Кармен Лазарь Осипович
К солнцу

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Л. О. Кармен

К солнцу

  
   Источник текста: Л.О. Кармен - "К солнцу". -- Издательство "Красная новь", Москва, 1923 г.
   OCR и проверка орфографии: Хемингуэй
  

I.

   В низкое оконце с улицы кто-то дважды постучал.
   Женя, зашивавшая блузку у лампы, встрепенулась...
   -- Опять он, стрекулист. Где дружок? Так огрею его! -- вскипел отец. -- Куда ты? -- прикрикнул он на дочь, когда та, отложив блузку, натянула на голову зеленый шалик.
   -- Я на минутку.
   -- Не смей. Сколько раз говорил... Погоди, доведет он тебя до Сибири.
   Женя остановилась посреди комнаты в нерешительности.
   -- Скинь шаль,
   -- Да что ты, ей-богу, -- накинулась на него жена. -- Девушке после работы хочется словом перемолвиться с молодым человеком... Сам небось молод был.
   -- Дура. По мне, хоть тьму молодых людей, только умом выбирай. Этот Ваня Арепин -- меченный, мутила известный. Из двух заводов вышибли. Кончить ему в Сибири, или на виселице. Долго ли Женю подвести, она ведь совсем овечка у нас.
   -- Будто уж Сибирь и виселица, -- рассердилась жена. -- Все себе страхи рисует. Ступай, Женя, только не задерживайся...
   Женя метнулась козой в дверь.
   Когда она показалась в калитке, навстречу ей быстро подошел Ваня. Суконный картуз, как всегда, сидел на затылке, и черная прядь болталась на переносице.
   -- Чего так долго?.. спросил он. -- Отец не пускал? Знаю.
   Она опустила голову.
   -- Мещане жалкие, трусишки. -- Добро бы отец твой лавочником был, трактирщиком что ли, а то такой же рабочий. С хлеба на квас перебивается, терпит от мастера всякие унижения.... Вот погляди с улицы на вашу хибарку. Не дом, а мертвецкая. И никакого протеста. Так и Федор -- литейщик. Чуть сходка, бежит без оглядки. И штрафы аккуратно платит. Жалкие рабы.
   Он схватил ее за руку, притянул к себе и, обдавая ее горячим дыханием, проговорил:
   -- Брось эту гниль... идем.
   Она высвободила руку, которую он крепко сжал, и спросила, -- Куда?
   -- К нам, -- зашептал он горячо -- славные у нас ребята -- смелые, сильные. Ничто не страшно. Скоро, скоро лед будет сломан, и рабочие заживут вольной и красивой жизнью...
   -- Я боюсь, -- отвечала она бледнея.
   -- Брось. Я всегда буду с тобою Женя.
   -- Страшно!
   -- Ах, да какая же ты, -- проговорил он с укором. -- Взяла бы пример с Наташи мешечницы... Погубили тебя твои родные.
   Он глянул на карманные часы и сказал,
   -- Досадно, думал взять тебя сегодня на сходку... Тут за полотном, вроде. Ровно в девять часов. Говорить будет товарищ Максим, из Петрограда приехал. Орел. В Нью-Йоркской тюрьме два года сидел.
   Женя схватила его порывисто за руку и взмолилась:
   -- Не ходи, прошу тебя...
   Он засмеялся.
   -- Если капельку хоть любишь меня, Ваня... Ванечка... -- и она повисла у него на плече.
   Он нахмурился и слегка оттолкнул ее. .
   -- Не дури... Прощай! Подумай, о чем говорил... Стыдно не работать на пользу общего рабочего дела. -- Он кивнул ей головой, смахнул с переносицы непокорную прядь и зашагал прочь.
   -- Ваня! -- крикнула она жалобно, как ночная птица.
   Но он, не оборачиваясь, шел дальше, пока не сгинул во мраке.
  

II.

   Женя познакомилась с Ваней на народном балу.
   Огромный зал "трезвости" с паркетным налощенным полом, сияющими электрическими люстрами ослепил ее. Ведь, вот, есть же другая, красивая жизнь. Как этот зал не похож на их смрадную, вырытую в земле конуру и грязные задворки кирпичного завода, где она копалась весь день, таща на груди тяжелые кирпичи.
   Знакомых на балу у нее не было, и она робко жалась к стене, наблюдая с завистью девушек в розовых и голубых нарядах, выступающих весело с кавалерами.
   Женя не заметила, как за нею давно наблюдает парень в черной не по вечеру косоворотке Он не принимал участия в общем веселье и ругался вслух, когда на него налетала слишком ретивая пара.
   Он подошел к Жене и сказал ей:
   -- Вы живете на Пименовской?
   -- Да, -- она покраснела.
   -- Я часто встречал вас... я тоже живу там... Вы на кирпичном заводе?
   Она кивнула головой.
   -- Чего вы этот завод избрали. Самый неблагодарный труд кирпичи таскать. А Сургучев, мастер тот корявый, все еще там?
   -- Там.
   -- Пес!.. Нравится вам здесь?
   -- Очень.
   -- Разврат, -- отрезал он сердито. -- Мажут народ по губам салом. Казенный бал. Пляшут, а за спиною сажают в тюрьмы, истязают.
   Она вытаращила на него свои кроткие глаза. Ее удивляла его злость. Она не вдавалась в политику и с удовольствием кинулась бы в эту пеструю толпу и поплыла бы и закружилась бы в вальсе.
   -- Вы танцуете? -- спросила она робко.
   -- Не занимаюсь этим делом.
   На бескровное лицо ее легла тень, как от облачка.
   -- Не желаю потворствовать полицейскому разврату... Видали? -- и он указал на пляшущего козлом перед розовой девицей франта в лихо подкрученных усах. -- Шпик... Я знаю его... Вас, кажется, зовут Женей, -- голос его вдруг стал ласковым. -- Не хотите ли содовой воды?
   Она подумала и пошла с ним в буфет.
   С этого бала и пошло у них знакомство. Они встречались часто, но только на улице, так как отцу Жени с первой же минуты он не понравился.
   Женя и любила его, и пугалась. Входя в раж, он громко ругал жандармов и полицию, и она замирала, как птица, и все озиралась -- не подслушивает ли кто. Часто на прощанье совал он ей в руки тоненькие книжечки, отпечатанные за границей и листки которые она принимала с опаской дрожащими руками, точно это были горячие угли.
   Мать Жени, хотя и относилась терпимо к Ване, не одобряла его.
   -- Странный какой-то он, -- говорила она. -- Никогда коробки монпансье не поднесет, на лодке не покатаем в аудиторию на "Князя Серебряного" не поведет...
   Ваня знал суждения матери и пожимал плечами: он не признавал мещанских нежностей.
   Однажды разрешил он себе только поднести Жене цветы, но с оговоркой -- уж больно хороши были розы, и он не мог пройти мимо, не купив их.
  

III.

   Ваня часто исчезал, иногда на три дня, а то и на неделю и врывался к Жене всегда неожиданно, пугая ее все большим революционным задором.
   -- А дела у нас, как по маслу. Хорошие сведения из Петрограда и Кронштадта. Скоро с "ними" заговорят по настоящему...
   Однажды он прибежал к ней, запыхавшись.
   -- Ура! Николай пал. Власть в Петрограде перешла к народу... Скорее... Бежим.
   Он заставил ее одеться и помчался с ней в город, который уже кипел и бурлил. Всюду собирались кучки и говорили ораторы, гремело "ура" перекатывались звуки победной марсельезы и "карманьолы".
   Ваня увлек Женю в самую гущу перед зданием думы, где говорил, забравшись на высокую колонну, грузин, и впервые Женя, услышав свободные и вольные речи на площади, стряхнула с себя гипноз трусости. Измученная и истерзанная нуждой и несправедливостями на заводе душа ее впитывала с жадностью каждое слово оратора.
   Не успел оратор окончить речь, как Ваня, прорвавшись вперед, сменил его.
   -- Товарищи! -- прокатилось по площади.
   Женя удивилась, -- она и не подозревала, что у него такой могучий, звонкий голос.
   Он говорил страстно о праве пролетариата, о праве на жизнь, о том, как правящие классы подло обворовывали народ, отнимая у него это право. И вот, наконец, народ встряхнулся...
   Женя никогда не видала его таким красивым. Черные глаза его блестели невиданным блеском, и он похож был на молодого орла, взлетевшего над многочисленной толпой и гневно клокочущего.
   И только сейчас Женя почувствовала, как он дорог ей, и вместе с тем, как она мала и убога в сравнении с ним, неутомимым борцом.
  

IV.

   Точно поезд, пущенный на всех парах без машиниста, мчались события. Взятие Зимнего Дворца... Совет Солдатских, Рабочих и Крестьянских Депутатов... кумир-Керенский... смена правительства... победа большевиков... брестский мир и закрепление власти большевиками...
   Ваня весь ушел в организационную работу, втянув с собою Женю. Он как бы вел ее неукоснительно, твердою рукою к солнцу, и она шла, радостна веря в него и слушая с радостной улыбкой его вдохновенные речи о великом и красивом будущем, празднике всего трудящегося люда...
   ...Был ясный, июньский вечер. Разморенные за день зноем акации роняли на асфальт сухие лепестки.
   Город пестрел плакатами: "Мир хижинам, война дворцам", "Да здравствует третий Интернационал".
   Тут, там с музыкой проходили красноармейцы -- молодые ребята с красными звездами на фуражках.
   ...По дороге к Малому Фонтану, мимо дач, мчался лихач. В пролетке сидели Ваня и его жена Женя.
   На нем был френч, сапоги и фуражка с красной звездой, и от пояса шел к карману шнур, к которому был прицеплен наган.
   Женя была одета в весеннюю легкую блузку. Голову ее стягивала на манер чепца пунцовая шелковая косынка, на коленях ее лежал огромный букет лиловой и белой сирени.
   Женя похорошела. На бледном лице играл румянец, щеки как будто округлились, и вся она выпрямилась.
   Завтра Ваня уезжал на фронт, и они с полудня не расставались, кутили.
   Ваня весь день острил, смеялся, но сейчас был задумчив, и он не замечал, как с него не сводила ласкающего взгляда Женя. Она глядела на его близкое, родное лицо и красную звезду на фуражке; из звезды как бы исходило сияние.
   А пролетка все уносила их вперед, широко забирал могучими ногами вороной рысак, и Жене казалось, что это ангел мчит ее на крыльях к солнцу, в новый, далекий, неизведанный мир, где нет больше места замученным и задавленным нуждой и прижимов вроде ее отца и шторм...
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru