Колтоновская Елена Александровна
Всеволод Михайлович Гаршин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

0x01 graphic

Литературный очеркъ.

   24 марта исполнилось ровно пятнадцать лѣтъ со дня смерти извѣстнаго русскаго писателя Гаршина. Онъ умеръ еще совсѣмъ молодымъ -- всего 33 лѣтъ отъ роду, въ расцвѣтѣ своихъ творческихъ силъ, и что всего ужаснѣе, умеръ насильственною смертью -- убилъ самъ себя, бросившись въ пролётъ лѣстницы съ верхняго этажа. Онъ долго страдалъ тяжелой душевной болѣзнью, и въ одномъ изъ острыхъ припадковъ ея, въ мучительномъ страхѣ совсѣмъ сойти съ ума, рѣшился на самоубійство.
   Всѣ, кто зналъ Гаршина, любили въ немъ не только писателя, но и человѣка, совсѣмъ исключительнаго и особеннаго, какихъ въ жизни приходится встрѣчать очень рѣдко. Гаршина любили за его удивительную доброту и незлобивость, за снисходительное и справедливое отношеніе къ людямъ и способность понять каждаго. Строгій до суровости и требовательный къ себѣ, онъ всегда умѣлъ найти объясненіе, а значитъ, и извиненіе недостаткамъ другого, однимъ словомъ: понятъ и -- простить.
   Впрочемъ, Гаршинъ-человѣкъ и Гаршинъ-писатель такъ тѣсно связаны и слиты между собой, что о нихъ трудно говорить особо. Гаршинъ писалъ только о томъ, что самъ пережилъ, передумалъ и перечувствовалъ, и отражается въ своихъ произведеніяхъ, какъ въ зеркалѣ. Эти произведенія даютъ о немъ самое полное и яркое понятіе. Поэтому мы скажемъ о его жизни всего нѣсколько словъ.
   Всеволодъ Михайловичъ родился 2-го февраля 1855 г. въ деревнѣ "Пріятной", въ Екатеринославской губерніи. Съ самаго ранняго возраста онъ отличался очень мягкимъ характеромъ и удивительною красотою, обращавшею вниманіе даже совершенно незнакомыхъ людей на улицѣ. Особенно хороши у него были большіе свѣтло-каріе глаза, опушенные длинными рѣсницами, печальные, мечтательные и сіяющіе. Они остались такими и впослѣдствіи, когда Гаршинъ выросъ.
   Маленькій Всеволодъ былъ очень впечатлителенъ и рано началъ обнаруживать страсть къ подвигамъ. Ему было только четыре года, когда онъ, наслушавшись разсказовъ отставного солдата, самымъ серьезнымъ образомъ рѣшилъ итти на войну. Онъ собиралъ свои вещи и, грустный и печальный, приходилъ прощаться съ матерью.
   -- Прощайте, мама,-- говорилъ онъ:-- что-жъ дѣлать, всѣ должны служить.
   -- Но ты подожди, пока выростешь, -- отвѣчала мать:-- куда же тебѣ итти, голубчикъ, такому малому?
   -- Нѣтъ, мама, я долженъ,-- И глаза его наполнялись слезами. Еще болѣе тяжелыя сцены прощанья происходили съ няней. Домашнимъ съ трудомъ удалось отвлечь мальчика отъ овладѣвшихъ имъ мыслей.
   Въ 1864 году, 10 лѣтъ отъ роду, Гаршинъ поступилъ въ гимназію. О гимназическихъ годахъ его извѣстно очень мало. Учился онъ хорошо, обнаруживалъ большія способности къ ученію и любознательность
   Онъ пользовался любовью какъ товарищей, такъ и учителей за свою сердечность, уживчивость и другія привлекательныя черты характера, которыя въ немъ всѣхъ очаровывали впослѣдствіи. Лѣто онъ обыкновенно проводилъ въ деревнѣ и тутъ всецѣло отдавался своей страсти къ природѣ, которая стала сказываться въ немъ съ самыхъ малыхъ лѣтъ.
