ ночи можно было различить черную тѣнь, которая ползла по камнямъ.
Какъ могъ этотъ человѣкъ подниматься по отвѣсной стѣнѣ? Гдѣ находили его ноги точку опоры?
Глядя на него, казалось, что онъ поднимается какимъ-то чудомъ.
Чрезъ нѣсколько минутъ его сильная рука легла уже на вершину терассы.
Онъ остановился и перевелъ духъ.
Крупныя капли пота катились у него по лицу. Предъ нимъ былъ паркъ.
Онъ не видѣлъ ничего, кромѣ черной массы деревьевъ и кустовъ; но онъ поднялся съ такимъ усиліемъ не для того, чтобъ останавливаться.
Чрезъ нѣсколько мгновеній онъ уже соскочилъ въ паркъ. Паденіе было тяжело и громко отдалось. Человѣкъ вздрогнулъ и съ безпокойствомъ прижался къ стволу дерева.
Вокругъ него все было тихо.
Только на нѣкоторомъ разстояніи были слышны звуки рояля. На немъ играла, очевидно, женщина.
Если бы какой нибудь свидѣтель могъ видѣть въ эту минуту лицо нашего незнакомца, онъ былъ бы пораженъ, видя, что его грубыя черты лица освѣтились невыразимымъ блескомъ счастія и любви.
Отойдя отъ дерева, онъ сталъ пробираться вдоль кустовъ, останавливаясь при малѣйшемъ шорохѣ.
Вскорѣ онъ очутился на опушкѣ маленькаго лѣса, предъ нимъ возвышался жилой домъ, болѣе массивный, чѣмъ изящный, не принадлежавшій къ числу построекъ сомнительнаго изящества, которыя строятся наскоро, чтобъ сейчасъ же быть проданными, какъ можно дороже, но нѣчто въ родѣ четырехугольнаго замка въ архитектурномъ стилѣ Гаусмановскихъ построекъ, въ которомъ во время имперіи были построены цѣлые кварталы.
На пескѣ, при желтоватомъ свѣтѣ, выходившемъ изъ стекляннаго подъѣзда, виднѣлся слѣдъ экипажныхъ колесъ.
Въ сѣняхъ, у дверей, сидя на стулѣ, дремалъ швейцаръ.
Въ нижнемъ этажѣ было освѣщено одно окно.
-- А! они въ библіотекѣ! подумалъ незнакомецъ, какъ добраться туда, не будучи видимымъ?
Въ то время, какъ онъ придумывалъ средство пройти короткое пространство, отдѣлявшее его отъ дома, мы войдемъ во внутрь послѣдняго, въ его единственную освященную комнату.
Это было нѣчто въ родѣ будуара-библіотеки въ новѣйшемъ вкусѣ. Всю комнату окружали низкіе диваны, обитые голубой шелковой матеріей съ возвышавшимися надъ ними стеклянными шкафами изъ розоваго дерева. По срединѣ стояло піанино, верхняя доска котораго была уставлена статуетками.
Предъ инструментомъ сидѣла молодая дѣвушка, пальцы которой бродили по клавишамъ, тогда какъ ея маленькія, дѣтскія ножки прижимали педаль.
Она была блондинка. Ея волосы, съ проборомъ по срединѣ, были заплетены въ двѣ длинныя косы, которыя спускались ниже таліи.
Никогда, можетъ быть, прелестное изображеніе Маргариты Шеффера, не находило себѣ на землѣ болѣе совершеннаго олицетворенія.
Идеальный, немного высокій лобъ, украшался темносѣрыми глазами, кроткими и томными; подъ этой бѣлой, нѣжной шеей, подъ наивной улыбкой на красныхъ губкахъ скрывалась, можетъ быть, маска актрисы.
Около піанино стоялъ мужчина, почти старикъ. Мы характеризуемъ его однимъ словомъ -- это былъ типъ Морни.
Онъ былъ одѣтъ со строгимъ изяществомъ. На его блѣдномъ лицѣ и тонкихъ губахъ играла вѣчная улыбка; усы были закручены по модѣ имперіи. Этотъ человѣкъ былъ или долженъ былъ быть префектомъ. Надѣтый на немъ сюртукъ имѣлъ торжественность фрака; въ петличкѣ была воткнута бѣлая камелія.
Очевидно, онъ только что вошелъ, такъ какъ на одной рукѣ у него была надѣта свѣтлосѣрая перчатка и онъ держалъ ею шляпу, тогда какъ другой небрежно ударялъ снятой перчаткой по піанино.
Этому человѣку могло быть около шестидесяти лѣтъ. Но его возрастъ выдавали только морщины, окружавшія вѣки и виски, тогда какъ волосы были еще черны, а зубы бѣлы; впрочемъ, это были тайны его камердинера.
Г. маркизъ д'Эрво, такъ звали этого господина, былъ очень хорошо извѣстенъ при дворѣ Наполеона III, гдѣ онъ исполнялъ обязанности среднія между обязанностями лакея и личнаго секретаря.
Впрочемъ, онъ не имѣлъ оффиціальнаго титула, его услуги были вполнѣ частнаго и крайне щекотливаго свойства. Его можно было бы назвать управителемъ маленькихъ развлеченій его величества.
Однако, крайне покладливый маркизъ д'Эрво не пренебрегалъ, въ случаѣ надобности и для того, чтобъ удовлетворить капризу своего уважаемаго господина, брать на себя обязанности, которыя обыкновенно приводятъ старухъ на скамью исправительной полиціи.
Но, какъ это часто случается, у себя дома маркизъ д'Эрво былъ крайне суровъ. Правда, что прекрасная маркиза д'Эрво, умершая годъ тому назадъ отъ простуды, вслѣдствіе слишкомъ большаго декольте въ живыхъ картинахъ въ Компьенѣ, съ успѣхомъ занимала мѣсто между красавицами Тюльери. Правда также, что... Но маркизъ, положеніе котораго опровергало всѣ слухи, утверждалъ, что онъ никогда не входилъ въ сдѣлки со своей совѣстью.
Совѣсть, религія, семейство составляли для него уважаемую имъ троицу, его знамя, его святыню. Онъ былъ безжалостенъ ко всякому, кто сходилъ съ узкаго пути чести. Онъ громко презиралъ даже тѣхъ, которыхъ самъ сталкивалъ съ прямаго пути для удовольствія своего господина.
Наконецъ, этотъ человѣкъ былъ до грубости строгъ со своей дочерью.
Заслуживала ли она сожалѣнія, это мы скора узнаемъ.
По временамъ казалось, что отецъ ненавидитъ ее. Когда она была маленькой, онъ билъ ее. Когда она выросла, бранилъ и оскорблялъ.
Можетъ быть, онъ хотѣлъ внушить ей уваженіе, въ которомъ, въ подобныхъ семействахъ, дѣти рано отказываютъ родителямъ, которыхъ слишкомъ хорошо знаютъ?
И дѣйствительно, Діана д'Эрво презирала и ненавидѣла отца; впрочемъ, все это было скрыто подъ самой приличной наружностью. Они говорили другъ съ другомъ съ большимъ уваженіемъ, никогда не говорили другъ другу "ты".
Вотъ каковъ былъ разговоръ въ ту минуту, когда мы застали отца и дочь.
Маркизъ былъ блѣденъ, его голосъ слегка дрожалъ, но онъ улыбался.
Діана казалась погруженной въ невинныя мечты. Ея глаза было еще томнѣе, вся ея фигура еще болѣе ангельская, чѣмъ обыкновенно.
Маркизъ говорилъ:
-- Мадемуазель, ваше колебаніе не можетъ долѣе продолжаться. Еще сегодня утромъ генералъ Фельи спрашивалъ меня, скоро ли состоится предполагаемый бракъ, и я долженъ былъ дать слово.
Діана играла романсъ Гуно.
-- Я очень сожалѣю, сказала она мелодичнымъ голосомъ, что такія высокія личности интересуются судьбою такой бѣдной дѣвушки, какъ я; но, чтобъ сдѣлать имъ удовольствіе, я не въ состояніи связать себѣ на всю жизнь, не обдумавъ всего хорошенько.
-- Позвольте вамъ замѣтить, что вотъ уже годъ, какъ я говорю вамъ объ этомъ бракѣ и вы имѣли достаточно времени дать отвѣтъ, и позвольте вамъ замѣтить, что мнѣ тяжело во всемъ этомъ играть смѣшную роль.
Тутъ Діана подняла на него свои синіе глаза.
-- Да, смѣшную, продолжалъ маркизъ. Я, кажется, представилъ вамъ того, котораго предложеніе...
-- Развѣ оно не самое лучшее? Какъ бы то ни было, вы не оттолкнули его. Графъ де-Планэ бывалъ у насъ нѣсколько мѣсяцевъ, ухаживалъ за вами...
-- Надѣюсь, отецъ, вы не предполагали, чтобъ я имѣла мысль выйти замужъ въ то время, когда я носила трауръ по матери?
-- Нѣтъ, я это знаю; поэтому то сначала я васъ и не торопилъ, но теперь этихъ причинъ не суще,ствуетъ. Императоръ удостоилъ меня спросить, скоро ли вы появитесь на празднествахъ въ Тюльери?
-- А! его величество?... слегка насмѣшливо спросила Діана.
-- Его величество весьма расположенъ ко мнѣ.
-- И, кромѣ того, если я не ошибаюсь, прибавила молодая дѣвушка съ улыбкою, глядя въ лицо отцу, его величество получилъ отъ васъ мой портретъ и, можетъ быть, былъ бы не прочь видѣть оригиналъ?
Маркизъ прикусилъ губы.
-- По, наконецъ, скажите ли вы мнѣ, какія у васъ возраженія?
-- Противъ моего брака съ г. де-Планэ?... по правдѣ сказать, онѣ не особенно серьезны.
-- Въ такомъ случаѣ, рѣшайтесь.
-- О! погодите немного. Гра-въ де-Планэ, я охотно признаю это, прекрасный мужчина, хорошо принятъ при дворѣ, такъ какъ широко жилъ. Его лошади побѣждали англійскихъ на скачкахъ. Онъ былъ любовникомъ маленькой Идаліи изъ Буффа...
-- Дочь моя!...
-- Я говорю это не въ укоръ графу, это рекомендуетъ мужчину, по крайней мѣрѣ, вашъ мужъ не первый встрѣчный. Извините меня, пожалуйста, что я занимаюсь такими пустяками, но мнѣ сказали, я уже не помню кто, что графъ де-Планэ разоренъ.
-- Это клевета. Графъ де-Планэ, чтобъ достойно поддержать свое положеніе, можетъ быть, немного тронулъ капиталъ; но, съ одной стороны, я даю за вами три милліона приданаго; съ другой стороны, его величество сейчасъ же послѣ свадьбы дастъ графу мѣсто, не говоря уже о другихъ милостяхъ, которыя сдѣлаютъ его положеніе весьма завиднымъ.
-- И все это для того, чтобъ я съѣздила въ Компьенъ, попросить мой портретъ обратно у его величества? по прежнему спокойно продолжала Діана.
На этотъ разъ ударъ былъ слишкомъ силенъ. Отецъ и дочь хорошо понимали другъ друга: оба знали, что эта свадьба была только торгомъ. Маркизъ Д'Эрво желалъ, чтобъ его дочь вышла замужъ, по тому что императоръ желалъ этого; графъ де-Планэ принадлежалъ къ числу людей, которые испытали все... Г. д'Эрво былъ честолюбивъ и желалъ сдѣлаться посланникомъ. Діана знала все это.
-- Дочь моя, сказалъ маркизъ дрожащимъ отъ гнѣва голосомъ, я уже нѣсколько разъ замѣчаю въ вашихъ словахъ намеки, которыхъ я не могу и не хочу дозволять, тѣмъ болѣе, когда они касаются чести моего повелителя и моего достоинства, какъ отца.
При этихъ словахъ, Діана встала и, пожавъ плечами, направилась къ двери.
Маркизъ, поблѣднѣвъ отъ ярости, бросился къ ней.
-- Берегитесь, сказалъ онъ, не доводите меня до крайности!
-- Я уже не ребенокъ, возразила Діана, и вы можете оставить эти манеры раздраженнаго педагога. Я сказала то, что хотѣла сказать. Вы меня поняли, тѣмъ лучше. Я не люблю лицемѣрія въ семействѣ. Вы нуждаетесь во мнѣ, какъ въ поддержкѣ для вашего тщеславія. Я отвѣчу вамъ однимъ словомъ: эта роль мнѣ не противна. У меня также есть честолюбіе; я не имѣю никакой причины отказываться отъ брака съ графомъ Планэ. Тотъ или другой, не все ли равно? Всѣ ваши придворныя маріонетки похожи другъ на друга; но я хочу дѣйствовать, какъ хочу и когда хочу; поэтому оставимъ эти безполезные и тяжелые во всѣхъ отношеніяхъ споры; они только могутъ уменьшить наше взаимное уваженіе.
Она говорила твердымъ тономъ. Подъ ея дѣвственной наружностью видна была желѣзная воля.
Нѣсколько мгновеній она стояла посреди комнаты, не двигаясь. Но какъ измѣнилось ея лицо! Всѣ черты его исказились, какъ будто загрубѣли. Глаза сверкали стальнымъ блескомъ, губы крѣпко сжались.