Аннотация: John Halifax, Gentleman.
Перевод Е. Македоновой. Текст издания: журнал "Юный Читатель", NoNo 5, 7, 9, 11, 14, 1906.
Джонъ Халифаксъ.
Повѣсть Крэкъ.
ГЛАВА I.
-- Дай дорогу м-ру Флетчеру, маленькій бездѣльникъ.
Я думаю, женщина (Салли Ваткинсъ, моя бывшая кормилица) хотѣла сказать "бродяга", но перемѣнила намѣреніе.
Мы оба, отецъ и я, оглянулись, удивленные ея необычной сдержанностью въ выраженіяхъ; но удивленіе наше быстро исчезло, когда мальчикъ, къ которому она обращалась, повернулся, на минуту остановилъ взглядъ на каждомъ изъ насъ и затѣмъ уступилъ намъ мѣсто. Оборванный, грязный и несчастный, этотъ мальчикъ все-таки походилъ на что угодно, только не на "бродягу".
-- Тебѣ незачѣмъ идти подъ дождь, любезный. Подвинься ближе къ стѣнѣ, тогда здѣсь хватитъ мѣста и для насъ, и для тебя,-- сказалъ отецъ, подвигая мою ручную колясочку. Мальчикъ взглянулъ на него съ благодарностью, протянулъ руку и продвинулъ меня подальше. У него была сильная рука, уже огрубѣвшая отъ работы, хотя самъ онъ былъ приблизительно моихъ лѣтъ. Чего бы я не далъ, чтобы быть такимъ же рослымъ и крѣпкимъ.
Салли крикнула изъ своей двери:-- Не хотите ли войти ко мнѣ и посидѣть у огня?
Но шевелиться и ходить было для меня всегда большимъ трудомъ, и я предпочелъ остаться въ переулкѣ и наблюдать, какъ осенній дождь поливаетъ землю; кромѣ того, мнѣ хотѣлось еще посмотрѣть на незнакомаго мальчика.
Онъ почти не шевелился и стоялъ, по-прежнему прислонясь къ стѣнѣ, не то отъ усталости, не то, чтобы не мѣшать намъ.
Но онъ совсѣмъ почти не обращалъ на насъ вниманія; глаза его были устремлены на мостовую и слѣдили, какъ крутящіяся капли дождя, падая на землю, поднимали вокругъ себя маленькія облачка водяной пыли. Лицо его носило слишкомъ серьезное и угрюмое выраженіе для четырнадцатилѣтняго мальчика. Это лицо я и сейчасъ еще вижу передъ собой, хотя съ тѣхъ поръ прошло уже больше, чѣмъ полвѣка.
Каріе, глубоко сидящіе глаза, густыя брови, красивыя очертанія плотно сжатыхъ губъ, прямой, рѣзко обрисованный смѣлый подбородокъ того типа, который придаетъ всему лицу отпечатокъ рѣшимости и желѣзной воли.
Какъ я уже сказалъ, мальчикъ былъ высокъ и крѣпокъ, а я, бѣдное, жалкое существо, такъ преклонялся передъ физической силой. Все въ немъ какъ бы подчеркивало мои недостатки: его мускулистые члены, широкія, прямыя плечи, здоровая, хотя исхудалая и тонкая шея -- даже крутые завитки густыхъ свѣтлыхъ волосъ. Онъ представлялъ собою главную фигуру въ картинѣ, которая до сихъ поръ еще стоитъ передъ моими глазами, какъ будто это было вчера: узкій, грязный переулокъ, ведущій отъ Главной улицы, на дальнемъ концѣ котораго виднѣются зеленыя поля; по обѣимъ сторонамъ улицы -- открытыя двери домовъ, изъ которыхъ доносится усыпляющій стукъ ткацкихъ станковъ; болтовня ребятишекъ, плескающихся въ канавахъ и спускающихъ на воду флотиліи изъ картофельной шелухи. Прямо передъ нами -- Главная улица и на ней большой домъ городского головы; а вдали поднимающаяся надъ верхушками деревьевъ четырехъугольная башня нашего стариннаго аббатства -- гордость и слава Нортанбери. Внезапно изъ разорвавшихся тучъ на нее упалъ лучъ свѣта. Незнакомый мальчикъ поднялъ голову, чтобъ посмотрѣть на него.
-- Дождь скоро перестанетъ,-- сказалъ я,-- но врядъ ли онъ слышалъ мои слова. О чемъ могъ думать съ такимъ напряженіемъ этотъ бѣдный маленькій работникъ?
Не думаю, чтобы мой отецъ еще разъ вспомнилъ о мальчикѣ, которому онъ далъ мѣсто рядомъ съ нами изъ чувства простой справедливости. У него и безъ того достаточно было дѣлъ, которыя могли занимать его мысли. Я видѣлъ по его потемнѣвшему лицу и безпокойству, съ какимъ онъ водилъ палкой по водянымъ лужицамъ, что онъ сгоралъ желаніемъ поскорѣе попасть на свой кожевенный заводъ, бывшій неподалеку.
Онъ вытащилъ свои большіе серебряные часы, представлявшіе собою грозу нашего дома; они, казалось, заимствовали нѣкоторыя черты изъ характера своего хозяина и, безжалостные, какъ судьба или справедливость, никогда не ошибались ни на одно мгновеніе.
-- Двадцать три минуты потеряны изъ-за этого ливня. Финеасъ, сынъ мой, какъ бы мнѣ доставить тебя домой цѣлымъ и невредимымъ? Можетъ быть, ты пойдешь со мной на кожевенный заводъ?
Я покачалъ головой. Абелю Флетчеру было, конечно, очень тяжело имѣть своимъ единственнымъ сыномъ такое безпомощное и слабое существо, въ шестнадцать лѣтъ столь же безполезное для него, какъ новорожденный младенецъ.
-- Ну, ладно, я отыщу кого нибудь, кто проводитъ тебя домой.
Отецъ пріобрѣлъ для меня нѣчто вродѣ коляски, въ которой, съ посторонней помощью, я могъ, время отъ времени, сопровождать его въ прогулкахъ между нашимъ жилищемъ, кожевеннымъ заводомъ и молитвеннымъ домомъ -- но, тѣмъ не менѣе, онъ никогда не рѣшался оставить меня совсѣмъ одного на улицѣ.
-- Эй, Салли, Салли Воткинсъ! Не хочетъ ли кто изъ твоихъ молодцовъ честно заработать пенни?
Салли была слишкомъ далеко, чтобы услышать, но я замѣтилъ, что при этихъ словахъ моего отца стоявшій возлѣ насъ мальчикъ покраснѣлъ и невольно сдѣлалъ движеніе впередъ. Мнѣ только теперь бросилось въ глаза, какой у него былъ голодный и истощенный видъ.
-- Отецъ!-- прошепталъ я. Но тутъ мальчикъ собрался съ духомъ и воскликнулъ:
-- Сударь, я нуждаюсь въ работѣ; можно мнѣ заработать эти деньги?
Отецъ пристально посмотрѣлъ на него.
-- Какъ твое имя, любезный?
-- Джонъ Халифаксъ, сударь.
-- Откуда ты?
-- Изъ Корнваллиса.
-- Есть у тебя родные?
-- Нѣтъ.
Я хотѣлъ бы, чтобы отецъ не предлагалъ такихъ вопросовъ;
-- Сколько тебѣ лѣтъ, Джонъ Халифаксъ?
-- Четырнадцать, сударь.
-- Ты привыкъ работать?
-- Да.
-- Какого рода работу?
-- Все, что можно достать.
Я съ волненіемъ прислушивался къ этому допросу, производившемуся за моей спиной.
-- Хорошо,-- сказалъ мой отецъ послѣ минутнаго молчанія;-- ты проводишь моего сына домой и получишь за это пенни {Пенни -- мелкая англійская монета.}. Но дай мнѣ посмотрѣть, можно ли на тебя положиться?-- И придерживая мальчика вытянутой рукой, Абель Флетчеръ остановилъ на немъ свои глаза, приводившіе въ ужасъ всѣхъ мошенниковъ въ Нортонбери, соблазнительно позвякивая серебряными монетами въ карманѣ.-- Ну, такъ я говорю,-- можно ли на тебя положиться?
Джонъ Халифаксъ не отвѣтилъ и не опустилъ глазъ. Онъ, казалось, чувствовалъ, что наступилъ критическій моментъ, и собралъ всѣ свои силы, чтобы отразить нападеніе. Онъ встрѣтилъ его въ молчаніи и вышелъ побѣдителемъ.
-- Отдать тебѣ сейчасъ плату, любезный?
-- Не раньше, чѣмъ я ее заработаю, сударь.
Отецъ отдернулъ назадъ свою протянутую руку, опустилъ деньги въ мою и оставилъ насъ.
Я провожалъ его взглядомъ, когда онъ переходилъ черезъ улицу, бодро шагая по лужамъ. На немъ была широкая куртка простого покроя, но тонкая, теплая и безъ единаго пятнышка; полосатые штаны и кожаныя штиблеты, а на головѣ широкополая шляпа, изъ-подъ которой виднѣлись сѣдые волосы, придававшіе ему почтенный и достойный видъ. Вообще, онъ выглядѣлъ какъ разъ тѣмъ, чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ: честнымъ, почтеннымъ, зажиточнымъ ремесленникомъ. Я смотрѣлъ, какъ онъ шелъ вдоль улицы,-- мой добрый отецъ, котораго я уважалъ, можетъ быть, даже больше, чѣмъ любилъ. Незнакомый мальчикъ также глядѣлъ на него.
Мелкій дождь все еще продолжалъ итти, поэтому мы медлили двинуться въ путь. Джонъ Халифаксъ попрежнему стоялъ, прислонясь къ стѣнѣ, и не пытался завести разговоръ. Только разъ, когда рѣзкій сквозной вѣтеръ въ переулкѣ заставилъ меня вздрогнуть, онъ заботливо окуталъ меня плащемъ.
-- Боюсь, что вы не очень-то крѣпки?
-- Нѣтъ.
Затѣмъ онъ продолжалъ стоять, безцѣльно глядя на противоположную сторону улицы -- на домъ мэра со ступеньками и портикомъ и четырнадцатью окнами; одно изъ нихъ было открыто, и за нимъ виднѣлась куча маленькихъ дѣтскихъ головокъ.
Это были дѣти мэра; я зналъ ихъ всѣхъ, но только по виду: ихъ отецъ былъ адвокатъ, а мой -- только кожевникъ. Дѣтей, повидимому, очень забавляли наши фигуры, ежившіяся подъ дождемъ; безъ сомнѣнія, ихъ собственное положеніе казалось еще пріятнѣе по сравненію съ нашимъ. Я лично мало обращалъ на это вниманія; но воображаю, что долженъ былъ чувствовать бѣдный бездомный мальчикъ, глядя на окошко дѣтской и слушая щебетанье веселыхъ голосовъ и заманчивый звонъ обѣденной посуды.
Какъ разъ въ эту минуту еще одна головка появилась у окна; это былъ ребенокъ постарше. Я встрѣчалъ ее вмѣстѣ съ остальными и зналъ, что она была здѣсь только гостьей. Она посмотрѣла на насъ, затѣмъ исчезла. Вскорѣ послѣ того мы увидѣли, что входная дверь пріоткрылась; за ней, очевидно, происходила какая-то борьба, и черезъ узкую улицу до насъ долетѣли громкіе голоса:
-- Я хочу,-- говорю вамъ, я такъ хочу!
-- Вы не должны, миссъ Урсула!
-- Но я хочу!
И на порогѣ появилась маленькая дѣвочка съ булкой бѣлаго хлѣба въ одной рукѣ и большимъ ножомъ въ другой. Ей удалось отрѣзать порядочный ломоть, который она теперь протягивала намъ.
-- Возьмите это, мальчикъ! Вы кажетесь такимъ голоднымъ. Пожалуйста, возьмите!
Но тутъ служанка втащила ее назадъ; дверь захлопнулась, и за ней раздался пронзительный крикъ.
Это заставило Джона Халифакса вздрогнуть и поглядѣть вверхъ на окно дѣтской, но оно было закрыто, и больше мы ужъ ничего не услышали. Черезъ минуту онъ перешелъ улицу и подобралъ кусокъ хлѣба. Въ тѣ времена бѣлый хлѣбъ былъ чрезвычайно дорогъ, и бѣдные люди рѣдко имѣли его: они питались ржанымъ. Джонъ Халифаксъ, навѣрное, не пробовалъ пшеничнаго хлѣба уже нѣсколько мѣсяцевъ -- онъ такъ жадно смотрѣлъ на него. Затѣмъ онъ взглянулъ на запертую дверь, и мысли его приняли, повидимому, другое направленіе. Прошло много времени, прежде чѣмъ онъ принялся за ѣду -- медленно, спокойно и съ задумчивымъ видомъ.
Какъ только дождь пересталъ, мы отправились домой, внизъ по Главной улицѣ къ церкви аббатства. Онъ молча толкалъ мою колясочку. Я хотѣлъ вызвать его на разговоръ.
-- Какой вы сильный!-- сказалъ я со вздохомъ, когда быстрымъ поворотомъ онъ избавилъ меня отъ опасности быть опрокинутымъ проѣзжавшимъ мимо всадникомъ. Это былъ молодой мистеръ Брисвудъ изъ Мисхауза, который никогда не заботился, гдѣ онъ ѣдетъ и не толкнулъ ли кого нибудь.-- Такой большой и такой сильный.
-- Правда? Ну, мнѣ вѣдь и нужно быть сильнымъ.
-- Почему?
-- Чтобъ зарабатывать свой хлѣбъ.
Онъ расправилъ свои широкія плечи, и поступь его сдѣлалась тверже, какъ будто онъ зналъ, что передъ нимъ весь міръ, и готовился встрѣтить жизнь съ голыми руками, но безъ страха.
-- Какую работу вы дѣлали послѣднее время?
-- Все, что попадалось, я вѣдь никогда не учился ремеслу.
-- А вы хотѣли бы изучить какое нибудь ремесло?
Онъ колебался съ минуту, какъ бы взвѣшивая свои слова.-- Когда-то я хотѣлъ быть тѣмъ же, чѣмъ былъ мой отецъ.
-- А кто онъ былъ?
-- Образованный человѣкъ и джентльменъ.
Это открытіе не очень удивило меня. Хотя мой отецъ былъ кожевникъ и упорный защитникъ чести ремесла, онъ, однако, твердо вѣрилъ въ преимущества хорошаго происхожденія,-- по крайней мѣрѣ, до нѣкоторой степени. По закону природы, допускающему только рѣдкія исключенія, качества предковъ передаются послѣдующимъ поколѣніямъ; очевидно, что даже при одинаковыхъ условіяхъ воспитанія у сына джентльмена больше надежды самому стать джентльменомъ, чѣмъ у сына рабочаго.
Я возобновилъ разговоръ.-- Такъ, можетъ быть, вы бы не захотѣли заниматься ремесломъ?
-- Нѣтъ, хотѣлъ бы. И какое значеніе можетъ это имѣть для меня? Мой отецъ былъ, правда, джентльменъ...
-- А ваша мать?
Онъ внезапно отвернулся; щеки-его покраснѣли, и губы задрожали.-- Она умерла; я не люблю, когда чужіе говорятъ о моей матери.
Я попросилъ у него извиненія. Ясно было, что онъ любилъ свою мать и горевалъ о ней,-- что подъ давленіемъ внѣшнихъ обстоятельствъ порывистое чувство ребенка превратилось въ молчаливую и упорную привязанность мужчины. Лишь черезъ нѣсколько минутъ я рѣшился робко высказать свое желаніе, чтобы мы не были "чужими".
-- Неужели?..-- Изумленный и благодарный взглядъ мальчика проникъ мнѣ прямо въ сердце.
-- Вы много путешествовали по этой мѣстности?
-- Порядочно -- за послѣдніе три года. Я работалъ, какъ умѣлъ, на уборкѣ хлѣба и при сборѣ яблокъ и хмеля. Только этимъ лѣтомъ я не могъ работать: у меня былъ тифъ.
-- Что же вы тогда дѣлали?
-- Лежалъ въ ригѣ до тѣхъ поръ, пока поправился. Теперь я совсѣмъ здоровъ; вамъ нечего бояться.
-- О нѣтъ, я, право, вовсе не думалъ объ этомъ.
Скоро мы совсѣмъ подружилисъ. Онъ бережно вывезъ мою коляску изъ города, въ аллею аббатства, всю усѣянную свѣтлыми пятнами отъ солнечныхъ лучей, проникавшихъ сквозь навѣсъ вѣтвей. Разъ онъ остановился, чтобы поднять для меня большой вѣерообразный коричневый листъ конскаго каштана.
-- Онъ очень красивъ, неправда ли; только онъ показываетъ, что наступила осень.
-- А какъ вы будете жить зимой, когда нѣтъ работы на открытомъ воздухѣ?
-- Не знаю.
Лицо его омрачилось и въ глазахъ опять появилось голодное и измученное выраженіе, исчезнувшее во время нашего разговора. Я упрекнулъ себя за то, что подъ вліяніемъ его веселыхъ рѣчей совершенно забылъ объ этомъ.
-- Ахъ!-- вскричалъ я съ жаромъ, когда мы оставили тѣнистую аллею аббатства и пересѣкли улицую-- Вотъ мы и дома!
-- Дома?-- Безпріютный мальчикъ поглядѣлъ на безукоризненно чистыя каменныя ступеньки и крѣпкія перила лѣстницы, которая вела въ большой и красивый домъ моего отца.-- Въ такомъ случаѣ, всего хорошаго -- прощайте!
Я вздрогнулъ. Это слово опечалило меня. Въ моей грустной одинокой жизни лицо этого мальчика мелькнуло, какъ солнечный лучъ, какъ отблескъ веселаго дѣтства, юности и силы, которыя никогда, никогда не будутъ моимъ удѣломъ. Позволить ему уйти значило бы для меня опять погрузиться въ прежній мракъ.
-- Не совсѣмъ еще прощайте!-- сказалъ я, тщетно стараясь выбраться изъ моей колясочки и подняться по ступенькамъ. Джонъ Халифаксъ пришелъ ко мнѣ на помощь.
-- Не позволите ли вы мнѣ отнести васъ на рукахъ. Я бы могъ -- и -- и -- вы знаете, это было бы такъ забавно.
Онъ старался обратить все въ шутку, чтобы не огорчить меня; но его дрожащій голосъ былъ нѣженъ, какъ женскій, нѣжнѣе, чѣмъ тѣ женскіе голоса, которые я привыкъ слышать. Я обвилъ руками его шею; онъ поднялъ меня осторожно и заботливо и опустилъ у самой двери. Затѣмъ онъ повернулся, чтобы уйти.
Сердце мое неудержимо рвалось за нимъ. Не помню, что именно я сказалъ, но это что-то заставило его вернуться.
-- Могу я сдѣлать еще что нибудь для васъ, сударь?
-- Не зовите меня "сударь"; я -- такой же мальчикъ, какъ и вы. Вы мнѣ нужны; не уходите пока. Ахъ, вотъ идетъ и мой отецъ.
Джонъ Халифаксъ отошелъ въ сторону и почтительно дотронулся до своей шляпы.
-- Такъ ты еще здѣсь? Что-жъ, позаботился ты о моемъ сынѣ, любезный? Отдалъ онъ тебѣ плату?
Ни одинъ разъ не вспомнилъ о деньгахъ.
Когда я сказалъ это, отецъ засмѣялся, назвалъ Джона честнымъ малымъ и началъ рыться въ своихъ карманахъ, отыскивая монету покрупнѣе. Я рискнулъ притянуть его къ себѣ и шепнулъ ему кое-что на ухо, но не получилъ отвѣта. Между тѣмъ Джонъ Халифаксъ въ третій разъ пошелъ прочь.
-- Постой, мальчикъ -- я забылъ твое имя,-- вотъ твоя плата и шилингъ на придачу за то, что ты былъ добръ къ моему сыну.
-- Благодарю васъ, но я не беру платы за доброту. Онъ удержалъ свои гроши, а шилингъ возвратилъ моему отцу.
-- Э,-- сказалъ отецъ въ сильномъ удивленіи;-- ты -- странный мальчикъ; но мнѣ некогда разговаривать съ тобой. Пойдемъ обѣдать, Финеасъ.-- Внезапно блеснувшая въ его головѣ мысль заставила его опять повернуться къ Джону.-- Послушай-ка, ты не голоденъ?
-- Очень голоденъ.-- Природа взяла наконецъ свое, и крупныя слезы показались на глазахъ бѣднаго мальчика.-- Почти умираю съ голоду.
-- Господи помилуй! Такъ входи и пообѣдай съ нами. Но сначала -- и мой неумолимый отецъ придержалъ его за плечо -- ты честный мальчикъ и происходишь отъ честныхъ родителей?
-- Да.-- Въ отвѣтѣ звучало почти негодованіе.
-- Ты зарабатываешь свой хлѣбъ?
-- Да, когда могу достать работу.
-- Ты никогда не былъ въ тюрьмѣ?
-- Нѣтъ!-- прогремѣлъ мальчикъ, бросая на него яростный взглядъ.-- Мнѣ не нужно вашего обѣда, сударь. Я хотѣлъ остаться, потому что вашъ сынъ просилъ меня, а онъ былъ со мной вѣжливъ, и я полюбилъ его. Но теперь я думаю, что мнѣ лучше было бы уйти. Прощайте, сударь!..
Въ старой книгѣ -- самой трогательной изъ всѣхъ книгъ -- есть одинъ стихъ:
"И когда кончилъ Давидъ разговоръ съ Сауломъ, душа Іонаѳана прилѣпилась къ душѣ Давида, и полюбилъ его Іонаѳанъ, какъ свою душу".
И въ этотъ день я, еще болѣе бѣдный и безпомощный Іонаѳанъ, нашелъ своего Давида.
Я схватилъ его за руку и не хотѣлъ отпустить.
-- Ну, входите ребята, нечего больше шумѣть, -- рѣзко произнесъ отецъ, скрываясь за дверью.
И такъ, все еще крѣпко держа моего Давида, я ввелъ его въ домъ моего отца.
ГЛАВА II.
Наконецъ, обѣдъ былъ конченъ; мы съ отцомъ обѣдали въ большой залѣ, съ дубовымъ поломъ, твердымъ и блестящимъ, какъ мраморъ, и скользкимъ, какъ стекло. Обстановку комнаты составляли жесткіе стулья съ прямыми высокими спинками, длинными рядами стоявшіе другъ противъ друга, большой столъ, буфетъ и стѣнные часы съ кукушкой.
Я не осмѣлился привести бѣднаго бездомнаго мальчика въ эту комнату, бывшую всецѣло во владѣніи отца; но какъ только онъ ушелъ на свой заводъ, я послалъ за Джономъ.
Джель привела его ко мнѣ. Это была единственная женщина у насъ въ домѣ, но, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда я бывалъ очень боленъ, она не проявляла никакихъ признаковъ женственной нѣжности и мягкости. Въ данную минуту она, очевидно, была въ очень дурномъ расположеніи духа.
-- Финеасъ, парень получилъ свой обѣдъ, и больше вамъ незачѣмъ его удерживать. Я не желаю допускать, чтобъ вы изводили себя заботами о какомъ-то нищенкѣ.
Нищенка! Это было такъ забавно, что я не могъ удержаться отъ улыбки, глядя на Джона. Онъ умылся и причесалъ свои красивыя кудри; его платье, изношенное и протертое почти до лохмотьевъ, не было, однако, грязно, и здоровый розовый цвѣтъ его свѣжаго лица показывалъ, что онъ любитъ пользоваться тѣмъ, чѣмъ обыкновенно пренебрегаютъ бѣдняки -- водою. Теперь, когда голодное и измученное выраженіе исчезло съ его лица, оно казалось если и не красивымъ, то, во всякомъ случаѣ, очень привлекательнымъ. Вотъ такъ нищенка, въ самомъ дѣлѣ!, я надѣялся, что онъ не слышалъ замѣчанія Джель, но я ошибся.
-- Сударыня,-- сказалъ онъ съ добродушнымъ и немного шутливымъ поклономъ,-- вы ошибаетесь: я не просилъ милостыни никогда въ жизни; я -- человѣкъ съ независимой собственностью, состоящей изъ моей головы и моихъ двухъ рукъ, изъ которыхъ я. надѣюсь получить современемъ большой капиталъ.
Я разсмѣялся. Джель удалилась, недоумѣвающая, сбитая съ толку и очень сердитая. Джонъ Халифаксъ подошелъ къ моему креслу и спросилъ меня -- совсѣмъ другимъ голосомъ -- какъ я себя чувствую, и можетъ ли онъ сдѣлать для меня что-нибудь, прежде чѣмъ уйдетъ изъ нашего дома.
-- Вы не должны уходить; останьтесь, по крайней мѣрѣ, хоть до возвращенія моего отца!-- Въ моей головѣ вертѣлось множество плановъ и всѣ они имѣли одну цѣль, удержать возлѣ меня этого мальчика, чье общество, казалось мнѣ, одно только могло придать нѣкоторый интересъ моей одинокой, печальной жизни.
Поэтому, моя мольба "не уходить" звучала очень горячо и, повидимому, растрогала бездомнаго мальчика до глубины души.
-- Благодарю васъ,-- сказалъ онъ дрогнувшимъ голосомъ, прислоняясь къ камину и проводя рукою по лицу;-- вы очень добры; я останусь на часокъ, если хотите.
-- Такъ сядьте возлѣ меня и будемъ разговаривать.
Теперь я не могу припомнить, о чемъ именно шелъ разговоръ; вѣроятно, темой его были различныя приключенія, интересующія вообще всѣхъ мальчиковъ. Оказалось, что Джонъ не имѣлъ никакого понятія о мірѣ книгъ, которымъ я только и жилъ.
-- Вы умѣете читать?-- внезапно спросилъ онъ.
-- Думаю, что да.-- И я не могъ удержаться отъ довольной улыбки, такъ какъ немножко гордился своей ученостью.
-- И писать?
-- О, да, конечно.
Онъ на минуту задумался и потомъ сказалъ тихимъ голосомъ:
-- Я не умѣю писать и не знаю, когда смогу поучиться; я хотѣлъ бы, чтобы вы записали для меня въ книгѣ кое-что.
-- Съ удовольствіемъ.
Онъ вынулъ изъ кармана маленькій кожаный футляръ съ черной шелковой подкладкой; внутри была книга. Онъ держалъ ее въ рукахъ, такъ что я могъ видѣть листы. Это было Евангеліе на греческомъ языкѣ.
-- Посмотрите сюда.
Онъ указалъ на чистый листокъ въ началѣ книги, и я прочелъ:
"...Гюи Халифаксъ, его книга.
Гюи Халифаксъ женился на дѣвицѣ Меріель Джойсъ, мая 17-го въ годъ отъ P. X. 1779.
Джонъ Халифаксъ, ихъ сынъ, родился іюня 18-го 1780 г."
Затѣмъ была еще приписка блѣднымъ, неразборчивымъ женскимъ подчеркомъ:
"Гюи Халифаксъ умеръ января 4, 1781 г."
-- Что же мнѣ писать, Джонъ?-- спросилъ я, послѣ минутнаго молчанія.
-- Сейчасъ скажу.
Онъ положилъ лѣвую руку ко мнѣ на плечо, не выпуская изъ правой свою драгоцѣнную книгу.
-- Пишите: Меріель Халифаксъ умерла января 1-го 1791 г.
-- Больше ничего?
-- Больше ничего.
Минуты двѣ онъ смотрѣлъ на написанныя слова, затѣмъ тщательно высушилъ ихъ передъ огнемъ, положилъ книгу обратно въ футляръ и спряталъ въ карманъ. Онъ сказалъ только "благодарю васъ", а я ничего больше не спросилъ.
Джель то и дѣло входила въ комнату подъ различными предлогами и подозрительно поглядывала то на меня, то на Джона Халифакса, удивленная, главнымъ образомъ, тѣмъ, что я часто смѣялся. Веселость не была обычной ни для нашего дома, ни для моего характера. Но этотъ мальчикъ обладалъ такимъ неистощимымъ запасомъ спокойной шутливости и здороваго юмора, что заразилъ и меня. Я не могъ равнодушно смотрѣть на лукавыя искорки, блестѣвшія въ его карихъ глазахъ, и на дрожащія сдержаннымъ смѣхомъ ямочки возлѣ крѣпко сжатыхъ губъ, и наслаждался новымъ для меня ошущеніемъ радости, какъ человѣкъ, котораго вывели изъ темной комнаты на вольный воздухъ.
Но Джель была въ высшей степени возмущена всѣмъ происходившимъ.
-- Финеасъ!-- сказала она, останавливаясь возлѣ меня,-- сегодня такой хорошій солнечный день; тебѣ слѣдуетъ выйти на воздухъ.
-- Спасибо, Джель, я уже выходилъ.-- И я продолжалъ разговаривать съ Джономъ.
-- Финеасъ!-- второе и болѣе рѣшительное нападеніе -- тебѣ вредно слишкомъ много смѣяться; а этому малому пора уходить и приниматься за свои дѣла.
-- Тише, Джель, не говорите глупостей!
-- Нѣтъ, она права,-- сказалъ Джонъ Халифаксъ, вставая; дѣтская веселость исчезла съ его лица и замѣнилась серьезнымъ и степеннымъ выраженіемъ преждевременной зрѣлости.-- Я провелъ такой хорошій день -- какъ я вамъ благодаренъ за него!-- а теперь я долженъ уйти.
Уйти! я не могъ допустить этого,-- по крайней мѣрѣ, пока не вернется отецъ. Въ моей головѣ окончательно созрѣлъ новый планъ. Конечно, отецъ не захочетъ отказать мнѣ -- своему больному мальчику, въ жизни котораго было такъ мало радостей.
-- Зачѣмъ вы хотите уходить? Вѣдь у васъ нѣтъ работы?
-- Къ сожалѣнію, нѣтъ. Но я добуду что нибудь.
-- Какимъ образомъ?
-- Буду пробовать все, что подвернется. Это -- единственный способъ. Я никогда не нуждался въ хлѣбѣ и не просилъ милостыни -- хотя часто жилъ впроголодь. Что касается одежды -- онъ посмотрѣлъ на свое платье, изношенное почти до дыръ и имѣвшее довольно таки жалкій видъ -- боюсь, что ей было бы очень непріятно -- вотъ въ чемъ дѣло! Она всегда держала меня въ такой чистотѣ.
По тону его голоса, я понялъ, что она обозначало его мать. Въ этомъ отношеніи бѣдный сирота имѣлъ предо мной большое преимущество; увы! Я не помнилъ своей матери.
-- Не теряйте бодрости, мало ли что можетъ еще случиться!-- сказалъ я, окончательно рѣшившись не принимать никакихъ отговорокъ и не бояться отказа со стороны моего отца.
-- О, да, всегда что нибудь да подвернется; я и не боюсь!
Онъ тряхнулъ своей кудрявой головой и, улыбаясь, посмотрѣлъ черезъ окно на ясное голубое небо.
-- Знаете, Джонъ, вы удивительно похожи на любимаго героя моего дѣтства -- Дика Виттингтона? Слышали вы о немъ когда нибудь?
-- Нѣтъ.
-- Ну, такъ пойдемте въ садъ -- я снова увидѣлъ въ дверяхъ грозное лицо Джель и не хотѣлъ раздражать мою суровую няню; кромѣ того, въ противоположность Джону, я вовсе не отличался храбростью,-- вы услышите звонъ колоколовъ аббатства; мы будемъ лежать на травѣ, и я разскажу вамъ удивительную, но истинную исторію сэра Ричарда Виттингтона.
Я поднялся, взглядомъ отыскивая свои костыли. Джонъ нашелъ ихъ и подалъ мнѣ съ выраженіемъ серьезнаго сочувствія во взглядѣ.
-- Вы не нуждаетесь въ такихъ штукахъ,-- сказалъ я, стараясь засмѣяться: я не привыкъ къ костылямъ и часто стыдился ихъ.
-- Надѣюсь, что и вы не всегда будете въ нихъ нуждаться.
-- Можетъ быть -- д-ръ Джессопъ не увѣренъ. Но это -- неважно: по всей вѣроятности, я не долго проживу.-- Да проститъ мнѣ Богъ, но эта мысль была для меня главнымъ утѣшеніемъ и радостью.
Джонъ поглядѣлъ на меня, изумленный и растроганный, но не сказалъ ни слова. Я заковылялъ впередъ; онъ пошелъ вслѣдъ за мною. Пройдя длинный корридоръ, я остановился у двери въ садъ въ полномъ изнеможеніи. Джонъ Халифаксъ нѣжно дотронулся до моего плена.
-- Если вы ничего не имѣете противъ, я, право, могъ бы отнести васъ. Однажды я несъ мѣшокъ съ мукой въ три пуда вѣсомъ.
Я разразился смѣхомъ, который можно было истолковать какъ угодно, и согласился занять мѣсто мѣшка съ мукой. Онъ поднялъ меня на спину -- какой сильный мальчикъ онъ былъ -- и побѣжалъ со своей ношей вдоль по садовой дорожкѣ. Намъ обоимъ было очень весело; и хотя я былъ старше его, но чувствовалъ себя съ нимъ, вслѣдствіе моей слабости и безпомощности, почти, какъ ребенокъ.
-- Пожалуйста, отнесите меня вонъ къ тому кусту; оттуда очень красивый видъ. Ну, а теперь -- какъ вамъ нравится нашъ садъ?
-- Красивое мѣстечко.
Вопреки моему ожиданію, онъ не пришелъ въ восторгъ, но внимательно глядѣлъ вокругъ себя, и спокойное довольство, казалось, наполняло все его существо.
-- Очень красивое мѣсто.
Мѣсто, дѣйствительно, было красивое. Большая и ровная квадратная лужайка, съ бордюромъ вокругъ, похожая на нѣжно-зеленый коверъ, мшистая и испещренная маргаритками; по сторонамъ ея широкія дорожки, усыпанныя пескомъ; дальше, за низенькой изгородью, кухня и фруктовый садъ -- гордость моего отца; и все это, какъ непроницаемымъ барьеромъ, отдѣлено отъ внѣшняго міра высокой тисовой изгородью и рѣкой.
Проницательный взглядъ Джона Халифакса сразу охватилъ всю картину.
-- Давно вы здѣсь живете?-- спросилъ онъ меня.
-- Съ самаго дня рожденія.
-- А! Да, это -- красивое мѣсто,-- повторилъ онъ печально.-- Эта лужайка -- такая ровная; я думаю, въ ней ярдовъ тридцать. Надо бы измѣрить ее шагами, но я немножко усталъ. Съ утра я сдѣлалъ уже хорошій конецъ по этой мѣстности.
-- Вы пришли издалека?
-- Отъ подножья вонъ тѣхъ холмовъ, я забылъ, какъ они называются. Я видѣлъ другіе, побольше, но тѣ очень крутые и такіе холодные и мрачные, особенно, когда ночуешь на нихъ съ овцами. А на разстояніи очень пріятно смотрѣть на нихъ. Вотъ здѣсь красивый видъ.
Въ концѣ аллеи стѣна, отдѣлявшая насъ отъ рѣки, была срѣзана -- отецъ сдѣлалъ это по моей просьбѣ,-- такъ что вышла скамейка. Оттуда можно было видѣть очень большое пространство. Внизу протекалъ Авонъ -- здѣсь узкій и медленный, но способный по временамъ, какъ мы въ Нортонбери хорошо знали по собственному опыту, приходить въ ярость и покрываться клокочущей пѣной. Въ данную минуту онъ спокойно струился межъ береговъ, приводя въ движеніе ближнюю мельницу. Я очень любилъ лѣнивый шумъ ея колесъ, наполнявшій воздухъ однообразнымъ, усыпительнымъ жужжаньемъ. На другомъ берегу рѣчки разстилалась широкая зеленая равнина, усѣянная пасущимися на ней стадами. Дальше дугой изгибалась другая рѣка, но она протекала слишкомъ низко, чтобы мы могли видѣть его съ того мѣста, гдѣ сидѣли; можно было прослѣдить его направленіе только по маленькимъ бѣлымъ парусамъ, скользившимъ взадъ и впередъ за группами деревьевъ.
Эти паруса привлекли вниманіе Джона. Не можетъ быть, чтобы это были лодки. Развѣ тамъ есть вода?
-- Конечно, иначе вы не видѣли бы парусовъ. Это -- Севернъ, но на такомъ разстояніи онъ совсѣмъ незамѣтенъ; однако, онъ довольно глубокъ; объ этомъ вы можете судить по лодкамъ, которыя онъ поднимаетъ. Этому трудно повѣрить, глядя на него здѣсь,-- но я знаю, что дальше онъ все расширяется и, достигнувъ Королевской дороги, дѣлается совсѣмъ настоящей рѣкой.
-- Я видѣлъ это!-- вскричалъ Джонъ съ сіяющими глазами.-- Ахъ, я люблю Севернъ.
Я показалъ ему на возвышавшуюся за стѣной нашего сада мрачную, старинную башню аббатства.
-- Вѣроятно, этотъ уголокъ принадлежалъ раньше аббатству; у насъ такой хорошій плодовый садъ. Должно быть, его развели монахи.
-- Въ самомъ дѣлѣ? Какъ вы думаете, они посадили эту тисовую изгородь?-- И онъ подошелъ поближе, чтобы осмотрѣть ее.
Нужно сказать, что наша изгородь была въ своемъ родѣ знаменитостью. Другой подобной не было нигдѣ въ окрестностяхъ. Она существовала уже нѣсколько вѣковъ, и это обстоятельство вмѣстѣ съ заботливымъ уходомъ обратило ее въ массивный зеленый барьеръ, пятнадцати футовъ въ вышину и столько же въ ширину, плотный и непроницаемый, какъ стѣна.
Джонъ осмотрѣлъ ее всю, тщательно ощупывая каждую скважину и напирая грудью на вѣтки, но ихъ зеленый щитъ противостоялъ всѣмъ его усиліямъ.
Наконецъ, онъ вернулся ко мнѣ, разрумянившись отъ этихъ безплодныхъ стараній.
-- Что вы замышляли? Не думали ли вы пролѣзть сквозь нее?
-- Я только хотѣлъ посмотрѣть, возможно ли это.
Я покачалъ головой,-- Что бы вы сдѣлали, Джонъ, еслибъ васъ заперли здѣсь и вамъ нужно было бы перебраться черезъ изгородь? Вѣдь вы не могли бы вскарабкаться на нее.
-- Это я знаю и не сталъ бы даже терять время на напрасную попытку.
-- Значитъ, вы бы сдались?
Онъ улыбнулся -- эта улыбка исключала всякую мысль о "сдачѣ".-- Я вамъ скажу, что бы я сдѣлалъ: отламывалъ бы вѣтку за вѣткой, пока не пробилъ бы себѣ дорогу и не вышелъ цѣлымъ и невредимымъ по другую сторону.
-- Молодецъ малый! Но если тебѣ и все равно, я желалъ бы все-таки, чтобы теперь ты не продѣлывалъ этого опыта надъ моей изгородью.
Мой отецъ незамѣтно подошелъ къ намъ сзади и слышалъ нашъ разговоръ. Мы оба были немного смущены, хотя угрюмо-ласковое выраженіе его лица показывало, что онъ не былъ недоволенъ -- скорѣе, наоборотъ.
-- И это твой обыкновенный способъ преодолѣвать препятствія, пріятель -- какъ тебя зовутъ?
Я отвѣтилъ вмѣсто Джона. Съ момента появленія Абеля Флетчера мальчикъ, казалось, потерялъ всю свою веселость и снова принялъ обычную степенную осанку. Какъ грустно было видѣть это выраженіе преждевременной зрѣлости на такомъ молодомъ лицѣ!
Отецъ сѣлъ возлѣ меня на скамейку, отстранивъ назойливую вѣтку, но она вернулась на старое мѣсто и ударила его по лысой головѣ; тогда онъ отломалъ ее и бросилъ въ рѣку; затѣмъ, опершись обѣими руками на палку, принялся зорко и пристально, осматривать Джона Халифакса съ головы до ногъ.
-- Кажется, ты говорилъ, что тебѣ нужна работа? Похоже на то.
Взглядъ, брошенный имъ на изношенную одежду мальчика, заставилъ того вспыхнуть.
-- О, тебѣ нечего стыдиться; получше тебя люди ходили въ лохмотьяхь. Есть у тебя деньги?
-- Тѣ, которыя вы дали, т. е. заплатили мнѣ; я никогда не беру не заработаннаго,-- сказалъ мальчикъ, опуская руку въ свой карманъ.
-- Не бойся, я не собираюсь ничего тебѣ давать, кромѣ, можетъ быть... хотѣлъ бы ты получить работу?
-- О, сударь!
-- Ахъ, отецъ!
Трудно сказать, чей крикъ выражалъ большую благодарность.
Съ минуту отецъ сидѣлъ въ раздумья, надвинувъ на глаза свою широкополую шляпу, при чемъ конецъ его палки чертилъ большіе круги на пескѣ дорожки.
-- Хорошо, какую же работу ты можешь дѣлать, любезный?
-- Всякую,-- отвѣтилъ тотъ быстро.
-- Всякую, обыкновенно, значитъ никакой,-- строго сказалъ мой отецъ.-- Чѣмъ ты занимался за послѣдній годъ? Только говори правду!
Глаза Джона засверкали, но мой умоляющій взглядъ заставилъ его сдержаться. Онъ сказалъ спокойно и почтительно:-- Дайте мнѣ подумать минуту, и я вамъ разскажу все. Весну я пробылъ у фермера, погонялъ лошадей въ плугу и обкапывалъ рѣпу; потомъ я стерегъ овецъ въ горахъ; въ іюнѣ я пробовалъ браться за уборку сѣна и схватилъ лихорадку -- не дрожите, сударь, я чувствую себя хорошо послѣднія шесть недѣль, иначе я никогда не рѣшился бы подойти къ вашему сыну -- затѣмъ...
-- Будетъ, любезный. Я доволенъ.
-- Благодарю васъ, сударь.
-- Ты не долженъ звать меня "сударь", это -- глупо. Мое имя -- Абель Флетчеръ.
Отецъ мой строго придерживался обычая квакеровъ {Квакеры -- религіозная секта въ Англіи, не признающая никакихъ обрядовъ, отказывающаяся отъ военной, службы отвергающая роскошь и держащаяся крайней простоты и въ образѣ жизни и въ обращеніи. Въ сношеніяхъ съ другими они никогда не употребляютъ титуловъ и всѣхъ называютъ ты.}.
-- Хорошо, я буду помнить,-- отвѣтилъ мальчикъ, скрывая предательское подергиваніе губъ.-- Итакъ, Абель Флетчеръ, я приму съ благодарностью всякую работу, какую вы захотите мнѣ дать.
-- А вотъ мы подумаемъ.
Я съ благодарностью и надеждой посмотрѣлъ на отца, по слѣдующія слова его быстро умѣрили мою радость.
-- Финеасъ, одинъ изъ моихъ людей съ кожевеннаго завода выбылъ сегодня изъ списка -- оставилъ честную работу, чтобы сдѣлаться наемнымъ головорѣзомъ. Теперь я хочу взять мальчика, чтобы проклятый сержантъ-вербовщикъ не могъ поймать его въ свои лапы въ какомъ нибудь трактирѣ. Какъ ты думаешь, годится малый на это мѣсто?
-- Чье мѣсто, отецъ?
-- Билля Воткинса.
Я молчалъ, какъ пораженный громомъ! По временамъ мнѣ случалось встрѣчать этого Билля Воткинса; его обязанностью было собирать кожи, которыя отецъ покупалъ у окрестныхъ фермеровъ. Передъ моими глазами промелькнула повозка, нагруженная окровавленными кожами, и на нихъ самъ Билль, въ грязной одеждѣ, съ грязными руками и съ неизмѣнной трубкой во рту. Было не особенно пріятно представить себѣ Джона Халифакса въ этомъ положеніи.
-- Но, отецъ...
Въ моихъ глазахъ онъ прочиталъ горячую мольбу. Увы, онъ слишкомъ хорошо зналъ, какъ я не любилъ кожевенный заводъ и все, что имѣло къ нему какое нибудь отношеніе.
-- Ты -- дуракъ, и мальчишка -- тоже. По мнѣ, можетъ убираться, куда ему угодно.
-- Но, отецъ, развѣ нѣтъ никакой другой работы?
-- У меня ничего больше нѣтъ, да если бы и было, я не далъ бы. Кто не хочетъ трудиться, не долженъ и ѣсть.
-- Я буду работать,-- рѣшительно сказалъ Джонъ, до сихъ поръ молча слушавшій нашъ разговоръ.-- Мнѣ все равно, что дѣлать, только бы это была честная работа.
Смягченный этими словами, отецъ, повернулся ко мнѣ спиной и занялся теперь исключительно Джономъ Халифаксомъ.
-- Умѣешь ты править лошадьми?
-- О, да!-- и его глаза заблистали дѣтскимъ удовольствіемъ.
-- Погоди! Это -- только повозка -- повозка съ кожами. Имѣешь ты понятіе о выдѣлкахъ кожъ?
-- Нѣтъ, но я могу выучиться.
-- Не торопись такъ. Впрочемъ, лучше слишкомъ скоро, чѣмъ слишкомъ медленно. Итакъ, ты будешь правитъ повозкой.
-- Благодарю васъ, сударь... я хотѣлъ сказать: Абель Флетчеръ. Я буду исполнять свою работу хорошо, т. е. насколько могу.
-- И смотри, чтобы не было никакихъ остановокъ и выпивокъ, чтобы не найти на днѣ кружки проклятыхъ королевскихъ шиллинговъ, какъ это было съ бѣднымъ Биллемъ, и потомъ твоя мать явится ко мнѣ со слезами и проклятіями. У тебя нѣтъ матери? Тѣмъ лучше -- всѣ женщины дуры...
-- Сударь!-- Лицо мальчика покрылось багровымъ румянцемъ; онъ весь дрожалъ, и голосъ его прерывался; только съ трудомъ онъ могъ удержать рыданія; это самообладаніе было, пожалуй, трогательнѣе слезъ и, во всякомъ случаѣ, произвело лучшее впечатлѣніе на отца.
Послѣ нѣсколькихъ минутъ молчаливаго раздумья онъ сказалъ довольно ласково:
-- Итакъ, я возьму тебя; хотя я очень рѣдко беру людей, о которыхъ ничего не знаю. У тебя нѣтъ аттестата?