Аннотация: Текст издания: журнал "Дѣло", No 12, 1876.
УБІЙЦА-МОНОМАНЪ.
Разсказъ Катреля.
Президентъ. Подсудимый, что можете вы прибавить въ свое оправданіе?
Подсудимый. Боже меня избави, г. президентъ, произнести хотя-бы одно слово, которое могло-бы смягчить или замедлить вашъ приговоръ. Я благодарю моего адвоката за все, что онъ наболталъ сейчасъ въ мою пользу. Избирая его. я хорошо зналъ, къ кому я обращаюсь, но онъ превзошелъ мои ожиданія. Если я прочту въ вашихъ глазахъ малѣйшій признакъ жалости ко мнѣ, я изобрѣту факты, отягчающіе мою вину. Впрочемъ, я спокоенъ, мнѣ не придется прибѣгать къ такой крайности. И въ самомъ дѣлѣ, въ чемъ заключается ваша обязанность, господа судьи? Произнести приговоръ, торжественный, ясный, неопровержимый, который въ извѣстное время занялъ-бы всю журналистику и воспоминаніе о немъ не тревожило-бы ни вашего сна, ни вашего пищеваренія. Что касается меня, я желаю умереть. Вы видите, намъ очень не трудно согласиться между собою.
Не правда-ли, странно, что, при искреннемъ желаніи разстаться съ жизнію и при умѣньи владѣть ножемъ, я остался живъ? Я пытался покончить съ собою, но не могъ... Каждый разъ я чувствовалъ страхъ, усвоенный мною еще въ дѣтствѣ, и отъ котораго я не могъ избавиться до сихъ поръ... Я вѣрилъ, что мнѣ предстоитъ иная участь, я мечталъ о другой жизни... Вы скажете, что въ моихъ словахъ нѣтъ здраваго смысла. Поздравляю васъ съ такимъ открытіемъ. Развѣ я былъ-бы здѣсь, если-бъ обладалъ здравымъ смысломъ? Мое сердце истерзано, мой умъ полонъ противорѣчій,-- вотъ почему я сталъ негодяемъ, котораго вы призваны осудить. Я подвергнусь также и божьему суду и скажу, не желая васъ оскорблять, что Его приговоръ тревожитъ меня гораздо больше, чѣмъ вашъ... Г. прокуроръ въ своей обвинительной рѣчи назвалъ меня феноменомъ, мономаніакомъ... говорилъ о патологическомъ состояніи и пр., и пр. Много онъ потратилъ на меня времени и искуства. Правда, не часто приходится обвинять людей образованныхъ, имѣющихъ ученую степень; нельзя-же срѣзать ихъ головы гильотиной съ такой-же легкостью, съ какою срываютъ спѣлыя вишни съ дерева... Я грубъ, это я доказалъ, и притомъ я всегда страстно любилъ поэзію...
Президентъ. Эти разсужденія нейдутъ къ дѣлу. Въ вашихъ-же интересахъ я совѣтовалъ-бы вамъ обратиться къ фактамъ.
Подсудгшый. Пусть будетъ по-вашему; такъ-же, какъ и вы, я желаю поскорѣе кончить.
Я родился въ Вьевилѣ. Прекрасная сторонка, которая, однакожъ, не будетъ гордиться мною. Я прожилъ сорокъ три года, но чувствую себя дряхлымъ и усталымъ, точно столѣтній старецъ. Это, однакожъ, не мѣшаетъ мнѣ припоминать мою юность съ такой ясностью, какъ-будто она прошла только вчера.
Мой отецъ, достаточный буржуа, жилъ на Луговой улицѣ, подлѣ мэріи, въ своемъ собственномъ домѣ. Домикъ былъ небольшой, двухъ-этажный, съ красной черепичной крышей, съ палисадникомъ, обильно наполненнымъ розовыми кустами; его рѣшетчатые ставни регулярно запирались въ девять часовъ вечера и отворялись въ шесть утра; въ этотъ-же часъ акуратно поднимались съ постели его обитатели. Мой отецъ и моя мать были люди честные, добродѣтельные и пользовались самой хорошей репутаціей во всемъ околодкѣ. Благодаря ихъ достоинствамъ, мои преступленія оставались ненаказанными втеченіи двадцати трехъ лѣтъ.
Какъ-разъ напротивъ нашего дома находились бойня я мясная лавка г. Кристовала. Лавка выглядѣла опрятно, кокетливо, убрана была гирляндами искуственныхъ цвѣтовъ и арабесками изъ золотой бумаги. Кристоваль былъ истинный артистъ. Съ какой тщательностію онъ выдѣлывалъ разные фигуры и фестоны изъ сала на тѣхъ частяхъ говядины, которыя находились въ выставкѣ въ окнѣ! Я заглядывался на нихъ. Два раза въ недѣлю я видѣлъ, какъ въ большой дворъ бойни входилъ скотъ, предназначенный на убой; я почти не чувствовалъ къ нему жалости. Онъ интересовалъ меня гораздо болѣе разрѣзанный на куски, разукрашенные искуствомъ Кристовала, чѣмъ въ живомъ состояніи, когда онъ мнѣ казался грязнымъ и некрасивымъ. Мало-по-малу страхъ, внушаемый мнѣ видомъ окровавленныхъ рукъ, запачканныхъ кровью сапогъ и длинныхъ ножей нашего сосѣда, исчезъ совершенно и быстро смѣнился удивленіемъ, котораго я никогда не могъ обуздать въ себѣ. Ни аптека Любека, съ ея красными и зелеными вазами, ярко блестѣвшими при вечернемъ освѣщеніи, ни большая, расписанная зала мэріи, ни музей, ни судъ не казалисъ мнѣ достойными сравненія съ лавкой Кристоваля. Запахъ свѣжей крови, яркій цвѣтъ только-что отрѣзанныхъ кусковъ мяса, блескъ ежедневно полируемой мѣди, бѣлизна мраморныхъ полокъ, гирлянды, окровавленныя артистическія работы Кристовала возбуждали во мнѣ изумленіе и я завидовалъ ученику мясника, который съ засученными рукавами, съ красными, потрескавшимися руками, съ раскраснѣвшимся, запотѣвшимъ лицомъ усердно помогалъ своему хозяину.
Въ то время я не былъ тѣмъ сильнымъ и неутомимымъ человѣкомъ, какимъ вы видите меня теперь. Мнѣ было семь лѣтъ; блѣдный, хилой и трусливый мальчикъ, я возбуждалъ во всѣхъ къ себѣ сожалѣніе. Какъ-то разъ утромъ я сидѣлъ у дверей нашего дома, на солнцѣ, и дрожалъ отъ холода. Подошелъ Кристоваль. Мы вмѣстѣ вошли въ комнату; поздоровавшись съ моимъ отцомъ, сосѣдъ сказалъ ему:
-- Поручите мнѣ вашего сына и вскорѣ вы не узнаете его; онъ станетъ силенъ, какъ быкъ, и красенъ, какъ піонъ. Если онъ не чувствуетъ отвращенія къ нашему ремеслу и въ состояніи будетъ проводить у насъ цѣлый день, я ручаюсь, что его здоровье поправится. Латынь -- поповское дѣло; но если вы непремѣнно хотите засадить мальчугана, за эту науку, ему легче будетъ справиться съ нею, когда онъ пріобрѣтетъ мускулы, чѣмъ теперь, когда онъ еле дышетъ. Почту за счастіе оказать услугу такимъ людямъ, какъ вы, г. Пійданье, и ваша достойная супруга.
Это предложеніе не понравилось моей матери. Однакожь, настоянія моего отца, доказывавшаго, что пріобрѣтеніе здоровья для меня самое высшее благо, а также радость, выраженная мною при увѣренности, что я могу сдѣлаться такимъ-же сильнымъ, какъ и мои товарищи.-- поколебали ее и она дала свое согласіе.
Вскорѣ я сошелся съ ученикомъ Кристовала, котораго звали Антимъ Бриконь. Этотъ грубоватый, но добродушный парень спокойно убивалъ быка и рѣзалъ барана, но сильно горевалъ, если ему случалось нечаянно наступить на хвостъ собакѣ. Онъ научилъ меня надувать телятину, рѣзать и украшать говядину. Цѣлый день я дышалъ свѣжей кровью и силы мои поправлялись. Когда я приходилъ домой къ обѣду, моя мать, цѣлуя меня, говорила съ улыбкой:
Когда отецъ замѣчалъ, что пора приниматься за науку, мать останавливала его.
-- Все придетъ въ свое время, говорила она.-- Пусть онъ прежде поправится здоровьемъ и пріобрѣтетъ силы.
Подстрекаемый первымъ успѣхомъ, я сталъ заботиться только объ одномъ -- какъ-бы сдѣлаться сильнымъ; всѣ средства для достиженія этой цѣли мнѣ казались хорошими и дозволительными. Я сталъ пить кровь; когда я былъ убѣжденъ, что никто меня не видитъ, я наносилъ раны животнымъ и сосалъ кровь изъ свѣжихъ ранъ. При такомъ образѣ жизни тѣло мое пріобрѣтало силы, а сердце очерствлялось. Находясь подъ вліяніемъ жесткости, которую внушаетъ бойня, и нѣжныхъ ласкъ моей святой матери, я вырабатывался въ существо странное, ужасное, во мнѣ укоренялись холодная жестокость и пылкое лицемѣріе. Эти качества остались во мнѣ преобладающими и до сихъ поръ.
Бриконь научилъ меня дѣлать кораблики изъ бумаги и мы пускали ихъ плавать въ кровяныхъ лужахъ. Онъ научилъ меня попадать ножомъ на двадцать пять шаговъ въ облатку. Люди, пристрастные къ игрѣ ножомъ, не уважаютъ этого вида игры; по ихъ мнѣнію, нелѣпо выпускать изъ рукъ рукоятку ножа, что составляетъ необходимость при бросаніи; они бьютъ въ цѣль, находящуюся подъ носомъ, съ размаху. Они предпочитаютъ бить живое существо; они довольны, когда издыхающее животное своими конвульсивными движеніями заставляетъ дрожать рукоятку ножа. Говорятъ, что жизнь, удаляясь, проходитъ по длинѣ оружія и проникаетъ черезъ ладонь руки, держащей его...
Мой отецъ, наконецъ, рѣшилъ, что настало время отправить меня въ гимназію. Мать увидѣла невозможность долѣе сопротивляться. Въ это время я уже былъ вполнѣ сформировавшимся чудовищемъ. Я сдѣлалъ видъ, что огорченъ разставаніемъ съ моими родителями, но меня приводила въ отчаяніе необходимость измѣнить образъ жизни. Всѣ думали, что я плачу о семьѣ, съ которой принужденъ разставаться, но меня грызла тоска по крови.
Я передаю все. какъ было, не преувеличивая и не ослабляя. Вы должны убѣдиться, господа, что вашъ долгъ избавить отъ меня общество. Я разсчитываю, что вы исполните свою обязанность.
Первое время въ гимназіи я ротозейничалъ, но такъ-какъ, по своей дикой натурѣ, я не могъ сойтись ни съ однимъ изъ товарищей, я сталъ прилежно заниматься. Я даже... безъ всякихъ хлопотъ съ моей стороны... получилъ первую награду при выпускѣ. Кстати она мнѣ была, нечего сказать!.. Но извѣстно, что судьба прихотлива и можетъ поставить въ тупикъ самого дьявола!.. Мой отецъ, въ восторгъ отъ моего успѣха, пожелалъ, чтобы я отправился въ центральную школу. Къ несчастію, моя мать, страстно желавшая, чтобы я постоянно былъ подлѣ нея, сдалась на мои просьбы и такъ ходатайствовала за меня, что я возвратился въ Вьевиль, а по возвращеніи убѣдился, что во мнѣ снова заговорили мои прежніе, на время было уснувшіе, инстинкты.
Лавка Кристоваля по-прежнему находилась противъ нашего дома. Нечего было и думать о моихъ прежнихъ занятіяхъ на бойнѣ. Я былъ теперь человѣкомъ ученымъ и къ тому-же сильнымъ. Нельзя-же было работать на бойнѣ въ качествѣ любителя, какъ другіе изъ любви къ искуству занимаются музыкой или живописью. Всѣ-бы сочли меня крайнимъ чудакомъ, если-бъ я, увѣнчанный лаврами на гимназическомъ актѣ, получившій первую награду, сдѣлался прикащикомъ въ мясной лавкѣ. Бриконь переселился изъ Вьевиля въ Гарансьеръ. Не съ кѣмъ мнѣ было дѣлить свое время и жизнь казалась мнѣ печальной и монотонной.
Желая занять меня и нѣсколько развлечь, отецъ мой помѣстилъ меня къ нотаріусу, мэтру Пелюто, и я сталъ переписывать на-бѣло бумаги. Но могла-ли заинтересовать меня такая нелѣпая работа, могла-ли она измѣнить ходъ моихъ идей?..
Изъ моей комнаты видны были ворота, въ которыя входилъ скотъ, предназначенный для бойни Кристовала. Каждое утро я садился у окна и прислушивался къ движенію взадъ и впередъ, которое предшествовало бою скота, прислушивался къ звукамъ, происходящимъ отъ удара молотомъ въ лобъ убиваемаго животнаго... Этотъ звукъ дѣйствовалъ на меня, какъ на другихъ дѣйствуютъ музыкальные звуки.
Будь противъ нашего дома не кровавая бойня Кристоваля, а фруктовый магазинъ или аптека, я, вѣрно, сдѣлался-бы другимъ человѣкомъ. Но что говорить о томъ, чего не случилось... Возвращаюсь къ событіямъ.
15 іюля 1860 года прибылъ дилижансъ изъ Гарига, опоздавъ на цѣлый часъ. Дилижансъ до сихъ поръ прибывалъ всегда акуратно; немудрено, что его промедленіе послужило поводомъ для сборища на площади, гдѣ онъ остановился, значительной толпы народа.
