Катрфаж Жан-Луи-Арман
Естественная история человека

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    II. Вид.- Разновидность.- Порода.

ЕСТЕСТВЕННАЯ ИСТОРІЯ ЧЕЛОВѢКА ЕДИНСТВО РОДА ЧЕЛОВѢЧЕСКАГО 1

1 См. Русск. Вѣстн. No 5.

II.
Видъ.-- Разновидность.-- Порода.

   Примѣненіе къ изученію человѣка пріемовъ естественнаго метода и правилъ, принятыхъ для распредѣленія органическихъ и неорганическихъ тѣлъ, заставило насъ отдѣлить его отъ прочей массы творенія и признать его за особую первоначальную группу, за отдѣльное царство природы. По всѣ другія группы являются намъ состоящими изъ многочисленныхъ видовъ и представляютъ весьма важныя различія между собою. На этихъ двухъ обстоятельствахъ основаны классификаціи, которыя за точку отправленія, за единицу, принимаютъ видъ. Нѣкоторыя изъ этихъ единицъ, сближаясь между собою въ совокупности своихъ отличительныхъ признаковъ, образуютъ родъ, то есть элементарную группу всѣхъ номенклатуръ въ ботаникѣ и въ зоологіи. Соединяя самые близкіе роды, мы составляемъ понятіе о колѣнѣ (tribu) и, продолжая далѣе, получаемъ высшія группы, называемыя семействомъ, порядкомъ, классомъ, отдѣломъ, которыя восходятъ все выше и выше и отличаются однѣ отъ другихъ все болѣе и болѣе рѣзкими признаками.
   Примѣнимо ли подобное распредѣленіе къ племенамъ человѣческимъ? По этому вопросу по крайней мѣрѣ мы находимъ замѣчательное согласіе между антропологами. Того ли, другаго ли основнаго ученія они держатся, видятъ ли они въ человѣкѣ только порядокъ изъ класса млекопитающихъ или особое царство природы, всѣ они признаютъ, что людей невозможно дѣлить даже на семейства или колѣна (въ смыслѣ научной номенклатуры). Но полигенисты въ разностяхъ, которыя раздѣляютъ людей, видятъ столько же видовыхъ признаковъ, и соединяютъ ихъ въ одинъ родъ, число видовъ котораго разнообразится смотря по доброй волѣ ученыхъ. Моногенисты же съ своей стороны въ этихъ разностяхъ видятъ только признаки породы (race) и сводятъ такимъ образомъ всѣ группы людей къ одному виду. Поэтому очевидно, что нельзя приступить къ этой столь спорной между двумя школами задачѣ, не разрѣшивъ предварительно другаго вопроса, именно: что разумѣютъ въ естественной исторіи подъ словами видъ и порода? Безъ сомнѣнія, только ошибочная постановка этого серіознаго вопроса причиной того, что столько натуралистовъ неоспоримо-заслуженныхъ изъ той и другой школы запутали науку сбивчивыми понятіями или важными ошибками.
   Посмотримъ сначала, что должно понимать подъ выраженіемъ видъ. Это одно изъ тѣхъ словъ, которыя мы встрѣчаемъ во всѣхъ языкахъ, имѣющихъ отвлеченные термины. Оно слѣдовательно передаетъ представленіе общее, ходячее. Это представленіе основано прежде всего на большомъ наружномъ сходствѣ; но уже и въ обыкновенной рѣчи это представленіе не есть нѣчто простое. Въ этомъ легко убѣдиться, когда обратимся напримѣръ къ какому-нибудь скотоводу изъ числа самыхъ некнижныхъ. Покажите ему двухъ мериносовъ: нисколько не колеблясь, онъ признаетъ этихъ животныхъ принадлежащими къ одному и тому же виду. Поставьте передъ нимъ мериноса обыкновеннаго и одну изъ тѣхъ овецъ съ блестящею и шелковистою шерстью, которыми обязаны мы г-ну Гро де-Мошану (Graux de Mauchamp), и тотъ же скотоводъ съ неменьшею увѣренностью отвѣтитъ вамъ, что это животныя двухъ различныхъ видовъ. Сообщите ему, что оба эти животныя произошли отъ одного отца и отъ одной матери; практическій человѣкъ задумается, въ его словахъ выразится замѣшательство, и, если хоть сколько-нибудь извѣстно ему словоупотребленіе, принятое вообще въ зоотехніи, онъ вамъ скажетъ: "мошанъ есть разновидность мериноса". Этотъ сподручный опытъ доказываетъ намъ, что даже въ обыкновенной рѣчи, когда дѣло идетъ о видѣ, съ идеей о сходствѣ соединяется еще идея о филіаціи, о преемственности, происхожденіи.
   Въ самомъ дѣлѣ, здѣсь наука лишь съ точностію обозначаетъ то, что предчувствуется народнымъ инстинктомъ. Чтобъ опредѣлить видъ, она тоже основывается на сходствѣ;но она также, съ первыхъ шаговъ, и даже не давая еще себѣ яснаго отчета, принимала въ соображеніе и Феномены рожденія, или воспроизведенія. Относительно этого послѣдняго пункта, она въ наше время высказывается положительнѣе чѣмъ когда-нибудь. Она окончательно доказала, что рожденіе есть фактъ, стоящій выше силъ физико-химическихъ; сверхъ того, она доказала, что этотъ фактъ опредѣляется исключительно вліяніемъ жизни и чрезъ посредство какого-нибудь предсуществующаго организма {Изъ этого видно, что мы смотримъ на ученіе о произвольномъ рожденіи (generatio aequivoca) какъ на ученіе, совершенно отвергнутое наукой. Въ самомъ дѣлѣ, трудно объяснить себѣ, какъ это ученіе можетъ еще находить себѣ нѣсколькихъ сторонниковъ между людьми, нелишенными впрочемъ весьма существенныхъ ученыхъ достоинствъ. Впрочемъ число ихъ быстро уменьшается, и большая часть ихъ, безъ сомнѣнія, повторяютъ возгласъ, который намъ пришлось слышать изъ устъ одного очень даровитаго химика, питавшаго долгое время полную вѣру въ произвольное размноженіе. "Еще одна иллюзія разрушается!" воскликнулъ онъ послѣ довольно-долгаго разговора объ опытахъ г. Пастера, столь убѣдительныхъ. Въ самомъ дѣлѣ, эти опыты отвѣчаютъ на послѣднія придирки, которыя еще можно было сдѣлать къ нѣкоторымъ другимъ ученымъ, между прочимъ къ гг. Шванну и Генле. Эти ученые уже производили сравнительные опыты надъ настоями или смѣсями, изъ которыхъ къ однимъ былъ допускаемъ свободный притокъ чистаго воздуха, а къ другимъ воздухъ пропускался сквозь сильныя кислоты или черезъ трубки докрасна раскаленныя. При этомъ постоянно оказывалось, что въ первыхъ тотчасъ зараждались плѣсени, инфузоріи, тогда какъ вторыя не представляли никакого слѣда органическихъ образованій. Шваннъ, Генле и почти всѣ натуралисты вывели изъ этихъ фактовъ заключеніе, что растенія и животныя низшія, которыя оказываются въ настояхъ, происходятъ изъ зародышей, падающихъ туда изъ воздуха въ видѣ пыли, но ни въ какомъ случаѣ не отъ реакціи мертвыхъ элементовъ, входящихъ въ составъ настоя или смѣси. Равнымъ образомъ они допустили, что, для воспрепятствованія появленію плѣсеней, инфузорій и проч., достаточно разстроить (désorganiser) эти зародыши или съ помощію теплоты, или какимъ-нибудь другимъ средствомъ. Сторонники произвольнаго размноженія отвѣчали, что воздухъ, проходя черезъ сильно нагрѣтую трубку или черезъ кислоты, хотя не измѣняетъ своего состава, но дѣлается неспособнымъ дать жизнь существу органическому; они говорили, что этотъ воздухъ становится недѣятельными (inactif). Сверхъ того, они отвергали существованіе зародышей, хотя они были усмотрѣны и описаны, особенно Эренбергомъ. Однакожъ г. Пастеръ, благодаря своимъ искуснымъ снарядамъ, собралъ эти зародыши и посѣяли ихъ въ настояхъ, погруженныхъ въ атмосферу этого мнимо-недѣятельнаго воздуха; они тамъ развились вполнѣ. Съ другой стороны, тотъ же самый экспериментаторъ показалъ, что достаточно было бы дать сосуду, заключающему какой-нибудь настой, такую форму, чтобы зародыши не могли доходить до жидкости, и она не будетъ представлять никакихъ слѣдовъ плѣсени, даже въ томъ случаѣ, когда будетъ находиться въ непосредственномъ сообщеніи съ обыкновеннымъ воздухомъ. Такимъ образомъ существованіе зародышей, роль, которую они играютъ въ мнимыхъ явленіяхъ произвольнаго рожденія, поставлены были внѣ всякаго спора для каждаго, кто только ищетъ себѣ удостовѣренія въ наблюденіи и опытѣ. Прибавимъ къ этому, что превосходныя изслѣдованія г. Бальбіани надъ половымъ воспроизведеніемъ инфузорій подвели и эту группу подъ общій законъ и отняли у сторонниковъ произвольнаго размноженія возможность, въ случаѣ недостатка доказательствъ, защититься невѣдѣніемъ объ этомъ предметѣ, которое еще такъ недавно было общимъ.}. Всякое живое существо всегда происходитъ отъ другаго существа живаго. Такимъ образомъ совокупность органическихъ существъ, разсматриваемая во времени, состоятъ изъ непрерывныхъ рядовъ, и въ этихъ рядахъ нельзя не видѣть того, что простолюдинъ такъ же, какъ и ученые, назвали видами.
   Говоря теоретически, одного существа раждающаго и одного существа рожденнаго могло бы быть достаточно для того чтобы установилось безконечное продолженіе того или другаго изъ такихъ рядовъ. Но мы знаемъ, что на дѣлѣ происходитъ иначе; предшествующими двумя членами бываетъ по крайней мѣрѣ двоица, заключая въ себѣ отца и мать, сына и дочь. Вотъ еще одинъ изъ тѣхъ результатовъ, которые новѣйшая наука извлекла изъ кажущагося хаоса прежнихъ наблюденій. {См. объ этомъ вопросѣ рядъ статей. Les Métamorphoses et la Géniagenèse въ Revue des Deux Mondes съ 1 по 15-e апр. 1855. съ 1 по 15 іюня, и 1 іюля 1856 года.} Идея филіаціи, дополняясь такимъ образомъ, опредѣляется точнѣе. Видовые ряды уже не являются намъ составленными только изъ особей; нѣтъ, они являются намъ состоящими изъ семей, которыя преемствуютъ одна другой, изъ которыхъ каждая происходитъ отъ одной или двухъ семей, предшествующихъ ей. Итакъ семейство физіологическое есть исходная точка, основная единица вида, точно также какъ видъ, въ свою очередь, есть основная единица цѣлаго царства. {Г. Исидоръ Жоффруа Сентъ-Илеръ, руководясь разсужденіями, отличающимися отъ изложенныхъ здѣсь нами, первый пришелъ къ этому заключенію, капитальную важность котораго легко пойметъ читатель. Г. Жоффруа означаетъ физіологическое семейство, о которомъ здѣсь идетъ рѣчь, именемъ товарищества (compagnie), чтобъ отличить его отъ семейства естественности, которое составляетъ простую группу классификаціи, и чрезъ это самое всегда болѣе или менѣе произвольную.} Эти общія идеи легко будутъ понятны, когда будутъ отнесены къ животнымъ, особенно тѣмъ, которыя живутъ на глазахъ у человѣка. Но можетъ-быть иному читателю покажется страннымъ дѣлать отсюда примѣненіемъ растеніямъ; въ этомъ случаѣ не надобно забывать, что, гдѣ дѣло касается до функцій воспроизведенія, до отношеній, связывающихъ преемственныя поколѣнія одни съ другими, тамъ между обоими царствами обнаруживаются сходства, достигающія даже до тожества. Я неоднократно, особенно въ моихъ статьяхъ о превращеніяхъ, указывалъ на множество фактовъ, которые ставятъ этотъ основный результатъ внѣ всякаго сомнѣнія. У растеній, какъ и у животныхъ, есть мужья и жены, отцы и матери, сыновья и дочери. Только эти связи родства часто бываютъ закрыты расположеніемъ, устройствомъ частей, особенно же аггрегативнымъ состояніемъ растительныхъ организмовъ. Здѣсь иногда самая особность (индивидуальность) затемняется, и для незнакомаго съ наукой человѣка становится неуловимою и сомнительною; но наука, какъ мы видѣли, сумѣла проникнуть за предѣлы кажущагося, опредѣлить особь и распознать ея полъ. А потому ей легко дойдти до физіологическаго семейства и доказать, что оно есть и въ царствѣ растительномъ.
   Да позволено будетъ мнѣ остановиться на нѣкоторыхъ примѣрахъ, которые дадутъ возможность яснѣе понять, какъ трудно отдѣлить идею о филіаціи отъ идеи о видѣ. Физіологическое семейство можетъ уже составиться изъ четырехъ выше названныхъ нами элементовъ: двухъ родителей и двухъ дѣтей разныхъ половъ. Нѣкоторые виды животныхъ, напримѣръ косуля, осуществляютъ эту типическую группу; но она можетъ также и расширяться до чрезвычайности, и притомъ дѣти могутъ, или въ теченіи всей жизни, или при извѣстныхъ фазахъ своего существованія, сдѣлаться очень мало похожими на своихъ прямыхъ родителей. У тѣхъ видовъ животныхъ, рожденіе которыхъ представляетъ явленія генеагенезиса, между прочимъ у медузъ, семейство заключаетъ въ себѣ цѣлую совокупность генерацій и особей, которыя преемственно слѣдуютъ одна за другою до тѣхъ поръ, пока вновь появятся половые аттрибуты съ формами отца и матери. Но промежуточныя особи имѣютъ чрезвычайно мало сходства, по своей формѣ и по организаціи, какъ между собою, такъ и съ своими непосредственными родителями. Кто сталъ бы судить только по сходствамъ, тому пришлось бы отнести этихъ особей не только къ очень различнымъ видамъ, но даже къ различнымъ классамъ. Такъ и распредѣляли въ теченіе вѣковъ ученые, даже самые спеціяльные, пока наблюденія Саарса, Зибольда и синтезъ Стенструпа не привели ихъ къ болѣе правильнымъ воззрѣніямъ. Въ настоящее время всѣ натуралисты принимаютъ, что волосатая личинка, движущаяся на подобіе инфузорій, гидрообразныя животныя, которыя покрываютъ стволъ и вѣтви полипника, прикрѣпленнаго къ какой-нибудь скалѣ, разобщенная и вольная медуза, которая ведетъ свою странническую жизнь въ открытомъ океанѣ, -- особи одного и того же вида. Но что справедливо относительно медузъ, то еще съ большимъ основаніемъ должно быть признано касательно насѣкомыхъ вообще. Какого нужно еще меньшаго сходства по наружности, какъ между бабочкой, куколкой и гусеницей? И однакожь эти существа произошли изъ яицъ, снесенныхъ можетъ-быть одною и тою же матерью, и могутъ принадлежать не только къ одному и тому же виду, но даже къ одной семьѣ.
   Итакъ понятіе о видѣ есть понятіе существенно сложное и опирается на двухъ весьма различныхъ соображеніяхъ. Наука не разомъ дошла до этого результата. Въ средніе вѣка и въ первыя времена возрожденія наукъ, равно какъ и въ древности, люди, положившіе первыя основанія зоологіи или ботаникѣ, не давали себѣ отчета въ тонъ, что они называли видами. Исидоръ Жоффруа положительно доказалъ, что въ этомъ отношеніи заслуги Аристотеля и Альберта Магнуса преувеличены. Ни тотъ ни другой не могли и подозрѣвать, чтобы понятіе о видѣ было задачею, требующею рѣшенія. Уже только къ концу XVII вѣка натуралисты стали заниматься этимъ вопросомъ. Важность его впервые была понята Жаномъ Ре (Jean Ray), который въ 1686 году, въ своей Hùtoria plantarum, отнесъ къ одному виду растенія, имѣющія общее происхожденіе и размножающіяся сѣменами, каковы бы ни были ихъ наружныя различія. Но вполнѣ вопросъ этотъ былъ поставленъ только въ 1700 году нашимъ знаменитымъ Турнефоромъ. Въ своихъ Institutiones rei herbariae онъ спрашиваетъ себя: "Что должно разумѣть подъ словомъ видъ?" Родъ онъ опредѣлилъ, какъ "совокупность растеній, которыя сходны между собою своимъ устройствомъ (structure)"; видомъ онъ называетъ "собраніе такихъ растеній, которыя отличаются какимъ-нибудь частнымъ отличительнымъ признакомъ." При всей шаткости понятій и выраженій, видно, что эти оба предвѣстника новѣйшей науки поставили себя каждый на одну изъ тѣхъ двухъ точекъ зрѣнія, о которыхъ мы теперь говорили. Ре понялъ важность Филіаціи; Турнефоръ принималъ въ разчетъ только сходство.
   Если объ этихъ ученыхъ судить по терминамъ, въ которыхъ они выразили опредѣленіе вида, то къ Турнефору можно бы присоединить довольно большое число натуралистовъ, которые рѣдко заботятся объ изученіи органическихъ отправленій, каковы напримѣръ энтомологи, орнитологи и палеонтологи. Напротивъ большая часть физіологовъ усвоили себѣ идеи Рея; они иногда даже преувеличивали ихъ тѣмъ, что исключали изъ своихъ опредѣленій всякій намекъ на важность общихъ отличительныхъ признаковъ. {Я самъ, подъ первымъ вліяніемъ открытій, относящихся къ генеагенетическимъ явленіямъ, впалъ въ такое преувеличеніе; но я не замедлилъ возвратиться къ болѣе-правильнымъ воззрѣніямъ, и въ 1856 году, въ своемъ курсѣ въ Музеѣ, изложилъ опредѣленіе, которое читатель найдетъ и въ этой статьѣ.} Въ обоихъ случаяхъ, была собственно ошибка отъ упущенія. Для составленія полнаго понятія о видѣ, нужно имѣть въ виду оба элемента. Линней и Бюффонъ понимали это очень хорошо. Правда, первый нигдѣ не далъ виду собственно такъ-называемаго опредѣленія; но А. Лоранъ де-Жюссьё сформулировалъ только его идеи, когда сказалъ: "Видъ есть преемство совершенно сходныхъ особей, непрерывно продолжающихся посредствомъ рожденія." Что касается до Бюффона, онъ выразился какъ нельзя яснѣе; по его словамъ, "видъ есть не иное что, какъ постоянное преемство сходныхъ я воспроизводящихся особей."
   Опредѣленія, данныя новѣйшими натуралистами, близкимъ или отдаленнымъ образомъ, примыкаютъ большею частію къ выше приведеннымъ; ограничусь указаніемъ только главнѣйшихъ. {Г. Жоффруа собралъ въ своей книгѣ большое число другихъ опредѣленій вида, и я считаю за лучшее предложить читателю обратиться къ этому сочиненію.} Кювье опредѣляетъ видъ, какъ "собраніе всѣхъ органическихъ тѣлъ, рожденныхъ одно отъ другаго или отъ общихъ родителей, а равно и тѣхъ, которыя сходны съ ними на столько, на сколько они сами между собою сходны." По де Кандолю, "видъ, есть собраніе всѣхъ особей, которыя сходны между собою гораздо больше чѣмъ съ другими, которыя чрезъ взаимное оплодотвореніе могутъ производить другія особи, въ свою очередь плодовитыя, и которыя размножаются такимъ образомъ, что по аналогіи можно считать ихъ происшедшими первоначально отъ одной только особи". По Бленвилю, "видъ есть особь, повторенная во времени и въ пространствѣ". Фогтъ разсматриваетъ видъ, какъ результатъ "соединенія всѣхъ особей, которыя ведутъ свое происхожденіе отъ однихъ и тѣхъ же родителей, и которыя снова становятся, въ самихъ себѣ или въ своихъ нисходящихъ потомкахъ, подобными своимъ первымъ прародителямъ." {Этотъ естествоиспытатель, очевидно, дѣлаетъ здѣсь намекъ на явленія генеагенезиса.}
   Эти опредѣленія и многія другія, которыя можно бы было еще привести, имѣютъ то между собою общаго, что сходство недѣлимыхъ одного и того же вида утверждается въ нихъ безъ всякаго ограниченія. Прочія представляютъ болѣе или менѣе ясныя оговорки по этому пункту. Такъ, по Ламарку, "видъ есть собраніе сходныхъ особей, которыя непрерывно продолжаясь посредствомъ размноженія, сохраняютъ одинаковое состояніе дотолѣ, доколѣ обстоятельства ихъ положенія не измѣнятся достаточно, для того чтобы перемѣнить ихъ привычки, характеръ и форму." Исидоръ Жоффруа опредѣляетъ видъ, какъ "собраніе или послѣдовательный рядъ особей, отмѣченныхъ совокупностью отличительныхъ признаковъ, передача которыхъ, при существующемъ порядкѣ вещей, естественна, правильна и неограниченна". Наконецъ по Шеврёлю, "видъ содержитъ въ себѣ всѣ недѣлимыя, происшедшія отъ одного отца и одной матери: эти недѣлимыя наиболѣе сходны съ ними, сравнительно недѣлимыми другихъ видовъ; такимъ образомъ они отличены сходствомъ извѣстной совокупности взаимныхъ отношеній, существующихъ между одноименными органами; различія же, которыя находятся внѣ этихъ отношеній, составляютъ разности или разновидности вообще."
   Названные нами естествоиспытатели безспорно принадлежатъ къ такимъ, которые, въ разныхъ отношеніяхъ, пользуются и заслуженнымъ авторитетомъ. Они разрабатываютъ различныя отрасли естественной исторіи и принадлежатъ къ школамъ, которыя иногда веди даже слишкомъ энергическія войны одна противъ другой. И однако видимъ, что понятія, составленныя ими о видѣ, въ основѣ своей весьма сходствуютъ между собой. Легкія различія, представляющіяся въ этихъ опредѣленіяхъ, относятся только къ одному пункту, правда весьма важному, на который намъ и слѣдуетъ здѣсь указать. Возвратимся къ Линнею и Бюффону. Серіозно приступивъ къ изученію вида и связавъ съ нимъ понятіе происхожденія, оба они пришли къ слѣдующимъ важнымъ вопросамъ: остаются ли навсегда особи, совокупность которыхъ есть видъ, сходны между собой и съ своими первыми родителями? Или же онѣ могутъ принять черты, до такой степени отдаляющія ихъ другъ отъ друга, что натуралистъ уже не можетъ признать въ нихъ родственности? Было ли число видовъ отъ начала неподвижно, и если оно можетъ уменьшаться вслѣдствіе прекращенія нѣкоторыхъ, изъ нихъ то можетъ ли оно, въ замѣнъ этому, и увеличиваться отъ тѣхъ измѣненій, которыя испытываются особями и которыя послужили бы началомъ для новыхъ видовъ? Другими словами: остается ли видъ неподвижнымъ, или подверженъ измѣненію?
   Г. Исидоръ Жоффруа, цитатами изъ сочиненій Линнея и Бюффона, очень хорошо доказалъ, что эти великіе законодатели естественныхъ наукъ одинаково колебались, стараясь рѣшить эту трудную проблему, и что оба высказывали сперва такое, потомъ другое, противоположное ученіе. Сперва, и почти въ продолженіе всей своей жизни, Линней утверждаетъ неподвижность, неизмѣнность вида. Опираясь на Библію, онъ объявляетъ, что отъ подобнаго всегда рождается подобное и что новаго вида не бываетъ вовсе. Позже, увлеченный смѣшеніемъ истинныхъ данныхъ съ неточными понятіями, онъ придаетъ измѣняемости вида значеніе слишкомъ обширное. Онъ допускаетъ, что всѣ виды, принадлежащіе къ одному и тому же роду растеній, происходятъ въ началѣ отъ одного вида, и результатъ разнообразія достигается природою, по его мнѣнію, исключительно почти посредствомъ перекрещиванья, помѣси. По этой гипотезѣ, огромное большинство растеній имѣло бы свое начало какъ бы только изъ вторыхъ рукъ, и новые виды могли бы ежедневно появляться передъ нашими глазами.
   Бюффонъ, подобно Линнею, сначала вѣрилъ въ безусловную неподвижность вида и представлялъ себѣ, что природа напечатлѣваетъ на каждомъ видѣ неизмѣняемыя отличительныя черты. Позже, онъ принялъ противоположный взглядъ, и допустилъ въ каждомъ семействѣ, объ руку съ частными измѣненіями, производящими простыя разновидности, древнѣйшее незапамятное вырожденіе, преобразовавшее самые виды. Здѣсь онъ уже сошелся съ своимъ славнымъ соперникомъ, по крайней мѣрѣ въ признаніи общаго факта; но Бюффонъ причинами перемѣны, измѣняемости и вырожденія признавалъ температуру климата, качество пищи, а для домашнихъ животныхъ еще -- силу порабощенія. Это значило, на мѣсто Линнеевой теоріи помѣсей, поставить ученіе о дѣйствіяхъ среды, о вліяніи производимомъ условіями существованія. Впрочемъ, изслѣдовавъ, такъ сказать, двѣ крайнія гипотезы -- о безусловнемъ постоянствѣ и о безпредѣльной почти измѣняемости вида, Бюффонъ собственными трудами приведенъ былъ къ среднему ученію, прямо высказанному въ его послѣднихъ сочиненіяхъ. "Отпечаткомъ для каждаго вида, писалъ онъ тогда, служитъ типъ, главные признаки котораго отмѣчены неизгладимыми и навсегда остающимися чертами; но всѣ"привходящіе штрихи измѣняются". Впрочемъ среда осталась у него причиной этихъ измѣненій. Таково окончательное ученіе Бюффона; его можно назвать учеDigitized by Google
   88
   РУССКІЙ вѣстникъ.
   ніемъ объ ограниченной измѣняемости вида; оно же и заключаетъ въ себѣ истину.
   Мнѣнія, которыя были послѣдовательно принимаемы Линнеемъ и Бюффономъ, послужили исходною точкой многимъ уче* ніямъ, дошедшимъ даже до нашихъ временъ. Кювье и вся поломсителѣная школа, признающая его своимъ главой, объявили себя за устойчивость вида. Бленвиль, который обыкновенно ничего повидимому такъ не боялся какъ быть одного мнѣнія съ Кювье, на этотъ разъ сходится съ нимъ, и идетъ еще дальше. По его словамъ, "постоянство видовъ есть условіе, необходимое для существованія науки". Напротивъ того, философская школа усвоила вообще мнѣніе о безграничной измѣняемости. По Ламарку, "природа представляетъ только недѣлимыхъ, преемствующихъ одно другому посредствомъ рожденія и происходящихъ одно отъ другаго. Виды въ нихъ суть явленія лишь относительныя, и бываютъ только временно". Онъ, а за нимъ и большая часть его учениковъ, допускали преобразованіе видовъ и образованіе новыхъ. Сверхъ того, причинами этихъ явленій онъ признавалъ стремленіе удовлетворять извѣстнымъ потребностямъ, дѣйствіямъ, привычкамъ, то-есть такъ сказать, актамъ произвольнымъ. Такимъ образомъ, причина измѣненія приписывалась здѣсь самому недѣлимому, по крайней мѣрѣ когда дѣло шло о животныхъ.
