Из литературных воспоминаний. М. А. Кузмин (ум. 3.III.1936 г.)
Когда-то, более четверти века назад, мне довольно часто приходилось встречаться с Михаилом Алексеевичем.
Впервые я увидел Кузмина на одной из многолюдных сред Вячеслава Иванова. Автор "Курантов Любви" носил еще тогда черную поддевку (в которой походил несколько на цыгана) и, несмотря на некоторый шум, произведенный его повестью "Крылья", держал себя весьма скромно и незаметно.
Помню, однажды наш гостеприимный хозяин обратил внимание всех собравшихся на "Александрийские Песни" начинающего писателя, бывшего, впрочем, лет на пять старше меня. До выступления на литературном поприще Михаил Алексеевич занимался музыкой, собиранием старых икон и путешествиями. Вот все, что удалось мне узнать относительно его жизни по окончании той же 8-ой петербургской гимназии, в которой учился и я. Но там мы с ним хотя и встречались, но, находясь в разных классах, знакомы не были, а потому и не помнили друг друга.
Кузмин был одного выпуска с б. наркоминделом, Юрием Чичериным (весьма благонравным юношей, окончившим курс с золотою медалью и занесенным на мраморную доску), с которым не порывал добрых отношений и впоследствии. Михаил Алексеевич окончил гимназию, насколько помню, до появления там, в качестве директора, Инн. Фед. Анненскаго, а потому мне, к сожалению, неизвестно, кому обязан Кузмин своим литературным и художественным образованием...
После того как мы познакомились у Вячеслава Иванова, я стал встречать Михаила Алексеевича и на воскресеньях у Федора Сологуба. Время от времени навещал он и меня, но особенной близости между нами не было, и в кругу его ближайших друзей мне появляться не случалось. Письма ко мне Кузмин запечатывал то голубовато-зеленым, то лиловым сургучом с оттиском на нем головы Антиноя.
Образ последнего был, по-видимому, связан у Кузмина с его "Александрийскими песнями"... Обычно он не просто декламировал эти песни, но пел их, аккомпанируя себе на фортепиано. И при пении Михаила Алексеевича в воображении слушателей вставал весенний пейзаж цветущих садов нильской долины, белые стены маленьких домиков, крики погонщиков и детей, продающих цветы, воркование голубей, смех и плеск купающихся женщин, звуки тамбуринов в узких улицах порта и веселый праздник воскресения Адониса...
Точно также как в настоящее время, когда я читаю стихотворение (из "Курантов Любви"), начинающееся словами:
Вот и я, и толстая дама,
Тихонько затворивши двери,
Удалились от общего гама"...
мне вспоминается небольшая комната, находившаяся рядом с простой гостиной Вячеслава Иванова. В комнате этой стояло фортепиано. Часто автор стихотворения незаметно уединялся с кем-либо из своих друзей на чердак, где впоследствии устроен был так называемый "Башенный Театр"...
"У рояля толстая дама осталась;
Фанты стадом толпились у двери;
Тонкая модница громко смеялась.
Мы взошли по лестнице темной"...
Не могу только припомнить лиц тонкой модницы и толстой дамы...
Кузмин быстро вошел в моду и стал желанным гостем в наиболее тогда известных литературных салонах. Вслед за ним стал появляться всюду и племянник Михаила Алексеевича, С. А. Ауслендер, подражавший до некоторой степени своему дяде. Не порывал Кузмин и своих прежних отношений с художественным и артистическим миром.
С Ф. К. Сологубом автор "Курантов Любви" дружил, впрочем, недолго. Федор Кузьмич усмотрел в одном из прозаических произведений Кузмина (если не ошибаюсь, - в "Картонном Домике") портрет свой, да еще изображенный несколько старше, чем ему бы хотелось, и не на шутку обиделся. Отношения между писателями были прерваны, а друзьям Сологуба еле удалось уговорить его - не печатать наскоро написанного в форме рассказа памфлета, где М. А. и его слабости были изображены в весьма непривлекательном свете.
Вместе с Блоком Кузмин был одним из наиболее желанных гостей в круж. молодежи, интересовавшейся тогда литературой. Так напр., оба они бывали в начале 1907 г. в "Кружке Молодых", собиравшемся в зданиях петербургского университета.
К чести Михаила Алексеевича следует установить тот факт, что он не соблазнялся весьма крупными гонорарами в красных журналах и не читал политических стихотворений, имевших тогда шумный успех у революционно настроенной толпы.
Я не помню, чтобы Кузмин долго носил свою поддевку и цыганскую прическу. В скором времени он стал одеваться весьма модно и зачесывать вверх виски в стиле начала XIX века.
Около 1909 года, когда мне пришлось, по условиям службы, несколько отойти от литературной жизни, Кузмин переехал на Таврическую улицу и поселился у Вячеслава Иванова.
Последний, в качестве наставника и председателя "Академии Поэтов", а затем - одного из руководителей "Общества Ревнителей Художественного Слова", весьма рекламировал Кузмина. Я помню доклад Вячеслава Иванова в последнем из названных обществ, исключительно посвященный разбору достоинств языка прозаических произведений Михаила Алексеевича.
Учитель мой, Иннокентий Федорович Анненский, равным образом выражался весьма одобрительно о его прозе. Московские литературные круги тоже весьма ценили творчество автора "Сетей", и Кузмин был желанным гостем в Первопрестольной.
У Михаила Алексеевича, помимо многочисленных поклонников (поклонниц было значительно меньше), появились ученики и подражатели, особенно его произведениям в стиле XVIII в. Некоторые поклонники носили даже мушки "а la Kuzmin".
Весьма повредила престижу Михаила Алексеевича его ссора с Вяч. Ивановым, после которой он подвергся даже бойкоту со стороны некоторых кругов, а может быть, даже и организаций. Причиною бойкота была, как говорят, его непредумышленная, кажется, нескромность и невоздержанность на язык.
После разрыва со своим ученым другом Кузмин принял приглашение писательницы Нагродской и ее мужа, и поселился у них. Уцелевшие ученики и поклонники перебрались за ним в эту новую гостиную, где вскоре основался смешанный литературный кружок (кажется, "Медный Всадник")...
Творчество Кузмина все более и более делалось достоянием широкой публики, а сам он, идя навстречу последней, меньше стал писать на темы из отдаленных эпох и перешел на современность.
В 1914--1916 г. г. Кузмин, как и многие другие, написал некоторое количество рассказов на военные темы. Но все, что бы ни писал он, носило, как и прежде, неуловимый отпечаток его собственных личности и стиля, столь не похожих на окружающие.
Мне приходилось слышать, что М. А. перестал петь свои стихи с тех пор, как тем же делом занялся Игорь Северянин.
В эпоху войны и революции я мало встречал Кузмина и не знаю, как он принял последнюю. Читал где-то, что он был одно время приказчиком в книжной лавке, имел какое-то отношение к "Дому писателей" и занимался переводами для "Всемирной литературы". Но, насколько мне известно, Кузмин, как и в 1905 - 1906 г., не продавал своего индивидуального творчества Красному Интернационалу.
В лице Кузмина отошел в вечность один из последних представителей плеяды утонченных поэтов, неподкупно-свободных художников слова, проникнутых многовековою культурою разных народов и стран. Это был образованный и талантливый писатель, обладавший в литературе и жизни своим собственным лицом, не похожим ни на кого из современников. Он не гонялся за модой, но сам создавал таковую, очень трудную для подражания писательской массе, выдвинутой на поверхность социальными заказами и революционным брожением 1905 года. Он принадлежал к тем немногим избранникам, для которых патерики (жития святых) и апокрифы ближе марксистск. литературы, комедии Аристофана предпочтительнее театрального творчества Чехова, а сказки Шехерезады интереснее "Сборников Знания".
Насколько помню, к числу любимых авторов покойного принадлежали между прочим аббат Прево, Апулей, Бенвенуто Челлини и Казанова...
Какие бы упреки ни выдвигались против Кузмина, как литератора и человека, он был всё-таки одним из наиболее интересных и изящных представителей русской литературы своей эпохи. Двадцатилетие 1890 - 1915 г. г. было тем моментом в истории русской культуры, когда пламя последней, как в догорающей лампаде, ярко вспыхнуло перед тем как (не без чада) угаснуть...
Александр Кондратьев. Из литературных воспоминаний. М. А. Кузмин (ум. 3.III.1936 г.) // Наше время. 1936. No 85 (1714), 12 апреля = Русское слово. 1936. No 85 (1283), 12 апреля.