-- Эи ты, соня, кричалъ ямщику конюхъ, спѣшившій распречь лошадей, -- ты вѣрно мухъ считалъ въ дорогѣ? Или, можетъ быть, ты пробовалъ, каковъ вкусъ водки? Что случилось?
-- Оставь свои шутки до другого раза. На послѣдней станціи мы узнали, что дочь содержателя постоялаго двора, подъ вывѣской "Синяго пѣтуха", Люрота, пригвозжена къ кухонному столу ножомъ; несчастной проткнули горло; острый конецъ ножа воткнулся въ дерево, а рукоятка какъ-разъ подъ косой... Вотъ какая бѣда случилась тамъ... вотъ почему мы опоздали на цѣлый часъ.
Въ толпѣ прошла дрожь, а когда хозяинъ "Синяго пѣтуха", блѣдный и дрожащій, вышелъ изъ дилижанса, его засыпали вопросами и проводили до дверей суда, куда онъ понесъ заявленіе о совершившемся убійствѣ.
Изъ города выслали въ окрестности нѣсколько полицейскихъ агентовъ; слѣдствіе, продолжалось мѣсяцы, но все было безполезно, виновнаго не открыли.
Бѣдная Люрота! Повѣрите вы мнѣ или нѣтъ, но я скажу вамъ, что я оплакивалъ ее много разъ. Славная была дѣвушка, пріятная и сговорчивая! Въ ночь съ 14 на 15 іюня я возвращался изъ Гарига, куда посылалъ меня мэтръ Пелюшо. Было одинадцать часовъ, когда я подъѣхалъ къ дверямъ "Синяго пѣтуха"; ночь была страшно темная. Я крайне удивился, увидя, что черезъ щель въ ставнѣ просвѣчивается узкая полоска свѣта. Содержатель "Синяго пѣтуха" обыкновенно уже спалъ въ это время. Я подумалъ о Люротѣ и веселыя мысли зароились въ. моей головѣ. "Можетъ быть, она не спитъ, думалъ я,-- въ ожиданіи запоздавшаго путешественника. Не худо зайти выпить залпомъ стаканъ вина и сорвать съ нея поцѣлуй".
Дверь не была заперта, я толкнулъ ее и вошелъ.
Мнѣ не зачѣмъ описывать вамъ расположеніе дома; вы имѣете его фотографическое изображеніе, какъ въ цѣломъ, такъ и въ отдѣльныхъ частяхъ. Прелестная вещь эта фотографія! Вы знаете, что на улицу выходятъ большая кухня и еще болѣе обширная комната для путешественниковъ.
Люрота находилась въ кухнѣ; она. спала, облокотясь на столъ, стоявшій близко печки. Голова ея опиралась на руки, сложенныя какъ-бы для молитвы. Рукава были засучены и ея бѣлыя руки образовали на рыжей скатерти розоватую ромбоидальную тѣнь. Ея шея была обнажена, густая, тяжелая коса была подшпилена высоко, а на здоровомъ затылкѣ разбросались въ безпорядкѣ нѣсколько отдѣльныхъ, волосковъ. Подлѣ стола упирался въ потолокъ плохо обтесанный столбъ; на гвоздикѣ, вбитомъ въ него, висѣла лампа; она дымила; потухавшее пламя, однакожь, освѣщало мясистыя прелести спавшей дѣвушки и онѣ являлись въ какой-то фантастической окраскѣ. Слабый свѣтъ отъ лампы падалъ на стаканы, выровненные на поставцѣ, и на мѣдныя кострюли, уставленныя въ рядъ на полкѣ подлѣ печи. Въ очагѣ, гасимый золою, вспыхивалъ по временамъ слабый огонекъ и производилъ туманныя, прихотливыя тѣни на стѣнахъ и потолкѣ.
Люрота была одна въ комнатѣ. Я подошелъ къ печи и, стоя спиной къ очагу, сталъ разсматривать бѣдную милую дѣвушку, спавшую передо мной. Тишина прерывалась только нѣжнымъ и ровнымъ шумомъ ея дыханія и монотонными ударами маятника въ деревянныхъ часахъ съ кукушкою, циферблатъ которыхъ вырисовывался въ тѣни, точно глазъ безъ рѣсницъ колоссальной ночной птицы.
Все, что происходило затѣмъ въ моемъ мозгу, было до такой степени странно, что я рѣшительно не знаю, какъ объяснить вамъ этотъ пронесъ. Для его пониманія вы должны сдѣлаться такими-же сумасшедшими, какимъ я былъ тогда.
Увидя предъ собою эту спящую прелестную молодую дѣвушку, зная, что я нахожусь съ нею наединѣ, я прежде всего подумалъ о томъ, какъ хорошо ее теперь разцѣловать. Я даже нагнулся надъ ея обнаженной шеей, желая въ точности исполнить свое желаніе, во остановился на полдорогѣ и сказалъ себѣ: "разрозненный поцѣлуи не имѣетъ никакой цѣны, лучше разбудить ее" Я снова посмотрѣлъ на искушающій меня затылокъ и воображеніе мое стало работать, лихорадочно работать...
Мнѣ казалось, что я вижу на шеѣ Люроты смѣющіяся губы, сложенныя для поцѣлуя, вызывавшія поцѣлуй. Я подумалъ, что это невозможно, что мнѣ такъ кажется, и снова наклонился. То, что я замѣтилъ теперь, бросило меня въ сильный жаръ и потъ; я убѣжденъ, что вы, при такомъ случаѣ, испытали-бы головокруженіе. Губы были совершенно открыты; вмѣсто зубовъ виднѣлись края раны, изъ которыхъ медленно сочилась и лѣнилась кровь. Скоро на скатерти образовалась кровавая лужа, въ которой отражался бѣлый силуэтъ Люроты. Я перепугался. Рана улыбалась мнѣ и посылала поцѣлуи.
Мнѣ, видно, предназначено было сдѣлаться злодѣемъ. Въ эту минуту я увидѣлъ подлѣ несчастной дѣвушки кухонный ножъ, длинный, острый и тонкій. Я готовъ поклясться, что его не было здѣсь въ ту минуту, какъ я вошелъ. Потухавшая лампа бросила свѣтъ на сталь и я почувствовалъ въ себѣ непреодолимое желаніе схватить этотъ ножъ. Я хотѣлъ бѣжать, но не могъ. Я закрылъ глаза, но продолжалъ видѣть. И это неудивительно: все, что я видѣлъ, происходило во мнѣ самомъ.
Безъ всякой опредѣленной мысли я схватилъ ножъ. Богу извѣстно, что я не желалъ зла бѣдной Люротѣ... и при всемъ томъ я поднялъ руку. И увидѣлъ я, что свѣтъ падаетъ на рану, которая продолжаетъ мнѣ улыбаться и посылаетъ поцѣлуи... Я ударилъ... Зачѣмъ?.. Развѣ я знаю? Несчастная захрипѣла; этотъ ужасный хрипъ съ тѣхъ поръ слышится мнѣ каждую ночь. Она вытянула руки; на меня напалъ страхъ, что она сейчасъ поднимется, и я налегъ всѣми силами на ножъ. Если-бъ она встала, я убѣжденъ, что я упалъ-бы мертвымъ отъ страха. Она сдѣлала судорожное движеніе и скончалась.
У меня тотчасъ явилась мысль бѣжать, что было легко: дверь находилась въ двухъ шагахъ отъ меня, стоило только отворить ее и оставить позади себя комнату, внушавшую мнѣ ужасъ. Но я на-столько ослабѣлъ, ударившая въ голову кровь такъ ослѣпила мнѣ глаза, такъ стучало у меня въ вискахъ, что я долго пробирался ощупью, пока не ощупалъ ручки замка. Холодное желѣзо произвело на меня такое потрясеніе, что я едва не упалъ. Мнѣ казалось, что сталь входитъ въ ладонь моей руки и раздираетъ мнѣ тѣло.
На воздухѣ я пришелъ въ себя... Черезъ часъ я вошелъ въ свою комнату, не встрѣтивъ ни живой души, и заперся на ключъ. На этотъ разъ я не прислушивался къ звукамъ, исходящимъ изъ бойни.
Это было первое убійство, за нимъ не замедлили послѣдовать другія...
19 октября того-же года во рву за оградой, въ двухстахъ шагахъ отъ помьерской фермы, нашли тѣло разнощика, восемнадцатилѣтняго веселаго юноши. Я встрѣтился съ нимъ, когда онъ, сидя ни краю дороги, своими здоровыми зубами грызъ черствый хлѣбъ; на колѣняхъ у него лежали фрукты, собранные имъ по дорогѣ. Я сѣлъ подлѣ него; мы разговорились, и я просилъ его разсказать мнѣ кое-что изъ его кочующей жизни. Онъ былъ сирота и кормилецъ своей семьи, состоявшей изъ двухъ дѣвочекъ, семи и десяти лѣтъ; онъ прилежно работалъ, желая имѣть возможность хоть изрѣдка доставлять имъ какое-нибудь удовольствіе. Каждый мѣсяцъ онъ заходилъ въ деревню, гдѣ его сестренки были пансіонерками въ школѣ, находящейся въ завѣдываніи мѣстнаго приходскаго священника. Онъ проводилъ съ ними день, нѣжа и угощая ихъ всѣмъ, что могъ пріобрѣсти на свои скудныя средства, и затѣмъ снова пускался въ путь.
-- Теперь кстати приниматься и за десертъ, сказалъ онъ мнѣ весело.-- Посмотрите, какъ ловко я облуплю яблоко; позволительно иногда и полакомиться.
День былъ великолѣпный, теплый, нѣжащій; казалось, никакая дурная мысль не могла зародиться въ головѣ. Но, къ несчастію, солнечный лучъ освѣтилъ ложъ, который мальчикъ держалъ въ рукѣ. Съ этого момента взглядъ мой приковался къ ножу; мнѣ слышался трескъ, будто-бы исходящій изъ стали. Вскорѣ красный туманъ застлалъ мнѣ глаза.
-- Не хотите-ли, господинъ, яблочка? спросилъ меня мальчикъ.-- На дворѣ жарко; яблоко, упавшее съ дерева на дорогу, принадлежитъ прохожему, мнѣ, вамъ, кому случится. Я уступлю вамъ свой ножикъ, пока буду укладывать мѣшокъ. Мнѣ надо поскорѣе отправиться въ дорогу. До деревни, куда я иду, не близко, часа два ходьбы. Тамъ ждутъ меня мои малютки; если онѣ не увидятъ меня въ назначенный часъ, онѣ, бѣдняжки, станутъ плакать; я обѣщалъ повидать ихъ непремѣнно сегодня.
Переданъ мнѣ свой ножъ, мальчикъ наклонился и сталъ укладывать свой мѣшокъ. Бѣдняжка! Зачѣмъ судьба толкнула меня на его дорогу?.. Онъ умеръ, милый малютка! У меня не хватаетъ мужества разсказать вамъ, какъ совершилъ я это убійство...
Вы видите, что я ничто иное, какъ машина для убійства. Никого я не убилъ изъ ненависти, но это самое и дѣлаетъ меня страшилищемъ и налагаетъ на васъ обязанность избавить отъ меня общество.
И на этотъ разъ правосудію не повезло; разслѣдованіе не привело ни къ чему, виновный не отыскался. Нѣкоторые чиновники были перемѣщены или уволены, жандармская команда усилена, обѣщана награда тому, кто нападетъ на слѣдъ убійцы, священники говорили проповѣди о порчѣ нравовъ въ наше время; мэръ увѣрялъ всѣхъ, что въ окрестностяхъ бродитъ шайка разбойниковъ, болѣе многочисленная, чѣмъ шайка Картуша.
На слѣдующій годъ 6 марта въ полѣ нашли тѣло комисара полиціи, пораженнаго такимъ-же образомъ, какъ были убиты Люрота и разнощикъ; затѣмъ 7 ноября открытъ былъ трупъ померольскаго священника, а 12 марта 1863 года шан-мартенскаго извощика.
Эти послѣдовательныя убійства произвели страшную панику въ Вьевилѣ; только слесаря блаженствовали: на ихъ работу наступилъ большой спросъ; каждый хозяинъ квартиры спѣшилъ перемѣнить замки у своихъ дверей; окна нижнихъ этажей домовъ укрѣпляли рѣшетками. Стоило послушать, какія исторіи разсказывались по вечерамъ, когда семья собиралась у камина или очага! Многіе изъ разсказчиковъ увѣряли, что они только чудомъ избѣгли опасности. И добряки не лгали; они были такъ настроены, что сами вѣрили фантастическимъ ужасамъ, созданнымъ ихъ воображеніемъ. На ночь всѣ квартиры запирались двойными запорами. Рѣдко кто рѣшался выѣхать изъ города въ одиночку: если-же дѣла побуждали предпринять путешествіе, старались ѣздить компаніями и запасались оружіемъ.
Первое время мнѣ доставляло удовольствіе сознаніе, что я одинъ привелъ въ ужасъ цѣлый городъ, принявшій чрезвычайныя мѣры для защиты отъ меня: кромѣ чисто-внѣшнихъ мѣръ, городъ увеличилъ своихъ полицейскихъ агентовъ и просилъ помощи у Парижа, точно дѣло шло о гражданской войнѣ. Однакожъ, это удовольствіе скоро смѣнилось негодованіемъ на самого себя; добрыя качества характера еще оставались во мнѣ... Моихъ робкихъ согражданъ я называлъ трусами и имѣли, намѣреніе защитить ихъ отъ себя самого; я старался увѣрить себя, что болѣе не повторится случаевъ убійства; я зналъ, что самымъ дѣйствительнымъ средствомъ будетъ преданіе себя во власть правосудія, и хотѣлъ уже это сдѣлать, но мнѣ представились ужасъ, горе и стыдъ двухъ достойныхъ стариковъ, давшихъ жизнь такому чудовищу, какъ я, и я поколебался...
Припоминается мнѣ одинъ вечеръ. Въ гостяхъ у насъ былъ сент-эсташскій священникъ. Кончивъ партію въ трик-тракъ и поужинавъ, онъ собрался домой. Мой отецъ не хотѣлъ пустить его одного и приказалъ мнѣ проводить его. Мать моя сильно поблѣднѣла.
-- Въ умѣ-ли ты, сказала она тихо отцу.-- Мальчику придется возвращаться одному... его могутъ убить...
-- Еще хуже будетъ, если убьютъ нашего гостя, отвѣчалъ онъ;-- скажутъ, что этого-бы не случилось, если-бъ мы дали ему провожатаго. Я самъ провожу священника,
-- А что, если мы пойдемъ втроемъ? Разбойники тогда уже не рѣшатся сдѣлать на насъ нападеніе.
-- Да, ты будешь пугаломъ для нихъ, моя Маріана. Оставайся-ка лучше, старуха, у камина; я возьму мальчугана, это будетъ дѣйствительнѣе. До сихъ поръ разбойники нападали только на тѣхъ, кому приходилось идти въ одиночку; для насъ они не сдѣлаютъ исключенія.
Вѣрите-ли, когда мы возвращались, я дрожалъ за моего отца... Я такъ любилъ его... О силѣ этой любви вы едва-ли можете составить себѣ точное понятіе. Я забылъ, что только во мнѣ одномъ заключается опасность, мнѣ казалось, что не я виновникъ ужасныхъ убійствъ... Я желалъ, чтобы кто-нибудь напалъ на моего отца или на мать, и я убилъ-бы его, защищая ихъ... О, если-бъ мнѣ пришлось быть на войнѣ, я сдѣлался-бы, можетъ быть, героемъ...
Подъ вліяніемъ ужаса, возбужденнаго моими убійствами, Вьевиль освѣтили газомъ, чему до тѣхъ поръ противился слишкомъ бережливый муниципалитетъ. Газовымъ освѣщеніемъ городъ обязанъ мнѣ... хоть въ этомъ моя заслуга...
Между тѣмъ изъ Парижа прислали агентовъ; ихъ розыски были такъ-же мало успѣшны, какъ и мѣстныхъ агентовъ; арестовали нѣсколько невинныхъ и, не добившись ничего, прекратили дальнѣйшее разслѣдованіе.
Вскорѣ умерли одинъ за другимъ мой отецъ и мать. Возмущенный своими поступками, питая ужасъ къ самому себѣ, я рѣшился навсегда оставить страну.
Я не могу винить себя въ неблагодарности. Я горячо благодарилъ Бога, что онъ призвалъ къ себѣ моихъ родителей раньше, чѣмъ они узнали о моихъ преступленіяхъ.
Я рѣшился жить въ лѣсу, одинъ, въ такомъ логовищѣ, котораго не рѣшился-бы избрать ни одинъ человѣкъ. Я провелъ шесть лѣтъ въ уединеніи, подверженный всевозможнымъ лишеніямъ, отказываясь отъ всякихъ сношеній съ людьми. Единственнымъ моимъ развлеченіемъ была охота, но я никогда не прикасался къ ножу изъ боязни, чтобы у меня снова не проснулся инстинктъ къ человѣкоубійству. Не странно-ли это? У меня никогда не являлось желаніе убить человѣка изъ ружья, но ножъ всегда вызывалъ во мнѣ самыя безумныя намѣренія. Пускай кто-нибудь попробуетъ разъяснить мнѣ эту странность...
А люди, услыхавъ о моемъ добровольномъ изгнаніи, говорили: "Бѣдняжка Эзебъ, горе о смерти отца и матери такъ сильно омрачило его, что онъ сталъ дикаремъ. О, это человѣкъ осторожный, холодный, спокойный! Можетъ-ли быть какое-нибудь сомнѣніе, что никакое другое событіе не могло довести его до такой крайности?"
Такимъ-же образомъ составляются, по крайней мѣрѣ, три четверти людскихъ приговоровъ... Не принимайте этого на свой счетъ, господа судьи, тѣмъ болѣе, что вамъ очень легко составить приговора, обо мнѣ... мои карты открыты, ставка -- моя голова... и вы выиграете!
Жилъ я спокойно въ лѣсу, ни съ кѣмъ не знаясь, какъ вдругъ вечеромъ, 3 августа, я услышалъ стукъ въ мою дверь. Было около десяти часовъ, луна свѣтила ярко. Моя лачуга состояла. изъ одной комнаты: четыре деревянныя стѣны и крыша. Оставался-ли я въ ней или блуждалъ по лѣсу, дверь ея никогда не запиралась засовомъ. Для всѣхъ былъ открытый входъ, но моя суровость отвадила посѣтителей; разъ или два въ годъ кто-нибудь случайно заходилъ въ мою хижину, но тотчасъ-же давалъ тягу, гонимый моимъ негостепріимствомъ.
Мнѣ было все равно, войдутъ ко мнѣ или не войдутъ; ничего я не ожидалъ отъ людей и не боялся никого. Лежа на кучѣ сухихъ листьевъ, я размышлялъ; въ хижинѣ было темно. На стукъ въ дверь я обернулся. Она отворилась и на порогѣ ея. освѣщенный луной, выяснился человѣческій силуэтъ. Не знаю почему, сердце мое забилось въ первый разъ втеченіи моего шестилѣтняго уединенія. Но когда я услышалъ голосъ путника, меня проняла дрожь и холодный потъ выступилъ на вискахъ.
Я вскочилъ, дрожь по-прежнему пробирала меня. Я хотѣлъ оставаться въ темнотѣ, хотѣлъ молчать, но мои губы, помимо моей воли, проговорили:
-- Г. Кристовалъ... это вы...
-- Кой чортъ! меня здѣсь знаютъ... Покажитесь-же, если хотите, чтобы вамъ отвѣчали.
Во мнѣ боролись самыя противоположныя чувства. Я былъ радъ видѣть человѣка, давшаго мнѣ единственныя удовольствія, какія я имѣлъ въ жизни, и въ то-же время меня пронималъ ужасъ, что передо мной стоитъ человѣкъ, возбудившій во мнѣ самые дурные инстинкты. Они, конечно, возбудились помимо его желанія, помимо его воли, но иногда я чувствовалъ къ нему ненависть. Сколько разъ въ своей лачугѣ я проклиналъ вліяніе, которое онъ оказалъ на мою жизнь!
Но въ первыя минуты свиданія я помнилъ только объ его добрыхъ намѣреніяхъ и искренно пожалъ ему руку.
-- Г. Кристовалъ, сказалъ я, -- необходимо объяснить вамъ, кто я такой. Встрѣться мы даже при яркомъ солнечномъ свѣтѣ, вы не узнали-бы меня, такъ измѣнили меня горе и дикая жизнь. Позвольте васъ поцѣловать. Я -- Эзебъ Пійданье, вашъ бывшій ученикъ.