   "Какъ только появлялись грибы, Всеволодъ со страстью принимался за ихъ собираніе, -- говоритъ въ своихъ воспоминаніяхъ его младшій братъ.-- Онъ уходилъ рано и возвращался поздно вечеромъ, пропадая цѣлыми днями въ окрестныхъ лѣсахъ. Въ менѣе отдаленныя экспедиціи онъ увлекалъ и меня, постоянно обращая мое вниманіе на разныя явленія природы. Въ этихъ прогулкахъ насъ сопровождала -- кто бы вы думали, читатель?-- ручная, выросшая у насъ галка. Она летѣла низко, рядомъ съ нами и часто садилась отдыхать на плечо или на голову брата Всеволода, котораго особенно любила. Когда впослѣдствіи лошадь отдавила ей ногу и она умерла, мы оба горько плакали".
   Всеволодъ собиралъ растенія для гербарія и постоянно возился съ ящерицами, жуками и насѣкомыми. Разъ онъ даже продѣлалъ цѣлую сложную операцію надъ лягушкой: распоролъ ей брюхо, разсмотрѣлъ ея внутренности, затѣмъ аккуратно зашилъ, приложилъ деревяннаго масла и обвязалъ тоненькимъ бинтикомъ, послѣ чего лягушка ускакала.
   Судя по любви Гаршина къ природѣ, окружающіе думали, что изъ него выйдетъ естествоиспытатель. Но Всеволодъ Михайловичъ не склоненъ былъ всецѣло посвятить себя естественнымъ наукамъ. Онъ съ малыхъ лѣтъ задумывался надъ вопросомъ о томъ, на какомъ поприщѣ можно принести больше всего пользы людямъ, чтобы жизнь его прошла не даромъ, и къ чему онъ больше всего способенъ. Такимъ желаннымъ поприщемъ представлялась ему литература, и онъ началъ пробовать въ ней свои силы еще въ гимназіи. Первые его опыты читали только учителя и товарищи, но онъ былъ глубоко захваченъ мечтой о писательствѣ и, готовя себя къ нему, изводилъ не мало бумаги. Строгій и требовательный къ себѣ, какъ всегда, онъ пока и не помышлялъ о печати, а чаще всего уничтожалъ написанное.
   Въ послѣднемъ классѣ гимназіи Гаршинъ очень переутомился отъ занятій и впервые заболѣлъ тѣмъ недугомъ, который впослѣдствіи свелъ его въ могилу. По на этотъ разъ онъ довольно скоро оправился и, вернувшись въ гимназію черезъ годъ, окончилъ ее очень успѣшно. Затѣмъ онъ поступилъ въ Горный институтъ. Во все время пребыванія въ немъ, онъ продолжалъ увлекаться литературой и усиленно работать. "Я чувствую,-- писалъ онъ своему другу:-- что только на этомъ (литературномъ) поприщѣ я буду работать изо всѣхъ силъ, стало быть, успѣхъ -- вопросъ въ моихъ способностяхъ и вопросъ, имѣющій для меня значеніе вопроса жизни и смерти. Вернуться я уже не могу. Какъ вѣчному жиду голосъ какой-то говоритъ: "Иди, иди", такъ и мнѣ что-то суетъ перо въ руки и говоритъ: "Пиши, пиши"...
   Какъ видимъ изъ этихъ словъ, Гаршинъ беззавѣтно любилъ литературу, но сомнѣвался въ своихъ силахъ, въ томъ, что, отдавшись ей, онъ принесетъ наибольшую пользу людямъ, какую можетъ. Это и было причиной его постоянныхъ мукъ. Онъ не могъ заниматься литературой только для собственнаго наслажденія. Онъ долженъ былъ вѣрить въ пользу своей работы для другихъ и потому всегда стремился взяться за такое дѣло, которое казалось ему самымъ нужнымъ въ ту минуту. Вотъ почему, когда въ 1877 году разразилась русско-турецкая война за освобожденіе Болгаріи, Гаршинъ бросилъ экзамены и поступилъ въ дѣйствующую армію. Участіе въ войнѣ было для Гаршина большой жертвой и насиліемъ надъ собой. Служить ненавистному дѣлу всегда очень тяжело, а Гаршинъ ненавидѣлъ войду, какъ величайшее зло, и не склоненъ былъ ее оправдывать, какими бы возвышенными цѣлями она ни прикрывалась. Но поступить иначе онъ не могъ, потому что не могъ равнодушно слышать о чужихъ страданіяхъ и считалъ, что долженъ принимать въ нихъ участіе.
   Мученія и колебанія Гаршина по отношенію къ вопросу о войнѣ отразились въ разсказѣ "Трусъ", который, вѣроятно, знакомъ большинству нашихъ читателей.
   Герой этого разсказа, какъ и самъ Гаршинъ, "смирный и добродушный человѣкъ, знавшій до сихъ поръ только свои книги, да аудиторію, да семью, да нѣсколькихъ друзей". Онъ всей дутой ненавидитъ войну. При одной мысли о томъ, что ему придется принять въ ней участіе, у него замираетъ сердце, не отъ трусости, которая совершенно чужда его благородной натурѣ, а отъ ужаса передъ предстоящей рѣзней.
   "Куда же дѣнется твое я?-- спрашиваетъ онъ себя:-- ты всѣмъ существомъ своимъ протестуешь противъ войны, а все-таки война заставитъ тебя взять на плечи ружье, идти умирать и убивать. Да нѣтъ, это невозможно!" Разсуждая такъ, герой, однако, все больше и больше переносился мыслями туда, на поле битвы. Извѣстія оттуда производили на него потрясающее впечатлѣніе.
   "Нервы, что-ли, у меня такъ устроены, -- пишетъ онъ въ своемъ дневникѣ:-- только военныя телеграммы съ обозначеніемъ числа убитыхъ производятъ на меня дѣйствіе гораздо болѣе сильное, чѣмъ на окружающихъ. Другой спокойно читаетъ, "потери наши незначительны, ранены такіе то офицеры, нижнихъ чиновъ убито 50, ранено 100, и еще радуется, что мало, а у меня при чтеніи такого извѣстія тотчасъ появляется передъ глазами цѣлая кровавая картина". Чѣмъ дальше, тѣмъ эти впечатлѣнія у него сгущаются. "Я не могу ничего дѣлать и не могу ни о чемъ думать," -- пишетъ онъ:--Все новыя битвы, новыя смертныя страданія. Прочитавъ газету, я не въ состояніи ни за что взяться: въ книгѣ вмѣсто буквъ -- валящіеся ряды людей, перо кажется оружіемъ, наносящимъ бѣлой бумагѣ черныя раны"...
   Той же утонченною чувствительностью и сострадательностью къ ближнему обладалъ и Гаршинъ. Поэтому-то онъ преодолѣлъ свое отвращеніе къ войнѣ и пошелъ рядомъ съ другими сражаться и вмѣстѣ страдать.
   Гаршинъ поступилъ рядовымъ въ Волховской полкъ и черезъ всю Румынію вплоть до перехода черезъ Дунай прошелъ вмѣстѣ съ другими солдатами пѣшкомъ. Походъ этотъ былъ впослѣдствіи имъ очень живо разсказанъ въ "Запискахъ рядового Иванова". Судя по нимъ, можно думать, что походъ этотъ былъ не легкій. Но Гаршинъ переносилъ очень мужественно всѣ трудности походной жизни и не хотѣлъ пользоваться преимуществами своего положенія барина. При томъ онъ старался быть полезнымъ своимъ товарищамъ: читалъ имъ, писалъ имъ письма, объяснялся за нихъ съ начальствомъ и старался поддерживать въ нихъ водность духа во время походовъ. Все это располагало къ нему сердца солдатъ. Они очень любили его и долго сохраняли о немъ память послѣ его смерти. Товарищъ Гаршина по военной службѣ слыхалъ о немъ не мало разсказовъ.
   "Все то онъ зналъ, все то разсказать могъ, и сколько онъ намъ исторій разныхъ поразсказалъ на походѣ! Изморимся, языкъ высунемъ, еле ноги волочимъ,-- разсказывали они ему:-- а ему и горюшка мало, снуетъ промежъ насъ; съ тѣмъ покалякаетъ, съ другимъ. На привалъ придемъ -- только бы ткнуться куда, а онъ соберетъ котелки, да за водой. Чудной такой, живой! Славный баринъ, душа!"
