Аннотация: Le Million.
Текст издания: "Библіотека для Чтенія", No 10, 1882.
ЖЮЛЬ КЛАРЕСИ.
МИЛЛІОНЪ
РОМАНЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія И. И. Шмидта, Галерная, д. No 6. 1882
ЧАСТЬ I.
ГЛАВА I.
Подъ свѣтлымъ майскимъ солнцемъ Парижъ, или лучше сказать, горсть парижанъ, дѣлающихъ достаточно шума, чтобъ имъ вѣрили на слово и считали ихъ всѣмъ Парижемъ -- этотъ Парижъ первыхъ представленій стремился, къ Елисейскимъ полямъ, чтобъ присутствовать на открытіи художественной выставки.
Уже нѣсколько недѣль тому назадъ было рѣшено, что на этомъ открытіи не будетъ никого, кромѣ самихъ экспонентовъ, и, вѣроятно, вслѣдствіе этого, въ залахъ была страшная духота и тѣснота. Тутъ собрались всѣ актрисы и свѣтскія дамы, иностранная колонія, разодѣтыя модели, мелкія и крупныя знаменитости, которыхъ караулили и записывали репортеры, сомнительные художники, родственники, меланхолически стоявшіе предъ картинами, подвѣшанными подъ самый потолокъ, невидимыми для невооруженнаго глаза и принятыми только по протекціи.
Множество зрителей толпилось предъ картинами, успѣхъ которыхъ увеличивался съ минуты на минуту, а толпа все прибывала, какъ море, не смотря на то, что прибывшіе ранѣе, наиболѣе усталые или наиболѣе ловкіе, уже спѣшили къ какому нибудь сосѣднему ресторану, чтобъ отдохнуть подъ цвѣтущими каштанами.
-- Уфъ! я умираю съ голоду, сказалъ, садясь съ двумя дамами и двумя молоденькими дѣвушками, человѣкъ, лѣтъ тридцати шести или восьми, стройный и нервный, который поминутно раскланивался съ знакомыми.
Полуопрокинутые на столъ стулья указывали на мѣсто, приготовленное для цѣлаго общества изъ семи человѣкъ. Лакей уже нѣсколько минутъ защищалъ этотъ столъ, какъ солдатъ защищающій редутъ. Это былъ единственный пустой столъ. Голодная публика уже собиралась усѣсться за него или разломать стулья.
-- А! г. Рибейръ, вы пришли какъ разъ во время, еще минута, и вашъ столъ...
Онъ указалъ на стоявшихъ вокругъ и жадными глазами глядѣвшихъ на накрытый столь.
-- Хорошо, Пьеръ, сказалъ Рибейръ съ улыбкой, обѣщавшей щедрую на водку. Вы молодецъ.
-- Я дѣлаю, что могу, г. Рибейръ.
Двѣ дамы сѣли за столъ другъ противъ друга и одна изъ нихъ, младшая, хорошенькая брюнетка, лѣтъ двадцати шести или семи, снимала мантилью и подавала ее лакею, тогда какъ другая садилась на послѣднее мѣсто у самой арматуры веранды, подъ которой завтракала цѣлая толпа.
Въ скромныхъ манерахъ этой женщины, неопредѣленныхъ лѣтъ, выражалось цѣлое море скрытыхъ несчастій. Ея костюмъ, очень приличный, былъ бѣденъ и поношенъ, жесты скромны. Очевидно, это была гувернантка.
Двѣ хорошенькія, очень молоденькія дѣвушки сѣли на складные стулья въ ту минуту, какъ лакей надъ ихъ головами опускалъ шторы, чтобъ защитить столъ отъ падавшихъ на него лучей солнца.
Одна дѣвушка была блондинка, стройная, съ немного печальнымъ видомъ, не смотря на притворную веселость. Другая была веселая, пикантная, съ голубыми глазами и вьющимися рыжими волосами, со свѣжимъ цвѣтомъ лица и красными, немного толстыми, губами.
-- Ну, миссъ Модъ, сказалъ Рибейръ, старшей изъ двухъ дамъ, что выскажете о выставкѣ? Это не походитъ на вашу королевскую академію въ Бюрлингтонъ-гаузѣ?
-- Нѣтъ, отвѣчала миссъ Модъ съ англійскимъ акцентомъ, придававшимъ почти прелесть ея немного сухому голосу. Я уже видѣла это открытіе въ первый разъ, когда имѣла честь жить у г. Виктора Рибейра.
Говоря это, она поглядѣла на свою бывшую воспитанницу, блондинку, съ серьезными чертами лица, тогда какъ рыженькая, съ ярко-красными губами, вскричала:
-- А! вы должны очень сожалѣть это время теперь, когда вы попали ко мнѣ!..
Казалось, какъ будто штора набросила тѣнь на лицо миссъ Модъ, такъ какъ оно сдѣлалось еще серьезнѣе, а въ глубинѣ ея глазъ свѣтилась покорная печаль.
-- О! сказала она, стараясь улыбнуться, вы не злы, Раймонда.
-- Не зла, пожалуй, отвѣчала дѣвушка, беря за руку свою сосѣдку. Но моя кузина Андре добра и это гораздо лучше. Держу пари, что вы никогда не бранили ее.
-- Никогда, отвѣчала миссъ Модъ тономъ квакерши.
-- Какое ты совершенство, Андре!
-- Послушайте, сказала молодая женщина, снимавшая перчатки, которой, можетъ быть, наскучилъ этотъ разговоръ, будемъ мы ждать твоего отца, Раймонда?
Хорошенькая дѣвушка пожала плечами.
-- Папа? Онъ аккуратенъ только на биржѣ. Если мы будемъ ждать его завтракать...
-- Отчего нѣтъ твоего отца? спросила тогда Раймонда, обращаясь къ Андре. Развѣ онъ не терпитъ живописи?
-- Ему нѣкогда что нибудь не терпѣть, отвѣчалъ Рибейръ за Андре. Это ты, Раймонда, воображаешь, что въ этомъ свѣтѣ только и дѣла, что забавляться. Гильемаръ богать, а ты избалованный ребенокъ, единственная дочь безъ матери...
-- И безъ мачихи, сказала, смѣясь, молодая женщина.
Раймонда поглядѣла на нее дружелюбнымъ взглядомъ.
-- О! что касается васъ, дорогая Женевьева, то Андре напрасно глядѣла бы на васъ, какъ на мачиху. Вы любите мою хорошенькую кузину, какъ собственную дочь, какъ младшую сестру...
-- И какъ только я подумаю, прибавилъ Луи смѣясь, что я же совѣтовалъ моему кузену Виктору не жениться на васъ! увѣряю васъ, это правда, какъ я былъ глупъ!..
Женевьева Рибейръ, казалось, вдругъ задумалась.
-- Викторъ, можетъ быть, лучше сдѣлалъ бы, еслибъ не женился. И того достаточно, чтобъ дать дочери приданое.
-- Полноте, сказала Андре, обращаясь къ мачихѣ, папа счастливъ только вами и, увѣряю васъ, я не ревную.
-- Да, но онъ слишкомъ много работаетъ.
-- Не правда ли? со вздохомъ подтвердила Андре.
Кузенъ Рибейръ уже не слушалъ. Онъ звалъ лакея, испуганнаго толпой посѣтителей, которая хлынула съ выставки.
-- Ну, что же, скоро ли будетъ готова форель?
-- Сейчасъ, сударь. Вотъ ее несутъ.
И въ то время, какъ Раймонда и Женевьева, чтобъ сократить ожиданіе, ѣли рѣдиску или хлѣбъ съ масломъ, Рибейръ, который былъ художникъ, глядѣлъ на эту странную толпу, видомъ которой забавлялся каждый годъ и который каждый годъ казался ему новымъ.
Теперь ресторанъ былъ также набитъ, какъ зала выставки. Шумъ голосовъ и смѣхъ все увеличивались. Лакеи тащили громадные ростбифы и полуразрѣзанныя форели, сопровождаемыя серебряными соусниками: и съ каждымъ столомъ розовыя форели уменьшались, наскоро перекладываемыя на тарелки, вмѣстѣ съ легендарнымъ зеленымъ соусомъ.
Рибейръ былъ голоденъ и съ нетерпѣніемъ ждалъ форели. Пробки хлопали. Праздновали новые успѣхи, вспрыскивали будущія медали.
Рибейръ самъ не зналъ, отъ солнца или отъ окружавшей его толпы, но онъ чувствовалъ опьяненіе, не выпивъ ничего.
Молодыя дѣвушки глядѣли вокругъ себя и забавлялись. Даже Андре любовалась этимъ веселымъ уголкомъ парижскаго ресторана, громкимъ шумомъ разговоровъ, яркими лучами солнца, пѣной шампанскаго.
Миссъ Модъ, отвернувшись отъ всей этой толпы, глядѣла вдаль, на бившій предъ рестораномъ фонтанъ.
Тогда, чтобъ подразнить ее, Луи Рибейръ спросилъ:
-- О чемъ вы мечтаете, Офелія?
Онъ забавлялся, подсмѣиваясь надъ нею и говоря:
-- Знаете, миссъ Модъ, когда нибудь я нарисую вашъ портретъ и выставлю его въ Салонѣ, а въ каталогѣ помѣщу стихи Тенисона.
Правильное лицо миссъ Модъ, съ римскимъ профилемъ, какіе часто бываютъ у англичанокъ, принимало испуганное выраженіе. ея глаза были зеленоватаго цвѣта, а въ густыхъ, бѣлокурыхъ волосахъ уже виднѣлась преждевременная сѣдина. Она должна была быть очень хороша и, вѣроятно, въ молодости вскружила много головъ. Въ то время у нея былъ чудный, прозрачный цвѣтъ лица, съ яркимъ румянцемъ. Ея зеленоватые глаза весело сверкали, а хорошенькія губки смѣялись веселымъ смѣхомъ.
-- Я увѣренъ, миссъ Модъ, что у васъ было большое сердечное горе? часто повторялъ ей у Гильемара Луи Рибейръ, всегда забавлявшійся, раздразнивъ ее, и заставлявшій улыбаться Раймонду.
Миссъ Модъ Беркеръ встряхивала волосами, которые казались напудренными.
-- Нѣтъ!.. Нѣтъ! Увѣряю васъ.
-- Послушайте, миссъ Модъ, разскажите намъ вашъ романъ. Прошу васъ, миссъ Модъ, сдѣлайте это для Раймонды. Я не люблю англійскихъ романовъ, въ нихъ пьютъ слишкомъ много чаю и дѣлаютъ черезъ-чуръ много тартинокъ; но, держу пари, что вашъ романъ мнѣ понравится.
Въ такіе вечера миссъ Модъ молчала, а Рибейръ продолжалъ шутить до тѣхъ поръ, пока она не вставала и не исчезала, унося съ собою свою работу ніи книгу, говоря:
-- Положительно, г. Луи, вы ужасный человѣкъ.
Въ другой разъ она ничего не говорила и Луи чувствовалъ себя немного смущеннымъ, видя крупныя слезы, выступавшія на зеленыхъ глазахъ англичанки.
Эти слезы никогда не скатывались. Миссъ Модъ давила ихъ подъ вѣками, какъ будто плакать было постыдно.
Тогда художникъ говорилъ уже другимъ тономъ:
-- Вы знаете, миссъ Модъ, мои шутки не имѣютъ значенія. Смѣйтесь надъ ними. Это самое лучшее, что вы можете сдѣлать. Если же я васъ оскорбилъ, то прошу прощенія... Съ тѣмъ, впрочемъ, что опять начну снова. Дорогая миссъ Модъ, прощенія, которыхъ просятъ, служатъ къ тому, чтобъ заставлять васъ возобновлять прощенные проступки.
ГЛАВА II.
-- Ну, Эмиль, ты пришелъ какъ разъ во время, говорилъ Рибейръ полному, здоровому мужчинѣ, лѣтъ сорока пяти, сорока шести, сильному, какъ въ тридцать лѣтъ, который подошелъ къ столу, какъ разъ въ ту минуту, когда розовая форель съ зеленымъ соусомъ остановилась предъ художникомъ.
-- Здравствуйте, папа, сказала Раймонда, немного отодвинувъ свой стулъ, чтобъ пришедшій могъ вѣсть.
Эмиль Гильемаръ усѣлся, смѣясь говоря лакею:
-- Главное дѣло, не вылейте мнѣ ничего на спину. Я люблю соусъ только на тарелкѣ.
Онъ казался въ восторгѣ отъ своей шутки и, протягивая чрезъ столъ свою руку въ перчаткѣ, здоровался съ сидѣвшими.
Его рѣзкій голосъ, привыкшій приказывать на биржѣ, громко раздававшійся въ дни финансовыхъ кризисовъ, понижался, когда онъ говорилъ съ молодой женщиной, и его зеленые глаза, съ стальнымъ блескомъ, смягчались, когда останавливались на его кузинѣ Рибейръ.
Женевьева была очень хороша. Она была кокетливо одѣта въ весенній костюмъ, коротенькій казачекъ, съ атласнымъ жилетомъ и большими пуговицами. На ея черныхъ, роскошныхъ волосахъ была надѣта соломенная шляпа, отдѣланная перьями. Въ этомъ костюмѣ она походила на старшую сестру Андре, серьезную и немного печальную блондинку, одѣтую въ черную мантилью, красиво обрисовывавшую плечи и позволявшую угадывать стройную талію парижанки.
Ея мачиха, со своими двадцатью семью годами и изящной полнотой, была для Эмиля Гильемара привлекательнѣе, чѣмъ для дѣвушки, которую онъ находилъ слишкомъ задумчивой, къ тому же, онъ презиралъ все хрупкое.
Гильемаръ любилъ посмѣяться Этотъ толстый, веселый человѣкъ, дышавшій жизнью и богатствомъ, представлялъ полный контрастъ со своимъ кузеномъ, худымъ и насмѣшливымъ Луи Рибейромъ, который сидѣлъ предъ нимъ.
О! какъ Гильемаръ понималъ жизнь. Овдовѣвъ очень рано и не имѣя другихъ дѣтей, кромѣ маленькой Раймонды, воспитанной сначала какъ попало и затѣмъ ввѣренной присмотру миссъ Модъ Беркеръ, Гильемаръ не думалъ ни о чемъ въ свѣтѣ, кромѣ того, чтобы жить весело и зарабатывать деньги. Счастіе всегда ему везло, богатство лилось къ нему рѣкою.
Когда онъ думалъ о своемъ пріѣздѣ въ Парижъ, около 1852 года, когда отецъ послалъ его изъ Лиля представителемъ стараго торговаго дома желѣзомъ, когда онъ вспоминалъ свое отвращеніе къ торговлѣ, которая не давала сто на сто, свои мечты о дѣловыхъ операціяхъ, онъ громко смѣялся. Бѣдный старикъ Гильемаръ, проведшій всю свою жизнь въ Лилѣ, между своей конторой, на площади Рибуръ, и квартирою, въ улицѣ Экермуаръ, не понималъ современнаго движенія. Онъ не понялъ бы, какъ его мальчишка, сильно потолстѣвшій, сдѣлался однимъ изъ царей Парижа, не понялъ бы могущества кредита, ресурсовъ банковъ и ажіотажа. Бѣдный старикъ Гильемаръ!
Эмиль гордился, когда сравнивалъ себя съ отцемъ, гордился, когда сравнивалъ свой роскошный банкирскій домъ со скромной конторою отца. Стоило Гильемару принять участіе въ какомъ нибудь дѣлѣ, чтобъ оно сейчасъ же поднялось, хотя бы нѣсколько мѣсяцевъ казалось уже погибшимъ.
На биржѣ говорили про него, что у него есть чутье, этотъ знаменитый даръ великихъ дѣльцовъ, умѣющихъ пользоваться минутою. Въ дѣйствительности же онъ былъ просто счастливъ, руководствуясь случайнымъ вдохновеніемъ, инстинктомъ. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ полководцевъ, о которыхъ говорятъ: "онъ счастливъ" и ничего больше. Но этого достаточно, чтобъ достигнуть всего.
Эмиль Гильемаръ уже давно исключилъ изъ своей жизни женщинъ. За нимъ не знали никакихъ приключеній. Онъ расходовалъ всю свою громадную энергію на дѣла. Онъ занимался финансами, какъ занимаются гимнастикой.
Вставая рано, онъ сейчасъ же принималъ маклеровъ, затѣмъ выходилъ подышать чистымъ воздухомъ, завтракалъ въ ресторанѣ, отправлялся на биржу, потомъ ѣхалъ въ три или четыре, основанныя имъ, учрежденія. Появлялся въ улицѣ Тэбу, въ своей конторѣ, затѣмъ ѣхалъ подышать воздухомъ въ лѣсъ, потомъ обѣдалъ снова въ ресторанѣ или у пріятелей. Появлялся въ оперѣ, смотрѣлъ балетъ, разговаривалъ съ Молиной, Штоклейдъ и Родильономъ въ балетномъ фойэ. Появлялся на первыхъ представленіяхъ и возвращался вечеромъ къ себѣ домой, зѣвая, но все-таки просматривалъ письма, которыя приносили ему, и спалъ въ тѣхъ случаяхъ, когда не возилъ Раймонду на балы.
Это была каторжная жизнь, но онъ умеръ бы, еслибы ему пришлось жить другой жизнью.
Онъ никогда не думалъ снова жениться. Къ чему? Свободная жизнь казалась ему всего пріятнѣе.
-- Жена всегда стѣсняетъ, говорилъ онъ, смѣясь своимъ громкимъ смѣхомъ. И, конечно, я не стану повторять этого моему зятю, но когда онъ женится на Раймондѣ, тѣмъ хуже для него, онъ самъ это скоро увидитъ.
Одна женщина, можетъ быть, измѣнила бы его идеи и объ этой женщинѣ, онъ долженъ былъ себѣ признаться, онъ думалъ дѣйствительно чаще, чѣмъ хотѣлъ бы. Это была Женевьева. Онъ находилъ ее прелестной и въ глубинѣ души упрекалъ Виктора Рибейра, что онъ женился на такомъ прелестномъ созданіи, утонченней, остроумной парижанкѣ, "настоящей женщинѣ". Онъ гордился бы, еслибы могъ показаться съ нею въ ложѣ, въ Оперѣ, на скачкахъ, повсюду. Онъ не зналъ что дѣлать со своимъ богатствомъ, тогда какъ былъ бы счастливъ тратить его на Женевьеву. Ей онъ позволилъ бы все истратить, и онъ зналъ, что Женевьева дѣлала бы это съ удовольствіемъ.
Она любила шумную жизнь и отлично сошлась бы съ Раймондой.
-- Знаете, кузина, говорилъ онъ озабоченнымъ тономъ госпожѣ Рибейръ; вы одна могли бы осуществить мой идеалъ. Еслибы Рибейръ не женился на васъ, я надѣлалъ бы глупостей, чтобъ стать вашимъ мужемъ.
Женевьева поглядѣла на него долгимъ взглядомъ своихъ прекрасныхъ, черныхъ глазъ.
-- Въ самомъ дѣлѣ, кузина, и я полагаю, что со иною вы вели бы другую жизнь, чѣмъ съ Викторомъ.
Тогда молодая женщина сильно поблѣднѣла. Гильемаръ замѣтилъ это.
-- Мой мужъ дѣлаетъ все, что можетъ, сказали, она, и не всѣ въ свѣтѣ могутъ быть милліонерами. Не все ли равно, если я и такъ люблю его?
-- Да, но деньги нисколько не повредили бы, отвѣчалъ банкиръ.
Онъ уже давно составилъ себѣ мнѣніе, что кузенъ Викторъ честный человѣкъ, въ родѣ отца Гильемара, воплощенная честь, работавшій вдесятеро больше, чѣмъ было нужно. Но къ чему это приведетъ? Да, къ чему? У Андре Рибейръ не было даже приданаго. А Женевьева?..
Эмиль былъ слишкомъ хорошимъ физіономистомъ, чтобъ не понять, насколько она страдала тѣмъ ничтожествомъ, которое съ каждымъ днемъ все тѣснѣе сжимало ее.
Однако, Гильемаръ помнилъ время, когда домъ Виктора Рибейра благоденствовалъ. Онъ былъ коммиссіонеромъ для Испаніи, Бразиліи, Южной Америки. Дворъ его былъ полонъ приготовлявшимися въ отправку ящиками съ товарами. Но съ тѣхъ поръ, какъ Викторъ перевелъ свою контору изъ улицы Пти-Экюри въ улицу Шатоденъ, счастіе измѣнило ему.
Въ то время банкиру, по временамъ, приходило желаніе поправить дѣла своего кузена. Но, ба! Къ чему? Викторъ не интересовалъ его. Ему нравилась одна Женевьева Рибейръ и немного маленькая Андре, но въ особенности Женевьева!.. Онъ такъ часто думалъ о ней, что спрашивалъ себя: "Послушай, неужели ты влюбленъ? Что же, отвѣчай! Что, боишься отвѣтить самому себѣ?" -- Влюбленъ, онъ?-- Гильемаръ? Влюбленъ въ такую честную женщину, какъ кузина Женевьева. Въ то время, какъ такой старый дуракъ, какъ Молина, тратитъ столько времени на Мари Лойэ, танцовщицу, а Родильонъ, одна изъ биржевыхъ знаменитостей, акціонеръ и основатель радикальныхъ журналовъ, выставляетъ себя на смѣхъ тѣмъ, что Алиса Гервье, его любовница, даетъ легитимистскія празднества и устраиваетъ фейерверки въ день святаго Анри. Влюбленъ!.. Гильемаръ никогда въ жизни не сдѣлалъ бы такой глупости.
А между тѣмъ, онъ невольно признавался, что между биржевымъ курсомъ и имъ часто появлялось хорошенькое личико Женевьевы Рибейръ, съ сверкающими черными глазами, улыбавшееся ему слегка насмѣшливо, въ то время какъ она, съ томностью креолки, протягивала ему свою изящную ручку, говоря:
-- Здравствуйте, кузенъ.
ГЛАВА III.
Сидя противъ Луи Рибейра, Гильемаръ ѣлъ съ аппетитомъ, жалуясь на солнце, свѣтившее ему прямо въ глаза, но не смѣя надѣть шляпу изъ-за мадамъ Рибейръ, къ которой чувствовалъ невольное уваженіе. Она положительно пугала и смущала его.
Кузенъ Луи, напротивъ того, весело глядѣлъ на солнце.
Какъ физически, такъ и нравственно онъ былъ противоположностью Гильемара. У него была одна изъ тѣхъ утонченныхъ натуръ, которыя, катясь въ потокѣ жизни, дѣлаются гладкими, какъ полированные камни.
Онъ былъ худъ, носилъ бороду и былъ хорошъ собою, но не старался нравиться. Онъ всегда одинаково былъ одѣтъ въ черный сюртукъ, какъ буржуа, находя смѣшнымъ, чтобъ артистъ не могъ походить на остальныхъ людей, предоставляя эксцентричность романтикамъ и живя скорѣе, какъ зритель, чѣмъ какъ дѣятель.
-- Ты ничего еще не отправилъ въ нынѣшнемъ году на выставку? спрашивалъ его Гильемаръ, съ вилкой въ рукахъ.
-- Я?.. отвѣчалъ Луи, я предоставляю выставлять другимъ.
-- Почему?
-- Мнѣ отвратительна эта живопись по аршинамъ.
-- Ты недоволенъ?
-- Чѣмъ я могу быть недоволенъ?
-- Боже мой! Самимъ собою, такъ какъ ты лѣнтяй или усталъ, сказала Раймонда, глядя на кузена Луи своими хорошенькими, голубыми глазками.
Рибейръ, дѣйствительно, былъ, видимо, утомленъ и въ тридцать восемь лѣтъ начиналъ презрительно относиться ко всему, что волновало его въ двадцать. Онъ уже находилъ мечты пустыми, а надежды безплодными. Его любимымъ словомъ было "къ чему?"
-- Позвольте васъ спросить, говорилъ онъ, кто будетъ вспоминать о насъ чрезъ четыре тысячи лѣтъ? Такъ къ чему же ломать себѣ голову? Современники васъ не знаютъ, потомство не будетъ знать.
Если онъ еще работалъ, то для себя, для того, чтобъ убить время.
Онъ первый сталъ рисовать новѣйшіе сюжеты: уголокъ города, въ которомъ проводишь жизнь, людей, которыхъ тамъ встрѣчаешь. Онъ первый понялъ поэзію перекрестка, великолѣпіе парижскаго захода солнца.
-- Ты рисуешь только парижскіе сюжеты, говорили ему старые товарищи, избиравшіе себѣ сюжеты изъ римской жизни и уже стремившіеся въ академію.
-- Да, потому что только одинъ Парижъ забавляетъ меня, отвѣчалъ имъ Рибейръ. Каждый разъ, когда я путешествовалъ, я скучалъ о Парижѣ. Въ Неаполѣ, предъ Везувіемъ, бываютъ восхитительные закаты солнца, настоящій фейерверкъ, рубины, аметисты, все, что хочешь, но я отдалъ бы все это за закатъ солнца въ Парижѣ, видимый съ моста Согласія. Я рисую только Парижъ, потому что я жилъ только въ Парижѣ. Я не иду дальше, потому что живу только въ Парижѣ.
Онъ умѣлъ найти въ самой банальной вещи скрывающуюся въ ней поэзію. Онъ рисовалъ прохожихъ, буржуа, модистокъ, знатныхъ дамъ, выходящихъ изъ экипажей. Онъ передавалъ отблескъ люстръ на атласной кожѣ плечъ, темную тѣнь отъ черныхъ фраковъ на свѣтлыхъ коврахъ. Однимъ словомъ, особенный характеръ нашей жизни, монотонной и въ то же время любопытной. Рисуя все это, онъ говорилъ:
-- Я дѣлаю замѣтки.
Его картины были рѣдки, такъ какъ онъ работалъ какъ можно меньше. Къ чему? Онъ и такъ былъ счастливъ.
-- Я доволенъ жизнью, говорилъ онъ, но я разбавляю мое вино водой. Когда у меня были еще всѣ волосы на головѣ, мнѣ вполнѣ естественно казалось, что мнѣ постоянно будутъ подносить на бархатныхъ подушкахъ ключи отъ городовъ, взятыхъ могуществомъ моихъ двадцати лѣтъ, золотые ключи, открывающіе сундуки и будуары. И если жизнь исполнила только двѣ на сто изъ всѣхъ моихъ надеждъ, то, честное слово, я считаю себя не въ проигрышѣ.
Иногда Луи былъ менѣе покоренъ судьбѣ и, глядя изъ улицы Торлакъ, гдѣ онъ жилъ, на Парижъ, терявшійся въ туманѣ, говорилъ себѣ, что для того, чтобъ пріобрѣсти себѣ удобное мѣсто въ этомъ муравейникѣ, если бы для этого было просто достаточно поднять палецъ, то онъ не былъ бы такъ глупъ, чтобъ отказаться отъ счастія. Но опять таки, къ чему?.. Счастье должно было само придти къ нему. Онъ же не хотѣлъ сдѣлать ни одного шага.
Это была его философія, -- философія практическая.
Впрочемъ, онъ не велъ только созерцательную жизнь человѣка, утомленнаго борьбою; напротивъ того, онъ вмѣшивался во все, забавлялся всѣмъ, любилъ отыскивать рѣдкія бездѣлушки въ мрачныхъ лавкахъ продавцевъ древностей, собиралъ себѣ, вещь за вещью, за недорогую цѣну, изящный музей. Заглядывалъ въ маленькія лавченки въ Батиньонѣ и въ улицѣ Лапъ, отыскивая рѣдкости, старинныя испанскія желѣзныя вещи для отеля, который Гильемаръ строилъ себѣ въ улицѣ Оффемонъ. Кузина Раймонда поручила ему это занятіе.
Луи любилъ дразнить Раймонду, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, очень любилъ ее и всегда слушался.
-- Если хочешь, кузиночка, мы отправимся вмѣстѣ покупать все это. Ты увидишь неизвѣстные тебѣ кварталы.
Раймонда качала головой.
-- Я не стараюсь ихъ знать. Для меня отвратительны люди въ лохмотьяхъ.
-- Это оттого, Раймонда, что ты глядѣла на этотъ міръ только изъ оконъ твоей кареты. Когда идетъ дождь тебѣ кажется вполнѣ естественнымъ ѣхать въ экипажѣ, но ты знаешь, что есть люди, которые идутъ по грязи, и, увѣряю тебя, не ихъ вина, что ихъ панталоны въ грязи.
Рибейръ сообщалъ своей кузинѣ много теорій и она принимала его слова, за парадоксы, но онъ забавлялъ ее; по временамъ она глядѣла на него страннымъ взглядомъ.
-- Что съ вами такое? говорилъ тогда Луи, вѣроятно, новый сѣдой волосъ? У тебя хорошій взглядъ.
-- Что такое сѣдой волосъ, отвѣчала она. Мнѣ двадцать лѣтъ, а между тѣмъ, Целестина нашла у меня одинъ сѣдой волосъ. У всѣхъ людей есть сѣдые волосы.
-- Да, только твои исчезаютъ, а мои прибавляются. Держу пари, что ты считаешь меня старикомъ, Раймонда?
-- Я, нѣтъ. Я не думаю о томъ, чтобъ считать тебя, чѣмъ бы то ни было.
-- Это не дурно, говорилъ тогда, смѣясь, Рибейръ. Ты даже ничѣмъ меня не считаешь? Я буду играть, благородныхъ отцевъ.
Эти шутки, которыя Луи, не имѣвшій сорока лѣтъ, повторялъ предъ Гильемаромъ, которому было сорокъ шесть, вызывали гримасу на губы банкира.
Что за глупыя шутки. Въ сорокъ пять лѣтъ человѣкъ въ полной силѣ. Сорокъ -- сорокъ пять лѣтъ,-- это лучшій возрастъ мужчины.
Эмиль еще имѣлъ нѣкоторыя претензіи и, если споръ начинался предъ Женевьевою Рибейръ, онъ былъ такъ краснорѣчивъ, такъ умѣлъ защищать людей своихъ лѣтъ, какъ будто дѣло шло о помѣщеніи какой нибудь сомнительной бумаги.
-- Это, однако, не мѣшаетъ, возражалъ Луи, чтобъ ты увидалъ, какъ посмотрѣли бы женщины, еслибы сюда вошелъ юноша двадцати лѣтъ, какъ ты думаешь, кузиночка? Не правда ли, Раймонда?
-- Что, я? возражала кузиночка, ты знаешь, кузенъ. что я нахожу двадцатилѣтнихъ молодыхъ мужчинъ старѣе папа.
Тогда Эмиль въ восторгѣ обнималъ дочь, а кузенъ Луи задумывался, странно смущенный, глядя въ глубину прелестныхъ голубыхъ глазъ, которыми глядѣла на него молодая дѣвушка, желая знать, что думала эта маленькая головка.
-- О чемъ могла она думать, кромѣ бездѣлушекъ, которыя она любила до безумія, баловъ, прогулокъ, шика, на которомъ она была помѣшана.
О чемъ могла она думать, оставшись одна?.. когда задумывалась?
-- О чемъ?-- Конечно ни о чемъ, отвѣчалъ самъ себѣ кузенъ Луи Рибейръ, и сейчасъ же переставалъ думать объ этомъ.
ГЛАВА IV.
Завтракая, перебирая сосѣдей, обсуждая костюмы сосѣдокъ, Женевьева и Раймонда снова заговорили объ отцѣ Андре, объ отсутствіи котораго онѣ жалѣли.
Но приходилось мириться съ тѣмъ, какъ устроилась жизнь кузена Виктора. Онъ не могъ оставить своей конторы. Онъ какъ разъ долженъ былъ наблюдать за отправкой въ Буэносъ-Айресъ, отправкой, къ несчастію, малозначительной, но тѣмъ болѣе причинъ наблюдать за нею.
Онъ сидѣлъ у себя въ конторѣ, уткнувшись лицомъ въ книги, въ то время, какъ о немъ говорили.
Его дочь Андре видѣла предъ собою блѣдное лицо и утомленные глаза бѣдняка и невольно глядѣла на задумчивое лицо Женевьевы, какъ бы ища въ немъ выраженія, которое успокоило бы ее.
Но Андре не была успокоена.
Эмиль Гильемаръ, начиная говорить о кузенѣ Викторѣ, уловилъ безпокойство молодой дѣвушки, для которой исчезъ ресторанъ и которая видѣла предъ собой только холодную контору въ улицѣ Шатоденъ.
-- Викторъ слишкомъ много работаетъ, говорилъ банкиръ, повторяя слова, сказанныя кузеномъ Рибейромъ, и потомъ эти вѣчныя коммиссіи и коммиссіи. Этотъ родъ занятій уничтожается съ проведеніемъ желѣзныхъ дорогъ; къ чему иностранцамъ прибѣгать въ настоящее время къ коммиссіонерамъ для покупки своихъ товаровъ, когда имъ такъ легко пріѣхать самимъ и воспользоваться этимъ путешествіемъ, чтобъ посмотрѣть Парижъ?
-- Въ такомъ случаѣ, сказалъ Луи, ты думаешь, что Викторъ долженъ былъ бы бросить этотъ родъ занятій, чтобъ играть на биржѣ? Не такъ ли?
-- Это было бы не глупо, отвѣчалъ Гильемаръ, осушая стаканъ.
Андре еще съ большимъ безпокойствомъ глядѣла на мачиху.
Но Женевьева, которая ничего не ѣла, сидѣла неподвижно, очевидно слушая, но въ тоже время видно было, что ея мысли были далеко.
-- При его способности трудиться, продолжалъ Гильемаръ, Викторъ, который могъ бы быть также богатъ, какъ я, съ трудомъ соберетъ...
-- Достаточно денегъ, чтобъ построить отель въ Монсо, перебилъ художникъ, это очень возможно. Но дѣло въ томъ, Эмиль, что кузенъ Викторъ Рибейръ человѣкъ стараго вѣка, какъ и я. И знаешь, что я скажу?-- Тѣмъ лучше для него.
Гильемаръ громко расхохотался.
-- Тѣмъ лучше для него? сказалъ онъ. Да, понимаю, понимаю. Онъ философъ на твой ладъ. Я знаю эту философію. И такъ какъ, насколько мнѣ кажется, богатство...
-- Э! перебилъ художникъ, я не люблю этихъ поговорокъ.
Андре и миссъ Модъ слушали Луи, тогда какъ Женевьева Рибейръ слѣдила за своей собственной мыслью, которая была, можетъ быть, далеко, а мадемуазель Гильемаръ глядѣла чрезъ нѣсколько столовъ на очень красиваго молодаго человѣка, извѣстнаго художника, отъ котораго всѣ женщины были безъ ума, и который, съ своей стороны, внимательно смотрѣлъ на нее.
-- Ты, значитъ, счастливъ, Луи?
-- Я счастливъ, говорилъ Луи Рибейръ, прихлебывая шампанское и улыбаясь, глядя на кузину. Почему мнѣ не быть счастливымъ? Таковъ мой темпераментъ. Есть люди, которые чувствуютъ потребность поминутно глядѣться въ зеркало и повторять себѣ: "Я милліонеръ". Ну что же, мой милый, я ихъ не обвиняю, у нихъ также свой темпераментъ. Я знаю, что они также безпомощны противъ болѣзней, старости и смерти, какъ противъ дождя, если онъ идетъ, и уродства, если они некрасивы, а этимъ, я долженъ признаться, они часто страдаютъ. Я знаю, что деньги не могутъ дать имъ таланта, привязанности окружающихъ, личнаго мужества, точно также какъ и любви (при этомъ словѣ Раймонда стала слушать), хотя любовь, это, если хотите, также старая игра. Я знаю также, кузенъ Гильемаръ, продолжалъ Рибейръ, что сто тысячъ милліоновъ не удержатъ у тебя зуба, который долженъ упасть, извини за эту шутку, тогда какъ то, что есть у тебя самаго лучшаго, твоя дочь, равно ничего тебѣ не стоила.
-- Моя дочь мнѣ ничего не стоила?.. возразилъ Гильемаръ, глядя на Раймонду и качая головой. Затѣмъ онъ перевелъ взглядъ на миссъ Модъ, какъ бы беря ее въ свидѣтельницы.
-- Впрочемъ, продолжалъ Луи Рибейръ, я нисколько не оспариваю счастія милліонеровъ, только бы они не придирались ко мнѣ за мое, такъ какъ, повторяю тысячу разъ: да, я счастливъ.
-- Кстати, Эмиль, что твой отель? Когда же новоселье, Раймонда?
-- Лучше не говорите мнѣ объ этомъ, отвѣчалъ Гильемаръ. Во-первыхъ, архитекторъ еще не кончилъ..-- И обойщикъ также не кончаетъ, прибавила Раймонда, съ прелестной гримаской.
Кузенъ Луи разсмѣялся.
-- Ну, вотъ видишь, что я тебѣ говорилъ, продолжалъ онъ, ни обойщикъ, ни архитекторъ не испортятъ мнѣ ни капли крови, и такъ, въ этомъ году не будетъ...
-- Чего?
-- Новоселья?
-- Напротивъ, возразила Раймонда, самое позднее, чрезъ двѣ недѣли.
-- Да, въ маѣ. Тѣмъ хуже, будетъ немного жарко, но это рѣшено, приглашенія уже у гравера. Очень хорошенькія приглашенія, на пергаментѣ, готическими буквами, съ печатью изъ краснаго сургуча и съ виньеткой, изображающей нашу лѣстницу. Я хотѣла бы рисунокъ Эдмона Лакоста, который тамъ сидитъ.
Говоря это, она указала головой на красиваго молодаго человѣка, сидѣвшаго чрезъ семь или восемь столовъ и глядѣвшаго на нее въ монокль.
-- А почему же у васъ нѣтъ рисунка Лакоста? сказала Женевьева.
-- Я его не знаю... Я не смѣла...
-- Онъ, кажется, зарабатываетъ много денегъ, этотъ Лакостъ, сказалъ Гильемаръ, отыскивая взглядомъ молодаго художника, который, чувствуя, что на него глядятъ, дѣлалъ красивой рукой граціозные жесты, разговаривая съ сосѣдями.
Кузенъ Луи принялъ видъ глубокаго восхищенія, слишкомъ глубокаго, чтобъ оно не было насмѣшливо.
-- Лакостъ зарабатываетъ много денегъ. Эдмондъ Лакостъ художникъ предмѣстья, но у него нужно абонироваться за четыре мѣсяца впередъ, чтобъ имѣть нарисованный имъ портретъ. У него есть записная книжка, какъ у кузиночки Раймонды, книжка для баловъ, и онъ даритъ своимъ моделямъ седьмой вальсъ или двадцатую кадриль. Лакостъ нашелъ великолѣпное средство пріобрѣсти восхищеніе дамъ. Онъ рисуетъ ихъ красавицами. Это самое вѣрное средство. Льстите мужчинамъ, когда вы съ ними говорите, и женщинамъ, когда вы ихъ рисуете. Поэтому они всегда въ отчаяніи, когда Лакостъ заставляетъ ихъ ждать "Боже мой! г. Лакостъ, возможно ли ждать такъ долго, я успѣю состариться".-- Какъ угодно. Лакостъ безпощаденъ. И если онъ не требуетъ, какъ Ріональдъ, локонъ волосъ отъ каждой изъ своихъ моделей, то за то онъ требуетъ, чтобъ каждая знатная дама, прежде чѣмъ позировать предъ нимъ, доказала бы свое благородное происхожденіе. О! въ этомъ отношеніи Лакостъ неумолимъ. Онъ никогда не унизитъ свою кисть для изображенія знатной дамы хлопчатой бумаги или принцесы банка, ко всему этому онъ прилеженъ, милъ, любезенъ и талантливъ.
Гильемаръ, осматривавшій Эдмонда Лакоста въ то время, какъ говорилъ кузенъ Луи, сказалъ Раймондѣ:
-- Не забудь Лакоста. Если у насъ нѣтъ его рисунка, то это еще не причина, чтобъ не послать къ нему приглашенія.
-- Ты понялъ, сказала смѣясь Раймонда.
Кузенъ Луи былъ положительно оригиналъ. Какое ему было дѣло до этого дамскаго художника? Какое ему было дѣло до приглашенія посланнаго Лакосту, хотя бы адресъ былъ написанъ хорошенькими пальчиками Раймонды? Онъ смѣялся надъ этимъ Лакостомъ, а между тѣмъ, улыбка кузиночки была для него непріятна.
Онъ искоса бросилъ взглядъ на рисовавшагося Эдмонда, онъ, никогда въ жизни не поварачивавшійся, чтобъ взглянуть на что или кого бы то ни было.
Но почему Раймонда сказала отцу "ты понялъ". Луи быстро возвратился къ знаменитому новоселью, можетъ быть, для того, чтобъ разсѣять свои мысли и даже свое безпричинное раздраженіе.
-- Вы правы, давая вашъ праздникъ, если это васъ забавляетъ, сказалъ онъ, только знаете, надо поторопиться, если вы не желаете, чтобъ смерть дяди Дюкре застала насъ въ расплохъ.
-- Дяди Дюкре?.. сказалъ Гильемаръ. Онъ умираетъ уже двадцать лѣтъ.
-- Тѣмъ болѣе причинъ умереть въ одинъ прекрасный день. Еще одинъ живой примѣръ безполезности въ этомъ свѣтѣ милліоновъ. Дядя Дюкре богачъ, а къ чему это ему служитъ?
-- Къ тому, чтобъ собирать лучшія рѣдкости со всего Парижа, сказала Раймонда.
-- И дѣлать удивительныя операціи на биржѣ, сидя у себя въ креслѣ, прибавилъ Гильемаръ.
-- Спекулаторъ, сказалъ Луи Рибейръ. Дядя Дюкре настоящій типъ.
Гильемаръ почтительно покачалъ головой, говоря:
-- Во всякомъ, случаѣ, онъ оставитъ послѣ себя сокровище и порядочное.
-- Да, по кому онъ его оставитъ?
-- Можетъ быть, Мели Брюне, своей экономкѣ, сказалъ Гильемаръ. Можетъ быть, Рибейру, можетъ быть, Андре, можетъ быть, мнѣ, можетъ быть, никому. Если бы у стараго безумца было чутье, онъ оставилъ бы все Виктору и, Богу извѣстно, я не былъ бы въ претензіи. Мнѣ нѣтъ надобности въ деньгахъ.
Глаза Женевьевы, по прежнему задумчивые, сверкнули, когда банкиръ заговорилъ объ этомъ громадномъ наслѣдствѣ, которое вдругъ могло попасть въ руки Виктора Рибейра. А между тѣмъ, это было такъ возможно, дядя Дюкре былъ такъ богатъ.
-- Все Виктору, сказалъ Луи Рибейръ, это не было бы мнѣ непріятно. Я не жду ничего отъ дяди Дюкре. Надѣяться на наслѣдство, все равно что ожидать, когда туманы луны превратятся въ серебряный дождь. Если онъ отдастъ мою долю Виктору, онъ хорошо сдѣлаетъ; но я полагаю, что старый упрямецъ оставитъ все, Богъ знаетъ кому, первому или послѣднему встрѣчному... такъ какъ у него никогда не было шишки родственной привязанности.
-- Я не знаю положительно, сказала Раймонда, какъ и въ какой степени мы съ нимъ родственники.
Гильемаръ пожалъ плечами.
-- Однако, это очень просто. Я говорилъ тебѣ сто разъ, что у дяди Дюкре были двѣ сестры Жервеза Дюкре, умершая старой дѣвушкой, послѣ которой онъ получилъ наслѣдство, и Виржини Дюкре, твоя бабушка, у которой были три дочери. Старшая Амели Дюкре, мать Луи, Луиза Дюкре, жена Гильемара, твоя мать, и Мари Дюкре, мать Андре, первая жена кузена Виктора. Прибавь къ этому еще и то, что Рибейры изъ Бордо были уже кузенами до брака двухъ дѣвицъ Дюкре съ отцами твоего кузена Луи и твоей кузины Андре. Въ результатѣ ты увидишь, что мы всѣ почти, Гильемары или Рибейры, въ одинаковой степени родства съ дядей Сильвеномъ Дюкре, домовладѣльцемъ, какъ онъ самъ себя называетъ. Поняла ли?
-- Смутно, отвѣчала Раймонда. Мнѣ всегда хочется написать таблицу въ родѣ той, которую миссъ Модъ писала для меня, когда хотѣла, во что бы то ни стало, заставить меня понять положеніе Европы во время Вестфальскаго мира...
-- Въ 1648 году, сказала миссъ Модъ Беркеръ, точно въ ней вдругъ подавили пружину.
-- И какъ только подумаешь, что дядя Дюкре въ теченіе семидесяти лѣтъ, которыя онъ прожилъ, не сдѣлалъ добра никому.
-- Кромѣ самого себя, сказалъ Луи Рибейръ. И кому благоволитъ счастіе? кому достается богатство? каменнымъ сердцамъ, какъ у царей воздуха. Что, впрочемъ, не значитъ, чтобъ всѣ милліонеры были орлами.
-- Благодарю, сказалъ Гильемаръ, смѣясь по обыкновенію.
Онъ кончилъ свой кофе.
-- Ну, сказалъ онъ, я долженъ отправиться на биржу.
Говоря это, онъ поглядѣлъ на хронометръ.
-- О! съ какимъ удовольствіемъ я осмотрѣлъ бы съ вами выставку, дорогая кузина, сказалъ онъ Женевьевѣ, но меня некому замѣнить на биржѣ.
-- Въ такомъ случаѣ, ты сейчасъ отправляешься, сказалъ Луи Рибейръ. Ну, ты можешь похвастаться что не дурно видѣлъ выставку. Ты даже не переступилъ чрезъ ея порогъ.
-- Я сдѣлаю также, какъ дѣлаю съ балетами, сказалъ Гильемаръ, прочту каталогъ и отчеты, къ тому же, я еще успѣю побывать на ней; и такъ какъ ты ничего не выставилъ...
-- Ого! какая любезность, сказалъ Луи.
Гильемаръ съ сожалѣніемъ щелкнулъ пальцами.
-- А, если бы Карентенъ не умеръ...
Раймонда поглядѣла на кузину Женевьеву съ выраженіемъ скуки, какъ бы желая сказать: "Ну, папаша, начнетъ разсказывать исторію Карентена".
Это былъ одинъ его старый другъ, работавшій у него въ конторѣ въ улицѣ Тэбу и неожиданно умершій отъ удара надъ кассовой книгой.
-- Съ Карентеномъ я могъ оставлять домъ, когда угодно. Онъ до послѣдняго гроша зналъ мое состояніе и я не измѣнялъ ни одного слова въ моихъ сундукахъ, не предупредивъ его. Мы вмѣстѣ съ нимъ были конторщиками у Малеза и Ко, когда отецъ Гильемаръ хотѣлъ, чтобы я познакомился съ торговлей внѣ его конторы. Достойный Карентенъ! нынче не найдешь такихъ преданныхъ людей... О! если бы у меня былъ такой мальчикъ, какъ вашъ Жиро, прибавилъ онъ. обращаясь къ Женевьевѣ, я былъ бы счастливъ!
Обѣ молодыя дѣвушки вмѣстѣ взглянули на Гильемара и Женевьеву, а Луи почувствовала., что онѣ обѣ были взволнованы этимъ именемъ, названнымъ неожиданно финансистомъ, расхваливавшимъ молодаго человѣка, какъ генералъ, угадавшій избраннаго солдата.
-- Этотъ юноша настоящій перлъ, продолжалъ Гильемаръ. Трудолюбивый, умный, честный, что ничего не портитъ, сказалъ онъ, глядя на Рибейра, какъ бы извиняясь.
-- Да, сказала Женевьева, но я нахожу, что Викторъ, какъ бы это сказать, слишкомъ... слишкомъ по отечески обращается съ Оливье.
-- Папа, поспѣшно сказала Андре, обыкновенно молчаливая, обращается съ г. Жиро, какъ тотъ этого заслуживаетъ. Онъ не служащій, а воплощенная преданность.
-- Немного фамильяренъ, отвѣчала госпожа Рибейръ.
Луи наблюдалъ, видимо заинтересованный.
-- Та... та... та... думалъ онъ, глядя на красивое лицо Андре.
-- Слишкомъ фамильяренъ?.. повторила молодая дѣвушка, глядя на мачиху.
-- Да, по моему мнѣнію. Никогда посторонніе посѣтители, кліенты не въ состояніи подозрѣвать, что этотъ юноша внукъ садовника дяди Дюкре.
-- Ну, такъ что же? просто сказала Андре.
Раймонда, слегка покраснѣвшая при имени Оливье Жиро, казалось, была немного раздосадована, услышавъ, какъ госпожа Рибейръ говорила о, происхожденіи молодаго человѣка, тономъ оскорбительнаго состраданія и въ одинъ голосъ съ Андре повторила, глядя на Женевьеву:
-- Ну, такъ что же?
-- Ну, такъ что же? сказалъ, въ свою очередь, кузенъ Луи. Я не знаю, что сказалъ бы посторонній или кліентъ, но я знаю, что Оливье, къ которому я глубоко привязанъ, работаетъ, какъ лошадь, образованъ такъ, какъ мы всѣ вмѣстѣ, тысячу извиненій, мисъ Модъ, что онъ говоритъ по-англійски, какъ вы сами, дорогая госпожа Беркеръ, по-испански, какъ кастилецъ, и т. д. Что кузенъ Викторъ взялъ его къ себѣ очень молодымъ, такъ какъ юноша желалъ заработывать деньги для своей матери, впослѣдствіи умершей. Я знаю, что онъ кормилъ на старости свою мать. Я убѣжденъ, что онъ оказалъ Виктору много дѣйствительныхъ услугъ и что онъ чистосердечно преданъ вамъ, кузина Женевьева... Да, я уважаю и люблю его настолько же, насколько можетъ уважать и любить его Викторъ. И зная все это вашъ посѣтитель, вашъ кліентъ, о которомъ вы говорите, былъ бы жестокимъ человѣкомъ, если бы отказалъ въ поклонѣ Оливье Жиро. Въ этомъ отношеніи я вполнѣ согласенъ съ Гильемаромъ. А теперь, я полагаю, пора идти, какъ ваше мнѣніе, барышни?
Луи смѣялся, но ему стало еще смѣшнѣе, когда обѣ его кузины вмѣстѣ протянули ему руки.
На лицахъ обѣихъ была одна и таже улыбка.
Художнику показалось, что обѣ хорошенькія ручки одинаково дрожали, когда онъ удержалъ ихъ на мгновеніе, глядя въ черные и голубые глаза и снова повторяя себѣ:
-- Та... та... та...
Онѣ очень поспѣшили поблагодарить его за то, что онъ защищалъ Оливье.
-- Идемте, сказалъ Гильемаръ.
Эдмондъ Лакостъ, дамскій художникъ, также всталъ, ожидая, прежде чѣмъ взять шляпу, чтобъ мадемуазель Гильемаръ обратила вниманіе на все изящество его фигуры.
Но, въ эту самую минуту, Луи говорилъ объ Оливье Жиро и ни Андре, ни Раймонда не глядѣли на Лакоста.
Чрезъ мгновеніе Лакостъ ушелъ, раскланявшись со знакомыми.
-- Что намъ теперь дѣлать? спросила мадамъ Рибейръ. Пойдемте въ садъ, погода такъ хороша.