-- Такъ это правда, что мнѣ разсказывали о тебѣ. Подойди-же ко мнѣ, мой милый.
И онъ привлекъ меня въ свои объятія. Я долго обнималъ его. Мнѣ казалось, что съ прикосновеніемъ къ этому человѣку, котораго я не видѣлъ послѣ смерти моихъ отца и матери, Оживаетъ во мнѣ память о моихъ дорогихъ старикахъ и возвращается мое хорошее прошлое. Я точно помолодѣлъ.
-- Очень радъ тебя видѣть, сказалъ Кристоваль.-- Вѣрно не случай привелъ меня къ тебѣ.
-- Какъ это вышло, г. Кристоваль, что вы попали въ этотъ лѣсъ одинъ и въ такой поздній часъ? спросилъ я.
-- Утромъ я прозѣвалъ почтовую карету. Утомленный жаромъ, я ушелъ въ тѣнь и задремалъ. Я былъ убѣжденъ, что звукъ бубенчиковъ разбудитъ меня и я не пропущу кареты. Но на этотъ разъ ошибся; видно лошади шли лѣниво и потому бубенчики глухо звенѣли. Проснувшись, я убѣдился, что карета прошла, и пошелъ пѣшкомъ, разсчитывая застать еще въ Гаригѣ десяти-часовой дилижансъ. Но видно мнѣ суждено было заблудиться! Тѣнь манила меня, я углубился въ лѣсъ, увѣренный, что не отойду далеко отъ дороги, оставшейся у меня влѣво. Однакожь, кончилось тѣмъ, что я взялъ окольное направленіе и заблудился. Вотъ уже два часа, какъ я блуждаю, не встрѣчая живой души. Но я не досадую, потому что тебя встрѣтилъ... Я ночую у тебя.
-- О, этого нельзя, г. Кристоваль... это невозможно.
-- Почему-же?
-- Я не хочу, чтобы вы оставались здѣсь. Я покажу вамъ настоящую дорогу; вы пойдете но ней, никуда не сворачивая, и черезъ два часа вы будете въ Гаригѣ; во время пути я объясню вамъ причину моего отказа.
-- Однакожъ, малый, ты любезенъ съ своими гостями! Если ты такъ принимаешь своего стараго пріятеля, можно представить себѣ, какъ обходишься ты съ людьми, мало тебѣ знакомыми. Ты, можетъ быть, опасаешься, что мнѣ будетъ у тебя неудобно? не безпокойся, я не прихотливъ. Я способенъ заснуть на острыхъ камняхъ; къ тому-же намъ есть о чемъ поговорить; мы и не замѣтимъ, какъ пройдетъ время въ болтовнѣ.
-- Мы можемъ поболтать и дорогой, г. Кристоваль. Я не хочу, чтобъ вы ночевали у меня.
-- Пусть будетъ по-твоему. Если тебѣ правится вытолкать человѣка, давшаго тебѣ здоровье, я не стану безпокоить тебя своимъ присутствіемъ. Да, ты сталъ совершеннымъ дикаремъ; только волки живутъ такъ, какъ живешь ты.
-- Для вашего-же блага я настаиваю на вашемъ удаленіи, г. Кристоваль. Не судите по наружности; изъ двадцати разъ девятнадцать вы можете ошибиться...
-- Ну, будетъ! вижу, что правы тѣ, кто ославилъ тебя безумнымъ. Я отлично усяулъ-бы здѣсь на сухихъ листьяхъ, но ты не хочешь -- такъ маршъ въ дорогу!
И мы пошли. Ни за что на свѣтѣ я не согласился-бы, чтобы несчастный ночевалъ вмѣстѣ со мною. Вы понимаете, я не былъ увѣренъ въ себѣ. Послѣ нѣсколькихъ лѣтъ воздержанія у меня снова могла проснуться жажда къ убійству.
По дорогѣ Кристоваль разсказалъ мнѣ много фактовъ, составлявшихъ событія въ маленькомъ городкѣ, какимъ былъ Вьевиль. Въ шесть лѣтъ не мало утекло воды: Бриконь купилъ бойню у мясника, переселившагося въ Суассонъ, дѣвицы Пиду вышли замужъ -- у младшей уже трое дѣтей, у старшей четверо; аптека сгорѣла. Но самымъ важнымъ событіемъ, о которомъ говорили нѣсколько мѣсяцевъ къ ряду, было арестованіе убійцы Люроты, разнощика, полицейскаго комисара, померольскаго священника и сан-мартенскаго извощика.
Выслушавъ это извѣстіе, я почувствовалъ дурноту и едва не упалъ. Кровь бросилась мнѣ въ голову, во рту засохло; когда я поднялъ глаза, между вѣтвей свѣтила багровая луна, какъ бываетъ всегда передъ ураганомъ.
-- Что съ тобой? спросилъ меня мясникъ, намѣреваясь поддержать меня.
-- Не прикасайтесь ко мнѣ!.. я не хочу, чтобы вы дотрогивались по меня. Это пустяки... Все прошло... Пойдемъ дальше.
-- Дѣйствительно, ты какой-то бѣшеный. Тебѣ только и можно жить въ берлогѣ, какъ дикому кабану. Люди не могутъ быть твоими товарищами.
Наступило молчаніе. Меня грызло любопытство.
-- Кто этотъ несчастный, котораго арестовали?
-- Ты его знаешь; это одинъ изъ твоихъ друзей. Антимъ Лебегъ, писецъ у Пелюшо.
-- Антимъ -- убійца?! Тотъ лжетъ, кто смѣетъ поддерживать такое чудовищное обвиненіе. Въ Вьевилѣ нѣтъ человѣка честнѣе Антима. Это какая-нибудь недостойная сплетня, какими всегда отличался нашъ городишко. Антимъ -- убійца Люроты... и разнощика... Бѣдняга! Что сдѣлали съ нимъ?
-- То, что дѣлаютъ всегда въ подобныхъ случаяхъ. Начали съ того, что его заперли; потомъ произвели слѣдствіе и, наконецъ, судили. Дѣло тянулось шесть мѣсяцевъ. Какой переполохъ произвело оно въ нашемъ департаментѣ! Одни держали пари за Антима, другіе -- противъ него. Но въ виду доказательствъ...
-- Какихъ доказательствъ?
-- Нашли письмо Люроты къ нему, въ которомъ она пишетъ, что станетъ ожидать его въ одинадцать часовъ въ тотъ день, въ который ее убили.
-- Что жь это доказываетъ?
-- А то, что онъ былъ у нея въ минуту совершенія преступленія.
-- Часто случается, что не удается быть тамъ, гдѣ предполагаешь.
-- Антимъ признался, что онъ ходилъ въ тотъ вечеръ къ "Синему пѣтуху"; только онъ увѣряетъ, что дверь была заперта; онъ постучалъ нѣсколько разъ и хотя въ комнатѣ видѣнъ былъ свѣтъ, но никто не отозвался на его стукъ. Опасаясь скомпрометировать дѣвушку, онъ не настаивалъ болѣе и ушелъ домой. Вотъ что придумалъ онъ для своего оправданія.
-- Почему-жь вы думаете, что онъ говоритъ неправду?
-- Потому, что нашли ключъ на дорогѣ: дверь не была заперта извнутри.
-- Кто-нибудь другой могъ бросить ключъ: тотъ, кто совершилъ преступленіе.
-- Нашелся свидѣтель, который на другой день убійства видѣлъ кровь на подошвахъ Антима.
-- Тоже хорошее доказательство! Изъ Люроты текло такъ много крови, что убійца легко могъ запачкаться ею и, въ свою очередь, запачкать ступени крыльца. Кровь сильно текла изъ дѣвушки, страшно было смотрѣть...
-- Какъ ты это знаешь?
-- Я? Я ничего не знаю; я знаю столько-же, сколько знаютъ другіе... Но надо быть безумцемъ, чтобы призвать Антима способнымъ на преступленіе!.. Онъ... дѣйствуетъ ножомъ... не всякій способенъ на такую игру...
-- Откуда ты знаешь, что изъ Люроты вышло много крови? Ты горячишься... ты говоришь, какъ человѣкъ, который знаетт больше, чѣмъ хочетъ сказать. Если ты можешь дать какія-нибудь разъясненія суду, ты будешь подлецомъ, если не сдѣлаешь этого. Антимъ будетъ казненъ черезъ восемь дней. Спаси-же его, если можешь.
-- Я... я знаю только то, что знаете вы и другіе.
-- Посмотри мнѣ прямо въ глаза. Во все время нашего разговора ты глядишь на меня изподлобья.
-- Ну, я смотрю на васъ... Что-же далѣе?
-- Ты друженъ съ Антимомъ?
-- У него всеѣда былъ только одинъ другъ -- я.
-- Зачѣмъ ты удалился сюда и живешь здѣсь по-волчьи?
-- Это мое дѣло и я не намѣренъ давать каждому отчетъ въ своихъ поступкахъ.
-- Какъ хочешь, нелѣпо жить такимъ барсукомъ, какъ живешь ты.
-- Мнѣ правится эта жизнь.
-- Вотъ что я тебѣ скажу: ты, навѣрное, сообщникъ Антима.
-- Благодарю васъ за. такое лестное мнѣніе обо мнѣ. Но если я такой негодяй, какимъ вы меня считаете, я могу сыграть съ вами непріятную для васъ шутку.
-- Я не боюсь негодяевъ. Въ карманѣ у меня есть чѣмъ пропороть имъ шкуру, если они не будутъ... благоразумны. Ты меня хорошо знаешь; тебѣ извѣстно, какой у меня здоровый кулакъ.
-- Нѣтъ удовольствія путешествовать вмѣстѣ, если приходится выслушивать такія любезности... Вотъ ваша дорога, г. Кристоваль. намъ пора разстаться.
-- Прощай!.. Подумай хорошенько, что тебѣ дѣлать. Если ты, вѣчно одинъ, не додумался до раскаянія, значитъ Богъ тебя оставилъ.
-- Довольно! Я сдѣлалъ все, чтобъ оставаться съ вами въ прежнихъ хорошихъ отношеніяхъ... Не искушайте-же меня... Я прошу у васъ послѣдней услуги: ступайте своей дорогой.
-- Нѣтъ, я не разстанусь такимъ образомъ съ человѣкомъ, къ которому питалъ отцовскія чувства. Я вспылилъ. Ты не можешь быть убійцей... Дай мнѣ твою руку.
-- Зачѣмъ?
-- Ты сдѣлаешь мнѣ большое удовольствіе.
-- И послѣ того вы отправитесь?
-- Да, но я хочу, чтобы ты еще проводилъ меня. Если ты этого не сдѣлаешь, я буду думать, что ты продолжаешь сердиться на меня за мои опрометчивыя слова!
Я дѣлалъ все, что могъ, чтобы разстаться съ нимъ, но онъ поклялся, что возвратится со мною, если я не соглашусь провожать его еще нѣкоторое время. Если судьба предназначила человѣку быть убитымъ, ничто не можетъ спасти его.
Ночь была восхитительная. Поэты ошибаются: у нихъ всегда событія находятся въ соотвѣтствіи съ состояніемъ стихій... Чортъ не такъ глупъ, какъ его изображаютъ... Всѣ мой убійства были совершены въ прекрасную погоду.
Мы продолжали путь, но на этотъ разъ въ молчанія. У насъ у обоихъ голова была полна мыслями, раздражавшими нашъ мозгъ. Къ тому-же ночью, въ лѣсу, человѣкъ какъ-то всегда избѣгаетъ болтовни.
Мясникъ ускорилъ шагъ. Это послужило причиной его гибели. Увидя передъ собой его затылокъ, я впился въ него глазами. Моему воображенію невольно представилось то мѣсто на затылкѣ, въ которое -- прости мнѣ Господи!-- я уже пять разъ всаживалъ ножъ.
-- Пойдите предо мной, г. Кристоваль, сказалъ я такъ сурово. что онъ изумился.
Убѣжденный, что имѣетъ дѣло съ съумасшедшимъ, бѣднякъ не промолвилъ ни слова. Онъ замедлилъ шагъ и предложилъ мнѣ сигару.
-- Малый, тебѣ. можетъ быть, не часто приходится курить, сказалъ онъ.-- Табачныхъ складовъ нѣтъ въ той берлогѣ, гдѣ ты живешь.
Въ надеждѣ развлечь свои мрачныя мысли, я взялъ предложенную сигару. Кристоваль вынулъ изъ кармана ножъ, одинъ изъ тѣхъ длинныхъ дорожныхъ ложей, которые пригодны для различнаго употребленія. Онъ раскрылъ его и, обрѣзавъ кончикъ сигары, передалъ его мнѣ.
Я не вѣрю въ случай. Вѣроятно, мяснику наступило время разстаться съ жизнью и судьба избрала меня для приведенія въ исполненіе ея рѣшенія. Зачѣмъ она постоянно обращалась ко мнѣ?
Я оставилъ у себя ножъ. Луна не замедлила освѣтить сталь и она заискрилась предъ моими глазами. Къ несчастно, мясникъ снова ускорилъ шагъ. На этотъ разъ искушеніе для меня было слишкомъ сильно. Вы согласитесь, что мнѣ надо было обладать силой характера Сципіона, чтобы не поддаться такому искушенію... Имѣя при себѣ ножъ, который самъ-же несчастный далъ мнѣ въ руки, я не въ силахъ былъ противостоять соблазну.
Однакожъ, я принужденъ былъ замедлить ударомъ. Мы вошли въ глушь; вѣтви такъ сплелись между собою, что образовали арку и скрыли отъ иксъ спѣтъ луны. Было слишкомъ темно и я не могъ нанести вѣрный ударъ. Нѣсколько минутъ мы шли въ темнотѣ.
-- Отдай мнѣ ножъ, сказалъ Кристоваль, когда предъ нами начало проясняться.-- Я хочу срѣзать вотъ эту вѣтку, изъ нея выйдетъ хорошая трость.
-- Я не позволю вамъ утруждать себя, вскричалъ я, подбѣгая къ дереву, на которое указывалъ мясникъ.-- Я мастеръ срѣзать вѣтки. Я живо обдѣлаю вамъ палку.
Меня брало нетерпѣніе, къ тому-же я боялся зазубрить сталь. Ахъ! зачѣмъ ножъ не переломился, судьба спасла-бы несчастнаго!
-- Благодарю тебя, сказалъ Кристоваль. когда я срѣзалъ вѣтку.-- Дай мнѣ вѣтку и ступай себѣ съ Богомъ. Прощай. Я не собьюсь теперь съ дороги; я не хочу утомлять тебя до изнеможенія.
-- Что вы?.. Развѣ такого волка, какъ я, можетъ утоміги двух-часовая ходьба? Нѣтъ, вы можете еще сбиться съ дороги. Переулокъ Діаны чертовски вѣроломенъ. Пройдя его, вы уже не сойдете съ настоящаго пути; онъ совершенно прямой. Къ тому-же, я хочу отдѣлать вамъ палку по моему вкусу. Она будетъ служить вамъ воспоминаніемъ обо мнѣ.
Бѣдняга! Онъ повернулся и пошелъ далѣе. Нѣсколько времени спустя онъ... отправился въ другой міръ...
Когда я увидѣлъ его на землѣ, я почувствовалъ сильный приливъ радости.-- Я вамъ разсказываю такъ, какъ было. Мнѣ казалось, что, умертвивъ его, я отомстилъ за все свое прошлое, Зачѣмъ онъ привлекъ меня къ себѣ и окунулъ мои руки въ кровь? Почему не допустилъ онъ мнѣ умереть отъ истощенія организма, какъ рѣшила судьба? Зачѣмъ онъ вмѣшался въ опредѣленіе судьбы, присудившей мнѣ короткую жизнь? Нѣсколько секундъ мнѣ казалось, что я возстановилъ равновѣсіе вещей, на-время насильственно нарушенное. Но я недолго находился въ этомъ блаженномъ настроеніи. Вопль, вырвавшійся изъ груди умирающаго, растерзалъ мнѣ сердце. Ничто теперь не можетъ закрыть этой раны; она истечетъ кровью, если вы не подадите мнѣ милостыни гильотиной. Я желаю, чтобы правосудіе поразило меня такъ же, какъ я поражалъ другихъ. Я жду отъ васъ смертнаго приговора!
Я нанесъ невѣрный ударъ. Несчастный мясникъ минутъ двадцать боролся со смертію; онъ судорожно рвалъ траву ногтями, грызъ землю, катался въ крови... Я не понимаю, какъ я не сошелъ съума, видя эти ужасы. Онъ приподнялся немного и прислонился къ дереву. Мнѣ показалось, что онъ зоветъ меня, хотя его запекшіяся губы не шевелились... Въ торжественныя минуты говорятъ глаза умирающаго.
Я подползъ къ нему; я не могъ не приблизиться къ нему. Когда я былъ у его ногъ, онъ содрогнулся всѣмъ тѣломъ и повалился. Понимаете, я внушалъ ему ужасъ! Я просилъ у него прощенія, я наговорилъ ему тысячу нелѣпостей... Ахъ! какъ я желалъ быть на его мѣстѣ. Я вынулъ свой платокъ и вытеръ ему ротъ. Тогда, онъ уцѣпился за меня. Очевидно, онъ хотѣлъ говорить, но не могъ. Я приложилъ ухо къ его губамъ. Не знаю, его ли голосъ я слышалъ? Не услышалъ-ли я голосъ своей совѣсти въ эту ужасную минуту, когда я наклонился къ своей жертвѣ, удерживая дыханіе, жадно прислушиваясь, взорами вымаливая слово? Не принялъ-ли я голосъ своей совѣсти за голосъ умирающаго? Я не могу рѣшить, что вѣрнѣе, но только слѣдующія слова запечатлѣлись въ моей памяти: "Предай себя правосудію людей, иначе страшись правосудія Бога!"
Я сталъ молиться; когда-же тѣло совершенно охладѣло, я взвалилъ его себѣ на плечи; съ правой стороны отъ меня шелъ мой отецъ, а съ лѣвой моя мать; они поддерживали трупъ, который мы принесли въ городъ на разсвѣтѣ.
Я вижу, вы съ сожалѣніемъ переглянулись, когда я сказалъ о помощи, оказанной мнѣ моими покойными родителями. Вѣрьте или не вѣрьте, какъ вамъ будетъ угодно. Но спрашиваю васъ, могъ-ли бы я въ три часа, безъ посторонней помощи, принести тѣло, истекающее кровью, отъ вольтруаскаго перекрестка, куда недѣля, тому назадъ вы ѣздили для производства слѣдствія въ экипажахъ, запряженныхъ добрыми лошадьми, и доѣхали туда съ трудомъ въ полтора часа?
Я перешелъ черезъ спящій городъ прямо къ вашему дому, г. президентъ. Я положилъ мою ношу на ваше крыльцо и постучалъ въ дверь. Мнѣ пришлось долго стучать, ваша прислуга спала крѣпко. Наконецъ, вы сами рѣшились отворить окно и высунулись изъ него съ заспанными глазами.
-- Какой глупецъ стучитъ въ дверь въ такой часъ, когда всѣ честные люди спятъ? спросили вы.
-- Это не глупецъ, г. президентъ, отвѣчалъ я, -- а убійца, который принесъ тѣло своей жертвы туда, куда она приказала принести его. Одѣньтесь не спѣша. Когда человѣкъ самъ отдаетъ, себя подъ ножъ гильотины, онъ можетъ ждать терпѣливо.
Вы вскрикнули и захлопнули окно. Тотчасъ-же я услыхалъ шаги на лѣстницѣ. Предполагая, что вы идете арестовать меня и составить протоколъ, я въ послѣдній разъ поцѣловалъ тѣло бѣднаго Кристовала и сталъ ожидать. Но вы сходили внизъ за тѣмъ, чтобы увѣриться, хорошо-ли заперта дверь; я слышалъ, какъ щелкнулъ ключъ въ замкѣ. Къ счастію, шумъ привлекъ нѣсколькихъ прохожихъ; они окружили меня и, благодаря имъ, я былъ арестованъ.
Я кончилъ. Если вы не осудите меня на смерть, вы поступите несправедливо.
-----
Присяжные оправдали подсудимаго.
Услышавъ такой приговоръ, онъ поблѣднѣлъ и затрясся всѣмъ тѣломъ. Онъ разразился такими ругательствами противъ судей, что для успокоенія его принуждены были надѣть на него смирительную рубаху и увести изъ суда.