   Нерѣдко старались поставить въ связи съ ученіемъ Ламарка ученіе ЖбФФруа Сентъ-Илера. На нашъ взглядъ это сближеніе совершенно ошибочно. При всей стремительной пылкости своего генія, Жоффруа, о чемъ слишкомъ часто забываютъ, всегда основывается на опытахъ и наблюденіяхъ. Ламаркъ хотѣлъ дойдти до происхожденія вещей; Жоффруа очевидно чувствовалъ, что когда ставить вопросъ о видѣ такимъ образомъ, тогда онъ ускользаетъ отъ сказанныхъ двухъ орудій всякаго серіоэнаго научнаго изслѣдованія. Поэтому, Жоффруа и не затрогивалъ его съ этой точки зрѣнія. Правда, онъ объявилъ себя сторонникомъ измѣняемости, но объявилъ въ томъ же смыслѣ, какъ и Бюффонъ, соглашаясь съ нимъ, какъ относительно самаго явленія, такъ и относительно его причинъ. Жоффруа неоднократно отвергаетъ идею непрерывныхъ и безграничныхъ измѣненій. По его мнѣнію, видъ неподвиженъ, пока окружающая среда остается та же; видъ измѣняется только тогда, когда измѣняется среда, и притомъ по мѣрѣ этихъ измѣненій. Видоизмѣняющее дѣйствіе приходитъ извнѣ и производитъ вліяніе на живое существо, а въ этомъ послѣднемъ происходятъ только воздѣйствіе. Точно таковъ же и взглядъ Бюффона. Изъ этого мы видимъ, что г. Исидоръ Жоффруа основательно выразился, сказавъ: "Если Жоффруа СентъВлеръ въ хронологической ь порядкѣ есть преемникъ Ламарка, то въ порядкѣ философскомъ онъ скорѣе долженъ быть почитаемъ преемникомъ Бюффона, съ которымъ онъ дѣйствительно сближается во всемъ, въ чемъ отдѣляется отъ Ламарка."
   Еслибы Жоффруа Сентъ-Илеръ ограничился разборомъ ученій, принадлежащихъ его предшественникамъ, развитіемъ лучшихъ изъ нихъ, то Французская академія наукъ не была бы свидѣтельницею этихъ торжественныхъ и въ то же время горячихъ споровъ, воспоминаніе о которыхъ еще живо у всѣхъ естествоиспытателей; но онъ, сверхъ того, съ обыкновенною своею смѣлостью, взялся за проблему совершенно новую, которую начинали серіозно вызывать, которую съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе настоятельно вызываютъ палеонтологическія открытія. Вслѣдствіе глубокихъ изслѣдованій о семействѣ крокодиловыхъ, онъ былъ сильно пораженъ сходствами, которыя оказываются у извѣстныхъ ископаемыхъ съ видами нынѣ живущими. Онъ задалъ себѣ вопросъ: не могли ли послѣдніе быть потомками первыхъ, въ прямой нисходящей линіи, а различія несомнѣнно дознанныя между этими представителями двухъ Фаунъ, принадлежащихъ къ различнымъ геологическимъ эпохамъ, не должны ли быть приписаны перемѣнамъ, происшедшимъ въ условіяхъ существованія, въ окружающей средѣ? Послѣ, онъ обобщилъ этотъ вопросъ, и не принимая на себя вполнѣ рѣшить его, съ жаромъ ухватился за основанія, которыя говорятъ въ пользу утвердительнаго отвѣта. Кювье формально объявилъ себя на сторонѣ отрицательнаго отвѣта. Авторъ Mémoires sur les оssemens fossiles увидѣлъ себя аттакованнымъ на той территоріи, гдѣ онъ до сихъ поръ былъ полнымъ господиномъ; онъ долженъ былъ защищаться, и такимъ образомъ поднялись великія пренія, продолжающіяся, можно сказать, и до нашего времени. Съ одной стороны, въ недавно появившейся и замѣчательной во многихъ отношеніяхъ книгѣ, англійскій натуралистъ г. Дарвинъ, пытается объяснить происхожденіе множественности видовъ животнаго и растительнаго царства. Онъ производитъ ихъ всѣ отъ одного первоначальнаго первообраза, видоизмѣненнаго и преобразованнаго послѣдовательно на тысячу ладовъ, вслѣдствіе внѣшнихъ вліяній и условій существованія; онъ, повидимому, связываетъ эти перемѣны преимущественно съ явленіями геологическими. Такимъ образомъ, Дарвинъ въ своей теоріи слилъ вмѣстѣ идеи Ламарка объ измѣняемости видовъ и идеи Бюффона о причинахъ ихъ измѣненій, давая вмѣстѣ съ тѣмъ своей теоріи такія приложенія, которыя напоминаютъ собою ученія Жоффруа. Впрочемъ англійскій натуралистъ, и въ тѣхъ и въ другихъ воззрѣніяхъ, зашелъ дальше всего того, что допускали его французскіе предшественники. Съ другой стороны, г. Годронъ, профессоръ въ Нанси, обнародовалъ превосходное сочиненіе, исключительно посвященное вопросу о видѣ; онъ высказывается самымъ рѣшительнымъ образомъ въ смыслѣ неизмѣняемости. Въ томъ, что касается до видовъ живущихъ, онъ идетъ столь же далеко, какъ Бленвиль, не вполнѣ однако становясь на одну съ нимъ почву, и рѣшаетъ палеонтологическій вопросъ въ слѣдующихъ выраженіяхъ: "перевороты земнаго шара не могли измѣнить типовъ первоначально сотворенныхъ; виды сохраняли свою устойчивость до тѣхъ поръ, пока новыя условія сдѣлали невозможнымъ ихъ существованіе: тогда они исчезли, а не измѣнились".
   Конечно, такія безусловныя заключенія, въ томъ или въ другомъ смыслѣ, преждевременны. Мы еще не имѣемъ данныхъ, необходимыхъ для рѣшенія задачи, постановленной Жоффруа Сентъ-Илеромъ. Опытъ и наблюденіе доставляютъ намъ факты, достаточные для того чтобы взяться за вопросъ о видѣ, разсматриваемомъ въ нынѣшній геологическій періодъ; но ни опытъ ни наблюденіе не даютъ намъ почти ничего, когда мы хотимъ восходить къ временамъ предшествующимъ. Здѣсь почти всегда нужно отказываться отъ научной достовѣрности, даже отъ научной вѣроятности, а довольствоваться однѣми возможностями. Но каждый знаетъ, какъ велико разстояніе, отдѣляющее возможное отъ дѣйствительнаго; никто не имѣетъ права заключать отъ перваго ко второму. Это самое и выразилъ весьма откровенно г. Шеврель въ своемъ превосходномъ донесеніи объ Ампелографіи графа Одара. Высказавшись формально за постоянство типовъ, составляющихъ виды, при вліяніи нынѣ дѣйствующихъ условій, этотъ ученый прибавляетъ: "Если мнѣніе объ измѣняемости видовъ, при обстоятельствахъ отличныхъ отъ тѣхъ, въ которыхъ мы живемъ, не нелѣпо въ нашихъ глазахъ, то допускать ее на дѣлѣ съ цѣлію дѣлать отсюда выводы, значитъ удаляться отъ опытнаго метода, который никогда не дозволитъ возводить простую догадку на степень начала." При современномъ состояніи нашихъ познаній, таковы и наши рѣшительныя убѣжденія относительно этого вопроса. Поэтому, наши изысканія будутъ относиться исключительно къ ближайшимъ отъ насъ геологическимъ временамъ. Здѣсь только встрѣтимъ мы факты, совершающіеся предъ нашими глазами, результаты вѣковыхъ опытовъ, дѣйствительно удобные для сравненія; изъ нихъ мы и будемъ въ состояніи дѣлать наши заключенія съ полнымъ знаніемъ. Впрочемъ, оставаясь такимъ образомъ на почвѣ положительной науки, мы не думаемъ нисколько порицать чрезмѣрно тѣхъ, которые шли, или которые доселѣ еще идутъ далѣе этого. Подобныя смѣлыя умозрѣнія имѣютъ также свою цѣну: они иногда открываютъ новые пути и чрезъ то приготовляютъ будущее; но чтобы онѣ дѣйствительно приносили пользу, чтобы онѣ не вводили насъ въ заблужденіе, нужно принимать ихъ за то, что они есть, и не принимать ихъ прежде времени за истины доказанныя.
   Таковы общія воззрѣнія относительно вида, высказанныя до сихъ поръ главными авторитетами въ наукѣ; но недовольно ограничиться однимъ бѣглымъ изложеніемъ ихъ: слѣдуетъ здѣсь указать еще одинъ фактъ, весьма достойный вниманія. Можно было замѣтить, что различныя школы естествоиспытателей разнятся иногда значительно въ теоріи; но тѣмъ не менѣе интересно было видѣть, что на практикѣ они поступаютъ такъ, какъ будто ихъ начала совершенно тожественны. Какъ скоро послѣдователи Ламарка покидаютъ область общихъ умозрѣній, чтобы перейдти къ приложеніямъ, они нисколько не отличаются отъ учениковъ Кювье, и на оборотъ. Дѣйствуя такимъ образомъ, они впрочемъ только подражаютъ самимъ главамъ естественно-историческихъ школъ. Ламаркъ, бывъ приверженцемъ безграничной измѣняемости, тѣмъ не менѣе посвятилъ большую часть своей жизни на труды по распредѣленію видовъ, за что и пріобрѣлъ названіе, правда преувеличенное, французскаго Линнея. Кювье, который такъ громко провозглашалъ неизмѣняемость, призналъ тѣмъ не менѣе весьма различныя породы во многихъ видахъ животныхъ, и еще пошелъ гораздо дальше, допустивъ, что различные виды могутъ содѣйствовать къ образованію смѣшанной породы. Бленвиль также никогда не сомнѣвался относить животныхъ, очень мало сходныхъ между собою по наружности, къ одному историческому типу. Итакъ, побуждаемыя очевидностью, обѣ крайнія школы на дѣлѣ приводятся къ нѣкоторой срединѣ каждый разъ, какъ только подвергнутъ свои безусловныя теоріи повѣркѣ дѣйствительности. Уже одинъ этотъ результатъ не говоритъ ли громко за то, что истина ни на той, ни на другой сторонѣ, и что ее можно найдти только у людей, которые, вмѣстѣ съ Бюффономъ, допускаютъ измѣняемость ограниченную?
   Я, не колеблясь, становлюсь подъ знамя этого великаго учителя. По моему мнѣнію, видъ есть нѣчто первоначальное, основное. Родившись и развившись при тожественныхъ условіяхъ, всѣ представители какого-нибудь вида, животнаго или растительнаго, были бы въ строгомъ смыслѣ сходны между собою; но ни въ томъ ни въ другомъ царствѣ это условіе почти не выполнимо. Весьма различныя вліянія среды безпрестанно видоизмѣняли и видоизмѣняютъ первые типы; привходитъ наслѣдственность, и частію поддерживаетъ, частію умножаетъ или усиливаетъ эти видоизмѣненія. Такимъ образомъ получаютъ свое начало разновидности и породы. Предѣлы измѣненій, которыя происходятъ отъ этихъ различныхъ вліяній, еще не опредѣлены; но, тщательно приглядываясь, можемъ открыть съ достовѣрностію, что они иногда бываютъ замѣчательно обширны. Во всякомъ случаѣ, новыхъ видовъ при этомъ не образуется, и родственность существъ, происшедшихъ отъ одного видоваго типа, всегда можетъ быть дознана путемъ опыта, каковы бы ни были различія, ихъ отдѣляющія. Поэтому, думаю, виду можно дать слѣдующее опредѣленіе: "видъ есть совокупность болѣе или менѣе сходныхъ между собою особей, которыя произошли или могутъ быть признаны происшедшими отъ одной первоначальной пары, чрезъ непрерывное преемство семействъ." {За исключеніемъ послѣдняго члена фразы, которымъ понятіе о семействѣ опредѣляется съ большею противъ прежняго точностью, опредѣленіе это -- то же самое, какое высказано было мною въ Музеѣ, въ 1856, и повторено послѣ въ Revue des Deux Mondes. (Histoire naturelle de l'homme.-- Du Croisement des Races humaines, livraison du 1 mars 1857.)} Это опредѣленіе основывается на данныхъ, изложенныхъ выше, и на предшествующихъ общихъ положеніяхъ. Эти положенія будутъ развиты, и точность ихъ будетъ доказана въ продолженіи этого труда. Начнемъ съ того, что изслѣдуемъ съ нѣкоторыми подробностями вопросъ о неподвижности и измѣняемости вида. Самое это разсмотрѣніе приведетъ насъ къ новымъ понятіямъ.
   Когда геніяльные люди, современные другъ другу, и слѣдовательно располагающіе одними и тѣми же элементами убѣжденія, колеблются между двумя ученіями; когда замѣчательные умы доходятъ, каждый въ своемъ направленіи, до очевидныхъ преувеличеній, можно быть увѣрену напередъ, что разбираемый вопросъ представляетъ серіозныя трудности. Таковъ именно вопросъ о неподвижности и измѣняемости вида. И положительный и отрицательный отвѣтъ могутъ равно опираться на точныхъ наблюденіяхъ и опытахъ, заимствуемыхъ какъ изъ исторіи растеній, такъ и изъ исторіи животныхъ; когда же обратимся къ изслѣдованію причинъ, мы найдемъ что нѣкоторыя изъ нихъ дѣйствуютъ поочередно въ обоихъ смыслахъ. Разсмотримъ сначала главныя-основанія въ пользу неподвижности вида.
   Оставимъ въ сторонѣ факты, приводимые множествомъ ботаниковъ, и доказывающіе неизмѣняемость растительныхъ видовъ въ теченіи двухъ или трехъ вѣковъ; перейдемъ прямо къ первымъ историческимъ временамъ. Египетскія подземелья доставляютъ намъ совершенно точныя данныя о растительности этихъ отдаленныхъ эпохъ. Тамъ отыскали множество растеній, которыя доселѣ произрастаютъ въ окрестностяхъ; и сравненіе образчиковъ, собранныхъ въ этихъ древнихъ гробницахъ, съ растеніями нынѣ живущими, доказало, что не только собственно такъ-называемые виды, но даже извѣстныя породы не измѣнились съ эпохи первыхъ фараоновъ. Это тождество отличительныхъ свойствъ породъ подтвердилось даже особенно рѣзкимъ образомъ въ слѣдующемъ случаѣ. Путешественникъ Генникенъ нашелъ въ Верхнемъ Египтѣ въ гробницахъ, относящихся къ самой отдаленной эпохѣ, хлѣбы. Эти хлѣбы были препровождены къ знаменитому ботанику Роберту Брауну, и тотъ извлекъ изъ ихъ тѣста ячменныя чешуйки, въ совершенной цѣлости. {Чешуйкою (glume или bale) называютъ наружную оболочку цвѣтка злаковъ.} Тщательно изслѣдовавъ, онъ усмотрѣлъ при ихъ основаніи зачатокъ такого органа, который въ чешуйкахъ нашего ячменя не указывался; можетъ-быть, онъ уже готовъ былъ видѣть предъ собою доказательство измѣняемости въ цвѣточныхъ оболочкахъ; но новое изслѣдованіе открыло для него и въ нашихъ ячменяхъ этотъ же самый основной органъ. Итакъ, внимательное изученіе этихъ остатковъ растенія, изглоданнаго пятью или шестью тысячами лѣтъ, открыло существованіе признака, который столь мало выдается, что могъ ускользнуть отъ лупы множества ботаниковъ, и который тѣмъ не менѣе сохранился безъ перемѣны въ продолженіи столь длиннаго ряда вѣковъ.
   Между растительными видами, нынѣ существующими, есть нѣкоторые, представляющіе любопытную повѣрку этого вывода. Извѣстно, что число лѣтъ въ двудольныхъ деревьяхъ узнается по числу концентрическихъ слоевъ, изъ которыхъ состоитъ ихъ стволъ. Даже между нашими европейскими деревьями попадаются такія, начало которыхъ по подобному счету можно возвести къ весьма отдаленной эпохѣ. На одномъ тисовомъ деревѣ, котораго обводъ былъ только около 1 метра и 50 центиметровъ, насчитали такихъ слоевъ 280. Но тисовое дерево изъ Фульбека, въ департаментѣ Эры, въ 1822 году имѣло 6 метровъ и 80 центиметровъ въ окружности; а такое же дерево въ Фортингаллѣ, въ Шотландіи, достигаетъ, говорятъ, почти 16 метровъ въ объемѣ. Отсюда Делоншанъ дѣлаетъ выводъ, что, если условія развитія для этихъ различныхъ деревьевъ были одни и тѣ же, то Фульбекскій тисъ прожилъ отъ одиннадцати до двѣнадцати столѣтій, а Фортингалльскій свыше трехъ тысячъ лѣтъ. Дубъ, свойственный нашимъ лѣсамъ, ведетъ къ такимъ же вычисленіямъ: онъ растетъ весьма медленно, и въ теченіи столѣтія иногда достигаетъ не болѣе 35 центиметровъ въ діаметрѣ. Послѣ этихъ лѣтъ возрастаніе его идетъ еще медленнѣе, и однакожъ указываютъ дубы около 4-хъ метровъ въ діаметрѣ. Если судить о ихъ возрастѣ по ихъ толщинѣ, говоритъ тотъ же Делоншанъ, то имъ можно бы дать больше двѣнадцати вѣковъ.