   Всеволодъ Михайловичъ принималъ участіе въ двухъ сраженіяхъ и во второмъ изъ нихъ, при Аяслярѣ, былъ раненъ въ ногу, послѣ чего его отправили на поправку къ роднымъ въ Харьковъ. Вскорѣ въ военной службѣ его за храбрость произвели въ офицеры. Но, достаточно насмотрѣвшись на ужасы военщины, Гаршинъ рѣшилъ совсѣмъ съ нею покончить. Онъ взялъ продолжительный отпускъ для поправки здоровья, а затѣмъ и совсѣмъ вышелъ въ отставку. Теперь уже ничто больше не мѣшало ему предаться любимой литературной работѣ. Первый же изъ написанныхъ имъ разсказовъ, "Четыре дня" {Этотъ разсказъ дальше приводится въ нашемъ журналѣ.}, вскорѣ появился въ печати и произвелъ на всѣхъ очень сильное впечатлѣніе. Тогда всѣ только и думали и говорили, что о войнѣ, о всѣхъ ужасахъ, опустошеніяхъ и жестокостяхъ, которые она несла съ собой. Понятно, какъ долженъ былъ понравиться талантливый разсказъ Гаршина, описывающій четырехдневныя мученія раненаго, забытаго на полѣ битвы и все, что ему пришлось передумать и перечувствовать.
   Герой разсказа: "Четыре дня" Ивановъ пошелъ на войну, увлеченный ея идеей (цѣлью), изъ жажды подвига -- героизма. Онъ какъ-то не думалъ о томъ, что ему придется убивать людей, а думалъ, мечтая о подвигѣ, только о томъ, что ему придется "подставлять свою грудь". Но теперь, когда онъ лежалъ на полѣ битвы раненый и забытый своими товарищами, война представилась ему въ новомъ свѣтѣ. Какъ нарочно, словно въ отместку ему, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него лежалъ убитый имъ турокъ и отравлялъ ему существованіе своимъ разлагающимся тѣломъ.
   "Передъ мной лежитъ убитый мною человѣкъ. За что я его убилъ?" -- спрашиваетъ себя Ивановъ.
   "Онъ лежитъ здѣсь мертвый, окровавленный. Зачѣмъ судьба пригнала его сюда? Кто онъ? Быть можетъ, и у него, какъ у меня, есть старая мать. Долго она будетъ по вечерамъ сидѣть у дверей своей убогой мазанки, да поглядывать на далекій сѣверъ. Не идетъ-ли ея ненаглядный сынъ, ея работникъ и кормилецъ?"... "Я не могу не думать о немъ",-- продолжаетъ онъ на другой день:-- "Неужели я бросилъ все милое, дорогое, шелъ сюда четыреверстнымъ походомъ, голодалъ, холодалъ, мучился отъ зноя; неужели, наконецъ, я лежу теперь въ этихъ мукахъ -- только ради того, чтобы этотъ несчастный пересталъ жить? А вѣдь развѣ я сдѣлалъ что-нибудь полезное для военныхъ цѣлей, кромѣ этого убійства?
   "Убійство, убійца... И кто же? Я!"
   Подъ вліяніемъ этихъ мыслей и испытываемыхъ имъ мукъ, герой все больше проникался ненавистью и отвращеніемъ къ войнѣ.
   Тѣ же чувства испытываютъ и читатели этого и другихъ военныхъ разсказовъ Гаршина: "Трусъ", "Деньщикъ и офицеръ", "Изъ воспоминаній рядового Иванова", "Аяслярское дѣло" и "Очень коротенькій романъ". Прочитавшій ихъ едва-ли будетъ увлекаться военными подвигами и, вообще, идеализироватъ войну -- представлять ее въ лучшемъ свѣтѣ, чѣмъ она есть, а навѣрное отвернется отъ нея съ ужасомъ.
   Возмущаясь войной и всякимъ насиліемъ, несправедливостью и жестокостью, Гаршинъ всегда относился; съ глубокимъ сочувствіемъ и симпатіей ко всякому страданію не только человѣка, но и каждаго живого существа.
   Вспомнимъ хотя-бы небольшой разсказъ "Медвѣди" повѣствующій объ избіеніи медвѣдей. Это избіеніе должно было быть произведено самими вожаками медвѣдей, послѣ того, какъ вышелъ законъ, воспрещавшій ручной промыселъ ими. Потрясающую сцену ихъ казни трудно читать безъ слезъ. Жаль становится и стараго цыгана Ивана, сроднившагося со своимъ кормильцемъ-медвѣдемъ, какъ съ сыномъ, и самого престарѣлаго медвѣдя -- разумнаго ученаго "Потапа".
   Старикъ обратился къ исправнику съ просьбой "дозволить ему покончить первымъ".
   -- "Думалъ я, что не доживу до такого горя, думалъ -- и звѣрь мой любимый не доживетъ, да видно не судьба: своей рукой долженъ я убить его, кормильца своего и благодѣтеля. Отвяжите его, пустите на волю. Никуда не пойдетъ онъ: намъ съ нимъ, старикамъ, отъ смерти не бѣгать".
   Медвѣдь, въ самомъ дѣлѣ, не тронулся съ мѣста, когда его отвязали. Онъ "усѣлся на заднія лапы, спустивъ переднія, и раскачивался изъ стороны въ сторону, тяжело вздыхая и хрипя. Онъ былъ, дѣйствительно, очень старъ; его зубы были желты, шкура порыжѣла и вылѣзла; онъ дружелюбно и печально смотрѣлъ на своего стараго хозяина единственнымъ маленькимъ глазомъ. Кругомъ была мертвая тишина".
   Цыганъ обратился къ своему товарищу-медвѣдю съ длинною трогательною рѣчью и, кончивъ ее, съ рыданіемъ повалился ему въ ноги. И звѣрь, словно въ знакъ сочувствія и пониманія, тихо и жалобно зарычалъ. Когда вожакъ взялъ ружье и прицѣлился, "изъ его пасти вырвался жалобный отчаянный ревъ; онъ всталъ на дыбы, поднявъ переднія лапы и какъ будто закрывая ими себѣ глаза, чтобы не видѣть страшнаго оружія. Вопль раздался между цыганами; въ толпѣ многіе плакали"... плакали не разъ впослѣдствіи надъ этой сценой и многіе изъ читателей. Такъ глубоко умѣлъ проникнуть Гаршинъ во всякое страданіе!
   Но еще болѣе интереснымъ, для пониманія Гаршина и его отношенія къ жизни и къ людямъ, является разсказъ "Сигналъ", тоже, по всей вѣроятности, знакомый нашимъ читателямъ.
   Въ разсказѣ изображены два желѣзнодорожныхъ сторожа: Семенъ и Василій. Семенъ отъ природы человѣкъ кроткій и незлобивый, способный всегда прощать. Пройденная имъ тяжелая муштровка въ военной службѣ пріучила его къ мысли, что все нужно безропотно терпѣть. Всякую несправедливость, царящую на землѣ, онъ приписываетъ "волѣ Божьей" и потому былъ готовъ ей подчиняться. Василій, напротивъ, человѣкъ вспыльчивый и горячій, способный глубоко помнить обиду и мстить за нее. Въ несправедливостяхъ, по его мнѣнію, виноватъ не Богъ, а люди, и они-то озлобили его, сдѣлали способнымъ на преступленіе.
   Вернувшись изъ своей безрезультатной поѣздки въ Москву (куда онъ отправлялся жаловаться на начальство), Василій рѣшился мстить -- устроить крушеніе поѣзда, не заботясь о невинныхъ жертвахъ -- пассажирахъ. Добродѣтельный Семенъ, внѣ себя отъ ужаса, намѣтилъ, что его сосѣдъ отворотилъ рельсъ, и рѣшилъ спасти пассажировъ. Такъ какъ поѣздъ былъ близко, а краснаго флага у него не было, онъ поранилъ собственную руку и, намочивъ въ крови платокъ, поднялъ его на палкѣ. Поѣздъ уже приближался, когда силы измѣнили Семену, и онъ упалъ. Но въ это время чья-то рука взяла отъ него флагъ и опять подняла вверхъ: то оказалась рука неизвѣстно откуда взявшагося Василія... И невинные пассажиры были спасены.
   -- Вяжите меня, я рельсъ отворотилъ,-- сознался Василій.
   Конечно, вы съ восторженнымъ сочувствіемъ отнесетесь къ поступку Семена. Не каждый на него способенъ. Не каждый способенъ жертвовать своимъ благомъ для блага другихъ. Но вы почувствуете также, что и Василій -- человѣкъ, способный на великодушный порывъ, что онъ сталъ озлобленнымъ и жестокимъ отъ всего дурного и тяжелаго, испытаннаго имъ въ жизни. Вы поймете, что при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ онъ былъ бы инымъ и нашелъ бы лучшее примѣненіе для своего горячаго сердца. Понявши это, вы не будете чувствовать раздраженія къ Василію, и въ этомъ заслуга Гаршина.

Е. Колтоновская.

"Юный Читатель", No 8, 1903

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru