Кларети Жюль
Граница

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    La frontière.
    Перевод Веры Эдельштейн.
    Текст издания: журнал "Юный Читатель", No 19, 1906.

   

ГРАНИЦА

ЖЮЛЯ КЛАРЕТИ.

(Переводъ съ французскаго).

I.

   -- Малышъ, эй! малышъ, намъ нужна справка!.. Развѣ не слышишь?
   Слегка вздрагивая отъ волненія, ребенокъ подошелъ къ командиру альпійскаго отряда и, держа въ рукахъ свой шерстяной колпакъ, съ робкимъ любопытствомъ посмотрѣлъ сначала на лицо, затѣмъ на нарядъ офицера; глаза его, словно заинтересованные, уставились на галуны и блестящія пуговицы мундира.
   -- Ты здѣшній?-- спросилъ капитанъ.
   -- Да...
   -- Тебѣ знакомы эти горы?
   -- Эти горы? Да...
   Слова "эти горы" онъ произнесъ какимъ-то особымъ страстнымъ голосомъ. Эти горы? Онъ расширилъ ноздри, какъ бы вдыхая запахъ свѣжихъ травъ, лавенды... Онъ окидывалъ взоромъ этотъ необъятный пейзажъ, близкій къ небу.
   -- Да, да, я знаю эти горы!
   -- Въ такомъ случаѣ, можетъ быть тебѣ извѣстно, гдѣ находилась пропавшая куда-то межа, она должна бы быть здѣсь...
   Капитанъ держалъ въ рукѣ карту генеральнаго штаба и среди зарослей, на самой макушкѣ перевала Паллю, искалъ слѣдовъ разграниченія двухъ земель: Франціи -- по одну сторону, Италіи -- по другую.
   -- Межа?-- повторилъ ребенокъ.
   -- Ну, да, пограничная межа. Наконецъ, гдѣ точная граница, знаешь-ли ты?
   -- Граница?
   Онъ повторялъ это слово, какъ недавно повторялъ "эти горы"; но на этотъ разъ звукъ повидимому, не имѣлъ для него никакого смысла, не вызывалъ въ его умѣ ни малѣйшаго представленія.
   -- Граница?
   -- Да, да, быстро и нервно проговорилъ офицеръ, находимся-ли мы здѣсь въ Италіи, или во Франціи? На этомъ мѣстѣ долженъ былъ находиться пограничный столбъ, который опрокинули.
   Ребенокъ бормоталъ, произнося какъ-то на распѣвъ: -- Граница... Франція... Италія...
   Затѣмъ смиренно и съ оттѣнкомъ грусти, какъ будто отъ него требовали что-то совершенно недоступное его пониманію, тягучимъ голосомъ, въ которомъ чувствовался страхъ, и съ жестами слабаго существа, опасающагося побоевъ, онъ прибавилъ:
   -- Я не знаю, сударь... Не знаю!
   Тутъ только впервые офицеръ обратилъ вниманіе на это немощное, хилое созданіе, встрѣченное имъ здѣсь на этой вершинѣ; человѣкъ, принятый имъ за ребенка, сидѣлъ на скалѣ съ потеряннымъ въ пространствѣ взоромъ и всталъ при появленіи солдатъ. И теперь капитанъ увидѣлъ, что это приземистое, невзрачное, золотушное существо, было не ребенокъ, но несчастный выродокъ, полуидіотъ, одинъ изъ тѣхъ горныхъ странниковъ, которые болѣе близки къ бродячей собакѣ, нежели къ мыслящему человѣку.
   Особенно глаза, эти печальные глаза странника смущали офицера, который пронизывалъ ихъ, точно сжигалъ своимъ испытующимъ взоромъ, стараясь вызвать въ нихъ хоть слабую искру, хоть какое-нибудь другое выраженіе вмѣсто этой болѣзненной, безнадежной покорности...
   -- Ты не знаешь? Но все же, вѣдь ты изъ этого края?
   -- Этого края?
   -- Да. Гдѣ ты родился?
   -- Въ Лескаринѣ, за Соспелемъ! Зовусь я Лантоскъ!
   -- Значитъ ты -- французъ?
   -- Французъ!
   Слабоумный покачалъ головой:
   -- Французъ, да!... Французъ!
   И капитану теперь захотѣлось узнать, зазвучитъ-ли въ душѣ этого несчастнаго хоть одна струна при названіи, которое для его солдатскаго сердца заключало въ себѣ всѣ привязанности, весь долгъ: родина! Онъ распрашивалъ идіота объ его родителяхъ, объ его дѣтствѣ, обычной жизни; онъ распрашивалъ его, любитъ-ли онъ эту землю -- его кормилицу, эти горы, знакома-ли ему эта вторая семья: родина!
   А бѣдняга кивалъ головой и глаза его какъ будто загорались, дѣлались осмысленнѣе..
   -- Да... да...
   Онъ все повторялъ свое вѣчное да, это да -- знакъ покорнаго соглашенія при всѣхъ случайностяхъ злой судьбы.
   -- Да, да, я люблю это... Цвѣты, они хороши, цвѣты... А вода и снѣгъ!.. Бѣлый, бѣлый!.. А воздухъ, и все и все... да... да...
   -- Такъ вотъ -- сказалъ капитанъ -- все это -- цвѣты, травы, снѣгъ -- это родина!... Здѣсь Франція, твое отечество! Тамъ Италія!...
   -- Тамъ? Но,-- пробормоталъ Лантоскъ,-- я хожу туда!-- Тѣ же цвѣты... Та же вода... Это все мое, мое...
   -- Вы отъ него ничего не добьетесь, капитанъ, вставилъ тутъ лейтенантъ: кретиномъ {Т.-е. слабоумнымъ отъ рожденія существомъ, идіотомъ.} родился, кретиномъ и умретъ!
   Внезапно Деберль оглянулся на окрикъ бдительнаго сержанта который бойкимъ, звенящимъ голосомъ докладывалъ: "Капитанъ! Итальянцы!.." Взбираясь на перевалъ въ сопровожденіи нѣсколькихъ людей, вскорѣ показался лейтенантъ итальянскаго альпійскаго отряда; приложивъ руку къ киверу, онъ издали привѣтствовалъ капитана и произнесъ:
   -- Простите, капитанъ! Но вы на нашей землѣ!
   Деберль приблизился къ итальянцу, въ то время, какъ охотники, безпорядочно толпившіеся въ ожиданіи приказа о привалѣ, уже снова строились въ ряды, и Деберль спросилъ, улыбаясь:
   -- Значитъ захватъ чужой территоріи? Не правда ли? Прошу извиненія.
   -- О, возразилъ итальянецъ, бѣда не велика; граница здѣсь такъ запутана, что даже географъ былъ бы въ большомъ затрудненіи. Только уже метровъ пятнадцать по меньшей мѣрѣ, какъ вы въ Италіи. Вотъ!
   -- И такъ, шутливо сказалъ капитанъ, мы выведемъ войска. Онъ махнулъ рукой.
   -- Налѣво кругомъ, маршъ домой!
   Французскіе охотники съ ружьями на плечѣ, пятясь назадъ, скоро достигли предѣла, гдѣ кончалась Италія и начиналась Франція; и когда рубежъ былъ перейденъ, капитанъ скомандовалъ звонкимъ голосомъ:
   -- Теперь стой!
   Лейтенантъ альпійскаго итальянскаго отряда остался на прежнемъ мѣстѣ, окруженный своими солдатами. Тѣмъ временемъ идіотъ поворачивалъ голову въ сторону то одной, то другой группы этихъ людей, вооруженныхъ ружьями и саблями: его забавляла игра солнечныхъ лучей на блестящей стали, на золотѣ и серебрѣ галуновъ и, не различая въ этихъ мундирахъ ни своихъ, ни. чужихъ, онъ считалъ всѣхъ этихъ людей одинаковыми, какъ булыжники на дорогѣ, или струйки воды въ горахъ...
   Тѣмъ не менѣе они все же различались другъ отъ друга, эти солдаты -- французскіе и итальянскіе,-- сторожевыя собаки на границѣ. Французскіе охотники походили на басковъ (жители горной Испаніи) со своими беретами на бекрень, суконными гетрами и загнутыми съ желѣзными наконечниками палками; итальянцы имѣли на головѣ поярковыя, покрытыя бѣлыми чехлами, шляпы, двойные патронташи у кушака и деревянные жбаны на боку. Французы болѣе напоминали горцевъ въ походномъ снаряженіи, итальянцы имѣли видъ болѣе театральный, но вмѣстѣ съ тѣмъ болѣе воинственный и мужественный.
   Капитана, только что перешедшаго рубежъ двухъ государствъ осѣнила блестящая мысль: то была мысль гостепріимнаго хозяина и вмѣстѣ солдата; онъ подошелъ къ лейтенанту и раскланялся.
   -- Милостивый государь, сейчасъ время нашего привала. Уже поздно. Или вы, можетъ быть, закусывали?
   -- Нѣтъ, капитанъ, отвѣтилъ итальянецъ. Мы тоже совершили сегодня большой переходъ, не останавливаясь.
   -- Вы одинъ съ вашими людьми?
   -- Мой отрядъ и капитанъ въ десяти минутахъ ходьбы отсюда!
   -- И такъ, лейтенантъ, вашъ капитанъ и товарищи доставятъ мнѣ, надѣюсь, удовольствіе позавтракать съ нами? Я вашъ должникъ. И если мы были безсознательными визитерами, то будьте нашими дорогими гостями. Мы накроемъ столъ на самой межѣ. Вы будете въ Италіи, мы останемся во Франціи. Но сидя за однимъ столомъ, мы будемъ дѣлить хлѣбъ-соль, не опасаясь недоразумѣнія. Согласны?
   Лейтенантъ задумался только на минуту, затѣмъ лицо его просіяло улыбкой, и онъ отвѣтилъ весело:
   -- Позвольте только предупредить моего капитана!
   -- Предупредить и пригласить, лейтенантъ, отъ имени капитана Деберля, прошу васъ.
   Лейтенантъ сдѣлалъ знакъ унтеръ-офицеру, далъ ему соотвѣтствующія приказанія и распоряженія. И пока тотъ съ быстротой и легкостью серны уже спускался внизъ, перескакивая съ выступа на выступъ по скаламъ, а солдаты обѣихъ націй готовились сдѣлать привалъ на этой остроконечной сопкѣ,-- бѣдный идіотъ неустанно слѣдилъ за всѣми по очереди; эти мундиры привлекали и забавляли его, какъ куклы ребенка.
   Капитанъ Деберль бесѣдовалъ со своими лейтенантами. Всѣ они были въ восхищеніи отъ непредвидѣннаго праздника, составлявшаго цѣлое событіе въ суровой жизни горцевъ. Было даже что-то романтическое въ этой встрѣчѣ и разговорѣ двухъ офицеровъ на верху Альпъ, среди величественной декораціи, почти надъ облаками. И если командиръ итальянскаго отряда приметъ приглашеніе, то оно явится пріятнымъ отдохновеніемъ, веселымъ анекдотомъ послѣ изнурительныхъ походовъ.
   -- Вотъ увидите, говорилъ одинъ лейтенантъ... вы увидите, что капитанъ ихъ не согласится. Этотъ итальянскій лейтенантъ имѣетъ видъ фантазера, его занимаетъ самая идея, но въ сущности эти люди насъ ненавидятъ, и мысль выпить съ французами...
   -- Вы такъ полагаете, Бержье? замѣтилъ капитанъ. Смотрите-ка...
   Онъ указывалъ на появившагося уже на самомъ гребнѣ, въ сопровожденіи трехъ младшихъ офицеровъ, итальянскаго капитана,-- высокаго, красиваго мужчину, сухощаваго и сильнаго; онъ прямо направлялся къ своему лейтенанту; послѣдній присоединился къ нимъ въ качествѣ проводника, и всѣ вмѣстѣ они двинулись по направленію къ французскимъ офицерамъ до фиктивной (мнимой) черты, обозначавшей границу.
   Дойдя до нея, итальянецъ отдалъ честь по военному и ждалъ, пока командиръ французскихъ горцевъ сдѣлаетъ два шага къ нему на встрѣчу. Деберль рѣшительно подошелъ.
   -- Капитанъ, надѣюсь, вы соблаговолите принять наше приглашеніе?..
   -- Съ удовольствіемъ, капитанъ, отвѣтилъ итальянецъ.
   Мужчины оглядывали другъ друга съ изысканной вѣжливостью. Деберль -- стройный, элегантный блондинъ держался прямо передъ этимъ верзилой съ орлинымъ носомъ, черными, какъ смоль, волосами, смуглымъ цвѣтомъ лица и красивымъ венгерскимъ шитьемъ изъ серебрянаго галуна на рукавахъ. И у обоихъ въ ихъ позахъ очень ясно сказывалось одинаковое чувство соревнованія въ рыцарствѣ и радость по поводу счастливаго обстоятельства, нарушавшаго такъ неожиданно монотонность службы и вносившаго въ ихъ будничную обстановку прелесть и остроту приключенія.
   Да на этой высотѣ, среди уединенія и безмолвія, близко къ вѣчнымъ снѣгамъ и далеко отъ всего пошлаго, мелочнаго, они собирались побрататься на мигъ, они -- эти охотники въ различныхъ мундирахъ, посланные сюда для того, чтобы почти враждебно оглядывать другъ друга съ каждой стороны границы, и даже обязанные шпіонить другъ друга, какъ передъ бранной встрѣчей.
   Альпійцы принесли и установили на воображаемой чертѣ длинный походный столъ, сдѣланный изъ нѣсколькихъ досокъ, посаженныхъ на воткнутыя въ землю пики. Итальянцы и французы расположили столъ такъ, чтобы центръ его какъ разъ приходился на этой чертѣ: одна половина была во Франціи, другая -- въ Италіи. Каждый былъ у себя, и офицеры альпійскихъ охотниковъ -- "Älpini", возсѣдая на складныхъ табуреткахъ, находились на итальянской территоріи, межъ тѣмъ какъ Деберль и его лейтенанты устроились на французской землѣ.
   -- Одинъ столъ и двѣ родины! весело провозгласилъ капитанъ. Это все же забавно!
   Залитая яркимъ свѣтомъ, подъ лазоревымъ куполомъ небесъ, шла неожиданная трапеза, и весело звенѣли стаканы и тарелки, въ то время какъ нижніе чины, сложивъ ружья въ козлы и закусывая хлѣбомъ, искоса поглядывали на офицерскую группу, заключенную точно въ гигантскую бѣлую раму,-- въ этотъ снѣжный горизонтъ ослѣпительной бѣлизны подъ лучами ликующаго солнца.
   Въ сторонѣ, въ травѣ пріютился идіотъ, этотъ странникъ, котораго недавно допрашивалъ Деберль,-- онъ жадно глоталъ куски черстваго хлѣба и, словно очарованный, также не могъ оторвать взоръ отъ этого прекраснаго зрѣлища.
   Завязалась бесѣда. Имъ подали свѣжую форель, недавно пойманную въ горной рѣчкѣ, а живительный воздухъ Альпъ еще больше возбуждалъ аппетитъ этихъ молодыхъ, сильныхъ людей, увлеченныхъ здоровой, суровой жизнью горцевъ. Они смѣялись, пили за свою случайную встрѣчу, счастливые этимъ хотя бы мимолетнымъ братствомъ здѣсь на просторѣ горъ почти въ облакахъ.
   Они обмѣнивались именами, впечатлѣніями, воспоминаніями. Итальянецъ былъ римлянинъ -- изъ Рима, сынъ стараго вояки 1849 года, эмигрировавшаго во Францію уже очень давно. Фамилія его была Сальвони.
   Ребенкомъ онъ какъ-то ненадолго попалъ въ Парижъ, и этотъ Парижъ запечатлѣлся въ его памяти въ видѣ свѣтлаго, дивнаго призрака среди отдаленныхъ воспоминаній прошлаго.
   За импровизированнымъ завтракомъ веселье било ключомъ; шла оживленная, несмолкаемая болтовня, полная искренности и молодого задора. Перебрасывались шутками, говорили черезъ столъ съ одного конца на другой, съ одного отечества въ другое -- объ всемъ, что было общаго въ ихъ военной, походной жизни.
   -- Господа!-- Деберль всталъ, держа стаканъ въ рукѣ: пью за вашихъ солдатъ, нашихъ сосѣдей, и за здоровье васъ, господа, не смѣя назвать васъ своими гостями, такъ какъ вы завтракаете на итальянской землѣ. Но это во всякомъ случаѣ встрѣча, которая не причинитъ ни малѣйшей непріятности нашимъ почтеннымъ министрамъ. За ваше здоровье, господа!
   Протянутые стаканы сталкивались, руки встрѣчались черезъ столъ и черезъ пограничную межу; капитанъ Сальвони сдѣлалъ знакъ сержанту, несшему бутылку.
   -- Позвольте предложить вамъ немного итальянскаго пѣнистаго вина! Оно, конечно, не можетъ сравниться съ вашимъ шампанскимъ, но быть можетъ все же оно не такъ плохо и, вѣроятно, не очень пострадало отъ шага нашихъ лошаковъ.
   И пока взлетала вверхъ пробка въ этой безпредѣльной таинственной тишинѣ, гдѣ людскіе голоса звучали рѣзче, яснѣе, какъ бы подслушанные и отраженные пустыней,-- офицеры всѣ поднялись почти съ суровой важностью; шутки и смѣхъ прекратились.
   -- За нашихъ товарищей -- французскихъ альпійцевъ! медленно произнесъ Сальвони.
   -- За нашихъ итальянскихъ товарищей! отвѣчалъ Деберль низкимъ, нѣсколько взволнованнымъ голосомъ.
   За чашкой кофе рѣчи однако возобновились, и часы за часами пролетали незамѣтно въ этомъ случайномъ тѣсномъ товариществѣ, въ безконечныхъ разговорахъ... Только къ вечеру они разстались; сначала обмѣнивались крѣпкими дружескими рукопожатіями, затѣмъ -- будто все сразу приняло оффиціальный характеръ -- сухими военными поклонами.
   Итальянцы удалились, проворно и ловко спускаясь по откосу, на который они поднялись утромъ. Стоя на гребнѣ, Деберль слѣдилъ за ними глазами; онъ прислушивался къ удаляющемуся шуму голосовъ и бряцанію оружій.
   Итальянцы одинъ за другимъ исчезали на откосѣ, слѣдуя вереницей по изгибамъ тропинки и становясь все меньше и меньше въ глубинѣ.
   Потерявъ ихъ совсѣмъ изъ виду, Деберль обернулся и замѣтилъ разбитыя палатки своей команды, уже зажженные на зеленѣющихъ Альпахъ огни, а къ вечерней тишинѣ надъ бивуакомъ загорались звѣзды, первыя звѣзды...
   Все затихло.
   

II.

   На слѣдующій день, на разсвѣтѣ, отрядъ, разбуженный звуками волторна, былъ уже на ногахъ. Деберль пытливо всматривался въ горизонтъ, точно морякъ на кораблѣ. Легкая дымка тумана скрывала вершины, а итальянскій склонъ утопалъ въ дождливой мглѣ.
   Деберль поглядѣлъ на сосны. Зелень ихъ казалась темнѣе во влажномъ воздухѣ; но вѣтви едва опускались, а сучья уже простирались наружу, точно угадывая ясное солнышко изъ-за густого тумана.
   Солдаты выходили изъ палатокъ, потягивались, мылись у ручья; послѣ помогали другъ другу обматывать вокругъ мундира широкій шерстяной поясъ. Другіе задавали кормъ лошакамъ, этимъ вѣрнымъ слугамъ и спутникамъ альпійца, этимъ носителямъ съѣстныхъ припасовъ! Увѣренно и смѣло они карабкались по крутизнамъ, пробирались по самому краю головокружительныхъ обрывовъ, таща на спинѣ до самыхъ вершинъ маленькія горныя орудія или припасы. Бодро и весело выступивъ въ походъ, солдаты шли впередъ вдоль границы, такъ какъ Деберлю было поручено возстановить и исправить черту.
   -- Эй, братцы! живо впередъ! воскликнулъ маленькій баскъ Ортегарэ, котораго Деберль очень любилъ и близко зналъ, какъ своего земляка -- "уроженца Юстарица" (d'Ustaritz).
   Шумящій потокъ бѣшено бурлилъ подъ нимъ въ головокружительной глубинѣ. Въ нѣсколько шаговъ маленькій баскъ былъ уже по ту сторону разсѣлины.
   Стоя на краю пропасти, Деберль слѣдилъ за переходомъ солдатъ; онъ разрѣшалъ охотникамъ проходить только по одиночкѣ, не больше трехъ за разъ, высчитывалъ вѣсъ людей и съ заботливостью отца предупреждалъ возможность паденія. Совершивъ переходъ, альпійцы гуськомъ стали взбираться въ гору и вскорѣ очутились на вершинѣ, откуда, какъ на выпукломъ планѣ, ясно обозначалась граница чужой страны, рисовались зубчатые контуры и ребра итальянскаго склона. На сравнительно недалекомъ разстояніи, выступая узкой каймой -- слѣдъ оставленный баттареей -- находилась маленькая крѣпость; пріютилась она высоко, господствуя надъ французской границей; настоящее укрѣпленное орлиное гнѣздо, отчасти скрытое, но все же его можно было разглядѣть невооруженнымъ глазомъ.
   -- Это фортъ "Маргарита", сказалъ лейтенантъ Бержъе. Онъ новый. На картѣ онъ не обозначенъ.
   И жестомъ руки онъ указывалъ на него капитану. Въ форту итальянцы какъ будто только ждали этого сигнала, караулили жестъ, чтобы привѣтствовать этихъ внезапно появившихся въ ясное утро французскихъ альпійцевъ; или,-- быть можетъ,-- это былъ вызовъ? Скоро въ самомъ дѣлѣ они водрузили, прикрѣпленный къ мачтѣ, широкій трехцвѣтный зелено-бѣло-красный флагъ съ гербомъ Савойи и царской короной Италіи на бѣломъ полѣ, и пока штандартъ развертывался въ яркомъ свѣтѣ дня, они гордо подкрѣпили его залпомъ изъ орудія, какъ бы желая сказать:
   -- Мы здѣсь!
   Дымъ медленно расплывался въ ясной нѣжно-голубой дали.
   -- Вотъ такъ учтивость! Они желаютъ намъ добраго утра, сказалъ солдатикъ.
   -- Они просто хвастаютъ! возразилъ другой.
   Дѣйствительно, итальянское знамя на этой вершинѣ господствовало надъ маленькимъ французскимъ отрядомъ, находясь надъ нимъ на значительной высотѣ; точно вызовъ развѣвалось оно надъ недоступнымъ фортомъ. Появленіе итальянскаго знамени на границѣ еще не имѣло особеннаго значенія, да вдобавокъ оно могло означать любезное привѣтствіе. По всей вѣроятности, капитанъ Сальвони посылалъ привѣтъ своимъ вчерашнимъ хозяевамъ. Какъ бы тамъ ни было, а этотъ итальянскій флагъ, показавшійся такъ внезапно на такой высотѣ, слегка поддразнивалъ французскихъ альпійцевъ, самолюбіе которыхъ и безъ того находится въ безпрестанномъ нервномъ напряженіи и раздражается къ тому же еще больше ощущеніемъ этого всегдашняго сосѣдства: чужестранецъ!..
   Деберль чувствовалъ, что и его офицеры угадывали дурное настроеніе альпійцевъ, вынужденныхъ маневрировать по цѣлымъ днямъ подъ пренебрежительными привѣтствіями знамени, находящагося по ту сторону границы.
   Онъ самъ такъ хорошо понималъ это странное чувство преувеличеннаго, больного самолюбія, что говорилъ лейтенанту Бержье:
   -- Это нелѣпо; но оно меня раздражаетъ!
   -- Раздѣляю ваше мнѣніе! отвѣчалъ Бержье.-- Мы точно не у себя больше: капитанъ Сальвони надзираетъ за нами!
   Деберль нервничалъ при одной мысли, что итальянское знамя могло командовать ими. Онъ спрашивалъ себя, чтобы такое предпринять, чтобы имъ "отплатить". Чортъ возьми! выставить другое, но повыше! Да, выше, нежели wo! Какъ только возможно выше! Они бы тогда перестали смѣяться,-- "тѣ, по ту сторону". Они поняли бы тогда, что съ французскими охотниками -- плохія шутки.
   Да! разумѣется, да! То была идея! И Деберль подѣлился ею громко со своими людьми во время привала за кофеемъ. Что бы сказали альпійцы, если бы показать итальянцамъ цвѣта Франціи? И показать ихъ такъ, чтобы они выступали надъ гербомъ короля Гумберта, и развѣвались бы высоко, высоко точно въ самомъ небѣ,-- тамъ на макушкѣ Валетта?
   И капитанъ показывалъ вдали снѣжную гору, гдѣ онъ мечталъ водрузить какой-нибудь лоскутъ матеріи въ отвѣтъ иноземцу.
   -- Флагъ на этомъ пикѣ! Тамъ! Удалая идея, капитанъ!
   Сидѣвшіе на травѣ альпійцы радостно вскочили и смотрѣли на пикъ, указанный имъ Деберлемъ. Онъ господствовалъ надъ всѣмъ краемъ. Это былъ великанъ въ этой части Альпъ.
   -- Итальянскій фортъ кажется подвальнымъ этажомъ по сравненію съ нимъ, смѣялся Ортегарэ. Да, да! несомнѣнно, это было бы восхитительно и смѣло, и чисто по-французски водрузить тамъ трехцвѣтное знамя!
   -- Лихо придумано, капитанъ!
   -- У него подчасъ бываютъ блестящія идеи -- у капитана Деберля!
   -- Молодчина!
   -- Онъ способенъ самъ пойдти посадить тамъ флагъ!
   -- Эхъ! наше знамя туда! вотъ бѣсились бы эти macaronis! (макарони!)
   -- Фортъ "Маргарита" лежитъ на высотѣ 2.100 метровъ, немного ниже горы Піапо... Валетта имѣетъ 2.512 метровъ!
   Пикъ, словно раскаленный до бѣла, дерзко выступалъ въ прозрачной синевѣ неба, и было бы героическимъ и безумнымъ отвѣтомъ со стороны французовъ внезапно показать итальянцамъ на этой высотѣ, въ ослѣпительно яркомъ освѣщеніи, три цвѣта Франціи, знамя родины... Но пикъ былъ такъ далекъ и потребовалось бы цѣлые часы, чтобы достичь его вершины, а при обманчивости перспективы, казалось, можно было добраться туда въ какихъ-нибудь двадцать минутъ.
   Къ тому же не было флага.
   -- Это что! заявилъ маленькій баскъ Ортегарэ,-- стоитъ только захотѣть, сдѣлать его не трудно!
   -- А какъ бы ты умудрился? заинтересовался Деберль.
   -- Дадите мнѣ десять минутъ времени, капитанъ?
   Разсмѣявшись, Деберль сдѣлалъ одобрительный жестъ рукой, и Ортегарэ побѣжалъ догонять своихъ товарищей.
   Менѣе чѣмъ черезъ четверть часа солдаты уже возвращались, неся на концѣ свѣже срубленной молодой ели пестрый флагъ съ цвѣтами Франціи, сшитый и придуманный ими: красный цвѣтъ былъ лоскутъ фланели ярко-кирпичнаго цвѣта, бѣлый -- грубая широкая салфетка, а синій былъ сшитъ изъ шерстяного пояса одного изъ охотниковъ.
   -- Вотъ, мой капитанъ!-- заявилъ Ортегарэ, всаживая въ зеленую траву заостренный колышкомъ стволъ сочившейся точно кровью свѣжей ели.
   Флагъ развѣвался, хлопалъ на вѣтру, веселый и шумный, какъ праздничная хоругвь.
   Деберль смотрѣлъ на него съ неизъяснимой, горделивой радостью. Сейчасъ итальянцы не могли, разумѣется, замѣтить его отсюда; но какъ бы они его увидали, если бы вдругъ онъ появился тамъ вверху, на снѣжномъ пикѣ!..
   -- Проченъ ли онъ по крайней мѣрѣ? спросилъ капитанъ.
   -- Проченъ ли? возразилъ баскъ:-- сшитъ сапожникомъ, и такъ же проченъ, какъ пара башмаковъ!
   -- Ну, что же, ребята! воскликнулъ Деберль, повышая голосъ: кто изъ васъ водрузитъ его на макушкѣ Валетта?
   -- Я! я! радостно, словно дѣло шло объ увеселительной прогулкѣ, отвѣчали сразу всѣ эти мужественные, гортанные голоса: Я! я!
   Переждавъ, когда другіе смолкли, Ортегарэ прибавилъ:
   -- Мнѣ кажется, капитанъ, это сдѣлаетъ тотъ, кто это придумалъ!
   -- Вѣрно, это вполнѣ справедливо, мой мальчикъ! согласился Деберль.
   Съ загорѣвшимся взоромъ, такъ же рѣшительно, какъ если бы онъ шелъ въ бой, маленькій баскъ подбросилъ кверху свой беретъ, и поймавъ его на лету радостно повертѣлъ имъ въ воздухѣ; затѣмъ сильной рукой онъ схватилъ еловый стволъ и, раскачивая по вѣтру надъ своей головой столь оригинально придуманнымъ флагомъ, онъ воскликнулъ:
   -- Спасибо, капитанъ!
   -- Харри, Ортегарэ! отвѣтилъ Дербель, бросая солдату этотъ кличъ басковъ.
   Товарищи напутствовали его пожеланіями всякой удачи, и Ортегарэ ушелъ, выпрямляясь во весь свой ростъ, унося и крѣпко прижимая къ себѣ дорогое знамя.
   -- Славные ребята! твердилъ Деберль.
   Чтобы достигнуть вершины, понадобилось довольно времени.
   Капитанъ и лейтенанты изрѣдка обмѣнивались отрывистыми, нѣсколько нервными замѣчаніями. Въ сторонѣ отъ нихъ расположились, солдаты; кто сидя, кто стоя и безпрестанно поглядывая въ направленіи Валетта, они караулили товарища и съ неменьшимъ нетерпѣніемъ ждали его появленія тамъ,-- на верху...
   -- Можетъ быть, что-нибудь приключилось, заговорилъ Деберль, вынимая часы.
   -- Это еловое древко, оно вѣдь тяжелое!
   -- Довольно здороваго порыва вѣтра въ знамя, чтобы сбросить человѣка внизъ!
   -- О! не опасайтесь, онъ, несомнѣнно, обвернулъ матерію вокругъ древка!
   -- Къ тому же у него ловкость и поступь настоящаго баска, добавилъ капитанъ для вящшаго успокоенія себя самого и другихъ.
   Внезапно громкій крикъ радости, вырвавшись изъ здоровыхъ молодыхъ грудей, огласилъ воздухъ; сидѣвшіе солдаты живо вскочили на ноги, невольно захлопавъ въ ладоши. Тамъ -- на крутомъ скатѣ горы, взбираясь какъ по наклонному ребру,-- на бѣлизнѣ снѣговъ показалась движущаяся точка, похожая на чернаго муравья. Тамъ былъ человѣкъ; да, эта маленькая, еле замѣтная, точка, угаданная солдатами, былъ человѣкъ, который медленно, съ большимъ трудомъ карабкался по откосу. Деберль и лейтенанты направили на него свои бинокли. Ортегарэ опирался, втыкая его въ снѣгъ, на древко флага, какъ на альпенштокъ. Свою палку съ кованнымъ наконечникомъ онъ прикрѣпилъ за спиной, и точкой опоры ему служилъ еловый стволъ, вокругъ котораго, чтобы предохранить себя отъ порывовъ вѣтра, онъ несомнѣнно плотно обмоталъ и обвязалъ самый флагъ.
   Изъ груди Деберля вырвался вздохъ облегченія и черезъ бинокль онъ наблюдалъ, какъ подвигался вверхъ меленькій муравей, неся свою соломенку, которая была знаменемъ.
   Изрѣдка капитанъ вопрошающе поглядывалъ на горизонтъ. Солнце склонялось къ западу; но до наступленія вечера Ортегарэ, конечно, достигнетъ вершины пика, и развернутое знамя своимъ пощелкиваніемъ станетъ вторить кошачьему концерту итальянской баттареи.
   Итальянскія пушки возобновили свою стрѣльбу, какъ будто офицеры-артиллеристы со своей стороны замѣтили французскаго бойца, и хотѣли высказать ему свое пренебреженіе новыми залпами.
   На альпійскомъ плоскогорьѣ внезапно наступила полная тишина, торжественная, почти религіозная. Солдаты также безпокойно поглядывали на западъ; они видѣли, какъ спускался вечеръ и изъ долинъ, гдѣ уже начиналъ сгущаться паръ, медленно подымались и ползли вверхъ длинныя причудливыя тѣни. И люди тоскливо спрашивали себя -- успѣетъ ли товарищъ добраться до цѣли до наступленія сумерекъ?
   -- Ему хватитъ работы еще на добрый часокъ!
   -- Послѣдніе шаги всегда самые трудные!
   -- Добраться до самой макушки не такъ-то легко!
   -- Ба! У Ортегарэ вѣрный глазъ, твердая нога!
   Капитанъ почувствовалъ, что сердце у него загудѣло, точно колоколъ, когда вдругъ тамъ, достигнувъ самой макушки, человѣкъ-муравей остановился и всадилъ еловый стволъ въ дѣвственный снѣгъ.
   Лейтенантъ, съ биноклемъ въ рукахъ, охотники со взорами, прикованными къ этой одинокой точкѣ на безпредѣльномъ горизонтѣ, затаивъ дыханіе, ждали развязки, угадывая, что но ту сторону границы, на итальянскомъ склонѣ другіе бинокли были наведены на этого человѣка, ничтожнаго, какъ насѣкомое, и вмѣстѣ съ тѣмъ выросшаго, возвеличеннаго идеей, которую онъ воплощалъ, священной эмблемой, которую онъ несъ.
   Вдругъ на этой отдаленной, гибельной вершинѣ, на окрашенномъ въ розовый цвѣтъ горизонтѣ -- совершенно явственно обрисовалась фигура Ортегарэ. На верхушкѣ еловаго древка отдѣлилось знамя -- трехцвѣтное знамя Франціи. И въ ослѣпительно-яркомъ свѣтѣ догорающей зари, въ послѣднихъ лучахъ дневного солнца, надъ неизмѣримыми, утопающими въ туманѣ, безднами, надъ синѣющими горами -- появился флагъ, жизнерадостный французскій трехцвѣтный флагъ; онъ чванливо развѣвался по вѣтру, въ то время какъ маленькій Ортегарэ неистово размахивалъ своимъ беретомъ и, внѣ сомнѣнія, испускалъ крикъ, который угадали его товарищи, и крикъ этотъ невольно вырвался изъ всѣхъ грудей.
   -- Да здравствуетъ Франція!
   -- И да здравствуетъ Ортегарэ! прибавилъ капралъ, его землякъ.
   Деберль ничего больше не видѣлъ въ свой бинокль, тщетно устремленный на альпійскаго охотника; слезы текли изъ его глазъ и смачивали стекла.
   -- Пріятно командовать такими удальцами, обратился онъ къ офицерамъ, вытирая мокрыя стекла.
   Среди солдатъ теперь посыпались остроты, глупыя шутки, безпрестанно прерываемыя криками: браво! Посматривая на итальянскій фортъ, они шумно хлопали въ ладоши, -- совсѣмъ какъ дѣти. Въ форту "Маргарита" артиллерійская стрѣльба прекратилась.
   Какъ и вчера, звѣзды уже зажигались въ потемнѣвшемъ небѣ надъ Альпами, гдѣ маленькій отрядъ готовился почить мирнымъ сномъ. Одинъ Деберль бодрствовалъ; онъ съ нетерпѣніемъ поджидалъ Ортегарэ, чтобы крѣпко пожать руку этому лихому парню.
   Охотникъ вернулся только поздно ночью, страшно изнуренный. Его привели къ командиру.
   -- Мой славный, отважный Ортегарэ! произнесъ Деберль, протягивая ему руку.
   -- А! сказалъ маленькій баскъ, дѣло было трудное, но оно сдѣлано.
   -- Никакихъ злоключеній?
   -- Пустяки. Взлѣзая на верхъ, я поскользнулся на снѣгу; еловый стволъ, чортъ возьми, былъ не очень удобенъ. Я здорово грохнулся внизъ. Къ счастью моя палка, привязанная поперекъ спины, зацѣпилась за какой-то кустарникъ. Это ничего. Пустыя царапины!
   -- Только всего?
   -- Да, легкая боль въ плечѣ. О такой бездѣлицѣ не стоитъ и говорить. Флагъ тамъ, на верху, вотъ что главное!
   Капитанъ протянулъ солдату свою походную бутылку и спросилъ, не голоденъ ли онъ?
   -- Нѣтъ. Отдохнуть бы только -- вотъ и все!
   -- А завтра, сказалъ Деберль, вы будете пить кофе съ товарищами и вспрыснете его за благоденствіе Франціи! Самъ командиръ приглашаетъ, и я угощаю всю компанію въ твою честь, Ортегарэ!
   -- Спасибо, капитанъ! Теперь значитъ они не станутъ больше насмѣхаться надъ нами со своей тряпкой! Мартышки тѣ!..
   -- Ну, ступай спать, посовѣтовалъ капитанъ,-- ты должно быть очень утомленъ!
   -- Правду сказать, замаялся маленько. Но вотъ, мое честное слово, капитанъ! Стоитъ вамъ только сказать мнѣ: "Харри"! такъ вотъ, святая истина, какъ я стою на этомъ мѣстѣ, -- мнѣ кажется, я бы началъ снова! Только дошелъ ли бы до конца? Вотъ ужъ не знаю!.. Не очень то онъ удобенъ этотъ священный пикъ! Спокойной ночи, капитанъ! И если понадобится когда-нибудь еще увѣнчивать недосягаемыя вершины, то въ качествѣ вашего земляка, капитанъ, прошу васъ, отдайте мнѣ предпочтеніе!
   

III.

   И развѣвалось теперь французское знамя, развѣвалось какъ разъ напротивъ итальянскаго въ самомъ небѣ, надъ горами. Развѣвалось оно весело; видѣли его отовсюду. Флагъ господствовалъ надъ глубокими оврагами и равнинами, надъ небольшими долинками, раздѣлявшими обѣ страны; онъ распускалъ свои складки надъ итальянскимъ склономъ. И альційцы капитана Деберля гордились имъ, какъ гордятся моряки своимъ флагомъ, поднятымъ на гротъ-мачтѣ какого-нибудь громаднаго корабля. Онъ господствовалъ надъ этимъ моремъ снѣговъ и горъ. Походило на то, какъ будто Ортегарэ своимъ гимнастическимъ упражненіемъ обезпечилъ маленькому отряду или, вѣрнѣе, самой Франціи, что-то вродѣ неожиданнаго первенства. Это пустое доказательство ребяческаго героизма наполняло тщеславіемъ альпійскихъ охотниковъ; ихъ потѣшала, даже дѣлала счастливыми эта маленькая дѣтская побѣда.
   Послѣ минуты унынія; и раздраженія къ нимъ вернулись молодое веселье, пылкое желаніе двигаться, идти впередъ, лазить, жить... И въ грезахъ своихъ Деберль не могъ не признать, что этихъ людей можно было вести за собой, какъ дѣтей, при помощи игрушекъ. Но она, эта погремушка, поставленная въ снѣгъ, вселяла довѣріе и бодрость, а вмѣстѣ съ этой нравственной силой давала солдатамъ и физическія силы во время трудныхъ переходовъ.
   Теперь подъ этимъ флагомъ походы казались имъ увеселительными прогулками. Дорогой на него посматривали. Просыпаясь, его искали взглядомъ.
   Все тамъ же! Сапожникъ прочно сшилъ цвѣта: горный вѣтеръ не могъ ему повредить. Передъ сномъ съ нимъ прощались. Это былъ главнокомандующій. Солдаты подшучивали, спрашивая его: "Доволенъ ли?" Охотники только и мечтали о томъ, какъ бы встрѣтить на своемъ пути болѣе высокіе пики, нежели Валетта, чтобы водрузить еще флагъ и превзойти Ортегарэ. Но этотъ злодѣй выбралъ самую высокую вершину. Ничего не подѣлаешь!
   Они потѣшались, представляя себѣ, какую кислую рожу должны были состроить итальянцы по ту сторону, когда замѣтили французскій флагъ. Имъ хорошо утерли носъ! Ихъ макароны навѣрно застряли у нихъ въ глоткѣ!
   Остроты и шуточки, все болѣе и болѣе задорныя и хвастливыя, сыпались одна за другой.
   И постоянными ребяческими словами этихъ взрослыхъ школьниковъ были:
   -- Должно быть изводятся же эти итальянцы! Они злятся! Они злятся!
   Будучи солдатомъ, Деберль все же не былъ сторонникомъ убійства, а также не питалъ ненависти къ чужеземцамъ. Ничего лучшаго онъ не желалъ, какъ отдать честь всеобщему примиренію народовъ. Онъ зналъ цѣну человѣколюбію; оно было его страстью, какъ и родина, Но этой мечтѣ о вѣчной правдѣ, забвеніи, любви, обманчивой, какъ всѣ мечты, нужно ли было жертвовать повседневными обязанностями, постоянной тревогой сына, охраняющаго родную землю, какъ мать, которой грозитъ опасность?
   Послѣ цѣлаго ряда грёзъ, Деберль мало по малу задремалъ,-- наконецъ крѣпко заснулъ,-- какъ и его солдаты -- среди уединенія горъ. Часа два спустя онъ былъ грубо разбуженъ яростнымъ вѣтромъ; вдали онъ походилъ на громкій жалобный человѣческій стонъ, а вблизи потрясалъ полотно палатки, заставляя ее издавать звуки барабаннаго боя. Должно быть буря поднялась въ горахъ.
   Въ Альпахъ бываютъ подобные сюрпризы. Въ прошедшемъ году среди августа мѣсяца, Деберль и его команда, улегшись на ночь подъ мелкимъ градомъ, проснулись по утру въ глубокомъ снѣгѣ. На этотъ разъ, это былъ не снѣгъ, а буря. Вѣтеръ дулъ, свистѣлъ, вылъ какъ живое существо, испускалъ дикіе вопли, точно вырвавшійся изъ своихъ цѣпей сумасшедшій.
   Среди этихъ завываній Деберль слышалъ какъ трещали буки.
   Его первой мыслью было:
   -- А флагъ?
   Флагъ, поставленный Ортегарэ, этотъ огромный значокъ, за которымъ во время походовъ слѣдилъ глазами отрядъ, пощадитъ ли его, или низвергнетъ этотъ бѣшеный вѣтеръ?
   Тѣмъ не менѣе буря усиливалась, заставляя трястись и биться въ отчаяніи палатки, подобно парусамъ барки во время шторма. А надъ своей головой Деберль слышалъ, какъ ревѣла и завывала вьюга.
   -- Да, а флагъ! По всей вѣроятности вѣтеръ сорвалъ его!
   Мысль эта не покидала его. Онъ не могъ больше уснуть. До наступленія дня, Деберль былъ на ногахъ. Вершины еще тонули въ неясномъ мерцаніи; носились клочьями разорванныя, разметанныя вѣтромъ облака. Тамъ и сямъ съ большимъ трудомъ можно было различить,-- скорѣе угадать, черноватыя пятна: должно быть вырванныя съ корнемъ деревья.
   Офицеръ пристально и тоскливо всматривался въ высшую точку пика Валетта. Онъ ничего не различалъ. Съ наступленіемъ утра онъ, быть можетъ, увидитъ.
   Буря постепенно убывала. Теперь она доносилась только очень издалека, подобно замирающимъ раскатамъ грома.
   Въ неясномъ утреннемъ туманѣ появились, задвигались тѣни: это бродили альпійцы, будучи не въ состояніи больше уснуть. Густая, какъ дымъ, мгла клубилась, собиралась на низинахъ, въ оврагахъ; но на горизонтѣ небо очищалось отъ облаковъ, они, какъ-то сворачиваясь, куда-то уносились другъ за другомъ, и день могъ быть яснымъ. Деберль ждалъ, чтобы первый лучъ освѣтилъ никъ, самую макушку его. И лучъ этотъ пришелъ, сначала блѣдный, неясный, затѣмъ вдругъ яркій пронизывающій, и вершина появилась, ослѣпительно бѣлая, точно раскаленная, въ своемъ снѣжномъ уборѣ. Деберль испустилъ крикъ:
   -- Проклятье! Бѣдняжка Ортегарэ!
   Флага не было.
   Капитанъ гнѣвно топнулъ ногой. Онъ вернулся въ палатку, не желая видѣть разочарованіе, печаль своихъ солдатъ, когда послѣ утренней зори, они не найдутъ больше на верхушкѣ Валетта флага -- своего флага!
   

IV.

   Въ маленькомъ отрядѣ наступило настоящее отчаяніе, когда не стало больше видно этого штандарта, развѣвавшагося тамъ вверху.
   Куда вѣтеръ могъ его сбросить? Чортъ бы побралъ этотъ вѣтеръ!
   И къ обвиненіямъ противъ бури примѣшивалось чувство всегдашней подозрительности, охватывавшей эти дѣтскія сердца каждый разъ передъ неожиданной случайностью, непонятнымъ несчастьемъ. Солдаты качали головами. Какъ знать? Можетъ быть здѣсь скрывалось какое-нибудь предательство. Еловый стволъ крѣпко посаженный умѣлой рукой Ортегарэ не такъ-то легко сломать! Они были твердо увѣрены: здѣсь былъ замѣшанъ "итальянецъ". Несомнѣнно: зависть, соревнованіе сосѣда, дурное настроеніе врага. Эта "скверная продѣлка", -- въ этомъ нельзя было ихъ никакъ переубѣдить -- конечно, шла "съ той стороны" была дѣломъ ихъ рукъ. И взоры охотниковъ устремлялись на фортъ, гдѣ особенно побѣдоносно теперь развѣвалось знамя короля Гумберта.
   Тщетно лейтенанты, самъ Деберль старались разъяснить людямъ, что вѣтеръ былъ достаточно силенъ, чтобы вырвать стволъ дерева. Находились же въ лѣсу цѣлыя деревья и огромные сучья елей, поломанные шкваломъ!..
   -- Нѣтъ, нѣтъ, капитанъ, итальянцы воспользовались этой бурной ночью, чтобы швырнуть на землю нашъ флагъ. Онъ былъ для нихъ настоящимъ бѣльмомъ на глазу!
   -- Этой мысли ничѣмъ не выбьешь у нихъ изъ головы, говорилъ Деберль.
   Но гдѣ же былъ флагъ? Остался тамъ, на верхушкѣ пика? Тогда бы онъ былъ замѣтенъ, какъ черная игла на снѣгу. Или они унесли его, взяли какъ трофей? Полноте!.. Для этого было бы необходимо придти во Францію ночью? Они сознательно нарушили бы границу? Это невозможно. Какъ бы тамъ ни было, а приходилось дать удовлетвореніе тревогамъ солдатъ, найти причину этого событія, розыскать три цвѣтныхъ лоскутка матеріи.
   Настроеніе было мрачное, люди становились злыми, оскорбленные сосѣдствомъ трехцвѣтнаго знамени, которое оставалось нетронутымъ, нагло торча надъ фортомъ "Маргарита".
   -- А если они его украли? ворчали про себя альпійцы.
   -- Мы разыщемъ флагъ, успокаивалъ Деберль.
   Онъ велѣлъ позвать Ортегарэ.
   -- Пойдемъ со мной, мы пойдемъ вмѣстѣ!
   Да, онъ хотѣлъ идти самъ, подняться на нихъ съ маленькимъ баскомъ и, когда штандартъ будетъ найденъ, возстановить его вновь подъ взглядами солдатъ. Ведя слѣдствіе самъ лично, капитанъ положилъ бы конецъ легендѣ, обвинявшей итальянцевъ. А вернувшись въ лагерь, онъ разсказалъ бы всю правду.
   И люди, видимо, были чрезвычайно довольны тѣмъ, что капитанъ серьезно относился къ дѣлу сорваннаго флага. О! это былъ настоящій командиръ, капитанъ Деберль. Съ нимъ были плохія шутки! Итальянцы вскорѣ удостовѣрятся въ этомъ! Если только они совершили эту скверную продѣлку -- также вѣрно, какъ то, что въ концѣ недѣли бываетъ воскресеніе,-- онъ потребуетъ отъ нихъ извиненій.
   Деберль выбралъ еще четырехъ солдатъ, чтобы присоединить ихъ къ маленькому баску: свидѣтели, которымъ товарищи завидовали, сожалѣя, что не могутъ быть съ ними. Всѣмъ страстно хотѣлось идти съ капитаномъ. И съ верхушки гребня они слѣдили за нимъ глазами, видѣли, какъ онъ бодро шелъ съ загнутой палкой въ рукѣ, рядомъ съ Ортегарэ, во главѣ своихъ людей.
   Увѣреннымъ шагомъ шелъ Деберль прямо передъ собой, сознавая все значеніе этой маленькой экспедиціи, стараясь показать на собственномъ примѣрѣ ту самоотверженность, съ какой слѣдовало умереть, ради этого лоскутка.
   Охотники шли молча, слѣдуя за своимъ предводителемъ; шли цѣлый часъ, какъ вдругъ Ортегарэ остановился и заявилъ:
   -- Вотъ! отсюда я аттаковалъ пикъ!
   Онъ указалъ на извилистую тропу, зигзагами огибающую снѣжную гору, ослѣпительная вершина которой ярко выступала въ прозрачной голубой дали.
   -- Идемъ, сказалъ Деберль.
   Всѣ шесть человѣкъ полѣзли вверхъ, опираясь на кованныя палки.
   -- Сколько времени до вершины, Ортегарэ?
   -- Полтора часа, капитанъ.
   -- Это не бѣда!..
   Такимъ образомъ они шли съ полчаса, пока Деберль, наконецъ, остановился, желая полюбоваться дѣйствительно чудесной панорамой. По ту сторону долинки, за крутымъ разрѣзомъ въ скалѣ,-- была Италія. Деберлю казалось, что, протянувъ руку, онъ коснется этой земли, которая была другой землей. Затѣмъ они уже снова подымались по извилистой тропѣ, огибая высокую гору, и продвинувшись впередъ, послѣ получасовой ходьбы, вновь очутились надъ зіяющей бездной, на краю пустоты.
   Перегнувшись надъ пропастью, Ортегарэ вдругъ закричалъ:
   -- Капитанъ! Смотрите, капитанъ!
   Деберль шелъ впереди солдата. Онъ оглянулся на этотъ крикъ и посмотрѣлъ внизъ разсѣлины, туда, куда указывалъ рукой Ортегарэ. Повернувшись къ трещинѣ, всѣ охотники смотрѣли туда же.
   -- Тамъ!.. вотъ тамъ, капитанъ, сказалъ маленькій баскъ. Флагъ! онъ тамъ, флагъ!
   И въ самомъ дѣлѣ Деберль увидѣлъ его внизу, чрезвычайно далеко, но совершенно явственно, на снѣжникѣ, на бѣлизнѣ котораго яркіе цвѣта выступали особенно рѣзко. Вѣтеръ искромсалъ его; при паденіи съ огромной высоты въ эту пучину сломалось еловое древко. Но это былъ онъ -- флагъ, придуманный цѣлымъ отрядомъ, поставленный Ортегарэ на верхушкѣ Валетта.
   -- Вы видите теперь, что единственный виновникъ -- это вѣтеръ! сказалъ тогда капитанъ.
   -- Еще неизвѣстно! проворчалъ одинъ изъ солдатъ про себя.
   -- А теперь его нужно достать и вновь водрузить, продолжалъ Деберль.
   -- А это не легко!
   -- Дѣлали еще и потруднѣе, возразилъ одинъ изъ солдатъ.
   -- Прикажете мнѣ пойдти, капитанъ? спросилъ Ортегарэ.
   -- Тебѣ? да ты, настоящій лакомка! Ступайте всѣ.
   И Деберль повторилъ;
   -- Мы пойдемъ вмѣстѣ!
   Задача была въ томъ, чтобы добраться до пучины, казавшейся бездонной; она манила къ себѣ, жадно притягивала, вызывая головокруженіе. Капитанъ изслѣдовалъ грунтъ. Можно было спускаться, намѣчая ступени въ снѣгу.
   И альпійскіе охотники шли, подвигаясь все дальше внизъ, иногда перескакивая съ уступа на уступъ. Среди величаваго безмолвія горъ, Деберль неожиданно вздрогнулъ; его кто-то звалъ, называлъ по имени, и голосъ раздавался сверху надъ его головой, исходилъ какъ бы съ чужого откоса. Деберль взглянулъ вверхъ; въ самомъ дѣлѣ тамъ, на закраинѣ итальянскихъ Альпъ, въ сопровожденіи офицера и десятка нижнихъ чиновъ, появился капитанъ Сальвони и привѣтствовалъ его, поднеся руку къ полямъ своей поярковой шляпы.
   -- Капитанъ, началъ итальянецъ утонченно-вѣжливо: вы ищете флагъ?
   Въ пустынныхъ мѣстахъ голоса слышатся съ поразительной ясностью и отчетливостью на невѣроятныхъ разстояніяхъ.
   -- Да, капитанъ, отвѣтилъ Деберль.
   -- Не безпокойтесь дорогой товарищъ; мои люди тамъ внизу, совсѣмъ, совсѣмъ близко отъ снѣжника. Они сочтутъ себя счастливыми принести вамъ его.
   Въ изысканной любезности этихъ словъ, какъ бы умышленно подчеркивались ловкость и искусство итальянскихъ охотниковъ. По крайней мѣрѣ, такъ показалось Деберлю. И онъ старался разглядѣть въ открывавшейся передъ нимъ глубокой дырѣ солдатъ, о которыхъ говорилъ Сальвони, но ничего не могъ различить. Онъ только посмотрѣлъ на своихъ людей и этотъ нѣмой взглядъ былъ понятъ. Онъ означалъ: "Вы слышите, что говоритъ итальянецъ? Неправда-ли, мы ни въ комъ не нуждаемся?"
   -- Имъ не зачѣмъ до него дотрагиваться! Развѣ онъ принадлежитъ имъ... громко и непріязненно замѣтилъ Ортегарэ, какъ бы отвѣчая на вопросъ капитана.
   И Деберль, приподнявъ голову, крикнулъ выстроившимся тамъ на высотѣ итальянцамъ:
   -- Излишняя любезность, благодарю васъ, капитанъ! Я самъ иду туда!
   -- Взгляните на вашу карту, -- флагъ какъ разъ упалъ на пограничную черту,-- отвѣтилъ итальянецъ. Наша обязанность также, какъ и ваша, поднять его!
   -- Да, но флагъ нашъ! крикнулъ Деберль и, обращаясь къ солдатамъ, прибавилъ:
   -- Слѣдуйте за мной!
   И вотъ, по головоломной крутизнѣ, ощупывая углы, цѣпляясь за выступы, плотно прижимаясь къ стѣнѣ, ноги въ снѣгу, балансируя кованной палкой надъ зіявшей подъ ними ужасающей пустотой, люди начали спускаться. Деберль былъ впереди другихъ. Онъ скользилъ, удерживался на краю пропасти, молча подвигался впередъ, погружаясь въ трещину, на днѣ которой находился флагъ. Онъ напрягалъ всѣ силы своихъ мышцъ, всю свою ловкость подъ взглядами итальянскихъ солдатъ, которые,-- онъ это чувствовалъ, -- стоя тамъ на верху своего откоса, не спускали съ нихъ глазъ.
   У французовъ было сильно задѣто самолюбіе: дѣло состояло въ томъ, чтобы прибыть скорѣе, какъ можно скорѣе, прежде чѣмъ охотники другой націи, находившіеся на полдорогѣ, а слѣдовательно ближе, могли достигнуть дна разсѣянны, гдѣ лежалъ флагъ.
   И капитанъ Сальвони былъ правъ: это была граница. Дно пропасти размежевывало двѣ страны, а флагъ съ французскими цвѣтами упалъ такимъ образомъ, что одновременно разстилалъ свои складки на земли Франціи и Италіи.
   И такъ, необходимо было опять поставить его прямо, на французской вершинѣ тамъ, наверху, въ снѣгахъ!
   Деберль весь задрожалъ, замѣтивъ вдругъ невдалекѣ отъ бѣлаго фона разсѣлины итальянскаго альпійца, который прибывъ сюда первымъ, находился уже совсѣмъ близко отъ флага и, обогнувъ острый выступъ скалы, приближался къ снѣжнику, гдѣ яркимъ пятномъ вырисовывалось знамя. Итальянецъ имѣлъ передъ французами неоспоримое преимущество. Онъ появился тамъ вдругъ, точно скаковая лошадь, неожиданнымъ поворотомъ берущая препятствіе. Ортегарэ прыгалъ какъ настоящій клоунъ. Замѣтивъ итальянца въ одно время съ капитаномъ, онъ измѣрилъ разстояніе и, рискуя цѣлостью своихъ костей, съ удивительнымъ проворствомъ пробирался по обваламъ, какъ ящерица по извилинамъ стѣны.
   Но итальянецъ былъ все же впереди. Онъ ползъ по откосу, куда вступилъ гораздо раньше своихъ товарищей. Онъ двигался медленно, увѣренно, имѣя передъ собою всего нѣсколько метровъ, чтобы взять флагъ; а Деберль вообразилъ на этомъ разстояніи, что итальянцу стоило только протянуть руку, чтобы коснуться его.
   У него потемнѣло въ глазахъ, въ груди закипѣло бѣшенство. Тамъ, на глазахъ своихъ подчиненныхъ, подъ взорами охотниковъ Сальвони, слѣдившихъ съ высоты хребта за этой безумной скачкой,-- онъ долженъ былъ допустить, чтобы иностранецъ коснулся французскаго знамени, пережить это безпредѣльное чувство униженія, потерпѣть пораженіе своего рода... Нѣтъ!.. нѣтъ!..
   -- Гарри, Ортегарэ! крикнулъ онъ звучнымъ голосомъ маленькому баску.
   Но Ортегарэ, находившійся всего въ нѣсколькихъ метрахъ вправо, какъ разъ въ этотъ моментъ инстинктивно остановился, поднося руку къ колѣну, сильно расшибленному о камни...
   Охотники слѣдовали за Деберлемъ, но были еще далеко позади своего командира. Только они -- Деберль и Ортегарэ не поддавались. Со стороны Италіи, альпійцы, спускавшіеся по откосу, были еще довольно далеко; но этотъ чужеземецъ, уже такъ близко подходившій къ флагу... Вотъ, вотъ! Онъ почти касался его! поднялъ! взялъ!...
   -- Такъ нѣтъ же, нѣтъ! пронеслось въ головѣ Деберля, онъ имъ не достанется! Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! Онъ нашъ!
   И въ какомъ-то безуміи, опьяненный этимъ флагомъ, который взывалъ къ нему, словно живое существо въ предсмертной борьбѣ, или погибающій,-- капитанъ сдѣлалъ прыжокъ въ направленіи снѣжнаго грунта, невѣроятный, фантастическій прыжокъ, въ неудержимо-страстномъ порывѣ не разсчитавъ разстоянія; и среди поднявшагося одновременно съ обоихъ откосовъ шума, среди криковъ ужаса, вырвавшихся у итальянцевъ и французовъ, ринулся внизъ.
   И солдаты увидѣли, какъ онъ упалъ прямо на ноги, рядомъ съ штандартомъ, на мгновеніе точно приросшій къ землѣ послѣ этого страшнаго скачка въ пустоту. Несмотря на видимыя усилія удержаться на ногахъ, офицеръ зашатался, словно переломился по поламъ и, какъ подкошенный съ распростертыми впередъ руками, свалился навзничь прямо на штандартъ, прикрывая его своимъ ослабѣвшимъ тѣломъ...
   Итальянскій охотникъ остановился у самаго тѣла, которое, свалившись съ высоты двадцати метровъ, теперь становилось преградой между нимъ и его цѣлью; послѣ воплей отчаянія солдатъ наступила внезапная мертвенная тишина.
   Съ сильно расшибленной ногой Ортегарэ, тѣмъ не менѣе, притащился къ Деберлю.
   -- Капитанъ! капитанъ!
   И ему хотѣлось его поднять; онъ взялъ его голову -- эту нѣжную мечтательную голову, глаза которой стали вдругъ неподвижны, а подъ свѣтлыми, тонкими усами показалась алая полоска крови.
   Съ обоихъ склоновъ сбѣгались солдаты. Всѣ эти огрубѣлыя, теперь поблѣднѣвшія, лица склонялись надъ распростертымъ офицеромъ. Его приподняли на половину; вмѣстѣ съ тѣломъ сдвинулся флагъ. Въ правой рукѣ, положенной на еловое дерево, Деберль конвульсивно сжималъ захваченную имъ матерію... Нѣкоторые полагали, что онъ произнесъ: "Первый.... первый"!.. Но слова были такъ неясны, сказанныя еле уловимымъ шопотомъ.
   Стоя на колѣняхъ, Ортегарэ приподнялъ голову офицера. Деберль глядѣлъ сурово, какъ бы удивленно, на все что происходило вокругъ него и въ немъ самомъ; онъ словно прислушивался къ глухому таинственному замиранію жизни въ существѣ, такъ не давно еще увлекавшемся, трепетавшемъ и сильномъ. Отяжелѣвшій лобъ его склонялся. Узенькая полоска на губахъ становилась багровою пѣной.
   -- Капитанъ! растерянно повторялъ маленькій баскъ, вкладывая въ этотъ зовъ всю свою душу. И нагнувшіеся къ офицеру солдаты, какъ будто мольбы ихъ могли вернуть раненому силы, умоляюще вторили:
   -- Капитанъ! капитанъ!
   Одинъ изъ нихъ протягивалъ Деберлю свою бутылку. Ее хотѣли поднести къ его окровавленнымъ губамъ; съ большимъ усиліемъ капитанъ поднялъ лѣвую руку, дѣлая отрицательное движеніе.
   Итальянскіе альпійцы, спустившіеся вслѣдъ за товарищами, взволнованно, торопливо предлагали свои услуги пойдти за хирургомъ, за лекарствами. Постъ ихъ былъ недалекъ: можно было добѣжать въ нѣсколько минутъ. Деберль, вѣроятно, разслышалъ ихъ слова, такъ какъ онъ покачалъ головой и произнесъ еле слышное спасибо, между тѣмъ какъ нѣжная, печальная улыбка скользнула по его лицу.
   Вдругъ онъ поднесъ къ груди лѣвую руку, правая сжимавшая древко знамени, не покидала его. Въ немъ словно что-то оборвалось, черты исказились, а изо рта хлынула волна ярко красной крови и полилась на снѣгъ. Голова его еще больше склонилась.
   Еще нѣсколько разъ онъ вздрагивалъ; пріунывшіе было охотники снова воспрянули духомъ, видя, что онъ шевелится. Увы! жизнь угасла, и эти судорожныя вздрагиванія колебали уже полумертвеца.
   -- Унесемъ его! предложилъ одинъ изъ солдатъ.
   -- Гдѣ онъ, вашъ хирургъ? спросилъ другой изъ итальянцевъ.
   Ортегарэ, весь въ крови, приподнялъ голову капитана. Она упала снова. Онъ больше не дышалъ.
   -- Проклятье! проклятье!.. Неужели все кончено? Конецъ!.. Нашъ капитанъ!..
   -- Видишь, важно и медленно произнесъ одинъ изъ солдатъ,-- это ради знамени!
   Часть итальянскихъ охотниковъ отдѣлилась и направилась въ ближайшій постъ. Подождать ли ихъ возвращенія? Нести ли Деберля въ французскій лагерь? А если онъ не умеръ! Наконецъ это могъ быть только обморокъ. Лагерь былъ далекъ, а въ пути при тряскѣ можно было прикончить умирающаго. Оставить его тамъ внизу, однако было невозможно.
   Соорудили носилки на кованныхъ палкахъ: его уложатъ съ приподнятой головой и унесутъ лежачаго.
   Ортегарэ все еще изслѣдовалъ тѣло, подносилъ руку къ сердцу, въ то время какъ другой прильнулъ щекой къ бездыханнымъ губамъ. Шумъ заставилъ солдатъ оглянуться. Это былъ хирургъ слѣдовавшій за отрядомъ, собирая растенія, въ жестяной ящикъ, висѣвшій у него на боку. Его встрѣтили на полдорогѣ. Впрочемъ, видя сумасшедшій прыжокъ Деберля, услыша паденіе, онъ спѣшилъ. Маленькій, сухой, черный и краткій на словахъ человѣкъ направился прямо къ тѣлу, сказавъ по-итальянски: Lasciate! {Lasciate по итальянски означаетъ: оставьте или пустите.} Онъ пощупалъ пульсъ, отыскалъ сердце, притронулся ко лбу, и медленно произнесъ:
   -- Niente!.. Ничего больше!
   Это "ничего больше" -- неумолимое и печальное свалилось на эти головы, какъ похоронный звонъ Глаза этихъ дюжихъ молодцовъ, пылкіе, мужествеи ные глаза встрѣтились и переглянулись между собой. Они плакали. Итальянскіе охотники первые сняли свои поярковыя шляпы; альпійцы капитана Деберля также обнажили головы передъ своимъ офицеромъ. Французскіе береты, орлиныя перья Италіи склонялись передъ покойникомъ и передъ зьаменемъ.
   И этимъ знаменемъ, запятнаннымъ кровью, какъ боевымъ стягомъ, покрыли тѣло капитана, положивъ его на кованныя палки, какъ на походныя носилки; и медленно, по снѣгу, во время шествія мало по малу покрывавшемуся каплями крови будто красными звѣздами, альпійцы начали подъемъ, карабкаясь по крутому ущелью; мрачные, скорбные, они взбирались по тѣмъ же откосамъ, по которымъ еще такъ недавно, такъ побѣдоносно спускались.
   А на землю слеталъ вечеръ, кроткій, прекрасный вечеръ, оживлявшій эти хребты, обливавшій высокія Альпы розовымъ сіяніемъ; онъ окутывалъ своими праздничными лучами нѣмую, траурную группу людей, несшихъ покрытый своеобразнымъ саваномъ трупъ человѣка -- молодого, сильнаго, доблестнаго, полнаго надеждъ и непоколебимой вѣры въ себя, столь счастливаго еще сегодня утромъ... Тихій вечеръ въ Альпахъ, куда доносится и гдѣ смѣшивается далекій таинственный трезвонъ колокольчиковъ, гдѣ вмѣстѣ, по склонамъ мирно пасутся французскія и итальянскія стада, вечеръ залитый солнцемъ...
   Быть можетъ, тамъ, далеко, далеко, передъ мирнымъ домикомъ съ красной кровлей и коричневыми ставнями у окна, поглядывая на паруса входящихъ въ гавань лодокъ, сидитъ одинокая, милая, добрая старушка -- мать Деберля, и думаетъ она про себя свою думу о томъ, что люди, какъ и корабли, горцы, какъ и морскіе солдаты, возвращаются же когда-нибудь обратно, и что наступитъ счастливый день, когда съ далекихъ, чуждыхъ Альпъ, не стоившихъ Пириней, украшенный лишнимъ галуномъ возвратится, наконецъ, домой любимый сынъ, ея Луи... Пиринеи -- родныя горы, гдѣ ея маленькій Луи еще совсѣмъ, совсѣмъ крошка тогда... взлѣзалъ на высокій утесъ и собирался, этакій честолюбецъ!.. стрѣлять орловъ... Маленькія дѣти, эти большіе безумцы! Взрослые -- эти большія дѣти!

В. Эдельштейнъ.

"Юный Читатель", No 19, 1906

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru