Клейст Генрих Фон
В поисках правосудия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Michael Kohlhaas.
    Текст издания: журнал "Историческій Вѣстникъ", тт. 49-50, 1892.

ВЪ ПОИСКАХЪ ПРАВОСУДІЯ

(ИЗЪ НѢМЕЦКАГО БЫТА XVI ВѢКА)

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВѢСТЬ
КЛЕЙСТА

(MICHAEL KOHLHАAS)

ПЕРЕВОДЪ СЪ НѢМЕЦКАГО

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ЖУРНАЛУ "ИСТОРИЧЕСКІЙ ВІ.СТНИКЪ"

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1892

   
   Около середины XVI столѣтія, у береговъ Гавеля, жилъ нѣкій лошадиный барышникъ, по имени Михаэль Кольгаасъ, сынъ школьнаго учителя, одинъ изъ правдивѣйшихъ и вмѣстѣ съ тѣмъ одинъ изъ чудовищнѣйшихъ людей своего времени. Этотъ необычайный человѣкъ до тридцатилѣтняго возраста могъ бы служить образцомъ добраго гражданина. Въ одной деревнѣ, до сихъ поръ носящей его имя, была у него усадьба, на которой онъ мирно жилъ своимъ промысломъ. Дѣтей своихъ, которыми подарила его молодая жена, воспитывалъ онъ въ страхѣ Божіемъ, пріучая ихъ къ трудолюбію и честности. Среди сосѣдей его не было ни единаго человѣка, который не отдавалъ бы ему чести за его благотворительность и справедливость. Словомъ сказать, міръ благословилъ бы память о немъ, если бы онъ не пересолилъ въ одной добродѣтели. Чувство справедливости сдѣлало изъ него вора и убійцу.
   Однажды онъ отправился за границу съ партіей молодыхъ, сытыхъ, лоснившихся лошадокъ и по дорогѣ принялся высчитывать, какъ употребить барышъ, который надѣялся нажить на нихъ при продажѣ, причемъ, какъ добрый хозяинъ, часть этого барыша предназначалъ пустить въ новый ростъ, а на остальную потѣшить себя въ настоящемъ. Вдругъ, подъѣхавъ къ Эльбѣ, около одного великолѣпнаго рыцарскаго замка, на Саксонской территоріи, замѣтилъ онъ шлагбаумъ, котораго на этомъ мѣстѣ прежде никогда не видывалъ. Дождь лилъ, какъ изъ ведра. Кольгаасъ мгновенно пріостановилъ лошадей, крикнувъ сборщика шоссейныхъ пошлинъ, который дѣйствительно вскорѣ послѣ того высунулъ изъ окна угрюмое свое лице. Лошадиный барышникъ попросилъ пропустить его. "Что тутъ у васъ за новости?" -- спросилъ онъ, когда, долгое время спустя, сборщикъ налоговъ показался изъ дому.-- "Привиллегія, дарованнная землевладѣльцу,-- отпирая шлагбаумъ, отвѣчалъ тотъ:-- юнкеру {Въ Германіи юнкеръ означаетъ дворянина, не имѣющаго никакого другаго титула.} Венцелю фонъ-Тронка".
   -- Вотъ оно что. Такъ юнкера зовутъ Венцелемъ?-- замѣтилъ Кольгаасъ, оглядывая замокъ, блестящими зубцами своими смотрѣвшій въ поле.-- Развѣ старый владѣлецъ умеръ?
   -- Умеръ отъ удара,-- отвѣчалъ сборщикъ пошлинъ, поднимая шлагбаумъ.
   -- Гмъ! жаль!-- продолжалъ Кольгаасъ.-- Достойный былъ старикъ, находившій отраду въ сношеніяхъ съ людьми, поддерживавшій торговлю по мѣрѣ силъ, проложившій нѣкогда шоссе, только изъ-за того, что одна кобыла сломила у меня ногу въ томъ мѣстѣ, гдѣ дорога поворачиваетъ въ деревню. Ну, сколько же я долженъ?-- спросилъ онъ, съ недовольствомъ вытаскивая потребованные сборщикомъ гроши изъ-подъ развѣвавшагося отъ вѣтра плаща.
   -- Да, старина,-- прибавилъ онъ еще, когда тотъ, проклиная скверную погоду, бормоталъ ему: "скорѣй, скорѣй",-- если бы дерево осталось стоять на мѣстѣ въ лѣсу, было бы лучше для меня и для васъ.
   Съ этими словами онъ вручилъ ему деньги и хотѣлъ продолжать свой путь. Но едва успѣлъ онъ подъѣхать подъ шлагбаумъ, какъ позади него изъ башни послышался другой голосъ: "Стой, ей ты, скребница!" и вслѣдъ затѣмъ барышникъ увидѣлъ, какъ кастелянъ, захлопнувъ окно, бросился бѣгомъ къ нему. "Ну, еще какія новости?" -- спрашивалъ себя Кольгаасъ, пріостановивъ лошадей. Кастелянъ, застегивая куртку на объемистомъ животѣ, подошелъ къ нему и, повернувшись спиной къ вѣтру, потребовалъ пропускной билетъ. Кольгаасъ переспросилъ: "Пропускной билетъ?" Нѣсколько смутившись, онъ отвѣчалъ, что, на сколько ему извѣстно, никакого пропускнаго билета у него нѣтъ, прося, впрочемъ, объяснить ему, что это за штука, а то, быть можетъ, какъ нибудь случайно у него и окажется таковой.
   Оглядѣвъ его сбоку, кастелянъ возразилъ, что безъ пропускнаго билета отъ курфюрста торговцы лошадьми за границу не пропускаются.
   Кольгаасъ завѣрялъ, что семнадцать разъ въ жизни переѣзжалъ границу безъ такого билета, что всѣ постановленія курфюрста, касающіяся его промысла, ему въ точности извѣстны, что это навѣрное, должно быть, простое недоразумѣніе, которое онъ проситъ обдумать, и, въ виду далекаго пути, предстоявшаго ему въ тотъ день, не задерживать его долѣе понапрасну. Но кастелянъ отвѣчалъ, что въ осьмнадцатый разъ ему не удастся такъ проскользнуть, что для того-то и сдѣлано недавно новое распоряженіе, и что онъ долженъ или сейчасъ же добыть себѣ пропускной билетъ, или же убираться туда, откуда пришелъ. Лошадиный барышникъ, нѣсколько уже озадаченный такими незаконными стѣсненіями, послѣ нѣкотораго раздумья, сошелъ съ лошади, отдалъ ее работнику и сказалъ, что самъ поговоритъ о томъ съ юнкеромъ фонъ-Тронка. И онъ отправился въ замокъ. Кастелянъ послѣдовалъ за нимъ, бормоча о скряжническомъ загребаніи денегъ и необходимости кровопусканія для подобныхъ господъ. Такимъ образомъ, измѣряя одинъ другаго взглядами, оба вошли въ зало. Такъ случилось, что юнкеръ въ это время сидѣлъ за кубкомъ съ нѣсколькими веселыми пріятелями, причемъ, по поводу какой-то шутки, они залились раскатистымъ смѣхомъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда Кольгаасъ подошелъ къ Венцелю для принесенія своей жалобы.
   Юнкеръ обратился къ нему съ вопросомъ, чего онъ желаетъ. Увидѣвъ чужаго человѣка, рыцари притихли. Но едва тотъ успѣлъ заикнуться о своей просьбѣ насчетъ лошадей, какъ вся компанія съ восклицаніями: "Лошади? гдѣ онѣ?" -- бросились къ окну посмотрѣть на лошадей. По предложенію Венцеля, при видѣ отличныхъ коней, они кинулись внизъ на дворъ. Дождь пересталъ. Кастелянъ, управляющій и рабочіе столпились вокругъ нихъ и всѣ стали разглядывать животныхъ. Одинъ хвалилъ рыжечалаго коня съ бѣлымъ пятномъ на лбу, другому нравилась бурая лошадка, третій поглаживалъ пѣгашку съ черножелтыми пятнами, и всѣ сходились въ томъ, что кони напоминали собою оленей и что въ этой мѣстности лучшихъ не бывало. Кольгаасъ отвѣчалъ, что кони не лучше рыцарей, которые будутъ на нихъ ѣздить, и предложилъ имъ купить лошадей. Юнкеръ, которому рыжечалый жеребецъ пришелся особенно по вкусу, освѣдомился у Кольгааса насчетъ его цѣны. Управляющій настоятельно просилъ рыцаря купить пару вороныхъ, которыхъ, за недостаткомъ лошадей, онъ могъ бы употреблять для полеводства. "Скребница" объявилъ свою цѣну, рыцари нашли ее слишкомъ высокой, причемъ юнкеръ сострилъ, что барышнику придется ѣхать къ рыцарямъ Круглаго Стола, чтобы добиться короля Артура, если онъ такъ дорого цѣнитъ своихъ лошадей. Замѣтивъ перешептываніе кастеляна съ управляющимъ, причемъ они бросали выразительные взгляды на вороныхъ коней,-- изъ какого-то темнаго предчувствія, Кольгаасъ рѣшился на все, чтобы сбыть имъ лошадей. Онъ обратился къ юнкеру со словами: "Сударь, этихъ вороныхъ коней шесть мѣсяцевъ тому назадъ я пріобрѣлъ за двадцать пять гульденовъ золотомъ; давайте мнѣ тридцать, и тогда берите ихъ себѣ". Двое рыцарей, стоявшихъ рядомъ съ Венцелемъ, довольно ясно высказались, что эти лошади, конечно, стоили этихъ денегъ. Но юнкеръ отвѣчалъ, что готовъ затратиться на рыжечалаго коня, а никакъ не на вороныхъ, и сталъ собираться уходить, причемъ Кольгаасъ выразилъ надежду, что, быть можетъ, они сторгуются въ слѣдующій разъ, когда онъ снова будетъ проѣзжать мимо со своими лошадьми. Затѣмъ, откланявшись хозяину замка, онъ взялся за поводъ своихъ лошадей, собираясь уѣзжать. Въ это мгновеніе изъ толпы выступилъ кастелянъ и громко напомнилъ ему, чтобы безъ пропускнаго билета онъ ѣздить не смѣлъ. Кольгаасъ обернулся и спросилъ юнкера, дѣйствительно ли существуетъ такое постановленіе, разстроивающее весь его промыселъ. Венцель съ смущеннымъ видомъ, уходя, отвѣтилъ: "Да, Кольгаасъ, съ пропускнымъ билетомъ надо будетъ устроиться. Переговори съ кастеляномъ и отправляйся своей дорогой".
   Кольгаасъ сталъ увѣрять его, что и въ помыслахъ не имѣетъ обходить постановленія, могущія касаться вывода лошадей, обѣщалъ, при проѣздѣ черезъ Дрезденъ, выправить билетъ въ магистратѣ и просилъ пропустить его только на этотъ разъ, въ виду полнаго его невѣдѣнія насчетъ этого требованія.
   -- Ну!-- сказалъ юнкеръ, побуждаемый снова забушевавшей погодой, пронизывавшей его тощіе члены,-- пропустите этого лизоблюда. Идемъ,-- обратился онъ къ рыцарямъ, повернулся и хотѣлъ войти въ замокъ, но тутъ кастелянъ, обратясь къ рыцарю фонъ-Тронка, замѣтилъ, что Кольгаасъ долженъ, по крайней мѣрѣ, оставить что нибудь въ залогъ, въ обезпеченіе доставки пропускнаго билета. Юнкеръ снова остановился въ воротахъ замка. Кольгаасъ спросилъ, сколько же ему оставить, деньгами или вещами, въ залогъ за проводъ лошадей. Управляющій, бормоча себѣ подъ носъ, замѣтилъ, что онъ могъ бы оставить самыхъ вороныхъ коней. "Конечно,-- замѣтилъ кастелянъ,-- это самое цѣлесообразное. Какъ только онъ выправитъ билетъ, то можетъ во всякое время явиться за ними".
   Изумленный такимъ нахальнымъ требованіемъ, Кольгаасъ напомнилъ юнкеру, прикрывавшему камзоломъ животъ, что вѣдь вороныхъ своихъ онъ намѣревался продавать. Но въ это мгновеніе порывъ вѣтра вогналъ подъ ворота цѣлую массу дождя съ градомъ, и, чтобы поскорѣе покончить съ этимъ дѣломъ, фонъ-Тронка крикнулъ: "Если онъ не желаетъ разставаться съ лошадьми, въ такомъ случаѣ вышвырнуть его обратно за шлагбаумъ".
   Тогда барышникъ, хорошо сознавая, что ему придется уступить насилію, такъ какъ болѣе ему ничего не оставалось, рѣшился исполнить ихъ требованіе: выпрягъ вороныхъ и свелъ ихъ въ конюшню, указанную ему кастеляномъ. Онъ оставилъ при нихъ своего рабочаго, снабдивъ его деньгами, умолялъ его беречь лошадей до его возвращенія и затѣмъ,-- въ полусомнѣніи, не появилось ли въ Саксоніи въ самомъ дѣлѣ такого распоряженія, въ виду разроставшагося промысла коннозаводства,-- съ остальной партіей лошадей двинулся по направленію къ Лейпцигу, куда спѣшилъ на ярмарку.
   По прибытіи въ Дрезденъ, гдѣ въ одномъ изъ подгородныхъ предмѣстій у него былъ собственный домъ съ нѣсколькими конюшнями, такъ какъ съ этого именно пункта распространялъ онъ свою торговлю на болѣе мелкихъ мѣстныхъ рынкахъ,-- онъ немедленно отправился въ магистратъ. Здѣсь отъ нѣкоторыхъ знакомыхъ ему совѣтниковъ онъ узналъ то, что и самому ему съ самаго начала приходило въ голову, а именно, что исторія его съ пропускнымъ билетомъ есть простая басня. Испросивъ отъ угрюмыхъ совѣтниковъ письменное удостовѣреніе въ неосновательности требованія пропускнаго билета, Кольгаасъ посмѣивался надъ выходкой тощаго юнкера, хотя не могъ еще вполнѣ уяснить себѣ цѣли его въ данномъ случаѣ. Нѣсколько недѣль спустя, къ великому своему удовольствію, продавъ партію приведенныхъ имъ лошадей, онъ отправился обратно въ Тронкенбургъ, безъ всякой горечи на душѣ, кромѣ мысли о всеобщей нуждѣ на свѣтѣ. Кастелянъ, которому онъ показалъ удостовѣреніе, безъ дальнѣйшихъ разговоровъ, на вопросъ "скребницы", можетъ ли онъ теперь обратно получить лошадей, отвѣчалъ, что проситъ его только спуститься внизъ и взять ихъ. Но Кольгаасъ, проходя черезъ дворъ, успѣлъ уже узнать о непріятномъ инцидентѣ съ его работникомъ, который, нѣсколько дней спустя послѣ поселенія своего въ Тронкенбургѣ, за "непристойное" поведеніе былъ избитъ и изгнанъ изъ замка. Онъ освѣдомился у мальчика, сообщившаго ему это извѣстіе, что же такое натворилъ его работникъ и кто же ходилъ за лошадьми въ это время. Но тотъ отвѣтилъ, что ему объ этомъ ничего неизвѣстно, и затѣмъ отворилъ конюшню передъ Кольгаасомъ, у котораго отъ недобрыхъ предчувствій заныло сердце. Каково же было его изумленіе, когда, вмѣсто двухъ гладкихъ, сытыхъ вороныхъ коней, онъ увидѣлъ пару тощихъ, изнуренныхъ клячъ. Кости торчали у нихъ, какъ колья, на которые можно было вѣшать вещи; грива и шерсть, безъ присмотра и ухода, свалялись: то была истинная картина заброшенности въ животномъ царствѣ! Лошади, слегка потоптавшись, заржали при появленіи Кольгааса, который пришелъ въ крайнее негодованіе и спросилъ, что же приключилось съ его конями. Стоявшій около него мальчикъ отвѣтилъ, что съ лошадьми ничего особеннаго не было, что и кормъ они получали, какъ слѣдуетъ, только вотъ, въ виду подоспѣвшей какъ разъ жатвы, за недостаткомъ рабочаго скота, ими слегка пользовались для полевыхъ работъ. Кольгаасъ разразился проклятіями на такое гнусное, предумышленное насиліе, но, сознавая полную свою безпомощность и затаивъ въ душѣ свою злобу, сталъ уже готовиться,-- такъ какъ болѣе ему ничего не оставалось,-- убраться изъ этого разбойничьяго гнѣзда со своими лошадьми, какъ вдругъ появился кастелянъ, привлеченный крупнымъ ихъ разговоромъ, и поинтересовался узнать, въ чемъ дѣло.
   -- Въ чемъ дѣло?-- отвѣчалъ Кольгаасъ.-- А кто далъ юнкеру фонъ-Тронка и его людямъ право оставленныхъ у него моихъ лошадей употреблять на полевыя работы?
   Онъ прибавилъ насчетъ безчеловѣчности такого обхожденія, попробовалъ подбодрить обезсилѣвшихъ лошадей ударомъ хлыста, но онѣ не тронулись съ мѣста.
   Посмотрѣвъ на него въ упоръ нѣсколько мгновеній, кастелянъ продолжалъ:
   -- Скажите, какой грубіянъ! Вмѣсто того, чтобы благодарить Бога, что клячи его еще не подохли!... Небось, не спроситъ, кому же было за ними ухаживать, когда работникъ его сбѣжалъ! Развѣ не дешево отдѣлывались лошади за кормъ, отработывая его на полѣ?
   Въ заключеніе онъ посовѣтывалъ барышнику лучше прекратить препирательства, иначе де онъ кликнетъ собакъ, при помощи которыхъ сумѣетъ водворить спокойствіе во дворѣ.
   Сердце заколотилось у Кольгааса о фуфайку. Ему хотѣлось столкнуть этого толстопузаго въ грязь и пристукнуть ногой мѣдную его рожу. Однако, присущее ему чувство справедливости, походившее на золотые вѣсы, еще колебалось. Въ собственномъ сознаніи его не было еще увѣренности, тяготѣетъ ли вина на его противникѣ. Затѣмъ, подавивъ въ себѣ раздраженіе, онъ подошелъ къ лошадямъ и, раздумывая про себя насчетъ данныхъ обстоятельствъ, сталъ расправлять имъ гривы и упавшимъ голосомъ спросилъ, за какой проступокъ удаленъ былъ изъ замка его работникъ.
   -- За то, что этотъ негодяй вздумалъ ослушиваться,-- отвѣчалъ кастелянъ.-- За то, что онъ заартачился противъ одной необходимой перемѣны въ конюшнѣ и потребовалъ, чтобы лошади двухъ молодыхъ людей, пріѣхавшихъ въ Тронкенбургъ, изъ-за его лошадей, ночевали подъ открытымъ небомъ!
   Кольгаасъ готовъ былъ пожертвовать лошадьми, чтобы имѣть работника подъ рукой и возможность сравнить показаніе его съ показаніемъ этого толстомордаго кастеляна. Онъ продолжалъ еще стоять, разглаживая лошадямъ чолки и размышляя, какъ въ данномъ случаѣ слѣдуетъ ему поступить, какъ вдругъ картина внезапно измѣнилась, и юнкеръ Венцель фонъ-Тронка, съ толпой рыцарей, прислужниковъ и стаей собакъ, влетѣлъ во дворъ замка, возвращаясь съ заячьей травли. На вопросъ его, что случилось, кастелянъ сталъ держать рѣчь. При видѣ чужаго человѣка, собаки залились убійственнымъ лаемъ, рыцари приказывали имъ молчать, а кастелянъ тѣмъ временемъ представилъ юнкеру дѣло въ злонамѣренно искаженномъ видѣ: какой де скандалъ подымаетъ этотъ "скребница "изъ-за того, что его вороные взяты были немного поработать. Онъ. добавилъ съ язвительнымъ смѣхомъ, что барышникъ отказывается теперь признать этихъ лошадей за своихъ.
   -- Это не мои лошади, сударь! Это не тѣ лошади, которыя стоили тридцать гульденовъ золотомъ! Я желаю получить обратно моихъ добрыхъ и здоровыхъ коней!
   Лице юнкера покрылось внезапной блѣдностью. Онъ сошелъ съ лошади и сказалъ:
   -- Если этотъ дуракъ не желаетъ брать обратно лошадей, то пусть оставляетъ ихъ. Идемъ, Гюнтеръ! Гансъ! Идемъ!-- крикнулъ онъ, обмахивая пыль со своихъ брюкъ.-- Подайте вина!-- прибавилъ онъ еще, проходя съ рыцарями въ дверяхъ, и затѣмъ вошелъ въ домъ.
   Кольгаасъ объявилъ, что скорѣе готовъ призвать живодера и выбросить лошадей на живодёрню, нежели въ такомъ видѣ, какъ онѣ есть, вести ихъ въ свою конюшню въ Кольгаасенбрюкъ. Оставивъ вороныхъ безъ всякаго вниманія на томъ же мѣстѣ, гдѣ онѣ стояли, и увѣряя, что сумѣетъ найти свои права, онъ вскочилъ на своего каряго и ускакалъ оттуда.
   Онъ несся уже по дорогѣ въ Дрезденъ во весь опоръ, когда при воспоминаніи о работникѣ и принесенной на него жалобѣ въ замкѣ вдругъ придержалъ лошадь и поѣхалъ шагомъ. Но едва лошадь его успѣла сдѣлать тысячу шаговъ, какъ онъ снова повернулъ ее по направленію къ Кольгаасенбрюку, рѣшившись произвести допросъ своему работнику, по собственному разумѣнію и чувству справедливости. Ибо подъ давленіемъ этого справедливаго чувства, знакомаго съ несовершеннымъ устройствомъ міра, не смотря на всѣ вынесенныя оскорбленія, барышникъ склонялся уже примириться съ утратой лошадей, какъ естественнымъ послѣдствіемъ, въ томъ случаѣ, если,-- какъ утверждалъ кастелянъ,-- работникъ его дѣйствительно погрѣшилъ въ чемъ бы то ни было. Но противъ этого обвиненія возставало въ немъ какое-то особое упорное предчувствіе, и это чувство укоренялось въ немъ все сильнѣе и сильнѣе, по мѣрѣ того, какъ онъ подвигался впередъ и всюду на остановкахъ слышалъ о неправдѣ, творимой ежедневно въ Тронкенбургѣ, въ отношеніи ко всѣмъ путникамъ. Чувство это подсказывало ему, что если все это дѣло, какъ по всему было видно, являлось простой злоумышленностью, то онъ обязывается передъ міромъ всѣми силами добиться удовлетворенія за понесенную обиду себѣ и обезпеченія на будущее время для своихъ согражданъ.
   Едва успѣлъ онъ, по пріѣздѣ въ Кольгаасенбрюкъ, обнять Лизбетту, вѣрную жену свою, и поцѣловать дѣтей, прыгавшихъ около его ногъ, какъ немедленно спросилъ о старостѣ Герзе, нѣтъ ли о немъ какихъ либо извѣстій.
   -- Да, дорогой Михаэль, этотъ Герзе,-- отвѣчала Лизбетта,-- представь себѣ, этотъ злосчастный человѣкъ недѣли двѣ тому назадъ явился сюда избитый до полусмерти... нѣтъ, до такой степени избитый, что онъ не могъ даже свободно вздохнуть. Мы положили его въ постель, и у него сдѣлалось сильное кровохарканье. Затѣмъ, въ отвѣтъ на наши многократные вопросы, мы услышали исторію, которую никто не можетъ понять. Онъ разсказываетъ, какъ ты оставилъ его въ Тронкенбургѣ съ лошадьми, которыхъ не пропускали, какъ его заставили уйти изъ Тронкенбурга постыднымъ нанесеніемъ побоевъ и какъ ему не было никакой возможности взять съ собой лошадей.
   -- Да?-- сказалъ Кольгаасъ, снимая плащъ.-- Что же онъ оправился уже?
   -- Кровохарканье почти прошло,-- отвѣчала Лизбетта.-- Я хотѣла немедленно послать работника въ Тронкенбургъ, который ходилъ бы тамъ за лошадьми до твоего пріѣзда. Герзе всегда казался такимъ правдивымъ и такимъ безпримѣрно преданнымъ по отношенію къ намъ, что мнѣ и въ голову не пришло усомниться въ его показаніи, подтверждавшемся притомъ столькими фактами, и заподозрѣть, что лошади пропали у него какимъ либо инымъ способомъ. Но онъ сталъ умолять меня никого не посылать туда, а прямо отказаться отъ лошадей, если ради нихъ я не хочу пожертвовать человѣкомъ.
   -- Развѣ онъ еще въ постелѣ?-- спросилъ Кольгаасъ, развязывая свой галстухъ.
   -- Нѣсколько дней бродитъ онъ уже по двору,-- отвѣчала она.-- Да вотъ ты самъ увидишь,-- продолжала она,-- что все это справедливо, и что этотъ случай является однимъ изъ умышленныхъ насилій, какія съ недавняго времени допускаются въ Тронкенбургѣ по отношенію къ чужестранцамъ.
   -- Все это я долженъ еще разслѣдовать,-- возразилъ Кольгаасъ.-- Позови-ка мнѣ его сюда, Лизбетта, если онъ не лежитъ.
   Съ этими словами онъ усѣлся въ кресло, а жена, очень довольная хладнокровіемъ мужа, вышла и призвала работника.
   -- Что такое натворилъ ты въ Тронкенбургѣ?-- спросилъ Кольгаасъ, когда Лизбетта вошла съ нимъ въ комнату.-- Я не особенно-то доволенъ тобой.
   При этихъ словахъ хозяина, по блѣдному лицу работника пятнами разлился румянецъ. Помолчавъ нѣсколько секундъ, онъ отвѣчалъ:
   -- Вы правы, хозяинъ, такъ какъ сѣрная нитка, которую я, по соизволенію Божію, носилъ при себѣ, чтобы поджечь это разбойничье гнѣздо, была брошена мною въ Эльбу, когда я услышалъ тамъ плачъ ребенка. Я подумалъ: пускай испепелитъ его Божья гроза, я не хочу брать такого грѣха на себя!
   Смущенный Кольгаасъ продолжалъ:
   -- Чѣмъ же навлекъ ты на себя изгнаніе изъ Тронкенбурга?
   Утирая выступившую испарину со лба, Герзе отвѣчалъ:
   -- Изъ-за одной скверной штуки, хозяинъ. Но случившагося уже не вернуть. Я не хотѣлъ допустить, чтобы загубили лошадей полевой работой, и сказалъ, что онѣ еще молоды и еще не объѣзжены.
   Стараясь скрыть свое волненіе, Кольгаасъ возразилъ, что въ данномъ случаѣ онъ сказалъ не вполнѣ правду, такъ какъ еще въ началѣ прошлой весны онѣ были подъ упряжью.-- Ты могъ бы въ замкѣ, гдѣ до нѣкоторой степени былъ гостемъ, разокъ, а то и нѣсколько разъ проявить свою любезность, тѣмъ болѣе въ такое время, когда, вслѣдствіе усиленной ѣзды по жатвѣ, оказалась такая нужда въ лошадяхъ.
   -- Такъ я и сдѣлалъ, хозяинъ,-- сказалъ Герзе.-- Замѣтивъ ихъ недовольныя лица, я подумалъ, что лошадямъ это будетъ ни по чемъ, и на третій день до обѣда запрягъ ихъ и привезъ три фуры хлѣба.
   Кольгаасъ, у котораго сердце готово было выпрыгнуть изъ груди, опустилъ глаза долу, присовокупивъ:
   -- Мнѣ о томъ ничего не сказали, Герзе.
   Герзе увѣрялъ его, что это была истина.
   -- Моя нелюбезность заключалась въ томъ,-- заговорилъ онъ снова: -- что я не соглашался становить лошадей подъ ярмо вторично послѣ обѣда, когда онѣ только-что успѣвали поѣсть. Да еще, когда кастелянъ и управляющій предложили мнѣ давать воронымъ даровой кормъ, а деньги, которыя вы мнѣ оставили на кормъ для нихъ, положить себѣ въ карманъ, то я отвѣтилъ, что пускай этого они и не воображаютъ, а затѣмъ повернулся и ушелъ.
   -- Однако не изъ-за этой же нелюбезности прогнанъ ты изъ Тронкенбурга?
   -- Боже сохрани!-- воскликнулъ работникъ,-- за безчеловѣчное преступленіе! Вечеромъ того дня въ конюшню были поставлены лошади двухъ пріѣхавшихъ въ Тронкенбургъ рыцарей, а мои лошади были привязаны къ двери конюшни. Я взялъ лошадей изъ рукъ кастеляна, который самъ же и водворилъ ихъ тамъ, и спросилъ его, гдѣ же теперь имъ прикажутъ оставаться. Онъ указалъ мнѣ на свиной хлѣвъ, пристроенный къ стѣнѣ замка изъ рѣшетинъ и досокъ.
   -- Ты полагаешь,-- перебилъ его Кольгаасъ,-- что это было такое скверное помѣщеніе для лошадей, которое скорѣе походило на свинарникъ, нежели на конюшню.
   -- То былъ свиной хлѣвъ, хозяинъ, дѣйствительно настоящій свинарникъ, куда вбѣгали и откуда выбѣгали свиньи, и гдѣ я не могъ встать во весь ростъ.
   -- Быть можетъ, негдѣ было иначе пристроить вороныхъ,-- возразилъ Кольгаасъ: -- рыцарскіе кони имѣли до извѣстной степени преимущество.
   -- Мѣста было мало,-- отвѣчалъ упавшимъ голосомъ работникъ.-- Въ замкѣ жило въ то время семь рыцарей. Если бы то были вы, то вы приказали бы немного потѣснить лошадей. Я предложилъ пойдти посмотрѣть, нельзя ли будетъ нанять конюшни въ деревнѣ. Но кастелянъ возразилъ, что не можетъ выпустить лошадей съ своихъ глазъ, и запретилъ мнѣ выводить ихъ изъ дому.
   -- Гмъ!-- произнесъ Кольгаасъ.-- Что же ты предпринялъ далѣе?
   -- По словамъ управляющаго, гости должны были переночевать всего одну ночь и на другое же утро уѣхать, и потому я поставилъ-таки лошадей въ свинарникъ. Но прошелъ слѣдующій день, а гости все еще были тутъ; на третій день поутру выяснилось, что рыцари пробудутъ въ замкѣ еще нѣсколько недѣль.
   -- Пожалуй, въ свинарникѣ-то и не было уже такъ плохо, Герзе, какъ тебѣ это показалось съ перваго раза,-- замѣтилъ Кольгаасъ.
   -- Это правда,-- отвѣчалъ тотъ.-- Я его немножечко повымелъ, и оно вышло не совсѣмъ скверно. Я далъ работницѣ на чай, чтобы она куда нибудь сунула свиней въ другое мѣсто. А на слѣдующій день я устроилъ и то, чтобы лошади могли стоять во весь ростъ, снимая сверху доски съ обрѣшетинъ съ наступленіемъ утренней зари и накладывая ихъ снова по вечерамъ. Онѣ выглядывали изъ-подъ крыши, словно гуси, озираясь на Кольгаасенбрюкъ, или вообще на болѣе привѣтливыя мѣста.
   -- Ну, дальше,-- сказалъ Кольгаасъ,-- за что же, чортъ побери, выгнали тебя вонъ?
   -- Скажу вамъ, хозяинъ,-- отвѣчалъ ему работникъ,-- потому что хотѣли отъ меня отдѣлаться, потому что, пока я былъ тамъ, они не могли доканать лошадей. Повсюду, на дворѣ и въ людской корчили они мнѣ непріятныя рожи. А такъ какъ я себѣ разсуждалъ: вытягивайте свои морды, чтобы вамъ ихъ совсѣмъ перекосило,-- то они взяли, да ни съ того, ни съ сего и вышвырнули меня со двора долой.
   -- А поводъ къ тому!-- воскликнулъ Кольгаасъ:-- вѣдь они навѣрное имѣли же какой либо поводъ къ тому.
   -- О, безъ сомнѣнія,-- отвѣчалъ Герзе,-- и самый справедливѣйшій. Вечеромъ, на второй день пребыванія въ свинарникѣ, въ виду того, что лошади тамъ загрязнились, я хотѣлъ свести ихъ выкупать. И вотъ, въ тотъ самый моментъ, когда я былъ въ воротахъ замка и хотѣлъ уже выѣхать, вдругъ слышу, какъ кастелянъ и управляющій съ работниками, собаками и дубинами вылетаютъ изъ людской, какъ помѣшанные, съ крикомъ: "держите его мошенника, держите его висѣльника!". Привратникъ пересѣкъ мнѣ дорогу. Я обратился къ нему и къ неистовавшей толпѣ съ вопросомъ, въ чемъ дѣло.
   -- Въ чемъ дѣло?-- отвѣчалъ кастелянъ, подхватывая обѣихъ моихъ вороныхъ за повода.-- Куда ты собрался съ лошадьми?-- кричалъ онъ мнѣ, хватая меня за грудь.
   -- Куда я собрался?-- говорю я.-- Громы небесные! Да купать ихъ хочу вести. Что же вы думаете, что я...
   -- Купать!-- восклицаетъ кастелянъ.-- Я те поучу, мошенникъ, плавать по столбовой дорогѣ въ Кольгаасенбрюкъ!
   Съ этими словами, съ злостью сбрасываетъ онъ меня съ лошади, при помощи управляющаго, схватившаго меня за ногу, и я во весь ростъ растягиваюсь въ грязи.
   -- Живодеры! дьяволы!-- восклицаю я,-- въ конюшнѣ остались у меня подпруги и потники, да и узелъ собственныхъ моихъ вещей!
   Но пока управляющій уводилъ лошадей, онъ съ прислужниками набросился на меня съ ногами, кнутами и дубинами, такъ что я полумертвый свалился по ту сторону воротъ. А такъ какъ я произнесъ слова: "ахъ, грабители! куда они уводятъ отъ меня лошадей?" и затѣмъ сталъ приподниматься, то кастелянъ крикнулъ: "Вонъ со двора замка! Куси, Кейзеръ! куси, Егерь! куси, Шпицъ!". Цѣлая свора собакъ, болѣе двѣнадцати штукъ, кинулась на меня. Тутъ я вырвалъ съ изгороди обрѣшетину что ли, или что-то другое,-- самъ не знаю,-- только трехъ собакъ укокошилъ наповалъ около себя. Терзаемый мучительными ранами, я вынужденъ былъ отступить. Вдругъ слышится рожокъ, собакъ забираютъ во дворъ, ворота затворяются на запоръ, и я безъ сознанія падаю на улицу.
   -- Ты ужъ и вправду не задумалъ ли дать тягу, Герзе?-- съ дѣланнымъ лукавствомъ процѣдилъ поблѣднѣвшій Кольгаасъ.
   Вспыхнувъ какъ зарево, Герзе опустилъ глаза.
   -- Признайся мнѣ,-- продолжалъ барышникъ:-- тебѣ не понравилось въ свинарникѣ. Ты подумалъ, что въ Кольгаасенбрюковской конюшнѣ, молъ, лучше.
   -- Разрази меня небо!-- воскликнулъ Герзе:-- да вѣдь подпруги и попоны, да и узелъ съ моими вещами я оставилъ въ свинарникѣ. Развѣ я тогда оставилъ бы тамъ три гульдена, которые я засунулъ за ясли, въ красномъ шелковомъ шейномъ платкѣ? Чортъ побери! Если и вы такъ говорите, то у меня снова является желаніе зажечь ту сѣрную нитку, которую я тогда выбросилъ.
   -- Ну, ну,-- замѣтилъ Кольгаасъ,-- успокойся. Я вѣдь сказалъ это не серьезно. Всему, что ты говорилъ, смотри, я вѣрю отъ слова до слова. Мнѣ жаль, что отъ моей службы такъ тебѣ не поздоровилось. Ступай, Герзе, ступай, ложись, да вели подать себѣ бутылку вина и не печалься, будетъ тебѣ воздана справедливость!
   Съ этими словами онъ всталъ, составилъ опись вещамъ, оставленнымъ старостой въ свинарникѣ, назначилъ ихъ цѣну, спросилъ его также, во что тотъ ставитъ расходы по лѣченію, и затѣмъ отпустилъ его, еще разъ пожавъ ему крѣпко руку.
   Затѣмъ онъ разсказалъ Лизбеттѣ, своей женѣ, обо всемъ случившемся и о внутренней связи всей исторіи, объявилъ ей, что рѣшилъ добиться суда, причемъ съ удовольствіемъ увидѣлъ, что она всей душой сочувствуетъ его намѣренію. Она разсуждала такъ, что черезъ этотъ замокъ можетъ проѣзжать другой какой путешественникъ, менѣе настойчивый, чѣмъ ея мужъ; что пресѣченіе подобныхъ безпорядковъ было бы дѣломъ Божьимъ, и что она уже возместитъ какъ нибудь тѣ расходы, какіе потребуются ему на веденіе процесса. Кольгаасъ назвалъ ее доброй женкой, наслаждался этотъ и слѣдующій день въ сообществѣ ея и дѣтей и, какъ только справился съ дѣлами, двинулся въ Дрезденъ для принесенія жалобы своей въ судъ.
   Здѣсь съ помощью одного знакомаго ему юриста онъ составилъ жалобу, гдѣ по предварительномъ подробномъ описаніи умышленнаго злодѣянія, содѣяннаго юнкеромъ Венцелемъ фонъ-Тронка, какъ по отношенію къ нему, такъ и по отношенію къ его работнику,-- онъ ходатайствовалъ о карѣ его, по закону, о возстановленіи лошадей въ прежнемъ видѣ и о возмещеніи убытковъ, понесенныхъ вслѣдствіе того какъ имъ, такъ и его работникомъ. Искъ дѣйствительно былъ вполнѣ ясный. Фактъ противозаконнаго задержанія лошадей бросалъ на все остальное рѣшительный свѣтъ. Даже въ томъ случаѣ, если бы можно было допустить, что лошади заболѣли совершенно случайно, то и тогда требованіе барышника вернуть ему ихъ здоровыми было бы, все-таки, вполнѣ справедливо.
   Оглядѣвшись въ столицѣ, Кольгаасъ нашелъ тамъ не мало друзей, посулившихъ ему горячую поддержку въ его дѣлѣ. Обширная торговля его лошадьми доставила ему многія знакомства, а честность, съ какою онъ велъ это дѣло,-- расположеніе вліятельнѣйшихъ людей въ странѣ. Онъ не разъ пріятно обѣдалъ у одного адвоката, весьма почтеннаго человѣка, внесъ ему извѣстную сумму денегъ на веденіе процесса и, по истеченіи нѣсколькихъ недѣль, вполнѣ успокоенный имъ насчетъ исхода его тяжбы, вернулся къ женѣ своей Лизбеттѣ, въ Кольгаасенбрюкъ. Однако, прошли мѣсяцы, не далеко было и до года, а онъ все еще не имѣлъ изъ Саксоніи никакого объясненія, не говоря уже о рѣшеніи,-- по поводу жалобы, имъ самимъ поданной въ судъ. Послѣ многократныхъ новыхъ представленій суду, онъ спросилъ своего адвоката въ интимномъ письмѣ, что причиной такой чрезмѣрной затяжки, и узналъ, что въ жалобѣ его ему совершенно отказано, по высшему распоряженію Дрезденской судебной палаты. Въ отвѣтъ на удивленное письмо барышника, спрашивавшаго, чему же можно приписать такой исходъ дѣла, тотъ сообщилъ ему, что юнкеръ Венцель фонъ-Тронка состоитъ въ родствѣ съ двумя дворянами, Винцомъ и Кунцомъ, изъ коихъ одинъ состоитъ при особѣ господина мундшенка, а другой даже камерарій. Адвокатъ посовѣтовалъ ему, безъ дальнѣйшихъ судебныхъ проволочекъ, постараться обратно вернуть своихъ лошадей изъ Тронкеи бурга, далъ ему понять, что юнкеръ, проживающій въ данное время въ столицѣ, повидимому, сдѣлалъ распоряженіе, чтобы люди его выдали этихъ лошадей барышнику, и въ заключеніе просилъ послѣдняго въ томъ случаѣ, если онъ не намѣренъ на томъ успокоиться,-- отъ дальнѣйшихъ порученій по этому дѣлу его избавить.
   Кольгаасъ былъ въ то время въ Бранденбургѣ, гдѣ бургомистръ Генрихъ фонъ-Гейзау, въ округѣ котораго находился также и Кольгаасенбрюкъ, занятъ былъ какъ разъ устройствомъ благотворительныхъ учрежденій для больныхъ и бѣдныхъ на суммы, доставшіяся городу случайно. Въ особенности хлопоталъ онъ объ устройствѣ для пользованія больныхъ одного минеральнаго источника, бывшаго въ одной мѣстной деревнѣ, и отъ котораго ожидали большей цѣлебности, чѣмъ то оправдалось впослѣдствіи. Во время пребыванія своего при дворѣ по различнымъ дѣламъ, ему приходилось встрѣчаться съ Кольгаасомъ. Благодаря этому знакомству, онъ далъ разрѣшеніе старостѣ Герзе, страдавшему болью въ груди, съ того самаго пагубнаго дня въ Тронкенбургѣ, испробовать дѣйствіе цѣлебнаго источника, снабженнаго срубомъ и крышей. Такъ случилось, что бургомистръ, имѣя въ виду сдѣлать нѣкоторыя распоряженія, находился около углубленія, въ которое Кольгаасъ уложилъ Герзе, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда посланный отъ жены доставилъ барышнику письмо съ печальнымъ извѣстіемъ отъ адвоката его изъ Дрездена. Разговаривая съ докторомъ, бургомистръ замѣтилъ, что Кольгаасъ прослезился, вскрывъ полученное имъ письмо. Фонъ-Гейзау подошелъ къ нему и дружески, сердечно спросилъ, какое горе его постигло. Барышникъ, молча, подалъ ему письмо. Тогда почтенный бургомистръ, знавшій объ отвратительной несправедливости, какую продѣлали съ нимъ въ Тронкенбургѣ, и вслѣдствіе которой Герзе, быть можетъ, на всю жизнь долженъ былъ болѣть, потрепавъ Кольгааса по плечу, сказалъ, чтобы тотъ не отчаивался, что онъ похлопочетъ объ удовлетвореніи его претензіи. Когда, согласно его приказанію, барышникъ явился къ нему вечеромъ въ замокъ, онъ велѣлъ ему подать прошеніе на имя курфюрста Бранденбургскаго, съ краткимъ изложеніемъ случившагося, приложивъ притомъ письмо адвоката и ходатайствуя въ этомъ прошеніи о государственной защитѣ противъ насилія, учиненнаго надъ нимъ въ Саксонской землѣ. Онъ обѣщалъ передать эту просьбу вмѣстѣ съ другимъ приготовленнымъ уже пакетомъ непосредственно въ руки курфюрста, который, во имя его, при первой возможности, передастъ это прошеніе курфюрсту Саксонскому. Этого, конечно, вполнѣ будетъ достаточно, чтобы, вопреки всѣмъ кознямъ юнкера и его присныхъ, найдти правосудіе въ дрезденскомъ судѣ.
   Горячо обрадованный Кольгаасъ, сердечно поблагодарилъ бургомистра за новое доказательство его благосклонности къ нему, прибавивъ, что ему жаль только одного, что вмѣсто всякихъ попытокъ въ Дрезденѣ онъ не началъ дѣла прямо въ Берлинѣ. Затѣмъ, составивъ прошеніе въ канцеляріи городскаго суда, по всей формѣ, и вручивъ его бургомистру, онъ вернулся въ Кольгаасенбрюкъ болѣе спокойный за исходъ своей тяжбы, чѣмъ когда либо. Но черезъ нѣсколько же недѣль ему пришлось узнать отъ одного помѣщика, облеченнаго судебной властью, бывшаго въ канцеляріи бургомистра въ Потсдамѣ, что курфюрстъ передалъ прошеніе его своему канцлеру, графу Калльгеймъ, а тотъ, вмѣсто того чтобы войдти непосредственно къ дрезденскому двору съ представленіемъ о разслѣдованіи и наказаніи насилія, какъ это бы казалось вполнѣ цѣлесообразнымъ, вошелъ съ представленіемъ о предварительномъ ближайшемъ опросѣ юнкера фонъ-Тронка. Вышеупомянутый помѣщикъ, остановившись въ экипажѣ около дома Кольгааса, очевидно, вслѣдствіе возложеннаго на него порученія сообщить барышнику это извѣстіе, не могъ дать удовлетворительнаго отвѣта на смущенный вопросъ Кольгааса, почему именно поступлено было такъ, а не иначе. Онъ прибавилъ только, что бургомистръ велѣлъ сказалъ барышнику, чтобы онъ запасся терпѣніемъ. Помѣщикъ, видимо, спѣшилъ продолжать свой путь, и лишь въ концѣ ихъ краткой бесѣды, изъ нѣкоторыхъ вскользь брошенныхъ словъ, Кольгаасъ понялъ, что графъ Калльгеймъ съ семействомъ юнкера находился въ свойствѣ.
   Не находя болѣе отрады ни въ торговлѣ лошадьми, ни въ своемъ домѣ, ни во дворѣ, полуохладѣвъ къ самой женѣ и дѣтямъ, весь слѣдующій мѣсяцъ Кольгаасъ провелъ въ грустномъ предчувствіи будущаго. И не даромъ онъ ждалъ,-- по истеченіи этого времени изъ Бранденбурга возвратился Герзе, нѣсколько оправившійся послѣ купанья, съ письмомъ бургомистра, приложеннымъ при большой бумагѣ и гласившимъ, что, сожалѣя о невозможности чѣмъ либо помочь въ его дѣлѣ, онъ посылаетъ ему направленную къ нему резолюцію государственной канцеляріи и совѣтуетъ взять обратно лошадей, оставленныхъ имъ въ Тронкенбургѣ, а на дѣлѣ вообще поставить крестъ.
   Въ резолюціи говорилось, что де, по свѣдѣніямъ дрезденскаго суда, Кольгаасъ пустой сутяга; что юнкеръ фонъ-Тронка, у котораго онъ оставилъ лошадей, ихъ у себя не удерживаетъ; что стоитъ ему только послать за ними въ замокъ, или, по крайней мѣрѣ, дать знать юнкеру, куда онъ долженъ ихъ ему доставить, и что государственная канцелярія, во всякомъ случаѣ, проситъ избавить ее отъ подобныхъ хлопотъ и дрязгъ.
   Кольгаасъ пришелъ въ ярость, получивъ это письмо. Дѣло было не въ лошадяхъ -- онъ огорчился бы не менѣе, если бы оно касалось двухъ собакъ. При малѣйшемъ шумѣ на дворѣ, онъ оглядывался на проѣзжія ворота съ такимъ непріятнымъ чувствомъ, какого никогда не знавала его грудь, въ ожиданіи, не появятся ли люди "юнкера" и, чего добраго, съ извиненіемъ возвратятъ ему голодныхъ и измученныхъ лошадей. То былъ единственный случай, въ которомъ душа его не была готова ни къ чему такому, что вполнѣ бы соотвѣтствовало ея чувству. Вскорѣ, однако, онъ узналъ черезъ одного знакомаго, проѣзжавшаго мимо, что лошади его въ Тронкенбургѣ, попрежнему, наравнѣ съ остальными лошадьми юнкера, работаютъ въ полѣ. И посреди горя, какое возбуждалось въ немъ картиной міра, представлявшагося въ такой ужасной неисправности, у барышника всплыло внутреннее удовлетвореніе, при сознаніи порядочности своей собственной души въ данномъ дѣлѣ. Онъ пригласилъ къ себѣ мѣстнаго старшину, своего сосѣда, который давно носился съ мыслью увеличить свои владѣнія прикупкой поземельныхъ участковъ, прилегавшихъ къ ихъ границамъ. Когда тотъ сѣлъ, Кольгаасъ освѣдомился у него, сколько бы онъ далъ за его бранденбургскія и саксонскія владѣнія, за домъ и дворъ, за все, гуртомъ, движимое и недвижимое. Жена его Лизбетта поблѣднѣла при этихъ словахъ. Она обернулась, подняла на руки младшаго своего ребенка, игравшаго позади нея на полу, и устремила взоры, въ которыхъ отражался смертельный ужасъ на ряду съ красными щечками мальчика, игравшаго ея ожерельемъ,-- на барышника и бумагу, которую онъ держалъ въ своихъ рукахъ. Сосѣдъ, посмотрѣвъ на него съ изумленіемъ, поинтересовался узнать, что именно такъ внезапно навело его на эту мысль, на что Кольгаасъ возможно веселѣе отвѣчалъ, что мысль продать свою усадьбу на берегахъ Гавеля не такъ нова, что оба они уже давненько толковали на эту тему, что домъ его въ дрезденскомъ предмѣстьѣ, въ сравненіи съ этимъ, представляетъ простое приложеніе, которое не идетъ въ счетъ, что, словомъ сказать, если сосѣдъ согласенъ на его предложеніе взять оба поземельныхъ участка, въ такомъ случаѣ онъ готовъ заключить съ нимъ контрактъ. Съ нѣсколько натянутой шутливостью, онъ прибавилъ, что вѣдь Кольгаасенбрюкъ не включаетъ въ себѣ цѣлаго міра; что могутъ быть такія задачи, въ сравненіи съ которыми занятіе домоводствомъ, въ качествѣ порядочнаго отца семейства, является дѣломъ второстепенной важности и малозначащимъ, и что душа де направлена на высокія дѣла, о которыхъ, быть можетъ, сосѣдъ услышитъ въ недалекомъ будущемъ. Удовлетворенный этимъ объясненіемъ, старшина шутливо обратился къ женѣ Кольгааса, осыпавшей своего ребенка порывистыми поцѣлуями, и высказалъ надежду, что вѣрно отъ него не потребуютъ всѣхъ денегъ немедленно. Затѣмъ, положивъ на столъ шляпу и палку, которую держалъ между колѣнъ, онъ взялъ бумагу изъ рукъ барышника съ тѣмъ, чтобы прочесть ее. Подойдя къ нему, Кольгаасъ объяснилъ, что то была купчая крѣпость, составленная имъ случайно, срочная на четыре недѣли, указалъ, что купчая эта сдѣлана по всѣмъ правиламъ, что не достаетъ въ ней только подписей, да не внесены суммы какъ самой запродажной цѣны, такъ и неустойки, которую онъ беретъ на себя въ томъ случаѣ, если бы влеченіе четырехъ недѣль вздумалъ отказаться отъ этой сдѣлки. Затѣмъ, еще разъ весело пригласилъ сосѣда предложить свою цѣну, увѣряя притомъ, что не будетъ дорожиться и осложнять дѣло большими хлопотами. Жена ходила по комнатѣ взадъ и впередъ. Грудь ея вздымалась такъ сильно, что платокъ, за который мальчикъ продолжалъ теребить ее, грозилъ совершенно свалиться съ ея плеча. Старшина замѣтилъ, что о цѣнности дрезденской собственности, во всякомъ случаѣ, онъ судить не можетъ. Въ отвѣтъ на это замѣчаніе, Кольгаасъ, подвигая къ нему документы, полученные имъ при ея покупкѣ, отвѣтилъ, что онъ предлагаетъ ее ему за сто гульденовъ золотомъ, хотя изъ писемъ этихъ ясно было видно, что самому ему она стоила почти вдвое. Перечтя еще разъ купчую и, съ своей стороны, находя въ ней право отступленія до странности обусловленнымъ, почти готовый согласиться, старшина замѣтилъ, что вѣдь такимъ образомъ барышникъ лишаетъ себя возможности пользоваться своими заводскими лошадьми, которыя стояли въ его конюшняхъ. Но Кольгаасъ возразилъ, что продавать лошадей онъ и не намѣренъ и что, кромѣ того, желаетъ удержать за собою нѣкоторое оружіе, находившееся въ арсеналѣ. Послѣ продолжительнаго колебанія, покупатель повторилъ наконецъ ту цѣну, которую какъ-то незадолго передъ тѣмъ, полушутя, полусерьезно,-- пустякъ въ сравненіи съ дѣйствительной стоимостью усадьбы,-- предлагалъ Кольгаасу во время прогулки. Кольгаасъ пододвинулъ къ нему перо и чернила для подписи. Не довѣряя собственнымъ чувствамъ, сосѣдъ еще разъ переспросилъ его, серьезно ли его намѣреніе. Барышникъ нѣсколько обиженно отвѣтилъ, какъ же то онъ и думать можетъ, что онъ станетъ шутить съ нимъ въ такомъ дѣлѣ. Послѣ этого, хотя все еще съ озабоченнымъ лицомъ, сосѣдъ взялъ перо и подписалъ купчую, вычеркнувъ въ ней, однако, пунктъ, въ которомъ говорилось о неустойкѣ въ случаѣ, если бы продавецъ раздумалъ заключить торгъ; затѣмъ, обязался представить сто гульденовъ золотомъ по ипотекѣ дрезденскаго участка и предоставилъ Кольгаасу полную свободу отказаться отъ продажи втеченіе двухъ мѣсяцевъ. Тронутый такимъ поступкомъ, барышникъ отъ всей души потрясъ ему руку и, договорившись насчетъ главнаго условія, а именно, чтобы четвертая часть покупной цѣны уплачена была немедленно наличными, а остальное втеченіе трехъ мѣсяцевъ внесено въ гамбургскій банкъ, потребовалъ вина спрыснуть столь удачно уладившуюся сдѣлку. Работнику Штернбальду, черезъ служанку, принесшую стаканы, приказалъ онъ осѣдлать рыжака, объявивъ, что ему необходимо по дѣламъ ѣхать въ городъ, и тутъ же намекнувъ, что вскорѣ послѣ своего возвращенія откровеннѣе выскажется насчетъ того, что въ данный моментъ вынужденъ еще хранить про себя. Затѣмъ, наполняя стаканы, освѣдомился насчетъ турки и поляка, враждовавшихъ тогда какъ разъ другъ съ другомъ, вовлекъ старшину въ политику, еще разъ выпилъ съ нимъ за успѣхъ ихъ сдѣлки и отпустилъ его домой.
   Едва старшина успѣлъ выйдти изъ комнаты, какъ Лизбетта упала передъ нимъ на колѣни.
   -- Если ты сколько нибудь любишь меня и дѣтей, которыхъ я тебѣ родила,-- воскликнула она: -- если мы, не знаю, по какой причинѣ, не изгнаны изъ твоего сердца, въ такомъ случаѣ скажи мнѣ, что значатъ эти ужасныя распоряженія?
   -- Пока ничего, дорогая жена моя,-- отвѣчалъ Кольгаасъ: -- что могло бы тебя тревожить. Я получилъ резолюцію, въ которой жалоба моя на юнкера Венцеля фонъ-Тронка признается лишь пустой сплетней. Тутъ очевидно кроется какое нибудь недоразумѣніе: вотъ почему я и рѣшился еще разъ лично подать мою жалобу самому курфюрсту.
   -- Зачѣмъ же ты хочешь продавать твой домъ?-- воскликнула она, съ разстроеннымъ лицомъ поднимаясь съ колѣнъ.
   Нѣжно прижавъ ее къ своей груди, барышникъ произнесъ:
   -- Потому, дорогая Лизбетта, что я не могу оставаться въ странѣ, гдѣ не оберегаются мои права. Ужъ лучше быть собакой, нежели человѣкомъ, если меня будутъ попирать ногами! Я увѣренъ, что въ данномъ случаѣ жена моя, навѣрное, раздѣляетъ мое мнѣніе.
   -- Почемъ ты знаешь, что тебя не станутъ защищать въ твоихъ правахъ?-- возразила она.-- Если ты скромно, какъ это тебѣ и подобаетъ, явишься съ своей просьбой къ курфюрсту, почемъ ты знаешь, что она будетъ брошена подъ столъ или же встрѣчена отказомъ выслушать тебя?
   -- Ну, ладно,-- отвѣчалъ Кольгаасъ,-- если въ данномъ случаѣ опасеніе мое окажется неосновательнымъ, то вѣдь и домъ мой еще не проданъ. Самъ курфюрстъ, какъ мнѣ извѣстно, справедливъ. И если только мнѣ удастся, черезъ посредство его приближенныхъ, добиться личной у него аудіенціи, то я не сомнѣваюсь, что буду удовлетворенъ въ своемъ правѣ, и недѣли не пройдетъ, какъ вернусь веселый къ тебѣ и прежнимъ своимъ дѣламъ. И тогда уже,-- прибавилъ онъ, цѣлуя ее,-- не уйду отъ тебя никуда всю жизнь! Но, во всякомъ случаѣ, благоразумнѣе быть готовымъ на все,-- продолжалъ онъ,-- и потому мнѣ хотѣлось бы, чтобы на нѣкоторое время, если это возможно, ты съ дѣтьми поѣхала къ своей тетушкѣ въ Шверинъ, которую, кстати, ты давно собиралась навѣстить.
   -- Какъ?-- воскликнула жена,-- мнѣ поѣхать въ Шверинъ? за границу въ Шверинъ къ моей тетушкѣ?
   Отъ ужаса у нея прерывался голосъ.
   -- Конечно,-- отвѣчалъ Кольгаасъ,-- и, если возможно, немедленно, чтобы ничто не препятствовало мнѣ на пути замысловъ моихъ насчетъ моего дѣла!
   -- О, я понимаю тебя!-- вскричала она.-- Теперь тебѣ ничего не нужно, кромѣ оружія и лошадей. До всего остальнаго тебѣ нѣтъ никакого дѣла.
   Съ этими словами она отвернулась отъ него, бросилась на стулъ и заплакала.
   -- Дорогая Лизбетта,-- заговорилъ смущенный Кольгаасъ,-- что ты дѣлаешь? Господь благословилъ меня женой, дѣтьми и средствами. Неужто сегодня впервые мнѣ придется пожелать, чтобы это было иначе?..
   Онъ снова ласково подсѣлъ къ ней, а она, зардѣвшись, обвила руками его шею.
   -- Ну, скажи же,-- обратился онъ къ ней, откидывая локоны со лба,-- что мнѣ дѣлать? Бросить мое дѣло? Или ѣхать въ Тронкенбургъ и просить юнкера возвратить мнѣ лошадей, затѣмъ вскочить на нихъ и привести ихъ къ тебѣ?
   Лизбетта не рѣшилась сказать: да, да, да! и только со слезами покачивала головой. Крѣпко прижавшись къ нему, она осыпала грудь его горячими поцѣлуями.
   -- Итакъ,-- воскликнулъ Кольгаасъ,-- если ты сознаешь, что для продолженія моего промысла я долженъ быть удовлетворенъ въ своемъ правѣ, въ такомъ случаѣ не лишай же меня свободы, необходимой для того, чтобы добиться этого права.
   Съ этими словами онъ поднялся съ своего мѣста и приказалъ работнику, доложившему ему, что рыжакъ стоить ужо осѣдланъ, чтобы на другой день были заложены карія лошади, которыя отвезутъ жену его въ Шверинъ.
   Лизбетта заявила, что ей пришла въ голову одна мысль. Она встала, вытерла слезы и спросила его въ то время, какъ онъ усѣлся за бюро, не согласится ли онъ передать ей просьбу и, вмѣсто себя, ее пустить въ Берлинъ, для врученія этой просьбы курфюрсту.
   Тронутый этимъ предложеніемъ, по многимъ основаніямъ, Кольгаасъ привлекъ ее къ себѣ на колѣни, съ словами:
   -- Ну, милая моя женка, это врядъ ли возможно! Курфюрстъ окруженъ массой людей. Человѣкъ, подходящій къ нему близко, подвергается многимъ непріятностямъ.
   Лизбетта отвѣчала, что женщинѣ въ тысячу разъ легче, нежели мужчинѣ, добиться аудіенціи у него.
   -- Давай мнѣ просьбу,-- повторила она,-- и если ты ничего болѣе не желаешь, какъ только быть увѣреннымъ, что она находится въ его рукахъ, то я ужъ ручаюсь, что онъ получитъ ее.
   Имѣвши неоднократныя доказательства ея мужества и разумности, Кольгаасъ спросилъ, какъ же она думаетъ съ этимъ устроиться.
   Сконфуженно опустивъ глазки, она отвѣчала, что кастелянъ курфюрстскаго двора, въ бытность свою на службѣ въ Шверинѣ, нѣкогда сватался за нее, и что хотя въ настоящее время онъ женатъ и отецъ многочисленнаго семейства, но что она, все-таки, не совсѣмъ еще забыта,-- словомъ, просила его предоставить ей извлечь пользу изъ того или другаго обстоятельства, описывать которыя заняло бы слишкомъ много времени.
   Кольгаасъ душевно расцѣловалъ ее, сказалъ, что принимаетъ ея предложеніе, растолковалъ ей, что все дѣло въ томъ, чтобы остановиться у жены кастеляна, тогда она увидитъ курфюрста въ самомъ дворцѣ, отдалъ ей просьбу, велѣлъ запрячь карихъ и, хорошо усадивъ ее, отпустилъ съ вѣрнымъ слугою своимъ Штернбальдомъ.
   Но эта поѣздка -- изъ всѣхъ безуспѣшныхъ его шаговъ по его дѣлу -- была самая злосчастная, ибо нѣсколько дней спустя Штернбальдъ снова уже въѣзжалъ во дворъ, шагомъ пустивъ лошадей съ экипажемъ, въ которомъ барыня его лежала навзничь, опасно контуженная въ грудь.
   Подойдя къ экипажу, побѣлѣвшій Кольгаасъ не могъ добиться ничего толковаго насчетъ причины этого несчастія. По словамъ работника, кастеляна не было дома, вслѣдствіе чего пришлось остановиться въ гостинницѣ, по близости отъ дворца. На другое утро Лизбетта ушла изъ гостинницы, приказавъ работнику остаться при лошадяхъ, и вотъ въ какомъ положеніи вернулась только вечеромъ. Повидимому, она слишкомъ смѣло стала добиваться аудіенціи у курфюрста и, безъ всякой вины со стороны послѣдняго, просто изъ грубаго усердія окружавшей его стражи, ей нанесенъ былъ ударъ рукояткой копья. Такъ, по крайней мѣрѣ, говорили люди, принесшіе ее подъ вечеръ въ гостинницу въ безсознательномъ состояніи. Сама же она мало могла говорить вслѣдствіе сильнаго кровоизліянія изо рта. Штернбальдъ прибавилъ, что его намѣреніе было немедленно сѣсть на коня и донести ему о случившемся несчастій, но что барыня, не смотря на всѣ резоны призваннаго хирурга, настояла на томъ, чтобы безъ всякихъ предварительныхъ извѣщеній ее отвезли къ ея мужу въ Кольгаасенбрюкъ.
   Кольгаасъ снесъ совершенно разбитую дорогой жену свою въ постель, гдѣ, среди мучительныхъ усилій при каждой попыткѣ вздохнуть, она прожила еще нѣсколько дней. Тщетно добивались вернуть ей сознаніе, чтобы получить нѣкоторое разъясненіе насчетъ случившагося. Она лежала съ остановившимися и уже помутившимися глазами и ничего не отвѣчала. Только незадолго до смерти вернулось къ ней сознаніе, когда лютеранскій пасторъ (по примѣру своего мужа, она перешла въ то время въ это возникавшее тогда вѣроисповѣданіе), стоя около ея постели, громкимъ и чувствительно торжественнымъ голосомъ читалъ ей главу изъ Библіи. Она вдругъ взглянула на него съ мрачнымъ выраженіемъ, взяла у него изъ рукъ Библію, словно нечего было ей слушать оттуда, и начала усиленно перелистывать, какъ будто ища чего-то. Затѣмъ пальцемъ указала стоявшему у ея постели Кольгаасу на стихъ: "Прощайте врагамъ вашимъ, благотворите ненавидящимъ васъ". При этомъ она пожала ему руку съ необыкновенно выразительнымъ взглядомъ и скончалась.
   Кольгаасъ думалъ: "Пускай же Господь никогда не проститъ меня такъ, какъ я прощаю юнкеру!".
   Затѣмъ поцѣловалъ покойницу, причемъ по лицу его заструились обильныя слезы, закрылъ ей глаза и вышелъ изъ комнаты. Взявъ сто гульденовъ золотомъ, уже заготовленные для него старшиной за дрезденскія конюшни, онъ заказалъ похороны, которыя, казалось, устроены были скорѣе для какой нибудь княгини, нежели для жены его: дубовый гробъ, крѣпко обитый металломъ, шелковыя подушки съ золотыми и серебряными кистями и могила въ восемь аршинъ глубины, устланная булыжникомъ и известкой. Онъ самъ стоялъ у могилы съ младшимъ сыномъ на рукахъ и смотрѣлъ на работу. Въ день похоронъ покойница, бѣлая, какъ снѣгъ, была выставлена въ зало, по его распоряженію, обтянутое чернымъ сукномъ.
   Едва успѣлъ пасторъ окончить трогательное слово покойницѣ, какъ Кольгаасу вручили резолюцію курфюрста на просьбу, поданную его женой. Въ этой резолюціи говорилось, чтобы онъ взялъ лошадей изъ Тронкенбурга и, подъ страхомъ тюремнаго заключенія, прекратилъ это дѣло. Кольгаасъ сунулъ въ карманъ бумагу и велѣлъ ставить гробъ на дроги. Какъ только накидали могильный холмъ, поставили нй немъ крестъ и отпущены были похоронные гости, онъ еще разъ поклонился ея опустѣвшему ложу и затѣмъ немедленно принялся за дѣло возмездія. Онъ сѣлъ и изготовилъ приговоръ, въ которомъ, собственной своей волей, обязывалъ юнкера Венцеля фонъ-Тронка втеченіе трехъ дней по предъявленіи привести въ Кольгаасенбрюкъ вороныхъ, которыхъ тотъ у него отобралъ и загубилъ полевой работой, и самолично откормить ихъ въ его конюшняхъ. Это рѣшеніе онъ послалъ ему съ коннымъ гонцемъ, наказавъ послѣднему немедленно по передачѣ бумаги скакать обратно къ нему въ Кольгаасенбрюкъ. Три дня прошли, а лошади возвращены не были. Тогда, призвавъ Герзе, онъ открылъ ему о своемъ ультиматумѣ, посланномъ имъ молодому рыцарю и обязывавшемъ послѣдняго откормить вороныхъ. Затѣмъ двусмысленно спросилъ Герзе, готовъ ли онъ отправиться съ нимъ въ Тронкенбургъ за юнкеромъ и поучить его кнутомъ, въ случаѣ если онъ замѣшкается исполненіемъ поставленнаго ему требованія. Смекнувъ слова хозяина, Герзе такъ и зарычалъ: "Хозяинъ, да хоть сегодня же!". Подбросивъ вверхъ свою шапку, работникъ увѣрялъ, что "закажетъ сплести себѣ ремень съ десятью узлами, чтобы выучить юнкера чистить скребницей лошадей".
   Послѣ этого отвѣта Кольгаасъ продалъ домъ, отослалъ дѣтей за границу, при наступленіи ночи призвалъ также и остальныхъ семерыхъ своихъ работниковъ, преданныхъ ему, какъ собаки, вооружилъ ихъ, посадилъ на коней и двинулся съ ними въ Тронкенбургъ.
   Съ этой-то малочисленной кучкой и ворвался онъ въ замокъ при наступленіи третьей ночи, сбивъ съ ногъ таможеннаго сторожа и караульнаго у воротъ, бесѣдовавшихъ другъ съ другомъ подъ воротами.
   Среди внезапнаго треска подожженныхъ ими строеній, въ районѣ замка, Герзе кинулся по винтовой лѣстницѣ на башню и съ ударами и пинками набросился на кастеляна и управляющаго, сидѣвшихъ полураздѣтыми за карточной игрой. Тѣмъ временемъ Кольгаасъ устремился въ замокъ къ юнкеру. И вотъ ангелъ суда ниспустился съ неба. Какъ разъ въ этотъ моментъ, среди гомерическаго хохота, юнкеръ читалъ вслухъ компаніи собравшихся у него пріятелей приговоръ, присланный ему Кольгаасомъ. Не успѣлъ онъ хорошенько разслушать голосъ послѣдняго, раздавшійся во дворѣ, какъ, покрывшись мертвенной блѣдностью, поспѣшно крикнулъ: "Ну, братцы, спасайтесь!" и самъ исчезъ. Схвативъ за грудь попавшагося ему на встрѣчу юнкера Ганса фонъ-Тронка, Кольгаасъ швырнулъ его въ уголъ зала съ такой силой, что у несчастнаго мозги разлетѣлись о камни. Пока работники его одолѣвали остальныхъ рыцарей, взявшихся за оружіе, барышникъ допытывался: гдѣ же находится юнкеръ Венцель фонъ-Тронка? Оторопѣвшая компанія ничего не могла ему отвѣтить, и онъ въ ярости пинками выломалъ двери въ двухъ комнатахъ, которыя вели въ боковые флигели замка. Исколесивъ все обширное зданіе по всѣмъ направленіямъ и не найдя тамъ никого, онъ съ проклятіями спустился во дворъ и велѣлъ оберегать выходы. Между тѣмъ отъ пожара строеній занялся замокъ съ боковыми своими постройками, вознося къ небу большіе клубы дыма. Штернбальдъ вмѣстѣ съ тремя усердными работниками тащили все, что только оказывалось не укрѣпленнымъ желѣзными заклепками или гвоздями, и сваливали въ кучу около лошадей, подготовляя себѣ славную добычу. Въ это время изъ открытаго окна башни, при громкомъ радостномъ возгласѣ Герзе, вылетѣли тѣла кастеляна и управляющаго вмѣстѣ съ ихъ женами и дѣтьми.
   Спускаясь съ лѣстницы замка, Кольгаасъ встрѣтилъ старую, страдавшую ломотой ключницу, которая вела у юнкера хозяйство. Старуха бросилась барышнику въ ноги. Пріостановившись на ступенькѣ лѣстницы, онъ спросилъ у нея о мѣстѣ укрывательства юнкера Венцеля фонъ-Тронка. Слабымъ дрожащимъ голосомъ высказала она ему свое предположеніе, нѣтъ ли его въ капеллѣ. Кольгаасъ крикнулъ двухъ работниковъ съ факелами и, за неимѣніемъ ключей, распорядился открыть входъ въ церковь ломами и топорами. Перевернувъ вверхъ дномъ весь алтарь и скамьи, барышникъ, къ величайшему своему огорченію, юнкера тамъ не нашелъ.
   Выходя изъ капеллы, онъ наткнулся на одного молодаго прислужника изъ Тронкенбургской дворни, который бѣжалъ мимо, спѣша вывести боеваго коня своего господина изъ отдаленной каменной конюшни, которой угрожало пламя пожара. Какъ разъ въ этотъ моментъ Кольгаасу бросились въ глаза обѣ его лошади, стоявшія въ небольшомъ сараѣ, съ соломенной крышей, и онъ спросилъ Тронкенбургскаго прислужника, отчего онъ не спасаетъ вороныхъ. Сунувъ ключъ въ дверь конюшни, тотъ отвѣчалъ, что сарай де ужъ объятъ пламенемъ. Тогда Кольгаасъ, съ силою рванувъ ключъ изъ двери конюшни, перекинулъ его по ту сторону стѣны, затѣмъ, подгоняя слугу юнкера, словно градъ, сыпавшимися на него плоскими ударами рапиры, загналъ его въ горѣвшій сарай и среди страшнаго хохота окружающихъ заставилъ спасать вороныхъ. Прислужникъ побѣлѣлъ отъ страха. Сарай рухнулъ, всего нѣсколько мгновеній спустя послѣ того, какъ онъ вышелъ оттуда, ведя подъ уздцы лошадей Кольгааса, но послѣдняго уже не было. Молодой слуга отправился на площадь, куда собралась и остальная прислуга, и обратился къ барышнику съ вопросомъ, куда же ему теперь дѣвать лошадей. Но тотъ упорно повертывалъ къ нему спину. Наконецъ, съ мрачнымъ видомъ занесъ онъ ногу, рискуя, оступившись, поплатиться жизнью, и вскочилъ на своего каряго, такъ-таки и не отвѣтивъ прислужнику ни слова. Затѣмъ, помѣстившись подъ воротами замка, Кольгаасъ, молча, сталъ дожидаться разсвѣта, между тѣмъ какъ работники его продолжали начатое ими дѣло. Къ утру весь замокъ до самыхъ стѣнъ сгорѣлъ, причемъ, кромѣ Кольгааса и его работниковъ, тамъ никого не оставалось. Онъ сошелъ съ лошади и при яркомъ свѣтѣ солнца еще разъ обыскалъ всѣ уголки площади, освѣщенные лучами дневнаго свѣтила. Тяжко было ему убѣдиться, что нападеніе его на замокъ оказалось неудачнымъ. Удрученный душевной скорбью и горемъ, рѣшилъ онъ послѣ того отправить Герзе съ нѣсколькими работниками на развѣдки насчетъ направленія, избраннаго юнкеромъ при его бѣгствѣ.
   Въ особенности безпокоилъ его одинъ ясенскій Монастырь, по имени Эрлабруннъ, на берегу Мульды, настоятельница котораго, Антонія фонъ-Тронка, слыла за благочестивую, святую женщину. Несчастному Кольгаасу казалось вполнѣ естественнымъ, что юнкеръ, освобожденный отъ всякой нужды, бѣжалъ въ этотъ монастырь, въ которомъ его родная тетка, воспитательница его ранняго дѣтства, была настоятельницею. Когда Кольгаасъ узналъ это, онъ поселился въ областной тюрьмѣ, въ которой внутри была еще одна жилая комната, и составилъ такъ называемый "Указъ Кольгааса", въ которомъ онъ приглашалъ страну, юнкеру Венцелю фонъ-Тронка, съ которымъ онъ въ небезосновательной враждѣ,-- не оказывать никакого содѣйствія, даже болѣе, обязывалъ къ тому всѣхъ жителей, не исключая его родныхъ и друзей, подъ угрозою смерти и превращенія въ пепелъ всего, что называется имуществомъ. Это заявленіе онъ распространялъ въ странѣ черезъ путешественниковъ и чужестранцевъ; онъ далъ Вальдманну, слугѣ, копію съ него, съ приказаніемъ снести ее въ Эрлабруннъ, госпожѣ Антоніи. Затѣмъ онъ вступилъ въ переговоры съ тронкенбургскими работниками, которые были недовольны юнкеромъ и, въ расчетѣ на наживу, желали перейти на службу къ нему, вооружилъ ихъ на манеръ пѣхоты арбалетами и кинжалами, выучилъ ихъ сидѣть позади всадниковъ и затѣмъ, превративъ весь обозъ въ деньги и роздавъ эти деньги между ними, онъ рѣшилъ отдохнуть нѣсколько часовъ отъ своихъ печальныхъ трудовъ подъ городскими воротами.
   Къ обѣду пришелъ Герзе и подтвердилъ то, что ему уже подсказало раньше его сердце, всегда настроенное на все мрачное, а именно, что юнкеръ находится въ монастырѣ, у своей тетки, почтенной Антоніи фонъ-Тронка. По всей вѣроятности, онъ спасся изъ замка черезъ маленькую дверь, которая была на задней стѣнѣ замка, и оттуда пробрался на узенькую каменную лѣстницу, которая изъ-подъ маленькой крыши спускалась въ Эльбу, къ лодкамъ. По крайней мѣрѣ, Герзе утверждалъ, что въ одной деревушкѣ на Эльбѣ, къ удивленію всего народа, собравшагося тамъ по случаю пожара въ Тронкенбургѣ, въ 12 часовъ ночи, онъ прибылъ въ челнѣ, безъ руля и безъ веселъ, и сейчасъ же на деревенской телегѣ отправился дальше, въ Эрлабруннъ. Кольгаасъ тяжело вздохнулъ при этомъ извѣстіи, спросивъ, покормились ли лошади, и получивъ утвердительный отвѣтъ, велѣлъ своему отряду сѣсть на коней и черезъ три часа онъ уже былъ въ Эрлабруннѣ.
   Съ раскатами грома удаляющейся грозы, съ факелами, которые они зажгли подъѣзжая, онъ въѣхалъ съ своимъ отрядомъ во дворъ монастыря. Вальдманнъ, слуга, вышелъ навстрѣчу и сообщилъ, что указъ переданъ по назначенію; въ это самое время онъ увидалъ настоятельницу, растерянную, на подъѣздѣ монастыря, въ переговорахъ со смотрителемъ, и пока смотритель, маленькій сѣденькій старичекъ, бросая гнѣвные взоры на Кольгааса, облачился въ латы и далъ сбѣжавшимся слугамъ приказаніе бить въ набатъ, появилась настоятельница монастыря съ серебрянымъ распятіемъ въ рукахъ, блѣдная какъ полотно; она спустилась съ лѣстницы и, вмѣстѣ со всѣмъ своимъ женскимъ персоналомъ, бросилась на колѣни передъ лошадью Кольгааса. Пока Г'ерзе и Штернбальдъ завладѣли смотрителемъ монастыря, у котораго не было меча, и какъ плѣнника помѣстили его между лошадей, Кольгаасъ обратился къ ней съ вопросомъ:
   -- Гдѣ Венцель фонъ-Тронка?
   На что она отвѣтила, снимая съ кушака большое кольцо съ ключами:
   -- Въ Виттенбергѣ, Кольгаасъ, почтенный человѣкъ!-- и прибавила дрожащимъ голосомъ:-- побойся Бога и не твори зла!
   Кольгаасъ же, сгорая отъ жажды мести, повернулъ лошадь и чуть было не отдалъ приказанія: "поджигай!", какъ вдругъ сверкнула молнія со страшнымъ ударомъ грома и прямо ударила въ землю около него.
   Кольгаасъ вернулся къ ней и спросилъ, получила ли она его указъ. На что настоятельница отвѣтила едва слышнымъ, слабымъ голосомъ:
   -- Только что!
   -- Когда?
   -- Черезъ два часа, помоги мнѣ Боже, послѣ отъѣзда моего племянника!
   Вальдманнъ, слуга, къ которому Кольгаасъ обернулся съ грознымъ взглядомъ, запинаясь, подтвердилъ это, сказавъ, что, благодаря дождю и разливу Мульды, онъ только что прибылъ. Кольгаасъ съ трудомъ овладѣлъ собою. Въ эту самую минуту страшный ливень потушилъ факелы и залилъ всю площадку. Онъ нѣсколько успокоился, быстро обернулся къ настоятельницѣ, приподнявъ слегка шляпу, повернулъ лошадь, пришпорилъ ее со словами: "За мной, братья, нашъ молодецъ въ Виттенбергѣ!" и выѣхалъ изъ монастыря.
   Когда настала ночь, онъ заѣхалъ на постоялый дворъ и рѣшилъ дать день на отдыхъ лошадямъ, и такъ какъ ему было ясно, что съ кучкою людей изъ десяти человѣкъ ему не справиться въ Виттенбергѣ, онъ объявилъ второй указъ, въ которомъ онъ, изложивъ вкратцѣ все, что онъ перенесъ, приглашалъ "каждаго хорошаго христіанина, какъ онъ выразился, за небольшія деньги и другія преимущества войны, отнестись къ его дѣлу сочувственно, а къ юнкеру фонъ-Тронка, какъ ко врагу всѣхъ христіанъ". Во второмъ указѣ, который вскорѣ появился, онъ называетъ себя "въ государствѣ и въ мірѣ свободнымъ человѣкомъ, одному Богу подчиненнымъ",-- болѣзненная, ошибочная иллюзія, которая вмѣстѣ со звономъ его золота и надеждою на добычу проникла въ народъ, оставшійся безъ куска хлѣба вслѣдствіе мира съ Польшею, такъ что онъ вступилъ въ Виттенбергъ, по правую сторону Эльбы, уже съ отрядомъ въ 30 головъ, Онъ остановился со своими людьми и лошадьми подъ крышею стараго, развалившагося кирпичнаго амбара, въ глуши темнаго лѣса.
   Не очень-то скоро узналъ онъ отъ Штернбальда, котораго отправилъ съ указомъ въ городъ, что тамъ указъ уже извѣстенъ; тогда онъ съ своимъ отрядомъ вступилъ въ городъ вечеромъ, наканунѣ Троицына дня, и въ то время, когда весь городъ спалъ, онъ велѣлъ его поджечь съ нѣсколькихъ концовъ. Въ то время, какъ его люди грабили въ предмѣстьѣ; онъ наклеилъ къ дверямъ церкви листокъ слѣдующаго содержанія: "Онъ, Кольгаасъ, поджегъ городъ и, если ему не выдадутъ юнкера, онъ превратитъ все въ пепелъ, не останется ни одной стѣны, за которой ему пришлось бы его искать". Нельзя описать негодованіе жителей по поводу этой неслыханной жестокости; пламя, которое, благодаря довольно тихой, лѣтней ночи, поглотило только 19 домовъ и, между прочимъ, одну церковь, только къ утру стало стихать; тогда старый областной начальникъ, Отто фонъ-Горгасъ, выслалъ отрядъ въ 50 человѣкъ, чтобы захватить злодѣя. Начальникъ же отряда, по имени Герстенбергъ, такъ дурно распорядился, что вся экспедиція Кольгааса, вмѣсто того, чтобы пасть, только пріобрѣла себѣ военную славу. Этотъ военный человѣкъ разбилъ свой отрядъ на нѣсколько частей, имѣя въ виду окружить Кольгааса съ разныхъ пунктовъ, Кольгаасъ же, собравъ весь свой отрядъ воедино, нападалъ и разбивалъ противника на всѣхъ пунктахъ, такъ что къ вечеру слѣдующаго дня не осталось въ полѣ ни одного человѣка изъ отряда, на который возлагались надежды страны. Кольгаасъ, который черезъ это сраженіе пріобрѣлъ себѣ еще нѣсколькихъ людей, на утро слѣдующаго дня снова поджегъ городъ, и его злодѣйскіе замыслы такъ удались ему, что снова масса домовъ и почти всѣ амбары предмѣстья были превращены въ пепелъ. Затѣмъ, онъ снова наклеилъ свой указъ къ дверямъ ратуши съ прибавленіемъ къ нему отчета о судьбѣ посланнаго противъ него областнымъ начальникомъ гауптманна Герстенберга и казненнаго имъ. Взбѣшенный всѣми этими дѣяніями, областный начальникъ, во главѣ 150 человѣкъ, самъ лично выступилъ противъ него. По письменной просьбѣ дворянина Венцеля фонъ-Тронка, онъ далъ ему стражу, которая охраняла бы его отъ насилій населенія, которое требовало, чтобъ онъ оставилъ городъ; затѣмъ, поставивъ караулъ по всѣмъ окрестнымъ деревнямъ и вдоль городскихъ стѣнъ на случай нападеній, онъ самъ выступилъ на травлю дракона-опустошителя страны.
   Лошадиный барышникъ былъ достаточно хитеръ, чтобы не попасть въ руки этому отряду: онъ завлекъ областнаго начальника искусною лавировкою за 5 миль отъ города и, убѣдивъ его, что онъ, испугавшись неравной силы, направляется къ Бранденбургишену, внезапно, на третью ночь, свернулъ въ Виттенбергъ и поджегъ его въ третій разъ. Герзе, переодѣтый, проникъ въ городъ и привелъ въ исполненіе его злодѣйскій замыселъ. Пламя приняло такіе размѣры, благодаря сѣверному вѣтру, что, менѣе чѣмъ въ три часа, сгорѣло 42 дома, 2 церкви, нѣсколько монастырей, нѣсколько школъ, даже само зданіе курфюрстерскаго областнаго начальства превратилось въ пепелъ.
   Областной начальникъ, который думалъ, что его противникъ на зарѣ будетъ въ Бранденбургишенѣ, когда узналъ о случившемся, быстро повернулъ назадъ и засталъ весь городъ въ волненіи; тысячная толпа стояла передъ домомъ дворянина Венцеля съ палками и кольями и требовала съ криками его выселенія. Два бургомистра, по имени Іенкенсъ и Отто, въ оффиціальныхъ мундирахъ во главѣ цѣлаго магистрата, напрасно старались убѣдить, что необходимо дождаться возвращенія гонца къ президенту государственной канцеляріи съ запросомъ, можно ли выслать дворянина фонъ-Тронка въ Дрезденъ, куда онъ и самъ желаетъ по многимъ причинамъ отбыть; но неразумная толпа, вооруженная кольями, пиками, не внимая никакимъ увѣщеваніямъ, вела переговоры и изобрѣтала разные способы, чтобы снять съ лица земли домъ, въ которомъ жилъ дворянинъ, какъ вдругъ въ городъ прибылъ самъ областной начальникъ съ отрядомъ всадниковъ. Этому почтенному человѣку, привыкшему уже однимъ своимъ появленіемъ внушать народу повиновеніе и уваженіе, удалось еще у воротъ города захватить трехъ молодцовъ изъ шайки поджигателя, которыхъ въ глазахъ народа заковали въ цѣпи; онъ обратился къ магистрату съ умною рѣчью, въ которой высказывалъ, что имѣетъ надежду привести въ оковахъ и самого Кольгааса, такъ какъ напалъ на его слѣдъ. Ему удалось такимъ образомъ разсѣять нѣсколько страхи собравшагося народа, успокоить насчетъ пребыванія дворянина фонъ-Тронка въ городѣ до возвращенія гонца изъ Дрездена. Онъ слѣзъ съ коня и, когда были убраны разбросанные колья и палки палисадника, проникъ, въ сопровожденіи нѣсколькихъ рыцарей, въ домъ, гдѣ дворянинъ Венцель находился на рукахъ двухъ докторовъ, которые всякими эссенціями и спиртами старались привести его въ чувство изъ обморока, въ какой онъ безпрестанно впадалъ.
   Отто фонъ-Горгасъ понималъ, что теперь не время вести съ нимъ переговоры о цѣли его прихода; онъ только съ презрѣніемъ во взорѣ велѣлъ ему одѣться и послѣдовать за нимъ, для его собственной безопасности, въ помѣщеніе рыцарской тюрьмы. Когда на Венцеля надѣли латы и шлемъ, съ полураскрытой грудью, такъ какъ онъ все еще задыхался, повели его подъ руки, съ одной стороны, областной начальникъ, а съ другой -- его зять графъ фонъ-Гершау, и вывели на улицу, со всѣхъ сторонъ на него посыпались проклятія, какъ служителя ни сдерживали народъ, отовсюду раздавалось: "пьявка, грабитель страны, истязатель людей, проклятіе города Виттенберга, несчастіе Саксоніи", наконецъ, послѣ печальнаго шествія черезъ развалины города, во время котораго онъ нѣсколько разъ терялъ свой шлемъ, который одинъ изъ рыцарей снова надѣвалъ ему съ затылка, добрались до тюрьмы, гдѣ онъ исчезъ въ одной изъ башенъ подъ охраною усиленной стражи.
   Тѣмъ временемъ прибывшій гонецъ повергъ городъ въ новое отчаяніе рѣшеніемъ курфюрста. Управленіе страны, къ которому Дрезденское бургграфство обратилось съ своей настоятельною просьбою, отвѣтило, что оно не желаетъ и слышать о пребываніи дворянина фонъ-Тронка въ столицѣ, прежде чѣмъ не будетъ покоренъ поджигатель и убійца; областному7 же начальнику предоставлялось употребить данную ему власть на защиту его тамъ, гдѣ онъ находится, такъ какъ онъ гдѣ же нибудь да долженъ находиться; затѣмъ городъ Виттенбергъ оповѣщался, что на защиту ему выступаетъ отрядъ въ 500 человѣкъ подъ предводительствомъ принца Фридриха Мейссенскаго. Областной начальникъ, которому было ясно, что подобная резолюція никоимъ образомъ не можетъ успокоить народъ, такъ какъ, не говоря уже о тѣхъ слухахъ, которые распространялись о силѣ лошадинаго торговца, благодаря его маленькимъ побѣдамъ на разныхъ пунктахъ города, но самая война, которую онъ велъ во тьмѣ ночной, посредствомъ смолы, соломы и сѣры, была такова, что даже большая сила, чѣмъ та, съ какою долженъ былъ прибыть принцъ Мейссенскій, оказалось бы безпомощной,-- въ виду всего этого онъ рѣшилъ скрыть полученную имъ резолюцію. Онъ наклеилъ на концахъ города только письмо Мейссенскаго принца, въ которомъ онъ извѣщалъ о своемъ прибытіи, между тѣмъ, съ разсвѣтомъ, со двора тюрьмы выѣхала закрытая карета подъ конвоемъ четырехъ вооруженныхъ всадниковъ и отправилась по направленію къ Лейпцигу, причемъ всадники неопредѣленно говорили, что ѣдутъ въ Плессенбергъ, а такъ какъ пребываніе Венцеля фонъ-Тронка для народа было соединено съ огнемъ и мечемъ, то отъѣздъ являлся успокоеніемъ, самъ же областной начальникъ выступилъ съ 300 людьми на встрѣчу принцу Мейссенскому, чтобы присоединиться къ его отряду.
   Тѣмъ временемъ Кольгаасъ, благодаря своему удивительному положенію въ свѣтѣ, увеличилъ свои силы до 109 человѣкъ и, такъ какъ у него въ Іессенѣ былъ заготовленъ запасъ оружія и онъ могъ сейчасъ же вооружить своихъ людей, то узнавъ, какая гроза собирается противъ него, онъ рѣшилъ немедленно идти на встрѣчу врагамъ. Черезъ день онъ уже напалъ на принца Мейссенскаго ночью около Мюльберга, и въ этомъ сраженіи, къ большому его горю, онъ лишился своего Герзе, который первыми же выстрѣлами былъ убитъ подлѣ него. Озлобленный этою потерею, онъ, впродолженіе трехъ часовъ, продолжалъ битву съ принцемъ, разбилъ его, лишивъ возможности соединиться съ другимъ отрядомъ, и къ утру принцъ, тяжело раненный, съ приведеннымъ въ полный безпорядокъ остаткомъ отряда, двинулся назадъ къ Дрездену. Опьяненный своимъ успѣхомъ, онъ двинулся на отрядъ областнаго начальника прежде, чѣмъ тому стало что либо извѣстно, напалъ на него при деревнѣ Дамеровъ среди бѣлаго дня, въ открытомъ полѣ, и сражался съ нимъ при большой потерѣ, хотя и съ успѣхомъ до поздней ночи. Вѣроятно, онъ окончательно разбилъ бы областнаго начальника съ его остаткомъ людей, бѣжавшаго на кладбище подъ Дамеровъ, если бы тотъ не узналъ во время о пораженіи принца подъ Мюльбергомъ и не нашелъ бы болѣе благоразумнымъ вернуться въ Виттенбергъ до болѣе благопріятныхъ обстоятельствъ.
   Черезъ пять дней послѣ разбитія обоихъ отрядовъ, Кольгаасъ былъ въ Лейпцигѣ и поджегъ городъ съ трехъ сторонъ. Онъ величаетъ себя въ указѣ, раздававшемся по этому случаю: "намѣстникомъ Михаиломъ Архангеломъ, пришедшимъ наказать мечемъ и огнемъ всѣхъ сторонниковъ дворянина Венцеля въ этомъ спорномъ дѣлѣ, всѣхъ коварныхъ міра". Затѣмъ онъ изъ замка Лютценъ, на который онъ неожиданно напалъ и захватилъ, обратился къ народу съ воззваніемъ, въ которомъ онъ приглашалъ всѣхъ, желающихъ лучшаго положенія вещей, примкнуть къ нему. Подъ воззваніемъ значилось безумная подпись: "Дано сіе въ мѣстопребываніи нашего временнаго міроваго управленія въ замкѣ Лютценъ".
   Къ счастью обывателей Лейпцига, огонь, благодаря дождю, не быстро распространялся и, при дѣйствіи тушительныхъ средствъ, сгорѣло только нѣсколько мелочныхъ лавокъ подъ Плессенбургомъ. Тѣмъ не менѣе весь городъ былъ объятъ ужасомъ отъ сознанія, что поджигатель и дворянинъ Венцель -- оба въ Лейпцигѣ. Былъ высланъ отрядъ въ 180 человѣкъ, который потерпѣлъ пораженіе; тогда магистрату, который не желалъ рисковать богатствомъ города, не оставалось ничего болѣе, какъ запереть городскія ворота и охранять день и ночь бургграфство. Напрасно вывѣшивались магистратомъ по окрестнымъ деревнямъ объявленія о томъ, что дворянина Венцеля нѣтъ въ ІІлессенбургѣ, лошадиный барышникъ въ такихъ же объявленіяхъ утверждалъ, что онъ въ Плессенбургѣ, и даже еслибъ его не было, онъ будетъ дѣйствовать, какъ бы онъ тутъ былъ, пока ему точно не назовутъ того мѣста, гдѣ онъ находится. Курфюрстъ, которому было дано знать черезъ гонца, въ какомъ положеніи находится Лейпцигъ, отвѣтилъ, что онъ самъ идетъ съ двухтысячнымъ войскомъ на Кольгааса. Отто фонъ-Горгасъ получилъ отъ него строгій выговоръ за его двусмысленную и необдуманную хитрость, чтобы выпроводить поджигателя изъ Виттенберга. Трудно описать волненіе всей Саксоніи и въ особенности столицы, когда узнали, что въ деревняхъ подъ Лейпцитомъ неизвѣстно кѣмъ вывѣшено объявленіе, обращенное къ Кольгаасу слѣдующаго содержанія: "Венцель, юнкеръ, находится въ Дрезденѣ у своихъ кузеновъ Гинца и Кунца".
   При такомъ положеніи дѣлъ, докторъ Мартынъ Лютеръ взялся образумить Кольгааса силою слова, разсчитывая на возможность хорошихъ чувствъ въ душѣ убійцы и поджигателя, и онъ написалъ обращеніе къ нему, которое было развѣшано по всѣмъ городамъ и мѣстечкамъ курфюршества. Вотъ оно:
   "Кольгаасъ, ты, который выдаешь себя за посланнаго съ мечемъ творить справедливость, за что берешься ты, ослѣпленный страстью, ты, олицетворенная несправедливость съ головы до ногъ? Оттого только, что правитель твоей страны, которому ты подчиненъ, отказалъ тебѣ въ твоихъ правахъ въ спорѣ по поводу ничтожнаго имущества, ты идешь съ мечемъ и огнемъ и нападаешь, точно волкъ пустыни, на мирныхъ гражданъ, которыхъ онъ охраняетъ. Ты, который въ твоемъ обѣщаніи коварно обманывалъ людей, неужели ты думаешь, грѣховодникъ, спастись отъ Бога въ тотъ день, когда предстанутъ на Его судъ всѣ помыслы сердецъ? Какъ смѣешь ты утверждать, что тебѣ отказано было въ твоихъ правахъ, когда сердце твое, полное чувства мести, послѣ первыхъ же неудачныхъ попытокъ отказалось отъ желанія отстоять ихъ. Развѣ слуги суда и полицейскіе чины, которые утаятъ полученное письмо или задержатъ какой нибудь приговоръ вмѣсто того, чтобы его объявить,-- твое начальство? Неужели я долженъ говорить тебѣ, что твое начальство даже и не знаетъ о твоихъ дѣлахъ, скажу больше: правителю страны, противъ котораго ты возстаешь, не извѣстно даже твое имя, и когда однажды ты предстанешь предъ престолъ Божій съ намѣреніемъ обвинить его, онъ скажетъ со спокойнымъ лицомъ: "я не виноватъ, Господь, предъ этимъ человѣкомъ, его существованіе невѣдомо душѣ моей". Твой мечъ -- мечъ грабежа и убійства, ты бунтовщикъ, а не воинъ Божій, и тебѣ предстоятъ на землѣ колесо и висѣлица, а на томъ свѣтѣ проклятіе и за безбожіе и злыя дѣла.

"Мартынъ Лютеръ".

   "Виттенбергъ.
   
   Кольгаасъ какъ разъ обдумывалъ въ замкѣ Лютценъ свой новый планъ превращенія Лейпцига въ пепелъ,-- объявленію, сдѣланному въ деревняхъ, что юнкеръ Венцель въ Дрезденѣ, онъ не повѣрилъ, такъ какъ оно появилось безъ подписи и не отъ магистрата, какъ онъ того требовалъ, какъ вдругъ Штернбальдъ и Вальдманнъ, къ своему великому смущенію, прочли обращеніе Лютера, наклеенное въ ночь на воротахъ города.
   Напрасно надѣялись они впродолженіе нѣсколькихъ дней, что Кольгаасъ, которому они не хотѣли объ этомъ говорить, самъ его замѣтитъ; мрачный и сосредоточенный появился онъ вечеромъ, но только для того, чтобы отдать свои короткія приказанія, и ничего не замѣтилъ; наконецъ, въ одно прекрасное утро, когда онъ собирался велѣть повѣсить нѣсколько человѣкъ изъ своей шайки, которые грабили въ странѣ противъ его желанія, они рѣшились заставить его обратить на него вниманіе. Онъ только-что возвращался съ мѣста казни цѣлымъ шествіемъ,-- со времени послѣдняго своего указа онъ иначе не появлялся,-- а народъ боязливо передъ нимъ разступался, впереди несли на красной кожаной подушкѣ съ золотыми кистями его херувимскій мечъ, 12 слугъ съ зажженными факелами слѣдовали за нимъ, Штернбальдъ и Вальдманнъ съ мечами подъ мышкой появились у столба, гдѣ было наклеено обращеніе, такъ, что онъ не могъ ихъ не замѣтить. Кольгаасъ вошелъ въ ворота съ заложенными на спинѣ руками, углубленный въ свои мысли, внезапно поднялъ глаза и его ошеломило; его слуги, при взорѣ его, почтительно изчезли, онъ разсѣянно взглянулъ на нихъ и быстрыми шагами приблизился къ столбу. Какъ описать, что произошло въ его душѣ, когда онъ прочиталъ листокъ, въ которомъ его упрекали въ его несправедливости, подписанный самымъ дорогимъ, глубоко уважаемымъ именемъ, какое онъ только зналъ -- именемъ Мартына Лютера; на лицѣ его вспыхнулъ яркій румянецъ, онъ дважды перечиталъ листокъ, снявъ шлемъ,-- дважды, съ начала до конца; повернулся съ смущеніемъ во взглядѣ къ своимъ людямъ, точно онъ собирался что-то сказать, ничего не сказалъ, снялъ со стѣны листъ, снова перечиталъ его и вскричалъ: "Вальдманнъ, вели осѣдлать мнѣ коня!", "Штернбальдъ, въ замокъ за мной!" и затѣмъ изчезъ. Этихъ немногихъ словъ было достаточно, чтобы обезоружить его при всей его порочности. Онъ одѣлся арендаторомъ, сказалъ Штернбальду, что онъ по важному дѣлу отправляется въ Виттенбергъ, передалъ ему, въ присутствіи лучшихъ слугъ, предводительство остающагося въ Лютценѣ отряда, и съ обѣщаніемъ вернуться черезъ 3 дня, въ которые нечего было опасаться нападенія, отправился въ Виттенбергъ.
   Подъ чужимъ именемъ онъ остановился въ гостиницѣ, и когда настала ночь, завернувшись въ мантію и съ парою пистолетовъ, добычею, отнятою въ Тронкенбургѣ, онъ вошелъ въ комнату Лютера. Лютеръ сидѣлъ у стола, погруженный въ свое писанье и книги, когда увидалъ, что къ нему вошелъ незнакомый человѣкъ и заперъ за собою дверь на ключъ, спросилъ его: кто онъ? и что ему нужно?
   Незнакомецъ приподнялъ почтительно шляпу и, напередъ смущаясь страхомъ, который онъ вселитъ, отвѣтилъ, что онъ Михаель Кольгаасъ, лошадиный барышникъ, какъ Лютеръ уже закричалъ:
   -- Уйди отсюда, немедленно уйди!-- всталъ отъ стола и направился къ колокольчику, добавивъ:-- дыханье твое -- чума, близость твоя -- пагуба!
   Кольгаасъ, не двигаясь съ мѣста, вынулъ пистолетъ и сказалъ:
   -- Милостивый государь, если вы позвоните, этотъ пистолетъ превратитъ меня въ бездыханный трупъ у вашихъ ногъ! Сядьте и выслушайте меня, среди ангеловъ, псалмы которымъ вы пишите, вы не безопаснѣе, чѣмъ со мною.
   Лютеръ, садясь, спросилъ его:
   -- Чего ты хочешь?
   Кольгаасъ отвѣтилъ:
   -- Хочу, чтобы вы измѣнили ваше мнѣніе обо мнѣ, что я дурной человѣкъ. Вы сказали мнѣ въ вашемъ обращеніи, что мое начальство не знаетъ о моемъ дѣлѣ,-- прекрасно, въ такомъ случаѣ дайте мнѣ свободный пропускъ, я отправлюсь въ Дрезденъ и самъ все изложу.
   -- Безбожный, ужасный человѣкъ!-- воскликнулъ Лютеръ, смущенный и въ то же время успокоенный его словами:-- кто далъ тебѣ право нападать на дворянина фонъ-Тронка на основаніи выдуманныхъ тобою предположеній и, не найдя его въ его городѣ, съ огнемъ и мечемъ обыскивать всѣхъ обывателей, которые оберегаютъ его?
   Кольгаасъ отвѣтилъ:
   -- Высокопочитаемый господинъ, никто не далъ мнѣ этого права, но одно извѣстіе, которое я получилъ изъ Дрездена, обмануло меня, ввело въ заблужденіе! Война, которую я веду съ обществомъ, была бы преступленіемъ, если, какъ вы утверждаете, я не былъ выброшенъ изъ него!
   -- Выброшенъ!-- воскликнулъ Лютеръ, взглянувъ на него.-- Какъ могло придти тебѣ на умъ такое безуміе? Кто могъ тебя изгнать изъ общества, государства, въ которомъ ты живешь? Назови случай, со времени существованія государствъ, когда кто либо былъ бы изъ него выброшенъ?
   -- Выброшеннымъ изъ общества я называю того,-- продолжалъ Кольгаасъ,-- кому отказано въ покровительствѣ закона. Ибо въ подобномъ покровительствѣ я нуждаюсь для процвѣтанія моего мирнаго ремесла, да, съ нимъ и съ тѣмъ, что оно мнѣ дало, я ищу защиты у этого общества и тотъ, кто мнѣ отказываетъ въ ней, тотъ выгоняетъ меня въ дикіе дебри, тотъ даетъ мнѣ, согласитесь сами, дубину въ руки для самосохраненія.
   -- Кто когда отказалъ тебѣ въ покровительствѣ закона?-- воскликнулъ Лютеръ.-- Развѣ я не написалъ тебѣ, что твоя жалоба, съ которой ты обратился къ властелину страны, ему неизвѣстна? Если слуги государства у него за спиною похищаютъ дѣла или невидимо для него надсмѣхаются надъ его святымъ именемъ, кто, кромѣ Бога, можетъ призвать его къ отвѣту за такой выборъ слугъ? и развѣ ты, проклятый Богомъ и ужасный человѣкъ, уполномоченъ его за то казнить?
   -- Прекрасно,-- продолжалъ Кольгаасъ,-- если властелинъ страны не отталкиваетъ меня, то я вернусь въ то общество, которое онъ охраняетъ. Добудьте мнѣ, повторяю, свободный пропускъ въ Дрезденъ, и я распущу отрядъ, который я оставилъ въ замкѣ Лютценъ, и снова подамъ жалобу суду страны, въ которой мнѣ было уже разъ отказано.
   Лютеръ съ недовольнымъ лицемъ разбросалъ бумаги, которыя лежали у него на столѣ, и замолкъ. Его злило положеніе, которое этотъ странный человѣкъ занялъ въ государствѣ, и обдумывая судебный приговоръ, онъ спросилъ, что же онъ намѣренъ требовать отъ суда въ Дрезденѣ.
   Кольгаасъ отвѣтилъ:
   -- Чтобы юнкеръ былъ наказанъ согласно закону, чтобы лошади были приведены въ прежнее состояніе, чтобы убытки, которые я потерпѣлъ, а также и мой слуга Герзе подъ Мюльбергомъ во время насилія, сдѣланнаго надъ нами, были намъ возмѣщены.
   -- Возмѣщены убытки!-- воскликнулъ Лютеръ:-- ты набиралъ тысячами у жидовъ и христіанъ подъ векселя и залоги для осуществленія твоей дикой мести. Не обозначишь ли ты твоихъ убытковъ цыфрами на счетѣ?
   -- Сохрани меня, Богъ!-- замѣтилъ Кольгаасъ.-- За дворъ, домъ и обстановку, которыя у меня были, я не требую уплаты, такъ же какъ и за погребеніе моей жены! Старуха мать Герзе сдѣлаетъ расчетъ расходовъ по леченью и убытковъ, которые Герзе понесъ въ Тронкенбургѣ, мои же убытки по непродажѣ вороныхъ лошадей пускай опредѣлитъ какое нибудь свѣдущее лицо по назначенію отъ правительства.
   На это Лютеръ сказалъ ему:
   -- Безумный, непонятный и ужасный человѣкъ!-- и взглянулъ на него.-- Если ты мечемъ твоимъ мстилъ юнкеру самымъ ужаснымъ образомъ, къ чему тебѣ еще искать приговора суда, который сравнительно будетъ ничтоженъ?
   На глазахъ у Кольгааса блеснули слезы, и онъ отвѣтилъ:
   -- Изъ-за него я лишился жены моей; Кольгаасъ хочетъ доказать свѣту, что она погибла не изъ-за безчестнаго дѣла. Подчинитесь въ этомъ моей волѣ, пускай насъ разсудитъ судъ, во всемъ остальномъ, что можетъ встрѣтиться спорнаго, я подчинюсь вамъ.
   Тогда Лютеръ сказалъ ему:
   -- Взгляни, чего ты требуешь, и если бы ты твой споръ, прежде чѣмъ мстить за него самовластно, представилъ на рѣшеніе правителя страны, то я убѣжденъ, что ты былъ бы удовлетворенъ по всѣмъ пунктамъ твоихъ требованій. Но не лучше ли бы ты поступилъ, если бы во имя твоего Искупителя ты простилъ юнкера, вороныхъ исхудалыхъ, изнуренныхъ, какія они были, на первыхъ порахъ взялъ бы и занялся бы въ твоихъ конюшняхъ въ Кольгаасенбргокѣ откармливаньемъ ихъ?
   На это Кольгаасъ отвѣтилъ:
   -- Можетъ быть -- да, а можетъ быть -- и нѣтъ. Если бы я зналъ, что мнѣ придется возстановлять ихъ силы кровью изъ сердца моей дорогой жены, быть можетъ, я поступилъ бы такъ, какъ вы говорите, высокочтимый господинъ, и не пожалѣлъ бы четверика овса: но если онѣ обошлись мнѣ такъ дорого, то пусть же, рѣшилъ я, все пойдетъ настоящимъ порядкомъ! Пускай рѣшитъ судъ и приговоритъ юнкера откормить мнѣ вороныхъ.
   Лютеръ, занятый разными мыслями и снова принявшись за бумаги, обѣщалъ переговорить съ курфюрстомъ, съ уговоромъ, чтобы онъ до тѣхъ поръ сидѣлъ смирно въ замкѣ Ліотценъ, а если курфюрстъ согласится дать ему свободный пропускъ, то онъ объ этомъ узнаетъ черезъ наклеенныя на его пути объявленія.
   -- Не знаю,-- продолжалъ онъ, въ то время какъ Кольгаасъ приблизился, чтобы поцѣловать ему руку,-- пожелаетъ ли курфюрстъ замѣнить справедливость милостью, потому что онъ стоитъ во главѣ цѣлаго войска, чтобы захватить тебя въ Лютценѣ; во всякомъ случаѣ, обѣщаю тебѣ употребить все мое стараніе.
   Затѣмъ онъ всталъ и собрался уходить. Кольгаасъ сказалъ, что его вмѣшательство въ его судьбу его вполнѣ успокоиваетъ. Лютеръ послалъ ему поклонъ рукой, но тотъ вдругъ опустился передъ нимъ на колѣни со словами, что у него на сердцѣ есть и еще просьба къ нему: въ Троицынъ день онъ имѣетъ обыкновеніе принимать трапезу Божію, но въ этомъ году, по случаю его воинственныхъ предпріятій, онъ былъ лишенъ возможности исполнить это, не согласится ли онъ безъ предварительной подготовки отъисповѣдывать его и допустить его до принятія св. Таинствъ.
   Лютеръ послѣ минутнаго размышленья, взглянувъ на него пристально, отвѣтилъ ему:
   -- Хорошо, Кольгаасъ, я не имѣю ничего противъ. Но Господь, тѣло Котораго ты просишь, прощалъ врагамъ своимъ. Согласенъ ли ты тоже простить дворянина Венцеля, который тебя оскорбилъ, отправиться въ Тронкенбургъ, сѣсть тамъ на твоихъ вороныхъ и вернуться съ ними въ Кольгаасенбрюкъ, гдѣ ихъ и откармливать?
   -- Высокочтимый господинъ!-- проговорилъ Кольгаасъ, краснѣя и схвативъ его руку.
   -- Ну, что же?
   -- Господь тоже не всѣмъ врагамъ прощалъ. Я готовъ простить курфюрсту, моимъ обоимъ начальникамъ -- областному начальнику и управляющему, господамъ Гинцу и Кунцу и всѣмъ остальнымъ, кто меня обидѣлъ въ этомъ дѣлѣ, но юнкера желалъ бы заставить откормить моихъ лошадей.
   При этихъ словахъ Лютеръ съ недовольнымъ видомъ повернулся къ нему спиною и взялся за звонокъ. Когда на звонокъ появился въ передней прислужникъ со свѣчей, Кольгаасъ, смущенный, отеръ глаза и такъ какъ прислужникъ напрасно старался открыть дверь, такъ какъ она была заперта на задвижку, а Лютеръ снова занялся своими бумагами, то Кольгаасъ самъ отперъ ему дверь. Лютеръ, указавъ взглядомъ на чужаго, сказалъ вошедшему прислужнику:
   -- Посвѣти!-- послѣ чего этотъ, не безъ удивленія взглянувъ на посторонняго, снялъ со стѣны ключъ и вернулся въ переднюю, ожидая его ухода.
   Кольгаасъ въ волненіи, вертя шляпу въ рукахъ, спросилъ:
   -- Итакъ, многопочитаемый господинъ, я не могу расчитывать на то благодѣтельное примиреніе, о которомъ я васъ просилъ?
   Лютеръ отвѣтилъ ему коротко.
   -- Съ Господомъ Богомъ -- нѣтъ, а съ правителемъ страны, какъ уже сказалъ тебѣ, я попытаюсь.
   Затѣмъ онъ сдѣлалъ знакъ прислужнику. Кольгаасъ съ грустью скрестилъ руки на груди и послѣдовалъ за человѣкомъ, освѣщавшимъ ему лѣстницу.
   На слѣдующее утро Лютеръ отослалъ къ курфюрсту саксонскому посланіе, въ которомъ онъ сообщалъ о прискорбномъ фактѣ утайки отъ него жалобы окружающими его Гинцомъ и Кунцомъ о дѣлѣ фонъ-Тронка и совершенно откровенно высказывалъ, что въ настоящее время ничего не остается болѣе, какъ согласиться на предложеніе лошадинаго барышника и ему, въ силу случившагося, даровать амнистію для возобновленія процесса. Общественное мнѣніе, говорилъ онъ, весьма опаснымъ образомъ на сторонѣ этого человѣка; даже его троекратный поджогъ Виттенберга оправдывается, и если ему будетъ отказано въ его просьбѣ, онъ, безъ сомнѣнія, будетъ распространять объ этомъ въ народѣ самые неблаговидные слухи и можетъ на столько повліять на него, что всѣ мѣры правительства будутъ безсильны. Въ заключеніе онъ высказывалъ, что въ этомъ исключительномъ случаѣ не слѣдуетъ останавливаться передъ соображеніемъ вступать въ переговоръ съ гражданиномъ, взявшимся за оружіе, что онъ дѣйствительно въ виду обращенія съ нимъ какъ будто исключенъ изъ государства, и что въ сущности къ нему слѣдуетъ отнестись не какъ къ чужестранной силѣ, за которую онъ какъ будто и самъ себя считаетъ, а просто какъ къ мятежнику, который возстаетъ противъ правительства.
   Курфюрстъ получилъ это письмо въ присутствіи принца Христіерна фонъ-Мейссенъ, генералиссимуса государства, дяди принца Фридриха Мейссенскаго, разбитаго подъ Мюльбергомъ и тамъ лежавшаго отъ полученныхъ ранъ, въ присутствіи великаго канцлера суда графа Вреде, графа Кальгейма, президента государственной канцеляріи, обоихъ фонъ-Тронка -- Кунца и Гинца, казначея и мундшенка, друзей молодости и повѣренныхъ курфюрста. Казначей Кунцъ, который въ качествѣ тайнаго совѣтника курфюрста велъ его тайную корреспонденцію съ полномочіемъ пользоваться его именемъ и гербомъ, первый держалъ рѣчь и, изложивъ сперва весьма подробно, что онъ никогда не рѣшился бы взять на себя лично уничтожить жалобу барышника Кольгааса на его двоюроднаго брата Венцеля фонъ-Тронка, если бы не былъ введенъ въ заблужденіе фальшивыми показаніями, что все это совершенно неосновательная, безполезная кляуза; затѣмъ онъ перешелъ къ изложенію настоящаго положенія дѣлъ. Онъ говорилъ, что барышникъ ни по божьему, ни по человѣческому закону не можетъ быть оправданъ, за подобную ошибку позволивъ себѣ столь ужасную месть. Старался представить, въ какомъ сіяніи явилась бы его проклятая личность, если бы отнестись къ нему, какъ къ благородной воинственной силѣ, и позоръ, который бы при этомъ палъ на священную особу курфюрста, былъ бы для него такъ не выносимъ, что онъ, въ пылу своего краснорѣчія, готовъ былъ скорѣе перенести самое ужасное, именно рѣшеніе безумнаго бунтовщика, чтобы юнкеръ, его двоюродный братъ, былъ отправленъ въ Кольгаасенбрюкъ откармливать тамъ его вороныхъ, нежели знать, что предложеніе доктора Лютера будетъ принято. Великій канцлеръ суда, графъ Верде, стоя въ полоборота къ нему, выразилъ свое сожалѣніе, что онъ, проявляющій такую нѣжную заботу къ разъясненію этого непріятнаго дѣла для славы своего повелителя, не проявилъ такой же заботливости въ самомъ началѣ. Онъ представилъ курфюрсту свои опасенія насчетъ привлеченія государственной власти къ примѣненію явно несправедливой мѣры и, между прочимъ, указалъ на то сочувствіе, какимъ барышникъ пользуется въ странѣ, такъ что такимъ образомъ не будетъ конца его злодѣяніямъ, и только поступивъ съ нимъ по справедливости, исправивъ сдѣланную ошибку, правительство можетъ отъ него освободиться. На вопросъ, предложенный присутствующими принцу Христіерну фонъ-Мейссенъ, что онъ имѣетъ сказать, принцъ отвѣтилъ почтительно, обращаясь къ великому канцлеру, что относится съ истиннымъ уваженіемъ къ изложенному имъ мнѣнію, но что они, отстаивая права Кольгааса, забываютъ, что они тѣмъ наносятъ вредъ Лейпцигу и Виттенбергу и всѣмъ мѣстностямъ, потерпѣвшимъ отъ него и имѣющимъ право на возмѣщеніе убытковъ. И потому онъ присоединяется къ мнѣнію камергера фонъ-Тронка -- воспользоваться для этого тѣми средствами, какія примѣняются: собрать достаточную военную силу и захватить барышника, расположившагося въ Лютценѣ, или сразить его. Каммергеръ, который самымъ любезнымъ образомъ придвинулъ два стула для него и для принца, замѣтилъ, что онъ счастливъ, что такой правовѣдъ и осторожный человѣкъ, какъ принцъ, обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ, согласенъ съ нимъ въ средствахъ пресѣченія этого двусмысленнаго дѣла. Принцъ, взявъ стулъ въ руки и не садясь, смотря въ упоръ на него, замѣтилъ, что ему нечего особенно радоваться, такъ какъ прежде всего пришлось бы арестовать его за злоупотребленіе дорогимъ для страны именемъ и противъ него начать процессъ. Курфюрстъ, на котораго взглянулъ сконфуженный каммергеръ, покраснѣвъ, отошелъ къ окну. Графъ Кальгеймъ послѣ мучительнаго всеобщаго молчанія замѣтилъ, что такимъ образомъ нѣтъ возможности выйдти изъ заколдованнаго круга. На томъ же основаніи можно привлечь къ отвѣтственности и его племянника принца Фридриха, потому что и онъ нарушилъ данныя ему инструкціи въ своемъ походѣ на Кольгааса на столько, что если бы пришлось перебирать всѣхъ виновныхъ въ томъ затрудненіи, въ которомъ находятся, въ число ихъ пришлось бы включить и его, и правителей страны, пришлось бы и его привлечь къ отвѣтственности за то, что произошло подъ Мюльбергомъ. Мундшенкъ Гинцъ фонъ-Тррика въ то время, какъ курфюрстъ смущенный подошелъ къ его столу, замѣтилъ, что ему рѣшительно не понятно, какъ такіе мудрые люди, какъ собравшіеся тутъ, не могутъ уразумѣть, какое должно быть въ данномъ случаѣ государственное рѣшеніе. Барышникъ Кольгаасъ обѣщаетъ распустить свой отрядъ за одно обѣщаніе вторичнаго разсмотрѣнія его дѣла въ Дрезденѣ и за свободный пропускъ въ Дрезденъ. Изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы за всѣ его злодѣянія ему полагалось даровать амнистію -- два понятія, которыя, очевидно, и докторъ Лютеръ, и правительство одинаково смѣшиваютъ. "Ибо,-- продолжалъ онъ, приткнувъ палецъ къ носу,-- если даже на судѣ былъ бы постановленъ оправдательный приговоръ по поводу вороныхъ лошадей, то это не мѣшаетъ нисколько засадить Кольгааса за убійство и грабежъ -- весьма остроумный государственный компромисъ, который соединяетъ въ себѣ мнѣнія обоихъ государственныхъ мужей и успѣхъ котораго былъ несомнѣненъ какъ въ настоящемъ, такъ и въ будущемъ". Такъ какъ принцъ, а также великій канцлеръ, на это отвѣтили мундшенку Гинцу только взглядомъ, и совѣщаніе этимъ закончилось, то курфюрстъ объявилъ, что всѣ разнообразныя мнѣнія, какія были сегодня высказаны, онъ обсудитъ самъ лично къ слѣдующему совѣщанію. Повидимому, та предварительная мѣра, какую предложилъ принцъ, породила въ его сердцѣ, столь склонномъ къ пріязни, желаніе выступить походомъ противъ Кольгааса, для чего все было уже готово.
   По крайней мѣрѣ, онъ задержалъ у себя графа Верде, мнѣніе котораго казалось ему наиболѣе цѣлесообразнымъ, и такъ какъ графъ показалъ ему письма, изъ которыхъ онъ узналъ, что у лошадинаго барышника была уже сила въ 400 человѣкъ, а при всеобщемъ неудовольствіи на камергерра, какое господствуетъ въ странѣ за его непристойности, можно расчитывать, что она возростетъ вдвое, втрое, и потому курфюрстъ рѣшилъ, не откладывая, принять совѣтъ доктора Лютера. Онъ поручилъ графу Вреде веденіе всего дѣла, и черезъ нѣсколько дней появился указъ. Вотъ вкратцѣ его содержаніе.
   "Мы и т. д., и т. д., курфюрстъ саксонскій, объявляемъ симъ, въ силу посланія намъ отъ доктора Мартина Лютера, съ ходатайствомъ за Михаила Кольгааса, лошадинаго барышника изъ Бранденбургскаго курфюршества, съ условіемъ, что если дѣло его будетъ снова слушаться въ Дрезденѣ и ему будетъ разрѣшенъ свободный пропускъ, онъ черезъ три дня сложитъ оружіе, съ тѣмъ, однако, что если ему въ Дрезденскомъ судѣ будетъ отказано въ оправдательномъ приговорѣ по его жалобѣ относительно вороныхъ лошадей, къ нему будетъ примѣнена вся строгость закона за его самовольную расправу, а въ противномъ случаѣ ему и всей его шайкѣ будетъ дано помилованіе и полная амнистія за всѣ произведенныя ими насилія".
   Едва Кольгаасъ чрезъ доктора Лютера получилъ экземпляръ такого указа, наклееннаго по всей странѣ, онъ немедленно, не смотря на условность, высказанную въ немъ, распустилъ свою шайку, надѣливъ ее подарками, благодарностями и наставленіями.
   Все, что у него было имущества въ золотѣ, въ оружіи и инструментахъ, онъ все вручилъ судьямъ въ Лютценѣ, какъ собственность курфюрста. Съ письмомъ насчетъ остальной продажи своей фермы, если возможно, онъ отправилъ Вальдманна къ начальнику въ Кольгаасенбрюкъ, а Штернбальда послалъ въ Шверинъ за дѣтьми, которыхъ онъ снова пожелалъ имѣть при себѣ, затѣмъ, превративъ остатокъ своего маленькаго состоянія въ бумаги, онъ покинулъ замокъ въ Лютценѣ и отправился въ Дрезденъ.
   Рано утромъ, когда весь городъ еще спалъ, Кольгаасъ постучался въ дверь маленькаго домика своего помѣстья въ предмѣстьѣ Пирны, которое сохранилось, благодаря честности его управляющаго, и объявилъ старику Томасу, который завѣдывалъ у него хозяйствомъ и который не мало удивился, увидавъ его, чтобы онъ немедленно отправился и оповѣстилъ бы принца Мейссенскаго, что онъ, Кольгаасъ, лошадиный барышникъ, прибылъ. Принцъ Мейссенскій, который рѣшилъ, что всего цѣлесообразнѣе будетъ самому лично разузнать, каковы отношенія съ этимъ человѣкомъ, немедленно прибылъ съ цѣлою свитою рыцарей и погонщиковъ и засталъ всю улицу, ведущую къ дому Кольгааса, наполненную народомъ. Какъ только распространилась вѣсть, что ангелъ смерти тутъ, онъ, который казнитъ притѣснителей народа огнемъ и мечемъ, весь Дрезденъ, городъ и предмѣстья поднялись на ноги, и пришлось запереть дверь на замокъ отъ напора любопытной толпы; мальчишки же влѣзали на окна, чтобы посмотрѣть на поджигателя, который преспокойно въ это время завтракалъ. Принцъ, съ помощью караула пробрался въ комнату, гдѣ сидѣлъ полураздѣтый Кольгаасъ, и спросилъ его, дѣйствительно ли онъ Кольгаасъ. На что Кольгассъ, вынувъ изъ-за кушака нѣкоторыя бумаги, утверждающія его личность, и почтительно подавая ихъ ему, отвѣтилъ: "да",-- прибавивъ, что, распустивъ свою шайку, онъ прибылъ въ Дрезденъ, чтобы подать въ судъ жалобы на дворянскаго сына Венцеля фонъ-Тронка за своихъ вороныхъ лошадей.
   Принцъ, окинувъ его быстрымъ взглядомъ съ головы до ногъ, пробѣжалъ поданныя ему бумаги, спросилъ, что означало свидѣтельство отъ суда въ Лютценѣ о внесенномъ въ пользу курфюршества имуществѣ и, поразспросивъ его еще кое о чемъ, о его дѣтяхъ, о его состояніи, о его намѣреніяхъ на будущее время и убѣдившись, что онъ не внушаетъ опасеній, возвратилъ ему его бумаги, сказавъ, что препятствій для веденія его процесса не имѣется, и что ему слѣдуетъ для этого обратиться лично къ великому канцлеру суда, графу Вреде. Затѣмъ принцъ, отойдя къ окну и увидѣвъ передъ домомъ собравшуюся толпу, прибавилъ: "На первое время къ тебѣ надо будетъ приставить стражу, которая охраняла бы тебя дома и на улицѣ". Кольгаасъ смущенно молчалъ, опустивъ глаза. "Что дѣлать!-- прибавилъ принцъ, отходя отъ окна,-- во всемъ случившемся вини самого себя!". Затѣмъ направился къ двери, намѣреваясь уйдти. Кольгаасъ, очнувшись, проговорилъ: "Милостивый государь, поступите со мной, какъ хотите! Обѣщайте мнѣ только одно, что, когда я пожелаю, я могу быть избавленъ отъ караула, тогда я не буду имѣть ничего противъ этой мѣры!". Принцъ отвѣтилъ, что это само собой разумѣется, и затѣмъ, указавъ на троихъ слугъ, онъ объяснилъ имъ, что человѣкъ, въ домѣ котораго они находятся, свободенъ, и что они приставляются къ нему только какъ охрана съ тѣмъ, что, когда онъ будетъ выходить, они обязаны его сопровождать; принцъ движеніемъ руки простился съ барышникомъ и вышелъ.
   Въ полдень Кольгаасъ, окруженный громадной толпой, которая, однако, ничѣмъ его не безпокоила, такъ какъ была предупреждена полиціею, въ сопровожденіи своихъ трехъ охранителей, направился къ великому канцлеру суда, графу Вреде. Великій канцлеръ принялъ его чрезвычайно любезно и вѣжливо въ передней, цѣлые два часа разспрашивалъ его о всѣхъ подробностяхъ его дѣла, затѣмъ направилъ его для составленія жалобы къ состоящему при судѣ знаменитому адвокату города. Кольгаасъ, не теряя времени, немедленно отправился къ нему на квартиру; жалоба была составлена совершенно тождественно съ прежнею: онъ просилъ въ ней наказать по закону дворянскаго сына Венцеля фонъ-Тронка, привести лошадей въ прежнее состояніе и вознаградить его за убытки, а также вернуть убытки, понесенные его слугою Герзе, павшимъ при Мюльбергѣ, и зачесть ихъ въ пользу его оставшейся матери. Затѣмъ, въ сопровожденіи той же любопытной толпы, онъ вернулся къ себѣ, твердо рѣшивъ не выходить болѣе изъ дому, развѣ по особо важнымъ дѣламъ.
   Тѣмъ временемъ и дворянскій сынъ Венцель былъ освобожденъ изъ-подъ ареста въ Виттенбергѣ и, когда онъ оправился отъ злокачественной рожи на ногѣ, былъ вызванъ судомъ съ окончательнымъ требованіемъ явиться въ Дрезденъ вслѣдствіе поданной на него жалобы Кольгаасомъ за изнуреніе и приведеніе въ негодность его вороныхъ лошадей. Братья фонъ-Тронка, казначей и мундшенкъ, двоюродные братья Венцеля, у которыхъ онъ остановился, приняли его съ озлобленіемъ и съ презрѣніемъ, обозвали его негодяемъ, презрѣннымъ человѣкомъ, опозорившимъ всю семью, объявили ему, что онъ, безъ сомнѣнія, проиграетъ процессъ, и совѣтовали ему сейчасъ же приняться за откармливаніе лошадей на посмѣяніе всему свѣту. На все это Венцель отвѣтилъ слабымъ дрожащимъ голосомъ, что онъ самый несчастный человѣкъ на свѣтѣ. Онъ клялся, что не имѣлъ никакого понятія о торговлѣ, которая послужила ему на погибель, и что виноваты во всемъ сторожъ замка и управляющій, которые безъ его вѣдома употребляли лошадей во время жатвы даже частью для своихъ работъ и чрезмѣрною работою изнурили ихъ въ конецъ.
   Говоря это, онъ сѣлъ и просилъ не усиливать его страданій новыми оскорбленіями. На другой день гг. Кунцъ и Гинцъ, у которыхъ были земли въ превращенномъ въ пепелъ Тронкенбургѣ, по просьбѣ своего двоюроднаго брата, такъ какъ не оставалось ничего болѣе, написали находящимся тамъ управляющему и арендаторамъ, чтобы они сообщили, что сталось съ тѣми злополучными вороными. Все, что они могли узнать, при совершенномъ опустошеніи мѣстности и истребленіи жителей,-- это, что одинъ работникъ, подъ ударами поджигателя, спасая ихъ изъ горящихъ сараевъ, въ которыхъ они стояли, на его вопросъ варвару, что съ ними дѣлать, куда ихъ дѣть, получилъ только въ зубы. Старуха же, домоправительница юнкера, которая бѣжала въ Мейссенъ, отвѣтила на письменный запросъ, что работникъ на слѣдующее утро послѣ той ужасной ночи направился съ лошадьми къ бранденбургской границѣ, но, не смотря на всѣ разспросы, тамъ ничего не узнали, такъ что тутъ очевидно была ошибка: у юнкера не было никакого работника, который бы жилъ въ Бранденбургскомъ курфюршествѣ или по пути въ него. Люди изъ Дрездена, которые черезъ нѣсколько дней послѣ пожара въ Тронкенбургѣ были въ Вильсдруфѣ, разсказывали, что дѣйствительно видѣли именно въ указанное время работника, прибывшаго туда съ двумя лошадьми, которыхъ онъ велъ на недоуздкѣ, и такъ какъ лошади были до того замучены, что не могли идти дальше, то ихъ пришлось поставить въ коровье стойло у одного пастуха который взялся ихъ привести въ надлежащій видъ. По всѣмъ признакамъ, это и были именно тѣ вороные, которыхъ повсюду искали, но оказалось, что пастухъ, опять-таки по разсказамъ, перепродалъ ихъ неизвѣстно кому; по третьему же варіанту значилось, что лошади эти покончили существованіе своею смертью, и что кости ихъ были сложены въ яму въ Вильсдруфѣ. Гинцъ и Кунцъ, для которыхъ подобный оборотъ дѣла являлся весьма желаннымъ, такъ какъ они избавлялись отъ откармливанія вороныхъ въ своихъ конюшняхъ, что имъ предстояло бы за недостаткомъ конюшенъ у ихъ двоюроднаго брата юнкера, конечно, всячески желали, чтобы подтвердилась истина этого предположенія.
   Венцель фонъ-Тронка отправилъ въ судъ въ Вильсдруфъ бумагу отъ себя, какъ отъ вотчинника, наслѣдника лена и судьи, въ которой онъ, описавъ подробно лошадей, излагалъ, что онѣ были поручены ему и пропали въ силу несчастной случайности, и что онъ покорнѣйше проситъ розыскать ихъ и владѣльцу ихъ, кто бы онъ ни былъ, предложить за хорошее вознагражденіе за всѣ сдѣланные расходы предоставить ихъ на конюшни казначея Кунца въ Дрезденѣ. Послѣ этого черезъ нѣсколько дней дѣйствительно появился нѣкій человѣкъ, которому пастухъ изъ Вильсдруфа продалъ ихъ и привелъ ихъ чуть живыхъ, привязанныхъ къ телѣгѣ, въ городъ, на рынокъ. На несчастье Венцеля, а еще болѣе, честнаго Кольгааса, оказалось, что это былъ живодеръ изъ Дёбельна.
   Какъ только до Венцеля дошелъ слухъ, что въ городъ прибылъ человѣкъ съ двумя вороными лошадьми, спасенными при пожарѣ въ Тронкенбургѣ, онъ отправился вмѣстѣ съ казначеемъ, своимъ двоюроднымъ братомъ и нѣсколькими слугами на площадь замка, гдѣ онъ стоялъ, чтобы, въ случаѣ, если онѣ окажутся лошадьми Кольгааса, взять ихъ, вознаградивъ за расходы, и отвести домой. Но каково было изумленіе обоихъ фонъ-Тронка, когда они увидали, какъ съ каждою минутою толпа, привлеченная любопытнымъ зрѣлищемъ, увеличивалась и наконецъ, окруживъ со всѣхъ сторонъ двухколесную телѣгу, къ которой были привязаны лошади, стала со смѣхомъ кричать: "вотъ онѣ -- тѣ самыя лошади, изъ-за которыхъ всполошилось все государство,-- онѣ въ рукахъ живодера!".
   Юнкеръ, подошедшій къ телѣгѣ и внимательно осмотрѣвшій лошадей, которыя, казалось, вотъ-вотъ сейчасъ околѣютъ, смущенно замѣтилъ, что это не тѣ лошади, которыхъ онъ взялъ у Кольгааса; тогда Кунцъ, казначей, грозно взглянулъ на него, такъ грозно, что будь онъ хоть изъ желѣза, такъ и тогда отъ этого взгляда онъ превратился бы въ ничто, подошелъ къ живодеру, откинулъ мантію и, показывая свои ордена и цѣпь, спросилъ его, тѣ ли это лошади, которыя принадлежали юнкеру Венцелю фонъ-Тронка и которыхъ увелъ къ себѣ пастухъ изъ Вильсдруфа.
   Живодеръ, съ ведромъ въ рукахъ, какъ разъ собирался поить свою толстую, жирную лошадку, которая привезла телѣгу; онъ поставилъ ведро, погладилъ лошадь, вынулъ у нея мундштукъ и спросилъ: какія лошади? Вороныя, тѣ, которыя привязаны къ телѣгѣ, ему продалъ свинопасъ Гайнихенъ, и что ему неизвѣстно, откуда онъ ихъ взялъ, отъ пастуха ли въ Вильсдруфѣ, или отъ кого другаго. А ему,-- продолжалъ онъ, поставивъ ведро себѣ на колѣно,-- приказалъ посланный отъ суда въ Вильсдруфѣ доставить ихъ въ Дрезденъ въ домъ фонъ-Тронка, и что юнкера, котораго ему указали, зовутъ Кунцъ.
   Съ этими словами онъ вылилъ оставшуюся воду, которой не допила лошадь, изъ ведра на мостовую.
   Казначей, окруженный насмѣхавшейся толпою, видя, что ничѣмъ не заставить живодера, занятаго своимъ дѣломъ, даже взглянуть на себя, объявилъ ему, что онъ казначей -- Кунцъ фонъ-Тронка, лошади же, которыя ему велѣно доставить, должны принадлежать юнкеру Венцелю, его двоюродному брату, что во время пожара онѣ были выведены работникомъ, затѣмъ попали къ пастуху въ Вильсдруфѣ и первоначально принадлежали лошадиному барышнику Кольгаасу, затѣмъ онъ спросилъ молодца, который въ это время, повернувшись къ своей телѣгѣ, раскорячившись поддергивалъ штаны, не взялъ ли ихъ свинопасъ Гайнихенъ отъ пастуха изъ Вильсдруфа или отъ какого нибудь третьяго лица, купившаго ихъ у него, на что получилъ въ отвѣтъ, что ему велѣно предоставить лошадей въ Дрезденъ господамъ фонъ-Тронка и получить съ нихъ деньги. Дальше этого ему ничего неизвѣстно, а принадлежали ли онѣ до свинопаса Гайнихена Петру или Павлу, или пастуху изъ Вильсдруфа,-- ему безразлично.
   Съ этими словами, закинувъ кнутъ себѣ на спину, онъ отправился черезъ площадь въ трактиръ поѣсть, такъ какъ съ дороги проголодался.
   Казначей рѣшительно не зналъ, какъ поступить съ лошадьми, которыхъ свинопасъ Гайнихенъ продалъ живодеру изъ Дёбельна, а вдругъ это не тѣ, на которыхъ чортъ проскакалъ по Саксоніи, и потому онъ обратился къ юнкеру за совѣтомъ. Юнкеръ, блѣдный, отвѣтилъ дрожащимъ голосомъ, что всего благоразумнѣе было бы купить этихъ лошадей, принадлежатъ ли онѣ Кольгаасу, или нѣтъ, послѣ чего казначей въ совершенномъ недоумѣніи, проклиная всѣхъ и все, закинувъ свою мантію, вышелъ вонъ изъ толпы. Онъ подозвалъ къ себѣ барона фонъ-Венка, одного знакомаго, который какъ разъ проѣзжалъ мимо, и на зло насмѣхающейся толпѣ, которая точно дожидалась только его удаленія, чтобы прыснуть со смѣху, рѣшилъ остаться на площади и попросилъ барона заѣхать къ великому канцлеру Вреде и черезъ его посредство прислать Кольгааса взглянуть на лошадей. Случилось такъ, что Кольгаасъ какъ разъ находился въ это время у канцлера, такъ какъ былъ призванъ имъ для выясненія разныхъ подробностей, касающихся его дѣла. Когда баронъ вошелъ въ комнату, канцлеръ привсталъ съ недовольнымъ лицомъ съ своего мѣста; Кольгаасъ же, котораго тотъ никогда не видалъ, стоялъ въ сторонѣ съ бумагами. Баронъ изложилъ, въ какомъ затруднительномъ положеніи находятся господа фонъ-Тронка, вслѣдствіе недостаточно точнаго заявленія суда въ Вильсдруфѣ, что сюда прибылъ живодеръ изъ Дёбельна съ такими жалкими лошадьми, въ такомъ безнадежномъ состояніи, что юнкеръ Венцель фонъ-Тронка не рѣшается признать ихъ за лошадей Кольгааса, и потому прежде, чѣмъ взять ихъ отъ живодера и помѣстить въ конюшни господъ фонъ-Тронка для попытки привести ихъ въ настоящій видъ, необходимо, чтобы самъ Кольгаасъ видѣлъ ихъ и положилъ конецъ сомнѣніямъ.
   -- Будьте такъ добры,-- заключилъ онъ:-- прикажите стражѣ препроводить лошадинаго барышника изъ его дома на площадь, гдѣ стоятъ лошади.
   Великій канцлеръ, снявъ очки съ носа, заявилъ, что господинъ казначей дважды ошибается: во-первыхъ, если онъ предполагаетъ, что для выясненія дѣла достаточно Кольгаасу только взглянуть на лошадей, а, во-вторыхъ, если онъ воображаетъ, что онъ, канцлеръ, уполномоченъ доставлять Кольгааса подъ стражею, куда того пожелаетъ юнкеръ. Затѣмъ онъ представилъ ему стоящаго за собою Кольгааса съ тѣмъ, чтобы баронъ лично обратился къ нему по этому дѣлу; самъ же, надѣвъ очки, опустился въ кресло.
   Кольгаасъ, который ни однимъ движеніемъ лица не выдалъ того, что у него происходило на душѣ, объявилъ, что онъ готовъ отправиться на рынокъ для осмотра лошадей, которыхъ привелъ въ городъ живодеръ. Въ то время, какъ сконфуженный баронъ оглянулся на него, онъ снова подошелъ къ столу, около котораго сидѣлъ канцлеръ, и, вынувъ изъ своего портфеля еще нѣсколько бумагъ, касающихся его вклада на храненіе въ Лютценѣ, раскланялся съ нимъ, баронъ же, весь красный, отойдя отъ окна, тоже подошелъ проститься съ канцлеромъ, и оба направились въ сопровожденіи трехъ слугъ, приставленныхъ къ Кольгаасу по повелѣнію принца Мейссенскаго, черезъ толпу на площадь. Казначей Кунцъ, по совѣту друзей своихъ, которыхъ оказалось не мало, чтобы поддержать свой авторитетъ передъ народомъ и живодеромъ изъ Дёбельна, какъ только баронъ показался съ лошадинымъ барышникомъ, сейчасъ же подошелъ къ нимъ и, держа съ достоинствомъ и гордостью подъ мышкою свой мечъ, обратился къ нему съ вопросомъ, его ли тѣ лошади, которыя привязаны къ телѣгѣ.
   Лошадиный барышникъ почтительно приподнялъ шляпу передъ господиномъ, обратившимся къ нему съ вопросомъ, и котораго онъ не зналъ, не отвѣчая ему, подошелъ, въ сопровожденіи всѣхъ присутствующихъ рыцарей, къ телѣгѣ и на разстояніи 12 шаговъ отъ лошадей, которыя шатаясь, съ вытянутыми впередъ головами, стояли передъ сѣномъ, положеннымъ имъ живодеромъ, и котораго онѣ не ѣли, сказалъ, обращаясь къ казначею: "Всемилостивый государь! Живодеръ правъ! лошади, привязанныя къ его телѣгѣ,-- мои!" Затѣмъ, окинувъ взоромъ всѣхъ присутствующихъ и еще разъ приподнявъ шляпу, онъ удалился съ площади въ сопровожденіи стражи. При этихъ словахъ, казначей быстрыми шагами, отъ которыхъ заколыхался его султанъ, подошелъ къ живодеру и бросилъ ему кошелекъ съ деньгами; пока тотъ считалъ деньги, почесывая волосы оловяннымъ гребешкомъ, онъ приказалъ работнику отвязать лошадей и отвести ихъ домой. Работникъ, на зовъ барина бросившій своихъ родственниковъ и знакомыхъ, съ которыми встрѣтился въ толпѣ, слегка сконфуженный, пробрался черезъ цѣлую кучу навоза къ лошадямъ, но едва онъ взялся за недоуздокъ, какъ его схватилъ за руку его двоюродный братъ Мейстеръ Гимбольдъ и со словами: "Не тронь живодерную клячу!" оттащилъ его отъ телѣги. Затѣмъ пробрался черезъ навозную кучу къ казначею, который въ недоумѣніи молчалъ, и, обращаясь къ нему, прибавилъ, что онъ долженъ имѣть особаго работника при живодерѣ для исполненія подобныхъ приказаній.
   Казначей, чуть не съ пѣной у рта, окинувъ взглядомъ Мейстера, обернулся и крикнулъ черезъ головы окружающихъ его рыцарей караульнаго и, какъ только, по распоряженію барона фонъ-Венкъ, изъ замка появился офицеръ съ нѣсколькими тѣлохранителями курфюрста, передавъ имъ вкратцѣ о неприличномъ поведеніи и подстрекательствѣ мѣстныхъ жителей, приказалъ взять зачинщика Мейстера Гимбольда подъ арестъ. Схвативъ Мейстера за грудь, онъ обвинялъ его въ томъ, что когда, по его приказанію, одинъ изъ служителей подошелъ къ телѣгѣ, чтобы отвязать лошадей, онъ, обругавъ, оттолкнулъ этого служителя и не далъ ему исполнить приказанія. На это Мейстеръ, ловко освободясь изъ рукъ казначея, замѣтилъ: "Милостивый баринъ! указать двадцатилѣтнему молодцу, что ему дѣлать, не есть подстрекательство. Спросите его, захочетъ ли онъ возиться съ лошадьми, привязанными къ телѣгѣ, послѣ того, что я ему сказалъ. Мнѣ что -- пусть онъ съ нихъ хоть кожу деретъ!" При этихъ словахъ, казначей обернулся къ работнику и спросилъ его, имѣетъ ли онъ что нибудь противъ того, чтобъ отвязать лошадей Кольгааса и отвести ихъ домой.
   Когда же работникъ, вернувшись въ толпу, изъ нея несмѣло отвѣтилъ, что надо, чтобы лошади были приведены въ порядокъ, прежде чѣмъ поручать ему такое дѣло, казначей наскочилъ на него сзади, сорвалъ съ него шляпу, украшенную знакомъ его дома, сталъ топтать шляпу ногами и, выхвативъ шпагу изъ ноженъ и нанося ею бѣшеные удары, прогналъ его съ площади и отъ себя со службы. Мейстеръ же Гимбольдъ кричалъ тѣмъ временемъ: "Валите его, варвара, на землю!" Народъ, возбужденный его подстрекательствомъ, бросился къ нему и напалъ на караулъ, самъ же Мейстеръ Гимбольдъ накинулся сзади на казначея, повалилъ его, сорвалъ съ него мантію, воротникъ и шлемъ, вырвалъ изъ рукъ шпагу и забросилъ ее черезъ площадь.
   Напрасно юнкеръ Венцель, вырвавшись изъ толпы, звалъ рыцарей на помощь къ своему двоюродному брату: при первой ихъ попыткѣ къ нему приблизиться, народъ оттѣснилъ ихъ, и несчастный казначей, который при паденіи расшибъ себѣ голову, всецѣло былъ отданъ во власть разсвирѣпѣвшей толпѣ.
   Только появленіе отряда вооруженныхъ всадниковъ, случайно ѣхавшаго мимо, и котораго призвалъ на помощь офицеръ тѣлохранителей, спасло его.
   Разогнавъ толпу, офицеръ схватилъ Мейстера и передалъ его въ руки нѣсколькихъ рыцарей, которые повели его въ тюрьму, а тѣмъ временемъ два друга пострадавшаго казначея, поднявъ его, всего окровавленнаго, направились съ нимъ къ его дому. Вотъ какой печальный былъ исходъ попытки вознаградить лошадинаго барышника за испытанную несправедливость.
   Живодеръ изъ Дёбельна, который такимъ образомъ окончилъ возложенную на него обязанность, не желая терять напрасно времени, какъ только толпа стала расходиться, ушелъ, привязавъ лошадей къ фонарному столбу, гдѣ онѣ и простояли цѣлый день на смѣхъ всѣмъ уличнымъ мальчишкамъ и дневнымъ ворамъ. Поздно вечеромъ въ виду приближающейся ночи полиція должна была взять ихъ и послать за Дрезденскимъ живодеромъ, чтобы впредь до дальнѣйшаго распоряженія онъ отвелъ ихъ на городскую живодерню.
   Это событіе, хотя въ немъ не былъ повиненъ лошадиный барышникъ, тѣмъ не менѣе породило даже въ самыхъ благонамѣренныхъ и миролюбивыхъ людяхъ настроеніе весьма неблагопріятное для исхода дѣла. Нашли его отношеніе къ государству невыносимымъ и стали поговаривать въ частныхъ домахъ и публично, что лучше поступить съ нимъ прямо несправедливо, чѣмъ поднимать все дѣло снова и добиться справедливости цѣною ряда насилій въ дѣлѣ столь самомъ по себѣ ничтожномъ, только изъ-за его непомѣрнаго упрямства.
   На бѣду бѣднаго Кольгааса самъ канцлеръ, изъ чувства слишкомъ большой справедливости и вытекавшей отсюда его ненависти къ семейству фонъ-Тронка, способствовалъ этому настроенію и поддерживалъ его.
   Было весьма мало вѣроятія, чтобы лошади, отданныя на попеченіе Дрезденскому живодеру, когда нибудь пришли въ состояніе, въ какомъ онѣ находились на конюшнѣ въ Кольгаасенбрюкѣ, но если бы даже допустить, что при уходѣ и умѣніи это была бы вещь возможная,-- при настоящихъ обстоятельствахъ это являлось такимъ позоромъ для семьи юнкера, при положеніи, какое она занимала въ городѣ, что казалось приличнѣе и дешевле вознаградить за лошадей деньгами.
   На письмо президента, графа Кальгейма, къ великому канцлеру отъ имени казначея, который былъ все еще боленъ, съ этимъ предложеніемъ, графъ написалъ Кольгаасу, что въ случаѣ, если къ нему обратятся съ подобнымъ предложеніемъ, чтобы онъ отъ него не отказывался, президенту же отвѣтилъ коротко и не особенно любезно, что проситъ его съ частными обращеніями по этому дѣлу его не безпокоить, и посовѣтовалъ ему адресоваться прямо къ Кольгаасу, какъ къ человѣку скромному и не корыстолюбивому.
   Лошадиный барышникъ, послѣ всего случившагося на рынкѣ, ожидалъ по совѣту великаго канцлера какого нибудь заявленія со стороны юнкера или его родственниковъ, заранѣе готовый простить все, что было, и принять ихъ условія, но гордымъ рыцарямъ было непріятно сдѣлать первый шагъ; обиженные отвѣтомъ канцлера, они показали его курфюрсту, который на слѣдующее утро посѣтилъ больнаго, израненнаго казначея. Казначей слабымъ, трогательнымъ голосомъ, подходящимъ къ его положенію, спросилъ курфюрста, неужели послѣ того, какъ онъ рисковалъ жизнью изъ-за этого дѣла, содѣйствуя ему согласно желанію курфюрста, онъ долженъ идти еще дальше и отдавать свою честь на поруганіе свѣту и обращаться съ просьбою о сдѣлкѣ къ человѣку, который заклеймилъ позоромъ и стыдомъ его и все его семейство.
   Курфюрстъ, прочитавъ письмо, спросилъ сконфуженнымъ тономъ графа Кальгейма, развѣ судъ не имѣетъ права, не вступая ни въ какіе переговоры съ Кольгаасомъ, приговорить къ денежному вознагражденію за лошадей, считая ихъ какъ бы за околѣвшихъ, разъ, что ихъ нельзя привести въ надлежащій видъ.
   Графъ отвѣтилъ: "Всемилостивѣйшій государь, онѣ не существуютъ, онѣ мертвыя въ смыслѣ государственнаго права, ибо онѣ не имѣютъ никакой цѣны, онѣ околѣютъ и въ дѣйствительности прежде, нежели ихъ успѣютъ перевести изъ живодерни въ конюшню".
   Послѣ чего курфюрстъ, спрятавъ письмо, сказалъ, что самъ переговоритъ съ великимъ канцлеромъ, успокоивая казначея, который приподнялся на кровати и съ благодарностію схватилъ протянутую ему руку, и совѣтуя ему хорошенько беречься; затѣмъ онъ, милостиво простившись, вышелъ изъ комнаты.
   Таково было положеніе вещей, когда надъ Кольгаасомъ разразилась новая гроза, пришедшая изъ Лютцена и которую хитрые рыцари сумѣли направить прямо на голову несчастнаго Кольгааса.
   А именно Іоганнъ Нагельшмидтъ, одинъ изъ примкнувшихъ работниковъ къ барышнику и отпущенный имъ послѣ амнистіи курфюрста, набравъ цѣлую шайку всякаго сброда, появился на Богемской границѣ съ намѣреніемъ самому продолжать ремесло Кольгааса. Этотъ негодяй, частью, чтобы внушить страхъ сыщикамъ, которые его преслѣдовали, частью же, чтобы вовлечь деревенскій народъ въ свои мошенническія продѣлки,-- назвался намѣстникомъ Кольгааса, распространяя повсюду, что многіе изъ рабочихъ вернулись на родину безъ всякой амнистіи, что самъ Кольгаасъ, по прибытіи въ Дрезденъ, самымъ вѣроломнымъ образомъ былъ схваченъ и заключенъ подъ стражу, и въ указахъ, совершенно схожихъ съ указами Кольгааса, эта новая шайка поджигателей называлась военнымъ отрядомъ, созваннымъ во славу Божію, чтобы отстоять обѣщанную имъ курфюрстомъ амнистію, а въ сущности, чтобы, подъ видомъ преданности къ Кольгаасу и прославленія Бога, только смѣлѣе и безнаказаннѣе совершать грабежи и насилія. При первыхъ извѣстіяхъ объ этомъ рыцари въ Дрезденѣ возликовали отъ того новаго освѣщенія, какое получало все дѣло. Они мудро указывали на сдѣланную ошибку вопреки всѣмъ ихъ предостереженіямъ, на дарованную Кольгаасу амнистію, которая точно поощряла всѣхъ негодяевъ слѣдовать по его слѣдамъ, и не вѣря, чтобы Нагельшмидтъ дѣйствительно съ оружіемъ въ рукахъ отстаивалъ интересы Кольгааса, они утверждали, что все это новая мошенническая продѣлка Кольгааса, чтобы напугать правительство и заставить его исполнить по пунктамъ всѣ его требованія.
   Мундшенкъ Гинтцъ шелъ еще дальше въ своихъ предположеніяхъ: послѣ одного обѣда у курфюрста, когда около него въ передней собрались разные придворные и охотники, онъ сталъ увѣрять ихъ, что Кольгаасъ и не думалъ на самомъ дѣлѣ распускать своей мошеннической шайки въ Лютценѣ, что все это была лишь низкая комедія, и, посмѣиваясь надъ любовію къ справедливости великаго канцлера, онъ увѣрялъ, подобравъ нѣсколько удачныхъ доказательствъ, что шайка попрежнему держится въ лѣсахъ курфюршества и ждетъ только приказанія Кольгааса, чтобы начать свои нападенія съ мечемъ и огнемъ.
   Недовольный подобнымъ оборотомъ дѣла, который угрожалъ большими непріятностями его повелителю, принцъ Христіернъ Мейссенскій отправился въ замокъ, къ курфюрсту и, понявъ намѣреніе рыцарей обвинить Кольгааса еще въ новыхъ проступкахъ, испросилъ позволеніе немедленно сдѣлать барышнику допросъ.
   Удивленный Кольгаасъ прибылъ въ губерніумъ, куда его доставилъ сыщикъ, съ двумя дѣтьми на рукахъ, съ сыновьями Генрихомъ и Леопольдомъ, которыхъ слуга Штернбальдъ наканунѣ привезъ изъ Мекленбургскаго курфюршерства, гдѣ они оставались всѣ пятеро; по разнымъ соображеніямъ, которыя было бы долго излагать, онъ рѣшилъ взять мальчиковъ съ собой, такъ какъ они со слезами просили его объ этомъ. Принцъ милостиво обратился къ дѣтямъ, которыхъ Кольгаасъ усадилъ подлѣ себя, спросилъ, по скольку имъ лѣтъ, какъ ихъ зовутъ, затѣмъ сообщилъ Кольгаасу, что Нагельшмидтъ, его бывшій работникъ, позволяетъ себѣ въ долинахъ Рудныхъ горъ всякія злодѣянія; при этомъ показалъ ему объявленные имъ указы и, вручая ему ихъ, спросилъ, что можетъ онъ сказать въ свое оправданіе.
   Барышникъ пришелъ въ ужасъ отъ этихъ постыдныхъ и предательскихъ указовъ, но ему было не трудно убѣдить такого честнаго, прямодушнаго человѣка, какъ принцъ, въ неосновательности взводимыхъ на него обвиненій.
   Не только въ силу его увѣреній, что въ томъ положеніи, въ какомъ находилось его дѣло, онъ не нуждался въ помощи третьяго человѣка, но бумаги и нѣкоторыя письма, которыя онъ показалъ принцу, ясно свидѣтельствовали, что не задолго передъ тѣмъ, какъ шайка была распущена въ Лютценѣ, этотъ негодяй былъ приговоренъ имъ къ повѣшенію за разные его неблаговидные поступки и мошенничество, и его спасла только амнистія курфюрста, вмѣстѣ съ которой прекращалось ихъ общее дѣло, а разошлись они заклятыми врагами. Съ согласія принца Кольгаасъ написалъ Нагельшмидту посланіе, въ которомъ онъ называетъ выдуманное имъ желаніе -- будто бы отстоять дарованную амнистію, постыдною, злодѣйскою ложью, затѣмъ увѣдомляетъ, что по прибытіи въ Дрезденъ онъ не былъ ни арестованъ, ни заключенъ подъ стражу, что дѣло его идетъ именно въ томъ порядкѣ, въ какомъ онъ того желалъ, а его за злодѣянія, которыя онъ позволилъ себѣ вмѣстѣ съ своею шайкою въ Рудныхъ горахъ уже послѣ полученной амнистіи, онъ предастъ всей карѣ правосудія.
   При этомъ, на поученіе народу, приводились нѣкоторыя извлеченія изъ обвинительнаго акта, въ силу которыхъ этотъ негодяй еще въ замкѣ Лютцена былъ приговоренъ барышникомъ за свои злодѣянія къ повѣшенію, и отъ котораго онъ спасся только благодаря амнистіи курфюрста.
   Принцъ старался успокоить Кольгааса насчетъ подозрѣнія, которое невольно падало на него и по поводу котораго его подвергли допросу. Обѣщалъ ему, что пока онъ самъ въ Дрезденѣ, по отношенію къ нему амнистія отнюдь не будетъ нарушена; затѣмъ угостилъ мальчиковъ фруктами, тутъ же стоявшими на столѣ, протянулъ имъ руку на прощаніе, простился съ Кольгаасомъ и отпустилъ его.
   Великій канцлеръ, узнавъ объ опасности, какая грозила Кольгаасу, употребилъ все стараніе, чтобы ускорить окончаніе его дѣла, прежде чѣмъ оно усложнится новыми событіями и обстоятельствами, на что какъ разъ сильно расчитывали рыцари, и вмѣсто того, чтобы ограничиться, какъ прежде, только удостовѣреніемъ факта на основаніи права, они стали разными хитросплетеніями отрицать самое преступленіе. То они утверждали, что вороныя лошади были задержаны въ Тронкенбургѣ по собственному усмотрѣнію смотрителя замка и управляющаго, безъ вѣдома самого юнкера, то будто бы лошади уже прибыли туда съ опаснымъ кашлемъ, и предлагали даже вызвать свидѣтелей по этому поводу и, когда они со всѣми этими аргументами по разслѣдованіи ихъ потерпѣли неудачу, они откопали эдиктъ курфюрста двѣнадцатилѣтней давности, по которому по случаю падежа скота былъ запрещенъ ввозъ лошадей изъ Бранденбургскаго курфюршества въ Саксонію, и непремѣнно желали его примѣнить къ лошадямъ Кольгааса и задержать ихъ на границѣ.
   Тѣмъ временемъ Кольгаасъ купилъ обратно свою ферму отъ управляющаго помѣстьемъ въ Кольгаасенбрюкѣ, вознаградивъ его за понесенные убытки, и собирался по этому дѣлу выѣхать изъ Дрездена? на нѣсколько дней къ себѣ на родину,-- предлогъ для поѣздки былъ весьма, повидимому, уважительный, надо было подумать о зимнихъ посѣвахъ, а главнымъ образомъ ему хотѣлось хорошенько обдумать свое положеніе въ виду всѣхъ обстоятельствъ, а, можетъ быть, тутъ были еще другія причины, о которыхъ предоставляемъ каждому догадаться. Затѣмъ онъ отправился, безъ приставленной къ нему стражи, къ канцлеру съ письмами отъ мэра, говоря, что онъ желалъ бы выѣхать изъ Дрездена, если только не требуется присутствія по его дѣлу въ судѣ, въ Бранденбургское курфюршество и обѣщалъ вернуться дней черезъ 8--12.
   Канцлеръ съ недовольнымъ лицомъ отвѣтилъ ему, что теперь именно присутствіе его болѣе всего необходимо, такъ какъ вслѣдствіе всякихъ хитросплетеній и подвоховъ его противниковъ, могутъ потребоваться отъ него всякія разъясненія; но, такъ какъ Кольгаасъ указалъ на своего адвоката, которому были хорошо извѣстны всѣ подробности дѣла, и настаивалъ, хотя въ самой въ вѣжливой формѣ, на своемъ отъѣздѣ, обѣщая сократить его до 8-дневнаго срока, канцлеръ, наконецъ, согласился, выразилъ увѣренность, что со своими бумагами и паспортомъ онъ обратится къ принцу Мейссенскому.
   Кольгаасъ, который по лицу канцлера видѣлъ, въ чемъ тутъ дѣло, утвердился еще болѣе въ своемъ намѣреніи уѣхать и потому сейчасъ же сѣлъ къ столу и написалъ принцу Мейссенскому, какъ начальнику губерніума, прошеніе о выдачѣ ему паспорта для отъѣзда въ Кольгаасенбрюкъ на восемь дней и обратно, не излагая при этомъ никакихъ причинъ отъѣзда.
   На свое прошеніе онъ получилъ резолюцію за подписью завѣдующаго замкомъ, барона Зигфрида фонъ-Венкъ, что его прошеніе о паспортѣ для проѣзда въ Кальгаасенбрюкъ будетъ доложено его свѣтлости, и что отвѣтъ будетъ ему доставленъ немедленно по полученіи.
   По наведенной Кольгаасомъ справкѣ у его адвоката, отчего губернская резолюція подписана не принцомъ Христіерномъ Мейссенскимъ, а барономъ Зигфридомъ фонъ-Венкъ, онъ узналъ, что принцъ уже три дня какъ уѣхалъ въ свои имѣнія и всѣми дѣлами губерніума на время его отсутствія завѣдуетъ баронъ Зигфридъ фонъ-Венкъ, двоюродный братъ фонъ-Венка, министра двора.
   Кольгаасъ съ удрученнымъ сердцемъ ожидалъ на свою просьбу отвѣта, который такъ усложнялся всѣми этими затрудненіями; прошла недѣля, больше, отвѣта все не было, не являлось и его оправданія по суду, хотя оно было ему навѣрно обѣщано. Тогда на двѣнадцатый день онъ рѣшилъ справиться о намѣреніяхъ правительства по отношенію къ нему, все равно, каковы бы они ни были, и снова обратился въ губерніумъ съ просьбою о выдачѣ ему паспорта.
   Каково же было его удивленіе, когда онъ на слѣдующій день, все еще въ ожиданіи не получаемаго отвѣта, расхаживая по комнатѣ и раздумывая о своемъ положеніи и о выхлопотанной ему докторомъ Лютеромъ амнистіи, случайно подойдя къ окну своей задней комнаты, вдругъ увидѣлъ, что во дворѣ въ флигелѣ нѣтъ стражи, приставленной къ нему принцемъ Мейссенскимъ. Онъ призвалъ Томаса, стараго дворецкаго, и спросилъ его, гдѣ стража, отчего ея нѣтъ, что это значитъ.
   -- Ахъ, господинъ мой,-- отвѣтилъ со вздохомъ старикъ,-- дѣло въ томъ, что не все обстоитъ благополучно; ратники собрались сегодня въ большемъ количествѣ, чѣмъ обыкновенно, и обступили весь домъ съ вечера. Двое стоятъ со щитами и пиками у дверей на улицу, двое у задней двери къ саду, двое легли въ передней на соломѣ, сказавъ, что тутъ и спать будутъ.
   Кольгаасъ измѣнился въ лицѣ, отвернулся и сказалъ:
   -- Безразлично, сколько ихъ тамъ, но надо посвѣтить имъ, чтобы они могли видѣть.
   Послѣ того, какъ онъ, подъ предлогомъ вылить изъ какой-то посуды, открылъ окно и убѣдился въ истинѣ словъ старика, какъ разъ въ это время смѣнился караулъ, чего до сихъ поръ не дѣлалось. Хотя ему было не до сна, тѣмъ не менѣе онъ легъ съ твердо принятымъ рѣшеніемъ назавтра. Ничто его такъ не возмущало въ правительствѣ, съ которымъ ему приходилось имѣть дѣло, какъ эта мнимая справедливость, тогда какъ на самомъ дѣлѣ обѣщанная ему амнистія нарушалась, и если онъ дѣйствительно содержится подъ арестомъ, что болѣе не подлежало сомнѣнію, то онъ будетъ требовать, чтобы это было ему опредѣленно и ясно объявлено.
   На слѣдующее утро, съ первыми лучами свѣта, онъ приказалъ своему работнику Штернбальду запрячь и подать карету, для того, чтобы отправиться къ управляющему въ Локвитцъ, который нѣсколько дней назадъ говорилъ съ нимъ въ Дрезденѣ, какъ старый знакомый, и звалъ его къ себѣ съ дѣтьми.
   Ратники, замѣтивъ движеніе въ домѣ и приготовленіе къ отъѣзду, послали одного изъ своихъ въ городъ, и скоро прибыло нѣсколько сыщиковъ съ губернскимъ чиновникомъ во главѣ, и всѣ они вошли въ домъ напротивъ, будто по дѣлу. Кольгаасъ, который въ это время одѣвалъ своихъ мальчиковъ, видѣлъ все это и нарочно продержалъ карету дольше у дверей. Когда полиція устроилась, онъ вмѣстѣ съ дѣтьми вышелъ изъ дверей и, не обращая вниманія на полицію, сказалъ, проходя мимо стоящихъ у дверей ратниковъ, что имъ нечего слѣдовать за нимъ. Онъ посадилъ мальчиковъ въ карету, поцѣловалъ и простился съ плакавшими дѣвочками, которыя, согласно приказанію, должны были остаться у дочери стараго дворника. Едва онъ сѣлъ въ карету, какъ къ нему подошелъ губернскій чиновникъ со свитою сыщиковъ съ вопросомъ, куда онъ ѣдетъ. Кольгаасъ отвѣтилъ ему, что онъ ѣдетъ къ старшинѣ въ Локвитцъ, къ своему другу, который пригласилъ его къ себѣ въ деревню съ обоими мальчиками нѣсколько дней назадъ.
   На это чиновникъ сказалъ, что ему придется обождать нѣсколько минутъ, такъ какъ, по повелѣнію принца Мейссенскаго, его будутъ сопровождать нѣсколько ратниковъ верхами.
   Кольгаасъ, смѣясь, спросилъ его изъ кареты: "Неужели онъ думаетъ, что его особѣ угрожаетъ какая нибудь опасность въ домѣ его друга, который пригласилъ его къ себѣ отобѣдать?"
   Чиновникъ отвѣтилъ весело и любезно, что, "положимъ, опасность не велика, но вѣдь и ратники ничѣмъ его не стѣснятъ".
   Кольгаасъ замѣтилъ серьезно, что принцъ Мейссенскій, по его пріѣздѣ въ Дрезденъ, предоставилъ на его усмотрѣніе пользоваться стражею.
   Чиновникъ удивился и осторожно замѣтилъ, что стража приставлена на все время его пребыванія.
   Тогда барышникъ разсказалъ ему, по случаю чего была приставлена стража къ его дому.
   Чиновникъ увѣрялъ, что, по приказанію барона фонъ-Венкъ, который въ настоящее время состоитъ шефомъ полиціи, онъ обязанъ его охранять, и если онъ не желаетъ, чтобы его сопровождала стража, то чтобы онъ потрудился самъ лично заявить объ этомъ въ управленіи, во избѣжаніе могущаго произойти недоразумѣнія.
   Тогда Кольгаасъ, взглянувъ на него въ упоръ, отвѣтилъ, что онъ это и намѣренъ сдѣлать.
   Съ неспокойнымъ сердцемъ вышелъ онъ изъ кареты, приказавъ дворнику внести дѣтей въ сѣни, а кучеру ждать у дверей, онъ самъ отправился съ чиновникомъ и его стражею въ губерніумъ. Какъ разъ въ это время завѣдующій замкомъ баронъ фонъ-Венкъ былъ занятъ осмотромъ шайки Нагельшмидта, приведенной наканунѣ вечеромъ и пойманной въ Лейпцигѣ; рыцари дѣлали имъ допросъ относительно многихъ небезъинтересныхъ для нихъ подробностей. Когда онъ вошелъ, рыцари замолкли, а баронъ спросилъ его, что ему нужно.
   Кольгаасъ самымъ почтительнымъ образомъ изложилъ ему о своемъ намѣреніи отправиться на обѣдъ къ управляющему въ Локвитцъ, и такъ какъ онъ не нуждается въ охранѣ, то проситъ его отъ нея освободить.
   На это баронъ отвѣтилъ ему, мѣняясь въ лицѣ, точно глотая свои настоящія мысли, что не мѣшало бы ему остаться дома и пока отложить обѣдъ въ Локвитцѣ.
   Затѣмъ, обращаясь къ чиновнику, онъ сказалъ, что слѣдуетъ поступить, какъ ему приказано, и что человѣку этому разрѣшить выѣздъ изъ города не иначе, какъ въ сопровожденіи шести ратниковъ верхами.
   Кольгаасъ спросилъ, развѣ онъ арестованъ, и неужели передъ всѣми обѣщанная ему амнистія уничтожена. На это баронъ быстро обернулся къ нему и, красный какъ ракъ, глядя на него въ упоръ, воскликнулъ: "Да, да, да!" Послѣ чего повернулся къ нему спиной и отошелъ къ шайкѣ Нагельшмидта.
   Послѣ этого Кольгаасъ вышелъ изъ залы, понявъ, что единственное средство, какое ему оставалось,-- это бѣгство, которое, послѣ сдѣланныхъ имъ шаговъ, весьма усложнилось, зато теперь онъ уже считалъ себя не связаннымъ болѣе никакими условіями амнистіи.
   Придя домой, онъ велѣлъ отпрячь лошадей и въ сопровожденіи губернскаго чиновника вошелъ печальный и разстроенный въ свою комнату, и въ то время, какъ этотъ человѣкъ самымъ отвратительнымъ образомъ завѣрялъ барышника, что все это есть не что иное, какъ недоразумѣніе, по его же знаку сыщики запечатали всѣ выходы изъ квартиры во дворъ, причемъ чиновникъ продолжалъ увѣрять его, что главный выходъ остается въ его полномъ распоряженіи.
   Между тѣмъ, на Нагельшмидта въ лѣсахъ Рудныхъ горъ сыщики и ратники сдѣлали настоящую облаву, такъ что онъ, не имѣя никакихъ средствъ продолжать взятую на себя роль, рѣшилъ привлечь къ дѣлу Кольгааса, и такъ какъ онъ на своемъ пути встрѣтился съ однимъ путешественникомъ изъ Дрездена, отъ котораго узналъ довольно подробно о его процессѣ, то рѣшилъ, что, не смотря на ихъ вражду, быть можетъ, ему удастся заключить союзъ съ Кольгаасомъ.
   Вслѣдствіе этого онъ отправилъ къ Кольгаасу посланнаго съ письмомъ на невозможномъ нѣмецкомъ языкѣ слѣдующаго содержанія:
   "Если онъ согласенъ прибыть въ Альтенбургское курфюршество и взять снова подъ свое начальство шайку, которая составилась изъ распущенныхъ имъ людей, онъ обѣщаетъ содѣйствовать его побѣгу изъ Дрездена лошадьми, людьми и деньгами, самъ же лично готовъ во всемъ ему повиноваться и вообще быть болѣе послушнымъ, чѣмъ прежде, и какъ доказательство его преданности и расположенія предлагаетъ прибыть въ окрестности Дрездена и содѣйствовать его освобожденію изъ темницы".
   На бѣду, съ посланнымъ, везшимъ это письмо, въ одной деревнѣ, подъ самымъ Дрезденомъ, приключился припадокъ падучей болѣзни, которой он'ц былъ подверженъ съ юности, и люди, которые явились, чтобы подать ему помощь, нашли у него на груди это письмо; его арестовали и подъ стражею въ сопровожденіи цѣлой массы народа препроводили въ губерніумъ.
   Какъ только завѣдующій дворцомъ фонъ-Венкъ прочиталъ письмо, онъ отправился немедленно въ замокъ къ курфюрсту, гдѣ онъ засталъ Кунца и Гинца, который уже оправился отъ ранъ, а также президента государственной канцеляріи графа Кальгейма.
   Эти господа были того мнѣнія, чтобы Кольгааса немедленно арестовать и судить за его тайное соглашеніе съ Нагельшмидтомъ; они утверждали, что подобное письмо не могло быть написано безъ предварительнаго соглашенія произвести новыя злодѣянія.
   Курфюрстъ упорно стоялъ на томъ, что на основаніи только этого письма нельзя лишить его свободы, которую онъ ему обѣщалъ; онъ былъ скорѣе того мнѣнія, что изъ письма Нагельшмидта было болѣе вѣроятно, что между ними не было, напротивъ, никакого соглашенія, и все, на что онъ рѣшился, и то послѣ долгаго колебанія, это согласиться на предложеніе президента возвратить письмо посланному Нагельшмидта съ тѣмъ, чтобы онъ его передалъ Кольгаасу, какъ будто ничего не произошло, и посмотрѣть, отвѣтитъ ли тотъ на него.
   Вслѣдствіе этого, на другой день посланный былъ освобожденъ изъ тюрьмы, куда его заключили, и былъ доставленъ въ губерніумъ, гдѣ завѣдующій замкомъ вручилъ ему обратно письмо Нагельшмидта съ условіемъ, что онъ будетъ освобожденъ и прощенъ, если передастъ письмо Кольгаасу и скроетъ отъ него все случившееся. На эту хитрость дурнаго свойства молодецъ нашъ сейчасъ же поддался и подъ предлогомъ, что онъ продавецъ раковъ,-- раками его снабдилъ на рынкѣ губернскій чиновникъ,-- онъ проникъ въ комнату Кольгааса.
   Пока Кольгаасъ читалъ письмо, дѣти играли раками; въ другое время Кольгаасъ, вѣроятно, схватилъ бы плута за шиворотъ и передалъ бы его ратникамъ, которые стояли у его дверей, но при томъ настроеній умовъ, которое царило, онъ зналъ, что ему ничѣмъ не выпутаться изъ положенія, въ какое онъ попалъ; онъ съ грустью взглянулъ на хорошо знакомаго ему негодяя, спросилъ его, гдѣ онъ живетъ, и приказалъ ему зайти за отвѣтомъ черезъ нѣсколько часовъ.
   Штернбальду, который случайно показался въ дверяхъ, онъ приказалъ купить раковъ у мнимаго торговца, и когда оба вышли, онъ сѣлъ за письмо къ Нагельшмидту. Вотъ это письмо:
   "Предложеніе взять на себя начальство надъ шайкою въ Альтенбургскомъ курфюршествѣ принято; для освобожденія изъ-подъ ареста, въ которомъ онъ находится вмѣстѣ съ пятью дѣтьми, выслать карету парою въ Нейштадтъ, подъ Дрезденомъ. Для скорѣйшаго слѣдованія требуется выслать еще двѣ лошади на виттенбергскій путь, только этимъ окольнымъ путемъ, по причинамъ, которыя слишкомъ долго излагать, онъ можетъ прибыть, хотя онъ надѣется, что можно будетъ дѣйствовать подкупомъ на приставленную къ нему стражу, тѣмъ не менѣе не мѣшаетъ на случай, если бы потребовалась сила, имѣть нѣсколькихъ толковыхъ и хорошо вооруженныхъ людей въ Нейштадтѣ, близь Дрездена; на всѣ находящіеся въ связи расходы должно быть выдано 20 золотыхъ кронъ; онъ расчитается съ нимъ по успѣшномъ окончаніи дѣла; что касается его личнаго присутствія въ Дрезденѣ при его освобожденіи, то онъ ему приказываетъ остаться въ Альтенбургскомъ курфюршествѣ, чтобы шайка отнюдь не оставалась безъ руководителя".
   Это письмо онъ вручилъ посланному, который явился за нимъ вечеромъ. Посланнаго онъ щедро наградилъ и внушилъ ему беречь это письмо. У него было намѣреніе отправиться съ пятью дѣтьми въ Гамбургъ, а оттуда отплыть въ Левантъ или Остъ-Индію или куда нибудь подальше подъ другое небо, ибо подавленный духомъ, помимо отвращенія быть въ сообществѣ съ Нагельшмидтомъ, у него не было никакой охоты откармливать вороныхъ лошадей. Едва молодецъ этотъ успѣлъ принести отвѣтъ, какъ канцлеръ былъ смѣненъ, президентъ графъ фонъ-Кальгеймъ былъ избранъ на его мѣсто предсѣдателемъ суда, и Кольгаасъ, по приказанію кабинета курфюрста, былъ арестованъ, заключенъ въ оковы и отправленъ въ городскую тюрьму. На основаніи этого письма, которое было наклеено на всѣхъ углахъ города, онъ былъ преданъ суду, и на вопросъ, предложенный ему однимъ изъ судей, признаетъ ли онъ почеркъ письма за свой, онъ отвѣтилъ: "да!". На вопросъ, имѣетъ ли что сказать въ свое оправданіе, онъ отвѣтилъ: "нѣтъ!".
   Его приговорили къ каленымъ щипцамъ и четвертованію, и затѣмъ къ сожженію между колесомъ и висѣлицею.
   Таково было положеніе вещей, когда курфюрстъ Бранденбургскій явился избавителемъ бѣднаго Кольгааса отъ насилія и произвола. Отъ него было получено въ государственной канцеляріи требованіе о выдачѣ Кольгааса, какъ бранденбургскаго подданнаго. Дѣло въ томъ, что почтенный начальникъ города Генрихъ фонъ-Гейзау однажды, во время прогулки курфюрста по берегамъ Ширее, разсказалъ ему удивительную исторію этого несчастнаго человѣка, причемъ на вопросы курфюрста не скрылъ, что виноватъ во всемъ своимъ поведеніемъ графъ фонъ-Кальгеймъ, который самъ всячески притѣсняетъ Кольгааса; огорченный курфюрстъ призвалъ къ себѣ эрцканцлера, допросилъ его и убѣдился, что причина всего кроется въ томъ, что онъ состоитъ въ родствѣ съ фонъ-Тронка. Тогда онъ отставилъ немедленно отъ должности графа фонъ-Кальгейма, а на его мѣсто назначилъ Генриха фонъ-Гейзау.
   Но случилось такъ, что Польша, которая въ это время враждовала неизвѣстно за что съ Саксоніею, настойчиво и упорно уговаривала Бранденбургскаго курфюрста вступить въ союзъ съ ней противъ Саксоніи, такъ что эрцканцлеръ фонъ-Гейзау, какъ человѣкъ, свѣдущій въ политикѣ, былъ убѣжденъ, что его повелитель будетъ доволенъ, если онъ, во что бы то ни стало, отстоитъ оправданіе Кольгааса, не ставя на карту общаго спокойствія ради одного человѣка. А потому эрцканцлеръ требовалъ, чтобы вмѣсто безчеловѣчнаго, безбожнаго, произвольнаго обращенія съ Кольгаасомъ его судили, если его признаютъ виновнымъ, судебнымъ порядкомъ, по бранденбургскимъ законамъ, по обвинительному акту, причемъ Дрезденскій дворъ можетъ вызвать по этому дѣлу прокурора изъ Берлина; затѣмъ онъ требовалъ выдачи паспорта для одного прокурора, котораго курфюрстъ хотѣлъ самъ прислать въ Дрезденъ по поводу отнятыхъ у Кольгааса на Саксонской почвѣ лошадей и перенесенныхъ имъ всякихъ обидъ и насилій отъ юнкера Тронка.
   Казначей Кунцъ, который при перемѣнѣ государственныхъ должностей въ Саксоніи, получилъ назначеніе президента государственной канцеляріи и по многимъ причинамъ не желалъ обидѣть Берлинскаго двора при настоящихъ условіяхъ, отвѣтилъ отъ имени своего повелителя, весьма удрученнаго полученною нотою: что нельзя не удивляться той нелюбезности, съ какою отнимаютъ отъ Дрезденскаго двора право судить Кольгааса по законамъ страны за преступленіе, совершенное имъ въ этой странѣ, такъ какъ извѣстно, что онъ владѣетъ извѣстнымъ количествомъ земли въ столицѣ и самъ не отказывается отъ саксонскаго подданства.
   Но такъ какъ царство Польское въ огражденіе своихъ протязаній выставило 5.000 человѣкъ на Саксонскую границу, а по объясненію эрцканцлера Генриха фонъ-Гейзау, Кольгаасенбрюкъ, мѣстечко, по которому назывался Кольгаасъ, лежитъ въ Бранденбургскомъ курфюршерствѣ, и его смертный приговоръ будетъ считаться за оскорбленіе народнаго права, то курфюрстъ, по совѣту казначея Кунца, который не желалъ впутываться въ это дѣло, вызвалъ принца Христіерна фонъ-Мейссенъ изъ его земель и, переговоривъ съ этимъ умнымъ человѣкомъ, рѣшилъ выдать Кольгааса, согласно требованію, Прусскому двору. Принцъ, который хотя и былъ недоволенъ некрасивыми поступками относительно Кольгааса, по желанію своего стѣсненнаго повелителя, курфюрста, долженъ былъ взять на себя веденіе этого дѣла и спросилъ курфюрста, отчего онъ желаетъ, чтобы Кольгааса судили въ Берлинскомъ судѣ; объясняя, что его нельзя было привлечь къ суду за письмо къ Нагельшмидту, написанное двусмысленно и неясно, а также за прежнія его опустошенія и грабежъ, такъ какъ они были прощены, какъ гласилъ о томъ объявленный плакатъ, курфюрстъ и рѣшилъ представить на усмотрѣніе его величества императора австрійскаго обвиненіе Кольгааса въ нападеніи съ оружіемъ на Саксонію, какъ нарушеніе тишины и спокойствія страны, и предоставилъ его высочеству, не связанному амнистіею, вызвать Кольгааса къ королевскому суду въ Берлинъ, черезъ посредство государственнаго прокурора.
   Черезъ восемь дней за несчастнымъ Кольгаасомъ, по приказанію Бранденбургскаго курфюрста, прибылъ въ Дрезденъ рыцарь Мальцанъ съ шестью всадниками, и его въ оковахъ, какъ онъ былъ, посадили въ карету, вмѣстѣ съ его пятью дѣтьми, которыхъ пособрали изъ воспитательныхъ и сиротскихъ домовъ, гдѣ они находились, и повезли ихъ въ Берлинъ. Случилось такъ, что курфюрстъ Саксонскій по приглашенію воеводы, графа Алоиза фонъ-Кальгеймъ, у котораго были значительныя земли на границѣ Саксоніи, въ обществѣ казначея Кунца и его супруги Элоизы, дочери воеводы и сестры президента, и еще многихъ другихъ гостей, охотился на оленя. Для этой охоты, устроенной для его развлеченія, онъ отира вился въ Дамэ, и въ то время, какъ вся компанія, въ пыли отъ охоты, подъ звуки веселой музыки, доносившейся изъ-за дубовыхъ деревьевъ, возсѣдала за обѣденнымъ столомъ и пажи прислуживали ей, лошадиный барышникъ, въ сопровожденіи шестерыхъ всадниковъ, ѣхалъ мимо по Дрезденской дорогѣ. Одинъ изъ дѣтей Кольгааса заболѣлъ дорогою, вслѣдствіе чего рыцарь фонъ-Мальцанъ, который самъ сопровождалъ Кольгааса, рѣшилъ сдѣлать трехдневную остановку въ Герцбергѣ, о чемъ онъ не счелъ нужнымъ оповѣстить саксонское правительство, такъ какъ считалъ себя отвѣтственнымъ только передъ принцемъ, которому служилъ.
   Курфюрстъ, съ полуоткрытой грудью, со шляпой съ перомъ, разукрашенной вѣтвями елки, какъ подобало охотнику, сидѣлъ подлѣ госпожи Элоизы, которая, во времена его молодости, была его первою любовью, и подъ вліяніемъ праздничнаго настроенія воскликнулъ: "Выйдемте на дорогу и поднесемъ этотъ кубокъ первому встрѣтившемуся несчастливцу, кто бы онъ ни былъ!". Госпожа Элоиза, бросивъ на него трогательный взглядъ, взяла серебряную вазу, которую ей подалъ пажъ, и наполнила ее фруктами, сладостями, пирожными и хлѣбомъ; и все общество уже направилось изъ палатки, какъ на встрѣчу къ нимъ вошелъ воевода съ растеряннымъ видомъ, прося ихъ не выходить. На вопросъ курфюрста, что случилось, и чѣмъ онъ встревоженъ, воевода запинаясь отвѣтилъ, обращаясь къ казначею, что въ каретѣ Кольгаасъ. Всѣ были поражены извѣстіемъ, такъ какъ было извѣстно, что Кольгаасъ уже шесть дней какъ выѣхалъ; тогда казначей Кунцъ вылилъ въ песокъ наполненный кубокъ.
   Курфюрстъ, весь красный, поставилъ свой кубокъ на тарелку, которую ему подалъ для этого пажъ, по приказанію каммергера, и въ то время, какъ рыцарь фонъ-Мальцанъ, низко раскланиваясь съ незнакомымъ ему обществомъ, проѣхалъ мимо въ Дамэ, все общество, по приглашенію воеводы, вошло въ палатку и перестало думать о случившемся.
   Какъ только курфюрстъ сѣлъ, воевода отправилъ гонца въ Дамэ въ магистратъ, съ распоряженіемъ, чтобы барышникъ немедленно слѣдовалъ дальше, но такъ какъ рыцарь объярилъ, что въ виду приближающейся ночи долженъ здѣсь переночевать, то пришлось разрѣшить имъ остановиться въ лѣсу, на фермѣ, принадлежащей магистрату.
   Вечеромъ вся веселая компанія, забывъ о существованіи Кольгааса, разбрелась по лѣсу и, по предложенію хозяина, вздумала снова преслѣдовать стадо оленей, которое показалось въ кустахъ. Курфюрстъ, подъ руку съ Элоизою, которая желала тоже участвовать въ охотѣ, къ удивленію своему попалъ во дворъ дома, гдѣ находился Кольгаасъ съ бранденбургскими всадниками; ихъ завелъ туда приставленный къ нимъ ловчій.
   Когда Элоиза узнала, гдѣ они, она обратилась къ курфюрсту съ. просьбою:
   -- Пойдемте къ нему, пойдемте, пока насъ не нагнали остальные. Посмотримте на этого удивительнаго человѣка!
   При этомъ она спрятала въ разрѣзъ рубашки цѣпь, которая висѣла у него на шеѣ.
   Курфюрстъ, краснѣя, взялъ ее за руку и спросилъ:
   -- Что вамъ за охота, Элоиза?
   Но она продолжала настаивать, глядя на него, что его никто не узнаетъ въ его охотничьемъ костюмѣ, и тащила его за собой; въ это время изъ дому вышли нѣсколько ловчихъ, которые уже удовлетворили свое любопытство и утверждали, что по сдѣланному распоряженію ни рыцарь, ни Кольгаасъ не подозрѣваютъ, какое общество находится въ окрестностяхъ Дамэ. Тогда курфюрстъ надвинулъ шляпу на глаза и, проговоривъ:
   -- Безумье, ты владѣешь міромъ, и твое мѣстопребываніе -- прелестныя женскія уста!-- послѣдовалъ за Элоизою.
   Кольгаасъ сидѣлъ на снопѣ соломы, спиною къ стѣнѣ и кормилъ булкою съ молокомъ заболѣвшаго въ Герцбергѣ ребенка, въ то время, когда эти господа вошли съ цѣлью на него посмотрѣть.
   Дама, чтобы вступить съ нимъ разговоръ, спросила его, кто онъ, и чѣмъ боленъ ребенокъ, что онъ сдѣлалъ, и куда его везутъ подъ такою стражею. Онъ надвинулъ свою кожаную фуражку и далъ ей на всѣ предложенные вопросы краткіе, но удовлетворительные отвѣты, не прерывая своего занятія. Курфюрстъ, стоя за своими ловчими, замѣтилъ у него на шеѣ на шелковомъ шнуркѣ маленькую жестянку и, не находя лучшаго предмета для разговора, спросилъ его, что у него хранится въ жестянкѣ на шеѣ.
   -- Одна удивительная вещь!-- отвѣтилъ Кольгаасъ, снимая жестянку съ шеи и вынимая изъ нея маленькую записку за печатью:-- съ этимъ связаны самыя удивительныя событія! Какъ разъ въ день похоронъ моей жены, этому будетъ семь новолуній, я выступилъ, какъ вамъ извѣстно изъ Кольгаасенбрюка, чтобы захватить юнкера фонъ-Тронка, который причинилъ мнѣ много зла; мой путь лежалъ на Ютербожъ, рыночный пунктъ, гдѣ какъ разъ курфюрстъ Саксонскій и курфюрстъ Бранденбургскій должны были встрѣтиться ужъ не знаю для какого совѣщанія. Вечеромъ, въ день ихъ встрѣчи, они, дружески бесѣдуя, гуляли по улицамъ города и посѣтили бывшую тамъ въ то время ярмарку. Тамъ имъ попалась одна цыганка, которая, сидя на скамейкѣ, дѣлала всякія предсказанія по календарю окружающей ее толпѣ; они тоже подошли къ ней и спросили, не предскажетъ ли она имъ чего. Я, который только что прибылъ съ моими людьми на постоялый дворъ и тоже находился на площади, гдѣ это происходило, за всей толпой, стоя у дверей церкви, не могъ разслышать, что имъ отвѣтила эта удивительная женщина; но слышалъ, какъ въ толпѣ говорили, что она еще не со всякимъ дѣлится своею наукою; всѣ тѣснились, чтобы быть поближе къ ней, такъ что я, менѣе любопытный, чѣмъ другіе, влѣзъ на скамейку за входомъ въ церковь, чтобы уступить мѣсто. Едва я тамъ устроился такъ, что могъ отлично видѣть обоихъ господъ и женщину, которая сидѣла передъ ними на скамейкѣ и что-то чертила, какъ она вдругъ внезапно встала и, опираясь на свой костыль, окинула взоромъ толпу, и вдругъ взглядъ ея остановился на мнѣ, который ея никогда не видалъ и нисколько не интересовался ея наукою; пробравшись ко мнѣ черезъ всю толпу, она воскликнула: "Если этотъ господинъ желаетъ что узнать, пусть тебя спроситъ!".
   И съ этими словами она своими костлявыми руками вручила мнѣ вотъ эту записку.
   И когда я, смущенный, среди окружившей меня толпы спросилъ: "чѣмъ же ты меня надѣлила, матушка?" -- она отвѣтила послѣ цѣлаго ряда непонятныхъ мнѣ фразъ, въ которыхъ я слышалъ свое имя: "Это -- амулетъ, Кольгаасъ, лошадиный барышникъ, береги его, когда нибудь онъ спасетъ тебѣ жизнь!". Съ этими словами она исчезла.
   -- Надо правду сказать,-- продолжалъ добродушно Кольгаасъ:-- какъ мнѣ ни пришлось солоно въ Дрезденѣ, я все-таки остался живъ, а что меня ожидаетъ въ Берлинѣ, это покажетъ время.
   При этихъ словахъ курфюрстъ опустился на скамейку и, хотя на вопросъ его спутницы, что съ нимъ?-- онъ отвѣтилъ: "ничего! ничего!" -- тѣмъ не менѣе онъ упалъ на полъ безъ чувствъ, прежде чѣмъ она успѣла поддержать его.
   Въ это время въ комнату по дѣлу вошелъ рыцарь Мальцанъ и въ ужасѣ воскликнулъ:
   -- Боже! что случилось съ господиномъ?
   Дама только проговорила:
   -- Воды! скорѣй воды!
   Ловчіе подняли его и перенесли на кровать въ сосѣднюю комнату, а когда казначей, котораго призвалъ одинъ изъ пажей, послѣ всевозможныхъ попытокъ привести курфюрста къ сознанію, заявилъ, что у него, по всей вѣроятности, ударъ, не было предѣла всеобщему смущенію.
   Воевода отправилъ своего кравчаго въ Лукау за докторомъ; лишь только курфюрстъ открылъ глаза, воевода помѣстилъ его въ карету и шагомъ перевезъ въ свой охотничій замокъ, но, по прибытіи туда, у него повторилось два обморока и только на другое утро, когда пріѣхалъ докторъ изъ Лукау, ему стало легче, при чемъ выяснилась нервная горячка. Какъ только къ нему вернулось сознаніе, онъ приподнялся на кровати и спросилъ: гдѣ Кольгаасъ?
   Казначей, не понявъ хорошенько смысла его вопроса, взялъ его за руку, умолялъ его не волноваться изъ-за этого ужаснаго человѣка, который, согласно предписанію, послѣ удивительнаго эпизода на фермѣ въ Дамэ, остался тамъ подъ надзоромъ бранденбургской стражи.
   Подъ предлогомъ горячаго сочувствія и увѣреній, что онъ сдѣлалъ серьезное внушеніе женѣ за ея непростительное легкомысліе -- свести его съ этимъ человѣкомъ, онъ позволилъ себѣ спросить, что было такого удивительнаго и ужаснаго въ его разговорѣ съ этимъ человѣкомъ, что могло его такъ разстроить.
   На это курфюрстъ сказалъ, что долженъ сознаться, что видъ одной ничтожной записки, которую человѣкъ этотъ носитъ при себѣ въ маленькой жестянкѣ,-- причина всего случившагося. Онъ прибавилъ еще многое къ выясненію этого обстоятельства, чего казначей не понялъ, и вдругъ, сжавъ ему руку, проговорилъ, что для него чрезвычайно важно обладать этой запиской, и просилъ его немедленно съѣздить въ Дамэ и, во что бы то ни стало, добыть ему эту записку, какихъ бы денегъ это ни стоило.
   Казначей, который съ трудомъ могъ скрыть свое затрудненіе, увѣрялъ его, что если только записка эта имѣетъ какую нибудь цѣну, необходимо скрыть это отъ Кольгааса, потому что иначе всѣхъ его сокровищъ будетъ недостаточно, чтобы вырвать эту записку изъ рукъ этого чудовищно-корыстнаго человѣка. Онъ прибавилъ, чтобы его успокоить, что надо попробовать другое какое нибудь средство, нельзя ли, напримѣръ, прибѣгнуть къ хитрости, чтобы третье незаинтересованное лице попробовало получить это письмо отъ злодѣя, для котораго оно, безъ сомнѣнія, само по себѣ ничего не представляетъ, а для курфюрста имѣетъ такое важное значеніе.
   Курфюрстъ, утирая потъ, спросилъ: нельзя ли немедля послать въ Дамэ, задержать тамъ барышника, пока -- все равно какимъ способомъ -- не получатъ отъ него записку.
   Казначей, у котораго явилось сомнѣніе въ нормальности его умственныхъ способностей, замѣтилъ, что, къ сожалѣнію, по всѣмъ расчетамъ, барышникъ уже выѣхалъ изъ Дамэ и теперь, вѣроятно, по ту сторону границы, на Бранденбургской землѣ, гдѣ всякая попытка его задержать или вообще стѣснить его свободу можетъ имѣть весьма серьезныя послѣдствія, и въ то время, какъ курфюрстъ, съ полнымъ отчаяніемъ, молча, опустился на подушку, онъ спросилъ его, что содержитъ въ себѣ эта записка, и въ силу какой случайности ему извѣстно, что содержаніе ея касается его.
   Взглянувъ недовѣрчиво на казначея, онъ ничего не отвѣтилъ; съ устремленнымъ взоромъ, со страшнымъ біеніемъ сердца, лежалъ онъ и смотрѣлъ на свой носовой платокъ, который онъ глубокомысленно держалъ въ рукахъ, и вдругъ попросилъ позвать къ нему, подъ предлогомъ будто бы другаго дѣла, ловчаго фонъ-Штейнъ, ловкаго, молодаго человѣка, которому онъ не разъ давалъ порученія по своимъ тайнымъ дѣламъ. Сообщивъ ловчему, въ чемъ дѣло, и разсказавъ о значеніи для него записки, которая была въ рукахъ Кольгааса, онъ спросилъ: хочетъ ли онъ въ награду, если добудетъ записку, прежде чѣмъ Кольгаасъ доѣдетъ до Берлина, получить навсегда право на его дружбу. Ловчій, подъ первымъ впечатлѣніемъ изложенныхъ обстоятельствъ, отвѣчалъ, что онъ весь къ его услугамъ; тогда курфюрстъ предложилъ ему сейчасъ же отправиться къ Кольгаасу, и такъ какъ, вѣроятно, его нельзя будетъ подкупить деньгами, то въ разговорѣ, умно веденномъ, обѣщать ему свободу и жизнь за эту записку, а даже, если бы онъ того потребовалъ, снабдить его лошадьми, людьми, деньгами, всѣмъ нужнымъ для его побѣга изъ рукъ бранденбургской охраны.
   Ловчій, испросивъ себѣ письменное подтвержденіе словъ курфюрста, немедленно выѣхалъ съ нѣсколькими слугами, и такъ какъ они не жалѣли лошадей, имъ удалось нагнать Кольгааса въ одной пограничной деревнѣ, гдѣ онъ, подъ открытымъ небомъ, у дверей одного дома, вмѣстѣ съ рыцаремъ Мальцанъ и пятью дѣтьми, собирался обѣдать.
   Онъ представился рыцарю Мальцану, какъ чужестранецъ, который, встрѣтившись на своемъ пути съ удивительнымъ Кольгаасомъ, пожелалъ его видѣть. Рыцарь отнесся къ нему чрезвычайно любезно, познакомилъ съ Кольгаасомъ и просилъ его отобѣдать съ ними.
   Такъ какъ рыцарь Мальцанъ безпрестанно отлучался по разнымъ распоряженіямъ для дальнѣйшаго слѣдованія, а всадники обѣдали по другую сторону дома, то ловчій имѣлъ возможность сообщить барышнику, съ какимъ порученіемъ онъ къ нему прибылъ.
   Барышникъ, который уже зналъ имя и положеніе человѣка, съ которымъ сдѣлался обморокъ въ Дамэ, на фермѣ, при видѣ жестянаго футлярчика, и которому стоило только узнать тайну записки, чтобы окончательно лишиться чувствъ, рѣшилъ въ виду всего поведенія курфюрста съ нимъ въ Дрезденѣ, когда онъ готовъ былъ на всякую жертву, оставить записку при себѣ. На вопросъ ловчаго, что за причина его отказа, когда ему предлагаютъ взамѣнъ записки свободу и жизнь: "Милостивый господинъ, если бы вашъ правитель страны самъ пришелъ и сказалъ бы мнѣ: "я готовъ сгинуть со всѣми тѣми, кто помогаетъ мнѣ править", понимаете ли: "сгинуть", чего я, конечно, искренно желаю, такъ и то я бы не далъ ему записки, которая ему дороже жизни; онъ можетъ казнить меня на эшафотѣ, но я могу причинить ему зло, и я этимъ воспользуюсь".
   Затѣмъ онъ позвалъ одного изъ верховыхъ, отдалъ ему миску, приглашая его доѣсть вкусное кушанье, которое осталось, и до минуты отъѣзда уже не обращалъ болѣе никакого вниманія на ловчаго; только садясь въ карету, онъ взглядомъ простился съ нимъ. Состояніе здоровья курфюрста послѣ полученнаго отвѣта ухудшилось до того, что докторъ втеченіе трехъ мучительныхъ дней не ручался за его жизнь. И только благодаря своей сильной натурѣ, онъ черезъ нѣсколько недѣль на столько поправился, что его могли перевезти въ каретѣ, всего обложеннаго подушками и одѣялами, въ Дрезденъ, гдѣ онъ сталъ заниматься дѣлами управленія.
   Сейчасъ по пріѣздѣ онъ послалъ за принцемъ Христіерномъ Мейссенскимъ и спросилъ его, все ли готово къ отъѣзду судьи Эйбенмейера, который долженъ былъ отправиться въ Вѣну, къ его величеству, съ докладомъ по обвиненію Кольгааса въ нарушеніи спокойствія страны.
   Принцъ отвѣтилъ, что судья, согласно его приказанію, данному передъ его отъѣздомъ въ Дамэ, выѣхалъ въ Вѣну, какъ только прибылъ въ Дрезденъ юристъ Веднеръ, который присланъ курфюрстомъ Бранденбургскимъ, какъ прокуроръ, съ жалобою въ судъ на юнкера Венцеля фонъ-Тронка по поводу вороныхъ лошадей.
   Курфюрстъ, краснѣя, отошелъ къ своему письменному столу, удивляясь поспѣшности его отъѣзда, такъ какъ для окончательнаго рѣшенія отъѣзда Эйбенмейера не мѣшало сперва переговорить съ докторомъ Лютеромъ, который выхлопоталъ Кольгаасу амнистію, и вообще слѣдовало дождаться болѣе опредѣленнаго приказанія. При этомъ онъ бросилъ на столъ нѣсколько бумагъ съ выраженіемъ плохо скрытаго неудовольствія.
   ' Принцъ послѣ минутнаго молчанія, во время котораго онъ смотрѣлъ съ удивленіемъ на курфюрста, замѣтилъ, что ему очень жаль, если онъ поступилъ въ этомъ дѣлѣ несогласно съ его желаніемъ, но что онъ можетъ показать ему рѣшеніе государственнаго совѣта, въ которомъ ему ставится въ обязанность прислать государственнаго прокурора въ назначенное время. Онъ Прибавилъ, что въ государственномъ совѣтѣ не было и рѣчи о какомъ либо разговорѣ по этому поводу съ Лютеромъ; быть можетъ, и было бы цѣлесообразно прежде не обойти этого духовнаго человѣка, въ виду его участія къ Кольгаасу, но не теперь, когда на глазахъ всего свѣта данная Кольгаасу амнистія нарушена, онъ арестованъ и выданъ въ руки Бранденбургскому суду, для того, чтобъ его судили и казнили.
   На это курфюрстъ сказалъ, что, положимъ, отправка Эйбенмейера не большая ошибка, но что онъ желаетъ во всякомъ случаѣ, чтобы до особаго распоряженія онъ не выступалъ въ Вѣнѣ въ качествѣ обвинителя, и просилъ принца сообщить ему объ этомъ съ нарочнымъ.
   Принцъ отвѣтилъ, что, къ сожалѣнію, это приказаніе является слишкомъ поздно, такъ какъ извѣстно, что Эйбенмейеръ уже сегодня являлся въ судъ въ качествѣ прокурора и представилъ свою жалобу въ вѣнскую государственную канцелярію.
   На выраженное удивленіе курфюрстомъ, какъ могло все это быть сдѣлано въ такое короткое время, онъ замѣтилъ, что Эйбенмейеръ уже три недѣли какъ выѣхалъ, а что, по полученной имъ инструкціи, ему вмѣнялось въ обязанность сейчасъ же по пріѣздѣ исполнить данное ему порученіе.
   Всякое замедленіе,-- прибавилъ принцъ,-- было бы въ этомъ случаѣ неумѣстно, такъ какъ бранденбургскій прокуроръ Цейнеръ дѣйствуетъ противъ юнкера Венцеля фонъ-Тронка самымъ энергичнымъ образомъ и уже доложилъ суду, что слѣдуетъ взять лошадей отъ живодера обратно, для приведенія ихъ въ прежней видъ, и, не смотря на всѣ возраженія противной стороны, отстоялъ свое мнѣніе. Курфюрстъ позвонилъ, сказавъ: "Все это не имѣетъ никакого значенія!" и, переведя разговоръ на самыя пустыя фразы, спросилъ, что дѣлается вообще въ Дрезденѣ. Не случилось ли чего въ его отсутствіи? Затѣмъ, не будучи въ силахъ скрывать далѣе свое волненіе, онъ сдѣлалъ ему знакъ рукой, что прощается съ нимъ, и отпустилъ его.
   Въ тотъ же день онъ снова потребовалъ его къ себѣ письменно, чтобы сказать ему, что онъ самъ займется пересмотромъ этого дѣла въ виду его политическаго значенія, а такъ какъ для него была невыносима мысль навредить единственному человѣку, отъ котораго онъ могъ получить записку, онъ рѣшился обратиться письменно къ императору. Въ письмѣ онъ самымъ сердечнымъ и настойчивымъ образомъ просилъ разрѣшенія взять обратно подданную Эйбенмейеромъ жалобу на Кольгааса, по весьма важнымъ причинамъ, которыя онъ въ скоромъ времени изложитъ самымъ подробнымъ образомъ.
   Императоръ отвѣтилъ ему составленною въ государственной канцеляріи нотою: "Что его весьма удивляетъ происшедшая въ его взглядахъ перемѣна; что сообщенное ему Саксоніею извѣстіе о дѣлѣ Кольгааса имѣетъ значеніе событія всей священной Римской имперіи, въ виду чего онъ, императоръ, какъ ея глаза, считаетъ себя обязаннымъ въ этомъ дѣлѣ предстать какъ обвинитель передъ Бранденбургскимъ домомъ, и что надворный совѣтникъ Францъ Мюллеръ уже отправился въ Берлинъ, въ качествѣ прокурора, чтобъ обвинять Кольгааса въ нарушеніи общественнаго спокойствія въ странѣ, и что въ настоящее время взять обратно жалобу уже нельзя, и слѣдуетъ предоставить это дѣло нормальному ходу судебнаго порядка".
   Это письмо окончательно убило курфюрста, а такъ какъ къ довершенію его печали онъ узналъ вскорѣ, чрезъ частное письмо изъ Берлина, что процессъ уже слушается въ судѣ и что, вѣроятно, не смотря на всѣ старанія своего адвоката, Кольгаасъ будетъ приговоренъ къ эшафоту, то онъ рѣшилъ сдѣлать еще одну попытку и написалъ собственноручное письмо къ курфюрсту Бранденбургскому, съ просьбою о помилованіи Кольгааса. Онъ выставлялъ на видъ, что въ силу обѣщанной ему амнистіи къ нему не можетъ быть примѣнена смертная казнь, и увѣрялъ, что онъ лично, не смотря на всю свою къ нему строгость, рѣшительно не имѣлъ намѣренія лишать его жизни, и какъ печально для Кольгааса, что надежда, которую онъ возлагаетъ на Берлинъ, который могъ бы его спасти, не осуществится вопреки всѣмъ его ожиданіямъ, и что дѣло приняло такой неблагопріятный для него оборотъ, что въ сущности для него было бы выгоднѣе, если бы онъ остался въ Дрезденѣ и судился бы тамъ по саксонскимъ законамъ.
   Курфюрстъ Бранденбургскій, которому въ этомъ письмѣ многое показалось двусмысленнымъ, неяснымъ, отвѣтилъ ему: "Энергія, съ какой отнесся къ этому дѣлу прокуроръ его высочества, не позволяетъ ему исполнить его желаніе и отступить отъ закона, и что онъ совершенно напрасно безпокоится изъ-за нарушенія обѣщанія Кольгаасу амнистіи, такъ какъ нарушаетъ ее не онъ, курфюрстъ Саксонскій, который ее обѣщалъ, а глаза государства, который отнюдь не связанъ рѣшеніемъ берлинскаго суда. При этомъ онъ упоминалъ о томъ вліяніи, какое можетъ имѣть казнь Кольгааса на Нагельшмидта, который самымъ наглымъ образомъ продолжаетъ свои насилія и злодѣянія даже въ Бранденбургскихъ владѣніяхъ, и просилъ его въ случаѣ, если онъ остается при своемъ взглядѣ, обратиться прямо къ императору, потому что только онъ одинъ можетъ помиловать Кольгааса".
   Курфюрстъ съ отчаянія и злости, что всюду потерпѣлъ неудачу, снова заболѣлъ и однажды, утромъ, во время посѣщенія казначея, показалъ ему свои письма къ вѣнскому и берлинскому дворамъ, посланныя въ надеждѣ выиграть время для полученія отъ Кольгааса записки. Казначей бросился передъ нимъ на колѣни и умолялъ его, во имя всего для него святаго, сказать ему, что же содержитъ въ себѣ эта записка.
   Курфюрстъ приказалъ ему запереть дверь на ключъ и сѣсть къ нему на кровать. Взявъ его руку и со вздохомъ приложивъ ее себѣ къ сердцу, онъ началъ.
   "Твоя жена, какъ я слышалъ, уже разсказала тебѣ, что курфюрстъ Бранденбургскій и я на третій день нашего свиданія въ Ютербогкѣ встрѣтились съ одной цыганкой; за обѣдомъ говорилось много объ удивительномъ дарѣ пророчества этой замѣчательной женщины. Курфюрстъ, не вѣрящій ни во что сверхъестественное, вздумалъ подсмѣяться надъ славою этой женщины въ виду всего народа; онъ подошелъ къ ея столу и, заложивъ руки въ карманы, сказалъ ей, что требуетъ какое нибудь доказательство ея пророчества, которое бы исполнилось сегодня же, иначе онъ не повѣритъ ея словамъ, будь она хоть сама римская Сивилла.
   "Женщина, оглядѣвъ насъ быстрымъ взглядомъ съ головы до ногъ, сказала: вотъ вамъ предсказаніе, которое исполнится еще сегодня же: большой рогатый олень, котораго выростилъ въ паркѣ сынъ садовника, на томъ самомъ рынкѣ, гдѣ вы находитесь, прежде чѣмъ вы успѣете уйдти, повстрѣчается съ вами.
   "Надо тебѣ сказать, что олень этотъ, предназначенный для дрезденской кухни, содержался за рѣшетчатой стѣной, окруженной дубами, за двѣнадцатью замками, огражденный отъ всякихъ мелкихъ звѣрей и птицъ. Такимъ образомъ было совершенно немыслимо, чтобы онъ могъ пробраться на площадь рынка, гдѣ мы были, тѣмъ не менѣе курфюрстъ, страшась какой нибудь мошеннической продѣлки, послѣ уговора со мной, рѣшилъ ради шутки, чтобы отнюдь ея предсказаніе не исполнилось, послать въ замокъ съ приказаніемъ убить оленя и подать его къ обѣду на слѣдующій день.
   "Затѣмъ онъ обратился снова къ гадальщицѣ: "Прекрасно, а что же меня ожидаетъ въ будущемъ, предскажи...
   "Женщина взяла его руку, посмотрѣла на нее и сказала: "Да здравствуетъ мой курфюрстъ, мой повелитель! Ты будешь долго править твоимъ народомъ; домъ, изъ котораго-ти родомъ, долго просуществуетъ, и потомки твои будутъ велики и въ величіи и славѣ превзойдутъ всѣхъ князей и правителей міра".
   "Курфюрстъ, послѣ минутнаго молчанія, задумчиво поглядѣлъ на женщину, тихонько сказалъ мнѣ, что ему теперь почти жаль, что онъ отправилъ гонца, чтобы ея предсказаніе не исполнилось, и въ то время, какъ со всѣхъ сторонъ отъ окружающихъ его рыцарей посыпались деньги на колѣни гадальщицы, онъ тоже, вынувъ изъ кармана золотой и бросивъ его ей, прибавилъ: а то, что она имѣетъ мнѣ сказать, имѣетъ ли тоже звукъ серебра?
   "Женщина, которая въ это время открыла ящикъ, стоявшій около нея, и медленно систематично занималась укладываніемъ въ него денегъ по сортамъ, заперла его, прикрыла глаза рукою отъ солнца, точно оно было ей въ тягость, и посмотрѣла на меня; курфюрстъ повторилъ свой вопросъ. Тогда она, взявъ меня за руку и разсмотрѣвъ ее, сказала: "По моему тутъ нѣтъ ничего такого, что было бы пріятно предсказать!"... Затѣмъ взяла свои костыли, тихонько поднялась со своей скамейки и, пробравшись ко мнѣ, закрываясь таинственно руками, шепнула мнѣ явственно на ухо: "ничего". "Неужели?" -- проговорилъ я въ смущеніи, сдѣлавъ шагъ назадъ отъ этой таинственной фигуры, которая, окинувъ меня ледянымъ взглядомъ своихъ безжизненныхъ, мрачныхъ глазъ, снова опустилась на скамейку.
   -- "Откуда же угрожаетъ моему дому опасность?
   "Женщина, взявъ уголь и бумаги и положивъ нога на ногу, спросила, не хочу ли я, чтобы она мнѣ это написала.
   "И я, растерявшись, такъ, какъ дѣйствительно мнѣ ничего не оставалось больше, отвѣтилъ ей:
   -- "Напиши, сдѣлай милость.
   -- "Прекрасно, я напишу тебѣ три вещи: имя послѣдняго правителя изъ твоего дома, годъ, когда онъ лишится своего царства, и имя того, кто оружіемъ его отниметъ.
   "Написавъ все это на глазахъ всего народа, она запечатала это письмо клеемъ, который смочила своими увядшими устами, и припечатала его своимъ оловяннымъ перстнемъ съ безъименнаго пальца. И въ то время, какъ я, сгорая любопытствомъ, протягивалъ руку за запиской, она остановила меня словами: "Нѣтъ, высочество,-- и приподняла костыль въ воздухъ: -- вотъ человѣкъ, въ шляпѣ съ перомъ, который стоитъ на скамейкѣ у входа въ церковь, за народомъ, отъ него ты выкупишь, если пожелаешь, эту записку".
   "И въ то время, какъ я, не понимая хорошенько всего слышаннаго, стоялъ въ недоумѣніи, она уже отошла, заперла свой ящикъ, надѣла его себѣ на спину и исчезла въ толпѣ.
   "Въ эту самую минуту, къ большому моему удовольствію, появился рыцарь, котораго курфюрстъ командировалъ въ замокъ, и съ улыбкою на лицѣ оповѣстилъ, что олень убитъ и что онъ самъ видѣлъ, какъ двое егерей отнесли его на кухню.
   "Курфюрстъ, взявъ меня подъ руку съ намѣреніемъ удалиться съ площади, замѣтилъ весело: "Ну, вотъ и прекрасно! Все пророчество по обыкновенію -- обманъ, и намъ не стоило тратить на него ни денегъ, ни времени". Но каково было его удивленіе, когда въ то время, когда онъ не успѣлъ еще договорить этихъ словъ, на площади раздались крики, и всѣ глаза направились на собаку, бѣжавшую со двора замка, которая на кухнѣ вцѣпилась зубами въ спину несчастнаго животнаго и, преслѣдуемая мужскою и женскою прислугой, выпустила его въ трехъ шагахъ отъ насъ, такъ что предсказаніе цыганки такимъ образомъ исполнилось, и хотя мертвый олень, все-таки, добрался до площади рынка. Кажется, сама молнія среди зимняго дня меня менѣе бы поразила, чѣмъ то, что случилось у меня на глазахъ, и какъ только я остался одинъ, моимъ первымъ желаніемъ было разъискать того человѣка въ шляпѣ съ перомъ, на котораго она мнѣ указала, но, не смотря на всѣ поиски моихъ людей впродолженіе 3-хъ дней, никто не могъ напасть на его слѣдъ, и вдругъ теперь, милѣйшій Кунцъ, нѣсколько недѣль назадъ, я самъ встрѣтился лицемъ къ лицу съ этимъ человѣкомъ на фермѣ въ Дамэ".
   Съ этими словами онъ выпустилъ руку казначея и, отирая выступившій на лбу потъ, снова опустился на свой одръ. Казначей, находя безполезнымъ высказывать по этому поводу свои взгляды, такъ какъ они не согласовались съ взглядами курфюрста, предложилъ испробовать какой нибудь способъ добыть эту записку и затѣмъ предоставить этого человѣка на волю судьбы, на что курфюрстъ отвѣтилъ, что рѣшительно не можетъ придумать никакого такого способа, хотя мысль отказаться добыть эту записку и утратить съ этимъ человѣкомъ возможность узнать ея содержаніе приводитъ его въ совершенное отчаяніе.
   На вопросъ друга, не пробовалъ ли онъ отъискать самоё цыганку? Курфюрстъ отвѣтилъ, что онъ далъ приказаніе губерніуму подъ какимъ нибудь предлогомъ разъискать эту женщину, причемъ до сегодняшняго дня не удалось напасть на ея слѣдъ, и онъ имѣетъ основаніе предполагать, что ея вообще нѣтъ въ Саксоніи. Но вотъ оказалось, что казначею предстояла поѣздка въ Берлинъ, по случаю полученныхъ его женою въ Неймаркѣ имѣній въ наслѣдство отъ бывшаго эрцканцлера Кальгейма, который умеръ вскорѣ послѣ того, какъ былъ смѣненъ, а такъ какъ казначей дѣйствительно любилъ курфюрста, то, пораздумавъ, онъ спросилъ его, будетъ ли онъ согласенъ дать ему полную свободу дѣйствія въ этомъ дѣлѣ, на что курфюрстъ отвѣтилъ, положивъ руку на сердце: "Представь себя на моемъ мѣстѣ, и добудь мнѣ записку!".
   Ускоривъ свой отъѣздъ на нѣсколько дней, казначей сдалъ дѣла и, оставивъ жену, отправился въ Берлинъ въ сопровожденіи всего нѣсколькихъ слугъ.
   Между тѣмъ, Кольгаасъ, какъ уже извѣстно, прибылъ въ Берлинъ и, по особому приказанію курфюрста, былъ помѣщенъ весьма удобно въ рыцарской темницѣ вмѣстѣ съ его пятью дѣтьми, по прибытіи же изъ Вѣны обвинительной власти былъ вызванъ въ судъ по обвиненію въ нарушеніи тишины и спокойствія въ странѣ; и хотя онъ и заявилъ, что по сдѣланному соглашенію съ курфюрстомъ Саксонскимъ въ Лютценѣ онъ не можетъ обвиняться въ вооруженномъ нападеніи и насиліи въ предѣлахъ Саксоніи, тѣмъ не менѣе ему было сказано, что присланнымъ сюда отъ императора прокуроромъ это не будетъ принято во вниманіе. Зато ему выяснили, что въ Дрезденѣ, по дѣлу съ юнкеромъ фонъ-Тронка, онъ оправданъ. Въ самый день пріѣзда казначея, состоялся его приговоръ, въ силу котораго онъ былъ осужденъ на смерть посредствомъ меча; приговору этому никто не хотѣлъ вѣрить въ виду запутанности всѣхъ обстоятельствъ дѣла, такъ что весь городъ, зная, съ какимъ доброжелательствомъ относился курфюрстъ къ Кольгаасу, былъ убѣжденъ, что по его могущественному слову наказаніе будетъ замѣнено многолѣтнимъ заключеніемъ въ тюрьмѣ.
   Казначей, сообразивъ, что нельзя терять времени, чтобы привести въ исполненіе возложенное на него курфюрстомъ порученіе, началъ съ того, что прошелся мимо оконъ тюрьмы Кольгааса въ придворномъ своемъ одѣяніи въ то время, когда тотъ, стоя у окна, смотрѣлъ на мимо проходящихъ; ему показалось по движенію головы, которое сдѣлалъ Кольгаасъ, что онъ замѣтилъ его, а когда тотъ приложилъ руку къ груди, гдѣ у него хранилась жестяная капсюля съ документомъ, онъ объяснилъ себѣ это указаніемъ судьбы, что ему слѣдуетъ приступить къ дѣлу.
   Онъ велѣлъ къ себѣ позвать старуху торговку на костыляхъ, которую онъ замѣтилъ какъ-то въ толпѣ всякаго сброда мелкихъ торгашей на одной изъ улицъ Берлина, и ему показалось, что она какъ нельзя болѣе подходитъ годами и наружнымъ видомъ, судя по описанію курфюрста, къ его цыганкѣ, и, заранѣе убѣжденный въ томъ, что Кольгаасъ не могъ запомнить черты той старухи, которая промелькнула передъ нимъ и передала ему записку, онъ рѣшилъ выдать эту женщину за ту съ тѣмъ, чтобы она разъиграла передъ Кольгаасомъ роль той цыганки. Для этого онъ разсказалъ ей все, что произошло между курфюрстомъ и той цыганкой въ Ютербогкѣ, причемъ, не зная хорошенько, какъ далеко зашла та въ своихъ предсказаніяхъ относительно Кольгааса, онъ постарался главнымъ образомъ внушить ей три таинственныхъ параграфа записки и объяснилъ ей, что она должна говорить непонятными отрывочными фразами; онъ сказалъ, что для Саксонскаго двора чрезвычайно важно получить отъ него эту записку, будетъ ли то посредствомъ хитрости или насилія, и потому совѣтовалъ ей подъ предлогомъ, что записка эта не въ безопасности у Кольгааса, предложить ему отдать ей записку на нѣсколько дней.
   Торговка сейчасъ же взялась устроить это дѣло за порядочную сумму, причемъ казначей долженъ былъ выдать ей впередъ часть обѣщанныхъ денегъ, а такъ какъ мать рабочаго Герзе, который былъ убитъ подъ Мюльбергомъ, съ разрѣшенія начальства иногда посѣщала Кольгааса и была знакома съ этой женщиной уже нѣсколько мѣсяцевъ, то и ей удалось, подкупивъ тюремщика, пробраться къ Кольгаасу. Когда она вошла къ нему и онъ увидалъ у нея на рукѣ перстень съ печатью и на шеѣ коралловую нить, ему показалось, что передъ нимъ та самая цыганка изъ Ютерборгка, которая вручила ему тогда записку, а такъ какъ на свѣтѣ бываютъ иногда самыя неправдоподобныя вещи, то и здѣсь случилось нѣчто удивительное, невѣроятное, въ чемъ усомниться предоставляемъ всякому, кто пожелаетъ. Казначей страшно попался: разыскивая по улицамъ Берлина цыганку, которая взялась бы выдать себя за настоящую, онъ и напалъ какъ разъ на настоящую. По крайней мѣрѣ, опершись на свой костыль и поласкавъ дѣтей, которыя, смущенныя ея видомъ, прижались къ отцу, она разсказала, что она уже довольно давно прибыла изъ Саксонскаго курфюршества въ Бранденбургское и, случайно услыхавъ, какъ казначей на улицѣ въ Берлинѣ наводилъ справки о цыганкѣ, которая была прошлою весною въ Ютербогкѣ, она незамѣтно приблизилась къ нему и предложила ему свои услуги подъ выдуманнымъ именемъ. Барышникъ былъ пораженъ сходствомъ между нею и своею покойною женою Лизбетою; ему хотѣлось спросить, не бабушка ли она ея,-- не только черты лица напоминали ее, но все, даже руки, костлявыя, но красивыя по формѣ, въ особенности когда она ими жестикулировала въ разговорѣ, даже родимое пятнышко, которое было на шеѣ у его жены, было и у старухи. Подъ впечатлѣніемъ своихъ мыслей, Кольгаасъ предложилъ ей сѣсть и спросилъ, какія дѣла у нея могутъ быть съ казначеемъ.
   Старуха, лаская собаку Кольгааса, которая подошла къ ней, виляя хвостомъ, отвѣтила, что порученіе, возложенное на нее казначеемъ, состоитъ въ томъ, чтобы разузнать и сообщить ему таинственные отвѣты, находящіеся въ запискѣ на три вопроса, касающіеся Саксонскаго курфюршества; затѣмъ предупредить его, Кольгааса, что въ Берлинъ присланъ человѣкъ, чтобы его схватить и вытребовать отъ него записку, хранящуюся у него на груди, подъ предлогомъ, что она у него не въ безопасности.
   Она же пришла къ нему съ намѣреніемъ сообщить ему, что угрозы отнять у него хитростью или насиліемъ записку не что иное, какъ ложь: подъ покровительствомъ курфюрста Бранденбургскаго ему нечего страшиться. Записка у него въ большей безопасности, чѣмъ если бы она была у нея, и что ни подъ какимъ видомъ онъ не долженъ ее никому отдавать.
   -- Тѣмъ не менѣе,-- закончила она,-- благоразуміе требуетъ воспользоваться запискою именно для той цѣли, для которой она была дана ею въ Ютербогкѣ на ярмаркѣ: слѣдуетъ согласиться на предложеніе, сдѣланное ему на границѣ юнкеромъ фонъ-Штейномъ, и отдать эту записку, ему лично не нужную, курфюрсту Саксонскому за свободу и жизнь.
   Кольгаасъ, несказанно обрадовавшись возможности ранить смертельно своего врага въ пяту, которою тотъ собирался его превратить въ прахъ, отвѣтилъ ей: "Ни за что, голубушка моя, ни за что на свѣтѣ!" -- и, пожавъ руку старухѣ, сказалъ, что желалъ бы только узнать, какіе отвѣты на тѣ важные вопросы находятся въ запискѣ.
   Старуха, взявъ на руки младшаго ребенка Кольгааса, который вертѣлся около ея ногъ, сказала ему: "Ты говоришь -- ни за что на свѣтѣ, Кольгаасъ-барышникъ, а ради этого хорошенькаго бѣлокураго мальчугана!".
   И, улыбаясь мальчику, она стала ласкать его и цѣловать, а онъ поглядывалъ на нее большими глазами. Она достала изъ кармана яблоко и подала ему его своими костлявыми, высохшими руками.
   Кольгаасъ, смущенный, замѣтилъ, что дѣти современемъ, когда выростутъ, навѣрно поблагодарятъ его, что онъ поступилъ именно такъ, и именно ради нихъ и ихъ внуковъ онъ ни за что не отдастъ записки. Затѣмъ онъ спросилъ, обезпеченъ ли онъ отъ какого нибудь новаго обмана и неужели ему предстоитъ такъ же безполезно пожертвовать этой запиской для курфюрста, какъ нѣкогда военнымъ отрядомъ въ Лютценѣ.
   -- Кто разъ не сдержалъ своего слова,-- продолжалъ онъ,-- тому я больше не вѣрю, и только ты, бабушка, можешь заставить меня разстаться, твоимъ непоколебимымъ словомъ, съ этимъ листкомъ, который такимъ удивительнымъ образомъ вознаградилъ меня за все, что я выстрадалъ.
   Старуха, опустивъ ребенка на полъ, сказала, что онъ отчасти правъ и что онъ долженъ дѣйствовать въ этомъ случаѣ по своему личному усмотрѣнію. Съ этими словами она взялась за свой костыль и направилась къ дверямъ. Кольгаасъ повторилъ свой вопросъ относительно содержанія записки, на что она отвѣтила вскользь, что вѣдь онъ можетъ раскрыть ее и прочесть, хотя это будетъ пустымъ любопытствомъ съ его стороны. Ему хотѣлось поразспросить ее еще о многомъ: кто она, откуда у нея способность предсказывать будущее, отчего она скрываетъ отъ курфюрста содержаніе записки, когда она написала для него, отчего среди толпы народа она избрала именно его, чтобы вручить эту записку ему, который никогда не интересовался ея наукою.
   Случилось такъ, что именно въ это время послышались шаги, по лѣстницѣ поднимались полицейскіе. Старуха въ страхѣ, что ее увидятъ, торопливо проговорила: "До свиданія, Кольгаасъ, до свиданія! Въ другой разъ, когда мы съ тобой встрѣтимся, все узнаешь!". Съ этими словами она направилась къ двери и, поцѣловавъ дѣтей по пути, сказала имъ: "Прощайте, дѣтки, прощайте!".
   Между тѣмъ курфюрстъ Саксонскій, преслѣдуемый своими мрачными мыслями, рѣшилъ призвать къ себѣ, въ то время знаменитыхъ въ Саксоніи, двухъ астрологовъ: Ольденгольма и Олеаріуса, съ тѣмъ, чтобы узнать отъ нихъ о содержаніи записки, столь важномъ для него и для его рода, а такъ какъ оба ученые мужа, послѣ глубокомысленнаго созерцанія звѣздъ съ башни замка, продолжавшагося нѣсколько дней, разошлись во взглядѣ -- относится ли предсказаніе къ послѣдующимъ столѣтіямъ, или къ настоящему времени, и не подразумѣвается ли тутъ царство Польское, съ которымъ отношенія были весьма воинственныя, то подъ вліяніемъ этого ученаго спора его безпокойство не только не разсѣялось, но, напротивъ того, превратилось въ настоящее отчаяніе. Къ тому же казначей поручилъ женѣ своей, которая собиралась отправиться къ нему въ Берлинъ, передъ отъѣздомъ осторожно предупредить курфюрста о его неудавшейся попыткѣ добыть записку черезъ посредство одной женщины, которая куда-то скрылась безъ вѣсти, и что въ виду всего этого приходится отказаться отъ надежды получить отъ Кольгааса когда либо записку, тѣмъ болѣе, что его смертный приговоръ уже подписанъ курфюрстомъ Бранденбургскимъ, и казнь его назначена на понедѣльникъ послѣ Вербнаго воскресенья. Это извѣстіе повергло курфюрста въ совершенное уныніе и отчаяніе; раскаяніе и тоска щемили его за сердце, онъ заперся у себя въ комнатѣ и два дня не пилъ, не ѣлъ, на третій день, въ короткомъ извѣщеніи въ губерніумъ, онъ объявилъ, что отправляется на охоту къ принцу Дессаускому, и покинулъ Дрезденъ. Куда же онъ дѣйствительно выѣхалъ, неизвѣстно, такъ какъ хроники того времени сообщаютъ объ этомъ фактѣ весьма разнорѣчиво. Извѣстно одно только, что принцъ Дессаускій не могъ въ это время охотиться, такъ какъ лежалъ больной въ Брауншвейгѣ, у своего дяди герцога Генриха, а госпожа Элоиза, вечеромъ слѣдующаго дня, въ обществѣ одного графа фонъ-Кенигштейна, котораго она выдавала за своего кузена, прибыла въ Берлинъ къ своему супругу, казначею Кунцу.
   Между тѣмъ Кольгаасу, по приказанію курфюрста, былъ прочитанъ его смертный приговоръ; съ него были сняты оковы, и ему возвратили всѣ бумаги касательно его состоянія, которыя у него были отняты въ Дрезденѣ, и когда судьи, которые его судили, спросили его, какъ онъ желаетъ распорядиться со своимъ имуществомъ послѣ смерти, то онъ написалъ завѣщаніе въ пользу своихъ дѣтей и назначилъ мэра въ Кольгаасенбрюкѣ, своего почтеннаго друга, ихъ опекуномъ.
   Затѣмъ, въ его послѣдніе дни ему былъ предоставленъ полный покой и свобода и, по особому приказанію курфюрста, разрѣшено всѣмъ его друзьямъ, которыхъ у него было не мало, посѣщать его и днемъ, и ночью.
   Великимъ нравственнымъ удовлетвореніемъ было для него посѣщеніе теолога Якоба Фрейзинга, который былъ присланъ къ нему Лютеромъ съ собственноручнымъ замѣчательнымъ письмомъ отъ него. Къ сожалѣнію, оно не сохранилось, и въ присутствіи двухъ бранденбургскихъ декановъ, которые подошли къ его рукѣ, этотъ духовникъ причастилъ его Святыхъ Таинъ.
   И вотъ наступилъ тотъ понедѣльникъ послѣ Вербнаго воскресенья, который долженъ былъ примирить съ нимъ свѣтъ, за его желаніе воздать справедливое возмездіе. Весь городъ все еще ждалъ того всемогущаго слова, которое могло бы его спасти.
   Онъ появился въ сопровожденіи усиленнаго караула съ двумя малютками-сыновьями на рукахъ (эту милость онъ выпросилъ себѣ у суда). Изъ тюрьмы его вывелъ теологъ Фрейзингъ, и изъ толпы окружившихъ его друзей и знакомыхъ, которые прощались съ нимъ и жали ему руки, къ нему приблизился кастелянъ замка курфюрста и, съ удрученнымъ лицемъ, вручилъ ему листокъ бумаги, который ему велѣла будто бы передать одна старая женщина.
   Кольгаасъ съ удивленіемъ слушалъ слова незнакомаго ему человѣка, но, взглянувъ на печати, которыми было припечатано письмо, онъ узналъ въ ней печать цыганки. Какъ описать его удивленіе, когда онъ прочиталъ слѣдующія строки:
   "Кольгаасъ, курфюрстъ Саксонскій -- въ Берлинѣ; онъ уже отправился на мѣсто твоей казни, ты можешь его узнать по шляпѣ съ голубымъ и бѣлымъ перьями. Съ какой цѣлью онъ прибылъ, тебѣ извѣстно. Онъ собирается послѣ твоей смерти вырыть тебя и добыть таинственную записку, хранящуюся у тебя на груди.

"Твоя Елизавета".

   Взволнованный Кольгаасъ обратился къ кастеляну съ вопросомъ, извѣстна ли ему женщина, которая вручила ему эту записку. Въ ту самую минуту, какъ кастелянъ успѣлъ проговорить: "Кольгаасъ, эта женщина..." -- толпа отбросила его, и Кольгаасъ не могъ разобрать дальше его словъ, онъ видѣлъ только, что человѣкъ этотъ, говоря что-то, весь измѣнился въ лицѣ и дрожалъ всѣмъ тѣломъ.
   Когда Кольгааса привели на мѣсто казни, онъ увидалъ верхами, среди несмѣтной толпы, самого курфюрста Бранденбургскаго со свитой, въ составѣ которой находился эрцканцлеръ Генрихъ Гейзау; справа отъ него находился императорскій прокуроръ Францъ Мюллеръ, съ смертнымъ приговоромъ въ рукахъ, слѣва -- его прокуроръ, ученый юристъ Антонъ Цейнеръ съ постановленіемъ дрезденскаго придворнаго суда; посреди полукруга, который замыкался толпою, стоялъ герольдъ съ узломъ вещей и двумя откормленными вороными лошадьми, которыя весело били копытами о землю.
   Тогда эрцканцлеръ Генрихъ изложилъ по пунктамъ отъ имени курфюрста, который поручилъ ему веденіе этого дѣла въ Дрезденѣ, отчетъ по жалобѣ на юнкера Венцеля фонъ-Тронка. Оказалось, что лошади были взяты отъ живодера и отданы на кормленіе людямъ юнкера фонъ-Тронка и затѣмъ, подъ наблюденіемъ особой коммиссіи, переданы на площади въ Дрезденѣ прокурору.
   Затѣмъ заговорилъ курфюрстъ, и Кольгаасъ приблизился къ нему въ сопровожденіи стражи:
   -- "Сегодня, Кольгаасъ, день возданія тебѣ по заслугамъ! Взгляни сюда, вотъ здѣсь все, что у тебя было забрано силою въ Тронкенбургѣ, и что я, какъ правитель твоей страны, былъ обязанъ тебѣ возвратить: твои лошади, твой шейный платокъ, твои деньги, бѣлье, все, даже тѣ расходы, которые были тобою понесены по случаю смерти твоего рабочаго Герзе въ Мюльбергѣ. Доволенъ ли ты мною?"
   Кольгаасъ, съ удивленіемъ просмотрѣвъ постановленіе суда, которое по знаку, сдѣланному эрцканцлеромъ, было ему вручено для прочтенія, опустилъ обоихъ дѣтей на землю и, дойдя до параграфа, въ которомъ говорилось, что юнкеръ Венцель приговоренъ къ двухлѣтнему заключенію въ тюрьмѣ, онъ, подъ вліяніемъ волновавшихъ его чувствъ, издали, скрестивъ руки на груди, палъ ницъ передъ курфюрстомъ.
   Затѣмъ, вставъ, онъ радостно заявилъ эрцканцлеру, что его самое искреннее желаніе исполнилось на землѣ; онъ подошелъ къ лошадямъ, разсмотрѣлъ ихъ, похлопалъ по жирнымъ, откормленнымъ шеямъ и, вернувшись къ канцлеру, сказалъ весело, что онъ ихъ даритъ своимъ сыновьямъ -- Генриху и Леопольду.
   Канцлеръ Генрихъ фонъ-Гейзау кротко отвѣтилъ ему, нагнувшись съ лошади, что именемъ курфюрста онъ обѣщаетъ, что его послѣдняя воля будетъ свято исполнена, и просилъ его распорядиться также и вещами, находящимися въ узлѣ.
   Тогда Кольгаасъ подозвалъ къ себѣ изъ толпы старуху мать Герзе и, передавая ей узелъ, сказалъ:
   -- На, бабушка, это принадлежитъ тебѣ, прибавляю къ этому и деньги, полученныя мною за вознагражденіе убытковъ, какъ подарокъ, который пригодится тебѣ на старости лѣтъ.
   Курфюрстъ воскликнулъ: "Теперь, Кольгаасъ, ты, которому дано удовлетвореніе по всѣмъ требованіямъ, удовлетвори требованіе императорскаго величества, въ лицѣ его прокурора, за нарушенное тобою спокойствіе страны!".
   Кольгаасъ, снявъ шляпу, припалъ къ землѣ и сказалъ, что онъ готовъ исполнить требуемое отъ него удовлетвореніе; поднявшись съ земли, прижалъ къ сердцу своихъ дѣтей и передалъ ихъ мэру изъ Кольгаасенбрюка, который увелъ ихъ, тихо плачущихъ. Самъ же Кольгаасъ поднялся на эшафотъ.
   Въ то время, какъ онъ развязывалъ свой шейный платокъ и раскрылъ воротъ рубашки, онъ замѣтилъ недалеко отъ себя, за двумя рыцарями, которые его почти закрывали собою, хорошо знакомаго человѣка въ шляпѣ съ голубыми и бѣлыми перьями.
   Кольгаасъ, быстро отстранивъ отъ себя стражу, подошелъ къ нему и у него на глазахъ снялъ съ шеи жестяную капсюлю, вынулъ изъ нея записку, распечаталъ ее, прочиталъ и, смотря въ упоръ на человѣка въ шляпѣ съ голубыми и бѣлыми перьями, положилъ записку себѣ въ ротъ и проглотилъ ее. При видѣ этого, человѣкъ въ шляпѣ съ голубыми и бѣлыми перьями въ судорогахъ упалъ безъ чувствъ. Кольгаасъ же въ то время, какъ озабоченные спутники этого человѣка поднимали его съ земли, вернулся на эшафотъ и, положивъ голову на плаху, былъ казненъ.
   Этимъ кончается исторія Кольгааса. Тѣло его, при общемъ сожалѣніи народа, было положено въ гробъ, и въ то время, какъ могильщики понесли его на кладбище предмѣстья, чтобы предать землѣ, курфюрстъ подозвалъ къ себѣ сыновей казненнаго и объявилъ эрцканцлеру, что онъ возводитъ ихъ въ званіе рыцарей и опредѣляетъ въ свою школу пажей. Курфюрстъ же Саксонскій вскорѣ вернулся въ Дрезденъ съ удрученнымъ сердцемъ. Что было затѣмъ дальше, можно узнать изъ исторіи.
   Потомковъ же Кольгааса, веселыхъ, здоровыхъ малыхъ, можно было встрѣтить еще въ прошломъ столѣтіи въ Мекленбургскомъ курфюршествѣ.

"Историческій Вѣстникъ", тт. 49--50, 1892

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru