Кок Анри Де
Клеопатра

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Cléopâtre.


Анри де Кок.
К
леопатра

0x01 graphic

Клеопатра. Микеланджело Буонаротти

   То было после знаменитой Фарсальской битвы, которая, подчинив Римскую республику Цезарю, сделала его полным обладателем мира.
   Эта битва была решена ничем. Но это ничто было гениально. Цезарь приказал своим солдатам ударить во фронт кавалерии, долженствовавшей начать битву. Эта кавалерия почти вся состояла из молодых людей, желавших сохранить привлекательность свою на лошади: они стыдливо правили удилами. Семь тысяч из них бежало перед шестью когортами. Помпей оставил на месте пятнадцать тысяч своих воинов; Цезарь только тысячу двести.
   Милосердие победителя к побежденным привлекло под его знамена столько солдат, что он был в состоянии начать немедленное преследование.
   Помпей переплыл Геллеспонт с намерением бежать в Египет, к Птолемею-Дионису, обязанному ему своей короной. Но что такое благодетель, вчера могущественный, а нынче просящий пристанища? Птолемей-Дионис был негодяй, как большинство фараонов этой расы; в смерти Помпея он видел средство войти в дружественные сношения с Цезарем. Поэтому он назначил двух своих приближенных для встречи Римского полководца. Несчастный Помпей, сопровождаемый полдюжиной солдат и отпущенниками, взошел на барку, назначенную для перевозки его на твердую землю; почти тотчас же, в глазах его жены, которая с корабля, на котором он ее оставил, следила за ним взором, двое убийц, Ахилл и Септимий, -- бросились на него и поразили кинжалами.
   Тело его нисколько дней оставалось непогребенным на берегу моря; наконец один из его отпущенников и один солдат, воспользовавшись темнотою ночи, сожгли его и покрыли пепел песком и камнями.
   Таков был конец того, кто был соперником Цезаря.
   Однако Помпей имел право на более достойную гробницу, и тот же самый Цезарь поспешил отдать ему последний долг и отмстить за него неблагодарному негодяю.
   Мы уже говорили о Египте, по поводу истории Родопы. Но Родопа жила за шестьсот лет до P. X., тогда как Клеопатра была почти современницей величайшей эпохи.
   Александрия, один из редких городов великого Египта, противилась разрушительному действию времени и особенно людей. Имя её сохранилось, хотя в настоящее время она занимает не то место, какое занимала прежде.
   Построенная Александром Великим, по рисунку знаменитого архитектора Финократа, Александрия находилась на левом берегу Нила, в тридцати милях от Средиземнего моря, и выше Пирамид.
   Мы не станем подробно описывать какой она была во времена Клеопатры; мы войдем в нее вместе.с Цезарем, который хотел узнать в этом городе о Помпее.
   Принятый с великой пышностью, при высадке на берег в порте Евноса, самим Птоломеем-Дионисом, Юлий Цезарь взойдя на носилки вместе с царем Египта направился ко дворцу этого последнего. На дорогё двумя знаменитыми личностями не было произнесено ни слова о цели их союза. Но если они не говорили ни слова, во всяком случае Цезарь и Птолемей не теряли времени. Меняясь по временам ничего не значащими фразами, они наблюдали, изучали и анализировали друг друга.
   Легкая задача для Птолемея. Лице Юлия Цезаря, это прекрасное и полное, белое лице, с черными живыми глазами, -- было открытой книгой, в которой можно было прочесть рассудительность, веселость и храбрость.
   Напротив, голова египетская царя, -- продолжим наше сравнение, -- была закрытой книгой. Едва достигнув 18-ти лет, очень красивый, но красотой холодной и мрачной, он прежде всего внушил Фарсальскому победителю неясное но глубокое отвращение. С своим знанием людей, Цезарь угадал в нём злобного и лукавого человека.
   Случай не замедлил доказать ему, что его предчувствие было справедливо.
   Наконец они достигли дворца, в котором царь Египта приготовил великолепное помещение для своего славного гостя.
   Цезарь удалился на некоторое время, чтоб поправить беспорядок своей одежды, ибо он заботился о своем туалете столь же внимательно, как и о своей личности.
   Птолемей встретил его, сопровождаемый своими офицерами, и провел в залу, где был приготовлен пиршественный стол.
   Но Цезарь терял терпение, желая узнать об участи Помпея.
   Знаком пригласив царя удалить свиту, он грубо спросил:
   -- Что ты мне скажешь о Помпее, Птолемей?
   -- Все, что ты, Цезарь, пожелаешь узнать, ответил царь.
   -- Я желаю знать все. Он в Египте?
   -- Да.
   -- Быть может в Александра?
   -- Да.
   -- Пленником? Ты понял, что я его преследую? Ты поступил благоразумно, уверившись в нем, когда он явился просить у тебя убежища.
   Птолемей зловеще улыбнулся и проговорил после некоторого молчания:
   -- Я сохранил для тебя, Цезарь, большую радость, но ты не желаешь ждать, и я удостоверю тебя. Я покажу тебе как поступает Птолемей с твоими врагами.
   Сказав это, царь удалился. Когда он явился снова, его сопровождал Потин, начальник его евнухов, несший спокойно предмет покрытый пурпуром.
   Уже взволнованный дурным предчувствием, Цезарь встал и поднял покрышку.
   И тотчас испустил крик ужаса. Ему была принесена тщательно набальзамированная голова Помпея.
   Отрицали горесть Юлия Цезаря в этом случае, но ошибались. Он был горд, но не жесток.
   Ясно, что он воспользовался преступлением, но не сам совершил его.
   -- О, Помпей, Помпей! -- стонал он, склоняя свой лысый лоб, пред этими плачевными останками его врага.
   И обратясь к Птолемею, несколько смущенному подобным изъявлением приготовленной римскому полководцу радости, сурово сказал ему:
   -- И так, когда он явился, рассчитывая на твою благодарность, к твоему очагу, -- ты принял его убийством?
