Аннотация:
Перевод Марии Лучицкой. Текст издания: журнал "Сѣверный Вѣстникъ", No 1, 1893.
Леффлеръ ди-Кайянелло
Переводъ со шведскаго М. Лучицкой.
СЕЗАМЪ, OТВOPИCЬ!
"Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ", какъ говорится въ сказкахъ, уже не первой молодости, невзрачный на видъ чиновникъ возвращался домой на другой день послѣ своей свадьбы. Въ самый день свадьбы онъ просидѣлъ въ канцеляріи за перепискою бумагъ до 3 часовъ дня. Затѣмъ онъ зашелъ пообѣдать въ жалкую харчевню, помѣщавшуюся въ одномъ изъ переулковъ города, а оттуда отправился въ свою мансарду въ старомъ домѣ на Эстерланггатанъ, чтобы надѣть поношенный фракъ, служившій ему вѣрою и правдою уже больше двѣнадцати лѣтъ. Онъ собирался было купить себѣ новый ко дню бракосочетанія, но въ концѣ концовъ рѣшилъ, что это безполезная роскошь.
Невѣстою его была телеграфистка, нѣсколько болѣзненная и нервная отъ многихъ трудовъ и лишеній; въ ея наружности не было ничего, бросающагося въ глаза. Повѣнчались они самымъ тихимъ образомъ и отпраздновали свою свадьбу у старой, незамужней тетки, живущей въ Седерѣ. Невѣста была одѣта въ черное шелковое платье, и новобрачные отправились домой на извощикѣ.
Это было въ день свадьбы. Но сегодня былъ другой день послѣ свадьбы. Уже въ 10 часовъ утра онъ сидѣлъ въ своей канцеляріи, совершенно такъ, какъ и во всѣ прежніе дни. Но теперь онъ шелъ къ себѣ домой, -- къ себѣ домой!
Это было такое странное чувство, да, такое всеподавляющее чувство, что онъ останавливался нѣсколько разъ на дорогѣ, и стоялъ нѣсколько минутъ, погруженный въ размышленія.
Въ его памяти возставало, какъ живое, одно воспоминаніе дѣтства.
Онъ видѣлъ себя маленькимъ мальчикомъ, сидящимъ у письменнаго стола отца въ бѣдномъ сельскомъ викаріатѣ и читающимъ сказки. Какъ много разъ перечитывалъ онъ, опять и опять, свою любимую сказку изъ "Тысячи и одной ночи" -- "Али-Баба или сорокъ разбойниковъ"! Какъ сильно билось его сердце отъ напряженнаго ожиданія, когда онъ стоялъ со своимъ героемъ передъ заколдованною горою и кричалъ, сначала тихо и нѣсколько боязливо, а затѣмъ громко и смѣло: "Сезамъ, Сезамъ, отворись!"
А когда открывались ворота горы, какое это было счастье! Бѣдная комната викаріата превращалась въ богатую сокровищницу горы, стѣны сіяли самыми красивыми драгоцѣнными камнями; вокругъ виднѣлись лошади, экипажи, чудесныя парусныя лодки, оружія, брони -- все лучшее, что можетъ рисоваться въ воображеніи мальчика. Старикъ-отецъ съ удивленіемъ глядѣлъ на своего младшаго сына -- столько уже лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ онъ самъ была, малъ, а его остальныя дѣти были уже взрослые -- онъ не понималъ его и спрашивалъ себя съ недоумѣніемъ, о чемъ думаетъ этотъ ребенокъ, когда смотритъ вдаль такими сверкающими глазами.
Затѣмъ мысли его перенеслись ко времени его молодости, къ студенческимъ годамъ въ Упсалѣ. Онъ былъ поэтомъ, пѣвцомъ, считался однимъ изъ самыхъ даровитыхъ студентовъ и пользовался большою популярностью среди товарищей. Кто сказалъ бы ему тогда, что онъ будетъ занимать должность мелкаго чиновника, женится на поблекшей телеграфисткѣ и поселится на жительство въ Седерѣ! Ба! Жизнь представляетъ тысячи возможностей, въ будущемъ безконечно много перспективъ, нѣтъ ничего недостижимаго! Нѣтъ почестей, которыя казались бы слишкомъ высокими, нѣтъ женщинъ, которыя казались бы слишкомъ красивыми для него! Какое значеніе можетъ имѣть то, что онъ бѣденъ, что онъ называется просто Андерсонъ и что онъ восьмой ребенокъ бѣднаго викарія, происходившаго изъ крестьянскаго сословія? Развѣ не мало выдающихся талантливыхъ людей вышло изъ крестьянской среды? Да, его умъ представляетъ именно ту магическую формулу, то "Сезамъ, отворись" сказки, которое должно было доставить ему всѣ блага жизни.
Что случилось затѣмъ, -- объ этомъ онъ теперь не хотѣлъ и думать. Или умъ его не былъ настолько обширенъ, какъ онъ воображалъ, или постоянныя экономическія затрудненія ослабили его, или его постигла неудача, -- какъ бы то ни было, но съ нимъ произошло то-же, что и со злымъ братомъ Али-Баба, Казимомъ, который, проникнувши уже вглубь горы, открылъ внезапно къ своему ужасу, что онъ забылъ магическое слово, и въ смертельномъ страхѣ старался вызвать его вновь въ своей памяти. Это было трудное время, но о немъ не стоило и думать.
Мысли съ невѣроятной быстротой проносились въ его головѣ. Ему пришла на память кронпринцесса, недавно прибывшая въ столицу. Онъ ходилъ встрѣчать ее вмѣстѣ со своимъ начальствомъ и стоялъ въ парадномъ павильонѣ, когда она вступила на почву своей новой родины. Это было чудное зрѣлище! Поэтическій талантъ, которымъ онъ обладалъ въ юности, чуть было не пробудился въ немъ съ прежнею силою въ эту торжественную минуту, и будь онъ еще молодымъ многообѣщающимъ поэтомъ, а не ничтожнымъ чиновникомъ, онъ бы навѣрное написалъ торжественную оду и отправилъ ее въ Почтовую газету.
Потому что хорошо было быть принцессою Викторіею въ эту минуту. Немного такихъ минутъ можетъ дать жизнь! Девятнадцати лѣтъ, только что вышедшая замужъ, любящая и любимая, она торжественно въѣзжала въ свою будущую столицу, блистательно разукрашенную въ честь ея и сказочнымъ образомъ освѣщенную лучами осенняго солнца, въѣзжала при громкихъ радостныхъ крикахъ тысячеглавой толпы, молодая и неопытная, не имѣя понятія о массѣ тѣней, скрывающихся за свѣтлою картиною, -- да, конечно, это была незабвенная минута, одна изъ тѣхъ, которыя такъ рѣдко достаются на долю смертныхъ, что кажутся принадлежащими скорѣе къ области сказки, чѣмъ дѣйствительности. Могло ли когда-либо магическое слово "Сезамъ, отворись!" вызвать что-нибудь болѣе прекрасное?
А между тѣмъ!.. Между тѣмъ!.. Чиновникъ приблизился къ дому, гдѣ помѣщалась его квартира. Онъ стоялъ передъ своею дверью. Нѣтъ, кронпринцъ, въѣзжая со своею невѣстою въ ликующую столицу, не чувствовалъ себя, конечно, счастливѣе, чѣмъ онъ въ эту минуту. Онъ вновь нашелъ давно забытое имъ магическое слово. Вотъ эта крошечная пуговка въ парадной двери -- была его "Сезамъ, отворись!" Стоило ему прижать ее, и гора опять откроетъ передъ нимъ свои сокровища -- не оружіе и блестящія брони, какъ во времена его дѣтства,-- не почести и всеобщее поклоненіе, и высокое общественное положеніе, какъ во времена его юности, -- нѣтъ, она дастъ ему нѣчто лучшее, то, что лежитъ въ основѣ всякаго человѣческаго счастья, какъ въ самыхъ верхнихъ слояхъ общества, такъ и въ самыхъ укромныхъ его уголкахъ, -- сердце, которое билось только для него, собственный очагъ, гдѣ жила она, любившая его, тосковавшая по немъ, -- его жена. Да жена, которую онъ любилъ въ свою очередь если не съ пылкою страстностью первой юношеской любви, за то со всею задушевностью и преданностью болѣе зрѣлаго возраста.
Онъ стоялъ передъ своею собственною дверью, онъ усталъ и былъ голоденъ, а его жена ждала его тамъ съ обѣдомъ, -- все это было очень обыденно, и тривіально, -- а между тѣмъ такъ удивительно ново и привлекательно.
Тихо, осторожно, какъ ребенокъ, получившій новую игрушку, подавилъ онъ маленькую пуговку у парадной двери -- затѣмъ остановился, сдерживая дыханіе и прислушиваясь къ быстрымъ легкимъ шагамъ, приближавшимся къ двери.
Онъ испытывалъ теперь то-же самое, что и въ дѣтствѣ, когда стоялъ передъ входомъ въ гору и кричалъ, сначала тихо и застѣнчиво, затѣмъ громко, голосомъ, дрожавшимъ отъ радостнаго ожиданія: