Ла-Порт Жозеф
Всемирный путешествователь, или Познание Стараго и Новаго света... Том девятый

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Le voyageur françois, ou la connoissance de l`ancien et du nouveau monde.
    Перевод Якова Булгакова.
    100.--102. Луизіана.
    103--109. Мексика.
    110. Калифорнія.

   

ВСЕМИРНЫЙ
ПУТЕШЕСТВОВАТЕЛЬ,
или
ПОЗНАНІЕ
СТАРАГО и НОВАГО СВѢТА,
то есть:

ОПИСАНІЕ
всѣхъ по сіе время извѣстныхъ земель въ четырехъ частяхъ свѣта,
содержащее:
каждыя страны краткую исторію, положеніе, города, рѣки, горы, правленіе, законы, военную силу, доходы вѣру, ея жителей, нравы, обычаи, обряды, науки, художествы, рукодѣлія, торговлю, одежду, обхожденіе, народныя увеселенія, доможитіе, произрастенія, отмѣнныхъ животныхъ, звѣрей, птицъ, и рыбъ, древности, знатныя зданіи, всякія особливости примѣчанія достойныя, и пр.

изданное
Господиномъ Аббатомъ де да Портъ,

и
на Россійскій языкъ
переведенное съ Французскаго.

ТОМЪ ДЕВЯТЫЙ.

Изданіе третіе.

Въ Санктпетербургъ.

Съ дозволенія Ценсуры печатано въ типографіи Шнора, иждивеніемъ Ивана Глазунова,
1802 года.

   

ОГЛАВЛЕНІЕ

Писемъ содержащихся въ семъ Девятомъ Томѣ.

   100. Луизіана.
   101. Продолженіе Луизіаны.
   102. Конецъ Луизіаны.
   103. Мексика.
   104. Продолженіе Мексики.
   105. Продолженіе Мексики.
   106. Продолженіе Мексики.
   107. Продолженіе Мексики.
   108. Продолженіе Мексики.
   109. Конецъ Мексики.
   110. Калифорнія.
   

ВСЕМІРНЫЙ ПУТЕШЕСТВОВАТЕЛЬ.

ПИСЬМО C.

Луизіана.

   По многихъ безпокойствахъ, коихъ подробности не имѣли ничего примѣчательнаго, прибылъ я наконецъ, Государыня моя, въ столицу Луизіаны: оная основана, какъ вамъ извѣстно, весьма недавно. Французы не помышляли дѣлать открытій въ семъ краю, когда привлечены были въ оный войною съ дикими. Одинъ миссіонеръ попался въ плѣнъ и приведенъ къ Иллинойцамъ, коимъ учинился онъ полезенъ своимъ, хотя и небольшимъ знаніемъ въ лѣкарской наукѣ, и былъ слѣдовательно хорошо отъ нихъ принятъ. Онъ прошелъ ихъ селенія, держася немалое время теченія славной рѣки, учинившейся послѣ того столь извѣстною во Франціи подъ именемъ Миссиссипи. Изъ ласкательства назвали ее сперва Колбертовъ, по томъ изъ набожества переименовали св. Лудовикомъ; но наконецъ первое имя превозмогло. Миссіонеръ возвратясь въ Квебекъ, насказалъ столь много хорошаго о землѣ, гдѣ былъ, что Кавалеръ де ла Саллъ отправился туда съ войскомъ, вошелъ къ Иллинойцамъ, взялъ во владѣніе землю найма Лудовика XIV, назвалъ ее Луизіаною въ честь сему Государю, и построилъ тамъ крѣпостцу. Испанцы въ подобномъ бы случаѣ соорудили церковь, а Агличане завели бы трактиръ.
   Войны, которыми обременена была Франція, и государственныя дѣла, занимая все вниманіе министерства, не позволяли ему помышлять о семъ новомъ приобрѣтеніи. За наилучшее признано тогда. уступишь его какому ннесть богатому частному человѣку, которой бы находя свою прибыль о немъ пещися, умножилъ выгоды государства, трудясь о собственной пользѣ. Въ слѣдствіе чего Луизіана отдана г. Крозату, и перешла по томъ въ руки Индейской компаніи. Новый Орлеанъ названный изъ похлѣбства къ тогдашнему правителю королевства учинился ея столицею.
   Компанія, полагая великую надежду на сію страну, упражнялась въ ея населеніи. Она отправила туда цѣлой корабль дѣвокъ, перехватанныхъ насильно, судя, что безъ оныхъ не можно завести никакаго селенія. Сколь скоро высадили ихъ на берегъ, то всѣхъ заперли въ одинъ домъ и приставили къ нему часоваго. Позволено было ходить днемъ въ сей домъ и выбирать изъ нихъ себѣ жену; но едва ночь наступала, входъ былъ всякому запрещенъ. Сіи дѣвки недолго прождали мужей; но перваго привоза недовольно было для чкла желающихъ жениться; ибо послѣдняя дѣвка причинила важную ссору между молодыми людьми, и довела ихъ до драки, хотя впрочемъ больше походила на гранодера, нежели на Елену.
   Второй привозъ сего товара прибылъ въ слѣдующій годъ; но ярость женитьбы такъ простыла, что мало нашлося охотниковъ. Наконецъ присланъ третій, и сей былъ отличнѣе первыхъ. Называли ихъ ларечными дѣвками потому, что при отъѣздѣ изъ Франціи каждая по милости компаніи получила ларчикъ съ. платьемъ и бѣльемъ. Впрочемъ предводительствовали ими монахини; по чему недолго они тосковали по мужьяхъ, хотя также всѣ были взяты неволею, кромѣ одной, которую потому и прозвали дѣвицею доброй воли. Число всѣхъ сихъ вывозовъ простиралось до осьми сотъ дѣвокъ. Одни поселились въ столицѣ; другія составили селенія у Начезовъ, гдѣ за двадцать лѣтъ до того было намѣреніе основать столицу подъ именемъ Розаліи въ честь жены г. Поншартреня.
   Новой Орлеанъ, городъ столь славной въ исторіи правительства, первой построенной на берегу наивеличайшей рѣки въ свѣтѣ, столица земли пространнѣйшей, нежели вся Франція, едва имѣетъ двѣсти домовъ каменныхъ и деревянныхъ: онъ лежитъ на восточномъ берету рѣки Миссиссипи, и по плану сочиненному улицы должны въ немъ быть прямыя; но по сіе время видны тамъ только разсѣянныя хижины, обитаемыя Французами, черными и нѣсколькими дикими невольниками, кои всѣ вмѣстѣ не составляютъ тысячи двухъ сотъ человѣкъ.
   Маркизъ Водрель тамошній начальникъ ожидаетъ, сказываютъ, въ прибавокъ двадцать четыре роты морскихъ солдатъ и новаго набора дѣвокъ, коихъ изъ Франціи посылаютъ для населенія сей страны. Солдатамъ трудолюбивымъ, кои похоітинъ на нихъ жениться, дается увольненіе отъ службы. Король прикажетъ отвести имъ нѣсколько десятинъ земли для разчищенія, кормишь ихъ три года, и снабдить порохомъ, свинцомъ, скотомъ, ружьемъ и земледѣльческими орудіями. Я мимоходомъ скажу, что столъ здѣшняго губернатора, на которомъ изящество и изобиліе не оскудѣваютъ, служишь великою помощію приѣзжимъ, и что сей начальникъ весьма жъ нимъ учтивъ и ласковъ.
   Земля здѣшняя населена купцами, художниками и чужестранными. Пребываніе по причинѣ здороваго воздуха, плодоносія земли, и красоты положенія прелестно, хотя впрочемъ и нѣчего видѣть въ городѣ, могущаго польстить вашему. Любопытству. Ежели вы хотите имѣть о немъ истинное понятіе, представьте себѣ въ мысли тысячу двѣсти человѣкъ посланныхъ населить городъ, живущихъ обозомъ на берегу большой рѣки, и о томъ только помышляющихъ, какъ бы укрыться отъ непогоды. Объ обществахъ здѣшнихъ можете вы судить по тому, кое составляетъ теперь все мое удовольствіе, а замыкается оно въ однихъ капуцинахъ. Настоятель ихъ видѣлъ, какъ закладывали городъ, и сказалъ мнѣ на своемъ монастырскомъ языкѣ, что родился въ Понтоазѣ и называется отецъ Іеронимъ; что въ шестнадцать лѣтъ подпоясался вервію своего ордена; что въ семнадцать постригся, а въ двадцать шесть выѣхалъ изъ Франціи на зло своимъ начальникамъ, коимъ хотѣлось удалить его изъ Парижа. "Сіе зло, продолжалъ онъ смиренно, произвело наивеличайшее добро, ибо Богъ, которой любитъ избирать наиподлѣйшія орудія для своей славы, благоволилъ назначить меня въ здѣшнее мѣсто, гдѣ плоды трудовъ моихъ превзошли надежду. Съ самаго заведенія города труждуся я о спасеніи сихъ дикихъ бѣдняковъ. Я приѣхалъ сюда въ 172а году и имѣлъ славу быть первымъ капуциномъ въ Луизіанѣ; но успѣхи поселенія не сравнялись съ успѣхами проповѣданія. Разсматривая положеніе столицы построенной въ полуторѣстѣ верстахъ отъ моря и при судоходной рѣкѣ плодородіе земли, тихость и изящество климата, трудолюбіе жителей, сосѣдство Мексики, куда можно доѣхать въ двѣ недѣли, близость Гаваны и Ачинскихъ селеній, кои еще менше отсюда отдалены, соединяя всѣ сіи выгоды, возымѣлъ я наилестнѣйшую надежду. Ни Римъ, ни Парижъ не были заведены при столь счастливомъ предзнаменованіи и основатели ихъ не нашли ни на Сонѣ, ни при Тибрѣ того, что обрѣли мы близь рѣки Миссиссипи, въ разсужденіи коей обѣ оныя суть ручьи; по небесная роса не пала, еще на сію прекрасную землю, которая больше всякой другой, продолжалъ отецъ капуцинъ, можетъ похвалиться, что напоена земнымъ тукомъ...
   "Я находился въ новомъ Орлеанѣ, когда одинъ дикой изъ здѣшнихъ окружностей убилъ игумна св. Косьмы миссіонера селенія. Г. Біейвилль тогдашній правитель отмстилъ за смерть сію надъ всемъ народомъ, и принудилъ его просить у себя мира, требуя, чтобы голова убійцы-въ нему была принесена, на что соглашенось, и посланные предстали предъ г. Біенвиллемъ съ калуметомъ. Въ таковыхъ случаяхъ рядятся они въ наилучшее убранство. Хотя отъ берега до Губернаторова дома не было больше ста шаговъ, однако шествіе ихъ продолжалось съ полчаса. Они шли одинъ за другимъ гужомъ, поя обыкновенную пѣсню калумета, которымъ трясли, не теряя мѣры въ пѣніи и выступая въ такту. Пѣть перестали, приближась уже къ правителю. Тогда главной сказалъ ему: "такъ ты тутъ, и я съ тобою... По томъ сѣли всѣ на землѣ, и лицемъ оперлися на руки, предводитель, чтобъ надуматься прежде начатія рѣчи, прочіе, чтобъ сохранить молчаніе, всѣ же, чтобы отдохнуть, наблюдая свой обычай. Спустя нѣсколько времени, главной всталъ съ двумя другими; одинъ набилъ табакомъ трубку калумета, другой принесъ огня, предводитель покурилъ и подалъ его г. Біенвилю для того же употребленія. Всѣ предстоящіе имъ послѣдовали, и по окончаніи обряда одинъ изъ присланныхъ взялъ калуметъ и поднесъ Губернатору въ подарокъ. Тогда остался только предводитель на ногахъ, прочіе сѣли подлѣ принесенныхъ съ собою подарковъ, состоящихъ въ мѣхахъ, выбѣленныхъ въ знакъ мира. Вы, думаю, будете довольны, ежели я вамъ перескажу часть рѣчи, говоренной при семъ случаѣ.
   "Какъ мое сердце и глаза довольны, что я самъ съ тобою говорю, не опасаясь, чтобы слова наши на дорогѣ унесены были вѣтромъ I Подарки наши не велики, но велики наши сердца для повиновенія твоимъ словамъ. Когда ты заговоришь, ноги наши будутъ бѣгать и прыгать, какъ оленьи для исполненія твоей воли. Ахъ! какъ солнце сегодня ясно въ сравненіи съ тѣмъ, каково было оно, когда ты на насъ сердился! Какъ злой человѣкъ опасенъ! Ты знаешь, что одинъ человѣкъ убилъ Француза; но смерть его покосила съ симъ лучшихъ нашихъ воиновъ; остались у насъ одни старики, женщины и дѣти. Ты требовалъ головы сего злаго человѣка для возвращенія намъ мира; мы ее къ тебѣ послали. Тогда солнце было кроваво, дороги были наполнены терніемъ, облака черны, вода мутна и смѣшенная съ нашею кровію, жены наши плакали безпрестанно, дѣти наши выли со страху, дичина отъ насъ удалялась, домы наши были брошены, поля запущены, при малѣйшемъ крикѣ нощныхъ птицъ воины наши вставали, да и спали, не выпуская оружія изъ рукъ, змѣи съ сердца свистали, выпуская жало, птицы печальнымъ голосомъ пѣли, кажется, только смертныя пѣсни. Сегодня солнце блистаетъ, небо ясно, облака сокрылись, дороги покрыты цвѣтами, вода такъ чиста, что видимъ мы въ ней нашъ образъ, змѣи отъ насъ утекаютъ, птицы прельщаютъ насъ приятностію и согласіемъ пѣнія, дичина возвращается, жены наши пляшутъ, забывая о пищѣ, дѣти наши скачутъ, какъ молодые козлята, у всего народа отъ радости сердце веселится, видя, что сегодня мы пойдемъ одною дорогою съ вами, милые Французы, что одно солнце освѣщать насъ будетъ, что одна у насъ будетъ рѣчь, одно сердце, что ѣсть мы будемъ вмѣстѣ какъ братья. Не хорошо ли все сіе? что ты о томъ скажешь, мой отецъ?
   "Губернаторъ отвѣтствовалъ на сію рѣчь въ короткихъ словахъ, посадилъ съ собою обѣдать присланныхъ, положилъ предводителю въ руку свою руку въ знакъ дружбы, и отпустилъ ихъ весьма довольными."
   "Во время бытности своей въ Новомъ Орлеанѣ, продолжалъ отецъ Іеронимъ, приходили къ намъ часто въ монастырь сіи посланники и со мною подружились. Они звали меня въ свое селеніе, и я тѣмъ охотнѣе на то согласился, что видѣлъ случай скорѣе научиться ихъ языку. Женщины не испужались ни платья моего, ни бороды, которая по истиннѣ не была ни столь долга, ни столь густа, ни столь сѣда, какъ теперь; вы бы нахохотались, слыша ихъ споръ о томъ, которая лучше изъявитъ свою ко мнѣ горячность. Все раскалываемое о попеченіи, принимаемомъ набожною женщиною объ отцѣ духовномъ было бы слабомъ начертаніемъ суетъ ихъ, дабы мнѣ услужить. Однѣ присвоили меня въ сыновья, другія въ племянники, въ двоюродные братья; молодые называли отцомъ или дядею, а всѣ вообще землякомъ и другомъ; требовали, чтобъ я далъ на левой лядвеѣ положить клеймо бѣлки знакъ сего народа, дабы оной служилъ мнѣ вмѣсто диплома. Я согласился добровольно на оное, и онѣ сами желали меня заклеймить. Не было ни одной, которая бы не почла за честь, за долгъ и за удовольствіе быть при семъ обрядѣ. Посадили меня на козью кожу, и нажегши соломы, развели пепелъ водою, и симъ растворомъ намазали бѣлку на моей лядвѣѣ. По томъ кололи по краямъ оной тѣло толстою иглою. Кровь мѣшаясь съ помянутою черною золою, оставляетъ слѣды, кои никогда не сходятъ. Я не могу вамъ пересказать, сколь сія работа была для меня мучительна. Я старался того не показать, и шутилъ съ женщинами, а зрители удивляясь моей нечувствительности, съ радости кричали и плясали около меня. Были разосланы по томъ бѣлыя кожи, по коимъ меня водили, и сказали мнѣ наконецъ, что куда бы я ни пошелъ къ союзнымъ съ ними народамъ, вездѣ меня примутъ хорошо, коль скоро покажу знакъ бѣлки, и что ежели кто мнѣ какой вредъ сдѣлаетъ, то самому ему тоже учинено будетъ."
   "Симъ присвоеніемъ приобрѣлъ я качество благороднаго дикаго, коимъ здѣсь придается новой блескъ моему дворянству и отличности полученной мною съ моимъ рожденіемъ и саномъ. Сей почетной знакъ, которой ношу я на лядвѣѣ, примолвилъ онъ, показавъ его, драгоцѣннѣе для меня крестовъ и лентъ всѣхъ нашихъ Европейскихъ капитулъ, да можетъ быть и неменше должно быть достойну, дабы его получить. Доходятъ до таковой отличности знатными только дѣлами; и ежели кто вздумаетъ наколоть себя, не учинившись достойнымъ носить сіе славное начертаніе, тотъ объявляется безчестнымъ, какъ Французской офицеръ отважившійся надѣть самъ собою крестъ Св. Лудовика. Я видѣлъ одного Индѣйца, которой не отличась защищеніемъ своей земли, накололъ на рукѣ сей почетной знакъ въ намѣреніи склонишь, за себя вытти одну прекрасную дѣвку изъ сосѣдней деревни, желавшую имѣть мужемъ человѣка храбраго и удостоеннаго таковою отмѣною. На канунѣ свадьбы воины не стерпя, что бы трусъ величался украшеніемъ, даемымъ только достоинству, уложили между собою снять знакъ то есть вырвать кожу и съ мясомъ до костей, и наложить сіе наказаніе на всѣхъ тѣхъ, кто найдется въ подобномъ преступленіи. Ежели богатая женитьба обяжетъ когда нибудь какаго Француза сдѣлать подобное дурачество, то въ наказаніи его поведеніе дикихъ послужитъ правиломъ. но какъ бы то ни было, для меня тѣмъ лестнѣе сей приобрѣтенной между ими знакъ чести, что имъ приведенъ я въ состояніе съ большимъ успѣхомъ трудиться въ ихъ обращеніи."
   "Я началъ исполнять мою должность проповѣданіемъ слова Божія у Начезовъ, народа дикаго, въ старину многочисленнаго, населявшаго правой берегъ рѣки верстъ за шесть сотъ отъ ея устья въ наипрекраснѣйшемъ и плодоноснѣйшемъ кряжѣ вселенной. Они долго были нашими союзниками; но безчеловѣчіе одного Французскаго коменданта до того ихъ довело, что наложили руки на всѣхъ, кого могли поймать, и всѣхъ умертвили. Отмстили имъ за то изтребленіемъ почти всего на рода, отъ котораго осталось весьма малое число. Вы, я думаю, слышали во Франціи о семъ произшествіи, но обстоятельства онаго извѣстны немногимъ,.
   "Сей народъ съ огорченіемъ смотрѣлъ, что хотѣли приневолить начальника одной деревни оставишь жилище, дабы имъ завладѣть. Старики собрались, держали совѣтъ и положили погубить всѣхъ Французовъ находящихся въ Луизіанѣ въ одинъ день и въ одинъ часъ. Они отправили посланниковъ ко всѣмъ народамъ съ пучками палочекъ, прося ихъ бросать въ огонъ всякой день по одной, и предувѣдомляя, что когда останется послѣдняя, тогда наступитъ часъ побоища. Начезы оставили у себя подобное число оныхъ; но мать главнаго начальника, которая любила Французовъ, старалась открыть заговоръ, и говорила слѣдующую рѣчь къ своему сыну. "Я тебѣ всегда сказывала, что лгунъ недостоинъ называться человѣкомъ, что сей порокъ заслуживаетъ презрѣніе даже и отъ женщинъ; почему надѣюсь, что ты мнѣ скажешь правду. И такъ отвѣчай: дѣти солнца не всѣ ли между собою братья? нужды ихъ недолжны ли быть общія? однакожъ вижу я, что начальники отъ меня скрываются, какъ бы у меня губы были вырѣзаны, какъ бы я не могла словъ удержать. Не уже ли ты меня почитаешь за женщину, которая во снѣ говоритъ? Я огорчаюсь, видя себя презрѣнну отъ моихъ братьевъ, а еще больше, что сынъ меня такъ унижаетъ. Не вышелъ ли ты изъ моей утробы? не питался ли ты самою чистѣйшею частію моей крови? не течетъ ли сія кровь въ твоихъ жилахъ? былъ ли бы ты государемъ, ежели бы не былъ моимъ сыномъ? Развѣ ты позабылъ, что безъ моего попеченія давно бы уже ты погибъ? весь свѣтъ тебѣ говорилъ и я предъ тобою не скрывала, что ты родился отъ Француза: но собственная моя кровь дороже, нежели кровь чужестранцевъ. Я бѣгаю сегодня около тебя, какъ собака, а ты меня не видишь. Неудивительно мнѣ, что другіе отъ меня скрываются; старики презираютъ устарѣлыхъ женщинъ, какъ совсѣмъ для нихъ ненужныхъ. Но ты мой сынъ, а содержишь въ тайнѣ отъ меня все происходящее. Какъ! вы такъ волнуетесь, а я тому не знаю причины? Развѣ ты боишься, чтобъ я тебя не обманула, чтобъ не предала тебя въ неволю чужестранцамъ? Ахъ! какъ мнѣ уже несносно быть въ такомъ презрѣніи, и ходить съ людьми неблагодарными!"
   "Главной начальникъ, будучи смягченъ таковою рѣчью и слезами матери своей, открылъ ей обстоятельства заговора и мѣры принимаемыя для исполненія. Она тщетно всѣ способы употребляла, дабы воспрепятствовать дѣйствію онаго, и зная, что многія дикія дѣвки любили нашихъ офицеровъ, вздумала ими возпользоваться для доставленія тайнаго извѣстія коменданту, запрети имъ однако строго выводить наружу, что онѣ по ея повелѣнію (поступаютъ. Къ одному порутчику любовница его пришла въ одинъ день вся въ слезахъ, и расказала ему, что Начезы учинятъ нападеніе на всѣхъ нашихъ людей. Удивляясь вѣстямъ и видя слезы, сталъ онъ допрашивать разплаканную любовницу. Простые и чистосердечные ея отвѣты, страхъ отъ любви и горячности происходящей не позволили ему сумнѣваться о истиннѣ заговора. Онъ тотчасъ пошелъ сообщить о томъ коменданту крѣпости, которой посадилъ его подъ карауля за то, что онъ пустую производилъ тревогу. Седмь жителей свѣдавшіе такимъ же способомъ о наступающемъ несчастій, и пришедшіе просить у него позволенія вооружишься на случай нечаяннаго нападенія тому же подтвержены были жребію."
   "Мать главнаго начальника, видя съ прискорбіемъ, что попеченія ея о сбереженіи Французовъ въ ничто обращаются, хотѣла показать имъ услугу противъ ихъ воли. Осталось у нея послѣднее средство, то есть попустить погибнуть одной части, дабы спасти другую. Она вошла въ мѣсто, гдѣ заперты были пучки, и бросила вдругъ нѣсколько оныхъ въ огонь. Начезы не примѣтивъ того, дошли до послѣдняго гораздо прежде своихъ союзниковъ, и умертвили Французовъ живущихъ между ими. Прочіе дикіе народы свѣдавъ, что исполненіе учинено прежде наступленія времени, почли себя выданными и во всемъ признались. Луизіанской губернаторъ выступилъ противъ ихъ и побѣдилъ. Большая часть была побита, или взята въ плѣнъ, и нынѣ сей народъ, какъ я уже сказалъ, составляетъ весьма малое число людей."
   "Приписывается такожъ сіе крайнее уменшеніе заразительнымъ болѣзнямъ, отъ коихъ въ прошлые годы погибло ихъ много. Третья причина есть та, что начальникъ имѣя право отнимать у нихъ все имущество, отдаляешь ихъ и принуждаетъ искать и заводить новыя селенія. Такимъ образомъ что въ мое время называлось большею деревнею, нынѣ есть куча нѣсколькихъ шалашей, сдѣланныхъ четвероугольными шатрами, весьма низкихъ и безъ оконъ съ круглою вершиною на подобіе трубы печной, и покрытыхъ листьями и соломою."
   "Когда проповѣдывалъ я слово Божіе у Начезовъ, считали они больше двадцати деревень. Во всей Америкѣ были они одни, у коихъ, кажется, заведено порядочное богослуженіе; оное много походило на древнее Римское. Находилося у нихъ капище наполненное идолами, которыхъ сіи дикіе богочтили подъ разными присвоеніями. Видомъ капища походили, какъ и шалаши ихъ, на печь, и имѣли больше ста футовъ въ окружности. Входили въ оные дверями узкими и низкими, окошекъ въ нихъ не было. На двухъ концахъ стояли двѣ деревянныя вѣтрушки, представляющія довольно грубо образъ двухъ орловъ. Предъ входомъ была пристройка, гдѣ жилъ сторожъ капища, а въ кругъ простиралась загорода изъ тына; на коемъ надѣты были черепы людскихъ головъ съ войны жителями приносимыхъ. Внутри видны были дощечки, повѣшенныя въ нѣкоторомъ разстояніи, одна надъ другою: коробы разставленные съ костьми ихъ древнихъ начальниковъ, а подлѣ кости тѣхъ, кои самопроизвольно жертвовали сами собою, дабы слѣдовать за господиномъ на другой свѣтъ. Висѣла доска особо съ выкрашенными корзинами, гдѣ сохранялись идолы. Оные были изображенія мужчинъ и женщинъ изъ камня и глины, головы и хвосты змѣевъ, животныя набитыя соломою, челюсти большихъ рыбъ и проч."
   "Посреди капища старались безпрестанно содержать огонь, для котораго дрова могли употребляться изъ одного только извѣстнаго дерева; и естьли по нещастію огонь погаснетъ, народъ приходитъ въ отчаяніе, и жрецы наказываются смертію. Сіе послѣднее рѣдко случалось, ибо хранители могли вновь его разводить, принеся новой огонь подъ видомъ куренія табаку; ибо запрещено было на сіе употреблять священной. Три куска дерева, положенные однимъ концомъ вмѣстѣ, а другимъ врознь, тлѣли весьма тихо; упражненіе сторожа въ томъ состояло, чтобъ оной раздувать безпрестанно. Ежели было холодно, позволялось ему разводить для себя особой огонь; ибо запрещено грѣться при освященномъ, возженномъ въ честь солнца. Старшины обязаны были каждой приносить полено по очереди въ загороду. Число сторожей было учреждено, и они служили по третямъ. Стрегущій стоялъ подъ пристройкою или навѣсомъ и смотрѣлъ, нѣтъ ли опасности, что бы огонь погасъ,.
   "Изъ всѣхъ женщинъ однѣ сестры главнаго начальника имѣли вольность входить въ капище; двери онаго также заключены были для черни даже и тогда, какъ приносилась пища душамъ тѣхъ. коихъ остатки опочивали въ корзинахъ. Кушанье отдавалось хранителю огня, которой ставилъ его подлѣ покойника; а спустя нѣкоторое время, клалось оное на полисадникѣ загороды на снѣденіе дикимъ звѣрямъ."
   "Солнце есть главной предметъ богочтенія Начезовъ; а начальникъ ихъ приемлющій наименованіе брата сего свѣтила носитъ изображеніе его на груди. Обрядъ служенія воздаваемаго ему дикими имѣлъ нѣчто величественное: великой начальникъ, предупреждая его восхожденіе, выступалъ предъ всемъ народомъ важнымъ шагомъ, держа калуметъ, въ семъ только случаѣ употребляемой. Онъ обращался къ востоку, вылъ три раза, падая ницъ на землю, и приносилъ солнцу, дымъ первыхъ трехъ куреній изъ трубки; по томъ обращаясь съ востока на западъ, начертывалъ рукою путь, котораго ему держаться въ своемъ теченіи. Въ сіе время начиналось вытье всеобщее въ народѣ смотрящемъ на дневное свѣтило при поднятіи въ верхъ руки. Матери приводили дѣтей и принуждали держаться въ покорномъ положеніи."
   "Главной начальникъ Начезовъ обыкновенно солнцемъ называемой имѣетъ, неограниченную и самопроизвольную власть надъ всемъ народомъ. Наслѣдуютъ по немъ дѣти самой ближней его сродницы, а сынъ родной ни когда. Сія политика основана на томъ, что они увѣрены о разпутной жизни своихъ женъ, кои какъ и въ другихъ краяхъ безъ угрызенія совѣсти кладутъ на идетъ мужа дѣтей, прижитыхъ съ посторонними,.
   "Мать наслѣдника называется главная женщина, голова баба, или солнце; и хотя вообще мало мѣшается въ правленіе, воздается ей однакожъ великая почесть. Она пользуется также на ровнѣ съ начальникомъ правомъ въ жизни и въ смерти подданныхъ: ежели, это но нещастію не полюбится имъ, той или другому; они повелѣваютъ тѣлохранителямъ своимъ его убить. Освободи меня отъ сего пса, говоритъ и тотчасъ приказаніе исполняется. Подданные не приближаются къ нимъ безъ того, что бы не поздравить ихъ три раза нѣкоторымъ родомъ воя: то же должно учинить отходя, и наблюдать притомъ, что бы не оборотиться къ нимъ спиною. Когда съ ними встрѣчаются, должно остановиться, сойти съ дороги, и также кричать, пока они не удалятся. Должно нести къ нимъ все наилучшее, полученное отъ земли, на охотѣ, на рыбной ловлѣ и въ добычѣ учиненной надъ неприятелемъ. Наконецъ никто, ниже самые ближніе сродники, когда ѣдятъ съ ними, не имѣютъ права нанести руку на одно съ ними блюдо, ни пить изъ одного сосуда."
   "Шалашъ главнаго начальника, или солнца, построенъ на холмѣ выше всей деревни. На правой рукѣ поставлена въ немъ постеля его, украшенная разными малеванными изображеніями. Сія постеля состоитъ изъ рогожки, а сголовьемъ служитъ чурбанъ. По срединѣ покоя врытъ пень, около котораго надобно обойти прежде, нежели приближишся къ постели. Входящіе поздравляютъ вышьемъ и идутъ до стѣны, не смотря на правую сторону. По томъ поздравляютъ въ другой разъ, поднявъ руки выше головы и взвывъ три раза. Ежели начальникъ уважаетъ пришедшаго, то, отвѣчаетъ ему вздохомъ и дѣлаетъ знакъ, чтобъ садился; за сіе благодарятъ новымъ воемъ. При всякомъ вопросѣ воютъ разъ прежде, нежели начнутъ отвѣчать; а когда откланиваются, то послѣдній вой тянутъ до тѣхъ поръ, пока изъ его присутствія выдутъ."
   "Начальники умирая, забирали съ собою въ могилу своихъ чиновниковъ и слугъ. Дабы дашь вамъ понятіе о семъ странномъ обрядѣ, скажу я, что коль скоро раждалось солнце, то есть наслѣдникъ, каждая семья, имѣющая младенца при грудяхъ, ему посвящала. Изъ сихъ младенцевъ избирали нѣкоторое число на его услугу, а коль скоро приходили они въ надлежащій возрастъ, давали имъ должность соотвѣтствующую ихъ дарованіямъ. Одни провождали жизнь на охотѣ или на рыбной ловлѣ, дабы доставить ему все нужное для стола. Другіе употреблялись къ земледѣлію, иные составляли его провожатыхъ. Они столь слѣпо повиновались его волѣ, что ни одинъ не смѣлъ отказать ему головы своей, ежели онъ того требовалъ. Одинъ изъ главныхъ членовъ вѣры, былъ тотъ, чтобъ почтить его похороны, умирая съ нимъ, дабы служить ему на томъ свѣтѣ, гдѣ надѣялись наслаждаться вышнимъ блаженствомъ. Они надѣвали лучшее платье и приходили къ капищу, при которомъ весь народъ ихъ ожидалъ. Тамъ пѣвъ и плясавъ долгое время, накладывали себѣ на шею петлю, и тотъ же чазъ опредѣленные на то жрецы приступали, и ихъ давили, увѣщевая спѣшить къ государю для вступленія на томъ свѣтѣ при немъ въ должности еще главнѣйшія, нежели какія на землѣ они отправляли."
   "Послѣ чего очищали ихъ кости, сушили оныя нѣсколько мѣсяцевъ, клали въ корзину, и ставили въ капищахъ близь государя. Сей обрядъ равнымъ образомъ наблюдался при смерти братей и сестръ главнаго начальника. Женщины давали себя всѣ давить, дабы слѣдовать за ними, и поставляли за великую честь, ея?ели получили позволеніе принесши себя на жертву. Онѣ иногда за десять лѣтъ напередъ начинали заслуживать сію милость, и тѣ, коимъ оная не отказывалась, должны были сами вить веревку, имѣющую служить орудіемъ ихъ смерти."
   "Я слышалъ однакожъ повѣсть объ одномъ дикомъ, которому не полюбилось повиноваться сему закону, и которой не думалъ, какъ сіи отважныя женщины, что бы было славно слѣдовать за женою своею въ могилу. Онъ былъ женатъ на сродницѣ великаго начальника. Супруга его занемогла, и какъ скоро онъ примѣтилъ, что дѣло клонилось къ смерти, то ушелъ въ новой Орлеанъ, и отдался въ покровительство губернатора, предлагая служить ему охотникомъ. Сей его принялъ, и выпросилъ ему прощеніе у Начезовъ, кои объявляли, что какъ обрядъ похоронъ уже совершенъ и жена погребена, то и ему нѣчего было больше бояться."
   "Положась на таковое обѣщаніе, отважился онъ возвратиться домой: но коль скоро тамъ появился, то умеръ братъ его жены, и его осудили заплатитъ долгъ, отъ котораго онъ избавился въ качествѣ мужа. Видя себя посредѣ жертвъ, предался онъ крайнему отчаянію. Жена покойника, которой также надлежало умереть, смотря на его стенанія, говорила ему: "ты воинъ, а плачешь! когда жизнь такъ тебѣ дорога, то ты недостоинъ быть вмѣстѣ съ нами; поди къ бабамъ, и пускай сердце твое останется позади тебя на землѣ, Индѣецъ не дожидался повторенія таковаго приказа, скрылся какъ молнія, а на его мѣсто вызвались умереть три старыя вдовы, изъ коихъ двѣ были его сродственницы, онѣ въ тотъ же вечеръ отправлены на тотъ свѣтъ, одна предъ дверями покойника, а другія двѣ на площади предъ храмомъ. Надѣли имъ на шеи петли, и восемь человѣкъ родственниковъ ихъ задавили. Хотя и не нужно было столь великое число палачей; но какъ здѣсь симъ способомъ приобрѣтается благородство, то обыкновенно является больше охотниковъ, нежели надобно. Великодушіемъ сихъ женщинъ сохранилъ жизнь нашъ Индѣецъ, которой былъ уже по томъ спокоенъ, и пользуясь просвѣщеніемъ приобрѣтеннымъ во время пребыванія своего у Французовъ, обманывалъ своихъ земляковъ; онъ сдѣлался обаятелемъ, то есть жрецомъ и лѣкаремъ: два качества больше приличные боязливому его свойству, нежели военнаго человѣка, коимъ былъ онъ сперва."
   "Молодая вдова, не признавшая его достойнымъ съ нею умереть, оказала духъ бодрости, коего довольно выхвалить не можно. Она призвала дѣтей и говорила имъ: вотъ день, въ которой должна я съ вами разстаться и слѣдовать по стезямъ вашего отца, ожидающаго меня въ царствѣ духовъ. Я бы обезславила любовь мою и должность, естьлибъ сжалилась на ваши слезы. Довольно для васъ я. учинила, что носила васъ въ моей утробѣ, питала васъ моею грудью. Родясь отъ моей крови, возпитавшись моимъ молокомъ, какъ смѣете вы проливать слезы? Вы должны дать; примѣръ твердости и отваги всему народу. Ступайте, мои дѣти, я предупредила всѣ ваши нужды, оставляя вамъ друзей. Я васъ покидаю посреди Французовъ; они великодушны, старайтесь быть достойными ихъ почтенія; поступайте съ ними безъ обмана, и не просите у нихъ помощи съ подлостію. А вы, Французы, прибавила она обратясь къ нашимъ офицерамъ, я вамъ препоручаю сихъ дѣтей, коихъ оставляю сиротами. Они не будутъ знать другихъ родителей, кромѣ васъ; вы должны ихъ защищать. Когда вы ихъ увидите, благородные воины! вспомните, что любили виновника ихъ жизни, и что онъ по самой гробъ былъ истинной и искренней приятель вашего народа, угодно было великому духу призвать его въ свое нѣдро; а вскорѣ и я къ нему отправлюсь. Я ему скажу, что видѣла сердцаваши сжалившіяся, смотря на мертвое тѣло. Не печальтесь, мы долѣе пребудемъ друзьями въ странѣ душъ, нежели были здѣсь; ибо тамо уже не умираютъ."
   "Сіи печальныя слова въ слезы привели всѣхъ Французовъ, кои всячески старались отвратить ее отъ жертвоприношенія, на которое добровольно она попустилась; но не могли ее поколебать: она спѣшила на смерть съ радостію и веселіемъ, приведшимъ всѣхъ въ удивленіе. Дали ей проглотишь табаку, чтобъ нѣсколько одурѣла, и по томъ ее задавили. Послѣ сего тѣло ея было положено на рогожу подлѣ трупа ея мужа."
   "Всѣ женщины, соединенныя союзомъ крови съ солнцемъ, пользовались блаженнымъ правомъ перемѣнять мужей по своему желанію, и даже давать имъ помощниковъ. Правда, что не выходили онѣ инако, какъ за подлыхъ людей и больше одного истиннаго мужа не имѣли; но могли его отослать, когда было угодно, и выбрать другаго, лишь бы не были съ нимъ въ родствѣ. Ежели мужъ провинялся въ невѣрности, жена приказывала тотчасъ его убить, а сама сему закону подвержена не была. При ней всегда онъ стоялъ съ почтеніемъ, не ѣлъ съ нею, и поздравлялъ ее съ униженностію, какъ слуга. Единая польза, получаемая имъ отъ сего уничижающаго союза была та, что онъ освобождался отъ работы, и имѣлъ власть надъ рабами."
   "Начезы, сверхъ главнаго начальника, имѣли двухъ другихъ, кои начальствовали надъ военными дѣлами, двухъ церемонимейстеровъ для служенія въ храмахъ, двухъ чиновниковъ для учрежденія всего происходящаго при трактатахъ мира и войны, одного надзирающаго надъ народными работами и четырехъ управляющихъ пирами. На всѣ сіи мѣста жаловалъ начальникъ,.
   "Земледѣліе и жатвы чинились всѣми вообще. Каждой годъ народъ собирался для засѣянія поля хлѣбомъ и овощами. Надлежало сперва представить сѣмена духамъ съ обыкновенными обрядами; приближаясь къ капищу, поднимаютъ изъ почтенія руки, три раза воютъ, гладятъ руками землю, и три раза поднимаются, троекратно также воя. Когда идутъ только мимо, довольствуются остановиться на минуту и поклониться, потупя глаза и поднявъ руки."
   "Старѣйшины семей приносятъ въ храмы всѣ собираемыя первоначатки плодовъ и произрастеній; тоже самое дѣлается съ подарками, получаемыми народомъ. Сперва приносятъ ихъ духамъ, по томъ посылаютъ къ начальнику, которой ихъ раздаетъ по своему благоразсужденію. Превеликой шалашъ, лежащій посреди луга, опредѣленъ для сохраненія собранныхъ плодовъ."
   "Въ старину отправлялся всеобщій Праздникъ, продолжавшійся три дни и три ночи, и для котораго каждой житель давалъ свою часть отъ охоты, рыбной ловли и другихъ припасовъ. Солнце и ближняя его сродница предсѣдательствовали на ономъ въ возвышенномъ и вѣтьвями покрытомъ мѣстѣ. Несли ихъ туда на носилкахъ. Первой держалъ въ рукѣ родъ скипетра, украшеннаго разноцвѣтными перьями, а самые знатные особы ихъ окружали и оказывали свое почтеніе и повиновеніе множествомъ обрядовъ. Народъ пѣлъ и плясалъ около ихъ въ доказательство всеобщей радости."
   "Въ послѣдней день начальникъ говорилъ рѣчь собратіи, и всѣхъ увѣщевалъ исполнять свои должности, а особливо оказывать почтеніе духамъ, обитающимъ въ капищѣ, и хорошо обучать дѣтей. Ежели кто отличился какимъ ревностнымъ дѣломъ, онъ всенародно его выхвалялъ. Нѣсколько лѣтъ назадъ ударилъ громъ въ капище; семь или восемь женщинъ бросили дѣтей своихъ въ огонь для умилостивленія духовъ; въ слѣдующій праздникъ Солнце велѣло призвать сихъ героинь, возвысило ихъ отвагу, и кончило увѣщаніемъ прочихъ матерей къ подражанію при случаѣ столь благородному примѣру."
   "Особа главнаго начальника не менѣе была священна, какъ государя. Запрещалось ему подвергать жизнь свою, когда ходилъ на войну; а ежели случалось, что его убивали, всѣ первые воины въ войскѣ его должны были по возвращеніи преданы быть смерти; но таковыя наказанія рѣдко чинились самымъ дѣломъ, ибо принимались предосторожности для предохраненія начальника отъ нещастія."
   "Прежде выступленія въ походъ давали пить всѣмъ воинамъ такъ называемое военное лѣкарство, то есть, рвотное, составленное изъ нѣкотораго корня, которой варятъ въ превеликихъ котлахъ наполненныхъ водою. Давали онаго по два сосуда каждому, и должно было выпить вдругъ. Вскорѣ послѣ принятія производило оно сильное дѣйствіе."
   "Сей народъ имѣетъ, какъ и другіе, своихъ врачей, но въ маломъ числѣ; ибо они также близки къ смерти, какъ ихъ больные. Все искуство сихъ пустослововъ состоитъ въ разныхъ дѣтскихъ и суевѣрныхъ обрядахъ: они дѣлаютъ на большомъ мѣстѣ рану кремнемъ, сосутъ изъ нея кровь, и выплевывая на блюдо, плюютъ вмѣстѣ съ нею кусокъ дерева, кожи или соломенку, которая скрыта была у нихъ подъ языкомъ, и которую выдаютъ за причину болѣзни. Они платить себѣ заставляютъ всегда напередъ; но ежели больной умретъ, то всегда почти увѣрены, что родня и приятели покойнаго разобьютъ имъ голову."
   "Начезы имѣютъ другой родъ обаятелей, не менѣе опасности подверженныхъ. Сіи суть праздные старики, кои для прокормленія своей семьи, и не хотя сами работать, хвалятся, что могутъ произвесть дождь или ведро, смотря по нуждѣ. Все селеніе дѣлаешь складчину, дабы купить у нихъ погоду, нужную для земныхъ произрастеній. Ежели требуютъ дождя, они берутъ полонъ ротъ воды, и выбрасываютъ ее на воздухъ въ дудочку, у которой на одномъ концѣ надѣланы дырочки, въ ту сторону, гдѣ увидятъ облака, и призываютъ ихъ страшнымъ крикомъ окропить поля тѣхъ, кто заплатилъ. Ежели дѣло идетъ о ясной погодѣ, они взлазятъ на кровли домовъ, дѣлаютъ знакъ тучамъ, что бы шли мимо; и ежели сіе исполнится, пляшутъ и поютъ около хижинъ, глотаютъ табачной дымъ, и подносятъ небу калуметы. Когда деревня получила желаемое, дается имъ двойное награжденіе!, но ежели не было успѣха, побиваютъ ихъ безъ милосердія."
   Заключенія мира и союзовъ отправлялись съ великою пышностію. Солнце при оныхъ сохранялъ свое достоинство, какъ настоящій государь. Сколь скоро доносили ему о днѣ прибытія пословъ, онъ давалъ повелѣнія церемонимейстеру о приготовленіяхъ для ихъ приѳма. Послы, будучи въ пяти стахъ шагахъ отъ главнаго начальника, останавливались и воспѣвали миръ. Обыкновенно составлялось посольство изъ тридцати мужчинъ. Лучшіе голоса шли на переди, а за ними несли калуметы. Послѣдніе плясали, пѣли, вертѣлись на всѣ стороны, дѣлали ужасныя кривлянья. Они начинали повторять все сіе около начальника, когда къ нему приближались и подносили ему разкуренной калуметъ. Курятъ они всѣ вмѣстѣ и первой дымъ посылаютъ къ небу, второй къ землѣ, а третій кругомъ по горизонту. По томъ отдаютъ трубки нижнимъ начальникамъ, и гладятъ главному руками брюхо, а по гномъ все свое тѣло. Краснословъ говоритъ рѣчь, на которую слѣдуетъ отвѣтъ Солнца. Сей также даетъ калуметъ посламъ, кои дымъ глотаютъ, по томъ спрашиваетъ о ихъ здоровьѣ. Всѣ при аудіенціи присутствующіе чинятъ имъ такой же вопросъ. По окончаніи сего отводятъ ихъ въ назначенное ихъ жилище, и тамъ ихъ кормятъ. Въ вечеру посѣщаетъ ихъ главной начальникъ. Свѣдавъ, что онъ уже хочетъ выходить отъ себя для учиненія имъ сей чести, идутъ къ нему на встрѣчу, несутъ его къ себѣ на спинахъ, и сажаютъ на кожу нарочно разосланную. Одинъ изъ нихъ становится позади его, кладетъ ему руки на плеча, и дѣлаетъ тысячу смѣшныхъ кривляній, между тѣмъ какъ товарищи его разказываютъ свои военные подвиги,.
   "Сіи посѣщенія повторяются по утрамъ и по вечерамъ чрезъ нѣсколько дней, но въ послѣдній обрядъ перемѣняется, ставятъ столпъ посреди покоя и около онаго поютъ, пляшутъ и выхваляютъ его удальство. По томъ дарятъ пословъ, и снабжаютъ всѣми нужными на дорогу."
   "Отецъ Іеронимъ разсказывалъ мнѣ о многихъ другихъ обычаяхъ Начезовъ; но оные такъ сходны съ нравами дикихъ Канадскихъ, что не стоитъ труда здѣсь ихъ повторять."
   Я есмь, и пр.
   

ПИСЬМО CI.

Продолженіе Луизіаны.