   Птолемей закусил губы.
   -- Признаюсь, -- возразил он, -- я не ожидал от тебя, Цезарь, подобных упреков! Но если б я оставил жизнь Помпею, он неминуемо стал бы уговаривать меня сражаться вместе с ним против тебя. Разве ты желал, чтоб я сделал подобную штуку?
   Цезарь замолчал. Доводам не доставало справедливости. Но что справедливо, не всегда бывает приятно.
   К инстинктивному отвращению, которое с первого раза внушил ему Птолемей, в этот час у диктатора прибавилось презрение к этому царю, который так строго прилагал поговорку: Vae victis! Горе побежденным!
   Тем не менее он размыслил, что не время выражать свои чувства, и смягчив выражение своего голоса и лица, ответил:
   -- Ты, быть может, прав... Часто встречаются жестокие, роковые необходимости. Спасибо же за твой гробовой подарок. Я постараюсь, насколько буду в силах, поправить то зло, которое ты сделал.
   И после этого заключения, Цезарь, приказав чтоб голову Помпея поставили в верное место, отправился с царем в пиршественную залу.
   Пир этот был великолепен, но не доставало главного, чтобы он был весел: недоставало женщин.
   Диктатор выразил свое изумление.
   -- Где же царица? -- спросил он.
   Он знал, что брат настоящего Фараона, -- Птолемей Авлет, -- умирая, завещал трон своему старшему сыну Птолемею-- Дионису, с условием, чтоб он разделил его со своей сестрой Клеопатрой, старше его на три года, которая по странному обычаю египтян должна была выйти за него замуж.
   И этот союз был совершен на самом деле.
   Но о чем Цезарь не знал, и что узнал вкратце от своего хозяина, а позже, подробно, от других лиц, заключалось в том, что через нисколько дней после свадьбы, царствуя вдвоем, он заметил, что если он не примет мир, то его супруга и сестра может устроить таким образом, что будет царствовать одна. Птолемей-Дионис торжественно развелся с Клеопатрой, по причине несходства характеров, и изгнал ее в Сирию.
   При объяснениях царя по этому предмету, Цезарь хранил благоразумную сдержанность. Птолемей-Дионис не мог жить с Клеопатрой; он развелся с нею, изгнал ее... Так что же?... Не Цезарю, который сам развелся с своей первой женой, следовало требовать объяснений, почему другой муж отправил прогуляться свою.
   Но через нисколько недель, когда, под тем предлогом, что он стесняет царя в его дворце, он поселился рядом, под охраной своих солдат, диктатор изменил свой язык.
   Друзья Клеопатры, и между ними особенно Аполлодор, -- объяснили ему поведение египетского царя. В своем завещании Птолемей Авлет назначил также римский народ своим наследником. Цезарь, как представитель этого народа, вознамерился поддерживать его права. Он объявил себя судьей несогласий существующие между Птолемеем и Клеопатрой, и приказал одному сам, а другой через посольство, явиться к нему.
   Птолемей повиновался, уверенный, что сестра не осмелится презреть его гневом, явившись в Александрию.
   И Клеопатра не была столь глупа, чтоб пренебрегать опасностью, которой она неизбежно подверглась бы. Египетская стража, охранявшая городские ворота, была предупреждена, что если бы появилась изгнанная царица, то с ней должны были поступить как с бунтовщицей.
   И Птолемей бы поквитался извинением, как за убийство Помпея...
   Но мы сказали, что Клеопатра имела друзей в самом городе, среди которых одним из самых преданных был всадник, по имени Аполлодор.
   Однажды, ссылаясь на необходимость покупок, Аполлодор отправился в Ракотис, откуда возвратился вечером, неся на плечах превосходный ковер.
   Столь прекрасный, что он объявил желание предложить его Римскому полководцу, -- великому любителю хороших вещей.
   Ковер для Юлия Цезаря! Египетские солдаты, стоявшие па страже у ворот Ракотиса, не имели и тени мысли остановить Аполлодора с его ношей.
   Скажем, между прочим, что этот Аполлодор был чем-то вроде гиганта-Атласа, с плечами способными, подобно плечам его образца, поднять весь свет.
   И он нес также целый мир, закутанный в ковёр. Mиp под формой женщины.
   То была Клеопатра.
   Было поздно; Цезарь готовился лечь спать, когда один из его отпущенников подал ему папирус, содержаний следующие слова на латинском языке:
   "Ты звал меня, чтоб воздать мне справедливость. Я здесь".

Клеопатра

   Позади отпущенника в комнату диктатора вошел Аполлодор, и положил перед ним свою ношу, которую поспешил развернуть.
   Была пора; Клеопатра задыхалась под тяжелыми складкам шерстяной материи. Ея. члены, онемевшие от слишком долгого бездействия, были неподвижны.
   Лице её было покрыто, бледностью.
   Цезарь преклонил пред ней колена и воскликнул:
   -- Боги! как она прекрасна! -- она полуоткрыла, истомленные глаза, но лицу её промелькнула улыбка.
   "Как она прекрасна!" Диктатор употребил самое лучшее средство, чтоб привести ее в чувство.
   Если верить историкам того времени, -- Плутарху, Аппиану Александрийскому и Диону Kaccию, -- то Клеопатра (чтобы ни говорил Цезарь) не обладала необыкновенной красотой.
   Но за недостатком правильности черт, она имела прелесть, грацию, ум... При том же она была очень ученой, она говорила на многих языках, и особенно обладала искусством пленять.
   А Цезарь был одним тех которые ничего лучшего не желают, как быть плененными женщиной. Он обольстил большое количество знатных женщин и между прочим: Постумию, жену Сервия Сульпиция, Лоллию, жену Авла Габиния, Тертулину -- супругу Марка Красса и даже Муцию, супругу Помпея; но он особенно любил Сервилию, мать Брута.
   По-видимому, он не очень уважал супружескую постель и в провинциях, если прислушаться к току, что пели его солдаты во время его тpиyмфa по возвращении из Галлии:
   "Римляне, бойтесь!.. к вам мы ведем развратника лысого,
   В Галлии деньги он все растерял, что отсюда принес, на любовниц."
   Гельвий Цинна, народный трибун, уверял многих, что имел в своих руках совершенно готовый, пересмотренный закон, который он должен был исполнить в отсутствие Цезаря и по его повелению, закон, дозволявший Цезарю жениться, по его выбору, на стольких женщинах, на скольких он захочет, чтоб иметь наследников. А для того, чтоб никто не сомневался в том, что он имел репутацию развратника, Курион отец называл его в своих разговорах "мужем всех жен и женой всех мужей".
   Курион отец был клеветник, как нам хочется думать, -- но нельзя отрицать, что Юлий Цезарь обожал множество женщин.
   Между прочим и Клеопатру. И эту последнюю с первой минуты, как только ее увидел. Сознаемся, что все способствовало тому, чтоб зажечь любовь в сердце будущего императора.
   Друг столь же скромный, сколь физически сильный, Аполлодор удалился при первой улыбке Клеопатры Цезарю...
   Они были одни... Одни в одну из тех сладостных ночей, которые бывают только в Египте.
   Он перенес ее на постель, потому что она не могла еще стоять. Сидя подле нее, он каждую секунду жег её маленькие ручки поцелуями.
   Она улыбалась.
   -- И ты не боялась явиться ко мне таким образом? -- наивно спросил он.
   -- Разве я ошиблась? -- возразила она.
   -- О, нет!
   -- Птолемей убил бы меня прежде, чем бы позволил увидеться с тобой.
   -- Убить тебя? такую прекрасную!
   -- Таково его убеждение, потому то он и изгнал меня!
   -- Он глупец!
   -- Я тоже думаю.
   -- Он зол!
   -- Я, думаю, тоже.
   -- Негодяй и дурак, который должен быть строго наказан!..
   Клеопатра на этот раз минуту колебалась. То было беспокойство совести. Этот глупец, этот негодяй был все-таки её мужем и братом.
   Но уже два раза подтвердив слова Цезаря, могла ли она ему противоречить.
   -- Я думаю то же, -- повторила она.
   И вдруг, притворяясь как бы испуганной странностью своего положения, она вскричала, вскакивая с постели:
   -- Но я злоупотребляю твоей добротой, Цезарь. Я мешаю тебе.
   -- Куда ж ты хочешь идти? -- возразил диктатор, тихо удерживая ее.
   -- Куда-нибудь, где я не стесняла бы тебя...
   -- Но разве я жалуюсь? И к чему ты говоришь мне о сне? Неужели ты думаешь, что я могу уснуть увидав тебя?.. Останься!.. останься молю тебя!.. Нам еще нужно о многом переговорить с тобой... Для того, чтобы возвратить тебе трон, разве я не должен долго и много говорить с тобой?
   Цезарь налег на слова "возвратить тебе трон". Взгляд Клеопатры зажегся ярким блеском.
   Случайно, так по крайней мере казалось, в то время, когда она готовилась оставить постель Цезаря, с ноги ее соскочила туфля. Известно, какое магическое действие производит маленькая ножка женщины на чувства распутника. Нога Клеопатры, быть может, по совершенству линий не могла сравниться с ногой Родопы, в которую в своё время влюбился Амазис, но такая, какой она была: худенькая, узкая, выгнутая, она восхитила Цезаря, как самое сладостное обещание.
   Клеопатра провела целую ночь с Цезарем.
   На другой день, утрем, один из офицеров этого последнего, явился к царю Египта, чтоб пригласить его немедленно явиться по важному делу к диктатору.
   Важное дело заключалось, как можно предположить, в том, чтоб разделить трон с Клеопатрой, что Цезарь намеревался предложить Птолемею.
   Можно вообразить удивление и ярость царя при виде сестры и жены в обществе Цезаря. Скрыв однако свои ощущения, он решился склониться перед царственной волей.
   Но, едва возвратившись в свой дворец, он призвал Потина, начальника евнухов и первого министра, и Ахилла, одного из убийц Помпея и начальника египетских войск. В тот же день, тогда как Потин рассылал по всему городу эмиссаров, обязанных возбуждать народ против непредвиденной власти, -- Ахилл во главе своих солдат наблюдал за жилищем Римского полководца. То была настоящая осада, исход которой мог бы быть гибельным для Цезаря, -- у которого для обороны была одна только когорта, -- если б Кассий, один из его подчиненных, которому он передал начальство над флотом, не был во время предупрежден и не поспешил бы с другой когортой на помощь Цезарю.
   Ахилл был убит; солдаты его разбежались; сам Птолемей-Дионис, с целью избежать мщения попечителя Египта, бросившись на барку, чтоб достичь одного из портов Сирии, был задушен матросами, желавшими получить хорошую награду от Клеопатры.
   То было божеское наказание. Убийца сделался жертвою своей собственной измены.
   Через несколько дней после этого происшествия Клеопатра, выйдя замуж за своего другого брата, Птолемея Меннея, заняла свое место на троне Египта.
   То был брак ради проформы. Мужу было только одиннадцать лет. Истинным мужем Клеопатры в течение почти целого года был Юлий Цезарь. Он был настолько мужем, что от этой вдвойне прелюбодейной связи родился сын, получивший от своего отца имя Цезариона.
   Когда Цезарь с сожалением покидал Египет, то целуя лоб этого ребенка, он мог сказать ему этим поцелуем: "я буду императором, ты -- царем: мы с тобой увидимся".
   Тщетная иллюзия! Отец и сын никогда больше не видались. Чрез несколько лет Цезарь, не смотря на все свое могущество, пал от меча Брута.
   Что касается Цезариона, то он не жил даже столько, чтоб гордиться своим рождением.
   Страсть Юлия Цезаря к Клеопатре была столь сильна, что он пожелал видеть ее в Риме, вместе с ее молодым мужем. Клеопатра охотно повиновалась; она прибыла в Рим с таким великолепием, что народ начал роптать на эту царицу -- данницу, выказывавшую такую роскошь. Невнимательный к упрекам своей законной жены, Цезарь поместил Клеопатру в своем собственною дворце и на всех публичных празднествах являлся с нею. Он сделал более: он велел знаменитейшему скульптуру того времени сделать статую своей любовницы, приказал отлить ее из золота и поставить в храме Венеры, как раз напротив богини.
   Ропот римлян перешел в крики. Венера-Клеопатра не могла более выходить, преследуемая угрожающим гневом народа. Она сама упросила своего любовника отпустить ее в Египет.
   Последняя ночь, которую они провели вместе, -- рассказывает Аппиан, -- была ознаменована дурачествами достойными быть может коронованной куртизанки, но недостойными императора.
   Двадцать греческих невольниц, выбранных из самых красивых, привезенных с собою царицей, служили совершенно голые на ужине двух любовников и в то время, когда они пили и ели, эти невольницы толпились около них в самых сладострастных позах; наконец, опьянелый от страсти, Цезарь, которого стесняли одежды Клеопатры, сбросил их с нее одну за другой; и ему нравилось сравнивать прелести царицы с прелестями ее женщин, и он порешил, что если две или три приближались к ней какой-нибудь частной красотой, -- то ни одна не сравнилась в общем.
   Нужно было расстаться. И Клеопатра даже не думала, что будучи далеко от Цезаря она будет забыта.
   В числе подарков диктатора своей любовнице находились десять галльских стрелков. Египетская царица хотела вооружить войско по образцу этих стрелков; Цезарь дал ей десяток, избранный ею посреди солдат, составлявших первую сотню когорты.
   Но не из интереса к своей армии, а вследствие заботы о своих наслаждениях Клеопатра взяла с собой этих стрелков. Среди них был один, по имени Андроник, мужественная красота которого произвела на нее сильное впечатление. Чтоб обладать одним, она потребовала десять; Цезарь не мог и подозревать истинной причины ее желания.
   Но удалившись от берегов Италии, она не имела нужды сдерживаться.
   -- Пусть скажут галльскому стрелку Андронику, что я хочу его видеть, -- сказала она.
   Андроник поспешно исполнил приказание царицы.
   Этот сын Галлии был на самом деле великолепен; лет двадцати пяти, высокий ростом, с белокурыми волосами, падавшими локонами по обе стороны лица, из под волчьей шкуры -- он был прекрасен,
   Он стоял прямо перед царицей, возлежавшей на пурпурных подушках, защищенных навесом от палящих лучей солнца.
   -- Доволен ли ты, Андроник, что едешь со мной в Египет? -- спросила она своим полным нежности голосом.
   Он отрицательно покачал головой.
   -- Нет!? -- изумилась Клеопатра. -- Ну что же, ты по крайней мере откровенен. А почему ты не радуешься увидеть Египет? Это прекрасная страна.
   -- Для меня одна только страна прекрасна: моя родина! -- сказал галл.
   -- Как называется она?
   -- Я из города Тарба в Бигорре.
   -- Но что же там такого, о чем ты так жалеешь?
   -- Там есть горы и равнины, где я охотился на свободе, и зеленые папоротники, на которых я отдыхал; там есть быстрые ручьи, в которых я утолял жажду, всякие птицы, убаюкивавшие мой сон своим пением!
   -- Везде есть трава, источники и птицы!
   -- Ты ошибаешься, царица; не везде встречаются Пиренеи. Пиренеи есть только на юге Галлии.
   -- Да, и, быть может, также нет ли в Пиренеях какой-нибудь молоденькой девушки, воспоминание о которой сильнее запало в твою душу, чем воспоминание о почве, на которой ты родился? Признайся, ты любил и был любим на родине?
   Андроник вздохнул.
   -- К чему воспоминания, -- сказал он с горечью, -- когда не принадлежишь самому себе, когда не знаешь даже, будешь ли когда-либо располагать собою!..
   -- Никогда? Почему никогда? Слушай, Андроник: ты меня интересуешь. Когда ты научишь моих солдат, то, если тебе хочется, отправляя тебя в Италию, я напишу Цезарю, чтоб он дал тебе свободу... чтоб он отослал тебя в твое отечество...
   Физиономия стрелка засияла.
   -- Ты сделаешь это?.. -- вскричал он.
   -- Сделаю, если буду довольна тобой.
   -- О, ты будешь довольна, потому что с этой минуты вся моя кровь принадлежит тебе.
   Клеопатра странно улыбнулась.
   -- О! я не потребую от тебя крови, Андроник, -- возразила она.
   -- Чего же, царица?
   -- Я скажу тебе позже, в Александрии... Ступай. Но не удаляйся от меня, -- мне приятно тебя видеть.
   На самом деле, во все время путешествия, галльский стрелок почти постоянно находился около царицы. Он не только ел за ее столом, но по особенной благосклонности, ему, по ее приказанию, подавали то же самое что она кушала. Ей нравилось разговаривать с ним, заставлять его рассказывать наиболее замечательные случаи его жизни, -- по большей части охотничьи истории и описания битв.
   Однажды вечером, грубо перебив его, она сказала:
   -- Но ты в своих рассказах никогда не говорил мне о любви, Андроник. Разве я ошибаюсь, предполагая, что в твоих горах есть молоденькая девушка, которая оплакивает твое отсутствие?
   Стрелок печально улыбнулся.
   -- Нет, царица, -- ответил он, -- нет, ты не ошибаешься. Там есть молодая девушка, которой я оставил мое сердце.
   -- А! а! Вот видишь!
   -- Но любовь бедного крестьянина и пастушки может ли занять такую великую царицу, как ты?
   -- Должно быть, может, потому что я предлагаю тебе рассказать. Так ты любишь пастушку?
   -- Да, государыня.
   -- Как ее зовут?
   -- Фабиола.
   -- Который ей год?
   -- Ей было шестнадцать лет, когда я был принужден вступить в легионы Цезаря.
   -- А сколько времени ты служишь?
   -- Будет три года в октябрьские календы.
   -- Значить Фабиоле теперь девятнадцать лет. Хороша она?
   -- Я ее люблю!
   -- Это значит все. Ты ее любишь... и ни одна женщина в мире не может сравниться с ней красотою -- даже я?..
   Предлагая ему этот коварный вопрос, Клеопатра смотрела в глаза Андроника. Он вспыхнул... а она наслаждалась смущением, причиной которого была она сама.
   -- А потом? -- продолжала она.-- О не бойся ничего! Я не рассержусь, если даже узнаю, что я не так красива, как пастушка Аквитании Фабиола. Она красивее меня? говори!..
   -- Красивее?.. нет!.. Фиалка не может быть красивее розы... но...
   -- Но, -- продолжала она, -- ты надеешься обладать фиалкой, и не надеешься иметь розу... Ты благоразумен: для тебя фиалка -- первой в свете цветок!.. Однако, положим, что тебе будет дозволен выбор. Понимаешь? Положим, что роза снизойдет до тебя, -- разве не будешь ты благодарен? отвечай!
   Возбужденная усилившейся страстью, при последних словах, Клеопатра, лежавшая на подушках наклонилась к прекрасному стрелку, стоявшему перед ней, представляя его взорам, вследствие отстранения корсажа из прозрачной египетской ткани, часть самых сокровенных своих прелестей.
   Андроник сладостно вздрогнул. Как ни мало был он прозорлив до сего времени, в эту минуту ему трудно было не понять природу чувствований внушенных им царице. Но не в это время, не в этот час выразилось ей его убеждение об этих чувствах.
   Сцена, которую мы пробовали изобразить, при конце имела свидетелем, -- чего актеры не подозревали, -- Птолемея Меннея брата и супруга Клеопатры.
   Без сомнения этого супруга вовсе не следовало бояться?-- стоит ли бояться ребенка четырнадцати лет. Однако за отсутствием сознания своих прав, этот ребенок имел инстинкт, ибо взирая на описанную сцену с середины палубы, где он остановился, он сдвинул брови.
   -- Отвечай! -- продолжала Клеопатра, сжимая крохотной ручкой мускулистую руку Андроника.
   Царь прыгнул к ней.
   -- Клеопатра, -- вскрикнул он, -- смотри как потемнело небо! Будет гроза. Разве ты не сойдешь в свою каюту?..
   При звуках голоса Птолемея, Клеопатра приняла более приличное положение, а Андроник отошел на три или четыре шага.
   В тоже время оба подняли глаза к небу... Небо было величественно. Ни одного облака, не затмевало его лазури.
   -- Ты глуп, Менней, -- сказала Клеопатра, недовольным тоном.-- Ты глуп, с своей грозой.
   -- Ты действительно думаешь, что я глуп? -- насмешливо возразил ребенок.
   Наступило молчание; потом Клеопатра сказала.
   -- Ступай, Андроник, к своим братьям по оружию.
   И вперив свой взгляд в бледное лицо царя, она подумала:
   "Э! э! у львенка начинают прорезываться зубы. Это надо принять к сведению; мы постараемся помешать ему кусаться".
   Яд играет большую роль в истории государей и государынь древнего времени, а также, увы! и в истории средних веков!..
   Предвидя свое высшее назначение, Клеопатра с пользой употребила свободу изгнания. Никто не знает, что может случиться; даже на троне вас окружают люди, которые вас стесняют, и те, от которых хорошо избавиться без скандала. В Антиохии, где она жила, будущая царица Египта, изучила, под руководством великого ученого, искусство отравления.
   Возвратившись из Италии в Александрию, первой ее заботой было снова начать курс учения, которым она пренебрегала со времени пребывания в Египте Юлия Цезаря.
   Её дворец-Антирод (остров Роз) был как нельзя более удобен для этих занятий. Под предлогом отдохновения от долгого путешествия она заперлась в этом дворце в обществе близких женщин и сотни невольников, под охраной египетских солдат и десяти галльских стрелков.
   Каждый день она удалилась в свою лабораторию, где анализировала, сравнивала и делала опыты с ядами всех сортов: минеральными, растительными, и животными. Ибо все три царства природы имеют одинаковое отношение как к добру, так и ко злу, содержа в себе жизнь и смерть. По большей части эти опыты производились над животными: собаками, кошками, птицами; иногда над невольниками, над несчастными, которых считали за ничто-- нужно уметь заставить страдать, чтобы уметь убивать.
   Она изучила первенство такого-то яда над таким-то противоядием. Радостная, от успехов в науке, Клеопатра, окончив занятия, присутствовала в дворцовом саду при упражнениях египетских солдат, которых учили галльские стрелки.
   Потом, когда наступал вечер, прекрасного Андроника вводили потаенной дверью в ее спальню.
   После того, что мы передали об их разговоре на палубе, царской галеры, никого не удивит любовь, или вернее каприз Клеопатры к молодому галлу.
   И хотя Андроник признался, что он оставил свое сердце в Аквитании, он с такой страстью отвечал на ласки египетской царицы, о которой она и не мечтала. Правда, что сердце ничего не значит в известном роде нежности, и что в возрасте Андроника было бы больше, чем добродетелью, было бы героизмом, противиться созданию, обладавшему всей обольстительностью красоты и всем могуществом власти. Каждый вечер он любил по повелению египетской царицы.
   По повелению -- выражение совершенно точное. Однажды она ему сказала: "Я хочу, чтоб ты меня любил! -- и он повиновался.
   В течение трех недель он исполнял свое назначение официального любовника.
   Странное смешение распутства и гордости! Иногда, когда он приближался к он изголовью, погруженная в важные размышления, она даже не поднимала головы...
   И он должен был оставаться безмолвным и неподвижным, ожидая чтобы она заметила. что он здесь.
   Наконец она его замечала; позабывая заботы настоящего и будущего царица становилась женщиной, и женщиной алчной до наслаждений. Ее огненный взгляд впивался в любовника... Но даже в минуты самого сладостного упоения, в минуту самого пылкого восторга, она заставляла этого любовника уважать то расстояние, которое отделяло его от царственной любовницы.
   Понятно ли? -- она принадлежала и не принадлежала ему.
   Нужно было иметь двадцать пять лет, чтобы платить такой постыдной подчиненностью за несколько часов не полного блаженства.
   Андроник имел эту смелость и эту силу три месяца кряду. Галлы были крепкие люди!
   Между тем львёнок, как называла Клеопатра своего брата и мужа, -- все с большим и большим нетерпением переносил удаление своей сестры и супруги в Антирод.
   Однажды, во время упражнений египетских солдат, прибежавшие невольники объявили царице о прибытии короля.
   Она, -- вся грация -- вышла ему на встречу.
   Он хотел присутствовать при новых маневрах; они были нарочно для него начаты. В то время, когда их исполняли, Клеопатра заметила, что он не спускал глаз с Андроника.
   Спустя несколько времени царь и царица были одни в отдаленной комнате.
   -- Клеопатра, -- без вступления сказал Менней, -- я ненавижу Андроника, одного из тех галльских стрелков, которых дал тебе Цезарь.
   -- А! -- холодно сказала она. -- Почему ты его ненавидишь!
   -- Потому, что ты его любишь.
   Она пожала плечами.
   -- Разве Клеопатра может любить солдата! -- воскликнула она.
   -- И так, чтоб доказать, что я ошибаюсь, возразил царь, -- отдай мне этого человека.
   -- Возьми его! -- отвечала Клеопатра. -- Возьми уж и его товарищей. Они мне более бесполезны; мои египтяне стреляют теперь не хуже их.
   -- Хорошо. Я беру. Благодарю.
   Десять стрелков сопровождали Птоломея в Александрию.
   На другой день, обвиненные и осужденные за воображаемый заговор, они без дальнейших церемоний, были все десять распяты на площади в одном из самых многолюдных кварталов города. По особенной милости маленького государя осужденные прежде, чем быть распятыми, были удавлены.
   Узнав о происшествии, Клеопатра даже не поморщилась.
   Если все прочие галльские стрелки были ей бесполезны, как наставники ее солдат, то Андроник, в частности, перестал ей нравиться как любовник; ее прихоть прошла.
   Но она находила дурным, что Птолемей позволил себе, без ее одобрения, умертвить этих десять человек. Один Андроник еще куда ни шло, царь, понятное дело, его ненавидел; но всех, -- это слишком!
   Нужно было сдержать львенка; у него были слишком явные деспотические наклонности.
   Клеопатра явилась в Александрию. Она не сделала ни одного упрека своему мужу и брату по поводу умерщвления стрелков.
   Но через месяц после этого, возвращаясь с прогулки, маленький царь выпил стакан Литуса, который подал ему преданный невольник, и почувствовал жестокие колики. Через час он, не смотря на всю помощь медиков, умер в страшных страданиях.
   Клеопатра стала обладательницей трона.
   Вскоре мы увидим, как она правила государством.
   Юлия Цезаря более не существовало; его умертвили. Ему недостаточно было быть императором; он хотел стать царем. Составился заговор, под руководством Kaccия, Марка и Брута. Он пал в Сенате у подножия статуи Помпея, пронзенный двадцатью тремя кинжалами. "И ты, Брут", -- проговорил он, падая.
   Тело диктатора некоторое времени лежало на земле; наконец трое невольников положили его на носилки и отнесли во дворец. Из стольких ран только одна была смертельна, которую он получил в сердце.
   Не один из убийц не пережил его тремя годами и не умер естественной смертью. Все они погибли от различных несчастий, одни утонули, другие погибли на поле битвы; некоторые убили себя теми же кинжалами, под ударами которых пал Цезарь.
   Пророчество Kaccия сбылось: за смертью Юлия Цезаря последовало жестокое смятение; гражданская война перевернула верх дном всю Италию. Изменив своей старинной дружбе к императору, консул Марк Антоний был побежден Октавием, названным потом Августом, -- которого Цицерон противопоставил ему вместо Цезаря, и он был побежден им при Модене. По совету одного из своих военачальников Антоний согласился соединиться с Октавием и тогда-то составился знаменитый триумвират из Лепида, Октавия и Антония, который ознаменовался долгим рядом подлостей и грабительства.
   Триумвиры, скрепив свое могущество кровью самых знаменитых граждан, с Цицероном во главе, решили преследовать Брута и Kaccия, убийц Цезаря. Антоний настиг их при Филиппах и разбил их. После этой победы Октавий и Антоний без церемоний разделили империю и обделили своего сотоварища под предлогом измены. Антоний, накануне своего отправления на войну против парфян, послал посольство Клеопатре, сомневаясь, чтобы она не оказала помощи Бруту и Kaccию, -- с приказанием явиться в Сицилию, чтобы объяснить свое поведение.
   Имела ли на самом деле Клеопатра связь с убийцами её любовника? Это невероятно. Как бы то ни было, подчиняясь повелению Антония, египетская царица была несколько испугана. В эту эпоху ей было всего двадцать пять лет; она была во всем блеске своей красоты, чего она могла бояться?..
   Когда она пристала к Тарсе, столице Сицилии все жители столпились на берегу. Антоний, занятый регулированием будущности народов и царей, один оставался с своими ликторами в трибунале. Восхищенная армия кричала: "Венера явилась к Бахусу. Это сравнение не было неприятно Антонию -- извиняясь затруднениями высадки на берег, Венера вместо того, чтоб отправиться к Бахусу, пригласила его к себе на галеру. Бахус принял приглашение.
   Во время десерта на этом пиру, который стоил около миллиона, Клеопатра, приказав принести чашу с уксусом, бросила в нее, чтоб распустилась, жемчужину из своих серег, стоившую около двух миллионов сестерций и проглотила... То была гастрономическая любезность, стоившая Клеопатре серьёзного расстройства в желудке.
   Но Антоний был изумлен. Женщина, проглатывающая по миллиону -- клянусь Юпитером! В политических способностях этой женщины нельзя сомневаться! И триумвир более не сомневался. Он ни слова не спросила об ее поведении; нет, он потребовал от нее другой вещи, которая тотчас же была ему дана. Уверенная в своих прелестях, Клеопатра не страшилась отдаться слишком скоро. В тот же вечер, тогда как лиры и флейты оглашали берега Сиднуса, триумвир и царица Египта тысячью поцелуями скрепляли любовный и военный брак, который могла разрушить только смерть.
   Подобный Цезарю, но не имевший его гения, чтоб избавиться от заблуждения чувств, Антоний совершенно отдался очаровательнице. Вначале, он намеревался, покинув Сицилию, идти войной против парфян, но начиналась зима. Зимою, проходить по диким странам, тогда как в Александрии, где царствует вечное лето, любовь хранила ему все наслаждения... Он может сражаться с парфянами, позже. Антоний сопровождал свою обожаемую любовницу в Египет; в течение двух лет он ни на минуту покидал ее...
   Помня, однако, что она царица, а Антоний правил Востоком, Клеопатра краснела за то унижение, которому она подвергла своего раба. Уже несколько раз в своих интимных разговорах, под сенью дерев острова Роз, она старалась пробудить уснувшую душу триумвира.
   Наконец Марк Антоний рассудил, что глава империи может употреблять свое время полезнее, чем на ловлю рыбы. Он оставил армию, и сказав "до свиданья" Клеопатре, возвратился в Италию.
   Пришла пора. Его брат и супруга Фульвия подняли оружие против Октавия. Прежде чем начать еще одну битву, триумвиры были вынуждены примириться вследствие нерасположения их армий, отставших от этих братоубийц. Антонию был отдан весь Восток, и в удостоверение безопасности, он женился на прекрасной и добродетельной Октавии, сестре Августа. Вслед за тем, он отправился против парфян; но экспедиция не удалась.
   "Время года было позднее; Антонию советовали побыть в Армении, где царствовал Артабаз, сын Тиграна, и вступить в Лидию весною. Но страсть его к Клеопатре, оживленная долгой разлукой, не давала ему покоя. Нетерпеливо желая явиться победителем в Египет, он пошел против столицы Лидийского царя и дабы раньше ее достигнуть оставил на дороге свои военные машины под охраной двух легионов.
   Почти тотчас же его легионы были разбиты в пух и прах царем Парфянским и за этим несчастьем последовало отпадение Артабаза."
   В этом затруднительном положении Антоний чувствовал, что каждый час колебания сделает отступление всё более и более затруднительным; он оставил осаду и прошел сто миль, постоянно преследуемый парфянами, против которых он выдержал восемнадцать битв. Он потерял 24 000 человек в этой компании, но привязанность, выказанная ему в этом случае солдатами, утешила его в таком несчастье."
   Между тем его безумная любовь увлекала его к другим потерям; вместо того чтоб стать на зимние квартиры в Apмении, он спешил в Cирию, и во время похода, посреди снега и льда, потерял еще восемь тысяч человек. Ему, однако, нужен был успех, чтоб уничтожить следы своей неудачи, и он наказал Артабаза за отпадение, отняв у него его царство.
   Антоний с триумфом вошел в Александрию, ведя, Артабаза прикованным к своей колеснице и представил его Клеопатре. На одном из народных праздников, на котором он председательствовал с своей любовницей, Антоний, сидя на золотом троне, провозгласил Цезариона, сына Цезаря, царем Египта и Кипра, и двух детей, которых он от нее имел -- царями царей.
   И это еще не все. Через некоторое время, он приказал Октавии, своей жене, предлагавшей ему приехать в Азию, не удаляться из Рима и в присутствии всех чинов Египта поклялся, что Клеопатра его законная супруга.
   Это было уже безумием.
   Столько оскорблений не могли остаться безнаказанными.
   В ожидании справедливого наказания, ожидая смерти за Клеопатру, Антоний более, чем когда либо опьяненный любовью, жил только для Клеопатры.
   Да, он безумно любил ее! Он любил ее до преступления, до низости.
   Два факта могут служить тому доказательством.
   У Клеопатры была сестра Арсиноя, моложе ее двумя годами, которая, когда старшая сестра, по воле Юлия Цезаря, получила царский скипетр, не побоялась попробовать вырвать этот скипетр из ее рук, напав во главе громады невольников, пиратов, беглецов из Сирии и Сицилии, на легионы диктатора.
   Побежденная в первой же битве и взятая в плен, Арсиноя, несмотря на свои мольбы и слезы, должна была следовать за Цезарем в Рим, где он имел жестокость отдать ее во время триумфа на народное поругание. Вслед за тем, обосновавшись в одном из самых отдаленных городов Азии, Эфесе, она жила в нем в бедности, забытая и печальная...
   Но она жила, а Клеопатра не прощала.
   Однажды, встав поутру, царица Египта, предстала перед триумвиром с лицом искаженным синеватой бледностью.
   -- Что с тобой, моя милая? -- спросил с беспокойством Антоний.
   Она молчала.
   -- Что же с тобой? -- повторил он. -- Быть может, дурной сон, воспоминание о котором тебя тревожит?
   -- Да, -- ответила Клеопатра, -- я видела страшный, ужасный сон!.. Сон, который предвещает мне ужасную катастрофу.
   И прижавшись к груди своего возлюбленная, Клеопатра продолжала со всеми признаками ужаса:
   -- О! спаси, спаси меня! Умоляю тебя Антоний! Она убьет меня! Она убьет моих детей!.. твоих детей!..
   -- Кто?..
   -- Арсиноя, сестра моя, которая уже намеревалась похитить мою корону.
   -- Но она ведь далеко, далеко отсюда, в Эфесе.
   -- Разве для ненависти существуешь расстояние! Говорю тебе, она убьет меня. Она растерзает всех, кто мне дорог. Сны не лгут. Я видела сегодня ночью; она проникла сюда и ногами топтала безжизненные трупы Цезариона, Птолемея и Александра, -- моих сыновей, и приставив к моему горлу кинжал, она мне крикнула: "Я хочу царствовать. Я буду царствовать! Умри!.."
   -- Полно, -- сказал, улыбаясь, Антоний, -- ты однако не умерла. Цезарион и Александр тоже живы. Успокойся, моя царица. Сон -- ложь.
   Клеопатра подняла свое бледное лицо, в чертах которого выражение гнева сменило ужас.
   -- Так-так! -- воскликнула она. -- Ты говоришь, что любишь меня, а когда я прошу твоей помощи и покровительства, -- у тебя одни только насмешки.
   -- Я не смеюсь, душа моя! Но чего же ты хочешь?
   -- Арсиноя хотела меня убить; я хочу, чтоб она умерла.
   -- Она хотела убить тебя... во сне...
   -- Довольно! это слишком! Если ты не веришь снам, -- я им верю. При том, ее прошедшее не убеждает ли в ее будущем? Нет, нет не без цели боги потрясли мой сон этим могильным видением. Кто знает, что в эту минуту Арсиноя не замышляет погубить меня!
   -- Можно убедиться в этом, послав в Ефес взвод солдат.
   -- Я только этого и прошу! Пошли в Ефес взвод Сагонтинцев, под начальством Энобарба. Он мне предан; он не захочет, чтобы царице Египта, жене его полководца, угрожала гордость соперницы...
   -- Угрожала? -- весело повторил Антоний, который ни как не мог принять всерьез боязнь Клеопатры, по поводу сна.
   Но она снова сдвинула брови. Опять сделавшись важным, Антоний поспешил ее успокоить. Энобарб был призван, и ему дано было поручение. В тот же день, со взводом Сагонтинцев, он отправился в ионический город.
   Клеопатра была права, сказав, что Энобарб был ей предан -- он был так предан, что убил Арсиною, хотя ему и не было это положительно приказано.
   Несчастная сестра царицы, пораженная зловещим пред-- чувствием, при виде солдат любовника Клеопатры, спаслась в храм Дианы, как неприкосновенное убежище. Энобарб последовал за ней и умертвил на самом алтаре богини.
   Когда он возвратился в Александрю:
   -- Ну что? -- спросили у него Антоний и Клеопатра.
   -- Я ее убил, отвечал он.
   -- Так она составляла заговор? -- спросил Антоний
   -- Конечно! -- вскричала Клеопатра, -- ведь он же убил ее! Я тебе говорила, что сны не лгут.
   Другая черта постыдного падения Антония еще более характерна.
   Между женщин, находившихся в услужении у Клеопатры была одна девушка, из Кассалы, в верхней Нубии, по имени Жевра, -- редкой красоты, хотя ее кожа была бронзового цвета. Для Антония цвет кожи не значил ничего, если ему нравилась форма. Жевра ему понравилась. Однажды утром, во дворце Антирода, предполагая, что Клеопатра в саду, Антоний ощутил желание изменить мрамору ради бронзы.
   Но Клеопатра была не в саду. Она находилась в соседней комнате и появилась в ту самую минуту, когда, увеченный страстью Антоний принимал, за царицу простую невольницу.
   За кратковременную любовь к ней цезаря Жерва заплатила жизнью. Клеопатра потребовала, чтоб Антоний своими руками подал чашу со смертоносным ядом той, с которой только что наслаждался. И Антоний раболепно исполнил это бесчеловечное требование, и когда несчастная, испустив два или три стона, упала у ног Клеопатры, сидевшей па троне с своим любовником без-- страстно смотревшим на предсмертные конвульсии.
   -- Я люблю тебя! -- произнесла Клеопатра. И их уста слились в поцелуе.
   Клеопатра умерла тридцати девяти лет, процарствовав двадцать два года, из которых четырнадцать с Антонием.
   Она умерла добровольно от укуса ядовитой змеи, после того как Антоний был разбит на голову Октавием.
   За отсутствием живой Клеопатры Октавий во время своего триумфа велел нести ее изображение.
   Но, исполняя ее желание, выраженное в ее завещании, он повелел похоронить египетскую царицу в одной гробнице с Марком Антонием.
   В том же завещании мать препоручала своих детей властителю вселенной.
   Но властитель мира был гуманен только до тех пор, пока полагал, что его гуманность не повредить его интересам.
   Он призвал в Италию Александра и Птолемея, двух сыновей любви Клеопатры и Марка Антония и дочь, названную по имени матери Клеопатрой.
   Принятые доброй и благородной Октавией после триумфа Августа, Птолемей, Александр и Клеопатра были воспитаны ею, как ее собственные дети.
   Но что касается Цезариона, сына Цезаря, он был умерщвлен в Египте.
   То был, как говорит философ Apий, один из его царедворцев, которого он заставил совершить эту жестокость, сказав ему, что два Цезаря смутят мир и что одного совершенно достаточно...
   Для царедворца было недурно сказано.

----------------------------------------------------------------

   Первое издание русского перевода: История знаменитых куртизанок. Пер. с фр., доп. примеч. переводчика. Ч. 1--2 / Соч. Генриха Кока. Ч. 1. -- Москва: Типография Ф. Иогансон, 1872. -- 654 с.
   
   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru