Lib.ru/Классика: Лебиус Рудольф. На распутье

На распутьи.
Рудольфа Лебіуса.

Переводъ Э. Пименовой.

Нельзя сказать, чтобы было особенно пріятно идти по берлинской Фридрихштрассе въ холодную дождливую погоду, когда къ обычной толкотнѣ, господствующей на этой узкой улицѣ, присоединяется еще то неудобство, что всѣ раскрываютъ дождевые зонтики, и кругомъ разлетаются брызги отъ проѣзжающихъ мимо экипажей. Мостовая превращается въ грязное озеро, и каждый ударъ лошадинаго копыта посылаетъ въ лицо прохожихъ цѣлый фонтанъ полужидкой грязи. Ничего нѣтъ удивительнаго поэтому, что соціалъ-демократическій депутатъ рейхстага Розенгагенъ имѣлъ такой недовольный видъ, когда шелъ по этой улицѣ въ одинъ холодный мартовскій вечеръ, старательно лавируя между раскрытыми зонтиками. Онъ торопился на вокзалъ, чтобы поспѣть на скорый поѣздъ, отходящій въ Кельнъ въ половинѣ десятаго. Вдругъ онъ остановился и съ удивленіемъ посмотрѣлъ вслѣдъ одной молодой хорошенькой женщинѣ, которая, не взирая на отвратительную погоду, съ видимымъ удовольствіемъ прокладывала себѣ дорогу въ толпѣ, толпящейся на тротуарѣ.

Неужели? Розенгагенъ повернулъ назадъ и догналъ заинтересовавшую его даму.

-- Что я вижу?-- сказалъ онъ, поровнявшись съ ней и приподнимая свою шляпу.-- Товарищъ Кулеманъ! Вотъ ужъ никакъ не думалъ, что здѣсь, на Фридрихштрассе, встрѣчу кого-нибудь изъ Дортмунда.

-- Здравствуйте, господинъ Розенгагенъ.

Фрау Кулеманъ чуть-чуть покраснѣла, окинувъ задорнымъ взглядомъ молодого депутата.

-- Очень радъ видѣть васъ. Но что же вы тутъ дѣлаете?

-- Я пріѣзжаю въ Берлинъ каждую осень и каждую весну, передъ сезономъ, для ознакомленія съ новыми модами и новыми моделями. Вѣдь я портниха и имѣю магазинъ въ Дортмундѣ.

-- Вашъ мужъ съ вами?

-- О, нѣтъ. Здѣсь онъ мнѣ не нуженъ.

-- Такъ, такъ. А у меня тутъ было фракціонное засѣданіе, и теперь я тороплюсь домой. Пока не пріѣхалъ мой новый коллега, я не могу оставлять редакціи. Я отлучился только на одинъ день, до нѣкоторой степени тайкомъ.

-- И я бы могла уѣхать сегодня. Дѣла свои я уже покончила.

-- Ну, такъ поѣдемъ. Я въ восторгѣ имѣть васъ своею спутницей.

-- Нѣтъ, нѣтъ! Я никогда не ѣзжу по ночамъ. Да и къ чему бы я стала такъ спѣшить. Вы думаете, я не устала? Вѣдь я обѣгала всѣ модные магазины, была у Тица, у Вертгейма, у Герцога и т. д., и вездѣ записывала, дѣлала наброски, отмѣчала... Я смертельно устала и сейчасъ лягу спать.

-- Вы бы могли выспаться и въ Дортмундѣ.

-- Что вы? Вѣдь теперь у меня начинается сезонная работа. Дома объ отдыхѣ нечего думать. Придется работать не одну ночь.

Розенгагенъ улыбнулся.

-- Если бы я былъ вашимъ мужемъ, то непремѣнно ревновалъ бы васъ. Какъ онъ можетъ спать спокойно, когда вы тутъ одна, въ Берлинѣ!

-- Что вы выдумываете, г. Розенгагенъ! Во-первыхъ, мой мужѣ не имѣетъ никакого основанія ревновать меня. Но даже если бъ у него и были основанія, то онъ не могъ бы ничего сказать. Вѣдь я гораздо больше зарабатываю, нежели онъ своимъ слесарнымъ мастерствомъ.

-- Очевидно, у васъ мужъ -- человѣкъ безъ предразсудковъ, товарищъ Кулеманъ. Я не знаю, могъ ли бы я такъ поступать. Представьте себѣ такой случай: аистъ приноситъ въ мою семью ребенка, который можетъ и не быть отъ меня. Мнѣ бы это не понравилось.

-- Значитъ, вы не любите свою жену!

-- Вы думаете?

Розенгагенъ разсмѣялся и снялъ шляпу. Молодые люди разстались, пожавъ другъ другу руки.

-- Кланяйтесь отъ меня вашей маленькой женушкѣ,-- сказала Анна Кулеманъ.

-- Спасибо. До свиданія.

Анна Кулеманъ остановилась и смотрѣла вслѣдъ уходившему депутату, пока онъ не скрылся въ воротахъ вокзала. Розенгагенъ ей нравился. Красивый и молодой, и уже депутатъ! Молодая женщина простояла еще нѣсколько минутъ у освѣщеннаго окна магазина, гдѣ были выставлены почтовыя карточки, на которыхъ были изображены красивыя женскія головки. "Какъ это странно!-- подумала она.-- Всегда на этихъ карточкахъ изображаются красавицы. Какъ будто насъ это можетъ интересовать? Вѣдь насъ интересуетъ только мужская красота! Но почтовая промышленность находится въ рукахъ мужчинъ, а они этого не понимаютъ и не знаютъ, какъ мы смотримъ на нихъ".

Анна Кулеманъ подошла къ освѣщенному кафе Центральной гостиницы. Внутри было такъ хорошо и уютно и такъ элегантно! Анна вошла и сѣла за маленькій столикъ у окна, откуда ей видна была Фридрихштрассе и пересѣкающая ее Доротеевская улица. Она съ любопытствомъ разсматривала спѣшившихъ подъ дождемъ прохожихъ, разглядывала ихъ костюмы и восхищалась изяществомъ нѣкоторыхъ изъ нихъ. Въ самомъ дѣлѣ, какъ много въ Берлинѣ красивыхъ мужчинъ! Она вспомнила плохо освѣщенный, прокоптѣлый отъ фабричнаго дыма, некрасивый Дортмундъ, гдѣ ей приходилось жить, и, сравнивъ его съ щеголеватымъ, роскошнымъ Берлиномъ, подумала, что хорошо было бы навсегда остаться въ столицѣ.

Кельнеръ принесъ ей замороженный шоколадъ. Задумчиво помѣшивая въ стаканѣ ложечкой этотъ непривычный лакомый напитокъ, Анна чувствовала себя счастливой въ своемъ одиночествѣ. Она не сказала всей правды Розенгагену. Ея мужъ дѣйствительно еще не имѣлъ повода ревновать ее, но за будущее она не могла бы поручиться. Она была замужемъ три года и до сихъ поръ была вѣрна своему мужу, но будетъ ли такъ продолжаться -- это вопросъ. Тамъ, гдѣ-то въ самой глубинѣ ея души, незамѣтно ни для кого, совершался какой-то переворотъ, который, какъ и всякая революція, повлекъ за собою переоцѣнку всѣхъ цѣнностей. Раньше она считала супружескую вѣрность основнымъ закономъ брачной конституціи, и ея супругу однажды жестоко отъ нея досталось только за то, что онъ немножко пріударилъ за одной изъ ея подругъ. Однако теперь она часто останавливалась на мысли о нарушеніи супружескаго долга. Правда, эта мысль занимала ее только теоретически, такъ какъ она не была ни въ кого влюблена, но однако она хотѣла имѣть ребенка, бракъ же ея оставался бездѣтнымъ.

Въ первый годъ своего супружества она считала это вполнѣ натуральнымъ и даже боялась и избѣгала материнства. На второй годъ она уже стала подумывать о ребенкѣ и почувствовала сильное разочарованіе, что онъ такъ долго не являлся. Ничего не можетъ быть скучнѣе бездѣтнаго супружества! Молодая женщина начала уже задумываться надъ тѣмъ, кто виноватъ въ этомъ, она сама или ея мужъ? Въ ея душѣ все сильнѣе и сильнѣе разгоралась жажда материнства, и къ глазамъ ея подступали слезы, когда она смотрѣла на дѣтское приданое, въ шутку поднесенное ей въ подарокъ одною изъ ея подругъ передъ свадьбой.

Анна вспоминала, какъ она вышла замужъ. Онъ, вѣдь, совсѣмъ не понравился ей, когда она познакомилась съ нимъ въ Лейпцигѣ, гдѣ жили ея родные. Когда онъ сдѣлалъ ей предложеніе, она, не колеблясь, показала ему на дверь. Тогда онъ написалъ ей, что не будетъ больше надоѣдать ей своими брачными предложеніями, такъ какъ понимаетъ, что любовь нельзя навязать. Но онъ проситъ ее позволить ему быть ея другомъ и предоставляетъ въ ея распоряженіе все свое имущество. Это ее такъ тронуло, что она согласилась на дружбу человѣка, который былъ ей совершенно безразличенъ. Тогда-то и возникли между ними странныя отношенія. Онъ всюду сопровождалъ ее, когда она отправлялась танцовать со своими поклонниками -- у нея ихъ было много, когда она была дѣвушкой,-- но онъ никогда и никому не былъ въ тягость. Иногда онъ приносилъ ей маленькіе подарки: шоколадъ, хорошенькія открытки, шарфики и т. п. мелочи. Никакихъ претензій онъ не заявлялъ и не требовалъ отъ нея никакой любезности. Онъ танцовалъ на вечерахъ съ другими дѣвушками, но большею частью сидѣлъ гдѣ-нибудь за столикомъ и равнодушно смотрѣлъ, какъ она кокетничала то съ тѣмъ, то съ другимъ изъ своихъ обожателей. Эти послѣдніе, однако, ревновали ее другъ къ другу и зачастую уходили отъ нея въ сильномъ гнѣвѣ. Но она не унывала; всегда находились новые поклонники, и штатъ ея обожателей никогда не уменьшался.

Однажды, когда она лишилась такимъ образомъ, благодаря своему легкомыслію, одного изъ своихъ поклонниковъ, который ей очень нравился, ей вдругъ стало грустно, и въ такомъ душевномъ настроеніи она позволила своему другу проводить себя домой. Онъ воспользовался этимъ, чтобы снова заговорить о бракѣ, нарушивъ такимъ образомъ свое обѣщаніе. Но она была такъ печально настроена, что даже не разсердилась на него за это нарушеніе условія.

-- Хорошо,-- сказала она,-- я выйду за васъ замужъ. Но прежде дайте мнѣ полгода отсрочки, чтобы я могла насладиться жизнью.

Онъ зналъ, что она держитъ свое слово, и потому согласился. Впрочемъ, ему ничего другого и не оставалось.

Съ этого вечера онъ уже не дѣлалъ ей подарковѣ, какъ прежде, безкорыстно. За одно очень хорошенькое кольцо, которое онъ подарилъ ей, онъ потребовалъ отъ нея три поцѣлуя и притомъ поставилъ условіемъ, чтобы она дала ихъ ему у него на квартирѣ. Она пришла, дала три поцѣлуя и тотчасъ же ушла. Больше онъ ничего не могъ отъ нея добиться. Онъ даже не посмѣлъ прикоснуться къ ея рукѣ.

Однажды ей понадобились 50 марокъ. "Конечно, вы ихъ получите,-- сказалъ онъ.-- Но прежде вы должны обѣщать мнѣ, что публично объявите себя моею невѣстой, не позже какъ черезъ двѣ недѣли".

Деньги ей были очень нужны, и черезъ двѣ недѣли они стали женихомъ и невѣстой. Но отъ этого до свадьбы еще далеко, думала она. Однако свадьбу ускорило одно совершенно непредвидѣнное обстоятельство. Однажды, возвращаясь вечеромъ изъ мастерской, она повстрѣчалась съ очень красивымъ молодымъ офицеромъ, черные глаза котораго словно обожгли ее взглядомъ. Ей казалось, что этотъ взглядъ загипнотизировалъ ея волю, и она послушно послѣдовала за нимъ, когда офицеръ сдѣлалъ ей знакъ рукой и пригласилъ ее сѣсть съ собою въ закрытый экипажъ. Когда она очнулась, ей стало страшно. Неужели она была такимъ безвольнымъ, слабымъ существомъ и находилась всецѣло во власти инстинкта? Быть можетъ, кто-нибудь изъ ея знакомыхъ видѣлъ происшедшее? Эта мысль такъ испугала ее, что она съ ужасомъ подумала о возвращеніи домой, и тутъ-то, впервые, мысль о замужествѣ представилась ей какъ избавленіе. Да, ей надо поторопиться выйти замужъ, пока не поздно, пока она не потеряла своихъ нравственныхъ устоевъ!

И вотъ она вышла замужъ. Ей хотѣлось, чтобы ничто не напоминало ей ея легкомысленнаго прошлаго, и поэтому она настояла на томъ, чтобы ея мужъ переселился изъ Лейпцига въ Дортмундъ, гдѣ онъ открылъ маленькую слесарную мастерскую, а она мастерскую дамскихъ нарядовъ. Она была застѣнчивой и ревнивой женой и, вѣроятно, всегда была бы такой, если бы ея бракъ не былъ бездѣтнымъ. Но ея материнскій инстинктъ оставался неудовлетвореннымъ, и она чувствовала себя несчастной. Въ экономическомъ отношеніи она была совершенно самостоятельна и могла бы дать хорошее воспитаніе своимъ дѣтямъ, все равно отъ какого бы отца они ни происходили. Особенно она оспаривала установившіеся взгляды и говорила себѣ: "Я имѣю право быть матерью и могу воспользоваться этимъ правомъ!"

Ей даже приходило въ голову завести себѣ любовника, но она не находила никого среди окружающихъ, кто обладалъ бы достаточнымъ тактомъ и скромностью. Тогда у нея созрѣлъ планъ воспользоваться своими дѣловыми поѣздками въ Берлинъ, чтобы тамъ завести какое-нибудь интересное знакомство. Она все обдумала заранѣе, и, казалось, ея планъ не могъ встрѣтить особенныхъ затрудненій.

Но когда она вошла въ залитое свѣтомъ кафе и усѣлась за столикъ, то весь ея планъ представился ей какой-то дѣтской фантазіей. Она окинула взглядомъ присутствующихъ и никого не нашла по своему вкусу. Впрочемъ, и на нее никто не обратилъ вниманія. Она почувствовала себя такой несчастной, что готова была расплакаться. Всѣ ея дерзкіе замыслы разлетѣлись въ прахъ, и ею овладѣла грустной покорность судьбѣ.

За сосѣднимъ столомъ сидѣли какіе-то два, какъ ей показалось, подвыпившіе господина и громко разговаривали. Анна Кулеманъ сердито посмотрѣла на нихъ. Можно ли такъ шумѣть и мѣшать другимъ? Конечно, это не были свѣтскіе кавалеры. Кто же носятъ такіе ужасные, безформенные сапоги! Навѣрное, это были студенты или писатели -- словомъ: пролетаріи! Олинъ изъ нихъ былъ долговязый худой блоидинъ, съ бѣлокурыми гладкими волосами и такою же бородкой; онъ носилъ пенснэ и казался близорукимъ. Другой былъ низенькій, кругленькій толстякъ, съ широкимъ добродушнымъ лицомъ, съ огромнымъ ртомъ и узенькими глазками. Голосъ у него былъ скрипучій, тогда какъ долговязый блондинъ говорилъ звучнымъ густымъ басомъ, что совсѣмъ не гармонировало съ его нѣсколько изможденнымъ, блѣднымъ и худымъ лицомъ.

-- Знаешь ли, Вальтеръ, почему я опоздалъ сегодня?-- пробасилъ долговязый.

-- Догадываюсь, Куртъ. Навѣрное ты увязался за какою-нибудь дамочкой?

Долговязый какъ-то наивно разсмѣялся и сказалъ:

-- На этотъ разъ ты ошибся. Слушай же. Иду я по набережной и вдругъ вижу: бѣгутъ люди. Кричатъ: какая-то молоденькая дѣвушка бросилась въ воду! Я побѣжалъ вмѣстѣ съ другими къ спасательной лодкѣ, но пока мы возились съ лодкой, дѣвушку уже вытащили изъ воды и на дрожкахъ отвезли въ больницу.

-- Но какое же тебѣ дѣло до всего этого?

-- Позволь. Не могу же я спокойно проходить мимо, въ то время, когда чья-нибудь жизнь подвергается опасности.

-- Не можешь? Ну, а я, если вижу, что кому-нибудь жизнь настолько надоѣла, что онъ бросается въ воду, то беру свою шляпу и ухожу. Пусть бѣдняга найдетъ покой, который ему нуженъ, аминь! Хочетъ ли кто-нибудь жить или умереть -- это его частное дѣло. Вообще, людей на землѣ слишкомъ много.

Долговязый хотѣлъ возмущенно протестовать противъ такого взгляда, но толстякъ сдѣлалъ такое смѣшное лицо, что совершенно обезоружилъ своего пріятеля, и тотъ, смѣясь, возразилъ:

-- Ты все такой же сумасшедшій, какъ и былъ, Вальтеръ. Кельнеръ, принесите двѣ рюмки коньяку!

-- Ты считаешь меня сумасшедшимъ за то, что я уважаю чужую волю. Скорѣе ты долженъ былъ бы назвать меня мудрецомъ. Надо реабилитировать самоубійство или вѣрнѣе -- свободную смерть. Каждому преступнику или сумасшедшему, согласно его желанію, записанному въ протоколъ, государство должно было бы посылать веревку. Сколько тайнаго горя и ненужной судебной волокиты было бы уничтожено такимъ способомъ.

-- Ты всегда правъ, Вальтеръ!-- воскликнулъ долговязый и чокнулся съ нимъ. Оба выпили. Долговязый удобно развалился на софѣ.

-- Знаешь ли, Вальтеръ, тутъ очень хорошо. Я бы хотѣлъ жить въ Берлинѣ, имѣя достаточно денегъ -- разумѣется. Но я бы не сдѣлался лѣнтяемъ, о нѣтъ! Мой жизненный принципъ: высшее напряженіе работоспособности и высшее, утонченное наслажденіе жизнью.

-- Отъ этого становятся неврастениками.

-- Да я уже неврастеникъ!

-- И ты хочешь жить въ Берлинѣ? Ты хочешь погибнуть такъ же, какъ Эртель, Шенланкъ и Іеккъ? Тебѣ надо жить въ деревнѣ.

-- Ты недурной совѣтчикъ. А самъ живешь въ Берлинѣ!

-- Я прожилъ два года въ самой красивой мѣстности въ Швейцаріи и уже, спустя два года, я не замѣчалъ больше никакихъ красотъ. То же самое будетъ съ тобою и въ Берлинѣ: ты перестанешь замѣчать его прелести.

-- Но, Вальтеръ, вѣдь Берлинъ центръ умственной и политической жизни.

-- Я такъ же мало пользуюсь берлинскими удовольствіями, какъ и тотъ, кто живетъ въ Мемелѣ или Констанцѣ. Въ сущности, вѣдь, проработавъ цѣлый день, не имѣешь все-таки денегъ, чтобы провести весело вечеръ, и доступъ къ сокровищамъ остается закрытымъ.

-- Ну, мнѣ кажется, это зависитъ только отъ тебя. Скажи, ты въ самомъ дѣлѣ уже не принадлежишь больше къ партіи?

Толстякъ опять скорчилъ гримасу.

-- Нѣтъ.

-- Что такъ? Неужели оттого только, что случайно профессоръ далъ тебѣ для докторской работы аграрную тему? Ты такъ увлекся аграрными интригами, что даже открыто вышелъ изъ соціалъ-демократической партіи?

-- Ты этого не понимаешь. Кельнеръ, еще двѣ рюмки коньяку!

-- Выпьемъ лучше вина.

-- Потомъ. Прежде коньякъ...

-- Хорошо. Но шутки въ сторону, скажи мнѣ, почему же ты вышелъ изъ партіи?

-- Въ этомъ виновата наша служанка.

-- Какъ, ты, женатый человѣкъ, заигрываешь со своей служанкой? Это великолѣпно. Что жъ, она хорошенькая?

-- Глупости! Ты знаешь, вѣдь, что если я начинаю чѣмъ-нибудь интересоваться, то всегда увлекаюсь. Когда я былъ соціалъ-демократомъ, то увлекался товариществами. Мнѣ хотѣлось устранить такимъ безкровнымъ путемъ весь капиталистическій міръ. Теоретически вѣдь это возможно. Потребительныя и производительныя товарищества разрастаются, какъ трава, я могутъ, наконецъ, заглушить окончательно иидивидуалистическое хозяйство.

-- Я ничего не жду отъ этихъ товариществъ!

-- Когда я женился, то объявилъ тотчасъ же нашей служанкѣ, что она должна всю провизію покупать въ лавкѣ товарищества.

-- А твоя жена? Она была согласна?

-- Да. Но что понимаетъ студентка въ хозяйствѣ! Она для этого не годится. Однако служанка и слышать не хотѣла объ этой лавкѣ. Она увѣряла, что тамъ товары никуда не годны.

-- Какой вздоръ. Потребительныя товарищества закупаютъ всегда самые лучшіе продукты.

-- Я тоже говорилъ это. Но служанка стояла на своемъ и доказывала мнѣ, что рисъ, купленный ею въ потребительской лавкѣ, гораздо хуже того, который она покупаетъ въ обыкновенной лавкѣ. И я не могъ не согласиться съ нею.

-- Это еще ничего не означаетъ. Къ сожалѣнію, во главѣ этихъ предпріятій часто становятся некомпетентные люди. Кромѣ того, потребительныя общества служатъ убѣжищемъ для любимыхъ партійныхъ товарищей, которыхъ надо пристроить куда-нибудь. Въ соціалистической общинѣ, конечно, этого не будетъ.

-- Ты думаешь? Развѣ свободная конкурренція будетъ существовать тогда?

-- Обобществленіе должно распространиться только на крупную фабричную промышленность. Но, слушай дальше. Рѣшающимъ моментомъ для меня послужила исторія съ рождественскимъ пирогомъ. Я приказалъ купить его въ лавкѣ потребительнаго товарищества, расхваливавшаго свои продукты. Служанка исполнила мое приказаніе, но одновременно купила другой пирогъ въ одной знакомой кондитерской и оба принесла домой. На этотъ разъ она одержала побѣду. Разница между обоими пирогами была такъ велика, что даже дѣти не стали ѣсть пирога, принесеннаго изъ лавки товарищества.

-- Такъ значитъ, изъ-за этого пирога ты и вышелъ изъ партіи? Ты просто шутникъ.

-- О нѣтъ! Я только вижу теперь, что весь соціализмъ покоится на ложвомъ принципѣ. Вы хотите уничтожить войну и изгнать нужду и бѣдствія изъ этого міра?

-- Конечно.

-- Ну, а это ведетъ къ вырожденію. Война, экономическая и политическая, является нормальнымъ условіемъ. Что соціализмъ изнѣживаетъ людей -- это можно наблюдать на вашихъ же рабочихъ. Въ Саксоніи, напримѣръ, отняли у нихъ избирательное право, и они даже не пошевелились. Они стали слишкомъ трусливы, вотъ что!

-- Они не пошевелились только вслѣдствіе партійной дисциплины. Центральный Комитетъ вовсе не желалъ дѣлать революціи изъ-за маленькой Саксоніи. Вѣдь у насъ есть все таки выборы въ рейхстагъ.

-- Пустяки! Это -- соціализмъ и ваше удобное фаталистическое міровоззрѣніе такъ дѣйствуютъ на васъ. Притомъ же и ваши вожди, какъ въ партіи, такъ и въ рабочихъ союзахъ, чувствуютъ себя вполнѣ удовлетворенными. Почти всѣ они зарабатываютъ отъ двухъ до трехъ тысячъ марокъ ежегодно. Лучшаго положенія они не будутъ имѣть даже въ государствѣ будущаго. Къ чему же, въ такомъ случаѣ, устраивать революцію? То же самое происходитъ и въ Англіи.

-- Такъ ты, значитъ, анархистъ?

-- Политически я не принадлежу ни къ какой партіи.

-- Это признакъ безхарактерности.

-- Какой вздоръ! Представь себѣ, что я вхожу въ магазинъ готоваго платья и вижу, что тамъ висятъ только четыре сюртука: консервативный, либеральный, ультрамонтанскій и коммунистическій? Неужели же мнѣ можно поставить въ вину то, что ни одинъ изъ этихъ сюртуковъ мнѣ не годится. Развѣ я виноватъ, что у меня другая фигура? Послушай, вѣдь программная партійная одежда не можетъ сидѣть, какъ вылитая, ни на одномъ мыслящемъ политикѣ. Но даже плохо сидящее платье лучше, чѣмъ ничего.

-- Если бъ у насъ была великогерманская республика, безъ религій, то я бы сдѣлался консервативнымъ аграріемъ.

-- Такъ ступай въ деревню.

-- Я такъ и сдѣлаю. Я буду крестьяниномъ или батракомъ.

Толстякъ, повидимому, говорилъ серьезно, и высказывалъ то, что у него наболѣло на душѣ. Но онъ все таки скорчилъ смѣшную гримасу въ концѣ концовъ, и долговязый расхохотался такъ громко, что нѣкоторые изъ посѣтителей кофейни невольно оглянулись на него.

-- По этому случаю надо распить бутылочку рейнскаго вина, сказалъ долговязый.-- Кельнеръ, принесите бутылку Либфрауенмильхъ.

Толстякъ справился у кельнера о цѣнѣ коньяка и съ нѣкоторымъ смущеніемъ замѣтилъ своему пріятелю, когда кельнеръ ушелъ за виномъ:

-- Я долженъ тебѣ сознаться, что не могу позволить себѣ такой роскоши.

-- Не будь дуракомъ, Вальтеръ. Я за все плачу. Вѣдь я съ сегодняшняго утра капиталистъ.

-- Ахъ да, ты писалъ мнѣ объ этомъ. Ты получилъ наслѣдство.

-- Больше 20,000 марокъ. Мнѣ ихъ оставила моя тетка, и сегодня я взялъ деньги изъ банка.

-- Ахъ ты счастливецъ!

-- Правду сказать деньги не дѣлаютъ меня счастливымъ. Меня жгутъ онѣ, точно огонь, лежащій у меня въ карманѣ. А этотъ вѣчный страхъ, что я ихъ потеряю, или что у меня ихъ украдутъ! И притомъ я совершенно не знаю, что мнѣ съ ними дѣлать! Ты можешь смѣяться надо мной, но это такъ. Я боюсь потерять способность пролетарски чувствовать, когда у меня будетъ столько денегъ въ карманѣ. Это самое худшее, что можетъ приключиться съ соціалъ-демократическимъ редакторомъ.

-- Пропей деньги! посовѣтовалъ, смѣясь, толстякъ.

-- Тебѣ хорошо говорить! Сдѣлать это не такъ легко. Днемъ я не пью никакихъ спиртныхъ напитковъ, такъ какъ не хочу разрушать при помощи этого проклятаго яда свой мыслительный аппаратъ, которымъ живу. Днемъ я бываю только въ кафе и коидитерскихъ, а это ужъ не такъ дорого стоитъ. Да и вечеромъ цѣны не особенно высоки.

-- Знаешь что, Куртъ, ты долженъ мнѣ отдать деньги. Я куплю себѣ крестьянское помѣстье и буду платить тебѣ проценты.

-- Нѣтъ, нѣтъ, голубчикъ, я не такъ глупъ. Хорошее бы дѣло я сдѣлалъ! Ты и понятія не имѣешь о сельскомъ хозяйствѣ, а твоя жена, дѣйствительная студентка,-- еще менѣе. Я думаю, что ваши сосѣди непремѣнно отправили бы васъ въ домъ сумасшедшихъ, увидѣвъ, какъ вы хозяйничаете въ своемъ помѣстья.

-- Позволь, но вѣдь я изучалъ аграрныя науки.

-- Знаю, знаю. Но я хочу дать тебѣ взаймы 1000 марокъ для того, чтобы ты уплатилъ за мебель и раздѣлался съ другими мелкими долгами.

Долговязый вынулъ бумажникъ и досталъ оттуда деньги. Толстякъ взялъ ихъ съ благодарностью и почувствовалъ, что съ плечъ его свалилось тяжелое бремя. Жить какъ будто стало легче, и все кругомъ стало свѣтлѣе и веселѣе. Онъ могъ уже теперь отъ души смѣяться надъ шутками своего пріятеля. Такъ непринужденно онъ не хохоталъ уже многіе годы.

-- Какъ называется та яма, гдѣ тебя выбрали редакторомъ?

-- Позволь, это вовсе не яма. Въ Дортмундѣ 100,000 жителей

-- Желаю счастья. Я бы не хотѣлъ, однако, имѣть дѣло только съ соціалъ-демократическими рабочими.

-- Это предразсудокъ. Сравни, напримѣръ, другія профессіи. Офицеры тоже, вѣдь, цѣлыми днями возятся съ рабочими. Они даютъ имъ военное воспитаніе, а мы политическое.

-- Но съ простыми солдатами офицеры не водятъ кампаніи.

-- Пусть такъ. Сравни тогда положеніе соціалъ-демократическаго провинціальнаго редактора съ положеніемъ какого-нибудь деревенскаго пастора или сельскаго врача. Человѣкъ, желающій стать батракомъ могъ бы, мнѣ кажется быть менѣе высокомѣрнымъ.

-- Я хочу переселиться въ деревню ради гигіеническихъ и экономическихъ соображеній, а ничуть не оттого, что меня привлекаетъ общество батраковъ.

-- Та-а-къ! Но и я не останусь долго въ Дортмундѣ. У меня, впрочемъ, есть опредѣленная причина, побуждающая меня ѣхать туда.

-- И эта причина?

-- Не выдавай меня. Въ Дортмундѣ есть вакантный соціалъ-демократическій мандатъ въ рейхстагъ...

-- Ага!

-- Да, пріятель. Я впрочемъ не знаю тамошней партійной газеты, даже никогда не видалъ ее!

Анна Кулеманъ, ье обращавшая вначалѣ вниманія на разговоръ двухъ пріятелей и даже недовольная ихъ шумнымъ сосѣдствомъ, волей-неволей должна была слушать ихъ бесѣду. Но когда она узнала, изъ словъ долговязаго, что онъ новоизбранный редакторъ дортмундской партійной газеты, то заинтересовалась и стала внимательно прислушиваться къ бесѣдѣ двухъ друзей. Ей хотѣлось завязать съ ними знакомство и дать имъ понять, что она -- партійный товарищъ и жительница Дортмунда, но она не знала, какъ это сдѣлать; замѣчаніе долговязаго блондина, что онъ никогда не видалъ въ глаза дортмундскаго партійнаго листка внушило ей счастливую идею передать ему, черезъ Кельнера, тотъ номеръ газеты, который у нея былъ съ собой. Она порылась въ своемъ саквояжѣ и достала оттуда газету, которую и вручила Кельнеру съ тѣмъ, чтобы онъ передалъ ее сидящимъ по сосѣдству съ нею господамъ.

Знакомство такимъ путемъ завязалось быстро. Долговязый блондинъ былъ изумленъ и, повидимому, обрадованъ. Онъ представился Аннѣ, какъ редакторъ Генкель, и представилъ своего друга, доктора философіи Вальтера Лассена. Анна разсказала имъ, что привело ее въ Берлинъ и сообщила о своей встрѣчѣ съ депутатомъ рейхстага Розенгагеномъ. Ее попросили пересѣсть къ нимъ, такъ какъ столикъ, за которымъ она сидѣла былъ слишкомъ малъ для троихъ; притомъ же они объявили ей, что ожидаютъ еще гостей. Генкель сказалъ шутливымъ тономъ:

-- Мы ждемъ своихъ женъ.

-- Вы, значитъ, женаты?-- спросила Анна.

Генкель какъ будто смутился.

-- Мой другъ, д-ръ Лассенъ завтра заключаетъ въ мэріи гражданскій бракъ, отвѣтилъ онъ.-- Ну а мы, съ моей Фанни, еще далеки отъ этого.

-- Ага! Вы, значитъ, пока только обручены?

-- Этого нельзя сказать про насъ. Мы никогда не поженимся, мы, съ нею, просто добрые товарищи.

-- Понимаю платоническая связь.

Д-ръ Лассенъ сдѣлалъ страшное лицо и выпалилъ.

-- Да, платоническая связь, но съ послѣдствіемъ въ видѣ младенца.

Откровенность пріятеля, повидимому, непріятно покоробила Генкеля, и онъ почувствовалъ, что ему надо объясниться передъ Анной, которая была его партійнымъ товарищемъ изъ Дортмунда.

-- Какъ соціалъ-демократка, вы должны имѣть болѣе свободный взглядъ на бракъ, нежели наши бюргерши, сказалъ онъ.

-- Конечно, разсмѣялась Анна.-- Пусть каждый по своему достигаетъ блаженства.

-- Фанни и я, мы заключили въ Дрезденѣ свободный союзъ и теперь разстаемся, потому что ни одинъ изъ насъ не думаетъ о супружествѣ.

-- Это дорого стоитъ, замѣтилъ Лассенъ.

-- Съ нравственной точки зрѣнія я не осуждаю такихъ браковъ, замѣтила Анна Кулеманъ,-- но для женщинъ они не выгодны. На ихъ сторонѣ находится рискъ.

-- Какимъ образомъ?

-- Очень просто: у нихъ на шеѣ остаются дѣти, когда ихъ свободные мужья бросаютъ ихъ, потому что другія женщины кажутся имъ болѣе интересными.

-- Ко мнѣ это не подходитъ, возразилъ Генкель.-- Я отправилъ Фанни въ Цюрихъ, когда она сдѣлалась беременна, и помѣстилъ тамъ ребенка на воспитаніе. Кромѣ того, я завтра же вношу въ опекунскій судъ 10.000 марокъ для моего младенца.

Д-ръ Лассенъ ударилъ рукой по столу и сказалъ:

-- Не дѣлай глупостей, Куртъ. Возьми лучше къ себѣ ребенка.

-- Невозможно!

-- Развѣ мать не можетъ взять его къ себѣ? спросила Анна.

-- Боже сохрани! Она не знала бы, что съ нимъ дѣлать.

-- Признаки вырожденія вездѣ, куда ни взглянешь, вздохнулъ д-ръ Лассенъ.

-- Но это не должно мѣшать намъ пить наше вино. Prosit!

Кельнеръ поставилъ стаканчикъ передъ Анной и Генкель наполнилъ его виномъ.

Анна замѣтила, что редакторъ почти не спускалъ съ нея глазъ, смотря на нее съ изумленіемъ и восхищеніемъ. И другіе посѣтители за сосѣднимъ столикомъ также смотрѣли на нее; она чувствовала, что нравится мужчинамъ, и это ей было пріятно. Отъ вина щеки ея чуть-чуть покраснѣли, и глаза подернулись маслянымъ блескомъ. Ей казалось, будто она пробуждается для жизни и счастья послѣ тяжелаго оцѣпенѣнія, въ которомъ она находилась такъ долго. Отъ этого она сдѣлалась разговорчивой.

-- Я раньше интересовалась женскимъ вопросомъ. Книгу Бебеля о женщинѣ я прочла по крайней мѣрѣ три раза.

Д-ръ Ласинъ насмѣшливо улыбнулся и замѣтилъ:

-- Много чепухи нагородилъ старина.

Анна взглянула на него съ удивленіемъ:

-- Какъ, о такомъ человѣкѣ, какъ Бебель, вы отзываетесь столь пренебрежительно?

-- Не о немъ, а объ его книгѣ.

-- Да, сказалъ Генкель.-- Я думаю, что еслибъ кто-нибудь изъ насъ написалъ такую книгу, то досталось бы намъ отъ Каутскаго и Меринга!

Анна вопросительно взглянула на него:

-- Въ чемъ вы не согласны съ Бебелемъ?

-- Я думаю, что вообще проблема половой жизни еще не достаточно созрѣла для обсужденія, какъ разрѣшить ее -- надъ этимъ еще поломаютъ головы наши дѣти, внуки и правнуки.

Д-ръ Лассенъ сухо замѣтилъ.

-- Это удобная точка зрѣнія.

-- Не столько удобная, сколько честная, возразилъ Генкель.-- Я, какъ соціалъ-демократъ, считаю себя обязаннымъ бороться съ угнетеніемъ и рабствомъ вездѣ, гдѣ оно встрѣчается, также и въ жизни половъ. Для начала этого достаточно.

-- Ну такъ чѣмъ же отличается соціалъ-демократія отъ ортодоксальныхъ церквей? -- воскликнулъ съ жаромъ Лассенъ.-- Церковь утѣшаетъ свое стадо тѣмъ, что обѣщаетъ ему царство небесное, а соціалъ-демократія -- государство будущаго.

Анна засмѣялась. Лассенъ продолжалъ:

-- Да, да, это такъ. По моему, бюргерскій строй общества не можетъ служить препятствіемъ къ примиренію естественнаго влеченія половъ съ нравственностью. Пусть и высшіе классы вступаютъ въ бракъ въ двадцатилѣтнемъ возрастѣ, какъ рабочіе. А то, тамъ не принято жениться раньше тридцати лѣтъ. Они всѣ слишкомъ требовательны и слишкомъ любятъ комфортъ. Отчего бы молодому приказчику или студенту не жениться, если только у него есть 120 марокъ въ мѣсяцъ доходу?

"Какъ много бы тогда родилось дѣтей!" подумала Анна и невольно покраснѣла. Пока д-ръ Лассенъ развивалъ свою теорію нравственнаго и физическаго оздоровленія націи, Генкель взялъ руку Анны, какъ будто заитересовавшись ея кольцами, и держалъ ее въ своей рукѣ. Анна словно не замѣчая его продѣлки, продолжала разговоръ съ Лассеномъ, который очень горячился, доказывая "антигигіеничность" свободной любви. Вдругъ его рѣчь была прервана оберъ-кельнеромъ, который, подойдя къ нему, притронулся пальцемъ къ его плечу и подалъ ему на серебрянной тарелкѣ какую-то записку.

-- Это еще что? удивился Лассенъ. Онъ разорвалъ конвертъ и прочелъ записку, а затѣмъ, не говоря ни слова, передалъ ее Генкелю. Тотъ прочелъ ее вслухъ своимъ громовымъ голосомъ, записка была слѣдующаго содержанія:

"Такъ какъ многіе изъ посѣтителей возмущаются вашимъ громкимъ, нарушающимъ благопристойность, разговоромъ, то я покорнѣйше прошу васъ немедленно и незамѣтно оставить мое заведеніе.-- Съ почтеніемъ

управляющій рестораномъ".

-- Возмутительно! воскликнула Анна и густо покраснѣла. Но Генкелю это приключеніе показалось до нельзя комичнымъ, и онъ нѣсколько разъ проговорилъ: "это великолѣпно!" Онъ уплатилъ за все, далъ кельнеру на чай марку и помогъ совершенно растерявшейся Аннѣ надѣть жакетку. Когда они направились къ выходу, сопровождаемые взглядами всѣхъ посѣтителей, то Анна испытала такое чувство, какъ будто ее проводятъ сквозь строй.

На улицѣ Генкель вдругъ остановился и сказалъ:

-- Богъ мой!-- Какъ же мы теперь встрѣтимся со своими женами?

Д-ръ Лассенъ предложилъ прогуливаться взадъ и впередъ около кафе, чтобы не пропустить дамъ, но Генкель на это не согласился и объявилъ, что онъ лучше вернется въ ресторанъ и скажетъ оберъ-кельнеру, чтобы онъ послалъ дамъ въ кафе Бадэръ. Но на это не согласился Лассенъ. Пока они спорили о томъ, какъ поступить, дамы, о которыхъ шла рѣчь, вдругъ очутились передъ ними.

Генкель представилъ Аннѣ новопришедшихъ. Ихъ было четверо: молодой человѣкъ съ семитскимъ лицомъ, Симонъ Гейманъ и трое молодыхъ женщинъ. Самою красивою изъ нихъ была фанни Бинэ, подруга Генкеля. Ей было не болѣе 18 лѣтъ на видъ. Ея розовое дѣтское личико и невинные голубые глазки дѣлали ее очень привлекательной. Клара Лассенъ, со своими спокойными сѣрыми глазами и орлинымъ носомъ, являлась типомъ мужественной женщины. Спутница ихъ, польская студентка Софія Шиковская, съ блѣднымъ плоскимъ лицомъ, очень скромно одѣтая, была совершенно незамѣтнымъ существомъ. Она разговаривала съ Гейманомъ по-польски.

-- Знаете ли новость?-- воскликнулъ весело Генкель.-- Насъ выгнали изъ кафе!

-- Не можетъ быть!

-- Да, Вальтеръ началъ развивать свою теорію отношеній половъ и гигіены, и вотъ управляющій прислалъ намъ письмецо съ приглашеніемъ убираться вонъ.

-- Это похоже на тебя, замѣтила Клара Лассену. Тотъ сдѣлалъ гримасу.

-- Пожалуйста безъ семейныхъ сценъ, вмѣшался Гейманъ.-- Лучше пообсудимъ, куда намъ отправиться.

-- Вы уже поужинали?-- спросилъ Генкель Фанни и польку.

-- Мы? нѣтъ!

-- Ну, дѣти, идемъ!-- воскликнулъ онъ. Я хочу угостить васъ. Мы отпразднуемъ наслѣдство и канунъ свадьбы Лассена.

Все общество пришло въ самое веселое настроеніе. Генкель взялъ подъ руку Анну и Клару Лассенъ, а Гейманнъ Фанни и польку. Лассенъ, точно пятое колесо въ телѣгѣ, тащился то за первою, то за второю группой.

Они вошли въ ресторанъ около театра и Генкель попросилъ Кельнера дать имъ отдѣльный кабинетъ. Тотъ провелъ ихъ въ комфортабельно обставленный салонъ, откуда только что вышли двѣ дамы и два кавалера.

Когда Анна Кулемапъ вступила на мягкій красный коверъ, постланный на полу роскошно убранной комнаты и вдохнула въ себя воздухъ, пропитанный смѣшаннымъ ароматомъ дамскихъ духовъ, русскихъ папиросъ и тонкихъ блюдъ, то у нея явилось сознаніе, что то общество, среди котораго она находилась, совершенно не подходитъ къ такой обстановкѣ. Вышедшіе изъ салона посѣтители, ухода которыхъ она дожидалась со своими спутниками, были совсѣмъ другого рода люди. Одинъ былъ блестящій офицеръ, другой штатскій, въ безукоризненно сшитомъ сюртукѣ и цилиндрѣ, сверкавшемъ, какъ зеркало. Дамы были въ шелковыхъ платьяхъ; и когда они проходили мимо со своими кавалерами, то Анна слышала, какъ одна изъ нихъ сказала своему спутнику: "Какъ попали сюда эти смѣшные люди?" Кавалеръ ея разсмѣялся, и Анна почувствовала краску стыда на своемъ лицѣ. Да, въ сравненіи съ этими важными господами, ея спутники казались жалкими и смѣшными. Анна только теперь замѣтила, что Гейманъ былъ не бритъ и бѣлье у него было грязное, а пальто Генкеля, изъ кармановъ котораго торчали газеты и брошюры, потеряло отъ времени всякую форму. Да и дамы были одѣты, пожалуй, хуже простыхъ лавочницъ; у Фанни были даже башмаки разорваны.

Казалось, будто и другіе испытывали такое же гнетущее чувство своей бѣдности, которой раньше они какъ будто и не замѣчали, только когда Кельнеръ убралъ всѣ остатки роскошнаго ужина, холодильники съ шампанскимъ, вазы съ фруктами и т. п., прежнее веселое настроеніе снова вернулось къ нимъ.

Всѣ начали усаживаться. Генкель занялъ мѣсто посрединѣ на диванѣ; по правую сторону отъ него сѣла Анна, а по лѣвую -- Фанни. Гейманъ непремѣнно хотѣлъ сѣсть возлѣ Фанни, а около него помѣстилась польская студентка. Между Анной и д-ромъ Лассеномъ заняла мѣсто Клара.

Генкель велѣлъ подать ужинъ и заказалъ для дамъ сладкій портвейнъ, а для мужчинъ -- красное вино. Всѣ начали весело болтать другъ съ другомъ. Гейманъ и польская студентка продолжали бесѣду на своемъ родномъ языкѣ, а Генкель окончательно посвятилъ себя Аннѣ, на которую бросалъ влюбленные взгляды. Фанни и Лассенъ вмѣстѣ предавались воспоминаніямъ о своемъ студенчествѣ въ Цюрихѣ.

Гейманъ позвенѣлъ стаканомъ, давая этимъ знать, что хочетъ говорить.

-- Только не надо рѣчей!-- воскликнулъ Лассенъ.

Его жена дернула его за сюртукъ.

-- Пусть говоритъ. Не мѣшай!-- сказала она.

-- Дѣти мои,-- произнесъ высокопарнымъ тономъ Гейманъ.-- Сегодняшнее пиршество не должно пройти такъ просто, безъ всякаго обмѣна мыслей. Первый стаканъ долженъ быть поднятъ за нашего отъѣзжающаго друга и товарища Курта. Вмѣстѣ съ этимъ мы помянемъ съ благодарностью и его покойную тетку, оставившую ему наслѣдство, которое и дало намъ возможность пировать сегодня. Затѣмъ мы должны выпить за здоровье нашихъ друзей Вальтера и Клары, которые сегодня справляютъ, до нѣкоторой степени, канунъ своей свадьбы. Prosit!

Всѣ начали чокаться, и бесѣда еще болѣе оживилась. Фанни повернула свое розовое дѣтское личико къ Лассену и сказала:

-- Нѣтъ! знаете, что случилось?

-- Что?

-- Меня сегодня вызвали въ полицію.

-- Что же ты надѣлала?-- спросила Клара Лассенъ.

-- Не знаю.

-- Быть можетъ, ты опять завралась, читая рефератъ въ рабочемъ союзѣ?-- замѣтилъ Генкель.

-- Или же они обвиняютъ тебя въ свободномъ сожительствѣ,-- сказалъ Гейманъ.

-- Вотъ еще! Я просто думаю, что это дружеская полиція прислала сюда мои документы, и тутъ хотятъ лично познакомиться со мной.

-- Какая наглость!-- воскликнулъ Гейманъ.

-- Полиція въ Дрезденѣ подвергла ее измѣреніямъ по системѣ Бертильона, какъ это дѣлаютъ съ обыкновенными преступницами и сняла съ нее фотографію,-- объяснилъ Генкель Аннѣ.

-- Какъ это возможно?-- воскликнула Анна съ изумленіемъ.

-- Да, наша Фанни позволила себѣ дѣтскую выходку и вздумала объявить себя анархисткой во время преній въ собраніи.

Фанни гордо улыбнулась и, повернувшись къ Аннѣ Кулеманъ, сказала:

-- Полиція, въ своемъ невѣжествѣ, считаетъ, вѣдь, каждаго анархиста бомбометателемъ, и поэтому неудивительно, что я кажусь ей очень опасной.

Генкель расхохотался.

-- Хороша была бы наша Фанни, еслибъ ей пришлось бросать бомбу! Со своею близорукостью она, конечно, прежде всего нанесла бы вредъ самой себѣ. Эта исторія въ то время облетѣла всѣ газеты.

-- Да, замѣтилъ д-ръ Лассенъ, пропаганда дѣйствіемъ много повредила анархизму, хотя въ сущности она имѣетъ съ нимъ очень мало общаго. Вѣдь эта пропаганда не что иное, какъ та же казацкая грубость, только введенная въ систему.

Софія Шиковская, повидимому, не все поняла, и Гейманъ попольски объяснилъ ей, въ чемъ дѣло.

-- О! воскликнула она.-- Тактика, вѣдь, всегда опредѣляется непріятелемъ; отъ него зависитъ, будетъ ли она умѣренная, или революціонная.

Она разгорячилась и начала что-то съ жаромъ говорить по-польски Гейману, который нѣсколько разъ кивалъ ей головой въ знакъ согласія.

Генкель прервалъ ея рѣчь, обратившись къ Гейману съ вопросомъ:

-- Скажи, Симонъ, былъ ты сегодня у Зингера и въ редакціи "Vorwärts'а"?

-- Да, я былъ.

-- Ну такъ разскажи. Меня это очень интересуетъ.

-- Зингеръ принялъ меня въ своей частной конторѣ.

-- Должно быть, онъ роскошно живетъ, по-княжески?-- спросила Клара Лассенъ.

-- Нѣтъ, комнатка, въ которой онъ меня принялъ, была очень просто убрана. Онъ сказалъ, что я преувеличиваю его вліяніе, полагая, что онъ можетъ доставить мнѣ мѣсто редактора. Своимъ партійнымъ товарищамъ онъ можетъ давать только совѣты, отнюдь не предписанія, затѣмъ онъ обратилъ мое вниманіе на то, что за доклады и лекціи въ партійныхъ собраніяхъ и въ собраніяхъ рабочихъ союзовъ, полагается лишь незначительная плата. Онъ совѣтовалъ мнѣ заручиться чтеніемъ лекцій въ союзахъ, что лучше оплачивается.

-- Ну а въ редакціи "Vorwärts'а" какъ тебя приняли?

-- Прежде чѣмъ попасть туда, я повстрѣчался съ Геришемъ.

-- Кто это Геришъ?-- спросила Софія Шиковская.

-- Геришъ -- членъ комитета партіи. Когда онъ услыхалъ, что я хочу поселиться въ Берлинѣ въ качествѣ свободнаго писателя, то сдѣлалъ недовольную гримасу и сказалъ: "Всѣ устремляются въ Берлинъ, а въ провинціи не хватаетъ способныхъ товарищей. Вѣдь, чѣмъ больше ихъ сосредоточивается въ Берлинѣ, тѣмъ на меньшія частицы распадается работа въ газетѣ".

-- Онъ правъ, этотъ Геришъ!

-- Ну, а кого же ты встрѣтилъ въ редакціи?

-- Я говорилъ сначала съ Граднауэромъ. Разумѣется, товарищъ, сказалъ онъ мнѣ, я нуждаюсь въ способныхъ сотрудникахъ-журналистахъ для политическаго отдѣла газеты, и если у васъ окажутся удачныя мысли, и вы будете прилежны, то можете хорошо зарабатывать. Шрёдеръ также обѣщалъ принимать отъ меня замѣтки и сообщенія для мѣстнаго отдѣла. Но мнѣ хотѣлось имѣть что-нибудь постоянное, вродѣ отчетовъ о собраніяхъ, однако эти отдѣлы находятся уже въ твердыхъ рукахъ.

Д-ръ Лассенъ иронически засмѣялся:

-- Другими словами, васъ отправили назадъ съ пустыми руками. Что каждый редакторъ съ радостью возьметъ все, что можетъ пригодиться для его газеты -- это и такъ извѣстно. Вы могли бы смѣло избавить себя отъ этого визита.

-- Это слишкомъ сильно сказано, замѣтилъ Генкель.-- Отъ знакомаго сотрудника каждый редакторъ всегда возьметъ что-нибудь даже и въ сомнительныхъ случаяхъ.

Кельнеръ принесъ филе со спаржей, и пока всѣ раскладывали себѣ на тарелки, Генкель вышелъ, чтобы заказать шампанское. Когда онъ вернулся, то ему пришлось протискиваться на свое мѣсто между столомъ и Анной Кулеманъ, причемъ онъ нарочно прижался къ ней, что доставило ему большое удовольствіе. Онъ влюблялся все сильнѣе въ эту хорошенькую женщину и открыто ухаживалъ за нею. Когда кельнеръ принесъ шампанское и поставилъ высокіе бокалы на столъ, то всѣми овладѣло безудержное веселье. Особенно радовались дамы и съ наслажденіемъ уплетали всѣ принесенныя кушанья, дичь съ компотомъ и десертъ, состоящій изъ шоколаднаго мороженаго, миндаля и изюма. Затѣмъ всѣ, кромѣ Анны, закурили папироски.

Клара Лассенъ сообщала Аннѣ разныя подробности относительно предстоящей завтрашней церемоніи гражданскаго бракосочетанія.

-- Мой мужъ и я, конечно, не придаемъ значенія подобнымъ формальностямъ,-- говорила она Мы дѣлаемъ это только ради своихъ дѣтей. Въ будущемъ году они поступаютъ въ школу, и согласно нѣмецкому полицейскому шаблону ихъ будутъ опрашивать каждый годъ насчетъ того, какъ зовутъ ихъ отца и мать, какую религію они исповѣдуютъ и т. д.

-- Какъ возмутительна подобная нескромность!-- воскликнулъ Генкель.

-- Ну вотъ, мы и не хотимъ подвергать нашихъ дѣтей грубымъ выходкамъ отсталыхъ людей и поэтому рѣшили заключить формальный бракъ. Притомъ же это нужно и для положенія моего мужа.

-- Можно узнать, какое мѣсто онъ занимаетъ?

-- Онъ служитъ въ берлинскомъ магистратѣ.

Между Фанни и Софіей Шиковской вспыхнулъ споръ на почвѣ ревности. Софія находила, что Фанни заходила слишкомъ далеко въ своемъ кокетничаньи съ Гейманомъ и ведетъ себя неприлично.

Фанни надулась и забилась въ уголъ дивана.

-- Фанни,-- крикнулъ ей д-ръ Лассенъ.-- Скажи-ка намъ лучше, кто изъ партійныхъ дѣятелей заслуживаетъ, по твоему, предпочтенія женщинъ? Вѣдь ты кокетничала съ каждымъ изъ нихъ по очереди и скоро обойдешь весь кругъ.

Фянни засмѣялась наивнымъ дѣтскимъ смѣхомъ и сказала:

-- Я должна подумать.

-- То, что ты должна еще думать, прежде чѣмъ отвѣтить, обидно для меня,-- замѣтилъ ей шутливо Генкель.

-- Ну что вы пристаете къ Фанни со своею филистерскою моралью,-- сердито сказала Клара Лассенъ.-- Во всякомъ случаѣ ея поведеніе выдерживаетъ сравненіе съ вашимъ.

Генкель вмѣшался и возразилъ примиряющими, тономъ:

-- Никто не хочетъ обижать Фанни. Вѣдь и она можетъ поддразнивать насъ, если желаетъ.

-- Да,-- заявилъ д-ръ Лассенъ.-- Чтобы мы ни говорили, а всѣ мы пропитаны до мозга костей филистерскою моралью, и пройдетъ еще много времени, прежде чѣмъ мы вернемся къ античной естественности и простотѣ также и въ вопросахъ, касающихся отношенія половъ. Мнѣ тутъ невольно вспоминается одно мѣсто изъ Куртія Рудкуса, гдѣ разсказывается про среднеазіатскую властительницу, пославшую сказать Александру Великому, что она желала бы имѣть отъ него ребенка. Александръ былъ настолько любезенъ, что тотчасъ же отправился къ ней.

Генкель пришелъ въ восторгъ отъ словъ Лассена и, повернувшись къ Аннѣ, сказалъ: Это правильно! Такъ бы и я поступилъ. Право, товарищъ Кулеманъ, не стѣсняйтесь и говорите прямо, если такое желаніе когда-нибудь явится у васъ.

Но Анна не поддержала игриваго разговора и держалась серьезно.

-- Дѣти, -- крикнулъ Гейманъ, -- ведите себя прилично, иначе насъ и отсюда выгонятъ.

Кельнеръ внесъ еще двѣ бутылки шампанскаго и поставилъ на столъ, на которомъ господствовалъ теперь страшный безпорядокъ: всюду разсыпанъ былъ пепелъ; на скатерти виднѣлись пятна отъ соуса и стояли пустыя бутылки и стаканы съ недопитымъ виномъ.

-- Знаешь ли Куртъ,-- сказалъ Гейманъ, -- я бы на твоемъ мѣстѣ непремѣнно воспользовался наслѣдствомъ, чтобы получить докторскій дипломъ.

-- У меня нѣтъ усидчивости въ занятіяхъ.

-- Я бы отправился сначала въ Парижъ и тамъ, безъ помѣхи, принялся бы за изученіе всей соціалистической литературы. Въ тоже время я завелъ бы сношенія съ тамошними вождями партіи. Затѣмъ я пожилъ бы еще въ Лондонѣ, изучилъ бы тамъ положеніе рабочихъ и въ концѣ концовъ вернулся бы въ Берлинъ, чтобы продолжать свои занятія. Получивъ такое широкое образованіе, я бы, конечно, сталъ играть совсѣмъ иную роль въ движеніи.

-- Больше того положенія, которое я теперь занимаю, я не могу занимать. Депутатомъ рейхстага или главнымъ редакторомъ можно быть и не имѣя докторскаго титула.

-- Знаніе -- сила.

Д-ръ Лассенъ злобно расхохотался.

-- Знаніе -- это безсиліе,-- сказалъ онъ.-- Вотъ я имѣю докторскій титулъ, а получаю всего только 150 марокъ въ мѣсяцъ.

-- Это зависитъ только отъ васъ.

-- Пустяки. Многіе экономисты были бы довольны, если бы получали столько же. Сегодня въ "Извѣстіяхъ нѣмецкаго экономическаго союза" помѣщено слѣдующее объявленіе.-- Д-ръ Лассенъ вытащилъ изъ бокового кармана газету и прочелъ: "Докторъ философіи, имѣющій годъ практики въ торговой палатѣ и хорошія рекомендаціи, ищетъ къ 17 октября мѣсто въ торговой или сельскохозяйственной палатѣ., можетъ быть представителемъ фирмы".

-- Развѣ это объявленіе не означаетъ того, что спросъ на людей, получившихъ политико-экономическое образованіе, очень невеликъ, и они вынуждены предлагать себя тому, кто больше даетъ!-- воскликнулъ Лассенъ.

Гейманъ съ раздраженіемъ возражалъ ему: "Познакомились-бы вы съ русскими и польскими условіями, тогда вы почувствовали бы больше почтенія къ нѣмецкому образованію и къ нѣмецкимъ школамъ!" -- Все это ерунда! Если въ моей жизни существуетъ періодъ, о которомъ я вспоминаю съ отвращеніемъ и скукой, такъ это мои гимназическіе годы. Что пользы изъ того, что я изучалъ греческій и латинскій языкъ?

-- Но, вѣдь, вы изучали тамъ новые языки.

-- Разумѣется.-- Цѣлые шесть лѣтъ зубрилъ французскій языкъ, и въ результатѣ едва умѣю читать по-французски. О томъ, чтобы говорить по-французски, не можетъ быть и рѣчи. Развѣ нужно еще какое-нибудь другое, болѣе убѣдительное доказательство несостоятельности современнаго гимназическаго метода обученія? Если я возьму къ ребенку простую французскую бонну, то черезъ два года онъ непремѣнно научится болтать по-французски. Но, конечно, иностранцевъ нельзя приглашать въ наши школы, такъ какъ иначе нѣмецкіе учителя будутъ въ претензіи!

Генкель вышелъ, чтобы уплатить довольно изрядный счетъ, а въ это время д-ръ Лассенъ продолжалъ доказывать своимъ скрипучимъ голосомъ:

-- Единственная разумная и здоровая профессія -- это крестьянская профессія. Прежде думали, что крестьяне снабжаютъ городъ только продуктами своего хозяйства, хлѣбомъ, молокомъ и мясомъ. Это не правда. Крестьяне доставляютъ большимъ городамъ также я здоровыхъ людей, такъ какъ городское населеніе выродилось и стало безплоднымъ. Эртель былъ правъ, говоря: въ деревнѣ навозъ превращается въ жизнь, въ большихъ же городахъ жизнь превращается въ навозъ.

-- Это неправда!-- воскликнула Фанни, залѣзшая съ ногами на софу и курившая съ разсѣяннымъ видомъ папироску.-- Посмотрите на евреевъ, живущихъ тысячелѣтіями въ городахъ. На нихъ вы не замѣтите признаковъ вырожденія, и они не обнаруживаютъ безплодія расы.

-- Они растутъ и развиваются, какъ плѣсень, и чувствуютъ себя въ такой обстановкѣ также хорошо, какъ личинки въ разлагающемся трупѣ, возразилъ сердито Лассенъ. Замѣчаніе Фанни въ первую минуту смутило его, и онъ даже не нашелся, что отвѣтить ей. Это усилило его раздраженіе.

-- Вовсе нѣтъ, спокойно отвѣчала Фанни.-- Они успѣшно развиваются, потому что не предаются пьянству, и кромѣ того, они -- болѣе древнее культурное племя. Обострившаяся борьба за существованіе уже не дѣйствуетъ изнуряющимъ образомъ на ихъ міръ, закаленный тысячелѣтнею культурой, тогда какъ мы, позднѣйшія выскочки, подвергаемся вырожденію подъ вліяніемъ изнурительнаго труда.

Ея возраженія еще болѣе подзадорили Лассена, и онъ съ жаромъ заговорилъ о благородныхъ и неблагородныхъ расахъ, цитируя сочиненія Гобина и Аммона. Между тѣмъ остальное общество поднялось, чтобы уходить. Д-ръ Лассенъ былъ совершенно пьянъ, и его лишь съ трудомъ удалось угомонить. Выйдя на свѣжій воздухъ, онъ, казалось, охмѣлѣлъ еще больше и отъ времени до времени издавалъ какіе-то нечленораздѣльные звуки и рычаніе, что должно было означать, во его словамъ, бьющую черезъ край жизненную силу германской крестьянской расы.

-- Ты обратишь на насъ вниманіе полицейскихъ! сердилась Клара.

Кое-какъ добрались до квартиры, гдѣ Генкель. Гейманъ, Софія Шиковская и Фанни занимали вчетверомъ общую комнату. При видѣ этой студенческой богемы Анна Кулеманъ почувствовала себя неловко и объявила, что должна немедленно вернуться въ гостинницу. Генкель взялся проводить ее. Впрочемъ, и другіе были до такой степени утомлены, что только и мечтали объ отдыхѣ. Разставаясь, Клара упрашивала своихъ друзей, чтобы они непремѣнно пришли къ ней на свадебный обѣдъ, если уже не могутъ поспѣть къ бракосочетанію, которое назначено въ 9 утра.

Клара Лассенъ пошла домой съ мужемъ, который сдѣлался смиренъ, какъ ягненокъ. Генкель и Анна направились въ противоположную сторону, по Фридрихштрассе, къ гостинницѣ. Генкель вдругъ сдѣлался очень сдержаннымъ. Его смущала мысль, что онъ, быть можетъ, зашелъ слишкомъ далеко въ своемъ обращеніи съ молодою женщиной, такъ какъ онъ не зналъ, какъ она относится къ его любезностямъ и не считаетъ ли она его нахаломъ? Ему не хотѣлось, чтобы въ Дортмундѣ составили о немъ заранѣе невыгодное мнѣніе на основаніи его поведенія съ одною изъ тамошнихъ жительницъ и товарищей по партіи, поэтому онъ и напустилъ на себя серьезность.

-- Зачѣмъ вы поддерживаете сношенія съ д-ромъ Лассеномъ? спросила Анна.-- Вѣдь онъ не вашъ партійный товарищъ?

-- Онъ говоритъ, по крайней мѣрѣ, что вышелъ изъ партіи... Но онъ славный парень и притомъ мой другъ дѣтства. Когда такъ давно знаешь другъ друга, то не можешь расходиться изъ-за политическихъ взглядовъ.

Генкель началъ разсказывать про семью Лассена. Одна изъ его сестеръ,-- Шарлотта, вздумала сдѣлаться актрисой. Ея отецъ, зажиточный торговецъ пряностями, чуть не лишился чувствъ, когда узналъ объ этомъ. Но онъ вскорѣ умеръ, а у матери не хватило твердости помѣшать этому, и Шарлотта отправилась въ Вѣну, гдѣ она начала брать уроки драматическаго искусства, платя 20 марокъ за часъ, и заказала себѣ туалетовъ на 20,000 марокъ, разсчитавъ, что именно такой суммѣ равняется ея часть въ отцовскомъ наслѣдствѣ. Наконецъ ей удалось получить ангажементъ въ одномъ маленькомъ нѣмецкомъ столичномъ городкѣ.

-- Былъ у нея талантъ? спросила Анна.

-- О, да. Но ей не повезло. Во первыхъ, она была близорука, хотя съ этимъ недостаткомъ она кое-какъ справилась. Ея сценическая карьера, однако, потерпѣла крушеніе по совершенно особенной причинѣ. Ей пришлось покинуть сцену, потому что на нее порою нападалъ припадокъ смѣха, который она никакъ не могла остановить. Актеры это знали и пользовались этимъ, стараясь смѣшить ее. Однажды это случилось съ нею, когда она играла Офелію и лежала въ гробу. Одинъ изъ актеровъ, незамѣтно для публики, нарочно разсмѣшилъ ее. Она старалась удержаться, но не могла, и изъ гроба раздался смѣхъ мертвой Офеліи. Публика была ошеломлена, затѣмъ раздались свистки и крики. Занавѣсъ былъ опущенъ, и бѣдная Офелія тутъ же получила отставку. Такъ кончилась ея карьера актрисы.

-- Что-же она теперь дѣлаетъ?

-- Она изучала потомъ медицину, но и съ этимъ ушла недалеко. Она была ревностная соціалистка и поэтому отправилась въ Цюрихъ на международный соціалистическій конгрессъ, тамъ она повстрѣчалась съ однимъ русскимъ студентомъ, который давно добивался ея руки и сердца, но которому она уже нѣсколько разъ отказывала. Однако студентъ оказался очень настойчивымъ и снова заговорилъ съ нею о супружествѣ. На этотъ разъ, ради перемѣны; она сказала ему: да, и они отправились прямо въ Лондонъ, гдѣ и обвѣнчались, даже не увѣдомивъ объ этомъ своихъ родителей.

-- Какая профессія у ея мужа?

-- Онъ математикъ и служитъ въ страховомъ обществѣ.

Молодые люди дошли до Отеля, Анна остановилась въ нерѣшительности. Жажда любви и ласки овладѣла ею до такой степени, что даже глаза ея увлажились слезами. Но ея спутникъ не замѣчалъ ничего.

-- Такъ хорошо на свѣжемъ воздухѣ. Быть можетъ, мы еще пройдемся немного? предложилъ онъ.

Анна согласилась. Дорогой онъ продолжалъ разсказывать:

-- Мы съ Лассеномъ познакомились самымъ обыкновеннымъ образомъ. Я былъ ученикомъ въ одной мекленбургской школѣ и уже тогда былъ убѣжденнымъ соціалъ-демократомъ, подписался на "Vorwärts", читалъ соціалистическія брошюры и раздавалъ ихъ своимъ товарищамъ съ цѣлью агитаціи. Это стало извѣстно. Съ директоромъ школы чуть не сдѣлался ударъ, и меня тотчасъ же выгнали, какъ послѣдняго преступника. Мои родственники помѣстили меня въ исправительное заведеніе. Но я убѣжалъ оттуда, и комитетъ партіи, тронутый моею юношескою восторженностью, помѣстилъ меня ученикомъ въ книжный магазинъ Лейпцигской народной газеты. Тамъ я провелъ лучшіе годы своей жизни. Какъ голодный, набросился я на чтеніе и съ жадностью читалъ всѣ партійныя изданія, въ своей каморкѣ, куда являлся вечеромъ, усталый послѣ дневной работы, что не мѣшало мнѣ засиживаться до поздней ночи за книгой. Конечно, я завелъ много знакомствъ въ нашемъ книжномъ магазинѣ, и самымъ интереснымъ для меня было знакомство со студентомъ Лассеномъ. Онъ покупалъ у насъ много книгъ, хотя самъ былъ очень бѣденъ. Онъ принадлежалъ къ самымъ радикальнымъ и самымъ яростнымъ изъ всѣхъ нашихъ партійныхъ товарищей, и вначалѣ я принималъ его за русскаго студента. По вечерамъ, подъ вліяніемъ своего пролетарскаго увлеченія, онъ ходилъ всегда безъ воротничковъ и посѣщалъ только самые простые рабочіе кабачки. Цѣлыми мѣсяцами онъ питался жаренымъ картофелемъ, который приготовлялъ для себя самъ, да пирожками и шоколадомъ.

-- Шоколадъ и пирожки -- не дешевое кушанье.

-- Вѣрно, но онъ не умѣлъ хозяйничать и, отказывая себѣ въ самомъ необходимомъ, онъ иногда тратилъ десять или двадцать марокъ на какую-нибудь ерунду. Женщинъ онъ избѣгалъ, но намъ все таки удалось женить его. Въ нашемъ кругу вращалась одна студентка, бѣлокурая Клара, и мы рѣшили свести ее съ Лассеномъ, это была удачная выдумка. Я устроилъ въ своей лавочкѣ чаепитіе и пригласилъ бѣлокурую Клару и Вальтера. Мы ихъ посадили рядомъ и заставили его проводить ее домой. Дорогой они подружились и вскорѣ послѣ того поселились вмѣстѣ. Теперь у нихъ двое дѣтей... О, онъ очень гордится этимъ... Все хорошо, что хорошо кончается; завтра они сочетаются законнымъ бракомъ. Она собирается изучить ремесло дантиста, чтобы прирабатывать денегъ для семьи...

Анна остановилась, словно въ нерѣшительности.

-- Вы устали и хотите вернуться въ отель? Неправда-ли? спросилъ ее Генкель.

Она дѣйствительно чувствовала себя очень усталой и нависла на его рукѣ. Генкель всю дорогу думалъ о томъ, какъ бы дать понять молодой женщинѣ, что онъ желалъ бы, чтобы она пригласила его въ свою комнату. Нѣсколько разъ онъ пытался попросить ее объ этомъ, но какая-то непривычная робость мѣшала ему, и рѣшительныя слова не сходили у него съ языка. Они долго простояли у подъѣзда, пока заспанный слуга отеля отворилъ имъ двери. Анна посмотрѣла на Генкеля дружескимъ и ободряющимъ взглядомъ, но онъ все таки не рѣшался высказать то, что у него было на душѣ, и съ преувеличенною вѣжливостью снялъ шляпу, раскланиваясь съ нею.

Молодая женщина крикнула ему вслѣдъ:

--И такъ до свиданія, завтра утромъ у д-ра Лассена.

^--До свиданія! отвѣчалъ онъ и пошелъ по тротуару домой.

Глубоко вздыхая, Анна вошла въ занимаемый ею номеръ, въ сопровожденіи заспаннаго коридорнаго слуги, который свѣтилъ ей. Она совсѣмъ иначе представляла себѣ окончаніе этого вечера.

II.

На слѣдующій день утромъ, еще въ полуснѣ, фрау Кулеманъ услышала, какъ часы пробили девять. Испуганно вскочила она на постели. Въ девять часовъ она хотѣла быть въ городской управѣ, чтобы присутствовать при заключеніи брачнаго контракта. Въ томъ, что она проспала было что-то фатальное, такъ какъ она принадлежала къ тѣмъ людямъ, которые всегда держали данное слово. Она быстро поднялась и начала одѣваться, но, опьяненная желаніемъ любви она двигалась механически, какъ во снѣ.

Въ цвѣточномъ магазинѣ она купила букетъ цвѣтовъ, и сѣвъ на городскую желѣзную дорогу, доѣхала до вокзала Тиргартена. Тамъ она вышла, и, изучивъ предварительно по вывѣшеннымъ планамъ дорогу къ квартирѣ Лассена, счастливо добралась до нея. На ея звонокъ ей отворила дверь сама Клара Лассенъ. Обѣ женщины поцѣловались. Клара поставила букетъ на столъ. На лицѣ ея виднѣлись слѣды слезъ, и она не отрицала, что плакала сегодня утромъ. Сегодня былъ день ея свадьбы, и никто не вспомнилъ ее. Гдѣ былъ ея мужъ? Онъ ушелъ по дѣламъ, а дѣти были у жены дворника, такъ какъ сегодня они могли только помѣшать ей.

Анна сѣла на диванъ, а Клара принесла изъ кухни цѣлую гору пирожныхъ, которые она разложила на три тарелки. Затѣмъ она заварила кофе и накрыла на столъ, приготовивъ все къ принятію гостей.

Во время этихъ хозяйственныхъ хлопотъ, она изливала свою душу новой знакомой. Все сегодня шло у нихъ Богъ знаетъ какъ. Они чуть не проспали. Къ счастью Вальтеру удалось нанять извозчика. Потомъ имъ не доставало одного свидѣтеля. Чтобы не затруднять своихъ знакомыхъ, они наняли свидѣтелей за деньги: дворника и зеленщика, которые жили въ этомъ же домѣ, но какъ, нарочно, зеленщика вызвали сегодня въ полицію, и у нихъ остался только одинъ свидѣтель. Анна не можетъ себѣ и представить, какъ они боялись. Уже въ послѣдній моментъ они наняли за три марки судомойку, которая мыла коридоръ въ городской управѣ. Великолѣпная свадьба! Съ одной стороны новобрачныхъ въ качествѣ свидѣтеля -- дворникъ, отъ отораго несло водкой, а съ другой -- грязная старая судомойка съ засученными рукавами и голыми руками! А Вальтеръ! Онъ чуть не устроилъ скандала, благодаря своей разсѣянности. Когда чиновникъ спросилъ его, хочетъ ли онъ жениться на незамужней Кларѣ, онъ ничего не отвѣтилъ.

-- Не можетъ быть!-- воскликнула фрау Кулеманъ.

-- Богъ знаетъ, о чемъ онъ мечталъ въ эту минутку! Я его толкаю локтемъ въ бока, а онъ спрашиваетъ меня:-- "Что случилось?" -- Я ему говорю:-- "Такъ скажи же да!" Тогда онъ поспѣшно закричалъ: "да, да, да!" Чиновникъ удивленно посмотрѣлъ на него.

Анна засмѣялась.

-- Мнѣ совсѣмъ было не до смѣха,-- продолжала Клара. А когда я вернулась домой и никого не нашла здѣсь, то стала плакать.

Позвонили, Клара пошла отворять. То былъ почтальонъ съ письмомъ отъ родныхъ Клары. Къ письму былъ приложенъ ключъ отъ дорожной корзины, которая должна была придти по почтѣ сегодня же.

-- Кто ваши родители?-- спросила Анна.

-- Мой отецъ былъ сборщикомъ денегъ за проѣздъ по шоссе. Теперь онъ въ отставкѣ,-- отвѣтила Клара.

Опять раздался звонокъ. Клара пришла уже въ лучшее настроеніе и весело побѣжала отворять дверь. Тамъ стоялъ ломовой извозчикъ.

-- Зъѣсь живетъ докторъ Лассенъ?

-- Да.

-- Я привезъ ему нѣсколько пакетовъ.

Онъ поставилъ четыре сахарныя головы въ кухнѣ и стуча своими тяжелыми сапогами отправился за другими пакетами. Вскорѣ онъ снова показался на лѣстницѣ съ мѣшкомъ кофе и рису, пятьюдесятью литрами керосина и еще другими свертками.

-- Что мы будемъ дѣлать со всѣмъ этимъ?-- сказала Клара и испуганно посмотрѣла на эту выставку колоніальныхъ товаровъ, совершенно заполнившихъ ея маленькую кухню.

-- Я знаю только, что все это было заказано, и за все заплачено,-- сказалъ извозчикъ, протягивая расписку.

Клара дала ему на чай, и онъ ушелъ, оставивъ на память о себѣ тяжелый запахъ пота.

Пока Анна и Клара разсуждали о томъ, отъ кого можетъ быть этотъ объемистый подарокъ, снова позвонили. На этотъ разъ это были Гейманнъ, Фанни и Софья. Обѣ дѣвушки принесли по букету. Всѣ поцѣловали Клару. Теперь въ маленькой квартиркѣ закипѣла жизнь.

Всѣ усѣлись за столъ. Клара принесла кофейникъ и разлила кофе. Вскорѣ пришелъ и докторъ Лассенъ, а слѣдомъ за нимъ почтальонъ, принесшій корзину.

Клара пришла въ прекрасное настроеніе. На глазахъ у всѣхъ она бросилась на шею къ своему мужу и поцѣловала его. Но нужно было дать на чай почтальону.

-- Милый,-- обратилась она къ мужу,--дай ему денегъ.

Докторъ Лассенъ испуганно посмотрѣлъ на нее.

-- Дай лучше ты, Клара?

Клара кокетливо улыбнулась.

-- У меня нѣтъ больше ни одного пфеннига. Я все истратила. Пирожное, кофе и сливки стоили дороже, чѣмъ я думала.

Докторъ Лассенъ сдѣлалъ гримасу:

-- Я тоже все истратилъ, милая Клара.

Клара онѣмѣла отъ неожиданности и подступающаго гнѣва:

-- Ты все истратилъ? Всю тысячу марокъ?

Докторъ Лассенъ тоже разсердился.

-- Богъ мой, мы же не можемъ заставлять здѣсь ждать этого человѣка. Симонъ, нѣтъ ли у тебя немного денегъ?

Симонъ покачалъ отрицательно головой. У Фанни и Софьи тоже ничего не было. Весь свой наличный капиталъ онѣ истратили на поѣздку сюда и на букеты. Такое всеобщее банкротство показалось Фанни очень смѣшнымъ, и она смѣялась до слезъ. И только Анна Кулеманъ выручила Клару, сунувъ ей въ руку двѣ монеты по пятидесяти пфенниговъ. Получивъ одну изъ этихъ монетъ, почтальонъ удалился съ насмѣшливой улыбкой. Когда онъ ушелъ, Клара набросилась на своего мужа, желая знать, куда онъ истратилъ тысячу марокъ.

Докторъ Лассенъ казался очень огорченнымъ. Вѣдь это со всякимъ можетъ случиться! Онъ израсходовалъ всѣ деньги!..

-- Ты, должно быть, далъ деньги какой-нибудь женщинѣ?-- крикнула Клара сдавленнымъ отъ слезъ голосомъ.

Докторъ Лассенъ сталъ считать, куда онъ истратилъ деньги, и дѣло выяснилось очень просто. Прежде всего, онъ заплатилъ за цѣлый годъ впередъ за квартиру. Онъ могъ показать и расписку. Затѣмъ онъ сдѣлалъ разныя хозяйственныя закупки: кофе, рисъ, керосинъ, а остальныя деньги онъ заплатилъ въ мебельный магазинъ, гдѣ остался теперь только небольшой должокъ.

Клара всплеснула руками:

-- Кто же платитъ за годъ впередъ за квартиру! Если теперь сгоритъ домъ, то деньги пропали!

-- Почему же непремѣнно этотъ домъ долженъ сгорѣть?

-- А гдѣ же кофе и рисъ, которые ты купилъ?

-- Ихъ должны были прислать!

Тогда Кларѣ стало все ясно. Она отворила дверь на кухню и, указывая на гору колоніальныхъ товаровъ, спросила:

-- Вотъ это?

Докторъ Лассенъ отвѣчалъ, что, по всей вѣроятности, это и есть купленный имъ товаръ.

Клара была въ отчаяніи. Что же она будетъ дѣлать съ такимъ количествомъ кофе, сахара, риса и керосина? Здѣсь было всего, по крайней мѣрѣ, на цѣлый годъ! Все это испортится, или будетъ истреблено крысами, и, кромѣ того, у нея нѣтъ мѣста, куда положить всю эту провизію.

Докторъ Лассенъ былъ возмущенъ ея словами. Пускай всѣ видятъ отношеніе Клары къ нему! Вмѣсто того, чтобы поблагодарить его, она его ругаетъ. Онъ прекрасно знаетъ, зачѣмъ онъ всѣ припасы купилъ оптомъ. Вѣдѣ такъ можно купить все гораздо дешевле. Онъ знаетъ это хорошо, такъ какъ его отецъ былъ купцомъ.

-- Но что же мы теперь будемъ дѣлать? Вѣдь у насъ нѣтъ ни одного пфеннига? жаловалась Клара.

-- Поговори съ Генкелемъ, можетъ быть, онъ поможетъ намъ. Я не разъ выручалъ его изъ нужды.

Но Клара отклонила это предложеніе, и ее поддержали ея друзья, такъ какъ каждый изъ нихъ втайнѣ самъ разсчитывалъ обратиться впослѣдствіи съ такою же просьбой къ богатому наслѣднику.

Фанни иронически предложила Лассенамъ заложить только что присланную корзину съ приданымъ.

-- Фу, какъ тебѣ не стыдно!-- воскликнула Клара, но вскорѣ и ей понравилась эта мысль.

Открыли корзину: она до верху была заполнена всякимъ бѣльемъ: нижнимъ, постельнымъ и столовымъ, кромѣ того, въ ней находились еще и два платья. Подумавъ о своихъ родителяхъ, которые, несмотря на бѣдность, рѣшились на такой расходъ, Клара проронила нѣсколько слезъ.

Гейманъ взялъ на себя трудъ заложить вещи. Онъ привелъ посыльнаго, который и унесъ корзину. Докторъ Лассенъ согласился на это лишь съ тѣмъ условіемъ, что вырученныя деньги будутъ истрачены на угощеніе по случаю заключенія гражданскаго брака. Никто не противорѣчилъ ему.

Какъ только Гейманъ и посыльный ушли, появился Генкель. Въ качествѣ свадебнаго подарка онъ преподнесъ Кларѣ двѣ книжки сберегательной кассы съ вкладами по 100 марокъ, на имя обоихъ дѣтей Лассена. Эта щедрость очень тронула Клару, и она поцѣловала Генкеля. Генкель торопился такъ, какъ до отхода поѣзда, по его словамъ, оставался часъ

-- Мы поѣдемъ, вѣдь, вмѣстѣ, товарищъ Кулеманъ?-- спросилъ онъ Анну.

Анна была готова. Счетъ въ отелѣ она уже уплатила и принесла съ собой свою дорожную сумку. Менѣе, чѣмъ въ десять минутъ, вся компанія была уже на дорогѣ къ вокзалу.

Для Геймана была оставлена на дверяхъ записка, что друзья ждутъ его въ отелѣ "Терминусъ". Фанни и Софья тотчасъ же заказали кельнеру самое дорогое блюдо: страсбургскій паштетъ. Денегъ у нихъ не было, но вѣдь кто-нибудь изъ мужчинъ заплатитъ, если не Генкель, то Гейманъ? И остальные выбрали себѣ также дорогія, плотныя кушанья. Со вчерашняго дня всѣ считали себя богачами, несмотря на дырявыя подошвы, бѣлье и платье. Завтра, молъ, опять положимъ зубы на полку, а сегодня, вѣдь, можно пожить полной жизнью! И они веселились съ безпечностью молодости, не думая о завтрашнемъ днѣ.

-- У васъ есть обратный билетъ?-- спросилъ Генкель Анну Кулеманъ.

-- Нѣтъ,-- отвѣтила она:-- я вѣдь ѣзжу въ четвертомъ классѣ.

Генкель сказалъ ей, что возьметъ билеты, и направился къ вокзалу, расположенному напротивъ.

Фанни поднялась, чтобы догнать Генкеля. Она хотѣла попросить у него еще немного денегъ, но передумала и въ нерѣшительности опять опустилась на свое мѣсто. Впрочемъ, она вѣдь могла написать ему въ Дортмундъ!

Какъ глупо, что онъ не ночевалъ сегодня дома!.. Когда Генкель вернулся, онъ даже не присѣлъ и прямо простился со своими друзьями. Фанни онъ дружески поцѣловалъ.

Сильно билось у Анны сердце, когда она поднималась по лѣстницѣ на платформу вокзала. Въ ней зарождалось предчувствіе новой жизни, куда она должна будетъ скоро погрузиться.

-- Позвольте вернуть вамъ деньги за билетъ -- сказала она Генкелю:-- Вы взяли вѣдь билеты четвертаго класса?

Генкель отрицательно покачалъ головой.

-- Послѣ, какъ-нибудь, мы разсчитаемся. Я взялъ билеты другого класса. Разницу я беру на свой счетъ.

Анна не повѣрила своимъ ушамъ, когда на вопросъ кондуктора Генкель отвѣтилъ:

-- Первый классъ,-- въ Дортмундъ.

Кондукторъ предупредительно открылъ дверь купе перваго класса. При этомъ онъ подумалъ:-- "Вѣкъ живи, вѣкъ учись! Если бы этотъ господинъ поѣхалъ въ четвертомъ классѣ, то я, конечно, не такъ бы удивился!"

Войдя въ купе, Генкель сунулъ въ руку кондуктора двѣ марки и шопотомъ сказалъ:-- Послѣдите за тѣмъ, чтобы мы оставались одни.

-- Хорошо, господинъ!

Анна была возмущена такой расточительностью, но ея спутникъ успокоилъ ее, сказавъ, что здѣсь не можетъ быть и рѣчи о расточительности, такъ какъ эти деньги идутъ въ счетъ государственнаго дохода, и что тратить ихъ на это во всякомъ случаѣ лучше, чѣмъ пропивать, т. е. поддерживать производство алкогольныхъ ядовъ.

-- Вы, навѣрное, абстинентъ?

-- Нѣтъ, раньше я былъ нѣкоторое время членомъ общества трезвости. Но я частенько измѣнялъ обѣту воздержанія, почему мнѣ, согласно уставу, и пришлось выйти изъ общеста. Потомъ я опять вступилъ въ это общество, это стоитъ каждый разъ пять марокъ. Но подъ конецъ мнѣ стало неловко, и я пересталъ ходатайствовать о принятіи меня вновь въ члены.

Анна засмѣялась; а Генкель продолжалъ разсказывать:

-- Теперь мое отношеніе къ алкогольному вопросу слѣдующее: я позналъ, что я, какъ и большинство другихъ, не доросъ до полнѣйшаго воздержанія отъ алкоголя. Поэтому я и придерживаюсь того мнѣнія, что государство должно монополизировать производство спиртныхъ напитковъ и постепенно его уничтожить.

Анна ничего не отвѣтила. Ея вниманіе было отвлечено изящной внутренней отдѣлкой вагона. Она въ первый разъ ѣхала въ первомъ классѣ.

-- Но прошу васъ, въ Дортмундѣ не разсказывать того, что вы отъ меня только что слышали. Тамъ это можетъ быть не такъ понято,-- замѣтилъ Генкель.

Раздался свистокъ. Анна облегченно вздохнула. Поѣздъ тронулся. Въ это время быстро открылась дверь въ купэ и взошелъ изящно одѣтый господинъ. Носильщикъ быстро бросилъ въ купэ нѣсколько чемодановъ и захлопнулъ дверь. Поѣздъ двигался уже съ значительной скоростью.

Анна сдѣлала сердитое лицо, но это не помогло. Пришлось смириться съ непріятностью ѣхать въ чужомъ обществѣ, да еще неизвѣстно сколько времени; можетъ быть даже до самего Дортмунда!

Жертва въ видѣ уплаты за дорогой проѣздъ очевидно пропала даромъ.

Незнакомецъ расположился поудобнѣе въ противоположномъ углу.

Такъ какъ было прохладно, то Генкель разложилъ свой пледъ и покрылъ имъ колѣни Анны и свои. Подъ пледомъ, незамѣтно для любопытныхъ глазъ, онъ положилъ руку ей на колѣни. Лица у нихъ сохраняли маску равнодушія, между тѣмъ какъ сердца неудержимо бились.

Незнакомецъ ничего не замѣчалъ. Онъ попросилъ разрѣшенія закурить папиросу, противъ чего его спутники не протестовали.

Имъ это было все равно. Они не обратили бы вниманіе даже въ томъ случаѣ, если бы онъ вздумалъ встать на голову!

Этотъ господинъ, казалось, плотно позавтракалъ и много при этомъ выпилъ; лицо его было красно, и онъ обнаруживалъ болтливость, которая не уменьшалась, несмотря на односложные отвѣты Генкеля.

Сначала онъ заговорилъ о погодѣ. Потомъ при дальнѣйшемъ разговорѣ выяснилось, что онъ фабрикантъ папиросъ изъ Дрездена. Онъ возмущался американскимъ трестомъ папиросныхъ фабрикъ, стремящимся закабалить всю нѣмецкую промышленность. Это позоръ, что Германія не бойкотируетъ изъ національной гордости американскія папиросы! Но въ сущности и на нѣмецкихъ фабрикантовъ нельзя положиться! Тѣ, которые всего громче ругаютъ американцевъ, втайнѣ предлагаютъ тресту свои фабрики.

-- Однако, несмотря на это, фабриканты папиросъ получаютъ все же отличные барыши,-- замѣтилъ Генкель.

Фабрикантъ не возражалъ, но продолжалъ жаловаться, что заботы лежатъ у него, какъ камень на сердцѣ. Хотя въ Германіи съ каждымъ днемъ и выкуриваютъ все большія и большія количества папиросъ, которыя теперь стали уже предметомъ моды, но вкусы публики баснословно капризны. Напримѣръ, теперь вдругъ сдѣлалось модой курить только иностранныя папиросы.

-- Русскія папиросы, откровенно говоря, нравятся мнѣ больше нѣмецкихъ,-- сказалъ Генкель.

-- Насъ, фабрикантовъ, не тревожатъ вкусы отдѣльныхъ лицъ. Намъ приходится считаться только съ массами, а тутъ играетъ большую роль привычка. Когда вы были еще ребенкомъ и въ первый разъ пили въ ресторанѣ чашку кофе или стаканъ пива, то, навѣрное, вамъ очень не понравились эти напитки. Но изъ чувства подражанія вы продолжаете пить ихъ, потомъ организмъ привыкаетъ къ нимъ, и они начинаютъ нравиться. Точно также и съ разными сортами папиросъ, русскими, англійскими и нѣмецкими. Если вы случайно, или же безсознательно подражая, нѣкоторое время курили русскія папиросы, то вы привыкаете къ этому роду наркотика, и только поэтому вы предпочитаете теперь курить русскія папиросы. Въ сущности, что можно назвать хорошимъ или плохимъ?

Фабрикантъ еще долго болталъ то о томъ, то о другомъ изъ своей области. Казалось, будто онъ разговариваетъ самъ съ собой, чтобы выяснить себѣ свои собственные взгляды. Потомъ онъ умолкъ и заснулъ.

Поѣздъ подошелъ къ какой-то станціи; фабрикантъ быстро собралъ свои вещи, вѣжливо попрощался и вышелъ. Тотчасъ же поѣздъ опять тронулся. Все это произошло такъ быстро, что Генкель не могъ даже узнать названія станціи.

Наконецъ одни!..

Генкель посадилъ свою спутницу къ себѣ на колѣни, и уста ихъ слились въ страстномъ поцѣлуѣ.

Анну покинула обычная женская робость, тогда какъ Генкель, изъ чувства ему самому непонятной застѣнчивости становился все сдержаннѣе съ нею и старался сохранить самообладаніе. Но оно скоро оставило его. Однако онъ еще настолько владѣлъ собой, что задернулъ занавѣски и справился въ расписаніи, скоро ли будетъ остановка...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Анна испытывала какое-то странное облегченіе она: какъ будто пробудилась отъ какого-то мучительнаго бреда.

Ласково погладивъ Генкеля по головѣ, она спросила:

-- Почему ты не остался вчера вечеромъ у меня въ отелѣ?

-- Я не зналъ, хотѣла ли ты, чтобъ я остался.

-- А я все время, пока мы сидѣли въ кафе думала: "какъ онъ глупъ!"

Оба не могли удержаться отъ смѣха. Потомъ они сговорились выдавать себя въ Дортмундѣ за родныхъ, чтобы чаще встрѣчаться. Генкель отдернулъ занавѣски, и тогда, прислонившись другъ къ другу, они оба погрузились въ глубокій сонъ.

За нѣсколько станцій до Дортмунда они перешли изъ своего купэ въ вагонъ третьяго класса.

Въ душѣ Анны внезапно проснулось чувство боязни, что если мужъ узнаетъ о случившемся? Развода она не боялась: она такъ хорошо зарабатывала сама, даже больше, чѣмъ ея мужъ. Но ее испугала мысль, что ревность можетъ пробудить въ ея мужѣ всѣ его злыя страсти. Въ его взглядѣ она зачастую видѣла какое-то таинственное выраженіе, которое смущало ее и заставляло бояться и дрожать...

"Современный Міръ", NoNo 7--8, 1907

Оставить комментарий Лебиус Рудольф (перевод: Эмилия Пименова) (yes@lib.ru) Год: 1907 Обновлено: 30/12/2022. 86k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Перевод Эмилии Пименовой. Текст издания: журнал "Современный Міръ", NoNo 7-8, 1907.

Лебиус Рудольф На распутье

На распутьи. Рудольфа Лебіуса.

Лебиус Рудольф
На распутье

На распутьи.
Рудольфа Лебіуса.