   По ужасномъ побіеніи Начезами Французовъ, Капуцинъ нашъ отправился въ Иллинойцамъ, другимъ дикимъ, кои всегда намъ были преданы.
   "Сей только одинъ народъ, продолжалъ отецъ Іеронимъ, изъ всѣхъ жителей Луизіаны никогда не искалъ примириться съ неприятелями къ нашему предосужденію. Правда, что онъ всегда чувствовалъ, сколько мы ему нужны для защиты отъ другихъ народовъ, которые, кажется, клялись его изтребить, и особливо отъ Ирокойцовъ, кои нападая на него безпрестанно, приучились къ войнѣ. Сколь ни упрашиванъ онъ былъ отъ Начезовъ, всегда вѣренъ пребывалъ Французамъ, и по первому извѣстію о послѣдней войнѣ, отправилъ въ новой Орлеанъ пословъ для предложенія своей помощи. Началникъ посолства назывался Шикагу. Онъ коменданту рѣчь говорилъ съ великою покорностію и отвагою. Сей самой человѣкъ былъ въ Парижѣ, и ему Орлеанская Герцогиня подарила табакерку, которую онъ всегда берегъ въ своемъ кошелькѣ. Сколько ему ни давали за нее денегъ, никогда не хотѣлъ ее продать: что можетъ почесться за рѣдкость въ дикомъ, коего нравъ всегда стремится къ тому, чтобъ страстно желать, что видитъ, и тотчасъ тѣмъ скучать."
   "Что Шикагу ни расказывалъ своимъ землякамъ о Франціи, все казалось имъ невѣроятнымъ. Тебя подкупили, говорили ему, чтобъ "ты увѣрялъ насъ о всѣхъ сихъ басняхъ. Ежели ты подлинно видѣлъ, что разказываешь, то конечно глаза твои были околдованы, Когда онъ говорилъ, что въ Парижѣ строили шесть и семь хижинъ одну надъ другою, и что домы превосходили вышиною всякое дерево, что по улицамъ видно было столько людей, сколько травинокъ на лугу, что тамъ ѣздятъ въ коженыхъ домахъ, выкрашенныхъ и позолоченныхъ, что есть другіе долгіе шалаши, въ коихъ обаятели вставливаютъ глаза, руки, ноги и зубы, у кого ихъ нѣтъ; сіи простые люди сперва дивились, а послѣ смѣялись, какъ соннымъ грезамъ."
   "Чтожъ вы подумаете, продолжалъ Шикагу, когда скажу, я вамъ, что видѣлъ на ярмонкѣ малеНнихъ тварей, недлиннѣе моей суки, которыя плясали, пѣли и говорили, какъ большіе люди? Повѣрите ли вы, что тамъ мужняя честь зависитъ отъ добродѣтели жены, и что, не смотря на сіе, за учтивость почитается сказать чужой женѣ, что ее обожаешь, и просить ее, чтобъ она обезчестила себя и мужа? Ежели мужъ, коему жена измѣнила, станетъ говорить и угрожать; то она прибѣгаетъ къ закону, которой разлучаетъ ее съ грубіяномъ, не хотящимъ жить по модѣ. Первой мужъ обиженной симъ образомъ, принесъ жалобу, второй видя, что то не помогаетъ, отомстился надъ третьимъ, которой также захотѣлъ отплатить; и сіе круговое мщеніе развратило весь народъ,.
   "Когда Шикагу состарѣлся и началъ бредить, все сіе самому ему показалось чрезвычайно, онъ согласился съ прочими дикими что оное не могло быть въ правду, и что Французы его околдовали."
   "Ничто не помогло намъ столько привязать къ себѣ Иллинойцовъ; какъ введеніе Христіанской вѣры и обхожденіе нѣкоторыхъ Французскихъ офицеровъ, начальствовавшихъ въ сей землѣ. До перваго обрѣтенія Миссиссипи едва знали сихъ дикихъ въ Канадѣ. Нѣсколько французовъ, спускаясь по сей рѣкѣ, проходили чрезъ ихъ деревни, были хорошо приняты и положили завести у нихъ складъ товарамъ. Они тамо и оставили крѣпостцу, коменданта, церковь и проповѣдника. Сіе потревожило Агличанъ, коимъ также захотѣлось имѣть у нихъ по меншей мѣрѣ храмъ и священника. Бостонской губернаторъ требовалъ о томъ позволенія, но оное единогласно было отказано. Слова твои меня удивляютъ, отвѣтствовалъ одинъ изъ начальниковъ сего народа; когда ты сюда пришелъ, ты меня видѣлъ гораздо прежде Французовъ; ни священники твои, ни тѣ, кои до тебя здѣсь бывали, никогда намъ не говорили ни о вѣрѣ, ни о великомъ духѣ, а помышляли только о нашихъ бобровыхъ и одинаковыхъ кожахъ. Мы не могли оныхъ наставиться, и чѣмъ больше приносили, тѣмъ больше были имъ друзья. Съ французами произошло совсѣмъ противное. Когда однажды поднесли мы кожи одному изъ ихъ проповѣдниковъ, онъ не удостоилъ и посмотрѣть на нихъ, а говорилъ мнѣ о молитвѣ, единомъ пути ведущемъ къ блаженству; я его слушалъ съ удовольствіемъ, и столь прелстился на его слова, что остался нарочно при немъ долго, просилъ наставить меня, и требовалъ крещенія. Возвратясь въ мою землю, разсказываю, что со мною случилось, всякой завидуетъ моему щастію; всѣ идутъ искать черной рясы; симъ то образомъ учинились мы Христіанами. Когда ты меня увидѣлъ, ежели бы ты говорилъ мнѣ о своей вѣрѣ, я бы тебя слушалъ, потому что не въ состояніи разобрать, добрая ли она или нѣтъ. Теперь я предпочитаю вѣру Французовъ, и до тѣхъ поръ сохраню ея, пока земля не сгоритъ и не кончится.
   Прежде нежели Иллинойцы обратились въ Христіанской законъ, почитались за самой порочнѣйшій народъ въ Америкѣ. Правда, что хотя и были они тихи и послушливы, но были также трусы, измѣнники, вѣтрены, обманщики, воры, прожорливы, корыстолюбивы, безъ чести, безъ вѣры, и что всего удивительнѣе въ дикомъ и темномъ народѣ, что предавался онъ тѣмъ страннымъ утѣхамъ, кои Греки и Римляне не прежде узнали, какъ уже просвѣтяся."
   "Подобные союзники не могли, казалось, чести сдѣлать Французамъ, ни подать имъ большой помощи; но не было однако у насъ вѣрнѣе сихъ друзей, и проповѣдники имѣли удовольствіе видѣть въ короткое время многочисленное стадо сихъ Индѣйцевъ, до того знаемыхъ по развращеннымъ нравамъ, собирающихся около себя, и возобновляющихъ тѣ великіе примѣры добродѣтелей, коимъ удивлялись и въ самое цвѣтущее время обращенія Канады. Почти весь остатокъ Иллинойцовъ исповѣдуетъ Христіанскую вѣру: вскорѣ увидѣли, сколь важно для насъ привлечь въ оную и прочихъ Луизіанскихъ дикарей. Въ семъ амѣреніи обратили глаза на капуциновъ Французской провинціи, какъ наиспособнѣйшихъ смягчить нравъ сихъ варваровъ, вкрасться въ ихъ разумъ, и разширить господствованіе короля въ сей части новаго свѣта. Разсуждено, что человѣкъ почтенной своимъ саномъ и знающій ихъ языкъ приобрѣтетъ скоро ихъ довѣренность, разсмотритъ ихъ поступки, извѣстится о ихъ намѣреніяхъ; что наконецъ одинъ разумной человѣкъ, каковы находятся въ нашемъ чинѣ, стоитъ иногда больше цѣлаго гарнизона, или по меншей мѣрѣ можетъ его намѣстить, увѣдомляя губернаторовъ о мѣрахъ, кои нужно принять для приведенія неприятелей въ замѣшательство."
   "Когда въ 1741 году загоралася война между Европейскими державами; одинъ Аглинской губернаторъ приѣхавшій изъ Бостона потребовалъ свиданія съ Иллинойцами, на которое они согласились и меня съ собою позвали для совѣта о хитрыхъ предложеніяхъ, кои имъ учинятся, и для свидѣтельства, что ихъ отвѣты: ни мало не будутъ противны ни Королевской службѣ, ни вѣрѣ. Я пошелъ съ ними, имѣя намѣреніе остаться только въ ихъ ставкѣ, и помогать имъ совѣтами, не показываясь губернатору. Когда приближались мы къ назначенному мѣсту, Агличане поздравили насъ нѣсколькими пушечными выстрѣлами, а Иллинойцы отвѣтствовали имъ изъ своихъ ружей. При приходѣ губернатора дикіе приступили къ нему скоропостижно; яжъ безъ всякаго желанія и не хотя нашелся посреди ихъ толпы. Сколь скоро онъ меня увидѣлъ, выступилъ ко мнѣ на встрѣчу, и по обыкновенномъ привѣтствіи говорилъ слѣдующую рѣчь Иллинойцамъ."
   "Я приѣхалъ видѣться съ вами по повелѣнію короля, моего государя: онъ желаетъ, чтобъ мы жили въ мирѣ. Естьли нашелся какой Агличанинъ столь неразумной, что причинилъ вамъ какую обиду, не помышляйте объ отмщеніи; но приносите мнѣ ваши жалобы, и я вамъ скорую учиню справедливость. Ежели бъ дошло у насъ до войны съ фракціею, не мѣшайтесь въ наши ссоры; Французы сами столь же сильны, какъ мы, и такъ оставьте насъ самихъ рѣшишь нашъ споръ; мы васъ снабдимъ всѣмъ нужнымъ, будемъ братъ ваши мѣхи, а свои товары отдавать вамъ станемъ по умѣренной цѣнѣ."
   "Когда окончилъ рѣчь, дикіе отошли разсуждать, какой ему учинить отвѣтъ. Между тѣмъ губернаторъ отвелъ меня на сторону, и говорилъ: я васъ прошу не склонять Индѣйцовъ къ войнѣ съ нами. Отвѣтъ мой состоялъ въ томъ, что вѣра моя и санъ запрещаютъ мнѣ давать иные совѣты, кромѣ мирныхъ. Я еще не окончилъ словъ своихъ, какъ увидѣлъ себя окруженна двадцатью молодыми воинами, кои побоясь, не хочетъ ли меня губернаторъ увезти, пришли меня защищать. По томъ приближились старшины, и одинъ изъ нихъ сдѣлалъ слѣдующій отвѣтъ."
   "Великій Капитанъ! Ты намъ говоришь несоединяться съ Французами, ежели объявишь имъ войну. Ты долженъ знать, что Французъ мнѣ братъ, мы съ нимъ имѣемъ одну молитву, и живемъ въ одномъ шалашѣ о двухъ очагахъ. Ежели я тебя увижу входящаго съ стороны огня, гдѣ сидитъ мой братъ Французъ, я за любою примѣчать буду съ моей рогожки, на которой сижу при другомъ огнѣ. Ежели увижу, что ты имѣешь топоръ, то помышлю, что думаетъ Агличанинъ съ симъ топоромъ? Я тогда встану на рогожкѣ, и буду смотрѣть, что онъ станетъ дѣлать. Ежели онъ подниметъ топоръ на брата моего Француза, я примусь за свой, и побѣгу къ Агличанину, чтобъ его ударить. Могу ли я смотрѣть, чтобъ въ моей хижинѣ ударили моего брата, и могу ли сидѣть на моей рогожкѣ? Нѣтъ, я люблю моего брата и не могу его не защитишь. И такъ сказываю тебѣ, великой капитанъ, не дѣлай ничего моему брату, и я тебѣ ничего не сдѣлаю, сиди спокойно на рогожкѣ, и я останусь спокойно на моей."
   "Симъ кончились у нихъ переговоры; и спустя нѣсколько времени узнали мы, что Франція была въ войнѣ съ Англіею. Тотчасъ дикіе, собравъ совѣтъ по обыкновенію, приказали молодымъ людямъ набить собакъ для военнаго пира. Сей пиръ былъ торжествованъ, подняли котелъ, плясали, и нашлось двѣсти пятьдесять человѣкъ вооруженныхъ. Наутріе женщины ходили по деревнѣ, крича: "собирайтесь, молодые воины; вооружитесь булавами, убивайте, раззоряйте, изтребляйте, сожигайше ихъ неприятелей; приводите невольниками; ѣжте ихъ сердца; коптите ихъ мясо; пейте ихъ кровь; принесите ихъ волосы, а изъ череповъ подѣлайте чашки и прочее".
   "Способъ воеванія ихъ чинитъ горсть людей страшнѣе и опаснѣе, нежели корпусъ изъ двухъ или трехъ тысячъ Европейскихъ солдатъ. Сколь скоро вступили они на неприятельскія земли, раздѣлились на разныя станицы. Однимъ сказано: вамъ отдается сія деревня на снѣденіе; другимъ, а вамъ сія. Потомъ данъ знакъ, чтобъ всѣ вдругъ выступили и шли въ разныя стороны. Воины наши разсыпались верстъ на полтораста, и побили всѣхъ Агличанъ, разсѣянныхъ въ ихъ жилищахъ. Они умертвили ихъ больше двухъ сотъ, полонили полтораста, а съ своей стороны ничего не потеряли, и было только нѣсколько раненыхъ. Изъ сего похода возвратились, имѣя каждой по двѣ лодки добычи. Чрезъ всѣ семь лѣтъ, пока война продолжалась, опустошали они немилосердо земли принадлежащія Агличанамъ; раззорили ихъ деревни, пожгли лѣса, отогнали скотъ и взяли больше шести сотъ человѣкъ въ полонъ."
   "На послѣдокъ заключенъ миръ между обѣими державами. По первомъ о томъ извѣстіи изъ Европы Бостонской губернаторъ велѣлъ сказать Илдинойцамъ, что ежели они хотятъ собраться на мѣсто, которое имъ назначитъ, то приѣдетъ разсуждать съ ними о настоящихъ дѣлахъ. Дикіе туда сошлися, и губернаторъ начальнику ихъ говорилъ слѣдующее: "Я тебя извѣщаю, что Англія и Французской Король уже не сердятся, и что сей послѣдній уступаетъ намъ всѣ земли, производившія между нами ссору. И такъ ежели ты хочешь, мы съ тобою будемъ жить въ мирѣ. Мы прежде были приятелями, но Французы перервали нашу дружбу, и ты дрался съ нами только для того, что бы имъ понравишься. Предадимъ забвенію всѣ сіи худыя дѣла, бросимъ ихъ въ море, чтобъ онѣ никогда не являлись, и будемъ добрые друзья."
   "Все сіе хорошо сказано, отвѣтствовалъ начальникъ дикихъ, пускай два Короля ладятъ, я тому радъ, да и намъ съ тобою не трудно быть друзьями. Не я тебя бью цѣлые семь лѣтъ, а билъ тебя Французъ моими руками. Я бросилъ топоръ, и какъ сидѣлъ на рогожкѣ покойно, ни о чемъ не думая, Луизіанской губернаторъ прислалъ мнѣ слово, которымъ говорилъ: сынъ мой, Агличанинъ меня ударилъ, помоги мнѣ отомстить, возьми топоръ и бѣй Агличанина. Я, которой всегда слушалъ слова Французскаго губернатора, ищу топора, нахожу его въ ржавчинѣ, починиваю, вѣшаю на кушакъ, чтобъ тебя бить. Теперь Французъ мнѣ говоритъ, положи топоръ, я его бросаю далеко, чтобъ не видать крови, которою онъ покрытъ. Но ты говоришь, что Французъ уступилъ тебѣ разныя земли; пускай онъ тебѣ уступаетъ, что хочетъ; но что до меня касается, я держу свою землю, которую великой духъ мнѣ далъ. Покуда останется одинъ ребенокъ изъ моего народа, то и тотъ станетъ драться, чтобъ ее сберечь. Наконецъ все кончилось поприятельски; губернаторъ Аглинской далъ великой пиръ дикимъ, и каждой возвратился къ себѣ доволенъ."
   "Не можно почти представить себѣ земли ни лучше, ни прекраснѣе того края, которой орошается рѣкою Иллинойцовъ. По берегамъ ея видны безконечные луга, изпещренные небольшими рощицами, кои, кажется, насажены людскими руками. Трава такъ высока, что не видно человѣка, но повсюду проложены тропинки столь убитыя, какъ дороги въ наилюднѣйшихъ сторонахъ, хотя по нимъ ходятъ только быки и временно стадо оленей и козъ. Симъ то путемъ вошелъ я въ новую землю, которую напоилъ моимъ потомъ."
   "Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ рѣки находится большая деревня, составленная почти вся изъ Канадскихъ Французовъ, у которыхъ попомъ Іезуитъ, и которые живутъ въ нарочитомъ довольствѣ. Подлѣ поселена другая деревня Иллинойская, гдѣ жители прилѣжатъ къ земледѣлію и весьма трудолюбивы, кормятъ живность и продаютъ сосѣдямъ. Жены ихъ довольно рукомесленны, прядутъ коровью шерсть, и дѣлаютъ ее тонѣе нашей овечьей; иногда можно ее почесть за шелкъ; дѣлаютъ изъ нея ткани, красятъ разными цвѣтами, и шьютъ себѣ платье нитками изъ козьихъ жилъ. Способъ приуготовлять оныя весьма простъ; когда съ жилы очищено мясо, кладутъ ее на нѣсколько дней на солнце, а высуша бьютъ, и достаютъ нитки не уступающія ни тонкостію, ни бѣлизною, ни крѣпостію Малинскимъ, изъ которыхъ дѣлаютъ кружева."
   "Прибывъ въ сію деревню, нашелъ я ее въ великомъ уныніи. Одинъ Французъ принесъ туда оспу, и болѣзнь развелась по всему селенію. Кладбище походило на лѣсъ шестовъ и столбовъ, недавно врытыхъ, на коихъ висѣло все принадлежащее покойникамъ. Всю ночь слышалъ я плачъ и вопль. Къ большему нещастію свѣдалъ я, что за нѣсколько времени предъ симъ станица дикихъ Шикаговъ приходила въ окружности и причинила ужасное разореніе. Судите о моемъ замѣшательствѣ и страхѣ, какъ увидѣлъ я на одномъ пригоркѣ столбъ, которой почелъ памятникомъ военнаго похода. Было на немъ два человѣка безъ головы и нѣсколько цѣлыхъ. Первые означали убитыхъ, вторые плѣнныхъ. Проводникъ мой сказалъ мнѣ при томѣ, что когда случатся Французы въ числѣ тѣхъ или другихъ, ихъ ставятъ, подпершись руками (фертомъ) для различенія отъ дикихъ, у коихъ руки висяпп. Сіе различіе произходитъ отъ того, что здѣшніе народы примѣтили за ними сію привычку, которая между ими не въ употребленіи."
   "Шикаги, о коихъ упомянулъ я, смертельные и непримиримые неприятели Французамъ. Союзъ нашъ съ послѣдними часто доводитъ ихъ до войны съ нами; и Каролинскіе Агличане ничего не упускаютъ для содержанія и поддуванія сего пламени несогласія. Они съ завистію смотрятъ на наши Луизіанскія заведенія и почитаютъ ихъ преградою постановленною нами между сильными селеніями сѣверной Америки и Мексикою. Мы должны ожидать, что они употребятъ всѣ способы для ея уничтоженія. Связь ихъ съ Шикагами подаетъ имъ безпрестанные къ тому случаи. Сіи дикіе суть храбрѣйшіе и опаснѣйшіе изъ всѣхъ живущихъ въ новой Франціи. Всѣ народы поселенные на востокъ и полдень и даже Французы вели съ ними войну, но не могли ихъ выгнать изъ ихъ земли, которая есть лучшая и плодоноснѣйшая. Агличане никогда не отставали отъ сихъ храбрыхъ воиновъ, и всегда были съ ними въ сношеніи, снабжая ихъ всѣмъ нужнымъ."
   "Они хорошо ѣздятъ на лошадяхъ, искусны въ дѣйствованіи оружіемъ и въ военномъ ремеслѣ. Къ женщинамъ оказываютъ холодность, не удостоиваютъ ихъ ѣсть съ собою, но любятъ ихъ страстно. Ежели примѣтятъ невѣрность, довольствуются сѣчь ихъ и съ любовниками, гоняя по деревнѣ какъ сквозь строй, и жена прелюбодѣйца сбивается со двора. Когда Шикагъ убьетъ козу, сказываетъ женѣ мѣсто, гдѣ ее оставилъ; она идетъ по нее, обдираетъ, и готовитъ мужу. Французы часто бывали предметомъ ярости и мщенія сихъ варваровъ. Случилось, что въ одинъ день сожгли они тридцать двухъ человѣкъ и въ семъ числѣ семерыхъ офицеровъ, двадцать четыре солдата и проповѣдника. Одинъ сержантъ, видѣвшій плачевной жребій товарищей оставался послѣднимъ; но избавился отъ мученія слѣдующею хитростію: какъ языкъ дикихъ былъ ему знаемъ, то употребилъ онъ сіе знаніе на ругательство своихъ палачей, и освободясь отъ веревокъ, которыми былъ связанъ, началъ въ нихъ бросать, что ни попадалось въ руки, крича имъ: вы подлинныя собаки; и ког"да вы сожгли моихъ начальниковъ, я хочу "также сгорѣть. Я не боюсь ни огня, ни "смерти, потому что я человѣкъ. Мучьте "меня какъ можно болѣе, я того и желаю, Шикаги видя его бодрость, приняли его за человѣка чрезвычайнаго и даровали ему жизнь."
   "Звѣрство сего! народа довольно мнѣ извѣстное, смущеніе, въ ноемъ засталъ я Иллинойцовъ, пронзительной ихъ плачъ, зрѣлище труповъ, всѣ сіи предметы живо представляли, чего мнѣ должно было ожидать, ежелибъ по нещастію попался я въ руки Шикагамъ, и производили во мнѣ движенія, коихъ остано вить былъ я не въ силахъ. Нѣсколько дней не могъ я спать спокойно. Не думалъ я по истиннѣ, чтобъ они явно на насъ напали, потому что имѣлъ при себѣ пятнадцать человѣкъ вооруженныхъ, и что самъ былъ вооруженъ съ головы до ногъ: но надлежало намъ всего опасаться отъ ихъ нечаянныхъ вылазокъ, ибо нѣтъ хитрости, которой бы сіи дикіе не употребляли для привлеченія въ сѣти своихъ неприятелей. Обыкновеніе есть у нихъ кричать голосомъ какаго-либо животнаго, или пѣть по птичьи, чему они столь совершенно подражаютъ, что всякой день обманываютъ. Когда стоятъ обозомъ подъ лѣсомъ; то вдругъ услышишь быка, оленя, утку; два или три человѣка бросятся, думая получить добычу, но часто бываетъ, что сами не возвращаются".
   "Сколь скоро узнали о моемъ прибытіи въ деревню, пришли меня звать на пиръ отъ главнаго начальника. Два дикихъ отправляющіе должность кравчихъ раздѣлили кушанье всѣмъ гостямъ: каждое блюдо было для двухъ. Они ѣли, разговаривая о разныхъ вещахъ, а наѣвшись разошлись, забравъ съ собою, что осталось на блюдѣ. Иллинойцы не даютъ такихъ пировъ, на коихъ все должно съѣсть, хотя бы смерть отъ того послѣдовала. Изъ всѣхъ Луизіанскихъ народовъ ни одинъ не живетъ въ большемъ всего изобиліи, рѣки ихъ покрыты лебедями, гусями и ушками. Версты не пройдешь, чтобъ не встрѣтить стада Индѣйскихъ пѣтуховъ. Они крупнѣе нашихъ и есть такіе, кои вѣсятъ До тридцати фунтовъ. На шеѣ имѣетъ бороду волосяную длиною въ полфута. Долины и лѣса наполнены дикими быками, кои также ходятъ стадомъ. Нѣтъ года, въ которой бы не побили ихъ до двухъ тысячъ. Мясо ихъ съ природы солоно и такъ легко, что ѣдятъ его сырое, не подвергаясь неваренію желудка. Когда Иллинойцы убьютъ быка, которой покажется имъ не жиренъ, то берутъ одинъ языкъ и идутъ искать другова потучнѣе. Есть у нихъ также быки Европейской породы, кои не требуютъ ни ходьбы, ни издержекъ. Употребляемые для земледѣлія пасутся на общемъ полѣ около деревни. Прочіе, въ большемъ числѣ оставленные для размноженія своего рода заключены, такъ сказать, на полуостровѣ имѣющемъ нѣсколько верстъ въ окружности. Сія скотина учинилась почти дикою, ибо рѣдко къ ней подходятъ, а что бы поймать, употребляютъ на то хитрость. Когда жителю понадобится пара быковъ, идетъ онъ на полуостровъ, и увидя быка, съ которымъ въ силахъ совладѣть, бросаетъ горсть соли, протягиваетъ веревку съ петлею, и самъ ложится на землю. Быкъ, любя соль, приближается къ петлѣ, и когда въ нее ступитъ ногою, человѣкъ тянетъ веревку, и симъ образомъ ловитъ свою пару. Тоже чинится и съ лошадьми, коровами, телятами и жеребятами. Сей скотъ не подверженъ здѣсь никакой болѣзни, какъ въ Европѣ, живетъ долго, и умираетъ обыкновенно отъ старости".
   "Климатъ, подъ коимъ живутъ Иллинойцы, походитъ на Климатъ Франціи. Большіе жары начинаются нѣсколько прежде и сильнѣе, но не долги бываютъ и непостоянны: зима есть смѣшеніе яркой стужи и теплыхъ дней, что зависитъ отъ сѣвернаго и полуденнаго вѣтра, кои порядочно перемѣняются, и весьма вредны плодоноснымъ деревьямъ. Часто съ половины февраля деревья начинаютъ разпускаться, покрываются цвѣтомъ; но возстаетъ полуночной вѣтръ, и все позябаетъ. Земля плодородна, всѣ огородные овощи росли бы также хорошо какъ и во Франціи, ежелибъ за нимъ ходили съ равнымъ раченіемъ. Хлѣбъ родится вообще въ пятеро а иногда въ семеро. Правда, что земля безъ всякаго прилѣжанія пашется, и уже тридцать лѣтъ какъ сіе заведено, а еще ни одного раза не была она навожена. Малой успѣхъ въ пшеницѣ должно также приписать густымъ туманамъ и скоропостижнымъ жарамъ. Но въ награжденіе просо ростешъ совершенно хорошо, и приноситъ больше тысячи на одно зерно. Симъ кормится обыкновенно домашняя скотина, невольники и природные жители, ядущіе его въ охотою. Иллинойцы сѣютъ хлѣбъ весною, а перепахиваютъ въ половинѣ Іюня; послѣ чего разсуждаютъ, въ которую сторону моря итпіи доставать пищу, чѣмъ прокормиться до жатвы, то есть до Августа".
   "Предъ отъѣздомъ присылали они звать меня къ себѣ на сборище; и коль скоро я пришелъ, то одинъ изъ нихъ говорилъ мнѣ именемъ всѣхъ слѣдующее: "отецъ нашъ! что я тебѣ говорю, то говорятъ всѣ, кого ты здѣсь видишь. Ты насъ знаешь, что нѣчего намъ ѣсть, и что нѣтъ у насъ другаго способа, какъ итти искать пищи на морскомъ берегу. Трудно намъ оставить нашу молитву, чего ради мы надѣемся, что ты неоткажешся итти съ нами. Тотъ и тотъ сядутъ въ лодки; а что у тебя есть, разложится по другимъ судамъ, Когда я согласился на ихъ прозьбу, всѣ они поблагодарили меня радостнымъ крикомъ".
   "Въ сей части Луизіаны находится пять деревень Французскихъ, и три Иллинойскихъ, на пространствѣ ста десяти верстъ, лежащихъ на преширокомъ лугу. Соляные ключи снабжаютъ нужною солью. Нашлись бы и безчисленные рудники, естьлибъ жители были въ состояніи ихъ отворять и разработать. Нѣсколько частныхъ людей достаютъ свинецъ, которой почти на поверхности лежитъ, и продаютъ его дикимъ, живущимъ по рѣкамъ Миссиссипи и Миссури".
   "Соединеніе сихъ двухъ рѣкъ составляетъ можетъ быть наипрекраснѣйшія мѣста во всемъ свѣтѣ: онѣ обѣ почти одной ширины, каждая больше двухъ верстъ; но Миссури быстрѣе, и впадаетъ кажется съ видомъ завоевателя въ Миссиссипи, чрезъ которую бѣлая вода ея стремится до другаго берега, не смѣшиваясь, а потомъ даетъ сей цвѣтъ и своей соперницѣ, сохраняющей его до самаго моря,.
   "Миссиссипи на Иллинойскомъ языкѣ значитъ великая рѣка, и кажется похитила имя у Миссури. Многія нарочитыя рѣки впадаютъ въ первую, но вторая сама больше имѣетъ воды, нежели всѣ прочія вмѣстѣ, и вотъ тому доказательство: вода въ нихъ и въ Миссиссипи нездорова, напротивъ въ Миссури превосходная, и сохраняетъ сіе качество даже по соединеніи съ Миссиссипи. Почему видно, что она господствуетъ, но какъ путешествователи наши обрѣли ее послѣ Миссиссипи, то сія и сохранила имя великой въ предосужденіе другой".
   "Король содержитъ при устьѣ ея небольшой гарнизонъ и лоцмана для провожанія кораблей въ рѣку. Множество островковъ и отмѣлей не песочныхъ, но иловатыхъ, коими она наполнена, чинитъ входъ труднымъ, кто еще тутъ не проѣзжалъ. Число помянутыхъ островковъ сильно умножилось отъ деревьевъ, кои несетъ рѣка, и изъ коихъ одно задѣвъ корнями и сучьями за другое въ мѣлкихъ мѣстахъ, остонавливаетъ множество другихъ. Я видѣлъ таковыя наносныя кучи, изъ которыхъ одной бы довольно было для снабдѣнія всѣхъ Парижскихъ лѣсныхъ рядовъ. Въ такомъ случаѣ ничто не можетъ ихъ оторвать. Илъ несомой рѣкою служитъ имъ связью, и мало по малу совсѣмъ покрываетъ. Каждое водополье оставляетъ на нихъ новой рядъ, а чрезъ нѣсколько лѣтъ трости и кустарникъ росши на нихъ начинаютъ. На одномъ изъ сихъ острововъ есть скважина, въ которой никогда не могли измѣрять глубины, и всего чуднѣе, что опустя туда долгую, прямую и тяжелую съ одного конца трость, выбрасывается она назадъ, четверть часа спустя, и летитъ на воздухъ съ такою силою, сказываютъ, какъ стрѣла".
   "Множество сихъ малыхъ острововъ, составившихся въ устьѣ рѣки, чинитъ, какъ я уже сказалъ, входъ въ нее труднымъ. Должно искать мѣста способнаго для прохода, и очень мало такихъ людей, кои оное знаютъ. Сія прекрасная рѣка имѣетъ теченіе съ сѣвера на полдень на три тысячи пять сотъ вёрстъ; берега ея опушены двойнымъ рядомъ дремучихъ лѣсовъ, за коими земля возвышается, и пресѣкается ровнинами и лѣсами, въ коихъ деревья ростутъ точно такъ, какъ сажаются нарочно на нашихъ гульбищахъ" Причина тому частію та, что дикіе зажигаютъ къ осени луга, когда трава высохнетъ. Пламя разливаясь попаляетъ молодыя деревца; чего не случается въ мѣстахъ прилежащихъ къ рѣкѣ; ибо грунтъ ниже и слѣдовательно сырѣе, а потому трава долѣе сохраняетъ зеліеность и огонь менше надъ нею дѣйствуетъ".
   "Что касается до лѣсовъ покрывающихъ землю внутри и вообще почти всю Луизіану, нѣтъ можетъ быть въ природѣ другихъ, могущихъ съ ними сравниться какъ въ вышинѣ и толщинѣ деревьевъ, такъ въ различности и пользѣ. Большая часть изъ нихъ кажутся неменше стары, какъ свѣтъ. Есть кипарисныя рощи по сороку и по пятидесяти верстъ обширностію, въ коихъ кипарисы превосходятъ наивеличайшіе наши дубы. Когда выѣхалъ я изъ Европы, не знали еще тамъ того рода лавроваго дерева, всегда зеленѣющагося, которой называется тюлпановой по причинѣ сходства съ симъ цвѣткомъ. Онъ выше выбѣгаетъ каштановыхъ Индѣйскихъ деревьевъ, и листъ имѣетъ еще прекраснѣе. Копалмъ также еще больше и толще, течетъ изъ него бальсамъ, не уступающій можетъ быть Перуанскому. Всѣ роды знаемыхъ орѣховыхъ деревьевъ ростутъ въ великомъ числѣ, какъ и всякой строевой лѣсъ; но дабы ихъ въ дѣло употребить, должно остерегаться брать растущія по берегу рѣки и на мѣстахъ въ водополь покрываемыхъ; ибо имѣя всегда корень въ водѣ, бываютъ они тяжелѣе и скоро гніютъ".
   "Сверхъ крѣпостцы Шартръ, въ которой жилъ я долгое время, Франція владѣетъ многими другими мѣстами на берегахъ Миссиссипи. Поднимаясь вверхъ по рѣкѣ отъ новаго Орлеана, встрѣчается сперва селеніе Нѣмцевъ, кои получили отъ совѣта позволеніе поселиться въ сей странѣ. Они трудами и прилѣжаніемъ завели жилища цвѣтущія; и ихъ можно почесть за подрядчиковъ столицы. Всякую недѣлю возятъ они туда плоды, овощи, рыбу, дичь и соленую свинину. Нагружаются въ пятницу, садятся только по двое въ ладью, и пустяся по теченію рѣки, прибываютъ въ субботу въ новой Орлеанъ, гдѣ ихъ торгъ, и послѣ возвращаются домой въ деньгами и другими припасами".
   "Отъ Нѣмецкаго селенія, продолжая итти вверхъ по рѣкѣ, приѣжаютъ къ Ля поантъ купе или перерѣзанной мысъ, гдѣ построена каменная крѣпостца, и содержится небольшой гарнизонъ. Дикіе сихъ окружностей всегда намъ были преданы: одинъ изъ ихъ начальниковъ человѣкъ весьма храброй былъ опасно раненъ въ походѣ нашемъ противъ Начезовъ. Король бывъ о томъ увѣдомленъ, пожаловалъ его бригадиромъ въ Индѣйскомъ войскѣ, и прислалъ ему голубую ленту, на которой висѣла серебреная медаль, представляющая городъ Парижъ".
   "Верстъ двѣсти выше сего послѣдняго мѣста находится становище Начезовъ. у насъ тамъ только гарнизонъ запертой, такъ сказать, въ крѣпостцѣ по причинѣ страха отъ Шикаговъ. Оная лежитъ на высотѣ повелѣвающей рѣкою разстояніемъ на пушечной выстрѣлъ. Въ семъ краю ростетъ превосходной табакъ; естьли бы вмѣсто выписыванія изъ чужихъ краевъ вывозили его отсюда во Францію, то бы и лучше табакъ имѣли, и спасли бы деньги выходящія изъ Государства; а селенія бы поправляли тѣмъ свое состояніе. Можетъ быть можно бы было развести и шелковыхъ червей, ибо лѣса наполнены тутовыми деревьями, на коихъ листья гораздо больше нашихъ. Одно бы препятствіе нашлось то, что бури начинаются всегда въ то время, когда червячокъ вьется. Красота деревьевъ прельстила, одного Лангедокскаго жителя, которой думалъ, что нашелъ случай вдругъ разбогатѣть, кормя шелковыхъ червей. Онъ построилъ превеликіе амбары, но по незнанію времени совсѣмъ раззорился".
   "Выше находятся Акансазы, народъ диной, дающій свое имя крѣпости, въ которой мы содержимъ гарнизонъ для смѣны и подкрѣпленія посылаемыхъ къ Иллинойцамъ. Прежде въ ней было нѣсколько жителей; но недавно Шикаги напавъ нечаянно, многихъ побили и тринадцать человѣкъ увели въ полонъ,.
   "Европейцы приѣхавшіе къ Акансазамъ вывели изъ обычая одну разпутную пляску, какой я не видалъ еще примѣра въ Америкѣ; она отправлялась въ тайнѣ ночью при великомъ огнѣ; всѣ допущенные въ сіе развращенное собраніе присягали не открывать, что тамъ дѣлалось. Плясуны обоихъ половъ были наги, пѣли непристойныя пѣсни, ломались и проч".
   "Сей народъ имѣетъ обманщиковъ, кои бы привели въ удивленіе самыхъ славныхъ нашихъ тассеншпилеровъ. Я видѣлъ одного, которой проглотилъ оленье ребро длиною въ семнадцать дюймовъ, и вынулъ его у себя изъ брюха. Сіе они называютъ дѣлать лѣкарство".
   "Отъ Акансазовъ до Иллинойцовъ считается больше семи сотъ верстъ, и на всемъ ономъ пространствѣ нѣтъ ни шалаша. Дикіе приходятъ къ Французамъ наниматься, чтобъ ихъ кормить дорогою способомъ ловли. Попадаются тамъ стада быковъ, оленей, и козъ, особливо когда вода низка. Какъ сіи животныя принуждены ходить пить на рѣку, то тогда и бьютъ ихъ охотники, а проѣзжіе кладутъ на суда мясо, совсѣмъ уже на берегу приготовленное. Сперва вынимаютъ языки для начальника и офицеровъ, по томъ сержантъ дѣлитъ остатокъ солдатамъ. Иногда имѣютъ они его со излишествомъ. Приятность сей охоты награждаетъ труды понесенные въ пути. Дичины въ прочемъ такъ много, что не льзя спать отъ крику лебедей, журавлей, гусей, драхвъ и утокъ, которые безпрестанно летаютъ во всю ночь. Днемъ видно такое множество горлицъ, или лѣсныхъ голубей, что я не увеличивая, могу сказать, что иногда отъ нихъ солнца не видно. Не рѣдко случается однимъ выстрѣломъ убить ихъ до тридцати. Однажды летала ихъ такая вереница, что я выстрѣливъ, успѣлъ зарядить ружье еще три раза, и выпалилъ всѣ четыре прежде, нежели станица пролетѣла".
   "Обыкновенная ловля сихъ птицъ дѣлается слѣдующимъ образомъ: ищутъ дерево въ лѣсу, на которомъ наибольше сучьевъ, и подъ которымъ больше калу. Идутъ туда предъ вечеромъ, берутъ съ собою нѣсколько глиняныхъ торелокъ, двѣ унціи сѣры горючей порошкомъ, нѣсколько мѣшковъ и горящую головню; торелки разставливаютъ подъ деревомъ, сыплютъ на нихъ сѣру, а чтобъ духъ не вредилъ, удаляются въ ту сторону, откуда вѣтеръ. Едва дымъ сѣрной поднимется подъ дерево, то голуби падаютъ какъ градъ, пока сѣра совсѣмъ не сгоритъ. Тутъ ихъ подбираютъ и наполняютъ ими мѣшки; а чтобъ не оставить на мѣстѣ по причинѣ темноты, зажигаютъ сухія трости, отъ которыхъ становится свѣтло, и подбираютъ достальныхъ птицъ".
   "Онѣ питаются жолудями, и я вамъ разскажу теперь къ стати, что будучи однажды на берегу рѣки, услышалъ я глухой шумъ, которой возбудилъ во мнѣ любопытство; я пошелъ впередъ и увидѣлъ претолстой и короткой столбъ; подойдя ближе, разглядѣлъ, что то было стадо голубей, кои поднимались и опускались въ верхъ и въ низъ одного дуба, бія по немъ крыльями, чтобъ падали жолуди, а по томъ садились подъ нимъ и ихъ ѣли",.
   "По столь безпокойномъ пути приѣзжаютъ въ крѣпость Шартръ въ Иллинойской землѣ. Оная крѣпость построена изъ камня, нарочито укрѣплена, имѣетъ изрядныя казармы, превеликія кладовыя и спокойной домъ для коменданта. Гарнизонъ довольно люденъ, а жители управляются, что до духовныхъ дѣлъ принадлежитъ, Іезуитами имѣющими прекрасную церковь, и обратившими въ Христіанской законъ почти всѣхъ дикихъ, которые нынѣ, такъ сказать, составляютъ съ нами одинъ народъ способомъ браковъ".
   "Испанцы для утвержденія за собою учиненныхъ въ Америкѣ обрѣтеній изтребили природныхъ жителей; Французы напротивъ поселились способомъ ласки и приязни. Они поженились на Американкахъ; сіи союзы еще болѣе умножились по причинѣ спокойнаго и тихаго правленія. Кротость нашихъ заведеній между дикими зависитъ отъ поведенія губернаторовъ, отъ двора туда посылаемыхъ. Канадскіе герои Насади, Тонти, Біенвилли, Водрели вооруженные на войну повсюду предлагали и принимали калуметы мира. Небольшіе подарки даемые начальникамъ народовъ отплачиваемы были тотже часъ изобиліемъ съѣстныхъ припасовъ. Не отягощаясь пропитаніемъ, умѣли они ходить по три и по четыре тысячи верстъ между народами, коихъ привязывали къ себѣ, именуя ихъ братьями и друзьями. Политика требовала, что бы Французы женились на ихъ дочеряхъ; отъ того селенія скорѣе размножились, ибо не возможно столько же женщинъ туда посылать, сколько мущинъ. Таковые союзы лестны были Индѣйцамъ; новобрачныя привыкая къ обычаямъ и языку своихъ мужей, не только служили переводчиками, но и уговаривали свою родню учиться по Французски, дабы тѣмъ способнѣе имѣть дѣло съ нами".
   "Иллинойцы были прежде самой многочисленнѣйшій народъ въ Луизіанѣ; но безпрестанныя войны съ сѣверными народами знатно ихъ обезсилили. Ненависть поселившаяся противъ нихъ въ дикихъ Канадцахъ и особливо въ Ирокойцахъ произошла отъ частыхъ набѣговъ чиненныхъ Иллинойцами на ихъ земли, и отъ того, ч что какъ въ военныхъ, такъ и охотничьихъ походахъ, били они и увозили бобровъ, самцовъ и самокъ, коихъ кожи составляютъ у нихъ великой предметъ въ торговлѣ...
   "Нравы сихъ Индѣйцевъ мало разнствуютъ отъ прочихъ дикихъ народовъ. Имъ также неизвѣстна тайна писанія, и по однимъ преданіямъ знаютъ свою исторію. Старики суть хранители оной, и какъ она довольно вѣрно сбережена отъ рода въ родъ, то и называютъ ее древнее слово; къ соблюденію ея въ ненарушимости и то служитъ, что не всѣхъ молодыхъ людей безъ разбору ей обучаютъ; они избираютъ тѣхъ, въ коихъ примѣтятъ больше благоразумія и остроты, и никогда объ ней не говорятъ предъ женщинами. Сіи дѣти всегда предъ глазами стариковъ, кои свободнѣе ихъ познавать могутъ; ибо обыкновенно одна хижина заключаешь всю семью,.
   "Здѣсь какъ и въ Канадѣ, кто струситъ или убѣжитъ съ сраженія, гдѣ дѣло идетъ о чести и защищеніи отечества, не наказывается, но презирается даже и женщинами. Самыя дурныя дѣвки не хотятъ ихъ имѣть мужьями, а ежели бы какая о томъ вздумала, сродники до того не допустятъ, боясь въ семьѣ имѣть людей трусливыхъ и безполезныхъ отечеству. Сей родъ людей обязанъ запустить волосы, и носить женскую юбку до тѣхъ поръ, пока какимъ ннесть знаменитымъ дѣломъ не исправитъ своей чести. Я видѣлъ таковаго Индѣйца, которой стыдясь своего убора, пошёлъ одинъ воевать съ Шикагами. Онъ приближился къ нимъ, ползя какъ змѣя, просидѣлъ три или четыре дни въ тростникѣ, и увидя Агличанина въ сторонѣ, отрубилъ ему голову, и убѣжалъ, употреби три мѣсяца на сей походъ. По возвращеніи народъ его простилъ, принялъ по старому въ число свое, и далъ ему жену, чтобъ имѣть воиновъ его отродія".
   "Владѣніе начальника Иллинойцовъ, когда я жилъ близь Шартра, простиралось даже до Миссури, гдѣ Французы имѣли крѣпость. Находившейся тамъ офицеръ уговорилъ нѣсколько дикихъ ѣхать съ собою въ его землю, гдѣ обѣщался имъ показать все, что ниесть на свѣтѣ хорошаго, разсказывая между тѣмъ чудеса о Франціи. Обѣщаніями и подарками склонилъ онъ за собою слѣдовать одинадцать человѣкъ съ однимъ изъ ихъ начальниковъ и его дочерью, которая, сказываютъ, была любовница сего офицера".
   "Согласись объ отъѣздѣ, сѣлъ онъ на судна съ двѣнадцатью Индѣйцами и сержантомъ называемымъ Дюбуцоставя команду въ крѣпости своему порутчику. По прибытіи во Францію были они представлены Королю и правителю; по томъ повели ихъ на охоту въ Булонской лѣсъ, гдѣ гоняли они оленя по обычаю своей земли. Возвратясь въ Парижъ, танцевали также по своему на театрѣ Италіянской комедіи. Дочь начальникова приняла Христіанскую вѣру, крещена въ соборной церкви, и сія Миссуриская княжна, какъ называли ее во Франціи, вышла за мужъ за сержанта Дюбуа, которой въ уваженіе сего союза пожалованъ офицеромъ. Отцу ея дана лѣнта и медаль, а княжну дарили всѣ придворныя госпожи, и даже самъ Король. Достались ей между прочимъ часы съ репетиціею, осыпанные алмазами, которые дикіе называли духомъ, потому что движеніе ихъ казалось имъ чрезъестественно. Офицеръ привезшій ее остался во Франціи, получилъ крестъ св. Лудовика, и выпросилъ Дюбуа на свое мѣсто въ коменданты Миссурійской крѣпости".
   "Переѣздъ Дюбуа и жены его въ Америку былъ благополученъ. Какая радость для Индѣйцевъ видѣть свою княжну и товарищей, коихъ почитали они погибшими, возвращающихся богачами и съ подарками! Были для нихъ учреждены пляски и увеселенія. Госпожа комендантша жила въ крѣпости съ своимъ супругомъ, и временно посѣщала свою родню; но или она не любила мужа, за котораго можетъ быть любовникъ выдалъ, чтобъ сбыть ее съ рукъ, или образъ жизни Индѣйской больше ей нравился, нежели Французской, едва привезшій ихъ корабль отправился назадъ, какъ дикіе убили коменданта и перерѣзали весь гарнизонъ, а госпожа Дюбоа отреклась отъ Христіанской вѣры, и начала жить по старому".
   "Миссуры долгое время были приятелями Французамъ; но купцы наши такъ часто ихъ обманывали, что послѣ жили уже они въ крайней недовѣрчивости. Когда начали употреблять порохъ, то почитали его за зерна, и, спрашивали, какъ сей хлѣбъ ростетъ въ Европѣ. Одинъ Французъ увѣрилъ, что его сѣютъ, и жнутъ какъ просо. Сею хитростію сбылъ онъ съ рукъ товаръ, и получили въ обмѣнъ мѣхи. Миссуры были довольны симъ новымъ обрѣтеніемъ, и не преминули посѣять порохъ. Они часто смотрѣли, всходитъ ли онъ, и приставили сторожей, чтобъ птицы не поклевали посѣву; но узнали на конецъ обманъ, и искали только случая отмстить, что вскорѣ и воспослѣдовало. Спустя нѣкоторое время, приѣхалъ другой Французъ съ иными товарами. Они узнавъ, что онъ былъ товарищъ перваго, сокрыли его обманъ и отвели ему тотъ же покой для разложенія товаровъ, по томъ вошедъ въ оной, все забрали. Купецъ кричалъ противъ таковаго поступка, и жаловался главному начальнику, но сей отвѣчалъ ему съ важнымъ видомъ, что для удовольствованія его должно ждать жатвы пороха, которой посѣялъ народъ по совѣту его товарища. Французъ побѣжавъ на корабль, взялъ боченокъ пороху и зажженую головню, и началъ кричать изо всей силы: "Я съ ума сошелъ, я подорву горницу, вы всѣ со мною полетите въ землю душъ. Дикіе испужавшись, не знали, что дѣлать. Случившіеся тутъ другіе Французы объявили, что ихъ братъ не инако можетъ притти въ разумъ, какъ ежели отдадутъ ему товары, или за нихъ заплатятъ. Начальники стали уговаривать народъ, которой сжались, приносилъ, что кто ни имѣлъ мѣховъ. Тогда купецъ объявилъ, что разумъ къ нему ворошился. Начальникъ поднесъ ему калуметъ; онъ курилъ, и налилъ воды на порохъ въ доказательство, что-оной уже служить не можетъ, или что бы скрыть свою игру; ибо въ боченкѣ было только толченое уголье, нарочно для того приготовленное".
   "Сей народъ очень часто былъ обманываемъ Французами по причинѣ своего невѣжества.. Одинъ офицеръ знающій языкъ услышалъ, что хотятъ у него съ головы содрать кожу съ волосами; но какъ онъ носилъ парикъ, то сорвавъ его, бросилъ на землю, и говорилъ начальнику Миссуровъ: "Ты хочешь моихъ волосовъ? "подними, ежели смѣешь, Не можно выразить ихъ изумленія; они остолбенѣли, ибо Французъ на канунѣ выбрилъ себѣ голову. Къ сему онъ прибавилъ, что они напрасно ищутъ ему сдѣлать зло, и что онъ ежели захочетъ, выжжетъ ихъ озера, рѣки и лѣса, а дабы ихъ въ томъ увѣрить, велѣлъ принести чашку съ водкою, и зажегъ оную. Дикіе не знавшіе еще сего питья удивились: онъ же между тѣмъ вынялъ изъ кармана зажигательное стекло, и тотчасъ запалилъ кустъ сухова дерева. Тогда сіи бѣдные не сумнѣвались уже, что въ его власти состоитъ осушишь озёра и выжечь лѣса; одарили его, и дали ему провожатыхъ. Я не знаю, слышалиль вы объ одномъ Итальянцѣ, которой повѣсилъ зеркальцо на груди, дабы увѣрить Ирокойцовъ, смотрящихся въ оное, что онъ ихъ въ сердцѣ носитъ".
   "Но я возвращаюсь, къ Иллинойцамъ. Они раздѣлены на колѣна, и управляются начальниками, кои поступая самоизвольно, знаютъ тайну заставить любишь свою власть и почитаются отцами своихъ народовъ; качество несравненно для нихъ лестнѣйшее, нежели вся пышность Азіатскихъ тиранновъ. Преступленіе въ оскорбленіи величества Американцамъ совсѣмъ неизвѣстно: ежелибъ кто дерзнулъ покуситься на жизнь повелѣвающаго, былъ бы наказанъ, какъ чудовище, и вся бы его семья была искоренена безъ милосердія."
   "Что принадлежитъ до военныхъ начальниковъ, сія должность отправляется тѣми, кои оказали опыты храбрости во многихъ сраженіяхъ. Какъ ходятъ они наги, то раны имъ служатъ больше доказательствомъ отваги, нежели кресты св. Пудовика, кои даются не столько за достоинство, сколько за время".
   "Старики не могущіе уже вести войны не чинятся безполезными народу, они говорятъ рѣчи, слушаютъ ихъ какъ оракуловъ. Все дѣлается по ихъ совѣту, и молодые увѣрены, что живши долѣе, больше имѣютъ они опытности. Не будучи въ состояніи биться за отечество, по крайней мѣрѣ научаютъ они защищать его. "Ежелибъ былъ я моложе, говорилъ старой воинъ молодымъ людямъ, ежелибъ я былъ въ силахъ; вы бы увидѣли меня ведущаго васъ на цыпочкахъ прямо на неприятеля. Ступайте товарищи какъ люди храбрые; будьте отважны, какъ львы; не затыкайте никогда ушей; спите, какъ зайцы; ходите, какъ козы; бросайтесь въ воду, какъ утки; а, ежели за вами гонятся, скрывайте свое жилище, какъ кролики. Больше всего не бойтесь неприятельскихъ стрѣлъ, и бросайте ваши; употребляйте дубины; бейте, убивайте; лучше умереть сражаясь, нежели быть сожжену поддавшись. Воины возвращаясь съ сраженія, всегда приносятъ часть своей добычи симъ старымъ говорунамъ, кои мужественнымъ краснорѣчіемъ возбудили въ нихъ отвагу. Имъ наипаче отдаются военноплѣнные въ невольники".
   "Между разными членами вѣры Иллинойцовъ есть одинъ научающій, что огонь, находящійся на землѣ, разнствуетъ съ огнемъ солнца, котораго никакъ къ себѣ привлечь не можно. Разговаривая однажды о семъ съ однимъ изъ главныхъ жителей, сказалъ я ему, что ничего нѣтъ легче, какъ доказать противное, и что я могу свести огонь изъ сего свѣтила, когда захочу. Я взялъ тотчасъ зажигательное стекло и наведши на солнце, зажегъ трутъ, произнеся сіе слово приходи, какъ бы повелѣвая сойти огню. Дикой пришедшій въ трепетъ и изумленіе вскричалъ: Ахъ! какое чудо! спрашивалъ онъ меня по томъ, можетъ ли другой употреблять сію махину; и какъ я ему отвѣчалъ съ утвержденіемъ, то онѣ шрясучиск, приступилъ къ учиненію опыта; я его держалъ за руку, дабы не приключилось несчастія, и какъ все было готово, дикой произнесъ слово, но столь дрожащимъ голосомъ, что больше заикался, нежели говорилъ Тотчасъ огонь показался, и стекло у него выпало изъ рукъ, какъ я предвидѣлъ; но я оное схватилъ, и насилу отъ смѣха удержался. Преисполненъ будучи удивленіемъ къ сему видѣнію, Индѣецъ созвалъ главныхъ своей деревни, и разсказывалъ имъ о чудномъ дѣйствіи стекла. Они держали между собою совѣтъ, и положили достать его, во что бы то ни стало. Мой дикой пришелъ ко мнѣ, и пожавъ руку, говорилъ: не вѣрной ли ты мнѣ другъ? а я тебя люблю больше всѣхъ Французовъ, хотя и ихъ люблю много. Вотъ для чего; большая изъ нихъ часть носятъ разумъ на языкѣ; а у тебя онъ весь въ головѣ и въ тѣлѣ. Отвори же уши, и слушай слова твоего друга; отвори также твое сердце, и прими въ него мое. Людямъ хочется обыкновенно имѣть, что свѣтится въ глазахъ, не смотря, имѣетъ ли какую цѣну вещь ими желаемая; а я думаю совсѣмъ иначе, и желаю только вещей полезныхъ. Я доспрашиваюсь, надобны ли онѣ тому, кто ими владѣетъ, дороги ли онѣ, и въ семъ случаѣ оставляю ему ихъ. Ежели напротивъ покажется мнѣ, что онъ мало объ нихъ заботится, то торгуюсь съ нимъ, чтобъ ихъ достать, увѣренъ будучи, что онъ достанетъ себѣ другія. То, что ты мнѣ показалъ, кажется мнѣ вещь чрезвычайныя, и я не могу скрыть отъ тебя крайняго желанія имѣть ее: но хотя мнѣ и хочется того, что я видѣлъ, я не помышляю, чтобъ ты далъ мнѣ даромъ, положи ему цѣну, какую желаешь, естьли тебѣ въ немъ большой нужды нѣтъ; потому что я заставлю за него заплатить всѣ семьи моего народа".
   "Я предпочелъ подарить ему стекло, ибо тѣмъ приобрѣталъ почтеніе къ себѣ и приязнь въ народѣ: двѣ вещи, коими проповѣдникъ долженъ пользоваться для славы вѣры и службы Государя. Отдавая стекло дикому, научилъ я его, какъ съ нимъ обходиться, и вывелъ его изъ страха. Въ тотъ же самой день собралъ онъ главныхъ своей деревни, и сдѣлалъ предъ ними опытъ столь выхваляемой имъ машины. Не будучи еще искусенъ, употребилъ онъ больше времени, нежели надлежало; но наконецъ опытъ удался къ великому удивленію всего собранія, которое не могло понять, какъ можно вырвать огонь изъ солнца".
   "Все, что я до сихъ поръ ни доносилъ вамъ, Государыня моя, есть плодъ частыхъ моихъ разговоровъ съ отцемъ Іеронимомъ, человѣкомъ весьма свѣдущимъ обо всѣхъ дѣлахъ Луизіаны. Я самъ еще ничего не видалъ, кромѣ окрестностей'столицы: теперь приготовляюсь къ новымъ путешествіямъ, и по возвращеніи отдамъ вамъ отчетъ во всемъ, что найду достойнымъ вашего любопытства.
   Я есмь, и проч.
   

ПИСЬМО CII.

Конецъ Лузіаны.

   Путешествіе мое было то верхомъ, то пѣшкомъ, а всего чаще водою по землямъ лежащимъ между Миссиссипи и рѣкою Аллибамонцовъ. Сперва слѣдовалъ я по теченію рѣки отъ новаго Орлеана до устья ея въ Мексиканскомъ заливѣ въ шестидесяти верстахъ отъ моря, гдѣ берегъ такъ голъ и открытъ, что только два дерева видно, одно называется: бутылочное, а другое Пикардова висѣлица, первое по тому, что найдена на немъ бутылка повѣшенная на суку съ письмомъ, въ коемъ давалось знать видно какому нибудь странствующему, куда его товарищи поѣхали. Что касается до втораго, разсказываютъ, что одинъ называемой Пикардъ, ѣдучи мимо сего мѣста на суднѣ, сказалъ, что ежели умирать ему отъ петли, то выберетъ онъ сіе дерево себѣ висѣлицею.
   Я держался залива до самаго Дельфинова острова, которой есть первое селеніе Французовъ въ Луизіанѣ, Старинное его имя было островъ лооіенія, по тому что "найдено на немъ множество костей. Я не описываю вамъ ни Бализы, ни новаго и стараго Вилокса, селеній Французскихъ на семъ берегу; ибо они ничего примѣчательнаго не имѣютъ. Крѣпостца Луи де ла Мобиль построена на рѣкѣ того же имени изъ кирпича, и укрѣплена четырьмя бастіонами по правиламъ Г. Вобана, съ полумѣсяцами, рвомъ, крытымъ путемъ и проч. Есть въ ней кладовой анбаръ, казармы для гарнизона, которой всегда довольно люденъ, и домъ для коменданта. Сіе. мѣсто сперва почиталось главнымъ селенія; въ немъ жили губернаторъ, правитель и чиновники: верховной совѣтъ имѣлъ тутъ свои засѣданія. Дикіе, приятели или союзники Французамъ, приѣзжаютъ изъ окрестностей ежегодно принимать подарки, кои король раздаетъ чрезъ губернатора.
   Мобильской губернаторъ далъ мнѣ пирогъ (родъ судна) и двухъ дикихъ для отвезенія меня водою въ крѣпость Тулузъ въ землѣ Аллибамонцовъ. Намъ должно было бороться съ быстротою теченія, и въ иной день не могли мы переплыть больше пяти верстъ. Я видѣлъ столь толстые кипарисы на берегу сей рѣки, что десять человѣкъ едва могутъ ли охватить; а сіе доказываетъ доброту и плодородность земли. Изъ одного такаго дерева дѣлаютъ судно. Когда вода вырываетъ ихъ и сноситъ, то Индѣйцы берутъ, мѣру длинѣ и толщинѣ, разкладываютъ огонь на томъ, которое выбрали, и по мѣрѣ горенія дерева вычищаютъ уголье кремнемъ; а выдолбивъ такимъ образомъ, спускаютъ его на воду.
   Аллибамонцы тихи и привѣтливы, жены ихъ пригожи и живы; они пришли ко мнѣ навстрѣчу, какъ я выбирался изъ судна, подали мнѣ руку, поднесли калуметъ, спрашивали о причинѣ моего приѣзда, о времени, которое я былъ въ дорогѣ, долго ли у нихъ, останусь есть ли у меня жена, дѣти, здоровъ ли король, ихъ отецъ? Принесли ко мнѣ сагамиты, жареныхъ Индѣйскихъ цыплятъ, козлятины, яицъ, черепаху и проч. За учтивость у сихъ дикихъ почитается подчивать гостей дочерями. Когда приѣзжаютъ къ нимъ французы, коихъ хотятъ они угостить, начальники говорятъ въ деревнѣ по утру слѣдующую рѣчь: "Молодые люди и вы храбрые воины, ступайте на охоту, что бы было чѣмъ жить нашимъ братьямъ и друзьямъ, которые привозятъ къ намъ все нужное; а вы молодыя дѣвки не будьте неблагодарны и не жалѣйте своего тѣла для Французовъ, чтобъ намъ имѣть ихъ отродіе; позволяйте имъ себя обнимать и ласкать изъ доброй воли; соотвѣтствуйте имъ, не забывайте, что отъ сего союза мы будемъ также умны, и также страшны неприятелямъ нашимъ, какъ они сами".
   Сей народъ столь же ревнивъ къ женамъ, сколь податливъ дочерьми: ежели первые обличатся въ прелюбодѣйствѣ, то наилегчайшее зло могущее имъ случиться есть разводъ; иныя симъ не избавляются отъ бѣды; но должно мужу весьма увѣрену быть въ невѣрности жены, и поймать ее такъ сказать на дѣлѣ, чтобъ итти къ начальнику и объявить ему всѣ обстоятельства случая. Когда преступленіе ясно доказано, начальникъ повелѣваетъ принести къ себѣ тайно нѣсколько пучковъ розгъ, и назначаетъ пляску, на которую всѣ мущины, женщины и дѣвочки обязаны приходить подъ штрафомъ, и рѣдко кто ее прогуливаетъ. Сколь скоро разпляшутся, тогда берутъ невѣрную жену, кладутъ на землю, и сѣкутъ по брюху и по спинѣ розгами до тѣхъ поръ, какъ отвсюду кровь польется. Прельстившій ее томужъ подвергается наказанію, и когда сіи нещастные уже довольно высѣчены, стригутъ имъ волосы и выгоняютъ, говоря одному: "вотъ твоя жена, а другой; вотъ твой мужъ." Они вольны тотъ же часъ жениться, но въ деревнѣ остаться уже не могутъ.
   Когда женщина подолстила мужа другой, всѣ жены собираются вмѣстѣ, берутъ по палкѣ, идутъ къ виноватой и не щадятъ ея. Весь молодежь деревни сходится около ихъ веселиться симъ позорищемъ; но ежели видятъ, что мщеніе съ лишкомъ сурово, отнимаютъ палки у разъяренныхъ бабъ, кои бы безъ того до смерти прибили несчастную жертву своего мщенія.
   Аллибамонцы дѣтей воспитываютъ сурово: зимою купаютъ ихъ въ холодной водѣ, когда они еще при груди; а когда начинаютъ рости, кладутъ ихъ спать на голой землѣ. Молодые люди, могущіе носить оружіе, представляются сами военному начальнику: онъ ихъ увѣщеваетъ никогда не имѣть страха, не бояться ни воды, ни огня, ни желѣза, сносить голодъ терпѣливо, а нещастія съ непоколебимымъ духомъ. "Симъ образомъ, говоритъ онъ, вы будете человѣками, и храбрость ваша прейдетъ даже въ дѣтей вашихъ,и имъ служить будетъ образцомъ. Распаля ихъ воображеніе подобными рѣчами, дѣлаетъ онъ насѣченія на бедрахъ, на груди, на спинѣ, и дабы больше еще приучить къ терпѣнію, бьетъ ихъ плетью, никъ что сдираетъ кожу; послѣ чего становятся-они на ряду, воиновъ. Когда отличатся въ сраженіяхъ, награждаютъ ихъ разными изображеніями наколотыми на тѣлѣ, и которыми они больше величаются, нежели мы патентами и военными чинами.
   Агличане неоднократно покушались привязать къ себѣ Аллибамонцовъ и отвести ихъ отъ нашего союза. Они хотѣли осыпать дарами одного изъ ихъ начальниковъ, которой не взялъ ихъ, почитая недостойными, да и за предложеніе намѣревался ихъ до смерши побить, говоря, что не хочетъ ничего принимать отъ сихъ собакъ, неприятелей его отца, короля Французскаго. Сему человѣку дана серебреная медаль, которую онъ всегда носилъ на шеѣ, повѣся на ремень. Онъ говорилъ одному французскому офицеру изъ гарнизона крѣпостцы Тулузы, что велѣлъ себя погребсти, когда умретъ, съ изображеніемъ монарха; что бывъ ему вѣренъ во всю свою жизнь, надѣется держать его за руку въ странѣ душъ, гдѣ льстится его найти.
   "Услышавъ сіи мысли изъ сердца находящія, говорилъ мнѣ офицеръ, далъ я ему бутылку водки съ тѣмъ, что бы онъ выпилъ за здоровье своего отца и за мое. Иногда бездѣлица данная къ стати сему народу производитъ великое дѣйствіе. На примѣръ, когда я хотѣлъ доказать мою къ нимъ дружбу, то снималъ съ себя рубашку, и отдавалъ имъ именемъ ихъ отца, объ нихъ сожалѣющаго. Онъ знаетъ, говорилъ я, по словамъ бумаги, которая говоритъ, что его дѣти наги, и хочетъ, чтобъ они были одѣты. Сей образъ обхожденія трогалъ ихъ чувствительно. Одинъ изъ нихъ, показалось мнѣ, весьма удивлялся тому, что мы говорили съ Агличанами ко время войны, и признался, мнѣ чистосердечно, что ему тысячу разъ приходило на мысль разбить имъ головы, какъ собакамъ, кои умерщвляютъ Французовъ въ Канадѣ. Къ сему прибавилъ онъ, что у нихъ не говорится съ неприятелями инако, какъ положа топоръ на голову, и что человѣкъ, котораго уличатъ въ сообщеніи какомъ либо съ ними, почитается измѣнникомъ отечества. Сей народъ, продолжалъ офицеръ, не имѣетъ понятія о политической системѣ, каково есть между Европейскими державами. Друзья одного народа, по ихъ словамъ, должны вмѣстѣ съ ними воевать, и никакаго сношенія не имѣть съ его неприятелями".
   Офицеръ, котораго я повторяю слова, пользуется великимъ уваженіемъ между здѣшними дикими. Онъ съ давнихъ лѣтъ служитъ въ Тулузскомъ гарнизонѣ, и я отъ него спозналъ множество подробностей, которыя вамъ сообщаю въ семъ письмѣ, надѣясь, что вы ими будете довольны. "Между Французами и Аллибамонцами, сказывалъ онъ мнѣ, есть уговоръ, что естьли Французъ убьетъ дикаго, должно его предать смерти; ша же казнь положена и Аллибамонцу убившему Француза, Таковое несчастіе случилось вскорѣ по нашемъ сюда прибытіи: одинъ изъ нихъ молодой человѣкъ выстрѣлилъ изъ ружья по гарнизонному солдату, убилъ его и скрылся. Комендантъ желая знать, куда дѣвался преступникъ, требовалъ его отъ народныхъ начальниковъ. Они отвѣчали, что онъ ушелъ къ Шахтамъ, народу издревле неприязненному Французамъ. "Сожалѣю, отвѣчалъ комендантъ, но убитой кричитъ и требуетъ мщенія; за кровь платится кровью. Я знаю, что у убійцы есть мать; а какъ онъ побѣгомъ спасся отъ казни, то пускай погибнетъ мать вмѣсто его. Я въ семъ случаѣ слѣдую только вашему обычаю. Когда у васъ кого убьютъ, и когда справедливости вамъ не учинится, вы принимаетесь за сродниковъ виноватаго. Единое средство сохранить между нами согласіе и дружбу, въ которой мы взаимно присягали, есть то, что бы мы не противились наказанію преступниковъ. Мнѣ нѣтъ покоя послѣ смерти храбраго воина, котораго я лишился, всякую ночь онъ мнѣ кричитъ: мсти за мою кровь, мсти за себя, мстя за честь Французовъ,.
   "Сіи простосердечные люди чинили всѣ усилія, что бы упросишь коменданта. Обѣщали ему множество мѣховъ и лошадей навьюченныхъ всякою добычею. Ничто не помогло перемѣнить его намѣренія; онъ не принялъ подарковъ; и дикіе видя, что смягчить его не могутъ, держали совѣтъ, и нарядили восемь человѣкъ увезти мать убійцы. Ее застали невзначай, она проливая слезы, дала себя взять безъ сопротивленія. Сродники провожали ее съ печальнымъ видомъ, и не имѣя надежды спасти ее, одинъ изъ нихъ сказалъ начальнику посланныхъ: "Подожди не много, моя теща невиновата, я пойду искать настоящаго преступника." Въ самомъ дѣлѣ онъ его привелъ въ собраніе, гдѣ находился комендантъ. "Вотъ виноватой, говорилъ онъ, котораго ты требуешь; дѣлай съ нимъ теперь, что хочешь. Комендантъ, отвѣчалъ, что они должны учинить справедливость. Послѣ чего тотчасъ разбили ему голову".
   "По таковой казни старшины увѣщевали молодыхь людей никогда не ссориться съ Французами, по тому что ежелибъ случилось имъ забыться и умертвишь кого изъ нихъ, то сами они тому же подвергну гася. Они поднесли по томъ калуметъ коменданту, которой въ знакъ прощенія курилъ; чему послѣдовали и всѣ солдаты, а начальникъ дикихъ говорилъ слѣдующую рѣчь къ воинамъ. Небо чисто, солнце безъ пятенъ; время ясно, все тихо на поверхности земной. Кровь человѣческая не должна на ней проливаться. Должно просить духа мира сохранить ее чисту и не замаранну между народами насъ окружающими. Теперь надлежитъ упражняться въ одной только войнѣ съ тиграми, съ медвѣдями, съ волками, съ оленями и съ козами, чтобъ достать ихъ кожи, дабы было чѣмъ торговать съ нашими братьями и добрыми приятелями Французами.
   Аллибамонцы торгуютъ также съ Агличанами и Испанцами, но послѣднихъ не любятъ, и охотно имъ объявляютъ войну по причинѣ жестокихъ и безчеловѣчныхъ ихъ поступковъ съ дикиии Мексиканскими. Они говорятъ, что Испанцы, коихъ называютъ огненными воинами, по тому что они первые употребили ружья и пушки въ ихъ землѣ, проходя чрезъ ихъ страну, дѣлали неслыханныя наглости. Съ того времени предки ихъ всегда толковали отецъ сыну, и внушали отомщать кровь пролитую безъ причины и противъ всѣхъ правилъ естественнаго правосудія и права народовъ. Когда я имъ говорилъ, что великой начальникъ Испанской тогда царствовавшій похулилъ зло причиненное своими генералами противъ его воли; для чего же, возражали они, не велѣлъ онъ имъ отрубить головы? Сей примѣръ строгости и правосудія нѣсколько бы удовольствовалъ народы, съ коими сій огненные люди поступили столь недостойно".
   Во время пребыванія моего въ крѣпостцѣ Тулузѣ я часто ѣзжалъ съ гарнизонными офицерами къ Мобильцамъ, къ Шахтамъ, въ Язуямъ, къ Алалахамъ и другимъ сосѣднимъ Индѣйцамъ, и повсюду находилъ тѣ же нравы, тѣ же обычаи, тотъ же духъ, тотъ же образъ жизни, что и у всѣхъ дикихъ. Всѣ они были люди грубые и простые, живущіе въ хижинѣ со всею семьею и скотомъ, подверженные безпрестанно непостоянности воздуха; не знающіе ничего кромѣ земли, которая ихъ питаетъ, и рынка, на которомъ продаютъ произрастенія, и покупаютъ одежду; повинующіеся, не вѣдая сами для чего, начальнику, которому даютъ половину всего, что ни достанутъ; собирающіеся иногда въ сараѣ для отправленія обрядовъ, коихъ не понимаютъ; оставляющіе хижину, когда услышатъ барабанъ; обязующіеся итти потерять голову въ чужой землѣ, убивать себѣ подобныхъ и пр.
   Не смотря на сіе всеобщее сходство въ обычаяхъ и нравахъ, есть однако у Шахтовъ нѣкоторыя особыя обыкновенія, коихъ нигдѣ я между дикими не примѣтилъ. Ежели замужняя женщина уличится въ невѣрности, проводятъ ее чрезъ лугъ, такъ они изъясняются, когда хотятъ сказать: она должна терпѣть, чтобъ молодые и старики, ежели могутъ, удовольствовали свое скотское неистовство. Шахты не наказываютъ ннако за прелюбодѣяніе, и всего страннѣе, что виноватая женщина, которая, какъ вы можете сами заключить, всегда сбивается отъ мужа, находитъ иногда мущину, которой на ней женится, приводя въ оправданіе, что послѣ таковаго безчестія, незаконное совокупленіе должно ей опостынуть, и что она впередъ будетъ цѣломудреннѣе; но она не менше однако почитается обезчещенною, а новой мужъ человѣкомъ презрительнымъ. Въ семъ самомъ народѣ матери не имѣютъ воли поправлять сыновей, а пользуются симъ правомъ только надъ дочерями. Ежели бы онѣ вздумали побить сына, то чинится имъ выговоръ, а иногда и сами биты бываютъ. Но ежели сынъ предъ ними погрѣшитъ, онѣ ведутъ его къ какому нибудь старику, которой въ наказаніе плещетъ ему воды на лицо.
   Одинъ изъ офицеровъ бывшихъ со мною у Шахтовъ разсказывалъ мнѣ печальное произшествіе, случившееся при его глазахъ, и которое васъ тронетъ. Одинъ Шахта говорилъ худо о французахъ, и упоминалъ, что Коллаписсы, его сосѣды были ихъ собаки, то есть невольники. Коллаписсъ при томъ случившейся, не стерпя таковаго ругательства, убилъ его и ушелъ въ новой Орлеанъ. Народъ Шахтайской, ища отмстить, отправилъ пословъ къ губернатору требовать преступника; ощвёргъ всѣ дары, кои ему давали для утушенія дѣла, и угрожалъ сожечь деревню Коллаписсовъ, ежели не выдадутъ убійцу. И такъ принуждены были отдать его имъ въ руки. Одинъ Французской офицеръ принялъ на себя исполненіе дѣла, и убійца приведенъ на мѣсто, гдѣ произошло преступленіе. Шахты собранные приняли жертву въ присутствіи Коллаписсовъ туда сошедшихся. Преступникъ говорилъ рѣчь, стоя по обычаю сихъ народовъ: "Я человѣкъ, то есть, что я не боюсь смерти; но сожалѣю о участи жены и четырехъ дѣтей, коихъ оставляю въ маломъ возрастѣ; сожалѣю объ отцѣ и матери, которые стары, и кои питались моею охотою. Препоручаю ихъ Французамъ, по тому что за нихъ я погибаю".
   Едва окончилъ онъ рѣчь, какъ всталъ его отецъ, тутъ же находившейся, вступилъ въ средину собранія обоихъ народовъ, и говорилъ такъ. "Сынъ мой справедливо умираетъ; но будучи молодъ и силенъ, способнѣе онъ меня прокормить свою жену, мать и четверыхъ дѣтей; и такъ нужно, чтобъ онъ остался на землѣ и имѣлъ объ нихъ попеченіе. Что принадлежитъ до меня, человѣка оканчивающаго свой вѣкъ, я довольно пожилъ; желаю что бы сынъ мой дошелъ до моихъ лѣтъ, и воспиталъ моихъ внучатъ. Я уже ни къ чему не гожусь. Нѣсколько лѣтъ больше, нѣсколько менѣе, для меня все равно. Я не жилъ какъ баба, и желаю умереть, какъ мущина, а для сей причины и заступлю его мѣсто. Вся старикова семья проливала слезы, окружа его и обнимая. Онъ взялъ внучатъ на руки, представилъ Французамъ, и увѣщевавъ ихъ быть всегда намъ преданными. Напослѣдокъ приступилъ къ сродникамъ покойника, и отдавалъ имъ свою голову: юная была принята. Таковые обмѣны въ немаломъ у дикихъ обыкновеніи; нѣтъ нужды, что бы преступникъ былъ казненъ, а довольно естьли мѣсто его заступитъ кто изъ его сродниковъ, или только изъ того же народа. Старикъ протянулся на бревнѣ, и голову ему отрубили однимъ ударомъ топора. Все прекратилось сею смертію. Сынъ принужденъ былъ поднесть отцову голову; поднимая ее, говорилъ онъ слѣдующія слова: "отпусти мнѣ свою смерть и вспомни о сынѣ твоемъ въ странѣ душъ. Всѣ Французы находившіеся при семъ произшествіи прослезились, удивляясь мужественной бодрости старика. Шахты приняли голову, взоткнули на копье, и унесли, какъ побѣдоносной знакъ, въ свою деревню."
   Изъ земли Шахтовъ возвратился я въ крѣпостцу Луи де ла Мобиль, намѣреваясь сѣсть на судно на рѣкѣ того же имени, что бы доѣхать до Мексиканскаго залива. Прибывъ въ помянутую крѣпостцу, нашелъ я г. Белиля кавалера св. Лудовика, отправляющаго должность генерала маіора морскихъ войскъ въ Луизіанѣ. Исторія сего офицера носилась по всей Франціи, когда я изъ нея выѣхалъ; и какъ желалось мнѣ узнать ее отъ него самаго, то и былъ весьма радъ, что нашелъ случай услышать.
   "Я былъ въ числѣ тѣхъ, говорилъ онъ, коихъ назначили въ 1719 году на службу въ здѣшнее поселеніе; сѣлъ я на корабль съ прочими въ Оріанѣ (восточномъ портѣ); но корабль нашъ занесенъ противными вѣтрами въ проливъ св: Бернарда въ Мексиканскомъ заливѣ. Я сошелъ на берегъ, и между тѣмъ, какъ шлюбка перевозила воду на корабль, пошелъ я стрѣлять съ четырмя изъ моихъ товарищей. Корабль былъ снабженъ прежде, нежели мы возвратились. Капитанъ отъ нетерпѣливости снялся съ якоря, и оставилъ насъ жребію нашему; а какъ мы пришли на берегъ, то не видали уже ни корабля, ни шлюбки. Я вамъ отдаю на размышленіе, каково было наше отчаяніе, увидя, что оставлены мы въ незнаемой землѣ, на дикомъ берегу, или можетъ быть, населенномъ людоѣдами! Въ семъ состояніи проводили мы нѣсколько дней, питаясь насѣкомыми и негодною тратою. Была съ нами молодая полевая собака, которая меня любила; голодъ насъ угнѣталъ; товарищи мои покушались ее убить, чтобъ прокормиться хотя нѣсколько дней, и я принужденнымъ нашелся ею пожертвовать. Одинъ изъ нихъ схватилъ, ее, но когда хотѣлъ ударить ножемъ, то такъ былъ слабъ, что не могъ ее удержать, и она вырвавшись, побѣжала въ лѣсъ. Всѣ оные четыре офицера померли съ голоду одинъ за другимъ; меня спасло одно только крѣпкое мое сложеніе. Изнывъ, такъ сказать, отъ усталости и нужды, пошелъ я въ лѣсъ, питаясь насѣкомыми, которыхъ находилъ, на согнившихъ деревьяхъ,.
   "Нѣсколько дней спустя по смерти моихъ товарищей, увидѣлъ я издалека свою собаку, держащую во рту лѣсную мышь, и бѣгущую ко мнѣ съ великими оказаніями радости, раздѣлить со мною свою добычу. Помянутыя мыши довольно вкусны, а величиною будутъ съ молодаго поросенка. Наѣвшись, сдѣлалъ я себѣ небольшую засѣку подъ однимъ деревомъ, дабы оградиться ночью отъ дикихъ звѣрей; а собака отправляла при мнѣ должность караульнаго",.
   "Ходя по лѣсу, примѣтилъ я человѣческіе слѣды; я по онымъ дошелъ до берегу рѣки, и увидѣлъ на ней пирогъ, на которомъ переѣхалъ. На другомъ берегу нашелъ я Аттакаловъ дикой и варварской народъ, коего имя доказываетъ уже свойство, ибо значитъ ядущаго людей. Они жарили человѣческое мясо; но меня спасла моя сухость. Раздѣли меня, и раздѣлили между собою платье, посломъ повели въ свою деревню, гдѣ одна вдова довольно уже въ лѣтахъ взяла меня въ невольники. Хотѣли заставить меня ѣсть своего проклятаго кушанья, но я предпочелъ рыбу и пожиралъ ее съ неумѣренностію. Мало по малу началъ я приходить въ силу, но бывъ крайне печаленъ, боясь, чтобъ мои хозяева не принесли меня на жертву своимъ богамъ, и не сдѣлалибъ изъ тѣла моего себѣ пира. Воображеніе мое наполнено было ужаснымъ зрѣлищемъ сихъ варваровъ, пожирающихъ всѣхъ плѣнныхъ. Они держали совѣтъ, на коемъ положено, что непростительно зарѣзать человѣка, которой пришелъ не вредить имъ, а просить покровительства".
   "Я былъ молодъ и довольно силенъ, должность невольника отправлялъ хорошо, и тѣмъ заслужилъ милость у моей госпожи, которая присвоила меня; и дала мнѣ вольность: съ сего времени признанъ я за Аттанапа. Будучи съ ними на войнѣ, отвагою и проворствомъ заслужилъ я у нихъ почтеніе. Однажды въ походѣ терпя голодъ, попросилъ я ѣсть. Данъ мнѣ кусокъ человѣчьяго мяса вмѣсто козлятины, и я не знавши наѣлся. Одинъ дикой видя то, говорилъ мнѣ: ты сперва не хотѣлъ, а теперь ѣшь людей, какъ мы. Отъ сихъ словъ вырвало меня до черенковъ".
   "Два года спустя по прибытіи моемъ къ Аттакапамъ пришли послы отъ сосѣдняго народа. Между ими находились такіе, которые видали Французовъ, и которые объ нихъ при мнѣ разсказывали. По случаю сберегъ я мой патентъ; я взялъ вороново перо, сдѣлалъ чернилъ изъ сажи и написалъ на оборотѣ онаго слѣдующія слова: "первому начальнику бѣлыхъ людей. Я есмь такой то, былъ оставленъ въ проливѣ св. Бернарда; товарищи мои померли при моихъ глазахъ отъ голода и бѣдности, а я въ неволѣ у Аттакаповъ".
   "Я отдалъ сію бумагу одному изъ дикихъ, увѣряя ихъ, что то ткань говорящая, и что ежели онъ отдастъ ее какому начальнику Французовъ, хорошо отъ него будетъ принятъ. Индѣецъ отправился; товарищи хотѣли у него отнять бумагу, но онъ избавился отъ нихъ, переправясь вплавь чрезъ рѣку, держа одну руку поверхъ воды, дабы не замочить письма. Онъ прошелъ больше семи сотъ верстъ, чтобъ добраться до Французскаго селенія, и тамъ отдалъ бумагу. Французы приняли его и съ товарищами очень ласково, одарили и начали плакать по. обычаю дикихъ, кои спрашивали о причинѣ печали: на что отвѣтствовано имъ, что тужили по братѣ, которой уже два года находится въ неволѣ у Аттакаповъ. Индѣйцы взялись за мною ѣхать, а принесшій письмо обѣщался служить проводникомъ. Отправилось ихъ десятеро на хорошихъ лошадяхъ и съ ружьями. Приѣхавъ, дали они о себѣ знать нѣсколькими выстрѣлами, кои Аттакапы почли за громъ; отдали мнѣ письмо, въ которомъ сказано было, что бы я не боялся сихъ дикихъ, и отдался бы имъ въ руки. Аттакапы испужавшись стрѣльбы, не смѣли возпротивиться моему отъѣзду, и я сѣлъ на лошадь, не видя отъ нихъ никакой остановки".
   "Женщина присвоившая меня была въ слезахъ, и я насилу могъ высвободиться изъ ея рукъ. Дикіе, кои меня привезли, награждены были щедро. Г. Біенвиль тогдашній губернаторъ Луизіаны послалъ къ Аттакапамъ также подарки, а они прислали къ нему пословъ, и я стольже радъ былъ, какъ и удивленъ, видя между ими старую мою хозяйку. Имъ поручено, было благодарить губернатора, и вступить въ союзъ съ Французами. Главной изъ пословъ говорилъ г. Біенвилю, указывая на меня: "Бѣлой, котораго ты видишь, мой отецъ, есть твое тѣло и твоя кровь. Онъ соединился съ нами чрезъ присвоеніе; братья его померли съ голоду; ежелибъ они прежде попались моимъ землякамъ, жили бы и по"нынѣ, и тѣми же бы пользовались преимуществами".
   "Съ того времени сей народъ всегда съ нами поступалъ человѣчески, и мы довели его до того, что пересталъ ѣсть людское мясо. Когда приѣзжаютъ они въ новой Орлеанъ, то принимаются ласково изъ благодарности, что со мною хорошо поступали; ибо безъ нихъ несумнѣнно подвергся бы я жребію моихъ товарищей".
   Проѣзжая разные округи Луизіаны, не пренебрегалъ я чинить наблюденій о произрастеніяхъ и климатѣ каждой страны. Я примѣтилъ, что во всей полуденной части воздухъ нездоровъ по причинѣ наводненія рѣки, которая порядочно всякой годъ выступаетъ изъ береговъ съ исхода марта до дня св: Іоанна. Такимъ образомъ во всемъ семъ пространствѣ, то есть отъ моря до крѣпостцы называемой Пуантъ купе -- ничего нѣтъ, кромѣ озеръ и болотъ въ дремучихъ лѣсахъ, коими сторона сія покрыта. Во всѣхъ почти земляхъ берегъ рѣкъ есть самое низкое мѣсто, а здѣсь напротивъ самое высокое. Отъ рѣки до края лѣса будетъ около двадцати футовъ отлогости. Ежели хотятъ полить землю во время суши, прокапываютъ берегъ, ставятъ плотину на концѣ сего канала и въ короткое время все покрывается водою. Для мельницы стоитъ только прорыть отверзтіе въ рѣку, и вода потечетъ до самаго моря.
   Лѣто здѣсь начинается въ Мартѣ, а продолжается до Сентября, жары несносны и бури очень часты. Громъ тѣмъ страшнѣе, что земля будучи наполнена лѣсами, холмами и долинами, эхо повторяетъ, и громъ кажется безпрерывнымъ. Другая бѣда лѣтомъ солнечные удары, ежели можно такъ назвать болѣзнь, причиняемую скоропостижно въ головѣ отъ лучей, кои нечаянно человѣка ошибаютъ, и иногда лишаютъ разума. Многіе отъ того умираютъ, у другихъ слѣзаетъ кожа, гдѣ лучи ударятъ; удобно однакожъ вылѣчиться, естьли успѣешь захватить. Когда солнце подѣйствуетъ надъ головою, берутъ стаканъ холодной воды и опрокидаютъ на зараженное мѣсто, не проливъ изъ него ни капли. Отъ разозженія того мѣста вода зачинаетъ кипѣть; отъ чего уменшается жаръ и боль бывающіе при таковомъ несчастій, увѣряютъ, что нѣкоторыя травы приложенныя ко лбу имѣютъ силу остановишь запаленіе, и скорѣе еще воды вылѣчиваютъ.
   Плоды и овощи тѣ же въ Луизіанѣ, что и въ Европѣ. Въ Іюнѣ начинаютъ ѣсть виноградъ, которой тогда бываетъ уже совершенно спѣлъ; и ежелибъ въ Іюлѣ обрѣзывали лозы, какъ то чинится въ Генварѣ, то увѣряютъ, что не только бы новыя отпустили отростки, но принесли бы и плодъ, которой бы можно было ѣсть въ Октябрѣ. Сей опытъ, сказывали мнѣ, не одинъ разъ дѣланъ, и всегда удавался. Виноградъ ростетъ по лѣсамъ и на берегахъ Миссиссипи, и безъ всякаго хожденія приноситъ черныя и бѣлыя ягоды, но кислыя, и годныя только для дѣланія морсовъ. Есть такъ же родъ стелющагося винограда, на которомъ вмѣсто кистей родятся крупныя ягоды на стебелькахъ. Вкусомъ онъ довольно приятенъ.
   Наилучше ростетъ и больше другихъ употребляется родъ земляныхъ яблоковъ, называемыхъ Патата, изъ коихъ есть иныя толщиною въ ногу и длиною въ полъ фута, иныя вѣсятъ по осми фунтовъ. Есть также и круглыя, ибо они родятся всякаго вида, и употребляются въ пищу невольниками, подаются на лучшихъ столахъ у Французовъ, и служатъ препровожденіемъ времени для солдатъ, которые стоя на караулѣ, пекутъ ихъ въ золѣ. Тогда они походятъ вкусомъ на печеныя яблоки. Иные дѣлаютъ изъ нихъ водку, иные питье, не уступающее добротою сидру.
   Въ безконечныхъ здѣшнихъ лѣсахъ случаются цѣлые пространные округи наполненные тростникомъ. Когда вычистишь землю и тростникъ попалишь, корни его выпускаютъ отростки, которые можно рукою вырвать. Сіи вяжутся въ пучки, варятся въ водѣ, и подаются къ соусамъ, какъ спаржа; ѣдятъ же изъ нихъ только то, что бѣло. Сѣмя ихъ походитъ на овесъ, и во время недорода черные невольники пекутъ изъ него хлѣбъ. На конецъ изъ корня сего тростника дѣлаютъ тросточки или прутики, которые во Франціи и вездѣ были въ великой модѣ.
   Смола вещь столь необходимая для мореходцевъ есть одно изъ наиполезнѣйшихъ произведеній въ Луизіанѣ. Наибольше находятъ оной къ низу рѣки и вдоль морскаго берега, ибо въ сихъ мѣстахъ больше ростетъ сосны. Когда наберутъ сихъ деревъ довольное число и нужнаго качества, пилятъ ихъ на чурбаны длиною въ двадцать или двадцать четыре дюйма, и колютъ какъ лучину. По томъ роютъ четвероугольную яму отъ четырехъ до пяти футовъ, глубиною въ пять или шесть дюймовъ. Изъ одного бока идетъ стокъ до другой ямы довольно широкой. На четвероугольную яму кладутъ желѣзную решетку, а на ней укладываютъ крестомъ куски сосны разщепанные, какъ я уже сказалъ, на подобіе лучины, такъ что они составляютъ высокую пирамиду, и зажигаютъ ее сверху. Огонь сожигая дерево, разтопляетъ смолу, коею оно напоено; смола течетъ въ четвероугольную яму, а оттуда чрезъ спускъ въ другую сдѣланную нарочно для ея вмѣщенія.
   Не должно мнѣ забыть, государыня моя, разсказать вамъ о мхѣ, которой зараждается на сучьяхъ почти всѣхъ здѣшнихъ деревьевъ. Французы по насмѣшкѣ назвали его Испанскою бородою, а Гишпанцы французскимъ парикомъ. употребляютъ оной на все: свѣжей служитъ вмѣсто сѣна скошу; а лѣкари дикихъ лѣчатъ имъ больныхъ. Они дѣлаютъ въ хижинѣ кровать фута въ полтора вышины, на которой стелютъ моху на полфута: на него кладутъ больнаго совсѣмъ нага, покрываютъ его тѣмъ же мохомъ такъ, что видна только голова; послѣ чего ставятъ жаровню подъ кровать, и наклавъ въ нее вареной травы, закутываютъ всего одѣялами. Дымъ отъ травъ производитъ въ больномъ потъ, часто доставляющей здоровье.
   Я вамъ донесъ о употребленіи Испанской бороды, когда она свѣжа; да и отъ сухой не менше также получается пользы: мѣсятъ ее съ глиною, и употребляютъ въ строеніи хижинъ. Положа въ щолокъ, какъ бѣлье, и выбивъ, чтобъ не было пыли, служитъ она для набиванія стульевъ и пр. и то еще преимущество имѣетъ надъ шерстью, что не портится и не гніетъ.
   Изъ всѣхъ животныхъ находящихся въ сей провинціи медвѣдь почитается за полезнѣйшаго по причинѣ сала, которое изъ него досыпается. Кладутъ оное въ кружки или въ пузыри. Одинъ звѣрь даетъ иногда сала до ста двадцати кружевъ. Дикіе много онаго продаютъ французамъ; оно хорошо, здорово, безъ всякаго дурнаго вкуса и можетъ служить на поварнѣ и въ саладѣ; никогда не твердѣетъ, кромѣ большой стужи, и тогда бываетъ такъ бѣло, что ѣдятъ его съ хлѣбомъ вмѣсто масла.
   Вмѣсто пещеръ медвѣди избираютъ здѣсь дупло, которое бываетъ иногда футовъ на тридцать отъ земли. Въ концѣ Марта медвѣдицы мечутъ дѣтей, и въ сіе то время дикіе ихъ посѣщаютъ. Ходя по лѣсу, примѣчаютъ они, не видать ли на корѣ дерева знаковъ ихъ когтей, а что бы еще больше въ томъ увѣришься, кричатъ голосомъ молодаго медвѣженка, которой походитъ на ребячей. Мать слыша около себя крикъ и думая, что ея медвѣженокъ упалъ, выставливаетъ голову, и тѣмъ себя оказываетъ. Тогда Индѣйцы, дабы ее выжитъ, взлѣзаютъ на стоящее подлѣ дерево, садятся на сукъ противъ дыры и долгимъ шестомъ, на которомъ привязана свѣтильна, зажигаютъ, солому и сухое листье, служащее постилкою медвѣдицѣ. Она испужавшись, мыслитъ убираться и слѣзаетъ задомъ, оскаливая иногда зубы на неприятелей, ожидающихъ ее подъ деревомъ; они не даютъ ей времени совсѣмъ слѣзть и убиваютъ изъ ружья. Медвѣжата подражая матери, также за нею лѣзутъ, но лишь коснутся земли, то накидываются на нихъ петли; Индѣйцы берушъ ихъ съ собою и приучаютъ.
   Луизіанскіе жители имѣютъ также особливой способъ бить козъ; берутъ съ собою козью голову и прячутся въ кустъ, когда увидятъ добычу, сидя, пока не подойдетъ она на выстрѣлъ. Но ежели коза тряхнетъ головою; а сіе значитъ, что она хочетъ прыгать или бѣжать далѣе, то кричатъ ея голосомъ и тѣмъ къ себѣ привлекаютъ. Охотникъ тогда выставливаетъ козью голову поворачиваетъ рукою, какъ бы она ѣла траву, и оглядывалась въ ту и другую сторону; а самъ все сидитъ въ кустѣ, ожидая, что бы звѣрь приближился. Сколь же скоро прицѣлитъ въ бокъ, то тотчасъ убиваетъ.
   Крокодиловъ столь же много въ Миссиссипи какъ въ Нилѣ, и естьли вѣрить рѣчамъ, здѣшніе не менѣе опасны. Сказываютъ, что когда найдутъ они на человѣка спящаго на землѣ, тащатъ его въ воду и тамъ его пожираютъ. Мнѣ приводили въ примѣръ одного лѣкаря, называемаго Обертъ брата одного Парижскаго золотаря, которой купался въ рѣкѣ, и былъ съѣденъ крокодиломъ. Другіе однакожъ, говорятъ, что сей звѣрь очень трусливъ, и убѣгаетъ отъ преслѣдующихъ; что ребенокъ его прогоняетъ прутомъ, и что бабы бьютъ ихъ до смерти палками. Дикіе, ѣдятъ его мясо, нѣсколько похожее на говядину; но надобно, что бы крокодилъ былъ молодъ, инако пахнетъ онъ мускомъ такъ, что воздухъ заражается, ежели убьютъ его внѣ воды.
   Прочія отмѣнныя животныя, коихъ видѣлъ я въ Луизіанѣ, суть лягушки величиною съ козленка, а глаза у нихъ такъ велики, и крикъ такъ силенъ, какъ у быка.
   Путешествующіе веселятся пѣніемъ птицы называемой насмѣшникъ, которая любитъ отъ нихъ не отставать. Кажется, что она старается привесть у нихъ въ забвеніе труды, причиняемые дорогою. Коль скоро увидитъ проѣзжаго, садится въ близи и начинаетъ пѣть, перелѣтывая, дабы его не упустить. Она передражниваетъ другихъ птицъ и мяучитъ какъ кошка. Прилетаетъ въ селенія и домы, когда играютъ на какомъ инструментѣ, метается въ концертъ и подражаетъ разнымъ тонамъ музыки. Величиною она съ щегленка и привыкаетъ скоро къ людямъ, когда еще молода,.
   Я не всѣхъ природныхъ жителей Луизіаны упомянулъ имена: иногда въ одномъ селеніи замыкается цѣлой народъ; но еще повторяю, что подъ разными именами всѣ они почти одинаковые имѣютъ обычаи. Вы усмотрите оное изъ слѣдующаго.
   Кто убилъ собаку у неприятеля, принимается въ число воиновъ; но должно, что бы онъ принесъ волосы, то есть кожу съ головы ибо не всегда словамъ вѣрятъ.
   Дѣвки охотно нанимаются у Французовъ вмѣстѣ въ работницы и въ любовницы; за два и за три рубля живутъ они мѣсяцъ. Имъ ни мало не кажется удивительно, что ихъ отпускаютъ и берутъ другихъ, и онѣ безпрестанно переходятъ отъ одного мущины къ другому; но сіе не мѣшаетъ имъ посягать за мужъ, и тогда довольствуются онѣ однимъ мужемъ, коему обыкновенно бываютъ вѣрны.
   Когда дикой придетъ въ домъ, и поднесуть ему хлѣба, онъ не преминетъ прежде нежели ѣсть начнетъ, отломивъ четыре кусочка, бросить ихъ на четыре стороны свѣта; а когда спросишь у него тому причины, онъ отвѣчаетъ: такой обычай.
   У Индѣйцевъ, какъ и у всѣхъ народовъ на землѣ, можно полагать два рода людей, изъ коихъ одни кажется рождены повелѣвать и пользоваться всѣми почестями, другіе повиноваться и ползать въ невѣжествѣ. Первые у дикихъ Луизіаны берутъ наименованія солнца, начальниковъ, благородныхъ, почтенныхъ. Прочіе составляютъ народъ, и называются вонючіе. Когда начальникъ съ ними говоритъ, они изъ почтенія воютъ десять разъ. Жену долженъ онъ брать изъ ихъ рода по тому, что по смерти его всѣ его жены обязаны слѣдовать за нимъ на другой свѣтъ; по чему женщины солнцевой породы не гоняются за такимъ женихомъ, которой подвергаетъ ихъ подобному закону. Дѣти ихъ, какъ я уже сказалъ, не наслѣдуютъ во власти, а носятъ только имя благородныхъ; внучата почтенныхъ, а правнучата входятъ въ число вонючихъ. Есть средства, чрезъ кои вонючій можетъ выпили въ почтенные: самое простое есть то, чтобъ отличиться какимъ славнымъ дѣломъ; однихъ неприятельскихъ волосокъ для заслуженія таковой чести довольно. Доходятъ до оной другою дорогою при смерти великаго начальника; вонючій имѣющій груднаго ребенка идетъ въ хижину покойника, и тамъ свернувъ голову младенцу, бросаетъ его въ ноги умершему начальнику, какъ жертву приносимую тѣни своего государя. По семъ безчеловѣчномъ поступкѣ стоитъ онъ предъ трупомъ цѣлой день не ѣвши: но когда закатится солнце, выходитъ изъ хижины, и поздравляется всѣми почтенными, въ число коихъ принимается съ обрядомъ неменѣе страннымъ, сколь безчеловѣчнымъ.
   Какъ здѣсь господа различаются отъ народа, то тотъ и другой имѣютъ особливой языкъ. Для означенія одной итой же вещи и тѣ и другіе употребляютъ слова совсѣмъ неподобныя. Повсюду есть общій языкъ, которымъ говорятъ всѣ Луизіанскіе народы. Когда его знаешь, можно ѣздишь по всей провинціи, не имѣя нужды въ толмачѣ. Сей языкъ есть тотъ самой, которой употребляется въ Мобилѣ.
   Проѣхавъ главныя страны въ Канадѣ и Луизіанѣ, могу я сказать, что сія послѣдняя во всемъ превосходитъ первую. Приятной климатъ, умѣренной воздухъ, доброта земли, множество рѣкъ дѣлаютъ ее и прелестнѣйшею и плодороднѣйшею частію полунощной Америки. Вся она состоитъ изъ равнины покрытой лѣсами и изобильными паствами. Французы получаютъ изъ нея пшено, пшеницу, хлопчатую бумагу, индиго и лѣсъ, что все перевозятъ на свои острова. но какъ отмѣли при устьѣ Миссиссипи препятствуютъ входить въ рѣку большимъ кораблямъ; то народы здѣшніе, не имѣя способа обогатиться, живутъ въ посредственномъ состояніи; правда, что сіе самое и доставляетъ имъ безпечность, ибо трудно на нихъ напасть. Ежелибъ могли они отворить сообщеніе между своею землею и Канадою и втѣснить Агличанъ между горами и моремъ, Луизіана перемѣнила бы тогда видъ; она бы снабжала селенія наши строевымъ лѣсомъ, мачтами, лошадями и съѣстными припасами. Но малое о томъ реченіе почти связываетъ руки жителямъ. Впрочемъ память плачевнаго конца несчастныхъ, перевезенныхъ туда во время системы, удерживаетъ Французовъ, и заставляетъ предпочитать ей всякую другую землю, когда хотятъ они искать счастія. Луизіана въ нѣдрахъ своихъ содержитъ источникъ великихъ богатствъ, но требуетъ только рукъ, которыя бы могли дѣлать землю, и готова наградить въ сотеро потъ и труды хлѣбопашца.
   Я есмь и проч.
   

ПИСЬМО CIII.

Мексика.

   Колино чудныхъ несообразимостей представится при семъ имени воображенію вашему! Открытіе новаго свѣта, о которомъ даже и того не знали, что онъ есть, и которой превосходитъ старой богатствомъ своихъ произращеній; простой секретарь губернатора Кубы съ пятью или шестью стами человѣкъ, нѣсколькими походными пушками и молодою Индѣйскою дѣвкою, служившею ему любовницею, переводчикомъ и совѣтникомъ, покоряешь наисилнѣйшее государство въ Америкѣ; любовь, вѣра, храбрость, безчеловѣчіе, сребролюбіе, стремящіяся къ одной цѣли и раздѣляющія одинаковые успѣхи; безмолвное изумленіе народовъ населяющихъ новой полушаръ при видѣ сихъ плавающихъ и одушевленныхъ зданій, кои почли они за чудовищъ повелѣвающихъ вѣтрами и водою; изступленіе ихъ при первомъ громѣ нашей артиллеріи; страхъ при видѣ лошадей и всадниковъ, почитаемыхъ ими за одного животнаго; предразсужденія заставляющія ихъ думать, что Гишпанцы суть боги, но что боги Мексики не уступаютъ ни въ чемъ Испанскимъ; миліоны людей побѣжденныхъ горстію пришелцовъ; сіи чужестранцы, кои безъ всякаго сопротивленія входятъ въ столицу, и превращаютъ ее въ пустыню, дабы утвердиться во владѣніи ея; сія пространная земля, которую недостатокъ въ желѣзѣ покорилъ Европейцамъ, и которой жители отягченные срамомъ и злополучіемъ посреди драгихъ металловъ, погружаясь въ слезахъ, укоряютъ небо, что одарило ихъ толикими сокровищами; наконецъ монархъ сидящій на престолѣ осуждается на смерть, самъ не зная отъ кого, именемъ чужестраннаго монарха. Естьли на свѣтѣ душа, которую бы не привели въ чувствіе таковыя чудеса, и которая бы могла удержаться отъ удивленія? Пропіивоположеніе оружія, обычаевъ, нравовъ, мнѣній, законовъ вѣры, все. увеличиваетъ здѣсь сферу нашихъ понятій, и должно умришить обширность нашихъ предразсужденій. Древность, даже самая баснословная древность, не представляетъ намъ ничего могущаго сравниться съ завоеваніемъ сея великія страны; но не могу я не прибавить и того, что нѣтъ также героя, подобнаго Фернанду Кортецу, коему Испанія обязана толикимъ умноженіемъ своего могущества. Одержавъ побѣду на двадцати сраженіяхъ, взявъ пятдесятъ городовъ, разбивъ трехъ императоровъ, осадивъ столицу, которая была люднѣе, нежели Мадритъ, и защищалась искуствомъ и природою, великой Кортецъ менѣе трехъ лѣтъ къ концу приводить сіе удивительное предприятіе, и Мексика въ тишинѣ повинуется его законамъ. Сія Имперія была сильнѣйшая и могущнѣйшая въ сей части новаго свѣта. Разпростиралась она отъ востока на западъ на двѣ тысячи пять сотъ перстъ, а въ ширину имѣла отъ сѣвера на полдень больше тысячи. Государство управлялось человѣкомъ къ войнѣ склоннымъ; народы повиновались вѣрѣ и законамъ, и будучи сами воины, вселяли страхъ въ своихъ сосѣдей. Не смотря на все сіе, горсть Испанцовъ преисполнила ихъ страхомъ и боязнію, и слѣдуя за жребіемъ своего предводителя, разбила войско составленное изо ста тысячъ ратниковъ.
   Сей чрезвычайный человѣкъ, родившійся въ концѣ пяшагонадесять столѣтія въ Эстрамадурской провинціи, не имѣлъ еще двадцати лѣтъ, когда отправился въ Америку искать счастія. Онъ присталъ къ Діегу Веласкецу губернатору острова Кубы, гдѣ въ него влюбилась одна дѣвка, которую самъ Веласкецъ искалъ, но узнавъ о ея къ нему склонности, такъ озлобился, что посадилъ Кортеца въ тюрму. Послѣ они помирились, и Кортецъ сдѣлался особливымъ другомъ сему губернатору, которой далъ ему нехудую должность, и желалъ быть отцомъ дѣвицы при обрядѣ ихъ свадьбы.
   Въ сіе время ни о чемъ болѣе не говорили, какъ о пространствѣ и богатствѣ Мексиканской Имперіи. Веласкецъ принялъ намѣреніе покорить ее Испанскому королю, и поручилъ Фернанду Кортецу направленіе сего предприятія; должно сказать, что не могъ онъ лучше человѣка къ сему выбрать. Никто не имѣлъ въ такой степени, какъ Кортецъ, той холодной крови, той непоколебимости, той отваги и того духа выдумки, кои столь нужны въ великихъ предприяшіяхъ. Будучи твердъ "въ намѣреніи, которое однажды принялъ, никогда онъ отъ него не уклонялся, и умѣлъ въ свою пользу обращать наималѣйшія приключенія.
   Корабли отправились изъ Санъ-яго; но едва отвалили отъ берега, какъ Губернаторъ по зависти своей раскаялся въ выборѣ, и хотѣлъ отнять у Кортеца команду надъ малочисленнымъ войскомъ, коего большую часть сей послѣдній набралъ на своемъ иждивеніи. По сей причинѣ войска не хотѣли признать никого другаго своимъ начальникомъ, а таковымъ съ обѣихъ сторонъ непослушаніемъ, соединясь еще тѣснѣе съ Кортецомъ, направили парусы къ Мексикѣ. Кортецъ держался вдоль по заливу, то лаская природныхъ жителей, то предай ихъ смерти, смотря по податливости или отвращенію, оказываемому ими къ его желаніямъ. Табаско былъ первый городъ, гдѣ онъ явился. Когда Мексиканцы увидѣли Испанскихъ лошадей, приняли ихъ за пожирающихъ чудовищъ съ человѣческою и звѣриною голового, и помышляли только о томъ, какъ бы уйти. Сильная республика Тласвальская, процвѣтавшая подъ правленіемъ аристократическимъ, мыслила возпротивиться его проходу, но единой звукъ пушекъ обратилъ въ бѣгство многочисленныя ея и худо вооруженныя толпы. За побѣдою послѣдовалъ выгодной миръ, и шесть тысячъ новыхъ союзниковъ-отправились съ Кортецомъ въ Мексику. Одинъ Кацикъ подарилъ ему двадцать женщинъ наипрекраснѣйшихъ изъ своей земли подъ предлогомъ печенія хлѣба для его войскъ; но въ самомъ дѣлѣ совсѣмъ для другаго употребленія. Полководецъ выбралъ изъ нихъ одну себѣ въ любовницы, и окрестивъ далъ ей имя Марины, она была и рѣдкой красоты и знатной породы, ибо происходила отъ одного знаменитаго Кацика, похищена въ молодыхъ лѣтахъ и продана тому, кто прислалъ ее Кортецу въ наложницы. Понятіе имѣла столь острое, что въ короткое время научилась Испанскому языку, и тѣмъ учиналась весьма полезною побѣдителямъ; надъ любовникомъ взяла такую власть, что управляла его разумомъ, и навсегда умѣла оную сохранить. Прижила съ нимъ сына, которой былъ по томъ кавалеромъ св: Іакова въ уваженіе благородства матери.
   Послѣ побѣды Кортецъ учинилъ Мексиканцамъ пышное описаніе о величествѣ и могуществѣ Короля Испанскаго, и предложилъ имъ ему поддаться. Говорилъ онъ имъ также о христіанской вѣрѣ; но не нашлись они въ расположеніи принять ни новаго Бога, ни новаго повелителя. Сія неудача конечно не произошла отъ недостатка хитрости и проворства въ Кастильскомъ генералѣ; ибо, когда вельможи пришедъ къ нему на поклонъ, и услышавъ ржаніе коней на его дворѣ, спросили съ смущеніемъ, о чемъ жаловались сіи странныя могущества; то Кортецъ имъ отвѣчалъ; "они сердятся за то, что я не строго наказалъ Кацика и его народъ за дерзость, которую показалъ онъ, противясь Христіанамъ, Вельможи тотчасъ велѣли принести попоны для покрытія лошадей, живности для ихъ угощенія, и просили у нихъ прощенія, обѣщаясь, дабы ихъ укротить, быть всегда друзьями Испанцамъ.
   Кортецъ прежде вступленія въ Мексику не пренебрегъ укрѣпить главной портъ, лежащій у него на правой рукѣ, дабы возпользоваться онымъ въ случаѣ несчастія. Онъ его назвалъ Bера-круцъ, (истинной крестъ) по тому, что выступилъ тамъ на сухой путь въ великую пятницу. Изобиліе воды и красота деревьевъ рѣшили Кастильцовъ положишь на семъ мѣстѣ первыя основанія города. Офицеры раздѣлили между собою труды, дабы содѣйствовать своимъ примѣромъ; самъ полководецъ не почелъ себя освобожденнымъ отъ приложенія рукъ къ работѣ. Вскорѣ выведены были стѣны, и учинились достаточною противъ Индѣйскихъ оружіи защитою. Построены внутри оныхъ домы, въ коихъ больше пеклись о выгодѣ, нежели объ украшеніяхъ; было ихъ тогда отъ четырехъ до пяти сотъ. Не малая площадь, составляющая средину города, отѣнивалась нѣсколькими деревьями невѣроятной толщины. Воздухъ въ городѣ столь нездоровъ, что женщины принуждены изъ него выходить на время родовъ; по тому что ни онѣ, ни младенцы не могутъ перенести зараженія. По утру слѣдуя странному обыкновенію, гоняютъ по всѣмъ улицамъ стада скотины, дабы она уносила съ собою вредные пары изъ земли поднимающіеся.
   Худой воздухъ и насильствіе сѣверныхъ вѣтровъ, кои чинятъ портъ опаснымъ, принудили Испанцевъ перенести въ другое мѣсто сіе селеніе. Они избрали ровнину верстъ тридцать ниже противъ острова см: Іоанна Улунскаго, лежащаго при входѣ порта, или лучше служащаго ему, такъ сказать, затворомъ. На нецъ стоитъ замокъ, занимающій почти всю поверхность, и составляющій крѣпость и защиту города. Нѣсколько солдатъ и сто пушекъ его оберегаютъ. Новой Вера-круцъ имѣетъ больше версты въ длину и половину того въ ширину, улицы въ немъ примы, домы порядочны, хотя большая часть строеній деревянныя, не изключая и церквей. Городъ окруженъ горами, за коими находятся лѣса, наполненные дикими звѣрями, и луга покрытые стадами. Полуночной вѣтръ наноситъ столько песку съ морскихъ береговъ, что стѣны города почти совсѣмъ имъ засыпаны. Церкви богаты серебреною утварью, а домы Китайскимъ фарфоромъ.
   Жителей считается не больше трехъ тысячъ, и то главною частію черныхъ или смуглыхъ, а въ знатные люди не инако можно попасть, какъ имѣя пять или шесть сотъ тысячъ піастровъ. Посреди столь великихъ богатствъ вся пища состоитъ почти въ одномъ шоколадѣ и заѣдкахъ. Мущины горды и ревнивы; женщины живутъ уединенно внутри своихъ покоевъ для избѣжанія отъ глазъ чужестранцевъ, на коихъ желали бы они смотрѣть охотно, ежелибъ мужья давали имъ волю. Когда изъ домовъ отлучаются, всегда ѣздятъ въ каретахъ; а у кого оныхъ нѣтъ, тѣ покрываются предлиннымъ шелковымъ плащемъ по самую землю съ небольшимъ отверзтіемъ, дабы идучи не запутаться; дома носятъ онѣ на рубашкахъ шелковой корсетъ, зашнурованной серебренымъ или золотымъ плетешкомъ, а вмѣсто головнаго убора связываютъ только волосы дѣнтоіо. Золотая цѣпочка служащая вмѣсто ожерелья, наручники изъ того же металла и серги изъ дорогихъ каменьевъ составляютъ съ вышеписаннымъ легкимъ платьемъ весь ихъ уборъ. Мущины довольно имѣютъ разума для торговли, но природная лѣнь вселяетъ въ нихъ отвращеніе къ труду. Всегда увидишь у нихъ на шеѣ и въ рукахъ чотки и ладанки, а покои у нихъ наполнены образами и статуями.
   Вера-круцъ есть главной и собственно говоря, единственной Мексиканской портъ въ заливѣ сего имени. Испанцы, да можетъ быть и цѣлой свѣтъ, не имѣютъ мѣста, гдѣ бы торговля была пространнѣе. Въ него привозятся всѣ произведенія и богатства восточной Индіи на корабляхъ, приходящихъ съ Филиппинскихъ острововъ; въ немъ есть природное средоточіе всѣхъ Американскихъ сокровищъ; въ него флотъ ежегодно доставляетъ товары непонятной цѣны. Приходящіе изъ Европы разсыпаются во всѣ города Мексики, навьюченные на лошадяхъ и лошакахъ, или на возахъ запряженныхъ быками.
   Воздухъ жаркой и нездоровой при всякомъ вѣтрѣ, кромѣ полуночнаго, которой дуетъ почти всякую недѣлю и продолжается иногда цѣлые сушки: онъ столь силенъ, что не можно съ корабля вытти на берегъ; но опаснѣйшее для здоровья время стоитъ отъ Апрѣля до Ноября, потому что дожди тогда падаютъ безпрерывно. Плоды, хотя превосходные, причиняютъ опасныя болѣзни, когда ѣдятъ ихъ съ излишествомъ. Чужестранныхъ о томъ предупреждаютъ, коль скоро они приѣдутъ; но сами жители пренебрегаютъ употреблять себѣ въ пользу видимые надъ ними опыты.
   Извѣстіе о прибытіи Коршеца въ Мексику вселило страхъ и ужасъ во всей Монтецуминой имперіи, и вскорѣ дошло до государя тогда царствовавшаго; ибо по обыкновенію сего просвѣщеннаго края разставлены были повсюду гонцы такимъ образомъ, что онъ немедленно получалъ вѣдомости о всемъ произходящемъ и въ самыхъ отдаленнѣйшихъ отъ столицы провинціяхъ. Избирались молодые проворные и легкіе люди, и съ малолѣтства къ тому прнобучалист Главная школа была начальное капище города Мексики. Давались изъ народной казны награжденія тому, кто прежде всѣхъ придетъ къ подножію идола. Въ посылкахъ отъ одного края Имперіи до другаго перемѣнялись они въ нѣкоторомъ разстояніи съ столь соразмѣрнымъ ихъ силѣ, что всегда другой занималъ мѣсто прежде, нежели первой усталъ. Письма приносимыя ими Императору состояли въ кускахъ малеваннаго полотна, на коихъ представлялись разныя обстоятельства дѣла, о которомъ нужно ему знать. Сіи изображенія перемѣшаны были буквами, дополняющими смыслъ, коего живописецъ выразить не былъ въ состояніи.
   Монтецума содрогся въ столицѣ, слыша повѣствуемое о Европейцахъ. Онъ отправилъ къ нимъ пословъ совсѣмъ, что только владѣнія его приносили наидрагоцѣннѣйшаго, и особливо съ великимъ множествомъ золота и каменья, обѣщая дать еще больше, естьли они возвратятся въ свою землю. При видѣ толикихъ богатствъ, даже и тѣ, кои наименѣе оказывали охоты въ Мексиканскомъ походѣ, возпылали желаніемъ туда спѣшить. Кортецъ учинилъ отвѣтъ, что возвратиться не можетъ, не помрача славы своего государя; что приѣхалъ онъ посломъ къ его Мексиканскому величеству, и что, когда донесетъ Императору о важныхъ порученныхъ себѣ дѣлахъ, тогда и отъѣдетъ назадъ въ Европу. Посланные отъ Монтецумы и губернатора провинцій тщетно употребляли всѣ силы къ отвращенію его отъ такаго намѣренія; ничто не могло поколебать его твердости, и онъ прибылъ въ Мексику столицу имперіи, преодолѣвъ ты сячи опасностей, устрашенный государь повелѣлъ собраться жрецамъ и волшебникамъ, и въ надеждѣ на ихъ науку послалъ ихъ навстрѣчу къ Испанцамъ, приказавъ илъ засипитъ силою очарованій. Они дѣйствительно выступили за городскія ворота; обозрѣли издали неприятельское войско, и возвратясь донесли Императору, что явилось имъ видѣніе, и предсказало совершенное разрушеніе монархіи. Сіи угрозы такое надъ нимъ произвели дѣйствіе, что нѣсколько времени пребылъ онъ безъ силы, безъ гласа, безъ движенія: но едва пришелъ въ чувствіе, отправилъ первыхъ своихъ чиновниковъ къ Кастильцамъ, и приугощіовился учинить имъ великолѣпной приемъ. Онъ самъ встрѣтилъ гостей подъ драгоцѣннымъ балдахиномъ въ золотой качалкѣ, несомой любимцами на плечахъ.
   Кортецъ слѣзъ съ коня въ нѣкоторомъ разстояніи отъ Императора, которой также спустился на землю. Испанскій генералъ низко ему уклонился, на что самодержецъ Мексики отвѣтствовалъ, спустя руки по обычаю своей земли, и поднеся ее потомъ къ устамъ. Сія учтивость, каковой никогда не видано, что бы Императоръ кому либо оказалъ, была еще удивительнѣе въ Монтецумѣ, которой и богамъ своимъ отдавалъ честь единымъ только помазаніемъ главы. Кортецъ сверхъ оружія своего имѣлъ финифтяную цѣпь, осыпанную поддѣланными, но великой блескъ испускающими каменьями; онъ наложилъ ее на монарха, и сей казался быть доволенъ даромъ; а желая немедленно отплатить, повелѣлъ принесть ожерелье, которое почиталось наидрагоцѣннѣйшею вещію въ его сокровищахъ, и своими руками надѣлъ его на шею полководцу. Въ семъ первомъ свиданіи привѣтствія были недолги. Государь далъ повелѣніе одному изъ своихъ племянниковъ проводить Кортеца до назначеннаго ему дома. Всѣ возвратились въ томъ же порядкѣ, которой былъ наблюденъ до свиданія.
   Монтезума многіе имѣлъ разговоры съ Испанскимъ генераломъ. Всѣ оные касались до вѣры и обычаевъ Европейскихъ народовъ. Ходили они вмѣстѣ въ главное городское капище; монархъ самъ принялъ на себя трудъ толковать Кастильцамъ, что тамъ было наисвятѣйшаго и таинственнѣйшаго. Сказывалъ имъ имя каждаго идола и особое богочтеніе ему воздаваемое. Видно тамъ было не только множество жертвенниковъ съ изображеніями и кумирами боговъ, по многіе ряды часовень служащихъ гробницами вельможамъ государства; дворы и окружныя мѣста были кладбищемъ для народа. Сей храмъ, сооруженной богу войны, назывался по превосходству долгъ священный. Онъ стоялъ посреди каменной ограды вышиною въ шесть футовъ; четыре прекрасные входа соотвѣтствовали четыремъ главнымъ городскимъ воротамъ. По срединѣ возвышалась площадка; на оной воздвигнуто было огромное зданіе съ лѣстницею о стѣ тридцати ступеняхъ; жрецы въ одеждахъ служенія возходцщіе и низходящіе по онымъ, производили великолѣпное позорище. На мѣстѣ составляющемъ вершину капища находились два жертвенника, издалека видимые. Монтезума повелъ туда Кортеца, и сей видъ такъ возналилъ Испанца, что онъ на гномъ же самомъ мѣстѣ, какъ на средоточіи обширной страны, представившейся его взору, учинилъ самъ себѣ клятву завоевать Имперію.
   "Во время молитвъ и жертвоприношеній, разсказывалъ Императоръ Кастильскому полководцу, занимаютъ сіе мѣсто одни только жрецы. Молящіеся стоятъ внизу ^лѣстницы, мужеской полъ съ одной стороны, женской съ другой. Вы видите, продолжалъ онъ, сіи обширныя зданія подлѣ четырехъ воротъ ограды, оныя суть залы, высокіе и низкіе покои, служащіе для сбереженія моихъ оружій; ибо храмы наши бываютъ вмѣстѣ и домомъ молитвы и замкомъ, въ которой во время войны сносятся военные припасы для защищенія города,.
   "Сіи другія зданія, примыкающіяся къ стѣнамъ ограды сушь жилища служителей. нашихъ боговъ. Вы видите тамъ дворы, сады, пруды и всѣ нужныя выгоды больше, нежели для пяти тысячъ человѣкъ, коихъ содержу я для службы алтарей. Они получаютъ доходъ съ лишкомъ довольной для своего довольствія,.
   "Сіи низкіе и темные домики, кои насилу вы отсюда разсмотрѣть можете, порядочно расположенные въ углу ограды суть два монастыря, одинъ для молодыхъ дѣвицъ, другой для молодыхъ юношей, управляемые начальниками ихъ пола. Должность дѣвицъ готовишь кушанье идоламъ, то есть жрецамъ, коимъ не должно поднять блюда безъ того, чтобъ не было оно напередъ поднесено какому божеству. Прочія ихъ упражненія состоятъ въ тканіи полотенъ для службы капищъ. Онѣ смѣняются ночью для молитвы и для выпущенія себѣ крови, которою намазываютъ себѣ щоки, но тотчасъ умываютъ лице водою освященною божіими служителями: возпитываются же онѣ въ такомъ воздержаніи, что за наималѣйшую погрѣшность наказываются съ крайнею суровостію; смерти предаются тѣ, коихъ уличатъ въ слабости. Заключеніе ихъ въ монастырѣ продолжается годъ, по пзтеченіи котораго могутъ его оставить и выпили за мужъ; ибо законъ вѣчной холостой жизни намъ неизвѣстенъ".
   "Юноши подчиненные той же строгости, что и дѣвицы, помогаютъ жрецамъ во всемъ касающемся до служенія боговъ: выметаютъ святыя мѣста, содержатъ огонь безпрестанно горящій предъ великимъ идоломъ. Скромность имъ такъ втолкована, что за преступленіе почтется, ежели взглянутъ они на женщину. Ходятъ просить милостыни по городу по четыре или по шести вдругъ съ покорнымъ и униженнымъ видомъ; а естьли ничего имъ не дадутъ, имѣютъ они право сами взять все нужное для своего пропитанія; ибо по учиненіи обѣта бѣдности нужды ихъ предполагаются всегда настоящими; извѣстно впрочемъ, что безпрестанно они терпятъ. Обязаны они вставать ночью, играть въ нѣкоторые положенные часы въ трубы, бдѣть по перемѣнвамъ при алтаряхъ и не давать погаснуть огню. Находятся они при кажденіи жрецовъ, послѣ котораго накалываютъ себѣ иглою тѣло, выпускаютъ кровь и натираютъ ею себѣ виски; ибо всѣ наши обряды кровавы для питанія въ народѣ склонности къ войнѣ. Въ нѣкоторые праздники въ году жрецы великаго храма и молодые монахи монастыря, вооружась остроконечными кремнями, выпускаютъ себѣ множество крови, мараютъ ею стѣны и ограды, дабы доказать народу ревность свою къ покаянію,.
   "Въ семъ углу противолежащемъ двумъ монастырямъ есть жилище великаго жреца, которой у насъ почтенъ первымъ достоинствомъ въ священнослужителяхъ. Онъ раздѣляетъ его съ пятью помощниками, коихъ должность есть также наслѣдная, какъ нихъ начальника, и отдается старшимъ сыновьямъ. Открывающій утробу жертвъ заступаетъ первое мѣсто, и носитъ знаменитое имя великаго первосвященника. Сверьхъ сихъ служителей высокой степени каждая часть города, каждое капище, каждой жертвенникъ имѣетъ своихъ жрецовъ и служителей опредѣляемыхъ къ должностямъ по выбору и посвящающихся обѣтами. Обыкновенная ихъ должность кадить идоловъ; что чинятъ они по четыре раза въ день, и при каждомъ звукъ трубъ возвѣщаетъ народу, что жрецъ упражняется въ службѣ богамъ. Тѣ, кои захотятъ по нѣкоторомъ времени оставить свой чинъ, освобождаются отъ всякихъ трудовъ, и пользуются отличностію соравнительною со мнѣніемъ, каковое вселили о своей добродѣтели. Хотя жрецамъ нашимъ никакой законъ не запрещаетъ жить съ женами, убѣгаютъ однако о; нотъ того въ большіе праздники; а иные сами изыскиваютъ непреодолимыя препятствія, раня себя произвольно, дабы по крайней мѣрѣ на нѣкоторое время не быть въ состояніи и не имѣть похоти во вкушенію утѣхъ".
   Монтезума свелъ Кортеца внутрь капища, гдѣ или по дѣйствительному побужденію вѣры, или желая обмануть Испанцевъ, палъ ницъ предъ главнымъ идоломъ. Сему многіе засмѣялись, но онъ притворился, что того не видитъ; а Кортецъ говорилъ ему: "Государь! естьли позволите вы, чтобъ на минуту Христіанской крестъ поставленъ былъ посреди капища, вы тотчасъ познаете, что всѣ сіи ложныя божества не выдержатъ его присутствія, Жрецы озлобились за таковое предложеніе, а государь съ сердцемъ ему отвѣчалъ, что Испанцы могли воздать мѣсту, гдѣ находились, по крайней мѣрѣ то почтеніе, которымъ должны были его особѣ, послѣ тотчасъ вышелъ, и остановись въ дверяхъ, сказалъ имъ: ступайте въ ваше жилище, а я останусь въ храмѣ для испрошенія у боговъ прощенія о излишествѣ моей терпѣливости".
   Сія слабость тѣмъ больше имѣла причины удивить, что Имперія Мексиканская была тогда на вышшемъ степени величества и могущества. Монтезума щитался одиннадцатымъ Государемъ, начиная отъ перваго, которой завоевалъ и просвѣтилъ сію страну. Монархія была избирательная, и Монтецума получилъ престолъ единымъ своимъ достоинствомъ. Сей государь былъ разуменъ и отваженъ, но притворенъ, лицемѣренъ и безчеловѣченъ. Онъ покорилъ многія королевства, принудилъ ихъ платить дань; войска его были многочисленнѣе и устройству обучены лучше, нежели во всѣхъ прочихъ земляхъ сея части свѣта. Въ таковыхъ то обстоятельствахъ Кортецъ принятъ Монтецумою, какъ его повелитель, жителями, какъ ихъ богъ. По улицамъ становились на колѣна, когда видѣли идущаго слугу Испанца. Одинъ вельможа, представляя невольниковъ и дичину Кастильскому офицеру, говорилъ: "ежели ты богъ, вотъ люди, поядай ихъ; ежели ты человѣкъ, вотъ припасы, вели ихъ приготовить своимъ невольникамъ".
   Мало по малу Мексиканцы, привыкая къ гостямъ, отважились почитать ихъ за людей. Сіе доказываетъ тотъ Монтезуминъ генералъ, которой напалъ на гарнизонъ, оставленной Кортецомъ въ Веракруцѣ. Вѣсть произвела въ немъ великое подозрѣніе на монарха, и онъ тотчасъ предприялъ наиотважнѣйшее намѣреніе, каковое никогда и никому на мысль не приходило, то есть, захватить императора и держать его плѣннымъ въ жилищѣ Испанцевъ. Вотъ какимъ образомъ произвелъ онъ въ дѣйствіе столь странное дѣло. Истинна никогда не была менѣе подобна вѣроятности.
   Пришедъ къ сему государю, живо представилъ ему наглость Мексиканскаго генерала, которой въ презрѣніе покровительства его величества напалъ на Кастильцовъ и дерзаетъ сверхъ того обнародовать, что учинилъ оное по его повелѣнію. "Я весьма удаленъ отъ того, говорилъ онъ, что бы вѣрить столь недостойнымъ словамъ, но солдаты мои и ваши собственные подданные не преминутъ принять за правду разглашаемое симъ военачальникомъ, естьли сія клевета не будетъ заглажена явнымъ и всенароднымъ изпроверженіемъ. Въ семъ видѣ осмѣливаюсь я предложить вашему величеству перейти въ жилище Испанцовъ, и препроводить тамъ нѣкоторое время съ нами, какъ съ вашими друзьями, дабы таковымъ доказательствомъ довѣренности разогнать все подозрѣніе и загладить пятно помрачающее вашу славу,.
   Монтецума былъ такъ пораженъ симъ неожиданнымъ предложеніемъ, что учинился неподвиженъ отъ изумленія и гнѣва, но имѣлъ слабость дать себя устрашить, и по долгомъ сопротивленіи согласился наконецъ слѣдовать за Кастильцами. Такимъ то образомъ одинъ изъ наивеличайшихъ государей вселенной славящійся мудростію и мужествомъ былъ взятъ изъ собственнаго своего дворца посреди своей столицы, днемъ веденъ какъ плѣнникъ, безъ шуму и насильствія шестью человѣками и осужденъ со всѣми зависѣть отъ ихъ воли.
   Слухъ разпространился по всему городу, что императоръ похищенъ чужестранцами. Немедленно улицы покрылись гражданами производящими великой шумъ; но Монтецума принялъ на себя веселой видъ, и учинивъ знакъ рукою, объявилъ, что онъ не только не въ плѣну, но идетъ веселиться съ своими приятелями. Сіи слова успокоили народъ, и утишили возмущеніе.
   Кортецъ получа такимъ образомъ въ свои руки Мексиканскаго государя, старался всякими возможными почестями привести у него въ забвеніе неволю. Онъ выпросилъ отъ него повелѣніе взять подъ стражу Мексиканскаго генерала, учинившаго нападеніе на селеніе въ Веракруцѣ. Сей былъ приведенъ въ Мексику, окованной цѣпями, и когда узналъ, что осуждали его на смерть, объявилъ, что исполнилъ волю своего государя. Кортецъ почелъ сіе оправданіе ложью, и приговорилъ преступника сожечь живаго предъ императорскимъ дворцомъ. Опасаясь, что бы Монтецума не вступился за нещастнаго, коего все преступленіе въ самомъ дѣлѣ состояло только въ томъ, что повиновался своему государю, рѣшился онъ вдругъ на такое предприятіе, которое превозходитъ всѣ дерзости и отвагу до сихъ мѣстъ объ немъ сказанныя. Повелѣвъ принести цѣпи, пошелъ онъ въ императорской покой, гдѣ не опуспія ни поклона, ни другихъ знаковъ почтенія, обыкновенно воздаваемыхъ сему монарху, объявилъ ему твердымъ голосомъ, что Мексиканской генералъ обвиняетъ его въ насланіи повелѣній противъ Испанцовъ, и что столь сильныя доказательства обязываютъ его величество очистить себя какимъ ниесть умерщвленіемъ своей особы. Тогда повелѣлъ онъ съ видомъ власти наложить на него оковы, и вышелъ, не давъ ему времени отвѣтствовать.
   Столь постыдной поступокъ ввергъ нещастнаго Монтезуму въ крайнее отчаяніе. Присутствующіе его служители обливалися слезами, не смѣя произнести ни слова, и бросясь къ его ногамъ для поддержанія тяжести цѣпей, прокладывали между тѣломъ и желѣзомъ куски мягкой ткани, дабы оными не гнѣло ему рукъ и ногъ. Въ сіе время Кортецъ производилъ въ дѣйствіе несправедливое и безчеловѣчное опредѣленіе, которое самъ произнесъ на нещастнаго полководца. По исполненіи онаго возвратился въ покой Монтецумы, приступилъ къ нему съ веселымъ видомъ и сказалъ, что измѣнникъ дерзнувшій помрачить славу своего государя уже наказанъ. По томъ ставъ на колѣна изъ почтенія, снялъ съ него оковы, и поздравлялъ, что онъ съ толикимъ великодушіемъ сносилъ нѣсколько часовъ потеряніе своей вольности.
   Между тѣмъ Мексиканцы взбунтовались, ежели можно такъ назвать законное защищеніе. Они напали на Кастильцовъ, а Кортецъ принялъ сей поступокъ за преступленіе, по тому что Монтезума учинилъ присягу въ своихъ владѣніяхъ королю Испанскому. Опасность лишиться короны и жизни обязала сего государя къ таковой низкости. Правда, что произнося слово присягою, остановился онъ нѣсколько и не могъ отъ слезъ удержаться, но наконецъ окончилъ уже сей унижающей его обрядъ, когда узналъ, что жилище Испанцовъ окружено его подданными. Онъ имъ показался, чтобъ дашь повелѣніе отойти. Сперва слушали его съ почтеніемъ, но по глубокомъ молчаніи начали кричать, что Монтецума уже не императоръ Мексики, что онъ трусъ, измѣнникъ и презрительной невольникъ неприятелей народа. Тщетно силился сей государь возбудить вниманіе разными знаками; крики были препровождены тучею стрѣлъ и каменьевъ, изъ которыхъ одинъ упавъ ему на голову, повергъ его безъ всякаго чувствія. Пришедъ въ себя, предался онъ ужасному отчаянію. Надлежало держать ему руки, дабы не покусился на себя ихъ возложить. Онъ не могъ снести и той мысли, что приведенъ въ сіе состояніе своими собственными подданными, отвергалъ всю помощь, и дѣлалъ страшныя угроженія, кончающіяся воздыханіями и воплемъ; на третій день испустилъ духъ, изпрашивая мщеніе у неба противъ Испанцовъ, а у Испанцовъ противъ своего народа.
   Кортецъ отправляя должность миссіонера, а наложница его учителя вѣры, безплодно предлагали сему монарху, которому христіане причинили смерть, окончить дни свои въ ихъ законѣ. Онъ отрекся слушать ихъ наставленій, и окаменѣлость его произходила не столько отъ привязанности къ своимъ богамъ, сколько отъ ненависти къ Христіанамъ.
   Такимъ образомъ погибъ нещастный и надмѣру слабой Монтезума, которой цѣлуя руку, налагающую на него оковы, вооружился въ пользу своихъ гонителей Противъ собственныхъ подданныхъ, и которой по перемѣнкамъ поруганной Испанцами и своимъ народомъ посрамилъ конецъ своего царствованія дѣйствіями недостойными славныхъ онаго начатковъ. Великая отвага, безпримѣрная гибкость, притворное благочестіе возвели сего монарха на тронъ. Онъ привлекъ къ себѣ народъ знатными дѣлами, жрецовъ ложнымъ легковѣріемъ, приобрѣлъ власть надъ тѣми и надъ другими, и кооими управлялъ самопроизвольно.
   Смерть его столь сильно тронула Кортеца, что онъ съ печали проливалъ слезы; ибо искренне любилъ сего монарха. Впрочемъ какъ надежда завоевать Мексику основывалась на добровольной подчиненности сего государя, то и находился онъ принужденнымъ принимать другія мѣры. Онъ послалъ тѣло императора къ взбунтовавшимся подданнымъ, кои погребли его по обыкновенію земли со всѣми почестьми должными его достоинству. Произшедшее при семъ случаѣ подастъ вамъ понятіе, какимъ образомъ хоронились Мексиканскіе государи.
   Разосланы были увѣдомленія во всѣ провинціи какъ для наложенія народнаго траура, такъ и для созванія вельможъ долженствующихъ быть при обрядѣ. Въ ихъ присутствіи омыли и окурили тѣло, посадили на рогожку, на которой стерегли его четыре дни и четыре ночи съ великимъ плачемъ и рыданіемъ. Отрѣзали у него нѣсколько волосовъ, которые хранены были со тщаніемъ; въ ротъ ему положили большой изумрудъ; колѣна его покрыли семнадцатью богатыми покрывалами, изъ коихъ каждое относилось къ какому нибудь обстоятельству его жизни; сверху привязанъ былъ знакъ идола, которой былъ особеннымъ предметомъ его богочтенія. По томъ надѣли на лице золотую маску, украшенную жемчугомъ и драгоцѣнными каменьями, и въ первую жертву заклали чиновника, имѣющаго надзираніе надъ лампадами и курильницами двора для освѣщенія и кажденія дороги императора въ пути его на тотъ свѣтъ.
   По сихъ первыхъ приуготовленіяхъ, отнесли тѣло въ великое капище, гдѣ всѣ провожающіе доказывали печаль свою крикомъ и плачевнымъ пѣніемъ. Вельможи и чиновники были вооружены; всѣ дворцовые служители имѣли палицы, значки и перья. Прибывъ на дворъ капища, нашли готовой костеръ; жрецы оной зажгли, а между тѣмъ великій жрецъ произносилъ стенящимъ голосомъ молитвы и призыванія. Когда костеръ разгорѣлся, бросили въ него тѣло со всѣми украшеніями, коими было оно покрыто и собаку для возвѣщенія лаяніемъ ея о прибытіи на тотъ свѣтъ монарха. Каждой сожегъ въ то же самое время свое оружіе, знаки, все, что несено было за тѣломъ; и тогда жрецы начали большое жертвоприношеніе. Въ обыкновенныя времена закалали великое число жертвъ; но въ сіи. дни смущенія довольствовались тѣмъ, что могли достать. Взрѣзали имъ грудь, выняли сердце и бросили оное въ огонь; туловища положены въ могилахъ капища. Тѣ, кои имѣли честь принесены быть на жертву, были не только невольники, но чиновные придворные и даже многія женщины.
   Когда всѣ дрова сгорѣли, собраны были остатки трупа пощажденные огнемъ и изумрудъ бывшій во рту у императора; жрецы положили оные въ сосудъ и съ торжественнымъ ходомъ отнесли на гору шапултелекъ мѣсто погребенія Мексиканскихъ императоровъ. Въ томъ же сосудѣ заключили они волосы, о коихъ я говорилъ, съ другими волосами остриженными во время его коронованія, и нарочно сохраненными для сего обряда. Сіи почтенные остатки великаго Монтезумы поставлены вмѣстѣ съ остатками его предшественниковъ подъ однимъ сводомъ; входъ въ оной задѣланъ со тщаніемъ, и воздвигнута статуя представляющая образъ покойника. Торжество отправлялося многіе дни, въ кои жены его, дѣти и вѣрнѣйшіе подданные приходили съ приношеніями къ подножію статуи. Прочія жертвы были отставлены; въ спокойное время жрецы во всѣ первыя шестьдесять дней не преставали отнюдь приносить, но они заклали еще нѣсколько невольниковъ; ибо пролитая кровь на кострѣ недовольно насытила неутолимую жажду сихъ безчеловѣчныхъ служителей божества;
   Императоръ оставилъ многихъ дѣтей, изъ коихъ два сына убиты Мексиканцами, а три дочери, принявъ Христіанской законъ, вышли за Испанцовъ. Третій Монтезуминъ сынъ принялъ въ крещеніи имя Дона Педра спустя малое время по смерти отца. Карлъ V далъ ему великія владѣнія въ Мексикѣ съ достоинствомъ графа, которое потомки его и понынѣ сохраняютъ.
   Мексиканцы избрали себѣ новаго повелителя, пылавшаго, какъ и они, желаніемъ мщенія. Сей былъ славной Гватимозинъ племянникъ и зять Монтецумы, коего участь еще злополучнѣе окончилась, нежели его дяди. Новой Монархъ мыслилъ отослать Испанцовъ. Кортецъ требовалъ отъ него не больше, какъ признать власть Римскаго Императора, коего право уже утверждено его предшественникомъ, и основано на пророчествахъ. Гватимозинъ, учиня все, что бодрость духа ему предписывала къ спасенію своей земли, согласился наконецъ на предложеніе; но жрецы опасаясь потерять свою силу, или управляемы будучи побужденіемъ ревности, угрожали мщеніемъ боговъ всѣмъ тѣмъ, кто только заговоритъ оному повиноваться.
   Угрозы произвели такое сильное дѣйствіе, что всѣ члены совѣта рѣшились, не смотря на императора, не слушать никакихъ предложеній миролюбивыхъ. Гватимозинъ уступая по неволѣ, и предвидя плачевныя слѣдствія сего упорства, говорилъ имъ: "понеже рѣшились вы отважиться на все, то по сему и учреждайте ваше поведеніе. Я не нарушу ни то"го, чѣмъ въ разсужденіи васъ обязанъ, ни того, чего требуетъ отъ меня мое достоинство, и смертію накажу всякаго, кто дерзнетъ говорить о мирѣ, не изключая и самыхъ жрецовъ, кои еще больше другихъ должны подкрѣплять предприятіе, самими ими выдуманное".
   По семъ оставилъ собраніе, и повелѣлъ Мексиканцамъ поднять оружіе. Испанцы имѣли время сдѣлать себѣ друзей между Кациками земли, и съ помощію, которую щастіе послало Кортецу, завладѣли столицею, и захватили самаго императора. Сей государь предсталъ предъ Кастильскаго полководца съ холоднымъ духомъ, сохраняя достоинство, не оказывая ни изумленія, ни страха. Онъ потребовалъ только, чтобъ уважена была честь императрицы и женщинъ ей принадлежащихъ.
   По прибытіи въ жилище Испанцовъ Гватимозинъ и супруга его сѣли; но первой по маломъ размышленіи, всталъ и просилъ Коршеца занять свое мѣсто. Генералъ уговорилъ его опять оное занять. Тогда монархъ сказалъ ему слѣдующее: "храброй и славной полководецъ! для чего не обнажаешь ты своей шпаги, и не отнимаешь у меня жизни? Плѣнники моего достоинства суть бремя побѣдителю. Умертви меня, не теряя времени, дабы имѣлъ я честь погибнуть отъ твоей руки, когда не могъ умереть, защищая мое отечество". Произнося сіи слова, не могъ онъ отъ слезъ удержаться. Императрица такожъ горько плакала, и Генералъ, коего сердце тронуто было сожалѣніемъ, едва не послѣдовалъ ихъ примѣру.
   Поступаемо было съ Гватимозиномъ такъ, какъ того былъ достоинъ храброй и нещастной государь; и сіе продолжалось до тѣхъ поръ, пока Кортецъ имѣлъ столько власти, чтобъ его защищать. Но ненасытная алчность солдатъ не удовольствовалась разграбленіемъ столицы; они вообразили, что есть въ ней сокрытыя сокровища, о которыхъ одинъ императоръ свѣдомъ. Употребили прозьбы и угрозы, дабы обязать монарха открыть оныя; но не могши ничего отъ него добиться, положили его на горящіе уголья, и допрашивали во время сего жестокаго мученія. Онъ терпѣлъ съ непоколебимою твердостію, и не произнесъ ниже одного слова, доказывающаго наималѣйшую слабость. Одинъ изъ его министровъ тѣмъ же способомъ былъ пытанъ, но оказалъ менѣе мужества. Уступая рвенію боли, обратилъ онъ на государя глаза съ жалостнымъ крикомъ, какъ бы испрашивая у него позволеннія открыть пагубную тайну, причинявшую имъ столь жестокое страданіе. Императоръ будучи тверже или упрямѣе, заставилъ его молчать, сказавъ суровымъ голосомъ: "Я развѣ лежу на постелѣ изъ розъ постланной".
   Кортецъ, которой можетъ быть самъ позволилъ таковое варварство, опасаясь, что бы смерть сего государя не произвела новыхъ замѣшательствъ, освободилъ его отъ ужаснаго мученія и оставилъ при себѣ, какъ плѣнника. Имѣя въ рукахъ государя, не нашелъ онъ больше супротивленія въ Имперіи. Всѣ провинціи, слѣдуя примѣру столицы, отдавались подъ Испанское владѣніе. Генералъ освободясь отъ военныхъ попеченій, упражнялся въ возстановленіи спокойствія покоренныхъ имъ народовъ, въ построеніи Мексики, въ утвержденіи учрежденій своихъ на законахъ; словомъ, въ положеніи основанія порядку, которой царствовалъ во всѣхъ его завоеваніяхъ.
   Посреди трудовъ извѣстился онъ, что императоръ, хотя находился въ оковахъ, усиливался возмутить подданныхъ, или по меншей мѣрѣ подавалъ на себя таковое подозрѣніе. Будучи принужденъ затушить чувствія человѣчества, и дѣйствовать въ силу предписаній кровожаждущей политики, осудилъ онъ его на-смерть; и сей несчастной монархъ безчеловѣчнымъ образомъ окончилъ жизнь на висѣлицѣ за преступленіе, которое никогда на него доказано не было. Съ симъ погибла Мексиканская Имперія, изчезла вольность всѣхъ Индѣйскихъ народовъ, населяющихъ обширную страну, нынѣ называемую Новою Испаніею.
   Что принадлежитъ до Кортеца, онъ по нѣскольколѣшнемъ наслажденіи славы и щастія позванъ въ Европу въ слѣдствіе нѣкоторыхъ доносовъ, принудившихъ его принесть оправданіе. Не смотря на чины, полученные имъ въ отечествѣ, мало онъ былъ тамъ уважаемъ. Едва могъ онъ испросить аудіенцію у Карла V которой не полагая благодарность въ числѣ добродѣтелей свойственныхъ Государю, спросилъ у него однажды, кто онъ таковъ? Кортецъ воспаленный негодованіемъ отвѣтствовалъ ему съ Испанскою гордостію: "Я тотъ самой человѣкъ, которой далъ вамъ больше провинцій, нежели вы отъ Государей предковъ своихъ получили городовъ." Онъ предприялъ по томъ новыя путешествія, кои навлекли ему новыя неприятности, и умеръ въ презрѣніи.
   Таковъ былъ такъ же конецъ Христофора Коломба и всѣхъ тѣхъ, кои завоевали безпредѣльныя страны королямъ Испанскимъ и Португальскимъ. Оба сіи двора слѣдуя политикѣ своей, сулили великія уступки всѣмъ бродягамъ, предлагающимъ дѣлать новыя изысканія земель; но коль скоро завоевали они какую либо важную страну, отзывали ихъ назадъ и посылали на ихъ мѣста другихъ для собранія плодовъ. Сія политика была конечно выгодна для безопасности земли; но погрѣшила она въ другихъ видахъ. Новые губернаторы, будучи падки къ деньгамъ и торопясь набогатиться, изнуряли завоеванные народы несносными работами, изтребляли новыхъ подданныхъ и лишали государя выгодъ, кои могъ бы получить онъ изъ сихъ безпредѣльныхъ владѣній.
   Я есмь, и проч.
   

ПИСЬМО CIV.

Продолженіе Мексики.

   Я проѣхалъ и осмотрѣлъ многія провинціи Мексики прежде, нежели прибылъ въ столицу. Изъ Веракруца отправился я съ Севильскимъ судьею Дономъ Жуаномъ Мендецомъ, которому Индѣйской совѣтъ поручилъ разныя дѣла относительныя къ правленію сей Имперіи. Онъ везъ съ собою по обыкновенію своей земли доктора, отца духовнаго и любовницу. "Когда вы ѣдете только изъ любопытства, говорилъ онъ мнѣ, всякая дорога для васъ ровна, лишь бы была приятна; вы умноженіе наше общество и взаимное удовольствіе; люди мои приложатъ стараніе, что бы вамъ ни въ чемъ не было недостатка, Мы продолжали путь иногда верхомъ, иногда въ качалкахъ; и отъ одного города до другаго. Снабжали насъ изобильно всемъ нужнымъ.
   До прибытія въ городъ Гваксаку, по имени котораго называется вся провинція, ѣхали мы чрезъ страну населенную прежде Запотекасами народомъ страшнымъ и всегда войну съ сосѣдьми ведущимъ. Побѣдители привязывали плѣнныхъ за дѣтородные члены тети вою съ лука, и вели съ торжествомъ въ свои капища, гдѣ приносили ихъ на жертву. Обыкновеніе у нихъ было мущинъ закалать богамъ, дѣтей божкамъ второй степени. Сверьхъ сего множества боговъ признавали они еще, какъ и всѣ подданные Имперіи, вышнее существо, которому приписывали сотвореніе міра. Но сія первая причина всего существующаго, была у сихъ народовъ божество безъ имени; ибо въ языкѣ своемъ не имѣли они слова его означающаго. Они думали, что пребываетъ оно праздно на небѣ, и весьма трудно было имъ втолковать, что власть создавшая свѣтъ была въ силахъ пещися о его правленіи. Всего яснѣе о началѣ сихъ боговъ есть то, что человѣкъ не прежде началъ ихъ знать, какъ начавъ быть нещастнымъ и бѣднымъ. Они ихъ признавали благотворительными духами, не зная ихъ свойства, но вѣрили, что являются, когда смертные имѣютъ нужду въ ихъ помощи.
   Главной Мексиканской кумиръ былъ идолъ войны обожаемой подъ именемъ Витцили-Путцили значащей свѣтящейся домъ, и представлялся въ человѣческомъ образѣ сидящій на шарѣ поставленномъ на носилкахъ, изъ коихъ съ обѣихъ сторонъ выходили изображенія змѣя. Одною рукою сей богъ держалъ бѣлой щитъ, другой лазореваго змѣя, /олова его увѣнчана была золотыми цвѣтами; а призывали его въ сраженіяхъ. Другой, которой кажется занималъ второе мѣсто, былъ богъ покаянія; молились ему для полученія прощенія во грѣхахъ. Между разными украшеніями сего послѣдняго привязывалось къ волосамъ его золотое ухо, закопченное дымомъ или паромъ, чрезъ которой означались людскія молитвы. Золотая потусклая доска въ лѣвой рукѣ представляла, что однимъ взглядомъ богъ видитъ, какъ въ зеркалѣ, всѣ беззаконія произходящія на землѣ. Четыре стрѣлы въ правой изображали наказанія угрожающія грѣшникамъ. Праздникъ его отправлялся девять дней и разрѣшалъ отъ всѣхъ грѣховъ. Выходилъ жрецъ играющій на дудкѣ, и обращался на всѣ четыре стороны свѣта, по томъ покланялся идолу, бралъ горсть земли и ѣлъ. Народъ слѣдовалъ его примѣру, прося отпущенія грѣховъ, и чтобъ оные не были выведены наружу. Солдаты чинили обѣты, чтобъ одержать побѣду и получишь больше невольниковъ: молитвы ихъ препровождаемы были воплемъ и. слезами, а въ девятой день, то есть въ самой праздникъ, собирались на дворъ великаго капища, около котораго четыре жреца носили изображеніе бога, прочіе кадили его благовоніями; а народъ между тѣмъ билъ себя по плечамъ плетью. По окончаніи хода приносилися дары божеству, и всякой отходилъ домой, дабы духовенству дашь время оные подобрать.
   По возвращеніи народа, которому нужны всегда были кровавыя позорища, приводили и закалали плѣнника посреди пѣсней и плясокъ. По томъ ставили нѣсколько блюдъ предъ идоломъ, и молодые Индѣйцы бѣгали оныя хватать. Давалось награжденіе тѣмъ, кои прежде другихъ къ онымъ поспѣвали, и до будущаго праздника получали они разныя отличности. При концѣ обрядовъ дѣвицы и юноши. служившіе во храмѣ отходили къ своимъ родителямъ, а заступающіе ихъ мѣста провожали ихъ съ великимъ крикомъ, бросали въ нихъ траву, свернувъ въ комокъ и укоряли, что оставили они службу боговъ.
   Третій идолъ не столь можетъ быть могущественной, но больше обѣихъ выше описанныхъ народу приятной былъ предметомъ особаго служенія, въ коемъ народная набожность оказывалась съ великимъ жаромъ. Не былъ онъ вырѣзанъ изъ дерева, не былъ вылитъ изъ металла, но составленъ изъ сѣменъ всѣхъ вещей необходимыхъ для пищи человѣческой, смолотыхъ и смѣшанныхъ съ кровію младенцевъ и на жертву принесенныхъ дѣвицъ. Жрецы его сушили, а въ день освященія народъ присутствовалъ съ чрезвычайнымъ веселіемъ. Набожнѣйшіе подходя къ истукану, гладили его рукою, прикладывали къ главнымъ его членамъ разныя вещи, почитая ихъ тѣмъ освященными и получающими силу предохранять отъ всякихъ болѣзней. Какъ кумиръ былъ сдѣланъ изъ состава, подверженнаго поврежденію отъ времени и погоды, то и возобновляли его съ тѣми же обрядами. На канунѣ стараго разбивали на куски, и раздавали какъ святыню.
   Въ нѣкоторые дни въ году дѣлался также истуканъ изъ вещей снѣдаемыхъ; жрецы рѣзали онаго на куски и раздавали. Сіе почиталось у нихъ за родъ причащенія, къ которому готовились очищеніями, постами и молитвами. Праздникъ сей отправляемой Мексиканцами въ Маіѣ мѣсяцѣ можетъ показаться вамъ тѣмъ удивительнѣе въ разсужденіи идолопоклонниковъ не имѣющихъ никаковаго понятія о Христіанской вѣрѣ, что онъ, какъ вы видите, былъ нѣкоторымъ подражаніемъ наивеличественнѣйшей изъ нашихъ тайнъ. Я о немъ доношу по преданію, которое сохраняется съ самаго прибытія Испанцовъ. Дѣвицы посвященныя на служеніе храма мѣсили муку и медъ, и дѣлали изъ тѣста человѣческое изображеніе. Всѣ знатные присутствовали при сей работѣ, облекали статую въ платье, украшали всѣми употребительными уборами. Въ день праздника молодыя дѣвицы надѣвали бѣлыя одежды, были увѣнчаны колосьями и нарумянены; называли ихъ сестрами бога, къ служенію котораго поощряли онѣ молельщиковъ. Онѣ носили идола на носилкахъ, а изъ ихъ рукъ принимали его молодые юноши, и ставили на ступеняхъ капища, гдѣ народъ приходя, падалъ ницъ предъ нимъ. Другія дѣвицы приносили того же тѣста, изъ коего дѣлалась статуя, и кое называли они тѣломъ божіимъ. Жрецы оное благословляли, рѣзали на куски и раздавали предстоящимъ. Сіи принимали ихъ съ видомъ благочестія, простирающагося до богочтенія и ѣли съ набожностію, какъ бы оно дѣйствительно было тѣло бога. Носили его къ больнымъ, и за первой грѣхъ почиталось брать прежде его какую другую пищу; со тщаніемъ прятали даже и воду, что бы дѣти не могли оной пить.
   Народъ здѣшній почиталъ нѣкоторое божество, коего слава привлекала молельщиковъ изъ всѣхъ провинцій имперіи: сіе было божество купцовъ. Истуканъ поставленной въ весьма возвышенномъ храмѣ посреди кучи золота, серебра, дорогихъ каменьевъ, рѣдкихъ перьевъ и другихъ цѣнныхъ товаровъ, представлялъ подобіе человѣка съ птичьею головою и съ шапкою, похожею на архіерейскую. Самыя драгоцѣнныя вещи служили украшеніемъ ногъ его для показанія, что сей новой Плутусъ изливалъ милости на своихъ послѣдователей. Купцы отправляли ежегодно въ честь его праздникъ по Мексиканскому обычаю, то есть безчеловѣчной, мучительной и кровопролитной: покупали невольника стройнаго, надѣвали на него одѣяніе идола, кормили нѣжною пищею и не щадили ничего, чтобъ учинить его жертвою, достойною себѣ и бога сокровищъ. Разкормя и утучнивъ такимъ образомъ какъ откупщика живущаго, спящаго и прогуливающагося въ богатствѣ и изобиліи, днемъ водили его по городу, ночью запирали въ клетку. За нѣсколько времени предъ праздникомъ жрецы приходили возвѣстить ему его жребій; онъ принималъ сіе съ покорностію, по крайней мѣрѣ повелѣвали ему такъ отвѣчать; а въ самое отправленіе службы приводили его на мѣсто жертвоприношенія чинящагося въ полночь, и сердце его посвящалось лунѣ. Тѣло относили къ главному начальнику, гдѣ его жарили съ наилучшими приправами. Въ ожиданіи пира присутствующіе плясали, и насытясь симъ отвратительнымъ кушаньемъ, ходили благодарить бога при солнечномъ восхожденіи. Веселіе продолжалось весь день; всѣ переодѣвались, однѣ въ птицъ, въ мятлышекъ, въ лягушекъ; другіе представляли хромыхъ, безрукихъ, горбатыхъ и пр. Разсказывали бывшія съ ними приключенія приятныя во время превращенія. Праздникъ окончевался новою пляскою.
   Какъ Мексиканцы имѣли обычай приносить въ жертву живыхъ людей, то и щадили кровь неприятелей въ сраженіяхъ, дабы имѣть плѣнныхъ для своихъ боговъ. Монтезума признавался Кортецу, что ежели не завоевалъ онъ Тласкальской республики, съ которою въ безпрестанной былъ войнѣ; то чинилъ сіе единственно для того, дабы имѣть больше жертвъ для капищъ. Ежели повѣрить Испанцамъ, то послы онаго государя сказали сему самому полководцу, что онъ ежегодно приносилъ на жертву больше двадцати тысячъ человѣкъ. Сіе безъ сумнѣнія увеличено, но то правда, что когда Кастильцы вошли въ капище столицы, видѣли вмѣсто украшенія повѣшенные черепы человѣческихъ головъ. Буде долго не было войны великій жрецъ приносилъ жалобу государю и представлялъ, что идолы умираютъ съ голоду. Тогда немедлѣнно повѣщалось всѣмъ Кацикамъ, что богамъ нѣчего ѣсть: народъ поднималъ оружіе, и жители каждой провинціи подъ какимъ ниесть пустымъ предлогомъ начинали дѣлать нападенія на своихъ сосѣдей.
   Мясо человѣческое было для здѣшнихъ народовъ нѣжная пища; день, въ которой закаляли плѣнниковъ, поставлялся великимъ въ землѣ праздникомъ; головы сберегались для построенія кладбища жертвоприношеніи; такъ назывался нѣкоторой родъ амфитеатра складеннаго изъ мертвыхъ головъ съ известью, обращенныхъ зубами наружу, и представляющихъ ужасное зрѣлище. При входѣ зданія стояли четыре такіяжъ башни. Испанцы нащитали, сказываютъ, больше ста тридцати ты. сячъ головъ въ семъ страшномъ строеніи, не включая башенъ. Городъ содержалъ нарочныхъ людей, за коими только и дѣла было, чтобъ вставливать новыя головы на мѣсто выпадшихъ, и сохранять порядокъ заведенной въ семъ проклятомъ мѣстѣ.
   Мексиканцы имѣли разные роды жертвоприношеній: въ однихъ возводили плѣнниковъ на возвышеніе нарочно для тного употребленія построенное, клали каждую жертву на большой камень, четыре жреца держали ее за руки и за ноги. Тогда великій жрецъ опирался лѣвою рукою на брюхо, а правою разрѣзывалъ грудь, вырывалъ сердце и представлялъ его солнцу для приношенія перваго находящаго изъ него пара; по томъ обращаясь къ идолу, теръ ему сердцемъ лице, произнося нѣкакія таинственныя слова. Прочіе помощники сего неистоваго служенія бросали тѣло на низъ, и принимались за другихъ плѣнниковъ, коихъ тому же подвергали жребію. Трупы приходили поднимать тѣ, кои взяли ихъ въ плѣнъ, и дѣлили между друзьями, а сіи радостно ихъ пожирали. Иногда съ плѣнниковъ сдирали кожу съ живыхъ, и надѣвали ее на-меншихъ служителей, кои ходя по городу, пѣли и плясали предъ домами: каждой житель долженъ былъ что нибудь имъ давать; кто ничего не далъ, того они били краемъ кожи по лицу, оставляя на немъ слѣды крови. Сей обрядъ оканчивался, когда кожа начинала вонять.
   Въ другихъ праздникахъ чинились вызовы между жрецами и жертвами. Плѣнника привязывали за ногу къ превеликому каменному колесу, вооружали мечемъ и щитомъ. Пришедшій принесть его на жертву былъ такимъ же образомъ вооруженъ, и сраженіе начиналось въ присутствіи народа. Ежели плѣнной оставался побѣдителемъ, не только освобождался отъ смерти; но получалъ названіе и почести законами воинамъ предписанныя, а побѣжденной служилъ жертвою.
   На сихъ то проклятія достойныхъ развалинахъ основалась Христіанская вѣра въ Мексикѣ частію чрезъ увѣщанія, частію отъ желанія угодить Испанцамъ. Одинъ миссіонеръ оказывалъ предъ старымъ Индѣйцемъ удивленіе о легкости, съ каковою приняли Христову вѣру, и что народъ ни мало тому не возпротивился: "Не вѣрь, отвѣчалъ ему старикъ, что покорились мы безъ всякаго разсужденія. Давно уже недовольны мы были нашими богами и кровопролитіемъ, коего они отъ насъ требовали. Съ начала не смѣли мы того явно оказать, дабы не озлобить нашихъ жрецовъ. Большая изъ насъ половина готова была принять другую вѣру, когда вы пришли проповѣдывать вашу; мы ее нашли справедливою, хорошею и намъ сходною и заключили, что принять намъ ее прилично. Идолы сожжены; капища разрушены, а иные превращены въ церкви, установлены законы на питающихся человѣческимъ мясомъ, и между прочими примѣрами строгости Кортецъ повелѣлъ сожечь одного Мексиканца, котораго застали пожирающаго по обычаю своей земли ногу убитаго человѣка. Кажется однакожъ, что завоеватель Мексики не столь далеко простиралъ безчеловѣчіе, какъ то чинилось въ другихъ Испанскихъ заведеніяхъ, гдѣ люди уставъ сами изтреблять людей, употребляли собакъ для разтерзанія себѣ подобныхъ.
   Сент-илъ-де-Фонсъ есть столица округа или уѣзда Запотекасовъ, кои подали мнѣ причину къ столь долгому отступленію отъ моего повѣствованія. Мы туда приѣхали на канунѣ Рождества, а выѣхали на другой день; ибо Донъ Жаунъ и любовница его хотѣли отслушать службу. Отецъ духовной служилъ обѣдню и ихъ причащалъ; а мы съ докторомъ не бывъ ни ханжи, ни любовники, довольствовались только одною обѣднею. Остатокъ дня препровожденъ въ благочестивыхъ разговорахъ, какъ говорятъ Испанцы, для означенія всякаго разговора бывающаго послѣ причастія: оной сперва обратился на Мексиканскихъ монаховъ, коихъ отецъ Акуенса доминиканецъ (такъ назывался духовникъ Дона Жуана) описалъ намъ съ небольшею прикрасою.
   "Вашему превосходительству извѣстно, говорилъ онъ, что я прежде, нежели присталъ къ вамъ, ѣздилъ дважды въ новую Испанію, въ первой разъ проповѣдникомъ въ Хіапу, а въ другой для особливаго дѣла въ Мехоаканъ; хотя и не можно меня въ томъ упрекнуть, чтобъ почерпнулъ я правила съ лишкомъ суровыя въ Андалузской х провинціи, гдѣ постригся въ монахи; признаюсь однако, что не могъ удержаться отъ стенанія, видя плотскую жизнь нашихъ старцовъ на новомъ полушарѣ. Прибывъ въ Вера-круцъ, поселился я въ монастырѣ нашего чина; какъ я удивился, когда увидѣлъ, что управляется оной молодымъ человѣкомъ, купившимъ мѣсто за тысячу червонныхъ! Я надѣялся найти библіотеку, зная, что монастырь богатъ; но оная состояла изъ дюжины старыхъ книгъ, Брошенныхъ въ уголъ, покрытыхъ паутинами, и служащихъ вмѣсто стола цитрѣ. Покой молодаго игумена вылъ обитъ бумажнымъ полотномъ, разшитымъ разными цвѣтами и убранный недурными картинами; столы покрытые коврами, шкапы наполненные фарфоромъ, заѣдками и пр. Разговоръ его шелъ о его рожденіи, о милости у вельможъ и еще больше у женщинъ, о приятномъ его голосѣ, о знаніи въ мусыкѣ, что онъ и доказалъ на дѣлѣ, играя на цитрѣ и поя нѣжные стихи, сочиненные по словамъ его, имъ самимъдля одной монахини. Подали намъ по томъ ѣсть; все кушанье пахло амврою и мускомъ. Мои чувствія такъ усладились красотою уборовъ, звукомъ инструмента, нѣжностію кушанья, духами въ кельѣ сего молодаго постника, что приѣхавъ изъ Европы въ новой свѣтъ, сей свѣтъ дѣйствительно показался мнѣ новымъ,.
   "Въ прочемъ сіе не до однихъ людей моего чина касается: куда я ни ходилъ, вездѣ примѣчалъ въ попахъ и монахахъ роскошную жизнь и поведеніе совсѣмъ противное ихъ состоянію. Что бы вы сказали, естьли бы увидѣли послѣдователя св. Франциска ѣдущаго на гнѣдой лошади съ лакеемъ на другой конецъ города для исповѣданія умирающаго? Изъ подъ рясы его видны выли шелковые померанцевые чулки, порты изъ Голландскаго полотна и около колѣнъ въ четыре пальца кружево. Иные. монахи носили шелковые стеганые полукафтанья, шитыя манжеты и Голландскія рубашки. Послѣ стола предлагали они намъ играть въ кости или въ карты, и сія забава продолжалася часть ночи, у Мексиканскихъ монаховъ заведено также обыкновеніе посѣщать женскіе монастыри, проводить съ монахинями часть дня, слушать ихъ концерты и ужинать съ ними. Въ сихъ монастыряхъ есть нарочно убранные покои, но разгороженные однакожъ деревянными решетками для раздѣленія двухъ половъ".
   "Въ сіи самыя мѣста жители нѣсколько отмѣнные отдаютъ воспитывать дочерей; а воспитаніе состоитъ въ обученіи шитью, музыкѣ и играть комедіи, представляемыя въ церквахъ по большимъ праздникамъ. Мнѣ сказывали объ одной монахинѣ, которая такъ разбогатѣла отъ подарковъ полученныхъ отъ духовенства, а особливо отъ епископа, что построила великолѣпные покои съ галлереями и садами и имѣла въ службѣ шесть араповъ. Въ сихъ монастыряхъ по большой части живутъ не вмѣстѣ, а каждая монахиня получаетъ изъ общей казны, чѣмъ себя содержать, и можетъ имѣть многихъ для своей услуги невольницъ".
   "Духовенство многочисленно и богато: оно одно получаетъ четвертую часть доходовъ государства. Попы, монахи и старцы составляютъ больше пятой доли свободныхъ жителей сея земли; но какъ они не вообще довольно просвѣщены, что бы наставлять народъ проповѣдьми и съ лишкомъ развратны, что бы давать примѣръ своимъ поведеніемъ; то оной и не получаетъ никакой пользы ни отъ ихъ числа, ни отъ ихъ богатства. Большая изъ нихъ чаешь суть бродяги оставившіе Испанію, и не уважая своего сана, ищущіе только скорѣе набогатиться, употребляя во зло невѣжество и легковѣріе бѣдныхъ жителей, кои больше привязаны къ наружному набожеству, нежели къ истинной добродѣтели".
   "Но я не говорю сего обо всѣхъ безъ изключенія. Мнѣ не можно не похвалить усердія тѣхъ, кои основали множество благочестивыхъ и милосердыхъ домовъ, подали Индѣйцамъ и Неграмъ познаніе истинной вѣры, и усладили нѣкоторымъ образомъ ихъ неволю. Я видѣлъ церковныхъ пастырей, жертвующихъ собою наставленію своихъ овецъ, а другихъ борющихся съ злоупотребленіями, кои надлежало изтребить. Одного Епископа отравили за то, что онъ хотѣлъ запретишь въ своей епархіи женщинамъ ѣсть въ церкви. Онѣ почитаютъ себя столь слабыми, что не въ состояніи отслушать обѣдни, не выпивъ шеколаду, или не поѣвши закусокъ: а какъ сіе производило соблазнъ, то пастырь хотѣлъ вывесть сію привычку, употребя безполезно способы увѣщанія, объявилъ онъ проклятіе, но не смотря на сіе, женщины продолжали не повиноваться. На конецъ, дабы скорѣе отъ него отдѣлаться, приняли намѣреніе уморить его ядомъ, и онъ изпустилъ духъ, прося у Бога прощеніе виновникамъ своей смерти".
   "Подобные подвиги внушаютъ въ Индѣйцовъ почтеніе къ духовенству и особливо къ монахамъ. Я видѣлъ, съ какою непристойностію употребляютъ оное во зло сіи послѣдніе, и самъ имѣлъ однажды слабость быть участникомъ въ ихъ обманахъ. Спущался я съ горы на лошакѣ, которой сталъ на дыбы и меня сбросилъ по каменьмъ подъ гору. Я бы конечно не избѣжалъ смерти, естьлибы небо не попустило мнѣ ухватиться за кустъ. Индѣйцы, увидя произшедшее, почли за чудо, и будучи увѣрены въ моей святости, стали предо мною на колѣна и хотѣли мнѣ цѣловать руки. Тѣ, которые напередъ поспѣли въ деревню, куда мнѣ надлежало ѣхать, разгласили о моемъ приключеніи и такія же вселили мысли въ жителей, такъ что сіе принесло мнѣ немалые подарки, и нашлось у меня богатства сорокъ талеровъ деньгами и на столько же яицъ, меду, плодовъ, живности и пр. Правда не инако я собралъ все сіе, какъ слѣдуя совѣту одного изъ нашихъ монаховъ. Покамѣстъ почитать насъ станутъ святыми, говорилъ онъ мнѣ, всегда мы будемъ въ состояніи управлять симъ глупымъ народомъ и разпоряжать его имѣніемъ. По томъ повелъ онъ меня въ церковь и посадилъ въ кресла, выдавая за святаго, какъ то думали сіи простые люди. Когда разнесся слухъ о моемъ прибытіи, мущины, женщины и дѣти сбѣгалися въ церковь, становились передо мною на колѣна для полученія моего благословенія, приносили мнѣ подарки, и просили не оставишь ихъ въ моихъ молитвахъ".
   "Сей самой монахъ разсказывалъ мнѣ, что украли у него воры мѣшокъ съ тысячью піастровъ, кои копилъ онъ подобными средствами пятьнадцать лѣтъ. Сіе заставило меня присвоишь самому ту пословицу, что деньги худо приобрѣтенныя рѣдко въ прокъ идушъ,.
   "Послѣ сего сказаннаго мною не удивительно, что почти всѣ имѣнія переходятъ въ руки духовенства. Прибавьте къ сему барыши отъ торговъ, въ которые приходскіе попы и монахи мѣшаются тѣмъ вольнѣе, что заставляютъ себя бояться святостію своего сана и злоупотребленіемъ духовнаго оружія, отнимая у сихъ нещастныхъ, что ни достанутъ они въ потѣ лица своего. По сей причинѣ Испанцы, не могши выдумать вѣрнѣйшаго средства къ нажитію имѣнія, мало склонности имѣютъ къ супружеству и предпочитаютъ вступать въ монашеской чинъ, въ немъ вдругъ они находятъ спокойствіе, уваженіе и богатство Вотъ, что наполняетъ монастыри мущинами и женщинами, кои такъ размножились, что въ одной столицѣ считается оныхъ съ лишкомъ пятьдесятъ по большой части весьма разбогатѣвшихъ отъ поданія частныхъ людей старающихся отличиться симъ родомъ щедрости. Одни сооружаютъ богатые жертвенники въ предѣлахъ святыхъ, кои имъ полюбятся; другіе приносятъ золотые вѣнцы, цѣпочки и лампады къ образамъ, умирающій Креолъ думаетъ привесть душу въ безопасность, когда забывая наслѣдниковъ, даже должниковъ своихъ, оставляетъ имѣніе церкви или монастырямъ. Сіе тѣмъ больше должно васъ удивить, что Креолы, рѣдко доходятъ до духовныхъ достоинствъ. Въ самыхъ монастыряхъ всегда стараются отдалить ихъ отъ главныхъ долятосшей, опасаясь, чтобъ великимъ своимъ числомъ не превозмогли они и Испанцовъ. Есть однако провинціи, гдѣ они такъ окоренились, что отказали принять монаховъ, приѣхавшихъ изъ Европы. Другіе въ такомъ несогласіи жили, что перерѣзались бы при выборѣ провинціальнаго начальника, ежелибъ вицерой не велѣлъ посадить въ желѣза начинщиковъ. Креолы наконецъ одержали побѣду большинствомъ голосовъ и утверждали, что не видя недостатка, въ людяхъ своего народа, не имѣютъ нужды въ чужестранныхъ монахахъ; Оставили ихъ съ покоемъ; ибо сверхъ великой покорности Папѣ посылаютъ они въ Римъ больше денегъ, нежели Испанцы,.
   "Въ Мексиканской провинціи одни только Іезуиты и Кармелиты соблюли верьховносшь Европейцамъ, выписывая всякой годъ по два и по три человѣка своего чина. Въ Гваксавѣ не принимаютъ чужестранцевъ проповѣдниковъ. Доминиканцы долго противились Креоламъ, доказывая съ жаромъ, да и справедливо, что народъ глупъ, и что слѣдовательно понятія его о вещахъ божественныхъ и людскихъ равно смѣха достойны".
   "Однажды попались по случаю Овидіевы превращенія въ руки Креолу: онъ отдалъ книгу монаху, которой совершенно былъ увѣренъ и увѣрилъ въ томъ весь городъ, что книга та была Аглинская библія. Вотъ, говорилъ онъ, показывая картинки, какъ сіи псы еретики обожаютъ діавола, и какъ онъ ихъ превращаетъ въ скотовъ. По томъ мнимая библія брошена въ огонь, которой нарочно былъ разведенъ, а монахъ цѣлую проповѣдь сказалъ въ благодарность св. Франциску за столь щастливое открытіе,.
   "Равное невѣжество царствуетъ во всѣхъ судебныхъ мѣстахъ. Я видѣлъ, что въ одинъ день одинаково рѣшены два дѣла совсѣмъ противныя. Когда судьѣ разтолковали его противорѣчіе, онъ всталъ и клялся всѣми святыми, что псы еретики Агличане увезли у него между прочимъ книги Папы Юстиніана, по которымъ онъ судилъ сумнительныя дѣла; и что, ежели сіи Гугеноты покажутся опять въ новой Испаніи, онъ ихъ всѣхъ сожжетъ,.
   Мы пробыли только два дни въ Сентъ-иль-де-Фонсѣ. Оттуда приѣхали въ Санъ-Яго городъ Никсапанскаго округа построенной на рѣкѣ Алеарадѣ и отправляющій немалую торговлю. Жителей въ немъ Испанцовъ и Индѣйцевъ будетъ до тысячи. Собирается тутъ индиго, сахаръ, кошениль, какао и ахіотъ, инако называемой руку.
   Мексика есть одна земля на свѣтѣ производящая кошениль. Долго неизвѣстно было начало сей вещи, столь полезно употребляемой въ крашеніе и столь способной придавать тѣнь и умножать краску въ слабомъ цвѣтѣ женскихъ лицъ.
   Нынѣ знаютъ, что кошениль есть насѣкомое, прилипающее къ листьямъ нѣкоторыхъ деревъ. Видомъ оно походитъ на клоповъ и будучи высушено, принимаетъ чернокрасноватый цвѣтъ, а величиною съ чечевицу. Когда плодъ порождающій кошениль созрѣетъ, то лопается, какъ граната, и наполняется маленькими красными насѣкомыми, коихъ разглядѣть почти не можно. А какъ онѣ должны бы были умереть по недостатку пищи, ежелибъ ихъ оттуда не вынимали; то Индѣйцы разстилаютъ подъ деревомъ простыню, трясутъ сучья палкою, и тѣмъ принуждаютъ выходить червячковъ, кои, оставляя по неволѣ свое жилище, стараются спасаться поднимаясь помощію крыльевъ; но слабость и жаръ солнца не позволяютъ имъ далеко летѣть, и онѣ падаютъ на простыню какъ пыль, а лишась перваго своего образа, походятъ на темное, сморщившееся и свѣтящееся зерно. Изтолокши въ порошокъ, употребляютъ его вмѣсто румянъ.
   Есть другой способъ доставать ихъ въ большемъ количествѣ, и сей наиболѣе употребляется: Индѣйцы сѣютъ нѣкоторыя травы, коихъ листья для кошенили служатъ, какъ тутовые для шелковыхъ червей. Они дѣлаютъ изъ моху гнѣзда, и сажаютъ въ каждое по двѣнадцати до четырнадцати кошенилей. Отъ сихъ родится множество дѣтей, кои ползаютъ по близлежащимъ кустамъ и травѣ, и остаются, гдѣ найдутъ больше пищи, до совершеннаго возраста. Въ году не однажды ихъ сбираютъ: въ первой разъ берутъ гнѣзда и насѣкомыхъ, _ кои померли, породи дѣтей. Три мѣсяца спустя, собираютъ сію вторую породу, оставляя нѣсколько крупныхъ кошенилей, отъ киторыхъ родятся третьи, и сіи также собираются, спустя три мѣсяца; снимаютъ ихъ съ листьевъ щипцами.
   Сіи породы такъ сильно плодятся, что всегда остается ихъ множество, не смотря на то, что птицы, муравьи и черви ихъ пожираютъ. Онѣ имѣютъ качество тѣмъ больше чрезвычайное, что хотя принадлежатъ къ роду животныхъ наискорѣе погибающему, никогда не портятся. Не прилагая инаго попеченія, кромѣ того, чтобъ положа въ коробку, сберегали ихъ лѣтъ по сту, такъ что не лишились онѣ силы для употребленія въ лѣкарство и въ краску. Ихъ не ниже ставятъ золота и серебра по причинѣ скорой и вѣрной продажи. Надобно, чтобъ число людей на сію работу употребляемыхъ было весьма велико; ибо въ нѣкоторые годы входитъ кошенили въ Европу около пяшьнадцати тысячъ пудъ, и считаютъ, что продается ея въ годъ больше, нежели на два милліона четыреста тысячъ рублевъ. Столь великой разходъ заслуживаетъ, чтобъ приложено было стараніе завести ее и въ нашихъ селеніяхъ. Къ сему можно бы употребить множество впустѣ лежащихъ земель, то есть такихъ, кои не довольно тучны для сахарныхъ тростей, табаку, индиго, руку, маніока и другихъ произрастеній подобнаго рода. Можетъ быть тѣмъ бы легче предуспѣли, что ничто такъ скоро не разпложается, какъ трава, служащая пищею симъ животнымъ. Стоитъ только воткнуть въ землю до половины листокъ, и оной тотчасъ отпускаетъ корень. Провинціи наибольше приносящія кошениль въ Мексикѣ суть Тласкала, Гватимала и особливо Гваксака.
   Сія послѣдняя производитъ также много какао, которой есть главнѣйшее въ ней богатство. Какаосовы деревья ростутъ во многихъ Американскихъ земляхъ; ветчины и толщины онѣ посредственной и перемѣняющейся по качеству грунта. Листья походятъ на каштановыя, но уже. Когда одни спадутъ, на ихъ мѣста выростаютъ другіе, такъ, что дерево никогда безъ зелени не бываетъ. Оно покрыто великимъ множествомъ цвѣтовъ, но изъ тысячи едва десять приносятъ плодъ. Дѣлается зародышъ на подобіе огурца, зеленоватой прежде, нежели созрѣетъ, а обыкновенно темноватой, иногдажъ желтой, бѣлой или синей, когда поспѣетъ. Внизу бываетъ остроконечной, и раздѣленъ на полосы, какъ дыня. Онъ виситъ по пню и по главнымъ сучьямъ, а не по концамъ вѣтвей, какъ большая часть нашихъ плодовъ. Сей зародышъ или пузырь содержитъ въ себѣ какаосовой миндаль, или ядра покрытыя клейкою жидкостію, которою питаются. Онѣ походятъ нѣсколько на листати, но крупнѣе, круглыя, облечены сухою и твердою кожицею. Тѣло нѣсколько фіолетовое, красновато и горько, но горечь не противна. Въ каждомъ мѣшечкѣ бываетъ отъ двадцати пяти до тридцати зеренъ, раздѣленныхъ тонкими бѣлыми перепонками и кислыхъ вкусомъ, которой приятенъ, когда плодъ спѣлъ. Ежели положишь кусакъ въ ротъ, то оной утоляетъ жажду.
   Мексиканцы сѣютъ кокосовые орѣхи въ жаркой и влажной землѣ; деревца выходятъ около пятнадцатаго дня; но надобно имъ два года, чтобъ выростъ на пять или на шесть футовъ. Тогда ихъ Пересаживаютъ, вынимая съ землею, покрывающею корень; садятъ же прямо въ пятнадцати или семнадцати шагахъ одно отъ другаго, и подпираютъ шестами для поддержанія, а окружаютъ ихъ платанами или другими деревьями, ибо тѣнь имъ весьма нужна; при корнѣ обрѣзываются всѣ отростки препятствующіе дереву вверхъ подыматься; вырываютъ всю дурную траву около растущую, и особливо стараются охранять дерево отъ излишней воды, отъ холода и отъ червей, которые его точатъ. Оно плоды привноситъ на четвертомъ и пятомъ году, и бываетъ тогда вышиною въ девять футовъ, а толщиною въ кулакъ; ростетъ же, выпуская сперва вершину на подобіе головы; а естьли дать ему волю, то дѣлается оныхъ множество одна надъ другою, которыя наносятъ только вредъ первой, то есть главной вершинѣ, по чему сбирая плодъ, обрѣзываютъ какъ ихъ, такъ и высохшія вѣтки. Природа столь щедра въ сей землѣ, что никто еще не покушался дѣлать, употребленіе прививанія, хотя и есть причина думать, что плоды были бы лучше.
   Когда почитаютъ какао уже зрѣлымъ, разрѣзываютъ ножемъ, вынимаютъ плодъ и сушатъ три дни въ тѣни и три дни на солнцѣ, Сіе повторяется до тѣхъ поръ, пока онъ совсѣмъ высохнетъ. Другіе люди сбиваютъ шестомъ зрѣлые орѣхи, примѣчая, чтобъ не коснуться до тѣхъ, которые еще не поспѣли, или чтобъ не сбить цвѣтковъ; ибо на семъ деревѣ бываютъ плоды зеленые и цвѣты во всякое въ году время. Всѣ сбитые орѣхи кладутъ на четыре дни въ кучу, ибо пустили бы они отпрыски, ежелибъ пролежали долѣе въ шелухѣ; въ пятой день вынимаютъ ихъ изъ оной, кладутъ вмѣстѣ и покрываютъ листьемъ, чтобы нѣсколько прѣли: и сіе то называется вспотить какао. По утру и вечеру мѣшаютъ ихъ, покамѣстъ примутъ они красноватой цвѣтъ, и совсѣмъ высохнутъ. Приготовивъ такимъ образомъ зерна, отсылаютъ въ Европу для продажи.
   Ахіота или руку есть другое произрастеніе Мексиканское, о которомъ жители провинціи Гваксаки особливое прилагаютъ попеченіе:дерево бываетъ величиною съ орѣшникъ, чрезвычайно густо и отпускаетъ многія, прямыя и вѣтвистыя отрасли; на концахъ вѣтвей выходятъ по два раза въ годъ пучки цвѣтовъ блѣднокрасноватыхъ, крупныхъ, довольно прекрасныхъ, но безъ запаха и вкуса. Плодѣ лежитъ въ скорлупѣ, похожей на миндальную, игловатой какъ каштановая; оная лопается, когда созрѣетъ, и оказываетъ красное зерно, покрытое влажностію, которая прилипаетъ къ пальцу, ежели дотронется. Ядра превращаются въ тѣсто, и дѣлаются изъ него круглые шарики или дощечки, служащіе ко многому употребленію и особливо для крашенія тканей.
   Наилучшая ваниль родится въ Новой Гипшаніи. Цвѣты на ней черные, а плодъ изпускаетъ приятной запахъ; въ другихъ же земляхъ цвѣтъ бываетъ бѣлой, а плодъ безъ всякаго духа. Растеніе обвивается около дерева какъ хмѣль. На концѣ отраслей выходятъ цвѣты, а по томъ небольшіе мѣшечки зеленые, мягкіе, тѣлистые, длиною въ пол-фута, а толщиною въ стебель табашнаго листа, на которой они и походятъ. Когда сухи, то плодъ бываетъ небольшое черное и свѣтящееся зерно, заключенное въ каждомъ мѣшечкѣ. Въ Мексикѣ есть обманщики, кои вынимая зерно изъ шелухи, кладутъ въ нее что нибудь другое, заклеиваютъ края, и продаютъ за хорошую ваниль.
   Мексиканцы составляли прежде изъ ахіота и какао то славное питье, которое Испанцы приняли и сообщили всей Европѣ, то есть Шоколадъ. Увѣряютъ, что сіе имя произходитъ отъ Индѣйскаго слова атъ, значащаго воду, и отъ шума производимаго ею въ горшкѣ, когда кипитъ. Дона Элвира, которая зная разные способы приуготовлять сіе питье, варила шоколадъ всякое утро для его превозходительства и разсказывала намъ, какъ его дѣлаютъ. "Въ старину, говорила она, прежде прибытія Настильцовъ въ Мексику жители составляли питье изъ какао, разведя его въ горячей водѣ, приложа перцу, подкрасивъ ахіотомъ и смѣшавъ съ разтвореннымъ пшеномъ, чтобы было его больше. Сей составъ былъ такъ неприятенъ на видъ и на вкусъ, что Испанцы конечно бы; къ нему не привыкли, естьлибъ недостатокъ въ винѣ ихъ не принудилъ, и дабы не всегда пить простую воду; но будучи умнѣе Мексиканцевъ, поправили они неприятность питья, приложа въ какао разные духи и перемѣня все приуготовленіе, а оставили только имя шоколата. Вотъ способъ вообще употребляемой въ сей землѣ".
   "Жарятъ кокосовыя зерна на сковородѣ съ дырами, снимаютъ съ нихъ кожицу и толкутъ въ иготи до тѣхъ поръ, пока сдѣлаются онѣ тѣстомъ; кладутъ въ нихъ вдвое сахару, также перецъ, ванилль, мускъ и амвру; смѣшавъ все сіе, дѣлаютъ небольшіе хлѣбцы. Когда надобенъ шоколатъ, трутъ его на тернѣ, какъ мушкатной орѣхъ; ставятъ на огонь воду въ мѣдномъ или серебреномъ сосудѣ, и коль скоро вскипитъ, льютъ ее въ фарфоровыя или кокосовыя чаши; по томъ обмакиваютъ сухари. Употребленіе ванилли въ шеколатѣ введено Испанцами, Мексиканцыжъ того не знали до завоеванія: но нынѣ сіе питье такъ здѣсь развелось, что нѣтъ ни Негра, ни поденщика, которой бы не пилъ его по крайней мѣрѣ четыре раза на день,.
   "Каждой смотритъ на свой вкусъ и сложеніе въ составленіи сего питья. Индѣйцы понынѣ кладутъ въ него какао, ахіотъ, пшено, перецъ и анисъ; все сіе толкутъ вмѣстѣ, сушатъ на огнѣ, мѣшаютъ безпрестанно, чтобы не пригорѣло и не почернѣло; ибо сухой дѣлается горекъ и теряетъ силу; по томъ все опять толкутъ вмѣстѣ, прибавляя толченаго ахіота, но уже не сушенаго, дабы смѣсь скорѣе приняла его цвѣтъ, и поливаютъ водою надъ небольшимъ огнемъ. Когда все перемѣшается, что узнать можно по качеству тѣста, дѣлаютъ изъ сего дощечки, или кладутъ въ коробки, гдѣ оно простывая твердѣетъ".
   "Жители новой Испаніи не всѣ одинаково употребляютъ шеколашъ. Одни пьютъ горячей, разпуская дощечку въ кипяткѣ, и мѣшая ее въ чашкѣ, пока начнетъ пѣниться, и тогда кладутъ въ него атблъ и пьютъ безъ сахару и сухарей. Другіе разводятъ шеколатъ " въ холодной водѣ, снимаютъ пѣну, сберегая ее; въ другомъ сосудѣ; ставятъ на огонь; кладутъ. столько сахару, чтобы былъ сладокъ; когда (же разогрѣется, выливаютъ его на снятую прежде пѣну и пьютъ. Вообще дѣлается онъ слѣдующимъ образомъ: варятъ воду, наливаютъ ею до половины чашку, разпускаютъ въ: ней одну или двѣ дощечки, такъ, чтобы было густо, бьютъ, чтобы сдѣлалась пѣна, и дополняютъ сосудъ водою,.
   "Сказываютъ, что Мексиканцы пьютъ шеколадъ инымъ образомъ, и сей послѣдней употребляется только на пирахъ, или послѣ пляски и столовъ. Пьютъ его холодной какъ лимонадъ, наливая съ верьху воды, чтобы пѣнился. Увѣряютъ, что сіе питье такъ холодитъ, что одни только Индѣйцы въ состояніи его употреблять. Опыты научили Испанцовъ, что оно вредно желудку, и причиняетъ великую боль. Атоль, о которомъ я упомянулъ, есть красной цвѣтъ растущей на деревцѣ и служащей не только для шеколата, но и къ составленію другихъ крѣпкихъ напитковъ".
   Мы приѣхали благополучно въ Гваксаку столицу провинціи, гдѣ живетъ Епископъ Алкадъ, коего власть простирается до полуденнаго моря. Городъ лежитъ въ прекрасной долинѣ, которую Карлъ V подарилъ Кортецу съ именемъ Маркиза дель вале (долины); протекаетъ по ней рѣка наполненная рыбою, а на берегахъ ея пасутся великія стада скотины, и особливо овецъ приносящихъ изрядную шерсть. Лошади здѣшнія почитаются за лучшихъ въ новой Испаніи, равно какъ плоды и сахаръ, а потому Гваксакскія заѣдки берутъ верьхъ надъ всѣми въ Америкѣ. Дѣлается также здѣсь лучшей во всей Индіи шеколатъ и лучшей пахучей порошокъ, котораго невѣроятно много продается въ Мексикѣ, въ Перу, и даже въ Испаніи. Одни монахини св. Екатерины въ Гваксакѣ умѣютъ его дѣлать. Множество пытались въ другихъ монастыряхъ составлять оной, но никогда въ томъ успѣху не было.
   Въ городѣ нѣтъ больше двухъ тысячъ жителей, въ числѣ коихъ находятся пять или шесть сотъ Испанцовъ, Нѣтъ въ немъ ни крѣпости, ни стѣнъ, ни пушекъ, какъ и во всѣхъ другихъ городахъ, кромѣ приморскихъ. Монастыри мужскіе и женскіе чрезмѣрно богаты: первое мѣсто занимаетъ Доминиканской какъ по причинѣ своихъ сокровищъ, полагаемыхъ въ пять сотъ или шесть сотъ тысячъ, такъ и по великолѣпной церкви. Гваксака обязана своимъ богатствомъ рѣкѣ Алварадѣ, помощію которой, имѣетъ она вѣрной торгъ съ Вера-Круцемъ. Наконецъ воздухъ въ ней такъ умѣренъ, пропитаніе такъ изобильно, положеніе между Мексиканскимъ заливомъ и полуденнымъ моремъ такъ выгодно, что нѣтъ города въ Америкѣ, гдѣ бы жители казались щастливѣе.
   Я есмь и проч.
   

ПИСЬМО CI.

Продолженіе Мексики.

   Между тѣмъ, какъ Донъ Жуанъ Мендецъ упражнялся съ главнымъ Гваксакскимъ Алкадомъ въ дѣлахъ до Него касающихся, я сбирался осмотрѣть близь лежащую гору Коколу, гдѣ найдены золотыя и серебреныя руды, восточной хрусталь и купоросъ; но отецъ духовной Дона Жуана отвратилъ меня отъ сего намѣренія своими совѣтами и представленіями объ опасностяхъ, которымъ бы я тамъ подвергся., я въ жизнь мою не забуду, говорилъ онъ, бѣдствій, вой видѣлъ въ рудникѣ Пахукѣ изобильнѣйшемъ во всей новой Испаніи. Добрался я до него по трудной и утѣсистой дорогѣ; первой, которой мнѣ показали, имѣлъ шесть сотъ футовъ глубины. Серебро вытаскивали изъ него помощію колесъ на долгой оси, около которой обвивалась цѣпь; однимъ концомъ поднимался нагруженной уже металлъ, а другой опускался для нагруженія онымъ. Тоже самое средство употреблялось для выливанія воды, которая бы безъ того безпрестанно остановляла работу. Машина приводилась въ движеніе четырьмя лошаками. Я спустился къ четыремъ столбамъ, стоящимъ одинъ ниже другаго, и на коихъ вмѣсто ступенекъ набиты были колья. Мастеръ не позволилъ мнѣ итти глубже, дабы не подвергнуть меня несчастію, коего былъ онъ очевидцемъ не одинъ разъ. Бревна, по коимъ слѣзаютъ, такъ мокры, что легко можно поскользнуться".
   "Былъ я въ другомъ рудникѣ, гдѣ Индѣйцы носили металлъ на плечахъ, лазя по такимъ: же лѣстницамъ съ ношею, и находясь всякую минуту въ опасности лишиться жизни. Они отправляютъ столь ужасную работу за четыре реала на день (тритцать двѣ копѣйки), но ввечеру позволяется имъ взять для себя столько минерала, сколько человѣкъ поднять можетъ, и они дѣлятся симъ барышемъ съ хозяиномъ. Они цѣлыя пять мѣсяцевъ прорывали сообщеніе между двумя жилами для спуску воды изъ одной въ другую, которая была глубже, и не могли встрѣтишься, но были уже такъ близко, что другъ друга слышали".
   "Въ нѣсколькихъ оттуда часахъ въ горѣ восхищенъ я былъ зрѣлищемъ города, въ коемъ всѣ домы сдѣланы изъ земли, а покрыты деревомъ. Въ немъ находилось больше десяти тысячъ жителей, кои кормились работою въ сей ужасной безднѣ. Въ семъ мѣстѣ считается не менѣе девяти сотъ рудниковъ на тридцати верстахъ. Одни уже совсѣмъ выбраны и брошены; другіе выкапываются безпрестанно, а прочіе берегутся для переду. Сіи послѣдніе посѣщаются украдкою Индѣйцами, кои уносятъ металлъ. Недавно засыпало двадцать человѣкъ шедшихъ туда воровать".
   "Самой богатой и славной рудникъ въ сей горѣ называется троицкой, потому, что имѣетъ три входа. Меня увѣряли, что въ десять лѣтъ вынуто изъ него на восемь миліоновъ рублей. Работало въ немъ ежедневно тысяча человѣкъ, но какъ дошли до осьми сотъ футовъ глубины, вода щак" усилилась, что должно было оставить работу, и засыпать отверзтія по причинѣ предстоящихъ опасностей,,
   "Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ сего рудника отворяли другой нѣсколько тому лѣтъ назадъ, отъ котораго немалую получили прибыль, хотя и не глубже еще онъ былъ четырехъ сотъ футовъ. Мнѣ захотѣлось въ него слѣзть, но на пятой лѣстницѣ объялъ меня страхъ и я бы воротился на верьхъ, ежелибъ мастеръ слѣдующій за мною съ факеломъ менй не ободрилъ, увѣряя, что осталось только два бревна слазишь. Я ему повѣрилъ, отважась на все, и лѣзъ часто, не попадая на ступеньку, которую должно было искать ногою".
   "Наконецъ достигъ я до мѣста, гдѣ работники выбивали минералъ желѣзными орудіями. Я взялъ онаго нѣсколько кусковъ, и пробывъ малое время въ сей темной пропасти, началъ чувствовать заразительные пары, выходящіе изъ земли. Тогда отворя глаза больше прежняго на предстоящую опасность, спѣшилъ убраться назадъ съ неменшимъ трудомъ, какъ и страхомъ, и на силу дошелъ до дневнаго свѣта. Тогда все, что ни видѣлъ страшнаго, представилось моему воображенію. Я призналъ самъ въ себѣ, что въ жизнь мою не дѣлывалъ еще предприятія столь малоразсуднаго и глупаго, по крайней мѣрѣ никогда не былъ я подверженъ подобному ужасу".
   "Глубина сихъ рудниковъ произходитъ отъ способа вырабатыванія, которое продолжается прямо въ низъ, доколѣ не найдутъ изобильной жилы. Въ семъ случаѣ слѣдуютъ за нею по ея положенію, а естьли кончится, снова начинаютъ рыть прямо въ низъ. Въ Мексикѣ, кто найдетъ золотую или серебреную руду, можетъ ее разработывать, платя Королю пятую долю изъ получаемаго. Его Величество жалуетъ ему такожъ четыре ста футовъ земли во всѣ четыре стороны отъ отверзтія рудника, или только въ одну сторону по выбору хозяина. Другому позволяется начать новую яму въ осьмнадцати шагахъ отъ первой, и хотя сіе раздѣленіе служитъ вмѣсто стѣны, можно однакоягъ войти въ рудникъ сосѣда, лишь бы-то было при копаніи подъ землю, и пока не встрѣтятся его работники; въ такомъ случаѣ долженъ каждой возвратиться въ свой, или ниже его вести свою работу".
   "Когда я удовольствовалъ все мое любопытство по симъ предметамъ, хотѣлось мнѣ знать, какъ отдѣляется металлъ отъ камня, вынимаемаго изъ рудника. Разбиваютъ его молоткомъ, и толкутъ помощію машины въ желѣзныхъ иготяхъ. Кладутъ сію пыль съ равнымъ количествомъ угля и сженаго свинца въ большой горнъ, гдѣ огонь безпрестанно раздувается мѣхами. По мѣрѣ разтопленія сей смѣси прибавляютъ новую чрезъ пять или шесть часовъ. Когда свинецъ и серебро разтопилось, сбираютъ желѣзнымъ крюкомъ угаръ, или перегорѣвшую пѣну, а между тѣмъ металлъ выпускаютъ чрезъ дыру сдѣланную въ печи въ фурму, гдѣ онъ тотчасъ крѣпнешь. Кладутъ его по томъ въ другой горнъ для отдѣленія свинца отъ серебра; и сія работа извѣстна всѣмъ химистамъ".
   "Слитки чистаго серебра бываютъ по осьмидесяти и по сту марокъ. Носятъ ихъ къ Королевскому пробирному мастеру, которой разсматриваетъ, имѣетъ ли металлъ качество предписанное Государемъ, и можетъ ли передѣлываться въ деньги. Послѣ его рѣшенія клеймятся слитки, и берется пошлина на Короля, состоящая въ пятой долѣ, то есть, что оставляютъ на Государя изъ пяти слитковъ одинъ. Ежели они ниже пробы, кладутъ опять въ огонь для очищенія; а когда до оной дойдутъ, клеймятъ ихъ, означая число грановъ золота, находящагося во всякой маркѣ. Ежели случится оныхъ больше сорока, относятъ къ мастеру для отдѣленія".
   "Все серебро получаемое изъ рудниковъ новой Испаніи должно быть отвозимо въ Мексику и объявляемо на монетномъ дворѣ.
   Увѣряютъ, что ежегодно входитъ въ сей городъ два миліона марокъ сверьхъ привозимаго воровски. Всякой годъ передѣлывается въ піастры семь сотъ тысячъ марокъ. Хозяева платятъ не только за битье денегъ, но еще сверьхъ пятой доли взятой при первомъ объявленіи на Короля по реалу, что называется здѣсь, правомъ подданства. Хотя всякой частной человѣкъ можетъ отдавать дѣлать деньги, но почти оныхъ не бьютъ инако, какъ для купцовъ: они скупаютъ весь металлъ, удерживая на себя два реала на марку; одинъ какъ Государево право, а другой за работу,,
   "Дѣлается пять родовъ серебреныхъ денегъ, а именно монета въ восемь, въ четыре, въ два, въ одинъ реалъ и въ полреала. Осьмериками называются монеты въ восемь реаловъ, а золотыя деньги дѣлаются въ шестнадцать, въ восемь, въ четыре и въ два осьмерика. Когда и тѣ и другія выходятъ изъ рукъ монетнаго мастера, отдаютъ ихъ вѣсильщику для свидѣтельствованія, полновѣсны ли они. Сей относитъ ихъ къ казначею, которой уже выдаетъ хозяевамъ, отчетши, что принадлежитъ изъ того прочимъ служителямъ, кои суть, кромѣ двухъ вышеупомянутыхъ, пробирной мастеръ, рѣщикъ, секретарь, литейщикъ, сторожи и проч".
   "Хотя всѣ сіи должности не наслѣдныя; однакожъ всякой можетъ свою продать, и продажа бываетъ дѣйствительна, лишь бы онъ прожилъ послѣ того еще двадцать дней. Но новому должно дать о томъ знать Вицерою въ теченіе шести недѣль, заплатить Королю треть цѣны своего мѣста, а двѣ трети прежнему хозяину или его наслѣдникамъ, иногда же принадлежитъ оно казнѣ. Отъ сего произходитъ, что имѣющіе таковыя должности отказываются отъ нихъ всякой мѣсяцъ, дабы можно было всегда щитать двадцать дней, кои послѣ того прожить должно. Сіи должности приносятъ немалые доходы: казначей получаетъ шестдесять осьмериковъ, доходы пробирнаго и плавильнаго мастера уступлены Кармелитскому монастырю, которой получаетъ всякой годъ шестнадцать тысячъ осьмериковъ; самые нижніе неменѣе даютъ осьми реаловъ на день; но какъ большая часть людей оные занимающихъ суть казначеевъ! невольники, то онъ и пользуется всего прибылью,.
   Послѣ сего прошла у меня охота осматривать Мексиканскіе заводы, сколь они ни богаты и ни многочисленны. Остальное время пребыванія нашего въ Гваксакѣ проводилъ я съ докторомъ, ѣздя на охоту въ окружностяхъ, и разсматривая произведенія сей страны. Замковъ такъ здѣсь много, что могли бы мы бить ихъ всякой день великое число, ежели бы оные были такъ вкусны какъ въ Европѣ, и естьли бы не поселилось въ насъ отвращеніе, кое Мексиканцы имѣютъ къ симъ животнымъ. Оное произходитъ отъ того по ихъ увѣренію, что зайцы ѣдятъ червей зараждающихся въ издохлыхъ лошадяхъ.
   Зайцы были въ Мексикѣ еще до прибытія Испанцовъ; а привезенныя изъ Европы животныя суть: коровы, овцы, козы, свиньи, лошади, ослы, собаки и кошки, кои до того совсѣмъ тамо не были знаемы. Ничто такъ въ удивленіе не приводитъ, какъ скорость, съ какою они разплодились. Число овецъ въ прекрасной Гваксакской долинѣ превосходитъ воображеніе: есть хозяева имѣющіе оныхъ до тысячи, и не знающіе заботы кормить ихъ по причинѣ множества паствъ. Шерсть ихъ была бы истиннымъ сокровищемъ для Европы, ежели бы годилась къ употребленію. Съ начала пропадала она совсѣмъ, но нѣкоторые Испанцы нашли способъ дѣлать изъ нея толстыя.сукна и одѣяла для Индѣйцовъ; однакожъ сіе не препятствуетъ дорого продавать Испанскія сукна. Главная польза получаемая отъ столь многочисленныхъ стадъ есть та, что молоко, мясо и сыръ покупается очень дешево. Козы, даютъ сало употребляемое на освѣщеніе домовъ и на выдѣлку козлиныхъ кожъ.
   Сверьхъ привезенныхъ изъ Испаніи есть здѣсь еще родъ оныхъ, которой сказываютъ начало свое беретъ изъ Перу. Онѣ ростомъ не выше полутора фута, привыкаютъ скоро, даютъ себя уздать, и возятъ на себѣ человѣка по два, бѣгаютъ ходою или не большимъ сканомъ; рыло ихъ походитъ на заячье; когда жуютъ, движутъ какъ и заяцъ обѣими губами, но головою больше похожи на газелей. Сіе животное весьма полезно, и сноситъ немалые труды. Испанцы употребляютъ ихъ въ рудокопныхъ заводахъ, гдѣ носятъ они металлъ по безднамъ и утесамъ, въ коихъ ни человѣкъ, ни лошадь, ни лошакъ пройти не можетъ. Хозяева приводятъ ихъ къ симъ непроходимымъ мѣстамъ, и пускаютъ однихъ верстъ на восемьдесять, а сами принуждены обходишь больше двухъ сотъ, дабы встрѣтишься съ ними въ одномъ городѣ на берегу, гдѣ воды нѣтъ верстъ за пять. Сихъ козъ приучаютъ ходить за водою безъ проводника. Пришедъ къ рѣкѣ, погружаются они столько, чтобъ воды налилось въ ведра привязанныя на спинѣ, и съ ношею возвращаются домой. Но хотя онѣ устанутъ днемъ отъ работы, или хотя и головою не были употреблены, по захожденіи солнца ни къ чему ихъ принудитъ не льзя; сила и побои ни мало тогда не помогаютъ.
   Коровы, и быки можетъ быть не столько разплодились, но прибыли отъ нихъ больше: раздѣляютъ ихъ на два рода, на домашнихъ, изъ которыхъ то же употребленіе дѣлается, что и въ Европѣ, и на дикихъ, коц живутъ въ лѣсахъ, и почитаются за звѣрей. Испанцы бьютъ ихъ только для кожи, и имѣютъ нарочно для сей охоты обученныхъ лошадей, кои впередъ скачутъ и назадъ подаются, съ такою разторопностію, что сѣдоку нѣтъ никакой заботы править. Оружіе есть желѣзо похожее на полумѣсяцъ, весьма острое, придѣланное въ шесту длиною въ двенадцать и пятнадцать футовъ. Охотникъ кладетъ шестъ на голову лошади желѣзомъ впередъ и скачетъ за быкомъ, а догнавъ, старается подрѣзать ему ноги. Въ такомъ случаѣ лошадь бросается въ лѣво, дабы спастись отъ звѣря, которой почувствуй рану, бѣжитъ на него изо всей силы, хромая, или только на трехъ ногахъ. Охотникъ отскакавъ сперва во весь опоръ, ворочается потихоньку, и даетъ новой ударъ быку, отъ коего оной падаетъ. Остается тогда слѣзть съ лошади, вынять большой ножъ и доколоть добычу. Послѣ чего садится онъ опять верьхомъ, скачетъ искать другаго звѣря, а съ убитаго между тѣмъ живодеры снимаютъ ножу.
   Безпрестанная война съ сими животными сдѣлала ихъ столь сердитыми, что опасно одному человѣку по нихъ стрѣлять. Быкъ, которой уже получилъ нѣсколько ранъ, не ожидаетъ на себя нападенія, а самъ бросается на неприятеля. Когда приближается къ стаду, всѣ они становятся въ боевой порядокъ, и готовятся къ защищенію. Старые спереди, въ срединѣ коровы, а телята назади. Ежели поскачешь на право или на лѣво, чтобъ напасть на слабыхъ, быки въ ту же сторону оборачиваются, чтобъ возпротивиться охотнику. По чему и не нападаютъ на нихъ, когда они въ кучѣ, а стерегутъ подъ лѣсомъ тѣхъ, кои удалятся отъ стада. Кожа ихъ посылается въ Европу, и составляетъ чаешь богатствъ Гишпанскихъ.
   Вы читали уже о страхѣ и изумленіи Мексиканцевъ, когда увидѣли они въ первой разъ Кастильцовъ верхомъ на лошадяхъ, о коихъ до того никакаго понятія не имѣли. Климатъ нашелся столь хорошъ для сихъ животныхъ, что сверьхъ великаго распложенія большая часть провинцій новой Испаніи имѣетъ столь-же хорошія породы, какъ и старая, употребляютъ ихъ въ дороги, а для перевозу скарба и товаровъ берегутъ обыкновенно лошаковъ. Одинъ законъ, коего установленіе почитается столь же старымъ, какъ и прибытіе Гишпанцовъ въ Мексику, обязываетъ всѣ общества въ городахъ и мѣстечкахъ ставить лошадей и пропитаніе по всей дорогѣ тѣмъ, кто ѣдетъ съ паспортомъ Офицеровъ или служащихъ Королю безъ всякой заплаты, кромѣ небольшаго уменшенія податей, кои упускаются имъ, когда они представятъ въ народныхъ запискахъ, расходъ проѣзжаго подписанной его рукою.
   Не можно сумнѣваптся, чтобы до прибытія Гишпанцовъ не было въ Мексикѣ львовъ, тигровъ, медвѣдей, кабановъ, оленей и лисицъ; но большая чаешь сихъ четвероногихъ разнятся съ звѣрями стараго свѣта. Львы не рыжи и гривъ не имѣютъ, а сѣры и не только не свирѣпы какъ Африканскіе и Азіатскіе, но напротивъ бьютъ оныхъ люди каменьемъ и палками, обступя ихъ кругомъ. Ежели собаки за ними гонятся, то взлѣзаютъ они на деревья, гдѣ ихъ убиваетъ изъ ружья самой боязливой охотникъ, увѣряютъ, что тигры, которые столь же поворотливы и кровожаждущи, какъ въ Африкѣ, не могутъ терпѣть природныхъ жителей, и что напавъ на кучу людей, всегда оставятъ Гишпанцовъ, а бросятся на Индѣйцевъ. Сіе быть очень можетъ слѣдствіемъ предразсужденія здѣшняго народа, которой всегда побѣдителей своихъ признавалъ людьми отмѣннаго сложенія и почитаемыхъ даже и самими звѣрями, а Гишпанцы не имѣли причины, какъ можно догадаться, изкоренять въ нихъ таковое мнѣніе.
   Кабаны менѣе Европейскихъ, и разнятся съ ними чуднымъ свойствомъ: они пупокъ имѣютъ на спинѣ. Зубы у нихъ острые и тѣмъ опаснѣе, что не ожидаютъ они на себя нападенія, а сами бросаются на охотниковъ, кои принуждены искать спасенія на деревьяхъ. Гдѣ лишь увидятъ его сіи свирѣпые звѣри, то собираются станицею, и грызутъ пѣнь, ежели человѣку инако вредить не могутъ; но тогда бьютъ ихъ многихъ вдругъ, а достальныхъ пальба прогоняетъ. Мясо ихъ весьма вкусно, но ежели вскорѣ не отрѣжутъ пупка, которой имѣютъ они на спинѣ, то немедлѣнно испортится.
   Два другіе звѣря особливые въ Мексикѣ, или по крайнѣй мѣрѣ въ полуденной Америкѣ, суть медвѣдь муравейникъ и лѣнивецъ, первой величиною съ собаку, имѣетъ шерсть грубую и темную, ноги короткія, глаза малые, паспь узкую и безъ зубовъ, языкъ тонкой и долгой. Онъ всавываетъ его въ муравейникъ, и муравьи къ нему пристаютъ; а коль скоро весь ими покроется, медвѣдь ихъ поѣдаетъ и опять тоже начинаетъ, пока не утолитъ голода.
   Лѣнивецъ не столь великъ, голову имѣетъ черную, глаза темные и покрытые, челюсти тяжелыя и толстыя; ноги почти вывернулись изъ лядвей, голени короткія, когти долгіе и острые; питается листьемъ, но такъ непроворенъ, что съѣвши всю зелень на деревѣ, надобно ему дней шесть, чтобы съ него слѣзть и на другое взобраться. Хотя оставляя первое дерево, бываетъ онъ крайне жиренъ, но пока онъ взлѣзетъ на другое, то сдѣлается худъ и кости осунутся. Ему не менѣе осьми или девяти минутъ надобно, чтобъ переставить ногу на три дюйма, по томъ переставляетъ онъ другую также тихо, и его ниже ударами не принудишь итти скорѣе.
   Не входя въ пространное описаніе о красотѣ, превосходствѣ и различности птицъ новой Испаніи, довольно сказать вообще, что нѣтъ ничего въ Европѣ имъ подобнаго, а во всемъ свѣтѣ, съ чѣмъ бы сравнить ихъ было можно. Главное украшеніе Мексиканцовъ состоитъ въ прекрасныхъ перьяхъ, кои употребляютъ они не только на свои уборы, но дѣлаютъ изъ нихъ картины и ткани, коихъ совершенства довольно выхвалить не можно. Краски въ оныхъ такъ сливаются и оттѣниваются, что почтешь ихъ за живопись. Сиксту V поднесли образъ св. Франциска, сдѣланной въ Мексикѣ, и сей Папа не прежде увѣрился, что картина изъ перьевъ, какъ дотронувшись до нея неоднократно рукою. Перья вырываются изъ мертвыхъ птицъ тонкими щипчиками, и помощію весьма жидкаго клея налѣпляются на пергаминъ, бумагу или полотно. Старинные Мексиканцы такъ были искусны въ семъ ремеслѣ, и такъ совершенно представляли животныхъ, деревья, цвѣты, травы и коренья, что работамъ ихъ удивлялись Испанцы. Всѣмъ же умѣніемъ обязаны они были своему тщанію и прилѣжности, ибо часто работникъ сидѣлъ поцѣлому дню надъ тѣмъ только, какъ бы лучше и въ свое мѣсто положить перо; онъ его ворочалъ во всѣ стороны къ свѣту и въ тѣни, и судилъ о дѣйствіи, (какое оно лучше произнести можетъ.
   Между птицами имѣющими таковыя разноцвѣтныя перья Сансуфле занимаетъ первое мѣсто; къ природной красотѣ присоединяетъ она пѣніе столь приятное, что не безъ причины назвали ее симъ именемъ значащимъ пятъ сотъ голосовъ. Вицицили, то есть воскрешенный, тѣло имѣетъ съ осу, кормится одною росою и запахомъ цвѣтовъ, всегда надъ ними летая и никогда не садяся. Перья его суть родъ пуху , но разноцвѣтные. Индѣйцы предпочитаютъ особливо пухъ съ шеи и зоба, и мѣшаютъ его съ золотомъ въ тканяхъ. Вицицили умираетъ, или лучше засыпаетъ въ Октябрѣ на какомъ ни есть суку, повѣсясь за него ногами, до самаго Апрѣля, въ которое время въ новой Испаніи распускаются цвѣты; тогда онъ просыпается, и отъ сего произходитъ его имя воскрешенный.
   Вороны называются субтилями въ Мексикѣ, не столь примѣтныя по перьямъ, какъ по чрезвычайному способу дѣлать гнѣзда. Онѣ вѣшаютъ ихъ на вѣтвяхъ самыхъ большихъ деревьевъ, и даже на самыхъ концахъ тѣхъ, кои прочихъ длиннѣе. Сіи гнѣзда тѣмъ еще удивительнѣе кажутся, что висятъ отъ вѣтви фута на три, и походятъ на саладницу наполненную сѣномъ. Нитки, коими гнѣздо привязывается къ дереву, да и оно само составляется изъ весьма долгой травы искусно переплетенной, толще къ гнѣзду, а тонѣ къ вѣтви. Иногда на одномъ деревѣ видно ихъ двадцать и тридцать, что производитъ приятное зрѣлище.
   Провинція Гваксака изобилуетъ лѣкарственными произрастеніями, между коими есть также и весьма ядовитыя. Мнѣ сказывали между прочимъ объ одномъ, коего свойство безпримѣрно. Сила отравлять зависитъ отъ времени до времени протекшаго по ея сорваніи, то есть что, дабы уморить кого въ концѣ года, должно срѣзать ее за годъ напередъ, и за полгода, ежели кто хочетъ отравить кого чрезъ полгода. Свѣжую даютъ тѣмъ, коихъ надобно тотчасъ сбыть съ рукъ.
   До прибытія Испанцовъ не знали здѣсь огородовъ, овощи сѣялись на чистомъ полѣ какъ хлѣбъ: Императоръ и Кацики получали оные на свой столъ отъ своихъ подданныхъ. Сіе включалось въ подать платимую Монарху, прочее доставлялось съ нарочныхъ рынковъ, одни цвѣты и травы росли въ дворцовыхъ садахъ. Плоды изгнаны были изъ оныхъ по гаой причинѣ, что Государь не долженъ искать утѣхи въ томъ, что быть можетъ предметомъ прибыли для его народа; но находились въ нихъ наилучшіе цвѣты благополучнаго климата и всѣ врачебныя травы произрастающія съ толикимъ различіемъ въ новой Испаніи. Больнымъ раздавали ихъ даромъ надзиратели; Государю доносилось о успѣхѣ ихъ употребленія; врачи держали тому реестръ по своему обычаю, ибо письмо имъ не было извѣстно. Они дѣлали изъ нихъ пучки и вѣнцы, и посылали другъ другу въ подарокъ; составляли изъ нихъ человѣческія изображенія, коими убирались императорскіе покои. Сія страсть перешла къ Гишпанцамъ, и особливо въ монастыри.
   Изъ всѣхъ странъ свѣта нѣтъ ни одной, гдѣ бы Европейскіе произрастенія такъ удачно развелись, какъ въ Мексикѣ. Каждая провинція имѣетъ теперь все, что ростетъ въ Гишпаніи, кромѣ вишенъ, орѣховъ, каштановъ, о которыхъ Мексиканцы не тужатъ. Яблоки, груши и сливы не удались въ семъ климатѣ или потому, что не прилагали объ нихъ старанія, или не умѣли разобрать, что имъ было нужно и свойственно. Деревья наилучше успѣвшія суть померанцовыя, лимонныя, цитроновыя; вдругъ появились оныхъ цѣлыя рощи произведенныя, такъ сказать, одною случайностію. Померанцы упадшіе на землю сгнили, сѣмена ихъ разнесенныя вѣтромъ и водою сами собою начали разкидываться, и въ свойствѣ грунта нашли неожидаемую способность къ произащенію. Два первѣйшія качества здѣшняго края, теплота и влажность размножили сіи деревья и ихъ плоды съ равнымъ успѣхомъ.
   Главной предметъ дѣла порученнаго Дону Жуану касался до Королевскихъ сборовъ, въ небреженіи коихъ обвиняемы были казенные сборщики. Онъ имѣлъ повелѣніе требовать повсюду извѣстій, какимъ образомъ сія часть доходовъ управлялась. Наказъ его касался до пятой доли металловъ, принадлежащей Государю, какъ я сказалъ, равно какъ и до пятины жемчугу и дорогихъ каменьевъ, не считая ни полутора на сто за вывозъ, ни того, что сбирается со всѣхъ денегъ дѣлаемыхъ въ Мексикѣ. Сіе Испанцы называютъ правомъ владѣльца, а къ нему присовокупляютъ также право, коимъ описывается на Государя половина кладовъ или сокровищъ закопанныхъ и находимыхъ въ старинныхъ селеніяхъ. Индѣйцы зарывали ихъ въ землю, думая сберечь на нужды угрожающія по мнѣнію ихъ послѣ смерти.
   Прочіе поборы получаются съ имѣнія умирающихъ безъ наслѣдства, которое берется на Государя; съ картъ, на кои наложена пошлина какъ изо Франціи; по двадцати со ста со всего дѣлаемаго на Гишпанскихъ фабрикахъ и привозимаго въ Индію; по двадцати пяти со всего, что продается, покупается или мѣняется; съ духовныхъ, съ уступокъ, съ чиновъ и проч. съ права забирать заповѣдные товары и удерживать жалованье опустѣвшихъ служительскихъ мѣстъ, брать два піастра со всякаго провозимаго Негра. Индѣйцы обязаны платить за выходъ изъ мѣстечка своего, или деревни. Ежели выгонитъ ихъ оттуда война или конфискація, обязаны они служить за деньги, и работать по перемѣнкамъ на Королевскихъ заводахъ. Какъ число питейныхъ домовъ и трактировъ положено во всѣхъ Мексиканскихъ городахъ, то заводимые свыше онаго платятъ ежегодно Государю по сороку піастровъ. Въ наказѣ Дона Жуана не было сказано ни слова объ одномъ поборѣ, принадлежащемъ Папѣ, и которой платятъ здѣсь съ большею ревностію, нежели Королевскіе:основанъ оной на одной буллѣ, коей всякой владѣющій чужимъ имѣніемъ, не знавъ того, можетъ его за собою удержать вѣрно, спокойно и не нарушая совѣсти, ежели заплатитъ святому отцу со всякихъ тридцати червонныхъ двенадцать реаловъ.
   Наконецъ должно было намъ разстаться съ богатымъ и приятнымъ городомъ Гяаксакою и ѣхать въ славной портъ Лкалулко въ полуденномъ морѣ. Сіе мѣсто имѣетъ ту выгоду, что служитъ вратами богатствамъ восточной Индіи и полуденной части Америки, привозимымъ ежегодно въ Новую Гишпанію на корабляхъ изъ Перу и Филиппинскихъ острововъ. Мы туда прибыли въ Мартѣ, но жаръ не менѣе чувствовали какъ бы въ Іюлѣ и Августѣ въ Европѣ. Оной произходитъ здѣсь отъ того, что дождь нейдетъ цѣлые полгода, а сія суша причиняетъ недородъ и заставляетъ издалека привозишь нужное пропитаніе, которое слѣдовательно становится очень дорого. Жилища столь же несносны по нечистотѣ, какъ и по духотѣ. Въ городѣ живутъ одни Негры и Мулатры; купцы Гишпанскіе отъѣзжаютъ въ другія мѣста, когда торговля кончится. Королевскіе чиновники и самъ Губернаторъ слѣдуютъ сему примѣру, убѣгая отъ худаго воздуха.
   Въ Акапулкѣ добраго только портъ, которой весьма глубокъ, надѣженъ, наивыгоднѣйшей во всемъ полуденномъ морѣ, и одинъ почти на всемъ западномъ берегу новой Испаніи. Корабли въ немъ заперты, какъ на дворѣ и привязываются къ деревьямъ, стоящимъ на берегу. Входятъ въ него чрезъ два устья, а защищается онъ замкомъ, въ которомъ содержится сорокъ или пятьдесять пушекъ и шестьдесять человѣкъ гарнизону. Домы въ городѣ построены изъ дерева, соломы и глины; и сія куча хижинъ заслуживаетъ больше имя рыбачьей деревни, нежели мѣста, гдѣ бываетъ первая ярмонка южнаго океана, и гдѣ считается главная Китайская пристань. Правда, что въ нѣкоторое время въ годугородъ перемѣняетъ видъ, и дѣлается самымъ богатымъ торжищемъ свѣта.
   Около Декабря большой Галіонъ дѣлающей все сообщеніе между Америкою и Филиппинскими островами, бывъ въ пути пять мѣсяцевъ, переѣхавъ около пятнадцати тысячъ верстъ, и не видавъ иной земли, кромѣ мѣлкихъ разбойничьихъ острововъ, пристаетъ въ семъ портѣ съ наидрагоцѣннѣйшими восточными товарами. Въ тоже самое время приѣзжаетъ другой изъ Лимы съ грузомъ на два миліона піастровъ, не считая всѣхъ произрастеній южной Америки, кои мѣняютъ на Азіатскія. Большой Галіонъ имѣетъ на себѣ больше тысячи человѣкъ, и нѣтъ торгу, которой бы приносилъ столько прибыли. Капитанъ, кормчіе, помощники и даже простые матросы выигрываютъ въ одной поѣздкѣ, чѣмъ могутъ разбогатѣть по ихъ состоянію на всю жизнь. Самые монахи наживаются симъ торгомъ.
   Товары восточной Индіи перевозятся въ М ксику на лошакахъ; когда же сія столица всѣмъ нужнымъ снабдится, остальное отправляется въ Веракруцъ, а оттуда въ провинцію Твердой земли, на Антильскіе острова и проч. Акапулко приноситъ въ годъ Губернатору двадцать тысячъ піастровъ и почти столькоже его подчиненнымъ. Попъ, которой съ прихода получаетъ только сто восемдесятъ, наживаетъ иногда въ годъ до четырнадцати тысячъ; такъ дорого заставляетъ онъ платить за свои поповскіе труды и особливо за погребеніе приѣзжихъ, умирающихъ въ городѣ и на корабляхъ. Какъ торгу дѣлается всякой годъ миліона на два съ половиною, то всякой находитъ способъ пріобрѣтать великіе нажитки.
   Мы пробыли въ портѣ нѣсколько дней, и отправились въ Мексику чрезъ Тласкальскую провинцію, столь славную въ Гишпанскихъ лѣтописяхъ и столь великою помощію служившею Фернанду Кортецу. Во время прибытія его она весьма была многолюдна. Селенія ея занимали верхи холмовъ по древней политикѣ сихъ народовъ, кои въ семъ положеніи находили двойную выгоду быть въ закрытіи отъ неприятелей, и оставлять долины для земледѣлія. Въ самомъ своемъ цачалѣ были они управляемы королями, но потерявъ въ одной междоусобной войнѣ склонность къ повиновенію, сверкнули иго, и составили республику, подъ которою жили многія столѣтія. Селенія ихъ раздѣлены были на округи; каждой выбиралъ пословъ, и посылалъ жить въ столицу называемую Тласкалу, какъ и самая провинція именуется. Сіи послы составляли сенатъ, коего власть признавалася отъ всего народа. Таковой примѣрь аристократическаго правленія заслуживаетъ примѣчаніе въ варварскомъ народѣ.
   Тласкальцы борясь безпрестанно съ могуществомъ Мексиканскихъ императоровъ, дошли до наивышшаго степеня славы. Городъ ихъ построенъ былъ на четырехъ холмахъ, подобныхъ четыремъ крѣпостямъ, имѣющимъ между собою сообщеніе помощію улицъ, огражденныхъ толстыми стѣнами и составляющихъ ограду города. Каждая часть управлялась особливымъ Кацикомъ, произходящимъ отъ древнихъ основателей, но зависящимъ отъ общаго собранія сената. Имѣли они право въ ономъ засѣдать, и получали отъ него повелѣнія, касающіяся до народнаго блага.
   Земля была изобильна пшеномъ, отъ котораго провинція и получила свое имя, значащее хлѣбной домъ. Въ удивленіе шакожъ приводила она превосходностію и различіемъ плодовъ, множествомъ домовой скотины и дикихъ звѣрей, но таковыя выгоды не избавляли ее отъ великихъ напастей. Сосѣдство горъ подвергало сію страну ужаснымъ непогодамъ, страшнымъ бурямъ и часто разлитіямъ рѣки, изъ коей вода поднималась иногда до самыхъ вершинъ холмовъ. Недостатокъ въ соли причинялъ другое нещастіе Тласкальцамъ, не потому, чтобъ не могли они доставать оную изъ провинцій Имперіи, но потому, что заблуждаясь въ понятіи своемъ о независимости, предпочитали лучше лишиться сей помощи, нежели имѣть сообщеніе съ неприятелями.
   Таковы были сіи славные республиканцы, безъ помощи которыхъ никогда бы Кортецъ не предуспѣлъ завоевать Мексики. Онъ привлекъ къ себѣ другихъ Индѣйцевъ, и отправилъ ихъ послами къ Тласкальцамъ для склоненія оныхъ на свою сторону. Сіе посольство есть также вещь примѣчанія достойная по той причинѣ, что подаетъ понятіе о нравахъ и обычаяхъ сихъ народовъ. Въ послы избраны были четыре Индѣйца, наиотличнѣйшіе своимъ порожденіемъ и искуствомъ. Марина приняла на себя трудъ обучить ихъ, и сочинила вмѣстѣ съ ними рѣчь, которую имъ должно было говорить сенату. Отправились они со всѣми знаками ихъ новаго достоинства: оные состояли въ плащѣ изъ бумажной ткани, отороченной бахрамою переплетенною съ узлами; въ долгой стрѣлѣ, которую должно было держать въ правой рукѣ, потупивъ острымъ концемъ въ низъ и перьями въ верьхъ, и въ большой раковинѣ, покрывающей вмѣсто щита лѣвую руку, узнавали причину посольства по цвѣту перьевъ на стрѣлѣ, красныя предвѣщали войну, а бѣлыя миръ. Знаки заставляли всѣхъ почитать пословъ во время пути, но не могли они отдалиться съ большей дороги, не лишась сего права, кое называлось у нихъ именемъ близко подходящимъ къ праву народовъ и нарочной вѣрности.
   Полномочные прибыли въ Тласкалу, и отведены въ мѣсто опредѣленное для пословъ. Въ слѣдующій день представлены они въ залѣ совѣта, гдѣ сенаторы сидѣли по старшинству на низкихъ и изъ одного сукна сдѣланныхъ табуретахъ, или по просшу сказать на чурбанахъ. Послы вступили въ Собраніе, покрывъ головы плащами, что между ими почиталось знакомъ великой покорности. Едва они появились, всѣ сенаторы, встали, и приняли ихъ съ нѣкоторою умѣренностію въ учтивостяхъ. Послы имъ поклонились по своему обычаю, и дошедъ съ важною выступкою до половины залы, стали на колѣна, потупили глаза, и ожидали позволенія говорить. Тогда старшій изъ сената спросилъ у нихъ причину ихъ прибытія; послѣ чего они сѣли, и главной произнесъ рѣчь, которую выучилъ на память.
   По окончаніи оной стлали они на колѣна, поклонились въ семъ положеніи весьма низко; и сѣдши опять на ноги, ржидали со всею скромностію отвѣта республики. Разсужденіе продолжалося нѣсколько минутъ; по томъ одинъ изъ сенаторовъ сказалъ именемъ собранія, что нужны ему нѣсколько дней на размышленіе, и послы изъ залы вышли.
   Сіе посольство не имѣло успѣха ожиданнаго Испанцами; но способомъ оружія Кортецъ получили, чего краснорѣчіемъ не могъ добиться. Онъ побѣдилъ Тласкальцовъ, учинилъ ихъ своими вѣрными союзниками, и довершилъ съ ними завоеваніе Мексики, а по томъ самихъ ихъ покорилъ, и обратилъ въ Христіанскую вѣру. Кастильцы поселились въ ихъ столицѣ, и соединились въ ней съ природными жителями. Поставленъ былъ тамъ Епископъ, которой по томъ переведенъ въ Пуэблу-де Лосъ Ангелосъ, учинившуюся послѣ того знатнымъ городомъ. Имя сего послѣдняго произходитъ отъ того, что Королева Изабелла Кастильская видѣла во снѣ ангеловъ, чертящихъ планъ города.
   Сія епархія имѣетъ больше пяти сотъ верстъ въ своей ширинѣ отъ Мексиканскаго залива до южнаго моря. Епископской городъ, которой присвоилъ себѣ названіе столицы, стоитъ въ приятной долинѣ верстахъ въ пятидесяти отъ высокой горы всегда покрытой снѣгомъ. Въ старину выходилъ изъ нея дымъ съ великимъ стремленіемъ, и не уступая вѣтру до тѣхъ поръ, пока терялъ силу, раздѣлялся на разныя облака, слабыя или густыя, смотря на количество пепла и паровъ, оныя составляющее. Изъ сихъ облаковъ показывалось пламя или огненные клубы, разсыпающіеся на неизчетное множество искръ. Народъ находился въ томъ предувѣреніи, что сіи были души злыхъ людей, вылетающія изъ подземной пропасти для наказанія и мученія земныхъ жителей; ибо Тласкальцы вѣрили безсмертію души.
   Никогда самые отважные изъ всего народа не смѣли приближишься къ вершинѣ сей горы, гдѣ иногда слышанъ былъ страшной ревъ; Испанцы не будучи столь робки, предприяли осмотрѣть оную. Прибывъ къ отверзтію жерла, почувствовали они, что земля подъ ними колебалась сильнымъ движеніемъ, а вскорѣ услышали и стукъ, о которомъ имъ сказывали, и за которымъ тотчасъ послѣдовалъ пламень, смѣшанной съ пепломъ и дымомъ. Они стали подъ однимъ камнемъ, гдѣ на Силу могли духъ переводишь; но когда трясеніе утишилось и дымъ сталъ рѣже, то отправились на вершину. На днѣ пропасти примѣтили они великой клубъ огня, которой поднимался, какъ текущій и свѣтящійся составъ. Окружность сего ужаснаго жерла занимающаго почти всю вершину горы была не менѣе версты, увѣряютъ, что Испанцы имѣя недостатокъ въ порохѣ для одного весьма важнаго предприятія, вспомнили о семъ горящемъ составѣ, и достали столько сѣры, что оной довольно было для всѣхъ ихъ военныхъ припасовъ.
   Строенія въ новой столицѣ Тласкальской провинціи суть каменныя и неуступающія Мексиканскимъ. улицы хотя не намощены, но прямы, порядочны и удивительно чисты. Большая площадь обнесена съ трехъ сторонъ богатыми лавками сдѣланными подъ сводами; четвертую сторону занимаетъ соборная церьковь съ великолѣпнымъ фасадомъ. Епископъ имѣетъ доходу восемдесять тысячъ піастровъ, самой малой каноникъ пять тысячъ, а чиновные отъ семи до четырнадцати. Въ семъ городѣ находятся многіе приходы, а еще больше богатыхъ монастырей, какъ они и всѣ почти таковы въ Мексикѣ. Воздухъ чистъ и болѣзни рѣдки. Дѣлаютъ въ городѣ сукна, почитаемыя нехуже Сеговскихъ, хорошія шляпы и стеклянную посуду, которою торгъ тѣмъ обширнѣе, что во всей Имперіи здѣсь только оная дѣлается. Но наибольше служитъ къ обогащенію ея денежной дворъ, гдѣ передѣлывается половина серебра получаемаго съ заводовъ новой Испаніи.
   Городъ Тласкала стоитъ отъ Ангельскаго въ двадцати пяти и тридцати верстахъ. По сей причинѣ и вздумалось мнѣ видѣть остатки сей древней соперницы Мексики. Отъ нея переняла она только ужасной обычай приносить на жертву и ѣсть своихъ плѣнныхъ. Кажется, что она и привыкла къ сему только для того, чтобъ отплатить симъ безчеловѣчнымъ неприятелямъ тѣмъ же самымъ, что отъ нихъ терпѣла.
   Любовь къ вольности произвела, какъ вы видѣли, сію республику, храбрость и правосудіе ее подкрѣпляли. Она смертію наказывала за ложь своихъ собственныхъ подданныхъ, а прощала оную чужестранцамъ, какъ бы не признавая ихъ способными достигнуть до совершенства Тласкальцовъ. За безчестіе почитается между купцами занять денегъ или продажную вещь; потому что заемъ приводитъ человѣка до невозможности заплатить, и слѣдовательно сдержать слово. Сынъ не оказавшій почтенія отцу быль задушаемъ по повелѣнію сената, лакъ возрастающее чудовище, которое могло учиниться вреднымъ отечеству. Измѣнникъ государственной предавался смерти самъ и сродники его до седьмаго колѣна въ видѣ, что подобное преступленіе не можетъ притти на мысль человѣку, естьли въ крови его нѣтъ таковой склонности. За безпорядки противные естеству наказывали смертію, какъ за препятствіе къ размноженію рода человѣческаго составляющаго всю силу республики; Въ числѣ множества причинъ ненависти Тласкальцы обвиняли жителей Мексики и въ томъ, что они заразили ихъ сею склонностію. Кацики или главные въ народѣ были Тласкальцами обожаемы, и всѣ предъ ними падали ницъ, когда говорить хотѣли.
   Царствующая въ Тласкалѣ вольность привлекала въ нее, чужестранныхъ со всѣхъ сторонъ. Принимались оные тамъ съ однимъ только тѣмъ договоромъ, чтобъ слѣдовать обычаямъ земли. Считалось больше шестидесяти такихъ въ одномъ дворянствѣ, кои самопроизвольно вошли въ качествѣ подданныхъ подъ покровительство Сената. Законы позволяли не только имѣть многихъ женъ, но и обязывали къ тому тѣхъ, кто многихъ могъ кормить, увѣряютъ, что славной Ксиконтекалъ столь долго противившійся предприятіямъ Кортеца содержалъ до пяти сотъ женъ. Въ семъ числѣ, сказывали мнѣ, была одна прекрасная, которая имѣла наружные знаки обоего пола: она была сперва женою Тласкальскаго Генерала, а по томъ его соперникомъ. Живя въ прнязни съ своими подругами, утѣшала она ихъ въ отсутствіи мужа, и въ тотъ годъ, какъ онъ былъ на войнѣ, употребляя полъ, которой имъ былъ приятнѣе, учинила изъ нихъ матерями около двадцати, Ксикотекалъ нашелъ сераль въ безпорядкѣ по своемъ возвращеніи, согналъ противившихся, и предалъ казни виновницу преступленія. Разрѣзали ей сперьва бокъ, а по томъ дѣти каменьемъ лишили ее жизни.
   Благополучіе Тласкальцовъ процвѣтало отъ ихъ военной храбрости: все у нихъ относилось къ чести оружія, употребляли они засады, нечаянныя нападенія и всѣ хитрости, коимъ удивляемся мы въ нашихъ полководцахъ. Государственное знамя всегда пребывало въ задней стражѣ. По сраженіи выносили его предъ войско, и кто къ нему не шелъ, строго Заказывался. Какъ сей народъ не помышлялъ чинить завоеваній, то и пользовался побѣдою только для полученія плѣнныхъ, дабы ихъ принесть на жертву богамъ, коимъ служили въ лѣсахъ и на горахъ. Пороки имѣли своихъ боговъ равно какъ и добродѣтели: имена ихъ вырѣзывались на камняхъ, и таковыхъ памятниковъ идолопоклонства и понынѣ находится не мало. Власть надъ вѣтрами приписывалась богинѣ любви: представляли ее сопослѣдуемою другими женщинами посвятившимися ея служенію и станицею шутовъ и карлъ для ея забавы. Они служили ей для посылокъ къ богамъ, съ коими желала она препроводитъ время. Храмъ ея былъ богатъ; праздникъ отправлялся съ великолѣпіемъ привлекавшимъ весь народъ.
   Тласкальцы первые познали пользу получаемую отъ одной травы, изобильно сдѣсь растущей, извѣстной подъ именемъ метле, и употребляемой на многое; она есть родъ репейника съ широкими, жесткими и игловатыми листьями. Дѣлаютъ изъ нея бумагу, толстые снурки, плащи, рогожи, обувь, пенсы, веревки, пилы, перья, иглы и проч. Сожженная ея кора изцѣляетъ раны, клей служитъ лѣкарствомъ противъ яда. Изъ жилъ листьевъ ея дѣлается кружево и другія тонкія работы; изъ отпрысковъ заѣдки здоровые и приятнаго вкуса; наконецъ изъ стебля, когда нарѣжешь, выходитъ свѣтлая и сахарная жидкость, которая густѣетъ на огнѣ, а ежели прибавится корень, то кипитъ и киснетъ какъ вино, отъ котораго можно быть пьяну; дѣлается изъ него также превосходная водка.
   Карлъ V Тласкальскихъ жителей по завоеваніи ихъ освободилъ отъ всякаго рода податей. И хотя таковая милость должна бы была ихъ соблюсти въ Цвѣтущемъ состояніи, но Тласкала нынѣ есть только большая деревня, въ которой смѣсь Индѣйцевъ и Испанцовъ ведутъ жизнь нарочито спокойную, по тому что окружности доставляютъ имъ довольно хлѣба и плодовъ, а трава растущая между деревьями по лѣсамъ питаетъ скотину безъ дальняго отъ ихъ старанія. Францисканской монастырь и изображеніе корабля привезшаго Кортеца въ Вера-круцъ вырѣзанное на стѣнѣ церкви единые суть предметы показавшіеся мнѣ вниманія достойными. Въ Холулѣ между Тласкалою и Ангелскимъ городомъ, куда я для любопытства ѣздилъ, есть по дорогѣ прекрасные сады, и хотя она сама не заслуживаетъ имя города, но живетъ въ немъ равно какъ и въ Пуэблѣ множество купцовъ изъ Вера-круца, когда корабли отъѣзжаютъ. На утріе возвратился я въ Лосъ-ангелосъ, а оттуда чрезъ три дня отправились мы въ столицу. Донъ Жуанъ поселилъ любовницу свою съ докторомъ въ домѣ у одного прнягаеля; самъ онъ жилъ у Вицероя, а меня съ духовникомъ пустилъ къ себѣ въ монастырь одинъ монахъ.
   Я есмь и проч.
   

ПИСЬМО CV.

Продолженіе Мексики.

   Я живу подлѣ библіотеки. Хотя и не чаще другихъ мѣстъ въ монастырѣ оная посѣщается, но не льзя сказать, чтобы и совсѣмъ была забыта. Между сто двадцатью монахами здѣшняго общества есть четверо или пятеро, кои любятъ науки, а двое или трое почлись бы за ученыхъ и въ самой Европѣ. Библіотекарь кажется мнѣ человѣкъ знающій и особливо въ исторіи, относящейся до Касгаильцовъ и ихъ завоеваній въ новомъ свѣтѣ. Онъ десять лѣтъ уже трудится въ изысканіяхъ касающихся до Мексиканской исторіи. Я переведу здѣсь ввѣренную мнѣ отъ него цѣлую статью о началахъ сей монархіи и о состояніи столицы какъ прежде, такъ и послѣ прибытія Испанцовъ.
   "По древнему преданію, говоритъ нашъ повѣствователь, Мексиканской народъ признавалъ, какъ и мы, потопъ изтребившій весь родъ человѣческій. Одинъ мущина и одна женщина спаслись въ суднѣ. Сія счастливая чета породила дѣтей, кои населили большую долину, и основали свое пребываніе на берегу одного озера. Тамъ завели они городъ, которой перемѣняя нѣсколько разъ названіе, сохранилъ напослѣдокъ имя Мексики@.
   "Не останавливаясь при сей басни, видно кажется, что первые жители новой Испаніи были дикіе безъ законовъ, безъ вѣры, безъ правленія питавшіеся ловлею и плодами растущими въ лѣсахъ; они соединились подъ разными начальниками, и составили разные народы въ округъ озера, нечувствительно перемѣнили нравы и обычаи, построили хижины и признали власть порядочнаго правленія".
   "Симъ образомъ жили они до того времени, какъ Мексиканцы, названные симъ именемъ отъ Мекси главнаго ихъ начальника вышли изъ своей земли, положась на оракулъ, обѣщавшій имъ пространную имперію, и завладѣли, какъ Визиготы Испаніею, или Франки Галліею, сими прекрасными областями. Они принесли съ собою своихъ идоловъ, тѣхъ самыхъ, коимъ покланялись еще при Монтезумѣ, и по повелѣнію которыхъ основали сіи пришельцы сѣдалище своей власти на озерѣ, гдѣ увидѣли орла сидящаго на смоковномъ деревѣ; соорудили храмъ, построили около онаго городъ, коего гербъ всегда былъ орелъ смотрящій на солнце, держащій когтями въ одной ногѣ змѣя, а другою опирающійся на вѣтвь Индѣйской смоковницы".
   "Мексиканцы лишась начальника давшаго имя столицѣ, избрали посреди себя князя, но сохраняя при томъ образъ республиканскаго правленія. Будучи довольны его разпоряженіями, назначили въ наслѣдники сына его съ наименованіемъ Короля, и съ того времени государство пребыло избирательнымъ. Корона присужалась храбрѣйшему, не уважая породы, и таковый обычай прерывался въ однихъ только тѣхъ случаяхъ, когда равенство въ достоинствѣ давало преимущество царской крови".
   "По избраніи новой монархъ обязанъ былъ выступишь въ поле, предводительствуя воинами, одержать побѣду на сраженіи, или завоевать какую область. Когда успѣхъ оружія оправдалъ уже избирателей, вступалъ онъ съ торжествомъ въ столицу, и при его глазахъ часть плѣнныхъ приносилася на жертву. По томъ главной жрецъ приближался къ нему для принятія присяги, коей не знаемъ мы другаго примѣра во всѣхъ людскихъ правленіяхъ. Заставляли его клясться, что во все теченіе царствованія его дождь итти будетъ, когда надобно, рѣки не причинятъ опустошеній выступленіемъ изъ предписанныхъ имъ предѣловъ, поля не претерпятъ безплодія, люди не будутъ страдать отъ тлѣтворныхъ вѣтровъ. Цѣль сего народа въ столь странной клятвѣ была та, чтобы дать выразумѣть государю, что долженъ онъ править съ такою мудростію и умѣренностію, чтобы народныя напасти никогда не могли почитаться наказаніемъ за его безпорядки".
   "Въ обрядѣ коронованія между прочими знаками покрывали голову монарха бѣлымъ плащемъ съ изображенными на немъ мертвыми головами. Отводили его въ одну залу капища, гдѣ, когда всѣ его, оставляли одного, садился онъ на кровать, и не выходилъ цѣлые четыре дня, провождая оные въ молитвѣ, въ воздержаніи и въ жертвоприношеніяхъ; ѣлъ по однажды въ сутки, ночью мылся и "пущалъ себѣ кровь изъ ушей. Приношенія хлѣба, цвѣтовъ и плодовъ, чинимыя отъ него идоламъ, должны были обагрены быть кровію изъ его языка, носа, рукъ, ушей и проч. какъ бы не щадя своей собственной крови, долженъ онъ былъ привыкать къ пролитію оной въ другихъ,.
   "Мексиканцы приходили до могущества, какъ Римляне; и когда народъ учинился съ лишкомъ многолюденъ, то избраніе новаго государя поручено было шести Кацикамъ для избѣжанія замѣшательства въ голосахъ. Сіе продолжалось до самаго прибытія Испанцовъ. Предъ Монтезумсю царствовалъ монархъ того же имени, коего Мексиканцы почитаютъ наивеличайшимъ изъ всѣхъ своихъ монарховъ. Сей то ввелъ безчеловѣчной обычай не короновать государей безъ закланія многихъ плѣнныхъ, коихъ должны они сами учинить послѣ своего выбора. Отправленія сего жертвоприношенія въ жоже время учрежденнаго состояло въ томъ, чтобы разрѣзать жертвѣ брюхо каменнымъ ножемъ, вынуть сердце и вымазать имъ лице идолу".
   "Сей самой монархъ, слѣдуя политикѣ, коей Римляне не знали, когда раззорили Карѳагенъ, безпрестанно старался утушить въ себѣ жаръ, возпаляющій его къ завоеванію Тласкальской республики: онъ понималъ, что Имперія его не могла инако сохраняема быть, какъ оружіемъ, и что по сей причинѣ важно было всегда имѣть храбрыхъ неприятелей для почитанія отваги и мужества въ народѣ. По сему самому побужденію введенъ обычай выпускать нѣсколько капель крови изъ какой ни есть части тѣла и употреблять оную на служеніе кумирамъ. Всегда надлежало жертвы приносить окровавленныя и естьлгг недоставало въ капищахъ неприятельской крови, то не находилось человѣка, которой бы не былъ готовъ не щадить свою собственную. Съ таковыми разположеніями не опасались они проливать ее на сраженіяхъ".
   "Ни одинъ изъ Мексиканскихъ государей не способствовалъ больше сего монарха къ умноженію величества своего народа. Онъ наложилъ подати на завоеванныя провинціи, построилъ для себя великолѣпный дворецъ, соорудилъ огромное капище главному идолу, учредилъ многіе судные приказы, кои по томъ наслѣдниками его были приведены до совершенства. Одинъ изъ сихъ послѣднихъ прославился безчеловѣчіемъ и знатными подвигами, увѣряютъ, что онъ при посвященіи одного капища въ четыре дня принесъ на жертву шестьдесять четыре тысячи человѣкъ. Столица обязана ему большею частію своего украшенія,.
   "Монтезума II былъ десятой и почти послѣдній императоръ монархіи. Хощя отецъ его сидѣлъ на престолѣ, но онъ обязанъ возведеніемъ своимъ на оной однимъ своимъ качествамъ, подкрѣпляемымъ хитростію и обманами. Едва увидѣлъ онъ себя повелителемъ, предался всѣмъ порокамъ, кои до того умѣлъ скрывать. Гордость оказалась первая. Онъ отпустилъ всѣхъ тѣхъ чиновниковъ или служителей, кои были подлой природы, и набралъ оныхъ изъ дворянства даже и для самыхъ презрѣнныхъ должностей: что равно оскорбило и дворянство, которое видѣло себя унижаемо недостойною своей породы службою, и простой народъ, для коего симъ образомъ затворена была дорога выходишь въ люди и набогащашься. Онъ рѣдко казался подданнымъ, не изключая и министровъ, съ коими обходился съ великою осторожностію, окружая такимъ образомъ величество печальнымъ уединеніемъ. Онъ выдумалъ новые поклоны и обряды длъ имѣющихъ до него доступъ. Почтеніе казалось ему поруганіемъ, естьли не походило на обоженіе; и въ одномъ только видѣ показанія могущества иногда чинилъ онъ ужасныя безчеловѣчія, коимъ не было другой причины, кромѣ его своенравія. Онъ безъ нужды наложилъ новыя подати, кои собирались со всякаго съ такою суровостію, что самые нижніе подданные, и даже нищіе принуждены были приносить подарки къ подножію престола. Таковыя насильствія поселили страхъ во всѣхъ степеняхъ подданныхъ. Онъ зналъ о бѣдности и стенаніи народа, но утѣсненіе полагалъ въ числѣ наиразумнѣйшихъ правилъ политики, и уже на пятнадцатомъ году царствованія по таковымъ началамъ лишился престола и жизни".
   "Сей государь пекшійся больше своихъ предшественниковъ о возвышеніи величества имперіи поддерживалъ великолѣпія, ея наружностію самою пышною. Тѣлохранители его составлялись изъ двухъ отрядовѣ: одинъ изъ простыхъ солдатовъ стерегъ входы дворца, другой изъ дворянъ пребывалъ внутри чертоговъ. Оные раздѣлены были на двое и заключали въ числѣ своемъ все дворянство въ государствѣ, которое поперемѣнно приѣзжало изъ своихъ отдаленнѣйшихъ провинцій, и отправляло службу по очереди. Главное ихъ становище было въ переднихъ покояхъ, откуда иногда монархъ призывалъ ихъ предъ себя не столько изъ милости, какъ по намѣренію держать ихъ въ зависимости и познать ихъ свойство, мысли и способности".
   "Рѣдко давалъ онъ народныя аудіенціи, но оныя продолжались часть дня, и прнуготовленія къ тому имѣли видъ великой важности. Вельможи получали повелѣліе присутствовать на оныхъ, становясь рядомъ около престола; секретари разставленные по своимъ должностямъ замѣчали знаками принятыми между ими требованія просящихъ и отвѣты государя. Желающіе предстать предъ него отдавали имена свои чиновникамъ къ тому опредѣленнымъ и являлись по очереди. Выходили босыми ногами, потупя глаза, и дѣлая три поклона. При первомъ говорили Государь, при второмъ Милостивый Государь, при третьемъ Великій Государь. Предложа прозьбу и получа отвѣтъ, на которой не позволялось уже вопреки говоришь ни слова, выходили съ тѣми же поклонами, съ тѣми же словами, и также потупя глаза. За самое малое погрѣшеніе противъ сего., обряда тотчасъ слѣдовало наказаніе; исполнители онаго ожидали преступившаго у дверей. Императоръ выслушивалъ самыя мѣлкія дѣла со вниманіемъ, отвѣчалъ съ важнымъ видомъ, и веселился смущеніемъ просителя, ибо оное льстило его гордости; повелѣвалъ однако ободриться, и естьли смущеніе продолжалось, то для выслушанія назначалъ министра,.
   "Сей государь часто обѣдывалъ при собраніи подданныхъ, но всегда одинъ и съ одинаковою пышностію. Двѣсти блюдъ разставлены были въ столовой на постанцахъ; онъ ихъ осматривалъ и замѣчалъ, которые полюбились, а достальные раздавались дворянамъ его стражи. Всякой, кого привязывала должность къ его особѣ, ѣлъ во дворцѣ. Столъ его былъ великъ, но низокъ, а сѣдалище простая скамейка. Прежде нежели садился, двадцать прекраснѣйшихъ придворныхъ женщинъ приходили съ лоханями для его умовенія. Во время стола стояли онѣ всѣ, а въ покоѣ ставили перила, кои не отнимая вида, отдѣляли служителей и зрителей. Хранилось великое молчаніе; одни шуты имѣли право говорить, дабы его разсмѣшить. Конюшіе служили ему, потупя глаза на колѣнкахъ и съ босыми ногами; ибо подъ смертною казнію запрещалось входить въ залу въ обуви. Господа ежедневно присутствующіе при сихъ обѣдахъ стояли въ нѣкоторомъ разстояніи отъ стола, и съ почтеніемъ принимали блюды, кои онъ имъ посылалъ. Сіи были родъ фарфора, и дѣлились равно какъ скатерти и салфетки между чиновными; ибо достоинство государя въ томъ замыкалось, чтобъ ничего не употреблять больше одного раза. Сосуды для питья были обыкновенно золотые или изъ раковины богато оправленной. Наполняли ихъ разными питьями и по большей части пахучими. Сей государь подчивалъ себя иногда человѣческимъ мясомъ, но надлежало, что бы оное принесено было прежде въ жертву идоламъ. Вставъ изъ за стола, курилъ онъ табакъ, смѣшенной съ амврою, коей пары возбуждали въ немъ сонъ. По короткомъ отдохновеніи впускали музыкантовъ, которые пѣли и играли на инструментахъ, сколько было угодно его величеству."
   "Ничто не могло сравняться съ великолѣпіемъ сего монарха въ торжественныхъ случаяхъ: когда изъ отличенія, которому не было примѣра, встрѣчалъ онъ Кортеца совсѣмъ своимъ дворомъ, первая часть сего шествія состояла въ двухъ стахъ чиновникахъ его дому въ одинакомъ платьѣ съ большими перьями и потупленными глазами. Приближась къ Испанцамъ, построились они вдоль стѣнъ, дабы показать вдали другую кучу и многочисленнѣе и богатѣе, посреди которой возвышался Императоръ въ золотой качалкѣ, несомой на плечахъ его любимцами. Четыре Кацика шли по сторонамъ и держали надъ головою его балдахинъ изъ зеленыхъ перьевъ, искусно перетканныхъ и составлявшихъ родъ звѣзды съ золотыми и серебреными изображеніями. Предъ нимъ слѣдовали три властелина или три градскіе судьи, каждой съ золотою тростью, которую часто подымали вверхъ въ знакъ, что монархъ приближался. Тогда веси народъ, коимъ домы были покрыты, падалъ ницъ,.
   "Императоръ слѣзъ съ качалки, и выступая тихо по коврамъ предъ нимъ разосланнымъ, а руками опираясь на князей своей крови, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ Испанскому генералу. Одежда его состояла изъ бумажной весьма тонкой мантіи, опушенной золотою бахромою и привязанной на плёчахъ такъ, что могла покрывать большую часть тѣла; подолъ ея тащился по землѣ. Жемчугъ и драгоцѣнныя каменья, коими былъ онъ покрытъ, заслуживали больше имя тяжелой ноши, нежели украшенія. Золотая корона походила на шапку Католицкаго архіерея, кончилась спереди клиномъ, а другая часть не столь остроконечная загибалась на затылокъ; башмаки онъ имѣлъ изъ кованаго золота, многія ремни застегнутые золотыми же пряжками доходили переплетаясь до половины икры, и представляли довольно хорошо древнюю Римскую обувь".
   "Правленіе имперіи Мексиканской, какъ то бываетъ во всѣхъ порядочныхъ Монархіяхъ, было составлено изъ верховнаго государственнаго совѣта, изъ совѣта торговли и изъ совѣта доходовъ. Каждой городъ имѣлъ своихъ особыхъ властелиновъ для дѣлъ требующихъ скораго рѣшенія. Они всѣ судили словесно безъ письма. Тяжущіеся приводили своихъ свидѣтелей и споръ тотчасъ разбирался, но не затворенъ былъ путь къ перенесенію дѣла съ вышней судъ, умноженіемъ казни или денежнаго штрафа наказывались тѣ, кои по упрямству своему перемѣняли судей, и во всѣхъ приказахъ видѣли себя осуждаемыми. Имперія не имѣла законовъ на письмѣ; обычай заступалъ мѣсто устава, и не могъ быть нарушенъ, какъ единою волею государя. Всѣ члены сихъ разныхъ совѣтовъ избирались не только изъ богатыхъ гражданъ, коихъ предполагали неподверженными подкупленію, но и изъ людей отличившихся добродѣтельнымъ поведеніемъ. Должность ихъ была не только наказывать за преступленіе, но и награждать за добрыя дѣла. Поручено имъ было отъ государства выискивать и свидѣтельствовать достоинства и чрезвычайныя дарованія для донесенія о томъ двору: установленіе свойственное здѣшнему правленію, ибо въ самыхъ просвѣщенныхъ государствахъ изобрѣтаютъ казни на преступившихъ; но мало иди и совсѣмъ не думаютъ о назначеніи награжденій добродѣтельнымъ людямъ".
   "Смертоубивство, воровство, прелюбодѣяніе, непочтеніе въ вѣрѣ и къ величеству престола, криводушіе въ чиновникахъ были главные предметы попеченія судей. Для тѣхъ, кои отправляли народныя должности, не было ошибокъ, но все почиталось за преступленіе. Монархъ простиралъ строгость столь далеко, что самъ тайно примѣчалъ за ихъ поведеніемъ и искушалъ, подкупая ихъ немалыми деньгами чрезъ разныя руки, на коихъ они не могли имѣть подозрѣнія,.
   "Государственной совѣтъ составлялся изъ однихъ только избирателей Имперіи, между коими первенствовали Кацики Тецкукской и Такубской, имѣющіе на то древнее право переходящее отъ отца на сына. Другіе въ числѣ четырехъ жили и содержались во дворцѣ, дабы всегда быть въ готовности предстать предъ Императора, когда онъ хотѣлъ требовать ихъ совѣта. Сіи великія достоинства обыкновенно занимались князьями крови. Причіе совѣтники зависѣли отъ нихъ, и ничего въ государствѣ не произходило, о чемъ бы имъ не доносили. Главное ихъ дѣло касалось до приговоровъ къ смерти, которые не производились въ дѣйствіе инако, какъ по точному повелѣнію подписанному ихъ рукою. По сей причинѣ отличали ихъ странными наименованіями; рѣзатели людей, проливатели крови, властители чернаго дома и проч. имена страшныя, варварскія и приличныя однимъ палачамъ,.
   "Подобно всѣмъ Европейскимъ государямъ Мексиканскіе учредили кавалерскіе ордены. Первые три отличались подъ названіемъ кавалеровъ орла, тигра и льва: они носили на шеѣ изображеніе сихъ животныхъ, кои также намалеваны были на ихъ платьѣ. Монтезума учредилъ четвертой, давъ ему преимущество предъ первыми, жаловалъ имъ однихъ князей и первостатейное дворянство; а дабы придать ему больше уваженія, объявилъ себя великимъ ордена начальникомъ. Кавалеры носили, на головѣ красную лѣнту со снурками тогожъ цвѣта, коихъ число было больше или менѣе, смотря по достоинству каждаго, и умножалось по мѣрѣ славныхъ дѣйствій, коими кто отличался. Принятіе въ сей первой орденъ государства было предслѣдуемо весьма суровыми опытами: три года напередъ желающій вступить старался о головахъ. Сей срокъ давалъ время навѣдываться о его поведеніи. Ежели изысканія являлись ему полезны, и ежели чрезъ сіе долгое время ничего не случилось, чтобы могло почесться за худое предзнаменованіе, то онъ представлялъ себя въ кавалеры,.
   "Обрядъ отправлялся въ капищѣ при многочисленномъ собраніи; новаго кавалера приводили къ жертвеннику, жрецъ прокалывалъ ему носъ острою костью, и залѣплялъ раны амврою. Послѣ сего дѣйствія, которое должно было вытерпѣть безъ малѣйшей жалобы, сей самой жрецъ говорилъ къ нему рѣчь наполненную эпиграмами, злостными шутками и кончилъ оную многими ругательствами. Наималѣйшее было то, что снималъ съ него платье и посылалъ его нагаго въ залу, гдѣ онъ провождалъ остатокъ дня въ молитвѣ и постѣ, между тѣмъ какъ все собраніе, не удостоивая его ни словомъ, предавалось радости и обжорству. При наступленіи ночи каждой отходилъ, не смотря на него и не кланяясь; бросали ему только плащъ, чѣмъ покрыться, соломы, на чемъ лечь, чурбанъ, что положишь подъ голову, краски, чѣмъ намазать тѣло, чѣмъ проткнуть уши, и смолы для сженія въ честь богамъ. Все его общество составлялось изъ трехъ старыхъ солдатъ, но и тѣ тутъ находились только для того, чтобъ не давать ему спать. Ежели онъ начиналъ дремать, они его кололи. Сію цѣлую ночь и три слѣдующія препровождалъ онъ въ мученіи. Четыре колоса пшена и стаканъ воды составляли всю его пищу. Многіе въ томъ свою славу полагали, чтобъ ничего въ ротъ не брать во всѣ четыре дня."
   "Сіи самые обряды возобновлялись въ другихъ капищахъ, но съ меншею суровостію. Цѣлой годъ проходилъ въ таковомъ страданіи; послѣ чего позволялось новому кавалеру показаться въ свѣтъ, но и при семь надлежало наблюдать слѣдующее: ожидалъ онъ щастливаго дня, дабы выпили съ благополучнымъ предзнаменованіемъ. Когда думалъ что сей день наступилъ, повѣщалъ своимъ друзьямъ, и оные приходили за нимъ по утру. Снявъ съ него платье и всѣ орудія умерщвленія, начинали его мыть, надѣвали на него другую одежду, украшали его прекрасными перьями, налагали цѣпь ордена. Жрецы осыпали его похвалами, и увѣряли, что пока славные знаки ранъ его на носу не загладятся, будетъ онъ парящъ какъ орелъ, не устрашимъ какъ тигръ, и отваженъ какъ левъ. Наконецъ великій жрецъ давалъ ему новое имя, множество похвалъ и благословеній, и съ сего часа начиналъ онъ пользоваться всѣми преимуществами кавалера. Главное изъ оныхъ было право занимать первое мѣсто въ собраніяхъ и носить за собою стулъ, дабы садиться, куда не придетъ".
   "Другая Мексиканская степень подъ именемъ большой родни была составлена изъ всѣхъ меншихъ сыновей другихъ дворянскихъ степеней; отличность ихъ основывалась на давности дворянства. Разныя степени сродства составляли разныя степени между ими; въ послѣдней заключались тѣ, кои наиболѣе отдалены были отъ своего начала. Сверхъ права занимать мѣста начальниковъ своего поколѣнія дворянство освобождало ихъ отъ всякой, подати. Большая часть изъ нихъ употреблялась въ войскахъ; выбирались изъ нихъ послы, судебные и народные чиновники. Начальники поколѣній снабжали ихъ жилищами и пропитаніемъ,.
   "Губернаторы въ провинціяхъ были наслѣдные. Кацики имѣющіе губерніи по праву наслѣдства пользовались правомъ самодержавія во всемъ пространствѣ своихъ областей, но не менѣе однакожъ зависѣли отъ всеобщаго начальника Имперіи. Они сбирали особую подать со всѣхъ подданныхъ, урядники платили за свои мѣста, купцы за торговлю, но нещастливѣйшіе изъ всѣхъ данниковъ были земледѣльцы: оные не могли имѣть ни земель въ собственности, ни оставлять однихъ, дабы переселиться на другія; служили на войнѣ по тому, что никто отъ оной не освобождался, но прилагаемо однако было стараніе, чтобъ число ихъ не весьма уменшалось. Нужда въ войскахъ долженствовала быть крайняя, ежели предавали забвенію то, что они были необходимы для земледѣлія. Господа имѣли надъ ними гражданскую и уголовную расправу. Служба ихъ состояла въ томъ, чтобъ строить для дворянъ, и особливо носить всякой день воду и дрова. Сія послѣдняя отправлялась по очереди, которая рѣдко доставалась. Ежели дѣло шло о строеніи, они принимались за оное съ удовольствіемъ и ревностію: мужики, бабы и ребята всѣ работали въ положенные часы. При восхожденіи солнца выходили они изъ деревень, ѣли, что съ собою брали, и принимались за работу, не дожидаясь ни приказа, ни угрозъ; работа продолжалась до сумерекъ. При наималѣйшемъ дождѣ искали они покрова по тому, что будучи наги, опасались долго подъ нимъ быть; но принимались за труды весело, коль скоро прочищалось небо. Въ вечеру возвратясь домой, довольствовались ужиномъ, хотя необильнымъ, но приготовленнымъ руками женъ; утѣшались невиннымъ образомъ посреди семей своихъ. Подати платили земными произрастеніями, какъ мастеровые, или купцы отдавали оную тѣмъ самымъ, въ чемъ состояло ихъ ремесло или торговля. Каждое общество имѣло свой поборъ, раздѣленной между всѣми членами. Хлѣбные собирались во время жатвы, прочіе отдавались всякой мѣсяцъ, или чаще, смотря по свойству вещей. Равно правило наблюдалось для дичины, живности, рыбы, птицъ, перьевъ, глиняной посуды и проч. и господскіе домы снабжались такимъ образомъ безъ остановки и безъ замѣшательства".
   "Наслѣдства слѣдовали степенямъ родства: большой сынъ вступалъ въ право отца, ежели былъ въ состояніи удержать, иначе занималъ его мѣсто второй сынъ. Когда не было наслѣдниковъ мужеска пола, то наслѣдство получали племянники, дочери же изключались. Буде наслѣдникъ оставался очень молодъ, давали ему опекуномъ самаго ближняго сродника; а ежели не было въ семьѣ человѣка достойнаго таковой довѣренности, то избирали къ тому кого изъ-друзей покойниковыхъ. Въ недостаткѣ законныхъ наслѣдниковъ, а особливо когда дѣло шло о губерніи, прибѣгали къ способу выбора, которой всегда падалъ на достойнѣйшаго; но занимающій мѣсто подвергался великимъ опытамъ: на народной площади всякой его ругалъ, какъ хотѣлъ, и онъ долженъ былъ сносить, не выходя изъ терпѣнія. По томъ ходили его въ капище на нѣсколько дней на покаяніе. Онъ ѣлъ въ необычайные часы, не спалъ во время опредѣленное на сонъ, спалъ, когда надобно было стоять, а ежели дремалъ, то кололи его иглами, говоря: "помни, что ты долженъ бдѣть и пещись о своихъ подданныхъ, и что должность, за которую взялся, не "позволяетъ тебѣ предаваться покою, Послѣ таковаго труднаго упражненія давали ему пиръ: гости званы были жрецами; а для тѣхъ, кои отказывалися, становились стулья, которымъ новой Кацикъ дѣлалъ такой же приемъ и такое же благодареніе, какъ самой особѣ имѣющей на немъ сидѣть".
   "Губернаторы выборные и наслѣдные и вообще всѣ богатые господа въ Мексикѣ могли подражать въ великолѣпіи государю. Во многихъ провинціяхъ дворцы ихъ не уступали императорскому; но запрещено было простымъ подданнымъ выводить домы выше одного яруса и имѣть окна. Сіи домы походили на четвероугольныя глиняныя печи, въ коихъ была одна только дверь. Стѣны обмазывались бѣлою известкою, были" гладки, лоснились, и производили зрѣлище столь блестящее, что Испанцы увидя въ первой разъ, думали, что онѣ были серебреныя. Внутри все было обито рогожками; и хотя масла и воску здѣсь много, но для освѣщенія употреблялась лучина. Постели наибольше дѣлались изъ соломы, а одѣяла были бумажныя, большой камень или деревянной чурбанъ служили вмѣсто изголовья; вмѣсто стульевъ набивали мѣшокъ листьемъ съ деревьевъ, хотя въ прочемъ обычай былъ садиться и ѣсть на полу".
   "Неопрятность въ народѣ была непонятная, всякая пища почиталась имъ хороша, многіе ѣли даже до черьвяковъ. Кушанье брали пальцами, отирали руки о лядвеи или о другія части тѣла. Когда надобно было ѣсть яйцо густое, вырывали у себя волосъ и имъ разрѣзывали его на куски. Сей обычай и донынѣ еще не вышелъ изъ употребленія. Главное кушанье дѣлалось изъ пшеничнаго тѣста приготовленное разнымъ образомъ, прибавляли въ него многія травы, даже и самыя твердыя,.
   "Обыкновенное питье дѣлывалось изъ воды, меда и какаосовой муки, крѣпкое столь строго запрещалось, что не льзя было его употреблять безъ особливаго позволенія господина или судьи, а давалось оное только старикамъ, больнымъ, или во дни праздниковъ и народныхъ работъ. Тогда каждой получалъ' мѣру приличную своему вѣку. Мексиканцы не могли терпѣть пьянства: кто впадалъ въ сей порокъ, былъ обритъ, а пока его самаго брили, разрушали его домъ, дабы дать возчувствовать, что человѣкъ лишившійся разсудка, долженъ изключенъ быть изъ общества. Ежели имѣлъ онъ какую должность, лишался оной; и сіе продолжалось до самой его смерти".
   "Народъ здѣшній былъ страстенъ къ игрѣ и другимъ увеселеніямъ: собирался около храмовъ, стрѣлялъ въ цѣль, бѣгался; игралъ въ мячи, боролся, и тѣшился шутками. Городъ всякой день давалъ какое ннесть позорище; государь за оное платилъ, дабы занять чѣмъ нибудь народъ, котораго праздности опасался. Музыка также была страстію сихъ Индѣйцовъ; и хотя они съ природы холодны, но къ согласію инструментовъ казались чувствительными,.
   "Пляска ихъ ни мало не походила на пляску нашихъ народовъ: походя тихо, мѣшались они вмѣстѣ,-- держась за руку и дѣлая разныя движенія. Два начальника изъ знатныхъ людей вели хороводъ, которой слѣдовалъ и подражалъ ихъ выступкѣ. Пѣли они жизнь и дѣла древнихъ королей, и всѣ имъ отвѣчали хоромъ. Къ сему прибавляли смѣшные стихи, имѣющіе довольную приятность. Пляска продолжалась четыре или пять часовъ; дозволялось оставить ее для отдохновенія или прохлажденія, но должно было выходить, не прерывая такты, и попасть въ нее, возвратясь назадъ. Иногда являлись тутъ маски и шуты чрезвычайно прыгающіе, говорящіе шутки и передражнивающіе дураковъ и пьяныхъ. Монтезума часто забавлялся наединѣ, заставляя плясать предъ собою наипрекраснѣйшихъ придворныхъ женщинъ,.
   "Къ симъ упражненіямъ привыкали съ малолѣтства, но не въ семь одномъ замыкалося Мексиканское воспитаніе: дѣти черни обучались въ народныхъ школахъ, а благородные въ училищахъ, гдѣ подъ покровительствомъ государя показывали имъ науки и художества, приличныя ихъ природѣ и службѣ государства. Они проходили три разные класса: въ первомъ показывали имъ разбирать гіероглифы и твердить историческія пѣсни; во второмъ обучали ихъ скромности и учтивости, въ третьемъ заставляли терпѣть голодъ, жажду и перемѣну воздуха. Прнобуча ко всему сему, посылали ихъ въ войско въ качествѣ охотниковъ, дабы привыкали къ опасностямъ и трудамъ военнымъ. Оставляли ихъ между людьми, несущими на себѣ пропитаніе и тяжести какъ для того, чтобъ вселить въ нихъ мысли о равенствѣ, такъ и для того, чтобъ увидѣть ихъ силу, отвагу и склонность къ войнѣ. Часто въ сихъ опытахъ находили они случаи отличиться; кто пошелъ съ презрительною ношею, возвращался иногда съ именемъ и славою великаго полководца".
   "Дочерей воспитывали съ толикимъ же попеченіемъ: съ самыхъ нѣжныхъ лѣтъ приобучали ихъ къ добродѣтели и къ трудамъ, свойственнымъ ихъ полу. Онѣ выходили изъ отцовскаго дома тогда только, когда шли за мужъ; а ежели и выводили ихъ въ капища, то чинилось сіе для исполненія обѣтовъ матерей, призывавшихъ боговъ на помощь въ болѣзняхъ, и тогда провожали ихъ старыя женщины, кои не позволяли имъ ни глазъ взводишь, ни рта отворять. До замужства не ѣли съ молодыми женщинами, ниже съ своими братьями. Зажиточные имѣли сады, въ коихъ женскія покои строились особливо; онѣ могли гулять, но никогда не выходили за ограду, да и въ сихъ гульбищахъ запрещалось имъ поднимать глаза и оборачивать голову. Прилагаемо было особое стараніе ко внушенію въ нихъ омерзѣнія ко лжи: наималѣйшее погрѣшеніе сего рода наказывалось разрѣзаніемъ губы, отъ чего оставался рубецъ служащій для другихъ предувѣдомленіемъ и примѣромъ".
   "Дѣвицы обыкновенно выходили за мужъ на пятнадцатомъ году, а мущины женились на двадцатомъ. Отцы на первое сватовство никогда не соглашались. Во время онаго женихъ и невѣста наблюдали суровой постъ, и были держаны въ заперти до самаго заключенія дѣла. По соглашеніи контракта шли они въ капище, гдѣ жрець вопрося обѣихъ о взаимной склонности, связывалъ конецъ покрывала дѣвицы съ полою одежды юноши въ знакъ внутренняго союза взаимной ихъ любви. Онъ отводилъ ихъ симъ образомъ связанныхъ въ домъ отца, гдѣ они ходили семь разъ около разложеннаго огня, садились вмѣстѣ, дабы на равнѣ пользоваться теплотою, и бракъ довершался симъ обрядомъ. Приданое жены назначалось народною записью, и мужъ былъ обязанъ въ случаѣ развода отдавать оное назадъ".
   "Разводъ дѣлался съ общаго согласія, или когда жена въ день свадьбы подала сумнѣніе о своемъ дѣвствѣ; ибо Мексиканцы были къ сему весьма щекотливы. Тогда невѣсты возвращались къ матерямъ, а женихи въ отцовской домъ. Не позволялось имъ сходиться подъ смертною казнію, но вольно было посягать за другихъ".
   "Запрещено было жениться только на матеряхъ и на сестрахъ. Что касается до наложницъ, желающій имѣть женщину подъ симъ названіемъ просилъ ее у отца для прижитія дѣтей. Когда она родила ребенка, должно было или на ней жениться или отослать, и въ семъ послѣднемъ случаѣ не могли они уже больше имѣть между собою сообщенія,.
   "Новорожденныхъ младенцовъ носили въ капище съ великимъ торжествомъ: жрецы ихъ тамъ принимали и говорили имъ о возмущеніяхъ, о бѣдствіяхъ и о нуждахъ начинаемой ими жизни. Ежели ребенокъ былъ сынъ дворянина, клали ему въ правую руку мечъ, а на лѣвую надѣвали щитъ, хранимые для сего употребленія въ капищѣ. Ежели онъ былъ простой природы, касались до него збруею отцовскаго ремесла. Что принадлежитъ до дочерей того и другаго состоянія, давали имъ пряслицу и веретено. По семъ обрядѣ приносили предъ жертвенникъ, кололи имъ дѣтородныя части иглою съ дерева, или острымъ камнемъ для выпущенія нѣсколькихъ капель крови, и кропили ихъ водою, прося боговъ о ихъ здравіи и щастіи. На шею вѣшали имъ записочки и ладонки, содержащія подобіе идоловъ и таинственныхъ знаковъ. Дѣтей кормили обыкновенно сами матери, и въ семъ случаѣ тщательно уклонялись онѣ отъ сообщенія съ мужьями, дабы не подвергуться новой беременности".
   "Прежде, нежели Мексика учинилась смѣшеніемъ Индѣйцовъ, Испанцовъ, Креоловъ, Метисовъ, Черныхъ и Мулатровъ, примѣчалось вообще довольное сходство въ чертахъ и образѣ ея жителей: мущины были посредственнаго роста и больше толсты, нежели худы, имѣли большіе глаза, широкой лобъ, великія ноздри, прямые волосы, малую бороду, по тому что ее вырывали или намазывали жиромъ препятствующимъ ей рости. Вообще обыкновеніе у нихъ было красить тѣло и покрывать голову, руки и ноги перьями. Они прокалывали себѣ уши, носъ и губы, чтобы можно было привязывать различныя украшенія, какъ на примѣръ: когти и носъ орла, зубы какаго животнаго, или рыбьи кости. Господа носили драгоцѣнные каменья и всякія золотыя искусно сдѣланныя мѣлочи. Женщины сберегали волосы во всей ихъ длинѣ и прилагали крайнее стараніе ихъ чернить различными пудрами и помадами. Замужнія обвивали ихъ около головы и завязывали пучкомъ на лбу; у дѣвицъ распущены оные были по груди и по плечамъ, а какъ малой лобъ почитался за главную красоту, ню они безпрестаннымъ мазаньемъ растили волосы даже на самыхъ вискахъ".
   "Жаръ климата не позволялъ Мексиканцамъ отягчать себя одеждою: обыкновенно народъ быль нагъ; скромные носили родъ рубашки безъ рукавовъ простирающейся до колѣна. Самъ императоръ и кацики довольствовались только кускомъ бумажной ткани, которой завязывали на плечѣ и покрывали имъ половину тѣла. Обувь ихъ была родъ туфлей похожихъ на Капуцинскія. На головѣ носили только перья и нѣсколько тонкихъ снурковъ служащихъ къ привязанію оныхъ. Военные люди, дабы показаться страшнѣе, покрывали тѣло кожею какаго животнаго, коего голова служила вмѣсто шишака: сей уборъ и веревка нанизанная сердцами, руками, носами, ушами и другими членами человѣка, изъ которой дѣлали они перевязь, и на концѣ которой привязана была человѣческая голова, давалъ имъ видъ свирѣпой и ужасной,.
   Я былъ въ семъ мѣстѣ рукописи отца Лопеца (такъ назывался библіотекарь), какъ пришли два монаха предложить мнѣ отъ игумна, не желаю ли я осмотрѣть окружности и побывать, ежели мнѣ то угодно, въ провинціяхъ; я согласился на то и на другое, отложа до возвращенія продолженіе моего перевода.
   Я есмь и проч.
   

ПИСЬМО CVI.

Продолженіе Мексики.

   По шестинедѣльномъ отсутствіи принимаюсь я паки за продолженіе моихъ писемъ, прерванныхъ моимъ отсюда отбытіемъ. Возили они сперва въ одно изъ тѣхъ приятныхъ мѣстъ, гдѣ монахи назначенные для проповѣди слова божія готовятся тихою, выгодною и спокойною жизнію къ безпокойствіямъ и трудамъ апостольскихъ подвиговъ. Домъ святаго Іакинѳа принадлежащій Яковитянамь не имѣетъ недостатка ни въ чемъ къ составленію прелестнаго жилища. Превеликіе ихъ сады украшены цвѣтами всякихъ родовъ, насажены дорогими изъ лимонныхъ, померанцевыхъ и финиковыхъ деревьевъ и наполнены всѣми плодами произрастающими въ Мексикѣ. Мясо, дичина, рыба въ немъ наилучшая; но наибольше удивило меня ужасное множество сахарныхъ заѣдокъ, кои имъ даютъ всякой день, а о питьяхъ рѣками текущихъ въ семъ роскошномъ мѣстѣ я уже и упоминать не стану.
   Ничто не можетъ уподобиться обители Кармелитовъ, лежащей на одномъ хребтѣ изъ тѣхъ каменцыхъ горъ, которыя находятся въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Мексики. Построенъ тамъ великолѣпной монастырь, а въ каменьяхъ окружающихъ его подѣланы пещеры на подобіе келей служащія для отшельниковъ сего чина. Видны тамъ часовни, украшенныя статуями и живописями, клобуки, волосяныя рубашки, бичи и другія орудія суровости ихъ жизни. Сіе святилище покаянія окружено огородами, гдѣ бьетъ множество ручьевъ, коихъ хладность, соединяясь съ тѣнію деревъ, чинитъ сію пустыню наиприятнѣйшимъ уединеніемъ въ свѣтѣ. Все, что можетъ принести утѣху чувствамъ, насытить взоръ, вкусъ и обоняніе, совокуплено въ семъ мѣстѣ. По семидневномъ отдохновеніи монахи возвращаются въ монастырь, уступая мѣста сбои другимъ.
   Сверхъ того, что сей прекрасной садъ составляетъ самъ собою удивительное зрѣлище, приѣзжаетъ туда великое множество людей посѣщать сихъ благочестивыхъ старцовъ, кои почитаются за святыхъ: привозятъ къ нимъ напитки, заѣдки и проч. за ихъ молитвы подаютъ имъ также немалыя милостыни, и особливо чинятъ приношенія алмазами, жемчугомъ, цѣпочками, золотыми вѣнцами, дорогою одеждою образу называемому богородица горы Кармильской. Я предъ нимъ видѣлъ двадцать серебреныхъ лампадъ, изъ коихъ самая малая стоила по крайней мѣрѣ четырехъ сотъ рублей. Пустыня занимаетъ около тридцати верстъ пространства, ограждена каменными стѣнами, въ коихъ введены высокія горы и находятся олени, тигры, львы приходящіе подъ самыя окна монастыря. Между тѣмъ, какъ одинъ набожной Испанецъ употреблялъ шестьдесять тысячъ піастровъ на построеніе и одареніе, монастыря; жена его истощала толикое же число денегъ на сооруженіе великолѣпнаго, училища для сихъ монаховъ. Старцы говорятъ, что отъ начала обители живутъ въ ней всегда два ворона, кои другихъ не впускаютъ, да и дѣтей своихъ выгоняютъ, коль скоро оныя летать въ силахъ. Поваръ зоветъ ихъ свистя, они прилетаютъ, ѣдятъ и возвращаются въ лѣсъ. Какъ я полюбопытствовалъ видѣть сіе чудо, отвѣтствовано мнѣ, что сіи птицы боятся чужестранныхъ.
   Разсказывали мнѣ, что недалеко оттуда находятся нѣкакія Мексиканскія древности. Я для осмотрѣнія оныхъ ѣхалъ нѣсколько верстъ по долинѣ, въ которой Іезуиты имѣютъ наибогатѣйшую изъ всего края маетность обработываемую шестью тысячами Негровъ женатыхъ, изъ которыхъ каждой покупается за четыре ста піастровъ. Считаютъ тамъ сто сорокъ тысячъ козъ и овецъ, пять тысячъ лошадей и тысячу коровъ. Сія великая усадьба лежитъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ одной деревни, коей Мексиканское имя значитъ мѣсто боговъ и служенія по причинѣ нѣсколькихъ пирамидъ находящихся въ сосѣдствѣ. Пирамида луны имѣетъ въ длину по одному боку больше осми сотъ футовъ и около шести сотъ по прочимъ двумъ. Не было со мною инструмента для вымѣренія высоты, но показалось мнѣ, что оная не могла быть менѣе пятидесяти саженъ. Сія пирамида есть ни что иное, какъ куча каменьевъ со ступеньками. На вершинѣ стояла прежде грубой работы статуя, которую одинъ Мексиканской епископъ изъ ревности въ вѣрѣ велѣлъ разбить, почитая за остатокъ древняго идолослуженія; куски оной и понынѣ валяются при подошвѣ пирамиды. Сія великая куча имѣетъ внутри своды, служившіе гробницами здѣшнимъ государямъ: она окружена земляными буграми, кои кажется были могилы Мексиканскихъ вельможъ. Дорога туда ведущая донынѣ сохранила имя пути мертвыхъ".
   Въ двухъ стахъ шагахъ стоитъ пирамида солнца: вышина ея четвертью больше пирамиды луны, а длина по сравненію бывшей на вершинѣ статуи солнца, которая также не пощажена какъ и первая, но въ паденіи удержалась на половинѣ пирамиды. Сей идолъ имѣлъ отверзтіе въ брюхѣ, гдѣ поставлено было изображеніе свѣтила.
   Вы конечно спросите какимъ образомъ могли Мексиканцы, не зная употребленія желѣза, тесать-столь большіе каменья; какою силою поднимали ихъ такъ высоко безъ машинъ и безъ способности изобрѣтать оныя? Трудно бы мнѣ вамъ отвѣчать, естьли бы догадка не приходила въ помощь. Испанцы говорятъ, что въ старину привезены были въ Мексику переселенцы съ Атлантидскаго острова; что жители онаго начало свое получили отъ Египтянъ, и что немудрено слѣдовательно, что сохранили вкусъ къ пирамидамъ, и искуство оныя строить. Здѣшнія весьма древни, и судя по множеству развалинъ въ окружностяхъ, кажется мнѣ, что на семъ мѣстѣ въ старину стоялъ превеликой городъ.
   Оставя Мексиканскую провинцію, вступили мы въ Мехоакайскую страну наиплодороднѣйшую шелкомъ, медомъ, сѣрою, кожею, индигомъ,, шерстью, хлопчатою бумагою, какаомъ, ванилью, плодами, воскомъ, серебреными и мѣдными рудниками. Искусны особливо въ ней въ дѣланіи разныхъ работъ и тканей перяныхъ, коихъ изобрѣтеніемъ должны мы Мексиканцамъ. Языкъ сей провинціи почитается за лучшій по чистотѣ и красотѣ во всей новой Испаніи. Жители превосходятъ обыкновенныхъ Индѣйцовъ ростомъ и силою, разумомъ и проворствомъ. Столица носившая прежде имя Мехоакана или рыбной земли, по тому что имѣетъ множество озеръ, названа отъ Испанцовъ Валладолидомъ, и есть богатая епархія, къ которой причислены порты св. Антонія и св. Іакова и городы Закатула, Колима, Паскаро, Сен-мишелъ, Сен-филиль, изъ коихъ одни стоятъ при южномъ морѣ, а другіе внутри земли.
   Огнедышущая Колимская гора видна издалека: она очень высока, кончится двумя острыми вершинами, изъ коихъ безпрестанно выходитъ дымъ и пламень; позади же ея долина почитаемая приятнѣйшею и плодороднѣйшею въ Мексикѣ: оная покрыта садами, полями приносящими пшеницу и другой всякой хлѣбъ. Въ семъ округѣ есть два рода мѣди, одна такъ легка, что жители дѣлаютъ изъ нея сосуды; другая столь жестка, что употребляютъ ее вмѣсто желѣза на орудія къ земледѣлію.
   Мы изъ Мехоакана получаемъ то славное произрастеніе, называемое по имени, гдѣ родится: нынѣ оно въ великомъ употребленіи въ лѣченіи, и почитается родомъ ревеня, и есть бѣловатой корень нѣсколько мягкой, жиловатой и солодковатой. Когда еще зеленъ, бываетъ толстъ, теменъ снаружи, внутри бѣлъ, молоковатъ и смолистъ. Въ торгу продается кусками, употребляется разными образами и вылѣчиваетъ отъ многихъ болѣзней. Очищаетъ голову, грудь и составы легко и безъ опасности отъ густой, клейкой и водяной мокроты; годно въ подагрѣ, во французской и водяной болѣзни и проч. Принимаютъ его въ винѣ или другомъ какомъ напиткѣ. Мехоаканъ собираемой въ Провансѣ менѣе имѣетъ силы Максиканскаго.
   Изъ. всѣхъ народовъ имперіи Мехоаканской имѣлъ точнѣйшее понятіе о вышнемъ божествѣ, о страшномъ судѣ, о небѣ и адѣ. Богъ сей земли признавался творцемъ всего существующаго и единымъ повелителемъ жизни и смерти. Почитатели призывали его въ своихъ огорченіяхъ, возводя взоръ къ небу, кое принимали за подножіе его престола. Понятіе ихъ о началѣ вещей было кажется старое преданіе Язычества. Они разсказывали "что Богъ сотворилъ изъ земли мужа и жену, что потомки ихъ забыли свои должности, и за то наказаны всеобщимъ потопомъ, изключая одного Индѣйскаго жреца, которой съ женою своею и дѣтьми сѣлъ въ большой деревянной ящикъ, забравъ съ собою множество животныхъ и лучшія сѣмена; что по слитіи водъ пустилъ одну птицу, которая не возвратилась; по томъ многихъ другихъ, кои такожъ не прилетѣли, кромѣ одной, которую Индѣйцы наибольше уважаютъ по причинѣ разности и живности цвѣтовъ на ея перьяхъ".
   Ежели вѣрить Испанцамъ, жрецы сей провинціи были стрижены какъ наши священники, и капища наполняли угрозами наказанія въ будущей жизни столь живо и столь страшно предвѣщаемаго, что принуждали слушателей поправлять свое поведеніе. Приношеніе людей на жертву не менѣе было у нихъ въ употребленіи, какъ въ столицѣ имперіи, отъ которой переняли они такожъ страшной обычай ѣсть плѣнниковъ. Когда въ томъ укоряли ихъ Кастильцы, "правда, отвѣтствовали они, что вы довольствуетесь честію побивать вашихъ побѣжденныхъ, а мы дѣлаемъ изъ нихъ пиры, но тому, кто уже не живетъ, какая нужда, съѣденъ ли онъ будетъ побѣдителями или червями".
   До завоеванія Мехоакана главной Кацикъ сей великой.провинціи жилъ въ городѣ называемомъ птичей городъ, коего не осталося теперь нималѣйшихъ слѣдовъ. Когда владѣлецъ почувствовалъ часъ смерти, то первое его попеченіе было назначить наслѣдника; сей созывалъ вельможъ и всѣхъ отправлявшихъ должности при отцѣ и требовалъ отъ нихъ подарковъ въ знакъ самодержавія; отъ сего часа никто уже не казался умирающему Кацику. Покои его были заперты, а вывѣшивали на дворѣ только знаки его достоинства. Коль скоро изпустилъ онъ духъ, всѣ собранные на погребеніе кричали, выли и предавались, казалось, крайней печали; по томъ входили въ покой, гдѣ лежало тѣло, каждой касался до него рукою и бросалъ на него нѣсколько капель пахучей воды. Одѣвали его въ торжественное, платье, и въ ономъ сажали въ открытую качалку, положа съ одной стороны оружіе, съ другой идола, коему онъ наибольше покланялся. Между тѣмъ назначали, кому служить ему на томъ свѣтѣ. Нѣкоторые (и таковыхъ однако было весьма мало) почитали сей выборъ за милость, а больше было опечаленныхъ онымъ. Семь женщинъ наизнатнѣйшихъ получали повелѣніе готовиться слѣдовать за прежнимъ своимъ господиномъ, наливать ему пить, мышь его бѣлье и отправлять всякую подобную службу. Симъ образомъ сбывали съ рукъ множество старыхъ грызуньевъ, кои не оставили бы конечно переговаривать и хулить, что ни дѣлается при новомъ дворѣ.
   Сверхъ жертвъ назначенныхъ новымъ Кацикомъ собирали множество другихъ изъ всѣхъ степеней гражданъ. Изъ каждаго состоянія должно было поставить одного человѣка, не считая тѣхъ, кои имѣли отвагу или глупость добровольно себя предавать смерти, убирали ихъ цвѣтами, наряжали и особливо не позабывали поить до пьяна, дабы они не перемѣнили мыслей. Ходъ плачевной открывался сими нещастливыми, кои лишены будучи разсудка, оказывали всю наружность радости и умножали звукъ разныхъ инструментовъ крикомъ бѣснующихся.
   За ними слѣдовали сродники умершаго. Качалка несена была главными вельможами, провожаема поющими печальные стихи голосомъ еще печальнѣйшимъ. Все сіе замыкалось придворными служителями съ знаками и перяными опахалами. По обѣимъ сторонамъ дороги ставленъ былъ многочисленной народъ вмѣсто стражи для отнятія средства у жертвъ къ побѣгу.
   Сей ходъ отправлялся въ полночь при множествѣ факеловъ. Прибывъ къ капищу, обходили нѣсколько разъ костеръ, которой должны были зажечь жрецы: на оной возлагали тѣло Кацика сидящее въ качалкѣ и сожигали со всѣми уборами; едва пламень касался до его одежды, закаляли жертвы. Сихъ погребали тотчасъ за стѣною капища, а на разсвѣтѣ жрецы собирали пепелъ и кости покойнаго владѣльца, разтопленное золото, каменья и все, что собрать могли изъ его уборовъ; прибавляли къ сему разное тѣсто и изъ всего сего дѣлали статую въ ростъ человѣческой, на которую надѣвали уборъ подобной кацикову. Въ семъ состояніи выставляли ее предъ народъ для обожанія, по томъ клали въ гробницу при подножіи крыльца капища, на нѣкоторомъ родѣ постели, и вѣшали около ея все, что почитали нужнымъ для него на томъ свѣтѣ.
   Стараніе о погребеніи возлагалось на служителей капищъ во всемъ пространствѣ Мексиканской имперіи, но обыкновеніе отправлять оное вездѣ было инаково, и всегда почти зависѣло отъ завѣщанія умирающихъ. Одни приказывали класть себя въ своихъ помѣстьяхъ или на своихъ дворахъ, другіе въ горахъ по примѣру императоровъ, кои, какъ уже я сказалъ, погребались въ Хапулгаепекской горѣ. Многіе повелѣвали хранишь свой пепелъ въ капищахъ съ платьемъ и со всѣмъ, что имѣли драгоцѣннаго.
   Тотчасъ по смерти Мексиканца призывались жрецы того околотка, кои сами мертваго клали на землю на рогожкѣ и убирали. Въ семъ положеніи приходили къ нему на поклонъ сродники и друзья и его дарили. Ежели былъ онъ человѣкъ знатной, приводили къ нему невольниковъ и тогдажъ ихъ закалали, дабы доставить ему служителей на томъ свѣтѣ. Каждой господинъ имѣлъ особаго жреца для управленія въ обрядахъ до вѣры касающихся, и сей жрецъ обязанъ былъ также за нимъ слѣдовать наровнѣ съ главными слугами его дома. Погребеніе продолжалось нѣсколько дней и было торжествовано плачемъ, пѣніемъ, кажденіемъ и проч. Часто случалось что жены дѣлали честь своимъ мужьямъ, предавая себя на смерть. Государскія могилы занимали немалое мѣсто, по тому что погребали съ ними часть ихъ богатствъ и родни.
   На границѣ Мехоаканской провинціи на сѣверъ показывали мнѣ Отоміевъ славной народъ, которой принявъ сторону Кортеца, не менѣе Тласкальцовъ помогъ ему въ завоеваніи Мексики. Народъ сей былъ дикъ, безчеловѣченъ и не зналъ никакаго обряда правленія. Вольность свою сохранялъ въ неприступныхъ убѣжищахъ, коихъ безплодіе и бѣдность никогда не покушала Мексиканцевъ. Всегда бунтовался онъ противъ имперіи, не имѣя иной причины, кромѣ отвращенія къ роскоши и нѣгѣ. Питаясь плодами и ловлею, имѣлъ дарованіе бросать стрѣлы и метко и сильно. Положеніе горъ способствовало къ его защитѣ, такъ что не однократно отбивался онъ отъ многочисленнаго войска, но старался побѣждать для того только, чтобъ избѣжать тиранства и остаться въ независимости.
   Ненависть Отоміевъ къ Мексиканцамъ, пребываніе въ лѣсу, старинная ихъ простота должна была, казалось, предохранить ихъ отъ приношенія въ жертву людей, однакожъ они были послѣдніе, кои удержали сей обычай, перенявъ его отъ неприятелей. Правду сказать, закалали они однихъ плѣнниковъ получаемыхъ на войнѣ, но рубили ихъ на куски, и сваря продавали въ мясныхъ лавкахъ. Нѣсколько Испанскихъ монаховъ, отважившихся жить между ими, начинали уже веселиться своими успѣхами, какъ вдругъ во время одной заразительной болѣзни увидѣли великое собраніе на одномъ холмѣ; оное стеклось для принесенія на жертву молодой дѣвицы старымъ своимъ богамъ. Тщетно Миссіонеры старались ихъ удержать, они отвѣчали, что принимая новую вѣру, не должно было забывать старой, и при ихъ глазахъ разпороли чрево у дѣвицы. По семъ приношеніи Отоміи возвратились спокойно Слушать проповѣди.
   Сіи люди наблюдали въ бракахъ самой древней обычай. Они жили вольно со всѣми женщинами до дня свадьбы, а когда вознамѣрились жениться, спали ночь съ тою, которую выбрали, дабы, ежелибъ нашли какой недостатокъ, могли ее отослать. Естьли же находили ее по своему желанію, тогда уже невольно было имъ разводиться. Начинали они въ семъ случаѣ каяться о прошедшемъ своемъ поведеніи, а сіе покаяніе состояло въ томъ, что на нѣкоторое время лишались всѣхъ утѣхъ, омывались въ баняхъ, пускали кровь изъ рукъ, носа, ушей и проч. Женщины также сіе чинили, и по томъ соединялись, дабы жить вмѣстѣ до смерти. Законъ сей касался только до подлости, ибо начальники бывъ, какъ и вездѣ, выше законовъ, могли имѣть многихъ женъ и наложницъ.
   Между тѣмъ какъ разговаривалъ я о обычаяхъ сего народа, "Вотъ, сказалъ мнѣ одинъ монахъ, видали подобнаго во всѣхъ вашихъ путешествіяхъ. Въ ономъ народѣ выбирался самовластной жрецъ, которой никогда не выходилъ изъ главнаго капища и не долженъ былъ прикасаться до женщинъ. Ежели онъ нарушалъ тотъ или другой законъ, рубили его на части, и окровавленные его члены всякой день представлялись заступившему его мѣсто, дабы служили ему примѣромъ. Ицкатланъ желающій женишься обязанъ былъ просить о томъ жрецовъ, а сіи избирали праздничной день, вели его на верьхъ капища, стригли нѣсколько волосовъ и кричали: "сей человѣкъ хочетъ жениться." По томъ сводили его на низъ, и первая дѣвка, которую встрѣчали на дорогѣ, ему принадлежала. Правда, что сей законъ всѣми былъ знаемъ, равно какъ день и часъ обряда, а по тому женщины не имѣющія склонности къ жениху избѣгали его встрѣчи, и около храма не видно было иной, кромѣ той, которая обѣщалась туда притти".
   "Въ другомъ округѣ жена обличенная въ прелюбодѣйствѣ призывалась предъ судъ Кацика, и ежели доказательства были ясны, то убивали ее тотчасъ, разсѣкали тѣло на куски, кои ѣли мужъ, свидѣтели и судья. Въ иныхъ мѣстахъ наказывалась она руками самаго мужа, которой предъ всѣмъ народомъ отрѣзывалъ ей носъ и ущи. Жалующійся въ покражѣ долженъ былъ именовать вора, и ежели доказалъ истинну своего доноса, то ему же и поручалась должность палача; но ежели не доводилъ, то самъ былъ наказанъ обвиняемымъ. Въ другой провинціи былъ ужасной обычай сдирать кожу съ людей приносимыхъ идоламъ, и надѣвать ее на себя. Когда не доставало невольниковъ для принесенія, Кацикъ назначалъ жертвы изъ своихъ подданныхъ. Исполнители его повелѣній ходили брать ихъ съ великими обрядами, и тѣхъ, кои не давались, тотчасъ рѣзали на мѣстѣ. Сей способъ употреблялъ Кацикъ подъ предлогомъ вѣры, когда хотѣлъ мстить людямъ и сбывать съ рукъ тѣхъ, кои имѣли нещастіе ему не понравиться".
   Какъ хотѣлось мнѣ ѣхать далѣе на сѣверъ и на западъ Имперіи; "я вамъ не совѣтую, говорилъ тотъ же монахъ, которой былъ во всѣхъ сихъ мѣстахъ для осмотра монастырей. Кромѣ серебреныхъ и золотыхъ рудниковъ ничего вы тамъ такаго не найдете, чтобы наградило ваши труды. Чѣмъ далѣе отъ Мексики ѣдешь на сѣверъ, тѣмъ селенія становятся рѣже, дорога хуже и опаснѣе, и часто идетъ чрезъ пропасти. Едва найти можно хлѣба въ мѣстахъ, гдѣ останавливаются для отдохновенія. Все доказываетъ въ сихъ краяхъ великую бѣдность. Сверхъ того нужно бы вамъ было взять съ собою немалое число провожатыхъ по причинѣ воровъ наполняющихъ сіи дороги. Дикіе Индѣйцы, коихъ мы называемъ Indios bravos (храбрые Индѣйцы), собираясь артелями, нападаютъ на проѣзжихъ, и когда ихъ сильнѣе, убиваютъ ихъ, по меншей мѣрѣ ограбивъ, привязываютъ къ деревьямъ, забираютъ ихъ скарбъ и лошаковъ, отводятъ въ мѣста пустыя и имъ однимъ знаемыя, дѣлятъ деньги и прячутъ достальную добычу. Я не одинъ лѣсъ и гору проѣхалъ, въ коихъ по словамъ проводниковъ зарыты были великія сокровища, собранныя помянутыми разбойниками. Ихъ легко различить можно по платку, которой держатъ они въ зубахъ, чтобъ закрыть лицо и не быть узнаннымъ. Когда увидишь идущаго къ себѣ Индѣйца съ таковымъ знакомъ, то всего вѣрнѣе предупредить его и убить, ежели можно. По счастію мы таковыхъ худыхъ встрѣчъ не имѣли."
   "Сѣверныя провинціи суть; Пануко, Закатекасъ, Новая Бискаія, Циннола, Куліяканъ. Западныя называются Хіаметланъ и Ксалиско. Городъ Пануко дающій имя первой изъ сихъ провинцій, въ коей онъ столицею имѣетъ не больше пяти сотъ семей какъ Испанскихъ, такъ Индѣйскихъ и Мулатровъ. Домы въ немъ велики, построены изъ каменья и покрыты листьями. Сен-луи Закатекаской есть главной городъ провинціи сего имени славной серебреными рудниками, но въ прочемъ ничего примѣчанія достойнаго не имѣющій. Рудниковъ считаютъ въ немъ до двѣнадцати или пятнадцати, и оныя чинятъ сей край наибогатѣйшимъ изъ всей Испаніи; наилучшіе же наполнены дикими Индѣйцами, кои и понынѣ не поддаются Испанскому игу. Выхваляются также рудники новой Бискаіи, въ чемъ и состоитъ вся слава сей провинціи, коей столица называется Даранго, а прочіе города суть: Барросъ, Сент-барбъ, Сент-жанъ и проч".
   "Цинольской округъ имѣетъ очень мало Испанцовъ, однако есть въ немъ два города знаемые только по именамъ своимъ Сент-жанъ и Сент-Филипъ. Воздухъ въ немъ здоровъ, аемля изобильна плодами и хлопчатою бумагою. Малому числу людей извѣстна Куліаканская провинція, лежащая на самомъ полуночномъ краю имперіи, гдѣ городъ называется Сент-мишель. Хіаметланъ обитаемъ одними Индѣйцами, у насъ тамъ есть Сен-Себастіенъ, и сія усадьба населена для вырабатыванія рудниковъ. Въ прочемъ сія провинція изобильна медомъ и воскомъ. Ксалиско или новая Галиція почитается за наибогатѣйшую провинцію Мексики по серебренымъ заводамъ, около которыхъ заведены многочисленныя селенія, литейные дворы, мѣльницы и все нужное къ сей работѣ. Компостелла ея столица была прежде престоломъ епископа, но оной перенесенъ въ Гвадалаксару,.
   "Въ сосѣдствѣ сего послѣдняго города природа произвела горы Одну надъ другою, чинящія положеніе ея страшнымъ. Изъ средины одного камня самой высокой изъ помянутыхъ горъ бьетъ ручей, которой падая двѣсти футовъ ниже на другой камень, производитъ каскаду наподобіе скатерти, коей зрѣніе причиняетъ вдругъ и удивленіе и ужасъ. Не можно себѣ представить страшнѣе и опаснѣе дороги, которою мы ѣхали больше двадцати верстъ: оная едва имѣетъ четыре фута въ ширину, высѣчена въ половину горы стоящей почти въ утесъ, такъ что съ одной стороны гора поднимается какъ стѣна, а съ другой находится пропасть столь глубокая, что едва можно различить верхушки самихъ высокихъ сосенъ растущихъ въ долинѣ. Къ умноженію бѣдствія встрѣтили мы на сей дорогѣ караванъ муловъ, которой привелъ насъ въ великое замѣшательство и подвергъ немалой опасности".
   Не находя ничего достойнаго видѣть въ сихъ провинціяхъ, воротились мы въ столицу, но прежде нежели въ оную въѣхали, осмотрѣли окружности озера, при которомъ она стоитъ. Мы видѣли многіе города, большая оныхъ часть сохранила имена, кои носили до завоеванія; нынѣжъ не только они не богаты и не людны, но по чрезвычайному уменшенію Индѣйцевъ отъ несносныхъ работъ учинились они почти пустынями. Одно отважное предпріятіе сдѣлать новую дорогу сквозь горы погубило съ милліонъ народа. Помянутые города могутъ почесться за посредственныя села, въ коихъ едва достанетъ жителей для земледѣлія.
   Тескуко былъ въ старину одинъ изъ самыхъ большихъ городовъ имперіи, да и съ самою столицею спорилъ въ величинѣ, и имѣлъ сверхъ того предъ нею первенство въ древности. Домы въ немъ простирались по берегамъ великаго озера въ весьма приятномъ положеніи, при концѣ другой плотины ведущей въ Мексику. Сіе мѣсто столь процвѣтавшее нынѣ не содержитъ больше ста Испанцовъ и трехъ сотъ Индѣйцевъ, кои богатство получаютъ отъ плодовъ и огородныхъ овощей продаваемыхъ въ столицѣ".
   Такуба есть приятное село, равно какъ и Піедадъ. Сей послѣдній довольно порядочно Испанцами выстроенъ при концѣ новой плотины тогожъ имени, и разбогатѣлъ отъ набожности Мексиканцовъ къ одному Богородицыну образу, которому и понынѣ продолжаютъ они приносить дары. Толука учинился знатенъ ветчиною и торгомъ своимъ соленою свининою.
   Мексмкское озеро между прочимъ дивно своими плавающими островами, кои сдѣланы руками человѣческими: жители кладутъ рядомъ два или три толстыя каната, разстилаютъ на оныхъ великое число фашиннику, футовъ восемдесять длиною во всѣ четыре стороны, а въ вышину на шесть дюймовъ. Концы канатовъ привязываютъ къ деревьямъ на берегу озера стоящимъ, а фашинникъ покрываютъ дерномъ, землею и навозомъ, и сѣютъ цвѣты и огородные овощи, которые растутъ съ удивительнымъ изобиліемъ. Изъ всего сего дѣлается со временемъ толстая и твердая земля, на которой строятъ они хижины и хлевы для живности. Часто случается, что канаты рвутся и вѣтеръ уноситъ островъ далеко отъ того мѣста, гдѣ былъ привязанъ. Иные сами отвязываютъ веревки и переѣжжаютъ на мѣста, кои имъ покажутся лучше.
   Но изъ всѣхъ чудесъ сего славнаго озера наибольше удивленія достойно самое построеніе Мексиканской столицы, лежащей такъ сказать, посреди его водъ. Представьте себѣ преобширную долину, имѣющую въ окружности около трехъ сотъ верстъ, и одного ровнаго мѣста верстъ на двѣсти, увѣряютъ, что горы окружающія ее имѣютъ больше ста тысячъ футовъ вышины; а озеро занимающее средину по тридцати по пяти верстъ въ длину и въ ширину. но какъ оно не вездѣ равно, то даютъ ему полтораста верстъ въ окружности. Оно составлено изъ двухъ частей раздѣленныхъ весьма узкою косою. Въ одной вода прѣсная, много рыбы и она выше той, въ которую течетъ; въ другой вода соленая, рыбы никакой нѣтъ, и бываютъ сильныя волненія, приливъ и отливъ какъ въ морѣ; но съ тою разностію, что въ одномъ дѣлаются оные отъ естественной причины, а сдѣсь отъ вѣтровъ, кои производятъ иногда на семъ озерѣ такія бури, какъ и на самомъ морѣ.
   Мнѣнія о началѣ сихъ водъ несогласны: иные думаютъ, что выходятъ они изъ однихъ, ключей, а вода солона въ одной части отъ того, что грунтъ въ ней покрытъ солью. Должно сказать, что изъ сей воды ежедневно достаютъ столько соли, что не только снабжаю шъ всю провинцію, но и посылаютъ оную на Филиппинскіе острова. Другіе увѣряютъ, что озеро имѣетъ два ключа, одинъ соленой, другой прѣсной, отъ коихъ и происходитъ разность воды: но какъ бы то ни было, ничего нѣтъ въ свѣтѣ подобнаго сему чуду, и городъ Мексико стоитъ на берегу соленаго озера, такъ что по своему виду и множеству каналовъ кажется построенъ въ водѣ какъ Венеція. До завоеванія еще Испанцами былъ онъ наивеличайщимъ доказательствомъ Американскаго трудолюбія; преогромныя плотины пресѣкали озеро покрытое во всякое время лодками, сдѣланными изъ деревянныхъ колодъ. Въ округъ видно было больше пятидесяти городовъ и несчетное множество деревень опредѣленныхъ на службу города, которой по одной вышинѣ и великолѣпію строеній можно было почесть столицею великой имперіи. Онъ подверженъ былъ съ того времени многимъ перемѣнамъ, какъ то увидите вы въ изысканіяхъ отца Лопеца, за которыя я вновь приняться намѣренъ.
   Я есмь, и проч.
   

ПИСЬМО CVII.

Продолженіе Мексики.

   Въ библіотекѣ Доминиканскаго монастыря въ Мексикѣ сохраняется одна рукописная книга отказанная одному секретарю Фернанда Кортеца, содержащая описаніе сего города, учиненное по повелѣнію Испанскаго генерала, прежде нежели онъ имъ завладѣлъ, и еще при жизни Монтезумы. Отецъ Лопецъ часто оное приводитъ въ своихъ историческихъ изысканіяхъ, и сдѣлалъ изъ него сокращеніе, съ котораго посылаю я вамъ переводъ, выпустя то, что уже имѣлъ случай сказать вамъ о сей столицѣ.
   "Сей городъ соединялся съ землею посредствомъ трехъ плотинъ, кои могли ровняться съ Римскими работами: большая имѣла около десяти верстъ въ длину, и сдѣлана была какъ и другія двѣ изъ камней соединенныхъ подмазкою. По обѣимъ сторонамъ представлялась взору большая часть озера, а на немъ другія многія и различно между собою пресѣкающіяся плотины, и села украшенныя башнями, деревьями и садами, кои выходили, казалось, изъ подъ воды. Каждая плотина защищаема была валомъ и подъемнымъ мостомъ, за коимъ находилось другое украшеніе укрѣпленія, составляющее входъ въ городъ. По томъ начиналась большая улица, на ней всѣ домы были построены на одинъ образецъ съ площадками и балконами. Прочія улицы не уступали сей первой, однѣ имѣли каналы со многими мостами, другія пути для пѣшихъ, а посреди протекалъ изъ озера каналъ, иныя же совсѣмъ сухіе, иныя на конецъ, половина водяныя, половина земляныя и сіи служили съ одной стороны для возовъ, съ другой для судовъ, покрывающихъ всю поверхность канала. Число судовъ было несмѣтно, однихъ тѣхъ, кои принадлежали городу, считалось до пятидесяти тысячъ".
   "Народныя зданія и господскіе домы построены изъ камня, жилища простыхъ обывателей были малы, низки, не ровны и безъ оконъ въ силу чуднаго разсужденія полиціи, которая повелѣвала имъ жить хуже знатныхъ: но были однако они выгодны, и могли вмѣщать нѣсколько семей. Число домовъ господскихъ долженствовало быть велико по тому, что въ имперіи находилось неменѣе трехъ тысячъ кациковъ или владѣльцовъ городовъ, обязанныхъ приѣзжать въ столицу жить часть года не считая простаго дворянства и придворныхъ чиновниковъ. Сіи домы окружены были садами и всѣми выгодами происходящими отъ величества и богатства".
   "Площади, рынки лавки блистали золотою и серебреною ваяною и рѣзною работою, муравленою посудою, тканями бумажными и перяными, изъ коихъ послѣднія были съ узорами, прельщающими зрѣніе живостію своихъ цвѣтовъ. Золотарная работа производила удивленіе въ Испанскихъ мастерахъ. Непонятно, какимъ образомъ безъ молотка и безъ долота могли они дойти до толикаго совершенства. Блюды дѣлали осмигранныя безъ спайки, но каждая грань представляла особливой металлъ: рыбы, коихъ чешуя была изъ золота и серебра; попугаевъ движущихъ головою, языкомъ и крыльями; обезьянъ кривляющихся различнымъ образомъ."
   "Сіи Индѣйцы превосходили также въ рѣзной деревянной работѣ хитро сдѣланной и разписанной; сперва заготовляли они краску, которою хотѣли покрыть грунтъ стола, скрипки, шкапа, и намазывали ею всю вещь нѣсколько разъ. Пока краска была еще свѣжа, рисовали по ней разныя изображенія нѣкоторымъ родомъ шила, а другимъ концемъ онаго сплощеннымъ на подобіе лопатки сокребали краску запекшуюся въ краяхъ рисунка; въ пустомъ же мѣстѣ клали другую краску, какой изображеніе требовало. Ежели входили многія тѣни, наполняли они сперва тою, которая была главною, и вычищали мѣста, гдѣ дожно класть другія. Такимъ образомъ клали одну послѣ другой, пока работа совершенно кончилась. Ежели хотѣли на примѣръ написать попугая на ящикѣ, покрывали сперва всю доску синею краскою. Когда сей грунтъ быль совсѣмъ гладокъ, рисовали попугая; вычищали синюю краску изъ всего мѣста занимаемаго птицею и клали тутъ зеленую; а какъ бываютъ на сей птицѣ и красныя перья, то также вычищали мѣста, гдѣ имъ должно быть, и наполняли ихъ карминомъ. Глаза дѣлались точно такимъ же образомъ; клали въ средину черную, а въ округъ сего пятна желтоватую краску".
   "Таково было у древнихъ Мексиканцовъ живописное искуство, а для сохраненія живности въ краскахъ и для приданія яркости имѣли они масло, кое доставали изъ разныхъ растеній. Домовые уборы такимъ образомъ разписанные и лакированные можно было мыть и на все употреблять, нимало не портя. Дѣлывались лахани, ванны и другія подобныя сосуды, кои не теряли въ водѣ ни лоску, ни краски".
   "Площадь, гдѣ сія работа продавась, была такъ пространна, что могла вмѣстить до шестидесяти и до семидесяти тысячъ человѣкъ: привозилось на оную все, что росло и и дѣлалось въ имперіи; заставлялась она палатками такъ, что между оными трудно было проходить. Каждой купецъ зналъ свое мѣсто, а лавки покрыты были бумажнымъ полотномъ, и тѣмъ защищались отъ солнца и дождя. Продавались въ нихъ разные роды рогожекъ, глиняная посуда, мѣхи и кожи разныхъ звѣрей, птицы всякихъ родовъ и цвѣтовъ, соль, полотно, сукно, нитки, камень, известь, кирпичъ и другія къ строенію нужныя вещи. Былъ одинъ рядъ для травъ, огородныхъ овощей, кореньевъ, хлѣба, цѣлительныхъ произрастеній; другой для плодовъ, цвѣтовъ, мяса, живности, дичины и проч. Въ оной приносились даже и ужи, собаки, мыши и пѣна собираемая въ нѣкоторое извѣстное время на озерѣ; изъ нея дѣлывались пироги не менѣе въ Мексикѣ уважаемые, какъ самой лучшей сыръ въ Европѣ. Сказываютъ, что изобиліе сей пѣны привлекало толикое множество птицъ, а особливо зимою, что число ихъ было непонятное. На семъ пространномъ и величайшемъ въ свѣтѣ рынкѣ весь торгъ отправлялся мѣною: за снопъ пшена давали курицу, за соль полотно и проч. Торгующіе платили императору за лавки пошлину, и за то защищаемы были отъ воровъ приставленными для безопасности торгу урядниками. За нарушеніе спокойствія наназывали съ великою строгостію. Капаосовыя ядра служили вмѣсто денегъ для малоцѣнныхъ вещей".
   "Мексиканцы вѣсовъ не имѣли, но мѣры употребляли разныя, для хлѣба были деревянныя, для травы веревочныя, для масла,-- меда и нитей глиняныя. Вмѣсто чиселъ употребляли нѣкоторые знаки для показанія цѣны товару. Что принадлежитъ до письма, какъ буквъ у нихъ не было, то изъясняли всѣ сири понятія гіероглифами. Вещи имѣющія образъ въ видѣ своемъ и представлялись; прочія изображались, какъ о томъ было соглашенося. Найдено множество церковныхъ молитвъ писанныхъ симъ образомъ вскорѣ по произращеніи Христіанской вѣры. Вотъ на примѣръ начало исповѣди: для изъясненія сихъ словъ исповѣдуюсь или каюсь нарисованъ былъ человѣкъ стоящій на колѣняхъ предъ монахомъ и говорящій ему на ухо. Вмѣсто всемогущему богу три лица представляющія тройцу. Женщина съ половиною тѣла младенца значила непорочную дѣву Марію. Двѣ головы съ ключемъ и мечемъ изъясняли Петра и Павла и проч. Я цѣлую исповѣдь видѣлъ у одного Мексиканца написанную такимъ образомъ: двѣ особы въ непристойномъ положеніи значили грѣхъ прелюбодѣянія".
   "Когда Монтезумины послы пришли къ Фернанду Кортецу, они привели съ собою своихъ живописцовъ, кои съ удивительною скоростію представили корабли, солдатъ, лошадей, артиллерію и все, что въ Испанскомъ обозѣ увидѣли, у нихъ было нарочно приготовленное бумажное полотно, на коемъ они довольно похоже писали кистью и красками всякіе предметы. Кортецъ услышавъ о томъ, пошелъ смотрѣть ихъ работы, и не безъ удивленія увидѣль, съ какою удобностію не только образъ они представляли, но даже слова и дѣйствія. Его увѣрили, что симъ способомъ Монтезума узнаетъ о всѣхъ обстоятельствахъ разговора, которой имѣлъ съ его послами; увѣряютъ также, что сіи живописцы списали и лица Кастильцовъ весьма похоже".
   "Опасаясь, чтобъ лица безъ движенія и силы не подали мыслей несходныхъ съ его намѣреніями, Кортецъ вздумалъ оживить сіе слабое представленіе, заставя войско свое дѣлать Экзерциціи. Повелѣніе дано было тотчасъ: пѣхота составила корпусъ баталіи, пушки свезены были на батарею. Генералъ раздѣлилъ войско на двѣ части, и велѣлъ имъ сразиться со всѣми оборотами кавалеріи. Индѣйцы въ первомъ удивленіи смотрѣли со страхомъ на лошадей, коихъ видъ и гордость казались имъ ужасны; а видя ихъ повинующихся, заключили, что люди могущіе чинить ихъ послушными, имѣли нѣчто свышеестественнаго. Но когда по первому знаку пѣхота выпалила два или три раза, а за тѣмъ пушки ударили какъ громъ, страхъ такъ Мексиканцами овладѣлъ, что одни попадали на землю, другіе предались бѣгу, и послы сами скрыли страхъ свой подъ видомъ удивленія. Кортецъ ихъ ободрилъ, говоря съ веселымъ лицемъ, что Испанцы таковыми военными праздниками угощаютъ своихъ друзей. Живописцы пришедъ въ себя, изобрѣли новыя изображенія для изъясненія того, что видѣли и слышали: одни рисовали солдатъ вооруженныхъ и стоящихъ въ боевомъ порядкѣ; другіе лошадей въ движеніи сраженія, пушечной выстрѣлъ означали они огнемъ и дымомъ, а звукъ пламенными полосами раждающями мысль о громѣ. Испанцы не безъ удивленія видѣли, съ какимъ искуствомъ народъ погруженный въ невѣжествѣ и въ варварствѣ нашелъ средство намѣсшить употребленіе буквъ,.
   "Въ Мексикѣ былъ нѣкоторой родъ книгъ, въ коихъ не только сохранялась память древнихъ произшествій, но такожъ обыкновеній, законы и обряды: оныя книги были ничто иное, какъ пергаментъ обмазанной смолою и вдвое согнутой. Нѣкоторое число таковыхъ листовъ составляли томъ. Я видалъ такія, кои казалось были изписаны со всѣхъ сторонъ, или лучше наполнены изображеніями, о которыхъ говорилъ выше, и содержали собранія исторіи и примѣчаній о свѣтилахъ и о животныхъ,.
   "Разбирая со вниманіемъ часть касающуюся до планетъ, я нашелъ кажется, что Мексиканской годъ состоялъ, какъ нашъ изъ трехъ сотъ шестидесяти пяти дней, раздѣленныхъ на семнадцать мѣсяцевъ, изъ коихъ каждой былъ третью менѣе нашего. Въ послѣдніе пять дней почитаемые днями увеселеній и покоя народъ предавался утѣхамъ и не принимался ни за какое дѣло. Они имѣли недѣли по тридцати дней подъ разными именами; а вѣки ихъ состояли изъ тридцати пяти лѣтъ и раздѣлялись слѣдующимъ порядкомъ".
   "Въ срединѣ превеликаго круга, раздѣленнаго на пятьдесятъ два градуса, изъ коихъ каждой означалъ годъ, представляли они солнце, изъ лучей его выходили четыре черты разныхъ цвѣтовъ, такожъ раздѣляющія равно поверхность и означающія четыре части свѣта. Въ другомъ кругу описанномъ около перваго, изъясняли они помощію разныхъ изображеній и начертаній главныя произшествія вѣка, и сіи вѣковые листы составляли народные ихъ акты почитаемые Мексиканцами за доказательство дѣлъ упоминаемыхъ въ исторіи. Кастильцы принявъ оные за предметы суевѣрія, по тому что видѣли на нихъ страшныя изображенія, сожгли, сколько найти могли, почему и не можно теперь отыскать оныхъ больше въ новой Испаніи".
   "Обыкновеніе было въ Мексикѣ становиться на колѣна въ послѣдній день вѣка на кровлѣ домовъ, обратясь лицемъ къ востоку, и смотря, начинаетъ ли солнце свое теченіе, или конецъ міра уже наступилъ, ибо вѣрили Индѣйцы, что сіе свѣтило возобновлялось или перерожалось всякіе пятьдесятъ два года, безъ чего время бы кончилось съ старымъ солнцемъ. Прежде начатія новаго вѣка разбивали всѣ сосуды и тушили огонь; но коль скоро день являлся, повсюду слышны были барабаны и другія инструменты въ благодарность богамъ за посланіе новаго свѣта. Покупали новую посуду, и шли для полученія огня къ жрецамъ съ торжественнымъ ходомъ,.
   "Но я возвращаюсь къ стариннымъ строеніямъ Мексики, отъ коихъ такъ далеко отступилъ. Дворцы императорскіе умножали еще больше, нежели зданія мною упомянутыя великолѣпіе города. Главной назывался Телакъ или дворецъ по превосходству, былъ столь великъ и огроменъ, что одно описаніе приводитъ въ удивленіе. Считалось въ немъ двадцать воротъ, отъ коихъ зачинались двадцать улицъ, а на главныхъ стоялъ гербъ имперіи. Часть служащая жилищемъ монарху заключала въ себѣ три обширные двора съ прекраснымъ водобоемъ, посреди каждаго со сто покоями и толикимъ же числомъ бань. Хотя ни одного гвоздя не было во всемъ семъ зданіи, но все оно казалось столь прочно, что Испанцы не преставали тому удивляться. Стѣны казались сдѣланы изъ смѣшаннаго мрамора, яшмы и порфира весьма блестящаго; кровли изъ досокъ искусно соединенныхъ, полы изъ кедроваго лѣса, обои изъ бумажной ткани украшенной разными родами перьевъ. Не сотвѣтствовали таковой пышности одни постели, кои были простыя покрывала разстянутыя по рогожкамъ".
   "Жены императора жили въ особыхъ покояхъ, гдѣ такожъ великолѣпіе и богатство не было пощажено: носили они названіе королевъ, а были дочери князей данниковъ Имперіи. Число наложницъ простиралось до трехъ тысячъ, считая служащихъ и невольницъ. Выбирались оныя изъ самыхъ прекраснѣйшихъ женщинъ въ государствѣ. Не рѣдко случалось, что полтораста изъ нихъ вдругъ были беременны; но наслѣдство престола принадлежало однимъ только дѣтямъ императрицъ, прочія обыкновенно брали лѣкарство для погубленія своего плода. Большая изъ нихъ часть были дочери вельможъ, изъ коихъ государь присвоилъ себѣ право выбирать тѣхъ, которыя ему полюбятся. Содержались онѣ въ изобиліи и чистотѣ, но наказывались сурово за наималѣйшую погрѣшность. Бывъ отосланы, избирали себѣ мужей между знатными, ибо вообще были богаты и почитались почтенными за то, что принадлежали императору. Многія изъ нихъ вышли за Кортецовыхъ офицеровъ, за коихъ Монтезума выдавалъ ихъ, но окрести прежде, дабы учинить ихъ достойными Испанскаго союза. Сказываютъ, что и самъ генералъ женился или только въ наложницы взялъ дочь сего государя, которой двухъ ему давалъ, думая, что можетъ онъ имѣть многихъ женъ. Вторая выдана за одного знатнаго Кастильца".
   "Сверхъ палатъ, гдѣ государь держалъ дворъ, имѣлъ онъ въ той же оградѣ многіе домы, изъ коихъ каждой представлялъ чудное зрѣлище: одинъ былъ огромное зданіе построенное на яшмовыхъ столбахъ, и служащее клѣткою птицамъ рѣдкимъ по голосу и по перьямъ. Число ихъ такъ было велико, что для хожденія за ними употреблялось больше трехъ сотъ человѣкъ. Морскія птицы водились въ прудѣ соленой воды, а рѣчныя въ прудахъ прѣсной, полевыя и лѣсныя занимали пространныя галлереи. Въ извѣстное время въ году перья съ сихъ птицъ щипали и дѣлали изъ нихъ ткани, картины и другія цѣнныя украшенія. Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ нихъ содержались хищныя птицы, одни въ клѣткахъ, другія на шестахъ, и приобучены были къ ловлѣ. Водились тамъ орлы ужасной величины и чрезмѣрно обжорливые".
   "На другомъ дворѣ собраны были дикіе звѣри, какъ то львы, медвѣди, тигры и другіе роды неизвѣстные въ Европѣ, ной составляли звѣринецъ достойной наивеличайшаго въ свѣтѣ монарха. Третій дворъ заключался въ погребахъ, въ ямахъ, въ язвинахъ нарочно сдѣланныхъ для страшнаго сборища змѣй, скорпіоновъ, крокодиловъ, ехиднъ: кормили ихъ, сказываютъ, кровью людей принесенныхъ идоламъ на жертву. Испанцы не могли безъ ужаса слышать свиста, крика, рева сихъ животныхъ, принужденныхъ производить оной голодомъ и неволею".
   "Были также пространные покои для шутовъ, карлъ, горбатыхъ, кривыхъ, хромоногихъ и всякихъ другихъ уродовъ, коихъ обучали разнымъ проворствамъ для увеселенія императора. Прилагаемое объ нихъ попеченіе дѣлало состояніе ихъ столь приятнымъ, что нѣкоторые отцы нарочно уродовали дѣтей, дабы доставить имъ вѣрную и спокойную жизнь; но удивительнѣе еще должно показаться, что Монтезума избралъ сей самой домъ для уединеннаго отправленія набояніыхъ своихъ обрядовъ. Находилась въ немъ часовня, гдѣ сводъ былъ убранъ золотыми полосами. Онъ ходилъ туда по ночамъ для вопрошенія боговъ при страшномъ звукѣ, которой сіе мѣсто дѣлалъ точнымъ адомъ".
   "Два арсенала, одинъ для дѣланія оружій, другой для сохраненія оныхъ, служили къ умноженію величества монарха и украшенію города. Въ первомъ содержались наилучшіе ремесленники, каждой при своей работѣ, и съ отличностію приличною его дарованіямъ. Дѣлалось тутъ множество стрѣлъ и острыхъ каменьевъ, раздаваемыхъ войскамъ и въ провинціяхъ, но большая чаешь изъ оныхъ всегда оставалась въ кладовыхъ. Видны также были тамъ луки, калчаны, палицы, копья съ каменными концами, пращи, щиты и проч. Оружіе для употребленія самаго императора хранилось въ отдаленномъ покоѣ, развѣшанное въ порядкѣ, убранное золотомъ, серебромъ, рѣдкими перьями и дорогими каменьями".
   "Но изъ всѣхъ сихъ дворцовъ отличался тотъ, которой носилъ имя дома печали, государь заключался въ него по смерти какаго любимаго сродника или когда случалось какое бѣдствіе, требующее всенароднаго доказательства унынія. Одно его сооруженіе вселяло уже таковыя мысли: стѣны, панели, потолоки были черные, вмѣсто оконъ узкіе отверзтія пропускающія столько свѣта, чтобъ единственно умножить ужасъ пребывающій во всемъ зданіи. Государь жилъ въ немъ до тѣхъ поръ, пока печаль лишала его вкуса къ утѣхамъ,
   "Всѣ съ столицею города сосѣдніе давали людей для построенія и содержанія сихъ дворцовъ, или раздѣляли тяжесть въ издержкахъ, кои на общества были налагаемы. Тягости дворянства, сверьхъ обязательства хранить государя и служить въ его войскѣ съ нѣкоторымъ числомъ подданныхъ, состояли въ подаркахъ, почитаемыхъ самоизвольными, но въ коихъ никто не смѣлъ отказать. Государь имѣлъ многихъ казначеевъ для разныхъ сборовъ, и когда приказъ вѣдающій государственные доходы снабдилъ всѣмъ, что нужно для строеній и для содержанія войскъ, достальное было передѣлывано въ слитки. Богатство имперіи копилось отъ рудниковъ, отъ соли и особливо отъ подати съ народа. Урядники приставленные къ сборамъ наказывали смертію за наималѣйшее преступленіе или нерадѣніе".
   "Старинной городъ Мексика имѣлъ около двадцати верстъ въ окружности и содержалъ больше двухъ сотъ тысячъ жителей. Хотя наполненъ онъ былъ водою, но не имѣлъ главной выгоды потому, что не льзя было употреблять ея на общія нужды въ жизни: принуждены были доставать воду помощію глиняныхъ желобовъ съ небольшей горы Хплултепека древней гробницы Мексиканскихъ императоровъ. Изъ того же мѣста и нынѣ ее получаютъ чрезъ водоводъ, лежащій на трехъ стахъ шестидесяти пяти дугахъ изъ тесанаго камня, которой идетъ чрезъ озеро и дѣлаетъ главное его украшеніе. Въ сей столицѣ считалось двѣ тысячи капищъ, изъ коихъ большая чаешь отличалась огромностію, великолѣпіемъ и богатствомъ,.
   Въ семъ мѣстѣ кончится Испанская рукопись. Все слѣдующее есть сочиненіе отца Лопеца, которое я переводя сокращаю. "Таково было, говоритъ онъ, цвѣтущее состояніе сего города, когда Фернандъ Кортецъ предприялъ его осаду. Онъ покорилъ его скорѣе трехъ мѣсяцевъ, выжегъ большую часть и изтребилъ три четверти ея жителей, но выстроилъ его вновь, далъ ему иной видъ, и раздѣлилъ между знатными Мексиканцами и завоевателями. Всѣмъ Индѣйцамъ желающимъ селиться обѣщалъ свое покровительство и назначилъ нѣкоторую часть земли для построенія домовъ, коихъ наслѣдство отдалъ дѣтямъ, прибавя къ тому преимущества, отличающія ихъ отъ прочихъ жителей. Далъ цѣлыя улицы знатнѣйшимъ изъ нихъ съ наименованіемъ начальника околотка ими населяемаго. Донъ-Педръ де Монтезума сынъ императора превосходящій въ слабости и отца своего имѣлъ великое участіе въ сей раздачѣ. Не больше опасались въ Мексикѣ оставишь жизнь потомкамъ царскаго дома, учинившимся простыми дворянами, какъ въ Царѣградѣ даровать оную поколѣнію Палеологовъ".
   "Кортецъ велѣлъ отвести мѣста подъ церкви, подъ рынки и другія народныя зданія. Жилища Каспіильцовъ отъ жилища Индѣйцевъ отдѣлилъ каналомъ, которой и понынѣ цѣлъ: работа отправлялась съ такою ревностію, что въ нѣсколько мѣсяцевъ городъ застроился лучшими домами и въ лучшемъ порядкѣ, нежели прежде. Испанской генералъ поставилъ свой домъ на основаніи Монтезумина дворца и сдѣлалъ такое зданіе, что и понынѣ служитъ оное жилищемъ для Вицероевъ".
   "Дабы окоренить свое заведеніе, уговорилъ онъ всѣхъ Испанцовъ выписать своихъ женъ; по прозьбѣ его множество другихъ семей приѣхало изъ Кастиліи. Изъ Европы и съ острововъ Кубы и Сен-Доминга привезли коровъ, свиней, козъ, овецъ, кобылъ, сахарныя трости, тутовыя деревья и множество другихъ произрастеній до того неизвѣстныхъ Мексиканскимъ жителямъ. Искусные мастера завели тамъ фабрики, печатаніе книгъ и подъ штемпелемъ Испанскаго короля начали бишь деньги".
   "Сверхъ золотыхъ и серебреныхъ рудниковъ, которые не пренебрегли разработывашь, найдена также желѣзная и мѣдная руда, изъ коей стали лить пушки. Въ слѣдующій годъ было уже однихъ мѣдныхъ тридцать пять, а желѣзныхъ шестьдесять. Наконецъ въ скоромъ времени по завоеваніи Мексики былъ наилучшій городъ въ Америкѣ, а по томъ учинился самымъ богатымъ и великолѣпнымъ въ свѣтѣ. Провели въ немъ новые каналы, соедини множествомъ Гостовъ, другіе засыпали и построили на нихъ домы, такъ что вода не можетъ подъ нихъ подойти, какъ то было прежде. Старой городъ не перемѣнилъ положенія, но земля поднята, дабы спасти его отъ наводненія. Тщетно старались сдѣлать стоки между горами окружающими долину; по многихъ работахъ, по безчисленныхъ издержкахъ по погубленіи миліона Индѣйцевъ, коихъ Кастильцы употребляли, какъ лошадей, не могли въ томъ совершенно предуспѣть, и понынѣ не совсѣмъ еще защитились отъ разлитія водъ".
   "Какъ всѣ сосѣдніе народы покорены, а большая изъ оныхъ часть изтреблена, то Испанцы и живутъ въ полной безопасности, не имѣя ни воротъ, ни стѣнъ, ни военныхъ припасовъ, мы артиллеріи. Вера круцъ кажется достаточенъ противъ нападенія отъ чужестранныхъ. Природные Американцы живутъ почти всѣ въ предмѣстіи называемомъ Гвадалупа. Многіе бѣдные Испанцы женятся на ихъ дочеряхъ, другіе ихъ подговариваютъ, но всѣ ежедневно выманиваютъ у нихъ землю, на которой они построилися, и изъ трехъ или четырехъ Индѣйскихъ домовъ дѣлаютъ одинъ большой по Европейскому обычаю съ садами и огородами такъ, что со времени Кортеца городъ почти совсѣмъ возобновленъ и строеніе нынѣ въ немъ весьма изрядное. Правда, что домы невысоки по причинѣ частыхъ землетрясеній, отъ коихъ бы они пострадали, естьлибъ были въ два яруса: стѣны съ наружи натыканы разноцвѣтными камнями, изсѣченными одни сердцемъ, другіе солнцемъ, звѣздами, цвѣтками и проч. что дѣлаетъ приятной видъ, двери широки и высоки, у оконъ подѣланы желѣзные балконы, занимающіе по большей части весь передъ дома. На нихъ ставятъ ящики съ померанцевыми деревьями и цвѣтами; ибо климатъ такъ теплъ и умѣренъ, что никогда нѣтъ ни несноснаго жару, ни холода, принуждающаго разводишь огонь,.
   "Улицы прямы, всѣ пресѣкаются прямыми углами и столь широки, что въ самыхъ узкихъ четыре кареты могутъ ѣхать рядомъ, отъ чего городъ кажется обширнѣе, нежели есть въ самомъ дѣлѣ. Между плОщадьми примѣчанія достойны особливо три: первая называемая большая повреди города представляетъ продолговатой четвероугольникъ, вторая подлѣ первой именуется дель Валадоръ, гдѣ бываютъ битвы воловъ; третья носитъ имя ее. Доминика. Всѣ они правильны и посреди каждой сдѣланъ водометъ. На сѣверъ города къ сторонѣ предмѣстій находится народное гульбище Аламеда; около онаго течетъ ручей и составляетъ порядочной четвероугольникъ, посреди коего также бьетъ водометъ, и при коемъ соединяются на подобіе звѣзды восемь дорогъ усаженныхъ деревьями, хотя и въ худомъ состояніи, ибо земля тутъ нехороша. Сіе гульбище одно только и есть въ Мексикѣ. Всѣ окружности города болотны и пресѣкаются множествомъ каналовъ".
   "Въ нѣсколькихъ шагахъ противъ Аламеды есть мѣсто именуемое Квемадеуо, на коемъ жгутъ жидовъ и другія несчастныя жертвы инквизиціи. Сей Квемадеро обнесенъ четырмя стѣнами, въ коихъ подѣланы печи, и чрезъ кои бросаются осужденные на сожженіе людьми исповѣдающими вѣру, въ которой первая заповѣдь милосердіе,.
   "Мексиканскія площади хотя и не столь пространны, какъ были во время Монтезумы, но столь еще велики, что въ дни назначенныя для боя быковъ и другихъ народныхъ игръ народъ едва занимаетъ третью оныхъ часть. Въ срединѣ стоитъ мраморной столбъ, а на немъ сдѣланъ мѣдной орелъ удивительной работы".
   "Около сего обелиска поставлены въ четыре ряда небольшія лавки съ шелковыми и золотыми товарами, бѣльемъ, лѣнтами, кружевами, женскими уборами и проч. Соборная церковь построенная изъ камня и кирпича занимаетъ одинъ бокъ площади; на другомъ стоятъ ратуша, полиція и тюрьма; на третьемъ вицеройской дворецъ, королевская аудіенція или судъ, монетной дворъ, инквизиція, университетъ и Доминиканская школа; четвертой занятъ обывательскими домами, въ коихъ живутъ богатые мѣщане".
   "Вицеройской дворецъ построенъ весьма прочно, и другаго не имѣетъ достоинства; не должно въ немъ искать украшеній. Внутри его находятся три двора и посреди каждаго водометъ. Монетной дворъ есть знатное зданіе: больше ста мастеровыхъ въ немъ упражнены для дѣланія денегъ на счетъ Испанскаго короля изъ слитковъ привозимымъ частными людьми, имѣющими рудники и мѣняющими ихъ на деньги, увѣряютъ, что на семъ дворѣ дѣлается ежегодно около четырнадцати милліоновъ піастровъ".
   "Улицы ведущія на большую площадь столь широкищппо карета запряженная шестью лошадями свободно оборачивается. Между оными улицами примѣтна особливо золотарная, въ коей видно множество золотой и серебреной работы: она примыкается къ площади, посреди коей водометъ, что дѣлаетъ приятное гульбище. Шелковые магазейны обогащаютъ Такубскую улицу, наидлиннѣйшую во всемъ городѣ и наполненную лавками съ щепетиннымъ товаромъ. Имя сей улицы произходитъ отъ одного стараго села, въ которое она ведетъ. Другая улица занимающей первое мѣсто по красотѣ домовъ называется Орлиная отъ имени древняго идола, представленнаго подъ видомъ сей птицы и понынѣ сбереженнаго. На ней имѣютъ домы всѣ богатые Испанцы. Видѣнъ тутъ также фасадъ славныхъ палатъ маркизовъ дель Валле, произходящихъ отъ Кортеца: оныя великолѣпнѣе Мадридскаго дворца, составляютъ весьма пространной дворъ обнесенной желѣзною решеткою, а въ срединѣ стоитъ конная статуя на подножіи. Вицерои имѣютъ другой дворецъ въ Хапултепекѣ, которой учинился Американскимъ Ескуріаломъ съ того времени, какъ погребають тамъ губернаторовъ, умирающихъ во время ихъ правленія: зданія тамъ огромны, одна церковь стоила нѣсколькихъ милліоновъ, сады соотвѣтствуютъ таковому великолѣпію красотою дорогъ и водъ".
   "Всего лучше выстроены въ сей столицѣ церкви и монастыри: около главнаго престола соборной церкви сдѣланы серебреныя литыя перила, а еще и того удивительнѣе серебреная лампада такой величины, что для чищенія влѣзаютъ въ нее три человѣка; она украшена львиными головами и другими изобрѣженіями изъ чистаго золота. Столпы въ церкви обиты малиновымъ бархатомъ съ широкою золотою бахромою".
   "Снаружи сія церковь не окончана; ибо опасаются, чтобъ не увеличить тѣмъ громаду зданія, кое начинаетъ осѣдать. Я умолчу о другихъ церквахъ, ихъ столько, сколько святыхъ въ календарѣ".
   "Какъ сей городъ стоитъ на берегу озера на болотномъ мѣстѣ и пресѣкается множествомъ каналовъ, то всѣ домы и построены на сваяхъ, земля осѣдаетъ во многихъ мѣстахъ и во многихъ зданіяхъ примѣчается, что они какъ и соборъ ушелъ въ землю футовъ на шесть; строеніе же отъ того нимало не попортилось".
   "Многое число помянутыхъ каналовъ доставляетъ жителямъ изобиліе и выгоды, коими пользуются они отъ безпрерывной торговли. Всякой день въ недѣлѣ имѣетъ свои товары: въ субботу приѣзжаютъ со всѣхъ сторонъ флоты съ цвѣтами и плодами, и даютъ городу видъ сада. Не удивительно, что онъ избыточествуетъ всемъ могущимъ служить къ нуждѣ и роскоши, когда разсудишь, что сверхъ непонятнаго плодородія земли приходятъ ежегодно изъ Испаніи два галіона и больше семидесяти купеческихъ кораблей, нагруженныхъ всѣмъ, что ни есть драгоцѣннаго въ Европѣ, а Филиппинской флотъ привозитъ всѣ рѣдкости Китайскія, Японскія, Индостанскія и Персидскія, по чему и слыветъ онъ наибогатѣйшимъ городомъ въ свѣтѣ. Торговля его простирается отъ сѣвернаго моря чрезъ Веракруцъ до южнаго чрезъ Акапульской портъ. Жить въ немъ такъ дешево, что полу-осмерика довольно человѣку на сутки. Какъ тутъ нѣтъ мѣдныхъ денегъ, и какъ самая мѣлкая монета серебреная есть полъ реалъ, то безпрестанно бываютъ въ замѣшательствѣ, покупая плоды и овощи. Нынѣ, какъ то было и до завоеванія, какаосовые орѣхи есть ходячая монета на травяныхъ рынкахъ. Надобно ихъ имѣть отъ шестидесяти до семидесяти, чтобъ составить реалъ, смотря по цѣнѣ какао, которая всегда перемѣняется".
   "Считаютъ здѣсь до ста тысячъ жителей, коихъ большая часть состоитъ изъ черныхъ и Мулатровъ. Сія столица превосходитъ множество Европейскихъ городовъ красотою женскаго пола и великолѣпіемъ зданій: въ пословицу вошло, что въ Мексикѣ надобно видѣть четыре прекрасныя вещи: платье, екипажи, улицы и женщинъ. Послѣднія столь страстна къ Европейцамъ, что, сколь ни бѣдны бы они были, всегда ихъ предпочтутъ самымъ богатымъ Креоламъ, а отъ сего произходитъ, что сіи Испанцовъ терпѣть не могутъ".
   "Жители обыкновенно всякой день въ четыре часа по полудни выѣзжаютъ прогуливаться верхомъ или въ коляскахъ на превеликое гульбище, гдѣ деревья составляютъ дороги непроницаемыя солнцемъ: почти всегда бываетъ тамъ до тысячи каретъ. За мущинами идутъ множество черныхъ невольниковъ въ золотыхъ и серебреныхъ ливреяхъ, въ шелковыхъ чулкахъ съ лѣнточными узлами на башмакахъ и при шпагѣ. Вицерой часто туда ѣздитъ; екипажъ его въ великолѣпіи не уступитъ екипажу Испанскаго короля. Женщины окружены множествомъ Индіянокъ, кои всѣ почти Мулатрки, въ шелковыхъ платьяхъ и въ каменьямъ. Онѣ такъ приятны приемами, что Испанцы предпочитаютъ ихъ своимъ женамъ. Большая изъ нихъ часть невольницы, или были невольницами, и свободу получили любовію.
   "Ксамайской каналъ есть также мѣсто прекрасное, прогуливаются на немъ и по водѣ и по берегамъ. Множество мѣлкихъ лодокъ съ музыкантами наполняютъ воздухъ звукомъ инструментовъ и голосовъ. Оба берега усыпаны небольшими домами, гдѣ ѣдятъ и пьютъ для прохлажденія. Вообще вкусъ пышности царствуетъ въ Мексикѣ во всѣхъ состояніяхъ: кареты богатѣе, нежели при лучшихъ Европейскихъ дворахъ, для украшенія ихъ не щадятъ ни золота, ни серебра, ни дорогихъ каменьевъ, ни богатыхъ тканей; ихъ въ сей столицѣ считаютъ до двухъ тысячъ. Все то, что въ другихъ мѣстахъ бываетъ желѣзное, здѣсь дѣлается изъ серебра и золота. Ничего нѣтъ обыкновеннѣе, какъ видѣть на шляпахъ у знатныхъ бриліантовыя пуговицы и жемчужные снурки у самыхъ подлыхъ ремесленниковъ. Мексиканцы живущіе въ городѣ почти всѣ богаты, по тому что предалися торговлѣ. Главные между ими не менѣе почитаются произходящихъ отъ Испанскаго поколѣнія; потомки Монтезумины получаютъ жалованье изъ королевской казны, помощію котораго могутъ жить съ пристойностію,.
   "Но изъ всѣхъ Мексиканскихъ жителей богатѣе и въ большемъ почтеніи духовные. О имуществѣ ихъ судить можно по архіепископу и собору; годовой ихъ доходъ простирается до трехъ сотъ тысячъ піастровъ. Я уже говорилъ о соборной церкви, которую выстроить стоило великихъ денегъ. Хоры украшены въ ней множествомъ рѣзной работы изъ благовонныхъ деревьевъ и сверхъ четырехъ алтарей въ углахъ четвероугольника большой столь великолѣпенъ, что описать того неможно. Архіепископской престолъ имѣетъ намѣстниками Епископовъ Лоо-ангельокаго, Мехоаканскаго, Гваксаканскаго, Гвадалаксарскаго, Гватимальскаго, ІОкатайскаго, Никарагуанскаго, Хіапскаго, Гондураскаго и Новобискайскаго. Доходы сихъ епископовъ простираются до полутора милліона осмериковъ, о коихъ упоминалъ я выше".
   Къ описанію отца Лопеца прибавлю я нѣкоторыя особливыя примѣчанія о городѣ Мексикѣ. Жители его какъ и во всей имперіи составлены изъ всякихъ народовъ бѣлыхъ, Индѣйцевъ и черныхъ. Бѣлые суть Испанцы или Креолы. Первые пользуются большею частію должностей или упражняются въ торгахъ и имѣютъ тѣ же нравы, что и Европейскіе Испанцы. Важны, разумны, нерадивы, горды, самолюбивы, хвастаютъ своимъ произхожденіемъ; а по сей причинѣ Креолы имъ завидуютъ и ихъ ненавидятъ. Сіи послѣдніе трусоваты и вообще мягки и изнѣжены. Родясь въ климатѣ, коего жаръ въ безсиліе ихъ приводитъ, и живя во всякомъ изобиліи, предаются они лѣности и утѣхамъ, утопая въ роскоши, безъ вкуса и безъ разбора, разточаютъ имѣніе изъ одного только хвастовства, бѣгая больше за наружностію, нежели за вещественностію. Въ пищѣ весьма умѣренны, но по праздности и по сложенію занимаются только волокитою и любовными дѣлами, въ коихъ они поступаютъ во вкусѣ старинныхъ Испанцовъ, стараясь угодить женскому полу словами и дѣлами на безуміе походящими, дурною музыкою, негодными стихами и глупыми издержками. Женщины не ищутъ отличишься ни цѣломудріемъ, ни домашними добродѣтелями, но сохраняютъ наружность оной, дабы сообразоваться обыкновенію, и благоразумно сносятъ безъ жалобы принужденную жизнь, въ которой ихъ содержатъ. Индѣйцы и понынѣ тѣ же, что были до завоеванія, низки, покорны, боязливы и послушны. Поступаютъ вообще съ ними сурово, хотя они и просвѣщеннѣе, нежели въ селеніяхъ Европейскихъ народовъ. Какъ черные здѣсь находящіеся привезены изъ Африки, то и походятъ во всемъ на своихъ земляковъ, упрямы, грубы, глупы, неутомимы и весьма годны быть невольниками".
   Городъ Мексико раздѣленъ на семнадцать приходовъ. Народъ крайне привязанъ къ Католицкой вѣрѣ. Индѣйцы не уступаютъ въ томъ Испанцамъ, равно какъ и въ точномъ наблюденіи всѣхъ наружностей благочестія. Монахи, кой здѣсь великіе господа, питаютъ въ нихъ сію склонность, какъ укрѣпляя ихъ въ оной, такъ и сами подая къ пюму примѣръ: они любятъ особливо показывать себя въ ходахъ и не проходишь дня, чтобъ не было какаго смѣшнаго приключенія, которое не высокія мысли подаетъ о искренней набожности жителей посреди толикаго числа церквей, поповъ и монаховъ. Предъ святымъ тѣломъ кувыркаются люди въ маскахъ другіе вертятся какъ мѣльница, носятъ запеленанныхъ кошекъ и поросятъ, кои мяукая и вижжа, составляютъ съ человѣческими голосами прескаредной концертъ На получкой службѣ всѣ монахи и міряне пляшутъ подъ музыкою съ кривляньями и въ уборахъ уподобляющихъ праздникъ игрищу: одни наряжаются ангелами, другіе чертями, бранятся и ругаются, бьются на кулачкахъ, пока слабая сторона не побѣжитъ. Братія тройцы, св. Франциска и св. Георгія, нося каждой свои образа и множество свѣчъ, приходятъ къ собору и ссорятся о первенствѣ мѣста, отъ брани доходитъ до драки и бьются танъ сильно, что иныхъ раненыхъ надобно относить домой.
   Оставивъ ходъ, пошелъ я въ библіотеку Кармелитскаго училища наилучшую въ Америкѣ и состоящую изъ пятнадцати тысячъ книгъ. По томъ хотѣлось мнѣ увидѣть въ церкви св. Франциска гробницу Фернанда Кортеца завоевателя Мексики, въ которую прахъ его привезенъ изъ Испаніи. Я не нашелъ ея достойною столь великаго человѣка. Портретъ его стоитъ подъ балдахиномъ по правую руку алтаря. На мѣстѣ занятомъ подъ монастырь готовящихся вступить въ Іезуитской чинъ стоялъ прежде Монтезуминъ дворецъ, въ коемъ долго жилъ Кортецъ съ Испанцами. Сбережено тамъ донынѣ, какъ сказывали мнѣ, въ небольшей части стариннаго строенія окно, въ коемъ сей государь былъ убитъ камнемъ. Въ церкви св. Доминика находится надгробная надпись Дона Педра Монтезумы сына! сего императора: въ оной названъ онъ владѣтелемъ большей части новой Испаніи. Поставленъ также его гербъ, то есть орелъ смотрящій на солнце и окруженной разными Индѣйскими изображеніями.
   Многіе дворяне сего имени занимали мѣсто вицеройское, наиглавнѣйшее изъ всѣхъ зависящихъ отъ королевскаго назначенія и богатѣйшее изъ всѣхъ губерній въ свѣтѣ. Его величество даетъ всякому, кого онымъ удостоитъ, на годъ по сшу тысячъ червонныхъ изъ государственной казны. Правленіе ихъ обыкновенно продолжается пять лѣтъ.; но многіе способомъ подарковъ посылаемыхъ индѣйскому совѣту оставляются на десять лѣтъ, а участіе, кое могутъ они имѣть въ торговлѣ, даетъ имъ случай приобрѣтать неизчетныя богатства. Отъ нихъ зависятъ всѣ мѣлкія правительства городовъ и провинцій, за кои платятъ имъ немалыя деньги тѣ, кого они туда посылаютъ губернаторами. Есть такіе прибыльные, что чрезъ два года приносятъ начальникамъ больше двухъ сотъ тысячъ талеровъ. Сперва начинаютъ малымъ, а по томъ взятки и бережливость приводятъ въ состояніе мыслить о важнѣйшемъ мѣстѣ. По сей причинѣ чиновники снѣдаемы будучи жадностію къ прибыльнымъ мѣстамъ и желая возпользоваться временемъ, угнѣтаютъ народъ и крадутъ у государя. Преемники ихъ приѣзжаютъ въ тѣхъ же мысляхъ и намѣреніи, никто не помышляетъ о поправленіи безпорядка, зная, что заступающій его мѣсто не уважитъ его учрежденій, естьли найдетъ Хотя мало противными своей прибыли.
   Должно послушать Дона Жуана Мендеца, когда ревность его возналяется при видѣ сихъ безпорядковъ. "Какъ хотѣть, говоритъ онъ, чтобъ сіе государство было хорошо управляемо? Вицерой вмѣстѣ съ подчиненными раззоряетъ Индѣйцевъ взятками, продаетъ справедливость и не смотритъ на законы; со всѣхъ сторонъ бѣдностію приводитъ множество нещастныхъ до отчаянія, никто не слушаетъ жалобъ. Отъ сего худаго правленія произходитъ то, что самыя важныя мѣста ничѣмъ не снабдены; всѣ безъ солдатъ, безъ амуницій и безъ магазейновъ, войска не получаютъ порядочной платы и принуждены жить грабежемъ Индѣйцевъ, никогда не учатъ ихъ ружью, едва есть у нихъ на плечахъ кафтанъ. Они больше походятъ на нищихъ и воровъ, нежели на солдатъ; укрѣпленія всѣ брошены, во всей новой Испаніи нѣтъ инженера, ни мастероваго для военныхъ работъ и для вседневныхъ нуждъ. Торговля вся состоитъ въ обманѣ по тому, что не сдѣлано никакихъ учрежденій, а ежели и есть старинныя, никто на нихъ не смотритъ. Пятая доля золота и серебра, которая должна входить въ казну его величества, безпрестанно уменшается отъ кражи. Король едва получаетъ четверть своихъ доходовъ; губернаторы, ихъ подчиненные и купцы другъ другу помогаютъ, чтобы скрыть повелѣнія насылаемыя отъ двора, или совсѣмъ привести ихъ въ забвеніе,.
   "Власть королевская конечно не защищается сими виновниками безпорядковъ, всѣ здѣшніе народы, которыхъ мы почитаемъ невольниками весьма покорными, поднялибъ первые на насъ руку, естьли бы кто ввелъ сюда порядочное войско и вздумалъ ихъ склонять къ бунту. Стоитъ только дать имъ ружье, поступать съ ними нѣсколько ласково и не грабить ихъ, чтобы искоренить въ нихъ ту мысль, что хотятъ одного ихъ богатства. Нетерпѣливость видѣть конецъ своей неволи становится столь сильна, что всякой день великимъ числомъ уходятъ они въ неприступныя горы и оттуда выбѣгаютъ рѣзать проѣзжихъ. По сему ясно видно, что во всемъ семъ великомъ пространствѣ земли признающей Испанскую власть сія корона можетъ почесть настоящими подданными только тѣхъ, коихъ присылаетъ изъ Европы для содержанія прочихъ подъ игомъ. Столь слабая власть ежедневно уменшается и неудивительно будетъ, ежели вскорѣ совсѣмъ уничтожится, да и не возможно, чтобы время не подало къ тому случая".
   Гражданское правленіе Мексиканской имперіи замыкается въ трехъ приказахъ, коимъ даютъ имя королевскихъ аудіенціи: оныя составлены изъ извѣстнаго числа судей, раздѣленныхъ на разныя палаты на подобіе парламентовъ. Въ первой президентомъ вицерой присутствующій, когда ему захочется; власть его однако не столь безпредѣльна, чтобы совѣтъ не могъ возпротивиться тому, что нарушаетъ законы и общее благо; но всѣ члены составляющіе сей приказъ, имѣя всегдашнюю нужду въ своемъ начальникѣ, употребляютъ данную имъ мочь только на то, чтобъ судишь вмѣстѣ съ нимъ гражданскія и уголовныя дѣла. Три аудіенціи правящія всею Мексикою, то есть, Мексикская, Гвадалаксарская и Гватиліальская содержатъ вмѣстѣ двадцать двѣ провинцій, кои всѣ признаютъ власть одного вицероя.
   Я есмь и проч.
   

ПИСЬМО СVIII.

Конецъ Мексики.

   Донъ Жуанъ де Мендецъ получилъ повелѣніе отъ двора ѣхать въ Панаму. Мы отправились изъ Мексики точно также, какъ и приѣхали. Сперва прибыли въ небольшой городъ Атлиско, лежащій въ долинѣ того же имени и имѣющій верстъ тридцать въ окружности. Оная столь изобильна пшеницею, что содержитъ столицу и многіе сосѣдніе городы, видно по ней немалое число богатыхъ Испанскихъ и Индѣйскихъ селъ. Оттуда пробрались мы въ долину св. Павла, которая хотя и не столь велика, какъ предыдущая, но богатѣе оной по тому, что пшеница родится на ней по два раза въ годъ: въ первой сѣютъ ее въ обыкновенное время дождей, а во второй лѣтомъ, сжавши первую, а какъ дожди тогда перестаютъ, то поливаютъ ее ручейною водою текущею съ горъ, проводя повсюду не большіе канальцы. Жители сей счастливой долины столь зажиточны, что одинъ изъ нихъ, у котораго мы ночевали, кормилъ насъ на серебрѣ; спали мы въ накуренныхъ покояхъ, а дочери его знающія совершенно музыку играли намъ концертъ. Оттуда до самыхъ Мистекскихъ горъ находили мы тоже плодородіе на поляхъ, тоже довольство у мужиковъ и тоже множество скота. Дѣлается тамъ наилучшей шелкъ и собирается наилучшій медъ. Главной торгъ состоитъ въ сахарѣ, въ хлопчатой бумагѣ, въ кошенили, въ плодахъ всякаго рода, а особливо въ кожахъ, кои почитаются за превосходныя, и сего товара наиболѣе отправляютъ въ Испанію.
   "Въ сей провинціи, говорилъ духовникъ, въ старину не было ни одного народнаго капища: каждой домъ имѣлъ своего бога и свою часовню; монастыри были однакожъ часты и изъ нихъ какъ изъ источника вѣры каждой хозяинъ получалъ божество, которому долженъ былъ покланяться. Наслѣдство доставалось старшимъ сыновьямъ, но обязывало ихъ вступать въ монастыри и носить тамъ монашеское платье цѣлой годъ; самые дѣти Кациковъ отъ того не освобождались. Въ день таковаго вступленія приходили ихъ брать главные жители съ музыкою приближаясь къ монастырю, жрецы снимали съ нихъ платье и одѣвали въ рубища: тѣло имъ натирали нѣкоторыми травами, что почиталось за печать ихъ посвященія: въ теченіе сего года покаянія и уединенія приучались они къ воздержанію, ко всякимъ работамъ, и сурово наказывались за наималѣйшія погрѣшности. По окончаніи же онаго опять приходили брать ихъ съ таковымъ же шумомъ: четыре молодыя дѣвицы мыли ихъ благовонными водами, не оставляя ни малѣйшаго слѣда монашеской нечистоты и неопрятности. Ожидающіе отцовской смерти для начатія сего искуса такожъ къ сему были принуждаемы прежде, нежели вступали въ наслѣдство".
   "Въ сей же провинціи, прибавилъ отецъ Акуенса, когда Кацикъ одержимъ былъ смертельною болѣзнію, всѣ монастыри въ его владѣніи приносили жертвы, ходили молиться, дѣлали обѣщаніе для его выздоровленія. По возпослѣдованіи онаго отправлялось празднество съ пышностію, а ежели онъ умиралъ, говорили съ нимъ какъ съ живымъ, и предъ входомъ ставили невольника со всѣми знаками его достоинства для принятія почестей должныхъ его чину. Около полуночи четыре жреца поднимали тѣло и относили въ лѣсъ, или въ какой погребъ назначенной покойникомъ, а возвратясь, представлявшаго его невольника душили, хоронили, надѣвъ ему маску на лицо и обернувъ въ мантію Кацика, зарывали въ землю съ прочими отправлявшими прежде его таковую же должность. Сія могила называлась гробницею коронованныхъ невольниковъ безъ сумнѣнія для означенія, что смерть чинитъ равными всѣхъ людей, и что по сей жизни все одно, былъ ли кто на престолѣ или въ оковахъ,.
   Оставя Мистекскія, вскорѣ увидѣли мы Квеленскія горы, чрезъ которыя надлежало пробираться въ Хіапу. Намъ сказывали напередъ, что онѣ по чрезмѣрной своей высотѣ опасны. Путешествующіе подвержены бываютъ такимъ вѣтрамъ, что и люди и лошади могутъ быть свергнуты съ горы и погибнуть въ пропастяхъ; но ничего однако нѣтъ приятнѣе земли лежащей близь горъ, какъ бы природа хотѣла собрать при отверзтіи сего страшнаго проѣзда все, что можетъ нѣкоторымъ образомъ уменшить его ужасъ. Скотины такъ много, что одна Индѣйская усадьба имѣетъ до трехъ и четырехъ тысячъ быковъ. Дичины и живности также изобильно, и нигдѣ нѣтъ лучшей рыбы. Ручьи стремящіеся съ горъ доставляютъ превосходную воду, коею свободно жители поливаютъ сады, наполненные всѣми родами травъ и овощей. Померанцевыя, лимонныя, смоковныя и другія плодоносныя деревья видны повсюду и производятъ тѣнь умѣряющую жаръ климата. Я самъ терпѣлъ отъ холода, которой привелъ мнѣ на память славной отвѣтъ учиненной Карлу V однимъ Испанцомъ недавно приѣхавшимъ изъ Мексики. Сей государь спросилъ у него, долго ли стоитъ время между лѣтомъ и зимою въ новой Испаніи? "Недолѣе отвѣчалъ онъ, какъ сколько надобно, чтобъ перейти съ солнца въ тѣнь".
   Воздухъ такъ былъ тихъ во время приближенія нашего къ горамъ, что мы ободрились и положили чрезъ нихъ ѣхать. Дали намъ проводниковъ и отправились мы на хорошихъ лошакахъ, взявъ на день пропитанія. Нѣсколько часовъ продолжали путь довольно приятно, но не успѣли проѣхать тридцати верстъ, какъ послышали свистъ вѣтра, которой тѣмъ сильнѣе становился, чѣмъ мы далѣе подвигались, и вскорѣ до того дошло, что мы не знали, остановиться ли или воротиться, но проводники придали намъ отваги, увѣряя, что вскорѣ прибудемъ къ одному источнику, при коемъ построено подъ деревьями убѣжище для путешествующихъ.
   Въ самомъ дѣлѣ мы туда достигли, но рвеніе вѣтра отчасу умножаясь, такъ насъ застращало, что мы вознамѣрились пробыть тутъ ночь. Заснули мы не прежде, какъ принявъ твердое намѣреніе презрѣть всѣ трудности, хотя бы вѣтеръ на другой день и не перемѣнился. Случилось такъ, что онъ дулъ по вчерашнему, но мы сильно желали продолжать дорогу, сѣли на лошаковъ и взбирались на вершину горы. Путь продолжался нѣсколько часовъ, вся бѣда въ томъ состояла, чтобъ противиться вѣтру, но крайнюю опасность увидѣли мы уже на самой вершинѣ. Тогда начали сожалѣть о убѣжищѣ и ручьѣ, ибо на сей страшной высотѣ нѣтъ ни деревьевъ ни воды: она такъ узка и гладка, что голова кружится, когда на нее взъѣдешь: съ одной стороны представляется пространное море, но весьма низко; съ другой верхи каменистыхъ горъ и бездонныя пропасти. Между сими двумя страшными предметами идетъ дорога, не имѣющая въ иныхъ мѣстахъ болѣе сажени въ ширину. Мы дали волю проводникамъ управлять нашими лошаками, а сами согнувшись и не смѣя взглянуть ни на право, ни на лѣво, торопились какъ можно скорѣе. Мы проѣхали шаговъ съ двѣсти въ страхѣ, чтобъ вѣтеръ насъ не сбросилъ въ пропасти окружающія сію ужасную дорогу. По счастію скоро увидѣли деревья и дорогу шире прежней, которая позволила намъ выпрямиться, а съ горы спустились еще до сумерекъ въ провинцію Хіапу.
   Въ ней находятся два города, отъ коихъ она беретъ имя, или коимъ даетъ, хотяжъ по мнѣнію Испанцовъ почитается за самую убогую, по тому что не нашли въ ней золотыхъ рудниковъ; но многія другія превосходятъ величиною городовъ и выгоднымъ положеніемъ. Я былъ почти въ срединѣ прекрасныхъ мѣстъ лежащихъ на берегахъ южнаго и сѣвернаго моря. Долина простирающаяся въ длину верстъ на семдесять, а въ ширину на двадцать, орошаемая превеликою рѣкою и покрытая городами, селами и деревнями, чинитъ сію страну весьма людною. Непонятное множество скота, рыбы, пшена, хлопчатой бумаги, которая есть главной товаръ, дичины, живности, плодовъ меду, табаку и сахару доставляетъ жителямъ во всемъ избыточество. Правда, что серебро тамъ рѣже нежели въ Мексикской и Гваксакской провинціяхъ, и что сія рѣка производящая изобиліе на берегахъ своихъ1 наполнена крокодилами, погубляющими много малыхъ ребятъ и молодой скотины. Сказываютъ, что собаки, когда хотятъ переплыть чрезъ воду, зная съ природы, что крокодилы падки на ихъ мясо, начинаютъ лаять въ одномъ мѣстѣ, чтобъ ихъ туда привлечь, а по томъ тотчасъ бѣгутъ на другое и переправляются.
   Изъ двухъ Хіапскихъ городовъ въ одномъ живутъ Испанцы, а въ другомъ Индѣйцы. Въ первомъ считается четыре ста или пять сотъ семей и три монастыря, въ коихъ веселятся болѣе всѣхъ домовъ, а дворяне почитаются за первыхъ хвастуновъ. Они всѣ по ихъ словамъ произходятъ отъ Испанскихъ герцоговъ или отъ древнихъ завоевателей,!и носятъ громкіе имена Кортецовъ, Веласковъ, Толедовъ, Мендозовъ и проч. но сіе не препятствуетъ имъ жить крайне нищенски и упражняться въ разведеніи скота. Одни спрашивали у насъ надувшись, такъ ли солнце и мѣсяцъ велики въ Лондонѣ, какъ въХіапѣ? Другіе, такъ ли долго бываютъ беременны Агличанки, какъ Испанки? Епископъ и губернаторъ провинціи живутъ въ семъ городѣ. Первой имѣетъ восемь тысячъ червонныхъ дохода, коего чаешь получается отъ приношеній собираемыхъ по селамъ и деревнямъ, куда онъ ежегодно ѣздитъ для утвержденія въ вѣрѣ дѣтей.
   Другой Хіапской городъ населенной Индѣйцами есть наивеличайшій изъ всѣхъ ихъ городовъ въ Америкѣ. Считаютъ въ немъ по меншей мѣрѣ четыре тысячи семей, и Короли Испанскіе надавали ему множество привелегій, но хотя имѣешь онъ между прочими право самъ собою править, зависитъ однакожъ отъ губернатора провинціи, которой по своей волѣ жалуетъ въ урядники природныхъ жителей и смотрѣть долженъ за ихъ поведеніемъ. Въ семъ городѣ наиболѣе другихъ находится Индѣйскаго дворянства, а какъ стоитъ онъ на берегу большей рѣки, то безпрестанно видны бываютъ позорища проворства и отваги: жители составляютъ цѣлые флоты изъ судовъ, сражаются, нападаютъ и защищаются съ невѣроятнымъ искуствомъ. Не менѣе такожъ искусны они бѣгаться на быкахъ, бросаться палками, разбивать лагерь, играть на инструментахъ, плясать, равно какъ и во всѣхъ другихъ тѣлесныхъ упражненіяхъ. Строятъ деревянные города и замки, покрываютъ ихъ разписаннымъ полотномъ и осаждаютъ. Можетъ быть Испанцы разкаются со временемъ, что вселили въ нихъ вкусъ, могущій учиниться бѣдственнымъ сей провинціи. Наконецъ имѣютъ они театръ и комедіи, служащіе обыкновеннымъ увеселеніемъ. Денегъ не жалѣютъ для привлеченія жителей изъ сосѣднихъ селеній, особливо въ праздничные дни, въ кои любятъ ихъ угощать. Богаты они отъ торговъ, прилѣжны въ рукомесламъ, и ни въ какой житейской выгодѣ недостатка не терпятъ.
   Монахи занимаютъ здѣсь первое мѣсто, какъ и во всѣхъ почти Мексиканскихъ городахъ. Индѣйцы имѣютъ къ нимъ тоже почтеніе, какое предки ихъ оказывали въ служителямъ своихъ боговъ, въ чемъ сей народъ не много имѣлъ труда сообразоваться со вкусомъ и мнѣніемъ Испанцовъ. Въ семъ великомъ числѣ монаховъ, основавшихъ селенія въ Хіапѣ, старцы святаго Доминика богатѣе прочихъ. Въ нѣсколькихъ миляхъ отъ города имѣютъ они сахарные заводы, на коихъ больше пяти сотъ невольниковъ употребляются въ работу.
   На сѣверъ и сѣверо-востокъ отъ Хіапы лежатъ провинціи Табаско и Юкатанъ. Мы были и въ той и въ другой съ Докторомъ, а Дона Эльвира отдыхала отъ трудовъ, понесенныхъ на горѣ съ любовникомъ своимъ и отцомъ духовнымъ. Вы не станете отъ меня требовать обстоятельнаго описанія симъ двумъ дорогамъ, изъ коихъ первая весьма мало важна. Городъ Табаско не заслуживаетъ примѣчанія, какъ только по тому, что былъ завоеванъ изъ первыхъ мѣстъ Испанцами, кои по сей причинѣ и назвали его городомъ Богородицы побѣдительницы. Дождь въ немъ идетъ девять мѣсяцевъ въ году, по чему земля всегда мокра, однакожъ плодородна. Течетъ чрезъ него рѣка Табаско, которая соединяясь съ рѣкою Петропавловскою, составляетъ островъ около полутораста верстъ въ окружности.
   Провинція Юкатанъ найдена Гернандомъ Кордуанскимъ прежде еще прибытія Кортеца въ новую Испанію: столица ея называемая Мерида, въ которой пребываетъ губернаторъ и епископъ, населена Испанцами, Индѣйцами и Мулатрами. Прочіе города суть Кампешъ, Валладолидъ и Симанкасъ: первой стоитъ на Мексиканскомъ заливѣ посреди пролива носящаго его имя. Портъ его единственной на семъ берегу славенъ торгомъ, Индѣйскаго или Кампешскаго дерева, названнаго по имени мѣста, гдѣ ростетъ, ибо его нѣтъ ближе отсюда шестидесяти верстъ подобно какъ кофь слыветъ Мокскою, хотя и нѣтъ въ Мокѣ кофи, а привозится оная въ сей городъ только на продажу.
   Когда Агличане поселились въ Ямайкѣ и начали разъѣжать по Кампешскому заливу, они многіе суда видѣли нагруженные симъ деревомъ, но не зная его цѣны, довольствовались выдирать изъ судовъ гвозди и оковку. Одинъ изъ ихъ капитановъ завладѣвъ большимъ кораблемъ, на коемъ инаго груза не было, кромѣ помянутаго дерева, отвелъ его въ Англію съ тѣмъ только намѣреніемъ, чтобъ вооружить корабль; но противъ чаянія продалъ очень дорого лѣсъ, которой сперва такъ за неважной почиталъ, во весь путь употребляя вмѣсто дровъ. Ямакайцы вскорѣ нашли мѣсто, гдѣ онъ ростетъ; и когда не чинили поисковъ на морѣ, то ѣздили на рѣку Шампетонъ, надѣясь найти навѣрно тамъ брусья, кои стоило только нагрузить на суда. Сіе продолжалось до тѣхъ поръ, пока Испанцы не вздумали поставишь карауловъ; но Агличане, зная уже цѣну сего товара, ѣздили на другіе берега, и вывозили немалое онаго количество.
   Сіе дерево употребляемое вмѣсто черной сѣрой, и фіолетовой краски, ростетъ высоко; листья его пахучи и нѣсколько походятъ на лавровые. Ежели положится въ соусъ, придаетъ ему вкусъ, какъ пряные коренья. Плодъ его величиною съ горохъ, и содержитъ благовонныя зерна годныя для приправы кушанья. Дерево твердо, прочно, цвѣтомъ темнокаштановаго, иногда фіолетовато, иногда черновато. Дѣлаемыя изъ него дорогія мебели весьма гладко лощатся, и никогда не портятся. Дѣлаютъ также изъ него смычки, кои походятъ на черепаховые, но наибольше употребляютъ его въ краску. Оно шелковымъ чернымъ штофамъ придаетъ лоскъ; почему Седанскіе штофы берутъ верхъ предъ всякими другими.
   Близь моря есть соленое озеро, принадлежащее городу Кампешу, изъ котораго много получается соли. Во время, когда оная садится, то есть въ мѣсяцѣ Маіѣ и Іюнѣ, жители собираются на берегъ озера, кладутъ ее въ кучи, покрываютъ сухою травою, и подкладываютъ огонь. Сгорѣвшая поверхность составляетъ столь твердую корку, что соль ею защищается отъ всякой мокроты въ сихъ великихъ кучахъ.
   Дожди начинаютъ тогда падать, производятъ истинной потопъ, отъ котораго всѣ рѣки выступаютъ изъ береговъ, поля покрываются водою, и наводненіе стоитъ въ семъ состояніи до наступленія сѣверныхъ вѣтровъ, то есть до мѣсяца Октября. Оные вѣтры дуютъ съ такою яростію, что прерываютъ порядокъ морскихъ приливовъ, и останавливаютъ теченіе рѣкъ; сила ихъ умножается къ Декабрѣ и Генварѣ, но послѣ начинаетъ уменшаться, и вода сливается на низкія мѣста. Въ половинѣ февраля все становится сухо, а съ Марта едва найдешь воды для утоленія жажды на тѣхъ самыхъ поляхъ, кои шесть недѣль прежде уподоблялись морю. Когда наступитъ совершенной въ ней недостатокъ, жители отходятъ въ лѣса-и довольствуются водою, накапливающеюся на листьяхъ особливаго рода сосны. Сіи листья длиною въ десять и двенадцать дюймовъ, чрезмѣрно толсты, такъ часты и прямы, что вода падающая дождемъ удерживается на нихъ цѣлыми бутылками. Стоитъ только проткнуть ихъ съ низу ножемъ, чтобъ оную достать; одно дерево можетъ продовольствовать сто Индѣйцевъ чрезъ нѣсколько дней.
   Въ окружностяхъ Кампеша водится родъ хищныхъ воронъ величиною съ нашихъ вороновъ, у коихъ на головѣ нѣтъ перьевъ, а шея столь гола и красна, что онѣ походятъ на Индѣйскихъ пѣтуховъ. Сіи птицы летаютъ Стадами, и всегда въ ономъ бываетъ одна совсѣмъ бѣлая, почитаемая царемъ. Примѣчено, что когда соберутся онѣ около падалища, онъ первой начинаетъ клевать, а до того ни одна не смѣетъ прикоснуться къ мертвечинѣ; коль же скоро насытится, то всѣ вдругъ бросаются на добычу. Какъ лѣсовщики рубящіе Кампешское дерево питаются почти только дикими коровами, коихъ большую часть и съ кишками бросаютъ, то Испанцы запрещаютъ жителямъ бить помянутыхъ птицъ подъ немалымъ наказаніемъ; ибо они предохраняютъ воздухъ отъ зараженія, причиняемаго оставляемымъ мясомъ.
   Возвратясь въ Хіапу, нашли мы, что дона Елвира уже отдохнула, а Донъ Жуанъ готовился ѣхать въ Гватималу. Прежде нежели туда прибыли, ѣхали мы чрезъ Кухуматланскія горы. Лошакъ, постеля въ чемоданѣ, Индѣецъ несущій шоколадъ и нужныя для приготовленія онаго вещи, другіе три Индѣйца для помощи въ проѣздѣ и для отвращенія опасностей составляютъ все то, чѣмъ здѣсь путешественникъ запасается на дорогу. Природные жители оказываютъ великую готовность къ услуженію: они намъ даромъ давали съѣстные припасы по обычаю введенному въ новой Испаніи. Я уже вамъ доносилъ, что Королевскіе урядники ведутъ счетъ симъ издержкамъ.
   Посреди сихъ горъ стоитъ деревня называемая Хіантла, принадлежащая монахамъ изкупленія. Оные имѣютъ въ ней монастырь, которой едва бы могъ прокормиться въ столь Скудномъ мѣстѣ безъ образа, коему приписываютъ они чудотворную силу, и которой привлекаетъ къ нимъ множество молельщиковъ. Сіе набожество такъ ихъ обогатило, что построили они огромной монастырь и церковь. Образъ, приносящій имъ доходы имѣетъ золотой вѣнецъ, осыпанной дорогими каменьями: предъ олтаремъ висятъ двенадцать серебряныхъ лампадъ; подсвѣшники, кресты, кадила и другія утвари также серебряные. Монахи твердили намъ только о чудесахъ образа. Вы бы никогда не могли перечесть цѣленій имъ произведенныхъ.
   При подошвѣ горы наѣхали мы другой монастырь, въ воемъ всѣ монахи, равно какъ и жители окружностей, имѣютъ шишку висящую на подбородкѣ. у настоятеля такъ оная была велика, что доставала до пояса, и онъ не могъ поднять головы, когда хотѣлъ посмотрѣть на небо. Сія шишка произходитъ отъ рѣчной воды, которая одна только и есть во всемъ краю, могущая употребляться въ питье.
   Гватимальская аудіенція заключаетъ въ себѣ больше провинцій, нежели Мексикская. Мы проѣхали часть оной, и останавливались только въ столицѣ, которая есть одинъ изъ наивеличайшихъ городовъ въ Америкѣ. Испанцы построили ее сперва верстахъ въ пяти отъ нынѣшняго ея мѣста. Долина, въ которой она лежитъ, окружена высокими горами: ближнія называются огнедышущими, и стоятъ почти одна подлѣ другой съ двухъ боковъ города. Но хотя и одно носятъ имя, разнятся однако между собою: одна выбрасываетъ дѣйствительно огонь и представляетъ видъ плачевной, другая напротивъ того покрыта зеленью, и производитъ приятное зрѣлище. Около первой видны пепелъ и перегорѣлыя каменья; слышанъ днемъ и ночью звукъ подобной грому, приписываемой жителями металламъ, разтопляющимся въ ея жерлѣ. Выходятъ изъ нея пламень и ручьи сѣры безпрестанно горящей, и наполняющей воздухъ несноснымъ смрадомъ. По сей причинѣ Гватимала лежитъ, по здѣшней пословицѣ, между раемъ и адомъ. Когда сія адская пасть открывается, то угрожаетъ пожраніемъ города; выбрасываетъ горящій пепелъ и тучу камней, кои бы его изтребили, естьли бы дѣйствіе огня направляло путь ихъ на строеніе; но падаютъ они подлѣ въ ровъ, гдѣ зрители удивляются, что единое стремленіе пламени могло перенесть громады, коихъ двадцать муловъ не были бы въ силахъ на мѣстѣ пошевелить.
   На противолежащей горѣ видны поля усѣянныя Индѣйскимъ пшеномъ, изпещреныя цвѣтами, садами приносящими плоды, и множествомъ небольшихъ деревень, занимающихъ вершину и скатъ горы. Испанцы именуютъ ее водянымъ волканомъ; ибо бьютъ изъ нея многіе ключи, кои составляютъ на полѣ озеро, великое число ручьевъ и наконецъ рѣку, орошающую всю долину. Естьли повѣришь Испанцамъ, помянутой рѣки не было во время завоеванія; и между ими хранится преданіе доказывающее, сколь далеко легковѣріе ихъ простирается. Они разсказываютъ, что одна госпожа называемая Кастильская Марія потерявъ мужа на войнѣ, и лишась въ томъ же году всѣхъ своихъ дѣтей, кои померли, предалась ужасному хуленію на промыслъ божій. Едва окончила она такую дерзость, какъ началъ бишь изъ горы ручей, снесъ ея домъ, и составилъ помянутую рѣку. Тогда старой городъ оставленъ жителями, кои перешли и поселились на мѣстѣ, гдѣ нынѣ стоитъ новой, носящій имя св. Іакова. Оной отъ прежняго отдѣленъ одною только улицею св. Доминика главною въ городѣ, на которой находятся лучшія строенія и лавки: на ней всякой день бываетъ торгъ, и нѣтъ недостатка ни въ чемъ касающемся до приятностей, выгодъ и нужныхъ для жизни вещей.
   Въ Гватималѣ считается больше шести тысячъ семей, изъ коихъ многія имѣютъ до. миліона рублей богатства; отъ чего торговля весьма въ цвѣтущемъ состояніи. Приказъ Королевской аудіенціи въ ней пребывающій составленъ изъ губернатора, двухъ предсѣдателей, шести совѣтниковъ и генералъ-прокурора. Хотя первой не носитъ, какъ въ Мексикѣ, наименованія вицероя, но власть его не менѣе велика и неограниченна: онъ всѣ способы имѣетъ набогащаться, какъ и прочіе чиновники сего приказа. Соборъ есть единая въ городѣ приходская церковь, и первымъ служитъ украшеніемъ главной площади. Доминиканы, Августины и отцы изкупленія имѣютъ монастыри чрезвычайно огромные и многочисленныя братства: годовой доходъ Яковитянъ простирается до шестидесяти тысячъ рублей; богатства ихъ церквей въ золотѣ серебрѣ и дорогихъ каменьяхъ цѣнятъ въ нѣсколько миліоновъ. Іезуиты содержатъ училище. Есть два дѣвичья монастыря: въ одномъ считается до тысячи особъ какъ монахинь, такъ живущихъ на вкладѣ, служащихъ, невольницъ и пр. Филиппъ IV Испанскій Король основалъ университетъ зависящій отъ Яковишянъ; но и здѣсь наровнѣ съ Мексиканскою столицею богатство и склонность къ роскоши посѣяли порокъ во всякомъ состояніи людей, не выключая монаховъ, бѣлыхъ поповъ и мірянъ.
   Въ тридцати верстахъ отъ города находится приятная долина, доставляющая во всѣ, окрестности изобиліе: наиболѣе достойна она примѣчанія по нѣкоторому роду земли, годной къ дѣланію посуды, которую Креолки ѣдятъ пригоршнями, что бы казаться бѣлѣе, хотя и становятся отъ того только блѣднѣе. Между селами сей богатой долины, есть одно называемое Летала, которымъ управляетъ одна семья, сынъ послѣ отца производящая, какъ увѣряютъ, отъ древнихъ королей сего края. Между прочими преимуществами правитель пользуется тѣмъ, что всякой день назначаетъ нѣкоторое число Индѣйцевъ для своей службы у стола и для доставленія себѣ нужныхъ на домъ припасовъ; но власть его обуздывается однимъ Испанскимъ монахомъ, у котораго обязанъ онъ требовать совѣта и согласія во всемъ касающемся до правленія. Сей монахъ Яковитянинъ живетъ съ архіерейскою пышностію въ монастырѣ своего чина, управляетъ всѣми деревнями въ долинѣ лежащими. Здѣсь, какъ и во всѣхъ мѣстахъ, гдѣ природные жители многочисленнѣе пришельцевъ, статуи и образа святыхъ убраны и написаны въ Индѣйской одеждѣ; а гдѣ напротивъ того число Испанцовъ превосходитъ, одѣваютъ ихъ по Европейски.
   Старинная провинція Атлаканъ граничившая съ Гватимальскою управлялася тремя Кациками. Одинъ занималъ первое мѣсто, а другіе два признавали его за своего общаго начальника. Когда первой умиралъ, то намѣщалъ его другой, а третій переходилъ на мѣсто втораго, и сынъ перваго, ежели народъ признавалъ его достойнымъ, занималъ мѣсто третьяго: симъ образомъ никто не наслѣдовалъ по отцѣ, а въ наслѣдники избираемъ былъ всегда достойнѣйшій. Разность между сими тремя Кациками примѣчалась по однимъ ихъ сѣдалищамъ: у перваго на крѣслахъ положены были вмѣсто спинки три перяные ковра, у втораго два, у третьяго одинъ.
   Соконуско другая провинція Гватимальской аудіенціи не представляетъ ничего примѣчательнаго. Вералацкал хотя и беретъ имя свое отъ скорости, съ каковою покорилась Испанцамъ, осталось еще однако въ ней, равно какъ и въ Юкатанѣ, великое число варваровъ, коихъ не могли привести подъ иго. Гондурасъ и Никарагуа сушь также двѣ провинціи пюйже аудіенціи, чрезъ кои надлежало намъ ѣхать въ Костарикскую, а оттуда въ Верагу близь Панамскаго перешейка: первая изъ сихъ четырехъ областей была встарину многолюдна; но мечъ Кастильской, рудокопная работа и суровость невольничества изтребили треть ея жителей; остальныежъ скрылись въ лѣса и неприступныя горы. Испанцы, не смотря на сіе, построили многіе города въ семъ обширномъ краю: столица и жилище губернатора и епископа называется Валладолидъ.
   При границѣ сей провинціи близь мыса именуемаго Граціасъ а діосъ (слава богу) обитаетъ славной народъ Москитовъ, не хотѣвшій никогда покоришься Испанскому господствованію. "Они, говорилъ мнѣ отецъ Акуенса, друзья и союзники Французамъ и Агличанамъ, а союзъ ихъ произходитъ отъ того, что одинъ бродяга изъ вашей земли принесши къ нимъ нѣсколько подарковъ, получилъ отъ нихъ взаимно плоды и другіе съѣстные припасы; отправляясь же, увезъ съ собою двухъ Индѣйцевъ, поступалъ съ ними снисходительно и ласково, обучилъ ихъ своему языку, и спустя два года, самъ ихъ привезъ въ отечество. Они столь много наговорили добра о народѣ вашемъ, что здѣшній соединился съ нимъ крѣпкою дружбою, узнавъ особливо, что вы были неприятели Испанцамъ. Москиты удвоили тогда привязанность къ Французамъ, и довѣренность такъ усилилась съ обоихъ сторонъ, что живутъ въ крайнемъ дружествѣ, и другъ друга разумѣютъ, употребляя оба языка. Приѣхавшіе Французы просили себѣ женъ, въ коихъ имъ и не отказано; и они никогда не отправлялись безъ того, чтобъ не взять съ собою нѣсколько Индѣйцевъ, которые уже добровольно съ ними ѣздя, немалую имъ приносили пользу въ рыбной ловлѣ. Они познакомили ихъ съ Агличанами; дружба ихъ основалась на общемъ по морю разбойничествѣ. Съ того времени Москиты садились на Аглинскіе и Французскіе корабли безъ различія. Прослужа нѣсколько лѣтъ и обучась языкамъ обоихъ, возвращались во свояси, не требуя инаго награжденія, кромѣ нѣкоторыхъ желѣзныхъ орудій; ибо презирали золото, серебро и все, что между нами почитается драгоцѣннымъ. Чрезъ долгое время признавали они Аглинскаго короля своимъ государемъ, и почитали губернатора Ямайки наивеличайшимъ монархомъ въ свѣтѣ. Во все свое обхожденіе съ Европейцами носили ихъ платье; но коль скоро приѣзжали въ отечество, то принимали тамошнія обыкновенія, и одѣвались однимъ только лоскутомъ полотна, обвязывая оной около поясницы. Правленіе сего народа есть совершенно республиканское, которой не признаетъ надъ собою никакой власти. Въ войнахъ съ другими Индѣйцами избираетъ въ полководцы того, кто слыветъ искуснѣйшимъ и храбрѣйшимъ. По битвѣ все вступаетъ въ прежнее положеніе, то есть въ равенство".
   Между Москитами есть много Негровъ и свободныхъ невольниковъ, коихъ порода перешла изъ Гвинеи нѣкоторымъ чрезвычайнымъ приключеніемъ. Одинъ Португальской капитанъ везшій ихъ изъ Африки въ Брезилію столь нерачительно за ними смотрѣлъ, что они завладѣли кораблемъ, и побросали въ воду своихъ повелителей; но не зная искуства мореплаванія, предались вѣтру, которой принесъ ихъ къ мысу Граціасъ а діосъ, гдѣ достались въ руки Индѣйцамъ, у сихъ нашли спокойную жизнь и не знаютъ иной неволи, какъ раздѣлять общіе труды и народныя работы".
   "Хотя Москиты нынѣ не имѣютъ понятія о вѣрѣ, увѣряютъ однакожъ, что предки ихъ знали боговъ и жертвоприношенія. Всякой годъ давали они жрецамъ одного невольника, которой представлялъ ихъ главное божество. Сей былъ убираемъ во все одѣяніе и украшеніе идола, носилъ его имя, и пользовался богочтеніемъ. Безпрестанно около его бдѣла стража изъ двенадцати человѣкъ состоящая какъ для отнятія у него способа къ побѣгу, такъ для доставленія ему всего нужнаго и для воздаванія ежеминутныхъ почестей. Онъ занималъ почетнѣйшую часть капища; когда выходилъ, послѣдуемъ былъ множествомъ богочтителей и придворныхъ, держалъ въ рукахъ инструментъ, на которомъ временно игралъ, дая знать народу о своемъ шествіи, услыша звукъ, женщины выходили и подносили дѣтей къ нему для благословенія; при наступленіи ночи запирали его такъ, что и положеніе мѣста и неусыпность стражей обезпечивала его особу. Сія тюрма носила имя святилища, а богослуженія продолжались до самаго того дня, въ которой онъ торжественно былъ закаляемъ".
   "Другой обычай вѣры старинныхъ Москитовъ при смерти отца или старшины семьи былъ тотъ, что погребали съ нимъ всѣхъ служителей. Одинъ Португалецъ лишась въ бою глаза и учинясь невольникомъ сихъ варваровъ, былъ по нещастію осужденъ Слѣдовать въ могилу за своимъ господиномъ. Когда собирались его зарѣзать, то онъ дѣтямъ покойника говорилъ, что отецъ ихъ потеряетъ на томъ свѣтѣ почтеніе, ежели увидятъ въ числѣ слугъ его криваго. Сродники уважили сію причину, и выбрали на его мѣсто другую жертву,.
   "Вдовы погребши мужей, ставили на могилу чрезъ цѣлой годъ кушанье, были обязаны вырыть кости, вымыть, связать вмѣстѣ и носишь на спинѣ столько времени, сколь оныя лежали въ землѣ; по томъ клали ихъ на вершину дома, и не могли прежде выходить за мужъ, какъ исполни сей тягостной долгъ".
   Провинція Никарагуа, граничащая съ Гондурасскою, есть наипрекраснѣйшая въ Мексикѣ. Царствуетъ въ ней изобиліе и тишина, кои чинятъ ее достойною даемаго ей Испанцами имени земнаго рая. Умѣренность климата совокупляется съ выгодами жизни; жители предаются нѣгѣ въ прелестныхъ садахъ, гдѣ дни препровождаютъ въ спаньѣ, въ кормленіи птицъ, въ сладкой пищѣ и пр. Сіе роскошное житіе тревожится единымъ только трясеніемъ земли и воспаленіемъ огнедышущихъ горъ, иногда причиняющихъ ужасныя опустошенія въ полуденной части. Есть тамъ озеро прѣсной воды длиною въ три ста, а шириною на сто верстъ, имѣющее приливъ и отливъ подобно морю: съ одной, стороны впадаетъ оное въ сѣверной океанъ, съ другой отдалено отъ Южнаго на малое только число верстъ; берега его населены Испанскими городами и Индѣйскими селами; во множествѣ острововъ разбросанныхъ по немъ есть одинъ весьма плодоносной, по срединѣ коего возвышается престрашная огнедышущая гора, извергающая пламень, какъ кажется изъ самыхъ водныхъ нѣдръ.
   Городъ Леонъ столица Никарагуи лежитъ на берегу озера: считается въ немъ около тысячи двухъ сотъ домовъ; изъ оныхъ большая часть имѣютъ сады и огороды, въ коихъ соединены всѣ прелести природы. Гренада есть другой городъ и лучше построенной и больше населенной нежели Леонъ: купцы въ немъ богаты, церкви прекрасны, монахи зажиточны; епископъ, губернаторъ, чиновники королевскіе предпочитаютъ сіе жилище столицѣ. Дорога между сими двумя городами производитъ удивленіе въ путешествующихъ красотою деревень и полей. Прочіе города, какъ Сеговія, Никарагуа, Реалего, Никоя, кромѣ положенія и плодоносія земли, отмѣннаго ничего не имѣютъ.
   Можно принять за насмѣшку имя Косты риккы (богатой край) данное близлежащей провинціи, которая въ самомъ дѣлѣ показалась мнѣ и бѣдна и неплодородна. Въѣзжаютъ въ нее по горамъ и степямъ, на коихъ иногда должно ѣхать двои сутки, не видя жилья. Сія скучная и трудная дорога приводитъ въ Картаго (Карѳагенъ) главной въ области городъ. Коста-ринка граничитъ съ провинціею Верагуасъ, найденною Христофоромъ Коломболѣ. Онъ рѣку чрезъ нее протекающую назвалъ Вредесагуасъ, потому что вода въ ней показалась ему зелена. Отъ сего имени, которое испортили, составилось нынѣшнее названіе сей страны, превращенной въ герцогство для сего мореплавателя іи его потомковъ. Она столь же пуста, какъ предъидущая, а отмѣннаго имѣетъ только родъ обезьянъ, коихъ мясо есть нѣжная пища, а ловля приятное увеселеніе. Мы пользовались и тѣмъ и другимъ съ помощію нашихъ проводниковъ: коль скоро сіи звѣри увидѣли насъ приближающихся, то собирались стадомъ, кричали, бросали въ насъ сухіе сучья и свое дерьмо, изиражняясь нарочно для того въ лапу. Я примѣтилъ, что не покидали онѣ одни другой, перескакивали съ вѣтви на вѣтвь съ удивительною легкостію, такъ что ни одна не упала. Ежели случалось которой поскользнуться, прыгая съ дерева, то хваталась за сукъ лапою или хвостомъ: и такъ безполезно ихъ ранить-ежели выстрѣломъ изъ ружья не убьешь, не принудишь ихъ оставить дерева. Онѣ на немъ умираютъ, и валятся, согнивши кусками. Я съ удивленіемъ видѣлъ, что раненую всѣ другія окружали, клали пальцы въ язву, какъ бы ее мѣряли. Ежелиже текла кровь, однѣ ее зажимали, а другія приносили листья, жевали ихъ и набивали въ нее весьма искусно. Мнѣ часто случалось забавляться симъ позорищемъ, которое въ удивленіе меня приводило. Мясо ихъ довольно походитъ вкусомъ и цвѣтомъ на заячье; но варя его, надобно класть много соли.
   Сія охота есть единственное увеселеніе, коего проѣзжій, ожидать можетъ въ скучной Верагуасѣ провинціи самой сѣверной въ Мексикѣ и осмой въ Гвашимальской аудіенціи. Она отстоитъ почти на двѣ тысячи пять сотъ верстъ отъ новой Галлиціи, коею кончится Имперія на западъ, а на разстояніи между сими двумя концами считается больше сорока тысячъ церквей, сто тридцать городовъ, безчисленное множество селъ и деревень. Вотъ, государыня моя, что одинъ человѣкъ приобрѣлъ Испанской коронѣ. Одинъ греческой живописецъ, желая дать понятіе о счастіи Кимона Аѳинскаго полководца представилъ его спящаго подлѣ фортуны, которая ловила неводомъ города. Есть ли на свѣтѣ Государь, которому приличнѣе присвоить сію выдумку, какъ Карлу пятому? Не дѣлая проектовъ въ кабинетѣ, не разтощая ни копейки изъ казны, не употребя ни одного полка изъ войскъ, одинъ подданной, котораго онъ и не знаетъ, чинитъ его обладателемъ преобширной и богатѣйшей страны свѣта, населенной не варварами, коихъ завоеваніе доставляетъ побѣдителю стадо звѣрей, и приноситъ трудъ ихъ укротить. Сколь Европа превосходитъ прочія свѣта части всѣмъ, что можетъ произвесть достоинство и славу племенъ; столь законы, политика, художества, воинское устройство отличали Мексиканцевъ отъ дикихъ народовъ, живущихъ на твердой землѣ; ибо, какъ сказывалъ мнѣ одинъ знающій человѣкъ, "плодородіе сей земли, заключенныя въ нѣдрахъ ея сокровища, соляные на озерѣ промыслы, были источникомъ обилія сея Имперіи: онымъ разпоряжало благоразуміе одного просвѣщеннаго приказа; цвѣтущая торговля, трудолюбіе многолюднаго народа, находило способъ умножать ее. Онъ умѣлъ лить, рѣзать, ваять серебро и золото, обдѣлывать дорогія каменья. Земля будучи очищена чрезъ огонь, проходя чрезъ искусныя руки, принимая на себя разные цвѣты, доставляла ему дорогіе и полезные сосуды; хлопчатая бумага пряденая со тщаніемъ перемѣшенная съ кидающимися въ глаза перьями, составляла основу для тканій великолѣпныхъ какъ по блеску своему, такъ и по узорамъ; мраморъ, порфиръ употреблялись въ наружные части зданій; кедръ, златой живопись украшали оныхъ внутренность. Вкусъ царствовалъ въ художествахъ, не былъ изаимствованъ, ни подражаніемъ не могъ назваться; ибо Мексиканецъ получалъ его отъ природы. Въ немъ соединены были предметы выгодъ, приятства и великолѣпія. Юношество воспитанное въ народныхъ училищахъ привыкало съ малыхъ лѣтъ къ тѣлеснымъ и душевнымъ трудамъ; обучалось порядку временъ чрезъ астрономію, исторіи предковъ чрезъ стихотворство; наставляемо было въ началахъ правленія и нравовъ; къ воинскому устройству готовились помощію воздержной жизни и упражненіями, отъ коихъ умножаются поворотливость и силы тѣлесныя. Дѣвицы съ нѣжныхъ дней привыкали къ уединенію, къ труду, къ скромности, къ стыду и пр. Какаго блага не могли учинишь Испанцы подобному народу? Какого не сдѣлали они ему зла? Отъ нихъ зависѣло дать ему миролюбивую вѣру, но они принесли кровожаждущее суевѣріе. Отъ нихъ зависѣло одарить невольниковъ свободою, но они и свободныхъ людей подвергли игу невольничества. Отъ нихъ зависѣло просвѣтить ихъ и отвратить отъ приношенія людей; но они сами закалали ихъ на жертву своему безчеловѣчію и корыстолюбію,.
   Я есмь, и проч.
   

ПИСЬМО СІХ.

Калифорнія.

   Въ послѣднемъ моемъ письмѣ не могъ я еще ничего сказать о положеніи и жителяхъ города Паламы, куда только что тогда приѣхалъ: оной не только есть столица сей, но такъ же Дарійской провинціи и всего королевства твердой земли. Испанцы заложили сей городъ въ началѣ шестагонадесять вѣка въ странѣ изобилующей рыбою; отъ чего и имя его произошло; ибо Панама на индѣйскомъ языкѣ значитъ рыбной. Въ теченіе полутора ста лѣтъ такъ оной разширился, что имѣлъ уже до шести тысячъ домовъ, немалое число церквей и монастырей, когда славной Морганъ предалъ его огню и раззорилъ до подошвы.
   Жители бывъ принуждены городъ вновь строить, избрали выгоднѣйшее положеніе, перенесли его верстъ за семь отъ стараго мѣста, окружили каменною стѣною, и поставили въ немъ сильной гарнизонъ. Тогда домы были только деревянные, хотя и находилось нѣсколько огромныхъ зданій и богатыхъ монастырей; но во время пожара бывшаго въ 17З7 году весь онъ опять выгорѣлъ. Послѣ сего большая часть зданій выстроена изъ камня и кирпича; улицы сдѣланы широкія, прямыя и намощены; а предмѣстіе превосходитъ и самой городъ обширностію. Портъ показался мнѣ наилуччшимъ въ южномъ морѣ. Большіе корабли становятся на якорь въ нѣкоторомъ разстояніи, а малые подъ самыми стѣнами города. Оный отправляетъ прибыльной торгъ съ Перу, съ Хили и западнымъ берегомъ Мексики съ одной стороны, съ другой съ Европою посредствомъ перешейка Дарійскаго и рѣки Шагры. По сей причинѣ ежедневно приѣзжаютъ въ него чужестранцы, одни изъ Испаніи ѣдучи въ порты южнаго моря, другіе возвращаясь изъ оныхъ въ Европу. Городъ окруженъ съ сухаго пути множествомъ садовъ и огородовъ, а вдали видна прелестная земля пресѣкаемая пригорками, долами и садами.
   Но главнѣйшая выгода Панамы есть ловля жемчугу въ заливѣ: нѣтъ обывателя, которой бы не употреблялъ на оную нѣсколько Негровъ. Способъ ловленія не различествуетъ почти со введеннымъ въ употребленіе въ Персидскомъ заливѣ, которой описалъ я вамъ прежде въ своемъ мѣстѣ; но здѣсь оно опаснѣе по причинѣ множества морскихъ звѣрей, кой водолазовъ изтребляютъ. Кажется, что сіи чудовища стараются охранятъ наилучшія произведенія своея стихіи и защищать отъ людей ищущихъ оныя похитить; ибо примѣчено, что въ мѣстахъ ловли наибольше ихъ собирается.
   Каждой водолазъ вооруженъ остроконечнымъ и двулезвеннымъ ножемъ на пораніеніе столь сильныхъ неприятелей, сколь скоро увидитъ звѣря, вонзаетъ въ него свое оружіе, а звѣрь убѣгаетъ, лишь почувствуетъ рану. Одинъ Негръ имѣющій надзираніе надъ прочими невольниками, высматриваетъ изъ своей лодки приближеніе морскихъ чудовищъ и даетъ знать водолазамъ, тряся за веревку, которую они опоясаны. Часто самъ онъ бросается въ волны съ таковымъ же оружіемъ на помощь водолаза, естьли видитъ его въ опасности; но не смотря на всѣ подобныя предосторожности, всегда погибаетъ нѣсколько водолазовъ, и много выходитъ ихъ изъ воды уродами.
   Жемчугъ сего залива обыкновенно бываетъ самой чистой воды и попадается отмѣнной величиною и видомъ. Малая часть онаго отправляется въ Европу, а наибольше разходится въ Перу, гдѣ онъ еще болѣе уважается.
   Панама есть пребываніе королевской аудіенціи, коей начальникъ отправляетъ должность городскаго правителя и генерал-капитана провинціи твердой земли; сіе мѣсто, какъ и вицеройство Мексиканское занимается Испанцами большихъ чиновъ. Епископъ даетъ себѣ имя Примаса всей области, но духовенство зависящее отъ него малочисленно и бѣдно, даже и монахи изобилія не знаютъ; церкви ихъ не украшены; ибо здѣсь благочестіе Испанцовъ не замыкается въ обогащеніи церквей, какъ въ Мексикѣ. Монахи суть Доминиканы, Августины, отцы искупленія и Іезуиты. Въ монастырѣ сихъ послѣднихъ, выходилъ мнѣ жилище Донъ Жуанъ де Мендецъ въ ожиданіи, пока придетъ изъ Порто белло корабль имѣвшій отвезти меня въ Сен-Домингъ. Его превосходительство отправился уже въ Испанію; и разлука съ нимъ наноситъ мнѣ скуку, которую трудно бы было преодолѣть безъ одного миссіонера Іезуита, недавно прибывшаго изъ Калифорніи, и живущаго подлѣ меня. Земля, гдѣ прожилъ онъ болѣе десяти лѣтъ, подала мнѣ поводъ чинить ему вопросы, а его заставила дѣлать отвѣты, изъ коихъ выбравъ кое что поважнѣе, слѣдующее вамъ донесу.
   По многихъ подробныхъ описаніяхъ о благоговѣйномъ поведеніи Іезуитовъ, о ревности ихъ, безкорыстіи, чудесахъ часто чинимыхъ по ихъ молитвамъ и о невѣроятныхъ успѣхахъ апостолскихъ ихъ трудовъ въ Калифорніи, сей добросердечной миссіонеръ говорилъ мнѣ о покушеніяхъ собратій своихъ завести тамъ твердое пребываніе, о помѣшательствахъ, тому возпрепятствовавшихъ, о раждающихся безпрестанно трудностяхъ, о помощи подаваемой имъ Испанскимъ дворомъ и Мексиканскимъ Вицероемъ.
   По томъ объяснилъ онъ мнѣ, что сей великой полуостровъ полунощной Америки, лежащей на сѣверъ юятаго моря, обитаемъ дикими раздѣленными на семьи, живущими порознь безъ всякаго образа правленія. Длина его простирается на полторы тысячи верстъ, а въ самой большой ширинѣ считаютъ только. двѣсти. Воздухъ тамъ вообще теплой, земля безплодна, покрыта каменными горами и пѣскомъ, безводна, слѣдовательно негодна для хлѣбопашества, на сажденій и паствъ; около береговъ находятся однако многія округи къ тому способные и орошаемые рѣками; даже и въ самой срединѣ попадаются холмы и долины, гдѣ водятся всѣ животныя, знаемыя нынѣ въ Испаніи и въ Мексикѣ. Миссіонеры навезли туда лошадей лошаковъ, ословъ, быковъ, овецъ, козъ, свиней, собакъ и кошекъ, кои всѣ удачно разплодились.
   Птицъ всякихъ родовъ великое множество, есть тамъ родъ водяной курицы, которую Миссіонеръ описалъ мнѣ такъ: "она величиною съ гуся, имѣетъ носъ длиною въ одинъ футъ, ноги какъ у цапли, зобъ большой, въ которой кладетъ пищу для дѣтей. Привязанность сихъ птицъ одной къ другой есть вещь удивленія достойная: онѣ помогаютъ другъ другу, какъ бы были одарены разумомъ. Ежели одной случится быть больной, слабой безсильной, не въ состояніи достать себѣ пищу, прочія оную для нея сыскиваютъ. На островѣ Сен-рокъ, нашелъ я одну изъ нихъ привязанную веревкою съ переломленымъ крыломъ, а около ея множество рыбы натасканной ея товарищами. Сею хитростію Индѣйцы пользуются, когда захотятъ рыбы: они прячутся дабы не изпужать приносящихъ ее, и забираютъ припасъ, когда накопится онаго довольно".
   Между произрастеніями, коими изобилуетъ Калифорнія главное есть родъ клена, котораго плодъ служитъ пищею жителямъ. Сіе дерево неизвѣстно въ Европѣ, и не походитъ ни на какое изъ произрастеній сего рода: вѣтви его ложчаты, идутъ кругло и составляютъ подобіе пучка; на нихъ нѣтъ листья, а плодъ выходящій изъ стебля имѣетъ иглы, какъ Индѣйскіе каштаны; тѣло походитъ на фиговое съ тою разностію, что мягче и сочнѣе. Бываютъ они голые, красные и желтые, одни слаще, другіе кислѣе, и вс" превосходнаго вкуса. Время собиранія оныхъ есть тоже для Калифорнянъ, что во Франціи срѣзываніе винограда, то есть время пировъ и увеселеній: тогда теряютъ они разумъ, сколь нимало его имѣютъ, и совсѣмъ предаются обжорству и пляскѣ; зовутъ другъ друга въ гости, и представляютъ между собою комедіи и игрища; дѣйствующія лица избираются по способности, и всѣ довольно хорошо исполняютъ свою должность. Пляска ихъ многоразлична, и представляетъ разныя обстоятельства рыбной ловли, охоты, погребеній, свадебъ, воинскаго устройства и путешествій.
   Разные населяющіе сію землю народы довольно подобны нравами и разумомъ, прочимъ дикимъ Американцамъ: лице у нихъ было бы нарочито приятано, естьли бы не обезображивали они его румянами и красками, и не прокалывали себѣ губъ и нозрей; но и то правда, что они смуглѣе Индѣйцевъ новой Испаніи. Наиболѣе примѣтны они лѣностію, глупостію, недостаткомъ разсудка и непостоянствомъ. Трудно найти народъ, которой бы больше ихъ былъ ограниченъ разумомъ, больше былъ слабъ духомъ, да даже и тѣломъ. Разумѣніе ихъ не простирается далѣе тѣхъ вещей, кои видятъ; тонкія мысли, нѣсколько сложныя разсужденія не входятъ имъ въ голову: они не приводятъ въ совершенство первыхъ своихъ понятій, кои всегда ложны и нескладны; не знаютъ ни чести, ни славы, ни отличностей, ни чиновъ; не умѣютъ стараться о приобрѣтеніи какаго себѣ добра, или остерегаться отъ зла. Легко приходятъ въ сердце, и также легко успокоеваются, ежели хотя мало противъ ихъ поупрямится; а коль скоро начнутъ уступать, то нѣтъ подлости, до которой бы страхъ ихъ не довелъ. "Однимъ словомъ, говорилъ мнѣ Іезуитъ, можно ихъ уподобить дѣтямъ, въ коихъ разумъ не совсѣмъ еще созрѣлъ; а землю ихъ такой, гдѣ никто не доходитъ до мужескаго возраста, Но сколь ни глупы Калифорняне, должно отдать имъ ту справедливость, что незлы, непорочны, неизпорчены незнаютъ ни воровства, ни ссоръ, и въ селеніяхъ ихъ наблюдается совершенное согласіе, упрямство, безчеловѣчіе не прикасаются ихъ сердцамъ; ничто сравниться не можетъ съ ихъ тихостію и послушаніемъ; но столь же удобно обратить ихъ ко злу, сколь легко привести къ долгу.
   До прибытія миссіонеровъ не носилъ сей народъ одежды, употреблялъ нѣкоторыя убранства, но не покрывалъ наготы. Мужчинамъ столь мало была извѣстна благопристойность, что они за безчестныя и ругательныя почитали тѣ причины, коими обязывали ихъ прикрывать тѣло. Не хотѣли принять платья даваемаго Іезуитами, а когда видѣли оное на своихъ товарищахъ, не могли удержаться отъ смѣха, какъ бы мы то учинили, увидя обезьяну одѣтую солдатомъ или капуциномъ. Одинъ вновь приѣхавшій миссіонеръ принялъ на себя трудъ одѣть своими руками двухъ мальчиковъ, дабы приучить ихъ къ скромности: оные такъ стыдились отъ насмѣшекъ своихъ земляковъ, что скинули одежду и повѣсили на деревѣ; но боясь огорчить Іезуита, употребляли то средство, что идучи въ деревню обнажались, а возвращаясь въ домъ Іезуитовъ, опять платье надѣвали.
   Пальма, не та которой родятся финики, доставляетъ женщинамъ одежду: онѣ треплютъ листья ея, какъ мы ленъ, и отдѣляютъ волокна. Одежда ихъ составляется изъ трехъ лоскутовъ, два служатъ вмѣсто юбки идущей отъ поясницы до самыхъ пятъ, а третья за мантію, коею покрывается туловище. Сіи лоскутья не тканы; нитки связанные вверху висятъ какъ бахрома. Головной уборъ состоитъ въ сѣткѣ изъ того же вещества. Носятъ онѣ ожерелья изъ жемчужныхъ раковинъ, переплетенныя тростникомъ, раковинами и косточками изъ плодовъ, и висящія по груди.
   Сей образъ одѣванія не у всѣхъ одинаковъ, чтобы не было разности въ уборахъ: однѣ украшаютъ голову многими жемчужными нитками, вплетая въ волосы, другія мѣшаютъ въ нихъ перья, кои издали голову ихъ уподобляютъ парикамъ. Иногда женщины покрываются кожею морскаго волка, лисицы и другими мѣхами ловимыхъ мужьями ихъ звѣрей. День раздачи мѣховъ есть для нихъ великой праздникъ: сходятся въ назначенное мѣсто, дѣлаютъ изъ вѣтвей высокой шалашъ, оставляя предъ нимъ пустое мѣсто. Сносятся туда всѣ кожи убитыхъ въ году звѣрей, стелютъ ихъ какъ ковры по землѣ. Жрецъ, лѣкарь, или ворожея (ибо сіи имена значатъ одного человѣка) становится у входа въ шалашъ и похваляетъ охотниковъ; прочіе Индѣйцы бѣгаютъ и туда и сюда, какъ сумасшедшіе, а жены ихъ поютъ и пляшутъ изъ всѣхъ силъ. Въ сіе время выходятъ старшины изъ подъ шалаша, гдѣ они угощались на общій счетъ, и дѣлятъ всѣ кожи. Остатокъ дня препровождается въ пирахъ.
   Сколь ни просты Калифорняне въ своихъ уборахъ, но въ домахъ еще простѣе: оные суть небольшіе шалаши, гдѣ едва могутъ протянуться, когда спятъ, и кои переносятъ съ мѣста на мѣсто столь часто, сколь нужда заставитъ искать пропитанія. Строятъ ихъ на ручьяхъ, которые довольно рѣдки въ сей землѣ, а зимою укрываются въ пещерахъ. Выгоды внутреннія соотвѣтствуютъ строенію: не имѣютъ они ни кроватей, ни спюловъ, ни сундуковъ, ни стульевъ; копье, блюдо, чашка, кусокъ сухаго дерева для доставанія огня, мѣтокъ для съѣстныхъ припасовъ, другой привязанной къ шесту для ношенія дѣтей; вотъ все то, что составляетъ домоводство Калифорнянина. Трудолюбивые дѣлаютъ ложки и. неводы для рыбной ловли, и искуство ихъ въ семъ родѣ похваляется.
   Въ Калифорніи были народы пользующіеся многоженствомъ; у другихъ воздержнѣе первыхъ старшины только имѣли по двѣ жены; прочіе довольствовались одною. Сіе поставляли прелюбодѣяніе непростительнымъ преступленіемъ, изключая время пировъ и борьбы, въ коихъ случаяхъ побѣдитель имѣлъ право пользоваться женою побѣжденнаго. Свадьбы отправлялись безъ обрядовъ; женихъ подносилъ кружку дѣвкѣ, которую полюбилъ. Ежели ей нравился, она давала ему съ своей стороны вещь такаго же рода: и сіи взаимые дары утверждали бракъ препровождаемой, какъ и у прочихъ народовъ, пирами и пляскою. Обычай повелѣвалъ родильницѣ тотчасъ по освобожденіи отъ бремени мыться и съ ребенкомъ въ первомъ ручьѣ и продолжать домовую работу; а мужъ между тѣмъ, сидя въ шалашѣ или подъ деревомъ, притворялся больнымъ; сіе игрище продолжалось три или четыре дня, въ кои принималъ онъ гостей и поздравленія. Часто случалось, что матери, не имѣя, чѣмъ прокормить дѣтей, изтребляли ихъ. Для изкорененія сего безчеловѣчнаго обычая миссіонеры брали бѣдныхъ на свое содержаніе.
   Вѣра сего народа представляетъ разныя странности, кои трудно было изтолковать до прибытія Іезуитовъ. Калифорняне не имѣли, сказываютъ, никакаго понятія о вышнемъ существѣ, ни богослуженія, однакожъ, естьли вѣрить миссіонерамъ, знали единство и повсемство. Имѣли, прибавляютъ къ сему, даже нѣкоторой слабой свѣтъ о Тройцѣ и о вѣчномъ порожденіи слова. Вѣрили также, что есть на небѣ всемогущій властитель, творецъ и хранитель всѣхъ вещей; что онъ имѣетъ жену, но не пользуется, потому что не имѣетъ тѣла, а дѣтей однакожъ съ нею породилъ: старшій сынъ поселился у Индѣйцевъ для обученія ихъ; они взбунтовались, наложили на него терновой вѣнецъ, и предали его смерти. Но не смотря на оную, сохраняетъ онъ и понынѣ свою красоту. Они говорятъ также, что небо населенно; что одинъ изъ главныхъ тамошнихъ жителей дерзнулъ сдѣлать возмущеніе противъ вышняго существа, побѣжденъ отъ него на сраженіи, изгнанъ и заключенъ въ подземныхъ пропастяхъ.
   Древніе народы сего полуострова не имѣли ни храма, ни мѣста для молитвы, ни наружнаго богослуженія: они признавали первое существо, и всю вѣру ограничивали въ единомъ признаніи, не призывая его, не прося и не благодаря. Имѣли однакожъ жрецовъ, кои по истиннѣ не научали народъ, но заставляли себя почитать и бояться, увѣряя, что находятся въ сношеніи съ невидимыми духами; и просвояли себѣ неограниченную власть; да и не трудно имъ было обольщать людей, въ коихъ пужливость и суевѣріе сравнивались съ глупостію и невѣжествомъ.
   Сіи самые люди воображали, что довольно было для успѣха въ предприятіяхъ или для избѣжанія угрожающихъ несчастій дать жрецамъ начатки своихъ плодовъ, лучшую рыбу и дичину. Качество врачей, принимаемое на себя послѣдними, умножало ихъ силу: когда не могли устрашать они колдовствомъ, много устрашали смертію; ежели больной былъ безнадѣженъ, собирали сродниковъ, дочь его или сестра отрѣзывала у него мизинецъ, дабы пролитая кровь разгоняла печаль семьи. Приходили по томъ въ гости всѣ жители. Зная, что нѣтъ уже лѣкарства къ спасенію, выли нелѣпымъ голосомъ; а женщины, ко умноженію сожалѣнія кричали похвалы умирающему, которой просилъ предстоящихъ сосать и надувать себя, и каждой устремлялся воздавать ему сей послѣдній долгъ, а онъ о привязанности ихъ судилъ по усилію употребляемому въ семъ случаѣ и по рыданію присутствующихъ. Наконецъ врачи совали ему палецъ въ ротъ, дабы вырвать, по ихъ словамъ, изъ него смерть, а женщины продолжая кричать, плакали, дабы онъ не уснулъ до тѣхъ поръ, пока не испуститъ души.
   Тотчасъ по разлученіи оной съ спѣломъ принимались за похороны, кои отправляемы были по обычаю дикихъ, то есть, что сожигали или загребали въ землю тѣло, а съ нимъ вмѣстѣ и всѣ вещи t служившія къ его употребленію; наичаще же не помышляли потомъ, совсѣмъ ли больной умеръ, и миссіонеръ увѣрялъ меня, что онъ выгребъ изъ могилы человѣка, которой жилъ по томъ многіе годы.
   Одежда Калифорнскихъ жрецовъ состояла въ долгой рясѣ, коею покрывались они отъ шеи до пятъ, и которая сдѣлана была изъ человѣчьихъ волосовъ. На головѣ носили пукъ сокольихъ перьевъ, въ рукѣ опахало изъ разноцвѣтныхъ перьевъ, съ каменною дудкою, которою сосали мертвыхъ. Въ семъ убранствѣ ходили они посѣщать умирающихъ, и первенствовали на пирахъ народныхъ.
   Главнѣйшій изъ оныхъ пировъ былъ тотъ, которой отправляли провертываніе у младенцевъ носа и ушей, и вѣшали въ оныя жемчужныя серьги и другія въ обычай введенныя украшенія. Какъ сіе не могло исполняться безъ причиненія великой боли; то сродники, дабы заглушить вой младенцевъ, сами производили преужасной крикъ. Жрецы трусами называли тѣхъ, кои оказывали слабость, и налагали на нихъ нѣкоторыя покаянія, изъ коихъ обыкновенное было постъ и воздержаніе; иногда наказаніе простиралось на цѣлую семью. Сіи варварскіе священнослужители осуждали оную на трудную работу, а часто и на безчеловѣчную смерть; легчайшая же казнь состояла въ остриженіи волосовъ для сплетенія изъ оныхъ себѣ платья: и таково было ослѣпленіе народа, что подобныя повелѣнія исполнялись строго и точно. Ворожей открывали праздникъ тѣмъ, что упивались до пьяна табакомъ, и въ семь состояніи начинали проповѣдывать свои догматы съ размашками наводящими страхъ и голосомъ вселяющимъ ужасъ. За трепетомъ слѣдовало веселіе, за яденіемъ пляска, а за обѣими безчиніе: мущины и женщины смѣшивались вмѣстѣ, довольствовали свои страсти, позабывъ стыдъ, и не уважая благопристойностію.
   Хотя сія страна можетъ быть есть самая пустая, неприятная и бѣдная во всемъ свѣтѣ, но Испанія ничего не пренебраіала чрезъ целыя двѣсти лѣтъ, дабы ее покорить. Фернандъ Кортецъ ч неоднократно употреблялъ на нее всѣ силы и войско, какое только собрать могъ: примѣръ его возбуждалъ къ тому же многихъ людей; были губернаторы, адмиралы, вицерои, кои разточили для сего предмета часть своего имѣнія; сами Государи не жалѣли денегъ, и наконецъ одни Іезуиты достигли до того, что покорили сію новую страну Испанскому господствованію.
   Вы спросите, можетъ быть, по чему столь бѣдная земля важною представлялась сей коронѣ? для чего она предпочитала завоеваніе ея толикому числу другихъ областей, гдѣ климатъ сноснѣе, земля плодороднѣе, и коихъ бы завоеваніе стоило меньшихъ убытковъ? Я самъ сей вопросъ сдѣлалъ миссіонеру, и вотъ, что онъ отвѣчалъ:
   "Страна здѣшняя имѣетъ существенное сношеніе съ провинціями новой Испаніи, а по тому сѣверные берега Мексики на восточномъ морѣ не были бы въ безопасности, естьли бы Калифорнія не принадлежала одной съ ними коронѣ. Жители сихъ береговъ не могли ѣздить (на ловлю жемчуга въ заливъ раздѣляющій сей полуостровъ отъ твердой земли, ни производить между собою торговъ моремъ. Правда, что пироги Калифорнянъ не много опасны; но гавани ихъ часто служили убѣжищемъ разбойникамъ заражавшимъ сіи берега, бравшимъ немалое число Испанскихъ кораблей, безпокоившимъ торговлю полуденнаго океана и разпространившимъ ужасъ по всѣмъ здѣшнимъ отдаленнымъ сторонамъ. Чтожъ бы было, естьлибъ какая Европейская держава завела тамъ селенія и построила крѣпости? Не можно скрыть, что Мексиканская имперія великой бы тогда подверглась опасности. Калифорнія заслуживаетъ также вниманіе и по тому, что можетъ помочь приносить въ разпространеніи Испанскихъ владѣній въ сѣверной Америкѣ и въ обезпеченіи торговли между Филиппинскими островами и новою Испаніею. Всякой годъ переѣзжаетъ Галіонъ изъ Маниллы въ Акапулку и изъ Акапулки въ Маниллу: сей корабль принужденъ останавливаться въ какомъ ннесть портѣ Калифорніи, безъ чего множество подданныхъ его величества погибли бы въ столь долгомъ переѣздѣ и судно учинилось бы добычею неприятеля ожидающаго его на пути. И такъ ежели Филиппинскіе острова заслуживали быть удержаны, то можно ли сумнѣваться, что нужда настояла и въ завоеваніи Калифорніи".
   "Независимо отъ сихъ причинъ есть еще другія весьма важныя для Испанцовъ. Извѣстно, что въ 1741 году Россіяне пристали къ симъ берегамъ въ части далѣе на сѣверъ лежащей, Сіе не заставляетъ ли думать, что при вторичномъ предпріятіи сей столь усиливающійся на шарѣ земномъ народъ можетъ посѣтить и насъ? Какъ тогда отвратимъ мы ихъ отъ заведенія поселеній въ такой землѣ, въ которой приказывать не можемъ; и сходно ли съ выгодами нашими допустить ихъ быть намъ сосѣдями и соперниками? Наконецъ ни отъ кого не скрыто, съ каковымъ попеченіемъ и трудами Агличане искали прохода въ южное море чрезъ сѣверъ Америки. Ежели имъ, или, что нынѣ вѣроятнѣе и способнѣе, Россіянамъ удастся въ томъ предуспѣть, кто имъ возпрепятствуетъ разпространить завоеванія свои на полдень и завладѣть полуночнымъ краемъ Калифорніи? Я не удивляюсь, ежели они за сіе вновь примутся; а когда оное случится, то спрашиваю, въ какомъ состояніи найдутся тогда наши владѣнія? Довольно ли будетъ для сбереженія ихъ трактатовъ на доброй вѣрѣ основанныхъ? Ямайка, Георгія, Каролина, Виргинія, новой Іоркъ, Пенсилваній и множество другихъ провинцій были обрѣтены Испанцами, и чрезъ долгое время составляли часть нашихъ владѣній. Нынѣ они находятся въ рукахъ у Агличанъ, коимъ менѣе бы было труда окорениться въ Калифорніи, естьлибъ мы не прибрали ее къ себѣ,.
   "Люди, продолжалъ набожной миссіонеръ, основывали успѣхъ сего завоеванія на оружіи и своемъ могуществѣ; но власть небесъ повелѣла, чтобъ они обязаны онымъ были смиренію ревности и терпѣнію слугъ божіихъ. Можетъ быть не соблаговолилъ онъ благословить первыя покушенія, по тому что оныя въ видѣ имѣли только тлѣнное сего міра благо! благословилъ же онъ ихъ, когда усмотрѣлъ, что приобрѣтеніе чинилось для его царства, а не для выгодъ Испанской монархіи. Іезуитской миссіонеръ отецъ Салватіерра имѣлъ тѣмъ болѣе на сердцѣ свое предприятіе, что оно казалось ему нетрудно. Онъ былъ награжденъ свыше всѣми нужными для таковаго дѣла дарованіями: разсудокъ его и благоразуміе доставили ему единодушное согласіе всего общества. Онъ былъ сложенія крѣпкаго и сильнаго, и слѣдовательно способенъ къ понесенію трудовъ и неутомимъ. Таковъ былъ мужъ ботомъ избранный для возвѣщенія св. Евангелія жителямъ Калифорніи и для приведенія ихъ въ подданство его католическому величеству. Въ повелѣніи ему данномъ было предписано, взять во владѣніе ихъ землю именемъ королевскимъ, и позволялось набрать войско, поставить надъ ними начальника, опредѣлить офицеровъ, коимъ тѣже преимущества обѣщаны, какъ бы они. служили въ военное время. Онъ могъ ихъ отставлять, равно какъ и солдатовъ, выбрасывать, производить, смотря на успѣхъ порученнаго себѣ дѣла. Наконецъ дано ему было право избирать, кого хочетъ для судной расправы въ землѣ, когда ее покоритъ".
   "Уполномоченный таковою властію и препровождаемый многими своими собратіями отправился изъ Мексики отецъ Салватіерра и прибылъ въ свое царство, предводительствуя войскомъ въ концѣ 1697 года. Онъ выгрузился на сухой путь близь залива Зачатія и поселился въ мѣстѣ покрытомъ зеленью и деревами, гдѣ въ недалекомъ отъ берега разстояніи находится довольно прѣсной воды. Ставъ лагеремъ, на способномъ мѣстѣ, разположилъ въ немъ свои припасы, скотину и скарбъ. Хотя отецъ Салватіерра былъ царь, первосвященникъ, полководецъ, завоеватель и благовѣститель, но не устыдился онъ первой носить бремя на своихъ раменахъ и отправлять должности послѣдняго работника. Для гарнизона построены были шалаши, окружены палисадникомъ и посреди самыхъ сихъ работъ разбита палатка для церкви. При входѣ оной водрузили разпятіе увѣнчанное цвѣтами, а въ срединѣ поставили образъ св. Дѣвы покровительницы завоеванія".
   "Іезуиты прилагали крайнее попеченіе обучиться сначала языку, и немало претерпѣли затрудненій въ изысканіи словъ Индѣйскихъ для перевода разныхъ членовъ Апостольскаго символа, а особливо между прочими сего воскресшаго изъ мертвыхъ. Что дѣлать? какъ спросить у сихъ простодушныхъ людей и какъ имъ разтолковать смыслъ къ оному привязанной? Вотъ, какое они употребили средство: наловили мухъ, и въ ихъ присутствіи держали въ водѣ до тѣхъ поръ, пока онѣ показались мертвыми; по томъ засыпали ихъ золою и положили на солнце, отъ чего онѣ тотчасъ ожили. Индѣйцы такъ тому удивились, что вскричали; ибиму гуейте! ибиму гуейте! Іезуиты записали сіи слова, употребили ихъ для означенія воскресенія Спасителя и возстанія мертвыхъ; а съ того времени не имѣли другихъ для изъясненія сихъ двухъ тайнъ,.
   "Жители принесли гарнизону плодовъ, рыбы и нѣсколько жемчугу, спрашивали у миссіонеровъ, не солнцевы ли они дѣти, почитая ихъ богами; жаловались имъ на солдатъ, что ихъ обижали, отнимали у нихъ силою ихъ имущество, заклинали отослать ихъ назадъ какъ людей безчеловѣчныхъ и немилосердныхъ, и остаться съ ними въ качествѣ приятелей, покровителей и отцовъ".
   "Не смотря на таковое счастливое начало, Салватіерра обрѣлъ многія препятствія въ успѣхѣ своего предприятія. Индѣйцы подущаемые жрецами своими взволновались, стало не доставать съѣстныхъ припасовъ; Испанцы помощь подавали, но малую. Терпѣніе его и ревность предуспѣли съ пособіемъ отца Угарта все преодолѣть. Сей послѣдній отличался въ проповѣдываніи слова Божія въ Вигго. Народъ сего округа былъ уже нѣсколько обученъ, онъ вознамѣрился его просвѣтить, но трудно было принудить лѣнивыхъ людей къ работѣ, каковой требуютъ земледѣліе и скотоводство. Онъ управляя ихъ руками въ строеніяхъ, былъ и плотникъ и архитекторъ, наставникъ и снабдитель; и вотъ какимъ образомъ раздѣлялъ свое время".
   "По угару принуждалъ ихъ слушать обѣдню, по томъ рабочимъ раздавалъ пищу. Въ вечеру водилъ ихъ въ церьковь, заставлялъ читать молитвы, толковалъ катехизисъ и вновь дѣлилъ имъ пищу. Сперва не мало имѣлъ труда воздерживать ихъ во время проповѣди: они передражнивали его движенія, хохотали, смѣялися надъ нимъ. Чрезъ нѣкоторое время притворялся онъ, что того не примѣчаетъ, по томъ чинилъ имъ выговоры, но видя безполезность послѣднихъ, рѣшился испытать, не удастся ли ему заставить ихъ себя бояться: близь него стоялъ одинъ Индѣецъ, славящійся силою, и которой гордясь таковымъ преимуществомъ, единымъ, кое сіи варвары уважаютъ, оказывалъ еще больше грубости, нежели прочіе. Отецъ Угартъ будучи ростомъ высокъ и весьма силенъ, примѣтя, что онъ смѣется и старается къ тому же возбудить собраніе, схватилъ его за волосы, приподнялъ отъ земли, трясъ его нѣсколько времени, и тѣмъ вселилъ такой страхъ въ прочихъ, что они всѣ разбѣжались. Когда возвратились на утріе, отецъ говорилъ имъ съ толикою твердостію, что начали они вести себя съ большею благопристойностію, но узнавъ, что смѣхъ въ нихъ возбуждало худое его произношеніе, онъ помощію дѣтей старался оное исправить, не стыдясь требовать у нихъ наставленія; ибо примѣтилъ, что взрослые худо его поправляли, дабы имѣть случай смѣяться,.
   "Отецъ Угартъ скоро собралъ плоды своего мужества, силы, терпѣнія и ревности: онъ разчистилъ земли и просвѣтилъ Калифорнянъ, показалъ имъ прясть волну стадъ ихъ, кои довольно уже разплодились, и самъ дѣлалъ для нихъ пряслицы и мотовила. Вывезъ по томъ изъ Мексики пікача для обученія ихъ сему ремеслу, и тѣмъ избавился отъ затрудненія и убытка покупать ткани нужныя для прикрытія ихъ тѣла,.
   "Сіи выгоды были плоды времени и благоразумія миссіонера, коего примѣру подражали его собрашія: сперва одни дѣти привлекаемые подарками за ними слѣдовали, но и съ ними должно было употреблять хитрости, дабы приучить ихъ къ труду. Иногда сей отецъ бился объ закладъ, кто скорѣе вырветъ дерево съ корнемъ, иногда обѣщалъ больше награжденія тому, кто больше принесетъ земли. Для дѣланія кирпича становился онъ самъ ребенкомъ, вызывая, кто лучше вымѣситъ глину, кто лучше ее вымнетъ, ходя по ней ногами. Онъ скидалъ туфли и начиналъ работу: дѣти къ нему приставали, поя, пляша и скача всѣ вмѣстѣ, и таковое упражненіе продолжалось до самаго часа ужина. Симъ способомъ построилъ онъ небольшую церьковь и себѣ жилище".
   "Я скажу вамъ еще слово о семъ добромъ и сильномъ отцѣ Угартѣ, которой умѣлъ быть строгимъ и казаться злымъ, когда обстоятельства того требовали: пришли ему сказать,что умираетъ одна христіанка, онъ къ ней побѣжалъ, ворожея предупредившій его прибытіе употреблялъ уже надъ нею свои средства. Отецъ его выгналъ, браня сродниковъ за ихъ слабость, исповѣдалъ женщину, и до тѣхъ поръ былъ при ней, пока., она не отошла. Спустя нѣсколько дней, сродники пришли къ нему съ объявленіемъ, что они убили ворожею." Іезуитъ за то прогнѣвался и учинилъ имъ строгой выговоръ. Индѣйцы осердясь съ своей стороны, хотѣли убить и его самаго; онъ пошелъ къ заводчикамъ заговора, и показывая старое заржавѣлое ружье, грозилъ ихъ изкоренить, естьли они дерзнутъ исполнить свое намѣреніе. Они того такъ устрашились, что всѣ разбѣжались, и ни одинъ не отважился ночевать въ своей хижинѣ,.
   Я бы никогда не окончилъ, ежелибъ сталъ разсказывать все то, что мнѣ наговорилъ мой миссіонеръ о благочестіи, ревности, терпѣніи и отвагѣ своихъ собратій въ Калифорніи, гдѣ только и добра, чтобъ ловить жемчугъ и обращать дикихъ. Отъ Мексиканской аудіенціи терпѣли они цѣлые тридцать лѣтъ всѣ возможныя препятствія: приписывали имъ корыстолюбивые виды, обвиняя, что присвояютъ себѣ изключительно ловлю жемчугу; находили особливо опаснымъ то, что попамъ ввѣрили неограниченную власть надъ войскомъ. Сіе послѣднее такъ взволновало духи, что въ первомъ восхищеніи рвенія къ чести военнослужащихъ принесены были жалобы Испанскому Королю съ представленіемъ, что сія воинская помочь противна была вольности, которая не разлучна быть должна съ Христіанскою вѣрою".
   Іезуиты отвѣтствовали, что сей способъ напротивъ того быль единый, которой должно употреблять для окончанія приведенія Калифорнянъ въ подданство и обращенія въ вѣру; что во многихъ другихъ провинціяхъ Америки Евангеліе проповѣдуется подъ защитою гарнизоновъ, что въ недостаткѣ сей предосторожности многіе миссіонеры не получили инаго плода отъ своихъ апостольскихъ трудовъ, кромѣ мученическаго вѣнца, не изцѣля невѣрныхъ отъ ихъ слѣпоты; что въ прочемъ дѣло сіе было не ихъ выдумка, ни правило ихъ чина, но рѣшеніе Испанскихъ королей, а сіи слѣдовали въ немъ представленію своего совѣта, что наконецъ никто не принуждается принимать вѣру, что всѣ крестящіеся не прежде сподобляются причастію св: тайнъ, какъ по довольномъ удостовѣреніи о ихъ твердости и что въ то время, когда солдаты сберегаютъ миссіонеровъ отъ нападенія дикихъ, не должны они въ силу воли его величества и повелѣній отъ правительства причинять симъ послѣднимъ никакихъ обидъ и не трогать ихъ инако, какъ въ случаѣ начатаго ими на себя нападенія.
   Отецъ Салватіерра утверждалъ съ своей стороны, что усилія его, издержки и труды потеряны будутъ, ежели войско повиноваться ему перестанетъ, и что онъ броситъ все, когда сей главной членъ не рѣшится въ его пользу. "Въ самомъ дѣлѣ говорилъ онъ, ежели капитанъ и солдаты не будутъ въ зависимости у Іезуитовъ, они первые пойдутъ на ловлю жемчуга, и вмѣсто того, чтобъ беречь землю уже завоеванную, чтобъ провожать миссіонеровъ въ ихъ странствованіяхъ, чтобъ помогать имъ въ ихъ должностяхъ, они всѣ суда и Индѣйцовъ употребятъ только къ помянутой ловлѣ, дабы скорѣе насытить свое корыстолюбіе. Оттуда произойдетъ угнѣтеніе сихъ бѣдныхъ дикихъ, а отъ сего послѣдняго жалобы, вражды, ссоры, заговоры и наконецъ всеобщій бунтъ, чрезъ которой въ одно мгновеніе ока погибнетъ весь плодъ завоеванія. И такъ нужно, продолжалъ онъ, для духовныхъ и гражданскихъ дѣлъ, чтобъ войски подвластны были нашему правленію".
   Симъ точно образомъ и совѣтъ Испанской рѣшилъ сіе дѣло, а Король сверхъ того повелѣлъ, чтобъ на его счетъ отпущаемы были всѣ нужныя вещи для службы Божіей, какъ колокола, образа, утварь, масло, свѣчи и вино для обѣдни. Но сказываютъ, что сіе повелѣніе никогда исполнено не было, и что миссіонеры принуждены сами запасаться не только потребнымъ къ содержанію ихъ церквей, но и къ пропитанію вновь обращенныхъ.
   Съ начала кормили они всѣхъ Индѣйцовъ приходящихъ селиться въ ихъ деревни съ тѣмъ договоромъ, что они перестанутъ скитаться по лѣсамъ, будутъ обучаться истинной вѣрѣ. Къ таковымъ дѣламъ милосердія употреблялись всѣ подаянія правовѣрныхъ; но когда всѣхъ ихъ собрали и не можно уже было прокормить столько народа вмѣстѣ соединеннаго, возымѣли прибѣжище къ другимъ средствамъ, учреждено кормить только того, кто придетъ въ церковь, давая по утру и въ вечеру участокъ пшена варенаго въ водѣ, а въ полдень поцоля, или того же пшена варенаго съ мясомъ.
   Такова есть пища раздаваемая начальникамъ, больнымъ, старикамъ и дѣтямъ. Не даютъ имъ совсѣмъ вина, дабы не завести пьянства, такъ что хотя и мало онаго дѣлается въ Калифорніи, но и то посылается въ Мексику, гдѣ мѣняютъ его на другіе товары. Естьли останется нѣкоторое количество у миссіонера, сберегаетъ онъ его для больныхъ, ко имъ даетъ также и лѣкарство. На него положено не только попеченіе о душахъ, но, и всѣ обстоятельства отца семьи: онъ долженъ быть купно и врачъ и домостроитель; лишаться излишняго, а часто и нужнаго, дабы помочь имъ въ ихъ недостаткахъ.
   Сіе то есть правленіе, основанное отцемъ Салватіеррою, донынѣ въ Калифорніи продолжающееся. Во всякой миссіи вновь заводимой сверхъ солдатъ зависящихъ отъ его повелѣній избираетъ онъ начальника или старшину, которой его только одного знаетъ, и обученнаго Индѣйца непорочныхъ нравовъ для отправленія должности толкователя катехизиса. Староста церковной имѣетъ попеченіе о церкви, записываетъ тѣхъ, кто не былъ у службы, и извѣщаетъ Іезуита о всѣхъ непорядкахъ случающихся въ селеніи. Когда миссіонеръ отлучается для посѣщенія больныхъ, для причащенія, для успокоенія ссоръ и проч. тогда оставляетъ на своемъ мѣстѣ начальника избраннаго изъ солдатъ, и даетъ ему свою власть. Сей можетъ сажать подъ караулъ виноватыхъ, судишь, наказывать за малыя погрѣшности плетью, за важныя тюрьмою.
   Калифорнія раздѣлена не на королевства и провинціи, какъ другія земли, но на Миссіи, изъ коихъ главными почитаются четыре: Лоретта, св. Ксаверіи, скорбящая Богородица и св. Іоаннъ, кои составляются изъ многихъ селъ. Иные думаютъ, что они дѣлаютъ часть новой Мексики лежащей на сѣверъ старой, и гдѣ находится новой Леонъ и новая Наварра. Сіи области мало извѣстны, а границы ихъ съ стороны сѣвера и совсѣмъ незнаемы, равно какъ и то, когда Испанцы ихъ завоевали. Они ихъ раздѣлили на семнадцать, но осталось еще много земли, которую надобно осмотрѣть и завоевать. Оныя провинціи пользуются приятнымъ климатомъ подъ умѣреннымъ поясомъ; земля въ нихъ приноситъ во многихъ мѣстахъ все, что можетъ служить къ утѣхамъ и выгодамъ жизни. Есть тамъ золотая и серебреная руда, которую выплавливаютъ съ успѣхомъ, а селенія Испанскія умножаются по мѣрѣ ихъ изобилія и богатства
   Жители новой Мексики недавно обращены въ христіанской законъ Іезуитскими миссіонерами, кои ихъ просвѣтили, научили торговлѣ землепашеству и дѣланію вина; нынѣ они посылаютъ немало вина и хлѣба въ новую Испанію. Между собою разнствуютъ нравами и языкомъ; одни странствуютъ съ стадами своими, другіе живутъ въ селахъ и деревняхъ подъ властію Кациковъ. Алахезы раздѣленные на четыре колѣна составляютъ народъ многолюднѣе прочихъ, и населяютъ оба берега рѣки Дель норте или сѣверной, кочуютъ подъ шатрами, склонны къ войнѣ, боготворятъ солнце и луну и берутъ многихъ женъ. Губернаторъ живетъ въ Сантафѣ столицѣ всей области.
   Я не хочу кончить сего письма, не упомянувъ о новомъ Албіонѣ прилежащемъ къ сѣверной части Калифорніи: оной былъ найденъ въ шестомнадесять вѣкѣ Аглинскимъ мореплавателемъ Францискомъ Драке, которой завладѣлъ имъ на имя короля и далъ ему старинное имя своего отечества. Дикіе обитавшіе близь береговъ вышли къ нему на встрѣчу и поднесли многія работы изъ перьевъ, онъ въ обмѣнъ далъ имъ разные Европейскіе щепетинные товары, коими они такъ прельстились, что почли Агличанъ за боговъ. По томъ собравшись въ большемъ числѣ, оставили свое оружіе и пришли просить Драка съ пѣснями и пѣніемъ взять землю ихъ въ свое покровительство и надѣли на голову его вѣнецъ. Мущины были наги, у женщинъ плеча покрывались кожею дикой козы, а отъ поясницы висѣлъ по колѣна вмѣсто передника лоскутъ ткани, сдѣланной изъ древесной коры. Домы ихъ похожіе на наши голубятни были круглы безъ оконъ съ одними дверями и отверзтіемъ на вершинѣ для дыма. Спали они на тростникѣ и сосновыхъ вѣтвяхъ разостланныхъ по полу кругомъ около очага. Драке отъѣзжая изъ сей земли, поставилъ столбъ съ Аглинскимь гербомъ, на которомъ написалъ имя королевы Елисаветы и свое собственное. Дикіе оказывали не малую печаль о его удаленіи. Во время своего пребыванія не видалъ онъ земли, въ которой бы не находилось признаковъ золотой или серебреной руды. Дикихъ козъ такъ много, что попадались тысячами, видѣлъ онъ также родъ кроликовъ похожихъ съ ногъ на кротовъ, съ хвоста на выдръ: сіи звѣрки имѣютъ съ каждаго бона на брюхѣ по мѣшечку, и когда наѣдятся до сыта, прячутъ въ оные, чего доѣсть не могли.
   Я есмь и проч.

Конецъ девятаго тома.

   

ПОГРѢШНОСТИ.

Напечатано. Читай.

страница 70 строка 34

ичисиеамцрфми чими Французами.

   

стр. 120. стро. 1.

въ рпидѣлахъ, въ придѣлахъ,

   

строка 12.

другіе, другіе.

   

РЕЕСТРЪ
собственныхъ именъ и вещей примѣчанія достойныхъ содержащихся въ семъ девятомъ томѣ.

   Акансазы, народъ
   Акапулко, портъ
             Торговля
   Албіонъ новой
   Алварада, рѣка
   Аллибамонцы, народѣ
             Воспитаніе
             Дружба къ Франц.
             Ненависть къ Аглич.
             Гишпанцамъ
             Ревность
             Торги
   Антонія св. портъ
   Апалахи, народъ
   Апахезы, народъ
   Атлаканъ провинція
   Атлиско, городѣ
             Кацикъ
             Обычай
   Атоль, цвѣтъ
   Аттаканы, народъ
   Аудіенціи
   Ахіотъ, дерево
   Бализа, селеніе
   Барросѣ, городъ
   Белиль, Фран. Генер.
   Билоксъ, селеніе
   Бискаія новая
             Города
             Рудники
   Быки
   Валладолидъ, городъ
   Ванилль
   Верагуазъ, провинція
   Веракруцъ, городъ
             Женщины
             Жители
             Климатъ
             Монастырь
             Описаніе
             Портъ
   Верапацкая провин.
   Вигго
   Витцили путцили, идолъ
   Вицицилли, птица
   Водяная курица
   Вонючіе
   Вороны, птицы
   Гвадалаксара, городъ
   Гвадалупа, предмѣстіе
   Гваксака, городъ
             Жители
             Провинція
   Гватимала, городъ
             Жители
   Гватимальская аудіенція
             Городъ
             Долина
             Правленіе
             Рѣка
   Гватимозинъ, Импер.
             Мексиканской
             Казнь его
             Мученіе
             Плѣнъ
   Гернандъ Кордуанскій
   Гишпанія новая см. нов.
   Гнѣзда птичьи
   Голуби лѣсные
   Гондуразъ, провинція
   Граціасъ-адіосъ, мысъ
   Гренада, городъ
   Даранго, городъ
   Дела-салѣ, Франц.
   Делфиновъ островъ
   Дель норте, рѣка
   Дерево Кампешское
   Драке, мореходецъ
   Жемчугъ
   Зажигательное стекло
   Зайцы
   Закатекасъ, провин.
   Закатула, городъ
   Запотекасы, народъ
             Жертвы
             Столица
   Иллинойцы, народъ
             Война
             Оспа
             Вѣрность къ Франц.
             Женщины
             Климатъ
             Найденіе
             Наказаніе за трусость
             Нравы
             Переговоры съ Агл.
             Положеніе земли
             Пиры
             Правленіе
             Произрастенія
             Селенія
             Старики уменшеніе
             Упражненія
   Индѣйскіе пѣтухи
   Ирокойцы, народъ
   Ицкатланы, народъ
             Свадьбы
   Іакова св. портѣ Іезуиты
   Кабаны
   Какао, дерево
   Калифорнія
             Браки
             Вѣра
             Женщины
             Жилища
             Жрецы
             Миссіи
             Народы
             Пища
             Похороны
             Правленіе
             Праздники
             Произрастенія
             Птицы
             Раздѣленіе
             Состояніе
             Уборъ
   Кампешъ, городъ
             Дерево
             Провинція
   Картаго, городъ
   Кацики
   Квеленскія горы
   Козы
   Кокола, гора
   Колима, городъ
   Колимская, гора
   Коллаписсы, народъ
   Коломбъ Христоф.
   Компостелла, городъ
   Копалмъ, дерево
             Мехіаканской
   Кортецъ Фернандъ
             Возвращеніе въ Евро:
             Гробница
             Исторія
             Любовница
   Костарикская провинція
             Столица
   Кошениль насѣкомое
   Креолы
   Крозатъ, французъ
   Крокодилы
   Ксаверія св. Миссія
   Ксалиско, провинція
   Куліаканъ, провин.
   Кухуматланскія горы
   Леонъ городъ
   Ловля козъ
   Медвѣдей
   Лоретта миссія
   Лошади
   Луи-де-ла-мобиль крѣпость
   Луизіана
             Дѣвки
             Болѣзни
             Деревья
             Звѣри
             Имя
             Климатъ
             Крѣпости
             Ловли
             Лѣса
             Народы
             Обычаи
             Открытіе
             Плоды
             Положеніе
             Посольства
             Произрастеніе
             Птицы
             Рѣки
             Селенія
             Степени народа
             Языкъ
   Львы, звѣри
   Лѣсная мышь
   Лягушки
   Марина, любовница Кортеца
   Медвѣди
             Ловля
             Лѣнивецъ
             Муравейникъ
   Мексика
             Аудіенціи
             Боги
             Величество
             Вицерои
             Воинской уборъ
             Воспитаніе дѣвицъ
                       дѣтей
             Времясчисленіе
             Вѣра
             Гербъ 167
             Города
             Горы
                       Огнедышущія
             Государи
             Губернаторы
             Деньги
             Домы
             Дороги
             Доходы
             Древности
             Духовенство
             Женщины
             Жертвоприношенія
             Живопись
             Заводы
             Завоеваніе
             Звѣри
             Земледѣльцы
             Имя
             Исторія
             Книги
             Курьеры
             Монастыри
             Монахи
             Мѣры
             Наказанія
             Народы
             Наслѣдство
             Невѣжество
             Образъ жителей
             Одежда
             Ордены кавалерскіе
             Первые жители
             Пирамиды
             Писаніе
             Питье
             Пища
             Погребеніе
             Покореніе
             Порты
             Правленіе
             Праздники
             Провинціи
             Произрастенія
             Пространство
             Птицы
             Разбойники
             Разводы
             Родины
             Свадьбы
             Состояніе
             Столица
             Строеніе изъ головъ
             Торговля
             Увеселеніе
             Художества
   Мексиканскіе Императоры
             Гробницы
             Дворцы
             Жены
             Избраніе
             Клятва
             Коронованіе
             Погребеніе
             Сады
   Мексико, городъ
             Арсеналы
             Великій жрецъ
             Величина
             Возобновленіе
             Гульбища
             Дворцы
                       гадовъ
                       Звѣрей
                       печали
                       птицъ
             Доходы
             Духовенство
             Женщины
             Живописцы
             Жители
             Зданія
             Капища
             Монастыри
             Монетной дворъ
             Набожность
             Населеніе
             Озеро
             Описаніе
             Площади
             Положеніе
             Предмѣстія
             Раздѣленіе
             Рынки
             Строенія
             Торги
             Улицы
             Церкви
   Мерида, городъ
   Металлы
             Вырабатываніе
             Дѣланіе денегъ
             Отдѣленіе
             Очищеніе
   Метле, трава
   Мехоаканская провинція
             Вѣра
             Города
             Жертвы
             Имя
             Кацикъ
             Порты
   Миссиссипи, рѣка
             Длина
             Деревья
             Имя
             Лѣса
             Острова
             Теченіе
             Устье
   Миссуры, народъ
   Мщеніе
             Обманы Франц.
             Простота
             Путешествіе во Францію
   Миссури, рѣка
   Мистекскія горы
   Мобильцы, народъ
             Вѣра
   Монтезума I.
             Исторія
             Политика
   Монтезума II.
             Аудіенціи
             Бунтъ
             Выѣзды
             Гордость
             Дѣти
             Заключеніе
             Образъ
             Обѣды
             Погребеніе
             Посольства
             Пышность
             Свойство нрава
             Смерть
             Совѣтъ
             Стража
   Монтезума Донъ Педро
   Москиты, народъ
             Вѣра
   Мохъ
   Мышь лѣсная
   Насмѣшникъ, птица
   Начезы народъ
             Война
             Враги
             Вѣра
             Женщины
             Земледѣліе
             Знаки чести
             Начальникъ
             Обычаи
             Обманщики
             Побіеніе Французовъ
             Посольство
             Правленіе
             Праздникъ
             Становище
   Никарагуа, провинц.
   Никсапанской округъ
   Новая Бискаія
             Галлиція
             Гишпанія
             Франція
             Мексика
             Наварра
   Новой Албіонъ
             Жители
             Изобиліе
             Обрѣтеніе
   Новой Леонъ
   Новой Орлеанъ, городъ
             Населеніе --
             Описаніе
   Обезьяны
   Оріанъ
   Острова плавающіе
   Побіеніе
             Св. Іоанна Улуйскаго
   Отоміи, народъ
             Бракъ
   Панама, городъ
             Ловля жемчуга
             Описаніе
             Строеніе
             Торги
   Пануко, городъ
   Паскаро, городъ
   Пататы, плодъ
   Пахуко, заводы
   Провинція
   Перья
   Петапа, село
   Пирамиды
   Піедадъ, село
   Плавающіе острова
   Поцолъ, пища
   Пуантъ купе
   Пуэбла де-лосъ ангелосъ, городъ
   Пѣтухи Индѣйскіе
   Руку, дерево
   Салватіера, Іезуитъ
   Санъ-суфле, птица
   Санта-фе, городъ
   Санъ-яго, городъ
   Св. Іонна миссія
   Селеніе Нѣмцовъ
   Сен-жанъ, городъ
   Сен-Луи, городъ
   Сен-Мишель, гор.
   Сен-Себастіанъ гор.
   Сен-Рокъ, островъ
   Сен-Филипп, гор.
   Сент-Иль-де-Фонсъ
   Сента Барбъ, гор.
   Симайкасъ, Городъ
             Смола
   Соконуско, провинц.
   Солнечные удары
   Солнце у дикихъ
   Субтиль, птица
   Табаско, городъ
             Провинція
   Такубо, село
   Твердая земля
             Столица
   Тескуко, городъ
   Тласкала, городъ
             Новой
             Положеніе
             Старой
             Строеніе
   Тласкальцы, народъ
             Обычай
             Приемъ пословъ
             Храбрость
   Тласкальская, пров.
             Изобиліе
             Имя
             Огнедышущая гора
   Толуко, городъ
   Троицкой рудникъ
   Тростникъ
   Тулузъ, крѣпость
   Тюлпановое дерево
   Угартъ, Іезуитъ
   Французы
   Хапултепекъ гора
   Хіаметланъ, пров.
   Хіантла, деревня
   Хіапа, провинція
             Города
             Жители
   Холула, городъ
   Французской парикъ или Испанская борода, родъ мха
   Циннола, провинція
   Шагра, рѣка 261
   Шампетонъ, рѣка
   Шапултепекъ, гора
   Шартръ, крѣпость
   Шахты, народъ
   Шикаги, народъ
             Безчеловѣчіе
             Обычаи
   Шоколадъ
             Имя
             Какъ дѣлаютъ
   Юкатанъ, провинція
   Язуи, народъ
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru