Кок Анри Де
Мессалина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Messaline.

Мессалина

0x01 graphic

Мессалина в изображении Обри Бёрдслея. 1897 г.

   Клавдий, четвертый император после Августа, родился в Лионе, в 714 году от построения Рима, за 10 лет до P. X. Сын Друза и дядя Калигулы, он был один из всего семейства пощажен племянником.
   Выть может потому, что последний считал его достойным себе преемником. Еще в колыбели, когда умер его отец, Клавдий страдал болезнями, которые мало-помалу ослабили его тело и ум так, что его долго не счисли способным к общественным занятиям. Довольно высокого роста, но толстый и неповоротливый, он и по уму был точно таким же, неповоротливым.
   Мать его, Антония, называла его чудовищем и выродком природы, и когда она говорила о какой-нибудь глупости, она постоянно произносила эти слова: "он глупее моего сына". Его дед, Август, писал поэтому поводу к одному из родственников:
   "Что касается до меня, я буду приглашать молодого Клавдия каждый день ужинать со мной, чтобы он не ужинал один с Сульпицием и Афенодором. Я хотел бы, чтоб несчастный избирал с большей заботливостью примеры для своего поведения. В делах серьезных он никуда не годится."
   Он вообще известен в истории под именем слюнявого идиота. Однако после смерти Калигулы он был избран в императоры римскими легионами, которые находили гораздо выгоднее для себя империю, чем республику.
   При своем вступлении на престол, Клавдий выразился совершенно: он начал прокламацией и эдиктом в которых обещал прощение и забвение прошлого.
   Ради только примера, он повелел предать смерти некоторых трибунов и центурионов, которым было недостаточно убить Калигулу, и которые осмелились сказать, что вместе с племянником нужно бы отправить на тот свет и дядюшку.
   Эти негодяи заслуживали урока. Ясно, что Калигулу убить было недурно, потому, что Калигула заслужил это, потому что его ненавидели. Но убить его храброго дядю Клавдия, который был избран народом и армией было очень дурно.
   Приговорить к смерти и центурионов и трибунов!..
   И тогда, как они умирали на крестах, добрый Клавдий, как пример сыновней любви, назначил празднество в честь своей бабушки Ливии, повелел установить публичное жертвоприношение в честь своей матери и отца. Вслед за тем, представляя из себя саму скромность, он отказался от самых высоких титулов, которые были изобретены царедворцами и между прочим от титула Императора.
   То был в сущности один из самых гнусных властителей. Но так как наша задача заключается вовсе не в истории Клавдия, то мы перейдем к описанию жизни жены его, Мессалины, которая сопровождала его колесницу вовремя его триумфа, по возвращению из Британии, где он изволил прогуливаться целых две недели. То была почесть, оказанная ей сенатом.
   Мессалина! С этим именем связываются воспоминания о том глубоком разврате, в котором погибал властелин Вселенной.
   Роль любезного и любимого императора, игранная Клавдием, была наконец кончена.
   Сбросив маску, Клавдий свободно отдался той роли, которую он должен был играть во всемирной истории, -- роль подлого, глупого и жестокого тирана.
   А так как он упражнялся в этом под влиянием своей жены, то нам необходимо объяснить, что это была за женщина.
   Мессалина (Валерия) последняя внучка Октавия, сестра Августа, была дочерью Валерия Мессалина Барбатуса и Эмилии Лепиды.
   Еще шестнадцати лет она уже выказывала самые развратные инстинкты. Да и как могло быть иначе? Отец ее, человек, хотя и уважаемый, предан был пьянству, из чего вытекало, что он совсем ею не занимался.
   А мать ее, Лепида, считалась одной из самых развратных женщин Рима, -- одной из самых распутных и злых женщин.
   В качестве жрицы Приапа, Лепида не довольствовалась почти открыто упражняться в самом безобразном сладострастен, уверяли, что она занималась магией, и что под сенью ночи, в сообществе старой фессалийской служанки она составляла напитки, в которых любовная трава была по преступному расчету смешиваема с ядом. Какова мать, такова и дочь.
   Однажды будучи 16-ти лет, Мессалина заметила в галерее сирийского невольника, который заснул. Раскалив одну из своих шпилек, которые употреблялись римскими женщинами для того, чтоб удерживать свои волосы, она с громким хохотом проколола ими обе щеки несчастного.
   Тот кричал и плакал.
   -- О чем ты жалуешься? -- спросила его Мессалина. -- Я еще была слишком добра. Вместо щек я могла бы проколоть тебе глаза.
   В другой раз перед ее дворцом прогуливался красивый школьник, приготавливая речь, которую он должен был произнести вечером.
   Мессалина подошла к нему, взяла у него его таблички с записями и, взглянув на него, сказала:
   -- Твоя речь ничего не стоит.
   -- Неужели? -- смеясь возразил школьник. -- Ты напишешь лучше?
   -- Без сомнения. Ты говоришь о философии, а философия -- пустая наука! В твои лета, при твоей красоте может быть одно только интересное занятое в жизни.
   -- Какое?
   -- Читай!
   Мессалина подала свои таблетки молодому человеку, на которых были начертаны следующие слова:
   "Любить, любить и любить!.."
   Клавдий в своей юности, был помолвлен на Эмили Лепиде. Но за два года до своего восшествия на императорский трон, через шесть месяцев после своего развода со второй женой, Клавдий решил, что он женится на дочери Эмилии.
   Мессалине едва исполнилось двадцать лет, а Клавдию уже было сорок восемь. Несмотря на эту громадную разницу в летах, несмотря на бесчисленные физические недостатки будущего императора Мессалина согласилась быть его женою.
   Она дала это согласие потому, что Трифена, старая фессалийская колдунья, сказала ей, что этот человек скоро будет занимать одно из первых мест в Риме, что он будет императором, а она императрицей...
   Не прошло недели со дня сватовства будущего императора, как Мессалина, одетая в белую тунику, символ девственности, с челом, увенчанным цветами, символом плодородия, -- покрытая пунцовым покрывалом, отправилась вместе с Клавдием в носилках, дно которых было покрыто овечьей кожей, в храм Юпитера, где должна была праздноваться их свадьба.
   Во главе процессии шла Лепида, с толпой женщин несших светильники. По окончании церемонии все отправились в жилище мужа, где был приготовлен свадебный пир.
   Шестьдесят собеседников заняли ложа в триклиниуме, -- так называлась пиршественная зала. Во время пира две артистки на цимбалах по очереди оглашали воздух звуками своих инструментов, дабы помешать пирующим совершить непростительное неприличие т. е. заснуть за столом.
   За десертом явились комедианты, которых называли гомеристами , потому что они декламировали стихи знаменитого греческого поэта и начали увеселять пирующих.
   Но Лепида, не понимавшая ни крошки по-гречески, по знаку Клавдия, приказала заменить их танцовщицами, которые в то время, как один из египетских невольников, по имени Измаил, с удивительным искусством подражал пению соловья, начали постыдный танец.
   Мессалина, чтоб лучше видеть этот танец, скинула свое покрывало; Клавдий разразился громким хохотом глупца.
   Наконец, настал час, когда нужно было проводить Мессалину на брачное ложе, которое, следуя обычаю, было поставлено не в спальне, а в одной из галерей дворца, напротив двери и возвышалось на эстраде из слоновой кости, окруженное статуями богов и богинь.
   Пропели эпиталаму или песнь в честь новых супругов; потом, после того как Лепида обняла свою дочь и перемолвилась с ней несколькими тихими словами, Клавдий и Мессалина остались одни.
   Но Клавдий слишком много выпил и съел на свадебном пиру. В нескольких шагах от него, на ложе, покрытом пурпурными тканями, вышитыми золотом, отдыхала двадцатилетняя женщина, а Клавдий, сидя в углу, храпел что было силы.
   А между тем она была прекрасна: лоб ее был чист, уста свежи и розовы, как будто она никому не дарила поцелуев, кроме детей; великолепные черные глаза закрывались длинными ресницами, а в противоположность им ее густые волосы были золотисто-пепельного цвета.
   Да, Клавдий спал, он не только спал, но даже храпел; он храпел, а его жена смотрела на него во глаза с странной улыбкой, -- с улыбкой, которая в одно и тоже время выражала и удивление и насмешку и презрение.
   Вдруг из полуоткрытого окна до Мессалины долетели звуки, привлекшие ее внимание; -- звуки эти были столь же обольстительны, сколь были противны звуки, издаваемые Клавдием; эти звуки походили на пение соловья... два соловья пели под сенью сада. Очарованная этими ночными звуками, Мессалина задумалась, заметив, что серенаду ей давал только один из певцов.
   -- Измаил! -- прошептала она.
   Она угадала: то был Измаил, прекрасный египетский невольник, который как бы для аккомпанемента гармонии первой ночи любви, вследствие поэтической идеи, отправился в сад своего господина, бороться в и разнообразии модуляций с постоянным обитателем этих садов -- соловьем.
   Но как ни было удачно подражание, Мессалина не обманулась; она отличила ложь от истины и, слушая невольника, ощутила бесконечно более сильное чувство, чем то, которое производит обыкновенный талант; чувство это выражалось в оживлении ее лица, в волнении ее груди. Клавдий продолжал храпеть.
   Мессалина соскользнула с постели, осторожно отворила дверь и, легкая как птица, скрылась в саду. Через несколько минут в садах Клавдия распевал только один соловей.
   Клавдий все продолжал храпеть...
   На другой день, утром, Мессалина, после ванны, занималась своим туалетом, при котором присутствовало около двенадцати невольниц, которых звали ornatrices . Ей убирали голову, когда один из служителей дворца доложил, что секретарь Клавдия его историограф Нарцисс желал бы ей представиться. По происхождению из невольников, -- он достиг того, что был освобожден своим господином, который смотрел на него как на существо высшее и ничего не предпринимал без его совета.
   Мессалине было известно влияние Hapцисca на Клавдия, же она дала себе обещание, выходя за последнего замуж, управлять его фаворитом. Она приказала немедленно ввести его.
   Нарцисс вошел. То был человек лет 30-ти, в котором не было ничего замечательного, исключая крайнего бесстыдства.
   Он довольно фамильярно поклонился Мессалине и, ожидая ухода прислужниц, начал гладить большую лакедемонскую собаку, которую он, не стесняясь, привел с собой в покои молодей женщины.
   Мессалина нахмурила брови.
   -- Что доставлять мне удовольствие видеть вас и вашу собаку, г-н Нарцисс? -- сказала она насмешливым тоном.
   Нарцисс улыбнулся: он предвидел подобный прием.
   -- Извините меня, -- отвечал он;-- но мой дорогой Мирро имеет обыкновение всюду следовать за мной куда бы я ни шел, он так меня любить и так верен мне, что у меня не хватает смелости прогнать его. Не правда ли, верность -- редкая вещь в настоящее время.
   -- Дальше, -- возразила Мессалина, не отвечая на этот прямой вопрос.
   -- Дальше, -- ответил Нарцисс, вынимая из кармана таблички. -- Я позволил себе побеспокоить вас, чтобы передать вам описание одного случая произошедшего сегодня ночью в этом доме.
   -- Этой ночью?
   -- Да. Я предполагал, что прежде, чем я передам моему господину,-- мне так приятно давать ему это название, хотя он и освободил меня, -- вам не будет неприятно узнать о происшествии, которого я был случайно невидимым свидетелем и записал по обязанности историографа. Сегодня ночью я не спал, устав ворочаться на постели, я сошел в сад и...
   Нарцисс не окончил фразы. Приблизившись к нему, Мессалина вырвала у него из рук таблички без гнева, скорее смеясь, хотя смех этот был не натурален.
   Со своей стороны, Нарцисс не сделал ничего, чтобы воспротивиться движению молодой женщины. Наступило краткое молчание, в продолжение которого они пристально глядели друг на друга. Мессалина первая прервала это молчание.
   -- Вы на самом деле хотели передать эти таблички Клавдию? -- сказала она шипящим голосом.
   Нарцисс пожал плечами.
   -- Вы слишком молоды и слишком прекрасны, -- возразил он,-- чтоб служить забавой для быков; разверните эти таблички и вы в них прочтете, что я хотел передать Клавдию без всякой опасности для вас.
   Мессалина прочла:
   "Сегодня утром я Нарцисс, управитель Клавдия, обрил брови египтянину Измаилу и за его дерзость приказал выжечь на лбу его клеймо."
   -- А! -- холодно прошептала она, -- так Измаил был настолько дерзок!
   -- Да! -- отвечал Нарцисс, -- вчерашний его успех в подражании пения соловья вскружил ему голову. Сегодня утром, проходя мимо меня, он едва мне поклонился; я исправил его -- отныне он будет почтительнее. Согласитесь, вовсе не хорошо, что простой невольник считает себя равным Юпитеру.
   Мессалина отдала таблички Нарциссу.
   -- Хорошо, -- ответила она и, наклоняясь к Мирро, чтобы приласкать ее, добавила: -- эта собака верна?
   -- Так же, как его хозяин, -- живо отвечал управитель. -- Привязана до самой смерти к тем, которые удостаивают ее любви.
   Рука Мессалины уже не гладила более собаку. Смелый отпущенник покрывал ее пламенными поцелуями.
   -- Я хочу пить, -- сказала Мессалина.
   Нарцисс встал, чтоб приказать принести питье своей госпоже. Молодой ассирийский невольник принес на подносе чашу, наполненную слегка подслащенным белым вином.
   Мессалина выпила, и вытерев концы пальцев о волосы раба, она брызнула через плечо несколько капель оставшегося в чаше вина в лицо Нарцису, что было высшим выражением любезности у римских женщин того времени и Нарцисс, преклонив колена, сказал страстным голосом:
   -- Я до самой смерти буду помнить это, моя повелительница.
   И отпущенник Нарцисс стал первым любовником Мессалины, жены Клавдия. Первым, говорим мы, потому, что Измаил, подражатель соловья, был минутной прихотью, которую нечего было считать.
   Между тем Клавдий не всегда спал, находясь возле своей новой супруги, доказательством чему, -- а разве это не доказательство? -- может служить рождение двух сыновей: Британика и Октавия, Клавдий обожал своих детей не так, как Мессалина, которая заботилась о них только в то время, когда было нужно их покровительство.
   Клавдий особенно любил своего маленького Тиверия прозванного Сенатом Британиком в воспоминание той славы, которою покрыл себя его отец во время экспедиции в Британию. Он проводил целые часы около его колыбели, укачивая его, а позже, когда ребенок был в состоянии понимать, он давал ему мудрые советы и учил молиться богам.
   Клавдий был хорошим отцом и без всякого сомнения если бы он был женат на другой женщине, а не на Мессалинe, -- на женщине, преданной своим обязанностям -- Клавдий, говорим мы, без сомнения продолжал бы свое царствование не так, как его начал, без особенного блеска, быть может, без особенной пользы для народа, но также без скандалезных глупостей и идиотских жестокостей.