   Что касается до экзотическихъ деревьевъ, то они позволяютъ восходить до эпохъ еще болѣе отдаленныхъ. Адансонъ измѣрялъ на Зеленомъ Мысѣ одинъ баобабъ, котораго стволъ имѣлъ 22 метра въ окружности; сравнивая его съ болѣе молодыми особями, которыхъ возрастъ можно было опредѣлить, Адансонъ пришелъ къ заключенію, что этотъ гигантъ, повидимому, прожилъ болѣе пяти тысячъ лѣтъ. Голбери наблюдалъ другаго представителя изъ того же вида, который еще чудовищнѣе: этотъ достигалъ 34-хъ метровъ въ объемѣ; слѣдовательно, поэтому, онъ долженъ быть, по всей вѣроятности, старше предыдущаго. Наконецъ, видъ колоссальной сосны, недавно открытый въ Калифорніи, гигантская Sequoia, достигаетъ иногда до 100 метровъ высоты, а толщиною, говорятъ, бываетъ въ 10 метровъ. Считали концентрическіе слои одного изъ такихъ громадныхъ стволовъ; ихъ нашли больше шести тысячъ. Слѣдовательно, это дерево было современно первымъ египетскимъ династіямъ. И что же? всѣ эти ветераны современной флоры совершенно сходны, за исключеніемъ размѣровъ, съ болѣе юными деревьями того же вида, которыя окружаютъ ихъ и которыя отдѣлены отъ нихъ тысячами поколѣній.
   Всѣ приведенные примѣры взяты изъ нынѣшняго геологическаго періода. Но мы можемъ на этотъ разъ идти далѣе того предѣла, предъ которымъ въ другихъ случаяхъ принуждены будемъ обыкновенно останавливаться; мы можемъ отнестись за указаніями къ той отдаленной эпохѣ, въ которую совершилось послѣднее общее явленіе, оставившее слѣды на вашемъ земномъ шарѣ. Счищая дилювіяльные пески, вызывала къ жизни закопанныя сѣмена, которыя сохранили свои прозябательныя свойства въ теченіи неопредѣленнаго числа вѣковъ, но навѣрное гораздо большаго чѣмъ періодъ времени, отдѣляющій насъ отъ египетской цивилизаціи, даже при самой зарѣ ея. Сѣмена эти произрасли, и особи, изъ нихъ происшедшія, оказались совершенно сходны съ тѣми, которыя выросли въ условіяхъ обыкновенныхъ. {Этотъ замѣчательный фактъ былъ наблюдаемъ г-мъ Мишале въ окрестностяхъ города Доля. Растеніе, которое такимъ образомъ вновь появилось, есть Galium anglicum; оно, едва извѣстное прежде въ той мѣстности, начало покрывать собою дилювіальные пески по мѣрѣ того, какъ рабочіе разрывали лопатами слои, остававшіеся до того времени совсѣмъ нетронутыми.}
   Изученіе животныхъ представляетъ намъ факты, совершенно равносильные тѣмъ, которые открываются изъ изслѣдованія надъ видами растительными. Здѣсь мы тоже обратимся пряно къ Египту. Живописныя изображенія, которыми покрыты стѣны египетскихъ подземелій, доставляютъ очень много элементовъ, способныхъ разъяснить нашъ вопросъ. Эти изображенія представляютъ намъ множество видовъ и породъ животныхъ, написанныхъ съ удивительною вѣрностію. Эти подземелья какъ бы кабинеты естественной исторіи, въ которыхъ удивительнымъ образомъ сохранены представители фауны, современной фараонамъ. Новѣйшими розысканіями вполнѣ подтвердились выводы, извлеченные Жоффруа Сентъ-Илеромъ изъ своихъ продолжительныхъ изслѣдованій въ гробницахъ ѳивскихъ, выводы, которые Ласепедъ вкратцѣ изложилъ, въ своемъ славномъ донесеніи, слѣдующимъ образомъ: "Изъ этой части собранія, составленнаго гражданиномъ Жоффруа, видно, что эти животныя совершенно сходны съ нынѣшними".
   Благодаря сопротивленію, которое скелетъ и раковины оказываютъ вліянію времени, отъ животныхъ, въ большемъ количествѣ чѣмъ отъ растеній, уцѣлѣли въ четвертичныхъ пластахъ остатки, доступные къ изученію и распознаванію. Костяныя брекчіи, пещеры, загроможденныя костями (такъ-называемыя каверны), равно какъ пески и аллювіальные пласты, сохранили большое число видовъ, которые палеонтологія сумѣла различить и сравнить съ видами существующими. Результаты этого сличенія весьма важны. Въ замѣчательномъ трудѣ своемъ о кавернахъ, г. Денуайе вкратцѣ изложилъ всѣ главные факты, какіе были собраны касательно млекопитающихъ, современныхъ эпохѣ, о которой говоримъ. Виды ихъ очень многочисленны и естественно раздѣляются на три группы. Къ первому отдѣлу относятся тѣ виды, которые своими признаками ясно отличаются отъ нынѣшнихъ видовъ, и которые слѣдовательно исчезли или же, вслѣдствіе геологическихъ переворотовъ, измѣнились такъ, что нельзя узнать ихъ. Ко второму отдѣлу принадлежатъ виды, находящіеся и въ нынѣшней фаунѣ, но живущіе въ настоящее время только въ странахъ, болѣе или менѣе отдаленныхъ оттуда, гдѣ найдены ископаемые ихъ остатки, слѣдовательно такіе виды, которые, повидимому, дѣйствіемъ тѣхъ же переворотовъ переселены на другія мѣста. Третья группа состоитъ изъ видовъ, тождественныхъ съ тѣми, которые и нынѣ живутъ на тѣхъ же мѣстахъ, и которые, слѣдовательно, устояли противъ геологическихъ переворотовъ, не потерпѣвъ видоизмѣненій. Во всѣхъ трехъ группахъ иногда встрѣчается, что одинъ и тотъ же родъ имѣетъ своими представителями различные виды. Итакъ, эти виды были одновременны, и, какому бы мнѣнію мы ни слѣдовали, нужно признать, что вліяніе, оказанное на нихъ измѣненіемъ среды, было очень различно.
   Исторія низшихъ животныхъ, какъ то моллюсковъ и зоофитовъ, представляетъ совершенно такіе же факты. Еслибы мы захотѣли приводить многочисленные примѣры, мы затруднились бы только въ выборѣ. Ограничимся указаніемъ на результаты, собранные г. Агасисомъ, когда онъ изслѣдовалъ берега Флориды. Извѣстно, что нѣкоторые зоофиты тропическихъ корей въ извѣстныхъ мѣстахъ живутъ безчисленными семействами, и что послѣдовательныя поколѣнія ихъ, надстраивая безпрестанно одинъ надъ другимъ известковые полипники, обитаемые этими маленькими существами, наконецъ воздвигаютъ, сначала на уровнѣ морскихъ теченій, а потомъ и выше волнъ, рифы, острова, даже цѣлые архипелаги. Это любопытное явленіе, сначала открытое въ Тихомъ Океанѣ, гдѣ оно развивается въ чрезвычайныхъ размѣрахъ, найдено и въ Мексиканскомъ заливѣ, и было предметомъ глубокаго изученія для Агасиза. Этотъ естествоиспытатель полагаетъ, что можно съ точностію опредѣлить время, которое употребили на свое образованіе четыре коралловые рифа, замѣчательные своимъ концентрическимъ расположеніемъ, которые онъ нашелъ на самой южной оконечности Флориды. По его вычисленіямъ, нужно было около восьми тысячъ лѣтъ, чтобы привести ихъ въ нынѣшнее состояніе. Мало того, самая Флорида, на протяженіи двухъ градусовъ по широтѣ, по мнѣнію Агасиза, состоитъ только изъ коралловыхъ рифовъ, которые также построены полипами и спаяны одни съ другими дѣйствіемъ столѣтій. Онъ полагаетъ, что для образованія этого полуострова, необходимо времени около двухъ сотъ тысячъ лѣтъ. Но скалы этой страны, массы этихъ рифовъ, будучи въ сущности происхожденія животнаго, представляютъ намъ полипники и раковины, тожественныя съ тѣми, которыя ловятся и въ настоящее время, вполнѣ живыя, во всѣхъ сосѣдственныхъ моряхъ. Такимъ образомъ, по мнѣнію Агасиза, моллюски, зоофиты Мексиканскаго залива, сохранили всѣ свои отличительные признаки въ теченіи двухъ тысячъ вѣковъ.
   Нельзя не видѣть, что защитники неизмѣняемости видовъ опираются на фактахъ важныхъ, дознанныхъ наблюденіемъ, и на доказательствахъ дѣльныхъ. Они могутъ сказать своимъ противникамъ: "мы преслѣдуемъ извѣстное число растительныхъ или животныхъ видовъ до первыхъ историческихъ временъ, до шести или восьми тысячъ лѣтъ назадъ, и видимъ ихъ сходными съ тѣмъ, что они нынѣ. Мы переходимъ за предѣлы нынѣшней геологической эпохи, и находимъ еще извѣстные виды, тождественные съ тѣми, которые существуютъ и въ наше время. Не всѣ изъ видовъ, существовавшихъ при послѣднемъ переворотѣ земнаго шара, могли вынести новыя условія существованія. Нѣкоторые изъ нихъ переселились, не измѣняясь вслѣдствіе этого; другіе исчезали. Зачѣмъ же допускать, что эти послѣдніе суть непосредственные предки нашихъ нынѣшнихъ видовъ? Этихъ исчезнувшихъ животныхъ мы знаемъ только по ископаемымъ остаткамъ; но и изъ этихъ остатковъ видно, какъ много эти исчезнувшія животныя отличаются отъ тѣхъ изъ нынѣ-существующихъ видовъ, которые иными принимаются за ихъ потомковъ. Гдѣ же слѣды тѣхъ послѣдовательныхъ видоизмѣненій, которыя неизбѣжно связывали бы между собою эти различныя формы, еслибы онѣ дѣйствительно происходили однѣ отъ другихъ? Ихъ нѣтъ нигдѣ. Итакъ, если судить по всѣмъ извѣстнымъ фактамъ, по всѣмъ возможнымъ опытамъ, преобразованіе, измѣненіе вида есть чистая гипотеза, а истина заключается только въ ученіи о неподвижности вида.
   Такова въ короткихъ чертахъ система доказательствъ Кювье, Бленвиля и ихъ болѣе или менѣе вѣрныхъ послѣдователей; но, какъ мы видѣли, подъ этими безусловными выраженіями скрываются подразумѣваемыя оговорки и ограниченія. Неизмѣняемость, которую такъ громко провозглашаетъ эта школа, принимается только въ отношеніи къ признакамъ существеннымъ, основнымъ. Школа эта не могла говорить о тождества; его нѣтъ нигдѣ. Самъ Ламаркъ допускалъ извѣстное постоянство; точно также и школа, оспаривающая его, допускаетъ извѣстную измѣняемость. Мы намѣрены теперь приступить къ изученію явленій, сюда относящихся, и сначала припомнимъ тѣ изъ нихъ, которыя замѣчаются даже у одинокой особи, когда будемъ наблюдать ее въ разныя эпохи ея существованія
   Не говоря о животныхъ, подлежащихъ превращеніямъ, у которыхъ такъ велики различія одного возраста отъ другаго; не говоря объ измѣненіяхъ, болѣе или менѣе значительныхъ, которымъ подвергается зародышъ, когда онъ еще заключенъ въ яйцѣ или въ утробѣ матери, кто не знаетъ, что во всѣхъ группахъ животнаго царства есть такіе виды, въ которыхъ молодыя особи такъ мало похожи на взрослыхъ, что только пристальныя наблюденія позволяютъ признать ихъ тожественными? Кто не знаетъ, что даже и между людьми, дитя, взрослый человѣкъ, старикъ, на первый взглядъ суть недѣлимыя различныя? Скажутъ: эти перемѣны слѣдствіе нормальнаго развитія организма. Это правда, но самый фактъ весьма важенъ и долженъ остановить на себѣ наше вниманіе. Его одного достаточно для доказательства, что живая особь не есть нѣчто безусловно постоянное, неподвижное. Она есть только опредѣленная нива, куда панъ приноситъ и откуда уноситъ матеріалы, то совершая это непрерывно, то лишь въ нѣкоторые моменты, измѣняя въ то же время, въ извѣстныхъ предѣлахъ, тѣ формы, которыя служатъ отличительными признаками. Кто только дастъ себѣ достаточный отчетъ въ этихъ явленіяхъ, тотъ будетъ приготовленъ къ принятію и уразумѣнію фактовъ другаго разряда, гораздо болѣе важныхъ съ той точки зрѣнія, которая занимаетъ насъ.
   Въ самомъ дѣлѣ, на ряду съ видоизмѣненіями, въ извѣстномъ смыслѣ необходимыми, о которыхъ мы сейчасъ говорили, указывается еще на другія, которыя не имѣютъ никакого отношенія къ нормальному развитію, видоизмѣненія случайныя. Ограничимся человѣкомъ: мы находимъ здѣсь, что особи иногда поперемѣнно принимаютъ нѣкоторые признаки, свойственные другимъ человѣческимъ группамъ, по справедливости отличаемымъ одна отъ другой. Хоть и есть породы бѣлокурыхъ (блондиновъ) и породы смуглыхъ (брюнетовъ), но мы видимъ ежедневно, что бѣлокурыя и румяныя дѣти, при совершеннолѣтіи, мѣняются, получая черные волосы, а цвѣтъ лица блѣдный и темноватый. Хотя рѣже, но бываетъ иногда и обратный случай, и одинъ такой примѣръ я знаю. Въ породахъ бѣлыхъ мелакизмъ, то-есть черный цвѣтъ кожи, довольно часто появляется мѣстно и временно, напримѣръ у беременныхъ женщинъ. Камперъ сообщаетъ наблюденіе, сдѣланное имъ надъ одною молодою женщиной, у которой, при первой ея беременности, рѣшительно все тѣло, за исключеніемъ только лица и шеи, приняло цвѣтъ совершенной негритянки. Одинъ изъ моихъ слушателей, давній медикъ, говорилъ мнѣ, что въ своей практикѣ онъ встрѣтилъ почти такой же актъ. Съ другой стороны, докторъ Гаммеръ и Бюффонъ сообщаютъ очень достовѣрные примѣры о неграхъ, сдѣлавшихся бѣлыми. У нихъ говорится объ одномъ молодомъ человѣкѣ и объ одной дѣвушкѣ, которые оба, около пятнадцати- или шестнадцати-лѣтняго возраста, стали сѣдѣть, первый вслѣдствіе одного легкаго припадка, а послѣдняя безъ явной причины. Впрочемъ, явленія въ обоихъ случаяхъ были почти тожественны: измѣненіе въ цвѣтѣ произошло послѣдовательно. Общій цвѣтъ тѣла сначала сталъ слабѣе въ своей чернотѣ, потомъ явились бѣлыя пятна, которыя стали понемногу увеличиваться и покрыли все тѣло. Прежній цвѣтъ у этихъ обоихъ субъектовъ уцѣлѣлъ кое-гдѣ въ весьма ограниченномъ размѣрѣ, а на измѣнившихся частяхъ сохранились отмѣтины, похожія на родимыя пятнушки или на веснушки. Волосы тоже подверглись вліянію этой перемѣны, и на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ кожа побѣлѣла, сдѣлались также или бѣлыми или русыми. При этомъ оба субъекта сохранили совершенное здоровье. Всѣ отправленія ихъ продолжало дѣйствовать весьма правильно. Особенно кожа вовсе не представляла слѣдовъ болѣзни; она была розоваго цвѣта и во всемъ сходна съ кожей человѣка бѣлой породы. Гаммеръ и Бюффонъ не безъ основанія остановились на этихъ послѣднихъ подробностяхъ; онѣ доказываютъ, что здѣсь совершилось настоящее преобразованіе, и что перемѣна цвѣта не должна быть приписана одному изъ тѣхъ пораженій кожи, какія замѣчаемы были многими путешественниками, и въ особенности г-нъ д'Абади, -- пораженій, вслѣдствіе которыхъ у иныхъ породъ черная кожа принимаетъ бѣлый матовый и блѣдный цвѣтъ.
   Такимъ образомъ особь никогда не остается безъ измѣненій въ теченіи своей жизни; напротивъ, она можетъ испытать даже очень значительныя измѣненія, не подвергаясь черезъ то опасности въ своемъ существованіи. Изъ этихъ общихъ фактовъ можно уже заключить, что, принимая во всей строгости опредѣленіе самого Бленвиля, должно ожидать, болѣе или менѣе рѣзкихъ различій между представителями каждаго, вида. Ежечасный опытъ подтверждаетъ это заключеніе. У растеній, точно такъ же какъ у животныхъ и у человѣка, тождество является только въ видѣ факта совершенно исключительнаго. Извѣстенъ разказъ придворныхъ Альфонсэ Мудраго, которые отыскивали два листика точь-въ-точь сходные между собою; извѣстно также, что каждый хорошій пастухъ легко узнаетъ и очень хорошо различаетъ каждую овцу въ своемъ стадѣ, и басня о двойникахъ, кромѣ случаевъ бывающихъ съ близнецами, осуществилась, можетъ-быть, одинъ только разъ въ лицѣ Мартина Гера и Арнольда Тиля.
   Весьма легкіе признаки, служащіе единственно къ различенію другъ отъ друга представителей одного и того же вида, суть не что иное, какъ черты индивидуальныя, оттѣнки, какъ назвалъ ихъ Исидоръ Жоффруа. Какъ только эти различія переходятъ извѣстный предѣлъ, они даютъ начало разновидности. Разновидность, оставаясь почти всегда индивидуальною у человѣка, равно какъ и у животныхъ или растеній, воспроизводя себя только путемъ преемственныхъ генерацій, можетъ, однако, заключать въ себѣ неопредѣленное число особей, когда относится къ виду, способному размножаться какимъ-нибудь генеагенетическимъ способомъ; во даже и въ этомъ случаѣ отличительные признаки разновидности никогда не переходятъ отъ одной генераціи къ другой. Заимствую здѣсь изъ г. Шевреля одинъ очень замѣчательный примѣръ, который можетъ дать понятіе объ этомъ различіи. Въ 1803 или въ 1805 году г. Десме (Descemet) въ своемъ разсадникѣ въ Сенъ-Дени нашелъ, на грядѣ душистой акаціи (Robinia-pseudo-acacia), одну особь безъ шиповъ, которую онъ означилъ эпитетомъ spectabilis. Отъ этой-то особи, размноженной отводками, черенками или прививками, и происходятъ всѣ акаціи безъ шиповъ, которыя распространены нынѣ по всѣму свѣту. Особи эти производятъ сѣмена; однакожъ когда посѣять эти сѣмена, отъ нихъ акаціи родятся только съ шипами. Акація spcctabilù осталась на степени разновидности.
   Разновидность можетъ быть опредѣлена такъ: она есть недѣлимое или совокупность недѣлимыхъ, одной и той же половой генераціи, различающаяся отъ другихъ представителей того же вида однимъ или нѣсколькими исключительными признака, лги. Эти признаки сами могутъ получать большее или меньшее развитіе, а потому разновидность можетъ иногда нечувствительно переходить съ одной стороны въ разрядъ простыхъ индивидуальныхъ чертъ о которыхъ мы сейчасъ говорили, а съ другой стороны въ разрядъ самыхъ легкихъ уродливостей, которыя г. Жоффруа назвалъ полууродливостями (hémiteriee) {Histoire générale et particulière dee anomalies de l'organisation.}.
   Отсюда видно, какъ многочисленны и какъ различны могутъ быть разновидности одного и того же вида. Въ каждомъ существѣ нѣтъ ни одной части, которая не могла бы увеличиться, уменьшиться, или видоизмѣниться на тысячу ладовъ, и каждый разъ, какъ только это увеличеніе, уменьшеніе, видоизмѣненіе перейдутъ за предѣлъ индивидуальныхъ чертъ (предѣлъ, правда, не точный, но на практикѣ уловимый), мы получимъ новую разновидность.
   Когда признаки, отличающіе разновидность, переходятъ къ потомству того растенія или животнаго, которое впервые обнаружило ихъ въ себѣ, когда они становятся наслѣдственными, тогда образуется порода. Напримѣръ, еслибъ одна изъ акацій, о которыхъ мы только-что упомянули, принесла сѣмена, изъ которыхъ стали бы выростать деревья тоже безъ шиповъ, еслибъ и эти деревья, въ свою очередь, имѣли такое же свойство, еслибъ акація spectabilis получила такимъ образомъ способность естественно воспроизводить себя, она перестала бы тогда быть простою разновидностью, она составила бы породу. Поэтому порода есть совокупность сходныхъ недѣлимыхъ одного и того же вида, получившихъ и передающихъ путемъ рожденія признаки первоначальной разновидности. Въ основаніи своемъ, это опредѣленіе отличаясь только большею точностію въ указаніи происхожденія, сходится съ опредѣленіемъ Бюффона, который говоритъ: "Порода есть постоянная и сохраняющаяся размноженіемъ разновидность"; или съ опредѣленіемъ Ришара, который выражается такъ: "Извѣстныя разновидности постоянны, и воспроизводятъ себя всегда съ одними и тѣни же признаками; этимъ-то разновидностямъ и дано названіе породъ." Еслибъ я захотѣлъ привести еще нѣсколько подобныхъ цитатъ, мы увидѣли бы, что между натуралистами всѣхъ школъ существуетъ поистинѣ замѣчательное согласіе насчетъ этого пункта науки, и что даже, ученики Ламарка сходятся здѣсь съ послѣдователями Кювье {Здѣсь говорится только о настоящихъ породахъ. Что же касается до породъ смѣшанныхъ, то-есть зоологическихъ или ботаническихъ разрядовъ, происходящихъ отъ скрещиванія двухъ различныхъ видовъ, то мы предоставляемъ себѣ разсмотрѣть ихъ позже съ тою тщательностію, какой онѣ заслуживаютъ, и дадимъ надлежащую оцѣнку тому, что было въ разное время говорено по этому предмету.}.
   Число породъ, которыя могутъ происходить отъ одного вида, тоже совершенно неопредѣленно; оно можетъ быть точно такъ же значительно, какъ и число самыхъ разновидностей, потому что нѣтъ ни одной разновидности, признаки которой не могли бы при данныхъ условіяхъ сдѣлаться наслѣдственными. Сверхъ того, эти первоначальныя породы, непосредственно происшедшія отъ общаго вида, способны въ свою очередь подвергаться видоизмѣненіямъ, которыя могутъ остаться индивидуальными или передаваться чрезъ размноженіе. Каждое изъ этихъ видоизмѣненій даетъ такимъ образомъ начало разновидностямъ, породамъ второстепеннымъ, это явленіе можетъ повторяться неопредѣленное число рать. Наши растенія, наши домашнія животныя, представляютъ множество примѣровъ въ этомъ отношеніи. Они даютъ видѣть, на сколько подобнымъ путемъ увеличивается число видоизмѣненій первоначальнаго видоваго типа. Разсматриваемый съ этой точки зрѣнія, каждый видъ представляетъ намъ подобіе дерева, на которомъ возвышающійся стволъ отдѣляетъ отъ себя въ разныхъ направленіяхъ и на разной высотѣ, въ большемъ или меньшемъ количествѣ, главныя отрасли; а эти послѣднія, въ свою очередь, подраздѣляются на второстепенныя отрасли, вѣтви, вѣтки, которые всѣ различны между собою, однакожъ всѣ посредственно или непосредственно происходятъ отъ первоначальнаго ствола. Чтобы продолжить сравненіе до конца, можно сказать, что въ этомъ воображаемомъ деревѣ разновидности представляются почками-выродками.
   Этотъ наглядный образъ имѣетъ ту выгоду, что легче даетъ понять отношенія, находящіяся между тремя категоріями существъ, весьма часто смѣшиваемыя въ рѣчи: видъ, породу, разновидность. Нельзя не видѣть, что всякая порода, всякая разновидность связана съ видомъ, подобно тому какъ всякая вѣтка, всякая почка прикрѣплена къ какому-нибудь стволу, нельзя не видѣть, что каждый видъ, вмѣстѣ съ особями сохранившими первоначальный типъ, содержитъ въ себѣ и всѣхъ особей болѣе или менѣе удалившихся отъ этого типа, но связанныхъ съ нимъ непрерывною преемственностію происхожденія, точно такъ же, какъ дерево состоитъ изъ вѣтвей, и изъ отраслей, которыя всѣ прикрѣпляются къ стволу. Нельзя наконецъ тронуть ни малѣйшаго сучка, не оказывая дѣйствія на дерево, котораго онъ составляетъ часть, и этимъ простымъ сравненіемъ подтверждается другой выводъ, весьма важный для занимающаго насъ вопроса, именно: что всякое видоизмѣненіе, отпечатлѣнное на какой-нибудь породѣ, отзывается въ дѣйствительности и на видѣ, отъ котораго эта порода посредственно или непосредственно произошла.
   Теперь, предположимъ, что стволъ нашего дерева обратился въ короткій пень, который глубоко засыпали и закрыли намывныя земли: какъ узнать произведенія ли этого пня -- тѣ главныя отрасли, которыя отдѣльно выступаютъ изъ почвы, или же это стволы различныхъ деревьевъ? Естествоиспытатели очень часто находятся въ такомъ же затрудненіи, какое испытывалъ бы лѣсовщикъ, когда бы отъ него потребовали, чтобъ онъ рѣшилъ такой вопросъ по первому взгляду. Разсматриваемыя сами по себѣ, безъ вниманія къ происхожденію, порода и видъ много сходны между собою. Въ породахъ, твердо установившихся, отличительные признаки столько же сходны у одного недѣлимаго съ другимъ, у отца съ сыномъ, сколько въ чистыхъ и наименѣе измѣнившихся видахъ; передача ихъ также правильна. Оттого натуралистамъ ежедневно приходится видѣть предъ собою группы животныхъ или растеній, которыя въ одномъ сходны между собою, въ другомъ несходны, а между тѣмъ взаимныя отношенія ихъ неизвѣстны; такимъ образомъ весьма часто приходится предлагать себѣ вопросъ, должны ли эти группы быть отдѣлены однѣ отъ другихъ какъ различные виды, или же онѣ должны быть соединены подъ названіемъ породъ въ одинъ видъ. Точь-въ-точь въ такомъ смыслѣ становится вопросъ, когда идетъ рѣчь о человѣкѣ. Для устраненія этихъ затрудненій необходимо было серіозное сравнительное изученіе человѣка, и мы смѣло говоримъ, что такое изученіе вовсе и не могло быть предпринято ранѣе нашего времени. Нужны были соединенныя усилія новѣйшей науки и новѣйшей промышленности, чтобы разрѣшить множество тѣхъ мелкихъ вопросовъ о подробностяхъ, которые одни въ естественной исторіи приводятъ къ общимъ воззрѣніямъ. Если позволительно дѣлать теперь заключенія, скажемъ напередъ, что, только благодаря этому взаимному содѣйствію, можно сгруппировать достаточную сумму результатовъ и показать, что всѣ они ведутъ къ одной и той же цѣли, опираясь на двойной рядъ "актовъ, которые въ свою очередь соотвѣтствуютъ двумъ главнымъ идеямъ въ опредѣленіи вида -- идеѣ сходства и идеѣ филіаціи. Эти-то результаты теперь и должны мы изложить, представивъ напередъ исторію породъ.

"Русскій Вѣстникъ", No 7, 1861

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru