Аннотация: Из книги "История английской литературы. Том II. Выпуск второй".
Б. А. Кузьмин
ЧАРТИСТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Источник: История английской литературы. Том II. Выпуск второй
М., Издательство Академии Наук СССР, 1953
Академия наук Союза ССР.
Институт мировой литературы имени А.М.Горького
Под редакцией И. И. Анисимова, А. А. Елистратовой, А. Ф. Иващенко,
Ю. М. Кондратьева
<подглавка 2>
Острая классовая борьба, развернувшаяся в 30-е и 40-е годы XIX века, обусловила творчество многочисленных попутчиков чартизма, демократически настроенных поэтов, которые правдиво изображали страдания пролетариата, но не разделяли убеждений чартистов революционного крыла. Одни из них, подобно Т. Куперу, на короткое время примкнули к сторонникам "моральной силы", другие, как Э. Эллиот, сочувствуя страданиям народа, ратовали за отмену хлебных законов, видя в этом спасение от всех общественных зол; некоторые же (Т. Гуд) были сторонниками "филантропического" разрешения общественных конфликтов и в пору резко обострявшихся классовых противоречий искренне, но бесполезно пытались взывать к милосердию правящих верхов.
На первых порах, как отмечает Энгельс, чартизм "еще резко не отделялся от радикальной мелкой буржуазии. Радикализм рабочих шел рука об руку с радикализмом буржуазии" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии, стр. 233.}. Поэтому рабочая тема проникает в творчество писателей, не связанных непосредственно с рабочим классом. Так, например, Элизабет Баррет-Браунинг (Elisabeth Barrett-Browning, 1806-1861) создает свой знаменитый "Плач детей", послуживший основой для одноименного стихотворения Некрасова. Поэтесса дает потрясающую картину детского труда на фабрике. Но, сентиментально-филантропически подходя к рабочей теме, она считает источником зла самую машину, безжалостные, неумолимые колеса, не дающие детям ни минуты отдыха.
Из демократических поэтов 30-40-х годов наибольшей известностью пользовались Томас Гуд и Эбенезер Эллиот.
Томас Гуд (Thomas Hood, 1799-1845), сын книготорговца, начал писать в период, когда в английской литературе господствовали романтические направления; но, считая, что "полезней подметать сор в настоящем, чем стирать пыль с прошедшего", он сразу обратился к современной тематике, высмеивая (на первых порах еще в безобидной, шутливой форме) несовершенства английской жизни. Свои юмористические стихи Гуд иллюстрировал собственными карикатурами. Он был главным, а иногда единственным сотрудником в ряде журналов и альманахов, а под конец жизни (1844) издавал собственный "Журнал Гуда" (Hood's Magazine). Живя лишь на литературный заработок, он был настоящим интеллигентным пролетарием.
Среди юмористических произведений Гуда, заставлявших смеяться всю Англию, появлялись иногда и вещи серьезные, даже мрачные по тону, как, например, его широко популярный небольшой стихотворный рассказ "Сон Юджина Арама-убийцы", в котором автор дает образ учителя (героя нашумевшего процесса XVIII века), мучимого угрызениями совести.
О Томасе Гуде Энгельс говорит, что он, "подобно всем юмористам, человек с очень чуткой душой... " {К. Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии, стр. 216.} Он не мог пройти мимо страданий рабочего класса. В 40-х годах, когда в газетах много писалось о тяжелом положении работниц швейной промышленности, Гуд поместил в рождественском номере "Панча" (1843) прославившую его "Песню о рубашке". Повторяющиеся в этой песне монотонным рефреном слова: "Работай! Работай! Работай", "Шей! Шей! Шей!" передают однообразие изнурительной безостановочной работы швеи, изможденной голодом и холодом:
Работай! Работай! Работай,
Пока не сожмет головы, как в тисках.
Работай! Работай! Работай,
Пока не померкнет в глазах!
Строчку -- ластовку -- ворот
Ворот -- ластовку -- строчку...
Повалит ли сон над шитьем -- и во сне
Строчишь все да рубишь сорочку.
О, братья любимых сестер!
Опора любимых супруг, матерей!
Не холст на рубашках вы носите -- нет!
А жизнь безотрадную швей.
Шей! Шей! Шей!..
В грязи, в нищете, голодна,
Рубашку и саван одною иглой
Я шью из того ж полотна.
С большим поэтическим чувством показывает Томас Гуд жажду жизни, мечты о солнце, траве и цветах. Но непомерный труд отнимает даже мечты и обещает только раннюю могилу:
О, боже! Зачем это дорог так хлеб,
Так дешевы тело и кровь?..
Работай! Работай! Работай
От боя до боя часов!
Работай! Работай! Работай!
Как каторжник в тьме рудников!
(Перевод М. Михайлова).
"Песня о рубашке" была немедленно опубликована многими газетами и журналами, была даже отпечатана на носовых платках. Ее разучивали и пели работницы. Но сам Гуд адресовал эту песню высшим классам, надеясь пробудить их жалость. Стихотворение оканчивалось пожеланием, чтобы песня эта дошла до богача. В этом слабость поэзии Гуда, и Энгельс, называя "Песню о рубашке" "прекрасным стихотворением", одновременно замечает, что "оно вызвало немало жалостливых, но бесполезных слез у буржуазных девиц" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии, стр. 217.}.
Эти филантропические мотивы звучат во многих произведениях Гуда. В стихотворении "Мост вздохов", говоря о девушке, которая утопилась, чтобы избежать нужды и позора, поэт призывает простить и пожалеть ее. В стихотворении "Сон лэди" богатая дама видит во сне всех тех, кто умер в непосильной работе на нее, всех, кому она не оказала в свое время помощи, и, проснувшись, заливается слезами раскаяния. Стихотворение заканчивается пожеланием:
Ах, если бы знатные дамы иные
Видали порой сновиденья такие!
(Перевод Ф. Миллера)
-- как будто подобные сновидения могли облегчить жизнь рабочих.
Однако само изображение социальных контрастов составляет сильную сторону стихотворения. Бедствия народа Томас Гуд описывал во многих стихотворениях: "Капля джину", "Рождественская песнь бедняка", "Размышления о новогоднем празднике" и др. Но с наибольшей глубиной Гуд трактует эту тему в своих рабочих песнях. В песне "Фабричные часы" он описывает толпу изможденных лондонских тружеников, идущих на работу:
...Голодные люди устало бредут
Вдоль лавок мясных, где им в долг не дадут,
Идут с Корнхилла {*}, о хлебе мечтая,
По Птичьему рынку, -- вкус дичи не зная,
Измученный голодом труженик бедный
Чуть ноги волочит по улице Хлебной...
(Перевод И. К.)
{* Буквально "Зерновой холм" (Cornhill).}
Так подчеркивается вопиющий контраст между общественным богатством, которое присваивают себе капиталисты, и обнищанием тех, кем оно создается. Но быт тех, кто трудится, представляется "чистилищем" по сравнению с "адом" безработицы. Безработным приходится молить, как о милости, о том, что работающим кажется проклятием. Положению безработных посвящена "Песня работника". Она написана под впечатлением суда над безработным, приговоренным к пожизненной ссылке за то, что он требовал у фермеров работы, угрожая в случае отказа "сжечь их ночью в постели". Клевете буржуазной прессы, изображавшей отстаивающих свои права рабочих злостными головорезами и бандитами, Гуд противопоставляет образ человека, требующего, чтобы общество удовлетворило его законное право на мирный и честный труд.
"Мыслям моим никогда не представляются пылающие фермы или житницы, -- восклицает безработный в стихотворении Гуда, -- я мечтаю только о том огне, который я мог бы разложить и зажечь в моем домашнем очаге, у которого ежатся и жмутся мои голодные дети...; румянец мне хочется увидеть на их бледных щеках, а не отсвет пожара... Ах, дайте мне только работу, и вам нечего будет бояться, что я поймаю в силки зайца его милости, или убью оленя его сиятельства, или вломлюсь в дом его светлости, чтобы украсть золотое блюдо...".
В отличие от большинства стихотворений Гуда здесь звучит уже не только стремление разжалобить высшие классы, но и некоторая угроза.
Именно стихотворения, посвященные социальной теме, доставили Гуду широкую популярность. На памятнике ему было выбито: "Он спел песню о рубашке". На одной стороне памятника была изображена девушка -- утопленница из "Моста вздохов", на другой -- учитель Юджин Арам среди учеников.
Поэзию Гуда высоко ценила русская революционно-демократическая общественность. Его стихи переводил русский революционер-демократ М. Л. Михайлов. В заключительной части романа "Что делать?" Чернышевский, намекая читателям на грядущее торжество свободы, цитировал рядом со строками Некрасова "Стансы" Томаса Гуда, опубликованные в "Современнике" 1862 г. в переводе Михайлова:
Черный страх бежит, как тень.
От лучей, несущих день;
Свет, тепло и аромат
Быстро гонят тьму и хлад;
Запах тленья все слабей,
Запах розы все слышней...
Эбенезер Эллиот (Ebenezer Elliott, 1781-1849) -- сын кузнеца и сам кузнец, ближе, чем Гуд, стоял к рабочему движению. Он был связан с движением за отмену хлебных законов, весьма широким по своему социальному составу. Хотя оно и возглавлялось в основном представителями манчестерской либеральной буржуазии, но все же к нему примыкали и демократические полупролетарские слои города и деревни; их иллюзии и надежды и отразились в стихах Эллиота. Одно время он даже входил в организацию чартистов.
В своих поэмах "Деревенский патриарх" (The Village Patriarch, 1829) и "Чудесная деревня" (The Splendid Village, 1833-1835) Эллиот продолжает линию Крабба, реалистически показывая, как гибнет патриархальная деревня под натиском капитализма. Но больше всего Эллиот известен своим сборником "Стихи против хлебных законов" (Corn Law Rhymes, 1831). Используя разнообразные популярные формы поэзии -- от фольклорной песни до религиозного гимна (широко распространенного в то время в ремесленной и даже в чартистской среде), -- Эллиот выступает против хлебных законов, вымогающих последние деньги у бедняков.
Наибольшей известностью пользуется его "Песня". В ней Эллиот показывает распад и гибель рабочей семьи под влиянием безысходной нужды. Дочь уходит из дома, становится проституткой и погибает вдали от родных. Один сын умирает от голода, и его не на что похоронить; другого убивает сама мать, и за это ее казнят. Наконец, казнят и главу семьи. Каждый куплет, рисующий одно из звеньев этой распадающейся цепи, сопровождается ироническим припевом: "Ура, да здравствует Англия, да здравствует хлебный закон!". В отличие от Томаса Гуда, Эллиот, заканчивая это стихотворение, обращается к высшим классам не с мольбой о жалости, а со словами гнева и мести:
О богачи, за вас закон,
Голодных вам не слышен стон!
. . . . . . . . . . . . . .
Но неизбежен мести час,
Рабочий проклинает вас...
И то проклятье не умрет,
А перейдет из рода в род.
(Перевод К. Бальмонта)
Общий облик Эллиота как поэта сходен с тем образом "певца скорбей людских", который он сам создал в стихотворении "Надгробие поэта":
Ваш общий брат схоронен здесь;
Певец скорбей людских.
Поля и реки -- небо -- лес --
Он книг не знал иных.
Его скорбеть учило зло -
Тиранство -- стон раба -
Столица -- фабрика -- село
Острог -- дворцы -- гроба.
. . . . . . . . . . . . .
Он славил тех, кто беднякам
Служил своим добром,
И слал проклятье богачам,
Живущим грабежом.
Все человечество любил
И, честным сердцем смел,
Врагов народа он клеймил
И громко Правду пел.
(Перевод М. Михайлова)
К чартизму одно время примыкал поэт Томас Купер (Thomas Cooper, 1815-1892), сын рабочего-красильщика, в молодости работавший сапожником. В чартистском движении Купер вначале шел за О'Коннором, которого воспел в стихотворении "Лев свободы". Но затем он перешел к сторонникам "моральной силы" и, наконец, к христианскому социализму.
В 1877 г. вышел сборник стихов Купера (Poetical Works). Наибольшей известностью пользуется поэма Купера "Чистилище самоубийц" (The Purgatory of Suicides, 1845), написанная во время двухлетнего тюремного заключения. Общий план поэмы, описывающей известных в истории самоубийц, создан под влиянием Данте, некоторые детали в изображении загробного мира заимствованы у Мильтона. Философско-исторический замысел позволил Куперу развить тираноборческие, демократические мысли. В жанре и языке поэмы заметно влияние революционного романтизма Байрона (Энгельс называет "Чистилище самоубийц" поэмой "в стиле Чайльд-Гарольда" {См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. V, стр. 32.}).