   Клавдий, делавший добро, стеснял Мессалину, которая помышляла только о зле. Искусная в распутстве, она подчинила своему влиянию не сердце, а тело своего мужа. Затем она постаралась развить его природные недостатки. Клавдий был всегда алчен до вина и еды, -- она с утра напаивала его почти до бесчувствия, в этом помогал ей Нарцисс. Императрица нашла в этом человеке драгоценное орудие. Алчный до золота, до роскоши, он только и думал о том как бы побольше украсть, и он вполне достиг своей цели; ибо после его смерти, случившейся при Нероне, осталось четыре миллиона сестерций.
   -- Воруй сколько ты хочешь, -- сказала ему Мессалина, -- я ничего не вижу и постараюсь, что бы не заметил и Клавдий. Но и ты с своей стороны сделай так, чтоб Клавдий не замечал моих удовольствий.
   Понятно, что, сделавшись ее любовником, Нарцисс никогда не помышлял о том, чтоб безраздельно обладать ею. Он не был ревнив. После него настала очередь других отпущенников живших во дворце, которые пользовались благосклонностью императрицы. Нарцисс даже сам исполнял самые низкие причуды Мессалины. Таким образом, когда на одном из праздников во дворце появился канатный плясун по имени Мнестер и императрица пленилась им; ибо он был великолепен: то был Геркулес с примесью Аполлона, и кроме того он играл трагедии. Мессалина была восхищена. По окончании представления она послала одну из своих женщин отыскать мима. Мнестер явился. Императрица сидела в одной из своих зал; у ног ее отдыхал Мирро, подаренный ей Нарциссом.
   Когда она чего-нибудь или кого-нибудь желала, Мессалина не теряла времени на разговоры.
   -- Ты прекрасен, и я люблю тебя Мнестер!  сказала она ему. Она ожидала, что при этих словах, увлеченный радостью мим бросится к ее ногам.
   Каково же было ее удивление, когда он остался холодным и неподвижным.
   -- Разве ты не слышал моих слов, -- продолжала она голосом, в котором слышался скорее гнев, чем любовь. -- Глух ты и нем, что ли?
   -- Ни то и ни другое, с позволения Вашего Величества, -- сказал тихо Мнестер.
   -- Так почему это молчание, когда я удостоила тебе сказать, что ты мне нравишься.
   -- Я слыхал, что в императорских дворцах стены имеют уши, и то, что я ответил бы Вашему Величеству может быть передано вашему августейшему супругу.
   Мессалина улыбнулась.
   -- Ты благоразумен! -- заметила она.
   -- Когда имеешь одну только кожу, так поневоле дорожишь ею, -- ответил он.
   -- Ну так тебе нечего бояться за свою кожу. С этой стороны дворца уши закрыты.
   Мнестер поклонился.
   -- Это меня немного успокаивает.
   -- Вот как? не много!
   -- О! чтоб ответить Вашему Величеству, как вы по-видимому желаете, что я вполне принадлежу вам и счастлив этим, мне недостаточно иметь убеждение, что ни один шпион не следит за мной.
   -- А! тебе недостаточно?
   -- Ваше Величество позволите ли мне объяснить мою мысль, рассказав небольшую басню.
   -- Рассказывай.
   -- Однажды львица встретила на своей дороге зайца, миловидность которого ее пленила. "Следуй за мной в мою берлогу" -- сказала она ему. "Охотно, -- отвечал заяц, -- вы так прекрасны, что удар когтей вашей изящной лапки мне показался бы лаской. Но на вашего супруга я не надеюсь, его движения слишком быстры, когда он даст удар, этот удар убивает. Прежде чем я последую за вами, благоволите увидать его и предупредить, что вы желаете взять меня для своей забавы и развлечений. Предупреждений таким образом г-н лев не будет иметь ни малейшей причины удивляться моему присутствию и гневаться за симпатию, которой вы меня удостоите; я же не буду страшиться, что в один прекрасный день, будучи в дурном расположении духа он бросит меня мертвым к вашим ногам, под тем предлогом, что тогда как ваш господин и повелитель говорил вам о серьезных делах вы были заняты презренной игрушкой.
   Мессалина выслушала до конца басню Мнестера, и когда замолчал он, проговорила:
   -- Ты не глуп, но уж слишком осторожен. Сотни других на твоем месте, что бы насладиться ласками львицы пренебрегли бы когтями льва. Но пусть будет по твоему, трусишка! Мы сделаем так, чтобы прибавить тебе храбрости.
   Мнестер оставил Мессалину, когда к ней явился Нарцисс. В двух словах она объяснила ему сущность приключения и они оба посмеялись, что какой-то мим предлагает свои условия императрице, чтоб сделаться ее любовником. Случай действительно был очень странен. Но препятствия только раздражали желание Мессалины: она желала Мнестера; он ей был необходим.
   -- Вы будете иметь его, -- весело сказал Нарцисс.-- Я беру на себя поговорить со львом.
   Он направился к Клавдию и сказал ему:
   -- Моя императрица изволит гневаться.
   -- На что?
   -- Ош предлагала Мнестеру, акробату, быть у нее в услужении и получила отказ.
   -- Ты шутишь?
   -- Ни мало! Он осмелился ответить, что предпочитает свободу чести принадлежать супруге императора.
   -- И она не приказала избичевать его до тех пор, пока куска кожи не осталось на его костях! Клянусь Юпитером, пусть приведут ко мне этого негодяя, и я сожгу его живого.
   -- Простите его ваше величество. Императрица вовсе не желает так строго поступить с Мнестером. Этот шут слишком хорошо танцует для того, чтоб быть распятым или сожженным.
   -- Танцует то он действительно не дурно! Чего же желает императрица?
   -- Так как она не имеет столько власти, что бы заставить себя послушаться, то она просит, что бы вы сами отдали такое приказание.
   -- Эта справедливо; пошли ко мне Мнестера.
   Мнестер явился очень бледный -- женщины ведь так изменчивы. Оскорбленная малой поспешностью в удовлетворении ее желания, Мессалина могла сменить любовь на ненависть.
   -- Так это ты, ползучий червяк, осмелился отказаться от службы императрице, -- загремел Клавдий, идя к миму. Последний распростерся перед нам на полу.
   -- Помилуй Цезарь! -- пробормотал он.
   -- Помилования! -- повторил Клавдий, приставляя к горлу Мнестера конец маленького кинжала, с которым он никогда не расставался.-- Ты заслуживаешь, чтоб я вонзил по самую рукоятку этот кинжал в твою голову! Но я слишком добр, и к тому же ты первый канатный плясун в Риме... Я тебя прощаю. Только слышишь, ты отправишься сейчас же к императрице и скажешь, что ты принадлежишь ей с головы до ног.
   Мнестер приподнялся.
   -- Я иду, -- сказал он.
   -- В добрый час!
   И таким то образом, канатный плясун, по повелению императора, сделался любовником императрицы.
   Но не смотря однако на ее красоту, не страшась ее всемогущества, некоторые из римлян отказывались как от позора от счастья разделить ложе с женой императора Клавдия. И ярость, причиняемая этим презрением, породила в ней ту жажду крови, которую она не замедлила передать своему мужу. Она была только развратна и сделалась кровожадной.
   Первые четыре или пять лет ее замужества с Клавдием были до некоторой степени прологом к постыдному существованию Мессалины. Если она уже является неистовой блудницей, то все еще скрывается в тени, отдаваясь вышедшему из границ сладострастию. Но пролог, в котором было несколько комических сцен, окончился и начинается драма, которую не осмелятся сыграть ни на одном театре. Пресытившись тем, что заставляла краснеть людей, эта женщина, которую звали Мессалиной, решилась заставить краснеть самих богов. Она даже не женщина, она менада, которую не насыщало даже злоупотребление восторгами. Первым из тех людей, которые предпочли смерть необходимости сказать распутной женщине: "Я люблю тебя!" был сенатор по имени Аппий Силаний, второй муж матери императрицы.
   Он женился на Лепиде против своего желания по воле императора Клавдия, который хотел ввести Аппия в свое семейство в вознаграждение за те услуги, который последний оказал государству.
   Мессалина с изменнической радостью следила за спором по поводу этого брака. Ей было смешно видеть мужчину вынужденного отдать свою руку запятнанной женщине.
   И когда Аппий подчинился,-- ей было этого мало, он выказал себя слабым ей было нужно, чтобы он выказал себя подлым. Особенность дурных натур заключается в том, что они стараются унизить до своего уровня всех их окружающих.
   Прошел только месяц с тех пор, как Аппий стал мужем Лепиды, как однажды вечером под предлогом желания поговорить об очень интересном предмете Мессалина призвала во дворец своего отчима, Аппий явился. Императрица лежала. Он извинился и хотел уйти.
   -- Зачем? -- проговорила Мессалина.-- Вы боитесь меня?
   Стоя по средине спальни со сложенными на груди руками Аппий проговорил с важностью:
   -- Я ожидаю приказаний вашего величества.
   Ея величество закусила губы.
   -- О! О! -- улыбнулась она,-- такой тон, такая сдержанность, мой милый Аппий,-- более уместны, если бы вы находились в присутствии отвратительной старухи.
   -- Я жду приказаний вашего величества, -- тем же ледяным тоном проговорил сенатор.
   Мессалина вздрогнула.
   -- Мне угодно, -- сказала она шипящим голосом,-- спросить вас, Аппий, что если б я была вдовою вместо матери и сказала бы, что люблю вас, на ком бы вы скорее женились на мне или на ней?
   Аппий посмотрел на нее как будто с трудом веря, что эти слова были действительно произнесены ею. Но она в одно и то же время улыбалась с насмешкой и угрозой.
   Он не мог более сомневаться, что от ответа зависела его участь, однако он не колебался.
   Одетый в свою белую тогу, вышитую пурпуром, он сделал несколько шагов к порогу спальни и громко, крикнул.
   -- Рабы! скорее ищите доктора! Ее величество страдает припадком безумия.
   Через два дня Аппий был приговорен к смерти.
   Что за причины заставили Мессалину желать смерти Аппия, который был уже не молод, когда женился на Лепиде, а следовательно мог надеяться, что будет в безопасности от преследований своей кровожадно-страстной падчерицы.
   Но Мессалина обладала, гением зла; ее прельщало только то, что выходило из ряду обыкновенных вещей, по своему безобразию. Кроме того Лепиде не нравился ее второй муж. Однажды она жаловалась своей дочери на холодность Аппия.
   -- Он надоедает тебе, -- отвечала Мессалина; -- успокойся: мы от него избавимся.
   Мы видели, что от него действительно избавились.
   Другой сенатор, Вициний, подобно Аппию, заплатил жизнью за свой отказ на предложение Мессалины. Но он умер иначе. Нужно же разнообразить свои удовольствия!
   В одном из предместий Рима жила женщина по имени Локуста, занимавшаяся приготовлением ядов, Она несколько раз была приговариваема к смерти за свои преступления; но каждый раз невидимая рука спасала ее от наказаний. К этой-то Локусте обратилась Мессалина, чтобы отмстить Вицинию, и молодой сенатор упал во время обеда, как пораженный громом, попробовав блюдо из шампиньонов. Позже от яда той же самой Локусты, налитого Нероном, погиб сын Мессалины и Клавдия Британик.
   Когда постыдная страсть Мессалины делала ее смертельным врагом человека, то страсть к золоту побуждала ее к убийству. Так погиб консул Валерий Азиатик за то, что обладал великолепными садами окружавшими его дворец, в которых впервые были выращены вишневые деревья.
   Два знатных римских всадника, родственники Аттика были приговорены Клавдием на смерть в цирке в бою с гладиаторами.
   Совершенно покорный прихотям своей жены и отпущенников, Kлaвдий мало-помалу привык назначать смертную казнь так же спокойно, как будто дело шло о пире. Видеть страдания стало для него наслаждением. Он присутствовал на всех казнях отцеубийц; однажды, когда он обещал присутствовать в Тибуре, при пытке по древнему обычаю, врага государства, палач не явился, и любезный император прождал до самого вечера другого палата, которого велел привезти из Рима.
   Но бои гладиаторов всего более восхищали Клавдия. Когда один из них падал пораженный на смерть, Клавдий, если можно так сказать, обонял его корчи и приказывал прикачивать тех, которые упадали даже случайно, чтобы созерцать их искаженные страданием лица.
   При особенно торжественных случаях Мессалина и Нарцисс изобретали для народа какой-нибудь остроумный сюрприз.
   Пойдемте, читатель, в один из этих дней в амфитеатр Августа.
   С солнечным восходом герольды приклеивали афиши во всех храмах и портиках Рима, объявляя, что в четвертом часу, соответствующем нашему десятому часу утра, в означенном амфитеатре будет публичное зрелище.
   Еще не было третьего часа, когда народ входил в цирк по тридцати лестницам в верхний ярус, где только и было дозволено ему сидеть. Через час в среднем ярусе поместились всадники, под ними сенаторы, все в сопровождении своих жен и детей: потом над императорской ставкой, еще пустой, в уровень с сенаторскими местами, в ложе охраняемой четырьмя ликторами, вооруженными розгами, явились пять закутанных женщин, вид которых произвел на некоторое время почтительное молчание. То были весталки с великой жрицей во главе.
   Наконец явился император, вместе с императрицей и были встречены, восторженным криком толпы, повторявшимся три раза: "Да сохранят вас боги!"
   Мы не станем подробно описывать всех актов. зрелища и займемся описанием сюрприза, приготовленного Мессалиной и Нарциссом для Клавдия и народа.
   Представление началось охотой за оленями; затем происходила конная битва, потом борьба ста человек с несколькими львами, тиграми, медведями и т. п. Зрелище было великолепно. Но герольд, при самом начале объявил, что оно окончится битвой братьев Петра, всадников, с гладиаторами.
   Римляне особенно нетерпеливо ожидали этой битвы.
   Это нетерпение еще усиливалось вследствие любопытства при виде громадной эстрады, устроенной на кирпичах посредине арены, и окруженной громадной толщины кольями, соединенными цепями, как будто для того, чтоб помешать приближаться и людям и зверям.
   -- Гладиаторы будут сражаться на этой эстраде? -- спросил Клавдий у Мессалины и Нарциса. -- Но как они взойдут? я не вижу лестницы.
   -- Только бы взошли, а то о чем беспокоиться Вашему Величеству.
   -- В полу быть может есть трап?
   -- Может быть.
   -- Они спрятаны под этим полом?
   -- Мы не говорим "нет".
   В назначенную минуту,-- как в наших волшебных пьесах дьяволы, на сцене появились двести гладиаторов и между ними оба всадника, все одетые в приличные случаю костюмы в indicula или тунику без рукавов, стянутую поясом; с головами покрытыми шлемами; с мечами в правой руке, на которой были надеты стальные перчатки.
   Они разделились на пары и один из них -- Друз Петра, младший из братьев, обращаясь к императорской ставке проговорил от лица всех:
   -- Цезарь, привет тебе от тех, которые должны умереть.
   Цезарь поклонился.
   Битва началась. Жестокая битва без жалости и пощады. А между тем эти люди не имели никакой ненависти друг к другу. Они убивали вследствие приказания. Но самолюбие, за отсутствием справедливого гнева, оживляя их, заставляло их защищаться и убивать возможно большее число противников.
   Битва продолжалась уже около получаса; треть сражавшихся валялось на полу, истекая кровью. Император веселился. Однако нечто отравляло эту его радость. Роза имела шипы. До настоящей минуты братья Петра, помогая друг другу, с невероятной ловкостью, оставались живы и здоровы.
   -- Ах! неужели не убьют их! -- ворчал он.
   Как будто в ответ на великодушное желание повелителя, братья убили еще двух противников.
   -- Это постыдно! -- вскричал император.-- Гладиаторы, люди, которых обязанность состоит в том, чтобы убивать, позволяют побеждать себя простым любителям.
   -- Вы хотите, чтоб они тотчас же умерли? -- спросила Мессалина, наклоняясь к своему супругу.
   -- Да, да! -- ответил он, не подумав, иначе он признал бы невозможным исполнение своего желания. Всадники должны бы были пасть, но только тогда, когда утомились бы битвой.
   -- Приказание Вашего Величества будет исполнено, -- сказала Мессалина.
   В левой руке у ней был красный шелковый платок. Три раза она махнула этим платном. То был сигнал начальнику цирка.
   Раздался свисток, и опять-таки, словно по волшебству, в одну минуту, пол, на котором сражались гладиаторы, раскрылся, и живые и мертвые, победители и побежденные провалились в бездну, из которой, как из кратера, вылетало пламя и дым.
   Крик восторга двадцати тысяч зрителей, мужчин, женщин и детей приветствовал это столь же неожиданное, сколь быстрое, исчезновение.
   Народ чудовищ, ты был достоин чудовищ-правителей!
   -- Ну что же? -- сказали Мессалина и Нарцисс Клавдию, который от изумления сидел с раскрытым ртом и блуждающими глазами. -- Довольны ли вы теперь? Хорошо?
   -- Очень хорошо, -- ответил император. -- Но, -- прибавил он со вздохом, -- Очень скоро кончилось.
   Из кожи несчастных, отданных по инсинуациям императора палачам и диким зверям, Мессалина сделала себе носилки.
   Ей; расточительность не знала границ. В ее апартаментах попирали ногами пурпур. Она ела только на золоте, оставляя серебро Клавдию. В ее спальне, на бронзовом треножнике постоянно курились самые драгоценные ароматы, за громадные издержки доставляемые из Аравии и Абиссинии.
   В этой то комнате, в обществе самых красивых женщин и юношей Рима по крайней мере раз в неделю происходили празднества в честь Венеры.

[]

Мессалина. Художник Крёйер Педер Северин. 1881 г.

   Не трудно догадаться, что происходило на этих ночных оргиях: они скандализировали всю империю. Но Мессалина мало заботилась об общественном мнении, и еще менее об оппозиции, встречаемой ею со стороны тех, которых она призывала на эти празднества.
   Кто бы она ни была: мать ли самого честного семейства, невинная ли девушка, женщина ли, девственница-- она должна была повиноваться приказанию присутствовать во дворце Августы на ночной оргии.
   На одной из площадей Рима возвышалась колонна, называвшаяся Лакторией, у подножия которой оставляли найдёнышей.
   Однажды Мессалине пришла фантазия отправиться к этой колонне. Когда она сходила с носилок, то заметила молодую женщину, выразительная и приятная физиономия которой поразила ее. На руках у этой женщины был ребенок, которого она подняла с каменных ступеней статуи. Ее сопровождал молодой человек с мужественными и суровыми чертами лица.
   -- Кто ты? -- спросила Мессалина, касаясь своим длинным ногтем, который она отпускала по обычаю знатных римских женщин, руки молодой женщины.
   Ей отвечал провожатый:
   -- Меня зовут Андроником, -- сказал он. -- Та, который ты говоришь, Августа,-- Сильвула, моя жена.
   -- Разве у вас нет детей, что вы отыскиваете их здесь.
   -- У нас есть один ребенок, -- возразила Сильвула;-- но в его колыбели есть пустое место, и Бог повелел заботиться счастливым матерям о тех, которые плачут.
   Мессалина молчала несколько минут, бросая свой злобный взгляд на молодую чету, и потом проговорила:
   -- Ну, Андроник и Сильвула, вы мне нравитесь. Сегодня вечером вы оба явитесь в мой дворец на праздник Венеры.
   Андроник и Сильвула отрицательно покачали головой.
   Мессалина нахмурила брови.
   -- Что это значит? -- заметила она. -- Вы отказываетесь.
   -- Есть один только Бог,  сказал Андроник,-- и этот Бог не дозволяет распутства...
   -- А! а! -- воскликнула императрица. -- Так вы -- жиды! Причиной более! Меня займет ваше посвящение матери Приапа и Гермафродиты.-- Затем обратившись к двум сопровождавшим ее ликторам, прибавила: -- Руфус и Галл, я приказываю вам привести ко мне завтра этого мужчину и женщину.
   Андроник и Сильвула переменялись горестными взглядами и первый, склонив голову, сказал:
   -- Бесполезно тревожить твоих служителей, Августа. Ты требуешь, мы явимся во дворец.
   И на другой день, действительно, Андроник и Сильвула явились к Мессалине в тот час, когда начиналось празднование в честь Венеры.
   Но когда, после их приветствия императрице, их готовились увенчать розами и подали им чашу с питьем, которое предназначалось для возлияний богине:
   -- Есть один только Бог! -- громким голосом произнес Андроник, отталкивая чаши и венки. -- И этот Бог повелевает его служителям скорее умереть, чем оскорбить его.
   Христианин еще не докончил этих слове, и прежде, чем кто-либо мог воспротивиться его движению, он поразил кинжалом свою жену в грудь и упал с нею рядом, пронзив себя тем же орудием.
   Мессалина пожала плечами и толкнула ногой еще трепещущие трупы.
   -- Подымите эту падаль! -- крикнула ода своим лакеям.
   На луперкалиях, празднествах установленных Ромулом и Ремом, в память того, что они были вскормлены волчицей,-- царствовало самое бесстыдное распутство. И Мессалина была первой женщиной в Риме, из такого высокого класса, которая опустилась ниже самой последе ней, своим бесстыдством.
   На Луперкалиях, в течение многих часов, как только дневной свет уступал место светильникам, можно было видеть полунагую Мессалину, с распущенными волосами, с лицом разрумяненным вином, бегающую кругом смоковницы, под которой, по преданию, Ромул и Рем были вскормлены молоком волчицы.
   На Сатурналиях Мессалина также давала народу пример самого безобразного разврата.
   С известной точки зрения это имело еще извинения. Паганизм, исключительно состоявший из чувственных элементов, узаконивал злоупотребление всеми наслаждениями, всеми страстями, всеми пороками, как будто надеясь посредством этого с успехом бороться с новой религией...
   Предаваясь со всею пылкостью своей кради и нервов, нечистым безумствам луперкалий и сатурналий, Мессалина повиновалась богам... она не была преступна... Но от чего с ужасом отвращается ум, что поднимает в душе отвращение, что поражает глаза, так это-то, когда эта презренная женщина,-- жена Цезаря, не довольствуясь более принимающими поцелуи любовниками, преследует тех, которым их продают...
   Ювенал, в одной из своих кровавых сатир, вывел Мессалину предпочитающей нары царственному ложу; он показал нам эту царственную куртизанку закутывающеюся в одежду темного цвета, скрывающую под черным париком свои белокурые волосы и спешащей в сопровождении наперсницы в один из тех подлых домов Субурского квартала, где ожидала ее пустая коморка, над дверью которой было написано имя Лизиски, под которым она проститутствовала, и цена ее ласк.
   Ювенал также передал нам, что усталая, но не пресыщенная, Лизиска в час утреннего рассвета, с пожелтевшими щеками, еще пропитанная вонью ламп, "возвращалась к изголовью императора, принося с собою смрад своего чулана".
   Мы опускаем занавес на этом отвратительном периоде из истории Мессалины. Что может быть любопытнее и ужаснее этого очерка страшного падения? Ее смерть?
   Да, смерть и предшествовавшие ей Факты. И мы расскажем, как умирала волчица .
   Мессалине самой хотелось управлять в цирке колесницей, запряженной четверкой лошадей, приведенных из Македонии.
   Она была очень искусна в управлении своими конями. Однако, однажды одна из лошадей споткнулась и увлекла других в своем падении. Августа так сильно была брошена на землю из колесницы, что потеряла сознание.
   Когда она пришла в себя, первая фигура, привлекшая ее внимание между окружавших ее,-- была фигура консула Гая Силлия.
   Гай Силлий слыл во всей империи за прекраснейшего римлянина; можно бы предложить, судя по характеру Мессалина, че он был одним из её любовников. Но это было бы ошибкой. Мессалина ни разу за всю жизнь не перемолвилась с ним ни словом; Силлий, с своей стороны, находясь с нею вместе, казалось, не замечал её существования.
   То была глухая борьба равнодушия между этими лицами. То был с их стороны расчет. Ни один не хотел сделать первого шага, дабы остаться господином другого.
   После этого понятно удивление Мессалины при виде Силлия в числе лиц, которые, по-видимому интересовались ею; и это удивление возросло еще более, когда она узнала что он первый бросился к ней на арену и перенес ее в императорскую ложу.
   Лед был разрушен; Силлий сделал первый шаг, она -- второй.
   Через нисколько минут, удалив всех, кроме него, она быстро спросила:
   -- Так ты меня любишь?
   -- Люблю, -- отвечал он.
   Черты Мессалины осветились радостью. Она торжествовала. Но эта радость была непродолжительна.
   -- Да,  повторил Силлий, -- я люблю тебя, но я боюсь, чтобы эта любовь не значила того же, как если б я не любил.
   -- Почему?  возразила императрица. -- Разве тебе кажется, что я нахожу неприятным сделаться твоей любовницей?
   -- Нет... но мне невыносимо быть твоим любовником! Мне...
   -- Что ты хочешь сказать?
   -- Я хочу сказать... Я очень требователен, без сомнения, но я уж таков и потому-то так долго я избегал тебя!.. Я хочу сказать, что мне нужно все или ничего... Все или ничего, слышишь?.. Мессалине-императрице, я отдам душу... Жене Клавдия -- ни волоса!..
   Императрица улыбнулась.
   -- Ты ревнив? -- заметила она.
   Силлий сделал презрительно-надменный жест.
   -- Ревнив? полно! -- отвечал он.-- Ревнуют к мужчине, а Клавдий не мужчина, не человек, он -- скот... Нет, я не ревную к Клавдию; он мне не нравится-- вот и все.
   -- Тогда я тебе сказала бы "я требую".
   -- Моей крови, как крови Аппия Вициния и многих других? Что же? Я не дам тебе ни одного поцелуя...
   -- Но ты, который так громко говоришь,-- ты также не свободен, как и я..,.
   -- Правда; но гарантируй мне будущее, и я без размышления пожертвую тебе настоящим.
   -- Однако, Юния Силана, жена твоя, -- прекрасна.
   -- Во всем мире для меня одна только женщина прекрасна: ты!
   -- Ты откажешься от Юнии, если я прикажу тебе?
   -- Завтра, сегодня же.
   -- А потом?
   -- Потом? Народ устал от ига Клавдия; пусть Мессалина, не заботясь о своем первом муже, завтра станет женой другого... женой настоящего мужчины... и завтра же народ, просвещенный этим смелым презрением, столкнет сидящего на троне автомата.
   -- Чтоб возвести другого истинного мужчину... второго мужа императрицы?..
   -- Почему нет?..
   Силлий так гордо произнес эти слова, что страсть тем более пылкая, что она так долго была сдерживаема, питаемая императрицей к прекраснейшему римлянину, выразилась в лихорадочном восторге Мессалины.
   -- А! вскричала она, сжимая ему с страшной силою руку,-- ты прав! В тебе римляне найдут, по крайней мере, Императора. Ступай скажи Юнии Силане, что она больше не жена тебе, и, клянусь богами! через неделю ты будешь моим мужем. Быть может, ты отвергнешь меня, когда падет Клавдий... Но какое мне дело? Раз в жизни я буду любима истинным мужчиной .
   Вследствие одной только гордости Гай Силлий совершил безумный поступок, беспримерный в истории, ибо он не любил, он не мог любить Мессалину. Несчастный! -- он любил свою жену...
   Между тем, следуя но роковому пути, на котором, но замечательному выражению Тацита "опасность была единственной защитой против опасности", в тот же день, вернувшись домой Силлий объявил Юнии Силане, чтоб она немедленно отправилась к своим родным, потому что он разводится с нею.
   Сначала она думала, что он шутит. Но видя его бледного, но твердого, слыша его глухой, но не дрожащий голос, повторявший обыкновенную в этом случае формулу: "Иди! Я тебя отпускаю!" Юния Силана, сдержав рыдания рвавшиеся из ее груди, поклонилась, и прошептала эти слова: "Боги да простят вам и да хранят вас Гай Силлий..." Она удалилась.
   О своей стороны, Мессалина не медлила и повсюду объявила, что она выходит замуж за Силлия. В течение недели, протекшей со времени первого разговора до дня свадьбы, она отослала в дом своего нового супруга большую часть своих богатств, свою золотую посуду и своих невольников.
   Было невозможно, чтобы происшествие, взволновавшее весь город, осталось тайной для Клавдия.
   -- Что это значит? -- спросил он императрицу. -- Меня уверяют, что вы намерены выйти за муж за Гая Силлия?
   У Мессалины был уже приготовлен ответ.
   -- Ваше величество не обманули, -- подтвердила она. -- Необходимо, чтоб при вашей жизни вся империя была уверена, что я поступаю так, как будто бы вы лежали в гробнице.
   -- А почему нужно чтобы все были в этом уверены?
   -- Потому что мне было открыто невидимым голосом, что предатели злоумышляют погубить вас. Они хотят похитить у вас власть. Но я бодрствую, и я, привлекая на себя и на одного из ваших врагов всю тяжесть общественного негодования, я отвращаю опасность от вашей священной особы. Вот мой брачный контракт с Силлием... Подпишите его, дабы, когда настанет время сбросить притворство, я могла бы доказать, чтo действовала с вашего соизволения.
   Клавдий подписал. Он подписал брачный контракт своей жены с Силлием. Подумайте: невидимый голос говорил об этом! Мессалина играла эту опасную комедию из повиновения богам, для того, чтоб спасти Клавдия! -- При таких условиях слюнявый идиот обеими руками подписал бы приказания о своей смерти, если бы ему это предложила Мессалина.
   На другой день, пользуясь отсутствием императора, которого заботы о жертвоприношении призывали в Остию за пять лье от Рима, Мессалина праздновала свею свадьбу со всеми обычными церемониями. Вкусила ли она в объятиях прекраснейшего римлянина, все то счастье. о котором мечтала? Нам желательно думать, что по крайней мере в эту первую брачную ночь, коронованная куртизанка не покидала брачного ложа, ради подражателя соловью.
   Мессалина при совершении своего цинического преступления забыла только одно, что если Клавдий был настолько глуп, чтоб простить ее, за то близ него были умные люди, которые могли не извинить ей.

0x01 graphic

"Мессалина Соблазняющая". С картины Павла Сведомского

   К числу этих людей принадлежал Нарцисс, прежний любовник Мессалины. Пока Мессалина предавалась распутству и выставляла в смешном виде своего слишком добродушного супруга, Нарцисс улыбался, даже более, не раз он официально помогал в прихотях своей любезной подруги. Он, как мы видели, по воле императора отдал в полное ее владение фигляра Мнестера, в которого она влюбилась. В другой раз он приказал начальнику ночной стражи, Децию Кальпурнию, совершенно закрыть глаза если ночью ему случиться встретить на улице некую Лизиску, имевшую некоторое сходство с Августой.
   Но вот, вместо того, чтоб спокойно заниматься любовными похождениями, Мессалина вмешивается в политику. Нарцисс не был обманут божественными голосами . У него в мизинце был свой Гай Силлий, и к тому же он, был честолюбив. У Силлия была цель, потому что он рисковала всем. А если, случайно, он выиграет партию, то кто поручится ему, Нарциссу, что умница Гай Силлий, став Цезарем, будет для него тем же, чем был глупец Клавдий?
   Кроме того, Нарцисс имел важную причину быть недовольным Мессалиной. Несколько месяцев тому назад эта последняя, имея причины жаловаться на одного отпущенника, грека Полибия, без совещания с ним, Нарциссом, выпросила у императора его голову. Пусть она умертвит двадцать сенаторов, сотню всадников,-- все это прекрасно!.. Но отпущенника!.. Нарцисс был сердит на Мессалину.
   Вот почему именно, рассмотрев с одним из своих друзей,-- таким же отпущенником, как он,-- Калистом, обстоятельства дела, было решено, что если ни советы, ни угрозы, не излечат Мессалину от безумной страсти, то он предоставит ей до конца опозориться. Дабы вернее одним ударом поразить ее. Каждый час являлись в Остию шпионы доносить об успехах происшествия в Риме.
   Он дал время совершиться свадьбе.
   Великодушный в ненависти, он не расстроил ни пира, ни брачной ночи... Но на утро он начал свои неприятельские действия.
   Клавдий не делал шагу без толпы куртизанок. Среди этих гетер были две, которым он оказывал предпочтение; то были две великолепных женщины, привезенные торговцем невольниками из Александрии, которые будучи проданы одному ловкому господину, были источником его состояния. Во всякое время дня и ночи, в городе и за городом Кальпурния и Клеопатра имели свободный вход в покои Цезаря.
   Цезарь опоражнивал стакан меду, когда прекрасные египтянки, по приказанию Нарцисса, явились в слезах перед императора:
   -- Что это значит? -- вскричал он, более беспокоясь о самом себе, чем о них.-- Не горит ли дворец?..
   -- О! если б только дворец! -- возразила Кальпурния.
   -- Вашей империи, вашему величеству угрожает пожар!..  ответила Клеопатра.
   -- Империи!.. мне!.. пожар!..
   Клавдий решительно ничего не понимал. Утром, храбрый император, вообще не обладавший ясным рассудком, с трудом отличал правую ногу от левой.
   -- Посмотрим! посмотрим! -- возразил он. -- Объяснитесь, мои деточки, без метафор.
   Клеопатра и Кальпурния пали на колена.
   -- Так как, Цезарь, ты приказываешь, то узнай все! -- сказала Кальпурния, продолжая изображать безнадежность, смешанную с ужасом,-- Презирая божеские и человеческие законы, императрица совершила одно из самых гнусных дел! Вчера она вышла замуж за одного из своих любовников.
   -- За консула Гая Силлия, -- добавила Клеопатра.
   -- Замуж? моя жена? -- воскликнул Клавдий; и припомнив недавнее происшествие, продолжал: -- Ах да! знаю! Третьего дня она мне говорила об этом! Но это брак вымышленный... он должен уничтожить замыслы моих врагов...
   -- Вымышленный брак! -- возразила Клеопатра. -- Мессалина обманула твое доверие, Цезарь! Она в настоящий час уже обвенчана с Силлием.
   -- С Силлием, -- подтвердила Кальпурния,-- которой осмеливается повсюду объявлять, что отнимет у тебя скипетр, как отнял жену... под самым носом...
   Клавдий уже не смеялся.
   В эту минуту вошел Нарцисс, взволнованный, с искаженным лицом...
   -- Что ты мне скажешь! -- вскричал Клавдий. -- Мессалина!..
   -- Мессалина более не принадлежит тебе, государь,-- отвечал Нарцисс.-- Она жена Гая Силлия. И твой наглый и дерзновенный соперник не только взял у тебя жену, но взял также твое имущество и невольников. Мое сердце обливается кровью, советуя тебе проявить строгость, но прощение невозможно! Сенат, народ, армия видели свадьбу Силлия, и если ты не поспешишь, муж Мессалины будет властителем Рима.
   Клавдий побледнел.
   -- Хо-хо-зяин Рима!.. Си-силий... -- заикался он. Он особенно сильно заикался в припадка гнева.
   -- Да, -- подтвердил Нарцисс, -- и единственное средство спасения, для вашего величества заключается в избрании того из твоих служителей, на верность которого ты полагаешься, и в полномочии ему разъединить преступников и наказать их.
   Клавдий бросился к отпущеннику и судорожно схватил его.
   -- Ступай же! -- вскричал он. -- Кто более тебя мне верен? Тебе я поручаю наказать их! Ступай! почему ты уже не возвратился!..
   Была осень; наступило время созревания и сбора винограда. Алчная до всех удовольствий, после любви, Мессалина предалась вину. Ради торжества второго дня своего брака, она давала под предлогом сбора винограда праздник Бахусу, в садах своего нового мужа.
   Там собралось двести или триста женщин и мужчин,-- все едва, едва прикрытые конскими или леопардовыми шкурами; потрясая палками, обвитыми виноградными листами, упившиеся вином, они плясали, прыгали как демоны вокруг чана, до краев наполненного пурпурными гроздьями, оглашая воздух неистовыми криками: "Иo! Ио! Вакх! Эван! эвое!.."
   Вдруг голос, как будто сошедший с неба, раздался среди неистово пляшущей толпы...
   Этот голос принадлежал доктору Вектию Валенсию, старинному любовнику Мессалины, -- а кто не был ее любовником!-- теперь товарищу по оргии...
   Без сомнения, с целью дышать свободнее, Валенсий влез на вершину сикоморы и оттуда закричал:
   -- Гей! гей! друзья! берегитесь!.. Я вижу со стороны Остии приближается громадная гроза!..
   Гроза, когда на небе не было ни облачка! Доктору отвечали свистками.
   Мессалина бросила в него свой тирс.
   И снова все начали прыгать и скакать...
   Но потому ли, что менее пьяный, чем его товарищи, Валенсий предугадал кровавую развязку, или случайно пьяница сделался пророком,-- только не прошло еще часа с того времени, как доктор с своей обсерватории произнес зловещее предсказание, как со всех концов начали являться гонцы, извещая Мессалину и Силлия, что Клавдий, узнав обо всём, идет мстить...
   При этом, громовом известии все друзья и собеседники Мессалины и Силлия, отрезвев, как бы по волшебству, исчезли.
   Супруги остались одни.
   Правда ли, что Клавдий, полоумный Клавдий, понял, что ему изменили и что он должен наказать?...
   -- Он не осмелится! -- прошептала Мессалина.
   -- Он не осмелится! -- повторил Силлий.
   Тем не менее из благоразумия они расстались. Силлий отправился на Форум, где, сохраняя спокойствие, занялся делами.
   Мессалина удалилась в сады Лукулла к своим детям и матери.
   Но вскоре новые гонцы объявили ей, что центурионы, по приказанию императора, арестовали повсюду всех тех, которые считались ее соучастниками,-- всех тех, которые присутствовали на ее свадьбе с Силлием.
   Даже Силлий был взят. Мессалина затрепетала; она начала верить, что он осмелится. Что делать?
   Она приказала Британику и Октавию бежать в объятия отца.
   Она умолила Вибидию, самую старшую из весталок, просить милосердия у римского верховного жреца.
   С своей стороны, она направилась в сопровождении од-- ной только своей матери на дорогу в Остию, и, так как ее слуга и невольники оставили ее, она, за несколько часов до того обладавшая двадцатью колесницами, сочла себя очень счастливой, имея возможность сесть на грубую телегу, в которой из сада вывозились нечистоты.
   В ту минуту, когда волчица, вместо того, чтоб оскалить зубы, постыдно склонила выю,-- она сама произнесла свой приговор.
   Нарцисс, быть может, не раз подумал бы передо тем как нанести удар августейшей особе, если б она стояла прямо...
   Клавдий задрожал бы при рычании той, которая была его сообщницей. Это рычание напомнило бы ему их общие преступления и общее сладострастие. #
   Но Мессалина плакала... Мессалина молила... Мессалина преклонила колена...
   Удалили весталку Вибидию, которая с горькой энергией говорила, что жена не может быть казнима без защиты.
   Британику и Октавию помешали приблизиться к отцу.
   Чтоб усилить ярость Клавдия, Нарцисс проводил его в дом Силлия, сверху до низу наполненный драгоценными предметами, похищенными преступною женой из дворца Цезаря.
   При виде этого император, сохранявший во все время своего переезда из Остии в Рим, мертвое молчание, заикаясь более, чем когда либо, приказал подать лошадь, чтоб отправиться в лагерь, где он желал сказать речь своим солдатам. И в то же время, обращаясь к Нарциссу, спросил:
   -- Умерла она?
   Отпущенник сделал отрицательный знак.
   -- Чего ж ты ждешь? -- быстро воскликнул Клавдий.-- Не хочешь ли и ты изменить мне? Кто император, а или Силлий?
   Нарцис более не колебался; в то время, когда Клавдий скакал в лагерь, он приказал центурионам и трибунам стражи убить Мессалину, так как таково было приказание цезаря.
   Для большей уверенности, он поручил отпущеннику Эводу проследить за быстрым исполнением приказания.
   Мессалина вернулась в сады Лукулла. Лежа на меху, положив голову на грудь матери, она предавалась бесполезному плачу.
   Лепида понимала это очень хорошо; более мужественная, чем ее дочь в эту высокую минуту, она предлагала ей не ждать убийственнего железа, чтоб покончить с жизнью.
   Опередив трибунов и центурионов, Эвод подошел к императрице.
   -- Лизиска, женщина Субуры,-- вскричал он, бросая ей кинжал, -- покажи нам, так ли ты умеешь умереть, как умела любить!..
   Лепида вскочила при этих словах бывшего невольника.
   Мессалина только рыдала сильнее...
   -- Дочь моя, я тебе говорила, -- произнесла Лепида;-- и ты должна бы была меня послушаться вместо того, чтоб выслушивать клевету этого подлеца.
   Проговорив эти слова, Лепида схватила ногу Эвода.
   Отпущенник бросился на обеих женщин.
   Но трибун, явившийся с центурионами, оттолкнул его, сказав:
   -- He ты, а я и мои солдаты должны исполнить правосудие Цезаря. Оставь нас исполнить нашу обязанность.
   Между тем Мессалина, обезображенная, с угрюмым взглядом, смотрела на поданный ей матерью кинжал. Нужно было -- умереть. Умереть, увы! в то время, когда так хорошо жить!
   Трепещущей рукой она приставляла железо то к горлу то к груди.
   Но у нее не хватало сил.
   Трибун почувствовал сожаление к этой ужасной агонии --он мечом поразил несчастную женщину, которая тотчас испустила дух.
   Это было в 801 г. от построения Рима, в 48 г. от P. X.
   В тот же день погибло сто друзей Мессалины.
   Погиб Гай Силлий, ее второй муж, римские всадники, друзья Силлия, один сенатор, Сульпиций Руф, префект ночной стражи -- Деций Калпурний: то была настоящая бойня. Не забыли даже Мнестера, которому не простили его прошлого... Августа сошла в ад в многочисленном обществе.
   Клавдий сидел за столом, когда начальник стражи, Гета, явился донести, что правосудие совершилось.
   -- Имею честь уведомить ваше величество, -- начал он,-- что ее величество императрица...
   -- Ах, да! -- прервал его Клавдий, -- где же она? Почему она не идет обедать?
   -- Но, -- возразил изумленный Гета, -- потому что она умерла.
   -- Умерла!
   Император с минуту размышлял, потом без всякого признака сожаления, он сказал:
   -- А! Она умерла!.. Налей-ка мне вина.
   Хотя Клавдий имел тысячу причин не вступать в новый брак после смерти Мессалины, однако он женился в четвертый раз на племяннице своей Агриппине, тоже вдове, после Домиция Энобарба, имевшей сына Нерона.
   Агриппина во всех отношениях стоила Мессалины... Клавдий узнал об этом на свою голову.
   Полоумному Цезарю пришла мысль заставить трепетать новую Августу.
   Однажды, во время оргии, он произнес, "что такая его судьба, чтоб переносить распутство своих жен и казнить их".
   Амежду прочим, Агрипина вовсе не желала быть казненной.
   И к тому же ей самой хотелось поцарствовать под именем Нерона, который был еще ребенком и которого Клавдий назначил наследником престола вместо Британика.
   Императрица отравила императора.
   А так как яд, приготовленный Локустой, действовал медленно, то страшась, чтоб Клавдий вследствие своей крепкой натуры не спасся от смерти, Агриппина послала за своим доктором Ксенофоном, который под видом обыкновенно принимаемого Клавдием рвотного ввел в его горло перо, смоченное в самом тонком яде...
   Последними словами цезаря, которые мы считаем себя не в праве перевести, были: "Voe me! Vое me! puto, cavi mе!" ["Горе мне! Горе мне! Педик замарал меня"  (лат). Прим. ред.]
   До самой смерти Клавдий и Мессалина оказались достойными друг друга.

----------------------------------------------------------------

   Первое издание русского перевода: История знаменитых куртизанок. Пер. с фр., доп. примеч. переводчика. Ч. 1--2 / Соч. Генриха Кока. Ч. 1. -- Москва: Типография Ф. Иогансон, 1872. -- 654 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru